№2 (6) VALLLA

Citation preview

Современный. Открытый. Этичный. Интегрированный историко-филологический журнал европейских исследований

No. 2 (6) 2016

18+

[VALLA] Основан в 2015 г.

Современный. Открытый. Этичный. Интегрированный историко-филологический журнал европейских исследований

No. 2 (6) 2016

[VALLA] Журнал посвящён проблемам истории европейской культуры от Средневековья до XIX в. Приоритетные направления – источниковедение, история повседневности, социальная антропология, cultural studies, case studies, межкультурные контакты (включая историю перевода), история гуманитарных наук.

Главный редактор Елифёрова М.В. e-mail: [email protected]

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ: Акопян О. (University of Warwick), Ауров О.В. (РГГУ), Голубков А.В. (РГГУ), Макаров В.С. (МосГУ), Марков А.В. (РГГУ), Михайлова Т.А. (МГУ – Институт языкознания РАН), Успенский Ф.Б. (НИУ ВШЭ – Институт славяноведения РАН), Тихонова Е.С. (СПбГЭТУ «ЛЭТИ»). Рукописи статей на рассмотрение можно присылать на адрес главного редактора или подавать через регистрационную форму на сайте журнала: http://www.vallajournal.com Приём материалов к публикации полностью бесплатный. ISSN 2412-9674 Журнал является независимым частным проектом. © М.В. Елифёрова, 2015.

Содержание выпуска 6 за 2016 г. English Summaries for Feature Articles ........................................................................................... i

Статьи .................................................................................................................................................. Пилипчук Я.В. Эсты и их соседи. Международные отношения в Балтийском регионе (ХІХІІІ вв.) ............................................................................................................................................ 1 Чернозёмова Е.Н. Костюмы русских: комментарий к ремарке в «Тщетных усилиях любви» Шекспира ........................................................................................................................ 22 Пенской В.В. «Люди цветны и доспешны…» (сколько стоило собрать в поход сына боярского в XVI в.)....................................................................................................................... 30 Белов Н.В. Когда Даниил Рязанец стал игуменом Иосифо-Волоколамского монастыря? «Завещание» Иосифа Волоцкого. ............................................................................................... 40

Материалы и публикации ........................................................................................................... Анонимная поэма XIII века «Фаблио о стране Кокань» (Li fabliaus de Coquaigne). Пер. со старофранцузского и комментарий Я.Ю. Старцева............................................................... 49 Рецензии .......................................................................................................................................... Тихонова Е.С. Перебранка в древнегерманской словесности: проблема жанра. Рец. на кн.: Матюшина И.Г. Перебранка в древнегерманской словесности. – М.: РГГУ, 2011. – 304 с. – (Чтения по истории и теории культуры. Вып. 59) .................................................................. 61 Несин М.А. Северо-Восточная Русь при монголах. Рец. на кн.: Кривошеев Ю.В. Русь и Монголы: Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. 3-е изд., испр. и доп. – СПб.: Академия исследования культуры, 2015. – 452 с. ............................................. 64 Губарев О.Л. Несостоявшееся изгнание норманнов. Рец. на кн.: Варяги и Русь / Сост. и ред. В.В. Фомин – М.: Русская панорама, 2015. – 504 с. – (Серия «Изгнание норманнов из русской истории». Вып. 5).. ......................................................................................................... 83




Valla. 2016. Vol. 2. No. 6.

English Summaries for Feature Articles.

Пилипчук Я.В. Эсты и их соседи. Международные отношения в Балтийском регионе (ХІ-ХІІІ вв.). С. 1-21. Estonians and Their Neighbours. International Relationships in the 11th-13th Century Baltic Region. Pp. 1-21. By Yaroslav Pilipchuk, Ukraine’s National Academy of Sciences, Krymskiy Institute of Oriental Studies. e-mail: [email protected] This paper regards the relationships of Estonians with their neighbours in the 11th to 13th centuries. In the Viking era Estonians actively contacted Scandinavians and borrowed a number of features specific to them – round settlements, the god Tarapita in their pantheon and the type of attacks from the sea. It should be recognized that the ethnonym Esti in the meaning of ‘Estonians’ first appears in Gesta Danorum by Saxo Grammaticus. Estonians went on pirate raids to Sweden, Finland, Denmark, which allowed the Germans, Swedes and Danes respond to that by crusades. It is necessary to note the failure of the Swedish crusades in Estonia, as the Swedes were too busy in Finland. The Danes made several crusades, but the only successful one was that of 1219. In the 1219-1224 Danes had established their power in Northern Estonia. Novgorod and Pskov were contented with making Estonians pay them tribute and not disturb the borders. It was only under Yaroslav the Wise and his sons’ rule that Rus’ had been considering the plan of conquering Estonia. Novgorodians and Pskovians opposed those who wanted to establish themselves in Estonia. They supported several Estonianrebellions. Three maakonds (lands) – Revel, Harjumaa, Virumaa – belonged to the Danes. Estonians would fall prey to campaigns of Lithuanians who seized slaves and booty in Estonia. Before the German conquest, Estonians would attack Livonians and Latgales. Livonians and Latgales counterattacked with the help of the Order of the Sword and the Riga bishop in the 13th century. A major role in the Estonian resistance to the crusaders was played by Oselians, Ungavnians, Sakkalians who were the toughest soldiers. Finnish-Estonian conflict became of less importance in the era of the Crusades. Keywords: Estonia; Estonians; Livonian Order; maakond; Sweden; Denmark; Old Rus’; the Crusades; Oselians


i

Valla. 2016. Vol. 2. No. 6. Чернозёмова Е.Н. Костюмы русских: комментарий к ремарке в «Тщетных усилиях любви» Шекспира. С. 22-29. ‘In Russian Habits’: Commentary on a Stage Remark in Love’s Labour’s Lost. Pp. 22-29. By Elena Chernozyomova, Moscow Pedagogical State University. e-mail: [email protected] In Shakespeare’s Love’s Labour’s Lost (f. p. 1598) appears a remark that, on the visit to the Princess of Aquitaine and her ladies, the king of Navarre and his three companions are dressed ‘in Russian habits’. In a recent London Globe performance (2010) the actors don dull-coloured clothes, high boots and fur headwear. But for the Shakespearian theatre, ‘Russian habits’ would mean something different – gaudy clothes of expensive fabric, rich and bright-coloured, with many strips and ribbons – white, red and blue, – buttons of pearl, gold, crystal glass, precious stones, color enamel. The image of rich and colorful Russian costume came from royal receptions of ambassadors from England in Moscow, visits of Russian merchants to England, for example from the journey of Gregiry Mickulin at the beginning of the 17th century and his portrait by a European painter, where he is wearing a bright red rich robe embroidered with gold. A detailed review of the Russian costume in the 16th – 17th centuries was made by a 19thcentury historian N.I. Kostomarov in his book Home life and Habits of Russians in the 16th and 17th centuries (Chap. 9 ‘Clothes’), which is still of much value as of presently. . Keywords: Russian costume; English-Russian connections; Muscovy; 16th century; 17th century; Shakespeare; Love’s Labour’s Lost
 Пенской В.В. «Люди цветны и доспешны…» (сколько стоило собрать в поход сына боярского в XVI в.). С. 30-39. ‘Armoured and Colourful’: How Much Would It Cost a 16th-Century Russian Nobleman to Get Ready for a Military Campaign? Pp. 30-39. By Vitaly Penskoy, Belgorod State University e-mail: [email protected] It is a well-known fact that in pre-Petrine Russia, a nobleman in Czar’s service had to get horses, weapons and clothes at his own expense. The author undertakes the task of establishing how much exactly a full set of gear would cost, especially if one takes it into account that noblemen in state service were expected to look ‘colourful’ rather than shabby. Through a detailed analysis of documental evidence from such sources as last wills and monastic account books, Penskoy is able not only to describe what specific clothes or weapons a Russian boyar son wore, but also to calculate their price. The conclusion is that getting only two horses and a full outfit for the man himself, without considering the needs of his armour-bearer and servants, would cost up to 50 roubles, which was then equivalent of an annual grain maintenance of 55 to 60 peasants. If he lost his gear in battle, he would be financially ruined. Keywords: Muscovy; Russian costume; 16th century; weapons; armour; currency
 ii

Valla. 2016. Vol. 2. No. 6.

Белов Н.В. Когда Даниил Рязанец стал игуменом Иосифо-Волоколамского монастыря? «Завещание» Иосифа Волоцкого. С. 40-48. When Did Daniel of Ryazan Become Abbot of Joseph Volokolamsk Monastery? The ‘Last Will’ of Joseph of Volotsk. Pp. 40-48. By Nikita Belov, St. Petersburg State University e-mail: [email protected]

While Daniel of Ryazan was indeed the next abbot of Joseph Volokolamsk Monastery after Joseph of Volotsk, the circumstances of his ascent are obscure. It is unclear how and by whom he was chosen for this position – and even when exactly, some sources referring to Daniel as to the head of the monastic community apparently in Joseph’s lifetime. Since the sources are conflicting, it has been assumed that some are mistaken. By reconsidering the evidence, Belov comes to the conclusion that between 1511 and 1515 the monastery might have actually had two abbots – de jure, Joseph of Volotsk whose deteriorated health prevented him from performing his duties in person, and de facto, Daniel of Ryazan. Joseph’s disability in the last years of his life is welldocumented and may have been the reason for his premature delegating powers to Daniel. Keywords: Russian Orthodox Church; monasticism; Joseph of Volotsk; Daniel of Ryazan


iii

[VALLA] статьи

Valla. №2(6), 2016.

Эсты и их соседи. Международные отношения в Балтийском регионе (ХІ-ХІІІ вв.) История Эстонии традиционно рассматривается исследователями либо в контексте истории северных крестовых походов, либо как часть истории Руси. Целостное освещение истории Эстонии до того момента, как она была окончательно завоевана немцами, интересует главным образом эстонских исследователей. Монографическое исследование, посвященное немецкому завоеванию Эстонии, осуществил эстонский историк С. Вахтре [Vahtre 1990]. Э. Тыниссон занимался проблемами урбанизации Эстонии [Тыниссон 1985; Тыниссон 1999]. Т. Йонукс исследовал традиционные верования эстов, а В. Ланг занимался археологической интерпретацией сведений Генриха Латвийского [Jonuks 2005; Lang, Valk 2011]. Отдельные вопросы истории эстов рассматривались А. Мяесалу [History of Estonia 2004; Mäesalu 2010; Mäesalu 2012]. Проблемами истории и археологии Моонзундского архипелага (Осилии) занимается М. Мяги [Mägi 2004a; Mägi 2004b; Mägi 2004c; Mägi 2005; Mägi 2006; Mägi 2007; Mägi 2011; Mägi 2013]. Х. Валк исследует городища и крепости Эстонии до немецкого завоевания и проблему взаимодействия язычества и христианства в сознании эстов [Valk 2003a; Valk 2003b; Valk 2003c; Valk 2006; Valk 2008a; Valk 2008b; Valk 2009; Valk 2011; Valk, Lillak, Haav 2012; Валк 2009а; Валк 2009б]. А. Тваури занимался материальной культурой эстонских городов и Эстонии в целом: в эпоху Великого переселения народов, эпоху викингов и эпоху крестовых походов [Тваури 2003а; Тваури 2003б; Tvauri 2012]. Касательно частных проблем истории Эстонии есть ряд статей эстонского историка А. Селарта, посвященных проблемам урбанизма, исторической географии и рабства в средневековой Эстонии. Кроме того, стоит отметить его монографию, посвященную крестовым походам и Ливонии [Селарт 2009; Селарт 2010; Selart 1997; Selart 2014; Selart 2015]. М. Тамм занимается вопросом влияния крестовых походов на Эстонию [Tamm 2009; Tamm 2013]. П. Раудкиви исследовал вопрос немецкой миграции в страны Прибалтики в эпоху крестовых походов, а также проблему освещения истории Эстонии датскими хронистами и историками [Raudkivi 2011]. Также стоит отметить статью Т. Андерсена, написанную в соавторстве с П. Раудкиви [Andersen, Raudkivi 2007]. В контексте северных крестовых походов о войнах в Эстонии упоминал Э. Кристеансен [Christeansen 1997]. В немецкой историографии на данный момент балтийскими крестовыми походами занимается И. Фоннесберг-Шмидт [Fonnesberg-Schmidt 2007]. В венгерской историографии беглое освещение эстонской истории можно найти у Л. Клима [Клима 2007]. Дореволюционные русские историки Е.В. Чешихин и Ф. Видеман рассматривали эстов в контексте истории Ливонского Ордена и ливов соответственно [Чешихин 1884; Чешихин 1885; Видеман 1870]. Советская русская историография часто носила заидеологизированный характер, и только некоторые работы по этому вопросу имеют научную ценность. К этим исследованиям относятся штудии В.Т. Пашуто, В.В. Седова и И.П. Шасколького. Первый рассматривал социальную историю Прибалтики, в частности, Эстонии [Пашуто 2011]. И.П. Шаскольский выступал с позиций резкого осуждения крестовых походов немцев и датчан [Шаскольский 1949; Шаскольский 1978]. Больший интерес для нас представляет его статья о Таллинне [Шаскольский 1992]. В.В. Седов занимался археологией эстов, причем им была верно подмечена христианизация эстов, начавшаяся до эпохи крестовых походов [Cедов 1986; Седов 1987: 13-23]. Современный русский историк Д.Г. Хрусталев рассматривает события первой половины XIII в. в Эстонии как соперничество за зоны влияния между православной Русью и католическими странами [Хрусталев 2009а; Хрусталев 2009б]. Некоторое внимание этнонимам эстов уделил В.В. Напольских [Напольских 1997]. В.Я. Конецкий исследовал употребление этнонима чудь в русских летописях [Конецкий 2007]. В украинской историографии вопросы истории Прибалтики и эстов ставились не часто. Можно упомянуть разве что параграф в книге О. Прицака, посвященной региону Балтийского моря в эпоху викингов [Пріцак 2003]. 1

Пилипчук Я.В. Эсты и их соседи. Международные отношения в Балтийском регионе (ХІ-ХІІІ вв.) Нужды современного финно-угроведения ставят перед нами задачу рассматривать историю Эстонии не как часть истории того или иного государства (Руси или Ливонского Ордена), а как целостного региона, который находился на перекрестке международных торговых путей и был территорией, где сталкивались интересы разных государств. Задача данного исследования – рассмотреть историю взаимоотношений эстов с их соседями в XIXIII вв. до немецкого завоевания. Немецкое завоевание земель древней Эстонии достаточно хорошо изучено, поэтому для нас куда важнее освещение истории взаимоотношений эстов с соседями по балтийскому региону (новгородцами, латгалами, ливами, литовцами, финнами), а также истории войн эстов с скандинавами (датчанами и шведами). Эсты занимали территорию, приблизительно соответствующую современной Эстонии. Самоназванием эстов в прошлом было maarhavas, то есть «люди земли». Название «эсты» – из индоевропейских языков; современное самоназвание eestlased происходит от немецкого Esten, шведского Est. Соответственно эстонское Eesti происходит от немецкого Estland. В.В. Напольских считает, что Eistr скандинавских саг ІХ в. – это балты. Вульфстан в «Орозии короля Альфреда» отмечал богатство эстов. Указано, что эсты ведут непрестанную борьбу между собой. Еще Тацит и Иордан упоминали о народе Aestii. Наименование могло происходить от топонима Aismares, обозначавшего район около Вислы (так называлась эта местность на литовском), то есть, возможно, словом Aestii древние историки обозначали пруссов. При этом Иордан локализировал их севернее венедов и акациров. Esti и Osti Вульфстана тоже, видимо, не имели никакого отношения к эстам и обозначали древнелитовские и прусские племена. Перенос этнонима «эсты» на предков современных эстонцев произошел в XII-XIII вв. Первым, кто называл эстами именно эстонцев, был Генрих Латвийский [Напольских 1997: 22; Генрих Латвийский 1938; Тацит, Германия 45; Иордан 1997; Матузова 1979]. Русский термин, обозначавший эстов, был чудь. Этот этноним использовался как для обозначения эстов, так и для собирательного наименования прибалтийско-финского и некрещеного финского населения. Саамы же словами čudd (на кильдинско-саамском), ćuðē (на общесаамском) и čutte (на диалектах норвежских саамов) обозначали враждебный чужой народ. В других саамских языках когнаты означали «клин», например, tjihta (на умеасаамском) и tjåhtē (на лулео-саамском). В прибалтийско-финских языках схожее значение у suude (фин.), suuve (кар.), suue (эст.). Вероятно, этноним был заимствован прибалтийскими финнами от саамов, а потом русскими от финнов [Напольских 1997: 24-25]. Нужно сказать, что этот этноним упоминается у Нестора как одно из племен, сначала изгнавших, а потом призвавших варягов-скандинавов. Чудь упоминалась как участник походов Олега наряду с другими финскими народами, при описании событий 882 и 907 гг. И хотя византийский поход Олега не подтвержден сведениями византийских источников, есть основания утверждать, что чудь приняла активное участие в походах конунга Олега-Хельги наряду с мерей и вепсами. Происхождение этого этнонима В.В. Напольских связывает с готским þiuda, «народ». Он предлагает считать þiudos у Йордана обобщением перед «двоеточием», после которого шло перечисление народов Восточной Европы. Нужно сказать, что «чудь» не обозначала одних только эстов. В источниках известны «псковская чудь» (вероятно, так называли народ или субэтнос сето) и «заволоцкая чудь». Для немцев эстонские земли были просто восточным краем. В эстонском языке слово «чудь» («клин») звучало как suue. Вполне вероятно, что в славянские языки термин «чудь» попал через готский. Это возможно, поскольку этим словом русины и русские называли разные народы финского происхождения (чаще всего прибалтийско-финские народы, но также и другие финно-угорские народы). По мнению В.Я. Конецкого, в «Повести временных лет» при описании событий ІХ-Х вв. этноним «чудь» употребляется в значении «эстонцы». Население Южного Причудья, включая юго-восточную Эстонию, было двуязычным. Население 2

Valla. №2(6), 2016. Угавнии поддерживало экономические взаимоотношения с славянами. Славянское население проникало в Эстонию не только при Ярославе Владимировиче (раскопан древнерусский слой Тарту, датированный ХІ в.), но и в эпоху крестовых походов, чему доказательство продукция псковских гончаров XIII в. в Тарту и Вильянди [Конецкий 2007; Тваури 2003б; Тваури 2003а; Tvauri 2012; Напольских 1997: 22-25]. Характерной особенностью материальной культуры эстов были каменные могильники. Могильники с оградкой были коллективными усыпальницами. Своих умерших эсты предпочитали хоронить в курганах. В раннем Средневековье в Эстонии была распространена кремация, однако потом ее сменила ингумация. Умерших начали хоронить в гробах из дерева, это, собственно, и знаменовало переход к христианству в ХІ-ХІІІ вв. Как отмечал Генрих Латвийский, католичеству в Эстонии предшествовало православие. Фибулы поставлялись к эстам из Готланда, а перстни импортировали из южной Прибалтики. Широко практиковалось домашнее производство железа. Городища находились на мысах и изолированных холмах. Вокруг городища выкапывался ров и насыпался вал. В середине существовали укрепленные площадки. Городища были территориальными и племенными центрами, вокруг которых находились селища. Наиболее мощными и населенными центрами были Тарбата, Отепя, Варбола, Лыхавере, Линданисе (Таллинн). Простые эстонские воины были вооружены дротиками, копьями и топорами, а также защищались с помощью щитов. Знатные эстонские воины, как правило, были на конях и защищены железным коническим шлемом и кольчугой. Среди их вооружения были мечи, топоры и копья. Луки со стрелами не получили широко распространения среди эстов. В XI в. на смену сравнительно небольшим крепостям пришли большие по площади крепости в форме круга. Наиболее укрепленными они были на Сааремаа и в Западной Эстонии. Особенно неприступной была крепость в Варболе, где стены достигали 580 м в длину и были 8-10 м высотой [Седов 1987: 13-23; Tvauri 2012]. Экономика эстов базировалась на сельском хозяйстве, рыболовстве, металургии, ремеслах. Эсты использовали трехпольную систему и плуг. Они охотились и рыбачили. Кузнецы производили орудия труда и оружие. Центрами металлургии были Вирония и север Сааремаа. Были и ювелиры, делавшие орнаменты на изделиях из бронзы и серебра. До прихода русских и немцев эсты активно торговали с ливами, водью, карелами, суоми, хяме. Со славянами эсты торговали через Псков и Новгород. Не были им чужды и контакты с Западом, которые поддерживались через Швецию. Население страны составляло 150-200 тыс.человек. Наименьшей территориальной одиницей была adra-maa, соответствующая гакену и заимствованная от скандинавов (ср. ader). Вся Эстония состояла из 21 тыс. таких единиц. Название округа – килегунда – заимствовано из готского (Kisle). Эта единица соответствовала древнешведскому gislalagh. Киленгунда делилась на села и фермерские поселения arws (aru), соответствующие немецкой marcke и лат. marchia, а также русскому «погосту». По сути это были села и хутора. Леса, пастбища и рыбацкие снасти были собственностью общины. Эсты могли заниматься и пиратством. Население делилось на свободных и рабов. Свободные люди делились на meliores (лучших, интересно, что на этот термин похож древнерусский термин «вячшие мужи») и крестьян. Власть часто передавалась по наследству. Собственность аристократии распространялась на скот и поля. Также скот и земля могли принадлежать и общине. Эстов Генрих Латвийский, как и автор «Ливонской рифмованной хроники», называл богатыми. Рабов обычно захватывали во время пиратских рейдов на Швецию, Данию, Финляндию. Их называли Orja (индоевропейское *ori), и они выполняли функции похожие на те, которые в Руси выполняла челядь. Также было и иноэтническое население – русины или новгородские словене, бежавшие к эстам. Решения важные для всех эстов принимал совет «лучших» со всей Эстонии, напоминавший скандинавский тинг. Каждая килегунда выбирала сеньоров (аристократов), а собрание знати нескольких килегунд составляло seniors terrae, то есть предводителей мааконда (земли). 3

Пилипчук Я.В. Эсты и их соседи. Международные отношения в Балтийском регионе (ХІ-ХІІІ вв.) Советы сеньйоров мааконда происходили несколько раз на год. У эстов существовала система налогообложения (vaccae), деревянные замки Libda (древнерусское осекъ и латинское castrum), и они собирали войско земли – малева. Для обозначения укрепленных городищ употреблялся термин эстонский термин lina (аналогичный термин linna был у финнов), который соответствовал древнерусским городъ или градъ. Они употреблялись по отношению к поселениям Тарту, Отепя, Варбола, Таллинн. В хронике Генриха Латвийского различались castellum (замки) и urbs (городища). К первым относились Сомелинде и Риоле, а к вторым – Муху и Вальяла. В «Ливонской рифмованной хронике» употреблялись термины Hag, Hagen, Hus. А. Селарт указывал, что крупные поселения Эстонии, такие, как Тарту, могут называться «городом» в древнерусском смысле, однако называть их Stadt в немецком смысле этого слова невозможно. Он считает возможным говорить о начале городской жизни с ХІІІ в., то есть со времени Крестовых походов. В. Ланг считал, что корректнее называть эстонские поселения протогородами (Варбола, Сонтагана, Вальяла). Войска собирались в определенных местах – майа. В каждом округе было несколько укрепленных городищ. Наиболее важными были Линданисе в Ревеле, Тгарванпе (Раквере) в Вирумаа, Моне (Мугу) на острове Муху, Пойде, Валяла и Каарма на Сааремаа, Леал (Лигула) в Роталии, Варболе (Варбола) в Гаррии, Вильянди в Саккале, Тарбата (Тарту) и Отепя в Угавнии. Наиболее удобными были бухты, которые находились в Пярну в Саккале, в Линданисе в Ревеле, Толсбург, Магольм и Нарва в Виронии. Чтобы охранять богатство было построено 120 крепостей. Они строили на мысах и на холмах. Существовали круглые крепости и так называемые «крепости ложа Калевипоэга». С моря эстам в эпоху викингов угрожали скандинавы, которые иногда вторгались в эстонские земли. Несмотря на все сложности, у эстов, как и в Скандинавии, увеличилось население и образовались вождества в виде маакондов-земель. Общество эстов многое заимствовало у скандинавов эпохи викингов и было милитаризованным [Пріцак 2003: 573-575; History of Estonia 2004: 28-31; Пашуто 2011: 328-338; Селарт 2009: 84-93; Mägi 2011: 317-323; Mägi 2013: 107-121; Valk 2008: 153-167]. Центральным в торговле был город Линданисе, который находился на пути из Ладоги в Даугаву. Путь проходил таким образом: Нарва – Тгарванпе – Линданисе – Хаппсало-Роталия – Лигула – Ганила – Пярнау – Метсополе – Даугава. Из Линданисе шли два сухопутных пути. Первый проходил через Лоне (Логу) и Райгеле (Райкюла) и шел к Пярну, где соединялся с даугавским путем. Второй путь проходил через Тюри (Пайде-Леоле, Лыхавере) через Вильянди до Цесиса (Вендена). Оттуда путь шел до Полоцка. Также был путь из Нарвы на юг вдоль реки Нарвы и Чудского озера. Он проходил через Нарву, Торму, Тарбату и Отепя. В Отепя путь разделялся. Западный путь шел до Цесиса и к Полоцку, восточный путь также шел к Полоцку, но проходил через Изборск и Псков. Существовали и локальные торговые пути Варболе – Ладисе – Леал (Лихула), Тюри (Пайде) – Пярну, Тгварванпе – Ависпе – Сомнелинде (Соомевере) [Пріцак 2003: 575-577; Валк 2009б: 94-100]. Начиная с ХI в. Эстония стала объектом нападений со стороны Руси. Ранее славяне уже старались занять Юго-Восточную Эстонию в V-VI вв. С того времени славяне поддерживали активные взаимоотношения с народом сето и эстами Унгавнии. В 1030 г. в мааконд Унгавния пришел с войском Ярослав Владимирович и взял Тарбату. На месте уничтоженного деревянного городища был сооружен древнерусский город Юрьев. Овладение городищем Тарту открывало широкие возможности. Безопасным становился путь из Тарту в Псков, а на западе можно было дойти до озера Выртсярв, далее на Вильянди и к морю. В ходе кампании Ярослава были уничтожены городища Отепя и Рыуге. На месте поселений найдены стрелы русинов1*. Малые центры Унгавнии были уничтожены, 1

Этноним используется для обозначения населения Руси, встречается в договорах населения Руси с иноземцами (греками и немцами), употребляется в многих письменных памятниках с территории Руси. Также в

4

Valla. №2(6), 2016. компромиссов с эстами русины не искали и сосредотачивали структуры власти в больших центрах. С местного населения собирали дань. Об этом известно благодаря летописным сведениям и археологическим раскопкам. Согласно Новгородской четвертой летописи в 1054 г. русины под командованием Изяслава Ярославича совершили поход на осек Кедипoв. Похожие сведения содержатся в Московском летописном своде конца XV в., Софийской Первой, Воскресенской и Никоновской летописях. По мнению Е.Л. Назаровой, эти данные восходят к новгородскому современнику событий ХІ в. [Назарова 2000]. На эстонском языке название городища звучало как Кеденпя (Рука Солнца). Некоторые ученые отождествляли его с городищем Keava в южной части земли Харьюмаа, которое было значительным региональным центром. После смерти Ярослава вспыхнуло восстание эстонцев в 1060-1061 гг. В 1060 г. Изяслав воевал против «сосолей» и наложил на них дань в 2 тыс. гривен. Холмогорский, тверский и псковский летописцы сообщали о том, что противниками русинов были колыванцы. Нападению русинов должны были подвергнуться земли Ревеле, Харьюмаа, Осилия (термин встречался у Генриха Латвийского и обозначал Моонзундский архипелаг, в Ливонской Рифмованной хронике осилийцы названы эзельцами), Саккалу. А. Мяесалу считает сосолей жителями Ревеле и Харьюмаа, но не исключает участия и других эстов. По нашему мнению, вероятно, сосолями были названы все эсты. Во главе у них должны были находиться осилийцы, страна которых известна была у скандинавов как Ey-sysla. Остров Сааремаа на древнескандинавском назывался Adalsysla, что соответствовало эстонскому Suur maa – Главная земля. Sysla или Syslir должно было перейти в древнерусском в сосоли. Население Осилии занималось пиратством, и тамошние воины были одними из лучших в Эстонии. В «Ливонской рифмованной хронике» эзельцы описаны как люди, которых не страшит многочисленность врагов. Собрав ополчение из эстонских земель, осилийцы возглавили его, изгнали сборщиков дани и, вероятно, помогли отвоевать Унгавнию с городом Тарбата (Юрьев). Эсты дошли до Пскова и опустошили его окрестности. В новгородской летописной традиции, под Псковом эсты сражались с новгородцами, которых возглавлял посадник Остромир. После этой битвы, по новгородской версии, новгородцы сражались под Кедиповом. Новгородский летописец упорно старается описать кампанию как победную для славян и неудачную для эстов. По другим источникам, результаты битвы были прямо противоположны. В битве погибло 1 тыс. русинов, а сосолей-эстов очень много. Но несмотря на понесенные потери, эсты отвоевали для себя свободу. Что касается маршрута похода сосолей, то эсты двигались по дороге между Отепя и Изборском [НIЛ 1950: 183-184; Ипатьевская 1962: 137; History of Estonia 2004: 26-27; Пріцак 2003: 577-578; Валк 2009а: 395399; Селарт 2010: 293; Mäesalu 2012: 196-200]. Об активности Руси и Новгорода в эстонских землях имеются известия в Новгородской первой летописи. Войны эстонцев со славянами были сложными. В 1116 г. киевский князь Мстислав, сын Владимира Мономаха, совершил поход на Унгавнию и взял город Медвежья Голова (Отепя). Ранее в 1113 г. он уже совершил поход на Эстонию и одержал победу. В 1130 г. Мстислав Владимирович с коалицией князей Южной Руси совершил еще один поход. После этого активность Киева в направлении Эстонии сошла на нет. В дальнейшем ее проявляла Новгородская республика и приглашенные ею князья. 9 февраля 1133 г. новгородцы взяли Тарбату. После этого Восточная Эстония платила дань новгородцам. В 1177 г. эсты восстали и совершили набег на Псков, однако были разбиты псковичами. В 1180 г. Мстислав Ростиславович Храбрый разбил эстов и вынудил их в множестве бежать к форме Rutheni упоминается иноземцами. Применительно к населению Новгородской земли он не употребляется. – Авт. * В действительности в древнерусских источниках этноним «русин» встречается только в единственном числе, как сингулятив от «русь» (ср. «чудь – чудин», «литва – литвин»). Множественное число «русины» – позднее образование, которое в русском языковом узусе имеет другое значение. Автор, однако, прав в том отношении, что новгородцы и псковичи считали «Русью» и «русскими» только Киевскую Русь и её обитателей. Мы считаем нужным сохранить авторское словоупотребление. – Ред.

5

Пилипчук Я.В. Эсты и их соседи. Международные отношения в Балтийском регионе (ХІ-ХІІІ вв.) побережью Балтийского моря. В 1190 г. псковичи захватили семь суден эстов из Вирумаа. Под 1191 г. упоминается об осаде Тарбаты. Сообщается, что Ярослав с войском из новгородцев, псковичей, полочан двинулся на Эстонию, они захватили много пленных и взяли Тарбату. Этот город в Унгавнии имел стратегическое значение. В 1192 г. Ярослав во главе новгородцев и псковичей напал на Унгавнию и взял Отепя. (Этот город в осаду брали и ливонские рыцари в 1224 г). В 1212 г. Мстислав Удатной воевал против эстов, которых новгородский летописец назвал «чудью тормой». Чудь торма – это мааконд Вайга, по названию одного из городищ. В 1214 г. новгородцы и псковичи во главе с Мстиславом Удатным прошли через Чудь (эстонские земли) и конкретно на Чудь Ереву (Гервию), и дошли до крепости Варболы (в летописи она названа Воробьином). В другом летописном источнике сообщается, что русины пришли под Отепя. Ряд эстонских сел и крепостей были взяты. В конце концов гарнизон крепости капитулировал и обязался платить дань. Две части дани с Варболы Мстислав Удатной дал новгородцам. Вместе с ним в эстонских землях воевали Всеволод Борисович с псковичами, брат Мстислава Давид Торопецкий и другой его брат Владимир. Новгородцы возвратились с большой данью. В 1217 г. новгородские войска князя Владимира и посадника Твердислава воевали в Унгавнии около Отепя. Эсты призвали к себе на помощь ливонцев. Новгородцы и псковичи разбили немцев и вынудили их спасаться бегством. В Новгородской первой летописи сказано, что немцы попробовали напасть на новгородев и псковичей ночью, однако потеряли двух военачальников убитыми, а третий попал в плен. Генрих Латвийский же говорит, что в битве погибли рыцари Константин, Бертольд, Илья. По его данным, в 1218 г. вторжение новгородцев и псковичей помешало немцам покорить Ревеле, Гарриен и Унгавнию. Через несколько лет эсты из Саккалы послали за помощью к Новгороду, Пскову и княжествам Руси. Суздальский князь прислал на помощь свои войска совместно с новгородцами и псковичами. К ним присоединились угавнийцы, виронцы, гервенцы, осилийцы, а также жители Варболы. Союзное войско разорило Саккалу и двинулось к Ревелю (Линданисе). Эти события происходили в 1223 г. Город Отепя был столицей Унгавнии, а Тарбата стратегически важным городом. Осада Тарбаты достаточно детально описана у Генриха Латвийского; в Новгородской первой летописи указано, что в 1224 г. немцы взяли Юрьев (Тарбату, Тарту), а Вячка, юрьевского князя2, убили. Генрих Латвийский отмечал, что Вячко вместе с жителями Дерпта (Тарбата, Тарту) нападал на земли ливов и латгалов. Немцы, преследуя отряды эстов, доходили до этого города, но не смогли взять город из-за своей малочисленности. Осада Тарбаты была главной задачей для немцев в 1224 г., поскольку, пока не был взят этот город, немцы не могли быть уверены в лояльности жителей Саккалы и Унгавнии. Немцы предложили Вячку оставить эстов, но тот не согласился. Для защиты использовались лучники и патерелы, как и в Сааремаа. Эсты пользовались также баллистами, захваченными у немцев. Дружина Вячка численностью в 200 человек вместе с эстами отчаянно сопротивлялась, однако была побеждена немцами, которые подтянули к Тарбате свои баллисты и патерелы, делали подкопы, лезли по лестницам на штурм. Противостоять большим вражеским армиям эстонские города были не в силах. Многочисленные кампании русинов в Эстонии не привели к изменению границы с Русью, которая проходила по Нарве, Теплому и Чудскому озерам и во многом совпадала с современной границей [Пріцак 2003: 582-583, 585; НIЛ 1950: 61, 183, 204-205, 207-208, 230-232, 250-252; Генрих Латвийский 1938; Бредис, Тянина 2007: 40-43; History of Estonia 2004: 32; Хрусталев 2009: 66, 68-77; Selart 1997: 27-41]. В Новгородской первой летописи сказано, что в 1219 г. псковский князь Владимир

2

Родословная этого князя неизвестна. – Прим. ред.

6

Valla. №2(6), 2016. пришел к Пярну (Пертуев в летописи) и нанес поражение немцам, ливам и литовцам. В тексте, вероятно, ошибка – вместо литовцев должны быть латгалы. Ниже упоминается о войсках Ордена из немцев, эстов, латгалов и ливов под 1228 г. В том же году новгородцы с псковичами ходили под Отепя и Ревель на владения датчан и немцев. В 1234 г. новгородцы снова атаковали немцев у Тарту и Отепя. В 1236 г. войско из немцев и эстов было уничтожено литовцами в битве у Сауле в 1236 г. Сказано, что против литовцев пришла вся Чудская земля, то есть эстонцы из владений Ордена и Дании. Упомянуто о 200 псковичах, воюющих на стороне Ордена. Под 1242 г. в летописи отмечено, что чуди в битве на Чудском озере погибло «без числа», то есть очень много. Кроме того, сообщалось, что Водь, латгалы, псковичи ранее выступали как союзники ливонцев [НIЛ 1950: 261, 271-273, 283-286, 295298]. Нужно сказать, что в Эстонии были найдены арабские куфические монеты 50-60-х гг. ІХ в. (серебряные дирхемы). Кроме того, в Эстонии находили и европейские монеты 80-90-х гг. ІХ в. Это позволяет сделать вывод о присутствии баз скандинавских викингов на приморских территориях Эстонии. Если принять во внимание свидетельства восточных источников, каким именно бизнесом занимались викинги в Восточной Европе, то можно предположить, что, аналогично «славиниям» Константина Багрянородного, так называемые росы/русы (скандинавы) создавали опорные пункты на побережье, куда местная эстонская знать и сами скандинавы приводили рабов. Рабы из эстов могли поставляться и на запад, поскольку были язычниками. Кроме того, сообщения Нестора, а потом галицко-волынского и новгородского летописцев о сосолях, то есть осилийцах, под 1060-1061 гг., указывают, что административное деление Эстонии на тринадцать земель существовало уже в эпоху викингов. Вполне реально предположить, что оно оформилось в эпоху викингов, подобно тому как развитие европейской работорговли способствовало появлению ряда государств в районе Гвинейского залива, бассейна Нигера, на территории Анголы. Эстония была включена в систему междуконтинентальной торговли во многом благодаря викингам. Викинги повлияли на фортификационное зодчество и сферу идеологии. Общество эстов эпохи крестовых походов, да и эпохи викингов, было милитаризованным. Эстонские городища имели кольцевые валы, как на Эланде и Готланде. Форт Иру на холме у Таллина был сооружен скандинавами. В «Ливонской рифмованной хронике» Эстония также описывалась как большая страна, которая делится на ряд земель. Указано, что эсты оказали помощь ливам против эстов и принимали участие в битве с Бертольдом, который погиб в сражении. После этого в Ливонию прибыл Альберт, основавший Орден Меченосцев. В XIII в. ливы и латгалы часто выступали на стороне немцев против эстов. Эпоха крестовых походов для стран Балтии была временем войны всех против всех. Эсты нападали на ливов на побережье, воевали на суше против латгалов, которые были давними их врагами. Сами же эсты страдали от дальних набегов, которые осуществляли литовцы. Нужно сказать, что эстыосилийцы нападали морем на датчан и шведов, а эсты-виронцы нападали на финнов и карел. Прибрежные городища должны были быть центрами работорговли. Для войн между народами Прибалтики была характерна жестокость. Мужское население захваченных поселений уничтожалось, опустошались борти и поля, сжигались села, женщин и детей уводили в рабство [Valk 2008: 485-488, 490, 492; Atskaņu Kronika 1997; Генрих Латвийский 1938]. В рунических надписях на камнях ХІ в. упоминаются викинги, которые погибли в Эстланде. Эта страна фигурирует и в сагах. В «Саге о Ньяле» упомянуто о датском рабе Тове в Эстланде. Более подробные сведения находим в «Круге Земном» Снорри Стурлусона. Около 600 г. конунг свеев Ингвар высадился в Эстланд с своим войском. Против него выступило значительное войско эстов, и в битве с ними Ингвар погиб. Норвежский король Хальвдан Белый был убит в сражении с эстами, а королева Астрид с своим сыном Олафом попала к ним в плен. На рынке рабов некоторое время были Олаф Трюггвасон и его мать. Впрочем, упомянутые в «Саге об Олафе Трюгвассоне» имена врагов принадлежат не 7

Пилипчук Я.В. Эсты и их соседи. Международные отношения в Балтийском регионе (ХІ-ХІІІ вв.) финноязычым эстам, а балтам. Сведения «Саги об Олаве Трюгвассоне» и «Саги об Инглингах», таким образом, не дают возможности прямо отождествить Эстланд с Эстонией. Для обороны от налетчиков эсты сооружали деревянные укрепленные городища на мысах и холмах. Через Данию в Эстонию поступали монеты из Германии, Чехии, Италии. По пути из варяг в греки и по прибалтийскому продолжению Великого волжского пути попадали арабские серебрянные дирхемы. Эстонцы на Балтийском море прославились как пираты. Генрих Латвийский отмечал, что эсты нападали на южное побережье Швеции. Датский король Кнут Свенссон в 80-х гг. XI в. охранял Данию от морских набегов куршей, пруссов-сембов и эстов. В 1170 г. эсты и курши опустошили шведский остров Эланд. Под 1203 г. Генрих Латвийский сообщает о нападении эстов на суднах (pyratici) из Осилии на датское поселение Лейре (Листрия) в Сконе. На обратном пути часть эстов была перехвачена и побеждена немцами около Висбю на Готланде. Генрих Латвийский пишет, что осилийцы продавали пленных шведов куршам и другим язычникам. Нападения эстов, куршей, пруссовсембов стало удобным поводом для крестовых походов на эстов. Вальдемар II осуществлял кампании в Эстонии в 1194, 1196, 1219-1222 гг. В 1218 г. римский папа Гонорий III признал право датского короля на территории, которые он завоюет. Папа Иннокентий III еще в 1209 г. одобрил планы датского короля завоевать страны Балтии. В финском и карельском эпосе упомянуто существование рабства в Viromaa (по-эстонски Virumaa). После эпохи викингов на Балтийском море доминировали карелы, эсты из Осилии, балты – курши и пруссы-сембы, а также славяне-руяне. Если руян датчанам сравнительно быстро удалось подавить, то прибалтийские финны оставались проблемой еще в XIII в. Вероятно, тактика эстов и карел во время морских походов не отличалась оригинальностью и была похожа на походы викингов: ставка делалась на неожиданность нападения. При этом, как мы видим из описания похода на Листрию, в поход могли пойти всего несколько сотен воинов. Отвоевание же Унгавнии у русинов, вероятно, потребовало от эстов ополчения нескольких маакондов. Вся Эстония делилась на тринадцать маакондов (земель-территорий). Восемь из них имели сложную структуру и включали по несколько килегунд. Остальные пять маакондов состояли из одной килегунды [Saxo Grammaticus XI: 11: 1; Andersen, Raudkivi 2007: 6-9; History of Estonia 2004: 24-26, 32, 46-47; Пашуто 2011: 350; Пріцак 2003: 91-104, 310-313, 577-579, 602; Чешихин 1884: 103-104; Генрих Латвийский 1938; Fonnesberg-Schmidt 2007: 93, 133-134, 140-141]. Если говорить о взаимодействии с соседями, то после славян эсты активно взаимодействовали с скандинавами. Часто это выражалось не только в торговле, но и в конфликтах. Датские короли Кнут VI и Вальдемар II вынашивали идею создать большую датскую империю на берегах Балтийского моря. Вторжение датчан в Эстонию освещено в датских и шведских хрониках. Первое упоминание о датском завоевании Эстонии сохранилась в «Рюдских анналах» цистерцианского монастыря в Фленсборг-фьорде в Шлевзиге. В «Каталоге датских королей от Дана и Лотаря до Вальдемара II» указано, что Вальдемар II покорил эстов. Петри Олай в «Роскильдских анналах» упоминает о землях Вирония (Вирумаа) и Ривили (Ревеле). Он же, ссылаясь на «Хронику Эрика», пишет, что в 1196 г. король Кнут воевал в Эстонии. Кнут именовал себя герцогом Померании, Гольштейна и Эстонии, королем Дании и славян. Под 1218 г. Петри Олай сообщает о морском походе Вальдемара II на эстов и многих победах над ними, а под 1219 г. о походе многочисленного войска на эстов, многих стычках и покорении всех земель эстов. В походе приняли участие сам король и лундский архиепископ Андреас. Отмечалось, что датчане осуществляли походы в Эстонию и в 1208, и 1220 гг. В «Эсромских анналах» под 1219 г. о походе Вальдемара на Эстонию говорится кратко. В «Малых анналах Висбю» под 1196 г. сообщается об экспедиции Кнута в Эстонию. Под 1219 г. упоминается о походе Вальдемара и взятии Ревеля (Линданисе). Корнелий Хамсфортский во «Второй Хронологии» под 1219 г. 8

Valla. №2(6), 2016. сообщает о походе на эстонцев короля Вальдемара. Война продолжалась и в 1220 г. В «Датских анналах» Томы Бартолинуса сообщается, что в 1196 г. Кнут вторгся в Эстонию. В «Хронологии Датской» Нествендского анонима под 1196 г. говорится об экспедиции Кнута в Эстонию, а в 1219 г. о первом вторжении в Эстонию. В «Хронологии датских и шведских королей» под 1197 г. имеется очень краткое сообщение об экспедиции в Эстонию, отмечен и поход 1219 г. «Датская хронология 936-1317 гг.» относит поход Кнута к 1193 г. Тома Гейсемерский в «Своде датской истории» датирует эстонский поход Вальдемара 1218 г. В «Датской хронике 980-1286 гг.» экспедиция Кнута датирована 1194 г., а экспедиция Вальдемара 1218 г. Можно не сомневаться, что датские короли около 1196 и 1219 г. осуществили два похода на Эстонию. Эрик Олай в своей «Истории свеев (шведов) и готов» не упоминает похода 1190-х гг., а только экспедицию 1220 г., и сообщает, что против язычников в Роталии воевал герцог Карл и Карл епископ Линчепгский, то есть датчане и шведы вместе воевали против эстов. Кампания 1196 г. формально имела целью оказание помощи рижскому епископу, а фактически привела к вторжению датчан и шведов в Эстонию, которое, впрочем, не оставило после себя сколько-нибудь значимых последствий. Вторая кампания, датированная в источниках по-разному, привела к завоеванию Северной Эстонии [Scriptores Rerum Danicarum 1772: 18, 77, 101, 121-122, 164, 166, 180, 182, 244, 253254, 285, 369-370; Scriptores Rerum Danicarum 1773: 167, 171, 386, 436; Scriptores Rerum Svecicarum 1828: 51; Fonnesberg-Schmidt 2007: 82, 85, 89, 133-134]. Немецкие хроники отличает более детальное повествование о событиях. Так, незамеченной скандинавскими хронистами осталась кампания 1208 г., которая не возглавлялась датским королем; не упоминается она и в ранних немецких хрониках, но описана у поздних авторов, таких, как Франц Ниештедт и Бальтазар Руссов, и восстанавливается по документальным источникам. В 1208 г. немцы, датчане и шведы организовали крестовый поход против ливов на берегах Рижского залива. Однако корабли крестоносцев были отнесены к берегам эстонского мааконда Вирония. Католики были готовы приступить к завоеванию, но отказ шведского ярла Биргера Бросса от активных действий обусловил конечный провал крестового похода. Немцы же несколько позже при поддержке латгалов и ливов совершили набег на эстонские мааконды Унгавния и Саккала. Герман Вартберг сообщает, что в 1211 г. в Эстонию был назначен епископом Теодорих. Впрочем, сведения Генриха Латвийского позволяют заключить, что его власть над эстами была незначительной. Даже Герман Вартберг указывает, что эстов и эзельцев покорил магистр Фольквин. Он построил замок Феллин (Вильянди, город в мааконде Саккала). Согласно Францу Ниенштедту, в 1208 г. шведский король прибыл в Ливонию и в мааконд Ревеле. Сообщается, что шведский король Юхан взял у них крепость Леал (Лихула) и убил ее защитников. В крепости был оставлен гарнизон из 500 шведов под командованием гауптмана. Эсты призвали на помощь эзельцев и уничтожили шведов [Чешихин 1884: 202; Генрих Латвийский 1938; Герман Вартберг 1876; Франц Ниештедт 1880: 355-400; History of Estonia 2004, 38-39; Fonnesberg-Schmidt 2007: 103, 109]. Генрих Латвийский куда более детально, чем датчане и шведы, рассказывает о перипетиях кампании, которая в конечном итоге привела к подчинению Северной Эстонии датчанам. В 1219 г. на побережье у Линданисе (Таллина) высадились датчане во главе с датским королем Вальдемаром, лундским архиепископом Андреасом, эстонским епископом Теодориком и рюгенским князем (Генрих Латвийский называет его князем славов) Вицлавом. Первоначально эсты усыпили бдительность крестоносцев, согласившись от имени жителей Ревеле и Гарриена креститься и признать власть короля. Через три дня эсты напали на датчан в пятерых местах и обратили их в бегство. Ворвавшись в лагерь датчан, эсты приняли епископа Теодориха за короля и убили его. Тем временем Вицлав (или Венецлав) стоял с своими славянами-руянами на горе и, видя приближение эстов, напал на них, рассеял и вынудил спасаться бегством. Эта контратака Вицлава обусловила прекращение преследования эстами датчан. Датчане и бывшие с ними немцы перегруппировались и 9

Пилипчук Я.В. Эсты и их соседи. Международные отношения в Балтийском регионе (ХІ-ХІІІ вв.) перешли в контрнаступление. Они обратили эстов в бегство и, преследуя их, убили около тысячи. Вместо погибшего Теодориха епископом Эстонии был назначен капеллан Весцелин. Датчанам пришлось весь 1219 г. воевать с эстонскими ополченцами мааконда Ревеле [Генрих Латвийский 1938]. В 1220 г. лундский архиепископ Андреас провозгласил, что вся Эстония должна принадлежать датчанам и что им нужно выдать заложников из Варболы. Фольквин же говорил, что вся Эстония, за исключением земель Ревеле и Осилии, подчинена христианству оружием ливонских рыцарей. Заложников из Гарриенского мааконда немцы отдали их отцам и оставили регион в знак расположения к датчанам. Ливы же перебили часть гариенцев. Эстонским епископом был назначен брат ливонского епископа Герман, которого назначил на должность датский король. Датчане в 1220 г. крестили Виронию, которую ливонцы считали своей. После этого датчане отправили своих миссионеров в Гервен, а Рудольф Венденский с братьями-рыцарями получили от датского короля Угавнию и Саккалу. Датчане хотели присвоить себе земли, завоеванные ливонцами и их союзниками. Гариенцы с подачи датчан напали на подконтрольный ливонцам Гервен и опустошили его. Это вызвало огромное неудовольствие в Риге, и датскому королю пришлось признать, что только треть из всей Эстонии принадлежит Дании. Немцы-ливонцы также владели третью, а рижский епископ оставил себе еще треть. Правда, в 1220 г. Эстония было далеко не завоевана. Шведский король Юхан высадил в Роталии свое войско и захватил замок Леал (Лихула). Ливонцы же заявляли, что эта земля покорена немцами и их союзниками, однако это не мешало шведам рассылать своих миссионеров по провинциям. Но утверждению шведов в регионе помешало нападение эстов-осилийцев. Когда шведский король Юхан отбыл в Швецию, он оставил гарнизон во главе с герцогом Карлом. Но осилийцы высадились около Леаля, осадили город, двинулись на приступ и подожгли замок. В битве с осилийцами пал гарнизон замка, в том числе и герцог Карл. Шведов погибло до пятисот человек, и лишь немногие добрались до датского замка, чтобы поведать о своем поражении. В «Ливонской рифмованной хронике» указано, что между Данией и Орденом Меченосцев были споры из-за земли Ревель. По данным немецкого анонимного автора, спор разрешил легат папы, который отдал Гарриен, Ревель и Вирланд датчанам, а Йервен (Гервен, Ярвамаа) немцам. Об этом был заключен специальный договор между датским королем и магистром ордена [Генрих Латвийский 1938; Хрусталев 2009, т. 1: 210-216; History of Estonia 2004: 47; Atskaņu Kronika 1997; Чешихин 1884: 210-216]. Бальтазар Руссов датировал поход шведов не 1220 г., а 1208 г. Несмотря на хронологические и некоторые фактические ошибки, канва событий дана у него верно. Сказано, что шведский король прибыл с войском и священнослужителями. Из Рокеля он пошел на Вик, а оттуда на Леаль. Он оставил в замке гарнизон и приказал ему охранять город. Однако, как только шведский король отбыл из Леаля в Швецию, гарнизон осадили эзельцы и виковцы. Они угрожали сжечь замок, затем вторглись в город, а епископа и наместника Карла со всеми его людьми убили. Шведы и немцы потеряли Эзель и Вик. Потом Альберт еще раз завоевал их. После нового покорения этого региона кафедра епископа была перемещена из Леаля в Аренсборг, а собор перенесен из Пярну в Габсель (Хапсало). Под 1223 г. сказано, что Вальдемар II выслал много народа и много священослужителей в Эстонию и основал город Таллинн, а несколько позже Везенбург и Нарву. Датское войско покорило Вирланд, Гарриен, Гервен. В Гарриене и Вирланде датчане построили множество церквей [Руссов 1879]. К сожалению, в немецких хрониках сохранилось описание лишь части походов литовцев на эстов, один из которых произошел в 1205 г. Его возглавлял князь Свельгате. Вероятно, перед этим литовцы прошли землями земгалов по Даугаве, потом ливонскими землями и вторглись в Эстонию с юга. Думается, что походов литовцев на эстов могло быть 10

Valla. №2(6), 2016. намного больше. Еще один литовский набег зафиксировал Генрих Латвийский в 1212 г., когда Даугеруте прошел Кукенойс и попросил у немцев свободной дороги в мааконд Саккала. Литовцы мирно прошли через земли латгалов, а после этого разорили Саккалу. По сведениям «Ливонской рифмованной хроники», в 1218 г. литовцы совершили большой набег на Осилию. Полторы тысячи литовцев пробралось к замерзшему морю через Земгале. Они пришли на остров Мон (Муху), разорили Вик и Гервен, дошли до Нурмегунды и разорили Саккалу [Генрих Латвийский 1938; Atskaņu Kronika 1997]. В «Ливонской рифмованной хронике» анонимный хронист особо выделяет эзельцев, то есть эстов Осилии. Они названы соседями куршей и мужественными людьми. Летом они обычно совершали пиратские набеги на кораблях морем на всех соседей: указано, что от них страдали язычники и христиане. Отмечено, что они сильны на море и что живут на островах. Об эстах говорится, что они язычники, их страна обширна и богата и в ней много богатых людей. Сведения об их религии фрагментарны. У них имелись священные рощи и камни для жертвоприношений. В жертву приносились мясо, молоко, кровь, ягоды, а иногда и люди – пленные. Жрецам (которыми обычно были главы родов) приписывали возможность предсказывать будущее и совершать магические действия, накладывая заклятия и исцеляя людей. Для того, чтобы умерший враг не мог отомстить, ему отрезали голову и вырезали сердце. Так, датскому правителю земли Гервии (Ярвамаа) Хеббе воины из Саккалы в 1223 г. вырезали сердце и кинули этот орган в огонь [Atskaņu Kronika 1997]. В эпоху крестовых походов эсты вступили разобщенными. В этой статье мы не ставим перед собой задачу отобразить историю в ее хронологическом порядке. Для нас важно другое: разные эстонские земли проводили разную политику по отношению к немцам. Какие-то земли сопротивлялись дольше, какие-то почти не сопротивлялись. Образовывались коалиции эстских ополчений нескольких маакондов во время антинемецких походов. Некоторые, принужденные силой, воевали на стороне немцев против своих же из другого мааконда. Важно осветить историю Эстонии во всем ее разнообразии. Простое перечисление походов нам ничего не даст. Поэтому мы отдельно рассмотрим историю каждого мааконда. Территории эстов делились на восемь больших и пять малых маакондов. Латинским наименованием Моонзундских островов было Осилия, которое, как уже упоминалось, происходило от скандинавского Ey-sysla. Эстонцы называли эту землю Сааремаа – Островная земля; финское название переводилось аналогично. В славянских летописях эта территория называлась Островьская земля (вместе с тем существовал этноним сосолы, см. выше). Латыши отличали осилийцев от других эстонцев. Их называли Sāmi. На острове Сааремаа находились городища Пойдэ, Валяла, Каарма, на острове Муху – городище Линнусе. На городище Каарма располагалось капище бога Тарапиты. Осилия делилась на округи – кихельконды. Округ Гореле включал городище Пойдэ и остров Муху. Сааремаа включал округи Валялэ, Каря, Кармеле, Кигелконна. На Сааремаа было три гавани – Соттесатама, Сарво, Пилаясари. В местной топонимии часты названия, связанные с кораблями – «лодочный холм», «корабельный холм», «лодочная дыра». Были также топонимы, обозначавшие укрепления. В XII в. пришла в запустение гавань Торнимяе, активно использовавшаяся в эпоху викингов скандинавами. Всего на Сааремаа было 6-7 важных гаваней. У осилийцев была база на нижнем течении Даугавы на острове Доле, и они смешивались с ливами, живущими у Лауксколы. К эстам попадали ювелирные изделия из Земгалии и Куронии. Моонзундский архипелаг был удобным пунктом для пиратских нападений на Швецию. Нужно сказать, что флот осилийцев насчитывал около 300 кораблей. На Моонзундских островах были большие залежи железа, и благодаря этому местное население не зависело ни от кого и могло самостоятельно изготовлять оружие и хозяйственные инструменты. На острове было около 3 тыс. ферм, больше, чем в Северной Эстонии. На этих фермах использовали труд рабов, захваченных в скандинавских странах и Финляндии. Войско, которое могли выставить осилийцы, насчитывало 9 тыс. (30 человек на корабль, каждые 10 хозяйств выставляли по кораблю). В своих набегах на соседей эсты 11

Пилипчук Я.В. Эсты и их соседи. Международные отношения в Балтийском регионе (ХІ-ХІІІ вв.) Осилии объединили свои усилия с куршами. Генрих Латвийский под 1206 г. написал, что осилийцы часто опустошают земли и сжигают церкви, убивают часть жителей, а остальных берут в плен. В записи под 1227 г. сказано, что на Моонзундских островах был рынок работорговли, где продавали женщин и юношей. В 1226 г. они совершили нападение на Швецию. Осилийцы были одними из наиболее фанатичных язычников, и поэтому от их рук принял мученическую смерть ливонский священник Фредерик во время похода эстов на ливов в 1215 г. В 1211, 1218 и 1219 гг. они также совершали набеги на земли ливов. Немцы в ответ на их действия совершали походы на Осилию в 1216 и 1227 гг. В меру своих сил осилийцы оказывали поддержку другим язычникам-эстам. Так, в 1220 г. они воевали против немцев в Ярвамаа, в 1217 г. в Саккaла, когда немцы осадили Вильянди, в 1216 г. в Унгавнии, когда русины осадили Отепя. В 1221 и 1223 гг. они нападали на датчан в Северной Эстонии. Нужно отметить, что Генрих Латвийский также говорил о рабах-русинах, которыми полны Ливония и Эстония [ Генрих Латвийский 1938; Пріцак 2003: 577-579; Atskaņu Kronika 1997; Selart 2014: 352-355; Lang, Valk 2011: 291-316; Mägi 2011: 322-328; Mägi 2004c: 65-78]. В 1221 г. осилийцы, осмелев, напали на Ревель. Около Пасхи они появились с моря, высадились и держали город в осаде две недели, пока не показалось четыре корабля, которые осилийцы приняли за флот датского короля и отступили. До этого датчане сделали вылазку из города, однако встретили отпор осилийцев и были вынуждены прятаться в замке, который эсты хотели поджечь. Осилийцев поддержали старосты эстов в Виронии и Гарриене, а также в Ревеле. Старост повесили за измену, однако это только обострило враждебность между датчанами и эстами. После вторжения осилийцев датский король сам начал поход на Сааремаа. Дачтане начали строить замок на острове, против чего выступили осилийцы. Победить датчанам помогли ливонцы и граф Альберт. Датский король был вынужден уступить права на Унгавнию и Саккалу ливонцам. Как подданные Ливонского Ордена, унгавнийцы и саккальцы все-таки осуществляли самостоятельные набеги. В 1222 г. унгавнийцы перешли реку Нарву и напали на соседнее владение. Генрих Латвийский не указывает, как оно называлось, однако, вероятно, это были земли Водской пятины Новгородской республики, в которой жило племя водь. Саккальцы тоже перешли Нарву и совершили нападение на страну Ингарию (Ингрию, Ижору), перебили много мужчин, увели много пленных. Реально же эсты напали не на Ижору, а на Водь [History of Estonia 2004: 48; Хрусталев 2009, т. 1: 109-110; Генрих Латвийский 1938; Чешихин 1884: 222-223]. В 1223 г. осилийцы, научившись от варбольцев осадному делу, соорудили семнадцать патерел. Они забрасывали датский замок на Сааремаа камнями и причинили большой ущерб датчанам. Те, в свою очередь, отстреливались из арбалетов. Датчане после многодневной осады замка капитулировали, заложниками у осилийцев остались семь датчан и брат епископа Теодорик. Осилийцы уничтожили датский замок до основания. Они подталкивали к восстанию других эстов и подняли на восстание население Гариена, которое в Варболе убило нескольких священников и датчан. Жители Виронии и Гервена просто выслали христиан из своих земель. Саккальцы подняли восстание против ливонцев. В Вильянди они захватили и убили священнослужителей и братьев Ордена. В Гервене эсты замучили датского наместнка Хеббе. В Отепя наместник Иоханн и священник Гартвик погибли смертью мучеников. Эсты Угавнии призвали на помощь к себе жителей Новгорода и Пскова. В мааконде Ревеле эсты взяли в осаду город Ревель. Изнуренные осадой датчане и немцы совершили удачную вылазку и рассеяли войско эстов. На Угавнию совершили набег латгалы Рамеко и Варигербе. В ответ эсты из Унгавнии совершили набег на земли латгалов. Братьярыцари Ордена меченосцев совершили набег на Унгавнию, опустошив ряд сел местных эстов. Епископ мобилизировал войско из латгалов и ливов, а также немцев. Около Вильянди это войско разбило эстов из Саккалы и перешло реку Палу. Была разграблена и сожжена область Нурмегунда. Запал эстов несколько остудили новгородцы. В Новгородской I 12

Valla. №2(6), 2016. летописи сказано, что новгородцы в большом числе пришли к Колывани (Ревелю), стояли там две недели, взяли много добычи и «повоевали» всю Чудь, но сам город не был взят ими. Зимой 1226-1227 г. немцы покорили Осилию [Генрих Латвийский 1938; Чешихин 1884б: 229-230; Хрусталев 2009: 111-116]. Об участии эстов во взятии Сигтуны в 1187 г. есть сведения Олая Петри и Лаврентия Петри (Юхан Магнус упоминает о финнах и эстах). Однако это хроники, написанные в XVI в. В «Хронике Эрика» XIV в. есть указание только на карелов. Финны Иоанн Лосцений и Иоанн Мессениус в своих хрониках, написанных в XVII в., приписывали нападение на Сигтуну эстам вместе с карелами, русинами и куршами. Общество эстов Осилии было организовано по тому же принципу, что и в других землях. Оно делилось на знать и простолюдинов. Знать собиралась на съезды отдельных округов и всей земли. В отличии от балтов или тех же ливов, эсты Осилии были менее индивидуалистичны, и их общество имело меньшее расслоение, чем Скандинавия в эпоху викингов или континентальная Эстония эпохи крестовых походов, что, однако, не мешало осилийцам делать набеги в духе викингов и захватывать рабов для того, чтобы ими торговать. Центр осилийцев находился в поселении Валяла на Сааремаа. Вполне возможно, что общественное устройство эстов Моонзундского архипелага было некоторым аналогом Исландской республики. Общество осилийцев делилось на кланы, которые, в свою очередь, состояли из семей. Для осилийцев были характерны не отдельные, а коллективные погребения. Противоречия и конфликты разрешались военным способом подобно тому, как это было у викингов. По мнению В.Т. Пашуто, осилийцы были союзом семи кихельконд, которые объединялись в одну коммуну-мааконд. Совет старейшин земли управлял судом и административными делами. Среди местного населения была многочисленная знать. Сыновья старейшин при немецком владычестве забирались в заложники. Осилийцы отстаивали свои права на передачу земель и рабов в наследство. В обмен на это под немецкой властью осилийцы обязались выступать в войнах на стороне Тевтонского Ордена и вик-эзельского (сааремаа-ляэнского) епископа летом на кораблях, зимой на конях. За это им оставлялась широкая автономия их мирского суда, который формального воглавлял немецкий фогт. Даже участвовшие в восстаниях против Ордена Меченосцев и Тевтонского Ордена могли получить землю в наследство, если возмещали нанесеные убытки. Свободы осилийцев были напрямую связаны с их непокорностью: немцы, дабы гарантировать их лояльность, шли на большие уступки. В договоре от 1255 г. названы конкретные старейшины осилийцев: Илле, Куле, Эну, Мунтеленэ, Таппетэ, Иальдэ, Мелетэ, Какэ. Далее говорится о весьма многих эзельцах. Это один из редких случаев. В договоре от 1241 г. названы только свидетели от немецкой стороны, а в договоре от 1284 г., уменьшившем права осилийцев, свидетели не названы [Selart 2014: 352; Шаскольский 1978; Пашуто 2011: 382389, 394-398, 414-418; Mägi 2011: 328-332; Mägi 2007: 263-269]. Восточнее Осилии находилась земля, названная славянами Чудью поморской. Интересно, что в латинских документах эта провинция называлась Maritimi, Maritima, Maritime Provincia. Генрих Латвийский же использовал для обозначения этой области немецкий термин – Роталия – по имени главного округа Ротелевик. В этом округе находился и замок Леал (городище Лихула). Между речками Энге и Кайра располагался округ Сонтагана (Соонтага). Там же находилось поселение at Steine, которое эстонцы называли Кивидепя (Каменная голова). Когда на территориях Осилии и Роталии было образовано Эзель-Викское епископство, то их центром стал Леал. До покорения немцами эта территория несколько раз упоминалась в источниках. В 1211 г. роталийцы в составе коалиции нескольких эстонских маакондов напали на ливов Торейды и Метсеполе. В 1214 г. немцы, ливы, латгалы вторглись в Роталию. В 1215 г. роталийцы восстали и вместе с Осилией, Унгвавнией и Саккалой напали на немцев и их союзников. Роталийцы вторглись в Метсеполе и должны были войти в Торейду, но при приближении врагов отступили. В 1216 13

Пилипчук Я.В. Эсты и их соседи. Международные отношения в Балтийском регионе (ХІ-ХІІІ вв.) г. немцы с ливами и латгалами атаковали Роталию. В 1217 г. роталийцы приняли участие в восстании нескольких эстонских маакондов, и их войска вместе с другими войсками были разбиты немцами и их союзниками в битве при Вильянди. В 1218 г. очередной поход немцев в Роталию вынудил местное население подчиниться [Генрих Латвийский 1938; Пріцак 2004: 579-580]. В «Саге о Ньяле» упомянута земля Рафали, а в «Саге об Одде Стреле» эта страна названа Рефаландом. В «Книге переписи Дании» она фигурирует как провинция Ревеле, которая состояла из трех кихельконд – Воментакае, Окриэлаэ и Репель. В нейтральной зоне находилось поселение Линданисэ, которое славяне называли Леденцом (калька с Линданисэ). Долгое время в немецкой историографии было популярно мнение, что Таллинн основали датчане после 1219 г. Однако остзейский немец О. Грейфенхальген указывал, что церковь Святого Олафа возникла значительно раньше. Эстонский историк А. Сювалеп считает, что поселение возникло в ХІІ в. и его основали готландские купцы. А. Вассар указывал, что до Линданисэ центром Ревеле было скандинавское городище Иру, которое прекратило существование около 1000 г. В ХІІІ в. около Таллинна образовалась сеть сухопутных дорог, но Э. Тыниссон считает, что говорить о Таллинне как о городе можно только с 1230 г. По мнению эстонских и русских исследователей, возникновение РевеляТаллинна было подготовлено социально-экономическим развитием Эстонии в Х-ХІІІ вв. Интересно отметить, что у ал-Идриси это поселение фигурирует как Qaluwary. В славянских источниках Таллинн упоминается с ХІІІ в. и называется Колыванью. Название города, возможно, происходило от имен мифических эстонских героев Калева и Калевипоэга. АлИдриси был достаточно детально информирован и о других портах Эстонии. Анху, город Астланда – это поселение Ханила на острове Муху, Бурну – Пярну, Фаламус – Лихавере. «Ревель» было немецким и датским наименованием. По-эстонски же город назывался Taanilinna, то есть «датский город». Финны называли этот город Kesoi или Keson. Поселение занимало значительное место в торговле. Куда проникали купцы, туда потом приходили и миссионеры. В 1070 г. в Линданисэ находилась церковь Святого Олафа. Адам Бременский указывает, что тогда в Прибалтику назначили монаха Хитиниуса, рукоположив в его в сан епископа и дав ему имя Иоанн. Hestia входила в состав шведских епархий. В 1172-1177 гг. в церкви Святого Олафа жил миссионер Фулько. Позже в Эстонию назначили Николауса. В 1191-1219 гг. в Эстонии проповедовал Теодорих. Эстония христианизировалась, но очень медленно. Христианство у эстов было синкретичным. Они включали в свой пантеон христианского Бога, но продолжали поклоняться своим богам. На побережье земли Ревеле находилось три гавани – Куркс, Ягала, Салмитса. Используя их в качестве опорных пунктов, эсты нападали на южное побережье Финляндии. В эпоху викингов и сами земли Ревеле подвергались набегам. На острове Эгна погиб ярл Старой Ладоги Улеб (по-шведски Ульв). В 1216 г. землю Ревеле атаковали немцы совместно с латгалами и ливами. В 1217 г. ревельцы восстали и вместе с другими эстами принимали участие в битве при Виильянди. В 1219 г. войско эстов Ревеле было разбито датчанами. В 1221 г. эсты-осилийцы вторглись в Ревеле [Генрих Латвийский 1938; Пріцак 2003: 580-581; Andersen, Raudkivi 2007; Шаскольский 1992; Пріцак 2003: 580-581]. Генрих Латвийский называл эстонскую землю Харьюмаа провинцией Гаррия, которая состояла из кихельконд – Гваккриц, Кокис, Юриц, упомянутых в «Книге переписи Дании». Именно в этой земле находился политический центр Эстонии. Столицей Харьюмаа было городище Райгеле (Райкюла). Вокруг него находились городища Варбола, Логу, замок Кедипов и замок на реке Конувере. Варболу знали на Руси как город Воробьин. Логу во время завоевания Северной Эстонии был взят датчанами. Э. Тыниссон указывает на существование городища в ХІІ-ХІІІ вв. В 1216 г. немцы вместе с ливами и латгалами вынудили Гаррию подчиниться. В 1217 г. эсты Гаррии приняли участие в эстонском 14

Valla. №2(6), 2016. восстании против немцев и участвовали в битве при Вильянди. В 1218 г. Гаррия была атакована немцами, латгалами и ливами и просила мира. Окончательно же эта земля была покорена датчанами в 1219-1222 гг. [Генрих Латвийский 1938; Пріцак 2003: 583; Тыниссон 1985]. Как топомим, отдельный от Эстланда, в скандинавских источниках фигурирует Вирония. В рассказе о странствиях одного викинга в надписи на руническом камне, датированном 1020-1040-ми гг., упомянута страна Virland, т.е. Вирония Генриха Латвийского. Финны называли эту землю Viro, карелы – Viromaa, эсты – Вирумаа. Финский залив долгое время назывался финнами Виронлахти. На побережье находилось четыре гавани – Каупсаре-Садам, Толсбург, Пурц и Нарва, откуда эсты осуществляли пиратские набеги на Финляндию и Карелию. Некоторые эстонские поселения были известны славянам. Так, Нарва известна как Ругодив, а Тгарванпе – как Раковор (немцы называли его Везенбург). В 1217 г. эсты Вирумаа приняли участие в восстании эстов против немцев и сражались вместе с ополчением других эстов в битве при Вильянди. В 1219 г. войска немцев, латгалов и эстов из Саккалы вторглись в Вирумаа [Генрих Латвийский 1938; Пріцак 2003: 583-584]. Саккала находилась в районе Рижского залива, и в ней наиболее известными городищами были Вильянди, Пярну и Лихавере. По названию городища Вильянди славяне называли жителей области вельядцами, а Пярну называли Пьртуевым. Лихавере немцы называли Леоле, но Генрих Латвийский именует его просто Саккальским замком. В этом поселении находилась резиденция Лембиту – эстского вождя, с деятельностью которого связаны многие события в ХІІІ в. Наряду с Унгавнией Саккала наиболее пострадала от походов немцев и их союзников. В 1208 г. Бертольд фон Венден отправил отряды латгалов на Саккалу. В 1209 г. атакована одна из ее провинций – Сонтагана. В 1210 г. она снова была опустошена немцами и их союзниками. В 1210-1211 гг. немцы вместе с ливами и латгалами осуществили очередной поход на Саккалу и осадили Вильянди. В 1214 г. немцы, ливы, латгалы совершили новое нападение. В 1215 г. саккальцы восстали и создали коалицию с эстами других маакондов. Вместе с унгавнийцами они осадили Аутине, но при приближении вражеского войска сняли осаду и отошли к Трикатуе, которую взяли с ходу. Местный латгальский князь Талибальд был казнен эстами. Вскоре подошедшие немцы и латгалы разбили саккальцев и унгавнийцев. В 1217 г. саккальцы возглавили восстание нескольких маакондов и сражались при Вильянди. В этом сражении погиб Лембиту. В 1219 г. саккальцы уже вместе с немцами и латгалами воевали против эстов Гервена (Ярвамаа) и Виронии (Вирумаа). В 1223 г. саккальцы в очередной раз восстали против немцев и вместе с унгванийцами и другими эстами напали на земли ливов и латгалов. Немцы смогли разбить их и подчинить [Пріцак 2003: 584; Генрих Латвийский 1938]. Наиболее южной провинцией была Унгавния. Латыши и ныне называют эстонцев Igaunis, а их страну – Igaunija. Центром этой земли было городище, которое Генрих Латвийский называл Тарбатским замком, хотя столицей земли был вовсе не Тарту, а городище Отепя, которое славяне буквально переводили как Медвежья голова, а жителей земли называли «медвежане». На юго-востоке Эстонии Х. Валк, А. Лиллак и А. Хаав в ходе археологических раскопок исследовали городища на холмах – Курекюла, Кыыру и Куйгатси. Курекюла и Кыру были укреплениями, которое вместе с Рапиной прикрывали Отепя от походов со стороны славян и балтов. Что касается Куйгатси, то эта крепость прикрывала Тарту. Эти укрепления существовали еще в эпоху так называемого римского железного века и, вероятно, защищали от воинственных соседей. Раскопки археологов в юго-восточной Эстонии выявили много городищ – Тиллеору, Урвасте, Хинниала, Росма, Лухты, Сангасте, Варесте, Эрумяе, Кирумпя, Вастселийна (Нейгаузен), Рыуге. На юге Унгавнии (в современном регионе Вырумаа) экономическим базисом городищ были водные пути. В городища прибывали купцы-варяги, которые покупали меха у местного населения. Вследствие событий 1061 г. торговля на юго-западе Эстонии не восстановилась из-за 15

Пилипчук Я.В. Эсты и их соседи. Международные отношения в Балтийском регионе (ХІ-ХІІІ вв.) уничтожения русинами ряда поселений. Возродились только самые крупные – Отепя и Тарту. Унгавния часто фигурирует в источниках. (Об истории походов русинов и новгородцев в эту землю см. выше). В том, что касается антинемецкого сопротивления, жители Унгавнии были не менее активны, чем саккальцы или осилийцы. В 1209 г. Бертольд фон Венден организовал поход немцев, ливов и эстов на Унгавнию. В 1210, 1211 и зимой 1211-1212 гг. последовали новые вторжения. Унгавнийцам надоело быть жертвами, и в 1215 г. они приняли участие в восстании нескольких маакондов. Вместе с саккальцами они напали на латгальские владения в Аутине и Трикатуе, но были разбиты немцами и латгалами. Помощь Унгавнии со стороны русинов позволила на некоторое время избежать немецкого владычества. В 1223 г. унгавнийцы вместе с эстами других маакондов восстали и напали на земли ливов и латгалов, однако немцы разбили их, а в 1224 г. после падения Тарбаты унгавнийцы были вынуждены окончательно подчиниться немцам [Генрих Латвийский 1938; Пріцак 2003: 585-586; Селарт 2014: 293; Валк 2003а: 394-395, 400-403; Valk, Lillak, Haav 2013: 61-72]. Пять малых провинций имели по одному кихельконду. Алемпойс находился на среднем течении речки Пярну и на ее притоках Кяру и Линце. Нурмегундэ (Курмекунд) простирался на север от речки Навести (Пала), на запад от реки Пылтсамаа и на север от озера Выртсьярви. Земля Мыху находилась в бассейнах речек Пылтсамаа и Педья. Йогентагания располагалась на юг от Мыху и Вайги и на север от реки Суур Эмы, а область Соболиц – на западном берегу озера Пейпус (Чудского) [Пріцак 2003, 573]. В латинских документах упоминается также земля Вайга. О. Прицак полагает, что Вайга была частью какой-то большей территории, и считает жителей этой земли родственниками народа водь. Чудь Торму он локализует в земле Вайга и указывает на поселение с таким названием. В 1215 г. немцы вторглись в Вайгу и подчинили эту землю. А. Селарт указывает на две альтернативных возможности локализации Тормы: вблизи Раквере, а также в земле води. Что касается Ярвамаа-Гервии, то в Новгородской первой летописи она упомянута как Чудь Ерева. Эта земля состояла из трех килегунд, в отличие от малых провинций, которые из-за своей малой численности населения были вынуждены без особого сопротивления подчиниться немцам. Она несколько раз упоминается у Генриха Латвийского. В 1217 г. гервенцы приняли участие в восстании нескольких эстонских маакондов и сражались на стороне Лембиту в битве при Вильянди. Во время похода немцев в 1218 г. они были вынуждены принять католицизм, что, впрочем, не спасло их от вторжения немцев, латгалов и эстов Саккалы в 1219 г. В 1223 г. гервенцы приняли участие в большом восстании, однако были разбиты [Генрих Латвийский 1938; Пріцак 2003: 583-584; Клима 2007]. Таким образом, мы пришли к следующим выводам. Эстония эпохи Крестовых походов вовсе не была «землей незнаемой», скандинавы и немцы знали о богатстве и населении Эстонии. Эсты эпохи крестовых походов были умелыми воинами, а эсты Моонзундского архипелага пиратами – грозой стран у Балтийского моря. Набеги осилийцев были одним из предлогов для крестовых походов против эстов. Излюбленными приемами эстов были внезапные нападения, с помощью которых они стремились смять и привести в бегство противника. Их морские пиратские нападения также отличались быстротой, как у викингов. Сведения Генриха Латвийского указывают на взаимную ненависть между латгалами и эстами. Ливы сражались в войсках немцев против эстов. Литовцы осуществляли дальние походы на эстов и появлялись в Эстонии эпизодически. Русины в ХІ в. были настроены покорить эстов, однако после первоначальных успехов Ярослава Владимировича и Изяслава Ярослава это привело к восстанию эстов и к изгнанию русинов из Юго-Восточной Эстонии. Дальнейшие походы русинов и новгородцев не привели к серьезным последствиям для эстов – славяне в худшем случае брали с них дань и обращали в православие немногих. Походы 16

Valla. №2(6), 2016. датчан также совершались эпизодически, однако закрепиться им в Северной Эстонии помогла санкция папы римского. Завоеванию Северной Эстонии датчане уделяли большое внимание, поскольку в экспедициях против эстов принимали участие не только герцоги, но непосредственно шведский и датский короли. Также принимали участие и епископы из Дании и Швеции. Несмотря на предпринятые усилия, успехи датчан были небольшими, а шведские кампании вообще заканчивались провалом. В эстонском сопротивлении врагу большую роль сыграли осилийцы, унгавницы, саккальцы, которые были наиболее стойкими воинами. Финско-эстонские противоречия в эпоху крестовых походов отодвинулись на задний план. Пилипчук Я.В., Украина, г. Киев Библиография Бальтазар Руссов 1879 – Бальтазар Руссов. Хроника провинции Ливония // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. – Т. 2. – Рига: Типография И.Н. Липинского, 1879. – Доступ на 21.10.2016. Валк 2009а – Валк Х. Городища Восточной Эстонии и поход князя Ярослава на Чудь // Археология и история Пскова и Псковской земли. – М.: Ин-т археологии РАН, 2009. С. 393406. Валк 2009б – Валк Х. Об истории основных путей из Изборска на запад // Изборск и его округа. – Изборск: Государственный историко-архитектурный и природно-ландшафтный музей-заповедник, 2009. С. 94-101. Видеман 1870 – Видеман Ф.И. Обзор прежней судьбы и теперешнего состояния ливов. – СПб.: Типография Императорской академии наук, 1870. Генрих Латвийский 1938 – Генрих Латвийский. Хроника Ливонии. – М.: Изд-во АН СССР, 1938. [Электронная версия 1, 2, 3, 4]. – Доступ на 21.10.2016. Герман Вартберг 1876 – Герман Вартберг. Ливонская хроника // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Т.1. – Рига, 1876. – Доступ на 21.10.2016. Иордан 1997 – Иордан. О происхождении и деяниях гетов. – СПб.: Алетейя, 1997. [Электронная версия] – Доступ на 21.10.2016. Клима 2007 – Клима Л. Финно-угорские народы в России в Средние века: финно-угры и самоеды на страницах Повести временных лет // Славянский альманах. 2006. – М.: Индрик, 2007. С. 43-60. – Доступ на 21.10.2016. Конецкий 2007 – Конецкий В.Я. Чудь Повести временных лет: этнокультурная и историческая интерпретация // Новгородика-2006. К 100-летию академика Д.С. Лихачева. Материалы международной научной конференции 20-22 сентября 2006 г. Ч. 1. – Новгород, 2007. C. 202-216. Матузова 1979 – Матузова В.И. Английские средневековые источники IX-XIII вв. – М.: Наука, 1979. [Электронная версия: 1, 2, 3] – Доступ на 21.10.2016. Назарова 2000 – Назарова Е.Л. О топониме Клин в Новгородской первой летописи // Древнейшие государства Восточной Европы. 1998. – М., 2000. С. 207-212. Напольских 1997 – Напольских В.В. Введение в историческую уралистику. – Ижевск: Удмуртский ин-т истории, языка и литературы, 1997. НIЛ 1950 – Новгородская первая летопись младшего и старшего изводов. – М.: АН СССР, 1950. Пашуто 2011 – Пашуто В.Т. Русь. Прибалтика. Папство. Избранные статьи. – М.: Ун-т Дмитрия Пожарского, 2011. Пріцак 2003 – Пріцак О. Походження Русі. Т. 2. – К.: Обереги, 2003. 17

Пилипчук Я.В. Эсты и их соседи. Международные отношения в Балтийском регионе (ХІ-ХІІІ вв.) Седов 1986 – Седов В.В. Эсто-ливские племена // Славяне и скандинавы. – М.: Наука, 1986. [Электронная версия] – Доступ на 21.10.2016. Седов 1987 – Седов В.В. Эсты // Финно-угры и балты в эпоху Средневековья. – М.: Наука, 1987. C. 13-23. Селарт 2009 – Селарт А. Начало городской жизни в средневековой Ливонии и Руси // Балтия в контексте Северного Пространства. От Средневековья до 40-х гг. ХХ в. – М.: Ин-т всеобщей истории РАН, 2009. C. 84-102. – Доступ на 21.10.2016. Селарт 2010 – Селарт А. Власть русских властей в Прибалтике в XI-XIII вв.: источники и интерпритации // Сословия, институты и государственные институты в России. Сборник статей памяти академика Л.В. Черепнина. – М.: Языки славянских культур, 2010. С. 284-294 Снорри Стурлусон – Снорри Стурлусон. Круг земной. – М.: Наука, 1980. [Электронная версия] – Доступ на 21.10.2016. Тацит – Тацит. О происхождении германцев и местоположении Германии. /Пер. А.С. Бобовича // Корнелий Тацит. Сочинения в двух томах. – Т. 1. Анналы. Малые произведения. – Л.: Наука, 1969. [Электронная версия] – Доступ на 21.10.2016. Тваури 2003 – Псковские гончары в Тарту и Вильянди в XIII в. // Археология и история Пскова и Псковской земли: материалы науч. семинаров за 2001-2002 гг. – Псков, 2003. С. 257-261. Тваури 2003а – Тваури А. Следы города Юрьева с 1030-1061 гг. в культурном слое нынешнего Тарту // Псков в российской и европейской истории. Т. 1. – М.: МГУП, 2003. С. 240-244. Тыниссон 1985 – Тыниссон Э. Городище Варбола // Археология и история Пскова и Псковской земли. – Псков: Псковский государственный объединенный историкоархитектурный и художественный музей-заповедник, 1985. [Электронная версия] – Доступ на 21.10.2016. Тыниссон 1999 – Тыниссон Э.Ю. Замок и его округа в начале XIII в. в Эстонии // Раннесредневековые древности Северной Руси и ее соседей. – СПб.: Ин-т истории материальной культуры РАН, 1999. С. 221-227. Франц Ниештедт 1880 – Франц Ниештедт. Ливонская летопись // Cборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Т. 3. – Рига, 1880. С. 355-400. – Доступ на 21.10.2016. Хрусталев 2009 – Хрусталев Д.Г. Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Т.1. – СПб.: Евразия. 2009. Чешихин 1884 – Чешихин Е.В. История Ливонии с древнейших времен. Т.1. – Рига, 1884. Шаскольский 1949 – Шаскольский И.П. Сигтунский поход // Исторические записки. Т. 29. – М.: Изд-во АН СССР, 1949. С. 125-163. Шаскольский 1978 – Шаскольский И.П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII-XIII вв. – Л.: Наука, 1978. [Электронная версия] – Доступ на 21.10.2016. Шаскольский 1992 – Шаскольский И.П. Древний Таллин на путях между Западом и Востоком // Цивилизация Северной Европы. Средневековый город и культурное взаимодействие. – М.: Наука, 1992. [Электронная версия 1, 2] – Доступ на 21.10.2016. Andersen, Raudkivi 2007 – Andersen T., Raudkivi P. ‘From Saxo Grammaticus to Pere Friedrich Suhm: Danish Views of Medieval Estonian History’, in Acta Historica Talliensia. Vol. 11. Tallinn: Tallinna Ülikool, Ajaloo Instituut, 2007. Pp. 3-29. Atskaņu Kronika 1997 – Atskaņu Kronika. – Rīga: Zinātne, 1997. // История Латвии. URL: http://www.old.historia.lv/alfabets/A/AT/atskanu_hronika/hronikas_teksts/00001_01004.htm http://www.old.historia.lv/alfabets/A/AT/atskanu_hronika/hronikas_teksts/01005_02016.htm 18

Valla. №2(6), 2016. Русский перевод фрагментов: http://livonia.narod.ru/chronicles/rifma/russian/01847-02016.htm http://livonia.narod.ru/chronicles/rifma/russian/02017-02064.htm http://livonia.narod.ru/chronicles/rifma/russian/02065-02294.htm http://livonia.narod.ru/chronicles/rifma/russian/05501-05734.htm – Доступ на 21.10.2016. Christeansen 1997 – Christeansen E. The Northern Crusades. London: Penguin Books, 1997. Fonnesberg-Schmidt 2007 – Fonnesberg-Schmidt I. The Popes and the Baltic Crusades, 1147-1254. Leiden: Brill, 2007. History of Estonia 2004 – History of Estonia. Tallinn: Avita, 2004. Jonuks 2005 – Jonuks T. ‘Principles of Estonian Prehistoric Religion: With Special Emphasis to Soul Beliefs’, Interarchaelogia. Vol. 1. Tartu-Vilnus-Riga: Tartu Ulikool, 2005. Pp. 87-95. Lang, Valk 2011 – Lang V., Valk H. ‘An Archaelogical Reading of the Chronicle of Henry of Livonia: Events, Traces, Context and Interpretations’, in Crusading and Chronicle Writing on the Medieval Baltic Frontier. A Companion to the Chronicle of Henry of Livonia. – Farham: Ashgate Publishing, 2011. Pp. 291-316. Mäesalu 2010 – Mäesalu A. ‘About the Destruction Date of the Medieval Castle of Otepää’, Estonian Journal of Archaeology. 2010. Vol. 14 (1). Pp. 79-89. Mäesalu 2012 – Mäesalu A. ‘Could Kedipiv in East Slavonic Chronicles be Keava Hill fort?’, Eesti Arheloogia Ajakiri. 2012. No. 1. Pp. 195-200. Mägi 2004a – Mägi M. ‘From Stone Graves to Churchyards. Burial Traditions in the Late Prehistoric and Early Medieval Island of Saaremaa’, Folklore. Electronic Journal of Folklore. 2004. Vol. 27. Pp. 7-28. – Доступ на 21.10.2016. Mägi 2004b – Mägi M. ‘From Paganism to Christianity: Political Changes and Their Reflection in the Burial Customs of 12th-13th Saaremaa’, in Der Ostseeraum und Continentaleuropa. Einflusnahme-Rezepttion-Wandel. Schwerin: Thomas Helms Verlag, 2004. Pp. 27-34. Mägi 2004c – Mägi M. ‘ “Ships Are Their Main Strength”. Harbour Sites, Arable Lands and Chieftains in Estonia’, Estonian Journal of Archaelogy. 2004. Vol. 8. Pp. 128-162. Mägi 2005 – Mägi M. ‘Viking Age Harbour Site at Tornimäe, Eastern Saaremaa’, in Archaelogical Fieldwork in Estonia. 2004. – Tartu – Tallinn: University of Tartu Department of Archaeology and the Tallinn University Institute of History, 2005. Pp. 65-75. Mägi 2006 – Mägi M. ‘Excavations on the Coasts of Prehistoric and Medieval Saaremaa’, in Archaelogical Fieldwork in Estonia. 2005. Tartu – Tallinn: University of Tartu Department of Archaeology and the Tallinn University Institute of History, 2006. Pp. 65-82. Mägi 2007 – ‘Mägi M. Collectivity versus Individuality: the Warrior Ideology of Iron Age Burials Rites of Saaremaa’, in Weapons, Weaponry and Man (In Memoriam Vytautas Kazakevicius). Archaelogua Baltica. Vol. 8. – Klaipeda: Klaipeda University, Institute of Baltic Sea region, 2007. Pp. 263-272. Mägi 2011 – Mägi M. ‘Ösel and Danish Kingdom: Revisiting Henry Chronicle and the Archaelogical Evidence’, in Chronicle Writing on the Medieval Baltic Frontier. A Companion to the Chronicle of Henry of Livonia. Farham: Ashgate publishing, 2011. Pp. 317-341. Mägi 2013 – Mägi M. ‘Corporate Power Structures as Indicated in Archaeological Evidence: The Case in the Middle Iron Age and Viking Age’, in Fennoscandia archaelogia. Vol. XXX. Helsinki: The Archaelogical Society of Finland, 2013. Pp. 107-125. Raudkivi 2011 – Raudkivi P. ‘Saksa migratsioonist Liivimaale keskajal. Kriitilisi märkmeid’, Acta Historica Talliensia, No. 17. – Tallinn: Tallinna Ülikool, Ajaloo Instituut, 2011. Lk. 16-36. Saxo Grammaticus – Saxo Grammaticus. Gesta Danorum. [Электронная версия Det Kongelige Bibliotek] – Доступ на 21.10.2016. Scriptores Rerum Danicarum 1772 – Scriptores Rerum Danicarum Medii Aevi. Tomus I. Hafniae: Typis Vidue Andreae Hartvici Godiche, 1772. – Доступ на 21.10.2016. Scriptores Rerum Danicarum 1773 – Scriptores Rerum Danicarum Medii Aevi. Tomus II. 19

Пилипчук Я.В. Эсты и их соседи. Международные отношения в Балтийском регионе (ХІ-ХІІІ вв.) Hafniae: Typis Vidue Andreae Hartvici Godiche, 1773. – Доступ на 21.10.2016. Scriptores Rerum Svecicarum 1828 – Scriptores Rerum Svecicarum Medii Aevi. Tomus II. Uppsalie: Typis Regis Augustissimi, 1828. – Доступ на 21.10.2016. Selart 1997 – Selart A. ‘The Formation of Estonian Eastern Border during Middle Ages’, in The Dividing Line: Borders and Natonal Peripheries. Helsinki: Renvall Institute, University of Helsinki, 1997. Pp. 27-41. Selart 2014 – Selart A. ‘Slavery in Eastern Baltic in the 12th-15th Centuries’, in Schiavitu e servaggio nell’economia europea sec. XI-XVII. Serfdom and Slavery In European Economy, 11th16th Centuries. Firenze: Firenze University Press, 2014. Pp. 351-364. Selart 2015 – Selart A. Livonia, Rus and the Baltic Crusades in the Thirteenth Century. – Leiden: Brill, 2015. Tamm 2009 – Tamm M. ‘Communicating Crusade. Livonian Mission and Cistercian Work in the Thirteenth Century’, Ajalooline Ajakiri. 2009. No. 3/4 (129/130). Pp. 341-372. Tamm 2013 – Tamm M. ‘How to Justify a Crusade? The Conquest of Livonia and New Crusade Rhetoric in the Early Thirteenth Century’, Journal of Medieval History. 2013. Vol. 39. Issue 4. Pp. 1-25. Tvauri 2012 – Tvauri A. The Migration Period, Pre-Viking Age, Viking Age in Estonia. Tartu: Tartu University Press, 2012. Vahtre 1990 – Vahtre S. Muinasaja loojang Eestis: vabadusvoitlus 1208-1227. Tallinn: Olion, 1990. Valk 2003a – Valk H. ‘Christianisation in Estonia: in Process of Dual-Faith and Syncretism’, in The Cross Goes North. Processes of Conversion in Northern Europe. York: York Medieval Press, 2003. Pp. 571-579. Valk 2003b – Valk H. ‘Excavation in Viljandi: New Data about Final Period of Iron Age and Besieging of 1223’, in Archaeloogilised valitood Eesties. – Tallinn: Muinsuskaitseamet, 2003. Pp. 56-70. Valk 2003c – Valk H. ‘The Christianisation of Estonia and Changes in Burial Customs’, Offa. Vol. 58 (2001). Neumünster: Wachhotz Verlag Neumünster, 2003. Pp. 215-222. Valk 2006 – Valk H. ‘Excavation in the Late Iron Age and Medieval Centres of Võrumaa: Tilleoru, Kirumpää and Vastseliina’, Archaelogical Fieldwork in Estonia. 2005. – Tallinn: Muinsuskaitseamet, 2006. Pp. 127-140. Valk 2008a – Valk H. ‘Prehistoric Strongholds of Estonia’, in Eesti Muinaslinnad. Tartu – Tallinn: University of Tartu, Faculty of Philosophy, Institute of History and Archaeology, Chair of Archaeology, Chair of Archaeology, 2008. Pp. 153-167. Valk 2008b – Valk H. ‘The Vikings and the Eastern Baltic’, The Viking World. London – New York: Routledge, 2008. Pp. 485-495. Valk 2009 – Valk H. ‘From the Iron Age to the Middle Ages: Local Nobility and Cultural Changes in the 13th Century’, in The Reception of Medieval Europe in the Baltic Sea Region. Visby: Gotland University Press, 2009. Pp. 273-292. Valk 2011 – Valk H. ‘Pagan-Christian Co-Existence in Medieval Estonia’, in The Archaeology of Medieval Europe. Twelfth to Sixteenth Century. Aarhus: Aarhus University Press, 2011. Pp. 430-431. Valk, Lillak, Haav 2013 – Valk H., Lillak A., Haav A. ‘Excavation on the Hill Forts of SouthEast Estonia: Kurekula, Kõõru and Kuitgatsi’, in Archeological Fieldwork in Estonia, 2012. Tartu – Tallinn: Tallinn University, Institute of History; University of Tartu, Faculty of Philosophy, Institute of History and Archaeology, Chair of Archaeology, 2013. Pp. 61-72.
 20

Valla. №2(6), 2016. Аннотация Данная статья посвящена исследованию взаимоотношений эстов с их соседями в XIXIII вв. В эпоху викингов эсты активно контактировали с ними и заимствовали ряд черт, характерных для скандинавов – круглые поселения, бога Тарапиту и способ нападений с моря. Следует признать, что этноним «эсты» в значении «эстонцы» впервые был упомянут в «Деяниях датчан» Саксона Грамматика. Эсты совершали пиратские набеги на Швецию, Финляндию, Данию, что дало повод немцам, шведам и датчанам ответить на это крестовыми походами. Необходимо отметить неудачи шведских крестовых походов в Эстонию, поскольку шведы были заняты в Финляндии. Датчане совершили ряд крестовых походов, однако удачным был только поход 1219 г. В 1219-1224 гг. датчане закрепили свою власть на территории Северной Эстонии. Новгороду и Пскову было достаточно, чтобы эсты платили дань и не беспокоили пограничные территории. План покорения Эстонии существовал у русинов только при Ярославе Мудром и его сыновьях. Новгородцы и псковичи противодействовали тем, кто хотел утвердиться в Эстонии. Они поддержали несколько восстаний эстов. В эстонском сопротивлении врагу большую роль сыграли осилийцы, унгавницы, саккальцы, которые были наиболее стойкими воинами. При их помощи был организован ряд восстаний. Поход немцев на Осилию в 1226-1227 гг. ознаменовал раздел Эстонии. Эсты были объектом походов литовцев, которые брали рабов и добычу в них. До немецкого завоевания эсты нападали на ливов и латгалов. В ХІІІ в. ливы и латгалы перешли в контрнаступление с помощью Ордена Меченосцев и Рижского епископа. Финскоэстонские противоречия в эпоху крестовых походов отодвинулись на задний план. Ключевые слова Эстония; эсты; Ливонский Орден; мааконды; Швеция; Дания; русины; эпоха викингов; крестовые походы; осилийцы Сведения об авторе Пилипчук Ярослав Валентинович, Украина, г. Киев, Институт востоковедения НАН Украины, отдел Евразийской степи e-mail: [email protected]








21

Чернозёмова Е.Н. Костюмы русских: комментарий к ремарке в «Тщетных усилиях любви» Шекспира

Костюмы русских: комментарий к ремарке в «Тщетных усилиях любви» Шекспира В шекспировской комедии «Тщетные усилия любви» есть ремарка, в которой говорится, что молодые придворные Навары, желая остаться неузнанными, являются на прием к французской принцессе одетыми in russian habits – то есть в русские облачения. Эту русскую аллюзию отмечал ряд исследователей, как правило, оставляя без комментариев [Алексеев 1937; Михальская 2003; Луковы 2007]. Культурологический комментарий к этой ремарке делает А.А. Смирнов, отмечая, что в хронике Холла, из которой Шекспир часто черпал данные для своих драматических хроник, приводится случай, когда на банкет при дворце Генриха VIII явилось несколько лордов, переодетых русскими [Смирнов 1958]. Видимо, именно этот источник имеет ввиду А.Л. Соколовский, когда в примечании 126 к реплике Бойе «они распорядились / Достать роскошный русский им наряд», – отмечает, что Россия была открыта англичанам Ченслером и русские наряды употреблялись для маскарадов, о чем существует историческое свидетельство [Соколовский 1913: 183]. Этот комментарий опубликован в 1893 году в 12-томном издании собраний сочинений Шекспира «в переводе и объяснении А.Л. Соколовского с приложением историко-критических этюдов о каждой пьесе и около 3000 объяснительных примечаний». Но что именно означало «быть одетым, как русский», при этом не комментируется. П.О. Морозов в комментариях к переводу пьесы П.И. Вейнберга, подготовленному к собранию сочинений Шекспира под редакцией С.А. Венгерова (1903), отметил соотнесенность пьесы с рядом жанров, каждый из которых предрасположен к наличию и цветистости, и изысканности и речи, и одеяний, придворному тону, это и «маски», маскарадные представления, новеллы, рыцарские романы, «любовные суды» и пламенные сонеты. Эта, по замечанию П.О. Морозова, пьеса-диалог, пьеса – беспрерывный словесный турнир своими искрометными репликами заставляет цитируемого им Тэна представить расшитые жемчугом камзолы, смех, блеск глаз, движения рук, которые играют эфесом шпаги и мнут край шелкового плаща. Сама цветистость языка пьесы диктует, по мысли П.О. Морозова, цветистость одежд: «Они наваливают цветы на цветы, блестки на блестки; им нравится все, что блестит; они украшают золотом, вышивкой, перьями свой язык, как и свои платья их ничто так не пленяет, как этот пышный и уморительный карнавал» [Морозов 1903]. Интересно, что подробно рассматривая исторические параллели во франконаваррских отношениях, находя их английское обрамление и соотношения персонажей пьесы с масками итальянской комедии dell’arte1, отыскивая и испанский след: «причудливый испанец» дон Адриано де Армадо близок типу капитана Спавенто или Матаморо, – Морозов ни одного слова не пишет о русской реминисценции в пьесе, хотя именно в издании, для которого он пишет комментарий, помещена следующая иллюстрация:

1

Башка, по мнению П.О. Морозова, близок толстоголовому мужику Бертолино / Педролино; Жакнетта похожа на Коломбину, Олоферн соответствует «педанту» или «доктору» итальянской комедии.

22

Valla. №2(6), 2016.

Автор рисунков – итальянский живописец и график, родственник Тициана Чезаре Вечеллио (ок. 1530-1601), который создал гравюры на дереве для книги De gli Habiti Antichi e Modérni di Diversi Parti di Mondo («Облачения древние и современные в разных частях света», Венеция, 1590, переизд. 1598), считающейся сейчас библиографической редкостью, но пользовавшейся популярностью среди современников и выдержавшей несколько переизданий в XVI в., и включил в нее изображения русского костюма (ил. 1). Сейчас авторство Чезаре оспаривается. Вероятным автором работ считается Кристофер Крейгер из Нюрнберга (Christopher Krieger von Nuremberg).

Ил. 1. Костюм русского боярина по книге De gli Habiti Antichi e Modérni..., 1590. Переиздание 1860 г. Источник: https://commons.wikimedia.org

23

Чернозёмова Е.Н. Костюмы русских: комментарий к ремарке в «Тщетных усилиях любви» Шекспира Анализируемой ремарке предшествует известие о приходе наваррцев в костюмах московитов, которое приносит придворный принцессы Бойе (акт V, сц. 2): PRINCESS But what, but what, come they to visit us? BOYET They do, they do: and are apparell’d thus. Like Muscovites or Russians, as I guess. Принцесса: Не может быть! Они сюда спешат? Бойе: Ну да, ну да. Престранный маскарад! Все – московиты, русские, на взгляд... (Пер. М.А. Кузмина) Принцесса: Как. как, Бойе, они идут сюда, к нам в гости? Бойе: Да, к нам в гости москвичами иль русскими переодевшись все. (Пер. П.И. Вейнберга) Принцесса: Как! Удостоят нас они визита? Бойе: Ну да. Наряжены король и свита Как русские, иначе московиты. (Пер. Ю.Б. Корнеева)

Буквально в ремарке говорится: Enter Blackamoors with music; Moth; Ferdinand, Biron, Longavill, and Dunain, in Russian habits, and masked. («Входят с музыкой мавры; Мотылек, Король, Бирон, Лонгвиль и Дюмен в масках и русских костюмах» – Пер. М.А. Кузмина, Ю.Б. Корнеева; «Все они в русских костюмах и в масках» – Пер. П.И. Вейнберга). В постановке театра «Глобус» (Лондон) начала XXI века (киноверсия 2010 года) в таких костюмах использованы шапки, отороченные мехом, сапоги, цельнокройные длинные одежды довольно сдержанных тонов. Но, по-видимому, Шекспир и театр его времени имели в виду другое: а именно то, что костюмы русских были богато расшитыми, многослойными, ярких цветов, из дорогих тканей, с многочисленными украшениями из нашивок – белых, красных и лазоревых, пуговиц – жемчужных, золотых, хрустальных, из драгоценных камней, цветной эмали. Одним из самых информативных обзоров, по которым можно составить представление об одежде русских тех времен, служит работа историка XIX в. Н.И. Костомарова «Домашняя жизнь и нравы великорусского народа в XVI и XVII столетиях». Раздел IX очерка – «Одежда» – посвящен этому вопросу и подробно описывает облачения разных сословий [Костомаров 2002: 81-108]. Основные отличия русского костюма XVI – начала XVII веков от европейского состояли в длине, яркости, наличии пристяжных высоких воротников, поясов, отсутствии объемных деталей – бантов, рюшей (все нашивки были плоскими), обуви с загнутыми вверх носами на манер татарских чувяк, шапок с высокими тульями; русские не носили перчаток, заменяя их в морозы рукавицами на меховой основе, которые у небогатых были кожаные, у более зажиточных суконные, также отличались разнообразием цветов, чаще червчатые и зеленые. Представление об особом богатстве и цветистости русских одеяний могло формироваться у иностранцев из традиций приема послов в Московии, визитов русских купцов в Англию, в частности, как результат путешествия Григория Ивановича Микулина в начале XVII века. Микулин оставил чрезвычайно ценные записки – в числе прочего, он стал 24

Valla. №2(6), 2016. свидетелем восстания графа Эссекса [Путешествия русских послов XVI-XVII вв. 1954: 156205]. Сохранилось письмо Микулину от сэра Эдварда Хоби, английского дипломата [Хоби 1995]. Его портрет, созданный, как считается, неизвестным европейским художником, на котором он запечатлен в красном, богато украшенном одеянии, присутствует в экспозиции Исторического музея в Москве. Подробно о Микулине и его деятельности см. [Толкачев 2012].

Ил. 2. Портрет русского посла в Лондоне Г.И. Микулина. Неизвестный английский художник, около 1600 г. ГИМ, Москва Источник: https://commons.wikimedia.org

Костомаров отмечает, что одежда тех времен была одинакова по покрою как у царей, так и у крестьян, носила одни и те же названия и отличалась только степенью убранства. Иметь хорошее платье считалось необходимым для сколько-либо зажиточного хозяина. Богатая одежда была признаком благосостояния, достоинства, достатка. Основу облачения русских тех времен составляли штаны и расшитые тесьмой рубахи, поверх которых могли надеваться тройные одежды в зависимости от случая. Сама основа русского костюма – рубахи и штаны – была у богатых людей дорогой и цветистой из легких шелковых материй: рубахи часто красными, их, по Костомарову, считали нарядным бельем. По подолу и по краям рукавов рубахи окаймлялись тесьмой, расшитой золотом и шелками, у знатных и богатых вышивали и грудь и оставляли рубаху открытою из-под платья. Особо обращали внимание на пристяжной воротник рубахи, который назывался ожерельем и вышивали золотом и шелками, унизывали жемчугом. Штаны шились разных цветов: желтые, лазоревые и чаще всего красные [там же: 83-84]. Первая из одежд, надеваемая на основу, называлась зипуном и считалась домашней, исподней. Это было узкое платье, короткое, вроде камзола. У состоятельных людей он часто был, как и основа, из легкой шелковой материи белого цвета. Белый цвет оттенял цветистость и яркость основы. 25

Чернозёмова Е.Н. Костюмы русских: комментарий к ремарке в «Тщетных усилиях любви» Шекспира На зипун надевали вторую одежду, кафтан с длинными до земли рукавами. Сам кафтан мог быть до пят или до икр, чтобы оставлять напоказ нарядно расшитые раззолоченные сапоги. В нарядных кафтанах золотом и жемчугом расшивались запястья, которые, как и воротники-ожерелья, были пристяжными. Разрез и подол кафтана отстрочивались тесьмой. По подолу сверху и снизу тесьмы пришивалась материя другого цвета. К тесьме по разрезу крепилось золотое или серебряное металлическое кружево. Застежки были на завязках с кистями, золоченых шнурках до 12-15 см или пуговицах (по 12-13 штук), которые крепились на нашивки другого цвета, параллельные разрезу. Изнанка кафтана отличалась качеством и цветом материи. Обувь людей с достатком – сапоги, полусапожки с загнутыми вверх носами, башмаки, ичетыги – делалась из телячьей или конской кожи, персидского и турецкого сафьяна, всегда были цветными, чаще всего красные и желтые, иногда зеленые, голубые, лазоревые, белые, телесного цвета и расшивались золотом, особенно в верхних частях на голенищах, «с изображениями единорогов, листьев, цветов и прочего, и унизывались жемчугом» [там же: 83]. Кроме кафтана, к разряду средней одежды относились армяки: они делались с прорехами, с кружевами, образцами (нашивками цвета, отличного от основного) и с вышитыми воротниками. Столь же нарядными были и верхние, или накидные, одежды, которые делались широкими, длинными до пят, из сукна, у богачей нередко из шелковых материй с длинными рукавами, бывало с капюшоном, с кружевами по краям разреза, нашивками по бокам вдоль разреза, застегивались пуговицами; иногда к воротнику пристегивалось ожерелье. Самым нарядным платьем были шубы различных мехов. Н.И. Костомаров отмечает: «Тогдашний вкус требовал самых ярких цветов По понятиям века, ярких цветов платья внушали уважение», – и называет излюбленные цвета: «Всевозможные цвета самых ярких оттенков можно было встретить на русских одеждах, но преимущественно красные; из них особенно любили червчатый отлив (красно-фиолетовый). Этот цвет был в таком употреблении, что один иностранец заметил, что все городские жители (посадские) носят платье такого цвета. Даже духовные особы носили рясы красных цветов. За красными цветами в числе более употребительных были цвета:2 лазоревый, зеленый и вишневый, за этими следовали: рудо-желтый, шафранный, лимонный, песочный, кирпичный, сизовый, сливный, маковый, таусинный3, дымчатый, ценинный и прочие. Шелковые материи ткались вместе с золотом и серебром, одни с золотыми и с серебряными узорами по цветному фону ткани, другие были затканы золотом и серебром, так что по золотому полю выводились серебряные, а по серебряному – золотые узоры и фигуры» [там же: 90-91]. Вытканные золотом и середром фигуры также названы в работе Костомарова: «чешуи, большие и малые круги, струи , реки, травы, листья, птицы, змейки, изображения людей, и стоящих и лежащих, и с крыльями , круги из золота, а между кругами листья» [там же: 91-92]. Столь же разнообразными по рисунку и способу плетения были кружева: «Кружева были разнообразны и носили по своим формам разные названия, например, кольчатое, коленастое, решетчатое, плетеное, петельчатое, цепковое; кружево окаймлялось бахромою» [там же: 93]. Составляя заметки об одежде, Костомаров опирается на записи Флетчера, который отметил и такие детали при описании русской одежды, как нож и ложка за поясом кафтана, и Олеария. Отмечая искусность мастеров, приводит поговорку: «Не то дорого, что красно золото, а то дорого, что мастера доброго».

2 3

В цитате соблюдена пунктуация источника. Таусинный – темно-синий.

26

Valla. №2(6), 2016.

Ил. 3. Портрет Бориса Годунова в парадном облачении. Неизвестный художник XVII в. ГИМ, Москва. Источник: https://commons.wikimedia.org

Представление об особом богатстве и цветистости русских одеяний могло формироваться у иностранцев из традиций приема послов, когда всем дьякам, придворным и гостям, не имеющим златотканых платьев, раздавали их на время из царской казны [там же: 108]. Эта традиция наряжать на время с последующем возвратом дорогого платья отражена в «Симплициссимусе» Гриммельсгаузена в 21 главе в эпизоде отпора набегу татар, «полчище коих в сто тысяч коней разоряло страну и продвигалось вперед» [Гриммельсгаузен 1995: 504]. Русские охотно и быстро встают на свою защиту. За два часа собирается, по свидетельству автора XVII века, тысяч сорок, а спустя четыре часа тысяч шестьдесят защитников. Эпизод этот однако нужен повествователю лишь для того, чтобы рассказать о том, что всех, принимающих участие в обороне, «экипировали из царской оружейной палаты и конюшни», предоставив кирасы, сапоги, шпоры, «княжеский шлем с пучком перьев, саблю, такую острую, что рубила волос, вдобавок отделанную чистым золотом и усеянную драгоценными каменьями», превосходного коня с убором, блистающим золотом, серебром, 27

Чернозёмова Е.Н. Костюмы русских: комментарий к ремарке в «Тщетных усилиях любви» Шекспира жемчугом и драгоценными каменьями; «стальную булаву, которая сияла, как зеркало, и была так хорошо сделана и такая тяжелая, что с легкостью могла убить всякого», белое знамя с двуглавым орлом. Но после доблестного сражения все надлежало вернуть в казну. Симплиций делает вывод о том, что у русских вся пышность в одеждах заемная и как и «все другие вещи во всем русском государстве, принадлежат одному только царю» [ibid.: 506]. Рассчитывающему получить что-то из дорогих доспехов в дар за проявленную доблесть в сражении и полученную рану Симплицию оставляют лишь «мурмолку, расшитую золотом и отороченную соболем» и царскую похвалу, вызывающую зависть князей. Цветовые сочетания в нарядах, отмеченные Н.И. Костомаровым, соответствуют представлениям о сочетании цветов и живописным правилам присутствия красного в зеленом и зеленого в красном: «Нашивки, как сказано, делались всегда из материи, отличной от той, которая была на лицевой стороне всей одежды, например: при зеленом сукне нашивки красные, при красном или червчатом нашивки зеленые или голубые. Под цвет нашивок делались завязки и кисти, называемые ворворки» [Костомаров 2002: 92-93]. Таким образом, ремарка о русских костюмах, в которых придворные Наварры приходят на прием к французской принцессе, могла означать цветистость, нарядность, богатство одеяний и их отличие в крое от европейских. В ходе этой встречи придворные дамы принцессы шаловливо меняются масками и костюмами, выведывают сердечные тайны наваррцев, давших обет не влюбляться в течение трех лет, отведенных на обучение, и поэтому вынужденных быть внешне непроницаемо холодными. Все понявшая принцесса, распознавшая страсть за внешней непроницаемостью, провожает их лукавой репликой: My frozen Muscovites, adieu! (V, 2; «До встречи, московиты ледяные!», пер. Ю.Б. Корнеева), что подчеркивает знание публикой шекспировской эпохи климатических особенностей Московии, которое оправдывает в свою очередь особенности одежд и характеров московитов. Чернозёмова Е.Н., г. Москва Переводы текста Шекспир У. Бесплодные усилия любви / Перевод Ю.Б. Корнеева // Шекспир У. Полное собрание сочинений. В 8 тт. / Под общей ред. А.А. Смирнова и А.А. Аникста. – М.: Искусство, 1958. Т. 2. С. 393-512. [pdf] – Доступ на 20.11.2016. Шекспир У. Бесплодные усилия любви / Пер. М.А. Кузмина. // Шекспир У. Полн. собр. соч. В 8 тт. – М. – Л.: Academia, 1937. Т. 1. [Электронная версия] – Доступ на 20.11.2016. Шекспир В. Бесплодные усилия любви. Пер. П.И. Вейнберга. С предисловием П.О. Морозова // Шекспир В. Полное собрание сочинений / Под ред. С.А. Венгерова. Т. 1. – СПб., 1903. С. 113-180. См. тж: [Электронная версия html, pdf] – Доступ на 20.11.2016. Источники и литература Алексеев 1937 – Алексеев М.П. Очерки по истории англо-русских литературных отношений (XI-XVII вв.): Тезисы докт. дис. – Л., 1937. Гриммельсгаузен 1995 – Гриммельсгаузен Г.Я.-К. Симплициссимус / Пер. А. Морозова. – СПб.: Terra Fantastica, 1995. Костомаров 2002 – Костомаров Н.И. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа в XVI и XVII столетиях (очерк) // Быт и нравы русского народа в XVI и XVII столетиях. – Смоленск: Русич, 2002. С. 3-278. 28

Valla. №2(6), 2016. Луковы 2007 – Луков Вл. А., Луков Вал. А. Шекспир и проблема взаимоотражения литератур // Шекспировские штудии V. Шекспир во взаимоотражении литератур. Сб. науч. тр. Материалы научного семинара 06 июня 2007 года. – М.: МосГУ, 2007. С. 3-17. – Доступ на 20.11.2016. Михальская 2003 – Михальская Н.П. Образ России в английской художественной литературе IX-XIX веков. – М.: ИМЛИ им. А.М. Горького, 2003. Морозов 1903 – Шекспир В. Бесплодные усилия любви / Пер. П.И. Вейнберга, предисл. П.О. Морозова // Шекспир В. Полное собр.соч. / Под ред. С.А. Венгерова. В 5 тт. – СПб., 1902-1905. Т. 1. – СПб., 1903. С. 114-121.[Электронная версия] – Доступ на 20.11.2016. Путешествия русских послов 1954 – Путешествия русских послов XVI-XVII вв. Статейные списки / Под ред. Д.С. Лихачева. – М. – Л.: АН СССР, 1954. С. 156-205. Смирнов 1958 – Шекспир У. Бесплодные усилия любви / Пер. Ю.Б. Корнеева, комм. А.А. Смирнова. // Шекспир У. Собр. соч. в 8 тт. Т. 2. – М.: – Искусство, 1958. С. 542-547. [Электронная версия html, pdf] – Доступ на 20.11.2016. Соколовский 1913 – Сочинения Вильяма Шекспира / В пер. и объяснении А.Л. Соколовского. В 12 тт. Т. 12. – СПб., 1913. Толкачев 2012 – Толкачев М.В. Посольства Григория Микулина и Ричарда Ли: Из истории русско-английских отношений начала XVII века // Известия Пензенского государственного педагогического университета им. В.Г. Белинского. 2012. Вып. 27. С. 1039-1042. – Доступ на 20.11.2016. Хоби 1995 – Письмо Эдварда Хоби Григорию Ивановичу Микулину 1602 г. мая 15 / Вст. ст., коммент., подготовка текста к публ., пер. С.Н. Богатырев // Отечественные архивы. 1995. № 6. [Электронная версия] – Доступ на 20.11.2016.
 Аннотация В «Тщетных усилиях любви» (тж. «Бесплодные усилия любви») Шекспира упоминается, что король Наварры и его спутники предстают перед принцессой Аквитанской одетыми in Russian habits – «в русские костюмы». В современной постановке театра «Глобус» они появляются в одеждах сдержанных тонов, высоких сапогах и меховых шапках. Однако для современников Шекспира «русский костюм», скорее всего, означал нечто иное – яркие цвета, роскошные ткани и богатую отделку. В статье рассматриваются исторические данные о костюме русской элиты XVI-XVII вв. и русско-английские контакты, в ходе которых англичане этот костюм наблюдали. Ключевые слова Московская Русь; костюм; русский костюм; Шекспир; «Бесплодные усилия любви» Сведения об авторе Чернозёмова Елена Николаевна, государственный университет e-mail: [email protected]

г.

Москва,








29

Московский

педагогический

Пенской В.В. «Люди цветны и доспешны…» (сколько стоило собрать в поход сына боярского в XVI в.)

«Люди цветны и доспешны…» (сколько стоило собрать в поход сына боярского в XVI в.) Князь же великий, взяв с собою брата своего, князя Владимира, и литовских князей, и всех князей русских, и воевод, и взъехав на высокое место, увидел образа святых, шитые на христианских знаменах, будто какие светильники солнечные, светящиеся в лучах солнечных; и стяги их золоченые шумят, расстилаясь как облаки, тихо трепеща, словно хотят промолвить; богатыри же русские стоят, и их хоругви, точно живые, колышутся, доспехи же русских сынов будто вода, что при ветре струится, шлемы золоченые на головах их, словно заря утренняя в ясную погоду, светятся, яловцы же шлемов их, как пламя огненное, колышутся… Сказание о Мамаевом побоище

В ранневизантийском военном трактате конца VI в., известном под названием «Стратегикон» и приписываемом императору Маврикию, его автор записал, что «ромеи (византийцы – В.П.) и все другие народы, изучая издали боевой строй друг друга, склонны определять по внешнему виду, что более грозными в сражении оказываются те, у которых больше блестит оружие». Составитель трактата, как истинно православный человек, конечно, не согласился с этим утверждением, ибо был уверен в том, что исход битвы решают Божественное предопределение, искусство и мужество стратига-военачальника. Однако, следуя обычаю, он все же счел посоветовать начинающему стратигу скрывать до последнего момента блеск оружия и доспехов своих воинов с тем, что «когда по условленному сигналу враги его (оружие и доспехи – В.П.) внезапно увидят, их (неприятелей – В.П.) сознание будет потрясено, отчего они впадут в страх еще до начала сражения…» [Стратегикон. VIIB. 15]. Продолжая свою мысль, автор наставления утверждал, что «чем более внушительным выглядит стратиот в полном вооружении, тем более увеличивается его боеготовность и усиливается страх врагов пред ним…» [Стратегикон. I. 2]. Неизвестно доподлинно (во всяком случае, прямых письменных свидетельств об этом не сохранилось), читали ли русские князья и воеводы «Стратегикон» и другие подобные ему военные трактаты греков, но то, о чем писал Маврикий (или псевдо-Маврикий), им было ведомо. И вынесенный в эпиграф статьи отрывок из знаменитого «Сказания о Мамаевом побоище»1 является не просто фигурой речи и красивым литературным оборотом, призванным подчеркнуть торжественность и вместе с тем трагичность момента, но описывает вполне реальную картину, характерную для русского воинства что во времена Дмитрия Ивановича, что во времена Ивана Грозного. Недаром в 1564 г. кардинал Коммендоне, папский нунций-посланник в Польше, в письме из Варшавы своему итальянскому адресату написал следующие строки: по его словам, у русских принято «перед вступлением в битву надевать сверх оружия драгоценные разноцветные одеяния, так что

1

По мнению Б.М. Клосса, которые мы склонны поддержать, «Сказание о Мамаевом побоище» написано в начале XVI в. [Клосс 2001: 344-345; Пенской 2015: 22-27].

30

Valla. №2(6), 2016. русское войско имеет вид прекрасного цветущего луга (выделено нами – В.П.)…» [Коммендоне 1847: 10]. Русские источники, похоже, согласуются с этими данными. Василий III в 1514 г. требовал от детей боярских, своих и рязанских, чтобы те, выезжая на встречу турецкого посла, «имали с собою платье лутчее, чтобы там съехався, видети было их цветно» [Памятники дипломатических сношений 1895: 94]. Точно так же и Борис Годунов в 1598 г. предписывал, готовясь к встрече крымских послов, чтобы были все «воеводы, и дворяня, и дети боярские нарядные и цветные, и лошади бы у них были лутчие, … чтоб их крымские посланники видели» [Разрядная книга 1994: 44, 45]. На это можно возразить, что здесь речь идет о посольской «стойке», а на войне и в походе все было иначе. На походе – скорее всего да, ибо какой смысл надевать лучшее платье на марше, в пыли и грязи?

Ил. 1. Образец парадного русского костюма дипломата. Из книги Чезаре Вечеллио De gli Habiti Antichi e Modérni di Diversi Parti di Mondo («Облачения древние и современные в разных частях света», Венеция, 1590) Переиздание 1860 г. Источник: https://commons.wikimedia.org См. тж.: Чернозёмова Е.Н. Костюмы русских: комментарий к ремарке в «Тщетных усилиях любви» Шекспира. // Наст. изд. С. 22.

Но то на марше, а вот перед боем? Приведем еще одно любопытное свидетельство, датируемое 1521 г. (и связано это свидетельство с надолго врезавшимся в память как на Москве, так и в Крыму, «крымским смерчем» – набегом крымского «царя» Мухаммед-Гирея I). Участник этой кампании, боярский сын средней руки Григорий Русинов писал в своей духовной, что, отправляясь на государеву службу, с собой он взял сундук, а в нем моего платья: шуба лисья горълнатна, да шуба камка багрова на черевех на бельих, да кожух зендениннои2 на черевех на лисьих, да однорятка лазорева лунская3, да терлик отласен багров плечи стеганы, да две шапки с соболем, да три колпаки оръдинские тафтою подложены –

да к нему вдобавок – чемодан с платьем, а в чемодане платья: шуба соболья, да шуба камка голуба на черевех на бельих, да терлик камка зелена стеган, да терлик тафта голуба простои, да опашень лазорев зуфнои4,

2

Род шёлковой восточной ткани. – В.П. Лондонская. – Ред. 4 Шерстяная ткань наподобие камлота. – В.П. 3

31

Пенской В.В. «Люди цветны и доспешны…» (сколько стоило собрать в поход сына боярского в XVI в.) да две сорочки с тафтою, да двои порты, да чеботы новы, да чюлки лунскии лазоревы, да полуголенки багровы…

И это не считая того, что на самом сыне боярском было платья: кожух черева лисьи, да с него спорок отлас дымчат, да однорятка колтырская багрова, да терлик безиннои, да шапка с соболем, да шапка горлоната поношона, да колпак оръдинскои подложены, пугвицы серебряны, да другои колпак здешнеи подложен, да у ожерельи у пристежново четыре пугвицы серебряны з жемчюги з гурмыжцкими… [Акты Русского государства 1975: 199].

Что и говорить – наш сын боярский выглядел щеголем во всем блеске своего варварского великолепия, явившись на государеву службу не только «конно, людно и оружно», но еще и «цветно»! И кардинал Коммендони нисколько не преувеличивал, когда писал о «цветущем луге». Но вот что любопытно – хотя от XVI в. у нас сохранилось не так уж и много актовых материалов, позволяющих в деталях восстановить «повседневность» русских людей той эпохи, перечни «животов», подобные русиновскому, есть, и их немало. И, суммировав содержащиеся в них сведения, можно, к примеру, попробовать прикинуть, сколько будет стоить «комплект» платья сына боярского, а добавив к этому примерную стоимость его коней, оружия и доспеха – так и всю сумму, в которую обойдется снаряжение служилого в поход «с нуля» в 50-х – 60-х гг. XVI в. (отметим, забегая вперед, что цены на лошадей в течение столетия выросли примерно втрое, а с середины века до его конца – примерно в 1,5-2 раза [Маньков 1951: 138], тогда как стоимость одежды и обуви за вторую половину века если и выросла, то не столь значительно). Начнем с «конности». На эту тему французский наемник Ж. Маржерет в начале XVII в. писал, что «их (русских – В.П.) лошади большей частью приводятся из Ногайской Татарии, каковых лошадей называют конями (Koni); они среднего роста, весьма хороши в работе и скачут семь-восемь часов без отдыха, но если их совсем загнали, нужно четыре-пять месяцев, чтобы восстановить их силы ... Затем у них есть грузинские легкие верховые лошади, но они не распространены, это весьма красивые и хорошие лошади, но не сравнимые с конями по выносливости и скорости, разве только в беге на короткое расстояние. Затем у них есть лошади турецкие и польские, которых они называют аргамаками (Argamak), среди них есть хорошие; все их лошади – мерины; кроме того, среди ногайских встречаются, но довольно редко, очень хорошие лошадки, совсем белые и в мелких черных пятнах, как тигры или леопарды, так что их можно принять за раскрашенных. Местные лошади называются меринами (Merin), они обычно маленькие и хорошие, прежде всего те, что из Вологды и ее окрестностей, и гораздо скорее объезжаются, чем татарские…» [Маржерет 1982: 178-179]. Анализ сведений, что содержатся в духовных детей боярских XVI в., в целом подтверждает наблюдения француза. Чаще всего в грамотах встречаются «кони», затем идут «мерины» (под «мерином» понимают холощеного коня – «лошади у них маленькие, холощеные…» [Герберштейн 2008: 241]), реже – «меринцы» и «жеребчины», совсем редко – «аргамаки». При этом, согласно духовным, аргамак оценивался в 15 руб. «Конь» мог стоить 7, 8 или даже 10 руб., но, как правило, его цена колебалась между 3 и 6 руб., обычно 4-5 руб. Редко когда его стоимость опускалась до 1,5-2 руб. Менее «качественный» мерин оценивался, как правило, дешевле – от 1 руб. или даже менее (в начале века) до 3 руб. (в сер. столетия), средняя же его цена составляла 2-3 руб. Но и здесь могли быть исключения – «княжеский» мерин мог стоить и 7, и 8, и даже 15 руб. Меринец обходился в 1,5-2 руб. [см., например: Акты Московского Симонова монастыря 1983: 41; Акты Русского государства 1975: 8, 174-175; Акты Суздальского Спасо-Ефимьева монастыря 1998: 87; Акты Троицкого Калязина монастыря 2007: 139; Акты феодального землевладения и хозяйства 1956: 91-92, 32

Valla. №2(6), 2016. 164, 169-170, 184, 204, 208-209, 230, 270, 278; Русский дипломатарий 2001: 57, 61]. И если мы будем исходить из рабочего минимума «конности», установленного так называемым «Уложением о службе» 1556 г., согласно которому сын боярский должен был выступать «в далной поход о дву конь» [НикЛ 2000: 269], то «конь» и «мерин» должны были обойтись сыну боярскому минимум в 6-8 руб.

Ил. 2. «Московитский» всадник. Из книги Чезаре Вечеллио De gli Habiti Antichi e Modérni. Переиздание 1860 г. Источник: https://commons.wikimedia.org

К коню, разумеется, требовалась сбруя. Ее примерную стоимость также можно представить, если использовать материалы все тех же духовных грамот и монастырских приходно-расходных книг. Простое «седлишко» могло стоить полполтины (т.е. 25 копеекновгородок или же 50 денег-московок) [Приходные и расходные книги ИосифоВолоколамского монастыря 1980: 153], но хорошее седло («нагайское», «ординское», «крымъское», «лятцкое» или «турское») стоило, безусловно, существенно дороже – в особенности если богато украшенное седло («на седле бархат з золотом червчет») выступало своеобразным индикатором высокого статуса его владельца. Сделанное московским мастером седло могло обойтись его приобретателю в 17 алтын, обычное «ногайское» седло – в 1 руб., тогда как «седло сафьянное» стоило 65 алтын (почти 2 руб.), а «седло колмацкое софиянно» и вовсе до 3-4 руб. [Акты Троицкого Калязина монастыря 2007: 59; Акты феодального землевладения и хозяйства 1956: 205; Кошелева 2001: 255; Приходные и расходные книги Иосифо-Волоколамского монастыря 1980: 154]. К седлу полагалась и соответствующая «снасть» – подпруги, путлища, похви и пр., которая могла обойтись сыну боярскому в довольно круглую сумму. К примеру, в 1576 г. игумену ИосифоВолоколамского монастыря в Москве неким Богданом Ивановым была куплена «снасть седельная» – «подпруги и пуслища и пристуги, дал 11 алтын 2 деньги; стремена и прибойцы, дал 9 алтын; похви, дал 2 алтына 4 деньги» (в сумме 23 алтына, или 69 новгородок). Другая «снасть» из той же покупки обошлась в полполтины, а «двои стремена» – в 14 алтын [Приходные и расходные книги Иосифо-Волоколамского монастыря 1980: 129]. Пара «узд брацких лосинных» обошлись монахам в том же году в 6 алтын и 1 деньгу, а 5 удил – в 4 алтына [Опись и продажа 1850: 14; Приходные и расходные книги Иосифо-Волоколамского монастыря 1980: 109]. Таким образом, седло со всей «снастью» могло обойтись сыну 33

Пенской В.В. «Люди цветны и доспешны…» (сколько стоило собрать в поход сына боярского в XVI в.) боярскому примерно в 2,5-3 руб., а если добавить к этому пару переметных сум (гривна, 10 новгородок), вещевой чемодан (10 алтын), войлок под седло «с кожицею» (6 алтын 2 деньги), конскую же попону (3 алтына), тарки (6 алтын) и «морх шолк червчат» (40 алтын), то и все 4-4,5 руб. (и это если обходиться без особых изысков) [Опись и продажа 1850: 9; Приходнорасходные книги Соловецкого монастыря 2013: 521; Русская историческая библиотека 1875: 252]. Вьючное седло («седло юшное с пуками») для второй лошади стоило дешевле – порядка 2 гривен [Опись и продажа 1850: 15]. В целом седельная «снасть» для двух коней (один из которых будет под вьюком) обойдется сыну боярскому примерно в 4-5 руб. Разобравшись с примерной стоимостью «конности», перейдем к «оружности», «служилой рухляди». Что входило в комплект доспехов сына боярского средней руки в 50-х – 60-х гг. XVI в. – спорный вопрос, поскольку имеющиеся документы Разрядного приказа (прежде всего десятни) не позволяют дать однозначный ответ на него. Фраза «на коне в доспехе и в шеломе» мало о чем говорит. Однако, если снова обратиться к материалам завещаний (например, такой пассаж из духовной грамоты сына боярского Василия Узкого Петрова сына Есипова, составленной около 1528 г.: «Пять пансырев; да три бехтерци; да трои наколенки, да шестеры наручи, да кольчюга: да шесть шеломов; да трои боторлыки …» [Акты феодального землевладения и хозяйства 1956: 92]), то можно предположить, что полный комплект доспехов включал в себя обязательно шелом, защиту корпуса (пансырь), наручи и бутурлыки, а неполный – только шелом и защиту корпуса. Стоимость предметов доспеха весьма разнилась. Так, шеломы могли стоить от 20 алтын до 5 (московской работы с серебряной отделкой) или 6 руб., пансырь – от 10 алтын или 4 гривен до 2 или же более руб. (3 «немецких» пансыря были оценены их владельцем в 15 руб., упоминается пансырь стоимостью в 7 руб.). Богато отделанные импортные комплекты доспехов могли стоить намного дороже. Так, в завещании кн. Ю.А. Оболенского упоминаются черкасский шелом и шамахейский юмшан общей стоимостью 50 руб., а сын боярский Семен Степанов заложил принадлежавшие ему «шапку сажену да пансырь» за 15 руб. Упомянутый князем С.М. Мезецким в его завещании комплект из «пансыря немецкого, шолома шамахейского, да наручей, да наколенок, да батарлыков, навоженных золотом да серебром» стоил 10 руб., а покупка кольчуги обошлась Афанасию Шадрину в 70 алтын [Акты Русского государства 1975: 61, 199; Акты Суздальского Спасо-Ефимьева монастыря 1998: 220; Акты феодального землевладения и хозяйства 1956: 170, 208, 209, 270, 290, 391]. Памятуя об обычае выступать на службу государеву «нарядным и цветным», предположим, сын боярский не стал бы скупиться и экономить на доспехе и приобрел бы себе шелом с подшеломником и все остальное, что составляло полный комплект защитного вооружения, подороже. 10 руб. для полного комплекта вовсе не выглядит в таком случае большой суммой (или вполовину меньше, если речь будет идти только о шеломе и пансыре). И чтобы закончить с расчетом стоимости «служилой рухляди», попытаемся представить, во сколько обойдется сыну боярскому приобретение стандартного набора оружия. Этот вопрос также относится к числу спорных. Однако можно предположить, что как минимум «стандартный» комплект включал в себя саадак с луком и саблей, чехол-тохтуй к саадаку и пару ножей (тех самых «продолговатых кинжалов, висящих наподобие ножей», о которых писал Герберштейн [Герберштейн 2008: 241]). Увы, к сожалению, в духовных грамотах стоимость оружия указывается чрезвычайно редко, но сохранился уникальный источник, датированный 1608 г. – опись имущества Михаила Татищева, обвиненного в измене и казненного. Принадлежавшая Татищеву «сабля булатна Кизылбашская, огниво и наряд навожены золотом, ножны хоз яринен, пояс шелк черлен да бел» стоила 6 рублей; «саадак кован серебром с чернью, лук ядринской писан по бакану золотом, у колчана чепочка серебряна, в нем 22 стрелы» был оценен в 8 руб.; пара ножей, «черены рыбей зуб, оба ветчаны, у одного ножны окованы серебришком» стоили 20 алтын; «тохтуй, камка лазорева да бела, ветчан» был оценен в 5 алтын [Опись и продажа 1850: 9-10]. В сумме такой 34

Valla. №2(6), 2016. набор стоил 14 руб. 15 алтын (если брать один нож). «Людцкие» саадаки и сабли из имущества того же Татищева стоили не в пример дешевле (сабли «плохии без наводу» шли по полтине, а саадаки по 10 алтын что похуже и по 20 – что получше [Опись и продажа 1850: 15]), но носить сыну боярскому «людцкое» оружие «невместно», поэтому оценим стоимость комплекта оружия в те же 14 руб. К нему можно добавить и копье-рогатину (возвращаясь к описи имущества Татищева, отметим, что у него была его собственная рогатина «з долы навожена золотом, кляпыш серебрян золочен, на деревцо натираны кости», ценою 1 руб., и «людцкие» рогатина большая, «середняя» и «меншие», стоимостью соответственно 2 гривны, полполтины и 6 алтын) и простенький кавалерийский топорик («топорок стальной без наводу; топорище простое»), ценою полполтины, то мы выйдем на сумму примерно в 1415 руб. [Опись и продажа 1850: 11, 16]. Кстати, 200 «желизец стрельных» (т.е. наконечники для стрел) стоили в начале 90-х гг. XVI в. 8 алтын и 5 денег (т.е. 26,5 копеек-новгородок) [Приходно-расходные книги Соловецкого монастыря 2013: 579].

Ил. 3. Портрет австрийского дипломата Сигизмунда фон Герберштейна в русском костюме. 1517. Источник: https://commons.wikimedia.org

Осталось посчитать, сколько будет стоить платье сына боярского. Мы уже приводили в начале статьи перечень платья, что взял с собой на государеву службу Г. Русинов. Приведем еще пару примеров, относящихся к более позднему времени. В «обидном списке», приложенном к грамоте полоцкого воеводы князя А.И. Ногтева-Суздальского, подробно был расписан ущерб, который понесли служилые люди от литовского «погрому». У сына 35

Пенской В.В. «Люди цветны и доспешны…» (сколько стоило собрать в поход сына боярского в XVI в.) боярского Александра Чоглокова забрали платья «однорятку лазореву с пугвицы с серебряными да ферези куньи, да ферези хрептовые заечьи под зенденьми да кафтан бархатен да кафтан белей под зенденью да шапку чорну да колпак ардинской, да три рубашки пошовные, да трои порты…». У сына боярского полоцкого архиепископа Афанасия Иванова отняли «однорятку лазореву брюкишну, да кафтан зенденинен светлозелен стеган на бумаге, да два кушака – кушак шолков, шолк зелен да рудожолт, да кушак бумажной синь, да шупку5 чорну лисью под сукном под вишневым аглинским большой земли, да колпак ординской, с камкою, да епанчу белу, да подголовок, а в подголовке три рубашки красных пошовных, да трои порты пошовные, да три ширинки красных шиты серебром и золотом, накишиваны шолком червчатым, … да пояс шолков, до ногавицы камчаты таусинны6…». Другой сын боярский архиепископский, Давыд Чулков, лишился лазоревой настрафильной однорядки, шелкового кушака («шолк червчат да зелен»), желтых сафьянных сапог и пары сапог «борановых», да переметных сум, «а в сумках две рубашки красных пошовные, да двои порты пошовные, да три ширинки красных, да шапка чорна лисья черевья, да колпак с камкою…» [Документы Ливонской войны 1998: 33, 37]. Исходя из этих подробных перечней можно составить опись имущества, взятого с собой в поход, сыном боярским средней руки. В этот список непременно войдет кафтан (или даже два – один из них будет подбит мехом), однорядка, возможно, терлик, пара кушаков (подороже, шелковый, и попроще, бумажный), шуба, крытая сукном, шапка, также крытая сукном, и 1-2 колпака. Добавим к этому ферязь или епанчу, две пары сапог (подороже, сафьяновые, и подешевле, «борановые»), ногавицы (пару), пару рубашек (дорогую пошовную и простую холщовую), две пары портов (суконные и холщовые) и пару же ширинок. Цена платья определялась качеством материала, особенностями использованной фурнитуры и степенью изношенности и колебалась в очень широких пределах, но мы будем исходить из того, что сын боярский средней руки, выезжая на государеву службу «цветно», не будет надевать сермяжный кафтан, обычную шапку, смазные сапоги и брать с собою нагольную шубу. Нет, все будет по-другому. Простенький «холодный» «цветной» суконный кафтан стоил 20 алтын, а построенный из импортного «лунского» (английского) сукна, камки или тафты стоил от 30-40 алтын до 1,5-2 руб. и выше [Приходно-расходные книги Соловецкого монастыря 2013: 46, 61, 105, 126, 191]. Подбитый мехом кафтан мог стоить и 20 («кафтан теплый заечиной под зенденью»), и 30 алтын («кафтан белий»), и выше: принадлежавшее Михайле Татищеву «полукафтанье теплое, камочка лазорева на куницах, нашивка шолк червчат з золотом, ожерелье отлас зелен гладкой» было оценено в 5 руб. [Маньков 1951: 215, 216; Опись и продажа 1850: 2]. Точно также однорядка могла стоить от 30-40 алтын до 1,5-2 руб. и выше, а терлик – от полтины до 40 алтын и выше [Приходнорасходные книги Соловецкого монастыря 2013: 44, 58, 60, 91, 130,149, 286]. Простая «шуба белья под зенденью алою, на ней 9 пугвиц серебряны» стоила 2 руб. [Приходно-расходные книги Соловецкого монастыря 2013: 329], кунья и тем более соболья – и того дороже. Сложив её стоимость со стоимостью сапог (простые стоили от 5 до 9 алтын, «красные телятинные» 10 алтын, импортные «мешинные, мешина немецкая красная» 14 алтын [Приходно-расходные книги Соловецкого монастыря 2013: 48, 60, 62, 404]), шапки (простая «росомачья» шапка стоила 6 алтын, шапка «лисья под сукном темно-синим» 10 алтын, шапка «под сукном под черчатым, пупки собольи» полтину [Приходно-расходные книги Соловецкого монастыря 2013: 18, 106, 338]) и кушака («кушак червчат, камка золотная, полосат нов, цена рубль» [Опись и продажа 1850: 2]), получим на выходе сумму примерно в 8-9 руб. минимум. 5 6

Подразумевается «шубка». – Ред. Т.е. тёмно-синие. – Ред.

36

Valla. №2(6), 2016.

Ил. 4. Русское посольство к императору Священной Римской империи Максимилиану II, 1576. Гравированный лист (фрагмент). Источник: https://commons.wikimedia.org

Добавим к этому еще один кушак («кушак объяринен полосат ветчан, цена 4 гривны»), пару колпаков (от 1,5 до 6 алтын и более за штуку), епанчу (попроще, алтын за 7, но можно и за 20) и ферязь (подороже, за 1,5 руб.), а также пару простых рубах и портков («две рубахи да двои портков» за полполтины или за 17 алтын), порты суконные («штаны черлены, сукно стамед, цена 25 алтын») и красную пошовную (т.е. вышитую) рубаху за 30-40 алтын и ноговицы (6 алтын), и получим в итоге еще примерно 5-6 руб. [Опись и продажа 1850: 2-4; Приходные и расходные книги Иосифо-Волоколамского монастыря 1980: 52; Приходнорасходные книги Соловецкого монастыря 2013: 206, 207, 346, 379, 478, 502, 532, 165, 493], и можно считать, что наш сын боярский собран на государеву службу. И обошлось бы ему это все примерно в 35-50 руб. по минимальным расценкам. Правда, стоит заметить, что эта сумма выведена без учета того, что сын боярский должен был вооружить и одеть конного послужильца (и желательно, чтобы тот тоже был «о дву конь») и иметь в обозе-кошу слугукошевого, который присматривал за хозяйским имуществом и конями и управлял телегой, на 37

Пенской В.В. «Люди цветны и доспешны…» (сколько стоило собрать в поход сына боярского в XVI в.) которой перевозился бы запас провианта и фуража, а также шатер, посуда и прочие предметы, необходимые в походном обиходе. Чтобы лучше представить себе, что означает эта сумма, отметим, что при ценах за четверть ржи в 50-х – 60-х гг. XVI в. (в хороший, не голодный год) в пределах 20-30 денег за четверть (4 пуда ржи) на эту сумму можно было купить 330-350 четвертей ржи. При годовой «норме» расхода на душу в 24 пуда зерна [Милов 2001: 388] это позволило бы прокормиться в течение года примерно 55-60 человекам. Утрата этого имущества моментально обращала сына боярского в нищего, ибо доходность его хозяйства не могла в короткие сроки компенсировать такие потери. Чтобы снарядиться в поход после такой потери (к примеру, как это было в 1572 г., когда многие дети боярские потеряли свои «животы» в мае 1571 г. во время знаменитого московского пожара), служилый человек или должен был рассчитывать на государево жалованье – «подъемные» – или же влезать в долги, закладывать вотчинишку, а то и вовсе похолопиться от безысходности, дабы «вконец не погибнути напрасною и голодною смертию, волочась межи двор…». Пенской В.В., г. Белгород

Источники Акты Суздальского Спасо-Ефимьева монастыря 1998 – Акты Суздальского СпасоЕфимьева монастыря 1506-1608 гг. – М.: Памятники исторической мысли, 1998. Акты Русского государства 1975 – Акты Русского государства 1505-1526 гг. – М.: Наука, 1975. Акты Троицкого Калязина монастыря 2007 – Акты Троицкого Калязина монастыря XVI в. – М. – СПб.: Альянс-Архео, 2007. Акты феодального землевладения и хозяйства 1956 – Акты феодального землевладения и хозяйства XIV-XVI веков. Ч. 2 – М.: АН СССР, 1956. Акты Московского Симонова монастыря 1983 – Акты феодального землевладения и хозяйства. Акты Московского Симонова монастыря. – Л.: Наука, 1983. Герберштейн 2008 – Герберштейн С. Записки о Московии. Т. I. – М.: Памятники исторической мысли, 2008. Документы Ливонской войны 1998 – Памятники истории Восточной Европы. Т. III. Документы Ливонской войны (подлинное делопроизводство приказов и воевод) 1571-1580 гг. – М. – Варшава: Археографический центр, 1998. Коммендоне 1847 – Известия о России, извлеченные из писем кардинала Коммендоне к кардиналу Борромею // ЧОИДР. 1847. № 3. III. Материялы иностранные. С. 7-12. НикЛ 2000 – ПСРЛ. Т. XIII. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. – М.: Языки русской культуры, 2000. Маржерет 1982 – Россия начала XVII в. Записки капитана Маржерета / Сост. д.и.н. Ю.А. Лимонов; перевод Т.И. Шаскольская, Н.В. Ревуненков. – М.: Ин-т истории РАН, 1982. Опись и продажа 1850 – Опись и продажа с публичного торга оставшегося имения по убиении народом обвиненного в измене Михайлы Татищева в 116 году // Временник императорского Общества Истории и Древностей Российских. Кн. 8. 1850. Смесь. С. 1-40. Памятники дипломатических сношений 1895 – Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымом, Нагаями и Турциею. Т. II. 1508-1521 гг. // Сборник Русского исторического общества. Т. 95. – СПб., 1895.

38

Valla. №2(6), 2016. Приходные и расходные книги Иосифо-Волоколамского монастыря 1980 – Вотчинные хозяйственные книги XVI в. Приходные и расходные книги Иосифо-Волоколамского монастыря 70-80-х гг. – М. – Л.: АН СССР, 1980. Приходно-расходные книги Соловецкого монастыря 2013 – Приходно-расходные книги Соловецкого монастыря 1571-1600 гг. – СПб.: Альянс-Архео, 2013. Разрядная книга 1994 – Разрядная книга 1475-1605. Т. IV. Ч. I. – М.: Наука, 1994. Русская историческая библиотека 1875 – Русская историческая библиотека, издаваемая Археографическою Комиссиею. Т. II. – СПб., 1875. Русский дипломатарий 2001 – Русский дипломатарий. Вып. 7. – М.: Древлехранилище, 2001. Стратегикон – Стратегикон Маврикия / Изд. подгот. В.В. Кучма. — СПб.: Алетейя, 2004. Литература Клосс 2001 – Клосс Б.М. Избранные труды. Т. II. Очерки по истории русской агиографии XIV-XVI веков. – М.: Языки славянской культуры, 2001. Кошелева 2001 – Кошелева О.Е. Духовная Тимофея Бусурменова второй четверти XVI века // Русский дипломатарий. Вып. 7. – М.: Древлехранилище, 2001. С. 251-257. Маньков 1951 – Маньков А.Г. Цены и их движение в Русском государстве XVI века. – М. – Л.: АН СССР, 1951. Милов 2001 – Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. – М.: РОССПЭН, 2001. Пенской 2015 – Пенской В.В. О датировке «Сказания о Мамаевом побоище» // Наука. Искусство. Культура. 2015. Вып. 3(7). С. 22-27.
 Аннотация Хрестоматийную известность получило требование, чтобы дети боярские являлись на государеву службу «конно, людно и оружно». Во сколько же обходилось им снаряжение, особенно если учесть, что в XVI-XVII вв. государевым людям полагалось демонстрировать пышность и блеск? Изучение описей имущества и других документов позволяет установить, сколько стоило снаряжение сына боярского – от коня до рубашек – и сопоставить эти суммы с ценами на хлеб, а также представить себе покупательную способность рубля в ту эпоху. Ключевые слова дети боярские; костюм; русский костюм; Московская Русь; деньги Сведения об авторе Пенской Виталий Викторович, г. Белгород, Белгородский университет, социально-теологический факультет, кафедра теологии e-mail: [email protected]






39

государственный

Белов Н.В. Когда Даниил Рязанец стал игуменом Иосифо-Волоколамского монастыря? «Завещание» Иосифа Волоцкого

Когда Даниил Рязанец стал игуменом Иосифо-Волоколамского монастыря? «Завещание» Иосифа Волоцкого Несмотря на многочисленные исследования, посвященные различным аспектам литературной и политической деятельности Московского митрополита Даниила Рязанца, фигура всероссийского архипастыря представляется во многом туманной. В особенности это относится к ранним годам его церковного служения, за давностью времени сокрытых от взора современных исследователей. Уже первое появление Даниила на исторической сцене – возведение в чин игумена Волоколамского монастыря – вызывает массу споров в исторической литературе, является объектом ничем не обоснованных домыслов и исторического мифотворчества. Рассмотрению обстоятельств получения Даниилом «наследства» прп. Иосифа, ознаменовавшего начало его стремительного восхождения к вершинам церковной иерархии, и будет посвящена данная статья. Будущий Московский митрополит появился на свет в Рязани [ВМЧ 1868: 491], вероятно, в 80-х годах XV в. Основанием для подобной датировки может служить сообщение барона С. Герберштейна, утверждавшего, что в момент восхождения на Всероссийскую митрополию (1522 г.) владыка был «около тридцати лет от роду» [Герберштейн 2008: 149]. Элементарный подсчет показывает ошибочность суждения австрийского дипломата: согласно каноническим предписаниям, поставление в священники осуществлялось не ранее чем в 30-летнем возрасте [Шапошник 2006: 26]. Однако к указанному Герберштейном сроку Даниил пребывал во священстве как минимум более десятилетия. Вероятно, на момент посещения Герберштейном Москвы (1526 г.) митрополиту было около 45 лет, и только его моложавая внешность ввела барона в заблуждение. По вероятному предположению А.А. Зимина, Даниил происходил из среды посадских людей [Зимин 1977: 99]. Тем более поразительно стремительное возвышение безвестного молодого человека, благодаря своим несомненным дарованиям пробившегося на самые верхи церковной иерархии, навсегда вписавшего свое имя в скрижали русской истории и культуры. Трудно сказать, когда Даниил становится монахом Иосифо-Волоколамского монастыря – на сегодняшний день не известно ни одного монастырского акта, в котором было бы указано его имя до принятия игуменского чина. Впервые на историческую сцену Даниил выступает в 1510-х гг., когда первый настоятель монастыря преподобный Иосиф Волоцкий, почувствовав приближавшуюся кончину, поставил вопрос о своем преемнике на посту игумена. История восхождения Даниила к высотам монастырской власти представляется весьма неоднозначной: слишком уж противоречивые свидетельства предоставляют исследователю источники тех лет. Так, житие Иосифа Волоцкого, написанное Крутицким епископом Саввой Черным в 1546 г. повествует следующее. Незадолго до своей смерти Иосиф призвал к себе монастырских соборных старцев и наказал избрать игумена «по обычаю монастыря сего и по совету своему, дабы вам безмятежно жити и согласно в обители исправляти». После длительных совещаний старцы пришли к единодушному решению: сделать преемником преподобного Иосифа «старца любяй нищету и пребываа в трудех и в посте и в молитвах, и не любя празднословиа, нарицаема Данила». Даниил, решивший в то время сделаться игуменом в другой обители, был вызван к Иосифу. Преподобный возвестил ему о соборном решении и благословил на игуменство, наказав свято хранить монастырский обычай. Даниил, не посмев прекословить, отвечал: «Буди, господине, Божиа воля и твоя, отца нашего! Аз пред тобою». Вскоре кандидатура Даниила была утверждена «по совету и велению» государя Василия III [ВМЧ 1868: 491-492]. Сходным образом трактует получение Даниилом игуменства и другое житие Иосифа, составленное сербским публицистом Львом 40

Valla. №2(6), 2016. Филологом [ЧОИДР 1903: 43-46]. Столь идиллическая картина передачи власти, однако, не согласуется со свидетельствами других источников. Так, в «Послании о преемнике», адресованном великому князю Василию III, Иосиф фактически передает монастырь под «царьскую державу», благословляя государя назначить нового игумена «как тебе, государю, Бог на сердце положить». Впрочем, волоколамский игумен и сам называет имена монахов, которых он бы хотел видеть во главе обители после своей кончины. Удивительно, но имя Даниила в списке Волоцкого отсутствует [Послание 1959: 239-240]. В монастырском Уставе Иосифа Волоцкого говорится, что игумену не подобает поставлять преемника – данный вопрос передается Иосифом монастырской братии, по своему усмотрению должной избрать нового владыку. «Сего ради и аз, – продолжает преподобный, – настоятеля вам не поставлю в себе место по моем отшествии» [Уставы 2001: 126]. Митр. Макарий (Булгаков) попытался примирить между собой противоречивые свидетельства жития и «Послания о преемнике». Так, по мысли митрополита, вслед за отправкой Василию III послания с указанием возможных преемников, Иосиф «поручил самим братьям избрать себе на место его нового игумена». Когда же выбор братии неожиданно пал на Даниила, преподобный «охотно согласился видеть Даниила своим преемником» [Макарий 1996: 95].

Иосифо-Волоколамский монастырь. Современный вид. Источник: https://commons.wikimedia.org

Автор фундаментального труда, посвященного деятельности митрополита Даниила, В.И. Жмакин также считал, что инициатива избрания Даниила всецело исходила от братии, решение которой было поддержано настоятелем. «Иосиф, – заключает исследователь, – хорошо знал характер Даниила, вполне уверен был в солидарности его взглядов с своими, и видел в нем не только преемника себе по должности, но и надежного и способного борца за свои идеи» [Жмакин 1881: 120-121]. Впоследствии поддержали данную версию избрания нового игумена выдающиеся исследователи истории Русской Церкви Е.Е. Голубинский [Голубинский 1900: 701], А.П. 41

Белов Н.В. Когда Даниил Рязанец стал игуменом Иосифо-Волоколамского монастыря? «Завещание» Иосифа Волоцкого Доброклонский [Доброклонский 2009: 120], А.В. Карташев [Карташев 2009: 470]. Крайне предвзято относившийся к личности Даниила Е.Е. Голубинский не преминул заметить, что Даниил «был человек честолюбивый, принадлежавший к числу тех, весьма немалочисленных у нас в старое время монахов, которые искали себе игуменских мест, чтобы потом стараться о дальнейшем движении к архиерейству. ... Непонятно, как он, помимо весьма многих достойнейших, был выбран на игуменство в самом Иосифовом монастыре. В объяснение этого непонятного остается предполагать, что он был человек весьма ловкий, так что успел каким-то неизвестным образом расположить в свою пользу большинство монахов» [Голубинский 1900: 701]. Совершенно иное объяснение возвышения Даниила получило развитие в советской историографии. Рассуждая о сложившейся на момент кончины Иосифа Волоцкого ситуации в Волоколамской обители, Я.С. Лурье пришел к нестандартному выводу: «Не игравший сколько-нибудь видной роли в монастыре при жизни Иосифа, Даниил был скорее всего назначен игуменом уже после смерти своего предшественника, – теснейшая связь с великим князем, которая характеризует всю последующую деятельность этого иерарха, дает основание объяснить такой выбор прежде всего волей “державного”». Итак, по мнению исследователя, «вопрос о ... преемнике был решен вопреки последней воле настоятеля монастыря, а жития Иосифа делают безуспешные попытки скрыть это обстоятельство» [Лурье 1960: 437-439]. Опираясь на рассуждения Я.С. Лурье, Д.М. Буланин также отмечал, что Даниил, не игравший какой-нибудь значительной роли при жизни прп. Иосифа, был избран «под давлением великого князя Василия III» [Буланин 1988: 182]. Непонятно в этой связи, чем Я.С. Лурье и Д.М. Буланин объяснили бы стремление государя всея Руси поставить во главе монастыря никому не известного прежде волоколамского монаха, не обладавшего какимлибо авторитетом в глазах братии. Очевидно, что подобное назначение едва ли позволяло великому князю должным образом осуществлять контроль над монастырем, заручиться поддержкой влиятельной обители. Отчасти поддержал мнение Я.С. Лурье и А.А. Зимин, писавший о Данииле как о прямом ставленнике Василия III [Зимин 1972: 105; Зимин 1977: 99]. Не потеряла актуальности гипотеза о назначении Даниила и в наши дни. В недавнее время претерпевшая существенное изменение версия Я.С. Лурье нашла отражение в работе М.В. Басовой и Э.В. Шевченко. Согласно их предположению, «Даниил хотел перейти в др. монастырь, но изменил свое решение под влиянием вел. князя и митрополита» [Басова, Шевченко 2010: 565]. В.В. Кожинов отметил, что «склонный к безнравственным компромиссам» Даниил был поставлен Василием III вопреки воле прп. Иосифа [Кожинов 2011: 236-237]. По предположению архим. Макария (Веретенникова) и Б.Н. Флори, отсутствие имени Даниила, до того рассматривавшегося Иосифом в качестве своего преемника, в послании Василию III объясняется «осложнением отношений» между Даниилом и волоколамским игуменом. Уже после смерти Иосифа Волоцкого Даниил был избран братией «по желанию» государя, что, по мнению исследователей, «могло быть следствием, с одной стороны, конфликта между прп. Иосифом и вел. князем, ... с др. стороны, доверительных отношений, сложившихся между Василием III и Д[аниилом]» [Макарий, Флоря 2006: 66]. В одной из своих недавних работ архим. Макарий уклонился от столь резких суждений, ограничившись упоминанием об избрании Даниила «преимущими старцами» с позволения Иосифа Волоцкого [Макарий 2010: 76-77]. Развивая мысль о конфликте Даниила с Иосифом Волоцким, Ю.С. Стариков осторожно заметил, что он мог быть вызван желанием Даниила перейти на игуменство в другой монастырь. «Иосиф, как духовник братии, – по мнению историка, – предвидел честолюбивые 42

Valla. №2(6), 2016. стремления Даниила и потому не хотел выдвигать его на руководящие должности» [Стариков 2014: 33-34]. Оригинальная версия была высказана в работах В.И. Петрушко. Согласно смелому предположению исследователя, несмотря на предоставленный Иосифом список из 10 кандидатов, братия «настояла на избрании Даниила». После коллективного требования монахов волоколамский игумен одобрил их выбор, стараясь сохранить мир в среде монастырской братии [Петрушко 2013: 258]. Однако вскоре В.И. Петрушко кардинальным образом изменил свою позицию, в одной из своих последних работ заключив: «Не приходится сомневаться, что на поставление Даниила оказал влияние великий князь Василий III» [История Русской Церкви 2015: 410]. Вопреки категоричному заявлению В.И. Петрушко, усомниться все же придется... Отметим, что в работах вышеперечисленных исследователей не ставится логичный, казалось бы, в данной ситуации вопрос: когда Даниил стал игуменом ИосифоВолоколамского монастыря? Из текста обеих редакций жития явствует, что это произошло еще при жизни прп. Иосифа. Известная широкому кругу историков т.н. «Выпись о начале Иосифова монастыря», составленная по указанию царя Федора Ивановича в нач. 1590-х гг. и содержащая список волоколамских игуменов с момента основания обители по 1590 г., сообщает, что, прежде чем взойти на митрополичью кафедру, «старец» Даниил «поживе на игуменстве 11 лет» [РГБ. Ф. 304. II. Троице-Сергиева лавра. № 84]. Датой поставления Даниила на всероссийскую митрополию является 27 февраля 1522 г. [ПСРЛ 13: 43], следовательно, игуменский сан он принял в 1511 г., т.е. за 4 года до кончины прп. Иосифа (9 сентября 1515 г.) [Зимин 1950: 15]. В этом случае становится совершенно понятным смысл записи на вкладном Евангелии, ок. 1513/1514 г. сделанной старцем Нилом (Полевым), в которой содержится обращение к «игумену (здесь и далее выделено мной. – Н.Б.) Даниилу отцу нашему духовному» [РГБ. Ф. 113. Иосифов Волоколамский монастырь. № 39. Л. 1.]. Пытаясь примирить данные свидетельства с текстами жития, Устава и в особенности «Послания о преемнике», современный историк А.И. Алексеев пришел к неожиданным выводам. Исследователю удалось убедительно доказать, что послание Василию III с указанием десяти кандидатов в игумены было написано прп. Иосифом одновременно с Духовной грамотой в 1507 г. в момент наибольшего напряжения отношений с удельным князем Федором Волоцким [Алексеев 2014: 267-268; Алексеев 2016: 223-227]. Таким образом, причина отсутствия имени Даниила в «Послании...» становится очевидной: в то время Даниил не только не являлся авторитетным старцем, но и вообще мог еще не входить в число монастырской братии. На основании упоминавшихся выше «Выписи...», записи Нила Полева и новой датировки «Послания о преемнике» А.И. Алексеев делает заключение, что на посту игумена Даниил «сменил преподобного Иосифа не позднее первой половины 1511 года» [Алексеев 2014: 267]. Однако вывод исследователя нуждается в существенной корректировке. Дело в том, что А.И. Алексеев упустил из виду целый комплекс источников, позволяющих по-иному взглянуть на положение дел в Волоколамской обители. Речь идет о поземельных актах, выданных Иосифо-Волоколамскому монастырю в период с июля 1511 г. по 1515 г. В указанный временной промежуток частными лицами монастырю было выдано по меньшей мере 11 меновых, жалованных, данных и купчих грамот, адресованных «игумену Иосифу з братьею» [АФЗиХ 1956: 49-65]. Однако игуменом считали прп. Иосифа не только рядовые монастырские «благодетели». Так, в ноябре 1512 г. на имя «игумена Иосифа» жалованную грамоту выдал Всероссийский митрополит Варлаам [АФЗиХ 1956: 57], а в феврале 1515 г. две жалованные тарханные и несудимые грамоты были получены игуменом Иосифом «з братьею» от самого государя Василия Ивановича [АФЗиХ 1956: 61-64]. Более того, в тексте меновой грамоты от 7023 (1514/1515) г. настоятелем монастыря... назвал себя 43

Белов Н.В. Когда Даниил Рязанец стал игуменом Иосифо-Волоколамского монастыря? «Завещание» Иосифа Волоцкого сам Иосиф Волоцкий: «Се яз, игумен Иосиф Пречистые монастыря...» [АФЗиХ 1956: 61]. Имя же «игумена Даниила» появляется в хозяйственной документации лишь после смерти прп. Иосифа (наиболее ранний точно датированный акт от 13 января 1516 г.) [АФЗиХ 1956: 68]. О преставлении «игумена Иосифа» сообщает и осведомленный автор Типографской летописи [ПСРЛ 24: 218], составленной в стенах Троице-Сергиева монастыря в годы архипастырства митрополита Даниила [Насонов 1958: 249-252]. Несмотря на столь разнящиеся свидетельства источников, автору данных строк представляется возможным избежать противоречий в реконструкции событий 1511-1515 гг. Итак, еще в 1507 г. прп. Иосиф, по его собственному признанию, «впадох ... во многия и различныя болезни» [Уставы 2001: 58]. На основании текста послания Ивану Ивановичу Третьякову А.И. Плигузов пришел к выводу, что уже начиная с 1508 г. Иосиф Волоцкий не вставал с постели [Плигузов 2002: 77]. В этой ситуации преподобный не мог в полной мере исполнять своих обязанностей, суть которых он емко изложил в Слове 11 Устава: «Подобает убо настоятелю всяко тщание показати и промышлати и пещися о преданных ему от Бога душах. ... И сего ради потщимся не презирати, ниже нерадити о братиях наших, ниже оставити сих согрешати, ... потщимся утолити надмение и пыщение очистити, и да не оставиши врачевание» [Уставы 2001: 112]. «Выпись о начале Иосифова монастыря» и вкладная запись Нила Полева позволяют утверждать, что в 1511 г. тяжело больной Иосиф действительно повелел соборным старцам избрать нового игумена, как о том повествуют жития преподобного. Житийный текст епископа Саввы сообщает о том, что Даниилу были переданы функции духовного отца братии: «и [Иосиф] всем братиям отказа, веля им приходити на духовне к игумену Даниилу» [ВМЧ 1868: 492]. Напомним, что в 1513/1514 г. «отцом нашим духовным» именовал Даниила и Нил Полев. Мотив действий Иосифа Волоцкого предельно ясен: в то время он ослаб настолько, что «к собе не веля пущати разве великыя нужа» [ВМЧ 1868: 492]. Под конец своей жизни преподобный не мог даже сидеть: специально приставленные к Иосифу монахи на особых носилках «ко всякому пению его ношаху, и кладуще в сокровенне месте, еже бы слышати святое пение и чтение» [ВМЧ 1868: 492]. О великой немощи прп. Иосифа упоминает в «Надгробном слове» и его племянник и ученик Досифей Топорков («по мнозе же времени старостию изнемогающу блаженному отцу и во мнозе немощи лежащу...») [ЧОЛДП 1865: 176]. Судя по всему, в период 1511-1515 гг. в Иосифо-Волоколамском монастыре существовало два игумена. На официальном уровне игуменом продолжал числиться Иосиф Волоцкий – именно его имя упоминается в монастырских актах тех лет. Фактически же управление обителью перешло к избранному «преимущими старцами» Даниилу, призванному заниматься «духовным окормлением» братии. Очевидно, его хиротесия в чин игумена Московским митрополитом Варлаамом произошла лишь после смерти прп. Иосифа, когда место настоятеля де-юре стало вакантным. Подобное вопиющее нарушение канонических норм, создававшее в обители видимость двоевластия, было вполне оправданно: сознавая свою неспособность управлять монастырем, Иосиф Волоцкий таким образом проявил свое «тщание» о «преданных ему от Бога душах». Заботу о душе вверенных ему иноков преподобный ставил несравненно выше церковного канона, что едва ли согласуется с расхожими представлениями о несомненном преобладании в иосифлянской доктрине внешнего «фарисейского» благочестия. О существенном авторитете Даниила в среде волоколамских монахов, позволившем ему занять пост игумена, косвенно свидетельствует следующий факт. Очевидно, вскоре после смерти своего духовного наставника Даниил решает восстановить положение первичной [Лурье 1956: 118-120] краткой редакции Устава Иосифа Волоцкого, гласящее: 44

Valla. №2(6), 2016. нахождение в кельях личных монашеских книг и икон запрещается, ибо «вышши всего нестяжание» [Уставы 2001: 200-202]. Ответом суровому игумену стал резкий протест монастырских насельников. Возмущенные запретом Даниила держать в кельях собственные книги, монахи обратились с коллективной челобитной к уважаемому старцу Ионе. Иона по прозванию Голова был одним из старцев, названных прп. Иосифом в качестве своих потенциальных преемников – его имя стояло вторым в списке, поданном в 1507 г. великому князю Василию [Послание 1959: 239]. Братия молила старца о заступничестве перед Даниилом: «Помяни, господине государь старец Иона, какова беда приходит человеком, не имущим Божественнаго писания. ... Ниже злато собираем, но книги притяжаваем себе духовныя». Ссылались монахи на примеры многочисленных святых, имевших при себе свои книги и иконы, упомянули и о соответствующем разрешении Иосифа Волоцкого, в более поздней «минейной» редакции Устава благословившего братию «держати иконы и книги» с разрешения игумена [Послание иноков 1881: 55-56; Уставы 2001: 78]. Однако текст иноческого «челобития» позволяет с уверенностью сказать, что Даниила поддержала значительная часть насельников, в т.ч. и авторитетных «соборных старцев». Старец Иона, по мысли челобитчиков, должен был «печаловаться» не только перед игуменом Даниилом, но и перед братией: «И ты, государь, старец Иона, покажи на нас отеческую любовь: сам жалуй, и игумену Даниилу и братии печалуйся...» [Послание иноков 1881: 56]. Все указывает на то, что Даниил к моменту своего избрания снискал уважение как прп. Иосифа, видевшего в нем верного ученика и продолжателя своих дел, так и большой части волоколамских монахов. Василий III, вопреки заявлениям ряда исследователей, едва ли стал бы вмешиваться в дело поставления нового игумена. Вступать в открытую конфронтацию с авторитетом прп. Иосифа (в своем послании просившем государя не насылать «игумена ... из иных монастырей черньцов» [Послание 1959: 240]) и братией монастыря было не в его интересах. Напротив, в последний год жизни Иосифа Волоцкого великий князь всячески пытался заручиться поддержкой Волоколамской обители. В мае 1513 г. скончался удельный князь Федор Борисович Волоцкий [ПСРЛ 13: 16], незадолго до того сумевший примириться с прп. Иосифом [Булгаков 1905: 93-94; Зимин 1977: 93]. Волоцкое княжество было ликвидировано и вошло в состав великокняжеских владений [Духовная 1950: 409; Зимин 1972: 133]. В феврале 1515 г. Василий III выдал Иосифо-Волоколамскому монастырю 2 жалованные тарханные и несудимые грамоты, подтверждавшие прежние земельные пожалования князя Федора [АФЗиХ 1956: 61-64]. Вполне возможно, что стремительное улучшение отношений государя всея Руси с Волоколамской обителью было связано с предсказанием прп. Иосифом результата трагической для московского войска Оршанской битвы (8 сентября 1514 г.) [ЧОЛДП 1865: 176]. По вероятному предположению А.И. Алексеева, предсказание игумена стало известно в Москве через посредство окружения воеводы И.А. Челяднина еще до исхода сражения под Оршей. Когда же весть о разгроме русских полков достигла столицы, «за Иосифом закрепилась слава человека, обладающего даром провидения» [Алексеев 2014: 268]. И действительно, едва завершив проходившие в феврале-марте 1515 г. переговоры с турецким дипломатом Камалом, позаботившись об организации ответного посольства ко двору османского владыки Селима I [Сборник РИО 1895: 89-130], Василий III впервые отправился в свою новую вотчину – на Волок Ламский, «на свою потеху» [ПСРЛ 6: 257; ПСРЛ 8: 259; ПСРЛ 13: 24; ПСРЛ 20: 390]. Великокняжеская «потеха» была лишь официальным предлогом – на деле государь посетил Волоколамский монастырь, оказав обители щедрую помощь зерном и деньгами [ВМЧ 1868: 483-484]. Вероятно, Василий III имел духовную беседу с прп. Иосифом, следствием чего стало его повышенное внимание к культу Успения Пресвятой Богородицы (во имя которого был основан Иосифо45

Белов Н.В. Когда Даниил Рязанец стал игуменом Иосифо-Волоколамского монастыря? «Завещание» Иосифа Волоцкого Волоколамский монастырь): уже летом того же года «повелением государя великого князя» были «подписаны» росписи кремлевского Успенского собора, а 12 августа состоялось освящение храма в честь Успения Божьей Матери в Тихвине [ПСРЛ 4: 539]. Итак, Василий III судя по всему одобрил кандидатуру Даниила на посту преемника прп. Иосифа. Дальнейшее благорасположение великого князя по отношению к новому волоколамскому игумену лишь подтверждает данное предположение [Макарий, Флоря 2006: 66]. По смерти Иосифа Волоцкого Даниил стал полноправным монастырским владыкой, деятельность которого была освящена предсмертным благословением преподобного и всемерно поддержана монастырской братией и государем Василием Ивановичем. Белов Н.В., г. Санкт-Петербург Сокращения АФЗиХ 1956 – Акты феодального землевладения и хозяйства. Ч. 2. – М.: Изд-во АН СССР, 1956. Духовная 1950 – Духовная грамота князя волоцкого Федора Борисовича // Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950. С. 406-409. ВМЧ 1868 – Житие преподобного Иосифа Волоколамского // Великие Минеи Четии, собранные всероссийским митрополитом Макарием. Сентябрь. Дни 1-13. – СПб., 1868. Стб. 453-499. Послание 1959 – Послание Василию III о преемнике // Послания Иосифа Волоцкого. – М. – Л.: Изд-во АН СССР, 1959. С. 239-240. Послание иноков 1881 – Послание волоколамских иноков // Жмакин В.И. Митрополит Даниил и его сочинения. – М., 1881. Приложения. С. 55-57. ПСРЛ 4 – Полное собрание русских летописей. Т. 4. Ч. 1. Новгородская IV летопись. Список Дубровского. – Л., 1929. ПСРЛ 6 – Полное собрание русских летописей. Т. 6. Софийская II летопись – СПб., 1853. ПСРЛ 8 – Полное собрание русских летописей. Т. 8. Воскресенская летопись. – СПб., 1859. ПСРЛ 13 – Полное собрание русских летописей. Т. 13. Первая половина. Никоновская летопись. – СПб., 1904. ПСРЛ 20 – Полное собрание русских летописей. Т. 20. Вторая половина. Львовская летопись. – СПб., 1914. ПСРЛ 24 – Полное собрание русских летописей. Т. 24. Типографская летопись – Пг., 1921. Уставы 2001 – Древнерусские иноческие уставы. – М.: Северный паломник, 2001. ЧОИДР 1903 – Житие Иосифа, составленное неизвестным // Чтения Общества истории и древностей Российских. – М., 1903. Кн. 3. Отд. 2. С. 13-47. ЧОЛДП 1865 – Надгробное слово преподобному Иосифу Волоколамскому ученика и сродника его инока Досифея Топоркова // Чтения в Обществе любителей духовного просвещения. – М., 1865. Кн. 2. Приложение. С. 153-180. Литература Алексеев 2014 – Алексеев А.И. Иосиф Волоцкий. – М.: Молодая гвардия, 2014. 46

Valla. №2(6), 2016. Алексеев 2016 – Алексеев А.И. Когда Иосиф Волоцкий написал свое Послание о преемнике? // Алексеев А.И. Духовная культура средневековой Руси. – М.: Изд-во «Индрик», 2016. С. 223-227. Басова, Шевченко 2010 – Басова М.В., Шевченко Э.В. Иосиф // Православная энциклопедия. Т. 25. – М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2010. С. 559-585. Буланин 1988 – Буланин Д.М. Даниил // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. Ч. 1. – Л.: Наука, 1988. С. 182-185. Булгаков 1905 – Булгаков Н.А. Преподобный Иосиф Волоколамский. – М., 1905. Герберштейн 2008 – Герберштейн С. Записки о Московии: В 2 т. Т. 1. – М.: Памятники исторической мысли, 2008. Голубинский 1900 – Голубинский Е.Е. История Русской церкви. Т. 2. Первая половина тома. – М., 1900. Доброклонский 2009 – Доброклонский А.П. Руководство по истории Русской Церкви. – М.: Изд-во Крутицкого Патриаршего Подворья, 2009. Духовная 1950 – Духовная грамота князя волоцкого Федора Борисовича // Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950. Жмакин 1881 – Жмакин В.И. Митрополит Даниил и его сочинения. – М., 1881. Зимин 1950 – Зимин А.А. Краткие летописцы XV-XVII вв. // Исторический архив. Т. 5. – М. – Л., 1950. С. 3-39. Зимин 1972 – Зимин А.А. Россия на пороге нового времени (Очерки политической истории России первой трети XVI в.). – М.: Мысль, 1972. Зимин 1977 – Зимин А.А. Крупная феодальная вотчина и социально-политическая борьба в России (конец XV-XVI в.). – М.: Наука, 1977. История Русской Церкви 2015 – История Русской Православной Церкви: В 2 т. Т. 1. – М.: Российская политическая энциклопедия, 2015. Карташев 2009 – Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. Т. 1. – М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2009. Кожинов 2011 – Кожинов В.В. Преподобный Иосиф Волоцкий и его время // Преподобные Иосиф Волоцкий и Нил Сорский. – М.: Русский издательский центр, ИосифоВолоцкий ставропигиальный мужской монастырь, 2011. С. 186-287. Лурье 1956 – Лурье Я.С. Краткая редакция «Устава» Иосифа Волоцкого – памятник идеологии раннего иосифлянства // ТОДРЛ. Т. 12. – М. – Л., 1956. С. 116-140. Лурье 1960 – Лурье Я.С. Идеологическая борьба в русской публицистике конца XV – начала XVI века. – М. – Л.: Изд-во АН СССР, 1960. Макарий 1996 – Макарий (Булгаков). История Русской церкви. Кн. 4. Ч. 1. – М.: Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1996. Макарий 2010 – Макарий (Веретенников). Московские митрополиты XVI века. – М.: Учебный комитет Русской Православной Церкви, 2010. Макарий, Флоря 2006 – Макарий (Веретенников), Флоря Б.Н. Даниил // Православная энциклопедия. Т. 14. – М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2006. С. 66-76. Насонов 1958 – Насонов А.Н. Материалы и исследования по истории русского летописания // Проблемы источниковедения. Вып. 6. – М., 1958. Петрушко 2013 – Петрушко В.И. История Русской Церкви: с древнейших времен до установления патриаршества. – М.: Изд-во ПСТГУ, 2013. Плигузов 2002 – Плигузов А.И. Полемика в русской церкви первой трети XVI столетия. – М.: Индрик, 2002.

47

Белов Н.В. Когда Даниил Рязанец стал игуменом Иосифо-Волоколамского монастыря? «Завещание» Иосифа Волоцкого Сборник РИО 1895 – Сборник русского исторического общества. Т. 95: Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымом, Ногаями и Турцией. Т. 2.: 1508-1521 гг. – СПб., 1895. Стариков 2014 – Стариков Ю.С. Литературное наследие митрополита Московского Даниила в идейно-политической борьбе первой половины XVI века: дис. ... канд. ист. наук. – М., 2014. Шапошник 2006 – Шапошник В.В. Церковно-государственные отношения в России в 30-е – 80-е годы XVI века. – СПб.: СПбГУ, 2006.
 Аннотация В статье рассматривается вопрос о преемнике Иосифа Волоцкого на посту настоятеля Иосифо-Волоколамского монастыря. На основании анализа источникового материала автор приходит к выводу об одновременном служении в монастыре в период 1511-1515 гг. двух игуменов: прп. Иосифа и Даниила Рязанца. Данный парадокс, по мнению автора, был обусловлен тяжкой болезнью Иосифа Волоцкого, утратившего в последние годы своей жизни возможность «духовного окормления» монастырской братии. Ключевые слова Даниил Рязанец; митрополит Даниил; Иосиф Волоцкий; Василий III; ИосифоВолоколамский монастырь; XVI в.; история Русской Церкви Сведения об авторе Белов Никита Васильевич, г. Санкт-Петербург, Санкт-Петербургский государственный университет e-mail: [email protected]








48

[VALLA] материалы и публикации

Valla. №2(6), 2016.

Анонимная поэма XIII века «Фаблио о стране Кокань» (Li fabliaus de Coquaigne) Перевод со старофранцузского и комментарий Я.Ю. Старцева Волшебная страна Кокань, страна сытой и беззаботной жизни – популярный образ средневековой западноевропейской культуры. Как и в случае с другими распространёнными представлениями такого типа, некоторая межкультурная универсальность и шаблонность описаний (ср. Китеж, Беловодье или «молочные реки, кисельные берега» в русской традиции) сочетается с неясностью происхождения конкретных текстов. Этимология слова «Кокань» остаётся спорной и мало что говорит о происхождении и формировании самой легенды; первый текст, повествующий о Кокани – представленное здесь фаблио – не связывается однозначно с какой-то предшествующей традицией, фольклорной или литературной [Ле Гофф 2011: 110]. Вместе с тем в XII веке один из персонажей «Кармина Бурана» аттестует себя как «коканьского аббата» (abbas Cucaniensis) [Väänänen 1947: 5]; в жесте начала XIII в. об Эмери Нарбоннском упоминается Кокань как воплощение мечтаний;1 в жесте той же эпохи о Джофруа Пуатевинском главный герой заявляет себя на турнире как «герцога Коканьского» [Pleij 2003: 393]; в середине XIII в. лотарингский трувер Готье д’Эпиналь упоминает в одной из песен о том, что в страну Кокань можно попасть, только если её увидишь.2 Таким образом, ко времени написания фаблио образ страны Кокань уже существовал, обладая некоторой известностью и детализированностью. Предлагаемый текст, датируемый серединой XIII в., если не создаёт, то фиксирует модельное описание волшебной страны, отдельные элементы которого потом многократно воспроизводятся в европейской культуре. Напротив, последующее распространение сюжета весьма масштабно и хорошо изучено: исследователи регулярно ссылаются на английскую поэму о «Стране Кокейн» XIV века, прямое упоминание или аллюзии в текстах Рабле и Боккаччо, несомненное родство французской Кокани с немецким Шлараффенландом и с нидерландской «Страной лентяев» (Luilekkerland) и пр. Ни одна из гипотез о происхождении топонима «Кокань» не считается достаточно обоснованной, однако представляется необходимым перечислить наиболее распространённые версии этимологии этого ставшего нарицательным названия: – окситанское cocanha – сладкий пирожок; в позднее средневековье «страной кокани», pays de cocagne, называли округу Тулузы [Väänänen 1947: 5]; – старонижненемецкое kokenje – пирожное, кекс [Pleij 2003: 393]; – сатирическое искажение названия Клюнийского аббатства (Cucaniensis, вместо Cluniacensis) – впервые термин встречается в латинизированной форме в произведениях голиардов [Pleij 2003: 395]; – искажение фламандского топонима Kokkengen (Cockenge) в Утрехте – место, рядом с которым находятся современные ему (XII в.) городки Bonrepas («Вкусная еда») и Schoonhoven («Прекрасные сады») [Pleij 2003: 398-399]; – итальянский топоним Cuccagna, известный с XII в. [Väänänen 1947: 5]. Как отмечает исследователь нидерландоязычной традиции рассказов о стране Кокань, откуда бы ни появился термин, впоследствии он переосмыслялся и всякое созвучие давало основания для формирования новых ассоциаций [Pleij 2003: 398-400]. 1

‘Сuidier avoir cocaigne trovee’: комментаторы обычно расценивают это как фразеологизм, где «Кокань» имеет нарицательное значение. 2 ‘Donc auroie je bien Cocaigne trovée, / S'il est ensi miens, tot quanque je voi !’ – В нашем переводе: «Иль мне страну Кокань открыла фея – / Увидел – значит, и добраться смог?». Даже если речь и идёт о том же речевом обороте, что и в предыдущем случае, автор явно буквализирует метафору, т. е. имеет в виду нечто, что можно увидеть, а не просто уповает на счастливое стечение обстоятельств.

49

Анонимная поэма XIII века «Фаблио о стране Кокань» (Li fabliaus de Coquaigne). Пер. со старофранц. и комм. Я.Ю. Старцева Текст фаблио написан на старофранцузском языке и известен в трёх незначительно различающихся рукописных версиях. Язык текста комментаторы идентифицируют как характерный для севера Франции; манера версификации – традиционная: восьмисложник с смежной рифмовкой, без последовательного альтернанса. Структура произведения типична для жанра фаблио: зачин с обращением к слушателям, уточнение источника рассказываемой истории (в данном случае – собственные впечатления рассказчика), собственно повествование, итоговая мораль. Варианты названия: De cocaigne, Li fabliaus de Coquaigne, Coquaigne. Перевод выполнен по изданию: Väänänen V. ‘Le “fabliau” De Cocagne’, Neuphilologische Mitteilungen, 1947. Bd. 48. No. 1. S. 3-36.

Фаблио о стране Кокань Эй, кто тут есть, садитесь кругом, Меня зовите лучшим другом И почитайте за отца – Ведь наш Господь не слегонца Ума мне выдал в полной мере. А слушать будете – по вере И вам история воздастся, Там есть чему поизумляться. Про мудрость тайну вам открою: Не тот мудрец, кто с бородою, – Будь долгий ум в длине волос, Мы б слушались козлов да коз. Иного седина достала, А вот мозгов-то шибко мало: У молодых весь ум, вестимо. Я как-то раз дошёл до Рима, Ища святого покаянья – И был я послан в назиданье В края, где всех чудес не счесть, И вам донёс об этом весть. Господь и все его святые, Знать, за достоинства большие Благословили от щедрот Навеки тамошний народ. Кокань прозвание страны, Там, если спишь – тебе должны: Коль до обеда я дремал, Пять су с полтиной получал. В любом домишке обрешётка – Лосось, лаврак и верховодка, Стропила там из осетрины, А крыши – из свиной грудины, И дранка стругана с колбас, И много там иных прикрас: Плетень у них промеж полями – 50

Valla. №2(6), 2016. Из вертелов с окороками, По улицам, крутясь над жаром, Плывут гусята в жире, даром, А вслед за ними, тут как тут, Подливы с чесночком снуют. И вдоль дорог, я врать не буду, Столы, и к ним скамьи повсюду Стоят для путников любых, Скатёрки белые на них – Хоть пей, хоть лопай там в охоту, Забыв про всякую заботу. Без брани, без битья, легко Бери и рыбку, и мяско, А что не съел – с собой унёс, Да нагрузи хоть целый воз! И сколько хочешь можешь класть: И дичь, и оленины всласть, И всё, к чему лежит душа – Притом не платишь ни гроша, И после не предъявят счёт. Ещё речушка там течёт – И поклянусь я всем, что знаю, Она под стать благому краю, Поскольку речка – из вина, А на́ берег несёт волна Не только кубки и бокалы – И драгоценных чаш немало. Вино ярчайшего кармина – От берега до середины, Вкусней уж точно не сыскать, Ему Бургонь едва под стать. А у другого бережка – Из белого винца река, Прям как из погребов Оксерра, Из Ла Рошели иль Тоннера, И сколько хочешь пей на месте Или с собой, всё честь по чести, Хоть залпом пей, а хоть помалу, Никто не кликнет вышибалу, И ни монетки не возьмут. Не подл, а добр в Кокани люд, Нисколько их не портит хмель. Там в месяце по шесть недель, Четыре Пасхи отмечая, Четыре снимут урожая – Им за год праздновать не лень Четырежды Иванов день, И Всех Святых, и Рождество, Четыре Сретенья всего, За каждым – сытный Мясоед, А пост – один за двадцать лет. Но и когда поститься надо, 51

Анонимная поэма XIII века «Фаблио о стране Кокань» (Li fabliaus de Coquaigne). Пер. со старофранц. и комм. Я.Ю. Старцева Они в посту найдут усладу: С утра и по девятый час Есть можно всё, что Бог подаст Неважно, рыбное, мясное – Никто не гаркнет с аналоя. Не думайте, что там народ Сплошь в запустении живёт – Там в нищету не угодишь ты: Бывает дождь в неделю трижды Из жирных сладких пирогов, И хоть бы трижды безголов, Никак не промахнёшься мимо – Всё это вкусно и едимо. Богатства столько в той стране, Что в мусор брошены денье, Лежат в канавах как попало Безанты тут же, и реалы, Не надобны сто лет в обед, Раз купли да продажи нет. На женщин в пору там дивиться – Прекрасны дамы и девицы. Когда которая по нраву – Не бойся угодить в расправу, Берёшь любую в оборот, Пока охота не пройдёт – И никакого поношенья, Один почёт и уваженье. А коль за этими делами Ты глянулся какой-то даме, Она тебя немедля – хвать, И ну желанье утолять, Не укрываясь далеко – Согласье там найти легко. Ещё – поверите ли мне, – В той боголюбленной стране Портных такое обхожденье, Что в месяц раз, без принужденья По вкусу платье вам сошьют, А денег вовсе не возьмут: Захочешь – из черемной ткани, Шарлаховой, не то с цветами, Из грубой шерсти, из муслина, Из крепа, флёра, из рефино, Мурамной, с рубчиком по полке, Ходи в александрийском шёлке, В атласе, в пурпуре, в камлоте – Да что там, всё не перечтёте. Берёшь одно, а можно парой, Из белки молодой и старой, Иль выпушка из горностая – 52

Valla. №2(6), 2016. Страна воистину благая. С башмачниками всё там просто – Ни разу не встречал прохвоста: Отменно вежливо, учтиво Спроворят башмаки на диво, И сапоги, и туфли тоже, Из самой наилучшей кожи, В обтяжку, точно по размеру – Пар триста захотел, к примеру, Бери хоть в тот же самый день, Им услужить тебе не лень. Ещё же там такое чудо, Что не слыхали вы покуда: Источник Молодости вмиг Омолодит, едва приник – И он один такой на свете, Другого нету на примете. И будь хоть старый, хоть седой, Хоть лысый, с пегой бородой, Старуха с выдохом последним – А станешь ты тридцатилетним, Коль до источника дойдёшь. Родник волшебный всем хорош, Но, чтобы из него испить – В стране Кокани надо жить! И конченый дурак, ей-богу, Кто отыскал туда дорогу И в той стране не удержался: На этом я и сам попался. Что дурнем был – наверно знаю, Уехав из такого края, Но я хотел друзей собрать И в эту землю их позвать – Да оказалось, это вздор: Ведь я не мог с тех самых пор Тропу обратную найти – Нет ни дороги, ни пути, Как я вернуться ни пытался, А до сих пор ни с чем остался, И что тут проку – утешать? Одно я вам хочу сказать: Коль где наладилось счастливо – Другую не ищи поживу, Чтоб так же не попасть впросак. Ведь поговорку знает всяк, Что от добра добра не ищут – Уж тут не надобно умища. От блага-то бежать зачем? Так и останешься ни с чем.

53

Анонимная поэма XIII века «Фаблио о стране Кокань» (Li fabliaus de Coquaigne). Пер. со старофранц. и комм. Я.Ю. Старцева

Питер Брейгель, «Страна Кокань». 1567. Мюнхен, Старая пинакотека. Источник: http://commons.wikimedia.org

Комментарии 1. Эй, кто тут есть…: традиционный для фаблио зачин, обращение к слушателям. 2. А слушать будете – по вере / И вам история воздастся, – и ниже (Ища святого покаянья) фаблио пародирует распространённые в ту эпоху стихотворные рассказы о странствиях, предпринятых по епитимье, и о паломничествах. 3. Там, если спишь – тебе должны: Ж. Ле Гофф усматривает тут пародийную аллюзию на ремесло ростовщика, доход которого растёт, пока он спит [Ле Гофф 2011: 110]. 4. Пять су с полтиной получал: су (sol) – серебряная монета, около 1/20 серебряного ливра. 5. Лосось, лаврак и верховодка: большая часть кушаний идентифицируется по подробнейшему исследованию Г.Л.Лозинского [Lozinski 1933]. 6. Поскольку речка – из вина: наряду с дождём из пирогов (см. ниже) и Источником Молодости реки из вина – наиболее часто повторяющийся мотив в более поздней традиции 54

Valla. №2(6), 2016. описания страны благоденствия. 7. Ему Бургонь едва под стать: в оригинале – Baune, наиболее популярный сорт вина из бургундского региона. 8. Прям как из погребов Оксерра, / Из Ла Рошели иль Тоннера: места производства наиболее популярных и ценимых в средневековье вин, упоминание о которых встречается и во многих других произведениях XII-XVI вв. 9. С утра и по девятый час: т. е., на протяжении большей части дня; сейчас девятый канонический час соответствует трём часам пополудни. 10. Из жирных сладких пирогов: в прозаическом пересказе Ле Гоффа и, соответственно, в его русском переводе, здесь говорится о кровяной колбасе (boudin), однако упоминаемые в оригинале flaons не дают такого простора для толкований. 11. Что в мусор брошены денье / Безанты тут же, и реалы: в оригинале deniers, marbotins, besanz. Скорее всего, тут имеются в виду золотые денье, которые некоторые знатные дворы начали чеканить в XIII веке. В эту логику вполне укладывается продолжение списка: безанты – обобщающее название для византийских золотых монет (фактически, чаще всего – солиды), marbotins – также обобщающее народное название золотых монет арабопиренейского происхождения. Однако, речь может идти и о серебряных денье, мелкой разменной монете. 12. Захочешь – из черемной ткани, / Шарлаховой, не то с цветами, / Из грубой шерсти, из муслина, / Из крепа, флёра, из рефино, / Мурамной, с рубчиком по полке, / Ходи в александрийском шёлке, / В атласе, в пурпуре, в камлоте: в оригинале – brunete, escarlate, viólete, biffe de bone maniere, vert, saie entiere, drap de soie alixandrin, roié, chamelin. Как отмечают историки ткацкого производства и историки костюма, цветовые наименования использовались не для обозначения цвета как такового, а для обозначения определённого типа ткани, поскольку тип красителя был тесно связан с происхождением материи и способом выделки. Существовала и обратная тенденция – камлот мог обозначать не только тип ткани, но и характерный для неё цвет, в т.ч. применительно к другому материалу. Ситуация осложняется тем, что многие ткани экзотического происхождения (с добавлением шёлковой нити или верблюжьей шерсти) массово подделывались в европейских ткацких мастерских на основе местных материалов, что приводило и к смещению значений традиционных терминов. Ср. [Zangger 1945; Rozoumniak 2006; Franklin 1906]. 13. Из белки молодой и старой: в оригинале – существенное для средневековья различие между vair, дорогим светлым мехом с беличьих животов, и gris, дешёвым серым мехом с беличьих спинок. Созвучие vair(e) («беличий мех») и verre («стекло, хрусталь») породило знаменитую ошибку в сказке о Золушке: в оригинале туфельки не хрустальные, а беличьи, дорогой выделки. 14. Что от добра добра не ищут: в оригинале Qui bien est, qu'il ne se remueve, соответствие русской поговорке почти дословное. 15. От блага-то бежать зачем? / Так и останешься ни с чем: многие фаблио традиционно заканчиваются своего рода моралью, как в этом случае.

55

Анонимная поэма XIII века «Фаблио о стране Кокань» (Li fabliaus de Coquaigne). Пер. со старофранц. и комм. Я.Ю. Старцева Литература Ле Гофф 2011 – Ле Гофф Ж. Герои и чудеса Средних веков / Пер. с фр. Д. Савосина. – М.: Текст, 2011. Franklin 1906 – Franklin A. Dictionnaire historique des arts, métiers et professions exercés dans Paris depuis le treizième siècle. P.: H.Welter, 1906. Lozinski 1933 – Lozinski G. (Ed.) La bataille de Caresme et de Charnage / Édition critique avec introduction et glossaire par Grégoire Lozinski. Paris: Champion (Bibliothèque de l'École des hautes études. IVe section: Sciences historiques et philologiques, 262), 1933. Pleij 2003 – Pleij H. Dreaming of Cockaigne: Medieval Fantasies of the Perfect Life. New York: Columbia University Press, 2003. Rozoumniak 2006 – Rozoumniak E. Le vêtement et la coiffure dans les romans français des XIIIe et XIVe siècles: étude de lexicologie, de critique littéraire et d'histoire des sensibilités médiévales. Thèse de doctorat. Université Paris IV – Sorbonne, 2006. Väänänen 1947 – Väänänen V. ‘Le “fabliau” De Cocagne’, Neuphilologische Mitteilungen, 1947. Bd. 48. No. 1. S. 3-36. Zangger 1945 – Zangger K. Contribution à la terminologie des tissus en ancien français, attestés dans des textes français, provençaux, italiens, espagnols, allemands et latins. Bienne: Schüler, 1945. C’EST LI FABLIAUS DE COQUAIGNE. Or entendez qui estes ci, Tuit devez estre mi ami Et honorer com vostre père. S’est bien droiz et reson que père Li granz sens que Diex m’a doné , Mes ainz qu’il vous aie conte , I porrez-vous tel chose oïr Qui moult vous fera resjoïr. Une chose poez savoir Qu’en grant barbe n’a pas savoir Se li barbé le sens séussent , Bous et chievres molt en eussent. A la barbe ne baez mie , Tels l’a grant qui n’a sens demie : Assez ont de sens li jone home. Entor l’Apostole de Rome Alai por penitance querre , Si m’envoia en une terre Là où je vi mainte merveille : Or oiez comment s’apareille Li pueples qui où pais maint. Je cuit que Diex et tuit si saint L’ont miex benéie et sacrée Que il n’ont une autre contrée. Li pais a à non Coquaigne, Qui plus i dort, plus i gaaigne : Cil qui dort jusqu’à miedi, Gaaigne cinc sols et demi. 56

Valla. №2(6), 2016. De bars, de saumons et d’aloses Sont toutes les mesons encloses Li chevron i sont d’esiurgons, lies couvertures de bacons, Et les lates sont de saussices. Moult a où pais de délices , Quar de hastes et de courz os I sont li blé tresluit enclos Par les rues vont rostissant Les crasses oes et tornant Tout par eles , et tout adès Les siut la blanche aillie après. Et si vo di que totesvoies Par les chemins et par les voies Trueve-l’en les tables assises , Et desus blanches napes mises : Si puet-l’en et boivre et mangier Tuit cel qui vuelent sanz dangier ; Sanz contredit et sanz deffeuse Prent chascuns quanqae son cuer pense , Li uns poisson , li autres char S’il en voloit chargier un char. Si Fauroit-il à son talent ; Char de cerf ou d’oysel volant Qui vuet en rost, qui vuet en pot, Ne jà n’i paieront escot, N’après mengier n’i conteront. Ausi come en cest païs font : C’est fine vëritez provée Qu’en la terre benéurée Cort une rivière de vint Si arrivent là Mazerin Et li voirre i vont arrivant , Et li henap d’or et d’argent. Celé rivière que Je di Est de vin vermeil jusqu’emmi Du meillor que l’en puist trover En Biaune, ne de là la mer; Et d’autre part est de blanc vin Le meillor et tout le plus fin Qui onques créust à Auçuerre, A Rocele, ne à Tonnerre, Et qui que veut , si s’en acoste , Prendre en puet devant et encoste , Et boivre par mi et par tout Sanz contredit et sanz redout , Ne jà n’i paiera denier. La gent ne sont mie lanier, Ainçois i sont preu et cortois. Six semaines a en un mois Et quatre Pasques a en l’an , Et quatre festes saint Jehan , 57

Анонимная поэма XIII века «Фаблио о стране Кокань» (Li fabliaus de Coquaigne). Пер. со старофранц. и комм. Я.Ю. Старцева Et s’a en l’an quatre vendenges, Toz jors festes et diemanches, Quatre Toz-Sainz , quatre Noex , Et quatre Chandeliers anuex , Et quatre quaresmiaux-prenanz Et un quaresme a en vint anz , Et cil est à juner si bons , Que chascuns i a toz ses bons ; Dès le matin jusqu’après none Mangue ce que Dex li done, Char ou poisson ou autre chose Que nus défendre ne lor ose. Ne cuidiez pas que ce soit gas , Jà n’iert ne si haut ne si bas , Qui de gaaingner soit en paine : Trois fois i pluet en la semaine Une ondëe de flaons chauz Dont jà ne cheveluz ne chauz N’iert destornez, jel’ sai de voir, Ainz en prent tout à son voloir; Et tant est li païs pleniers Que les borsées de deniers I gisent contreval les chanz De marbotins et de besans I trueve-l’en tôt por noient, Nus n’i achate ne ne vent. Les famés i par sont tant bêles, Les Dames et les Damoiseles Prent chascuns qui à faire en a , Jà nus ne s’en corroucera , Et si en fet à son plesir Tant come il vuet et par lesir ; Jà por ce n’en seront blasmée , Ainz en sont moult plus honorét, Et s’il a vient par aventure Qu’une Dame mete sa cure A un home que ele yoie , Ele le prent en mi la voie Et si en fet sa volenté. Ainsi fet l’uns l’autre bonté, Et si vos di par vérité Qu’en cel païs benéuré A drapiers qui molt sont cortois , Car il départent chascun mois Volentiers et à bêle chiere Robe de diverse manière ; Qui veut sa robe de brunete , D’escarlate ou de violete. Ou biffe de bone manière , Ou de vert, ou de saie entière , 58

Valla. №2(6), 2016. Ou drap de soie Alixandrin, De roie ou de chamelin , Que vous iroie-je contant ? Diverses robes i a tant Dont chascuns prent à sa devise , Li uns vaire , li autres grise , Qui vuet d’ermine l’a forrée. La terre est si benéurée , Qu’il i a uns cordoanîers Que je ne tieng mie à lanîers , Qui sont si plain de grant solaz Qu’il départent souliers à laz , Housiaus et estivaus bien fais Qui veut si les a en biais , Estroiz es piez et bien chauçans. S’il en voloit le jor trois cenz Et encor plus , ses auroit-il : Tel Cordoaniers i a-il. Encore i a autre merveille , Conques n’oïstes sa pareille. Que la fontaine de Jovent Qui fet rajovenir la gent , I est, et plusor autre rien. Jà n’i aura, ne sai-je bien , Home si viel ne si flori , Ne si vielle famé aulresi , Tant soit chenue ne ferranz , Ne viegne en l’âge de trente anz , S’a la fontaine puet venir. Ilueques puet rajovenir Cil qui conversent où pais : Certes molt est fols et naïs Qui en cel païs entrer puet , Quant il i est , s’il s’en remuet: Je mëisme , ce sai de voir, M’en puis molt bien aparcevoir. Por fol me tieng et je si fui Quant onques du païs me mui Mes je ving ça mes amis querre Por là mener en celé terre Se je péusse ensamble o moi. Mes onques puis entrer n’i poi Où chemin que lessié avoie , Ne où sentier, ne en la voie Ne poi-je entrer onques puis, Et dès que je entrer n’i puis, N’i a mes que du conforter. Mes une rien vous vueil conter : Esgardez quant vous estes bien, Ne vous mouvez por nule rien , Qu’il ne vous en meschiëe ausi, Quar je ai maintes foiz oï 59

Анонимная поэма XIII века «Фаблио о стране Кокань» (Li fabliaus de Coquaigne). Пер. со старофранц. и комм. Я.Ю. Старцева En un proverbe que l’en trueve: Qui bien est , qu’il ne se remueve , Que li gaains seroit petis ; Ce nous raconte li escris. Explicit li Fabliaus de Coquaigne. Аннотация Перевод старофранцузской анонимной поэмы XIII в. «Фаблио о стране Кокань» (Li fabliaus de Coquaigne). Там в месяце по шесть недель, Четыре Пасхи отмечая, Четыре снимут урожая – Им за год праздновать не лень Четырежды Иванов день, И Всех Святых, и Рождество, Четыре Сретенья всего, За каждым – сытный Мясоед, А пост – один за двадцать лет. Но и когда поститься надо, Они в посту найдут усладу: С утра и по девятый час Есть можно всё, что Бог подаст Неважно, рыбное, мясное – Никто не гаркнет с аналоя. Не думайте, что там народ Сплошь в запустении живёт – Там в нищету не угодишь ты: Бывает дождь в неделю трижды Из жирных сладких пирогов... Ключевые слова XIII в.; костюм; пища; страна Кокань; фаблио; народная утопия Сведения о переводчике Старцев Ярослав Юрьевич, г. Екатеринбург, Институт философии и права УрО РАН e-mail: [email protected]






 60

[VALLA] рецензии

Valla. №2(6), 2016.

Перебранка в древнегерманской словесности: проблема жанра Матюшина И.Г. Перебранка в древнегерманской словесности. – М.: РГГУ, 2011. 304 с. – (Чтения по истории и теории культуры. Вып. 59) Рецензируемая монография специалиста по древнегерманской исторической поэтике, д.ф.н., проф. РГГУ И.Г. Матюшиной представляет собой исследование структуры, состава и эволюции перебранки в древнегерманской словесности. Работа вызывает пристальный интерес уже тем, что, насколько мне известно, это первый опыт подобного исследования в отечественной филологии. Автор задаётся целью «дать… наиболее полное сравнительно-типологическое описание перебранок, распрей, сравнений мужей, представленных в древнегерманской традиции», а также «выделить основные особенности и функции древнегерманских перебранок в их отношении к другим разновидностям хулительной поэзии и установить, в каких типах памятников они встречаются и в какой степени эти памятники связаны с устной традицией» (с. 7). В книге также рассматривается формальная организация перебранки в сферах фразеологии, лексики, морфологии, синтаксиса и стихосложения. Монография состоит из 5 глав, каждая из которых посвящена перебранке в одной конкретной традиции, введения, заключения, списка цитируемой литературы, указателей имён и произведений и аннотации на английском. Книга снабжена объёмным сносочным аппаратом (с. 223-249), который частично представляет собой пересказ сюжетов, не вошедших в непосредственно проанализированные источники. Работа привлекает не в последнюю очередь количеством исследованных текстов. Автор подробно анализирует структуру древнегерманской перебранки на древненемецком («Песнь о Хильдебранде»), древнеанглийском («Беовульф», «Битва при Мэлдоне» и «Вальдере») и скандинавском материале («Старшая Эдда», «Деяния датчан» Саксона Грамматика, саги о древних временах, саги об исландцах, королевские саги и саги о епископах). Отдельно освещается женская перебранка (на примере распри Халльгерд и Бергторы из «Саги о Ньяле» и сюжета вокруг Нифлунгов / Нибелунгов) – в противоположность перебранке с участием мужчин: в перебранке с мужчиной женщина (даже фантастическое существо, вроде великанши) всегда проигрывает. Распря же между женщинами, как правило, не приводит непосредственно к насилию: оно совершается «чужими руками». Кроме того, проводятся параллели с позднесредневековыми перебранками – среднеанглийской поэмой «Смерть Артура» и «Перебранкой Данбара и Кеннеди», датируемыми XIV и XV вв. соответственно. Анализ каждого фрагмента предваряется его пересказом, далее приводится таблица со структурными элементами перебранки, за чем следует подробный разбор указанных элементов. При таком построении работы неизбежны повторы, что приводит к некоторой избыточности информации при рассмотрении каждого текста. С самого начала полемизируя с зарубежными исследователями [Clover 1979; 1980; Davidson 1983; Lönnroth 1979; Parks 1990], использующими термин flyting «спор, ссора», И.Г. Матюшина приходит к следующему выводу: в древнегерманской традиции встречаются две разновидности словесных поединков, которые она условно называет обменом речами на поле боя и на пиру (с. 52-53). Позднее автор определяет их как «перебранки, имеющие функцию развлечения и позволяющие заменить обмен ударами обменом словами» и «словесные поединки, ведущие к насилию и лишь предваряющие кровопролитие» (с. 208). Исследовательница подробно рассматривает параметры, позволяющие различать эти два 61

Матюшина И.Г. Перебранка в древнегерманской словесности. – М.: РГГУ, 2011. 304 с. – (Чтения по истории и теории культуры. Вып. 59) типа перебранок: участники словесного поединка, место его проведения, структурные и семантические особенности поединков и их формальная организация. На материале древненемецкой «Песни о Хильдебранде» (с привлечением параллелей из древнерусских былин об Илье Муромце) и древнеанглийских эпических памятников Матюшина выделяет следующие основные особенности словесных поединков в древненемецкой и англосаксонской поэзии: 1. Строго регламентированное место проведения словесных поединков: поле битвы («Песнь о Хильдебранде», «Вальдере», «Битва при Мэлдоне»), пиршественные палаты («Беовульф») или «у водной преграды» («Беовульф»). 2. Участники словесных поединков – обычно представители враждующих групп людей. 3. Структура словесных поединков представляет собой последовательность следующих основных частей: самоидентификация говорящего – воспоминания о прошлых заслугах – обещания успеха в предстоящем поединке – обвинения (оскорбления) – защита – контробвинения – проклятия. 4. Строго определённая семантика оскорблений: обвинения в трусости, опьянении, братоубийстве и женоподобии [с. 52-53]. Однако далее автор совершает неоправданный логический переход: она объявляет вышеперечисленные особенности и структуру перебранки «традиционными» (впервые это слово появляется на с. 28 при описании «Младшей Песни о Хильдебранде») и далее пытается вписать в неё все более поздние примеры перебранки (такие, как «Младшая Песнь о Хильдебранде», «Сага о Тидреке» и др.). Автор также применяет выявленную схему к перебранке в древнескандинавской традиции, в том числе и к более поздним «епископским сагам», а также к среднеанглийской поэме «Смерть Артура» и «Перебранке Данбара и Кеннеди». Неудивительно, что более поздние образцы перебранки не вмещаются в прокрустово ложе этой схемы. Напрашивается вопрос: на каком основании автор называет такую схему «традиционной», если она выстраивается на материале всего четырёх, пусть и наиболее древних, образцов? То, что до нашего времени дошли лишь 4 эпических поэмы, содержащих перебранку, не значит, что не существовало других, содержащих подобные эпизоды – возможно, с меньшим или бо́льшим количеством структурных элементов. Быть может, вариативность, присущая структуре перебранки в древнегерманской традиции, говорит о том, что она изначально является темой, а не становится таковой лишь в поздней среднеанглийской литературе (в частности, в «Смерти Артура»), как об этом говорится в заключении? Как мне кажется, мысль о ритуализованности и клишированности словесных поединков заслуживает дальнейшего развития, а трактовка перебранки как темы была бы корректнее, чем тезис о «традиционности», который представляется более чем спорным. Ещё одним вызывающим недоумение моментом является цитирование. Так, скандинавский, древне- и среднеанглийский материал цитируется в оригинале с привлечением литературной обработки на русском языке. В то же время немецкий материал цитируются почти исключительно в литературной обработке («Песнь о Хильдебранде» в переводе Т.Я. Сулиной и «Песнь о Нибелунгах» в переводе Ю.Б. Корнеева) или в форме подстрочника («Сага о Тидреке»). В сочетании с цитацией прочих источников в оригинале это выглядит более чем странно и вызывает вопрос, почему же именно немецкие памятники подверглись такой дискриминации? К несомненным плюсам монографии следует отнести любопытные параллели с перебранками в других традициях (ирландские саги, японский роман «Хэйке моногатари», древнеиндийский и античный эпос, русские былины), а также попытки связать их с этнографическими данными об обрядовом поведении ряженых. Матюшина делает предположение о том, что перебранки с целью развлечения, имеющие место в ситуации пира 62

Valla. №2(6), 2016. («сравнение мужей»), имеют фольклорное происхождение: они носят ритуализованный характер и призваны снизить уровень агрессии, заменив реальный поединок словесным. Некоторое сожаление вызывает то, что подобные параллели упомянуты лишь вскользь и в заключении. В целом, с моей точки зрения, исследование представляется полезным, в первую очередь как собрание всех эпизодов в древнегерманской традиции, содержащих сцены перебранки. Объёмная выборка текстов делает их описание и выявленные на этом основании особенности перебранки достаточно убедительными. Автору удалось показать, как изменялась и эволюционировала структура перебранки на протяжении времени. Тем не менее, как мне кажется, от словосочетания «традиционная структура» в данном контексте лучше было бы воздержаться. Тихонова Е.С., г. Санкт-Петербург, СПбГЭТУ «ЛЭТИ» e-mail: [email protected] Литература Clover 1979 – Clover C.J. ‘Hárbarðsljóð as Generic Farce’, Scandinavian Studies. 1979. Vol. 51. Pp. 124-145. Clover 1980 – Clover C.J. ‘The Germanic Context of the Unferþ Episode’, Speculum. 1980. Vol. 55, No. 3. Pp. 444-468. Lönnroth 1979 – Lönnroth L. ‘The Double Scene of Arrow-Odd’s Drinking Contest’, in: Medieval Narrative: A Symposium (Proceedings of the Third International Symposium Organized by the Centre for the Study of Vernacular Literature, Held at Odense University on 21-22 November 1978). Ed. Hans Bekker-Nielsen et al. Odense: Odense University Press, 1979. Pp. 94119. Parks 1990 – Parks W. Verbal Dueling in Heroic Narrative. The Homeric and Old English Traditions. Princeton, New Jersey, 1990.









 63

Кривошеев Ю.В. Русь и Монголы: Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. 3-е изд., испр. и доп. – СПб.: Академия исследования культуры, 2015. – 452 с.

Северо-Восточная Русь при монголах Кривошеев Ю.В. Русь и Монголы: Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. 3-е изд., испр. и доп. – СПб.: Академия исследования культуры, 2015. – 452 с. В 2015 г. в Санкт-Петербурге вышло третье, «исправленное и дополненное», издание монографии известного петербургского ученого-медиевиста, д. и. н. Ю.В. Кривошеева «Русь и монголы: исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XV вв.» Первый раз эта монография вышла в этом же городе в 1999 г. [Кривошеев 1999]. Ее материал стал основой диссертации на соискательство ученой степени доктора исторических наук, успешно защищенной автором в следующем, 2000 г. на историческом факультете СПбГУ (ныне Институт истории СПбГУ). В 2003 г. монография была переиздана во второй раз с некоторыми незначительными изменениями [Кривошеев 2003]. Новое издание, заявленное как исправленное и дополненное, состоит из двух частей – «Русь и монголы» и «Очерки». В первой части воспроизведен текст издания 2003 г., а во второй собрано 5 очерков, связанных с темой русско-татарских отношений, которые были опубликованы автором ранее в виде отдельных статей [Кривошеев 2005; Кривошеев 2005а; Кривошеев 2005б; Кривошеев 2006; Кривошеев 2010]. Таким образом, 3-е издание объективно является дополненным именно за счет этих очерков. Из внесенных в издание исправлений мне удалось найти следующие. Очерк, посвященный татарам в Шелонской битве, в монографии получил иное название, чем в сборнике 2006 г. (с. 393-400; ср. [Кривошеев 2006]), а в заключительный очерк, посвященный монгольскому вопросу в российской историографии, добавлена ссылка на опубликованные во второй половине 2000-х гг. монографии Р.Ю. Почекаева, В.Н. Рудакова и Ю.В. Селезнева (с. 400-406). Должен заметить, что аналитических рецензий на 3-е издание рецензируемой монографии до сих пор не появлялось. Недавно опубликованную работу М.И. Жиха таковой назвать затруднительно, поскольку в ней отсутствует собственно разбор и она представляет собой не отягощенное аргументацией изложение авторских впечатлений. Кроме того, рецензент проявляет определенную непоследовательность. Неоднократно соглашаясь с мнением Ю.В. Кривошеева об отсутствии большого влияния татарского фактора на социально-политическое развитие Северо-Восточной Руси, он одновременно вскользь замечает, что становление «монархии» в XV в. было «ответом» Руси на «вызов» с востока. И, надо полагать, сознавая, что монархия в XV столетии внезапно появиться не могла, назвал представленную Кривошеевым «схему» развития «городов-государств» «несколько статичной» [Жих 2016]. Таким образом, работа М.И. Жиха больше похожа на публицистический панегирик, где среди безапелляционных восхвалений изредка попадаются (может быть, ради легкого разнообразия) небольшие критические замечания, которые по смыслу совершенно не вяжутся с основными положениями. И хотя в названии монографии заявлено изучение Северо-Восточной Руси в период с XII по XIV вв., нетрудно заметить, что Ю.В. Кривошеев и в основной части и в очерках затрагивает историю региона и русско-татарских отношений в XV в., вплоть до стояния на Угре 1480 г. Нужно заметить, что до сих пор монография Кривошеева является единственным специальным исследованием, посвященной данной тематике, и что автор сделал в ней несколько верных выводов. 1. Кривошеев высказал весьма любопытную мысль о наличии в Северо-Восточной Руси, помимо дружинной служилой элиты – «бояр», – городской вечевой аристократии (с. 24-28). Наличие подобной элиты мне удалось выявить на основе свидетельств русских и 64

Valla. №2(6), 2016. иностранных источников в домонгольском Галиче1, а также в Смоленске XII-XIV вв. и Киеве X в. [Несин 2009: 35-36; Несин 2010: 79-94; Несин 2010а: 66; Несин 2011: 9-10; Несин 2012: 93, 97; Несин 2012а: 43; Несин 2013: 33-34; Несин 2015: 8-9]. Не исключено, что такая знать была и в Северо-Восточной Руси. Согласно статье Русской правды о «заднице боярской и дружинной» [Тихомиров 1953: 106], боярство на Руси не исчерпывалось дружинной средой. Несмотря на то, что слово «дружина» было в древнерусском языке полисемантическим, иногда оно означало и княжеских служилых людей [Лукин 2014: 35]. В данном случае оно также употреблено в этом значении, а не просто обозначает княжеских друзей, соратников. Не могли же для князя, утверждавшего данную статью Русской правды, все бояре официально считаться недругами – просто элита, как в Киеве, где Русская правда была составлена, так и в других городах, была не только служилой. Любопытна запись владимирского летописного свода 1177 г., согласно которой суздальцы оправдывались перед князем Михалкой Юрьевичем: «мы княже на полку томь со Мстисловамъ не были, но были с ним боляре, а на нас лиха сердца не держи, но поеди к нам» [ПСРЛ 1997: 378-379], – и князь поверил и вокняжился в Суздальской земле [там же: 379]. Вместе с тем на Руси городская элита никогда не представляла собой отдельного воинского отряда, ходящего на войну без остальных ополченцев. Однако дружина иногда ходила на войну без городского ополчения. В 964 г. киевский князь Святослав Игоревич с дружиной отсутствовали в Киеве. А на город в это время напали печенеги, и горожанам в течении некоторого времени приходилось рассчитывать на свои силы. Святослав с дружиной подоспели позже и разгромили неприятеля [ПСРЛ 1997: 65-67]. Весной 6743 (1238) г. княживший в Галиче Ростислав Михайлович пошел из города на войну с литовцами «со всими бояры и снузникы» [ПСРЛ 2000: 777; Грушевський 1901: 27, 45; Шабага 2003: 175]. Однако, вопреки распространенному мнению [Пашуто 1950: 217; Грушевський 1993: 476; Котляр 1997: 109; Майоров 2001: 572; Костомаров 2004: 119], согласно тому же самому летописному рассказу в городе оставалась не только торгово-ремесленные слои горожан, но и некоторые бояре, которые потом попросят прощения у вернувшегося на галицкое княжение Даниила Галицкого за свою неверность, но тот их изгонит [ПСРЛ 2000: 778]. Совершенно ясно, что на войну с Ростиславом Михайловичем отправились служилые бояре, а в городе остались галицкие [Несин 2012: 93, 97]. То же самое, надо думать, имели ввиду и суздальцы: мол, мы на войну против Михалки Юрьевича не ходили, с Мстиславом Храбрым были служилые бояре, дружинная верхушка. 2. Стоит согласиться с мнением Кривошеева, что до конца XIV в. обычными участниками военных походов, помимо служилых людей, считались и ополченцы (с. 350358). В 1389 г. московский князь Дмитрий Донской в договорной грамоте с Владимиром Андреевичем Серпуховским постановил: «а московьскага рать, хто ходил с воеводами, те и нонеч(а) с воеводами, а нам ихъ не приимати». Но при этом Дмитрий старался оградить служилое сословие от пополнения выходцами из торгово-ремесленного городского населения. В следующей фразе он распорядился: «…а гости, и суконьниковъ, и городьскыхъ люд(и)и блюсти ны с одиного, а въ службу ихъ не приимати» [ДДГ 1950: 31]. Думается, в данном контексте имеется в виду именно запрет принимать их на военную службу, в состав 1

Впрочем, существование в Галиче особого класса «местных бояр» отмечал еще Н.П. Дашкевич [Дашкевич 1873]. При этом он, равно как впоследствии и В.Т. Пашуто [Пашуто 1950], связывал их исконное происхождение с дружинной средой, однако впоследствии они, по его мнению, выделились в оседлый, привязанный к городу и противостоящий княжеской власти слой. Похожих взглядов придерживался П.С. Стефанович [Cтефанович 2007: 218] Впрочем, еще в дореволюционной историографии встречались иные взгляды. С.М. Соловьев, считавший, что во всей Руси боярство было дружинным, тем не менее признавал наличие в Галиче земских бояр галицких, бояр «не князя, а княжества» [Cоловьев 1847: 110-111]. Сходные взгляды впоследствии высказала К.А. Сафроненко [Сафроненко 1955], высказавшая гипотезу о происхождении бояр галицких из недружинной среды.

65

Кривошеев Ю.В. Русь и Монголы: Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. 3-е изд., испр. и доп. – СПб.: Академия исследования культуры, 2015. – 452 с. служилых людей. Но, даже если понимать слово «служба» в более широком значении, воинская ее разновидность сюда определенно относилась [Несин 2016: 618]. 3. В очерке об участии татар в Грюнвальдской битве Кривошеев согласился с обоснованными заключениями В.Б. Разумовской и Л.В. Казанской, что «большая часть литовско-русского войска никуда не бежала с поля битвы» и «Джелал-ад Дин принимал участие» в сражении (с. 392-393). 4. Кривошеев прав, полагая, что в 1471 г. касимовские татары приняли участие в Шелонской битве на стороне великокняжеского войска и нанесли новгородцам удар с тыла (с. 393-400). Выявленные мною показания пленных новгородцев, помещенные без комментариев в рассказ великокняжеского летописания, содержат независимый от новгородской летописи рассказ об отрядах с необычной военной символикой, которые зашли новгородцам в тыл, что в известной степени перекликается с утверждением новгородского хрониста об участии в том сражении с новгородцами засадной рати татар [Несин 2014]. 5. Кривошеев высказал весьма интересные и правдоподобные соображения о том, что в летописном предании понималось под басмой и каким образом Иван III мог ее уничтожить (с. 400-406). Тем не менее не секрет, что главная задача научной монографии – всестороннее исследование заявленной темы. Для этого совершенно недостаточно высказать несколько верных положений. Необходимо тщательно изучить разнообразные исторические источники и историографию. Как с этим обстоят дела в рецензируемой монографии? В своей работе ученый практически никогда не приводит и не анализирует научную аргументацию исследователей, сообщая лишь их мнения. В качестве редчайшего исключения можно назвать упоминание некоторых доводов В.В. Карлова о характеристике города в Северо-Восточной Руси XIII-XV вв. (с. 311-312). В очерке, посвященном участию служилого царевича Данияра в Шелонской битве, Кривошеев упомянул «аргументацию» Ю.Г. Алексеева, однако в чем эта аргументация заключается, не сообщил и разбирать ее не стал, вместо этого ниже привел свое, противоположное видение хода сражения, во многом отвечающее новгородской летописной версии – что новгородцам удалось отбросить назад за реку великокняжеское войско, но затем то, с помощью выскочившей в нужный момент из засады рати служилых касимовских татар, нанесло неприятелю поражение. Впрочем, можно заметить, что, в отличие от новгородского книжника, которого можно понять так, что разгром новгородцам нанесла одна лишь засадная рать «татарове» [НIVЛ 2000: 446], Кривошеев отмечает участие в этом этапе боя с новгородцами не только засадных татарских, но и передовых, московских частей (с. 394). Вместе с тем в указанной Кривошеевым монографии Ю.Г. Алексеев привел весьма серьезный аргумент против некритического отношения к новгородскому летописному известию – если бы сравнительно крупное новгородское ополчение и в самом деле сумело отбросить за реку более малочисленную московскую служилую конницу, это обернулось бы поражением москвичей, в то время как поражение потерпели новгородцы, в том числе и согласно новгородскому источнику [Алексеев 1991: 146]. Поэтому реконструкция Кривошеевым и некоторыми другими историками [Cкрынников 1994: 12; Быков 2016: 600] начального этапа Шелонской битвы, выполненная в полном соответствии с новгородскими источниками, не представляется верной. Такое отношение к аргументации других ученых наглядно проявляется и в заявлении Кривошеева, что традиционный взгляд на монгольское «иго» разве что в кавычках «противостоит» евразийской концепции Л.Н. Гумилева (кавычки принадлежат самому Кривошееву), и «непреодолимых препятствий между ними нет. Но для этого необходимо несколько смягчить их положения» (с. 105). Смягчить можно разве что субъективные оценки, но не результаты научных наблюдений, основанные на фактологическом материале. Однако 66

Valla. №2(6), 2016. хорошо известно, что «положения» Л.Н. Гумилева о симбиозе Руси со Степью подвергались предметной научной критике, поскольку в значительной степени основаны на домыслах и покоятся на весьма шатких основаниях [Рыбаков 1971; Лурье 1994: 167-177; Лурье 1997: 124126, 163-165; Данилевский 2001; Жих 2012]. Но в своей монографии Кривошеев этому моменту внимания не уделил. Перечисляя примеры социально-политической активности горожан в XIII-XV вв., Кривошеев также весьма мало уделяет внимания истории вопроса. Упоминая московское «вече» 1382 г. и беспорядки в Кремле летом 1445 г. в качестве иллюстрации сохранения в Москве вечевых порядков, он в первом случае ссылается лишь на аналогичное мнение А.М. Сахарова, а во втором – на свою статью в соавторстве с А.Ю. Дворниченко (с. 338-339). При этом он не дает ссылки на сходную интерпретацию этих сюжетов И.Д. Беляевым [Беляев 1905: 69] и противоположную точку зрения Ю.Г. Алексеева, ставящего эти события в один ряд с мятежом посада 1480 г. [Алексеев 1989: 101], когда о вечевом укладе в Москве, даже если принять позицию Кривошеева, уже говорить не приходится. К слову сказать, в декабре 1477 г. великий московский князь Иван III сам сообщил новгородцам, что веча у него в городе нет, требуя отменить у себя вече, чтоб государство было «как в Москве» [МЛС 2000: 314]. В очерке, посвященному монгольскому вопросу в историографии, Кривошеев, вопреки А.А. Горскому, утверждает, что при Иване III после прекращения выплат дани Большой Орде, ничего «принципиально нового» в даннических отношениях Руси с постзолотордынскими «структурами» «в 1472 или 1480 году не произошло» (с. 412), обосновывая это совершенно не аргументированным утверждением, что Московское государство потом продолжало платить дань Крымскому ханству (там же). Данных о характере русско-крымских отношений он не рассматривает. При этом историк не ссылается на мнение других авторов, которые до него высказывали похожие взгляды [Collins 1991: 361-365; Гумилев 1992: 193], а также на замечания А.А. Горского, что крымские Гиреи не имели над Москвой реального сюзеренитета [Горский 2000: 163]. Вообще выплачиваемые Москвой «поминки» крымским ханам не вполне корректно сравнивать с былыми ордынскими «выходами», поскольку выплачивались они нерегулярно и отражали скорее стремление русских властей поддерживать с крымцами выгодные внешнеполитические отношения, чем фактический вассалитет. Рассмотрение русско-крымской дипломатической переписки XV-XVI вв. не дает никаких оснований считать московского князя – «брата» крымского хана – его «холопом». Иван III не боялся в ответ на просьбу Менгли Гирея ссудить ему деньги на постройку Очакова, призывать бросить строительство и идти в поход на стороне великокняжеского войска воевать с Литвой, в резкой форме укорять хана, что тот послал маленькое войско в 500 человек – мол, что это за война, когда ратников 500 человек («ино пять сот человека какая воина литовской земле»), отказывать крымскому хану в 1501 г. в военной помощи против последнего большеордынского правителя Шейх-Ахмета, напоминая ему при этом об обязанностях крымцев воевать с Ордой [СИРИО 1884: 157-164, 191, 363-365, 370]. В XVI в. крымское ханство на правах наследника павшей Большой Орды стремилось подчинить Московское государство своему влиянию [Пенской 2015], но в конечном счете ему этой цели достигнуть не удалось. Кроме того, при обращении к характеру веча и войска в Северо-Восточной Руси ученый не обращается к работам П.В. Лукина, обосновывающего иной – городской – состав вечевых собраний на Руси и другое значение слова «вои» [Лукин 2004; Лукин 2005; Лукин 2008: 33148; Лукин 2014а]. Тот факт, что Кривошеев решил переиздать текст 2003 г., предшествующий появлению вышеуказанных работ Лукина, не может служить оправданием, так как ученый нигде этого не пометил, очевидно, считая свои наработки 10-летней давности актуальными (тем более что, как отмечалось выше, в последнем очерке второй части работы, посвященным монгольскому вопросу в историографии ученый все же выходит за начало 67

Кривошеев Ю.В. Русь и Монголы: Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. 3-е изд., испр. и доп. – СПб.: Академия исследования культуры, 2015. – 452 с. 2000-х гг. и дает ссылки на монографии Р.Ю. Почекаева, В.Н. Рудакова и Ю.В. Селезнева, изданные позднее). На предметную, аргументированную критику многих положений первого и второго издания своей книги, высказанную в рецензии Ю.В. Селезнева [Cелезнев 2000] и монографии А.В. Журавеля [Журавель 2010: 172-186, 206, 224, 240, 245-246, 277-279], автор в новом издании также никак не откликнулся, не упомянув о ее существовании. Неясно, сделано ли это намеренно, но безусловно, для научного издания это минус, поскольку таким образом исключается дальнейшее исследование соответствующих проблем. Тем более, что те положения Кривошеева, которые оспаривают Селезнев и Журавель, в книге фактически не обоснованы или же аргументированы противоречиво, как, например, периодизация установления ордынского владычества в Северо-Восточной Руси, поэтому для дальнейшего изучения данной проблематики следовало бы разобрать аргументацию и выводы оппонентов и либо принять их, либо оспорить. Из-за указанного подхода к историографии выглядит не вполне основательной позиция автора касательно роли монгольского влияния на внутриполитическое развитие рассматриваемого им региона и взаимоотношений русских князей с монголами (тем более что она в наибольшей степени опирается на историографию): часто непонятно, на основании каких аргументов он принимает или отвергает те или иные выводы предшественников. Кроме того, один из ключевых выводов Кривошеева – о степени влияния ордынского фактора на внутриполитическое развитие региона – оказывается полностью лишен конкретного содержания: как нетрудно заметить, автор рассуждает, что в определенной степени он влиял на ускорение затухания вечевого уклада, но в то же время не признает за ним в этом отношении решающего значения. В то же время автор не раскрыл, каким образом это происходило, в чем проявлялось и в какой степени сыграло роль в упадке вечевых органов в городах региона. Поэтому его выводы – вне зависимости от степени их правоты – выглядят несколько спекулятивными. Учитывая критику Селезнёва и Журавеля, выводы автора о характере русскомонгольских отношений нуждаются в дополнительном обосновании, и автору следовало бы третье «дополненное» издание своей монографии дополнить не только очерками, но и рассмотрением аргументации оппонентов. Добавлю также, что в рецензируемой работе картина взаимоотношений князей с монголами с XIII по XV вв. представлена достаточно статичной, мало меняющейся. В книге фактически не уделяется внимания развитию экономики, городов, ремесла и торговли в данный период в неразрывной связи с влиянием ордынского фактора, не представлена панорама оскудения и уничтожения различных населенных пунктов изучаемого региона в ходе ордынских набегов2 и их возрождения, хотя без этого совершенно немыслимо убедительно реконструировать влияние ордынского фактора на развитие Северо-Восточной Руси. Кроме того, в рассматриваемой монографии Северо-Восточная Русь во взаимоотношениях с монголами представлена фактически гомогенной, автор не старался выявить принципиальных различий в судьбах отдельных земель в монгольский период, степени их политической зависимости от ордынских властей в разные периоды, характера взаимоотношений их князей с ордынцами3, влияния Орды на внутриполитическое развитие этих земель. Если для первого издания монографии, 2

Значительные шаги в этом плане были сделаны в монографии Ю.В. Селезнева, представившего подробную статистику поселений, постравших от татарских набегов [Селезнев 2010]. 3 Исследователи, как правило, уделяли мало внимания отличиям во взаимоотношениях с Ордой между разными ветвями князей, фактически создавая москвоцентричную картину. Квинтэссенцией данного подхода может служить рецензируемая монография Ю.В. Кривошеева, где все «княжье» Северо-Восточной Руси показано в виде единой, однородной массы. Ныне взаимоотношения князей с Ордой наиболее подробно рассмотрены в книгах Ю.В. Селезнева [Селезнев 2013; Селезнев 2017] (последняя монография вышла в текущем, 2016 г., но датирована в издательстве наступающим 2017 г.).

68

Valla. №2(6), 2016. вышедшего в конце минувшего века, такой подход был в принципе современен, то век нынешний ставит новые, более глубокие задачи исследования, чем создания разных общих концепций о мирном или не мирном взаимодействии Руси и монголов, исключительном или, наоборот, не решающем влиянии ордынского владычества на развитие политических судеб веча и других органов власти в регионе и т.д. К источникам исследователь относится так же, как и к историографии. Привлечение источников носит в работе вторичный характер – ими автор, как правило, иллюстрирует свои положения и выводы, высказанные в ходе перечисления мнений некоторых ученых по той или иной проблеме. Вероятно, в связи с этим даже почти все вышеперечисленные верные выводы Кривошеева получают у него весьма своеобразное обоснование (за исключением разве что пункта №3, где он, не приводя вовсе никаких примеров из источников, просто солидаризируется с обоснованными заключениями предшественников). Так, для иллюстрации тезиса о наличии в Северо-Восточной Руси городского неслужилого боярства ученый приводит свидетельство о разорении региона в 1096 г. (в котором никаких бояр не упоминается) и причисляет к числу неслужилой аристократии Кучковичей (с. 24). Хотя из контекста летописной повести об убийстве Андрея Боголюбского, наоборот, есть не меньшее основание сделать вывод об их принадлежности к княжескому окружению. Подкрепляя свое мнение о регулярном участии в войске ополчения, Кривошеев в основном опирается на случаи употребления слова «вои», которое он рассматривает как обозначение ополчения и на этом основании констатирует частое участие ополченцев и в кампаниях XV в., наряду с «дворами» князей, а также придает большое значение упоминаниям «ростовцев», «москвичей» и т. д., тоже объявляя их всех, без какого-либо обоснования, ополченцами [Кривошеев 2015: 350-358]. Между тем, если всех «тверичей» и «суздальцев» походя вслед за Кривошеевым относить к ополченцам, с таким же успехом можно было бы объявить ополчениями регулярные войска французов и немцев во время мировых войн. А слово «вои» на Руси обозначало воинов вообще, как профессиональных служилых бойцов, так и ополченцев [Лукин 2004; Лукин 2014а: 455-501] (оно тождественно по смыслу современному «воины»4). Причем в некоторых случаях в изучаемый Кривошеевым период оно обозначало именно служилых людей. Для примера можно упомянуть рассказы великокняжеского летописания о неудачном для московского войска сражении на р. Клязьме 1433 г. с войском Юрия Звенигородского и удачном сражении под г. Русой 1456 г. с новгородцами. В первом случае «вои», «люди» противопоставлены летописцем «москвичам», «гостям» (купцам, ведущим внешнюю торговлю – М. Н.) [ПСРЛ 1959: 184]. Московское войско к тому времени имело в основном служилый состав, ополченцев, привлекаемых эпизодически, за полноценных воинов не считали [Несин 2016: 19]. А во втором случае «вои» оказываются синонимом «детей боярских» [ПСРЛ 1959: 226; ПСРЛ 1962: 114]. При этом изменения в составе войска в разных городах региона проходили не одновременно. Если в Москве уже в первой четверти XV столетия войско носило служилый характер, то в Галиче Мерском5 вплоть до середины XV в., когда этот город был присоединен к Московскому княжеству, сохранялось важное значение ополчения [Несин 2016: 618-620]. Так, уже в 1425 г., согласно московскому великокняжескому летописанию, митрополит Фотий посмеялся над галицким ополчением, заявив, что «не видах столика народа въ овчих шерстехъ» [ПСРЛ 1959: 184]. Как видно, в Москве к тому времени в основном от привлечения ополченцев уже отказались, отдавая предпочтение профессиональному служилому войску. 4

Слово «воин» и есть сингулятив от «вои», по модели «чудь» – «чудин», «бояре» – «боярин»; «воины» – вторичное образование мн. ч. – Прим. ред. 5 Г. Галич Костромской обл.

69

Кривошеев Ю.В. Русь и Монголы: Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. 3-е изд., испр. и доп. – СПб.: Академия исследования культуры, 2015. – 452 с. В Галиче ополченцы по-прежнему были привычными участниками войн и принимали видное участие в битве с москвичами под стенами своего города 27 января 1450 г. [Алексеев 2009: 15-16; Несин 2016: 619], после которой город потерял княжеский стол и отошел Москве, а московское войско уже в первой четверти столетия стало служилым. Впрочем, это неудивительно. Ведь Москва в XIV в. значительно чаще подвергалась вражеским нападениям, чем Галич, поэтому там профессиональное служилое войско было нужнее. Конечно, в XV в. в Московском княжестве, а позднее в Московском Царстве, ополченцев эпизодически мобилизовали в помощь служилым людям. Кроме Первой Казани (где они играли вспомогательную роль и в их задачу не входило участие во взятии Казани), они упоминаются в 1433 г., когда князь Юрий Дмитриевич Галицкий пошел в поход на Москву, а юный великий князь московский Василий II спешно собрал небольшое войско и встретился с неприятелем в 20 верстах от Москвы на р. Клязьме. Согласно тому же источнику, в составе московской рати, помимо служилого контингента «людей» – «воев», были и ополченцы – «москвичи», и «гости» – купцы, и «прочие». Однако примечательно, что «москвичи» здесь дважды противопоставляются «воям», «людям» [ПСРЛ 1959: 189]. Выходит, что московские ополченцы к тому времени за полноценных «воев» не считались, их мобилизовали в редких случаях в помощь профессиональному войску. Москвичи, как известно, то сражение проиграли, Василий II потерял великое княжение и получил удел в Коломне. Однако, по данным Ермолинской летописи, в том же году «москвичи же вси, и князи, и бояри, воеводы, и дети боярьские, и дворяне» [ПСРЛ 1910а: 147], не желавшие служить Юрию, отъехали к Василию. Это встревожило Юрия, который не мог теперь чувствовать себя в Москве уверенно, поэтому он вернул Василию княжение. Здесь, наоборот, москвичами названы именно служилые люди. Но примечательно, что они, с точки зрения современника, составляли «всех» боеспособных «москвичей». В сражении на р. Листвянке в 1442/1443 г., а также в бою на Оке с татарами в середине 1450-х гг. действовал именно великокняжеский «двор» [Ник 1901: 61; ПСРЛ 1910а: 155; ПСРЛ 1959: 196; CII 2001: 217] – служилые люди Московского княжества. То же было и в сражении под Суздалем летом 1445 г.: московские горожане остались дома и, узнав о поражении великокняжеского войска, затворились в Кремле в осаде. Там во время большого скопления народа начался пожар, нанесший большой урон городу и его жителям, затем среди горожан вспыхнуло волнение (которое Кривошеев почему-то связывает с вечевой активностью, см. с. 339). Таким образом, изменения в составе войска разных городов региона происходили не синхронно, поэтому нет нужды вслед за Кривошеевым предлагать единую периодизацию этих процессов для всей Северо-Восточной Руси. Главным аргументом автора в пользу достоверности известной новгородской летописной версии, согласно которой в Шелонской битве участвовала татарская засадная рать, является свидетельство ростовского владычного свода, сохранившееся в Типографской и Софийской II летописях о том, что новгородцы убили в той войне 40 татар (с. 399; ср. [Тип 2000: 191; СII 2001: 175]). Но где именно они были убиты, летопись не сообщает. Поэтому мы не знаем, произошло ли это в Шелонской битве или где-то в другом сражении, например, в битвах с двумя новгородскими судовыми ратями в Приильменье, в котором незадолго до решающей битвы на р. Шелонь приняло участие войско Холмского. При этом рассказ вышеуказанных летописей о самой Шелонской битве Кривошеев, по-видимому, изучил не очень внимательно – в противном случае он вряд ли стал бы утверждать, что москвичи стали форсировать Шелонь для того, чтоб не дать движущейся по другой стороне реки вражеской силе скрыться за поворотом дороги (с. 394). Ибо, согласно ростовскому хронисту, оба войска завидели друг друга накануне, но по причине позднего времени суток встали на ночлег друг напротив друга, и лишь наутро, после обоюдной перестрелки, великокняжеские отряды форсировали Шелонь против стана противника [Тип 2000: 189; СII 2001: 173]. 70

Valla. №2(6), 2016. Рассуждая о возможной достоверности рассказа Казанского летописца об уничтоженной Иваном III татарской басме, будто бы ставшей поводом к походу Ахмата на Русь в 1480 г., исследователь не рассматривает свидетельства иных, более ранних источников о причинах этой войны и не ставит вопроса о надежности известия самого Казанского летописца о данной кампании. Между тем в этом источнике содержится совершенно недостоверный рассказ о том, что причиной ухода Ахмата с Угры послужило известие о посланных Иваном III в Нижнее Поволжье войсках, вследствие чего хан поехал назад оборонять свои земли [КЛ 1903: 202-203].Однако еще С.М. Соловьев усомнился в правдивости этого рассказа [Cоловьев 1960: 72], поскольку Ахмат не спешил домой и не посылал вперед себя войска, вместо этого разоряя литовские земли. И надо сказать, сомнения Соловьева совершенно резонны. Согласно Вологодско-Пермской летописи, хан разорил посады и уезды 12 литовских городов, включая Серенск и Мценск, и собрал там большой полон [ПСРЛ 1959: 273]. Это определенно следует отнести не к периоду стояния на Угре, когда хан рассчитывал на помощь своего союзника, короля польского и великого литовского князя Казимира Ягеллончика, а уже ко времени возвращения ордынцев на юг, тем более что, по словам Софийско-Львовского свода, обратно ордынцы с Угры шли именно через Серенск и Мценск [ПСРЛ 1910: 346], а великокняжеский хронист сообщает, что Ахмат с Угры двигался «по королеве державе, воюя его землю за его измену» [МЛС 2000: 328] – в отместку за «измену» Казимира Ягеллончика, не приславшего хану к Угре обещанного подкрепления При этом сын Ахмата был послан разорять алексинские окрестности, лежавшие не по пути от Угры в Орду, и ушел оттуда, только когда узнал, что русские направили туда войска. Таким образом, Казанский летописец в рассказе о завершении данной кампании приводит совершенно неправдоподобные сведения. И это надо учитывать при рассуждении о достоверности его уникального рассказа о начале этой кампании. В главе, посвященной «городам-государствам» Северо-Восточной Руси, которая, по справедливой оценке Ю.В. Селезнева [Cелезнев 2000], является одной из ключевых в данной монографии, Кривошеев перечисляет упоминания вечевых собраний в регионе в XIII-XIV вв. и на основе этого делает вывод, что в это время без принципиальных изменений сохраняется система городов-государств с сильным вечевым укладом [Кривошеев 2015: 332-338]. При этом в его глазах для характеристики роли веча в том или ином городе оказывается главным сам факт социальной активности горожан, а не то, что эта активность собой представляла в том или ином конкретном случае. Потому, к примеру, известие об увозе из Владимира-наКлязьме вечевого колокола ученый трактует не иначе как свидетельство наличия «вечевого строя» (! с. 334), а отказ владимирцев принять к себе на княжение Михаила Тверского – решение, принятое с заметным участием московского князя Дмитрия Ивановича, – как иллюстрацию реального сохранения в городе древней традиции участия веча в избрании князей (с. 338). Мятеж в Москве 1380 г., когда горожане, против обыкновения, действовали без санкции князя-«пастыря» и не считаясь с «великими боярами», и вечевое собрание в Нижнем Новгороде 1392 г., полностью подконтрольное воле княжеского боярина Василия Румянца [Несин 2014а: 159-160], он также приводит в качестве примеров важной роли веча в регионе (с. 338-339). Ученый полагает, что вече собиралось даже в XV в., когда о наличии вечевых собраний нет никаких данных [Несин 2014а: 161-162], ссылаясь на упоминание земских тысячников в Кашине, а также на сведения о волнениях московских горожан в Кремле летом 1445 г. (с. 339, 346). Москвичи получили известие, что их князь в битве под Суздалем проиграл бой с татарами сыновей хана Улу-Мухаммеда и угодил к ним в плен, и заперлись в крепости на осадном положении, ожидая нападения неприятеля. И когда в Кремле каким-то образом вспыхнул пожар, часть москвичей собиралась бежать, а другая часть стала им в этом препятствовать, желая защищать город до последнего. Следуя подобной логике, можно доказывать наличие вечевого уклада в любую эпоху, поскольку такие беспорядки отнюдь не характерны только для веча. Ну или, по крайней мере, вести 71

Кривошеев Ю.В. Русь и Монголы: Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. 3-е изд., испр. и доп. – СПб.: Академия исследования культуры, 2015. – 452 с. речь о московском вечевом укладе в московский период, поскольку такие понятия, как «земский» и «тысячник», были характерны именно для него, а не для времен вечевых порядков [Несин 2014а: 161]. Не случайно слово «земский» стал использоваться именно с XV в., в том числе и по отношению к городскому населению. Когда в 1485 г. Иван III присоединил Тверское княжество к Московскому государству, ему из Твери вышли навстречу, помимо тверских служилых людей, люди «земстии» [Тип 2000: 204]. Добавлю, что вместо одного тысяцкого – а тысяцкий всегда на Руси в городе был один, – в Кашине тысячники упоминаются во множественном числе, т. е. определенно не имели отношение к старинному институту тысяцких. Судя по летописным сведениям о вече в Ростове, Твери, Переславле, Костроме, Нижнем Новгороде, Владимире, вечники в XIII-XIV вв. иногда могли мобилизоваться, принимать политические решения, давать отпор неприятелю, иногда – как в Твери – против воли местного князя, а иногда – как в Переславле Залесском – вынуждали князя считаться со своей волей [ПСРЛ 1997: 486]. Исходя из этого, следует признать, что в этот период вече в городах функционировало. Но не ясно, был ли это постоянно работающий властный орган и насколько он был силен в обычное время. И приведенные Кривошеевым примеры социальной активности горожан, к сожалению, не способствуют решению этого вопроса. При оценке вечевого уклада в регионе ученый не придает значения таким факторам, как наличие или отсутствие в городе князя, роль местных князей в этих акциях, обстановка, в которой проявилась активность, характер этой активности – мятеж или, наоборот, легитимное участие в государственных делах. Без учета этих факторов совершенно невозможно адекватно оценить значение вечевого органа как в конкретном случае, так и в изучаемый период в принципе. И чтобы выяснить подлинное значение вечевого органа в разных городах региона, нужно не просто перечислять примеры социальной активности горожан, как это делает Кривошеев, а рассмотреть данные об эволюции княжеской власти в XIII-XIV вв. Тем более что ордынский фактор не мог не оказывать на этот процесс определенного влияния, поскольку с XIII в. судьба княжения, а также жизнь и смерть князей стали во многом зависеть от роли ордынских ханов, что не могло не усиливать положения князя в городе, так как вече было ограничено в возможностях призвания и изгнания князей. Показательно, что, в отличие от домонгольского периода, в эпоху ордынского владычества не было ни одного случая, когда жители городов Северо-Восточной Руси прогнали своего князя. По-видимому, усиление княжеской власти в регионе носило постепенный характер: в начале XIV в. слово «вечник» приобрело отмеченное И.И. Срезневским на примерах более поздних летописных записей значение «мятежник» [Срезневский 1893: 501] Так, в 1305 г. «Побиша боляръ чернь Нижняго Новагорода. Князь Михаила Андреевичь изъ Орды приехавь въ Нижнои Новгородъ и изби вечники» [НIVЛ 2000: 253; СI 2000: 368]. И если в конце XIII в. еще бытовало старое понятие городовой «волости» (последний раз упоминается в летописании Северо-Восточной Руси под 1283 г. [МЛС 2000: 154]), то во второй половине XIV в. фиксируется термин «княжество» [Срезневский 1893: 1404], достаточно определенно обозначавший сложившуюся в регионе к тому времени форму правления. При этом Кривошеев (как, впрочем, многие исследователи) фактически рассматривает вечевой уклад в разных городах региона как тождественный, не задаваясь вопросом о том, как различалась его судьба в разных городах. В то время как прав был, по-видимому, И.Д. Беляев, полагавший, что в различных городах региона вече играло неодинаковую роль [Беляев 1905: 32]. Например, в Ростове значение веча, надо думать, было меньше, чем в Твери: Ростов еще в домонгольский период стал столицей скромной ветви князей, не претендовавших на лидерство в регионе и независимость от великокняжеской власти (во второй половине XIII в. даже известен случай, когда великий князь утверждал в нем помощника архиерея [ПСРЛ 1997: 508]), а тверские князья не раз соперничали с московскими за ярлык на великое 72

Valla. №2(6), 2016. княжение. Вероятно, не случайно ростовское вече упоминается лишь в тех случаях, когда ростовцы восставали против ордынских чиновников [ПСРЛ 1997: 476, 526, 530], а в остальное время оно практически не влияло на государственную политику. А во Владимире, ставшем в XIII в. столицей утверждаемых ханами великих князей, вечевая деятельность в мирной обстановке упоминается всего один раз, когда в 1252 г. вече, по старой домонгольской традиции [Лимонов 1987: 245], формально участвовало в интронизации великого князя, в данном случае – получившего от ордынских властей ярлык на тамошнее великое княжение Александра Невского [ПСРЛ 1997: 473] (другое дело, что это вечевое собрание не имело реальных полномочий решать судьбу своего княжеского стола, так как город еще не оправился от погрома ордынской Неврюевой рати, выгнавшей в том же году оттуда брата Александра, Андрея, который посмел вопреки воле хана претендовать на владимирское княжение). Поэтому, видимо, недаром вечевое участие в управлении этим городом больше не упоминается. Правда, в XIV в. вече во Владимире формально функционировало. Около 1328 г. суздальский князь Александр Васильевич, получивший ярлык на великое княжение, увозит вечевой колокол из Владимира в Суздаль, правда, вскоре возвращает его, охваченный суеверным страхом, когда колокол не стал звонить на новом месте [НIЛ 2000: 469; Лукин 2014б: 145-147]. Кривошеев эту «новеллу о вечевом колоколе» воспринимает как свидетельство о наличии во Владимире «вечевого строя» (с. 336). Кроме того, исследователь находит еще 2 таких «новеллы» – упоминания об имевших место в том же XIV в. реквизициях колоколов из Твери и Нижнего Новгорода. Однако те колокола не названы вечевыми, поэтому связывать их с вечем нет достаточных оснований6. Вместе с тем в домонгольской Руси, где вече было более сильным органом власти, князья, не желавшие зависеть от веча главного города, что в Юго-Западной, что в Северо-Восточной Руси, переезжали в менее значительные города, чтобы изначально взять над местным обществом верх, однако пригородное вече, обретя с переездом князя столичный статус, вскоре заставляло князей периодически с собой считаться [Несин 2010: 64-65]. После смерти Андрея Боголюбского «старые города» Северо-Восточной Руси, Ростов и Суздаль, желая подчинить себе свой «пригород» Владимир-на-Клязьме, планировали сжечь его [ПСРЛ 1997: 378] но не покончить в нем с вечевым укладом, да еще таким простым способом, как конфискация вечевого колокола. Лишь в XIV в., когда роль веча в Суздале заметно упала, у суздальского князя могла возникнуть идея о упразднении вечевого органа таким образом. И кто знает, что стало бы с владимирским вечем, если бы колокол в Суздале зазвонил как положено! Правда, по мнению Кривошеева, вече и в 1370-х гг. по-прежнему следовало старым традициям решать судьбу местного княжеского стола, не дав вокняжиться во Владимире Михаилу Тверскому, несмотря на то, что тот привез из Орды ярлык на великое княжение. Но исследователь, упоминая этот случай в перечне вечевой активности горожан, не стал придавать значения тому факту, что это произошло по распоряжению московского князя Дмитрия Донского, который не желал уступать этот важный город своему тверскому сопернику и вдобавок относительно недалеко от города – в Переславле Залесском (удаленном от Владимира на 130 км) – выставил войско [ПСРЛ 1863: 230]. Это войско безусловно должно было при необходимости прийти к владимирцам на подмогу. В Москве, ставшей лишь в XIII в. центром отдельного княжения, а потом вскоре сделавшейся фактической столицей утверждаемых Ордой великих князей – Калиты и его потомков – вече вовсе практически не упоминается. Правда, Кривошеев полагает, что в первой половине XIV в. князь Иван Калита нисколько не стеснял политического значения московского веча и поддерживал с «общиной» двусторонние отношения, так как при этом 6

О тверском колоколе см. [Лукин 2014б: 148].

73

Кривошеев Ю.В. Русь и Монголы: Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. 3-е изд., испр. и доп. – СПб.: Академия исследования культуры, 2015. – 452 с. князе был построен Кремль, что без того или иного участия москвичей было нельзя осуществить (с. 331). Но согласно подобной логике, вечевые порядки должны процветать по всему миру во все времена, так как любое государство при градостроительстве опирается на собранные с населения подати и использует какую-то часть жителей на строительных работах! Это при том, что за XIV в. московское летописание сообщает достаточно подробные сведения о смене местных князей, а также длительную драматическую историю, связанную с поиском преемника московскому митрополиту Алексию, однако ни разу в этой связи не упоминает вечевую активность москвичей. Лишь в 1382 г. при описании нашествия ордынцев летописи описывают волнения горожан, называя их «вечем». Кривошеев полагает, что вече в отсутствии Дмитрия Донского взяло основную власть в городе в свои руки (с. 338). Согласно летописной повести московского происхождения о разорении Москвы ханом Тохтамышем, во время нашествия татар горожане собрали «вече» и били сторонников сдачи города, насильно удерживая их в Кремле [НIVЛ 2000: 329; СI 2000: 474-475; МЛС 2000: 207]. Однако неясно, было ли это настоящее вечевое собрание, или хронист назвал его так в переносном смысле, как, например, мятеж москвичей 1547 г., когда о вечевых порядках в Москве говорить не приходится. Такой вариант исключать не следует. Сообщение летописной повести, что вечники действовали без «князя-пастыря» и не стесняясь «великих бояр», склоняет к выводу, что вече, даже если и функционировало в этих краях, как правило, не выходило из повиновения княжеской власти и не спорило с княжескими боярами. (Учтем, что летописцы не сочувствуют тем, кто хотел сбежать из города во время татарского нашествия, но действия без санкции князя и бояр осуждаются). Любопытно в связи с этим известие о последнем нижегородском вечевом собрании 1392 г. В том случае вече формально принимало участие в управлении государством, и потому Кривошеев считает его политическую роль довольно значительной (с. 338-339). Однако на деле оно зависело от воли княжеского боярства. Этим воспользовался княжеский боярин по имени Василий Румянец, решивший передать город Москве и наперед знавший, что пролоббирует на «вече» свое решение, что потом и произошло [ПСРЛ 2007: 193]. В конце XIV в. вече, вероятно, не собиралось нигде в Северо-Восточной Руси – ни в Москве, ни в Твери. Показательны сохранившиеся в московском великокняжеском летописании обстоятельные рассказы о кончинах московского и тверского великих князей Дмитрия Ивановича Донского и Михаила Александровича, последовавших с разницей в 10 лет, в 1389 и 1399 гг. соответственно. Вече в обоих случаях никак не фигурирует, князья без его санкции в окружении бояр передают наследникам свои земли [МЛС 2000: 214-218, 229231]. Не исключено, что ордынский фактор заметно ускорил процесс отмирания веча в регионе. Если здесь оно, по-видимому, затухло до конца XIV в., то в Смоленском княжестве, на утверждение князей которого Орда фактически не имела влияния, вече функционирует и в начале XV в. [Несин 2015]. Вопросом социальной организации веча в Северо-Восточной Руси Кривошеев фактически не занимается. Работая в русле концепции своего учителя И.Я. Фроянова, он по умолчанию полагает, что и в XIII-XV вв. вечевые собрания в регионах носили общеволостной характер. Одним из факторов отмирания вечевых порядков, по утверждению Кривошеева, было расширение территории Московского княжества, в результате чего оно стало слишком большим, чтобы обеспечить непосредственное участие в управлении государством на вече всех волощан [Кривошеев 2015: 339-341]. Исследователь никак не аргументировал это утверждение и не привел никаких данных об участии волощан в вечевых собраниях главных городов региона. И не задается вопросом – как в таком случае собирались на вече жители обширных владений вечевого Новгорода, которые еще начиная с домонгольского периода были не меньшими, чем Московское княжество времен Василия II 74

Valla. №2(6), 2016. или первых полутора десятилетий правления Ивана III. Между тем, Кривошеев – автор ряда очерков по истории Новгородской земли [Кривошеев 2014] – нисколько не сомневается, что вече там просуществовало до конца 1470-х гг. и исчезло отнюдь не в соответствии с естественными процессами внутреннего развития, а было упразднено по требованию Ивана III в результате московского завоевания. Не говоря уж о том, что совершенно неясно, как, с точки зрения ученого, жители удаленных деревень без современных транспортных средств могли регулярно собираться на столичную вечевую площадь и какого эта площадь должна была быть размера, чтоб вместить десятки, а затем и сотни тысяч всех глав свободных семей всего Московского княжества. (В Москве таких площадей – которые должны были бы занимать более чем десяток га – попросту не было). И как такие многолюдные собрания вообще могли функционировать без микрофонов? Непонятно также, как, по логике исследователя, складывались в XV в. судьбы вечевого уклада Тверского, Ростовского и Ярославского княжеств, которые в этом веке не разрастались: сам Кривошеев ничего не пишет о каких бы то ни было отличиях эволюции их вечевых порядков от Москвы. А середину XV в. для Твери – как и для Москвы – он считает временем отмирания вечевого органа. Таким образом, мнение Кривошеева о затухании веча в связи с ростом Московского княжества представляется противоречивым и недостаточно обоснованным. Тем более что про участие волощан в вечевых собраниях городов Северо-Восточной Руси в монгольский период у нас и в самом деле нет никаких известий. И для домонгольского периода нет данных, что на городское вече в Северо-Восточной Руси из области приходил кто-либо кроме княжеской дружины [Лукин 2005а: 48-52]. Более того, есть основания достаточно уверенно утверждать, что и в домонгольское время вече на Руси имело городской, а не общеволостной характер. Согласно знаменитому известию Владимирского летописца XII в. за середину 1170х гг.: «Новгородци бо изначала, и смоляне, и кыяне и полочане и вся власти како на дому, на веча сходятся, на что же стареишии [города] сдумають, на томъ же пригороди стануть» [ПСРЛ 1997: 377-378]. То есть свои вечевые собрания имели не только жители городов, но и волостей, однако последние имели местное значение и подчинялись решениям главного города7. Такие же порядки были и в Северо-Восточной Руси, так как это летописное сообщение предваряет рассказ владимирского хрониста о стремлении «старых» городов в регионе – Ростова и Суздаля – подчинить своей воле свой «пригород» – Владимир-наКлязьме, возвысившийся в княжение недавно убитого Андрея Боголюбского [ПСРЛ 1997: 378]8. В 1211 г. умирающий владимирский князь Всеволод Большое Гнездо, завещая 7

Иногда ее, наоборот, считают свидетельством участия волощан в управлении государством наряду со старейшими городами [Фроянов 1980: 158]. Но в данном случае сама конструкция фразы склоняет к наиболее ясному варианту ее прочтения. Оба ее компонента логически дополняют друг друга. Летописец вовсе не рассуждает: мол, формально на Руси общеволостной строй, но реально правит город. Источник четко сообщает как о давности проходивших вне главного города волостных сходов местной значимости, так и о давнем господстве главного города над землей [Майоров 2001: 35; Несин 2009: 44]. При этом, давая иную и более верную, чем у Фроянова, трактовку этого известия, А.В. Майоров все равно положительно ссылается на его мнение [Майоров 2001: 35-6]. 8 Немного под иным углом эту цитату рассматривает П.В. Лукин. По его мнению, местный летописец сочувствовал Владимиру. И недаром в вышеперечисленном летописном перечне жителей главных городов нет ростовцев и суздальцев [Лукин 2005а: 50]. Безусловно, симпатии владимирского хрониста были на стороне родного города. Достаточно сказать, что «правду» Владимира он нарекает «божьей» [ПСРЛ 1997: 378]. Однако традиции киевлян, новгородцев и др. в данном случае упомянуты в качестве пояснения к притязаниям «старых» городов Северо-Восточной Руси на власть над «пригородом» Владимиром. Другое дело, что эта традиция проявилась, с точки зрения владимирского книжника, явно не к месту, так как сковывала «правду Божью» Владимира [ДГ 1965: 45; Несин 2009: 45]. И, как бы в противовес Ростову и Суздалю, считавшим Владимир «пригородом», летописец называет его «новым городом» [ПСРЛ 1997: 378]. В смысле: хоть и новый – а все же полноценный стольный «город», а не «пригород» «старых» региональных центров!

75

Кривошеев Ю.В. Русь и Монголы: Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. 3-е изд., испр. и доп. – СПб.: Академия исследования культуры, 2015. – 452 с. сыновьям свое княжение, собрал на вече, помимо горожан, областных представителей, но те, согласно местному летописанию XIII в. [Насонов 1951: 169, 200-211], были его собственными «боярами» «со всех городов и волостей его» [МЛС 2000: 108], т.е. представителями служилой элиты, которые, надо думать, осуществляли в области управление на местах. Таким образом ни о каком участии волощан в управлении государством в данном регионе говорить не приходится, и расширение размеров московских владений не могло влиять на количество участников городского веча. Кроме того, по мнению Кривошеева, одной из причин отмирания вечевых порядков было развитие служилого войска которое со временем заменило вечевое ополчение [Кривошеев 350-358]. Однако регулярное участие ополченцев в военных походах далеко не всегда является признаком вечевого уклада. Конечно, при наличии вечевого органа участники городских вечевых собраний являются частыми участниками войн наряду с княжескими служилыми людьми. Но, например, в Галиче Мерском городское ополчение сохраняло важное значение до 1450 г., когда Галич лишился княжеского стола и отошел к Москве [Алексеев 2009: 15-16; Несин 2016: 619]. Однако о наличии в нем вечевых порядков в XV в. нет никаких данных, равно как и о вечевых собраниях в городах Русского Севера XV-XVII вв., где ополчения сохраняли важное значение [Алексеев 2009: 9-18; Молочников 2013: 203-226; Комаров 2014: 1-36]. В этой же главе автор, преимущественно на основе историографии, сообщает о наличии в регионе сотских и тысяцких после Батыева нашествия и, следуя распространенному мнению о связи тысяцких с городской общиной (с. 343-349), объявляет эту связь источником их власти (с. 343). Но никаких данных о связи тысяцких с общиной, как и участии горожан в конфликтах московского князя и тысяцкого и в упразднении института московских тысяцких, источники не сообщают, поэтому не исключено, что ликвидация института тысяцких московским князем Дмитрием Ивановичем не имела никакого отношения к ослаблению (с. 345-346, 388 рец. изд.) или ликвидации вечевого уклада [Фроянов 1995: 36; Алексеев 1998: 19-20], а была обусловлена борьбой князя с конкретным боярским родом [Несин 2014: 162]. В очерке о татарском следе московских тысяцких Вельяминовых, помимо сообщения об упоминавшихся и прежде в историографии отношениях представителей этого рода с Ордой, сам Кривошеев также высказал предположение, что «связь с Ордой» и была поводом уничтожения института московских тысяцких (с. 388-393). Как бы то ни было, в Москве второй половины XIV в. происходили важные изменения в социальной структуре общества, при которых могли подвергнуться демонтажу старые институты вроде тысяцких. Если в прежние времена знатные и простые люди жили на одних и тех же улицах, то в Московской Руси в городах существовали черные слободы для посадского населения и отдельные районы элиты. В основанном в 1492 г. Иваном III г. Ивангороде был особый район с красноречивым названием «боярший город». По-видимому, этот процесс начался в XIV в. В вышеупомянутом договоре Дмитрия Донского с Владимиром Андреевичем Серпуховским 1389 г. Дмитрий Иванович запрещает покупать дворы «черных людей», подчеркивая, что они находятся в ведении сотен [ДДГ 1950: 31]. При этом князь обязуется беречь городских людей и купцов – «суконников» [там же: 32]. Здесь, как и в московский период, городские люди отождествляются с ремесленниками (ср.: посадские и торговые люди Московского государства). Если в прежние времена такие понятия, как «люди градские», «гражане» означали глав всех свободных семей, то в XIV в. горожане вовсе перестали себя ощущать общностью, городскими людьми стали называться только ремесленники, работавшие в городе, а более мобильное купечество, ездившее в торговые 76

Valla. №2(6), 2016. поездки, в эту категорию не входило. Этот момент важен тем, что фиксирует процесс социального расслоения в период угасания вечевого уклада в регионе. Кстати, одним из механизмов исчезновения вечевых порядков, по-видимому, служили и некоторые изменения, происходившие в среде городского боярства. Как было показано выше, в домонгольский период в городах региона бояре были как служилые, так и городские, представители городской аристократии. Но в московский период боярин – высший служилый чин; московские бояре, собираясь на совет («думу»), вместе с государем принимали участие в управлении государством. Стало быть, в промежутке – в период ордынского владычества – городская элита постепенно перешла на службу к князьям. Одной из характерных особенностей веча было то, что оно обеспечивало формальное участие в государственном управлении всех городских слоев, хотя реальное влияние их, конечно, было неравнозначным. Еще в 1170-х гг. само название «меньших», «мезиних людей» – представителей городских небоярских слоев – в рассказе современного владимирского хрониста было образной характеристикой бесправия. Так названы владимирцы, противостоящие политике «старых» городов региона [ПСРЛ 1997: 378; Лимонов 1987: 135-138; Несин 2009: 36]. В рассказе Симеоновской летописи о Дюденевой рати 1293 г упомянуто крестоцелование между тверскими боярами и черными людьми, скреплявшее обязательство защищать город [ПСРЛ 2007: 82], что иногда в историографии воспринимается как проявление подлинных договорных отношений между знатью и городскими низами (с. 335 рец. изд., см. тж. [Тихомиров 1957: 93]). Но за четыре года до этого, тот же источник сообщает об участии в выборе нового местного архиепископа княжеской семьи и всех бояр. А воля рядовых тверичей не была учтена даже формально [ПСРЛ 2007: 82]. В связи с этим не исключено, что в XIV в. боярство вовсе могло отлучить рядовое городское население от участия в управлении государством, перейдя на княжескую службу, в то время как рядовое население оставалось на известных по материалам московского периода локальных посадских сходах (где, кстати говоря, сохранялось сотенное деление, но никогда не было тысяцких). Ослабление роли веча в связи с усилением княжеской власти делало невыгодным для городского боярства участие в вечевых собраниях, и оно стремилось перейти в совет при князе. Кривошеев бегло замечает, что одной из причин изменений политических институтов стало усиление социальной дифференциации, которую он почему-то охарактеризовал как рождение сословий, не пояснив, как тогда следует называть социальные группы более раннего времени (с. 341). Исходя из своего представления о сохранении в Москве вечевых порядков в 1445 г., автор, как и И.Д. Беляев в свое время, вынужден относить изменения в государственном устройстве этого города к периоду княжения Ивана III (с. 360-380). Однако, рассуждая о деятельности этого правителя, Кривошеев не может сообщить никаких данных об эволюции его статуса в самой Москве и каких-либо изменениях в социально-политической системе Москвы и структуре московского общества по сравнению с серединой XV в. В целом можно заключить, что на сегодняшнем этапе рецензируемая монография не дает нам никакого нового материала по изучаемой автором проблематике и не способствует развитию какой-либо концепции общественного развития региона и его отношений с Ордой, будь то общинно-вечевая или евразийская теория, ввиду продемонстрированного выше подхода автора к источникам и к историографии. (На наш взгляд, работа, наоборот, показывает непродуктивность общинно-вечевой теории применительно к данному региону в XIII-XV вв., так как если представить себе общеволостное народовластие накануне Батыева нашествия, то совершенно очевидно, что его в том или ином виде придется искусственно продлевать и на многие последующие десятилетия, что совершенно невозможно согласовать с показаниями источников). К числу оригинальных выводов Кривошеева, не высказанных никем из предшественников, пожалуй, стоит отнести характеристику «басмы лица» – что эта басма собой представляла, каким способом ее уничтожили, – а также гипотезу о ликвидации 77

Кривошеев Ю.В. Русь и Монголы: Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. 3-е изд., испр. и доп. – СПб.: Академия исследования культуры, 2015. – 452 с. института московских тысяцких по причине связи тысяцких Вельяминовых с Ордой. Но это никак существенно не влияет на характер и значение рецензируемой книги для изучения заявленной в ней проблематики. В целом монография Кривошеева наглядно показывает, что сейчас, в XXI в., для нового этапа изучения Северо-Восточной Руси при монголах, необходимо комплексное исследование развития разных городов региона и взаимоотношений разных княжеств с татарами. Теории, вроде общинно-вечевой, евразийской, феодальной и т. д., не должны превалировать над внимательным и всесторонним изучением источников, который – при условии вдумчивого и серьезного использования историографического наследия – может способствовать развитию более глубокого и объективного представления об истории данного региона в указанный период. Несин М.А., г. Санкт-Петербург, Военно-исторический музей артиллерии инженерных войск и войск связи [email protected]

Источники ДДГ 1950 – Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XV и XVI вв. – М. – Л.: АН СССР, 1950. КЛ 1903 – ПСРЛ. Т. 19. Казанский летописец. – СПб., 1903. МЛС 2000 – ПСРЛ. Т. 25. Московский летописный свод конца XV в. – М.: Языки русской культуры, 2000. НИК 1901 – ПСРЛ. Т. 11. Никоновская летопись. – СПб., 1901. НIЛ 2000 – ПСРЛ. Т. 3. Новгородская I летопись. – М.: Языки русской культуры, 2000. НIVЛ 2000 – ПСРЛ. Т. 4. Ч.1. Новгородская IV летопись. – М.: Языки русской культуры, 2000. ПСРЛ 1863 – ПСРЛ. Т. 15. – СПб., 1863. ПСРЛ 1910 – ПСРЛ. Т. 20. Ч. 1. – СПб., 1910. ПСРЛ 1910 – ПСРЛ. Т. 23. – СПб., 1910. ПСРЛ 1959 – ПСРЛ. Т. 26. – М. – Л.: Наука, 1959. ПСРЛ 1962 – ПСРЛ. Т. 27. – М. – Л.: Наука, 1962. ПСРЛ 1997 – ПСРЛ. Т. 1. – М.: Языки русской культуры, 1997. ПСРЛ 2000 – ПСРЛ. Т. 2. – М.: Языки русской культуры, 2000. ПСРЛ 2007 – ПСРЛ. Т. 18. – СПб.: Языки русской культуры, 2007. СРИО 1884 – Сборник императорского русского исторического общества. Т. 41. – СПб., 1884. СI 2000 – ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. Софийская I летопись. – М.: Языки русской культуры, 2000. СII 2001 – ПСРЛ. Т. 6. Вып. 2. Софийская II летопись. – М.: Языки русской культуры, 2001. Тип. 2000 – ПСРЛ. Т. 24. Типографская летопись. – М.: Языки русской культуры, 2000. Литература Алексеев 1991 – Алексеев Ю.Г. «К Москве хотим!» Закат боярской республики в Новгороде. – Л.: Лениздат, 1991. Алексеев 1989 – Алексеев Ю.Г. Свержение ордынского ига. – Л.: Наука, 1989. 78

Valla. №2(6), 2016. Алексеев 2009 – Алексеев Ю.Г. Походы русских войск при Иване III. – CПб.: Изд-во СПбГУ, 2009. Алексеев 1998 – Алексеев Ю.Г. У кормила Российского государства: очерк развития аппарата управления XIV-XV вв. – СПб.: СПбГУ, 1998. Беляев 1905 – Беляев И.Д. Судьбы земщины и выборного начала на Руси. – М., 1905. Быков 2016 – Быков А.В. Отзыв на статью О.В. Шиндлера «Смена доспешной моды на Руси во второй половине XV в.» // История военного дела: исследования и источники. Специальный выпуск V. Стояние на реке Угре 1480-2015. Ч. II. – 2016. C. 594-612. – Доступ на 12.10.2016. Данилевский 2001 – Данилевский И.Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIV вв.): Курс лекций. – М.: Аспект-Пресс, 2001. Дашкевич 1873 – Дашкевич Н.П. Княжение Даниила Галицкого по русским и иностранным известиям. – Киев, 1873. ДГ 1965 – Пашуто В.Т., Черепнин Л.В., Щапов Я.Н., Новосельцев А.П., Шушарин В.П. Древнерусское государство и его международное значение. – М.: Наука, 1965. Горский 2000 – Горский А.А. Москва и Орда. – М.: Наука, 2000. Гумилев 1992 – Гумилев Л.Н. От Руси до России. – СПб.: ЮНА, 1992. Грушевський 1993 – Грушевський М.С. Історія України-Руси. Т. 3. – Київ: Наукова думка, 1993. Грушевський 1901 – Грушевсьский М.С. Хронольогія подій Галицько– Волинської літописи // Записки Наукового товариства імені Шевченка. Т. 41. – Львів, 1901. Жих 2012 – Жих М.И. Древняя Русь и Великая Степь: симбиоз или противостояние? Размышления о концепциях Л.Н. Гумилёва и В.В. Кожинова. // Suzhdenia. 2012. Вып. 9. – Доступ на 09.06.2012. Жих 2016 – Жих М.И. Рецензия на книгу Ю.В. Кривошеева «Русь и Многолы: Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. // Исторический формат. 2016. № 1(5). С. 334-339. Журавель 2010 – Журавель А.В. Аки молниа в день дождя: В 2-х тт. Т. 1. Куликовская битва и её след в истории. – М.: Русская панорама, 2010. Комаров 2015 – Комаров О.В. Ратные люди Поморских городов вт. пол. XVI – нач. XVII вв. // История военного дела: исследования и источники. 2014. Т. VI. С. 1-36. – Доступ на 17.09.2016. Кривошеев 2005 – Кривошеев Ю.В. «Басма лица его» Казанского летописца // Угорщина. К 525-летию «Великого стояния на Угре». Материалы научной конференции. Калуга, 6-7 октября 2005 года. – Калуга, 2005. С. 24-29. Кривошеев 2010 – Кривошеев Ю.В. Грюнвальдская битва и татары // Судьбы славянства и эхо Грюнвальда. Материалы международной научной конференции 22-24 октября 2010 г. – СПб., 2010. С. 143-145. Кривошеев 2005а – Кривошеев Ю.В. «Монгольский вопрос» в русском общественном сознании: прошлое и современность, наука и идеология // Монгольская империя и кочевой мир Евразии. – Якутск, 2005. С. 263-270. Кривошеев 2005б – Кривошеев Ю.В. «Татарский» след тысяцких Вельяминовых // «…В трубы трубят на Коломне…»: Сб. материалов научно-практической конференции, посвященной 625-летию Куликовской битвы. (г. Коломна, 7-8 сентября 2005 г.). – Калуга, 2005. С. 145-158. Кривошеев 2014 – Кривошеев Ю.В. Новгородские арабески. – СПб.: Академия исследования культуры, 2014. Кривошеев 1999 – Кривошеев Ю.В. Русь и монголы. Исследование по истории Северо– Восточной Руси XII-XIV вв. – СПб.: СПбГУ, 1999. Кривошеев 2003 – Кривошеев Ю.В. Русь и монголы. Исследование по истории Северо– 79

Кривошеев Ю.В. Русь и Монголы: Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. 3-е изд., испр. и доп. – СПб.: Академия исследования культуры, 2015. – 452 с. Восточной Руси XII-XIV вв. – СПб.: СПбГУ, 2003. Кривошеев 2006 – Кривошеев Ю.В. Татары и Шелонская битва 1471 года // Труды кафедры истории России с древнейших времен до XX века. Т. 2. – СПб.: СПбГУ, 2006. С. 201207. Майоров 2001 – Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. Очерки социальнополитических отношений в домонгольский период. Князь, бояре и городская община. – СПб.: Университетская книга, 2001. Костомаров 2004 – Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. – М.: Эксмо, 2004. Котляр 1997 – Котляр H.Ф. Галицко-Волынская летопись (источники, структура, жанровые и идейные особенности) // Древнейшие государства Восточной Европы. 1995. – М., 1997. С. 80-165. Лимонов 1987 – Лимонов Ю.А. Владимиро-Суздальская Русь. – Л.: АН СССР, 1987. Лукин 2004 – Лукин П.В. Вече, «племенные собрания» и «люди градские» начального русского летописания // Cредневековая Русь. Вып. № 4. – М., 2004. С. 77-130. Лукин 2005 – Лукин П.В. Древнерусские «вои» IX – начала XII в. // Средневековая Русь. Вып. 5. – М., 2005. С. 5-58. Лукин 2005а – Лукин П.В. О так называемой многозначности понятия «веча» в русских летописях. Домонгольское время. // Неисчерпаемость источника. Сб. к 70-летию В.А. Кучкина. – М.: Памятники исторической мысли, 2005. С. 36-83. Лукин 2008 – Лукин П.В. Вече. Социальный состав // Горский А.А., Кучкин В.А., Лукин П. В., Стефанович П.С. Древняя Русь: Очерки политического и социального строя. – М.: Индрик, 2008. C. 33-148. Лукин 2014 – Лукин П.В. Новая точка отсчета в изучении древнерусской элиты // Российская история. 2014. № 6. С. 32-38. Лукин 2014а – Лукин П.В. Новгородское вече. – М.: Индрик, 2014. Лукин 2014б – Лукин П.В. К истории вечевых колоколов // Новгородский исторический сборник. № 14 (24). – СПб., 2014. С. 135-167. Лурье 1994 – Лурье Я.С. Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева // Звезда. 1994. № 10. С. 166-177. Лурье 1997 – Лурье Я.С. Россия древняя и Россия новая. – СПб.: Дмитрий Буланин, 1997. Молочников 2015 – Молочников А.М. Военная и политическая организация смоленской городской общины в 1609-1611 гг. // История военного дела: исследования и источники. Специальный выпуск IV. Смоленские войны XV-XVII вв. Ч. I. 2015. C. 182-203. – Доступ на 18.10.2016. Насонов 1951 – Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. – М. – Л.: АН СССР, 1951. Несин 2009 – Несин М.А. Галицкое вече в 1187-1188 гг. // Русин. 2009. № 3 (17). С. 3246. Несин 2010 – Несин М.А. Галицкое вече при Ярославе Осмомысле // Русин. 2010. №1 (19). С. 78-96. Несин 2010а – Несин М.А. К истории происхождения Галича // Русин. 2010. № 3 (21). С. 58-77. Несин 2011 – Несин М.А. Галицкое вече и Даниил Галицкий в 1205-1209 гг. // Русин. 2011. № 2 (25). С. 5-26. Несин 2012 – Несин М.А. Галицкое вече в 1235-1240-х гг. // Русин. 2012. № 4 (30). С. 86-108. Несин 2012а – Несин М.А. Некоторые черты социальной трансформации в X-XI вв. в 80

Valla. №2(6), 2016. восточнославянском обществе в летописной социальной терминологии // Социальная мобильность в традиционных обществах: история и современность: материалы Всероссийской научной конференции с международным участием, посвященной 90-летию со дня рождения профессора М.М. Мартыновой и 100-летию со дня рождения профессора Б.Г. Плющевского. Ижевск, 20-21 ноября 2012 г. – Ижевск, 2012. С. 38-48. Несин 2013 – Несин М.А. Галицкое вече и Роман Галицкий // Русин. 2013. № 2 (32). 2013. С. 19-41. Несин 2014 – Несин М.А. Шелонская битва 14 июля 1471 г.: к вопросу о тактике московских войск и участии засадной татарской рати // История военного дела: исследования и источники. Т. IV. 2014. С. 464-482. – Доступ на 18.10.2016. Несин 2014а – Несин М.А. Вече в Северо-Восточной Руси после Батыева нашествия // Европа в Средние века и раннее Новое время, общество, власть, идеология и культура. Материалы Всероссийской с международным участием конференции молодых ученых: Ижевск, 2-3 декабря 2013 г. – Ижевск, 2014. С. 157-164. Несин 2015 – Несин М.А. Борьба за Смоленск в XV веке // История военного дела: исследования и источники. Специальный выпуск IV. Смоленские войны XV-XVII вв. Ч. I. 2015. C. 1-34. – Доступ на 18.10.2016. Несин 2015а – Несин М.А. К вопросу о причине отступления татарского войска после стояния на Угре // История военного дела: исследования и источники. Специальный выпуск V. Стояние на реке Угре 1480-2015. Ч. I. 2015. C. 110-132. – Доступ на 18.10.2016. Несин 2016 – Несин М.А. Ответ на замечания Быкова А.В., изложенные в статье «Отзыв на статью О.В. Шиндлера “Смена доспешной моды на Руси во второй половине XV в.”», и отзыв на статью Шиндлера О.В. «Смена доспешной моды на Руси во второй половине XV в.» // История военного дела: исследования и источники. Специальный выпуск V. Стояние на реке Угре 1480-2015. Ч. II. 2016. C. 614-652. – Доступ на 18.10.2016. Пашуто 1950 – Пашуто В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. – М.: Ин-т истории РАН, 1950. Пенской 2016 – Пенской В.В. Война за Ордынское наследство // История военного дела: исследования и источники. Специальный выпуск V. Стояние на реке Угре 1480-2015. Ч. II. 2016. C. 450-480. – Доступ на 18.10.2016. Рыбаков 1971 – Рыбаков Б.А. О преодолении самообмана // Вопросы истории. 1971. № 3. С. 153-159. Сафроненко 1955 – Сафроненко К.А. Общественно-политический строй Галицко-Во– лынской Руси. – М.: Изд-во юридической литературы, 1955. Селезнев 2000 – Селезнев Ю.В. Рец. на кн.: Кривошеев Ю.В. Русь и монголы: исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIII вв. СПб., 1999. – 408 с. – Тир. 1000 экз. // Commentarii de historia. Вып. 1. 2000. [http://www.hist.vsu.ru/cdh/] – Доступ на 18.10.2016. Селезнев 2010 – Селезнев Ю.В. Русско-ордынские военные конфликты XIII-XV веков. Справочник. – М.: Квадрига, 2010. Cелезнев 2013 – Селезнев Ю. В. Русские князья в составе правящей элиты Джучиева Улуса в XIII-XV веках. – Воронеж: Центрально-Черноземное книжное издательство, 2013. Селезнев 2017 – Русские князья при дворе ханов Золотой Орды. – М.: Ломоносовъ, 2017. Скрынников 1994 – Скрынников Р.Г. Трагедия Новгорода. – М.: Издательство им. Сабашниковых, 1994. Соловьев 1847 – Соловьев С.М. Даниил Романович, король Галицкий // Современник. 1847. Т. 1. Отд. 2. С. 110-111. Соловьев 1960 – Соловьев С.М. История России с древнейших времен в 15 кн. Кн. 1. – М.: Мысль, 1960. 81

Кривошеев Ю.В. Русь и Монголы: Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. 3-е изд., испр. и доп. – СПб.: Академия исследования культуры, 2015. – 452 с. Срезневский 1893 – Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. 1. А-К. – СПб., 1893. Стефанович 2007 – Стефанович П.С. Отношения князя и знати в Галицком и Волынском княжествах до конца XII в. // Средневековая Русь. Вып. 7. – М., 2007. С. 120-220. Тихомиров 1953 – Тихомиров М.Н. Пособие по изучению Русской правды. – М.: МГУ, 1953. Тихомиров 1957 – Тихомиров М.Н. Средневековая Москва в XIV-XV вв. – М.: МГУ, 1957. Фроянов 1995 – Фроянов И.Я. Возникновение монархии в России // Дом Романовых в истории России. – СПб.: СПбГУ, 1995. С. 5-20. Фроянов 1980 – Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. – Л.: ЛГУ, 1980. Шабага 2003 – Шабага А.В. Опыт моделирования социальных процессов: причины военных конфликтов в Галицко-Волынской Руси. – М.: Издательство РУДН, 2003. Collins 1991 – Collins L. ‘On the Alleged “Destruction” of the Great Horde in 1502’, Byzantinische Forschungen. № 16. From Manzikert to Lepanto: The Byzantine World and the Turks, 1071-1571. Amsterdam, 1991. Pp. 361-399.











82

Valla. №2(6), 2016.

Несостоявшееся изгнание норманнов Варяги и Русь / Сост. и ред. В.В. Фомин – М.: Русская панорама, 2015. – 504 с. – (Серия «Изгнание норманнов из русской истории». Вып. 5). Вышел очередной сборник РИО, под названием «Варяги и Русь». Отечественные антинорманисты, не обращая внимания на критику, продолжают «изгонять норманнов» из отечественной истории. Содержание сборника вполне предсказуемо. Открывает сборник работа В.В. Фомина «Варяги и Русь». Если кто-то рассчитывал найти там что-то новое по сравнению с другими, ранее опубликованными работами данного автора, то он ошибается. Все тот же набор уже известных аргументов. Народ Hros Захария Ритора (с. 10-11), все те же Русии А.Г. Кузьмина (с. 86), только теперь Салтовская и Причерноморская Русии дополнились аланской Русией в Прибалтике (?), созданной аланами, переселившимися в Прибалтику после разгрома их хазарами и венграми, что уже является полной фантастикой, но необходимой В.В. Фомину, чтобы увязать две противоречащие друг другу гипотезы – «балто-славянскую» и «русо-аланскую» в одну, скрестив алан с балтийскими славянами (с. 22). Снова ссылки на труды Эверса, Иловайского, Максимовича вперемежку со ссылками на поздние источники: «Сказание о князьях Владимирских», Густынскую летопись и на немецких писателей Мюнстера, Герберштейна и Лейбница (с. 37). Снова из современных событиям источников ни одного, за исключением спорной Иоакимовской летописи Татищева. Все так же, не внимая призыву А.А. Романчука, сделанному еще в 2013 г., Фомин цитирует отдельные выгодные ему фразы из работы И. Первольфа, полностью опровергающей его балто-славянскую гипотезу, но не пытается на эту критику со стороны Первольфа ответить (с. 44). Фактически В.В. Фомин, как и ранее, ловко манипулируя выхваченными из контекста фразами и мнениями отдельных историков, умудряется произвести выгодное для себя впечатление на неподготовленного читателя. Больным местом автора по-прежнему остается археология, противоречащая всему, что он так настойчиво утверждает. Ссылаясь на ранние работы В.М. Горюновой от 1995 и 2005 гг., Фомин обходит молчанием ее последние работы 2011 г., где она пересмотрела и заново оценила имеющийся археологический материал. Как справедливо заметила В.М. Горюнова, у В.В. Фомина «массовость ссылок на все археологические работы, где тем или иным образом упоминаются элементы западнославянской культуры в древностях Новгородчины и Приладожья, создает видимость массового переселения народов юго-западной Балтики…» [Горюнова 2011: 228]. Правда, теперь Фомин ссылается на А.А. Романчука и его статьи как на мнение поддерживающего его археолога. Как положительное явление следует отметить сдержанность стиля данной работы, в отличие от разухабистого стиля книги «Голый конунг»1. То новое, что появилось в данной работе, содержится в ее первых строках. «Ультранорманистский дух настолько пропитал нашу науку, что она сейчас пребывает в полном и твердом согласии со шведом Тунманом и немцем А.Л. Шлецером, утверждавшими более двух столетий назад в 1774 и в 1802 гг, что “скандинавы … основали Русскую державу” (и по их же примеру гипнотизируя читателя словами, за которыми ничего нет: “в етом никто не сомневается”...)» (c. 7). Этот безапелляционный приговор вынесен, замечу, всей отечественной исторической науке без всякой дополнительной аргументации. Неужели Фомин действительно пребывает в полной уверенности, что российская историческая наука не сдвинулась с места с 1802 г. и все еще находится на примитивном уровне начала XIX века? После таких заявлений остается только развести руками. Но откуда же Фомин выводит Русь в противовес общепринятой скандинавской гипотезе? В заключительной части своей работы он без всяких обоснований, 1

Рецензию на эту книгу см.: Верхотуров Д.Н. Донос как метод научной полемики // Valla, 2015. №1(6). С. 116-121. – Ред.

83

Варяги и Русь / Сост. и ред. В.В. Фомин – М.: Русская панорама, 2015. – 504 с. – (Серия «Изгнание норманнов из русской истории». Вып. 5). в полном соответствии с заветами А.Г. Кузьмина заявляет, что «и этой силой стали “русы” или “род русский”, включавший в себя разные этнические группы руси, выходцев прежде всего из Поднепровья, Подонья, Прибалтики и Подунавья…» (с. 86). Историкамантинорманистам XIX века, выдвигавшим спорные и противоречащие друг другу гипотезы о происхождении Руси из разных концов средневекового мира, в противоположность скандинавской гипотезе, и в голову не могло прийти такое изящное решение: объявить все эти так называемые «Русии» реально существовавшими и внесшими вклад в образование Древней Руси! И все это без каких-либо дополнительных обоснований и объяснений о том, как взаимодействовали эти разные этнические группы, когда и как они попадали в земли финнов и восточных славян, какие культуры они приносили с собой и каким образом из них сформировалась единая Русь. Следующая работа в сборнике – это несколько устаревшая, небольшая по объему статья историка из ГДР Й. Херрмана (в сборнике он почему-то назван Геррманом) «История и культура северо-западных славян», написанная в 1980 г. В оглавлении сборника эта работа обозначена как «История и культура западных славян». Видимо, это опечатка. Можно только приветствовать перевод на русский язык и публикацию еще одной работы данного историка. Правда, учитывая тематику сборника, нужно было бы объяснить, какое отношение имеет данная публикация к вопросу о варягах и руси. Тем более, что сам Херрманн, как серьезный историк, нигде балтийских славян с русами и варягами не связывает. Далее идут подряд три работы «немецкого» историка Андрея Пауля, который почемуто печатается исключительно в российских изданиях. Первая из этих работ носит многозначительное название «Старцы славянские, хранящие в памяти все деяния язычников». Начинается работа с голословных заявлений вроде такого: «Так как история юга Балтики того времени имеет огромное значение для изучения, в том числе и русской истории в контексте “призвания варягов”, ниже будет приведена попытка реконструкции одного из самых значительных ее эпизодов – разорения Гамбурга и борьбы за Нордальбингию в середине IX в. на основании доступных западноевропейских источников» (с. 129). Не говоря уже о том, что такое утверждение, прежде чем его делать в научных статьях в исторических журналах, требует развернутой аргументации, поскольку переворачивает с ног на голову всю современную историческую науку, оно еще и делается безапелляционно как само собой разумеющийся факт! В работе полностью отсутствует такой раздел, как история вопроса, в котором бы излагалась историография и критиковались работы предшественников. Отсутствует он не случайно, потому что данная работа А. Пауля полностью противоречит общепринятому в науке мнению и пересматривает сложившиеся взгляды на исторические процессы на юге Балтики и во Фризии практически с нуля. Автор просто начинает излагать историю ободритов данного периода и историю норманнов Рорика во Фризии так, как он ее видит, не затрудняя себя ссылками на работы предшественников, их анализ и критику. Подобный подход находится за гранью исторической науки и характерен для фолк-историков. Автор фактически ведет монолог, наполняя его рассуждениями о том, что могло и чего не могло быть, самостоятельно заново анализируя сообщения анналов франков, как если бы до него эти сообщения вообще никто не рассматривал. Автор выступает, как сказал в свое время В.О. Ключевский, «построителем, реставратором исчезнувшего факта», додумывая за источники то, чего в них не содержится. Целью данной работы Пауля является приписать разрушение Гамбурга в 845 г. славянам-ободритам вместо норманнов и тем самым – очередная неудачная попытка связать Рюрика с ободритами и Гостомыслом. Во второй своей работе «К вопросу о названиях племен королевства ободритов» Пауль продолжает обсуждать вопрос о названиях племен славян-ободритов. К чести Пауля, нужно отметить, что только он заметил, в какой тупик завела антинорманистов отброшенная еще в XIX веке, после критики И. Первольфа, «народная этимология», производящая термин 84

Valla. №2(6), 2016. «варяги» от названия племени балтийских славян-вагров [Первольф 1877: 45] и на этом основании утверждающая, что именно вагры были варягами ПВЛ. Поскольку, как указывает А.Ф. Гильфердинг на основании источников, вагры, когда-то мощное славянское племя, исчерпав свои силы в борьбе с саксами и данами, к VIII в. практически исчезли и их земли заняли другие племена ободритов. Но варяги в ПВЛ появляются в середине IX в., и описание их деятельности никак не соответствует описанию ослабленного племени балтийских славян. Вагры и позже участвовали в войнах и в восстаниях, но никогда больше они не имели уже того значения, как в период до VIII в. Отсюда перед Паулем возникла сверхзадача – «доказать», что вагры никуда не исчезали, что другим их именем было «варины» и что это было самоназвание того племени, которое в источниках названо ободритами. И таким образом объяснить, что варяги-вагры «на самом деле» являются ободритами. Доказывается все это на уровне умозрительных рассуждений и допущений. Против подобных произвольных отождествлений названий племен балтийских славян выступал еще И. Первольф. «Что так думали во времена Герберштейна (XVI в.), что еще чешский профессор Иоанн Судетский (1614-1616) производил “Варецкое море” от вагров – это понятно, но думать так во времена Востокова, Шафарика, Срезневского и Миклошича не позволительно» [Первольф 1877: 46]. Третья работа Пауля называется «Норманнизм на службе фашистской Германии». Сама по себе работа интересна, особенно для историков, изучающих национал-социалистический поход к исторической науке и археологии. Но так же, как относительно работы Херрмана, возникает вопрос, зачем она здесь приведена? В заключительной части данной работы сказано: «В современной немецкой археологии эти работы получили соответствующую оценку, однако знать и напоминать об ошибках прошлого кажется нам крайне важным для недопущения повторного проникновения подобных, откровенно антинаучных и обусловленных идеологией и политикой идей в науку нашего времени» (с. 243). Хочется сразу же спросить: а что, по мнению автора, такая опасность существует? Иначе зачем в сборнике появилась эта работа, не имеющая никакого отношения ни к варягам, ни к русам? Или это намек на то, что современная историческая наука, давно уже установившая факт скандинавского происхождения варягов и русов, сродни национал-социалистической? Если так, то это оскорбление в адрес всей современной исторической науки, по крайней мере, медиевистики, занимающейся историей скандинавских стран и Древней Руси. Я уже не говорю о том, что никакого «норманизма», о котором постоянно пишут Пауль и другие антинорманисты, в природе не существует. Антинорманисты усиленно продолжают борьбу с фантомом, существующим только в их воображении. Завершает сборник работа Л.П. Грот «Имена летописных князей и корни древнерусского института княжеской власти». Работа настолько объемная, что разбита на главы и представляет собой книгу в книге. Л.П. Грот начинает с того, что дает свое определение «норманизма». Итак, «норманизм» по Грот – это «система исторических взглядов, покоящаяся на трех постулатах: о скандинавском происхождении летописных варягов, о Рюрике как вожде скандинавских отрядов – не то завоевателе, не то контрактнике (sic!) … и о древнескандинавском происхождении имени Русь…». Данное определение норманизма, отличающееся от определений, приведенных А.А. Романчуком, В.И. Меркуловым и С.В. Томсинским, а также от определения «норманнской теории» в БСЭ и других определений «норманизма», убедительно показывает лишний раз, что никакого «норманизма» не существует – раз сами антинорманисты не могут договориться между собой, что же это такое, и дать его точное определение2. Далее следует пересказ взглядов «норманистов» в том виде, как их себе представляет Грот. Она, как и В.В. Фомин ранее, упорно раз за разом сводит всю современную отечественную и зарубежную историческую науку к кругу «упрощенных представлений 2

По-видимому, они не могут даже договориться, с одной или двумя «н» писать это слово. Оставляем орфографию в соответствии с приводимыми цитатами. – Ред.

85

Варяги и Русь / Сост. и ред. В.В. Фомин – М.: Русская панорама, 2015. – 504 с. – (Серия «Изгнание норманнов из русской истории». Вып. 5). XVIII в.» (с. 247) и подчеркивает, что «миф о скандинавстве варягов восходит к Петрею и Рудбеку, и как можно “доказать” Рудбека?» (с. 247). Создается впечатление, что Грот в своем анализе современных исторических взглядов не может двинуться дальше вопроса о Петрее и Рудбеке, вопроса, в котором она является признанным специалистом. Только какое отношение представления XVIII в. имеют к современной медиевистике? Эта своего рода битва с бумажным тигром дает полное представление об узости взглядов автора публикации и его отсталости от современной науки, ушедшей далеко вперед. В публикации также отсутствует раздел по истории вопроса. Единственная упоминаемая Грот (в негативном ключе) работа предшественников – книга А.Ф. Литвиной и Ф.Б. Успенского «Выбор имени у русских князей в X-XVI вв.». Вообще Грот предпочитает полемизировать с Байером, Рудбеком и Петреем, а не с современными историками, видимо, считая, что ничего нового с тех пор в науке не появилось. Из имен русских князей для обсуждения она выбрала такие имена как Святослав и Владимир, относительно славянского характера которых никто из современных историков спорить не будет, а объектом полемики о характере этих имен выбрала не кого-нибудь, а Байера! И успешно с ним «спорит», доказывая общеизвестные вещи. Другое дело, когда речь заходит об имени Рюрик. Здесь опять повторяется попытка связать имя Рюрика с именем (теперь уже божества!) Рарог. Ссылки на печально известную ДНК-генеалогию лже-ученого А.А. Клесова, получившую негативную оценку популяционных генетиков, никак не могут служит доказательством чего-либо в сфере языкознания. Вывод автора о вагрских корнях имени Рюрик, якобы заимствованного скандинавами у балтийских славян, доказывается опять-таки утомительными многостраничными рассуждениями о том, «что могло и чего не могло быть». Глава об именах Олег и Ольга повторяет снова, без каких-либо попыток ответить на критику, версию о том, что эти имена не могут иметь скандинавскую этимологию. Аналогичная, только менее объемная статья об этом была включена еще в первый сборник данной серии и подверглась справедливой критике С.М. Михеева [Михеев 2004]. С тех пор аргументы Грот не изменились и повторяются из публикации в публикацию. Напомним, что первый сборник РИО был встречен серией разгромных критических статей [Михеев 2004; Котляр 2007]. Но сколько можно говорить и писать об одном и том же? Антинорманисты с упорством, достойным лучшего применения, не обращая никакого внимания на критику, продолжают повторять одно и то же, правда, переходя от маловероятных гипотез к совсем уже фантастическим. Эти новые фантастические гипотезы они основывают на своих маловероятных, недоказанных гипотезах, отталкиваясь от них, как если бы они были фактами, и так из кирпичиков строится этаж за этажом здание современного неоантинорманизма [Губарев 2015]. К исторической реальности все это не имеет никакого отношения. Чувствуется, что тематика сборников себя полностью исчерпала. В заключение хотелось бы отметить те общие черты, которыми страдают работы подобного рода – невосприимчивость к критике, наличие узкого круга авторов, постоянно цитирующих и позитивно оценивающих друг друга, замена анализа исторических фактов и источников длинными рассуждениями на основе «здравого смысла», полное пренебрежение данными археологии. Так что и в этом отношении данный сборник не представляет ничего нового. Губарев О.Л., независимый исследователь, г. Санкт-Петербург, e-mail: [email protected]

86

Valla. №2(6), 2016. Литература Гильфердинг 1874 – Гильфердинг А.Ф. Собр. соч. Т.4. История балтийских славян. – СПб., 1874. Горюнова 2011 – Горюнова В. М. О западнославянских формах керамики в Северной Руси первой половины Х в. (время и причины появления) // Археология и история Пскова и Псковской земли: семинар им. акад. В. В. Седова: материалы 56-го заседания, посвящ. 130летию Псков. археол. о-ва (7-9 апр. 2010 г.). – М. – Псков, 2011. С. 228-237. Губарев 2016 – Губарев О.Л. «Неонорманизм» или неоантинорманизм? // Stratum plus. 2015. №5: Славяне на Дунае. Обретение родины. С. 351-355. Котляр 2007 – Котляр Н.Ф. В тоске по утраченному времени // Средневековая Русь. Вып. 7. – М., 2007. С. 343-353. Михеев 2004 – Михеев С.М. [Рец. на кн.:] Сборник Русского исторического общества. № 8 (156). Антинорманизм. – М.: Русская панорама, 2003. (Научный редактор номера А. Г. Кузьмин, ответственный редактор И. А. Настенко.). 2004. – Дата обращения 13.10.2016. Первольф 1877 – Первольф И. Варяги-Руси и Балтийские славяне // ЖМНП, ч.192. СПб.,1877. C. 37-97.











87

[VALLA] Основан в 2015 г.

Интегрированный историко-филологический журнал европейских исследований 2016. т. 2. №6.

Читайте в 2017 г.: Пушкинский «Скупой рыцарь» глазами медиевиста; сексуальное просвещение в Англии 1680 г. и многое другое...

18+