№3 (5) VALLLA

Citation preview

Современный. Открытый. Этичный. Интегрированный историко-филологический журнал европейских исследований

No. 3 (5) 2017

18+

[VALLA] Основан в 2015 г.

Современный. Открытый. Этичный. Интегрированный историко-филологический журнал европейских исследований

No. 3 (5) 2017

[VALLA] Журнал посвящён проблемам истории европейской культуры от Средневековья до XIX в. Приоритетные направления – источниковедение, история повседневности, социальная антропология, cultural studies, case studies, межкультурные контакты (включая историю перевода), история гуманитарных наук.

Главный редактор Елифёрова М.В. e-mail: [email protected]

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ: Акопян О. (University of Warwick), Ауров О.В. (РГГУ), Голубков А.В. (РГГУ), Макаров В.С. (МосГУ), Марков А.В. (РГГУ), Михайлова Т.А. (МГУ – Институт языкознания РАН), Успенский Ф.Б. (НИУ ВШЭ – Институт славяноведения РАН), Тихонова Е.С. (СПбГЭТУ “ЛЭТИ”).

Рукописи статей на рассмотрение можно присылать на адрес главного редактора или подавать через регистрационную форму на сайте журнала: http://www.vallajournal.com Приём материалов к публикации полностью бесплатный.

Журнал является независимым частным проектом. © М.В. Елифёрова, 2015-2017.

Содержание выпуска 5 за 2017 г. English Summaries for Feature Articles ........................................................................................... i Статьи .................................................................................................................................................. Несин М.А. Топоним «Зверинец» / «Зверинцы» в XI-XVII вв. по данным новгородских источников ..................................................................................................................................... 1 Комаров О.В. Казаки – многообразие социального явления XV-XVI вв. ............................. 14 Воронин В.М. Генеалогии Габсбургов (XIII-XVII вв.): Историографический очерк. Ч. 1.. 30 Рыбалка А.А. Мекленбургские читатели барона Герберштейна ........................................... 53

Материалы и публикации ................................................................................................................ Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой. .................................................................................................................. 66 Гарен. Про дятлу. Фаблио XIII в. Пер. со старофранцузского и комментарий Я.Ю. Старцева ..................................................................................................................................... 101 Рецензии ............................................................................................................................................... Губарев О.Л. О «научном провинциализме» современных антинорманистов и ленинградском «неонорманизме». Рец. на статьи: Мусин А.Е. «Столетняя война» российской археологии; Платонова Н.И. «Неонорманизм», постмодернизм и Славяноваряжский семинар: размышления археолога // Ex Ungue Leonem: Сборник статей к 90летию Л.С. Клейна / отв. ред. Л.Б. Вишняцкий. – СПб.: Нестор-История, 2017. С. 223-244; 203-222.. ....................................................................................................................................... 110 Kochekovskaya, N.A. Rhetoric as Utopia and Utopia as Rhetoric in 16th-17th-Century Literary Culture: A review of academic approaches... ............................................................................... 114




Valla. 2017. Vol. 3. No. 5.

English Summaries for Feature Articles. Несин М.А. Топоним «Зверинец» / «Зверинцы» в XI-XVII вв. по данным новгородских источников. С. 1-13. The Place-Name ‘Zverinetz’ or ‘Zverintzy’ in 11th to 17th-Century Novgorodian Sources. Pp. 1-13. By Mikhail Nesin, Military Historical Museum of Artillery, Engineer and Signal Corps e-mail: [email protected] The article concerns the unusual name of Zverin Monastery in Novgorod the Great. The name Zverin, literally, ‘of beasts’, was transferred onto the monastery from the area where it stood. That part of Novgorod was called Zverinetz (in later Russian, that would mean ‘zoo’), and it is often assumed that the area was the hunting park of Novgorodian princes. However, while there almost certainly had been a forest area with wild fauna (i.e. ‘beasts’), there is no evidence that it had anything to do with the princes’ property. The author traces the use of the place-name and its evolution from the singular form ‘Zverinetz’ to the plural ‘Zverintzy’, concluding that the transition occurred in the 15th century. Keywords: place names; Old Rus’; Novgorod the Great
 Комаров О.В. Казаки – многообразие социального явления XV-XVI вв. С. 14-29. Cossacks: the Variety of Social Caterorization in 15th – 16th Centuries. Pp. 14-29. By Oleg Komarov, independent researcher e-mail: [email protected] The present paper considers the earliest evidence for the use of the word Cossack, re-thinking the widely assumed views on the origins of Cossacks and refuting some popular stereotypes. The author demonstrates that, at the earlier stage, the word Cossack could apply to any free-lance soldier or worker, not even necessarily in military service. Most examples of its earliest usage, that is, throughout the 15th century, demonstrate that originally it designated non-Slavonic people and its meaning was gradually extended throughout the 16th century onto various social groups of Russians, Poles and Ukrainians. Contrary to a popular myth, there is no evidence that Zaporozhian Cossacks existed in the 15th century – in fact, they seem to have emerged only after the mid-16th century. It was in the course of the 16th century that the Cossacks gradually consolidated into integral military communities, and this process was largely encouraged and assisted by the state. Keywords: Cossacks; social terms; 15th century; 16th century


i

Valla. 2017. Vol. 3. No. 5. Воронин В.М. Генеалогии Габсбургов (XIII-XVII вв.): Историографический очерк. Ч. 1. С. 3052. The Genealogies of House of Habsburg between 13th and 17th Centuries: A Case Study in Historiography. Pp. 30-52. By Vladislav Voronin, independent researcher e-mail: [email protected] The genealogies of the House of Habsburg, that emerged around the 13th century and became powerful in the Renaissance era, present abundant material for a case study on mythmaking in the Renaissance historiography. Both the need for ancient origins and the then lack of sufficient source basis would result into filling the gaps with outright fiction. However, Renaissance historians would see nothing wrong in it, since history-writing was not yet divorced from rhetorics and literary writing. The ‘empirical turn’ did not occur until the early 16th century when the now famous work by Lorenzo Valla On the Donation of Constantine was published in Germany (more than half a century after it had been actually written). Still, the formation of the evidence-based method would be slow, and mythmaking persisted well into the 17th century. At the same time, there was a parallel world of antiquaries, and it was them (rather than ‘professional’ historians) who collected material and textual evidence. Their activity would contribute immensely to the modern historical knowledge, but in the 16th – 17th centuries the two fields of studies had not yet merged, and antiquaries were rather despised by the ‘professional’ history-writers. Keywords: 15th century; 16th century; House of Habsburg; genealogies; mythmaking; Renaissance historiography
 Рыбалка А.А. Мекленбургские читатели барона Герберштейна. С. 53-65. The Mecklenburg Readers of Sigismund von Herberstein. Pp. 53-65. By Andrey Rybalka, independent researcher e-mail: [email protected] The latest fad of the ‘anti-Normanist’ discourse is the so-called ‘Mecklenburg genealogies’ which allegedly derive Ryurik’s origin from the Slavonic people of Obotrites (thus refuting the mainstream assumption that he was Scandinavian). The present paper demonstrates that the ‘Obotrite’ genealogy of Ryurik is an early modern construction that resulted from a sequence of 16th to 18th century conjectures, all of which can basically be traced to a single source – the famous work by Sigismund von Herberstein who was the first to identify (mistakenly) Varangians with Wagri. Keywords: 16th century; 17th century; 18th century; anti-Normanism; Mecklenburg; Obotrites; Ryurik; Varangians




ii

[VALLA] статьи

Valla. №3(5), 2017.

Топоним «Зверинец» / «Зверинцы» в XI-XVII вв. по данным новгородских источников Несмотря на наличие ряда специальных работ по новгородской городской топонимике, некоторые городские топонимы до сих пор остались малоизученными. Это относится к топониму Зверинец, от которого произошло название Зверина Покровского монастыря. Считается, что в районе монастыря рос изобилующий дичью лес – «Зверинец». Но когда именно монастырь стал называться «Звериным» и в каком значении продолжал в источниках употребляться топоним «Зверинец» уже в период существования обители, до сих пор осталось невыясненным. Готовя публикацию надписи на западной стене монастырской церкви Симеона Богоприимца о моровом поветрии 1466 г. [Несин 2017], я обращал внимание, что в источниках топоним «Зверинец» почему-то употреблен во множественном числе («Зверинцы»), а также на тот факт, что бревна для постройки деревянного храма Симеона Богоприимца, освященного 1 октября того же года, добывали в окрестном лесу и несли их оттуда на плечах. Соответственно, некий лес в непосредственной близости от обители сохранялся и во второй половине XV в. Это побудило меня заняться комплексным изучением происхождения и упоминаний данного топонима в русских средневековых источниках. 1. Происхождение топонима и первое упоминание Согласно распространенному мнению, топоним Зверинец восходит к княжеским заповедным охотничьим угодьям: на месте новгородского Зверина монастыря произрастал лес, изобилующий дичью, там охотились новгородские князья [Макарий 1860: 133; ПРО 1910: 148; Строгова 1993: 5; Пинкусова 2011: 4; Берташ 2014]. Наиболее развернуто эта точка зрения высказана в 1860 г. Макарием (Миролюбовым). Причем Макарий был единственным исследователем, который ее пытался обосновать. Он сослался на сведения о южнорусских «Зверинцах» [Макарий 1860: 133]. Впрочем, у него нет прямого сообщения о принадлежности последних к княжеским «ловам», вероятно, по причине полного отсутствия таких данных в источниках. Если последовать по указанной им ссылке на Ипатьевскую летопись, то мы не найдем указания на то, что Переславский Зверинец входил в состав княжеских угодий. Там просто упоминается некий Зверинец у рощи («рощения») в связи с тем, что в этой местности находилось войско Юрия Долгорукого1. Нет данных также о возникновении Киевского Зверинецкого Пещерного монастыря на территории княжеских владений. Макарий не привел сведений и о соответствующем статусе новгородского Зверинца. Таких данных не имеется. Ни один источник не относит эту местность к княжеским владениям. Впрочем, звери, как видно по названию, в этих краях некогда водились (зверями в древнерусских источниках назывались любые дикие животные)2. Более того, как уже говорилось, и в XV в. в непосредственной близости от монастыря имелся лес, из которого 1466 г. взяли деревья для постройки первоначального храма Симеона Богоприимца [ЛА 2000: 219-220; НIVЛ 2000: 446; Несин 2017: 78]. К сожалению, точное месторасположение этого леса вычислить невозможно.

1

Что, впрочем, не мешало некоторым историкам объявлять Зверинец княжеским охотничьм «заповедником» [Тихомиров 2008: 234]. 2 Поэтому мясо диких зверей, «зверина», иногда прямо противопоставлялось конине и говядине. В знаменитом летописном описании воинских обычаев князя Святослава Игоревича сообщается, что тот не возил с собой в походы котлы, а жарил на углях тонко нарезанную конину, «зверину» или говядину [ПСРЛ 1997: 64]. Прим. ред.: «Повесть о Бове королевиче» XVII в. уточняет, что «звериное мясо» – это мясо дикого вепря [БЛДР 2006: 236].

1

Несин М.А. Топоним «Зверинец» / «Зверинцы» в XI-XVII вв. по данным новгородских источников Как неоднократно отмечалось в историографии [Макарий 1860: 133; Строгова 1993: 4; Берташ 2024], первым упоминанием «Зверинца» является лапидарное известие Новгородской I летописи за 1069 г.: Въ то же лето, осень, месяця октября въ 23, на святого Якова брата господня, въ пятничи, въ чяс 6 дни, опять приде Все[cлав Полоцкий] къ Новугороду; новгородци же поставиша пълъкъ противу ихъ, у Зверинця на Къземли; и пособи богъ Глебу князю съ новгородци. О, велика бяше сеця Вожяномъ, и паде ихъ бещисльное число; а самого князя отпустишя бога деля. А на заутрие обретеся крест честныи Володимирь у святеи Софие Новегороде, при епископе Федоре.

Как мы видим, новгородский хронист локализует Зверинец около берега р. Гзени («Кземли»). Новгородцы вместе со своим князем Глебом Святославовичем (тем самым, что вскоре прославится остроумной победой над волхвом) стали «на» берегу Гзени «у» Зверинца «противу» войска Всеслава-чародея. Поскольку дальнейшие летописные известия определенно указывают на расположение Зверинца / Зверинцев на южной стороне Гзени, где находился Зверин монастырь, новгородцы, скорее всего, стояли на южном берегу, а их враги, соответственно, на северном – «противу» друг друга... Как справедливо отметил Макарий, неясно, что в данном случае означает топоним Зверинец – богатый дичью лес или территорию Зверинского монастыря [Макарий 1860: 133] Дата основания монастыря неизвестна, историки высказывают разные гипотезы. Сам Макарий допускал, что он мог возникнуть еще во времена христианизации Новгорода [там же]3, В.Л. Янин предположительно относит его существование к концу XI – началу XII в. [Янин 1982]4, М.И. Петров датировал его появление первой третью XII в. [Петров 1999], однако время появления монастыря может быть надежно установлено разве что с помощью археологических изысканий. В пользу трактовки Зверинца как леса косвенно свидетельствует локализация места пересечения р. Гзень с древней Копорской дорогой, соединявшей нын. Ленинградскую область и Новгород. Заметим, что Всеслав прибыл к городу с севера, со стороны нынешней Ленинградской области: основу его войска, согласно летописному рассказу, составляли вожане, проживавшие к югу от Финского залива. Допустимо предположить, что Всеслав двигался на Новгород со стороны р. Невы – на это, возможно, косвенно указывает сообщение новгородской берестяной грамоты № 590 о распрях литовского компонента его войска с корелой [Янин 1998; Трояновский 2015: 72], под которой логичнее всего понимать жившую в районе Невской губы Финского залива и р. Невы ижору. Ижора поначалу представляла собой южную группу корелы. И хотя, по мнению современных исследователей, она выделилась в качестве самостоятельной этнической группы еще к рубежу I и II тысячелетий нашей эры, ее стали выделять в иностранных и русских источникх в качестве отдельной народности лишь в XII и XIII вв.5 3

Н.В. Строгова почему-то передает это замечание Макария в качестве однозначной датировки возникновения монастыря тем периодом [Петрова 1993: 4]. Между тем Макарий придерживался более взвешенной и осторожной оценки. 4 А. Берташ неточно пишет, что Янин датировал «возникновение» монастыря концом XI в. Между тем Янин лишь предположил, что в документе рубежа XI-XII вв. подразумевается уже существовавший к тому времени Зверин монастырь. Впрочем, такая гипотеза (высказанная Яниным в предположительной форме) может рассматриваться лишь в качестве одной из допустимых трактовок источника. Ведь в новгородских договорах с соседними странами иногда встречалась угроза гневом Богородицы по отношению к нарушителям соглашения. Здесь Богородица – отнюдь не символичное обозначение Зверина монастыря: тот не являлся главной святыней города. 5 В приведенном В.Н. Татищевым известии Иоакимовской летописи ижора фигурирует еще при рассказе о временах Рюрика. Рюрик будто бы дал ее в вено своей супруге Ефенде по случаю рождения сына Игоря вместе с городом у моря [Татищев 1962: 110]. Как бы ни относиться к проблеме достоверности Иоакимовской летописи, данный этноним мог быть позднейшей вставкой. Тем более что в районе упомянутого Татищевым

2

Valla. №3(5), 2017. Как бы то ни было, в Средние века от Новгорода в сторону нын. Ленинградской области отходила одна дорога. Эта магистраль, позднее известная под названием Ивангородской дороги, вела в сторону Водской земли, южного берега Финского залива. Примерно в 27 км от города, на Лусском яме, от нее ответвляется Ореховецкая дорога, ведущая в сторону Приневья [Голубцов 1950: 295; Cелин 2001: 90-91, Cорокин 2017], издревле населенного ижорой. Так что откуда бы ни прибыл к Новгороду Всеслав – из водских или из ижорских краев – путь к Новгороду вел один. Согласно шведским планам Великого Новгорода 1611 и 1672 гг. [ШПН 1611; ШПН 1672], эта дорога (указанная как Копорская – via Capori ducens) пересекала у Новгорода р. Гзень юго-западнее Зверина монастыря, в районе перекрестка нын. Новолучанской улицы с эспланадой позади валов Окольного XIV в.,6 где до сих пор фрагментарно прослеживаются остатки русла р. Гзень. Вероятно, там и произошло сражение. И примерно до тех мест в старину мог доходить лес Зверинец. Поскольку в лесу, судя по его названию, обильно водились дикие звери, он по определению должен был простираться не на одну сотню метров. Если его восточный край мог находиться в районе нын. Зверина монастыря (территория которого позднее в источниках фигурирует как Зверинец / Зверинцы), то на западе лес мог достигать и района нын. Новолучанской улицы, протянувшись, таким образом, вдоль реки Гзень примерно на 1 км. Стоит также принять во внимание, что в XI в. Новгород был меньше, чем в XIV, когда был построен Окольный город, поэтому даже в своей западной части лес мог отходить от берега р. Гзени на десятки, а то и сотни метров к югу в сторону Детинца. Если же понимать Зверинец как обозначение Зверина монастыря, то в этом случае войска Всеслава, скорее всего, нарочно сошли с дороги к востоку по направлению р. Волхов, чтобы неожиданно напасть на город (чего, впрочем, исключать не следует)7. В нижнем течении Гзень протекала к северу от обители. Ныне она на этом участке взята в трубу, о ней напоминают название проложенной сверху улицы – Набережная р. Гзень – и лощина, оставшаяся от ее долины. Северный скат всхолмления, на котором стоит монастырь – бывший южный склон долины Гзени. В этом случае новгородцам было логичнее всего «града при море» (Ладоги, нын. с. Старая Ладога Ленинградской обл.), в нижнем Поволховье и южном Приладожье, ижора не проживала. Зато при жизни Татищева – в годы Северной войны – отвоеванные Петром I земли на юге Ленинградской области к западу от р. Лавы назывались ижорскими. Замечу, что контекст указанного «татищевского известия» позволяет отнести термин ижора не к обозначению этноса, а к области проживания ижерян. Вместе с тем для древнерусских источников это наименование не было характерно и опять же больше напоминает аллюзию на ижорские земли современной Татищеву петровской эпохи. Вдобавок при Петре I была создана отдельная губерния с созвучным названием Ингерманландская, включавшая в себя не только отнятую у шведов Ингерманландию, но и нижнее Поволховье со Старой Ладогой, которую Рюрик якобы и передал в вено жене Ефенде вместе с ижорой. 6 Там же она была локализована на реконструкции планировки Новгорода следующего, XVIII столетия в монографии И.И. Кушнира по новгородской архитектуре 1967 г. [Кушнир 1967: 55]. Там эта дорога подписана «на Санкт-Петербург». 7 К такой локализации склоняются Д.А. Петров и М.В.Печников [Петров 1999: 5; Печников 2016]. Последний предполагает, что располагавшийся к северу от р. Гзень Борисоглебский монастырь был основан в память этой новгородской победы на месте разгрома войска Всеслава [Печников 2016]. Но летопись не сообщает, что новгородцы переходили на северный берег реки. Да им было и невыгодно оставлять реку с тыла. Скорее всего, войско Всеслава Полоцкого было разбито у Зверинца, с южной, новгородской стороны, как предполагает тот же Петров [Петров 1999: 5]. Поэтому воспринимать Борисоглебский монастырь как памятник победе, воздвигнутый на месте боя, не представляется логичным. По сути дела, вся реконструкция Печникова восходит к гипотезе, что новгородцы в буквальном смысле помиловали Всеслава из христианского милосердия, ради «Бога», что ученый интерпретирует как влияние культа свв. Бориса и Глеба на мировоззрение новгородского войска. Но стоит иметь в виду, что новгородское летописание представляло собой церковные памятники и уже в силу этого обстоятельства к христианской риторике хрониста стоит относиться осторожно. Не исключено, что новгородцы со своим князем Глебом Святославовичем имели определенный расчет, что они таким образом смогут выстроить с Полоцком долгосрочные мирные отношения. К такому выводу отчасти cклонился и С.В. Трояновский, заявив, что новгородцы «оказались правы: Всеслав правил до 1101 года, не вступая ни с кем в конфликты» [Трояновский 2015: 72]. В то же время, не зная времени основания Зверина монастыря, не стоит исключать возможность локализации сражения в низовьях р. Гзень.

3

Несин М.А. Топоним «Зверинец» / «Зверинцы» в XI-XVII вв. по данным новгородских источников занять позицию не только в районе самого монастыря, но и в 100-150 м к западу, где у современного д. №12 по ул. Набережная р. Гзень долина Гзени заметно изгибалась, для того, чтобы иметь широкий обзор и предотвратить возможность незаметной переправы противника выше по течению речки. Склон долины реки в этом месте достаточно отвесный и неудобный ни для пешего, ни для конного штурма. Может быть, поэтому войско Всеслава было наголову разбито, а сам князь попал в плен, что было большой редкостью. Впрочем, даже если сражение было выше по течению р. Гзень, у ее пересечения с северным трактом, новгородцы, став на своей стороне реки, все равно имели некоторые преимущества. Преодоление водной преграды по мосту или вброд несколько задерживало пришельцев, делая их уязвимыми для защитников города. Вероятно, это как-то сказалось на результатах сражения. Представляется, что дальнейшие археологические и палеоботанические исследования смогли бы пролить свет на время возникновения Зверина монастыря и географию леса – Зверинца. 2. Зверинец Тем не менее под 1148 г. Зверин монастырь упоминается как уже существующий. Согласно НIЛ старшего извода (список относится к XIV в.), «Въ лето 6656 [1148] бысть дъжгь съ градомь июня въ 27, в неделю, и зажьже гром церковь святыя Богородиця въ Звериньци манастырь» [НIЛ 2000: 28]. Т.е. в воскресный день 27 июня 1148 г. была плохая погода – дождь с градом и гроза, в результате которой молния ударила в церковь Пресвятой Богородицы Зверина монастыря, и храм загорелся. Топоним «Зверинец» здесь фигурирует в качестве наименования монастыря. В НIЛ младшего извода середины XV в. в аналогичной записи читается, что храм загорелся в «Зверинцине монастыре» [там же: 214]. В XII в. эта церковь, по-видимому, являлась самым высоким зданием монастыря – молния обычно выбирает высокие объекты, ударяя по кратчайшему расстоянию. Вопреки встречающейся в историографии точке зрения [Берташ 2014], летописец не сообщает, что церковь сгорела, отмечая лишь, что она загорелась. Не исключено, что она не была уничтожена. Не исключаю, что для новгородского хрониста был важнее сам факт возгорания храма от молнии – в средневековье, когда удар молнии воспринимался как действие св. Ильи Пророка, попадание ее в божий дом на территории монастыря несомненно имело для современников немалое значение. Но так или иначе, церковь Покрова Богородицы сохранилась в перестроенном виде в формах конца XIV в. Она находится в восточной части монастыря и являлась его соборным храмом – по ней обитель имеет официальное название Покровский Зверин монастырь. Правда, по предположению А. Берташа, до 1399 г. главный храм и, соответственно, монастырь тоже, были посвящены не празднику Покрова Богородицы; он считает, что поначалу храм посвятили Положению риз Богоматери, как это было в XVII в. после Смуты. На это, по его мнению, указывает тот факт, что среди выполненных во второй половине XV в. фресок церкви Симеона Богоприимца, представлявших собой месяцеслов, на 1 октября отсутствует изображения Покрова Богородицы [Берташ 2014]. Этот довод мне представляется тем более любопытным, что храм Симеона Богоприимца сам был освящен на память Покрова Богородицы. Значит, этот праздник не относился к числу основных монастырских памятных дат. Кроме того, Берташ отмечает, что почитаемая монастырская икона Покрова относится именно к XIV в. Но это могло быть связано не с поздним переосвящением церкви, а с убытками от постигавших монастырь пожаров, например, пожара 1386 г. В 6700 (1192) г., согласно НIЛ старшего извода, «у святеи Богородици в Зверинце поставиша игумению» [НIЛ 2000: 40]. Глагол в неопределенно-личной форме в новгородском летописании, как правило, обозначал действия, совершенные по 4

Valla. №3(5), 2017. распоряжению веча и должностных лиц. А поскольку в источниках крайне редко упоминается участие новгородцев в таких церковных делах, как выбор настоятелей для монастырей, распоряжение новгородцев судьбой игуменства Зверина монастыря, вероятно, было, по мнению современников, довольно нетипичным событием и потому удостоилось упоминания в летописях. НIЛ младшего извода уточняет имя этой настоятельницы – Ефросинья Петровая (или, по Академическому и Толстовскому спискам – Петра) Купцевича [указ. изд.: 231]. Т.е., она была вдовой некого Петра по прозвищу Купцевич. Вероятнее всего – боярина, у которого в роду имелся кто-то из низшей, купеческой прослойки. Скорее всего, купцы у Петра были по женской линии – в Новгородской республике неизвестны случаи, когда сыновья купцов становились боярами. Более того, даже для ремесленника был немыслим переход в купечество [Несин 2012; Несин 2016]. Но даже наличие у боярина в роду купцов по материнской линии было нетипичным и послужило причиной появления прозвища. Как мы видим, топоним «Зверинец» был в данном случае либо непосредственным синонимом Зверина монастыря, либо обозначал урочище, на территории которого располагалась обитель. В 6808 (1300) г. «срубиша 4 церкви: святыя Богородица в манастыри въ Зверинци…» [НIЛ 2000: 91]. Как видно, деревянная церковь Богородицы Зверина Монастыря была построена по коллективному решению новгородцев, принятому на вече. «Зверинец» опять же обозначал либо саму обитель, либо территорию, на которой она находилась. В 6844 (1336) г. церковь была перестроена в камне по заказу новгородского архиерея – архиепископа Василия Калики. «сверши владыка Василии церковъ святую Богородицю въ Зверинци» [там же: 346-347]. «Зверинец» снова выступает как обозначение Зверина монастыря или урочища, в состав которого монастырь входил. Уже к концу столетия храм обветшал. Вероятно, этому отчасти способствовал пожар на территории монастыря 1386 / 1387 гг,. когда новгородцы, опасаясь московской осады города, спалили пригородные монастыри, включая «Богородицин» [НIVЛ 2000: 346], он же Зверин [Янин 2008]. В 6907 (1399) г. архиепископ Иоанн вместе с новгородцами поставил «церковь каменну святыя Богородица Покров в Зверинци» и освятил ее на день Покрова Богородицы 1 октября [НIЛ 2000: 394]. (Любопытно, что в этом же источнике приводится молитва архиепископа, чтобы церковь стояла нерушима до конца времен [там же]. И надо сказать, что здание церкви сохранилось до сих пор). Поэтому, даже если предполагать, что новый храм был впервые освящен в честь Покрова, все равно с точки зрения летописца он был прямым наследником более ранних соборных церквей данной обители. «Зверинец» в этом случае опять же допустимо интерпретировать и как название монастыря, и как обозначение района, в котором тот находился. Любопытно что в аналогичных известиях Новгородской Карамзинской летописи первой половины XV в., НIVЛ середины XV в. и Летописи Авраамки второй половины XV в. употреблен оборот «на Зверинци» / «на Зверинце» [ЛА 1889: 144; НIVЛ 2000: 389; НК 2002: 166]. Обычно предлог «на» обозначал и обозначает не название обители, а наименование местности, на которой строился храм. В данном случае – район Зверинец. Неясно, насколько точно это совпадало с семантикой данного топонима в НIЛ. Но, по-видимому, для новгородцев первой половины – середины XV в. топоним «Зверинец» не только выступал как непосредсвенный синоним монастыря, но и обозначал территорию окраинного района, на которой, среди прочего, находилась обитель. 2 сентября 6971 (1462) г. в шестом часу ночи в расположенном по соседству со Звериным монастырем Николо-Бельском монастыре начался пожар. (Поскольку в самых первых числах сентября солнце в Великом Новгороде заходит около 20.00, то по современному счету бедствие началось приблизительно во втором часу ночи). Огонь «загореся» у «Святого Николы», и «погоре отъ святого Лазоря по обе стороне до монастыря Святей Богородици (Покрова Святой Богородицы, Зверина – М. Н.), Зверинець и половина монастыря святого Николе, а колокола два чюдныхъ Святаго Николы разольяюшася» [ЛА 2000: 214]. 5

Несин М.А. Топоним «Зверинец» / «Зверинцы» в XI-XVII вв. по данным новгородских источников Что здесь означает «Зверинец»? Являлся ли он синонимом монастыря Святой Богородицы, или нет? Прежде всего стоит определиться с географией распространения пожара. Сразу отметим, что пожар начался у церкви Николы Бельского. В огне расплавились два ее колокола. Пожар распространился от храма в обе стороны, спалил половину обители (надо полагать, западную, где стоит здание церкви), на севере достиг соседнего Зверина монастыря, а на юге – церкви св. Лазаря, прилегающего Лазарева монастыря (фундамент этого храма, уничтоженного во время Великой Отечественной войны, до сих пор выступает над поверхностью земли, рядом установлен памятный знак). Что при этом означает топоним «Зверинец»? Синоним Зверина монастыря? В этом случае получится, что Зверин монастырь, в отличие от Николы Бельского и Лазарева, почему-то сгорел весь, несмотря на то, что пожар-то начался именно в Никольском монастыре. В принципе, такое могло случиться, с учетом возможного направления ветра и потенциально более плотного расположения в монастыре деревянных сооружений. Не исключено, однако, что «Зверинец» означал не монастырь (до которого дошел огонь), а прилегающий к Зверину монастырю район. Например, Зверинскую улицу, которая, как будет сказано ниже, находилось юго-западнее одноименной обители и могла соседствовать с примыкавшим к ней с юга Никольским монастырем. Надо сказать, уже в ближайшие годы прилегающий к Зверину монастырю жилой район станет известен в новгородских источниках под названием Зверинцев. 3. Зверинцы Между тем со второй половины 60-х гг. XV в. в современном новгородском летописании (Новгородская IV летопись по Строевскому списку) фигурирует новая форма Зверинцы, которая прочно сменяет старую, Зверинець. В лето 6975 (1466). Бысть моръ во Пскови и в Новигороде и по волостемь Новгородскимъ; и поставиша церковь древяну святаго Семиона Богоприимца во Зверинцахъ, на новомъ месте, единого дни, бревна из леса принесоша своими рамены людие, октября в 1, на Покровъ святыя Богородица, и свяща ю архиепископъ Иона, и того дни и литургию свершиша [НIVЛ 2000: 446].

Речь идет о постройке первой деревянной церкви Симеона Богоприимца Зверина монастыря, «на томъ же месте», согласно данному источнику, на другой год был построен и современный каменный храм [НIVЛ 2000: 446]8. Топоним «Зверинцы» здесь фигурирует в качестве обозначения территории Зверина монастыря, на которой построили церковь. Стоит иметь в виду, что данная погодная запись была сделана как минимум год спустя, так как в ней есть указание о постройке каменного храма на же том месте на другой год. Не исключено, что нынешний вид она получила уже во второй половине 1470-х гг. при составлении летописного свода, доведенного до конца 1476 г. Другое дело, что в 1476 г. это была вполне привычная форма, из чего можно сделать вывод, что она существовала к тому времени не один год и вполне могла быть актуальной и для второй половины 1460-х гг.

8

В летописи Авраамки хронология освящения деревянной и каменной церквей смещена на год – 6974 и 6975 – 1 октября 1465 и 1466 гг. вместо 1466 и 1467 [ЛА 2000: 219-222]. Но еще Н.М. Введенская заметила наличие в этом источнике противоречивой оценки продолжительности мора, который описан то как полуторагодовалый, то как шестимесячный. Сама исследовательница отметила, что в соседней Псковской земле мор также продолжался в течение полутора лет и новгородский хронист мог исходить из этого обстоятельства [Введенская 2017]. Мною показана ошибочность хронологии ЛА. Мор в Новгородской земле не выходил за пределы 6975 г. Потому та оценка ЛА, согласно которой он продолжался 6, а не 18 месяцев, более достоверна. Освящение деревянного храма следует относить к 1 октября 6975 (1466), а каменного к 6976 (1467) г. [Несин 2017: 77].

6

Valla. №3(5), 2017. В составленном около 1472 г.9 житии новгородского архиепископа Ионы о постройке храма Симеона Богоприимца сказано следующее: Единою при немъ [Ионе] нападе на град смертоносие. Той же утешаше люди отъ Златаустовех словесъ, яко: «Сего ради язвими бываемъ им же согрешивше к Богови, покаяниа не взыскахомъ о гресех своих. В тишине и пространстве упитавшеся аки человецы отъ веселиа забвение страха Божиа приемше прегрешиша, и сего ради язву смертную граду наведе. Но и се многиа милости и человеколюбиа есть Его дело, не подвиже бо языки ни страны приведе на распленение и расхищение предая грех ради. Аще бо кто и азвенъ бысть, но обаче в дому своемъ есть, и вси свои изболезнующе ему суть. Аще и умрет кто, ближникъ своих руками съ священническами молитвами погребается, и священными службами помяновенъ бывает, и покаянным грехом милость от Бога отлучает. И ныне к покаянию прибегше, милостива Господа Бога сотворите, унша дела своя творяще, и со здравиемъ спасение восприимете себе». Тогда же молитвовавше людие вси и храм въ имя святаго Сумеона в Зверинцах создаша. И тако язве смертнеи погыбши, и Божиа милость паки людемъ многа бысть [БЛДР 1999: 250, 252].

Видимо, речь идет о постройке первоначальной деревянной церкви 1 октября 1466 г. Именно после нее, а не после освящения год спустя на том месте каменного храма, и прекратился мор10. Здесь «Зверинцы» тоже соответствуют Зверину монастырю. А в 1471 г., в ходе московско-новгородской войны, согласно Строевскому списку Новгородской IV летописи, «пожгоша новгородци вси посады около Новагорода, и въ Зверинцахъ церковь новаа святый Семион огоре» [НIVЛ 2000: 447]. Новгородцы, судя по контексту летописного рассказа, явно готовились к отражению московской осады – дежурили на каменных башнях окольного города и в Детинце [там же]. Нетрудно заметить, что и здесь «Зверинцы» соответствуют территории Зверина монастыря или по крайней мере включают в себя последнюю. Кроме того, «Зверинцы» здесь определенно относились к району окологородских посадов или непосредственно к нему прилегали. При этом форма «Зверинцы» оставалась актуальной и для эпохи Московской Руси. Тогдашние летописцы даже иногда использовали ее в рассказах о монастырском церковном строительстве в XIV в., когда она еще не стала распространенной. В доведенном до 1523 г. Владимирском летописце употреблен оборот «во Зверинцахъ» в сообщении о постройке каменной Покровской церкви в 1399 г. [ВЛ 1965: 129]. В доведенной до 1550 г. НIVЛ по списку Н.И. Никольского Зверинцы также фигурируют не только под 1466 г. при сообщении о создании вышеупомянутой монастырской церкви Симеона Богоприимца [НIVЛ 2000: 609], но даже под 1399 г. при упоминании постройки каменной Покровской церкви «въ Зверинцахъ» [там же: 605]. Таким образом, хронист XVI в. автоматически использовал привычную ему форму топонима во множественном числе, даже по отношению к XIV в., когда та еще не была в употреблении.

9

По верному замечанию В.О. Ключевского, на это определенно указывает заключение житийной повести, согласно которому заканчивается второй год со смерти архиепископа, но его тело до сих пор не издает запаха тления [Ключевский 1871: 184-188; Горский 2000: 176]. 10 М.В. Рождественская в комментариях к житию Ионы пишет: «Церковь Симеона в Зверинском монастыре (на месте бывшего зверинца, заповедного леса, в котором охотились новгородские князья) была возведена в 1467 г. на месте бывшей деревянной. Храм был “обетным”, т. е. созданным по обету для усмирения эпидемии» [БЛДР 1999: 518]. Этот комментарий можно понять так, что обетной была сохранившаяся до наших дней каменная церковь 1467 г. и с ее постройкой прекратился мор, хотя в действительности мор окончился после сооружения первой деревянной церкви 1466 г. Летопись Авраамки сообщает, что мор длился с сентября по март [ЛА 2000: 222; Введенская 2017; Несин 2017: 77-78] Другие источники о моровом поветрии также сообщают о море под 6975, а не 6976 г., к которому относится освящение каменной церкви [Несин 2017: 77]. При этом тот факт, что каменный храм был освящен тем же архиепископом ровно год спустя после деревянного, говорит о том, что по мнению Ионы, святой Симеон выполнил к тому времени молитвы о прекращении мора [там же: 78].

7

Несин М.А. Топоним «Зверинец» / «Зверинцы» в XI-XVII вв. по данным новгородских источников Новгородская II летопись рубежа XVI-XVII вв. тоже упоминает не только под 1466 г. о постройке церкви св. Симеона Богоприимца «во Зверинцехъ», но и под 1148 г. сообщает о возгорании богородицкой церкви от грома «во Зверинцахъ» [НIIЛ, НIIIЛ 1879: 7, 53]. Новгородская III летопись под 1335 г. упоминает постройку каменного храма Богородицы «во Зверинцахъ», которую почему-то называет Успенской. И почему-то под 1394, а не 1399 г., отмечает перестройку храма при архиепископе Иоанне «во Зверинцахъ» [НIIЛ, НIIIЛ 1879: 218, 248]. Как мы видим, во всех случаях топоним «Зверинцы» был связан с территорией Зверина монастыря и употреблялся применительно к упоминанию какой-нибудь из монастырских церквей. В то же время форма Зверинцы, в отличие от Зверинець, больше подходит для названия поселения, чем обители или окрестной местности, на территории которой находится обитель. Причем столь принципиальная форма названия во второй половине 60-х гг. XV в. – первой половине XVI в. навряд ли была случайной. Очень похоже на то, что ко второй половине XV в. вокруг монастыря сформировалось какое-то поселение. Монастырь тоже как бы относился к нему – недаром монастырские храмы, по мнению летописцев, располагались в «Зверинцах». Выходит, что территория жилого массива в последние десятилетия новгородской независимости заметно продвинулась к Гзени. Новгородские писцовые книги 1581-1584 гг. отмечают в районе Зверина монастыря 4 улицы [ПК 1911: 71-72, 74-75, 77-79]. Две из них – Глотовская и Савина – шли на восток от монастыря в сторону Волхова и имели застройку с обеих сторон [ПК 1911: 71-72, 74-75]. Учитывая, что монастырь находится у края крутой природной гряды, есть основания полагать, что улицы шли от ее подножья – в районе нынешней Великой ул. в сторону реки. Ныне те места заросли лесом. Еще одна извилистая улица под названием Кривой мост пересекала р. Гзень ниже монастыря, близ впадения в Волхов, и далее от Волхова поднималась к нему, будучи застроенной лишь с одной стороны, обращенной к монастырю (с правой, северной стороны шла пойма Гзени) [ПК 1911: 77-78]. Не вполне ясно, как заканчивалась улица – непосредственно упиралась в восточную стену монастыря или проходила справа, к северу от него, а монастырь был продолжением левой части ее застройки. Вообще все побережье Волхова в XVI в. от Окольного города до устья Гзени было занято городской застройкой. К примеру, в том же источнике упоминается Никольская улица, ведущая к Волхову от Николо-Бельского монастыря [там же: 67-68]. Новгородская II летопись также под 1546 и 1547 гг. упоминает пожары к востоку от Лазорева монастыря. В первый раз в ночь на 27 сентября 1446 г. пострадала соборная церковь св. Лазаря, выгорело «под монастырем» и все «побережье» Волхова за Окольным городом, которое было, соответственно, достаточно густо застроено. Второй раз в понедельник на Страстной неделе 1447 г. «под» Лазоревым монастырем сгорело 110 дворов [НIIЛ, НIIIЛ 1879: 74,76]11 – либо на ведущей к Волхову и известной по писцовым книгам Московской Руси Лазоревской улице, либо на ней и соседних улицах. Наиболее подробно прибрежные улицы, расположенные между Окольным городом и Звериным монастырем, упомянуты в Писцовой книге Великого Новгорода 1623 г. [ПиПКНВ 2003: 24-28]. Ныне все прибрежное пространство к востоку от Великой ул. между бывшим руслом р. Гзень и валом Окольного города представляет собой совершенно нежилой участок и заросло лесом. Надо полагать, что жилые кварталы и улицы в этих местах прекратили свое существование до последней 11

В.Л. Янин со ссылкой на с. 76 данного издания почему-то отметил в этом году у Лазарева монастыря целых два пожара [Янин 1982: 53,63]. Однако на указанной странице за 1547 г. указан только пожар на правой стороне Волхова. На с. 74 под 1547 г. сообщается о пожаре на левом берегу, однако он распространялся южнее Лазарева монастыря, от Даньславли ул. до Окольного города [НIIиIIIЛ 1879: 74]. Монастырь, располагавшийся за окольным городом, и расположенный под ним участок прибрежной низменности не пострадали.

8

Valla. №3(5), 2017. четверти XVIII в. На некоторых картах Новгорода периода Российской империи, начиная с планов Генерального межевания Зверина и Лазарева монастырей 1778 г. [Анкудинов 2005: 236-237], на прибрежном пространстве изображены луга. Наконец, за Звериным монастырем значилась Зверинцева или Зверинская улица, застроенная с обоих сторон [ПК 1911: 78-79]. Более поздняя писцовая книга Водской пятины 1685-1586 гг. уточняет, что улица проходила от некой Новой улицы в сторону Волхова и с правой, очевидно, северной, стороны граничила с «землями» Зверина монастыря [МПИЗОНВ 2013: 50]. Этими землями мог быть упомянутый в том источнике Зверин сад [там же]. Таким образом, она проходила несколько южнее этой обители. В то же время данный источник позволяет ориентировочно локализовать ее местоположение не только к югу, но и, возможно, также несколько к западу от Зверина монастыря – с ней соседствовали «земли» Духова монастыря [там же: 50], находившегося к юго-западу от Зверина и НиколоБельского монастырей в районе нынешней ул. Мусы Джалиля-Духовской. Однако само название «Зверинцева» склоняет к выводу, что она проходила поблизости от Зверина монастыря. Надо полагать, что все эти 4 улицы – Савина, Глотова, Кривой мост и Зверинцева – или, по крайней мере, некоторые из них, и составляли «Зверинцы» в XV-XVI вв., а Зверин монастырь тоже ассоциировался с этим районом. Другое дело, что со второй половины XVI в. топоним «Зверинцы» ни разу не встречается в документальных источниках – лавочных, писцовых книгах Великого Новгорода. Да и в Новгородских II и III летописях он упоминается лишь по отношению к событиям времен новгородской независимости (что может быть не только произвольным перенесением на более ранние времена современной формы, а следованием традиции летописания второй половине XV – середины XVI вв.). В не сохранившейся ныне средней части надписи второй половины XVII в. на западной стене церкви Симеона Богоприимца Зверина монастыря фигурирует оборот «во Зверинны» к церкви «Покрову Пресвятей Б[огороди]це» [Несин 2017: 74]. Нетрудно заметить, что данный текст, восстановленный мной на основе послевоенной фотографии, дошел до второй половины XX в. в несколько искаженном виде. И неясно, что имелось ввиду – Зверинец [Амвросий 1812: 152] или Зверинцы. Таким образом, надежного упоминания формы «Зверинцы» применительно к современным реалиям в источниках XVI-XVII вв. не упоминается. Не исключено, что к тому времени эта форма уже устарела. Вероятно, потому, в отличие от смежных районов Загзенья и Кожевников, она уже не упоминалась в документальных источниках. Более старая форма «Зверинец» в качестве обозначения территории Зверина монастыря в XVI-XVII вв. тоже иногда употреблялась. В описи Новгорода 1617 г. указано: «церковь каменная Семион Богоприимец во Зверинце разорена» [ОпН1617 1984: 128]. Важно отметить, что упоминание Зверинца в данной описи находится в ряду сведений о состоянии других новгородских монастырей. Однако этот пример все же весьма уникален – в иных случаях в Московский период топоним «Зверинец» употребляется в качестве уточнения к местоположению монастыря (подобный прецедент в единичном случае имелся во времена новгородской независимости – в вышеупомянутом известии НIЛ о возгорании соборного храма в 1148 г. в «Звериньци монастырь») Сам монастырь также в источниках времен Московской руси часто фигурирует как Зверин, Зверинцев, Зверинский. Впервые оборот «Зверинского монастыря» встречается еще в Отписной книге монастырских и церковных пожен Великого Новгорода 1535/1536 [НПК 1999: 324]. В писцовых книгах Великого Новгорода 1581-1584 гг. употребляются следующие обороты – «Зверинцову монастырю», «Зверинцу монастырю», «отъ Зверинца монастыря», «монастырь Зверинецъ» [ПК 1911: 71-72, 74-75, 77-78]. Лавочные книги Великого Новгорода 1583 г. содержат упоминания «[З]Веринца монастыря», «[З]веринского монастыря», «Зверинского монастыря», «Зверинцова монастыря» и Сазонки сапожника, который «живет в монастыре во Зверинце» [ЛК 1930: 45, 66, 152, 196]. Писцовая книга Обонежской пятины Великого Новгорода 1583 г. имеет упоминания «Зверинскаго монастыря» [ВОИДР 1850: 93, 103, 1089

Несин М.А. Топоним «Зверинец» / «Зверинцы» в XI-XVII вв. по данным новгородских источников 110]. В Новгородской II летописи под 1500 г. есть упоминание «дворовъ... Зверинского монастыря» [НIIЛ, НIIIЛ 1879: 63]. Помещенное в данной погодной записи очень подробное и обстоятельное описание крестного хода дает основание полагать, что поздний новгородский хронист воспользовался аутентичным источником. Другое дело, что формы некоторых названия типа «Зверинского монастыря» он мог употреблять самостоятельно. Так или иначе, но эта форма была вполне актуальна во второй половине XVI в. и на XVII в. В опубликованной митрополитом Евгением (Е.А. Болховитиновым) росписи Зверина монастыря 1615 г. фигурирует «Зверинец монастырь» [Болховитинов 1808: 81]. В Чиновнике Софийского Собора XVII в. есть наименования «Зверинъ монастырь», «Зверина монастыря» [Макарий 1861: 19]. В описи Новгорода 1617 г. упомянут «монастырь девич пречистые Богородицы Зверинской» [ОпН1617 1984: 128]. Писцовая книга Новгорода Великого 1623 г. использует словосочетания «Зверинской девич» монастырь, «Зверинскаго монастыря», «к Зверискому монастырю»,«Зверинцова монастыря», «Зверинского монастыря», «Зверинскому монастырю» [ПиПКНВ 2003: 21, 24, 28-31]. В граффити 1661 г. в дьяконнике церкви Симеона Богоприимца Зверина монастыря имеется оборот «во Зверинцы монастыри» [Cивак 1984]. В вышеупомянутой не сохранившейся до наших дней средней части надписи тех же лет на стене в церкви Симеона Богоприимца Зверина встречается словосочетание «в Зверинском монастыре» [Несин 2017: 74]. Переписная книга Новгорода Великого 1678 г. содержит упоминание «Зверина девичья монастыря» [ПиПКНВ 2003: 127]. Отвод территории Петровской пробойной улицы 4-16 июня 1685 г. имеет упоминания «Зверина монастыря», «Зверина девичья монастыря» [МПИЗОНВ 2003: 133-137] Писцовая книга Водской пятины 1685-1586 гг. содержит следующие формы: «Зверину монастырю», «Зверина монастыря» «Звериским монастырем», «Звериному монастырю», «Зверина девича», «Зверинскому монастырю», «Зверина девича монастыря», «Зверин девичь монастырь», «Зверинским девичим монастырем», «зверинской земли», «Зверинскова монастыря», «Зверинского монастыря», «Зверинцова монастыря», «Зверинского девича монастыря», «Зверинской девьчь монастырь» [Там же: 19, 24, 30-32, 35-38, 40-46, 48, 50, 5256, 60]. Писцовая книга Новгорода Великого 1707 г. содержит обороты: «к Зверинскому девьчью монастырю», «Зверина девичья монастыря» [ПиПКНВ 2003: 356-357, 359]. Заметим, что привычная ныне форма – Зверин монастырь – появляется относительно поздно, в источниках XVII в. – Чиновнике Софийского собора и новгородских писцовых книгах. Любопытно, что в источниках Московской Руси ни разу не встречается форма младшего извода НIЛ середины XV в. «Зверинцин монастырь» («Зверинцине монастыре» из вышеупомянутой записи о возгорании монастырской церкви в 1148 г.). Может быть, это было как-то связано с утратой древненовгородского диалекта в связи с устроенной при Иване III депортацией новгородских землевладельцев с массовым переселением на их место выходцев из Московской земли. В целом, можно заметить, что в Московский период известно наибольшее количество форм названия Зверина монастыря – Зверин монастырь, Зверинец монастырь, Зверинский (ской) монастырь, Зверинцев монастырь. Возможно, изучение данного топонима ставит больше вопросов, чем дает ответов. Многое остается неясным. И все же можно сделать несколько основных выводов. 1. Происхождение топонима Зверинец определенно связано с местным лесом, богатым дичью. Но, вопреки распространенному мнению, нет оснований связывать этот лес с территорией княжеских владений. 2. Когда появился монастырь и что обозначало первое упоминание «Зверинца» в 1068 г. – лес или уже обитель – остается неясным. 3. В XII-XV вв. топоним Зверинец упоминается и как синоним монастыря и как обозначение окраинного урочища, включавшего в себя и территорию обители. 10

Valla. №3(5), 2017. 4. Во второй половине XV в. появляется форма «Зверинцы», обозначавшая окраинное поселение, включавшее, в частности и монастырскую территорию. Эта форма также употребляется в памятниках новгородского летописания XVI-XVII вв. применительно к событиям более ранних эпох. В то же время не исключено, что в Московский период, примерно со второй половины XVI в., это уже не отражало современную топонимику, а было данью старым летописным обычаям. В отличие от окрестных урочищ – Кожевников, Загзенья, – Зверинцы не упоминаются в новгородских документальных источниках эпохи Московской Руси. 5. В Московский период, как уже было сказано, появляется особенно много форм названия Зверина монастыря. А привычная нам форма – «Зверин монастырь» – встречается относительно поздно, уже в XVII в. Несин М.А., г. Санкт-Петербург Источники БЛДР 1999 – Библиотека литературы Древней Руси. Т. 7. – СПб.: Наука, 1999. БЛДР 2006 – Библиотека литературы Древней Руси. Т. 15. – СПб.: Наука, 2006. ВЛ 1965 – Владимирский летописец // Полное собрание русских летописей. Т. 30. – М.: Наука, 1965. ВОИДР 1850 – Временник Общества истории древностей Российских. Кн.6. – СПб., 1850. ЛА 2000 – Летопись Авраамки // Полное собрание русских летописей. Т. 16. – М.: Языки русской культуры, 2000. ЛК 1930 – Лавочные книги Новгорода Великого 1983 г. – М.: РАНИОН, 1930. МПИЗОНВ 2013 – Материалы по истории Новгорода и Новгородской земли. Вып.1. Материалы по истории землевладения окрестностей Новгорода Великого. – М.: Глобал ком, 2013. НК 2002 – Новгородская Карамзинская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 43. – М.: Языки русской культуры, 2002. НПК 1999 – Писцовые книги Новгородской земли. Т.1. Новгородские писцовые книги 1490-х гг. и отписные и оброчные книги пригородных пожен Новгородского дворца 1530-х гг. / Сост. К.В. Баранов. – М.: Археографический центр, 1999. НIЛ 2000 – Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов // Полное собрание русских летописей. Т. 3. – М.: Языки русской культуры, 2000. НIIЛ, НIIIЛ 1879 – Новгородская II и III летописи // Полное собрание русских летописей. Т. 3. – СПб., 1879. НIVЛ 2000 – Новгородская IV летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 4. Ч.1. – М.: Языки русской культуры, 2000. ОпНВ1617 1984 – Опись Новгорода Великого 1617 г. Т. 1. – М.: Институт истории СССР АН СССР, 1984. ПиПКНВ 2003 – Писцовые и переписные книги Новгорода Великого XVII – начала XVIII вв. – СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. ПК 1911 – Книга писцовая по Новгороду Великому конца XVI в. – СПб.: 1911. ПСРЛ 1997. – Полное собрание русских летописей. Т. 1. – М.: Языки русской культуры, 1997. ШПН 1611 – Шведский план Новгорода 1611 г. [http://retromap.ru] – Доступ на 08.10.2017. ШПН 1672 – Шведский план Новгорода 1672 г. [http://retromap.ru] – Доступ на 08.10.2017. 11

Несин М.А. Топоним «Зверинец» / «Зверинцы» в XI-XVII вв. по данным новгородских источников

Литература Амвросий 1812 – Амвросий. История российской иерархии. Ч. 4. – СПб., 1812. Анкудинов 2005 – Анкудинов И.Ю. Пригородные новгородские монастыри на планах Елизаветинского и Генерального межевания // Новгородский архивный вестник. 2005. №5. С. 227-295. Берташ 2014 – Священник Александр Берташ. Зверин Покрова Пресвятой Богородицы женский монастырь. 2014. // Православная энциклопедия [www.pravenc.ru/text/199663.html]. – Доступ на 08.10.2017. Введенская 2017 – Введенская Н.М. Церковь Симеона Богоприимца в Зверине монастыре в Новгороде. 2017. [https://churchsimeon.wordpress.com] – Доступ на 08.10.2017. Голубцов 1950 – Голубцов И.А. Пути сообщения в бывших землях Новгорода Великого и отражение их на русской карте середины XVII века // Вопросы географии. 1950. №20. С. 271-302. Горский 2000 – Горский А.А. Москва и Орда. – М.: Наука, 2000. Ключевский 1871 – Ключевский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник. – М., 1871. Кушнир 1967 – Кушнир И.И. Новгород. – Л.: Стройиздат, 1967. Макарий 1861 – Макарий. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях. – М., 1860. Несин 2012 – Несин М.А. Купечество вечевого Новгорода XII-XV вв. по данным письменных источников // Документальное наследие Новгорода и Новгородской земли. Проблема сохранения и научного использования. 2012. №11. С. 180-181. Несин 2016 – Несин М.А. Новгородские житьи люди и их участие в войнах и внешней политике Великого Новгорода в XV в. Часть 1. От рубежа XIV-XV вв. до второй половины 1471 г. // История военного дела: исследования и источники. 2016. Т. 8. С. 247-309. [http://www.milhist.info/2016/06/08/nesin_8] – Доступ на 08.10.2017. Несин 2017 – Несин М.А. Надпись на внутренней стене церкви св. Симеона Богоприимца Зверина монастыря в Великом Новгороде // Valla. 2017. Т. 3. №3. С. 73-81. Петров 1999 – Петров Д.А. К вопросу о древнейшей топографии и административном статусе части территории Новгорода, расположенном на берегу ручья Гзень // Проблемы исторической топографии Новгорода. Архив архитектуры. 1999. №4. С. 4-11. Печников 2016 – Печников М.В. Новгородская епископия в XI – 1-й трети XII в. [http://www.sedmitza.ru/lib/text/6792350/] – Доступ на 08.10.2017. Пинкусова 2011 – Пинкусова Т.В. Церковь Симеона Богоприимца в Зверине монастыре. – Великий Новгород: НГМЗ, 2011. ПРО 1910 – Православные русские обители / сост. П.П. Сойкин. – СПб., 1910. Селин 2001 – Селин А.А. Магистральные дороги северо-запада Новгородской земли в XVI-XVII вв. // Очерки исторической географии. Северо-Запад России. Славяне и финны. – СПб.: СПбГУ, 2001. С. 86-99. Сивак 1984 – Сивак С.И. Неизвестное граффити церкви Симеона Зверина монастыря // Памятники культуры. Новые открытия. – Л.: Наука, 1984. С. 29-33. Сорокин 2017 – Сорокин П.Е. Окрестности Санкт-Петербурга. Из истории Ижорской земли. – М.: Центрполиграф, 2017. Строгова 1993 – Строгова В.П. Древние топонимы Новгорода и его окрестностей. – Великий Новгород: Изд-во НГПИ, 1993. Татищев 1962 – Татищев В.Н. История Российская. – М. – Л.: Наука, 1962. Тихомиров 2008 – Тихомиров М.Н. Древнерусские города. – СПб.: Наука, 2008. 12

Valla. №3(5), 2017. Янин 1998 – Янин В.Л. Берестяная грамота № 590 // Историческая археология: традиция и перспективы: к 80-летию со дня рождения Даниила Антоновича Авдусина. – М.: Памятники ист. мысли, 1998. С. 387-388. Янин 1982 – Янин В.Л. Новгородский скрипторий рубежа XI-XII вв.: Лазарев монастырь // Археографический ежегодник за 1981 г. 1982. С. 52-63. Янин 2008 – Янин В.Л. Очерки истории Средневекового Новгорода. – М.: Языки славянских культур, 2008.
 Аннотация Статья посвящена вопросу происхождения и употребления топонима «Зверинец» / «Зверинцы» в русских средневековых источниках XI-XVII вв. Показывается необоснованность распространенной трактовки этимологии этого названия от княжеских охотничьих владений. Исследуются различные формы употребления этого топонима. Рассматриваются проблемы, связанные с исторической топографией местности; некоторые события истории Зверина монастыря, а также новгородской и российской истории, связанные с упоминанием Зверинца. Ключевые слова Зверинец; Зверин монастырь; Великий Новгород; Всеслав Полоцкий; р. Гзень; топонимы Cведения об авторе Несин Михаил Александрович, г. Санкт-Петербург, Военно-исторический музей артиллерии инженерных войск и войск связи e-mail: [email protected]






13

Комаров О.В. Казаки – многообразие социального явления XV-XVI вв.

Казаки – многообразие социального явления XV-XVI вв. Тема казачества уже давно стала очень популярной. И естественно, она крайне мифологизирована. Разбору «казачьих мифов» можно посвятить не один труд. В данной работе такая цель не ставится. Однако следует учитывать особенность этих мифов – все упоминания и предания о казаках рассматриваются как однородное явление, и этот монолитный взгляд на «историю казаков» в массовом сознании превалирует. На деле это многообразное явление и многообразное понятие. Сложность термина требует внимательного обращения к источникам, которые могли использовать термин, как он понимался в момент составления источника, а не в момент описанного события. 1. Этимология слова «казаки» В толковом словаре В.И. Даля слово «казак» предлагается производить «от среднеазиатского казмак, скитаться, бродить, как гайдук, гайдамака, от гайда; ускок от ускочить, бежать; бродяга от бродить и пр.». Основатель российской школы тюркологии В. В. Радлов («Опыт словаря тюркских наречий») писал о слове «казак»: «заимств. из тур., крым.-тат., казах., кирг., тат., чагат. kаzаk “свободный, независимый человек, искатель приключений, бродяга”». Это определение попало в «Этимологический словарь» М. Фасмера, а затем – в «Историко-этимологический словарь современного русского языка» П.Я. Черных. Если перевести приведённые значения на русский язык XVI-XVII вв., то можно использовать слова «вольные люди» или «гулящие люди». Строго говоря, так и не выявлено корневое тюркское слово, от которого произошёл данный термин. Возможно, оно имеет нетюркский корень, но все научные изыскания сводятся к тому, что оно к XV в. появилось в тюркских языках (кипчакских, среднеазиатских), откуда попало в русский язык. Уже в самый ранний период, когда фиксировалось слово казак, существовали и его производные. Самым первым было понятие казаковать (о нём чуть ниже). М. Фасмер отмечал, что польское kоzаk произошло от украинского козак. В документах, приведённых ниже, видно, что уже в XV в. в Великом княжестве Литовском бытовало именно слово козаки. В польском языке в середине XVI в. появился термин козацтво / козачество для обозначения социальной общности, изначально временной (об этом ниже). Это слово образовалось по тому же принципу, как слова рыцарство, товарищество, шляхетство, мещанство и прочие социальные термины (в русском языке в ту эпоху такое словообразование ещё не практиковалось). Впоследствии слово козачество (вместе с воспринимаемыми как синонимы терминами рыцарство и товарищество) прижилось в образовавшейся казачьей общности. Соответственно после адаптации в России появилось слово казачество. С появлением новых форм словообразований стали появляться новые варианты слова казак. Так в XVIII в. появилось слово казачок, означающее мальчика-слугу в «казачьей» одежде. Это было аналогом слова гайдучок – мальчик-слуга в «гайдуцкой» одежде (в словаре Даля, в статье «Гайдуки», слова казачок и гайдучок приводятся как взаимосвязанные). 2. Татарские казаки Распад Золотой орды привел к тому, что на обширных пространствах образовалось «Дикое Поле», по которому свободно гуляли татарские казаки [Кусаинова 2005: 31]. В русских летописях, не считая поздних, первое упоминание «казаков» присутствует в записи под 1445 г.: «тое же весны царь Махмет и сын его Мамутяк послали в черкасы по люди, и прииде к нем две тысячи казаков» [Ермолинская летопись 1910: 151]. По смыслу фразы речь идет о наборе наёмников. Тогда под «черкасами» понимали северокавказский регион – вплоть до левобережья Дона. В этом случае подразумевались татарские или тюрко-адыгские 14

Valla. №3(5), 2017. казаки-наёмники. Но следует заметить, что в следующем году другие дети того самого Махмета (Улу-Мухаммеда), находящиеся на службе Василия Темного Касим и Ягуп, вместе с другими сторонниками свергнутого князя ушли в Литву, а вернулись из «Черкас». Существует мнение, что в данном случае подразумевается находящийся на степной границе днепровский город Черкасы («Новгородский список городов дальних и ближних» относит их к городам Литвы) [Бахтин 2008: 164; Несин 2016а: 188]. Мы не знаем настолько детально ситуацию в Степи и в степном приграничье, чтобы в каждом случае, под 1445 и 1446 гг., однозначно принять тот или иной вариант значения слова «Черкасы» (это могли быть в каждом случае разные регионы). В любом случае речь идёт о наборе степных наёмников в донских или днепровских степях. Вариант набора на Днепре конных запорожцев исключается по причинам, изложенным ниже. Т. е. можно утверждать, что к середине XV в. в русскую лексику вошёл термин казак по отношению к степной вольнице. С самого раннего периода среди служилых татар Русского государства казаки – это название рядовых воинов, ниже по рангу, чем мурзы [Беляков 2015: 137]. В документах эта военно-социальная структура по отношению к служилым татарам фиксируется на 1485 г., когда государь писал крымскому хану, что «послал под Орду уланов и князей и казаков всех, колко их есть» [Памятники дипломатических сношений 1884: 44]. Эта была серия рейдов, продолжавшихся до 1491 г. Из нарративных источников следует обратить внимание на «Словеса избранные», описывающие государев поход на Новгородскую землю 1471 г. Там войско служилого царевича Данияра разделяют на его «царевичей», «мурз», «казаков» и «всех их людей», а отряд оставшегося охранять Москву другого царевича – Муртозы – на «мурз» и «казаков» [Софийская летопись 2001: 194]. Как отметил М.А. Несин, данная повесть содержит ряд недостоверных подробностей, а вместо Данияра назван царевич Айдар, поступивший на московскую службу в 1479 г. [Несин 2016: 14-15]. Источник был составлен около рубежа XV-XVI вв. и, несмотря на названные искажения, отражает состав войска служилых татар не позднее конца правления Ивана III, а также, в отличие от посольских книг, показывает состав татарского войска не в степных набегах. То же было и в татарских государствах. В старейшей сохранившейся татарской посольской книге, за 1474 г., зафиксирована эта социальная структура: «А мне МенглиГирею царю твоей земли и тех князей, которые на тобя смотрят, не воевати, ни моим уланом, ни князем, ни казаком» [Памятники дипломатических сношений 1884: 4]. Такая же военносоциальная структура известна и в Казанском, и в Астраханском ханствах, и в ногайских ордах. Для связи с крымскими ханами и ногайскими правителями в качестве гонцов употребляли казаков-татар, что богато иллюстрируют посольские книги. В тех же посольских книгах встречается глагол казаковать: крымский татарин «Магмедь… ходил в Нагаи казаковать» [Памятники дипломатических сношений 1895: 144]. Этот термин встречается и по отношению к аристократии: «с мирзами, которые казакуют, ротью и шертью уверився, другом учинився живут» [Посольские книги 2006: 203]. Т. е. фактически в одних источниках говорится и о казаках-татарах как служилой страте, и о казаках-татарах как тех, кто временно занимается воинскими промыслами. С 1493 г. [Памятники дипломатических сношений 1884: 175] упоминаются в крымских посольских книгах мещёрские казаки (с татарскими именами), которые разбойничали в Поле вплоть до Азова. В отличие от сообщений 1485-91 гг., теперь о служилых татарах, действующих в Поле, говорили только как о «мещерских казаках». Причем, как и в случае белгородских и азовских казаков-татар, нельзя сказать, что мещёрские казаки в Поле состояли сплошь из рядовых воинов (предводители были мурзами и князьями). Тут скорее говорится о занимающихся «казакованием». Мещёрские (городецкие) казаки не просто разбойничали в Поле. Через них узнавали сведения о степных делах, что хорошо отражено в посольских книгах. Летом 1536 г. 500 татар-казаков были посланы на Волгу блокировать контакты мятежной Казани с другими 15

Комаров О.В. Казаки – многообразие социального явления XV-XVI вв. татарскими улусами – даже произошло сражение, закончившееся разгромом и пленением пытавшегося прорвать осаду казанского Тебенек-улана [Никоновская летопись 1904: 113]. Примерно в 1527-28 гг. из-за обострения русско-ногайских отношений началось активные нападения мещёрских казаков на ногайские улусы: они угоняли скот и забирали пленных. Жалобами на них насыщены документы ногайских дел 1530-х гг. Конфликт был улажен в 1537 г. [Кусаинова 2005: 39, 48] Но к 1548 г. активные нападения мещёрских казаков на ногайские улусы возобновились [там же: 55]. Набеги мещёрских казаков прекратились после фактического выдвижения границы Русского государства. 3. Казаки – дети боярские В Московской летописи, современной событиям, говорится, что весной 1468 г. государь «многых детей боарскых, двор свои, послал на Каму воевати места Казаньские, с Москвы к Галичу Руна с казаки» [Московский летописный свод 1949: 280]. Это сообщение понимается так, что казаки были добровольцами из детей боярских [Алексеев 2009: 54]. А.В. Беляков, полемизируя с Ю.Г. Алексеевым, считает, что в данном случае имеются в виду служилые казаки-татары [Беляков 2011: 181; Беляков 2017: 335]. Однако его мнение основано на том факте, что при Иване III на Руси существовала только одна воинская страта казаков – служилые казаки-татары. Это верно, но взгляд Ю.Г. Алексеева основан на общем контексте летописных описаний данного похода. Кроме Московской, поход описывает и Устюжская летопись, и в ней о татарах не говорится. Московский летописец прямо отождествляет казаков с детьми боярскими великокняжеского двора, в то время как служилые татары относились ко двору своего царевича и не причислялись к русским детям боярским. Поэтому, скорее всего, речь идет о русском служилом войске. Эту интерпретацию сообщения тем более можно считать точной, если учитывать, что в следующем году Иван Руно был избран воеводой добровольцами из судовой рати под Нижним Новгородом (также состоявшей в первую очередь из детей боярских), которые пошли в набег на Казань [Московский летописный свод 1949: 282]. Противоречит «татарской версии» уже то, что поход 1468 г. был речным, а все упоминания о служилых татарах, и до, и после этой даты, показывают их действия только верхом. Также можно отметить, что текст летописи можно буквально понять так, что русский боярин Иван Руно, являвшийся воеводой всего войска, вышел с Москвы только с казаками, являясь их непосредственным командиром (что, впрочем, можно списать на неточность летописных формулировок). В те годы татарские командующие либо находились под началом русских воевод, либо при них были русские приставы, но головы над татарами из русских дворян появились только во время правления Ивана Грозного (хотя можно предположить, что под 1468 г. татарский мирза или князь не упомянут). Практика наименования «казаками» идущих в набег детей боярских так и не прижилась, но в те годы слово «казаки» уже стало проникать в русскую среду (имена, род занятий). Но после названного набега на Казань в 1469 г. больше и не наблюдается практика, когда дети боярские образовывали «волонтёрные корпуса» с выборными воеводами (это можно объяснить тем, что государство стало проводить политику усиления дисциплины среди детей боярских). 4. Казаки Русского Севера На Русском Севере термин казак традиционно означает наёмных работников. С тем же значением слово казак есть и в языке коми. По документу 1554/55 г. – откупной таможенной грамоте на Каргополь и Турчасов – видно, что уже тогда это значение устоялось (отмечалось, что «казаки» выносили соль с судов), и этих самых «казаков» было достаточно много [К изучению таможенной реформы 1961: 130-131]. 16

Valla. №3(5), 2017. В словаре древнерусского языка И.И. Срезневского в статье «Казакъ / Козакъ дано определение «наёмный работник». Также есть отдельная статья «Казакъ», где приведены сообщения о казаках-воинах [Срезневский 1893: Стб. 1173-1174]. Там древнейшее сообщение отнесено к 1395 г., когда в грамоте Кирилло-Белозерского монастыря было записано: «манастырьскои люди были Иван Кощеевъ, да Олюша Филипов, да слуги манастырьскои казак». Однако на самом деле данная грамота относится к 1485 г., и «Казак» здесь имя собственное [АСЭИСВР 1958: 180]. В докладном судном списке Суздальской Спасо-Евфимиевой обители (1465 г.) упоминается крестьянин Казак [там же: 500]. В первой половине XVI в. слово казаки уже употребляется не в качестве имени и не как название представителей воинских промыслов. По переписной книге 1500 г. на посаде в Копорье среди «городоцких людей» назван «Савка Манушкин, казак» [Переписная книга 1868: 494]. Это явное не служилый человек – среди «городоцких людей» названы также седельник и колпачник, а служилые люди (пищальники, сторожа, воротники) упомянуты отдельно. В грамоте 1528 г. в вятский Слободский Верхний городок говорится о конфликте между местными жителями и «пришлыми казаками нетяглыми» [АСЗ 2008: 132]. И.И. Срезневский так же приводит уставную грамоту Соловецкого монастыря 1548 г., данную монастырским крестьянам, где упоминаются «казаки». С этих казаков брали пошлины, и они занимались «промыслами» и жили «соседями» у крестьян. Но тут ещё неясно – чем эти «казаки» занимались (ходили на промыслы или нанимались на заработки). Иногда, в конце XVI и начале XVII вв., ратных людей, выставленных северными волостями, называли «плавными казаками», «вольными казаками», «охочими казаками», «ратными казаками» (которые обычно назывались просто «ратными людьми» и комплектовались наёмными «казаками») [Комаров 2014: 15-18]. В XIX в. на Севере были записаны былины, в т. ч. об Илье Муромце, где тот называется «старым казаком». Этот момент интересен тем, что одновременно в той же среде, где бытовали эти былины о казаке-воине, термин казак означал «наёмный работник». Это яркий показатель бытования двух разных значений одного слова даже не в книжной или делопроизводственной литературе, а в народном языке. Само проникновение слова казак в имеющие много пластов былины требует отдельного глубокого изучения. Можно предварительно сказать, что исконный образ Ильи Муромца – защитника рубежей – не получил семантической окраски «вольного казака» (живущего «зипунами») или представителя «казачьего войска». Казак-богатырь имеет нечто общее скорее со служилыми казаками. Следует учитывать, что Север жил далеко не изолированной жизнью – был местом переселения, через него проходили торговые пути, а северные монастыри являлись местом паломничества. Поэтому и корни именования Ильи «казаком» могут быть самыми неожиданными. 5. Рязанские и путивльские казаки До начала XVI в. в Русском государстве как воинская страта были известны только татарские казаки. Традиционная дата «первого упоминания» рязанских казаков – 1444 г. Это сообщение написанной во второй половине XVI в. Никоновской летописи помещено под 6952 г. (1443-1444 гг., а точнее – конец 1443 г.), в действительности же это событие относилось к 6951 г. [Несин 2016б: 160]. В Никоновской летописи нередки искажения первоначальных сообщений. Поэтому сложно сказать, кто в этом сообщении изначально поднимался под «казаками». Если обратиться к известной грамоте 1502 г. от московского государя к рязанской княгине, преподносимой как первое документальное упоминание рязанских казаков: отпустил есми отселе судном посла турецкого Алакозя; и здесь ми бил челом, чтобы мне ему ослободити на Рязани наняти казаков рязанских десять человек, которые бы на Дону знали. И ты бы у Олакозя десяти человеком ослободила нанятись казаком, а не лутчим людем, а лутчих бы еси людей

17

Комаров О.В. Казаки – многообразие социального явления XV-XVI вв. и середних и черных торговых на Дон не отпущала ни одного человека, того деля: зенеж твоим людем служилым, бояром и детем боярским и селским людем служилым, быти им всем на моей службе. А тем торговым людем, лутчим и середним и черным, быти им у тобя в городе. А заказала бы еси своим людем лутчим и середним и молодым накрепко, чтобы ныне на Дон не ходили; а ослушаетца, а пойдет кто без твоего ведома, и ты бы тех людей велела ворочати да их бы еси велела казнити [Памятники дипломатических сношений 1884: 412]; – то здесь казаки не социальная группа, а исполнители определенной работы (проводники по Дону), на которую могли наняться представители самых разных социальных групп – в данном случае эта возможность ограничивалась специальным указом. Запрет на хождение на Дон был обусловлен войной с Большой ордой, когда рязанским войскам было приказано выдвигаться в Поле (в грамоте достаточно прямо указано – служилые люди выходили в поход, а тяглое население должно было быть готово к обороне городов). Следующий известный наказ на Рязань датируется 1514 г. Там даны инструкции по поводу встречи османского посольства: А князю Федору Пронскому говорити, чтоб князь Федор часа того пошел против посла туретцкого со всеми рязанци з дворовыми и з городовыми, которые служат великому князю. Да и великой княгине говорити ему, чтобы великая княгиня своих бояр и детей боярских часа того со князем с Федором послала… и как князь Федор приедет к Усману да видитца со князем с Камалом, и будут те люди ещо у Камала не бывали, и князь бы Федор послал противу их Воронежем детей боярских молодых и казаков человек с пятнадцать [Памятники дипломатических сношений 1895: 94].

Т. е. казаки тут обособлены от детей боярских. Также следует отметить, что отправляли их по реке. В марте 1515 г. государь в наказе своему послу к султану писал, чтобы по получению каких-либо важных известий, он из Азова и Кафы отправлял рязанских казаков [там же: 110]. Отчет данного посольства в мае сообщает, что «дети боарские и казаки и пищалники и гости пришли» в Азов, и посол отправил «казаков рязанских Дунку Филимонова с товарищы с грамотою Доном». А в июне от него прибыл «казак резанской Назар Кривой» [там же: 140]. Тут опять видим, что сопровождение посольства четко делится на казаков, детей боярских и пищальников. В отчете о поездке к Азову имеется следующий эпизод: А наперед того, государь, ехали твои государевы казаки, которые посланы с Михайлом Микитиным да с Васильем с Верхдеревским, и наехали, государь, лошеди ходят повыше Северского Донца за пять день до Азова, и те, государь, казаки вылезли на берег, ажь тут лежат два татарина да жонка татарка да детинка татарин же [там же: 141].

Тут очевидно, что эти сопровождавшие посольство казаки (рязанские) плыли на речных судах. Причём с посольством были пушки и пищали [там же: 142]. Имена – Дунка Филимонов, Назар Кривой, Сенка Куров – говорят, что рязанские казаки не были татарами. Это подтверждают и прочие имена рязанских казаков этого посольства: Воробей, Ивашка Шубин, Василий [там же: 229-230]. В последующих упоминаниях посольских дел имена рязанских казаков также русские. Схема сопровождения посольства в Азов в 1519 г. повторяет прежнюю: «государь наш князь великий послал Доном провожати Ивана Стрекала, да Якова Микитина Измайловых, а с ними детей боарских, и казаков, и пищалников» [там же: 668-669]. Рязанских казаков употребляли для посольских связей с османами, которые происходили через Азов (т. е. дорога проходила по Дону). Передвигались рязанские казаки на речных судах. Наказ 1502 г., видимо, в целом был исполнен, и детей боярских в казаки не отпускали. В грамоте к северскому князю Василию Шемячичу, составленной в ноябре 1517 г., говорится о посольстве в Крым: «да послал бы еси их на поле проводити севрюков своих, 18

Valla. №3(5), 2017. доколе пригоже, не малых людей, а нечто будут на поле снеги великие, и ты б послал из Путивля своих казаков людей многих» [там же: С. 493]. Здесь впервые упоминаются путивльские (северские) казаки. Они сопровождали посольство не на судах, но сопровождение было относительно коротким. В посольской книге турецких дел за 1522 г. упоминаются бывшие в Поле путивльские казаки Федко и Увар [Максим Грек 1916: 34]. Таким образом, можно говорить, что в начале правления Василия III появились рязанские и путивльские (северские) казаки – собственно, только они, наряду с татарскими казаками, известны в России до середины XVI в. Вероятно, эти группы образовались из военизированных приграничных жителей, не вошедших в состав детей боярских. В 1536 г., согласно разрядному наказу, казаки (видимо, северские) вместе с детьми боярскими, пищальниками и бортниками участвовали в неудачном нападении из Рославля на Кричев [Литва и Русь 1999: 75]. Это редкий пример участия нетатарских казаков в боевых действиях русских войск для первой половины XVI в. Причем здесь имеется локальный случай военной операции. За первую половину XVI в. можно проследить использование рязанских и путивльских казаков только для обеспечения посольской службы, для ближней сторожевой службы в Поле и для локальных набегов. 6. Образование сообществ донских и волжских вольных казаков До конца 1540-х гг., когда речь шла о набегах казаков на ногайские или ордынские улусы или о дальней разведке в Степи, подразумевались «мещерские казаки». Ни о каком постоянном или долговременном пребывании русских казаков в Поле источники не говорят – доминировали там татарские казаки (по посольским книгам можно хорошо проследить ситуацию в Поле). В Продолжении Хронографа под 1548 г. читается: августа в 8 день, путимльские казаки, Михалко Черкасенин да Истомка Извольской Тулянин с товарищи, на Дону на Великом Перевозе побили крымского князя Аманака да черкаского казака Елбулзлука и азовских людей многих побили и семь пушок у них отняли, и к царю и великому князю привезли. А приходил к ним Елбулзлук с нарядом на Дон острогу имати [Продолжение хронографа 1951: 294].

Можно отметить имена этих путивльских казаков – русские, с указанием территориального происхождения (Черкасы и Тула – пограничные города, одинаково отдаленные от Путивля). Примечательно, что выдвижение путивльских казаков в Поле сопровождалось активными боевыми столкновениями с татарскими казаками. Судя по отправке трофеев к царю, действовали эти казаки под патронажем государства, да и сам факт попадания этого сообщения в летопись подтверждает это. С этого времени и можно говорить, что русские казаки стали обосновываться на Дону, вытесняя татарских казаков. В 1549 г. казаки уже взяли Астрахань. Это событие через три года было отмечено в дипломатической переписке с Литвой – «Астрахань взяли государя нашего казаки» [Памятники дипломатических сношений 1887: 375-376]. Это позволяет утверждать, что казаки и в этом случае действовали под покровительством государства. О начале активности казачества на Дону в те годы говорят и ногайские посольские книги. Осенью 1548 г. бывшие на Дону казаки и севрюки пограбили ногайских торговцев. Севрюки – это обособленные от казаков государственные крестьяне Северской земли, занимавшиеся бортничеством и прочим промыслом [Багновская 2002: 26-27]. Упоминание их в тексте рядом с казаками указывает на территориальное происхождение этих казаков. В июле 1549 г. царь писал: «на Крымские улусы посылали ратью своих казаков» [Посольская книга 1793: 138]. Октябрём 1549 г. датируются жалобы, что Сары Азман построил 3-4 городка на Дону и грабит ногайских купцов и послов [там же: 174, 176]. По разведданным 1551 г. османы писали ногайцам, что царь 19

Комаров О.В. Казаки – многообразие социального явления XV-XVI вв. поле деи все да и реки у меня поотымал, да и Дон у меня отнел, да и Озов город пуст у меня доспел, поотымал всю волю в Азове, казаки ево с Озова оброк емлют и воды из Дону пить не дадут. А крымскому деи царю по тому же и чинит великую, какую деи соромоту казаки ево крымскому царю учинили, пришед Перекоп воевали. Да ево же деи казаки Астарахань и какую грубость учинили. Да царя же деи Ивана казаки у вас Волги оба берега отняли и волю у вас отнели и ваши улусы воюют. Да у вас же деи, пришед, городетцкие казаки в улусы ваши воевали да и Дервиша царя астараханского полонили [Посольские книги 2006: 57].

Здесь мещерские казаки называются отдельно (пленили Дервиша они в 1548 г.), т. е. действовали на Дону, нападали на Азов, Перекоп, Астрахань, воевали против ногайцев на Волге другие, или в том числе другие, казаки. В октябре 1551 г. дружественному ногайскому бию Исмаилу было написано, чтобы он остерегся кочевать близ Волги, так как государь послал казаков против недружественных мирз [там же: 71]. В то же время упоминаются одни из предводителей этих казаков, разбойничавших на Волге – князь Василий Мещерской и казак Пичюга Хромой Путивлец [там же: 84]. Таким образом, мы видим, что за короткий период 1548-1551 гг. вышедшие в Поле русские казаки создали городки на Дону, потеснили в донских степях ранее безраздельно господствовавших там татарских казаков, атаковали Азов и Перекоп, стали доминировать на Нижней Волге, сумели на время взять Астрахань. Это одномоментное наступление, кардинально поменявшее ситуацию в волго-донских степях, никак не похоже на самовольную «ползучую колонизацию снизу». Хотя царь периодически открещивался от этих действий, но в источниках так же явно указано на то, что казаки действовали с согласия и в интересах государства. Можно утверждать, что существовала государственная политика по казачьему наступлению. Во время астраханских и крымских походов 1554-1560 гг. активно привлекались «польские» казаки, т. е. казаки, обосновавшиеся в Диком Поле. В результате они усилились, окончательно вытеснили татарских казаков в донских степях и закрепились на Волге. Хотя тогда часть вольных казаков стала заниматься на Волге грабежом купеческих караванов, но в целом во второй половине XVI в. казаки действовали под покровительством государства. Т. е. можно говорить, что по факту донское, волжское, а затем яицкое и гребенское казачьи образования появились в результате целенаправленной государственной политики. Представление о численности, которой казаки достигли в Поле к 1570-м гг., могут дать разрядные росписи. В 1572 г. на Берег направили 1000 наемных «польских» казаков с пищалями, 1000 казаков с пищалями были наняты на деньги Строгановых, а также упоминаются казаки Мишки Черкашина [Документы 1959: 175.]. В 1576 г. в судовой рати было 6 голов, командующие донскими казаками [Разрядная книга 1982: 405-406]. В 1572 г. под началом головы было по 500 казаков. Т. е. в 1570-е гг. на Берег могли нанять 2,5-3 тыс. донских казаков. Соответственно в Поле их должно было быть в несколько раз больше. Это показатель активного заселения «вольных земель» за четверть века. 7. Городовые служилые казаки Первое упоминание нетатарских казаков в составе русской армии, ведущей масштабные боевые действия, относится к казанскому походу 1551 г. Тогда казаки выступили из Мещеры. Они вместе с «вятчанами» заняли перевозы на Волге и Каме [Никоновская летопись 1904: 163-164]. Правда, неясно, привлекались ли флотилии рязанских казаков в предыдущих казанских походах (так, под 1506 г. говорится только о детях боярских в судовой рати под Казанью, но не уточняется состав флотилий в других местах). В 1555 г. уже известны служилые казаки в Торопце во главе с казачьим головой. Их привлекли к походу в Финляндию [ДАИ 1846: 135-136] Торопецкая писцовая книга 1540 г. никаких казаков ещё не знает. Точнее, среди крестьян значатся «Федоръко Казак да сын его 20

Valla. №3(5), 2017. Фомка» [Торопецкая книга 1964: 309]. Возможно, это прозвище, возможно, указание на происхождение. В любом случае к служилому населению, как и в случае с «копорским казаком», он не относился. Затем казаки появились в ряде прочих новгородских городов, в смоленских городах, в завоеванных полоцких и ливонских городах, а при следующем царе – уже и в сибирских городах. Можно предполагать «казачью реформу» около 1550 г. В 1550 г., как известно, в замену прежним пищальникам создали стрелецкое войско, а также стали создавать отряды «пеших людей боярских с пищалями» [Комаров 2016: 441]. Т. е. шла глобальная реформа части вооруженных сил, не относящихся к традиционной дворянской коннице. В 1552 г. под Казанью лишь часть казаков имели пищали [Никоновская летопись 1904: 175, 179], большей частью – луки и рогатины [там же: 208; Казанский летописец 1903: 435], что сближало их с «вятчанами» судовых ратей. Во время осады казаки вместе со стрельцами вели стрельбу из окопов по городу. Во время штурмов они находились впереди вместе со стрельцами и пешими людьми боярскими. В последующие годы казаков всё больше снабжали пищалями, и разрядная роспись 1572 г. показывает, что и служилые, и наёмные казаки поголовно вооружались ими. Т. е. изначально казаки были преимущественно лучной «судовой ратью», но постепенно приобрели сходство со стрельцами – стали «людьми огненного боя», передвигавшимися верхом (аналог драгун) или на судах. Подобный статус казаков подтверждает их социальное происхождение – из слоёв общества вне традиционных воинских страт (например, детей боярских). В разрядной росписи 1572 г. значатся конные казаки с пищалями из Шацка, Рославля, Смоленска, Ряжска, Донкова, Дедилова, Плавны, Епифани, Новосиля, Орла, Рыльска, Стародуба [Документы 1959: 175-177]. Этот список не полностью отражает присутствие служилых казаков на степной границе в те годы. В разрядной росписи 1604 г. также называются казаки из Ельца, Венева, Ливен, Черни, Болхова, Гремячева, Пронска, Михайлова, Крапивны [Боярские списки 1979: 35, 51, 67, 87, 92]. Сохранившаяся разрядная документация позволяет уточнить присутствие казаков в южных городах в 1570-е гг. [АМГ 1890: 5-52]. Помимо названных городов, казаки упомянуты в Путивле и Алатыре. За исключением городов на западной границе (Смоленск, Рославль) и северских городов (Стародуб, Путивль и Рыльск), это были южные пограничные города, основанные начиная с 1551 г. (Пронск в 1535 г.). В собственно Рязанском уезде казаков не было. Видимо, изначально «рязанские казаки» жили на окраинах рязанского края и затем поступили на формирование гарнизонов вновь построенных крепостей либо ушли в Поле. 8. Казаки русско-литовской границы Показательны списки «шкод» в периоды перемирия на русско-литовской границе 1520х – 40-х гг. Уже в 1520 г. с литовской стороны была жалоба, что они запретили «казаком и здешним» совершать нападения, а «казаки смоленские» совершили нападение к Орше [Памятники дипломатических сношений 1882: 563]. Жалобы на нападения «казаков» со Смоленска и иных городов [там же: 622, 675], луцких казаков [там же: 686], себежских казаков [Памятники дипломатических сношений 1887: 207] высказывались потом многократно. В 1532 г. были обратные жалобы: по поводу нападений полоцких казаков на луцкие земли [Памятники дипломатических сношений 1882: 863], а в 1544 – под Заволочье [Памятники дипломатических сношений 1887: 262]. При этом тогда ни в Смоленске, ни в Полоцке, ни Себеже, ни в Великих Луках никаких казаков не было. Т. е. «казаками» тогда называли просто нападавших (практика эта явно пошла с литовской стороны; русская сторона при рассмотрении указанных жалоб на нападения смоленских казаков обычно употребляло слова «смоляне» и «люди»). Особенно показательно первое из названных сообщений – литовская сторона в 1520 г. явно называла всех тех, кто ходит в набеги, казаками. Нападения устраивали обычно местные бояре, слуги и дети боярские. Так в 1534 г. в Полоцке происходило судебное разбирательство, поводом к которому послужили разбои 21

Комаров О.В. Казаки – многообразие социального явления XV-XVI вв. слуг боярина Охромея Орефьича в конце 1533 – начале 1534 гг. в порубежных псковских землях. Недовольство полочан было вызвано тем, что «...за ними [т.е. за разбойниками] погони приходят» [цит. по: Александров – Володихин 1994: 81]. 8. Казаки-шляхтичи Уже у Михаила Грушевского есть критический разбор «списка запорожских гетманов», первые имена которых – имена польско-литовских старост. Кроме того, он рассматривал казачество до второй половины XVI в. в первую очередь как явление, а не как общность. Тем не менее, несмотря на популярность работ этого историка, до сих пор живы мифы о том, что уже в конце XV в. запорожское казачество представляло собой общину, имеющую своего предводителя. Удревнение истории запорожцев началось ещё в некоторых летописях XVII в. Эталоном такого мифотворчества является «История русов» – памфлетное сочинение рубежа XVIII-XIX вв., которое дало большой толчок как в литературном, так и в публицистическом направлении. Наглядное представление о мифотворчестве можно получить, если сравнить описание «казачьего» молдавского похода 1574 г. в первоисточнике (сочинение Горецкого «Описание войны Ивонии, господаря волошского») и «Истории русов», где шляхтичи-казаки превратились в запорожцев, их предводитель (гетман) Сверчовский в запорожского гетмана Свирговского, и ещё появился кошевой атаман Покотило, совершивший во главе флотилии нападение на днестровский Белгород – Аккерман. В предисловии к изданию сочинения Горецкого К. Мельник написала по этому поводу: Рассматривая самое сказание Горецкого, мы не можем не обратить внимание на употребленную им номенклатуру, которая и подала повод к переделкам и недоразумениям позднейших писателей. Горецкий называет ополчение, ходившее в помощь Ивонии, «казаками» и предводителя их Сверчовского «гетманом». Малорусские летописцы и писатели XVIII и XIX столетия поняли эти слова в том смысле, будто дело идет о малорусских, днепровских или запорожских казаках и о малорусском казацком гетмане в том значении, какое получил гетман после Хмельницкого. Между тем и то, и другое предположение ошибочны: исторические польские писатели XVI столетия называли казаками вообще всякую милицию, самопроизвольно собравшуюся в поход без ведома своего правительства; в таком именно смысле у современника Горецкого – Матвея Стрыйковского, упоминаются казаки-крестоносцы, казаки польские, литовские, немецкие, татарские и т. п. – Сам Горецкий, назвав казаками ополчение, ходившее в Moлдaвию, впоследствии, когда желает назвать его участников по национальности, называет их поляками. Из приведенных им данных и имен сподвижников Сверчовского мы видим, что ополчение это состояло исключительно из дворян воеводств подольского, брацлавского и других; все упомянутые Горецким лица носят фамилии польские, дворянские. Точно также и титул гетмана польские писатели XVI века дают всякому независимому военачальнику, предводительствующему самостоятельным отрядом войска. В этом смысле назван гетманом и Сверчовский; ставить его в ряду малороссийских гетманов невозможно уже потому, что в то время должность малороссийского гетмана еще не существовала. До 1569 года днепровскими казаками управляли старосты пограничных поветов, а после этого года, до времени Петра Конашевича Сагайдачного, чиновники, носившие официальный титул «старшего казацкого». Сверчовский принял под свое начальство отдельные шляхетские партии уже в Молдавии, куда они пришли в количестве 1200 человек пятью отдельными отрядами, из которых каждый имел самостоятельного предводителя. Отряды эти, по словам Горецкого, состояли из легкой польской конницы и сформировались несколько раньше, намереваясь предпринять набег с целью военной добычи на берега Черного моря, но были отозваны в Молдавию вследствие приглашения Ивонии [Мельник 1890: 3-94].

Походы в черноморские степи к тому времени имели давнюю историю. В них предводительствовали польско-литовские старосты (одновременно и магнаты, и чиновники) и ротмистры; в первую очередь из Подолии (западная Подолия с Каменцом, Баром, Хмельником принадлежала Польше, Восточная с Брацлавом, Винницей – Литве). 22

Valla. №3(5), 2017. Участвовали в походах шляхтичи и их слуги из Подолии, Галиции и Волыни. Польские хроники говорят о походе 1516 г. на Аккерман и Очаков (несколько сотен поляков под предводительством хмельницкого старосты Предслава Лянцкоронского) и походе лета 1529 г. под Очаков с целью угона скота (несколько сотен поляков из Подолии под предводительством ротмистров Язловецкого, Николая Сенявского, Ежи Латальского) [Пилипчук 2016: 472-475, 488-489]. Сторонником и теоретиком активных нападений на татарско-османские владения был Николай Синявский (с 1539 г. – польный гетман коронный, воевода Белзский в 1542-1553 гг.). Он, будучи ещё ротмистром, с тысячью всадников в сентябре 1538 г. совершил набег к Очакову. С этого года и начались серии нападений на днестровско-днепровские земли (на османские города, аккерманских и очаковских татар, которые были прямыми подданными султана). Большой масштаб они приобрели в 1541-52 гг. (прежде всего, угоняли скот). Ключевым их проводником был Бернард Претвич (староста Барский в 1540-1552 гг.). В их организации принимали участие сыновья Николая Синявского Иероним и Николай, староста черкасский Андрей Понский, староста брацлавский и владимирский Фёдор Сангушко, князь Богуш Корецкий, князь Дмитрий Вишневецкий. Эти магнаты входили в «партию войны с османами». Позицию этой партии центральные органы власти так и не приняли, и набеги со стороны Подолии после 1555 г. притихли [Dziubiñski 1996: 55-66]. Потом последовало нападение под Очаковом (с угоном скота) в мае 1568 г. под предводительством старосты серадзкого Ольбрахта Лаского и Якова Претивича [ibid.: 68]. Последним «набегом старост» можно считать поход, совершённый в феврале-марте 1575 г. снятинским старостой Николаем Язловецким под Аккерман и Очаков, когда были угнаны табуны лошадей. С приходом Стефана Батория на польский престол Подолия перестала быть плацдармом «казачьих походов». Б. Претвич сторожевые пограничные отряды, выслеживающие татар, называл «козацтво». Уже вскоре, в хронике Мартина Бельского, «козачеством» названы все участники набегов Претвича и его соратников, а также предшествующих набегов старост и ротмистров, начиная с похода 1516 г. Из-за употребления этого термина летописцы позднейших времён и стали воспринимать эти сообщения как историю запорожских казаков. Все эти походы из Подолии, как и пограничные набеги на Русское государство с белорусских земель, были конными набегами литовских и польских шляхтичей, бояр и военных слуг. Никакой социальной страты казаков в Подолии, Галиции, Волыни, на белорусских землях в XVI в. не было. Практика наименования подобных набегов «казакованием» вылилась в то, что официально оформился род лёгкой кавалерии с соответствующим наименованием. В середине XVI в. в Великом княжестве Литовском появились почты казаков в магнатских и наёмных ротах и посполитом рушении [Бохан 2002: 253], причем на территории вне Подолии и Киевщины. Первой казацкой хоругвью в польской армии считается набранная в 1551 r. хоругвь того самого Б. Претвича, в которой насчитывалось 117 казаков и 87 гусар [Пенской 2010: 144]. Такое наименование легкой конницы просуществовало в Польше и Литве до второй половины XVII в., причём казачьи роты могли составлять большую часть польско-литовской кавалерии. Для отличия от запорожских казаков их в историографии принято называть «панцирными казаками». 9. Казаки черкасские и каневские В Великом княжестве Литовском казаки в качестве социальной страты обнаруживаются только в среднеднепровских землях – черкасском и каневском староствах. В уставной грамоте Киеву 1499 г. говорится о пошлинах с ходящих на рыболовецких промыслы «козаков» [АЗР 1846: 194]. Здесь речь не о социальной группе, а о роде занятий (вероятно, аналог северорусских «казаков»). Т. е. можно говорить о формировании уже в конце XV в. в Среднем Приднепровье связанного с речным судоходством слоя казаков, но появились они не как воинские общины. В описи Черкас и Канева 1552 г. о «козаках» 23

Комаров О.В. Казаки – многообразие социального явления XV-XVI вв. сказано, что они не имеют своего жилья в городе, ходят на промыслы в Поле, платят подати и косят сено или работают у бояр и мещан [АЮЗР 1886: 82, 89, 95], если же приходят с добычей, то отдают лучшее старосте [там же.: 83]. О каких-либо оборонительных функциях казаков не упомянуто – военная повинность была на боярах, слугах и мещанах; в Черкасах отмечены рота (100 драбов), рота (60 драбов) и почт (61 всадник) старосты [там же: 90]. Следовательно, ещё в начале 1550-х гг. каневские и черкасские казаки – это в первую очередь группы вольных промысловиков, которые не имели крупных объединений и лишь от случая к случаю занимались военными походами. Первое упоминание днепровских казаков (1492 г.) говорит о захвате казаками татарского корабля. Из грамоты литовского князя крымскому хану: також писал еси намъ въ ярлыку своемъ, ижбы наши люди кияне и черкасцы, пришедши Днепром, подъ Тягинею корабль твой розбили и чоловека одного иняли и много статков и денег побрали, а потом иного твоего чоловека иняли и колькось волов с нимъ взяли, а после того подъ Тягинею черкасцы ж десять коней взяли, а тры чоловеки иняли и з собою повели. Ино нам то несведемо, будетъ ли ся стало – ино ся то стало безъ нашое воли. Про то послали есмо до нашихъ врадниковъ украинныхъ, абы того обыскали межи козакы [цит. по: Грушевский 1956: 82-83].

В 1503 г. крымский хан писал московскому князю о том, что московских послов, возвращающихся из Молдавии, сопровождала татарская охрана: И на Непре в судех киевские и черкаские казаки, приехав ночью, их топтали; а мои которые ратные люди, те стерегли и бились с ними и русских казаков побили, а моих семь паробков добрых убили, а семь человек ранены пришли да тридцать коней у них убили [Памятники дипломатических сношений 1884: 475-476].

В те годы есть и другие упоминания о нападениях казаков на купцов и послов на днепровских переправах. Однако всё это – локальные действия мелкого масштаба. «Первым морским походом казаков первого запорожского гетмана» Богдана Глинского считают поход на новопостроенный Очаков в 1493 г. На самом деле хан Менгли Гирей писал осенью 1493 г., что король нашего брата Уздемиря царевичя к нам послал, Черказского городка князя Богдана вместе послал, твоего брата моего дела деля. Которой город на Днепре чинил есми, вземши и разорили на тритцать тысящь алтын денгами взяли, а в нем шестьдесять да четыре человеки взяли, а иных побили, а иных в полон свели [там же: 196].

Уздемирь (Уз-Тимур) – это ханский брат, который бежал в Литву. Из этого сообщения даже не следует, что войско Уз-Тимура и Глинского, напавшее на недавно построенную крепость с небольшим гарнизоном, включало казаков или передвигалось на судах. Казаки находились под контролем старост черкасского и каневского. Но основу силы старосты составляли не казаки, а наёмные роты драбов и конные почты. Тем не менее привлечение казаков к походам старостами черкасскими, начиная с Естафия Дашкевича (1508-1536 гг.), способствовало усилению их роли. В вышеотмеченный период активных набегов на северочерноморские османские владения 1538-1552 гг. активизировались и действия черкасско-каневских казаков, действовавших обычно флотилиями. В сентябре 1545 г. казаки, под предводительством Яска и Манила из Брацлава и Карпа и Андрачка из Черкас, на 32 «чайках» атаковали очаковский замок (все прочие набеги 1540-х гг. были под Очаков, а не на саму крепость). Нападение произошло с ведома старосты брацлавского и владимирского Фёдора Сангушко и черкасского старосты Андрея Пронского [Dziubiñski 1996: S. 60-61]. Следующий этап пришёлся на крымские походы царских войск 1556-1560 гг., когда на царскую службу (с материальной помощью) были приняты Дмитрий Вишневецкий (староста 24

Valla. №3(5), 2017. черкасский и каневский с 1550 г.) и черкасско-каневские атаманы. Следует отметить, что в московской летописи «черкаские казаки и каневские атаманы» и «люди» Вишневецкого отмечались отдельно [Царственная книга 1906: 344]; днепровские атаманы непосредственно состояли на царской службе, а не как подчинённые Вишневецкого. В 1562 г. Д. Вишневецкий оставил государеву службу, а часть днепровских атаманов со своими казаками ушли в царские владения. Поддержка магнатов, а затем царя не могла не усилить роли днепровских казаков. Но самостоятельной силой и единой общностью они так и не стали. С прекращением поддержки прекратились и значительные походы. В 1559-1580 гг. черкасским и каневским старостой был Михаил Вишневецкий. На османские и татарские земли он не нападал, зато вместе с «черкаскими казаками, литовскими людьми» и с аккерманскими татарами в 1563 г. совершил нападение на Северскую землю [Памятники дипломатических сношений 1892: 158]. Но в 1569 г. его люди нападали на обозы переправлявшихся через Днепр османских войск, следующих к Астрахани [там же: 800]. Резкий поворот произошёл в 1575-1576 гг. С начала 1575 г. царь стал поддерживать днепровских атаманов, посылая им материальную поддержку и отряды своих казаков. Казачьи флотилии в 1575-1576 гг. провели мощные атаки на крымско-османские земли. Впервые казаки заявили о себе как о силе, способной действовать без поддержки магнатов. Осенью 1576 г. царь прекратил поддержку казаков, но в 1577 г. казачьи атаманы, ранее получавшие государеву помощь, вмешались в молдавские дела, т. е. впервые заявили о себе как о самостоятельной политической силе [Флоря 1975: 214-228]. Пришедший в 1576 г. на польский престол Стефан Баторий вёл политику мира с османским султаном и крымским ханом. Однако при этом он мобилизовал все силы Речи Посполитой для войны с Русским государством. Продолжалась и поддержка казаков со стороны магнатов, но контролировать эту уже организовавшуюся силу больше не могли (как раз тогда была создана Сечь, как постоянный центр «низовых казаков»). С 1591 г. начался период казачьих восстаний. Социальные корни днепровских казаков, так же, как городовых и вольных казаков Русского государства, проявились в роде войск, который они представляли. В отличие от казаков-шляхтичей, запорожцы не были в полной мере кавалерией – в первую очередь это были флот, «таборная пехота», «драгуны» (иллюстрацией чего могут являться известные слова Боплана, что запорожцы сильны в таборе или на «чайках», но не на коне). Заключение Можно увидеть, что термин казак в XV-XVI в. среди татар, русских, поляков и литовцев имел множество значений. В татарской среде так называли и низший (неаристократический) слой служилого сословия, и «вольных» разбойников и наёмников разного социального происхождения. В Московском княжестве в XV в. так могли называть «добровольцев», идущих в набег, прежде всего детей боярских. Но подобное понятие не прижилось, зато в начале XVI в. такое понятие появилось в Великом княжестве Литовском, а затем и в Польше (причем также прежде всего применительно к представителям традиционного воинского класса – шляхтичам, боярам и военным слугам. Из подобного понятия вышло значение слова казак «всадник лёгкой польско-литовской кавалерии». К XVI в. в прилегающих к Дикому Полю районах Киевской, Северской и Рязанской земли «казаками» стали называть население, занимающееся отхожими промыслами, а на Русском Севере – вольных наёмных работников. Ситуация «военной границы», где жили южные казаки-промысловики, приводила к тому, что они занимались в том числе и «военными промыслами» (разбойные набеги). Местные власти периодически привлекали этих казаков к военной службе или покровительствовали их набегам. Социальное отличие от традиционного воинского (всаднического) класса проявилось в том, что казаки воевали преимущественно на судах или пешими. 25

Комаров О.В. Казаки – многообразие социального явления XV-XVI вв. Русские казаки степных «украйн» и стали базой, из которой возникло классическое казачество. Однако это было не их самостоятельное движение, а процессы, организованные и поддержанные государством (в случае Польши и Литвы – магнатами). Направленные и поощряемые государством, путивльские и рязанские казаки в 1548 г. двинулись в Поле, вытеснили татарских казаков, дав начало донским и волжским казакам, которые усилились благодаря привлечению на государеву службу. Оставшиеся на территории уездов Русского государства были приняты на постоянную службу, став городовыми казаками, а по их примеру городовые казаки были созданы и в ряде других регионов. Периодическое привлечение днепровских казаков черкасско-каневскими старостами для военных походов привело к их усилению, но единую общность при этом они так и не образовали. Переломным моментом стала помощь днепровским атаманам со стороны Ивана Грозного в 1556-1562 и особенно в 1575-1576 гг. В итоге и образовалось Запорожское войско. Образовавшиеся к концу XVI в. запорожское, донское, волжское, яицкое и гребенское казачества (войска) были организованной и серьезной силой. Но полностью независимыми они никогда не были и не пытались стать – зависимость от поддержки государства была слишком объективной. Если казаки-татары и «панцирные казаки» были полноценной лёгкой конницей, то русские городовые и вольные казаки и в XVII в. были преимущественно судовой и таборной пехотой и «драгунами» (ситуация поменяется в XVIII в.). Это было предопределено их социальном происхождением – большей частью не из традиционного всаднического (дворянского) класса, хотя казачьими атаманами зачастую становились шляхтичи и дети боярские, а к началу XVII в. вольные казаки называли свои общины «рыцарством» (но это уже другая история). Комаров О.В., г. Москва Источники АМГ 1890 – Акты московского государства, изданные Императорской академией наук. Т. 1. Разрядный приказ. Московский стол. 1571-1634. – СПб., 1890. АЗР 1846 – Акты, относящиеся к истории Западной России. Т. 1. – СПб., 1846. АСЗ 2008 – Акты служилых землевладельцев XV-XVII века. Т. 4. / Сост. А.В. Антонов. – М.: Древлехранилище, 2008. АСЭИСВР 1958 – Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV – начала XVI в. Т. 2. / Сост. И.А. Голубцов. – М.: АН СССР, 1958. АЮЗР 1886 – Архив Юго-Западной Руси. Ч. 7. Т. 1. – Киев, 1886. Боярские списки 1979 – Боярские списки последней четверти XVI – начала XVII вв. и роспись русского войска 1604 г. // Указатель состава государева двора по фонду Разрядного приказа. – М., 1979. Ч. 2. Ермолинская летопись 1910 – Ермолинская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 23. – СПб., 1910. Документы 1959 – Документы о сражении при Молодях / Публ. В.И. Буганова // Исторический архив. 1959. № 4. С. 166-183. ДАИ 1846 – Дополнения к актам историческим. Т. 1. – СПб., 1846. Казанский летописец 1903 – История о Казанском царстве (Казанский летописец) // Полное собрание русских летописей. Т. 19. – СПб., 1903. К изучению таможенной реформы 1961 – К изучению таможенной реформы середины XVI в. // Исторический архив. 1961. № 6. С. 129-133. Литва и Русь 1999 – Литва и Русь в 1534-1536 гг. // Вестник МГУ. – М., 1999. – Серия 8. – История, № 4. С. 65-76. 26

Valla. №3(5), 2017. Максим Грек 1916 – Преподобный Максим Грек и греческая идея на Руси в XVI в. – М., 1916. Московский летописный свод 1949 – Московский летописный свод конца XV века // Полное собрание русских летописей. Т. 25. – М. – Л.: Издательство Академии наук СССР, 1949. Никоновская летопись 1904 – Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. // Полное собрание русских летописей. Т. 13. Ч. 1. – СПб., 1904. Памятники дипломатических сношений 1882 – Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством в царствование Великого Князя Ивана Васильевича. Т. I. 1487-1533 гг. // Сборник Российского Императорского исторического общества. Т. 35. – СПб., 1882. Памятники дипломатических сношений 1884 – Памятники дипломатических сношений Московского государства с азиатскими народами: Крымом, Казанью, Ногайцами и Турцией, за время Великих Князей Иоанна III и Василия Иоанновича. Т. I. 1474-1505 гг. // Сборник Российского Императорского исторического общества. Т. 41. – СПб., 1884. Памятники дипломатических сношений 1887 – Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. Т. II. 1533-1560 гг. // Сборник Российского Императорского исторического общества. Т. 59. – СПб., 1887. Памятники дипломатических сношений 1892 – Московского государства с ПольскоЛитовским государством. Т. III. 1560-1570 гг. // Сборник Российского Императорского исторического общества. Т. 71. – СПб., 1892. Памятники дипломатических сношений 1895 – Памятники дипломатических сношений Московского государства с азиатскими народами: Крымом, Казанью, Ногайцами и Турцией, за время Великих Князей Иоанна III и Василия Иоанновича. Т. I. 1474-1505 гг. // Сборник Российского Императорского исторического общества. Т. 95. – СПб., 1895. Переписная книга 1868 – Переписная оброчная книга Водской пятины, 1500 г. Ч. 1. //Новгородские писцовые книги, изданные Археографической комиссиею. Т. 3. – СПб., 1868. Посольская книга 1793 – Посольская книга по связям Росси с Ногайской ордой (15481549) // Продолжение древней российской вивлиофики. Ч. 8. – СПб., 1793. С. 78-217. Посольские книги 2006 – Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой. 1551-1561 гг. – Казань: Татарское книжное издательство, 2006. Продолжение хронографа 1951 – Продолжение хронографа редакции 1512 года / Публ. С.О. Шмидта // Исторический архив. Т. 7. – М. – Л.: АН СССР, 1951. С. 254-299. Разрядная книга 1982 – Разрядная книга 1475-1605. Т. 2. Ч. 2. – М.: АН СССР (Институт истории), 1982. Софийская летопись 2001 – Софийская вторая летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 6. Вып. 2. – М.: Языки русской культуры, 2001. Торопецкая книга 1964 – Торопецкая книга 1540 г. // Археографический ежегодник за 1963 г. – М., 1964. С. 277-357. Царственная книга 1906 – Дополнения к Никоновской летописи. Так называемая Царственная книга // Полное собрание русских летописей. Т. 13. Ч. 2. – СПб., 1906. Литература Александров – Володихин 1994 – Александров Д.Н., Володихин Д.М. Борьба за Полоцк между Литвой и Русью в XII-XVI веках. – М.: Аванта+, 1994. Алексеев 2009 – Алексеев Ю.Г. Походы русских войск при Иване III. – СПб.: СПбГУ, 2009. Багновская 2002 – Багновская Н.М. Севрюки: население Северской земли в XIV-XVI вв. – М.: Палеотип, 2002. Бахтин 2008 – Бахтин А.Г. Образование Казанского и Касимовского ханств. – ЙошкарОла, 2008. 27

Комаров О.В. Казаки – многообразие социального явления XV-XVI вв. Беляков 2011 – Беляков А.В. Чингисиды в России XV-XVII веков: Просопографическое исследование. – Рязань: «Рязань. Мір», 2011. Беляков 2015 – Беляков А.В. Организационная структура служилых татар в Русском государстве конца XV – первой половины XVII в. // История военного дела: исследования и источники. 2015. – Специальный выпуск V. Стояние на реке Угре 1480-2015. Ч. I. C. 134-149. [http://www.milhist.info/2015/11/17/belyakov_1] – Доступ на 1.10.2017. Беляков 2017 – Беляков А.В. Инкорпорация тюркской знати в России: Чингисиды в Московском государстве XV-XVII вв. // Дисс. … доктора исторических наук. – М., 2017. Бохан 2002 – Бохан Ю.М. Узбраенне войска ВКЛ другой паловы XIV – канца XVI ст. – Минск: Экаперспектыва, 2002. Грушевский 1956 – Грушевський М. Історія України-Руси. Т. 7. – Нью-Йорк: Книгоспілка, 1956. Комаров 2014 – Комаров О.В. Ратные люди Поморских городов вт. пол. XVI – нач. XVII вв. // История военного дела: исследования и источники. 2014. Т. VI. С. 1-36. [http://www.milhist.info/2014/09/17/komarov] – Доступ на 1.10.2017. Комаров 2016 – Комаров О.В. Изучение комплекса вооружения дворянского войска XVI в. и документальные источники // История военного дела: исследования и источники. 2016. – Т. VII. С. 392-460. [http://www.milhist.info/2016/02/03/komarov_1] – Доступ на 1.10.2017. Кусаинова 2005 – Кусаинова Е.В. Русско-ногайские отношения и казачество в конце XV-XVII вв. – Волгоград, 2005. Мельник 1890 – Мельник К. Описание войны Ивонии, господаря Волошского // Мемуары, относящиеся к истории Южной Руси. Вып. 1. – Киев, 1890. С. 89-136. Несин 2016 – Несин М.А. Участие касимовского царевича Данияра в военных походах великокняжеских войск в 1471-1472 гг. // Средневековые Тюрско-Татарские государства. – Казань, 2016. № 8. С. 14-22. Несин 2016а – Несин М.А. Царевич Касим на службе Василию II // Средневековые Тюрско-Татарские государства. – Казань, 2016. № 8. С. 186-193. Несин 2016б – Несин М.А. Из истории логистики русских войск в XV – начале XVI в. (отзыв на работу Пенского В.В. «…И запас пасли на всю зиму до весны»: логистика в войнах Русского государства эпохи позднего Средневековья – раннего Нового времени») // История военного дела: исследования и источники. 2016. Т. VIII. С. 134-166. [http://www.milhist.info/2016/04/27/nesin_7] – Доступ на 1.10.2017. Пенской 2010 – Пенской В.В. Великая огнестрельная революция. – М.: Яуза: Эксмо, 2010. Пилипчук 2016 – Пилипчук Я.В. «Опасная граница». Сигизмунд I и Гиреи в 1517-1548 гг. // История военного дела: исследования и источники. 2016. Т. VIII. C. 472-505. [http://www.milhist.info/2016/11/21/pilipchyk_3] – Доступ на 1.10.2017. Срезневский 1893 – Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. 1. – СПб, 1893. Фасмер 1967 – Фасмер М. Этимологический словарь русского языка / Пер. с нем. (с доп.). Т. 2. – М.: Прогресс, 1967. Флоря 1975 – Флоря Б.Н. Россия и походы запорожцев в Молдавию в 70-х гг. XVI в. // Карпато-дунайские земли в средние века. – Кишинев: Штиинца, 1975. С. 214-228. Черных 1994 – Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. Т. 1. – М., 1994. Dziubiñski 1996 – Dziubiñski A. ‘Polsko-litewskie napady na tureckie pogranicze czarnomorskie w epoce dwu ostatnich Jagiellonów’, Kwartalnik Historyczny. Rocznik CIII, 3. Warszawa, 1996.
 28

Valla. №3(5), 2017. Аннотация В статье рассматривается использование термина казаки и его производных в XV-XVI вв. у татар, русских, поляков и других народов. Исследуются социальные, военные, экономические явления, связанные с использованием этого термина. В статье демонстрируется, что, вопреки бытующему расхожему представлению, значение слова «казак» в это время было неустойчивым, а его применение чрезвычайно разнообразным (от обозначения наёмного работника до пейоратива со значением «разбойник»). Далеко не всегда подразумевалось военное сословие. Возникновение собственно казачества как военной силы было связано с целенаправленной политикой Московской Руси. Ключевые слова XV в.; XVI в.; казаки; татары; Московская Русь; Литва; Польша; историческая терминология; социальная история Сведения об авторе Комаров Олег Владимирович, г. Москва, независимый исследователь e-mail: [email protected]








29

Воронин В.М. Генеалогии Габсбургов (XIII-XVII вв.): Историографический очерк

Генеалогии Габсбургов (XIII-XVII вв.): Историографический очерк. Ч. 1 В данном историографическом очерке исследуется эволюция генеалогии Дома Габсбургов как конкретный пример развития исторического знания на рубеже Средневековья и Нового времени. Поскольку по самой сути своей генеалогия любого рода – это собрание «чистых» фактов, то составление её наглядно демонстрирует методы сбора этих фактов, их отбора, анализа или его отсутствия и т.п. Поэтому варианты генеалогии какого-то рода могут служить показателем состояния исторического знания на момент их составления, выявлять в нём наличие разных тенденций. В силу роли, какую играл род Габсбургов в истории Германии и Европы, происхождение и генеалогия его были предметом интереса в течение ряда веков. По этому вопросу образовалась обширная литература, по которой можно детально проследить эволюцию этой генеалогии. Этот материал может служить бесценной иллюстрацией развития историописания и становления научного подхода в исторических науках. *** Дом Габсбургов, бывший на протяжении веков одним из самых влиятельных в Европе, сравнительно поздно – в XIII в. – вышел на арену германской истории. До этого он оставался одним из рядовых графских родов на юго-западной окраине королевства, поэтому не попал в поле зрения древних хронистов. Соответственно, и первые сведения о Габсбургах не восходят ранее чем к XIII в.; актовые материалы (особенно аббатства Мури в Швейцарии, основанного Габсбургами и ставшего «родовым» для них) стали известны, за малым исключением, лишь в XVII в. Одно из самых ранних упоминаний, если не самое раннее, о происхождении Габсбургов содержалось в хронике Генриха фон Клингенберга, епископа Констанца в 12931306 гг. (Heinrich von Klingenberg, ок. 1240-1306). Хроника эта впоследствии была утрачена, но в XIX в. реконструирована швейцарским историком А. Хенне (1798-1870) по сохранившимся выдержкам и цитатам в книгах и манускриптах. Согласно рассказу Клингенберга, Габсбурги происходили от римского рода, два брата из которого переселились в Германию; один из них стал епископом Страсбурга и вместе с братом основал замок Габсбург [Henne 1861: 18-19]. Ни имён братьев, ни их рода, ни дат в сообщении нет. Однако здесь явно просматривается сохранившееся предание о реальном событии – основании замка Вернером, епископом Страсбурга, и его братом Радботом в начале XI в. (Подробнее о хронике Клингенберга см. [Rieger 1872; Thiel 1899; Albert 1905]). Сообщение это повторяется в хронике Маттиаса фон Нойенбурга (Matthias von Neuenburg, латинизир. Matthius de Nuwenburg, de Neoburgensis, ок. 1295 – ок. 1364), создававшейся в 1330-1370 гг. Возможно, в работе над ней участвовал Альберт фон Гогенберг, епископ Фрейзинга, Констанца и Вюрцбурга (Albert von Hohenberg, ок. 13031359), поэтому первая публикация хроники, подготовленная И. Куспинианом (1473-1529) и напечатанная после его смерти, ошибочно называлась Chronicon magistri Alberti Argentinensis [Cuspinian 1553: 667-710]; под этим названием она фигурирует во многих позднейших сочинениях (переиздания хроники Нойенбурга см. в [Studer 1866; Hofmeister 1940]). Здесь также не содержится ни имён, ни дат; единственное дополнение к Клинбергу состоит в том, что братья принадлежали к древнему роду и обосновались в Германии вследствии изгнания (по неуказанной причине) из Рима [Cuspinian 1553: 667; Studer 1866: 1-2; Hofmeister 1940: 89, 313-314]. 30

Valla. №3(5), 2017. Эти сообщения хронистов положили начало «римской» версии происхождения Габсбургов. Своё развитие она получила в сочинении Г. фон Гунденфильгена (Heinrich von Gundenfilgen, 1440/45-1490). Для адекватной оценки нижеприводимых явлений и фактов необходимо сделать отступление. Во второй половине XV и в XVI вв. в европейской историографии, т.е. в поздних хрониках и исторических сочинениях, распространяется явление, сравнительно редкое у средневековых хронистов (за отдельными исключениями, например – «Деяния данов» Саксона Грамматика, или «История бриттов» Гальфрида Монмутского)1. Явление это – сочинение истории, т.е. выдумка её. Придумывались истории государств, народов, династий. Так, в середине XV в. Т. Эбендорфер создаёт «Хронику Австрии», где книга I и часть книги II содержат «историю» Австрии, целиком вымышленную автором, начинающуюся в 810 г. после всемирного потопа [Ebendorfer 1967: 3-42]. В 1519 г. выходит книга А. Кранца «Вандалия», где рассказывается история «предков» славянского племени ободритов, населявших Мекленбург, – вандалов, со времён их родоначальника Вандала, правнука библейского Ноя [Krantz 1519]. В это же время в Московском государстве возникает легенда о происхождении Рюрика от брата римского императора Августа – Пруса, позднее ставшая официально признанной [Дмитриева 1955]. В 1531 г. в Париже издаются «Анналы и хроники Франции» Н. Жилля, с историей франков, происходящих от троянцев (книга напечатана спустя 28 лет после смерти автора [Gilles 1531: fol. VIIr-Xv]). Число таких примеров можно без труда удесятерить. Очевидно, такое массовое явление нельзя объяснить случайным совпадением или «эпидемией» фантазёрства, поразившей историков Европы от Москвы до Парижа. Оно имело, без сомнения, объективные причины, которые не могут быть поняты вне контекста исторической эпохи. Эпоха Ренессанса характеризуется секуляризацией историописания. На смену представлению о телеологическом движении истории от сотворения мира к Страшному суду, ход которого управляется Божественным промыслом, приходит представление о том, что историю творят люди. Наиболее полное описание этой смены парадигмы даёт М.А. Барг: Общепризнано, что историзм нового времени родился в эпоху Возрождения. Это значит, вопервых, что человеку впервые открылась историческая ретроспектива — глубина исторического времени, обнаруженная в результате осознания гуманистами содержательного различия между отдельными его отрезками. Во-вторых, что, сохраняя конечную причинность в истории за небесами, историки с тех пор все реже обращались за помощью к ней (т. е. к божественному промыслу), ограничиваясь выяснением первопричин внутри самой эмпирически прослеживаемой истории. Втретьих, что, создавая новую объяснительную схему в терминах рационально интерпретируемого человеческого опыта, историзм приобретал черты секуляризированной и гуманистической философии истории. И наконец, в-четвертых, что на основе включения человека в универсальный порядок природы и подчинения его неизменному естественному закону гуманисты положили начало историзму натуралистическому, точнее на практике возродили историографию прагматическую, т. е. историю деяний, призванную служить практическим целям [Барг 1988: 242].

Однако секуляризация ещё не означала автоматического поворота к научности. Оторвавшись от средневековой (религиозной) концепции истории, ренессансные гуманисты не располагали иными альтернативами, кроме античной традиции, в которой не было собственно историзма в нашем понимании – была «история деяний, призванная служить практическим целям», то есть целям политики и морали. Изучение прошлого станет самоцелью истории как науки далеко не сразу. Историография Ренессанса дидактична и риторична, она больше рассматривалась как искусство, чем как наука (подробнее про специфику ренессансного восприятия истории см. [Барг 1988: 242-289]). 1

Сюда можно прибавить не менее яркий пример «Круга Земного» Снорри Стурлусона. – Прим. ред.

31

Воронин В.М. Генеалогии Габсбургов (XIII-XVII вв.): Историографический очерк Вместе с тем XV-XVI вв. – начало пробуждения национального самосознания, становления национальных государств. Следствием этого процесса было появление интереса к прошлому своего народа и стремление установить его место в истории среди других народов. Как писал русский историк Д.Н. Егоров ещё столетие назад, Иметь свою и с т о р и ю, по возможности более продолжительную, доказать свою связанность с крупными личностями признанных «культурных» народов – значит доказать своё право на существование… это было п о т р е б н о с т ь ю, необходимой легитимацией, и цель как бы оправдывала средства… [Егоров 1915: 229].

Но единственным средством восполнить пробелы было мифотворчество. Это был неизбежный этап в познании прошлого, как алхимия и астрология были неизбежными этапами в изучении природы и Вселенной. Всё это – формы познания в условиях крайне ограниченной базы известных фактов. Сейчас трудно представить, насколько мизерна была в то время «база источников»: она сводилась в основном к Библии, творениям отцов церкви, немногим сочинениям античных писателей. Хроники, как правило, не восходили в описании событий ранее каролингского времени, редко – меровингского. Те же, что начинались с сотворения мира, «от Адама», содержали лишь сухой перечень библейских патриархов, римских императоров, пап и т.п. Именно поэтому писатели были вынуждены сочинять историю своего народа, «встраивая» её во всемирную, в понимании того времени сводившуюся к библейским сказаниям, истории Римской империи и античным преданиям. Возникает вопрос: верили ли сами «историки» в истинность своих сочинений, или сознательно писали ложь? Такой вопрос естественен сегодня, но не имеет смысла для рассматриваемого времени, когда история не была отделена от литературы. Ведь и знания, например, об античной истории извлекались из поэтических произведений Гомера и Вергилия. И не оговоркой является, скажем, именование поэмы Овидия анналами и ссылки в одном ряду на Тита Ливия, Вергилия и Евсевия [Vitignano 1599: 2-3, 4] (о Витиньяно см. ниже). Наряду с сочинителями «сказок» в это же время появляются авторы, способные к критическому их восприятию. И хотя элементы исторической критики встречались уже у итальянских гуманистов XIV – первой половины XV вв., именно в XVI в. они начинают применяться более систематически, о чём ещё будет сказано далее. С учётом сказанного не должно вызывать большого удивления появление в сочинении Г. фон Гундельфингена (ок. 1480 г.) новых деталей римского происхождения Габсбургов, о котором хронисты XIII-XIV вв. только упоминали. «История Австрии от начала государства до 1476 г.» Гундельфингена не была напечатана; содержание её и обширные выдержки приведены у Ламбека [Lambeck 1669: 465-510] и Коллара [Kollar 1761: 727-824]. Повторяя хроники, Гундельфинген сообщает о двух братьях, ушедших из Рима, но он уже «знает», что они происходили из рода Пьерлеони Авентинских (Familia Petri Leonis dicte de Aventino monte), восходившего к временам Юлия Цезаря [Lambeck 1669: 476; Kollar 1761: 761]. Это-то утверждение и послужило толчком к дальнейшему развитию «римской» версии. Разбор генеалогии Габсбургов, приводимой Гундельфингеном, см. в [Rüegg 1910: 76-107]. В 1506 г. в Риме вышла книга итальянского гуманиста Р. Маффеи (Raffaello Maffei, 1451-1522), писавшего под именем Raphael Volaterranus; это была своего рода энциклопедия тогдашних знаний в 38 книгах, посвящённых географии, математике, астрономии, грамматике и риторике, описанию животных и растений, металлов и камней и т.п. Несколько книг содержат краткое описаний жизней и деяний знаменитых людей древности, римских пап и императоров. Книга Волатеррануса была переиздана в 1526 г. в Париже и неоднократно перепечатывалась. В ней, в заметке о императоре Максимилиане I, имеется дальнейшее развитие «римской» версии происхождения Габсбургов. Род Пьерлеони, оказывается, хоть и римский, 32

Valla. №3(5), 2017. но сабинский по происхождению; в Риме они были графами Авентинскими. Такую фамилию (Perleones) принял Пьеро, сын Леона (Petrus Leonis filius), внук Стефано, правнук Максимо. Два внука его, изгнанные из Рима, ушли за Альпы и около Люцернского озера основали замок Авенбург – в память римского Авентина; это название на местном языке превратилось в Абесбург, откуда и произошло имя Габсбург [Volaterranus 1526: fol. 253v]. Источника своих сведений Волатерранус, конечно, не называет. Поистине «революционные» открытия в генеалогии Габсбургов сделал в конце XVI в. А. Вион (Arnold Wion, 1554 – ок. 1610). Уроженец Испанских Нидерландов, он стал здесь членом монашеского ордена бенедиктинцев, около 1579 г. переселился в Италию; в 1595 г. в Венеции вышли два объёмных тома его истории ордена св. Бенедикта. Сочинение посвящалось королю Испании Филиппу II Габсбургу. В посвящении, занявшем 200 с лишним страниц первого тома, Вион излагает генеалогию рода Пьерлеони, от которого, по мнению автора, и происходит Филипп II ([Wion 1595], пагинация в посвящении отсутствует). Вначале Вион подвергает критике (справедливой) версию происхождения Габсбургов от франкских королей династии Меровингов (см. о ней ниже). При этом он использует метод исторической критики – ссылается на ряд хроник. Но показательно, что важнейший для его доказательств аргумент – бездетность короля Хлодиона, т.е. пресечение потомства Фарамунда – он заимствует из хроники Науклера (J. Nauclerus), созданной в самом конце XV в. Таким образом, для Виона нет разницы между свидетельством почти современника событий и автора, жившего тысячу лет спустя, главное – найти свидетельство, чтобы сослаться на него. Этот приём – наследие средневекового принципа следования авторитетам – будет характерен для всех последующих сочинений сторонников «римской» версии. Далее Вион постулирует происхождение Габсбургов от римского рода Пьерлеони, посвящая целый параграф ссылкам на рукописи неизвестных аббатов и монахов, неизвестно где хранящиеся, приводя обширные цитаты из описанной выше хроники Нойенбурга, Волатеррануса и Науклера, но больше цитируя своих современников, которые лишь упоминают такое происхождение: например, «Карл V император предками имел римских Перлеони, живших на Авентинском холме», или «Герцоги Австрии от Перлеони, графов римских, происхождение выводят» [Wion 1595: § VI]. Но далее следует важная ссылка на Philippus Gothus Siculus, Messanensis Eques, т. е. «Филиппа Готуса сицилийца, мессинского дворянина». Книга Филиппо Гото была опубликована в 1591 г. в Мессине [Goto 1591]. Она описывает торжества переноса в Мессину обретённых в 1588 г. мощей св. Плакиды2 и его товарищей, претерпевших мученичество во время гонений на христиан в VI в. В этих торжествах участвовал тогдашний наследник, а потом король Испании Филипп III, приближённым которого был Ф. Гото. Наследнику и посвящена книга. Важность обращения к ней Виона объясняется тем, что автор утверждает: св. Плакида происходил из древнего римского сенаторского рода Анициев (Anicii), и от него же происходит и род Габсбургов [ibid.: 9, 158-159, 180, 181]. Никаких конкретных сведений о этом происхождении Гото не сообщает, ограничиваясь констатацией «факта». Этот «пробел» и восполняет Вион. Он даёт непрерывную генеалогию рода Анициев, начиная с Квинта Аниция Пренестинца, жившего в 450 г. от основания Рима (304 г. до н.э.). В генеалогии даются многочисленные ссылки на античных и позднеримских писателей, надгробные эпитафии и т.п., так что она имеет вид вполне документированной. Дело в том, что в Древнем Риме действительно существовал род Анициев, члены которого занимали должности консулов, преторов и т.п., многие были сенаторами (см. о нём [RE: 2196-2208; PLRE: I, 67-69]). Ливий, Цицерон, Плиний, Тацит и другие писатели упоминают ряд представителей этого рода, но чаще всего не указывают их родственных связей, так что 2

Речь идёт о мученике Плакиде Мессинском (предположительно VI в.), фигура которого постоянно смешивалась с Плакидой из Субиако, учеником св. Бенедикта. В послетридентскую эпоху обоим был посвящён один и тот же день – 5 октября. – Прим. ред.

33

Воронин В.М. Генеалогии Габсбургов (XIII-XVII вв.): Историографический очерк объединение их в единую генеалогию – целиком фантазия Виона (более-менее достоверная генеалогия может быть построена лишь для III-V вв. н. э. – см. [RE: 2201-2202; PLRE: I, 1133; II, 1309]). Автор пользуется отмеченным выше приёмом: дать ссылку на источник, хотя последний и не содержит предлагаемых сведений. К роду Анициев Вион причисляет императора Юстиниана, свв. Бенедикта и упоминавшегося Плакиду, а также многих других известных в истории лиц. В действительности сведения о Анициях перестают прослеживаться в конце V в. н. э. Продолжение рода в последующих веках Вион выводит от Олибрия, одного из последних императоров Запада [Wion 1595: § XI]. Олибрий (Anicius Olybrius) правил три с половиной месяца в 472 г.; Вион приписывает ему сына, от которого якобы и пошёл последующий род, хотя источники называют единственным ребёнком Олибрия дочь Юлиану [RE: 2208]. «Воссоздав» генеалогию рода Анициев, Вион переходит к аналогичной задаче в отношении рода Пьерлеони. Основателем его он делает праправнука несуществовавшего сына императора Олибрия [Wion 1595: § XII]. Наряду с Пьерлеони Вион выводит от него также венецианский род Микеле / Микьель (Michele / Michiel), три представителя которого были дожами Венеции в XII в., и знатный итальянский род Франджипани (Frangipani), а от него – владетельный хорватский род Франкопан (Frankapani). Естественно, все эти построения были полётом фантазии автора. Неизвестно, почему творцы «римской» версии происхождения Габсбургов в качестве их предков выбрали род Пьерлеони. Это был крайне неудачный выбор. Дело в том, что в действительности этот род происходил не от римских сенаторов, консулов и императоров, а от богатого еврейского финансиста Баруха (Barukh), жившего в XI в. Он крестился и получил имя Бенедикт [Vogelstein und Rieger 1896: 214] – вероятно, в честь папы Бенедикта IX, понтификат которого был в 1033-1044 гг.; сын Бенедикта – Леон – был назван по имени Льва IX, вступившего на папский престол в 1049 г., поэтому вряд ли Барух крестился в понтификат Бенедикта VIII (в 1012-1024 гг.). Таким образом, род Пьерлеони, ставший так называться по имени сына Леона – Пьетро Леони (Pietro di Leone), восходит лишь к XI в. Несомненно, что Вион и его предшественники и последователи имели весьма смутное представление об этом роде: знай они об истинном его происхождении, им бы и в голову не пришло производить от него императоров Священной Римской империи и королей Испании. Вероятно, до них дошло какое-то предание о могуществе Пьерлеони в Риме в XI-XII вв. Они возглавляли одну из партий, враждовавшей с другой, руководимой родом Франджипани; борьба между ними могла лежать в основе легенды об изгнании из Рима двух братьев, бежавших в Германию и ставших родоначальниками Габсбургов. В Риме издавна существовала влиятельная еврейская община (о её роли в XII в. см. [Champagne and Boustan 2011: 470-475]), и Пьерлеони были связующим звеном между ней и папской курией. Папы нуждались в финансовой поддержке этого семейства и расплачивались пожалованиями недвижимости и назначениями на важные посты. Правнук Баруха-Бенедикта – Пьетро Пьерлеони (ок. 1090-1138) – в 1130 г. был избран решением части кардиналов папой под именем Анаклет II, в противовес Иннокентию II (об антипапе Анаклете II см. [ЕЭ: 205-206; Zoepffel 1871: 278-395]). Его племянник и внучатый племянник были кардиналами. Более подробно о роде Пьерлеони см. [Грегоровиус 2008: 684-688], генеалогию рода см. [Fedele 1904: 399-453]. Виону приписывается авторство фальшивки, известной как «Пророчество о папах». Он поместил его в своей истории, приписав авторство св. Малахии – ирландскому епископу XII в. [Wion 1595: 307-311], это «пророчество» распространялось в Риме ещё в 1590 г. перед и в течение конклава, выбиравшего папу после смерти Урбана VII. Оно указывало в качестве следующего папы кардинала Симончелли, и листки с «Пророчеством» распространялись сторонниками последнего в качестве средства агитации. Очевидно, для этой цели оно и было сочинено. Хотя «Пророчество» давно и многократно разоблачено как фальшивка [Menéstrier 34

Valla. №3(5), 2017. 1689; Moreri 1759: VII, 116-121; O’Brien 1880 и др.], «толкователи» его встречаются по сей день. Вряд ли подлежит сомнению, что и генеалогия Анициев-Пьерлеони-Габсбургов является сознательной фальсификацией Виона. Тем не менее у него нашлись последователи. В 1599 г. в Неаполе была издана небольшая книга К. Витиньяно († 1613) «Достоверная генеалогия и происхождение… Австрийского Дома» [Vitigniano 1599]. Уже в самом начале постулируется происхождение Габсбургов от царей Трои и Италии (Рима) через Энея (ibid.: 2). Дальнейшее содержание книги – доказательство этого происхождения. Методы его показательны для эпохи перехода от «баснословия» к становлению истории как науки. Так, значительное место занимает в книге воспроизведение античных и старых надписей на колоннах, надгробиях и т.п. Эти материалы как исторический источник привлекал ещё Ф. Петрарка в XIV в. Но привлечение надписей Витиньяном своеобразно: ему достаточно упоминания в надгробной эпитафии имени Anicia Iuliani, чтобы считать это подтверждением происхождения Анициев от рода Юлиани. Ни выяснения личности, память о которой призвана сохранять эпитафия, ни тем более – её родственных связей – автор не делает. Таким образом, прогрессивная мысль использования подлинных античных источников применяется в соответствии со средневековым понятием «авторитета»: достаточно сослаться на подлинный исторический памятник или признанный авторитет. Поэтому рядом с воспроизведением надписи стоит ссылка на «Церковные анналы» современника автора Ч. Баронио. Для подтверждения «несомненной достоверности» происхождения Габсбургов от Пьерлеони приводится перечень десятка авторовсовременников, утверждавших это [Vitignano 1599: 20]. Результатом таких «разысканий» был вывод: от Асканио, царя латинов, сына Энея, происходит род Юлиев (к которому принадлежал Юлий Цезарь); от Юлиев происходит римский род Юлиана (Guiliana), от последних – род Анициев, от них – род Пьерлеони, а от них – род Габсбургов [ibid.: 21]. Первым графом Габсбурга был Пьетро Пьерлеони, сын Леона, завоевавший (conquistarono) это графство около 1160 г. [ibid.:19]. Внуком его был император Рудольф – здесь Витиньяно точно следует Виону, на которого неоднократно ссылается. Итак, теперь Габсбурги становятся потомками царей Трои, Рима, Юлиев. Детальных генеалогий Витиньяно не даёт, ограничиваясь лишь утверждением такого происхождения. В 1617 г. в Неаполе вышла брошюра Ф. Дзаццера [Zazzera 1617], в которой главным образом излагается генеалогия рода Франджипани, но, естественно, рассказывается и об Анициях, и о Пьерлеони. Генеалогия последних сильно отличается от изложенной у Виона. Происхождение Габсбургов также дано иное, причём автора не смущает то обстоятельство, что согласно его хронологии два брата, переселившиеся в Германию, оказываются современниками праправнуков (!) другого их брата. В 1621 г. в Венеции публикуется книга Б. Пуччи, также посвящённая истории рода Франджипани [Pucci 1621]. Это сравнительно более серьёзное исследование, в котором автор, придерживаясь версии происхождения Пьерлеони и Франджипани от Анициев, и приводя различные мнения о происхождении их от троянцев, египетских царей и т. п., относится к ним весьма скептически. Пуччи уже использует документальные материалы, в частности, рассказывая о беспорядках в Риме в период понтификата двух пап – Иннокентия II и Анаклета II, и связывает с ними изгнание из города братьев Пьерлеони, ставших родоначальниками Габсбургов. Если указанных итальянских авторов больше интересовало «потомство» Анициев в Италии, то аббат австрийского монастыря Цветль И. Зейфрид (1570-1625), сочинение которого в трёх книгах опубликовано в Вене несколько раньше, сосредотачивает внимание на Габсбургах [Seifridus 1613]. Как и Вион, в начале своего сочинения Зейфрид подвергает критике версию происхождения Габсбургов от Меровингов, ссылаясь, среди прочих авторов, и на Виона. При обосновании «римской» версии он упоминает, помимо традиционного набора авторитетов, такого же, как у Виона, ещё Клингенберга и Гундельфингена (см. 35

Воронин В.М. Генеалогии Габсбургов (XIII-XVII вв.): Историографический очерк выше). Метод его тот же, что у Виона и Витиньяно: ссылки на источники, которые упоминают то или иное лицо, на «основании» чего делаются фантастические выводы. Вот пример: Зейфрид пишет: «…Юлиана Аниция – правнучка Проба, внучка Валентиниана III Августа, дочь императора Олибрия» (Juliana Anicia Probi proneptis, Valentiani III Augusti neptis, Olybrii Imperatoris filia); имеется ссылка: Gregorius Turonensis de gloria Martirum cap 133 [Seifridus 1613: II, 7]. Но у Григория Турского в главе 103 (а не в 133, которой у него нет) говорится: «…некая Юлиана, матрона из этого города…» (Juliana quaedam urbis illius matrona [Gregor. Turon. 1969: 105]). Ни о каких Пробах, Валентианах и Олибриях здесь нет ни слова. Так под пером автора сочинения – в буквальном значении слова – некая Юлиана источника превращается в «Юлиану Аницию, правнучку…» и т. д. Таких примеров можно приводить десятки, так как практически все результаты «изысканий» получены этим методом. В увлечении им Зейфрид заходит весьма далеко. Вторая часть его сочинения, вслед за Витиньяном, посвящена доказательству происхождения Анициев от Энея через его потомка Ромула. В числе «аргументов» Зейфрид цитирует позднеримского поэта Авсония (ок. 310 – ок. 394), который в послании к Сексту Петронию Пробу говорит о сыне последнего: Flos flosculorum Romuli, т.е. «цвет цвета римского» (здесь и далее рус. пер. М.Л. Гаспарова, [Авсоний 1993: 173]). Зейфрид же «интерпретирует» эти слова так: Авсоний сына Проба «называет потомком Ромула» (Romuli prolem appellat [Seifridus 1613: II, 37]). Не смущает автора и то, что Проба он относит к роду Анициев (Sext. Anicius Petronius Probus), хотя в той же приводимой им цитате из Авсония сын Проба называется «Двоякой крови отпрыск / От Пробов и Анициев» – mixto resurgens sanguine, Probiano itemque Anicio (латинский текст у Зейфрида искажён, здесь – цит. по [Ausonius 1921: 38]), т. е. поэт определённо говорит о принадлежности к Анициям сына Проба – по матери, но никак не самого Проба. Всё это находится непосредственно перед глазами читателя на одной странице. Таков уровень аргументов и доказательств учёного аббата. Здесь мы имеем не наивные сказания писателей второй половины XV – начала XVI вв., а прямую фальсификацию. Возможно, она объясняется авторским тщеславием (установление новых «фактов» и привлечение новых «источников»), либо преследовала цель заслужить благосклонность тех, кому посвящался труд; не потому ли книга издана в трёх небольших по объёму частях, чтобы посвятить их и императору, и испанскому королю, и австрийскому эрцгерцогу, которых автор производит от Энея и Ромула? Но Зейфрид не копирует Виона, и происхождение Габсбургов от Пьерлеони у него выводится иначе, чем у предшественника [Seifridus 1613: I, 81-82]. Кроме того, если Вион даёт краткие сведения о различных ветвях рода Пьерлеони, то Зейфрид в 3-й части своего труда даёт генеалогию более полутора десятков их. Сочинение Зейфрида подверглось резкой критике известного немецкого филолога, дипломата, деятеля Контрреформации К. Шоппе (Caspar Schoppe, латинизир. Gasparus Scioppius, 1576-1649). Но брошюра Шоппе была издана после и его, и Зейфрида смерти [Scioppius 1651]. Характерной чертой описанных сочинений является их полемичность по отношению к «меровингской» версии происхождения Габсбургов. В опровержение её используются и хроники, и сочинения отцов церкви, и современные авторы, и т.д. Показательно, однако, что в отношении собственных аргументов нет даже намёка на попытку проверки их достоверности. Поэтому нельзя считать критические элементы в указанных сочинениях началом исторической критики в позднейшем понимании этого термина. «Римская» версия происхождения Габсбургов практически канула в небытие во 2-й четверти XVII в. Слишком явные вымыслы её приверженцев, подтасовка и наивность аргументов сыграли здесь решающую роль. Однако приверженцы её сохранились и в XVII в. (см. ниже). Возникновение второй, условно называемой «меровингской», версии происхождения Габсбургов относится к началу XVI в. и связано с личностью императора Максимилиана I 36

Valla. №3(5), 2017. Габсбурга. Он был воплощением переходного характера своего века; по выражению биографа, Максимилиан «одной ногой ещё стоял на традициях Средневековья, но вторая уже шагнула в будущее» [Грёссинг 2005: 229]. Император был во многом уже человеком Ренессанса; сам одарённый писательскими способностями (написал несколько автобиографических произведений), он был лично знаком и состоял в переписке с видными представителями немецкого гуманизма. Вместе с тем Максимилиан, будучи государственным деятелем, прилагал все усилия для укрепления императорской власти в Германии и централизации в своих австрийских владениях. И здесь важное значение он придавал возвеличиванию своего рода и себя самого, используя для этой цели тех же писателей и художников. Он составил проект написания серии книг, среди которых значились «Надгробные триумфальные арки», «Триумфальные колесницы», «Хроника происхождения», «Происхождение» и т. п. Всё это, разумеется, было широко известно в среде образованных людей Германии. В таких обстоятельствах появилась в 1507 г. книжечка «Рифмованная габсбургская хроника» [Mennel 1507]. Автором её был Якоб Меннель (Jakob Mennel, латинизир. Manlius, ок. 1460-1525). Он учился в Тюбингенском, а затем во Фрейбургском университетах и получил степень доктора права. В 1496 г. Меннель занял пост руководителя канцелярии фрейбургского магистрата (биографический очерк о нём см. [Burmeister 1998]). Задумав поступить на императорскую службу и зная благорасположение Максимилиана I к писателям, Меннель во время работы рейхстага во Фрейбурге (1498 г.) преподносит Максимилиану свой литературный труд, посвящённый шахматной игре. Однако карьеры это ему не принесло. Тогда Меннель меняет тему и на рейхстаге в Констанце преподносит Максимилиану свою «Хронику» (1507 г.). Вопреки латинскому названию, «Хроника» была поэмой на немецком языке, воспевающей славный род Габсбургов и нынешнего его главу. Предком Максимилиана поэма называет Приама, первого герцога франков, жившего в IV в. Его внук Фарамонд стал первым королём франков и был дедом короля Меровея, чей внук Хлодвиг принял христианскую веру. Первым графом Габсбургским, по Меннелю, был Оттберт (Ottberth, 650 г.) – сын Одоперта (Odoperth), брата короля Австразии Гунтрама, сына Хлотаря и внука Хлодвига. Имя Оттберта появилось, несомненно, из архивов монастыря св. Трудперта в Брейсгау (в Мюнстертале, ныне – в германской федеральной земле Баден-Вюртемберг, в 20 км южнее г. Фрейбурга). Здесь хранилась грамота Альбрехта, графа Габсбурга, датированная 1186 г., в которой упоминаются привилегии «предшественников и предков наших» (praedecessorum et progenitorum nostrorum), пожалованные монастырю: графа Лютфрида, а также Отперта и Рамперта – «основателей монастыря св. Трудперта, мученика» (опубликована в [Hergott 1737: II, 197], с пометкой: «с автографа из архива [монастыря] св. Трудперта»). Из этого текста неясно, были ли все упомянутые лица предками Альбрехта, или кто-то был лишь его предшественником. Но Меннель предпочёл считать Отперта предком и непосредственным родоначальником Габсбургов, первым графом Габсбурга, хотя сам этот замок, давший роду имя, был построен лишь три с половиной века спустя. С этого времени Отперт (Оттберт, Оттоберт) долго фигурировал в качестве родоначальника Габсбургов (так, в 1663-64 гг. издана эпическая поэма австрийца В.Х. фон Хохберга об Оттоберте в 40 000 строк). Важно, что обращение Меннеля (и затем его сотрудников) к первоисточникам, древним документам, являлось не фундаментом исследования, а поводом для мифотворчества. На сей раз выбор Меннеля был точен: император заинтересовался его произведением, автор получил должность придворного историографа с поручением вместе с Л. Зунтхаймом (Ladislaus Sunthaym, ок. 1440-1512/13, известный к тому времени генеалог) составить генеалогию Габсбургов. Эта работа продолжалась много лет. Всё это время Максимилиан следил за её ходом; он желал, чтобы генеалогия была достоверной и пригласил в качестве эксперта известного австрийского учёного, гуманиста Иоганна Стабия (Johannes von Stöberer, латинизир. Stabius, 37

Воронин В.М. Генеалогии Габсбургов (XIII-XVII вв.): Историографический очерк ок. 1468-1522). Последний принял версию происхождения Габсбургов от меровингских королей франков, но, основываясь на хрониках и хронологических расчётах, полностью отверг родословную Меннеля, назвав сына короля Хлотаря Одоперта вымышленным лицом [Laschitzer 1888: 21]. После такого отзыва Меннель изменил генеалогию: теперь он произвёл Габсбургов от другого сына Хлотаря – Сигиберта, короля Австразии – через реально существовавших (зафиксированных в хрониках) сына последнего – Хильдеберта II и его сына Теодоберта II, чьего сына Сигиберта называет герцогом Гельвеции (Швейцарии), и приписывает ему сына Отперта, ставшего графом Габсбурга [idem]. Наряду с критикой, Стабий предложил и свою генеалогию [Laschitzer 1888: 21]. Он считал, что Отперт, граф Габсбурга, был сыном короля франков Хильдерика II († 675). Источники такого сына у Хильдерика не знают. Заботясь о достоверности своей генеалогии, Максимилиан стремился найти как можно больше хроник и древних документов, касающихся истории Габсбургов. С этой целью он отправляет Меннеля в поездки по Австрии, Швейцарии и Италии для поисков источников, а сам запрашивает о них своих друзей-учёных. В связи с этими поисками в 1513 г. среди действующих лиц этой истории появляется аббат Тритемий. Иоганнес Тритемий (Johannes Heidenberg, латинизир. Trithemius, 1462-1516) окончил Гейдельбергский университет и стал аббатом монастыря в Спонгейме. Здесь он собрал богатейшую по тому времени библиотеку книг и рукописей. В 1505 г. Тритемий стал аббатом монастыря в Вюрцбурге, где и умер. Его перу принадлежит множество проповедей, сочинений по теологии и истории, но скандальную славу он приобрёл в связи с защитой в своих произведениях магии. Известен Тритемий также трудами по криптографии (о жизни и сочинениях его см. [Silbernagl 1868, особ. S. 189-198]). К нему-то Максимилиан то ли сам, то ли через чьё-то посредничество, направляет запрос по поводу истории франков и источников по ней. 21 апреля 1513 г. Тритемий посылает Максимилиану письмо, в котором рассказывает о хронике некоего Хунибальда, якобы жившего при короле франков Хлодвиге I, в 18 книгах. В ней, по словам аббата, содержится история франков со времён Троянской войны; здесь указано и происхождение рода Габсбургов (письмо опубликовано в [Chmel 1840: 318-319]). 26 апреля того же года, в ответе на вопрос императора о местонахождении этой хроники, Тритемий сообщает, что хроника Хунибальда находилась вплоть до его отъезда в Вюрцбург (1 апреля 1505 г.) в библиотеке Спонгеймского монастыря, и что преемник его продал манускрипт монастырю в Хиршау, где и следует «тщательно и осторожно произвести розыск» [ibid.: 319]. Максимилиан настолько заинтересовался столь ценным источником, что разыскивал его несколько лет. Сначала он поручает поиск Тритемию, который в письме от 22 ноября 1515 г. сообщает, что поиски его не увенчались успехом [ibid.: 320]. Через год Тритемий умирает, но император не успокаивается, и поиск таинственной хроники продолжает Стабий – также безуспешно. К розыску присоединяется известный антиквар, издатель, знаток древних рукописей К. Пейтингер (Konrad Peutinger, 1465-1547). В конце концов они приходят к заключению: «Истории Хунибальда в действительности не существует – это выдумка Тритемия» [Laschitzer 1888: 28, Anm. 3]. Между тем в 1514 г. Тритемий завершает работу над сочинением «О происхождении народа франков. Сокращённое изложение 12-й, последней, книги Хунибальда». Историю франков он здесь начинает с 439 г. до Р. Х., в 750-й год после разрушения Трои, когда сикамбрами – потомками спасшихся троянцев – правил король Антенор. Сын и наследник его – Маркомир – увёл свой народ в Германию, где сикамбры обосновались на Рейне. Тритемий излагает их историю, перечисляет всех потомков Антенора, по имени одного из которых – Франка, правившего в 38 – 3 гг. до Р. Х. – сикамбры стали называться франками, переселившимися затем в Галлию. Бросается в глаза крайняя небрежность последней части рукописи. В одном предложении дважды повторяется, что Хлодвиг I правил 30 лет [Trithemius 1601: 86]. Говорится о его сыновьях, после чего сообщается, что на этом кончается хроника 38

Valla. №3(5), 2017. Хунибальда, и дальше история франков излагается по Hodoardo, Richero, Hermanfrido [ibid.: 87]. Но ведь в упоминавшимся письме к императору Тритемий говорил, что Хунибальд доводит хронику лишь до 24-го года правления Хлодвига, а его продолжателем был Wisogastal [Chmel 1840: 318]; более того – в названии рукописи назван продолжателем уже некий Wasthald [Trithemius 1601: 63]. О Хлотаре I сказано, что он имел 7 сыновей, а буквально через несколько строк говорится о четырёх [ibid.: 87-88]. Автор без всякой логики перескакивает с одного предмета на другой, затем возвращается, повторяя сказанное и т.п. Особенно эта небрежность проявляется, когда речь идёт о происхождении Габсбургов. По Тритемию («Хунибальду»), их родоначальником был Гунтрам, король в Орлеане и Бургундии, сын Хлотаря I, оставивший сыновей Теодоберта и Теодориха. «Теодоберт родил Сигиберта, Сигиберт родил Одоберта, Одоберт родил братьев Одоберта, Гунтрама и Адельберта. Одоберт младший родил Лютфрида и Удальрика» [ibid.: 88]. Лютфрид и был прямым предком Габсбургов. Такое происхождение Габсбургов прямо противоречит тому, что указывалось в письме Тритемия к императору, где оно излагалось по Меннелю – от Одеберта, сына Хлотаря I и брата Гунтрама. Эта генеалогия помещена в рассказе о сыновьях Хлотаря. После неё говорится о третьем его сыне Сигиберте, правившем в Австразии и от жены Брунгильды оставившем сына и наследника Теодоберта, которому наследовал сын Теодорик, по наущению бабки Брунгильды изгнавший из своего королевства св. Колумбана. Затем следует рассказ о правлении Хильперика, брата Сигиберта, на вдове которого Брунгильде он женил своего сына Меровея, о наследовании ему другого сына – Хлотаря (II) – войнах последнего с саксами и лангобардами и т.п. На 5-м году правления Хлотаря II умер брат его отца Гунтрам, король в Орлеане и Бургундии, оставивший сыновей Теодоберта и Теодорика, против которых Хлотарь начал войну. Брунгильда, их бабка, возбудила между внуками вражду и они начали междоусобную войну, в которой Теодорик убил брата Теодоберта. Последний оставил трёх сыновей, из которых старший – Сигиберт – до смерти дяди тайно жил у родственника, герцога восточных франков, а после смерти Теодорика получил Гельвецию (Швейцарию). У него были сыновья Одоберт, Гунтрам и Теодоберт. Одоберт получил графства Габсбург, Кибург и др. [ibid.: 88-89]. Таким образом, после приведения генеалогии, производящей Габсбургов от Гунтрама, сына Хлотаря I, помещено происхождение их от внука Брунгильды, жены брата Гунтрама – Сигиберта. Такая неувязка вкупе с упомянутыми небрежностями в рукописи (и множеством неупомянутых) имеет только одно объяснение: рукопись осталась не отредактированной. Генеалогия от Гунтрама – явно позднейшая вставка, скорее всего, заметка для памяти на полях. Стиль её («Теодоберт родил Сигиберта, Сигиберт родил…»), повторяющий Евангелие («Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова…» – Мф. 1:2), естественен для аббата и лапидарностью удобен для заметки; но вряд ли Тритемий, если бы редактировал рукопись для печати, осмелился генеалогию Габсбургов излагать языком родословной Христа. На незаконченность работы указывает и отсутствие непременных в то время посвящения какому-либо высокопоставленному лицу и авторского предисловия. Несомненно, что по каким-то причинам Тритемий не завершил работу; возможно, это было вызвано жестокой критикой её упоминавшимся выше Стабием, который читал рукопись (сохранились выписки из неё с замечаниями Стабия [Laschitzer 1888: 36]) и назвал её «баснями» [ibid.: 21, Anm. 2]. Это сочинение Тритемия было напечатано только в 1574 г. [Schard 1574: 301-348] и переиздано в 1601 г. [Trithemius 1601], но рукопись его стала широко известна и многие принимали «хронику Хунибальда», как и выдуманную тем же Тритемием «хронику Мегинфрида», за подлинные – во всяком случае, ссылки на них часты в сочинениях XVIXVII вв. Между прочим, по «Хунибальду», от древних франкских королей происходят и Каролинги – от Генебальда, внука короля Хлогиона (Clogio), царствовавшего в 350-367 гг.; приведена непрерывная генеалогия до Карла Великого [ibid.: 90]. 39

Воронин В.М. Генеалогии Габсбургов (XIII-XVII вв.): Историографический очерк Итак, отложив незавершённую рукопись «хроники Хунибальда», Тритемий принимается за новую работу, оконченную, по словам автора, 20 ноября всё того же 1514 г. Она была напечатана в Майнце в июле 1515 г., уже под именем Тритемия, и называлась «Компендиум, или Краткое изложение первого тома анналов, то есть истории о происхождении королевства и народа франков» [Trithemius 1515]. Название («…изложение первого тома…») объясняется в письме автора, предпосланному книге, к епископу Вюрцбургскому, где он говорит о работе над тремя томами истории; но продолжения книги не последовало. «Компендиум» представляет, по сути, несколько расширенное воспроизведение «Хроники Хунибальда» (кстати, в предисловии автор опять говорит о 18 книгах Хунибальда). Здесь Тритемий «расцвечивает» сухой текст Хунибальда, добавляя многочисленные детали, «уточняя» его данные: например, приводит точное число – 175 658 человек – последовавших за Маркомиром в Германию его подданных, перечисляет три десятка его герцогов [Trithemius 1539: 4], называет имя жены его сына и наследника Антенора – Камбра, дочь короля Британии Белина (взятого, по-видимому, из «Истории бриттов» Гальфрида Монмутского) [ibid.: 6] и т. п. (в издании 1515 г. нет пагинации, поэтому ссылки даются по парижскому изданию). Но самое важное – Тритемий в «Компендиуме» не говорит о происхождения Габсбургов. Скорее всего, критика Стабия и несомненное знание того, что работа Меннеля над их генеалогией идёт под патронажем императора, заставили Тритемия отказаться от дальнейшего фантазирования по этому предмету. Тем не менее вклад его в разработку генеалогии Габсбургов был значителен: Меннель взял у него родословие франкских королей от Антенора (как Тритемий в своё время взял у Меннеля происхождение Габсбургов от Меровингов). Тем временем работа Меннеля и Зунтхайма завершалась. 5 января 1518 г. императору были преподнесены 6 книг «Княжеской хроники» (Die fürstliche Chronik). В объёмных манускриптах, обильно украшенных миниатюрами придворных художников, содержалась история Трои, начиная с царя Дардана, происхождение от троянцев франков, генеалогии их королей, родословные древа не только Габсбургов до Максимилиана включительно, но и их предшественников по владению Австрией – Бабенбергов, а также родственных им домов и т.п. Но Меннель не прекратил на этом работу. Он предложил Максимилиану продолжение генеалогии до библейского патриарха Ноя. Осторожный император – ведь речь шла о «добавлении» к Священному Писанию! – поручил запросить заключение по этому вопросу теологического факультета Венского университета. Это было в декабре 1518 г. Факультет срочно рассмотрел представленную генеалогию и в самом конце года вынес положительное решение [Laschitzer 1888: 30]. Но 12 января 1519 г. Максимилиан I умер. Его внуку и преемнику Карлу V было не до генеалогии предков: начало его правления ознаменовалось восстанием кастильских городов, войной с Францией, началом Реформации в Германии. Труд Меннеля остался неопубликованным; ныне он находится в Национальной библиотеке Австрии. Содержание его см. [Herrgott 1737: I, LXVII-LXVIII] и [Laschitzer 1888: 12-14]. В Национальной библиотеке Испании хранится манускрипт, датированный 1536 г. (доступен в Интернете: http://bdh-rd.bne.es/viewer.vm?id=0000039003&page=1). Это художественно изображённое генеалогическое древо (с «портретами» всех предков) императора Карла V. Здесь он представлен как 82-й потомок патриарха Ноя – через сына его Хама, внука Озириса, царя Египта, правнука Геркулеса Ливийского, чей праправнук Дардан был предком царей Трои и т. д. Таким образом, библейские персонажи соединялись с героями древнегреческих мифов, а затем с фантазиями Тритемия – наглядное свидетельство восприятия истории в ту эпоху.

40

Valla. №3(5), 2017. Генеалогия этого манускрипта соответствует изложенной в книге эльзасского гуманиста И. Гебвилера (1473-1545) [Gebwiler 1527; без пагинации]3. Примечательно то, что несколькими годами ранее он издал книгу, в которой утверждал, что Габсбурги ведут своё происхождение от герцогов Эльзаса VII в. [Gebwiler 1521, без пагинации; переизд. 1597]. Таким образом, Гебвилер был первым, кто предложил «эльзасскую» версию происхождения Габсбургов, получившую развитие в XVII-XVIII вв. (см. о ней ниже). Книга Гебвилера 1521 г. (о ней см. [Wilsdorf 1975: 34-43]) посвящена жизнеописанию св. Одилии (Sainte Odile / heilige Odilie, ок. 662 – ок. 720), канонизированной в середине XI в. и считающейся покровительницей Эльзаса, а также её предков и родственников. Она была дочерью Этихона (Адальрика), герцога Эльзаса (Etichon-Adalric, Ettich, Eticho, Attich, ок. 635-690). Гебвилер перечисляет около 40 её родственников; племянника её, Лютфрида (Lütfridus), графа в Эльзасе, сына брата св. Одилии Адальберта, он называет родоначальником Габсбургов. Эта книга выделяется среди современных ей сочинений полным отсутствием выдумок: автор излагает только факты и подвергает критике некоторые моменты в легендах о св. Одилии; не пишет он и о чудесах, связанных с культом святой. Гебвилер не указывает своих источников, но судя по тщательному перечислению монастырей, основанных членами рода Этихона, мест их захоронений и т.п., автор пользовался документами из монастырских архивов. Несомненно, он использовал и хронику, созданную в XII в. в монастыре Эберсмюнстера [Wilsdorf 1975: 36] (см. [Chronicon 1874]); генеалогия потомков Этихона у Гебвилера почти совпадает с генеалогией, рукопись XV в. которой хранилась в монастыре Хонау (Honau, см. в [Wilsdorf 1975: 20]). Назвав графа Лютфрида родоначальником Габсбургов, Гебвилер не указывает его потомков. Говоря о происхождении Дома Церингенов от Габсбургов в другом своём сочинении [Gebwiler 1529, без пагинации], он не указывает и связи графов Габсбурга XI в. с Лютфридом. Очевидно, он её точно не знает, но не заполняет пробел выдумкой. Неизвестно, что побудило Гебвилера отказаться от своего мнения, но в упомянутой работе 1527 г. (переиздана в 1530 и 1650 гг.) он принимает «меровингскую» версию происхождения Габсбургов. Вероятно, здесь сказалось неприятие Гебвилером Реформации, признание Габсбургов вождями Контрреформации и, как следствие, нежелание хоть чем-то принижать их авторитет (напомним, что «меровингская» версия была санкционирована Максимилианом I). Известно, что рукопись книги представлялась автором на просмотр императору Карлу V, который выразил готовность финансировать её печать при условии внесения в неё определённых поправок [Schmidt 1879: 168]. В этой книге Гебвилер впервые в печатном издании соединил воедино генеалогию Меровингов по «хронике Хунибальда» Тритемия с происхождением Приама Троянского от библейского Ноя, пользуясь другой фальсификацией – т.н. Псевдо-Берозом (о нём см. ниже). Поэтому ссылки на труд Гебвилера часто встречаются в последующей литературе, тогда как предложенная им ранее «эльзасская» версия была надолго забыта. «Меровингско-троянская» версия происхождения Габсбургов, одобренная Максимилианом I, стала главенствующей на протяжении XVI в. Но редакция Меннеля не стала канонической. Уже в упомянутой генеалогии Карла V (и у Гебвилера) имеются существенные отличия от неё в изложении первых поколений собственно Габсбургов. Этот вопрос оставался дискуссионным и впоследствии, что неудивительно: сочинение фантазий – гораздо более лёгкое дело, чем соединение их с реальностью. Известный австрийский гуманист Вольфганг Лаций (Wolfgang Laz, латинизир. Lazius, 1514-1565; см. о нём [Mayr 1894]) – профессор медицины, картограф, историограф императора Фердинанда I – издал в 1557 г. энциклопедический труд «О переселявшихся народах» [Lazius 1557]. Он содержал перечни и деяния королей, герцогов и графов множества феодальных образований Европы, генеалогии владетельных и дворянских родов и 3

Имя его у авторов XVI-XVII вв. варьирует: Gebulherus [Lazius 1564: 24], Gebuillerus [Guillemannus 1605: 17], Gebuilherus [Schönleben 1680: 142]. О жизни и трудах Гебвилера см. [Schmidt 1879: 159-173, 407-411].

41

Воронин В.М. Генеалогии Габсбургов (XIII-XVII вв.): Историографический очерк т.п. Это был итоговый труд, отражавший накопленные к середине XVI в. исторические сведения. Но пользование ими затруднено тем, что Лаций избрал формой повествования судьбы древних германских племён, расселявшихся по Европе (франки, свевы, бойи, маркоманы, готы, вандалы и др.). Последующие феодальные образования он связывает с этими племенами без какой-либо системы: так, к киммерийцам у него относятся короли франков и Португалии, Каролинги, графы Фландрии и Голландии, герцоги Лотарингии и Брабанта, норманнские короли Англии и Сицилии. Последние повторяются в разделе, посвящённом маркоманам, куда также относятся короли Дании, герцоги Саксонии и т.п. Часть немецких и австрийских дворянских родов помещена в истории свевов, другая часть отнесена к бойям и т.д. Уже в силу объёма труда он имеет компилятивный характер. Лацию принадлежат вводные статьи к каждой из 12 книг, содержащие краткую историю «переселявшегося народа», сведения о его языке, обычаях и т.п. Среди своих источников, относящихся к древней истории, он неоднократно называет Бероза (Берос, Беросс, Berosus). Но здесь имеется в виду не вавилонский историк, живший в IV-III вв. до н.э., чьё сочинение сохранилось лишь в отрывках и цитатах античных писателей, а так называемый ПсевдоБероз – фальсификация доминиканского монаха Джованни Нанни (Giovanni Nanni, Annio da Viterbo, латинизир. Joannes Annius Viterbensis, ок. 1432-1502). В конце XV в. он якобы обнаружил подлинные тексты сочинения Бероза и опубликовал их со своими комментариями. Это были безудержные фантазии, соединявшие библейские и греческие мифы в новую мифологию; здесь содержались генеалогия потомков Ноя, история царей и народов после библейского потопа [Annius 1552: 35-209]. Фальсификация была разоблачена ещё в середине XVI в., но многие верили в подлинность сочинений Нанни (другие свои фальшивки он приписывал египетскому жрецу Манефону и ряду античных писателей) и часто, подобно Лацию, ссылались на них. На «свидетельстве» Псевдо-Бероза основывается и генеалогия Габсбургов от Ноя, Хама и Озириса [ibid.: 66-68]. Даже такой критически мыслящий немецкий гуманист, как Иоганн Авентин (Johann Georg Turmair, латинизир. Ioannes Aventinus, 1477-1534), считал фальсификацию Нанни подлинным сочинением Бероза и использовал его как один из основных источников, наряду с Плинием, Тацитом и др., в своём труде «Баварские анналы», законченном около 1511 г., но напечатанном лишь в 1554 г. Генеалогию Габсбургов Лаций начинает с Сигиберта II, короля Австразии, сына короля франков Дагоберта I († 645) [Lazius 1557: 516-521]. Его сын Сигиберт, ландграф Эльзаса и Брейсгау, построил замки Альтперг, Габисбург и Эгесхейм (Altperg, Habisburg et Egeshaym). Это происхождение и генеалогия последующих поколений отличается от версий Меннеля, Стабия и Тритемия. Своих источников Лаций здесь не указывает. Семь лет спустя выходит работа Лация, специально посвящённая генеалогии Габсбургов [Lazius 1564]. Для написания её Лаций совершает ряд поездок по древним монастырям западной Германии, Бургундии и Швейцарии, где работает в библиотеках (нередко безвозвратно «заимствуя» из них документы) и осматривает погребения. Впрочем, генеалогия Габсбургов – скорее повод для написания истории Австразии и Австрии с обширными экскурсами в историю Бургундии, Лотарингии, Эльзаса и окружающих территорий. Отличительная черта книги Лация – полное отсутствие легендарных сведений о троянцах и т. п., которые в обзоре версий происхождения Габсбургов именуются автором «вздором», также как и системы Меннеля, Тритемия и подобных им. История франкских королей начинается у него с первого христианского короля Хлодвига; изложение опирается на хроники Григория Турского, Регинона, Павла Диакона, Отто Фрейзингенского, Прокопия Кесарийского, Агафия Схоластика и др. Неоднократны ссылки на документы многих монастырей, надгробные эпитафии. Значительное внимание обращается Лацием на географический состав описываемых феодальных владений. Вторая книга целиком посвящена истории габсбургской Австрии, при работе над ней автор пользовался материалами Венского императорского архива. 42

Valla. №3(5), 2017. Происхождение Габсбургов в новой работе Лация коренным образом отличается от изложенного в книге «О переселявшихся народах». Здесь выводы автора совпадают со второй версией Меннеля: Хлотарь I → Сигиберт, король Австразии → Хильдеберт II, король Австразии → Теодоберт II, король Австразии → Сигиберт. По Меннелю, сыном последнего был 1-й граф Габсбурга Отперт, по Лацию же Отперт (Оттоберт) – внук Сигиберта, сын 1-го графа Сигоперта [Lazius 1564: 108]. Значительно отличается от Меннеля и других версий генеалогия последующих поколений: у Лация в них появляется много новых имён, почерпнутых, видимо, из монастырских документов. Но проблема в том, что документы и эпитафии, называя имена, далеко не всегда указывали непосредственное родство названных лиц, поэтому Лаций и другие авторы генеалогий объединяли их в единую родословную, руководствуясь только своими предположениями. Следствием этого и были разночтения в генеалогиях первых поколений графов Габсбурга. Так, австрийский генеалог М. Айтцинг (Эйтцингер, ок. 1530-1598) в сборнике генеалогий 1590 г. воспроизводит схему упоминавшегося манускрипта 1536 г. и книги Гебвилера, сильно отличающуюся от схемы Лация 1567 г. [Aitzing 1590: 24-44]. Генеалогию королей франков он начинает с Франка, сына короля сикамбров Антария [ibid.: 1-23]. Профессор Йенского университета Э. Ройснер (1555-1612) следует Лацию [Reusner 1592a: 17-27]. Наиболее разработанная генеалогия Габсбургов по «меровингской» версии приведена в собрании генеалогий И. Хеннингеса. Здесь в принципе повторяется схема Лация с рядом дополнений [Henninges 1598c: 11-12, 263-264, 266, 268]. Итак, в XVI в. сосуществовали две версии происхождения Габсбургов, и обе – вымышленные. Габсбурги не были исключением: отмеченные выше причины – стремление к изучению прошлого и мизерная база источников – необходимо вели к сочинению, придумыванию генеалогий правящих родов. В 1521 г. появляется сочинение Н. Маршалка (ок. 1470-1525), в котором дана непрерывная генеалогия герцогов Мекленбурга, начиная от полководца Александра Македонского Антирия, вместе с деяниями выдуманных королей вандалов [Marschalk 1521]. В середине века Р. де Вассебур († 1556) придумывает генеалогию герцогов Брабанта, производя их от несуществовавшей сестры Юлия Цезаря [Wassebourg 1549]. Э. де Лузиньян (1537 – ок. 1595), потомок королей Кипра, бежавший после турецкого завоевания во Францию, пишет книгу «Генеалогии 67 преблагороднейших и презнаменитейших родов... происходящих от Меровея, сына Теодорика II, короля Австразии» [Lusignan 1587]. В числе этих родов – герцоги Бургундии, Аквитании, графы Голландии, Люксембурга, множество французских феодальных родов; излишне говорить, что ни один источник не упоминает о детях Меровея. В конце XVI в. Петр Альбин (Petrus Albinus / Peter von Weisse, 1543-1598) сочиняет генеалогию Витекинда, вождя племени саксов в их борьбе с Карлом Великим (конец VIII – начало IX в.), возводя её к I в. до н.э. [Albinus 1602; изд. посмертно]; от Витекинда выводились саксонская династия королей Германии, дом Веттинов, Савойский Дом, маркграфы Монферрато, графы Ольденбурга и даже Капетинги. Эта генеалогия «развита» упоминавшимся Э. Ройснером в книге 1597 г. [Reusner 1597; переизд. 1610]. Видный деятель шотландской Реформации, автор злобных пасквилей на Марию Стюарт Дж. Бьюкенен (1506-1582) сконструировал генеалогию королей Шотландии, начинающуюся с 330 г. до н.э. [Buchanan 1582; имеется ряд переизданий и переводов на английский язык]. Примеры подобных сочинений можно продолжать. Эволюция генеалогий Габсбургов в XVI в. наглядно иллюстрирует переходный характер этого века от Средневековья и Ренессанса к Новому времени. Сторонники «римской» версии, зародившейся ещё в XIII в., оказались носителями донаучной концепции знания, которая «не требовала ни эмпирического подтверждения, ни фактической проверки» [Барг 1987: 302]. Потому и в конце XVI в., и в начале XVII в. они продолжали добавлять всё новые детали к вымыслам предшественников. Среди приверженцев «меровингской» версии оказались представители как старого мышления (Меннель, Тритемий и др.), так и нового 43

Воронин В.М. Генеалогии Габсбургов (XIII-XVII вв.): Историографический очерк (Стабий, Лаций). Особняком стоит Гебвилер, в сочинении 1521 г. проявивший рациональность мышления и опору на документальные источники, но затем изменивший своё мнение о происхождении Габсбургов по мотивам, не связанным с появлением новых фактов, обнаружением неизвестных ранее источников и т.п. Его пример лишний раз показывает значимость для того времени генеалогии правителей, роли её в политической жизни. Однако в XVI в. уже зрели условия для отделения истории от литературы, «для превращения истории из искусства (ars historica) в науку, обладающую собственной “дисциплиной” – методикой организации материала и правилами корректности исследовательской процедуры. Разумеется, речь идет лишь о самой начальной фазе этого процесса, но именно поэтому о фазе более чем знаменательной» [Барг 1987: 273]. Критический поворот не в последнюю очередь связан с запоздалым выходом в свет знаменитой ныне работы Лоренцо Валлы о подложности «Константинова дара», написанной около 1440 г., но опубликованной в полном виде Ульрихом фон Гуттеном в 1518 г. Само появление в свет этого издания было обусловлено конкретными потребностями Реформации (полемика против папства), однако благодаря реформационному движению представление о необходимости критического отношения к тексту постепенно укореняется в европейском сознании. Помимо сдвигов в сознании, за этот век был накоплен – даже в попытках оправдания ложных версий – огромный, по сравнению с предыдущим, фактический материал по истории. Набирает силу понимание того, что научное познание прошлого возможно только на основе изучения подлинных исторических памятников. Задачу розыска, собирания и публикации их взяли на себя так называемые «антикварии» («эрудиты») – любители и знатоки древности. Хотя расцвет этого движения падает на следующий, XVII век, начало его приходится на вторую половину XVI в. Способствовало его развитию и то обстоятельство, что в «идеологической войне» католиков и протестантов как те, так и другие, нуждались в фактических аргументах, в связи с чем начинается поиск и публикация источников по истории церкви. Протестанты опубликовали в 1562-74 гг. огромный свод документов, известный как «Магдебургские центурии». Католики ответили таким же обширным сводом «Церковных анналов» Чезаре Барония (1538-1607). Хотя подбор документов в обоих сводах вёлся тенденциозно, с целью доказательства истинности своей веры, в результате достоянием историков стало множество документов из монастырских библиотек и архивов. В этом отношении особенно ценными были «Церковные анналы», автор которых пользовался величайшим в то время хранилищем – Ватиканской библиотекой, почему этот труд до сих пор является важным историческим источником (многие документы, которыми пользовался Бароний, утрачены). По формулировке М.А. Барга, в это время среди людей, занимавшихся историей, «возникло и на несколько столетий закрепилось своеобразное “разделение труда”… одни из них посвящали себя собиранию, комментированию и публикации первоисточников, – это были так называемые антиквары. Другие не обладали ни их знаниями, ни их техникой и навыками, зато создавали исторические повествования, опираясь при этом вовсе не на труд первых, а следуя… за “наиболее достоверным” нарративным построением предшественников, – это были “историки”… это обособление двух сторон единого процесса – добывание исторических знаний и историописание… – продолжалось… в общем и целом вплоть до конца XVIII в.» [Барг 1987: 272]. Это важное обстоятельство необходимо учитывать при рассмотрении процесса становления и развития исторического знания. Движение антиквариев охватило ряд европейских стран. В результате их работы (Кемден в Англии, Питу, Фоше, И.Ю. Скалигер во Франции и т. д.) было опубликовано много древних хроник, документов, описаний материальных памятников (в т. ч. монет), уточнена хронология исторических событий и т. п. Их трудами уже с конца XVI в. начинают публиковаться собрания нарративных и актовых материалов – начинание, достигшее расцвета в следующем веке. 44

Valla. №3(5), 2017. В Германии во второй половине XVI в. антиквары кладут начало систематическим публикациям важнейших источников. Так, Симон Шард (ок. 1535-1573) публикует в 1566 г. сборник, куда вошли хроники Регино Прюмского, Сигиберта из Жамблу, Ламберта Херсфельдского [Schard 1566]. Здесь же была впервые опубликована т. н. «хроника ПсевдоТурпена» (XII в.) с латинской обработкой «Песни о Роланде», важной для истории поэмы (подробнее см. [Смирнов 1964: 144-145]). Шард также опубликовал четырёхтомное собрание работ по истории Германии современных ему авторов [Schard 1574]. В первом томе напечатано знаменитое сочинение Тацита «Германия» с обширными примечаниями и комментариями; здесь же впервые опубликована упоминавшаяся выше фальсификация аббата Тритемия – «Хроника Хунибальда» [ibid.: I, 301-348]. Шарду принадлежит и первая публикация (1566) немецкого варианта сочинения известного гуманиста Авентина (о нём см. выше) – «Баварской хроники». Иоганн Писториус (Младший, 1546-1608), сын известного деятеля Реформации Иоганна Писториуса Старшего († 1583), признанный «полигистор» (знаток всех наук, эрудит), перешёл из лютеранизма в кальвинизм, но разочаровался и в нём и стал католиком, исповедником императора Рудольфа II. В связи со сменой вероисповедания он написал множество работ по теологии, но остался в истории как собиратель и публикатор источников. В 1583-1607 гг. вышли три больших тома подготовленных им для печати хроник и документов [Pistorius 1583; Pistorius 1584; Pistorius 1607] (хотя книги имеют разные названия, в литературе они чаще именуются Rerum Germanicarum veteres… и считаются томами I-III; переиздавались в XVII-XVIII вв.). Здесь, помимо публиковавшихся С. Шардом Регино, Сигиберта и Ламберта, напечатаны хроники Германа из Райхенау, Мариана Скота, Готфрида из Витербо. Впервые в этом собрании опубликовано «Жизнеописание императора Конрада II» Випона (Wipo) – важный источник по истории Германии XII в. Включены в трёхтомник хроники ряда церковных и светских княжеств, вкладная книга Фульдского аббатства и т. п. Опубликовал Писториус также собрание хроник и сочинений современных ему авторов по истории Испании (в т. ч. «Вестготскую правду»; в приложении даны 36 генеалогических таблиц правителей пиренейских королевств и дворянских родов) и Польши (здесь напечатан ряд документов, касающихся Ливонской войны Ивана Грозного). Марквард Фрэер (1565-1614), известный в своё время юрист и дипломат, опубликовал в 1600-1611 гг. трёхтомное собрание источников по истории Германии [Freher 1600], переиздававшееся в XVII-XVIII вв. Второй и третий тома содержат сочинения современных авторов, посвящённые в основном времени правления императоров Фридриха III и Максимилиана I. В первом томе опубликованы такие важные источники, как Фульдские анналы (IX в.), Лоршские анналы (VIII-IX вв.), «Книга о саксонской войне» Бруно (XI в.), локальные хроники, письма императора Фридриха II и т. д. Фрэер опубликовал также собрания источников по истории меровингской и каролингской монархий [Freher 1613]4, по истории Богемии, был первым публикатором хроники Козьмы Пражского. Ему принадлежит ряд трудов по нумизматике, истории Пфальца и т. д. В 1600 г. Фрэер публикует собрание сочинений, посвящённых Московскому государству, куда были включены записки С. Герберштейна, П. Иовия, А. Гваньини, М. Меховского и др. [Freher 1600a]5 Он также опубликовал исторические работы упоминавшегося выше аббата Тритемия [Trithemius 1601].

4

Содержит хронику Григория Турского, жизнеописания Карла Великого (Эйнхарда) и Людовика Благочестивого (Астронома), истории Аймона из Флёри и Адемара Шабанского, документы франкских королей и епископов и т. п. 5 В недавнем издании «Записок о Московии» С. Герберштейна публикатор этого сборника не указан (Герберштейн С. Записки о Московии. В двух томах. Т. II. М., 2008. С. 239, 518.). О Фрэере как публикаторе сборника 1600 г. см. Neue deutsche Biographie. Bd. 5. Berlin, 1961. S. 393.

45

Воронин В.М. Генеалогии Габсбургов (XIII-XVII вв.): Историографический очерк Важные публикации осуществил Рейнер Рейнекций (Reiner Reineccius, 1541-1595). Среди них – хроника Видукинда Корвейского [Reineccius 1577]6, первые издания хроник Титмара Мерзебургского [Reineccius 1580] и Альберта Штаденского, с большим приложением генеалогий королей Дании, графов Ольденбурга, Гольштейна и др. [Reineccius 1587]. Весьма ценным оказалось издание Рейнекцием «Славянских хроник» Гельмольда из Босау и Арнольда Любекского [Reineccius 1581]; хроника Гельмольда была опубликована по наиболее полному списку, впоследствии утраченному. Кроме этих публикаций Рейнекцию принадлежит ряд трудов по генеалогии (см. ниже). Не все публикации антиквариев второй половины XVI в. были первоизданиями, многие из них уже были напечатаны в первой половине века (хотя ряд новых публикаций осуществлялся по новонайденным спискам). Но сам факт их изданий и переизданий свидетельствует о возросшем спросе на источники, следовательно, занятие историческими разысканиями перестало быть делом узкого кружка учёной элиты гуманистов, приобретало достаточно массовый характер. Практически все указанные сборники снабжены подробнейшими – на десятках страниц – указателями лиц и реалий, что говорит о предназначении публикаций для исследовательской работы. В Германии во второй половине XVI в. трудами антиквариев создаётся целая серия локальных историй. Среди них можно отметить историю Мерзебурга, частично затрагивавшую также историю Тюрингии и Мейсена Э. Бротуффа [Brotuff 1556; дополненное издание – Brotuff 1557]; историю Ангальта того же автора [Brotuff 1556a]. Выше уже отмечалось, что половина книги Лация 1564 г. посвящена истории Австрии в эпоху владения ею Габсбургами [Lazius 1564]. Г. Хамельманн (1526-1595) написал ряд работ по истории Вестфалии и Ольденбурга [Hamelmann 1564; Hamelmann 1599; Hamelmann 1711: 21-62]. В конце века опубликованы истории Мейсена [Albinus 1589], Саксонии [Pomarius 1589; Dresser 1596], Швабии [Crusius 1595], Гольштейна [Angelus 1597]. Истории Мейсена и Саксонии были посвящены также сочинения Г. Фабриция (1516-1571), часть которых опубликована после его смерти [Fabricius 1569 (много переизданий); Fabricius 1597]. Фабриций считается одним из основателей эпиграфики как вспомогательной исторической дисциплины [Fabricius 1549]. Упоминавшийся М. Фрэер написал первую историю Пфальца, куда включил ряд архивных документов и императорских грамот [Freher 1599; Freher 1599a; Freher 1612]. Особенно плодовитым автором был К. Шпангенберг (1528-1604). Помимо других многочисленных работ, его перу принадлежат истории Кверфурта [Spangenberg 1590], Хеннеберга [Spangenberg 1599; переизд. с продолжением и дополнениями – Spangenberg 1755], Шауенбурга [Spangenberg 1614]. В 1572 г. издана его «Мансфельдская хроника»; по авторскому плану она должна была стать фундаментальным произведением, охватывающим множество тем, вплоть до трактата по горному делу. Но вышла лишь тысячестраничная 1-я часть, излагавшая историю Германии с сотворения мира [Spangenberg 1572]; несколько переработанный вариант издан в 1585 г. под названием «Саксонская хроника» [Spangenberg 1585]. Естественно, перечисленные истории (список далеко не полон) несли на себе печать времени; в изложении первоначальной истории нередки ссылки на «хронику Хунибальда», Псевдо-Бероза и тому подобные «источники». Но при этом они содержали огромный фактический материал по местной истории; примечательно, что все они были написаны не на латинском, а на немецком языке, т. е. авторы адресовали свои работы более широкому кругу читателей, нежели учёная элита. Ко второй половине XVI в. относится и выделение генеалогии в самостоятельную дисциплину. Если поначалу генеалогии правителей включались в локальную историю 6

В русском переводе Видукинда это издание ошибочно датировано 1617 годом и указано, что оно являлось повторением издания Фрехта 1539 г. (Видукинд Корвейский. Деяния саксов. М., 1975. С.61). Издание Рейнекция основывалось на другой рукописи.

46

Valla. №3(5), 2017. [Brotuff 1556; Brotuff 1556a], или история соединялась с генеалогией [Krauss 1555; Hamelmann 1599 (книга написана в 1564 г.)], то затем чаще выходят труды, посвящённые только генеалогии какого-либо рода или сборники генеалогий многих родов. Причём это были не только и не столько владетельные роды, но рядовые дворянские фамилии. Как упоминалось выше, ещё Лаций в сочинении «О переселявшихся народах» приводит генеалогии многих нетитулованных немецких и австрийских родов [Lazius 1557]. Этот факт предполагает целенаправленный сбор и обработку генеалогических материалов. В 1580-х – 1590-х гг. издаётся ряд «чисто» генеалогических работ. Упоминавшийся выше Рейнекций опубликовал генеалогию Гогенцоллернов [Reineccius 1581а] и шлезвиггольштейнского рода Ранцау [Reineccius 1586]. Кроме того, у него имеется ряд работ по генеалогии царей Македонии, Понта и Босфора, династий персидских царей и т.п. Также упоминавшийся Г. Хамельманн в работе 1582 г. даёт генеалогии или описания нескольких десятков герцогских, графских и дворянских родов Вестфалии и Северной Германии [Hamelmann 1582a; Hamelmann 1582b; Hamelmann 1582c]. Книга 1592 г. содержит описание угасших к тому времени родов Вестфалии и Саксонии – свидетельство существования генеалогии, не связанной с прославлением того или иного рода и политическими интересами [Hamelmann 1592]. Полностью эта работа, содержащая описание около 200 родов, будет напечатана через сто с лишним лет [Hamelmann 1711: 661-764]. В. Хунд (1514-1588) составил сборник «Баварская родословная книга», в двух первых частях которого помещены генеалогии около 120 угасших и 50 существовавших владетельных и дворянских родов Баварии [Hund 1585, переизд. 1598]. Третья часть этого труда, содержащая описание свыше 500 родов, опубликована лишь в XIX в. [Hund 1830]. Упоминавшийся выше Э. Ройснер выпустил несколько сборников генеалогий; в 1592 г. изданы две книги под очень похожими названиями, но различного содержания. В первой – ΒΑΣΙΛΙΚΩΝ. Opus… [Reusner 1592a] – собраны генеалогии правящих Домов Европы; во второй – ΒΑΣΙΛΙΚΩΝ. Operis… [Reusner 1592b] – приведены генеалогии около 70 графских, баронских и нетитулованных родов Германии, Австрии, Нидерландов. В 1597 г. вышла его работа по генеалогии Витекинда Саксонского и его потомков [Reusner 1597; доп. изд.: Reusner 1610]. Уже упомянутый К. Шпангенберг написал один из первых трактатов о дворянском сословии – «Дворянское зерцало». В двух томах (почти 2000 страниц) он описывает происхождение дворянства, особенности положения его в разных странах (в т. ч. в Московском государстве), привилегии и обязанности, требуемые от дворянина качества и т. п. [Spangenberg 1591]. Своего рода итогом развития генеалогии в XVI в. стало собрание генеалогий И. Хеннингеса (Hieronymus Henninges, † 1597). Оно было издано посмертно в 5 книгах общим объёмом свыше 3300 страниц [Henninges 1598a-c]. Здесь собраны генеалогии библейские, древнего мира (ближневосточные монархии, Греция, Рим), современных автору европейских монархий и т. д. Несколько ранее напечатан его сборник генеалогий дворянских родов Саксонии [Henninges 1590]. В это же время оформляются и технические приёмы генеалогии. На смену родословному древу приходит генеалогическая таблица – в той форме, которая существует по сей день. Это, на первый взгляд, малосущественное новшество имело большое значение: удешевлялись книги (не нужен был художник для изготовления гравюр), и, главное, эта форма была нагляднее, информативнее и намного компактнее, что позволяло иллюстрировать генеалогическое исследование многими таблицами, облегчавшими восприятие текста. Австрийский генеалог М. Айтцинг (Эйтцингер, ок. 1530-1598) вводит в обиход восходящие генеалогии, наглядно показывающие предков какого-либо лица, и разрабатывает систему нумерации предков. Её затем применял испанский генеалог XVII в. Х. де Соса (Jerónimo de Sosa) [Sosa 1676], и ныне она известна как система Соса-Страдоница. Этот краткий экскурс в немецкую историческую литературу второй половины XVI в. необходим, чтобы показать существенное развитие, по сравнению с началом века, дела 47

Воронин В.М. Генеалогии Габсбургов (XIII-XVII вв.): Историографический очерк розыска и публикации источников, накопления фактического материала. Результаты этого развития послужили материальной основой прогресса исторического познания в XVII в. (Окончание следует) Воронин В.М., г. Арзамас Литература Авсоний 1993 – Авсоний. Стихотворения / Издание подготовил М.Л. Гаспаров. – М.: Наука, 1993. Барг 1987 – Барг М.А. Эпохи и идеи. Становление историзма. – М.: Мысль, 1987. Грегоровиус 2008 – Грегоровиус Ф. История города Рима в Средние века (от V до XVI столетия) / Пер. с нем. М.: АЛЬФА-КНИГА, 2008. Грёссинг 2005 – Грёссинг З. Максимилиан I. / Пер. Е.Б. Каргиной. – М.: АСТ, 2005. Дмитриева 1955 – Дмитриева Р.П. Сказание о князьях Владимирских. – М. – Л.: АН СССР, 1955. Егоров 1915 – Егоров Д.Н. Славяно-германские отношения в Средние века. Колонизация Мекленбурга в XIII в. Т. I. – М., 1915. ЕЭ – Еврейская энциклопедия. Изд. Брокгауз-Ефрон. Т. I. – СПб., б.г. Смирнов 1964 – Смирнов А.А. Старофранцузский героический эпос и «Песнь о Роланде» // Песнь о Роланде. Старофранцузский героический эпос. / Изд. подг. И.Н.Голенищев-Кутузов и др. – М. – Л.: Наука, 1964. С. 139-172. Aittzing 1590 – Aitzing M. Thesaurus principum hac aetate in Europa viventum. Colonia Agrippina, 1590. Albert 1905 – Albert P.P. ‘Die habsburgische Chronik des Konstanzer Bischofs Heinrich von Klingenberg’, Zeitschrift für die Geschichte des Oberrheins. Neue Folge. Bd. XX (59). Heidelberg, 1905. S. 179-223. Albinus 1589 – Albinus P. Meissnische Land und Berg Chronica. Dresden, 1589. Albinus 1602 – Albinus P. New Stammbuch und Beschreibung des uhralten königlichen, chur und fürstlichen Geschlechts und Hauses zu Sachsen. Leipzig, 1602. Angelus 1597 – Angelus A. Holsteinische Chronica. Leipzig, 1597. Annius 1552 – Annius Viterbensis. Berosi sacerdotis chaldaici antiquitatum Italiae ac totius Orbis libri quinque. Antverpiae, 1552. Ausonius 1921 – Ausonius. In two volumes / The Loeb classical library. Vol. II. London – New York, 1921. Brotuff 1556 – Brotuff E. Chronica von den Antiquiteten des Keiserlichen Stiffts der Römische Burg und Stadt Marsburg… Budissen, 1556. Brotuff 1556a – Brotuff E. Genealogia und Chronica… der Fürsten zu Anhalt… Leipzig, 1556. Brotuff 1557 – Brotuff E. Chronica und Antiquitates des alten Keiserlichen Stiffts, der Römischen Burg, Colonia und Stadt Marsburg an der Salah. Leiptzig, 1557. Buchanan 1582 – Buchanan G. Rerum Scoticarum historia. Edimburgi, 1582. Burmeister 1998 – Burmeister K.H. ‘Der Jurist und Historiker Dr. Jakob Mennel’, Der Kaiser in seiner Stadt. Maximilian I und der Reichstag zu Freiburg 1498. Hrsg. H. Schadek. Freiburg im Breisgau, 1998. S. 95-113. Champagne and Boustan 2011 – Champagne M.Th., Boustan R.S. ‘Walking in the Shadows of the Past: The Jewish Experience of Rome in the Twelfth Century’, Medieval Encouters, Vol. 17 (2011). Leiden, 2011. Pp. 464-494. Chmel 1840 – Chmel J. Die Handschriften des k.k. Hofbibliothek in Wien. Bd. I. Wien, 1840. 48

Valla. №3(5), 2017. Chronicon 1874 – ‘Chronicon Ebersheimense’, ed. L. Weiland, in Monumenta Germaniae historica. SS T. XXIII. Hannoverae, 1874. Pp. 427-453. Crusius 1595 – Crusius M. Annales Suevici sive Chronica rerum gestarum antiqvissimae et inclytae suevicae gentis. Francoforti, 1595. Cuspinian 1553 – Cuspinianus J. De consulibus Romanorum commentarii. Basileae, 1553. Dresser 1596 – Dresser M. Sächsisch Chronicon. Wittemberg, 1596. Ebendorfer 1967 – Ebendorfer Th. ‘Chronica Austriae’, hrsg. von A. Lhotsky, in Monumenta Germaniae Historica. Scriptores rerum germanicarum. Nova series. T. XIII. Berlin – Zürich, 1967. Fabricius 1549 – Fabricius G. Antiquitatis aliquot monumenta insignia… Argentorati, 1549. Fabricius 1569 – Fabricius G. Rerum Misnicarum libri VII. Lipsiae, 1569. Fabricius 1597 – Fabricius G. Originum illustrissimae stirpis Saxonae libri septem. Jenae, 1597. Fedele 1904 – Fedele P. ‘Le famiglie di Anacleto II e di Gelasio II’, Archivio della R. Società Romana di Storia Patria. Vol. XXVII. Fasc. III-IV. Roma, 1904. Pp. 399-440. Freher 1599 – Freher M. Originum Palatinarum commentarius. Heidelbergae, 1599. Freher 1599a – Freher M. Originum Palatinarum commentarii appendix. Heidelbergae, 1599. Freher 1600 – Freher M. Germanicarum rerum scriptores… T. I-II. Francofurti, 1600, 1602. T. III. Hanoviae, 1611. Freher 1600a – Freher M. Rerum Moscoviticarum auctores varii. Francofurti, 1600. Freher 1612 – Freher M. Originum Palatinarum Pars Secunda. [s.l.], 1612. Freher 1613 – Freher M. Corpus Francicae historiae veteris… Hanoviae, 1613. Gebwiler 1521 – Gebwiler H. Ein schöne warhafftig und hievor ungehörte hystorie… der heiligen junckfrawen Otilie… [Straßburg, 1521]. Gebwiler 1527 – Gebwiler H. Epitoma regii ac vetustissimi ortus Sacrae cesaree… [Straßburg], 1527. Gebwiler 1529 – Gebwiler H. In gloriosissimus sacrae Caesareae… carmen… Haganoae, 1529. Gilles 1531 – Gilles N. Les annales et cronicques de France. Paris, 1531. Goto 1591 – Goto F. Breve raguaglio dell`inventione e feste de` gloriosi Martiri Placido e compagni. Messina, 1591. Gregor. Turon. 1969 – Gregorius Turonensis. ‘Liber in gloria martyrum’, Monumenta Germaniae Historica. Scriptores Rerum Merovingicarum. T. I. Pars II. Editio nova. Hannoverae, 1969. Pp. 34-111. Hamelmann 1564 – Hamelmann H. De populis olim in Westphalia habitantibus. Lemgoviae, 1564. Hamelmann 1582a – Hamelmann H. Genealogiae et familiae illustrium et nobilissimorum comitum, baronum et dominorum. [s.l.], 1582. Hamelmann 1582b – Hamelmann H. Liber secundus de Ducum et Principum Saxoniae Inferioris. [s.l.], 1582. Hamelmann 1582c – Hamelmann H. Liber tertius continens tractatus, primum de Ducum Cliviae, et Bergensium… [s.l., 1582]. Hamelmann 1592 – Hamelmann H. De vetustis titulis et nominibus Principum, Comitum, heroum, atque illustrium familiarum… Lipsiae, 1592. Hamelmann 1599 – Hamelmann H. Oldenburgische Chronicon. Oldenburg, 1599. Hamelmann 1711 – Hamelmann H. Opera genealogico-historica, de Westphalia et Saxonia Inferiori. Lemgoviae, 1711. Henne 1861 – Henne von Sargans, A. Die Klingenberger Chronik. Gotha, 1861. Henninges 1590 – Henninges H. Genealogiae aliqvot familiarum nobilium in Saxonia. Hamburgi, 1590. Henninges 1598a – Henninges H. Theatrum genealogicum ostentas omnes omnium aetatum familias: Monarcharum, Regum, Ducum… T. I-III (в одной книге). Magdeburgi, 1598. 49

Воронин В.М. Генеалогии Габсбургов (XIII-XVII вв.): Историографический очерк Henninges 1598b – Henninges H. [Theatrum genealogicum. T. IV.] Genealogicarum tabellarum continens decem Regnorum in quarta Monarchia… Magdeburgi, 1598 (пагинация продолжается с предыдущей книги: 637-1585). Henninges 1598c – Henninges H. [Theatrum genealogicum] Germania et Gallia. Secundi et tertii Regni in Quarta monarchia Pars prior… Magdeburgi, 1598. Henninges 1598d – Henninges H. [Theatrum genealogicum] Secundi et tertii regni in quarta monarchia Pars altera… Magdeburgi, 1598. Henninges 1598e – Henninges H. [Theatrum genealogicum] Quarti tomi…quartae monarchiae Pars postrema… Magdeburgi, 1598. Herrgott 1737 – Herrgott M. Genealogia diplomatica augustae gentis Habsburgicae. Vol. IIII. Viennae Austriae, 1737. Hofmeister 1940 – Hofmeister A. (Hrsg.) ‘Die Chronik des Mathias von Neuenburg’, MGH Scriptores rerum Germanicarum. Nova series. T. IV. Berolini, 1940. Hund 1585 – Hund W. Bayrisch Stammen Buch. Th. I. Ingolstadt, 1585. Th. II. Ingolstadt, 1586. Hund 1830 – Hund W. ‘Bayrisch Stammenbuch’ Th. III, Sammlung historischer Schriften und Urkunden. Bd. III. Stuttgard und Tübingen, 1830. S. 159-797. Kollar 1761 – Kollar A.F. Analecta monumentorum omnis aevi Vindobonensia. T. I. Vindobonae, 1761. Krantz 1519 – Krantz A. Wandalia. Coloniae, 1519. Krauss 1555 – Krauss von Guntzenhausen, W. Chronica des Stams und Ankunfft des… Fürstlichen haus zu Sachsen… Wittemberg, 1555. Lambeck 1669 – Lambeck P. Commentariorum de Augustissima bibliotheca Caesrea Vindobonensi. T. 2. Vindobonae, 1669. Laschitzer 1888 – Laschitzer S. ‘Die Genealogie des Kaisers Maximilian I’, Jahrbuch der Kunsthistorischen Sammlungen des Allerhöchsten Kaiserhauses. Bd. 7. Wien, 1888. S. 1-46. Lazius 1557 – Lazius W. De gentium aliquot migrationibus… libri XII. Basileae, 1557. Lazius 1564 – Lazius W. Commentariorum in Genealogiam Austriacam libri duo. Basileae, 1564. Lusignan 1587 – Lusignan, E. de Les genealogies de soixante et sept tres-nobles et tresillustres maisons. Paris, 1587. Marschalk 1521 – Marschalk N. Annalium Herulorum ac Vandalorum libri septem. Rostochii, 1521. Ménestrier 1689 – Ménestrier C.F. Petit imprimé du p. Menestrier, jésuite sur la chimere des prétendues prophéties de S. Malachie. 1689. Mennel 1507 – Mennel J. Cronica Habspurgen[sis] nuper Rigmatice edita. [Konstanz], 1507. Moreri 1759 – Moreri L. Le grand dictionnaire historique. Nouvelle édition de 1759. T. I-X. Paris, 1759. O’Brien 1880 – O’Brien M.J. An Historical and Critical Account of the so-called Prophecy of St. Malachy regarding the succession of Popes. Dublin, 1880. Pistorius 1583 – Pistorius J. Illustrium veterum scriptorum, qui rerum a Germanis per multas aetates gestarum historias vel annales posteris reliqverunt. Tomus unus. Francofurti, 1583. Pistorius 1584 – Pistorius J. Germanicorum scriptorum, qui rerum a Germanis per multas aetates gestarum historias vel annales posteris reliqverunt. Tomus alter. Francofurti, 1584. Pistorius 1607 – Pistorius J. Rerum Germanicarum veteres jam primum publicati Scriptores VI. Francofurti, 1607. PLRE – The Prosopography of the Later Roman Empire. Ed. A.H.M. Jones, J.R. Martindale, J. Morris. Vol. I-III (A, B). Cambridge: Cambridge University Press, 1971-1992. Pomarius 1589 – Pomarius J. Chronica der Sachsen und Nidersachsen. Wittenberg, 1589. Pucci 1621 – Pucci B. Genealogia de gl`illustrissimi signori Frangipani Romani. Venetia, 1621. 50

Valla. №3(5), 2017. RE – Paylis Real-Encyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. Neue Bearbeitung. Hrsg. G. Wissowa. Bd. I. Stuttgart, 1894. Reineccius 1577 – Reineccius R. Annales Witichindi monachi Corbeiensis. Francofurti ad Moenum, 1577. Reineccius 1580 – Reineccius R. Chronici Ditmari episcopi Mersepurgii libri VII. Francofurti ad Moenum, 1580. Reineccius 1581 – Reineccius R. Chronica Slavorum, seu Annales Helmoldi, presbyteri Buzoviensis… Francofurti, 1581. Reineccius 1581a – Reineccius R. Origines illustriss. stirpis Brandeburgicae. Francofurti, 1581. Reineccius 1586 – Reineccius R. Genealogia Ranzoviana. Witbergae, 1586. Reineccius 1587 – Reineccius R. Chronicon Alberti, abbatis Stadensis. Helmaestadii, 1587. Reusner 1592a – Reusner E. ΒΑΣΙΛΙΚΩΝ. Opus genealogicum catholiqum. De praecipuis familiis Imperatorum, Regum, Principum… Francofurti, 1592. Reusner 1592b – Reusner E. ΒΑΣΙΛΙΚΩΝ. Operis genealogici catholici auctarium, illustres stirpes et familias Comitum, Baronum… Francofurti, 1592. Reusner 1597 – Reusner E. Genealogia sive Enucleatio inclyti stemmatis Witichindei. Jena, 1597. Reusner 1610 – Reusner E. Genealogiae Regum, Electorum, Ducum, Principum… Lipsiae, 1610. Rieger 1872 – Rieger K. ‘Heinrich von Klingenberg und die Geschichte des Hauses Habsburg’, Archiv für Österreichische Geschichte. Bd. 48. Wien, 1872. S. 305-354. Rüegg 1910 – Rüegg J.F. Heinrich Gundelfingen. Freiburg (Schweiz), 1910. Schard 1566 – Schard S. Germanicarum rerum quatuor celebriores vetustioresque chronographi. Francoforti ad Moenum, 1566. Schard 1574 – Schard S. Historicum Opus, in quatuor tomos divisum. T. I-IV. Basileae, 1574. Schmidt 1879 – Schmidt Ch. Histoire littéraire de l`Alsace a la fin du XVe et au commencement du XVIe siècle. T. II. Paris, 1879. Schönleben 1680 – Schönleben J.L. Dissertatio polemica de prima origine augustissimae domus Habspurgo-Austricae. Labaci, 1680. Scioppius 1651 – Scioppius G. De Augustae Domus Austriae origine disceptatio. Consatantiae, 1651. Seifridus 1613 – Seifridus I. Arbor Aniciana seu genealogia serenissimorum Augustissimae Austriae Domus. Lib. I – III. Viennae Austriae, 1613. Silbernagl 1868 – Silbernagl I. Johannes Trithemius. Landshut, 1868. Sosa 1676 – Sosa, G. de Noticia de la gran casa de los Marqueses de Villafranca. Napoles, 1676. Spangenberg 1572 – Spangenberg C. Mansfeldische Chronica. Der Erste Theil. Eisleben, 1572. Spangenberg 1585 – Spangenberg C. Sächssische Chronica. Franckfort am Mayn, 1585. Spangenberg 1590 – Spangenberg C. Quernfurtische Chronica. Erffurdt, 1590. Spangenberg 1591 – Spangenberg C. Adels-Spiegel. Bd. I. Schmalkalden, 1591. Bd. II. Schmalkalden, 1594. Spangenberg 1599 – Spangenberg C. Hennebergische Chronica. Strassburg, 1599. Spangenberg 1614 – Spangenberg C. Schawenburgischen Chronicon. Stadthagen, 1614. Spangenberg 1775 – Spangenberg C. Hennebergische Chronica. [Bd. I.] Meiningen, [1755]; Bd. II. Meiningen, 1767; Bd. III. Meiningen, 1776. Studer 1866 – Studer G. (Hrsg.) Matthiae Neoburgensis chronica – Die Chronik des Matthias von Neuenburg. Bern, 1866. Thiel 1899 – Thiel V. ‘Die Habsburger Chronik Heinrichs von Klingenberg’, Mittheilungen des Instituts für Oesterrreichische Geschichtsforschung. Bd. XX. Innsbruck, 1899. S. 567-618. 51

Воронин В.М. Генеалогии Габсбургов (XIII-XVII вв.): Историографический очерк Trithemius 1515 – Trithemius J. Compendium sive Breviarium primi voluminis annalium sive historiarum, de origine Regum et gentis Francorum… Mainz, 1515. Trithemius 1539 – Trithemius J. Compendium sive Breviarium primi voluminis annalium sive historiarum, de origine Regum et gentis Francorum… Parisiis, 1539. Trithemius 1601 – Trithemius J. ‘De origine gentis francorum. Compendium Ioannis Trittenhemii abbatis, ex duodecim ultimis Hunibaldi libris…’, Johannis Trithemii…opera historica… Parte prima. Francofurti, 1601. Pp. 63-99. Vitignano 1599 – Vitignano C. Vera genealogica e discendenza della serenissima et invittissima prosapia d’Austria. Napoli, 1599. Vogelstein und Rieger 1896 – Vogelstein H., Rieger P. Geschichte der Juden in Rom. Bd. I. Berlin, 1896. Volaterranus 1526 – Volaterranus R. Commentariorum Urbanorum. Parisii, 1526. Wassebourg 1549 – Wassebourg, R. de Premier volume des antiquetez de la Gaule Belgicque, Royaulme de France, Austrasie et Lorraine. Paris, 1549. Wilsdorf 1975 – Wilsdorf Chr. ‘Le Monasterium Scottorum de Honau et la famille des ducs d`Alsace au VIIIe siècle’, Francia. Forschungen zur westeuropäischen Geschichte. Bd. 3 (1975). München, 1976. S. 1-87. Wion 1595 – Wion A. Lignum vitae. Pars prima. Venetiis, 1595. Zazzera 1617 – Zazzera F. Della famiglia Frangipani. Napoli, 1617. Zoepffel 1871 – Zoepffel R. Die Papstwahlen. Göttingen, 1871.
 Аннотация Первая часть статьи, посвящённой проблеме становления научного метода в исторических дисциплинах на материале генеалогий Габсбургов, охватывает период по XVI в. включительно. Рассматривается феномен ренессансного мифотворчества историков, конструирующих историю правящей династии в соответствии с законами литературы и политическими запросами современности. Как показано автором статьи, собственно историописание как род литературы начиная с XVI в. сосуществует с сугубо эмпирическим подходом к истории антиквариев, издающих и комментирующих источники. Однако эти два подхода пока ещё не сливаются в единое поле исторической науки. Ключевые слова XV в.; XVI в.; антикварии; Габсбурги; генеалогия; генеалогические мифы; Германия; мифотворчество; фальсификации Сведения об авторе Воронин Владислав Михайлович, г. Арзамас, независимый исследователь e-mail: [email protected]








52

Valla. №3(5), 2017.

Мекленбургские читатели барона Герберштейна В 1708 году Иоганн Гюбнер опубликовал знаменитые «Генеалогические таблицы» («Genealogische Tabellen») мекленбургских и голштинских князей, в том числе — манускрипт Иоганна Фридриха фон Хемница 1687 года, согласно которому основатель древнерусского государства князь Рюрик был сыном бодричского князя Готшалка (Годслава, Готлейба), который погиб в войне с данами в 808 году. По другой родословной, приведённой Гюбнером, Рюрик — представитель побочной ветви герульских, вандальских и вендских королей… // Русская Википедия об Иоганне Хюбнере

В связи с публикацией моей последней статьи об источниках текста Ксавье Мармье [Рыбалка 2017], выход которой, относительно времени её написания, изрядно затянулся, моё внимание обратили на новую статью [Воронин 2017], посвящённую критике «мекленбургской генеалогической традиции» по произведениям главного её адепта – В.И. Меркулова. Заинтересовавшись текущей ситуацией в этой несколько забытой мною области, я посмотрел сами новые статьи по теме, критические рецензии на них, посмотрел, что об этом пишут «вообще», и был несколько шокирован фразой, которую привожу в эпиграфе. Точного источника её я не знаю, да и не искал его. Понятно, что про реальное содержание 112 и 192 таблиц у Иоанна Хюбнера со времён Е.В. Пчелова [Пчелов 2010] не написал только ленивый, но приведённое в эпиграфе представляет собой, видимо, новый этап в интерпретации сведений Хюбнера. Трудно сказать насколько замена заведомо ложного суждения на очевидно абсурдное может добавить убедительности отстаиваемым взглядам, но нельзя не признать, что подобное является характерным признаком фирменного стиля адептов «мекленбургской генеалогической традиции». В конце концов, у меня возникло желание ещё раз вернуться к финалу своей статьи, где я скороговоркой описал цепочку источников, в конце которой оказался Мармье, и более подробно рассмотреть начало этой цепочки, в которую Хюбнер, по моим представлениям, никак не вписывался. Несмотря на сложившуюся «традицию» аттестовать Хюбнера как популяризатора и публикатора сочинения Хемница, для этого в действительности не видно никаких оснований – таблицы Хюбнера, как и обширные примечания к этим таблицам Kurtze Fragen aus der Genealogie (1708, 1737) не предполагали публикацию никаких «манускриптов», это недоразумение, впрочем, в названных трудах Хюбнера и вовсе нет никаких следов Хемница. Имеется возможность уточнить отношение данного учёного к теме – уже в конце жизни Хюбнер опубликовал работу Bibliotheca genealogica (1729), которая вскрывает исследовательскую «кухню» Хюбнера и содержит подробные библиографичесике описания генеалогических сочинений, сгруппированных по регионам Европы. По каждому региону (= государству) Хюбнер перечисляет авторов общих генеалогических трудов, содержащих родословные таблицы и подробно описывает сочинения, специально посвящённые правящим семействам какого-либо края. Для Мекленбурга он указывает, в первом случае, кроме себя самого, Иеронима Хеннингса, его современника Элиаса Рейснера и Каспара Данкверта, писавшего в середине XVII столетия. Подробно же он представляет труды Иоганна Симона (1605), Латома и Томаса. Каждый из авторов приводит в своём сочинении либо «историческую», либо «мифическую» родословную мекленбургских князей, восходящую, соответственно, или к первоисточникам, которые возводят её к Биллунгу-Мстивою, или к версии Николая Маршалка, выводящего этот род от Антюра. «Исторической» родословной придерживаются 53

Рыбалка А.А. Мекленбургские читатели барона Герберштейна Симон, Данкверт и Томас, остальные, включая самого Хюбнера, начинают род князей с Антюра. Фридрих Томас представлен в связи с его сочинением Analecta Güstroviensia (1706), в коем Хюбнер отмечает наличие родословных таблиц князей Верль и мекленбургских герцогов. Далее он пишет, что в 1716 г. состоялась свадьба мекленбургского герцога и русской принцессы и «в связи с этим Томас в Ростоке напечатал Таблицу in folio, из которой можно было увидеть связь Мекленбургского дома с русскими царями» [Hübner 1729: 516]. Столь же скупо он аттестует эту работу Томаса в разделе о русских родословных, не приводя даже её названия. С учётом содержания собственных работ Хюбнера, рискну предположить, что он отнёсся к «Двойной родословной» Томаса скептически, тем более что знакомство его с полемикой между Томасом и Штибером, учитывая научные интересы, кажется совершенно естественным. Ниже мы рассмотрим эту работу Томаса с точки зрения презентации в ней Хемница и Латома. Бернхард Латом упоминается Хюбнером в качестве автора посмертно изданной в Штеттине в 1619 г. работы «Генеалогическое описание или родословные рыцарей и благородных господ всей Мекленбургской земли». В трёх частях книги описывались, соответственно, семейства собственно Мекленбургского дистрикта, владений дома Верль (Fürstenthum Wenden) и Старогардского края, эта последняя часть, по словам Хюбнера, переиздавалась позднее. Здесь же Хюбнер обращает внимание и на неизданную рукопись Латома: «Он написал Genealo-Chronicon Megapolitanum, который с полным правом занял бы место в этой библиографии, если бы он был напечатан: оригинал находится в Княжеском Архиве, а копии, которые некоторые люди имеют в своих руках, очень похожи» [Hübner 1729: 515]. Случая упомянуть Хемница, чей труд также не был напечатан, Хюбнер не нашёл, хотя о существовании его он должен был знать хотя бы из Томаса. На самом деле в текстах современных исследователей, которые рассматривали воспроизведение гипотезы Герберштейна в исторических (преимущественно немецких) сочинениях XVII-XVIII вв., именно Латом и указывается в качестве лица, ставшего источником этой традиции, либо непосредственно, либо первым в паре с Хемницем. Латом закончил свой труд в 1610 г. и, учитывая его профессиональную занятость и литературную активность, наверняка работал над ним довольно долго. У него были перед глазами образцы, примеры которых перечислены выше, кроме того, он несомненно старательно изучал и доступные первоисточники. Латом не готов был ограничиться «исторической» родословной, на основании известных источников она представлялась ему неполной. В свежеизданной работе Хеннингса, параллельно слегка модифицированной версии маршалковых героев, болтались Траско с сыном Цедрагом, коим автор не нашёл места на общем древе, а другие авторы генеалогий, включая Николая Маршалка, их и вовсе не упоминали. Кроме того, на последнем отрезке в 400 лет, до первых исторически достоверных вендских князей, у Маршалка явно недоставало поколений, и его последователи (включая Хеннингса и Рейснера) традиционно неудачно пытались справиться с анахронизмом. Более творчески к делу подошёл известный оратор и поэт, некогда мекленбургский канцлер, Генрих Хусан (Хауссен), который в одном из своих сочинений добавил на интервал времени между Карлом Великим и Биллунгом-Мстивоем дополнительных Биллунга, Мстислава, Радигаста и Мстивоя, чем и вдохновил последователей вроде Латома. Латом подошёл к делу весьма обстоятельно, снабдив свой текст синхронистическими таблицами, в которых даты от С.М. и Р.Х. (начиная с 321 г. до Р.Х.) сопоставляются погодно с годами правления «королей Мекленбурга» и «князей славян» (т.е. вендских нобилей, упоминаемых параллельно с «королями»). Хронологическую проблему он решил в стиле академика А.Т. Фоменко, но прямо противоположным образом – если современные адепты «новой хронологии» старательно «сплющивают» время, отождествляя людей со схожими именами и обстоятельствами биографий, то Латом, напротив, «растянул» его, реплицировав маршалкову цепочку Радагаст-Вицлав-Ориберт-Биллунг ниже по хронологической шкале – 54

Valla. №3(5), 2017. начав её повторно два поколения спустя после окончания первой и получив, таким образом, десять поколений вместо четырёх на том же временном интервале. Он действовал в этом случае в духе Хусана (на которого ссылается наравне с Маршалком), но по нисходящей и структурно, в то время как поэт и оратор ограничился индивидуальными добавлениями персон по восходящей линии. Параллельно Латом добавил дополнительных Биллунгов, Арибертов, Мстиславов, Мстивоев в разные поколения, чем, кажется, усложнил схему до невозможности, хотя ею и соблазнился позднее, при удачных обстоятельствах, Томас. Помимо размножения виртуальных персонажей, Латом попытался найти место и реальным: Траско (‘auch König Trasich von den seinen vertrieben’) обрёл отца в лице Вицлава, а убитый чуть ранее в Рёрике Годлайб был объявлен его братом (‘den andern Hertzog in Meklenburg Gottlieb des Königs Brudern mit Verretherei bekommen und tödten lassen’). Текст Латома здесь практически дословно совпадает с текстом на стр. 94b-95a сочинения Auserlesenes Chronicon von den herrlichen Thaten Caroli Magni Маркуса Вагнера (1579), на которого автор тут же и ссылается. Однако у Вагнера Траско титулуется только «герцогом ободритов» и на родственную связь его с Годлайбом не указывается. Годлайб впервые был введён Латомом в родословную схему Биллунгов (собственная схема Латома приводится у Вестфалена в стлб. 19, Годлайб, как брат Траско, упоминается в стлб. 79). Родословная Латома существенно отличается в финале «мифической» своей части от таблиц Хеннингса и Андреаса Ангелуса (1598), которые он тут же предлагает для сопоставления1. Вслед за описанием распрей вендских правителей с императором Карлом и конунгом Годфридом у Латома, под датой 824 от Р.Х., и следует сюжет о Рюрике. Даже если Латом по какой-то причине не знал сочинение Герберштейна раньше, он наверняка обратил внимание на указание Хеннингса, что основатель дома русских государей Roricus происходил из Вагров или Варегов, живших под знаменитым и славным городом Любеком [Henninges 1598: 360-361] и, в отличие от Хеннингса (не упустившего, впрочем, случая далее по тексту везде заменить Varegi на Vagrii), озаботился выяснением того, с кем бы из известных вендских князей Рюрик с братьями могли быть в родне. Его текст, написанный по этому поводу, представляет собой близкий к оригиналу пересказ соответствующего фрагмента у Герберштейна, с перестановкой местами разных его частей, в соответствии с замыслом автора. Латом ссылается на Герберштейна, называя его в тексте в третьем лице (er). Латом пишет [Latomus 1745: 83], что в то время русские находились в большом разногласии и ссоре друг с другом из-за княжения и не могли выбрать себе князя (den als etwaeben umb diese Zeit die Russen wegen der Fürstenthumbs in grosser uneinigkeit und bass mit einander schwebeten, und sich uber erwerlung eines Fürsten durchaus nicht vergleichen konten’)2 – ...но в Нойгардене3 был умный и знатный муж, именуемый Гостомиссел, прекративший ссору, и предложивший пригласить правителей из Вагрии, находившейся под управлением Мекленбуржцев, поскольку тамошний народ имел с ними одинаковую религию, язык и обычаи, что русским весьма понравилось (da hat ein kluger und ansehnlicher Mann in Newgarden mit nahmen Gostomissel solchen streit auffzuheben, diesen raht gegeben, dass man aus Wagria, darüber die Meckelnburger regierten, Fürsten verschreiben und holen solte, diewiel die Völcker mit ihnen bisshero einerlein religion, sprachen und sitten gewessen, welchen raht ihnen die Russen auch haben wol gefallen lassen) и затем троих братьев из Мекленбургского дома попросили прийти к ним и принять правление княжеством; на каковую просьбу г-н Рюрик, г-н Синорс и г-н Тревар, которые, возможно, были сыновьями Годлайба, убитого королем Дании, сели на корабль и, когда они прибыли в Россию, 1

В результате манипуляций Латома с генеалогической схемой «древних вендских королей», Прибыслав, сын Никлота, стал у него 50-м «королём вендов», в то время, как в «классической» схеме Хюбнера он только 40-й. 2 Пользуясь случаем, приношу благодарность Е.С. Тихоновой, редактору германского отдела журнала, за консультацию по переводам источников, цитируемых в этой статье. 3 Здесь и далее имена собственные указаны так, как они пишутся в каждом случае в оригинале.

55

Рыбалка А.А. Мекленбургские читатели барона Герберштейна княжество разделили на три части, и г-н Рюрик получил Нойгартен, г-н Синар Белоозеро, а г-н Трувер Плесков с городком Шварцех, и, поскольку два брата умерли без наследников, к г-н Рюрику перешли все княжества в России (und darauff drei brüder von den Meckelnburgischen Hertzogen gebeten zu ihnen hinaus zukommen, und die regirung des Fürstenthumbs anzunehmen, auff welches schreiben und bitten, sich Herr Rurick, Herr Sinors und Herr Treuwar, welche vielleicht des vom Denischen Könige getödteten Godlaibi söhne gewesen, zu schiffe gesetzet, und als sie in Rußland angekommen, das Fürstenthumb in drei theile getheilet haben und hat Herr Rurick Newgarten, Herr Sinar Weißensee, und Herr Truver Pleskow ein Stettlein Schwartzech überkommen, und weil zween brüder ohn erben verstorben, so sind Herrn Rurick alle Fürstenthüme in Rußland allein heimgefallen).

Здесь Латом даёт прямую ссылку на сочинение Герберштейна и продолжает: Он привлекает доказательство, представляемое русскими летописями и хрониками, по словам которых, по сей день, море, отделяющее Германию от Дании, а также Пруссию, Лифляндию и Московию от Швеции, в память о Вагрийских князьях именуется Варетцокое море, или море Варегов, или Вагрийское море (Da er den zum beweis anziehet, das noch heute zu tage die Russischen annales und jahrbücher solches bezeugen, soldern auch noch das Meer, so Teutschland von Dannemarck, item Preussen, Lieffland und Mosskow von Schweden scheidet, nah den Wagrischen Fürsten Waretzokoie morie das ist Waregum Mare oder das Wagrische Meer genennet werde)…

И далее Латом объясняет, что, несмотря на известность мекленбургских королей в те времена, мекленбургская генеалогия дефектна и неполна и многие лица княжеского достоинства, которым довелось править, не попали в неё, поскольку славяне в то время ничего не записывали по причине отсутствия у них письма и букв, которые были даны им византийским императором Михаилом: und dieser einzug, sagt er, ist geschehen der Muscowittschen jahrbucher besage nach, nach der Griechischen Supputation im jahr der Welt 6370. wor aus zu sehen, dass nicht allein, wie gesugt, die Mechelnburgische Könige zu der Zeit bei hohen ansehen gewesen‚ sondern auch in der Mechelnburgischen genealogia defect und mangel, und mehr Fürstliche Persohnen, dan darin verzeichnet und zur regirung kommen sind, daraus entsprossen sein, welcher mangel dacher geursachet dass die Schlaven nichts verzeichnet haben, dieweil sie keine characters oder buchstaben gehabt biss allererst Könige Michaël von Constantinipel, der kurtz vor dieser Zeit nemblich Anno Christi 821. Könige worden ist, Schlavische Buchstaben im Bulgariam und Russland geschicket hat, von dannen auch weiter zweiffels ohn derselben gebrauch durch die newen Russischen Fürsten in Mecklenburg und Wagriam wird kommen sein. и это призвание, говорит он, согласно московитским летописям, имело место по греческому летосчислению в год от сотворения мира 6370. Из этого видно, что, кроме тех, которые названы, в то время могли быть [и другие] мекленбургские короли высокой власти, однако мекленбургские генеалогии страдают дефектами и лакунами, и [даже] более высокородные персоны, которые в них были отмечены и вступали на престол, оттуда выпущены, каковые дефекты проистекают оттого, что славяне не вели записей, поскольку не имели знаков или букв ранее правления Михаила Константинопольского, который незадолго до этого, а именно в 821 г. от Р.Х., стал королём, послал славянские буквы в Болгарию и на Русь, откуда, несомненно, их употребление было принесено новыми русскими князьями в Мекленбург и Вагрию.

Если провести сопоставление с немецким переводом Герберштейна, в котором текст разбит на нумерованные параграфы, то Латом пересказывает §§ 20-26 [Herberstein 1557], причём пересказ начинается с последней трети § 22 (Als nun etwan die Reissen von wegen des Fürstenthumbs zwiträchtig und gantz widerwärtig gegen einander entzündt und aufrürig worden), а §§ 20-21 использованы в конце текста Латома для объяснения отсутствия братьев-варягов в мекленбургских генеалогиях. Рассуждения Герберштейна об общности обычаев и Варяжском море Латом приводит по тексту «легенды о призвании» и сразу после неё. Современные пользователи текста Латома почему-то не обращают внимания на то, что 56

Valla. №3(5), 2017. учёный прямо указывает на предположительный (vielleicht) характер своего отождествления, считая необходимым объяснить далее причины отсутствия соответствующей информации в источниках, тем самым, вольно или невольно показывая, что он руководствовался собственной логикой, а не сведениями каких-то «древних манускриптов», о которых ему и не приходит в голову писать. Этим данный сюжет у него отличается от тех, где Латом указывает на гипотетические родственные связи разных вендских князей без каких-либо оговорок. Указывать, что логикой отождествления было, в частности, созвучие Haupt-Stadt Rerich – Herr Rurick, полагаю, излишне; интереснее, что Латом упустил из виду убиенного рекса Густимусла-844, не нашедшего места на ветвях его древа… Сюжет с Рюриком для целеполагания Латома, в общем, случаен (он и не указывает братьев-варягов в своей генеалогической таблице), и он по возможности стремится сократить текст Герберштейна. Герберштейново ‘Hab ich lang gedacht ... So hab ich mich seid erjndert…’ свелось у Латома к определённому aus Wagria, за что его можно было бы и упрекнуть, но в контексте времени это бессмысленно, и в конечном счёте вывод самого Герберштейна был именно таков. Находилась ли Вагрия в то время die Meckelnburger regierten, неясно, и Герберштейну это было безразлично, но это на тот момент считалось само собой разумеющимся, и Латому тут сложно предъявить претензию за отсутствие оговорок. Любопытно сопоставить этот текст с текстом Петра Петрея, написанным пять лет спустя. Петрей также пересказывает §§ 20-26 Герберштейна, не нарушая порядок их следования и значительно распространяя текст собственными рассуждениями и уникальными редакциями конкретных сведений. Он посвящает много места обсуждению шведского происхождения братьев-варягов, везде, впрочем, оговаривая, что передаёт собственное мнение. Редактирование текста Герберштейна продолжается и при изложении Петреем событий первых столетий правления Рюриковичей. Далее увидим, почему это имеет значение. Обширный труд Латома не был издан и долгие годы пролежал в княжеском архиве, не часто привлекая внимание коллег-ученых. Тем не менее им воспользовался, например, Генрих Бангерт, готовя в середине столетия издание Славянской хроники Гельмольда. Огромное количество источников, которые он привлёк для редакций и ссылок, приводится у него в подстрочных примечаниях по тексту. Вышедшее в 1659 г. издание было крайне важным, поскольку был, наконец, обнародован корректный текст Гельмольда и исчезла возможность ссылаться на каноника из Босау, описывая разных Радегастов и Арибертов, что ранее нередко встречалось. Антюры и Ариберты не убедили издателя в своей реальности, о чём он прямо написал в предисловии (ниже я вернусь к этому обстоятельству). В 1694 г. рукопись была переписана шверинским тайным советником Иоганном Себастьяном Беселином, и сведения о ней стали более активно распространяться в учёной среде. Инициативе Беселина принадлежит и распространение сочинений Хемница, как «Генеалогии», так и «Хроники», по сей день остающейся неизданной. В 1706 г. проректор гюстровской гимназии Фридрих Томас издал свои «Анналы Гюстрова», посвящённые истории владений князей Верль. В них он показывает знакомство с рукописями Латома и Хемница (именно так – Latomus & Chemnitius) применительно к событиям 1218 и 1270 гг., однако, предлагая свою родословную схему Мекленбургских герцогов, начинает с жившего в X веке Биллунга-Мстивоя и дипломатично указывает, что Антюр, Радагаст, Ариберт, конечно, упоминаются, но в Гюстрове не сохранилось памяти о них (‘Tacebimus igitur Anthyrios, Rhadagajsos, Aritbertos cæterosque Familiam hic quidem ducentes, at Memoriam Güstroviensem excedentes’). Таким образом, при отсутствии «сей верной оказии» Томас был склонен вполне адекватно оценивать сведения из мифической родословной. Оказия, однако, случилась десять лет спустя. В 1713 г. правителем Мекленбурга, после смерти бездетного старшего брата, стал герцог Карл Леопольд, большой поклонник Карла 57

Рыбалка А.А. Мекленбургские читатели барона Герберштейна XII, прозванный за соответствующий стиль поведения «обезьяной Карла». Но ко времени вступления нового герцога на престол шведский король, оставшийся без армии, мыкался по Европе, стремясь инкогнито вернуться на родину, а в Мекленбурге стоял русский экспедиционный корпус, только что намявший бока Стейнбоку. Как всякий приличный политик, Карл Леопольд тотчас решился поменять ориентацию и заручиться любовью полтавского триумфатора – царя Петра, который в тот год дважды побывал в Северной Германии. Петр его поддержку, по собственным соображениям, принял, а герцог, со своей стороны, принимал в своих владениях в ближайшие годы русские войска. Наконец, в январе 1716 г. союз был скреплён браком герцога с племянницей Петра, который сам и повёл её к венцу. Русские с союзниками пытались выгнать шведских королей из Померании, которой те владели уже давно и были не прочь играть роль сюзеренов относительно близлежащих земель. У русских всё получалось, и, возможно, кому-то казалось, что они займут в тех краях место шведов. В этих условиях и появилась «Двойная родословная» Томаса. Сомнительно, что это был заказ, скорее всего, гюстровский проректор писал, руководствуясь собственными мотивами. В сложившихся условиях – Петр не только приехал выдавать замуж племянницу, но и несколько раз посетил герцогство в 1716 г. – демонстрация особой связи двух правящих семей и, напротив, подчёркивание отсутствия такой связи «известно с кем» выглядели вполне актуальными. Для достижения результата Томас не только актуализировал «мифическую» родословную Латома, но и добавил из Корба Икономасию, «дочь тирана Иоанна Васильевича», «прабабку» царя Петра, дабы выстроить прямую линию преемственности поколений. Томас, впрочем, не рискнул идти вглубь «мифической» родословной, добравшись только до первого общего предка, коим оказался Ариберт I, приуроченный у Латома к 724 г. и носящий 25-й номер как в «классической» схеме, так и в схеме Латома – Хемница. Рассказывая об этом Ариберте, Томас сопровождает своё сообщение примечанием, показывающим, как он воспринимал презентуемые им сведения [Tomas 1717: 15 n. 19]: Поскольку эти писатели, Латом и Хемниц, основывались на бароне Герберштейне, который вывел Рюрика и его братьев вендскими князьями Вагрии, постольку они точно изучили, какие лица княжеского статуса процветали в Вагрии (Weil denen besagten Scribenten, Latomo und Chemnitio, der Baron von Herberstein zum Grunde leigt, welcher den Rurick und seine Brüder vur Wagrische Wendishe Prinssen ausgiebt, so untersuchen sie genau, was für Fürstliche Personen damahls in Wagrien floriret). Поскольку в те времена ободриты правили в Вагрии и были в большом почёте, как из-за союзов с императором Карлом Великим, так и из-за войны с королём Готфридом Датским, такие вдумчивые авторы, как Эгинхард, Регинон, Сигиберт из Жамблу, аббат Штаденский и иные писатели, выискивали одни и те же лица и события, чтобы прояснить историю этого древнего племени. Для этого они обращались за помощью [к тому], что можно было найти у Хусана, Вагнера, Спангенберга и иных новых хронистов (Als nun die Obetriten zu der Zeit uber Wagrien geharrschet, und wegen der mit dem Kauser Carolo M. getroffenen Bündnissen, aus wegen des mit Könige Gottfrieden in Dennemarck geführten Krieges in grossem Ansehen gewesen, so suchten gedachte Auctores aus dem Eginhardo, Reginone, Sigeberto Gembl. Abbot Stad. und anderen dergleichen Scribenten, deroselben Nahmen und Thaten hervor, um also diesem alten Geschlechte desto mehr Licht zu geben. Sie nahmen dahen zu Hülffe, was beum Husano, Wagnero, Spangenbergio und andern neuen Chronicanten anzutreffen war). И вот, наконец, они [Латом и Хемниц] нашли кажущуюся и вероятную генеалогию, которую мы хотели бы извлечь из Genealo-Chronico Латома, а именно из первого и второго Артикула [единица деления текста в сочинении Латома], и полностью показать здесь (Und also funden sie endlich eine gar scheinbahre und probable Genealogie, welche wir aus des Latomi Genealo-Chronico, und zwar aus desselben ersten und andzsu Articul, fürsslich heraus zichen und vollenkommen hieher sessen wollen, курсив оригинала, выделение жирным шрифтом наше – А. Р.).

58

Valla. №3(5), 2017. Курсив Томаса, по сути, представляет собой цитату из Латома, эту оговорку многие ссылающиеся на него авторы традиционно делали и позднее. Казалось бы, автор вполне осознаёт условный характер сведений, которые он представляет тем не менее в основном тексте как аутентичные сведения источников, имея в виду, впрочем, в данном случае не столько исследовательские, сколько панегирические задачи. У Томаса объявился оппонент, придворный проповедник вдовствующей герцогини и известный местный церковный историк Георг Фридрих Штибер. Томас отнёсся к критике довольно болезненно и оба учёных обменялись парой длинных и язвительных рассуждений, имеющих отдельное значение в качестве эпизода истории зарождающейся немецкой славистики. По ходу полемики резко изменилась сама ситуация: русские ушли из Мекленбурга, брак Карла Леопольда с русской принцессой оказался неудачным, Петр к своему союзнику резко охладел, в 1719 г. император Карл отстранил герцога от власти, наконец, в 1722 г. Екатерина с дочерью уехали навсегда в Россию. В том же году был опубликован написанный ранее последний ответ Штибера Томасу, весьма многословный, в котором автор, в частности, в ответ на довод оппонента, что-де Бангерт ссылается на Латома, цитирует характерный отзыв Бангерта: «ни c какими указаниями древней истории не cогласуется…» (‘Unde potissimum Genealogiam inchoabimus sunt qvi eam ab Anthyrio usque ad illum Billvngum, qvi aetate Ottonis II. vixit, enumerant, Obotritis olim imperarunt, tamen. NB & eo ordine & non plures imperasse, qvam ipsi enarrant, nullis veteris Historiae indicies conflat’) и не без сарказма указывает Бангерта как своего предшественника в части сомнений относительно «мифической» генеалогии [Stieber 1722: 222-223]. В ближайшие десятилетия, вплоть до изданий Вестфалена, да и несколько позднее, немецкий учёный мир обращался к сведениям Латома и Хемница главным образом через материалы полемики Томаса и Штибера, обычно добросовестно на них ссылаясь [Чаквиц 1724, Моллер 1731, Байер 1735]. Наконец, на рубеже 1730-х – 1740-х гг., параллельно с началом издания Вестфаленом Monumenta inedita rerum Germanicarum praecipue Cimbricarum et Megapolensium, стали использоваться сами тексты сочинений4, а в первой половине 40-х оба труда были напечатаны стараниями Вестфалена, и, что характерно, не по оригиналам, а по рукописям давно умершего Беселина. О Беселиновой рукописи GenealoChronicon я выше писал, ситуация с рукописями Хемница более сложна и интересна. В 1895 г. Вильгельм Фосс, исследовавший сведения о путешествии одного из мекленбургских герцогов в XV в. в Святую Землю по разным источникам, обратился за этим сюжетом к рукописям Хемница [Voß 1895]. Помимо оригинала в Великогерцогском Архиве Шверина, он рассмотрел 9 копий рукописи конца XVII-XVIII вв. в том же архиве и ещё две в Правительственной библиотеке Шверина. Кроме того, он знал ещё две рукописи в Гюстрове и Ростоке. Сам оригинал содержит в себе четыре редакции сочинения разного времени – по мнению Фосса, 1648, 1654, 1681 и 1683 гг. Копии Фосс поделил на группы, в зависимости от использованных в них сведений разных редакций. Интересующий нас сюжет о братьяхварягах оказался одним из маркеров второй редакции – если в первой редакции содержится текст, напечатанный у Вестфалена, то во второй весь он помечен на удаление, а вместо него предлагается короткая формулировка: Рюрик, Сивар и Трувар, сыновья Годлиба, князя вендов и ободритов, были от русских сословий призваны в Русь управлять оными землями, и стал Рюрик по смерти обоих своих братьев властителем над всей Русью (Rurich, Siwar und Truwar, Godlaibi Söhne, der Wenden und Obotriter Fürsten werden von 4

Например, [Клювер 1739, Шрёдер 1741, Бэр 1741], в то время как в предыдущем издании Клювера [1729] ни слова из Латома и Хемница не было, впрочем, этот автор и позднее цитирует только Хемница. Возможно, использование текстов стало актуальным именно в контексте подготовки Вестфаленом материалов для своего издания. Копий рукописи Хемница было сделано, судя по всему, гораздо больше, а напечатан он был четырьмя годами ранее, чем Латом. Это привело к тому, что через некоторое время сюжет о братьяхварягах стали связывать скорее с Хемницем, чем с Латомом (например, [Франк 1753, Хольман 1819]).

59

Рыбалка А.А. Мекленбургские читатели барона Герберштейна den Russischen Stenden in Rußland zu Regenten deßelben Landes beruffen, und bekommt Herr Rurich nach Versterben seiner beiden Brüder die Regierung über gantz Rußland allein) [Voß 1895: 153].

В дальнейшем этот текст не редактировался, но лишь две копии из 11 воспроизводят окончательную (сокращённую) редакцию сюжета, в остальных присутствует первая редакция, что, скорее всего, говорит о том, что все они происходят от первой копии, сделанной Беселином, не захотевшим терять дополнительную информацию. Про саму копию Беселина, напечатанную у Вестфалена, Фосс пишет: Вестфален привёл в своем издании текст, который в своей первой части, несомненно, принадлежал ближе всего к нашей группе; но это оригинальная основа приводится в сочетании с таким количеством дополнений, что каждый из случаев необходимо отдельно рассматривать, чтобы выяснить, что следует отнести на счёт Хемница, а что на счёт его редактора. Я не верю, что редактор этой генеалогии нашел все дополнения в его [Хемница], возможно, еще неизвестном, оригинале; Я склонен думать, что редактор имел относительно чистый текст и что все, внесённое им, сделано от себя [ibid.: 168].

Полагаю, редактором наверняка был сам советник Беселин, подготовивший подстрочные примечания библиографического характера, которые явно ему и атрибутированы издателем. Характер редакторских правок Беселина неясен (речь у Фосса, разумеется, не о примечаниях), но к сюжету с братьями-варягами они, видимо, не относятся. Вернёмся к сокращённой редакции. Понятно, она свидетельствует, что сюжет не представлял для автора самостоятельного интереса. Впрочем, фрагмент текста, кратко перечисляющий первых Рюриковичей, действительно выглядит неуместным в генеалогии мекленбургских герцогов, он был прерван заскучавшим автором прямой отсылкой к Хеннингсу, и его удаление вполне оправдано. Другое дело – основное сообщение о братьях. Несмотря на то, что Хемниц постарался сделать его максимально общим в сокращённой редакции, в структуре его, на мой взгляд, всё равно угадывается устойчивая «основная формула» летописной легенды о призвании варягов, которую я вижу такой: И изъбрашася трие брата с роды своими, и пояша по собѣ всю русь, и придоша къ словѣномъ пѣрвѣе. И срубиша город Ладогу. И сѣде старѣйший в Ладозѣ Рюрикъ, а другий, Синеусъ на Бѣлѣ озерѣ, а третѣй Труворъ въ Изборьсцѣ. И от тѣхъ варягъ прозвася Руская земля. По дъвою же лѣту умре Синеусъ и братъ его Труворъ. И прия Рюрикъ власть всю одинъ …

Латому она досталась при посредничестве Герберштейна, оставаясь, несомненно, узнаваемой: …Herr Rurick, Herr Sinors und Herr Treuwar, welche vielleicht des vom Denischen Könige getödteten Godlaibi söhne gewesen, zu schiffe gesetzet, und als sie in Rußland angekommen, das Fürstenthumb in drei theile getheilet baben und hat Herr Rurick Newgarten, Herr Sinar Weißensee, und Herr Truver Pleskow ein Stettlein Schwartzech überkommen, und weil zween brüder ohn erben verstorben, so sind Herrn Rurick alle Fürstenthüme in Rußland allein heimgefallen.

Структура «основной формулы», как мне представляется, неизменна и у Хемница, текст полной редакции которого выглядит зависимым и от Латома: … Rürich, Siewar und Eruwar, die von den Russischen Stænden in Rußland beruffen und solches ihnen zu beherrschen aufgetragen worden, und hat Herr Rurich das Fürstenthum Groß-Neu-Garten, Herr Sievert das Fürstenthum Pleßkow und Herr Eruwar das Fürstenthum Bielezœr oder Weissensee bekommen, es seynd aber die beyden letzten Herren ohne Erben verstorben, und ihre Lænder in Rußland dem æltern Bruder Herrn Rurich heimgefallen.

60

Valla. №3(5), 2017. И даже сокращённая редакция, на мой взгляд, не разрушает «основную формулу»: Rurich, Siwar und Truwar, Godlaibi Söhne, der Wenden und Obotriter Fürsten werden von den Russischen Stenden in Rußland zu Regenten deßelben Landes beruffen, und bekommt Herr Rurich nach Versterben seiner beiden Brüder die Regierung über gantz Rußland allein.

Понятно, что тот же Томас (как и многие немецкие исследователи обращавшиеся к этим рукописям позднее) и не сомневался в зависимости текста Хемница, в том числе и в этом сюжете, от текста Латома, которому он, очевидно, отдавал приоритет5. Текст Хемница, однако, имеет здесь и явные отличия. Можно ли выяснить их происхождение? Попробуем. Относительно формы имени Eruwar отмечу, что, поскольку в сокращённой редакции оригинала, согласно Фоссу, представлен каноничный Truwar, Eruwar Беселиновой копии – не что иное, как ложно интерпретированное рукописное готическое заглавное «T»6. Форма Siwar, на мой взгляд, указывает на особенности рукописного стиля Латома. В копии Беселина 1694 г. приводятся формы Sinors, Sinar, однако, как показано выше, текст Латома есть близкий к оригиналу пересказ Герберштейна, следовательно, автор располагал формами из изданий сочинения барона – Sinavs, Sinav. Полагаю, Беселин прочёл рукописное v как r. Хемниц работал с рукописью Латома раньше Беселина и, видимо, совершил ту же ошибку. Кроме того, он не смог правильно прочитать символ n. Дело в том, что в готическом рукописном письме v и w могли иметь такой вид: . Такое изображение вполне может быть принято за n, и наоборот. Так, видимо, появился Сивар, попавший, в конце концов, к Ксавье Мармье. У французского писателя он оказывается князем Пскова, а не Белоозера, чему тоже находится соответствие в тексте Хемница. Попытка разобраться с источником этих сведений дала несколько неожиданный для меня результат – текст Хемница оказался зависимым от Петра Петрея, уникальные формы имён и обстоятельств которого он использует [Petrejus 1620: 143-145]. Я вполне готов был признать, что «труд Петрея можно уверенно исключить из числа источников Хемница» [Меркулов 2015: 67] в смысле текстуальных заимствований, но анализ текста Петрея убедил меня в обратном. Понятно, что Петреева форма Rurich вместо Латомовой Rurick не показательна, Хемниц мог и сам сделать подобное изменение, исходя из своих представлений о грамматике, однако «Ерувар» оказывается князем Bielezoer – хороним, уникальный для текста Петрея, Олег Святославич княжит у печенегов (Fürst über das Pizinger… Land), к которым его отправляет только Петрей, а злосчастный Игорь Старый «был пойман и обезглавлен» (wird gefangen und enthauptet), на чём настаивает тот же Петрей. На менее очевидных мелочах не останавливаюсь. Отмечу, что в первых двух случаях Хемниц сохраняет и формы, приводимые у Герберштейна – Weißensee & Drewlianer Land. Любопытно, что поменяв местами Псков с Белоозером, как и у Петрея, Хемниц не изменил последовательность перечисления князей, и Sinavs, названный у Петрея «третьим братом» именно и только в этом случае, остался на своём месте. Цитированный выше автор справедливо пишет про Хемница – «весьма сомнительно, чтобы он опирался на идеи Петрея в своей «Генеалогии» [Меркулов 2015: 67]. Вне всяких сомнений, Хемницу не было никакого дела до «идей» Петрея, не имеющих никакого

5

Текст Хемница «скрупулёзно» воспроизводит полсотни латомовских «вендских королей», о нюансах появления которых мы говорили выше, и при описании его рукописей это обстоятельство всегда подчёркивалось именно в сопоставлении с текстом Латома. Но это лишь один пример. 6 В сочинении Клювера – Trawar. Клювер полностью переписывает из Хемница фрагмент о братьяхварягах и, судя по его указаниям на особенности написания имени князя Святослава, он работал как минимум с двумя списками рукописи, его собственный список не был копией Беселина. Список Клювера отличается иным написанием некоторых имён.

61

Рыбалка А.А. Мекленбургские читатели барона Герберштейна отношения к предмету его труда7, он попросту взял у него заинтересовавшие его сведения и, возможно, решение привести перечень потомков Рюрика, в чём, в конце концов, оказался непоследователен. Причина, по которой Хемница могли заинтересовать сведения Петрея, на мой взгляд, проста – он работал в 40-х гг., и вышедший в 1620 г. труд Петрея, человека, подобно Герберштейну, бывавшего в России и писавшего как бы «из первых рук», представлялся свежим и актуальным, а приводимые им сведения более точными8. Творческий метод Хемница был сполна, как мне кажется, охарактеризован им самим в предисловии, перевод которого помещён в указанной статье [Меркулов 2015: 55-57]. Парадоксально, что ни сам автор статьи, ни его рецензенты не придают этому весьма характерному тексту особого значения. Перевод, на мой взгляд, не везде точен, но реальному смыслу текста это особо не вредит, даже там, где, как мне кажется, сознательно выбирался менее очевидный вариант. Указав благосклонному читателю, что начинает родословие с Антюра, Хемниц признаёт, что за временнóй глубиной и подробностью его сведений, иные сочтут его несерьёзным, косвенно указывая на очевидное Бангертово nullis veteris Historiae indicies conflat. Но меня это не смутит, продолжает он, и пусть читатель (благосклонный) не удивляется этому, ибо «рассмотрев Methodum всех писателей, бывших у меня под рукой, я за кем последовал, а кого, по необходимости, и дополнил или исправил». Далее, указав источник своего вдохновения, о коем мы поговорим ниже, Хемниц выражает надежду, что в дальнейшем ему удастся использовать в работе9 подробные древние хроники, ибо «сейчас приходится подобно слепцу двигаться на ощупь». По сути, автор признаётся, что, не имея под рукой доказательств историчности Антюра, он отредактировал «на ощупь» труды предшественников. Признание Хемница не должно удивлять, ибо в условиях тогдашней ограниченной читательской аудитории он обращался по преимуществу к своим же коллегам, откровенно морочить которых было бы некрасиво. Примеры дополнений и исправлений Хемница видны и в рассматриваемом нами фрагменте текста: он добавляет, например, известных по Фульденским анналам Гостомысла (844) и Табемысла (862), приписывая, однако, первого к Цедрагу, а второго к первому, что никакими источниками не подтверждается. Об исправлениях в рассказе о братьях-варягах сказано выше, дополнение же, поначалу сделанное здесь Хемницем – перечень первых потомков Рюрика, – было им затем отвергнуто. «Некий документ 1418 года» [Меркулов 2015: 60], давший Хемницу уверенность в праве дополнять и исправлять своих предшественников, не что иное, как письмо гавельбергского епископа Отто фон Рора императору Сигизмунду от 4 мая 1418 г., подтверждающее право представителей семейства Верль именоваться «князьями», а не просто «господами», как было дотоле. Этот пергаменный лист лежит в шверинском архиве по сию пору, на нём подпись Отто, печать фон Роров, запись нотариуса – всё как положено. Епископ пишет, что по поручению Балтазара фон Верля, правителя Верля, Гюстрова и Варена, служащие двух монастырей – Добертина (так! не Доберана) и Нойенкампа – представили ему книги, написанные старым письмом и содержащие die Chronik der ehemaligen Könige (regum), Häuptlinge (regulorum) und Fürsten (principum) der Wenden, перечисление племён, которыми названные управляли, описание их владений, откуда и следует, что предки Верлей принадлежали к королевскому роду (de regia stirpe) и ныне 7

Автор статьи в другом месте совершенно здраво пишет о братьях-варягах, что «по всей видимости, они Хемница не особенно и интересовали сами по себе» [Меркулов 2015: 63]. Верно, ибо он просто унаследовал их от Латома, и ещё более верно, если иметь в виду сокращённую редакцию. 8 С учётом мнения Фосса, не имея доступа к оригинальной рукописи Хемница и допуская, что список Клювера сделан всё-таки с Беселиновой копии, можно предположить, для большей корректности, что все заимствования из Петрея принаджежат Беселину, редактировавшему будущий печатный вариант сочинения Хемница. Но что тогда останется? Точная цитата из Латома, следы которой сохраняются и сейчас? 9 Речь, видимо, о планирововашейся «Мекленбургской хронике», две рукописные книги которой, доселе неизданные, датируются 1670 г.

62

Valla. №3(5), 2017. здраствующие представители семьи являются их потомками по прямой линии и, следовательно, имеют право пользоваться титулом принцев [Lisch 1846: 5, 330-332]. Письмо решало совершенно практическую задачу – повышение общественного статуса, что важно и для всякого человека, а тем паче живущего в социуме, исповедующем богоданный характер социальных страт. Конечно, ссылка на происхождение от полководца Александра Македонского, прибывшего из Малой Азии, не вызвала бы в императорской канцелярии ничего, кроме насмешки – люди того времени были суеверны, но отнюдь не доверчивы. Речь шла максимум о современниках Оттона Великого и Генриха Льва, т. е. заведомо исторически достоверных персонах, которых названные и признавали в перечисленных выше статусах. Посему за древнюю хронику вполне сошёл бы список «Славянской хроники» Гельмольда либо рифмованной хроники Эрнста фон Кирчберга (1378), пусть более новой, но зато немецкоязычной и прямо гласящей: Nyclod, der waz zu den cziden groz konig in Obotriten. Лиш, впрочем, сомневается, что придворная хроника Кирчберга могла храниться в монастыре, и склонен считать обе названные хроники утраченными [Lisch 1846: 5-6]10. Учитывая сказанное, мне сложно представить, что такой опытный юрист, как Хемниц, мог питать иллюзии относительно содержания хроник; его апелляция к пергаменному письму в большей степени маркирует рубеж, далее которого ему не удалось зайти в поисках первоисточников. Если вернуться к нашему локальному сюжету, приходится признать, что его источниками являются именно названные в подстрочных примечаниях сочинители – Герберштейн, Петрей и Латом, хотя составитель примечаний – Беселин – вряд ли утрудил себя анализом текста, подобном выполненному выше. В наблюдаемом случае мы имеем характерный пример того, как в исторических исследованиях возникает представление о новом «первоисточнике». В нашем примере можно проследить последовательность из пары предположений, переходящих в утверждения, за которыми последовало объявление трансформированных сведений фактом. Прецедентный характер объявления факта, как правило, позволяет ему если в перспективе и не возобладать, то, как минимум стать предметом длительного тиражирования и обсуждения. Итак – Герберштейн: я думаю, что варяги прибыли из Вагрии… Хеннингс: Варяги – это вагры… Латом: русские призвали князей из Вагрии, возможно, это были сыновья Годелайба … Хемниц: русские призвали из Вагрии сыновей Годейлаба… Томас: как свидетельствуют мекленбургские источники etc. Дальнейшее известно. Dixit. Рыбалка А.А., г. Пенза

10

Отмечу, что утверждение автора статьи, будто «хроники» из письма епископа – «это генеалогии доберанского и пархимского монастырей», не соответствует тексту Лиша (специально данным генеалогиям посвящённому), на который автор тут же и ссылается [Меркулов 2015: 63].

63

Рыбалка А.А. Мекленбургские читатели барона Герберштейна Источники и литература Воронин 2017 – Воронин В.М. Диагноз: фальсификация (Обзор работ В.И. Меркулова и вопроса о т.н. «мекленбургских генеалогиях») // Valla. 2017. Т. 3, №2. С. 100-106. Меркулов 2015 – Меркулов В.И. Рюрик и первые русские князья в «Генеалогии» Иоганна Фридриха Хемница // Исторический формат. 2015. №2. С. 54-74. Пчелов 2010 – Пчелов Е.В. Рюрик / Жизнь замечательных людей. Вып. 1477 (1277). – М.: Молодая гвардия, 2010. Рыбалка 2017 – Рыбалка А.А. О псевдофольклорном характере легенды о Рюрике, Сиваре и Труваре // Славяноведение. 2017. №4. С. 93-98. Chemnitz 1740 – Joannis Friderici Chemnitii Genealogia Regum, Dominorum & Ducum Megapolens [...] In: Monumenta inedita rerum Germanicarum praecipue Cimbriacarum et Megapolensium : quibus varia antiquitatum, historiarum, legum iuriumque Germaniae, speciatim Holsatiae et Megapoleos vicinarumque regionum argumenta illustrantur, supplentur et stabiliuntur ; cum tabulis aeri incisis. [...] : 2. / e codicibus ... studuit ... et cum praefatione instruxit Ernestus Joachimus de Westphalen .... Lipsiae; Martin, 1740. S. 1615-1724. Henninges 1588 – Henninges H. Genealogie imperatorum, regum, principum, electorum, ducum, comitum et dynastarum, qui circo Saxonico... VVestphalico & Burgundico comprehenduntur... m. Hieronymi Henninges Luneburgensis Ecclesiste, 1588. Henninges 1598 – Henninges H. Theatrum genealogicum ostentans omnes omnium aetatum familias: monarcharum, regum, ducum, marchionum, principum, comitum, atque illustrium heroum et heroinarum item philosophorum, oratorum, historicorum, quotquot a condito mundo usque ad haec nostra tempora vicerunt, quorumque memoria literis consecrata habetur, exquisitiß. et absolutiß: diagrammatibus compraehensas. Ad omnes omnium aetatum et gentium historias facilius et rectius intelligendas hactenus desideratum. Magdeburg, 1598. Herberstein 1557 – Herberstein, S. v. Moscouia der Hauptstat in Reissen, durch Herrn Sigmunden Freyherrn zu Herberstain, Neyperg vnd Guetenhag Obristen Erbcamrer, und obristen Erbtruckhsessen in Kärntn, Römischer zu Hungern und Beheim Khü. May. etc. Rat, vnd Presidenten der Niderösterreichischen Camer zusamen getragen, Wien, bei Michael Zimmermann, 1557. Hübner 1729 – Johann Hübner. Bibliotheca Genealogica, Das ist: Ein Verzeichniß aller Alten und Neuen Genealogischen Bücher von allen Nationen in der Welt: den Liebhabern der Politischen Wissenschafften zur Bequemlichkeit gesammlet, und In eine richtige Ordnung gebracht. Brandt, Hamburg 1729. Latomus 1745 – M. Bernhardi Latomi. ‘Wismariensis Megapolitani Genealochronicon Megapolitanum’, in: Monumenta inedita rerum Germanicarum praecipue Cimbriacarum et Megapolensium: quibus varia antiquitatum, historiarum, legum iuriumque Germaniae, speciatim Holsatiae et Megapoleos vicinarumque regionum argumenta illustrantur, supplentur et stabiliuntur; cum tabulis aeri incisis. [...] : 4. / e codicibus ... studuit ... et cum praefatione instruxit Ernestus Joachimus de Westphalen .... Lipsiae; Martin, 1745. S. 1-530. Lisch 1846 – Lisch G.C.F. ‘Die doberaner Genealogie und die parchimsche Genealogie’, Jahrbücher des Vereins für Mecklenburgische Geschichte und Altertumskunde. Bd. 11. 1846. S. 135. Petrejus 1620 – Petrus Petrejus de Erlesunda. Historien und Bericht von dem Großfürstenthumb Muschkow. Tipis Bavaricis, 1620. Stieber 1722 – George Friedrich Stieber. ‘Erklarung wegen seiner Historischen Untershuchung der Meklenburgi Genealogie’, im Burcard Gotth. Struvens neueröffnetes historischund politisches Archiv, worinnen verschiedene zu denen Kirchen-, Staats-, Lehn- und übrigen Rechten, auch überhaupt zur Gelehrsamkeit dienliche bißher noch ungedruckte Schrifften enthalten und mit nöthiger Einleitung auch Anmerckungen erläutert werden. Vierter Theil. Jena. 1722. S. 183-232. 64

Valla. №3(5), 2017. Thomas 1717 – Thomas F. Avitae Russorum atque Meclenburgensium principum propinquitatis, occasione connubii serenissimi Ducis Caroli Leopoldi, cum Catharina Ivanovna, magni Russorum Ducis Alexii. Rostock, 1717. Voß 1895 – Voß, Wilhelm. ‘Die Pilgerreisen des Herzogs Balthasar von Meklenburg nach dem heiligen Lande’, Jahrbücher des Vereins für Mecklenburgische Geschichte und Altertumskunde. 1895. Bd. 60. S. 136-168.
 Аннотация В статье рассматривается вопрос о происхождении так называемых «мекленбургских генеалогий», связывающих Рюрика с ободритами. Автор демонстрирует, что «ободритская» родословная Рюрика – продукт серии недоразумений, возникших в результате некритичного использования рядом историков XVII-XVIII вв. творчества предшественников, и что в конечном итоге эти построения восходят к одному гипотетическому допущению Сигизмунда Герберштейна. Рассматриваются также политические факторы, повлиявшие на толкование источников в эту эпоху. Ключевые слова антинорманизм; вагры; варяги; Гостомысл; мекленбургские князья; ободриты Сведения об авторе Рыбалка Андрей Александрович, г. Пенза, независимый исследователь e-mail: [email protected]






65

[VALLA] материалы и публикации

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Перевод с английского А.В. Титовой под редакцией М.В. Елифёровой. Примечания М.В. Елифёровой. Продолжение английского трактата 1680 г. The School of Venus, or The Ladies Delight. Начало и вступительную статью см. в №1/2017, с. 61-83, URL: http://vallajournal.com/journal/index.php/valla/article/view/95 Примечание от редактора: во втором диалоге содержится большое количество специализированной эротической лексики, которая практически не имеет аналогов в русском языке. Ввиду её труднопереводимости, оригинальные английские выражения приводятся в сносках. Школа Венеры, или Наслаждение женщины Диалог второй Действующие лица: Ф р э н к , К е й т и Фрэнк Я рада, что мы одни. Прошу, расскажи же мне, как идут у тебя дела со сквайром с тех пор, как мы виделись в последний раз? Кейти Я сердечно благодарю тебя, кузина. Мне никогда не было так хорошо, я теперь всегда буду за тебя молиться. Несмотря на то, что моя собственная мать внушает мне, что мужчины ни на что не годятся, кроме как обманывать невинных девушек, теперь я так не думаю, ведь мой кавалер так добр ко мне, что и слов не хватит выразить. Фрэнк Я надеюсь, что ты не раскаиваешься в том, что послушала моего совета, и уверена, что мистер Роджер ни за что не опустится до такой низости, как выбалтывание тайн. Кейти Я очень далека от раскаяния и хочу снова это повторить (при первой возможности). Как же это хорошо любить и быть любимой! Я уверена, что мое здоровье весьма поправилось с тех пор, как я узнала назначение мужчины. Фрэнк Ты стала намного веселее, чем прежде. И те, кто доживет до этого, увидят, что когданибудь ты станешь такой же хитрой шлюхой, как все женщины нашей нации. Кейти В самом деле, кузина, я сначала немного стыдилась. Но с каждым днем я становлюсь все смелее, и мой е…рь уверяет, что выучит меня на славу, так что я буду достойна объятий самого короля. Фрэнк Это человек слова, и тебе не стоит сомневаться в его обещаниях. Сколько же у тебя преимуществ перед остальными девицами! Тебе доступны те удовольствия, которые вливают в тебя жизнь и делают тебя душой общества. 66

Valla. №3(5), 2017.

Кейти Вот что я тебе скажу, с тех пор как мистер Роджер впервые е…л меня и я узнала, что к чему, я думаю, что рассказы моей матери всего лишь страшилки и не годятся ни на что, кроме запугивания детей. По-моему, мы созданы для того, чтобы е…ться, и когда мы начинаем е…ться, мы начинаем жить, и все дела и слова молодых людей устремлены к этому. Какие же лицемерные невежды те, кто этому хочет помешать, и какие же злые все эти старики, которые мешают нам, молодым, только потому, что они уже не могут делать этого сами! До сего дня я годилась только на то, чтобы опускать глаза долу и вышивать. Теперь мне уж не приходится плошать, я могу поддержать беседу на любую тему; а вот что меня забавляет: если моя мать бранится, я отвечаю ей умно. Поэтому она говорит, что я очень похорошела, и она стала возлагать на меня большие надежды. Фрэнк И все это время она пребывает в неведении о твоих делах. Кейти Конечно, и она останется в нем, так как я об этом позаботилась. Фрэнк Ну, и как теперь твои дела? Кейти Очень хорошо. Однако мистер Роджер приходит ко мне не так часто, как мне бы того хотелось. Фрэнк Вижу, ты хорошо с ним уже знакома. Кейти Конечно, и мы отлично друг друга понимаем. Фрэнк Но разве не показалось тебе в первый раз то, что он с тобой делал, немного странным? Кейти Сказать по правде – помнишь, сколько ты мне рассказывала о наслаждении и щекотании е…ли? – я теперь могу прибавить к тому много больше из собственного опыта и рассуждать об этом столь же хорошо, как и любая (я уверена) в моем положении. Фрэнк Расскажи же мне. Полагаю, ты славно позабавилась; я уверена, что мистер Роджер отличный е…рь. Кейти Первый раз, когда он е…л меня, я была на кровати, в той самой позе, в которой ты меня оставила, и делала вид, что занята работой. Когда он вошел в комнату, он поприветствовал меня и спросил меня, что я делаю; я учтиво ему ответила и предложила ему присесть рядом, что он тут же и сделал; глядя мне прямо в лицо и трепеща, он спросил меня, дома ли моя мать, и сказал, что встретил тебя у подножия лестницы и о том, что вы разговорились обо мне. Он спросил, с моего ли согласия состоялся этот разговор? Я не ответила, только 67

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой улыбнулась. Он осмелел и тут же поцеловал меня, что я позволила не противясь, хотя вся запылала, как огонь, ибо решила, что позволю ему делать все, что он захочет. Он это заметил и сказал: «Почему ты покраснела, малышка? Поцелуй же меня еще», – и на сей раз это длилось дольше, потому что он просунул мне язык в рот. Не стану скрывать, что этот способ поцелуя понравился мне настолько, что, даже если бы я не получила от тебя наставлений, я бы позволила ему делать с собой все, что он пожелает. Фрэнк Прекрасно. Кейти Он подсунул свой язык под мой и вертел им туда-сюда. Потом он ласкал мою шею, проскользнув рукой под мою косынку, трогал по очереди мои груди, просунув руку так глубоко, как только мог. Фрэнк Очень хорошее начало. Кейти Окончание будет еще лучше. Чувствуя, что не может дотянуться ниже, он снова вытащил руку, положил ее мне на колени и, целуя и обнимая меня, понемногу приподнимал мои юбки, пока не почувствовал мои нагие бедра. Фрэнк Можно сказать, вступил на почву. Кейти Послушай! Я думаю, что мало у кого из девиц такие красивые бедра, как у меня: белые, гладкие и пухленькие. Фрэнк Знаю, я часто видела и осязала их раньше, когда мы лежали в одной постели. Кейти Щупая их, он пришел в восторг, уверяя меня, что он никогда ничего подобного не ощущал, а тем временем, шляпа, которая лежала у него на коленях, свалилась, и я, опустив взгляд, заметила, как в панталонах у него что-то набухло и словно бы хотело вылезти наружу. Фрэнк Еще бы, мадам. Кейти Я тут же вспомнила о той твердой штуке, которой, по твоим словам, мужчины сикают и которая доставляет женщинам такое наслаждение. Я уверена, что, когда он входил в комнату, она не была такой большой. Фрэнк Нет, его х… еще тогда не встал. 68

Valla. №3(5), 2017.

Кейти Когда я это увидела, я подумала, что, право же, пора что-то делать. Так что я встала, пошла и заперла дверь, чтобы служанка, которая была внизу, нас не застала. Мне стоило немалых усилий встать, он не пускал меня, пока я не сказала ему, что это только для того, чтобы закрыть дверь. Я спустилась и отослала служанку работать во двор, опасаясь, что она может подняться и застигнуть нас, если услышит шум. Убедившись, что все готово, я вернулась. Он обнял меня за шею и поцеловал меня, и в этот раз не дал сесть обратно на кровать, а привлек меня к себе между своих колен и, просунув руку в разрез моего платья позади, стал гладить мой зад, который нашел пухлым, округлым и тугим, свободной же рукой он взял мою правую руку и, глядя прямо на меня, сунул ее себе в панталоны. Фрэнк Не затягивай, ближе к делу. Кейти Я рассказываю тебе все в подробностях. Он вложил х… мне в руку и захотел, чтобы я его подержала. Я сделала, как он мне велел, и это, по-моему, ему так понравилось, что от каждого прикосновения он просто обмирал. Он направлял мою руку согласно своему желанию, иногда клал ее себе на х…, потом на муде и волосы, которые растут вокруг них, потом требовал снова сжимать его х… . Фрэнк От твоей реляции страсть как хочется е…ться. Кейти Тут он говорит: «Хочу показать тебе, что у тебя в руках», – и велел мне вынуть его из штанов. Я диву далась, увидев такой огромный елдак – ведь совсем другое дело, когда он стоит, чем когда он висит. Видя, что я несколько удивлена, он сказал: «Не бойся, девочка. У тебя есть очень удобное местечко, в котором ему найдется приют», – и вдруг закатал мне платье до жопы, стал ласкать мой живот и бедра, затем тереться х…м по моим ляжкам, животу, заду и, наконец, по алым губкам моей п…ы. Фрэнк Этого я и дожидалась. Кейти Потом он взял меня за нее, принялся тереть ее губы друг о друга и время от времени подергивал меня нежно за волосы, которые растут вокруг них, затем, открыв губы моей п…ы, он повалил меня на спину, приподнял мою жопу повыше, спустил свои панталоны, задрал рубашку и привлек меня к себе. Фрэнк Итак, забава началась. Кейти Я скоро поняла, что он хочет вставить его; сперва он двумя пальцами он раскрыл мне губы п…ы и пихнул его в меня два или три раза довольно ловко, но не продвинулся глубоко. Хотя он ласкал мою п…у как следует, я попросила его не спешить, так как мне было больно. Отдышавшись немного, он раздвинул мне ноги пошире и одним сильным толчком всадил свой х… еще глубже. Мне стало ужасно больно, о чем я сказала ему, он же сказал, что 69

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой больше не причинит мне боли и что, когда его х… окажется в моей п…е, он вознаградит меня наслаждением за всю испытанную боль, и что ради меня он готов тоже потерпеть. Это придало мне силы вытерпеть еще два или три тычка, так что его х… вошел в меня еще на пару дюймов глубже; стремясь, однако, добиться большего, он продолжал мучить меня, так что я закричала. Тогда он попробовал другую позицию и опрокинул меня на спину на кровать, а так как сам он был слишком тяжелым, он взялся за мои бедра и положил их себе на плечи, стоя возле кровати. Так мне стало немного легче, однако боль от того, что он раздирал мне п…у своей огромной елдой, была так сильна, что я вновь попросила его слезть, и он послушался. Мне же было так больно, что казалось, кишки вот-вот вывалятся из живота. Фрэнк Какое же тебе выпало наслаждение! Если бы мне попался такой х.., я бы не жаловалась. Кейти Погоди, я не на все жалуюсь. Он подошел и поцеловал меня, снова стал ласкать мою п…у, вставил в нее палец, чтобы понять, каких успехов он смог достигнуть. Все еще беспокойный, с торчащим х…м, не зная, что делать, он прохаживался по комнате, пока я не стала готова попробовать сызнова. Фрэнк Бедняга, мне жаль его – нелегко ему это далось. Кейти Печально вынув свой х… передо мной, он затем берет баночку с помадой1, стоявшую на камине, и говорит: «О, вот это нам и надо». И взяв немного помады, он намазал ею себе весь х…, чтобы лучше скользил. Фрэнк Лучше бы он поплевал на руку и натер х… слюной. Кейти В конце концов, он до этого додумался и ничего более не делал. Потом он пристроил меня на стул и благодаря помаде продвинулся немного глубже; но, чувствуя, что таким образом у него ничего путного не получается, он поднял меня и поставил на четвереньки на кровать, еще раз намазал х… помадой и с наскоку навалился на меня сзади. Фрэнк Сколько возни вокруг лишения невинности девицы! Мы с моим другом и половины всего этого не делали и управились гораздо быстрее; я забилась как припадочная. Кейти Говорю тебе как на духу. Задрав платье на плечи и выставив жопу, я явила ему весьма соблазнительное зрелище, и эта новая позиция так разожгла его желание, что, больше не

1

Помадой (pomatum) называлась любая косметика на жировой основе, в том числе, как и в наше время, помада для губ. Однако чаще всего под этим словом подразумевалась помада для волос (примеры контекстного употребления слова см. Patricia M. Crawford, Laura Gowing. Women’s Worlds in Seventeenth-century England. A Sourcebook. London – New York: Routledge, 2000. Pp. 40-41.). Рецепт Чарльза Лилли, парфюмера, работавшего в начале XVIII в., указывает, что для помады используется смесь бараньего и свиного сала (The British Perfumer. Ed. by C. McKenzie. London: Routledge, [1822]. P. 130 etc.).

70

Valla. №3(5), 2017. обращая внимания на мои крики, он продолжал пихаться с мощью и силой, пока наконец не совершил прорыв и полностью не овладел мной. Фрэнк Что ж, я рада, что ты избежала множества мелких неприятностей, которые обычно настигают молодых любовников. Но перейдем же к продолжению. Кейти Теперь уже стало не так больно. Моя п…а ладно сидела у него на х…ю, лучше, чем перчатка на руке; коротко говоря, он был безумно рад своей победе, называл меня своей любовью, дорогой, душенькой, и все это время я чувствовала, как его х.. чешет туда-сюда внутри меня, так что ни один уголок моей п… не остался без щекотки. Фрэнк Преславно. Кейти Он спросил, насладилась ли я. Я ответила: «Да». – «И я», сказал он, крепко прижав меня к себе, а потом подсунул ладони под мой зад и приподнял к себе мою п…у, то касаясь ее губок, то трогая мою грудь. Фрэнк Чтобы взбодриться и распалиться. Кейти Чем больше он тер, тем больше меня щекотало. В конце концов, мои руки, служившие мне опорой, ослабли, и я упала ничком. Фрэнк Я надеюсь, ты не повредилась. Кейти Нисколько. Мы с ним оба, обмирая от удовольствия, впали в транс2, и все, что он смог сказать, было: «Вот ты и лишилась девственности, моя глупышка». Фрэнк Ну и как тебе это понравилось? Надеюсь, так же, как и ему? Кейти Ты еще спрашиваешь! Сам черт не остановит, когда воспаряешь. Я была так захвачена наслаждением, что прямо обезумела. Ни одна сладость или диковина не услаждает наш вкус так, как истечение п…у: по всему телу щекотание, а сама ни жива ни мертва. Фрэнк В самом деле, ты, верно, и не ведала, какую приятность тебе это доставит. Кейти Верно, не попробовав – не узнаешь. Как только он вынул, я почувствовала, что вокруг моей п…ы мокровато, и вытерла ее насухо сорочкой; а потом заметила, что его х… не так тверд, как раньше, и все ниже и ниже склоняет головку. 2

Так в оригинале (Trance).

71

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой

Фрэнк Вне всякого сомнения. Кейти Этот заход освежил меня неимоверно, и я была весьма довольна; он, лаская и целуя меня, говорил мне, какую утеху я ему доставила, я же сказала, что и он меня усладил не меньше, чему он был очень рад. Мы пытались уверить друг друга, что каждый из нас получил наибольшее удовольствие, и в конце концов решили, что каждому из нас досталась своя доля, но он все же сказал, что из нас двоих он получил большее наслаждение, так как он усладил меня. Я же вернула ему его комплимент. Фрэнк В этом есть великая доля истины: когда люди любят друг друга, они больше радуются удовольствию, которое они дарят другому, чем тому, которое доставляют себе. Женщина, если она вправду любит мужчину, позволит ему е…ь себя, хотя бы и не имела к этому никакого расположения. Она сама снимет сорочку и скажет: «Иди, душа моя, и возьми меня. Можешь поставить меня в любую позу и делать со мной все, что хочешь». И напротив, если женщина хочет е…ся, а мужчина не в настроении, то его услужливость будет не меньше. Кейти Я рада узнать это. Я скажу об этом мистеру Роджеру при случае. Фрэнк И хорошо сделаешь. Кейти После небольшой передышки, он подтянул панталоны, сел рядом со мной и сказал, что он тебе по гроб жизни будет обязан за то, что ты встретила его на лестнице и сообщила ему хорошие вести. Его душа возрадовалась, так как, если бы не эти вести, смертная мука, в которой он пребывал от любви ко мне, погубила бы его. Любовь, которую он так давно ко мне питал, побуждала его действовать, но ему не хватало отваги признаться мне. Он искал подходящие слова, чтобы описать все мои достоинства, о которых он и мечтать не мог. Потому-то он и решил быть моим другом всю оставшуюся жизнь. Он сто раз клялся служить мне, умолял продолжать любить его и быть ему верной. Взамен он обещал не водить дружбу более ни с одной другой женщиной и приходить е…ь меня два раза на дню. На все это я ответила ему великой учтивостью и поблагодарила от всего сердца. Потом он вытащил из кармана фисташки и накормил меня ими, сказав, что это лучшее в мире средство восстановить силы после е…и. Пока он лежал на кровати, я спустилась посмотреть, что делает горничная, и стала напевать, чтобы отвести подозрение. Я немного постояла, придумывая, чем бы ее занять, а сама сказала ей, что сильно утомлена мистером Роджером и не знаю, как от него избавиться. Затем я нашла ей такую работу, которая придала мне уверенности в том, что горничная не побеспокоит нас во время наших забав. Фрэнк Воистину ты становишься прыткой девицей. Кейти Поднявшись в спальню, я заперла дверь и подошла к нему. Он лежал на постели, держа в руке свой стоячий х... Как только я подошла, он обнял и поцеловал меня, и положил мою 72

Valla. №3(5), 2017. властительную руку себе на х…, который еще не утвердился окончательно. Но благодаря моим ласкам, в мгновение ока он встал колом. Фрэнк Это зовется оживлением3, или подготовкой к новой е…е. Кейти Я уже обвыклась с ним, и мне пришлось весьма по нраву держать его в руках, меряя его длину и ширину, дивясь его свойству услаждать нас столь странным образом. Тут мой друг повалил меня спиной на кровать, закинув мои юбки выше пупа, я же вся отдалась его желаниям; он ухватил меня за п…у, держась за волосы на ней, потом перевернул меня на живот, чтобы полюбоваться моим задом. Он поворачивал меня с боку на бок, шлепал меня по жопе, щекотал меня и читал лекции о делах любовных, каковым я усердно внимала, так как очень желала, чтобы меня посвятили в эту тайну. Наконец, он расстегнул свои панталоны, вложил х… промеж моих бедер и полушарий и стал возить им туда-сюда. Все это для того, чтобы показать мне, как мне действовать с моей стороны, когда мы начнем е…ся по-настоящему. Фрэнк Без сомнения, ты и твоя красота доставили ему немалое наслаждение. Кейти Я не об этом сейчас веду речь. Он ставил меня в сотню разных поз и впяливал4 повсякому, показывая, как мне самой управляться, чтобы х… вошел глубже. В этом я оказалась примерной ученицей и не скоро забуду этот урок. В конце концов, мы оба захотели утолить страсть. Он лег навзничь на кровать, в то время как его х… стоял дыбом, притянул меня к себе, и я сама вставила его себе в п…у, виляя жопой и приговаривая: «Я е…у тебя, милый!». Он просил меня продолжать свое занятие и е…ть его дальше. Все это время его язык был у меня во рту, он называл меня своей любовью, душенькой, милой е…чей проказницей, держа руки у меня на заду. В конце концов, близость сладостного мига заставила нас прижаться друг к другу крепко-крепко, пока наконец дело не завершилось ко взаимному удовлетворению обеих сторон. Фрэнк Это был уже второй раз. Кейти Тогда я поняла, что все, что ты мне рассказывала об этой драгоценной жидкости, было правдой, и что нет лучше времяпрепровождения, чем е…ся. Я спросила его, кто придумал эту забаву. Для ответа на этот вопрос ему учености не хватало, но он сказал, что практика лучше теории, и, поцеловав меня снова, опять вставил х… мне в п…у и отъе…л меня пособачьи5, сзади. Фрэнк О, герой, это уже третий раз.

3

Rallying в оригинале. Incunting. 5 Dog fashion. 4

73

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой

Кейти Он сказал, что эта поза нравится ему более всего, так как именно в ней он лишил меня девственности, а кроме того, так его х… входит в меня еще глубже. После небольшого отдыха он снова отдрючил6 меня, теперь в позе тачки, держа мои ноги на своих плечах. Фрэнк Это был четвертый раз. Вполне довольно для одного дня. Кейти И это была прощальная пое…а. Покуда он меня дрючил, он говорил, что показал мне, как велика его страсть ко мне. Фрэнк Лучшего подтверждения мне и не надо. Как долго длилась эта потеха? Кейти Ночь уже близилась, когда мы расстались. Фрэнк Если вы этим и трех часов не прозанимались, то у него, верно, жопа огнем пылала. Кейти Не знаю точно, сколько все длилось, знаю только, что для меня время промчалось незаметно. И если его жопа горела, то я нашла к ней подходящий гасильник7. Вот, кузина, что случилось с тех пор, как мы с тобой последний раз виделись. Теперь скажи, каково твое мнение.

Ил. 1. Гасильник для свечи. Предположительно, XVIII в. Частная коллекция. Фото Андреаса Префке. Источник: https://commons.wikimedia.org

6

Swived. В оригинале extinguisher. Имеется в виду колпачок, которым гасили свечу (см. ил. 1). Разумеется, метафора обыгрывает фаллические коннотации свечи – женщина выступает в роли «гасильника». 7

74

Valla. №3(5), 2017. Фрэнк В самом деле, ты достигла такого мастерства в искусстве е…и, что тебе уже не нужны мои наставления. Кейти О чем ты говоришь, кузина? Фрэнк Я говорю, что высота твоего искусства не меньше, чем моего, и теперь ты, не закрасневшись, сумеешь выговорить: х…, яйца, муде, п…а, елда – и прочие подобные слова. Кейти О, я обучилась этому легче, чем ты можешь себе представить, ведь когда мы с мистером Роджером остаемся одни, он заставляет меня произносить эти слова, которые так нравятся любовникам. Фрэнк А впяливание – это когда х… только суют в п…у, просто вталкивая его, без е…и. Кейти Но он говорит, что в обществе надо быть скромной, а эти слова запрещены. Фрэнк По правде говоря, когда мы встречаемся с моим дружком, мы и половины не делаем из того, что проделывали вы с мистером Роджером. Поэтому скажи мне, в чем разница между скачкой8 и е…й, а также между «заправлять»9 и «впяливать»10. Кейти Скачка – это когда ты суешь х… в п…у и крутишь жопой, пока не кончишь. Воистину это слово лучше всего выражает суть дела. Е…я – это когда тебе суют х… в п… и ты кончаешь, не крутя жопой. Когда дрючат, то и суют х… в п…у, и крутят жопой, но не кончают. Впяливать и заправлять значит одно и то же, это просто совать х.. в п…у, что значит совать х… в п…у и ничего больше. Фрэнк Есть много слов, которые благозвучнее и которые лучше использовать в обществе вместо «дрючки» или «е…и», которые звучат слишком грубо и скабрезно и годятся лишь для компании распущенных людей, – во избежание скандала. Мужчины скромно говорят: «Я целовал ее», «Я ценю ее», «Я пользуюсь ее благосклонностью», – и тому подобное. Теперь перейдем к толкованию первого слова, которое ты упомянула. Лучшего я и не слышала. Я и сама о таком не могла помыслить. Кейти Ты льстишь мне, кузина. Но я не знаю толком, о чем ты говоришь, касательно множества слов для обозначения е…и.

8

Occupying. Sheathing. 10 Incunting. 9

75

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой Фрэнк Мне кое-что известно об этом. Например, говорить о скачке больше приличествует, когда мужчина берет на себя все труды. Впяливание зовется также словом «заправлять», по сходству с вкладыванием ножа в ножны. Но мужчины, говоря между собой, обыкновенно не пользуются и половиной таких церемоний – они выражаются столь же откровенно, как и мы, женщины, во время наших сплетен и разговоров с глазу на глаз. Как мы говорим нашим кумушкам или наперсницам в любовных делах: «Я с ним е…сь, и он остался доволен», или «Он е…л меня, и я осталась довольна», – так и они в компании друзей говорят о нас. Один рассказывает о чертовски широкой п…е, другой – о тесной п…е и наслаждении, которое он испытал. Это обычные разговоры между двумя-тремя юношами, когда они остаются одни. Они выносят свое суждение о девушках, которые проходят мимо, говорят друг другу: «Могу поручиться, что эта бабенка будет хорошо е…ся», «Похоже, что у нее недо…», «У нее повадки шлюхи», – рассуждают о том, широкий или узкий у нее рот, смотрят на ее брови, так как доподлинно известно, что они такого же цвета, как и волосы на п…е. Кейти О, но не разболтают ли мужчины, что они знают о нас? Фрэнк Да, ей-богу, об обычных шлюхах они могут рассказать все, что угодно. Но о своих тайных возлюбленных кавалеры ни словом не обмолвятся – скорее душу загубят. Кейти Я этому очень рада, ибо я сама едва в силах поверить, что мистер Роджер мог вовлечь меня в такое непотребство и что я допустила, чтобы меня ставили в такое множество развратных поз. Я краснею, стоит мне лишь подумать об этом. Фрэнк А хоть ты и краснеешь, тебе понравилось то, что он с тобой делал. Кейти Не стану отрицать. Фрэнк Вот и ладно, раз тебе не навредило, в этом нет ничего дурного. Если бы они нас не любили, то будь они прокляты во веки веков, им бы стоило немалого труда поставить нас во все эти позы. Кейти Это правда, кузина, и я совершенно уверена, что мистер Роджер меня любит. Фрэнк Тебе незачем в этом сомневаться, коль скоро в первый раз он попробовал с тобой столько способов. Кейти Я никогда не забуду позу, в которую он уложил меня в другой раз. Она была очень приятной и весьма игривой.

76

Valla. №3(5), 2017. Фрэнк Надеюсь, ты от меня ее не скроешь. Кейти Конечно, нет; а когда ты узнаешь, я уверена, что ты испытаешь ее со своим кавалером. Фрэнк Ну, и какова же она? Кейти В прошлое воскресенье вечером матушка ушла в церковь, а он, не видев меня вот уже три дня, решил нанести мне визит. Как только он вошел, горя нетерпением от разлуки, он тут же повалил меня на сундук и вы…л. После того, как он немного утолил свою страсть, мы целовались и миловались, пока его х… снова не встал колом. Тогда он опрокинул меня на спину на кровать, задрал мне платье, раздвинул мои ноги и подложил подушку мне под жопу. Устроив меня как следует, он вытащил из кармана три лоскутика красной, белой и синей материи. Красный он положил мне под правое полушарие, белый – под левое, синий – под поясницу; затем, глядя мне в лицо, он воткнул свой х… в мою п…у и велел мне слушаться его указаний. Фрэнк Хорошее начало. Кейти Да, но окончание будет еще лучше. Фрэнк Давай же его узнаем. Кейти Засунув мне, он сказал, что, когда мне надо будет поднять правую ляжку, он скажет «красный»; когда левую – он скажет «белый»; если же он захочет, чтобы я подняла крестец, он скажет «синий». Фрэнк О, превосходно! До какого совершенства ты дошла! Кейти Пока он не устроился как следует в седле, он не был слишком бодр; но как только он расположился поудобнее, он стал громко выкрикивать, как сумасшедший: «Красный, синий, белый, белый, синий, красный», – так что я двигалась в трех разных направлениях, а он в одном. Если я совершала ошибку, он нежно журил меня и говорил, что я спутала белый с синим, или синий с красным. Я сказала, что это все потому, что синий доставляет мне наибольшее удовольствие. Фрэнк Причина в том, что синий – это средняя позиция, и в этом положении его х… входит глубже всего. Кейти Я вижу, кузина, что ты знаешь больше и не мне тебя наставлять. 77

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой Фрэнк И все же продолжай. Вдруг я узнаю что-то новое. Кейти Куда же больше! Под конец мы целовались, и он, держа язык у меня во рту, воспарил. Но он так долго длил потеху, что я кончила дважды, он же – один раз. Потом он научил меня удерживать мое семя11 и дожидаться, пока он будет готов кончить; когда этот миг настал, мы изъяснялись частыми стонами и короткими вздохами, и, когда источник жизни наконец излился, мы едва понимали, где мы. Фрэнк В самом деле, те, которые производят меньше шума, когда кончают, доставляют большее удовольствие. Хотя иные не могут удержаться от крика и оправдываются тем, что причина тому наслаждение. Кейти Что они имеют в виду? Что для них удовольствие кричать? Или же е…я заставляет их кричать от наслаждения? Фрэнк Думается мне, что е…я побуждает их к тому, ибо разве не может сильное наслаждение найти такое же выражение, как и сильная боль? А ты знаешь, что от щекотки мы визжим. Кейти Как же это бывает? Фрэнк Он залезает на девицу, сидя торчком с х…м в ее п…е, с выражением лица серьезным, как у святого Георгия на коне. И как только он почувствует, что семя подходит и начинает его щекотать, он кричит: «О, ну вот же, вот, уже близко, любимая, дорогая! Сунь язычок мне в рот!» И если кто не понимает, в чем дело, то, видя его в таком положении, подумает, что впору спасать ему жизнь, ведь он и вправду выглядит так, словно вот-вот испустит дух. Кейти Несомненно, девица очень рада видеть на лице мужчины столько ужимок, если только они могут управиться, не крича на весь мир о своих радостях, которые, покуда они сохраняются в тайне, вполне позволительны. Фрэнк Мы говорили о том, что, находясь на верху блаженства12, мужчины кричат. Скажу тебе, что и женщины очень часто это делают, ибо когда они чувствуют, что подходят к вершине наслаждения, они нередко завывают в ожидании этого, крича: «Мой дорогой проказник, задвинь мне до упора! Что мне делать? Я умираю от наслаждения!» Такие молодцы и девицы е…ся в укромных местах, чтобы никто их не мог услышать. Есть, впрочем, и вялые бабы, 11

В XVII в. женский оргазм рассматривался по аналогии с мужским и считался необходимым для зачатия. См. Laqueur, Thomas. ‘Orgasm, Generation and the Politics of Reproductive Biology’, in The Making of the Modern Body: Sexuality and Society in the Nineteenth Century, ed. by Catherine Gallagher and Thomas Laqueur. London: University of California Press, 1987. Pp. 1-41. См. также ниже. 12 The height of pleasure. Как указывает О.А. Проскурин, соответствующий оборот в русском языке – галлицизм (Проскурин О.А. Литературные скандалы пушкинской эпохи. – М.: ОГИ, 2003. С. 181). Таким образом, этот оборот независимо попал в русский и английский из французского.

78

Valla. №3(5), 2017. которые и не шевельнутся. Кейти А это что за зверюшки? Фрэнк Такие, что их надо распалять дрочкой13 и иными способами, чтобы возбудить их страсть. Но, как только у нее взыграет охота14, то ее п…а станет как подставка у скрипки15, и она безумно возжелает прокатиться16.

Ил. 2. Подставка скрипки. Источник: https://wiktionary.org

Кейти Но разве они не кончают? Фрэнк Нет, они не могут сдержаться и кончают чаще, чем остальные. Кейти Несчастна та девица, чей кавалер настолько ленив, что надобна ее помощь, чтобы его х… встал. Фрэнк Теперь поговорим о тех, кто не кончает во время е…и. Во-первых, это евнухи, которым отрезают яички. Х… у них и правда время от времени стоит, но они не могут испустить семя. Однако же их щекотун годен для дела, и женщина может с ними кончить. Раньше турчанки прибегали к их помощи, пока недавно один турецкий император не увидел, как евнух кроет кобылу, и не повелел отрубать всем им и х…, и яички. Кейти Мне отвратительны эти люди, умоляю, не упоминай их больше. Поговорим о тех, у кого есть е…чая елда, чтобы потешить женщину.

13

Frigging. Venery. 15 Дощечка, приподнимающая струны над корпусом (см. ил. 2). 16 Horsing. 14

79

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой Фрэнк Всему свое время. Я еще не рассказывала о тех, кто ничего не говорит во время е…и, а только вздыхает и стонет. Что касается меня, я предпочитаю тех, кто молчит, а не издает вопли подобно котам на крыше. Кейти Но какую роль следует играть женщине, когда она е…ся с мужчиной? Фрэнк Не забегай вперед, и обо всем узнаешь. Давай посмотрим, чего мы уже достигли. Мы пока добрались только до способов втыкать х… в п…у и наслаждения кончать, с прибавлением радостей поцелуев, ласк и прочих любовных хитростей – о них мы ещё толком не поговорили, а также о месте и времени, когда к ним стоит прибегать. Это и будет темой урока на сегодня, ибо это вещь весьма существенная и имеет важные следствия, поскольку это главная цель в любви и средство доставить мужчине усладу. Кейти Вне всякого сомнения, кузина, все это превосходно, и как раз об этом я желаю больше знать. Фрэнк Предположим, ты сплетаешься со своим любовником в жарких объятьях и не знаешь, как надлежащим образом биться в этом сражении. Пока он трудится на тебе, тебе следует говорить с ним нежными выражениями, называть его своим сердцем, душенькой, жизнью своей, говорить ему, как он услаждает тебя, однако же помнить и о своих обязанностях. Каждое движение твоей жопы доставляет новое наслаждение, ведь мы не е…ся низменно, как звери, которых к тому побуждает природа исключительно ради размножения. Мы делаем это просвещенно и во имя любви. И если ты хочешь о чем-то попросить мужчину, проси, когда он на вершине страсти, потому что в этом состоянии он не может отказать женщине. И ничто так не умягчает сердца, как это действо е…и. Иным бабам повезло обвенчаться с Мужами Великого Достоинства единственно ради их мастерства е…и. Эти любовные штучки невероятно распаляют мужскую страсть. Мужчина, в свою очередь, будет искать все возможные пути и способы, чтобы доставить тебе удовольствие, называя тебя своей душой, богиней и ангелочком, не воздвигнет он свой елдак иначе как для тебя (?)17. Как только он почувствует, что вот-вот кончит, он непременно подаст тебе знак – речами, оборванными на полуслове, сбивчивым дыханием. Помним, что я тебе сказала, и выполняй должное со своей стороны. Кейти Это я обещаю, не сомневайся. А сама ты какую позу обычно принимаешь? Фрэнк В основном приподнимаю к нему свой зад, обнимаю его за шею и целую его, стараясь засунуть язык ему в рот и перекатывать под его языком. Или же прилепись к нему крепче, обвив руками и ногами, положи руки на его зад и нежно ласкай его муде, тяни его за жопу к себе, чтобы х… вошел поглубже. Что дальше, ты знаешь, я о том уже рассказала. Только не 17

В оригинале: nay he will with himself al(t?) Tarse for thy sake. Одна буква неразборчива. Архаизм alt «возбуждение, экстаз» подходит по значению, хотя словари и не фиксируют его в качестве глагола. Однако окказиональное превращение разных частей речи в глаголы не редкость в XVII в. и встречается еще у Шекспира.

80

Valla. №3(5), 2017. забудь подготовиться, как я тебя научила, и он, в свою очередь, очень для тебя постарается. И хотя бы он истратил на тебя все силы, разве он не сочтет, что довольно потешил тебя? Кейти Кузина, хотя я твоя должница, мне, бедной девушке, нечем отблагодарить тебя, кроме слов. Те позы, которые ты мне описала, я обязательно испробую при случае, чтобы мой кавалер понял, как я его люблю. Фрэнк Обычная ошибка молодых людей – думать только о сиюминутном наслаждении, но они никогда не думают, как продлить радость на долгое время. Кейти Наставь же меня, ты такая мастерица в искусстве любви. Фрэнк Но разве мистер Роджер тебя уже не навещает? Кейти Время от времени я его привечаю, он проводит у меня всю ночь. Но я была лишена этого счастья в течение двух недель, так как кровать моей матери была переставлена в мою спальню (ее спальня была в ремонте), поэтому все наши замыслы срывались, что нас весьма огорчало. Фрэнк Но вы видитесь ежедневно, не так ли? Кейти Да, он приходит ко мне каждый день. Он е…т меня раз или даже два в день, если у нас есть время. Однажды нам повезло, так как горничную отправили из дому; матушка послала меня открыть ему дверь, что я и сделала, и мы, не желая терять такую возможность, решили взять быка за рога. Он притиснул меня к стене, задрал мои юбки, заставил меня раздвинуть ноги и, нацелившись своим твердым вздыбленным елдаком в мою п…у, впихнул его насколько мог глубоко, делая свое дело со всей мощью и страстью и доставив мне немалую утеху. И хотя я очень желала продолжения, он хотел кончить передо мной, так что я придержала его и умоляла его остаться во мне, пока я тоже не кончу. Когда мы оба кончили, мы поднялись наверх, ничем себя не выдавая. Но когда моя мать ушла, мы на…лись досыта. И даже когда в доме была моя матушка или кто-то еще, мы не упускали ни малейшей возможности подрючиться. Мы оба столь жаждали е…и, что пользовались каждой минутой, благоприятной для нас. Скажу больше, иногда мы делали это под страхом быть застигнутыми врасплох, и порой нам приходилось прерывать наше приятное занятие, не кончив его. Если мы понимали, что опасность миновала, мы принимались за него снова и доводили его до завершения. Иногда нам не везло, и несколько дней подряд он мог только целовать и ласкать меня, и тогда мы лишь мечтали о том, чтобы наши х… и п…а встретились; если же это случалось, она редко покидала его с сухими губками. А то бывало, мы сидели рядом, он вытаскивал х…, набрасывал на него свой плащ, и, томно глядя на меня, показывал мне, как он стоит. Сказать по чести, мне становилось его жалко, и я придвигалась к нему ближе; приподняв мне сорочку, он проскальзывал рукой под нижнюю юбку и ласкал меня, как ему вздумается, беспрестанно щекоча мою п…у пальцем. Когда он понимал, что близок к цели, он впивался в меня, как бульдог в добычу, и не прекращал ласкать меня, пока

81

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой я не кончу. Это называется рукоблудием18, которое, будучи произведено с должным искусством, лишь немногим хуже настоящей е…и, однако лучше делать вот как. После того, как девицу хорошенько вые…ли и ее жопа еще мокра от семени, пусть мужчина оставит ее лежать на спине. Затем, приподнявши губу ее п…ы, пусть он засунет палец в дырочку, которой она сикает (которая повыше п…ы и похожа на лягушачий рот), и подрочит ей как следует. Это заставит ее содрогнуться и доставит ей такое наслаждение, что некоторые ценят его даже выше е…и. Мы каждый день учимся чему-то новому, так что в конце концов мы научились е…ся на людях, так, чтобы никто этого не заметил. Фрэнк Прошу, расскажи, как? Кейти Однажды я утюжила белье, а матушка вышла из комнаты. Он подошел ко мне сзади, задрал мне подол и всадил свой х… мне между ляжек, пытаясь достать до моей п…ы. Чувствуя, как он возится у моей жопы, я забылась и отвлеклась от работы, так что сожгла хороший платок. Когда он понял, что не может таким образом добраться до меня, он попросил меня наклониться и ни о чем не тревожиться, сказав, что предупредит меня, если кто-то войдет. Но, когда я нагнулась, разрез на платье сзади оказался слишком мал, и х… соскочил, и он стал чертыхаться, потому что ему пришлось кончить мне между бедер. Фрэнк Какая жалость! Кейти Когда дело было сделано, он снова убрал свой инструмент, а я стала причитать из-за сожженного платка. Услышав это, явилась матушка, назвала меня нерадивой хозяйкой и сказала, что мне ничего и поручить нельзя. Но мистер Роджер спас положение, сказав матушке, что я отбежала к окну посмотреть, что творится на улице и не думала, что утюг такой горячий. Фрэнк Все это хорошо, но ты забыла рассказать мне, какой новый способ вы нашли, чтобы е…ся прилюдно. Кейти Вот как мы его нашли. Однажды мистер Роджер пришел, когда у нас были танцы и были приглашены некоторые из наших соседей. Немного разгоряченный вином, он сел на стул и, пока остальные танцевали, притворился, будто задремал. В конце концов, он притянул меня к себе и усадил на колени. Мы болтали о пустяках, я же не спускала глаз с публики, в то время как он, просунув руку мне в карман, щупал мою п…у, пока я щупала его стоячую елду, которую он охотно сунул бы в разрез моего платья сзади. Но достать до моей п…ы он не мог, а задрать мне подол перед всем обществом не решался. В конце концов, перочинным ножиком, который он вытащил из несессера, он сделал маленькую прорезь в нужном месте и заправил х… мне в п…у, чему я была очень рада. Мы медленно принялись за работу, боясь, что нас поймают, если мы будем слишком суетиться. Хотя я наслаждалась неимоверно, я тщательно следила за выражением своего лица до тех пор, пока мы оба не были готовы кончить, – тогда мне пришлось закусить губу: меня так чертовски пощекотало, 18

Digiting.

82

Valla. №3(5), 2017. что через час он снова надрал мне жопу19 таким же образом. С тех пор мы часто проводили такие опыты прилюдно, и я всегда благодарила его за это изобретение. Фрэнк О, этот способ очень рискован. Несмотря на то, что ты закусила губу, гости могли заметить, поэтому лучше опускай голову и прикрывайся рукой. Тогда они ничего не заметят и подумают, что у тебя просто болит голова. Кейти Это верно, кузина, я так и буду впредь делать. Действительно, я должна признаться, что я узнала от тебя больше, чем от кого-либо другого, о таинстве е…и, и я буду всегда тебе за это благодарна. Фрэнк Ну, раз ты моя ученица, мой долг довести тебя до совершенства. Поэтому, если тебе нужны какие-то еще наставления, прошу, не стесняйся задать мне любые вопросы. Кейти После того, как мы обсудили все виды наслаждений, я поняла, что та часть мужского тела, которую мы называем х…м, дает женщине наибольшее из них. Теперь я хотела бы узнать у тебя, какие виды х…в лучшие и более всего нас тешат. Фрэнк Ты задаешь весьма хороший и уместный вопрос, и я на него сейчас отвечу. Тебе надлежит знать, что хотя есть х…и разных видов и размеров, все они сводятся к трем сортам: большие, средние и маленькие. Кейти Давай начнем с маленьких. Как они устроены? Фрэнк Они от четырех до шести дюймов в длину20 и толщиною в соответствии. Такие мало на что годятся, так как не наполняют п…у туго. Если женщине случается иметь толстый живот, или широкую п…у с большими губами (что большое достоинство), или если отверстие ее п…ы располагается низко (что, напротив, недостаток), то такой х… не войдет глубже парытройки дюймов, что вряд ли принесет женщине хоть какое-то удовлетворение. Кейти А что ты скажешь о больших? Фрэнк Х… огромный, как у коня, широко раздирает п…у и ранит ее, поэтому причиняет боль даже и опытным женщинам, а не только девственницам. Таковы его невероятная длина и толщина, что иным мужчинам приходится обматывать его салфеткой или тряпкой, чтобы не дать ему воткнуться слишком глубоко.

19

Ferked my Arse. Речь идет о переносном значении наподобие «задать перцу», так как анальный секс в тексте не фигурирует. 20 По данным современной медицины, приводимые цифры скорее являются средней нормой. См. Veale, D.; Miles, S.; Bramley, S.; Muir, G.; Hodsoll, J. ‘Am I normal? A systematic review and construction of nomograms for flaccid and erect penis length and circumference in up to 15 521 men’, BJU International. 2015. Vol. 115. No. 6. Pp. 978-986. Представления же о «среднем» у Фрэнк сильно завышены.

83

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой Кейти А что ты скажешь о средних х…х? Фрэнк Они бывают от шести до девяти дюймов и подходят женщине тютелька в тютельку: вот славные щекотуны! С женщинами так же, как и с мужчинами: п…а бывает большая, маленькая и средняя. Но, будь они маленькие или большие, нет ничего лучше, чем х… милого друга, который нам люб, и будь он хоть с твой мизинец, он доставит тебе больше наслаждения, чем большой х… всякого другого. Хорошо сложенный х… должен быть достаточно толст, но толще у живота, чем на конце. Есть вид х…я, о котором я тебе еще не рассказывала, – это «черевной х…»21, его ценят выше других. Он похож на улитку без раковины и встает чаще, чем большой х…, который, как нескладную стремянку, не скоро установишь. Кейти Хочу задать тебе еще вопрос. Фрэнк Какой же? Кейти Почему мужчины, когда е…т нас, называют нас такими грязными словами? Мне кажется, они должны быть учтивыми и делать нам комплименты. Я не могу понять, почему любовь заставляет их вести себя столь нелепо. Фрэнк Только любовь и заставляет их употреблять такие выражения. Величайшая и самая главная причина любви – наслаждение, которое получают наши тела, без коего и любви бы не было. Кейти Прошу меня простить, я знаю, что тут ты мне начнешь рассказывать о любви скотской; с ней, может быть, так и обстоит, но кроме нее есть еще и другой вид, который познается по своей прочности. Скотство же длится не дольше любой другой капризной страсти и проходит, как только семя брызнет струей из х…я. Фрэнк Но тогда всякая любовь скотство, и я тебе это сейчас наглядно докажу. Кейти Прошу, возьми на себя этот труд, и я ни разу тебя не прерву. Фрэнк Хотя наслаждение уходит, оно имеет свойство возвращаться, и именно это питает любовь. Давай перейдем к делу. Любила бы ты мистера Роджера, если бы он был охолощен? Ценила бы ты его так высоко и считала бы ты его красивым мужчиной и подходящим для тебя, если бы он страдал мужским бессилием? Что скажешь? 21

В оригинале belly prick – то ли от существительного «живот, брюхо», и тогда речь идет о пенисе, частично скрытом жировыми складками на животе (такая анатомическая особенность известна медицине); то ли от глагола «вздуваться», в таком случае этот термин означает «способный сильно набухать».

84

Valla. №3(5), 2017. Кейти Конечно, нет. Фрэнк Потому в чем же я неправа? И если бы у тебя тоже не было п…ы, пригодной для его х…я, и красоты, чтобы его х… встал, не обманывайся мыслью, что он полюбил бы тебя за иные достоинства. Мужчины любят услаждать себя, и, хотя они отрицают это, не верь им. Главное, куда они метят, – п…а. Мы также, когда обнимаем и целуем их, страстно желаем их х…я, хотя нам и стыдно в этом признаться, ибо, сколько бы мы ни причитали о чести, ни проливали слез, ни гримасничали и ни корчились, – все заканчивается тем, что нас валят навзничь на кровать, дерзко задирают платье, хватают нас за п…у, раздвигают нам ноги и е…т. Коротко говоря, это обычный финал у тех, кто больше всех любит и меньше всех дрючится; те же, кто часто е…тся, редко имеют постоянных любовниц, а если они и есть, то любовь не длится долго, особенно если любовница легко досталась. Странно видеть женщину, которая притворяется верно любящей, строит из себя добродетель, заявляет, что ей нужно нечто большее, чем е…я, а сама ежедневно к ней прибегает. Короче, все умные люди признают, что совокупление – единственный способ продления рода и, следовательно, главный источник любви. Кейти Как хорошо ты обучена делам любви, кузина. Прошу, расскажи, как ты все это узнала? Фрэнк Мой е…чий друг находит немалую радость в том, чтобы просвещать меня, и любовь от этого только возрастает, ибо, хотя сначала мы и не помышляем о дрючке, разве это не главная цель и не главное лекарство от любви? Кейти Ты так много рассказала об этом, что кажется, больше и узнать уже нечего. Фрэнк Итак, причина, по которой мужчины называют женщин такими непристойными именами, когда е…т их, в том, что им нравится говорить о наслаждении, ибо, занятые е…й, они только и думают, что о нашей п…е, поэтому и выражаются соответственно: «милая п…нка», «моя е…чая малютка», «моя красоточка-елдохваточка»22, – и прочими подобными словами, которые они употребляют в ходе любовной охоты. Это также проистекает из чувствительности духа во время соития и дает живое представление о нашем состоянии души предмету любви, ибо наши души радуются в любовных объятьях, что порождается сладостным слиянием двух языков, щекочущих друг друга промежду тихого лепета: «голубушка», «сердечко», «малютка», «курочка». Все это символы любви. Так, «моя голубка» указывает на любовь пары голубков; «малютка» и «курочка» обозначают прелесть ребенка и кротость курочки. «Сердечко» означает, что он любит женщину так страстно, что желает достать х…м ее сердца. Таким образом, все слова, которые они употребляют, подобны множеству иероглифов, каждый из которых означает целую фразу. Так, когда они говорят «моя п…нка», это означает, что они находят великое удовольствие в этой части тела. И можно прибавить к этому множество подобных примеров. Есть еще много основательных причин, почему они называют вещи своими именами, когда с нами е…ся.

22

Pritty little Tarse-taker.

85

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой Кейти Какие же? Расскажи, кузина. Фрэнк Во-первых, по большей части для того, чтобы отпраздновать победу над нами, ибо, когда они насладятся близостью с нами, им доставляет особенное удовольствие заставлять нас краснеть от этих бесстыдных слов. Во-вторых, их мысли и воображение настолько заняты удовольствием, которое они испытывают, что они едва могут вообще говорить; так как у них не хватает дыхания, они довольствуются лаконичными словами, которые только и приходят им на ум, и именуют срамные части по возможности кратко. То, что раньше они называли «любовным раем» и «средоточием наслаждения», теперь они зовут на простом английском п…й, так как это слово короткое и подходящее моменту. И хотя женщины порой краснеют, когда слышат его, мне кажется, дурно поступают те, кто устраивает такую суету вокруг этого и заменяет короткие слова на новые, более длинные, чем необходимо. Ведь намного лучше называть мужской инструмент так, как он зовется, х…м, а не «елдовиной»23, «мужским аршином»24, «мальчиком»25 и прочими подобными тоскливыми названиями, которые и не приличны, и недостаточно лаконичны для такой короткой забавы. Ибо пыл любви не дает ни воли, ни времени исполнять оратории26, и все, что можно проговорить, это «иди ко мне, душечка, возьми меня за х…й и сунь его себе в п…у», – что, несомненно, лучше, чем сказать «возьми меня за хрящ, который растет у меня пониже пупка, и введи его в свой любовный рай». Кейти От такого откровенного рассказа п…а на цыпочки встанет, но после этого всего ты хочешь убедить меня, что мистер Роджер любит меня единственно ради е…и? Фрэнк Я этого не утверждаю. Всему есть свои причины; иногда ум и воспитание женщины так же прелестны, как и ее тело. Они дополняют друг друга; некоторые любят за качества, некоторые просто за красоту. Я иногда слышу от своего друга, что, когда я ему умно отвечаю, ему тут же безумно хочется е…ть меня: мое остроумие так его распаляет, что он не в силах управиться со своим вздыбившимся х…м, кроме как сунув его в меня до глубины души, – в такой восторг его приводят мои выдумки. Кейти Кажется, я получила основательные наставления по части любовных уловок и хитростей, которые мужчины применяют в этих делах. Теперь давай поговорим о девицах, которые столь же пылко мечтают о возлюбленных. По какой причине они так стыдливы и такие недотроги, что и поцеловать себя не дадут, несмотря даже на то, что поцелуи не считаются грехом? Фрэнк А, так они боятся понести.

23

Tarsander. Man’s yard. 25 Man’s Thomas. 26 В оригинале divisions – музыкальный термин XVII в., обозначавший украшенные вариации. 24

86

Valla. №3(5), 2017. Кейти А что, если я понесу? Мистер Роджер впрыснул мне столько семени в п…у, что я начинаю опасаться. Фрэнк Пфуй, не бойся этого. Если такое когда-нибудь с тобой приключится, я помогу тебе, так как у меня есть безотказные средства, которые предотвратят это, если будет нужно. Кейти Умоляю тебя, кузина, дай мне их. Фрэнк Дам, если случится такое дело. Но, чтобы избавить тебя от страха и тревог, скажу: вопервых, помни, что такие неудачи крайне редки, чтобы мы боялись их прежде, чем они с нами приключатся. Ведь немало ходит вокруг беременных девиц, которые посредством корсетов и широких нарядов скрывают свои огромные животы, дотягивая месяц или два до родов; а там, с помощью верной подруги, ускользнув в деревню, разрешаются от бремени и вскоре возвращаются в город девами, как и были. Даже в худшем случае беда невелика. И кто откажется от такой чудесной потехи из-за небольшого риска? Иногда можно два-три года е…ся, и ничего не будет. Если же нам придется до этого опуститься, то легко достать лекарства, от которых случится выкидыш. Жаль, что приходится заниматься такими вещами в наши трудные времена и лишать его Величество дельных подданных, ведь никто не умеет служить государю так, как бастарды, зачатые в пылу распутства. Кейти Впредь не буду бояться обрюхатеть. Ведь, без сомнения, к великой утехе женщине служит то, что она рождает разумное живое существо на свет, и что тот, кого она любит, к этому причастен. Фрэнк Ты совершенно права. Стоит лишь, как только подходит время рожать, найти надежную и неболтливую повивальную бабку. А после того, как ребенок родится, пусть его вскармливает какая-нибудь крестьянка в деревне, пока он не вырастет и о нем не позаботятся либо отец, либо мать. Кейти Но что делают те бедняжки, которые так боятся понести, что, хотя у них п…а чешется, они не подпустят горячий х… почесать ее? Я полагаю, что рукоблудие противоестественно. Фрэнк Бывает ведь и другой способ утешиться. Кейти Как же это возможно? Фрэнк Я где-то читала, что некая принцесса, за нехваткой х…я во плоти, употребляла одно милое приспособление. У нее была бронзовая27 статуя мужчины, раскрашенная в телесный цвет, к коей был привешен х…, сделанный из мягкого материала, полый, но достаточно 27

Во французском оригинале bronze, но английский переводчик не удержался от каламбура со словом brazen – «бесстыжая», который, к сожалению, не поддается переводу на русский язык.

87

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой твердый, чтобы делать свое дело; у него имелась красная головка, маленькая дырочка на конце и пара болтающихся мудей. Все было так искусно сделано, что выглядело почти как настоящее. Когда страсть обуревала ее, она шла и утешала свою природу, вставляя этот поддельный х… себе в п…у и держась за зад фигуры; чувствуя, что вот-вот кончит, она дергала пружину и впрыскивала из х… себе в п…у тепловатую жидкость, что для нее было почти столь же приятно, как дрючиться. Кейти Господи, что только не придумывают распутники! Фрэнк И, без сомнения, у мужчин в чуланах тоже запрятаны фигуры красивых женщин, которые они употребляют таким же способом, суя свой вздыбленный х… в щель пониже их живота, соответствующей глубины, в подражание п…е. Кейти Это не менее вероятно, однако продолжай. Фрэнк Девицы, недостаточно богатые, чтобы приобрести такую статую, довольствуются дильдо, сделанными из бархата, или выдутыми из стекла на манер х…я. Их они наполняют тепловатым молоком и щекочут ими себя, словно настоящим х…м, впрыскивая в себя молоко, когда готовы кончить. А есть такие умелицы, которые дрочатся четвертьфунтовыми свечами, иные же, как, например, большинство монашек, пользуются пальцами. Короче говоря, е…я столько естественна, что тем или иным путем распутство найдет выход среди людей разного рода и занятия. Кейти Мне это нравится, рассказывай дальше. Фрэнк Иные женщины, которые боятся родить, не е…ся, однако дозволяют своим ухажерам не только целовать себя, но и щупать их кожу, бедра, грудь, зад и п…у, тешат мужчину руками, мажут семенем п…у и низ живота – при этом не доходя до настоящей е…и. Кейти А дальше? Фрэнк Бабы посмелее позволят е…ть себя до тех пор, пока семя не начнет подходить, потом они выкидывают седока из седла и не позволяют ему кончить в себя. Другие натягивают свиной мочевой пузырь на головку х…я, и он собирает все семя без опасности. Некоторые настолько хитры, что разрешают мужчинам кончить в себя, но только убедившись, что сами кончили до них или вовсе еще не кончили, так как все врачи соглашаются, что мужчина и женщина должны кончить одновременно, чтобы зачать28. И все же большинство женщин скорее поставят на кон риск нажить пузо, чем будут получать наслаждение частями или оборвать его совсем. И они, безусловно, правы, так как из сотни женщин, которые е…ся, едва ли пара брюхатеет. Как по мне, те, кто следуют моему совету, не должны тревожиться ни до, ни после е…и, так как страхи умаляют наслаждение, которое нам должно умножать, 28

Таковы были медицинские воззрения XVII в. См. прим. 11.

88

Valla. №3(5), 2017. ведь нет в мире превыше радости, как полностью отдаться возлюбленному и проявить такую свободу и вольность друг с другом, к какой побуждает нас сладострастие. Кейти Хотя ты, верно, утомилась от этой беседы, кузина, я должна задать тебе один-два вопроса, прежде чем мы расстанемся. Фрэнк Ты держишь меня на гарусной ниточке29. Спрашивай, о чем пожелаешь. Кейти По тем знакам, которые ты мне описала, я боюсь, что я уже понесла, так как всякий раз, когда мы с мистером Роджером е…ся, мы кончаем вместе и доставляем друг другу несказанное наслаждение. Можешь ли ты мне назвать признаки или причины, по которым можно понять, что я не брюхата? Фрэнк Разумеется. Кроме того, что вы должны кончить вместе, женщина, если хочет зачать, должна сильно сжать ягодицы и лежать неподвижно, пока мужчина не кончит – поступала ли ты так? Кейти Что касается сжимания зада, я всегда так поступаю. Но невозможно такой веселой девице, как я, удерживать жопу неподвижно в минуты наивысшего наслаждения. Нет, я всегда трясу ею во всю прыть, пока мы не кончим. Фрэнк Одного этого достаточно, чтобы уберечься, ведь такие сильные движения разбрызгивают мужское семя и мешают ему соединиться с женским. Что же касается до сжимания зада, то ни одна из нас не может от него удержаться, так как это согласуется с удовольствием, которое мы испытываем, когда сжимаем его со всей силой. И природа, которая ничего не делает напрасно, дает нам еще один знак через п…у, которую мы подсовываем мужчине так, что ее губы полностью скрывают мужской х…. Даже опытный е…рь начинает кричать: «Закрой, закрой», что означает – закрой сзади, открой спереди. Кейти Я все больше и больше совершенствуюсь благодаря нашей беседе. Что же касается опасности затяжелеть, ты вполне убедила меня не беспокоиться об этом. Однако прошу, скажи мне, почему мужчины предпочитают, чтобы мы держали их за х…, а не любую другую часть тела, и почему им так нравится, когда мы гладим их муде во время е…и? Фрэнк На это мне будет легко ответить. Это наивысшее наслаждение, которое они получают, и нет лучшего способа дать им почувствовать, какое наслаждение они дарят нам. Это ли не причина почитать то, что доставляет нам столько удовольствия? Так ты выкажешь мужчине свою любезность и признательность. Женская рука обладает великой силой, она – символ любви; ведь друзья при первой встрече пожимают руки, а поскольку любовь мужчины и женщины более естественна, в ней участвуют и тело, и разум. Словом, хотя женщина и 29

В оригинале цитата из «Анатомии меланхолии» Роберта Бертона (1621): No cord nor cable can so forcibly draw, or hold so fast, as love can do with a twined thread – «Где никакая веревка или канат не удержат силой, там любовь обойдется гарусной нитью» (Ч. III, гл. 2, §1:2). Эта часть книги Бертона, к сожалению, еще не переведена на русский язык.

89

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой позволяет мужчине е…ть себя, кончать в себя и во всем отдается на его волю, тем не менее, если она не держит его за х…, это знак, что она к нему равнодушна. Нет, когда ее кавалер е…т ее, засаживая ей х… на всю глубину, ей следует щупать корень его х…я и воздавать должное его мудям. Ибо сама Природа повелела так, чтобы мужчина получал сразу два наслаждения: одно – от п…ы, второе – от руки; ведь немалая часть х…я находится за мудями и не попадает в п…у, но простирается до мужской жопы: это устроено так нарочно, чтобы женщина могла дотянуться в самый разгар любовной охоты. Нет ничего в срамных частях, чему бы по здравом размышлении не нашлось объяснение, почему и для чего это все так устроено. Природа сама сделала все в лучшем виде, чтобы доставить нам удовольствие, если мы знаем, как с этим всем обращаться. Я немного затягиваю отступление, потому как это относится к делу. Мы с моим е…чим дружком часто проводили опыты по части этих осязаний. Разве не прекрасно, дитя мое, видеть как малая частица мягкой плоти, свисающая пониже живота твоего друга, становится тверже и тверже, пока не станет как камень? И все это благодаря касаниям твоей руки. Кейти С этим вопросом покончено. Теперь скажи мне, кто получает большее удовольствие от е…и, мужчина или женщина? Фрэнк На этот вопрос ответить непросто. Но если мы будем рассматривать истечение семени как материальную причину, то тогда, конечно, женщина получает большее удовольствие, так как она ощущает и свое, и мужское, в то время как мужчина ощущает только истекающее из него. Но этот вопрос нельзя разрешить с определенностью, так как мужчина не в силах судить о женском наслаждении, как и женщина о мужском. Кейти Но как так получается, что оба пола естественным образом любят и желают совокупления, еще даже не имея никакого опыта в этой утехе? Фрэнк Женщина и мужчина были соединены изначально, и совокупление предусмотрено для размножения и продолжения рода; Природа же прибавила к нему так много наслаждения, так как эта вещь сама по себе столь противная, что, если бы не удовольствие, никто бы и не подумал заниматься таким мерзким делом. Кейти Что же ты называешь любовью? Фрэнк Желание одной половины соединиться с другой. Кейти Прошу, возьми на себя труд растолковать мне более понятно. Фрэнк Это плотское влечение, или первое природное побуждение, которое постепенно поднимается в разум, где оно перерождается в духовную идею, так, что разум находит абсолютную необходимость в том, чтобы соединить обе половинки. Когда природа получает то, что требуется, то идея, или духовный пар, мало-помалу растворяется в белой жидкой 90

Valla. №3(5), 2017. субстанции, похожей на молоко, которая нежно щекочет нас, спускаясь вниз вдоль позвоночника в сосуды: так в конце концов становится утехой то, что было всего лишь идеей. Кейти Отчего же эта идея на своем пути так щекочется? Фрэнк От радости, что она вот-вот вступит в общение с предметом любви. Кейти И правда, это восхитительно, но почему люди не смеются (в миг наивысшей страсти), если они оба так счастливы? Фрэнк Потому что голова не участвует в получении удовольствия. Вся радость разделена между п…й и х…м. Кейти Я нахожу это забавным. Фрэнк Но ты можешь взглянуть на это с иной стороны. Кейти Как же? Фрэнк Душа, под властью столь неистового удовольствия, опускается вниз и не думает о себе, оставив разум пустым и без присмотра, смех же, приличествующий разуму, опережается ею. Это доказывается тем, что, когда идея проходит через наши сосуды, мы ощущаем дремоту и оцепенение наших чувств, которое свидетельствует об утрате души этими частями; и по причине великого наслаждения, которое испытывают наши тайные уды, душа уже не в силах проявлять прочие способности. Кейти Хотя эти лекции весьма познавательны для молодой ученицы, и мне еще есть над чем поразмыслить, однако почему мужчины суют х… нам между грудями, ляжками и полушариями, если мы не позволяем сунуть его в п…у? Это, очевидно, какой-то вид слепой любви, причины которого я не могу помыслить. Фрэнк Ты нашла прекрасный эпитет (помнишь, что я ранее говорила об идее), ибо члены женщины – это часть мужчины30, и, так как любовь слепа и не ведает, где находится место соединения, она сделала так, что мужчина находит долю удовольствия в соединении всяких членов. Так что, как только мужчина чувствует, что распалился, он дрочит и трется о женщину, обманывая свой разум идеей, с которой это соединение сходно в том, что в нем 30

Ошибка английского перевода. Во французском тексте: c’est que ces membres là de la femme sont aussi bien partie de l’homme que les autres – «потому что эти члены женщины доставляют мужчине такое же увеселение, как и другие». В оригинале длинное философское рассуждение, с которым английский переводчик не справился и не очень удачно сократил его.

91

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой правильно и естественно, и воспаряет, если находит в предмете любви такую часть, которая оказывает менее всего сопротивления его х…ю, что заставляет его тереться все неистовее. Кейти Ты прояснила для меня этот вопрос, кузина. Но мы еще не поговорили о поцелуях с языком, которые, я полагаю, не более как причуда. Фрэнк Поцелуй с языком – это очередная уловка нашего желания соединиться во что бы то ни стало, ведь он являет точный образ и подобие х…я, входящего в п…у: один язык проскальзывает под другой, не встречая сопротивления губ, и сходство этого действия обманывает ум, заставляя еще больше подражать сованию х…я в п…у. Ведь когда совершаются подобные ласки, мы прямо-таки выдыхаем сердце и душу через рот, так как любовник помышляет, что его х…ю следует попасть таким же образом в п…у той, которую он целует. И я думаю, что женские мысли не слишком отличаются от мужских. Словом, они как могут подражают дрючке, живейшим манером, суя друг другу в рот языки и вертя ими, как будто е…ся. Кейти Довольно, хватит, кузина, а то я кончу. Но почему наслаждение выше, когда женщина взлезает на мужчину сверху и е…т его, чем когда она безвольно лежит снизу? Фрэнк Я уже привела одну причину, а сейчас приведу другую: это взаимное соответствие любви, так как мужчина и женщина два совершенных и особых создания, и сила любви, которую они питают друг к другу, заставляет их желать превратиться друг в друга. Кейти Но ты по-прежнему не говоришь, почему они е…ся вверх тормашками, и почему женщина сверху, в то время как ей надлежит быть снизу. Фрэнк Да я ведь только что рассказала. Но если и этот довод недостаточен для тебя, то она не должна постоянно истощать его силы работой. Кейти Согласна. Фрэнк Кроме того, это своего рода метаморфоза, ибо, когда женщина сверху, мужчина одержим женскими мыслями, а женщина – мужскими страстями: каждый из них присваивает себе роль противоположного пола посредством позы, в которой находится. Кейти Это предмет предыдущего урока, который ты мне преподала и который, я думаю, не забуду. Фрэнк Что же? Скажи, пожалуйста. 92

Valla. №3(5), 2017. Кейти По поводу того, что одна половина желает воссоединиться с другой. Фрэнк Вот свидетельство хорошего метода, когда причины и следствия вещей, о которых мы догадываемся, выводятся обоснованно31. Кейти Думаю, мы достаточно поговорили обо всем, что относится к любви, потому я полагаю, мы можем на этом остановиться. Фрэнк Согласна с тобой. Но прошу, будь добра, не забудь наши сегодняшние уроки. Кейти Чтобы мне лучше запомнить, давай повторим все вкратце. Фрэнк Во-первых, мы поговорили о действиях, таких, как ласки, прикосновения и поцелуи; затем о самом предмете и различных способах совокупления, различных темпераментах мужчин и женщин, их склонностях и различных желаниях. Мы раскрыли природу любви, ее свойства и проявления, то, как и каким образом она играет свою роль, и по какой причине это бывает. И я уверена, что если мы что-то и упустили, то невелика важность, ибо, несомненно, могут быть сотни других мелочей в науке любви, которых мы не успели пока перечислить. Во-первых, что касается единения двух половинок, желания и пути достижения этого, щекотания, тряски жопой, содрогания, вздохов, всхлипывания, стонов, обмороков, хлопанья в ладоши и прочих различных ласк, о которых мы уже успели отчасти поговорить. Поэтому мы сейчас завершим нашу беседу. А если что-то останется, мы обсудим это при следующей встрече. Кейти Ну же, кузина, пообещай, что поможешь мне в этом. Фрэнк Конечно, обещаю. Какая нужда тебе тревожиться? Кейти Ах, я только могу поблагодарить тебя за огромные одолжения, которые ты оказала мне, обучая меня. Фрэнк К чему все эти комплименты, и за что, по-твоему, ты меня благодаришь? Кейти За терпение, с которым ты наставляла мою непросвещенную душу в любовных делах; за все превосходные доводы, которые ты приводила всюду; за то, что помогла мне понять, каким неиссякаемым источником является любовь. Уверена, что у меня не могло бы быть лучшего наставника, который обучил бы меня от самых основ до наивысшей вершины.

31

Явная пародия на Декарта, поэтому мы использовали слово «метод» вместо стоящего в оригинале principle, чтобы сделать аллюзию очевидной для читателя.

93

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой Фрэнк Прошу, не хвали меня больше, ибо чудесная особенность любви состоит в том, что она дает каждому в точности по его способностям. И даже самые несведущие получают удовольствие, не зная, как оно называется; следовательно, более опытные и изощренные умы наслаждаются вдвойне, благодаря нежным и сладостным картинам воображения. Ибо какие только приятные мысли и сладостные мечты не приходят на ум, когда мы заняты этим делом – взять, например, меня: я более всех других поз люблю седлать мужчину сверху, когда женщина берет на себя все труды, надлежащие мужчине, и ее лицо сменяет тысячи выражений, в то время как наслаждение щекочет ее. Мужчина же безмерно счастлив видеть всю свою возлюбленную над собой, ее живот, п…у, бедра, видеть и ощущать ее неистовую скачку на себе. И решительное выражение ее лица подливает масла в огонь, так, что каждое движение ее жопы ввергает его в новый экстаз. Он так опьянен наслаждением, что, когда приходит момент воздать дань удовольствию, они оба так захвачены радостью, что едва не умирают от восторга. Об этом можно еще долго говорить, если будет время. Кейти Невообразимо, что только может вообразиться каждому человеку; лично мне кажется, я могу придумать больше поз, чем ты мне рассказала, и столь же приятных. Но не могла бы ты, пока надеваешь платок, сказать мне еще одну вещь? Фрэнк Какую же? Кейти Что заставит двух любовников полностью насладиться друг другом? Фрэнк По правде говоря, это выйдет дольше, чем надеть платок. Во-первых, мы должны поговорить о красоте, которой они оба должны обладать. Потом нам следует перейти к другим частностям, о которых разговор будет долгим. Кейти И все же удовлетвори мою просьбу. Чем дольше ты со мной, тем больше моя радость. Еще не поздно, ты можешь немного задержаться. По правде сказать, ты меня сегодня так возбудила, что я не могу говорить ни о чем, кроме любви. Фрэнк Хорошо, я это сделаю при условии, что, как только я закончу, ты меня отпустишь. Ты иссушила мой источник почти до дна. Засекай время32, клянусь, что не задержусь дольше получаса. Кейти Хорошо, тогда я распоряжусь временем разумнее. Кузина, я не знаю, как так получается, но, когда я тоскую по своему другу, я всегда вспоминаю, как приятно проводила с ним время, но не думаю об иных его достоинствах, кроме как о мудях и х…е, которыми я столь странно одержима, что поминутно представляю, будто он сует мне его в п…у со всей 32

В английском тексте turn up the glass «поворачивай склянки», т.е. употреблен оборот, обозначающий песочные часы. Во французском оригинале аналоги отсутствуют. Невозможно установить, буквальное здесь значение или идиоматическое, так как в 1680 г. механические часы безусловно были уже распространены в состоятельных домах.

94

Valla. №3(5), 2017. силой, растягивая ее, как сапожник узкий сапог. Порой кажется, что сердце выпрыгнет из груди. И от этих мечтаний я так ох…ваю33, что кончаю от одной мысли о нем. Фрэнк Так обыкновенно бывает со всеми любовниками; это порождение твоего желания, которое представляет твоему внутреннему взору все это так живо, словно это происходит в действительности. И то, что ты помышляешь о х…е твоего друга чаще, чем о других частях тела, ясно доказывает, что какой бы образ нашего любовника мы ни носили в уме и которую бы идею любовь в нас ни вселяла, это мысль о его срамных частях, так как они являются причиной нашего непосредственного наслаждения, остальные же члены не столь прекрасны и суть лишь случайности. Например, прекрасные черные глаза, красивая белая пухлая рука и нежное стройное бедро наводят мужчину на мысль о восхитительном строении п…ы, странным образом возбуждая его чувственный аппетит и ставя его х… торчком, и его нельзя никаким образом унять, кроме как кончить. Кейти Я это хорошо понимаю, но, кузина, раз красота – предмет нашей беседы, прошу, опиши ее мне и опиши истинное наслаждение, сопровождаемое всеми возможными радостями. Фрэнк Красота состоит из двух частей. Во-первых, из совершенных и соразмерных форм и, вовторых, из движений их, сопровождающих. Кейти Мне нравится такая ясность в понятиях. Фрэнк Есть женщины, которых нельзя назвать красавицами, но они имеют такую Jointy mien, как это называют французы, что в переводе означает необычайную притягательность. Кейти Слишком утомительно говорить о каждой черте отдельно. Достаточно, чтобы ты просто описала, что такое красота. Фрэнк Тогда начнем с женщин, а после поговорим о мужчинах. Итак, лучше всех молодая девица семнадцати или восемнадцати лет, коей следует быть достаточно пухлой, с небольшой склонностью к полноте, ладной и иметь хороший стан, величественный вид и лицо соразмерное и благородное, хорошую посадку головы на плечах, очи блистающие, взор сладкий и приятный. Рот у нее скорее большой, чем маленький рот; зубы ровные и белые, лоб средней высоты и не хмурый. Щеки у нее полные, волосы черные, лицо округленное; плечи большие и достаточной ширины; пухлая и гладкая шея, грудь тугая и не обвисшая, подобная яблокам из слоновой кости; руки соразмерные всему остальному. Кожа ни бледна и ни смугла, а посередке между тем и другим, и достаточно наполнена плотью, чтобы не обвиснуть; руки белы, как снег, и имеют изящные запястья. Что касается ее манер, то она должна, во-первых, хорошо одеваться, быть скромной, но живого нрава, рассуждать хорошо и остроумно. В обществе она должна выглядеть невинной и немного невежественной, речи же вести так, чтобы нравиться слушателям и выглядеть более притягательной, но в то же время оставаться в границах благопристойности и не поощрять никакой дерзости. И если кому случится сделать ей непристойное предложение словом или 33

Makes me so damnable prick-proud. Букв. «так чертовски одержима х…м».

95

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой действием, ей надобно настаивать, будто она не понимает, о чем идет речь и чего от нее хотят. Во время публичных собраний и пиров ей следует быть очень скромной, есть и пить умеренно, ибо таким образом узнается нрав девицы, насколько она поддается страстям и склонна к легкомыслию – все это легко выдадут слова и поступки, вот почему неумеренность опасна для молодых дам. Но если в компании царит всеобщее веселье, она может позволить себе немножко больше свободы, особенно если ей случилось быть среди тех, кто имеет хорошую репутацию в свете. В довершение, она должна уметь хорошо танцевать, хорошо петь, часто читать любовные истории и романы под предлогом желания научиться лучше говорить на родном языке. Ей пристало сохранять нежность сердца, даже когда она читает о жестокости, пусть даже и в подобном романе. Кейти Ты дала восхитительное описание женской красоты. Фрэнк Я еще не перечислила всех совершенств ее тела, но, если описывать ее нагую, то у нее должен быть прекрасный тугой живот, немного выпячивающийся, так как именно об этот прелестный утес разбиваются корабли всех любовников, мягкий и налитой в нижней части. Ее прелестные маленькие ножки повернуты носками наружу, что означает правильность расположения п…ы. Икры у нее пухлые и утолщаются в середине; колени маленькие и короткие; бедра крепкие и сужающиеся к низу, к ним же подвешены пара круглых, упругих ягодиц, короткий зад и тонкая талия; поясница гибкая, что потребно п…е. Основание ее п…ы должно быть полным, тугим, округлой формы и с тёмной волосяной оторочкой; щель п…ы на шесть пальцев ниже пупка, коже вокруг которого следует быть туго натянутой и гладкой, чтобы, когда мужская рука касается ее, она не смогла бы задержаться на одном месте, а скользила бы вниз к губам ее п…ы, которые должны быть красными и выдающимися. Отверстие п…ы должно быть подходящего для предстоящего действа размера и сжиматься так, чтобы х…, проделав первую работу, вошел лишь в воротничок п…ы, затем бы, когда он протиснется сквозь кожицу и войдет наполовину, они сделали передышку, а затем оба трудились дальше, пока благородный джентльмен не отвоюет достаточно простора и не дойдет до самого входа в матку, и тут моя прекрасная и уже не невинная девица найдет изобилие щекотальных наслаждений. Однако речь идет о совершенной красавице, которая вскружит кавалеру голову, так, что он захочет потрясти ее сливу. Кейти Дав описание девицы в расцвете ее красоты, утоли мое любопытство, каковы же должны быть достоинства мужчины, с которым, согласно твоей теории, мы две половинки одного целого? Фрэнк Если коротко, то он должен быть хорошо сложен и иметь сильное здоровое тело, не варварской формы [и не вялое], как селедка после нереста, что пристало одним женщинам34; походка у него величавая, поступь благородная, глаза живые и приятные, нос слегка вздернутый, и в лице его нет никаких признаков уродства. Лет ему должно быть около двадцати пяти. Пусть он больше будет склонен к худобе, чем полноте; волосы должны быть темно-каштановыми и виться по плечам, спина крепкой, грудь широкой. Пусть будет силен во всем, чтобы он мог взять свою любовницу на руки и кинуть на кровать, принимая на себя 34

Французский оригинал гораздо более ясен и нейтрален в выражениях: «Красота мужчины состоит в хорошем сложении и силе тела, а не в нежности, как у женщины».

96

Valla. №3(5), 2017. обе ее ноги и закидывая их себе на плечи – нет, ему должно быть по силам поднять ее, как дитя, во время танца, ведь часто бывает, что молодому щеголю приходится иметь дело с недотрогой, которая будет притворяться слишком скромной, и, если она сама не раздвинула ноги, ему не хватит сил принудить ее к этому. Вот и придется ему кончить у дверей, не почесав свой стоячий х… о ее п…у. Ступни он должен иметь красивые, соразмерные ноги с полными икрами, а не как биты для игры в чижа35, бедра сладострастные и могучие, чтобы крепче держаться, покуда он делает свое дело. Чему тут дивиться? Разве ты не знаешь, как соблазнительны, крепки и яры мужские достоинства, особенно в соединении с изящным и совершенным женским? Ты не захочешь других наслаждений. Разве не чудесно видеть мастерового Природы, вырастающего из низа мужского живота, вздымающегося на дыбы и показывающего свою красную головку, с парой мудей в качестве сопровождающих, готового по первому слову команды взяться за дело? Готова поклясться, это расшевелит твою п…у, которую я тебе советую всегда держать наготове, чтобы она могла выдержать самый внезапный натиск сколь угодно могучего х…я: не бойся, что в твоем домике учинят разгром, слишком большим х… никогда не бывает, хоть он и может испугать нежную девственницу, врываясь, как гроза, в дырку п…ы и снося все на своем пути. Кейти Какая прелестная и сладостная жестокость. Фрэнк Уверяю тебя, замечательно для мужчины иметь достаточно большую елду, чтобы испугать девственницу. Одним словом, это и есть портрет мужского совершенства. Кейти Теперь расскажи, каково совершенное удовольствие любовников, которые подходят под твои портреты. Фрэнк Во время совокупления, пусть они не забывают о подобающих церемониях. Девица в некоторых вещах должна казаться чуть-чуть стыдливой. Мужчине смелость лишней не бывает; но девице не следует быть слишком застенчивой и отвергать его, когда он разумно требует воздать дань любви. Пусть скромность не позволяет ей выдать себя иначе как глазами, намекающими, что у нее на уме то, что она стыдится назвать вслух. Пусть держится на небольшом расстоянии, чтобы раззадорить кавалера и заставить его испытывать большее желание. Это не поведение продажной женщины, хотя она рада была бы услышать от кавалера, что он этого желает, да и сама она тоже хотела бы, чтобы он этого желал. Поэтому мужчина должен быть наблюдателен и ловить каждый ее поступок, вздох и слово, чтобы ни одно из ее желаний от него не ускользнуло. Но, как только он ей вставил, раздумывать уже некогда; думать надо о том, как притиснуть ее покрепче и двигать жопой во всю прыть, пока она будет смущенно опускать голову и дивиться сладостному насилию, которое он над ней совершает. Пусть он засунет ей до самых печенок36, и пусть она лежит готовая принять его, раздвинув ноги сколь возможно широко. Если она еще непривычна к этой забаве, ее п…а может немного саднить поначалу, или же, возможно, она станет жаловаться из притворной скромности. Но пусть его это не пугает, поскольку боль, которую он ей причиняет, несоизмеримо меньше удовольствия. Если его х… достаточно велик и достаточно крепко стоит, чтобы проложить себе путь, он, в конце концов, войдет в нее, и это будет наивысшим наслаждением. Посему девице следует быть очень послушной и не отказывать в любой позе, 35

Catstick, бита для игры в tipcat. Cтаринная игра; отличается от лапты и крикета использованием не мяча, а заостренного деревянного бруска («чижа» по-русски). 36 В английском тексте full and home thrusts – игра слов, так как выражение home thrust означает личное оскорбление, задевающее до глубины души.

97

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой которую он велит ей принять. А кроме того, она должна поощрять его, целовать и говорить с ним нежно, подбадривая его до тех пор, пока он не завершит начатое. Я бы посоветовала девице дозволить мужчине иметь полную власть над ней и совершенно отдаться ему всем телом, и будь, что будет – она впоследствии найдет в этом великую сладость, ведь он научит ее всему подобающему и не принудит ее ни к чему, что не приличествует любви и ее усладам. Если она опытная шлюха, то сама будет виновата, когда, разыгрывая святошу и притворяясь скромницей после большого опыта в распутстве, лишит себя немалой доли удовольствия37. В завершение, не советую женщине растравлять мужчину руками, так как у нее есть место более подходящее для его инструмента: великая жалость терять столько благ, и если она вправду думает, что его х… слишком велик, ей из любви к нему следует проявить терпение, попробовать смазать его помадой и применить прочим возможные средства. Несомненно, в конце концов, будь он сколь угодно велик, она все равно пропихнет его в себя к их обоюдному удовлетворению. Кейти Эти лекции, которые ты мне читаешь, кузина, совсем не похожи на проповеди моей матери, которая толкует лишь о добродетели и чести. Фрэнк Да-да, кузина, таков нынешний век. Ложь побеждает правду, разум и опыт, и глупые пустые слова предпочитают настоящим удовольствиям. Невинность – слово, красивое для уст, но глупое для жопы. Ничего нет дурного в блудодеянии, кроме самого слова, и нет ничего приятнее, чем ему предаваться. Не воздерживаются от него и женатые мужчины, бегая в бордель, как и все другие, и совершая прелюбодейство столь же часто, сколь неженатые совершают блуд. Х… и п…а – главные актеры в театре любви, пьеса неизменна. Но я сказала достаточно на первый раз и не претендую на то, чтобы изменить мир. Одни умнее других, глупые же служат фоном, оттеняющим умных к их выгоде. Но всегда помни, что главная радость дрючки – соблюдение тайны, так как с ее помощью мы сохраняем репутацию и все же испиваем чашу наслаждения до дна. Кейти Твоя теория замечательна. Зачем нам думать о недостатках других? Пусть все живут так, как им нравится. Но продолжим же и закончим начатое, так как, по-моему, нет ничего более приятного, чем любовь, и минуты, которые мы проводим за этим занятием – самые сладостные и приятные в нашей жизни. Да здравствуют славный, жаркий, стоячий х… и милая, пухлая, мохнатая п…нка, которые доставляют нам все эти восторги! У меня остался к тебе всего один вопрос: кто лучше в любовных делах, замужние женщины или девицы? Фрэнк Бесспорно, замужние, так как они лучше обучены и у них больше опыта, поэтому они прекрасно знают все тонкости этой страсти. Кейти Почему же тогда некоторые мужчины предпочитают девиц?

37

В английском тексте предложение достаточно невнятное и скомканное. Переводчик снова неудачно сократил французский первоисточник – там речь шла о том, что покорность желаниям мужчины выгодна в любом случае: если девушка невинна, то уместно демонстрировать полное неведение того, что происходит, если же она опытна, то, разыгрывая из себя ханжу и сопротивляясь, лишит себя многих удовольствий.

98

Valla. №3(5), 2017. Фрэнк Потому что им нравится наставлять неискушенных, так как они более послушны и сговорчивы, позволяя им делать все, что они захотят; а кроме того, их п…ы еще не так широки и плотнее обхватывают х…, как следствие, доставляя им гораздо больше щекотания. Кейти Почему же другие не разделяют этого мнения и предпочитают е…ся с женщинами? Фрэнк Потому что, как я тебе уже сказала, они уже более опытны в искусстве доставлять наслаждение, и риск не так велик, как с девицами. Кейти О каком риске ты говоришь? Фрэнк О том, чтобы не забрюхатеть, а это чертовски трудно скрыть, особенно когда ребенок уже родился. Кроме того, мужчина платит внушительные суммы из своего кармана на его содержание, а женщина будет выслушивать попреки от родных, которые постараются не упустить возможности отомстить мужчине. А если мужчина имеет дело с замужней, не будет никакого шуму. Муж – прикрытие для всего. Дети кавалера сидят у камина мужа и не стоят отцу ни гроша. Подобная защита позволяет им е…ся без страха и свободнее наслаждаться друг другом. Кейти То есть мне остается лишь найти себе мужа, и я смогу дрючиться без страха и лишних премудростей. Фрэнк Выходи замуж, и после того, всякий раз, когда муж будет в отъезде или представится иная возможность, ты сможешь е…ся со своим другом досыта. И все же твоя любовь к мужу не уменьшится, ведь ты всего лишь украдешь у него чуть-чуть приятных забав. Хорошо иметь две тетивы в одном луке. И нет сомнений, что ты сможешь управиться с обоими, так как мало мужчин могут в одиночку утолить страсть женщины. Кроме того, перемена в е…е столь же благотворна, как перемена в питании, так как однообразие пресыщает. Кейти Ну что ж, кузина, так как я получила от тебя все наставления и усвоила все тайны любви, что ты скажешь, стоит ли мне подумать об ухажере, который сможет стать моим мужем? Фрэнк Ты спрашиваешь, стоит ли тебе выходить замуж? Кейти Конечно, о чем же еще? Фрэнк Предоставь это мне. Я давно преуспела в этом деле. Десять к одному, что, если другая сторона столь же увлечена тобой, то я возьмусь за твой замысел и осуществлю его. Мне и не с такими трудностями случалось иметь дело. Ой, часы уже бьют. Господь да благословит тебя. Обсудим это подробнее при нашей следующей встрече. 99

Школа Венеры, или Наслаждение женщины. Диалог второй. Пер. с англ. А.В. Титовой под ред. М.В. Елифёровой

Кейти Да пребудет с тобой Бог, дорогая кузина, до следующей встречи. Фрэнк И с тобой. Прощай!
 Аннотация Перевод памятника английской литературы эпохи Реставрации «Школа Венеры, или Наслаждение женщины» (1680), который, в свою очередь, является переводом французского трактата «Школа девиц, или Дамская философия» (1655). Примечание: строго 18+. Текст содержит обсценную лексику и подробности физиологического характера. Публикация категорически не предназначена для работы со школьниками и студентами бакалавриата. Ключевые слова XVII в.; Англия; либертинаж; обсценность; переводная литература; половое просвещение; сексуальность; Франция; эпоха Реставрации В подготовке участие принимали: Переводчик Титова Анна Владимировна, г. Рязань, Рязанский государственный университет им. С.А. Есенина e-mail: [email protected] Редактор, составитель вступительной статьи и комментариев Елифёрова Мария Витальевна, г. Москва, главный редактор журнала Valla e-mail: [email protected]






100

Valla. №3(5), 2017.

Гарен. Про дятлу. Фаблио XIII в. Перевод со старофранцузского и комментарий Я.Ю. Старцева Фаблио «Про дятлу» (тж. «Об аисте», «О журавле», «О цапле») – произведение классическое для этого жанра: комический сюжет строится вокруг обмана, присутствуют неизбежные типажи хитреца и простофили, тематика связана с «телесным низом» (в данном случае – соитием). Кроме того, фаблио отражает «девичий», согласно А.Д. Михайлову, вариант средневековой народной мизогинии: если женщины («дамы») чаще всего оказываются в амплуа хитреца, то девицы – в роли одураченного простофили [Михайлов 2006: 190-193]. Сама по себе история обманутой девицы не только является одним из наиболее популярных в мировой литературе бродячих сюжетов, но и вполне вписывается в своего рода генеалогическое древо европейского литературного смеха: из персидских и арабских историй – во французские фаблио, оттуда – в немецкие шванки, «Кентерберийские рассказы» и итальянские новеллы, далее везде. Как отмечает изучавшая влияние фаблио на произведения Бокаччо К. Браун, в истории «Про дятлу» достаточно последовательно пародируются образный ряд и сюжетные ходы рыцарских романов, от заключения девицы в башню, куда пробирается юноша, до посреднической роли дуэньи и мотива необычного животного или символической замены рыцаря с соколом на паренька с более прозаичной птицей [Brown 2014: 29-32]; то же подчёркивают и другие исследователи [Pierreville 2006]. Автором этой потешной истории считается Гарен (Герен – Garin, Guérin): имя, упоминаемое в шести известных фаблио. Об авторе ничего более не известно, а достаточно широкая распространённость этого имени в ту эпоху не позволяет даже однозначно утверждать, что во всех шести случаях имеется в виду один и тот же человек: исследователи не обнаруживают достаточного сходства в языке и стилистике приписываемых ему произведений, а объединяющий их преимущественно скабрёзный характер не является уникальным – он типичен для фаблио как такового [Labie-Leurquin 1992]. Вместе с тем эта характеристика, вероятно, существенно ограничила возможности перевода и публикации гареновских текстов: несмотря на значение его произведений для корпуса фаблио в целом, по-русски автор представлен лишь весьма щадящим переводом Ю.Н. Стефанова «Пышнозадый Беранжье» [Пятнадцать радостей 1991: 131-138]. Представленный ниже перевод требует дополнительного комментария, касающегося видовой принадлежности птицы, вокруг которой закручивается сюжет. В заголовке и тексте оригинального произведения речь идёт о grue, т. е. – о журавле. Вместе с тем, и структура текста, и соображения специально заинтересовавшихся семантикой заголовка исследователей [ср.: Pierreville 2006] требуют учитывать второе значение термина: в средние века журавль часто рассматривался как символ тупости и недалёкости, и словом grue обозначали дурачка, недотёпу или простофилю. В современном французском это значение утрачено, но в средневековых текстах фиксируется как минимум с XV века, а судя по пословичному материалу – и значительно ранее [ср: Morawski 2007: 69]. К этому можно добавить, что во французском языке нового и новейшего времени grue приобретает устойчивое переносное значение «шлюха»: нет никаких оснований полагать, что оно уже существовало в эпоху написания фаблио, но вполне возможно, что популярность этой истории внесло свой вклад в произошедший семантический сдвиг. Так или иначе, отказ от предполагавшейся автором игры слов и значений существенно обеднил и исказил бы текст. Поскольку русское «журавль» не имеет соответствующих коннотаций, для сохранения стилистической целостности текста в переводе птица была обозначена как «дятла». Стоит отметить, что отчасти такой подход уже отражает существующую традицию: известен своего рода параллельный вариант фаблио, написанный в ту же эпоху в Англии, на англо-нормандском языке, который полностью воспроизводит историю без единого текстуального совпадения с континентальной версией (исследователи полагают, что два текста опирались на общий утраченный первоисточник [ср. Meyer 1897]); в англо101

Гарен. Про дятлу. Фаблио XIII в. Пер. со старофранц. и комм. Я.Ю. Старцева нормандском варианте речь идёт о цапле (héron). В свою очередь, А.Д. Михайлов в своём исследовании фаблио последовательно ссылается на анализируемый текст, переводя его заголовок как «Об аисте» [Михайлов 2006]: сложно сказать, имеется ли в виду фольклорная роль аиста в деторождении, что отражало бы иронию автора, или речь идёт просто об ошибке перевода. Текст, написанный в первой трети XIII в. [Labie-Leurquin 1992], известен в пяти незначительно различающихся рукописных версиях (не считая англо-нормандского фаблио «О цапле», представленного в единственной рукописи). Язык большинством исследователей характеризуется как типичный для Иль-де-Франса; версификация традиционная для жанра: восьмисложник с смежной рифмовкой, богатство рифм умеренное, анжамбементы крайне редки. Варианты названия: Le fablel de la grue, De la grue, De la damoisele a la grue, De celle qui fu foutue et desfoutue par une grue, De le grue. Перевод осуществлён по изданию [Montaiglon 1890], сверен по изданию [NRCF 1988]. Текст Про дятлу, или про девицу, что поёбку дала, да обратно вернула Ну ладно, хоть и с опозданьем, Я вашим подчинюсь желаньям, И байку вам скажу сейчас – Её слыхал я прошлый раз В Везле на ярмарочный день, А от кого – и вспомнить лень, Рассказка – пара слов, не больше, Привычнее, когда подольше, Но слушайте, кому по нраву – Гарен, что славится по праву, Вам говорит: жил дворянин, Не дурачок, и не кретин, Умён, воспитан, все дела, – И дочка у него была. Красотка – краше не бывает. Отца забота поедает, Чтоб красоту никто не видел И дочку, часом, не обидел. Уж так отец её любил, Что в башню накрепко закрыл, А с ней – кормилица вдвоём, Ничуть не хворая умом: Был мудра, и знала много, Девицу сторожила строго, Учила, как себя держать. Вот как-то ранним утром – глядь, Уже девицу голод гложет, А миску отыскать не может. Ну, мамка мигом за другой – До замка-то подать рукой, А башню запереть забыла. И дальше вот как дело было: У башни парень проходил, Он где-то дятлу раздобыл 102

Valla. №3(5), 2017. И нёс с собою эту птицу. Увидела в окно девица, Что паренёк добычу тащит – Вовсю глаза свои таращит, Зовёт прохожего: «Дружок, Вот чудеса, помилуй Бог, Скажи-ка, что за птица это?» И тут же дождалась ответа: «Дамзель, скажу не привирая, Что это дятла пребольшая». «Господь Всеблагий, вот ведь чудо, Не видела таких покуда! Её б охотно я купила». А парень ей: «Святая сила! Продам, не сыщете такую ж». «Скажи, почём её торгуешь?» «Дамзель, всего одна поёбка» Ему в ответ девица робко: «Дала бы, верно, цену эту, Но у меня поёбок нету. Когда бы что такое было, Свидетель Бог, я б заплатила». «Дамзель, уверен я, ей-богу, Пошуровать – найдётся много. Я за одну готов отдать, Коль изловчусь её сыскать». «Клянусь молитвою святой, Что не видала ни одной. Но коль отыщешь без труда – Давай-ка, подымись сюда, Ищи, поройся тут и там – По лавкам, полкам, сундукам». У парня воспитанье было – Пошёл, раз дама попросила. Но как ни ищёт – не найдётся. «Дамзель, чего-то мне сдаётся, У вас под платьем есть одна». Была девица не умна, Твердит: «Ну, хоть бы отыскал» – Тут парень долго ждать не стал, Её облапил половчей (А ей бы дятлу поскорей), Кладёт красотку на кровать, Давай рубаху подымать, Задрал ей ноги высоко, Нашёл прощелину легко И засадил что было силы. Дамзель на этом ажно взвыла, «Ищи потише, вон как больно!» Хохочет паренёк довольно, Своё удачно сладив дело: «Хе-хе, берите птицу смело, 103

Гарен. Про дятлу. Фаблио XIII в. Пер. со старофранц. и комм. Я.Ю. Старцева Я дятлу с радостью отдам». Ему девица: «По рукам, Коли решил, что не внакладе» – Сама же будто бы в досаде. Ну, парень прочь пошёл скорей, А тут и мамка у дверей. Как только дятлу увидала, Так ей на месте худо стало. «Дамзель, скажите сей же час – Откуда птица тут взялась?» «Да мимо шёл какой-то малый, Вот у него и сторговала». «И на какой цене сошлись?» «Одной поёбкой обошлись». «Поёбкой! Скорбная недуга! А я-то запропала туго, И всё на свете потеряла! Ох, чтоб мне в горле кость застряла, Ох, забери меня могила – Ведь смерть я точно заслужила, И ждать недолго, ей-же-ей!» И ото всех таких скорбей Без чувств как грохнется об пол! Когда же обморок прошёл, То ощипала птицу споро, Потом и опалила скоро, Твердя, что для нужды любой Теперь из башни ни ногой, Но больше думая о блюде. Слыхал я, говорили люди: Не тот горшок с водой ошпарит, Что на огне бурлит и варит, А тот, что рядом остывает – Куда как чаще обжигает. И люди говорили дело. А мамка между тем успела Хватиться, что ножа-то нет – Как изготовишь тут обед? Бегом до замка побежала, Девица же к окну припала, Чтоб как-то время скоротать. Глядь – паренёк идёт опять, Такой довольный – аж лоснится. Окликнула его девица: «Дружок, иди скорей сюда, С кормилицей моей беда: Хотя ты дятлу мне принёс, Поёбки жалко ей до слёз, Верни обратно, сделай милость, Раз дело ей не полюбилось, Обмен обратный, без обид». Ну, парень вверх уже бежит, 104

Valla. №3(5), 2017. Кричит – «Согласен я, дамзель», Её кидает на постель, И, не теряясь, между ног Поёбку ей вчинил, как смог. А после медлить там не стал, Но дятлу-то с собой забрал, И всяк остался при своём. А мамка – вот она, с ножом, Чтобы разделать, значит, птицу. «Уже не надо торопиться», Девица ей кричит в окно, «Ведь птицы нету всё равно, Поёбку я взяла обратно!» Ну, тут кормилица, понятно, Заголосив, запричитала: «Ох, лучше б я того не знала, Ох, будь он проклят, этот час, Когда доверили мне вас: Набил вам парень закрома, Так ведь ещё и задарма! И мне за всё виниться надо – Нет горя хуже недогляда!»

Литература Михайлов 2006 – Михайлов А.Д. Старофранцузская городская повесть «фаблио» и вопросы специфики средневековой пародии и сатиры. – М.: КомКнига, 2006. Пятнадцать радостей 1991 – «Пятнадцать радостей брака» и другие сочинения французских авторов XIV-XV веков. – М.: Наука, 1991. Brown 2014 – Brown, Katherine A. Boccaccio’s Fabliaux: Medieval Short Stories and the Function of Reversal. University Press of Florida, 2014. Labie-Leurquin 1992 – Labie-Leurquin, Anne-Françoise. ‘Grue ou Celle qui fut foutue et défoutue’; ‘Guérin’, dans Dictionnaire des lettres françaises: le Moyen Âge. Éd. Geneviève Hasenohr et Michel Zink. Paris : Fayard, 1992. Pp. 581-582. Meyer 1897 – Meyer, Paul. ‘Le fableau du Héron’, Romania. 1897. T. 26. No. 101. Pp. 85-91. Montaiglon 1890 – Recueil général et complet des fabliaux des XIIIe et XIVe siècles imprimés ou inédits, publiés avec notes et variantes d’après les manuscrits. Par MM. Anatole de Montaiglon et Gaston Raynaud. Paris : Librairie des bibliophiles, 1872-1890. 6 t. T. 5. Morawski 2007 – Morawski J. (éd). Proverbes français antérieures au XVe siècle. Paris : Honoré Champion, 2007. NRCF 1988 – Nouveau recueil complet des fabliaux (NRCF). Publié par Willem Noomen et Nico van den Boogaard, avec le concours de H. B. Sol, Assen et Maastricht, Van Gorcum. T. 4. 1988. Pierreville 2006 – Pierreville, Corinne. ‘Des oiseaux et des femmes. Quelques remarques sur la grue du fabliau de Celle qui fu foutue et desfoutue’, Les oiseaux: de la réalité à l’imaginaire. Actes du colloque international de Lyon des 1er, 2 et 3 juin 2005. Éd. Claude Lachet. Lyon : CEDIC, Université Jean Moulin Lyon 3 (CEDIC, 26), 2006. Pp. 135-146.

105

Гарен. Про дятлу. Фаблио XIII в. Пер. со старофранц. и комм. Я.Ю. Старцева Оригинал De la Grue [par Garin] Des or, que que j’aie targié, Puisqu’il m’a esté enchargié, Voudré je un fabliau ja fere Dom la matiere oï retrere A Vercelai devant les changes. Cil ne sert mie de losenges Qui la m’a racontée et dite Ele en est et brieve et petite, Mais or oie qui oïr vialt. Ce dit Garins, qui dire sialt, Que jadis fu .1. chastelains Qui ne fu ne fous ne vilains, Ainz ert cortois et bien apris. Une fille avoit de haut pris Qui estoit bele à desmesure, Mès li chastelains n’avoit cure Qu’en la veïst se petit non, Ne que à li parlast nus hon. Tant l’avoit chiere et tant l’amoit Que en une tor l’enfermoit N’avoit o li que sa norrice Qui n’estoit ne foie ne nice, Ainz ert mout sage et mout savoit. La pucele gardée avoit; Mout l’avoit bien endotrinée. .1.jor par une matinée, Vost la norice aparellier A la damoisele à mengier. Si li failli une escuelle. Tost maintenant s’en corut cele A lor ostel qui n’est pas loing Querre ce dont avoit besoing; L’uis de la tour overt laissa. Atant .1. vaslet trespassa Par devant la tor, qui portoit Une grue que prise avoit Si la tenoit en sa main destre. La pucele ert à la fenestre, A l’esgarder hors se deporte. Le vaslet qui la grue porte Apela si li dist « Biaus frere, Or me di, par l’arme ton pere, Qu’el oisel est ce que tu tiens? Dame, par toz les sains d’Orliens, C’est une grue grant et bele. En non Dieu, » fet la damoisele, « Ele est mout granz et parcreüe, 106

Valla. №3(5), 2017. Ainz tele mès ne fu veûe Je l’achetasse ja de toi. Dame, » fet li vaslez « par foi, S’il vos plest, je la vos vendré. Or di donc que je t’en donré? Dame, por .1. foutre, soit vostre. Foi que doi saint Pere l’apostre, Je n’ai nul foutre por changier Ja ne t’en feïsse dangier Se l’eüsse, se Dieus me voie, Tantost fust ja la grue moie. Dame, » fait il, « ice est gas, Ice ne querroie je pas Que de foutre à plenté n’aiez Mès fetes tost, si me paiez.» El jure, se Dieus li aït, C’onques encor foutre ne vit « Vaslez, » fet ele, « vien à mont; Si quier et aval et amont, Soz bans, soz lit, par tout querras, Savoir se foutre i troveras. » Li vaslez fu assez cortois, En lator monta demenois Sanblant fet de querre par tot « Dame, » fet il, «je me redot Qu’il ne soit soz vostre pelice.» Cele qui fu et sote et nice Li dist « Vaslez, vien si, i garde a Et li vaslez plus ne s’i tarde La damoisele a enbraciée Qui de la grue estoit mout liée. Sor lou lit l’a cochiée et mise, Puis li solieve la chemise; Les james Hleva en haut. Au con trover mie ne faut, Lo vit i bote roidement « Vaslez, tu quiers trop durement,» Fet la pucele qui sospire. Li vaslez commença à rire Qui est espris de la besoingne «Drois est, » fet il, «que je vos doingne Ma grue, soit vostre tot quite. Tu as bone parole dite,» Fet la meschine, « ore t’en torne. » Cil la laissa pensive et morne Si s’en issi de la tor fors, Et la norice i entra lors. Si a aparceü la grue; Toz li sans li fremist et mue. Lors a parlé tost et isnel « Qui aporta ci cest oisel ? Damoisele, dites lou moi. 107

Гарен. Про дятлу. Фаблио XIII в. Пер. со старофранц. и комм. Я.Ю. Старцева Je l’achetai or par ma foi Je l’ai d'un vaslet achetée Qui çaienz la m’a aportée. – Qui donastes? – .1. foutre, dame, II n’en ot plus de moi, par m’ame .1. foutre! lasse, dolerouse Or sui je trop maleürouse, Quant je vos ai leissiée sole! .C. dahaiz ait mauvese gole Quant onques mengé en ma vie Or ai ge bien mort deservie, Et je l’avré, ge cuit, par tens. » Par pou n’est issue do sens La norrice, et chiet jus pasmée. Quant se relieve, s’a plumée La grue et bien aparelliée; Ja n’i avra, ce dit, ailliée, Ainz en voudra mengier au poivre. Sovent ai oï amentoivre Et dire et conter en main ieu Li domages gui bout au feu Vaut miaus que cil qui ne fet aise. Qui que soit bel ne qui desplaise, La grue atorne bien et bel, Puis si reva querre .1. cotel Dom ele vialt ovrir la grue. Et la meschine est revenue A la fenestre regarder; Si vit lou valet trespasser Qui mout est liez de s’aventure, Et la damoisele a droiture Li dist « Vaslez, venez tost ça, Ma norrice se correça De ce que mon foutre en portastes Et vostre grue me laissastes. Par amor venez lou moi rendre; Ne devez pas vers moi mesprendre; Venés, si fetes pès à moi. Ma damoisele, je l’otroi, » Fet li vasiës. Lors monte sus; La damoisele giete jus Et entre les janbes li entre Si Hen bat lou foutre el ventre. Quant ot fet, tantost s’en ala, Mès la grue pas n’i laissa; Ainz l’en a avec soi portée. Et la norice est retornée Qui la grue vialt enhaster « Dame, ne vos estuet haster,» Fet la meschine, « qui l’en porte, Qui s’en est issuz par la porte, Desfoutue m’a, jel vous di. a 108

Valla. №3(5), 2017. Quant la norice l’entendi, Lors se debat, lors se devore, Et dit « Que maudite soit l’ore Que je onques de vos fui garde Trop en ai fet mauvese garde, Quant si avez esté foutue, Et si n’ai mie de la grue; Je meïsmes li ai fet leu La male garde pest o leu. »
 Аннотация Перевод старофранцузского фаблио De la grue, входящего в корпус обсценных фаблио, подписанных именем Гарена. Внимание! Текст содержит элементы непристойности и не предназначен для работы со школьниками. Ну ладно, хоть и с опозданьем, Я вашим подчинюсь желаньям, И байку вам скажу сейчас – Её слыхал я прошлый раз В Везле на ярмарочный день, А от кого – и вспомнить лень, Рассказка – пара слов, не больше, Привычнее, когда подольше, Но слушайте, кому по нраву – Гарен, что славится по праву, Вам говорит: жил дворянин, Не дурачок, и не кретин, Умён, воспитан, все дела, – И дочка у него была. Красотка – краше не бывает. Отца забота поедает, Чтоб красоту никто не видел И дочку, часом, не обидел. Уж так отец её любил, Что в башню накрепко закрыл… Ключевые слова XIII в.; обсценность; птицы; сексуальность; фаблио; юмор Сведения о переводчике Старцев Ярослав Юрьевич, г. Екатеринбург, Институт философии и права УрО РАН e-mail: [email protected] 




109

[VALLA] рецензии

Ex Ungue Leonem: Сборник статей к 90-летию Л.С. Клейна / отв. ред. Л.Б. Вишняцкий. – СПб.: Нестор-История, 2017 (обзор избранных статей)

О «научном провинциализме» современных антинорманистов и ленинградском «неонорманизме» Рецензия на статьи: Мусин А.Е. «Столетняя война» российской археологии; Платонова Н.И. «Неонорманизм», постмодернизм и Славяно-варяжский семинар: размышления археолога // Ex Ungue Leonem: Сборник статей к 90-летию Л.С. Клейна / отв. ред. Л.Б. Вишняцкий. – СПб.: Нестор-История, 2017. С. 223-244; 203-222. «Варяжский вопрос» относится к числу вопросов, постоянно обсуждаемых в околонаучных кругах, хотя в профессиональном научном сообществе считают, что такого вопроса – как именно научного – не существует. Есть небольшая группа последователей А.Г. Кузьмина, противопоставляющая себя остальному научному сообществу отечественному и зарубежному в качестве «истинных антинорманистов» (в отличие от так называемых «мнимых антинорманистов» советских времен, согласно историку-антинорманисту В.В. Фомину [Фомин 2005]). Этому вопросу и его историографии посвящен капитальный труд Л.С. Клейна «Спор о варягах» [Клейн 2009]. Анализ сложившегося положения и тянущейся столетиями полемики представлен в интересной и содержательной статье А.Е. Мусина. В первой части своей статьи (с. 223-228) А.Е. Мусин говорит об исполнившемся в 2014 г. столетии со дня публикации замечательной книги Туре Арне, юбилее, оставшемся незамеченным научным сообществом нашей страны. Он рассматривает причины такого отношения к работе Арне. Сравнивая подход к вопросу со стороны Арне и В.И. Равдоникаса, Мусин отмечает, что Равдоникас объяснял появление вещей скандинавского типа через торговлю, хотя и признавал возможность оседания небольших групп скандинавов на территории Восточной Европы (с. 224-225). Мусин убедительно, со ссылками на конкретное использование терминов, отвергает обвинения в адрес Арне, чаще всего выдвигаемые антинорманистами, в том, что тот якобы придерживался теории «колонизации» скандинавами Восточной Европы. Он показывает, что у Арне речь идет не о колонизации, как ее понимали в XIX веке, а о появлении в Восточной Европе скандинавских эмпориев, торговых центров (с. 225). Таким образом, работа Арне, вносившая большой вклад в изучение «варяжского вопроса», оказалась в советской исторической науке жертвой политизации темы «колоний» и «колониализма» в духе терминологии XIX-XX вв. (с. 226). Шведского ученого заклеймили как апологета «норманнского колониализма». Мусин отмечает негативную роль В.В. Мавродина, в 1940-х гг. опубликовавшего ряд работ, где пресловутый «норманизм» интерпретировался как теория господства скандинавов над славянами (с. 227). На примере отношения к работе Арне в советской исторической науке Мусин показывает неприемлемость политизации научных вопросов. Он пишет: Сложившееся в России отношение к книге Т. Арне, построенное на заведомо неверной интерпретации термина «колонизация» как колониализма, позволяет задаться вопросом о способе обращения с терминологией, историографией, текстами и артефактами, который присущ тем, кто называет совокупность своих представлений об истории «антинорманизм», противопоставляя ее «норманизму» (с. 228).

Мусин подчеркивает чисто российский характер такого противопоставления, отсутствующего в европейской исторической науке. В качестве европейского аналога «спора о варягах» он отмечает лишенные российской агрессивности научные дискуссии о роли норманнов в истории Западной Европы (с. 229). Он рассматривает историю проникновения терминов «норманизм» и «антинорманизм» в российскую историческую науку XIX в. Как отмечает Мусин, сомнительная честь широкого введения этой терминологии в российскую науку принадлежит Д.И. Иловайскому. 110

Valla. №3(5), 2017. То главное, что Мусин отмечает, сравнивая антинорманизм XIX в. и антинорманизм современный, это – «эпигонство, выразившееся в исследовательской стагнации и фактическом отсутствии научного преемства» (с. 232). Л.С. Клейн считает, что «антинорманизм – это реальность. Но реальность, имеющая корни скорее в психологии и политике, чем в науке» [Клейн 1999]. Клейн усматривает в работах антинорманистов результаты ложно понятого «патриотизма», с чем Мусин частично согласен. В заключительной части статьи Мусин предлагает более прагматическое объяснение причин существования современного российского антинорманизма, чем Клейн: Существенную роль в этой провинциализации играет индивидуальный фактор. Особенно ярко он проявляется при смене социального, языкового и культурного окружения, например, при попадании в немецкую или шведскую культурную среду. Возможности этой среды используются для создания в России имиджа зарубежного исследователя в той нише, где это требует минимума интеллектуальных затрат, и в расчете на то, что этот имидж сможет в дальнейшем облегчить доступ в европейское академическое сообщество (с. 234).

Далее Мусин, ссылаясь на работы В.И. Меркулова, А. Пауля, А.В. Плетневой, характеризует «спорадическую актуализацию таких представлений [антинорманистских – Рец.] как острую провинциализацию российской науки, где под провинциализмом понимается, прежде всего, ограниченность круга чтения и набора инструментов критического мышления, а также безоговорочная самодостаточность выводов, не требующая независимой проверки» (с. 234). Трудно согласиться с оценкой всех работ антинорманистов «с помощью модных сегодня терминов “лингвофричество” и “фолк-хистори”» (с. 234). И то и другое в современном антинорманизме, конечно, присутствует. Именно такой оценки заслуживают писания Фоменко, Мединского, Чудинова, считающего, что этруски – «это русские». Эти опусы безусловно квалифицируются как «лженаука». Но, как кажется, следует выделить в современном антинорманизме работы, публикуемые в научных изданиях. Антинорманистами сегодня защищаются не только кандидатские (В.И. Меркулов, А.А. Молчанова), но и докторские диссертации (В.В. Фомин, Е.С. Галкина). И эти работы, при всем желании, невозможно отнести к лженауке. Это, к сожалению, все же академические работы, только выполненные на низком научном уровне. Сам Мусин чуть выше на той же странице удачно охарактеризовал их как «научный провинциализм». Я для таких работ использую вслед за другими авторами термин «эрзац-наука» [Губарев 2015, 2017]. Если с некоторыми положениями данной очень интересной и содержательной статьи можно поспорить, то в любом случае она займет свое место в историографии «варяжского вопроса» и ее придется учитывать любому исследователю, обращающемуся к данной тематике. В том же сборнике опубликована статья-ответ Н.И. Платоновой на статью С.В. Томсинского [Томсинский 2014] в рамках дискуссии о термине «норманизм», развернувшейся на страницах журнала «Стратум Плюс» [Клейн 2015; Губарев 2015a; Томсинский 2016]. Н.И. Платонова характеризует статью Томсинского как «эссе – хлесткое, ядовитое и… бесконечно субъективное». Но, отмечает она, эта субъективность и делает данную статью интересной (с. 203). Платонова сразу же оговаривает, что расходится с автором анализируемой статьи во всем, кроме оценки им постмодернизма. Вначале она обозначает, в чем сходится со взглядами С.В. Томсинского. Платонова пытается показать опасность того, что «постмодернистское мышление активно начало стирать границы между научным познанием истории и “вчувствованием” в прошлое. Между логическим рассуждением и мистическим озарением. Между научной интуицией и пророчеством» (с. 204). В качестве примера различного отношения к объективному исследованию Платонова приводит статьи А.А. Гиппиуса и Д.А. Мачинского. Оценка работ Д.А. Мачинского и объединение его с Л.Н. Гумилевым как ученых, чьи работы лежат «на 111

Ex Ungue Leonem: Сборник статей к 90-летию Л.С. Клейна / отв. ред. Л.Б. Вишняцкий. – СПб.: Нестор-История, 2017 (обзор избранных статей) грани иррационального», я думаю, может вызвать серьезные возражения. Но в остальном с автором статьи невозможно не согласиться. Платонова считает, что Томсинский в своей статье стремился осудить «опасную тенденцию стирания границ между научным подходом и альтернативным знанием, чреватую махровым дилетантизмом в исследованиях Древней Руси» (с. 205). Только почему-то, поставив своей задачей проследить истоки данного явления, Томсинский, как справедливо отмечает Платонова, усмотрел их «в особой эстетике восприятия скандинавского и древнерусского средневекового мира, сложившейся в ленинградской раннесредневековой археологии в 1960-1970-х гг.» [Томсинский 2014]. Хотя у Платоновой это подразумевается, но я бы сказал, что он ищет эту «тенденцию стирания границ между научным подходом и альтернативным знанием» не там, где следовало бы. Стоит, как мне кажется, искать истоки именно такого отношения к науке в работах неоантинорманистов (А.Г. Кузьмина, В.В. Фомина и их последователей). Вот уж где точно «стираются границы между научным походом и альтернативным знанием»! С этого места Платонова переходит к расхождениям со взглядами Томсинского. Она отмечает поворот, наметившийся в исторической науке в конце 1980-х гг., когда были опубликованы научно-популярные книги А.Я. Гуревича и М.И. Стеблин-Каменского в области скандинавистики. Она не упоминает, но подразумевает, что имел место (в связи с началом горбачевской «перестройки» и «гласности») отход от традиций удушающей цензуры и официального советского антинорманизма. Платонова отмечает, что в работах А.Я. Гуревича был поднят вопрос об изучении «менталитета средневековья, особенностей мышления и стереотипов поведения, специфических для норманнов. И опять же: “норманнов” ли? Может быть, северного языческого средневековья в целом?..» (с. 206). Важность подобного подхода действительно трудно переоценить, поскольку на анализе древнерусских текстов именно с точки зрения рационального, логического мышления современного человека, а не человека Средневековья, основан разработанный А.А. Шахматовым метод выделения «вставок» и «редактирования» летописей. Далее Платонова отмечает в статье Томсинского то же, что заметил ранее и я, отвечая на его статью в журнале Stratum plus. Платонова подчеркивает, что «таким образом, научный процесс предстает перед нами как всецело обусловленный вненаучными факторами. Процесс построения моделей приобретает доминирующее значение; степень их соответствия реалиям полностью остается за скобками. Не знаю даже, вполне ли С. В. Томсинский отдает себе отчет, что именно он написал?» (с. 207). Тут Платонова критикует (и вполне справедливо) мое неосторожное высказывание относительно того, что в статье Томсинского осталось за скобками соответствие проводимых исследований «объективной исторической истине». Как она пишет, «тут, пожалуй, маятник качнулся далековато в другую сторону. Объективная историческая истина – это дальняя даль, к которой все мы должны стремиться» (с. 207). Действительно, я принимаю этот упрек, нужно точнее и осторожнее формулировать свои мысли. Я хотел здесь сказать, что исследования ленинградских археологов основывались на фактах реальных находок скандинавских вещей на территории Древней Руси, что их выводы соответствовали объективной реальности. И именно это, а не второстепенные факторы, выдвинутые Томсинским на первый план, определяли успешность исследований ленинградских археологов. С чем, кстати, согласилась и Платонова. Далее, с подзаголовком «Неонорманизм: реальность или недоразумение?», Платонова критикует основное положение статьи Томсинского – о существовании некоего «ленинградского неонорманизма» (с. 208-213). Она отмечает, что существенных различий между позицией ленинградских и московских археологов в конце 1970-х гг. не было. Платонова очень точно подметила порочный круг в рассуждениях С.В. Томсинского. Для начала он определяет «норманизм» как теорию экспорта государства норманнами в земли восточных славян. Затем вешает на работы ленинградских археологов ярлык «норманизма». 112

Valla. №3(5), 2017. И тем самым, не приводя никаких других доказательств, приписывает им, в числе прочих основных положений их работ, стремление обосновать экспорт государственности скандинавами (с. 211). В заключение раздела о «неонорманизме» Платонова приходит к выводу, что «от частого повторения и прекрасного, очень образного языка С.В. Томсинского его исходное положение не становится более обоснованным» (с. 212). Завершив спор о «лениградском неонорманизме», Платонова рассматривает концепцию возникновения Древнерусского государства И.И. Ляпушкина – М.И. Артамонова (с. 213-216) и то, как эту концепцию понял и изложил в своей статье Томсинский. Не буду в краткой рецензии рассматривать все детали, но Платонова особо отмечает «небрежность, с которой критик “неонорманизма” подошел к изложению концепции, которую сам же назвал основополагающей для данного направления» (с. 214). В заключительной части статьи Платонова рассказывает о «славяно-варяжском семинаре» Л.С. Клейна. Здесь, критикуя утверждение Томсинского о «скромных итогах» семинара, Платонова просто приводит список имен примерно 20 самых известных историков и археологов современности, выросших из этого семинара, который может убедить любого сомневающегося в результативности семинара и данного научного направления (с. 217). В завершение Платонова перечисляет «недостаточно разработанные и в настоящий момент совершенно не обсуждаемые» вопросы, поставленные в свое время ленинградской школой археологов (с. 221). Таким образом, эта статья вносит свой вклад в дискуссию, развернувшуюся на страницах журнала Stratum Plus, а кроме того, дает содержательную критику постмодернистского направления в науке и ставит заново несколько неразработанных и требующих внимания вопросов. Губарев О.Л., независимый исследователь, г. Санкт-Петербург [email protected] Литература Губарев 2015 – Губарев О.Л. Рождение эрзац-науки: современная отечественная медиевистика и общество // Троицкий вариант. 24 декабря 2015. [http://trvscience.ru/2015/12/24/rozhdenie-ehsatz-nauki/] – Доступ на 12.10.2017. Губарев 2015a – Губарев О.Л. «Неонорманизм» или «неоантинорманизм»? // Stratum plus, 2015. №5. С. 351-355. Губарев 2017 – Губарев О.Л. Еще раз об эрзац-науке // Троицкий вариант. 29 августа 2017. [http://trv-science.ru/2017/08/29/esche-raz-ob-erzac-nauke-v-medievistike/comment-page-1/] – Доступ на 12.10.2017. Клейн 1999 – Клейн Л.С. Норманизм – антинорманизм: конец дискуссии // Stratum plus. 1999. №5. С. 91-101. Клейн 2009 – Клейн Л.С. Спор о варягах. – СПб.: Евразия, 2009. Клейн 2015 – Клейн Л.С. Ленинградский неонорманизм – в самом деле? // Stratum plus, 2015. №5. С. 345-349. Томсинский 2014 – Томсинский С.В. Ленинградский неонорманизм: истоки и итоги // Stratum plus, 2014. №5. С. 357-370. Томсинский 2016 – Томсинский С.В. Позвольте кое-что уточнить // Stratum plus, 2016. №5. С. 369-375. Фомин 2005 – Фомин В.В. Варяги и варяжская Русь. – М.: Русская панорама, 2005.




 113

Kochekovskaya N.A. Rhetoric as Utopia and Utopia as Rhetoric in 16th-17th-Century Literary Culture: A Review of Academic Approaches

Rhetoric as Utopia and Utopia as Rhetoric in 16th-17th-Century Literary Culture Based on the paper presented at the conference ‘Tradition and Innovations in Historical Perspective’ (Central European University, Budapest, August 3-6 2017) Among the great number of ways of proposing innovations and speaking about them, utopia is one of the most interesting, because of its borderline status between fiction and a project to be carried out. This characteristic of utopia was of key importance for Renaissance and Baroque, because these cultures would highly appreciate text as a cognitive tool. Enchantment by text, translation practices, reading and writing brought humanists to the interpretation of verbal creativity as, in a way, making a world of your own. This interpretation made scholars wonder, whether the utopias of 16th-17th centuries were projects intended for implementation, or just a kind of literary play, tightly intertwined with humanists’ writing activity and their interest in antiquity and reconstruction or ‘deconstruction’ of it [Hexter 1973; Skinner 2014]. The latter theory is often counterposed to Marxist interpretations of utopian literature by T. More, A.F. Doni, T. Campanella etc. as predecessors of utopian socialism and commune-building; focussing on the literary character of renaissance utopias, this theory rejects anachronistic readings and appeals to the historical context and its specifics. Here I am going to show that these very specifics make utopian texts of early modern era meaningful for contemporary political philosophy (not Marxist, anyway) and for intellectual history, which involves considering topicality of historical sources for contemporary humanitarian studies and theories [LaCapra 1983]. The key factor of this importance is the function of text in the intellectual culture of 16th-17th centuries. This function and the way it worked within the topics of utopia reveals the significance of both of them for the principle of hope by E. Bloch, for the implications of allegory in theories by W. Benjamin and G. Deleuze, for the aesthetical politics and the sublime experience by F. Ankersmit. Generally speaking, the aim of this paper is to suggest the ways for elaborating, by exploration of Renaissance and Baroque utopian discourses, the links between political philosophy and the linguistic turn. The interest in text and intellectual practices connected with it is what has allowed some scholars to see the intellectual cultures of Renaissance and Baroque as a single culture. N.S. Struever, who uses the term ‘modality’ for designation of this trait, theorizes on the influence of rhetorics on the intellectual culture in the early modernity [Struever 2009]. This influence found expression in intellectuals’ fascination with text as a method of cognition, which allowed to seize a great number of opportunities and variances characterizing every phenomenon and turned out to be the most important intellectual problem ever encountered by an intellectual or an artist [Kahn 1985; Mack 2011]. Rhetorics as the art of composing texts was both the practice and the skill able to grasp the plethora and variety of the world (or worlds / possible worlds) via such principles and genres as varietà or cornucopia, allegory or emblemata etc. These principles spawned an abundance of reflection on text (for instance, Essais by Michel Montaigne), on its relationships with the reality, with the author and the reader [Auerbach 1968: 285-311; Cave 2002: 271-321]. One of the pillars of this interest to the text was the translations from Greek and Latin, or, more generally, language studies as the quintessence of liberal arts; dealing with translations and history led to the popularity of puns and wordplays as an aesthetic principle [Lachmann 1990]. The wide dissemination of this discourse and its influence far beyond a small group of humanists is demonstrated, for example, in M. Baxandall’s investigation of the links between rhetorical treaties and the theories of image and composition from Giotto to Alberti [Baxandall 1986], or in E. Panofsky’s conclusion that ‘Renaissance deprived antiquity of … realness’ [Panofsky 1983: 112], which meant seeing antiquity as an array of characters and plots, as an independent sphere for imagination and design. The discourse of a literary world’s autonomy, used in intellectual practices that were aimed at seeking for esoteric knowledge, covered such domains as philosophy [Cassin 1995; Popkin 1979], history [Struever 1970], politics [Skinner 1980: 38-44]. On this way the 16th-century utopia used imagined 114

Valla. №3(5), 2017. settings and textual description as tools to shape the congruity of incongruous, the contradictions and miscellany of any subject or topic, into the specific reality of text [Trousson 1999: 57-59]. This discourse evokes a lot of possible juxtapositions between writing-reading practices and their conceptualization in 16th-17th centuries and the present-day theories of the ‘linguistic turn’. For example, T. Cave concludes that ‘… the sophistication of the texts (by humanists. – N. K.) … might give them a very different status. Aware of their own limits, exploiting their own duplicity, they outwit any attempt to domesticate their according to the conventions of orthodox criticism, and invite from their readers a reciprocal writing exercise’ [Cave 2002: 313]. K. Sharpe reveals the universality and complexity of this discourse: ‘How a text, an object that is artfully made, becomes a text, an authority or gospel, lies in those strands – of rhetoric, form, language, tone, genre, voice, typography, punctuation, material (parchment, paper, stone) – which constitute it. How and why did the speech persuade? What gave proclamation their authority? how did … work of political theory … reconstitute words, language? these were questions familiar to a Renaissance society in which all who were educated were trained in oratory, rhetoric, translation, language, in which writers and readers of literature (a literature which included what we would separate as philosophy, history and fiction) were sensitive to the genre, form and materiality of their texts’ [Sharpe 2000: 26]. It should be also mentioned that N.S. Struever’s theory of rhetoric was influenced by H.G. Gadamer, H. Jausse, J. Hintikka, H. White, and this fact poses the question – whether his theory is a discipline or an epistemology, and whether the rhetoric of early modern era was ‘missed possibilities of the Modern’ [Ward 2000; Иванова 2015]. The interest in G. Vico as in the culmination of rhetorical culture was also aroused, not in the last place, by H. White, associated with the theories of phenomenology, structuralism, aesthetic and metaphor [Hampshire 1969; Paci 1969; Dorfles 1969; Marshall 2010: 10-31]. However, if the linguistic and philological aspects of similarity between 16th-17th century rhetorics and the theories of the linguistic turn have already been considered in academic literature, its political implications have not been recognized clearly enough, as of presently. Meanwhile, these implications are revealed through the role of rhetoric skills in the culture of aristocracy. K. Sharpe points it out that political categories for an educated English nobleman in the early 17th century were inseparable from practices of reading and writing, from studying historical examples by Livy, Seneca and Tacitus [Sharpe 2000: 218-219; 268-269], compiling these examples into thesauruses or speeches aimed at explication and persuasion, not only of the learner, but also of the speaker himself [ibid.: 200; Mack 2002; Peltonen 1995: 18-53; Skinner 1996]. M. Viroli notes the interpenetration between political and literary action, the significance of stylization in political activity, for example: ‘… because the material under discussion itself possessed magnificence and splendor…’ [Viroli 2013: 100]. Interpreting Machiavelli’s political method, Viroli concludes that, for the author of The Prince, political action was garbed in rhetorical and poetical expression. For Machiavelli, literary text and poetics were key sources of inspiration, on the one hand [ibid.: 42; 8889] and, on the other hand, they presented the only way for studying politics that allowed a loophole between political idealism and realism [ibid.: 90]. These terms obviously refer to F. Ankersmit’s theory of history-writing and underscore the role of Machiavelli for him as some kind of reference standard for literary historicism and literary politics. Indeed, the perception of poetry, up to Machiavelli, as capable of ‘… encouraging men to act in such a way that they might … attain an utmost divine status’ [ibid.: 118], reflects Ankersmit’s use of The Prince as an example of dramatic, aesthetic and existential experience of politics, embodied in a nobleman’s struggle with the Fortune and having now turned out to be very relevant to the existential sense of power which Ankersmit proclaimed to be the basis of postmodern political philosophy [Ankersmit 1977]. From the perspective of Ankersmit’s opposition between aesthetics and ethics, postmodern existential experience and stoic theories and principles in politics, the opposition between utopia as poetry and as project within Machiavelli’s texts is significant: up to Machiavelli, utopia used to be a speculative scheme, deprived of poetical experience [Viroli 2013: 148]. The discrepancies even increase if one compares Machiavelli with J. Harrington whose utopian ‘possible world’ is opposed 115

Kochekovskaya N.A. Rhetoric as Utopia and Utopia as Rhetoric in 16th-17th-Century Literary Culture: A Review of Academic Approaches to Machiavelli’s rhetoric of possibilities, based on Livy, since Harrington’s text is centred around the Puritan idea of God’s plan and will in the implementation of utopia, and he sees his utopia as a messianic project, not as a literary exercise within the rhetoric of possibility [ibid.: 117-118]. Probably, these discrepancies are evidence for the profound difference between projective and rhetorical utopianism, stressed also by the role of poetic and literary play for Machiavelli (expressed in his letters) as of search for the ‘sublime experience’ through the aesthetic of classical texts and examples [Ibid: 90-91; Баткин 2001: 741-888]. This aristocratic rhetorical utopianism is further elucidated by S. Greenblatt who shows the significance of literature and drama in a nobleman’s ‘will to the absolute play’, pointing at the connection between a political action, vita active and otium, and a dramatization of such an action [Greenblatt 1973; Greenblatt 1980]. The most impressive manifestation of this link is shown in his research work on ‘the wonder of the New World’ (one of the main sources for the utopian literature that originated not only from More’s ‘golden book’, but also from the letters by Amerigo Vespucci), where he demonstrates how the discourse of travel and of discovery intertwined with the discourse of ‘rhetorical culture’ in search for undisclosed knowledge and ancient books in the new lands and countries, and, above all, with the enchantment of relativity, revealed by other languages and social norms [Greenblatt 1991]. In this way, the term ‘utopia’ gets much broader sense than the corpus of paradigmatic texts by More, Campanella, Bacon etc.: the very practice of writing turns out to be utopian in the intellectual culture of 16th-17th centuries, because writing means creating order, shaping the world or the worlds. For example, such a kind of utopia as the Land of Cocagne [Trousson 1999: 21] can be interpreted not as a folk dream about laziness and satiety (see in this context the critique of M. Bakhtin’s theory by F.A. Yates [Yates 1984: 153-163]), but as a literary discourse of plentiful and cornycopian text. From this perspective, T. Cave interprets the famous oral metaphors in Rabelais: mouth and lips bear not only the functions of eating and drinking, but also the function of voice, of articulation and expression, representing the power of the word [Cave 2002: 183-270]. E. Auerbach suggests a similar reading, when he comments on the world in Pantagruel’s mouth [Auerbach 1968: 262-284], interpreting Rabelais’ metaphors as ‘tasty’ texts and the travel in the unknown lands inside the giant mouth as an act of revelation. Auerbach also sees the basis for this oral metaphor in the requirement of miscellany of different genres within the same text as a reference to Plato’s Symposium [ibid.: 282-283]. L.D. Kritzman, who studies the rhetoric of sexuality in the Renaissance era, appealing, first of all, to Roland Barthes and his concept of erotic implications of writing, emphasizes the desire and possession aspects of rhetoric, the ‘utopian’ function of text as a way of seizing an elusive dream about the desired: ‘In any case, the female body is always conceptualized as being elsewhere; in its most idealized form it must remain an aesthetic creation resistant to the ravages of nature’s pitiless temporality. The blasonneur thus evokes a fantasy based on nostalgia for what has been lost through a scriptural process producing aesthetic transcendence. As a result, the creative effort consists in constructing a Utopian architecture of the body that goes beyond the constraints of reality and transforms the text into the privileged locus of the desirable (my italics. – N. K.)’ [Kritzman 1999: 111]. His wording such as ‘pitiless temporality’ and ‘nostalgia’ highlights the link between his interpretation and Ankersmit’s concept of sublime historical experience, inspired by nostalgia [Ankersmit 2001], which was also connected by M.A. Holly [Holly 2013: 12] with W. Benjamin’s topic of melancholy art and allegory as poetical transgression [Benjamin 1977: 159-235] that allowed to express this evasion in the course of creation and interpretation of allegory. Kritzman’s work also shows the similarity between this metaphorization in Renaissance and Baroque poetics within the context of rhetorical culture, through the analysis of the erotic flea metaphor in Ronsard, a topos originating from Virgil but most famously employed by John Donne [Kritzman 1999: 122]. The interpenetration of these concepts is summed up by M. Portolano who asserts the topicality of the rhetorical function of utopia for the Renaissance, Baroque, Romanticism and mysticism [Portolano 2010: 129; cf. also: Tatarkiewicz 1979]. 116

Valla. №3(5), 2017. The examination of these four branches gave birth to the following theories and discussions. First of all, J. Derrida’s approach to the emergence of understanding during the perception of a text is closely linked with existential, creative and even revolutionary aspects of writing and reading [Derrida 1973; Patton 2007; Gordon 2007]. It allows the Russian scholar I. Boldyrev to compare this Derridarian existential experience of making senses with the Principle of Hope by Ernst Bloch who identified this principle as an ability to see the opportunities and to dream permanently about changes, where the focus is not any particular change but the very anticipation of changes, the ability to materialize this anticipation in texts, images or actions; Boldyrev defines this as a messianic thinking without messianism and as awaiting without the object to be awaited for [Boldyrev 2014: 113-166; Болдырев 2012: 254]. There are such intellectual practices as allegory (as the sole implement for seizing something unobvious and uncertain) [Bloch 1995a: 174-178), travelogue, or dream about another ‘utopian’ land [Bloch 1995b: 746-790], or music [Bloch 1995c: 1057-1102], or landscape [Bloch 1995b: 794-834], or imaginative ideal architecture and decorations [Bloch 1995b: 701-709], or literature, rich in ‘the symbols of sublimity’ and counterposed by Bloch to the strict methods of philosophy [Bloch 1995a: 240] – among Bloch’s ‘realisms of possibility’ [Bloch 1995a: 15]. The abovementioned practices bear much resemblance to the practices of the intellectual context that shaped the Renaissance and Baroque utopian discourse. Thus, P. Francastel mentions the possibility of ‘intellectual stroll’ before a landscape as the new order of visual art (‘…une sort de parcours intellectuel ... est possible comme dans un jardin devant un tableau’ [Francastel 1980: 302]). The Russian scholar L. Batkin regards the Renaissance principle of varietà, aimed at creation of poetical plethora impossible in the real world and therefore requiring the artificial ‘utopian’ space of textual or visual rhetoric [Баткин 1995: 110-150; 151-210]. F. Ainsa emphasizes the importance not only of the travel discourse for utopia, but also of the New World itself for the emergence of the discourse of possibility and for shaping utopia as existential experience in the literature [Ainsa 1977]. Bloch had also much dispute with Walter Benjamin on utopia as the Principle of Hope, being interested in the Baroque allegories that he saw as metaphorical and poetic knowledge [Pensky 1993]. M. Rampley pinpoints his interest in such a description: ‘Instead of reading allegory as a debased form of symbolism, … Benjamin stresses its specific logic grounded in alienation. His early philosophy of language is operative here, for central to allegory is the sense that language has lost the intimate found with nature still present in the symbol and consequently that allegory is founded on a melancholic metaphysics of lack’ [Rampley 2000: 27]. The scholar also notes the profoundly (on both the ethic and aesthetic level) ‘revolutionary’ meaning of this search for lack, for the problem of discontinuity and seeking for poetical links [ibid.: 33].The philosophical and cognitive problem of birth and transformation of a meaning or an idea was discussed by Benjamin, in particular, in Leibnizian terms: ‘The idea is a monad – that means briefly: every idea contains the image of the world. The purpose of the representation of the idea is nothing less than an abbreviated outline of this image of the world’ [Benjamin 1977: 47-48]; the same intention we find in Deleuze’s research on Leibniz’s problem of possibility of any predicate in any ‘possible world’; Deleuze claims this problem to be pivotal for Baroque and Romanticism because of their shared concern with the issue of transcending and transition. Its topicality for our days, up to Deleuze, lies in the problematization of existence, appearance and possibility [Deleuze 1993]. The ‘fold’ as the main principle of this problematization refers directly to the ‘utopian’ creation of text and the reflection on the appearance of hues and nuances of meaning, when, by means of this reflection, Montaigne becomes ‘a fold in his own text’ [Cave 2002: 282]. We may thus conclude that the literary characteristics of utopia make this genre much more meaningful for the intellectual history than its projective and social implications. Up to R. Levithas, in utopia we ‘… recognize the common factor of the expression of desire. Utopia is the expression of the desire for a better way of being’ [Levithas 2010: 9]. The genre of utopia gives the new opportunities for dealing with the challenges and controversies of the linguistic turn, through making use of the legacy of early modern ‘rhetorical culture’. This importance is rooted in the 117

Kochekovskaya N.A. Rhetoric as Utopia and Utopia as Rhetoric in 16th-17th-Century Literary Culture: A Review of Academic Approaches existential role of utopia for a number of politic philosophies related to the linguistic turn, for example, those of E. Bloch, W. Benjamin, G. Deleuze, F. Ankersmit; the juxtaposition between the existential experience of power, Foucault’s hermeneutics of subject and utopian traits of the ‘rhetorical culture’ is an issue yet to be raised (it was not tackled in the present paper because of the lack of direct references to this culture in Foucault’s later works. However, the literary materials of Renaissance and Baroque are abundant enough for further elaborating the subject of utopia as ‘spiritual and psychological states’ under the conditions of ‘withdrawal of utopia from the social to the personal’ [ibid.: 221-222]. By Nika Kochekovskaya, Higher School of Economics, Moscow [email protected]

References Ainsa 1977 – Ainsa F. Los buscadores de la utopia: La significación novelesca del espacio latinoamericano. Caracas: Monte Avila, 1977. Ankersmit 1997 – Ankersmit F. Aesthetic Politics. Political Philosophy beyond Fact and Value. Stanford: Stanford / Cambridge University Press, 1997. Ankersmit 2001 – Ankersmit F.R. ‘The Sublime Dissociation of the Past, or How to Become What We Are No Longer’, History and Theory. 2001. Vol. 40. Pp. 295-323. Auerbach 1968 – Auerbach E. Mimesis: The Representation of Reality in Western Literature. Transl. by W.R. Trask. New Jersey: Princeton University Press, 1968. Baxandall 1986 – Baxandall M. Giotto and the Orators. Oxford: Clarendon Press, 1986. – (Oxford-Warburg studies). Benjamin 1977 – Benjamin W. The Origin of German Tragic Drama. Introd. by George Steiner; transl. by John Osborne. London: NLB, 1977. Bloch 1995a – Bloch E. The Principle of Hope. In 3 vols. Vol. 1. Transl. by N. Plaice, S. Plaice, P. Knight. Cambridge (Mass.): The MIT Press, 1995. Bloch 1995b – Bloch E. The Principle of Hope. In 3 vols. Vol. 2. Transl. by N. Plaice, S. Plaice, P. Knight. Cambridge (Mass.): The MIT Press, 1995. Bloch 1995c – Bloch E. The Principle of Hope. In 3 vols. Vol. 3. Transl. by N. Plaice, S. Plaice, P. Knight. Cambridge (Mass.): The MIT Press, 1995. Boldyrev 2014 – Boldyrev I. Ernst Bloch and His Contemporaries: Locating Utopian Messianism. London; New Delhi; New York; Sydney: Bloomsbury, 2014. Cassin 1995 – Cassin B. L’effet sophistique. Paris: Gallimard, 1995. Cave 2002 – Cave T. The Cornucopian Text: Problems of Writing in the French Renaissance. Oxford: Clarendon Press, 2002. Deleuze 1993 – Deleuze G. Fold: Leibniz and the Baroque. University of Minnesota Press, 1993. Derrida 1973 – Derrida J. “Speech and Phenomena” and Other Essays on Husserl’s Theory of Signs. Transl. by David B. Allison. Evanston: Northwestern University Press, 1973. Dorfles 1969 – Dorfles G. ‘Myth and Metaphor in Vico and in Contemporary Aesthetics’, in Giambattista Vico: An international symposium. Baltimore: The John Hopkins University Press, 1969. Pp. 577-590. Francastel 1980 – Francastel P. La Figure et le Lieu: L’ordre visuel du Quattrocento. Paris: Gallimard, 1980. – (Bibliothèque des sciences humaines). 118

Valla. №3(5), 2017. Greenblatt 1980 – Greenblatt S. ‘Marlowe and the Will to Absolute Play’, in: Greenblatt S. Renaissance Self-Fashioning. Chicago: University of Chicago Press, 1980. Pp. 193-221. Greenblatt 1991 – Greenblatt S. Marvelous Possessions: the Wonder of the New World. Chicago: University of Chicago Press, 1991. Greenblatt 1973 – Greenblatt S. Sir Walter Raleigh: The Renaissance Man and His Roles. New Heaven: University Press, 1973. Hampshire 1969 – Hampshire S. ‘Vico and the Contemporary Philosophy of Language’, in: Giambattista Vico: An international symposium. Eds. Tagliacozzo G., White H. Baltimore: The John Hopkins University Press, 1969. Pp. 475-482. Hexter 1973 – Hexter J.H. The Vision of Politics on the Eve of the Reformation: More, Machiavelli, Seyssel. New York: Basic Books, 1973. Holly 2013 – Holly M.A. The Art of Melancholy. Oxford: Oxford University Press, 2013. Kahn 1985 – Kahn V. Rhetoric, Prudence, and Skepticism in the Renaissance. Ithaca: Cornell University Press, 1985. Kritzman 1991 – Kritzman L.D. The Rhetoric of Sexuality and the Literature of the French Renaissance. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. LaCapra 1983 – LaCapra D. Rethinking Intellectual History: Texts, Contexts, Language. Ithaca: Cornell University Press, London, 1983. Lachmann 1990 – Lachmann R. ‘“Problematic Similarity”: Sarbiewski’s Treatise De acuto et arguto in the Context of Concettistic Theories of the 17th Century’, Russian Literature. 1990. Vol. 27. No. 2. Pp. 239-251. Levitas 2010 – Levitas R. The Concept of Utopia. Oxford – Bern – Berlin: Peter Lang, 2010. Mack 2002 – Mack P. Elizabethan Rhetoric: Theory and Practice. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. Mack 2011 – Mack P. History of Renaissance Rhetoric. 1380-1620. Oxford: Oxford University Press, 2011. Marshall 2010 – Marshall D. Vico and the Transformation of Rhetoric in Early Modern Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 2010. Paci 1969 – Paci E. ‘Vico, Structuralism, and the Phenomenological Encyclopaedia of the Sciences’, in: Giambattista Vico: An international symposium. Eds. Tagliacozzo G., White H. Baltimore: The John Hopkins University Press, 1969. Pp. 497-516. Panofsky 1972 – Panofsky E. Renaissance and renaissances in Western art. Stockholm: Westview Press, 1972. Patton 2007 – Patton P. ‘Derrida’s Engagement with Political Philosophy’, in: Histories of Postmodernism. Ed. M. Bevir. New York: Routledge, 2007. Pp. 149-170. Pensky 1993 – Pensky M. Melancholy Dialectics: Walter Benjamin and the Play of Mourning. Amhers: The University of Massachusetts Press, 1993. Peltonen 1995 – Peltonen M. Classical Humanism and Republicanism in English Political Thought, 1570-1640. Cambridge etc.: Cambridge University Press, 1995. Popkin 1979 – Popkin R.H. The History of Scepticism from Erasmus to Spinoza. Berkeley: University of California Press, 1979. Portolano 2012 – Portolano M. ‘The Rhetorical Function of Utopia: An Exploration of the Concept of Utopia in Rhetorical Theory’, Utopian Studies. 2012. Vol. 23, No. 1. Pp. 113-141. Rampley 2000 – Rampley M. The Remembrance of Things Past: on Aby M. Warburg and Walter Benjamin. Wiesbaden: Harrassowitz Verlag, 2000. Sharpe 2000 – Sharpe K. Reading Revolutions: The Politics of Reading in Early Modern England. New Haven – London: Yale University Press, 2000. Skinner 1980 – Skinner Q. The Foundations of Modern Political Thought: In 2 vols. Vol. 1: The Renaissance. Cambridge: Cambridge University Press, 1980. Skinner 1996 – Skinner Q. Reason and Rhetoric in the Philosophy of Hobbes. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. 119

Kochekovskaya N.A. Rhetoric as Utopia and Utopia as Rhetoric in 16th-17th-Century Literary Culture: A Review of Academic Approaches Skinner 2004 – Skinner Q. ‘Thomas More’s Utopia and the Virtue of the True Nobility’, in: Skinner Q. Visions of Politics. Vol. 2: Renaissance Virtues. Cambridge – Melbourne – New York: Cambridge University Press, 2004. Pp. 213-244. Struever 1970 – Struever N.S. The Language of History in the Renaissance. Princeton: Princeton University Press, 1970. Struever 2009 – Struever N.S. Rhetoric, Modality and Modernity. Chicago: Chicago University Press, 2009. Tatarkiewicz 1979 – Tatarkiewicz W. ‘Romantyczny koniec XVI wieku’, Annals of Philosophy. 1979. Vol. 27, No. 1. Pp. 245-258. Trousson 1999 – Trousson R. Voyages aux pays de nulle part: Histoire littéraire de la pensée utopique. 3. éd. rev. et augm. Bruxelles: Ed. de l’Univ. de Bruxelles, 1999. Viroli 2013 – Viroli M. Redeeming The Prince: The Meaning of Machiavelli’s Masterpiece. Princeton: Princeton University Press, 2013. Ward 2000 – Ward J.O. ‘Rhetoric: Discipline or Epistemology? Nancy S. Struever and Writing the History of Medieval and Renaissance rhetoric’, in: Perspectives on Early Modern and Modern Intellectual History: Essays in honour of Nancy S. Struever. Ed. J. Marino. Rochester: University of Rochester Press, 2000. Yates 1984 – Yates F.A. Ideas and Ideals in the North European Renaissance: Collected essays. In 3 vols. Vol. 3. London – Boston – Melbourne – Henley: Routledge & Kegan, 1984. Баткин 1995 – Баткин Л.М. Итальянское Возрождение: проблемы и люди. – М.: РГГУ, 1995. Баткин 2001 – Баткин Л.М. Европейский человек наедине с собой. – М.: РГГУ, 2001. Болдырев 2012 – Болдырев И.А. Время утопии: проблематические основания и контексты философии Эрнста Блоха. – M.: ВШЭ, 2012. Иванова 2015 – Иванова Ю.В. Нэнси С. Стрьювер и «упущенные возможности Модерна»: гражданские науки раннего Нового времени как объект «риторики модальностей» // Вопросы философии. 2015. №6. С. 18-28.









 120

[VALLA] Основан в 2015 г.

Интегрированный историко-филологический журнал европейских исследований 2017. т. 3. №5.

18+