том 27. #1 (116) 2017 Логос

Citation preview

ЖУРНАЛ ИНДЕКСИРУЕТСЯ БАЗАМИ ДАННЫХ ISSN 0869-5377

eISSN 2499-9628

RSCI

116 Главный редактор Валерий Анашвили Редакторы-составители номера Александр Писарев, Сергей Астахов, Станислав Гавриленко Редакционная коллегия Александр Бикбов Вячеслав Данилов Дмитрий Кралечкин Виталий Куренной (научный редактор) Инна Кушнарева Михаил Маяцкий Яков Охонько (ответственный ­секретарь) Александр Павлов Артем Смирнов Руслан ­Хестанов Игорь Чубаров Редакционный совет Петар Боянич (Белград) Максим Викторов (Москва) Борис Гройс (Нью-Йорк) Гасан Гусейнов (Базель) Георгий Дерлугьян (Нью-Йорк, Абу-Даби) Славой Жижек (Любляна) Сергей Зуев (Москва) Леонид Ионин (Москва) Борис Капустин (Нью-Хейвен) Драган Куюнджич (Гейнсвилл) Владимир Мау (председатель совета, Москва) Кристиан Меккель (Берлин) Виктор Молчанов (Москва) Фритьоф Роди (Бохум) Блэр Рубл (Вашингтон) Сергей Синельников‑Мурылев (Москва) Клаус Хельд (Вупперталь) Михаил Ямпольский (Нью-Йорк) E-mail редакции: logosjournal@gmx. com Сайт: www.logosjournal.ru Facebook: www.facebook.com/logosjournal Twitter: twitter.com/logos_journal

Ф и л о с о ф с к олитературный журнал Издается с 1991 года, выходит 6 раз в год Учредитель —  Фонд «Институт экономической политики им. Е. Т. Гайдара»

Т ОМ 2 7 #1 2017

Выпускающий редактор Елена Попова Дизайн Сергей Зиновьев Верстка Анастасия Меерсон Обложка Владимир Вертинский Редактор Ксения Заманская Корректор Любовь Агадулина Руководитель проектов Кирилл Мартынов Редактор сайта Егор Соколов Редактор английских текстов Ольга Зевелева Свидетельство о регистрации ПИ № ФС77-46739 от 23.09.2011 Подписной индекс в Объединенном каталоге «Пресса России» — 44761 Публикуемые материалы прошли процедуру рецензирования и экспертного отбора. Журнал входит в перечень рецензируемых научных изданий ВАК по специальностям 09.00.00 (философские науки) 24.00.00 (культурология) 08.00.00 (экономические науки) © Издательство Института Гайдара, 2017 http://www.iep.ru

Содержание

1 Александр Писарев, Сергей Астахов, Станислав Гавриленко. Акторно-сетевая теория: незавершенная сборка (А)СИММЕТРИИ

41 Виктор Вахштайн. Революция и реакция: об истоках объектно-ориентированной социологии 85 Дэвид Блур. Анти-Латур 135 Бруно Латур. Дэвиду Блуру… и не только: ответ на «Анти-Латур» Дэвида Блура 163 Дэвид Блур. Ответ Бруно Латуру П Е Р Е С О Б И РА Я Т Е О Р И Ю

173 Бруно Латур. Об акторно-сетевой теории. Некоторые разъяснения, дополненные еще большими усложнениями 201 Бруно Латур. АСТ: вопрос об отзыве 217 Бруно Латур. Биография одного исследования: к работе о модусах существования КРИТИКА

245 Ксения Майорова. Ассамбляжи на плоскости: минимализм в социальной теории (Manuel DeLanda. A New Philosophy of Society) 251 Евгений Быков. От акторно-сетевой теории к модусам существования: экспозиция в семи сценах (Bruno Latour. An Inquiry Into Modes of Existence)



iii

LOGOS

Philosophical and L iterary Journal

Volume 27 · #1 · 2017

Published since 1991, frequency—six issues per year Establisher—Gaidar Institute for Economic Policy Editor-in-chief Valery Anashvili Guest editors: Alexander Pisarev, Sergey Astakhov, Stanislav Gavrilenko Editorial B oard: Alexander Bikbov, Vyacheslav Danilov, Dmitriy Kralechkin, Vitaly Kurennoy (science editor), Inna Kushnaryova, Michail Maiatsky, Yakov Okhonko (executive secretary), Alexander Pavlov, Artem Smirnov, Rouslan Khestanov, Igor Chubarov Editorial C ouncil: Petar Bojanić (Belgrade), Georgi Derluguian (New York, Abu-Dhabi), Boris Groys (New York), Gasan Guseynov (Basel), Klaus Held (Wuppertal), Leonid Ionin (Moscow), Boris Kapustin (New Haven), Dragan Kujundzic (Gainesville), Vladimir Mau (Council Chair, Moscow), Christian Möckel (Berlin), Victor Molchanov (Moscow), Frithjof Rodi (Bochum), Blair Ruble (Washington, D.  C . ), Sergey Sinelnikov-Murylev (Moscow), Maxim Viktorov (Moscow), Mikhail Yampolsky (New York), Slavoj Žižek (Lublyana), Sergey Zuev (Moscow) Executive editor Elena Popova; Design Sergey Zinoviev; Layout Anastasia Meyerson; Cover Vladimir Vertinskiy; Editor Kseniya Zamanskaya; Proofreader Lyubov Agadulina; Project manager Kirill Martynov; Website editor Egor Sokolov; English language editor Olga Zeveleva E-mail: [email protected] Website: http://www.logosjournal.ru Facebook: https://www.facebook.com/logosjournal Twitter: https://twitter.com/logos_journal Certificate of registration ПИ № ФС 77-46739 of 23.09.2011 Subscription number in the unified catalogue “Pressa Rossii”— 44761 All published materials passed review and expert selection procedure © Gaidar Institute Press, 2017 (http://www.iep.ru) Print run 1000 copies

iv

Contents

1 Alexander Pisarev, Sergey Astakhov, Stanisl av Gavrilenko. Actor-Network Theory: An Unfinished Assemblage (A)SYMMETRIES

41 Victor Vakhshtayn. Revolution and Reaction: On the Origins of Object-Oriented Sociology 85 David Blo or. Anti-Latour 135 Bruno L atour. For David Bloor… and Beyond: A Reply to David Bloor’s “Anti-Latour” 163 David Blo or. Reply to Bruno Latour R E A S S E M B L I N G T H E T H E O RY

173 Bruno L atour. On Actor-Network Theory. A Few Clarifications, Plus More Than a Few Complications 201 Bruno L atour. On Recalling ANT 217 Bruno L atour. Biography of an Inquiry: On a Book About Modes of Existence CRITIQUE

245 Ksenia Mayorova. Assemblages on a Plane: Minimalism in Social Theory 251 Evgeny Bykov. From Actor-Network Theory to Modes of Existence: An Exposition in Seven Scenes



v

ОБЪЕДИНЕННЫЙ КАТАЛОГ «ПРЕССА РОССИИ» ПОДПИСНОЙ ИНДЕКС 44761

Акторно-сетевая теория: незавершенная сборка Александр Писарев

Младший научный сотрудник, сектор социальной философии, Институт философии РАН. Адрес: 109240, Москва, ул. Гончарная, 12/1. E-mail: [email protected].

С е р г е й   А с та хо в

Аспирант, Школа философии, факультет гуманитарных наук, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ). Адрес: 105066, Москва, ул. Старая Басманная, 21/4. E-mail: [email protected].

С та н и с л а в   Г а в р и л е н ко

Доцент, кафедра онтологии и теории познания, философский факультет, Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова (МГУ). Адрес: 119991, Москва, Ломоносовский пр-т, 27, корп. 4. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: акторно-сетевая теория; лаборатория; ирредукционизм; гетерогенность; плоская онтология.

Статья очерчивает контекст трех первых номеров «Логоса» 2017 года, в основе которых лежит идея атласа, призванного разметить картографию интеллектуального ландшафта акторно-сетевой теории (АСТ) и плоских онтологий. За несколько десятилетий своего существования АСТ превратилась из отдельного подхода к исследованию науки и технологий в трансдисциплинарное семейство теорий, объединенных набором базовых свойств, частичных связей и общих отсылок. В статье обозначаются траектории развития и рецепции АСТ. Бруно Латур рассматривается как одна из главных точек сборки подхода. Один из основателей АСТ, Латур принял участие во многих трансформациях проекта, в его коллективном закрытии и перезапуске. При этом «Латур» оказывается именем, указывающим то на конкрет-

ного интеллектуала, то на Парижскую школу АСТ, то на сеть исследовательских проектов, то на весь акторно-сетевой подход. Его имя скрадывает различия четырех смыслов и обеспечивает постоянные смещения между ними. Изменчивость Латура привлекает внимание критиков и читателей, порождая все новые интерпретации его работы. Классический пример — его полемика с Дэвидом Блуром, лидером Эдинбургской школы в социологии научного знания. Их столкновение оказывается важным событием, во многом определившим, какой теоретический стиль будет доминировать в исследованиях науки и технологий. Статья завершается обсуждением эмпирических приложений теории, в котором поясняются соответствующие трансформации словаря и подхода.

1

О

КТЯБРЬСКИМ утром 1975 года выпускник Дижонского университета, недавно защитивший диссертацию по библейской экзегетике, вошел в одну из лабораторий Института Солка в Калифорнии. Он приехал из Кот-д’Ивуара по приглашению Роже Гиймена, известного нейроэндокринолога и друга семьи. Его тревожил вопрос, порожденный его удивлением от этнографической работы «в поле»: что если изучать ученых как неизвестное племя? Следующие два года ему предстояло наблюдать за ними, работая бок о бок в лаборатории. Он неважно говорил по-английски и не разбирался ни в науке, ни в социальных исследованиях науки, но был оснащен концептуальными ресурсами новейшей французской философии и экзегезы Рудольфа Бультмана. Два года спустя Роже Гиймен получит Нобелевскую премию за открытие гормона, связывающего гипоталамус и гипофиз, а молодой исследователь покинет лабораторию, вооруженный познаниями в этнометодологии и семиотике. Вместе с коллегой он напишет одно из первых исследований повседневной деятельности ученых и их рутинных практик «Лабораторная жизнь: социальное конструирование научных фактов»1. Исследователя звали Бруно Латур. С этого момента началась интеллектуальная траектория, которая стала одной из главных составляющих в формировании и развитии подхода, известного как социология перевода, материальная семиотика или акторно-сетевая теория.

Точки сборки и траектории размножения Акторно-сетевая теория2 (АСТ) Мишеля Каллона, Бруно Латура, Джона Ло и Аннмари Мол — ​одно из самых радикальных направ Статья подготовлена в рамках НИР «Неклассические онтологические модели, гносеологические программы и философские методологии» философского факультета МГУ им. М. В. Ломоносова (Станислав Гавриленко) и Программы фундаментальных исследований НИУ ВШЭ в 2016 году (Сергей Астахов). 1. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Social Construction of Scientific Facts. Beverly Hills: Sage Publications, 1979. 2. АСТ (actor-network theory). Мы будем использовать выражения «АСТ», «акторно-сетевой подход» и «акторно-сетевой анализ» как взаимозаменяемые термины.

2

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

лений в исследованиях науки и технологий3. Хотя она существует всего около 40 лет, ей удалось разрастись из метода исследования лабораторной деятельности ученых в масштабное семейство концепций, применяемых (в том числе на практике) к самым разным явлениям в университетах и научных центрах по всему миру. АСТ изначально развивалась как социология перевода и за короткий срок успела инициировать как минимум два локальных поворота: к изучению технологий и к онтологии4. В 1990-е годы состоялась серия жестких дебатов ее последователей со сторонниками социологии научного знания, а  затем АСТ оказалась в  эпицентре так называемых научных войн5 — ​громких столкновений между научными реалистами и сторонниками «постнеклассической рациональности». Удивительно, но в это же десятилетие произошла масштабная междисциплинарная экспансия АСТ6. За свою историю подход пережил несколько серьезных кризисов. В середине 1980-х годов его сторонники отмежевались от социальных конструктивистов, а в 1999 году было заявлено о переходе к фазе пост-АСТ. Этот переломный момент становится новой точкой роста: ведущие представители данного подхода продолжили свои исследования, не отбрасывая полностью аргументы раннего акторно-сетевого анализа. Последняя трансформация произошла совсем недавно, когда Латур полностью переключился на  смежный проект — ​философию модусов существования7 — ​и  увлек за  собой многих молодых исследователей. Со  временем прошлое акторно-сетевого анализа становится все более запутанным, и он обзаводится разнообразными эм 3. Далее по тексту сокращение STS (science and technology studies) и выражение «исследования науки и технологий» используются как синонимы. 4. The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology / W. Bijker et al. (eds). Cambridge, MA; L.: MIT Press, 1987; Latour B. One More Turn after the Social Turn: Easing Science Studies into the Non-Modern World // The Social Dimensions of Science / E. McMullin (ed.). Notre Dame, IN: Notre Dame University Press, 1992. 5. Brown J. R. Who Rules in Science? An Opinionated Guide to the Wars. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2001. 6. В такие сферы, как история и философия науки, социология, культурная география, менеджмент, антропология, исследования образования, окружающей среды, экономика. См.: Evarts S. Translating the Translators: Following the Development of Actor-Network Theory. BA thesis. Brown University, 2011. 7. Latour B. An Inquiry Into Modes of Existence: An Anthropology of the Moderns / C. Porter (trans.). Cambridge, MA: Harvard University Press, 2013.

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

3

пирическими приложениями8. Чем дальше он распространяется в междисциплинарное поле, вступает в дискуссии и выстраивает союзы, тем больше вокруг него возникает интерпретаций. Кто-то  видит в  АСТ эмпирическую версию постструктурализма9, кто-то  — вариант французской прагматической социологии10; одни специалисты рассматривают ее как радикальную форму этнографии, другие — ​как общую социальную теорию технонауки11; некоторые философы связывают АСТ с онтологическим конструктивизмом и  философией процесса12, а  некоторые провозглашают новой, локальной и а-теистической формой окказионализма13. В разных контекстах АСТ предстает то как посткритическая социология14, то как космополитический проект15, то как консервативная методология16. У  российских интерпретаторов принято различать Парижскую (Латур и  Каллон) и  Ланкастерскую (Ло и  Мол) школы17. Различие двух ветвей помогает яснее разграничить теоретические стили: Латур и Ло по-разному понимают рефлексивность исследователя и занимают разные позиции в отношении проблемы Иного. Если Парижская школа пыталась дистанцироваться от критической теории в любых ее проявлениях, то Ланкастер 8. Schmidgen H. Bruno Latour in Pieces: An Intellectual Biography. N.Y.: Fordham University Press, 2014. 9. Law J. Actor-Network Theory and Material Semiotics // The New Blackwell Companion to Social Theory. 3rd ed. Malden, MA: Blackwell, 2008. P. 141– 158. 10. Dosse F. Empire of Meaning. The Humanization of the Social Sciences. Minneapolis: Minnesota University Press, 1998. 11. Sismondo S. An Introduction to Science and Technology Studies. Malden, MA: Blackwell Publishing, 2004. 12. Столярова О. Е. Реляционная онтология А. Н. Уайтхеда и ее конструктивистская интерпретация // Вопросы философии. 2008. № 12. С. 84– 103. 13. Harman G. Prince of Networks: Bruno Latour and Metaphysics. Melbourne: re:press, 2009. 14. Вахштайн В. С. Пять книг о посткритической социологии // Социология власти. 2012. № 6–7. С. 275–281. 15. Stengers I. Cosmopolitiques. T. II: L’Invention de la mécanique by Isabelle Stengers / R. Bononno (trans.). Minneapolis: University of Minnesota Press, 2011. 16. Noys B. The Persistence of the Negative: A Critique of Contemporary Continental Theory. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2012. 17. Вахштайн В. C. Возвращение материального. «Пространства», «сети», «потоки» в акторно-сетевой теории // Социологическое обозрение. 2005. Т. 4. № 1. С. 94–115.

4

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ская школа постоянно взаимодействовала с дискурсами эмансипации. Эта неявная оппозиция сформировалась во второй половине 1990-х годов, но сейчас уже не отражает академические реалии: Латур больше не работает с Каллоном, хотя Горная школа Парижа, где они долгое время руководили Центром социологии инноваций, остается одним из очагов АСТ; работавшие же в Ланкастере специалисты давно разъехались по разным университетам и институтам. Сам Ло нашел более гибкий способ говорить о разных течениях в пределах одной традиции18. Рассматривая несколько исследований, он отмечает: в то время как Мадлен Акрич придерживается «классической» версии АСТ, Харрис Кассинс в  своей работе привлекает еще и этнометодологию, и феминистские исследования науки, не  ограничиваясь Латуром. Вики Синглтон интересует роль амбивалентности, и в своем анализе медицинской практики она сильно отклоняется от менеджериализма, принятого в социологии перевода 1980-х годов. Поэтому Ло предлагает говорить о разных диаспорах в акторно-сетевом подходе19. Этот подход более всего известен благодаря развитию сетевой метафорики и наделению агентностью не-человеков в исследованиях науки и технологий. Но далеко не все его сторонники специально занимаются технонаукой, и не все понимают под не-человеками одни и те же сущности. Как отмечалось, АСТ принято ассоциировать с так называемым онтологическим поворотом в  STS, однако Бас ван Хойр, Салли Виатт и  Лут Лейдерсдорф показали, что вместо единого поворота стоит говорить о множестве локальных изменений в теоретическом ландшафте20. Внутри акторно-сетевого анализа авторы обращаются к  разным онтологическим ресурсам: постструктурализму, философии процесса, объектно-ориентированной онтологии. Сам термин «онтология» часто понимается по-разному: онтология может как противопоставляться методологии21, так и  воспри-

18. Law J. Traduction/Trahison: Notes on Actor-Network Theory // TMV Working Paper. 1997. № 106. P. 1–26. 19. При этом он даже не пытается составить их приблизительный список. 20. Van Heur B., Leydesdorff L., Wyatt S. Turning to Ontology in STS? Turning to STS through “Ontology” // Social Studies of Science. 2013. Vol. 43. № 3. P. 341– 362. URL: http://www.leydesdorff.net/ontology/ontology.pdf. 21. Sayes E. Actor-Network Theory and Methodology: Just What Does It Mean to Say That Nonhumans Have Agency? // Social Studies of Science. 2014. Vol. 1. № 44. P. 134–149.

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

5

ниматься в связке с ней22. Дискуссии вокруг роли метафизики в  STS и  АСТ не  прекращаются23. Наконец, даже понятие сети было подвергнуто критике24, и  возникло множество альтернативных концептов: потоки, дробности, тропы, онтологическая хореография, модусы упорядочивания25. Единство акторно-сетевого подхода задается дрейфом концептов, ходов и проблем, взаимными отсылками, совместными выступлениями, сборниками и статьями, а также не в последнюю очередь притязаниями на переопределение дисциплинарных границ. Речь идет об облаке семейных сходств или даже «частичных связей»26, позволяющих распознать приверженцев АСТ на современной интеллектуальной сцене. Ключевой ход акторно-сетевой теории — ​приостановка процедуры редукции. АСТ противопоставляет себя теориям, сводящим разнообразные феномены к проявлениям некоторого первичного уровня  — ​социального, культурного, дискурсивного, биологического и  т. д. Редукция была заложена в  саму структуру исследовательской работы как базовая операция. Акторно-сетевая теория попыталась подорвать этот консенсус принципом ирредукции: «Никакая вещь сама по себе не может быть сводима или несводима к другой»27. 22. Mol A. Actor-Network Theory: Sensitive Terms and Enduring Tensions // Kölner Zeitschriftfür Soziologie und Sozialpsychologie. 2010. Vol. 50. № 1. P. 253–269. 23. Woolgar S. et al. A Turn to Ontology in STS. URL: http://www.sbs.ox.ac. uk/sites/default/files/Research_Areas/Science_And_Technology/Docs/ Provocation.pdf. 24. Свою роль сыграли и бурное развитие интернета, и популяризация других сетевых теорий, и скрытый империализм самой метафоры сети. См.: Элам М. Как опасно жить в гибридном мире Бруно Латура // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 11: Социология. № 4. М.: ИНИОН, 2000. C. 29–35. 25. Mol A., Law J. Regions, Networks and Fluids: Anaemia and Social Topology // Social Studies of Science. 1994. Vol. 24. № 4. P. 641–672; Cussins A. Content, Embodiment and Objectivity: The Theory of Cognitive Trails // Mind. 1992. Vol. 101. № 404. P. 651–688; Cussins C. Ontological Choreography: Agency for Women Patients in an Infertility Clinic / M. Berg, A. Mol (eds) // Differences in Medicine: Unraveling Practices, Techniques, and Bodies. Durham, NC: Duke University Press, 1998. P. 166–201; Law J. Organizing Modernity. Oxford, UK; Cambridge, MA: Blackwell, 1994. 26. Strathern M. Partial Connections. Savage, MD: Rowman and Littlefield, 1991. 27. Латур Б. Пастер. Война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: Издательство Европейского университета, 2015. C. 220.

6

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Как следствие, стираются границы между предметными регионами, вплоть до фундаментальных делений природа/культура, человеческое/нечеловеческое, материальное/нематериальное. АСТ переопределяет отношения между содержащимися в  них сущностями. Ранее объекты распределялись по  разным онтологическим регионам и логическим классам и описывались посредством разных языков (философских, обыденных, научных, инженерных и т. д.). Теперь же эти гетерогенные сущности оказываются на одной онтологической плоскости. Все они — ​акторы, равные в своей способности действовать и вступать во взаимодействия, в которых и определяется, что они есть и чем они будут. То, что ранее было разделено, относительно или абсолютно иерархизировано и, возможно, несоизмеримо, теперь в результате устранения исходного концептуального каркаса и  «уплощения» получает возможность взаимодействовать на  равных. Акторно-сетевой анализ, прослеживая конкретную сеть этих взаимодействий, выявляет все работающие сущности и вычеркивает все «безработные», а также демонстрирует, что за единичным, определенным объектом стоит совокупность выполненных и  продолжающих выполняться работ, та или иная сборка. Например, в случае социальной структуры, общезначимого научного факта или конкретной технологии необходимо показать, как и из каких акторов строится производящая и поддерживающая их сеть.

Фокусировка: Бруно Латур Ирредукционизм и гетерогенность — ​базовые установки акторно-сетевой теории, но диапазон их возможных реализаций чрезвычайно широк. Многообразие, разнородность и изменчивость АСТ можно проследить по траектории любого из ее авторов, возможно, в наибольшей степени — ​Латура. Хотя он не единственный основатель традиции и  не  автор термина «акторно-сетевая теория», ни одно серьезное обсуждение ее ключевых положений не обходится без ссылок на его многочисленные работы. Ему посвящено подавляющее число специальных исследований28. 28. Bammé A. Wissenschaftim Wandel: Bruno Latourals Symptom. Marburg: Metropolis, 2008; Kneer G., Schroer M., Schüttpelz E. Bruno Latours Kollektive. Kontroversen zur Entgrenzung des Sozialen. Fr.a.M.: Suhrkamp, 2008; Blok A., Jensen T. E. Bruno Latour: Hybrid Thoughts in a Hybrid World. L.: Routledge,

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

7

У Латура есть свой сайт с постоянно обновляющейся библиографией; с его помощью можно отслеживать академические события, так или иначе связанные с АСТ29. Последний проект Латура, «Исследование модусов существования»30, превратился в открытую исследовательскую онлайн-платформу и  объединил десятки авторов. Отсылки к Латуру повсеместно присутствуют в исследованиях науки и  технологий. Безусловно, можно говорить о  нем как о влиятельном интеллектуале31, в этом аспекте его карьера достойна такого же исследования, как и карьера Жака Деррида32. Как и он, Латур стал более известен в англоязычном академическом мире, создав новую зону обмена между французскими и британскими англосаксонскими традициями в  социальных науках33. В этом контексте его имя выступает синонимом Центра социологии инноваций в Горной школе Парижа. Но «Латур» — ​это также обозначение для обширной исследовательской сети34, в которую на разных этапах входили совершенно разные специалисты: 2011; Ruffing R. Bruno Latour. Stuttgart: UTB Profile, 2009; Schmidgen H. Bruno Latour zur Einführung. B.: Junius Verlag, 2011; Harman G. Prince of Networks; Idem. Bruno Latour: Reassembling the Political. L.: Pluto Press, 2014; Lynch P., Rivers N. Thinking with Bruno Latour in Rhetoric and Composition. Carbondale: Southern Illinois University Press, 2015; McGee K. Bruno Latour: The Normativity of Networks. L.: Routledge, 2013; Miller A. S. Speculative Grace: Bruno Latour and Object-Oriented Theology. N.Y.: Fordham University Press, 2013. 29. См. URL: http://www.bruno-latour.fr. 30. Enquête sur les modes d’existence (An Inquiry Into Modes of Existence, AIME; Исследование модусов существования — э​ ти названия мы используем как равнозначные). См. URL: http://modesofexistence.org. 31. Schmidgen H. Bruno Latour in Pieces. 32. Ламонт М. Как стать самым важным французским философом: случай Деррида // Логос. 2009. № 4–5 (72). С. 3–42. 33. C 1978 по 1983 год Латур и Каллон были редакторами небольшого бюллетеня Pandore, в котором печатались материалы по истории, философии и социологии науки. Также они запустили книжную серию Editions Pandore, в  которой вышли антология La science telle qu’elle se fait, посвященная англо-американской традиции в исследованиях науки, и перевод на французский язык главной работы Дэвида Блура Knowledge and Social Imagery. См.: Latour B., Callon M. La science telle qu’elle se fait: anthologie de la sociologie des sciences de langue anglaise. P.: Pandore, 1982; Bloor D. Sociologie de la logique ou les limites de l’épistémologie. P.: Pandore, 1982. 34. Guggenheim M., Pottast J. Symmetrical Twins: On the Relationship between Actor-Network Theory and the Sociology of Critical Capacities // European Journal of Social Theory. 2012. Vol. 15. № 2. P. 157–178.

8

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

социологи, антропологи, инженеры, кураторы, экономисты, философы. Список продолжает расширяться и сейчас. Этой сети35 удалось собрать необходимые ресурсы, заключить нужные союзы и сделать «латурианство» работающей исследовательской методологией. Наконец, со временем слово «Латур» стало метонимией всего акторно-сетевого подхода: «Мы говорим ANT — ​подразумеваем „Латур“, мы говорим „Латур“ — ​подразумеваем ANT»36. Тем самым Латур распадается на Латура-как-интеллектуала, Латура-как-Парижскую школу, Латура-как-сеть-исследовательскихпроектов, Латура-как-АСТ. На практике имя скрадывает различия четырех смыслов и обеспечивает постоянные смещения между ними. Отождествление «Латура» и АСТ всегда было и остается глубоко проблематичным. Его деятельность заслоняет собой вклад Мишеля Каллона, Джона Ло, Аннмари Мол, Ари Рипа, Мадлен Акрич и других, вбирает их энергию. Что говорить о более молодом поколении его коллег. В то же время творчество Латура тщательно и разносторонне изучено, поэтому его можно использовать для навигации по неоднородному массиву частичных связей, образующих акторно-сетевой подход. Конечно, существует угроза свести АСТ к латурианству. Чтобы ее избежать, мы покажем многосоставность и изменчивость феномена «Латура», особенности его рецепции, а затем приведем примеры альтернативных исследовательских позиций внутри АСТ. Акторно-сетевая теория никогда не стремилась к благостной ортодоксии. В интересах Латура, Каллона и Ло было как можно дольше сохранять неопределенность и разнородность подхода, тем самым сделав его неуязвимым для поверхностной критики. Они постоянно подчеркивали его гибкость, даже податливость, но это не означало снижения степени радикализма. Их попытки встроиться в  актуальные дискуссии социальной теории встречали заметный отпор. Так, в 1990-е годы противники Парижской 35. В данном случае мы не пытаемся описывать АСТ через термины АСТ, или «рефлексивно», в терминологии Блура (Блур Д. Сильная программа в социологии знания // Логос. 2002. № 5–6 (35)). Для Латура метапозиция и самореференция не дают исследователю никаких действительных преимуществ (Латур Б. Политика объяснения // Социология власти. 2012. № 8. С. 113–143). 36. Кузнецов А. Г. «Парадигма Латура»: история одного предательства социального конструктивизма в исследованиях науки и технологий // Векторы развития современной России: «границы» в социальных науках: Материалы XI Международной научно-практической конференции (Москва, 20–21 апреля 2012 года). М.: МВСШЭН, 2013. С. 64.

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

9

школы запустили в оборот сразу несколько критических интерпретаций АСТ. Некоторые авторы не поняли, что Латур дистанцируется от социального конструктивизма37, другие обнаружили в новой методологии абсолютизацию семиотики, свойственную французской теории38. Благодаря Алену Сокалу и Жану Бринкмону Латур оказался в стане постмодернистов, неверно передающих научные содержания39. Пьер Бурдьё увидел в АСТ наивный менеджериализм, в рамках которого ученые представляются как «дикие капиталисты», пытающиеся мобилизовать все доступные ресурсы для расширения собственных сетей40. Ханс Раддер подчеркивал дескриптивность подхода и отсутствие рефлексии о нормативном41. Часто главной мишенью атаки становился сам Латур; в ответ он конструировал упрощенные схемы противостоящих проектов. Эти карикатуры стали популярны в сообществе исследователей науки и технологий и помогли Латуру расставить акценты в  собственной теории. Под удар попали французская эпистемология науки42, критическая социология43, социальный конструктивизм44. А  в  работе «Нового времени не  было» появились емкие «скетчи» для гегелевской диалектики, кантианства, марксизма, философии Юргена Хабермаса и деконструкции45. Если соотнести друг с другом эти схемы, то перед нами возникнет карта интеллектуального ландшафта, с помощью ко 37. Amsterdamska O. Surely You are Joking, Monsieur Latour! // Science, Technology, & Human Values. 1990. Vol. 15. № 4. P. 495–504. 38. Collins H., Yearley S. Epistemological Chicken // Sciences as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: University of Chicago Press, 1992. P. 301– 326; Pickering A. The Mangle of Practice: Time, Agency, and Science. Chicago: University of Chicago Press, 1995. P. 12–13. 39. Сокал А., Брикмон Ж. Интеллектуальные уловки. Критика философии постмодерна. М.: Дом интеллектуальной книги, 2002. Гл. 6. 40. Bourdieu P. Science of Science and Reflexivity. Cambridge: Polity Press, 2004. P. 29. 41. Radder H. Normative Reflections on Constructivist Approaches to Science and Technology // Social Studies of Science. 1992. Vol. 22. P. 141–173. 42. Latour B., Bowker J. A Booming Discipline Short of Discipline: (Social) Studies of Science in France // Social Studies of Science. 1987. Vol. 17. № 4. P. 715– 748. 43. Latour B. Why Has Critique Run Out of Steam? From Matters of Fact to Matters of Concern // Critical Inquiry. 2004. Vol. 30. № 2. P. 225–249. 44. Латур Б. Надежды конструктивизма // Социология вещей: сб. ст. / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. С. 365–389. 45. Он же. Нового времени не было: эссе по симметричной антропологии. СПб.: Издательство Европейского университета, 2006.

10

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

торой Латур позиционировал себя и своих союзников для внешней аудитории. Самый наглядный пример — о ​ бмен репликами с Дэвидом Блуром46, лидером Эдинбургской школы социологии науки, в котором Латур выступает представителем всей АСТ. Это противостояние имело принципиальное значение, поскольку в  нем сошлись два ведущих теоретика исследований науки. Во многом в  их  споре решалось, какой теоретический стиль будет принят в  этой области, какое понимание симметрии47 закрепится в сообществе. Эта полемика образует смысловой центр первого номера — «​ Анти-Латур». Ее контекст реконструирует в опубликованной здесь же статье Виктор Вахштайн. Чтобы проследить линии напряжения, сложившиеся вокруг Эдинбургской школы, он обращается к жанру «военной истории идей». В его описаниях «эпистемические коалиции» собираются и распадаются: они концентрируются то вокруг споров о природе научной рациональности, то вокруг теоретического наследия Людвига Витгенштейна. В  столкновении Блура и  Латура решается судьба принципа симметрии, а из сложных, амбивалентных отношений между АСТ и философией Грэма Хармана вырисовывается новая перспектива — ​объектно-ориентированная социология. Выбранный жанр требует от автора выделять победителей и побежденных. Например, Блур, главный персонаж статьи, одерживает победу над Эрнаном МакМаллином, но  терпит поражение от  Латура и Майкла Линча. Такая логика изложения может показаться слишком однозначной, но разнообразные аргументы Вахштайна позволяют любому читателю выстроить собственную стратегию интерпретации. Чтобы отвечать на критику и координировать рецепцию АСТ, Латур и его коллеги часто прибегают к самоописаниям. Из-за постоянных трансформаций подхода им приходится регулярно сталкиваться с  тем, что актуальное его состояние не  соответствует ярлыкам и  «измам», начинающим жить отдельной жиз 46. Моркина Ю. С. Социальная теория познания Д. Блура: истоки и философский смысл. М.: Канон+, 2012. 47. Блур хотел, чтобы форма объяснений в  социологии была симметричной: «Одни и те же типы причин будут объяснять, например, и истинные, и ложные представления» (Блур Д. Указ. соч.). Ср. с определением Каллона: Каллон М. О некоторых элементах социологии перевода: приручение морских гребешков и рыболовов бухты Сен-Бриё (перевод данной статьи будет опубликован в следующем номере «Логоса»).

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

11

нью. Каким-то образом не самое точное и удачное выражение «акторно-сетевая теория» обходит по популярности и «социологию перевода», и  «материальную семиотику», и  «симметричную антропологию», и, что менее удивительно, «актантно-ризоматическую онтологию». К 1990-м годам новая теория становится известной не только в сфере исследований науки и технологии, но и в смежных дисциплинах48. Множественную рецепцию сопровождают критика и самокритика. Кроме того, теория подвергается атакам в рамках «научных войн», но продолжает развиваться. В этот период появляется серия текстов, призванных справиться с  шумом множества интерпретаций и предложить взамен собственную целостную картину. Представленные в этом номере статьи Латура «Об акторно-сетевой теории. Некоторые разъяснения, дополненные еще большими усложнениями» (текст 1996 года, основанный на  работе 1990 года) и «АСТ: вопрос об отзыве» (1999) настолько похожи, что могут показаться двумя версиями одного текста, но появились они в разных контекстах. В «Некоторых разъяснениях» Латур предлагает подробный экскурс в  акторно-сетевую теорию и отвечает на распространенные критические аргументы. В центре его внимания находятся те топологические изменения, которые предполагает понятие сети. Именно сетевые описания позволяют переопределить старые пространственные дихотомии — ​«далеко/близко», «внутреннее/внешнее», «большой масштаб/малый масштаб», — ​чтобы открыть социальную теорию навстречу философии ирредукций. Подчеркивая отличие своего подхода от концепции социальных сетей, автор в очередной раз показывает, что актант ни в коем случае не тождественен индивидуальному человеку, что само это понятие может быть задано через семиотику. Семиотическая линия аргументации подкрепляется на уровне методологии и онтологии. Латур отбрасывает обвинения в менеджериализме, дескриптивности анализа и догматизме и отстаивает независимость АСТ от «натурализации», «социализации» и «текстуализации» как редукционистских стратегий исследования. За три года Латур перешел от «разъяснений» к желанию «отозвать акторно-сетевую теорию» из  научного оборота. Работа «АСТ: вопрос об отзыве» появилась в известном сборнике с го 48. Кузнецов А. Г. Указ. соч. С. 68–69.

12

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ворящим названием «После акторно-сетевой теории»49. В нем ключевые участники акторно-сетевого проекта размышляли над тем, чем он стал за  прошедшие годы, констатировали провал исходных намерений и  необходимость оставить теорию позади и двигаться дальше. Статья Латура тоже исполнена самокритичности. Теперь в  словосочетании «акторно-сетевая теория» не в порядке все: «акторы», «сети», связывающий их дефис, «теория»50. Эти понятия претерпели множество искажений, и автор пытается найти им адекватную замену. Вместо акторов и сетей, напоминающих о дуализме структуры и действия, он выдвигает на передний план понятие циркуляции. Далее, акторно-сетевой анализ как теория строится на требовании «следовать за акторами»; в этом смысле его стоит рассматривать, скорее, как метод. Латур признает, что часто его словарь не давал различным акторам «выстраивать их собственное пространство». И все-таки, поскольку отозвать АСТ в действительности невозможно, он предлагает развивать ее потенциал, призывая включить в сферу ее междисциплинарной циркуляции не только науку и технологию, но и психологию, и политическую теорию, и даже теологию. Эти статьи стоит рассматривать в связке с масштабными обзорами кейсов в  таких книгах, как «Наука в  действии» (1987) и  «Пересборка социального» (2005)51. Хотя они представляют собой самостоятельные теоретические работы, Латур намеренно позиционировал их как учебники по исследованиям науки и технологий, заигрывая с дидактической манерой изложения. Привлекая ряд кейсов других авторов, он демонстрирует мастерство обзора, которое в  1980-е годы сделало его книгу «Наука в  действии» одной из  главных обобщающих работ в этой области. В «Пересборке» он завершает интригу «Вопроса об отзыве», возвращаясь к проекту «акторно-сетевой теории» и оправдываясь: 49. Actor Network Theory and After / J. Law, J. Hassard (eds). Oxford: Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. 50. С ним во многом согласны Ло и Мол: пара «актор — ​сеть» анахронична и отсылает к оппозиции структуры и действия, «теория» предполагает внутреннюю последовательность, способность вырабатывать объяснения, наличие общего метода — ​ все, что они пытаются переосмыслить, преодолеть. См.: Law J. After ANT: Complexity, Naming and Topology / Actor Network Theory and After. P. 1–14. См. также: Mol A. Op. cit. 51. Латур Б. Наука в действии. СПб.: Издательство Европейского университета, 2013; Он же. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014.

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

13

Я вынужден извиниться за то, что здесь занимаю позицию, полностью противоположную своей собственной позиции в статье «АСТ: вопрос об отзыве». Хотя в то время я критиковал все элементы этого вселяющего ужас выражения, включая дефис, теперь я буду отстаивать их все, включая дефис!52

Самоопределение теории происходило не только в борьбе с критикой и в попытках контролировать экспансию. Большое значение играло заключение союзов, и статья Латура «Визуализация и познание: изображая вещи вместе» (1986)53 — п ​ ример того, как прорабатывался альянс с исследованиями визуальности. Латур опирается на работы Уильяма Айвинса, Светланы Альперс и Элизабет Эйзенстайн, чтобы объяснить, как наука Нового времени училась действовать на все увеличивающихся расстояниях. Развитие метода «отдаленной точки» в голландской живописи, изобретение линейной перспективы и  распространение печатного станка позволяют перемещать большие объемы информации без существенных искажений — ​так возникают знаменитые «неизменяемые мобильности» АСТ. Именно в «неизменяемых мобильностях», а точнее, в каскадах записей (inscriptions) оказывается скрыт секрет успеха западной науки. По сравнению с объемной работой «Визуализация и познание» другая статья следующего номера «Логоса», «Берлинский ключ, или Как делать слова при помощи вещей» (1991), может показаться незаметной. Изложение строится вокруг мысленного эксперимента с удивительной моделью ключа, с которой Латур столкнулся в берлинских домах. Пытаясь разобраться с принципом его работы, условный археолог/антрополог перебирает разные способы исследований, принятые в социальных науках. Среди задач статьи — н ​ е только поиск новых метафор, не только реклама или очередной маневр на размытой границе между обществом и технологиями. «Берлинский ключ» — э​ то прежде всего интересный способ сжатия теории, позволяющий быстро и ярко передать ее основные аргументы54. Со временем в самоопределениях акторно-сетевой теории все больше проявляется страсть к ретроописаниям. Один из послед 52. Там же. С. 22. Перевод изменен. — ​С. А., С. Г., А. П. 53. См. перевод данной статьи в следующем номере «Логоса». 54. Как и работу «Дайте мне лабораторию, и я переверну мир» (Латур Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир // Логос. 2002. № 5–6 (35)), его можно рекомендовать тем, кто хочет впервые познакомиться с акторными сетями.

14

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

них примеров — ​«Биография одного исследования: к работе о модусах существования»55. Хотя Латур известен тем, что постоянно меняет позицию, в этой статье он пытается представить свою сложную творческую эволюцию как «одно исследование», единую траекторию, соединяющую экзегетические упражнения под руководством Андре Мале, исследование лаборатории в Институте Солка, изучение приматов вместе с Ширли Штрум, расследование провала системы ARAMIS и многие другие проекты. Причем это единство придается прошлому задним числом, исходя из поздней концепции модусов существования. Латур утверждает, что идея разных режимов веридикции, или модусов существования, разрабатывалась им начиная с 1986–1987 годов56. По сравнению с предшествующими текстами эта статья полна оптимизма: новая концепция сможет преодолеть недостатки акторно-сетевой теории, дополнить критику Нового времени позитивной альтернативой и осмыслить разворачивающийся экологический кризис. Этот замысел заявлен в его opus magnum «Исследование способов существования»57. Специально для данного номера Евгений Быков подготовил рецензию на  этот труд. Он разбирает отличия теории модусов существования от акторно-сетевого анализа и показывает, за счет какого комплекса концептуальных механизмов запускается в работу новая оптика. Сложное взаимодействие модусов [PRE] (препозиции) и [NET] (актор-сети) разворачивает перед читателем динамичную онтологию, состоящую из  15 пересекающихся внутренних логик. Бифуркация природы58 делает ее невидимой, и  цель новой философской антропологии состоит в том, чтобы объяснить носителям сознания модерна, что их собственные действия расходятся с их же словами. В рецензии также рассматриваются некоторые возражения против поздней концепции Латура. Чтобы разобраться с особенностями его стиля, автор предлагает собственное подобие модуса — ​[REV] (review). Как режим веридикции, [REV] отсылает к тем трансформациям опыта, которые у читателя должна вызывать сама книга. С его 55. Статья опубликована в данном номере «Логоса». 56. Грэм Харман иронизирует: поздняя философия Латура началась тогда же, когда и его средний период. См.: Latour B., Harman G., Erdélyi P. The Prince and the Wolf: Latour and Harman at the LSE. Winchester, UK: Zero Books, 2011. P. 52. 57. Latour B. An Inquiry Into Modes of Existence. 58. Whitehead A. N. Concept of Nature: Tarner Lectures Delivered in Trinity College, November, 1919. Cambridge: The University Press, 1920.

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

15

помощью Быков проводит важную мысль: AIME — э​ то не нагромождение спекулятивных обобщений, но средство для исследования нашего опыта. Может создаться впечатление, что Латур воспринимает свое детище как поле для экспериментов, проб и  ошибок, которые можно совершать почти без последствий — ​как в лаборатории. Действительно, если исходить из  презумпции единства и  последовательности теории, то найти несостыковки в его текстах не так уж и сложно. Он вводит новые термины, а потом отказывается от них, он скрывает очевидные связи со своими предшественниками и коллегами, чтобы вывести на передний план забытые фигуры, принадлежащие истории философии и социологии, отказывается от самого проекта АСТ и возвращается к нему. Эта изменчивость вводит в заблуждение и критиков, и читателей, порождая все новые интерпретации. Поэтому Латур — ​сам себе анти-Латур. Traduttore, traditore («Переводить — з​ начит предавать»)  — ​девиз, взятый когда-то  на  вооружение социологией перевода, оказался и характеристикой его интеллектуальной траектории.

Спекулятивные онтологии: построения на плоскости В феврале 2007 года Латур организовал обсуждение книги «После конечности. Эссе о необходимости контингентности» молодого философа Квентина Мейясу из  Высшей нормальной школы; ее центральной, амбициозной задачей было преодоление корреляционизма59 и возвращение в мышление абсолюта. Готов ли был Латур встать под знамена этой борьбы? Приведем один факт. Над столиком с напитками висел ироничный плакат с надписью: «Добро пожаловать в дом корреляциониста!» Спустя пару месяцев Мейясу примет участие в конференции в Голдсмитском колледже Лондонского университета, которая станет точкой отсчета для недолгого, но яркого существования философского течения под названием «спекулятивный реализм». Его единство задавалось борьбой с корреляционизмом, столь милым сердцу Латура. 59. Корреляционизмом Мейясу называл «идею, согласно которой мы можем иметь доступ к корреляции между мышлением и бытием, но никогда к чему-то одному из них в отдельности» (Мейясу К. После конечности. Эссе о необходимости контингентности. Екатеринбург; М.: Кабинетный ученый, 2015. С. 11). Подробнее о спекулятивном реализме и проекте Мейясу см.: Логос. 2013. № 2 (92).

16

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

По иронии судьбы один из спекулятивных реалистов, Грэм Харман из Каирского университета, внесет наибольший вклад в философскую рецепцию акторно-сетевой теории. Харман превратил акторно-сетевую теорию в  метафизику и  связал ее идеи с  философией Альфреда Уайтхеда и  окказионализмом60. Из  реляционной концепции актора он развивает четырехчастную модель объекта, которая, в  свою очередь, становится основанием его собственного проекта — ​объектноориентированной онтологии. Интерпретация и критика Хармана получают широкое распространение, несмотря на серьезные недостатки. Чтобы открыть в Латуре метафизика, он извлекает его идеи из оригинального контекста STS, оставляя от эклектичной междисциплинарной теории лишь теорию акторов. Кроме того, Харман преувеличивает актуализм АСТ, игнорируя влияние на Латура Жиля Делёза и философии процесса. Рассматривая проблему бесконечного регресса, он вводит различие между теоретическим и эмпирическим исследованием, тем самым подрывая базовые установки акторно-сетевого подхода. Харман остается едва ли не единственным значимым философом, комментирующим работы Латура. Разумеется, интерпретация Хармана обусловлена собственными задачами проекта философии объектов и потому не лишена специфических перекосов и ограничений, на которые указывал и сам Латур в ходе дискуссии с ним в Лондоне в 2008 году. Тем не менее именно благодаря Харману ирредукционизм Латура получил новое прочтение в спекулятивной философии, в частности в так называемых плоских онтологиях, которые разрабатывают Мануэль Деланда, Грэм Харман, Леви Брайант, Тимоти Мортон, Тристан Гарсиа; иногда в этот перечень включают Маркуса Габриэля61. Их объединяет лишь сходство задач и некоторых концептуальных решений, поэтому объединение условно. Подробная характеристика плоских онтологий не входит в наши задачи, поэтому в режиме перечисления укажем лишь наиболее частые черты: 1. В этих онтологиях устанавливается запрет на выделение некоторой инстанции в качестве первичной или подлинной, 60. Harman G. Prince of Networks; Харман Г. Государь сетей: Бруно Латур и метафизика // Логос. 2014. № 4 (100). С. 229–248. 61. См.: Morelle L. The Trouble with Ontological Liberalism // Common Knowledge. 2016. Vol. 22. № 3. Начало обсуждения объектно-ориентированной онтологии, частного случая плоских онтологий, см. в: Логос. 2014. № 4 (100).

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

17

а также на обращение к трансцендентному, будь то субъект, субстанция, бытие, общество, язык и т. д. Поэтому это онтологии имманентности. 2. Это значит, что нет мира как совокупности всего существующего или горизонта горизонтов62. 3. Все вещи по умолчанию наделяются одинаковым онтологическим статусом. Отсюда метафора «плоскости»: все они существуют в одном и том же смысле, то есть это унивокальные онтологии. 4. В  контексте такого онтологического уравнивания дело не в том, чтобы схватить вещь в ее полноте и уникальности, а в том, чтобы изучить взаимодействие вещей в рамках ситуации. 5. В  такой реляционной рамке вопросы о  том, из  чего состоят вещи или какова их субстанция, отходят на задний план. 6. В  плоских онтологиях время часто не  тематизируется и не играет сколько-нибудь значимой роли, поэтому некоторые из них упрекают в склонности к актуализму, антиисторизму или синхронизму. Как и АСТ, плоские онтологии поддерживают запрет на процедуру редукции и провозглашают антикоперниканский поворот к вещам. Они претендуют на прямое высказывание о вещах без учета условий и ситуации их данности или доступа к ним — с​ тратегия, которая была дисквалифицирована в здравом смысле философии после Иммануила Канта как догматическая, наивная и некритическая63. Харман разъясняет:

62. Впрочем, это не мешает философам обращаться к таким «глобальным» темам, как экологические проблемы и изменение климата, — ​темам, которые сближают их с Латуром. 63. Критический разбор обобщенных тезисов плоской онтологии см. в: Brassier  R. Deleveling: Against “FlatOntologies” // Under Influence — P ​ hilosophical Festival Drift 2014 / C. van Dijk et al. (eds). Antwerp: Omnia, 2015; разбор тезисов плоской онтологии на примере ее частного случая, объектно-ориентированной онтологии, см. в: Wolfendale P. Object-Oriented Philosophy: The Noumenon’s New Clothes. Falmouth, UK: Urbanomic Media, 2014; Žižek S. Objects, Objects Everywhere: A Critique of Object-Oriented Ontology. URL: http://mariborchan.si/text/articles/slavojzizek/objects-objects-everywhere. См. также статью Рэя Брассье «Понятия и объекты», которая будет опубликована в третьем номере «Логоса» за 2017 год.

18

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Уникальность философии сохраняется, но не путем отгораживания зоны особо ценной человеческой реальности, на  которую не смеет замахиваться наука, а путем работы с тем же миром, с которым работают различные науки, только иным способом64.

Плоским онтологиям будет посвящен третий номер «Логоса», «Новые онтологии»65. Своеобразным прологом к  обсуждению плоских онтологий служит опубликованная в настоящем номере рецензия Ксении Майоровой на книгу Мануэля Деланда «Новая философия общества: теория ассамбляжей и сложность социального» (2006). Именно благодаря Деланда, находящемуся под влиянием Делёза66, термин «плоская онтология» в его нынешнем смысле вошел в оборот67. Задача Деланда, как и Латура, состоит в переопределении онтологических оснований социальных наук, а не в создании самоценной философской онтологии. Его статья во втором номере — ​набросок такого переопределения. Деланда отталкивается от запретов на редукционистские аргументы, на реификацию и обращение к трансцендентному (например, к сущностям), иллюстрируя свои ходы примерами из  популяционной биологии, химии, истории и экономики. Внимание к достижениям инженерных и естественных наук68 — о ​ собенность его философского стиля. Свою онтологию он разворачивает не в уединенном интеллектуальном ландшафте философии, а на пересечении с насыщенной и динамичной средой научных и технологических процессов и инноваций. Историю философии он прагматично воспринимает как набор инструментов. 64. Харман Г. О замещающей причинности // Новое литературное обозрение. 2012. № 114. 65. Название номера любезно предложено редакцией «Логоса». 66. Впрочем, это не значит, что все плоские онтологии зависят от мысли Делёза. В качестве теоретических ресурсов также выступают философии Альфреда Уайтхеда, Мартина Хайдеггера, психоанализ Жака Лакана, теория систем Никласа Лумана и др. 67. См.: DeLanda M. Intensive Science and Virtual Philosophy. L.: Bloomsbury Academic, 2002. P. 47. Латур также прибегает к этой метафоре, говоря о  плоском социальном и  необходимости устранить третье измерение из социальной теории (см.: Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. С. 232–241). 68. Например, его последняя книга посвящена интеллектуальной истории химии в XVIII–XIX веках: DeLanda M. Philosophical Chemistry: Genealogy of a Scientific Field. L.: Bloomsbury, 2015.

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

19

В  центре его онтологии — ​«индивидуальные сущие», которые формируются в  ходе контингентной исторической индивидуации и  вследствие запрета на  редукцию наделяются одинаковым онтологическим статусом. У  каждого участка такой онтологии своя история, поэтому история общества представляет собой, скорее, пучок переплетающихся историй с собственной динамикой и разрывами. Индивидуальные сущие могут находиться в  отношениях части и  целого, различающихся только пространственно-временным масштабом: таким образом онтология «уплощается». Любая тотальность в  такой онтологии — ​этап исторического процесса, поэтому относительно нее следует ставить вопросы об  истории и  истоках ее формирования и воспроизводства. Требование онтологического равенства и запрет на редукцию ставят вопрос: как можно представить вещи на одной плоскости, то есть онтологически равными, если они гетерогенны? Поэтому одной из центральных проблем подобной онтологии оказывается концептуализация механизма взаимодействия вещей (объектов, потоков, машин…) и самой гетерогенности. Такой механизм Деланда называет «эмерджентостью», а его результат — «​ ассамбляжем», или «сборкой»69. Идея этого механизма сближает Деланда с Латуром, однако едва ли не единственной точкой встречи их теорий оказываются тексты и выступления Хармана. Во втором номере мы публикуем статью, в которой он пытается заключить виртуальный союз между философией ассамбляжей и акторно-сетевой теорией (разумеется, третьим участником и  бенефициаром является его онтология объектов). Он привлекает внимание читателя к  обсуждению книги Деланда «Новая философия общества». Харман прослеживает параллели между их онтологиями, предлагая читателю мысленный эксперимент: представить себе, каким стал бы ландшафт философии, если бы альянс Деланда и Латура к 2030 году выиграл в воображаемой 69. Термин «ассамбляж» (assemblage) Деланда позаимствовал из «Тысячи плато» Делёза и Гваттари, вернее, из ее английского перевода (agencement в оригинале перевели как assemblage). См.: Делез Ж., Гваттари Ф. Тысяча плато: Капитализм и шизофрения / Пер. с франц. Я. И. Свирского, под науч. ред. В. Ю. Кузнецова. Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010. С. 150. К слову, этот термин перекочевал и в акторно-сетевую теорию; в частности, его позаимствовал у французских философов Джон Ло, чтобы уточнить свое понимание метода как метода-сборки. См.: Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука / Пер. с англ. С. Гавриленко, А. Писарева, П. Хановой, под науч. ред. С. Гавриленко. М.: Издательство Института Гайдара, 2015. С. 89–92.

20

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

конкуренции философий. В схожем направлении синтетического усвоения и использования идей Деланда и Латура движется Игорь Красавин, в своей статье тематизирующий множественность в  основании социального порядка с  помощью концепта гетерархии. Харману почти удалось сделать свою интерпретацию «пунктом обязательного прохождения» для всех, кто берется обсуждать философскую подоплеку акторно-сетевой теории. С одной стороны, это задало диапазон для рецепции АСТ в философии. С  другой стороны, связки «Харман — ​Латур» и  «объектно-ориентированная онтология — ​акторно-сетевая теория»70 оказались продуктивными по обе стороны дисциплинарной границы. Например, их  объединяет противостояние наследникам коперниканского поворота Канта, на который, по их мнению, опираются консенсусы в значительной части социологии и в философии. Поэтому неслучайно, что одной из линий философской интерпретации теории Латура было ее вписывание в  контекст изначально кантианской проблематики конечности в ее трансценденталистском изводе71. Этот вектор философского освоения акторно-сетевой теории демонстрирует Дмитрий Вяткин. Одним из  пунктов внешней критики акторно-сетевой теории была недостаточная тематизация вопроса об источнике изменений и нового в целом. Она была обусловлена сильным креном в  сторону актуализма 70. Значительный вклад в формирование такой связи внесла группа ANTHEM (Actor-Network Theory — ​Heidegger Meeting). Это группа исследователей, объединившихся в 2006 году на основе интереса к связи между акторно-сетевой теорией и философией Хайдеггера, а также феноменологией в целом. Первоначально это был неформальный еженедельный ридингсеминар в Лондонской школе экономики и политических наук. В фокус внимания группы попадают все проекты, так или иначе сближающие или связывающие Латура и феноменологию (например, философия Хармана), а также постфеноменология, STS, экономическая социология и организационная теория. В 2008 году ANTHEM организовала дискуссию Хармана и Латура, позже опубликованную в книге Latour B., Harman G., Erdélyi P. The Prince and the Wolf: Latour and Harman at the LSE. В Сети группа представлена информационным блогом (автор — ​один из основателей группы, Питер Эрдели), посвященным событиям, публикациям и исследовательским проектам, связанным с акторно-сетевой теорией (см.: ANTHEM. URL: anthem.wordpress.com). 71. См., напр.: Кононова Я. Концепция Бруно Латура в перспективе парадигмального изменения оснований социологической теории: дисс. … канд. соц. наук. Запорожье, 2015. См. URL: https://www.academia.edu/19830083/ Latour_Thesis_rus.

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

21

и запретом на обращение к потенциальному. Вариантом решения проблемы было введение понятия плазмы72, являвшегося, правда, для Латура, скорее, концептом ad hoc. Дмитрий Вяткин использует вопрос о статусе плазмы, чтобы прояснить отношения между позициями союзников, Хармана и Латура. Он формулирует его в  поляризованном пространстве между объектами (полюс Хармана) и отношениями (полюс Латура): самостоятелен ли объект (но  тогда как возможны отношения?) или же он растворяется в  отношениях (тогда что является их  носителем?)? В его интерпретации эта полярность аналогична оппозиции онтологического и гносеологического аспектов кантовского понятия вещи в себе, так что проблематика объектных и сетевых онтологий внутренне связывается с  историей тематизации конечности. Деконструируя эти позиции, Вяткин показывает, что плазма не только питает сети внутри акторно-сетевой теории, но и является зоной неразличимости и взаимопереходов, на которой держатся обе позиции. Внутренняя связность объектности и  реляционности распространяется и на саму теорию Латура. Хотя дуализм актора и сети — ​результат некоторого упрощения, он располагает как к реляционным, так и к объектным интерпретациям в зависимости от расстановки акцентов. Так, в социологии произошло обращение к исследованию объекта и на этом основании — ​переопределение понятия действия. Внутри поворота к объектам состоялся обратный трансфер Латура в социологию, но уже в составе связки «Харман — ​Латур». Казалось бы, поворот к объектам подразумевает поворот к материальной вещи, однако в случае акторно-сетевой теории это не совсем так: ключевой характеристикой актора для нее является способность к действию73. В своей статье Мария Ерофеева подвергает разбору различные стратегии тематизации объекта в акторно-сетевой теории и реконструирует лежащую в  их  основе общую модель — ​«привилегированный объект» анализа, позволяющий говорить о социальном и материальном с помощью одного словаря и преодолеть субъект-объектную дихотомию. Поиски такого объекта приводят к его описанию через распределение присутствия и отсут 72. См.: Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. С. 332–339. 73. См. также: Вахштайн В. Пересборка повседневности: беспилотники, лифты и проект ПкМ-1 (данная статья будет опубликована в следующем номере «Логоса»).

22

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ствия74. По  сути это распределение опирается на  критическое различие данного и данности, задающее ситуацию конечности: данность объекта («присутствие») и  не-данность условий его существования («отсутствие»). Как показывает автор, АСТ, изначально ассоциировавшаяся с поворотами к материальности и к объектности, на деле быстро распрощалась с материальностью и инструментализировала объектность. Через интерпретацию Хармана Ерофеева исследует возможности объектно-ориентированной социологии.

Эмпирическая метафизика, или полевые испытания Вернемся к вопросу о философской рецепции АСТ: она систематически упускает важную нетеоретическую составляющую этой теории. Эта теория действительно позиционирует себя как метафизика и философия, но как эмпирическая метафизика и эмпирическая философия75. Она предполагает, что ответы на метафизические вопросы — ​из чего состоит мир? какова структура мира? что значит существовать? какова природа универсального? — м ​ огут быть даны с помощью эмпирических методов. Поэтому эти ответы не универсальны и временны. Если в философии универсальное и абстрактное используются для объяснения эмпирического, то в АСТ, напротив, универсальное и абстрактное требуют объяснения через эмпирическое. При этом мышление об эмпирическом для АСТ не сводится к указанию на  локальные и  исторические контексты — ​она стремится трансцендировать ситуативные ограничения, показать, как локальности взаимодействуют. Следуя принципу ирредукции, теоретики АСТ отбрасывают различение социального и природного, равно как и понятие контекста, и опорным понятием для них становится актор. Так возникает знаменитое требование «следовать за акторами», которое предполагает использование минимального и гибкого теоретического словаря, или «инфраязыка»76, позво 74. Ср., напр., с декларируемым Тимоти Мортоном тезисом о распределении присутствия и отсутствия в любой вещи: Мортон Т. Экология без природы // Художественный журнал. 2016. № 96. 75. См., напр.: Mol A. The Body Multiple: Ontology in Medical Practice. Durham: Duke University Press, 2003. 76. См.: Латур Б. Об акторно-сетевой теории. Некоторые разъяснения, дополненные еще большими усложнениями (данная статья опубликована в настоящем номере «Логоса»); Он же. Политика объяснения // Социология власти. 2012. № 8. С. 113–143.

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

23

ляющего справиться с  гетерогенностью и  зарегистрировать активность и трансформации любой сущности. Эмпирическим приложениям АСТ (Каллон, Латур) и постАСТ (Мол, Ло, де Лаэт) будет посвящен следующий номер «Логоса»  — ​«Беспилотники, гребешки, зимбабвийский втулочный насос». На сцену выйдут морской гребешок, берлинский ключ, втулочный водяной насос типа В, тело, наделенное сахарным диабетом I типа, и гипогликемия. Теоретическую подоплеку представленных кейсов раскрывает в  своей статье Виктор Вахштайн77. Он поясняет, в чем именно состояла инновационность решений акторно-сетевой теории в социологии — в​  частности в теории социального действия и исследованиях повседневности. Для этого он вводит фигуру «поворота к материальности» (ПкМ). После рецепции теории в социальных науках не сразу была распознана радикальность совершаемого ею переопределения, поэтому можно говорить о двух версиях этого поворота. В рамках первой версии происходит эпистемическое освобождение материальных объектов, породившее социологию вещей как сущностей, конститутивных для социального порядка: Вещи должны получить свободу от  социального, они больше не  являются пассивным экраном, на  который проецируются социальные смыслы, не служат подручными инструментами социальных фактов, не  выступают видимым, но  молчаливым свидетельством незримого социального порядка. Они должны анализироваться как условия возможности этого порядка, но сначала — ​получить свободу от всеобъясняющих элементов множества Y (и особенно — ​от «социальных практик»)78.

Однако вторая версия поворота к материальности, скрывавшаяся за первой, заходит дальше стирания различия между человеческим и не-человеческим, или субъектом и объектом. АСТ устраняет границу между материальным и  нематериальным (в  обыденном смысле этой оппозиции), производя по  сути «поворот от материального», онтологический по своему характеру. Определяющей для объекта становится сеть устойчивых отношений, в которых он участвует и которые производят объектность. Нематериальный объект может быть элементом социальной топологии, 77. Вахштайн В. Пересборка повседневности: беспилотники, лифты и проект ПкМ-1. 78. Там же.

24

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

или сети, не являясь элементом физического пространства. В конечном счете в такой социальной онтологии критерием существования становится именно действие. Классический пример применения акторно-сетевой теории — и ​ сследование Каллона, заложившее основы социологии перевода. Его привлекла ситуация вокруг исчезающей популяции морских гребешков в бухте Сен-Бриё во Франции. Трое ученых предложили проект восстановления популяции; кроме несчастных моллюсков, в дело были вовлечены их таинственные личинки, французские гурманы и  жаждущие наживы рыбаки. Воспроизводство гребешков предполагалось обеспечить с помощью технологии, позаимствованной у японских коллег. Чтобы технические устройства сработали как надо и  воспроизводство состоялось, ученым пришлось последовательно проблематизировать, заинтересовать, завербовать и мобилизовать79 всех вовлеченных акторов, сделав себя необходимым пунктом их  траекторий. Ловушка захлопнулась, переводы состоялись, идентичности распределились, но первоначальные результаты не удалось закрепить: что-то пошло не так. Сбой, неудача, провал перевода — ​характерная черта исследовательских кейсов, интересующих акторно-сетевую теорию. Поломка выталкивает вещь в центр внимания и предъявляет сложность ее устройства, вскрывая то, что ранее было упаковано в «черный ящик». На первый план выходит сеть переводов и испытаний, стоящих за вещью, что позволяет выявить предателя. По такой схеме построен материал Каллона. В ранней АСТ предполагалось, что идентичность актора фиксируется в  ходе и  по  итогам серии испытаний, в  которых участвуют другие акторы. Речь идет о конструировании — ​процессе, для которого характерны неопределенность и  множественность, обусловленные разногласиями между заинтересованными сторонами. По мере того как разногласия разрешаются, объекты и факты80 приобретают ясные очертания, гетерогенная сеть, стоящая за  их  стабилизацией, скрывается и  образуется «черный ящик». Идентичности «дозревают», становятся определенными и единичными. Классические примеры эмпирических 79. Ср.: Латур Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир. 80. Подробнее о смещении интереса АСТ с конструирования научных фактов к технологическим объектам см.: Ерофеева М. Акторно-сетевая теория: объектно-ориентированная социология без объектов? (данная статья будет опубликована в третьем номере «Логоса» за 2017 год).

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

25

случаев, ориентирующихся на  сценарий стабилизации акторов, — ​морские гребешки Каллона, открытие тиреотропин-рилизинг-гормона в лаборатории Солка, исследованное Латуром и Стивеном Вулгаром81, или случай Пастера и бактерий, изученный Латуром82. Такой подход исключает из  числа потенциальных предметов исследования многие реалии, в  принципе не  достигающие определенности и длительной стабильности. В результате внутренней критики АСТ, а также влияния постколониальных исследований и феминизма появляется еще одна стратегия осмысления акторности. Ланкастерская школа предлагает рассматривать идентичность актора как в принципе «текучую», изменчивую, множественную и локальную. Если раньше условием мобильности научного факта или технического устройства являлись его фиксация и неизменность при перемещении (неизменяемая мобильность), которая обеспечивалась распространением среды его функционирования, например лаборатории, то  теперь исследовательская оптика обогатилась и  позволяет анализировать случаи, в которых, напротив, условием распространения и успешной работы является гибкость режима функционирования. Пример такой стратегии — ​скромности, отказа от  авторства и контроля за творением вплоть до аннулирования собственной акторности — ​ученый Питер Морган, сконструировавший для зимбабвийских деревень втулочный насос типа В. Деятельности этого устройства посвящено исследование Аннмари Мол и Марианны де Лаэт. Они изучают текучесть состава, границ и рабочего режима насоса, позволяющую ему — в​  отличие от аналогов с более жесткой структурой — ​гибко адаптироваться к различным условиям эксплуатации. Благодаря своей изменчивости насос путешествует по самым разным местам83 и становится конститутивным для социальных форм разного масштаба. Феномен текучести ставит проблему соотношения единичности и множественности объекта. В регистре познания можно было бы говорить о множественности точек зрения на единый объект и сохранять привычное представление о единой, определенной, 81. Latour B., Woolgar S. Op. cit. 82. Луи Пастер активно скрывал всю сеть, производившую факт бактерий в качестве универсального, и, таким образом, оказывался единоличным открывателем новой реалии. См.: Латур Б. Пастер. 83. Ср.: Он же. Визуализация и познание: изображая вещи вместе (статья будет опубликована в следующем номере «Логоса»).

26

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

однозначной реальности. В данном же случае тематизируется регистр практик, поэтому обращение к  метафоре перспективизма не решает проблему. Осознание этого момента стало одним из мотивов так называемого онтологического поворота в исследованиях науки и технологий. Онтологический тезис вводится через практики как условия воспроизводства объектов исследования: данное отношение осмысляется как отношение реализации, осуществления (enact), исполнения (perform)84. Множественность практик, в которые вовлечен «один и тот же» объект, означает его неустранимую множественность: в  каждой практике воспроизводится своя версия объекта. В  данном же случае множественность практик дает множественность осуществляемых в них реалий, и это означает, что в онтологию встроена политика как вопрос о том, какие реалии осуществлять, ведь кому-то предстоит в них жить85. Именно такую онтологическую проблематизацию проводят в  своем исследовании Аннмари Мол и  Джон Ло. Они изучают «делание» (doing) тела при управлении гипогликемией86, вызванной сахарным диабетом87. Авторы продолжают начатое Мишелем Фуко обсуждение статуса тела пациента и болезни в современной эпистеме, чтобы дать ему критическую оценку и вернуть в медицину изгнанное из нее телесное самоощущение. Их ключевой ход — ​перейти от восприятия тела как объекта знания к телу как элементу практик. В такой этнографической оптике медицина переопределяется как ряд диагностических и терапевтических вмешательств в повседневную жизнь тела88. Гипогликемия распадается на ряд версий, каждая из которых расцветает социальными контекстами, техническими системами и практиками, вовлечен 84. См. также: Ло Дж. Указ. соч. 85. См. также: Там же. С. 85; Mol A. Ontological Politics. A Word and Some Questions // Actor Network Theory and After; Idem. The Body Multiple. Ch. 6. 86. Гипогликемия — ​пониженный уровень содержания глюкозы в крови. 87. Одновременно это пример приложения и развития акторно-сетевой теории в области медицины, телесности и обращения с пациентом. Аннмари Мол вместе с Джоном Ло — о ​ дни из ключевых авторов раннего этапа этой интервенции акторно-сетевой теории. Благодаря им на сцену были выведены, например, анемия (Mol A., Law J. Regions, Networks and Fluids: Anaemia and Social Topology), атеросклероз нижних конечностей (Mol A. The Body Multiple; перевод главы из этой книги см. в: Мол А. Множественное тело / Пер. с  англ. И. Напреенко // Социология власти. 2015. № 1. C. 232–247) и гипогликемия. 88. См.: Брассье Р. Понятия и объекты.

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

27

ными в ее осуществление. Практические аспекты делают границы тела полупроницаемыми, разнимают его на части и вычленяют в нем различные ипостаси, помещая их в напряженные отношения друг с другом. Связность и целостность тела оказываются задачей, а не данностью.

Экспериментальная навигация Представленные в этих двух номерах материалы составляют атлас, намечающий картографию разнообразного и  изменчивого интеллектуального ландшафта. Так, в случае акторно-сетевой теории речь идет о семействе теорий, которое претерпело многочисленные трансформации, трансферы в другие дисциплинарные области, критику с разных теоретических и политических позиций, а также нашло многообразные применения. Семейные сходства, сближающие АСТ и плоские онтологии, собираются вокруг проблемы онтологического равенства гетерогенных сущностей. Их  объединяет прагматическое отношение к  собственным концептам, готовность к их корректировке, заимствованию и полному пересмотру. Задача этого атласа — ​не выстроить единое понимание акторно-сетевой теории или плоских онтологий (как если бы у  них была сущность, которая служила бы универсальным навигатором), а сделать возможным формирование собственного «тренированного взгляда», распознающего сходство и  различия89. Читатель свободен в выборе траектории для навигации по такому атласу. Метафора лаборатории всегда оставалась рядом с акторно-сетевой теорией. АСТ сделала первые шаги в лаборатории Института Солка, родившись на пересечении социологии научного знания, семиотики научных текстов и философии различия, вобрав в  себя многие этнометодологические установки. Вырвавшись из лаборатории, она вскоре превратились в транснационального «монстра»90, нарушившего признанные дисциплинарные границы. АСТ развивалась вместе с исследованиями науки и технологий, влияя на формирующийся здравый смысл этой области, а  через них — ​и  на  социальные науки в  целом. Каким-то  обра 89. См.: Daston L. J., Galison P. Objectivity. N.Y.: Zone Books, 2007. Ch. 6. 90. Law J. Introduction: Monsters, Machines and Sociotechnical Relations // A Sociology of Monsters: Essays on Power, Technology and Domination. L.: Routledge / The Sociological Review Monographs, 1991.

28

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

зом АСТ удается раз за разом воспроизводить важнейшую черту лаборатории: совершать большое количество проб и ошибок без тяжелых последствий для самой себя91. Это проявляется как во  множестве самоописаний и  самоинтерпретаций, зачастую предлагающих несовместимые образы теории, так и во множестве применений, адаптирующих теорию к конкретным эмпирическим обстоятельствам. Иными словами, АСТ есть междисциплинарное экспериментальное поле, в  котором проходят испытания радикальные вопросы и  аргументы из  философии и  социальной теории. Возможно ли представить агентность не-человеческих сущностей, не приписывая им интенциональности? Как семиотическое описание будет действовать за пределами текстов? Имеет ли смысл говорить об одноразовых объяснениях в социальных науках? Работают ли аргументы эмансипации вне установок критической теории? Если агентность распределяется внутри сети отношений, то как мыслима моральная ответственность? Возможен ли парламент вещей и готовы ли к нему человеческие сообщества? Чтобы ответить на эти вопросы, акторно-сетевая лаборатория перестраивается, дополняется новыми дисциплинарными и методологическими модулями. Далеко не все испытания проходят успешно, иногда базовые семейные сходства не переносят искажений и растворяются в смежных дискурсах. Но разработки продолжаются, возникают новые решения, традиция пересобирает собственное прошлое и будущее. В основе этих номеров лежит проект, стартовавший на философском факультете МГУ в 2012 году. За это время он проделал долгий путь, вовлекая в свою сеть многих коллег. Мы хотели бы выразить самую искреннюю благодарность тем, кто так или иначе способствовал осуществлению этого замысла, прежде всего — ​Евгению Быкову, с чьего факультетского студенческого семинара все во многом началось и который на раннем этапе участвовал в подготовке номеров. Благодарим переводчиков, работавших над материалами (как вошедшими, так и не вошедшими в эти номера): Маргариту Маслюкову, Марину Расторгуеву, Григория Егорова, Наиру Кочинян, Алексея Салина, Анну Лобанову, Галию Хайрулину, Регину Иванову, Михаила Потапова, Анну Лобанову, Станислава Нарановича, Лизу Флорентьеву, Екатерину Зотову, Дмитрия Шмалия, Марию Пятковскую, Ольгу Корепину, Наталью Гаври 91. См.: Латур Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир. С. 25.

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

29

лову, Григория Поддерегина, Светлану Бардину, Юлию Семенову, Татьяну Фуфореву, Максима Онуфриева, Полину Маркину и Валерию Чиж. Одним из этапов проекта была выездная школа МГУ по акторно-сетевой теории, прошедшая в 2013 году, участникам которой мы признательны за продуктивные обсуждения, дискуссии и кейсы — ​в особенности Андрею Кузнецову, Алине Павловой и  Полине Дячкиной. Благодарим Ксению Майорову, Полину Ханову, Артема Морозова и Николая Руденко за дружескую поддержку и помощь; переводческий семинар Cube of Pink (МГУ), предложивший статьи блока «После теории». Благодарим профессора Владимира Миронова, профессора Зинаиду Сокулер, Алексея Толстова, Ольгу Гавриленко, Александра Бикбова, Тараса Вархотова, Андрея Корбута и Игоря Крупника. Мы признательны нашим авторам Виктору Вахштайну, Дмитрию Вяткину, Марии Ерофеевой, Георгию Коновалову и Игорю Красавину за любезно предложенные к публикации статьи. Библиография Actor Network Theory and After / J. Law, J. Hassard (eds). Oxford: Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. Amsterdamska O. Surely You are Joking, Monsieur Latour! // Science, Technology, & Human Values. 1990. Vol. 15. № 4. P. 495–504. Bammé A. Wissenschaftim Wandel: Bruno Latour als Symptom. Marburg: Metropolis, 2008. Blok A., Jensen T. E. Bruno Latour: Hybrid Thoughts in a Hybrid World. L.: Routledge, 2011. Bloor D. Sociologie de la logique ou les limites de l’épistémologie. P.: Pandore, 1982. Bourdieu P. Science of Science and Reflexivity. Cambridge: Polity Press, 2004. Brassier R. Concepts and Objects // Speculative Turn: Continental Materialism and Realism / L. Bryant, N. Srnicek, G. Harman (eds). Melbourne: re.press, 2011. P. 47–65. Brassier R. Deleveling: Against “Flat Ontologies” // Under Influence — Philosophical Festival Drift 2014 / C. van Dijk, E. van der Graaf, V. den Haan, R. de Jong, C. Roodenburg, D. Til, D. Waal (eds). Antwerp: Omnia, 2015. P. 64–80. Brown J. R. Who Rules in Science? An Opinionated Guide to the Wars. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2001. Callon M. Some Elements of a Sociology of Translation: Domestication of the Scallops and the Fishermen of St. Brieuc Bay // Power, Action and Belief / J. Law (ed.). L.: Routledge, 1986. P. 196–223. Collins H., Yearley S. Epistemological Chicken // Sciences as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: University of Chicago Press, 1992. P. 301– 326. Cussins A. Content, Embodiment and Objectivity: The Theory of Cognitive Trails // Mind. 1992. Vol. 101. № 404. P. 651–688. Cussins C. Ontological Choreography: Agency for Women Patients in an Infertility Clinic // Differences in Medicine: Unraveling Practices, Techniques, and Bod-

30

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ies / M. Berg, A. Mol (eds). Durham, NC: Duke University Press, 1998. P. 166–201. Daston L. J., Galison P. Objectivity. N.Y.: Zone Books, 2007. DeLanda M. Intensive Science and Virtual Philosophy. L.: Bloomsbury Academic, 2002. DeLanda M. Philosophical Chemistry: Genealogy of a Scientific Field. L.: Bloomsbury, 2015. Dosse F. Empire of Meaning. The Humanization of the Social Sciences. Minneapolis: Minnesota University Press, 1998. Evarts S. Translating the Translators: Following the Development of Actor-Network Theory. BA thesis. Brown University, 2011. Guggenheim M., Pottast J. Symmetrical Twins: On the Relationship between ActorNetwork Theory and the Sociology of Critical Capacities // European Journal of Social Theory. 2012. Vol. 15. № 2. P. 157–178. Harman G. Bruno Latour: Reassembling the Political. L.: Pluto Press, 2014. Harman G. Prince of Networks: Bruno Latour and Metaphysics. Melbourne: re:press, 2009. Kneer G., Schroer M., Schüttpelz E. Bruno Latours Kollektive. Kontroversen zur Entgrenzung des Sozialen. Fr.a.M.: Suhrkamp, 2008. Latour B. An Inquiry Into Modes of Existence: An Anthropology of the Moderns. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2013. Latour B. Biography of an Inquiry: On a Book About Modes of Existence // Social Studies of Science. 2003. Vol. 43. № 2. P. 287–301. Latour B. On Actor-Network Theory. A Few Clarifications Plus More than a Few Complications // Soziale Welt. 1996. Jg. 47. H. 4. S. 1–14. Latour B. One More Turn after the Social Turn: Easing Science Studies into the NonModern World // The Social Dimensions of Science / E. McMullin (ed.). Notre Dame, IN: Notre Dame University Press, 1992. Latour B. Visualisation and Cognition: Drawing Things Together // Knowledge and Society Studies in the Sociology of Culture Past and Present. Vol. 6 / H. Kuklick (ed.). Greenwich, CT: Jai Press, 1986. P. 1–40. Latour B. Why Has Critique Run Out of Steam? From Matters of Fact to Matters of Concern // Critical Inquiry. 2004. Vol. 30. № 2. P. 225–249. Latour B., Bowker J. A Booming Discipline Short of Discipline: (Social) Studies of Science in France // Social Studies of Science. 1987. Vol. 17. № 4. P. 715– 748. Latour B., Callon M. La science telle qu’elle se fait: anthologie de la sociologie des sciences de langue anglaise. P.: Pandore, 1982. Latour B., Harman G., Erdélyi P. The Prince and the Wolf: Latour and Harman at the LSE. Winchester, UK: Zero Books, 2011. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Social Construction of Scientific Facts. Beverly Hills: Sage Publications, 1979. Law J. Actor-Network Theory and Material Semiotics // The New Blackwell Companion to Social Theory / B. S. Turner (ed.). Malden, MA: Blackwell, 2008. P. 141–158. Law J. After ANT: Complexity, Naming and Topology // Actor Network Theory and After / J. Law, J. Hassard (eds). Oxford: Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. P. 1–14. Law J. Introduction: Monsters, Machines and Sociotechnical Relations // A Sociology of Monsters: Essays on Power, Technology and Domination / W. Bijker,

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

31

J. Law (eds). L.: Routledge / The Sociological Review Monographs, 1991. P. 1–23. Law J. Organizing Modernity. Oxford, UK; Cambridge, MA: Blackwell, 1994. Law J. Traduction/Trahison: Notes on Actor-Network Theory // TMV Working Paper. 1997. № 106. P. 1–26. Lynch P., Rivers N. Thinking with Bruno Latour in Rhetoric and Composition. Carbondale: Southern Illinois University Press, 2015. McGee K. Bruno Latour: The Normativity of Networks. L.: Routledge, 2013. Miller A. S. Speculative Grace: Bruno Latour and Object-Oriented Theology. N.Y.: Fordham University Press, 2013. Mol A. Actor-Network Theory: Sensitive Terms and Enduring Tensions // Kölner Zeitschriftfür Soziologie und Sozialpsychologie. 2010. Vol. 50. № 1. P. 253–269. Mol A. Ontological Politics. A Word and Some Questions // Actor Network Theory and After / J. Law, J. Hassard (eds). Oxford: Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. Mol A. The Body Multiple: Ontology in Medical Practice. Durham: Duke University Press, 2003. Mol A., Law J. Regions, Networks and Fluids: Anaemia and Social Topology // Social Studies of Science. 1994. Vol. 24. № 4. P. 641–672. Morelle L. The Trouble with Ontological Liberalism // Common Knowledge. 2016. Vol. 22. № 3. P. 453–465. Noys B. The Persistence of the Negative: A Critique of Contemporary Continental Theory. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2012. Pickering A. The Mangle of Practice: Time, Agency, and Science. Chicago: University of Chicago Press, 1995. Radder H. Normative Reflections on Constructivist Approaches to Science and Technology // Social Studies of Science. 1992. Vol. 22. № 1. P. 141–173. Ruffing R. Bruno Latour. Stuttgart: UTB Profile, 2009. Sayes E. Actor-Network Theory and Methodology: Just What Does It Mean to Say That Nonhumans Have Agency? // Social Studies of Science. 2014. Vol. 1. № 44. P. 134–149. Schmidgen H. Bruno Latour in Pieces: An Intellectual Biography. N.Y.: Fordham University Press, 2014. Schmidgen H. Bruno Latour zur Einführung. B.: Junius Verlag, 2011. Sismondo S. An Introduction to Science and Technology Studies. Malden, MA: Blackwell Publishing, 2004. Stengers I. Cosmopolitiques. Tome II: L’Invention de la mécanique. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2011. Strathern M. Partial Connections. Savage, MD: Rowman and Littlefield, 1991. The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology / W. Bijker, T. Hughes, T. Pinch (eds). Cambridge, MA; L.: MIT Press, 1987. Van Heur B., Leydesdorff L., Wyatt S. Turning to Ontology in STS? Turning to STS through “Ontology” // Social Studies of Science. 2013. Vol. 43. № 3. P. 341–362. Whitehead A. N. Concept of Nature: Tarner Lectures Delivered in Trinity College, November, 1919. Cambridge: The University Press, 1920. Wolfendale P. Object-Oriented Philosophy: The Noumenon’s New Clothes. Falmouth, UK: Urbanomic Media, 2014.

32

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Woolgar S. et al. A Turn to Ontology in STS. URL: http://sbs.ox.ac.uk/sites/default/ files/Research_Areas/Science_And_Technology/Docs/Provocation.pdf. Žižek S. Objects, Objects Everywhere: A Critique of Object-Oriented Ontology. URL: http://mariborchan.si/text/articles/slavoj-zizek/ objects-objects-everywhere. Блур Д. Сильная программа в социологии знания // Логос. 2002. № 5–6 (35). С. 162–185. Вахштайн В. C. Возвращение материального. «Пространства», «сети», «потоки» в акторно-сетевой теории // Социологическое обозрение. 2005. Т. 4. № 1. С. 94–115. Вахштайн В. С. Пять книг о посткритической социологии // Социология власти. 2012. № 6–7. С. 275–281. Делёз Ж., Гваттари Ф. Тысяча плато: Капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010. Кононова Я. Концепция Бруно Латура в перспективе парадигмального изменения оснований социологической теории: дисс. … канд. соц. наук. Запорожье, 2015. URL: http://academia.edu/19830083/ Latour_Thesis_rus. Кузнецов А. Г. «Парадигма Латура»: история одного предательства социального конструктивизма в исследованиях науки и технологий // Векторы развития современной России: «границы» в социальных науках: Материалы XI Международной научно-практической конференции (Москва, 20–21 апреля 2012 года). М.: МВСШЭН, 2013. С. 62–75. Ламонт М. Как стать самым важным французским философом: случай Деррида // Логос. 2009. № 4–5 (72). С. 3–42. Латур Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир // Логос. 2002. № 5–6 (35). С. 29–37. Латур Б. Надежды конструктивизма // Социология вещей: сб. ст. / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. С. 365–389. Латур Б. Наука в действии: следуя за учеными и инженерами внутри общества. СПб.: Издательство Европейского университета, 2013. Латур Б. Нового времени не было: эссе по симметричной антропологии. СПб.: Издательство Европейского университета, 2006. Латур Б. Пастер: война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: Издательство Европейского университета, 2015. Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. Латур Б. Политика объяснения // Социология власти. 2012. № 8. С. 113–143. Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука. М.: Издательство Института Гайдара, 2015. Мейясу К. После конечности. Эссе о необходимости контингентности. Екатеринбург; М.: Кабинетный ученый, 2015. Мол А. Множественное тело // Социология власти. 2015. № 1. C. 232–247. Моркина Ю. С. Социальная теория познания Д. Блура: истоки и философский смысл. М.: Канон+, 2012. Мортон Т. Экология без природы // Художественный журнал. 2016. № 96. Сокал А., Брикмон Ж. Интеллектуальные уловки. Критика философии постмодерна. М.: Дом интеллектуальной книги, 2002. Столярова О. Е. Реляционная онтология А. Н. Уайтхеда и ее конструктивистская интерпретация // Вопросы философии. 2008. № 12. С. 84–103.

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

33

Харман Г. Государь сетей: Бруно Латур и метафизика // Логос. 2014. № 4 (100). С. 229–248. Харман Г. О замещающей причинности // Новое литературное обозрение. 2012. № 114. С. 75–90. Элам М. Как опасно жить в гибридном мире Бруно Латура // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 11: Социология. № 4. М.: ИНИОН, 2000. C. 29–35.

34

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ACTOR-NETWORK THEORY: AN UNFINISHED ASSEMBLAGE Alexander Pisarev. Junior Researcher, [email protected]. Institute of Philosophy, Russian Academy of Science, 12/1 Goncharnaya str., Moscow 109240, Russia. Sergey Astakhov. Postgraduate student, [email protected]. School of Philosophy, Faculty of Humanities, National Research University Higher School of Economics (HSE), 21/4 Staraya Basmannaya str., Moscow 105066, Russia. Stanislav Gavrilenko. Associate Professor, [email protected]. Department of Ontology and the Theory of Knowledge, Faculty of Philosophy, Lomonosov Moscow State University (MSU), 27 Lomonosovsky ave., bldg 4, Moscow 119991, Russia. Keywords: actor-network theory; laboratory; irreductionism; heterogeneity; flat ontology. This article outlines the context of two Logos issues, “Anti-Latour,” “UAVs, Elevators, Scallops, Zimbabwe Bush Pump,” and “New Ontologies.” These three issues issues are based on the idea of an atlas meant to map out the intellectual landscape of actor-network theory (ANT) and flat ontologies. Over the course of a few decades of its existence, ANT has evolved from a singular approach in science and technology studies into a transdisciplinary family of theories joined together by a set of basic properties, partial connections, and common references. This article maps out the trajectories of ANT development and reception. Bruno Latour is discussed as one of the main assemblage points of the approach. A one of the founders of the approach, he took part in many of its transformations, as well as in a collective closure and relaunch of the project. However, “Latour” is sometimes a name designating a particular intellectual, sometimes denotes the Paris school of ANT, and is sometimes a reference to a network of research projects, or even the whole actor-network approach. His name conceals differences between these four senses and provides permanent shifts from one to another. Latour’s changeability draws the attention of critics and readers, generating new interpretations of his work. One classic example is the polemic between Bruno Latour and David Bloor, a leader of the Edinburgh school of sociology of scientific knowledge. Their clash is an important event that largely defined which theoretical style would dominate in the field of science and technology studies. The expansion of ANT across various disciplinary boundaries is discussed in the article through Graham Harman’s proposal to rethink Latour theory in philosophy, connecting the actor-network approach with flat ontologies. This topic is discussed in the third issue (Vol. 27 # 3 2017). This article offers a short description of flat ontologies and highlights the specificity of ANT reception. It finishes with a discussion of the empirical application of the theory, accompanied by commentary on the transformations of vocabulary and of the approach itself. DOI: 10.22394/0869-5377-2017-1-1-34 References Actor Network Theory and After (eds J. Law, J. Hassard), Oxford, Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. Amsterdamska O. Surely You are Joking, Monsieur Latour! Science, Technology, & Human Values, 1990, vol. 15, no. 4, pp. 495–504.

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

35

Bammé A. Wissenschaftim Wandel: Bruno Latour als Symptom, Marburg, Metropolis, 2008. Blok A., Jensen T. E. Bruno Latour: Hybrid Thoughts in a Hybrid World, London, Routledge, 2011. Bloor D. Sil’naia programma v sotsiologii znaniia [The Strong Programme in the Sociology of Knowledge]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2002, no. 5–6, pp. 162–185. Bloor D. Sociologie de la logique ou les limites de l’épistémologie,Paris, Pandore, 1982. Bourdieu P. Science of Science and Reflexivity, Cambridge, Polity Press, 2004. Brassier R. Concepts and Objects. Speculative Turn: Continental Materialism and Realism (eds L. Bryant, N. Srnicek , G. Harman), Melbourne, re.press, 2011, pp. 47–65. Brassier R. Deleveling: Against “Flat Ontologies.” Under Influence — Philosophical Festival Drift 2014 (eds C. van Dijk, E. van der Graaf, V. den Haan, R. de Jong, C. Roodenburg, D. Til, D. Waal), Antwerp, Omnia, 2015, pp. 64–80. Brown J. R. Who Rules in Science? An Opinionated Guide to the Wars, Cambridge, MA, Harvard University Press, 2001. Callon M. Some Elements of a Sociology of Translation: Domestication of the Scallops and the Fishermen of St. Brieuc Bay. Power, Action and Belief (ed. J. Law), London, Routledge, 1986, pp. 196–223. Collins H., Yearley S. Epistemological Chicken. Sciences as Practice and Culture (ed. A. Pickering), Chicago, University of Chicago Press, 1992, pp. 301–326. Cussins A. Content, Embodiment and Objectivity: The Theory of Cognitive Trails. Mind, 1992, vol. 101, no. 404, pp. 651–688. Cussins C. Ontological Choreography: Agency for Women Patients in an Infertility Clinic. Differences in Medicine: Unraveling Practices, Techniques, and Bodies (eds M. Berg, A. Mol), Durham, NC, Duke University Press, 1998, pp. 166– 201. Daston L. J., Galison P. Objectivity, New York, Zone Books, 2007. DeLanda M. Intensive Science and Virtual Philosophy, London, Bloomsbury Academic, 2002. DeLanda M. Philosophical Chemistry: Genealogy of a Scientific Field, London, Bloomsbury, 2015. Deleuze G., Guattari F. Tysiacha plato. Kapitalizm i shizofreniia [Mille plateaux. Capitalisme et Schizophrénie], Yekaterinburg, U-Faktoriia, Moscow, Astrel’, 2010. Dosse F. Empire of Meaning. The Humanization of the Social Sciences, Minneapolis, Minnesota University Press, 1998. Elam M. Kak opasno zhit’ v gibridnom mire Bruno Latura [Living Dangerously with Bruno Latour in a Hybrid World]. Sotsial’nye i gumanitarnye nauki. Otechestvennaia i zarubezhnaia literatura. Ser. 11: Sotsiologiia. № 4 [Social and Human Sciences. Domestic and Foreign Literature. Series 11: Sociology. No. 4], Moscow, INION, 2000, pp. 29–35. Evarts S. Translating the Translators: Following the Development of Actor-Network Theory. BA thesis. Brown University, 2011. Guggenheim M., Pottast J. Symmetrical Twins: On the Relationship between ActorNetwork Theory and the Sociology of Critical Capacities. European Journal of Social Theory, 2012, vol. 15, no. 2, pp. 157–178.

36

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Harman G. Bruno Latour: Reassembling the Political, London, Pluto Press, 2014. Harman G. Gosudar’ setei: Bruno Latur i metafizika [Prince of Networks: Bruno Latour and Metaphysics]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2014, no. 4 (100), pp. 229–248. Harman G. O zameshchaiushchei prichinnosti [On Vicarious Causality]. Novoe literaturnoe obozrenie [New Literary Observer], 2012, no. 114, pp. 75– 90. Harman G. Prince of Networks: Bruno Latour and Metaphysics, Melbourne, re:press, 2009. Kneer G., Schroer M., Schüttpelz E. Bruno Latours Kollektive. Kontroversen zur Entgrenzung des Sozialen, Frankfurt-am-Mein, Suhrkamp, 2008. Kononova Ia. Kontseptsiia Bruno Latura v perspektive paradigmal’nogo izmeneniia osnovanii sotsiologicheskoi teorii [The Conception of Bruno Latour in the Perspective of Paradigm Shift in Foundations of Sociological Theory]. A thesis submitted in fulfillment of the requirements for a Candidate degree in Sociology. Zaporizhia, 2015. Available at: http://academia.edu/19830083/ Latour_Thesis_rus. Kuznetsov A. G. “Paradigma Latura”: istoriia odnogo predatel’stva sotsial’nogo konstruktivizma v issledovaniiakh nauki i tekhnologii [“Latour’s Paradigm:” History of One Betrayal of Social Constructivism in Science and Technology Studies]. Vektory razvitiia sovremennoi Rossii: “granitsy” v sotsial’nykh naukakh: Materialy XI mezhdunarodnoi nauchno-prakticheskoi konferentsii (Moskva, 20–21 aprelia 2012 goda) [Contemporary Russia’s Vectors of Development: “Frontiers” in Social Sciences: Materials of XI Worldwide ScientificPractical Conference (Moscow, April 20–21, 2012)], Moscow, MSSES, 2013. С. 62–75. Lamont M. Kak stat’ samym vazhnym frantsuzskim filosofom: sluchai Derrida [How to Become a Dominant French Philosopher: The Case of Jacques Derrida]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2009, no. 4–5 (72), pp. 3–42. Latour B. An Inquiry Into Modes of Existence: An Anthropology of the Moderns, Cambridge, MA, Harvard University Press, 2013. Latour B. Biography of an Inquiry: On a Book About Modes of Existence. Social Studies of Science, 2003, vol. 43, no. 2, pp. 287–301. Latour B. Daite mne laboratoriiu, i ia perevernu mir [Give Me a Laboratory and I will Raise the World]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2002, no. 5–6, pp. 211–242. Latour B. Nadezhdy konstruktivizma [The Promises of Constructivism]. Sotsiologiia veshchei [Sociology of Things] (ed. V. Vakhshtayn), Moscow, Territoriia budushchego, 2006, pp. 365–389. Latour B. Nauka v deistvii: sleduia za uchenymi i inzhenerami vnutri obshchestva [Science in Action: How to Follow Scientists and Engineers Through Society], Saint Petersburg, Izdatel’stvo Evropeiskogo universiteta v Sankt-Peterburge, 2013. Latour B. Novogo vremeni ne bylo: esse po simmetrichnoi antropologii [Nous n’avons jamais été modernes: essai d’anthropologie symétrique], Saint Petersburg, Izdatel’stvo Evropeiskogo universiteta, 2006. Latour B. On Actor-Network Theory. A Few Clarifications Plus More than a Few Complications. Soziale Welt, 1996, Jg. 47, H. 4, S. 1–14.

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

37

Latour B. One More Turn after the Social Turn: Easing Science Studies into the NonModern World. The Social Dimensions of Science (ed. E. McMullin), Notre Dame, IN, Notre Dame University Press, 1992. Latour B. Paster: voina i mir mikrobov, s prilozheniem “Nesvodimogo” [Pasteur: Guerre et paix des microbes, suivi de “Irréductions”], Saint Petersburg, Izdatel’stvo Evropeiskogo universiteta, 2015. Latour B. Peresborka sotsial’nogo: vvedenie v aktorno-setevuiu teoriiu [Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network Theory], Moscow, Izdatel’skii dom Vysshei shkoly ekonomiki, 2014. Latour B. Politika ob”iasneniia: al’ternativa [The Politics of Explanation: an Alternative]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2012, no. 8, pp. 113– 143. Latour B. Visualisation and Cognition: Drawing Things Together. Knowledge and Society Studies in the Sociology of Culture Past and Present. Vol. 6 (ed. H. Kuklick), Greenwich, CT, Jai Press, 1986, pp. 1–40. Latour B. Why Has Critique Run Out of Steam? From Matters of Fact to Matters of Concern. Critical Inquiry, 2004, vol. 30, no. 2, pp. 225–249. Latour B., Bowker J. A Booming Discipline Short of Discipline: (Social) Studies of Science in France. Social Studies of Science, 1987, vol. 17, no. 4, pp. 715– 748. Latour B., Callon M. La science telle qu’elle se fait: anthologie de la sociologie des sciences de langue anglaise, Paris, Pandore, 1982. Latour B., Harman G., Erdélyi P. The Prince and the Wolf: Latour and Harman at the LSE, Winchester, UK, Zero Books, 2011. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Social Construction of Scientific Facts, Beverly Hills, Sage Publications, 1979. Law J. Actor-Network Theory and Material Semiotics. The New Blackwell Companion to Social Theory (ed. B. S. Turner), Malden, MA, Blackwell, 2008, pp. 141–158. Law J. After ANT: Complexity, Naming and Topology. Actor Network Theory and After (eds J. Law, J. Hassard), Oxford, Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999, pp. 1–14. Law J. Introduction: Monsters, Machines and Sociotechnical Relations. A Sociology of Monsters: Essays on Power, Technology and Domination (eds W. Bijker, J. Law), London, Routledge / The Sociological Review Monographs, 1991, pp. 1–23. Law J. Organizing Modernity, Oxford, UK, Cambridge, MA, Blackwell, 1994. Law J. Posle metoda: besporiadok i sotsial’naia nauka [After Method: Mess in Social Science Research], Moscow, Izdatel’stvo Instituta Gaidara, 2015. Law J. Traduction/Trahison: Notes on Actor-Network Theory. TMV Working Paper, 1997, no. 106, pp. 1–26. Lynch P., Rivers N. Thinking with Bruno Latour in Rhetoric and Composition, Carbondale, Southern Illinois University Press, 2015. McGee K. Bruno Latour: The Normativity of Networks, London, Routledge, 2013. Meillassoux Q. Posle konechnosti. Esse o neobkhodimosti kontingentnosti [Après la finitude: Essai sur la nécessité de la contingence], Yekaterinburg, Moscow, Kabinetnyi uchenyi, 2015. Miller A. S. Speculative Grace: Bruno Latour and Object-Oriented Theology, New York, Fordham University Press, 2013.

38

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Mol A. Actor-Network Theory: Sensitive Terms and Enduring Tensions. Kölner Zeitschriftfür Soziologie und Sozialpsychologie, 2010, vol. 50, no. 1, pp. 253–269. Mol A. Mnozhestvennoe telo [The Body Multiple]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2015, no. 1, pp. 232–247. Mol A. Ontological Politics. A Word and Some Questions. Actor Network Theory and After (eds J. Law, J. Hassard), Oxford, Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. Mol A. The Body Multiple: Ontology in Medical Practice, Durham, Duke University Press, 2003. Mol A., Law J. Regions, Networks and Fluids: Anaemia and Social Topology. Social Studies of Science, 1994, vol. 24, no. 4, pp. 641–672. Morelle L. The Trouble with Ontological Liberalism. Common Knowledge, 2016, vol. 22. № 3. P. 453–465. Morkina J. S. Sotsial’naia teoriia poznaniia D. Blura: istoki i filosofskii smysl [Social Epistemology by David Bloor: Origins and Philosophical Meaning], Moscow, Kanon+, 2012. Morton T. Ekologiia bez prirody [Ecology without Nature]. Khudozhestvennyi zhurnal [Moscow Art Magazine], 2016, no. 96. Noys B. The Persistence of the Negative: A Critique of Contemporary Continental Theory, Edinburgh, Edinburgh University Press, 2012. Pickering A. The Mangle of Practice: Time, Agency, and Science, Chicago, University of Chicago Press, 1995. Radder H. Normative Reflections on Constructivist Approaches to Science and Technology. Social Studies of Science, 1992, vol. 22, no. 1, pp. 141–173. Ruffing R. Bruno Latour, Stuttgart, UTB Profile, 2009. Sayes E. Actor-Network Theory and Methodology: Just What Does It Mean to Say That Nonhumans Have Agency? Social Studies of Science, 2014, vol. 1, no. 44, pp. 134–149. Schmidgen H. Bruno Latour in Pieces: An Intellectual Biography, New York, Fordham University Press, 2014. Schmidgen H. Bruno Latour zur Einführung, Berlin, Junius Verlag, 2011. Sismondo S. An Introduction to Science and Technology Studies, Malden, MA, Blackwell Publishing, 2004. Sokal A., Bricmont J. Intellektualnye ulovki. Kritika filosofii postmoderna [Fashionable Nonsense: Postmodern Intellectuals’ Abuse of Science], Moscow, Dom intellektual’noi knigi, 2002. Stengers I. Cosmopolitiques. Tome II: L’Invention de la mécanique, Minneapolis, University of Minnesota Press, 2011. Stolyarova O. E. Reliatsionnaia ontologiia A. N. Uaitkheda i ee konstruktivistskaia interpretatsiia [Whitehead’s Relational Ontology and Its Constructivist Interpretation]. Voprosy filosofii [Questions of Philosophy], 2008, no. 12, pp. 84–103. Strathern M. Partial Connections, Savage, MD, Rowman and Littlefield, 1991. The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology (eds W. Bijker, T. Hughes, T. Pinch), Cambridge, MA, London, MIT Press, 1987. Vakhshtayn V. S. Piat’ knig o postkriticheskoi sotsiologii [Five Books on Post-Critical Sociology]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2012, no. 6–7, pp. 275–281. Vakhshtayn V. S. Vozvrashchenie material’nogo. “Prostranstva”, “seti”, “potoki” v aktorno-setevoĭ teorii [The Return of Material: “Spaces”, “Networks”, “Flows”

А. ПИСАРЕВ, С. АСТАХОВ, С. ГАВРИЛЕНКО

39

in Actor-Network Theory]. Sotsiologicheskoe obozrenie [The Russian Sociological Review], 2005, vol. 4, no. 1, pp. 94–115. Van Heur B., Leydesdorff L., Wyatt S. Turning to Ontology in STS? Turning to STS through “Ontology,” Social Studies of Science, 2013, vol. 43, no. 3, pp. 341–362. Whitehead A. N. Concept of Nature: Tarner Lectures Delivered in Trinity College, November, 1919, Cambridge, The University Press, 1920. Wolfendale P. Object-Oriented Philosophy: The Noumenon’s New Clothes, Falmouth, UK, Urbanomic Media, 2014. Woolgar S. et al. A Turn to Ontology in STS. Available at: http://sbs.ox.ac.uk/sites/ default/files/Research_Areas/Science_And_Technology/Docs/Provocation. pdf. Žižek S. Objects, Objects Everywhere: A Critique of Object-Oriented Ontology. Available at: http://mariborchan.si/text/articles/slavoj-zizek/objects-objectseverywhere.

40

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Революция и реакция: об истоках объектно-ориентированной социологии В и к то р   В а х ш та й н

Декан, факультет социальных наук, Московская высшая школа социальных и экономических наук (МВШСЭН); декан, философскосоциологический факультет, Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ (РАНХиГС); главный редактор, журнал «Социология власти». Адрес: 119571, Москва, пр-т Вернадского, 82, корп. 2. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: френология; «сильная программа»; акторносетевая теория; объектно-ориентированная социология; скептицизм. Данная статья посвящена разбору одного курьезного прецедента в истории социальной теории — рождению (во многом случайному) объектноориентированной социологии из духа социологии науки. В фокусе нашего анализа — полемика Дэвида Блура и Бруно Латура, которой предшествует длительная позиционная война сторонников «сильной программы» с представителями «слабых» подходов в социологии знания. Далее мы попытаемся показать, как произошел раскол витгенштейнианского лагеря в социальной теории, как внутренние столкновения «скептицистов» и «антискептицистов» привели к ослаблению позиций Эдинбургской школы и как Латур воспользовался спешным отступлением Блура на заранее подготовленные консервативно-дюркгеймианские позиции. Анализируемая нами полемика — трагическое событие в истории социологии науки, последний решительный бой «сильной программы» в борьбе с куда более радикально настроенными оппонен-

тами. В этой битве титанов Латур впервые использует свой онтологический аргумент — концептуализацию объекта как самореферентного, недоопределенного и каузального единства, и именно этот концептуальный ход даст толчок к появлению объектноориентированной социологии. Почему френология получила такое распространение именно на британских островах? Является ли единица числом? Как обращение к концепту «формы жизни» (Lebensformen) позволило ответить на вопрос о социальности научного знания? Как антискептицистская аргументация в поствитгенштейновской социологии науки ослабила позиции «сильной программы»? Почему тезис о «невозможности индивидуального языка» завел Эдинбургскую школу в тупик? И почему дискуссия о природе научного знания об объекте завершилась тотальной войной всех против всех в споре о природе самого объекта? Об этих и некоторых других вопросах мы поговорим ниже.

41

После ее смерти я привел в исполнение то, чего она не позволяла мне в течение жизни. Я обрил ей голову и тщательно исследовал ее как френолог. Вот результаты: Решимость — сильно развита; Благоволение — слабо; Сварливость — в высшей степени; Почтительность — не слишком. Воображение — очень сильно развито: ты помнишь, дружок, она всегда воображала какую-нибудь бессмыслицу.

Б

Фредерик Марриет. Мичман Тихоня

Р Ю Н О Латур — ​известный полемист, бретер, ветеран «научных войн» и профессиональный провокатор. В результате развязанных им академических столкновений на свет появилось больше текстов, чем сам Латур успел написать за свою жизнь. Социологам науки памятна полемика Латура и Каллона с основателем «батской школы» Гарри Коллинзом (и примкнувшим к нему Стивом Йерли)1, философам — ​недавнее выяснение отношений с создателем объектно-ориентированной философии Грэмом Харманом2, архитекторам и дизайнерам — ​обмен любезностями и метафорами с теоретиком «сферологии» Петером Слотердайком3. Кто-то, возможно, вспомнит выпад Латура в сторону своего бывшего соавтора Стива Вулгара о «неуместной социологической рефлексивности»4, кто-то — совместную с  Ан Статья подготовлена в рамках научно-исследовательской работы «Исследование стратегий социологического объяснения: механизмы теоретической рефлексии, когнитивные стили, новые концептуализации» (Центр социологических исследований РАНХиГС при Президенте РФ). 1. Collins H., Yearley S. Epistemological Chicken // Science as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: University of Chicago Press, 1992; Woolgar  S. Some remarks about positionism: a reply to Collins and Yearley // Science as Practice and Culture. P. 327–342; Callon M., Latour  B. Don’t Throw the Baby Out with the Bath School! A reply to Collins and Yearley // Science as Practice and Culture. P. 343–368. 2. Latour B., Harman G., Erdélyi P. The Prince and the Wolf: Latour and Harman at the LSE. L.: Zero Books, 2011. 3. Слотердайк П. Теория сфер: беседа о поэтике пространства с самим собой // Проект International. 2012. № 31. С. 181–192; Латур Б. Сферы и сети: два способа реинтерпретировать глобализацию // Проект International. 2012. № 31. С. 193–200. 4. Он же. Политика объяснения: альтернатива // Социология власти. 2012. № 8. С. 113–143.

42

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

туаном Энньоном атаку на покойного Вальтера Беньямина и его живых почитателей5. В  промежутках между дуэлями Латур успел создать два теоретических проекта. Первый — ​на стыке этнографии, социологии знания и истории науки, посвященный исследованиям производства научных фактов «в лаборатории и за ее пределами», — ​принято относить к «раннему латурианству»; второй, дислоцированный на границе социологии материальности, теории действия и философии техники, — ​к «позднему». Вопрос о  том, что связывает раннего Латура (исследователя науки) с  поздним (инициатором «поворота к  материальному»), настолько же неоднозначен, как и  вопрос «Что связывает Латура-дуэлянта с  Латуром-теоретиком?». Однако представленная на страницах «Логоса» полемика с Дэвидом Блуром проливает свет на это странное расчетверение личности, потому что в нее оказались вовлечены все четыре Латура: критический антисоциологистский аргумент латуровской программы здесь дополняется внятной артикуляцией ее «ставки» в теоретической игре, а в дискуссии о социологическом объяснении научного знания отчетливо видны причины «онтологического поворота» и движения в сторону объектно-ориентированной социологии позднего латурианства. Конечно, само событие рождения объектно-ориентированной социологии из духа социологии науки произошло за десять лет до интеллектуальной дуэли с Блуром. Но если бы не их обмен репликами, вынудивший Латура «раскрыть карты», нам сегодня было бы куда сложнее проследить запутанную хореографию его аргументации. Впрочем, вовсе не Брюно Латур — ​главный герой этой интеллектуальной драмы.

Пролог. Homo Edinburgus …В 1816 году немецкий врач Иоганн Шпурцхайм прибыл в Эдинбург. Годом ранее он издал в Лондоне книгу под названием «Физиогномическая система докторов Галля и Шпурцхайма», в которой изложил (в систематизированном и доработанном виде) основы учения своего наставника, доктора Франца Йозефа Галля. 1. Мозг — ​это физический субстрат психики. 2. Он состоит из 27 областей. 5. Латур Б., Энньон А. Как ошибки во множестве категорий приводят к известности // Гефтер. 29.11.2013. URL: http://gefter.ru/archive/10660.

В и к т о р  В а х ш т а й н

43

3. По размеру отдельных областей мозга можно судить о развитости того или иного «чувства». 4. Когда «чувство» развито, отвечающая за него область мозга начинает давить на череп, что приводит к появлению «шишек». 5. Исследуя «шишки» на  черепе, можно не  только судить о строении мозга, но и диагностировать психологические особенности индивида. Для демонстрации истинности этого учения (которое сам Шпурцхайм называл френологией, а  Галль  — ​краниологией) Шпурцхайм провел в  одном из  частных домов публичное вскрытие черепа недавно казненного в  Эдинбурге преступника. На этой демонстрации присутствовал молодой шотландский юрист Джордж Комб. Пораженный новой теорией, он посетил все лекции Шпурцхайма, прочитал все их с Галлем работы, а уже через четыре года основал Эдинбургское френологическое общество. Успех френологии на  Британских островах был феноменальным. Выступая в качестве провозвестника новой науки, Комб в 1828 году опубликовал книгу «Строение человека в его отношении к внешним объектам»6, которая выдержала девять переизданий и к середине XIX века в Соединенном Королевстве уступала в  популярности только Библии и  «Путешествию Пилигрима» Джона Баньяна. Королева Виктория и принц Альберт лично пригласили Комба обследовать черепа их детей. К 1840-м годам в одном только Лондоне насчитывалось 28 френологических обществ. Чем объяснить такую популярность столь странной анатомической теории? Тем, что Комб был хорошим пиарщиком, использовавшим близкий массам язык для продвижения френологии на британском рынке? Тем, что свои памфлеты он печатал на дешевой бумаге и распространял на улицах? Наконец, тем, что френология была созвучна английскому здравому смыслу и воспринималась элитами как либерально-реформистское, а не революционное движение?7 Стивен Шейпин, один из  трех (наряду с  Дэвидом Блуром и  Барри Барнсом) основателей Эдинбургской школы, в  своей 6. Combe G. The Constitution of Man Considered in Relation to External Objects. Cambridge: Cambridge University Press, 2009. 7. Parssinen T. Popular Science and Society: The Phrenology Movement in Early Victorian Britain // Journal of Social History. 1974. № 1. P. 1–20.

44

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

нашумевшей работе Homo Phrenologicus8 предлагает иное объяснение. Во-первых, френологи вовсе не  были шарлатанами. Две трети членов Эдинбургского френологического общества имели медицинский бэкграунд. Френологи первыми обнаружили и описали функциональные различия белого и серого вещества, развили теорию «мозговых волокон» и составили «карту» коры головного мозга. Во-вторых, френология бросила вызов старой — в​ осходящей еще к Платону — к​ онцепции, согласно которой страты общества гомологичны «фракциям души», а социальная иерархия отражает иерархию в  развитости тех или иных природных склонностей. Теперь таковых насчитывается 27 (в более поздних френологических исследованиях 35), соответственно, аристократия — ​вовсе не  «благородное сословие» и не «душа общества», управляющая его «телом». Средний класс обладает своими собственными (научно диагностированными и  локализованными в  мозге) добродетелями, например «добросовестностью» и «соревновательностью». Неслучайно подавляющее большинство последователей Комба были выходцами из  набирающей силу британской буржуазии. Френология же, по справедливому замечанию Мартина Куша, «позволяла новому классу, с  одной стороны, чувствовать себя более комфортно в изменяющихся социально-экономических обстоятельствах, с другой — ​аргументировать против привилегированного положения аристократии»9. На  первый взгляд объяснение, предложенное в  Homo Phrenologicus, само страдает избыточной «френологичностью»: интересы аристократии и буржуазии локализованы в классовой структуре, как добродетели — ​в мозге. На это Шейпин отвечает, что классовая структура вообще не  имеет прямого отношения к производству знания (в лучшем случае — ​к его валоризации); социальные интересы обладают антропологическим, а не классовым происхождением. Уже в  дописьменных обществах обнаруживаются три типа интересов, которые заставляют их членов сохранять и транслировать знание о природе: интерес в контроле над внешним миром, интерес в управлении социальной структурой и интерес в придании смысла положению человека. А пото 8. Shapin S. Homo Phrenologicus: Anthropological Perspectives on an Historical Problem // Natural Order: Historical Studies of Scientific Culture / S. Shapin, B. Barnes (eds). Beverly Hills: Sage, 1979. 9. Kusch M. Sociology of Science: Bloor, Collins, Latour // Philosophy of Science: The Key Thinkers. N.Y.: Continuum Books, 2012. P. 247.

В и к т о р  В а х ш т а й н

45

му всякое высказывание (knowledge claim) о природе является также и высказыванием о социальном порядке — ​легитимирующем или оспаривающем существующее положение дел. Иными словами, френологическая теория не скрывает «подлинные классовые интересы» Комба, она уже является теорией общества, учреждающей новый социальный порядок. …Математик Симон Стевин, опубликовавший в 1585 году труд «Десятая» (De Thiende), более всего известен как популяризатор десятичных дробей. Возможно, именно ему мы сегодня обязаны их тотальным превосходством над обыкновенными дробями (как минимум в европейской повседневности10). Но для истории математики Стевин сделал куда больше. Прежде всего, он доказал, что единица является числом. Для древних греков, замечает Блур, …единица … являлась исходной точкой или генератором чисел. Греки вкладывали в понятие числа такое же значение, как и мы, когда говорим, что некоторое число людей пришло на лекцию, имея в виду, что людей было больше одного. Аристотель предлагал собственную версию общепринятой точки зрения, когда утверждал в «Метафизике»: «единица» — ​это мера некоторого множества, а «число» — ​это измеренное множество или множество единиц измерения. Единица находится по  обе стороны дихотомии четности-нечетности и в то же время превосходит ее, являясь ее первопричиной и источником. Здесь можно провести некоторые антропологические параллели. Мифы о происхождении мира часто обращаются к событиям, которые выходят за рамки категорий и классификаций, которые они объясняют. Говоря о мироздании, люди нередко отсылают к процессам, напоминающим инцест. Об этом свидетельствует и наш собственный миф об Адаме и Еве. Единице также придается статус того, что преступает за рамки категорий11.

Греческая интуиция единицы как своего рода метачисла просуществовала до конца XVI столетия, пока — ​благодаря убедительности аргументов Стевина — ​не утратила свой трансцендентный статус. Блур указывает: 10. По всей видимости, Соединенные Штаты остаются одним из последних бастионов использования обыкновенных дробей в повседневном обращении (от дорожных знаков до аптечных рецептов). 11. Блур Д. Знание и социальное представление. Глава 6. Возможна ли альтернативная математика? // Социология власти. 2012. № 6–7. С. 157.

46

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Аргумент Стевина состоял в том, что если число состоит из множества единиц, тогда единица должна быть частью числа. Часть должна обладать той же природой, что и целое, и, следовательно, единица — ​число. Отрицать это, говорил Стевин, все равно, что утверждать, будто кусок хлеба не есть сам хлеб12.

Однако без дополнительного обоснования данный аргумент неубедителен. Таким дополнительным обоснованием для Стевина становится аналогия между числом и линией. Чтобы понять всю революционность стевиновской идеи, по Блуру, нужно принять во внимание неискоренимую социальность математики: Стевин был инженером. Все ведущие математики того времени занимались вопросами технологического или прикладного характера. В силу практического склада они пользовались числами не только для счета, но и для измерения. Вероятно, именно практические задачи разрушили границы между геометрией и арифметикой. Числа стали выполнять новую функцию, описывая особенности подвижных, активных процессов изменений. Так, число и система мер легли в основу интеллектуального освоения баллистики, навигации и применения машин. Для тех, кто противился новым представлениям, число по-прежнему сохраняло статичность. Число следовало понимать через классификацию. Важнейшими характеристиками представлялись те, которые позволяли причислить его к той или иной категории… Число служило символическим воплощением порядка и иерархии Бытия. Оно обладало метафизической и теологической значимостью13.

Значит ли это, что математика Стевина скрывала, выражала или отражала подлинные интересы нового «класса инженеров», противостоящего старому «классу метафизиков»? Нет. Потому что сама математика — ​это форма жизни, совокупность повседневных практик, интересов и культурных конвенций. Она не скрывает социальное как свою «действующую причину», она сама насквозь социальна. Так устроено «эдинбургское объяснение» в социологии научного знания (sociology of scientific knowledge, SSK). 12. Там же. С. 160. 13. Там же. С. 162.

В и к т о р  В а х ш т а й н

47

Акт I. Война на два фронта «Сильная программа», сформулированная в  1970-х годах эдинбургскими теоретиками, поставила перед социологией научного знания четыре задачи: 1. Она должна быть каузальной, то есть иметь в качестве предмета условия, вызывающие те или иные представления и состояния знания. 2. Она должна быть беспристрастной в  отношении истины и  лжи, рационального и  иррационального, достижений и провалов. 3. Форма ее объяснений должна быть симметричной: «одни и те же типы причин должны объяснять и истинные, и ложные представления». 4. Она должна быть рефлексивной: «в принципе, ее объяснительные конструкции должны быть применимы к самой социологии»14. Блуровское исследование альтернативной математики и  шейпиновское исследование френологии, кажется, отвечают трем из  четырех требований «сильной программы»: в  них даны каузальные объяснения, эти объяснения беспристрастны и симметричны — н ​ е делается никаких различий между «истинной» математикой и «ложной» френологией. О том, что исследования эдинбуржцев редко отвечают четвертому императиву их собственной эпистемологии, часто пишут как критики, так и союзники «сильной программы»15 (нет ни одной канонической работы, которая бы каузально, беспристрастно и симметрично объяснила возникновение самой Эдинбургской школы). Почему же эти четыре простые декларации произвели такой фурор в социологическом сооб 14. Блур Д. Сильная программа в социологии знания // Логос. 2002. № 5–6. С. 167. 15. Со стороны союзников этот аргумент выдвигает Мартин Куш (Kusch M. Op. cit.), со стороны противников — ​Ларри Лаудан (Laudan L. The PseudoScience of Science? // Scientific Rationality: The Sociological Turn. Dordrecht: Springer Netherlands, 1984). В работах отечественных авторов диспозиция повторяется: упрек в декларативности можно услышать как из лагеря апологетов (Моркина Ю. С. Социальная теория познания Д. Блура: истоки и философский смысл. М.: Канон+, 2012), так и из лагеря критиков (Stepantsov P. The Weakness of the Strong Program in Sociology of Knowledge. Unpublished manuscript. Moscow: Moscow School of Social and Economic Sciences, 2010).

48

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ществе, обеспечив Блуру место в пантеоне классиков социологии знания? Дело в том, что Эдинбургской школе удалось нарушить длительное перемирие, сложившееся между «рационалистами» (интерналистами) и  «социологистами» (экстерналистами) в  исследованиях науки. Со  времен Фрэнсиса Бэкона познающий субъект знал, что на пути познания его ждут ловушки, idola. Идол — ​это, по сути, греческий эйдолон, деградировавшая идея (эйдос), пустая репрезентация, застывшая между миром идей и царством бытия. Идол — ​это морок, который застит взор ученого и  философа. И чтобы приблизиться к идеалу истинного знания, нужно иметь знание о  том, что препятствует знанию. Чем полнее наше знание об источниках невежества, искажения и иллюзий, тем больше у нас шансов на постижение истинной природы вещей. Такое знание о незнании можно назвать негативным. «Нарушитель конвенции» Дэвид Блур заявил, что вся социология знания — о ​ т Фрэнсиса Бэкона и Карла Маркса до Макса Шелера и Карла Мангейма — з​ анималась именно негативным знанием16. На место бэконовских идолов рода, театра и площади приходили марксовы идолы класса и объективных классовых интересов (которые не дают познающему субъекту увидеть мир в его объективном уродстве), а на их место — б​ урдьевистские идолы «положения ученого в социальном поле». Но ограничение сферы деятельности исследователя негативным знанием при этом не изменялось. Настоящее же объяснение, как убеждают нас классики «сильной программы», должно быть симметричным, то есть безразличным к подобным дихотомиям истинного и ложного. То, против чего так истово протестует Блур, лучше всего сформулировал Ларри Лаудан в знаменитом принципе арациональности: «Социология знания может вторгаться в объяснение убеждений, если — и ​  только если! — ​эти убеждения нельзя объяснить исходя из их рациональных качеств»17. Принцип арациональности — э​ то не просто соглашение о перемирии между социологами знания и философами науки, это пакт о  ненападении и  разделе сфер влияния. Согласно ему социологи могут забирать себе все заблуждения и искажения, от которых 16. Эта претензия на «коперниканский переворот» в трактовке знания крайне занимательно была обыграна в современной еврейской религиозной философии (Штейнзальц А., Функенштейн А. Социология невежества. М.: Институт изучения иудаизма в СНГ, 1997). 17. Laudan L. Progress and Its Problems: toward a Theory of Scientific Growth. L.; Boston: University of California Press, 1977. P. 202.

В и к т о р  В а х ш т а й н

49

науке удалось избавиться в процессе кумулятивного накопления (истинного) знания, при условии, что они гарантируют суверенитет работающих (истинных) теорий. Иными словами, на вопрос о причинах взлета френологии социолог (представитель «слабой программы», тут же добавил бы Блур) должен ответить: «Потому что она лучше отвечала мировоззрению буржуазии», а на вопрос о победе математики Стевина ему следует удовлетвориться рационалистским аргументом: «Потому что она лучше описывает математическую реальность»18. Блур клеймит позором всех своих предшественников, социологов знания, постыдно согласившихся на условия унизительного мира с философами, но особенно достается Мангейму за его различение реального повседневного мышления (которое социолог должен объяснить) и мышления научного, теоретического (которое социолог объяснить не может, потому что он им в этот момент пользуется). «Мужество оставило его» — ​таков приговор Блура Мангейму19. Таким образом, Эдинбургской школе с самого нача 18. Блур приводит иной пример: «Объектами социологического исследования должны быть как истинные, так и ложные, как рациональные, так и иррациональные идеи — ​в той мере, в какой их придерживаются коллективно. Все они должны объясняться одними и теми же типами причин. Во всех случаях исследователь должен распознавать локальные, контингентные причины представления [belief]. Это требование было сформулировано в противовес господствовавшему ранее предположению, которое все еще защищают во многих научных кругах: истинные (или рациональные) представления следует объяснять путем ссылки на реальность, в то время как ложные (или иррациональные) — ​с сылаясь на искажающее влияние общества. Возьмем популярный среди критиков социологии знания пример: открытие Менделем законов наследования объясняется его наблюдениями за растениями в экспериментальном саду. Для объяснения же антименделевских утверждений Лысенко, напротив, достаточно указать на идеологию марксизма-ленинизма, сталинскую диктатуру и политический оппортунизм некоторых советских агрономов. Постулат симметрии означает отказ от подобного подхода» (см. статью Дэвида Блура «Анти-Латур» в настоящем номере «Логоса»). 19. Позднее, когда популярность Эдинбургской школы пойдет на  спад (не в последнюю очередь благодаря усилиям Латура), былые оппоненты Блура поднимут голову и  попытаются реабилитировать социологию знания Мангейма в качестве актуального, работающего и куда более сильного, нежели «сильная программа», теоретического ресурса (Пелс Д. Карл Маннгейм и социология научного знания: к новой программе исследований // Парадигмы социологии знания: хрестоматия. М.: Наука, 2007). Пикантности этому обстоятельству придает тот факт, что движение за реабилитацию Мангейма в социологии науки возглавил Дик Пелс, немало сделавший для популяризации работ Латура как отца-основате-

50

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ла приходится вести войну на два фронта: против фанатичных фундаменталистов от рационалистской философии науки и против морально устаревших социологистов от «слабых» партий. Нарушение перемирия не осталось незамеченным. В 1981 году Эрнан МакМаллин опубликовал статью «Рациональное и социальное», вызвав Блура на интеллектуальную дуэль20. Он противопоставил блуровской «презумпции неограниченной социальности» (principle of unrestricted sociality, PUS) лакатосовскую «презумпцию стандартной рациональности» (presumption of standard rationality, PSR). Его задача — п ​ оложить предел социологическому наступлению в объяснении научного знания, раз и навсегда отделив эпистемическое от неэпистемического. Блур ответил по-иезуитски: он последовательно отделил предпосылки высказываний МакМаллина от его выводов, показав, что связь между ними имеет выраженную социальную природу. Мы просто не поймем, как одно связано с другим, если не примем во внимание исторические и языковые конвенции, речевые обстоятельства и прагматические контексты этих высказываний21. Рациональность аргумента и обоснованность вывода не имеют оснований в чистой логике, потому что логика не имеет оснований в самой себе — ​она часть конкретной локальной формы жизни (Lebensform) вроде математики Стевина или френологии Комба. Благодаря нескольким таким дуэлям Дэвид Блур заслужил репутацию радикала и  революционера22. Латур не  лукавит, когда говорит: …я всецело … в долгу перед Дэвидом. Его принцип симметрии, его «сильная программа» позволили мне и многим моим коллегам во Франции освободиться от безраздельного господства французских эпистемологов23. ля социологии вещей (Pels D., Hetherington K., Vandenberghe F. The Status of the Object: Performances, Mediations and Techniques // Theory, Culture and Society. 2002. Vol. 19. № 5–6. P. 1–21). 20. McMullin E. The Rational and the Social // Grazer Philosophische Studien. 1981. № 12. P. 13–33. 21. Bloor D. The Sociology of Reasons: Or Why “Epistemic Factors” are Really “Social Factors” // Scientific Rationality: The Sociological Turn. Dordrecht: Springer Netherlands, 1984. P. 298–316. 22. Brown J. R. The Rational and The Social. How to Understand Science in a Social World. L.; N.Y.: Routledge, 2015; Remedios F. Legitimizing Scientific Knowledge: An Introduction to Steve Fuller’s Social Epistemology. Maryland: Lexington Books, 2003. 23. См. статью Брюно Латура «Дэвиду Блуру… и не только: ответ на „АнтиЛатур“ Дэвида Блура» в настоящем номере «Логоса».

В и к т о р  В а х ш т а й н

51

Он также неспроста подчеркивает: «„сильная программа“ была полезна и  по-прежнему направлена против немногочисленных оставшихся эпистемологов»24. Превознося Блура за  его победу над эпистемологами, Латур отказывает ему в успехах на второй линии фронта — ​в борьбе со «слабыми программами» в социологии знания, но об этом чуть позже. Пока же зафиксируем один важный момент: Блуру удается нащупать больное место всей предшествующей социологии знания, которое и стало причиной постыдного мира с рационалистской философией науки, — ​связывание оппозиции социального/ рационального с оппозицией формы/содержания. Самый слабый из возможных ходов — ​сказать, что у всякого знания есть рациональное содержание и социальная форма. Следующий шаг социологической аннексии — ​разделить знание на истинное и ложное и заполнить социальным еще одну клеточку: у ложного знания нет рациональной начинки, в нем социальны и форма, и содержание, а у истинного — ​только форма. (К такому решению нас подталкивает принцип арациональности Лаудана.) Наконец, остается сделать последний, решающий шаг, на который не отважился никто из предшественников Блура: заявить, что и у истинных научных теорий содержание насквозь социально. Нет больше никакого «социального кон-текста» (потому что «текст» тоже социален). Следовательно, нужно устранить обе конститутивные дихотомии. Но для этого требуется принципиально иной, неведомый «слабым программам» язык описания и иной теоретический инструментарий. Блур находит его в работах Людвига Витгенштейна.

Акт II. Те же и Витгенштейн Чтобы устранить две конститутивные оппозиции — ​предмет согласия рационалистов и  «слабых» социологистов, — ​нужно показать, что знание не просто социально детерминировано, а насквозь социально; что знание и общество сделаны из одного материала. В своем исследовании альтернативных математик Блур сравнивает математические системы с моральными. Математика Стевина рядоположна не только математике Диофанта, она также рядоположна религиозным воззрениям самого Стевина. Нет принципиальных различий между «научной» математикой и «религиозной» догматикой. Это пока еще слабый ход. В конце кон 24. Там же.

52

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

цов, существует давняя эпистемологическая традиция концептуализации знания как «обоснованного убеждения» (justified belief) — ​и тогда разница между утверждением «единица является числом» и догматом о предопределении оказывается лишь разницей в модусе обоснования. Но Блур пытается пойти дальше: для него математика Стевина — э​ то социальный институт (вовсе не тождественный «убеждениям»). Такой же, как церковь, деньги и государство. Мартин Куш, один из  самых последовательных апологетов Эдинбургской школы, формулирует этот тезис следующим образом: ……для социологизма рациональные сущности, такие как мотивы, аргументы или теории, суть социальные сущности. Иначе говоря, они являются социальными институтами, частями социальных институтов или зависят от социальных институтов25.

Пример? Здесь появляется излюбленная эдинбуржцами аналогия между аргументами и деньгами: Возьмем такой социальный институт, как деньги: что делает металлический диск монетой, то есть частным случаем денег? Только то, что некоторая социальная общность считает этот металлический диск деньгами, а также то, что в этой общности о нем говорят как о деньгах, используют его как деньги, причем общность санкционирует или принуждает к такого рода речевой практике и к такому использованию. Можно сказать, что деньги — ​это то, что мы коллективно считаем деньгами… Эта краткая теория социальных институтов точно так же может применяться и к философским аргументам26.

Вся статья Куша — п ​ опытка решить задачу Эдинбургской школы с опорой на (крайне запутанную и сильно вульгаризированную) теорию социальных институтов. Однако ход Блура здесь тоньше. В конечном итоге для него сами социальные институты не  обладают той притягательной, почти мистической силой, которая заставляет социологов знания незамедлительно наделять их  онтологическим статусом 25. Куш М. Социология философского знания: конкретное исследование и защита // Логос. 2002. № 5–6. С. 14. 26. Там же. С. 17.

В и к т о р  В а х ш т а й н

53

(кто может усомниться в  реальности денег, церкви или государства?). Для Блура онтологическим статусом обладают формы жизни — ​многочисленные правилосообразные практики, составляющие саму ткань знания и общества. Социальные институты — э​ то, по сути, часть форм жизни, причем та часть, которая относится к  правилам: «должны существовать правила, а, как утверждал Витгенштейн, правила и  есть социальные институты»27. В  более ранней работе, впрочем, Блур тоже испытывает сильное искушение свести формы жизни к набору институционализированных норм и санкций, но делает это более осторожно, чем Куш: Математика и логика, в сущности, представляют собой разные наборы норм. Они имеют тот же онтологический статус, что и институты — ​по своей природе они социальны. А значит, вычисления и выводы можно исследовать точно так же (с помощью того же набора теорий), как и любой другой нормативный набор28.

Заметим, здесь уже появляется различение математики как социального института (математики правил) и математики как действий вычисления (математики практик). Но  это различение пока не является проблемой (хотя тень скептического парадокса, который Сол Крипке сформулирует через три года после выхода программной статьи Блура о Витгенштейне, уже пала на «сильную программу»). Почему понятия, аргументы и теории социальны? Потому что, следуя Витгенштейну, понятия суть практики применения понятий. Блур напрямую переносит витгенштейновскую интуицию «Значение как Употребление» в  социологию — ​так формулируется центральный эдинбургский тезис: «Знание как Употребление». Именно здесь включается аргумент Барри Барнса о самореферентности институтов: Его основную идею можно выразить с помощью одного упрощенного примера социального института — д​ енег. Например, мы можем сказать, что предикат «деньги» обозначает нечто, верно называемое деньгами, поскольку достаточное количество других 27. См. статью «Анти-Латур» Дэвида Блура. 28. Bloor D. Wittgenstein and Mannheim on the Sociology of Mathematics // Studies in the History and Philosophy of Science. 1973. Vol. 4. № 2. P. 189.

54

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

людей называют это деньгами. Областью референции предиката является реальность, которая конституируется социальной практикой отсылки (референции) к ней. Мы можем сказать, что высказывания (о деньгах) и вещь, о которой идет речь («сами» деньги), суть одно и то же. Объект референции и акты этой референции (например, действия тех, кому известен объект) — ​одно и то же. Взятые вместе, субъект и объект дискурса становятся чем-то одним. Что применимо к институту денег, применимо и ко всем другим социальным институтам: они самореферентны и сами себя конституируют29.

Повторимся: та же логика применяется «сильной программой» и к рациональным аргументам. Блур — а​ втор двух книг о Витгенштейне30. И, вопреки многим критически настроенным оппонентам31, я  рискну утверждать, что проект позднего Витгенштейна — ​как минимум в части теории значения и философии форм жизни — ​это подлинный фундамент «сильной программы», а не декоративный элемент на ее фасаде. Обращение к витгенштейновской философии позволяет Блуру достичь сразу нескольких целей: 1. Предложить новую концептуализацию научного знания как части (а не производной) определенной формы жизни — ​совокупности нерефлексивных правилосообразных действий. 2. Обосновать идею имманентной социальности знания: если научное понятие есть его применение в практике, а практика коллективна (витгенштейновский тезис о невозможности индивидуального языка), то всякая научная теория оказывается настолько же рациональной, насколько социальной. 3. Наконец, задать принципиально новую интуицию социального: больше нет всемогущих классовых интересов, потребностей общества или его функциональной сегментации как универсальных идолов, затмевающих разум ученого. Есть только нерефлексивные, повседневные, рутинные, правилосообразные практики. 29. См. «Анти-Латур» Дэвида Блура. 30. Bloor D. Wittgenstein: a Social Theory of Knowledge. NY.: Columbia University Press, 1983; Idem. Wittgenstein, Rules and Institutions. L.: Routledge, 1997. 31. Линч М. Развивая Витгенштейна: решающий шаг от эпистемологии к социологии науки // Социология власти. 2013. № 1–2. С. 155–213.

В и к т о р  В а х ш т а й н

55

«Витгенштейновский поворот» в  социологии 1960–1970-х годов сыграл не  последнюю роль в  быстром распространении идей Эдинбургской школы. В одной из своих работ Брюно Латур так описывает свою очарованность проектом SSK: Поначалу идея выглядела совсем неплохо: было забавно, оригинально и поучительно использовать слово «конструктивизм» для характеристики тех исследований науки и техники, которыми я занимался. Лаборатории действительно выглядели гораздо интереснее, будучи описанными как стройплощадки, а не как темные подземелья, где хранятся мумифицированные законы науки. И прилагательное «социальный» также поначалу казалось очень удачно выбранным, поскольку я и мои коллеги помещали почтенную работу ученых в горячую ванну культуры и общества, с тем чтобы снова вдохнуть в нее молодость и жизнь32.

О каком «социальном» идет речь? Витгенштейновская метафора стройплощадки здесь неслучайна — ​это «социальное» нерефлексивных практик, а  не  Большого Общества, морфологии сообществ или классовых интересов. Первое известное исследование Латура и Вулгара «Жизнь лаборатории»33 было выстроено именно как этнография рутинных лабораторных практик. Так философия жизненных форм становится оружием против «слабого» социологизма. Предположим, мы провели исследование выборки немецких и  американских лабораторий, работающих в  одном поле и  обладающих сходным набором релевантных параметров, и выяснили, что немецкие ученые в  среднем делают открытия гораздо реже. Как объяснит это расхождение «слабый» социологист? Он покажет ключевое отличие в социальной архитектуре двух «эпистемических культур»: в Германии связи между аспирантами и научными руководителями теснее и сохраняются дольше, они остаются залогом выхода на  академическую орбиту и  после защиты первой диссертации. Кроме того, немецкий академический рынок меньше, более замкнут и плотность «моральных 32. Латур Б. Надежды конструктивизма // Социология вещей / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. С. 365. 33. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: the Social Construction of Scientific Facts. L.; Beverly Hills: Sage, 1979; Латур Б., Вулгар С. Лабораторная жизнь. Глава 2: Антрополог посещает лабораторию // Социология власти. 2012. № 6–7. С. 178–234.

56

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

связей» в нем выше. Поэтому, делая открытие, ученый старается всячески усмирить свою гордыню, явить читателям, рецензентам и  будущим работодателям образец научной скромности и  непременно продемонстрировать в  статье, что это никакой не прорыв в науке, а, напротив, развитие идей его научного руководителя и других достойных коллег. Американская ситуация прямо противоположна. Здесь нужно быстро заявить о себе, социальные связи менее прочные и более функциональные, мобильность выше и  commitment имеет короткий срок годности. Это базовое различение следует поместить в более широкий социальный контекст: добавить сюда отличия в механизмах отбора рукописей журнальными редакциями, эксплицировать логику работы грантовых комитетов, на худой конец — ​написать практическое руководство «как преуспеть в академическом мире Х». Уместной будет старая добрая антропологическая метафора «ученые как племя»: нужно показать, как именно сотрудники каждой лаборатории пляшут с бубном на защитах диссертаций, приносят кровавые жертвы отцам-основателям их научных школ, клянутся в верности, избегают ритуального осквернения и транслируют мифы об учредительных событиях — ​все то, что социологи старой школы называли механизмами поддержания и воспроизводства солидарности на микроуровне социального взаимодействия34. Если мы «слабые» социологисты, но  при этом тяготеем к  «жестким» объяснениям, нам будет вполне достаточно нескольких универсальных объяснительных параметров. Самые проверенные из них — ​морфологические, относящиеся к структуре академических сообществ и  особенно к  плотности социальных связей внутри них. Так мы придем к простому выводу: 34. Множество крайне увлекательных и жизненных примеров такого типа «слабых» объяснений в  социологии науки мы найдем в: Соколов М., Губа К., Зименкова Т., Сафонова М., Чуйкина С. Как становятся профессорами: академические карьеры, рынки и власть в пяти странах. М.: Новое литературное обозрение, 2015. См. также: Губа К. Поиск и отбор рукописей в американских социологических журналах: сеть vs рынок // Социология власти. 2015. № 3. С. 93–125. Рефлексию предложенных в этих работах объяснительных моделей см. в: Соколов М. Социология как чудо. Процесс sense-building в одной академической дисциплине // Социология власти. 2015. № 3. С. 13–57 (а также в критических откликах оппонентов: Хархордин О. Социология как доставка, поставка или проставка смысла жизни // Социология власти. 2015. № 3. С. 58–68; Вахштайн В. Салоны и клубы. Ответ Михаилу Соколову // Социология власти. 2015. № 3. С. 69–80).

В и к т о р  В а х ш т а й н

57

больше солидарности — ​меньше открытий. Социальная природа полученного знания будет объяснена в логике раннего Дюркгейма (морфология сообщества определяет его коллективные представления). Если же мы не только «слабые», но и «мягкие» социологисты, верящие в  автономию коллективных представлений от  структурных детерминант — ​a la поздний Дюркгейм и культурсоциологи Йельской школы35, — ​мы объясним разницу в работе немецких и американских лабораторий факторами скорее культурного, нежели структурного порядка. (Хотя такое ослабление объяснительной монополии структурных параметров не означает полного отказа от них.) Тогда нам придется иметь дело с занятным удвоением социальной обусловленности научного знания: открытия ученых окажутся детерминированы и социальной морфологией их академических сообществ, и теми системами классификаций, которые они разделяют в силу общей академической социализации. Одно социальное тянется за ученым как шлейф его обязательств, связей, зависимостей, интересов, второе находится перед его глазами подобно очкам — ​эпистемические конвенции, коллективные представления о природе изучаемого объекта, общие для данного конкретного «мыслительного коллектива». Но и в мягкой, и в жесткой версии «слабого» социологизма мы не увидим главного — ​социальности самих открытий. Это будет лишь разный «социальный фрейминг»36 (хотя, безусловно, «мягкая» версия дюркгеймианства, основанная на социологизации кантовского трансцендентализма, куда ближе к идеалу объяснения самого содержания знания). Без тотальной реконцептуализации знания, социального и их отношения новая социология науки останется в плену старых (и «слабых») допущений. 35. По иронии судьбы культурсоциологи Йельской школы во главе с Джеффри Александером также именуют себя «сильной программой» (правда, в исследованиях культуры, а не науки). Впрочем, Александеру далеко до радикализма раннего Блура — ​он вряд ли стал бы развивать тезис о единстве или бесшовном соединении культуры и общества (Александер Дж. Смыслы социальной жизни: культурсоциология. М.: Праксис, 2013). 36. Конечно, не в смысле микросоциологии Ирвинга Гофмана, а в куда более скромном определении политологов (Яноу Д., Ван Хульст М. Фреймы политического: от фрейм-анализа к анализу фреймирования // Социологическое обозрение. 2011. Т. 10. № 1–2. С. 87–113) и исследователей общественных движений (Сноу Д., Берк Рочфорд Э., Водэн С., Бенфорд Р. Процессы согласования фрейма, микромобилизация и участие в общественном движении // Социология власти. 2013. № 4. С. 187–224).

58

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Именно здесь на  помощь «сильной программе» приходит Витгенштейн. Блуру остается только получить новый сплав социального и рационального в плавильном котле правилосообразных практик. И все было бы, вероятно, так, если бы не одно «но».

Акт III. Витгенштейн оборачивается Дюркгеймом Жанр «военной истории идей», который я выбрал для этой статьи (и который, кстати, глубоко отвратителен как самому Блуру, так и большинству его оппонентов), диктует свою логику повествования. Первое его правило — а​ ргументы действуют. Они манипулируют собственными авторами, вступают в эпистемические коалиции, сталкиваются и  гибнут в  сражениях37. А  потому, когда речь заходит о вероломстве, предательстве и измене, это всегда вероломство самих теорий и лишь отчасти — р ​ ешение их авторов. С момента взлета Эдинбургской школы до момента ее падения (зафиксированного как раз в дискуссии с Латуром) проходит около двадцати лет. И большая часть из них была потрачена Блуром на  объяснение своим собственным партнерам по  витгенштейнианской коалиции, что его «сильная программа»: а) имеет право на существование; б) имеет отношение к Витгенштейну; в) работает лучше, чем старые версии «слабого» социологизма; г) хоть чем-то от этих «слабых» версий отличается. Как выяснилось, безуспешно. Слово последнему защитнику «сильной программы» Мартину Кушу: Я хотел бы провести различие между тремя версиями социологизма: «элиминативной», «редуктивной» и «аномальной». Элиминативный социологизм является позицией, которую Фреде, Грасиа и Нормор приписывают социологии знания в целом. В основном эта позиция сводится к тому, что доводы, аргументы и теории не являются тем, чем они себя объявляют, и что наши обычные способы их рассмотрения представляют собой в корне ошибочную «народную теорию»38. Сложно, однако, найти того, кто действительно придерживается такой точки зрения. 37. Эту интуицию мы попытались эксплицировать в: Вахштайн В. Дело о повседневности. Социология в судебных прецедентах. М.: ЦГИ, 2015. 38. Churchland P. Matter and Consciousness: A Contemporary Introduction to the Philosophy of Mind. Cambridge, MA: MIT Press, 1988. P. 43–49.

В и к т о р  В а х ш т а й н

59

Что-то  похожее я  нахожу, например, в  работе Мишеля Фуко «Ницше, генеалогия, история»…39 Фуко излагает здесь ницшеанскую генеалогию как разоблачение аргументов, являющихся в действительности только «масками». Под собой они скрывают «страсти ученых, их взаимную ненависть, их бесконечные и фанатичные дискуссии, их дух соперничества. проявления воли к знанию — и ​ нстинкт, страсть, инквизиторскую непреклонность, злобную утонченность и злой умысел»40,41.

Куш либо лукавит, либо плохо знаком с работами критических социологов. Все, что он приписывает Фуко, в избытке (и в куда более вульгарном изложении) мы найдем у половины социологов знания, практикующих навязчивую марксистскую культуру подозрения в качестве своего методологического императива. Куш продолжает: Переходя от  элиминативного к  редуктивному социологизму, я рассматриваю последний как концепцию, согласно которой число типов социальных сущностей (аргументов, теорий) идентично числу типов социальных институтов. Социорациональные законы как раз и представляют собой установление такого рода типовых идентичностей [type-type identities]. Такого рода закон может принимать, например, следующую форму: «Аргументы типа А  идентичны тем, которые заслуживает доверия в социальной структуре типа S». Социологи, придерживающиеся редуктивного подхода, будут делать, в частности, следующие утверждения: «Психологизм будет расцветать, когда экономические силы угрожают автономии буржуазного субъекта»; «Антипсихологизм неизбежно восторжествует, когда перед лицом развития монополистического капитализма исчезнет всякая иллюзия такой автономии»42; «Радикальный философский скептицизм будет широко распространен среди людей, обладающих привилегированным положением, но лишенных влияния в по-

39. Foucault M. Nietzsche, Genealogy, History // The Foucault Reader: An Introduction to Foucault’s Thought / P. Rabinow (ed.). L.: Penguin Books, 1984. 40. Ibid. P. 78, 95. 41. Куш М. Указ. соч. С. 21–22. 42. Nyiri J. C. Beim Sternenlicht des Nichtexistierenden: Zur ideologickritischen Interpretation des platonisierenden Antipsychologismus // Inquiry. 1974. Vol. 17. P. 399–443.

60

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

литической системе ярко выраженного деспотического типа»43; «Примитивное ограничительное исключение является типичной интеллектуальной реакцией на инновации в обществе, характеризующемся внутренней раздробленностью и отсутствием общего врага»44,45.

Это все очень знакомые аргументы «слабого» социологизма, лишенного, однако, одержимости культурой подозрения. Заметим, что цитату из Блура Куш поместил именно сюда. Наконец, третья версия социологизма  — ​«аномальный социологизм»,  — ​ по  Кушу, является самой желанной эпистемологией: Совершенно очевидно, что данная позиция формулируется согласно модели, предложенной Дональдом Дэвидсоном применительно к проблеме взаимоотношения сознания и тела. Аномальный монизм Дэвидсона состоит в следующем: ментальные события идентичны физическим событиям, возможность строгих психофизических законов (типов) отрицается, равно как и эпифеноменализм, а ментальное понимается как происходящее [supervening] от физического46,47.

Точно так же в аномальном социологизме социальное признается идентичным рациональному; Куш использует для устранения дуализма знания и общества дэвидсоновскую стратегию борьбы с дуализмом сознания и тела. Стоп! А  как же Блур? Ведь это его мечта, его задача, ставка всей его жизни. Ради этой благородной цели — ​создания работающей эпистемологии, названной Кушем «аномальным социологизмом», — ​Блур корпел над своей «сильной программой», сражался на два фронта с рационалистами и «слабыми» социологистами, нарушил перемирие и пакт об арациональности. Куш отвечает на этот вопрос:

43. Douglas M. The Social Preconditions of Radical Scepticism // Power, Action and Belief: A New Sociology of Knowledge? / J. Law (ed.). L.: Routledge; Kegan Paul, 1986. 44. Bloor D. Wittgenstein: a Social Theory of Knowledge. P. 140–145. 45. Куш М. Указ. соч. С. 22. 46. Davidson D. Thinking Causes // Mental Causation / J. Heil, A. Mele (eds). Oxford: Clarendon Press, 1993. 47. Куш М. Указ. соч. С. 23.

В и к т о р  В а х ш т а й н

61

В работах Дэвида Блура и Мэри Дуглас многое совпадает с моими взглядами на социологию знания. И все же мне представляется, что редуктивные социологические построения этих чрезвычайно влиятельных работ (которые подтверждаются и моими частными беседами с Блуром) являются, по всей видимости, неверно ориентированными48.

Блур для Куша — ​«слабый» социологист редуктивного типа. Он не сумел преодолеть инерцию старой социологии знания. И хотя впоследствии Куш делает для Блура исключение, перенося его после долгого раздумья в когорту «правильных» аномальных социологистов, выглядит это по меньшей мере странно. Если так рассуждает друг и ученик, чего ожидать от оппонента; Латур, в сущности, говорит то же, что и Куш: «сильная программа» хорошо сражается только против старой эпистемологии, против кондового социологизма она бессильна49. Обратим внимание еще на одну странность. Имя Витгенштейна в тексте Куша встречается всего трижды и все три раза — ​в сочетании «Дюркгейм и Витгенштейн». Но разве не против «слабого» социологизма дюркгеймовского типа был направлен критический удар эдинбуржцев? Почему в итоге их наследнику Кушу приходится стыдливо прятать Витгенштейна за ширмой, развивая свой тезис об «аномальном социологизме» с опорой на (куда менее релевантную для Блура) философию Дэвидсона? Что-то  явно пошло не  так, и  это «что-то» имеет отношение к эдинбургской версии витгенштейнианства. Давайте на  минуту вернемся к  сюжету с  философией форм жизни. Сила «сильной программы» состоит именно в ее способности к концептуализации научного знания через правилосообразные практики ученых. Математика Стевина — ​это не  эпифеномен его формы жизни, это и есть его форма жизни, а вернее, 48. Там же. С. 24. 49. Впрочем, здесь Латур лукавит. Он не случайно затратил столько усилий для популяризации «сильной программы» во Франции. Его главной мишенью, для поражения которой он воспользовался аргументами Блура, были не рационалисты-эпистемологи, а социологистская теория науки Пьера Бурдьё. Латур с радостью воспользовался тезисом эдинбуржцев о «слабом» социологизме, чтобы сбросить Бурдьё с корабля современности. Что любопытно, Бурдьё проглотил наживку и выступил с жесткой критикой Блура, причислив «сильную программу» к антисциентистскому и деконструктивистскому лагерю (Bourdieu P. Animadversiones in Mertonem // Robert K. Merton: Consensus and Controversy / J. Clark (ed.). Philadelphia: Falmer Press, 1990).

62

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

результат наложения двух таких форм — ​инженерной и математической. Практики решения инженерных задач подчинены особого рода правилам, как и все соответствующие математические расчеты, потребовавшие в конечном итоге переосмысления идеи числа. «Сильный» социологист должен вскрыть и детально проанализировать архитектуру этих практических логик. К примеру, чтобы социологически (и витгенштейниански) объяснить такую примитивную вещь, как моя статья, правильный социологист должен показать, что она является не самостоятельным рациональным и эпистемическим феноменом, а, напротив, продуктом наложения и интерференции двух форм жизни — ​предельно герметичных правил «шанинского аналитического чтения» (заставляющих меня в конечном итоге приписывать агентность, мотивы и интересы самим аргументам) и предельно медиатизированной московской салонной науки (навязывающей мне жанр «военной истории идей»). Мое письмо — ​это практика, сообразующаяся с двумя наборами правил, во многих отношениях противоречащих друг другу. То же и с френологией Комба: если мы всерьез принимаем «сильную программу», то должны показать, как практика публичных вскрытий связана с  практикой анатомического доказательства и практикой салонной жизни Эдинбурга XIX века. Никакой классовой структуры, никакой морфологии и космогонии субстанциализированных сообществ, никакой воли к власти — ​только практики и правила. Но как практики и правила связаны между собой? Математика Стевина — э​ то одновременно и практика расчетов, и правила вычисления. Социальная теория — э​ то и правила письма, и практика написания. Как решается проблема их соединения? Иными словами, взяв на вооружение витгенштейновскую интуицию «правилосообразных практик», Дэвид Блур немедленно столкнулся с проблемой, хорошо известной философам как скептический парадокс Сола Крипке. Вкратце предыстория такова. В  1976 году Крипке прочитал в канадском городе Лондоне свою знаменитую лекцию, позднее вошедшую в книгу «Витгенштейн о правилах и индивидуальном языке»50. Вся лекция (которой было суждено изменить направление теоретического поиска сразу в нескольких социологических областях), по сути, сводилась к интерпретации нескольких пара-

50. Крипке С. Витгенштейн о правилах и индивидуальном языке. М.: Канон+, 2010.

В и к т о р  В а х ш т а й н

63

графов «Философских исследований» Витгенштейна, в частности знаменитого параграфа 201: Наш парадокс был таким: ни один образ действий не мог бы определяться каким-то правилом, поскольку любой образ действий можно привести в соответствие с этим правилом. Ответом служило: если все можно привести в соответствие с данным правилом, то  все может быть приведено и  в  противоречие с этим правилом. Поэтому тут не было бы ни соответствия, ни противоречия51.

Скептический парадокс, как формулирует его Крипке, сводится к следующему: число конкретных практик, в которых мы применяли то или иное правило в прошлом, ограничено, и нет никаких гарантий, что описываемое этим правилом множество случаев дает возможность экстраполировать его на новые «кейсы». А если правила не приклеены к практикам и любые действия могут быть поставлены в  соответствие любым правилам, значит, «все дозволено» — ​крипкианский скептицизм оборачивается эпистемическим анархизмом52. И в тот момент, когда фигура скептика, безжалостно устраняющего имманентную связь между «правилом» и «практикой», обнаруживающего контингентность (если не случайность) их соотношения, окончательно испортила настроение исследователямвитгенштейнианцам, Крипке достал из рукава проверенное временем теоретическое решение — ​понятие сообщества: Ситуация будет сильно отличаться, если мы разрешим себе рассматривать нашего наблюдаемого во взаимодействии с широким сообществом. Другие люди тогда будут обладать условиями оправданности для корректировки правила, которому следует субъект. Рассмотрим пример с маленьким ребенком, 51. Витгенштейн Л. Философские исследования // Витгенштейн Л. Философские работы. М.: Гнозис, 1994. Ч. I. 52. Чтобы выйти из порочного круга аргументов, порожденных витгенштейнианцами в споре о скептическом парадоксе, можно обратиться к тексту, написанному в совсем иной традиции (Ролз Дж. Две концепции правил // Социологическое обозрение. 2013. Т. 12. № 2. С. 16–40). Кажется, дополнив дихотомию «правила/практики» различением практики и события, моральный философ Джон Ролз сделал больше для развития витгенштейновской социологии, чем все интерпретаторы Витгенштейна из лагеря социологии знания.

64

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

обучающимся правилу сложения. Очевидно, что его учитель не  будет принимать буквально любой ответ своего ученика. Напротив, ребенок должен удовлетворить различным условиям, если учитель хочет привить ему овладение понятием сложения53.

Сказать, что крипкианское решение вызвало бурю негодования среди аналитических философов, — ​ничего не сказать. Всех, кто последовал за Крипке, стали презрительно именовать скептицистами. Однако теперь появилась важная теоретическая задача — ​как парировать крипкианский выпад? Оксфордские витгенштейнианцы Гордон Бейкер и  Питер Хакер раздраженно замечают: Удивительно, prima facie, что эта новая форма скептицизма должна привлекать столько внимания, не говоря уже о том, чтобы казаться глубокой. Установленное без обиняков предположение, что я не могу быть уверен, что теперь подразумеваю под «плюс» или под «красный» то же, что я подразумевал под ними вчера, не кажется ни правдоподобным, ни особо интересным54.

Не  очень понятно: если утверждение Крипке странно и  неинтересно, зачем писать целую книгу, чтобы ответить на одну его лекцию? Оксфордские витгенштейнианцы не зря почувствовали угрозу, исходящую от крипкианского хода. Обращение к сообществу как всепроникающему «социальному контексту» применения правил — у​ дивительно влиятельная фигура мысли. Еще до Крипке к ней прибегает Питер Уинч, главный «переводчик» Витгенштейна на язык социологов. Он подчеркивает: Витгенштейн настаивает на том, что, во-первых, должно быть в принципе возможным для других людей понять правило и судить, правильно ли ему следуют; во-вторых, что не имеет смысла предполагать, что кто-то способен утвердить чисто личный стандарт поведения, если он никогда не имел опыта человеческого общества с его социально утвержденными правилами55. 53. Крипке С. Указ. соч. С. 118. 54. Бейкер Г. П., Хакер П. М. С. Скептицизм, правила и язык. М.: Канон+, 2008. С. 79. 55. Уинч П. Идея социальной науки и ее отношение к философии. М.: Русское феноменологическое общество, 1996. С. 24.

В и к т о р  В а х ш т а й н

65

Правда, у Уинча сообщество еще не занимает позиции судьи, присяжных и палача по совместительству (и уж точно Уинч не принял бы блуровской идеи эмпирического изучения сообществ). Гилберт Райл идет дальше: Никто из нас не может придать смысла идее корректного применения языка, кроме как ссылкой на авторитет уверенного общественного одобрения56.

Крипке лишь оставалось наделить Сообщество правами трансцендентального субъекта. Именно поэтому скептицизм — к​ райне привлекательная стратегия мышления для вполне традиционных «слабых» социологистов, привыкших оперировать такими концептами, как «сообщество», «социальный контекст», «авторитет» и «общественное одобрение». Что могут предложить в  ответ оксфордские витгенштейнианцы? Для начала — ​показать, что практики и  правила связаны друг с другом непосредственно, некоторым «внутренним отношением», то  есть без всякого социального контекста или сообщества. Сам вопрос, поставленный Крипке, предполагает: Существуют две независимые переменные — п ​ равило и его приложение. Они находятся в определенном отношении, а именно в таком, что последнее согласуется с первым. И выдвинутая проблема заключалась в том, что же предопределяет это отношение? Почему как раз эти, а не какие-нибудь другие действия соответствуют правилу? Каким образом объект, подобный правилу, может предопределять бесконечную совокупность действий, которые ему соответствуют?57

Для Бейкера и Хакера «вопрос „Каким образом правило определяет это как свое применение?“ имеет не больше смысла, чем „Как эта сторона монеты определяет другую сторону как себе противоположную?“»58, потому что …следование … правилу — ​это Praxis, регулярная деятельность. Понимание (направляемого правилом) выражения проявляется в конечном счете в его применении в действии. Ибо овладение 56. Райл Г. Понятие сознания. М.: Идея-Пресс. 2000. 57. Бейкер Г. П., Хакер П. М. Указ. соч. С. 131. 58. Там же.

66

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

техникой использования выражения в  соответствии с  правилом — э​ то мастерство или способность59.

Но для социолога апелляция к сообществу как к тому, что связывает правила и практики, даже более рискованна, чем для философа. Зачем вообще тогда нужна была «витгенштейновская революция», если мы вернулись к Дюркгейму? Разочарование тех, кто поверил в пророчество Дэвида Блура (следуйте за Витгенштейном, и единство знания-общества откроется вам), можно понять: вы обещали нам новую концептуализацию социального, вы открыли для нас регион рутинных повседневных правилосообразных практик60, вы пообещали, что обращение к этому региону позволит преодолеть дуализм рационального и социального… Для чего? Чтобы вернуться потом к старому доброму дюркгеймианскому социологизму? Большее предательство витгенштейнианства сложно и представить. Это как если бы Дональд Дэвидсон пообещал создать программу «аномального монизма», окончательно устранив психофизический дуализм, а потом бы выяснилось, что для доказательства единства сознания и тела ему требуется концепт души. Но когда Блур формулирует свою программу в социологии научного знания, скептический парадокс еще не  выглядит неразрешимой проблемой. Он вообще еще не стоит на повестке дня. Поэтому Блур последовательно придерживается скептицистской дюркгеймовской версии в интерпретации Витгенштейна. (Хотя в более поздней книге Блур попытается отмежеваться от «решения Крипке», сделает он это через усиление «социологистского скептицизма» и лишь усугубит положение.) В итоге создатель «сильной программы» оказывается таким же исчадием скептицизма для социологов-витгенштейнианцев, как Крипке — ​для 59. Там же. 60. Кроме Латура и Вулгара, к региону рутинных правилосообразных действий ученых обратились и  «когнитивные микросоциологи» во  главе с Карен Кнорр-Цетиной. Но их разочарование в «сильной программе» не было столь драматичным, поскольку витгенштейновская философия никогда не воспринималась ими как панацея для исследований науки. Тем более любопытно, что Кнорр-Цетина в итоге делает тот же решительный шаг, что и Латур: от социологии знания — к ​  объектно-ориентированной социологии (Кнорр-Цетина К. Социальность и объекты. Социальные отношения в постсоциальных обществах знания // Социология вещей. С. 267–306; Кнорр-Цетина К., Брюггер У. Рынок как объект привязанности: исследование постсоциальных отношений на финансовых рынках // Социология вещей. С. 307–341).

В и к т о р  В а х ш т а й н

67

аналитических философов. С этого момента «сильная программа» становится объектом критики со стороны своих недавних союзников. Витгенштейновский лагерь раскалывается на  враждующие фракции скептицистов и антискептицистов. Скептицисты вынуждены отступать назад, к Дюркгейму, что по факту означает отказаться от Витгенштейна и расписаться в «слабом» социологизме.

Акт IV. От революции — к ​  реакции Между победными дебатами Блура с  философами-рационалистами и  атакой на  него со  стороны социологов-витгенштейнианцев проходит совсем немного времени. Но  теперь «сильной программе» приходится обороняться. Созданная как оружие нападения, обороняется она неумело. Прежние оппоненты вроде Лаудана ограничивались стандартным аргументом «три из  четырех»: только три первых принципа «сильной программы» реализуемы, четвертый (требование рефлексивности и самоприменимости) остается чистой декларацией. Теперь же наступление идет по всем фронтам. Манчестерские этнометодологи во главе с Уэсом Шэрроком последовательно атакуют первый принцип — ​требование каузального объяснения61. Он строится на  дюркгеймианской натуралистической трактовке каузальности, а потому несовместим с витгенштейновской идеей форм жизни62. Однако куда мощнее наступление на антискептицистском фронте, возглавленное Майклом Линчем63. В 1992 году он указывает: 61. Sharrock W. W., Anderson R. J. The Wittgenstein Connection // Human Studies. 1984. Vol. 7. № 3–4. P. 375–386. 62. Чтобы опять же не замыкаться в кругу исключительно витгенштейнианских стратегий опровержения и контропровержения, стоит сравнить антикаузалистский аргумент Шэррока с аналогичным аргументом Макинтайра: Макинтайр А. Ошибка каузальности в социальной науке // Социологическое обозрение. 2013. Т. 12. № 1. С. 139–157. 63. Здесь кажется интересным выбор жанровой формы для атаки на оппонента. Если столкновение противников из  разных теоретических лагерей происходит чаще всего в журнальных статьях или подготовленных специально для дуэли сборниках, то  выпады в  сторону «своих» начинаются с критических рецензий на свежие монографии оппонентов. Помимо рецензии этнометодологов Шэррока и Андерсона на книгу Блура, см. также рецензию Блура (Bloor D. The Living Foundations of Mathematics // Social Studies of Science. 1987. Vol. 17. № 2. P. 337– 358) на  книгу этнометодолога Эрика Ливингстона (Livingston E. The Ethnomethodological Foundations of Mathematics. L.: Routledge; Kegan

68

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Сталкиваясь с явными расхождениями между сочинениями Витгенштейна и Дюркгейма, Блур преодолевает их, отрекаясь от некоторых центральных положений Витгенштейна… Блур, бесспорно, вдохновляется сочинениями Витгенштейна, даже если они не оправдывают его проект, но значительно более серьезная проблема состоит в том, что они подрывают многие программные заявления Блура64.

Речь, конечно, о скептическом парадоксе: Скептицистское прочтение Витгенштейна предоставляет содержание математики и естественных наук в распоряжение социолога, поскольку наиболее элементарные процедуры арифметики и теоретические законы физики могут теперь рассматриваться в качестве выражающих «совместное поведение людей», а не как трансцендентные законы разума или внутренние отношения в платонической области чистых математических форм. Предполагаемый этим аргументом экстернализм не требует объяснять поведение естественников или математиков нормами или идеологическими силами, существующими во «внешнем» обществе. Хотя дверь для таких объяснений уже приоткрыта, поскольку данный аргумент позволяет возлагать ответственность за конвенциональные практики их членов на относительно малые и закрытые дисциплинарные сообщества65.

Малые и закрытые дисциплинарные сообщества в качестве объясняющего фактора ничем не лучше идеологических сил Большого Общества — ​таков аргумент Линча. Формы жизни оказались в итоге сведены к банальному коммунальному консенсусу и диспозиции отношений. Он заключает: Чтобы пойти по пути, указанному Витгенштейном, социология должна выработать радикально иное представление о своей задаче. Блуровские попытки соединения аргументов Витгенштейна со схемами Дюркгейма или Мэри Дуглас ведут нас в тупик66. Paul, 1986). По тому, в какой момент пикировка в рецензиях перерастает в разгромные статьи и сборники, можно судить о распаде «эпистемических коалиций» и окончательном размежевании некогда близких подходов (Линч М. Указ. соч.). 64. Там же. С. 179. 65. Там же. С. 175. 66. Там же. С. 176.

В и к т о р  В а х ш т а й н

69

Новая задача социологии научного знания, по Линчу, — ​прояснять внутреннюю рациональность познавательных действий с  опорой на  антискептицистское прочтение Витгенштейна. В  конце концов, математика  — ​это совокупность рациональных упорядоченных действий, независимых от воображаемой морфологии незримого колледжа математиков или от  институциональной машинерии Большого Общества. Нужно устранить старую метафизику социального, чтобы увидеть имманентную связь правил и практик. Здесь аргумент Линча становится удивительно созвучен аргументу Латура. Неслучайно Линч сочувственно цитирует латуровскую «Пастеризацию Франции»67, а  Латур в  полемике с  Блуром требует от  того отдать должное этнометодологам: А  как быть с  этнометодологией, столь радикально отличающейся от дюркгеймианства, с которым Дэвид отождествляет всю социологию? В своей работе я в равной мере отталкивался как от принципов методологии Майкла Линча, так и от таковых Дэвида68.

Что отвечает Блур своим многочисленным критикам из витгенштейнианского лагеря? Только то, что он уже написал в своей второй книге о  Витгенштейне: вы все не  понимаете глубинной социологической сути его работ. Для Блура антискептицизм неизбежно приводит к «индивидуалистской» трактовке Витгенштейна. Он не видит, как можно одновременно отстаивать тезис о невозможности индивидуального языка и оставаться на позициях антискептицизма69. Этнометодологи наглядно показали, как именно это можно сделать. Отголоски полемики с витгенштейнианцами (весьма болезненной для «сильной программы») легко прослеживаются и в обмене репликами с Латуром. Блур почти не обращается к Витгенштейну. Он не апеллирует к философии форм жизни и не настаивает больше на  своем ключевом тезисе об  имманентной социальности знания. Ему вполне достаточно дюркгеймовского аргумента. А  те выпады, которые он делает против Латура, очень напоми 67. Латур Б. Пастер: война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: Издательство Европейского университета, 2015. 68. См. статью Брюно Латура «Дэвиду Блуру… и не только: ответ на „АнтиЛатур“ Дэвида Блура» в настоящем номере «Логоса». 69. Блур Д. Витгенштейн как консервативный мыслитель // Логос. 2002. № 5–6. С. 16.

70

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

нают маневры его старых противников вроде Лаудана. Латур же с садистским удовольствием несколько раз позволяет себе наступить на больную эдинбургскую мозоль: «Дэвид, а зачем нам „сильная программа“, если она ничем не отличается от предложенного Дюркгеймом социологизированного кантианства? Зачем нам ты, если у нас уже есть Мэри Дуглас, Дэвид?» В конечном итоге он почти повторяет в адрес Блура слова самого Блура в адрес Мангейма: «Мужество оставило его». А  значит, нужно двигаться дальше — «​ по ту сторону» исчерпавшего себя эдинбургского проекта. Но в какую сторону? Первая опция — в​ перед, к аномальному социологизму. Это выбор Мартина Куша: если витгенштейновская философия не  позволяет нам решить задачу «сильной программы», тем хуже для витгенштейновской философии. Значит, нужно найти новый теоретический ресурс и продвигаться в создании радикального социологистского проекта исследования научного знания. Вторая опция — ​назад, к Витгенштейну. Если скептицистское прочтение классика философии превращает его в  классика социологии, нужно отбросить крипкианскую «точку зрения сообщества» и создать новую социологию науки без сообществ. Это выбор этнометодологов. Третья опция — в​  сторону, подальше от социологизма любого толка. Совершить еще один поворот (после «социального поворота») в трактовке отношений между знанием, обществом и объектом знания. Это выбор Латура.

Эпилог. На выезде из Эдинбурга поверните направо… Один из латуровских упреков состоит в следующем: увлекшись миссией преодолеть разрыв между знанием и обществом (и торжественно ее провалив), Блур оставил на откуп философам другой разрыв — м ​ ежду знанием и объектом знания. Причем не просто философам, а лично Канту. Блур на это отвечает классическим дюркгеймовским аргументом: есть природа и есть общество, которое на самом деле тоже природа, только социальная. Социологию знания не интересует разрыв между объектами и теориями о них, потому что ее объект — ​сами теории. В силу эффекта специфической нетранзитивности отношений (возникающего только в том случае, если речь идет о естественно-научных теориях) объекты знания не должны интересовать социолога: объекты моих объектов не мои объекты. Блур утверждает: В и к т о р  В а х ш т а й н

71

Барнс открыл нам путь, напомнив о множестве знакомых примеров объектов, чья идентичность конституируется их  использованием. Столы, стулья, кружки и соусницы, равно как и удобрения, взрывчатка, вакцины и краски, — ​все это реальные и внешние по отношению к нам вещи, но их идентичности определяются их ролью в жизни группы, которая создает эти идентичности посредством собственных практик. Предложение Барнса состоит в том, чтобы использовать эти случаи как модель для объектов, чья роль в нашей жизни более тонка, к примеру для электронов и микробов70.

Для социолога науки не существуют ни сами стулья, ни сами микробы, но только их практические социальные идентичности (например, научные теории). Блур не настолько радикален, чтобы применить к самим объектам ту же витгенштейновскую модель «Х как употребление Х», которую он применяет к  нашим представлениям о них. Иначе ему бы пришлось сказать: пульсар есть то, что делают астрономы, а электрон есть то, что делают физики. Но именно такова «ставка» Латура, правда, с небольшой поправкой: объекты — ​это то, что становится объектами в результате столкновений и альянсов с другими объектами. В процессе этих столкновений и испытаний сил они непрерывно переписывают собственную историю: Теперь можно сказать, не впадая в противоречие, и то, что «микробы были созданы в 1864 году», и то, что «они были всегда». Единственный возможный с точки зрения здравого смысла ответ: «После 1864 года они были всегда»71.

Непонятно, правда, одно: что тогда является (становится) объектом? В чем его differentia specifica? Со стульями и соусницами более-менее понятно. (На этой понятности паразитирует то ответвление латуровской теории, которое связано с социологией вещей.) А теплород в той же степени объект, что и электрон? Да, ответит нам Латур, пока у  него сохраняется достаточное число союзников (материальных и нематериальных, человеческих и нечеловеческих), делающих его стабильным объектом. А значит, не существует отдельно мозга казненного преступника, от 70. См. статью Дэвида Блура «Анти-Латур» в настоящем номере «Логоса». 71. Latour B. Pandora’s Hope. Essays on the Reality of Science Studies. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999.

72

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

дельно — ​мозга, как его видит доктор Шпурцхайм. «Мозг френолога» обладает тем же статусом объекта, что и мозг на анатомическом столе, до тех пор, пока за Шпурцхаймом наблюдает Комб, а по улицам Эдинбурга расхаживают сотни врачей и других потенциальных членов Эдинбургского френологического общества. Они ни  сводимы, ни  несводимы друг к  другу72, но до какого-то момента существуют во взаимоутверждающих отношениях. Блур отмахивается от  латуровского тезиса как от  бессодержательной риторической фигуры, не замечая, в какой степени Латур обязан этой идеей самому Блуру. Все, что делает Латур в своей поздней, объектно-ориентированной теории, — ​перетасовывает блуровские типы причинности, перенося их на сами объекты: ……каждая из сущностей, с которыми я имею дело, обладает всеми тремя типами причинности, которые… [Блур] удерживает тщательно разделенными. Каждая из них самореферентна (подобно обществу в его схеме), включена в причинно-следственные связи (как в его не-социальной природе) и недостаточно детерминирует следующего за ней в серии (как в его концепции разрыва между чувственными данными и интерпретацией). Вместо распределения трех типов причинности по разным онтологическим областям (по одной на не-социальную природу, социальную природу и  их  связь) я  приписываю их  всем сущностям73.

Объект становится объектом не просто тогда, когда формируется «сеть» поддерживающих и «стабилизирующих» его актантов, а тогда, когда он обнаруживает в отношениях с ними все три типа модальностей: обладает собственной логикой sui generis, влияет на другие объекты и «недоопределен» их воздействиями74. Лату 72. Это центральный тезис самого Латура, сформулированный им в «Несводимом» (Латур Б. Пастер). 73. См. статью Брюно Латура «Дэвиду Блуру… и не только: ответ на „АнтиЛатур“ Дэвида Блура» в настоящем номере «Логоса». 74. Кажется, здесь намечается будущий разлом между сильными и  слабыми версиями объектно-ориентированной социологии. Для сильных онтологических проектов акцент стоит именно на  свойстве самореферентности объектов. Рынок у Карин Кнорр-Цетины самореферентен (Кнорр-Цетина К., Брюггер У. Указ. соч.), так же как и морские гребешки у Мишеля Каллона (см. статью Мишеля Каллона «О некоторых элементах социологии перевода: приручение морских гребешков и  рыболовов бухты Сен-Бриё» в  следующем номере «Логоса»). Сла-

В и к т о р  В а х ш т а й н

73

ровская онтологическая хореография возникает не вследствие отказа от идей Блура, а в результате их творческой ревизии. Объектно-ориентированная социология «позднего Латура» — ​продолжение его более раннего проекта в исследованиях науки. Ирония же состоит в  том, что спустя десять лет после дебатов с Блуром Латур сам был обвинен в недостатке радикализма и  мужества — ​мужества отстаивать самореферентность объектов. Грэм Харман повторил подвиг Латура, обернув против него его же аргументацию: «Если объекты самореферентны и обладают собственной логикой sui generis, почему же они у Вас оказались растворены в сетях взаимной стабилизации? Не возникает ли здесь реакционного отката назад, к философии, в которой все определяется всем и ничто не может претендовать на самозаконность? Или Ваш релятивизм Вам дороже идеалов онтологического поворота? Не стоит ли тогда философам довести проект Латура до конца, если сам он на это не способен?»75 Объектно-ориентибые онтологические проекты не  делают такого акцента: тело пациента в  работах Аннмари Мол (Мол А. Множественное тело // Социология власти. 2015. № 1. С. 232–247) представляет собой наложение множества практических порядков, втулочный насос или португальский галеон в  социальной топологии Джона Ло — ​э ффекты сети отношений (Ло Дж. После метода: беспорядок и  социальная наука. М.: Издательство Института Гайдара, 2015). Впрочем, речь, видимо, должна идти не  столько об  оппозиции, сколько о  «континууме самозаконности», что автоматически выводит нас за рамки латурианской социологии. Индексичные объекты в исследовании Андрея Корбута периодически обнаруживают волю к сопротивлению практикам, а мост и дверь у Георга Зиммеля (Зиммель Г. Мост и дверь // Социология власти. 2013. № 3. С. 145–150) обладают большей самореферентностью, чем руина (Он же. Руина // Избр. М.: Юрист, 1996. Т. 2. С. 227–233), рама картины (Он же. Рама картины. Эстетический опыт // Социология вещей. С. 48– 53) или ручка вазы (Он же. Ручка. Эстетический опыт // Социология вещей. С. 45–47). Кажется, эта проблема нигде сегодня не стоит так же остро, как в социологии города (Вахштайн В. Пересборка города: между языком и пространством // Социология власти. 2014. № 2. С. 9–38). В развитие темы самореферентности объектов см.: Кузнецов А. Латур и его «технолог»: вещи, объекты и технологии в акторно-сетевой теории // Социология власти. 2015. № 1. C. 55–89; Ерофеева М. Акторно-сетевая теория и проблема социального действия // Социология власти. 2015. № 1. С. 17–36. 75. См., напр.: Harman G. Prince of Networks. Bruno Latour and Metaphysics. Melbourne: Re-press, 2009. Из многочисленных работ объектно-ориентированных философов социологи читают (по долгу службы) эту книгу, а ради развлечения — ​другую, того же автора: Харман Г. Четвероякий объект. Метафизика вещей после Хайдеггера. Пермь: Гиле Пресс, 2015. Верхом философского разврата считаются: «Реалистская магия» Тимоти

74

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

рованная философия стала немезидой объектно-ориентированной социологии. Впрочем, это уже совсем другая война. Библиография Bloor D. Anti-Latour // Studies in History and Philosophy of Science. 1999. Vol. 30. № 1. P. 81–112. Bloor D. The Living Foundations of Mathematics // Social Studies of Science. 1987. Vol. 17. № 2. P. 337–358. Bloor D. The Sociology of Reasons: Or Why “Epistemic Factors” are Really “Social Factors” // Scientific Rationality: The Sociological Turn. Dordrecht: Springer Netherlands, 1984. P. 298–316. Bloor D. Wittgenstein and Mannheim on the Sociology of Mathematics // Studies in the History and Philosophy of Science. 1973. Vol. 4. № 2. P. 173–191. Bloor D. Wittgenstein: a Social Theory of Knowledge. N.Y.: Columbia University Press, 1983. Bourdieu P. Animadversiones in Mertonem // Robert K. Merton: Consensus and Controversy / J. Clark (ed.). Philadelphia: Falmer Press, 1990. P. 297–301. Brown J. R. The Rational and The Social. How to Understand Science in a Social World. L.; N.Y.: Routledge, 2015. Callon M. Some Elements of a Sociology of Translation: Domestication of the Scallops and the Fishermen of St. Brieuc Bay // Power, Action and Belief / J. Law (ed.). L.: Routledge, 1986. Р. 196–223. Callon M., Latour B. Don’t Throw the Baby Out with the Bath School! A Reply to Collins and Yearley // Science as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: University of Chicago Press, 1992. P. 343–368. Churchland P. Matter and Consciousness: A Contemporary Introduction to the Philosophy of Mind. Cambridge, MA: MIT Press, 1988. Collins H., Yearley S. Epistemological Chicken // Science as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: University of Chicago Press, 1992. P. 301–326. Combe G. The Constitution of Man Considered in Relation to External Objects. Cambridge: Cambridge University Press, 2009. Davidson D. Thinking Causes // Mental Causation / J. Heil, A. Mele (eds). Oxford: Clarendon Press, 1993. P. 3–17. Delanda M. A New Philosophy of Society: Assemblage Theory and Social Complexity. L.; N.Y.: Continuum, 2006. Douglas M. The Social Preconditions of Radical Scepticism // Power, Action and Belief: A New Sociology of Knowledge? / J. Law (ed.). L.: Routledge; Kegan Paul, 1986. P. 68–87.

Мортона (Morton T. Realist Magic: Objects, Ontology, Causality. Ann Arbor: University of Michigan Library, 2013) и «Новая философия общества» Мануэля Деланда (Delanda M. A New Philosophy of Society: Assemblage Theory and Social Complexity. L.; N.Y.: Continuum, 2006). Хотя хармановская статья о замещающей причинности (Харман Г. О замещающей причинности // Новое литературное обозрение. 2012. № 114. С. 75–90) куда более релевантна обсуждаемой здесь социологической проблематике.

В и к т о р  В а х ш т а й н

75

Foucault M. Nietzsche, Genealogy, History // The Foucault Reader: An Introduction to Foucault’s Thought / P. Rabinow (ed.). L.: Penguin Books, 1984. P. 76–100. Harman G. Prince of Networks. Bruno Latour and Metaphysics. Melbourne: Re-press, 2009. Kusch M. Sociology of Science: Bloor, Collins, Latour // Philosophy of Science: The Key Thinkers / J. R. Brown (ed.). N.Y.: Continuum Books, 2012. P. 168–187. Latour B. For David Bloor and Beyond // Studies in the History and Philosophy of Science. Part A. 1999. Vol. 30. № 1. P. 113–129. Latour B. Pandora’s Hope. Essays on the Reality of Science Studies. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999. Latour B., Harman G., Erdélyi P. The Prince and the Wolf: Latour and Harman at the LSE. L.: Zero Books, 2011. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: the Social Construction of Scientific Facts. L.; Beverly Hills: Sage, 1979. Laudan L. Progress and Its Problems: Toward a Theory of Scientific Growth. L.; Boston: University of California Press, 1977. Laudan L. The Pseudo-Science of Science? // Scientific Rationality: The Sociological Turn / J. R. Brown (ed.). Dordrecht: Springer Netherlands, 1984. P. 41–73. Livingston E. The Ethnomethodological Foundations of Mathematics. L.: Routledge; Kegan Paul, 1986. McMullin E. The Rational and the Social // Grazer Philosophische Studien. 1981. № 12. P. 13–33. Morton T. Realist Magic: Objects, Ontology, Causality. Ann Arbor: University of Michigan Library, 2013. Nyiri J. C. Beim Sternenlicht des Nichtexistierenden: Zur ideologickritischen Interpretation des platonisierenden Antipsychologismus // Inquiry. 1974. Vol. 17. P. 399–443. Parssinen T. Popular Science and Society: The Phrenology Movement in Early Victorian Britain // Journal of Social History. 1974. № 1. P. 1–20. Pels D., Hetherington K., Vandenberghe F. The Status of the Object: Performances, Mediations and Techniques // Theory, Culture and Society. 2002. Vol. 19. № 5–6. P. 1–21. Remedios F. Legitimizing Scientific Knowledge: An Introduction to Steve Fuller’s Social Epistemology. Maryland: Lexington Books, 2003. Shapin S. Homo Phrenologicus: Anthropological Perspectives on an Historical Problem // Natural Order: Historical Studies of Scientific Culture / S. Shapin, B. Barnes (eds). Beverly Hills: Sage, 1979. P. 41–71. Sharrock W. W., Anderson R. J. The Wittgenstein Connection // Human Studies. 1984. Vol. 7. № 3–4. P. 375–386. Stepantsov P. The Weakness of the Strong Program in Sociology of Knowledge. Unpublished manuscript. Moscow School of Social and Economic Sciences, 2010. Woolgar S. Some Remarks about Positionism: A Reply to Collins and Yearley // Science as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: University of Chicago Press, 1992. P. 327–342. Александер Дж. Смыслы социальной жизни: культурсоциология. М.: Праксис, 2013. Бейкер Г. П., Хакер П. М. С. Скептицизм, правила и язык. М.: Канон+, 2008.

76

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Блур Д. Витгенштейн как консервативный мыслитель // Логос. 2002. № 5–6. С. 47–65. Блур Д. Возможна ли альтернативная математика? // Социология власти. 2012. № 6–7. С. 150–177. Блур Д. Сильная программа в социологии знания // Логос. 2002. № 5–6. С. 162–185. Вахштайн В. Дело о повседневности. Социология в судебных прецедентах. М.: ЦГИ, 2015. Вахштайн В. Пересборка города: между языком и пространством // Социология власти. 2014. № 2. С. 9–38. Вахштайн В. Салоны и клубы. Ответ Михаилу Соколову // Социология власти. 2015. № 3. С. 69–80. Витгенштейн Л. Философские исследования // Он же. Философские работы. Ч. I. М.: Гнозис, 1994. С. 75–320. Губа К. Поиск и отбор рукописей в американских социологических журналах: сеть vs рынок // Социология власти. 2015. № 3. С. 93–125. Ерофеева М. Акторно-сетевая теория и проблема социального действия // Социология власти. 2015. № 1. С. 17–36. Зиммель Г. Мост и дверь // Социология власти. 2013. № 3. С. 145–150. Зиммель Г. Рама картины. Эстетический опыт // Социология вещей / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. С. 48–53. Зиммель Г. Руина // Он же. Избр. Т. 2. М.: Юрист, 1996. С. 227–233. Зиммель Г. Ручка. Эстетический опыт // Социология вещей / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. С. 45–47. Кнорр-Цетина К. Социальность и объекты. Социальные отношения в постсоциальных обществах знания // Социология вещей / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. С. 267–306. Кнорр-Цетина К., Брюггер У. Рынок как объект привязанности: исследование постсоциальных отношений на финансовых рынках // Социология вещей / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. С. 307–341. Крипке С. Витгенштейн о правилах и индивидуальном языке. М.: Канон+, 2010. Кузнецов А. Латур и его «технолог»: вещи, объекты и технологии в акторно-сетевой теории // Социология власти. 2015. № 1. C. 55–89. Куш М. Социология философского знания: конкретное исследование и защита // Логос. 2002. № 5–6. С. 104–134. Латур Б. Надежды конструктивизма // Социология вещей / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. С. 365–389. Латур Б. Пастер: война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: Издательство Европейского университета, 2015. Латур Б. Политика объяснения: альтернатива // Социология власти. 2012. № 8. С. 113–143. Латур Б. Сферы и сети: два способа реинтерпретировать глобализацию // Проект International. 2012. № 31. С. 193–200. Латур Б., Вулгар С. Лабораторная жизнь. Глава 2: Антрополог посещает лабораторию // Социология власти. 2012. № 6–7. С. 178–234. Латур Б., Энньон А. Как ошибки во множестве категорий приводят к известности // Гефтер. 29.11.2013. URL: http://gefter.ru/archive/10660. Линч М. Развивая Витгенштейна: решающий шаг от эпистемологии к социологии науки // Социология власти. 2013. № 1–2. С. 155–213.

В и к т о р  В а х ш т а й н

77

Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука. М.: Издательство Института Гайдара, 2015. Макинтайр А. Ошибка каузальности в социальной науке // Социологическое обозрение. 2013. Т. 12. № 1. С. 139–157. Мол А. Множественное тело // Социология власти. 2015. № 1. С. 232–247. Моркина Ю. С. Социальная теория познания Д. Блура: истоки и философский смысл. М.: Канон+, 2012. Пелс Д. Карл Маннгейм и социология научного знания: к новой программе исследований // Парадигмы социологии знания: хрестоматия / Под ред. В. Л. Шульца. М.: Наука, 2007. С. 256–281. Райл Г. Понятие сознания. М.: Идея-Пресс. 2000. Ролз Дж. Две концепции правил // Социологическое обозрение. 2013. Т. 12. № 2. С. 16–40. Слотердайк П. Теория сфер: беседа о поэтике пространства с самим собой // Проект International. 2012. № 31. С. 181–192. Сноу Д., Берк Рочфорд Э., Водэн С., Бенфорд Р. Процессы согласования фрейма, микромобилизация и участие в общественном движении // Социология власти. 2013. № 4. С. 187–224. Соколов М. Социология как чудо. Процесс sense-building в одной академической дисциплине // Социология власти. 2015. № 3. С. 13–57. Соколов М., Губа К., Зименкова Т., Сафонова М., Чуйкина С. Как становятся профессорами: академические карьеры, рынки и власть в пяти странах. М.: Новое литературное обозрение, 2015. Уинч П. Идея социальной науки и ее отношение к философии. М.: Русское феноменологическое общество, 1996. Харман Г. О замещающей причинности // Новое литературное обозрение. 2012. № 114. С. 75–90. Харман Г. Четвероякий объект. Метафизика вещей после Хайдеггера. Пермь: Гиле Пресс, 2015. Хархордин О. Социология как доставка, поставка или проставка смысла жизни // Социология власти. 2015. № 3. С. 58–68. Штейнзальц А., Функенштейн А. Социология невежества. М.: Институт изучения иудаизма в СНГ, 1997. Яноу Д., Ван Хульст М. Фреймы политического: от фрейм-анализа к анализу фреймирования // Социологическое обозрение. 2011. Т. 10. № 1–2. С. 87–113.

78

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

REVOLUTION AND REACTION: ON THE ORIGINS OF OBJECT-ORIENTED SOCIOLOGY Victor Vakhshtayn. Dean, Faculty of Sociology, Moscow School of Social and Economic Sciences (MSSES); Dean, Faculty of Philosophy and Sociology, [email protected]. Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (RANEPA), 82 Vernadskogo ave., Bldg 2, 119571 Moscow, Russia. Keywords: phrenology; Strong Program; actor-network theory; object-oriented ontology; skepticism. This paper investigates a curious precedent in the history of social theory, namely the birth of object-oriented sociology from the spirit of the sociology of science. Our analysis focuses on the dispute between David Bloor and Bruno Latour, which was preceded by an extended trench war between adherents of the Strong Program and representatives of the “weak” approaches to the sociology of knowledge. We will attempt to show how the schism in the Wittgensteinian camp of sociology occurred, how the internal clash between the “skeptics” and “anti-skeptics” led to a weakened position of the Edinburgh School, and how Latour took advantage of the hasty retreat of Bloor to conservative Durkheimian positions prepared ahead of time. This dispute was a tragic event in the sociology of science, the final and decisive battle of the Strong Program against considerably more radical opponents. Not being able to survive from being stabbed in the back by his former Wittgensteinian allies, Bloor was forced to fend off Latour’s attacks by invoking the intuitions of Emile Durkheim and Mary Douglas. During this clash of the titans, Latour employed his ontological argument for the first time, conceiving the object as a self-referential, underdetermined and causal unit. It is precisely this conceptual move that would give the impulse for the creation of object-oriented sociology. Of all places, why did phrenology become so widespread on the British Isles? Is “one” a number? How did the appeal to the concept of “form of life” (Lebensform) help to answer the question about the social nature of scientific knowledge? How did the anti-skeptical argument of the post-Wittgensteinian sociology of science weaken the Strong Program? Why did the thesis of the “impossibility of private language” lead the Edinburgh School into a dead-end? And why did a debate on the nature of scientific knowledge of objects lead to a war of all-against-all, and a disagreement about the nature of objects themselves? These questions, along with some others, are discussed in this paper. DOI: 10.22394/0869-5377-2017-1-41-78 References Alexander J. Smysly sotsial’noi zhizni: kul’tursotsiologiia [The Meanings of Social Life: A Cultural Sociology], Moscow, Praksis, 2013. Baker G. P., Hacker P. M. S. Skeptitsizm, pravila i iazyk [Scepticism, Rules and Language], Moscow, Kanon+, 2008. Bloor D. Anti-Latour. Studies in History and Philosophy of Science, 1999, vol. 30, no. 1, pp. 81–112. Bloor D. Sil’naia programma v sotsiologii znaniia [The Strong Programme in the Sociology of Knowledge]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2002, no. 5–6, pp. 162–185.

В и к т о р  В а х ш т а й н

79

Bloor D. The Living Foundations of Mathematics. Social Studies of Science, 1987, vol. 17, no. 2, pp. 337–358. Bloor D. The Sociology of Reasons: Or Why “Epistemic Factors” are Really “Social Factors.” Scientific Rationality: The Sociological Turn, Dordrecht, Springer Netherlands, 1984, pp. 298–316. Bloor D. Vitgenshtein kak konservativnyi myslitel’ [Wittgenstein as a Conservative Thinker]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2002, no. 5–6, pp. 47–65. Bloor D. Vozmozhna li al’ternativnaia matematika [Can There Be an Alternative Mathematics, Really?]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2012, no. 6–7, pp. 150–177. Bloor D. Wittgenstein and Mannheim on the Sociology of Mathematics. Studies in the History and Philosophy of Science, 1973, vol. 4, no. 2, pp. 173– 191. Bloor D. Wittgenstein: a Social Theory of Knowledge, New York, Columbia University Press, 1983. Bourdieu P. Animadversiones in Mertonem. Robert K. Merton: Consensus and Controversy (ed. J. Clark), Philadelphia, Falmer Press, 1990, pp. 297– 301. Brown J. R. The Rational and The Social. How to Understand Science in a Social World, London, New York, Routledge, 2015. Callon M. Some Elements of a Sociology of Translation: Domestication of the Scallops and the Fishermen of St. Brieuc Bay. Power, Action and Belief (ed. J. Law), London, Routledge, 1986, pp. 196–223. Callon M., Latour B. Don’t Throw the Baby Out with the Bath School! A Reply to Collins and Yearley. Science as Practice and Culture (ed. A. Pickering), Chicago, University of Chicago Press, 1992, pp. 343–368. Churchland P. Matter and Consciousness: A Contemporary Introduction to the Philosophy of Mind, Cambridge, MA, MIT Press, 1988. Collins H., Yearley S. Epistemological Chicken. Science as Practice and Culture (ed. A. Pickering), Chicago, University of Chicago Press, 1992, pp. 301– 326. Combe G. The Constitution of Man Considered in Relation to External Objects. Cambridge: Cambridge University Press, 2009. Davidson D. Thinking Causes. Mental Causation (eds J. Heil, A. Mele), Oxford, Clarendon Press, 1993. P. 3–17. Delanda M. A New Philosophy of Society: Assemblage Theory and Social Complexity, London, New York, Continuum, 2006. Douglas M. The Social Preconditions of Radical Scepticism. Power, Action and Belief (ed. J. Law), London, Routledge, Kegan Paul, 1986, pp. 68–87. Erofeeva M. Aktorno-setevaia teoriia i problema sotsial’nogo deistviia [Actor-Network Theory and the Problem of Social Action]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2015, no. 1, pp. 17–36. Foucault M. Nietzsche, Genealogy, History. The Foucault Reader: An Introduction to Foucault’s Thought (ed. P. Rabinow), London, Penguin Books, 1984, pp. 76–100. Guba K. Poisk i otbor rukopisei v amerikanskikh sotsiologicheskikh zhurnalakh: set’ vs rynok [Search and Selection of Manuscripts in American Scientific Journals: Network vs Market]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2015, no. 3, pp. 93–125.

80

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Harman G. Chetveroiakii ob”ekt [The Quadruple Object], Perm, Hyle Press, 2015. Harman G. O zameshchaiushchei prichinnosti [On Vicarious Causality]. Novoe literaturnoe obozrenie [New Literary Observer], 2012, no. 114, pp. 75–90. Harman G. Prince of Networks. Bruno Latour and Metaphysics, Melbourne, Re-press, 2009. Kharkhordin O. Sotsiologiia kak dostavka, postavka ili prostavka smysla zhizni [Sociology as Delivery of Sense. Answering to Mikhail Sokolov]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2015, no. 3, pp. 58–68. Knorr-Cetina K. Sotsial’nost’ i ob”ekty. Sotsial’nye otnosheniia v postsotsial’nykh obshchestvakh znaniia [Sociality with Objects. Social Relations in Postsocial Knowledge Societies]. Sotsiologiia veshchei [Sociology of Things] (ed. V. Vakhshtayn), Moscow, Territoriia budushchego, 2006, pp. 267– 306. Knorr-Cetina K., Bruegger U. Rynok kak ob”ekt priviazannosti: issledovanie postsotsial‘nykh otnoshenii na finansovykh rynkakh [The Market as an Object of Attachment: Exploring Postsocial Relations in Financial Markets]. Sotsiologiia veshchei [Sociology of Things] (ed. V. Vakhshtayn), Moscow, Territoriia budushchego, 2006, pp. 307–341. Kripke S. Vitgenshtein o pravilakh i individual’nom iazyke [Wittgenstein on Rules and Private Language], Moscow, Kanon+, 2010. Kusch M. Sociology of Science: Bloor, Collins, Latour. Philosophy of Science: The Key Thinkers (ed. J. R. Brown), New York, Continuum Books, 2012, pp. 168– 187. Kusch M. Sotsiologiia filosofskogo znaniia: konkretnoe issledovanie i zashchita [The Sociology of Philosophical Knowledge]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2002, no. 5–6, pp. 104– 134. Kuznetsov A. Latur i ego “tekhnolog”: veshchi, ob”ekty i tekhnologii v aktornosetevoi teorii [Latour and his “Technologist”: Things, Objects and Technology in Actor-Network Theory]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2015, no. 1, pp. 55–89. Latour B. For David Bloor and Beyond. Studies in the History and Philosophy of Science. Part A, 1999, vol. 30, no. 1, pp. 113–129. Latour B. Nadezhdy konstruktivizma [The Promises of Constructivism]. Sotsiologiia veshchei [Sociology of Things] (ed. V. Vakhshtayn), Moscow, Territoriia budushchego, 2006, pp. 365–389. Latour B. Pandora’s Hope. Essays on the Reality of Science Studies, Cambridge, MA, Harvard University Press, 1999. Latour B. Paster: voina i mir mikrobov, s prilozheniem “Nesvodimogo” [Pasteur: Guerre et paix des microbes, suivi de “Irréductions”], Saint Petersburg, Izdatel’stvo Evropeiskogo universiteta, 2015. Latour B. Politika ob”iasneniia: al’ternativa [The Politics of Explanation: an Alternative]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2012, no. 8, pp. 113– 143. Latour B. Sfery i seti: dva sposoba reinterpretirovat’ globalizatsiiu [Spheres and Networks. Two Ways to Reinterpret Globalization]. Project International, 2012, no. 31, pp. 193–200. Latour B., Harman G., Erdélyi P. The Prince and the Wolf: Latour and Harman at the LSE, London, Zero Books, 2011.

В и к т о р  В а х ш т а й н

81

Latour B., Hennion A. Kak oshibki vo mnozhestve kategorii privodiat k izvestnosti [How to Make Mistakes on So Many Things at Once — ​and Become Famous for This]. Gefter, November 29, 2013. Available at: http://gefter.ru/ archive/10660. Latour B., Woolgar S. Laboratornaia zhizn’. Glava 2: Antropolog poseshchaet laboratoriiu [Laboratory Life. Chapter 2: An Anthropologist Visits the Laboratory]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2012, no. 6–7, pp. 178– 234. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: the Social Construction of Scientific Facts, London, Beverly Hills, Sage, 1979. Laudan L. Progress and Its Problems: Toward a Theory of Scientific Growth, London, Boston, University of California Press, 1977. Laudan L. The Pseudo-Science of Science? // Scientific Rationality: The Sociological Turn (ed. J. R. Brown), Dordrecht, Springer Netherlands, 1984, pp. 41– 73. Law J. Posle metoda: besporiadok i sotsial’naia nauka [After Method: Mess in Social Science Research], Moscow, Izdatel’stvo Instituta Gaidara, 2015. Livingston E. The Ethnomethodological Foundations of Mathematics, London, Routledge, Kegan Paul, 1986. Lynch M. Razvivaia Vitgenshteina: reshaiushchii shag ot epistemologii k sotsiologii nauki [Extending Wittgenstein: The Pivotal Move from Epistemology to the Sociology of Science]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2013, no. 1–2, pp. 155–213. MacIntyre A. Oshibka kauzal’nosti v sotsial’noi nauke [A Mistake About Causality in Social Science]. Sotsiologicheskoe obozrenie [The Russian Sociological Review], 2013, vol. 12, no. 1, pp. 139–157. McMullin E. The Rational and the Social. Grazer Philosophische Studien, 1981, no. 12, pp. 13–33. Mol A. Mnozhestvennoe telo [The Body Multiple]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2015, no. 1, pp. 232–247. Morkina J. S. Sotsial’naia teoriia poznaniia D. Blura: istoki i filosofskii smysl [Social Epistemology by David Bloor: Origins and Philosophical Meaning], Moscow, Kanon+, 2012. Morton T. Realist Magic: Objects, Ontology, Causality, Ann Arbor, University of Michigan Library, 2013. Nyiri J. C. Beim Sternenlicht des Nichtexistierenden: Zur ideologickritischen Interpretation des platonisierenden Antipsychologismus. Inquiry, 1974, vol. 17, pp. 399–443. Parssinen T. Popular Science and Society: The Phrenology Movement in Early Victorian Britain. Journal of Social History, 1974, no. 1, pp. 1–20. Pels D. Karl Manngeim i sotsiologiia nauchnogo znaniia: k novoi programme issledovanii [Karl Mannheim and the Sociology of Scientific Knowledge: Toward a New Agenda]. Paradigmy sotsiologii znaniia: khrestomatiia [Paradigms in Sociology of Knowledge: An Anthology] (ed. V. L. Shul‘ts), Moscow, Nauka, 2007, pp. 256–281. Pels D., Hetherington K., Vandenberghe F. The Status of the Object: Performances, Mediations and Techniques. Theory, Culture and Society, 2002, vol. 19, no. 5–6, pp. 1–21. Rawls J. Dve kontseptsii pravil [Two Concepts of Rules]. Sotsiologicheskoe obozrenie [The Russian Sociological Review], 2013, vol. 12, no. 2, pp. 16–40.

82

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Remedios F. Legitimizing Scientific Knowledge: An Introduction to Steve Fuller’s Social Epistemology, Maryland, Lexington Books, 2003. Ryle G. Poniatie soznaniia [The Concept of Mind], Moscow, Ideia-Press. 2000. Shapin S. Homo Phrenologicus: Anthropological Perspectives on an Historical Problem. Natural Order: Historical Studies of Scientific Culture (eds S. Shapin, B. Barnes), Beverly Hills, Sage, 1979, pp. 41–71. Sharrock W. W., Anderson R. J. The Wittgenstein Connection. Human Studies, 1984, vol. 7, no. 3–4, pp. 375–386. Simmel G. Most i dver’ [The Bridge and the Door]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2013, no. 3, pp. 145–150. Simmel G. Rama kartiny. Esteticheskii opyt [The Frame of a Picture. Aesthetic Experience]. Sotsiologiia veshchei [Sociology of Things] (ed. V. Vakhshtayn), Moscow, Territoriia budushchego, 2006, pp. 48–53. Simmel G. Ruchka. Esteticheskii opyt [Door-Knob. Aesthetic Experience]. Sotsiologiia veshchei [Sociology of Things] (ed. V. Vakhshtayn), Moscow, Territoriia budushchego, 2006, pp. 45–47. Simmel G. Ruina [The Ruin]. Izbr. T. 2 [Selected Works. Vol. 2], Moscow, Iurist, 1996, pp. 227–233. Sloterdijk P. Teoriia sfer: beseda o poetike prostranstva s samim soboi [Theory of Spheres: Talking to Myself about the Poetics of Space]. Project International, 2012, no. 31, pp. 181–192. Snow D., Burke Rochford E., Worden S., Benford R. Protsessy soglasovaniia freima, mikromobilizatsiia i uchastie v obshchestvennom dvizhenii [Frame Alignment Processes, Micromobilization, and Movement Participation]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2013, no. 4, pp. 187–224. Sokolov M. Sotsiologiia kak chudo. Protsess sense-building v odnoi akademicheskoi distsipline [Sociology as a Miracle. The Sense-Building Process in an Academic Discipline]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2013, no. 3, pp. 13–57. Sokolov M., Guba K., Zimenkova T., Safonova M., Chuikina S. Kak stanoviatsia professorami: akademicheskie kar’ery, rynki i vlast’ v piati stranakh [How to Become a Professor: Academic Careers, Markets and Power in Five Countries], Moscow, New Literary Observer, 2015. Steinsaltz A., Funkenstein A. Sotsiologiia nevezhestva [The Sociology of Ignorance], Moscow, Institut izucheniia iudaizma v SNG, 1997. Stepantsov P. The Weakness of the Strong Program in Sociology of Knowledge. Unpublished manuscript. Moscow School of Social and Economic Sciences, 2010. Vakhshtayn V. Delo o povsednevnosti. Sotsiologiia v sudebnykh pretsedentakh [The Case of Everyday Life. Sociology in the Judicial Precedents], Moscow, TsGI, 2015. Vakhshtayn V. Peresborka goroda: mezhdu iazykom i prostranstvom [Reassembling the City: Between Language and Space]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2014, no. 2, pp. 9–38. Vakhshtayn V. Salony i kluby. Otvet Mikhailu Sokolovu [Salons and Clubs. Answering to Mikhail Sokolov]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2015, no. 3, pp. 69–80. Winch P. Ideia sotsial’noi nauki i ee otnoshenie k filosofii [The Idea of a Social Science and its Relation to Philosophy], Moscow, Russkoe fenomenologicheskoe obshchestvo, 1996.

В и к т о р  В а х ш т а й н

83

Wittgenstein L. Filosofskie issledovaniia [Philosophische Untersuchungen]. Filosofskie raboty. Ch. I [Philosophical Works. Part I], Moscow, Gnozis, 1994, pp. 75–320. Woolgar S. Some Remarks about Positionism: A Reply to Collins and Yearley. Science as Practice and Culture (ed. A. Pickering), Chicago, University of Chicago Press, 1992, pp. P. 327–342. Yanow D., Van Hulst M. Freimy politicheskogo: ot freim-analiza k analizu freimirovaniia [From Policy “Frames” to “Framing”]. Sotsiologicheskoe obozrenie [The Russian Sociological Review], 2011, vol. 10, no. 1–2, pp. 87–113.

84

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Анти-Латур Дэвид Блур

Почетный профессор, Школа социальных и политических исследований (SSPS), Университет Эдинбурга (UoE). Адрес: 15a George sq., EH8 9LD Edinburgh, UK. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: социальный конструктивизм; социология знания; «сильная программа»; постулат симметрии; натурализм; акторно-сетевая теория; каузальность; материализм.

Статья является первой репликой в полемике Дэвида Блура и Бруно Латура. В ней приводится защита так называемой сильной программы в социологии знания и обсуждаются связанные с ней эпистемологические проблемы. Автор отвечает на критику Бруно Латуром субъектно-объектной оппозиции и постулата симметрии в социологии науки. В основе латуровской критики — карикатура на «сильную программу». Автор указывает на ее натуралистический и каузальный характер, а также на репрезентативную трактовку знания, являющуюся ее основным методологическим принципом. Знание в «сильной программе» понимается как институционализированная система коллективных представлений, рассматриваемых как истинные и ложные, и именно непонимание этого факта, по мнению Блура, приводит Латура к неверной трактовке «программы» и дальнейшей критике принципа симметрии. Латур понимает природу как наивный реалист и начинает иссле-

дование науки с построения общих метафизических тезисов об автономности актора, основанных на генерализации конкретных исторических обстоятельств (в частности, истории Пастера и его лаборатории). Во второй части статьи производится сравнение методов акторно-сетевой теории и «сильной программы» и ставится под сомнение новизна первого подхода. Автор говорит об обскурантизме и ненадежности латуровской терминологии. Даже несмотря на свой словарь «монад» и «энтелехий», он рассматривает социальные отношения, реальные исторические практики, а также интересы социальных групп, что сближает его с социологами «сильной программы». В заключение автор делает вывод о некритическом отношении Латура к проблеме релятивизма и реализма (в отношении к утверждениям и аргументам самих исследуемых акторов), а также о непродуктивности его позиции для современной социологии.

85

1. Введение

Б

РУНО Латур — ​страстный критик социологии знания в целом и ее «сильной программы» в частности1. Тем, кто знаком с его книгами «Наука в действии», «Пастер. Война и мир микробов», «Нового времени не было. Эссе по симметричной антропологии»2, будет очевидна важность этой кри Перевод с  английского Григория Егорова по  изданию: © Bloor D. AntiLatour // Studies in History and Philosophy of Science. 1999. Vol. 30. № 1. P. 81–112. Публикуется с любезного разрешения автора. Автор благодарит Хэнка ван ден Белта, Селию Блур, Мартина Куша и Стива Старди за полезные критические замечания и рекомендации, высказанные к ранней версии этой статьи. Оставшиеся недостатки полностью на моей совести. 1. Традиционную позицию в социологии знания можно назвать слабой программой. Она предполагает, что социопсихологические причины необходимо использовать только для иррационального, ошибок и отклонений от правильных норм и методологических принципов науки. Не считая этого, социолог может в лучшем случае только осветить общие условия, способствующие или препятствующие науке. Примеры этой позиции можно найти в работах Имре Лакатоса, Ларри Лаудана и Сьюзен Хаак (Лакатос И. История науки и  ее рациональные реконструкции / Пер. с англ. А. А. Никифорова // Структура и развитие науки. Из Бостонских исследований по философии науки / Под ред. Б. P. Грязнова, В. Н. Садовского. М.: Прогресс, 1978. С. 203–269; Laudan L. Progress and Its Problems. Towards a Theory of Scientific Growth. L.: Routledge, 1977; Haack S. Towards a Sober Sociology of Science // The Flight from Science and Reason / P. Gross, N. Levitt, M. Lewis (eds). N.Y.: New York Academy of Sciences, 1996. P. 259– 265). Сторонники же «сильной программы» выступают за необходимость объяснения всех систем представлений в терминах каузальности, независимо от того, как аналитик может их оценивать. Наверное, стоит сразу отметить, что эти причины никогда не сводятся лишь к социальным. Такое ограничение было бы непоследовательным. Сенсорная стимуляция, производимая объектами окружающей среды, всегда играет ключевую роль. Рассмотрение подобного подхода можно найти в моих работах, а также у Барнса (Bloor D. Knowledge and Social Imagery. Chicago: Chicago University Press, 1976; Barnes B., Bloor D., Henry J. Scientific Knowledge. A Sociological Analysis. L.; Athlone; Chicago: Chicago University Press, 1996). Предельно важное, но часто представляемое в ложном свете требование «симметрии» будет обсуждаться в ходе данной работы. 2. Латур Б. Наука в действии: следуя за учеными инженерами внутри общества. СПб.: Издательство Европейского университета, 2013; Он же. Пастер.

86

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

тики в его творчестве. Тем же читателям, которые знают о его работах лишь понаслышке или знакомы только с первым изданием книги «Лабораторная жизнь»3, представление Латура в качестве критика социологии знания может показаться неожиданным. Его работы и «сильную программу» в социологии знания часто относят к одному и тому же направлению — ​«социальному конструктивизму». Поэтому создается впечатление, что эти предприятия по сути своей сходны. Это впечатление усиливается тем фактом, что Латур хочет пойти дальше, чем социологи знания, чья работа, по его мнению, представляет собой некоторый компромисс. Он думает, что социологи недостаточно радикальны в своей критике науки4. Тем не менее в действительности два этих подхода совершенно противоположны. В глазах Латура социология знания провалилась, и она продолжит терпеть неудачу, если не примет совершенно новый подход, который качественно изменит ее характер. Делая подобные утверждения, Латур намеренно связывает себя с  позицией Роберта Мертона в  социологии науки5. Мертон, как и Карл Мангейм до него и многие после, полагал, что социологическое исследование природы знания обречено иметь ограниченный характер. Оно сводится к описанию условий, способствующих росту научного знания или замедляющих его. В лучшем случае оно могло бы выделить причины, влияющие на направление научного исследования. Сам процесс познания при этом определяется методами и критериями, которые не происходят из наших институтов и конвенций и не зависят от них. Научное знание соответствует природе и разуму, а не обществу. Латур разделяет этот пессимизм относительно перспектив социологии знания, но приходит к такому выводу другим путем. Он не хочет возвращаться к утверждению автономии разума и природы. Более того, он считает, что социологи все еще находятся в плену у подобных идей. Чтобы двигаться вперед, они должны избавиться от их влияния. По его словам, мы должны сделать «еще один поворот после поворота социального»6. Война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: Издательство Европейского университета, 2015; Он же. Нового времени не было: эссе по симметричной антропологии. СПб.: Издательство Европейского университета, 2006. 3. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Social Construction of Scientific Facts. L.: Sage, 1979. 4. Latour B. One More Turn After the Social Turn: Easing Science Studies into the Non-Modern World // The Social Dimension of Science / E. McMullin (ed.). Notre Dame, IN: University of Notre Dame Press, 1992. P. 273. 5. Латур Б. Пастер. С. 76. 6. Latour B. One More Turn After the Social Turn. P. 272.

Д э в и д  Б л у р

87

Я думаю, что Латур ошибается: нет никакого следующего «поворота», который нужно сделать. Я не говорю, что социологи знания уже выполнили свою задачу. Конечно же, нет. Фундаментальные идеи все еще нуждаются в прояснении, еще многое предстоит сделать как в эмпирическом плане, так и в теоретическом. Мой тезис состоит в том, что идеи Латура — э​ то не путь вперед, а, наоборот, шаг назад. Чтобы обосновать эти утверждения, я представлю защиту «сильной программы». Сначала я сформулирую возражения Латура, а затем опишу его предложения по анализу знания. Мой вывод будет состоять в том, что его критика опирается на систематическое искажение позиции, которую он отвергает, а его собственный подход (в той мере, в какой он претендует на новизну) не работает. Дабы не ограничиваться только ответом на критику Латура, позвольте мне обозначить более широкий круг связанных с ней вопросов. Неверные представления Латура о социологии знания проистекают из его позиции по поводу фундаментального принципа, который можно назвать субъект-объектной схемой. Она предполагает, что знание следует понимать в терминах взаимодействия между независимой реальностью  — ​«объектом» знания — и ​  познающим «субъектом», в теле которого воплощены его принципы рецептивности. (Обычно, хотя и  не  обязательно, говорят, что этот субъект конструирует «представления» об объекте.) Примечательно, что Латур хочет, чтобы социологи отказались от этой схемы. Разумеется, он не первый, кто видит в субъект-объектной схеме источник проблем, но нужно помнить, что существует множество способов ее интерпретации и множество различных уровней, на  которых она может быть использована. Поэтому было бы удивительно, если бы субъект-объектная схема не имела сферы законного применения. Несомненно, у нее есть ряд интригующих ограничений (далее я приведу одно из них), но, в отличие от Латура, я не вижу преимуществ в том, чтобы принять нечто, полностью ей противоположное. Наоборот, я думаю, что при определенных интерпретациях есть все основания для ее сохранения. Поэтому в дальнейшем я воспользуюсь возможностью, предоставленной этим вызовом субъект-объектной схеме, чтобы снова поставить некоторые фундаментальные методологические вопросы из этой области, а также чтобы обратиться к некоторым распространенным ныне заблуждениям7. 7. Ценные и подробные описания позиций Эдмунда Гуссерля, Мартина Хайдеггера и Людвига Витгенштейна по поводу субъект-объектной схемы

88

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

2. Критика «сильной программы» Латур утверждает, что и социологи знания, и их критики до него работали в рамках субъект-объектной оппозиции. Каждый предполагал, что при анализе знание нужно раскладывать на две составляющие: одна обеспечивается объектом, другая — ​субъектом познания. Теории знания — ​это просто наши рассказы о том, как различать эти два ингредиента, как они взаимодействуют и в каких отношениях находятся. Некоторые из этих теорий будут делать сильный акцент на сложности вклада познающего субъекта, другие — п ​ редставлять его как пустой объем или чистый лист, ожидающий записей. Одни объяснения знания будут относиться к субъекту как к индивидуальному сознанию, другие будут отождествлять его с группой или культурой. Очевидно, что для последовательных социологов познающий субъект в конечном счете имеет социальный характер; словом, его можно назвать обществом. Какими бы ни были различия в нативистском, эмпирическом, индивидуалистическом или коллективистском подходах, общая схема всегда была одной и той же, полярность субъекта и объекта воспроизводилась в  последующих построениях. Латур утверждает, что мы можем представить эту схему линией, как на рис. 1. Хотя большинство таких теорий знания распределяют влияние между субъектом и  объектом, обратите внимание на  две крайние позиции на шкале. Они предполагают возможность избежать эклектизма или дуализма. С одной стороны, мы могли бы стремиться к чисто объективистской теории и пытаться объяснять все (включая общество) в терминах природы. С другой стороны, мы также могли бы обратиться к исключительно субъективистской теории и пытаться объяснять все (включая природу) в терминах общества. Латур относит «сильную программу социологии знания» к подходам второго типа. Она работает внутри субъектобъектной полярности, но занимает одну из крайних позиций. можно найти у Мартина Куша и, со специальным акцентом на теме самосознания, у Эрнста Тугендхата (Kusch M. Language as Calculus vs Language as Universal Medium. A Study in Husserl, Heidegger and Gadamer. Dordrecht: Kluwer, 1989; Tugendhat E. Self-Consciousness and Self-Determination. Cambridge, MA: MIT Press, 1986). Куш, например, описывает, как в хайдеггеровском противостоянии этой схеме выражался его отказ от индивидуалистических и трансценденталистских тенденций у Гуссерля. Это важно для моей аргументации: отказ от индивидуалистической и трансценденталистской версии субъект-объектной схемы не предполагает полного отказа от нее. Для нее все еще может быть место в контексте, скажем, антииндивидуалистического и натуралистического анализа знания.

Д э в и д  Б л у р

89

Рис. 1. Субъект-объектная схема

По словам Латура, в рамках «сильной программы» «общество должно было объяснять природу!»8 Чтобы понять значение характеристики Латура, я  разъясню главную идею «сильной программы», а затем покажу, как она связана с его субъект-объектной осью. Основной момент программы — ​это так называемый постулат симметрии. Объектами социологического исследования должны быть как истинные, так и ложные, как рациональные, так и иррациональные идеи — в​  той мере, в какой их придерживаются коллективно. Все они должны объясняться одними и  теми же типами причин. Во  всех случаях исследователь должен распознавать локальные, контингентные причины представления (belief). Это требование было сформулировано в  противовес господствовавшему ранее предположению, которое все еще защищают в широких научных кругах: истинные (или рациональные) представления следует объяснять путем ссылки на реальность, в то время как ложные (или иррациональные) — ​на искажающее влияние общества. Возьмем популярный среди критиков социологии знания пример: открытие Грегором Менделем законов наследования объясняется его наблюдениями за растениями в экспериментальном саду. Для объяснения же антименделевских утверждений Трофима Лысенко, напротив, достаточно указать на идеологию марксизма-ленинизма, сталинскую диктатуру и  политический оппортунизм некоторых советских агрономов9. Постулат симметрии означает отказ от  подобного подхода. Но  какова альтернатива? Учитывая, что Латур относит «сильную программу» к крайнему субъективизму, социологу ничего не  остается, кроме как «отказать обеим группам в доступе к реальности»10. Получается, что ни теория Менделя, ни теория Лысенко не имели ничего общего с «природой». И то и другое — н ​ е более чем проекции каких-то интересов или сложившихся образов мышления: «белый экран, на который 8. Latour B. One More Turn After the Social Turn. P. 278. 9. См.: Medvedev Z. The Rise and Fall of T. D. Lysenko. N.Y.: Columbia University Press, 1969; Joravsky D. The Lysenko Affair. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1970. 10. Latour B. Do Scientific Objects Have a History? Pasteur and Whitehead in a Bath of Lactic Acid // Common Knowledge. 1996. Vol. 5. № 1. P. 79.

90

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

общество проецирует свое кино»11. Получается, что симметрия и субъективизм предполагают друг друга. Латур справедливо отвергает сформулированный в таком виде принцип симметрии. Он утверждает, что, несмотря на  свое название, он полностью асимметричен, поскольку наделяет объяснительной силой общество, лишая этой силы природу. Принцип симметрии не оказывает должного внимания явлениям и процессам вне области социального и не признает их вклад в наши социальные порядки. На первый взгляд может показаться, что сам Латур хочет обычным образом смешать компоненты общества и «природы», как будто уводя нас от предельных точек субъектобъектной схемы, но это не входит в его планы. Он открыто отрицает подобный эклектизм, полагая, что мы не должны объяснять природу в терминах общества или общество в терминах природы, так же как не должны говорить, что знание — э​ то их смесь. Мы должны объяснять и природу, и общество одновременно в терминах чего-то третьего, вещи или процесса. Общество и природа, как он выражается, «производятся совместно»12. По  мнению Латура, социологическое объяснение тонкости и богатства научных результатов — ​безнадежная задача. В «Пастере» он отвергает возможность объяснить связанные с микробами открытия Пастера с помощью социальных фактов, касающихся самого ученого. Такие факты слишком редки, чтобы это выглядело убедительно: Консерватизм, католицизм, любовь к законности, верность императрице, пыл, страсть — ​вот примерный перечень тех «социальных факторов», что влияли на Пастера. Однако этого недостаточно, если мы подводим баланс всей научной деятельности13 .

Могло быть много консервативных католиков-патриотов с такими чертами характера, но, в отличие от Пастера, они не обнаружили бактерию сибирской язвы. Видимо, для такой амбициозной 11. Idem. We Have Never Been Modern. N.Y.: Harvester, 1993. P. 53. Параграф “What is a Quasi-Object?” (Ibid. P. 51–55) был добавлен Латуром в английском издании книги. Русский перевод был сделан с  французского издания, поэтому в нем эти страницы отсутствуют. Отдельный перевод данного параграфа см.: Латур Б. Что такое квази-объект? / Пер. с англ. А. Писарева // Сигма. 08.06.2015. URL: http://syg.ma/@alieksandr-14/brunolatur-o-kvazi-obiektakh. — ​Прим. ред. 12. Latour B. One More Turn After the Social Turn. P. 287. 13. Латур Б. Пастер. С. 77.

Д э в и д  Б л у р

91

объяснительной работы у социальных категорий недостаточная различительная сила. Выделим логическую связь между двумя основными утверждениями Латура: «сильная программа» объясняет природу с отсылкой к обществу; инструменты социологии слишком «грубы», чтобы объяснять явления, подобные работе Пастера. Связь состоит в том, что тонкость его работы проистекает из детальности его наблюдений. Если «сильная программа» отрицает роль данных наблюдения и предполагает, что Пастер восприимчив только к влиянию социальных факторов, тогда, делает вывод Латур, она не способна должным образом работать с детализированными научными данными. Мечте о социологическом объяснении содержания науки не суждено сбыться, как всегда и утверждали ее традиционные критики. Для избавления от подобных дефектов Латур предлагает новый принцип симметрии, называя принцип симметрии «сильной программы» первым принципом. Его второй, или обобщенный, принцип симметрии — ​это упомянутая выше идея о том, что общество и природу необходимо рассматривать как совместно производимые. С точки зрения Латура, «сильная программа» объясняла природу в терминах общества, и поэтому было невозможно приписать вещам агентность: она есть только в обществе. Второй принцип симметрии возвращает агентность вещам. Он позволяет занять по-настоящему симметричную позицию, исходя из которой можно понять, как устроены и общество, и природа. По мнению Латура, только так мы можем признать, что сделать научное открытие — значит изменить общество. Для Латура такая позиция — ​шаг вперед, позволяющий нам увидеть изменения в науке как изменения в обществе. Новый принцип симметрии, позволяющий исследователю как бы балансировать между обществом и природой, может быть изображен на схеме в виде вертикальной оси. Она будет перпендикулярна исходной субъект-объектной оси, а природа и общество будут расположены симметрично относительно нее. По Латуру, получается нечто вроде схемы на рис. 2. Как Латур понимает точку, которую я назвал истоком? Его позиция по этому поводу неясна, я еще вернусь к этому. Вертикальная ось рассматривается как ось «стабильности»14 — э​ то пока все, что нам нужно знать. Речь идет об устойчивости различия между природой и обществом. Идея в том, что в нижней части оси, ря 14. Latour B. One More Turn After the Social Turn. P. 285.

92

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Рис. 2. Второй принцип симметрии Латура (исток)

дом с истоком, различие между вещами, реально существующими в природе, и вещами как предметами коллективных верований и мнений не имеет четкого смысла. На позициях выше представлены ситуации, в которых агенты относятся к демаркации между природой и обществом как к фиксированной и постоянной. Таким образом, нельзя представлять отношения между природой и обществом в качестве строгой оппозиции, потому что их полярность меняется по вертикали оси стабильности. Например, научные инновации следует представлять как движение вверх и вниз по этой оси, так как новатор изменяет общие представления о том, какие «вещи сами по себе» существуют реально, в природе. Модифицируя наши идеи, он, если воспользоваться терминологией Латура, создает и пересоздает и природу, и общество. Латур полагает: История «вещей в себе» представляется нелепостью только тем, кто хочет навязать нам уже надоевшие противопоставления между субъектом (или обществом) и объектом (или природой). Между тем новаторы непрестанно преодолевают границы между наукой и обществом, игнорируя столь значимые для нас различия между тем, что было открыто… и что было сфабриковано15.

Стоит задуматься над следствиями этого пассажа. Отсылка к «вещам в себе» — ​это, конечно же, отчасти аллюзия на кантовскую идею ноуменальной основы субъект-объектной схемы. Можем также предположить, что она относится к идеям, которые ближе к здравому смыслу, — ​о независимости объектов природы от наших представлений о них. Мы считаем само собой разумеющимся, что деревья и камни (так же, как электроны и бациллы) являются устойчивыми объектами наравне с остальным содержимым 15. Латур Б. Пастер. СПб., 2015. С. 130.

Д э в и д  Б л у р

93

вселенной. Оставляя в  стороне эволюцию, геологические изменения и небулярную гипотезу происхождения Солнечной системы, можно сказать, что в определенном смысле у них нет «истории», они просто «наличествуют», обеспечивая стабильный фон для более скоротечных событий на человеческой сцене, где идеи меняются, а теории приходят и уходят. Однако для Латура история вещей самих по  себе существует, потому что, как ему кажется, он отбросил привычные предпосылки трансцендентности и независимости. В представлении о трансцендентности и независимости лишь выражается субъект-объектная схема, от которой он хочет отказаться. Таковы критические замечания Латура, направленные против «сильной программы», допущения, которые он ей приписывает, и основные направления, по которым он предлагает осуществлять преобразования. Его цель состоит в разработке некоторого несоциологического и нередукционистского анализа знания, который не будет сводить природу к обществу или общество к природе. Он называет этот проект антропологией, но это не антропология Эдварда Эванса-Причарда или Мэри Дуглас. Вся дюркгеймовская традиция отметается на том основании, что носит сциентистский характер и опирается на модернистское разделение науки и общества, которое как раз и следует проблематизировать16.

3. Оценивая критику Латура Демарш Латура основан на  специфическом понимании целей «сильной программы» и ее сторонников. По его словам, они пытаются объяснить природу в терминах общества. В ответ следует заявить, что это глубокое заблуждение. Объяснению подлежит не  природа, а  разделяемые нами представления о  природе. Исследуются особенности и причины знания или того, что считается знанием, а не сами объекты знания. Ясно, что рано или поздно мне придется ответить на вопрос о том, можем ли мы и насколько можем говорить о знании объекта, не говоря о самом объекте. Пока же займемся общими целями этого исследования. Это как раз то, чего Латур не делает. Мысль о том, что нужно стремиться «объяснять природу обществом», настолько необычна, что попытка критика кому-то приписать ее кажется удивительной, особен 16. Latour B. Postmodern? No, Simply Amodern! Steps Toward an Anthropology of Science // Studies in the History and Philosophy of Science. 1990. Vol. 21. № 1. P. 167.

94

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

но учитывая явно материалистические формулировки «сильной программы»17. Тем не менее на протяжении всего обсуждения Латур систематически не различает природу и представления о природе. Он постоянно формулирует аргументы — к​ ак собственные, так и своих оппонентов — ​в терминах природы, а не представлений о ней. (Вспомните, что для Латура совместно производятся общество и природа, а не общество и представление о природе.) Как будто ему трудно различать эти вещи. Примером является приведенная выше цитата про новатора, пересекающего границу между природой и обществом. Однако легко понять, почему Латур движется в этом направлении. Он отвергает деление на субъект и объект, а проведение различия между природой и представлениями о природе — ​это просто форма этого деления. Латур начинает свою критику с игнорирования того факта, что «сильная программа» является частью натуралистического и каузального предприятия. С  точки зрения «сильной программы» само общество — ​это часть природы. Слово «природа» относится ко всеобъемлющей материальной системе, в которой человеческие животные и их взаимодействия, а также все результаты этих взаимодействий находятся на отведенных для них местах. Непоследовательно говорить об обществе, объясняющем природу, когда оно является не более чем ее частью. Само знание — ​лишь еще одно природное явление. Вместо того чтобы располагать «сильную программу» на субъективистском полюсе субъект-объектной оси, как это делает Латур, стоило бы, в соответствии с духом этого проекта, расположить ее на противоположном18. Латур не понял «сильную программу», поэтому неудивительно, что его последующие объяснения постулата симметрии были неверными. Этот постулат не основывается на асимметричном отношении к природе и обществу, которое ему приписывает Латур. Правильное, натуралистическое понимание принципа симметрии предполагает, что и  «природа» (то  есть не-социальная природа), и  общество участвуют в  формировании и  поддержании представлений. «Симметрия», на  которой я  настаиваю, заключается в том, что оба типа причин — ​опыт мира вещей и опыт мира людей — в​ ключены во все коллективные представления. Си 17. См.: Bloor D. Knowledge and Social Imagery. 18. Я не думаю, что Латур проявил бы больше сочувствия к «сильной программе», если бы понял, что она является натуралистическим предприятием. Скорее всего, нет, учитывая его неприятие натурализма и каузальности. Пример антикаузальности его мышления можно найти в: Latour B. Do Scientific Objects Have a History?

Д э в и д  Б л у р

95

стемы представлений, то есть разделяемые и устоявшиеся формы знания, — ​это посредник, с помощью которого люди координируют свои взаимодействия с  не-социальной природой. Каузально структурированные отношения с  материальным миром неизбежны, они присутствуют во всех культурах. Занять симметричную позицию — ​значит признать наличие обоих измерений во всех случаях. Вместо того чтобы полагать, что ни у кого нет доступа к реальности, как думает Латур, данную позицию можно выразить девизом: «Все культуры одинаково близки к природе!» Это значит, что ложные системы представлений взаимодействуют с природой в соответствии с теми же общими принципами, что и истинные. Какие бы неудобства это ни вызывало, принятие принципа симметрии означает, что менделизм и лысенковщину нужно рассматривать как два разных способа каузального взаимодействия с (не-социальной) природой. Обе эти теории включают в себя чувственные данные о мире, взаимодействие с вещами и людьми, использование существующих культурных ресурсов и широко распространенных, хотя и спорных, стандартов и задач. Вопреки представлению Латура, «сильная программа» настаивает на том, что менделизм и лысенковщина, ньютоновская механика и механика Эйнштейна, волновая теория света Френеля и корпускулярная теория Брюстера, микробная теория болезней Коха и теория миазмов Петтенкофера имеют дело с природой. Все они в свое время имели характер социальных институтов, но это не значит, что их сторонники не взаимодействовали с природой. Разными способами и  в  разной степени успешно, но  они делали это. Каким-то образом натуралистический и материалистический акцент на «и» в умах критиков превратился в идеалистический и субъективистский. Такой подход может показаться очень контринтуитивным. Чтобы лучше очертить его, я  обращусь к  примеру, который кажется наименее благоприятным для социолога из всех вышеперечисленных. Если мы исходим из предпосылки, что, скажем, теория Менделя истинна или близка к истине, тогда как неоламаркизм Лысенко в корне неверен и, вероятно, подкреплен ложными сведениями об урожайности, то как можно поддерживать «симметричный» подход? Если одна из этих теорий соответствует действительности, а другая по разным причинам терпит в этом неудачу, то как обе они могут быть одинаково связаны с ней? Как им удается быть одинаково близкими к реальности? Нам нужно рассмотреть связь, которая имеет место, когда одно является истинной репрезентацией другого. Что «сильная про96

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

грамма» может сказать об этом соответствии? Дело в том, что при натуралистическом подходе «соответствие» должно пониматься как связь, которую утверждают, приписывают или принимают сами акторы, а не как нечто действующее в качестве реальной причины. Эти утверждения, приписывания и  принятия — ​скорее эффекты, которые необходимо объяснить, нежели причины, которые могут быть использованы в  объяснениях. Точнее, «соответствие» или «несоответствие» реальности — ​это не каузальные отношения, которыми совокупности представлений связаны со своими референтами. У представлений действительно есть каузальные связи с вещами в мире, но они не схватываются словами «соответствие» и «несоответствие». Ни одно из этих отношений не является ни подлинной, ни натуралистически определяемой связью, существующей самостоятельно. Истинные и ложные теории не репрезентируют два естественных вида вещей, так же как участок земли, которым я владею, и участок земли, которым я не владею, не являются двумя естественными видами земли. В обоих случаях мы имеем дело с тем, что можно назвать моральным, а не каузальным различением. Конечно, существует и  каузальное объяснение тому, почему различение истинности и ложности производится так, а не иначе, повышая статус одной теории и понижая другой. В случае Менделя и Лысенко, как и в других, предоставление такого объяснения будет целью сторонника «сильной программы». Если будет необходимо упомянуть совершенное кем-то из них намеренное искажение данных, то так тому и быть: это станет частью объяснения. В общем, объяснение будет работать с прагматикой и случайными обстоятельствами представления, которые для обеих теорий будут включать в  себя формирование и  обработку данных, их отбор и оценку, связь с существующими теориями, распределение ожиданий и власти, а также набор целей и задач. Все эти суждения и решения должны быть укоренены в практиках и целях релевантных групп. В данном случае это, с одной стороны, провинциальные селекционеры и партийные руководители, а с другой — с​ толичные ученые (часто поколением старше) в университетах и академиях19. 19. Учитывая вполне понятную одиозность Лысенко и его сторонников, обсуждение их взаимодействия с реальностью одновременно с обсуждением такового генетиков, пострадавших от их рук, может показаться странным. Чтобы компенсировать эту странность, стоит обратиться к докладу «Новая генетика в Советском Союзе», опубликованному под эгидой Имперского бюро селекции и генетики (Hudson P. S., Richens R. H. The

Д э в и д  Б л у р

97

Разговор о  теории, «соответствующей» реальности,  — ​это просто словарь для выражения результата этих разнообразных и  сложных процессов. Он удобно кодирует их  результат, но не раскрывает, в чем они, собственно, состоят. Для повседневных практических целей такая конвенция работает очень хорошо. Она обеспечивает нужное нам практическое различение и удобно объединяет разнообразные процессы. Опасность возникает, когда такие разговоры об «истинности» и «ложности» вырываются из своего повседневного контекста и рассматриваются как данность в рефлексивных, аналитических или философских описаниях работы науки. Они вызывают проблемы, поощряя простые и обманчивые образы, претендующие на связь с причинами наших суждений, в то время как в действительности они являются их следствием20. New Genetics in the Soviet Union. Cambridge: School of Agriculture, Imperial Bureau of Plant Breeding and Genetics, 1949). Конечно, авторы этого доклада не могли знать всего, что происходило в это время, но их фактологический обзор и анализ литературы позволит нам обнаружить за жестокостью противостояния подлинно интеллектуальные ставки. Например, в то время было неясно, ставят ли определенные эмпирические результаты под сомнение текущее понимание генетических процессов или же генетическую теорию можно спасти, объяснив этот эффект вирусами. Также возможны были аргументы, апеллирующие к полигенам, то есть объяснение различных характеристик через зависимость от действий очень большого количества генов. Это была важная проблема, потому что генетике того времени было не по силам объяснение большинства экономически значимых характеристик [растений], представляющих интерес для практического селекционера. Обращение к полигенам выглядело для критиков так же, как внедрение новых эпициклов ради спасения старой геоцентрической астрономии. Также стоит помнить, что огромный успех производителей пшеницы в Соединенных Штатах, так разительно контрастирующий с проблемами СССР, сам является феноменом, нуждающимся в критическом анализе. Использование ими гибридов, полученных методом двойного скрещивания, часто считается триумфом генетики Менделя, но (a) согласно Журавски (Joravsky D. Op. cit.) они были разработаны эмпирически и на момент написания (1970 год) не были осмыслены теоретически; (б) во всяком случае было бы невозможно перенести эту практику в Советский Союз. Попытки предпринимались и потерпели неудачу, поскольку их успех зависел от необходимости ежегодной закупки семян, к которой традиционно относились с пренебрежением, а также широкого использования гербицидов и химических удобрений. Говоря современным языком, необходима была не эта (относительно) прогрессивная на тот момент технология, а «приспособленная технология» (appropriate technology). 20. Нам нужен именно прагматический смысл недостатков идеи «соответствия» в  сочетании с  социологическим смыслом значимости катего-

98

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Разоблачив тезис о том, что «сильная программа» — э​ то часть проекта по объяснению природы через общество, и заново подтвердив ее натуралистический характер и дух, я готов ответить на основное обвинение Латура, а именно его утверждение о том, что социальные факторы слишком скудны для объяснения богатства нюансов научной работы. В терминах, которыми Латур описывает все это, он, конечно же, прав. К сожалению, он работает с ложным предположением о том, что в «сильной программе» ученый взаимодействует с обществом, а не с (не-социальной) природой. Мы видели, что это не так. Верное предположение (пока нет свидетельств об  обратном) состоит в  том, что ученые всегда взаимодействуют с природой, но делают это коллективно, посредством разделяемых ими конвенций и устоявшихся понятий. В рамках «сильной программы» никогда не было необходимости или тенденции отрицать тонкость и богатство наблюдаемого учеными или отрицать, что оно играет важную роль в формировании и поддержании представлений. Более того, признание сложности, богатства и каузальной действенности чувственных данных соответствует целям социологии знания. Можно предположить, что наблюдение всегда будет позволять нам раскрывать реальность, которая намного сложнее, чем то, что мы можем включить в наши текущие концептуальные схемы и теоретические системы. Опыт и практическое взаимодействие с миром будут бесконечно порождать аномалии. Природу всегда нужно будет фильтровать, упрощать, избирательно испытывать и  искусно интерпретировать, чтобы уместить в границы нашего познания. Разные способы репрезентации природы всегда возможны именно из-за необходимости сведения сложности к относительной простоте. (Не-социальная) природа сама по себе не диктует нам, как ее упрощать, делать приближения и  отбирать данные. Эти процессы, являющиеся коллективными достижениями, в конечном счете следует отнести к свойствам познающего субъекта. Вот где на сцену выходит социолог. Объяснение того, каким образом агенты налаживают связь между сложной (не-социальной) природой и  последствиями прошлых достижений, даже близко не похоже на то, что описывает Латур. Никто не пытается вывести научные достижения Пастерии «истинности» как чего-то  внешнего, властного и  навязываемого. См. лекции Эмиля Дюркгейма «Прагматизм и социология»: Durkheim E. Pragmatism and Sociology / J. C. Whitehouse (trans.). Cambridge: Cambridge University Press, 1983.

Д э в и д  Б л у р

99

ра из его консерватизма, католичества, преданности императрице и нескольких черт характера. Разумеется, это предприятие безнадежно. Во всяком случае оно было бы выражением ошибочного индивидуалистического мышления, а не подлинно социологическим исследованием. Вопросы, в ответы на которые социолог мог бы внести свой вклад, касаются тех интерпретаций, которые могут быть использованы для объяснения наблюдений Пастера, того, как он ставил вопросы, и его техник работы с неопределенностями и нерешенными проблемами в данных. Почему он использовал именно эти интерпретативные инструменты и именно таким образом? В конце концов, Роберт Кох на основании данных Пастера вывел иной результат, чем сам Пастер, несмотря на то, что оба были компетентными, квалифицированными и рациональными учеными, которые разделяли многие допущения о причинах заболевания21.

4. Агентность вещей Следовательно, Латур ошибается, когда обвиняет «сильную программу» в  том, что она якобы отказывает вещам в  агентности и отдает ее вместе с властью социальным процессам. «Сильная программа» признает агентность природных, не-социальных вещей и  процессов, а  именно каузальную агентность. Например, вещи стимулируют наши органы чувств. Используя микроскоп для изучения тканей и жидкостей мертвых животных, Пастер и Кох могли видеть маленькие объекты характерной формы. Столь же очевидно, что вещи воздействуют на нас одновременно множеством способов, как явных, так и едва различимых. Например, мы бы наверняка заболели, если бы ввели некоторые из этих жидкостей в нашу кровеносную систему. Впрочем, не думаю, что 21. Во-первых, Кох полагал, что работа Пастера о сибирской язве была просто повторением более ранних экспериментов Тигеля и не содержала ничего нового. См.: Carter K. C. The Koch-Pasteur Dispute on Establishing the Cause of Anthrax // Bulletin of the History of Medicine. 1988. Vol. 62. № 1. P. 50–52. Во-вторых, Кох думал, что Пастер перепутал сибирскую язву с другим организмом. Это было связано с тем, что они расходились во мнениях относительно ожидаемой изменчивости данных видов микроорганизмов, а это расхождение, в свою очередь, было связано с тем, что при определении видов микробов они придавали разное значение морфологическим и физиологическим характеристикам. Гейсон объясняет это расхождение во мнениях различиями в научной биографии и навыках. См.: Geison G. L. Louis Pasteur // Dictionary of Scientific Biography / C. C. Gillispie (ed.). N.Y.: Scribner’s Sons, 1974. Vol. 9. P. 397–399.

100

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

такие ссылки на каузальную агентность природных вещей впечатлили бы Латура. Скорее всего, он увидит в них только колебания между двумя полюсами (природным и социальным) схемы, идентифицированной и отвергнутой им. Высказывание о роли объектов может лишь изменить его восприятие «сильной программы»: если раньше Латур считал ее экстремальной теорией, то теперь будет считать эклектичной, постулирующей знание как совокупность социальных и не-социальных компонентов. Почему такая теория плоха? Аргумент Латура в  следующем: само приписывание каузальной агентности вещам и есть осуществление знания. Фактически оно не только конституирует употребление того знания, которое социолог обычно стремится объяснить, но также предполагает разделение реальности на две категории — «​ природное» и «социальное». Именно это различие хочет проблематизировать Латур. Любое использование этого различия как данности будет, на его взгляд, спорным и приведет к поверхностному, а не фундаментальному анализу. Таким образом, апелляция к  «естественным» причинам вроде тех, что я  только что описал, является для Латура результатом того процесса, который мы должны изучать22. Есть в  этом возражении нечто правильное, но  также и  нечто глубоко ошибочное. Несомненно, верным является то, что ни одна каузальная натуралистическая объяснительная программа, такая как «cильная программа», не может работать без некоторых фундаментальных допущений о том, каков мир. Если она сделает их, то ее последователи уже будут определенным образом претендовать на  обладание знанием. Проблематичность данного возражения связана с тем, являются ли позиция и способ последователей «сильной программы» заявлять свои права на знание менее обоснованными, чем позиции других, в том числе таких критиков, как Латур. В своей работе им тоже нужно претендовать на знание, что они и делают, так что это не отличительная особенность «сильной программы». В одном мы можем быть уверены: никто не может разработать полностью беспредпосылочную позицию. Невозможно тематизировать все инструменты исследования, не придя к теме, для которой нет инструментов. Сложность заключается в том, чтобы решить, что нужно сделать темой исследования, а что — ​его средством. 22. См., напр.: Callon M., Latour B. Don’t Throw the Baby Out with the Bath School! // Science as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: Chicago University Press, 1992. P. 347–348.

Д э в и д  Б л у р

101

Каковы критерии для определения легитимного и разумного? В пятом разделе мы увидим, что Латур принял решение создать фундаментальную онтологию и набор базовых философских категорий для описания событий «ниже» того уровня, на котором кристаллизуются социальная и  природная реальности, то  есть в точке истока на рис. 2. Описание этих событий, данное в философском словаре Латура, и есть его основной инструмент: все остальное — ​это тема исследования. Альтернативная стратегия, более соответствующая «сильной программе», — ​это принятие подхода, выведенного из эмпирической традиции. Социолог должен понимать, на что реагируют исследуемые агенты, то есть какие аспекты мира были открыты этим агентам в опыте, с какими трудностями они сталкиваются. Если мы сможем выделить «стимул», то, возможно, сможем приступить к объяснению «реакции». Конечно, реальная проблема будет состоять не в индивидуальных психологических реакциях как таковых, а в реакциях, опосредованных коллективным мышлением с его разделяемыми традициями и конвенциями. Речь не идет о попытке использовать эмпиристский идеал языка чистых чувственных данных, поскольку по веским социологическим причинам такой язык для нас недоступен23. К счастью, он нам и не нужен для нашей задачи. Пока нам каким-то образом удается схватывать опыт агента достаточно нейтральным для наших целей способом, не имеет большого значения, как мы определяем или описываем испытываемое им в  опыте. Ученые часто делают это для себя, когда у них нет четкого представления о сути и каузальной роли изучаемых объектов. Например, в 1850 году биолог Казимир Давен сообщил, что наблюдал «маленькие нитевидные тельца примерно в два раза больше кровяных телец» в крови овцы, зараженной сибирской язвой. Тогда он не утверждал, что видел причину сибирской язвы, — э​ то мог быть симптом или побочный продукт24. Описание Давена строится не на языке чистых чувственных данных, но оно нейтрально по отношению ко  множеству возможных теоретических альтернатив (например, причины или симптома). Другой пример: можно сказать, что и Джозеф Пристли, и Антуан Лавуазье были знакомы с некоторым «красноватым порошкообразным веществом», изготовленным из «ртути». Если мы будем рассматривать это вещество как «красноватое» и «порошкооборазное», то удивимся не тому, что 23. См.: Hesse M. The Structure of Scientific Inference. L.: Macmillan, 1974. 24. Carter K. C. Op. cit. P. 43.

102

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Пристли назвал это вещество красной известью, а тому, что Лавуазье назвал его оксидом ртути. При условии, что наше мышление подчинено (старому) принципу симметрии, мы могли бы при желании обойтись без дисциплины эмпиризма и принять менее сдержанный и более реалистический словарь. Мы могли бы просто сказать: в том, что кто-то назвал оксид ртути оксидом ртути, проблемы не меньше, чем в том, почему его следует назвать иначе. Все акты именования встраивают объект в систему классификации, и сама эта система должна поддерживаться как система, как нечто разделяемое нами — к​ оллективное достижение, выходящее за рамки мышления индивида. Важно разделять мир и описание мира актором. Именно описание является предметом исследования, а предложенное разделение — о ​ дин из наших инструментов. Это просто еще один способ сказать, что нужно уважать различие между объектом и субъектом знания. Например, историкам науки и социологам зачастую лучше избегать высказываний о том, что Роберт Милликен «наблюдал электроны» или «наблюдал эффекты электронов». Пусть это говорит сам Милликен. Лучше сказать: он наблюдал нечто, что объяснил, постулировав объект, который назвал электроном. В этом случае мы будем менее склонны думать, что природа автоматически стремится произвести именно эти вербальные описания или ответы. Если мы полагаем (как большинство из нас), что Милликен был прав, то получается, мы также верим, что электроны как описанная Милликеном часть мира сыграли каузальную роль в том, что он поверил и заговорил о них. Но тогда мы должны помнить, что (при таком сценарии) электроны также сыграли роль в том, что Феликс Эренгафт, современник и оппонент Милликена, не поверил в электроны. Как только мы поймем это, станет ясно, что «сам» электрон в известном смысле выпадает из этой ситуации, потому что является общим фактором для двух разных реакций и причиной различия, которое нас интересует. Поэтому мы должны обращать особое внимание на «данные» (а  не  на  «интерпретацию»), то  есть на  то, что в  действительности увидели Милликен и  Эренгафт, их  отчеты и  измерения, записанные ими в лабораторных журналах. Культивирование эмпирической чувствительности может быть полезным инструментом. Концентрация внимания на том, что может быть воспринято зрительно или как-то иначе, способствует осознанию разрыва между объектами и их описаниями. Эти описания дают социологу знания основной предмет и проблему исследования. Вот что призван удерживать в фокусе нашего внимания принцип симметрии. Д э в и д  Б л у р

103

Теперь я хочу сделать предположение. Я подозреваю, что критики субъект-объектного различия, такие как Латур, полагают, будто приписывание природе каузальной роли равносильно допущению, что некоторым описаниям природы необходимо автоматически придать привилегированный статус. Если бы кто-то из критиков отталкивался от этого, то это они были бы повинны в неразберихе. Это было бы переворачиванием истины. Только сохраняя различие между субъектом и объектом и вбивая клин между природой самой по себе и ее описаниями, сделанными познающим субъектом, нам удастся подчеркнуть проблематичность этих описаний. Именно те, кто не замечает, что субъект и объект по-разному участвуют в этом процессе, прокладывают путь заблуждению. Они убеждают нас в  том, что переход от объекта (при данном описании) к реакции субъекта на него (в терминах того же описания) как будто бы не проблематичен. Дело в том, что для них и нет никакого реального перехода. Идею о том, что есть прямое соответствие между терминами теории и связанными с ними объектами мира, можно назвать прямым реализмом или наивным реализмом. Это допущение означает, что если теоретик ссылается на некоторый тип объекта и если он хочет, чтобы теория работала эффективно, то ее термины должны взаимно однозначно соответствовать упоминаемым типам объектов. Если речь идет об электронах и микробах, то должны существовать электроны и микробы; если речь идет о теплороде и линиях магнитного поля, должны существовать такие вещи, как теплород и магнитное поле. Критики указывают, что нечто очень похожее на прямой или наивный реализм обнаруживается в методологии Латура25. Прежде чем перейти к рассмотрению этого вопроса, я хочу показать, как можно быть реалистом (или материалистом) в отношении природы, не предполагая, что есть какое-то единственно верное ее теоретическое описание. Нужно помнить, что необязательно принимать прямой или наивный реализм, чтобы быть реалистом. Наша связь с природой не зависит от каждого общего имени в наших теориях (даже успешных), соответствующего естественному виду. Система знания используется, применяется и оценивается целиком. Если она работает как целое, то мы, конечно, склонны проецировать части теории на природу. Когда теория переста 25. Collins H., Yearley S. Epistemological Сhicken // Science as Practice and Culture. P. 369–389.

104

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ет удовлетворять нас, мы вспоминаем, как разнообразны, сложны, надуманны и случайны в действительности ее связи с природой. Очевидно, что отдельные термины теории будут использоваться в отдельных случаях. Мы говорим об этих электронах, этих микробах, этих силовых линиях и т. д. В этих случаях конкретные эмпирические ситуации будут подталкивать нас к применению терминов, но это не значит, что мы добились некоей уникальной, непосредственной или успешной связи. В процессе участвует вся система классификации, и через некоторое время она может измениться. Лучше всего понимать теоретические системы как нечто целое, полезное и реализующее адаптацию к реальности, которая достаточно богата, чтобы допускать спектр возможных адаптаций, описаний и классификаций26.

5. Латурианская альтернатива Ряд авторов уже критически отреагировали на предложения Латура27. Несмотря на то что они исходят из разных точек зрения, их оценки удивительным образом совпадают. Подчеркивается живой и увлекательный стиль Латура, но его рекомендации оцениваются как неубедительные, а ход мыслей — к​ ак спутанный. В целом критика в этих работах, как мне кажется, разгромна. Часть того, что я выскажу далее, пересекается с тезисами критиков Латура и опирается на них, но я буду излагать свои соображения в соответствии с общей линией моей аргументации. Для начала необходимо отметить, что Латуру никогда не удается дать четкое объяснение процесса, который он называ 26. См.: Barnes B., Bloor D., Henry J. Op. cit. 27. См., напр.: Amsterdamska O. Surely You are Joking Monsieur Latour! // Science, Technology and Human Values. 1990. Vol. 15. P. 495–504; Collins H., Yearley S. Op. cit. P. 301–326, 369–389; Gingras Y. Following Scientists Through Society? Yes, but at Arms’ Length! // Scientific Practice / J. Z. Buchwald (ed.). Chicago: Chicago University Press, 1995. P. 123–148; Knorr-Cetina K. Germ Warfare // Social Studies of Science. 1985. Vol. 15. P. 577–585; Schaffer  S. The Eighteenth Brumaire of Bruno Latour // Studies in the History and Philosophy of Science. 1991. Vol. 22. P. 174–192; Shapin S. Following Scientists Around // Social Studies of Science. 1988. Vol. 18. P. 533–550; Sturdy S. The Germs of a New Enlightenment // Studies in the History and Philosophy of Science. 1991. Vol. 22. P. 163–173; Van den Belt H. How to Critically Follow the Agricultural Technoscientist: Kloppenburg versus Latour // Agrarian Questions: The Politics of Farming anno 1995. Proceedings / The Agrarian Questions Organisation Committee (eds). The Netherlands: Wageningen, 1995. Vol. 1. P. 43–53.

Д э в и д  Б л у р

105

ет совместным производством науки и общества. Действительно, предлагаемые им объяснения чрезвычайно темны. Не помогает и его апелляция к мутному высказыванию Мишеля Серра: «Я представляю, что в начале был быстрый вихрь»28 (поэтому Латур иногда украшает точку исхода на  рис. 2 небольшой спиралью). Поясню этот недостаток его собственными словами. Для начала вспомним схему Латура и ее вертикальную ось, выражающую стабильность, которой социальные группы наделяют различие между природой и обществом. Давайте спросим, всегда ли, согласно Латуру, микробы Пастера существовали в природе, ожидая, что их откроют, или они являются не более чем изобретенной Пастером идеей, которая в итоге прижилась (то есть чистым «социальным конструктом»)? Латур говорит, что нам не  следует задавать подобный вопрос. Мы не должны быть «реалистами» относительно микробов, но мы также не должны пытаться «редуцировать» науку Пастера к  социальным условиям. Надлежащим образом поняв это, мы, возможно, найдем правильный ответ. Но давайте посмотрим, как, по Латуру, это выражается практически. Он пишет: Я все же настаиваю на том, что не пытался в этой книге предложить социальное или политическое прочтение Пастера, которое было бы альтернативой другим техническим или когнитивным прочтениям. Единственное, к чему я стремился, — ​вернуться в тот момент, когда еще не было проведено различие между содержанием и контекстом29.

Слово «контекст» здесь, очевидно, относится к социальному контексту, а «содержание» (то есть содержание знания) — ​то, что Латур в  другом месте называет объектом знания. Тогда с  чем же сталкивается исследователь до того, как было проведено различение между содержанием и контекстом или субъектом и объектом? Видимо, мы должны полагать, что в этот момент имеем дело и не с микробами (которые подпадали бы под категорию содержания или объекта знания), и не с обществом, реагирующим на известных ему микробов (это подпадало бы под категорию контекста или общества как познающего субъекта). Скорее, мы имеем дело с микробами в процессе их создания и с производящим их и себя обществом. В этот момент: 28. Latour B. Postmodern? No, Simply Amodern! P. 163. 29. Латур Б. Пастер. С. 39.

106

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Симметричная трактовка природы и  общества, как и  отказ от представления о различии между естественными и социальными акторами, имеет ключевое значение30.

Если последователи «сильной программы» посоветовали бы рассматривать природу и  общество симметрично, утверждая, что и природа, и общество обладают каузальной ролью в производстве представления, то обобщенная «симметрия» Латура отсылает нас не к двум причинам, а к двум следствиям. Природа и общество — ​это два следствия с  общей причиной или, раз Латур критически относится к причинности, два процесса с общим основанием. Ключевым положением, характеризующим предложенный Латуром подход, будет высказывание о  приостановке веры в «различие между природными и социальными акторами». Но что это значит? Пастер был социальным актором, а его микробы были природными акторами, значит, мы должны как-то отложить в сторону все обычные предположения о том, чем они отличаются друг от друга. Аналогично Милликен и Эренгафт были социальными акторами, а (предположительно реальные) электроны одного и (предположительно несуществующие) субэлектроны другого были бы природными акторами. И здесь мы должны «отложить наше убеждение» об этом различии. Каким бы удивительным ни казалось предложение Латура, мы не  должны относиться к  нему пренебрежительно. В  конце концов, утверждения о  том, что сознание — ​это мозг, а  мозг — ​это компьютер, считаются в  философии приемлемыми. Они могут быть отвергнуты критиками как ошибочные, но они принимаются всерьез. Тезисы «сильной программы» тоже были сформулированы с опорой на философский материализм, а для материалиста люди вроде Пастера и Милликена, как и микробы или любой другой материальный объект, — ​это наборы электронов и других частиц. Многие из нас обнаружат, что на каком-то предельном метафизическом уровне поддерживают позицию, не слишком отличающуюся от позиции Латура. Важно то, как эти в высшей степени общие темы выражаются в методологии, например, при работе с эмпирическим материалом из истории науки. Именно здесь становится заметной странность позиции Латура. Латур хочет вывести эти предельные вопросы на  передний план. Они не  являются какими-то  далекими целями, отсылающими к некоему будущему синтезу. В отличие от отождествле 30. Там же. С. 106.

Д э в и д  Б л у р

107

ния мозга и компьютера, они должны выражаться непосредственно в анализе повседневной научной деятельности. Вот почему он хочет, чтобы исследователь работал не с социологическим словарем, а на уровне, на котором работа обыденных категорий человека и  вещи приостановлена. Нужно задействовать другой, более абстрактный словарь. Латур готов признать, что такой словарь еще не готов полностью. Он только создается, и дальнейшая работа по его созданию должна быть одним из приоритетов в этой области31. А  пока мы можем обратиться к  философской традиции, чтобы позаимствовать из нее ряд нейтральных и монистических понятий. Так, вместо людей (вроде Пастера и Милликена) и объектов (вроде микробов и электронов) мы должны иметь дело с тем, что Латур называет энтелехиями, монадами, квази-объектами или силами. Процессы, приводящие все в движение, должны пониматься абстрактно, как упорядочивание сил, противостояние сил или «испытание силы». Тем не менее Латур делает важное уточнение: Нет, мы не знаем, что это за сила и каков расклад действующих сил. Мы не стремимся сводить одно к другому32.

И: Вместо сил можно говорить об энтелехиях, или, проще, об актантах33.

Отсылка к  монадам Лейбница, кажется, сделана всерьез. Напомню, что у Лейбница монады «вовсе не имеют окон». Латур очень многословно говорит нам, что в его системе нет вопроса о «внешнем референте»34. Только внутренние референции, отсылки. Таким образом, …о каждой … энтелехии можно сказать, что она создает целый мир. Она обретает для себя место, она и все остальные; она говорит о том, из каких сил, по собственному мнению, она состоит; она полагает себя во времени, обозначая, кто соотносится с принципом реальности35. 31. Callon M., Latour B. Don’t Throw the Baby Out with the Bath School! P. 354. 32. Латур Б. Пастер. С. 218. 33. Там же. C. 221. 34. Там же. С. 229. 35. Там же.

108

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Что нам сказать об этом? Главное — и ​  это нужно подчеркнуть, — ч​ то по-прежнему непонятно, как связать эти метафизические рассуждения с исторической и повседневной реальностью. Это всего лишь причудливый глянец на корпусе фактов (относящихся, например, к работе Пастера в микробиологии), существующий при этом вполне независимо от них. Нас призывают поддержать новую точку зрения: умышленно перевернуть наши понятийные конвенции, использовать служащий описанию целей словарь для не имеющих целей вещей и механистический словарь — ​для тех, у которых цели есть. Мы должны думать о Пастере, как если бы он был микробом, а о микробах, как если бы они были Пастером, или относиться к Милликену как к электрону, а к электрону как к Милликену. Но пока мы не уверены полностью, действительно ли это необходимо и оправданно, все это выглядит как способ ввести нас в замешательство: обскурантизм, возведенный в ранг общего методологического принципа36. Здесь нужна осторожность, потому что Латур смешивает общие метафизические тезисы со специфическими проблемами, которые поставлены конкретными историческими ситуациями. Он указывает на то, что последователи Пастера часто высказывались о микробах, как если бы они походили на людей, говоря, что они могут быть «врагами», или непрошеными «гостями», или убийцами со смертоносной «миссией». В качестве категорий акторов эти слова должны восприниматься, как они есть. Если окажется, что они более распространены и более буквальны, нежели мы ожидали, то, значит, так тому и быть. Многое в латуровской позиции выводится из частного случая пастеровцев и в той мере, в  которой она несет общий методологический посыл, соответствует широко принятой стратегии, согласно которой исследование должно начинаться со схватывания точки зрения актора. Однако в данной стратегии под актором понимается человеческий актор: именно это различие Латур и пытается разрушить. С одной стороны, Латур описывает микроба как нечто, буквально имеющее какие-то интересы (например, «он использует ваши интересы, чтобы реализовывать свои собственные»37). С другой стороны, он утверждает, что понятие агента используется в широком, даже 36. Совсем недавно Латур обратился к метафизике Уайтхеда, чтобы с ее помощью сформулировать свои тезисы (Latour B. Do Scientific Objects Have a History?). Я не думаю, что это каким-то образом продвинуло вперед его аргументацию. 37. Латур Б. Пастер. С. 70.

Д э в и д  Б л у р

109

всеобъемлющем «семиотическом смысле»38, что можно понять как призыв не воспринимать подобные высказывания буквально. Такие неразрешенные напряжения типичны для текста Латура: он пытается объяснить, что понимает под «совместным производством коллективных объектов», но  безуспешно39. Многие определения этого производства негативны. Он настаивает, что не просто говорит о том, что объекты «наполовину природны, а наполовину социальны». Они не являются «ни объектами, ни  субъектами, ни  их  соединениями»40. Но  когда дело доходит до позитивного определения, мы видим, что язык — ​в той мере, в которой он способен что-либо выразить, — ​начинает соскальзывать обратно, в сторону более привычного словаря социологии знания. После сбивающего с толку рассуждения о «квази-объектах», которые «производятся» и «циркулируют», мы узнаем, что они являются «новой социальной связью, которая переопределяет и то, из чего состоит природа, и то, из чего состоит общество»41. Вот что можно из  этого вынести: мы имеем дело с  «социальной связью». В  другом месте выясняется, что совместное производство — ​это процесс, осуществляющийся в  «повседневной практике»42, и что «объекты и субъекты — ​это запоздавшие последствия экспериментальной и исторической деятельности»43. Вот еще кое-что, за что можно бы было ухватиться. Без сомнения, у этих терминов наверняка должно быть множество тонких подтекстов, которые я здесь пропускаю, но моя цель состоит в том, чтобы выловить что-нибудь конкретное и пригодное к использованию в этом море неясностей. Оставляя позади монады и энтелехии, мы натыкаемся на что-то, напоминающее социальные связи, социальные практики, исторически обусловленную деятельность и  даже на  знакомо звучащие культурные категории, такие как «экспериментальное». Но если у нас есть социальные связи в каком-то обычном смысле этого слова, значит, должно быть и общество. Если существуют практики в обычном смысле этого слова, необходимо предположить и какую-то форму социальной жизни. Видимо, рассуждение Латура о производстве «природы» и «общества» нельзя принимать слишком всерьез. В действительности оно на всем своем протяжении предполагает и природу, и общество. 38. Латур Б. Пастер. С. 72. 39. Latour B. One More Turn After the Social Turn. P. 287. 40. Ibid. P. 282. 41. Ibid. P. 283. 42. Ibid. P. 281. 43. Ibid. P. 284.

110

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Попытка Латура добраться до метафизических оснований проваливается: он не может уйти от пред-существующих природы и  общества. Его относит обратно, на  ту же исходную позицию социолога знания — ​скучного существа, которое Латур упрекает за то, что оно не вышло за пределы кантовской «Критики». Видимо, в конечном счете нам придется начать исследование природы знания с того же места, где находимся. Мы стоим на фундаменте природы и располагаемся в центре существующей культуры, нашей собственной культуры. Быть может, это ограничивает нас не так сильно, как кажется или как считает Латур, поскольку мы не обязаны принимать культуру полностью за чистую монету или подходить к ней некритически. Тем не менее достигнутая нами критическая дистанция возможна только при применении средств самой культуры, использовании одной ее части для рассмотрения другой. Учитывая, что наша культура сложна и плюралистична, наделена собственной историей и разделена на противоборствующие традиции, я думаю, что такие средства для достижения необходимой ролевой дистанции более богаты, чем нам когда-либо может понадобиться.

6. «Новая» симметрия на практике Уже много было сказано о попытке Латура изложить свою методологию в теоретическом плане. Как она выглядит на практике? Подозрительно похожа на  обычную социологию научного знания, разве что весьма ограниченную и одностороннюю44. Единственное отличие — ​добавлены некоторые неясные терминологические обороты, а также постоянно повторяется тезис о том, что это два разных и противоположных друг другу проекта. Рассмотрим, например, его основной исследовательский кейс, связанный с рецепцией работы Пастера. Нам открыто советуют не делать то, что сделал бы любой социолог знания, а именно: выделять разные группы, определять их интересы и смотреть, могут ли их различающиеся реакции на заявление Пастера быть поняты в этих терминах. Нам говорят, что этот архаичный стиль «редукционистской» социологии «устарел»45. Латур «предложил социологии отказаться от „социальных групп“ и „интересов“ и позво 44. Шеффер указывает, что «Латур занимает совершенно асимметричную позицию по отношению к пастеровцам и их оппонентам» (Schaffer S. Op. cit. P. 185). 45. Латур Б. Пастер. С. 70.

Д э в и д  Б л у р

111

лить акторам самим определять себя»46. Но, как быстро указали рецензенты «Пастера», если мы посмотрим, что в действительности делает Латур, то увидим, что он совершает ту самую процедуру, от  которой только что отказался. Он выделяет социальные группы, их интересы и полностью полагается на них для объяснения реакции на работу Пастера. Он выделяет группы гигиенистов, военных врачей, хирургов и терапевтов. Он показывает, как методы Пастера отвечали интересам первых трех групп, но поначалу не устраивали терапевтов, опасавшихся разрушения связи между врачом и пациентом. Упор на профилактические, а не лечебные техники представлял потенциальную угрозу. Гигиенисты, с другой стороны, были фрустрированы своими провалами в прогнозировании и предотвращении вспышек заболеваний, поэтому нашли в методах Пастера эффективный инструмент для достижения своих целей. Именно этим объясняет Латур горячую поддержку ученого гигиенистами. Он пишет: С одной стороны, до 1871 года (см. гл. II) работы Пастера пользуются безграничным доверием (впрочем, они не касались инфекционных заболеваний), а с другой — ​о бщественное движение нуждается в этих открытиях, но не ожидает, что они будут сделаны47.

Речь идет о социальном движении гигиенистов. Они пошли дальше Пастера, немедленно среагировав на его исследования ограниченного числа заболеваний так, будто у  него уже был ключ ко всем болезням. Но главное здесь — ​отсылка к идентифицируемой социальной группе, «нуждавшейся» в этих открытиях. Далее Латур рассказывает о пастеровцах: Работая в нескольких лабораториях, они произносят слова, которые немедленно и без всякого сопротивления принимаются за истинные, позволяя гигиенистам наконец-то продвинуться вперед48.

Получается, у нас есть не только потребность, но и группа, у которой есть представление о своей работе и ее развитии. Это дает нам все необходимые элементы для определения интересов и их приписывания социальной группе ради объяснения. 46. Там же. С. 92. 47. Там же. С. 66. 48. Там же. С. 70.

112

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Возможно, Латур чувствует опасность такого прочтения, потому что, как и в одном из пассажей выше, пытается предупредить его, требуя от социологов прекратить обращаться к социальным группам и интересам: Еще раз подчеркну: когда я пользуюсь словами «интерес» и «интересоваться», я не имею в виду «теорию интереса», отстаиваемую тем, что сегодня получило название Эдинбургской школы. Скорее, я имею в виду понятие перевода. «Интерес» означает попросту то, что стоит «между» действующим лицом и его деятельностью49.

Если мы проверим это утверждение и заменим в тексте Латура слово «интерес» на слово «между» (или на слова, выражающие общую идею промежуточности, срединности), то увидим, что оно не работает. Например, в «Пастере»: Врачи либо могут использовать происходящее в Институте Пастера в своих интересах, либо не могут50.

И: Пастеровцы… вводят в общество нового актора, который компрометирует (скомпрометировал) свободу всех остальных, смещая их интересы51.

И снова: Помогая пастеровцам, они [врачи] в то же время действовали в собственных интересах52.

Эти отрывки звучат совершенно осмысленно, если слово «интерес» понимается в обычном смысле, как некоторая выгода, которую группа может получить, если выполнит определенный набор действий. Идея о том, что это слово обозначает нечто совсем другое — ​нечто между действием и его результатами, — ​не вполне понятна. Вместо того чтобы открыто признать, что в конечном счете он дает достаточно заурядное объяснение через интерес, Латур 49. Там же. С. 105. 50. Там же. С. 177. 51. Там же. С. 180. Перевод изменен. — ​Прим. ред. 52. Там же. С. 186. Перевод изменен. — ​Прим. ред.

Д э в и д  Б л у р

113

просто излагает те же самые вещи, но с помощью другого словаря. Например: Если бы они [гигиенисты] хотели открыть диспут, им это удалось бы. Наличие или отсутствие возражений определяется углом смещения акторов53.

То  же самое можно сказать другими словами: гигиенисты могли счесть заявления Пастера спорными, если бы были склонны к этому, а склонны они были бы, если бы это служило их интересам. Вместо того чтобы сказать о видимом совпадении интересов гигиенистов и внутреннего круга пастеровцев, нам говорят о «направлениях движения». Я не хочу придираться к терминологии, но действительно ли эти метафоры позволяют нам сказать что-то глубже, иначе и лучше, чем при стандартном обсуждении интересов? Думаю, что нет.

7. Релятивизм Разворачивая критику «сильной программы», Латур старается дистанцироваться от позиции, которую называет релятивизмом. В его понимании это прямое следствие (первого) принципа симметрии. Учитывая, что есть разные позиции, которые можно назвать релятивистскими, важно четко определить, что именно осуждает Латур. Я буду опираться на его рассуждения в книге «Наука в действии», хотя эта тема хорошо представлена и в других работах. Во-первых, следует заметить, что Латур следует распространенной тенденции противопоставлять «релятивизм» «реализму» (а не абсолютизму, как стоило бы делать). Реалисты будто бы убеждены в том, что научные споры о том, как лучше всего репрезентировать природу, решаются самой природой, в то время как релятивисты полагают, что «природа станет следствием разрешения разногласий»54. (Заметьте, Латур говорит «природа», а не «представления о природе».) Во-вторых, «релятивизм» рассматривается как оценочная позиция. Считается, что релятивисты стремятся защищать различные системы представлений от «обвинений», таких как обвинение в  иррациональности. Их  предполагаемая цель — ​убедить нас, что такая негативная оценка безосновательна или что ее невозможно поддерживать, что рассматриваемая 53. Там же. С. 94. 54. Латур Б. Наука в действии. C. 166.

114

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

система представлений может быть оправдана, поскольку в  конечном счете она рациональна. Латур проводит параллель с судопроизводством. Он говорит, что релятивисты, как адвокаты, отстаивают невиновность своего клиента. Всякий раз, когда научное сообщество отвергает теорию (как оно отвергло флогистон, теплород или ньютоновскую механику с абсолютным пространством и временем), релятивист должен встать на ее защиту вопреки научному консенсусу: Каждый раз, когда предъявляется обвинение в  иррациональности, релятивисты заявляют, что эта рациональность — ​лишь видимость, что она, как все относительное, определяется лишь точкой зрения суда, и  предлагают свою перспективу, в  которой аргументация обвиняемых выглядит прямой и логичной. Их подход является симметричным…55

Латур считает эту позицию непригодной для защиты, потому что из-за своей приверженности идее «симметрии» (все мнения одинаково заслуживают доверия) «релятивисты» игнорируют очевидный факт: асимметрию устанавливают сами ученые, делая некоторые теории более убедительными, чем другие. Поэтому он жалуется: Потому что на протяжении четырех глав мы следили за работой ученых, пытавшихся сделать свои утверждения более убедительными, чем утверждения других. Поэтому, если эта огромная работа на самом деле ничего не значит, они просто зря тратили свое время, соответственно, и я, и мои читатели тоже тратили время зря56.

Работа по  достижению особой убедительности имеет форму создания союзов, установления связей и  привлечения других, то есть создания того, что Латур называет «сетями». Они включают в себя все аспекты ситуации — м ​ атериальные и социальные. К сожалению, говорит Латур, релятивисты пренебрегают этими сетями: Но при симметричном подходе полностью игнорируется само по себе существование научных сетей, их ресурсов и способности иногда кардинальным образом изменять баланс сил57. 55. Там же. С. 306. 56. Там же. С. 307. 57. Там же.

Д э в и д  Б л у р

115

Было бы трудно представить себе более серьезное обвинение против «сильной программы» релятивистской социологии знания, чем то, что она «совершенно пренебрегла» феноменом взаимодействия в формировании социальных сетей или что она пренебрегает возможной ролью чувственных данных в «изменении баланса сил». Однако это обвинение бьет мимо цели. «Релятивизм», который отвергает Латур, сильно отличается от релятивизма «сильной программы», которую он пытается критиковать. Во-первых, релятивизм «сильной программы»58 не противостоит реализму. Как я уже подчеркивал, (не-социальная) природа играет ведущую роль в формировании представлений, хотя то, как природа переживается в опыте, не может дать достаточного каузального объяснения тому, как она описывается в дальнейшем. Во-вторых, релятивисты «сильной программы» не  ведут себя как адвокаты, пытаясь доказать чью-то невиновность. Если следовать правовой аналогии, они, скорее, похожи на философов права, утверждающих, что не существует абсолютных критериев справедливости или абсолютных «прав», с помощью которых можно оценивать законодательство. Это совершенно другой образ. Цель постулата симметрии состоит в том, чтобы призвать социологов воздержаться от  первопорядковых суждений. Нужно сделать эти суждения объектами исследования. Именно они нуждаются в объяснении. Это «релятивистская» позиция, потому что не существует абсолютных доказательств того, что одна научная теория превосходит другую; есть только локально убедительные аргументы. Конечно, бывают разные степени достоверности. Задача релятивистской социологии знания — н ​ е игнорировать или отрицать эти различия, а объяснять их. Тезис Латура о том, что, согласно принципу симметрии «сильной программы», все представления одинаково заслуживают доверия, ошибочен. Суть в том, что все теории и представления в равной степени сталкиваются с проблемой достоверности (credibility) и, следовательно, все различия в достоверности и степени достоверности одинаково нуждаются в каузальном объяснении. Даже если принимается, что симметрия не предполагает одинаковой убедительности, не  остается ли в  латуровской характеристике релятивизма чего-то  верного? Предположим, что со 58. См.: Блур Д. Определение релятивизма / Пер. с  англ. П. А. Сафронова // Эпистемология и философия науки. 2011. Т. 30. № 4. С. 16–31. — П ​ рим. ред.

116

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

циолог знания изучает раннее заявление Роберта Коха о выделении бациллы, вызывающей сибирскую язву. Тогда критики Коха указывали: он не предоставил строгого доказательства того, что причиной является одна конкретная палочка, а  не  сопутствующие факторы. Кох ответил, что полное и окончательное доказательство предоставить невозможно, следовательно, требовать его бессмысленно. Позднее в своей работе о туберкулезе он сформулировал и провозгласил в качестве доказанного то, что в дальнейшем было названо постулатами Коха и предназначено для установления причин заболевания. Эти постулаты требовали как раз того, что он ранее отрицал: полной изоляции бактерии, чтобы она и только она могла считаться причиной заболевания. Противоречил ли Кох сам себе? Расходилось ли его раннее утверждение с его зрелой методологией? Социолог знания неохотно высказывал бы подобные суждения. Это выглядит так, будто соответствует латуровскому стереотипу: для релятивиста никто не виноват ни в каком научном преступлении, в данном случае — ​в логической непоследовательности. На самом деле происходит нечто совсем другое. Задача состоит не в том, чтобы заменить одни оценки на другие (виновность на невиновность, последовательность на непоследовательность), а  в  том, чтобы избежать оценок, подменяющих более тщательные исследования. Момент, на котором будет настаивать социолог знания, заключается в том, что постулаты Коха для установления причин заболевания всегда должны применяться в контексте, то есть на фоне чего-то, принимаемого как очевидное. Как и у всех правил и принципов, у них нет внутреннего основания для применения, они всегда зависят от локальных обстоятельств. Без такого фона они не  привели бы ни  к  каким определенным ответам. Позднее постулаты Коха начали использоваться, и пришло молчаливое признание того, что они не  выдвигали невозможных требований, — ​когда микробная теория стала эффективной исследовательской парадигмой в этой области. Более ранние утверждения о невозможности строгого соответствия постулатам были выдвинуты в контексте споров с критиками, часть из которых не принимали микробную теорию. В этом контексте им ничто не соответствовало. Критик всегда мог сказать, что, возможно, какая-то сопутствующая причина упущена из виду. В таком контексте применение постулатов Коха всегда приводило к тому, что в итоге не выделялась ни одна причина заболевания. Только в контексте микробной теории как института постулаты способны отделить то, что считается строгим доказательством, от того, Д э в и д  Б л у р

117

что, наоборот, должно быть отвергнуто как результат небрежной аргументации59. Было бы вполне разумным подозревать Коха в  непоследовательности или в том, что он изменил свое мнение, не признав этого. Для релятивиста здесь важно то, что такая оценка может быть сделана, только когда мы установили фон, на котором можно опознать его мысли. Поэтому целью будет не доказательство «невиновности» Коха, как думает Латур. Нет такой задачи или предпосылки. Суть состоит в том, что логическое содержание аргумента, высказывания или представления, то есть предпосылки таких свойств, как последовательность и непротиворечивость либо непоследовательность и  противоречивость, нельзя сделать предметом рассмотрения и тем более оценки, пока оно не соотнесено с их социальным контекстом60.

8. Сходства и различия Многое из «нового» подхода Латура — э​ то попросту туманное переложение идей, уже предлагавшихся социологами знания. Например, Латур настаивает на  том, что нужно позволить акторам «самим определять себя». По меньшей мере в некоторых интерпретациях этот тезис уже давно принят социологами знания. Можно сказать, что «сильная программа» усвоила этот подход и  предостерегает исследователей от  разделения агентов на  две оценочные категории: тех, кто придерживается считаемых истинными представлений о чем-то, и тех, кто их не принимает. Такое разделение действительно не позволило бы акторам «самим опре 59. Примечательно, что, когда микробная теория болезней стала теорией по умолчанию, практический уровень приемлемых доказательств явно перестал отвечать постулатам Коха (см.: Evans R. J. Death in Hamburg: Society and Politics in the Cholera Years 1830–1910. Harmondsworth: Penguin, 1987). Насколько их выполнение необходимо, все еще обсуждается, как можно увидеть из  современных споров о  СПИДе (см., напр.: Cohen J. Fulfilling Koch’s Postulates // Science. 1994. Vol. 266. P. 1647). Я хотел бы поблагодарить Хэнка ван ден Белта за то, что он обратил мое внимание на эти работы. 60. Этот пример основан на двух работах Коделла Картера: Carter K. C. Op. cit.; Idem. Koch’s Postulates in Relation to the Work of Jacob Henle and Edwin Klebs // Medical History. 1985. Vol. 29. P. 353–374. Поскольку я использую этот материал, чтобы выдвинуть общий тезис о  методологии, я, естественно, не пытался воспроизвести исторические подробности. Читатель этих замечательных работ обнаружит, что чем более подробно рассмотрение, тем сильнее методологический тезис.

118

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

делять себя», поскольку с ним мы бы навязывали им свою оценку их ситуации. Но именно это и запрещает принцип симметрии. Опять же, Латур не  хочет допускать, что «интересы окажутся устойчивыми или что у групп есть четкие цели»61. Прекрасно, но ни один социолог знания и не обязан это допускать. Постоянны ли интересы, артикулированны ли цели — в​ се это предмет эмпирического исследования, так считает и сам Латур. Хотя он справедливо не допускает стабильность интересов, он определенно считает, что некоторые из них устойчивы, что мы можем видеть на примере его высказываний о гигиенистах (например, комментария о «нескольких поколениях»62). Точно так же Латур не хочет утверждать, что интересы Пастера «соответствовали» интересам гигиенистов, но говорит о «просто пространстве для переговоров о  значении заражения»63. Есть ли здесь проблема для социолога? Должны ли мы думать, что социологи не знакомы с идеей переговоров? Неужели идее переговоров нет места в описании интересов? Очевидно, что это не так64. Это просто неприязненная характеристика социологического предприятия, назначение которой — ​усилить впечатление, будто оно отличается от подхода Латура. Латур не  всегда туманно излагает идеи социологов. Одно из различий между ними связано с отношением между исследователем и сложившимися корпусами научного знания. Вот в чем проблема. Социолог стремится выявить конвенциональные аспекты знания. Если что-то конвенционально, значит, в принципе должна существовать пригодная альтернатива. Езда по определенной стороне дороги конвенциональна, потому что мы могли бы ездить и по другой стороне. Учитывая, что мы ездим по одной стороне, изменение этой конвенции может быть дорогостоящим и непрактичным, но это не лишает данную практику конвенционального характера. Продемонстрировать конвенциональные компоненты знания — ​показать, что оно могло быть иным, и это не  нарушало бы нормальное функционирование человеческого мозга. Такая альтернатива может быть дорогостоящей, но это не главное. Главное, что она должна быть рационально возможной. Трудности могут возникнуть при работе с самым актуаль 61. Латур Б. Пастер. С. 105. 62. Там же. 63. Там же. С. 55. 64. См.: Shapin S. History of Science and Its Sociological Reconstructions // History of Science. 1982. Vol. 20. P. 157–211.

Д э в и д  Б л у р

119

ным и  очень эзотеричным знанием, которое в  данный момент определяет консенсус среди экспертов. В таком случае найти альтернативы нелегко. Чтобы их создать, придется обыграть экспертов на  их  поле. Это может быть практически невозможно. Любая предложенная альтернатива, скорее всего, будет убедительно отклонена экспертами как неадекватная или ошибочная. Не будет никакой известной альтернативы, кроме ошибки, поэтому будет невозможно показать конвенциональный характер знания. В этой ситуации будет заманчиво решить, что социологический подход натолкнулся на свои пределы, причем не только практические, но также теоретические и логические. Мы можем счесть, что исследуемое экспертное знание не может существенным образом зависеть от конвенции. Оно должно непосредственно соответствовать действительности, потому что факты этой ситуации не оставляют нам альтернатив. В этих условиях сторонник «сильной программы» должен быть стойким: ему следует вернуться к основным принципам релятивизма. Вполне возможно, что система знания в значительной степени зависит от конвенции, которую мы в данном случае не можем непосредственно продемонстрировать. Эта неспособность может быть абсолютно случайной. Например, она может быть связана с недостатком изобретательности и творческого воображения в соответствующей области. В этом случае необходимо полагаться на индуктивные рассуждения, почерпнутые из исторических случаев. Альтернативные способы интерпретации данных легче показать при исторической дистанции. Коперник показывал нам, как данные Птолемея могли быть поняты иначе, Лавуазье предлагает альтернативу Пристли, Эйнштейн — а​ льтернативу Ньютону, Коши и Вейерштрасс — а​ льтернативу теории бесконечно малых Лейбница, а Робинсон показывает, что бесконечно малые все-таки возможны, и т. д. Индуктивное обобщение от таких случаев к нынешнему консенсусу показывает, что и у современных теорий будут альтернативы, пока не будут приведены убедительные доказательства, что в структуре знания внезапно произошли качественные изменения. Бесполезно критиковать социологию знания, указывая на успешность текущего знания. Это не окажется демонстрацией качественных изменений или доказательством того, что конвенциональность преодолели: принятое знание всегда работает, оно всегда добивается каких-то успехов, но только пока мы не найдем что-то, что работает лучше. Ответ Латура на проблемы анализа авторитетных и современных систем знания отличается от описанного выше. Социологиче120

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ская демонстрация конвенциональности требует, чтобы исследователь в определенном смысле знал больше, чем сами социальные акторы (как историки должны знать больше, чем исторические акторы, которых они описывают). Разумеется, на практике это может быть недостижимо. Латур же, напротив, говорит, что «аналитику не нужно знать больше»65. Он считает, что исследователь должен занимать «релятивистскую» позицию только в периоды научных конфликтов или колебаний. В период научного консенсуса исследователи должны вести себя как «реалисты». Все потому, что цель Латура — п ​ росто следовать за учеными, сопровождать их и описывать их мнения и позиции: Мы не пытаемся поколебать прочные основы общепризнанного научного знания. Мы — ​реалисты, так же как и те люди, за которыми мы следуем. Но как только начинаются разногласия, мы, как и наши информанты, становимся релятивистами66.

В реалистическом режиме исследователь должен понимать природу как причину ее достоверных описаний: Мы не можем в данном случае быть большими релятивистами, чем сами ученые, и  продолжать в  одиночку отрицать очевидное. Почему? Потому что цена несогласия для обычного человека слишком высока, даже если он является социологом или историком науки. Если среди ученых царит единодушие по поводу какого-то факта, уже нет смысла продолжать разговор об интерпретациях, репрезентациях, предвзятых необъективных точках зрения. Природа говорит сама за себя, факты — э​ то факты. И точка. Ни убавить, ни прибавить67.

Дело, однако, не в том, чтобы, как описывает Латур, пытаться «подорвать» твердость науки. Демонстрация, скажем, недостаточной детерминации (недоопределенности) теории опытными данными и конвенциональности научных понятий и выводов — ​это никоим образом не подрыв науки. Она может проблематизировать ряд теорий о том, что такое твердость науки, но это совсем другой вопрос. Дело и  не  в  «отрицании свидетельства». Хотя природа может проявить себя и заговорить непосредственно со своими адептами, это явление может оказаться ложным, и оно может 65. Latour B. The Pasteurization of France. P. 10. 66. Латур Б. Наука в действии. C. 168. 67. Там же.

Д э в и д  Б л у р

121

быть одинаково ложно в периоды стабильности и нестабильности. Прямой реализм может описывать, как все видится верящим в природу — ​их феноменологию. Но если нам нужно понять эту феноменологию и ее вариации, мы не можем просто принять собственное восприятие вещей агента68. Вопреки Латуру, всегда есть что добавить к тому, что ученые говорят, исполняя свои профессиональные роли. Это «что» — ​общая модель знания. Попросту неверно утверждать, что социологи не  могут быть большими релятивистами, чем исследуемые ими ученые. Конечно, могут, причем не отрицая свидетельства, а привлекая в объяснение еще больше свидетельств — ​из истории науки, таких, которые указывают на возможность альтернативных способов понимания. Верно то, что в отдельных случаях социологи могут быть неспособны предъявить эти альтернативы, но  это практическое ограничение, а не решающий фактор в обсуждении методологического принципа.

9. Субъект-объектная схема как тема и как средство исследования Латур вводит субъект-объектную схему в ее кантовской версии и считает, что последователи «сильной программы» мало чем отличаются от закоренелых кантианцев69. Мощная натуралистическая и социологическая переработка Дюркгеймом кантовских тем просто отметается как не предлагающая ничего нового70. Однако, как я сейчас покажу, натуралистическая трактовка субъект-объектной схемы заслуживает большего. Чтобы начать обсуждение, проще всего (натуралистически) заговорить о субъект-объектном отношении в индивидуалистических терминах. Рассмотрим организм, узнающий о своей среде обитания посредством каузального взаимодействия с ней. Этот процесс включает в себя как некоторую степень обособленности от окружающей среды, так и неко 68. Возможно, когда Латур говорит о том, что он, в отличие от сторонников «сильной программы», позволяет акторам «самим определять себя», он имеет в виду следующее: если актор считает нечто истинным, то исследователь должен согласиться. Если в этом состоит значение данной фразы, тогда она действительно противоречит «сильной программе». Однако же хотелось бы отметить, что идея позволить акторам определять исследователя (для чего я не вижу никаких оснований) выходит далеко за рамки требования позволить им самим определять себя. 69. Latour B. One More Turn After the Social Turn. P. 278. 70. Ibid. P. 277.

122

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

торую степень вовлеченности в нее. Это активный процесс, в котором одна часть природы (субъект) взаимодействует с другой (объектом). Эти фундаментальные индивидуальные, каузальные и биологические процессы, конечно же, не производны от культуры, а, скорее, ею предполагаются. Повторюсь, к субъект-объектному разделению можно подступиться через построение моделей в когнитивных науках. Размышление над тем, как компьютер может научиться взаимодействовать с простым окружением, состоящим из передвигаемых блоков, — о ​ дин из способов рассмотрения базового и предзаданного субъект-объектного отношения. Так субъект-объектная схема может стать не только средством, но и темой исследования. Как мы видели, Латур тоже хочет обратиться к фундаментальному процессу возникновения этой схемы. Таково значение точки истока в его схеме. Его подход, резко контрастирующий с только что приведенными, основывается на двух ошибках. Во-первых, Латур отвергает натурализм, поскольку считает, что тот не имеет дела с фундаментальными структурами. Мы видим результаты [такого отказа] в  его обращении к  туманной терминологии монад, энтелехий и  тому подобного. Этого должно быть достаточно для демонстрации пагубных последствий отказа от натурализма. Во-вторых, Латур недостаточно четко различает, с одной стороны, историческое возникновение определенных (культурно обусловленных) способов понимания субъект-объектной схемы, а  с  другой — ​биологические и  каузальные явления, конституирующие естественное основание этой схемы. Я бы хотел подкрепить это утверждение, процитировав его спорное толкование книги Шейпина и Шеффера «Левиафан и воздушный насос»71. Эти авторы проводят подробный исторический анализ некоторых ключевых эпизодов возникновения современного научного мировоззрения. Они описывают истоки космологии и той социальной формы, в которой вырабатывались концепции познающего субъекта, объекта и  метода научного знания. Однако Латур рассматривает это как объяснение возникновения самой субъект-объектной схемы, а  не  одной из  историко-культурных форм, которое предполагает наше понимание этой схемы как биологически обусловленной. Латур говорит нам, что работа Шейпина и Шеффера является вкладом в новую «антропологию» (в смысле Латура) знания и разъясняет «исторический исток этой философской 71. Shapin S., Schaffer S. Leviathan and the Air-Pump. Hobbes, Boyle and the Experimental Life. Princeton: Princeton University Press, 1985.

Д э в и д  Б л у р

123

асимметрии двух полюсов», то есть историческое происхождение самой субъект-объектной схемы72. На самом деле ничего подобного авторы не делают, но ведь они и не собирались73. Я провожу различие между, с одной стороны, биологией и механикой индивидуального познания, а с другой — р ​ азделяемым культурным пониманием этих процессов (тем пониманием, которое так хорошо описали Шейпин и Шеффер). Законно ли обращаться к такому различию? Безусловно, критик мог бы сказать, что биоло 72. Latour B. One More Turn After the Social Turn. P. 279. 73. В своем более подробном анализе труда Шейпина и Шеффера Латур представляет его как вклад в  «антропологию» (в  его собственную концепцию), однако рассматривает его как усеченную и «прерванную» попытку сделать то, что другие — ​здесь он упоминает Мишеля Серра — ​смогли сделать лучше (Latour B. Postmodern? No, Simply Amodern! P. 160). То, что им не удалось «продвинуться глубже», объясняется верностью авторов «тезису Эдинбургской школы о том, что в мире существует макрообщество, которое крепче и сильнее природы» (Ibid. P. 158). При этом не дается никакой ссылки на место, где можно найти этот «тезис». Возможно, для Латура это неявно подразумевается во всем, что говорится и не говорится. Он утверждает, что Шейпин и Шеффер, подобно всем в рамках социологического подхода, «спокойно используют слова „власть“, „интерес“, „политика“» (Ibid. P. 159), но относятся к ним некритически, как к данности. Почему они не деконструируют власть? Никто, говорит Латур, «еще не деконструировал его [то есть Гоббса. — Д ​ . Б.] словарь власти, общества, группы, расчета интересов и суверенитета» (Ibidem). Заявления Латура ложны. Попросту неверно, что есть какой-либо тезис, утверждение, требование или практика отношения к макрообществу как чему-то более прочному, чем природа. Хотя некоторые отсылки к социальному фону или отправной точке какого-то случая, скажем научного спора, могут приниматься как само собой разумеющиеся, не существует никакого методологического обязательства вроде того, что указывает Латур. Характер работы Эдинбургской школы прямо противоположен тому, который приписывает ей Латур. Члены этой «школы» делали в точности то, чего, по словам Латура, они не делали, то есть «деконструировали» такие понятия, как власть. Книга Барри Барнса «Природа власти» (Barnes B. The Nature of Power. Oxford: Polity Press, 1988) была издана за два года до того, как Латур опубликовал свой текст с этим заявлением, и в ней делалось как раз то, чего он требовал. Понятие власти не принимается Барнсом как нечто само собой разумеющееся, он прослеживает разные ее формы и проявления, исследует саму природу власти. Даже ранняя работа Барнса о природе институций, опубликованная в 1983 году, подтверждает ошибочность утверждения о том, что социальные категории рассматриваются в этом подходе как непроблематичные средства. На самом деле если что и заслуживает внимания в работе школы, то это та черта, в которой Латур ей отказывает: она рассматривает общество и знание как вещи, имеющие одну и ту же природу. В конечном счете они одно и то же. Я скажу больше о значении этих идей в конце статьи.

124

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

гия и компьютерное моделирование, результаты которых привлекаются, сами являются продуктами культуры. Разве в таком случае я не замыкаю порочный круг, используя эти дисциплины как средства, в то время как мне на самом деле стоило бы относиться к ним как к темам исследования? Несмотря на видимость порочного круга и спорность, я хочу отстоять эту процедуру как правомерную часть натуралистического подхода к знанию, а также как необходимый фон для более социологических по характеру исследований. Дело в том, что «круг» подобного рода не обязательно разрушает достоверность исследования. Это просто часть того циклического пути, следуя которому всякая культура должна расти и понимать себя. Использование культурных средств, чтобы понять культуру, столь же явно присутствует в работах самого Латура, как и в работах тех, кого он критикует. Философия монад Лейбница, будучи одним из инструментов Латура, сама является продуктом культуры, причем сильно привязанным к своей эпохе74. Тема «круга» и рефлексивного характера самопонимания культуры возвращает нас к субъект-объектной схеме. Ранее я уже говорил о  ее ограничениях. Если и  есть явление, отличающееся от природы как целого и при этом способное показать нам, что значило бы выйти за пределы субъект-объектной схемы, то это функционирование самого общества. Размышляя над социальными процессами, то есть делая их объектом исследования, мы обнаруживаем, что бывают ситуации, в которых различие между субъектом и  объектом исчезает. Эти процессы были обнаружены и описаны вовсе не теми, кто, как Латур, демонстрирует подозрительность по отношению к субъект-объектной схеме как таковой, а исследователем, тесно связанным с «сильной программой». В своей работе «Социальная жизнь как индукция c обратной связью»75 и  книге «Природа власти»76 Барри Барнс проанализировал предикаты, описывающие социальные статусы, роли и институты сквозь призму их самореферентного статуса. Его основную идею можно выразить с  помощью одного упрощенного примера социального института — д​ енег. Например, мы можем сказать, 74. Круг в аргументации был бы разрушительным, если бы верификационистские теории научного знания были верны. Я считаю, что это не так. Другими словами, любой, кто принимает какую-то форму попперовского фаллибилизма, витгенштейновские взгляды на знание как укорененное в неверифицируемых «языковых играх» или какую-либо форму прагматизма подобного рода, сможет принять и предлагаемую мной процедуру. 75. Idem. Social Life as Bootstrapped Induction // Sociology. 1983. Vol. 17. P. 524–545. 76. Idem. The Nature of Power.

Д э в и д  Б л у р

125

что предикат «деньги» обозначает нечто, верно называемое деньгами, поскольку достаточное количество других людей называют это деньгами. Областью референции предиката является реальность, которая конституируется социальной практикой отсылки (референции) к ней. Пример, конечно, чрезвычайно упрощен, потому что в  нем упаковано многое помимо речевого поведения. Здесь же слова «называть» и «отсылать» исчерпывают собой все формы интенциональных действий. Сделав эту оговорку, мы можем сказать, что высказывания (о деньгах) и вещь, о которой идет речь («сами» деньги), суть одно и то же. Объект референции и акты этой референции (например, действия тех, кому известен объект) — ​одно и то же. Взятые вместе субъект и объект дискурса становятся чем-то одним. Что применимо к институту денег, применимо и ко всем другим социальным институтам: они самореферентны и сами себя конституируют. Интересной теоретической задачей является соединение этой модели социального института с социологической идеей о том, что все знание имеет характер социального института, в том числе, конечно, знание о независимой от нас реальности с независимыми от нас объектами. Задача заключается в том, чтобы соединить два процесса: один конституируется с  помощью самореференции, а другой предполагает внешнюю референцию. Барнс открыл нам путь, напомнив о множестве знакомых примеров объектов, чья идентичность конституируется их  использованием. Столы, стулья, кружки и соусницы, равно как и удобрения, взрывчатка, вакцины и краски, — ​все это реальные и внешние по отношению к нам вещи, но их идентичности определяются их ролью в жизни группы, которая создает эти идентичности посредством собственных практик. Предложение Барнса состоит в том, чтобы использовать эти случаи как модель для объектов, чья роль в нашей жизни более тонка, к примеру для электронов и микробов. Он отсылает нас к Куну и Витгенштейну как авторам, в чьих работах выражена эта идея77. Связь между самореференцией и внешней референцией состоит в том, что последняя предполагает первую. Подлинная и непротиворечивая отсылка к внешней реальности 77. Исследование этих тем в связи с работами Витгенштейна см. в: Bloor D. The Question of Linguistic Idealism Revisited // The Cambridge Companion to Wittgenstein / D. Stern, H. Sluga (eds). Cambridge: Cambridge University Press, 1996. P. 354–382. Хотя может показаться, что логика такого объяснения институтов может привести к идеалистическому объяснению знания, но, если его правильно разработать, оно будет полностью согласовываться с материалистическим подходом.

126

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

возможна только благодаря коллективной поддержке множества понятий. Такая поддержка требует нормативных принципов, регулирующих применение понятий. Другими словами, должны существовать правила, а, как утверждал Витгенштейн, правила и есть социальные институты78. Латуру известна книга Барнса «Природа власти», но он не находит в ней ничего интересного79. Он рассматривает ее как анализ социальной жизни, который вытесняет вещи и объекты в область природы, как если бы это была еще одна позиция на субъективистском полюсе субъект-объектной схемы. То, что я назвал интересной теоретической задачей (соединить самореферентные процессы с внешней референцией), несомненно, показалось бы Латуру лишь очередной попыткой анализировать знание, смешивая компоненты, ассоциируемые с субъектом и с теми, что связаны с объектом. Для Латура это доказывало бы, что данный подход по-прежнему движется по кругу все той же системы допущений. Правильный ответ таков: сторонники «сильной программы» действительно по-прежнему работают в рамках субъект-объектной схемы. Однако их  аргументация не  вписывается и  никогда не  вписывалась в  очерченные Латуром рамки, в  которых высокая значимость общества всегда достигается в ущерб значимости не-социальной реальности. Латур смешал две цели: субъект-объектную схему и игру определения соотношений влияния природы и общества. Он сводит их воедино, хотя на самом деле они отделимы друг от друга и, как правило, разделены. Латуровская концепция «сильной программы» как игры с нулевой суммой между «природой» и «обществом» ошибочна. Действительно, в знании есть два таких компонента или фактора, но они не связаны между собой игрой с нулевой суммой, как считает это Латур. Они не ведут между собой переговоры, как на рис. 1. Нет никаких степеней зависимости знания от общества, предполагающих, что качество знания улучшается по мере уменьшения значения социального компонента. Любое знание всегда зависит от общества, поскольку, как я говорил и как доказывают исследования отдельных случаев, общество — э​ то необходимое средство для поддержания связного познавательного отношения к миру, особенно такого отношения, которое мы принимаем в науке как нечто само собой разумеющееся80. 78. См.: Idem. Wittgenstein: Rules and Institutions. L.: Routledge, 1997. 79. Callon M., Latour B. Don’t Throw the Baby Out with the Bath School! P. 360. 80. Единственный известный мне социолог, чья позиция, возможно, соответствует схеме Латура, — э​ то Стивен Коул (Cole S. Making Science. Cambridge,

Д э в и д  Б л у р

127

10. Заключение Латур взял на вооружение и стал распространять абсолютно ложный стереотип «сильной программы»81. Он присоединился к тем, кто настаивал на том, чтобы интерпретировать ее как разновидность идеализма, а не вид материализма (чем она на самом деле является). Он принадлежит к множеству тех, кому, подобно авторам сборника «Бегство от науки и разума»82, достаточно лишь увидеть словосочетание «социология знания», чтобы заклюMA: Harvard University Press, 1992. P. x). Подзаголовок «Между природой и обществом» отлично схватывает полярность, изображенную Латуром на горизонтальной оси (см. рис. 1). Стоит отметить, что представление Коула о «сильной программе» идентично латуровскому. Они оба совершают одну и ту же ошибку. Я критиковал методологическую позицию Коула в работе: Bloor D. The Sociology of Scientific Knowledge // Handbook of Epistemology / I. Niiniluoto, M. Sintonen, J. Wolenski (eds). Dordrecht: Kluwer, 1999. 81. Один из приемов Латура при подрыве социологического проекта — в ​ зять работу c очевидными недостатками и  ограничениями и  представить ее как репрезентативную или даже образцовую для этой области, а затем выдвинуть обвинения не отдельному автору, а всей традиции. Например, он критикует книгу Шерон Трэвик (Traweek S. Beam Times and Life Times: The World of High Energy Physicists. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1988). Трэвик пишет: «Я представила объяснение того, как физики высоких энергий конструируют свой мир» (Ibid. P. 162), а затем утверждает, что проиллюстрировала знаменитую формулу Дюркгейма и Мосса о том, что классификация вещей воспроизводит классификацию людей (хотя ее формулировка мысли Дюркгейма (Ibid. P. 157) опасно близка к тому, чтобы перевернуть стрелку причинности). Это утверждение Дюркгейма проясняет, что «мир», о котором идет речь, — ​не просто «социальный мир» ученых, а мир природы, представленный их теориями. Латур жестко, но верно говорит, что, «несмотря на претензию на „насыщенное описание“, Трэвик не в состоянии связать содержание физики с организацией общества» (Latour B. Postmodern? No, Simply Amodern! P. 167). Это правда, но только потому, что в книге нет подробного описания содержания физического знания. Латур считает этот провал роковым для социологии знания или антропологии в ее обычном понимании. Боюсь, объяснение гораздо проще: данный исследователь, к сожалению, сделал из своих данных слишком смелые выводы и преувеличил значение своих открытий. 82. Gross P., Levitt N., Lewis M. The Flight from Science and Reason. N.Y.: New York Academy of Sciences, 1996. Этот сборник стал кульминацией так называемых научных войн. Он был направлен против широкого круга социальных критических теорий (социального конструктивизма, деконструкции, феминизма и т. д.), а также против креационистов, афроцентристов, сторонников альтернативной медицины и экосентиментализма. — П ​ рим. ред.

128

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

чить: ее принципом должно быть абсурдное утверждение о том, что знание «исключительно социально». Поэтому мы и слышим от  Латура, что, согласно социологам и  последователям «сильной программы», «объекты не имеют никакого значения»83 и что естественные науки всего лишь порождают «произвольные конструкции, обусловленные интересами и требованиями общества sui generis»84. Вопреки всему, что было сказано против подобного взгляда, он продолжает настаивать на «разоблачительном характере»85 «сильной программы» и на том, что она пытается «развенчать» естественную науку86. Последние двадцать лет социологи знания терпеливо пытались развеять непонимание, стоящее за такими идеями, и показать, что они неприменимы к исследованиям в их нынешнем виде. Видимо, их усилия были потрачены впустую, ведь мы вновь сталкиваемся со старыми заблуждениями. Можно было бы ожидать услышать их от плохо осведомленных критиков за пределами нашей исследовательской области, и то, что их разделяет и поддерживает в своих работах один из центральных авторов в этой области, совершенно необъяснимо. Библиография Amsterdamska O. Surely You are Joking Monsieur Latour! // Science, Technology and Human Values. 1990. Vol. 15. P. 495–504. Barnes B. Social Life as Bootstrapped Induction // Sociology. 1983. Vol. 17. P. 524–545. Barnes B. The Nature of Power. Oxford: Polity Press, 1988. Barnes B., Bloor D., Henry J. Scientific Knowledge. A Sociological Analysis. L.; Athlone; Chicago: Chicago University Press, 1996. Bloor D. Anti-Latour // Studies in History and Philosophy of Science. 1999. Vol. 30. № 1. P. 81–112. Bloor D. Knowledge and Social Imagery. Chicago: Chicago University Press, 1976. Bloor D. The Question of Linguistic Idealism Revisited // The Cambridge Companion to Wittgenstein / D. Stern, H. Sluga (eds). Cambridge: Cambridge University Press, 1996. P. 354–382. Bloor D. The Sociology of Scientific Knowledge // Handbook of Epistemology / I. Niiniluoto, M. Sintonen, J. Wolenski (eds). Dordrecht: Kluwer, 1999. Bloor D. Wittgenstein: Rules and Institutions. L.: Routledge, 1997. Callon M., Latour B. Don’t Throw the Baby Out with the Bath School! // Science as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: Chicago University Press, 1992. 83. Latour B. We Have Never Been Modern. P. 53; Латур Б. Что такое квази-объект? 84. Ibid. P. 54–55. 85. Латур Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир // Логос. 2002. № 5–6. С. 211–242. 86. Он же. Что такое квази-объект?

Д э в и д  Б л у р

129

Carter K. C. Koch’s Postulates in Relation to the Work of Jacob Henle and Edwin Klebs // Medical History. 1985. Vol. 29. P. 353–374. Carter K. C. The Koch-Pasteur Dispute on Establishing the Cause of Anthrax // Bulletin of the History of Medicine. 1988. Vol. 62. № 1. P. 42–57. Cohen J. Fulfilling Koch’s Postulates // Science. 1994. Vol. 266. № 9. P. 1647. Cole S. Making Science. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1992. Collins H., Yearley S. Epistemological Сhicken // Science as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: Chicago University Press, 1992. P. 369–389. Durkheim E. Pragmatism and Sociology. Cambridge: Cambridge University Press, 1983. Evans R. J. Death in Hamburg: Society and Politics in the Cholera Years 1830–1910. Harmondsworth: Penguin, 1987. Geison G. L. Louis Pasteur // Dictionary of Scientific Biography. Vol. 9 / C. C. Gillispie (ed.). N.Y.: Scribner’s Sons, 1974. P. 351–416. Gingras Y. Following Scientists Through Society? Yes, but at Arms’ Length! // Scientific Practice / J. Z. Buchwald (ed.). Chicago: Chicago University Press, 1995. P. 123–148. Gross P., Levitt N., Lewis M. The Flight from Science and Reason. N.Y.: New York Academy of Sciences, 1996. Haack S. Towards a Sober Sociology of Science // The Flight from Science and Reason / P. Gross, N. Levitt, M. Lewis (eds). N.Y.: New York Academy of Sciences, 1996. P. 259–265. Hesse M. The Structure of Scientific Inference. L.: Macmillan, 1974. Hudson P. S., Richens R. H. The New Genetics in the Soviet Union. Cambridge: School of Agriculture, Imperial Bureau of Plant Breeding and Genetics, 1949. Joravsky D. The Lysenko Affair. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1970. Knorr-Cetina K. Germ Warfare // Social Studies of Science. 1985. Vol. 15. P. 577–585. Kusch M. Language as Calculus vs Language as Universal Medium. A Study in Husserl, Heidegger and Gadamer. Dordrecht: Kluwer, 1989. Latour B. Do Scientific Objects Have a History? Pasteur and Whitehead in a Bath of Lactic Acid // Common Knowledge. 1996. Vol. 5. № 1. P. 76–91. Latour B. One More Turn After the Social Turn: Easing Science Studies into the Non-Modern World // The Social Dimension of Science / E. McMullin (ed.). Notre Dame, IN: University of Notre Dame Press, 1992. P. 272–292. Latour B. Postmodern? No, Simply Amodern! Steps Toward an Anthropology of Science // Studies in the History and Philosophy of Science. 1990. Vol. 21. № 1. P. 145–171. Latour B. The Pasteurization of France. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1988. Latour B. We Have Never Been Modern. N.Y.: Harvester, 1993. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Social Construction of Scientific Facts. L.: Sage, 1979. Laudan L. Progress and Its Problems. Towards a Theory of Scientific Growth. L.: Routledge, 1977. Medvedev Z. The Rise and Fall of T. D. Lysenko. N.Y.: Columbia University Press, 1969. Schaffer S. The Eighteenth Brumaire of Bruno Latour // Studies in the History and Philosophy of Science. 1991. Vol. 22. P. 174–192. Shapin S. Following Scientists Around // Social Studies of Science. 1988. Vol. 18. P. 533–550.

130

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Shapin S. History of Science and Its Sociological Reconstructions // History of Science. 1982. Vol. 20. P. 157–211. Shapin S., Schaffer S. Leviathan and the Air-Pump. Hobbes, Boyle and the Experimental Life. Princeton: Princeton University Press, 1985. Sturdy S. The Germs of a New Enlightenment // Studies in the History and Philosophy of Science. 1991. Vol. 22. P. 163–173. Traweek S. Beam Times and Life Times: The World of High Energy Physicists. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1988. Tugendhat E. Self-Consciousness and Self-Determination. Cambridge, MA: MIT Press, 1986. Van den Belt H. How to Critically Follow the Agricultural Technoscientist: Kloppenburg versus Latour // Agrarian Questions: The Politics of Farming anno 1995. Proceedings. Vol. 1 / The Agrarian Questions Organisation Committee (eds). The Netherlands: Wageningen, 1995. P. 43–53. Блур Д. Определение релятивизма // Эпистемология и философия науки. 2011. Т. 30. № 4. С. 16–31. Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. Из Бостонских исследований по философии науки / Под ред. Б. P. Грязнова, В. Н. Садовского. М.: Прогресс, 1978. С. 203–269. Латур Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир // Логос. 2002. № 5–6. С. 211–242. Латур Б. Наука в действии: следуя за учеными инженерами внутри общества. СПб.: Издательство Европейского университета, 2013. Латур Б. Нового времени не было: эссе по симметричной антропологии. СПб.: Издательство Европейского университета, 2006. Латур Б. Пастер. Война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: Издательство Европейского университета, 2015. Латур Б. Что такое квази-объект? // Сигма. 08.06.2015. URL: http://syg.ma/@ alieksandr-14/bruno-latur-o-kvazi-obiektakh.

Д э в и д  Б л у р

131

ANTI-LATOUR David Bloor. Emeritus Professor, [email protected]. School of Social and Political Science (SSPS), University of Edinburgh (UoE), 15a George sq., Edinburgh EH8 9LD, UK. Keywords: social constructivism; sociology of knowledge; Strong Program; actornetwork theory. This article is dedicated to the defense of the Strong Program in the sociology of knowledge and to a discussion of several related epistemological problems. The author responds to Bruno Latour’s critique of the subject/object scheme and the symmetry principle. He argues that the Strong Program is a naturalistic and causal enterprise, and it treats knowledge as an institutionalized collection of beliefs, that are considered to be either true or false. Latour’s misunderstanding of that fact is said to be the basis for his main critical argument against the symmetry principle. His understanding of nature is akin to naive or direct realism, and his arguments for the autonomy of non-human actors are built upon metaphysical claims, which in turn are just generalized historical facts (namely, facts about Pasteur’s laboratory and his followers). In the second part of the paper, the author compares the methodological principles of Latour’s actor-network theory and the Strong Program, and concludes that Latour’s terminology is extremely obscure and unreliable. Despite his usage of philosophical concepts of “monads” and “entelechies,” he still describes social links, practices, and specific historical activities, and interests, which don’t distinguish him from sociologists who adopted the methodology of the Strong Program. In conclusion, the author describes Latour’s position as uncritical (towards the claims and arguments of the actors themselves), and essentially as a step backwards for modern sociology. DOI: 10.22394/0869-5377-2017-1-85-131 References Amsterdamska O. Surely You are Joking Monsieur Latour! Science, Technology and Human Values, 1990, vol. 15, pp. 495–504. Barnes B. Social Life as Bootstrapped Induction. Sociology, 1983, vol. 17, pp. 524–545. Barnes B. The Nature of Power, Oxford, Polity Press, 1988. Barnes B., Bloor D., Henry J. Scientific Knowledge. A Sociological Analysis, London, Athlone, Chicago, Chicago University Press, 1996. Bloor D. Anti-Latour. Studies in History and Philosophy of Science, 1999, vol. 30, no. 1, pp. 81–112. Bloor D. Knowledge and Social Imagery, Chicago, Chicago University Press, 1976. Bloor D. Opredelenie reliativizma [Definition of Relativism]. Epistemologiia i filosofiia nauki [Epistemology and Philosophy of Science], 2011, vol. 30, no. 4, pp. 16–31. Bloor D. The Question of Linguistic Idealism Revisited. The Cambridge Companion to Wittgenstein (eds D. Stern, H. Sluga), Cambridge, Cambridge University Press, 1996, pp. 354–382. Bloor D. The Sociology of Scientific Knowledge. Handbook of Epistemology (eds I. Niiniluoto, M. Sintonen, J. Wolenski), Dordrecht, Kluwer, 1999. Bloor D. Wittgenstein: Rules and Institutions, London, Routledge, 1997. Callon M., Latour B. Don’t Throw the Baby Out with the Bath School! Science as Practice and Culture (ed. A. Pickering), Chicago, Chicago University Press, 1992.

132

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Carter K. C. Koch’s Postulates in Relation to the Work of Jacob Henle and Edwin Klebs. Medical History, 1985, vol. 29, pp. 353–374. Carter K. C. The Koch-Pasteur Dispute on Establishing the Cause of Anthrax. Bulletin of the History of Medicine, 1988, vol. 62, no. 1, pp. 42–57. Cohen J. Fulfilling Koch’s Postulates. Science, 1994, vol. 266, no. 9, pp. 1647. Cole S. Making Science, Cambridge, MA, Harvard University Press, 1992. Collins H., Yearley S. Epistemological Сhicken. Science as Practice and Culture (ed. A. Pickering), Chicago, Chicago University Press, 1992, pp. 369–389. Durkheim E. Pragmatism and Sociology, Cambridge, Cambridge University Press, 1983. Evans R. J. Death in Hamburg: Society and Politics in the Cholera Years 1830–1910, Harmondsworth, Penguin, 1987. Geison G. L. Louis Pasteur. Dictionary of Scientific Biography. Vol. 9 (ed. C. C. Gillispie), New York, Scribner’s Sons, 1974, pp. 351–416. Gingras Y. Following Scientists Through Society? Yes, but at Arms’ Length! Scientific Practice (ed. J. Z. Buchwald), Chicago, Chicago University Press, 1995, pp. 123–148. Gross P., Levitt N., Lewis M. The Flight from Science and Reason, New York, New York Academy of Sciences, 1996. Haack S. Towards a Sober Sociology of Science. The Flight from Science and Reason (eds P. Gross, N. Levitt, M. Lewis), New York, New York Academy of Sciences, 1996, pp. 259–265. Hesse M. The Structure of Scientific Inference, London, Macmillan, 1974. Hudson P. S., Richens R. H. The New Genetics in the Soviet Union, Cambridge, School of Agriculture, Imperial Bureau of Plant Breeding and Genetics, 1949. Joravsky D. The Lysenko Affair, Cambridge, MA, Harvard University Press, 1970. Knorr-Cetina K. Germ Warfare. Social Studies of Science, 1985, vol. 15, pp. 577–585. Kusch M. Language as Calculus vs Language as Universal Medium. A Study in Husserl, Heidegger and Gadamer, Dordrecht, Kluwer, 1989. Lakatos I. Istoriia nauki i ee ratsional’nye rekonstruktsii [History of Science and Its Rational Reconstructions]. Struktura i razvitie nauki. Iz Bostonskikh issledovanii po filosofii nauki [Structure and Development of Science. From Boston Studies in the Philosophy of Science] (eds B. P. Griaznov, V. N. Sadovskii), Moscow, Progress, 1978, pp. 203–269. Latour B. Chto takoe kvazi-ob”ekt? [What Is a Quasi-Object?]. Sygma, June 8, 2015. Available at: http://syg.ma/@alieksandr-14/bruno-latur-o-kvazi-obiektakh. Latour B. Daite mne laboratoriiu, i ia perevernu mir [Give Me a Laboratory and I will Raise the World]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2002, no. 5–6, pp. 211–242. Latour B. Do Scientific Objects Have a History? Pasteur and Whitehead in a Bath of Lactic Acid. Common Knowledge, 1996, vol. 5, no. 1, pp. 76–91. Latour B. Nauka v deistvii: sleduia za uchenymi i inzhenerami vnutri obshchestva [Science in Action: How to Follow Scientists and Engineers Through Society], Saint Petersburg, Izdatel’stvo Evropeiskogo universiteta v Sankt-Peterburge, 2013. Latour B. Novogo vremeni ne bylo: esse po simmetrichnoi antropologii [Nous n’avons jamais été modernes: essai d’anthropologie symétrique], Saint Petersburg, Izdatel‘stvo Evropeiskogo universiteta, 2006. Latour B. One More Turn After the Social Turn: Easing Science Studies into the Non-Modern World. The Social Dimension of Science (ed. E. McMullin), Notre Dame, IN, University of Notre Dame Press, 1992, pp. 272–292.

Д э в и д  Б л у р

133

Latour B. Paster: voina i mir mikrobov, s prilozheniem “Nesvodimogo” [Pasteur: Guerre et paix des microbes, suivi de “Irréductions”], Saint Petersburg, Izdatel’stvo Evropeiskogo universiteta, 2015. Latour B. Postmodern? No, Simply Amodern! Steps Toward an Anthropology of Science. Studies in the History and Philosophy of Science, 1990, vol. 21, no. 1, pp. 145–171. Latour B. The Pasteurization of France, Cambridge, MA, Harvard University Press, 1988. Latour B. We Have Never Been Modern, New York, Harvester, 1993. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Social Construction of Scientific Facts, London, Sage, 1979. Laudan L. Progress and Its Problems. Towards a Theory of Scientific Growth, London, Routledge, 1977. Medvedev Z. The Rise and Fall of T. D. Lysenko, New York, Columbia University Press, 1969. Schaffer S. The Eighteenth Brumaire of Bruno Latour. Studies in the History and Philosophy of Science, 1991, vol. 22, pp. 174–192. Shapin S. Following Scientists Around. Social Studies of Science, 1988, vol. 18, pp. 533–550. Shapin S. History of Science and Its Sociological Reconstructions. History of Science, 1982, vol. 20, pp. 157–211. Shapin S., Schaffer S. Leviathan and the Air-Pump. Hobbes, Boyle and the Experimental Life, Princeton, Princeton University Press, 1985. Sturdy S. The Germs of a New Enlightenment. Studies in the History and Philosophy of Science, 1991, vol. 22, pp. 163–173. Traweek S. Beam Times and Life Times: The World of High Energy Physicists, Cambridge, MA, Harvard University Press, 1988. Tugendhat E. Self-Consciousness and Self-Determination, Cambridge, MA, MIT Press, 1986. Van den Belt H. How to Critically Follow the Agricultural Technoscientist: Kloppenburg versus Latour. Agrarian Questions: The Politics of Farming anno 1995. Proceedings. Vol. 1 (eds The Agrarian Questions Organisation Committee), The Netherlands, Wageningen, 1995, pp. 43–53.

134

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Дэвиду Блуру… и не только: ответ на «Анти-Латур» Дэвида Блура Бруно Латур

Профессор, директор, Медиалаборатория, Институт политических исследований (Sciences Po). Адрес: 27 rue Saint-Guillaume, 75337 Paris, Cedex 07, France. E-mail: [email protected].

Ключевые слова: «сильная программа»; агентность; причинность; самореферентность; недоопределенность; цепочка ассоциаций. Статья является ответом на полемическую реплику Дэвида Блура. Отвечая на критику, Бруно Латур признает правомерность аргументов ее автора, но не самой позиции — специфического извода эмпиризма. Латур указывает на ряд асимметрий между оппонентами, обращаясь к истории распространения и роли «сильной программы» во Франции. Он повторяет те пункты, в которых, по мнению Блура, он исказил его социологию. Во-первых, то, что Блур вопреки декларациям лишает объекты реального влияния. Во-вторых, Блур устраняет агентность объектов, опираясь на собственное понимание причинности: два полноценных и изолированных друг от друга типа причинности (природная каузальность и самореферентность социального) и один недоопределенный, «юмовский» тип, связывающий (но на самом деле разделяющий) вещи и представления. Согласно автору, проект Блура остановился в развитии. В его основе лежит противоречивый ход: природа и общество, вещи и представления, объект и субъект сначала разделя-

ются, а потом связь между ними объявляется проблематичной. По мнению автора, Блур остается в плену эмпиризма Юма и Канта. Напротив, в динамично развивающейся акторно-сетевой теории подчеркивается неработоспособность подобных различений и переносится акцент на исследование цепочек ассоциаций различных сущностей, наделенных всеми тремя типами причинности. Автор поясняет связь своего словаря, критикуемого Блуром, с эмпирической задачей следовать за этими цепочками ассоциаций. Словарь позволяет трансформировать проблематику социологии и приступить к объяснению того, как в одних и тех же процессах конструируются и природа, и общество, а не отталкиваться от их оппозиции как стартовой точки. В завершение своего ответа автор обращается к сравнению критического потенциала обеих исследовательских программ в контексте сопротивления натурализации и абсолютизму, а также делает заявление об отказе от обобщенного принципа симметрии.

135

Д

Л Я начала я хотел бы поблагодарить Дэвида Блура за основательное и честное прочтение моей работы. Со свойственной ему строгостью, в живом аналитическом стиле он суммировал многие из тех трудностей, что я встретил, двигаясь прочь от традиции, для создания которой он сделал так много. В  результате — ​опустошающая критика. Когда все хорошо, социология, которая делается в  Центре социологии инноваций1, — н ​ е более чем традиционная социология научного знания, только изложенная причудливым языком. Там же, где мы пытались улучшить традицию, мы лишь умножили неясности и впали в  наивный реализм. Наконец, моя позиция морально, этически и, хотя Дэвид и немногословен на этот счет, политически реакционна, коль скоро я  не  предлагаю способа защитить общественность от притязаний победителей, претендующих на то, что их интерпретация природы выше любых конвенций. В итоге все, что я сделал, — ​это «обскурантизм, возведенный в ранг общего методологического принципа»2. Вдобавок я обвинен в полном непонимании социологии научного знания и пособничестве худшим врагам исследований науки, ведь представил позицию Эдинбургской школы в карикатурном виде: «[Латур] принадлежит к множеству тех, кто, подобно авторам сборника „Бегство Перевод с английского Александра Писарева по изданию: © Latour B. For David Bloor and Beyond // Studies in the History and Philosophy of Science. Part A. 1999. Vol. 30. № 1. P. 113–129. Публикуется с любезного разрешения автора. Этот ответ написан по  итогам письменного семинара с  докторантами в Центре социологии инноваций. Класс был разделен надвое: одни защищали социологию акторно-сетевой теории, другие (включая меня!) — текст Блура. Я  благодарю всех за  энергичную защиту занятой позиции. Также я благодарю Изабеллу Стенгерс и Эрика Франкура за комментарии к этому ответу. 1. Centre de sociologie de l’Innovation — ​исследовательский центр при Горной школе Парижа, созданный в 1967 году. Здесь в 1980–1990-е годы работали ключевые для акторно-сетевой теории фигуры: Мишель Каллон и Бруно Латур. — ​Прим. пер. 2. См. статью Дэвида Блура «Анти-Латур» в настоящем номере «Логоса». С. 109.

136

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

от науки и разума“…»3 Если не считать это последнее суждение, бестолково полемическое (хотя оно могло бы даже помочь моему положению в научных войнах!), после статьи у меня (как и у моих докторантов!) осталось отчетливое ощущение, что с нашим проектом социологии науки покончено. Центр социологии инноваций тоже можно было бы закрыть. Думаю, Дэвид прав во всем, что он написал. Исходя из его точки зрения, нельзя по-другому рассматривать мою работу или работу многих моих коллег, которые более или менее быстро оставили первые попытки Эдинбургской школы понять науку. Проблема, разумеется, в том, что точка зрения Дэвида не подходит для оценки нашей работы. То, что он принимает за главные источники неясности, для всех нас является основанием нашей претензии на аналитическую ясность. Наши методологии достаточно различны, чтобы разница высветила как коллективно достигнутое за  последнюю четверть века, так и то, что еще предстоит сделать. Именно поэтому я решился попытаться ответить на обвинения Дэвида. В конце концов, в наши времена научных войн такое прояснение может быть полезно, коль скоро я всегда предупреждал своих коллег из социологии научного знания, что их упрямство в следовании традиционной социологии приведет нас прямиком в руки научных воинов. Что и произошло в итоге. Я рад воспользоваться предоставленным случаем, чтобы продемонстрировать, как мало согласия в этой области, названной анти-наукой. Один мой друг, ученый, поначалу с подозрением отнесшийся к исследованиям науки, облегченно вздохнул, когда понял, что мы все не согласны друг с другом. «Да вы такие же, как мы!» — ​сказал он. И это правда.

1. Некоторые асимметрии между дискутирующими Прежде чем перейти к сути дела, я бы хотел указать на асимметрии между участвующими в дискуссии. Первая заключается в том, что я всецело в долгу перед Дэвидом. Его принцип симметрии, его «сильная программа» позволили мне и многим моим коллегам во Франции освободиться от безраздельного господства французских эпистемологов. Последние культивировали историю науки совершенно виговского тол 3. Там же. С. 128.

БРУНО ЛАТУР

137

ка4, что сделало для них невозможным продуктивное обращение к новой англо-американской истории науки, находившейся тогда в расцвете. Позиция Дэвида по-прежнему не имеет себе равных5 как способ выйти из ситуации, созданной французскими эпистемологами, которые построили свою карьеру на различии объяснений истинного знания и ложных убеждений. Вторая асимметрия тесно связана с  первой и  заключается в  том, что я  на  протяжении десяти лет переводил, публиковал, преподавал, обсуждал и защищал идеи социологии научного знания. Я знаю их досконально, а результатом этой работы стали три толстые книги, вышедшие на французском языке при моем и Мишеля Каллона участии6. Дэвид же, напротив, лишь недавно узнал о нашем существовании. Насколько можно судить, у него не было времени, чтобы примерить странные принципы, разработанные нами, к какой-нибудь конкретной эмпирической ситуации, за исключением разве что вторичных примеров из  истории, связанных с Луи Пастером (тема, в которой я тоже не новичок). Когда мы с Мишелем Каллоном решили оставить социологию научного знания, это вовсе не было блажью, а имело серьезные причины, и появились они вскоре после того, как мы потратили несколь 4. В  широком смысле телеологическое представление истории как неуклонное прогрессивное движение к настоящему. В контексте истории науки «виговская история» — ​э то история успешных теорий и экспериментов. Каждое событие интерпретируется с точки зрения вклада в общий прогресс науки и приближение к текущему состоянию знаний. Термин «виговская история» был предложен в 1931 году британским историком Гербертом Баттерфилдом в книге «Виговская интерпретация истории». — ​Прим ред. 5. Достаточно одного взгляда на  исследования Гастона Башляра, чтобы оценить вклад «сильной программы» в  историю науки как дисциплину. О  сложностях, возникших у  французов с  принципом симметрии, см.: Pestre D. Pour une histoire sociale et culturelle des sciences. Nouvelles définitions, nouveaux objets, nouvelles pratiques // Annales. Histoire, Science Sociales. 1995. Vol. 50. № 3. P. 487–522. Хотя сейчас ситуация гораздо лучше (частично благодаря работам Доминика Пестра и Кристиана Ликоппа), это все еще болезненная тема, что достаточно эффектно продемонстрировал недавний переполох в Париже вокруг «дела Сокала». 6. В 1982 году мы перевели книгу Дэвида (Bloor D. Sociologie de la logique ou les limites de l’épistémologie. P.: Editions Pandore, 1982), затем опубликовали две книги (Callon M., Latour B. La Science telle qu’elle se fait. Anthologie de la sociologie des sciences de langue anglaise. P.: Editions Pandore, 1982; Callon M., Latour B. Les Scientifiques et leurs alliés. P.: Editions Pandore, 1985), одна из которых была частично переиздана (Callon M., Latour B. La science telle qu’elle se fait. Anthologie de la sociologie des sciences de langue anglaise / M. Callon, B. Latour (eds). P.: La Découverte, 1991).

138

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ко лет на  исследования повседневных практик ученых, инженеров и  политиков. Когда Дэвид использует слово «эмпирический», я склонен думать, что каждый из нас понимает его по-своему, — ​но об этом позже. Третья асимметрия более трудна для меня. Я непрерывно менял свои темы, исследовательские поля, стиль, концепты и словарь и измарал много бумаги. Дэвид же не продвинулся ни на йоту, повторяя в своих текстах слово в слово то, что было столь сильно заявлено в его первой книге. С одной стороны, это упрощает мне задачу, ведь можно взять его статью против меня как репрезентативный пример его мысли, но, с другой стороны, это затрудняет мою защиту, ведь мне сложно определиться с тем, какая статья, глава или книга лучше представляет мою позицию. Было бы соблазнительно заявить, что единственные источники, пригодные для цитирования и обсуждения, — ​это статьи или книги, над которыми я работаю сейчас, но, соглашусь, это было бы плохим ходом. По сравнению с Дэвидом я чувствую себя как муха, непрестанно кружащая на вершине Эдинбургской скалы. Я не удивлен, что Дэвиду трудно понять, что мог бы значить градиент от  неустойчивости к стабильности7. У эмпирической работы есть такое беспокойное свойство — ​заставлять тебя делать все возможное и невозможное, лишь бы следовать за происходящим на практике. Это делает меня движущейся мишенью. Четвертая, и  последняя, асимметрия: хотя Дэвид критикует только меня, сам я всегда считал, что выступал от имени и многих других исследовательских направлений. Если работы Блура и Барри Барнса легко читаются как компендиум Эдинбургской школы, то корпус работ, на который я опираюсь и который сейчас вынужден защищать, включает в себя значительную часть исследований науки и технологий. К примеру, Эндрю Пикеринг мог бы стать объектом критики по той же причине, а его «вальцы практик»8 так же далеки от социологии научного знания, как и акторная сеть Мишеля Каллона, космополитика Изабеллы Стенгерс или символический интеракционизм Ли Стар. А как быть с этнометодологией, столь радикально отличающейся от дюркгеймианства, 7. Блур Д. Указ. соч. С. 92–93. 8. Дэвид мог бы сравнить перемены, произошедшие между первой (Pickering A. Constructing Quarks: A Sociological History of Particle Physics. Chicago: University of Chicago Press, 1984) и второй (Idem. The Mangle of Practice: Time, Agency and Science. Chicago: University of Chicago Press, 1995) книгами Эндрю Пикеринга, со сделанными мной ходами: он бы заметил, что во многих отношениях они были параллельны.

БРУНО ЛАТУР

139

с которым Дэвид отождествляет всю социологию? В своей работе я в равной мере отталкивался как от принципов методологии Майкла Линча, так и от таковых Дэвида, не говоря уж о новых волнах исследований науки, связанных с  Аннмари Мол и  Джоном Ло9. Но Дэвиду не по душе и новые волны, и расширение философской традиции дальше Витгенштейна, и глубокое преобразование социологии. Все это делает дискуссию неравной. С одной стороны, короткий список канонических работ, опирающихся на небольшой корпус книг — ​Эмиль Дюркгейм и Мэри Дуглас. С другой стороны, вал работ, философская традиция, в которой есть все: от Платона до  Донны Харауэй, — ​и  социологическая традиция, включающая в себя все школы от Огюста Конта до Энтони Гидденса. Когда Дэвид пишет, что «нет никакого следующего „поворота“» и что «идеи Латура — э​ то не путь вперед, а, наоборот, шаг назад»10, мне на ум приходит образ густых и запутанных зарослей — м ​ ножества разнообразных работ, и это вовсе не тексты ортодоксальной социологии научного знания, которую я оставил, сделав якобы неверный поворот. Во всяком случае это уж точно не самодовольно описанная ситуация11 противостояния единодушной толпы критиков и одинокого аутсайдера, если не сказать больше — ​предателя! Правда в том, что после столь многих поворотов и маневров «исследования науки» уже десять лет как выбрались из тесных рамок, в которых их хотел бы удержать Дэвид. «Сильная программа» была полезна и по-прежнему направлена против немногочисленных оставшихся эпистемологов. Но она стала препятствием для развития исследований науки. Далее я покажу, почему у нас было достаточно причин, чтобы без колебаний отправить ее на покой.

9. Я всегда обращал внимание на тесные связи между философией (Latour B. Stengers’ Shibboleth // Stengers I. Power and Invention. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1997), новшествами в  социологии (такими как представленные в книге: Lynch M. Art and Artifact in Laboratory Science: A Study of Shop Work and Shop Talk in a Research Laboratory. L.: Routledge, 1985) и изменениями в понимании тела вроде тех, что были инициированы работами: Haraway D. J. Simians, Cyborgs, and Women: The Reinvention of Nature. N.Y.: Chapman and Hall, 1991; Mol A., Law J. Regions, Networks and Fluids: Anaemia and Social Topology // Social Studies of Science. 1994. Vol. 24. № 4. P. 641–672. 10. Блур Д. Указ. соч. С. 88. 11. Там же. С. 105.

140

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

2. Обвинение в искажении социологии научного знания Самое серьезное обвинение против меня (я буду говорить от первого лица, раз Дэвид выбрал меня своей мишенью, но, разумеется, отстаиваемые мной взгляды принадлежат не только мне) сводится к тому, что я исказил эдинбургские догматы и обошелся с ними так же несправедливо, как худшие из критиков. С этим можно разобраться довольно быстро, ведь Дэвид добросовестно повторяет даже в более сильной форме те самые пункты, по которым я критиковал его позицию. Первый — ​роль объекта в  эдинбургском методе объяснения. Я никогда не говорил, что Блур идеалист, но утверждал, что его позиция является развитием кантианской с той лишь разницей, что — б ​ лагодаря поправкам Дюркгейма — м ​ есто Ego заняло общество sui generis (см. следующий пункт). Дабы отвести это обвинение, недостаточно сказать, что объекты играют роль якоря для наших представлений о мире, как в знаменитом параллелограмме сил, который Дэвид использовал в своей книге 1976 года и в который он, что невероятно, еще верит12. Достойный восхищения результат стабильности! Вопрос заключается в том, чтобы понять, какую роль играют объекты. Какого рода агентностью обладают объекты, когда заставляют нас изменять свои представления о них? Процитирую Дэвида: В рамках «сильной программы» никогда не было необходимости или тенденции отрицать тонкость и богатство наблюдаемого учеными или отрицать, что оно играет важную роль в формировании и поддержании представлений13. Например, вещи стимулируют наши органы чувств. Столь же очевидно, что вещи воздействуют на нас одновременно множеством способов, как явных, так и едва различимых14.

12. Это продемонстрировано в новом издании (Bloor D. Knowledge and Social Imagery. 2nd ed. Chicago: University of Chicago Press, 1991. P. 32). В своей статье Дэвид критикует меня за непонимание того, что наука не является игрой с нулевой суммой. Возможно, мои познания в физике малы, но параллелограмм сил можно прочитать только одним способом: если на оси, обозначенной как «предшествующее убеждение», нет никакой силы, то результирующая будет равна силе на оси «опыт», и наоборот. Это я и называю игрой с нулевой суммой. 13. Блур Д. Указ. соч. С. 99. 14. Там же. С. 100. Курсив мой. — ​Б. Л.

БРУНО ЛАТУР

141

Они также способны создавать «аномалии» в наших схемах интерпретации и т. д. Если составить список всех ролей, которые вещи или чувственные данные играют в нарративах социологии научного знания, вы будете поражены ничтожностью их вклада. В точности как у Канта и по тем же причинам вещи в себе нужны, чтобы уберечься от идеализма, наполнить феномены — ​место встречи наших категорий и ноуменов — ​чем-то вроде сопротивления, начинки (stuffing). Они как хозяева на вечеринке, где все угощения превращены умом (читай — ​обществом) в знаки, и они здесь не для того, чтобы подкрепиться, и уж точно им не завернут остатки еды с собой. Если бы я  хотел предложить наиболее щадящее прочтение позиции Дэвида, я бы сказал: «Хорошо, давайте предположим, что этого достаточно, чтобы объяснить „принуждение“ со стороны мира (если использовать выражение Уильяма Джемса15); немного, но  лучше, чем ничего, как у  типичных идеалистов». Следующий вопрос: позволено ли этим объектам влиять (make difference) на наше мышление о них? Ответ, который дает Дэвид и раз за разом повторяют все последователи этой традиции, даже эмпирически ориентированные вроде Стивена Шейпина, Саймона Шеффера16 и Гарри Коллинза, категорическое «нет». Вещей всегда недостаточно: недостаточная детерминация (недоопределенность) — ​их единственный способ влиять на наши представления. Именно эту позицию я  раскритиковал, и, если это ставит меня в  один ряд с  худшими врагами исследований науки, так тому и  быть. Нет смысла настаивать на  верности абсурдной позиции только потому, что ее атакуют еще более недалекие противники. Когда Дэвид приводит пример электрона, становится ясно, в чем проблема: Как только мы поймем это [что Милликен верит в  электрон, а Эренгафт — ​нет], станет ясно, что «сам» электрон в известном 15. James W. Pragmatism: A New Name for Some Old Ways of Thinking followed by The Meaning of Truth. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1975. P. 112. 16. Шеффер использует против меня в точности те же аргументы, что и Блур, и они точно такие же непродуманные. Шеффер неравномерно распределяет источники неопределенностей, так что все неопределенности остаются на стороне людей, а чувственные данные остаются совершенно нейтральными. См.: Schaffer S. The Eighteenth Brumaire of Bruno Latour // Studies in History and Philosophy of Science. 1991. Vol. 22. P. 174–192.

142

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

смысле выпадает из этой ситуации, потому что является общим фактором для двух разных реакций и причиной различия, которое нас интересует17.

Соглашусь: нас интересуют различия. Но пусть кто-нибудь мне объяснит, что значит, что объект играет роль, если он не вносит никаких различий. Когда на сцене кто-то или что-то играет роль (более того, «ведущую», «ключевую», «решающую» роль, что важно для отвода обвинений в идеализме), то это должно что-то менять. Если же это ничего не меняет на протяжении всей пьесы, то я бы сказал, что это элемент декораций или, как выражаются французы, просто свадебный генерал. Это ничего не значит. Пожалуйста, не говорите мне, что нечто играет роль и не имеет никакой роли, проводит различия и ничего не различает, присутствует, а затем выпадает из ситуации. Это первый технический пункт расхождения, и  уклониться от  ответа на  этот вопрос не  получится. Моя схема позиции Дэвида схватывает именно кантианский характер объектов как якоря наших представлений: две позиции на  одинаковом расстоянии от чувственных данных18. «Электрону в себе» не разрешается значить больше. Об этом я и говорил. Согласен, это не идеализм, и я никогда не утверждал такого. По Канту, это «трансцендентальный идеализм», который соединяется, как он обстоятельно объясняет, с «эмпирическим реализмом»19. Да, вещам в себе отведена роль — п ​ ровести различие между «эмпирическим идеализмом» (убеждение, что реальность эфемерна) и  «трансцендентальным идеализмом» (убеждение, что наука схватывает вещи в себе). Единственная роль вещей в себе — р ​ азличать философские школы, а это 17. Блур Д. Указ. соч. C. 103. Курсив мой. — ​Б. Л. 18. Эта схема есть в: Латур Б. Нового времени не было: эссе по симметричной антропологии. СПб.: Издательство Европейского университета, 2006. С. 168. Если геометрии можно довериться, то это прекрасная схема позиции Дэвида. Она ничего не говорит о Дэвиде как идеалисте: вещи есть, как у Канта, но они не вносят никаких различий, каждая позиция (истинная или ложная) равноудалена от нейтральной природы вещей. Трудно быть более точным, особенно когда читаешь подобное: «Эти процессы [фильтрации, отбора и т. д.], являющиеся коллективными достижениями, в конечном счете следует отнести к свойствам познающего субъекта. Вот где на сцену выходит социолог» (Блур Д. Указ. соч. C. 97). Кант выступал на этой сцене два века назад, что, в общем-то, неудивительно — о ​ н ее и построил! 19. См.: Кант И. Критика чистого разума / Пер. с нем. Н. Лосского. М.: Эксмо, 2006. B275 слл.

БРУНО ЛАТУР

143

между тем центральная проблема, связанная с Кантом: понятия лишены субстанции и нужны лишь для проведения различий между одинаково сомнительными позициями! Дэвид, конечно, знает, что решение Канта было раскритиковано, как только он его опубликовал. Оно было частью нововременной установки (modernist settlement), державшейся, пока не начали изучать науку. Эта установка провалилась, когда наука подверглась внимательному изучению со стороны исследований науки. Подробнее об этом — ​в последней и наиболее существенной части моего ответа. Обратимся ко второму обвинению, согласно которому я неверно понял Эдинбургскую школу. Ответить на него будет даже еще проще, ведь Дэвид на той же странице высмеивает мой тезис, что социология науки его типа плодит «произвольные конструкции, обусловленные интересами и требованиями общества sui generis»20. Менее чем через страницу он спокойно повторяет — д​ аже в более убийственной манере — ​свой тезис о том, что присущая обществу причинность самореферентна, и это объясняет обязательную силу конвенций. Вот что я называю «уловкой двойного чучела»: заявить, что вместо реальной позиции несправедливо раскритиковали фиктивную, чтобы скрыть, что реальная позиция даже никчемнее того чучела, на  которое ее подменили! Если Дэвид или Барри Барнс смогут объяснить мне, в  чем разница между «самообеспечением» (bootstrapping) и sui generis, я с радостью внесу поправки. Пока же буду придерживаться своей совершенно точной характеристики Эдинбургской школы: при определении общества она эксплуатирует худший из изъянов теории Дюркгейма, — ​взятый у Канта и перешедший прямиком к Мэри Дуглас, — с​ амореферентную природу общества. Я согласен, что не следует смешивать «конвенцию» и «произвольность». Но если вещи никак не влияют на наше мышление о них (см. выше), то мне позволительно прибегнуть к этой маленькой полемической уловке. У Канта решение было: разум. У Блура нет такой возможности. Система представлений должна регистрировать мир без того, чтобы сам мир играл сколько-нибудь значимую роль, кроме своего безмолвного присутствия и неустранимости. Единственное оставшееся решение — ​конвенция, которая будет меняться только по произвольным причинам. Согласен, это не так уж обязательно — ​структурализм Леви-Стросса или «эпистемы» Фуко предлагают иные решения, но все они из одной лодки, и лодка эта, зафрахтованная Кантом, подобно «Титанику», лишь кажется непотопляемой: на деле она утонула в первом 20. Блур Д. Указ. соч. C. 129 (здесь он цитирует меня).

144

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

же эмпирическом плавании. Вещи вносят больше различий и играют более значимую роль, нежели роль призываемых в случае необходимости свидетелей того, что философ (или социолог) был несправедливо обвинен в идеализме. Только читая критику Дэвида, я понял, что именно всегда было таким странным в эдинбургской манере мышления: оно использует три типа причинности, очень неравномерно распространенных и распределенных согласно онтологической классификации сущностей. 1. В не-социальной природе (что за странный способ выражения) действуют причинные связи классического типа — ​целиком сциентистского. 2. В социальной природе работают причинные связи первого типа и вдобавок самореференция дюркгеймовского типа (мы создаем общество, поражающее нас полным реализмом того, что не было сотворено, тем самым стирая различие между объектом и субъектом). 3. И наконец, есть третий, странный тип причинности. Можно назвать его кантианским или, лучше, юмовским. Он связывает нейтральные чувственные данные и системы представлений людей. Именно этому и только этому типу не позволяется стать полноценной причинностью, и он всегда останется недоопределенным: «Соответствие» или «несоответствие» реальности — ​это не каузальные отношения, которыми совокупности представлений связаны со  своими референтами. У  представлений действительно есть каузальные связи с вещами в мире, но они не схватываются словами «соответствие» и «несоответствие». Ни одно из этих отношений не является ни подлинной, ни натуралистически определяемой связью, существующей самостоятельно21.

Так мы приходим к распределению типов причинности в соответствии с областями реальности (клин между ними будет объяснен в следующем разделе). Все в природе — ​раз Дэвид осторожен настолько, что сделал общество частью природы, — ​может быть объяснено каузально. Лишь электронам «самим по  себе» запрещено быть причиной их интерпретаций нами, и неважно, насколько ученые при 21. Там же. C. 97. Курсив мой. — ​Б. Л.

БРУНО ЛАТУР

145

писывают электронам влияние и  причинность по  отношению к  тому, что сами говорят о  них. То, что столь нелепое распределение форм агентности сочли приемлемым, — ​самая странная, на  мой взгляд, черта нововременной установки. Конечно, исторически и антропологически это вполне объяснимо22. Но то, что можно придерживаться такой позиции в  течение двадцати лет, не осознавая ее проблематичности, означает, что системы представлений могут приобретать иммунитет к  противоречащим им аномалиям, — ​что, соглашусь, вполне в духе эдинбургской оценки роли данных. По крайней мере, их не обвинишь в непоследовательности! Я  оставлю в  стороне обвинение в  неправильном понимании релятивизма. Оно не так важно, как два других, тем более я не возражаю против отстаиваемого Дэвидом определения релятивизма как противоположности абсолютизма23. Мое собственное определение связано с  иной, более важной, на  мой взгляд, проблемой. Она противостоит и абсолютному релятивизму (который втягивает в спор вроде тех, что так обожает Дэвид), и относительному релятивизму (или реляционизму). Последний связан с эмпирической задачей — ​проследить установления отношений. К политическому аспекту релятивизма я вернусь в последнем разделе. Итак, я полностью оправдан за слова о том, что Эдинбургская школа запрещает вещам играть роль в наших системах представлений и опирается на определение социальной причинности как причинности sui generis (или самореферентной), которая все вопросы интерпретации записывает в разряд конвенций (или «произвольности», что более спорно). А на случай, если возникнут сомнения, статья Дэвида любезно предоставит мне все необходимое, чтобы снова повторить свой тезис: Интересной теоретической задачей является соединение этой модели социального института [самообеспечения] с социологической идеей о том, что все знание имеет характер социального института24. 22. Я начал исследование более длительной истории, или мифологии, этой странной конфигурации. См.: Latour B. Socrates’ and Callicles’ Settlement, or the Invention of the Impossible Body Politic // Configurations. 1997. № 2. P. 189–240. 23. См.: Блур Д. Определение релятивизма / Пер. с англ. П. А. Сафронова // Эпистемология и философия науки. 2011. Т. XXX. № 4. С. 16–31. — ​Прим. пер. 24. Блур Д. Анти-Латур. С. 126.

146

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Как любезно подсказывает Дэвид25, я  бы назвал такое сочетание болезнью социологизма, отягощенного всеми изъянами кантианства.

3. Что должно послужить инструментом исследования, а что — т​ емой? Этим, полагаю, завершается полемическая часть моей статьи, что позволяет мне начать основную часть. Я постараюсь сделать ее краткой, поскольку много работы уже было проделано над всеми этими метафизическими аспектами и поскольку я хочу сосредоточиться на причинах того, почему Дэвид не может увидеть очевидные для всех нас ограничения. Одно примечательное предложение из его статьи объясняет, по-моему, все: Только сохраняя различие между субъектом и объектом и вбивая клин между природой самой по себе и ее описаниями, сделанными познающим субъектом, нам удастся подчеркнуть проблематичность этих описаний26.

Дэвид не осознает странную «замкнутость на себя» (bootstrapping) этого предложения. Как если бы он говорил: если вы «раскалываете» что-то надвое, то потом будет «проблематично» соединить получившиеся части в одно целое. Разумеется, ответ — ​«да»! Но тогда вопрос в том, зачем ввязываться в странное и противоречивое занятие по разделению того, что затем намереваются соединить27. Только человек Нового времени возьмется за такое, и прогресс исследований науки можно измерить по тому, как легко мы замечаем странность этой позиции, которая еще двадцать лет назад казалась совершенно очевидной. Я  насчитал в  тексте примерно двадцать пять случаев того, как Дэвид вбивает клин между объектом и субъектом. Неудивительно, что данные сделали проблематичными, раз их порубили в фарш. И ему хватает смелости продолжить процитированное выше предложение так:

25. Там же. С. 93. 26. Там же. С. 104. Курсив мой. — ​Б. Л. 27. Я начал исследование этого критического жеста. Cм.: Latour B. A Few Steps Toward the Anthropology of Iconoclastic Gestures // Science in Context. 1997. Vol. 10. P. 63–83.

БРУНО ЛАТУР

147

Те, кто не замечает, что субъект и объект по-разному участвуют в этом процессе, прокладывают путь заблуждению [вспомните, объекту не разрешается играть какую-либо роль, так что это лишь способ избежать обвинений в идеализме. — Б ​ . Л.]. Они убеждают нас в том, что переход от объекта (при данном описании) к реакции субъекта на него (в терминах того же описания) как будто бы не проблематичен. Дело в том, что для них и нет никакого реального перехода28.

Столетие назад Уильям Джемс посмеялся над всеми эпистемологами, которые, разверзнув пропасть между словами и вещами, не придумали для того, чтобы связать их, ничего лучше «сальтомортале» над этой зияющей пропастью. Он назвал собственную позицию «обходной» (deambulatory) теорией истины, потому что в ней не нужно было перепрыгивать ни посредника, ни переход29. То, что Джемс делал концептуально, мы сделали эмпирически, и, возможно, именно я несу ответственность за большинство терминов в дисциплине, делающих этот переход, этот обход наблюдаемым, реалистичным и документируемым: запись, визуализация, перевод, испытания, посредничество, имена действия, черный ящик, историчность вещей и т. д. Но я, разумеется, не один: все исследовательское поле ориентировано на то, чтобы сделать переход видимым30. То, что Дэвид не замечает этого, ничего не говорит о нашей работе, зато многое — ​о том, какую власть нововременная установка может иметь над умами, даже если речь идет о первых практиках исследований науки. Дэвид принимает лишь один-единственный разрыв (рис. 1, в центре), в то время как мы умножаем разрывы по всей цепочке ассоциаций. Он же преспокойно заявляет нам, что мы «прокладываем путь заблуждению». Да, мы прокладываем путь, но путь к посредничествам! Дэвид хочет сохранить субъект-объектный раскол, несмотря на его недостатки, не отдавая себе отчет, что это часть проблемы, а не решения. Он мог бы воскликнуть, как один из воображаемых противников Джемса: «Дуализм — ​это основа основ: не дайте человеку воссоединить то, что Бог создал порознь!»31 28. Блур Д. Анти-Латур. С. 104. Курсив мой. — ​Б. Л. 29. James W. Op. cit. P. 245. 30. Один из примеров проблематизации «перехода»: Latour B. The “Pedofil” of Boa Vista: a Photo-Philosophical Montage // Common Knowledge. 1995. Vol. 4. P. 144–187. Или другой недавний пример: Goodwin C. Seeing in Depth // Social Studies of Science. 1995. Vol. 25. P. 237–284. 31. James W. Essays in Radical Empiricism. L.: University of Nebraska Press, 1996. P. 36.

148

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Рис. 1. Есть два типа натуралистических объяснений: для не-социальной природы, где правит причинность, и для социальной природы, где преобладает ситуативный (ad hoc) тип самореферентной причинности; между ними — р ​ азрыв, который ни причинность, ни самореференция преодолеть не могут, и он определяется как «играющий роль», без того чтобы «влиять на что-либо»

Блур, конечно, совершенно прав, говоря, что мы не можем тематизировать каждое понятие и что одни следует использовать как средства, а  другие — ​как темы. Стратегия любой исследовательской программы состоит в том, чтобы распределять темы и средства наиболее разумно и продуктивно и, я бы добавил, быстро двигаться и менять курс достаточно часто для того, чтобы удерживать стратегическую цель на  протяжении многих эмпирических ходов. Блур даже достаточно честен, чтобы признать, что я тематизировал именно то понятие (вместе со всеми производными), которое он выбрал своим ключевым инструментом. Но он не понимает, что именно этот выбор и является источником всех неясностей, усмотренных им в том, что я делаю, и что его решение, хотя и всецело заслуживающее уважения, делает его совершенно некомпетентным для того, чтобы судить мое. Он даже считает постыдной странностью мою неспособность отличить «природу» от «представлений о природе». Он утверждает: Латур систематически не различает природу и представления о природе. Как будто ему трудно различать эти вещи32. 32. Блур Д. Анти-Латур. С. 95. Курсив мой. — ​Б. Л.

БРУНО ЛАТУР

149

Да, мне весьма трудно убедить себя в пользе создания артефакта ради того, чтобы добраться до фактов. Настаивая на необходимости различения, которое я всегда стремился подорвать, Блур ставит себя в один ряд с самыми реакционными философами науки, настаивающими, что исследования науки хороши, пока придерживаются эпистемологических вопросов и оставляют совсем без внимания — т​ о есть оставляют ученым! — о ​ нтологические. Писать, как он, что «объяснению подлежит не природа, а разделяемые нами представления о природе»33 или что «важно разделять мир и описание мира актором»34, — з​ начит грубо искажать идею науки, то, за что борются все ученые (включая нас). Как любит говорить Изабелла Стенгерс, когда социолог встречает ученого такими претензиями, «это означает войну» — ​научную войну35. Исследователи, учреждающие разрывы, чтобы создавать проблематичные соединения, не вправе судить работу тех, кто следует соединениям, которые ученые и  инженеры устанавливают в соответствии с тем, что они (а не философы) считают проблематичным. Первые уничтожают данные, которые последние хранят в неприкосновенности для внимательного исследования. Они разрубают данные надвое, мы защищаем их  от  повреждений. Если ученые раз за разом настаивают на том, что не проводят никакого устойчивого различия между природой и представлениями о ней, и если вся их работа направлена на то, чтобы добиться уверенности, что их представления — ​не репрезентация, а работа с онтологией, — е​ сли все так, то у нас не хватит духа (это правда) делить то, что они говорят, надвое, а потом искать клей, чтобы воссоединить половинки их интервью. Нет, мы не вбиваем никаких клиньев, разве что между нововременной установкой и ее практикой36. Все философские трудности Нового времени вызваны этим double bind: учредить разрыв и, сделав соединение проблематичным, попытаться залатать его. Это нигде так ясно не проявляется, как в наследии эмпиризма, который, как вы помните, заставил Канта построить свой замок заблуждений. Статья Дэвида хорошо проясняет, что не так в определении эмпиризма, унаследованном нами от Джона Локка. Дэвид пишет: 33. Там же. С. 94. 34. Там же. С. 101. 35. См. заглавие в: Stengers I. Cosmopolitiques. Tome I: La guerre des sciences. P.: La Découverte; Les Empêcheurs de Penser en Rond, 1996. 36. Latour B. A Few Steps Toward the Anthropology of Iconoclastic Gestures.

150

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Культивирование эмпирической чувствительности может быть полезным инструментом. Концентрация внимания на  том, что может быть воспринято зрительно или как-то  иначе, способствует осознанию разрыва между объектами и их описаниями37.

А ранее, говоря о Пастере, он описывает его как «наблюдателя»: «тонкость его работы проистекает из детальности его наблюдений»38. Вот где коренятся все различия между нами. Несмотря на двадцать пять лет исследований науки, Блур так и не понял, что ученые не  наблюдают и  не  всматриваются в  мир. Они гораздо сильнее включены в  судьбу не-людей. Научная практика — ​это единственное место, где не  работает субъект-объектное различие. Используя случай Пастера как пример, Дэвид повторяет различие между чувственными данными (или, по  крайней мере, нейтральным словарем39, необходимым для описания входящих данных из мира) и интерпретациями. Он даже берет пример, очень близкий к  тому, что изучал я  в  статье, которую он цитирует, не понимая ее основной посыл40. В безупречно эдинбургском стиле он противопоставляет «красноватое порошкообразное вещество» и систему представлений41. Естественно, красноватое вещество делается достаточно нейтральным или достаточно юмовским, чтобы не быть причиной различий между Луи Пастером, Казимиром Давеном и Робертом Кохом. Откуда же появляются различия? Через черный вход самореферентного социального: никакого другого входа нет, раз Дэвид исключил иные формы взаимодействия и включенности в мир. Затем он заявляет, что мое решение абсурдно или равносильно наивному реализму, поскольку вместо этого разделения нейтрального словаря и самореферентной конвенции я позволил микробам «самим» принять участие в дискуссии и провести различие между Кохом и Пастером. Ключевое различие между нами можно условно изобразить с помощью схемы на рис. 2.

37. Блур Д. Анти-Латур. С. 103. Курсив мой. — ​Б. Л. 38. Там же. С. 92. 39. Там же. С. 102. 40. Latour B. Do Scientific Objects Have a History? Pasteur and Whitehead in a Bath of Lactic Acid // Common Knowledge. 1996. Vol. 5. № 1. P. 76–91. 41. Блур Д. Анти-Латур. С. 102.

БРУНО ЛАТУР

151

Рис. 2. Эмпиризм в стиле Блура. Согласно его определению, эмпиризм состоит в чувственных данных, обеспечивающих нейтральное описание, которое не играет никакой роли; различия появятся, когда мы обратимся к другой стороне созданного клином раскола между объектом и субъектом — к ​  институтам общества

Что бы сделал я  вместо этого? Я  позволил бы Пастеру самому прийти к «сероватому веществу» и связать его со многими другими вещами: в первую очередь с экспериментальной средой, обнаруживающей присутствие фермента. Но, как я детально показал в комментариях к его статье, Пастер является частью самого спора между эмпиризмом и рационализмом и беспокоится о том, создает ли он факты или же факты самостоятельны. Таковы вопросы, которые поднимают ученые и за которыми могу следовать я, потому что не больше, чем сами ученые, провожу различие между субъектом и  объектом. Дэвид же призывает нас оставить эти вопросы, чтобы подменить их  его собственными философскими трудностями. Существование нейтрального словаря, одинакового в лаборатории Пастера и (в случае моего исследования) в лаборатории Юстуса фон Либиха, в котором «сероватое вещество» «безразлично» или «нейтрально», — ​совершенно натянутая или вымученная. «Сероватое вещество» в лаборатории Пастера не то же самое, что у Либиха, просто потому, что Пастер выстроил весь свой эксперимент с целью сделать это вещество видимым, позволить «чувственным данным» произвести различие и найти для него место, чтобы опровергнуть всю химическую теорию Либиха. Мои исследования как раз показали ошибочность идеи, что одно выделенное эмпирическое свойство (чувственные данные) может быть нейтральным и ничего при этом не различать, не играть никакой роли. Меня всегда озадачивало различие между первичными и вторичными качествами, которое по причинам, совершенно чуждым современной моральной, политической и технической ситуации, в XVII–XVIII веках ввели в философию Декарт, 152

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

а затем Локк и его последователи. Для меня полная загадка, почему мы должны придерживаться того, что Альфред Уайтхед назвал бифуркацией природы. На следующей схеме (рис. 3) можно сопоставить мое решение с решением Дэвида. Таким образом, мой подход к этому случаю и в самом деле отличается от подхода Дэвида: сыграть роль позволено любой из задействованных в лаборатории Пастера сущностей — о ​ т императора до «сероватого вещества». Ни одна из них не является сугубо каузальной, и каждой позволено стать источником различия. Ни одна из них не является всего лишь посредником (intermediary), и каждая выступает медиатором (mediator). Каждая сущность, человек и не-человек, частично самореферентна. Вся метафизика, которую Дэвид находит такой темной, обусловлена необходимостью следовать этим цепочкам ассоциаций. В центральных разделах своей статьи Дэвид смеется над моими нелепыми попытками использовать «энтелехии», «актанты» и «монады», чтобы по-новому говорить об этом эмпирическом мире. Он не замечает, что каждая из сущностей, с которыми я имею дело, обладает всеми тремя типами причинности, которые сам он удерживает тщательно разделенными. Каждая из них самореферентна (подобно обществу в его схеме), включена в причинно-следственные связи (как в его не-социальной природе) и  недостаточно детерминирует следующую за ней в серии (как в его концепции разрыва между чувственными данными и интерпретацией). Вместо распределения трех типов причинности по  разным онтологическим областям (по  одной на не-социальную природу, социальную природу и их связь) я приписываю их всем сущностям. Это и позволило мне по-новому взяться за вопрос о том, из чего сделаны общество и природа. Я утверждаю, что этот вопрос стал доступен эмпирическому изучению лишь после того, как был сделан этот методологический ход. Уверен, можно сделать лучше, чем сделал я, но я также убежден, что для этого придется проработать всю философскую традицию, дабы избежать абсурдных вещей вроде сущностей, «играющих роль» и «выпадающих из ситуации», или самореферентных сущностей, которые при этом ни субъективны, ни объективны, или же сущностей, которым причинность приписывается в соответствии с каким-то непродуманным типом натурализма. Если сравнить оба типа «неясностей» и подвести черту под эмпирической продуктивностью обеих исследовательских программ, то, по-моему, не останется сомнений в том, что эмпиризм Дэвида никуда не годится. БРУНО ЛАТУР

153

Рис. 3. Эмпиризм в стиле Латура. Сравниваются несоциальные различия с нейтральными чувственными данными, а длинные цепочки ассоциаций включают психологические, идеологические, когнитивные, социальные и материальные сущности, многие из которых — н ​ е-человеческие агенты. Каждый элемент в этих цепочках принимает значение, сообщаемое ему соседними элементами

Мера его непонимания метафизики становится еще более явной там, где Дэвид считает, что понимает меня42, соглашаясь, что в отдаленном будущем натурализм доберется даже до социального полюса и что Пастер и его микробы окажутся сложенными из  электронов, фотонов, атомов и  мозговых волн! Это, конечно, метафизика, но в самом наивном виде. Может, супруги Черчленд и могли бы поверить в такую бессмыслицу, но нет ничего более далекого от того, как мы определяем актанты. Они не в природе и не в обществе (не в языке). Эта идея — б​ удто можно решить проблему за счет самой бедной и сциентистской метафизики электронов, атомов, фотонов и мозговых волн — о ​ кончательно сделала ясным то, что я давно подозревал: Эдинбургская школа даже не приблизилась к пониманию философской оригинальности исследований науки. Ее метафизика — ​на уровне материализма Вольтера. То, что ее сторонники имеют в виду под натуралистическим исследованием, вдохновляется тем же типом природы, что и сциентизм. Несмотря на множество работ по эмпирической метафизике, опубликованных в журнале Social Studies of Science, который издается в Эдинбурге тем же структурным подразделением, им даже не пришло на ум, что можно было бы тематизировать само определение агентности материи. Степень непонимания еще нагляднее в сноске 68, где Дэвид иронизирует над моей идеей «позволить акторам определять исследователя». Он вполне прав. Всю философию Изабеллы Стенгерс можно вывести из этого маленького предложения, над ко 42. Там же. С. 107.

154

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

торым он, по  его мнению, иронизирует, говоря «то, для чего я не вижу никаких оснований»!43 Что ж, если бы Дэвид зашел в лабораторию, то заметил бы очевидное: любой ученый, заслуживающий этого звания, основательно переопределялся акторами, с  которыми имел дело. Это верно и  для исследователей науки, во всяком случае для меня. Если он не понимает этого, то остается мало надежды на то, что Эдинбургская школа вернется в мейнстрим исследований науки44. Цель науки в том и заключается, чтобы сделать не-человеков, благодаря изобретательности лаборатории, релевантными тому, что мы о них говорим. Это, очевидно, предполагает, что для исследователя даже немыслим вопрос, который бы не был заново переведен в экспериментальной неразберихе, в которой и ученый, и исследуемый объект (не говоря уж об остальном обществе) были бы переформатированы. Именно это я и показал на примере Пастера, чем весьма горжусь. И если это выглядит как старая добрая социология научного знания, то тем лучше.

4. Борьба против абсолютизма Нет никакой нужды продолжать здесь эту тему. Читатели могут обратиться к литературе, указанной в сносках, и самостоятельно оценить, насколько разными предстают наши работы, если взглянуть на них сквозь призму наших интерпретаций эмпиризма. Впрочем, за многие годы я усвоил, что все методологические вопросы основаны на метафизике и что в сердце любой метафизики лежит моральная или политическая проблема. На самом деле научило меня этому то, что я много работал со старой доброй Эдинбургской школой, а также похожая дискуссия между Каллоном и мной, с одной стороны, и Коллинзом и Йерли45 — ​с другой. Я бы хотел завершить этот ответ вопросом политики. 43. Stengers I. Power and Invention. 44. Одним из объяснений может быть то, что Дэвид Блур получил образование в области психологии — д ​ исциплины, не славящейся большим уважением к упорству субъекта. В психологической лаборатории приобретают дурные привычки: например, никогда не испытывать принуждения к переформулировке своих вопросов из-за коварной способности субъектов вести себя как объекты, которыми можно управлять. Обо всем этом см.: Idem. Cosmopolitiques. T. I: La guerre des sciences. 45. См. дискуссию в: Science as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: Chicago University Press, 1992. Эта первая дискуссия во  многом параллельна нынешней, кроме того, что Дэвид гораздо искреннее заинтере-

БРУНО ЛАТУР

155

Дэвид считает мою позицию реакционной — «​ шаг назад», как он выразился. Он думает, что, только одинаково удаляя обе стороны всех научных споров от доступа к вещам самим по себе, можно поддержать определенную цивилизованность, так как мы коллективно избежим абсолютизма. Его версия релятивизма, с упором на  конвенциональное структурирование нейтрального воздействия вещей на общество, защитит нас от злоупотреблений властью со  стороны некоторых ученых, которые не  только утверждают, если им не противостоять, что обладают интерпретацией природы, но и что природа такова, какой они ее представляют. Дэвид сравнивает себя с философом права46, настаивающим, что тезисы обеих сторон спора лишены абсолютных оснований и что они должны разрешить разногласия цивилизованно и скромно. Мою позицию он считает реакционной, коль скоро она разрушает различие между конвенцией и природой самой по себе, а потому (в случае поражения в дискуссии от более сильной интерпретации) не оставляет возможности для апелляции. Я оказываюсь в лагере абсолютистов, и он толкует пассаж из «Науки в действии» так, будто я оставляю всякие попытки помочь слабым защититься от абсолютизма. Это серьезное обвинение, особенно если учесть, что в этом пассаже я обвиняю его в том же! Иными словами, я утверждаю, что различие между Природой и Обществом делает невозможной регистрацию разных асимметрий, производимых цепочками ассоциаций при встрече друг с другом. Именно ради регистрации этих многочисленных различий мы были вынуждены подорвать различие между природными и социальными (или конвенциональными) объяснениями. У меня нет определенного ответа на это, и, вероятно, как когда-то в прошлом, мне нужна помощь Блура. Вопрос, с которым мы оба столкнулись, заключается в том, какие именно исследования науки смогут удержать гражданское общество наиболее открытым в противостоянии постоянной угрозе абсолютизма, одним из видов которого является абсолютизм самой природы. Научные войны сделали этот вопрос даже более настоятельным. Вот каким мне видится положение дел. совался нашим предприятием и попытался понять его беспристрастнее. Полезным в этой связи было бы чтение реферативного сообщения Жерара де Вриза: De Vries G. Should We Send Collins and Latour to Dayton, Ohio? // EASST Review. 1995. Vol. 14. P. 3–10. 46. Блур Д. Анти-Латур. С. 116.

156

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Апелляция к одинаково конвенциональному характеру всего научного знания не только эмпирически ошибочна, она и политически бессмысленна. Как выразительно сформулировала Изабелла Стенгерс, любой исследователь науки, который входит в лабораторию и спокойно заявляет, ничем не рискуя, что эпистемологический и онтологический вопросы всегда будут различаться и что вещи — ​не более чем нейтральные и безмолвные партнеры в наших дискуссиях, будет оттуда выставлен. И поделом47. Если у исследований науки такая повестка, я не хочу в них участвовать, и если это шаг назад, то шаг из тюрьмы к свободе. Итак, учреждение разрыва между конвенциональностью и нейтральностью чувственных данных — ​это жалкое оружие против абсолютизма. В  действительности это даже поощряет абсолютизм в виде новой порции постмодернистских допущений в духе «все сойдет», к которым Дэвид, как и я, питает отвращение, но которым он тем не менее содействует, отказываясь исследовать их  метафизические корни. То, что Дэвид отваживается называть эмпирической чувствительностью, я бы назвал эпитомой «политической нечувствительности». Критическая борьба против натурализации провалилась, и ее следует оставить позади вместе со всем критическим проектом (но это уже другой вопрос)48. Моя альтернатива — ​полностью переработать исток понятия «природы». Это понятие необходимо тематизировать. Абсолютизм был разработан с помощью именно природы49. Это долгая история и  задача не  из  легких, хотя многие элементы уже распутаны — ​особенно антропологами50, но  и  многими исследователями науки (включая Шейпина и  Шеффера, которым я, вопреки словам Блура, выказал уважения больше, чем они сами!). Я не до конца уверен в том, куда это нас ведет, но уверен в одном: ни одна позиция, принимающая субъект-объектное различие как средство, даже приблизительно нам не подходит. Мы дол 47. Stengers I. L’Invention des sciences modernes. P.: La Découverte, 1993; Idem. Cosmopolitiques. Tome I: La guerre des sciences. 48. Latour B. Petite réflexion sur le culte moderne des dieux Faitiches. P.: Les Empêcheurs de penser en rond, 1996. 49. Первую попытку см. в: Idem. To Modernize or to Ecologize, That Is the Question // Remaking Reality: Nature at the Millenium. L.: Routledge, 1998. P. 225–246. 50. Чтобы оценить быстрое продвижение симметричной антропологии, освобожденной от власти дюркгеймианского понятия культуры, см.: Nature and Society. Anthropological Perspectives / P. Descola, G. Palsson (eds). L.: Routledge, 1996.

БРУНО ЛАТУР

157

жны быть новаторами именно там, где, по мнению Дэвида, нам следует уютно устроиться и оставить дальнейшие вопросы. Внимательное исследование природы не осуществимо, если мы с самого начала верим в природу как сам собой разумеющийся фон всех наших допущений о  ней. Именно из-за  провала программы Дэвида в  этом пункте мы были вынуждены оставить первый принцип симметрии (а  теперь, рад сообщить, и  обобщенный принцип симметрии)51. Кому-то может показаться невероятным, но исследования науки развиваются, движутся вперед и процветают, и, хотя я и предпочел бы пользоваться плодами дальнейшей работы Дэвида в этой дисциплине, я не стану хранить верность рассудительным нелепостям только потому, что это больше соответствует традиции. Наш девиз «Следуйте за самими агентами!» не для послушных. Ради него мы жертвуем всем. Это важнее любой дисциплинарной лояльности и всех требований придерживаться здравого смысла. Я всегда считал провал «сильной программы» felix culpa, то есть желанной ошибкой, обнаружившей дефекты в понятии социальной конструкции, принадлежащем исследователям социального, и критическом дискурсе в целом. Я благодарен Дэвиду за то, что он еще раз показал мне, куда двигаться дальше: в сторону от позиции, которую он так твердо защищает. Библиография Bloor D. Knowledge and Social Imagery. Chicago: University of Chicago Press, 1991. Bloor D. Sociologie de la logique ou les limites de l’épistémologie. P.: Editions Pandore, 1982. Callon M., Latour B. Les Scientifiques et leurs alliés. P.: Editions Pandore, 1985. De Vries G. Should We Send Collins and Latour to Dayton, Ohio? // EASST Review. 1995. Vol. 14. P. 3–10. 51. См.: Latour B. Pandora’s Hope: Essays on the Reality of Science Studies. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999; понятия пропозиции и артикуляции делают избыточным понятие симметрии. Эта работа, подчеркивающая различия между субъект-объектной дихотомией и отношением человек/не-человек, прояснит, я надеюсь, большинство технических трудностей, которые Дэвид (как и я) нашел в моем принципе обобщенной симметрии. (Добавлено после знакомства с ответом Блура: симметрия (ограниченная или обобщенная) двух артефактов может быть лишь временной конструкцией; как только артефакты распадаются, симметрия больше не нужна.)

158

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Goodwin C. Seeing in Depth // Social Studies of Science. 1995. Vol. 25. P. 237– 284. Haraway D. J. Simians, Cyborgs, and Women: The Reinvention of Nature. N.Y.: Chapman and Hall, 1991. James W. Essays in Radical Empiricism. L.: University of Nebraska Press, 1996. James W. Pragmatism: A New Name for Some Old Ways of Thinking followed by The Meaning of Truth. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1975. La science telle qu’elle se fait. Anthologie de la sociologie des sciences de langue anglaise / M. Callon, B. Latour (eds). P.: Editions Pandore, 1982. La science telle qu’elle se fait. Anthologie de la sociologie des sciences de langue anglaise / M. Callon, B. Latour (eds). P.: La Découverte, 1991. Latour B. A Few Steps Toward the Anthropology of Iconoclastic Gestures // Science in Context. 1997. Vol. 10. P. 63–83. Latour B. Do Scientific Objects Have a History? Pasteur and Whitehead in a Bath of Lactic Acid // Common Knowledge. 1996. Vol. 5. № 1. P. 76–91. Latour B. For David Bloor and Beyond // Studies in the History and Philosophy of Science. Part A. 1999. Vol. 30. № 1. P. 113–129. Latour B. Pandora’s Hope: Essays on the Reality of Science Studies. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999. Latour B. Petite réflexion sur le culte moderne des dieux Faitiches. P.: Les Empêcheurs de penser en rond, 1996. Latour B. Socrates’ and Callicles’ Settlement, or the Invention of the Impossible Body Politic // Configurations. 1997. № 2. P. 189–240. Latour B. Stengers’ Shibboleth // Stengers I. Power and Invention. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1997. P. vii–xix. Latour B. The “Pedofil” of Boa Vista: a Photo-Philosophical Montage // Common Knowledge. 1995. Vol. 4. P. 144–187. Latour B. To Modernize or to Ecologize, That Is the Question // Remaking Reality: Nature at the Millenium / B. Braun, N. Castree (eds). L.: Routledge, 1998. P. 225–246. Lynch M. Art and Artifact in Laboratory Science: A Study of Shop Work and Shop Talk in a Research Laboratory. L.: Routledge, 1985. Mol A., Law J. Regions, Networks and Fluids: Anaemia and Social Topology // Social Studies of Science. 1994. Vol. 24. № 4. P. 641–672. Nature and Society. Anthropological Perspectives / P. Descola, G. Palsson (eds). L.: Routledge, 1996. Pestre D. Pour une histoire sociale et culturelle des sciences. Nouvelles définitions, nouveaux objets, nouvelles pratiques // Annales. Histoire, Science Sociales. 1995. Vol. 50. № 3. P. 487–522. Pickering A. Constructing Quarks: A Sociological History of Particle Physics. Chicago: University of Chicago Press, 1984. Pickering A. The Mangle of Practice: Time, Agency and Science. Chicago: University of Chicago Press, 1995. Schaffer S. The Eighteenth Brumaire of Bruno Latour // Studies in History and Philosophy of Science. 1991. Vol. 22. P. 174–192. Science as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: Chicago University Press, 1992.

Б руно  Л атур

159

Stengers I. Cosmopolitiques. Tome I: La guerre des sciences. P.: La Découverte; Les Empêcheurs de Penser en Rond, 1996. Stengers I. L’Invention des sciences modernes. P.: La Découverte, 1993. Блур Д. Определение релятивизма // Эпистемология и философия науки. 2011. Т. 30. № 4. С. 16–31. Кант И. Критика чистого разума. М.: Эксмо, 2006. Латур Б. Нового времени не было: эссе по симметричной антропологии. СПб.: Издательство Европейского университета, 2006.

160

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

FOR DAVID BLOOR… AND BEYOND: A REPLY TO DAVID BLOOR’S “ANTI-LATOUR” Bruno Latour. Professor, Director, Médialab, [email protected]. Institut d’Etudes Politiques de Paris (Sciences Po), 27 rue Saint-Guillaume, Paris, Cedex 07 75337, France. Keywords: Strong Program; agency; causality; self-referential; underdetermination; chain of associations. This article is a response to the arguments proposed by David Bloor. In response to Bloor’s criticism, Bruno Latour acknowledges Bloor’s arguments but does not accept the foundations of Bloor’s position, which is based on a certain version of empiricism. Latour points to several asymmetries between the opponents while drawing on the history and role of the Strong Program in France: he explains the asymmetries in their positions, in their empirical experiences, and in their knowledge of each other’s writing. He also reviews those points that, according to Bloor, Latour had incorrectly reproduced. This includes Bloor’s claim that objects do not have agency. This claim, in turn, stems from an understanding of causality that is threefold: natural causality, the self-referentiality of the social, and a separate type of causality described by David Hume, which connects (or divides) things and their representations. In fact, the dynamically evolving actor-network theory stresses that such divisions are not helpful, and that we should pay attention to chains of associations between different entities that embody all three types of causality. The author explains the connection between his vocabulary (which is criticized by Bloor) and the empirical task of following the chains of associations. This, in turn, allows us to go beyond the idea of opposition as a starting point, and to transform the objects of sociology with the aim of explaining how the same processes construct both nature and society. In conclusion, the author compares the critical potential of each of these research programs in a context of resistance against naturalization and absolutism. The author also proposes to reject a generalized principle of symmetry. DOI: 10.22394/0869-5377-2017-1-135-160 References Bloor D. Knowledge and Social Imagery, Chicago, University of Chicago Press, 1991. Bloor D. Opredelenie reliativizma [Definition of Relativism]. Epistemologiia i filosofiia nauki [Epistemology and Philosophy of Science], 2011, vol. 30, no. 4, pp. 16–31. Bloor D. Sociologie de la logique ou les limites de l’épistémologie, Paris, Editions Pandore, 1982. Callon M., Latour B. Les Scientifiques et leurs alliés, Paris, Editions Pandore, 1985. De Vries G. Should We Send Collins and Latour to Dayton, Ohio? EASST Review, 1995, vol. 14, pp. 3–10. Goodwin C. Seeing in Depth. Social Studies of Science, 1995, vol. 25, pp. 237–284. Haraway D. J. Simians, Cyborgs, and Women: The Reinvention of Nature, New York, Chapman and Hall, 1991. James W. Essays in Radical Empiricism, London, University of Nebraska Press, 1996. James W. Pragmatism: A New Name for Some Old Ways of Thinking followed by The Meaning of Truth, Cambridge, MA, Harvard University Press, 1975.

Б руно  Л атур

161

Kant I. Kritika chistogo razuma [Kritik der reinen Vernunft], Moscow, Eksmo, 2006. La science telle qu’elle se fait. Anthologie de la sociologie des sciences de langue anglaise (eds M. Callon, B. Latour), Paris, Editions Pandore, 1982. La science telle qu’elle se fait. Anthologie de la sociologie des sciences de langue anglaise (eds M. Callon, B. Latour), Paris, La Découverte, 1991. Latour B. A Few Steps Toward the Anthropology of Iconoclastic Gestures. Science in Context. 1997, vol. 10, pp. 63–83. Latour B. Do Scientific Objects Have a History? Pasteur and Whitehead in a Bath of Lactic Acid. Common Knowledge, 1996, vol. 5, no. 1, pp. 76–91. Latour B. For David Bloor and Beyond. Studies in the History and Philosophy of Science. Part A, 1999, vol. 30, no. 1, pp. 113–129. Latour B. Novogo vremeni ne bylo: esse po simmetrichnoi antropologii [Nous n’avons jamais été modernes: essai d’anthropologie symétrique], Saint Petersburg, Izdatel‘stvo Evropeiskogo universiteta, 2006. Latour B. Pandora’s Hope: Essays on the Reality of Science Studies, Cambridge, MA, Harvard University Press, 1999. Latour B. Petite réflexion sur le culte moderne des dieux Faitiches, Paris, Les Empêcheurs de penser en rond, 1996. Latour B. Socrates’ and Callicles’ Settlement, or the Invention of the Impossible Body Politic. Configurations, 1997, no. 2, pp. 189–240. Latour B. Stengers’ Shibboleth. In: Stengers I. Power and Invention, Minneapolis, University of Minnesota Press, 1997, pp. vii–xix. Latour B. The “Pedofil” of Boa Vista: a Photo-Philosophical Montage. Common Knowledge, 1995, vol. 4, pp. 144–187. Latour B. To Modernize or to Ecologize, That Is the Question. Remaking Reality: Nature at the Millenium (eds B. Braun, N. Castree), London, Routledge, 1998, pp. 225–246. Lynch M. Art and Artifact in Laboratory Science: A Study of Shop Work and Shop Talk in a Research Laboratory, London, Routledge, 1985. Mol A., Law J. Regions, Networks and Fluids: Anaemia and Social Topology. Social Studies of Science, 1994, vol. 24, no. 4, pp. 641–672. Nature and Society. Anthropological Perspectives (eds P. Descola, G. Palsson), London, Routledge, 1996. Pestre D. Pour une histoire sociale et culturelle des sciences. Nouvelles définitions, nouveaux objets, nouvelles pratiques. Annales. Histoire, Science Sociales, 1995, vol. 50, no. 3, pp. 487–522. Pickering A. Constructing Quarks: A Sociological History of Particle Physics, Chicago, University of Chicago Press, 1984. Pickering A. The Mangle of Practice: Time, Agency and Science, Chicago, University of Chicago Press, 1995. Schaffer S. The Eighteenth Brumaire of Bruno Latour. Studies in History and Philosophy of Science, 1991, vol. 22, pp. 174–192. Science as Practice and Culture (ed. A. Pickering), Chicago, Chicago University Press, 1992. Stengers I. Cosmopolitiques. Tome I: La guerre des sciences, Paris, La Découverte; Les Empêcheurs de Penser en Rond, 1996. Stengers I. L’Invention des sciences modernes, Paris, La Découverte, 1993.

162

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Ответ Бруно Латуру Дэвид Блур

Почетный профессор, Школа социальных и политических исследований (SSPS), Университет Эдинбурга (UoE). Адрес: 15a George sq., EH8 9LD Edinburgh, UK. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: недоопределенность; каузальность; самореферентность; следование правилу; институт.

Заключительная реплика в полемике Дэвида Блура и Бруно Латура. Автор указывает на риторические уловки, которыми Латур подменяет аргументацию и обсуждение сути расхождений. Он резюмирует дискуссию и, не поддаваясь на уловки, по пунктам разбирает латуровские асимметрии и показывает, что они не затрагивают главных пунктов критики акторно-сетевой теории. Он приходит к выводу, что оппонент не смог ответить на обвинение в искажении «сильной программы». Более того, по мнению автора, в основе всего рассуждения Латура лежит неверное толкование тезиса о недоопределенности или недостаточной детерминации. Латур вменил ему тезис, что «вещи не играют никакой роли» в представлениях о них, в то время как автор считает, что они только лишь не могут объяснить различие в представлениях о них. Блур отвечает на упрек Латура в противоречивости разрыва между

субъектом и объектом: разделение объектов и представлений об объектах необходимо, чтобы прояснить, как именно они совмещаются и взаимодействуют в рамках одной оппозиции. Также получает ответ неаргументированное, по мнению автора, обвинение в изобретении третьего типа причинности: его попросту нет, так как в текстах прямо утверждается, что «соответствие» между вещами и представлениями — это не причинность. Не подтверждается и обвинение социологии знания в застое (на фоне прогрессирующей и цветущей акторно-сетевой теории): автор приводит в пример недавние новаторские исследования, проведенные в рамках данной исследовательской программы. В заключение он обращает внимание на заявленный Латуром как бы походя отказ от обобщенного принципа симметрии и называет его отказом от собственной позиции.

163

О

ТВЕТ Бруно Латура как две капли воды похож на остальные его работы. Так, они полны неразрешенных противоречий. В настоящем случае это проявляется в чехарде уступок и вызывающего игнорирования упреков. Так, я «прав во всем», что говорю1, но затем оказывается, что прав я лишь в рамках своей точки зрения. На словах Латур принимает мое определение релятивизма, на практике все ровно наоборот2. Между нами лежит пропасть, из-за которой я «совершенно некомпетентен»3 для того, чтобы критиковать его работы, но тот же разрыв позволяет ему совершенно свободно критиковать меня. Мне все время твердят, что нужно дать объектам природы гораздо более значительную роль, но тут же ставят в известность, что я не должен предполагать природу в качестве очевидного фона4. Переход от природы к вербальным объяснениям природы — ​это лишь артефакт моих допущений, заявляют мне, только что прочитавшему, что сам Латур для обнаружения этих переходов сделал больше, чем кто-либо иной5. И таков весь его ответ, щедро приправленный аргументами ad hominem и прочими отвлекающими приемами. Пункты методологической критики преобразовываются в  квазиполитические комментарии. Вместо того чтобы заняться конкретными вопросами дискуссии, Латур запутывает ее рассуждениями об  истории философии. Детали теряются в обилии школьных категорий: кантианство, эмпиризм Джона Локка, причинность Дэвида Юма, вольтеровский материализм, дюркгеймианство и, конечно, «Новое время» (modernism). В этих обстоятельствах особенно важно удерживать перед глазами общую картину дискуссии. Главные пункты таковы: Латур атакует «сильную программу» и, по сути, подход социологии знания в целом. Он заявляет, что обнаружил серьезные изъяны в основаниях подхода, и потому предлагает радикально новый подход, построенный на других принципах. В «Анти-Латуре» я доказываю, что при Перевод с английского Александра Писарева по изданию: © Bloor D. Reply to Bruno Latour // Studies in the History and Philosophy of Science. Part A. 1999. Vol. 30. № 1. P. 131–136. Публикуется с любезного разрешения автора. 1. См. статью Бруно Латура «Дэвиду Блуру… и не только: ответ на „АнтиЛатур“ Дэвида Блура» в настоящем номере «Логоса». С. 137. 2. Там же. С. 146. 3. Там же. С. 149. 4. Там же. С. 157–158. 5. Там же. С. 148.

164

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

внимательном изучении обе претензии оказываются несостоятельными. Во-первых, Латур неверно понимает «сильную программу», и обнаруженные им изъяны на самом деле являются плодами его собственного непонимания. Во-вторых, предлагаемая им альтернатива, когда она действительно отличается от «сильной программы», противоречива и неcостоятельна. Она либо совершенно туманна, либо недостаточно мотивирована и обоснована. Одна из ведущих черт якобы нового подхода и близких к нему направлений, упоминаемых Латуром, заключается в том, что он представляет собой беспринципное отступление от социологической программы. По сути, это выхолощенная форма социологии знания, лишенная своих объяснительных и каузальных задач. Здесь нужно не позволить увести себя в сторону. Необходимо спросить: ответил ли Латур на эти два пункта критики? Смог ли он подтвердить свое прочтение «сильной программы» и прояснил ли он собственные концепты и методы, дабы продемонстрировать их жизнеспособность? Думаю, нет. Прежде чем приступить к делу, сделаю два замечания. Во-первых, Латур уверяет читателя, что знает социологию знания буквально «досконально»6. По  его словам, он потратил годы на  ее защиту. Разве это не он содействовал переводу на французский язык моей книги «Знание и  социальные представления»?7 Это действительно так, я благодарен ему за это. К сожалению, ничто из этого не опровергает мою критику. Долгое знакомство с теорией бесполезно, если оно в конечном счете оказывается основано на давнем неверном понимании. Вопрос именно в том, знает ли Латур тексты досконально. Я пришел к заключению, которое меня опечалило: многие годы он невольно распространял ложную информацию о социологии знания. Кто знает, какой вред был нанесен, учитывая его серьезное влияние в дисциплине. Во-вторых, заявив о своей квалификации, Латур пытается дискредитировать мою. Он был в лаборатории, среди настоящих ученых, следовал за ними повсюду. А где мои эмпирические лабораторные исследования? Я «не вправе» критиковать8. Этот человек даже никогда не был в лаборатории! (Он имеет в виду — ​как социолог-наблюдатель, а  не  как ученый, проводящий эксперименты, чем мне в какой-то степени приходилось заниматься9.) Соглас 6. Там же. С. 138. 7. Bloor D. Knowledge and Social Imagery. L.: Routledge, 1976. 8. Латур Б. Указ. соч. С. 150. 9. Возможно, имеется в виду лабораторный опыт, полученный в психологии. После изучения философии науки в Кембридже Блур получил бака-

Д э в и д  Б л у р

165

но его аргументу, если бы я видел то, что видел он, я бы понял новый подход. Но разве компетенции, даваемые полевой работой, нужны, чтобы поставить вопросы, которые я задал Латуру? Ответ — ​«нет», потому что я ставлю под сомнение его интерпретации, а не его факты. Статистик может ставить вопросы об анализе данных эмпирического исследования, не выходя из своего кабинета в математическом институте. Физики-теоретики могут обнаружить в эксперименте неконтролируемые переменные, не испачкав рук. Я действую аналогично. Простое разделение труда не препятствует тому, чтобы мы могли рационально и критически высказываться — ​в обоих направлениях, через разделяющую нас границу. Два кратких примера покажут, что различия между нами лежат не там, где лабораторная практика играла бы важную роль. Прежде всего, я сомневаюсь, что полевая работа вызвала — ​или могла бы исправить — п ​ утаницу в уме Латура между логикой игр с нулевой суммой и принципом векторного сложения10. Дело только в надлежащем продумывании и отделении друг от друга различных процессов и принципов. Далее, обратите внимание: Латур подчеркивает то, как упорно работают ученые, чтобы сделать свои теории достовернее конкурирующих. Это правдоподобный эмпирический тезис о научном поведении, хотя и довольно тривиальный. Думаю, Латур не прав, считая, что он противоречит релятивизму «сильной программы». Симметрия («сильной программы»), полагает он, означает, что все теории имеют одинаковую достоверность, но это не так. Чтобы привлечь внимание к этой ошибке, не нужно ставить под сомнение его факты. Перейдем к крайне важному вопросу: ответил ли Латур на мое обвинение в  искаженном представлении «сильной программы»? Как я уже говорил, по моему мнению, Латур не сделал этого, но сам он уверен, что «полностью оправдан»11. Он приходит к такому выводу, просто повторяя старые ошибки в немного другой форме. Возьмем, например, проблему роли материального мира в конструировании знания. По-прежнему повторяется то, что я назвал обвинением в идеализме, а Латур — о ​ бвинением в кантианстве. На этот раз искаженное представление зависит от одного смешения, повторяющегося на протяжении всего его ответа. Позвольте объяснить, в чем состоит это смешение, откуда оно проистекает и какой вред наносит. лаврскую степень по психологии, а в Эдинбургском университете защитил докторскую диссертацию в той же области. — ​Прим. пер. 10. Там же. С. 131. Прим. 12. 11. Там же. С. 144.

166

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Латур считает, что крайне важный и  значимый тезис о  недостаточной детерминации тождествен тезису о том, что опыт мира и наполняющих его объектов «не имеет значения». Эдинбургская школа, по его словам, «запрещает вещам играть роль в наших системах представлений»12. Мотив «не иметь значения», «не играть роли», «не вносить различий» повторяется раз за разом как в тексте, так и в подписях к схемам и даже вставляется в цитату. Однако как толкование тезиса о недостаточной детерминации это неверно. Вот как это печальное недоразумение получается. Латур жалуется на «ничтожность вклада»13 объектов и нашего опыта этих объектов в «сильной программе». Будто делая великодушную уступку, он признает, что сторонники программы считают себя материалистами или реалистами определенного типа, но все равно задает вопрос: «Позволено ли этим объектам влиять на наше мышление о них?»14 Без всякого текстуального обоснования утверждается, что в прошлом этот вопрос всегда получал резко отрицательный ответ. Процитировав пассаж из «Анти-Латура» о роли электронов в исследованиях Роберта Милликена и Феликса Эренгафта, Латур заключает, что я впал в противоречие. Он устало просит меня не говорить ему, что объекты играют и не играют роли, что нечто «проводит различия и ничего не различает»15. Ошибочные ходы Латура и возникающее в результате искажение тезиса о недостаточной детерминации можно пояснить простым примером. Представьте себе какой-нибудь известный макрообъект, являющийся важной чертой окружающей среды двух наблюдателей. Пусть объект будет X, а наблюдатели O1 и O2. После исследования О1 заявляет, что X принадлежит к классу С1, в то время как О2 после такого же исследования помещает X в класс С2. Они согласны, что объект не может принадлежать обоим классам, поэтому каждый уверен, что ошибся другой. Почему они классифицируют его по-разному? Тезис о недостаточной детерминации утверждает, что в этих обстоятельствах их опыта Х недостаточно, чтобы объяснить разницу. Для объяснения требуется что-то еще, связанное с самими О1 и О2. Итак, равносильно ли это тезису, что наблюдение Х «не имеет значения»? Разве будет сторонник тезиса о недостаточной детерминации заявлять, что не следует мыслить вещи вроде этого X как 12. Там же. С. 146. 13. Там же. С. 141. 14. Там же. С. 142. Курсив автора. — ​Д. Б. 15. Там же. С. 142.

Д э в и д  Б л у р

167

играющие роль в описанной ситуации? Очевидно, нет. Главное значение присутствия Х состоит в том, что в соответствующих обстоятельствах оно способно спровоцировать акты классификации и, как в этом случае, вызвать разногласие между О1 и О2. Если бы объект отсутствовал, то не было бы повода для разногласия, или если бы оно все же имело место, то было бы вызвано иными причинами и возникло бы иначе. По меньшей мере можно сказать, что именно этого спора между ними не было бы. То есть объект является причиной одного различия, даже если в вышеприведенном сценарии он не может объяснить другое различие — р ​ азличие в классификации. Попытка запутать меня — ​это немногим больше, чем игра слов. Латур смешал тезис «не играет никакой роли» с весьма отличающимся от него тезисом «не может объяснить это конкретное различие». Первый вменяет мне он, второго придерживаюсь я. Он просто-напросто перепутал разные «различия». Заметьте, в моем примере объект Х не был невидимым электроном, это был видимый макрообъект. Недостаточная детерминация не  зависит от  того, насколько неуловим объект референции. Не зависит она и от наблюдателя — ​пассивного, а не активного и экспериментирующего. Аргумент действует, даже если «исследование» состояло в тех или иных манипуляциях с Х, его разрезании, нагревании, пропускании через него электрических разрядов или, скажем, помещении в одну клетку с другим Х с целью посмотреть, произведут ли они детеныша Х. Это явно не зависит от понимания объекта в качестве кантовской «вещи в себе» и не подталкивает нас к этому. Латур ошибается, сообщая читателю, что у вещей и объектов в «сильной программе» «единственная роль… — ​различать философские школы»16, будто они только прием для парирования обвинений в идеализме. На самом деле именно богатство природного мира и сложность взаимодействия с ним ученого лежат в основе тезиса о недостаточной детерминации, если он верно понят, и, следовательно, «сильной программы» в целом. Проблемы с  агентностью вещей возникают скорее у  самого Латура, чем у натуралистически ориентированного сторонника «сильной программы». Он умалчивает об этой проблеме, но только вдумайтесь: если Латур отбрасывает кантианскую «вещь в себе» как не годную ни на что, кроме отчаянных ходов в философских дискуссиях, то что же нам делать со всеми его «энтелехиями», «монадами» и «актантами», не относящимися ни к природе, ни к об 16. Там же. С. 140.

168

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ществу, ни  к  языку?17 Все требования прояснить это необычное и плохо продуманное метафизическое упражнение остались без ответа. Если мы спросим себя, стали ли после чтения ответа на «Анти-Латур» хоть на йоту осведомленнее об «актантах» Латура, нам, несомненно, придется ответить отрицательно. В одном показательном пассаже Латур оспаривает мою рекомендацию разделять природу и вербализованное представление о ней. Я говорил о вбивании клина между ними, и Латур пытается позабавиться над этим. Представьте себе: раскалывать нечто и делать соединение получившихся частей проблематичным18. Зачем, спрашивает он скептически, нужно «ввязываться в странное и противоречивое занятие по разделению того, что затем намереваются соединить?». Общая форма вопроса допускает очень простой ответ, и то, что Латур не догадывается об этом, многое говорит о его позиции. Мы разъединяем вещи, чтобы посмотреть, как они совмещаются и как работают вместе. Если не получается отделить их в буквальном смысле, мы производим естественные вариации и разные комбинации частей, чтобы понять, навязывает ли природа этим вещам именно такие связи. Как это применимо к знанию? Ответ заключается в том, что историческая и культурная изменчивость показывает: зона взаимодействия между языком и нелингвистическим миром — ​это крайне интересная с теоретической точки зрения причинная связь. Латур, кажется, не в состоянии оценить это и отвергает ее как всего лишь «артефакт»19. «Нововременная» черта моей позиции в «Анти-Латуре», поразившая Латура своей «странностью», — ​это «нелепое распределение форм агентности»20. Латур считает, что нашел в моей работе «три типа причинности»21, и старается представить их как агонию скрипучей и сложной космологии. (По крайней мере, думаю, это и есть его позиция. Она почти не аргументирована.) Проблема на самом деле вовсе не в одном из типов причинности, даже не в разных каузальных системах. Но даже если мы условно говорим о  физической причинности и  социальной причинности, то их только две. Откуда Латур берет третью? Дело в том, что он неверно толкует отношение «соответствия» как каузальное, хотя я ясно утверждаю, что оно не является таковым. Позже он при 17. Там же. С. 153. 18. Там же. С. 146. 19. Там же. С. 150. 20. Там же. С. 146. 21. Там же. С. 145.

Д э в и д  Б л у р

169

сваивает это «нелепое», как он сам выражается, распределение причинности, причем в еще более абсурдной форме. Он говорит нам, что на самом деле каждая сущность проявляет все три типа причинности22. Но, боюсь, к этому звену его цепи рассуждений я уже не понимаю, что он пытается сказать. Пока Латур, по его словам, быстро продвигался в своей исследовательской программе, «сильная программа» якобы оставалась там, где была двадцать лет назад. Позвольте привести только один контрпример — ​важную теоретическую статью Барри Барнса «Социальная жизнь как индукция с обратной связью»23. В ней Барнс развивает свою самореферентную модель социальных институтов. Она была разработана в его книге «Природа власти»24, а затем использована и развита в моей работе «Витгенштейн: правила и институты»25 и  в  «Психологическом знании» Мартина Куша26. Латур пренебрегает тем, что сделал Барнс, и, возможно, поэтому ему удается убедить себя, что никакого прогресса не было. Он попросту сливает идеи Барнса с дюркгеймовскими, не видя в них ничего, кроме версии известного тезиса Дюркгейма о том, что социальная реальность — э​ то реальность sui generis. У Дюркгейма есть элементы самореференции — ​например, в его концепции религии как поклоняющегося себе общества, но сравнение на таком уровне обобщения не способно оценить по заслугам силу и новизну подхода Барнса. Оно делает невидимыми роль индуктивного обучения, вводимые им ценные идеальные типы, названные N-предикатами и S-предикатами и обладающие собственными, точно определенными паттернами применения, а также то, как продуктивно он использует свой аналитический аппарат для работы с некоторыми простейшими социальными структурами. Вместо того чтобы отбрасывать самореферентную модель, принимая как нечто самоочевидное, что она воплощает «худший из изъянов теории Дюркгейма»27, Латуру стоит тщательно и ответственно проработать ее. Такой труд, возможно, непривлекателен и, наверное, покажется педантичным тем, кто спешит, но это единственный способ застраховаться от сооружения карточных домиков в нашей теоретической работе. 22. Там же. С. 153. 23. Barnes B. Social Life as Bootstrapped Induction // Sociology. 1983. Vol. 17. P. 524–545. 24. Idem. The Nature of Power. Oxford: Polity Press, 1988. 25. Bloor D. Wittgenstein. Rules and Institutions. L.: Routledge, 1997. 26. Kusch M. Psychological Knowledge. A Social History and Philosophy. L.: Routledge, 1998. 27. Латур Б. Указ. соч. С. 142.

170

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Если бы Латур продумал выводы из  работы Барнса или даже поразмышлял над тем, что было сказано об этом в «Анти-Латуре», ему не пришлось бы ставить вопрос, заданный им на с. 144. Он хочет знать, как соотнести самореферентные социальные институты и мир внешних и независимых объектов. Я повторю ответ из «АнтиЛатура», поскольку проблема важная. Она раскрывает механизмы, встраивающие общество в наше понимание материального мира на самом фундаментальном уровне. Самореферентные социальные процессы придают понятиям нормативные качества, то есть стандарты их правильного и неправильного употребления. Это применимо ко всем понятиям, включая те, которые относятся к объектам вокруг нас. Самореферентные процессы производят правила для использования понятия, и таким образом все это связывается с витгенштейновским подходом к следованию правилу как институту. Без правил и нормативных стандартов, определяющих верное и неверное применение понятий, было бы неверно говорить о наличии у них содержания, а без содержания у них не может быть подлинной референции. Так самореференция становится неотъемлемой частью внешней референции. Эти связи и ускользнули от Латура. Наконец, я должен как-то ответить на интересное откровение Латура28 о том, что он готов отказаться от своей обобщенной версии принципа симметрии. На фоне описанного в его ответе непрерывного прогресса с анонсами новых и амбициозных исследований слишком легко разглядеть в этом заявлении доказательство того, как быстро все движется вперед в латурианском лагере. Как это контрастирует со скучным застоем в Эдинбурге! Но есть и другое объяснение, более созвучное с тем, что ему не удалось убедительно ответить на «Анти-Латура». Это не движение вперед, а отступление. Латур только что отказался от своей позиции. Библиография Barnes B. Social Life as Bootstrapped Induction // Sociology. 1983. Vol. 17. P. 524–545. Barnes B. The Nature of Power. Oxford: Polity Press, 1988. Bloor D. Knowledge and Social Imagery. L.: Routledge, 1976. Bloor D. Reply to Bruno Latour // Studies in the History and Philosophy of Science. Part A. 1999. Vol. 30. № 1. P. 131–136. Bloor D. Wittgenstein. Rules and Institutions. L.: Routledge, 1997. Kusch M. Psychological Knowledge. A Social History and Philosophy. L.: Routledge, 1998. Latour B. For David Bloor and Beyond // Studies in the History and Philosophy of Science. Part A. 1999. Vol. 30. № 1. P. 113–129. 28. Там же. С. 158.

Д э в и д  Б л у р

171

REPLY TO BRUNO LATOUR David Bloor. Emeritus Professor, [email protected]. School of Social and Political Science (SSPS), University of Edinburgh (UoE), 15a George sq., Edinburgh EH8 9LD, UK. Keywords: Strong Program; agency; causality; self-referential; underdetermination; chain of associations. This article contains the concluding remarks of the debate between David Bloor and Bruno Latour. The author points out several rhetorical devices used by Latour in place of argumentation, in order to avoid discussing the main differences between the two authors. He summarizes the discussion with the aim of not falling victim to Latour’s tricks and discusses the asymmetries Latour mentions, ultimately demonstrating that they do not address the main critiques of actor-network theory. Bloor concludes that his opponent was unable to provide any rebuttals to claims that he had distorted the main points of the Strong Program. Moreover, Latour’s arguments are founded upon an incorrect understanding of the thesis on incomplete determination. Latour claims that his opponent assumes that things do not play any role in their representations, but his opponent actually believes that things simply cannot explain the differences in various notions about them. Bloor responds to Latour’s argument about the contradictions of dividing that which it is later difficult to connect, and explains that it is necessary to destroy with the aim of understanding a construction. Bloor also responds to the criticism that he has invented a third type of causality. He claims this criticism is unfounded and that he has not in fact done this; he instead writes that the connection between things and representations is not equivalent to causality. Bloor also claims that the sociology of knowledge is not in fact stagnating, as evidenced by a series of new and original studies produced following this research program. In conclusion, the author claims that by stepping away from a generalized principle of symmetry, Latour is actually renouncing his own position. DOI: 10.22394/0869-5377-2017-1-163-171 References Barnes B. Social Life as Bootstrapped Induction. Sociology, 1983, vol. 17, pp. 524–545. Barnes B. The Nature of Power, Oxford, Polity Press, 1988. Bloor D. Knowledge and Social Imagery, London, Routledge, 1976. Bloor D. Reply to Bruno Latour. Studies in the History and Philosophy of Science. Part A, 1999, vol. 30, no. 1, pp. 131–136. Bloor D. Wittgenstein. Rules and Institutions, London, Routledge, 1997. Kusch M. Psychological Knowledge. A Social History and Philosophy, London, Routledge, 1998. Latour B. For David Bloor and Beyond. Studies in the History and Philosophy of Science. Part A, 1999, vol. 30, no. 1, pp. 113–129.

172

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Об акторно-сетевой теории. Некоторые разъяснения, дополненные еще большими усложнениями Бруно Латур

Профессор, директор, Медиалаборатория, Институт политических исследований (Sciences Po). Адрес: 27 rue Saint-Guillaume, 75337 Paris, Cedex 07, France. E-mail: [email protected].

Ключевые слова: сеть; актор; топология; контингентность; методология; онтология; семиотика; инфраязык; циркуляция. Автор указывает на ряд распространенных заблуждений касательно акторно-сетевой теории (АСТ), вызванных обыденными употреблениями слова «сеть». Объясняя выбор этого термина, он говорит о смене онтологии, топологии и в конечном счете политики. Сети — конечная точка редукции: буквально нет ничего, кроме сетей, контингентных по своему характеру. Автор тематизирует топологические особенности данного подхода: во-первых, снятие оппозиции дистанции и близости; во-вторых, замену метафорики масштаба метафорикой ассоциаций с последующим разрушением оппозиции «микро» и «макро»; в-третьих, стирание различия внутри-снаружи в пользу имманентизма сетей. Шире, АСТ притязает на своего рода беспредпосылочность: отказ от априорных отношений порядка. Топологический аспект сети дополняется онтологическим: сеть это работа, выполняемая акторами, то есть действующими или претерпевающими действие сущностями. Автор акцентирует внимание на том, что следует избегать антропоцентризма

и социоцентризма в понимании этого термина. Вторая часть статьи посвящена экспликации архитектуры АСТ. Она задается тремя составляющими. Первая — семиотическое понимание конструирования сущностей — позволяет уравнять акторы независимо от их природы и избавиться от контекста. Распространение семиотики на вещи позволяет использовать пустую методологическую рамку, с помощью которой можно следовать за любыми акторами и разворачивать цепочки ассоциаций, оставаясь при этом между описанием и объяснением. Это вторая составляющая. И наконец, третья — онтологический характер сетей и акторов. Автор развернуто поясняет специфический релятивизм, реляционизм и рефлексивность АСТ и вводит понятие инфраязыка. Кроме того, поясняется идея прослеживания/прочерчивания сетей. В заключение, переходя от обсуждения статуса и формы теории к ее тезисам, автор рассматривает сеть как производство и распределение свойств, например «социальности», «текстуальности» и «природности».

173

И

ССЛЕДОВАНИЕ свойств актор-сетей — ​задача, которую поставила перед собой парижская группа по исследованиям науки и технологий. Однако эту теорию1 часто не понимали и потому активно злоупотребляли ею. В этой статье я бы хотел перечислить некоторые интересные свойства сетей и  объяснить некоторые из  возникших заблуждений. Я не буду касаться здесь количественных исследований, особенно так называемого анализа совпадающих слов, — о ​ ни естественным образом встречают неверное понимание, поскольку сложно в точности уловить социальную теорию и причудливую онтологию, учреждаемые актор-сетью2. Обыденное употребление слова «сеть» и связанные с ним коннотации стали причиной трех заблуждений. Первое заблуждение — н ​ аделение слова «сеть» расхожим техническим значением в смысле канализации, железной дороги, метро или телефонной «сети». Современные технологии нередко имеют характер сети, то есть связанных, но удаленных друг от друга элементов с циркуляцией между узлами. Эта циркуляция становится принудительной вследствие набора обязательных путей, которые придают некоторым узлам стратегический характер. Нет ничего более интенсивно связанного, более дистанцированного, принудительного и стратегически организованного, чем компьютерная сеть. Однако это не  имеет отношения к  основной метафоре актор-сети. Техническая сеть (в инженерном смысле) является лишь одним из возможных состояний актор-сети — о ​ кончательным и стабилизированным. У актор-сети может не быть ни одной из черт технической сети — о ​ на может быть локальной и может не иметь обязательных путей и стратегических узлов. Пример из истории: «энер Перевод с  английского Александра Писарева по  изданию: © Latour  B. On Actor-Network Theory. A Few Clarifications Plus More than a Few Complications // Soziale Welt. 1996. Vol. 47. P. 369–381. Статья основана на тексте 1990 года. 1. См. обзор в: Mapping the Dynamics of Science and Technology / M. Callon, J. Law, A. Rip (eds). L.: Macmillan, 1986; изменения в: Callon M. La science par conférence de presse // La Recherche. 1990. Vol. 21. № 225. P. 1184–1190. 2. Callon M., Courtial J.-P., Lavergne F. La Méthode des mots associés. Un outil pour l’évaluation des programmes publics de recherche. Etude pour la National Science Foundation. P.: Ecole des Mines, 1989.

174

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

гетические сети», описываемые Томасом Хьюзом3, — э​ то актор-сети в самом начале своего становления, и только некоторые из их стабилизировавшихся элементов станут сетями в инженерном смысле, то есть электросетью. Даже на этой поздней стадии инженерное определение сетей является лишь частным случаем актор-сети. Второе заблуждение легко преодолеть: акторно-сетевая теория (далее — ​АСТ) имеет очень мало общего с исследованиями социальных сетей. Эти исследования, какими бы интересными они ни  были, занимаются социальными отношениями индивидуальных человеческих акторов — ​их частотой, распределением, однородностью, близостью. Они появились как реакция на слишком глобальные понятия вроде института, организации, государства и нации, добавив к ним более реалистичные и менее масштабные наборы связей. Хотя АСТ и разделяет недоверие к таким неопределенным всеохватывающим социологическим понятиям, она стремится описать саму природу обществ. Но сделать это — з​ начит не ограничивать себя только индивидуальными человеческими акторами, а распространить слово «актор» (или актант) на не-человеческие, неиндивидуальные сущности. Если теория социальных сетей производит знание об отношениях людей в социальном и природном мирах, причем последний остается за пределами анализа, то АСТ пытается объяснить саму суть обществ и природ. Эта теория не добавляет социальные сети к социальной теории, а стремится перестроить социальную теорию на основе сетей. Это настолько же онтология или метафизика, насколько и социология. Конечно, социальные сети будут включены в описание, но они не получат ни привилегий, ни превосходства (и очень немногие из количественных инструментов теории социальных сетей будут признаны пригодными для использования в АСТ). Зачем же использовать слово «сеть», если его так легко неверно понять? Употребление слова восходит к Дидро. Слово réseau («сеть») использовалось им для описания материи и тел, чтобы избежать картезианского дуализма материи и духа. То есть с самого начала оно имело онтологический характер4. Сильно упрощая, АСТ — э​ то смена метафорики для описания сущностей: нити (или ризомы, по Делёзу5) вместо поверхностей. 3. Hughes T. P. Networks of Power. Electric Supply Systems in the US, England and Germany, 1880–1930. Baltimore: John Hopkins University Press, 1983. 4. Anderson W. Diderot’s Dream. Baltimore: Johns Hopkin’s University Press, 1990. 5. Делёз Ж., Гваттари Ф. Тысяча плато. Капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010.

Б р у н о  Л а т у р

175

Рис. 1

Точнее, это смена топологии. Вместо мышления в терминах поверхностей (двухмерных) или сфер (трехмерных) предлагается мыслить в терминах узлов, имеющих столько измерений, сколько у них соединений. В первом приближении АСТ заявляет, что нововременные общества не могут быть описаны без признания их волокнистого, нитевидного, жилистого, тягучего, вязкого, капиллярного характера, который, в свою очередь, не может быть понят в терминах уровней, слоев, территорий, сфер, категорий, структур, систем. АСТ нацелена на объяснение эффектов, для работы с которыми создавались эти традиционные слова, но не принимает связанные с ними онтологию, топологию и политику. Согласно исследователям науки и технологий, разработавшим АСТ, совершенно невозможно понять, что удерживает общество вместе, не вплетая обратно в его ткань факты, произведенные естественными и социальными науками, а также артефакты, созданные инженерами. Во втором приближении АСТ — ​это заявление, что единственным способом достичь обратного вплетения вещей в наше понимание социальной ткани являются сетевидная онтология и социальная теория. На интуитивном уровне АСТ — ​это простой аргумент в пользу материального сопротивления. Силу приносят не концентрация, чистота и  единство, а  рассеивание, гетерогенность и  тщательное плетение слабых связей. Представление о  том, что сопротивления, упорства и  прочности легче достичь благодаря плетению, шнуровке, прядению, свиванию связей, которые сами по себе слабы, и каждая связь (неважно, насколько она сильна) сама соткана из еще более слабых нитей, пронизывает, к примеру, «микрофизику власти» Фуко и нынешнюю социологию технологии. Менее очевидное философское основание для принятия АСТ — ​инверсия переднего и заднего планов (фигуры/фона). Вместо того чтобы начинать с универсальных законов — ​социальных или естественных — ​и считать локальные контингентности странными частностями, которые надлежит либо устранить, 176

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Рис. 2

либо защитить, АСТ начинает с  нередуцируемых, несоизмеримых, несвязанных пунктов, которые затем, с большими затратами, иногда обращаются во временно соизмеримые соединения. Благодаря этой инверсии АСТ схожа с философиями, в которых порядок появляется из хаоса или беспорядка (Мишель Серр, Илья Пригожин и Изабелла Стенгерс)6, а также имеет множество практических связей с  этнометодологией (Гарольд Гарфинкель, принцип Линча)7. Универсальность или порядок — ​это не правило, а  исключение, требующее объяснения. Места (loci), контингентности или скопления больше похожи на архипелаги в море, чем на озера, испещряющие землю. Менее метафорично: если универсалисты вынуждены заполнять всю поверхность либо порядком, либо контингентностями, то  АСТ не  пытается заполнить пространство между локальными островками порядка или между нитями, соотносящими эти контингентности. Это самый неочевидный аспект АСТ. Буквально нет ничего, кроме сетей, ничего между ними — ​или, используя метафору из истории физики, нет никакого эфира, в который сети были бы погружены. В  этом смысле АСТ — ​редукционистская и  релятивистская теория, но, как я покажу, это первый необходимый шаг к ирредукционистской и реляционистской онтологии. АСТ использует некоторые из простейших качеств сеток (nets), а затем добавляет актора, выполняющего определенную работу (work); добавление такого онтологического ингредиента глубоко меняет сеть. Я начну с самых простых качеств, характеризующих любые сети (networks). 6. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой. М.: Прогресс, 1986; Serres M. Hermes. Literature, Science, Philosophy. Baltimore: John Hopkins University Press, 1983. 7. Гарфинкель Г. Исследования по  этнометодологии. СПб.: Питер, 2007; Lynch M. Art and Artifact in Laboratory Science. A Study of Shop Work and Shop Talk in a Research Laboratory. L.: Routledge, 1985.

Б р у н о  Л а т у р

177

Далеко/близко. Первое преимущество мышления в терминах сетей заключается в освобождении от «тирании» дистанции или близости. Элементы, которые близки, когда разъединены, могут оказаться бесконечно удалены друг от друга, если подвергнуть анализу их соединения; и наоборот, элементы, казавшиеся бесконечно удаленными друг от друга, могут оказаться близкими при рассмотрении их соединений. Я могу быть в одном метре от кого-то в соседней телефонной будке и, несмотря на это, гораздо ближе к моей маме, находящейся в 6000 миль от меня. На Аляске олень может находиться в десяти метрах от самки, и, несмотря на это, они могут быть разделены нефтепроводом длиной 800 миль, делающим их спаривание невозможным. Мой сын может сидеть в школе рядом с арабским сверстником, но, несмотря на эту непосредственную близость в первом классе, они могут разойтись по мирам, которые в старших классах станут несоизмеримыми. Газопровод может находиться в земле рядом с телевизионным кабелем и  канализационной трубой, но  каждый из них тем не менее будет игнорировать лежащие рядом параллельные миры. Трудность, с которой мы сталкиваемся при определении всех соединений в терминах сетей, обусловлена преобладанием географии. Кажется очевидным, что мы можем противопоставить близость и связи. Однако понятие географической близости порождено наукой (географией), профессией (географами) и  практиками (картографическими системами, измерениями и триангуляциями). Их определение близости и расстояния бесполезно для АСТ или должно быть включено в нее как определенный тип связи, тип сетей, как мы увидим далее. Все определения в терминах поверхностей и территорий рождаются из чтения карт, начерченных и заполненных географами. Вне географов и географии, «между» их собственными сетями нет никакой близости или удаленности, которую нельзя было бы определить через способность к соединению. Географическое понятие является просто еще одним подключением к координатной сетке, задающей метрику и масштаб8. Понятие сети позволяет нам свергнуть тиранию географов в определении пространства, оно обозначает не социальное и не «реальное» пространство, а всего лишь связи.

8. Jacob C. L’empire des cartes. Approche theorique de la cartographie a travers l’histoire. P.: Albin Michel, 1992.

178

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

e Рис. 3. a дальше от b, чем от e, если принять во внимание связи; близость a и b или c и d обусловлена соединениями, установленными координатной сеткой и работой географов; наложение этой сетки и создание карт — э ​ то еще одна сеть, а не то, в чем сети находятся

Большой масштаб/малый масштаб. Понятие сети позволяет нам избавиться от различия между «микро» и «макро», которое беспокоило социальную теорию с  самого начала. Вся метафорика масштабов, проходящая от  индивидов до  национальных государств через семью, род, группы, институты, заменяется метафорой связей. Одна сеть никогда не больше другой, она просто длиннее или сильнее связана. У модели большого/малого масштабов есть три черты, доказавших свою разрушительность для социальной теории: (1) эта модель привязана к отношению порядка, идущему сверху вниз или снизу вверх — ​как если бы у общества и правда были эти верх и низ; (2) она предполагает, что элемент b, принадлежащий макромасштабу, имеет иную природу и  потому должен изучаться иначе, нежели элемент a, принадлежащий микромасштабу; (3) она совершенно неспособна проследить, как элемент превращается из индивидуального a в коллективный b и обратно. Понятие сети влечет за собой совершенно другую социальную теорию: у нее нет априорных отношений порядка; она не привязана к аксиологическому мифу верха и низа общества; она не предполагает никаких допущений по поводу того, к какому масштабу, микро- или макро-, принадлежит конкретное место (locus), и  не  меняет инструменты в  зависимости от  изучения a или b. Таким образом, у понятия сети нет трудностей с прослеживанием трансформации бедного на связи элемента в элемент, имеющий много связей, и обратно. Оно идеально подходит для прослеживания смены масштабов, так как не требует от исследователя ограничивать свой мир каким-либо априорным масштабом. Масштаб, то есть тип, число и топография соединений, зависит от самих акторов. Понятие сети позволяет нам избавиться от  тирании социальных теоретиков и  вернуть себе возможность маневра между Б р у н о  Л а т у р

179

Рис. 4

Рис. 5

ингредиентами общества — ​его вертикальным пространством, иерархией, стратификацией, макромасштабом, цельностью, всеохватывающим характером — ​и тем, как эти составляющие производятся и из чего они сделаны. Освобождая от необходимости выбирать между локальной и  глобальной точками зрения, понятие сети позволяет нам думать о  чем-то  глобальном (в  высшей степени связанном), но остающемся постоянно локальным… Вместо противопоставления индивидуального уровня массе или агентности — ​структуре мы просто прослеживаем, как данный элемент становится стратегическим благодаря количеству связей, которыми он управляет, и как он теряет важность, теряя эти связи. Внутри/снаружи. Понятие сети позволяет нам избавиться от  третьей пространственной размерности (после первых двух — ​далеко/близко и крупномасштабное/мелкомасштабное). Поверхность имеет внутреннюю и  внешнюю стороны, разделенные границей. Сеть сама является границей без внутреннего и внешнего. Единственное, что можно спросить, — ​устанавливается ли связь между двумя элементами. Поверхность «между» сетями либо связана (но тогда сеть расширяется), либо ее нет. У сети буквально нет ничего внешнего. Это не фигура на фоне и  не  трещина в  твердой почве, а, скорее, делёзовская вспышка молнии, создающая одним ударом и  фон, и  фигуру9. Понятие сети делает возможной значительную экономию мышления: нам больше не нужно заполнять пространство между связями. Используя компьютерную метафору, нам больше не нужна «заливка цветом», знакомая пользователям MacPaint, чтобы «заполнить» пространство. Сеть — ​это позитивное понятие, не нуждающееся в  негативности, чтобы быть понятым. У  него нет тени. 9. Делёз Ж. Различие и повторение. СПб.: Петрополис, 1998.

180

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Рис. 6

Благодаря своим топологическим характеристикам понятие сети позволяет нам перетасовать пространственные метафоры, делавшие изучение общества–природы таким сложным: близкое и далекое, верх и низ, локальное и глобальное, внутри и снаружи. Они заменяются ассоциациями и связями (как я покажу дальше, для АСТ нет нужды определять их как социальные, или природные, или технические). Это не значит, что нет «макро»-общества или «внешней» природы, в чем часто обвиняют АСТ. Дело в другом: чтобы получить эффекты дистанции, близости, иерархий, связности, внешнего и поверхностей, необходимо проделать огромную дополнительную работу10. Однако сама эта работа не ограничивается топологическим понятием сети, сколь бы изощренным мы ни хотели его сделать. Вот почему АСТ добавляет к математическому понятию сети совершенно чуждое понятие актора. Новый гибрид «актор-сеть» уводит нас от математических свойств в мир, который еще не размечен столь четко. Чтобы сделать набросок качеств этого мира, нам придется перейти от статичных и топологических характеристик к динамичным и онтологическим. В математике или инженерном деле сеть — ​это нечто, что прочерчивается или записывается другой сущностью — м ​ атематиком или инженером. Актор-сеть — ​это сущность, производящая след и запись. Это работа по онтологическому определению, а не пассивная материя в руках других, особенно человеческих проектировщиков и дизайнеров. Чтобы подчеркнуть этот важный аспект, и было добавлено слово «актор». Подобно слову «сеть», это слово было понято неверно. В англо-саксонской традиции «актор» — ​это всегда человеческий, интенциональный, индивидуальный актор, чаще всего противопоставляется просто «поведению». Если добавить такое понима 10. Latour B. Flat-Earthers and Social Theory // Accounting and Science: Natural Inquiry and Commercial Reason / M. Power (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1996. P. xi–xviii.

Б р у н о  Л а т у р

181

ние актора к социальному определению сети, то это будет верхом непонимания: индивид (обычно мужчина), жаждущий обрести власть, создает сеть союзников и расширяет свою власть, «сплетая сети» (networking) или «поддерживая связи». Увы, именно так чаще всего представляют АСТ — э​ то как если бы сказали, что ночное небо темно, потому что астрофизики доказали наличие в нем большой черной дыры. «Актор» в  АСТ понимается семиотически (актант): это то, что действует самостоятельно или чье действие обусловлено другими. Это понимание не предполагает с необходимостью ни человеческих индивидуальных акторов с их особой мотивацией, ни людей в целом. Актант может быть буквально чем угодно при условии, что он точно выступает источником действия. Хотя этот тезис проговаривался не раз, антропоцентризм и социоцентризм столь сильны в социальных науках (как и в критике социальных объяснений), что каждое применение АСТ толковалось так, будто она говорила о нескольких сверхлюдях, жаждущих власти и не останавливающихся ни перед чем на пути к своим безжалостным целям. Даже мое сетевое исследование Пастера11, несмотря на длинную онтологическую вторую часть, зачастую неверно понималось как своего рода Мэдисон-авеню12 науки, что несправедливо не только по отношению к моему подходу, но и по отношению к Мэдисон-авеню. Если критика и может быть направлена на АСТ, то, наоборот, за ее полное безразличие к созданию модели человеческой способности. В АСТ нет никакой модели (человеческого) актора, как нет и какого-либо базового списка способностей, который был бы с самого начала задан. Все потому, что человек, самость и социальный актор традиционной социальной теории не входят в повестку АСТ. А что на повестке? Приписывание человеческих, не-человеческих и  внечеловеческих характеристик; распределение этих качеств среди сущностей; устанавливаемые между ними связи; циркуляции, вызываемые этими приписываниями, распределениями и связями; трансформация этих приписываний, распределений и связей, множества циркулирующих элементов и немногих способов, которыми они направляются. 11. Латур Б. Пастер: война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: Издательство Европейского университета, 2015. 12. Начиная с 1920-х годов на Мэдисон-авеню концентрировались главные офисы ведущих рекламных агентств, из-за чего название улицы стало ассоциироваться с рекламной индустрией в целом, а также с отдельным направлением в рекламной методологии, ориентирующимся на эмоциональное воздействие на клиента и потребителя. — ​Прим. ред.

182

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Сложность в понимании АСТ заключается в том, что она создана соединением трех до того не связанных линий: 1) семиотического понимания конструирования сущностей; 2) методологической рамки для записи гетерогенности такого конструирования; 3) онтологического тезиса о «сетевом» характере самих актантов. АСТ утверждает, что ограничения этих трех несвязанных элементов устраняются тогда и только тогда, когда они сплавляются в объединенную практику исследования. Семиотика — ​необходимый шаг в  этой авантюре, ведь если вы заключаете в  скобки вопрос о  референции и  социальных условиях производства (то  есть Природу «вовне» и  Общество «здесь»), то в первом приближении остается производство значений, или дискурс, или текст. Это главное достижение 1960-х годов и их «лингвистического», или «семиотического», поворота. Вместо того чтобы быть просто средствами коммуникации между природой и человеческими акторами, способы производства значений превратились в единственно важный для изучения предмет. Перестав быть непроблематичными, они стали неясными. Задача теперь состояла не в том, чтобы сделать их прозрачными, а в том, чтобы признать и смаковать их густую, насыщенную, многослойную и сложную массу. Из простых проводников они превратились в посредников. Из средства значение было превращено в цель. В течение 20 лет лучшие умы были заняты исследованием всех последствий этого масштабного поворота от наивной модели коммуникации. Их зачастую структуралистские интерпретации были демонтированы, но остался ящик с инструментами для изучения производства значений. АСТ отбирает из этого ящика то, что может помочь в понимании конструирования сущностей. Главная идея в том, что каждая вещь, включая самость, общество, природу, любое отношение и действие, может быть понята как «выбор» или «отбор» все более тонких ветвлений, идущих от абстрактных структур (актантов) к конкретным (акторам). Очерченная таким образом траектория производства дает необычайную свободу анализа по  сравнению с  возможностями обедненного «социального словаря», использовавшегося ранее и теперь снова вернувшегося в моду. Конечно, АСТ не сохраняет структурные описания этих выборов (различий) и ветвлений (дихотомий), но существенные черты семиотики остаются. Во-перБ р у н о  Л а т у р

183

вых, наделение актора человечностью, коллективностью, анонимностью, зооморфностью, аморфностью или материальностью семиотически равнозначно. Разными будут последствия и жанры, но  не  работа по  приписыванию, вменению и  распределению действий, отношений, способностей, исполнений и отношений. Во-вторых, акторы понимаются не  как фиксированные сущности, а как потоки, циркулирующие объекты, разворачивающиеся испытания. Их стабильность, непрерывность, изотопии должны быть достигнуты другими действиями и другими испытаниями. Наконец, сохраняется важная семиотическая практика наделения текстов и дискурсов способностью определять свой контекст, автора (в тексте), роль читателя и даже свои границы и метаязык. Все проблемы исследователя переносятся в «сам текст», и ему запрещается выход за его пределы — ​в контекст13. Долой интерпретацию! Долой контекст! Девизы 1960-х и 1970-х годов («Все есть текст!», «Есть только дискурс!», «Нарративы существуют самостоятельно!», «У нас нет доступа ни к чему, кроме рассказов!») сохраняются в АСТ, но избавляются от своих онтологических следствий. Однако это спасение достигается не ценой возвращения к здравому смыслу, предшествующему урокам деконструктивизма («все же здесь есть социальный контекст, а там — ​природа»), но благодаря распространению семиотического поворота на пресловутые природу и контекст, которые этот поворот сам в первую очередь заключил в скобки. Ключевое изменение этих лозунгов произошло, когда в АСТ семиотика была направлена на научные и технические дискурсы, особенно на научные тексты. Пока предметом изучения была художественная литература, мифы, массовые культуры, мода, религии и  политический дискурс, можно было придерживаться «семиотического поворота» и считать их множеством «текстов». Ученые во всяком случае не верили в них всерьез, и потому по отношению к  ним легко возникали интеллектуальная дистанция и скептицизм, в то время как двойное сокровище «сциентизма» и  «социализма» в  их  сердце оставалось нетронутым. А  как насчет научной истины и  материальной эффективности? Как обстоит дело с референцией «вовне» в научных, более того, в естественно-научных текстах? Это стало настоящей проверкой для семиотики, и, хотя она прошла испытание, за это пришлось заплатить. В практике АСТ область семиотики была расширена, чтобы 13. Greimas A. On Meaning. Selected Writings in Semiotic Theory. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1976.

184

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

задать совершенно пустую рамку, которая позволила следовать любым сборкам гетерогенных элементов, в том числе «естественных» сущностей науки и «материальных» сущностей технологий. Таков второй аспект АСТ: это метод для описания развертывания ассоциаций, подобно тому как семиотика — м ​ етод описания траектории производства любого нарратива. Этот метод говорит не о форме сущностей и действий, а о том, каким должно быть записывающее устройство, которое бы позволило подробно описать сущности. АСТ переносит центр тяжести теории на запись, а не на специфические формы, подлежащие записи. Когда она утверждает, что акторы могут быть человеческими или не-человеческими, что они бесконечно сгибаемы14 и гетерогенны, что они обладают свободой соединения и не знают разницы масштабов, что нет инерции, порядка, что они строят собственную временность, — в​ се это не определяет никакой реально наблюдаемый объект, а является необходимым условием возможности наблюдения и регистрации акторов. Вместо постоянных предсказаний того, как акторы должны будут вести себя и какие соединения возможны априори, АСТ вообще не делает никаких допущений и, дабы остаться нейтральной, вынуждена вводить свой инструментарий, настаивая на бесконечной сгибаемости и абсолютной свободе. АСТ сама по себе не больше теория действия, чем картография — т​ еория формы береговых линий и морского дна. Она лишь предлагает наблюдателю набросок того, что необходимо допустить, чтобы зафиксировать береговые линии с их утонченными фрактальными узорами. Возможна любая форма, если она закодирована как долгота и широта. Аналогично любая ассоциация возможна, если она закодирована как гетерогенные соединения, установленные через перевод. АСТ — ​это скорее инфраязык, чем метаязык. Она даже меньше, чем дескриптивный словарь; она просто открывает, вопреки всем априорным редукциям, возможность описания ирредукций. Однако АСТ не просто эмпирическая теория, ведь, чтобы задать такое нередуцируемое пространство для развертывания сущностей, необходимо взять на себя сильные теоретические обязательства и  занять сильную полемическую позицию, которая запретит исследователю диктовать акторам, что им следует делать. 14. Pliability — ​отсылка одновременно к «складке» Делёза (pli; соответственно — г​ ибкость, складчатость) и к переговорам между акторами (соответственно — ​сговорчивость, уступчивость). — ​Прим. ред.

Б р у н о  Л а т у р

185

Рис. 7. Такая сильная теория для рамки записи вкупе с отсутствием теории среднего уровня для описания является еще одним источником непонимания: АСТ обвиняется либо в догматичности, либо в простом дескриптивизме. По той же причине ей ставится в вину утверждение, что акторы «реально» бесконечно гибки и свободны, или, наоборот, то, что она не говорит о том, каковы цели человеческих акторов на самом деле15

Первые два элемента — ​семиотика и методология — ​сами по себе открыты для критики. Первый — ​потому что нельзя согласиться с тем, что заключение в скобки социального контекста и референции решает проблему значения, несмотря на устаревшие утверждения 1970-х годов. Второй — ​потому что простое развертывание форм соединений, быть может, и является стоящей дескриптивной задачей, но не дает никакого объяснения. АСТ избегает критики, только когда к первым двум добавляется третий аспект и сети обретают онтологическое значение. Из-за своей причудливости этот ход ускользал от внимания многих исследователей, практиковавших АСТ. Это прискорбно, ведь, если этот ход пропущен, АСТ теряет свой радикальный характер и вскоре начинает вполне соответствовать здравому смыслу. Слабость семиотики всегда заключалась в том, что производство значения рассматривалось независимо от того, какова на самом деле природа сущностей. Однако когда семиотика была распространена на  природу и  не-человеческие сущности вышли на  сцену, то  вскоре оказалось, что слова «дискурс» или «значение» можно отбросить, не рискуя впасть в наивный реализм и наивный натурализм. Лишь потому, что семиотики изучали тексты, 15. Lee N., Brown S. Otherness and the Actor-Network: the Undiscovered Continent // American Behavioral Scientist. 1994. Vol. 37. № 6. P. 772–790.

186

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

прежде всего литературные, а не вещи, они чувствовали необходимость ограничиваться сферой «значения». Как следствие, они в духе сциентизма верили в существование вещей вдобавок к значению, не говоря уже об их вере (которая возникала всегда, когда это было удобно) в старый добрый социальный контекст. Но семиотика вещей — ​это просто, нужно лишь выбросить из семиотики значение… Если понимать семиотику как строительство путей, конструирование порядка или создание направлений, то не нужно уточнять, что именно анализируется — ​язык или объекты. Такой ход сообщает новую связность практикам, которые считались различными при работе с языком и «символами» или с навыками, работой и материей. Можно сказать, что этот ход либо придает вещам достоинство текстов, либо текстам — о ​ нтологический статус вещей. Важно то, что это наделение, а не редукция и что новый гибридный статус наделяет все сущности активностью, разнообразием и  циркулирующим существованием, признаваемыми в исследованиях персонажей текстов, а также реальностью, прочностью и экстериорностью вещей «вне» наших репрезентаций. Тем самым устраняется абсолютное различие между репрезентацией и вещами. Но как раз это различие АСТ хочет перераспределить с помощью, как я его называю, «контр-коперниканского переворота». Благодаря этому первому решению (расширение семиотики на вещи вместо ограничения ее значениями) снимается и вторая трудность — п ​ остроение пустой методологической рамки для регистрации описания. Актор-сети соединяются, и, соединяясь друг с другом, они обеспечивают объяснение самих себя, единственно приемлемое для АСТ. В чем заключается объяснение? Присоединение одного множества практик, контролирующего другие или влияющего на них. Нет объяснения более строгого или сильного, чем установление соединения несвязанных элементов или демонстрация того, как один элемент удерживает множество других. Это не качество, отличное от самой сети, а одно из ее основных свойств16. Сети становятся более или менее объяснимыми по мере своего развертывания и в зависимости от того, что они делают друг с другом. Акторы приводят в порядок свой собственный беспорядок. Отдав им все, вы получаете от них назад утерянную способность объяснения. Само разделение между описанием и объяснением («как?» и «почему?»), слепым эмпиризмом и тео 16. Латур Б. Политика и объяснение: альтернатива // Социология власти. 2012. № 8. С. 113–143.

Б р у н о  Л а т у р

187

ретизированием так же бессмысленно для АСТ, как различие между гравитацией и пространством — ​для теории относительности. Каждая сеть по мере своего роста захватывает объяснительные ресурсы вокруг себя, и нет способа отделить их от ее роста. Не нужно выпрыгивать из сети наружу, чтобы создать объяснение (причину, фактор, множество факторов, серии совместных появлений), нужно просто расширить сеть дальше. Каждая сеть окружает себя собственной системой отсчета, собственным определением роста, референции, упорядочивания, объяснения. В этом процессе система отсчета исследователя исчезает не больше, чем система отсчета физика в эйнштейновском мире. Наоборот, она, наконец, может расширить себя, но — заплатив цену. Система [отсчета] становится, как и в общей теории относительности, «моллюском отсчета» (в противовес изолированности галилеевской системы), и каждое объяснение должно быть пересчитано с помощью акторно-сетевого эквивалента преобразований Лоренца в призме Минковского17. Объяснение невозможно, если сеть не расширяет себя. Это не противоречит задаче науки по объяснению и воспроизводству принципа причинности, ведь благодаря самим исследованиям строгих наук мы знаем, что ни одно научное объяснение явления и никакая причинность невозможны без расширения сети (см. ниже аргумент о метрологии). Привязывая объяснения к самой сети, АСТ не предает цель науки, так как показывает, что эта цель никогда и не была достигнута, по крайней мере с  помощью эпистемологического мифа объяснения. АСТ не может лишить себя блага, которого, как она показывает, ни у кого и не было. Объяснение развернуто подобно гравитации в искривленном пространстве Эйнштейна, оно все еще присутствует как эффект, но теперь неотличимо от описания и развертывания сети. Эта релятивистская позиция — ​хотя стоит взять менее нагруженный термин «реляционистская» — ​решает две проблемы: историчности и рефлексивности. Разрушается дорелятивистское противопоставление объяснения и «всего лишь» документирования исторических обстоятельств: нет разницы между объяснением и рассказом о том, как сеть окружает себя новыми ресурсами. Если она, как часто заявляют критики, «избегает социально-исторических случайностей», то это просто значит, что другие, более длительные ресурсы были 17. Latour B. A Relativistic Account of Einstein’s Relativity // Social Studies of Science. 1988. Vol. 18. № 1. P. 3–44.

188

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Рис. 8. Моллюск отсчета

собраны вокруг (этимология обстоятельств). Исследованные Хьюзом18 энергетические сети растут, и благодаря самому росту они все больше становятся собственным объяснением; не нужно никакого витающего над ними объяснения помимо их исторического роста. Сети Броделя и мировые экономики растут, и они суть то, из чего сделаны «масштабные причины». Не нужно добавлять к ним Капитализм или Дух эпохи, разве что в качестве еще одного резюме, еще одной пунктуализации самих сетей. Причина или обозначает практики, привязанные к описываемой сети (это и означает рост сети), или нерелевантна и буквально является лишь словом «причина», добавляемым к описанию. В этом смысле АСТ предоставляет истории ее легитимное место, и это вовсе не теплое и насиженное благоразумными историками место, удаленное от онтологических вопросов на безопасное расстояние. Нет ничего лучше и надежнее, чем обстоятельное описание сетей. «Просто исторически сложилось». Но такое резюме было бы истолковано как историзм, если бы не было понято как определение вещей самих по себе. Спор между историзмом и объяснением (или теорией) был неразрешим, пока, с одной стороны, была история людей, случайностей, того, что существует «во времени», а с другой — ​теория или наука о вневременном, вечном, неизбежном. Для АСТ есть только наука о контингентном. Что же касается необходимости, то  она является локальным эффектом роста сети. Если есть история вещей, тогда споры между описанием и объяснением, или историчностью и теорией, полностью устраняются. Для АСТ это не доказательство слабости ее объяснительных возможностей, ведь для сети 18. Hughes T. P. Networks of Power: Electrification in Western Society, 1880–1930. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1993.

Б р у н о  Л а т у р

189

описание или фиксация и  есть то, чем является и  всегда было объяснение или толкование даже в  так называемых естественных науках19. Хотя рефлексивность и не является основной целью АСТ, она добавляется как бонус, как только системы отсчета возвращаются самим акторам и как только им возвращается возможность нарушать священную границу между вещами и репрезентациями20. В релятивистской теории рефлексивность рассматривается как проблема, поскольку оказывается, что наблюдатель или требует себе статус, который не признает за другими, или так же молчалив, как и остальные, которым отказано в привилегированном статусе. Однако эта проблема исчезает вместе с эпистемологическим мифом внешнего наблюдателя, предоставляющего объяснение в дополнение к «просто описаниям». У наблюдателя больше нет никакой привилегии, но в ней никогда и не было нужды. Наблюдатель — ​чем бы он ни  был — ​обнаруживает себя на  равных со всеми остальными системами отсчета. Это вовсе не значит, что он обречен на отчаяние или замкнутость на себе, ведь отсутствие привилегированного статуса никогда не ограничивало экспансию и интеллект акторов. Миростроитель среди миростроителей, в своем разрыве с галилеевской системой отсчета он видит не трагические ограничения знания, а только ресурсы. Чтобы присоединить еще одну систему отсчета, наблюдатель, подобно любым другим акторам, вынужден работать и заплатить определенную цену. Чтобы объяснять, рассматривать, наблюдать, доказывать, утверждать, господствовать и видеть, он должен двигаться и работать, или «строить сети» (network). Отсутствие привилегий также означает отсутствие априорных границ знания. Если одни акторы способны объяснять другие акторы, то на это способен и  наблюдатель. А  если не  способны, то  он все равно может попытаться. История, риски и авантюры являются частью построения сети наблюдателем. Таково решение проблемы рефлексивности акторно-сетевой теорией. Рефлексивность — ​это не  «проблема», не  камень преткновения на пути к знанию и не тюрьма, в которую были бы заключены все инициативы, а страна возможностей, наконец открытая для акторов — ​первых среди равных или добивающихся равен 19. Latour B. Do Scientific Objects Have a History? Pasteur and Whitehead in a Bath of Lactic Acid // Common Knowledge. 1996. Vol. 5. № 1. P. 76–91. 20. Ashmore M. The Reflexive Thesis. Wrighting Sociology of Scientific Knowledge. Chicago: University of Chicago Press, 1989.

190

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ства или первенства наравне с остальными. Конечно, АСТ отказывается от «многоразового» метаязыка, но это не такая уж большая потеря, ведь демонстрировавшие богатый метаязык наблюдатели обычно были маленькими точками, ограниченными очень специфическими местами — ​кампусами, студиями, переговорными. За перемещение от одного места к другому АСТ платит тем, что метаязыков столько же, сколько систем отсчета. Единственный требующийся метаязык (см. элемент 2 выше) было бы вернее назвать инфраязыком. Он должен быть бедным, ограниченным, кратким и простым — э​ квивалентом лоренцевых преобразований. В АСТ он называется переводом21. Этого инфраязыка достаточно, чтобы двигаться от одной сети к другой, и всякое объяснение всегда будет одноразовым, выкроенным исключительно для текущей проблемы (например, принцип Линча, «одноразовые объяснения» Каллона, «пересечения между экспланандумом и экспланансом» у  Серра22). Если же объяснение имеет более широкое применение, это значит, что оно перемещается по расширяющейся сети. Это решение становится общим местом, как только принимается, что пояснение, объяснение или доказательство всегда добавляется к миру и ничего не вычитает. Сторонники рефлексивности, как и их до-релятивистские соперники, мечтают об изъятии знания из  вещей в  себе. АСТ продолжает добавлять вещи к миру, и принцип отбора заключается не в соответствии или несоответствии объяснения реальности — ​эти дуалистические иллюзии были развеяны, — а​  в том, удается ли перемещаться от одной сети к другой. Никакой метаязык не позволит вам так путешествовать. Отбрасывая мечты эпистемологов, АСТ не сводится к моральному релятивизму, а занимает более сильную деонтологическую позицию: либо объяснение ведет вас ко  всем остальным объяснениям (и это хорошо), либо оно постоянно прерывает движение, допуская удаленные и чужие системы отсчета (и это плохо). Либо объяснение умножает посредников между любыми двумя элементами (и это хорошо), либо устраняет и объединяет посредников (и это плохо). Либо это редукционизм (и это плохие новости), либо ирредукционизм (и это высший этический стандарт для АСТ). Мы увидим, что этот критерий гораздо более разборчив, чем тяга к эпистемологической чистоте, основаниям или моральным нормам. 21. Latour B. A Relativistic Account of Einstein’s Relativity. 22. Serres M. Conversations on Science, Culture and Time with Bruno Latour. Ann Arbor: The University of Michigan Press, 1995.

Б р у н о  Л а т у р

191

Опираясь на семиотический поворот, АСТ в первую очередь заключает в скобки общество и природу, чтобы сосредоточиться только на  производствах значений. Затем, устраняя исходные ограничения семиотики, но  не  теряя ее инструментарий, АСТ наделяет активностью семиотических акторов, превращая их в новые онтологические гибриды — ​миростроителей. Совершая эту контр-коперниканскую революцию, АСТ выстраивает совершенно пустую рамку для описания того, как любая сущность строит свой мир. Наконец, из  дескриптивного проекта она сохраняет лишь несколько терминов (его инфраязык), которых как раз достаточно, чтобы перемещаться между системами отсчета, а также возвращает акторам способность конструировать объяснения друг друга самим способом своего поведения. Выстраивание всеобъемлющего объяснения (для АСТ это центр вычислений, который удерживает, перемещает или пунктуализирует всех остальных) заменяется поиском развертываний, то есть распаковыванием как можно большего количества объясняемых элементов с помощью как можно большего количества метаязыков. Теперь, когда мы набросали основные топологические качества сетей и выделили основные онтологические характеристики акторов, несложно заметить, что АСТ — ​не  о  проложенных сетях, а о деятельности по прочерчиванию сетей. Как я говорил выше, нет сети и  актора, учреждающих сеть, все дело в  акторе, чье определение мира набрасывает, отслеживает, очерчивает, изображает, описывает, предсказывает, вписывает, архивирует, выписывает, записывает, маркирует или отмечает траекторию, называемую сетью. Никакая сеть не существует независимо от самого акта ее прослеживания, а прослеживание сети никогда не  осуществляется актором, находящимся вне этой сети. Сеть — ​это не  вещь, а  записанное движение вещи. Теперь вопросы, к которым обращается АСТ, изменились. Дело больше не в том, является ли сеть репрезентацией или вещью, частью общества, дискурса или природы, а в том, что движется и как это движение записывается. Нельзя сказать, что внутри сетей движутся информация, гены, машины, байты, обращения, слова, силы, мнения, утверждения, тела или энергия, потому что АСТ претендует также на  реконструкцию сетей до появления всякого различия между тем, что циркулирует внутри, и  тем, что, так сказать, извне удерживает циркулирующее на траектории. Повторюсь, техническая метафора сетей была навязана АСТ позднее, она не охватывает деятель192

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ность по прочерчиванию. Циркулирующее должно определяться подобно циркулирующему объекту в семиотике текстов, особенно научных текстов23. Оно определяется данной ему способностью, испытаниями, через которые оно проходит, исполнениями, которые ему позволено продемонстрировать, связями, с которыми оно вынуждено мириться, получаемыми санкциями, фоном, на котором оно циркулирует, и т. д. Его изотопия, то есть его постоянство во времени и пространстве, — э​ то не свойство его сущности, а результат решений, принятых с помощью нарративных программ и нарративных путей. Впрочем, такое классическое определение ограничило бы АСТ миром текста и дискурса. Что происходит, когда циркулирующий объект покидает пределы текста? Традиционный ответ сводится к тому, что между текстом и контекстом зияет пропасть. Предполагается, что на их границе разворачивается драматическое испытание, проходя через которое циркулирующий объект оценивается путем проверки его социального интереса или соответствия референту. Но все совсем не так для АСТ, которая не признает это различие, поскольку распространяет производство значения на все формы производства. Для АСТ эта пропасть — н ​ е более чем легкий сбой где-то в сети. Она является артефактом прежнего разделения природы, общества и дискурса. АСТ же, напротив, видит непрерывность, множественность подключений между циркулирующими в тексте объектами, утверждениями вне текста в «социальном» и тем, что сами актанты реально делают в «природе». Циркулирующий объект продолжает циркулировать и поддерживать свою изотопию благодаря тому, что делают с ним другие акторы. «Общество» и «природа» обладают теми же сетеподобными свойствами, что и  тексты. Было бы точнее сказать, что для АСТ эти три категории суть произвольные разделяющие точки в непрерывном прослеживании действий. Еще более правильным было бы показать, каким образом эти категории сами являются частью множества испытаний, событий и ресурсов, используемых, чтобы приписывать «текстуальность», «социальность» или «природность» тому или иному актору. Они — ​то, что распределяется, а не то, что осуществляет распределение. Для описания этого общего движения нет готового слова. Сказать, что это обобщенная траектория нарратива, значило бы не 23. Bastide F. The Iconography of Scientific Texts: Principle of Analysis // Representation in Scientific Practice / M. Lynch, S. Woolgar (eds). Cambridge: MIT Press, 1990. P. 187–230.

Б р у н о  Л а т у р

193

медленно превратить все в тексты. Сказать, что это сила, энергия, ген или система культура-ген, значило бы натурализировать все, включая общество и  дискурсы. Сказать, что это социальный интерес, социальное действие или труд, значило бы распространить общество на природу и тексты. Именно для разрешения этого важного затруднения АСТ заигрывала с обобщенной симметрией24 и сделала принципом использование любых слов одной из трех областей для описания двух других, демонстрируя, таким образом, непрерывность сетей и полное пренебрежение искусственными разрывами, вводимыми до-релятивистами. Однако это решение коварно, так как может объединить в себе все заблуждения. Именно это и произошло с АСТ: и читатели, и практики теории в один голос утверждают, что это аргумент социального конструктивизма, или возвращение натурализма, или типично французская вера в безграничную экспансию текста… Эти утверждения, конечно, имеют смысл, но лишь постольку, поскольку АСТ — ​это одновременно отказ от натурализации, социализации и текстуализации. АСТ утверждает, что все эти «X-лизации» должны быть устранены разом, и задача не будет выполнена, если одна из них возьмет верх или все три будут тщательно ограничены. Все «Х-лизации» заполняют то, что «между» сетями, и неважно, какая из них выбирается или отбрасывается, ведь у сетей нет никакого «между», которое можно было бы заполнить. Раз необходимо подобрать слова для деятельности по прочерчиванию сетей, лучшими кандидатами могли бы быть квази-объекты Серра25 или игровые фишки. Для определения термина важно, что и циркулирующее, и производящее циркуляцию определяются и трансформируются совместно. Мяч, переходящий из рук в руки, — н ​ е лучший пример квази-объекта, ведь, хотя он и очерчивает коллективность, а  играющая команда не  существовала бы без этой перемещаемой фишки, все же последний не изменя 24. См. перевод статьи Мишеля Каллона «Некоторые элементы социологии перевода: одомашнивание морских гребешков и рыболовов бухты СенБриё» в следующем номере «Логоса»; Callon M. La science par conférence de presse. 25. Serres M. Statues. Le second livre des fondations. P.: Éditions François Bourin, 1987. См. также: Серр М. Теория квази-объектов / Пер. с  англ. А. Писарева // Сигма. 05.06.2015. URL: http://syg.ma/@alieksandr-14/mishielsierr-o-kvazi-obiektakh; Латур Б. Что такое квази-объект / Пер. с  англ. А. Писарева // Сигма. 08.06.2015. URL: http://syg.ma/@alieksandr-14/ bruno-latur-o-kvazi-obiektakh.

194

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Рис. 9

ется в ходе передач. Наоборот, то, что я называл первым принципом исследований науки26  — ​высказывание всегда находится в руках других, — ​это точно такое же приближение, поскольку с самого начала предполагает, что человеческие собеседники, наделенные руками и ртами, передают утверждение, но сами при этом не претерпевают радикальных изменений. Как правило, квази-объект следует представлять как движущийся актант, трансформирующий производящих движение, поскольку они трансформируют движущийся объект. Ситуации, когда фишка остается неизменной или движущие силы нетронутыми, являются исключениями, которые требуют объяснения. Такого определения, что является правилом, а что — ​исключением, будет достаточно, чтобы отличить АСТ от всех моделей коммуникации, которые, напротив, начинают с тщательного определения двигателей и движущихся объектов и рассматривают помехи обмену как исключения, требующие объяснения. Еще одна черта не позволяет путать АСТ с моделями, центрированными на человеке, языке или праксисе. Как правило, приводящее в движение и приводимое в  движение не  имеют никакого специфического морфизма. Они могут быть как антропоморфными, так и зооморфными, физиоморфными, логоморфными, техноморфными, идеоморфными, то есть «X-морфными». Может получиться так, что траектории производства ограничат актанты однородным репертуаром людей, или механизмов, или знаков, или идей, или социальных сущностей, но все это — ​исключения, которые следует объяснять. 26. Он же. Наука в действии: следуя за учеными и инженерами внутри общества. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2013.

Б р у н о  Л а т у р

195

(На самом деле даже различие между циркулирующим объектом и движущими или передающими силами остается открытым для обсуждения27.) Библиография Anderson W. Diderot’s Dream. Baltimore: Johns Hopkin’s University Press, 1990. Ashmore M. The Reflexive Thesis. Wrighting Sociology of Scientific Knowledge. Chicago: University of Chicago Press, 1989. Bastide F. The Iconography of Scientific Texts: Principle of Analysis // Representation in Scientific Practice / M. Lynch, S. Woolgar (eds). Cambridge: MIT Press, 1990. P. 187–230. Callon M. La science par conférence de presse // La Recherche. 1990. Vol. 21. № 225. P. 1184–1190. Callon M. Some Elements of a Sociology of Translation: Domestication of the Scallops and the Fishermen of St. Brieuc Bay // Power, Action and Belief / J. Law (ed.). L.: Routledge, 1986. Р. 196–223. Callon M., Courtial J.-P., Lavergne F. La Méthode des mots associés. Un outil pour l’évaluation des programmes publics de recherche. Etude pour la National Science Foundation. P.: Ecole des Mines, 1989. Greimas A. On Meaning. Selected Writings in Semiotic Theory. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1976. Hughes T. P. Networks of Power: Electrification in Western Society, 1880–1930. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1993. Hughes T. P. Networks of Power. Electric Supply Systems in the US, England and Germany, 1880–1930. Baltimore: John Hopkins University Press, 1983. Jacob C. L’empire des cartes. Approche theorique de la cartographie a travers l’histoire. P.: Albin Michel, 1992. Latour B. A Relativistic Account of Einstein’s Relativity // Social Studies of Science. 1988. Vol. 18. № 1. P. 3–44. Latour B. Do Scientific Objects Have a History? Pasteur and Whitehead in a Bath of Lactic Acid // Common Knowledge. 1996. Vol. 5. № 1. P. 76–91. Latour B. Flat-Earthers and Social Theory // Accounting and Science: Natural Inquiry and Commercial Reason / M. Power (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1996. P. xi–xviii. Latour B. On Actor-Network Theory. A Few Clarifications Plus More than a Few Complications // Soziale Welt. 1996. Jg. 47. H. 4. P. 1–14. Latour B. The Berlin Key or How to Do Words with Things // Matter, Materiality and Modern Culture / P. M. Graves-Brown (ed.). L.: Routledge, 1991. P. 10–21. Lee N., Brown S. Otherness and the Actor-Network: the Undiscovered Continent // American Behavioral Scientist. 1994. Vol. 37. № 6. P. 772–790. Lynch M. Art and Artifact in Laboratory Science. A Study of Shop Work and Shop Talk in a Research Laboratory. L.: Routledge, 1985. Mapping the Dynamics of Science and Technology / M. Callon, J. Law, A. Rip (eds). L.: Macmillan, 1986.

27. См. статью Бруно Латура «Берлинский ключ, или Как делать слова с помощью вещей» в следующем номере «Логоса».

196

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Serres M. Conversations on Science, Culture and Time with Bruno Latour. Ann Arbor: The University of Michigan Press, 1995. Serres M. Hermes. Literature, Science, Philosophy. Baltimore: John Hopkins University Press, 1983. Serres M. Statues. Le second livre des fondations. P.: Éditions François Bourin, 1987. Гарфинкель Г. Исследования по этнометодологии. СПб.: Питер, 2007. Делёз Ж. Различие и повторение. СПб.: Петрополис, 1998. Делёз Ж., Гваттари Ф. Тысяча плато. Капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория; М.: Астрель, 2010. Латур Б. Наука в действии: следуя за учеными и инженерами внутри общества. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2013. Латур Б. Пастер: война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: Издательство Европейского университета, 2015. Латур Б. Политика объяснения: альтернатива // Социология власти. 2012. № 8. С. 113–143. Латур Б. Что такое квази-объект // Сигма. 08.06.2015. URL: http://syg.ma/@ alieksandr-14/bruno-latur-o-kvazi-obiektakh. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой. М.: Прогресс, 1986. Серр М. Теория квази-объектов // Сигма. 05.06.2015. URL: http://syg.ma/@ alieksandr-14/mishiel-sierr-o-kvazi-obiektakh.

Б р у н о  Л а т у р

197

ON ACTOR-NETWORK THEORY. A FEW CLARIFICATIONS, PLUS MORE THAN A FEW COMPLICATIONS Bruno Latour. Professor, Director, Médialab, [email protected]. Institut d’Etudes Politiques de Paris (Sciences Po), 27 rue Saint-Guillaume, Paris, Cedex 07 75337, France. Keywords: network; actor; topology; contingency; methodology; ontology; semiotics; infralanguage; circulation. In this article, the author points to a number of common misconceptions about actor-network theory (ANT), which stem from the everyday use of the word “network.” The author explains his choice of this term by stating that it allows us to produce a new ontology, a new topology, and, eventually, new politics. Networks are the endpoint of reduction; there is nothing but networks, which are all contingent in nature. The author explains his approach by drawing on the following key themes: first, the approach includes removing the opposition between distance and closeness. Second, the approach is based on replacing the metaphor of scale with the metaphor of association, eventually bringing about the breakdown of the dichotomy “micromacro.” Third, the approach includes the removal of the division between inside and outside, and the replacement of this division with the immanence of networks. In addition to this topology, the approach is based on the ontological claim that a network is work that is done by actors who are acting, or entities that are acted upon. Importantly, the author warns against anthropocentrism or sociocentrism in our understanding of this term. The latter half of the article explains the architecture of ANT, which is based on three main parts. The first part of this architecture is the semiotic understanding of the construction of entities, and this allows us to view all actors as equal no matter what their characteristics or contexts are. Extending semiotics to things allows us to use an empty methodological frame, which can help us to follow any type of actor and to unravel chains of associations and to remain between descriptive and explanatory forms, which is the essence of the second part of ANT architecture. And, finally, the third part consists of the ontological character of networks and actors. The author explains specific relativism, relationism, and reflexivity of ANT and introduces the term “infralanguage.” In addition, the author explains the idea of following and sketching out networks. In the conclusion of the article, the author proposes to view networks as the production and the distribution of characteristics such as “sociality,” “textuality,” and “naturality.” DOI: 10.22394/0869-5377-2017-1-173-197 References Anderson W. Diderot’s Dream, Baltimore, Johns Hopkin’s University Press, 1990. Ashmore M. The Reflexive Thesis. Wrighting Sociology of Scientific Knowledge, Chicago, University of Chicago Press, 1989. Bastide F. The Iconography of Scientific Texts: Principle of Analysis. Representation in Scientific Practice (eds M. Lynch, S. Woolgar), Cambridge, MIT Press, 1990, pp. 187–230. Callon M. La science par conférence de presse. La Recherche, 1990, vol. 21, no. 225, pp. 1184–1190.

198

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Callon M. Some Elements of a Sociology of Translation: Domestication of the Scallops and the Fishermen of St. Brieuc Bay. Power, Action and Belief (ed. J. Law), London, Routledge, 1986, pp. 196–223. Callon M., Courtial J.-P., Lavergne F. La Méthode des mots associés. Un outil pour l’évaluation des programmes publics de recherche. Etude pour la National Science Foundation, Paris, Ecole des Mines, 1989. Deleuze G. Razlichie i povtorenie [Différence et répétition], Saint Petersburg, Petropolis, 1998. Deleuze G., Guattari F. Tysiacha plato. Kapitalizm i shizofreniia [Mille plateaux. Capitalisme et Schizophrénie], Yekaterinburg, U-Faktoriia, Moscow, Astrel’, 2010. Garfinkel H. Issledovaniia po etnometodologii [Studies in Ethnomethodology], Saint Petersburg, Piter, 2007. Greimas A. On Meaning. Selected Writings in Semiotic Theory, Minneapolis, University of Minnesota Press, 1976. Hughes T. P. Networks of Power: Electrification in Western Society, 1880–1930, Baltimore, Johns Hopkins University Press, 1993. Hughes T. P. Networks of Power. Electric Supply Systems in the US, England and Germany, 1880–1930, Baltimore, John Hopkins University Press, 1983. Jacob C. L’empire des cartes. Approche theorique de la cartographie a travers l’histoire, Paris, Albin Michel, 1992. Latour B. A Relativistic Account of Einstein’s Relativity. Social Studies of Science, 1988, vol. 18, no. 1, pp. 3–44. Latour B. Chto takoe kvazi-ob”ekt? [What Is a Quasi-Object?]. Sygma, June 8, 2015. Available at: http://syg.ma/@alieksandr-14/bruno-latur-o-kvazi-obiektakh. Latour B. Do Scientific Objects Have a History? Pasteur and Whitehead in a Bath of Lactic Acid. Common Knowledge, 1996, vol. 5, no. 1, pp. 76–91. Latour B. Flat-Earthers and Social Theory. Accounting and Science: Natural Inquiry and Commercial Reason (ed. M. Power), Cambridge, Cambridge University Press, 1996, pp. xi–xviii. Latour B. Nauka v deistvii: sleduia za uchenymi i inzhenerami vnutri obshchestva [Science in Action: How to Follow Scientists and Engineers Through Society], Saint Petersburg, Izdatel’stvo Evropeiskogo universiteta v Sankt-Peterburge, 2013. Latour B. On Actor-Network Theory. A Few Clarifications Plus More than a Few Complications. Soziale Welt, 1996, Jg. 47, H. 4, pp. 369–381. Latour B. Paster: voina i mir mikrobov, s prilozheniem “Nesvodimogo” [Pasteur: Guerre et paix des microbes, suivi de “Irréductions”], Saint Petersburg, Izdatel’stvo Evropeiskogo universiteta, 2015. Latour B. Politika i ob”iasnenie: al’ternativa [The Politics of Explanation: an Alternative]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2012, no. 8, pp. 113–143. Latour B. The Berlin Key or How to Do Words with Things. Matter, Materiality and Modern Culture (ed. P. M. Graves-Brown), London, Routledge, 1991, pp. 10–21. Lee N., Brown S. Otherness and the Actor-Network: the Undiscovered Continent. American Behavioral Scientist, 1994, vol. 37, no. 6, pp. 772–790. Lynch M. Art and Artifact in Laboratory Science. A Study of Shop Work and Shop Talk in a Research Laboratory, London, Routledge, 1985. Mapping the Dynamics of Science and Technology (eds M. Callon, J. Law, A. Rip), London, Macmillan, 1986.

Б р у н о  Л а т у р

199

Prigogine I., Stengers I. Poriadok iz khaosa: Novyi dialog cheloveka s prirodoi [Order Out of Chaos: Man’s New Dialogue with Nature], Moscow, Progress, 1986. Serres M. Conversations on Science, Culture and Time with Bruno Latour, Ann Arbor, The University of Michigan Press, 1995. Serres M. Hermes. Literature, Science, Philosophy, Baltimore, John Hopkins University Press, 1983. Serres M. Statues. Le second livre des fondations, Paris, Éditions François Bourin, 1987. Serres M. Teoriia kvazi-ob”ektov [Theory of the Quasi-Object]. Sygma, June 5, 2015. Available at: http://syg.ma/@alieksandr-14/mishiel-sierr-o-kvaziobiektakh.

200

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

АСТ: вопрос об отзыве Бруно Латур

Профессор, директор, Медиалаборатория, Институт политических исследований (Sciences Po). Адрес: 27 rue Saint-Guillaume, 75337 Paris, Cedex 07, France. E-mail: [email protected].

Ключевые слова: актор; сеть; теория; суммирование; структурирование; циркуляция. Статья представляет собой опыт критической саморефлексии представителя акторно-сетевой теории (АСТ). Автор начинает с рассмотрения четырех трудностей этой теории: «актор», «сеть», дефис между ними и «теория». Оригинальность АСТ состоит в том, что она является скорее методом развертывания деятельности актора по выстраиванию своего мира, чем альтернативной социальной теорией. Также автор отвечает на упреки в макиавеллизме и натурфилософии. Смещение внимания с концептов «актор» и «сеть» на операции «структурирование» и «суммирование» позволяет показать, что напряжение между макро- и микроуровнем и другими членами традиционных оппозиций в социальных науках является во многом искусственным. АСТ позволяет обойти его через переклю-

чение внимания с объектов на циркуляции. По мнению автора, главным вкладом этой теории в социальную науку стала трансформация социального из поверхности, территории, региона реальности в циркуляцию. Во второй части автор очерчивает потенциал АСТ. Она предстает в виде проекта симметричной антропологии модерна. В отличие от множества учений о модерне — гипер-, пре- и антимодерне, — данная теория ставит все эти структуры под вопрос как основанные на одной и той же проблематичности. Она не является теорией социального, субъекта, Бога или природы. Это теория пространства или потоков, циркулирующих в ситуации не-модерна. В заключение автор оптимистично оценивает потенциал обновления и дальнейшего развития АСТ, но уже в ином облике.

201

Я

  Н АЧ Н У с  тезиса о  том, что есть четыре элемента, не  работающих в  акторно-сетевой теории: слово «актор», слово «сеть», слово «теория» и дефис! Четыре гвоздя в крышку гроба. Первый гвоздь — э​ то слово «сеть», на что указывает в своей статье Джон Ло1. Весьма опасно использовать техническую метафору, отклоняясь от обыденного употребления. Теперь, когда существует Всемирная паутина, каждый убежден, что знает толк в сетях. Если еще 20 лет назад это слово было свежо в качестве инструмента критики таких разных понятий, как институт, общество, национальное государство и, в общем, любой плоской поверхности, то  теперь оно утратило всякую остроту и  стало излюбленным словцом всех, кто желает модернизировать модернизацию. «Долой жесткие институции! — ​заявляют они. — ​Да здравствуют гибкие сети!» В чем же разница между старым и новым употреблением? Поначалу слово «сеть», как и термин «ризома» Делёза и Гваттари, ясно указывало на  серию трансформаций — ​переводов, преобразований, — к​ оторые не могли быть описаны ни одним из традиционных терминов социальной теории. Заново популяризированное, теперь оно означает транспортировку без изменения, мгновенный неопосредованный доступ к любой информации. Это прямо противоположно тому, что имели в виду мы. То, что я бы назвал «информацией двойного клика», окончательно свело на нет критический потенциал понятия сети. Думаю, нам больше не стоит использовать его, по крайней мере не для того, чтобы обозначать тот тип трансформаций и переводов, который мы хотим теперь исследовать. Второй гвоздь, который я хотел бы вбить в крышку гроба, — э​ то слово «актор», соединенное дефисом со словом «сеть». С самого начала я возражал против дефиса, поскольку он неизбежно напоминал бы социологам о клише «агентность/структура» или, как Перевод с  английского Наиры Кочинян по  изданию: © Latour B. On Recalling АNТ // Actor Network Theory and After / J. Hassard (ed.). Oxford: Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. P. 15–25. Публикуется с любезного разрешения автора. 1. Law J. After АNТ: Complexity, Naming and Topology // Actor Network Theory and after. P. 1–14.

202

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

мы говорим на французском, о pont aux ânes2 социальной теории. Большинство непониманий по поводу АСТ происходят из-за сопряжения этих терминов, слишком похожего на традиционные различия в социальной теории. Управленческий, прикладной, макиавеллевский, демиургический характер АСТ критиковался много раз. Точнее, критики вполне предсказуемо колебались между соединенными дефисом полюсами: критика одного типа фокусировалась на «акторе», другого — н ​ а «сети». Первая линия критики настаивала на шумпетерианском, мужеподобном, неотесанном (подобно волосатой горилле) характере ACT; вторая линия критики вместо этого сфокусировалась на предложенном ACT растворении человечества в поле сил, где нет места нравственности, гуманизму и психологии. Так, акторная сеть оказалось расколотой надвое: демиургия, с одной стороны, и «смерть Человека» — ​с другой. Независимо от моей готовности критиковать теорию, я все же считаю, что эти две симметричные критики бьют мимо цели, даже несмотря на то, что такую реакцию провоцирует само выражение «акторно-сетевой». Исходная идея заключалась в том, чтобы не занимать позицию в дискуссии агентность/структура и даже не преодолевать эту оппозицию. В большинстве случаев оппозиции, особенно когда они имеют отношение к модернистским затруднениям, следует не преодолевать, а просто игнорировать или обходить, оставляя в стороне. Но я согласен с тем, что термин, образованный дефисным соединением, не позволил ясно увидеть предпринятый маневр обхода. Позвольте мне попытаться переформулировать аргумент. Давайте на время оставим слова «актор» и сеть» и обратим внимание на две операции: структурирование (framing) и суммирование (summing up). Не совсем верно, что социальные науки всегда колебались между актором и системой или агентностью и структурой. Возможно, было бы продуктивнее сказать, что они колебались между двумя одинаково сильными типами неудовлетворенности: когда исследователи социального концентрируются на том, что можно назвать микроуровнем (взаимодействие лицом к  лицу, локальные ситуации), они быстро осознают, что многие из  элементов, необходимых для придания смысла ситуации, уже имеются в наличии или 2. Буквально  — ​«ослиный мост»; аналог русского выражения «и  дураку понятно», обозначает тривиальность, банальность, мнимую трудность. — ​Прим. ред.

БРУНО ЛАТУР

203

поступают откуда-то извне. Это побуждает искать что-то еще, какой-то иной уровень, и сосредоточиваться на том, что не является непосредственно видимым в данной ситуации, но сделало ее такой, как она есть. Именно поэтому много исследований было посвящено таким понятиям, как общество, норма, ценность, культура, структура, социальный контекст, то  есть терминам, призванным обозначить то, что придает форму микровзаимодействиям. Но тогда, как только достигается этот новый уровень, проявляется второй тип неудовлетворенности. Теперь исследователи чувствуют, что чего-то не хватает, что слишком велика абстрактность терминов культуры и структуры, нормы и ценности и что нужно через возвратное движение восстановить связь с конкретными ситуациями, с которых начинали. Однако по возвращении к локальности вступает в силу то самое затруднение, что толкало их в направлении поиска социальной структуры. Исследователи социального вскоре понимают, что локальная ситуация так же абстрактна, как и оставленный ими макроуровень, и теперь они снова хотят оставить ее в поисках того, что придает ситуации целостность. И так до бесконечности. Полагаю, АСТ просто является способом уделить внимание обоим видам неудовлетворенности: не преодолевать их в очередной раз и не решать проблему, а следовать за ними по другому пути и пытаться выяснить условия, делающие их возможными. Делая темой собственные противоречия социальных наук, ACT, по-видимому, смогла обнаружить одну из определяющих характеристик социального порядка. Возможно, социальное обладает странным свойством: оно конституировано не агентностью или структурой, а чем-то циркулирующим. Двойная неудовлетворенность, вызвавшая в прошлом так много концептуальных волнений в социальных науках, стала бы, таким образом, артефактом — ​результатом стремления вычертить траекторию, движение, используя оппозиции между двумя понятиями (микро- и макро-, индивид и структура), не имеющими к этому никакого отношения. Если мы примем эту стратегию обхода, то  что-то, возможно, прояснится: ACT фокусируется на движении, хорошо заметном по тому, как последовательно смещается внимание неудовлетворенных исследователей. У этого движения множество специфических следствий. Первое из них — ​переописание того, что ранее воспринималось как имеющее отношение к макросоциальному. Как поняли, думаю, даже самые непримиримые из критиков ACT, сетевой полюс в акторно-сетевой теории вовсе не притязает обозначать общество или Левиафана как придающих смысл локальным взаимодействиям. Не обозначает он и анонимное поле сил. Вместо это204

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

го он отсылает к чему-то совершенно иному, что является суммированием взаимодействий, осуществляемых через разнообразные механизмы, записи, формы и формулы, в очень конкретное, очень практическое, предельно укромное место. Теперь это хорошо известно благодаря исследованиям бухгалтерского дела, управленческих практик, исследованиям организаций3, частично социолингвистике4, паноптикуму (или тому, что я теперь называю олигоптикумами5), экономической теории, антропологии рынков и т. д. Большой — ​значит не «реально» большой, или «всеобъемлющий», или «всеохватывающий», а соединенный, случайный, локальный, опосредованный, соотнесенный. Это уже является существенным вкладом ΑСΤ, ведь это означает, что теперь исследователь структуры социального не удаляется прочь от локальных ситуаций, как было в случае с неудовлетворенным исследователем, а становится к ним ближе. Второй вывод не так хорошо разработан, однако не менее важен: актантность — ​это не то, что актор делает (со всеми последствиями этой интерпретации для демиургической версии АСТ), а то, что обеспечивает актантов их действиями, субъективностью, интенциональностью, моралью. Когда вы подключены к  этой циркуляции, то  частично обеспечены сознанием, субъективностью, способностью действовать и т. д. Нет никаких причин колебаться между концепцией социального порядка, образованного обществом, и концепцией социального порядка как случайной композиции отдельных атомов. Становление актором происходит настолько же на локальном уровне, насколько на уровне «тотальной» структуры. Вскоре я вернусь к этому аспекту, но имеющееся следствие уже важно: нет ничего собственно локального и ничего собственно человеческого в локальном интерсубъективном взаимодействии. Я предложил «интеробъективность» для обозначения новой позиции актора6. 3. Czarniarwska B. Narrating the Organisation. Chicago: The University of Chicago Press, 1997. 4. Taylor J. R. Rethinking the Theory of Organizational Communication: How to Read an Organization. Norwood, NJ: Ablex Publishing, 1993. 5. О «паноптикуме» и «олигоптикуме» см.: Latour B., Hermant E. Paris: Invisible City. Virtual Book, 2006. URL: http://bruno-latour.fr/sites/default/ files/downloads/viii_paris-city-gb.pdf (первое издание: Paris, ville invisible. P.: La Découverte, 1998), а также: Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. С. 245–257. — ​Прим. ред. 6. Он же. Об интеробъекивности // Социология вещей: сб. ст. М.: Территория будущего, 2006. С. 169–198.

БРУНО ЛАТУР

205

Третье и очень головоломное следствие заключается в том, что, будучи ведомыми АСТ, мы никогда не придем к изучению социального порядка путем изменений фокуса, которые позволили бы наблюдателю изменять масштаб с глобального на локальный и обратно. В области социального нет изменения масштаба. Она, скажем так, всегда является плоской и складчатой, и это особенно верно для естественных наук, якобы обеспечивающих контекст, рамку, глобальную окружающую среду, в которых предположительно находится общество. Контексты тоже локально протекают через сети, будь то география, медицина, статистика, экономика или даже социология. Вот где ACT, насколько это возможно, воспользовалась интуициями социологии науки (и социологии социальных наук, конечно же): экономики возникают из экономических теорий, общества — ​из социологии, культуры — ​из антропологических исследований и т. д. Топология социального (в этом Джон Ло прав) довольно причудлива, но не думаю, что она фрактальна. Каждый локус может быть рассмотрен как структурирование и суммирование. «Актор» здесь не для того, чтобы играть роль агентности, а «сеть» — р ​ оль общества. «Актор» и «сеть», если мы все еще хотим использовать эти термины, обозначают две стороны одного и того же феномена, как волны и частицы. Происходит медленное осознание того, что социальное — ​это определенный тип циркуляции, способной бесконечно блуждать, никогда не сталкиваясь ни с микроуровнем (нет неструктурированного взаимодействия), ни с макроуровнем (есть только локальные суммирования, производящие либо локальные тотальности («олигоптика»), либо тотальные локальности (агентности). Трансформация социального из поверхности, территории, региона реальности в циркуляцию была, на мой взгляд, самым полезным вкладом ACT. Соглашусь, по большей части это негативный вклад, поскольку он просто сделал нас чувствительными к четвертому следствию, самому странному. Если невозможна смена масштаба с макроструктур на микровзаимодействия, если и «микро», и «макро» — ​это локальные эффекты подключения к циркуляции, если контексты протекают по узким каналам, то это значит, что есть избыток «пространства» между траекториями того, что можно назвать локальными производствами «физикогенного», «социогенного» и «психогенного». «Природа», «общество», «субъективность» определяют не то, каков мир, а то, что циркулирует локально. Это то, к чему происходит «подключение» — ​почти так же, как мы подключаемся к кабельному телевидению и канализации (включая, конечно же, то подсо206

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

единение, которое позволяет нам говорить «мы» и «некто»). Это пустое пространство «между» сетями, эта terra incognita является самым захватывающим аспектом ACT, поскольку показывает степень нашего неведения и  огромные запасы, открытые для изменений. Но  польза, потенциально извлекаемая из  этого огромного пустого пространства «между» сетевыми траекториями, до сих пор не вполне ясна из-за третьей сложности, к которой я перехожу. Третий гвоздь в крышку гробу — ​это слово «теория». Как недавно заметил Майк Линч, ACT следовало бы назвать «актантноризомной онтологией». Но кто бы заинтересовался такой жуткой абракадаброй (не говоря уже об аббревиатуре АРО)? Тем не менее Линч говорил дело. Если это теория, то теория чего? Она никогда не была теорией о том, из чего сделано социальное, вопреки интерпретациям многих социологов, считавших, что это еще одна школа, пытающаяся объяснить поведение социальных акторов. Для нас ACT просто была другим способом сохранять верность прозрениям этнометодологии: акторы знают, что делают, и мы должны узнать от них не только, что они делают, но и как и почему они это делают. Это нам, социальным ученым, не хватает знания о том, что они делают, а не им, от кого якобы ускользает объяснение того, почему они невольно оказываются управляемы силами — ​внешними по отношению к ним самим, но известными властному взгляду и методам исследователей социального. ACT — ​это способ делегитимации невероятных претензий социологов, которые, пользуясь убедительным выражением Баумана7, хотят действовать как законодатели и открыть еще одно пространство для интерпретативной социологии. Будучи далека от того, чтобы являться теорией социального или, еще хуже, объяснением причин, заставляющих общество оказывать давление на действия акторов, ACT всегда и с самого начала8 была принципиально незавершенным способом учиться у акторов, не навязывая им свои априорные определения их  миростроительных способностей. Смехотворная бедность словаря ACT (ассоциация, перевод, союз, пункт обязательного прохождения и т. д.) была ясным указанием на то, что ни одно из этих слов не смогло бы заменить богатый словарь практик самих акторов. Эта бедность была всего 7. Bauman Z. Intimations of Postmodernity. L.: Routledge, 1992. 8. Callon M., Latour B. Unscrewing the Big Leviathan: How Actors Macrostructure Reality, and How Sociologists Help Them To Do So? // Advances in Social Theory and Methodology. Towards an Integration of Micro and Macro Sociologies / K. Knorr, A. Cicourel (eds). L.: Routledge, 1981. P. 277–303.

БРУНО ЛАТУР

207

лишь способом систематически избегать подмены социологии акторов, их метафизики и онтологии соответствующими представлениями самих ученых, устанавливавших с ними [акторами] связь через исследовательские протоколы. Я использую эту громоздкую парафразу во избежание нагруженного термина «изучение», поскольку сторонники ACT, в строгом смысле слова, не «изучают» других социальных акторов. Согласен, мы не всегда были верны начальной задаче, и во многом наш собственный словарь скомпрометировал способность ACT предоставлять акторам возможность выстраивать их  собственное пространство, на что доброжелательно указали многие критики9. Однако эта наша слабость говорит не о том, что словарь был слишком беден. Напротив, он был недостаточно беден, и проектирование пространства для развертывания акторами их собственных категорий оказалось гораздо более сложной задачей, чем мы поначалу думали, — ​и это, конечно, касается самого понятия развертывания. С самого начала ACT стремилась преодолеть свои ограничения и исключить из списка своих методологических терминов те, что делали бы невозможным для новых акторов (фактически актантов) определять мир в их собственных терминах, используя собственные измерения и критерии. Джон Ло и Аннмари Мол использовали слово «текучесть»10, Адриан Кассинс — ​«тропы»11, Харрис Кассинс — ​«хореография»12. С моей точки зрения, все эти слова указывают на то, чем должна быть теория и что было утеряно из-за чрезмерного распространения сетей «двойного клика»: это теория, согласно которой, следуя циркуляциям, мы достигнем большего, чем определяя вещи, сущности или области. В этом смысле ACT — п ​ росто одно из многих антиэссенциалистских движений, характерных для конца века. Но, подобно этнометодологии, ACT — ​это только способ для исследователей социального получить доступ к узлам сети: это метод, а не теория, способ путеше 9. Chateauraynaud F. Forces et faiblesses de la nouvelle anthropologie des sciences / Critique. 1991. № 529/530. P. 458–478; Lee N., Brown S. Otherness and the Actor-Network: the Undiscovered Continent / American Behavioral Scientist. 1994. Vol. 37. № 6. P. 772–790. 10. Mol A., Law J. Regions, Networks and Fluids: Anaemia and Social Topology // Social Studies of Science. November 1994. Vol. 24. № 4. P. 641–672. 11. Cussins A. Content, Embodiment and Objectivity: The Theory of Cognitive Trails // Mind. 1992. Vol. 101. № 404. P. 651–688. 12. Idem. Ontological Choreography: Agency for Women Patients in an Infertility Clinic // Differences in Medicine: Unravelling Practices. Techniques and Bodies / M. Berg, A. Mol (eds). Durham, NC: Duke University Press, 1998. P. 166–201.

208

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ствовать от одного места к другому, от одного поля к следующему, а не интерпретация того, что делают акторы, просто упакованная в более благовидный и универсалистский язык. Я часто сравнивал ACT с рисованием по законам перспективы13 из-за особого сходства с перспективой как пустой конструкцией, строго определенной, но не имеющей иной задачи, кроме как исчезнуть, как только картине позволено развернуть собственное пространство. Я прекрасно осознаю границы этой метафоры, ведь едва ли есть более ограничивающий метод, чем рисование в трехмерной перспективе! Тем не менее этот образ имеет свои достоинства: ACT никому не указывает, какие формы должны быть нарисованы — о ​ кружности, кубы или линии, — н ​ о лишь как следует действовать, систематически фиксируя подлежащие регистрации и документированию способности узлов выстраивать свой мир. В этом смысле возможности ACT во многом остаются неиспользованными. В особенности это касается политических следствий социальной теории, которая не претендовала бы на объяснение поведения и мотивов акторов, а лишь пыталась найти процедуры, рассматривающие акторов как способных договариваться о своих траекториях посредством собственной миростроительной деятельности. Четвертый гвоздь в  крышку гроба — ​это дефис, который соединяет и разделяет два слова: «актор» и «сеть». Выше я указывал, что это неудачное напоминание о дискуссии вокруг агентности и структуры, в которую мы не хотим вступать. Но, кроме того, дефис указывает на куда большую проблему, осознавать которую мы стали слишком поздно и чье влияние станет в будущем весьма ощутимым. Имея дело одновременно и с человеческой, и с не-человеческой активностью, мы попали в пустое пространство между четырьмя главными проблемными точками нововременного мышления. Мы не осознавали этого, пока не обнаружили на собственном травматичном опыте, что те, кто должен был быть больше всего заинтересован в нашей работе (то есть исследователи социального, включая принадлежащих к  социологии научного знания), оказались ее самыми яростными критиками14. Их социальные объяснения науки не выдерживали критики: само опреде 13. Latour B. The Trouble with Actor Network Theory // Soziale Welt. 1997. № 47. P. 369–381; см. также статью Бруно Латура «Об акторно-сетевой теории. Некоторые разъяснения, дополненные еще большими усложнениями» в настоящем номере «Логоса». 14. Collins H., Yarley S. Epistemological Chicken // Sciences as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: Chicago University Press, 1992. P. 301– 326; Bloor D. Аnti-Latour // Studies in History and Philosophy of Science. 1999.

БРУНО ЛАТУР

209

ление общества было частью проблемы, а не ее решения. Как это стало возможно и почему социология науки породила настолько разные исследовательские программы? АСТ медленно двигалась от социологии науки и технологий, от социальной теории в сторону иного подхода к модерну, иногда называемого «сравнительной», «симметричной» или «монистической» антропологией15. В отличие от множества рассуждений о модерне, а также пост-, гипер-, пре- и антимодерне, АСТ проблематизировала одновременно все составляющие того, что можно назвать камнем преткновения модерна. Причина, по которой АСТ не могла примкнуть к теории социального порядка, заключается в том, что вся теория общества, как вскоре оказалось, запуталась в куда более сложной борьбе за достижение эпистемологического соглашения по следующим вопросам: а) внешний мир без вмешательства людей; б) внутренняя психика, то  есть изолированная субъективность, способная, однако, и осмысливать мир вовне; в) политическая теория о  том, как удержать массы в  узде, не позволяя им поддаться неуправляемым страстям и разрушить социальный порядок; г) в  значительной степени вытесненная, но  все же присутствующая теология, остающаяся единственным способом гарантировать различия и связи между тремя другими областями действительности. Дело не в том, что есть ряд отдельных проблем: что такое общество, почему существует психика, что есть политика и как отнестись к  вытеснению теологических интересов. Все это составляющие одного и того же затруднения, и каким бы оно ни было запутанным, за них надо браться одновременно. Если суммировать все это одной формулой, то «вовне» — ​природа, «внутри» — ​психология, «внизу» — ​политика, а «вверху» — ​теология. По воле случая именно этот комплекс АСТ и поставила под вопрос. Здесь нет возможности сделать полный обзор данного вопроса (я сделал это в другом месте16) — у​ кажем только на последствия Vol. 30 (1). P. 81–112 (перевод данной статьи опубликован в настоящем номере «Логоса»). 15. Nature and Society. Аnthropological Perspectives / P. Descola, G. Palsson (eds). L.: Routledge, 1996. 16. Latour B. Pandora’s Hope. Essays on the Reality of Science Studies. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999.

210

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

для одного из возможных вариантов будущего АСТ. Она не является теорией социального, в еще меньшей степени — ​теорией субъекта, Бога или природы. Это теория пространства или потоков, циркулирующих в ситуации не-модерна. Какого рода соединение, иное, чем систематически модернистское, может быть установлено между этими терминами? Очевидно, в этом направлении и будет развиваться то, что придет «после» АСТ и возьмется разрешить проблемы, затронутые в статьях нашего сборника17. Давайте не будем забывать: первым, что мы включили в циркуляцию, были природа и  референция, то  есть «внешнее» пространство. Я был поражен, что никто из авторов в этой книге или на конференции, итогом которой она стала, не упомянул о социальном конструктивизме и недавних «научных войнах». Очевидно, что толкование коллективного в научной реальности как циркуляции трансформаций (нужно ли повторять, что референция одновременно реальна, социальна и нарративна?) теперь если и не считается само собой разумеющимся, то, по крайней мере, четко артикулируется. Если и приписывать АСТ заслуги, то это развитие исследований науки, решительно оставляющих в стороне вопросы «социального конструирования» и полемики между реалистами и релятивистами. Эти вопросы никогда не были релевантными, несмотря даже на то, что они до сих пор занимают умы многих людей, незнакомых ни с исследованиями науки, ни с АСТ. Социальной теории теперь дозволено иметь столько точек соприкосновения и связей с многообразной реальностью, сколько существует циркулирующих референций. АСТ может с жадностью набрасываться на разные реалии, не утруждая себя оправданиями за отсутствие веры во «внешнюю» реальность. С другой стороны, теперь АСТ способна еще и объяснить, почему все-таки у нововременных была такая странная идея устроить реальность «вовне». Работы, которые я  называю «второй волной» исследований науки и технологий, предложили (и предлагают) тот же подход к другой сфере — ​«внутреннему». Субъективность, телесность являются свойствами людей, индивидов, интенциональных субъектов не больше, чем внешняя реальность является свойством природы. Нет никакой нужды развивать здесь эту тему18. По  всей видимости, субъективность также является циркулирующей способностью, чем-то, что частично приобретается или теряется че 17. Actor Network Theory and After. 18. См.: Mol A. Ontological Politics: a Word and Some Questions // Actor Network Theory and After. P. 74–89.

БРУНО ЛАТУР

211

рез подключение ко множественности практики. Работа Мадлен Акрич, глава19 Эмили Гомарт и Энтони Хэннион в этой книге, моя работа об этнопсихиатрии20, исследование Харис Кассинс, новая книга Марка Берга и Аннмари Мол21 — в​ о всех этих текстах производится, так сказать, перемещение субъективности вовне. Но теперь, когда эпистемология превратилась в циркулирующую референцию, это, конечно, совершенно иное «вовне». Два движения (первая и вторая волны, касающиеся, соответственно, объективности и субъективности) тесно связаны: чем больше мы смогли «социализировать», так сказать, «внешнюю» природу, тем больше «внешней» объективности сможет заполучить содержание нашей субъективности. Теперь места достаточно для обоих. Что дальше? Очевидно, «внизу» нововременного затруднения располагается политическая теория, представленная небольшим, но  растущим корпусом исследований. Ни  одна из  черт нашего определения политической практики не избегает давления эпистемологии («внешнего») и психологии («внутреннего»). Если бы мы смогли установить специфику определенного типа циркуляции, учреждающей единое «Политическое тело» (то есть тип циркуляции, «производящей суммирование» коллективного), мы бы сделали большой шаг вперед. Мы бы, наконец, освободили политику от науки (или, точнее, от эпистемологии22) — ​результат, который был бы неплохим достижением для людей, все еще часто обвиняемых в чрезмерной политизации науки! В свете недавних успехов в политической экологии (или «космополитике», как называет это Изабелла Стенгерс23) я вполне уверен в скором осуществлении этого. Релевантность политического, которую довольно отчаянно всегда искали академические ученые, не может быть достигнута без перемещения экстраординарной оригинальности политической циркуляции. А  что с  полускрытой областью «вверху», использовавшейся в качестве гарантии для остальных нововременных систем? Знаю, 19. Gomart E., Hennion A. A Sociology of Attachment: Music Amateurs, Drug Users // Actor Network Theory and After. P. 240–247. 20. Latour B. Petite réflexion sur le culte modern des dieux Faitiches. P.: Les Empêcheurs de penser en rond, 1996. 21. Berg M., Mol A. Differences in Medicine. 22. Latour B. Socrates’ and Callicles’ Settlement, or the Invention of the Impossible Body Politic // Configurations. 1997. № 2. P. 189–240. 23. Stengers I. Cosmopolitiques. Tome I: la guerre des sciences. P.: La Découverte; Les Empêcheurs de penser en rond, 1996; Idem. Power and Invention. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1997.

212

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

это очень опасная область, ведь если и  есть что-то  хуже возни c  не-людьми, так это серьезное отношение к  теологии. Это направление работы вообще не представлено в данной книге. Тем не менее я убежден, что именно в теологии понятие циркуляции наиболее полезно именно потому, что оно быстро разбирается со сплетением абсурдностей (того, что стало сплетением абсурдностей) из-за тени, отбрасываемой понятиями Науки и Общества. Этики, будто бы совершенно отсутствующей в инженерных мечтах АСТ, может оказаться в избытке, если мы пожелаем рассматривать ее как еще один тип циркуляции. Завершить я  бы хотел тезисом, совершенно отличающимся от идей Джона Ло. В своей статье24 он призывает нас ограничить АСТ и всерьез и скромно взяться за сложность и локальность. Как и некоторые из нас, он испытывает определенный страх перед порожденным нами монстром. Но невозможно сделать с идеями то, что производители автомобилей делают с плохо испытанными машинами: нельзя отозвать их, послав владельцам извещения, модифицировать их с помощью улучшенных двигателей или деталей и вернуть обратно — ​все бесплатно. Однажды запустив в общее философское пространство этот неспланированный и невиданный эксперимент, уже невозможно отменить его и  снова стать скромными. Единственное решение — ​сделать то, чего не сделал Виктор Франкенштейн, то есть не бросать создание на произвол судьбы, а продолжить развивать его странный потенциал. Да, я считаю, что есть жизнь и после АСТ. Раз мы вогнали кол в сердце твари, надежно похороненной в своем гробу (оставив все, что было неверно в АСТ, а именно «актора», «сеть» и «теорию», и не забывая о дефисе!), то может появиться иное создание, светлое и прекрасное — ​наше будущее совместное достижение. Библиография Bauman Z. Intimations of Postmodernity. L.: Routledge, 1992. Bloor D. Аnti-Latour // Studies in History and Philosophy of Science. 1999. Vol. 30. № 1. P. 81–112. Callon M., Latour B. Unscrewing the Big Leviathan: How Actors Macrostructure Reality, and How Sociologists Help Them To Do So? // Advances in Social Theory and Methodology. Towards an Integration of Micro and Macro Sociologies / K. Knorr, A. Cicourel (eds). L.: Routledge, 1981. P. 277–303. Chateauraynaud F. Forces et faiblesses de la nouvelle anthropologie des sciences // Critique. 1991. № 529/530. P. 458–478.

24. Law J. After АNТ.

Б руно  Л атур

213

Collins H., Yarley S. Epistemological Chicken // Sciences as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: Chicago University Press, 1992. P. 301–326. Cussins A. Content, Embodiment and Objectivity: The Theory of Cognitive Trails // Mind. 1992. Vol. 101. № 404. P. 651–688. Cussins A. Ontological Choreography: Agency for Women Patients in an Infertility Clinic // Differences in Medicine: Unravelling Practices. Techniques and Bodies / M. Berg, A. Mol (eds). Durham, NC: Duke University Press, 1998. P. 166–201. Czarniarwska B. Narrating the Organisation. Chicago: The University of Chicago Press, 1997. Gomart E., Hennion A. A Sociology of Attachment: Music Amateurs, Drug Users // Actor Network Theory and After / J. Hassard (ed.). Oxford: Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. P. 240–247. Latour B. On Actor-Network Theory. A Few Clarifications Plus More than a Few Complications // Soziale Welt. 1996. Jg. 47. H. 4. P. 1–14. Latour B. On Recalling АNТ // Actor Network Theory and After / J. Hassard (ed.). Oxford: Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. P. 15–25. Latour B. Pandora’s Hope. Essays on the Reality of Science Studies. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999. Latour B. Petite réflexion sur le culte modern des dieux Faitiches. P.: Les Empêcheurs de penser en rond, 1996. Latour B. Socrates’ and Callicles’ Settlement, or the Invention of the Impossible Body Politic // Configurations. 1997. № 2. P. 189–240. Latour B. The Trouble with Actor Network Theory // Soziale Welt. 1997. Jg. 47. H. 1. P. 369–381. Latour B., Hermant E. Paris: Invisible City. Virtual Book, 2006. URL: http://brunolatour.fr/sites/default/files/downloads/viii_paris-city-gb.pdf. Law J. After АNТ: Complexity, Naming and Topology // Actor Network Theory and After / J. Hassard (ed.). Oxford: Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. P. 1–14. Lee N., Brown S. Otherness and the Actor-Network: the Undiscovered Continent / American Behavioral Scientist. 1994. Vol. 37. № 6. P. 772–790. Mol A. Ontological Politics: a Word and Some Questions // Actor Network Theory and After / J. Hassard (ed.). Oxford: Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. P. 74–89. Mol A., Law J. Regions, Networks and Fluids: Anaemia and Social Topology // Social Studies of Science. November 1994. Vol. 24. № 4. P. 641–672. Nature and Society. Аnthropological Perspectives / P. Descola, G. Palsson (eds). L.: Routledge, 1996. Stengers I. Cosmopolitiques. Tome I: la guerre des sciences. P.: La Découverte; Les Empêcheurs de penser en rond, 1996. Stengers I. Power and Invention. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1997. Taylor J. R. Rethinking the Theory of Organizational Communication: How to Read an Organization. Norwood, NJ: Ablex Publishing, 1993. Латур Б. Об интеробъективности // Социология вещей / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. С. 169–198. Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014.

214

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ON RECALLING ANT Bruno Latour. Professor, Director, Médialab, [email protected]. Institut d’Etudes Politiques de Paris (Sciences Po), 27 rue Saint-Guillaume, Paris, Cedex 07 75337, France. Keywords: actor; network; theory; summation; structuring; circulation. This paper explores the four difficulties of actor-network theory: the words “actor,” “network,” “theory,” and the hyphen. The originality of ANT lies in the fact that this not so much an alternative social theory as it is a method of unravelling the activities of the actor who constructs their own world. By focusing on operations of structuring and summation rather than on concepts of “actor” and “network,” we are able to show that the tension between the macro and the micro levels in the social sciences is largely artificial. ANT allows us to overcome this tension by channeling our attention away from objects and towards circulations instead. According to the author, the main contribution of this theory to the social sciences is the transformation of the social from the surface, territory, or region of reality into circulation. In the latter half of the paper, the author discusses the potential of ANT as a symmetrical anthropology of the modern and the defining structure of modernity. This implies accounting for the emergence of the ontological opposition between “out there” and “in there” (the nature and the subject), and (the deletion of) political and theological interests. The difference between ANT and many kinds of reflection on modernity, post-, hyper-, pre-, and antimodernity, is simply that it took to task simultaneously all of the components of what could be called the modernist predicament. According to the author, ANT is not a theory of the social any more than it is a theory of the subject, or a theory of God, or a theory of nature. It is a theory of the space or fluids circulating in a non-modern situation. In the conclusion of the article, the author offers an optimistic take on the potential of developing ANT further and giving it new forms. DOI: 10.22394/0869-5377-2017-1-201-214 References Bauman Z. Intimations of Postmodernity, London, Routledge, 1992. Bloor D. Аnti-Latour. Studies in History and Philosophy of Science, 1999, vol. 30, no. 1, pp. 81–112. Callon M., Latour B. Unscrewing the Big Leviathan: How Actors Macrostructure Reality, and How Sociologists Help Them To Do So? Advances in Social Theory and Methodology. Towards an Integration of Micro and Macro Sociologies (eds K. Knorr, A. Cicourel), London, Routledge, 1981, pp. 277–303. Chateauraynaud F. Forces et faiblesses de la nouvelle anthropologie des sciences. Critique, 1991, no. 529/530, pp. 458–478. Collins H., Yarley S. Epistemological Chicken. Sciences as Practice and Culture (ed. A. Pickering), Chicago, Chicago University Press, 1992, pp. 301–326. Cussins A. Content, Embodiment and Objectivity: The Theory of Cognitive Trails. Mind, 1992, vol. 101, no. 404, pp. 651–688. Cussins A. Ontological Choreography: Agency for Women Patients in an Infertility Clinic. Differences in Medicine: Unravelling Practices. Techniques and Bodies (eds M. Berg, A. Mol), Durham, NC: Duke University Press, 1998, pp. 166– 201.

Б руно  Л атур

215

Czarniarwska B. Narrating the Organisation, Chicago, The University of Chicago Press, 1997. Gomart E., Hennion A. A Sociology of Attachment: Music Amateurs, Drug Users. Actor Network Theory and After (ed. J. Hassard), Oxford, Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999, pp. 240–247. Latour B. Ob interob”ektivnosti [On Interobjectivity]. Sotsiologiia veshchei [Sociology of Things] (ed. V. Vakhshtayn), Moscow, Territoriia budushchego, 2006, pp. 169–198. Latour B. On Actor-Network Theory. A Few Clarifications Plus More than a Few Complications. Soziale Welt, 1996, Jg. 47, H. 4, pp. 1–14. Latour B. On Recalling АNТ. Actor Network Theory and After (ed. J. Hassard), Oxford, Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999, pp. 15–25. Latour B. Pandora’s Hope. Essays on the Reality of Science Studies, Cambridge, MA, Harvard University Press, 1999. Latour B. Peresborka sotsial’nogo: vvedenie v aktorno-setevuiu teoriiu [Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network Theory], Moscow, Izdatel’skii dom Vysshei shkoly ekonomiki, 2014. Latour B. Petite réflexion sur le culte modern des dieux Faitiches, Paris, Les Empêcheurs de penser en rond, 1996. Latour B. Socrates’ and Callicles’ Settlement, or the Invention of the Impossible Body Politic. Configurations, 1997, no. 2, pp. 189–240. Latour B. The Trouble with Actor Network Theory. Soziale Welt, 1997, Jg. 47, H. 4, pp. 369–381. Latour B., Hermant E. Paris: Invisible City. Virtual Book, 2006. Available at: http:// bruno-latour.fr/sites/default/files/downloads/viii_paris-city-gb.pdf. Law J. After АNТ: Complexity, Naming and Topology. Actor Network Theory and After (ed. J. Hassard), Oxford, Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999, pp. 1–14. Lee N., Brown S. Otherness and the Actor-Network: the Undiscovered Continent. American Behavioral Scientist, 1994, vol. 37, no. 6, pp. 772–790. Mol A. Ontological Politics: a Word and Some Questions. Actor Network Theory and After (ed. J. Hassard), Oxford: Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999, pp. 74–89. Mol A., Law J. Regions, Networks and Fluids: Anaemia and Social Topology. Social Studies of Science, november 1994, vol. 24, no. 4, pp. 641–672. Nature and Society. Аnthropological Perspectives (eds P. Descola, G. Palsson), London, Routledge, 1996. Stengers I. Cosmopolitiques. Tome I: la guerre des sciences, Paris, La Découverte; Les Empêcheurs de penser en rond, 1996. Stengers I. Power and Invention, Minneapolis, University of Minnesota Press, 1997. Taylor J. R. Rethinking the Theory of Organizational Communication: How to Read an Organization, Norwood, NJ, Ablex Publishing, 1993.

216

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Биография одного исследования: к работе о модусах существования Бруно Латур

Профессор, директор, Медиалаборатория, Институт политических исследований (Sciences Po). Адрес: 27 rue Saint-Guillaume, 75337 Paris, Cedex 07, France. E-mail: [email protected].

Ключевые слова: модус существования; акторно-сетевая теория; агентность; семиотика; антропология. В статье представлена история создания коллективного проекта AIME («Исследование модусов существования: антропология нововременных»), история лежащей в его основе акторно-сетевой теории, а также через концепт «модусов существования» очерчивается связь между философией и антропологией. Делая краткий экскурс в свою интеллектуальную и институциональную биографию, автор показывает преемственность между двумя большими этапами своей исследовательской карьеры. Проект AIME представляет собой исследование цивилизации Нового времени, выходящее за пределы генеалогии или критики Западного Разума. Вопрос о том, что представляют из себя люди Нового времени, обладает совершенно особой сложностью, так как это антропология самих антропологов. Чтобы такое исследование не оказалось редукционистским, и вводится концепт «модусов существования» — сложных социаль-

но-антропологически-культурных комплексов, обладающих собственным уникальным типом опыта. Проект AIME родился из техник библейской экзегезы. Опыт полевых антропологических исследований в Западной Африке продемонстрировал необходимость антропологического исследования самой цивилизации Нового времени. Это исследование началось в форме антропологии науки в Институте Солка, затем испытало влияние семиотики и этнометодологии, а также сотрудничества с физиками, биологами, физиологами, экологами и т. д., что привело в итоге к созданию концептов ирредукционизма и симметричной антропологии, которые теперь лежат в основе «антропологии нововременных». Таким образом, проект AIME так же укоренен в собственной социальной, семиотической и политической истории, как и его «подследственные» — «нововременные» люди и не-люди.

217

Д

ЛЯ эмпирической (а  не  просто эмпиристской) философии исследование — ​это единственный способ разыскания ее концептов и их испытания перед тем, как они предстанут перед критикой коллег. И  все же: хотя исследование как жанр и обладает в философии заслуженным авторитетом, весьма необычна ситуация, когда автор решается предложить своим читателям принять в нем участие. Тем не менее именно это я и собираюсь сделать, публикуя книгу «Исследование модусов существования: антропология нововременных»1 на своем сайте, ибо это позволит его посетителям, которые в свою очередь станут со-исследователями, подробно изучить мою аргументацию и предложить иные направления исследования, иные доказательства, иные подходы. Так, я приглашаю своих со-исследователей помочь мне обнаружить путеводную нить опыта, обратив внимание на несколько режимов истины, которые я буду называть модусами существования вслед за недавно переизданной странной книгой Этьена Сурио, содержащей это выражение в заглавии2. Использование этих модусов позволяет мне предложить нововременным (the Moderns) (следует, конечно, еще определить, что означает этот термин) более реалистичное описание, нежели те, что представляют рождение Западного Разума, или же те, что основаны на критике этого Разума. Моя гипотеза состоит в том, что Перевод с английского Анны Лобановой и Станислава Гавриленко по электронной публикации: © Latour B. Biography of an Inquiry: On a Book About Modes of Existence // Social Studies of Science. 2013. Vol. 43. № 2. P. 287–301. Публикуется с любезного разрешения автора. Текст представляет собой набросок статьи для материалов по изучению модусов существования (An Inquiry Into Modes of Existence, AIME) в рамках проекта «Философские архивы» (Archives de philosophie), координируемого Бруно Карсенти. — Прим. пер. 1. Latour B. Enquête sur les modes d’existence. Une anthropologie des Modernes. P.: La Découverte, 2012; Idem. An Inquiry Into the Modes of Existence: An Anthropology of the Moderns. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2013. 2. Souriau E. Les différents modes d’existence. P.: Presses Universitaires de France, 2009; данное издание открывается введением Le sphinx de l’œuvre Бруно Латура и Изабеллы Стенгерс.

218

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

каждый из этих модусов позволяет воздать должное — ​в эмпирических областях, которыми я до сих пор занимался, — о ​ пределенной тональности в опыте, условиям успешности (felicity) или неуспешности, характерным для каждого конкретного случая, и особенно (вот где таится подлинная опасность) с​ пецифической онтологии. В действительности каждый такой модус вынуждает нас сталкиваться с особыми сущностями, к каждой из которых следует обращаться на ее собственном языке. Классический вопрос философии «В чем состоит сущность технологии, науки, религии и т. д.?» превращается в вопрос «Что за вещи соответствуют технологии, науке, религии и какой Нововременные выработали к ним подход?». Но как же мы сможем оправдать умножение этих модусов, когда сама цивилизация, изучением которой мы занимаемся, постигает себя с помощью всего лишь двух категорий: субъекта и  объекта (хотя, правда, в  тысяче различных комбинаций)? Когда читатели не понимают, почему я постоянно менял поля исследования, когда им непонятна его общая логика — ​и это заставляет их искать мои книги в разных отделах книжных магазинов (если они вообще их  ищут!), — ​их  комментарии забавляют меня, ибо я не знаю ни одного человека, который бы столь же упорно занимался одним и тем же исследованием день за днем на  протяжении 25 лет, выдавая ответы на  одни и  те же вопросы. Вот почему, быть может, стоит описать путь, который привел меня к  столь необычной форме философской антропологии. Не рассказывать о своей жизни, — в​ едь если система прочна, то автором и вовсе не нужно интересоваться, — ​а, скорее, набросать биографию моего аргумента на основе его собственной истории. Никого не удивишь эмпирическим появлением на свет эмпирической философии. И в этой статье я хотел бы выполнить противоречивое упражнение и рассказать о хаотическом зарождении того систематического аргумента, чье постоянство на протяжении уже более тридцати лет удивляет даже меня. Если вернуться назад в  прошлое, сознательное прошлое, — ​я  избавлю читателей от  злоключений моего бессознательного, — ​то мне следует начать с опыта сближения для меня Шарля Пеги и  Рудольфа Бультмана. Каждый сентябрь, невзирая на столь важный в винной торговле урожай, родители брали меня в  Орлеан на  ежегодный фестиваль Пеги. И  если чтение «Клио» Пеги глубоко повлияло на меня, то лишь потому, что я  соединил уроки музы Клио, этой великой толковательницы,

Б р у н о  Л а т у р

219

с дотошным и плодотворным изучением библейской экзегезы3. С 1966 по 1973 год, когда я был воинствующим католическим студентом Университета в Дижоне, мне посчастливилось обучаться философии у  профессора Андре Мале, протестантского пастора и переводчика Бультмана4. В его руках, подобных пергаменту, библейский текст наконец-то становился постижимым, представал как длительный процесс трансформаций, изобретений, толкований и различных рационализаций, которые, взятые вместе, очерчивали слой интерпретаций, каждая из которых — и ​  это важно — ​по-своему поднимала вопрос о верности и предательстве: верны или сфабрикованы изобретение, нечестивое переписывание или удивительное переоткрытие? После занятий мы часами сравнивали различные повествования о воскрешении: например, стоит ли считать их информативными историями (гроб действительно пуст) или же трансформационными рассказами (ангел с поднятым перстом проясняет, как следует читать Священное Писание и  как такие повествования способны воскресить человека, которому они адресованы)? Лишь потому, что им удалось избежать необъяснимой формы трансцендентности и неподвижности, лишь потому, что они стали локализованными, историческими, связанными с конкретными обстоятельствами, сделанными, изобретенными и постоянно переизобретаемыми, каждый раз заново поднимая вопрос о собственной правдивости (veracity), библейские тексты стали в  конце концов действующими и  доступными. Вопрос о  тяжелой ответственности читателя, столь впечатляюще поставленный в «Клио», получил свое научное освещение у Бультмана. Как ни странно, но, на мой взгляд, систематическая деконструкция всех догматических верований путем экзегезы вовсе не ослабляла ценности истины, которую интерпретации воспроизводили снова и снова, и наконец-то позволила поставить вопрос о религиозной истине, но только при условии признания того, что существует путь «веридикции»5 с собственными условиями успешности, путь, следы которого остаются в экзегезе и чье тревожное ритмичное звучание Пеги пытался воспроизвести на рубеже XX века. 3. Péguy C. Oeuvres en prose 1909–1914. P.: Gallimard; Ed. de la Pléïade, 1961. 4. Bultmann R. L’histoire de la tradition synoptique / A. Malet (trans.). P.: Seuil, 1971. 5. Термин Мишеля Фуко, означающий «говорение истины» или «правдивую речь». — ​Прим. пер.

220

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

В своей диссертации6, защищенной в 1975 году и тотчас отданной на растерзание критике пылевых клещей, я развил этот подход, анализируя Евангелие от Марка и «Святого» Пеги (по причинам, непонятным мне и  сегодня, я  добавил еще и  третьего святого — ​поэта Сен-Жона Перса). Немного Деррида и  ЛевиСтросса плюс огромная доза Делёза придали моему рассуждению современный лоск, который, конечно, не  могли обеспечить ни Пеги, ни Бультман. Согласно моему анализу, хотя тексты о  пустой гробнице и  не  несут никакой информации, они делают нечто гораздо более значимое: они указывают на  возможность иных режимов правдивой (veridical) и верифицируемой речи7. Неудивительно, что в этот период становления во мне сформировалась абсолютная, но  в  чем-то  парадоксальная уверенность в том, что чем больший пласт текстов будет проинтерпретирован, преобразован, пересмотрен, заново прошит, переигран, сплетен заново (каждый раз другим способом), тем вероятнее проявится содержащаяся в нем истина при условии (и это я взял на заметку, чтобы использовать позднее), что известно, как отличить ее от другого модуса истины — ​чистой и совершенной информации, которую я тогда еще не называл информацией «двойного клика», так как компьютерные мыши еще не щекотали наших ладоней… Так началась длительная борьба против стирания посредников. Так как в те времена еще можно было избежать военной службы, вступив в своего рода французский Корпус мира, я оставил лицей Грея в Верхней Соне и отправился преподавать в технический лицей в Абиджане. Можете ли вы представить, насколько разительной эта перемена была для меня, провинциального буржуазного католика с  ученой степенью по  философии, очутившегося в  самом сердце неоколониальной Африки с  женой и ребенком! Именно в Абиджане в 1973–1975 годах я неожиданно столкнулся с самыми хищными формами капитализма, впервые познакомился с методами этнографии и загадками антропологии. Одна из них с тех пор не оставляла меня: почему мы используем идеи современности и  фронтира модернизации, само различие между современным и до-современным, до того, 6. Латур защитил диссертацию (thèse de troisième cycle) по теме «Экзегеза и онтология в контексте воскрешения» в Университете Тура под руководством теолога Клода Брюэра. — ​Прим. ред. 7. Latour B. La répétition de Charles Péguy // Péguy, écrivain. Colloque du centenaire. P.: Klincksieck, 1977. P. 75–100.

Б р у н о  Л а т у р

221

как применим к тем, кто называет себя цивилизаторами, те же методы исследования, что и  к  «другим» — ​тем, кого мы пытаемся если и  не  полностью цивилизовать, то  хотя бы немного осовременить? По  счастливой случайности полевое исследование, предложенное моими коллегами по  Управлению научно-техническими исследованиями за  рубежом (Office de la Recherché Scientifique et Technique Outré-Mer, ORSTOM) — н ​ ыне Научно-исследовательский институт развития (L’Institut de Recherche pour le Développement, IRD), — ​было связано с фабриками в Кот-д’Ивуаре и  проблемой местных кадров, а  именно: почему руководителям-экспатриантам не  удавалось найти африканские кадры, достаточно компетентные, чтобы заменить их, экспатриантов? Я сразу понял, что если при решении этой проблемы буду использовать схему борьбы между модернизацией и  архаичностью, то  ничего не  смогу понять. Но  в  то  же время я  осознавал, что альтернативной схемы не  было, так как мы не  знали, как в терминах этнографии описать смысл понятий «рациональный», «эффективный», «компетентный», «прибыльный» — в​ сех тех качеств, которые, по мнению экспатриантов, отсутствовали у коренного населения. Я ясно видел, что все эти воинственно окрашенные прилагательные завоевателей не были результатом какого-либо независимого описания — э​ то были всего лишь слоганы и боевые кличи. И если люди торопились привлечь к исследованию «культурные аспекты», «когнитивные ограничения», «черные души» и «африканский менталитет», то потому, что их определения для работы мышления не были достаточно материальными и конкретными. Асимметрия была ужасающей: Белые антропологизировали Черных — ​да, именно так, но они избегали антропологизации самих себя. Или все же решались на это, но в ложно дистанцирующей, «экзотической» манере, акцентируя внимание на наиболее архаических чертах своего общества — ​о бщинных праздниках, вере в  астрологию, праздновании первого причастия, но вовсе не на том, что я видел собственными глазами (глазами, натренированными коллективным чтением «Анти-Эдипа»8): промышленных технологиях, экономизации, «технологических разработках», научном обосновании и т. д., иными словами, на всем том, что составляет структурное ядро разрастающихся империй. 8. Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория, 2007.

222

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Поэтому-то и зародилась идея применить методы социальных наук, в частности этнографии, к наиболее современным практикам. В 1975 году Калифорния, казалось, находилась на передовой человеческого прогресса и даже являлась его «самонаводящимся оружием». Мой друг-ученый из Дижона Роже Гиймен9 (бывший когда-то алтарником у дяди-священника!) предложил мне поработать вместе с ним в недавно созданном Институте Солка в Сан-Диего, правда, при условии, что я найду источник финансирования. Мне тогда потребовалось всего несколько страниц, чтобы набросать проект антропологии, которая смогла бы в конце концов обеспечить этнографическое описание тех, кто называл себя современным и рациональным. До сих пор помню изумленный взгляд консульского агента, занимавшегося моей заявкой на грант Фулбрайта, когда он услышал мое самоуверенное заявление о  том, что я  собираюсь сделать антропологию наконец-то симметричной! Я находил вполне законными свои попытки встроить сравнительную антропологию в маршрут, ведущий из Абиджана в Сан-Диего через древние, мощеные улочки Бона10 и пересекающий три максимально разные модели современности. Пункт назначения: Соединенные Штаты. Поле: научная лаборатория. В записной книжке, которую я вел с 13 лет, я на нескольких строчках очертил проект сравнения модусов истинности — ​это было первое упоминание книги, которая появится только 40 лет спустя. Каково же было мое удивление, когда я, оказавшись в чудесном здании Луиса Кана11 с видом на Тихий океан, где находилась лаборатория Гиймена, обнаружил, что научная работа в лаборатории имела странное сходство с  толкованием Библии, оставленным мной в Бургундии… Я знал, что как хороший этнограф я  должен скептически относиться к  идеям, витающим в  воздухе, но я и не представлял, что следование «записям»12 и идеография инструментов окажутся столь плодородной почвой для этих 9. Французско-американский ученый-эндокринолог (р. 1924), лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине 1977 года «за открытия, связанные с секрецией пептидных гормонов мозга», которую он разделил вместе с Эндрю Шалли. — ​Прим. пер. 10. Бон — г​ ород во Франции, место рождения Бруно Латура. Считается винодельческой столицей Бургундии. — ​Прим. пер. 11. Луис Исидор Кан (1901–1974)  — ​известный американский архитектор. — ​Прим. пер. 12. Деррида Ж. О грамматологии / Пер. с фр. и вст. ст. Н. С. Автономовой. М.: Ad Marginem, 2000.

Б р у н о  Л а т у р

223

идей13. И все же, как только я попытался сфокусировать свое внимание на тех документах, которыми так одержимо и при этом повседневно интересовались ученые в белых халатах, мне тотчас открылось все таинство производства фактов. Я стал шаг за шагом следовать за трансформациями этих документов, как если бы науки могли быть воплощены в хрупких и едва уловимых интеллектуальных технологиях14. В этом мне помогал не только Деррида, но и Франсуа Дагонье, чья небольшая работа «Письмо и иконография»15 подсказала мне правильный путь: я жадно шел по нему, как собака, напавшая на след добычи. Как получилось, что эта форма материальности совершенно исчезла из эпистемологии, подобно тому как библейская экзегетика — ​из  проповеди католической догмы? Как объяснить, что и здесь заигрывание с трансцендентностью привело к сокрытию целого слоя текстов, документов, которые нужно постоянно заново сплетать, чтобы произвести истину, которой мы напрасно пытаемся придать более прочное основание? Возможно, научная веридикция также далека от информации «двойного клика», как последняя — ​от религиозной истины. В этом случае мы столкнулись бы с тремя типами веридикции, каждый из которых полностью отличается от другого и является истинным в пределах собственного жанра и на свой манер. В  Сан-Диего я  приобрел привычку приглашать в  лабораторию (где я проводил по 12 часов в день) умнейших людей. Я надеялся, что они прольют свет своей мудрости на тайну антропологии науки, которую я  еще не  знал, как расшифровать. Именно здесь я встретил главных героев исследований науки — ​пό́ля, которое тогда только изобреталось на пересечении социологии науки Мертона, этнометодологии и  нарождавшейся Эдинбургской школы. Стив Вулгар, Гарри Коллинз, Тревор Пинч и Карин Кнорр — ​все они приезжали в Институт Солка, встречаясь с некоторыми из «моих» ученых и коллегами из близлежащего Калифорнийского университета в Сан-Диего, такими как Аарон Сикурел, Бад Механ и Джо Гасфилд. По  счастливой случайности именно тогда, когда я  задавался своими безнадежно трудными вопросами, я  благодаря Пао 13. Les “vues” de l’esprit: visualization et connaissance scientifique // B. Latour, J. De Noblet (eds). P.: Culture Technique, 1972. 14. Representation in Scientific Practice / M. Lynch, S. Woolgar (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 1990. 15. Dagognet F. Écriture et iconographie. P.: Vrin, 1974.

224

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ло Фаббри познакомился с  семиотикой, а  благодаря друзьям из университета и позднее Стиву Вулгару — с​  этнометодологией. До сих пор помню, как был восхищен, когда Фаббри с его высоким голосом и очаровательным итальянским акцентом подхватил текст, вышедший из лабораторной машины, — т​ екст, полный диаграмм и химических формул, касающихся открытия нейропептида, вскоре ставшего известным как тиреотропин-рилизингфактор (TRF), — ​и спокойно стал применять к нему анализ Греймаса, как если бы имел дело со сказкой16. В умелых руках Паоло разнообразные формы акторов уже нельзя было спутать с  более глубоким обнаружением актантов17. И я вдруг понял, что у не-человеческих персонажей своя судьба, которую можно было бы проследить, откажись мы от иллюзий, что они онтологически отличны от человеческих персонажей. Единственное, что необходимо было бы учесть, так это их агентность, их способность действовать, а также то многообразие форм, которыми они были наделены. Так мир раскрыл мне то, что я не закончил исследовать и что так удивительно, должен заметить, подходило к принципам сравнительной антропологии: коллективы — ​я  еще не  использовал это слово — ​отличались лишь той формой, которой они наделяли актантов посредством испытаний, а вовсе не тем, что одни актанты были реальными и  рациональными, а  другие — ​символическими, вымышленными или мифическими. Сила семиотики — ​следствие возвышенного и  радикального безразличия к тривиальному реализму субъектов и социальных акторов. Это было идеальным условием для изучения изобретательности наук, придавленной задачей имитации мира и сокрушенной тем, что

16. Latour B., Fabbri P. La rhétorique de la science: pouvoir et devoir dans un article de science exacte // Actes de la Recherche en Sciences Sociales. 1977. Vol. 13. № 1. P. 81–95. 17. Греймас так поясняет разницу между актором и актантом (на примере изучения сказок): «…если акторов можно определить, оставаясь в пределах одной конкретной сказки, то актанты, которые суть не что иное, как классы акторов, поддаются определению, лишь исходя из корпуса всех сказок без исключения: распределение акторов создает отдельную сказку, а структура актантов — ​жанр. Актанты, таким образом, обладают металингвистическим статусом по отношению к акторам» (Греймас А.-Ж. Размышления об актантных моделях // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму / Пер. с фр., сост., вступ. ст. Г. К. Косикова. М.: Прогресс, 2000. С. 156. Перевод изменен). — ​Прим. ред.

Б р у н о  Л а т у р

225

их так часто путали с жалкими «фактами» (matters of fact), оторванными от «проблем» (matters of concern). Только семиотика научных текстов и записей, освобожденная от обыденного реализма, смогла развернуть этот совершенно оригинальный модус референции. Нетрудно будет понять мое волнение. У  меня было сильное чувство, что этому явлению — ц ​ иркуляции научной истины по цепочкам записей — ​будет нелегко занять место в философии, из-за огромного престижа Науки. Поскольку записи были в стороне от познающих субъектов и познаваемых объектов, модус существования научного знания, казалось, заслуживал лучшей участи, нежели положения ничейной земли между словами и вещами. Я  и  не  представлял, что для того, чтобы он занял подобающее ему место, придется свернуть горы, как и не думал, что и сорок лет спустя буду все так же упорно трудиться над этой задачей… Страсть к семиотике, которая делала свои первые шаги, работая как с библейскими, так и с художественными текстами, могла привести меня к простой «текстуализации» научной деятельности, если бы приблизительно в то же время я не открыл в работах Гарфинкеля18 совершенно иной способ порвать с социальным реализмом, столь распространенным в социологии (не зная тогда, что Майк Линч работает ровно над тем же). Странный, переполненный жаргонизмами гений этнометодологии берет свое начало в  открытии того, что всякий способ действия, даже самый обычный, постоянно прерывается очень маленьким разрывом (hiatus), требующим от актора, оснащенного собственными микрометодами, изобретательного акта восстановления порядка. Как неуклюжий сотрудник лаборатории, я непреднамеренно умножал опыты этих «разрывов», лишь оттенявших с таким трудом приобретенные компетенции моих товарищей. Стиль Гарфинкеля немного смущал меня, но  я  понимал, что именно он предлагал сделать со всем тем, что я уже подметил в религиозном толковании и обнаружил на лабораторном столе при интерпретации научных текстов: никакая непрерывность образа действия невозможна без изобретательного восстановления порядка, которое обеспечивает социальных акторов рефлексивными способностями, источниками нововведений и даже социологиями и онтологиями, применение которых выходит далеко за рам 18. Гарфинкель Г. Исследования по этнометодологии. СПб.: Питер, 2007.

226

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ки способностей этнологов. Подследственный всегда знает гораздо больше, чем следователь19. Вот почему я до сих пор считаю, что мои занятия философией в юности были столь необходимы: лишь она одна была достаточно не прирученной, чтобы позволить следовать без излишнего удивления за изобретательностью агентов. Лишь пройдя школу метафизики, можно стать хорошим этнографом. Идея о том, что акторов больше не следует рассматривать в качестве «культурных идиотов», удивительным образом резонировала с  идеей актантов, развиваемой семиотикой. К  счастью, я  был достаточно несведущ в социологии и не мог знать, что Гарфинкель так и не был усвоен социальными науками, как Греймас — э​ пистемологией. Таким образом, ничто не мешало мне использовать термины «социальное» и даже «социальная конструкция», чтобы описать судьбу не-человеческих существ, которые начинали заселять коллективы20. Но я даже представить себе не мог, что мне самому потребуется четверть века, чтобы избавиться от непонимания, порожденного использованием термина «социальное», и всех тех сложностей, которые, к моему удивлению, были с ним связаны21. Хотя со времен счастливого детства в Боне я оставался убежденным реалистом и был одним из первых, кто, наконец, точно описал материальность наук, мне вдруг предъявили обвинения в отвратительнейшем преступлении, совершенном по  неосторожности, — ​сомнении в  самой научной объективности с  позиций «релятивизма». Вернемся во Францию, 1977 год. В поисках соратников я очутился в здании Генерального директората по научным и техническим исследованиям (Direction Générale de la Recherche Scientifique et Technique, DGRST) на рю де Варен, привлеченный проектом изучения эволюции биомолекулярной химии, автор которого, некто Мишель Каллон из Горной школы Парижа, утверждал, что не  собирается предоставлять результаты своего анализа для предварительной проверки химикам, так как хотел бы выработать подход, независимый от  научного авторитета. Ах! Мне 19. Игра слов: англ. investigatee/investigator — ​подследственный/следователь, исследуемый/исследователь. — ​Прим. ред. 20. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Construction of Scientific Facts. 2nd ed., with a new postword. Princeton: Princeton University Press, 1986 [1979]. 21. Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014.

Б р у н о  Л а т у р

227

не терпелось встретиться с этим отважным малым, который собирался столь свободно говорить о науке! Наша встреча была необыкновенной удачей, и  в  итоге я  почти четверть века проработал в тихой заводи Центра социологии инноваций Горной школы. Именно благодаря Мишелю Каллону я  познакомился с  индустрией полевых исследований. Как мы полагали, технические устройства, которые мы собирались исследовать с точки зрения инноваций (инновации были тогда в моде, и деньги на изучение их источников выделялись в больших количествах), предъявляли форму реализма, которая не могла быть исчерпана понятиями эффективности или прибыли. В ходе наших исследований мы реконструировали, как инженерам приходилось проектировать целый мир, чтобы их самые рискованные инновации продержались чуть дольше. Здесь я столкнулся с образом действий, который не могли объяснить ни непрерывность, ни перемещение необходимости, ни жесткая причинность. Разрыв, свойственный новым технологиям, — ​с существующими практиками по определению порывают путем инноваций — ​был поразителен тем, что когда, казалось, все шло своим чередом, когда устройство действительно работало, возникал обходной путь (detour) через посредничество объектов с довольно странным статусом — т​ ехнических объектов, чей «модус существования» (тогда я впервые услышал этот термин) был описан Жильбером Симондоном22. Подобно тому как науки, с точки зрения их практики, нельзя было заключить в тиски эпистемологии, так и технологии, особенно наиболее передовые, не  могли быть выражены простой идеей эффективного воздействия на материю: они имели отношение к магии, религии, философии, у них был собственный мир со своими организациями, переговорами, расчетами, метафизикой и  даже моралью. Технологии бросали вызов этнографическим и  социологическим описаниям тем, что нарушали границы, отделяющие их от человеческих субъектов23. Но, кроме того (что важнее), они населяли коллективы не-человеческих акторов, которые посредством делегирования оказывали воздействие на человеческих акторов, вызывая несметное число непредвиденных последствий, которые мы с радостью отслеживали вместе

22. Simondon G. Du mode d’existence des objets techniques. P.: Aubier, 1958. 23. Latour B. Mixing Humans with Non-Humans: Sociology of a DoorOpener // Social Problems. 1988. Vol. 35. P. 298–310.

228

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

с коллегами по исследованиям технологий24. Техническая инфраструктура была — ​или так казалось мне и Каллону — ​самым «социальным» элементом в данном обществе при условии, что мы вернулись к этимологии прилагательного «социальный» и смогли следовать за всеми ассоциациями, необходимыми для расширения сети, особенно если мы добавляли ко всему этому интеллектуальные технологии, за которыми мы научились следовать, изучая лаборатории, и которые оказались повсеместно смешанными с  техническими устройствами25. К  машинам нам приходилось присоединять офисы, к  шестеренкам — ​бухгалтерские технологии, к  сопротивлению материалов — ​целые институты стандартизации. И все же, по мнению наших коллег из наук, легитимно называемых социальными, социальное неспособно было вместить в себе все те множественные изменчивые связи, обозначенные нами словом «перевод», которое мы намеренно позаимствовали у Мишеля Серра26. Каждую субботу мы посещали семинары Серра в прокуренном амфитеатре Сорбонны (тогда люди курили прямо в аудиториях!) и каждый раз извлекали пользу из той смелости, с которой он развивал свою «антропологию науки», основанную на чрезвычайно плодотворном принципе экзегезы. Согласно этому принципу, единый метаязык текста — б​ удь то стихотворение, басня, мемуары или научный трактат — ​всегда можно найти в самом тексте. Надо только отыскать его. В этом заключался прекрасный методологический урок следования за  «акторами как таковыми» — ​подход, совместимый и с семиотикой, и с этнометодологией. Описывать, описывать и еще раз описывать. Объяснения и контексты были куда менее важны, нежели сам процесс соединения текста Тита Ливия, аргументации Рене Жирара и топологической теоремы в одной плотной интерпретативной сети. Если бы было время, объяснение появилось бы позже. Открытие обходных путей технологий и делегирования прибавило к моему списку новый модус, онтология которого была очень 24. The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology / W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch (eds). Cambridge: MA: MIT Press, 1987. 25. Callon M. Pour une sociologie des controverses techniques // Fundamenta Scientiae. 1981. Vol. 2. № 3/4. P. 381–399. 26. Каллон М. О некоторых элементах социологии перевода: приручение морских гребешков и рыболовов бухты Сен-Бриё (перевод данной статьи будет опубликован в следующем номере «Логоса»).

Б р у н о  Л а т у р

229

неправильно связана с  понятием «материальности». Я  даже начал было сомневаться, не стоит ли мне пересмотреть свою философию, как на мое счастье — ​всегда дело в удаче — ​мне позвонила антрополог из Калифорнии и пригласила принять участие в первом коллоквиуме специалистов по приматам Papio anubis27, которых только начинали систематически изучать. Им нужен был наблюдатель научных дебатов! Даже 35 лет спустя я не могу забыть пережитый шок от встречи с Ширли Штрум, приматологией, этнологией, кенийской саванной, а главное — ​обезьянами. Прежде всего мне предстояло обнаружить, что напряженная социальная жизнь тех самых обезьяньих полчищ, которые на тот момент уже семь лет изучала и до сих пор продолжает изучать Ширли, хорошо совместима с очень ограниченным использованием технических средств28. Используя только свои лапы и мозги, бабуины проявляли невообразимую степень социальной сложности, достойную внимания Гарфинкеля. Все это послужило отличным подтверждением наших с Каллоном и Джоном Ло интуиций о технологическом изготовлении общества: людей характеризует не возникновение социального, а обходные пути, работа по переводу, включение всех возможных действий во все более и более замысловатые (однако не  обязательно более сложные29) технологические порядки. Через несколько месяцев после моего возвращения с  полевых исследований в Кении в 1979 году мы написали черновик основополагающего текста акторно-сетевой теории — ​«Разбирая большой Левиафан»30. Предложенная в этой работе социальная теория была достаточно открытой, чтобы вместить связи между людьми и не-людьми — ​в особенности путем превращения изменения масштаба в результат использования организационных и материальных технологий. Тем самым производство социального науками, в том числе экономикой, правом и менеджментом, оказалось более открытым для эмпирического исследования. 27. Павиан анубис. — ​Прим. пер. 28. Strum S. Agonistic Dominance among Baboons: An Alternative View // International Journal of Primatology. 1982. Vol. 3. P. 175–202. 29. Strum S., Latour B. The Meanings of Social: From Baboons to Human // Information sur les Sciences Sociales / Social Science Information. 1987. Vol. 26. P. 783–802. 30. Callon M., Latour B. Unscrewing the Big Leviathan: How Do Actors Macrostructure Reality, and How Sociologists Help Them To Do So? // Advances in Social Theory and Methodology. Towards an Integration of Micro and Macro Sociologies / K. Knorr, A. Cicourel (eds). L.: Routledge. 1981. P. 277–303.

230

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Переходя от социального к ассоциациям, аналитик наконец получал столько же свободы для маневра, сколько имели его информаторы. Он мог вырваться из узких рамок «социального измерения» научных или технических феноменов, содержание которых, как предполагалось, полностью от него ускользало. Надо было следовать за  расширяющимися социотехническими сетями. Мы заявляли об этом во всеуслышание по любому удобному и не очень случаю: должно быть, мы были невыносимы, но, в конце концов, мы были молоды и горячи, и, кроме того, мы были правы! И подтверждение не заставило себя ждать: экологам тогда почти удалось убедить каждого считаться как с людьми, так и  не-людьми. По  крайней мере в  этом нас нельзя было застать врасплох — м ​ ы ждали этот новый мир с оружием в руках или, лучше сказать, ждали его подобно слугам из  Евангелия, наши светильники уже горели… Однако не изобретение «социологии перевода», каким бы важным оно ни являлось, было тем, что я извлек из долгого сотрудничества с Ширли Штрум и ее мужем Дэвидом Вестерном. Нет, ключевым открытием был так удививший меня единый способ ассоциации всех живых организмов, предоставленных своим собственным устройствам. Конечно же, я был знаком с лабораториями, я только что начал исследовать искусственные — ​в хорошем смысле этого слова — а​ спекты экспериментов, я прекрасно знал и то, что в сельской местности нет ничего естественного (особенно в идеально разлинованных виноградниках родного Кот д’Ор), но как я должен был определить созданное изучаемыми обезьянами пространство? Мы следовали за ними по пятам, а не шли впереди — э​ тим все сказано: как мог я не поражаться этим обезьянам, чей путь пересекали скачущие газели, зебры и стада буйволов, а иногда мимо бесшумно проплывали гиппопотамы? Нет, это была не дикая природа, не знаменитая wildlife. Или, скорее, да, это было все перечисленное сразу, но одновременно и  что-то  другое: сегмент в  траектории феноменов, предоставленных самим себе, без пугающего присутствия человека. Последний оказался оттеснен со сцены. И все же эти ученые, способные следовать за объектом исследования, а не господствовать над ним, создавали науку и притом очень хорошую науку, которую я усваивал так быстро, как мог, преподавая вместе с Ширли эволюцию технологий и экологии в Калифорнийском университете Сан-Диего почти ежегодно с 1979 по 1992 год. Разные практики приматологии — о ​ т привязанных к стульям подопытных макак в лабораториях и заключенных в зоопарках шимпанзе до паБ р у н о  Л а т у р

231

вианов, за которыми в течение месяца день за днем следовали воодушевленные докторанты, — д​ авали изумительные уроки философии. В них раскрывались всевозможные положения познающего субъекта и познаваемого объекта. Поэтому мне была вполне понятна та страсть31, с которой отдавалась своему делу Донна Харауэй, которую я встретил в 1981 году. Пока мы по пятам следовали за павианами, Ширли, совершенно незаметная среди них, подобно Афине на поле битвы, тихо объясняла мне удивительную сложность их общества, успевая при этом что-то записывать. Именно тогда я начал представлять себе иные отношения между знанием и познаваемым миром. Но чтобы перейти к ним, мне необходимо было познакомиться с «иной метафизикой» — ​метафизикой Уильяма Джемса и Альфреда Уайтхеда. В то время никакое слово не подходило для описания впечатления от сотрудничества с Ширли и другими этнологами лучше, чем несводимость (irreduction). Этот термин был предметом опубликованного в 1984 году небольшого «политико-научного трактата»32, любопытной философской работы, не нашедшей своего читателя и представлявшей странную смесь из сетевой теории, ницшеанства и нападок на эпистемологию — ​и все это на фоне холодной войны. Этот термин сочетал меткую интуицию (различение между отношениями силы и отношениями разума делает непонятными как силу, так и разум) с полнейшим и совершенно незамеченным противоречием: я предлагал использовать один и тот же метаязык — ​с понятиями перевода, сетей и энтелехий — ​для всех ассоциаций. И  если я  всегда и  питал слабость к  этой незрелой и язвительной работе, то лишь потому, что сейчас знаю: она имела дело с отдельным модусом существования (а вовсе не с философией несводимости, как я полагал тогда), модусом, позволяющим развернуть сети гетерогенных и  непредсказуемых ассоциаций, не позволяя запугать себя различными областями. В той книге мне удалось продемонстрировать эффективность этого анализа в историко-семиотическом исследовании открытий Луи Пастера, нашего национального героя. В качестве модуса анализ сети незаменим в исследовании (я еще раз продемонстрировал это в восхитительном исследовании автоматизированной железнодорож-

31. Haraway D. Primate Visions: Gender, Race and Nature in the World of Modern Science. L.: Routledge; Kegan Paul, 1989. 32. Латур Б. Пастер: война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: Издательство Европейского университета, 2015.

232

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ной системы33), но, как и любой модус, он тяготеет к гегемонии и неверному пониманию других модусов. Но даже сейчас, если бы кто-нибудь спросил меня «В чем состоит ваша философия?», я бы не нашел иного ответа, кроме: «Почитайте „Несводимое“». (Не стоит беспокоиться: никто никогда не задавал мне подобный вопрос, так как горячие споры вокруг релятивизма и «научных войн» превратили меня тогда в  простого социолога, сторонника социального конструктивизма, согласно которому «все между собой равно» — ​объективная наука и магия, суеверия и летающие тарелки…) Чтобы понять, как мне удалось свести все перечисленные компоненты воедино, нужно упомянуть еще две встречи; кажется, для мышления — ​всегда решающее значение играют встречи, последствия которых переживаются в полном одиночестве (без одиночества ничего не происходит, но тем более ничего не происходит без встречи). Едва я вернулся в Париж, как Паоло Фаббри познакомил меня с Франсуазой Бастид — ​выдающимся физиологом и семиотиком, с которой я имел счастье проработать вплоть до  ее преждевременной смерти в  1988 году. Франсуаза со  всей серьезностью одинокой женщины-протестантки испытывала к текстам то же абсолютное уважение, что и к противоточному мультипликатору почек, который она изучала в  лаборатории Коллеж де Франс. Специалист и автор научных текстов, она прекрасно понимала, что семиотика, несмотря на все свои заверения в приверженности одним лишь текстам, на практике никогда не переставала полагаться на то, что происходило вне их пределов. Дилемма состояла в том, как подступиться к этому «внешнему», не скатываясь к клише о человеческих субъектах, погруженных в социальный и материальный контексты. Необходимо было распространить интуиции семиотики за  пределы первоначальных границ  — ​библейских и  литературных текстов, — н ​ е жертвуя при этом независимостью самой семиотики от обыденного реализма. Греймас, чья блестящая лысина терялась в завесе дыма, скапливающегося за семинар, с улыбкой поддерживал нас в этом проекте (сигареты, вероятно, и убили его, как, впрочем, и Франсуазу). Именно тогда мы и усовершенствовали небольшую часть нашего аппарата, которая основывалась на теории высказывания. С художественными текстами все просто: как только высказывание произведено внутри референциальных рамок текста (ведь 33. Latour B. Aramis, ou l’amour des techniques. P.: La Découverte, 1992.

Б р у н о  Л а т у р

233

это почти всегда вопрос текстов), становится нетрудно проследить пути актантов. Однако все несколько сложнее в случае по крайней мере двух режимов высказывания: научных приборов и технологических устройств. Для них, вне всякого сомнения, процессы смещения должны быть прослежены с  особой тщательностью. Нефигуративные персонажи научных текстов тоже могут путешествовать, как вымышленные персонажи художественных текстов, однако они должны возвращаться, чтобы приносить с собой нечто, что оказывается в руках таинственного высказывающегося, присутствие которого в художественном тексте не имеет значения, потому что никто не спросит с Флобера в доказательство его слов свидетельство о рождении госпожи Бовари34. Эйнштейн и  его маленькие релятивистские персонажи послужили для нас своеобразным тестом, позволившим нам установить странность этой фикции на пути к постепенной верификации35. Но с наибольшими трудностями мы столкнулись в  случае технологических объектов, так как необходимо было подорвать саму текстуальную рамку. И  опять же проблема состояла не в материальности, а в особой роли высказывающегося, способного отсутствовать, поскольку объекты остаются без него на своем месте. На самом деле, как мы скоро заметили, сама возможность смещения уровней высказывания пришла к нам из области технологий. Отсутствие нарратора из плоти и крови в художественном повествовании является семиотическим качеством не  художественной литературы, а, скорее, книг как технологических объектов: без книг нарратор был бы рассказчиком историй, который так же мало отсутствовал в том, что высказывал, как и кукловод в  представлении японского театра кукол бунраку. Мы с  Франсуазой предполагали, что можно сравнивать режимы высказывания — ​именно этот термин я  тогда использовал, — ​переходя от одного высказывания к другому, уделяя особое внимание соответствующим ролям отправителя, получателя и самого акта высказывания. В 1986 году я написал черновик первого варианта текста AMI — ​«Ангел, Машина, Инструмент», используя общий словарь, чтобы провести это сравнение (потребовалось 26 лет, дабы от AMI прийти к AIME…). К несчастью, этот проект остановил 34. Latour B., Bastide F. Essai de science fabrication // Études françaises. 1983. Vol. 19. P. 111–133. 35. Latour B. A Relativistic Account of Einstein’s Relativity // Social Studies of Science. 1988. Vol. 18. P. 3–44.

234

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ся в связи с безвременной смертью Франсуазы — ​лишь она одна владела семиотической технологией, необходимой для разработки этой модели36. Если у  читателей сложилось впечатление, что новая книга о модусах существования37 — ​результат моей работы в социологии науки и технологии, как если бы после эмпирических исследований я в преклонном возрасте вернулся к философии, то это всего лишь оптическая иллюзия. «Наука в действии»38 — к​ нига, которую я написал между этими двумя этапами, — ​была опубликована в 1987 году. Как раз тогда я заканчивал начатое в 1986 году исследование о различных режимах веридикции. Следуя за циркуляцией, ответственной за  производство фактов и  конструирование машин, можно прочитать «Науку в действии» не только как применение акторно-сетевой теории (это, несомненно, так), но и как детальное исследование трех режимов истины: научной референции, технологической махинации и противостоящего им злого гения информации «двойного клика». В действительности же произошло два разных события: мое знакомство с Изабеллой Стенгерс и неожиданный успех так называемой акторно-сетевой теории (АСТ). Этот успех и последующие споры задержали публикацию другого проекта, хотя я и продолжал им заниматься. Именно Стенгерс, с которой я знаком с 1978 года, я был обязан за ту постоянную критику, которой она подвергала любые социологические объяснения (даже усовершенствованные акторно-сетевой теорией), непрестанно предлагаемые мной и Каллоном. Она проблематизировала все мои социосемиотические наработки решительным «знаю-знаю, но  тем не  менее…» и, делая характерное быстрое круговое движение правой рукой, требовала, чтобы в ходе анализа на поверхность извлекалось нечто, что было бы самим миром, но миром, схваченным иначе. Микробы Пастера, магнитные муфты автоматизированной железнодорожной системы «Арамис» и даже знаменитые морские гребешки Мишеля Каллона — ​все они, несомненно существовавшие, блиставшие в своей реальности актанты и движущие силы, не были в глазах Стенгерс 36. Bastide F. Una notta con Saturno: scritti semiotici sul discorso scientifico / R. Pellerey (trans.). Rome: Meltemi, 2001. 37. Latour B. Enquête sur les modes d’existence. Une anthropologie des Modernes. P.: La découverte, 2012; Idem. An Inquiry Into Modes of Existence. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2013. 38. Латур Б. Наука в действии: следуя за учеными инженерами внутри общества. СПб.: Издательство Европейского университета, 2013.

Б р у н о  Л а т у р

235

достаточной гарантией того, что нам удалось преодолеть текст, социальное и символическое. Чтобы достичь этого, нам нужно было схватить мир, не втягивая в него человеческих субъектов со всей их одержимостью знанием, понимаемым как отношение между словами и вещами. Я почти уверен, что это был 1987 год: во время нашего разговора у бассейна в Ле Тре Стенгерс поделилась со мной удивительной цитатой из Уайтхеда, который был тогда еще менее известен, чем Габриель Тард. Это цитата о  риске, который берут на  себя камни — д​ а, камни — д​ ля того, чтобы продолжать существовать. Должно быть, эта цитата была из знаменитого пассажа об обелиске Игла Клеопатры на  набережной Чаринг-Кросс в  «Понятии природы»39. В августе того же года на острове близ Гетеборга, растянувшись на солнце, я скользил пальцами по шероховатой поверхности красной породы, как если бы пытался выяснить, был ли Уайтхед прав… Тогда-то мне и открылось, что именно обнаружил я в Кении и на что смутно намекал принцип несводимости: есть абсолютно автономный модус существования, который очень неадекватно схватывается понятиями природы, материального мира, внешнего, объекта. И этот мир разделяет со всеми остальными одну важную особенность: риск, принимаемый для того, чтобы продолжать существовать. Таким образом, разрыв, который я очень рано обнаружил в библейской экзегетике и который затем открыл при изучении научных записей, в рассеянных маршрутах способов действия, в удивительных обходных путях технологии — ​этот самый разрыв был и здесь, и в первую очередь здесь, в кажущейся непрерывности здесь-бытия. Это было прозрением, и оно соединилось с другими, особенно с тем сценарием, который я развивал в «Несводимостях», — к​ огда «я впервые увидел вещи ни к чему не сводимыми и свободными». Не было ничего неизбежного, ничего определенного, ничего непоправимого в злоключениях субъекта и объекта. Можно было думать иначе40. С этого начального момента все быстро стало на свои места. В июне 1988 года, сойдя с трапа самолета в Мельбурне, куда я приехал на два драгоценных месяца полного и благословенного оди 39. Whitehead A. N. The Concept of Nature. Cambridge: Cambridge University Press, 1920. P. 165–166. 40. Stengers I. Thinking with Whitehead: A Free and Wild Creation of Concepts / Chase M. (trans.). Cambridge, MA: Harvard University Press, 2011.

236

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ночества, и даже испытывая вялость из-за смены часовых поясов, я мог одним махом набросать список режимов, которые намеревался исследовать более систематически41. Мне был 41 год, я уже опубликовал три книги — ​все только начиналось. По-прежнему не хватало нескольких режимов или модусов, но самое важное уже было, особенно это касалось принципа сравнения на основе метаязыка, цель которого состояла лишь в том, чтобы оберегать онтологический плюрализм от субъект-объектной схемы. В частности, никакие рамки — ​назовем их семиотическими, теоретическими, философскими, какими угодно — ​больше не препятствовали разворачиванию полей исследования. Я мог быть, не впадая в противоречие, и философом, и антропологом, и социологом: все побуждало к исследованию, и все из него произрастало. Здесь началось приключение, продолжить которое сегодня приглашаются читатели книги о модусах существования — ​продолжить, при желании приняв участие в исследовании. Но, прежде чем я завершу, не мешало бы вспомнить о том, какое влияние оказали эти исследования на схему природа/культура в философской антропологии. Я никогда не забывал шок от Африки, неоколониализма, продвижения фронтира модернизации. Как можно практиковать подлинно симметричную антропологию? В  Мельбурне я  подготовил обширный критический обзор только что вышедшей тогда основополагающей работы Саймона Шеффера и Стивена Шейпина, посвященной Гоббсу и Бойлю, — ​«Левиафан и воздушный насос»42. Благодаря исследованию режимов высказывания этот обзор привел к важному результату в симметричной антропологии: наконец-то реалистичное описание наук, демонстрация их материального оснащения, выведение на передний план цепочек референции — ​все это сделало возможным отделение репрезентации Природы и  от  работы наук, и от движения предоставленных самим себе сущностей — ​движения, которое Уайтхед в конце концов научил меня уважать. Стала возможна антропология нововременных — а​ нтропология, которая могла бы превратить схему природа/культура, до этого использовавшуюся антропологами как незаменимый ин 41. Опубликовано в: Latour B. Petite philosophie de l’énonciation // Eloqui de senso: dialoghi semiotici per Paolo Fabbri, Orizzonti, compiti e dialoghi della semiotica: saggi per Paolo Fabbri / P. Basso, L. Corrain (eds). Milan: Costa & Nolan, 1998. P. 71–94. 42. Shapin S., Schaffer S. Leviathan and the Air-Pump. Hobbes, Boyle and the Experimental Life. Princeton: Princeton University Press, 1985.

Б р у н о  Л а т у р

237

струмент, в тему исследования (еще раз: «инструмент становится темой»). Результат был нетривиален, так как позволил обнаружить огромную пропасть между модернистским представлением истории (то  есть репрезентацией модернизирующего фронтира) и реальной историей (сцеплением людей с не-людьми, все более тесным и как никогда масштабным). Но прежде всего открылась, наконец, возможность при помощи других коллективов (с тех пор я и использую этот термин, дабы заменить им слишком «антропоцентричное» слово «общество») проводить сравнения, менее искаженные идеей модернизирующего фронтира, способного со временем модернизировать всю планету. «Другие» в действительности не являются нововременными? Тем лучше: у нас Нового времени не было, и у них никогда не будет. Нас ждет совсем другая история. Анонсированная в 1991 году история парламента вещей спустя двадцать лет стала еще более актуальной43. Модернизируй или экологизируй: нам предстояло сделать свой выбор. Как я полагал, главным достоинством книги «Нового времени не было» (представляющей негативную версию аргумента, чью позитивную версию я предлагаю в «Исследовании модусов существования») являлось то, что она положила начало более тесному сотрудничеству с  антропологами (настоящими антропологами) в  области онтологического плюрализма различных коллективов. Для Филиппа Дескола, Эдуардо Вивейроса де Кастро или Мэрилин Стратерн дело было уже не в сравнении культур на фоне Природы, а во все более и более остром противопоставлении онтологий, среди которых лишь одна — н ​ аша — и ​ спользовала схему мононатурализма и мультикультурализма. Бывшая служанкой философии, антропология превращается если не в ее хозяйку, то  по  крайней мере в  коллегу; становясь локальной или региональной, онтология становилась, соответственно, глубже. Ибо у науки о бытии в рукаве больше одного туза, и избавление от ограничений, налагаемых понятием «символической репрезентации материального мира», открывает возможности для более плодотворной исследовательской программы. Таким образом, можно выстроить новые связи между наукой о бытии как таковом (почтенной дисциплиной онтологии) и наукой о бытии как другом (антропологией). Более того, люди, ко 43. Латур Б. Нового времени не было: эссе по симметричной антропологии. СПб.: Издательство Европейского университета, 2006.

238

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

торых Дескола рассматривает как натуралистов, белых, взбешенных пользователей схемы природа/культура, на практике делают что-то  еще совершенно иное, что, с  моей точки зрения, усложняет их описание44. И этим нельзя пренебречь, так как все большее и большее давление со стороны актуальных экологических проблем требует от  нас быть внимательнее к  отношениям между космологией и наукой. Термин «космология», используемый в единственном числе точными науками, и термин «космологии», обычно свободно используемый во множественном числе антропологами для описания разнообразных представлений о мире, теперь сходятся внутри того, что стало новым политическим миром, миром современной космополитики. В конце концов загадка о том, что же это были за люди Нового времени, осталась не разгадана. Что с ними случилось? Если это не Природа, которую они открыли, прорвавшись сквозь пелену своих культур, и если это не Разум, наконец-то проливший свет на тьму репрезентаций, то что в действительности произошло? Наследниками чего они являются? Чтобы ответить на эти вопросы философской антропологии и региональной онтологии, нам необходим метод, с помощью которого можно было бы адекватно изобразить требующие описания ситуации. Сколько нужно сенсоров, дабы должным образом подойти к ценностям, развернутым нововременными? Я попытался идентифицировать эти сенсоры в надежде, что этот краткий обзор истоков моего исследования вдохновит кого-нибудь из читателей и они помогут мне осуществить мой замысел. Библиография Bastide F. Una notta con Saturno: scritti semiotici sul discorso scientifico. Rome: Meltemi, 2001. Bultmann R. L’histoire de la tradition synoptique. P.: Seuil, 1971. Callon M. Éléments pour une sociologie de la traduction: la domestication des coquilles Saint-Jacques et des marins pêcheurs en baie de SaintBrieuc // L’année sociologique. 1986. Vol. 36. P. 169–208. Callon M. Pour une sociologie des controverses techniques // Fundamenta Scientiae. 1981. Vol. 2. № 3/4. P. 381–399. Callon M., Latour B. Unscrewing the Big Leviathan: How Do Actors Macrostructure Reality, and How Sociologists Help Them To Do So? // Advances in Social Theory and Methodology. Towards an Integration

44. Дескола Ф. По ту сторону природы и культуры. М.: Новое литературное обозрение, 2012.

Б р у н о  Л а т у р

239

of Micro and Macro Sociologies / K. Knorr, A. Cicourel (eds). L.: Routledge. 1981. P. 277–303. Dagognet F. Écriture et iconographie. P.: Vrin, 1974. Haraway D. Primate Visions: Gender, Race and Nature in the World of Modern Science. L.: Routledge, Kegan Paul, 1989. Latour B. A Relativistic Account of Einstein’s Relativity // Social Studies of Science. 1988. Vol. 18. P. 3–44. Latour B. An Inquiry Into Modes of Existence. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2013. Latour B. Aramis, ou l’amour des techniques. P.: La Découverte, 1992. Latour B. Biography of an Inquiry: On a Book About Modes of Existence // Social Studies of Science. 2003. Vol. 43. № 2. P. 287–301. Latour B. Enquête sur les modes d’existence. Une anthropologie des Modernes. P.: La Découverte, 2012. Latour B. La répétition de Charles Péguy // Péguy, écrivain. Colloque du centenaire. P.: Klincksieck, 1977. P. 75–100. Latour B. Mixing Humans with Non-Humans: Sociology of a Door-Opener // Social Problems. 1988. Vol. 35. P. 298–310. Latour B. Petite philosophie de l’énonciation // Eloqui de senso: dialoghi semiotici per Paolo Fabbri, Orizzonti, compiti e dialoghi della semiotica: saggi per Paolo Fabbri / P. Basso, L. Corrain (eds). Milan: Costa & Nolan, 1998. P. 71–94. Latour B., Bastide F. Essai de science fabrication // Études françaises. 1983. Vol. 19. P. 111–133. Latour B., Fabbri P. La rhétorique de la science: pouvoir et devoir dans un article de science exacte // Actes de la Recherche en Sciences Sociales. 1977. Vol. 13. № 1. P. 81–95. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Construction of Scientific Facts. Princeton: Princeton University Press, 1986. Les “vues” de l’“esprit”: visualization et connaissance scientifique / B. Latour, J. De Noblet (eds). P.: Culture Technique, 1972. Péguy C. Oeuvres en prose 1909–1914. P.: Gallimard, Ed. de la Pléïade, 1961. Representation in Scientific Practice / M. Lynch, S. Woolgar (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 1990. Shapin S., Schaffer S. Leviathan and the Air-Pump. Hobbes, Boyle and the Experimental Life. Princeton: Princeton University Press, 1985. Simondon G. Du mode d’existence des objets techniques. P.: Aubier, 1958. Souriau E. Les différents modes d’existence. P.: Presses Universitaires de France, 2009. Stengers I. Thinking with Whitehead: A Free and Wild Creation of Concepts. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2011. Strum S. Agonistic Dominance among Baboons: An Alternative View // International Journal of Primatology. 1982. Vol. 3. P. 175–202. Strum S., Latour B. The Meanings of Social: From Baboons to Human // Information sur les Sciences Sociales / Social Science Information. 1987. Vol. 26. P. 783–802. The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology / W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 1987.

240

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Whitehead A. N. The Concept of Nature. Cambridge: Cambridge University Press, 1920. Гарфинкель Г. Исследования по этнометодологии. СПб.: Питер, 2007. Греймас А.-Ж. Размышления об актантных моделях // Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму / Пер. с фр., сост., вступ. ст. Г. К. Косикова. М.: Прогресс, 2000. С. 153–171. Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория, 2007. Деррида Ж. О грамматологии. М.: Ad Marginem, 2000. Дескола Ф. По ту сторону природы и культуры. М.: Новое литературное обозрение, 2012. Латур Б. Наука в действии: следуя за учеными и инженерами внутри общества. СПб.: Издательство Европейского университета, 2013. Латур Б. Нового времени не было: эссе по симметричной антропологии. СПб.: Издательство Европейского университета, 2006. Латур Б. Пастер: война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: Издательство Европейского университета, 2015. Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014.

Б р у н о  Л а т у р

241

BIOGRAPHY OF AN INQUIRY: ON A BOOK ABOUT MODES OF EXISTENCE Bruno Latour. Professor, Director, Médialab, [email protected]. Institut d’Etudes Politiques de Paris (Sciences Po), 27 rue Saint-Guillaume, Paris, Cedex 07 75337, France. Keywords: mode of existence; actor-network theory; agency; semiotics; anthropology. This article retraces the main steps that have led to the project called “An Enquiry Into Modes of Existence” (AIME). The author shows that this project actually preceded the work done in actor-network theory, and explains the link between philosophy and anthropology through the peculiar notion of “mode of existence.” The AIME project is a collective study of the modern civilisation, done by many authors by means of hypertext. In order to break the research out of the limits of the genealogy or critique of the Western rationality and to dig into the enigma that are “the moderns,” the author introduces the concept of “modes of existence,” which refer to specific socio-anthropological-cultural domains. The project is rooted in biblical exegesis, which lent it its textual practices. Fieldwork in anthropology completed in South Africa provoked the need for a reflective ethnography, taking the European modern civilisation as its subject. This was tested as anthropology of science in the Salk Institute. Then the theory was infused by semiotics and ethnomethodology, and shaped by collaborations with physicists, ecologists, physiologists etc., which led to the concepts of irreducibility and symmetrical anthropology. The paper demonstrates that the AIME project is rooted in its own socio-politico-cultural history, just as its objects of research, i.e. the moderns. It is, in a way, a reapplication of the method of AIME to itself. DOI: 10.22394/0869-5377-2017-1-217-241 References Bastide F. Una notta con Saturno: scritti semiotici sul discourse scientifico, Rome, Meltemi, 2001. Bultmann R. L’histoire de la tradition synoptique, Paris, Seuil, 1971. Callon M. Éléments pour une sociologie de la traduction: la domestication des coquilles Saint-Jacques et des marins pêcheurs en baie de Saint-Brieuc. L’année sociologique, 1986, vol. 36, pp. 169–208. Callon M. Pour une sociologie des controverses techniques. Fundamenta Scientiae, 1981, vol. 2, no. 3/4, pp. 381–399. Callon M., Latour B. Unscrewing the Big Leviathan: How Do Actors Macrostructure Reality, and How Sociologists Help Them To Do So? Advances in Social Theory and Methodology. Towards an Integration of Micro and Macro Sociologies (eds K. Knorr, A. Cicourel), London, Routledge, 1981, pp. 277–303. Dagognet F. Écriture et iconographie, Paris, Vrin, 1974. Deleuze G., Guattari F. Anti-Edip: Kapitalizm i shizofreniia [L’Anti-Œdipe: Capitalisme et Schizophrénie], Yekaterinburg, U-Faktoriia, 2007. Derrida J. O grammatologii [De la grammatologie], Moscow, Ad Marginem, 2000. Descola P. Po tu storonu prirody i kul’tury [Par-delà nature et culture], Moscow, New Literary Observer, 2012. Garfinkel H. Issledovaniia po etnometodologii [Studies in Ethnomethodology], Saint Petersburg, Piter, 2007.

242

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Greimas A.-J. Razmyshleniia ob aktantnykh modeliakh [Reflections on Actantial Models]. Frantsuzskaia semiotika: Ot strukturalizma k poststrukturalizmu [French Semiotics: From Structuralism to Post-Structuralism] (ed. G. K. Kosikov), Moscow, Progress, 2000, pp. 153–171. Haraway D. Primate Visions: Gender, Race and Nature in the World of Modern Science, London, Routledge, Kegan Paul, 1989. Latour B. A Relativistic Account of Einstein’s Relativity. Social Studies of Science, 1988, vol. 18, pp. 3–44. Latour B. An Inquiry Into Modes of Existence, Cambridge, MA, Harvard University Press, 2013. Latour B. Aramis, ou l’amour des techniques, Paris, La Découverte, 1992. Latour B. Biography of an Inquiry: On a Book About Modes of Existence. Social Studies of Science, 2003, vol. 43, no. 2, pp. 287–301. Latour B. Enquête sur les modes d’existence. Une anthropologie des Modernes, Paris, La Découverte, 2012. Latour B. La répétition de Charles Péguy. Péguy, écrivain. Colloque du centenaire, Paris, Klincksieck, 1977, pp. 75–100. Latour B. Mixing Humans with Non-Humans: Sociology of a Door-Opener. Social Problems, 1988, vol. 35, pp. 298–310. Latour B. Nauka v deistvii: sleduia za uchenymi i inzhenerami vnutri obshchestva [Science in Action: How to Follow Scientists and Engineers Through Society], Saint Petersburg, Izdatel’stvo Evropeiskogo universiteta v Sankt-Peterburge, 2013. Latour B. Novogo vremeni ne bylo: esse po simmetrichnoi antropologii [Nous n’avons jamais été modernes: essai d’anthropologie symétrique], Saint Petersburg, Izdatel‘stvo Evropeiskogo universiteta, 2006. Latour B. Paster: voina i mir mikrobov, s prilozheniem “Nesvodimogo” [Pasteur: Guerre et paix des microbes, suivi de “Irréductions”], Saint Petersburg, Izdatel’stvo Evropeiskogo universiteta, 2015. Latour B. Peresborka sotsial’nogo: vvedenie v aktorno-setevuiu teoriiu [Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network Theory], Moscow, Izdatel’skii dom Vysshei shkoly ekonomiki, 2014. Latour B. Petite philosophie de l’énonciation. Eloqui de senso: dialoghi semiotici per Paolo Fabbri, Orizzonti, compiti e dialoghi della semiotica: saggi per Paolo Fabbri (eds P. Basso, L. Corrain), Milan, Costa & Nolan, 1998, pp. 71–94. Latour B., Bastide F. Essai de science fabrication. Études françaises, 1983, vol. 19, pp. 111–133. Latour B., Fabbri P. La rhétorique de la science: pouvoir et devoir dans un article de science exacte. Actes de la Recherche en Sciences Sociales, 1977, vol. 13, no. 1, pp. 81–95. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Construction of Scientific Facts, Princeton, Princeton University Press, 1986. Les “vues” de l’“esprit”: visualization et connaissance scientifique (eds B. Latour, J. De Noblet), Paris, Culture Technique, 1972. Péguy C. Oeuvres en prose 1909–1914, Paris, Gallimard, Ed. de la Pléïade, 1961. Representation in Scientific Practice (eds M. Lynch, S. Woolgar), Cambridge, MA, MIT Press, 1990. Shapin S., Schaffer S. Leviathan and the Air-Pump. Hobbes, Boyle and the Experimental Life, Princeton, Princeton University Press, 1985. Simondon G. Du mode d’existence des objets techniques, Paris, Aubier, 1958.

Б р у н о  Л а т у р

243

Souriau E. Les différents modes d’existence, Paris, Presses Universitaires de France, 2009. Stengers I. Thinking with Whitehead: A Free and Wild Creation of Concepts, Cambridge, MA, Harvard University Press, 2011. Strum S. Agonistic Dominance among Baboons: An Alternative View. International Journal of Primatology, 1982, vol. 3, pp. 175–202. Strum S., Latour B. The Meanings of Social: From Baboons to Human. Information sur les Sciences Sociales / Social Science Information, 1987, vol. 26, pp. 783–802. The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology (eds W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch), Cambridge, MA, MIT Press, 1987. Whitehead A. N. The Concept of Nature, Cambridge, Cambridge University Press, 1920.

244

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Ассамбляжи на плоскости: минимализм в социальной теории Manuel DeLanda. A New Philosophy of Society: Assemblage Theory and Social Complexity. L.: Continuum, 2006. — 142 p.

«Новая философия общества» Мануэля Деланда была издана в 2006 году, и за прошедшие годы изложенные в ней основные положения теории ассамбляжей (развиваемой Деланда вслед за Делёзом) не только не потеряли свою актуальность, но и подтвердили ее и продолжают по сей день составлять эпистемологическую основу ряда исследований в области социальных1 и естественных2 наук. В данной книге автор преследует цель «показать новую онтологию социального» (1), которая, естественно, оборачивается новой эпистемологией, новой перспективой и методологической рамкой для познания современной реальности после преодоления разрыва между природой и культурой. Исходной целью Деланда является преодоление эпистемологических ограничений, которые испытывают классические подходы при столкновении с социальными объектами современного мира. Если быть точнее, он выстраивает онтологию, предполагающую совершенно особый способ решения эпистемологических проблем и преодоления самого различия между социальными и природными объектами. Тем не менее, посвящая книгу именно проблемам 1. В исследованиях города теория ассамбляжей разрабатывается в том числе бок о бок с акторно-сетевой теорией. См., напр.: Urban Assemblages: How Actor-Network Theory Changes Urban Studies. L.: Routledge, 2010. 2. Теория ассамбляжей работает в концептуальном поле, предполагающем преодоление разрыва между природой и культурой, соответственно лишенном представления об онтологической несопоставимости объектов естественных и социальных наук. Ряд книг Деланда посвящены философскому анализу естественных наук; см., напр.: DeLanda M. Philosophical Chemistry: Genealogy of a Scientific Field. L.: Bloomsbury Academic, 2015.

245

философии социальных объектов, Деланда выделяет их как обладающие некоторой спецификой по сравнению с природными. Эта особенность заключается в том, что сложные социальные объекты непосредственно вовлекают человека, в то время как природные явления (несомненно, не менее сложные) могут функционировать и без его участия. Для описания объектов обоих типов Деланда использует концепт ассамбляжа, тем самым выступая против антропоцентричного понимания различия между природным и социальным и показывая, что сложные объекты, в функционирование которых вовлечен человек, имеют такую же онтологию (и потому должны исследоваться в том же эпистемологическом ключе), что и природные, функционирующие независимо от человеческого участия (в принятии этого равенства природного и социального состоит одно из измерений «плоской» онтологии Деланда). Теория ассамбляжей — р ​ еалистическая теория, и стремление выстроить единую онтологическую систему для объектов обоих «миров» приводит к уточнению реалистической позиции: как отмечает сам Деланда на первых страницах книги, его реализм (в случае «Новой философии общества» — ​применительно к социальному) отличается от реализма, согласно которому мир окружающих нас материальных объектов существует независимо от человеческого сознания. Реальность сложных объектов (как социальных, так и природных) состоит в их независимости от концептуальных рамок, через которые мы пытаемся их осознать. Книга «Новая философия общества» состоит из пяти глав, которые можно разделить на два блока: в первых двух главах вводятся основные тезисы и  понятия теории ассамбляжей, поясняются отличия и преимущества теории перед классическими синтетическими теориями общества (истоки которых Деланда возводит к Гегелю, а современное воплощение видит в организмической метафоре); второй блок — ​эмпирический, три последние главы книги посвящены рассмотрению примеров применения ассамбляжной оптики к таким социальным явлениям, как межличностные сети, организации (например, Силиконовая долина), правительства (США), города (Париж, Чикаго и др.) и нации. Большинство примеров становятся интуитивно понятными после ознакомления с теоретическим блоком, поэтому в отношении плотности и информативности текста вторая часть книги (главы 3–5) проигрывает. Более того, в определенном смысле столь подробное и разнообразное эмпирическое приложение придает теории ассамбляжей универсалистский оттенок, что отчасти отображает пафос автора, но в то же время девальвирует ассамбляжи как модель для работы 246

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

с социальным. Приняв во внимание эту неравнозначность частей текста, сосредоточимся на теоретической части книги. Критикуемая Деланда организмическая метафора — ​это определенное онтологическое решение проблемы соотношения целого и его частей (части как органы: поодиночке они функционально беспомощны, но вместе составляют целостный организм, работа которого, в свою очередь, зависит от полноты и качества комплекта составных элементов). В рамках этой онтологической модели часть и целое связаны отношениями интериорности (целое напрямую зависит от составных элементов, изменение внутри элементов или их комбинации повлечет изменение характеристик/поведения целого; с другой стороны, целое определяет идентичность своих частей) и логической необходимости (мы не можем помыслить успешное функционирование организма, если из игры выбывает определенный орган или его заменяют другим). В противовес организмическому пониманию соотношения целого и частей Деланда реактуализирует теорию ассамбляжей, ризоматически прослеживаемую в разных работах Делёза и Гваттари3, дорабатывает ее и формулирует собственные аргументы. В отличие от организмов, ассамбляжи — э​ то целостности, для которых характерны отношения экстериорности. Отношения экстериорности предполагают определенную автономию частей по отношению к целому, так что компонент ассамбляжа может быть изъят из отношений и перемещен в другой ассамбляж, включен в другие отношения. При этом как ассамбляж, так и компонент могут не претерпеть никаких изменений (не произойдет смены их идентичностей). С другой стороны, ассамбляж может измениться при условии, что все компоненты останутся на своих местах, — ​таким образом, невозможна редукция свойств ассамбляжа к свойствам его компонентов. Тем не менее связь между частью и целым все же сохраняется. Чтобы увидеть ее, необходимо детальнее разобраться в онтологическом строении составной части, или компонента, ассамбляжа. Каждая составная часть ассамбляжа обладает набором свойств (properties; выше упоминалось, что к  совокупности свойств всех частей нельзя редуцировать свойства ассамбляжа), которые «даны и могут быть выписаны в конечный список» (10). Свойства формируются в результате проявления способностей к взаимодействию (capacities to interact) с другими частями — и ​ х множество составляет потенциальную бесконечность; соответственно, свойства ком 3. Более подробно о собирании теории ассамбляжей Делёза и Гваттари см.: Idem. Intensive Science and Virtual Philosophy. L.: Continuum, 2002.

КРИТИКА

247

понента имеют в качестве возможного драйвера потенциально бесконечное множество результатов взаимодействия компонентов между собой. Таким образом, сущности (entities), объединяющиеся в ассамбляжи, представляют собой динамичные объекты, свойства которых могут изменяться в результате реализации этими сущностями их способностей к взаимодействию с другими динамичными объектами. И это взаимодействие является принципиально непредсказуемым, так как потенции, или способности сущности, нам не даны. Таким образом, свойства целого (ассамбляжа), в состав которого входят эти динамичные сущности, действительно не сводятся к совокупности свойств последних, но могут быть спровоцированы в результате проявления их способностей к взаимодействию. Компоненты ассамбляжа могут играть роли двух видов — ​материальную и экспрессивную (либо возможно сочетание и той и другой). Материальную роль, например, в ассамбляже диалога играют два физических тела, обращенных друг к другу (или два физических тела, находящихся далеко друг от  друга + материальная сеть медиа). Эта же роль отводится зданиям корпораций, средствам труда, пространству двора соседского сообщества, транспортной инфраструктуре города и т. д. Согласно Деланда, экспрессивная роль в ассамбляжах не сводится к работе языка и символов (хотя, разумеется, при широком понимании языка и символа можно было бы сказать и так); эту роль играют компоненты, которые в отсутствие наблюдателя, способного их «считать», остаются частью компонента, играющего чисто материальную роль. Так, например, отпечатки пальцев, содержащие колоссальный объем информации, обретают экспрессивную роль только на допросе следователя или на сеансе гадалки. С одной стороны, экспрессивность не функциональна (именно в смысле ее зависимости от реципиента, неспособности действовать самостоятельно), с другой — ​в истории планеты имели место предельные ситуации, когда экспрессивность становилась функциональной: к таким событиям Деланда относит возникновение генетического кода, возникновение языка, то есть ситуации, когда незначительная часть ассамбляжа (будь то зависимая от трехмерной структуры атома информационная единица или вокализация) образовывала самостоятельный ассамбляж, который по определению характеризуется и экспрессивностью, и материальностью (15). Ассамбляжи находятся в  непрерывном процессе (само)переопределения: в них происходит перманентная работа по их гомогенизации (то, что вслед за Делёзом и Гваттари Деланда называет территориализацией) или, наоборот, размыванию идентичности (соответственно, детерриториализации). Эти процессы могут 248

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

проистекать одновременно, один из  них может доминировать. Причем каждый компонент ассамбляжа, проявляя разные наборы своих способностей, может участвовать одновременно в этих разнонаправленных процессах. Здесь нас поджидает еще одна неопределенность: в некоторых случаях ассамбляж можно разобрать аналитически (то есть проследить связь свойств целого с проявленными способностями его частей), в других же образуется синтез, разобрать который на части не представляется возможным. В силу этой особенности ассамбляж опровергает еще один постулат организмической теории: постулат о том, что отношения между частями и целым являются логически необходимыми. Отношения в ассамбляжах не могут быть чисто умозрительными, каковыми являются логически необходимые отношения. Деланда говорит об условно обязательных (contingently obligatory) отношениях, которые являются чисто эмпирическими, или историческими. Таким же образом результатом продолжительной коэволюции органов тела является ассамбляж каждого конкретного организма. Точнее, каждый отдельный организм (в  широком смысле — ​каждый единичный объект) — ​индивидуальный ассамбляж. Это не экземпляр конкретного вида, не частный случай, относящийся к некоторому множеству подобных (хотя Деланда и говорит о рекуррентности процесса сборки ассамбляжа, эта характеристика, скорее, указывает на возможность создания большего ассамбляжа; то есть всегда остается вероятность, что ассамбляж как индивидуалия вступит в отношения с другими ассамбляжами и образуется еще более масштабный ассамбляж — и ​  крайняя точка здесь может пониматься лишь условно). По большому счету объединение индивидов в то, что называется видом, осуществляется на основании наличия некоторого общего ядра, некоторой сущности (essence). В онтологической системе Деланда, с одной стороны, не существует ничего, кроме ассамбляжей (как и с макроуровнем, в одном фрагменте он соглашается допустить, что субличность является элементарной составной частью личности, однако по контексту мы понимаем, что это условность: в целом каждый компонент может в бесконечной регрессии рассматриваться как сложный, составной, как ассамбляж), с другой — ​не существует ничего, кроме индивидуалий. Каждый ассамбляж индивидуален, и поэтому аристотелианская таксономия вместе с порождаемой ею эссенциалистской парадигмой теряет свою актуальность. Нет никакой сущности, которая делала бы Париж Парижем, партию республиканцев партией республиканцев, общество обществом. Ассамбляж не может быть абстрагирован от своей истории, от исКРИТИКА

249

тории коэволюции его частей, проявляющих свои способности к взаимодействию и актуализирующих разные свойства, которые, в свою очередь, могут оказывать влияние на свойства ассамбляжа, а могут и не оказывать. Уже после такого краткого рассмотрения основных моментов онтологии ассамбляжей становится понятно, что подспудно Деланда выстраивает и свою эпистемологию, позволяющую изучать изменчивые и непредсказуемые объекты. Разумеется, некоторые положения теории ассамбляжей вызывают вопросы. Так, принимая динамичность свойств объектов, входящих в состав ассамбляжа, мы всегда имеем дело скорее с некоторыми эффектами отношений экстериорности между компонентами, нежели с  самими объектами. Потому онтологический тезис о реальности объектов, обладающих бесконечным набором способностей, которые могут непредсказуемым для нас образом в процессе взаимодействия объекта с другими объектами проявляться в виде свойств, кажется слишком смелым шагом. Также при первом знакомстве с теорией может возникнуть претензия к ее универсалистскому характеру: если ассамбляж — э​ то практически любые явления социального и материального мира (как мы увидели, сама эта оппозиция для Деланда нерелевантна, объекты социального и материального мира обладают одинаковым онтологическим статусом), то попытка преодолеть эпистемологические ограничения классических подходов рискует оказаться тривиальным тезисом «все объекты современного мира сложны». Однако такое прочтение теории ассамбляжей было бы непозволительным упрощением, так что главный эпистемологический заход, предлагаемый Деланда в его работах, в частности в «Новой философии общества», на наш взгляд, представляет определенный интерес. Этот заход состоит, на мой взгляд, в предложении отказаться от эссенциалистской постановки вопроса о социальном, в предложении отказаться от поиска сущности (а значит, от выявления норм и патологий, компаративистского анализа, иерархизации и объединения социальных феноменов в гомогенные множества) и, соответственно, упрощающей оптики. Как мы увидели выше, каждый ассамбляж, в том числе социальный, содержит в себе компоненты, потенциал которых всегда остается загадкой для исследователя. По мнению Деланда, именно такая сложная и нелинейная теория, учитывающая наше когнитивное несовершенство, может быть релевантной для исследования многослойных социальных реалий современности. Ксения Майорова 250

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

От акторно-сетевой теории к модусам существования: экспозиция в семи сценах Bruno Latour. An Inquiry Into Modes of Existence: An Anthropology of the Moderns / C. Porter (trans.). Cambridge, MA: Harvard University Press, 2013. — 486 p.

«Каждый актор стремится создать свое время», — пишет Латур1. Проверим высказывание на нем самом, но что это? Актор распадается надвое. Текстологически верно будет выделить два потока времен: Bruno франко-английских текстов и «Бруно» ипостаси, воплощенной в русскоязычных переводах. Из хронологической перспективы Bruno время «Бруно» исключительно турбулентно: в 2006 году выходит первый перевод его книги от 1993 года2, в 2013-м мы перепрыгиваем в 2005 год (и, не замедляясь, из 2014 года в 1987-й), уже в 2015-м отскакиваем к 1984-му. И это еще без учета статей. Как после столь головокружительного турне говорить о том, что его 500-страничный opus magnum (далее — AIME) подводит итоги прочим работам? Вернемся к словам Bruno. Возвращение это тем более удобно, что последний говорит о себе в третьем лице: «Параллельно с эмпирической работой, почти 30 лет преследовавшей изучение социотехнических сетей науки, автор систематически вел философское исследование, где сравнивались бы различные способы производства истины (наука и техника — лишь два варианта среди Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ в рамках научноисследовательского проекта № 15-03-00860a «Методология управления сетевыми структурами в контексте парадигмы сложности». 1. Латур Б. Пастер: война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: Издательство Европейского университета, 2015. 2. В частности, занимающее скромную четверть объема книги предисловие не должно удивлять читателя. Его можно назвать «инъекцией времен», так как обзор помещал в одну перспективу ключевые работы Латура, вышедшие как до, так и после данной.

251

нескольких)»3. Следовательно, работа над AIME велась как минимум со времен манифеста «Несводимое»4 — наиболее, со слов автора, философски нагруженного текста из  опубликованных до 2010 года. Уже в нем, в свою очередь, была задана концептуальная перспектива акторно-сетевой теории (далее — АСТ)5. Сплетая эти времена в одно, мы находим, что негативная часть проекта AIME изложена еще в «Нового времени не было»6. Там «Бруно» отказывается от  «Нововременной конституции» (водоразделов между рациональными/примитивными коллективами, как и человеками/не-человеками в  их  составе, — таков смысл термина «симметричный»), чтобы изучить производства прежних границ: религии, законодательства, технологий и пр. К сожалению, ряд установок АСТ девальвировал проделываемую работу — устранению чего, на мой взгляд, посвящены две книги, упорядочивающие метод: введение в АСТ7 и данная работа — введение в «антропологию нововременных», наконец, позитивная часть проекта AIME. С начала 2000-х годов Латур осваивал навыки работы в Digital Humanities8. Их прагматическая польза становится тем очевидней, чем выше риск исследования из-за своего размаха стать «очередной спекулятивной антропологической метатеорией»9. Точкой организационного роста проекта AIME поэтому стал электронный ресурс (сайт)10. Здесь агрегировались эмпирические данные, 3. Latour B. Coming Out as a Philosopher // Social Studies of Science. 2010. Vol. 40. № 4. P. 599–608. 4. Латур Б. Указ. соч. 5. Harman G. Prince of Networks: Bruno Latour and Metaphysics. Melbourne: re.press, 2009. 6. Латур Б. Нового времени не было: эссе по симметричной антропологии. СПб.: Издательство Европейского университета, 2006. 7. Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. 8. В частности, для проверки «социальной монадологии» Габриэля Тарда на случае акторов, представленных в цифровой среде (Latour B., Jensen P., Venturini T., Grauwin S., Boullier D. The Whole is Always Smaller Than Its Parts. A Digital Test of Gabriel Tarde’s Monads // British Journal of Sociology. 2012. Vol. 63. № 4. P. 590–615). Позднее журнал, в котором была опубликована статья, удостоил ее премии (The British Journal of Sociology Rewards the Paper on Monads // Bruno Latour. 01.11.2014. URL: http://www.bruno-latour.fr/node/596). 9. «Если мы никогда не были нововременными, то какими являемся сейчас? Какова антропология нашего мира?» — таков был один из упреков в адрес «Нового времени не было», не предложившей альтернативы. 10. См. URL: http://modesofexistence.org. По указанному адресу также доступны полный список членов «рабочей группы» (ИТ-инженеров, антропологов, социологов, медиатеоретиков и пр.), инструкции о формате проведения исследования, участии в нем и т. п. Кроме того, при регистрации

252

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

которые были предоставлены и переработаны тысячами рядовых участников — «нововременных-информантов» (в  проекте были выделены три фазы: октябрь 2012, 2013 и 2014 годов). Так AIMEкнига оказывается частью значительно большего цифрового полевого исследования. Антропологический интерес Латура прикован к нашей культуре. «Новое время» для него не историческая эпоха, но особый метафизический режим, своего рода «региональная онтология» (22). Ее отличительной чертой является, в терминах Альфреда Уайтхеда, «бифуркация природы»: распределение в мире первичных качеств — объектам (реальности), а вторичных — субъектам (мир представлений). Представлений может быть множество, тогда как реальность единственна: ей обладают лишь «очищенные от следов производства» научные объекты. Наука Нового времени и ее технологические прорывы за последние несколько веков проделали колоссальную работу, распространяясь по миру и затрудняя равноправное восприятие иных, нежели наша, онтологических перспектив. Чтобы устранить это упущение, Латур встает на позиции «радикального эмпиризма» Уильяма Джемса, на  протяжении всей книги неустанно повторяя: чтобы посмотреть на себя со стороны и изнутри одновременно, не нужно ничего большего, чем опыт. Не больше, но и не меньше, чем опыт (178). А коль скоро «данность в опыте» восстанавливается в праве быть критерием реальности, разные режимы данности определят различные реальности. Поэтому Латур пишет для своих информантов по AIME замысловато сконструированный набор режимов данности — модусов (способов существования)11. Речь идет о различных способах организации опыта по определенным внутренним логикам, каждая из которых задает свои особые условия успешности/ неуспешности (как наука, устанавливая пару истинности/ложности). При этом модусы выявимы эмпирически. Латур настаивает, что социальные науки должны создавать условия, в которых их объекты (люди) проявят способы различать друг друга и категории общего им мира. Поэтому он просит участников проекта AIME выискивать вокруг случаи «категориальных ошибок», когда ошибка неразрешима изнутри конкретного модуса, а заключаети заполнении анкеты для скачивания оказывается доступна AIME-книга, содержащая библиографию, глоссарий и пр. вспомогательные разделы (Schmidgen H. Bruno Latour in Pieces: An Intellectual Biography. N.Y.: Fordham University Press, 2014. P. 131), отсутствующие в  большинстве интернет-версий. 11. В данной работе будет использоваться термин «модусы».

КРИТИКА

253

ся, по мнению респондента, в некорректном пересечении различных модусов (в результате чего постепенно и происходит оценка наиболее обнаружимых модусов существования в принципе)12. Существующие рецензии на AIME уже реализовали: 1) последовательный разбор каждого модуса — с оценкой его продуманности13; 2) указание «антропологу нововременных» на  незнание им релевантных дискуссий в разделах современной антропологии14; 3) критику эффектов письма в отношении «разительного контраста между заявленной полифонией модусов и характерно специфическим стилем латурианского письма»15. Однако сравнительный обзор модусов в составе AIME затруднен как минимум тем, что большая часть предваряющих этот проект 12. Понятие «данные» на сайте определено вполне исчерпывающе: «Грубо говоря, своими исследовательскими данными мы называем любой документ, который подвергается испытанию в точке столкновения двух модусов; это мы называем категориальной ошибкой. Подобное столкновение позволяет обнаруживать контраст, о котором мы не знали до этого. Поэтому каждый раз, когда вы предъявляете ситуацию (в тексте, фильме, по радио), которая исчерпывающе снабжена ссылками (дата, источник, контекст, правообладатель) и  которая, как вам кажется, способна выдвинуть вперед один из наших вопросов (или вытеснить вопрос еще более интересным образом), то это и есть для нас данные» (см. URL: http:// modesofexistence.org. Курсив наш. — Е. Б.). Категориальные ошибки являются ключевым инструментом для выявления модусов, но применимым скорее эмпирически, нежели концептуально: в книге Латур упоминает их в качестве иллюстраций при переходе к новым модусам. Так, представьте себе: когда утверждения религиозных текстов проверяют на истинность/ложность, как это принято в научном способе прохождения, речь идет не об устранимой ошибке (когда погрешность в измерении высоты можно уточнить более тщательным измерением), но об ошибке использования различных категорий — здесь и пересекаются модусы. Метод работы с информантами подобен экспериментам социологов Люка Болтански и Лорана Тевено (Латур Б. Пересборка социального). 13. Dusek V. Bruno Latour. An Inquiry Into Modes of Existence: An Anthropology of the Moderns // Notre Dame Philosophical Reviews. 03.11.2014. URL: http://ndpr.nd.edu/news/46726-an-inquiry-into-modes-of-existence-ananthropology-of-the-moderns. 14. Berliner D., Legrain L., Van de Port M. Bruno Latour and the Anthropology of the Moderns // Social Anthropology. 2013. Vol. 21. № 4. P. 435–447. 15. Delchambre J.-P., Marquis N. Modes of Existence Explained to the Moderns, or Bruno Latour’s Plural World // Social Anthropology. 2013. Vol. 21. № 4. P. 564–575.

254

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

работ Bruno все еще не переведена на русский. Поэтому я предлагаю решение, по возможности вписывающее AIME во время «Бруно», а именно: описать запускающий механизм производства модусов в принципе. Под этим термином я буду понимать необходимую для Латура последовательность шагов, легитимирующую мыслимость множественных модусов (коль скоро сперва мы живем в  куда более ограниченном мире «бифуркации природы»). Тонкость в том, что уже в процессе легитимации требуется ввести ряд модусов — ввести еще до того, как мы убедились в своем праве на это. «Запускающий механизм» высвечивает функциональный зазор между АСТ и AIME: понимание его устройства не только проясняет степень преемственности с предыдущими работами Латура, но и облегчает — при желании читателей — работу с оставшимися в стороне 9 модусами самостоятельно (увлекательно нелегкий труд). Отдельно будет показано изменение образа социотехнических сетей науки (центральной для «Бруно» области исследований), происходящее в контексте введения новых модусов. Отдельного внимания заслуживает тема опыта у  Латура (и  опыта ценностей, которые могут быть разделены): поскольку и он, и его информанты — люди одной с нами региональной онтологии, данные AIME действительно основаны прежде всего на особом рассмотрении пережитых ситуаций. И, если посыл книги верен, модусы делают опыт ценностей разделимым. Тогда и вы, и я сможем обнаружить его в своей жизни.

Сцена 1, в которой мы еще не узнаём имен модусов, но понимаем подоплеку их возникновения Bruno и «Бруно» близки в том, что практически всегда выступают единоличными представителями проекта АСТ. Неудивительно, что обсуждению модусов должно предшествовать обсуждение их совместимости с «сетями» акторно-сетевой теории16. Краткий ответ прямолинейно-оптимистичен: да, проекты совместимы. Более того, вся конструкция «модусов» разработана та 16. За пару лет до выхода AIME в одном из текстов Латур акцентирует, что акторно-сетевой дуализм соответствует корпускулярно-волновому. То есть, говоря «актор», мы всегда можем развернуть его в реляционную сеть, но всякая «сеть», сколь многокомпонентна и гетерогенна она ни  была бы, может быть свернута в актора как уникальную действующую агентность (Latour B. Networks, Societies, Spheres — Reflections of an Actor-Network Theorist // International Journal of Communication. 2011. Vol. 5. P. 796–810).

КРИТИКА

255

ким образом, что АСТ становится одним из них17. AIME обобщает саму способность «симметрично-антропологического» зрения, делая ACT-взгляд одним из возможных (этот шаг эквивалентен регионализации онтологии Нововременных). Просто представьте, что вся наша убежденность в научных объектах в качестве основы мира не самоочевидна: она — часть прагматики понимания природы, выработанной западноевропейскими обществами, причем сравнительно недавно. Уже подобное остранение ставит нас на общий план опыта с другими региональными онтологиями. Проблемно-ориентированный взгляд на АСТ помогает легче понять возникновение модусов. По мнению коллеги Латура, Джона Ло18, наиболее характерной проблемой метода стало «окостенение» словаря АСТ в 1990-х годах — своеобразная «болезнь роста» постструктуралистского узуса, по мере распространения превращающегося в структуру пред-данного объяснения. Иными словами, АСТ-подход продуцировал особый, хорошо узнаваемый опыт «обнаружения неожиданных элементов, формирующих динамические гетерогенные сети» (35). Все описанные таким образом сети оказывались удивительными, но одинаково удивительными. Информанты продолжали настаивать, что в сетях юриспруденции есть нечто, «характерное для закона», в религиозных — «для религии». Они были обескуражены, возмущены смешением всего со  всем. Таков парадокс «следования за  акторами». Всеядность теории выражалась в поглощении ценностей информантов (35), иначе говоря, она их не различала. Тогда, дабы ограничить силу созданного им монстра, Латур решает связать его с другими, реанимированными «классическими регионами» — в виде надстройки над сетями. Это двухсоставное создание переваривает все через АСТ, дифференцируя в  новой гомогенности региональные модусы19. Прежде всего, модусы существования — это «внутренние логики» сетей. Для стороннего наблюдателя перемещение от одно 17. На сайте проекта сказано: «Мы также достигли своего рода „программной совместимости“ между двумя проектами. В результате каждая исследовательская программа, которая „идет“ на АСТ, должна также „идти“ на AIME». 18. Law J. After АNТ: Complexity, Naming and Topology // Actor Network Theory and After / J. Hassard (ed.). Oxford: Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. P. 1–14. 19. Как указывалось Латуром (Latour B. Coming Out as a Philosopher), использованная им концепция «способов существования» ранее была разработана в произведениях таких авторов, как Этьен Сурио и Жильбер Симондон.

256

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

го элемента к другому будет казаться разрывным, несвязным; для наблюдателя изнутри процесса прохождения предстает непрерывным. Отсюда определение модуса (способа существования) как способа прохождения. Мы имеем делом с  модусом при всяком случае подобной неэквивалентности точек зрения — «категориальной ошибкой». Несмотря на то что всякий модус воспринимает другие как прерывные, со всяким он формирует неповторимое отношение. Латур замечает отдельно, что модусы не просто взаимодействуют, но пересекаются (это позволяет работать с категориальными парами). Поскольку модусы — прохождения, они также характеризуются уникальными траекториями. Особенности каждой из них задают столь же уникальные условия успешности/неуспешности (где прохождение соответствует успеху, а разрыв — неуспеху). Различимые лишь внутренними логиками, в сетях циркулируют ценности (не состоящие, однако, из материала сетей). Их оберегают институты (99). Притом что институты и  есть условие длительного существования модусов, согласно Латуру, большинство нововременных институтов неспособно разделить с другими опыт ценностей, которые они же стремятся сохранить. В этом отношении модусы призваны наметить путь переучреждения институтов. Поскольку проект AIME имеет эмпирический характер, итоговое количество модусов (15, для удобства сведенных в пять групп по три) не ограничено в перспективе (при условии, что всякий новый будет тщательно обоснован и совместим с предыдущими) (480).

Сцена 1½, в которой модусы [NET] и [PRE] обозначаются, знакомятся, становятся парой Заметьте, насколько изящен антисимметризм первых двух модусов. АСТ — модус [NET], для которого всякая сеть прослеживаема, но не существует ничего, кроме сетей. Точнее, он превращает все в сети по мере движения (то есть неразличимы ценности, циркулирующие в других способах прохождения). Другой модус — это [PRE], PREpositional: в  его логике существуют Природа, Общество, он сам, [NET] и  др. Взятый вне пересечений, [PRE] более всего подобен классическим регионам20: он лишь выделяет спо 20. Латур утверждает, что если у нововременного антрополога и есть что-либо, наиболее подобное «метаязыку», то это — модус [PRE] (237). Ожидаемо возникающий вопрос о претензии всего языка модусов на статус метанарратива (Master Narrative) демонстрирует различие между Латуром

КРИТИКА

257

собы проводить границы, и с этой точки зрения [NET] оказывается лишь одним из вариантов без каких-либо преимуществ. Для [NET] не существует [PRE], для [PRE] в [NET] нет уникальности. Концептуальная машинерия AIME, таким образом, запускается только при [NET · PRE]-пересечении, когда мы следуем за сетями и выделяем различные способы прохождения. Лишь при условии такого «двойного зрения» антрополог нововременных обретает инструментарий для создания «Таблицы модусов» в принципе. И, строго говоря, ни у кого другого, кроме АСТ-исследователя, не могло накопиться достаточно [NET]-материала, чтобы вопрос о [PRE] вообще стал актуален21.

Сцена 2, в которой [NET · PRE] опознают модус [REF] в нововременной науке Новорожденные, [NET · PRE] чувствуют себя в одиночестве: мир так велик! Где же остальные модусы? Беглый взгляд на достижения нововременных замирает на величественном двусоставном обелиске: мононатурализм/мультикультурализм. Если Природа заранее унифицирована, умножаться могут только ее репрезентации в человеческих умах. В картине мира Нововременных тогда не остается места другим реальностям. Мононатурализм для и Жаном-Франсуа Лиотаром (у которых, впрочем, выделяют много общего (Schmidgen H. Op. cit.): новоявленный «радикальный эмпирист» уже как 25 лет настаивает, что «не существует метаязыков — только инфраязыки» (Latour B. The Politics of Explanation: An Alternative // Knowledge and Reflexivity: New Frontiers in the Sociology of Knowledge / S. Woolgar (ed.). L.: Sage, 1988. P. 155–176). Иначе говоря, акторы и без Латура создают вертикальные отношения в иерархиях описаний, но еще со времен Эйнштейна все референты внутренни этим описаниям (Idem. A Relativistic Account of Einstein’s Relativity // Social Studies of Science. 1988. Vol. 18. P. 3–44), поэтому и метанарративность AIME может быть оценена как таковая только информантами как удачно или неудачно написанная. 21. Для пламенных любителей естественных наук, к коим неустанно причисляет себя Латур, замечу: частичная, но наглядная аналогия [NET · PRE]пересечения — это радиотехническая пара «несущий сигнал/модуляция». Длинноволновой электромагнитный сигнал медленно рассеивается в атмосфере Земли и способен покрыть колоссальные расстояния, но сам малоинформативен. Он называется несущим, так как — буквально — переносит в своей структуре коротковолновой «модулирующий» сигнал, который информативно насыщен (поскольку колеблется куда чаще и вскоре рассеялся бы, путешествуй в одиночку). Второй сигнал покрывает пространство на энергии первого, и, более того, на время пути он сам становится колебанием колебания. Чтобы по достоинству оценить [NET · PRE]пересечение, нам нужны [PRE], «модулирующие» прохождение [NET].

258

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

проекта модусов подобен камню преткновения. Однако, настаивает Латур, этот камень может стать Розеттским, если лишить его монолитности. Через научную картину мира единство природы выводится из единообразия научного познания (объектов природы). Однако унаследованный от АСТ принцип скорее ставит тождественность на место эффекта/следствия, нежели принимает за исходную данность/условие. Да, природа предстает единой, но это итог долгой и сложной работы выравнивания результатов различных научных методов. Мы никогда не начинаем с роли «познающих умов», поставленных перед «познаваемой вещью». Чтобы вообще добраться до  вещи, мы, подобно Гензелю и  Гретель, отмечаем свои следы цепочкой — только не хлебных крошек, а других вещей. Вещи отсылают к вещам, мы переводим их друг в друга, они превращаются друг в друга — так и происходит познание. Так выглядит способ прохождения [REF] — reference. Он сравнительно хорошо представим по «лабораторным исследованиям» Латура22. Современная наука [REF · NET] продуктивна тем более, чем дальше протянуты ее сети материальных отсылок. Контринтуитивная на первый взгляд идея модуса [REF] целиком вырастает из опыта. Чтобы проверить это, примем до конца абзаца антропологически-остраненный взгляд на  практики ученых. Так, вопрос «Почему дедукции из искусственных экспериментов в оборудованной лаборатории говорят о реальном мире?» эквивалентен вопросу «Почему ученые заключают нечто о тождественном объекте природы из отождествления десятков других разнородных объектов?». Верно, что «это — не это»: речь лишь о том, какова конкретная стоимость устранения «не», оплаты работы отождествления. Чтобы прояснить свою мысль, Латур гипертрофирует ее: карта, указывающая маршруты новым экспедициям, полезна именно потому, что она не есть сама гора, не эквивалентна ей — она маленькая, мобильная, сделана из бумаги и условно раскрашена, а не весит 10n тонн. Карта лишь отсылает к горе некоторыми из своих качеств. Геодезия способна изучать горные рельефы с помощью снимков, опорных столбов на тропе, записей предыдущих экспедиций лишь благодаря тому, что все эти элементы качественно не похожи друг на друга.

22. Латур Б. Наука в действии: следуя за учеными и инженерами внутри общества. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2013; Он же. Пастер.

КРИТИКА

259

Вот он опыт прохождения [REF], нет ничего проще: вещи ощутимо различны — наука же познает их, делая одни более тождественными, упорядочивая в сети различия другие.

Сцена 3, в которой обнажается порочность связи модусов [REF · DC], и ее роль в установлении «бифуркации природы» Антрополога нововременных следует считать симметричным как минимум в том отношении, что, выделив в научном познании модус [REF], исследователь вынужден описать и представления о науке самих Нововременных. Последние, впрочем, не признаются им заведомо верными. Как тогда обозначить ненулевой остаток, R(x), на который самоотчеты информантов отличаются от отчета антрополога? Знакомьтесь: [DC], Double Click, «злокозненный гений» — единственный двухбуквенный бастард в триплетном пантеоне модусов. Латур изобретает своего первого врага23. Поскольку те же правила AIME диктуют, что содержательно модус может быть понят лишь в категориальной паре, [DC] спаривается с [REF]: узурпатор, в [REF · DC] он занимает незаконное место. Мы, безусловно, уже знакомы с [DC] по таким медиа, как энциклопедии, школьные учебники или образовательные фильмы. Он — концентрат всей «просвещенческой» риторики о триумфе Разума, прогресса и беспрепятственном распространении познания, к  которой некогда усердно обращалась наука. Амбиции [DC], настаивает Латур, уступают лишь его параноидальному страху разрывов в любом способе прохождения — отсюда рождается фанатичная вера в «перемещение без изменения» и «прямую (буквальную) речь» здравого смысла. Каждый раз, встречаясь с метафорой, [DC] корчится в агонии, пытаясь сразу же закрыть дискуссию о числе реальностей в составе мира. Указующий перст велит религиозному опыту, переживанию искусства или даже логике законотворчества возвращаться обратно в головы свободных субъектов. «Реальная реальность, — настаивает [DC], — уже занята, и она населена объектами природы, открываемыми наукой». Лицемерная ложь! Порочность [REF · DC]-сопряжения проступает уже здесь. Пока [REF · NET]-сети научного познания открывают объекты, заботясь о создании и поддержании условий для существования последних, [DC] обрубает сети, приписывая объ 23. Более подробно о [DC] как модусе Латур пишет в гл. 10; здесь же меня интересует его роль в «запускающем механизме», соответствующая гл. 5–6.

260

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

ектам статус «вечных» («несотворенных»), и тем самым очищает их открытие от человеческого фактора. [REF · DC]-пересечение возникает, когда [DC] паразитически присваивает себе достижения [REF], выступая от лица унифицированной природы как «реальности на самом деле». «Постойте! — восклицает встревоженный Латур, призывая в свидетели [NET · PRE]-пересечение. — Это ведь не эпистемологический, но политический ход». Или правильнее будет сказать — религиозный?

Сцена 4, в которой Латур отправляется в прошлое, находит религиозные истоки [DC] и низвергает тирана С началом Нового времени религия, настаивает Латур, действительно начала уходить в тень — в отличие от характеризующего ее способа прохождения24. В этом зазоре возникает [DC] — отпрыск обхитрившей себя секуляризации. Чтобы стать гарантом «нововременной Конституции», Богтворец становится Отъединенным Богом25, распадаясь надвое. Подобно ему, объекты получают статус несотворенных, а субъекты — статус свободных и познающих. Казалось бы, вопрос религии исчерпан, но вернуться к нему европейцев вынуждают аборигены и их картины мира. Так впервые рождается наивная вера в «наивную веру». Sancta simplicitas! Островитяне молятся идолам и знамениям, но, по сути, лишь проецируют на них свой разум, ведь это их конструкции, они сами сделали своих богов. Покинув тропические страны и оставив смехотворные мифы за плечами, нововременные возвращаются в академии наук, ставят эксперименты и устанавливают научные факты о природе. Но чем больше объектов они открывают, тем более лишаются воли, сами оказываясь каузально детерминированными. Подобно расширяющемуся пузырю сброшенной оболочки гибнущего газового гиганта, [DC] вынуждает нововременных колебаться между всевластностью и бессилием тем сильнее, чем дальше они развозят по миру свою региональную онтологию. Столь 24. Как нетрудно догадаться, Латур действительно выделяет [REL], religion, в качестве самостоятельного модуса, однако, как и в случае [DC], в «запускающем механизме» используется лишь одна из характеристик способа прохождения, специфического для религии (из ранних работ она подробно рассмотрена в: Latour B. On the Cult of the Factish Gods // Latour B. On the Modern Cult of the Factish Gods. Durham, NC: Duke University Press, 2010). 25. Или — отграниченным богом (Латур Б. Нового времени не было. C. 98).

КРИТИКА

261

лихорадочная амплитуда свидетельствует лишь о том, сколь непоследовательна их секуляризация. Нововременные не верят в деревянных божков, но  сделали своими фетишами факты («фактиши»), так и  не  сумев вступить с  последними в  религиозное отношение порождения. В этом туре пальма первенства явно переходит к аборигенам, которые даже не сомневались: «Да, мы сделали идолов, и  поэтому они — реальны»26. Нет ничего наивнее, чем верить в «наивную веру» других27. Если где и следует искать происхождение модуса [DC], так это в  пронизывающей христианство идее нетварного бога, ставшего вдобавок отъединенным. Секуляризация стерла имена бога, но разделила с ним дискурсивный режим — по крайней мере в отношении теории научного познания, сделав крайне затруднительным описание практического опыта познания. В итоге гарантия «нововременной Конституции» распространилась лишь на  результат (объекты природы реальны), оставив за скобками процесс их конструирования: эту «наивную веру» провозглашает и [DC] в союзе с [REF]. Для изгнания узурпатора достаточно прислушаться к аборигенам, замкнув цепочки порождения в антропологический круг, «заземлить» их. Научные объекты — наши творения, безусловно, но как иначе, нежели сотворив их, мы вообще могли бы знать, что из них сотворены мы сами?

Сцена 4½, в которой [NET · PRE] находят для [REF] — в лице модуса [REP] — достойную категориальную пару Одно из преимуществ проекта AIME — стремление к эпистемологическому историзму, избегающему релятивизма: нет бесконечного резервуара «предсуществующих в вечности объектов», только и ждущих, чтобы быть открытыми. Существовали времена и коллективы, считавшие познаваемыми различные сущности (из которых далеко не все входят в привычный нам состав мира). И все же сети нововременной науки [REF · NET] предложили качествен 26. Я настаиваю, что здесь присутствует перекличка с темой происхождения, выступающей одной из структурообразующих для мифа, в частности мифа об Эдипе (Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.: Эксмо-пресс, 2001. Гл. XI): как мы можем быть собой, если мы сотворены/созданы/рождены? Латур играет здесь на сопоставлении не просто множества мифогенных космологий, но сопоставлении мифогенной (порожденность сонмом богов) и научной (порожденность совокупностью объектов природы). 27. Latour B. On the Cult of the Factish Gods.

262

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

но новый способ познания, но чего? Если это не «сама реальность» [DC], то до чего дотягиваются выстраиваемые вереницы отсылок? Новый модус легко обнаружить, если поставить Природу на  место результата вместо отправной точки. Поскольку никто из ученых не имеет дело с тотальностью, от имени которой выступает, Латур обращает внимание на «множество маленьких природ» — длящих себя объектов природы, проходящих от мгновения к мгновению28. Риск неуспеха здесь наивысший — исчезновение (162)29. [REP], reproduction, — это способ прохождения бытий, то, как вещи мира продолжаются. И  хотя камни и  нейтрино (по идее) заняты тем же, в качестве наглядного примера Латур приводит эволюцию: живые существа воспроизводят себя сквозь время, мы сами буквально «вынесены к бытию» как потомки этой бесконечной цепи, тянущейся сквозь миллионы лет. Понятое как [REP · REF]-пересечение научное исследование нацелено на постоянное, напряженное удержание контакта между [REP], который не должен исчезнуть, и [REF], отчаянно пытающимся включиться в порядок уже установленных материальных отсылок. Таким образом, мы приходим к ситуации, где и возникает вопрос о соответствии «познанной вещи/познающего ума», но приходим к ней как к конечному решению, вместо того чтобы игнорировать проходимый путь.

Сцена 5, в которой наконец-то включается «запускающий механизм» по производству модусов Легко убедиться, что [REP · REF]-пересечение призвано разомкнуть мертвую хватку мононатурализма и тем самым даровать онтологическое достоинство (128) другим модусам. Последний шаг состоит в устранении беспрестанного беспокойства «познающего ума» старого образца о том, каков же объект-в-себе. «Как выглядит реальность без наших инструментов нашей культуры? 28. По этой причине Харман уточняет, что [REP] — более онтологический модус, чем прочие, и заново проговаривает схему «Латур — окказионалист» (Harman G. Bruno Latour: Reassembling the Political. L.: Pluto Press, 2014). Я уделяю внимание [REP] в силу его места в «запускающем механизме», однако детального рассмотрения заслуживает весь триплет [REP; MET; HAB]. 29. На мой взгляд, прохождение модуса [REP] похоже на существование ячеек в компьютерной игре «Жизнь». Они алгоритмически размножаются/ гибнут в зависимости от занятости окружающих ячеек, тогда как сами имеют всего два состояния: существовать или нет. Однажды возникнув, ячейка может измениться, лишь умерев. До той поры ее жизнь всецело состоит в том, чтобы длиться.

КРИТИКА

263

нашего языка?» — вопросы эти достойны, скорее, [DC], транспортирующего идеи по воздуху. Латур дифференцирует Природу с помощью модуса [REP] потому, что так аргумент «опосредованности познания» превращается из негативного в позитивный. Если вместо единственной объективной реальности, к которой устремлены посредники, аналогично допустить реальность множественности реальностей, отношение «один-ко-многим» сменяется на «многие-ко-многим» — самое время отнестись к посредникам всерьез. Вопрос же «Каков объект вне наших способов его познания?» ошибочен, поскольку выводит ощущение нехватки из [REF · DC]-парадокса детерминации. Посредники в виде выбранной метрологии, личности исследователя или принятой системы нотации являются не тем, что ограничивает нас. Напротив, лишь с их помощью мы знаем об объекте вообще что-либо. Латур уже обратил отношение порождения: да, мы получаем доступ к  реальности благодаря посредникам, и  да, поэтому мы дотягиваемся до самой реальности30. А сопутствующее нововременным ощущение, что объект все-таки может оказаться иным, — это и есть другие способы существования, другие модусы. Они так же реальны, как и «объективная реальность» мононатурализма: различны условия успешности/неуспешности способа прохождения данного модуса (так, «истина/ложь» — лишь одно из них). Здесь мы подходим к секрету «энергии связи» [REF · DC] — «·», связывающей модусы. Представьте себе, насколько сжатый, сконцентрированный тип реальности подразумевает мононатурализм. Ничто, кроме природных объектов, не реально в собственном смысле. Сколько сил сведено воедино, чтобы эта монополия работала! Однако, чтобы работать в  таком режиме, «·» все время должна сдерживать претензии других режимов данности опыта на самостоятельность за счет «нехватки реальности». Поэтому стоит лишь показать, что реальности достаточно уже в [REP · REF], как мы словно высвобождаем «энергию связи» из связки «·»: отпускаем сдерживавшую маховик пружину — и множество модусов начинают стыковаться друг с другом в разных сочетаниях, выявляя свои способы прохождения31. 30. Ср.: Латур Б. Пастер. Пропозиция 1.1.5. 31. Словари [REF] исключительно богаты на аналогии. Я предлагаю думать о модусах как об «онтологических валентностях» — как минимум уже точка, которой Латур связывал модусы, подсказывает эту ассоциацию. Как свободные электроны атомов связываются в молекулы качественно различных веществ, так и связи (пересечения) модусов описывают качественно различные пласты опытов в потоке жизни.

264

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

Сцена 6, в которой образ социотехнических сетей науки выигрывает от знакомства с модусами [TEC] и [FIC] Латур начинал с «лабораторных исследований», так как детерминизм социокультурного контекста наталкивался там на естественно-научные объекты, сами порождавшие новые типы детерминаций32. Новизна принципа симметричности в  АСТ33 состояла поэтому в универсализации словаря для описания агентностей. Однако сейчас, когда проект AIME включил в себя АСТ как один из  модусов, а  «запускающий механизм» производства модусов обозначен, образ социотехнических сетей науки периода АСТ (близкий [REP · REF]) можно достроить с помощью двух других модусов — составляющих с [REF] триплет квази-объектов. Термин «технонаука», стяжавший славу в последнюю пару десятилетий ХХ века, уже дает подсказку, какой модус легче всего ввести следующим и даже как именно. Единство объективной Природы работает в паре с субстанциональностью Материи: когда первый из членов замещен объектами природы, вместо второго члена нам следует говорить о разнородных материалах (209). А поскольку отношение «один-к-одному» сменилось на «многиеко-многим», технологию бессмысленно рассматривать и как «всего лишь инженерное приложение научного знания»: что и к чему прикладывать, если убраны фундирующие тотальности? Однако, если акцент смещается на сопротивление пригоняемых друг к другу материалов, устойчивым эффектом создания технологии становится то, что теперь некоторое действие делегировано: таблетка аспирина берет на себя функции иммунной системы организма, пассажиры передоверяют свое перемещение городскому транспорту, акваланг заменяет тренировку задержки дыхания под водой. Чтобы обозначить [TEC], technology, как модус, Латур дает семиотическое обобщение делегированию действия: каковы бы ни были разнородные материалы, траектория [TEC] заключается в тройном «смещении» — в пространстве, времени, между акторами (247). Мы привыкли думать о «технологии»-существитель 32. Callon M., Latour B. Don’t Throw the Baby Out with the Bath School! // Science as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: Chicago University Press, 1992. 33. См.: Каллон М. О некоторых элементах социологии перевода: приручение морских гребешков и рыболовов бухты Сен-Бриё (перевод данной статьи будет опубликован в следующем номере «Логоса»).

КРИТИКА

265

ном (готовый результат, технология работает [TEC · REP]), тогда как необходим глагол — «технологизировать», делать нечто технологией. Успех прохождения [TEC] соответствует переупорядочиванию линий сил, принимающему устойчивый облик. Материалы должны быть собраны вместе так, чтобы некоторое действие регулярно осуществлялось, но не там и не теми, кем ранее. Будь то создание компьютерной программы, проверяющей математическое доказательство, обучение игре на  гитаре у  педагога или даже технике осознанных сновидений, где рабочим материалом являемся мы сами, технологизировано может быть практически все — вопрос, скорее, в том, не сместится ли куда-либо еще произведенное нами «тройное смещение». Естественно, что этот же вопрос принципиален для [REP · REF]-пересечения: как избежать произвольного рассеяния отсылок [REF] — сделать так, чтобы они упорядоченно возвращались в произведшие их сети, принося новое знание об объектах? Латур полагает, что это предотвращается [REF · TEC]-пересечением, задающим градиенты сопротивлений в  научном исследовании, например установкой измерительного оборудования. Технологизация материала производит складку, сгиб, и отсылки [REF] начинают циркулировать, привязанные к конкретному делегированию. В свою очередь, учет [REF · TEC] возвращает нас к воспроизводящимся технологиям письма — тому уровню научного исследования, на котором Латур впервые пробовал семиотический анализ. Верно ли, что научные статьи — это специфически построенные рассказы? Да, безусловно. Как минимум они населены действующими и перемещающимися в тексте персонажами, не все из которых даже существовали ранее, и эту черту [REF] перенимает от модуса [FIC], fictional, выдумки, воображения, фантазии (в особенности искусства). [FIC] оказывается одним из тех редких режимов данности, который нововременные приняли за  то, что он есть, не оставив ему, впрочем, самостоятельного способа существования из-за «бифуркации природы». Прохождение [FIC] уподоблено прохождению [TEC] как «тройное смещение» (в пространстве, времени, между акторами). Различие же между ними состоит в длительности их существования. Сгиб, образованный сопротивлением материалов, в случае [TEC] создает устойчивое смещение, зачастую переживая своих «творцов», тогда как [FIC] живет в колебании между материалом и формой. Произведение искусства существует только вместе с воспринимающим — в этом отношении [FIC] исключительно хрупок. Вот почему уравненный с ним в нарративном отношении модус [REF] создает более устой266

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

чивых персонажей и достигает [REP]. Благодаря поддержке [TEC] эти персонажи «натренированы и приучены возвращаться». Несмотря на кажущуюся эфемерность, [FIC] обладает одним из наиболее интенсивных эффектов в случае успеха прохождения: он заставляет нас поверить. Благодаря созданию [FIC] «мы становимся отпрысками своих работ» (246).

[REV] is for “review” По  итогам проекта AIME Латур выделяет 15 модусов, разбивая их на 5 триплетов: [NET; PRE; DC] задает язык модусов, [POL; REL; LAW] выделяет квази-субъекты, [REF; TEC; FIC] — квази-объекты, [ATT; MOR; ORG] — модусы, связывающие квази-субъекты и квази-объекты, [REP; MET; HAB] — (упрощая) модусы длительностей/ стабильностей существования. Подобная разбивка подозрительно симметрична, и это не тот случай, когда симметричность играет на пользу Латуру. Философ Грэм Харман, первый, кто дал прочим работам Латура связную метафизическую интерпретацию, здесь оборачивается первым критиком и сразу указывает, что уже полюса квази-субъектов/квази-объектов представляются слишком удачно выделенными для «простого эмпирического исследования». Более того, почему эти операторы центральны, если, избавившись от дуализма природа/культура, нам больше не нужно обособлять в  классификации людей?34 Харман настаивает также, что [REP] — не модус, а полностью онтологическое измерение, что [DC] — не модус, а категориальная ошибка, сделанная модусом для симметрии и к тому же умаляющая значение модусов [NET] и [PRE]35. Присоединяясь к аргументу о странной роли [REP] (почему он и был рассмотрен лишь частично), я хочу отметить, что о неравноценности модусов можно судить по их участию во введении в строй «запускающего механизма». Так, сколь ни был бы спорен статус [DC] как модуса, он специально допущенная ошибка и его законное место — в грамматическом триплете. Смотрите, как распределены роли: [NET] задает единообразие перспективы, не переставая аутистически удивляться разнообразию элементов, [PRE] легитимирует сборку из  [NET] онтологических структур, 34. Harman G. Bruno Latour: Reassembling the Political. P. 99–100. 35. Ibid. P. 92–93. По словам Хармана, в будущем он опубликует отдельную книгу по AIME-этапу философии Латура под названием «Государь модусов» (вторя заглавию уже опубликованного «Государя сетей»; см. перевод фрагмента в: Харман Г. Государь сетей: Бруно Латур и метафизика // Логос. 2014. № 4 (100). С. 229–248).

КРИТИКА

267

а [DC] — тот самый оппонент, который возник, чтобы быть повержен первыми двумя частями словаря. Он — фальсификатор теории: коллектор всех допущенных нововременными ошибок, «то, чем быть не следует». [DC] — Юпитер, несостоявшаяся звезда, чье гравитационное поле уберегает внутренние планеты от избытка астероидов; как талисман, его должно возить с собой в котомке и созерцать прах. На  мой взгляд, помимо способа разбиения модусов на  группы, в  проекте AIME присутствует и  иная, техническая проблема: как писать о модусах? Только представьте: несчастный нововременный читатель, отринувший свою ложную веру в [DC], пытается разобраться в хитросплетениях [REF · NET], [REF · TEC], [FIC · TEC], а с каждым новым пересечением и модусом Латур неустанно продолжает повторять, что это и есть мир, в котором мы живем. Выбранные метафорические ряды, хотя и сопровождаются щедрыми порциями примеров, остаются весьма абстрактными даже для приверженцев АСТ. Кажется, модусы призваны мультиплицировать наше зрение, но вскоре после знакомства с ними причины их выделения тускнеют, а возвращение от текста о них обратно к опыту становится все затруднительнее. Часть модусов начинает упоминаться в первых главах еще до того, как введена развернуто в последующих, многоуровневые метафоры взаимопроясняются по ходу текста и меняют отправные значения. Ажурные подвесные мосты перестроились, пока вы отвлеклись на тонкие шпили. Текст настолько густ, что за концептуальной вязью легко потерять переописываемый опыт, более того, он сам производит другой опыт. Если не удерживать в голове изрядную часть корпуса предыдущих работ Латура, к середине книги может даже возникнуть впечатление, что модусы превращаются в дикий метафизический конструктор (и их действительно можно рассмотреть как онтологическую головоломку концептов, своего рода «абстрактную алгебру модусов»). Впрочем, существует еще как минимум один способ ухватить модусы, пока они не раскрыли себя сами: в эксплицитном виде его подсказывает статья «Политики объяснения»36. Поскольку конечным продуктом исследователя является текст, который может быть написан хорошо или плохо, вместо попытки выпрыгнуть за пределы текста (этнометодология) или всемерно избегать этого (деконструкция) саму методологию следует рассматривать 36. Latour B. The Politics of Explanation.

268

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

как стиль письма37. Помните, о чем всегда помнит Латур: он пишет нарративы, да и никогда не отказывался от этого. Притом что (технически) модусы — это онтологические режимы, на что был бы похож рассказ об их взаимодействиях? Поэтому модусы довольно удобно параллельно воспринимать как актантов, как особые действующие лица повествования, вступающие в отношения друг с другом, с читателем, с женщиной-антропологом и пр. Начиная читать текст, мы не знаем, что они, пока вереница их выходов на сцену не подскажет нам контуры персонажей. Понять модусы таким образом дает и введенное в [FIC] понятие фигурации. Прекрасный ее пример — низвергнутый модус [DC], Double Click. С одной стороны, у нас есть аморфное множество довольно общих суждений о мире, обозначаемых ярлыком «нововременной здравый смысл»38, а с другой — персонаж, который олицетворяет их. Фигурация делает [DC] агентностью: теперь он различим на  том же уровне смысловой общности, что и  другие персонажи-модусы, а их взаимоотношения могут описываться глаголами, которые просто не подходили бы для сравнения сырых списков суждений. Как читатели, мы можем смотреть по обе стороны фигурации. Если из всей работы Латура интерес представляют модусы-концепты, то фигурация фиксируется, и мы работаем только со слоем модусов. Если же (а я надеюсь на это) модусы интересны как антропологическая оптика, то фигурация размывается и семиотизация модусов как условных персонажей облегчит возвратное движение к  жизненному опыту. Способность двигаться по  тексту подобным образом является непосредственным примером [FIC · TEC]-пересечения в действии. Вот мы читаем некое произведение [FIC], убеждающее с помощью впечатлений. Но если выработана особая компетенция чтения, техника работы с текстом, которой у нас не было раньше, материал текста сгибается [TEC], и, возвращаясь к чтению, мы различаем опыты устойчиво. Если же в отношении стиля AIME не совершить подобной работы, риск перепутать слои опыта многократно возрастает. В одной из рецензий это (перескакивание между программным уровнем и конкретными предложениями, избегающее критики/дискуссии») было остроумно названо «эффектом тефлона»39. 37. Ibidem. 38. Common sense as opposite to Good sense (59). Причем в повседневной жизни оба не являются перечислимыми наборами аргументов. 39. Delchambre J.-P., Marquis N. Op. cit.

КРИТИКА

269

Несмотря на то что AIME-книга — далеко не весь AIME-проект, она может быть названа его глашатаем, провозвестником. Нововременного читателя сложно убедить, что «есть и другие миры, кроме мононатурализма», он должен убедиться в  этом на  собственном опыте (отсюда и переход модусов к радикальному эмпиризму Джемса). Причем возможность убедиться — не просто риторическая декларация, но условие первого из критических тестов — проверка, которую Латур предлагает провести читающему. Был ли опыт, выявленный введением модусов как особых способов существования, разделен с нами (477)? В одной из своих статей40 Латур рассматривает пару «ин-формативное сообщение/ транс-формативное сообщение», сравнивая религиозное письмо с речью влюбленных. Высказывания там не просто передают некоторое смысловое содержание, но изменяют само состояние коммуникантов — происходят с ними, подобно событиям. Как мне кажется, отношение к тексту для Латура имеет религиозный оттенок в целом. С долей иронии, пропорциональной его самоиронии в AIME, я предлагаю обозначить этот оттенок выдуманным модусом [REV], re-view. Это модус повторного обращения взгляда, изнутри способа прохождения которого нет разрыва между пониманием и переживанием текста. Чудесное самоисполняющееся пророчество — проверишь, когда дочитаешь до  конца страницы. Более того, чтобы чудо свершилось, написанное в тексте должно быть применено к самому тексту — и именно потому, что чтение производит специфический опыт, с которым можно работать. В этой рецензии [REV] различим, когда антропология нововременных описывается модусами [FIC] и [TEC] (среди прочих), а их пересечение помогает понять, что такое модусы на уровне текста. В книге Латура [REV] различим, соответственно, там, где обращение к читателю на уровне текста формирует условия проверки этого же текста. «Попытайтесь примерить данную оболочку из слов к своему опыту и смотрите, насколько она подходит». [REV], таким образом, призван стать новым способом производства убеждения. «Онтологический поворот» в антропологии можно сформулировать следующим образом. Как последовательные антропологи, мы должны добраться и до онтологических описаний, которыми информанты размечают свой мир, а в случае AIME, как жители 40. Latour B. “Thou Shalt Not Freeze Frame,” or How Not to Misunderstand the Science and Religion Debate // Latour B. On the Modern Cult of the Factish Gods.

270

ЛОГОС · ТОМ 27 · #1 · 2017

этого же мира и симметричные антропологи, мы вправе внести коррективы. Однако, как уже было сказано, коль скоро все модусы размещены в одном слое опыта, ни один из них не трансцендентен пространству моей, вашей, Латура жизни. Если концепция модусов адекватна, то любой наш жизненный опыт должен быть корректно представлен их пересечениями41. Измененные текстом, мы открываем чувствительность к  разным способам «быть реальным» в  составе общего мира. Так что, если поверить [REV], дело за нами, равно как и весь проект AIME открыт для испытаний — нашим опытом/опытам. Евгений Быков

41. Как нововременные, мы включены в собственные верования о мире (тот же мононатурализм), относительно которых Латур создает «антропологическую дистанцию», чтобы, отключив ограничивающие верования, переподключить больший их репертуар. Я хочу привести в равной степени наглядную и огрубляющую аналогию эффекта «остранения-возвращения». Наша повседневная жизнь состоит из потока событий, идущих внахлест, ситуативно меняющихся и окрашенных настроением. Однако мы можем подойти к ней со стороны аутоантропологии: взглянув на себя со стороны, сегментировать поток на эпизоды сна, общения с людьми, перемещений, приемов пищи и т. п. (обессмыслить их). Когда же подобные сегменты практик выделены, в них становится легче проследить собственные логики, которые, будучи наложенными друг на друга, приводят к новым выводам о нашей жизни. (Как поглощение медиа отражалось на длительностях сна, как увеличение перемещений влияет на рост круга общения и т. п.) Модусы же работают с онтологией мира.

КРИТИКА

271

ЛОГОС

В   М А ГА З И Н А Х ВА ШЕГО ГОР ОДА

Москва

MMOMA Art Book Shop, павильон Музея современного искусства «Гараж», ул. Крымский Вал, 9, стр. 32 (Центральный парк культуры и отдыха им. М. Горького), (495) 645‐05‐21 MMOMA Art Book Shop в Институте «Стрелка», Берсеневская наб., 14, стр. 5а Библиотека-фонд Русское Зарубежье, ул. Нижняя Радищевская, 2, (495) 915-10-30 БукВышка, университетский книжный магазин ВШЭ , ул. Мясницкая, 20, (495) 628‐29‐60, [email protected] Гнозиc, Турчанинов пер., 4, (499) 255‐77‐57 Додо Азов, ул. Азовская, 24, корп. 3 (ТРЦ «Азовский»), (926) 417-53-58 Додо Меридиан, ул. Профсоюзная, 61 (Центр культуры и искусства «Меридиан»), (915) 418-60-27 Додо Спейс, ул. Мясницкая, 7, стр. 2, (926) 044-15-61, [email protected] Додо в Культурном центре ЗИЛ , ул. Восточная, 4, корп. 1, (495) 675‐16‐36 Додо Царицыно, Визит-центр Государственный музей-­ заповедник «Царицыно», ул. Тюрина Киоски Издательского дома «Дело» в РАНХиГС, пр-т Вернадского, 82, (499) 270‐29‐78, (495) 433‐25‐02, [email protected] Москва, ул. Тверская, 8, стр. 1, (495) 629-64-83, 797-87-17 Московский Дом книги, ул. Новый Арбат, 8, (495) 789‐35‐91 Сувенирный магазин Музей Москвы, Зубовский б-р, 2, стр. 3, (915) 471-04-58 Остроухов, Трубниковский пер., 17, стр. 1, (495) 695-46-18, [email protected] Книжная лавка У Кентавра в РГГУ (ИОЦ «Гуманитарная книга»), ул. Чаянова, 15, (499) 973‐43‐01, [email protected] Фаланстер, М. Гнездниковский пер., 12/27, (495) 629‐88‐21, [email protected]

Фаланстер на Винзаводе, 4‐й Сыромятнический пер., 1, стр. 6, (495) 926‐30‐42 Ходасевич, ул. Покровка, 6, (965) 179‐34‐98, [email protected] Циолковский, Пятницкий пер., 8, стр. 1, (495) 951-19-02, [email protected] Оптовая торговля: издательство «Европа», М. Гнездниковский пер., 9, стр. 3a, (495) 629‐05‐54, [email protected] СанктПетербург

Подписные издания, Литейный пр-т, 57, (812) 273‐50‐53, [email protected] Порядок слов, наб. р. Фонтанки, 15, (812) 310-50-36, [email protected] Все свободны, наб. р. Мойки, 28, (911) 977-40-47, [email protected] Дом университетской книги (Издательство СП бГУ ), Менделеевская линия, 5, (812) 329-24-70, (812) 329-24-71, [email protected] Факел, Лиговский пр-т, 74 (Лофт-проект «Этажи»), (911) 700-61-31 Санкт-Петербургский Дом книги, Невский пр-т, 28, (812) 448-23-55, [email protected] Свои Книги, ул. Репина, 41, (812) 966-16-91 Fahrenheit 451, ул. Маяковского, 15, (911) 136-05-66, [email protected]

Оптовая торговля: ИД «Гуманитарная академия», ул. Сестрорецкая, 8, (812) 430‐99‐21, (812) 430‐20‐91, [email protected] Воронеж

Екатеринбург

Книжный клуб Петровский, ул. 20‐летия ВЛКСМ , 54а (ТЦ «Петровский пассаж»), (473) 233‐19‐28, [email protected] Йозеф Кнехт, ул. 8 Марта, 7, (950) 193‐15‐33, [email protected] Пиотровский в Президентском центре Бориса Ельцина, ул. Бориса Ельцина, 3, (912) 485-79-35

Красноярск Нижний Новгород

Бакен, ул. Мира, 115а, (391) 288-20-82, [email protected] ГЦСИ Арсенал, Кремль, корп. 6 (здание «Арсенала»), (831) 423‐57‐41, [email protected]

Новосибирск

Пермь

Ростов-на-Дону

Ставрополь

Киев

Литературный магазин КапиталЪ, ул. Максима Горького, 78, (383) 223-69-73 Пиотровский, Независимый книжный магазин, ул. Ленина, 54, (342) 243‐03‐51, [email protected]

Книжный салон Интеллектуал, ул. Садовая, 55, (Дворец творчества детей и молодежи), (988) 565‐14‐35 Князь Мышкин, ул. Космонавтов, 8, (928) 963-94-81, (928) 329-13-43, [email protected] Архе, ул. Якира, 13, +380-63-134-18-93

ЛОГОС

в интернете

Интернетмагазины

http://www.libroroom.ru/ http://www.labirint.ru/ http://urss.ru/ http://www.ozon.ru/

В  электронном виде

http://www.litres.ru/ http://bookmate.com/ http://www.ozon.ru