№2 (2) VALLLA

Citation preview

Современный. Открытый. Этичный. Интегрированный историко-филологический журнал европейских исследований

No. 2 (2) 2016

18+

[VALLA] Основан в 2015 г.

Современный. Открытый. Этичный. Интегрированный историко-филологический журнал европейских исследований

No. 2 (2) 2016

[VALLA] Журнал посвящён проблемам истории европейской культуры от Средневековья до XIX в. Приоритетные направления – источниковедение, история повседневности, социальная антропология, cultural studies, case studies, межкультурные контакты (включая историю перевода), история гуманитарных наук.

Главный редактор Елифёрова М.В. e-mail: [email protected]

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ: Акопян О. (University of Warwick), Ауров О.В. (РГГУ), Голубков А.В. (РГГУ), Макаров В.С. (МосГУ), Марков А.В. (РГГУ), Михайлова Т.А. (МГУ – Институт языкознания РАН), Успенский Ф.Б. (НИУ ВШЭ – Институт славяноведения РАН), Тихонова Е.С. (СПбГЭТУ «ЛЭТИ»). Рукописи статей на рассмотрение можно присылать на адрес главного редактора или подавать через регистрационную форму на сайте журнала: http://www.vallajournal.com Приём материалов к публикации полностью бесплатный. ISSN 2412-9674 Журнал является независимым частным проектом. © М.В. Елифёрова, 2015.

Содержание выпуска 2 за 2016 г. English Summaries for Feature Articles ...................................................................................... i Статьи ............................................................................................................................................. Несин М.А. Крамолы и крамольники в Новгороде XIII-XIV вв. по материалам новгородского летописания...................................................................................................... 1 Лущай Ю.В. Древнерусская истьба по сведениям исторических источников X-XIV вв.10 Осипов И.А. Карта мира Василия Киприянова 1707 г.: транскрипция иностранных топонимов. ............................................................................................................................... 18 Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса ................................................................................................................ 42 Morris M.-V. V. Christening of the Sidhe: Are Fairies Human, After All? ............................ 71 Материалы и публикации ........................................................................................................... Из «Истории Испании» («Первой всеобщей хроники», 1272). Битва при Лас-Навас-деТолоса. Пер. со старокастильского, вступ. статья и комментарии О.В. Аурова. ........ 82 Рецензии .......................................................................................................................................... Губарев О. Л. Об ободритах-варинах и Рорике-Борухе. Рец. на кн.: Пауль А. Балтийские славяне: от Рерика до Старигарда. – М.: Книжный мир, 2016. – 544 с.. ....................... 108 Елифёрова М.В. О пользе антикваров. Рец. на кн.: Гордеева Е.С. Плоды шекспиролюбия: Шекспир и Шакспер. Елизаветинцы и Джордано Бруно. – М.: ОГИ, 2014. – 1112 с. ........................................................................................................................ 114 Eliferova M. The Queen’s Bed, and What Can Be Found There. A Book Review: Whitelock, Anna. The Queen's Bed: An Intimate History of Elizabeth's Court. London: McMillan, 2014. 463 pp. ..................................................................................................................................... 117




Valla. 2016. Vol. 2. No. 2.

English Summaries for Feature Articles. Несин М.А. Крамолы и крамольники в Новгороде XIII-XIV вв. по материалам новгородского летописания. С. 1-9. The Concepts of ‘Kramola’ and ‘Kramolnik’ in the 13th – 14th Century Novgorod as Perceived by Novgorodian Chroniclers. Pp. 1-9. By Mikhail Nesin, Yaroslav-the-Wise Novgorod State University. e-mail: [email protected] The medieval Novgorodian chroniclers would regularly employ the word kramola which survives into modern Russian in a generally ironical meaning of “subversion” but by the 13th or 14th century would apparently mean some kind of mutiny. However, the precise meaning of the word has been debated, since Novgorodians could legally overthrow local authorities by the decision of their veche. Therefore, only a kind of uprising which was considered in some way illegitimate could be defined as kramola. But what exactly would make it illegitimate? Nesin refutes the theories that legitimacy of veche decisions had something to do with social backgrounds of participants of with personal attitudes of the chroniclers. He argues that a veche decision was considered a kramola if it was expressed by isolated groups not representing true administrative units of Novgorod.

Keywords: Novgorod the Great; subversion; veche
 Лущай Ю.В. Древнерусская истьба по сведениям исторических источников X-XIV вв.С. 1017. The Old Russian Izba / Istba Housing after the Sources from 10th – 14th Centuries. Pp. 10-17. By Yuri Luszcaj, H.S. Skovoroda Kharkiv National Pedagogical University. e-mail: [email protected]

The modern Russian word izba refers to a log cabin, typically heated by a stove (either with or without chimney, the latter variant having become obsolete presently). However, earlier sources have it in the form of istьba and even istobka, in folk etymology transformed into istopka “a heated room or house”. Indeed, the actual etymology of this word is related to heating: either directly or indirectly, through Germanic languages, this word is derived from the vulgar Latin *extufa “bathhouse”. But did the early Slavonic istьba look like a log cabin? What was its construction and method of heating? The evidence from archaeology is inconclusive, because it is impossible to establish which of the unearthed constructions was called istьba. However, putting together various data, including those from foreign sources, allows the author to suggest that istьba was originally a free-standing facility which was heated and functioning as both a bathhouse and a winter accomodation. It was not until the later time that it evolved into the iconic Russian log-cabin. Keywords: heating; housing; log cabin; Old Rus
 i

Valla. 2016. Vol. 2. No. 2. Осипов И.А. Карта мира Василия Киприянова 1707 г.: транскрипция иностранных топонимов. С. 18-41. The 1707 World Map by Vassily Kiprianov: the Rendering of Foreign Place-Names. Pp. 18-41. By Igor Osipov, independent researcher. e-mail: [email protected] The dawn of the Enlightenment era in Russia saw a need in a more scientific approach to world-mapping. Russia desperately needed more accurate cartography. One of the first attempts at modern mapping was the 1707 world map by Vassily Kiprianov. While it received considerable academic attention from historians of science, some oddities of place names on the Kiprianov map has remained unexplained. Through a comprehensive analysis of place names used by Kiprianov, the author of the present paper identifies more sources for his map and concludes that its immediate source was Greek. Keywords: 18th century; maps; Petrine Russia


 Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса. С. 42-70. Anatomy, Vivisection and Syphilis: Medical Discourse in Late Renaissance Culture. Pp. 42-70. By Inna Lisovich, Moscow University for the Humanities. e-mail: [email protected] The new advances in medical science in early Modern era bring medical discourses into philosophy and poetry. Public dissection of corpses and vivisection of animals becomes the latest fad, although ethical concerns raise gradually, so by the late 17th century vivisection shows fall out of fashion. Vesalius, with his advanced approach to anatomy, was highly influential in Renaissance culture, so that the anatomical discourse was extrapolated upon non-bodily matters (take, for instance, the Anatomy of Melancholy by Robert Burton). Among the new experiments was blood transfusion which required live objects and involved anatomical knowledge. Another medical novelty of the period was the emergence of syphilis, recognized by contemporaries as a new disease and given a comprehensive description by Girolamo Fracastoro. Its arrival was seen as somewhat apocalyptic. The description of its symptoms is present in Timon of Athens by Shakespeare, and the researcher argues that The First Anniversary by John Donne, presenting a symbolic dissection of the world, also relates to this diagnosis. So the themes of anatomy and sexually transmitted disease are intertwined in Donne’s poem. Keywords: anatomy; John Donne; medicine; vivisection; Shakespeare; syphilis


ii

Valla. 2016. Vol. 2. No. 2.

Christening of the Sidhe: Are Fairies Human, After All? Pp. 71-81. By Mariia-Valeriia Morris, Russian State University for the Humanities. e-mail: [email protected]

This essay regards the Middle Irish and Early Modern Irish motif of christening a fairie [V331.8. “Fairies converted to Christianity”] from a theological perspective, dwelling at some length on onthological implications assigned to an act of baptism by Catholic theology. The author demostrates how both in Early Modern and Middle Irish narratives the motif in question is utilized to portray the fairies as humans, entitled as such to Christian salvation. These pragmatics, according to the author, survive well into Modern Irish clerical comments, becoming an instrument of political speculation via attributing Irish sovereignty to a continuous bloodline shared by the fairies and Irish Gaelic nobility. Therefore, the said motif should not be considered as just a Christian rendition of pre-Christian mythology, but a representation of much wider pattern represented in Irish aristocratic and clerical tradition. Keywords: baptism; Irish mythology; Tuatha Dé Danann; sidhe




iii

[VALLA] статьи

Valla. №2(2), 2016.

Крамолы и крамольники в Новгороде XIII-XIV вв. по материалам новгородского летописания В новгородском летописании за XIII-XIV вв. имеется несколько известий о местных городских «крамолах» и «крамольниках» («коромольниках»). Историки предлагали несколько вариантов интерпретации этих понятий. По мнению дореволюционного исследователя И.Д. Беляева, это были лица, выступавшие вопреки воле законного веча, и их собрания, хоть тоже иногда называвшиеся вечами (очевидно, имеется в виду летописное известие о собрании на Ярославовом дворе 1228 г., участники которого сменили архиепископа, а также вече 1337 г., когда крамольники заперли архимандрита в НиколоДворищенской церкви – М. Н.), не имели законной силы [Беляев 2004: 44]. О.В. Мартышин и А.В. Петров также считали действия крамольников незаконными. О.В. Мартышин полагает, что они включали в себя исключительно городские низы [Мартышин 1992: 182], а А.В. Петров – что они представляли собой вечевое меньшинство, не способное противостоять законному вечу, действовавшего с согласия большинства «мужей-новгородцев» [Петров 2003: 223-224]. Недавно мною были рассмотрены известия о крамоле и крамольниках за XIII в. (1228 и 1291 гг.). Я пришел к выводу, что социальный состав крамольников бывал разнообразным и их считали таковыми не потому, что они были в меньшинстве, а потому, что они не составляли цельных районных корпораций (тогда как по летописным данным один новгородский район – конец или даже Прусская улица – могли выступать против всех остальных вечников и это крамолой не считалось) [Несин 2011: 54-58]. Ныне со мной по этому поводу вступил в полемику в своей новой монографии П.В. Лукин. По его мнению, нет оснований говорить о том, что участники «крамолы» в 1228 г. не составляли цельных районных корпораций. Крамолой их действия были названы не потому, что они нарушали вечевую законность, а с личной точки зрения летописца, который сочувствовал смещенному ими архиепископу. А в 1291 г. крамольниками именовались не мятежники, а обыкновенные рыночные грабители [Лукин 2014: 212-214, 399-400]. В одной из своих последних работ я оспорил его аргументы и выводы [Несин 2015: 29-30]. Тем не менее до сих пор не было проведено специального исследования этой проблематики, охватывающего все новгородские летописные упоминания крамолы и крамольников. В этой связи, на наш взгляд, пока споры о сущности понятий «крамольник» и «крамола» в Новгороде рано считать разрешенными. Всего в новгородском летописании сохранилось 4 упоминания крамол и крамольников («коромольников») – под 1228, 1291, 1332 и 1337 годами. Согласно Новгородской I летописи (далее – НIЛ) под 1228 г.: Тои же осени наиде дъждъ великъ и день и ночь, на Госпожькинъ день, оли и до Никулина дни не видехомъ светла дни, ни сена людьмъ бяше лзе добыти, ни нивъ делати. Тъгда же оканьныи дияволъ, испьрва не хотяи добра роду человечю и завидевъ ему, зане прогоняшеть его нощнымъ стояниемь, пениемь и молитвами, и въздвиже на Арсения, мужа кротка и смерена, крамолу велику, простую чядь. И створше вече на Ярослали дворе, и поидоша на владыцьнь дворъ, рекуче: «того деля стоить тепло дълго, выпровадилъ Антония владыку на Хутино, а самъ селъ, давъ мьзду князю»; и акы злодея пьхающе за воротъ, выгнаша; мале ублюде богъ от смерти: затворися въ церкви святеи Софии, иде на Хутино. А заутра въведоша опять Антония архиепископа и посадиша с нимь 2 мужа: Якуна Моисеевиця, Микифора щитник [НIЛ 2000: 66-67, 272-273].

1

Несин М.А. Крамолы и крамольники в Новгороде XIII-XIV вв. по материалам новгородского летописания В историографии неоднократно высказывались мнения о прямой связи «крамолы» при участии «простой чади» с недавними недородами, в которых повстанцы и обвинили архиепископа Арсения. Согласно предположению некоторых авторов, голод всколыхнул в массах рядовых горожан архаические языческие представления о магическом влиянии должностных лиц на погоду [Рыбаков 1986: 305; Фроянов 1992: 266-268; Петров 2003: 196197]. Но, как можно видеть из процитированного летописного сообщения, источник не говорят о таком мировоззрении мятежников. По другому, более верному, на наш взгляд, мнению, восставшие исходили из представлений о Божьем промысле, вполне совместимых со средневековым христианским мировоззрением [Лукин 2006: 185] – превратности климата вызвал сам Бог, за грехи владыки Арсения (известно, что уже в начале XVII в. многие люди на Руси считали, что вспыхнувший из-за резкого изменения климата голод был Божьим наказанием за грехи царя Бориса Годунова). И НIЛ прямо этот грех называет – повстанцы обвинили его в том, что он возглавил епархию не по праву, а за взятку князю (речь идет о Ярославе Всеволодовиче – М. Н.). Вообще не исключено, что в том году на почве голода основная борьба происходила по линии сторонников разных ветвей Рюриковичей на новгородском княжении – владыка обвинялся «простой чадью» в том, что он был поставлен князем Ярославом Всеволодовичем за взятку, а вставший на другой день «весь город» погромил ряд дворов, один из хозяев которых – староста Липенского погоста – поскакал под защиту этого князя [НIЛ 2000: 67, 273]. Отметим, что состав крамольников бывал социально неоднороден и, вопреки мнению О.В. Мартышина [Мартышин 1992: 182], включал в себя не только представителей городских низов – простой чади. Среди приставленных «простой чадью» в 1228 г. к новому владыке людей, кроме ремесленника – Микифора Щитника, был некто Якун Моисеевич, в котором исследователи справедливо видят боярина [Данилова 1995: 88; Подвигина 1976: 144-146]. Само наличие отчества, вопреки расхожему мнению, не означало знатного происхождения – как отмечал П.В. Лукин, под 1216 г. в той же НIЛ есть упоминание павшего в битве на Липице новгородского ткача – «опонника» Иванка Прибышинича («Прибышиниця») [НIЛ 2000: 57, 263; Лукин 2006: 186]. Но сам факт упоминания человека с отчеством рядом с ремесленником – «щитником» – говорит скорее в пользу его знатности. Это дает основание согласиться с теми авторами [Янин 1962: 136-138, 182, 186; Подвигина 1976: 144-146; Алексеев 1979: 247-248], которые считали, что во главе этой «крамолы» стояли бояре, опиравшиеся на возмущение рядовых горожан, испытывающих наиболее сильные тяготы во время недорода. О наиболее бедственном положении городской бедноты во время неурожаев красноречиво говорит свидетельство той же летописи о том, что через 2 года, во время очередного голода, именно «простая чадь» дошла до поедания древесной коры и листьев, кошек, и даже людоедства и трупоедства [НIЛ 2000: 70, 278]. А в 1228 г. произошел совершенно беспрецедентный случай в новгородской истории [Данилов 1955: 88]: среди приставленных к владыке лиц, помимо боярина, был и ремесленник – щитник. (Это, кстати, говорит о том, что «простая чадь» включала в себя лишь городских ремесленников, «черных людей», иначе бы Микифор-щитник не мог быть назначен в обход богатых крупных торговцев – «купцов». В историографии высказывались мнения о позднем выделении новгородского купечества в отдельную социальную категорию, а также о применимости понятия «купец» в XIII в. ко всему небоярскому городскому свободному населению, «меньшим» людям [Алексеев 1979: 250-257; Флоря 2006: 77]. Тем не менее изучение летописного и актового материала XII-XIII вв., на наш взгляд, не дает должного основания 2

Valla. №2(2), 2016. таким точкам зрения и позволяет видеть в купцах отдельную социальную прослойку торговцев [Несин 2011: 177-179, 183-184]. К тому же в том столетии известны упоминания о крупных торговых объединениях вощанников, заморских «гостей», представители которых были определенно богаче щитника, что говорит в пользу отождествления простой чади именно с ремесленной категорией). Едва ли следует согласиться и с мнением А.В. Петрова, что крамольники считались таковыми, поскольку составляли меньшинство мужейновгородцев [Петров 2003: 223-224]. Федеративная структура Новгорода, знаменитого вечной борьбой своих районов (сторон, концов, улиц), вносила свои поправки в соотношение голосов. Например, нормальное районное вече могло законно идти против воли прочих частей города, не считаясь при этом крамольным – как, например, загородцы в 6726 (1218) г., вставшие «ни по сих, ни по сих», или жители Прусской улицы и Людина конца, тогда же выступившие против Неревского, Славенского и Плотницкого [НIЛ 2000: 50, 247], а два года спустя они же – против тех же трех обширных концов, но уже с загородцами [НIЛ 2000: 60, 261], или прушане в 6798 (1290) г. против всего остального города [НIЛ 2000: 326]. Сюда же можно добавить примеры и из XIV века: например, зимой 1360/61 г. вооруженный приход жителей Славенского конца на городское вече на Ярославов двор с разгоном жителей «заречной» Софийской стороны и смещением посадника [Бережков 1963: 300]. Любопытно при этом, что и они, в отличие от «коромольников», в 1332 г. тоже совершивших переворот в посадничестве, таковыми не названы, хотя их действия летописец считает злом и мятежом [НIЛ 2000: 366]. Между тем в интересующем нас известии (да и в прочих сообщениях о крамоле и крамольниках) не сказано ни о какой борьбе городских территориальных объединений – сторон, концов, улиц, хотя в других случаях в новгородском летописании об этом всегда сообщается. Следовательно, они собирались из разных частей города вопреки воле собственных районных вечевых корпораций. Не случайно «крамольники» иногда противопоставлялись «новгородцам» – участникам обычных вечевых собраний, объединявших глав всех свободных семей из различных городских районов [НIЛ 2000: 327]. Правда, в 1228 (а затем и в 1337) г. собрание «крамольников» в новгородском летописании именовалось «вечем» [НIЛ 2000: 67, 100, 273, 347], как сход представителей «людей градских» [Лукин 2005: 36-83] но это не отменяло «крамольную» характеристику деятельности их участников. При этом в 1228 г., как и в 1337, они занимали дворищенскую вечевую площадь – обычное место городских вечевых собраний [НIЛ 2000: 67, 100, 273, 347]. Но они не представляли собой объединение всего города – в 1228 г. выступлению «простой чади» противопоставляется произошедшее на другой день выступление «всего города» [НIЛ 2000: 68, 273]. В этой связи, предполагаем, что понятия «крамола» и «крамольник» употреблялись именно в тех случаях, когда новгородцы собирались и действовали не цельными районными объединениями. Ныне по поводу этого новгородского материала о «крамоле» с нами вступил в дискуссию П.В. Лукин. По его мнению, о связи крамолы с нарушением принципа районной корпоративности говорить не следует, а речь идет о частном мнении летописца по поводу свержения новгородцами уважаемого им архиепископа. Однако исследователь не обратил внимания на приведенные нами летописные свидетельства о том, что один конец или даже улица могли спорить сразу с несколькими городскими концами и это не считалось крамолой. Собрание же крамольников 1228 г. на Ярославовом дворе явно не включало в себя всего города – «весь город» собрался уже на другой день, – но и не являлось собранием ни цельных кончанских и уличанских общин, ни какой-либо из «сторон» города (в таких случаях новгородские летописи о них сообщают). Любопытно, что произошедшее на другой день выступление «всего города» против тысяцкого и других лиц уже летописцем с крамолой не 3

Несин М.А. Крамолы и крамольники в Новгороде XIII-XIV вв. по материалам новгородского летописания связывается, хотя он считал его большим «злом», на что указал сам П.В. Лукин [Лукин 2014: 213]. Кстати, это опровергает и другую гипотезу исследователя – что летописец был приверженцем смещенного владыки. Разорение дворов тысяцкого, владычного стольника, липенского старосты и других лиц было для него большим злом, чем смена архиепископа. Однако между злом и крамолой была та разница, что первое – оценка моральная, а вторая – юридическая, ибо речь идет не о добре и зле как таковых, но о нарушении законности. Вообще, с точки зрения Лукина, в новгородском правосознании не было представлений о незаконных и крамольных «вечах». В связи с этим ученый привлекает также известие новгородского летописания под 1388 г. [Бережков 1963: 292, 299], где судьбу тысяцкого пытались решать лишь три городских конца из пяти при неучастии остальных, что летописец не считает нелегитимным [Лукин 2014: 281-282]. Но заметим, тут речь идет именно о цельных районных выступлениях, а не об активности группы лиц, не составляющих концы, улицы или стороны. Заметим, что в еще более ранних работах Лукин рассматривал древнерусское вече, по крайней мере на протяжении домонгольского времени, не как легитимный политический институт. Тем не менее он отмечал у него постоянный состав участников – «людей градских», участие которых в управлении государством исследователь резонно признает в «легитимным» [Лукин 2004: 130]. Кроме того, у веча были вполне четкие функции – «изначала» управлять пригородами. В этом плане известное сообщение Лаврентьевской летописи под 1176 г. Лукин рассматривает традиционно [Лукин 2005: 47-50]. Таким образом, на наш взгляд, из его работ следует вывод, что древнерусское вече, вероятно, не было «институтом», тем более в современном значении, но было легитимным органом власти и воспринималось как таковой современниками [Несин 2009: 42-43]. Во всяком случае, если вече имело определенный состав участников, то выступления крамольников, не связанные ни с общегородским участием, ни с активностью цельных районных образований, уже на этом основании считались незаконными. Согласно НIЛ, в 1291 г. – Вода бысть в Волхове велика весне. Того же лета посла господь казнь свою за грехы наша: помроша коне в Новегороде, мало ся и оста. Того же лета поби морозъ обилье по всеи волости новгородчкои. Тоже богъ кажет насъ, хотя от нас покаяниа. да быхом ся остале от злобъ своих. Мы же не худе попечемся о гресех своих; а господь долготерпит , ожидая нашего покаяниа. Того же лета грабиша коромолнице торгъ, и заутра створишя вече новгородци, свергоша два коромолника с мосту [НIЛ 2000: 327].

Отметим, что здесь крамольники снова не составляют совокупности городских вечников – «новгородцы», наоборот, противопоставляются им и вдобавок сбрасывают с моста двух из них в реку с моста. Но при этом летописец их не привязывает их к каким-либо городским районам, как это делается в тех случаях, когда происходит борьба разных городских концов, сторон, улиц или выступление каких-либо отдельных городских частей. Правда, Лукин, напротив, предполагает, что «крамольниками» они названы, так как грабили городской Торг, и на этот раз «крамольники» – это преступники-грабители [Лукин 2014: 214, 399-400]. Вместе с тем в новгородском летописании XIII-XIV вв. неоднократно упоминались «злые / окаяные / недобрые человецы», «лихие люди» [НIЛ 2000: 329, 334, 351, 355], грабившие дворы горожан и храмы на Торгу, но они ни разу не названы «крамольниками». Следовательно, в крамольниках 1291 г. не стоит видеть простых рыночных грабителей. Вероятно, в 1291 г. «новгородцы» расправились с двумя из них именно за грабежи на Торгу (что весьма вероятно, поскольку в иных случаях вообще не сказано, чтобы их как-либо 4

Valla. №2(2), 2016. наказывали), однако крамольниками они названы были не за это. Думается, что крамолой считалась именно политическая деятельность группы горожан, не связанная с городскими или районными вечевыми собраниями. В 1332 г., согласно НIЛ – Въсташа крамолнице в Новегороде, и отъяша посадничьство у Федора у Ахмыла и даша Захарьи Михаиловичю, и пограбиша дворъ Смена Судокова, а брата его Сенифонта села пограбиша. Того же лета великыи князь Иванъ прииде из Орды и възверже гневъ на Новъград, прося у них серебра закамьское, и въ томъ взя Торжокъ и Бежичькыи верхъ чересъ крестное целование. В том же лете отъяша посадничьство у Захарьи и даша Матфею Коске [НIЛ 2000: 99, 344-345].

В Новгородской IV летописи и Летописи Авраамки приведен тот же самый текст, однако там уточняется, что у Семена Судокова крамольники пограбили не двор, а дворы [НIVЛ 2000: 265; ЛА 2000: стб. 68]. «Коромольнице» тут, в отличие от «простой чади» 1228 г., не привязаны ни к какой социальной категории новгородского населения, но и не противопоставлены «новгородцам», как в сообщении того же источника за 1291 г. Тем не менее их не стоит отождествлять со «всем городом» – всеми главами свободных светских городских семей, являвшимися полноправными участниками вечевых собраний. Ибо вечевые решения и действия никогда новгородским летописцем крамолой не назывались – даже когда связывались со «злом», как под 1228 г., когда на другой день «весь город» жестоко посчитался с некоторыми лицами, что летописцем было оценено как большее «зло», чем осуществленная с участием «простой чади» смена архиепископа [НIЛ 2000: 67, 273]. Но Матвея Коску вместо посаженного крамольниками Захария Михайловича утвердили на посадничестве уже на обычном вече. Вечевую волю всех мужей-новгородцев в местном летописании часто описывают в безличной форме без подлежащего, и так как посадников обычно переизбирали и меняли на вече, то когда летопись сообщает о смене посадника в безличной форме, речь явно идет о вечевом общегородском постановлении. А поскольку между этим известием и сообщением о свершенной крамольниками первой смене посадника лежит рассказ о приезде Ивана Калиты, это никак не может быть продолжением рассказа про тех же крамольников, а должно связываться именно с вечевым действием. Вообще в новгородских летописях, когда сообщается о коллективных решениях без подлежащего и это не является прямым продолжением рассказа о деяниях отдельной группы лиц – речь идет именно о принимаемых на вече постановлениях. Таким образом, крамольники снова были не тождественны всем мужам-новгородцам, но, впрочем, и не составляли цельные вечевые районные объединения – летопись, как и прежде, при упоминании крамольников и крамолы не сообщает о выступлении отдельных городских концов, сторон или улиц. Любопытно, что сместить посаженного крамольниками на посадничество Захария Михайловича новгородцы смогли лишь после отъезда Калиты. Не исключено, что тот был угоден великому князю. А великие князья имели со времен Александра Невского суверенитет над Новгородом и с получением великокняжеского ярлыка автоматически становились и новгородскими князьями. Несмотря на то, что новгородцы ограничивали княжескую власть разными условиями, сохраняли «вольность» в посадничестве, все-таки иногда им приходилось считаться с князьями. Тем более что Иван Калита мог на непослушный город привести грозную татарскую рать (как в свое время поступил с Тверью), а татар новгородцы боялись. Известно, что зимой 1270/1271 гг. приспешник князя Ярослава Ярославовича, новгородский тысяцкий Ратибор пытался в Орде искать управы на новгородцев, которые этого князя выгнали, а его и его соратников пограбили [Бережков 1963: 273; НIЛ 2000: 88-89, 5

Несин М.А. Крамолы и крамольники в Новгороде XIII-XIV вв. по материалам новгородского летописания 319-320]).

Николо-Дворищенский собор, где «крамольники» заперли архимандрита Есифа в 1337 г. (современный вид). Источник: https://commons.wikimedia. org

В.Л. Янин отмечал, что поставленный крамольниками на посадничество Захарий Михайлович был связан с Прусской улицей и Плотницким концом (правда, ученый приводит лишь известие о его проживании в последнем, так как о его принадлежности к населению Прусской улицы в источниках не упоминается), а Матвей Коска представлял собой Неревский конец [Янин 1991: 21, 23]. (Территориальную принадлежность смещенного крамольниками Федора Ахмыла определить сложно – Янин, исходя из предполагаемого им порядка в смене посадников того времени, уверенно связывает его с Прусской улицей, но непосредственных данных об этом нет). Но, поскольку крамольники действовали самостоятельно, вне своих районных вечевых объединений, то едва ли они поставили этого посадника в интересах его Плотницкого конца. Не исключено, что сами они были ревностными сторонниками Ивана Калиты и поставили на должность посадника угодного ему человека. Остальные новгородцы, в свою очередь, не стали смещать его до отъезда Калиты, вероятно, чтобы его присутствие на высшей должности в Новгороде могло послужить поводом к смягчению конфликта с московским князем и заключения с ним относительно щадящих для Новгорода соглашений. Быть может поэтому здесь осуществленный крамольниками переворот в посадничестве не назван мятежом или дьявольским наваждением, что с точки зрения новгородцев он даже на время пребывания Калиты в Новгородской волости был даже на руку. 6

Valla. №2(2), 2016. В 1337 г. – Наважениемь диаволимъ сташа простая чадь на архимандрита Есифа, а думою старого архимандрита Лаврентия и створиша вече, запроша Есифа въ церкви святого Николы; и седоша около церкви нощь и день коромолници, стрегуще его. Аще кто под другомъ копаеть яму, самъ впадеться в ню [НIЛ 2000: 100, 347].

Итак, по совету прежнего архимандрита Лаврентия, крамольники из среды простой чади поднялись против действующего архимандрита Есифа (хотя, среди крамольников на самом деле могли быть и представители иных социальных слоев – как мы помним на примере крамолы 1228 г., даже когда в новгородском летописании говорится о выступлении простой чади, круг участников далеко не всегда ею ограничивался, на примере Якуна Моисеевича видно, что иногда в таких выступлениях принимали участие и знатные лица). Собравшись на вече, они заперли Есифа в стоящую тут же церковь св. Николы (НиколоДворищенский собор, у стен которого на «Ярославле дворе» согласно летописям, собиралось городское вече). Церковь считалась священным местом, где жизнь человека была вне опасности. В 1228 г. архиепископ, как мы помним, укрылся в Софийском соборе. Зимой 1270/1271 г. часть новгородцев во время вечевой усобицы успела спрятаться в НиколоДворищенском храме и благодаря этому не была убита, как Иванко [Бережков 1963: 273; НIЛ 2000: 88, 319]. Но в 1337 г. крамольники превратили церковь для Есифа в своеобразное узилище. Сохраняя жизнь в ее стенах, выйти он за ее пределы не мог, крамольники стерегли его за дверьми на улице день и ночь. (Несколько лет спустя во время борьбы новгородских «сторон», жители Торговой стороны, собравшиеся на Ярославовом дворе, в ходе обороны от «ударивших» на них с моста заречан, захватили уже известного нам боярина Неревского конца Матвея Коску вместе с его сыном Игнатом и «всадиша» в ту же Никольскую церковь. Хотя это в данном случае было скорее сделано для шантажа противников: после этого лидер вечников Софийской стороны Онцифор Лукинич отступит назад со своими «пособниками» [НIЛ 2000: 356]). Казалось бы, приведя изречение царя Соломона, летописец имел в виду, что загнав Есифа в храм, они сами оказались заложниками, вынужденно охраняя двери денно и нощно. Тем самым они сами же попали в сходное со своим пленником положение. Но на самом деле тут все, вероятно, было не так однозначно: еще в 1336 г. активно действовал прежний архимандрит, Лаврентий [НIЛ 2000: 100, 347]. А в этом году уже в Юрьевом монастыре архимандритию занимал Есиф. Не исключено, что Есиф не очень честным путем перенял сан у предшественника. И потому-то тот натравил на него крамольников, заперших его в церкви. Любопытно отметить, что новгородцы не вмешивались в действия крамольников и не пытались даже как-то увести их от значимого городского храма, у стен которого они стерегли Есифа, занимая, соответственно, и пространство вечевой площади, на который храм выходил. Вероятно, они не очень сочувствовали Есифу, хотя и не настолько негодовали, чтобы свергнуть его. Заметим, что в интересующем нас летописном известии наглядно связываются между собой понятия «крамола» и «крамольники». Крамольники – те, кто чинит крамолу. При этом собрание их носило название веча как сход представителей людей градских, хотя весь город они не составляли. Обычные городские «мятежи», «голки» местные летописцы никогда крамолой не именовали, как и их участников – крамольниками. В то же время и цельных кончанских или уличанских объединений они тоже явно не представляли, как и в остальных случаях. Таким образом, в Новгороде крамолой считались выступления не меньшинства или простонародья, а людей, не вписывающихся в цельные районные объединения по принципу концов, сторон, улиц. Если один конец или даже Прусская улица выступали против воли всех 7

Несин М.А. Крамолы и крамольники в Новгороде XIII-XIV вв. по материалам новгородского летописания остальных городских частей и даже самовольно осуществляли смену одного из высших должностных лиц, вроде посадника, это никогда крамолой не считалось. Другое дело, что поскольку они сами все-таки входили в число «градских» людей, то их собрания носили названия «веча» как, например, под 1228 и 1337 гг. Несин М.А., г. Санкт-Петербург Источники НIЛ 2000 – Новгородская I летопись. ПСРЛ. Т. 3. – М.: Языки русской культуры, 2000. НIVЛ 2000 – Новгородская IV летопись. ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. – М.: Языки русской культуры, 2000. ЛА 2000 – Летопись Авраамки. ПСРЛ. Т. 16. – М.: Языки русской культуры, 2000. Литература Алексеев Ю.Г. «Черные люди» Новгорода и Пскова (к вопросу о социальной эволюции древнерусской городской общины) // Исторические записки. Т. 105 – М., 1979. С. 202-274. Беляев 2004 – Беляев И.Д. Земский строй на Руси. – СПб.: Наука, 2004. Бережков 1963 – Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. – М.: АН СССР, 1963. Данилова 1955 – Данилова Л.В. Очерки по истории землевладения и хозяйства в Новгородской земле в XIV-XV вв. – М.: АН СССР, 1955. Лукин 2004 – Лукин П.В. Вече, «племенные» собрания и «люди градские» в начальном русском летописании // Средневековая Русь. Вып. 4. – M., 2004. С. 70-130. Лукин 2005 – Лукин П.B. О так называемой многозначности понятия «вече» в русских летописях. Домонгольское время // Неисчерпаемость источника. К 70-летию B.А. Кучкина. – М.: Памятники исторической мысли, 2005. С. 36-83. Лукин 2006 – Лукин П.В. О социальном составе новгородского веча XII-XIII вв. по летописным данным // Древнейшие государства Восточной Европы. 2004. – М., 2006. С. 164209. Лукин 2014 – Лукин П.В. Новгородское вече. – М.: Индрик, 2014. Мартышин 1992 – Мартышин О.В. Вольный Новгород. Общественно-политический строй и право феодальной республики. – М.: Российское право, 1992. Несин 2009 – Несин М.А. Галицкое вече в событиях 1187-1888 гг. // Русин. 2009. № 3 (17). С. 32-46. Несин 2011 – Несин М.А. Галицкое вече и Даниил Галицкий в 1229-1234 гг. // Русин: Международный исторический журнал. 2011. № 3 (25). С. 50-73. Несин 2012 – Несин М.А. Купечество вечевого Новгорода XII-XV вв. по данным письменных источников // Документальное наследие Новгорода и Новгородской земли. Проблемы сохранения и научного использования. – Великий Новгород, 2012. С. 177-186. Несин 2015 – Несин М.А. Борьба за Смоленск в XV веке [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. 2015. Специальный выпуск IV. Смоленские войны XV-XVII вв. Ч. I. C. 1-34. (20.02.2015). Петров 2003 – Петров А.В. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы (к изучению древнерусского вечевого уклада. – СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2003. 8

Valla. №2(2), 2016. Подвигина 1976 – Подвигина Н.Л. Очерки социально-экономической и политической истории Новгорода Великого в XII-XIII вв. – М.: Высш. школа, 1976. Рыбаков 1986 – Рыбаков Б.А. Культура Средневекового Новгорода // Славяне и скандинавы – М.: Прогресс, 1986. С. 296-307. Флоря 2006 – Флоря Б.Н. Сотни и купцы в Новгороде в XII – XII вв. // Cредневековая Русь. Вып. № 6. – М., 2006. С. 80-99. Фроянов 1992 – Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. – СПб.: СПбГУ, 1992. Янин 1962 – Янин В.Л. Новгородские посадники. – М.: МГУ, 1962. Янин 1991 – Янин В.Л. Новгородские акты XII-XV вв. Хронологический комментарий. – М.: Наука, 1991.
 Аннотация В новгородском летописании при описаниях событий XIII-XIV вв. несколько раз упоминаются местные «крамольники» и «крамолы». Автор разбирает эти известия в хронологическом порядке и устанавливает, что в Новгороде крамолой считались выступления лиц, не вписывающихся в цельные районные объединения по принципу городских концов, сторон, улиц. Если один конец или даже Прусская улица выступали против воли всех остальных городских частей, а то и меняли руководителей города, это никогда крамолой не считалось. Другое дело, что поскольку сами крамольники все-таки входили в число уполномоченных участвовать в вечевых собраниях «градских людей», то их собрания носили названия «веча» наряду с обычными вечевыми сходами. Ключевые слова крамола; крамольники; Новгород; вече; люди градские Сведения об авторе Несин Михаил Александрович, Новгородский государственный ун-т им. Ярослава Мудрого, кафедра истории России и архивоведения. e-mail: [email protected]






9

Лущай Ю.В. Древнерусская истьба по сведениям исторических источников X-XIV вв.

Древнерусская истьба по сведениям исторических источников XXIV вв.* Истьба – это часть жилищного строительства на Руси, что является важным элементом бытовой и культурной жизни древнерусского населения. Сам термин прослеживается с ранних времен Руси и до наших дней. Сведения об истьбе содержатся в письменных источниках, археологическом материале, этнографических данных. Отдельных исследований древнерусской истьбы не существует, но есть много трудов, в которых касаются этой темы. В некоторых лингвистических работах рассматривается этимология термина и упоминается при систематизации подобных словоформ [Черных 1956; Львов 1975; Мораховская 1980; Сыщиков 2006; Лебеденко 2009; Boček 2009; Boček 2011]. Уделяется внимание истьбе, когда исследуются сведения о жилищных сооружениях и их отделках в позднее время (особенно в отношении избы, преемницы истьбы) [Бломквист 1956; Станюкович 1970; Kerblay 1972; Пименова 2006; Фролова 2007]. В археологических трудах анализируются найденные остатки помещений, в том числе имеющих печи [Воронин 1951; Засурцев 1959; Раппопорт 1975; Раппопорт и др. 1985]. Целью статьи является систематизация и анализ существующих сведений в исторических источниках об истьбе в древнерусский период X-XIV вв. с привлечением лингвистического и археологического материала. В работе впервые исследуются в совокупности имеющиеся средневековые нарративные источники о древнерусской истьбе и делается предположение касательно известий Марко Поло о теплых помещениях на Руси. Перед тем как рассмотреть сведения об истьбе, надо выяснить происхождение этого слова. Этот термин встречается в древнерусских источниках с разным написанием: «истьба», «истъба», «истобка», «истопка», «истебка» и другие. Как предполагается, под истьбой подразумевается теплое помещение, где есть печное отопление. В некоторых случаях это сооружение выступало как баня [Хорошев 1998: 302; Солодка 2011: 38, 40; Boček 2011: 20]. Не исключается, что сначала мылись в теплой части жилого дома [Георгиев 1981: 101]. Слово «изба / истьба» широко представлено в славянских языках, однако не имеет устоявшегося значения: болгарское «изба, визба, хизба» – землянка, подвал, погреб, зимник, винный склад [Речник 1897: 176; БЕР 1979: 15-16]; хорватское izba – комната, столовая, подвал, таверна, корчма [Gluhak 1993: 281-282]; словенское izba – комната в доме [SSJ 1959: 623; Bezlaj 1977: 215], польское histba, izba – дом, комната [Słownik Staropolski 1960: 64], и в других языках. В некоторых диалектах Украины и Белоруссии можно встретить и такие названия – «стебка» и «издебка» [Вовк 1995: 110]. Под «стебкой» на Полесье понимают теплое помещение для хозяйственных нужд (например, для хранения продуктов), которое могло быть как отдельным зданием, так и пристроенным к дому – главному жилью хозяев [Корень, Шушкевич 1968: 153; Радович 2001: 204-205]. Все славянские названия истьбы происходят от праславянского *jьstъba [ЭССЯ 1981: 243-245; Derksen 2003: 100]. Этот термин имеет две главные гипотезы происхождения: 1) одни считают, что славянское слово «истьба» происходит из древневерхненемецкого stuba, которое означало «теплое помещение, баня» (в современном немецком языке существует stube, «комната») [Срезневский 1893: 1158; Niederle 1911: 131, 138-139; Черных 1956: 80; Львов 1975: 113]; 2) есть сторонники романского происхождения от extufa (ср., например, в итальянском stufa – «баня, комната», в пьемонтском stǘwa, stǘvia – «комната», в старофранцузском stuve – «теплое, отапливаемое помещение» и т. п.) [Uhlár 1969: 168; ЭСРЯ 1980: 19; Цыганенко 1989: 151; Журавлев 2005: 410; Boček 2009: 90-95]. В свою очередь, *

Переработанная и дополненная статья, впервые издана: Лущай Ю.В. Давньоруська істьба за відомостями історичних джерел X-XIV століття // Актуальні проблеми вітчизняної та всесвітньої історії. — Харків: Харківський національний університет ім. В.Н. Каразіна, 2014. Вип. 17. С. 23-30.

10

Valla. №2(2), 2016. древневерхненемецкое stuba (от прагерманского *stufōn [Orel 2003: 382-383]) и романское extufa происходят от латинского диалектного *extufare, *extufa в значении «баня», которое и является первоначальным [Brückner 1926: 194; Moszyński 1957: 293; Boček 2011: 18]. Народную этимологию от «топить», из которого выводят «истопку» [Бломквист 1956: 20-21; Минасян 2001: 172], отвергаем как неправдоподобную, потому что «истопка / истобка» является уменьшительным от «истьба». В древнерусских источниках истьба упоминается много раз. Впервые она появляется в связи с летописным сюжетом о мести княгини Ольги древлянам под 945 г., где встречается два варианта – «истопка» и «истобъка»: «Деревлѧномъ же пришедъшимъ, повелѣ Ѡльга мовь створити рькуще сіце: “Измывшесѧ придите ко мнѣ”. Ѡни же пережьгоша истопку, и влѣзоша деревлѧне, начаша сѧ мыти; и запроша Ѡ нихъ истобъку, и повелѣ зажечи ѩ ѿ дверии, ту изгорѣша вси» [ЛЛ 1926: 57]. В этом тексте истьба служит синонимом для «мовь» (баня) (см. Рис. 1). М.К. Каргер предполагал, что упоминаемое сооружение было теплым помещением теремного дворца Ольги (цит. по [Георгиев 1981: 101]). В представленном летописном сюжете баня является составной частью погребального ритуала [Будовская, Морозов 1995].

Рис. 1. Сожжение древлян в истобке по приказу княгини Ольги (945 г.) из миниатюры Радзивилловской летописи (XV в.) Источник: https://commons.wikimedia.org

11

Лущай Ю.В. Древнерусская истьба по сведениям исторических источников X-XIV вв. В других случаях это теплое помещение, но не баня. В Лаврентьевской летописи в сюжете о жизни монастыря Киево-Печерской лавры истьба упоминается под 1074 г. (здесь также приводится редкое для летописей слово «печь»): «въ ѥдину бо нощь вжегъ пещь в ыстобцѣ оу пещеры» [ЛЛ 1926: 196]. Видимо в самой пещере или возле нее было помещение с печью, которое и называли истобкой. В статье 1095 г. под истобкой (в которой погибает половецкий хан Итларь вместе со своими людьми от дружины и сына Ратибора) понимается теплое помещение – «теплая изба», где можно согреться в лютый мороз [ЛЛ 1926: 228]. Н.Н. Воронину Ратиборова истобка напоминает землянку, описываемую у восточных авторов (см. ниже о них), так как ее верх можно было прокопать [Воронин 1951: 214]. Но в Радзивилловской летописи данное событие иллюстрируется изображением помещения в виде срубной избы (Рис. 2).

Рис. 2. Гибель Итларя со своими людьми в теплой истобке от людей Ратибора (1095 г.) из миниатюры Радзивилловской летописи. Источник: https://commons.wikimedia.org

В I Новгородской летописи старшего извода под 1092 г. «...аще кто из ыстьбы вылезеть, напрасно убьенъ бываше невидимо» [НПЛ 1950: 18]. В 1138 г. 9 марта, согласно той же летописи, слышали люди большой гром, когда в «истьбѣ сѣдяще» [НПЛ 1950: 25]. В данных упоминаниях, возможно, идет речь о теплых помещениях, в которых люди прятались в холодное время. За время существования Руси в домонгольский период в летописях истьба / истобка упоминается под 945, 1074, 1092, 1093, 1095, 1097, 1102, 1116, 1138 гг. В некоторых летописных изводах встречается также написание истьбы в виде «ызба». Например, в Лаврентьевской летописи под 1102 г. за 20 декабря «седоша в-ызбѣ»[ЛЛ 1926: 275]. В I Новгородской летописи младшего извода под 1138 г. читается «в ызъбѣ сѣдяще» [НПЛ 1950: 210], в отличие от старшего извода этой летописи. В новгородских берестяных грамотах существует только два упоминания об истьбе. В грамоте № 134 (возможно, XIV в.) есть приказ «нарядить» (приготовить) «истебку и клете» [Арциховский, Борковский 1958: 73-74]. В данном случае, скорее всего, здесь мы видим наземное срубное жилье, которое состояло из двух жилых комнат – истебки и клети. По 12

Valla. №2(2), 2016. сравнению с истьбой, которая была теплой, другие части древнерусского жилья – клеть, сени и другие были неотапливаемыми помещениями [Лихачев 1950: 300; Засурцев 1959: 270-272]. В грамоте № 610 (конец XIV в.) представлена просьба о выделении участка земли и постановки на нем избы [Янин, Зализняк 1986: 73-74]. Кроме летописных источников и берестяных грамот, слово «истьба» можно встретить еще в переводной литературе, например, в Шестодневе Иоанна, экзарха Болгарского. В зависимости от списка, там встречается «истъбоу» (XIII в.), «истьбу» (XV в.) [Калайдович 1824: 161; Баранкова, Мильков 2001: 342]. Исследователи переводят «истьбу» как «постройку»: «Что эта тьма возникла от небесной тени, пойми на таком примере: в полдень сруби себе постройку и со всех сторон прикрой ее, и ты увидишь, какая тьма в ней получится» [Баранкова, Мильков 2001: 677]. Сведения о постройке теплых помещений у славян, чтобы спрятаться от холодной погоды, можно видеть в восточных источниках. Первое иностранное упоминание об истьбе существует у арабского ученого-энциклопедиста XI в. Ал-Бакри, которое было взято из воспоминаний Ибрагима ибн Якуба о путешествии в X в. В этом компилятивном труде приводится описание структуры теплого помещения с открытым очагом у славян (где можно было не только перезимовать, но и помыться). Компилятор называет это строение «ал-атбба» [Куник, Розен 1878: 57]. Некоторые исследователи считали, что это слово является славянским термином «истьба» [Куник, Розен 1878: 112-113; Peč 1889: 62; Niederle 1911: 131; Boček 2011: 20]. Ибн Русте (восточный ученый-энциклопедист, IX – первая треть X в.) рассказывает о ямах с навесом, которые делали славяне для укрытия в холодный период [Новосельцев 1965: 388-389]. В данном случае описывается создание землянки и очага с открытым огнем, типичное для славян. М.С. Грушевский считал очевидным, что Ибн Русте смешал известие о землянках и о паровых банях [Грушевський 1895: 47], а Т. Левицкий утверждал, что это сооружение было баней [Lewicki 1977: 129]. Среди восточных источников это самые полные сведения о строительстве теплых помещений. У остальных есть только краткая информация о наличии у славян зимних сооружений – в «Худуд ал-Алам» (написан около 982 г.), у Ал-Марвази (конец XI – начало XII в.), в «Моджмалат-Таварих» (1126 г.) и других источниках [Новосельцев 1965: 389, 391]. Первым среди западноевропейских путешественников, как нам видится, об истьбе написал венецианский путешественник и дипломат Марко Поло (1254-1324) в своей «Книге о разнообразии мира». В разделе о Руси в этой книге имеются сведения об обычае местного населения ставить stupe (это слово можно связывать с stuba, extufa и другими). Эти данные можно разделить на две части: первый рассказ – об эффективности этих stupe в холодный период [Marco Polo 1931: 389-390; Marco Polo 1938: CXXIX-CXXX], второй рассказ – об их структуре и использовании (приведенное описание позволяет утверждать, что под ними подразумевается теплое помещение с печью) [Marco Polo 1931: 390; Marco Polo 1938: CXXX]. Интерес Марко Поло к таким зданиям на Руси С. Мундом объяснялся новизной этого явления. Кроме того, для него это был новый повод подчеркнуть холод русской зимы [Mund 2002: 116]. Если до XIII в. климат был относительно теплым, называемый малым климатическим оптимумом, то с XIII в. начинается похолодание – Малый ледниковый период, длившийся до XIX в. [Борисенков, Пасецкий 1983: 23-24]. В дальнейшем после Марко Поло о холодном климате на Руси (особенно в северной ее части) с XV в. писали многие европейские путешественники – Жильбер де Ланноа, Сигизмунд Герберштейн, ДжильсФлетчер и др. [Войтехович 2011]. В первом рассказе Марко Поло утверждает, что если бы не наличие большого количества stupe, то население умерло бы от холода. Хотя он и преувеличивает количество этих сооружений и силу холода, истьбу можно было поставить за короткий срок. Это прекрасно иллюстрирует «Повесть временных лет». В летописной записи под 1116 г. существует интересный эпизод противостояния между князьями Владимиром Мономахом и Глебом Всеславичем: «А Володимеръ самъ поиде къ Смоленську. И затворися Глебъ въ 13

Лущай Ю.В. Древнерусская истьба по сведениям исторических источников X-XIV вв. граде [то есть в Смоленске. – Ю. Л.].Володимеръ же нача ставити истьбу у товара своего противу граду. Глебъ же, узрившю, оужасеся сердцемъ, и начася молити Глебъ Володимеру, шля от себе послы» [ПВЛ 1950: 201]. Скорее всего, Владимир Мономах собирался долго стоять у Смоленска (возможно, собирался зимовать, если было сделано теплое помещение), что и стало для Глеба толчком к примирению. Во втором рассказе Марко Поло приводится схематическое описание помещения с печкой, отдельного от главного здания. Вообще разговор идет о срубном наземном помещении, состоящем из бревен, плотно приложенных друг к другу. Трещины заполнены раствором, что не дает холоду и ветру проникать внутрь. В это время на Севере Руси были распространены глинобитные печи и печи-каменки [Монгайт 1953: 65-70; Засурцев 1959: 272; Раппопорт 1975: 153-155]. При описании печи венецианец указывает на отсутствие трубы (курный способ), когда рассказывает о функции окна в крыше: «Пока от бревен идет дым, окно наверху остается открытым, чтобы дым выходил, когда же не имеется больше дыма, окно закрывается очень толстым куском войлока» [Marco Polo 1931: 390]. Действительно, плоды сгорания в виде дыма шли через специальное окно, а когда дым прекращался и оставался только жар, то окно закрывали и таким образом грелись [Воронин 1951: 214; Засурцев 1959: 272]. Согласно исследованию М.Г. Рабиновича, в курных жилищах с печью не было потолка, что давало возможность дыму скапливаться на поверхности под крышей, и благодаря этому людям можно было находиться внизу. Окно, через которое выходил дым, находилось в большинстве случаев на фронтоне жилого дома [Рабинович 1988: 18]. На Руси печная труба стала появляться примерно с XII-XIII вв. (это уже была топка по-белому), но не у всех домов [Раппопорт 1975: 156]. Однако в северной части Руси трубы появились гораздо позже – в XVI-XVII вв. (в летописи впервые «дымницы» в Новгороде упоминаются под 1560 г. [НЛ 1879: 92]) и продолжали быть редкостью [Монгайт 1953: 68]. Таким образом, истьба служила баней, отдельным теплым зданием для укрытия в холодную погоду и структурной частью дома. Позже функции истьбы несколько изменились, но основы (помещение с печью) она, за отдельными исключениями, не изменила. Само слово также менялось (от «истьбы / истобки» к «избе»). Структура древнерусской истьбы неизвестна по письменным источникам, существуют только упоминания о ней. Благодаря археологическим достижениям мы кое-что знаем о помещениях с печью, некоторые из них можно гипотетически считать за истьбу. Марко Поло чуть ли не единственный, кто дает описание такого жилого строения. В дальнейшем возможно углубленное исследование темы помещений на Руси. Лущай Ю.В., г. Харьков Литература Арциховский, Борковский 1958 – Арциховский А.В., Борковский В.И. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1953-1954 гг.). – М.: АН СССР, 1958. Т. III. Баранкова, Мильков 2001 – Баранкова Г.С., Мильков В.В. Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского. – СПб.: Алетейя, 2001. БЕР 1979 – Български етимологичен речник / Под ред. В.И. Георгиева. – София: Българската академия на науките, 1979. Т. II. Бломквист 1956 – Бломквист Е.Э. Крестьянские постройки русских, украинцев и белорусов (поселения, жилища и хозяйственные строения) // Восточнославянский этнографический сборник. – М.: Академия наук СССР, 1956. С. 3-458. Борисенков, Пасецкий 1983 – Борисенков Е.П., Пасецкий В.М. Экстремальные природные явления в русских летописях XI-XVII вв. – Л.: Гидрометеоиздат, 1983. 14

Valla. №2(2), 2016. Будовская, Морозов 1995 – Будовская Е.Э., Морозов И.А. Баня // Славянские древности: Этнолингвистический словарь. – М.: Международные отношения, 1995. Т. 1. С. 138-140. Вовк 1995 – Вовк Хв.К. Студії з української етнографії та антропології. – К.: Мистецтво, 1995. Войтехович 2011 – Войтехович Р.С. Европейцы XV-XIX веков о русском холоде // История – образование – коммуникация – связи с общественностью: структура и динамика: материалы Международной конференции, посвященной 60-летию профессора В.А. Штурбы. – Краснодар: Кубанский государственный университет, 2011. Т. 1. С. 25-42. Воронин 1951 – Воронин Н.Н. Жилище // История культуры Древней Руси. – М. – Л.: АН СССР, 1951. Т. I. С. 204-233. Георгиев 1981 – Георгиев П.П. К вопросу о древнерусских банях // Советская археология. 1981. № 1. С. 100-109. Грушевський 1895 – Грушевський М.С. Виїмки з жерел до істориї України-Руси (до половини XI віка). – Львів: Наукове товариство імені Шевченка, 1895. Журавлев 2005 – Журавлев А.Ф. Язык и миф. Лингвистический комментарий к труду А.Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу». – М.: Индрик, 2005. Засурцев 1959 – Засурцев П.И. Постройки древнего Новгорода (Предварительная характеристика по материалам Неревского раскопа 1951-1955 гг.) // Материалы и исследования по археологии СССР. – М.: АН СССР, 1959. № 65. Т. II. С. 262-298. Калайдович 1824 – Калайдович К. Иоанн, ексарх Болгарский. – М.: Типография Селивановского, 1824. Корень, Шушкевич 1968 – Корень Н.Д., Шушкевич М.С. Полесская строительная терминология (Хата и хозяйственные постройки) // Лексика Полесья: Материалы для полесского диалектного словаря. – М.: Наука, 1968. С. 131-160. Куник, Розен 1878 – Куник А., Розен В. Известия Ал-Бекри и других авторов о Руси и славянах. – СПб.: Императорская Академия наук, 1878. Ч. I. Лебеденко 2009 – Лебеденко Ю.М. Історико-етимологічний аспект дослідження синонімічного ряду лексем на позначення назв. житла // Актуальні проблеми іноземної філології: Лінгвістика та літературознавство. 2009. Вип. 3. С. 145-154. Лихачев 1950 – Лихачев Д.С. Комментарии // Повесть временных лет. – М. – Л.: АН СССР, 1950. Часть 2. Приложения. С. 203-484. ЛЛ 1926 – Полное собрание русских летописей. – Л.: АН СССР, 1926.Т. I. Лаврентьевская летопись. Вып. 1. Повесть временных лет. Львов 1975 – Львов А.С. Лексика «Повести временных лет». – М.: Наука, 1975. Минасян 2001 – Минасян Р.С. История восточнославянской «мовницы» // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. – М.: Государственный Эрмитаж, 2001. Т. 35. С. 166-177. Монгайт 1953 – Монгайт А.Л. Старая Рязань // Материалы и исследования по археологии СССР. – М.: Академия наук СССР, 1953. Т. 49. Мораховская 1980 – Мораховская О.Н. К формированию группы названий жилых построек в русском языке // Общеславянский лингвистический атлас. – М.: Наука, 1980. С. 397. НЛ 1879 – Полное собрание русских летописей. – СПб.: Императорская Академия наук, 1879. Т. III. Новгородские летописи. Вып. 2. Новосельцев 1965 – Новосельцев А.П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI-IX вв. // Древнерусское государство и его международное значение. – М.: Наука, 1965. С. 355-419. НПЛ 1950 – Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов / Под ред. А.Н. Насонова. – М. – Л.: АН СССР, 1950. ПВЛ 1950 – Повесть временных лет / Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. – М. – Л.: Академия наук СССР, 1950. Часть 1. Текст и перевод. 15

Лущай Ю.В. Древнерусская истьба по сведениям исторических источников X-XIV вв. Пименова 2006 – Пименова Н.Н. Русская изба как произведение искусства: свойство репрезентативности // Вестник Красноярского Государственного университета. Серия «Гуманитарные науки». 2006. № 10. С. 138-144. Рабинович 1988 – Рабинович М.Г. Очерки материальной культуры русского феодального города. – М.: Наука, 1988. Радович 2001 – Радович Р. Поліська стебка (За матеріалами правобережного Полісся) // Записки Наукового товариства імені Шевченка. – Львів: Наукове товариство імені Шевченка, 2001. Т. CCXLII (242). Праці Секції етнографії і фольклористики. С. 203-229. Раппопорт 1975 – Раппопорт П.А. Древнерусское жилище // Свод археологических источников. – Л.: Наука, 1975. Вып. Е1-32. Раппопорт и др. 1985 – Раппопорт П.А., Колчин Б.А., Борисевич Г.В. Жилище // Древняя Русь. Город, замок, село. – М.: Наука, 1985. С. 136-154. Речник 1897 – Речник на Блъгарскый язык / Събр. Н. Геров. – Пловдив: Съгласие, 1897. Ч. II. Солодка 2011 – Солодка С.С. Засади моделювання мовної картини світу українців найдавнішого періоду // Лінгвістика. 2011. № 1 (22). С. 35-44. Срезневский 1893 – Срезневский И.И. Материалы для словаря древне-русского языка по письменным памятникам. – СПб.: Императорская Академия наук, 1893. Т. 1. Станюкович 1970 – Станюкович Т.В. Внутренняя планировка, отделка и меблировка русского крестьянского жилища // Русские: Историко-этнографический атлас. – М.: Наука, 1970. – С. 61-88. Сыщиков 2006 – Сыщиков А.Д. Лексика крестьянского деревянного строительства: Материалы для словаря. – СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2006. Фролова 2007 – Фролова Л.Е. Этническое и интернациональное в искусстве русской деревянной резьбы // Диалог языков и культур в современном мире: Материалы международной научно-практической конференции. 22 декабря 2006 года. – М., 2007. Т. II. С. 47-54. Хорошев 1998 – Хорошев А.С. Бани в усадебной застройке Новгорода (по материалам Троицкого раскопа) // Историческая археология. Традиции и перспективы. – М.: Памятники исторической мысли, 1998. С. 301-306. Цыганенко 1989 – Цыганенко Г.П. Этимологический словарь русского языка. – Киев: Радянська школа, 1989. Черных 1956 – Черных П.Я. Очерк русской исторической лексикологии: Древнерусский период. – М.: МГУ, 1956. ЭСРЯ 1980 – Этимологический словарь русского языка / Под ред. Н.М. Шанского. – М.: МГУ, 1980. Т. II. Вып. 7. ЭССЯ 1981 – Этимологический словарь славянских языков / Под ред. О.Н. Трубачева. – М.: Наука, 1981.Вып. 8. Янин, Зализняк 1986 – Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977-1983 гг.). Комментарии и словоуказатель к берестяным грамотам (из раскопок 1951-1983 гг.). – М.: Наука, 1986. Т. VIII. Bezlaj 1977 – Bezlaj F. Etimologiški slovar slovenskega jezika. – Ljubljana: Slovenskaakademiajznanosti in umetnosti, 1977. Kn. 1. Boček 2009 – Boček V. Studie k nejstarším romanizmům ve slovanských jazycích. Disertační práce. – Brno, 2009. Boček 2011 – Boček V. “Etymologie praslovanských slov pro ‘lázeň’: poznámky k etymologickému zkoumání synonym”, m*OST 2009. Österreichische Studierenden Tagungfür Slawist Innen. Austriacka Studencka Konferencja Slawistyczna. – München-Berlin, 2011. S. 17-23. Brückner 1926 – Brückner A. Słowniketymologicznyjęzykapolskiego. – Kraków: Krakowska Społka Wydawnicza, 1926. Derksen 2003 – Derksen R. “Slavic *jь-”, Studies in Slavic and General Linguistics. 2003. Vol. 30. Pp. 97-105. 16

Valla. №2(2), 2016. Gluhak 1993 – Gluhak A. Hrvatski etimološki rječnik. – Zagreb: August Cezarec, 1993. Kerblay 1972– Kerblay B. “L’évolution de l’isba aux XIXe et XXe siècles”, Cahiers du monde russe et soviétique.1972. Vol. 13, № 1. Pp. 114-139. Lewicki 1977 – Lewicki T. Zródła arabskie do dziejów słowiańszczyzny. – Wrocław: Zakład Narodowy im. Ossolińskich, 1977. T. II. Cz. II. Marco Polo 1931 – The Travels of Marco Polo. Transl. by A. Ricci. – London:Asian Educational Services, 1931. Marco Polo 1938 – Marco Polo. The Description of the World. Ed by A.C. Moule, P. Pelliot. – London: G. Routledge and Sons Limited, 1938.T. II. Moszyński1957 – Moszyński K. “Uwagi do 5 zeszytu ‘Słownika etymologicznego języka polskiego’ Fr. Sławskiego”, Język Polski. 1957. Roč. XXXVII, № 4. S. 292-299. Mund 2002 –Mund S. “Travel Accounts as Early Sources of Knowledge about Russia in Medieval Western Europe from the mid-Thirteenth to the early Fifteenth Centuries”, The Medieval History Journal. 2002. Vol. 5, No. 1. Pp. 103-120. Niederle1911 – Niederle L. Slovanskéstarožitnosti: Životstarých Slovanů. – Praha:Bursika a Kohouta, 1911. Dil. I. Orel 2003 – Orel V. A Handbook of Germanic Etymology. – Leiden-Boston: Brill, 2003. Peč 1889 – Peč J.L. “Lázněstaroslovanské”, Památkyarchaeologické a místopisné. – Praha: Archaeologicki Sbory Museakrálovstvi Českého, 1889. Díl. XIV. S. 61-64. Słownik Staropolski 1960 – Słownik Staropolski. Red. S. Urbańczyk. – Wrocław, Kraków, Warszawa: Polska Akademia nauk, 1960. T. III. Z. 1 (14). SSJ 1959 – Slovnik slovenského jazyka. Ved. red. Š. Peciar. – Bratislava: Slovenská akadémiá vied, 1959. D. I. Uhlár 1969 – Uhlár V. “Z problematiky miestnych názvov”, Slovenská reč. 1969. Roč. 34/3. S. 164-170.
 Аннотация В статье проводится анализ сведений исторических источников об истьбе на Руси. По этим источникам истьба выступает в качестве жилого помещения с печью, где можно было перезимовать или принять баню. Структурно это здание состояло из одной теплой комнаты, которая потом была приращена холодной комнатой (клеть) и небольшим нежилым помещением между улицей и основным зданием (сени), что в дальнейшем стало известно как изба. Только в книге Марко Поло присутствует подробное описание этого сооружения. В остальных источниках есть лишь упоминание истьбы и её функций. Ключевые слова баня; древнерусская архитектура; истьба; отопление; печь Сведения об авторе Лущай Юрий Владимирович, г. Харьков, Харьковский национальный педагогический университет имени Г.С. Сковороды, кафедра всемирной истории e-mail: [email protected] 






17

Осипов И.А. Карта мира Василия Киприянова 1707 г.: транскрипция иностранных топонимов

Карта мира Василия Киприянова 1707 г.: транскрипция иностранных топонимов 30 мая 1705 г. по решению Петра I была учреждена гражданская типография, которая «тщанием и трудами» уроженца Кадашевской слободы г. Москвы Василия Анофриевича (Онуфриевича) Киприянова (? – 1723) была открыта в 1706 г. [Челобитная Киприянова 1876: 472; Дело Киприянова 1880: cтб. 153-154]. В челобитной к Петру I Киприянов просил «для наилучшего управления и пользы» благоволить быть ему под командой князя А.Д. Меншикова и под надзором генерал-майора Я.В. Брюса [Челобитная Киприянова 1876: 473; см. также: Ровинский 1881: 280]. Яков Брюс был одним из просвещеннейших сподвижников Петра I и обладателем обширной библиотеки. Картографическая литература и материалы составляли немалую часть коллекции Брюса. В реестре книг и личных предметов Брюса, оставшихся после смерти генерала-фельдмаршала и переданных в Императорскую Академию наук, указано несколько атласов, космографий, трактатов по географии, собраний морских и «лант карт», а также глобусов, квадрантов и прочего инструментария [Список-I 1859: 32, 36-40, 47-48, 50, 52, 56; Список-II 1889: 152-245; см. также: Список-III: 1989]. Без сомнения, Киприянов мог беспрепятственно пользоваться библиотекой Брюса. Кроме того, Брюс был щедр на советы и практическую помощь. Так, в письме от 9 ноября 1706 г. Брюс писал Киприянову: «… Ежели да не ведаешь как начертит глобус по художеству стереографической проекции, то надлежит тебе изучитца оному у аглинского учителя Андрея Фарварсона1 или у кого из его учителей, а без того ведания не можно глобусу ни маппы на плоском написать» [Бородин 1936: 77]. Относительно личного опыта Брюса в области картографии известно, что в 1699 г. он совместно с Георгом Менгденом изготовил две карты Южной России на русском и латинском языках. Карты были гравированы и отпечатаны в Амстердаме Яном Тессингом [Кордт 1910: 26-29; Bagrow 1985: 174; Багров 2005: 314; см. также: Лебедев 1950: 183-191; Андреев 1965: 31; Булатов 2005: 90-99]. Экземпляр карты «Иоганна Тезинга» был в коллекции у Брюса [Список-2 1889: 230 (№ 72); Александров 1946: 268 (№ 4); Булатов 2005: 93]. Первой крупной картографической работой Гражданской типографии является карта полушарий 1707 г. «Изображение глобуса земного» (через заглавную N в словах «изображение» и «земного» и заглавную Σ в слове «глобуса») [полное изображение карты см: Быковский 1923: Рис. 110; Бриллиант 1939: Рис. 1]. Отдельные надписи из легенд и картушей карты представлены у П.П. Пекарского, Д.А. Ровинского, Н.А. Борисовской [Пекарский-II 1862: 654; Ровинский 1881: 280-281; Борисовская 1992: 208]. При написании статьи использовался экземпляр карты (без декоративной рамки с генеральным титулом) из картографической коллекции Российской национальной библиотеки (NLR: К 1-Мир 4/16). Утраченный фрагмент карты с текстом экземпляра РНБ восстановлен по изображению варианта карты из собрания ГМИИ им. А.С. Пушкина (также без рамки с названием) из книги: [Борисовская 1992: 206-207]. Карта содержит следующие текстовые экспликации. Над изображением западного полушария Титул: «Глобус географический сиречь землеописательный иже изявляет четыре части земли, Африку, Азию, Америку и Европу, на неиже обитаем, и яже нас отовсюду обемлет». 1

Henry Fargwarson (1674-1739 гг.), в России Андрей Данилович Фархварсон (Фарварсон) – профессор математики Абердинского университета (Шотландия). В 1698 г. был приглашен Петром I в Россию для преподавания в математико-навигацкой школе.

18

Малый рисунок, как элемент декора, со схематическим изображением изведанных и предполагаемых земных континентов с подписью: «Глобус земной в сфере земной». Над изображением восточного полушария Заголовок на латыни: “Globvs Geographicvs scilicet terram describens qvi demonstrat qvatvor partes terrae, Africam, Asiam, Americam. et Evropam, in qvavero habitamvs, et qvae nos vndi qve complectit”. Малое декоративное изображение небесного глобуса с подписью: «Глобус небесный в сфере небесной». Вверху между полушариями Двуглавый орел с мечом и державой, при двух коронах на фоне сени, подложенной горностаем. В лапах и в крыльях орел держит карты четырех морей. Здесь следует отметить, что изображение двуглавого черного орла, держащего карты Белого, Каспийского, Азовского и Балтийского морей, на желтом полотнище было собственноручно утверждено Петром I в начале XVIII в. в качестве морского штандарта. В изданиях Киприянова и Гражданской типографии подобное изображение орла, но отличающееся от канонического тем, что «верхние» карты орел держит не в клювах, а в крыльях, впервые появляется на листе «Новый способ арифметики теорики или зрительныя» 1703 г. На рассматриваемой карте полушарий 1707 г. карты морей у орла еще узнаваемы, но уже вычерчены не так старательно. На «Календаре повсемественном или месяцеслове на все лета Господни», выпущенном типографией Киприянова в 1709 г., «верхние» карты превратились в подобие декоративных лент и узнать в них первоначальные изображения морских карт уже невозможно [ср.: Ровинский 1881: 364, 511-516]. Относительно порядка размещения карт морей в крыльях и лапах орла следует сказать, что в описании гравюры «Новый способ арифметики» у Д.А. Ровинского указано, что «в ногтях орлиих» были моря Азовское и Балтийское или Варяжское (следовательно, в крыльях помещались Белое и Каспийское моря). С.И. Елагин приводит описание штандарта от самого Петра I, согласно которому «в главах» орла были карты Белого и Каспийского морей, а «в ногах» – карты «Палис-Меотис» (Азовское море), а также «синус-Финикус» (Финский залив), «пол синуса Ботника» (половина Ботнического залива) и «часть Ост-Зеи» (часть Балтийского моря), т.е. карта «совокупного» Балтийского моря. Искусствовед В.Н. Васильев, реконструируя празднование в Москве нового 1704 г., проходившее, как он пишет, под свежим впечатлением недавних военных успехов, отмечал, что действо сопровождалось фейерверочным представлением. Одним из основных элементов фейерверка был государственный орел, символизировавший Россию, на распростертых крыльях которого были расположены панно с изображением Белого и Азовского морей, одной лапой он держал панно с изображением Каспийского моря, а в свободную лапу орла, согласно сценарию торжества, Нептун передавал панно с изображением Балтийского моря [ср.: Ровинский 1881: 514; Елагин 1863: 235; Васильев 1960: 32]. При этом в описании данного фейерверка у Д.А. Ровинского конкретные названия морей «в крилах» и «в кохти» орла отсутствуют [Ровинский 1903: 182; см. также: Белавенец 1910: 82]. На основании каких данных Васильев определил расположение карт морей, к сожалению, не поясняется. Рисунок с 14 картинами, бывшими на фонарях фейерверка, входил в состав рукописной книги об истории российских великих князей из библиотеки Я. Брюса [Список-3 1989: 9]. Третья корона на верхнем рисунке карты, поддерживаемая одним из двух ангелов, изображена в центре над сенью, которую, в свою очередь, удерживает второй ангел. В руке у ангела, поддерживающего третью корону, меч, обрамленный венком, в руке у другого жезл, увитый лозой, в обрамлении лаврового венка. У основания горностаевой мантии фигуры 19

Осипов И.А. Карта мира Василия Киприянова 1707 г.: транскрипция иностранных топонимов Марса, Аполлона, а также знамена, ядра, барабаны, пушки и другая воинская атрибутика. Вокруг корон и орла размещены литеры Б.М.В.Г.Ц.И.в.К.П.А.в.в.М.Б.Р.С., означающие «Божьей Милостью Великий Государь Царь И великий Князь Петр Алексеевич всея великия, Малыя, Белыя России самодержец». Обращает на себя внимание отсутствие в щитке на груди государственного орла «ездеца», под которым традиционно понимался царь московский. Под рисунком с двуглавым орлом представлен картуш с композицией, состоящей из изображений руки, выходящей из облака и держащей скипетр, руки, выходящей из облака и держащей меч, с солнцем между ними и коронованным шаром. На рисунке начертан девиз: «и мощию советом». Изображение представляет собой аллегорию-посвящение Петру I и России, в которой элементы композиции олицетворяют достижения державы: военную мощь и мудрое управление. Коронованный шар символизирует земной глобус, а сияние вверху – изливающуюся милость божию. Кажущееся несоответствие соседства руки с мечом со словом «советом», а руки со скипетром со словом «мощью» является намеренным приемом, призванным установить более значимую связь между элементами и подчеркнуть цельность композиции. При этом у рисунка нет ни одного признака геральдического объекта, и это выглядит довольно странным, а потому сомнительно, что настолько геральдически грамотный человек, как Брюс, мог участвовать в создании эскиза рисунка на стадии проекта. Следовательно, либо участие Брюса ограничивалось стадией рисования полушарий, а за декорированием он уже не «надзревал», либо, что более вероятно, Брюс вовсе не находился ни при одном из этапов составления карты и под его «надзрением» следует понимать лишь снабжение литературой и картами, а также оказание консультационной помощи. Внизу между полушариями Виньетка «Знаменованя», т.е. список используемых на карте сокращений2. М. – море Кр: – край3 Р: – река Ус: – уское4 Н: – недро5 ос: – островы Ниже нарисован глобус в станке. Слева и справа от глобуса фигуры «козмографа» с телескопом6 и географа с квадрантом7. Под рисунком глобуса надпись: «Под надзрением его превосходительства Господина Генерала Лейтенанта ИАКОВА Виллимовича Брюса». Под изображением западного полушария Картуш-виньетка с легендой: “DESCRIPTIO Gieographica veteris et novæ scitae telluris, nunc inprimis in Sclavonicam dialectum edita religiose oppellata DEO sapienti DEO ordinato mitissimo et Serenissimo totius Avgustiæ Regi Regum totius magnæ et parvæ et candidæ Rossiæ et 2

Термин «Знаменованя» образован через греческое Σηιµεια – σηµαία – знамя (см. об этом далее). К использованным, но не указанным «знаменованиям» следует отнести также пару «пристанище – порт». 3 Мыс. 4 Пролив. 5 Залив, бухта. 6 Является зеркальной перерисовкой рисунка из книги: [Hevelli 1647: Fig. F inter pag. 40 & 41]. Изображение было использовано позже при оформлении т.н. «Брюсова календаря» [Воронцов-Вельяминов 1956: 64]. «Селенография» Гевелия входила в состав библиотеки Брюса [Список-1 1859: 33 (№ 45); Список-2 1889: 154 (№ 45)]. 7 Является зеркальной перерисовкой рисунка из книги: [Fineo 1535: 622].

20

aliorum multorum Regnorum domitori PETRO ALEXIEWICZ et eius Regali sublimatati mitissimo Dno Regidi et mango principi ALEXIO PETROWICZ æterna in gloria et honorem Vestræ Regalis Illustrissimæ maiestatis. iussu in civili typo: Anno: D: 1707”. Под изображением восточного полушария Картуш-виньетка с легендой: «Описание Географическое ветхия и новыя уведанные земли, ныне во первых на словенский диалект изданное и Благоговейно наименованное Богом умудренному и Богом устроенному, тишайшему и Благочестивейшему Всеавгустейшему Государю Государем (sic!) всея великия и малыя и белыя россии, и иных многих государств обладателю ПЕТРУ АЛЕКСЕЕВИЧУ и Его Царской Высокости, Тишайшему Государю Царевичу и великому Князю АЛЕКСЕЮ ПЕТРОВИЧУ, в бессмертную славу и честь. Вашего Царского пресветлого величества Повелением во гражданской Типографии Лета Господня 1707, в царствующем граде Москве». Чуть ниже приписка – «Тщанием Василия Киприянова». Орнамент карты составляют размещенные по углам жанровые картинки и аллегорические фигуры Америки, Европы, Азии и Африки. Сценки-рисунки аналогичны оформлению карт «Изображение земного круга» (Orbis Terrarum Typus) от П. Планциуса (1594 г.) и Н. Пискатора (1657 г.) [Shirley 1984: 206-207 (№ 187), 423, 425 (№ 401)]. Кроме того, карта богато украшена всевозможными миниатюрами астрономических диаграмм, изображениями чертежных, угломерных и навигационных инструментов. В левом верхнем углу, под стилистическим изображением, воплощающим Америку, приведена легенда «Описание Америки»: Новый мир объемлет Епир8 и островы. Епир объемлет Америку к Северу и Полудню. Америка к северу объемлет Новую Галлию9 Nовую (sic!) Англию Nовую (sic!) Суедию10 Новый Yорк (sic!)11 Виргинию Флориду Новый Мексик12 Мексик сиречь Новую Испанию13. Островы к западу Калифорния14 Разбойников15. Островы к востоку Земля Новая16 8

От греческого 'Ηπειρον – материк, континент, земля (в противоположность островам). На карте «Канада или Новая Франция». 10 Новая Швеция. 11 Как территория на карте отсутствует, как наименование города на карте указан «Новый Амстердам». 12 На карте охватывает юго-западные штаты современных США. 13 На карте охватывает часть юго-западных штатов современных США, территорию современной Мексики, а также часть современных государств Центральной Америки. См. также: [Лас Касас 1975: 140]. 14 Полуостров, считавшийся долгое время островом. 15 Разбойничьи (Ладронские, Islas de los Landrones) острова с 1668 г. носят название Марианские [Пигафетта 2000: 29, 59]. 9

21

Осипов И.А. Карта мира Василия Киприянова 1707 г.: транскрипция иностранных топонимов Островы Ассорес17 Антиллы18 Лунгаyе (через малое Y – И.О.)19 Харибы20 Бермуды. Америка к полудню21 объемлет Епир или Златую Кастиллию22 Гувиану23 Перувию24 Хиль25 Магелланику26 Парагуаию27 Платию28 расилию (sic!)29.

В правом верхнем углу приведено «Описание Европы»: Земля объемлет мир Древний Новый Неведомый. Древний мир объемлет Епир и островы. Епир объемлет Европу, Асию, Африку. Европа объемлет Испанию Галлию30 Бельгику Скандию31 в ней же Норвегия32 16

О. Ньюфаундленд, буквально «Новооткрытая земля»; «Terra Nova» старинных карт. Азорские острова. 18 Антильские острова. 19 Лукайские (Багамские) острова. На карте «Островы Лукати». Таким образом, литера «Y» в одном случае передана аутентично, а в другом – ошибочно через «Т». 20 Карибские острова. 21 Т.е. Южная Америка. 22 На карте «Испания златая»; об «Епире» см. далее. 23 Гайана. 24 Перу. 25 Чили. 26 На карте «Земля Магелланическая»; территория современной Аргентины. 27 Парагвай. 28 Губернаторство, позже вице-королевство Рио-де-ла-Плата; просуществовало до 1810 г. 29 Бразилия. На карте есть обозначение «М. Северное или Бразилиакийское». Очередная погрешность в написании топонима из легенды карты – свидетельство возможного участия в оформлении карты кого-то помимо самого Киприянова. 30 На карте «Француская земля». 31 Scandia – легендарный остров по представлениям древних географов. От имени Скандия (Скандза) произошло название всего Скандинавского полуострова. Из Scandia, по мнению шведского картографа Олафа Магнуса, в былые времена самые могущественные народы расселились по всему миру ([Carta Marina et descriptio septemtrionalium terrarum… anno dni 1539, лист E]). См. также: [Nordenskiöld 1973: 34a, 52a; Савельева 1983: 36; Чекин 2001: 44-85]. Н. Сансон использовал Scandie и Scandinavie как равнозначные топонимы [Sanson-L’Europe 1683: 9, 44]. 17

22

Скандинавия33 Сведия34 Дания Германию Унгарию35 Дакию в ней же

Трансильвания Влахия Молдавия

Польшу Россию в Европе Москву в Европе Татарию36 в Европе Туркию Иллирию37 Елладу38. Островы Европы в Атлантике Два Бретанские сиречь Англия и Иверния39 Фуль40 островы Балтийского (через греческую тэту «θ» – И.О.) моря. в Средиземном м. Островы Архипелага41 Керкира Кефалиния Закинф Мальт42 Сикелиа43 Сардо44 Корсик Крит балеариды45.

В левом нижнем углу, над изображением Азии приведено «Описание Асии» [sic!]: Мир недоведомый объемлет поль арктический и поль противоарктический. 32

На карте «Норберг». На карте не обозначена. 34 На карте «Cвециа». 35 Венгрия. 36 На карте «Тартария». У Н. Сансона, например, наименования также синонимичны [Sanson-L’Asie 1683: 33

75]. 37

На карте «Далмациа». Греция. 39 Ирландия. 40 Фула, Фуль – знаменитый о. Туле (Ultima Thule) старинных карт [Алексеев 2006: 64; Магидовичи 1970: 33, 34, 63, 120, 372; Савельева 1983: 36]. 41 Киклады или Кикладские острова. 42 О. Мальта. 43 О. Сицилия. 44 О. Сардиния. 45 Балеарские острова. 38

23

Осипов И.А. Карта мира Василия Киприянова 1707 г.: транскрипция иностранных топонимов Арктический объемлет Епир и островы Новую Данию Новую Увалию46 землю Георга47 Гроенландию Спицберген Новую землю. Противоарктический объемлет Епир и островы землю пиросову48 Новую Голландию49 Землю папускую Новую Гуинею50 землю куирову51 Новую зелантию островы саломоновы.

В правом нижнем углу, над изображением Африки приведено «Описание Африки»: Африка объемлет Египет Ливию Барбарию52 Ефиопию Биледулгерид53 Конг54 Кафрерию55 Гувинею56 Мономотап57 Nигриду (sic!)58 Nубию (sic!)59 Сару (sic!) и пустыню60 Зангуебар61. 46

Новый Северный Уэльс (New North Wales) старинных карт. Остров в составе архипелага Земля Франца-Иосифа. 48 Огненная Земля (греч. «пиро» – огонь). 49 Историческое название Австралии. 50 Наличие «Земли Папуской» на краю восточного полушария и «Новой Гвинеи» на краю западного В. Бриллиант признает «особенным курьезом» карты Киприянова [Бриллиант 1939: 201]. Однако никакой путаницы, в данном случае, Киприянов не привнес, он лишь продолжил (добросовестно перерисовав) традицию изображения острова европейскими картографами XVII в. 51 Terra de Quir – историческое название архипелага Новые Гебриды. Названы в честь открывшего острова в 1606 г. испанского мореплавателя Педро Фернандеса Кироса (Pedro Fernandes de Queiros), бывшего главным навигатором (pilot major) в экспедиции Альваро Менданья де Нейра [Zedler 1741: 365]. 52 Историческое название севера Африки, включавшего территории современных Марокко, Алжира и Туниса. 53 Biledulgerid (государство на севере Африки) старинных карт [Sanson-L’Afrique 1683: 39-42]. 54 Конго. 55 Историческое название части юга Африки. 56 Гвинея. 57 Мономотапа или Моно-Мотапа – государственное образование на юге Африки, охватывало территорию современных Зимбабве и Мозамбика. 58 Pays des Negres, Nigritie старинных карт [Sanson-L’Afrique 1683: 53]. Область Африки вдоль реки Нигер. 59 Историческая область в долине Нила. 60 Пустыня Сахара. На карте обозначено «Саара или пустыня» [Ср.: Sanson-L’Afrique 1683: 51]. 47

24

Островы Африки Канарие62 Святой Фома Вознесение Святая Елена63 Мадагаскария Островы Нового края64 Асиа объемлет во асии Москву сиречь Сибирь65 Сину66 Тартарию67 Индию Персию во Асии Туркию Аравию. Островы Асии во окиане Мальдивы Гиава68 Келеб69 Борнео Кеилан70 Суматра Молукке71 Филиспикке72 Испанския73 в средиземном М. Кипр Род74.

Внизу по центру между прямоугольной и декоративной рамками карты подпись: «Благороднейший мой Читатель, будь и ты сему подражатель. Ащеж есть и погрешения. Молю тобой исправления. Понеже бо труд сей избранный, вначале Трудники изданный» [ср.: Ровинский 1881: 281]. 61

Область восточного побережья Африки, охватывающая территории современных Кении и Танзании. У Н. Сансона наименование синонимично Занзибару [Sanson-L’Afrique 1683: 63]. 62 Канарские острова. 63 О. Джеймстаун. 64 Острова Кабо-Верде. На карте острова Зеленого Мыса также представлены как «Острова Нового Края», омываемые «Морем Нового Края» (см. об этом далее). 65 См. об этом далее. 66 Одно из названий Южного Китая. 67 Общий термин, существовавший в западноевропейской литературе и картографии, объединявший места расселения тюркских и монгольских народов. По бытовавшим представлениям, «Тартария» располагалась в северной части Азии и граничила на севере и на западе с Сибирью. 68 О. Ява. 69 О. Сулавеси. 70 О. Ко Лан. 71 Молуккские острова. 72 Филиппинские острова. 73 Острова Микронезии. 74 О. Родос.

25

Осипов И.А. Карта мира Василия Киприянова 1707 г.: транскрипция иностранных топонимов

Западное полушарие. Приводится по изданию: [Борисовская 1992: 206]. 26

Обращает на себя внимание ремарка Киприянова о том, что представляемое географическое описание земель издается «на словенским диалекте» впервые [ср.: Бородин 1936: 87]. Скорее всего, имеется в виду, что на карте впервые даются «словенские» эквиваленты географических названий на территориях Европы, Азии, Африки и стран Нового Света, поскольку карты, где топонимы были бы написаны по-русски, т.е. славянскими литерами, уже существовали и до этого. Но относится это в основном к картам российских земель. Можно, например, указать карту России Антония Вида, где топонимы даны в двойном написании – на латинском языке и русском [Michow 1884: Taf. II; Кордт 1931: 30-31, № 39-№ 41], карты морей и территорий от Адриана Шхонебека (атлас Шхонебека, как и его карта Карелии «на российском языке», входили в состав картографической коллекции Брюса [Список-1 1859: 32 (№ 7); Список-2 1889: 153 (№ 7), 230 (№ 56); карты см.: Борисовская 1992: 175-177, 181]), а также упоминавшуюся выше карту Южной России самого Брюса75. Автор «Опыта российской библиографии» В.С. Сопиков отмечал, что карты изготавливались «в переводе с иностранных языков» [Сопиков 1813: CXXVII ]. Однако откровенное замечание Киприянова о «немецких картах» (т.е. вообще иностранных), лежащих в основе, помещено в легенде следующей по счету его карты мира, изданной в гражданской типографии в 1713 г., «Всего земного круга таблицы». И в этой связи следует отметить, что А.В. Бородин в качестве первоисточника карты 1713 г. предполагал таблицу (карту) из I тома Большого атласа (Groten Atlas) 1676 г. Я. Блау, озаглавленную Nova et accuratissima totius terrarum orbis tabula [Бородин 1936: 81; см. также: Гнучева 1946: 21-22; Лебедев 1950: 195]. С.Е. Фель полагал, что таким прототипом являлся Универсальный атлас (Atlas universalis) 1660 г. Ф. де Вита [Фель 1960: 139]. Л. Багров считал, что установить, с каких карт скопирована карта 1713 г., невозможно [Багров 2005: 363]. В карте 1707 г., как видно из приведенных выше пояснительных надписей, отсутствует какое-либо упоминание о её источниках, иными словами, карта преподносится как авторское произведение и не содержит признания в каком-либо заимствовании76. При этом специалистами уже давно подмечено, что Киприянов при изготовлении карты не мог быть самостоятельным. Так, Д.М. Лебедев считал, что карта полушарий была не просто скопирована, но составлена на основании нескольких иностранных источников [Лебедев 1950: 195; см. также: Ефимов 1971: 188]. По мнению же Л. Багрова, Киприянов, возможно, нашел хорошую карту и снял с нее копию, решив не тратить время на длительную учебу. Однако сам Багров затруднился определить «иностранные оригиналы», с каких Киприянов скопировал свою карту [Багров 2005: 363]. В.А. Бриллиант, невольно примиряя версии о самостоятельной работе и картографическом компилировании, писал, что Киприянов не ограничивался только ролью простого гравера, механически копировавшего иностранный образец, что об этом якобы свидетельствует упоминавшееся выше письмо-наставление Я. Брюса от 9 ноября 1706 г. [Бриллиант 1939: 200]. Действительно, у карты Киприянова 1707 г. есть первооснова. Его карта полушарий является практически точным воспроизведением карты Хрисанфа Нотара (Χρύσανθος Νοταράς, 1655/1660-1731 гг.) «Πιναξ Γεωγραφικός της τε παλαιάς και νέας εγνωσµένης γής… εν Παταβίω 1700» с подтитулом “INDEX GEOGRAPHICUS TUM VETERIS TUM NOVAE COGNITAE TERRAE Nunc primum Typis Graecis propositus et. Obsequiose dicatus Serenisso; ac Pysso. Dño, ac Principi Totius Walachiae D. Joanni Constantino Bassaraba Woevondae à Crysantho Presbytero, et Apostolici, ac Sanctissimi Hierosolymarum Patriachalis Throni Archimandrita. Patavij 1700” [Shirley 1984: 592-593 (№ 598)]. Как видно из наименования,

75

BN, Cartes, GE DD-2987 (3050). С.Е. Фель отчего-то считал, что карта полушарий 1707 г. была впервые издана в 1699 г. И. Тессингом в Амстердаме и что Киприянов переиздал ее в 1707 г. в Москве. При этом С.Е. Фель упоминает две карты, изданные Тессингом в 1699 г. – карту 1696 г. Я.В. Брюса и некую «Изображение глобуса небесного» [Фель 1960: 133, сн. 2; 138. Ср.: Пекарский-II 1862: 14-16 (№ 14); Окхезен 2000: 253-254]. 76

27

Осипов И.А. Карта мира Василия Киприянова 1707 г.: транскрипция иностранных топонимов карта была изготовлена в Падуе в 1700 г. и посвящена господарю Валахии Константину Брынковяну (1654-1714 гг.). Автор «Географической таблицы» – архимандрит Хрисанф – был племянником Иерусалимского патриарха Досифея и дважды бывал в Москве, выполняя поручения своего дяди. 13 ноября 1692 г. Хрисанф привез в Москву 18 рукописей и 11 греческих печатных книг. Он пробыл в Москве до января 1694 г. [Каптерев 1891: 161, 244; ср.: Каптерев 1885: 287, 307; см. также: Фонкич 1977: 206]. В начале 1697 г. Хрисанф был отправлен для обучения в Падуанский университет. После окончания учебы в 1700 г. Хрисанф ездил в Париж, где провел некоторое время в Парижской обсерватории в обществе знаменитого астронома Джованни Доменико Кассини [Каптерев 1891: 110; Nicolaidis 2011: 151]. Из Парижа по пути домой Хрисанф останавливался в Бухаресте, где был тепло встречен Константином Брынковяну [Aujac 1997: 166]. В ноябре 1700 г. Досифей вновь отправил своего племянника с грамотами в Москву, куда он прибыл 5 января 1701 г., а 23 января 1701 г. отбыл обратно с ответной грамотой [Каптерев 1891: 181, 260; ср. там же: Приложения. С. 88 (№ 24); см. также: Каптерев 1885: 326, 328-329]. Можно предположить, что в этот московский приезд Хрисанф привез с собой карту. Нельзя абсолютно исключать, что карта могла быть послана в Москву или передана через русских послов в период 1701-1706 гг. с корреспонденцией, которую регулярно готовил к отправке в Россию патриарх Досифей. Известно, что Досифей однажды добыл и передал в Москву чертеж турецкой крепости [Каптерев 1891: 224, 233; Каптерев 1885: 337338, 355-356]. Но наиболее вероятным временем появления в России карты Хрисанфа является год его патриаршей интронизации. 17 марта 1707 г. датирована известительная грамота Хрисанфа в адрес Петра I о смерти патриарха Досифея и о своем поставлении на Иерусалимский патриарший престол. Грамоты были также направлены к царевичу Алексею и к графу Г.И. Головкину [Каптерев 1891: 280; Каптерев 1885: 374, 377]. Вероятно, в апреле 1707 г. грамоты прибыли в Москву – ответная грамота Петра I датирована 30 апреля 1707 г. Послание государя воодушевило Хрисанфа и он направил ему 28 сентября 1707 г. благодарственную грамоту с выражениями радости по случаю получения царской грамоты и уверением неизменно служить государю всю свою жизнь [Каптерев 1885: 379, 381]. Вместе с грамотою патриарх Хрисанф прислал Петру I святые мощи и другие подарки. Подарки были также посланы царевичу Алексею. Одновременно Хрисанф писал Г.И. Головкину, что послал в подарок царевичу чертеж Святого града Иерусалима, о котором тот его просил [там же: 382, 386]. Представляется, что карта также могла быть послана в это время. И если какието подарки и прочие сторонние предметы в составе скорбной корреспонденции от марта 1707 г. были бы не вполне уместны, то в составе сентябрьской переписки чертеж и карта выглядят очень естественно. Кроме того, письмо Брюса от ноября 1706 г. косвенно подтверждает, что на тот момент у Киприянова еще отсутствовал какой-либо план по поводу составления собственной карты. И, может быть, изготовление в короткий срок (октябрьдекабрь 1707 г.) копии с присланной карты, на фоне отсутствия личных картографических навыков и познаний, в том числе, способствовало столь невзрачному и некачественному результату. Киприянов скопировал не только географическую основу карты Хрисанфа, но и отдельные элементы украшения – оформление нижнего картуша, изображения морских животных, кораблей, маршрутов морских плаваний, астрономического и чертежного инструментария, а также текстовое описание частей света. Надо заметить, что у Хрисанфа нет художественно выделенных наименований частей света в обрамлении барочных

28

пейзажей77, все текстовое описание на его карте имеет простой заголовок ΓΕΝΙΚΉ ∆ΙΑΙΡΕΣΙΣ ΤΗΣ ΓΗΣ, т.е. «Общее разделение Земли». Таким образом, упомянутые выше источники иллюстративного заимствования у Киприянова были привлечены автором самостоятельно. Впрочем, Хрисанф, так же, как и Киприянов, шел по пути копирования. Если говорить о том, чьи карты лежат в основе карты Хрисанфа, то можно уверенно утверждать, что ее составляют карты Н. Сансона (в издании дома Мариеттов) и карты Г. Сансона – А.Ю. Жейо [cf.: Aujac 1997: 170; Tolias 2010: 4, 18; Livieratos et al. 2011: 205, 216; Рамазанова 2011: 172, прим. 50]. Основатель французской школы картографии Николя Сансон д’Абвиль (Nicolas Sanson d’Abbeville, 1600-1667) издал в 1651 г. карту мира Mappe-Monde, ou Carte du Monde…, которая послужила прообразом последовавших дополнений, перегравировок и заимствований. Сансон участвовал в становлении во Франции картографического центра под редакторским управлением известных французских граверов и издателей Мельхиора Тавернье и Пьера Мариетта (Pierre Mariette I, 1596-1657 гг.). После того, как Тавернье отошел от издательского дела, Сансон оформил коммерческое партнерство с Мариеттом, купившим магазин Тавернье [Petto 2007: 148, 149]. За годы сотрудничества с домом Мариеттов (редакторское наследство от Пьера Мариетта I перешло к его сыну Пьеру Мариетту II, Pierre Mariette II, 1634-1716) к 1660 г. карта мира Сансона от 1651 г. дополнилась несколькими важными географическими объектами, имеющими значение для целей настоящего исследования (например, топонимами IESSO, Gammas fl., данными экспедиции Фриса-Схепа) [cf.: Shirley 1984: 414 (№ 390), 441 (№ 419)]. После смерти Сансона его картографическое наследие перешло к его сыновьям Гийому (Guillaume Sanson, 1633-1703) и Адриану (Adrien Sanson, 1639-1718). В 1669 г. в издательстве Пьера Мариетта II вышло две карты семьи Сансона – очередная редакция карты отца от 1660 г. и версия карты мира от сыновей [cf.: Shirley 1984: 441 (№ 419), 462-463 (№ 445)]. В конце 1670 г., когда наследников Сансона перестал устраивать дисбаланс в партнерстве с издательством Мариеттов, к которому, по их мнению, привело решение Сансона по обмену права на использование своей части гравировальных пластин с картами на право самостоятельного издания результатов своего труда, был найден новый коммерческий партнер в лице французского картографа Алексиса Юбера Жейо (Alexis Hubert Jaillot, ок. 1632-1712) [Shirley 1984: 479; Petto 2007: 151-152]. В 1674 г. А.Ю. Жейо вместе с Г. Сансоном создали карту мира Mappe monde geo-hydrographique…, у которой были множественные перегравировки и издания [cf.: Shirley 1984: 479-480 (№ 462), 484 (№ 469), 509 (№ 501), 542-543 (№ 539), 564565 (№ 569), XL-XLI (№ 561)]. Помимо совместной работы Жейо использовал материал семьи Сансон в подготовке атласов под собственным именем [Fordham 1929: 29; Tooley 1962: 40-41; Humphreys 1967: 67; Shirley 1984: 533 (№ 536), 551-552 (№ 550); Petto 2007: 26, 151]. Одновременно Мариетт II также продолжал извлекать пользу из переработки и продажи доставшихся ему карт Сансонов. В 1678 г. он переиздал карту Сансона Mappe-monde, ou, Carte generale du globe terrestre… 1660 г. Каким конкретно годом издания той или иной карты воспользовался Хрисанф, ввиду их номенклатурной идентичности, значения не имеет, поэтому варианты заимствования будут далее именоваться следующим образом: карты Н. Сансона – Мариетта и карты Г. Сансона – Жейо (вместе – французские карты). То, что основу карты Хрисанфа Нотара составляет не один вариант карт, а два, основывается на следующих доказательствах. По манере написания (расположение на карте, графическая манера исполнения), например, гидроним «Море Магелланское» или топоним «Остров Мадагаскар» (о. Дофина, о. Св. Лаврентия) у Хрисанфа совпадают с картами Г. Сансона-Жейо. Но при этом пограничная 77

Из рисунков карты Хрисанфа обращает на себя внимание фигура индейца в левом нижнем углу, традиционно символизирующая в европейской картографии Америку. Данный элемент взят Хрисанфом с карты мира Яна Луйтса (Jan Luyts, 1655-1721 гг.) 1692 г. [cf.: Shirley 1984: 553 (№ 553), 592-593 (№ 598)].

29

Осипов И.А. Карта мира Василия Киприянова 1707 г.: транскрипция иностранных топонимов острову Мадагаскар африканская номенклатура карты (Мозамбик, Зефала) выдает одновременное привлечение карт Н. Сансона – Мариетта. Наличие топонима «Новый Амстердам» с изображения Северной Америки выдает заимствование с карт Н. СансонаМариетта (только на них есть приставка N. – «новый», при этом, что любопытно, Амстердам на всех картах-основах написан через «р», а не через «л» – «Амстелодам», как у Хрисанфа и у Киприянова). Отличается у Хрисанфа от карт Г. Сансона-Жейо и расположение гидронима «Море Северное или Брасилиакийское» – на их картах наименования расположены раздельно. Подобное карте Хрисанфа написание данного гидронима есть на картах Н. Сансона-Мариетта. Большая Ньюфаундлендская банка, названная у Хрисанфа ή Μεγιστη Σύρτις, перенесена с карт Г. Сансона-Жейо (Le Grand Banc). На картах Н. Сансона-Мариетта отмель просто заштрихована и безымянна. С карт Н. Сансона-Мариетта (западное полушарие) заимствовано такое название территории, как NIUCHE, а с карт Г. Сансона-Жейо – PARTIE D’ASIE. С карт Н. Сансона-Мариетта (западное полушарие) заимствованы топоним C. de la Croix (на картах Г. Сансона-Жейо – C. de Schouten) и гидроним Mer de Iesso ou de Californie, а с карт Г. Сансона-Жейо – NIPHON, Tzungaar, Surunga, Noto, Yetchu, Deua, а также способ написания топонима «Архипелаг святого Лазаря» и т.д. При этом Хрисанф переносил на свою карту не все топонимы с карт-основ. У него, в отличие от оригиналов, не все отмеченные острова несут в своем названии литеру N., означающую NHΣI – «остров». Наличие у Хрисанфа (и у Киприянова) отдельных топонимов, например, Cape de Sud в составе Terre de Diemens («Край Суда» (!) у Киприянова78) и подписи «Эфиопия», идущей как бы сквозь топоним «Мономотапа», выдает привлечение греческим автором иных карт, таких, как Le Globe Terrestre… 1690 г. от В. Коронелли – де Тиллемона [Shirley 1984: 547-548 (№ 546)] и отдельной карты Afrique 1669 г. от Н. Сансона79. Однако предположение, в основе которого лежит маршрутная сетка карты Хрисанфа, об использовании им западноевропейских карт с отмеченными маршрутами морских экспедиций является не вполне основательным, поскольку на подразумевающихся картах нет маршрута У. Баффина. Более того, у Хрисанфа все маршруты, кроме плаваний Я. Лемера и У. Баффина, безымянны и обозначены как многочисленные «плавание (Πλοῦς) из Европы в Индию», «плавание из Европы в Америку», «шествие (Έπάνοδος) из Индии в Европу», «плавание из Индии к Европе», «из Европы к Индии», «от Манилы к Новой Испании», «из Новыя Гишпании в Манилы» и т. п. Кроме того, год выпуска западноевропейских карт – 1700 – делает маловероятным их «своевременное» привлечение греческим картографом, поэтому поиск соответствия между картами, основанный на совпадении маршрутных линий, вряд ли оправдан [cf.: Livieratos et al. 2011: 212-215; см. тж.: Shirley 1984: 464 (№ 447), 598 (№ 603), 600-601 (№ 605)]. Надо также отметить, что и Киприянов заимствовал с карты Хрисанфа не всю информацию. Из ΣΗΙΜΕΙΑ («Знаменования»), последовательно воспроизведенных нашим картографом, не калькирован пунсон в виде трехзубой короны – графический символ столиц европейских империй (Καισαρες). Следует особо обратить внимание, что у Хрисанфа символом Καισαρες отмечены Вена (Священная Римская империя), Константинополь (Османская империя) и Москва (!). Для конца XVII в. включение Москвы в перечень столиц европейских империй выглядит более чем нетрадиционно. Есть у карты Киприянова и признаки «независимой» работы автора. Так, гидроним «Море Камчатское» (MER DES KAIMACHITES) заимствован Киприяновым напрямую с карт Г. Сансона-Жейо, а информационное оформление полюсов карты также выдает определенную самостоятельность. Установление первоисточника карты Киприянова 1707 г. на фоне последующего использования в подготовке карты мира 1713 г. образцов Блау (1676 г.) или де Вита (1660 г.) 78 79

Ср.: «Кр: Норта» во Французской Гвиане. BN, Cartes, GE D-11391.

30

приводит к выводу о последовавшем критическом восприятии «пробы пера» от Киприянова. После греческой карты-модели 1700 г., насыщенной авторской индивидуальностью, Киприянов обратился к проверенным и лаконичным картографическим экземплярам, без выделяющихся графической нагрузкой водных пространств полушарий, с компактным, на манер портоланов, обозначением прибрежных топонимов [cf.: Shirley 1984: 449-450 (№ 428), 468-469 (№ 451)]. В.А. Бриллиант в своей работе отмечал, что Киприянов не был географом, что, даже научившись у Фарварсона «художеству стереографической проекции», при составлении карты он не мог понять разноязычных надписей (латинских, голландских, итальянских, испанских) на своих образцах и, передавая их по-русски, допустил ряд курьезов80. В.А. Бриллиант считал, что сознавая несовершенство своей работы, Киприянов поместил под каждым «глобусом» обращение к читателю с просьбой исправить обнаруженные ошибки [Бриллиант 1939: 200-201]. Отдельные «словенского диалекта» надписи карты мира от Киприянова несомненно заслуживают внимания. Однако, исходя из их греческой первоосновы, их оригинальность уже не представляется абсолютно уникальной, а является результатом, не всегда к месту, буквального перевода. Море Судово или Иринеа. Гидроним Mer de Sud ou Pasifique карт Н. Сансона-Мариетта и Г. Сансона-Жейо у Хрисанфа представлен как Θ. ΤΟΥ ΣΟΥ∆ Ή ΈΙΡΗΝΑΙΑ, т.е. «М. СУДа или ИРИНЕА», где «Иринеа» значит «мир» (т.е. «море мира», «море спокойствия», «тихое море»). У Киприянова транслитерировано буквально «Море Судово» (также вместо Море Южное81) и «Иринеа» вместо более естественного «Тихое». Острова Нового Края, Море Нового Края. У Хрисанфа топонимы «Острова Зеленого Мыса», «Море Зеленого Мыса» и сам «Зеленый Мыс» даны через ΧΛΩΡΟΥ ΑΚΡΩΤΗΡΊΟΥ, т.е. «Зеленый Мыс». Таким образом, «Новый край» у Киприянова – это не адаптация Novi Orbis («Новый Мир», «Новый Свет») в качестве названия Америки82. Термин «край» согласно принятому сокращению на карте используется не в понятии «территория», а как обозначение «мыса». Тем более, что «Зеленый Мыс» назван у Киприянова «Край Новый». Следовательно, здесь наблюдается попытка Киприянова подобрать синоним к прилагательному «зеленый» («молодой», «юный») через более подходящее на его взгляд слово «новый». Великие озера. «Езеро Высочайшее» (Верхнее) – Λίµνη Ανωτέρα у Хрисанфа (Lac Superieur французских карт), «езеро Гнилое» (Мичиган) – Λίµνη ∆υσώδης у Хрисанфа (калька с Lac de Puans), «м. Сладкое Уронъ» (Гурон) – θ. Γλυκτα οί Όύρωνες (буквальное переложение с французского языка гидронима Mer Douce [см. тж.: Thwaites 1898: 148-151]). Здесь следует заметить, что гидроним Mer Douce обозначен лишь на картах Г. Сансона-Жейо, на картах Н. Сансона-Мариетта обозначен гидроним Hurons. Следуя за картой-образцом, Киприянов (и Хрисанф соответственно) не приводит озеро Эри и озеро Онтарио. 80

А.В. Бородин полагал за Киприяновым «некоторое знание латинского и греческого языков» [Бородин 1936: 88]. 81 Южное относительно Mer de Nort (Море Северное), т.е. Карибского моря. Названо так испанским конкистадором Васко Нуньесом де Бальбоа в 1513 г. [Laborde 1791; см. также: Nordenskiöld 2003: 184b-185a]. 82 Действительно, острова Кабо-Верде наряду с Азорскими относятся к т.н. «доколумбовому» открытию Нового Света и поэтому Киприянов мог бы назвать одни из «первооткрытых» островов и море, их омывающее, по признаку – относящимися к «Новому Краю» [Kerr 1811: 246].

31

Осипов И.А. Карта мира Василия Киприянова 1707 г.: транскрипция иностранных топонимов

Земля Гессова, море Гессово или море Калифорнийское. Речь идет о Terre de Iesso (Jeso, Jesso, Yezo, Yesso, Esso, Sesso, Iesso, Esonis, Ieco, Eso и т.д.) и Mer de Iesso старинных карт: мифической земле и омывающих ее водах [SansonL’Asie 1683: 85-86; Winsor 1886: 467; Golder 1914: 117-131]. C «Землей Йессо» обычно связывают о. Хоккайдо. Именно греческий образец ΓΗ ΤΟΥ ΓΕΣΣΗ и ΘΑΛΑ. ΤΟΥ ΓΕΣΣΗ… объясняет написание топонимов Киприяновым. Море Чермное (о. Калифорнийский карты). ΘΑΛΑΣΣΑ ΕΡΥΘΡΑ от Хрисанфа, Mer Vermeille, Mare Rubrum, Mare Purpureum or Red Sea западноевропейских карт [Recentissima Novi Orbis Sive Americae Septentrionalis et Meridionalis Tabula… Юстуса Данкерта (c.a. 1696); Holm 1834: 21]. Море Чермное (под надписью Океан Индийский в восточном полушарии). ΘΑΛΑΣΣΑ ΕΡΥΘΡΑ у Хрисанфа. На некоторых западноевропейских картах Индийского океана отмечено Erythraeum sive Rubrum Mare, т.е. «Эритрейское или Красное море» [Brietio 1648: 102; см. тж.: Erythraei sive Rvbri Maris Periplvs (1658 г.) Яна Янссона]. На картах Г. Сансона-Жейо и Н. Сансона-Мариетта такой гидроним отсутствует. Океан Сарматский. Ώκεανός Σαρµατικός карты Хрисанфа. На французских картах гидроним «Океан Сарматский» отсутствует, что подтверждает предположение о том, что при подготовке карты, особенно в части, относящейся к территории России, Хрисанф привлекал и иные источники, стараясь переложить на карту всю имеющуюся картографическую информацию, без оглядки на хронологическую новизну сведений. Согласно Птолемею Sarmatico Oceano (Oceanus Sarmaticus) – это Балтийское море83. Расположение океана у Хрисанфа (и соответственно у Киприянова) соответствует птолемеевским картам [cf.: Nordenskiold 1973: Pl. IX ]. Море Московское. ΘΑ. ΜΟΣΧΟΒΙΤΙΚΟΣ карты Хрисанфа, Mer de Moscovie французских карт. «Море Московское» в традиции голландских картографов называлось «Печорским морем». Согласно И. Гюбнеру, гидроним «Московское море» синонимичен «Сарматскому морю» [Hubner 1693: 748; Гибнер 1719: 311]. Океан Скифский. Ώκεανός Σκιθικός карты Хрисанфа. Одно из распространенных наименований части Северного Ледовитого океана старинных карт. Гидроним вошел в географический оборот под влиянием сведений от П. Иовия, по которому бесчисленные северные народы, повинующиеся власти московитов, простираются до Скифского океана (Oceanum Scythicum) Шотландский историк и картограф Д. Пинкертон обращает внимание, что по Птолемею океан Сарматский именовался также Декалидонским океаном [Pinkerton 1789: 119; ср.: Ptolemaei 1562: 265 (Liber VII, cap. V); Brietio 1648: 100, 103, 104]. На карте у Хрисанфа (и у Киприянова) «Океан Дукалидонский» также отмечен. 83

32

«на расстоянии трех месяцев пути» [Иовий 1836: 29, 65]. Информация о северной географии Московии была воплощена О. Магнусом на карте 1539 г. [Алексеев 2006: 247; см. также: Brietio 1648: 100, 101, 103, 105-106].84 Скифия-Скифия. По представлению Птолемея и других древних писателей, а после и европейских географов, горы Имаус (Imaus Mons) делили Азиатскую Скифию на intra et extra Imaum, т.е. по сю и по ту сторону Имауса85. Хрисанф, следуя классическим представлениям (на французских картах Скифия с Имаусом не упоминаются), отмечает на своей карте ΣΚΥΘΊΑ ΈΝΤΟΣ ΤΟΎ ΙΜΆΟΥ и ΣΚΥΘΊΑ ΈΚΤΟΣ ΤΟΎ ΙΜΆΟΥ. У Киприянова на карте наблюдается двойное написание «Скифия» без уточняющей приписки о горной системе, свидетельствующее, скорее всего, о непонимании написанного у грека. Сармат Еuропеа, Сарматия Асийский. У Хрисанфа на карте (на французских картах Сарматии не обозначены) читаем ΣΑΡΜΑΤΙΑ ΕΥΡΟΠΑΙΑ и ΣΑΡΜΑΤΙΑ ΑΣΙΑΤΙΚΗ. Наличие топонима на карте стало возможным через одно из немецких переизданий «Космографии» Мюнстера86, который использовал в своей работе «Трактат» М. Меховского [Замысловский 1880: 74]. Меховский вслед за древними географами различал две Сарматии, соседние и смежные друг с другом, одну – в Европе (Европейская Сарматия), другую в Азии (Азиатская Сарматия) [Меховский 1936: 47, 129]87. Море Кафаронское (южное побережье Африки). Гидроним ΘΑΛА. ΤωΝ ΚΑΦΑΡωΝ у Хрисанфа, Mer des Cafres французских карт. Термин cafre или caffre, употреблявшийся для именования части Южной Африки, означал буквально «негр», «чернокожий». Слово восходит к арабскому kafir в значении «неверующий». Португальцы использовали cafre по отношению к черным немусульманским народам, вовлеченным в арабскую работорговлю. Позже и другие европейские торговцы стали его использовать. К: неудобопроходный, земля Епархии, земля смежная. Топонимы, «славянизированные» Киприяновым, появляются на европейских картах после плавания голландской экспедиции Маартена Герритсена Фриса и Хендрика Корнелисзона Схепа на флейте «Кастрикум» и яхте «Брескенс» в 1643 г. [Brouwer 1646: 95104; Witsen 1705: 137-141; Nordenskiöld 2003: 195b]. Следуя номенклатуре карт Н. СансонаМариетта и Хрисанфа, «К: неудобопроходный» у Киприянова соответствует Ακρ. τής Υποµονή» и С. de Patience, «земля Епархии» – ΓΗ ΤΟΥ ΕΠΑΡΧΙΩΝ и T. des Estats88, «земля смежная» – Γη τής Εταιριας и T. de la Campagnie89. Согласно Журналу штурмана К. Куна, экспедиция Фриса-Схепа испытала определенные трудности при прохождении мыса Терпения (С. de Patience), и, возможно, 84

Океан Скифский отмечен также на многочисленных картах России и Европы Г. Меркатора. О меридиональной системе гор Имаус см.: [Алексеев 2006: 266-267]. 86 Сочинение Мюнстера входило в состав собрания книг Я. Брюса [Список-1 1859: 36 (№ 147); Список-2 1889: 158 (№ 147]. 87 Скифии и Сарматии на картах см., например: карта мира (1490 г.) Птолемея [Nordenskiöld 1973: Pl. I]; Планисфера (1529 г.) Д. Рибейро [Nordenskiöld 2003: Pl. XLIX; Sea Charts 1984: Ill. 37; P. 223-224]. 88 О. Итуруп. Staten-lant (Земля Штатов) дневника К. Куна [Coen 1858: 116; Кун 1993: 121]. 89 О. Уруп. Companyslant (Земля Компании) дневника К. Куна [Coen 1858: 102; Кун 1993: 111]. 85

33

Осипов И.А. Карта мира Василия Киприянова 1707 г.: транскрипция иностранных топонимов поэтому, помимо надписи «терпения» на материковой части Азии, Киприянов назвал сам мыс «неудобопроходным», отказавшись от первоначального варианта «Терпения». Это выдает использование письменного источника сведений об экспедиции голландцев – книги Н. Витсена [Witsen 1705: 140]90. Вряд ли книга Витсена использовалась лично Киприяновым; более вероятным представляется пересказ отрывка Брюсом, что подтверждает предположение о характере его участия в создании карты. Не поддается прямому объяснению адаптация Киприяновым топонима «Земля Компании» в «земля смежная». Известно, что первые русские эквиваленты наименований островов вводятся в топонимический оборот лишь после очередного плавания к Курилам в 1713 г. И.П. Козыревского [Отписка 1714: 46 (№ 14); Стефан 1990: 31-33; см. также: Ефимов 1949: 781-782; Козыревский 1989: 262-269; Андреев 1965: 41]. Почему после тождественных υποµονής «терпение» и επαρχιων («провинция» как синоним «штату») – «епархия», Киприянов вместо греческого εταιριας «компании» использует «смежная»? Существует вероятность передачи туземных названий островов от непосредственного носителя языка – торговца Денбея, попавшего на Камчатку в 1697 г. и вывезенного в Москву в 1701 г. для обучения русских японскому языку и грамоте. Н.Н. Оглоблин отмечал, что с апреля 1702 г. Денбей находился «в ведомстве Приказа Артиллерии», т.е. в приказе, с 1704 г. управляемом Брюсом [Оглоблин 1891: 17-18]. Однако эта вероятность настолько ничтожно мала, что будет правильным признать ее гипотетической, тем более что Брюс называл Денбея «китайцем», а это вряд ли подтверждает их близкое общение [Струков 1891: 464]. Таким образом, если с «Неудобопроходным мысом» версия о роли Брюса выглядит удобной, то «землю смежную» на карте Киприянова участием Брюса уже не объяснишь. Очевидно, что Брюс не мог не знать, о чем идет речь в книге у Витсена. Остается предположить вариант, при котором наименование «земля смежная» образовалось при адаптации одного из значений слова de Соmpagnie («вместе») напрямую с карт Н. Сансона-Мариетта, если только не допустить мысль об авторском подходе к оформлению топонима, когда «смежной» земля признается по отношению к материковой части Северной Америки. Плавание Якова Морского. Πλοῦς Ίακώβου του Μάιρε у Хрисанфа. Якоб Лемер (Jacob Le Maire, 1585-1616) – голландский купец и мореплаватель. В мае 1615 г. возглавил экспедицию в составе корабля «Эндрахт» – «Согласие» (во французском переводе журнала В. Схаутена – Concorde, в английском из сборника Пёрчеза – Unitie) и яхты «Горн» к островам Малайского архипелага. Капитанами на кораблях были братья Виллем и Ян Схаутены. В результате плавания, кроме ряда островов, голландцами был открыт и новый путь из Атлантического океана в Тихий океан (пролив Ле-Мер), а южная оконечность Южной Америки получила название мыс Горн. В декабре 1615 г. в гавани Пуэрто-Десеадо (Porto Desire) сгорела яхта «Горн». В октябре 1616 г. по прибытию в Джакарту (Jacatra) «Эндрахт» был арестован агентами Ост-Индской компании (VOC) и по приказу генерал-губернатора конфискован. Лемера и В. Схаутена на корабле компании отправили в Голландию. В пути 22 декабря 1616 г. Лемер умер [Schouten 1618; Le Maire 1621: 143-192; Purchas 1905: 232-284]. Книга о плавании Лемера амстердамского издания 1621 г. входила в состав библиотеки Брюса [Список-2 1889: 194 (№ 785); Список-3 1989: 270 (№ 665)].

90

Книга Витсена о Тартарии выглядит более вероятным источником сведений, чем «Журнал» Браувера.

– И.О.

34

Любопытен фонетический перевод «говорящей фамилии» Лемера, которого Киприянов называет буквально Яковом Морским. Причем «Морской» образовано не через греческое θάλασσα «море», а через французское mer91. Плавание Буфаниево. Πλοῦς του Βουθονίου у Хрисанфа. Уильям Баффин (William Baffin, 1584-1622) – полярный мореплаватель, штурман экспедиций Байлота-Баффина 1615-1616 гг., снаряжаемых для поиска т.н. Северо-западного прохода [Abbe, Gillis 1965: 102-104; Wallis 1984: 467-468]. В ходе плаваний было определено местоположение о. Резольюшен (Resolution Island), открыты несколько островов и исследован Гудзонов залив и остров Саутгемптон [Markham 1881: 138-149, 149-155]. В 1622 г. Баффин погиб при осаде Ормуза. У Киприянова справа от о. Кумберландия в проливе можно обнаружить слово «ПОРОГЪ». На картах Г. Сансона-Жейо (у Хрисанфа надпись или соответствующая графика отсутствуют) в этом месте обозначены какие-то «островки», которые можно принять за некие преграды-пороги. В проливе Дейвиса действительно есть порог в современном гидрографическом понимании – Гренландско-Канадский порог (Canada Greenland Ridge), но открыт он был много позже. Это поднятие дна между подводными склонами Гренландии и Баффиновой Землей, которое препятствует глубинному водообмену между морем Баффина и Атлантическим океаном. Поэтому будет правильным рассматривать «ПОРОГЪ» карты, наряду с двойным (тройным?) написанием мыса «Терпения» и остатками первоначальной версии надписи «Езеро Гнилое», как свидетельство неуверенности автора или неопытности гравировщика. Важно отметить, что на карте у Киприянова отмечено «Недро Бафаниево», т.е. Баффинов залив (Κόλπος τυ Βαφινίου, Baffins Bay). «Знаменование» недро используется на карте еще раз в восточном полушарии при обозначении одного из названий Красного моря – «Недро Арабское». На этих примерах становится очевидным старинное значение слова недро в смысле «залива, пазухи». Привычное понимание термина, связанное исключительно с земной поверхностью, привело бы толкование названия «Недро Бафаниево» к современному «Баффинова Земля»92. Но известно, что название Baffin Island было дано капитаном Э. Парри «в память о смелом мореплавателе» только в 1821 г. [Markham 1881: XXXII]. и на картах XVII-XVIII вв. топонима Baffin Land или Baffin Island быть не могло [Ibid.: LIV-LVII]. В целом надо сказать, что на карте 1707 г. обращают на себя внимание часто встречающиеся примеры смысловых или буквальных переводов топонимов. Так, сюда следует отнести интерпретацию топонима Γη του Γεωργού (Terre de Laborador, T. de Labrador): у Киприянова (как и у Хрисанфа) дано буквальное «Земля пахотная» через греческое γεωργού – «земледелец, пахарь». Топоним «Испания Златая» карты Киприянова образован через греческое «Ίσπανις Χρυση», хотя на картах Г. Сансона-Жейо указана Sevilla del Oro. Острова Тихого Океана les Sauteurs (фр. sauteur – «лошадь скаковая») карт Г. Сансона-Жейо через хрисанфовское αί πηδουσαι представлены у Киприянова топонимом «скачущие». Pto Vejo (Puerto Viejo) карт Г. Сансона-Жейо обнаруживается у Хрисанфа в виде Παλαιος λιµήν, а у Киприянова – в виде «Древнего пристанища», Bon Port Папуа-Новой Гвинеи – в виде ό καλός Λιµην и «Доброго пристанища» соответственно. Из топонимов Тихого Океана карты Киприянова можно отметить «Край доброго желания», в основе которого Άκρ: τής καλής Επιθυµίας Хрисанфа (Cap de bon desir карт Г. Сансона-Жейо), «Кр.: дев», образованный из τό Άκρ. τών Παρθένων Хрисанфа (С. des Vierges) и «Недоведомый ост.» от греческого Άγνωστος Ν. (Inconnue I. – букв. «неизвестный»). Из топонимов 91

Во французском ai и e – омофоны, однако слово mer женского рода и требует артикля la. – Прим. ред. Крупнейший остров Канады и пятый в мире по площади. Остров, находящийся близ северо-восточного побережья Баффиновой Земли, много позже был назван в честь начальника экспедиции островом Байлот [Магидович 1962: 139, прим.]. 92

35

Осипов И.А. Карта мира Василия Киприянова 1707 г.: транскрипция иностранных топонимов Атлантического Океана у Киприянова можно отметить остров «два столпа», как перевод греческого αί δύο στήλαι (deux Colomnes на картах Г. Сансона-Жейо), остров «два брата» от αί δύο Άδελφόι (les deux Germains), «Пристанище злущастное» – όι ∆υστυχις (la Disgraciée), а также «Прис: Богатое» – Πλούσιος Λιµη (P.to Rico французских карт) и т.п. Таким образом, наблюдается дословная передача топонимов. И надо признать, что Киприянов в большинстве случаев точен при переводе. В этой связи не совсем понятно замечание А.В. Бородина о курьезности перевода Porto Santo – «Порту-Санту» (букв. «Святая Гавань») – у берегов Африки в виде предложенного Киприяновым варианта «Пристанище Святое»93. Однако при всем старании автора карта грешит многочисленными ошибками и недочетами. Так, на территории Южной Америки на месте Terra Firma, Tierra Firme [Лас Касас 1975: 138-139; Sanson-L’Amerique 1683: 43-46] европейских карт у Киприянова отмечен некий «Епир». В данном случае Киприянов не понял надписи ”HΠΕΙΡΟΣ от Хрисанфа, означающей греческое Terra Firma (букв. «Твердая Земля»). При этом, как уже отмечалось, в экспликации у Киприянова идет уточнение «Епир или Золотая кастиллия». Terra Firma действительно известна как «Новая Кастилия» или «Золотая Кастилия» [Rolt 1756: 429; Bingley 1820: 107, 120]. В текстовой легенде карты у Киприянова указано «Асиа объемлет во асии Москву сиречь Сибирь». У Хрисанфа же на карте написано «… Московию, а именно Сибирскую», в том смысле, что часть русского государства расположена и в азиатской части континента. У Хрисанфа в легенде написано «…в Европе Московию», Киприянов переводит «…в Европе Москву». На карте также много ошибок орфографического свойства, связанных или с невнимательным прочтением, или с небрежной передачей топонимов, например, «Море Канаское» вместо «Море Канадское», острова «Филиспикке» (в легенде карты) вместо острова «Филиппинские». Иногда автору не удается точно передать размещение топонима, не хватает тонкости и изящества, буквы грубы и занимают много места, названия не помещаются в предназначенное для них пространство карты. Пунсоны населенных пунктов за редким исключением практически не видны. Гидрографическая сетка не безупречна. Шрифты на карте применяются не единообразно, что видно на примере написания литеры «Е». Часто при написании топонимов используются латинские буквы или неправильные русские эквиваленты, например, «Y» написано через «T», вместо «Н» написано «N», вместо «с» – «s» и т.д. Многочисленные несовпадения в передаче топонимов из легенд карты в сравнении с топонимами самой карты дают основание полагать, что в гравировании карты принимал участие не только Киприянов. В общем можно сказать, что карта не отличается исполнительским профессионализмом и не обладает притягательностью западноевропейских карт XVII-XVIII вв., отличающихся высокой эстетикой картографического искусства. Даже в сравнении с греческой картойосновой киприяновский образец выглядит проигрышно. Неспроста Н.М. Быковский назвал эту карту «лубочной» [Быковский 1923: 165]. Гравировка проведена грубо и скорее неумело, что объясняется отсутствием практики гравирования карт. Как уже было отмечено выше, предполагаемое время на создание впервые изготавливаемой автором карты было слишком мало, чтобы на выходе публике был бы представлен качественный продукт94. Начало XVIII в. в России характеризуется бурным интересом к картографии и активной картографической работой. Не в последнюю очередь к необходимости системного обновления сведений о географии России привела изданная В.А. Киприяновым в 1707 г. карта «Изображение глобуса земного», показавшая, насколько устаревшая информация лежит в основе картографических представлений о нашем государстве. Осипов И.А., 93

У А.В. Бородина не указано, но речь идет о карте 1713 г. [Бородин 1939: 87]. При этом Д.М. Лебедев замечает, что Киприянов был весьма образованным, знавшим математические науки ученым картографом [Лебедев 1950: 192]. 94

36

г. Сыктывкар Источники и литература Александров 1946 – Александров Б.В. Описание рукописных карт XVIII в., хранящихся в отделе рукописной книги Библиотеки Академии Наук СССР // Гнучева В.Ф. Географический департамент Академии Наук XVIII века. – М. – Л.: АН СССР, 1946. С. 267412. Алексеев 2006 – Алексеев М.П. Сибирь в известиях западно-европейских путешественников и писателей, XIII-XVII вв.: Введ., тексты и комм. – Новосибирск, 2006. Андреев 1965 – Андреев А.И. Гидрографические работы и исследовательские экспедиции русского флота в 1696-1725 гг. // Путешествия и географические открытия в XVXIX вв. – М. – Л.: Наука, 1965. С. 31-45. Багров 2005 – Багров, Лео. История русской картографии / Пер. с англ. Е.В. Ламановой. – М.: Центрполиграф, 2005. Белавенец 1910 – Белавенец П.И. Нужен ли нам флот и значение его в истории России. – СПб., 1910. Борисовская 1992 – Борисовская Н.А. Старинные гравированные карты и планы. – М.: Галактика, 1992. Бородин 1936 – Бородин А.В. Московская гражданская типография и библиотекари Киприановы // Труды Института книги, документа, письма. T. V. – М. – Л., 1936. С. 53-109. Бриллиант 1939 – Бриллиант В.А. Картографическая история открытия Новой Гвинеи (Обзор выставки) // Известия государственного географического общества. T. LXXI. Вып. 12. – М. – Л., 1939. С. 196-204. Булатов 2005 – Булатов А.М. О карте Менгдена-Брюса // Естественно-научная книжность в культуре Руси: (по материалам одноименной конференции…: сборник статей). – М.: Наука, 2005. С. 90-99. Быковский 1923 – Быковский Н.М. Картография. Исторический очерк. – М. – Пг., 1923. Васильев 1960 – Васильев В.Н. Старинные фейерверки в России. XVII – первая четверть XVIII в. – Л.: Изд-во Государственного Эрмитажа, 1960. Воронцов-Вельяминов 1956 – Воронцов-Вельяминов Б.А. Очерки истории астрономии в России. – М.: Физматгиз, 1956. Гибнер 1719 – Гибнер Я. Земноводного круга краткое описание… – М., 1719. Гнучева 1946 – Гнучева В.Ф. Географический департамент Академии Наук XVIII века. – М. – Л.: АН СССР, 1946. Дело Киприянова 1880 – Дело по прошению библиотекаря Василия Васильевича Киприянова о дозволении открыть ему в Москве, у Спасского моста, в Китай-городе публичную библиотеку… // Описание документов и дел, хранящихся в архиве святейшего правительственного Синода. Т. IV. (1724 г.). – СПб., 1880. Стб. 153-173. Елагин 1863 – Елагин С.И. Наши флаги. // Морской сборник. Т. LXVIII. № 10. Октябрь. – СПб., 1863. С. 229-240. Ефимов 1949 – Ефимов А.В. О картах, относящихся к великим русским географическим открытиям XVII и первой половины XVIII вв. // Крашенинников С.П. Описание земли Камчатки: с прил. рапортов, донесений и других неопубл. материалов. – М. – Л.: Издательство Главсевморпути, 1949. С. 771-816. Ефимов 1971 – Ефимов А.В. Из истории великих русских географических открытий. – М.: Наука, 1971. Замысловский 1880 – Замысловский Е.Е. Описание Литвы, Самогитии, Руси и Московии Себастьяна Мюнстера (XVI века) // ЖМНП. Ч. CCXI. 1880. С. 66-123. Иовий 1836 – Иовий Павел Новокомский. Книга о посольстве, отправленном Василием Иоанновича, Великим князем Московским к папе Клименту VII… / Пер. с лат. М. 37

Осипов И.А. Карта мира Василия Киприянова 1707 г.: транскрипция иностранных топонимов Михайловского // Библиотека иностранных писателей о России. Отд. 1. Т. I. – СПб., 1836. С. 1-93. Каптерев 1885 – Каптерев Н.[Ф.] Сношения Иерусалимских Патриархов с русским правительством с половины XVI до конца XVIII столетия // Православный Палестинский сборник. Т. 15. Вып. 1. – СПб., 1885. Каптерев 1891 – Каптерев Н.[Ф.] Сношения Иерусалимского Патриарха Досифея с русским правительством (1669 – 1707). – М., 1891. Козыревский 1989 – Тексты «Чертежа морским островам» монаха Игнатия Козыревского // Колумбы земли русской. Сборник документальных описаний об открытиях и изучении Сибири, Дальнего Востока и Севера в XVII-XVIII вв. / Сост., предисл., коммент., словарь К.В. Цеханской. – Хабаровск, 1989. С. 255-258. Кордт 1910 – Кордт В.А. Материалы по истории русской картографии. Вып. II. – Киев, 1910. Кордт 1931 – Кордт В.А. Матерiали до iсторii картографii Украiни. Ч. 1. – Киев, 1931. Кун 1993 – К 350-летию плавания голландской экспедиции под руководством Маартена Герритсена Фриса у Сахалина и Курильских островов. [Корнелиус Янсон Кун. Журнал] / Пер. с англ. Е.С. Златогорской, вступ. статья и коммент. М.С. Высокова // Общество изучения Сахалина и Курильских островов. Краеведческий бюллетень, № 4. 1993. С. 98-149. Лас Касас 1975 – Лас Касас Б. де. Кратчайшее сообщение о разрушении Индий / Пер. Е.А. Мелентьевой. // Латинская Америка. 1975. № 1. [эл. ресурс; доступ на 2 апреля 2016] Лебедев 1950 – Лебедев Д.М. География в России петровского времени. – М. – Л.: АН СССР, 1950. Магидович 1962 – Магидович И.П. История открытия и исследования Северной Америки. – М.: Географгиз, 1962. Магидовичи 1970 – Магидович И.П., Магидович В.И. История открытия и исследования Европы. – М.: Мысль, 1970. Меховский 1936 – Меховский М. Трактат о двух Сарматиях / Введ., пер. и комм. С.А. Аннинского. – М. – Л.: АН СССР, 1936. Оглоблин 1891 – Оглоблин Н.Н. Первый японец в России. 1701-1705 гг. // Русская Старина. Кн. Х. T. LXXII. – СПб., 1891. С. 11-24. Окхезен 2000 – Окхезен Э. Карта Южной России Тесинга и привилегия, предоставленная ему Петром I / Пер. с нидерл. Г.В. Дорофеевой // Россия – Голландия: книжные связи XV-XX вв. – СПб.: Европейский дом, 2000. С. 244-260. Отписка 1714 – Отписка якутскому коменданту… об открытии против Камчатского Носа трех остров и проч. // Памятники Сибирской истории XVIII века. Кн. 2 (1713-1724). – СПб., 1885. С. 43-47. Пекарский-II 1862 – Пекарский П.[П.]. Наука и литература в России при Петре Великом. Т. II. – СПб., 1862. Пигафетта 2000 – Пигафетта, Антонио. Путешествие Магеллана // Митчелл М. ЭльКано – первый европейский кругосветный мореплаватель / Вступ. ст. Я.М. Света. Примеч. В.С. Узина, Я.М. Света. – М.: Мысль, 2000. [эл. ресурс; доступ на 2 апреля 2016] Рамазанова 2011 – Рамазанова Д.Н. Экземпляры сочинений Ирусалимского патриарха Хрисанфа Нотара в собрании Музея книги РГБ // Вивлиофика: История книги и изучение книжных памятников. Вып. 2 / Российская гос. б-ка, НИО редких кн. (Музей кн.). – М., 2011. C. 166-186. Ровинский 1881 – Ровинский Д.А. Русские народные картинки. Кн. II. // Сб. ОРЯС Императорской Академии наук. Т. XXIV. – СПб., 1881. Ровинский 1903 – Ровинский Д.А. Описание фейерверков и иллюминаций. 1674-1891 гг. // Обозрение иконописания в России до конца XVII века. Описание фейерверков и иллюминаций. 1674-1891 гг. – [СПб.], 1903. С. 175-311. 38

Савельева 1983 – Савельева Е.А. Олаус Магнус и его «История северных народов». – Л.: Наука, 1983. Сопиков 1813 – Сопиков В.[С.]. Опыт российской библиографии. Ч. 1. – СПб., 1813. Список-1 1859 – Забелин И.Е. Библиотека и кабинет графа Я.В. Брюса. // Летописи русской литературы и древности. Т. I. – М., 1859. Отд. III. Список-2 1889 – Материалы для истории Императорской Академии Наук. Т. 5 (17421743). – СПб., 1889. Список-3 1989 – Библиотека Я.В. Брюса: Каталог / Сост. Е.А. Савельева. – Л.: БАН СССР, 1989. Стефан 1990 – Стефан Д. Курильские острова. Русско-японский рубеж на Тихом океане (продолжение). Перевод Переславцева В.В. // Общество изучения Сахалина и Курильских островов. Краеведческий бюллетень. 1990. № 2. C. 21-45. Струков 1891 – Струков Д.П. Сообщение к монографии Н.Н. Оглоблина «Первый японец в России» // Русская Старина. Кн. Х. T. LXXII. – СПб., 1891. С. 464. Фель 1960 – Фель С.Е. Картография России XVIII века. – М.: Изд-во геодезической лит-ры, 1960. Фонкич 1977 – Фонкич Б.Л. Греческо-русские культурные связи в XV-XVII вв. (Греческие рукописи в России). – М.: Наука, 1977. Чекин 2001 – Чекин Л.С. Первые карты Скандинавского полуострова // Древнейшие государства Восточной Европы. 1999 г. Восточная и Северная Европа в средневековье. – М.: Вост. лит., 2001. С. 44-85. [эл. ресурс; доступ на 2 апреля 2016] Челобитная Киприянова 1876 – Челобитная Киприянова о заведении гражданской типографии. 1706 г. // Бранденбург Н.Е. Материалы для истории артиллерийского управления в России. Приказ артиллерии (1701-1720 г.). – СПб., 1876. С. 472-474. Abbe, Gillis 1965 – Abbe E.C., Gillis F.J. “Henry Hudson and the early exploration and mapping of Hudson Bay, 1610 to 1631”, in Merchants and Scholars: Essays in the History of Exploration and Trade. Ed. by John Parker. Minneapolis: The University of Minnesota Press, 1965. Pp. 87-116. Aujac 1997 – Aujac G. “Cartes géographiques en grec moderne imprimées à Padoue en 1700”, Geographia Antiqua. № 6, 1997. Pp. 165-181. Bagrow 1985 – Bagrow L. History of Cartography. Rev. and enl. by R.A. Skelton, [transl. by D.L. Paisey]. Chicago: Precedent Publishing, 1985. Bingley 1820 – Bingley W. Travels in South America. London, 1820. Brietio 1648 – Brietio P. Parallela geographiae veteris et novae. Parisiis, MDCXLVIII. Brouwer 1646 – Brouwer H. Journael ende historis verhael van de reyse gedaen by oosten de straet la Maire… als mede een beschryvinghe van het eylandt Eso… Amsterdam, 1646. Coen 1858 – “Journael ofte Dachregister, geanoleert ende beschreven door den Opperstierman Cornelis Jansz. Coen…”, in Reize van Maarten Gerritsz. Vries in 1643… P.A. Leupe… Amsterdam, 1858. Hevelli 1647 – Johannis Hevelli. Selenographia: sive Lunæ Descriptio. Gedanum, 1647. Fineo 1535 – Orontio Fineo. Margarita philosophica. Basilea, 1535. Fordham 1929 – Fordham H.G. Some Notable Surveyors and Mapmakers of the Sixteenth, Seventeenth and Eighteenth Centuries and Their Work. Cambridge University Press, 1929. Golder 1914 – Golder F.A. Russian Expansion on the Pacific 1641-1850… Cleveland, 1914. Holm 1834 – Holm T.C. “A short description of the province of New Sweden now called by the English Pennsylvania in America”, in Memoirs of the Historical Society of the Pennsylvania. Vol. III. Philadelphia, 1834. Hubner 1693 – Hubner J. Kurtze Fragen aus der neuen und alten Geographie… [Leipzig], 1693. Humphreys 1967 – Decorative Printed Maps of the 15th to 18th Centuries : a rev. ed. of Old Decorative Maps and Charts by A.L. Humphreys. With eighty-four reproductions and a new text by R.A. Skelton. London: Spring Books, 1967. 39

Осипов И.А. Карта мира Василия Киприянова 1707 г.: транскрипция иностранных топонимов Kerr 1811 – “Original Journals of the Voyages of Cada Mosto and Piedro de Cintra to the Coast of Africa, the former in the years 1455 and 1456, and the latter soon afterwards”, in Kerr R. A General History and Collection of Voyages and Travels, Arranged in Systematic Order… Vol. II. Edinburgh, 1811. Laborde 1791 – Laborde M. de. Histoire abrégée da la mer du Sud, ornée de plusieurs cartes… T. I. Paris, 1791. Le Maire 1621 – “Australische navigatien ontdeckt door Iacob Le Maire, inde iaeren anno 1615, 1616, 1617…”, Oost ende West-Indische spieghel, waer in beschreven werden de twee laetste navigatien ghedaen inde jaeren 1614, 1615, 1616, 1617 ende 1618 : de eene door ... Ioris van Spilbergen ... , de andere ghedaen by Iacob Le Maire ... Amstelredam, 1621. Pp. 143-192. Livieratos et al. 2011 – Livieratos E., Boutoura C., Pazarli M., Ploutoglou N., Tsorlini A. “The very first printed map in Greek, a derived map from Dutch cartography: Chrysanthos Notaras’ World Map (1700) vs Jan Luyts' World Map (1692)”, e-Perimetron. 2011. Vol. 6, No. 3. Pp. 200218. Markham 1881 – The Voyages of William Baffin, 1612-1622. Edited, with notes and an introduction by Clements R. Markham. London, 1881. Michow 1884 – Michow H. v. Die ältesten karten von Russland, ein Beitrag zur historischen Geographie. Hamburg, 1884. Nicolaidis 2011 – Nicolaidis E. Science and Eastern Orthodoxy: From the Greek Fathers to the Age of Globalization. Trans. by Susan Emanuel. Baltimore: The John Hopkins University Press, 2011. Nordenskiöld 1973 – Nordenskiold A.E. Facsimile-Atlas to the Early History of Cartography, With Reproductions of the Most Important Maps Printed in the XV and XVI Centuries. New York: Dover Pubns, 1973. Nordenskiöld 2003 – Nordenskiöld A.E. Periplus. An Essay on the Early History of Charts and Sailing Directions. Translated from the Swedish original by Francis A. Bather. With numerous reproductions of old charts and maps. Originally published in Stockholm, 1897. Repr. Martino Pub., 2003. Petto 2007 – Petto C.M. When France Was King of Cartography: the Patronage and Production of Maps in Early Modern France. Lanham: Lexington Books, 2007. Pinkerton 1789 – Pinkerton J. An enquiry into the history of Scotland… Vol. I. Edinburgh, 1789. Ptolemaei 1562 – Geographia Cl. Ptolemaei Alexandrini. Venetia, 1562. Purchas 1905 – Hakluytus Posthumus or Purchas His Pilgrimes… Vol. II. Glasgow, MCMV. Rolt 1756 – Rolt R. A New and Accurate History of South America. London, 1756. Sanson-L’Europe 1683, Sanson-L’Asie 1683, Sanson-L’Afrique 1683, Sanson-L’Amerique 1683 – L'Europe [l'Asie, l'Afrique, & l'Amérique]: en plusieurs cartes, et en divers traittés de géographie et d'histoire; là où sont décrits succinctement, & avec une belle méthode, & facile ses empires, ses peuples, ses colonies, leurs moeurs, langues, religions, richesse... Par N. Sanson d'Abbeville, géographe ordinaire du roy … Paris, 1683. Schouten 1618 – Iovrnal ou description du merveilleux voyage de Gvillavme Schouten, Hollandois natif de Hoorn: fait es années 1615, 1616 & 1617... Amsterdam, 1618. Sea Charts 1984 – Sea Charts of the Early Explorers: 13th to 17th Century. By Michel Mollat Du Jourdin and Monique de La Ronciere with Marie-Madeleine Azard, Isabelle Raynaud-Nguyen and Marie-Antoinette Vannereau; translated by L. Le R. Dethan. New York: Thames and Hudson, 1984. Shirley 1984 – Shirley R.W. The Mapping of the World: Early Printed World Maps 14721700. London: Littlehampton Book Services Ltd, 1984.

40

Thwaites 1898 – The Jesuit Relations and Allied Documents: Travels and Explorations of the Jesuit Missionaries in New France 1610-1791… Ed. by Thwaites R.G. Vol. XXXIII Lower Canada, Algonkins, Hurons, 1648-1649. Cleveland, 1898. Tolias 2010 – Tolias G. “Maps printed in Greek during the Age of Enlightenment, 16651820”, e-Perimetron. 2010. Vol. 5, No. 1. Pp. 1-48. Tooley 1962 – Tooley R.V. Maps and Map-Makers. New York: Bonanza Books, 1962. Wallis 1984 – Wallis H. “England’s Search for the Northern Passages in the Sixteenth and Early Seventeenth Centuries”, Arctic. 1984. Vol. 37, No. 4 (December). Pp. 453-472. Winsor 1886 – Narrative and Critical History of America. Ed. by Justin Winsor. Vol. II – Part II. Boston – New York, 1886. Witsen 1705 – Witsen N. Noord en Oost Tartarye, ofte bondig ontwerp van eenige dier landen en volken, welke voormaels bekent zijn geweest… Eerste Deel. Amsterdam, 1705. Zedler 1741 – Grosses vollständiges Universal-Lexicon aller Wissenschafften und Künste… Verlegts Johann Heinrich Zedler. Bd. XXX. Leipzig und Halle, 1741.
 Аннотация В основе первой крупной картографической работы Гражданской типографии – карты полушарий 1707 г. «Изображение глобуса земного» В.А. Киприянова лежит карта Хрисанфа Нотара «Географическая таблица» 1700 г. Помимо генерального источника заимствований Киприяновым привлекались также отдельные карты французских картографов. Установленная греческая основа топонимов карты мира 1707 г. объясняет многочисленные «странности» транскрипции надписей от Киприянова.

Ключевые слова Василий Киприянов; Хрисанф Нотара; Яков Брюс; гражданская типография; картография; топонимы; транслитерация Сведения об авторе Осипов Игорь Анатольевич, независимый исследователь, г. Сыктывкар. e-mail: [email protected]








41

Valla. №2(2), 2016.

Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса1 Предметом исследования и рефлексии в культуре раннего Нового времени стало изучение строения тела Вселенной, Земли, общества и тела человека при помощи анатомии. Это позволило выстроить когнитивную и онтологическую иерархию по принципу восхождения и аналогии. Связи между этими элементами мыслились живыми, и анатомы вторгались в тела живых организмов. В XV-XVI вв. сочетание ряда причин привело к тому, что в европейских университетах была возобновлена анатомия трупов человека и животных, а вивисекция воспринималась необходимым элементом обучения. В свою очередь, эти практики стали предметом этического и эстетического осмысления в культуре и породили в изящной словесности так называемый жанр анатомии. Вивисекция в анатомическом дискурсе. К числу важных факторов распространения вивисекции можно отнести проникновение в Европу учения Галена об анатомии через византийские, арабские источники и латинские тексты. Личный врач византийского императора Юлиана Орибасий (320-400) составил собрание выписок из Галена и компиляцию медицинских трудов античных медиков в семидесяти книгах «Медицинский сборник» (Collectiones medicae). Первым и важнейшим переводчиком Галена на арабский был сирийский христианин Хунайн ибн Исхак ал-Ибади (лат. Johannitius, 830-870). Ибн Сина (Avicenna, 980-1037) в «Каноне врачебной науки» (Книга четвертая, посвященная хирургии) не только использовал, но и уточнил некоторые анатомические наблюдения Галена. Вивисекцию животных под влиянием Галена возобновил Ибн Зухр (Avenzoar, 1072/1094-1162). С арабского на латинский перевел Галена Константин Африканский (ок. 1020 -1087), который был одним из основателей медицинской школы в Салерно. Была получена и санкция церкви. Несмотря на то, что в 1240 г. император Фридрих II даровал медицинской школе в Салерно право вскрывать один труп в пять лет, через 60 лет папа Бонифаций VIII отменил эту привилегию. Только в 1472 г. папа Сикст IV2 признал полезность анатомии как медицинской дисциплины, а обучение ей было формально дозволено Климентом VII3. Кроме того, после падения Византии бежавшие греки привезли в Италию рукописи Галена, и европейские медики получили возможность читать Галена в оригинале, не искаженном византийскими, арабскими и латинскими интерпретациями и дополнениями. В 1490 г. в Венеции появилось типографское издание первого латинского перевода сочинения Галена «Об анатомии» (De anatomicis administrationibus) в двух томах, а в 1525 г. было опубликовано пятитомное полное собрание сочинений Галена на древнегреческом языке. Уже Галеном осознавалась ограниченность тех знаний о структуре живого организма, которые давала анатомия трупа, и он был вынужден обратиться к вивисекции4. Вивисекция животных в интересующий нас период, с одной стороны, была оправдана авторитетом 1

Статья является переработанной и дополненной версией публикации: Вивисекция животных и вивисекция человека в дискурсивных практиках XVI-XVII веков // Зверь как знак. Интерпретация культурных кодов – 2011: сб. статей / Сост. и ред. В.Ю. Михайлина, Е. Решетниковой. – Саратов – СПб.: ЛИСКА, 2011. С. 232-255. 2 Понтификат с 1471 по 1484 гг. 3 Понтификат с 1523 по 1534 гг. 4 Вивисекция (от лат. vivus – «живой», sectio – «рассекание») – метод хирургической операции на живом организме животного с образовательными или экспериментальными целями (исследование функций организма и отдельных органов, механизмов действия лекарственных средств, разработка методов хирургического лечения).

43

Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса Галена, который ввел в науку этот метод, хотя его трактат «О вивисекции» не сохранился, но с другой стороны, существовали представления о моральной недопустимости подобных практик. Беренгарио де Карпи (1460-1530) в труде «Анатомия по Карпи» писал: «В наше время анатомия не практикуется на живых телах, хотя то, что мы найдем в живых, гораздо лучше того, что мы найдем в мертвых, хотя нам следовало бы избегать такой практики из-за ее чудовищности» (цит. по: [Boyle 1772: 14])5. Тем не менее в европейских университетах в начале XVI в. практикуется и вивисекция животных из-за ограничений на получение трупа человека. Но законов, определяющих регламент вивисекции, не было вплоть до XIX в.6, тогда как уже в позднем Средневековье в европейских государствах существовали законы, регулирующие лицензирование на получение права на анатомирование человеческих трупов. Например, в «Статутах Болонского университета искусств и медицины об анатомировании трупов» (1405) прописывается порядок получения разрешения на анатомирование и регламент посещения студентами вскрытий, что свидетельствует о режиме их ограничения: Так как анатомирование привлекает внимание и увеличивает прилежание и полезность занятий учеников, а изза разыскивания и добывания трупов обычно случаются ссоры и распри, было вынесено решение: пусть ни один доктор, студент или кто-либо другой не осмеливается и не отваживается приобретать для себя какое-либо мертвое тело для вскрытия, если только он не получил разрешения ректора и не делает этого по долгу службы. Ректор при выдаче разрешения докторам и студентам требует и настаивает, чтобы соблюдались порядок и достоинство после того, как упомянутое разрешение будет получено. Пусть не более двадцати человек присутствуют при анатомировании мужского трупа и не более тридцати посещают анатомирование женского трупа. Тот, кто обучался медицине менее двух лет и не находится на третьем году обучения, не может посещать урок анатомии… Кроме того, эти двадцать или тридцать человек, которым разрешается увидеть вскрытие, должны быть выбраны или отобраны таким образом: при анатомировании мужского трупа пять человек избираются из ломбардской «нации», четыре из тосканской, четыре из римской, три из ультрамонтанской, три из Болоньи. Что касается рассечения женского трупа, то восемь человек должны быть избраны из ломбардской «нации», семь из тосканской, семь из римской, пять из ультрамонтанской, три из Болоньи. Ректор … может посетить любое вскрытие, даже если общее количество присутствующих составит больше, чем предусмотрено статутом, и несмотря на правило, согласно которому каждый может видеть вскрытие только один раз в год... Ректор немедленно после принятия обязанностей должен оповестить по школам, кому он дарует разрешение посетить вскрытие, так что это должно быть известно всем и каждому (под страхом наказания штрафом в 10 болоньини для ректора в случае, если он не сможет соблюсти это правило и добиться его выполнения [Malagola 1888: 289-290].

Подобные предписания и общественная неприязнь к анатомии была связана с идеей спасения и Страшного Суда: когда люди восстанут из мертвых, души облачатся в свои тела и предстанут перед Спасителем. Целостность тела считалась необходимым условием для успешного загробного суда над человеком, поскольку с позиций доминирующей тогда моральной медицины болезнь и приведшая к ней порча тела рассматривались как следствие какого-либо греха. Поэтому для анатомирования было разрешено использовать только трупы казненных преступников, на получение которых университетам и корпорациям хирургов и врачей выдавались лицензии. В противном случае анатомирование тел рассматривалось как преступление, в котором, в частности, подозревали художников, которым не выдавали подобных профессиональных лицензий (Леонардо да Винчи, Микеланджело и др.) Р. Мандресси отмечает, что церковных предписаний относительно запрета анатомирования не существовало, кроме некоторых ограничений, налагаемых на занятия анатомией священников и «при отсутствии институционального противодействия церковных властей всегда можно предположить, что на пути развития анатомии стояли препоны культурного 5

Здесь и далее перевод англоязычных текстов сделан автором статьи (если не указано иное). Первый в мире закон об ограничении вивисекции был принят в 1876 г. в Великобритании, благодаря работе старейшего в мире Британского союза за отмену вивисекции (BUAV), который объединил ученых и общественных деятелей. 6

44

Valla. №2(2), 2016. порядка», – среди них ученые называют низкий статус хирургов в средние века и догмат о воскрешении в народной интерпретации, поскольку теологи неоднократно писали о том, что судьба смертных останков не имеет отношения к воскрешению [Мандресси 2012: 235-237]. Наиболее активным центром анатомических занятий в первой половине XVI в. были Падуанский и Парижский (Сорбонна) университеты, где анатомию преподавали Жак Дюбуа (Сильвий, 1478–1555) и Иоганн Гюнтер из Андернаха (1505-1574). Гюнтер признавал ценность своих занятий вивисекцией на живых собаках, которую он производил собственноручно в одиночку и со студентами. Среди его учеников были Сервет, Везалий и О’Малли. Последний в 1536 г. опубликовал «Основы анатомии, руководство по вскрытию в 4-х томах», которое, в отличие от Галена, тематически разделил в зависимости от того, как быстро портится материал. Несмотря на то, что в книге не было сделано анатомических открытий, он настаивал на том, чтобы врачи-терапевты тоже занимались анатомированием, и признал вклад Везалия в подготовку книги. Тем не менее практики вивисекции не носили публичного характера и редко выходили за пределы корпораций хирургов и цирюльников или университетов вплоть до XVII в. С именем Андреаса Везалия связывают развитие экспериментальной медицины и функциональной анатомии, поскольку в книге «О строении человеческого тела» он настаивал на том, чтобы врачи и хирурги собственноручно занимались анатомией, и требовал, чтобы анатомы опирались не на авторитет Галена, а на опытные данные. Двадцативосьмилетний ученый изложил новейшее эмпирическое знание в книге с 250 натуралистическими иллюстрациями. Он исправил 200 ошибок Галена и изменил средневековый принцип университетской и публичной лекции по анатомии, когда лектор читал текст Галена или учебник, а части предварительно препарированного трупа демонстрировал цирюльник: Отсюда, так как все оперирование поручалось цирюльникам, у врачей исчезло не только действительное знание внутренностей, но оказалось заброшенным и самое уменье делать вскрытия; а те, которым поручалось это дело, были не настолько сведущи, чтобы разбираться в ученых писаниях. Итак, эта категория людей не сохранила вверенное ей труднейшее искусство оперирования; и эта плачевная раздробленность врачебного искусства ввела в медицинских школах (gimnasiis) нетерпимый обычай, когда одни производили вскрытие человеческого тела, а другие давали объяснения (historiam) его частей, с чрезвычайной важностью декламируя с высоты своих кафедр, подобно сорокам, заученное ими из чужих книг, к чему сами они и не притрагивались. Те же, кто производит вскрытие, так искусны в речи, что не могут объяснить результаты вскрытия, а только раздирают то, что надо показывать по предписанию физика, а тот, не без чванства, по комментариям разыгрывает знатока дела. Поэтому все преподается превратно; несколько дней тратится на нелепые изыскания, – так что в результате от всего этого беспорядка слушатель получает меньше, чем если бы его обучал мясник на бойне. Я уже не говорю о тех школах, где едва ли когда-нибудь помышляют о вскрытии частей человеческого тела [Везалий 1950-1954, 1: 12-13].

Ученый положил начало чтению анатомических лекций с опорой не на тексты, а на наглядную демонстрацию. Он одновременно выступал в роли лектора, прозектора и демонстратора. Совмещение этих функций отражено на фронтисписе книги «О строении…», где ученый сам демонстрирует препарированную руку подвешенного горизонтально трупа. В предисловии к In соrроris... ученый писал: «Но мои занятия никогда бы не привели к успеху, если бы во время своей медицинской работы в Париже я не приложил к этому делу собственных рук, а удовлетворился бы поверхностным наблюдением мимоходом показанных некоторыми цирюльниками мне и моим сотоварищам нескольких внутренностей на одномдвух публичных вскрытиях» [ibid.: 13]. Свою цель он видел в «ниспровержении догматиков для того, чтобы научиться анатомии человека на теле самого человека, стремясь собственноручно проникнуть во все сложности его строения» [op. cit., 2: 13]. В 1543-1544 гг. Везалий организовал чтение публичных лекций в университетах Падуи, Болоньи и Пизы с целью наглядно и неопровержимо доказать оппонентам преимущества 45

Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса нового метода при помощи детальной демонстрации анатомии человеческого тела. Хотя Везалий подчеркивал, что следует за авторитетным учением Галена, изучение функций нервной системы привело его к оспариванию теологических представлений о душе, а дальнейшее применение экспериментального метода привело Уильяма Харви и к отрицанию пользы кровопускания как метода лечения. Проблема оправдания европейской экспериментальной науки, в частности медицины, в XVI-XVII вв. была связана не только с охранением античных авторитетов (Гиппократа, Галена), но и с философско-теологическими представлениями о различии структуры души и тела у человека и у животного, что затрагивало и авторитет Аристотеля, и интересы церкви. Это отчетливо осознавал Везалий, признавая недопустимость вивисекции мозга человека: Итак, при вивисекции, мозг можно исследовать только частично, так как при этом, хотим ли мы или не хотим, но ради наших богословов должны отнимать только у бессловесных животных память, разум и мысль, как бы ни было их строение схоже с человеком; поэтому изучающий анатомию, опытный во вскрытии трупов и не зараженный никакой ересью, отлично понимает, как бы плохо я соблюл свои интересы, если бы установил что-нибудь о вивисекции мозга, что с гораздо большей охотой я сделал бы в ином случае [ibid.: 891].

Во второе издание 1555 г. в конце последней, Седьмой книги он включил 19 главу «О вивисекции», которая начинается с апологии вивисекции: Совершенно так же, как вскрытие трупов дает тончайшее знакомство с числом, положением, формой, свойством вещества и составом каждой части, так и вскрытие живых животных дает ясное представление о самых функциях [частей тела] и весьма удачно обогащает соображениями, как их исследовать. Ввиду этого также правильно будет сначала упражнять учеников на мертвых животных, чтобы потом, для исследования действия и назначения частей, они вскоре могли приступить к живому животному. Поэтому, так как имеется очень много частей, предназначенных для разных действий и назначений, то не следует сомневаться, что многообразны и вскрытия живых тварей [ibid: 882].

На протяжении главы демонстрируется и обосновывается необходимость вивисекции как метода познания и обучения, который позволяет понять, проанализировать и исследовать функции отдельных частей тела с целью правильной диагностики пораженного органа через нарушения его функций. Вторая важная задача – предварительно научиться на живых телах животных хирургическим операциям и терапии повреждений, которые в реальной медицинской практике производятся на человеке: «научиться хорошо сшивать раны живота и привыкнуть складывать в живот выпавшие части. Но это совершенно так же, как вывихи и переломы костей, которые мы иногда производим у животных, скорее полезно для упражнения рук и для установления правильного лечения, чем для исследования назначения органов» [ibid.: 888]. Описания метода препарирования живых существ, оставленные Везалием, крайне детальны, точны и представляют собой пошаговую инструкцию, выполняя которую, ученик мог бы наглядно увидеть специфику функций мышц и нервов: ...я провожу острой бритвой длинное сечение, чтобы оно разделило кожу и мускулы под нею до дыхательного горла, остерегаясь того, чтобы сечение не уклонилось резко в сторону и не повредило большую вену. Затем я беру в руки дыхательное горло и, только помощью пальцев отделяя его от налегающих на него мускулов, рассматриваю по его сторонам сонные артерии и протянувшиеся в него нервы шестой пары мозговых нервов: затем разглядываю также возвратные нервы, прикрепленные к сторонам дыхательного горла, которые иногда перевязываю, иногда перерезаю, притом сначала с одной стороны, дабы при рассечении здесь или при перевязке нерва ясно увидеть, как частично прерывается голос, а с повреждением обоих нервов пропадает совсем, и, если ослабить

46

Valla. №2(2), 2016. петли, то вновь возвращается [ibid.: 893].

Приведена техника фиксации животного в неподвижном состоянии, причем логика действий прозектора / лектора подчинена конкретной цели: исследованию причин нарушения функций голоса. О степени страдания животного читатель может судить только по редким косвенным высказываниям. Анатом не описывает мучения животных и не обсуждает моральные аспекты этой проблемы. Лишь в одном случае Везалий принимает во внимание моральную тяжесть страдания: «Иногда вырезал также почку, но излечение раны мучительнее приятного знания, почерпнутого отсюда; разве только кто-нибудь приступает к этим сечениям не столько ради знакомства с органами, сколько для упражнения руки» [ibid.: 887-888], – но остается непонятным, кому излечение раны приносит мучения: анатому из-за сложности манипуляции или животному из-за боли. Появляется еще одна мотивация для проведения вивисекции, которая может расцениваться как интеллектуальный садизм на фоне страданий животного, – наслаждение полученным знанием. Страдания представлены как симптомы и индикаторы исследуемой функции организма, фиксирующие его состояние. Более того, острая и стабильная реакция на боль является необходимым условием опыта, и Везалий отдает предпочтение свинье, которая непосредственно и постоянно реагирует на боль визгом: «Далее, сечение, которое я обещал описать выше, ты предпримешь на брюхатой собаке или свинье, хотя из-за голоса более подходяще взять свинью. Ведь собака, привязанная на некоторое время, иногда не лает и не воет, какую бы боль ты ей ни причинил; иногда ты не можешь Фиксация свиньи. наблюдать, отнялся голос или вернулся» [ibid.: 892]. Иллюстрация из книги Везалия. Источник: http://www.infolibrary.com.ua/libs/serijaklassiki-nauki/54-vezalij-andrejo-stroenii-chelovecheskogo-telat2/573-kniga-sedmaja-glavadesjataja-.html

Он рекомендует закрепить челюсти так, чтобы можно было проводить манипуляции с дыхательным горлом, нервами, мышцами и предоставить животному возможность кричать и дышать: «Между прочим надо особенно обратить внимание на верхнюю челюсть, дабы она прочно была прикреплена к доске. Сделаешь это помощью цепочки или крепкой веревки, завязанной перед клыками, и затем привязанной с помощью какого-нибудь колечка или отверстия, или как найдешь удобнее, к доске, дабы, следовательно, шея была вытянута, голова неподвижна, однако животное могло бы свободно дышать и кричать» [ibid.: 892-893]. Процедуры описаны так, как будто речь идет о мертвом существе, и далее Везалий, постоянно сравнивая труп животного и человека, практически отождествляет на анатомическом столе живых животных и трупы людей («Мне здесь не к чему объяснять подробно, как надо связывать при этих операциях собак и животных того же рода, так как каждый, если он точно изощрен во вскрытии трупов, все это исполнит самым правильным образом» [ibid.: 885]). Тем не менее опыт с голосом, как и любая вивисекция, для точного рассечения тканей требует более жесткой, неподвижной фиксации тела животного, которое гипотетически будет сопротивляться, о чем Везалий косвенно проговаривается: Итак, прежде всего животное, в то время как оно лежит навзничь с вытянутой шеей и свободным туловищем, надо крепчайшим образом, сколько ты в состоянии по твоему старанию и по

47

Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса предоставленным тебе средствам, привязать к доске. Ведь не трудно взять какую-нибудь доску, в которой есть отверстие, удобное для привязывания ног, или, если никаких отверстий нет, под доску удобно подкладываются палки и к ним привязываются ноги [ibid.: 892].

Демонстрируемый опыт, как и его описание, предполагал адресатов двух видов – врачей и публику, но Везалий предусмотрительно оговаривает эмоциональный эффект и дает рекомендации относительно способа репрезентации и подбора публики, способной к восприятию происходящего: «Но прежде чем так связать животное, я имею обыкновение излагать зрителям, уже испытанным во вскрытии трупов, что надо наблюдать при настоящем вскрытии, дабы пространное изложение не препятствовало работе во время сечения, и она не прерывалась речью...» [ibid.: 893]. Очевидно, что крики рассекаемого обездвиженного животного не давали возможности комментировать происходящее, и зрителям требовалась сильная выдержка или заинтересованность в наблюдении, а также привычка к созерцанию анатомирования для адекватного восприятия опыта. Несмотря на принятые предосторожности, вивисекция животных, сопровождаемая внимательным наблюдением, тщательной дескрипцией и анализом в целях обучения и изучения, вызывала у зрителей амбивалентную реакцию. Она нередко создавала атмосферу хтонического ужаса перед скальпелем анатома и лабораторией ученого, где добывалось новое знание о природе, несмотря на страдания живого существа. Либо вызывала любопытство и желание увидеть все собственными глазами. Вивисекция в XVI в. могла вызывать одобрение даже у католических священников в зависимости от того, какие идеи она иллюстрировала или доказывала. Например, им понравился опыт Коломбо, ученика Везалия, который вскрывал брюхо беременной суки, и она, не обращая внимания на боль, пыталась облизать и обнюхать щенка, что интерпретировалось как свидетельство наличия сильного материнского инстинкта даже у «грубого животного». Врачами отчетливо сознавалась ограниченность анатомирования мертвого человеческого тела, которое не давало представления о функциях и механизмах работы нервной, пищеварительной, кровеносной и репродуктивной систем, и вивисекция компенсировала этот недостаток. Вивисекция животных находилась в опасной близости от вивисекции людей: Везалий рекомендовал рядом с вскрываемой живой собакой положить человеческий труп, чтобы избежать ошибок Галена и видеть разницу в их строении, которая гипотетически может свидетельствовать о разнице в механике движения мускулов при совпадении принципов их работы: Однако число и распределение нервов у собаки не очень сходно с человеком, и я бы советовал, приступая к вивисекции собаки, иметь под рукою [человеческий] труп, на котором изучишь разветвления нервов, расходящихся по плечу и локтю, и таким образом найдешь нерв, который расходится в какие-нибудь мускулы… [ibid.: 883].

Повод для подозрений в вивисекции людей дал сам Везалий. В первом издании Шестой книги он описывал свое исследование сердец двух недавно умерших людей (у обоих сердца еще бились). Во 2-м издании он уточнил, что один был строителем, погибшим в результате несчастного случая, а другой – казненным преступником. В ограниченном режиме вивисекция человека существовала на уровне диагностики при обследовании травм и ранений, хирургических операциях и при кровопускании. Анализ систолы и диастолы выдает занятие вивисекцией, поскольку движение сердца и артерии противоположны, и это можно подтвердить во время вивисекции, если положить руку на артерию. Кроме того, Везалий упоминает об опытах на головном мозге живых людей, которые врач мог произвести во время осмотра раны: А чувствителен ли мозг, это надо исследовать на человеке; когда его рассекают или давят, он обнаружит, поражен ли он болью, и чувствует ли, где мозг его подвергся изменению, как ежедневно

48

Valla. №2(2), 2016. можно наблюдать при ранениях головы [ibid.: 892].

Подобные рекомендации и демонстрации вызывали неизменные подозрения Церкви и оппонентов Везалия, противников вивисекции людей, хотя вивисекция животных не подвергалась критике, поскольку считалась необходимой, и этот материал для рассечения анатомы могли получать в любых количествах. Но познание строения тела животного и его функций до появления современной биологии было не самоценным, вторичным и вспомогательным, и при этом недостаточным для познания человеческого тела. В вивисекции людей подозревали многих выдающихся анатомов того времени: Фаллопия, Амбуаза Паре и др. Смерть самого Везалия связывали с искуплением греха, связанного с попыткой вивисекции человека. Слухи об этом появились сразу после его отъезда из Испании в паломничество в Иерусалим. В письме, написанном после смерти Везалия 1 января 1565 г., предположительно Убером Ланге (1518-1581), публицистом и дипломатом, протестантом, другом Меланхтона и поэта Э. Спенсера, своему знакомому врачу, Каспару Пейцеру, сообщается, что Везалий лечил молодого дворянина, но после его смерти сомневался в ее причине, вскрыл грудь и увидел, что сердце еще бьется. Родителям молодого человека было недостаточно обвинить Везалия в убийстве, и они обличили его перед инквизицией (фрагмент письма и комментарии к нему см. в: [O'Malley 1964: 304]). Но исследователям не удалось найти никаких документов, которые бы подтверждали, что дело Везалия попало в инквизицию по обвинению в опыте над живым человеком. Возможно, из-за конфликтов Испании с голландцами он решил оставить службу, что подтверждает его переписка с Падуанским университетом, где он хотел занять кафедру больного и старого Фаллопия. Также Аргинтарио утверждал, что испанцы ненавидели Везалия, потому что он – голландец и критиковал Галена. Ботаник Шарль де Леклюз в письме 1607 г. писал, что, будучи молодым, беседовал в Испании с Теньяком, который сказал, что Везалий серьезно заболел и в благодарность Богу за исцеление поехал в паломничество, и намекал, что болезнь была предлогом уехать из Испании. Таким образом, история о смерти Андреаса Везалия, голландца по происхождению, была вписана протестантами в создаваемую ими «черную легенду об инквизиции», которой было угодно интерпретировать врачебную ошибку как преступление против Бога. Введя более точный тонкий и публичный метод анатомирования7, Везалий сознательно навязал его оппонентам и друзьям. Он писал об этом: С каким бы рьяным упрямством в целях самозащиты они [врачи] ни рассматривали разъединенные части, всё же, влекомые любовью к истине, и они мало-помалу смягчаются и начинают больше верить своим глазам или бесспорным доводам, чем писаниям Галена» [op. cit., 1: 16].

Это привело к тому, что, даже будучи сторонниками Галена, многие из анатомов сами стали находить и корректировать ошибки античного авторитета, которых не заметил Везалий. Появление нового знания, основанного на экспериментальной науке, выявило недостаточность догматического университетского образования, что привело к формированию дополнительных пост-университетских образовательных программ для членов корпораций. В XVII в. жесткое отношение к вивисекции человека будет несколько смягчено учеными. При коллегии лондонских врачей-терапевтов разрешения королевы в 1582 г. лордом Ламли и доктором Ричардом Колдвеллом (ок. 1513-1584) были основаны Ламли-лекции. В 1616 г. должность Ламли-лектора получил Уильям Харви, он занимал ее на протяжении 7

«…я попытался показать мускулы руки и более точно провести вскрытие внутренностей. Ведь кроме восьми мускулов живота, притом безобразно и в обратном порядке разобранных, мне никто никогда (если говорить правду), не показал ни одного мускула, точно так же, как и ни одной кости, не говоря уже о расположении нервов, вен и артерий» [op. cit., 1: 14].

49

Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса сорока лет. Он получил степень магистра в Кембридже, где придерживался учения Галена, а степень доктора – в Падуанском университете, где ознакомился через учеников Везалия с его методами анатомирования. Харви сформулировал для себя ряд правил, выработанных на основе метода Везалия: не анатомировать предварительно, а только на публике; один день посвящать анатомированию одной части тела; не демонстрировать тонкого анатомирования, восприятие которого затруднено для большого круга зрителей и т.д. Харви, основываясь на экспериментальной методологии Везалия, завершил исследование принципа кровообращения, который был одной из основных проблем, занимавших анатомов XVI в.: «Произведя многочисленные вивисекции для изучения функции сердца и его движений, наблюдая факты, а не по книгам различных авторов, я нашел это настолько затруднительным, что вместе с Фракастором почти готов был думать, что движение сердца может быть понятно лишь одному Богу» [Гарвей 1948: 29]. В 1628 г. во Франкфурте Харви опубликовал труд «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных» (Exercitatio anatomica de motu cordis et sanguinis in animalibus). В нем он впервые сформулировал и экспериментально доказал свою теорию циклического кровообращения и открыл у млекопитающих наличие малого круга кровообращения, что ставило под сомнение теорию Гиппократа и Галена о гуморах. Основным методом изучения системы кровообращения У. Харви избрал вивисекцию, при помощи которой он наблюдал различия в строении и работе сердца и органов дыхания у насекомых (пчел, мух и ос), холоднокровных (жаб, змей, ящериц, лягушек, улиток, слизней, омаров, морских раков, ракообразных и рыб), теплокровных животных (голубей, собак, свиней, овец, оленей). Он писал: …причина ошибок у анатомов по этому вопросу кроется в незнании соотношений сердца и легких. Вина этих анатомов состоит в том, что, желая познать органы животных, они изучали их исключительно на человеке и притом на трупе. Обманчиво стремиться вывести общее заключение на основании одного частного положения. Конечно, если бы они имели навык в вивисекциях низших животных и знали анатомию человека, то очень легко могли бы найти разрешение этого вопроса, который всех держал в нерешительности [ibid.: 46].

Ученый дал сравнительное описание специфики работы сердца у зародышей птиц, животных и человека. Вивисекция внутриутробных плодов, в том числе и человеческих (о происхождении которых Харви ничего не сообщает), позволила ему открыть малый круг кровообращения, который у них не функционирует, поскольку легкие не работают, что влияет и на строение сердца. Также и на человеческом зародыше к началу третьего месяца я видел бледное бескровное сердце, тогда как предсердия обильно наполнены красною кровью. Наоборот, в более развитом яйце и на вполне сформированном плоде видно сердце более объемистое, которое уже начинает собирать кровь в полости желудочков для распространения ее по всему телу [ibid.: 39]. Почему природа вместо того, чтобы открыть какой-либо другой сосуд для прохода крови, совершенно устранила этот проход у взрослого? Вот мы и пришли к тому, что только посредством вивисекции и можно правильным путем дойти до установления истины относительно того, через какие сосуды у человека проходит кровь из полой вены в левый желудочек и в венозную артерию [ibid.: 50].

Эти опыты привели его к выводам, которые репрезентируются как продолжение утверждения Аристотеля: что рождается первым, умирает последним – ...не только сердце первым начинает жить и последним умирать, но даже отдельные части сердца, именно предсердия, например, или аналогичные образования у пресмыкающихся, рыб и

50

Valla. №2(2), 2016. подобных животных, оживают прежде желудочков и умирают после них. Таким образом, природа, окончив свое течение (как говорил Аристотель, De motu animalium, cap. 8.), как будто вновь возвращается в те бездны, из которых она вышла. И если при рождении небытие переходит в бытие, и из неживого возникает живое, то смерть возвращает обратно бытие в небытие, заставляя существо проходить по тем же ступеням, но в противоположном направлении. То же и у животных: те части, которые рождаются последними, умирают первыми, и, наоборот, первые умирают последними [ibid.: 40].

В дискурсе Харви животные представлены иерархично: от низших к высшим ступеням организации живых существ. Это соответствовало средневековой концепции Великой Цепи Бытия, но Харви рассматривает ее преимущественно с точки зрения сложности строения кровеносной и дыхательной систем: Следовательно, сердце есть основа жизни и Солнце микрокосма, подобно тому, как Солнце можно назвать сердцем мира. В зависимости от деятельности сердца кровь двигается, оживляется, противостоит гниению и сгущению. Питая, согревая и приводя в движение, кровь – этот божественный очаг – обслуживает все тело; она является фундаментом жизни и производителем всего [ibid.: 58].

Здесь, при описании функции сердца и обосновании основного тезиса, опровергающего гуморальную теорию Гиппократа-Галена, Харви воспроизводит модель рассуждениядоказательства по принципу аналогии между Макро- и Микрокосмом: Итак, вначале я задал себе вопрос, не имеет ли кровь кругового движения, в чем я позднее убедился как в истине… Это движение крови можно назвать круговым, подобно тому как Аристотель называл движение атмосферы и дождей, сравнивая это движение с движением светил» [ibid.: 57].

Но опирается он уже не только на «Метеорологию» Аристотеля, но и на теории современной ему астрономии, в частности на гелиоцентрическую концепцию Николая Кузанского, дополненную И. Кеплером:8 Действительно, влажная земля, согретая солнцем, выделяет пары, пары поднимаются, сгущаются и падают обратно в виде дождя и орошают землю; таким же образом – благодаря круговому движению Солнца, которое то отдаляется, то приближается,– происходит смена времен года [ibid.].

Если для Везалия вивисекция животных была способом выяснить некоторые функции органов, а также методом обучения анатомированию и хирургии, то Харви вписывает тело животного в картину мироздания, в иерархическую пирамиду тел, начиная от тел насекомых и моллюсков и заканчивая небесными телами. Более того, свою концепцию ученый заявляет уже в посвящении королю Иакову I: Эту работу о движении сердца я осмеливаюсь посвятить твоему Величеству (по обычаю этого столетия). Я преподношу этот труд, потому что почти все в жизни человечества происходит так, как в организме человека, а жизнь короля подобна жизни сердца. Следовательно, для короля знание своего собственного сердца, или, так сказать, божественного первообраза его поступков, не будет бесполезно. (Так уже не раз находили подобие великого в малом). Ты, светлейший король, 8

В «Новой Астрономии» (Astronomia nova, 1609) и «Гармонии мира» (Harmonice Mundi, 1619) И. Кеплер математически доказал, что траектория Венеры и Марса соответствует эллипсу, и в одном из его фокусов (лат. focus – «очаг») располагается Солнце, источник света, энергии, движения, которое с помощью магнетизма (гравитации, симпатии) притягивает планеты. Кеплер не просто использовал принцип аналогии, он оспорил утверждение Аристотеля о различии между физическим и метафизическим мирами и доказал, что они подчиняются единым законам физики: «…в подлунном мире, и в механических движениях имеются примеры, подтверждающие закономерный характер неравномерности небесных движений и, тем самым, что закономерный характер этой неравномерности является физическим» (цит. по: [Белый 1971: 6]).

51

Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса возвышающийся над всеми людьми, сможешь рассмотреть как источник человеческого тела, так и изображение твоего королевского могущества. Прими же, прошу в глубочайшем почтении, светлейший король, с обычной добротой и снисходительностью новые сведения, касающиеся сердца [ibid.: 7].

Харви не просто посвящает высочайшему патрону свой труд, он вписывает приобретенное знание в социальный контекст, и исследование человеческого тела становится продолжением репрезентации тела социального. Функции социальнополитического тела переносятся на тело живого организма и тело Вселенной и наоборот, согласно закону аналогии: Сердце животных – источник жизни, начало всего, Солнце микрокосма, от которого зависит вся жизнь, вся свежесть и сила организма. Равным образом король является основой своей державы и Солнцем своего микрокосма, сердцем государства, от которого исходят все могущество и вся милость [ibid.].

Кристофер Хилл отмечает, что этот отрывок часто цитируют историки идей, чтобы продемонстрировать параллельные движения мысли в различных областях: «возникновение нового взгляда на связь между человеком и миром, характерного для концепции гелиоцентризма и учения У. Харви, – это процесс, протекающий одновременно с установлением абсолютных монархий в Западной Европе» [Hill 1964: 54]. Лестницу уподоблений объединяет платоновская риторика общего блага, причем знание рассматривается с утилитарных позиций. Солнцу, королю и сердцу приписываются атрибуты, позволяющие осуществлять воспроизводство власти, – первоначало сущего, основа жизни, воплощение могущества и щедрости, питающей все. Через репрезентацию некоего порядка и закономерностей функционирования природных объектов легитимируется существующий социальный порядок как часть божественного замысла и, наоборот, естественным системам приписываются социальные коннотации: «Ты сам – новое светило этого века, его сердце, исполненное доблести и милости. Тебе, бесспорно, мы обязаны всем, что есть хорошего в нашей Англии» [op. cit.: 7]. Аналогия с Солнечной системой имела еще один эффект. Не только астрономы того времени создавали механические модели Вселенной, но и работа кровеносной системы репрезентировалась по аналогии с механизмами машины и огнестрельного оружия. Уже в описаниях и доказательствах Харви появляется так называемый «картезианский человек» – «человек-машина»: Эти два движения, одно предсердий, а другое желудочков, настолько гармоничны и ритмичны по своей последовательности, что производят впечатление как бы одного движения; это особенно ясно выражено у теплокровных животных, сердце которых колеблется быстрыми движениями. Это происходит точно таким же образом, как в машинах, где одно колесо приводит в движение другое и кажется, что они движутся все вместе. В механизме мушкета при нажимании язычка падает кремень, ударяет об огниво, вспыхивает огонь, он проникает глубже, производит взрыв, пуля вылетает и достигает цели; все эти движения вследствие того, что они совершаются быстро, как бы в один миг, кажутся одновременными [ibid.: 42].

Если у Везалия мы можем найти хотя бы косвенные свидетельства страдания расчленяемого живого существа, то Харви не фиксирует подобную информацию, свою задачу он видит в дескрипции тонкостей механики функционирования кровеносной системы и подсчете количественных показателей крови (хотя эта болезненная процедура не могла не повлиять на ритм сердца): Наблюдая обильное количество крови, виденное мною при вивисекциях и вскрытиях артерий,

52

Valla. №2(2), 2016. замечая симметрию и обширность желудочков и приносящих и выносящих сосудов (а природа не создает ничего всуе и не могла напрасно дать этим сосудам такой объем), наконец, размышляя над удивительным механизмом клапанов и всей структуры сердца, над обилием крови, приходящей в движение, над быстротой этого движения, я много думал и задавал себе вопрос: мог ли хилус перевариваемой пищи пополнить беспрестанно опустошаемые вены? [ibid.: 57].

Описание смерти подопытного лишено эмоциональной окраски, ученый отстраненно описывает только последовательность прекращения работы частей сердца. И открытый феномен воскрешения к жизни сердца лишается ареола чудесности, таинственности и сакральности, демонстрируется только чистая механика, основанная на причинноследственных связях: Следующий опыт я произвел на голубе: сердце уже совсем перестало двигаться, предсердия в продолжение некоторого времени тоже прекратили свои сокращения. Тогда я, намочив палец в слюне, приложил его к сердцу, и сердце, восприняв эту слабую теплоту, вновь вернуло силу и жизнь: я увидел, как предсердия и желудочки вновь стали сокращаться; казалось, что это было их настоящее воскресение [ibid.: 38-39].

При изучении сердца человека Харви не мог в полной мере воспользоваться преимуществами вивисекции, но он использовал те возможности, которые ему предоставляли наблюдения во время лечения болезней при помощи накладывания повязок: Можно сделать этот опыт на руке человека: обвяжем руку бинтом, как это делают перед кровопусканием, или же сожмем ее рукой. Предпочтительнее выбрать руку тощую, на которой яснее выделяются вены. Что же касается того субъекта, на руке которого демонстрировался этот опыт, то он в момент ослабления перевязки вместе с пульсациями артерии чувствует внезапную теплоту и наплыв как бы прорвавшейся через препятствие крови. Он ощущает что-то разливающееся по ходу артерии и затем чувствует согревание и набухание руки [ibid.: 67-68].

Уже после публикации «О движении…» Харви представился уникальный случай непосредственно наблюдать биение сердца человека, не вскрывая тело. По рекомендации Карла I к нему обратился с жалобами на здоровье девятнадцатилетний наследник титула виконта Хью Монтгомери (ок. 1626-1663). Обследование пациента Харви подробно описывает в книге «Исследования о зарождении животных» (Exercitationes de generatione animalium, 1651). Врач мог засунуть четыре пальца во впадину над сердцем и почувствовать его биение; со слов сэра Хью, она появилась в результате нагноения и неправильного заживления левых ребер после перелома в детстве. Для доказательства циркулярного движения крови он использовал также практику кровопусканий: Теперь мы будем доказывать круговое движение крови вычислением. Действительно, если во время кровопускания при стремительном и сильном течении крови оставить ее таким образом течь в продолжение одного получаса, то, конечно, большая ее часть вытечет, произойдет обморок и остановка сердца, и не только артерии, но и все большие вены почти совершенно опустошатся. Следовательно, вполне правильно допустить, что в 1/2 часа времени такое же количество крови пройдет через сердце из полой вены в аорту [ibid.: 73].

И здесь не ясно, то ли анатом сам не останавливал сильное кровотечение из вены в опытных целях, то ли был свидетелем подобных случаев, заканчивающихся потерей сознания и остановки сердца, и использовал эти данные в подсчетах. Таким образом, Харви акцентирует внимание лишь на физических различиях в строении животных и человека, в отличие от Рене Декарта, который в «Рассуждении о методе» (Discours de la méthode,1637) пытался объяснить «движения сердца и некоторых других трудных вопросов, относящихся к медицине, а также различие, существующее между 53

Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса нашей душой и душой животных» [Декарт 1953: 9]. Декарт одним из первых поддержал теорию Харви9 о круговом движении сердца, и его способ описания работы сердца столь же механистичен. И если У. Харви сравнивал принцип работы кровеносной системы с работой машины и мушкета, то Декарт полностью отождествляет движения тела животных или человека и движения машин: …как под влиянием внешних предметов, действующих на чувства, так в результате внутренних аффектов – с какими двигаются члены нашего тела в том случае, когда их не направляет сознательная воля. Это не покажется странным тем, которые знают, сколько разных автоматов и самодвижущихся инструментов может сделать человеческое искусство, пользуясь немногими деталями, сравнительно с великим множеством костей, мускулов, нервов, артерий, вен и всех других частей, встречающихся в теле каждого животного; они будут рассматривать это тело как машину, которая, будучи сделана руками божьими, без сравнения лучше устроена и имеет движения более удивительные, чем могут иметь машины, изобретенные людьми [op. cit.: 50].

Декарт осваивал и рекомендовал использовать при познании мира не только возможности логики, математики, физики, но и экспериментальной медицины (анатомии и вивисекции): …я желал бы, чтобы лица, несведущие в анатомии, прежде чем читать это, заставили разрезать перед собою сердце какого-нибудь большого животного, имеющего легкие, – оно совершенно подобно человеческому, – и обратили бы внимание на две находящиеся там камеры, или полости [ibid.: 43]. Кроме того, я желал бы, чтобы читателям показали, что в сердце всегда более теплоты, чем в какой-либо иной части тела; и, наконец, что эта теплота способна, как только капля крови войдет в полость сердца, вызвать быстрое набухание и расширение, как это бывает вообще, когда какая-нибудь жидкость капля за каплей падает в горячий сосуд [ibid.: 45].

Если первое описанной Декартом наблюдение доступно при рассечении мертвого тела, то второе – только при помощи вивисекции. Декарт, выстраивая механическую картину мира, последовательно отождествлял физические законы неживой и неживой материи: …чтобы те, которые не знают силы математических доказательств и не привыкли различать истинные доводы от правдоподобных, не вздумали без исследования опровергать изложенное, я желаю предупредить их, что указанное мною движение с необходимостью следует из расположения органов в сердце, которое можно видеть глазом, из теплоты, ощущаемой пальцами, и из природы крови, с которой можно ознакомиться на опыте. Движение это также необходимо следует из указанного, как движение часов следует из силы, расположения и фигуры гирь и колес [ibid.: 46].

Р. Хук, Р. Бойль, Р. Лоуэр и другие приняли экспериментальный подход, начало которого в Англии положил Харви, и добавили к нему картезианскую философию, согласно которой животное – это машина, которая не обладает сознательной речью и мышлением: «…они разума не имеют, и природа в них действует сообразно расположению их органов, подобно тому, как часы, состоящие только из колес и пружин, точнее показывают и измеряют время, чем мы со всем нашим разумом» [ibid.: 52]. Декарт в письме Ж. Мерсен в 1640 г. устраняет этические преграды перед вивисекцией животных как способом познания природы: «Животные не чувствуют истинной боли, поскольку боль приходить вместе с 9

Декарт ссылается на теорию Харви и на полях указывает его работу «О движении крови…»: «Но если спросят, каким образом не истощается венозная кровь, втекая постоянно в сердце, и как не переполняются кровью артерии, куда направляется вся кровь, проходящая через сердце, могу только повторить ответ, приведенный в сочинении английского врача, которому следует воздать хвалу за то, что он первый пробил лед в этом месте…» [op. cit. 46].

54

Valla. №2(2), 2016. пониманием» [Descartes 1956: 47-49, 85; см. тж. Rosenfield 1968]. Ученик Декарта Николя Мальбранш (1638-1715) развил позиции картезианства: «Животные едят без удовольствия, плачут без боли, растут, не сознавая этого, ничего хотят, ничего не боятся, ничего не знают» [Malebranche 1958: 394]. Оксфордские ученики Харви соединили его новую технику вивисекции с этикой Декарта и перенесли эти принципы в Лондонское королевское общество. Это позволило Р. Хуку и Р. Бойлю пренебречь проблемой боли животного. В пятидесятые годы в лекториях Грэшем-колледжа начались эксперименты с вакуумом (опыт Герике), для них Бойль сконструировал пневматическую машину, а Хук построил помпу и соединил ее со стеклянным колоколом. Когда в 1659 г. вакуумную машину достроили, были публично умерщвлены следующие животные: жаворонок, воробьи, мыши, утки, кошки, червяки.

Помпа Р. Бойля для откачки воздуха. Источник: https://wikimedia.commons.org

Бойль отличался особенной невозмутимостью, в труде «Некоторые рассуждения о пользе экспериментальной естественной философии» (1663) он писал в защиту вивисекции: «Некоторые считают, что мы оскорбляем религию, но настоящая религия – это познание мира». Во второй части книги он ввел аргумент о необходимости этого знания для человека: «Мы не только приобретаем знание о животном как творении, но и приносим пользу человеку» (цит. по: [Guerrini 1980: 397]). Бойль проверял идею Харви, согласно которой новорожденные выживут в вакууме. Трех новорожденных котят он поместил под колокол: первый погиб, второго он достал еще живым, а третьего не стал подвергать опыту, поскольку 55

Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса посчитал очевидным, что гипотеза неверна и умерщвлять котят больше не имеет смысла. И хотя он описывал мучения умирающей в вакууме гадюки как «яростную пытку» и признавался, что ему неприятно было смотреть, он все же заключал, что это нужно делать для пользы науки. В бюллетенях ЛКО и «Философских записках» зарегистрированы следующие факты: за 1664-1668 гг. было проведено 90 вивисекций, из них 31 – публичные. Во втором выпуске «Философских записок» Эдмунд Кинг в отчете «Опыт о переливании крови» также фиксирует свои ощущения: «Меня совершенно не заботило, что овца перенесла в этом эксперименте» [King 1666: 451]. Карло Фракассати, который вливал серную кислоту собакам, в «Отчете о некоторых экспериментах по вливанию жидкостей в вены животных» описывает состояние подопытного: «Животное очень долго жаловалось (complain’d a great while), и по тому, как вздымалась грудь, можно было судить о его страданиях» [Fracassati 1666: 490]. Таким образом, в дискурс экспериментальной науки начинает проникать описание поведения подопытных животных, но попытки оправдать страдания полученным знанием о свойствах материи закончились спорами о жестокости. В ЛКО тоже возникали разногласия по поводу допустимости страдания и смерти животных, например, после того, как Хук вдувал кузнечными мехами собаке воздух в область сердца. Опыт повторил только Бойль в Оксфорде со студентами, и Хук написал Бойлю (1664): «Вряд ли что-то меня заставит делать подобные опыты из-за пытки животного, однако было бы очень хорошо, если бы мы могли найти способ одурманить животное, чтобы оно ничего не чувствовало, хотя ни один опиат этого не достигнет». В это же время он писал предисловие к «Микрографии», где ставил под сомнение насильственные способы получения знания, так как насилие искажает состояние наблюдаемого объекта: «Мы можем смотреть на природу естественным способом, без помех, тогда как если мы взламываем эти двери – режем, уродуем существа, в которых есть еще жизнь, – то находим природу за работой, но в ужасном беспорядке из-за нашего насилия» [Hooke 1665 (1961): 185-186]. Хук отказался проводить вивисекцию в ЛКО, но после уговоров, длившихся с 1664 по 1667 гг., они с Р. Лоуэром снова провели усовершенствованный опыт с мехами: легкие собаки не сдувались, и она оставалась жива. Так было доказано, что важно не движение воздуха в легких, а его наличие. Потом, отрезав кусок легкого, они продемонстрировали циркуляцию крови и реанимировали собаку. Дж. Ивлин написал по этому поводу: «Опыт произвел впечатление скорее жестокого, чем приятного» [Evelyn 1955: 497-498]. Хук окончательно отказался принимать участие в подобных экспериментах, а Р. Лоуэр продолжил их, занявшись также переливанием крови у овец: вначале умирали как донор – от кровопотери, так и реципиент – от гемолиза. Вскоре такой же вивисекции были подвергнуты и люди. В июне 1667 г. в Париже Жан Дени впервые удачно перелил кровь от животного к человеку (см. подробнее [Guerrini 1980: 404-406]). Он считал, что переливание крови от человека к человеку более вредно, так как трудно найти хорошего донора, а у животных кровь лучше, поскольку они ведут здоровый образ жизни (не пьют, не курят и т.п.). Ученый перелил 9 унций крови ягненка человеку и излечил его от лихорадки и слабости. Жан Дени трижды повторил опыт и описал его в июле в письме, адресованном ЛКО. Затем он предложил идею лечения душевнобольных путем переливания им крови животных и получил в свое распоряжение 18 человек из лечебницы. В то же время в Лондоне главврач Бедлама Томас Аллен отказался предоставить больных для опытов с переливанием крови, что с прискорбием обсуждалось на заседании ЛКО 24 октября 1667 г. Тем не менее члены Общества продолжали готовить подобный опыт, который по-прежнему осложнялся морально-теологическими проблемами: не приведет ли это к повреждению человеческой природы, так как кровь связывали с душой. 23 ноября 1667 г. Р. Лоуэр и Э. Кинг подвергли вивисекции бедного священника Артура Кога (Arthur Coga), 56

Valla. №2(2), 2016. который был охарактеризован как чудаковатый и экстравагантный человек (freakish and extravagant). Священник получил за операцию 20 шиллингов. В отчете было зафиксировано, что переливание прошло успешно: священник находился в здравом уме и вел себя тихо (sober and quiet), и впоследствии не заболел. Кога предпочел, чтобы ему перелили кровь ягненка, объяснив свое желание тем, что кровь ягненка – символ жертвы Христа, Агнца Божия: “Sanguis ovis symbolicam quandam facultatem habet cum sanguine Christi, quia Christus est agnus Dei” [King 1667: 557]. Возможно, ученые преследовали цель излечить Кога от меланхолических припадков и стремления к одиночеству при помощи крови овец, мирных и стадных животных, согласно принципу галеновско-гиппократовского баланса гуморальных веществ (см. подробнее: [Felts 2000: 421]). Но из Парижа пришло письмо, в котором Ж. Дени сообщал, что душевнобольные стали умирать, и на этом опыты по переливанию крови прекратились вплоть до 20-х гг. XVIII в. В 70-е гг. XVII в. публичные вивисекции стали исчезать, так как опыты стали требовать тонких технологий и вследствие этого были плохо видны и малопонятны зрителям. Возникали также этические проблемы из-за того, что появились сложные опыты, длившиеся часами, и зрители не могли долго выносить вида страдающих животных. Р. Хук выступал против моральных позиций Р. Бойля, Р. Лоуэра, которые сравнивали зрелищность своей работы с драмой в театре. Мода на эти зрелища стала проходить, и они перестали привлекать пожертвования от богатых патронов. Кембриджские неоплатоники также выступали против механицизма. Г. Мор обвинял Декарта в том, что он путает сознание и разум, тем самым не признавая боль животных и отказывая им в способности испытывать чувство истинного страдания. Картезианскую логику обратили против самих же картезианцев: если эти люди считают животных машинами, то они бездушные. Дж. Рэй писал: «Почему вам самим жалко мучить животных? Потому что пытка животных не может быть частью философии» [Ray 1693: 12]. Его поддержал Б. Спиноза в «Этике»: «Нельзя отрицать, что животные умеют чувствовать, их нельзя использовать так, как мы хотим, у них другая природа» [Spinoza 1955: 213]. Здесь картезианство столкнулось не только с идеями Теофраста, который говорил о запрете жестокости к животным, но и с христианским средневековым пониманием животного как слуги человека. Датчанин Николай Стено из Лейдена в 1661 г. писал: «С чувством глубокого отвращения пытаю я их такой длительной болью , посмотрев на эти страдания, пусть меня попробуют убедить в своей замечательной системе, где у животных нет души» (цит. по: [Luyendijk-Elshout 1964]. Маргарет Кавендиш написала фантастический роман «Сверкающий мир» (опубл. в 1666 г.), где изобразила животных, живущих в параллельном мире, умеющих мыслить и разговаривать. На рубеже XVII-XVIII вв. стали появляться первые труды против вивисекции. Таким образом, социальный, просветительский и коммерческий потенциал публичных вивисекций был исчерпан, и их продолжение грозило дестабилизации социального статуса ученого и науки. Сифилис и вивисекция мира и общества: Шекспир «Тимон Афинский» и Джон Донн «Первая Годовщина. Анатомия мира». Анатомический дискурс наряду с астрономическим был одним из самых популярных в раннее Новое время и воплощал желание понять и подробно описать устройство живого организма. Практика анатомии распространяется и на интеллектуальные эксперименты. В XVI в. под влиянием вышеописанных публичных лекций появляется специфический жанр «анатомии». Примерами этого могут служить роман «Эвфуэс, или Анатомия остроумия» Джона Лилли (John Lyly, ок. 1553/1554-1606; Euphues, or the Anatomy of Wit, 1578) и пародия на эвфуистический стиль в памфлете Томаса Нэша «Анатомия абсурда» (Thomas Nashe, 1567 – ок. 1601; The Anatomy of Absurdity, 1589), а также «Анатомия Меланхолии» Р. Бертона 57

Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса (Robert Burton, 1577-1640; The Anatomy of Melancholy, 1621). Дж. Донн в поэме «Первая Годовщина. Анатомия мира» (The First Anniversary. An Anatomy of the World, 1611), написанной на годовщину смерти дочери своих друзей, Элизабет Друри, предпринимает попытку анатомирования тела другого объекта – мира. Если в La Corona Дж. Донн исследует состояние своей души и обнаруживает, что она поражена меланхолией, то посредством анатомирования мира выявляется недуг эпохи. Его поэтический дискурс разворачивается на грани вивисекции и интеллектуального анализа духовного состояния мира. Учитывая степень скептицизма, с которым Донн описывает современный мир не только в «Годовщинах», но и в сатирах, религиозной лирике, медитациях, проповедях, Дж. Картрайт приходит к выводу, что мировосприятие Донна в сущности является глубоко средневековым, так как единственным убежищем и спасением для него является вера [Cartwright 2005]. Но с этим можно не согласиться, поскольку сам способ описания отсылает к научным практикам и идеям современности и античности, и скептицизм Донна, как будет показано дальше, в «Годовщинах» имеет свои пределы. Во вступлении, озаглавленном «Похвала усопшей и Анатомии» (“To the Praise of the Dead, and the Anatomy”), Донн делает риторическое допущение: “Well dy’d the World, that we might live to see / This World of wit, in his Anatomie…”. Поэт видит мир в состоянии метафизического Конца Света. Но он выводит нас за пределы текста «Откровения Иоанна Богослова», поскольку здесь нет ортодоксального описания Страшного Суда. Его концепт разворачивается на пересечении медицинского и теологического дискурсов. Логика понятна: организм анатомируют, аналитически расчленяют только после смерти. Но реальный мир кажется живым, и для того, чтобы произвести эту процедуру при помощи wit (острого ума) достаточно риторической фигуры: «Представим, что…». Кажется, что речь идет только о гипотетической ситуации смерти и гипотетическом анализе только на уровне размышления. Донн приступает к анатомии мира, заменяя остроту скальпеля остротой разума. Зачем необходима анатомия? Ответ очевиден – чтобы установить причину смерти. Для более точного диагноза учитывается не только нынешнее состояние организма, но и прижизненное. Выясняется, что смерти мира предшествовала болезнь, и Донн фиксирует историю этой болезни. Какой недуг описал Донн? Самой рефлексируемой и модной болезнью XVI в. была меланхолия, представление о которой включает в себя и физиологическую составляющую, связывает воедино состояние души и тела. Болезнь стала предметом активной эстетизации и рефлексии, в ее наличии охотно признавались, она стала символом поиска истины. Меланхолию можно назвать болезнью одиночества (от увлечения науками до любовной тоски из-за отвергнутого чувства) и чрезмерного воздержания, которое ведет к преобладанию холода и сухости. Если этот недуг и имеет отношение к описываемому, но лишь косвенное, вторичное. Возможно, Донн воспроизводит симптомы другой распространенной болезни того времени – сифилиса, под знаком которой начинается история Нового времени. Сифилис, напротив, был самой немодной, отвратительной, скрываемой и более распространенной болезнью, чем меланхолия. В 1495 г. Европу охватила эпидемия сифилиса, который сначала связывали с гуморальным дисбалансом (преобладание жара и влаги), хотя сразу же увидели в ней и моральную этиологию, поскольку она была следствием греха похоти [Fabricius 1994]. Колин Мибёрн, описавший реакцию англичан на распространение сифилиса в елизаветинской Англии как на знак надвигающегося Апокалипсиса, упоминает и Devotions Дж. Донна, где сифилис – показатель греховности и вины души, а выздоровление – продвижение к божественному началу [Milburn 2004]10. К первой четверти XVI в. сифилис научились диагностировать, выявили причины и 10

См. также на материале континентальной Европы о сифилисе как явлении культуры и его моральной составляющей («бича грешников»), об истории эвфемизмов, обозначавших сифилис, в книге: [Quétel 1990].

58

Valla. №2(2), 2016. пути заражения, и это позволило сохранить обе коннотации заболевания – физическую и моральную: “One woman at one blow, then kill'd as all, / And singly, one by one, they kill vs now. / We doe delight-fully our selues allow / To that consumption; and profusely blinde, / We kill ourselues, to propagate our kinde”11. Сифилис получил название «обезьяньей болезни», поскольку его можно было спутать с венерическими, простудными, инфекционными заболеваниями. Коварство заключалось в том, поскольку казалось, что диагноз поставлен правильный, и человек излечился, но недуг переходил в латентную форму и становился еще более опасным. Как пишет профессор Падуанского университета, астроном, медик и поэт Джироламо Фракасто́ро (Fracastorius, итал. Girolamo Fracastoro; 1478-1553), друг Николая Коперника и врач папы Павла III: ...на теле появляются покрытые корочкой пустулы, иногда сначала на волосистой части головы, иногда в других местах; вначале они бывают малых размеров, вскоре постепенно увеличиваются, достигая размеров крышечки жёлудя и напоминая ее по форме. Корочка эта шероховата, грязна, багрового цвета с желтизной; такова она в большинстве случаев; иногда корочка бывает белого цвета, иногда ржавого и плотна, но реже. Через несколько дней пустула вскрывается и из нее выделяется зловонная слизь. Трудно описать, как велика бывает нечистота, в каком обилии постоянно сочится слизь, особенно если она вытягивается абстерзивными [стирающими] лекарствами. Затем пустулы изъязвляются и не только расползаются, но и разъедают и превращаются в грязные фагеденические язвы, с большим трудом уступающие лечению; эти язвы часто разрушают не одни только мясистые части, но и сухожилия, и даже поражают кости. Не все части тела страдают в одинаковой степени; у одних людей поражается голова, у других – спина, у третьих – руки, у четвертых – другие части тела; те, у кого страдают верхние части тела, очень легко заболевают катарами, причем у них изъязвляется рот, горло и зев, что чрезвычайно опасно, так как поражение часто переходит на, так называемый, коллаторий и неудержимо его разрушает, если быстро не будет оказано пособие. У некоторых больных были совершенно разрушены губы, у других – нос, у третьих – целиком срамные части. Но эти пустулы образуются не только на покровах тела; как было обнаружено при вскрытиях трупов, они возникают также в глубине. Они весьма разнообразны. В первые времена, когда они только появились, они отличались большей нечистотой; теперь они более сухи и более плотны; у одних они более сухи, у других – более сальные и нечистые; у одних они более мелки, у других – более крупны; у одних их много, у других – мало, у третьих их совсем нет, причем эти люди все-таки страдают галльской болезнью, но без образования пустул [Фракасторо 1956: 16-17].

Во второй пол. XVI в. при подозрении, что причиной смерти является сифилис, проводили анатомирование, чтобы обезопасить родственников покойного от плохой репутации, поскольку уже было известно разрушительное влияние болезни на потомство. Сифилис отличался от чумы и проказы тем, что можно было контролировать пути его заражения. Новую болезнь связали с половой невоздержанностью, и церковь объявила ее позорной и наказанием Божиим, вследствие чего болезнь старались утаить, что способствовало распространению эпидемий. Несмотря на то, что ещё Фракасторо дал этому недугу название «сифилис», европейцы и англичане стремились избегать и прямого названия болезни, используя слово pox, которое мог означать как оспу, так и сифилис. Но самым распространенными обозначениями были эвфемизмы, как, правило, с эпитетом «французский», что особенно было распространено в Англии: French fly, French mole, French pocks, French scabs, French itches, French measles, French canker, French consumption и т.п. Как отмечает Тон Хонселаарс [Hoenselaars 1997], у Шекспира pox упоминается в пьесах «Тимон Афинский», «Троил и Крессида», «Мера за меру», а в «Ромео и Джульетте» в первом издании Меркуцио говорит: «Сифилис на оба ваших дома». Причем наделение троянцев и афинян сифилисом в «Тимоне Афинском» является анахронизмом, что он объясняет, с одной стороны, гиппократовской гуморальной и 11

«Одна женщина одним ударом убила нас всех, / а теперь каждая убивает нас одного за другим. / Мы с наслаждением отдаем себя / Этой чахотке; и глубоко слепые / Мы убиваем себя, чтобы продолжить наш род» (Подстрочный перевод мой – И. Л.)

59

Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса аристотелевской климатической теорией зарождения болезней, и поэтому действие происходит в южном климате. С другой стороны, именно климатическая теория предполагает большее целомудрие женщин, живущих в умеренном климате Англии, в отличие от южанок с их жаркими поцелуями и похотливой несдержанностью. Соответственно, через рецепцию болезни как «французской» проявилось и осмысление своего национального характера. К этому можно добавить, что в артикуляции болезни как «французской», «неаполитанской» или «испанской» проявляется желание дистанцироваться от сифилиса, поместив его происхождение не только в иное географическое пространство, но и в лагерь католиков. «Галльской болезнью» именует недуг и Дж. Фракасторо, в трактатах «О контагии, о контагиозных болезнях и лечении» (De Contagione et Contagiosis Morbis, 1546) и «Сифилис, или галльская болезнь» (Syphilidis, sive Morbi Gallici, 1530). Он предположил, что причиной эпидемий являются мельчайшие «семена», которые передаются от больного посредством прямого, непрямого и даже зрительного контакта через раны. Фракасторо соединил со своим учением теорию Аристотеля, согласно которой эпидемии вызываются миазмами земли, и положил начало медицинской теории инфекции, которая передается воздушно-капельным путем. Он доказал, что «галльская болезнь» не была известна древним медикам, и настаивал на том, что причины уникальной эпидемии нужно искать не в физическом мире (испорченный воздух), а в метафизическом. «Галльская болезнь», по его мнению, вызвана неблагоприятным соединением планет, что отражает волю Небес: Поскольку в наше время, в 1495 г., мы наблюдали соединение трех верхних планет – Сатурна, Юпитера и Марса, называемое великим и происходящее под тропиком Рака, невдалеке от наших широт, то причину и происхождение столь тяжкого недуга следует видеть в соединении этих светил. Это тем более вероятно, что за много лет до этого соединения многие предсказали появление этой новой болезни в наше время, зная только одно: когда происходят особенно великие соединения, то в подчиненных им телах, особенно в воздухе, возникают великие новые начала поражения и контагиев. И вот, поскольку причины, вызывающие это заболевание, редки, оно наблюдалось у нас редко . Если мир вечен или, по крайней мере, очень древен и много раз будет существовать и впредь, вновь и вновь погибая и появляясь, то и причины вещей вечны остается в силе одна только возможность передачи болезни от одного лица другому путем контагия, и таким образом последняя продолжается как бы посредством семени. Тем не менее, эти семена все же будут постепенно уничтожаться, как они ни сильны в нашем теле, и таким образом рано или поздно погибнет и вся болезнь – с тем, чтобы возвратиться к нашим потомкам [Фракасторо 1956: 37-38].

К этой же версии происхождения болезни отсылает изображение сифилитика (1496), приписываемое А. Дюреру, где над покрытым струпьями мужчиной изображена небесная сфера с расположением Солнца в 1484 г. в знаке Скорпиона. В эпической мифологической поэме «Сифилис, или галльская болезнь» (1539) Фракасторо дает болезни закрепившееся впоследствии название – «сифилис» – и указывает, что причиной эпидемии стало желание возгордившегося человека превзойти богов. Свинопас по имени Сифил (лат. sus – свинья, др.-греч. φίλος – любитель) разгневал богов Олимпа, заявив, что земные цари, вельможи и богатые скотовладельцы превосходят их в благородстве и знатности. Бог света и знания Аполлон, покровитель медиков, награждает Сифила за дерзость тяжелой болезнью, и его тело покрывается струпьями. Кардинал и гуманист Пьетро Бембо, которому Фракасторо посвятил свой труд о сифилисе, также указывает, что причиной эпидемии сифилиса является немилость Небес: «тяжесть и сила этого заболевания, ослабев и сделавшись более терпимыми, – оттого ли, что были найдены средства для лечения, оттого ли, что свирепость небес с каждым днем неуклонно уменьшалась» [ed. cit.: 63]. 60

Valla. №2(2), 2016. Это восприятие болезни как наказания связано не только с античными, но и с христианскими представлениями. Описанные Аристотелем, Гиппократом и Галеном физические причины происхождения болезней теологи напрямую связали с грехами, разделив их на грехи плоти (чувственные), грехи мира и грехи дьявола, что позволяло не только диагностировать болезни, но и избирать в том числе и духовные методы лечения / профилактики этих болезней. Тело оказывается текстом, повествующим о грехах человека. И если человек не раскаивается и не излечивается от них, то тело становится скрижалью, согласно которой Господь выносит приговор на Страшном Суде, отделяя зерна от плевел. Духовная чистота невозможна без телесной, тело – самый достоверный и надежный свидетель при обвинении / защите. Моральный аспект сифилиса как наказания за грехи ярко репрезентирован в трагедии Шекспира «Тимон Афинский», где Тимон, проклиная город за любовь к золоту, которое белое превращает в черное и плодит шлюх обоего пола, взывает к четырем стихиям природы (земле, воде, огню и воздуху), чтобы они наказали людей за извращение натуры (Timon of Athens. IV, 3: 1664-1670): O blessed breeding sun, draw from the earth Rotten humidity; below thy sister's orb Infect the air! Twinn'd brothers of one womb, Whose procreation, residence, and birth, Scarce is dividant, touch them with several fortunes; The greater scorns the lesser: not nature, To whom all sores lay siege, can bear great fortune, But by contempt of nature12.

Распутниц он так же убеждает отомстить за извращение божественного дара любви, наградив их похотливые тела сифилисом: “Be a whore still: they love thee not that use thee; / Give them diseases, leaving with thee their lust. / Make use of thy salt hours: season the slaves / For tubs and baths; bring down rose-cheeked youth / To the tub-fast and the diet.” (IV, 3: 1758-1762)13. Он отдает найденный клад Алкивиаду и его распутницам, избирая их орудием мести, чтобы они наказали лицемерных афинян за их нечестность, алчность и похотливость, прикрытые личинами добродетели и риторики: That, by killing of villains, Thou wast born to conquer my country. Put up thy gold: go on, – here's gold, – go on; Be as a planetary plague, when Jove Will o'er some high-viced city hang his poison In the sick air: let not thy sword skip one: Pity not honour'd age for his white beard; He is an usurer: strike me the counterfeit matron; It is her habit only that is honest, Herself's a bawd: let not the virgin's cheek Make soft thy trenchant sword; for those milk-paps, That through the window-bars bore at men's eyes, Are not within the leaf of pity writ, But set them down horrible traitors: spare not the babe, 12

«О всеблагое солнце! Извлеки / Сырую гниль из недр земли наружу / И зарази весь воздух под луною – / Твоей сестрой. Рожденные на свет / Утробою одною близнецы / Почти неразличимы по зачатью, / Развитию, рождению; но стоит / Судьбе им дать удел неравный, сразу / Счастливец неудачника теснит» (Здесь и далее перевод Н. Мелковой). 13 «Останься же распутницей до смерти. / Ведь те, кто спят с тобой, тебя не любят; / Они несут к тебе одну лишь похоть, / А ты болезни им дари взамен. / Часы распутства с выгодой используй, / Готовь клиентов для больниц; юнцов / Гони к врачам, сажай их на диету!»

61

Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса Whose dimpled smiles from fools exhaust their mercy; Think it a bastard, whom the oracle Hath doubtfully pronounced thy throat shall cut, And mince it sans remorse be whores still; And he whose pious breath seeks to convert you, Be strong in whore, allure him, burn him up; Let your close fire predominate his smoke, And be no turncoats: yet may your pains, six months, Be quite contrary: and thatch your poor thin roofs With burthens of the dead; – some that were hang'd, No matter: – wear them, betray with them: whore still; Paint till a horse may mire upon your face, A pox of wrinkles! (IV, 3: 1785-1830)14.

Тимону недостаточно просто уничтожить афинян, ему нужны зримые на теле следы их порочности, именно поэтому зараженные сифилисом проститутки способны поразить через удовольствие тех, кто останется недосягаем до меча, включая их жен и детей. Таким образом, Тимон, осознавший истинное состояние граждан родного города, становится орудием возмездия. Сифилис оказывается идеальным маркером греха. Он сокрушает кости и суставы, опору человеческого тела, на котором держится все. Причем, с одной стороны, кости в анатомии того времени ассоциировались с землей (см. Везалий «О строении человеческого тела»), с другой – это аллюзия на Адама, сотворенного из праха. Сифилис поражает слизистые оболочки рта и гортани, лишая божественного дара речи лгуна-юриста. Проваленный нос сделает лицо ровным и чувствительным к запахам «общего блага». Лишенные волос мерзавцы будут видны всем, а хвастающие мнимыми военными ранами получат настоящие рубцы. Стремящиеся к наслаждению без любви навсегда утратят способность к соитию: Consumptions sow In hollow bones of man; strike their sharp shins, And mar men's spurring. Crack the lawyer's voice, That he may never more false title plead, Nor sound his quillets shrilly: hoar the flamen, That scolds against the quality of flesh, And not believes himself: down with the nose, Down with it flat; take the bridge quite away Of him that, his particular to foresee, Smells from the general weal: make curl'd-pate ruffians bald; And let the unscarr'd braggarts of the war Derive some pain from you: plague all; 14

«За то, что, убивая негодяев, / Ты был рожден мой город победить. / Спрячь эти деньги. Подойди сюда. / Вот золото, бери его; ступай / И действуй как чума, что возникает / Под гибельным влиянием планет, / Когда Юпитер наполняет воздух / Отравою над городом преступным / Пусть меч твой не минует никого! / Увидев старца с бородой седою, / Пощады не давай: он ростовщик! / Бей насмерть лицемерную матрону: / На вид она честна, на деле – сводня. / Пусть слезы девственниц не притупят / Твой меч; их грудям белизны молочной, / Из-за своих решетчатых окошек / К себе влекущим взоры всех мужчин, / Нет места в книге состраданья, ибо / Предательством напитаны они. / Малюток не щади – улыбки их / И ямочки глупцов лишь умиляют. / Ублюдки эти родились на свет, / Как встарь вещал двусмысленный оракул, / Чтобы тебя со временем прирезать». «Достаточно с меня, / Что шлюхи вы, и оставайтесь ими; / А если кто благочестивой речью / Наставить вас задумает, – втяните / Его в разврат, зажгите, возбуждайте; / Пусть ваш огонь осилит дым его, / Но только не поддайтесь уговорам. / За этот труд шесть месяцев в году / Трудитесь над собою. На макушки, / Облезшие от блуда, нацепляйте / Волос фальшивых клочья – ничего, / Что срезаны они у мертвецов, / А может, у повешенных, не важно, / Носите их, дурачьте простофиль / И вновь блудите. Красьте лица гуще, / Чтоб лошади на ваших щечках вязли. / К чертям морщины!».

62

Valla. №2(2), 2016. That your activity may defeat and quell The source of all erection. There's more gold: Do you damn others, and let this damn you, And ditches grave you all! (IV, 3: 1832-1848)15.

И какими бы знаками не отметила болезнь афинян, Тимон жаждет, чтобы она распространилась как чума, и город стал своей противоположностью – рвом, в котором по заслугам люди закончили свой путь, и человеческий род прекратил бы свое существование. Тимон сравнивает нападение Алкивиада на город с чумой, поскольку она стремительна, быстро распознаваема и скоротечна, но ее кары можно избежать, так как она уничтожает не всех, тогда как вторая болезнь – сифилис – более коварна. Заболевшего трудно распознать сразу, поэтому ею можно заразить множество людей, включая потомство. В этом отношении она сродни грехам и порокам, которые незаметно повреждают душу и тело, и их трудно искоренить. Если Тимон Афинский проклинает мир и стремится заразить людей, то Дж. Донн констатирует, что мир уже находится в состоянии болезни, хотя так же не называет ее в поэме «Первая Годовщина. Анатомия мира» (The First Anniversary. An Anatomy of the World, 1611), написанной на годовщину смерти дочери своих друзей, Элизабет Друри. Чтобы выяснить, чем болен мир, он предпринимает попытку анатомирования его тела. В клинической картине болезни мира Донн воспроизводит симптомы, фиксируемые при помощи наблюдения за больным и анатомирования тела. В поэме зафиксировано состояние еще физически живого мира, но мертвого духовно. Донн связывает эпидемию описываемой болезни с внезапной смертью четырнадцатилетней Элизабет Друри, которая для поэта и ее родителей является олицетворением Добродетели, и поэтому автор следует прежде всего за «моральной» медициной. Мир потерял Целомудрие, и это нанесло ему глубокую рану, через которую и проникла инфекция: When that Queene ended here her progresse time, And, as t'her standing house to heaven did climbe, Where loath to make the Saints attend her long, She's now a part both of the Quire, and Song, This World, in that great earthquake languished; For in a common bath of teares it bled, Which drew the strongest vitall spirits out: But succour'd then with a perplexed doubt, Whether the world did lose, or gaine in this, (Because since now no other wav there is, But goodnesse, to see her, whom all would see, All must endeavour to be good as shee)16.

Понятия добра, добродетели, праведности и здоровья совпадают, находя выражение в одном слове: “to be good”. Именно Элизабет оказывается панацеей от охватившей мир 15

«Болезни сейте / В трухлявые тела мужчин, чтоб их / Бессилие и немощь одолели. / Пускай начнет гнусавить адвокат, / Визгливый плут, защитник темных дел. / Слуг алтаря, что плотские утехи, / Самим себе не веря, осуждают, / Заразой наделяйте. Разрушайте, / Проваливайте до костей носы / У тех, кто, чуя личный интерес, / Лишен чутья к общественному благу. / Плешивьте негодяев завитых, / Вредите с беспощадностью жестокой / Войною пощаженным хвастунам. / Всех заражайте! Иссушить старайтесь / Источники людского плодородья! / Вот золото еще – губите всех / И погибайте сами. Пусть могилой / Послужит вам вонючая канава». 16 «Когда эта королева закончила свою процессию / И ее постоянная резиденция переместилась на небеса, / Где, не желая заставлять святых, чтобы они ей долго прислуживали, / Она теперь стала частью хора и песни, / А мир в этом великом землетрясении томился. / Он истекал кровью в общей ванне слез, / Которая отворила сильные жизненные духи, / Но она укрепила сомнение: приобрел мир или потерял здесь, / (Поскольку сейчас нет другого пути / Кроме благости, чтобы увидеть ее, кого все хотят видеть, / Все должны стремиться стать такими же благими, как она)…» Здесь и далее перевод «Годовщин» Донна мой, если не указано иное (И. Л.)

63

Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса эпидемии. Донн точно воспроизводит симптомы первичного, вторичного и третичного сифилиса: потеря целомудрия (не приносит страданий и открывает путь для инфекции, которая вначале невидима и безболезненна); кратковременное повышение температуры с последующим облегчением; утрата телом гармонии и красоты: раны, язвы, искажение и потеря чувственного восприятия (поражение сыпью тела, ладоней, стоп, слизистых оболочек, голоса, слуха, зрения), разума и памяти (характерные для сифилитиков галлюцинации, бред). Мир кажется живым, но он погружается в патологическую анемию – «летаргию»: This great consumption to a fever turn'd, And so the world had fits; it joy'd, it mourn'd; And, as men thinke, that Agues physick are, And th'Ague being spent, give over care, So thou sicke World, mistak'st thy selfe to bee Well, when alas, thou'rt in a Lethargie. Her death did wound and tame thee then, and then Thou might'st have better spar'd the Sunne, or Man. That wound was deep, but 'tis more misery, That thou hast lost thy sense and memory. 'Twas heavy then to heare thy voyce of mone, But this is worse, that thou art speechlesse growne. Thou hast forgot thy name, thou hadst; thou wast Nothing but shee, and her thou hast o'rpast17.

Врачи следовали указаниям Галена и Фракасторо, советовавших лечить венериков ртутными соединениями, и Парацельса, рекомендовавшего серные и соляные производные. Средства облегчали страдания больных, но не излечивали. Донн воспринимает это как разрушение порядка на уровне веществ, когда золото, символ вечности, поражено ртутью (непостоянным меркурием), и весь мир разрушает болезнь: “As gold fals sicke being stung with Mercury, / All the worlds parts of such complexion bee” (в переводе Д. Щедровицкого: «в золото, как яд, проникла ртуть: / Вот такова и мирозданья суть»). Донн признает, что наиболее опасны для общества те люди, которые лживо притворяются чистыми, а на самом деле смертельно больны и являются носителями болезни и греха. Элизабет, умерев невинной, не успела попасть в ситуацию искушения и познакомиться с подобными внешне чистыми лгунами, и даже их перья не смогут опорочить ее и после смерти: And thou the subject of this welborne thought, Thrice noble maid, couldst not have found nor sought A fitter time to yeeld to thy sad Fate, Than whiles this spirit lives, that can relate Thy worth so well to our last Nephews eyne, That they shall wonder both at his and thine: Admired match! where strives in mutuall grace The cunning pencill, and the comely face: A taske which thy faire goodnesse made too much For the bold pride of vulgar pens to touch; 17

«Эта великая чахотка перешла в лихорадку, / И так у мира начались припадки, он радовался, он скорбел. / Люди считают, что дрожь – это лекарство, / И когда дрожь проходит, перестают беспокоиться, / Так и ты, больной мир, ошибаешься, считая, что ты / Здоров, когда, увы, ты летаргическом сне. / Ее смерть ранила и смирила тебя, / И ты бы лучше пощадил Солнце или Человека. / Рана была глубока, но еще печальнее, / Что ты потерял чувство и память. / Было тяжело слышать твой стонущий голос, / Но хуже, что теперь ты потерял речь. / Ты забыл свое имя, да, забыл, ты был / Только ею, а теперь ты ее пережил».

64

Valla. №2(2), 2016. Enough is us to praise them that praise thee, And say, that but enough those prayses bee, Which hadst thou liv'd, had hid their fearfull head From th'angry checkings of thy modest red: Death ba'rres reward and shame: when envy's gone, And gaine, 'tis safe to give the dead their owne18.

Настали последние времена, когда радуются не брачному наряду, а смерти девушки, ежегодно празднуя ее уход: “Will yeerely celebrate thy second birth, / That is, thy death” («Я буду каждый год праздновать твое второе рождение / То есть твою смерть»). С уходом Элизабет в мир горний, мир дольний потерял еще одну возможность преодолеть болезнь, и распад приближает его к смерти, поскольку Элизабет, его душа, уже далеко от него: So mankinde feeling now a generall thaw, A strong example gone equall to law. The Cyment which did faithfully compact And glue all vertues, now resolu'd, and slack'd, Thought it was some blasphemy to say sh' was dead; Or that our weakness was discouered In that confession; therefore spoke no more Then tongues, the soule being gonne, the losse deplore19.

Элизабет, по мнению Донна, является воплощением Мировой души, которая давала людям знание, была медиатором между миром дольним и горним, как магнит соединяла элементы вселенной и была путеводным компасом в странствиях человеческих душ: The art is lost, and correspondence too. For heauen giues little, and the earth takes lesse, And man least knowes their trades and purposes. If this commerce twixt heauen and earth were not Embarr'd, and all this trafique quite forgot, Shee, for whose losse we haue lamented thus, Would worke more fully and pow'rfully on as 20. This is the worlds condition now, and now She that should all parts to reunion bow, She that had all Magnetique force alone, To draw, and fasten sundred parts in one; She whom wise nature had inuented then When she obseru'd that euery sort of men Did in their voyage in this worlds Sea stray, And needed a new compasse for their way…21. 18

«А ты – предмет этой благородной мысли, / Трижды благородная девица, не могла ни найти, ни искать / Более подходящего времени, чтобы отдаться своей печальной судьбе, / Чем пока живет этот дух, что может передать / Столь хорошо твое достоинство глазам наших последних родственников, / Что они будут дивиться ему и тебе, / Восхитительное соответствие, где состязаются во взаимной грации / Искусный карандаш и прекрасное лицо. / Твоя прекрасная благость сделала это задание слишком сложным / Для дерзкой гордости низменных перьев, / Нам достаточно восхвалять тех, кто восхваляет тебя, / И говорить, что едва ли достаточны эти похвалы, / Которые, если б ты была жива, / Спрятали бы голову в страхе / От гневных возражений твоего скромного румянца, / Смерть исключает награду и стыд: когда уходит зависть / И выгода, можно безопасно воздавать мертвым по заслугам». 19 «Человечество чувствует всеобщее расслабление, / Исчез мощный пример, равный закону, / Цемент, который верно скреплял / И склеивал все добродетели / Теперь распался и рассыпался. / Кощунство говорить, что она умерла, / Наша слабость раскрылась / В этом признании; поэтому говорят всего лишь / Языки, душа исчезла …» 20 «Искусство утрачено и связь тоже, / Ибо небо дает мало, земля принимает меньше, / А человек еще меньше знает свои цели и дела. / Если бы этот обмен между землей и небом не прекратился, / Торговые пути не были бы забыты, / Она, чью потерю мы так оплакиваем, / Влияла бы полно и властно на нас». 21 В переводе Д. Щедровицкого: «Она ж, кем был весь мир объединён, / Она – всего живущего магнит, / Вселенной

65

Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса Ее присутствие в этом мире позволяло, согласно Платону, «припоминать знание», впечатленное в душе, сохранять живую связь с Творцом: “She from whose influence all Impresion came, / But by receiuers impotencies, lame, / Who, though she could not transubstantiate / All states to gold, yet guilded euery state” («Под ее влиянием возникают образы, / Но из-за импотенций получающих они запечатлеваются плохо, / Хотя она не может превратить все вещества в золото, / Но она позолотила каждое …»). Но сифилис породил не только физическое бесплодие; поражая мозг, он стал причиной интеллектуальной импотенции. Искусства и медицина уже не могут найти лекарство от болезни, поскольку им закрыто истинное знание из-за утраты связи с миром Идей. Теперь наука способна видеть только изменяющийся мир, где нет ничего устойчивого, и физический мир рассыпается на атомы, а за ним разрушаются социальные и человеческие связи, бесплодные люди возомнили себя бессмертными Фениксами: And new Philosophy calls all in doubt, The Element of fire is quite put out; The Sunne is lost, and th'earth, and no mans wit Can well direct him where to looke for it. And freely men confesse that this world's spent, When in the Planets, and the Firmament They seeke so many new; they see that this Is crumbled out againe to his Atomis. 'Tis all in pieces, all coherence gone; All just supply, and all Relation: Prince, Subiect, Father, Sonne, are things forgot, For euery man alone thinkes he hath got To be a Phoenix, and that then can be None of that kinde, of which he is, but he 22.

Но порча затронула уже и метафизический мир, который тоже стал дисгармоничным и непостоянным, поскольку, согласно теориям Кеплера и Галилея, они подчинены одним и тем же законами: [F]or the worlds beauty is decayd, or gone, Disformity of parts. Beauty, that's colour, and proportion. We thinke the heauens enioy their Sphericall Their round proportion embracing all. But yet their various and perplexed course, Obseru'd in diuerse ages doth enforce Men to find out so many Eccentrique parts, Such diuers downe-right lines, such ouerthwarts, As disproportion that pure forme. It teares The Firmament in eight and forty sheeres, And in these constillations then arise New starres, and old doe vanish from our eyes: придававший стройный вид; / Она, кого Природа призвала / (Поняв, что плохи у людей дела, / Что в море мира каждый с курса сбился, – / И новый компас миру в Ней явился)». 22 В переводе Д. Щедровицкого: «Все новые философы – в сомненье: / Эфир отвергли – нет воспламененья, / Исчезло Солнце, и Земля пропала, / А как найти их – знания не стало. / Все признают, что мир наш – на исходе, / Коль ищут меж планет, в небесном своде – / Познаний новых... Но едва свершится / Открытье, – всё на атомы крошится. / Все – из частиц, а целого – не стало, / Лукавство меж людьми возобладало, / Распались связи, преданы забвенью / Отец и Сын, Власть и Повиновенье. / И каждый думает: «Я Феникс-птица», – / От всех других желая отвратиться: / Вот признаки теперешних времён!..».

66

Valla. №2(2), 2016. As though heau[']n suffered earth quakes, peace or war, When new Towers rise, and old demolish't are23.

Идеи и открытия новой астрономии Донн воспринимает как свидетельство воздействия болезни, разрушившей границы между мирами, и они грозят столкнуться: All their proportion's lame, it sinckes, it swels. For of Meridians, and Parallels, Man hath weaued out a net, and this net throwne Vpon the Heauens, and now they are his owne. Loth to goe vp the hill, or labour thus To goe to heauen, we make heauen come to vs. We spur, we raigne the stars, and in their race They're diuersly content t'obey our peace, But keepes the earth her round proportion still? Doth not a Tenerif, or higher Hill Rise so high like a Rocke, that one might thinke The floating Moone would shipwracke there, and sinke?24

Во второй половине XVI в. сифилис получил репутацию болезни, при которой происходит ежедневное умирание. Поэтому далее Донн по частям анатомирует отмершие части тела мира: кожу, глаза, нервы, сердце. Ситуация напоминает вышеописанные Ламлилекции по операционной хирургии и анатомии. Донн на протяжении The First Anniversary постепенно демонстрирует отмершие части тела мира, не причиняя ему боли, поскольку он погружен в летаргию. Таким образом, сифилис вместил в себя все болезни. Господь наказал человека за извращение Божественной любви. И если согласно версии Фракасторо человек заразился через отравленную Деву, то по версии Донна он может искупить свою вину через Добродетельную Деву, которая умерла, будучи невинной, и теперь ее душа обретается на небесах вместе с Девой Марией. Элизабет, как земное воплощение Мировой души, красоты и гармонии удерживала этот мир от распада физического и нравственного, соединяя его при жизни: Shee by whose lines proportion should bee Examin'd measure of all Symmetree, Whom had the Ancient seene, who thought soules made Of Harmony, he would at next haue said That Harmony was shee, and thence infer. That soules were but Resultances from her, And did from her into our bodies goe, As to our eyes, the formes from obiects flow: Shee, who if those great Doctors truely said That the Arke to mans proportion was made, Had beene a type for that, as that might be A type of her in this, that contrary Both Elements and Passions liu'd at peace 23

В пер. Д. Щедровицкого: «Казалось бы – уж небо так блаженно, / В движеньях гармонично, совершенно; / Но нам светил разнообразный ход / Из века в век загадки задаёт. / Небесных сфер неодинаков вид, / Так много в них скрещений и орбит, / Что в высях диспропорция видна: / Там – сорок восемь сфер, а не одна, / Там звезды умирают и плодятся, / Те скроются, а эти народятся, – / Как будто бой ведётся в небесах, / И град, отстроив, низвергают в прах...». 24 В пер. Д. Щедровицкого: «А Параллели и Меридианы – / Лишь сеть, что человек на небосклон / Набросил, крикнув: «Мой отныне он!». / Лентяи – ввысь мы сами не восходим, / А небеса к себе на Землю сводим, / Их человек пришпорил и взнуздал: / Но каждая ль покорна нам звезда? / Да и Земля – воистину ль кругла? / Не выдается ль Тенериф-скала / Настолько, что могла б в ночи Луну / Разбить на части и пустить ко дну?».

67

Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса In her, who cau'd all Ciuill war to cease. Shee, after whom, what forme soe're we see, Is discord, and rude incongruitee25.

Именно сифилис отражает современное состояние мира от первого пришествия Христа до Страшного Суда: он не жив и не мертв – он онемел. Образ Элизабет Друри подчинен логике пророка Захарии: «Возвеселись, неплодная, нерождающая; воскликни и возгласи, немучившаяся родами . На малое время Я оставил тебя, но с великою милостью восприму тебя» (Ис. 54:1, 7). Бен Джонсон по этому поводу иронизировал, что подобных похвал достойна только одна Дева Мария. Донн на это ему ответил в духе неоплатонизма, что он описал Идею Элизабет Друри. Таким образом, Шекспир и Донн воспринимают сифилис как болезнь, поразившую современный им мир, но они не называют эту болезнь, хотя точно описывают ее симптомы. Это связано с тем, что сифилис воплотил в себе все болезни мира, а все болезни мира являются частью сифилиса, и практически каждый становится хоть частично поражен им. Оба поэта видят причины сифилиса в извращении природы человека и божественного закона любви, поэтому женщина оказывается вратами этой болезни. Шекспир причиной этого видит страсть к золоту, которая порождает в богатых и бедных, алчность, лесть, зависть, обман и предательство. Эти грехи поражают общество древних Афин от политиков до философов и проституток. Донн же придает сифилису универсальный характер, им болен не только современный человек, общество, государство, но и вся Вселенная, поскольку Макро- и микрокосм еще мыслились связанными через Великую Цепь Бытия. Но если у Шекспира в «Тимоне Афинском» женщина – это только распространитель семян болезни, то у Донна в «Годовщинах» целомудренная Дева призвана вернуть миру здоровье. Мизантроп Тимон Афинский не видит источника искупления, не верит в возрождение мира, тогда как текст Донна еще свидетельствует о надежде и вере в человеческий род после пришествия Христа. Анатомический дискурс претерпевает существенное изменение на протяжении XVIXVII вв. в зависимости от представлений о том, насколько человеку со скальпелем позволено вмешиваться в работу Бога и природы, на его горизонте всегда находились религиозные и моральные требования, поскольку макро- и микрокосм еще мыслились связанными через Великую Цепь Бытия. Метод анатомии, положивший начало наблюдательной медицине, благодаря публичным и судебным вскрытиям проник в культурные практики раннего Нового времени. Он стал использоваться как образец тщательного анализа и иллюстративного воспроизведения тела, будь то тело животного, человека, социальное тело или тело мира. И если У. Харви через уподобление нисходил от тела Вселенной, социального тела к человеческому и телам животных, а Р. Бойль рассматривал животных как «живые автоматы», то Дж. Донн по аналогии с вивисекцией живого организма анатомирует тело мира при помощи wit. Лисович И.И., г. Москва Источники и литература Белый 1971 – Белый Ю.А. Иоганн Кеплер. М.: Наука, 1971. 25

В пер. Д. Щедровицкого: «Источник соразмерности – Она, / В которой Красота воплощена, / А Красота, как учит нас мудрец, / Есть наших душ Причина и Творец; / А значит, сей мудрец провидеть мог, / Что в Ней, прекрасной – наших душ исток, / Она им и велит в тела вселяться: / Так формы всех вещей – к очам стремятся. / И, коль схоласты правы, и Ковчег / Был по пропорциям, как человек, – / То, значит, в Ней мы видим их прообраз, / Они возникли оба, Ей подобясь. / Она и душу с плотью совместила, / И между ними распри прекратила, – / Она! – О, все обличья, рядом с ней, / Одно другого гаже и страшней...».

68

Valla. №2(2), 2016. Везалий 1950-1954 – Андрей Везалий. О строении человеческого тела в семи книгах. В 2 тт. / Пер. с лат. В. Н. Терновского. Послесл. И.П. Павлова. М. – Л.: АН СССР, 1950-1954. [рассуждения о вивисекции см. здесь] Гарвей 1948 – Гарвей В. Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных / пер., ред. и комм. К.М. Быкова. – М.: АН СССР, 1948. Декарт 1953 – Декарт Р. Рассуждение о методе с приложениями: Диоптрика, Метеоры, Геометрия / ред., пер. с франц. и послесл. Г.Г. Слюсарева и А.П. Юшкевича. – М.: АН СССР, 1953. Мандресси 2012 – Мандресси, Р. Вскрытие и анатомия // История тела. В 3 тт. Т. 1: От Ренессанса до эпохи Просвещения. / под ред. А. Корбена, Ж.-Ж. Куртина, Ж. Вигарелло; пер. с фр. М. Неклюдовой, А. Стоговой. – М.: НЛО, 2012. С. 235-253. Фракасторо 1956 – Фракасторо Дж. О сифилисе / Перевод с лат. В.О. Горенштейна. М.: МЕДГИЗ, 1956. Boyle 1772 – The Works of the Honourable Robert Boyle. In 6 vols. Vol. II / Thomas Birch (ed.). London: J. & F. Rivington et al., 1772. Cartwright 2005 – Cartwright J. “Science and Literature in Seventeenth-Century England”, in Literature and Science: Social Impact and Interaction. Ed. by J.H. Cartwright, B. Baker. Santa Barbara, CA: ABC-CLIO. 2005. Pp.61-92. Descartes 1956 – Oeuvres de Descartes. Publiées par Charles Adam et Paul Tannery. Paris: J. Vrin, 1956, v. III. Pp. 47-49 (письмо №186, 1 апреля 1640), 85 (письмо №192, 11 июня 1640). Evelyn 1955 – The Diary of John Evelyn: in 6 vols. Vol. III. Ed. by E.S. de Beer. Oxford: Clarendon Press, 1955. Fabricius 1994 – Fabricius J. Syphilis in Shakespeare’s England. London, Bristol, PA: Jessica Kingsley Publishers, 1994. Felts 2000 – Felts J.H. “Richard Lower: Anatomist and Physiologist”, Annals of Internal Medicine. 2000.Vol. 132. Issue 5 (March 7). Pp. 420-423. Fracassati 1666 – Fracassati C. “An Account of some Experiments of Injecting Liquors into the Veins of Animals”, Philosophical Transactions. 1666. No. 2. Pp. 490-491. Guerrini 1980 – Guerrini A. “The Ethics of Animal Experimentation in Seventeenth-Century England”, Journal of the History of Ideas. 1989. Vol. 50. No. 3. Рp. 391-407. Hill 1964 – Hill C. “William Harvey and the Idea of Monarchy”, Past & Present. 1964. No. 27 (Apr.) Pp. 54-72. Hoenselaars 1997 – Hoenselaars T. “‘As catching as the plague, though not all so general’: Syphilis in Tudor and Stuart literature”, Actes des congrès de la Société française Shakespeare. Vol. 15, 1997. Pp. 45-52. Hooke 1665 (1961) – Hooke R. Micrographia. London: John Martyn and James Allestry, 1665. (Facsimile. N-Y.: Dover Publications, Inc., 1961). King 1666 – King E. “An Account of an Easier and Safer Way of Transfusing Blood out of One Animal into Another”, Philosophical Transactions. 1666. No. 2. Pp. 449-451. King 1667 – King E. “An Account of the Experiment of Transfusion, Practiced upon a Man in London”, Philosophical Transactions. 1667. No. 2. Pp. 557-564. [эл. версию см. тут] Luyendijk-Elshout 1964 – Luyendijk-Elshout A.M. “Introduction”, in: Frederick Ruysch. Dilucidatio valvularum in vasis lymphaticis et lacteis. Ed. by A.M. Luyendijk-Elshout. Nieuwkoop: Hes & De Graaf, 1964. Pp. 34-37. Malagola 1888 – Malagola C. Statuti delle Università e dei Collegi dello Studio Bolognese. Bologna, 1888. Malebranche 1958 – Malebranche N. Oeuvres completes. Vol. 2. Ed. par G. Rodis-Lewis. Paris: J. Vrin, 1958. Milburn 2004 – Milburn C. “Syphilis in Faerie Land: Edmund Spenser and the Syphilography of Elizabethan England”, Criticism. 2004. Vol. 46. No. 4. Pp. 597-632. O’Malley 1964 – O’Malley, Charles D. Andreas Vesalius of Brussels, 1514-1564. Berkeley: 69

Лисович И.И. Анатомия, вивисекция и сифилис: медицинские дискурсы в культуре позднего Ренессанса University of California Press, 1964. Quétel 1990 – Quétel C. History of syphilis. Baltimore: Johns Hopkins Univ. Press, 1990. Ray 1693 – Ray J. Synopsis methodica animalium quadrupedum et serpentini generis. London: S. Smith & B. Walford, 1693. Rosenfield 1968 – Rosenfield L.C. From Beast-Machine to Man-Machine. Animal Soul in French Letters from Descartes to La Mettrie. With a pref. by Paul Hazard. N.Y.: Octagon Books, 1968. Spinoza 1955 – The Chief Works of Benedict de Spinoza: in 2 vols. Vol. II. Transl. by R.H.M. Elwes. N.Y.: Dover, 1955.
 Аннотация XVI-XVII вв. – эпоха бурного развития европейской медицины, когда происходит прорыв в знаниях по анатомии. Анатомирование трупов и вивисекция животных становятся популярным видом публичного зрелища, и язык анатомии проникает также в философию и поэзию. Одновременно с этим Европа знакомится с новой болезнью – сифилисом, распространение которого приобретает эпидемический характер. Сифилис встраивается в картину порчи мироздания, характерную для мировоззрения позднего Ренессанса и барокко, и становится универсальной метафорой болезни мира. В статье рассматривается использование медицинских образов в пьесе Шекспира «Тимон Афинский» и поэме Дж. Донна «Первая годовщина». Ключевые слова XVI в.; XVII в.; анатомия; барокко; вивисекция; Джон Донн; история науки; медицина; сифилис; Шекспир Сведения об авторе Лисович Инна Ивановна, г. Москва, Московский гуманитарный университет, кафедра философии, культурологии и политологии e-mail: [email protected]








70

Valla. №2(2), 2016.

Christening of the Sidhe: Are Fairies Human, After All? The motif V331.8. “Fairies converted to Christianity” [Cross 1952: 518] is rare in the contemporary Irish oral tradition. Nevertheless, it used to be widely known in the aristocratic / clerical tradition of the Middle Irish / Early Modern Irish period, the bearers of which sought to incorporate mythology into their political and theological message. This particular motif is more interesting for analysis than, for example, the very similar F251.8. (“Fairy professes faith in Christianity”), because of theological implications it inevitably evokes when discussed by a monastic author. According to Catholic demonology, although a fallen angel or any other non-human being is able to acknowledge the truth of Christian faith as a matter of natural fact, it cannot undergo the mystical rebirth through the rite of baptism. The latter is reserved for humans solely, which is specifically outlined in canon law. In the following article we shall focus, firstly, on theological grounds behind this message in Catholic texts, secondly, on narratives where the motif in question is exhibited most explicitly, thirdly, on earlier texts prefacing it, and, last but not least, of adjoining approaches in Early Modern Ireland. 1. Baptism as Sacrament Reserved for Humans Only One of the earliest Irish ecclesiastical sources, the Stowe Missal, repeatedly uses the term “human” in its baptism rite: e.g., “Domine sanctae pater omnipotens aeterne deus expelle diabulum et gentilitatem ab homine isto…” during the initial exorcism [Warner 1915: 24]. The Missal is furthermore describing the baptized person as a physical, corporeal being via consequently expelling the Devil both from parts of their body and from their conscience (we can suppose that in case of physical disability the formulae could be modified in accordance to actual appearance of the person). Homine is not just a figure of speech: “Deus qui ad salutem humani generis maxima quaecumque sacramenta in aquarum substantia condidisti...” follows as an immediate dogmatic underpinning, proclaiming the sacrament of baptism as God’s gift to mankind alone [ibid.]. Collectio Canonum Hibernensis, a systematic Irish collection of Latin canon law dating from late 7th or 8th century, does not concentrate specifically on this topic whatsoever. Yet Decretum Gratiani, a canon law codex vested with supreme authority since 1180, reads: “Qui ex uiro et muliere concipitur, cum originali peccato nascitur, nec sine baptismate saluatur”[Decretum Gratiani. Dist. IV. C. III]. That is, “those who are conceived of man and woman, are born with original sin and will not be saved without baptism”. Thus salvation by baptism is available to human beings solely, which is also clearly stated in the current Codex Iuris Canonici: “Baptismi capax est omnis et solus homo nondum baptizatus” – “A human, that has not been baptized yet, and such a human only, can be baptized” [CIC 864]. The main point of the abovementioned excerpts is, of course, prevention of illegal repeated baptisms, but the reasoning used in these law-texts implies human nature as prerequisite to christening. Gratian reasons that the mankind, being the only class of creatures that is tainted with the original sin is, therefore, the only class of creatures in need of salvation via baptism. The teaching of the Catholic Church specifies this further by referring to St John of Damascus: “There is no repentance for the angels after their fall, just as there is no repentance for men after death” [St. John Damascene, Defide orth. 2, 4: PG 94, 877].“It is the irrevocable character of their choice, and not a defect in the infinite divine mercy, that makes the angels’ sin unforgivable”, and the dead, in their own turn, are deemed to face the consequences of whatever choice they have made in life [CCC 393]. Thus, professing faith in Christianity, as one would comment on a natural fact, does not necessarily strip a character of its demonic nature (see numerous later Irish tales of fairies mourning their inability to save their souls while describing the fully Christian path to salvation). Yet 71

Morris M.V. Christening of the Sidhe: Are Fairies Human, After All? conversion implies a character being fully human from the theological point of view: a living and corporeal person of free will (required to make a valid and lawful commitment to God) and immortal soul (that is, the very object of the salvation). Therefore, for a Catholic narrative, converting a fairy to Christianity requires the fairy not just to be mortal, but to be human. As (which we hopefully pointed out above) prerequisite of humanity for being baptised was explicitly specified by St. John Damascene, one of the Fathers of the Church in the Catholic tradition, and while the present-day Catechism refers to exactly this excerpt when qualifying a person eligible for baptism, we may safely assume that actual church practice had been stable in this regard ever since, though maybe less explicitly worded. Yet what does the evidence from actual folklore texts say? 2. Early Modern Irish narratives T.P. Cross’s Motif-Index of Early Irish Literature mentions two Early Modern Irish texts (Altram Tige Dá Medar and Oidheadh chloinne Lir) and one Middle Irish narrative (the famous Acallam na Senórach) as containing the motif in question. Not listed, but well-known to Cross (who did the translation of this text into English) and of interest to us, is a Middle Irish legend Saltair na Muice, or Imthecht Caenchomraic. Altram Tige Dá Medar (The Fosterage of the House of the Two Milk-Pails), a well-known tale from the book of Fermoy, contains probably the most extensive evidence of the motif in question. This is a story of a young Tuatha Dé Danann woman, a foster-daughter of Aengus Og, who gets horribly insulted by Aengus’s half-brother Finbharr – so horribly that “the demon of Tuatha Dé Danann” leaves her and she is unable to take any Tuatha Dé Danann food but milk of two miraculous cows. At one point she encounters a Milesian cleric from whom she is able to receive food, and she later converts (but not before being parted from her kin, which results in her being lethally grief-struck and dying of sadness despite conversion). Eithne (the protagonist of the abovementioned tale) could have been perceived as a one-of-akind example, as well as with the “demon” mentioned and with the fact that Eithne denounces her Tuatha Dé Danann ties. Nevertheless, there is one more Christian Tuatha Dé Danann character in the story, and this is none the less than Manannán mac Lir. He first enters the scene as a co-ruler to Bodb Dearg and approaches Aengus with a very theologically correct (though rather cynical) attempt of catechizing him: He convinced Aengus by his urgency for he almost understood ‘do you know, Aengus, that it is not fitting that Ealcmar. . . and that it is not for him to defend the fort or establish the mansion and the lordship. We shall sit in the house which he made before Ealcmar and do you summon him to depart, for that will bring to you good luck and prosperity and to him misfortune and adversity and exile. (That is; the luck that angels came from the king of the palace and the Creator of the universe, the luck that we took the kingship of Fodla from the Fir Bolg, the luck that the Milesians took the throne of Eire themselves again.) Warn him that he may not come to the house he leaves till ogham and pillar be blent together, till heaven and earth, till sun and moon be blent together.’ ‘God is not above our gods’ said Aengus. ‘There is one thing’, said Manannan. ‘The one almighty God is able to subdue our idol gods and they are not able to despoil Him who is the powerful Lord made heaven and earth and the sea with wonders, and made the universe complete.’ ‘Do you know, Aengus’ said Manannan, ‘why mankind were first created?’ ‘I know not’ said Aengus. ‘This is the cause’ said Manannan. ‘The one God of whom we spoke fashioned ten orders of angels round Him. The lord of the tenth order grew scornful and envious in his mind and they left the heavenly plain without cause and God . . . the tenth order of his land . . . and fashioned mankind . . . and those who left His land with scorn He turned into demons and made a dungeon and prison for their torments. Everyone who does His will is brought to the palace and everyone who goes against it is put in that dungeon for torments and that is the urgent cause of creation’ said Manannan. ‘We are not of that origin’ he said: ‘but act on my advice this time’ [Dobbs 1930].

Despite disputing with Aengus on merits of monotheism, Manannán could still have been 72

Valla. №2(2), 2016. seen here as a demonic creature. But here we have him claiming their kin’s non-demonical (as demons are synonymous to fallen angels in Catholic cosmogony – see Gen: 6) nature directly (“We are not of that origin”), which goes at odds with Scottish and later Irish tradition of perceiving the inhabitants of the síd as fallen angels. Besides, there goes another subtle, though no less significant, detail: Manannan went away to his fort and the time came and his wife bore the fruit of her womb, a shapely lovely daughter with a tip[?] of curly yellow-coloured hair on her head, for which reason she was baptized and called by the name of Curcog (= bushy tuft). She was given to Aengus to bring up and educate and daughters of other rulers of her own age along with her. As to the steward’s wife; she bore a daughter at that time and she was named Eithne and Aengus took her like every other foster-child to educate [Dobbs 1930].

Manannán’s child is specifically mentioned to be baptized (which is only reasonable, since Manannán himself is presumed Christian here), while the wife of the steward (a pagan) has her child not “baptized” but only “named”, a difference very notable to a monastic author (not even to mention the very fact that Eithne’s future conversion is the very pinnacle of the saga). Therefore, we’ve already got two converted Tuatha Dé Danann individuals in the exposition of the story, and though one could be argued to fit the trope rather imperfectly (we are not presented with the conversion of Manannán, after all), the other’s baptism is mentioned literally. Moreover, as Aengus seeks to retrieve his runaway foster-daughter, the latter is defended by St Patrick, who then makes an attempt at converting Aengus himself. The attempt, just as Manannán’s sermon, is in vain; but it is not the outcome here is that I find intriguing. ‘The maid is not thy ward’ said Patrick ‘but the ward of the God of creation though she was lent by her father to thee.’ ‘I impute capability . . . to the maiden’ said Aengus ‘if she thinks it to her advantage to come to... and I lacking the power of the Lord.’ ‘I am afraid’ said Patrick. ‘If you took my advice Aengus’ said he ‘I fear not your interference in any righteous affair.’ ‘What is it?’ said Aengus. ‘Worship the true Almighty God and shun vain gods and arise in the name of the Trinity and change thy name and depart from torments.’ ‘That is not the cause for which we came from our home’ said Aengus. He then spurred his horse from the river and retired sadly and sorrowfully, and his ward perceived his reluctance [Dobbs 1930].

Though Aengus prefers deserting his foster-daughter over deserting his gods, he is not denied salvation a priori, and St. Patrick is willing to baptize him, if he wishes. Aengus is not denied salvation after his refusal to convert either; the matter is dropped because he is clearly not inclined to discuss it at the moment, but neither damnation nor banishment follows and nothing refrains him from changing his mind one day. Such type of interaction with a cleric would be rather typical for a stubborn pagan king, but is definitely unheard of for a fallen angel of later Gaelic lore. Moreover, if Aengus had indeed converted, St Patrick would have gladly handed Eithne over to the very síd she came from, not fearing any unwanted consequences for her well-being. So why is the “demon of Tuatha Dé Danann” required for Eithne to take in fairy food, while it does not interfere with the Christian Curcog and would not have interfered with Eithne as well, provided her guardian Aengus converts? A common Catholic doctrinal judgement, medieval as well as Early Modern, was that diabolical possession was frequent in pre-Christian nations due to the very nature of their beliefs; worshipping “vain gods” would definitely cause spiritual corruption if not outright possession [O’Donnell 1911]. This concept was no doubt present in the Early Irish church as well. In surviving Irish missals (both Bobbio Missal and Stowe Missal) baptism is preceded by exorcism rites (the modern Catholic baptism rite does not require any exorcism formula anymore). Curcog and Manannán, as Tuatha Dé Danann Christians, reside in síd safely, for the demon haunting the Tuatha Dé Danann was either not living in their physical environment but in their initial beliefs or would otherwise lose power over a baptised Tuatha Dé Danann. Therefore, conversion of Aengus, Eithne’s legal guardian, would have ensured proper observation of Eithne’s 73

Morris M.V. Christening of the Sidhe: Are Fairies Human, After All? new faith and would have shielded her from the “demon”. In the light of all this, it is not surprising that the inhabitants of the síd are portrayed here as fully human, though having dangerous beliefs and engaging in improper activities. They are, nevertheless, able to denounce their delusions, be christened and achieve ultimate salvation. Christening does not change their physical nature, nor does it remedy bodily harm inflicted by starvation or shock: When Eithne heard Aengus’ people weeping her heart leapt in her bosom and from that start came grief from one breast into the other. She asked Patrick for baptism and remission of sins and received it from him and was named after him. But one thing: for a whole fortnight the maiden grew steadily worse and was praying to God and to Patrick who with his clerics was much grieved [Dobbs 1930].

Though Eithne feels compelled to leave síd, this, in my opinion, represents leaving secular world in favour of monastic vocation (e.g., Eithne describes Church as her new family, which is typical for both tales of conversion and Christian rhetoric in general). Curcog, a Christian, dwells in the síd without coming to any supernatural harm, and so does Curcog’s father Manannán. Another relevant Early Modern Irish story is, of course, the tragic tale of the children of Lir. Half-siblings to Manannán and grandchildren (or foster grandchildren) to Bodb Dearg, they fall prey to the jealousy of their aunt / stepmother Aoife, who transforms them into swans for 900 years. When they are finally free of the spell, the siblings find themselves in the land of the Sons of Mil, away from the lifespan-prolonging conditions of síd, so their age catches up with them and they die. But before the siblings perish, a friendly priest converts them. It should be noted that several times before they are baptized (and before they even return to human shape), the children of Lir profess their Christian beliefs, thus amplifying non-identity of professing Christian beliefs and conversion: After a time, Finola spoke to them and said, "My dear brothers, believe in the great and splendid God of truth, who made the earth with its fruits, and the sea with its wonders; put your trust in Him, and He will send you help and comfort." "We believe in Him," said they. "And I also," said Finola, "believe in God, who is perfect in everything, and who knows all things." And at the destined hour they all believed, and the Lord of heaven sent them help and protection ; so that neither cold nor tempest molested them from that time forth, as long as they abode on the Western Sea [Joyce 1879: 27-28].

It is very important to note that the siblings perish not because they have converted and therefore are no longer subject to the benevolent magic of Tuatha Dé Danann: their age catches up with them as soon as they return to human form, and the baptism rite is administered as their death is already imminent: The king had proceeded only a little way, when suddenly the white feathery robes faded and disappeared; and the swans regained their human shape, Finola being transformed into an extremely old woman, and the three sons into three feeble old men, white-haired and bony and wrinkled. When the king saw this, he started with affright, and instantly left the place without speaking one word; while Kemoc reproached and denounced him very bitterly. As to the children of Lir, they turned towards Kemoc; and Finola spoke: "Come, holy cleric, and baptise us without delay, for our death is near. You will grieve after us, Kemoc ; but in truth you are not more sorrowful at parting from us than we are at parting from you. Make our grave here and bury us together ; and as I often sheltered my brothers when we were swans, so let us be placed in the grave Conn standing near me at my right side, Ficra at my left, and Aed before my face."

Then the children of Lir were baptised, and they died immediately. And when they died, Kemoc looked up ; and lo, he saw a vision of four lovely children, with light, silvery wings, and faces all radiant

74

Valla. №2(2), 2016. with joy. They gazed on him for a moment; but even as they gazed, they vanished upwards, and he saw them no more. And he was filled with gladness, for he knew they had gone to heaven; but when he looked down on the four bodies lying before him, he became sad and wept. And Kemoc caused a wide grave to be dug near the little church; and the children of Lir were buried together, as Finola had directed Conn at her right hand, Ficra at her left, and Aed standing before her face. And he raised a grave-mound over them, placing a tombstone on it, with their names graved in Ogam; after which he uttered a lament for them, and their funeral rites were performed [Joyce 1879: 34-36].

Thus, just as in Altram Tige Dá Medar, baptism does not alter their nature, so the Otherworldly characters are perceived as human and mortal per se. Nor does conversion play any part in their liberation from the curse – the latter takes place in accordance to the conditions named by Aoife. 3. Earlier Narratives Now I shall try to show that these Early Modern narratives stem from the earlier tradition attested in written form. A number of Tuatha Dé Danann conversions are listed in Acallam na Senórach, Tales of the Elders of Ireland. Here we meet Aillenn, a full-blooded member of the Tuatha Dé Danann and a daughter of Bodb Dearg himself. She is willing to marry the king of Connaught, who used to be her fiancé before she retreated to her father’s síd for a while. But the king had converted and wedded another woman during that time. When Aillenn first encounters St. Patrick and the king of Connaught, she is informed that a Christian marriage does not function like a pagan one, and she cannot marry her beloved until his spouse dies (neither is she allowed to kill her). Aillenn than retreats back to her father’s realm to wait; and when the king is finally a widower, she re-emerges. St Patrick agrees to marry them on condition that she converts; not only Aillenn herself accepts Christianity gladly, but also her retinue of one hundred and fifty Tuatha Dé Danann women. Marrying Aillenn to the king of Connaught is reported then to be the first marriage rite performed by St. Patrick in Ireland. The proper consummation of the marriage is also deliberately stated. Though intercourse and even de facto marriage between humans and non-human creatures is very well known to Irish lore, only a living human person of free will and full sanity is entitled to be wed under the Catholic doctrine, both modern and medieval (symbolic marriage to a dead had been largely unfamiliar to Catholics, and although coercion into marriage surely happened, a formal statement of free will had to be given nevertheless to make a marriage valid [CIC 1057]). Besides, Aillenn does deliberately argue her corporeality and her abstention from witchcraft: ‘ […] Well, dear woman,’ said the king, ‘do you wish to be seen by the nobles of the province?’ ‘I do indeed,’ she said, ‘for I am not a bewitching woman of the síd. Though I am of the Túatha Dé Danann, I have my own body about me.’ Aillenn showed herself to the host, and never had they seen before or after a lovelier woman [Dooley, Roe 2008: 179f].

Another episode from the same narrative features St. Patrick encountering Donn, son of Midir the Proud and grandson of Eochaid the Daghda. Donn seeks consolation from the saint (as we know from the earlier part of the story, Midir had revolted against his brother Bodb Dearg who was the high king of all the Tuatha Dé Danann, which did not go too well for Midir himself and Midir’s family), rests his head on the saint’s bosom, and afterwards Donn and his Tuatha Dé Danann subjects kneel before St. Patrick, which liturgically implies either christening or blessing (which, in turn, requires christening). Another Middle Irish text is a life of a late 9th century bishop, who, according to the Four Masters, died in 898 and is referred to in several other early Irish documents, e.g., in the Annals of Ulster, the Martyrology of Gorman, the Martyrology of Donegal, etc. [Cross 1920: 443-444]. This 75

Morris M.V. Christening of the Sidhe: Are Fairies Human, After All? Disappearance of Caenchomrac is a local version of the life of the saintly cleric, who retires into hermitage with only two monks for company. One day, while he is praying in solitude, these two disciples go out to look for some provisions and are lucky enough to come across the local tuath’s hunt: There the Ui Fannain were, hunting, and they killed a number (?) of wild pigs. They gave a pigling to the clerics. Then the clerics carried the pigling with them to Inis Endaim. They placed it on the fork that was over the fire. They on their part go about the island to chant their psalms. Caenchomrac is left alone in the oratory. He was not long so till he saw a great phantom coming toward him out the bottom of the water. [The phantom] saluted the cleric; the cleric saluted him. "Whence hast thou come, O cleric?" said Caenchomrac. "Out of the water," said the big man. "What brought thee here?" said Caenchomrac. "[I have come] for the pig yonder," said the former, and sighed . . . . (?). "What’s that?" said Caenchomrac. "Not hard to answer," said he. "We have a monastery in the .... (?). "What’s that ?" said Caenchomrac. "Not hard to answer," said he. "We have a monastery under this lake now. And the young men of the monastery committed sin, so that they have been put out in the form of pigs, and it is they who were killed in Slieve Leitrim. And one of them is he on the fork yonder, and I am his mortal father. And here is his psalter in my hand, and to thee I give it, O Caenchomrac, . . . . (?) of our union and for the soul of the person whom it served until to-day, for if he himself now lived, it is well he would have arranged the psalm-singing." Thereafter it was called the Psalter of the Pig, and it remained for a long time in Clonmacnoise. Eogan was called in Banbh, for he was the pigling with a boar’s mouth(?). The cleric permitted the big man to take his son with him to bury him. He consented. "Why not come with me, O Caenchomrac, to see the monastery?" They went together under the lake into the monastery. Caenchomrac remains in it from one canonical hour till the corresponding one next day performing canonical service and mass. He wonders at the place (?) and its delightfulness. "It is as easy for God," said the cleric, "[to cause us to dwell (lit., our dwelling)] under water as in other places." [And] on the morrow Caenchomrac [goes] home, and he [covered with] lake wrack. And he used often to visit that monastery as long as he lived (?); nothing was hidden from him therein from that time forth [Cross 450-451].

St. Caenchomrac thereon tends to visit his Tuatha Dé Danann colleagues regularly, until at some point he is gravely disappointed by his disciples’ breaking of a fast and then either retires to síd permanently or is taken to Heaven alive: Afterwards the clerics of Loch Ree used to go every Easter Thursday to Inis Endaim to [visit] Caenchomrac that he might consecrate oil for them. He used to celebrate canonical service and mass and . . . preaching every Easter Thursday. A banquet [was usual] on that day after the celebration of the hours [and mass]. Thereupon food and drink [is given] to the clerics [as it was always given (?)]. Caenchomrac went out [from them] and was absent from them during the greater part of the day. Thereafter he comes to them while they were at meat. He greeted them; they greeted him in the same manner. Then he sees the platters full of bacon, and them eating it. Thereupon he took to chiding them for eating the bacon in Lent, and he reproved them severely. And great anger and indignation seized him so that his wrath increased mightily, and they could not look him in the face because of the brilliance of the godliness in his countenance. Then Caenchomrac goes out from them, and he was never seen afterwards. And it is not known whether he went to dwell under the lake in the monastery so as to shut himself off from the reveling of the world and of the clerics or whether the angels took him up to Heaven [Cross 451-452].

Thus, Tuatha Dé Danann are not only portrayed as obviously converted, but go as far as taking monastic vows and setting up a monastery (of a much more rigid and respectable sort than the human one nearby). Such activity requires not only being human and Christian, but also certain moral superiority in following the vocation: the otherworldly monks are shown clearly superior in their faithfulness to Jesus in comparison to their earthly compatriots, thus serving as a didactic example. Local tradition accepted those otherworldly brethren in faith well: a legend attested not far away from Loch Ree where St. Caenchomrac used to reside, portrays the inhabitants of an underwater otherworld seeking spiritual consolation from a priest, which is normally expected from 76

Valla. №2(2), 2016. Christians (and, moreover, from Catholics specifically, for the legend is attributed to the times of fierce persecution, so that would be unreasonably dangerous for a non-Catholic to pose as Catholic): There is said to be a submerged city, Kilkokeen, in the Shannon river. It was said that, in 1823, a boat’s crew of fifteen men were seen in church, who came from this subaqueous village, to receive spiritual consolation. Legend further relates that a ship came into the river one night, and anchored here at the wharves of a fine city. The next morning, one of the inhabitants came aboard, and engaged them to go to Bordeaux; and the day after their return with a rich cargo, the city sank and never reappeared [Bassett 2013 (1885): 480 (481)].

The writer of the Disappearance of Caenchomrac, according to Cross, was well-acquainted with the monastic tradition; therefore, the fairy monastery had been included into the story by an educated cleric, obviously on some purpose [Cross 1920: 446]. What could be the reason for composing such tales, since any dispute between Christianity and paganism had long been over? Tuatha Dé Danann characters point out their human nature deliberately in these texts; some parts of Acallam na Senórach that I do not cite here, for they are not exactly relevant to the motif in question, involve St. Patrick guaranteeing Christian salvation to a Tuatha Dé Danann musician [Dooley, Roe: 105-106]. The aspects of corporeality and mortality of the Tuatha Dé Danann are either emphasized openly or implied via descriptions of inherently restrictive rites performed over the Tuatha Dé Danann characters. There are numerous indirect evidences of Tuatha Dé Danann conversions, which I could gladly further elaborate on (like Manannán swearing on the name of the Holy Trinity), and a number of Victorian fairy tales mentioning the same matter. I believe the emergence of such motif, which takes some considerable space in Acallam na Senórach, could be triggered by St. Malachy’s reforms, as unification of Church practice required a renewed stance on euhemerism as well, bringing official clerical opinion on the Otherworld to a certain order. This stance is supported by the fact that the earliest known examples of texts explicitly expressing this motif date from late 12th century (the above-mentioned Acallam na Senórach). There is a still earlier example indeed – namely, Echtra Chonnlai; but, while a Tuatha Dé Danann character in Echtra Chonnlai expresses disdain of druidry and rather gladly predicts the arrival of St. Patrick, this text still lacks an explicit conversion and, therefore, does not qualify for our query. 4. Authorized Clerical Comment This was rooted well in Irish theology, since Franciscan brother Mícheál Ó Cléirigh, as late as in 17th c., deliberately argues human nature of Tuatha Dé Danann in his version of Lebor Gabala Erenn: As for lobath son of Beothach, son of larbanel, son of Neimhedh, after his leaving Ireland with his people after the conquest before described, they settled in the northern islands of Greece. They were there till numerous were their children and their kindreds. They learned druidry and many various arts in the islands where they were, what with fiothnaisecht, amaitecht, coinhliocht, and every sort of gentilism in general, till they were knowing, learned, and very clever in the branches thereof. They were called Tuatha De; that is, they considered their men of learning to be gods, and their husbandmen non-gods, so much was their power in every art and every druidic occultism besides. Thence came the name, which is Tuatha De, to them [LGE K 90: 143].

Ó Cléirigh then quotes Eochaid Ua Floind: Of men by lawful right, was the freeman whose strong seed it was;

77

Morris M.V. Christening of the Sidhe: Are Fairies Human, After All? Bethach, of noble warrior origin and nimble, son of larbanel, son of Neimhedh [LGE K 105: 157].

“Of men by lawful right” here is justly remarked upon as open profession of human, not divine, nature of Tuatha Dé Danann. Ó Cléirigh keeps stressing that via Tanaidhe O Maol-Chonaire: Of the kings of the Tuatha Dé Danann was this said; Tanaidhe O Maoil-Chonaire composed it – a The Tuatha Dé Danann under mystery, a people without performance of religion, whelps of the portion that has withered, people of the flesh and blood of Adam [LGE K 120: 173].

As we see here, fully human nature of Tuatha Dé Danann is habitually accompanied by their heathen beliefs; the latter shall not, though, prevent a good Catholic from holding on to Tuatha Dé Danann heritage: Every secret of art, every subtlety of knowledge, and every diligence of healing that exists, from the Tuatha Dé Danann had their origin. And although the Faith came, these arts were not driven out, for they are good [LGE K 119: 173].

Yet beyond general historiography, in Early Modern Ireland this euhemeristic tradition made possible Gaelic and Gaelo-Norman genealogies stem from Tuatha Dé Danann. Of these genealogies the most notable examples are: that of Mongán mac Fiachna (claimed descent from Oirbsen mac Alloit); that of the Luigni (claimed descent from Lugh Samildanach); that of the Cianachta (claimed descent from Cian son of Dian Cecht); that of the Campbells of Argyll (claimed descent from Aengus Óg); that of the Eoganachta (claimed descent from Eogabal via his daughter Áine); and that of the O’Shea of Iveragh (claimed descent from Lén Linfhiachlach of Loch Léin). Fr Geoffrey Keating, no doubt the most prominent Irish theologian of 17th century, exploited that willingly in his History of Ireland. He points out, in line with Ó Cléirigh, that the Tuatha Dé Danann had to learn magic, therefore, they were not magical / supernatural creatures per se. Fr Keating also takes time to explain that, despite being called “gods”, even the gods of Tuatha Dé Danann were, in fact, human, and provides multiple etymologies as proof: Some antiquaries say that it is from the three sons whom Danann, daughter of Dealbhaoth, bore, the Tuatha Dé Danann were called, to wit, Brian, Iuchar and Iucharbha, i.e. three of the children of Dealbhaoth, son of Ealatha, son of Néd, son of Iondaoi, son of Allaoi, son of Tat, son of Tabharn, son of Enna, son of Bathach, son of Iobath, son of Beothach, son of Iarbhoineol Fáidh, son of Neimheadh: because that the aforesaid three were so accomplished [as that] in heathen arts, that these tribes with whom they were wished to style them gods, and to name themselves from them. Others say that it is why they are called Tuatha Dé Danann, because it is in [their] three orders they were, of those who had come into Ireland on this expedition. The first order of them, which is called Tuath, used to be in the rank of nobility and headship of tribe: called tuathach, The second order (to) which used to be called Dé, such are their druids, whence it is the above three used to be called the three gods of Danann. Wherefore they were called ‘gods’ (is) from the wonderfulness of their deeds of magic. The third order which was called Danann, namely, the order which was given to dán, or to crafts; for dán and céard are equal [Keating 2010 (1723): 215].

Fr Geoffrey is not just mindlessly borrowing the concept from the Book of Conquests; Tuatha Dé Danann are an integral part of his narrative, and his (rather harsh) critique of Cambrensis is mostly in defense of their heritage: And Cambrensis, who undertook to supply warrant for everything, it is likely in his case that it was a blind man or a blockhead who gave him such a shower of fabulous information, so that he has left the invasion of the Tuatha Dé Danann without making mention of it, although they were three years short of two

78

Valla. №2(2), 2016. hundred in the headship of Ireland, and that there were nine kings of them in the sovereignty of Ireland: and (yet) he had recounted the first invasion of Ireland, although it were only the invasion of Ceasair, and that the antiquaries do not regard it for certain as an invasion, notwithstanding that it is mentioned by them in their books. Truly I think that he took no interest in investigating the antiquity of Ireland, but that the reason why he set about writing of Ireland is to give false testimony concerning her people during his own time, and their ancestors before them… It is not for hatred nor for love of any set of people beyond another, nor at the instigation of anyone, nor with the expectation of obtaining profit from it, that I set forth to write the history of Ireland, but because I deemed it was not fitting that a country so honourable as Ireland, and races so noble as those who have inhabited it, should go into oblivion without mention or narration being left of them: and I think that my estimate in the account I give concerning the Irish ought the rather to be accepted, because it is of the Gaels I chiefly treat [Keating 2010 (1723): 75-77].

Tuatha Dé Danann are of much importance to Fr Geoffrey, and so is the humanity of their nature. They are, according to Keating, not just a human race that had once inhabited Ireland, but, in fact, a race of Gaelic descent, as Keating argues that their mother tongue was none other than Irish: At Srú, son of Easruacute, Partholóon and the children of Neimheadh separate from each other: and at Seara the Firbolg, the Tuatha Dé Danann, and the sons of Míleadh separate. And it is the Scotic language every tribe of these had. That is evident from (the occasion) when Ith, son of Breogan, came into Ireland; for it is through the Scotic language he himself and the Tuatha Dé Danann spoke with each other… [Keating 2010 (1723): 175].

The stories of conversions that we have considered earlier, as well as family lore of nuptials between the Irish and the Tuatha Dé Danann, portray the latter as humans and often Christians, though nevertheless foreigners; the two peoples are two civilizations very unlike each other. Keating here makes a further step, arguing that the Tuatha Dé Danann and the Gaels share the same genesis. The discourse of conquest, Gaeldom, and myth in Keating’s writing demands, of course, a paper of its own. We shall remark, though, that within the resulting narrative both Reformation and English rule over Ireland were perceived as naturally illegitimate. As Keating’s views on history of Ireland had been officially accepted by the Holy See, his position regarding the Tuatha Dé Danann was granted the same authorization. The 1910 Catholic Encyclopedia doubts whether the Tuatha Dé Danann really existed, but is at the same time sure that the Fir Bolg and the Sons of Míl are historical. Provided that, according to Keating, these three are basically sub-ethnic divisions of a single human population, a Catholic who sticks to the letter of the law is therefore to consider the Tuatha Dé Danann humans of flesh and blood. Conclusions Based on the analysed evidence we are able to outline several characteristics of the distribution of V331.8. in Irish written tradition: 1) the motif belongs exclusively to Middle Irish and Early Modern Irish corpus, written by clerics and aimed at local lords; 2) either the Tuatha Dé Danann themselves or other characters specifically state their human and mortal nature. Their unnatural longevity is carefully rationalized either via medication (Goibniu’s ale, magical berries, etc.) or via the very nature of the realms they dwell in (children of Lir, Oisin’s return, etc. – this is also specifically outlined in Echtra Chonnlai, where a Tuatha Dé Danann woman advertises Tír na nÓg to Connlae by stating that he shall become immune to ageing simply by entering that realm); 3) the later authorized clerical comment, including the official stance of the Holy See, does not cover any Tuatha Dé Danann conversions, but the human nature of the Tuatha Dé Danann is postulated outright. 79

Morris M.V. Christening of the Sidhe: Are Fairies Human, After All? Therefore, I find it reasonable to believe that the ultimate pragmatics of V331.8. (“Fairies converted to Christianity”) in the Irish tradition is portraying the Tuatha Dé Danann as regular humans, though inhabiting an Otherworld. Considering this, we shall conclude that this motif, though appearing in a relatively modest number of Irish texts, does find its continuation not only in remnants of local lore, but also in Ó Cléirigh’s and Keating’s writings. While both these authors do not mention any Tuatha Dé Danann conversions, they dedicate significant amount of effort to proving fully human nature of the Tuatha Dé Danann. Thus, I believe, both motif V331.8. and Ó Cléirigh’s and Keating’s views diachronically represent the same tradition, aimed at full humanization of Otherworld’s inhabitants. By Mariia Morris, Moscow References Bassett 2013 (1885) – Bassett, Fletcher. Legends and Superstitions of the Sea and of Sailors. London, 2013 (1885), accessed April 11, 2016. CCC – Catechism of the Catholic Church, accessed April 11, 2016. CIC – Codex Iuris Canonici. Constitutio Apostolica Ioannis Pauli PP. II Sacrae disciplinae leges, 25 Ianuarii 1983, accessed April 11, 2016. Cross 1952 – Cross T.P. Motif-Index of Early Irish Literature. Bloomington, Indiana: Indiana University Publications, 1952. Cross 1920 – Cross T.P. “The Psalter of the Pig: an Irish legend”, Modern Philology, Vol. 18, No. 8. Dec., 1920. Pp. 443-455. Decretum Gratiani – Decretum magistri Gratiani. Ed. Lipsiensis secunda post Aemilii Ludovici Richteri curas ad librorum manu scriptorum et editionis Romanae fidem recognovit et adnotatione critica instruxit Aemilius Friedberg, Leipzig 1879 (Corpus iuris canonici; 1), accessed April 11, 2016. Dobbs 1930 – Dobbs, M.E. (ed. and tr.). “Altromh Tighi da Medar”, Zeitschrift für celtische Philologie 18. 1930. S. 189-230, accessed April 11, 2016. John Damascene – St. John Damascene. De fide orthodoxa. Translated by E.W. Watson and L. Pullan. From Nicene and Post-Nicene Fathers, Second Series, Vol. 9. Edited by Philip Schaff and Henry Wace. Buffalo, NY: Christian Literature Publishing Co., 1899. Revised and edited for New Advent by Kevin Knight, accessed April 11, 2016. Joyce 1879 – “Aided Chloinne Lir”, in Old Celtic Romances, Translated from the Gaelic by P. W. Joyce. London, 1879. Pp. 1-36. Keating 2010 (1723) – Keating G. The general history of Ireland ... Collected by the learned Jeoffrey Keating. CELT edition, accessed April 11, 2016. LGE K – Ó Cléirigh M. Do ghabhálaibh Érend. (LGE K). Ed. by Robert Alexander Stewart Macalister and Eoin Mac Neill. Dublin, 1916. O’Donnell 1911 – O’Donnell, M. “Demonical Possession”, in The Catholic Encyclopedia. New York: Robert Appleton Company, 1911, accessed April 11, 2016. Dooley, Roe 2008 – Tales of the Elders of Ireland (Acallam na Senórach). Transl. by Ann Dooley and Harry Roe. Oxford: Oxford University Press, 2008. Warner 1915 – Warner G.F. (ed.) The Stowe Missal. Vol II. London, 1915.




80

Valla. №2(2), 2016.

Summary This essay regards the Middle Irish and Early Modern Irish motif of christening a fairie [V331.8. “Fairies converted to Christianity”] from a theological perspective, dwelling at some length on onthological implications assigned to an act of baptism by Catholic theology. The author demostrates how both in Early Modern and Middle Irish narratives the motif in question is utilized to portray the fairies as humans, entitled as such to Christian salvation. These pragmatics, according to the author, survive well into Modern Irish clerical comments, becoming an instrument of political speculation via attributing Irish sovereignty to a continuous bloodline shared by the fairies and Irish Gaelic nobility. Therefore, the said motif should not be considered as just a Christian rendition of pre-Christian mythology, but a representation of much wider pattern represented in Irish aristocratic and clerical tradition. Keywords baptism; Catholicism; Early Modern Ireland; euhemerism; fairies; Irish mythology; Tuatha Dé Danann; sidhe About the Author Morris, Mariia-Valeriia Viktorovna, Moscow, Russian State University for the Humanities, Centre of Typological and Semiotics Folklore Studies e-mail: [email protected]






81

[VALLA] материалы и публикации

Из «Истории Испании» («Первой всеобщей хроники», 1272). Пер. со старокастильского и комм. О.В. Аурова

Из «Истории Испании» («Первой всеобщей хроники», 1272). Битва при Лас-Навас-де-Толоса Перевод со старокастильского, вступительная статья и комментарии О.В. Аурова «История Испании» – один из важнейших памятников не только кастильской, но и всей средневековой западноевропейской историографии. Более известный под названием «Первая всеобщая хроника Испании», данным ему выдающимся испанским филологом, историкоммедиевистом и знатоком средневековой испанской рукописной традиции Р. Менендесом Пидалем (1869-1968), текст хроники переиздавался трижды: в 1906, 1955, 1977 гг. (переиздание текста по изданию 1955 г.)1. С тех пор представления о судьбе самого памятника и характере связанной с ним рукописной традиции существенно изменились, появились новые издания отдельных редакций хроники, более соответствующие современным научным представлениям, однако до настоящего времени именно версия текста, созданная Р. Менендесом Пидалем, остается наиболее полной. Создание «Истории Испании» под личным руководством просвещенного монарха Альфонсо Х Мудрого (1252-1284) явилось одним из выдающихся плодов кастильского «ренессанса XIII века», ставшего значимым следствием успеха «быстрой реконкисты», последовавшей за победой при Лас-Навас-де-Толоса (1212 г.), итогом которой стало подчинение большей части территорий мусульманской Испании (Аль-Áндалуса) и превращение Кастильско-Леонского королевства в значимый фактор политической жизни латинского Запада XIII в. Демонстрацией амбиций Кастильско-Леонского королевства, ранее являвшегося глубокой европейской провинцией, в политике Запада стало fecho del imperio – борьба Альфонсо Х (Гогенштауфена по материнской линии) за вакантный престол Священной Римской империи, продолжавшаяся около 20 лет (между 1256 и 1275 гг.), вплоть до избрания на этот престол Рудольфа Габсбурга и отказа Альфонсо Х от имперских амбиций после встречи в Бокере с папой Григорием Х. И хотя имперский проект «мудрого короля» потерпел полный крах, он оставил блестящий след, в том числе – и в историографии принципиально нового типа, созданной на разговорном кастильском языке (в отличие от безраздельно доминировавшей ранее латыни). Историю становления этой новой историографии следует рассматривать в тесной связи с осуществленным Альфонсо Х переводом делопроизводства королевской канцелярии на разговорный (старокастильский) язык, а также с активной деятельностью располагавшегося в Паленсии королевского скриптория, мастерской по созданимю рукописных книг. Под прямым руководством «мудрого короля» там был создан целый ряд текстов на разговорном языке; в их числе – памятники права («Зерцало», «Королевское Фуэро», «Семь Партид»), эрудитские сочинения («Книга об астрономии», «Альфонсовы таблицы», «Лапидарий», «Книга об игре в шахматы» и др.), переводы с арабского языка, литературные произведения (прежде всего – знаменитые «Кантиги о Святой Марии») и др. Неотъемлемой составной частью этого ряда стали и историографические труды, которые, по плану «мудрого короля», должны были составить дилогию: монументальная «Всеобщая история» (каст. General 1

Primera crónica general o sea Estoria de España que mandó componer Alfonso el Sabio y se continuaba bajo Sancho IV en 1289; publicada por R. Menéndez Pidal. T. I: Texto. Madrid: Bayllí y Bailére e hijos, 1906 (Nueva Biblioteca de Autores Españoles bajo la dirección de M. Menéndez y Pelayo, 5); Primera crónica general que mandó componer el Rey don Alfonso el Sabio e se continuaba bajo Sancho IV en 1289 / Publ. por R. Menéndez Pidal; con la colaboración de A.G. Solalinde, M. Muñoz Cortés y J. Gómez Pérez /2 vols. Madrid: Gredos, 1955; Primera Crónica General de España, editada por R. Menedez Pidal con un estudio acutalizador de D. Catalán /2 vols. Madrid: Seminario Menéndez Pidal (UCM), Gredos, 1977 (Fuentes cronísticas de la historia de España, I).

82

Valla. №2(2), 2016. Estoria), начинавшаяся от сотворения мира и доведенная до времени создания памятника, должна была воспроизводить общемировой историко-политический контекст, тогда как «История Испании» была призвана подчеркнуть особые место и роль Испании в этом контексте, а также подчеркнуть факт доминирования в испанских землях Кастилии и Леона и их просвещенного монарха. Сложные политические перипетии эпохи не позволили реализовать этот грандиозный план в полной мере; истощение сил и ресурсов к концу правления Альфонсо Х, провал имперского проекта, драматический конфликт с сыном, инфантом Санчо (будущим королем Санчо IV), поднявшим в 1282 г. мятеж против собственного отца, заставили существенно ограничить масштабы замысла. В полной мере изначальный план «мудрого короля» был реализован лишь во «Всеобщей истории». Что же касается «Истории Испании», то она осталась незавершенной: лишь ее начальная часть соответствует изначальным критериям историописания. Далее круг источников постепенно сокращается, а историографические обобщения становятся все более скромными. После 1274 г. работа над памятником была приостановлена (Первая, или Ранняя редакция, 1270-1274 гг.), затем, через некоторое время, возобновлена (но в гораздо более скромном объеме) (1282-1284 гг., т.н. «Критическая редакция»). Далее (со смертью Альфонсо Х) последовал следующий перерыв, и к «Истории Испании» вернулись лишь при Санчо IV Храбром (1282/1284-1295), когда около 1289 г. возникла так называемая «Пространная редакция (или хроника)». Богата и рукописная традиция памятника, отражающая не только три перечисленные выше версии текста, но и всякого рода промежуточные варианты, сочетающие элементы разных редакций. При этом ни одна из последних не получила полного завершения, что породило целый «шлейф» их частичных переложений, «продолжений» и «завершений» XIV – начала XV вв., в числе которых т.н. «Хроника двадцати королей», «Сокращенная хроника» инфанта Хуана Мануэля, т.н. «Хроника 1344 года» и др., вплоть до т.н. «Хроники 1404 года»; и их содержание, и их рукописная традиция пересекаются с названными выше редакциями XIII в. *** Представленный ниже рассказ об одном из решающих событий эпохи Реконкисты – битве при Лас-Навас-де-Толоса 16 июля 1212 г. – представляет собой часть перевода памятника, осуществленного в рамках проекта, реализованного в 2013-2015 гг. при поддержке РГНФ. В ходе этой битвы объединенное войско христиан под командованием короля Кастилии Альфонсо VIII, объединившего силы Кастилии, Арагонской Короны (король Педро / Перо II, 1196-1213), Наварры (король Санчо / Ансо VII, 1194-1234), духовнорыцарских орденов Сантьяго, Калатрава, Алькантары, испанских тамплиеров и госпитальеров, а также групп запиренейских крестоносцев, одержало решительную победу над объединенным мусульманским войском, возглавлявшимся четветым халифов берберовальмохадов Мухаммадом ибн Якубом ан-Назиром (1199-1214). Империя альмохадов, существовавшая в Северной Африке и мусульманской Испании между 1121 и 1269 гг., достигло наивысшего могущества при халифе Абд аль-Мумине (11461163). Ее возникновение стало следствием распространения учения проповедника Абу Абдаллаха Мухаммада ибн Тумарта (1078-1130), сторонники которого называли себя альмохадами, от араб. ‫( الموحــدون‬аль-мувахиддун) – «единобожники», «слуги Единого» («устанавливающие [догму] Единства»). Испано-мусульманские княжества (тайфы) были подчинены альмохадами в 1145-1155 г., а в 1195 г. халиф Якуб аль-Мансур нанес тяжелейшее поражение кастильскому войску под командованием Альфонсо VIII. Победа при Лас-Навас-де-Толоса (или просто Лас-Навас), местечке в современной провинции Хаэн, известная также как битва при Убеде, стала реваншем за это поражение. В ходе нее мусульмане были полностью разгромлены. Их поражение стало началом распада державы альморавидов и сделало возможным завоевание южно-испанских княжеств-тайф в ходе 83

Из «Истории Испании» («Первой всеобщей хроники», 1272). Пер. со старокастильского и комм. О.В. Аурова «великой (или быстрой) Реконкисты» христианских правителей между 1224 и 1262 гг.: во власти мусульман осталась лишь Гранада, которая была взята христианами только в 1492 г. Важнейшим источником о событиях сражения является рассказ Родриго Хименеса де Рада, активного участника подготовки похода и самого сражения, содержащийся в написанной им пространной латинской хронике «Готская история» («Об испанских событиях»)2. В свою очередь, на ее основе был составлен старокастильский текст, вошедший в «Историю Испании» Альфонсо Х и его продолжателей и представляющий собой свободный перевод латинского оригинала. Перевод сделан по изданию: Primera Crónica General de España, editada por R. Menedez Pidal con un estudio acutalizador de D. Catalán /2 vols. Madrid: Seminario Menéndez Pidal (UCM), Gredos, 1977 (Fuentes cronísticas de la historia de España, I). Т. 2. Рp. 688-704.

ИСТОРИЯ ИСПАНИИ (фрагмент) 1010. Глава о прибытии короля дона Альфонсо в столицу, то есть, в Толедо После того, о чем мы сообщили, случилось так, как рассказывает история: по прошествии года и с наступлением времени, когда короли имеют обыкновение выступать со своими войсками, благородный король дон Альфонсо, созвав своих людей, и собрав их с оружием и провиантом, и снаряженных так, как требуется для битвы, но прежде всего – с воодушевленными сердцами и готовыми вступить в битву с врагом; и все вместе они быстро проследовали во главе со своим благородным и удачливым королем в город Толедо. И один этот город уже дал в достатке то, что им было нужно, таким образом, что не нашлось того, кто в чем кто-либо нуждался не получил этого. Между тем, дон Родриго, архиепископ этого города3, и другие посланцы, которые были направлены в разные земли по поводу этого дела, вернулись в то время в город Толедо со всех тех сторон, куда были посланы. И тогда столица стала наполняться людьми, а также вещами, в которых была нужда, и восхваляться всеми, и изобиловать оружием, и усваивать разные языки тех многих воинов, которые там были собраны, и меняться от разных видов одежды, в которую были одеты иностранцы, только что в ней собравшиеся; поскольку из желания участвовать в этой битве тогда в Толедо собрались воины почти из всех стран Европы, и не было того, кто мог бы ставить в вину, что не нашел там какой-либо нужной ему вещи: столь велико было изобилие в городе всего и вся; кроме того, туда стекалось множество вещей из разных частей королевства и из других стран, а еще, помимо всего этого, щедрая рука благородного правителя короля дона Альфонсо давала всем все, в чем они нуждались. И прибытие на помощь тех, кто первыми явились, узнав об этой битве, произошло в феврале; и постепенно их число возрастало все больше, пока множество отрядов перестали помещаться в городе. И поскольку это были 2

Roderici Ximenii de Rada Historia de rebus Hispaniae sive Historia Gothica. / cura et studio Juan Fernández Valverde. Turnholti: Brepols, 1987 (Corpus christianorum. Continuatio mediaevalis. Vol. 72) (далее – Rod. Hist.). 3 Родриго Хименес де Рада (ок. 1170-1247) – выдающийся церковный и политический деятель и писатель. Получил образование в Болонье и Париже, став одним из наиболее образованных людей своего времени. С 1208 г. – архиепископ Толедо (утвержден папой и рукоположен в 1209 г.). Участник IV Латеранского собора (1215 г.). Инициатор объявления крестового похода (1211 г.) и активный участник подготовки битвы с маврами (берберами-альмохадами) при Лас-Навас-де-Толоса (1212 г.). Автор целого ряда исторических сочинений, в числе которых – «История римлян», «История арабов». Главным произведением писателя стала пространная латинская хроника «Готская история» («Об испанских событиях»), охватившая период от начала испанской истории до 1243 г. и явившаяся одним из основных источников «Истории Испании». Возможно, являлся также автором «Песни о Ронсевале» – кастильской версии «Песни о Роланде». См., например: Crespo López M. Rodrigo Jiménez de Rada. Vida, obra y bibliografía (дата обращения: 06.03.2016).

84

Valla. №2(2), 2016. люди из разных земель, отличавшиеся по обычаям, манере одеваться и языку, и поскольку это было угодно королю, архиепископ города Толедо в то время проживал в нем, поскольку его мудрость смягчала несогласие тех, кто ссорились, и превращалось в согласие, мир и любовь. И было так, что, милостью Божьей, призвав под свои знамена иностранцев, он распоряжался всеми делами без всяких конфликтов, и там не произошло никаких потрясений, которые могли бы воспрепятствовать делу подготовки битвы, хотя Враг рода человеческого, то есть Дьявол, много раз пытался этому помешать. И поскольку день ото дня возрастало число явившихся, и они несли на своих телах знаки креста Господнего, то есть явились для битвы уже осененные крестом, и чтобы в узкости городских улиц они не чувствовали себя ущемленными, благородный король дон Альфонсо, заботясь об их пользе, дал им за пределами города на берегу реки Тахо отдал им сады (huertas), огроды (huertos) и другие приятные зеленые места, чтобы они предавались в них отдыху и вкушению плодов, которые он выращивал для себя, чтобы его королевское величество предаваться отдыху и вкушению плодов в период пребывания в городе, когда пожелает выйти и прогуляться; и он передал им все это по своему желанию и открыл для них, чтобы они делали там, что пожелают, и отдыхали в жаркое время дня в тени вершин и ветвей фруктовых и иных деревьев, а также палаток, в которых они могли с удовольствием находиться до того дня, когда должны будут выступить для битвы. При всем этом, король дон Альфонсо думал о них, расходуя средства на то, в чем они нуждались. И на восьмой день после праздника, в который христиане чтут святость дня, в который наш Господь Бог направил Святой Дух на апостолов, чтобы укрепить Христианский Закон, и в этот праздник, который мы называем Пятидесятницей, король арагонцев4, верный друг благородного короля Кастилии дона Альфонсо, в соответствии с договором, заключенным между ними, прибыл ему на помощь в Куэнку, а оттуда двинулся в Толедо, делая более быстрые дневные переходы, чем это подобает королю; однако в установленный день он прибыл в Толедо к королю дону Альфонсо, таково было его желание явиться побыстрее. И вышли встретить его архиепископ и весь клир, с большой процессией и великим почетом. И после оказанного ими такого приема, там, в саду, который мы называем «королевским», они поставили свой лагерь и удобно его обустроили, ожидая прибытия его самого и его людей, чтобы принять их5. Сейчас же история рассказывает о прибытии иноземных магнатов в Толедо для этой битвы, и говорит: 1011. Глава о прибытии воинов из-за гор для битвы при Убеде Следует знать, что битва при Убеде была одним из главных событий, происходивших в мире с момента его сотворения и до сего времени; и дал ее восьмой дон Альфонсо, благороднейший король Кастилии, и победил он при Лас-Навас, именуемых Толоса, у перевала, который называется Мурадаль6. И как рассказывает дон Родриго, архиепископ Толедский, поскольку эта битва была великой, одним из главных событий в мире, для участия в ней прибыли воины из многих частей света, и он сообщает, каковы они были, и из каких земель, и как снаряжены, а затем говорит о прибытии магнатов из Галлий. А Галлиями, сообщает здесь же архиепископ, называются Франции за свою многочисленность,

4

Педро II – король Арагона (1196-1213). Погиб в битве при Мюре, защищая своего вассала графа Тулузского от войск крестоносцев Симона де Монфора. 5 Из текста остается неясным, был ли лагерь подготовлен заранее (что кажется наиболее вероятным), или он был разбит уже после прибытия Педро II в Толедо (прим. перев.). 6 Перевал в горах Сьерра-Морена, в южной части Месеты, на территории современной провинции Сьюдад-Реаль; один из главных путей из средневековой Кастилии в Андалусию.

85

Из «Истории Испании» («Первой всеобщей хроники», 1272). Пер. со старокастильского и комм. О.В. Аурова поскольку мы обнаруживаем, что есть четыре Франции7, которые наследовали галлы, то есть, французы: поскольку галлы называются французами. И из этих четырех Галлий, рассказывает история, одной является Gallia Comata8, а Comata ее называли потому, что французы этой Галлии оставляли волосы длинными, и поскольку coma по-латыни – это шевелюра, то ее и называли Gallia Comata, то есть, иначе говоря, «Галлия, земля французов с длинными волосами». Другую именуют Gallia Belgica из-за народа французских галлов, который захватил ее и владел ею, который назывался бельгами9. Третья Gallia именуется Cisalpina10, а под Cisalpina подразумевается «часть Франции, расположенная по эту сторону Бордосских Альп11, так, что под этим «по эту сторону» понимается сторона Альп, которая охватывает Францию с восточной части. Четвертой Галлией называют другую землю французов, которая именуется Gallia Gothica12, а под Gallia Gothica имеется в виду «Галлия готов», которая является французской землей со стороны Гаскони, которую захватили готы, когда прибыли для завоевания Испании, и поэтому называли ее Gallia Gothica, т.е. «Франция готов». И поэтому мы утверждаем, что существуют четыре Галлии, то есть Франции: Gallia Comata, то есть «с шевелюрой» или косматая (aljumada); Gallia Belgica, то есть, от названия ее населения; Gallia Cisalpina, то есть, Галлия, расположенная по эту строну Альп напротив Франции, и называется она от местоположения этой области; Gallia Gothica же носит такое наименование от факта завоевания тем народом, который его осуществил, то есть готов, которые в свое время ее завоевали и сделали подвластной. Таким образом архиепископ дон Родриго рассказывает о народах, явившихся на эту битву, и говорит: одними из первых для этой битвы явились величайшие из магнатов из разных областей Галлии, то есть, земель Франции и тех, что расположены за ними; затем прибыл архиепископ Бордо13, а также епископ Наваррете14 и многие другие магнаты из тех регионов; а кроме того, собрались магнаты из Италии, которая является землей Рима и Ломбардии, которые собрались для этой битвы во имя опущения грехов, а еще – простые идальго и пешие вооруженные люди, которым не было числа. Оттуда прибыл почтенный дон Арно15, который правил областью Сестерция16, а в тот период управлял епархией Нарбона и защищал ее от еретиков; а в то 7

Под «четырьмя Галлиями» подразумевается римское провинциальное устройство периода Ранней Империи, включавшее Нарбонскую (Трансальпинскую) Галлию (юго-запад), Галлию-Аквитанию (юг), ГаллиюБельгику (север-северо-восток) и Лугдунскую Галлию (восток); в этот перечень не включена Цизальпинская Галлия, расположенная на территории Северной Италии и не имеющая никакого отношения к Франции«Галлии» времен составления хроники. В период поздней империи число галльских провинций значительно увеличилось. 8 Дословно – «Косматая Галлия». Так на рубеже н.э. назывались земли, завоеванные римлянами при Цезаре, в противовес уже освоенной ими Цизальпинской Галлии. 9 Бельги – конфедерация кельтских (галльских) племен, живших в северной части Галлии, между проливом Па-де-Кале и западным берегом р. Рейн не позднее, чем с III в. до н.э. Описаны Юлием Цезарем в «Записках о Галльской войне»; см., например: Caes. De bello Gall. I.1. 10 Цизальпинской. На самом деле хронист путает Цизальпинскую Галлию и Галлию-Аквитанию. 11 В тексте – “las Alpes de Bordel”; на самом деле имеются в виду Прованские Альпы, расположенные на юго-востоке Франции, в области Прованс. 12 Нарбонская Галлия; в текстах французского происхождения – Септимания. 13 Гильом Аманье из Женевы, архиепископ Бордо в 1207-1227 гг. 14 Идентифицировать это лицо не удалось. 15 Арно Амори (Амальрик) (ум. в 1225 г.) – монах-цистерцианец каталонского или лангедокского происхождения, аббат монастырей Поблет (Каталония, 1196-1198), Гран-Сельва (1198-1200), Сито (1200-1212), архиепископ Нарбоны (1212-1225), папский легат (с 1204 г.), миссией которого являлась борьба с еретикамикатарами в Альбижуа, вдохновитель и духовный лидер крестового похода против альбигойцев. Именно ему приписывается знаменитая фраза, будто бы сказанная им в июле 1209 г. во время осады крестоносцами Безье: «Убивайте всех, Господь узнает своих!» (лат. “Caedite eos. Novit enim Dominus qui sunt eius”). См.: Осокин Н.А. История альбигойцев и их времени. – М.: АСТ, 2003. 16 На самом деле имеется в виду знаменитое аббатство св. Марии в Сито (лат. Cistericum), центр Ордена цистерцианцев. Налицо неверная интерпретация слов Родриго Толедского, у которого значится: «в течение

86

Valla. №2(2), 2016. время явили себя еретики, и публично поднялись против христиан за добродетели и великие свершения, о которых говорили и которые предрекали для участников крестового похода для проведения этой битвы; и поднялся против них дон Арно с крестовым походом, который снарядил для участия в этой битве, и убил еретиков, которые пошли против христиан с ненавистью к добродетелям Иисуса Христа и Его Закону, как в Нарбоне, так и в Безье, и в Каркассоне, так, что впредь никто не осмеливался верить в еретическое учение; и рассказывает здесь архиепископ дон Родриго, что в те города, которые мы перечислили в связи с ересью, явилось великое чудо от Нашего Господа Бога: пламя, которое пришло с небес и сожгло земли этих городов. А затем взял оттуда этот дон Арно в свой крестовый поход идальго и пехотинцев, снабженных оружием, продовольствием и другими вещами, необходимыми для битвы, в таком количестве, что им не было счета. И эти воины, о которых мы рассказываем, прибыли все, осененные крестом и хорошо снаряженные, и вступили в Толедо, и их приняли очень тепло и с большим почетом король дон Альфонсо и архиепископ этого города. А еще прибыли и собрались в Толедо по той же самой причине, помимо выходцев из земель Италии, Галлий, Франции и Арагона, многие рыцари из Португалии, и несчетное множество пехоты, все снаряженные и снабженные всеми вещами, нужными для битвы и для того, чтобы выдержать все тяготы похода и сражения, и чтобы мощно, отважно и быстро разить врага. История рассказывает об этом уже далее, и говорит: 1012. Глава о прибытии магнатов и прелатов из Испании, которые явились для участия в этой битве Архиепископ дон Родриго рассказывает, как прибыли для этой битвы при Убеде воины из многих королевств, и говорит: явились сюда и собрались в городе Толедо для этой битвы магнаты из Королевства Арагон и другие бойцы, свободные, быстрые в передвижении и снаряженные для совершения всего, что касается битвы, с вооружением и конями, и вступили в Толедо. В числе знатных и могущественных людей из Арагона были следующие: дон Гарсия Ромеy17, Хемено Корнель18, дон Мигель де Луэсия19, дон Аснар Пардо20, дон Гильем де Кардона21, дон Рамон Фольк22, граф Ампуриас23, дон Гильем де Сервера24 и длительного времени осуществлял попечение над Сито» (Rod. Hist. Goth.VIII.2: “…aliquandiu sollicitudine Cistercii functus”). 17 Гарсия Ромеу / Роме(р)о II «Добрый» (ум. 1213) – арагонский магнат, сеньор Тормос (Уэска), Прадльи (Сарагоса) и Эль-Фраго (Сарагоса). Женат на Урраке Альфонсо, дочери короля Леона и Тересы Хиль де Совероза, для которой это был первый брак. В битве при Лас-Навас-де-Толоса командовал авангардом арагонской колонны. Королевский главнокомандующий при Педро II. См.: Alvria Cabrer M. Pedro el Católico, Rey de Aragón y Conde de Barcelona. Documentos, Testimonios y Memoria Histórica. T. 4. Zaragoza: Instituto “Fernando el Católico” (CSIC), 2010. Р. 1509. 18 Химено Корнель (ум. после 1221 г.) – арагонский магнат, королевский майордом (с 1197 г.). В битве при Лас-Навас вместе с Аснаром Пардо командовал второй линией арагонского войска. См.: Ibid. T. 6. P. 2665. 19 Мигель де Луэсия (ум. 1213) – арагонский магнат, в битве при Лас-Навас-де-Толоса – главнокомандующий левым флангом христианского войска, назначенный королем Арагона Педро II. Погиб в битве при Мюре. Ibid. P. 1637. 20 Аснар Пардо (ум. 1213 г.) – арагонский магнат, майордом короля Педро II. Погиб в битве при Мюре, где находился в войске Педро II на стороне альбигойцев. Ibid. P. 1637. 21 Гильем I де Кардона (1156-1225) –каталоно-арагонский магнат, виктонт Кардоны (1177-1225), отец Раймонда Фолька. Позднее – участник битвы при Мюре в войске Педро II на стороне альбигойцев. Ibid. P. 1651. 22 Рамон Фольк (ок. 1180-1241) – каталоно-арагонский магнат, виконт Кардоны (с 1227 г.), участник битвы при Лас-Навас-де-Толоса. В 1213 г. участвовал в битве при Мюре вместе со своим отцом, Гильельмом I. Ibid. T. 6. P. 2934. 23 На самом деле графом Ампуриас (Каталония) являлся в этот период Гуго IV (1200-1230), действительно участвовавший в битве при Лас-Навас в составе арагоно-каталонской колонны. Ibid. T. 1. P. 170. 24 Гильем IV де Сервера (1156 – 1244) – каталоно-арагонский магнат, представитель рода Сервера, сеньор Жунеды (Льейда) и Кастельданса (Льейда). Ibid. T. 1. P. 169.

87

Из «Истории Испании» («Первой всеобщей хроники», 1272). Пер. со старокастильского и комм. О.В. Аурова многие другие князья и магнаты; а также и простые рыцари, и арбалетчики, и пехотинцы большим и достойным отрядом. Кроме того, туда же, в город Толедо, прибыл также вместе с благородным королем доном Альфосо большой отряд магнатов, благородных идальго, и этот был отряд, достойный похвалы, и все они были быстры, и более, чем другие, отличались добрыми нравами и способностью к здравому рассуждению, и умелыми в тех делах, которые им надлежало делать, и снабженными всем настолько, что уже вид их внушал страх врагу; и их боялись не только потому, что они были крепкими мужами, но еще и поскольку являлись очень почтенными и справедливыми и в том, что касается почета, и в том, что касается страха25. А еще много добрых людей к благородному королю дону Альфонсу явилось из городов; из больших городских поселений и замков также прибыли значительные отряды, в изобилии снабженные конями и оружием, и имевшие при себе все то, что необходимо для похода: продовольствие, кольчуги для защиты тел людей и коней, пурпуаны, и все остальные вещи, предназначенные для защиты во время битвы и достойного участия в сражении26; и этих вещей, с которыми они прибыли, у них было столько, что их было не счесть, так что не было среди них ни одного, у кого что-либо отсутствовало, да они еще и свободно отдавали из своего другим и делали переданное общим для всех; и хотя в их поселениях и городах они жили под управлением и надзором правителя, однако изначально были приучены к пользованию оружием и достойному мастерству рыцаря, и с древности обрели наименование рыцарей и всегда предавались верховой езде так, что совершили множество добрых деяний против мавров, а иногда – и против христиан, в своей среде, выступая один против другого, и еще их родители делали это с блеском. Кроме того, там были прелаты Церкви, и духовенство, которые прибыли вместе со своими вещами так, как Бог передал их им на хранение и для надобностей в их трудах; и все это – смиренно для дела веры и Закона Христова, заботясь о столь великом событии, как та битва, которая должна была состояться; они были смиренны и предавались молитвам в своих службах, предусмотрительны в советах, щедрыми в вещах, в которых нуждались люди, свободны и справедливы, давая совет в минуту опасности, сочувствующими другим в их тяготах. Теперь история рассказывает о прелатах Кастилии, которые там находились, и говорит, что то были следующие: дон Родриго, архиепископ Толедо и примас Испаний, дон Тельо, епископ Паленсии27, дон 25

Так в тексте (прим. перев.). Представить себе полный комплект рыцарского вооружения для того времени можно, в частности, по данным законов Партид, посвященных военным вопросам. См., например, фрагмент титула, посвященного разделу военной добычи: «А потому, для того, чтобы военное дело было более единообразным, они установили наименование “рыцарская доля” для той доли, которую воины получают из военной добычи, установив следующее: тот, кто будет иметь при себе коня, меч, копье (пику), чтобы получил одну “рыцарскую долю”; а за кольчугу для коня – еще одну, и для полного кольчужного доспеха с капюшоном (almofar) – одну “рыцарскую долю”, и за полный комплект кольчужных чулок (brafoneras), которые привязываются к поясу, – половину “рыцарской доли”, а за lorigon и щит или металлический шлем – одну “рыцарскую долю”, а за кольчугу, рукава которой достигают локтя вместе с кольчужными чулками – одну “рыцарскую долю”, а тому, у кого будут наручи (guardabraços) с пурпуаном и железный шлем – одна “рыцарская доля”. А lorigon называется та кольчуга, рукава которой доходят до локтя и не продолжаются далее, до кистей рук, а camisote – та, у которой рукава доходят до кистей рук. А наручи – такие, которые имеют рукава. И тому, кто принесет с собой пластинчатый доспех (fojas) вместе с железным шлемом – одна «рыцарская доля». А тому, у кого будет полный пластинчатый доспех, рукава которого простираются до кистей рук, и lorigon с рукавами до локтей и кольчужной юбкой (faldas de loriga) – одну “рыцарскую долю”» (Partid. II.26.28, пер. О.В. Аурова). См. также: Historia militar de España. /Dir. por H. O’Donell. T.2: Edad Media. / Coord. por M.A. Ladero Quesada. Madrid: Ediciones del Labirinto, S.L.; Ministerio de Defensa, Secretaría General Técnica, 2010. Р. 392 – 394; Soler del Campo A. La evolución del armameno medieval en el Reino castellano-leonés y Al-Andalus (siglos XII – XIV). Madrid: Servicio de publicaciones del EME, 1993; Martínez Martínez J.G. Acerca de la guerra y la paz, los ejércitos, las estrategias y las armas, según el libro de las Siete Partidas. Cáceres, 1984. Pp. 113-120. 27 Епископ Паленсии дон Тельо – Тельо Тельес де Менесес (ок. 1170-1246), епископ Паленсии с 1208 г. и до своей смерти; представитель наиболее влиятельной в области Кампос семьи Тельесов де Менесес, сын Тельо Переса де Менесес и Гонтродо Гарсия, основательницы цистерцианского монастыря св. Марии в Матальяне. В 26

88

Valla. №2(2), 2016. Родриго, епископ Сигуэнсы28, дон Мелендо29, епископ Осмы30, дон Педро, епископ Авилы31. А от королевства Арагон были также: дон Гарсия32, епископ Тарасоны33, дон Беренгер, элект34 Барселоны35. А от мирян еще и рыцари из Королевства Кастилия: дон Диего де Аро36, граф дон Фернандо де Лара37, его брат дон Альваро38, граф дон Гонсало39, его брат, Рой Диас де-лос-Камерос40, Гонсало Руис Хирон и его братья41 и многие другие магнаты и знатные 1208 г., при поддержке короля Альфонсо VIII, дон Тельо положил начало studium generale в Паленсии. Вместе со своими братьями Суэром и Гарсия Тельес де Менесес участвовал в решающей битве при Лас-Навас де Толоса. Был участником IV Латеранского собора (1215). См.: Salcedo Tapia M. Vida de don Tello Téllez de Meneses, obispo de Palencia. // Publicaciones de la Institución Tello Téllez de Meneses. 1985. No. 53. Pp. 79-266. 28 Родриго – епископ Сигуэнсы в 1192-1221 гг. 29 Малендо (ум. 1225) – выпускник Болонского университета; преподавал в Болонье и Виченце; в 12101225 гг. являлся епископом Осмы. 30 Ныне – Бурго-де-Осма, недалеко от г. Сория. 31 Педро Инстансио, епископ Авилы в 1205-1212 гг. 32 Гарсия Фронтин I, епископ Тарасоны в 1195-1218 гг. 33 Ныне – город в провинции Сарагоса. 34 Элект – лицо избранное, но еще не рукоположенное в сан епископа. 35 Беренгер де Палоу (ум. 1241 г.) – епископ Барселоны в 1212-1241 гг. В момент похода 1212 г. был уже избран епископом Барселоны, но еще не утвержден папой. Помимо событий 1212 г., участвовал также в крестовом походе в Египет в 1219 г. (Пятый крестовый поход). В 1233 г. был избран архиепископом Таррагоны, но не утвержден папой Григорием IX. В 1238 г. принимал участие в завоевании Валенсии. Похоронен в капелле св. Михаила Барселонского собора св. Марии. См.: http://www.enciclopedia.cat/EC-GEC-0048750.xml (дата обращения: 03.11.2015). 36 Диего Лопес де Аро «Добрый» (или «Дурной», ок. 1152-1214) – представитель клана сеньоров Бискайи, известный как Диего Лопес II; с него начинается период наивысшего могущества клана Аро, продолжавшийся весь XIII в. Королевский главнокомандующий короля Альфонсо VIII (с 1183 г., с перерывами). Участник битвы при Аларкосе (1195 г.) и Лас-Навас-де-Толоса (1212). В 1179-1183 гг. и 12011206 гг. находился в изгнании в Наварре (на последний из этих периодов приходится усобица, описанная в настоящей главе; ее частью стала осада Эстельи в 1204 г.). В 1187 г. успешно выдал свою сестру Урраку Лопес де Аро за короля Леона Фернандо II. В разные годы сеньор Буребы, Астуриас-де-Сантильяны, Алавы и др. См.: Baury G. Diego López “le bon” et Diego López “le mauvais”: comment s’est construire la mémoire d’un magnat du règne d’Alphonse VIII de Castille //Berceo. 2003. No. 144. Pp. 37-92; Baury G. Los ricoshombres y el rey en Castilla: El linaje Haro, 1076-1322 // Territorio, Sociedad y Poder: Revista de estudios medievales. 2011. No. 6. P. 60-62. 37 Фернандо, Гонсало, Родриго и Нуньо являлись сыновьями Альваро Нуньеса де Лара (ок. 1170-1218) от его незаконной связи с Тересой Хиль де Осорно. Подробнее о братьях Лара см.: Torres Sevilla-Quiñones de León M. Linajes nobilitarios de León y Castilla. Siglos IX-XIII. Salamanca: Junta de Castilla y León. Consejería de Educación y Cultura, 1999. Pp. 231-236. Фернандо Нуньес де Лара (ок. 1173-1219) – граф, майордом и королевский главнокомандующий при Альфонсо VIII. См.: Sánchez de Mora A. La Nobleza castellana en la plena Edad Media: El Linaje de Lara (ss. XI – XIII) /Tesis doctoral. Sevilla, 2003 // (дата обращения: 13.10.2015). Рp. 217244. 38 Альваро Нуньес де Лара (ок. 1170-1218) – граф (с 1214 г.), королевский главнокомандующий Альфонсо VIII и регент в малолетство короля Энрике I. В будущем – активный противник королевы Беренгелы и инфанта Фернандо (будущего Фернандо III) в его борьбе за королевский престол Кастилии. См.: Ibid. Pp. 244277. 39 Гонсало Нуньес II де Лара (? – после 1225), сеньор Белорадо (в совр. пров. Бургос) – кастильский магнат, сын графа Нуньо Переса де Лара. Граф с 1216 г. С 1220 г. – главнокомандующий короля Леона Альфонсо IX. Находился в браке с Хименой Мендес, а после ее смерти – с Марией Диас де Аро, дочерью могущественного сеньора Бискайи графа Диего Лопеса де Аро. Ibid. Pp. 278-293. 40 Родриго (Руй) Диас де лос Камерос (ум. ок. 1221) – видный кастильский магнат, граф, уроженец Риохи (где находился родовой замок Камерос), участник битвы при Лас-Навас-де-Толоса (1212 г.); выше см. о нем в гл. 1012-1018. Об обстоятельствах принятия креста Руем Диасом де Камерос ничего не известно. Мятеж против Беренгелы и Фернандо III приходится на период 1219-1221 гг. Руй Диас де лос Камерос вошел в историю также как известный трубадур, писавший на провансальском языке. См.: Mila y Fontanals M. De los trovadores en España. Estudio de lengua y poesía provenzal. Barcelona: Librería de Joaquín Verdaguer, 1861. P. 127. 41 Гонсало Родригес (Руис) Хирон (ок. 1160-1231) – кастильский магнат, представитель ветви Хиронов леонского клана Альфонсо, королевский майордом в правление Альфонсо VIII и Фернандо III, сеньор Фречильи и Аутильо-де-Кампос. Братьями Гонсало Родригеса Хирона, сыновьями магната Родриго Гутьерреса Хирона от его первого брака с Марией Гусман, являлись: Гутьерре Родригес Хирон (ум. в 1195 г.) (канцлер

89

Из «Истории Испании» («Первой всеобщей хроники», 1272). Пер. со старокастильского и комм. О.В. Аурова люди, чьих имен, согласно истории, было слишком много, что пересчитать их здесь. Кроме того, там были рыцари из орденов вместе со своими магистрами: магистр Калатравы Руй Диас42, вместе со своими рыцарями, подобными братьям, что угодно Богу; кроме того, там были братья-рыцари тамплиеры, вместе со своим магистром Гомесом Рамиресом43, и этот магистр умер вскоре после битвы; и это те, кто прежде всех обязали себя следовать Новому Завету: приняв знак креста, и при этом, оберегая себя от чванства и высокомерия, что свойственно этим рыцарям: чтобы быть свободными в своих делах, они препоясались поясом милосердия и благочестия. Были там и братья-рыцари госпитальеры, являющиеся братством, которое трудится во имя святого и смиренного милосердия во имя любви к вере, и все они научены пониманию того, что необходимо Святой Земле и под чьей опекой и защитой они живут; а там44 они отважно взяли в руку меч защиты, и были в этой битве заодно со своим приором Гутьерре Рамиресом45. А еще там находились рыцари Святого Иакова (Сантьяго), вместе со своим магистром доном Педро Ариасом46; эти рыцари совершили много подобающих им дел на землях Испании. И перед вступлением в битву они принесли свои обеты и обещания никогда не выходить из христианской веры, то есть из устава святости; и все то, что там обещали, они затем исполнили милостью Божьей: ведь для брата принять на себя обет означает отказаться от мирской жизни, оставив ее навсегда и, навсегда же оставшись в Ордене, никогда не покидать его. А помимо этого, наставляемые этой любовью и рвением к вере, они осенили себя знаком Святого Креста, и таковые вступили в эту битву и внесли свой вклад, как и рыцари других орденов, и все сделали это надлежащим образом. История, продолжая рассказывать об этой битве, говорит о благородном короле доне Альфонсо таким образом: 1013. Глава о превосходстве в достоинствах и великодушии, которое благородный король дон Альфонсо проявил над всеми остальными История, рассказывая о добродетелях всех участников, сообщает здесь и повествует о благородстве этого короля Кастилии дона Альфонсо. Поскольку прибыли многочисленные воины из разных стран, разделенные разницей множества языков, странные и чуждые своими одеждами и другими вещами, и собралось их такое множество, то история говорит, что было нелегко командовать и управлять ими одному правителю, тому, кто захотел бы и Кастилии в 1182-1192 гг., элект-епископ Сеговии в 1194-1195 гг.), Альваро Родригес Хирон (в 1218 г. фигурирует в документах монастыря в Агилар-де-Кампо), Педро Родригес Хирон (ум. после 1223 г.) (сеньор Нейвы, Транкосо и др.), Нуньо Родригес Хирон (?) и Родриго Родригес Хирон (?) (в разные годы, сеньор Салданьи, Мадрида; возможно, некоторое время являлся канцлером Кастилии); четверо последних вполне могли быть участниками событий 1212 г. См.: Veas Arteseros F., Veas Arteseros M. Alférez Mayor y Mayordomo Real en el siglo XIII // Miscelanea Medieval Murciana. Área de Historia Medieval. 1986. No. XIII. Рp. 34-36. 42 Руй Диас де Янгуас (после 1212 г.) – кастильский магнат, с 1197 г. – сеньор Янгуас, позднее – шестой магистр Ордена Калатрава (1207-1212). Отличался личным мужеством, в 1209 г. руководил взятием андалусийских замков Монторо, Плантосо, Фесола, Пипасенте и Вильчес. В 1210 г. Альфонсо VIII пожаловал ему дворец Галиану в Толедо, на территории которого был основан приорат Ордена и построена церковь Святой Веры. В битве при Лас-Навас-де-Толоса потерял руку и добровольно передал власть своему преемнику. Вернулся в Калатраву и умер там вскоре после битвы. См.: González J. El reino de Castilla en la época de Alfonso VIII. Т. 1. Madrid: CSIC, Escuela de estudios medievales, 1960. Pp. 579-580. 43 Гомес Рамирес I (ум. 1212) – шестой провинциальный магистр Ордена тамплиеров в Кастилии и Леоне (1210/11-1212). Погиб при осаде Убеды. См.: Pereira Martínez C. Los maestros de la Orden del Temple en los reynos de Galicia, León y Castilla // Revista V Feira Franca Medieval. Betanzos: s.e., 2003. 44 В событиях 1212 г. (прим. перев.). 45 На самом деле – Гутьерре Армильес, приор Ордена Госпитальеров (св. Иоанна Иерусалимского) в Кастилии и Леоне в 1203-1216 гг. См.: Rodríguez-Picavea Matilla E. Orígenes de la Orden del Hospital en el reino de Toledo (1144 – 1215) // Espacio, Tiempo y Forma. Ser. III: Historia Medieval. 2002. T. 15. Pp. 149-193. 46 Педро Ариас (ум. 1212) – магистр Ордена Сантьяго в 1210-1212 гг. Погиб в битве при Лас-Навас-деТолоса.

90

Valla. №2(2), 2016. смог бы выдержать это в своих действиях; но рассказывает архиепископ, – который присутствовал при всех этих делах, – что хотя странность и чуждость этих воинов действительно были налицо, однако благородный король дон Альфонсо обладал таким великим сердцем, что сумел дать эту битву, в которой язычники были сломлены и унижены, и это было великой службой Богу, и претерпел в мире и кротости все те сложности, которые происходили в явившихся отрядах, и выдержал их с равным расположением и справедливостью ко всем; так, что то, что вызывало у других раздражение, он терпел с великой сдержанностью, поворачивая дело к достоинству своего благородства и своим великим добродетелям; он проходил мимо всех с радостным лицом и у всех побеждал раздражение и печаль. А на злые и бесстыдные слова он давал застенчивый ответ и все обращал к лучшему, поступая так, чтобы произнесшие их исправляли сказанное таким образом, что все обращалось к чести и удовлетворению всех. И если кто-либо грустил и чьенибудь лицо искажала злоба, он давал им то, в чем они нуждались, и ставил их на путь добра. И помогал надменным рыцарям таким образом, что если их надменность проявлялась разумно и к месту, помогал им с искренним одобрением, так, что их позиция не подвергалась унижению. И сохраняя благородную сдержанность королевского поведения, он действовал с добрым сердцем и доброй душой так, что его не унижали действия, направленные на равенство и общее благо других, и он поступал таким образом, и с такой уместной сдержанностью, что это не создавало иного впечатления, кроме превосходства и преимущества над всеми, поскольку все любящие добродетель имели в его лице достойный пример. Ведь в его случае все видели, какую похвалу и какое стремление к благу обретут, если заслужат его одобрение; и все поражались его мудрости, с которой он решал дела, которые надлежало исполнить: и понимали, насколько он совершенен в словах, в делах, в дарениях и в мыслях о всякого рода благе, и столь непревзойден во всех своих свершениях, так что говорили, что весь мир следовало бы вручить этому благородному королю Кастилии дону Альфонсо. А еще история рассказывает об этом короле Кастилии доне Альфонсо, и повествует таким образом: этот благородный король дон Альфонсо из Испании увидел, сколь много воинов собралось в этом месте; так как мы уже сообщали, что там были люди из Галлий, то есть из земель Франции, многочисленные и во главе с магнатами; были и явившиеся из Италии, земли Рима, Ломбардии и Германии47, из всех этих стран; пришли и из Арагона, и из Португалии, и из Галисии, и из Астурии; привел своих и благороднейший король дон Альфонсо из его Кастилии; поскольку по всем этим землям, с разрешения Апостольского Престола и Римской курии, был провозглашен крестовый поход для всех этих народов; и за великие прощения грехов, которые за это давались, взяли крест многие воины из этих стран, рыцари и пехотинцы, которые прибыли для участия в битве как в паломничестве, чтобы им были прощены их прегрешения. А помимо этих столь многочисленных воинов, увидели там и того, кто умел руководить ими, столь велики были мудрость и знания этого благороднейшего короля дона Альфонсо из Испании. Он затаил в своем сердце память об ущербе и разгроме, которые претерпели христиане в битве при Аларкосе, а потому добился от Апостольского Престола и от его курии то, из-за чего там собралось столько воинов: поскольку сколь велики были высокомерие48, и поражение, и бесчестье, которые он вкусил49, столь жаждал он получить великое удовлетворение от врагов, отступившихся от креста, которые причинили ему эти горести; и благодаря Богу и его милости, так и случилось: он получил воздаяние и отмщение в Лас-Навас-де-Толоса, и были там мавры разбиты и изгнаны так, что никогда больше не поднимали и не поднимут головы, если этого захочет Бог. И мы расскажем о совершенном замысле этого 47

Так в тексте; речь идет о землях Священной Римской империи (прим. перев.). Врага (прим. перев.) 49 Из-за поражения при Аларкосе (прим. перев.). 48

91

Из «Истории Испании» («Первой всеобщей хроники», 1272). Пер. со старокастильского и комм. О.В. Аурова благороднейшего короля дона Альфонсо, который он осуществил: он разделил это воинство на части и в первую собрал идальго и других воинов, уроженцев его земли, и собрал их, и сказал: «Друзья, среди всех этих воинов, которых вы здесь видите, вы – уроженцы моей земли, и идальго, и все имеете право на благо. И благо создает в королевстве тот, кто больше знает о своих идальго, откуда прибыл каждый из них, и каковы их привычки, и насколько они смелы во владении оружием, и насколько верны своему сеньору; а применительно к другим воинам из разных мест его королевства ему ведомо то, какова добрая слава лучших из них, и каковы те, кто в большей мере и лучше хранят знатность статуса идальго и свои права, – тот человек, кто знает и понимает их лучше всех, это король»; и чтобы придать их сердцам больше силы, и воспламенить их и укрепить перед битвой, он сказал им: «Друзья мои, позаботьтесь теперь о том, кому из вас нужны кони, у кого их нет, и кому нужно чтолибо из оружия, и кому нужна одежда, и кому деньги, и кому другие вещи; придите ко мне и попросите меня, а я исполню все ваши просьбы». И так, как обещал, так и поступил затем по отношению ко всем; и дал им коней, и дал им оружие, и дал им денег, а еще пожаловал рыцарский статус тем, у кого его не было и кто за всем этим явился. И сделал всех настолько довольными и настолько дружески расположенными к нему, что все подняли руки и заявили: «сеньор, идите туда, куда пожелаете, поскольку мы пойдем с Вами и никогда Вас не оставим; а еще, если в том будет нужда, мы желаем умереть здесь, но лучше всего, чтобы мы победили врагов креста и наших, и чтобы остались живы». После того, как он таким образом поддержал уроженцев своей земли, на другой день король дон Альфонсо встретился с выходцами из Арагона, и португальцами, и галисийцами, и астурийцами, которые туда прибыли, и сказал им так: «Друзья, мы все – испанцы, и мавры вторглись на эту землю силой, и захватили ее, и мало осталось из бывших там христиан, которые не были бы изгнаны из ее пределов; и эти немногие из нас, кто остались в горах, повернулись и, убивая наших врагов и погибая от их рук, смогли тягаться с маврами так, что они были отброшены и оттеснены. И когда множество тех, кого и без того было много, выступило против нас там, куда мы явились, христиане позвали к себе на помощь, и пришли одни на помощь к другим, и объединились они, и смогли тягаться с маврами, всегда отбивая у них земли, пока дело не дошло до того, каким, как вы видите, оно является ныне. Все вы достаточно слышали о том, что они сделали со мной в битве при Аларкосе; поэтому мы позвали вас на эту новую битву, и вы собрались здесь, но таким образом: король Арагона явился ко мне по своему соглашению со мной, а вы пришли, чтобы очиститься от ваших грехов перед лицом Бога: но по какой бы причине вы ни прибыли, прошу вас, чтобы вы горевали о причиненном мне зле и моем поражении, и о ваших братьях-христианах; и, поскольку вы находитесь здесь, помогли бы мне отомстить и получить воздаяние за зло, которое было причинено мне и всем христианам. Позаботьтесь, кто из вас нуждается в конях или других вьючных животных, и в провианте или других вещах, скажите и попросите об этом; поскольку я дам и исполню все и для всех». Когда отряды услышали эти добрые слова и эти обещания, высказанные королем доном Альфонсо, все возблагодарили его, подняли руки и пообещали то же, что и его кастильцы – что пойдут туда, куда он захочет, и пойдут вместе с ним, и с ним же или умрут, или победят. После этого, король дон Альфонсо поговорил также с воинами из-за гор50, каковыми были французы – и те, кто из Лиона51, над Роной, и другие, происходящие из-за Роны, – а также выходцы из Ломбардии и из Германии, и наставил их в том, что касается Церкви Христовой и христиан, объясняя, что, поскольку все мы принадлежим к христианам и Церкви, то ущерб им затрагивает всех; а также, что воздаяние им и месть за них будут к чести и пользе всем христианам и всей Церкви, и чтобы те, кто нуждается в конях, оружии, деньгах и провианте, сказали бы и попросили бы об этом, поскольку он исполнит все. Они 50 51

Т.е. из-за Пиренеев (прим. перев.). Лион расположен в месте слияния рек Рона и Сона (прим. перев.).

92

Valla. №2(2), 2016. ответили ему так, как вы слышали применительно к ответам других: что пойдут вместе с ними туда, куда пойдет он, и или победят, или умрут вместе с ним. И благороднейший король дон Альфонсо, урегулировав и решив все эти вопросы со всеми воинами таким образом, как мы рассказали, отдал приказ своим нотариям и писцам, которые знали, какова численность воинов из-за гор, пехоты и рыцарей; и архиепископ дон Родриго говорит, что обнаружилось в числе воинов из-за гор рыцарей – более 10 тысяч, а пехоты – более ста раз по тысяче; к тому же, соответственно тому, что желает сказать история, выходцев из-за пределов Кастилии – арагонцев, леонцев, галисийцев, португальцев и астурийцев, – которые явились для пересчета, было 10 тысяч рыцарей и сто раз по тысяче пеших воинов. А затем благородный король дон Альфонсо удалился в свой дворец52, и подумал, и приказал бросить клич по всему лагерю: чтобы все рыцари прибыли получить плату в 20 бургосских солидов53 на рыцаря в день, а каждый пеший воин – 5 солидов той же монетой и также в день; и что он будет выплачивать им это ежедневно, пока Бог приведет их туда, зачем они прибыли. И среди всего этого, что решал благородный король дон Альфонсо, привели к нему доброго коня, доброго мула, добрых кобыл и ослов, какие были в Испании, в качестве помощи от королей, графов, магнатов, прелатов Святой Церкви, консехо, а также множество других добрых коней, которых привели на продажу добрые горожане и крестьяне, вырастившие их для этой цели. И благородный король дон Альфонсо, севший за трапезу, не оставил ни короля, ни графа, ни прелата, ни доброго человека, которым бы ни послал свои подарки, и рассказывает история, что те дары включали многих добрых породистых коней, а также разные ткани, которые веселили своим прекрасным внешним видом. И помимо этого, благороднейший король дон Альфонсо сделал еще большее: чтобы воины из чужих земель не испытывали затруднений при перевозке своих вещей во время похода, он дал всем им палатки и телеги, чтобы возить их, и все это – задаром. А еще после этого, как рассказывает архиепископ, он добавил милость к милости, и дал им вьючных животных, чтобы перевозить все эти вещи, а также провиант в период пребывания в походе; и как сообщает история, были эти вьючные животные someres54, которых называют во Франции «вьючными животными для поклажи и доставки»; и было их 60 раз по тысяче, как рассказывает архиепископ55. Решив все эти дела, поскольку Бог не забывал этого короля дона Альфонсо, ибо он готовился к битве и отдавал приказы своему войску так, как мы об этом рассказали, и Он не оставлял его; потому, хотя упомянутые выше расходы были значительны и безмерны, и тяжелы для любого высокопоставленного лица, но этот король дон Альфонсо не тяготился ими и не забывал бедных во Господе. И он приказал заботиться о них, и находили женщин и слабых людей, которые не были пригодны для битвы, и маленьких мальчиков, и они служили в войске там, где в этом была нужда, как младшие старшим, и также приходили туда, чтобы искупить свои грехи (те, у кого они были); и всем таким людям благородный король дон Альфонсо приказал выдать рацион питания, но, как сообщает архиепископ, не в качестве жалования, а так, как это положено воинам; и благодаря этому питанию они получали свою милостыню в войске, и многие другие вещи, которых было немало. Теперь же история 52

Речь идет о походном дворце, учреждении, а не постоянной официальной резиденции (прим. перев.). Бургосский солид – крупная серебряная монета, чеканившаяся в XII-XIII вв.; она соответствовала 12 динариям или 48 меахам, а также 30 1/8 мараведи, чеканившихся из вельона (сплава серебра и меди). При этом, 3 бургосских солида соответствовали 1 золотому мараведи. При Альфонсо Х бургосские солиды чеканились в 1252 – 1258 гг. и составляли 30 1/5 золотых мараведи за 90 солидов. См.: Diccionario militar español-francés. Madrid: En la Imprenta Real, 1828. Р. 153; Merino de Jesucristo A. Escuela de leer letras cursivas antiguas y modernas desde la entrada de los godos en España hasta nuestros tiempos. Madrid: Por D. Juan Antonio Lozano, Impresor de S.M., 1780. Рp. 194-195. 54 Som(m)er, bête de somme (ст. франц.) – вьючное животное; кого именно имеет в виду автор, не совсем понятно. 55 На самом деле большинство этих сведений в сочинении Родриго Толедского отсутствует. См.: Rod. Hist. Goth. VIII.4. Весьма лапидарные сведения приводит и Лука Туйский (см.: Luc. Chron.I V.89). 53

93

Из «Истории Испании» («Первой всеобщей хроники», 1272). Пер. со старокастильского и комм. О.В. Аурова рассказывает об этом и говорит далее следующим образом: 1014. Глава о выступлении в поход из Толедо, и о том, как был взят Малагон56 Теперь, после того, как войско, следующее для битвы при Лас-Навас-де-Толоса, было упорядочено, как об этом рассказано выше, для того, чтобы оно двинулось, рассказывает здесь история о том, что при изобилии всех вещей, выданных всем и каждому, войско Господа Бога выступило из стольного города Толедо для битвы; и было это за 12 дней до июльских календ, то есть за 12 дней, оставшихся в месяце июне57. И двигались там отдельно воины из-за гор, то есть из-за той стороны хребтов за пределами Испании, и был им дан в качестве предводителя Диего Лопес де Аро. А вслед за ним шел благородный король дон Педро и арагонцы со своими людьми. После них следовал со своими благородный король Кастилии дон Альфонсо. И хотя все передвигались по отдельности, как рассказывает архиепископ Толедо дон Родриго, который сам был там же, расстояние между теми и другими было небольшим. И в первый день после выступления из Толедо разбили лагерь у русла реки Гвадахарас58, а на второй – около ручья Гуадаселет59. На третий день остановились около реки Альгодор, но воины из-за гор разбили лагерь рядом с Гуадальфесрой60, и, следуя оттуда, осадили замок Малагон, что было благим знаком от Бога, который его подал; и хотя те, кто были в замке, защищались как мужчины, но столь мощной была атака воинов из-за гор, которые разили врага с легкостью, стремясь победить или умереть во имя Христа, что она уменьшила силы врага и укреплений замка, так, что во имя Бога взяли Малагон и перебили всех мавров, которые в нем находились. На другой день туда подошло войско короля и провело там день; и обнаружило некоторое количество провизии, но помогла благородная мудрость короля дона Альфонсо, и он приказал заготовить там большое количество продовольствия в огромном изобилии. Теперь же история продолжает рассказ далее о марше этого войска, о том, как его совершали одни и другие отряды, и говорит: 1015. Глава о том, как была взята Калатрава и как вернулись воины из-за гор История движется, ведя рассказ о марше на поле битвы, и говорит: христиане, выступив из тех мест, в которых, как мы говорили, они останавливались ранее, сообщает архиепископ, и мы все прибыли к Калатраве. И мавры, которые в ней восстали и вели военные действия, защищая себя, начали использовать железные метательные приспособления, которые сыпались на землю, нанося ущерб христианам, и были сделаны на манер шипов (история именует их «железными колючками»), и сыпались они и выбрасывались на все проходы через реку Гвадиана; и было на них четыре шпильки, и подобно тем «железным колючкам», которые мы именуем также шипами, они падали на землю, и одна из этих шпилек всегда вставала прямо вверх острием и вонзалась в ступни людям и в копыта коням61. Но поскольку человеческие уловки ни к чему не приводят, сколь 56

Малагон – город в современной провинции Сьюдад-Реаль. На самом деле, это замечание неточно: при подсчете календ учитывается и первый день следующего месяца; т.о. войско выступило не 20, а 21 июня 1212 г. (прим. перев.). 58 Гуадахарас – речка недалеко от Толедо. 59 Гуадаселет – ручей в районе Толедо. 60 Гуадальфесра – место недалеко от поселения Йебенес (в современной провинции Толедо). 61 Такие метательные кресты, имеющие по четыре шипа, которые по форме образуют правильный тетраэдр, известны у разных народов с древности. В Риме они назывались «трибул» или «еж», а на Руси они именовались «чеснок». См., например: “Tribulus autem est ex quottuor palis confixum propugnaculum, quod, quoquomodo abieceris, tribus radiis stat et erecto quarto infestum est” (Veget. Rei milit. III.24). 57

94

Valla. №2(2), 2016. бы коварными и хитроумными они ни были, против то, что совершает и желает сохранить Бог, очень немногие, почти никто не претерпели ущерба от этих мавританских колючек или шипов. И простер Бог над ними свою длань, и мы безопасно преодолели реку Гвадиану и разбили лагерь вокруг Калатравы. Но мавры, как рассказывает история, настолько снабдили оружием, знаменами и баллистами вершины башен, было достаточно трудно воевать под Калатравой тем, кто прибыл, чтобы захватить ее. Кроме того, хотя этот замок расположен на равнине, но с одной стороны его стена стоит на высоком берегу реки Гвадианы так, что к ней невозможно подойти, а с другой – этот город настолько защищен стенами, барбаканом, рвами, башнями и местами, приспособленными для сражения, что его невозможно взять, кроме как ведя военные действия в течение длительного времени с использованием метательных орудий. И был там тогда один мавр, которого звали Ибн Кайс (Abencalez), долгое время носивший оружие, хитрый и испытанный во владении им так, что знаниям этого мавра население замка Калатрава доверяло больше, чем самим себе, несмотря на то, что в том же замке жил другой мавр по имени Альмохат (Almohat), который был алькайдом и аделантадо по охране этого места. И поскольку в этой осаде осаждающие задержались уже на несколько дней, воины, короли и другие правители сомневались, есть ли смысл в том, чтобы брать этот замок. Хотя они долго рассуждали об этом, Богу было угодно, чтобы они не перестали атаковать замок, хотя штурмовать его казалось делом трудным; и одни сказали и заявили, что лучше было бы следовать своим путем, на который они вступили во имя битвы, и не задерживаться из-за штурма замка по дороге, главным образом потому, что в таких делах люди подвергаются большой опасности, а войско – усталости, и изнуряет себя как сила для захвата таких мест и их взятия, тогда как результат битвы ставится под сомнение. Но хотя так считали некоторые люди из войска, однако все взялись за оружие, и король дон Альфонсо и добрые люди выступили с мест стоянки и отдали приказ воинам из каждой страны и их командирам, чтобы они продолжали биться; и во имя Бога они начали бой за замок. И так атаковали его, что, милостью Божьей, в воскресенье, после праздника св. Павла, выбили арабов из замка; и был он передан благородным королем доном Альфонсо в дар братьям, именуемым братьями Калатравы, и он пожаловал им его во имя Иисуса Христа, снабженным оружием и продовольствием. И благородный король дон Альфонсо не взял себе ничего из тех вещей, которые там обнаружил, но все передал воинам из-за гор и королю Арагона. Между тем, поскольку Враг рода человеческого, то есть противник людей, то есть дьявол, никогда не перестает ненавидеть добрые людские дела, он набросился на войско верных Христовых и его милосердие, и возмутил сердца ненавистников из числа тех, кто должны были идти для этой битвы. И заставил их отказаться от похода, и расторгнуть заключенное с ними доброе соглашение, поскольку большая часть воинов из-за гор общим соглашением постановили снять с себя знаки креста, которые приняли для этой битвы, отказаться от тягот сражения и вернуться в свои земли. Но благородный король дон Альфонсо, которого призывали ничего не давать им за это, разделил тогда свое продовольствие и выдал остающимся все то, в чем они имели нужду, сам же, при всем этом, не отказался от доброго соглашения, которому ранее следовал. Но эти воины из-за гор, то есть из-за той стороны хребтов, изменив доброму намерению и доброму пути, как каждый, так и некоторые отряды, и все ушли, за исключением благородного Арно, архиепископа Нарбона, который остался вместе со своими людьми и многими идальго из провинции Вьенна; и они всегда сохраняли верность доброму соглашению, и никуда не ушли; и как говорит архиепископ, было их сто и 30 рыцарей-идальго, и некоторые из пехоты, которые там остались из воинов той земли. А кроме того, остался там дон Тибо де Блезон62 со своими

62

Тибо де Блезон (ум. 1229 г.) – магнат анжуйского происхождения из Пуатье и поэт, сеньор Мирбо (к северо-западу от Пуатье) и Мозе, племянник епископа Пуатье Мориса де Безон. В 1212 г. участвовал в битве

95

Из «Истории Испании» («Первой всеобщей хроники», 1272). Пер. со старокастильского и комм. О.В. Аурова людьми из земли Пуатье, человек знатный и храбрый, уроженец Испании и кастилец по происхождению63. Остался также и король Арагона и все его люди, пока битва не была закончена, поскольку он был привязан к благородному королю дону Альфонсо и договорился с ним на этом счет; и поступил он так, как велит Соломон, который сказал: «если ты проявляешь дружбу к другу, когда между вами нет противоречий, проявляй ее и тогда, когда они есть»64, и так каждый может проверить, насколько он любит другого. Но поскольку «у тех, кто любят Бога, все дела оборачиваются к лучшему»65, хотя было опасение, что это несогласие обернется опасностями для оставшихся, но все дела начинают обращаться к лучшему день ото дня и обретать добрую удачу. А потому те, кто пошли, неся Крест Господень и развеяли им свою печаль, одни лишь испанцы, которые там остались с немногими воинами из-за гор, – это были те, о ком мы говорили выше, – двинулись, чтобы вести битву, воодушевленные и глубоко верящие в Бога. И выйдя из Калатравы, они направились сначала прямо в Аларкос, и разбили там лагерь, и захватили крепость и все замки вокруг нее. И когда там остановился король дон Альфонсо, прибыл к нему на помощь король Наварры дон Санчо; хотя сначала казалось, что он не желает являться, однако, когда воины достигли дня битвы и опасности, он подошел, ибо честь его мужества и его сердца не пожелала уклоняться от службы Богу. И таким образом, три короля оказались связаны воедино. И во имя Троицы вышли они все трое, и в первый день выступили оттуда, так что прибыли в Сальватьерру и встали там лагерем, и окружили ее, и взяли. На другой день, который был воскресеньем, оставив Сальватьерру под охраной, короли и другие князья посчитали во благо вооружиться и решить все дела, как будто затем следовало вступить в битву; и так они и сделали. И рассказывает история, что, милостью Божьей, явило там себя множество воинов христианского войска, поскольку рыцари и остальные бойцы были вооружены, снабжены и построены, и это было так красиво и нарядно, и таков был вид оружия, знамен и коней, что даже врагам, их видевшим, они казались замечательными, так что они испытали большой страх; и говорит это, и рассказывает об этом из истории архиепископ дон Родриго Толедский, который там был: «наше войско показалось нам вещью любимой и достойной любви, и полностью соответствующей той битве, для участия в которой мы шли». Там, сообщает он также, благороднейший король дон Альфонсо стал думать, как двигаются ушедшие, и размышлять о тех, кто остался и идет туда, и понял, и увидел, что сердца могущественных и смелых укрепились, а слабых – воодушевились, и что перестали колебаться сомневающиеся; он был очень рад тем знакам, которые увидел, поскольку понял, что сражение состоится, и что он сможет отомстить врагам. И несогласие с ушедшими, которое испугало бы многих, изгнало этот испуг из робких сердец и он покинул войско. И говорит архиепископ: «мы ждали еще один день, а затем выступили и на другой день прибыли и остановлись в месте, называемом Фреснедас66. Затем, для другой остановки, пришли в другое место, которое имело то же название Фреснеда; и оба этих места, одно рядом с другим, называются Фреснедами. А на третий день пришли к подножию горы Мурадаль, называемому Гуадальфахар67. Сейчас же, когда история рассказала об этом войске, о том, как оно прибыло в то место, поскольку армия мавров была уже рядом, с при Лас-Навас де Толоса, в 1218 г. – в крестовом походе в Альбижуа. См.: Thibaut de Blaison. Poésies / Ed. par T.N. Newcombe. Genève: Droz, 1978. 63 Подтверждений обоснованности этого замечания нет. 64 Вероятно имеется в виду следующее место из Св. Писания: «Друг любит во всякое время и, как брат, явится во время несчастья» (Притч. 17: 17). 65 Ср.: «Я хожу по пути правды, по стезям правосудия, чтобы доставить любящим меня существенное благо, и сокровищницы их я наполняю» (Притч. 8: 20-21). 66 Фреснеда(с) – распространенный в Испании топоним. В данном случае имеется в виду река Фреснедас, начинающаяся недалеко от Санта-Крус де Мудела, в современной провинции Сьюдад-Реаль. 67 Идентифицировать топоним не удалось.

96

Valla. №2(2), 2016. другой стороны68, она сообщает о том, как это войско выдвинулось туда для битвы, и говорит: 1016. Глава о том, как христиане захватили гору, откуда их войско выдвинулось для битвы Между тем, пока происходило то, о чем уже было сказано, Мухаммад, этот халифправитель мавров, когда его воины были собраны в горах около Хаэна, ожидал христианское войско, как об этом сообщает архиепископ. И прелат говорит, что сердце халифа не было расположено к сражению, поскольку он сомневался, придет ли к христианам помощь, которая, как он ожидал, явится к ним, чтобы выступить против него; но его замысел и забота заключались в том, чтобы обрушиться на христиан сверху при их возвращении, если случится так, что они будут изнурены мучениями и падут духом от потерь, которые он им причинит, так что они не удержатся против него. Но Наш Господь Бог подал такой совет против тех, которые были чужды христианскому войску и, побуждаемые Дьяволом, тайно бежали из наших рядов, и скрытно перебрались к маврам, и сообщили им о состоянии христианского воинства и о том, чего ему недостает. Но рассказывает история, что недостаток касался продовольствия и ощущался до взятия Калатравы; но после того, как христиане взяли ее, как того захотел Наш Господь Бог, недостаток исчез и сменился изобилием пищи, и Бог приказал так, чтобы впредь войско короля дона Альфонсо не испытывало нужды ни в чем. И когда те псевдохристиане, которых да устыдится Бог, пришли и сказали маврам, что христианское войско не имеет продовольствия, на самом деле оно было в изобилии. И это – тот совет, который, как говорит история, Наш Господь Бог подал против предательства тех ложных христиан, побуждаемых Дьяволом. И в этой ситуации мавры, получившие сообщение от тех лживых ренегатов, изменили план, имевшийся у них ранее, и дерзнули обрести быструю славу и немедленно двинулись против нас со стороны Хаэна. И прибыл этот правитель мавров вместе с своими силами к Баэсе, и оттуда направил кое-кого недалеко, в Лас-Навас-де-Толоса, чтобы занять узкий проход там, где среди скал нет дороги, и к руслу ручья69, которая протекает там же; это было место, где мавры собирались воспрепятствовать продвижению христиан так, чтобы им негде было пройти, а если христиане еще не заняли к тому времени вершины гор, он приказал закрепиться на их нависающих склонах для того, чтобы воспрепятствовать подъему христианских отрядов. И те мавры, которых отправил туда халиф, как рассказывает история, впоследствии были схвачены во время битвы и рассказали христианам об этом замысле, изза чего они были размещены в том месте, и что они охраняли проход потому, что, в конце концов, когда у нас закончится продовольствие, мы, изнуренные и раздраженные голодом, будем вынуждены вернуться. Но благочестие Божие распорядилось по-другому, поскольку Диего Лопес де Аро, который возглавлял авангард, вел его и которому он был поручен, оправил вперед своего сына Лопе Диаса70 и двух своих племянников – Санчо Фернандеса71 и 68

Т.е. с южной стороны от перевала Мурадаль, тогда как христианское войско находилось к северу от него (прим. перев.). 69 Гуадальфахар; см. ниже. 70 Лопе Диас II де Аро (ок. 1170-1236) – влиятельный и богатый кастильский магнат, шестой сеньор Бискайи (1214-1236), сын Диего Лопеса II де Аро. Участник битвы при Лас-Навас-де-Толоса. При Фернандо III – главнокомандующий королевским войском (благодарность за поддержку в период борьбы за престол). Участник «быстрой Реконкисты» (1227 г. – лично взял г. Баэса). Был женат на Урраке Альфонсо де Леон, незаконной дочери короля Леона Альфонсо IX; от этого брака родилось 9 детей, старший из которых (Диего Лопес III де Аро) унаследовал от отца сеньориальную власть над Бискайей; кроме того, известно о двух незаконных сыновьях. Похоронен в монастыре св. Марии Королевской в г. Нахера. См.: Salazar y Castro L., Válgoma y Díaz-Varela D. Historia genealógica de la Casa de Haro (Señores de Llodio, Mendoza, Orozco y Ayala). Madrid: Real Academia de la Historia, 1959.

97

Из «Истории Испании» («Первой всеобщей хроники», 1272). Пер. со старокастильского и комм. О.В. Аурова Мартина Муньоса72, и приказал им, чтобы они собрались и двинулись вперед настолько, насколько смогут, и заняли вершины горы прежде, чем явятся мавры. И они, веря в свою смелость, ибо были знатными рыцарями и на добрых конях, постарались исполнить то, что им приказал дон Диего; и поднимаясь, чтобы захватить вершину горы, без всякой защиты, обнаружили наверху, рядом с замком Ферраль73, отряд мавров-арабов, обрушившийся на них, и поскольку их было мало, они не смогли разбить их; однако им помог Бог, поскольку Лопе Диас, Санчо Фернандес, Мартин Муньос и все, кто с ними были, изо всех сил и так, как положено, взялись за оружие и упорно, как надлежит мужам, сдержали арабов, и бросились отважно разить их так, что отбили их натиск и отобрали у них склон; и благодаря Богу, поднялись наверх и заняли вершину, и освободили место от мавров, и остановились там лагерем и устроились там очень надежно. И на пятый день недели, которым был четверг, около девятого часа, рассказывает архиепископ, мы прибыли к подножью горы. И в тот же день многие из нас поднялись на ее вершину, но большинство осталось внизу, рядом с руслом ручья, называемого Гуадальфахар. И в этот шестой день недели, в который была пятница, вышли три короля: Кастилии – благородный король дон Альфонсо, Арагона – дон Педро и Наварры – дон Санчо, и, призвав имя Господа Бога, поднялись на один из склонов горы, на большое ровное место, и встали там лагерем. В тот же день нашими был взят замок Ферраль, а кроме того, несколько опасных завалов камней, и у русла вниз по течению ручья несколько отдельных утесов рядом с перевалом Лоса, мест, очень удобных для того, чтобы быстро перебрасывать людей и вьючных животных; и этот перевал был настолько узким, что совершенно не подходил для прохода. И там находилось несколько отрядов мавров, которые в течение всего того дня, а также части дня следующего охраняли проход от христиан; и в тот же день произошла схватка между маврами и нашими людьми, и совершили они пробу сил, поскольку там погибли воины с обеих сторон, но история говорит, что погибших было немного. И пока с самого начала развивались эти события, короли беседовали о том, где можно было бы безопасно пройти, поскольку проход в Лосе не был тем местом, которое без ущерба могли бы преодолеть люди и вьючные животные; и говорит архиепископ: мавританское войско было уже совсем рядом с нами, были поставлены их палатки, и они казались светло-красными. И среди наших распространялись суждения о дошедших о них слухах, словно бы о подъеме их войска на гору: и одни, будучи озабочены невиданной трудностью прохода, советовали повернуть прочь, чтобы пройти по более легкому пути туда, где находились отряды мавров. В ответ на это благородный король дон Альфонсо поступил так и сказал: «Если этот совет будет принят в качестве доброго и данного из добрых намерений, он тем не менее повлечет за собой опасность: поскольку воины и те, другие, кто его не одобрят, когда увидят, что мы поворачиваем прочь, подумают, что мы не идем искать сражения, а бежим от битвы; и произойдет несогласие в войске, и случится то, чего мы никак не можем допустить. Но поскольку мы видим врага рядом с собой, необходимо атаковать 71

Санчо Фернандес (1186-1220) – незаконный сын, зачатый королем Леона Фернандо II до брака с Урракой Лопес де Аро. Его статус был легализован лишь пост-фактум (1187 г.). Королевский главнокомандующий при Альфонсо IX. В разное время являлся сеньором Монтеагудо и Агилара, а также Моненегро, Саррии, Руэды, Бенавенте и др. Погиб от несчастного случая на охоте. См.: Salazar y Acha J. La Casa del Rey de Castilla y León en la Edad Media. Madrid: Centro de Estudios Políticos y Constitucionales, 2000. P. 427. 72 Мартин Муньос II (ум. после 1221 г.) – кастильский магнат, главный майордом короля Энрике I (1217 г.); именуется таким образом в отличие от другого Мартина Муньоса, короля Кастилии Санчо III (1149-1152). В документах эпохи Альфонсо VIII Мартин Муньос II упоминается в разном качестве в 1184 и 1211-1216 гг., в королевских грамотах Фернандо III – с июня по август 1221 г. См.: González J. El reino de Castilla en la época de Alfonso VIII. Т. 1… P. 243; González J. Reinado y diplomas de Fernando III. T. 1: Estudio. Córdoba: Publicaciones del Monte de Piedad y Caja de Ahorros de Córdoba, 1980. Pp. 118, 241. 73 Ферраль – замок, развалины которого сохранились рядом с поселением Санта-Элена (в современной провинции Хаэн).

98

Valla. №2(2), 2016. его; и если будет на то воля Неба, таким путем там решится и свершится дело». И поскольку совет благородного короля дона Альфонсо перевесил тот, другой, всемогущий Бог, чьей духовной милостью направлялось это событие, послал к королю одного человека из народа, весьма низкородного одеждой и личностью, который ранее проходил там, гоня скот по этим горам и охотясь на кроликов и зайцев; и этот пастух показал дону Альфонсо довольно легкий путь для всего войска, по которому можно было подняться по боковому склону этой горы; а еще он рассказал ему, что не следует ни бросаться на врага, ни таиться его, поскольку на виду у противника, не способного ни воспрепятствовать, ни помешать, ни причинить ущерб, мы сможем достичь места, подходящего для битвы. Теперь же история, рассказав о подъеме на гору на перевале Мурадаль и о том, как туда прибыли войска обеих сторон, после этого сообщает, как эти войска явились на место сражения и состоялась битва, и говорит: 1017. Глава о прибытии христиан на место битвы, и выступлении мавров против них О рассказе этого пастуха сообщает история и говорит: поскольку в такой великой опасности, которая случилась там, едва ли можно было поверить такому человеку, как тот пастух, который появился перед всеми, но король дон Альфонсо сделал это; но желая подтвердить его слова, направил вперед двух князей: дона Диего де Аро и дона Гарсию Ромеу из Арагона, и приказал им, чтобы они поехали, и если то, что ему сказал пастух, окажется правдой, поднялись и нашли на вершине горы ровное место, и заняли его и позаботились о том, чтобы защитить это место должным образом. И милостью Божией, все случилось именно таким образом, поскольку тот человек, что явился к королю дону Альфонсо был посланником Бога, который избирает слабых мира сего, как выяснилось, говорил сущую правду; и названные выше князья поднялись и обнаружили равнину, о которой говорил им король со слов пастуха; и находясь на ней, на вершине горы, они захватили ее и хорошо защитили, и посчитали весьма надежно охраняемой. И начиная с субботы, поскольку это была уже суббота, поздним утром три короля, получив благословение архиепископа и милость таинства Тела Нашего Господа Бога, направились со своими отрядами к означенной горе. А замок Ферраль был оставлен как бесполезный; а мавры, думая, что мы уходим от битвы, поскольку мы не охраняли прохода в Лосе, поднялись и с большой радостью взяли этот замок. И когда они сделали это, то поняли, что мы не бежали, но двинулись вперед, и от этого весьма опечалились; и увидев палатки, установленные на вершине означенной горы, отправили туда отряд рыцарей, чтобы предотвратить разбивку лагеря христианами, опередив их и вытеснив оттуда силой; и им было сказано, что для мавров это плохой знак, что мы не оставили прямого пути из-за тесноты прохода. И эта мавританская конница, которую отправил их правитель, прибыла к нам, а прибыв – начала бой и некоторое время сражалась с нашими воинами; и из-за правды Бога, который определил все происходящее, наши оказались сильнее и изгнали мавров с этого места и с поля сражения силой множества добрых ударов пиками, им нанесенных, и убив их столько, сколько смогли. И таким образом наши воины захватили все ровное место на склоне горы, и, милостью Божьей, расположились там, и удачно поставили свои палатки. И как только был разбит лагерь, правитель мавров, поняв, что от защиты прохода, на которую он так надеялся, не будет никакой пользы, и что ни засады, ни обманные маневры, которые он проводил в тайне от христиан, ни в чем ему не помогут, в тот же день отдал приказание своим колоннам и выдвинулся на поле сражения. И свою главную колонну, которая была придана ему для защиты, он удачно расположил на горе, на которую было трудно подняться; а другие свои колонны были очень разумно расположены справа и слева. И там они ожидали от шестого часа и до вечера, думая, что мы в тот же день начнем битву. Но наши короли на своем совете решили, что лучше перенести сражение с этой субботы на три дня, на второй день недели, которым был ближайший понедельник, поскольку наши 99

Из «Истории Испании» («Первой всеобщей хроники», 1272). Пер. со старокастильского и комм. О.В. Аурова воины устали от трудного подъема на гору, и все были измотаны, как и вьючные животные; и таким образом мы имели возможность обдумать и уяснить положение мавров и их маневры. И поняв, что мы не идем в бой, правитель мавров повел себя очень надменно, как будто уже обрел славу, а кроме того, он подумал, что мы поступили таким образом не для того, чтобы защититься от его хитростей, а из страха. А потому он отправил послания в Баэсу и Хаэн, что взял в осаду трех королей, и что через три дня они сдадутся. Но, говорит архиепископ, некоторые из его высокопоставленных мавров, которые, обладая острым умом, лучше понимали суть дела, сказали ему: «Мы видим, что они расположились с умом и глубоким пониманием ситуации, и кажется, что они действуют, скорее собираясь дать нам сражение, чем бежать». На другой день, в воскресенье, поздним утром, мавры, наконец, вышли на поле сражения, как это было в прошедшую субботу, и в то воскресенье их колонны стояли в строю до полудня; и чтобы избежать перегрева, их отвели в тень, в их светло-красные палатки. И, находясь там в лучшем положении, чем добился и чем заслуживал74, правитель мавров ожидал битвы и сражения с царской надменностью. Но мы не выступили, как днем и ранее, и, наблюдая за его войском, мы, наш лагерь и все, что к нам относилось, заранее решили, что нам следует выйти на следующий день. И архиепископ Толедо, и другие епископы, которые там находились, обходили расположения отрядов всех находившихся там городов, а также князей, проповедуя им, и направляя их, и воодушевляя их на битву, и отпуская им всех их грехи, смиренно и во имя Бога. И в тот же день благородный король арагонцев посвятил в рыцари своего племянника Нунó Санса75. А между тем мавры, с шумом соорудив метательные орудия типа баллист, которые они со временем использовали против христиан, попытались проникнуть вплоть до нашего лагеря, проверяя силы перед битвой. Однако в конце концов, между шестым и девятым часом, достаточно выждав и видя, что мы не строимся для того, чтобы выйти и двинуться против них, мавры поднялись туда, где находились до этого, и вернулись в свои палатки, туда, где они были установлены. Теперь же история, рассказав о прибытии короля дона Альфонсо, и его войска, и других королей, его друзей, пришедших ему на помощь, и всех других друзей и крестоносцев, его сопровождавших, к перевалу Мурадаль и Лас-Навас-де-Толоса, и о том, как они там расположились; а также, с другой стороны, поведав о прибытии этого правителя, халифа мавров Мухаммада из Хаэна к перевалу Мурадаль и в Лас-Навас, сейчас эта история сообщает нам, как на другой день они построились в колонны и вышли на битву, и как они действовали; и говорит так: 1018. Глава о построении в колонны в этой битве и о расположении сражающихся в ходе нее О вступлении в эту битву и о построении воинов перед ней история рассказывает, что на другой день, около полуночи, возвысился голос в прославление Нашего Господа Бога и исповеди ему, и зазвучал по всем палаткам христиан; и этой ночью он раздался как возглас глашатая, чтобы все поднялись во имя Бога и вооружились для битвы Господней. А потому 74

Ср.: “… sub quo gloriosius debito residens conflictum fastu regio expectabat” (Rod. Hist. Goth. VIII.7) (выделено мной – перев.). Хронист несколько отошел от латинского текста, видимо, желая усилить смысловой акцент (прим. перев.). 75 Нунó Санс (кат. Nunó Sanç; каст. Nuño Sánchez) (ок. 1190-1241/1242) – каталонский магнат, сеньор Руссельона и Сердани (с 1212 г.), граф (с 1234 г.). Сын Санса I, младшего брата короля Арагона и Каталонии Альфонсо II, сеньора Сердани и графа Прованса, и его второй жены, Санчи Нуньес де Лара (через которую Нунó Санс находился в родстве с кастильским кланом Лара). После 1213 г. – регент при малолетнем короле Арагона Жауме I, позднее – его советник. См.: Torres Sevilla-Qiñones de León M. Linajes nobilitarios de León y Castilla… P. 236; Sánchez de Mora A. La Nobleza castellana en la plena Edad Media: El Linaje de Lara (ss. XI-XIII)… Pp. 29- 299.

100

Valla. №2(2), 2016. явившиеся, почтенные и укрепленные службой во имя таинств страстей Господних76, все исповедались и, приняв тело Господа Нашего Иисуса Христа, все собрались и надели доспехи, как это было необходимо. И вышли на битву, выстроив свои колонны, как было распределено ранее, – и сейчас мы расскажем о том, каким образом, – между кастильскими князьями: дон Диего Лопес де Аро со своими людьми занял аванагард и первые шеренги77; среднюю колонну на одном из флангов возглавлял граф Гонсало Нуньес с братьямитамплиерами, и братьями-госпитальерами, и братьями-рыцарями из Уклеса78 и Калатравы79; колонну на другом фланге возглавляли Руй Диас де-лос-Камерос, и его брат Альвар Диас80, и Хуан Гонсалес81, и другие знатные люди вместе с ними; в следующей колонне находился благородный король Кастилии дон Альфонсо; и дон Родриго, архиепископ Толедо с ним вместе, и другие епископы, названные выше, а также магнаты: дон Гонсало Руис Хирон и его братья, и дон Руй Перес де Вильялобос, дон Суэр Тельес82, дон Фернандо Гарсия83 и другие.

76

Перевод условный: стремясь приукрасить содержание своего латинского источника, хронист явно либо перестарался, либо ошибся и не пожелал исправлять эту ошибку, как видно из рукописной версии этого фрагмента (см. Escor. X.I.4, fol. 303v); в итоге на месте простого латинского текста появилась неупорядоченная кастильская конструкция: “Onde andando y onrrados et guisados como (? – перев.) pora aquel officio por cierto los maestros (? – перев.) de la passion del Sennor…”. Сp.: “celebratis itaque Dominice passionis misteriis…” (Rod. Hist. Goth. VIII.9) – Прим. перев. 77 В тексте – colpe (golpe), т.е. ударные отряды. 78 Т.е. духовно-рыцарского Ордена Сантьяго. Орден был основан в 1158 г. в Леоне королем Фернандо II, изначально – для защиты перегринов, следующих в Сантьяго-де-Компостела, а также для борьбы с мусульманами. 79 Т.е. духовно-рыцарского Ордена Калатрава. Получил название по замку Калатрава (ныне – Калатравала-Вьеха в провинции Сьюдад-Реаль, на территории муниципия Каррион-де-Калатрава), отвоеванному и присоединенному к Кастилии Альфонсо VII в 1147 г., после чего он был передан тамплиерам. С 1158 г. – резиденция вновь основанного духовно-рыцарского Ордена Каларава, после того, как замок был передан цистерцианскому монастырю Фитеро и устав нового Ордена испытал сильное влияние цистерцианцев. В 1217 г. резиденция магистра Ордена была перенесена в замок Дуэньяс (ныне – Калатрава-ла-Нуэва, недалеко от поселения Альдеа-дель-Рей, в провинции Сьюдад-Реаль), однако Орден сохранил свое название. 80 Альвар(о) Диас де-лос-Камерос (ум. после 1223 г.) – кастильский магнат, брат Родриго (Руя) Диаса делос-Камерос, сын магната Диего Хименеса из Риохи. В 1216 г. поддержал королеву Беренгелу в противовес графу дону Альваро Нуньес де Лара, но принял его сторону после смерти короля Энрике I (см. ниже). В 1219 г. передал монастырю в Нахере местечко Торресилья-де-лос-Камерос. Присутствовал при заключении кастильско-арагонского договора в Агредо (1221 г.). В документах эпохи Фернандо III фигурирует до 1223 г. См.: González J. El reino de Castilla en la época de Alfonso VIII. Т. 1… Рp. 226, 234, 321; González J. Reinado y diplomas de Fernando III. T. 1: Estudio… Pp. 232, 250, 285. 81 Хуан Гонсалес (ум. после 1222 г.) – леонский магнат, сеньор Авилес (1216 г.), Овьедо (1216 г.), Тороньо (1210 г.). В 1212 г. – активный участник битвы при Лас-Навас-де-Толоса, вопреки решению Альфонсо IX, короля Леона, не участвовать в битве. Тем не менее, видимо, эта позиция не привела к конфликту с королем: ок. 1216 г. Хуан Гонсалес выступал на стороне Альфонсо IX в числе соприсяжников при заключении кастильско-леонского договора в Торо. Тем не менее уже в том же году мы видим его в Кастилии, где он фигурирует в числе противников группировки графа дона Альваро Нуньеса де Лара на стороне сеньора Бискайи Лопе Диаса де Аро. Вероятно, с этого времени жизнь Хуана Гонсалеса была связана с Кастилией: во всяком случае, в последний раз он упоминается в королевской грамоте Фернандо III от 23 июля 1222 (пожалование фуэро Авилы консехо Пеньяфьеля). См.: González J. El reino de Castilla en la época de Alfonso VIII. Т. 1… P. 1033; Ibid. Т. 3. Р. 731; González J. Alfonso IX. T.1: Estudio. Madrid: CSIC, 1944. Pp. 349, 357, 359; González J. Reinado y diplomas de Fernando III. T. 1: Estudio… Р. 232. 82 Суэр(о) Тельес де Менесес (ум. ок. 1226) – кастильский магнат из области Кампос, сын Тельо Переса, младший брат Альфонсо Тельеса де Менесес и Тельо Тельеса, епископа Паленсии (см. ниже). В королевских документах Альфонсо VIII впервые появляется 26 марта 1206 г., в ряду свидетелей заключения договора между Кастилией и Леоном в Кабрерас. Участник битвы при Лас-Навас-де-Толоса (1212 г.). После смерти Альфонсо VIII поддержал королеву донью Беренгелу и малолетнего Энрике I, получив от него замок Оса (1216 г.). В правление Фернандо III выступил на его стороне в борьбе с доном Альваро Нуньесом не Лара и в дальнейшем входил в его окружение. В разное время являлся сеньором Монтеалегре (1217 г.), Сеа (с 1215 г.) и Грахаля (с 1206 г.), Осы (подтвержден за ним в 1222 г.). От брака с Санчей Гутьеррес имел двоих сыновей – Гутьерре и

101

Из «Истории Испании» («Первой всеобщей хроники», 1272). Пер. со старокастильского и комм. О.В. Аурова И между каждой из этих колонн были разделены отряды добрых городов: Сеговии, Авилы и Медины-дель-Кампо. Выстроив с Божьей помощью колонны этого войска, как было рассказано, они подняли руки к небу, обратили глаза к Богу, и воодушевили и возвысили свои сердца для мученичества, и, взяв знаки веры и верующих в Иисуса Христа, в равной мере все как один спокойные, все вместе, согласно описанному порядку, вступили в опасности и противостояние битвы. И первыми из колонны Диего Лопеса де Аро, кто стали разить врага, были его названные выше84 сын и племянники, рыцари отважные и ловкие во владении оружием. С другой стороны, мавры поступали также: они оборудовали на вершине горы укрепления, подобные загону85, для защиты от стрел и другого оружия, и внутри такого укрытия засели сильные пешие и лучшие воины; там же находился и их правитель, державший при себе меч и одетый в черный плащ, принадлежавший Абд аль-Мумину, родоначальнику альмохадов, как об этом рассказывалось86, и имел при себе этот их правитель книгу проклятой секты Мухаммада, той книги, которую они ныне именуют Коран. С внешней стороны этого укрытия были расставлены другие колонны пехоты, из которых одни, как те, что находились вовне, так и пребывавшие снаружи, были привязаны за ноги к другим, стоящим сзади, чтобы они не надеялись спастись бегством (поскольку были связаны таким образом, что если бы даже в этом была нужда и возникло такое желание, они не смогли бы бежать), а потому эти воины сильно пострадали от поспешности и ужасной жестокости битвы. А перед этим укрытием, с внешней стороны, находилась колонна альмохадов87, добрых рыцарей, снабженных конями и оружием, находившихся в бессчетном множестве, вид которых вызвал ужас. А справа и слева от них находились арабы, ловкие воины, действовавшие при помощи копий и ассегаев88 и наносившие ущерб тем, кто не знал, каково это оружие: ведь они и на бегу задерживают противника, и будучи преследуемыми, поворачивают назад, если видят, что это возможно; это хуже получается у них на равнине, а в узких местах они не терпят ущерба из-за отступления назад89, и этих арабов, вооруженных копьями и ассегаями, находят наиболее опасными; они похожи на турок90: они сражаются метанием стрел, и в середине палиц некоторые из них носят подобие сосудов округлой формы91; и те, и другие эти воины-мусульмане расхаживают с места на место, как будто бы бродя за пределами боевого порядка, и не держат строй, и, перебегая, вносят смятение в ряды противника и ломают его боевой порядок, и дают возможность нанести урон Суэро. См.: González J. El reino de Castilla en la época de Alfonso VIII. Т. 1… Рp. 119, 222, 229, 234; 349, 351- 352; González J. Reinado y diplomas de Fernando III. T. 1: Estudio… Рp. 163, 165-166, 234, 243, 286. 83 Фернандо Гарсия (ум. ок. 1214 г.) – кастильский магнат. В 1199 г. фигурирует в числе свидетелей документа о приданном инфанты доньи Беренгелы, выдававшейся замуж за короля Леона Альфонсо IX. В 1209 г. – в числе свидетелей заключения кастильско-леонского договора в Вальядолиде. В 1212 г. являлся участником битвы при Лас-Навас-де-Толоса. 28 июля 1213 г. последний раз фигурирует в королевской привилегии. См.: González J. El reino de Castilla en la época de Alfonso VIII. Т. 1… Рp. 1033, 1041. 84 См. выше гл. 1016. 85 В тексте – corral; как правило, таким образом в текстах этого периода именуется загон для скота; в данном случае, слово использовано для обозначения огороженного пространства без уничижительного оттенка, а потому далее это слово переводится как «укрытие» (прим. перев.). 86 Гл. 979 «Глава о маврах-альмохадах, о том, как они прибыли в Испанию, и об их названии». 87 Т.е. берберов. 88 Ассегай (берб. zaġâya, исп. араб. azzaḡáya) – метательное копье с листовидным наконечником. См.: Corominas J., Pascual J.A. Diccionario crítico etimológico castellano e hispánico. T. 1. Madrid: Editorial Gredos, 1984. P. 431. 89 Полностью, до утраты логики рассуждений, изменен смысл латинского оригинала. Ср.: “in planicie uero, ubi uolubilitati non obest angustia, nosciuiores reperiuntur” (Rod. Hist. Goth. VIII.9). 90 Ср. у Родриго Толедского: “Hii similes Parthis…” (Rod. Hist. Goth.VIII.9). 91 Перевод условный. Это место неясно и у Родриго Толедского, уподобляющего «арабов» парфянам: “in clauarum ponderibus uasa differunt uertiginis” (Rod. Hist. Goth.VIII.9). Кажется, его не понял и кастильский хронист.

102

Valla. №2(2), 2016. противнику своим, подходящим строем, если те от них этого потребуют. Но число тех и других столь велико, что не знало счета, и я не думаю, что кто-нибудь из наших способен был их должным образом пересчитать, однако впоследствии мы слышали от самих мавров, что у них было 80 раз по тысяче рыцарей, а отрядов пехоты – бессчетно. При этом, некоторые мавры из земли Хаскура (Azcore)92, расположенной недалеко от Марракеша, бывшие там, рассказывали, что они не были довольны своим правителем; и эти мавры, оставив лошадей, чтобы заслужить его милость, спешились и, таким образом, вступили в сражение; и сражаясь, они нанесли христианам большой урон, но эти люди не думали, что кто-либо из них ускользнул. Кроме того, при правителе находился и другой многочисленный отряд, снабженный знатными конями и оружием. И таким образом все это укрытие было окружено и защищено маврами, а их правитель находился внутри него. Теперь же история, сообщив о построении воинов с одной и другой стороны, рассказывает о том, как они сражались и как была закончена битва, и говорит: 1019. Глава о том, как войска сошлись и вступили в сражение, и победили христиане, и об истреблении мавров О разгроме этого укрытия и о сражении, которое в тот раз выиграли христиане, здесь рассказывает история таким образом и говорит: что мавры, которые были связаны, как об этом сообщалось выше, и которые не могли сдвинуться с того места, где находились, начали отбивать первые удары наших, которые поднимались в местах, неудобных для ведения боя. И в этих схватках некоторые из нас, поднимавшиеся, чтобы сразиться с маврами, усталые от тяжести подъема, останавливались и немного им уступали. И тогда некоторые воины из середины колонн Кастилии и Арагона выстроились единым отрядом и вышли в первые ряды, и было мощным, опасным и неотвратимым произведенное ими продвижение, так что казалось, что некоторые (но не из числа магнатов) решили спасаться бегством; однако стоявшие впереди и в середине воины Арагона и Кастилии, собранные воедино, стали сражаться с врагами и не позволили им продвинуться вперед, и сделали это настолько, насколько смогли. В то же время колонны на обоих флангах с беспредельной отвагой бились с колоннами мавров, и удары с обеих сторон наносились во множестве; однако отряды мавров были столь многочисленны и сильны, что некоторые из наших стали проявлять малодушие и поворачиваться спиной к неприятелю, и уже казалось, что они бегут. Благороднейший король дон Альфонсо, видя подлых простолюдинов, которые не заботятся об ухудшившемся положении, при всех сказал архиепископу Толедо: «Архиепископ! Вы и я – мы умрем здесь». И ответил ему в тот же час архиепископ: «Сеньор, доверимся Богу, так будет лучше, поскольку мы сможем сделать больше, чем наши враги, и сегодня Вы победите!». Благородный король дон Альфонсо, никогда не падавший духом, сказал: «Немедленно пойдемте на помощь тем, кто находится в наибольшей опасности!». И тогда Гонсало Руис и его братья первыми бросились на помощь; но Фернандо Гарсия, муж ловкий и искушенный в рыцарском деле, поспешил к королю, посоветовав ему не оставлять командования войском и оказать нуждающимся помощь тем, что войско не утратит руководства, без которого оно будет разбито. И тогда благородный король сказал архиепископу: «Архиепископ! Мы умрем здесь, поскольку мы достойны такой смерти, и 92

Хаскура (хаскора) (араб. Haskûra, ст. каст. Azcore, Hescore) – берберское племя из группы санхаджа, проживавшее к югу от Марракеша, между реками Сус и Дра (Драа), в пределах современного региона СусМасса-Драа. См.: Alvira Cabrer M. Pedro el Católico, Rey de Aragón y Conde de Barcelona (1196-1213). Documentos, Testimonios y Memoria Histórica. T. 6. Zaragoza: Institución “Fernando el Católico” (CSIC), Exma. Diputación de Zaragoza, 2010. P. 2777; Maşmūda // Encycopédie del l’Islam. Nouvelle édition / Bosworth C.E., Donzel E. van, Heinrichs W.P., Pellat Ch. T. VI. Paris: Éditions G.-P. Maisonneuve & Larose S.A.; Leiden: E.J. Brill, 1989. Р. 732.

103

Из «Истории Испании» («Первой всеобщей хроники», 1272). Пер. со старокастильского и комм. О.В. Аурова достойны принять ее в такой час и в такой печали по Закону Христа; так умрем же согласно этому Закону!». И ответил ему архиепископ: «Сеньор, если это угодно Богу, он увенчает нас венцом победы, то есть мы победим; но если Богу будет угодно иное, мы все как один погибнем вместе с Вами, и я свидетельствую об этом перед Богом в присутствии всех». И тогда благородный король дон Альфонсо, не меняя ни выражения лица, ни гордых жестов, ни обычной для него благородной и достойной сдержанности, и не произнося ни слова, остался мужественным и твердым, как подобает сильному мужу, держащему оружие, как лев, не знающий страха, поскольку он был твердо готов как к смерти, так и к победе. А затем, не желая далее терпеть опасность, он быстро направился туда, к самому мавританскому укрытию, и направлял его Бог, которые совершил все это, и радостно двинулись с ним туда же его благородные знамена и его люди. И крест Господень, которые обычно несли перед архиепископом Толедо, нес в тот момент Доминго Паскуаль из Альмогеры93, каноник толедского собора94, и он ворвался с ним в боевые порядки мавров, и, не встретив никакого препятствия и не получив ни одного увечья, этот дон Доминго, который нес крест, чудесным образом прошел через них в одиночку, поскольку остальные не пробились с ним; и на его пути не встретилось никакой опасности, пока он не достиг другой части поля сражения, и случилось это так, как было угодно Богу. И на знаменах трех королей шествовал лик Святой Девы Марии, Матери Божьей, которая пребывала в провинции Толедо и во всей Испании, и которая всегда была победительницей и покровительницей; с ее чудесным появлением колонна мавров была поражена чудом, и отряд, в котором было без счета воинов, и который стоял твердо, и не сходил с места, и отважно противостоял нашим, был чудесным образом истреблен мечом, исколот копьем, побежден ранами и, повернувшись, обратился в бегство. Тогда правитель мавров поспешил выйти из боя, особенно под воздействием своего брата, которого звали шейх Абу Закария (Zeyt Abozecri)95, который настаивал, чтобы они покинули поле боя и бежали; этот халиф и правитель взобрался на разноцветное вьючное животное и, позаботившись, чтобы спастись от смерти и плена, – поскольку видел, что с ним случится либо первое, либо второе, если он останется, – обратился в бегство, чувствуя, что это наиболее безопасное из всего, в чем он нуждается. И бежал он с тремя рыцарями, которые стали его сотоварищами в той опасности, и таким образом добежал до Баэсы; и жители этого города, видя его таким, поняли, что у него плохи дела, и что он побежден, и спросили у него, что он делает; и говорит история, что он ответил им: «Я не могу советовать ни себе, ни вам», и, сменив там вьючное животное, той же ночью прибыл в Хаэн. И тогда арагонцы, со своей стороны, кастильцы – со своей, и наваррцы – со своей же, быстро развернули свои отряды среди рядов мавров и убили многих из них, и многих во время преследования, которое вели вслед за ними в разные стороны, куда те бежали, а христиане – вслед за ними, убивая их. Услышав об этом и видя это, архиепископ сказал эти слова благородному королю дону Альфонсо: «Сеньор! Да запомнит Вас милость Божия, которая восполнила через Вас все потери, и теперь Она Вам возместила и за оскорбление, нанесенное Толедо! И да запомнят Вас те Ваши рыцари, с помощью96 которых 93

Альмогера – поселение в современной провинции Гвадалахара. Доминго Паскуаль из Альмогеры (ум. в 1262 г.) – кастильский церковный деятель, каноник, декан и регент хора толедского собора св. Марии; после смерти архиепископа дона Санчо (1259-1262) был избран и рукоположен в его преемники (1262-1265), став 60-м архиепископом Толедо. См.: Gil Ortega C.C. Los arzobispos de Toledo en su concepto testamentario de la muerte (1085-1517) // Espacio, Tiempo y Forma. Ser. III: Historia Medieval. 2014. T. 27. Р. 242. 95 Абу Закария Яхья I (Абу Закария Яхья I бен Абд аль-Вахид) (ум. 1249 г.) – внук халифа альмохадов Абд аль-Мумина, брат халифа Мухаммада аль-Назира, первый правитель Государства Хафсидов в Ифрикии (1229-1249). См.: Alvira Cabrer M. Pedro el Católico, Rey de Aragón y Conde de Barcelona (1196-1213). Documentos, Testimonios y Memoria Histórica. T. 6… P. 2565; Thiry J. Le Sahara Libyen dans l’Afrique du Nord Médievale. Leuven: Uitgeverij Peeters en Departement Oosterse Studies, 1995. P. 269. 96 В тексте – ayuda, т.е. военная служба вассала своему сеньору (прим. перев.). 94

104

Valla. №2(2), 2016. Вы вознеслись к такой великой славе и такому почету среди королей Испании! Да и на других землях мечтают воздать Вам почести, поскольку и в других странах звучит и еще будет звучать Ваше имя и Ваша великая слава!». Завершив таким образом излагать означенные доводы и другие, подобные им, архиепископ и епископы, которые с ним были, и аббаты, и братья, и другие клирики, находившиеся при них, подняв руки и возвысив голос к небу, со слезами святости и похвальными песнопениями, вышли, распевая с великой радостью то гимн, который исполняется в церкви: “Te Deum laudamus, te Dominum confitemur”, и по-кастильски это означает «Тебя, Бога, хвалим, Тебе, Господа, исповедаем»97, и исполнили весь этот гимн, пропев его до конца. И были там дон Тельо, епископ Паленсии, дон Родриго, епископ Сигуэнсы, дон Мелендо, епископ Осмы, дон Доминго, епископ Пласенсии, дон Педро, епископ Авилы98, и многие другие достойные клирики, которые были с ними и воспевали гимны и хвалы Нашему Господу Богу за поражение, нанесенное Им поганым врагам креста, и за то, сколько доблести и возвышенности Он явил в христианах, верных Христу и придерживающихся Его Закона. А еще архиепископ говорит далее в этой истории: «Поле сражения было столь заполнено мертвыми маврами, и их убийство достигло таких пределов, что даже следуя на добрых конях мы едва ли могли проехать через завалы из их тел. И были мавры, обнаруженные рядом с означенным укрытием, очень велики телом и очень тучны; и что поразительно и заслуживает рассказа: хотя они лежали с обезображенными телами и членами, и все раздетые, поскольку их раздели бедняки, но, несмотря на это, на всем поле сражения нельзя было увидеть ни следа крови». И закончив перечисленные дела, не желая установить пределы и ставить препятствия милости Божьей, без всякой усталости двигались во все стороны, пока войско преследовало мавров; и по мнению наших, убили там у них до двухсот раз по тысяче мавров. Но из наших, насколько мы можем узнать истину, едва ли могло пасть до двадцати пяти человек. Теперь же, когда, благодаря Богу, битва завершена и все решено, как уже говорилось, еще история рассказывает впереди о великих деяниях, совершенных христианами во время этой битвы. 1020. Глава о великих деяниях, которые совершили в том походе благороднейший король дон Альфонсо и другие, которым они сопутствовали История, сообщив о начале битвы, и о порядке колонн, и о местах, где состоялось сражение, и о том, как оно было выиграно, теперь рассказывает о благородных и великих деяниях, совершенных сражающимися, и говорит об этом так: не думаю, что кто-либо сможет поведать о достославных деяниях, которые магнаты совершили в этой битве, поскольку никто не способен был видеть все эти события, которые происходили отдельно друг от друга, и были у каждого свои, так что один никак не вмешивался в деяния другого и наоборот. Но хотя и не обо всем, но о некоторых событиях следует знать, например, как арагонцы, отважные и ловкие, бросились разить и убивать врагов, и каким образом благодаря своей легкости они пробились вперед бежавших, чтобы удержать их и убивать там же; и насколько сильно, как достойный муж, Хемено Корнель прибыл со своим отрядом в авангард, который наносил первые удары противнику, и воодушевил, и совершил свои 97

Христианский гимн «Тебя, Бога, хвалим», по традиции написанный в конце IV – начале V вв. Амвросием Медиоланским (по другой версии – Аврелием Августином). В западной Церкви поется во время утреннего богослужения перед воскресеньем, а также перед большими праздниками – после последнего респонсория. Используется также как профессиональное песнопение, приуроченное к особым случаям (коронации, возведение в сан священнослужителей высокого ранга и т.п.). См.: The Catholic Encyclopedia. Vol. 14. New York, 1912. 98 Доминго – второй епископ Пласенсии, занимавший кафедру в 1212 – 1232 гг. (см.: Ayala Martínez C. de. Los obispos de Alfonso VIII // Carreiras Eclesiásticas no Ocidente Cristão (séc. XII-XIV). Lisboa: Centro de estudios de história religiosa. Universidade Católica Portuguesa, 2007. Р. 164). См. также прим. к гл. 1012.

105

Из «Истории Испании» («Первой всеобщей хроники», 1272). Пер. со старокастильского и комм. О.В. Аурова деяния; и каким образом также Гарсия Ромеу и Ансар Пардо, вместе с другими арагонскими магнатами, с Богом и величественно положили предел сомнениям об исходе битвы. А также, каким образом ловкость наваррцев, настоящих бойцов, проявилась в том эпизоде битвы, когда они преследовали и убивали бегущих. А кроме того, каким образом воины из-за гор, из-за пределов Испании, оставшиеся здесь, показали такой натиск и такое воодушевление, и противостояли кавалерийским атакам и натиску мавров. А кроме того, каким образом великая воля кастильцев и их благородное сердце проявили себя во всем, в великом множестве схваток и боев, и как их благородство отвело опасности от своих и усилило, и обратило их на врагов, и с победоносным мечом вывело вперед наиболее проворных, и сделало гладкими горные выступы, с удачей побеждая противника, отметая оскорбления и лживые измышления врагов креста и Христианского Закона, с гимнами и хвалами Богу во славу и честь Его. Теперь же, поскольку рассказ о великих деяниях, совершенных магнатами во время этой битвы, был бы весьма длинным, архиепископ дон Родриго, который являлся участником этого сражения и рассказал эту историю, чтобы освободить себя от этого рассказа на достойном основании, говорит за себя: если бы я захотел рассказать о великих подвигах, совершенных каждым из выдающихся князей и консехо, то не смог бы этого исполнить, поскольку либо у меня устала рука описывать их, либо я совершил ошибку, либо преуменьшил что-либо в своем рассказе, поскольку если милость Божия вооружила всех для этой битвы, и все желали стяжать славы и получить добычу, то кто тогда не обрел всего этого? И более того: все без исключения жаждали победить и стяжать вечный почет или же, если в том будет необходимость, умереть и обрести мученические венцы. А поскольку такая милость, как эта, и такое благо были общими для всех, и каждый от всего сердца желал сделать благое, и поступить лучше, чем другие, то никто не смог бы ни сосчитать, ни рассказать об этом, но был способен лишь восхвалить Бога, который совершил все это? И кажется, что здесь все сделал и довел до конца Бог посредством великого чуда, свершившегося, как мы рассказывали, в ходе этой битвы, так, что на всем поле, на котором произошло такое человекоубийство, не нашли ни следа крови и не проявилось ни одной капли ее. Итак, окончательно завершив это дело с такой великой удачей, когда день склонился к закату, мы расположились в палатках мавров, и поднялись туда усталые, но радостные от того, что взяли вверх в битве, и от обретенной в ней победы. И никто из нас, сколько нас было, не вернулся ни в наш лагерь, ни в наши палатки, кроме наших слуг, которые направились туда, чтобы доставить добычу99. И столько вещей арабов лежали на поле боя, что едва ли люди смогли бы собрать и половину из них; и тот, кто хотел пограбить, нашел там много вещей для того, чтобы забрать их и увезти с собой, да будет это известно: золото и серебро, дорогие одежды и домашнее облачение, и многочисленные и замечательные вещи из шелка, и многие другие драгоценнейшие украшения, и много другого имущества, и сосудов большой стоимости; и все эти вещи большей частью достались пешим воинам и некоторым рыцарям из Арагона, поскольку люди более высокого статуса, которые любили свою веру, и берегли честь Закона, и желали остаться свободными и не унижать себя такого рода вещами, и сохранить свое благородство, презрев все эти вещи, посвятили себя убийству настигнутых врагов и их преследованию прежде, чем сбору этих вещей; и они не прекращали убивать и преследовать врагов до самой ночи, главным образом потому, что архиепископ Толедо накануне запретил и заранее отлучил от Церкви всех тех, кто перестанут убивать и громить врага во время сражения, с тем, чтобы они не брали ни одной вещи со всего поля битвы, пока вся она не будет завершена. Также не было того, как бы мудр он ни был, кто смог бы сосчитать и оценить верблюдов и других вьючных животных, приведенных туда маврами: столько было вьючных животных и собранного имущества, оставшегося на поле. И на этом месте мы задержались на этот день и на день следующий. И 99

В тексте – sarçanos «тюки» (прим. перев.).

106

Valla. №2(2), 2016. люди должны были следить за сбором вещей с поля битвы и их переносом в одно место, где их мог бы видеть король. И то, во что едва ли можно было поверить, но что было правдой: при приготовлении пищи и других нужд не было и не использовалось никаких других дров, кроме древков пик, стрел и другого оружия, принесенного туда маврами; а еще в те два дня едва ли была сожжена половина из этих древков, и хотя это делалось таким образом, чтобы активнее использовать, но их количество все равно было велико. Таким образом, как мы рассказали, дал сражение, называемое битвой при Убеде, благородный король дон Альфонсо восьмой; и эта битва была дана при Лас-Навас-де-Толоса, и он победил в ней с Божьей помощью, и завершил ее, как мы поведали, с почетом для Бога и всех христиан; и разгромил он мавров так, что они никогда уже не подняли голову.
 Аннотация Перевод фрагмента из «Истории Испании», составленной при дворе Альфонсо X Кастильского (1272). Фрагмент описывает битву при Лас-Навас-де-Толоса (1212). Ключевые слова Альфонсо Мудрый; войны; Испания; источники; исторические сочинения; Лас-Навасде-Толоса; летописи; XIII в. Сведения о переводчике Ауров Олег Валентинович, г. Москва, Школа актуальных гуманитарных исследований Института общественных наук Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ – Российский государственный гуманитарный университет. e-mail: [email protected]








107

[VALLA] рецензии

Пауль А. Балтийские славяне: от Рерика до Старигарда. – М.: Книжный мир, 2016. 544 с.

Об ободритах-варинах и Рорике-Борухе Пауль А. Балтийские славяне: от Рерика до Старигарда. – М.: Книжный мир, 2016. 544 с. Книга, анонсируемая в аннотации к ней как «первая попытка написания истории одного из самых загадочных и значительных западнославянских племен – ободритов», привлекает внимание сразу. О том же говорится и во введении: книга предназначена «в первую очередь, для ознакомления широкого читателя с таким малоизвестным и очень интересным разделом истории Средневековья, как история северо-западных славян» (с. 6). Не часто можно встретить книгу, посвященную столь сложному и трудному вопросу, как история балтийских славян. Трудному, потому что перечень источников известен и весьма ограничен, и это в основном описания балтийских славян представителями соседних народов, часто им враждебных. Отсутствие летописей и других документов собственно балтийских славян приводит к особой роли археологии при изучении их быта и культуры. Посмотрим, насколько автору удалось выполнить поставленную перед собой задачу. Структура книги Сначала несколько общих замечаний. Из 542 страниц книги к описанию истории племен союза ободритов можно отнести только отдельные страницы главы «Варины, которых называли ободритами», наиболее крупной по объему. Непонятно, какое отношение к истории имеет лингвистическое выяснение вопроса, как писали средневековые хронисты названия того или иного племени союза ободритов, проходящее красной нитью через всю книгу. Большинство страниц данной главы посвящено рассмотрению не столько истории ободритов, сколько тому, в каком стиле писали о них те или иные источники и, главное, как они называли эти племена. К несомненно историческому разделу можно было бы отнести раздел о ранней истории ободритов, если бы речь там шла именно об ободритах, а не о германском племени варинов, тождественность которых ободритам еще нужно доказывать. Ну и, пожалуй, наиболее соответствует поставленной задаче глава «Судьба ободритов после вхождения в немецкое государство». По оценке рецензента, естественно, весьма приблизительной (поскольку автор перемешивает историю с описанием локализации племен, происхождения тех или иных названий племен, описанием племенных центров, нигде не выделяя собственно историю ободритов в особый раздел), непосредственно к изложению истории с натяжкой можно отнести около 200 страниц максимум. Остальную часть книги занимает изложение лингвистических гипотез и построений автора, основанных на его предположениях и умозаключениях. Приведем пример. Возьмем любой раздел любой главы, например, «Вагры, с полуострова Вагрия» в главе «Варины, которых называли ободритами». Читатель может ожидать, что здесь ему расскажут историю племени вагров, входивших в союз ободритов. Но автор начинает ее с описания области Вагрия по сообщениям средневековых хронистов. Далее обращается внимание читателя на то, что в исторической литературе все используют форму «вагры», говоря об этом племени балтийских славян, хотя ее написание не является единственным. Затем на примерах написания названия племени «вагров» у средневековых хронистов делается вывод, что возможно другое написание – с выпадающим g. Потом автор неожиданно переходит к вопросу о том, как писалось в источниках название балтийского племени ран, или руян. На основе того, что их название писалось по-разному, автор делает вывод, что подобные лингвистические модели изменения имени ран предположительно можно отнести и к изменениям имени вагров! Далее автор снова возвращается к возможным формам имени 108

Valla. №2(2), 2016. вагров и его этимологии. Приводятся ссылки на мнение Фасмера и других лингвистов. Затем идут лингвистические построения, «доказывающие», по мнению автора, что в имени вагров был корень «вар». Далее автор переходит к другим упоминаниям вагров в источниках, отмечая, что они немногочисленны. Какое все это имеет отношение к истории ободритов и, в частности, истории племени вагров? Упомянув Баварский Географ, автор переходит к племенам линонов и смельдингов и приводит данные по их истории. Кстати, это одно из немногочисленных мест (с. 89-93), где автор пишет действительно об истории ободритов. На этом раздел заканчивается. Аналогично построены и другие разделы в данной главе. Таким образом, это скорее не история славян-ободритов, а книга гипотез автора о происхождении названий тех или иных племен и трактовки этих названий в источниках. Она является не столько историческим, сколько лингвистическим исследованием. То есть заявленная во введении и аннотации цель не совпадает с содержанием и структурой книги. Авторский метод Сразу отметим, что книга написана простым языком, понятным широкому читателю. Автор опирается в книге на свои работы, опубликованные в виде постов на сайте антинорманистов Переформат.ру и на статьи в ряде научных журналов, развивающие ту же тему. Кроме того, он ссылается на большое количество малодоступных читателю работ немецких историков и археологов. Вызывает недоумение отсутствие в перечне литературы работ таких известных предшественников автора в данной области, как акад. А.Ф. Гильфердинг, О.О. Первольф, А.И. Павинский, А.А. Котляревский, Н.П. Грацианский, С.А. Гедеонов. Поэтому книга А. Пауля никак не может рассматриваться именно как «первая попытка» написания истории ободритов. Да, работы этих авторов несколько шире и охватывают историю и других племен балтийских славян, но и ободритам в них уделяется достаточное внимание. Создается впечатление, что автор сознательно отказался от использования этих работ своих предшественников и нигде не упоминает их. Конечно, работы эти несколько устарели, тем более, что написаны они без опоры на археологию, которой тогда в столь развитом виде еще не существовало. Но нигде не упоминать работы своих предшественников в данной области представляется мне, по меньшей мере, неэтичным. Это тем более вызывает недоумение, поскольку работа И.И. Первольфа содержит критику той гипотезы о связях балтийских славян с Русью, которую высказывает автор в главе VI в разделе «Балтийские славяне и Древняя Русь» (с. 480-486). И особенно потому, что, как будет показано ниже, гипотетические построения автора во многом противоречат работам его предшественников. Кроме того, не использован и отсутствует в перечне литературы капитальный труд польского автора Турасевича [Turasiewicz 2004], целиком посвященный истории ободритов. Там, где автор пишет о собственно истории балтийских славян, он привлекает читателя простой манерой изложения. Книга в этой своей части рассчитана действительно на широкого читателя и содержит малоизвестные детали, представляющие интерес и не перегружена научной терминологией. К сожалению, эти страницы очень немногочисленны и разбросаны по всей книге. Проблемы начинаются там, где автор развивает собственные гипотезы, не получившие пока признания в исторической науке. Если книга пишется для широкого читателя и не является научной работой в полном понимании этого термина, то она должна содержать в основном проверенную информацию и изложение фактов. Для изложения научных гипотез работа должна иметь именно академический характер, с подробными ссылками и развернутой аргументацией, и опираться на публикации в научных журналах по профильной тематике. Факты в книге не отделены от их интерпретаций, а гипотезы автора никак не выделены. Отсутствие четких формулировок гипотез, которые можно было бы подвергнуть критике, и представление их в виде полемики и общих рассуждений является обычным приемом историков-антинорманистов. Кроме того, следует отметить большое внимание, 109

Пауль А. Балтийские славяне: от Рерика до Старигарда. – М.: Книжный мир, 2016. 544 с. уделяемое автором лингвистическим доказательствам своих гипотез. Рецензент не ставит под сомнение компетентность автора в данных вопросах, но лингвистические построения, тем более в таких областях, как не дошедший до нас язык балтийских славян, и этимология происхождения названий племен балтийских славян, представляются весьма спорными и требуют гораздо более серьезной доказательной базы. Отсутствие предметного указателя затрудняет работу с книгой. Он, возможно, не нужен в книге для широкого читателя, излагающей фактический материал по истории ободритов, но в научной работе при постоянных повторах и возвращениях автора к своим гипотезам, раскиданным по всей книге, он был бы очень полезен читателю. Примеры гипотез и аргументации А. Пауля Как уже было сказано, гипотетические построения автора никак особо не выделены среди общего текста. Рецензент взял на себя смелость выделить несколько основных гипотез автора. 1) Гипотеза, что главное божество балтийских славян Свентовит тождественно Перуну. Зачем данная гипотеза нужна автору, ясно сразу. Это позволяет ему заявить, что пантеон божеств балтийских славян и восточных славян и русов идентичен. Решает эту задачу автор таким образом. Поскольку имена божеств балтийских славян не слишком напоминают божества восточных славян, он заявляет что «при ближайшем рассмотрении (Sic!) оказывается, (интересно каким это образом? – О.Л.Г), что Боги их те же, что и у всех прочих славян, необычные же их имена были скорее эпитетами, причем, возможно, даже не богов, а их изображений» (с. 23). Вот и вся система доказательств. Автор заявляет без всяких аргументов и ссылок, говоря о верховном божестве балтийских славян Свентовите, что «такой образ наиболее близок к восточнославянскому Перуну и не исключено (sic!) что само имя Свентовита было одним из его эпитетов» (с. 23). Утверждение, требующее хоть каких-нибудь доказательств помимо умозрительных рассуждений автора книги. Тем более, что у акад. А.Ф. Гильфердинга в разделе о Свентовите упор сделан именно на «различие от Перуна и от Одина» [Гильфердинг 1874: 172-174]. И тогда становится понятно, почему автор предпочитает не ссылаться на труды предшественников, труды акад. Гильфердинга, в частности. Есть и современные работы, подтверждающие мнение А.Ф. Гильфердинга об особом пантеоне божеств балтийских славян. На отличия идолов Перуна и Святовита указывает Л.С.Клейн [Клейн 2004: 201]. А.В. Назаренко [Назаренко 2009] вообще считает, что «данные о развитом язычестве эльбоодерских славян нельзя без принципиальных оговорок распространять на славянство в целом, так как оно явилось итогом специфической эволюции в особых исторических условиях» [Назаренко 2009: 311]. 2) Южно-балтийский торговый путь. В данном случае гипотеза выделена даже в отдельную главу. Автор нигде не упоминает и не критикует работу В.В.Мурашовой «Путь из ободрит в греки». А ведь Мурашова говорит о том, что наличие торговых контактов западных славян с Русью, которые никем не отрицаются и засвидетельствованы в источниках, еще не дает никакого основания предполагать наличие какого-то особого торгового пути «из ободрит в греки» [Мурашова 2009: 179]. Попытки завернуть на юг путь «из варяг в греки» нашей летописи регулярно предпринимаются современными антинорманистами. Автор пытается доказать, что это был торговый путь только балтийских славян без посредничества коварных скандинавов. 110

Valla. №2(2), 2016. Пауль ссылается на то, что находки монет Ард-аль Хазар из ральсвикского клада не позволяют предположить посредство скандинавов в торговле Ральсвика с Восточной Европой, не объясняя при этом, почему. Утверждение, по крайней мере, спорное. Гипотеза о монетах Ард-аль Хазар была выдвинута А.А. Быковым и поддержана А.В. Фоминым и А.Г. Мухамадиевым. Однако против гипотезы о собственном монетном чекане хазар высказался А. Комар, отметив, что подобные монеты не найдены ни на одном из памятников салтовомаяцкой культуры [Комар 2011: 133-134]. Понятно, что в книге, предназначенной для широкого читателя, возможно, и не стоит его утомлять подробностями научных дискуссий, но ссылка на спорную гипотезу, по крайней мере, не дает оснований для столь уверенных заявлений, как те, что делает автор. А у него заявлено, что «находку ральсвикского клада можно назвать самым показательным подтверждением функционирования южно-балтийского пути» (с. 57). Утверждения о наличии такого торгового пути требуют, на наш взгляд, более веских и развернутых доказательств, чем ссылка на спорную гипотезу. 3) Ободриты, вагры, варины и их названия и самоназвания в источниках. Очень трудно следить за ходом мысли автора. Не заканчивая четким выводом рассмотрение одного вопроса, он тут же переходит к другому. Пауль пытается, анализируя встречающиеся у Адама Бременского и Гельмольда варианты написания названия племени балтийских славян-вагров, показать, что имеют место варианты без g. Далее следует удивительный вывод – «в некоторых местах и списках встречается форма Wairi, что, с одной стороны, может объясняться как опиской (выпадением g), так и указанием на равноправность обоих форм написания» (с. 79). Пауль приводит список из 75 случаев различного написания этого слова у средневековых хронистов. Простой подсчет показывает: количество написаний без g в выборке, сделанной автором, относится к общему числу упоминаний как 28:75. И автор берется говорить о равноправности этих форм! Причем далее он говорит, что список этот неполный и «для подтверждения первого предположения [о возможных описках и ошибках переписчиков – О. Г.], однако потребуется анализ текстов рукописей и подробный анализ всей “Славянской хроники” на предмет описок с выпадением g и в других местах» (с. 79). Видимо, для подтверждения второго предположения, о равноправности этих форм, автором все уже сделано? При этом он не указывает, по каким принципам он делал свою выборку и почему она не полная. В таком случае достаточно было сказать, что у хронистов наряду с одним написанием встречается и другое. Характерным методом доказательств в книге являются голословные заявления без ссылок на источники: например, на с. 82 автор заявляет, что «как бы то ни было, форма “Wari” является по отношению к формам “Waigri”, “Wagiri” и “Wairi” хронологически более древней и упоминается в современных событиям и независимых друг от друга источниках чаще, чем “Waigri/Wagiri/Wairi”». И это важнейшее для его гипотезы о том, что ободритов называли варинами, положение Пауль оставляет без всяких подкрепляющих его аргументов и ссылок. Читатель просто должен поверить ему на слово, что это так! Таким образом можно доказывать что угодно. Пауль пытается доказать, что самоназвание ободритов было «варины». В основу своей гипотезы он кладет утверждение, что «ободриты» не было самоназванием племени балтийских славян. При этом он уделяет разбору спорных гипотез, противоречащих его гипотезе о происхождении названия племени ободритов, один абзац в книге объемом 544 страницы (с. 150-151). Избранный формат «книги для широкого читателя» (вместо научного исследования) позволяет автору с легкостью отбрасывать нежелательные гипотезы и объяснения, лишь упоминая о них. Не углубляясь в научную полемику, отметим, что происхождение названия «ободриты» неясно и спорно. Еще Шафарик предложил возможное наименование «бодричи» для этого племени балтийских славян по аналогии с названиями других славянских племен 111

Пауль А. Балтийские славяне: от Рерика до Старигарда. – М.: Книжный мир, 2016. 544 с. зафиксированных в источниках (лютичи, кривичи, уличи, радимичи и т.д.). А оно содержит корень «бодр», присущий славянским языкам. Чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть словарь Фасмера. В пользу толкования имени ободритов Шафариком говорит то, что название этого племени укладывается в систему названий других племен балтийских славян – вагры, ратаре, лютичи, бодричи [Гильфердинг 1874: 41], поскольку все названия племен подчеркивают одно качество, видимо, высоко ценимое этими славянами – храбрость. Автор же обходится бездоказательным замечанием, что «никакой критики не выдерживает старая версия П. Шафарика, видевшего в ободритах неких “бодричей” – такая форма попросту неизвестна ни из одного из источников» (с. 154). Но, поскольку о балтийских славянах, не имевших письменности, мы знаем в основном из западноевропейских и немецких источников, то понятно, что они должны были переделать славянское название на свой лад. Поэтому строить гипотезу, противоречащую устоявшимся взглядам, на столь шатком основании едва ли возможно. Во всяком случае, гипотеза П. Шафарика выглядит вполне логичной, в отличие от гипотезы автора, построенной на аргументе ex silencio, который, как известно, ничего не доказывает. Так или иначе, попытка решения серьезной научной проблемы, не имеющей решения в академической литературе, в книге, предназначенной для широкого читателя, едва ли уместна. 4) Вождь норманнов Рорик – это король ободритов Борух У антинорманистов принято изучать события IX в. по источникам XIV-XV вв. и более поздних. Не остался в стороне и Пауль. Он привлекает для изучения событий в Гамбурге IX в. агиографический источник «Страдания гамбурских мучеников». Привлечение данного источника понадобилось ему, чтобы доказать, что вождь норманнов Рорик Ютландский есть не кто иной, как ободритский король Борух, упоминаемый в данном источнике. Доказывает он это, как всегда, весьма своеобразно. В анналах франков упоминается о чуде – болезни, поразившей норманнов, которые захватили в плен христиан, и об их выздоровлении после того, как их вождь Рорик освободил пленников. О подобном же чуде, произошедшем с королем ободритов, рассказывается в источнике, который автор почему-то предпочитает называть Сказанием. При этом сам автор замечает, говоря о соответствии имен Рорика, вождя норманнов, и Рорика, гипотетического короля ободритов, что «разумеется, все вышесказанное не может быть подтверждено письменными источниками и, являясь не более чем гипотезой, приводится здесь лишь в качестве примера (sic!) того, что наличие подобного имени в княжеском именослове ободритов в средине IX века не представляет никаких противоречий и может быть объяснено самыми различными обстоятельствами» (с. 362). Автор, видимо, путает гипотезу с догадками и досужими вымыслами. И как можно приводить в качестве примера фактического материала – именослова ободритов – собственные домыслы? Но основным для всех построений автора является утверждение, что набег на Гамбург организован вождем норманнов Рориком, а не королем датчан Хориком I, как утверждает историк Хартмут Хартхаузен (работу которого Пауль упоминает). То есть опять огромная цепь гипотетических построений и умозаключений построена на очень шатком основании. Сам автор отмечает, что гипотеза Хартхаузена «позволяет убрать противоречия, однако требует принятия трех недоказуемых предположений, вследствие чего ее нельзя рассматривать иначе, чем неподтвержденную гипотезу» (с. 327). Но если допустить, что верна гипотеза Хартхаузена, то все остальные гипотетические умозаключения и предположения Пауля не стоят ровно ничего. Потому что тогда вождь норманнов Рорик не имеет отношения к набегу славян-ободритов на Гамбург и не может быть отождествлен с королем ободритов. И вот, посвящая своим умозаключениям целую главу, Пауль не находит места и возможности, чтобы разобрать детально гипотезу, в корне подрывающую все 112

Valla. №2(2), 2016. последующие рассуждения. Он отделывается туманным замечанием о трех «недоказуемых предположениях» у Хартхаузена. Мы опять должны в самом важном вопросе поверить ничем не подтвержденным утверждениям автора. Вот то, что касается доказательности выдвигаемых Паулем утверждений. Итоги Основным недостатком книги является то, что она не является в полном смысле книгой для широкого читателя, но не является одновременно и научным исследованием. Автор пытается совмещать одно с другим, и делает это крайне неуклюже. Если бы он ограничился либо первым, либо вторым вариантом, книга была бы гораздо более удачной. Но в первом варианте ему не удалось бы изложить свои гипотетические построения, излагая просто фактический материал по истории ободритов. А во втором случае автор подвергся бы жесткой и справедливой критике профессиональных историков, археологов и особенно лингвистов. В данном варианте автор, излагая свои гипотезы, противоречащие основным положениям отечественной и зарубежной медиевистики, выбрал в качестве арбитра научного спора «широкого читателя». А это так характерно для современных антинорманистов. Остается только пожалеть, что книга не отвечает заявленной в аннотации и введении цели. Губарев О.Л., независимый исследователь, г. Санкт-Петербург, e-mail: [email protected] Литература Гильфердинг 1874 – Гильфердинг 1874 – Гильфердинг А.Ф. Собр. соч. Т.4. История балтийских славян. – СПб.: Издание Д. К. Кожанчикова, 1874. Клейн 2004 – Клейн Л.С. Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества. – СПб.: Евразия, 2004. Комар 2011 – Комар А.В. Древнерусская денежно-весовая система Х в. на перекрёстке путей: хазарский тупик // Хазарский альманах. Том 9. Киев – Харьков: Міжнародний Соломонів університет, 2010. С. 131-184. Мурашова 2009 – Мурашева В.В. «Путь из ободрит в греки…» (археологический комментарий по «варяжскому вопросу» // Российская история. 2009. № 4. С. 174-180. Назаренко 2009 – Назаренко А.В. О язычестве славян // Назаренко А.В. Древняя Русь и славяне (Древнейшие государства Восточной Европы). – М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2009. C. 298-314. Turasiewicz 2004 – Turasiewicz A. Dzieje polityczne Obodrzyców od IX wieku do utraty niepodległości w latach 1160-1164. – Kraków: Zakład Wydawniczy „NOMOS”, 2004.









113

Гордеева Е.С. Плоды шекспиролюбия: Шекспир и Шакспер. Елизаветинцы и Джордано Бруно. – М.: ОГИ, 2014. 1112 с.

О пользе антикваров Гордеева Е.С. Плоды шекспиролюбия: Шекспир и Шакспер. Елизаветинцы и Джордано Бруно. – М.: ОГИ, 2014. 1112 с. Автором этой объёмистой монографии является независимый исследователь. И так как к независимым исследователям, и особенно в области шекспироведения, принято относиться с предубеждением, есть особые причины уделить этой книге внимание. Напомним, что институционализированное филологическое знание по истории новых литератур появилось только во второй половине XIX в. и долго не было монопольным – филологи ещё несколько десятилетий сосуществовали с антикварами, с любителями, деятельность которых отнюдь не ограничивалась сбором документов, но вносила также весомый вклад в традицию интерпретации текстов (как, например, эссе Мориса Моргана о Фальстафе). Книга Е.С. Гордеевой поднимает одновременно две темы, слабо или вовсе не затронутые институционализированной филологией в России: это дискуссия с антистратфордианцами (в том числе с ныне покойным И.М. Гилиловым, в начале нулевых наделавшим много шума своей книгой «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого Феникса») и роль идей Джордано Бруно в интеллектуальной атмосфере елизаветинской Англии. Если к первой теме профессионалы, возможно, отнесутся скептически – позиция «незачем спорить с заведомой чушью» пользуется достаточно большой популярностью, – то с легитимностью последней темы, думаю, все согласятся. Надо отметить, что Джордано Бруно даже в советское время не пользовался популярностью среди отечественных гуманитариев, несмотря на хрестоматийность своей персоны: в этой сфере у нас зияет огромный пробел, и вышедший более 15 лет назад русский перевод книги Ф. Йейтс «Джордано Бруно и герметическая традиция» (написанной на самом деле ещё в 1964 г.) стал одинокой сенсацией. Поэтому стремление раскрыть связи Бруно с интеллектуальной средой эпохи Ренессанса можно только приветствовать. Эти две большие темы, которые в книге не отделены друг от друга, а тесно переплетаются, тянут за собой большой объём материала и большие построения – построения, которые не всегда можно назвать убедительными. Нам всё-таки представляется сомнительной центральная гипотеза автора, согласно которой чуть ли не все мужские персонажи рассматриваемого сюжета, включая самого Бруно, были влюблены в Мэри Сидни-Пембрук, сестру поэта, и мы не видим оснований пересматривать традиционное мнение, что идеальная возлюбленная из трактата «О героическом энтузиазме» – это аллегорическая фигура философии, а не реальная женщина (см. напр. с. 251, 734; данное мнение вовсе не является частной точкой зрения антистратфордианца, с которым полемизирует автор, оно вполне мейнстримно среди специалистов по Ренессансу). Не больше доверия вызывает проходящая красной нитью сквозь всю книгу идея, что Феникс и Голубь Честеровского сборника – не кто иные, как Мэри Пембрук и сожжённый к тому времени Джордано Бруно, и что эти же лица стали прототипами ряда героев пьес Шекспира. К таким рассуждениям применимы собственные же слова автора: «Её [Имогены] моделью пытались назначить двух Елизавет: Тюдор и Рэтленд. На роль Небесной из сонетов Гревилла тоже выдвигали королеву Елизавету. Наконец, Ф. Йейтс выдвинула в качестве прообраза Имогены Елизавету Стюарт. Брутально говоря: дались им эти Елизаветы! Бард руководствовался желанием поработать с определением brute из джонсоновского “Эпоса”, а не намерением подпереть своею пьесой пошатнувшийся тюдоровский миф. Он искал в истории бриттов всего лишь фон для очередной истории про оклеветанную прекрасную даму и дикаря, поверившего коварному навету» (с. 828). Иными словами, для интерпретации текстов куда продуктивнее рассматривать их внутреннюю художественную логику, нежели заниматься поиском зашифрованных прототипов. 114

Valla. №2(2), 2016. Однако при слабости больших теоретических оснований книгу отличают вполне профессиональное филологическое чутьё в мелочах и множество конкретных ценных наблюдений. Анализ текстов Бруно, Шекспира и ряда других современников, предлагаемый на страницах книги, весьма богатый и тонкий, и от антистратфордианцев, в особенности приснопамятного И.М. Гилилова, Е.С. Гордееву отличает умение улавливать множество нюансов интеллектуальной атмосферы этого периода – взять хотя бы рассматриваемые ею сквозные мотивы «возлюбленной как солнца» и «возлюбленной как дуновения воздуха» (с. 826-828, 835-838, 841, 851 и т.д.). Остаётся только пожалеть, что автор не учитывает более широкие культурные контексты, чем творчество ряда принадлежавших к одному периоду и кругу поэтов, поскольку образы солнца и воздуха, общие у Бруно и Шекспира, имеют общий источник – петраркистскую традицию. Петрарка систематически сравнивал Лауру с солнцем, а что касается cтруи воздуха, то это прямая игра с её именем (l'auro – «ветерок»). Каламбуры Петрарки на английской почве были утеряны ещё у Спенсера – из-за несовпадения лексики в английском, однако образность осталась. Аналогичен случай с «голым младенцем», также сквозным образом ряда текстов, рассмотренных на с. 1080-1083: автор не решается дать толкование этому образу, хотя обращение к внелитературным источникам – книгам эмблем XVII в. – могло бы подсказать, что в этой фигуре персонифицировалась душа, анима. Таким образом, автором собран обширный и крайне полезный компендиум текстуальных пересечений между творчеством Бруно и англичан-елизаветинцев, однако собранный материал требует дальнейшего осмысления и интерпретации. Все ли эти пересечения являются плодами непосредственного влияния Бруно, или же они входят в общий фонд интеллектуальной традиции неоплатонизма? Нам представляется, что во многих случаях скорее последнее. И, когда автор полемизирует с Гилиловым, усматривающим у Бена Джонсона цитату из Томаса Кориэта, она вполне справедливо замечает, что речь идёт об общем месте гуманистической традиции (с. 576). Стоило бы в большей степени учитывать эту возможность, когда речь идёт о параллелях между английскими авторами и Бруно. Даже в случаях, когда речь идёт о довольно специфических для Бруно убеждениях, таких, как гелиоцентризм, интерпретация требует осторожности и привлечения более широкого контекста. Так, например, аргументацию Гордеевой в пользу того, что Шекспир был знаком с гелиоцентрической моделью Вселенной (с. 85-113), следует признать крайне интересной и содержательной. И всё же автор упускает из виду то, что Бруно сам, возможно, познакомился с коперниканскими идеями во время поездки в Англию и от англичан – в 1576 г. реферат книги Коперника был издан английским астрономом Томасом Диггсом. Диггс будет вспомнен лишь на с. 774-775, где ему отводится только беглое упоминание, с признанием того, что «выступления Бруно в Оксфорде, его споры в Лондоне и его книги о Вселенной не упали на головы англичан, как снег в конце июня». (И действительно ли Бруно в 1583 г. читал в Оксфорде лекции по гелиоцентризму? Сам он не уточняет содержания лекций, как и Габриэль Гарвей, а свидетельство Джорджа Эббота не стоит воспринимать некритично, так как оно написано в мемуарах двадцать лет спустя [McMullin 1986: 86] и он мог смешать разные эпизоды деятельности Бруно. Во всяком случае, причиной изгнания Бруно из Оксфорда послужил не гелиоцентризм, а заимствование текста Марсилио Фичино без ссылок на источник, на которое указал тот же Эббот [ibid: 85]). Таким образом, Шекспиру было где познакомиться с гелиоцентризмом, даже если бы он ничего не слышал о Бруно. Несомненно достигает профессионального уровня владение автора английским языком, что позволяет ей квалифицированно критиковать интерпретации текстов Гилиловым (который, увы, владел английским недостаточно – см., напр., с. 157-160, 340-341 и т.д.) и комментировать существующие переводы шекспировских текстов. Рассеянные по всей книге комментарии к переводам составляют её отдельное достоинство. В частности, автор обнаруживает устоявшуюся смешную ошибку в переводах «Отелло» и «Бесплодных усилий любви» – индейцы становятся индийцами или индусами (у Радловой the base Indian 115

Гордеева Е.С. Плоды шекспиролюбия: Шекспир и Шакспер. Елизаветинцы и Джордано Бруно. – М.: ОГИ, 2014. 1112 с. превратилось в «глупый и́ндус», что заставляет Гордееву воскликнуть: «какое неловкое сближение с глупым пи́нгвином Горького!»). Подобные примеры показывают, что тонкость филологического мышления совсем не обязательно приобретается с дипломом профильной кафедры – её вполне можно воспитать в себе путём саморазвития, при надлежащем уровне здорового любопытства, интереса и уважения к литературному тексту. Конкретные наблюдения, в том числе маргиналии, не относящиеся к основной теме, вообще составляют наиболее сильную сторону книги. Упомянем хотя бы любопытнейшее сопоставление галереи «чёрных» красавиц в произведениях Шекспира – от Тёмной Леди сонетов до Розалины в «Бесплодных усилиях любви» – с Суламифью «Песни Песней» (с. 983-984). Некогда рецензента критиковали за усмотренную в пушкинской «Барышнекрестьянке», где подчёркивается «чернота» Лизы, аллюзию на сонеты Шекспира (которые Пушкин достоверно знал в прозаическом французском переводе) – оппонент заявил, что он видит у Пушкина отсылку к Суламифи. Совершенно очевидно, что одно другого не исключает и что Суламифь может являться архетипическим прообразом для всех черноглазых или черноволосых героинь, мода на которых вспыхнула в XVI в. (напомним, что это эпоха Реформации и активного чтения мирянами Библии). И, коли уж зашла речь о Пушкине, как своего рода жемчужину (хотя совершенно, как говорят в Интернете, оффтоп), хочется отметить неординарное и глубокое толкование финальной сцены «Евгения Онегина», мимоходом предложенное Гордеевой на с. 734 – решительно отвергающее канонизированный со времён Достоевского образ пассивно-жертвенной Татьяны. Очевидное достоинство книги составляет её язык, литературный в хорошем смысле слова и живой без дешёвой завлекательности – даже при сознательно эпатирующем характере заглавий (таких, как «Моча и кровь Лукреции») автор ухитряется всюду удерживаться в границах хорошего вкуса, чему, несомненно, способствует любовь к предмету описания, откровенное признание в которой звучит уже в самом названии книги. В конце прошлого столетия любить изучаемого автора для российского филолога сделалось вдруг дурным тоном, в моду вошёл напускной цинизм, который почему-то было принято именовать постмодернизмом. Но кажется, эта мода (на волне которой, не будем забывать, появилась книга Гилилова) уже угасает, и любить классику уже не стыдно. Таким образом, все достоинства и недостатки книги Гордеевой проистекают из того, что это не академическая монография современного жанра – это фундаментальный труд антиквара старых времён, который видит свою задачу в сборе как можно большего количество материала, дополняемого размышлениями эссеистического характера. И в этом качестве она и хороша. При всей спорности общих гипотез, книга представляется нам крайне полезной и заслуживающей самого пристального внимания. М.В. Елифёрова, независимый исследователь, г. Москва [email protected] Литература McMullin 1986 – McMullin, Ernan. “Giordano Bruno at Oxford”. Isis, Vol. 77, No. 1 (1986). Pp. 85-94.







 116

Valla. №2(2), 2016.

The Queen’s Bed, and What Can Be Found There Whitelock, Anna. The Queen's Bed: An Intimate History of Elizabeth's Court. London: McMillan, 2014. 463 p. Russian translation: Уайтлок, Анна. В постели с Елизаветой: Интимная история английского королевского двора. – М.: Центрполиграф, 2015. 479 с. The identity of the book under review is somewhat confusing, since the Russian edition names the original title as The Queen's Bed: An Intimate History of Elizabeth's Court, yet dates the copyright to 2013, while the book under this title did not appear before 2014. However, 2013 saw the book by the same author Elizabeth's Bedfellows: An Intimate History of the Queen's Court which more closely corresponds to the Russian version of the title. A brief search by specific word combination shows that the 2013 and 2014 books are indeed the same. This book is not exactly what it claims to be, since both title versions have ‘history of court’ – which the book is not. Apparently, royal court is social structure which functions in specific ways, and a ‘history’ suggests at least a description of how it would work throughout a certain historical period (in our case, Elizabethan). There is nothing of the sort in Whitelock’s book. Instead of a history, there are loads of stories about this or that person, or a specific episode from Elizabeth’s life, richly outfitted with racy details of the 16th-century daily life – such as the lists of ceremonial gifts, the methods of treating smallpox or the issue of toilets which is given about three pages. In fact, there is nothing wrong with romance, plots and toilets – these are quite legitimate subjects of both popular and academic histories. The book is both amusing and well-sourced, making a good reading. However, it does not qualify as ‘history of court’. Apparently, the fact that the author is rather a journalist than a historian, prevents her from understanding what exactly a ‘history’ is. Being centred around the figure of Elizabeth herself, the narration makes rather a conventional biography. Indeed, the final chapter of the book is fully engaged with the subject of Elizabeth’s biographies written both in the past and nowadays. Even cinematography is utilized: a special paragraph lists some films featuring Elizabeth and another is dedicated to a specific film scene with Helen Mirren. So the book desperately needs to be re-labelled as Another Biography of Elizabeth I. Biography is a slippery genre, nearly always struggling to balance between a mere list of documented facts and outright fictitiousness. And an even more slippery genre is a biography of Elizabeth Tudor, the self-proclaimed Virgin Queen, since the inevitable – and uneasy – issue of her sex life comes into question. From this point of view, Whitelock’s is quite balanced and ethically impeccable. Perhaps even too impeccable for a modern-day biography: the author’s consistent avoidance of answering the question what was the nature of Elizabeth’s relationship with her favourites bears a tint of Victorian attitudes – but only in case it is not a matter of the famous British understatement (immortalized by George Mikes) which is so subtle that the reviewer somehow has failed to understand it. This is also a very feminine book, obsessed with the issue of female vulnerability in the pre20th century world – the issue once overlooked by earlier male biographers such as Lytton Strachey, the unlucky wooer of Virginia Woolf, but now perhaps a bit too subject of fixation. Indeed, to some extent it looks like a rebuke, if not revenge, to Strachey (who is directly referred to at pp. 355-356). The irony of the present-day situation is that Strachey’s approach to royal biography, in his own time bold and advanced, is increasingly being seen as misogynistic and loaded with patriarchal stereotypes; so the tendency to avoid recognizing unsavoury facts of a historical person’s life, once motivated by feudal courtesy, comes back under the guise of pro-woman point of view. Nevertheless, this point of view makes at least some sense if one wants to get an insight how Elizabeth herself might have perceived her position. 117

Whitelock, Anna. The Queen's Bed: An Intimate History of Elizabeth's Court. London: McMillan, 2014. 463 p.

The surviving part of Elizabeth I’s wooden effigy, in her probably authentic underwear. Sketch by Maria Eliferova, made in 2002 on a visit to Westminster Abbey.

So, as a biography, it is quite successful, and I would highly recommend it to anyone who wants to get an overall impression of Elizabeth’s personality and lifestyle. There are yet some minor absurdities which are intolerable even in a popular book – thus, the text on p. 6 has ‘early Christian writers, such as Plato, Seneca and Cicero’ (which is faithfully reproduced in the Russian translation). Indeed in the Middle Ages and perhaps well into the Renaissance era these classical authors were perceived as early Christian – which does not mean they were. (Should I in all seriousness remind my readers that, of the three, two died far before Christianity?). As for the Russian translation, it is unusually good for a present-day mass-market publishing house, and the commentary is well-edited, so the book is certainly of use for students who is beginning to study Elizabethan culture. By Maria Eliferova, independent, Moscow [email protected]











118

[VALLA] Основан в 2015 г.

Интегрированный историко-филологический журнал европейских исследований 2016. т. 2. №2.

18+