№3 (2) VALLLA

Citation preview

Современный. Открытый. Этичный. Интегрированный историко-филологический журнал европейских исследований

No. 3 (2) 2017

18+

[VALLA] Основан в 2015 г.

Современный. Открытый. Этичный. Интегрированный историко-филологический журнал европейских исследований

No. 3 (2) 2017

[VALLA] Журнал посвящён проблемам истории европейской культуры от Средневековья до XIX в. Приоритетные направления – источниковедение, история повседневности, социальная антропология, cultural studies, case studies, межкультурные контакты (включая историю перевода), история гуманитарных наук.

Главный редактор Елифёрова М.В. e-mail: [email protected]

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ: Акопян О. (University of Warwick), Ауров О.В. (РГГУ), Голубков А.В. (РГГУ), Макаров В.С. (МосГУ), Марков А.В. (РГГУ), Михайлова Т.А. (МГУ – Институт языкознания РАН), Успенский Ф.Б. (НИУ ВШЭ – Институт славяноведения РАН), Тихонова Е.С. (СПбГЭТУ «ЛЭТИ»). Рукописи статей на рассмотрение можно присылать на адрес главного редактора или подавать через регистрационную форму на сайте журнала: http://www.vallajournal.com Приём материалов к публикации полностью бесплатный. ISSN 2412-9674 Журнал является независимым частным проектом. © М.В. Елифёрова, 2015-2017.

Содержание выпуска 2 за 2017 г. English Summaries for Feature Articles ........................................................................................... i Статьи ............................................................................................................................................. Молочников А.М. Женщины в Смоленской обороне 1609-1611 гг. Ч. 2. Обывательницы: несколько казусов ........................................................................................................................... 1 Быков А.В. Ростовщичество в Древней Руси: по материалам Новгорода и Пскова .............. 8 Живлова Н.Ю. Древнеирландская сага «Пир Брикрена и изгнание сыновей Дол Диармайда» о полюдье и продуктовой ренте ............................................................................ 22 Пилипчук Я.В. О некоторых случаях использования этнонима «сакалиба» ....................... 36 Труды членов редколлегии ......................................................................................................... Елифёрова М.В. Берсерки в сагах: домыслы и реальность .................................................... 44 Материалы и публикации ........................................................................................................... «Новости из страны антиподов»: памфлет, переделанный из пьесы. Пер. с английского, вступ. статья и комментарии В.С. Макарова . ....................................................................... 73 Рецензии .......................................................................................................................................... Верхотуров Д.Н. Остроумие против археологии. Рец. на кн.: Толочко А.П. Очерки начальной Руси. – Киев – СПб.: Laurus, 2015. 336 с. ................................................................ 94 Воронин В.М. Диагноз: фальсификация. Обзор работ В.И. Меркулова. ........................... 100 Пчелов Е.В. Викинг Владимир Святославич. Обсуждение художественного фильма «Викинг» (2017) + материалы и комментарии....................................................................... 107




Valla. 2017. Vol. 3. No. 2.

English Summaries for Feature Articles. Молочников А.М. Женщины в Смоленской обороне 1609-1611 гг. Ч. 2. Обывательницы: несколько казусов. С. 1-7. Women in the Siege of Smolensk 1609-1611. Part 2. Commoners: Some Case Studies. Pp. 1-7. By Alexander Molochnikov, independent researcher. e-mail: [email protected] The present paper continues the publication in Vol. 2, No. 3, 20161, exploring how the Smolensk events of 1609-1611 could be seen from female perspective and what social roles could be assumed by women under such circumstances. Now the author’s attention turns to social strata other than nobility. The cases include: an unidentified ‘maid with letters’ (possibly a spy) who came to the Polish camp and got a bullet wound there; two townswomen trialled for an attempt of escape from the besieged city and giving obscene answers to the investigator; a failed case of illegal prostitution (while brothels were kept openly in Novgorod of that period, they were outlawed in Smolensk). The overall impression is that, despite the need to be bold and ingenious under the conditions like that, women would hardly ever transgress the conventional social roles. Keywords: everyday life; gender studies; prostitution; Siege of Smolensk 1609-1611; women
 Быков А.В. Ростовщичество в Древней Руси: по материалам Новгорода и Пскова. С. 8-21. Loans in Old Rus’: Evidence from Novgorod and Pskov. Pp. 8-21. By Alexander Bykov, independent researcher e-mail: [email protected] The subject of money lending in Old Rus’ has been rarely tackled, and, as the author argues, still not understood in many aspects. Most notably, the interest rate v tret’ (‘at one third’) has been assumed to mean 50% (which would make exactly one third of the loan and interest in total), since a modern historian takes it for granted that splitting any given money sum into thirds (if you only have cash in silver) is improbably difficult. However, as Bykov argues, in the early Rus’ coins were not the only (nor the prevalent) form of cash money, it was acceptable to cut them into pieces, and for a large part of Old Russian history weight of the silver rather that its shape mattered. So it makes a perfectly good sense to believe that ‘at one third’ meant literally one third of the sum. This, however, only applied to long-term loans (over a year). The legally allowed interest rates for short-term loans were lower, and practices of interest-taking were controlled by legislation. Russkaya Pravda and Pskov Judicial Charter give much attention to the issues how much interest could be legally taken and how soon the loans are to be returned. A system of debt re-structuring also existed. Keywords: banking; loans; money; Old Rus’; Novgorod the Great; Pskov


1

[URL: http://vallajournal.com/journal/index.php/valla/article/view/62].

i

Valla. 2017. Vol. 3. No. 2.

Живлова Н.Ю. Древнеирландская сага «Пир Брикрена и изгнание сыновей Дол Диармайда» о полюдье и продуктовой ренте. С. 22-35. Fled Bricrenn ocus Loinges mac nDuíl Dermait: Evidence for Circuits and Food-Rents. Pp. 22-35. By Nina Zhivlova, Moscow State University e-mail: [email protected] The article deals with two kinds of sources for early Irish economic history: sagas and lawtracts. The author compares data on food-rent provided by free and unfree clients from the sagas Bricriu’s Feast (FB) and Bricriu’s Feast and the Exile of the sons of Duil Diarmaid (LMDD) with the lists of food-rents from а number of law-tracts. Unlike the FB, the list in LMDD is quite realistic and may even reflect the custom of preparing feasts for a lord for every season of the year.

Keywords: circuit; clients; feasting; food; dairy; garlic; lords


 Пилипчук Я.В. О некоторых случаях использования этнонима «сакалиба». С. 36-43. On Some Cases of the Use of the Ethnic Name Saqaliba. Pp. 36-43. By Yaroslav Pilipchuk, Ukraine’s National Academy of Sciences, Krymskiy Institute of Oriental Studies. e-mail: [email protected]

The paper reconsiders the meaning of the ethnic name Saqaliba in Arabic sources, whose meaning is widely assumed to be ‘Slavs’. The usage of this word by Arabian geographers is sometimes taken as evidence that this or that specific territory was inhabited by Slavs in the early Middle Ages. However, the word Saqaliba would not necessarily apply to peoples speaking Slavonic languages. Pilipchuk demonstrates that at least in some cases it clearly meant Finnic peoples and even Turkic peoples if the latter had hair lighter than Arabs. Apparently, not all Arabian geographer cared to distinguish between various fair-haired peoples from the North. Keywords: Arabic sources; saqaliba


ii

Valla. 2017. Vol. 3. No. 2.

Елифёрова М.В. Берсерки в сагах: домыслы и реальность. С. 44-72. Berserkers in Sagas: Facts and Speculation. Pp. 44-72. By Maria Eliferova, independent researcher. e-mail: [email protected]

The widely accepted idea that berserkers formed an all-male semi-religious society (Männerbund) somehow linked to initiation rites was first proposed by Lily Weiser in 1927. Since that time, it has been subject to much criticism. Yet many scholars even of those who do not directly accept the Männerbund theory still perpetuate the dubious claims of early German students of folklore (that berserkers believed themselves to be shape-shifters; that they wore animal skins or masks; that they were specifically linked to the cult of Odin etc.). Moreover, the scholars openly critical of the Männerbund theory, as of presently, have not performed the task of re-analyzing the sagas to see what the texts actually say about berserkers. The present paper seeks to fill this gap. About 50 stories about berserkers from Old Norse prose texts are regarded. The overview shows that actually some of the texts are versions of the same story (even when placed within different sagas), that the perception of berserkers in sagas is overwhelmingly negative (about ¾ of all cases) and that, outside Snorri’s Ynglingasaga, there are no mentions of any special links between berserkers and Odin. Moreover, even the claim that berserkers wore animal skins does not seem to be adequately substantiated by the sources: the sole unambiguous statement that they wore vargstakka (‘wolf coats’) in Vatnsdæla saga almost certainly comes from a gloss in Fagrskinna commenting the famous poem about the Battle of Hafrsfjord, and there are no references to berserkers as to ‘wolfskins’ outside the Haraldian legend at all. There is also not a single instance of the use of the word óðr interchangeably with berserksgangr, and the positive word for ‘fury’ is mainly ákafa, unrelated to either Odin or berserkers. Keywords: berserkers; sagas; textual criticism; Viking Age




iii

[VALLA] статьи

Valla. №3(2), 2017.

Женщины в Смоленской обороне 1609-1611 гг. Часть 2. Обывательницы: несколько казусов В нашей недавней статье о женщинах в истории обороны Смоленска 1609-1611 гг. было рассмотрено в основном положение смоленских дворянских женщин [Молочников 2016]. Впоследствии вышла статья А.А. Селина на ту же тему, где был представлен дополнительный материал из неопубликованных смоленских документов [Селин 2016]. Однако далеко не все интересные сюжеты остались разобраны в данной статье. Сведения, которые хотелось бы дополнительно рассмотреть в отдельном исследовании, могут показаться разнородными. На самом деле, все эти сведения так или иначе связаны с выживанием женщин в условиях военного времени. Для средневековья, в особенности русского, эта тема до сих пор остается неизученной. Поэтому мы начнем с истории о том, как одна из смоленских женщин получила боевое крещение. Как я уже говорил, под Смоленском воевали только мужчины, но один необычный случай с огнестрельным ранением девушки все-таки отразился в источниках. И этот случай не рассматривался ещё ни в одном исследовании по истории смоленской обороны. Итак, смоленские воеводы в начале осады довольно часто допрашивали бывших пленников, которые перебегали из королевского лагеря в осажденную крепость. 8 (18) ноября к ним привели детину (подростка) Осипа Михайлова из города Белая к северу от Смоленска [Памятники 2016: 41]. Этот Осип и сообщил им о любопытном происшествии в королевском лагере, но сначала рассказал о себе. Он был пойман под Белой и приведен в королевский лагерь к Троицкому монастырю (где была резиденция самого Сигизмунда). В лагере Осип прожил две недели, после чего пришел в Смоленск. Однако из всего, что он мог бы услышать в лагере, Осип запомнил только следующий случай: и был он у литовских людей недели з две у Троицы и пришла-деи из Смоленска з города девка з грамотами, а тое деи девку прислали из Смоленска, а хто тое девку послал из Смоленска, тово он не ведает. И тое девку литовские люди пострелили и, пострельши, е отпустили назад, тому недели з две ж [Памятники 2016: 41].

Итак, в королевский лагерь под Смоленском приходила неизвестная девушка, и у неё были при себе некие грамоты. Во время своего пребывания в лагере она получила пулевое ранение от одного из солдат, но осталась жива, после чего её отпустили – обратно в Смоленск. Сам Осип тоже вскоре сбежал в осажденную крепость и здесь жил ещё неделю, прося подаяние («ходя в Смоленске кормился»). Следовательно, случай с девушкой произошел за неделю до его побега примерно в середине его пребывания в плену. И хотя, по мнению Осипа, она вернулась в Смоленск, но он больше ничего о ней не смог сказать, даже её имени. Так что случай со смоленской девушкой в королевском лагере остался загадочным. Была ли она лазутчицей тайных сторонников Сигизмунда? Или, наоборот, пробиралась из города с тайным посланием от воевод? Или она не была связана ни с одной из воющих сторон, а её грамотки имели чисто бытовое значение? Третий вариант представляется наиболее вероятным. Из рассказа Осипа никак не следует, что она попала в плен. В то же время в королевском лагере её встретили недружелюбно. Смоленские воеводы о ней, повидимому, не знали. Нет о ней никаких сведений и в дневнике Сигизмунда. Вероятно, девушка была тайным посланцем от частного лица, у которого не было другой возможности передать вести о себе за пределы крепости. Девушка была несомненно храбрым, но не очень опытным посыльным. В итоге ей пришлось вернуться в Смоленск после ранения, а возможно, и утраты грамот. Интересно, что «литовские люди» сами её отпустили обратно в крепость. Других подробностей о пребывании неизвестной в королевском лагере Осип не сообщил. 1

Молочников А.М. Женщины в Смоленской обороне 1609-1611 гг. Ч. 2. История с простреленной девушкой в королевском лагере, похоже, так и останется загадкой для последующих исследователей. В ней слишком мало подробностей, однако именно эта краткость говорит, что история в основе своей подлинная. Этот случай показывает, с какими порой необычными испытаниями приходилось сталкиваться женщинам – участницам смоленской осады.

Ил. 1. Смоленская крепость. Фото С.М. Прокудина-Горского, 1911 (в настоящее время эта часть крепости утрачена).

Надо сказать, что другие случаи побега женщин из крепости в королевский лагерь нам Источник: неизвестны. Между тем, историй о побеге https://commons.wikimedia.org мужчин разных сословий было достаточно много. Здесь, по-видимому, сыграли роль чисто физические возможности. Обычным способом побега было спуститься со стены на веревке или скинуться с невысокого яруса (из-за недостаточной длины верёвки эти способы могли объединяться) [Памятники 2016: 50, 63, 65, 80-81, 116, 117]. Женщины средневековья, как правило, не были готовы к таким упражнениям. Только в одном из следственных дел сохранились сведения о том, что женщины обсуждали возможность побега через бойницу нижнего яруса (подошвенный бой). Это был подслушанный одним крестьянином разговор двух женщин: стрелецкой женки Машки и крестьянки Катерины. По словам свидетеля, Катерина говорила Марье: «я де нашла дирю лучше той, мочно деи пролезть и толстому человеку» [Памятники 2016: 84]. Однако на допросе и стрелецкая жена, и крестьянка заявили, что разговор у них шел на другую тему. При этом разговор как будто носил фривольный характер. Катерина будто бы пересказывала подруге свой не вполне пристойный разговор с неизвестным мужиком: говорил деи ей мужик, что «войдет ли в неё таковая вещь?» и она деи ему отказала, что «и толще того в неё влезет», а больши того она ничего не говаривала и о про городовую стену ничего не говаривали ж [Памятники 2016: 85].

2

Valla. №3(2), 2017. Точно такую же версию высказала стрелецкая жена Мария. Однако дело происходило в самом начале междуцарствия, в августе 1610 г., и воевода не оценил юмористических подробностей. Женщины были отправлены на пытку, где позднее признались в планах побега. Следует отметить, что женщины в разговоре с воеводой отличались бойкостью языка, что тоже противоречит стереотипам насчёт нравов в Московском государстве. Идеалом поведения женщины считалась скромность в речах, однако в действительности многое зависело от возраста, воспитания и общественного положения женщины. Так Иван Тимофеев в своем Временнике полагал, что царевна Ксения, дочь Бориса Годунова, никогда не слышала худых слов: «еже родися и воздоися и воспитася идеже всяко ни слово гнило не происходит никогда же» [Тимофеев 1951: 86] Но с другой стороны, немец Конрад Буссов, когда описывает издевательства над трупом Лжедмитрия I, сообщает в своем рассказе: «Московитские женщины, большей частью из простого народа, тоже протолкались к нему и столь непристойно выражались о его pudendo (стыдном месте) и о его царице, что писать об этом не подобает» [Буссов 1961: 128]. Если возвращаться к осадному сидению, то следует признать, что стратегии выживания для женщин в осадное время могли быть различны. И здесь нужно рассмотреть ещё одно следственное дело, которое обычно не привлекало внимания исследователей в должном объеме. В издании «Памятников обороны Смоленска» этот материал скромно обозначен как «отрывок дела о краже» [Памятники 2016: 73]. На самом же деле это, повидимому, уникальное для истории Смоленского осадного сидения дело о проституции. С точки зрения женской биографии оно еще более темное, чем история простреленной девушки, однако интересно показывает изнанку социальных отношений в Смоленске. Следует сделать некоторые предуведомления. О том, что в Смоленске наряду с питейными заведениями существовали публичные дома, известно было уже давно из поручных записей. Когда на службу набирали новых стрельцов, они давали определенные обязательства, помимо верной службы. В частности, стрельцы ручались «не пить, не воровать, корчмы и блядни не содержать» [Памятники 2016: 135]. Не случайно, что такие записи брались прежде всего со стрельцов. Сохранилось несколько следственных дел об открытии корчемных (питейных) заведений, и во многих случаях открывали их стрельцы или пушкари, они же были основными посетителями. Кроме распития вина, в таких заведениях часто играли в зернь, что тоже запрещалось в Смоленске в годы осады. Почему же содержателями заведений, а также игроками и «питухами» чаще становились стрельцы и пушкари? Думается, это было связано с нелегальным, подпольным характером подобных дел. Содержателям приходилось думать о «базе клиентов», которых должно было быть достаточно много, чтобы приносить доход, но среди них не должен был оказаться случайный человек, доносчик. Простому горожанину было сложно открыть подобное заведение и тем более – содержать его в тайне. Поэтому такие питейные и игровые дома легче всего было организовать внутри служилой корпорации, в данном случае – стрелецкого приказа. Члены корпораций были связаны общей службой и старались не выдавать своих. Поэтому игорные и питейные заведения чаще всего создавались для стрельцов и пушкарей стрельцами же или пушкарями. Только иногда туда попадали, видимо по знакомству, посадские люди. От доносов это не спасало (иначе бы у нас не было следственных дел), но позволяло подпольным заведениям существовать на короткое время. Похожая ситуация была и с делом о проституции, но со своими особенностями. Поскольку дело требует отдельного исследования, приведем его полностью: Лета 118 года марта в 27 день, боярину и воеводам Михаилу Борисовичу Шеину, да князю Петру Ивановичу Горчакову сказывал смоленский пушкарь Омельяшко Сорокоум на пушкаря ж, на Онтошку Микишева. Звал деи его Омальяшку тот Онтошка в ряд к лавке, а сказал деи ему, что в лавке заперта-деи – у них жонка. И будет-деи похочет он сапогов и он-деи Омельяшка с ними поиди.

3

Молочников А.М. Женщины в Смоленской обороне 1609-1611 гг. Ч. 2. И боярин и воеводы велели сыскать пушкаря Онтошку Микишева и его роспрашивали, и в распросе Онтошка Микишев сказал, приходил-деи к нему к Онтошке дорогобужанин Корнюшка и звал деи его, Онтошка, в лавку, а сказал-деи, ему, что-деи у них в лавке жонка заперта. И он-деи ему отказал и с ним не пошел, а сказывал-деи он, что им в лавку итти Ждана Минина, да Дениса Курова, да Молчана Яичнина. И туто ж стоя Молчан Яичнин да Ждан Минин били челом на того Онтошку и подал имянную память, с кем он Онтошка в лавке животы их покрал и в именной памяти пишет… [Памятники 2016: 73]

На этом дело, названное в публикации «Отрывок дела о краже», обрывается. Как видим, это действительно отрывок и в конце действительно речь идет о краже, но подоплека дела другая. Начинается оно с того, что пушкарь Омельян Сорокоум сообщает о странном приглашении, которое он получил от другого пушкаря, Антона Микишева. Микишев позвал Сорокоума в торговый ряд и сказал, что в одной из лавок «у них» (видимо, было сказано: «у нас») заперта женка. Дело, похоже, держалось в строгом секрете: подпольный притон («блядня») представлял собой запертую лавку в торговом ряду. Сутенером (по современному выражению) выступал пушкарь, и в качестве «клиента» он выбрал своего сослуживца. При этом сам Микишев использовал особый социолект: «будет похочет он сапогов и он Омельяшка с нами пойди». Поскольку эти «сапоги» больше не упоминаются, их следует понимать как пароль. Однако Сорокоум не пожелал войти в число посвященных и передал эти речи воеводам. При дальнейшем расследовании выяснились новые подробности. Антон Микишин на допросе перевел вину на некоего дорогобужанина Корнюшку, при этом однако, он назвал лавку, в которой была заперта женка. Лавка эта принадлежала в складчину троим именитым смоленским горожанам: Ждану Минину, Молчану Яичнину и Денису Курову. Все трое были известными людьми, особенно Ждан Минин, который назван в нескольких документах: его полное имя было Ждан Минин сын Прожирин. Дальнейший поворот дела выглядит необычным. Прожирин и Яичнин присутствовали при допросе и «туто же стоя» подали воеводам «память» о том, что Микишев их ограбил. Этот поступок требует отдельного пояснения. То, что именитые посадские люди оказались на воеводском дворе при расследовании дела, неудивительно. По закону воевода должен был рассматривать дела с лучшими горожанами. Удивительно, что они довольно быстро объявились именно при рассмотрении дела, след которого вел в их лавку, а также то, что у них сразу же нашелся документ с обвинением Микишева в краже. Ведь до того, как Микишев дал показания против них они почему-то не сообщали воеводам о то, что их обокрали и ни в чем не обвиняли пушкаря. Скорее всего, у них было так задумано заранее: если исполнитель-сутенер начнет признаваться воеводам и назовет их имена, они в ответ обвинят его в уголовном преступлении. Но это обстоятельство скорее выдает в Прожирине и Яичнине действительных организаторов притона. К сожалению, завершение дела до нас не дошло и дальнейшая судьба смоленских торговых людей Ждана Прожирина, Молчана Яичнина, и пушкаря Антошки нам неизвестна. Не известно ничего и о той самой запертой в лавке «женке», даже имя её так и осталось нераскрытым. Однако из этого следственного дела мы видим, насколько непросто было организовать подпольный притон в осажденном городе. Единственная известная попытка, обставленная со всеми предосторожностями, закончилась неудачей. Следовательно, никакого облегчения нравов в связи с военным временем мы не наблюдаем, напротив, воеводы в годы осадного сидения строго преследовали подпольные притоны. Здесь мы видим кардинальное отличие от оккупированного шведами Новгорода, в котором публичный дом для солдат действовал у всех на виду [Селин 2008: 684-685]. Есть в деле о подпольном притоне одна скрытая от исследователя сторона – экономическая зависимость женщины от мужчины в средневековом обществе. Во время осадного сидения эта зависимость проявлялась особенно остро. Одиноких женщин и девушек было много, а единственным способом выжить для них было пойти в кабальное холопство в семьи, хоть немного сохранявшие стабильное положение – как правило, это 4

Valla. №3(2), 2017. семьи дворян или посадских людей. О кабальном холопстве сохранилось несколько следственных дел, однако на одном документе следует обратиться подробнее. Это дело о кабальном холопстве девки Марьи Наумовой по прозвищу Любка [Памятники 2016: 132134]. Она пожаловалась смоленским воеводам, что её насильно удерживает в холопстве посадский человек Андрей Глядов. Дело это уже рассматривалась в статье А.А. Селина [Селин 2016: 213], однако на наш взгляд оно интересно с точки зрения биографий участников следственного процесса. Сама «девка Марьица, Наумова дочь Любка» никак по социальному статусу не обозначена, и это указывает, что она была сиротой без родственников. Зато об её хозяине гораздо больше сведений. Андрей Григорьевич Глядов, как видно из дела, имел вторую фамилию – Колоколов. Он был братом (видимо, не родным) посадского человека Василия Денисовича Колоколова, одного из «лучших людей» Смоленского посада и видного участника Смоленской обороны 1609-1611 годов [Памятники 2016: 165]. Сам Андрей тоже упоминается в документах, в том числе военного значения. В первые дни обороны воевода Шеин составил особый отряд для обороны деревянного острога вокруг крепости и в этот отряд назначил десять командиров. Василий и Андрей Колоколовы командовали отрядом Крылошевского конца [Памятники 2016: 165]. Впоследствии Василий Колоколов вел переговоры с поляками у ворот [Поход 1872: 460-462] и написал об этом письмо в Москву. Оно было перехвачено и сохранилось среди писем от начала октября 1609 года [Акты 1841: 421-422]. За свою активность в военных делах Василий и Андрей, кажется, пользовались доверием воеводы Шеина и часто обращались к нему за решением хозяйственных вопросов [Памятники 2016: 63, 64, 106]. Марья-Любка сама явилась к смоленским воеводам и сообщила, что Андрей Колоколов призвал её в вербное воскресенье «на время воды носить добродетелью», и обещал платить по рублю в неделю [Памятники 2016: 134]. Однако когда Марья-Любка пришла за оплатой он будто-бы сказал: «ей Марьице от него даром не отделаться, есть де на неё и запись» [Памятники 2016: там же]. То есть пригрозил, что у него есть кабальная запись на Марью, после чего она решилась обратиться к смоленским воеводам. Сам Андрей на допросе у воевод предложил другую версию. По его словам, Любка жила в его семье с Масленицы, а примерно через месяц, в вербное воскресенье дала на себя кабальную запись. Из показаний Андрей Колоколова следовало, что до седьмой пятницы после Пасхи, то есть почти три месяца Люка жила у него, а сбежала и унесла 18 рублей и жемчуга. У Глядова была с собой запись, по которой Любка отдавалась в кабальное холопство на три года. Запись была подклеена к делу и потому сохранилась. По этой записи: жити на урочные лета на три годы (…) не прочь отходя (…) и живучи мне Марье, прозвища Любе пить несть и одежда носить Ондреевы, и живота мне всякого ево Ондреева на дворе беречи и самой мне Марье на сторону Ондреева живота не харчити, а чему станут чюжие люди на глупости учить или подговаривать и мне Марьи таких людей на токоя безделья не слушать, а сказать мне про то Ондрею, да мне ж Марьи Ондрея и ево жены во всяких делах слушать [Памятники 2016: 133].

Далее указывалось, что в случае побега Марьи Андрей может взять с неё «за недоживку» пять рублей, но если она отработает трехгодичный срок, Андрей отпустит её и выдаст за службу «на сарафан рубль, да на однорядку рубль, да шапку камчату да серьги серебрянны» [там же]. В записи были указаны свидетели («послухи») Лукьян Гладильников, Иван Овдюшин и Михаил Попов, а составил запись дьяк Иван Мостинин. Казалось бы, на стороне Андрея был документ с подписями свидетелей. Однако вскоре выяснилось, что двое из трех послухов, а также дьяк Иван Мостинин, умерли в осаде. Но свидетель Гладильников подтвердил свою подпись. К сожалению, на его показаниях дело обрывается, оставляя перед исследователями ещё одну загадку. 5

Молочников А.М. Женщины в Смоленской обороне 1609-1611 гг. Ч. 2. Сейчас, конечно, невозможно установить, у кого было больше правды в этом конфликте. Однако показания Марьи-Любки кажутся убедительными уже потому, что она сама явилась к воеводам с жалобой. Это мало вяжется с обвинениями не только в побеге, но и в краже. Несмотря на низкий социальный статус Марьи-Любки, сама она проявила решительность в отстаивании свободы, а воевода Шеин, как и в случае с дворянкой Самариной, взялся подробно разбирать это дело. На стороне Андрея Колоколова, конечно же, документ и показания свидетелей, однако в правдивости этого документа мы не можем быть уверены, к тому же подписи самой Любки на нем нет (вероятно, она не была грамотной). Для понимания дела важно иметь в виду биографические сведения об Иване Мостинине, составителе кабальной грамоты. Вместе с Григорием Мешаевым он был послан из осажденного Смоленска в октябре 1609 г. с грамотами от воеводы, архиепископа, горожан и с частными письмами. В грамоте воеводе Шеина к Василию Шуйскому он назван просто «Дорогобужанином Ивашкой» [Акты 1841: 319]. Зато в личном письме Василия Колоколова, старшего брата Андрея, сказано уже подробно: «А пошел с грамотами Иван Мостинин: и ему либо какая нужа станет, и вы его не покиньте, ссудите его, как мочно» [Акты 1841: 421-422]. Письмо было адресовано смоленским купцам в Москве, которых Василий Колоклов попросил позаботиться о посланце. Как и Григорий Мешаев, Иван Мостинин был взят в плен (в королевском дневнике он прямо назван подьячим) [Поход 1872: 464], но впоследствии вернулся в Смоленск. Хотя он и назван жителем Дорогобужа, однако его вполне можно рассматривать как человека близкого к семье Колоколовых. Может показаться, что подробный разбор связей между Василием Колоколовым, его братом Андреем и Иваном Мостининым никак не касается темы положения женщин. Однако этот сюжет важен, чтобы показать контрастные позиции участников смоленской обороны. В деле о кабальном холопстве Марье-Любке противостояли отнюдь не случайные осадные сидельцы. Это были организаторы и активные участники смоленского посадского ополчения и «крепкого стояния» против польско-литовского войска. Но это не должно отменять того факта, что конфронтация Андрея Колоколова и Марьи-Любки была обычной борьбой личных интересов. Это ещё раз иллюстрирует нашу мысль о том, что женская история смоленской обороны могла значительно отличаться от взгляда мужчин, связанных интересами общего дела. В данной статье мы рассмотрели небольшое количество документов, связанных с положением женщин в осажденном городе. Эти документы объединяет то, что в каждом случае для понимания источника необходим дополнительный исследовательский комментарий. Тем не менее эти документы приоткрывают новые грани в положении женщин в осадном городе. Простые жительницы Смоленска, если у них не было мужских родственников, могли оказаться в еще более тяжелом положении, чем жены и дочери дворян. По сути дела, никакое несчастье военного времени не обходило их стороной. Им ещё в большей степени, чем в мирное время, угрожали увечья, пытки, потеря независимости, да и просто гибель. Ради самосохранения женщинам приходилось проявлять те качества и черты характера, которые в традиционном средневековом обществе не относились к числу женских добродетелей, а то и прямо им противопоставлялись. В то же время женщины в Смоленске сравнительно редко переходили к девиантному поведению и не переступали резко границ поведения, предписанного гендерными стереотипами. Военное время, при всех своих тяжелых последствиях, делало женщин более мобильными и более самостоятельными и позволяло женщинам раскрыть индивидуальные черты характера. Молочников А.М., г. Санкт-Петербург

6

Valla. №3(2), 2017. Источники и литература Акты 1841 – Акты исторические, собранные и изданные археографической комиссией. Том II. 1598-1613. – СПб., 1841. Буссов 1961 – Буссов, Конрад. Московская хроника. 1584-1613. – М. – Л.: АН СССР, 1961. Дополнения 1846 – Дополнения к актам историческим, собранные и изданные археографической комиссией. Том I. – СПб., 1846. Молочников 2016 – Молочников А.М. «Осадные сиделицы»: женщины в Смоленской обороне 1609-1611 гг. // Valla. Интегрированный историко-филологический журнал европейских исследований. 2016. Т. 2. №3. С. 68-75. [URL: http://vallajournal.com/journal/index.php/valla/article/view/62] Памятники 1912 – Памятники обороны Смоленска. (1609-1611 гг.) / Под ред. и с пред. Ю.В. Готье. – М., 1912. Повести 1985 – Воинские повести Древней Руси. – Л.: Лениздат, 1985. Поход 1872 – Поход его королевского величества в Москву [Россию] 1609 года // Русская историческая библиотека. Том I. – СПб., 1872. Селин 2008 – Селин А.А. Новгородское общество в эпоху Смуты. – СПб.: БЛИЦ, 2008. Селин 2016 – Селин А.А. Женщины в осажденном Смоленске // Да веселится Новъгардъ. Må Novgorod fröjda sig. Hyllningsskrift till Elisabeth Löfstrand (Stockholm Slavic Papers 26). 2016. S. 207-219. Тимофеев 1951 – Временник Ивана Тимофеева. – М. – Л.: АН СССР, 1951.
 Аннотация Статья продолжает публикацию автора в № 2(3)/2016. В предыдущей части работы рассматривалось поведение женщин-дворянок во время Смоленской обороны 1609-1611 гг. Теперь вниманию читателя предлагается несколько казусов из жизни простых жительниц Смоленска – от стрелецких жён до крестьянок. Затрагивается также тема проституции. Ключевые слова XVII век; быт; военная повседневность; войны; гендерные исследования; крестьяне; проституция; сексуальность; Смоленск; Смутное время; частные письма; холопы Сведения об авторе Молочников Александр Михайлович, независимый исследователь e-mail: [email protected]








7

Быков А.В. Ростовщичество в Древней Руси: по материалам Новгорода и Пскова

Ростовщичество в Древней Руси: по материалам Новгорода и Пскова Наиболее подробные сведения о деятельности ростовщиков в Древней Руси дошли до нас в памятниках законодательства. Самый ранний из них, Русская Правда (далее РП), подробно исследован с источниковедческой и текстологической точки зрения. Статьи РП, связанные с ростовщичеством, трактовались различными исследователями многократно, но, как правило, с точки зрения развития права или в рамках изучения социальных противоречий и развития государственных институтов Древней Руси. Специального освещения тема кредитования практически не получала. Вопрос о том, каким образом, согласно РП, происходило взаимодействие заемщиков и ростовщиков, рассматривали В.О. Ключевский, Н.Я. Аристов, М.Н. Тихомиров [Ключевский 1989; Аристов 1866; Тихомиров 1953]. Сделанные ими трактовки и комментарии к статьям РП все еще недостаточно проясняют вопрос о том, как работала система кредитования в Древней Руси. Наиболее спорной автору представляется устоявшаяся трактовка статьи о резе «в треть». Буквальное прочтение формулировки о резе «в треть» как о процентной выплате в «33⅓ процента» В.О. Ключевским и Н.Я. Аристовым отвергалось. М.Н. Тихомиров поддержал мнение Ключевского как единственно верное: «Ключевский считает, что слова – “куны в треть” – обозначали получение процентов “на две третий”, то есть на 100% шло 50%» [Тихомиров 1953: 97-98]. Таким образом, осмысление этой, очень важной для понимания деятельности ростовщиков, статьи РП до сих пор осталось на уровне представлений исследователей конца XIX в. Основной преградой для того, чтобы воспринять сообщение статьи буквально (рез «в треть» как именно треть от тела кредита, т. е. 33⅓ процента) для исследователей XIX в. послужило то, что количество кун в гривне невозможно разделить ровно на три. Действительно, если представлять гривну и составляющие её куны в виде бумажных ассигнаций, то ровно на три разделить невозможно. Разрезанная натрое ассигнация полностью утрачивает свою денежную стоимость. Однако серебряные монетки – куфические дирхемы, бывшие наиболее мелкой монетой Древней Руси в период создания РП, – ценности от разрезания не теряли, т. к. для жителей Руси их ценность состояла вовсе не в гарантиях выпустившего их государства. Ценность этих монет была в содержащемся в них серебре. Разрезанные монеты – обычная археологическая находка и для XI в., и для более позднего периода. Для исследователей XIX в. невозможность без остатка разделить 50 кун или какуюто другую круглую сумму на 3 казалась препятствием, но для жителей Древней Руси такого препятствия просто не существовало. В случае необходимости монеты разрезались на любое необходимое количество частей, а резаные монеты и другой серебряный лом могли приниматься в качестве денег на вес. В.О. Ключевский пишет: «“В треть” – на два-третий, т. е. 50%. Доказательство этому находим в договорной грамоте великого князя Дмитрия Донского с Владимиром Серпуховским. По этой грамоте князья должны были платить ордынский выход, причем доля удельного князя равнялась одной трети. “А если мы перестанем платить дань хану, то мне,– говорит великий князь,– два жеребья дани, а тебе – треть”, т. е. третий жеребий. Если так, то “треть” и в данном случае можно понимать как третий – отдавать деньги в рост на два-третий; значит, например, на каждые 2 гривны приходилось платить третью, т. е. 50%» [Ключевской 1989: 97]. Эта трактовка на долгие годы закрепилась в отечественной историографии, однако её опровергает даже само предложенное Ключевским обоснование. «Мне два жребья, а тебе треть» из договора Дмитрия Донского с Владимиром Серпуховским – это именно разделение 8

Valla. №3(2), 2017. целой суммы «ханской дани» на три части, с тем, чтобы две части (два жребья) достались Дмитрию, а одна треть (третий жребий) – Владимиру. Дело в том, что согласно завещанию (душевной грамоте) Ивана Калиты, Москва была завещана одновременно трем сыновьям князя. С момента вступления завещания в силу доходы, приносимые московским княжением, делились поровну между тремя сыновьями Ивана Калиты, а затем и между их наследниками – по третям. Дмитрий Донской унаследовал две из этих «третей» доходов от Москвы, а его двоюродный брат, Владимир Серпуховской – одну треть. Именно поэтому они и собирались поделить такой предполагаемый общий доход, приносимый московским княжением, как собранная, но не выплаченная Орде дань, по тем же самым принципам, что и другие доходы от Москвы. Две трети – Дмитрию и одну треть – Владимиру. Каким образом они могли бы поделить общую сумму ордынской дани на две части (пополам) + еще 50% от этой суммы? Откуда могла бы взяться такая крупная сумма, как еще 50% от ордынской дани? Идея о том, чтобы 30⅓ % трактовать как 50%, возникла у исследователей из вполне очевидного соображения о том, что «ростовщики своего не упустят». Логика исследователей тут, видимо, была такова: в любой ситуации ростовщик всегда должен был получать хоть какую-то прибыль от вложенных денег. Иначе никто не давал бы денег в рост. Источники сообщают нам, что ростовщики в Древней Руси существовали и эта деятельность была весьма прибыльной. Значит, и спорный момент с резом «в треть» надо трактовать именно «в пользу ростовщика» с учетом того, что ростовщик должен получить какую-то прибыль от вложенных денег. Согласно дополнившему РП «Уставу Владимира Всеволодовича»: «И уставили до третьяго реза, оже емлеть в треть куны; аже кто возмет два реза, то ему взяти исто; паки ли возмет три резы, то иста ему не взяти». Именно эта статья РП помешала исследователям воспринять рез «в треть» буквально, как 33⅓ % Ведь в случае, если кредитор трижды получал по 33⅓ %, он получал таким образом, только 100% от вложенных денег. И более не получал ничего. То есть лишался прибыли! Видимо, именно это подтолкнуло к мысли о том, что «в треть» это якобы не 33⅓ %, а 50%. Тогда, после выплаты третьего реза, ростовщику, кроме основной суммы кредита, удавалось бы получить еще и прибыль в 50% за 3 года. Это вполне здравое рассуждение. Однако, как будет показано ниже, и при выплате реза в 33⅓ % кредитор, при грамотном поведении, вполне мог получить свою законную прибыль. Для этого кредитору было достаточно не дожидаться «третьего реза». Т.е. дважды получив свои законные 33⅓ %, он должен был затем потребовать полной выплаты долга (и тогда должник возвращает все 100% или продается в холопы – именно эта норма и прописана в РП). Или, взамен старого, мог быть заключен новый договор кредитора с должником. Таким образом, после внимательного рассмотрения вопроса, у нас нет никаких препятствий для того, чтобы понимать текст РП о «резе в треть» буквально, как о выплате годовых процентов по долгу в размере 33⅓ %. Сведения о деятельности ростовщиков в Древней Руси дошли до нас не только в виде статей законодательства, но и в виде частных актов. Довольно подробный разбор связанных с кредитованием сведений из берестяных грамот содержится в работе В.А. Кучкина «Кредитование в Древней Руси» [Кучкин 2013: 174-179] Любопытно краткое послание 1051-1075 гг. Рожнета к Константину (берестяная грамота №915). Последний одолжил у слуги Рожнета гривну, но не вернул. Рожнет требовал возврата долга, а если «не присълеши, то ти въ полы», т.е. предлагал рассматривать гривну как ссуду под 50%. [Кучкин 2013: 176] Здесь мы видим те самые 50%, которые именуются «въ полы», совершенно аналогично тому, как 33⅓ % в РП именуются «в треть». В.А. Кучкин обращает внимание на практику предварительного удержания первой выплаты процентов при выдаче кредита и усматривает такую практику не только там, где она прямо прописана – в документе конца XVI в. («Приговор» старца Валаамского монастыря Мисаила Березина...), но и в новгородской берестяной грамоте №336 (первая половина XII в.). Ни Псковская судная грамота (далее ПСГ), ни РП прямо на такую практику не указывают. Мало того, в статье 64 (73) ПСГ даже подробно регламентируется время 9

Быков А.В. Ростовщичество в Древней Руси: по материалам Новгорода и Пскова выплаты процентов по кредиту. Конечно, по договоренности сторон долговая запись вполне могла писаться на одну сумму при выдаче на руки другой суммы. Однако вряд ли подобная практика была общеупотребительной, иначе нам было бы известно гораздо больше упоминаний о ней. Видимо, при отсутствии подробностей (по крайней мере для периода до XVI в.), стоит предполагать, что проценты по кредиту выплачивались не вперед, а по истечении срока начисления (месяца, года), и что сумма, указанная в кредитном документе, соответствовала сумме, получаемой заемщиком, если иное прямо не указано в источнике. Сомнения вызывает трактовка берестяной грамоты №293 как долговой. А.А. Зализняк только предполагает в грамоте наличие такого слова как «намъ» (процент) [Зализняк 2004: 474-475]. Но в самой находке после «на» на бересте идет обрыв. Собственно «мъ» в находке отсутствует, как отсутствуют и какие-то значения этого «нама» (процента). Текст продолжается после обрыва на другой строчке со слова «резан». Таким образом грамота, собственно, сообщает нам: от попа к завиду: двум десяткам гривен без гривны на … резан двое то ти 5 гривен и 8 кун вдай волотковой...

Таким образом, все сведения о кредите и размере процентов являются домыслами А.А. Зализняка, основанными на том, что «на...» это «намъ», и на соотношении двух фигурирующих в грамоте сумм: 19 гривен и 5 гривен 8 кун. Но, возможно, в случае грамоты №293 мы имеем дело вовсе не с долговой распиской, а с каким-то другим распоряжением, связанным с указанными денежными суммами. Впрочем, даже если это и долговая расписка, и догадка А.А. Зализняка об отсутствующих буквах верна, из этого никак невозможно сделать вывод об изменениях процентных ставок в Древней Руси, который на основании этой грамоты делает В.А. Кучкин. Он пишет, что «7 кун нама с 1 гривны составляет 28%, а не 20%, что и отмечает Зализняк. Если расчеты, произведенные им, верны... то из них следует, что в первые десятилетия татаро-монгольского господства русская денежная система была деформирована, а проценты на взятые взаймы средства возросли почти в полтора раза» [Кучкин 2013: 179]. Однако, согласно комментарию Зализняка к грамоте №293, 28% – это сумма выплат за 2 года. Таким образом, даже если предположение Зализняка верно и эта грамота сообщает нам о кредите, то сумма кредитных выплат за 1 год составляла не 28, а 14%. Таким образом ни о каком искажении кредитной системы речи идти не может. Ставка в 14% годовых ниже максимальной разрешенной в РП для длительных кредитов ставки в 20% годовых. Кроме того, стоит обратить внимание на то, что по взаимной договоренности между заемщиком и кредитором могла быть установлена вообще любая мыслимая процентная ставка, т. к. заем был добровольным актом обеих сторон. Кроме рыночной конъюнктуры, размер устанавливаемых процентных выплат по кредиту мог быть увязан со множеством других соображений: родственные связи, дружеские отношения, торговое партнерство кредитуемого и заимодавца, жизненная ситуация, в которой оказался кредитуемый и т. д. Таким образом, каждый конкретный заем, сведения о котором дошли до нас в источниках, является лишь частным случаем, причем таким, все обстоятельства которого исследователю не могут быть доподлинно известны. А число дошедших до нас актов столь мало, что для XIXV вв. – периода, когда действовали нормы РП и ПСГ, – мы не можем делать каких-то уверенных выводов даже на основе статистического исследования всех дошедших до нас упоминаний о конкретных актах кредитования. В этой ситуации почерпнутые из источников сведения об отдельных актах кредитования могут служить нам лишь дополнением к той картине деятельности ростовщиков в Древней Руси, которую рисуют законодательные акты. При этом надо учитывать, что нормы РП и ПСГ применялись в суде, то есть они не регламентировали каждый случай кредитования. Регламентировались лишь ситуации, в которых между заемщиком и кредитором возникал спор, решаемый посредством суда, а все вообще случаи 10

Valla. №3(2), 2017. кредитования регламентировались, таким образом, не напрямую, а опосредованно: любой дающий или берущий заем понимал, что в случае возникновения конфликта спор будет разрешаться в суде при помощи указанных законодательных актов. Простейший случай ростовщичества регламентируется в РП, в статье «О резе»: «Аже кто дает куны в рез, или настав в мед, или жито в посп, то послухи ему ставити: как ся будеть рядил, тако же ему имати». То есть тот, кто дает деньги (или имущество) под проценты, должен ставить свидетелей (послухов), которые удостоверят, как именно договаривались стороны. Получать долг и проценты по нему кредитор должен в соответствии с этим договором. Такого рода заем ростовщик давал обычно на несколько лет. Причем проценты по кредиту должны были выплачиваться заемщиком раз в год. Средства от долгосрочного займа, как правило, вкладывались в производство каких-либо материальных ценностей. Судя по письменным и археологическим источникам, на Руси для оформления займа по крайней мере с конца XI в. использовались письменные документы – «доски». Так, в новгородской берестяной грамоте № 82 (последняя четверть XII в.) упоминаются «доски», истолкованные Зализняком как «долговые записи на деревянных бирках» [Зализняк 2004: 430]. Такие «доски» идентифицируются с археологически найденными кредитными счетными бирками (по типологии новгородских бирок тип С), которые обнаружены в Новгороде в слоях со второй четверти XI в. до XV в. [Янин, Зализняк 1986: 81-86]. К 1999 г. в Новгороде было найдено 74 экземпляра кредитных бирок [Ковалев 2003: 28]. Описывая события 1207 г., летопись сообщает о конфискации новгородцами имущества Мирошки и посадника Дмитра: житье их поимаша, а села их распродаша и челядь, а скровища их изискаша и поимаша бещисла, а избыток розделиша по зубу, по 3 гривне по всему граду, и на щитъ; а что кто похватилъ, а того единь богъ весть, и от того мнозе разбогатеша; а что на досках, а то князю оставиша [НIЛ 1950: 248; выделение наше – А. Б.].

«Доска» была документом, фиксировавшим задолженность. Видимо, уже в конце XI в. доска могла заменять требуемых в РП «послухов» – свидетелей займа. Термин «рез» в РП употребляется как обозначение процентов, выплачиваемых по займу. Часть зарубок на боку археологически найденных кредитных бирок, несомненно, имела отношение к основной сумме долга. Однако часть зарубок может иметь отношение к выплате «реза» – процента по займу. Основная сумма долга – исто – наносилась на бирку в момент займа. Потом кредитная бирка раскалывалась пополам, так, чтобы на каждой половине были видны обозначающие размер займа резы. В случае же, когда происходила выплата процентов, это тоже должно было фиксироваться на бирке, в другой группе резов. На ряде найденных кредитных бирок видны несколько групп зарубок, причем не всегда число зарубок сводится к указанной на бирке сумме долга. Видимо, и после расщепления пополам дощечки («доски»), половинки кредитной бирки могли складываться кредитором и заемщиком, совмещаться по имеющимся зарубкам. Затем они зажимались вместе веревкой или ремешком, после чего наносился рез, фиксирующий очередную выплату процентов по займу. Такая процедура могла фиксировать выплату процента по кредиту на обеих «досках» – половинах кредитной бирки. Предположение о такой процедуре объясняет использование термина «рез» в контексте процента по кредиту. Оно также объясняет наличие на некоторых кредитных бирках группы зарубок, не соотносящихся с суммой указанного на бирке долга. Отдельно в РП в статье «о месячном резе» прописываются правила краткосрочного займа – на срок менее года: «А месячный рез оже за мало, то имати ему; заидуть ли ся куны до того же года, то дадять ему куны в треть, а месячный рез погренути». То есть проценты на основную сумму займа начислялись ежемесячно (и «рез», фиксировавший выплату, тоже наносился на доску ежемесячно, если ежемесячными были выплаты). 11

Быков А.В. Ростовщичество в Древней Руси: по материалам Новгорода и Пскова Такие краткосрочные займы давались, видимо, чаще всего купцам, для совершения торговых операций. Причем ни заемщик, ни его кредитор не могли заранее знать точно срока возвращения краткосрочного займа. Возврат займа происходил по факту завершения торговой операции, из полученной купцом прибыли. Торговые операции – более прибыльная, но и более рискованная деятельность, чем производственная. Товар мог погибнуть при путешествии, мог быть захвачен во время военных действий. Мало того – рыночная конъюнктура могла измениться, и торговая операция, просто в силу колебания цен, могла принести меньше прибыли, чем рассчитывали купец и дававший ему деньги в рост кредитор. Краткосрочный кредит был более рискованным вложением капитала для кредитора. Поэтому и проценты по краткосрочным кредитам должны были быть выше. Статья «о месячном резе» как раз описывает ситуацию, когда краткосрочный кредит задерживается у заемщика на срок более года. В этом случае кредит превращается из краткосрочного в долгосрочный. Эта статья регламентирует порядок перерасчета долга. По истечении года и кредит, и набежавшие по нему невыплаченные проценты фиксируются в новой сумме, и эта сумма считается далее взятой у ростовщика в долгосрочный кредит «в треть», т.е. под 33⅓ % годовых. Очевидно, что эта норма закона действует в интересах заемщика, ограничивая ростовщика в его аппетитах. Законы экономики таковы, что процентная ставка в среднем выше для краткосрочных кредитов, чем для долгосрочных. Если бы не применялась эта статья «о месячном резе», то заемщик и по истечении года ежемесячно платил бы прежний процент, в годовом исчислении более высокий, чем 33⅓ % годовых. Очень скоро в защите интересов заемщика законодательство Древней Руси пошло еще дальше. Уже в дополнении к Русской Правде, именуемом «Уставом Владимира Всеволодовича» ограничивается и срок действия кредита «в треть»: «И уставили до третьяго реза, оже емлеть в треть куны; аже кто возмет два реза, то ему взяти исто; паки ли возмет три резы, то иста ему не взяти». «Исто» – это основная сумма, «тело» кредита. «Рез» – проценты по кредиту, в данном случае годовые. Экономический смысл этой статьи в том, чтобы неудачливый купецзаемщик не оказывался «вечным должником» ростовщика. Если заемщик трижды выплатил ростовщику проценты «в треть», то он, таким образом, полностью возместил ростовщику основную сумму кредита и далее мог больше не выплачивать ростовщику ничего. Этой статьей княжеская администрация снимала с себя обязанность добиваться от заемщиков выплаты кредитов по «несправедливо высоким» процентным ставкам. Следует заметить, что данная статья состоит в непрерывной связи со статьей «о месячном резе». Так, если купец взял кредит на торговлю, скажем, под 10% в месяц, и в силу каких-то причин не смог выплатить основную сумму в течение года, то он выплатит за год 12 · 10 = 120 % от суммы кредита, т. е. 120% годовых. Но далее вступит в действие статья «о месячном резе». Кредит из краткосрочного превращается в долгосрочный, с ежегодной выплатой процентов из расчета 33⅓ % годовых (в треть). Однако, если купец-заемщик в течении 3-х лет будет выплачивать ростовщику 33⅓ % годовых, то после выплаты «третьего реза», согласно этой статье, долг будет «списан». Казалось бы, этот закон оставляет ростовщика без прибыли. Однако, во-первых, такой ростовщик уже получил 120% прибыли в виде месячного реза в первый год, а затем вернул 100% иста в течении 3-х последующих лет. Мало того – никто не мешал ростовщику не ждать 3-х лет, а самостоятельно потребовать от заемщика полной выплаты долга после второй выплаты годовых процентов. В законе прямо написано: «аже кто возмет два реза, то ему взяти исто». То есть «после второго реза» княжеская администрация все еще будет способствовать тому, чтобы взыскать еще и основную сумму долга с заемщика. У заемщика остается выбор – или он выплачивает «исто», или его «продают головой». Или, в случае, если кредитор проявит терпение и добрую волю, то он может заключить с заемщиком новый кредитный договор, на новых условиях. В случае «реструктуризации долга» после второго 12

Valla. №3(2), 2017. года, наш кредитор из примера получит 120% + 66⅔ % прибыли и новое долговое обязательство на 100% «иста» (основной суммы долга). Таким образом, статья «до третьего реза», безусловно помогая заемщику, попавшему в трудные условия, могла быть легко обойдена ростовщиком. Собственно, эта статья закона не запрещала высокий ростовщический процент. Она просто ограничивала по времени применение этого процента. Впрочем, в крупном городе с большим количеством ростовщиков, купец мог бы взять и другой, долгосрочный кредит, у другого ростовщика, под более низкий процент, чтобы рассчитаться со слишком «дорогим» кредитом и не выплачивать ежегодно столь высокие проценты. Какой же годовой процент по кредиту считался в Древней Руси справедливым? Об этом сообщает следующая статья РП: «Аже кто емлеть по 10 кунъ от лета на гривну, то того не отметати». При размере годового процента 10 кун с гривны (1 гривна равна 50 кун), мы получаем 20% годовых. Судебные дела по кредитам с такой процентной ставкой княжеская администрация уже не могла «отметати» – эти дела рассматривались и долги взыскивались независимо от того, сколько раз были уже выплачены проценты. Однако возможность перезанять в другом месте под более низкий процент была не у всех. Такой возможности был лишен купец, большая часть товаров которого погибла при «форс-мажорных обстоятельствах». Защите таких несчастливых купцов посвящена следующая статья РП: Аже которыи купец, кде любо шед с чюжими кунами, истопиться любо рать возмет, ли огнь, то не насилити ему, ни продати его; но како начнет от лета платити, тако же платит, зане же пагуба от бога есть, а не виноват есть; аже ли пропиеться или пробиеться, а в безумьи чюжь товар испортить, то како любо тем, чии то товар, ждут ли ему, а своя им воля, продадят ли, а своя им воля.

Эта статья находится в полном согласии с предыдущими статьями. «Истопившийся» купец может и не иметь возможности перезанять денег под залог товаров, если он большую часть этих товаров потерял. Однако власть признает за ним право не платить по первому требованию кредиторов, а лишь выплачивать годовые проценты по своим долгам. Причем размер этих процентов тут не оговаривается. Он оговорен уже в предыдущих статьях: «в треть» в течении трех лет (и, таким образом, сумма долга будет им полностью погашена) или 20% годовых – в течение более длительного срока, но тогда уже «не отметая» основной суммы долга. Или, возможно, «в треть» в первые 2 года, а потом долг «переоформляется» под 20% годовых, каковые купец и выплачивает ежегодно, до тех пор, пока не рассчитается с долгом полностью. Последний вариант выплаты долга представляется наиболее вероятным, т. к. он был наиболее выгоден для выбирающего меры воздействия кредитора. Итак, мы видим, что для долгосрочных кредитов законодательство Древней Руси устанавливало порог 33⅓ % сроком на 2 года или 20% – на любой срок. Процентная ставка для краткосрочных кредитов не регламентировалась. И это неудивительно. Иногда спекулятивные операции приносят торговцам быструю прибыль, значительно превышающую изначально вложенную сумму денег. Так что, при наличии доброй воли со стороны заемщика и ростовщика, никто не мог бы им помешать заключить и оформить соответствующую сделку с любым размером месячного реза. И, наконец, правила «банкротства» должника приведены в статье «о долзе»: Аже кто многим должен будеть, а пришед господа из иного города или чюжеземець, а не ведая запустить за нь товар, а опять начнет не дати гости кун, а первии должебити начнуть ему запинати, не дадуче ему кун, то вести и на торг, продати же и отдати же первое гостины коуны, а домашним, что ся останет кун, тем же ся поделят; паки ли будуть княжи куны, то княжи куны первое взяти, а прок в делъ; аже кто много реза имал, не имати тому.

13

Быков А.В. Ростовщичество в Древней Руси: по материалам Новгорода и Пскова Обанкротившегося заемщика продают, а полученная от продажи сумма делится. В первую очередь свои деньги получает иногородний купец – гость, затем князь. Оставшуюся сумму делят между собой остальные, местные кредиторы. Причем те из кредиторов, кто уже много раз получал проценты за свой кредит, не участвуют в дележе – они и так уже с лихвой вернули вложенные деньги (исто) в виде процентов (резов). Проданный за долги заемщик становится закупом. Это следует не только из самого факта продажи, но и из того, что следом за статьями о долге идут, как бы продолжая их по смыслу, статьи о закупах. Еще одна статья РП описывает ситуацию, в которой ростовщик выдал заемщику кредит без участия свидетелей (послухов): «Послухов ли не будет, а будет кун 3 гривны, то ити ему по свое куны роте; оже будет ли боле кун, то речи ему тако: промиловался еси, оже еси не ставил послухов». То есть в случае, когда нет свидетелей, кредитор может заявить, что давал заемщику в долг до 3 гривен кун. И если кредитор поклянется, что заем имел место, то заемщик обязан выплатить. В то же время, если сумма кредита превышает 3 гривны кун, претензии кредитора отметаются. Тогда он «промиловался еси» – т. е. потратил деньги на милостыню, фактически подарил их заемщику. Сумма 3 гривны являлась, видимо, тем порогом, за которым кончались повседневные бытовые счеты между друзьями, соседями, деловыми партнерами. В древнерусском обществе времен написания Русской Правды сумму до 3 гривен еще можно занять «под честное слово», как сейчас бы сказали – «без расписки». Ради такой небольшой суммы ни один здравомыслящий человек, видимо, не стал бы лжесвидетельствовать – рисковать своим добрым именем и бессмертной душой. Однако при более крупных займах оформление их хотя бы при помощи свидетелей было уже обязательным. Теперь обратимся к Псковской судной грамоте (далее ПСГ). Следует обратить внимание на то, что статьи из ПСГ не заменяют соответствующих статей из РП, а лишь дополняют их. Статья 2 (3) ПСГ прямо говорит о том, что «Князь и посадник на вече суду не судять, судити им у князя на сенех, взирая в правду по крестному целованию» (выделение наше – А. Б.)1. Законодательные акты Древней Руси имеют названия «грамота», «устав» или «уложение». «Правдой» же именуется только один юридический документ Древней Руси – Русская Правда. Таким образом, можно смело утверждать, что деятельность ростовщиков Псковской земли и в XIV-XV вв. регулировалась соответствующими статьями РП и, дополнительно, ПСГ. Самых общих вопросов кредитования ПСГ не касается, т. к. они уже рассмотрены в РП. В статье 19 (28) ПСГ сразу идет речь о кредите под залог – эта форма кредита не описана в статьях РП: А кто на ком имет сочить съсуднаго серебра по доскам, а сверх того и заклад положит, ино воля того человека, кто имет серебра сочить по закладу, хочет сам поцелует да свое серебро возмет, а хочет заклад ему оу креста положит, и он поцеловав да свой заклад возмет, а поле через заклад не присужати, закладных досок не посужати.

«Заклад» – это залог. Залог заимодавец оставлял у кредитора взамен полученных денег. Оставление залога никак не регламентировалось РП, а значит, на момент ее написания не было постоянной практикой и уж тем более чем-то обязательным при получении кредита. Мало того, из текста статьи 19 (28) следует, что и на момент действия ПСГ оставление залога вовсе не обязательно для получения займа. Ведь написано: «а сверх того и заклад положит». Даже во время действия ПСГ, на конец XIV-XV вв., ростовщик мог выдать кредит заемщику, вовсе не требуя залога. 1

Здесь и далее в работе приводится двойная нумерация статей ПСГ, как она дана в монографии Ю.Г. Алексеева [Алексеев 1997: 37-47].

14

Valla. №3(2), 2017. Выдать кредит, не требуя залога, мог лишь ростовщик, уверенный, что его заемщик в состоянии будет этот кредит выплатить. Вероятно, кредит без залога в Пскове мог быть выдан только псковичу, владевшему недвижимостью, или иногороднему купцу (гостю), если у того была во Пскове лавка с товарами. В пределах стоимости лавки, усадьбы, земельных владений заемщик мог рассчитывать на кредит без залога. В таком случае просто писалась «доска» (или делалась «запись»). Ведь в случае невыплаты такого кредита, согласно РП, заемщик должен был быть «продан на торгу». То есть имущество заемщика все равно находилось в неявном залоге. Перед угрозой продажи в закупы хозяин будет вынужден продать это имущество, лишь бы расплатиться с долгами. Залог же, в явной форме оставляемый на хранение кредитору, был нужен для того, чтобы подстраховаться от недобросовестного заемщика, который получит деньги и скроется за пределы юрисдикции псковских властей. В таком случае у кредитора оставался хотя бы залог. Почему вопросы залога не рассматриваются в РП? Почему они стали актуальны на рубеже XIV-XV вв., при написании ПСГ? Видимо, ростовщический «бизнес» к XIV в. стал более распространенным явлением. В более ранний период ростовщикам не было нужды давать деньги в долг ненадежным заемщикам. Для успешного ростовщического бизнеса хватало и вполне надежных клиентов. А заемщик XIV-XV вв., судя по постоянной практике залогов в ПСГ, мог стать неплатежеспособным в любой момент. Это можно объяснить только тем, что к XIV в., по крайней мере, во Пскове, в число заемщиков вошли не только состоятельные собственники, но и более бедные, более многочисленные слои населения. Институт залога нужен там, где кредит может и желает брать любой, кто может предложить кредитору хоть что-то ценное в залог. Размер залога должен был быть пропорционален размеру кредита. Разумный ростовщик следил за тем, чтобы рыночная стоимость залога превышала выданную в кредит сумму. В таком случае исчезновение заемщика просто превратит выдачу кредита в выгодную сделку, в ходе которой ростовщик задешево приобрел предмет, оставленный в залог. Все эти соображения касаются самого института залога. Однако статья 19 ПСГ регламентирует не сам факт залога, а конфликт, который может возникнуть при выдаче кредита под залог. Человек, который «имет серебра сочить по закладу» – это кредитор. Он желает отдать заемщику залог (заклад) и получить назад свое серебро. При этом кредитору закон предоставляет на выбор: • либо кредитор «сам поцелует да свое серебро возмет» – т. е. кредитор публично дает клятву (крестоцелование) в том, что он должен получить за предъявленный залог указанную сумму денег; • либо кредитор «заклад ему оу креста положит, и он поцеловав да свой заклад возмет» – т.е. кредитор только предъявит заклад, а давать клятву, подтверждая сумму долга, будет вынужден заемщик. Если бы рыночная стоимость залога была примерно равна той сумме, которую должен вернуть кредитору заемщик, то обмен произошел бы без обращения в суд – естественным образом. Но эти стоимости могли значительно различаться. Приведем пример. Выдавая кредит на 10 гривен, ростовщик взял залог, который легко продать на рынке хотя бы за 15 гривен. Если кредит выдан под 10% в месяц, то через месяц заемщик, чтобы получить залог, должен будет вернуть 10 + 1 = 11 гривен. Через 2 месяца сумма составит 10 + 2 = 12 гривен. Тогда через 6 месяцев заемщик, чтобы получить обратно залог, должен будет выплатить 10 + 6 = 16 гривен. Но эта сумма уже больше, чем рыночная стоимость залога. То есть заемщику уже выгоднее вообще не выкупать залог. В то же время, если сумма выплаты ниже 15 гривен, то кредитору вроде бы выгоднее не отдавать залог заемщику, а продать залог на рынке. «Вроде бы», потому что стоимость залога можно определить только приблизительно. Субъективная ценность залога для 15

Быков А.В. Ростовщичество в Древней Руси: по материалам Новгорода и Пскова ростовщика и заемщика – разная. Для ростовщика – это рыночная стоимость минус хлопоты по продаже залога на рынке. Для заемщика – это личная вещь, привычная, все положительные качества которой ему хорошо известны. При отдаче вещи в залог она, как правило, оценивается ростовщиками ниже рыночной стоимости. Мало того, опытный ростовщик, давая кредит, например, сроком на полгода, потребует залог, который будет стоить больше, чем сумма долга плюс проценты за полгода. Но заемщик может не успеть выплатить кредит в срок. Если кредит вынужденно продляется, то в этом случае может возникнуть неприятная для ростовщика ситуация, когда залог, находящийся у него на руках, стоит уже ниже, чем сумма общего долга заемщика. Мало того, рыночная стоимость залога может, в силу колебания цен, вырасти или упасть. Именно поэтому для ростовщика, который через суд требует возвращения «ссудного серебра по доскам» предоставляется свобода выбора: или он сам объявляет, какую стоимость должен выплатить заемщик, чтобы получить обратно заклад, или же он кладет заклад «у креста» и требует, чтобы заемщик клялся, озвучивая сумму выплаты взамен за заклад. Сильное несоответствие между очевидной для всех рыночной стоимостью заклада и называемой клянущимся суммой долга – это удар по репутации клянущегося. Человек, не уверенный в своей правоте, предпочтет избежать такой клятвы. Таким образом, даже если нет свидетелей, удостоверяющих условия займа, и, даже если нет доски или запись на доске не проясняет полностью ситуацию с займом, публичная клятва остается единственным относительно справедливым способом разрешения конфликта. Статья 19 (28) отказывает сторонам в праве вызвать противника на судный поединок. В случае, если бы кредиты были делом знати, землевладельцев и богатых гостей, «поле» вполне могло бы служить последней инстанцией в установлении справедливости. Но, видимо, суммы кредитов, о которых велись судебные споры, были в основном незначительными, а сами кредиты под залог были не редким случаем, а массовым, рутинным явлением. Тогда отказ от решения спорных дел поединком – «полем» – вполне оправданное решение законодателей. Статья 20 (29) гласит: А какой человек кому заклад положит в чем, грамоты или иное што в серебри, да изымает своего истца изневести, или перед господою изгодит своего истца, а оу того истца, оу кого заклад положен, не будет доски на заклад, ино его в том не повинити, нять вера ему, кто выложит заклад, в чем скажет, да судом судит на того волю, кто заклад выложит, хочет сам поцелует на своем серебри, или оу креста ему положит и поцеловав да свой заклад возмет.

Если заклад – это недвижимость или серебро, то в том случае, если кредитор предъявляет заклад, ему не обязательно предъявлять еще и «доску», подтверждающую факт и условия займа. Достаточно уже того, что он предъявляет заклад. Кредитор, как и в статье 19, может сам заверить своей клятвой сумму, требуемую с заемщика, либо «положить заклад у креста», предлагая заемщику клятвенно удостоверить сумму, которую он должен возвратить в обмен на залог. Статья 21 (30): «А кто имет давать серебро в заим, ино дати до рубля без заклада и без записи а болши рубли не давати без заклада и без записи». Вспомним, что сумма займа без свидетелей по РП была ограничена 3 гривнами кун. Сумма же займа без заклада и без записи может составлять не более 1 рубля. Эта норма не отменяет соответствующую статью РП – она ее дополняет новыми требованиями к оформлению более крупных займов. Статья 22 (30) уточняет эту норму: «А кто имет давати ссуда серебра по доскам без заклада боле рубля, ино того доска повинити, а того права, на ком сочат» – то есть, если ктото все-таки дал взаймы сумму более рубля, не составив при этом договора и не взяв залога, того суд отказывается защищать. Суд не будет принуждать заемщика выплачивать долг такому нерадивому кредитору. 16

Valla. №3(2), 2017. А вот статья 23 (31), видимо, была принята, чтобы предотвратить мошенничество со стороны кредиторов: Хто на ком имет ссуднаго серебра по доскам, а сверх того и заклад положит на него платной или доспех, или конь, или иное што назрячее и животное, а тот заклад того серебра не судит, чего ищет, отопрется своего закладу, а молвит так: оу тебе есми того не закладал, а оу тебе есми не взимал ничегж, ино кто ищет тому человеку тем закладом владети, а тот прав, на ком сочат.

Кредитор предъявляет суду «доску» – долговую расписку, а сверх того и заклад. Но «тот заклад того серебра не судит, чего ищет» – сумма, зафиксированная в досках, явно и значительно отличается от рыночной стоимости предъявленного заклада. В таком случае, если заемщик откажется от любых претензий кредитора – и от того, что брал серебро по доскам, и от того, что брал серебро под заклад, – в этом случае закладом владеть кредитору, а все претензии кредитора к заемщику отвергаются. То есть эта статья предполагает, что недобросовестный кредитор может сфабриковать поддельную доску и предъявить в качестве заклада какую-нибудь свою вещь, имеющую ценность гораздо ниже, чем сумма, обозначенная на «доске». Из этой статьи можно сделать следующие выводы: 1) во Пскове периода действия ПСГ порой имело место подобное мошенничество; 2) в долговой расписке – «доске» – явным образом фиксировалась сумма кредита. Анализ статей ПСГ о сроках кредита показывает, что сроки возврата кредита и размер процентов по кредиту тоже могли фиксироваться на заемном документе – «доске» или «записи». Тот факт, что, согласно Новгородской первой летописи, в 1207 г. большое количество заемных досок было конфисковано у посадника и его приспешника и передано князю, доказывает, что на досках фиксировались также и имена заемщиков. Иначе, при наличии большого количества кредитных записей, сделанных другим человеком, князю и его управляющим было бы совершенно невозможно разобраться с этими кредитами – ведь они не могли помнить, на кого какая «доска» оформлена. Следовательно, это должно было быть записано непосредственно на долговых досках. Мало того, несмотря на то, что заклад имеет в кредитных операциях все большее значение, «доска», согласно ПСГ, остается достаточным средством для взыскания долга, даже если это долг господина своему изорнику (пахарю-издольшику): «А которой изорник на государя положит в чем доску, ино та доска посудить» – т.е. «доска» о долге «государя» изорнику принимается судом для рассмотрения и взыскания долга в пользу изорника. Естественно, согласно статье 21 (30), эта доска без предъявления залога будет действительна, только если сумма долга не превышает 1 рубля. Но вряд ли на практике был возможен такой случай, как долг государя (феодала-заимодавца) своему изорнику (зависимому крестьянину) в сумме больше 1 рубля. Изорник, имеющий возможность ссужать более рубля кому бы то ни было, вероятно, потратит этот рубль не для того, чтобы кого-то ссужать, а для того, чтобы выкупиться из долговой зависимости феодалу и работать в дальнейшем только на себя. В статье 24 (32) описывается институт поручителей: А которой человек поручится за друга в серебре, а имет тот человек сочить на поручнике своего серебра, и тот истец по ком рука дана, вымет против своего истца рядницу, а молвит так: аз, брате, тобе заплатил то серебро за тою рукою, а у мене и рядница што ему не сочить истьцу на исце того серебра, ни на поручники, ино тая порядня повинить, аже в лары не будеть в тыжь реч, а исцу знати поручника в своем серебре, кто по ком руку дал. А поруке быть до рубля, а болши не быти рубля.

Для понимания этой статьи приведем пример. Из Новгорода во Псков периодически приезжает купец Жила. У него во Пскове есть постоянный партнер – Дружила. Жиле срочно понадобились деньги – хотя бы рубль. Но залога у него сейчас нет. В то же время Дружила владеет недвижимым имуществом во Пскове и готов поручиться за Жилу. Жила и Дружила 17

Быков А.В. Ростовщичество в Древней Руси: по материалам Новгорода и Пскова идут вместе к ростовщику, оформляют заемный договор – рядницу (на которой, видимо, фиксируются оба имени – заемщика и поручителя). Жила получает кредит и продолжает свою торговую деятельность. Наторговав нужную сумму, он может вернуть свой долг ростовщику. Но если он умный человек и хорошо знаком с суровыми псковскими ростовщиками, то он потребует от ростовщика расписку в двух, а лучше трех экземплярах, о том, что он, Жила, полностью расплатился, и у ростовщика теперь нет претензий ни к Жиле, ни к его поручителю. Один из экземпляров Жила должен положить на хранение «в ларь» – видимо, в какой-нибудь солидной псковской церкви. Другой экземпляр он должен отдать Дружиле. Возможно, лучше ему иметь и третий экземпляр и возить его с собой. Потому что когда Жила уедет обратно в Новгород, жадный ростовщик может «забыть» о том, что уже получил долг, и потребовать по суду уплаты того же рубля с процентами с поручителя Дружилы. И вот тут-то Дружиле пригодится рядная грамота между Жилой и ростовщиком. Но ростовщик может заявить, что эта грамота поддельная. Тогда-то и пригодится второй экземпляр рядной грамоты, в котором написано «в тыж речи». Пригодятся и показания церковного попа о том, кто и когда принес этот экземпляр грамоты на хранение. Однако поручительство в долге не может быть на сумму больше рубля. То есть любой кредит суммой более чем на рубль должен оформляться с применением залога. «Поле» все-таки может присуждаться при споре между кредитором и заемщиком, если долг по «доскам» требует выплатить не обычный ростовщик, а человек с ограниченной правоспособностью: А на котором человеке имут сочити долгу по доскам, или жонка, или детина, или стара, или немощна, или чем безвечен, или чернец, или черница, ино им наймита волно наяти, а истцом целовати, а наймитом битись, а против наймита исцу своего наймита волно, или сам лезет

– гласит статья 26 (36). Отдельно регламентируются долговые расчеты между торговцами. Статья 28 (38): А кто имет на ком сочить торговых денег по доскам, тот человек противу положит рядницу, а в рядницы будет написано о троговли же, а противу той рядницы не будет во святоей церкви в лари в те же речи другой, ино тая рядница повинити.

То есть отношение к профессиональным торговцам – особое. Судебная власть им не доверяет и считает их более, чем рядовые граждане, способными на всякие фальсификации. Поэтому торговцам остается только производить взаимные расчеты на доверии, не вмешивая суды, или составлять договор («рядницу») в нескольких экземплярах. Причем один экземпляр должен в таком случае хранится «во святой церкви в лари». Статья 53 (62) предусматривает примирение сторон в иске о кредите: А кто на ком имет чего искать по доскам, или по закладом, а с молве оу своего исца возмет от много мало по суду, и что бы оу креста, ино в том пени нет, что бы и даром отпустил своего истца без целованья.

Т. е. истец может уменьшить сумму гражданского иска или совсем от него устно («с молве») отказаться, хотя бы даже дело дошло и до присяги. При этом никакая пеня примирившимися сторонами не платится. Рассмотрим теперь статьи, касающиеся срока выплаты платежа или процентов. Статья 64 (73): А которому человеку на ком будет имание по записи, да и гостинец будет писан на записи, а приидет зарок, ино ему явить господе о своем гостинце, ино и по зароки ему взять свой гостинец; а только не явит зарок господе, гостинца ино ему не взять по зароке.

18

Valla. №3(2), 2017. То есть, если кто-нибудь будет взыскивать долг по записи, а в записи зафиксированы и процент («гостинец»), и срок выплаты этого процента, то, когда подойдет срок, кредитор должен заранее предъявить господе (выборным городским магистратам Пскова) документ о полагающихся ему процентах. Тогда при наступлении срока ему можно взять свой процент. А если кредитор не предъявит господе такой документ, то не взять ему свой процент после наступления срока. Понятно, что при наличии доброй воли между кредитором и заемщиком заемщик сам, добровольно будет выплачивать в срок полагающиеся по заемному документу проценты. Однако в случае уклонения заемщика от своевременной выплаты процентов, «господа» (т.е. выборные главы Пскова), должна была принудить заемщика к этим выплатам. Но невозможно сегодня принудить заемщика к своевременной выплате, если время этой выплаты просрочено еще вчера. Даже если к этой выплате принудить – она будет произведена уже с задержкой. Поэтому, для того, чтобы силами псковской администрации добиться своевременной выплаты процентов от недобросовестных заемщиков, кредиторы и должны предупреждать администрацию о сроках платежей заранее, естественно, предъявляя при этом подтверждающие документы. Следующая статья 54 (63) говорит о досрочном расторжении кредитного договора: «А кто почнет имать своего исца в своем сребре до зарока, ино ему гостинца не взять. А на коем сребро имати, и тот человек до зароку оучнет сребро отдавать, кому виноват, ино гостинца дать, по счету ему взять». Если досрочного возврата кредита требует ростовщик, то тогда он получает только основную сумму («тело», «исто») кредита, но не получает процентов – «гостинца». Если же кредит досрочно возвращает заемщик, то тогда, из-за торопливости заемщика, ростовщик не должен терять своих законных процентов по кредиту. Однако проценты должны быть выплачены не в полном объеме, как планировалось, а частично, пропорционально тому времени, которое заемщик пользовался кредитом («по счету ему взять»). В статье 101 (104) описывается ситуация, которая могла возникнуть в случае смерти недобросовестного заемщика, заложившего один и тот же объект недвижимости нескольким разным ростовщикам: А которыи исцы вымоут на умершего заклад грамоты двои или трои или пятеры на одну землю, или на воду или на один двор, или на одну клеть, а у тех исцов, у кого заклад грамоты сверх того и записи и на того оумершаго и на его заклад и у иных исцов не будет записи, только заклад грамот, ино им правда давши да деля поделом, и по серебру, колко серебра ино и доля ему по тому числу, ожь ближнее племя восхощет заклад выкупить, а у коего исца заклад и записи на умершаго, ино ему целованья нет на его дело.

Итак, на один объект недвижимости претендует несколько кредиторов, имеющих закладные грамоты на этот объект. В этом случае, возможно, у одних кредиторов будут и закладные документы, и записи (расписки умершего), удостоверяющие сумму долга, а у других кредиторов будут только закладные на этот объект. В таком случае, чтобы определить, какую сумму умерший был должен кредиторам, не предъявившим расписок умершего, этих кредиторов приводят к присяге, где они и объявляют о сумме долга. Потом объект недвижимости, видимо, продается, а вырученная сумма делится между кредиторами пропорционально суммам иска. Если же ближайшие родственники захотят выкупить заклад (т.е. оплатить все закладные умершего и вступить во владение его недвижимостью), то и тогда кредиторы, не имеющие расписок, должны приносить клятву – крестное целование, удостоверяя сумму, которую им был должен покойный, а те кредиторы, у которых есть расписки, никакой клятвы приносить не должны. И, наконец, рассмотрим случай из статьи 104 (107), когда кредит берется в пенязях (пфеннигах): 19

Быков А.В. Ростовщичество в Древней Руси: по материалам Новгорода и Пскова А кто коли заклад положит в пенязех, что любо, а потом времяне имет пенязи отдавати, а своего заклада просит, ино он запрется его закладу, а молвит так: тебе есми пенязи не давал, а у тебе есми заклад не взял, ино той суд как зблюдению на три воли тому человеку на ком сочат: захочет сам поцелует как за ним заклад не будет, или ему закладную цену ценою положить у креста, или с ним на поле лезет.

То есть, если кто-то под заклад возьмет кредит в пфеннигах, а по истечении времени начнет отдавать свои пфенниги и просить назад свой заклад, а ростовщик откажется отдавать, говоря так: «тебе пфеннигов не давал, а у тебя заклад не брал», то тут суд предлагает ростовщику три варианта действий. Либо ростовщик может сам поцеловать крест – дать клятву о том, что не давал кредит и не брал заклад, либо ростовщик объявит цену выкупа заклада и призовет к присяге истца-должника; либо выйдет с ним на судный поединок – «на поле». Почему в статье 23 (31) от сделки может отказаться должник, а в статье 104 (107) от такой же кредитной следки может отказаться кредитор? Логика закона в том, что одна из сторон имеет возможность отказаться от сделки, если сделка окажется для этой стороны заведомо невыгодной. И если невыгодность сделки в статье 23 (31) проистекает из того, что сама кредитная сделка подложная, предложенный ростовщиком заклад не стоит требуемого за него серебра, то в статье 104 (107) «подложной» может оказаться не кредитная сделка, а валюта, в которой проводится сделка. Заемщик берет кредит и отдает его в «пенязех». В Псковской 3-й летописи за 1409 г. сообщается, что «отложиша во Пьскове коунами торговати и начаша торговати пенязи» [ПIIIЛ 2003: 116]. Пенязями названы деньги ливонского ордена, которые были в ходу в Пскове на протяжении всего средневековья, и даже использовались в качестве местной валюты в период 1409-1424 гг. Дело в том, что в XIV-XV вв. ливонская монета несколько раз претерпевала заметную порчу. Уменьшалось содержание в ней серебра, и, соответственно, падала и реальная стоимость таких денег. Подобные же процессы девальвации и уменьшения серебряной составляющей происходили и с большинством немецких разменных монет того периода, также именовавшихся пфеннигами, или, по-русски – пенязями. В результате порчи, девальвации пенязей, их ценность, видимо, могла упасть настолько, что выданный в пенязях кредит в результате удешевления монеты терял свою стоимость, и получение той же валюты, пусть даже с процентами, могло обернуться для ростовщика серьезным убытком. Сознавая такую особенность «немецких денег» – время от времени резко дешеветь – законодатели в статье 104 (107) узаконили право ростовщика по своему желанию отказаться от возврата занятых пфеннигов и вместо этого оставить у себя залог. Итак, кредитный бизнес успешно развивался во Пскове и действовал по довольно простым и логичным правилам, которые так или иначе учитывали интересы заемщиков и кредиторов. Нормы ПСГ, регламентировавшие кредитный бизнес, видимо, создавались постепенно, как реакция на изменения на рынке кредитования. Эти нормы были направлены на борьбу с мошенниками и на максимально простое и эффективное решение возникавших на этом рынке конфликтов. Учитывая скудость источников, регламентирующих деятельность ростовщиков, данные, полученные из анализа ПСГ, можно, в самых общих чертах, экстраполировать и на другие регионы Древней Руси. Основанием для этого служат общность правовой основы (Русская Правда) и общее направление социально-экономического и культурного развития этих регионов. Быков А.В., г. Великий Новгород

20

Valla. №3(2), 2017.

Источники и литература Алексеев 1997 – Алексеев Ю.Г. Псковская судная грамота. – Псков: Изд-во центра «Возрождение», 1997. Аристов 1866 – Аристов Н.Я. Промышленность древней Руси. – СПб., 1866. Зализняк 2004 – Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. – М.: Языки славянской культуры, 2004. Ковалёв 2003 – Ковалёв Р.К. Деревянные долговые бирки-сорочки XI-XII вв. из новгородской коллекции // Новгородский исторический сборник. Вып. 9 (19). – СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. С. 28-35. Кучкин 2013 – Кучкин В.А. Кредитование в Древней Руси // Восточная Европа в древности и средневековье. Экономические основы формирования государства в древности и средневековье. XXV Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто и памяти чл. корр. АН СССР А.П. Новосельцева. Москва, 17-19 апреля 2013 г. Материалы конференции. – М., 2013. С. 174-179. Ключевский 1989 – Ключевский В.О. Сочинения. В 9 тт. Т. VII. Специальные курсы (продолжение). – М.: Мысль, 1989. НIЛ 1950 – Новгородская I летопись. – М. – Л.: Изд-во АН СССР, 1950. Псковские летописи 1955 – Псковские летописи. Выпуск 2. – М.: Изд-во АН СССР, 1955. ПIIIЛ 2003 – Псковская III летопись // ПСРЛ. Т. 5. Вып. 2. Псковская II и Псковская II летописи. – М.: Языки русской культуры, 2003. Тихомиров 1953 – Тихомиров М.Н. Пособие для изучения Русской Правды. – М.: МГУ, 1953. Янин, Зализняк 1986 – Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977-1983 гг.). – М.: Наука, 1986.
 Аннотация На основе Русской Правды, Псковской судной грамоты и других источников рассматривается деятельность ростовщиков, способы получения ими прибыли, действия сторон и судей в спорных ситуациях, мошенничество и способы противодействия ему в сфере деятельности ростовщиков в средневековом Пскове и в целом в Древней Руси. Ключевые слова деньги; Древняя Русь; займ; залог; кредит; Русская Правда; Псковская судная грамота; ростовщичество Сведения об авторе Быков Александр Владимирович, г. Великий Новгород, независимый исследователь e-mail: [email protected]








21

Живлова Н.Ю. Древнеирландская сага «Пир Брикрена и изгнание сыновей Дол Диармайда» о полюдье и продуктовой ренте

Древнеирландская сага «Пир Брикрена и изгнание сыновей Дол Диармайда» о полюдье и продуктовой ренте1 Изучение общественного строя древней Ирландии до сих пор является областью, где много белых пятен и спорных вопросов. По большей части это связано с тем, что ирландские средневековые источники практически не отражают повседневной жизни людей: в сагах рисуется идеальный мир знати, а законодательные тексты не содержат конкретных, взятой из обычной жизни примеров. Тем не менее нередко упомянутые в сагах реалии (оружие, одежда, пища) дают интересный материал для исторического исследования. Особенно интересно может быть сопоставление таких реалий с данными юридических текстов. В этой работе мы пытаемся сравнить литературные данные о пирах (в частности, описание пира в саге «Пир Брикрена и изгнание сыновей Дол Диармайда») и сведения о продуктах, предоставляемых клиентами своим господам по юридическим текстам. 1. Тема пира в древнеирландской литературе Тема пира в древнеирландской литературе очень обширна; во многих произведениях пир является завязкой или кульминацией сюжета. Нас же интересует сама суть пира – а именно, его меню, и прежде всего то, каким образом меню пиршества в саге отражает жизненные реалии времён составления саги. Некоторые саги дошли до нас не под тем названием, под которым они упоминаются в средневековых списках саг. Однако есть только один случай, когда две совершенно разные саги известны под одним и тем же заглавием: «Пир Брикрена». В литературе первая из этих саг известна просто как «Пир Брикрена» (Fled Bricrend, далее FB)2. В древнейшей рукописи, где сохранился этот текст – «Книге Бурой Коровы», – он имеет подробное заглавие, в целом отражающее сюжетную линию произведения: «Начинается Пир Брикрена и Кусок героя Эмайн Махи, и Словесная битва женщин уладов, и Хождение уладов в КруаханАй, и Сделка героя в Эмайн Махе»3. Вторая сага носит название «Пир Брикрена и изгнание сыновей Дол Диармайда» (Fled Bricrend ocus Loinges Маc nDúil Dermait, далее LMDD)4. К. Холло, автор диссертации по этой саге, относит её составление к IX в. [Hollo 1994]. В отличие от «Пира Брикрена» – второй по величине саги уладского цикла после «Похищения быка из Куальнге», «Пир Брикрена и изгнание сыновей Дол Диармайда» по крайней мере в пять раз меньше по объёму, чем первый «Пир Брикрена». Сам пир (в отличие от первой саги) занимает чуть меньше страницы текста. Формально завязка обеих саг одинакова: пир, затем поиски приключений и триумфальное возвращение. Но есть здесь и существенная разница, связанная с самим пиром, и особенно – с его меню. Обычай выделять лучшему воину особый «кусок героя» (cauradmír), как правило, лучшую часть туши, упоминается ещё в античных описаниях 1

Впервые опубликовано: Кельто-Славика II. Материалы Второго коллоквиума международного общества «Кельто-Славика» (Москва, МГУ имени М.В. Ломоносова, 14-17 сентября 2006 г.) / Ред. коллегия: Ш. Мак Махуна (отв. ред.), Г.В. Бондаренко, Т.А. Михайлова, М.С. Фомин. – М.: МАКС Пресс, 2009. C. 75-92. 2 Основное издание: FB. В издании [Henderson 1899] опубликовано окончание саги, отсутствующее в Книге Бурой Коровы и сохранившееся в другой рукописи. Наш перевод этой саги опубликован в [Михайлова 2004: 111-157]; о датировке саги см. с. 562-564. К сожалению, в этом издании нигде не указано, что примечания к «Пиру Брикрена» на с. 562-579 также принадлежат нам. 3 Incipit Fled Bricend (sic! – Н. Ж.) & in Curathmír Emna Macha & in Briatharchath ban Ulad & Tochim Ulad do Chrúachnaib Ai & Cennach ind Rúanad(a) in Emain Macha (LU 8038-8040). 4 [LMDD; Hollo 2005]. Мы приводим ссылки на оба издания: на [LMDD] по системе, принятой в DIL, – с указанием страницы и строки, на [Hollo 2005] – с указанием параграфа.

22

Valla. №3(2), 2017. кельтского быта. Известно, что на королевских пирах гости разных статусов и профессий были рассажены определённым образом [Живлова 2016], и каждый получал особый кусок туши, приличествующий именно ему [Sayers 1990]. В «Повести о свинье Мак-Дато» рассказывается о состязании за право разделить на пиру гигантскую свинью и получить лучший кусок мяса; другие блюда не упоминаются. Брикрен описывает, из чего состоит «кусок» на пиру в его доме: Atá dabach hi talla triar and di lathaib gaile fer nUlad iarna línad do fín acneta .i.sainemail. Atá torc .uii. mbliadna and. [О ro bo] orс5 becc ní dechaid inna beólu acht littiu lemnachta 7 menadach i n-erroch 7 fírcroith 7 fírlemnacht i ssamrud. Eitne cnó 7 fírchruithnecht hi fogomur 7 feóil 7 enbruthe hi ngemrud. Atá bó thúir and díandat slána a secht mbliadna о ro bo lóeg bec ní dechaid fráech ł foigdech inna beólu acht fírlemnacht 7 luigfér, glasfeóir 7 arbar. Atát cóic fichit bargen cruithnechta and iarna fuine tría mil – cóic méich fichet tra. Iss ed ro bronnad frisna cóic fichtiu bargen sin. 7 cethri bargein di cach míach. Iss e sin di[diu] curadmir то thige or Bricriu [LU: 8117-8127]. Кусок героя в моем доме достоин состязания, – сказал он, – это не кусок героя в доме недоумка. Это – бочонок, наполненный настоящим (т. е. особенным)6 вином, в котором вмещаются три героя Улада. Это – семилетний кабан: с тех пор как он был маленьким поросёнком, не брал в рот ничего, кроме молочной каши и похлёбки весной, чистого творога и чистого молока летом, ядер ореха и чистых зёрен осенью, мяса и навара зимой. Это – откормленная пшеницей корова, которой исполнилось семь лет: с тех пор как была она маленьким телёнком, не брала в рот вереска и дрока – ничего, кроме чистого молока и стеблей зелёной травы, и зерна. И сто пшеничных пирогов, испечённых на меду; двадцать пять четвериков пошли на эти сто пирогов, и четыре пирога из каждого четверика (FB 9).

Теперь перейдём к начальному эпизоду LMDD: Правил уладами чудесный король. Звали его Конхобар, сын Несс. После того, как он получил королевскую власть, установил он обычай: каждый герой кормил уладов одну ночь, семь ночей или четыре ночи – король, то есть ночь на каждое время года, четыре октигерна7 на одну ночь. И таковы были яства уладских женщин: от каждой женщины, у мужа которой устраивали пир8, – семь волов, семь кабанов, семь кадушек, семь деревянных кубков9, семь окороков, семь кубков, семь беспорочных валухов, семь свиных голов, семь молочных поросят, и также вдоволь рыбы, птицы, трав и всяких закусок (Ва si airigid ban Ulad о mnai ind fir las n-denta ind fled .i. secht n-daim 7 secht tuirc 7 secht n-dabcha 7 secht n-ena 7 secht tindi 7 secht tulchuba 7 secht muilt denma 7 secht n-glaininí 7 secht mc ochta cona fotha d’iasc 7 di enaib 7 lubib 7 ilmblasaib [LMDD: 173.5-8; Hollo 2005: § 1]). 5

Исправлено, в рукописи: о rо léorc. Глосса в рукописи. 7 Слово ócthigern буквально означает «молодой господин» (Э. Виндиш переводил его как Junker). Оно встречается в сагах при перечислении различных рангов знати. Как указывает Ф. Келли, в юридической литературе этот термин практически не встречается, поэтому определить его конкретное содержание трудно. В частности, не вполне ясно, какое значение вкладывалось в слово «молодой»: возрастное или ранговое. О втором свидетельствует одна из древнеирландских триад, где говорится, что для простолюдина накладно женить своего сына даже на дочери октигерна (то есть даже самого незначительного представителя знати: DIL, s. v. ócthigern). Однако есть и свидетельства того, что «молодой господин» мог действительно быть «молодым». Например, в «Житии Адамнана», датируемом X веком, святой встречается с Мурхадом, сыном Брана, который «тогда был октигерном» (óicthigern sidhe inn sin), а потом стал королем Лейнстера [Herbert, Ó Riain 1988: 52]. Мурхад вступил на престол в 715 году, Адамнан скончался в 704-м. Здесь, скорее всего, имелся в виду именно возраст Мурхада. 8 Фраза «И таковы были яства уладских женщин: от каждой женщины, у мужа которой устраивали пир...» (Вa si airigid ban Ulad o mnai ind fir las n-denta ind fled) не совсем ясна. Можно понять, что жена устроителя пира готовила специальные кушанья для других приглашённых женщин. Нам представляется более вероятным, что, говоря о «яствах уладских женщин», автор имел в виду то, что, когда наступала очередь устраивать пир, каждая уладская женщина должна была подать данный набор продуктов, и далее мы исходим именно из этого предположения. 9 Я понимаю епа как N. Рl. от ían, -а (f.), которое DIL объясняет как «деревянный сосуд (для питья)». 6

23

Живлова Н.Ю. Древнеирландская сага «Пир Брикрена и изгнание сыновей Дол Диармайда» о полюдье и продуктовой ренте

Когда «встали кравчие Конхобара, чтобы раздать еду, и чашники, чтобы разлить пиво», Брикрен заявляет, что «неправильно будет вкушать мой пир без похода уладских героев»10. Двенадцать наиболее выдающихся воинов отправляются в разные стороны, чтобы убить врага и вернуться со славой. В первую очередь обращает на себя внимание то, что в LMDD даётся реальная мотивировка для самого пира: по установленному обычаю, герои обязаны кормить короля и его свиту. В FB не объясняется, зачем именно был устроен пир11. В LMDD пир у Брикрена является лишь одним из череды устроенных героями – его подданными – пиров, которые король должен был посетить. Мотив поочерёдного гостевания встречается также в саге «Сказание о Конхобаре, сыне Несс», где говорится, что «домочадцев у него было пять, да шестьдесят, да триста – сколько дней в году, столько людей и было в хозяйстве у Конхобара. Между ними было товарищество: то есть один человек предоставлял пищу каждый вечер, и, таким образом, первому человеку приходилось предоставлять пищу на вечер через год. А пища была немалая: свинья, олень и чан (тисс 7 ag 7 dabach) каждому мужу»12. К. Холло предположила, что в тексте была допущена ошибка: написанные строчными буквами цифры vii. aidche «семь ночей» были прочтены как iiii. aidche «четыре ночи», и потом уже эта неправильно понятая фраза потребовала пояснений – «то есть ночь на каждое время года». Однако, как считает сама Холло, «могло считаться и что Конхобар давал пир на Самайн и на каждый из трёх других праздников времён года, по схеме, отличной от той, что описана в “Сказании о Конхобаре”, и в данном пассаже отражаются обе традиции» [Hollo 2005: 63]. Как мы увидим далее, понятие четырёх сезонных пиров вполне имеет право на существование и могло найти своё отражение в сознании автора саги. Во-вторых, в LMDD полностью отсутствует тема распределения пищи на пиру. Первая часть FB, которую составитель обозначил как собственно «Пир Брикрена и кусок героя Эмайн Махи», вращается вокруг «куска героя», но здесь речь идёт уже не о какой-то лучшей части животного, а о целом наборе продуктов, который и становится поводом для состязания героев. В LMDD приведён список продуктов для короля и его свиты во время гостевания, однако о каком-либо состязании за эти продукты или за их раздел речи нет. В-третьих, прослеживается определённая временная динамика в изображении пира от «Повести о свинье Мак Дато» (около 800 г.) через FB (отдельные фрагменты которого могут восходить к VIII в. [MacCana 2000]) к более поздней LMDD (IX в.). В первых двух сагах как сам пир, так и вся обстановка для него, и продукты изображены как уникальные. В «Повести о свинье Мак Дато» на пиру должен решиться конфликт между двумя племенами – уладами и коннахтами. Сама свинья Мак Дато – главное блюдо на пиру – титанических размеров, она обложена быками, как обычный поросёнок – яблоками. О каких-либо других блюдах ничего не сообщается. Столь же уникален и «первый» пир Брикрена13. Брикрен подчёркивает особость каждого продукта из «куска героя»: коровы, свиньи, хлебов, вина. Что касается LMDD, то здесь продукты изображены как совершенно рядовые, они, видимо, одинаковы во 10

К. Холло предлагает читать это место как noíndin 7 ulach и переводить как «шум и вопль [битвы]», понимая при этом ulach как форму от ilach [Hollo 2005: § 3]; note on р. 68 ad locum). Однако смысл не меняется: Брикрен требует, чтобы до начала пира улады совершили подвиги. 11 Анализ FB с этой точки зрения, как и самого образа Брикрена, сейчас не входит в наши задачи; к этой теме мы обращались в нашем докладе «Негероическая биография Брикрена, сына Карбада» на II конференции по сагам уладского цикла в Университете Мэйнута (Ирландия) в июле 2005 (An Dara Comhdháilaran Rúraíocht). 12 Наш перевод этой саги (см. предыдущее примечание) цитируется по [Михайлова 2004: 17]. 13 По косвенным данным можно понять, что пир у Брикрена должен был происходить на Самайн (1 ноября, важнейшая дата в кельтском календаре, время племенных собраний), хотя прямо в тексте этого нигде не сказано. Дело в том, что Брикрен приходит к Конхобару «в тот самый день, когда у уладов в Эмайн Махе был оэнах». Из текста «Сказание о Конхобаре, сыне Несс» мы знаем, что собрание в Эмайн Махе проходило в течение трёх дней до и трёх дней после Самайна [Stokes 1910].

24

Valla. №3(2), 2017. всех хозяйствах, предоставлявших гостеприимство королю. Семь быков и семь кабанов представляют собой точно определённую дань, которую герои должны предоставлять королю. Увеличение числа чанов (уже с пивом, а не с «особенным» вином, как в FB) по сравнению с одним гигантским чаном Брикрена, куда входило три героя, лишает исключительности и напитки на этом пиру. 2. Что подавали на древнеирландском пиру Из перечисленных Брикреном в FB 9 яств в LMDD сохраняются вол (dam)14 и кабан (torc). Кроме того, в перечне фигурируют окорока (tindi). Словосочетание muilt denma не вполне ясно. Словом molt обозначались кастрированные барашки (валухи), которых забивали на первом году жизни [Кеllу 1997: 72]; denma я понимаю как «незапятнанный, непорочный»15. Редкое слово glaininí означает буквально «челюсти»16; не исключено, что речь идёт о (копчёных) свиных головах. По мнению К. Холло, это уменьшительное от glaine, заимствования из лат. glandium, и должно означать какую-то железу, возможно поджелудочную; во всяком случае, некую деликатесную часть свиньи [Hollo 2005: 64-65]. Сочетание т[а]с ochta (буквально «сын груди») можно понять как «молочный поросёнок»17. Кроме традиционных «чанов» (dabach) появляются «деревянные кубки» (епа, в именительном падеже единственного числа ían). Что именно находилось в кубках, не уточняется, но весьма возможно, что это вообще был не напиток. Из одного из законодательных текстов очевидно, что ían – это совсем небольшой сосуд: там говорится, что небольшая мера жидкости bochtán соответствует объёму деревянной чаши нищего (lán eine in boicht), в которую входят 12 яиц [Кеlly 1997: 577]. Хотя, согласно юридическим текстам, «яйцо» в древней Ирландии было распространённой мерой объёма жидкости [Кеllу 1997: 576]18, возможно, что в деревянных кубках действительно подавались яйца: в саге «Пир в Гусиной крепости» [FDG] упоминается о «деревянной чаше, полной гусиных яиц» (íand lán de uigib géd [FDG: 118])19. Хотя яйца (не только кур и гусей, но и чаек) считались ценным блюдом, достойным стола короля, их присутствие на пиру героев не вполне уместно: законодательные тексты называют яйца наравне с кашей и творогом полезным продуктом для детского питания. Кроме того, они часто фигурировали в диете клириков, так как варёные яйца причисляли к постным блюдам, и гусиные яйца в деревянном кубке из «Пира в Гусиной крепости» стояли на столе в доме епископа Эрка [Кеllу 1997: 104-105; FDG: 151153]. Вдобавок к dabach и ían, в перечне фигурирует и ещё один сосуд – tulchube. В текстах tulchube обычно играет роль кубка для вина, и этим словом переводится латинское crater20. В качестве дополнения к этому меню фигурируют рыба (íasc), птица (én), травы (lub). Как отмечает Ф. Келли, в понятие lub входили как съедобные травянистые растения и овощи, так и травы, использовавшиеся для приправ и в медицине [Кelly 1997: 250]. 3. Сезонные пиры: данные древнеирландского права

14

Следует подчеркнуть, что речь идёт именно о волах, то есть о кастрированных быках, выполнявших в основном роль упряжных животных. Мясо обычного быка, как правило, в пищу не идёт и в древней Ирландии считалось прямо вредным [Кеllу 1997: 53]. 15 DIL s. v. denma. Теоретически это мог бы быть родительный падеж от слова dénum «делание, совершение» (писцы могли не всегда ставить знак долготы), однако в таком случае смысл остаётся неясным. 16 В глоссах им переводится латинское maxilla [DIL s.v. glainíne]. 17 По предположению К. Холло, это описка вместо тисса ochta, «свиньи груди», что смысла не меняет [Hollo 2005: 65]. 18 Так, в CG ían упоминается как мера для сливочного масла [CG 9] либо молока или пива [CG 9,15]. 19 [FDG], с указанием строки. Об этом см. также [Михайлова 1999; Михайлова 1996]. 20 DIL, s.v. tulchube. По мнению У. Стоукса, это слово происходит от ирландского tul «выпуклость» и заимствованного лат. сира.

25

Живлова Н.Ю. Древнеирландская сага «Пир Брикрена и изгнание сыновей Дол Диармайда» о полюдье и продуктовой ренте Ещё раз обратим внимание на то, что каждый герой был обязан кормить короля одну ночь в каждое время года. Подтверждаются ли данные о таких сезонных пирах другими источниками? Является ли этот список продуктов просто плодом фантазии составителя саги? Конечно, нет. Как показывают юридические тексты, этот перечень во многом повторяет типовой список продуктов, предоставлявшихся в качестве продуктовой ренты. Есть и данные о сезонных пирах, которые клиенты обязаны были задавать своим господам. Отношения зависимости (применительно к Ирландии можно употребить термин «клиентские отношения»), также являются предметом дискуссии. Среди работ, в которых рассматривался этот вопрос, можно отметить [Шкунаев 1989; Gerriets 1983; Kelly 1988; Patterson 1994]21. Юридические тексты отражают клиентские отношения двух видов: «благородные», или «свободные» (soer), и «неблагородные» / «несвободные» (doer). «Благородство» определялось не столько статусом самого клиента, сколько характером контракта. Основными источниками по «неблагородной» клиентеле являются тексты Cain Aigillne («Канон несвободного клиентства»)22 и сохранившийся лишь в отдельных фрагментах текст Di dligiud raith 7 somaíne la flaith («О правах, имеющихся у господина относительно лена и дохода»)23, по «свободной» – Cain Soerraith («Канон свободного лена») [Thurneysen 1925; C-CIH: 5.50.5]. О размере ренты, которую должен выплачивать человек определённого статуса, трактуется и в известном трактате Críth Gablach (буквально «Разветвлённая покупка»), посвящённом в основном вопросам статуса (далее CG)24. Несвободный клиент должен был выплачивать ежегодную продуктовую ренту – «обычай» (bes, часто bes tige «обычай дома»). Кроме того, зимой имело место полюдье (сóе): господа гостевали у своих клиентов в период между Новым Годом и Великим Постом. В этот период полагалось очищать и ремонтировать дороги, чтобы облегчить проезд колесницам знати [Binchy 1940]. Обычай полюдья сохранялся и позднее, вплоть до XVII в., однако в это время гостеприимство предоставляют, как правило, уже не клиенты, а арендаторы земель лорда. Полюдьем охотно пользовались не только ирландские по своему происхождению лорды, но и представители англонормандских семей. Вместо сóе в позднем Средневековье, как правило, употреблялся термин cuid oidhche, буквально «ночной кусок», или cóisir [Simms 1987: 141]25. Юридические тексты подробно перечисляют продукты, предоставлявшиеся клиентами в зависимости от типа клиентских отношений. Как отмечает М. Герриетс, такие списки могли быть разными в разных юридических текстах в зависимости от времени и места их составления, но тем не менее наименования продуктов в них довольно единообразны [Gerriets 1983]. 21

В англоязычной литературе принято называть господствующий класс Ирландии «лордами» (англ. lords) или патронами, а зависимых людей – «клиентами» (англ. clients). Употребляется также термины «клиентские отношения» (clientship), «неблагородные» и «свободные» (англ.base-clientship, free-clientship). В работе [Шкунаев 1989] употребляются термины «клиент» и «господин» и «свободное» и «несвободное клиентство». В дальнейшем мы придерживаемся этой терминологии. 22 Текст Cain Aigillne был издан и переведён в [Thurneysen 1923]; см. также [C-CIH: 5.50.6]. Текст трактата Di dligiud raith 7 somaíne la flaith был переведён и прокомментирован в [Crigger 1991], но, к сожалению, эта работа до сих пор остаётся неизданной, и в [С-СIН] она не упоминается. Я сердечно благодарю д-ра Бетт Джейн Криггер (США) за разрешение воспользоваться её неопубликованной диссертацией [Crigger 1991], а также профессора Фергуса Келли (Ирландия), любезно предоставившего в моё распоряжение свой экземпляр этой работы. 23 В юридических текстах слово somaíne означало не столько «доход» как таковой, сколько различные виды работ, выполнявшихся клиентами в пользу господина. Слово «барщина» здесь не вполне уместно, так как этот термин охватывал и сооружение оборонительных укреплений для крепости господина, и военную службу при нём, и участие в его похоронах (в частности, копание кургана). 24 [CG]; комментированный перевод этого и других древнеирландских трактатов о статусе см. в [МаcNeill 1923]; см. об этом тексте также [C-CIH: 5.34]. Комментированный русский перевод см. в [Самоходская 2012]. 25 В англоязычных документах термины cuid oidhche и cóisir передавались как cuddy и coshering. О полюдье в позднем средневековье подробнее см. [Simms 1978; O’Sullivan 2004].

26

Valla. №3(2), 2017. Наиболее подробный перечень продуктов, предоставлявшихся в качестве ренты несвободным клиентом, содержит текст Cain Aigillne. Приведём перечень продуктов, входивших в состав ренты свободного домохозяина – боайре26: Корова с ее“подстилкой”, двадцати “кулаков”27 в обхвате. Её нутряное сало из почечной трети. И “окорок руки”28 в сочленении основания, мужской палец руки правильного размера между его толстой и тонкой [частью], восемь “кулаков” его длина, и четыре “кулака” его ширина. И восемь мешков солода, из [разряда] соответствующего [стандартам] солода, без порока и без недостатка, который отнимает у господина [право на штрафную] уплату, с правильной пробой29. И мешок хорошей твёрдой пшеницы. И три охапки свечей правильного размера; длина каждой свечи – восемь кулаков [...]. Свечу погружают в сало и животный жир. Телёнок стоимостью в мешок [зерна] для очага летом. И телёнок стоимостью в четыре мешка [зерна] для варки летом. И половина окорока. Нутряное сало бычка, и валух, который “наполняет любую пустоту”30. И “котёл дойной коровы”, полный парного молока, для варки сладкого домашнего сыра; да будет он предоставлен вместе с маслом. И полная чаша (eine) размером в три “ола”31 сливок, выдержанных в течение трёх дней и трёх ночей32, без пустот и пены, и после дня и ночи выдерживания [производится] их осмотр, так что можно сказать о них, что они не стали сегодня горше, чем были вчера. Двадцать четыре хлеба “женского печения”33, два кулака в ширину и кулак в толщину. И четыре пригоршни правильного размера: две чеснока, и две – лука, в качестве летнего “обычая” (sambes). Свинья, девяти “кулаков” в длину; толщина мяса на ней – два пальца, зимой, и телёнок стоимостью в два мешка для очага [Thurneysen 1923: 355-356].

Соотношение перечня продуктов в FB, LMDD и «Каноне несвободного клиентства» можно представить в виде таблицы следующим образом:

FB

CainAigillne § 13

LMDD

Bó thúir and díandat slána a secht mbliadna откормленная пшеницей корова, которой исполнилось семь лет

secht n-daim34 семь быков [оленей]

torc.uii. mbliadna семилетний кабан

secht tuirc семь кабанов

26

Во cona fosair, fiche dorn а timcomac Корова с её «подстилкой», двадцати «кулаков» в обхвате Мис, пае nduirn а fot, da теr dia dergcumma Свинья, девяти «кулаков» в длину;

Сопоставление продуктовых рент в «Каноне несвободного клиентства» и «Разветвлённой покупке» можно найти в [Gerriets 1983: 51]. 27 «Кулак» (dorn) употреблялся в древнеирландских текстах как мера длины. Точная длина «кулака» определению не поддаётся; Ф. Келли [Kеllу 1997: 563] полагает, что она составляла 4-6 дюймов (10-15 см). 28 Имеется в виду толщина. 29 Слово airigid, которое встречалось в «Пире Брикрена и изгнании сыновей Дол Диармайда» как обозначение «яства», имеет в законодательных текстах значение «проверка качества продуктов». 30 Слово toll, которое Турнейзен перевёл здесь как «пустота», имеет, кроме того, и значение «ягодицы», «задняя часть туши». Возможно, здесь имелся в виду баран с жирным («полным») курдюком. 31 Слово ól буквально означает «питье, глоток», однако из текстов очевидно, что речь идёт не о «глотке», а о гораздо большей мере жидкости, почти о ведре. Судя по всему, под «олом» понималось молоко, которое выдаивалось зараз у одной коровы. В одном тексте «ол» определяется как количество жидкости, налитой в сосуд на три «кулака» и три пальца, т. е. почти 40 см [Кеllу 1997: 578-579]. 32 В результате чего получалась сметана, которая в древней Ирландии очень ценилась [Кеllу 1997: 324325]. 33 Древнеирландские законодатели считали, что «женский» хлеб должен быть в два раза меньше «мужского». 34 Слово dam обозначает как быка, так и самца оленя (правда, в этом случае обычно уточняют – «дикий»: dam allaid).

27

Живлова Н.Ю. Древнеирландская сага «Пир Брикрена и изгнание сыновей Дол Диармайда» о полюдье и продуктовой ренте

secht n-dabcha семь кадушек secht п-епа семь чаш

secht tindi семь окороков secht tulchuba семь кубков secht muilt denma семь беспорочных валухов secht n-glaininí семь свиных голов (?) secht тс ochta... семь молочных поросят (?) cona fotha d’iasc... вдоволь рыбы... di enaib... птицы... lubib… трав…

Atát cóic fichit bargen cruithnechta and iarna fuine tría mil сто пшеничных пирогов, испечённых на меду

ilmblasaib и всяких закусок

толщина мяса на ней – два пальца Ocus ocht meích bracha... И восемь мешков солода... Ocus lanu[d] eine tri n-ol do uachtar taiscida tri la ocus teora n-aidchi cen fothana na ruba and... И полная чаша (eine) размером в три «ола» сливок, выдержанных в течение трёх дней и трёх ночей, без пустот и пены... Ocus tinne laime... И «окорок руки»...

molt linas cach toll валух, который «наполняет любую пустоту» ... ?Ocus leith tinne35… и половина окорока...

Ocus ceithri imglaici laime toimsi techta, ocus a do do glascainnind ocus a do do borrlus, do sambes И четыре пригоршни правильного размера: две – чеснока, и две – лука, в качестве летнего «обычая» Annlandtus colpaige firinne… Ceitheora bairgena fichet do banfuine… Нутряное сало бычка… Двадцать четыре хлеба «женского печения»

Табл. 1. Перечни продуктов в «Пире Брикрена» (FB), «Пире Брикрена и изгнании сыновей Дол Диармайда» (LMDD) и «Каноне несвободного клиентства» (Cain Aigillne). Слова, совпадающие в разных текстах, выделены жирным шрифтом.

Как мы видим, между «Каноном» и LMDD имеются существенные расхождения; дословных повторов очень мало. Это не должно удивлять: все-таки LMDD – художественное произведение, а не документальный или юридический текст. Однако вполне очевидно, что основные продукты, упомянутые в LMDD, действительно входят в состав предусмотренной 35

Не исключено, что половина tinne, упомянутая отдельно от семи «окороков руки», могла представлять собой какую-то иную копчёность, хотя это весьма проблематично.

28

Valla. №3(2), 2017. юридическими трактатами продуктовой ренты. Это вол (или олень), кабан (в законодательных текстах – корова и свинья), деревянные кубки (в нашем случае – со сметаной), окорок, бараны-валухи, а также чеснок, лук и сладкий сыр, которые подходят под определение «трав» и «закусок». Dabach, как правило, обозначает то, в чём держат алкогольные напитки, поэтому правомерно сопоставить эти «кадушки» с необходимым для приготовления пива солодом. Некоторых комментариев требует отнесение «нутряного сала» в категорию «закуски». Употреблённое здесь слово annlandtus происходит, как отмечает Р. Турнейзен, от annlann; этим термином обозначалось всё, с чем можно было есть хлеб [Thurneysen 1923: 357]; к той же категории, как правило, относили рыбу, лук, чеснок и соль. Из таблицы видно, что в целом LMDD, в отличие от FB, даёт достаточно полную и реалистичную картину состава продуктовой ренты. Единственным явным «упущением» в LMDD является отсутствие упоминаний о хлебах, хотя «закуски», скорее всего, являются именно добавлением к хлебу. Как уже упоминалось, в LMDD фактически речь идёт о четырёх пирах (одна ночь на каждое время года). «Канон несвободного клиентства» также даёт материал для такого деления: лук и чеснок именуются «летним обычаем» (sambes). Однако другие юридические тексты дают ещё более подробный материал для сопоставления. Мы помним, что, согласно саге «Пир Брикрена и изгнание сыновей Дол Диармайда», улады должны были принимать у себя короля по одной ночи на каждое время года. Юридические тексты содержат не только перечни продуктов, которые должны были предоставляться господину, но и указания на «пиры», которые должен был задавать клиент господину и его свите. В комментариях к сохранившимся фрагментам текста «О правах, имеющихся у господина относительно лена и дохода» (Di dligiud raith 7 somaíne la flaith) подробно описываются угощения, предоставлявшиеся клиентом господину, и штрафы, которым должен подвергаться клиент в случае невозможности или нежелания устроить угощение для господина (курсивом выделены позднейшие глоссы)36: Если не будет предоставлена молодая свинья (lupait), то два шета в возмещение с удвоенной компенсацией вещи, которая не была предоставлена, т. е. отборная свинья дня святого Мартина или Самайна. Если не будет предоставлен «чесночный пир» (crimes), то три шета в возмещение с удвоенной компенсацией, то есть в то время, когда приходит чеснок, т. е. праздник, который даётся лорду в сезон чеснока, т. е. мягкий сыр (maothla) и молоко. Если не будет предоставлен «летний кусок» (samfit), три шета в возмещение с у[двоением] в[ещи, которая не была предоставлена], т. е. кусок, который предоставляется летом, т. е. творог, масло и молоко. Если не будет предоставлен «фаор» (faor), т. е. осенний валух, т. е. после жатвы около Самайна, т. е. утешение ему от него (?)37; или это название еды, которая предоставляется осенью, восполнение в отношении жатвы незадолго (?) до Самайна, полагается три шета в возмещение с удвоением компенсации. Если не будет предоставлен «фурек» (fuirec)38, т. е. свинья Самайна, т. е. между двумя Рождествами39, два шета в возмещение с удвоением к[омпенсации].

36

Полный перевод и анализ этого текста см. в [Crigger 1991]. В оригинале didhnagh fri de. Мне это место не совсем понятно: возможно, составитель рукописи ошибся при копировании термина furnaide – названия другой осенней ренты, о которой говорится дальше, и которая неоднократно упоминается наряду с faor. 38 Слово fuirec буквально означает «приготовление» и в некоторых текстах выступает просто как синоним слова «пир» (fled). См. DIL, s. v. fuirec. 39 Рождество по-ирландски именовалось notlaic (от лат. natalicia). «Вторым», или «малым», Рождеством в Ирландии называли праздник Крещения, хотя этот термин, особенно в более поздних текстах, мог применяться и к празднику Обрезания Господня (1 января). Как отмечается в DIL (s. v. notlaic), в наше время «малым Рождеством» в Мунстере называют Крещение, в Ольстере и Коннахте – Новый Год. Возможно, такие региональные различия существовали и в Средневековье. В нашем тексте имеется в виду праздник Крещения, так как далее Новый Год обозначается обычным для него термином calainn (от лат. kalendae). 37

29

Живлова Н.Ю. Древнеирландская сага «Пир Брикрена и изгнание сыновей Дол Диармайда» о полюдье и продуктовой ренте Если не будут предоставлены «фурнайди», два шета в в[озмещение] с у[двоением] к[омпенсации] вещи, которая не была предоставлена, т. е. между двумя Рождествами, т. е. кишки, и потроха, и внутренности. Если не будет предоставлен «форгаб-итир-да-карьхе», три шета в возмещение с у[двоением] к[омпенсации] вещи, которая не была предоставлена, то есть то, что предоставляется между «двумя путями спасения», то есть между Новым Годом и масленицей, т. е. в радостные [дни]. Эти четыре вспомогательные продуктовые дани (па cethre fobiadha-sin) присущи человеку, который получил (?) свой лен. От лорда полагаются кадушка и котёл для приготовления пира клиента (fleidi ceilsine), а от клиента – рабское служение (mughsaine), поскольку простым людям не положено [иметь] ни котла, ни кадушки (CIH, 1910.22-38)40.

Вопреки мнению Р. Турнейзена, я считаю, что слово fobiada не во всех случаях может являться синонимом «подстилки» (fosair), которая входила в состав продуктовой ренты, и что господин в древней Ирландии имел право как на гостевание в доме клиента, так и на получение продуктов, предоставлявшихся в его личное пользование. Следует подчеркнуть, что речь идёт не о продуктовой ренте (bes) как таковой, а именно о пире для господина, который являлся в дом к клиенту: тексты говорят о том, сколько человек мог привести господин на тот или иной пир, например, восемь человек на «молодую свинью» и троих – на более скромный «чесночный пир» [Кеllу 1997: 309, 320]. Что это за пиры и когда они происходили? Составитель текста начинает с «молодой свиньи», которая предоставлялась на Самайн (1 ноября) или день святого Мартина, и, видимо, была одной из наиболее важных продуктовых даней. Затем изложение происходит в хронологическом порядке. Важно отметить, что, за исключением Самайна, мы не видим точной привязки к датам как христианского (Рождество, Пасха), так и традиционного ирландского календаря (Имболк, Белтане, Лугнасад), а лишь приблизительные («до Пасхи», «между Новым Годом и масленицей»). Это связано, видимо, с тем, что время появления определённых продуктов (например, ростков чеснока или свежего молока) зависело от погодных условий, природных и личных факторов (время окота овец в стаде клиента) и не могло быть точно определено. «Чесночный пир» с молодым чесноком и свежими молочными продуктами должен был происходить до Пасхи [Кеllу 1997: 320]. Слово maothla представляет собой множественное число от maethal «молозиво, кислое молоко, творог». Видимо, здесь имелось в виду это слово в его первом значении: «чесночный пир» был связан с первой зеленью и первыми дойками скота. «Летний кусок» включал в себя другие молочные продукты: творог, масло и собственно молоко. Более сложный вопрос – это состав и календарная привязка четырёх других пиров: «фаор», «фурек», «фурнайде» и «форгаб-итир-да-карьхе». Начнём с последнего. Буквально это название означает «дань между двумя cairche». Значение слова cairche является спорным (DIL, s. v. cairche 1, 2). Исследователи, в том числе Н. Паттерсон, полагают, что в юридических текстах употребляется второе значение слова: «головной убор, хохол, хвост, шерсть, (в переносном смысле) язычок огня», и переводят этот термин «между двумя огнями». Б. Криггер также переводит это название как butchering between two flames и считает возможным видеть в этом отражение ритуала прогона скота между двумя кострами [Crigger 1991: 340, 356]41. Однако такая трактовка этого слова не вполне согласуется с его объяснением в самих юридических текстах и глоссариях. Глоссарий О’Даворена предлагает такое объяснение термина «форгаб»: 40

В издании Б.Д. Криггер объединены две рукописи: Н.3.18 (В) и Н.3.17 (С), причём она решила изменить порядок фраз, чтобы они соответствовали порядку перечисления в рукописи В [Crigger 1991: 340]. В нашем переводе приведён вариант С в неизменном виде. 41 Этот ритуал был связан с разжиганием костров на Белтане (1 мая); в то же время из текста очевидно, что предоставление этой дани происходило до Белтане.

30

Valla. №3(2), 2017. «Форкам» (forcam) или «форгаб» (forgab), т. е. еда, которая подаётся между воскресеньем масленицы и Страстной Пятницей, либо это cairche вилки и cairche маслобойки42 между Новым годом и масленицей, или между двумя «путями спасения» (chae foridhen) – между Новым годом и масленицей, или между Пасхой и Белтане, т. е. сосиски и окорок «фурнайде» и «форгаба», или та же самая солонина (CIH, 1504.36-39).

Во всяком случае, в этом тексте представляется более уместным первое значение слова cairche – «музыкальный инструмент, музыка, звон». Глоссарий предлагает три взаимоисключающих датировки «форгаба» (между Новым годом и масленицей, между масленицей и Страстной Пятницей, между Пасхой и Белтане). Наш текст подтверждает первый вариант – между Новым годом и масленицей, а глоссарий даёт такой датировке осмысленное объяснение: на Новый год слышен звон вилок для мяса, а на масленицу – шум маслобоек, отсюда и «дань между двумя звонами». В таком случае дань действительно могла включать мясные продукты: сосиски и ветчину. Как мы уже видели, «фурнайде» по сути своей был тесно связан с «форгабом» и представлял собой дань в виде мясных продуктов. Слово «фурнайде» древнеирландские книжники объясняли как «дань ожидания» (foir inn idnaide), то есть продукты, предоставляемые в ожидании другой дани (DIL, s. v. furnaide). Основная разница между «фурнайде» и «форгабом» заключалась во времени их предоставления: «фурнайде» увязывался со временем «между двумя Рождествами». Слово «фурек» парадоксальным образом трактуется как «свинья Самайна» (1 ноября) «между двумя Рождествами» (25 декабря – 6 января). Но, скорее всего, автор ничуть не ошибается: речь идёт о предоставлении точно такой же («проверенной») свиньи, как и на Самайн. «Фаор» предоставлялся после жатвы (то есть в сентябре-октябре), но ещё, как оговаривается в тексте, до Самайна. Под «четырьмя» пирами составитель текста, видимо, имел в виду «фаор», «фурек», «фурнайде», и «форгаб-итир-да-карьхе». Однако если отбросить широко известную любовь древних ирландцев к красивым аллитерациям, можно видеть, что клиент должен был угощать господина следующим образом: 1) «Чесночный пир» в начале весны, с появлением первых трав: чеснок и молозиво от первых доек. 2) «Летний кусок» летом: масло, молоко, творог. 3) «Фаор»: кастрированный баран в сентябре-октябре. 4) Свинья на Самайн / день святого Мартина. 5) «Фурек» и «фурнайде»: свинья и её свежие внутренности43 между Рождеством и Крещением. 6) «Форгаб-итир-да-карьхе»: колбаса, ветчина и другие мясные продукты долгого хранения в неопределённый период после Нового Года до начала Великого Поста. Таким образом, мы видим, что, действительно, «на каждое время года» приходился как минимум один пир, который клиент должен был задавать своему господину. Потребность во взимании дани диктовалась, конечно, не формальным наступлением нового времени года, а 42

В другом глоссарии вместо «маслобойки» (loinnid) фигурирует «квашня» (losat), но в этом случае «форгаб» определённо привязывается уже не к периоду до масленицы, а к Великому Посту – «между масленицей и Страстной Пятницей» (DIL, s. v. forcam). 43 Из «Жития святого Колумбы» Адамнана можно понять, что отчасти свиные потроха ели сразу после забоя свиней: «Быстро выпотрошив [свинью], он [некто Ферадах, которого проклял святой. – Н. Ж.] потребовал быстро зажарить себе на вертеле часть [потрохов]» (celeriter ex interata partem sibi in veru celeries assari praecipit) [Adomnán: II, 23].

31

Живлова Н.Ю. Древнеирландская сага «Пир Брикрена и изгнание сыновей Дол Диармайда» о полюдье и продуктовой ренте наступлением «сезона» определённого продукта: трав, молока, времени традиционного забоя барашков или свиней. Два последних пира в списке, судя по всему, приходились на сезон полюдья (сóе). Как отмечает Б. Криггер, «неясно, имели ли точно эти пиры какое-либо отношение (если вообще имели) к практике полюдья – coí, когда король объезжал своих клиентов между Рождеством / Новым годом и началом Великого поста». Цитируя упомянутое выше определение «форгаба» из глоссария О’Даворена, она указывает на присутствие там термина chae «путь», но, с её точки зрения, неясно, идёт ли здесь речь именно о полюдье как таковом [Crigger 1991: 160]. Скажем лишь, что работы Д. Бинчи, К. Симмс и К. М. О’Салливан [Binchy 1940; Simms 1978; O’Sullivan 2004] далеко не исчерпали тему полюдья в древней Ирландии и она ещё ждёт своего исследователя. 4. Заключение. Сопоставление данных саг и юридических источников Итак, мы можем попытаться определить сезонную привязку для продуктов, перечисленных в LMDD, что можно представить в табл. 2 (в таблицу включены только продукты, характерные для перечисленных «сезонных» пиров). В этом списке заметно отсутствие коров, однако оно вполне естественно: корова представляла собой bes, ежегодную дань, не входила в меню сезонных пиров и, видимо, не подавалась на стол во время полюдья. Таким образом, в LMDD перечислена вся годовая дань клиента господину – как «обычай», так и то, что подавалось на четырёх сезонных пирах. До сих пор спорным является вопрос, существовали ли клиентские отношения на «государственном» уровне и могли ли отношения королей ирландских провинций и подчинённых им королей отдельных племён, а также отношения отдельных племенных групп и королей определяться теми же условиями, что и обычное свободное и несвободное клиентство. Н.Т. Паттерсон выступает против такого отождествления, считая, что свободный клиент не обязательно принадлежал к знати. В то же время она отмечает, что, поскольку свободный клиент не отдавал свою цену чести королю, он был «человеком, обладавшим адекватными социальными ресурсами, с помощью которых он мог защитить свой статус в обычной социальной конфронтации» [Patterson 1994: 156]. М. Герриетс, проанализировав различные тексты, в том числе саги и поэмы, где речь идёт об отношении королей друг к другу и обязанностях разных племенных групп по отношению к королям, пришла к выводу, что употреблявшиеся в источниках термины позволяют говорить, что и короли, и целые племена могли быть свободными или несвободными клиентами более могущественных королей, предоставляя при этом все свойственные этому виду зависимости выплаты и услуги [Gerriets 1987]. LMDD Secht tuirc семь кабанов Secht п-епа семь чаш Secht tindi семь окороков Secht muilt denma семь беспорочных валухов

Сезонные пиры в Di dligiud raith 7 somaíne la flaith Samain День святого Мартина (1 ноября, Самайн) / Между Рождеством и Крещением Samfit Летний кусок (?) – творог, молоко, масло Forgab-itir-da-cairche «Форгаб-итир-да-карьхе» От Нового года до Великого поста Faor «Фаор» После жатвы около Самайна

32

Valla. №3(2), 2017. Secht n-glaininí семь свиных голов (?) secht тс ochta... семь молочных поросят (?) lubib... трав...

Furec, furnaidi «Фурек» и «Фурнайде» Между Рождеством и Крещением (?)

Crimes Чесночный пир (весна)

Табл. 2. Сопоставление перечня продуктов в «Пире Брикрена и изгнании сыновей Дол Диармайда» (LMDD) и юридическом тексте «О правах, имеющихся у господина относительно лена и дохода» (Di dligiud raith 7 somaíne la flaith).

Мы видели, что в LMDD, приглашая короля Конхобара, улады угощали его точно так же, как обычные клиенты – своего господина. Можно думать, что, во всяком случае, для жившего в IX в. составителя текста король ничем не отличался от других господ, и перечень продуктов в LMDD является «поэтически» преувеличенным, но в то же время вполне реальным списком продуктов, которые предоставлялись зависимыми («неблагородными») клиентами во время зимнего королевского полюдья (сóе). Определённое подтверждение тому даёт и «Разветвлённая покупка» (Críth Gablach). Помимо дани боайре и других категорий крестьян, этот трактат упоминает и о дани, которую должны были платить и более высокие члены общества, в том числе и короли. Согласно CG, существуют три разряда королей: «король вершин» (rí bепп), «король отрядов» (rí buiden)и «король основания всякой головы» (rí bunaid cech cinn) он же «король верховных королей» (rí rurech). «Верховный король» никому ничем не обязан. Что же касается «короля вершин», то его «обычай» составляет шесть коров, у «короля отрядов» – восемь (CG 31-33). Таким образом, «семь волов» в нашей саге представляют собой своего рода «среднеарифметическую» дань короля, что совершенно неудивительно – видимо, герои уладского цикла все мыслились королями44. Живлова (Чехонадская) Н.Ю., г. Москва Источники и литература Живлова 2016 – Живлова Н.Ю. «А теперь глазки выньми…»: Поэт и король в древней Ирландии // Казус: Индивидуальное и уникальное в истории. 2014-2016. – М., 2016. С. 149188. Михайлова 1999 – Михайлова Т.А. Ирландское предание о Суибне Безумном, или Взгляд из XII века в VII. – М.: МГУ, 1999. Михайлова 1996 – Михайлова Т.А. Пир в Гусиной крепости, или На что обиделся Конгал Клаэн: взгляд из XII века в VII // Диалог культур: материалы круглого стола / Ред. Т.А. Михайлова, О.А. Смирницкая. – М.: МГУ, 1996. С. 21-29. Михайлова 2004 – Саги об уладах / Сост. Т.А. Михайлова. – М.: Аграф, 2004. Самоходская 2012 – Самоходская К.И. Gríth Gablach: Трактат о статусе // Средние века. 2012. Вып. 73 (3-4). С. 365-404. Шкунаев 1989 – Шкунаев С.В. Община и общество западных кельтов. – М.: Наука, 1989. 44

В перечне героев в «Похищении быка из Куальнге» лишь несколько названы королями: Амарген – «царственный поэт» (rígfilid), Эоган, сын Дуртахта, «король Фернмайге», Фергус, сын Лейте, «король Лине», но далее к героям обращаются: «Вставайте, о короли Махи» (comérgid, ríg Macha; afraigid, ríg Macha). См. [Muhr 1994: 156]. Как король изображается даже вечный сеятель раздора Брикрен: «Брикрен же и его королева...» (Briccriu dano 7 а rígan,LU 8218), «сам Брикрен и его королева...»(Bricriu fodein 7 а rígan,LU 8379).

33

Живлова Н.Ю. Древнеирландская сага «Пир Брикрена и изгнание сыновей Дол Диармайда» о полюдье и продуктовой ренте Adomnan – Adomnán’s Life of Columba. Ed. and transl. by А.O. and M.O. Anderson, rev. by M.O. Anderson. Oxford: Oxford University Press, 1991. Binchy 1940 – Binchy D.A. ‘Aimser Chue’, in Féil-sgríbhinn Eóin Mhic Néill. Ed. J. Ryan. Dublin: Three Candles, 1940. Pp. 18-22. C-CIH – Breatnach L. A Companion to the Corpus Iuris Hibernici. Dublin: Dublin Institute for Advanced Studies, 2005. – (Early Irish Law Series V)45. CG – Crith Gablach. Ed. D.A. Binchy. Dublin: Dublin Institute for Advanced Studies, 1941. – (Mediaeval and Modem Irish Series XI). CIH – Corpus Iuris Hibernici. Ed. D.A. Binchy. Vol. I-VI. Dublin: Dublin Institute for Advanced Studies, 1978. Crigger 1991 – Crigger B.J. “A Man Is Better than His Birth”: Identity and Action in Early Irish Law. Dissertation submitted for the degree of Doctor of Philosophy at the University of Chicago. Chicago, 1991. DIL – Dictionary of the Irish Language. Based Mainly on Old and Middle Irish Materials. Compact ed. Dublin: Royal Irish Academy, 1983, repr. 199046. FB – ‘Das Fest des Bricriu’, Irische Texte. Ausg. von E. Windisch. Leipzig, 1880. S. 235-311. FDG – Fled Dúin na nGéd. Ed. R. Lehmann. Dublin: Dublin Institute for Advanced Studies, 1964. – (Mediaeval and Modern Irish Series, vol. XXI)47. Gerriets 1983 – Gerriets M. ‘Economy and Society: Clientship According to the Irish Laws’, Cambridge Medieval Celtic Studies. 1983. Vol. VI. Pp. 43-61. Gerriets 1987 – Gerriets M. ‘Kingship and exchange in Pre-Viking Ireland’, Cambridge Medieval Celtic Studies. 1987. Vol. XIII. Pp. 39-72. Henderson 1899 – Henderson G. Fled Bricrend. The feast of Bricriu. An early Gaelic saga transcribed from older MSS. into the Book of the Dun Cow, by Maelmuiri mac mic Cuinnna mBocht of the community of the culdees at Clonmacnois, with conclusion from Gaelic MS. XL. Edinburgh Advocates library. Ed. with transl., introd., and notes by G. Henderson. London, 1899. – (Irish Texts Society. Vol. II). Herbert, Ó Riain 1988 – Betha Adamnáin: The Irish Life of Adamnán. Ed. M. Herbert, P. Ó Riain. London: Irish Texts Society, 1988. Hollo 1994 – Hollo K. ‘A Context for Fled Bricrend ocus loinges Маc nDúil Dermait’, Ulidia. Proceedings of the First International Conference on the Ulster Cycle of Tales, Belfast and Emain Macha, 8-12 April 1994. Ed. J.P. Mallory, G. Stockman. Belfast, 1994. Pp. 91-98. Hollo 2005 – Hollo K. “Fled Bricrenn ocus loinges Маc nDuíl Dermait” and Its Place in the Irish Literary and Oral Narrative Traditions: A critical edition with introduction, notes, bibliography and vocabulary. Maynooth, 2005. – (Maynooth Medieval Irish Texts. Vol. II). Kelly 1988 – Kelly F. A Guide to Early Irish Law. Dublin: Dublin Institute for Advanced Studies, 1988; repr. 1991. – (Early Irish Law Series III). Kelly 1997 – Kelly F. Early Irish Farming. Dublin: Dublin Institute for Advanced Studies, 1997. – (Early Irish Law Series IV). LMDD – ‘Fled Bricrend 7 Loinges Маc n-Duil nDermait‘, im Irische Texte mit Übersetzungen und Wörterbuch, 2e Serie, 1 Heft. Ausg. von Wh. Stokes, E. Windisch. Leipzig, 1884. S. 173-185. LU – Lebor na hUidhre: the Book of the Dun Cow. Ed. R.I. Best, O. Bergin. Dublin: Dublin Institute for Advanced Studies, 1992 (3rd ed.). Mac Cana 2000 – Mac Cana P. ‘Notes on Structure and Syntax in Fled Bricrenn’, in Fled Bricrenn: Reassessments. Ed. P. Ó Riain. London: Irish Texts Society, 2000. Pp. 70-92.

45

Указывается номер параграфа. Электронная версия словаря [eDIL] доступна на [http://dil.ie/]. 47 Указывается строка. 46

34

Valla. №3(2), 2017. Маc Neill 1923 – Маc Neill E. ‘Ancient Irish Law: the Law of Status or Franchise’, Proceedings of the Royal Irish Academy. 1923. Vol. 36 С. Рp. 265-316. Muhr 1994 – Muhr K. ‘The Location of the Ulster Cycle: Part 1: Tóchustal Ulad’, in Ulidia: Proceedings of the First International Conference on the Ulster Cycle of Tales, Belfast and Emain Macha, 8-12 April 1994. Ed. by J.P. Mallory and Gerard Stockman. Belfast, 1994. Pp. 149-158. O’Sullivan 2004 – О’Sullivan С.M. Hospitality in Medieval Ireland 900-1500. Dublin: Four Courts Press, 2004. Patterson 1994 – Patterson N.T. Cattle-Lords and Clansmen: the Social Structure of Early Ireland. Indiana: Notre Dame University Press, 1994. Sayers 1990 – Sayers W. ‘A Cut Above: Ration and Station in an Irish King’s Hall’, Food and Foodways. 1990. Vol. 4. No. 2. Pp. 89-110. Simms 1978 – Simms K. ‘Guesting and Feasting in Gaelic Ireland’, Journal of the Royal Society of Antiquaries of Ireland. 1978. Vol. 108. Pp. 67-100. Simms 1987 – Simms K. From Kings to Warlords: The Changing Political Structure of Gaelic Ireland in the Later Middle Ages. Woodbridge, Suffolk: Boydell Press, 1987; 2000. Stokes 1910 – ‘Tidings of Conchobar mac Nessa’, ed. W. Stokes, Ériu. 1910. Vol. IV. Pp. 18-38. Thurneysen 1923 – Thurneysen R. ‘Aus dem irischen Recht I. 1. Das Unfrei-Lehen’, Zeitschrift für celtische Philologie. 1923. Bd. 14. S. 335-394. Thurneysen 1925 – Thurneysen R. ‘Aus dem irischen Recht II. 2. Das Frei-Lehen; 3. Das Fasten beim Pfandungsverfahren’, Zeitschrift für celtische Philologie. 1925. Bd. 15. S. 238-276.
 Аннотация В ирландских сагах одним из ключевых мотивов является пир. А что, собственно, подавали на пирах в древней Ирландии и насколько достоверно описание пиршеств в сагах? Возможность сверить саги и действительность дают сохранившиеся юридические документы, регламентирующие устройство пиров, которые клиенты были обязаны задавать своим патронам, и поставки продуктов к господскому столу. В статье сопоставляются данные саг «Пир Брикрена», «Пир Брикрена и изгнание сыновей Дол Диармайда» и юридического памятника «О правах, имеющихся у господина относительно лена и дохода». Анализ текстов показывает, что время и порядок пиров диктовалось не столько календарными праздниками, сколько сезоном появления сельскохозяйственной продукции. Памятники дают достаточно подробные сведения о питании и кухне ирландцев раннего Средневековья. Ключевые слова Ирландия; ирландские саги; кухня; пиры; пища; полюдье; право; сельское хозяйство; эпос Сведения об авторе Живлова Нина Юрьевна, г. Москва, Московский гос. ун-т, исторический факультет e-mail: [email protected]








35

Пилипчук Я.В. О некоторых случаях использования этнонима «сакалиба»

О некоторых случаях использования этнонима «сакалиба» Одним из интереснейших аспектов истории Восточной Европы и соседних регионов является вопрос о том, кого подразумевали под этнонимом сакалиба. Сравнительно недавно, в 2008 г. была издана книга Д.Е. Мишина, посвященная этому вопросу. В 2011 г. П. Голден опубликовал статью на эту тему в «Энциклопедии ислама». Нужно отметить, что вопросом отождествления сакалиба со славянами занимались А.З. Валиди-Тоган, А.М. Ахунов, С.Г. Кляшторный, М.И. Жих. При этом исследователи тюркского происхождения не соглашались с однозначной интерпретацией сакалиба как славян. Русские же ученые, напротив, старались отождествить сакалиба со славянами. В последнее время в историографии появилось несколько работ, подвергающих ревизии взгляд на этническую историю Среднего Поволжья. В них проводится прямое отождествление сакалиба с славянами, а также заявляется о славянстве (полном или преимущественном) носителей именьковской культуры. В данном исследовании мы не намерены анализировать случаи, когда этноним сакалиба действительно применяется к славянским племенам, поскольку это уже до нас было сделано в исследованиях А. Гаркави, Д.Е. Мишина и др. [Гаркави 1870; Мишин 2002; Golden 2011; Жих 2012; Жих 2011; Жих 2010; Ахунов 2000; Кляшторный, Савинов 2005]. Необходимо проанализировать проблемные пассажи в арабско-персидских источниках, а не утверждать безапелляционно о тождестве сакалиба с славянами. Ранее мы уже затрагивали эту тему [Пилипчук 2016], что вызвало критику со стороны А.В. Овчинникова [Овчинников 2016]. Оппонент упрекал нас по поводу не учтенных в статье публикаций по буртасам. Ограниченный объем публикации не позволял полностью раскрыть вопрос этничности буртасов. Этому вопросу мы посвятили отдельную работу, где упомянуты несколько публикаций по буртасам, оставшихся неизвестными даже самому оппоненту [Пилипчук 2017]. Этноним сакалиба попал к арабам через греческое посредство. Al-Saqaliba ближе к к среднегреческому византийскому sklabinoi / sklavinoi, чем к славянскому словѣне, несмотря на то, что часть славян бежала от византийцев к арабам и была поселена в пограничных землях Арабского халифата. Кроме того, славяне из Балканского полуострова продавались в Андалусию и Северную Африку европейскими работорговцами. Источником сведений о сакалиба была письменная традиция, а вовсе не устные сообщения самих славян. Ал-Куфи при описании похода Марвана на хазар в 737 г. упоминал о сакалиба и реке Нахр асСакалиба [ал-Куфи 1981]. Ибн Фадлан упоминал о Алмуше б. Шилки как о правителе славян. В статье 2016 г. А.В. Овчинников утверждает, что я не желаю полемизировать и не читал некоторых работ. Однако сам автор тех строк, вероятно, невнимательно читал некоторые работы, в частности, книгу Д.Е. Мишина. Мнение о том, что лишь у Ибн Фадлана термин сакалиба относится не только к славянам, Овчинников разделяет с М.И. Жихом. Д.Е. Мишин отмечал, что этноним сакалиба применялся к булгарам только Ибн Фадланом и зависимыми от него авторами, указывая при этом, что булгарский правитель представлял себя как правителя многих народов на севере и хотел представить себя не только как правитель булгар. Кроме того, как «саклабов» ал-Масуди определял и венгров, которых называл также ат-турк. Этот арабский историк и географ часто неправильно интерпретировал информацию. Нужно отметить, что Мишин специально не разбирал сведений несколько проблемных пассажей (в том числе у ал-Йакуби и Гардизи). Собственно, это и не входило в задачу его работы. Е.С. Галкина, в свою очереди, считает сакалиба демонимом, обозначавшим население Волжской Булгарии, а в добулгарское время – праславян-именьковцев [Галкина 2014]. При этом казанский исследователь, естественно, ссылается на авторов, чья позиция ему нравится, и упускает из вида те моменты, которые ему неудобно вспоминать. Конечно, Овчинникову близка позиция Галкиной, в статье которой есть сомнительное утверждение, что якобы группы сакалиба были в значительной мере независимы от булгар. Оснований для этого текст Ибн Фадлана не дает. А.З. Валиди36

Valla. №3(2), 2017. Тоган предполагал, что этноним сакалиба обозначал для арабов всех северян вне зависимости от происхождения. При этом тезис, что сакалиба ал-Куфи – это буртасы, финны и собственно славяне, вполне правомочен, поскольку впервые данные о буртасах арабы сообщают в Х в. Также у них не было особых терминов для финно-угорских народов. Этнонимы вису для обозначения пермян и маджгарийа для обозначения венгров стали употреблять тоже с Х в., то есть значительно позже, чем начал употребляться этноним, или, скорее, демоним, сакалиба. Чтобы внести ясность, нужно отдельно рассмотреть проблемные пассажи из источников. Д.Е. Мишин отмечает, что в ряде случаев в сочинениях арабоперсидских географов (Ибн Русте, Шукруллах ал-Фариси, Тахир ал-Марвази, Гардизи) этноним сакалиба вытесняет название «буртасы» там, где оно фигурировало в более ранних источниках. Ал-Ахталь упоминал о рыжем цвете волос «саклабов». Йакут же указывал, что это обозначение рыжих рабов. Ибн Хордадбех говорил о русах (скандинавах-викингах) как об обдной из групп «саклабов». Впрочем, этот пассаж уже много раз разбирался в историографии, и подробно останавливаться на нем мы не намерены. Ал-Йакуби сообщал, что цанары обратились за помощью против арабов к нескольким правителям – византийскому императору, хазарскому кагану и правителю сакалиба. Грузинские горцы наверняка должны были обратиться за помощью к соседям – черным булгарам Прикубанья. Славяне же в середине IX в. были довольно слабы. Восточные славяне жили в отдельных племенных княжествах, у западных славян была Великоморавское княжество, что касается славян более северных земель, то они жили отдельными племенами. У южных славян формировалось Хорватское королевство, а в Дунайской Булгарии завершался процесс ассимиляции славянами булгар. Грузины вряд ли могли обращаться к моравам или хорватам. В арабской географической традиции Волгу принято называть Нахр ас-Сакалиба, однако собственно славяне даже в Х в. владели только верховьями этой реки, а торговлю по этой реке вели булгары и хазары. По коранической арабской традиции, которую пересказывал АтТабари, Саклаб, как и Тюрк, был потомком Яфета. Это целиком легендарные сведения. Ответ хазарского вельможи Хасдаю б. Шапруту сообщает, что расположения предка Йосифа искали цари Ашкеназа, Кустантии и Саклабов, которые Гблимы. При этом еврейское gebalim, вероятно, означало тех, кто живёт на краю земли. По арабо-персидской традиции, Саклаб был двоюродным братом Тюрка. О. Прицак высказал интересную мысль о том, что река так называлась из-за того, что по ней в мусульманские страны поставлялись светловолосые рабы-саклабы. В большинстве случаев этноним сакалиба совпадает с расселением славян, но в данных случаях есть факторы, не позволяющие напрямую отождествить сакалиба с славянами. Сакалиба, граничившими с печенегами (по сведениям Тахир ал-Марвази и Гардизи), вероятно, были буртасы (поскольку сведения этих географов восходят к Анонимной записке, отображающей реалии IX в.). Д.Е. Мишин вполне резонно отметил, что эти сведения скорее говорят о буртасах. Впрочем, это не исключает и общего наименования их данным словом. Так, ал-Масуди, говоря о венграх, указывал, что ат-турк (этот этноним для обозначения венгров арабы переняли у некоторых византийских авторов) являются наисильнейшими из «саклабов» [Гаркави 1870; Ибн Фадлан 1939; Йакут 2006, С. 817-818; Пріцак 2003: 863-871; Коковцов 1932; Ахунов 2000, 27-42; Ибн Хурдадбех 1986; алКуфи 1981]. Что касается этнической принадлежности именьковской культуры, то В.В. Напольских предлагает использовать термин «балто-славяне» и относит именьковцев к макробалтскому ареалу. В.В. Приходько считает, что данные языкознания позволяют отнести именьковцев к балтам [Напольских 2006; Приходько 2011]. Представляется, что М.И. Жих ошибается, представляя сакалиба только славянами или на 90% славянами. Учитывая присутствие балтских топонимов в землях муромы, это делает вполне возможной балтскую идентификацию именьковцев. Однако это не исключает присутствие в регионе и волжских финнов. Этноним мурома мог быть балтизмом, обозначающим поволжско-финнское племя, так же, как и иранизм мордва обозначал наименование одним этнонимом нескольких волжско-финнских народов [Бейлекчи 2008; Жих 2012; Жих 2011; Жих 2015; Жих 2014; 37

Пилипчук Я.В. О некоторых случаях использования этнонима «сакалиба» Кулешов 2003]. Кроме того, еще А.П. Новосельцев подверг сомнению отождествление «сакалиба = славяне». А.З. Валиди-Тоган также считал, что это отождествление не вполне правомочно. Р.Г. Фахрутдинов указывал, что финские народы также назывались арабами сакалиба. А.П. Ковалевский считал, что этноним сакалиба – это широкое понятие, описывающие северные народы. А.М. Ахунов предполагает, что сакалиба Ибн Фадлана – это волжские булгары (обзор концепций приводится по: [Ахунов 2000]). В любом случае, этноним сакалиба мог обозначать и волжских финнов, и балтов. Сакалиба восточных источников, как, в общем, и носители именьковской культуры, могли быть гетерогенным населением. В пассаже Гардизи о «саклабах» среди енисейских кыргызов, вероятно, речь идет уже даже не о финно-уграх, а просто о каком-то светловолосом народе, который участвовал в этногенезе енисейских кыргызов [Гардизи 1973]. П. Голден вполне правомочно говорит о древнем европеоидном субстрате [Golden 2011: 873-874]. Ал-Хорезми говорил о стране Гармания (Германия) как о земле саклабов. В данном случае на основании того, что германцы светловолосы, ранний арабский географ относил их к «саклабам». Нужно отметить, что наличие светловолосого населения в Минусинской котловине упоминают китайские источники. Ни о каком присутствии славян на Северном Кавказе и тем более в Сибири в это время не может быть и речи. В Среднем Поволжье возможно присутствие балто-славян, а не славян. И тем более не стоит говорить, что именьковцы-«славяне» назывались северянами и словенами. Сведения еврейско-хазарской переписки весьма специфичны. Нужно отметить, что арабские источники фиксировали суваров в Среднем Поволжье и на Северном Кавказе. Это сувары, а не северяне. Полян, радимичей, северян и вятичей Йосиф не знал по названиям племен. О подвластных каганату племенах мог упоминать этноним слвиюн в хазарско-еврейской переписке. Это общеславянский этноним словѣне, а не название отдельного племени. При этом во время написания писем Хасдаю б. Шафруту подвластными хазарам славянами оставались только вятичи. С выводами А.В. Овчинникова на основании материалов Рождественского и Богородицкого Второго могильников о том, что именьковцы представляли собой гетерогенное население, можно согласиться, но невозможно согласиться с тем, что именьковцы – преимущественно праславяне: это весьма и весьма спорно [Golden 2011: 873-874; Овчинников 2014: 18-36]. Что касается названия статьи М.И. Жиха «Славянский Ронсеваль», оно крайне неудачное. Конечно, в некотором роде сведения ал-Куфи можно назвать аналогом «Песни о Роланде»: как и в ней, в ранних арабских сочинениях есть много попросту вымышленных деталей, приукрашивающих действительность. Но при этом нужно иметь в виду, что последняя – рыцарский французский эпос, а не хроника как у ал-Куфи; что при Ронсевале франков разбили вовсе не арабы, как об этом писал французский поэт, а баски, в то время как ал-Куфи описывал в прозе походы арабов и, конечно, рассказывал о действиях против хазар. Если же принимать в расчет, что события происходили у ал-Байды, то, скорее всего, дело происходило на Нижней Волге, куда хазары, кроме своих войск, должны были стянуть и силы своих данников – например, волжских финнов с Волги, славян из Днепровского Левобережья и группы буртасов. П. Голден полагает, что ал-Байда – Саркел на Дону. Захваченных в плен «саклабов» поселили в Кахетии. Но вот в грузинской традиции нет никаких упоминаний о том, что когда-то там жили славяне. Зато есть данные об иранцах и тюрках. В арабо-персидской традиции есть известия о перевале хазар и «саклабов». В данном случае, вероятно, нужно вести разговор о хазарах и булгарах. Ал-Казвини локализировал сакалиба на западе шестого и седьмого климатов, в местности, которая примыкает к Хазарии и Румским горам, а Ибн ал-Факих – на Северном Кавказе. И тут скорее можно наблюдать отсылку к булгарам. Вероятно, в Арабском халифате знали о смешанном славяно-тюркском населении Дунайской Булгарии и переносили эти реалии на земли Волжской и Черной Булгарий. Впервые о смешанном населении Дунайской Булгарии они узнали в 717 г., сражаясь против хана Тервела. Позже православные цари Болгарии поддерживали отношения с арабами, надеясь на общий союз против ромеев [Golden 2011: 38

Valla. №3(2), 2017. 873-874; Гаркави 1870]. Необходимо отметить, что информация, согласно которой сакалиба живут на Нахр асСакалиба (Славянской реке), содержалась в хронике ал-Куфи при описании похода арабского полководца Мервана на хазар. В свое время это стало для С.Г. Кляшторного основанием утверждать о присутствии славян на Средней Волге в Раннем Средневековье. Именьковцев отождествляли со славянами Г.И. Матвеева и П.Н. Старостин. Позже эту гипотезу поддержал В.В. Седов. При этом выводы М.И. Жиха и А.В. Овчинникова представляются нам политизированными. И если первый старается еще как-то действовать в рамках научной дискуссии, хотя и является открытым приверженцем гипотезы славянской принадлежности именьковцев, то Овчинников в своих статьях не стесняется раздавать своим оппонентам разные характеристики, прямо нарушающие научную этику. Последняя статья этого автора скорее является пасквилем на всех несогласных с его точкой зрения, чем научным произведением. Кроме того, если бы исследователя интересовала научная истина, он бы попробовал напечатать статью в «Российской археологии» или «Поволжской археологии». Но он предпочел напечатать набор оскорблений в адрес казанской татарской научной школы в журнале, редактируемом его другом и единомышленником М.И. Жихом [Жих 2010; Жих 2012; Жих 2014а; Овчинников 2009; Овчинников 2010, с. 79-85; Овчинников 2016]. В.В. Напольских, ссылаясь на данные языковедения, указывал, что ранние славянизмы в языках пермских народов обусловлены соседством с балто-славянами, которые принадлежали к макробалтскому ареалу [Напольских 2006]. Р.Ш. Насибуллин указывал на ранние славянские заимствования в пермских языках. Вероятно, они связаны с именьковцами [Насибуллин 1992: 76-79]. А.Х. Халиков отмечал, что племена Среднего Поволжья, состоявшие из сарматов и волжских финнов городецкой культуры, ощущали давление кочевников. Отмечалось проникновение булгар в Среднее Поволжье. При более массовом переселении булгар именьковцы покинули Среднее Поволжье. Немного ранее исследователь высказывал гипотезу о восточном влиянии на сложение именьковской культуры, как и В. Генинг (считая именьковцев тюрками). Позже он же высказал гипотезу о балтской идентичности именьковцев. Отмечалось, что именьковцы контактировали с турбаслинскими, кушнаренково-караякуповскими и азелинскими племенами [Халиков 1986: 73-89]. В.В. Седов, напротив, считал именьковцев славянами и был критического мнения о балтских топонимах и гидронимах в районе распространения именьковской культуры. Однако он сам не лингвист, а археолог [Седов 1994]. П.Н. Старостину нравилась гипотеза о происхождении именьковцев от постзарубинецких племен, но он отмечал, что эта гипотеза еще нуждается в обосновании. Со временем Старостин подкорректировал свою позицию и более осторожно высказался, что большинство исследователей считают именьковцев протославянами [Старостин 1986; Старостин 1995-2010]. Г.И. Матвеева говорила о происхождении именьковцев от населения зарубинецкой культуры и пшеворских племен. Отмечалось, что пока нельзя уверенно судить о языковой принадлежности именьковцев и что в формировании именьковцев приняли участие пшеворские племена и население мазунинской культуры. Также у именьковцев были контакты с пьяноборским населением. Только осторожно предполагалась связь именьковцев с славянами [Матвеева 1975: 105-118; Матвеева 1986; Матвеева 1988: 11-13]. В.В. Седов считал именьковцев славянами и сближал их с населением волынцевской культуры. Д.А. Сташенков говорит о гетерогенном населении именьковской культуры, которая включала представителей ираноязычных, финно-угорских и праславянских племен [Сташенков 2007]. Ссылаясь на данные топонимики Среднего Поволжья, В.В. Приходько определяет этническую принадлежность именьковцев как балтскую. А.П. Смирнов был сторонником происхождения именьковцев от городецких древнемордовских племен. Е.П. Казаков связывал именьковцев с сарматским миром, в частности с хионитами [Казаков 1998]. Н.А. Лифанов указывал, что традиция сооружения жилищ у именьковцев была похожей с мощинской культурой. Носителями последней были балты. Лифанов считал возможной идентификацию сакалиба со славянами, 39

Пилипчук Я.В. О некоторых случаях использования этнонима «сакалиба» но локализировал их в районе Дона и Северского Донца. По его мнению, одна из этих рек и была Славянской рекой. При этом он отмечал, что арабы не доходили до именьковцев и что некоторые сведения ал-Куфи мифичны и легендарны, то есть не имеют отношения к реальности. Необходимо отметить, что во время существования Хазарского каганата вятичи селились на Дону. Именьковцы же жили слишком далеко, чтобы о них узнал ал-Куфи [Лифанов 2000: 128-134; Лифанов 2012: 809-817; Лифанов 2010: 305-309; Кляшторный, Савинов 2005: 68-72]. Кроме того, мы должны учитывать, что арабские географы не использовали лингвистических понятий Нового времени. У них не было специальной терминологии для обозначения балтов и волжских финнов. Есть недвусмысленные данные, что термином сакалиба назывались абсолютно разные по происхождению народы. Гардизи, например, указывал на сакалиба среди кыргызов [Гардизи 1973], Ибн Фадлан – среди булгар. Ал-Масуди считал турков (венгров), бурджан (дунайских булгар) и булгар (волжских булгар) племенами из числа сакалиба. Нам представляется возможным, что прав А.П. Ковалевский, считавший сакалиба разноэтничным населением Восточной Европы [Гаркави 1870; Ибн Фадлан 1939; Гардизи 1973]. Таким образом, более детальный обзор употребления слова приводит к следующим выводам. Сакалиба мусульманских источников – это термин обозначавший разное по этническому составу население Восточной Европы, которое чаще всего имело светлые волосы, а в некоторых случаях и народы Восточной Европы вообще и даже любые народы, живущие на севере. У арабских географов не было иных терминов для обозначения финских и балтских народов. Сакалиба – это финны, балты, славяне Восточной Европы. В ряде случаев этноним ал-сакалиба использовался по отношению к буртасам (Шукруллах, Гардизи, Марвази). Также он применялся к тюркам (Ибн Фадлан, ал-Йакуби, Йакут) и даже венграм (ал-Масуди). Этноним саклаб можно интепретировать и как демоним, аналогичный византийскому «скифы». В более ранних арабских источниках он подразумевал не-кочевые северные народы из Восточной Европы. Антропологической их особенностью были светлые волосы. Для арабских хронистов Х в., кроме обозначения «саклабов», было характерно указание и собственного названия некоторых народов, которые в реальности к славянам не относились. Пилипчук Я.В., Украина, г. Киев

Источники и литература Ахунов 2000 – Ахунов А.М. Этноним ас-сакалиба в трактате Тарих ар-русул ва-л-мулук арабского историка Табари // Актуальные проблемы истории государственности татарского народа. Казань: Матбугат йорты, 2000. С. 27-42. Бейлекчи 2008 – Бейлекчи В.В. О финно-угорских топонимах в Верхнем Поочье // Известия Самарского научного центра Российской Академии Наук. Т. 10. № 4. Самара, 2008. C. 1270-1274. Галкина 2014 – Галкина Е.С. Сакалиба Ибн Фадлана: фантом, этноним, демоним? // Поликультурный мир Среднего Поволжья: социально-антропологические и исторические аспекты: коллективная монография. В 2-х т. Т. I / Отв. ред. А.В. Овчинников. Казань: Изд-во КНИТУ, 2014. С. 67-80. Гардизи 1973 – Извлечение из сочинения Гардизи «Зайн ал-ахбар». Приложение к «Отчету о поездке в Среднюю Азию с научной целью. 1893-1894 гг.» // Бартольд В.В. Сочинения. Т. VIII. Работы по источниковедению. – М.: Наука, 1973. [Электронная версия, URL: http://www.vostlit.info/Texts/rus7/Gardizi/frametext_1.htm] – Доступ на 27.12.2016. Гаркави 1870 – Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских (с половины VII века до конца Х века). – СПб., 1870. VIII. [Электронная версия]: 40

Valla. №3(2), 2017. [URL1: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/X/Garkavi_mus_pis/1.htm] [URL2: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/X/Garkavi_mus_pis/3.htm] [URL3: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/X/Garkavi_mus_pis/7.htm] [URL4: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/X/Garkavi_mus_pis/8.htm] [URL5: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/X/Garkavi_mus_pis/9.htm] [URL6: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/X/Garkavi_mus_pis/frame11.htm] – Доступ на 27.12.2016. Жих 2010 – Жих М.И. Проблема локализации Славянской реки арабской-историко географической литературы раннего средневековья и вопрос о расселении славян в Поволжье в VI-IX вв. 2010. [Электронная публикация, URL: http://hrono.ru/statii/2010/zhih01.php] – Доступ на 27.12.2016. Жих 2011 – Жих М.И. Ранние славяне в Среднем Поволжье (по материалам письменных источников). – СПб. – Казань: Вестфалика, 2011. Жих 2012 – Жих М.И. Арабская традиция о ас-сакалиба в Среднем Поволжье и именьковская культура: проблема соотношения // Страны и народы Востока. Вып. 34. – СПб.: Вост. лит., 2012. С. 165-186. Жих 2014а – Жих М.И. К вопросу о отражении проживания славян в Среднем Поволжье в I тыс. н.э. в письменных источниках // Начала Русского мира. 2014. № 1. С. 121138. Жих 2014б – Жих М.И. Ранние славяне в Среднем Поволжье: сведения письменных источников и возможности их сопоставления с данными археологии // Поликультурный мир Среднего Поволжья: социально-антропологические и исторические аспекты. Т. 1. Казань: Изд-во КНИТУ, 2014. С. 41-67. Жих 2015 – Жих М.И. Заметки о раннеславянской этнонимии (славяне в Среднем Поволжье в I тыс. н.э.) // Исторический формат № 4. СПб.: Редакция журнала Исторический формат, 2015. С. 129-150. Жих 2016 – Жих М.И. Славянский Ронсеваль. 2016. [Электронная публикация, URL: http://pereformat.ru/2016/04/slavyanskij-ronseval/ ] – Доступ на 27.12.2016. Ибн Фадлан 1939 – Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу / [Перевод и комментарии А.П. Ковалевского.] Под редакцией И.Ю. Крачковского. – М. – Л.:: Изд-во АН СССР, 1939. [Электронная версия, URL: http://www.hist.msu.ru/ER/Etext/fadlan.htm] – Доступ на 27.12.2016. Ибн Хурдадбех 1986 – Ибн Хурдадбех. Книга путей и стран. – Баку: Элм, 1986. [Электронная версия, URL: http://www.vostlit.info/Texts/rus2/Hordabeh/frametext8.htm] – Доступ на 27.12.2016. Йакут ал-Хамави 2006 – Йакут ал-Хамави. Алфавитный перечень стран // История татар. Т. 2: Волжская Булгария и Великая Степь. Казань: РухИЛ, Институт истории им. Ш. Марджани, 2006. С. 803-818. Казаков 1998 – Казаков Е.П. Коминтерновский II могильник в системе древностей эпохи тюркских каганатов // Культуры евразийских степей второй половины I тысячелетия н. э. Самара, 1998. С. 88-150. Кляшторный, Савинов 2005 – Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. Степные империи древней Евразии. – СПб.: Фил. фак. СпбГУ, 2005. Коковцов 1932 – Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка в Х веке. – Л.: Изд-во АН СССР, 1932. [Электронная версия, URL: http://gumilevica.kulichki.net/Rest/rest0504b.htm] – Доступ на 27.12.2016. Кулешов 2003 – Кулешов С.В. О происхождении этнонима мурома и о топонимах Муромской округи // V Уваровские чтения. Муром, 2003. [Электронная версия, URL: http://www.museum.murom.ru/modules/smartsection/item.php?itemid=509] – Доступ на 27.12.2016. ал-Куфи 1981 – Абу Мухаммед ибн Асам ал-Куфи. Книга завоеваний. – Баку: Элм, 1981. [Электронная версия, URL: http://www.vostlit.info/Texts/rus/Kufi/frametext2.htm] – 41

Пилипчук Я.В. О некоторых случаях использования этнонима «сакалиба» Доступ на 27.12.2016. Лифанов 2000 – Лифанов Н.А. Раннесредневековые жилые постройки лесостепного Поволжья как источник культуро-генетических реконструкций // Научное наследие А.П. Смирнова и проблемы археологии Волго-Камья. Материалы научной конференции. – М., 2000. С. 128-134. Лифанов 2010 – Лифанов Н.А. Еще раз о славянах на Волге и арабском походе на Хазарию // Археология Нижнего Поволжья. Материалы III Международной Нижневолжской конференции. – Астрахань: АГУ, 2010. С. 305-309. Лифанов 2012 – Лифанов Н.А. От гипотезы к фантазии (Рецензия на: Жих М.И. Ранние славяне в Среднем Поволжье. – СПб. – Казань: Вестфалика, 2011. 90 с.) // Российский археологический ежегодник. № 2. СПб.: Институт истории материальной культуры РАН, 2012. С. 809-817. Матвеева 1975 – Матвеева Г.И. Памятники именьковской культуры на Самарской Луке // Самарская лука в древности. – Куйбышев: Куйбышевское книжное изд-во, 1975. С. 105118. Матвеева 1986 – Матвеева Г.И. Этнокультурная ситуация в Среднем Поволжье в І тыс. // Культуры Восточной Европы I тыс. – Куйбышев: Куйбышевский гос. ун-т, 1986. С. 158171. Матвеева 1988 – Матвеева Г.И. К вопросу об этнической принадлежности племен именьковской культуры // Славяне и их соседи. Место взаимных влияний в процессе общественного и культурного развития эпохи феодализма. – М.: Ин-т славяноведения и балканистики, 1988. С. 11-13. Мишин 2002 – Мишин Д.Е. Сакалиба (славяне) в исламском мире в Раннем Средневековье. – М.: Ин-т востоковедения РАН – Изд-во Крафт+, 2002. Напольских 2006 – Напольских В.В. Балто-славянский языковой компонент в Нижнем Прикамье в сер. I тыс. н. э. // Славяноведение. 2006. № 2. С. 3-19. Насибуллин 1992 – Насибуллин Р.Ш. К проблеме этнической принадлежности носителей именьковской археологической культуры // Вестник Удмуртского университета. № 6. Ижевск: УдГУ, 1992. С. 76-79. Овчинников 2009 – Овчинников А.В. Славянское присутствие. 2009. [Электронная версия, URL: http://rusk.ru/st.php?idar=114192] – Доступ на 27.12.2016. Овчинников 2010 – Овчинников А.В. Новый подход к изучению современной национальной историографии (на примере Истории татарского народа) // Вестник Удмуртского университета. Вып. 5-1. Ижевск, Удмуртский университет, 2010. С. 79-85. Овчинников 2014 – Овчинников А.В. Погребальные памятники именьковской культуры Нижнего Предкамья (по материалам Рождественского II и Богородицкого могильников) // Поликультурный мир Среднего Поволжья: социально-антропологические и исторические аспекты. Т. 1. Казань, Изд-во КНИТУ, 2014. С. 18-36. Овчинников 2016 – Овчинников А.В. Антропологический подход в изучении историографии именьковской культуры: опыт применения // Исторический формат. 2016. №3(7). С. 151-168. Пилипчук 2016 – Пилипчук Я.В. О славянах и буртасах на Средней Волге: реалии и заблуждения // Эхо Веков. Казань, 2016. № 1-2. С. 169-177. Пилипчук 2017 – Пилипчук Я.В. Кем были буртасы? // Историческая этнология. Казань, Институт истории им. Ш. Марджани, 2017. № 3. В печати. Пріцак 2003 – Пріцак О. Походження Русі. Т. 2. Стародавні скандинавські саги і Стара Скандинавія. – К.: Обереги, 2003. Приходько 2003 – Приходько В.В. К вопросу о этноязыковой принадлежности именьковской археологической культуры // Симбирский научный вестник. Ульяновск, 2011. № 2 (4). С. 42-47. Седов 1994 – Седов В.В. Cимпозиум «Проблема именьковской культуры» // Российская археология. № 3. М.: Институт археологии РАН 1994. С. 236-238. 42

Valla. №3(2), 2017. Старостин 1986 – Старостин П.Н. Именьковские могильники // Культуры Восточной Европы I тыс. Куйбышев: Куйбышевский государственный университет, 1986. С. 90-104. Старостин 1995-2010 – Старостин П.Н. Именьковская культура. [Электронная версия, URL: http://old.kpfu.ru/archeol/srednev.htm] – Доступ на 27.12.2016. Сташенков 2007 – Сташенков Д.А. Население Самарского лесостепного Поволжья I-V в. н.э. // Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Специальность 07.00.06 – Археология. Самара: Самарский государственный университет, 2007. [Электронная версия, URL: http://www.dissercat.com/content/naselenie-samarskogolesostepnogo-povolzhya-i-v-vv-ne] – Доступ на 27.12.2016. Халиков 1986 – Халиков А.Х. Об этнокультурной ситуации в Поволжье и Приуралье в I тыс. // Культуры Восточной Европы I тыс. Куйбышев: Куйбышевский государственный университет, 1986. С. 73-89. Golden 2011 – Golden P.B. ‘Al-Saqaliba’, in Encyclopaedia of Islam. 3d ed. Vol. VIII. Leiden: Brill, 2011. Pp. 872-878.


 Аннотация Данное исследование посвящено вопросу реальности присутствия в регионе Средней Волги славянского населения, в связи с тем, что арабские источники помещают там народ сакалиба. Обзор мусульманских источников показывает, что это термин, обозначавший этнически разнообразное население Восточной Европы, которое чаще всего имело светлые волосы, а в некоторых случаях и народы Восточной Европы вообще и северян (племена, живущие на севере) в целом. У арабских географов не было иных терминов для обозначения финских и балтских народов. Сакалиба – это финны, балты, славяне Восточной Европы. В ряде случаев этноним ал-сакалиба использовался по отношению к буртасам (Шукруллах, Гардизи, Марвази), к тюркам (Ибн Фадлан, ал-Йакуби, Йакут) и даже венграм (ал-Масуди). Его можно интерпретировать и как демоним, аналогичный византийскому «скифы». В более ранних арабских источниках под этим словом понимались не-кочевые северные народы из Восточной Европы. Антропологической их особенностью были светлые волосы. Для арабских хронистов Х в., кроме обозначения «саклабов», было характерно указание и собственного названия некоторых народов, которые в реальности к славянам не относились. Ключевые слова арабские источники; балты; буртасы; волжские финны; демоним; именьковская культура; сакалиба; славяне; этноним Сведения об авторе Пилипчук Ярослав Валентинович, Украина, г. Киев, Институт востоковедения НАН Украины, отдел Евразийской степи e-mail: [email protected]








43

[VALLA] труды членов редколлегии

Елифёрова М.В. Берсерки в сагах: домыслы и реальность

Берсерки в сагах: домыслы и реальность1 Более десяти лет назад автору этих строк понадобилось собрать как можно больше сведений о берсерках – в связи с работой над художественной повестью «Страшная Эдда». Обладая зловредной филологической привычкой обращаться к первоисточникам, я не удовольствовалась тем, что говорится о них в общеизвестной литературе о скандинавской мифологии (тотемизм, культ волка и медведя, тайные воинские союзы и т.д.) и занялась непосредственно текстами саг. Результаты меня обескуражили. Большая часть сведений о берсерках, которые с такой уверенностью излагали мифологи, в сагах попросту отсутствовала. Даже привычка носить медвежьи шкуры, насчёт которой единодушны все, при ближайшем рассмотрении оказалась далеко не самым надёжным фактом. Расследование вопроса, как и почему вокруг этих персонажей наросло столько домыслов в научной литературе, вылилось в целую книгу, глава из которой предлагается вниманию читателя. 1. Методы работы и материал Основной и наиболее обширной группой источников по вопросу о берсерках традиционно считаются саги. Саги отличаются от всех остальных источников2 массовостью упоминаний берсерков и могут по этой причине быть подвергнуты корпусному анализу с целью выявления наиболее частотных признаков денотата «берсерк». Этот анализ будет двусторонним: с одном стороны, мы попытаемся определить, насколько берсерк в сагах соответствует признакам, которые ему приписывают мифологи; с другой стороны, попробуем выявить специфический комплекс характеристик берсерка, реально присутствующий в сагах. Опыт подобного рода исследований уже существует: в 2000-е гг. появились работы, где сходным образом уточнялось содержание понятий «викинг» и «эльф» [Зимек 2001; Hall 2004]. В качестве отправного пункта корпусного анализа нами использован «Словарь древнескандинавской прозы» – электронное издание, максимально близкое по функциям к языковому корпусу, т.е. позволяющее задать поиск всех употреблений конкретного слова в множестве «прозаические тексты на данном языке» [http://onp.ku.dk/english]. Некоторую проблему составляет то, что словарь в качестве дат употребления слов указывает даты списков, а не текстов. Независимая проверка контекстов будет основываться на электронных изданиях двух крупнейших ресурсов древнеисландских текстов: отечественного [http://norse.ulver.com] и норвежского [www.heimskringla.no]. Мы отдаём себе отчёт в неизбежной неполноте этих ресурсов, в результате которой какие-то тексты – в особенности непопулярные или испорченные редакции известных саг – могут оказаться не учтены. Мы также допускаем, что, ввиду специфики интернет-ресурсов, ограниченных проблемой авторских прав, они могут воспроизводить значительно устаревшие издания и в отдельных случаях давать текстологические ошибки. Вместе с тем мы полагаем, что подобная выборка будет более репрезентативна, чем селективный подбор текстов, подкрепляющих теорию тайных мужских союзов, поскольку мифологи, отстаивающие эту теорию, пользуются в основном каноническими изданиями нескольких хорошо известных саг.

1

Глава из рукописи книги: «Берсерки: Тайный воинский культ или явный научный миф?». Черновик предыдущей главы имеется в открытом доступе на страничке автора: [https://independent.academia.edu/MariaEliferova]. 2 Обзор упоминаний берсерков в поэзии был дан в предыдущей главе (см. прим. 1).

44

Valla. №3(2), 2017. На начальном этапе корпусного анализа мы не разграничиваем саги по жанрам (семейные, королевские, легендарные и т.д.). Это будет сделано лишь в том случае, если непосредственная трактовка сюжетов о берсерках обнаружит статистическую зависимость от жанра саги: иными словами, тот или иной мотив будет преобладать в группе саг, традиционно определяемых как семейные или легендарные. Из рассмотрения мы исключаем рыцарские саги. Для этого имеется целый ряд причин: сам характер этого жанра, основанного на заимствованном материале, что делает маловероятной сохранность аутентичных преданий (об этом жанре см. [Матюшина 2001]); технические трудности, так как корпус рыцарских саг слабо представлен в оцифрованном виде и даже в традиционной печати; и наконец, то, что материалы этой группы саг практически не используются самими мифологами, пишущими о берсерках, в то время как наша задача состоит преимущественно в оценке доказательности уже использованного предшественниками материала. Корпусный учёт потенциальных упоминаний берсерков в рыцарских сагах – задача дальнейших поколений исследователей. Отдельно упомянем достаточно популярную у исследователей вопроса о берсерках «Сагу о Варлааме и Иоасафе», которая знаменита тем, что использует слово berserkr как эквивалент латинского athleta (поскольку именно это слово стоит в латинской версии саги). Данный текст, в отличие от всего вышеприведённого списка, не описывает скандинавских реалий, и значение слова «берсерк» там заведомо не может быть буквальным. Хотя, безусловно, этот казус говорит нам кое-что о том, как воспринималось слово «берсерк» некоторыми книжниками в позднейшую эпоху, не следует полагаться на презумпцию, что это восприятие унаследовано от языческой древности. Для начала необходимо вычленить узус слова «берсерк» в локальных преданиях, основанных на исконном материале. Особо стоит оговорить хронологию источников. Ввиду недостатка аутентичных свидетельств эпохи викингов, мифологи порой находят возможным использовать сколь угодно поздние источники, поскольку саговая традиция не прерывалась до XVIII-XIX вв. Мы, однако, считаем необходимым ограничиться текстами, созданными до Нового времени (ранее XVI в.), тем более что проверяемая концепция основывается по преимуществу на них. Таким образом, подкорпус саговых текстов будут составлять памятники локальной традиции (не основанные эксплицитно на заимствованном материале внескандинавских литератур) и созданные до Нового времени. Как мы уже отмечали, подсчёт чистых словоупотреблений для этих задач не годится, и в качестве единицы измерения нужно принять каждое новое явление персонажа, именуемого берсерком. Оговорим, что в сагах берсерки могут выступать и как коллективный персонаж – в количестве от двух до двенадцати человек, которые участвуют в одном и том же эпизоде и в одних и тех же действиях. Сообщения вида «пришли двенадцать берсерков» засчитываются нами как одно упоминание, даже если все берсерки названы поимённо. Более сложный случай представляет собой «Сага о людях из Озёрной Долины», где формально имеются два брата-берсерка – Йокулль и Торир. В то же время они никогда не именуются берсерками вместе, а лишь по отдельности, с промежутком в несколько глав; более того, Торира называет берсерком повествователь, а Йокулля – один из персонажей. Наконец, их сюжетные функции совершенно разные и они участвуют в разных эпизодах: даже там, где «на сцене» присутствуют оба, внимание повествователя сфокусировано на одном из них (либо Торире, либо Йокулле), и про второго он «забывает». Всё это позволяет, на наш взгляд, разделить их в качестве независимых единиц упоминаний берсерков. Если сага имеет редакции, которые различаются по сведениям о берсерках, то эти редакции считаются разными текстами. Так, пространная редакция «Саги о Гисли» содержит более подробные сведения о берсерке, чем краткая, а редакции «Саги о Хервёр» различаются и по количеству упоминаний берсерков. Стихотворные вставки внутри саг не засчитываются, так как они иной природы и рассмотрены нами в предыдущей главе. 45

Елифёрова М.В. Берсерки в сагах: домыслы и реальность Указанные нами выше подсчёты дают 45 упоминаний берсерков в сагах (плюс 3 в «Младшей Эдде», которые мы учитываем отдельно). Это почти вдвое меньше, чем насчитал Рудольф Зимек, однако, принимая во внимание, что он считал чистые вхождения слов, а в одной саге может их быть до 20, эта цифра достаточно высока. (Зимек не приводит списка самих текстов, которые он использовал). Приведём полный список известных нам упоминаний. 1. Сага о Греттире – 5 2. Сага об Эгиле – 4 3. Круг Земной – 6 4. Сага о Гуннлауге Змеином языке – 1 5. Сага о Ньяле – 1 6. Сага о людях с Песчаного берега – 1 7. Сага о крещении – 2 8. Сага о людях из Озёрной долины – 4 9. Сага о битве на Пустоши – 1 10. Сага о Вига-Глуме – 3 11. Сага о людях из Сварвдаля – 2 12. Сага о Гисли (краткая) – 1 13. Сага о Гисли (пространная) – 1 14. Сага о Гриме Мохнатые Щёки – 1 15. Сага о Хрольве Жердинке – 2 16. Сага об Одде Стреле – 2 17. Сага об Эгиле Одноруком и Асмунде Убийце Берсерков – 3 18. Сага об Асмунде Убийце Воителей – 1 19. Сага о Хейдреке и Хервёр (R) – 1 20. Сага о Хейдреке и Хервёр (H) – 2 21. Прядь о Торвальде Путешественнике – 1 Некоторые упоминания, как видно из списка, принадлежат всего лишь разным версиям одной и той же саги, а многие, принадлежа разным сагам, в действительности дублируются. Так, история опасной парочки строителей – Лейкнира и Халли – повторяется в прологах «Саги о битве на Пустоши» и «Саги о людях с Песчаного берега». Что касается злополучного сюжета о битве при Хаврсфьорде, в которой на стороне Харальда Прекрасноволосого якобы участвовала целая гвардия берсерков, он повторяется в сагах общим счётом 4 раза! В большинстве случаев «дубли» легко опознаваемы по именам и сюжетам. Правда, берсерк Отрюгг, с которым сталкивается миссионер Тангбранд в «Саге о Ньяле», оказывается безымянным в «Саге о крещении», но это несомненно один и тот же персонаж. Единственным сомнительным случаем можно считать Хильдибранда в «Круге Земном» и в «Саге об Асмунде Убийце Воителей» – хотя оба персонажа носят необычное имя и возглавляют группу в 12 человек, события, в которых они участвуют, совершенно разные. При исключении дублей оказывается, что различных историй о берсерках в сагах не более 32-33, то есть 1/4 всех эпизодов – дубли. На тот момент, пока нас занимают детали, мы не будем исключать дубли, поскольку разные версии истории могут сообщать разные подробности; «фильтрация» понадобится лишь тогда, когда мы будем определять типические сюжеты о берсерках. Тем не менее эти данные стоит держать в уме: берсерков в сагах несколько меньше, чем кажется. Кроме того, имеются случаи, когда слово «берсерк» применяется к персонажу случайным образом (лишь в одном из нескольких списков саги, в других списках или редакциях он так не назван; данные приводятся по «Словарю древнескандинавской прозы»): 1. Сага об Олаве Святом (Хеймскрингла) – 1 2. Сага о людях из Лососьей долины – 1 46

Valla. №3(2), 2017. 3. Прядь о Торвальде Путешественнике – 1 4. Сага о Халльфреде Трудном Скальде – 1 Эти случаи будут рассмотрены отдельно, после того, как мы определим сюжетно неотъемлемые признаки «регулярных» берсерков. Для анализа были выбраны общепринятые характеристики берсерков, которые наиболее легко поддаются верификации: 1) костюмные, которые можно разбить, в свою очередь, на следующие варианты: а) ношение медвежьих шкур; б) ношение волчьих шкур; в) нагота или сбрасывание одежды в бою; г) сбрасывание кольчуги в бою; 2) приверженность культу Одина; 3) прохождение инициации; 4) формы поведения (такие, как кусание щита). 2. Чего в сагах нет Первоначально для анализа нами применялась матрица в виде таблицы, в которой по вертикали отмечались имена персонажей и связанные с ними эпизоды, а по горизонтали – значимые признаки. Наличие или отсутствие признаков отмечалось плюсом или минусом. Размещать здесь все таблицы было бы слишком громоздко, поэтому мы ограничимся образцом для «Круга Земного», который наиболее содержателен и способен дать представление о методе нашей работы (см. табл. 1). Наиболее просто и вместе с тем ошеломляюще разрешился вопрос о ношении берсерками медвежьих шкур. Ни один из 45 примеров этого не упоминает! Включая «Сагу о Хрольве Жердинке», где Бёдвар Бьярки действительно превращается в медведя, – тут бы повествователю, казалось, и упомянуть про медвежью шкуру, но сага умалчивает, как именно происходило превращение. Мотив «человека в медвежьей шкуре» имеется, правда, в рыцарской «Саге о Тидреке», где авантюрист изображает дрессированного медведя при жонглёре, но принадлежность его к берсеркам, мягко говоря, сомнительна. Ношение волчьих шкур действительно упомянуто, но всего однажды – в «Саге о людях из Озёрной долины». Если прибавить прозаическую глоссу к «Песни о Харальде» в «Красивой коже», которая не является сагой и автор которой сам не употребляет слово «берсерк», то вот, пожалуй, и всё. Конечно, редкость каких-то данных ещё не означает их недостоверности, но в данном случае подозрения вызывает то, что оба случая относятся к одному и тому же эпизоду – того самого морского боя при Хаврсфьорде под командованием Харальда Прекрасноволосого. За пределами этого сюжета ни одного упоминания о том, что берсерки одевались в звериные шкуры, нет! Ещё более подозрительно то, что оба источника говорят о костюме берсерков одними и теми же словами: ...og þeir berserkir er úlfhéðnar voru kallaðir. Þeir höfðu vargstakka fyrir brynjur – и берсерки, которых звали «волчьи шкуры». Они носили волчьи куртки вместо кольчуг... («Озёрная долина»). Hafðu vargstakka firir bryniur, sva sem her sægir – [Они] носили волчьи куртки вместо кольчуг, как тут говорится (по: [FS 1902-03: 11], пунктуация нормализована).

Текстологическая зависимость этих двух мест очевидна, хотя бы потому, что слово vargstakka отнюдь не является ходовым обозначением одежды – это окказионализм, нигде более не засвидетельствованный. Вряд ли эта фраза принадлежит устной традиции. Это не означает, что компилятор одного текста обязательно имел перед глазами другой (мы не намерены вдаваться в подробности датировки и текстологии каждого памятника) – достаточно было иметь какую-то запись «Песни о Харальде» с соответствующей глоссой. 47

Елифёрова М.В. Берсерки в сагах: домыслы и реальность персонаж/ эпизод 1. мифические воины Одина

отождествление или сравнение персонажа с берсерком

раздевание

сбрасывание доспехов

бросание щита и /или формула tók tveim höndum)

кусание щита

+

-

+ (точнее, отсутствие кольчуги – brynjulausir)

-

+

+

-

-

-

-

+

-

-

-

-

+

-

-

-

-

+

-

-

-

-

+ -

-

+

-

-

-

+ +

-

-

+

+ (только tveim höndum) + (только tveim höndum) + (только отказ использовать щит)

-

-

-

2. Хильдибранд

3. Хаки из Хадаланда 4. войско Харальда на корабле 5. Кари из Бердлы 6. Торир Длиннолицый 7. Хакон (конунг) 8. Хакон (ярл) 9. Магнус Добрый 10. Эйстейн Тетерев и его войско (против англосаксов) 11. Норвежцы при высадке в Англии (основное войско) 12. Сигурд (конунг) – вмешательство в ссору купальщиков 13. Тормод Скальд Чёрных Бровей (медицинский осмотр) 14. Сигурд Слембир (пытка и казнь) 15. берестеники (бегство с поля боя)

-

-

+ (мотивировка – жара; однако затем в стихах мотивировка – смелость)

+ (о конунге Харальде сыне Сигурда; только tveim höndum)

-

+

-

-

-

-

+

-

-

-

-

+ (принудительное)

-

-

-

+

Табл. 1. Опыт матрицы литературных мотивов (на примере «Круга Земного»).

48

Valla. №3(2), 2017. Остальные памятники, упоминающие берсерков при Харальде (включая непосредственно «Песнь»), говорят лишь о том, что «их звали волчьи шкуры (úlfhéðnar)», но не о ношении реальных волчьих шкур. Как мы уже писали в предыдущей главе, слово úlfhéðnar также встречается исключительно в привязке к Харальду Прекрасноволосому и отсутствует во всех остальных историях о берсерках. На наш взгляд, всё это превосходно подтверждает вывод Клауса фон Зее, что традиция легенд о берсерках формировалась в процессе глоссирования единственного скальдического стихотворения [von See 1981]. Мы далеки от того, чтобы считать всю эту традицию целиком порождением средневековых комментаторов стихов, как фон Зее; но в том, что касается конкретно «волчьих шкур», его гипотеза подтверждается блестяще: «волчьи шкуры» действительно возникли из попыток прокомментировать строчку стихотворения, которая не обязательно относится к костюму. Между тем именно убеждение, что берсерки одевались в волчьи и медвежьи шкуры, среди мифологов наиболее прочно и не подвергается ни малейшему сомнению: «Берсерки, первоначальное значение которых в совершенно десакрализованной литературе стёрлось, суть “медвежьи шкуры”, то есть люди, ряженные зверями. Таковы и Ulfheðnar, и Hjaðningar – из всех этих названий видно, что эти воины были одеты в звериные шкуры» [de Vries 1937: 142]. «Берсерки в литературе – это “воины, одетые (serkr) в медвежьи шкуры”» [Элиаде 2002: 212]; «Превращение в волка, то есть ритуальное переодевание в волчью шкуру, составляло главный элемент посвящения в “мужской союз”. Одев шкуру волка, человек перенимает волчьи повадки, иначе говоря, становится диким воином, непобедимым и неуязвимым» [ibid.: 215]. «В традиционной скандинавской и шире – германской культурно-мифологической традиции оборотнем является обычно либо волк (вервольф)3, либо медведь. С этим связано представление о берсерках (berserkR, собственно, и означает “обряженный в медвежью шкуру”).» [Хлевов 2002: 125]. «Саги и древние стихотворения содержат много упоминаний берсерков – группировок воинов, которые сражались за древних норвежских королей, одеваясь в звериные шкуры и находя особую гордость в том, чтобы сражаться без защитной экипировки» [Ellis Davidson 2006: 77] – в доказательство этого Эллис-Дэвидсон ссылается на «Круг Земной», где не говорится про звериные шкуры, и почему-то на «Сагу о крещении», где вообще нет ни слова ни о том, что берсерки служили у королей, ни об их внешнем виде. И вот цена этому «факту»: ношение медвежьих шкур вообще не подкрепляется источниками, а ношение волчьих шкур – позднесредневековая глосса к единственному стихотворению! Очевидно, следует признать, что зацитированная до дыр история с превращением Сигмунда и Синфьотли в волков притянута к берсеркам искусственно и никакой связи с ними не несёт. В конце концов, вряд ли составитель «Саги о Вёльсунгах» никогда не слышал слова «берсерк» или по странной забывчивости его выпустил. Недостаток источниковедческих данных исследователи охотно компенсируют лексикологическими изысканиями: «Другие термины, связанные с вервольфами или оборотнями, – vargstakkr (“волчья куртка”), úlfhamr (“волчья шкура”), úlfhéðinn (“волчья шкура”) и berserkr (“медвежья куртка”)»4 [Aðalheiður 2007: 280]. Попытки эти восходят в конечном итоге к Хёфлеру, который обнаружил в легендарной (и очень поздней) «Саге о Торстейне Мощь Хуторов»5 упоминание деда и внука с прозвищами Ульвхедин и Ульвхам; его выводы о том, что эти персонажи связаны с маскарадным культовым действом и одновременно с берсерками, повторил де Фрис [Höfler 1934: 172-188; de Vries 1937: 140]. Однако, даже если пренебречь природой источника, эти персонажи не берсерки, они – 3

В традиционной скандинавской мифологии термина «вервольф» не существовало. Это западногерманское слово. 4 В оригинале – bear coat. 5 В рукописи – «Сага», но в современном литературоведении часто именуется «Прядью».

49

Елифёрова М.В. Берсерки в сагах: домыслы и реальность обитатели некоего тридевятого царства, в которое попадает Торстейн, и в саге ничего не сказано о ношении ими волчьих шкур. Мы уже убедились, что vargstakkr – не термин, а практически гапакс, возникший при позднейшем глоссировании единственной строчки в стихотворении, и что все употребления слова úlfhéðinn (кроме единичного случая, когда это личное прозвище – в «Книге о заселении земли») восходят к той же стихотворной строке. Слово úlfhamr вообще ни разу не встречается применительно к берсеркам, и череда примеров на значение «облик» у слова hamr, подобранных де Фрисом, тут нисколько не помогает [de Vries 1937: 349-350]. «Медвежье» же значение слова berserkr, как уже неоднократно отмечалось, гадательно, и вряд ли доказательство этого значения можно упрочить с помощью фальсификации лексикологических данных – попыток выдать слово vargstakkr за термин, а úlfhamr и berserkr за синонимы. Если гипотеза звериных шкур не подтверждается, то как обстоит дело с наготой? Составителям саг чопорность в принципе не свойственна: эпизодов с обнажением в сагах более чем достаточно (особым пристрастием к эксгибиционизму отличается Греттир – на протяжении саги он раздевается пять раз). К сожалению, ни один из персонажей, которые так или иначе оказываются раздетыми в сагах – не берсерк. На 45 рассказов о берсерках приходится лишь один, где упомянута нагота – это похвальба безымянного берсерка в «Саге о крещении»: Я хожу босыми (berum) ногами по горящему огню и могу голым (ber) упасть на свой нож (пер. наш – М. Е.).

Но, когда испытание неуязвимости берсерка происходит на деле, о его раздевании в тексте ничего не говорится. Логичнее всего предположить, что оно и не фигурировало в легенде, записанной компилятором саги – что компилятор вставил слово ber (дважды) в реплику берсерка для того, чтобы усилить впечатление от неуязвимости персонажа, руководствуясь теми же элементарными этимологическими соображениями, что и современные мифологи. Ни в одной другой саге никаких указаний на наготу берсерков нет, хотя есть ещё один пример использования словосочетания «босыми ногами» (berum fótum) – в версии сюжета о двух Хауках по «Пряди о Торвальде Путешественнике» и тоже в связи с хождением по огню. Напомним, что прохождение босиком по раскалённым предметам было стандартной процедурой ордалии. Отступив немного в сторону, заметим, что нам всё же удалось найти в сагах один пример обнажения на поле боя в целях психической атаки. Правда, это делает женщина – Фрейдис в «Саге об Эйрике Рыжем», пугая туземцев-скрелингов. Это как будто говорит о том, что этот жест мог в принципе применяться и мужчинами, но никаких признаков его ритуальной закреплённости за неким сообществом и тем более конкретно за берсерками нет. У читателя может возникнуть вопрос: как же в таком случае одеты берсерки? Как ни странно, это совершенно неизвестно. За исключением пресловутых «волчьих курток» в «Озёрной долине», их костюм нигде не описывается. В качестве «мягкого» варианта значения слова ber предлагалось сбрасывание не одежды, а кольчуги, – вариант, который был готов допустить А.С. Либерман: «Те рычащие воины, которых упомянул Торбьёрн, может быть, сбрасывали доспехи в пылу битвы, а может быть, и не надевали их, уверовав в свою неуязвимость, но голыми они не были» [Либерман 2005: 130]. Поскольку именно это пишет о берсерках Снорри Стурлусон в «Саге об Инглингах», этот вариант не кажется неправдоподобным. Вопрос лишь в том, подтверждается ли он другими сагами. Сагам действительно известен ряд примеров жеста сбрасывания кольчуги на поле боя, но ни один из них, включая последующие саги «Круга Земного», не связан с берсерками. В «Круге Земном» общим счётом 6 упоминаний воинов, которые бросаются в бой без кольчуги или сбрасывают кольчугу, но только в одном случае это берсерки. В остальных 5 случаях герои никак – даже метафорически – с берсерками не 50

Valla. №3(2), 2017. соотнесены, причём в 4 случаях из 5 это лица наивысшего социального статуса (конунг Хакон, ярл Хакон, конунг Харальд Сигурдссон, конунг Магнус Добрый; лишь в пятом случае говорится неопределённо о «норвежцах»). Напротив, ни в королевских, ни в семейных сагах берсерки не бывают конунгами, ярлами или их родственниками. Нам известны лишь два примера родства берсерков с королевским домом – в двух легендарных сагах («Сага об Эгиле Одноруком и Асмунде Убийце Берсерков» и редакция H «Саги о Хервёр»), однако там кольчугу на поле боя они не сбрасывают. Вместе с тем вставное стихотворение «Саги об Одде Стреле» недвусмысленно говорит о берсерках, что они в кольчугах (í grám serkjum); сам же текст саги на этот счёт ничего не говорит. В остальных сагах повествователи вообще не проявляют никакого интереса к вопросу, пользовались ли берсерки доспехами и как именно. В процессе анализа обнаружилась любопытная закономерность: жест сбрасывания кольчуги коррелирует с жестом «сражаться обеими руками (tveim höndum), бросив щит». В «Круге Земном» в 3 случаях сбрасывания кольчуги упомянуто, что герой сражался tveim höndum и ещё в одном – отказ от щита. Что это части одной формулы, подтверждается «Сагой об Эгиле», где нет сбрасывания кольчуги, но формула «отбросил щит и взял (вид оружия) двумя руками» встречается трижды именно в таком виде. В «Саге о названых братьях» без щита и кольчуги и двумя руками сражается Тормод Скальд Чёрных Бровей. (В «Саге о Ньяле» имеются два примера, когда бой «двумя руками» мотивирован тем, что щит разбит). Более того, эта формула не исключительно исландская, но общескандинавская, так как её же в латинской версии находим в книге 3 Саксона Грамматика: neglecta clypei cura, ambas ferro manus iniecerat – «пренебрегши щитом, обеими руками взял сталь (т.е. меч – М. Е.)» [Saxo 1886: 87]. То, что сбрасывание кольчуги, в отличие от сражения двумя руками, зарезервировано почти исключительно за аристократией, может объясняться тривиально – кольчуги стоили дорого, их не каждый мог себе позволить носить, а не то что бросать на поле боя. Было бы странно сообщать «он вышел в бой без кольчуги» о небогатом исландском бонде, у которого её в принципе не было. Как известно, оружие викингов не было двуручным. Жест сражения обеими руками, для которого нужно лишиться щита, вполне прозрачен как символический жест игры вабанк, значение которого варьирует в диапазоне между крайним отчаянием человека, загнанного в угол (когда щит разбит), и демонстративной удалью (когда щит бросают добровольно). Ни одного случая использования этого жеста берсерками мы не обнаружили. Если берсерки что-то и делали со щитами, они их кусали, а не бросали (см. §3). Попытка собрать данные по такой, казалось бы, частной детали, как жест сбрасывания кольчуги, приводит к неожиданному результату: использование мотивов в сагах не случайно, они образуют сцепленные комплексы и подчиняются строгим закономерностям. Произвольное соотнесение какого-либо мотива с берсерками только потому, что он удобен для этимологического разъяснения или для реконструкции мифа – грубое насилие над источником. В свете традиции, в которую вписан жест отказа от кольчуги, сообщение «Саги об Инглингах» о сражающихся «без кольчуг» берсерках – аномалия, которая наилучшим образом объясняется как авторская инновация. Снорри с его наклонностями филолога, конечно, пошёл по тому же этимологическому пути истолкования слова berserkr, что и новейшие исследователи – никакие особо продвинутые лингвистические знания для этого были не нужны. Осталось прояснить ключевые вопросы – о связи берсерков с культом Одина и о том, составляли ли они ритуальный союз. Естественно, отсутствие эффектных деталей вроде костюма из звериных шкур ничуть не мешает ни существованию одинического культа, ни объединению берсерков в какие-то союзы. То и другое вполне могло существовать без специальных ритуалов ряжения или, наоборот, обнажения. И снова обратимся к текстам. Текстов, упоминающих о связи берсерков с Одином, оказалось всего три. Два из них принадлежат одному и тому же автору – Снорри Стурлусону. Первый – тот самый пассаж из 51

Елифёрова М.В. Берсерки в сагах: домыслы и реальность «Саги об Инглингах», о котором уже шла речь в связи с вопросом, сражались ли берсерки без кольчуги: Один мог сделать так, что в бою его недруги становились слепыми или глухими или наполнялись ужасом, а их оружие ранило не больше, чем хворостинки, и его воины бросались в бой без кольчуги, ярились, как бешеные собаки или волки, кусали свои щиты, и были сильными, как медведи или быки. Они убивали людей, и ни огонь, ни железо не причиняли им вреда. Такие воины назывались берсерками.

Тут, однако, стоит учесть, что «Сага об Инглингах» представляет Одина не как бога, а как земного царька, хотя и с колдовскими способностями. Одно из двух: или мы читаем «Сагу об Инглингах» как квази-исторический документ, и тогда Один – просто легендарный правитель, у которого, по аналогии с Харальдом, была свита из берсерков; ни о каком культе Одина-бога среди берсерков говорить не приходится. Или мы читаем текст как пересказ мифа, и в таком случае берсерки – столь же мифические существа, как и Один. Но нельзя делать текст попеременно то мифом, то историческим документом в зависимости от того, какая часть сведений подходит для реконструкции. Второй случай – это «Младшая Эдда», сцена похорон Бальдра, где берсерки появляются мельком. Они понадобились ровно для того, чтобы подержать гигантского волка, на котором приехала великанша Хюроккин. Судя по тому, что отдаёт эту команду Один, логично предположить, что они состоят при нём на каких-то должностях, но больше ничего в «Младшей Эдде» по этому поводу не говорится. В «Младшей Эдде» Один уже безусловно бог, и возникает впечатление, что речь идёт всё-таки о мифических существах. (Это уникальное совпадение – сведений о берсерках на службе у Одина нет больше ни в одном источнике, – служит дополнительным подтверждением в пользу атрибуции обоих текстов Снорри). И только третий пример недвусмысленно говорит о берсерках как о земных людях, поклоняющихся Одину: берсерки собираются «наутро зарубить его [Асмунда] на кургане Арана и подарить его Одину за свою победу» («Сага об Эгиле Одноруком и Асмунде Убийце Берсерков», пер. наш – М. Е.). Это вообще единственный пример отправления берсерками каких-либо религиозных ритуалов, и находится он в легендарной саге, поздний и книжный характер которой очевиден – достаточно упомянуть, что составителю саги знаком этноним «татары» и что в ней присутствует приём вставного рассказа от первого лица, совершенно неизвестный традиционным сагам. Отражает ли эта фраза какие-то реальные данные о берсерках? Мы вовсе не уверены в этом. Автор саги имел представление о том, что берсерки были язычниками и что главным военным божеством язычников был Один. Этого было достаточно, чтобы нарисовать данную деталь. Сам способ жертвоприношения пленника – «зарубить», höggva – исторически сомнителен: вроде бы жертвы Одину вешали, а не рубили. Но даже если принимать сведения этой саги всерьёз, что они нам дают? Только то, что берсерки в случае победы могли приносить жертвы Одину. Ни о каком культовом сообществе посвящённых речи не идёт. Случайно ли то, что ни одна сага, повествующая о реальной исторической эпохе викингов, не упоминает ни о каких религиозных обрядах, совершаемых берсерками, и тем более об их связи с Одином? Все три примера ассоциации берсерков с Одином находятся в текстах, скажем так, апокрифического характера, причём два из них принадлежат одному и тому же автору, а на третий даже сами мифологи не рискуют ссылаться – «Сага об Эгиле Одноруком...» обычно в работах по берсеркам не упоминается. Исследователей это ничуть не обескураживает; вырванная из контекста цитата из «Круга Земного» успешно подменяет анализ любого текста. Характерный пример находим у Херманна Палссона в статье «Одиническое в “Саге о Гисли”»: «в “Саге о Гисли” и в некоторых других сагах фигурируют берсерки, которые вызывают на поединки ни в чем не повинных перед ними людей. Как вытекает из 52

Valla. №3(2), 2017. следующего отрывка из “Саги об Инглингах” (гл. 6), берсерки также связаны с Одином: “Один мог сделать так, что в бою его недруги становились слепыми или глухими или наполнялись ужасом, а их оружие ранило не больше, чем хворостинки, и его воины бросались в бой без кольчуги, ярились, как бешеные собаки или волки, кусали свои щиты и были сильными, как медведи или быки. Они убивали людей, и ни огонь, ни железо не причиняли им вреда. Такие воины назывались берсерками”» [Палссон 1999]. Но при чём тут «Инглинги», если ни в «Саге о Гисли», ни в других семейных сагах берсерки такими характеристиками не наделяются? Конечно, когда статья начинается с тезиса об «одиническом духе, пронизывающем сагу в целом» [ibid.], то выводы можно предугадать заранее. Цель Палссона – найти «одинический дух», и он его находит. Манипуляции с изолированными мотивами и цитатами оказываются легитимным методом анализа, освящённым авторитетом известных исследователей. Надёжное свидетельство связи берсерков и Одина принято видеть в этимологии имени этого бога: Óðinn