2015. Том 4. №4 Российский Гуманитарный Журнал. Liberal s Arts n in Russia

Citation preview

ISSN 2305-8420

РОССИЙСКИЙ ГУМАНИТАРНЫЙ ЖУРНАЛ Liberal Arts in Russia 2015 Том 4 № 4

ISSN 2305-8420 Научный журнал. Издается с 2012 г. Учредитель: Издательство «Социально-гуманитарное знание» Индекс в каталоге Пресса России: 41206

libartrus.com

2015. Том 4. №4

СОДЕРЖАНИЕ

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР Федоров А. А. доктор филологических наук профессор

РЕ Д АКЦ ИОН Н АЯ К ОЛ ЛЕ ГИ Я Burov S. Dr. habil., professor Kamalova A. Dr. of philology, professor Kiklewicz A. Dr. habil., professor Žák L. PhD in economics McCarthy Sherri Ph.D, professor Баймурзина В. И. доктор педагогических наук профессор Власова С. В. кандидат физико-математических наук доктор философских наук профессор Галяутдинова С. И. кандидат психологических наук доцент Гусейнова З. М. доктор искусствоведения профессор Демиденко Д. С. доктор экономических наук профессор Дроздов. Г. Д. доктор экономических наук профессор Еровенко В. А. доктор физико-математических наук профессор Ильин В. В. доктор философских наук профессор Казарян В. П. доктор философских наук профессор Кузбагаров А. Н. доктор юридических наук профессор Лебедева Г. В. кандидат педагогических наук Макаров В. В. доктор экономических наук профессор Мельников В. А. заслуженный художник России профессор

ВОЛКОГОНОВА О. Д. Г. П. Федотов о национальном характере в истории России ......................................................................................247

МИХАЙЛОВА Н. В. Философская интерпретация объектов математики в формализме, интуиционизме и платонизме......................... 257

ЕРОВЕНКО В. А. «Математика балета» в эстетической составляющей философского осмысления танца ................................................... 269

ПОРТНОВА Т. В. Роль художественных произведений А. Павловой в создании сценических образов ........................................................ 282

ВАСКЕС АБАНТО Х. Э., ВАСКЕС АБАНТО А. Э., АРЕЛЬЯНО ВАСКЕС С. Б. Современная этика медицинских исследований – биоэтика........................................................................................................ 292

ЕРЫКИНА М. А., ИВАНОВА Е. Е. Песни для развития лексико-грамматических навыков у студентов неязыкового вуза ............................................................. 304

Моисеева Л. А. доктор исторических наук профессор Мокрецова Л. А. доктор педагогических наук профессор Перминов В. Я. доктор философских наук профессор Печерица В. Ф. доктор исторических наук профессор Рахматуллина З. Я. доктор философских наук профессор Рыжов И. В. доктор исторических наук профессор Ситников В. Л. доктор психологических наук профессор Скурко Е. Р. доктор искусствоведения профессор Султанова Л. Б. доктор философских наук профессор Таюпова О. И. доктор филологических наук профессор Титова Е. В. кандидат искусствоведения профессор Утяшев М. М. доктор политических наук профессор Федорова С. Н. доктор педагогических наук Хазиев Р. А. доктор исторических наук профессор Циганов В. В. доктор экономических наук профессор Чикилева Л. С. доктор филологических наук профессор Шайхисламов Р. Б. доктор исторических наук профессор Шайхулов А. Г. доктор филологических наук профессор Шарафанова Е. Е. доктор экономических наук профессор Шевченко Г. Н. доктор юридических наук профессор Яковлева Е. А. доктор филологических наук профессор Ялунер Е. В. доктор экономических наук профессор Яровенко В. В. доктор юридических наук профессор

C ONTENTS ...................................................................................................... 317

Главный редактор: А. А. Федоров. Заместители главного редактора: A. Камалова, В. Л. Ситников, А. Г. Шайхулов, Л. Б. Султанова. Редакторы: Г. А. Шепелевич, М. Н. Николаев. Корректура и верстка: Т. И. Лукманов. Подписано в печать 28.08.2015 г. Отпечатано на ризографе. Формат 60×84/8. Бумага офсетная. Тираж 500. Цена договорная. Издательство «Социально-гуманитарное знание» Российская Федерация, 191024, г. Санкт-Петербург, проспект Бакунина, д. 7, корп. А, оф. 16-Н. Тел.: +7 (812) 996 12 27. Email: [email protected] URL: http://libartrus.com Подписной индекс в Объединенном каталоге Пресса России: 41206

© ИЗДАТЕЛЬСТВО «СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОЕ ЗНАНИЕ» 2015

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

247

DOI: 10.15643/libartrus-2015.4.1

Г. П. Федотов о национальном характере в истории России © О. Д. Волкогонова Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова Россия, 119991 г. Москва, Ломоносовский пр., 27, корп. 4. Тел.: +7 (495) 939 13 46. Email: [email protected] В статье анализируются взгляды Г. П. Федотова (до 1948 г.) на процесс исторического формирования российского национального характера. Автор связывает подход Г. П. Федотова с позицией умеренного социального конструктивизма, согласно которому конструирование нации элитой может быть успешным лишь в том случае, если оно вписано в исторические и географические «ландшафты». Российский национальный характер рассматривается в единстве двух полярных проявлений – «москвича» и «интеллигента», причем автор акцентирует внимание на культурологическом подходе Г. П. Федотова к истории, согласно которому решение основных социальных проблем России невозможно без создания духовной элиты и существования интеллигенции. Ключевые слова: национальный характер, историософия, духовная элита, формирование нации, русские святые, культура, русский интеллигент, московский человек, исторический опыт народа.

Георгий Петрович Федотов (1886–1951) покинул советскую Россию в середине двадцатых годов. Блестящий медиевист, пришедший к православию в результате многолетней эволюции (в молодости он увлекался марксизмом), он постепенно стал известен среди русской эмиграции как яркий публицист, чьи статьи и эссе появлялись в самых разных журналах — евразийских «Верстах», бердяевском «Пути», «Новой России» Керенского, «Современных записках» и, конечно же, в «Новом Граде», ни один номер которого не обходился без статьи Г. П. Федотова. Издатель «Современных записок» И. И. Фондаминский совместно с матерью Марией (Скобцовой) и священником о. Дмитрием Клепининым (все трое погибли в лагере во время гитлеровской оккупации Парижа) организовали движение «Православное дело», активным членом которого стал Г. П. Федотов. Печатным органом движения и являлся «Новый град». Именно здесь Георгий Петрович нашел не только единомышленников, но и друзей. Г. П. Федотов преподавал тогда в Богословском институте, созданном в Париже с целью продолжить традиции духовных академий в старой России. Но в 1939 г. правление института выразило ему порицание за ряд статей, которые, по мнению руководства института, вызывали «смущение и соблазн» у читателей. Дело было в том, что Г. П. Федотов писал о возможности «перерождения» советской власти, наполнения ее новым, демократическим содержанием. Эти публицистические размышления Г. П. Федотова были восприняты монархическими кругами эмиграции как пробольшевистские, на автора обрушилась волна критики, и правление института предпочло размежеваться с Федотовым, чтобы не быть втянутым в полемику. Г. П. Федотов подал в отставку. На его сторону безоговорочно встал Н. А. Бердяев, выступив с громкой статьей в поддержку Г. П. Федотова. Полемику прервала начавшаяся война. В 1940 году Георгий Петрович покинул Европу и уехал в США. При помощи Дж. Биллингтона (будущего Библиотекаря Конгресса) Федотов смог занять место приглашенного профес сора в Йельском университете. А через три года он началпреподавать в Свято-Владимирской семинарии в Нью-Йорке и до самой смерти оставался профессором этого учебного заведения.

248

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

В США позиция Г. П. Федотова заметно изменилась. Если до второй мировой войны он не раз заслуживал упреки в пробольшевистской ориентации, то после войны он расходится с Бердяевым, Лурье и другими из-за своего непримиримого отношения к СССР (в данной статье за основу берется позиция Г. П. Федотова до 1948 г.) Расхождение с друзьями, одиночество ощущались Г. П. Федотовым болезненно и остро; это состояние усиливалось конфликтом с о. Георгием Флоровским, который с 1949 г. был его непосредственным начальником в СвятоВладимирской семинарии. В сентябре 1951 г. Г. П. Федотов скончался в результате сердечной болезни в провинциальной больнице городка Бэкона в Нью-Джерси. К сожалению, многие блестящие работы Г. П. Федотова не получили должной оценки у современников. Да и сейчас его творчество не исследовано должным образом, его имя известно только специалистам (чем и обусловлен краткий биографический экскурс выше), хотя многие проблемы, поставленные им в статьях и книгах, – возможность перехода от тоталитарного общества к обществу демократическому, отношения России и Западной Европы, России и Америки, решение национального вопроса, неизбежно возникающего в огромной империи при любых социальных катаклизмах,- удивительно актуальны для сегодняшнего дня. Предметом данной статьи стала выявленная Г. П. Федотовым взаимосвязь российского национального характера и истории народа, – тема, приобретшая «второе дыхание» сегодня в связи с попытками определить украинскую и российскую идентичности. В одной из статей Г. П. Федотов сформулировал эту мысль так: «Лицо России не может открыться в одном поколении, современном нам. Оно в живой связи всех отживших родов, как музыкальная мелодия в чередовании умирающих звуков» [6, с. 107]. Г. П. Федотов во многих своих работах исследовал национальную религиозность, духовную жизнь русского народа, различные проявления «народного духа». Это не было просто интересом ученого-медиевиста: Г. П. Федотов видел специфику исторического и культурного развития России, ее отличия от европейских стран («различие исторического дня России и Европы» [10, с. 244]), а значит, и разность стоящих перед Европой и Россией задач. «Быть может – кроме стран Азии, – Россия единственная земля, где национальная идея не исчерпала своего творческого, культурного содержания», – писал Г. П. Федотов[6, с. 59–60].Он даже отчасти соглашался с тезисом евразийцев (убежденным оппонентом которых на протяжении многих лет он был) о возможности хозяйственной автаркии для России, в то время как для остальных стран она давно уже является вредной утопией. Объяснял он это тем, что Россия еще не выросла из автаркийного развития, не исчерпала до конца его возможностей, так же, как она не выросла еще из национализма. В своих исторических исследованиях, Г. П. Федотов выделил три основных периода в российской истории, связанных с тремя столицами – Киевом, Москвой и Петербургом, которые одновременно символизировали различные религиозно-культурные установки, типы культурного творчества. Г. П. Федотов начинал свой анализ с Киева. Киевская Русь была тесно связана с культурными традициями Византии, а потому она имеланечто общее и с Европой, черпавшей из римского источника, – ведь и Византия, и Рим выросли из греческих корней. Киевский период еще не содержал в себе приписываемого ему славянофилами противопоставления «Святой Руси» и «завоевательного Запада», более того, киевские князья не раз пытались установить с Западом более тесные политические отношения (известный брак дочери Ярослава Мудрого с ко-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

249

ролем Франции может служить ярким тому примером). «Поучение Мономаха», «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона говорят о том, что Русь осознавала себя частью христианского мира, а в «Слове о полку Игореве» слышатся нотки, роднящие его с рыцарской литературой Запада. Конечно, не все согласятся с такими оценками, но, думаю, взгляды Г. П. Федотова на Киевскую Русь тоже были далеки от рассмотрения ее как некоего славянско-почвенного явления. «Киевская культура аристократична, – писал Г. П. Федотов. – Она не питается народным творчеством. Она излучается в массы из княжеских теремов и монастырей, и хотя рост ее протекает страшно медленно, но органично и непрерывно» [16, с. 18]. По сути, киевская культура рассматривалась им как результат прививки православия «на грубый славянский дичок», в результате которой он весь перерождается. «Новое не ложится поверхностным слоем, „культурным лоском‟, поверх старого быта. Оно завоевывает прежде всего сердцевину народной жизни – его веру... И вера освящает всю культуру, всю книжную мудрость, которая идет за ней» [16, с. 18–19]. Но именно здесь, в киевском периоде Г. П. Федотов видел и причины будущего трагического расхождения русской культурной традиции с европейской, зерно будущей ученической зависимости от Запада. Он связывал это с переводом Библии на славянский язык. Хотя перевод облегчил принятие христианства народом, но ценой отрыва от классической традиции, ибо ключ к ней – древние языки – был утерян, а вместе с ним для России были утеряны Гомер и Платон, научный язык и язык философский. Двухвековое татарское иго стало тем переходом, по которому Киевская Русь пришла к Московскому царству. Азиатская, восточная составляющая русской культуры, естественно, увеличилась, туранское влияние сказалось и в русской государственности, и в быте. Монгольское нашествие предопределило во многом то азиатское начало, которое присутствовало и присутствует в российской истории. Известный историк Н. Я. Эйдельман охарактеризовал это так: «Монголы сломали одну российскую историческую судьбу (о которой писал и Г. П. Федотов, подчеркивая начала свободы, роднящие Древнюю Русь с Западом, – О. В.) и стимулировали другую» [18, с. 33]. Ценой за создание централизованного государства восточного типа стали былые свободы. Московские князья усвоили уроки, полученные у ордынцев, – им противостояли уже бесправные холопы, ростки свободы, характерные для Древней Руси, жестоко выкорчевывались. Но именно в московский период Русь перестала быть лишь робкой ученицей Византии. Именно тогда своим, славянским голосом зазвучала Русь в хоре христианских народов. Но «еще дальше отодвинулся культурный мир, священная земля Греции и Рима с погребенными в ней кладами. А удачливый и талантливый Запад, овладевший их наследством, повернулся к Руси угрозой меченосцев да ливонцев, заставив ее обратиться лицом к Востоку» [18, с. 24]. Если оценить произошедшие перемены одним словом, то слово это будет – овосточивание Руси, увеличение разрыва между ней и Европой. Недаром Г. П. Федотов пишет об «азиатской душе Москвы», об «узкой провинциальной культуре Москвы». Азиатская составляющая российской жизни усилилась и потому, что начался длительный процесс колонизации огромных пространств, создания великой державы. Московские князья, а затем и цари становятся «хозяевами земли русской», чувствуя себя одновременно преемниками и ханов-завоевателей, и императоров византийских. (Г. П. Федотов не был тут первооткрывателем, – например, К. Н. Леонтьев определял специфику российской идентичности похожим образом: византизм

250

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

как основа культурно-исторического российского типа и тяготение к Востоку). Такое сочетание разнородных идей и принципов создало уникальный по своему характеру деспотизм Московского царства. Наконец, третий, петербургский период русской истории, начался с деятельности Петра Великого, «поднявшего Россию на своих плечах». В духовной жизни эта эпоха – эпоха импорта западной культуры, денационализации страны. «С Петра Россия считает своей миссией насыщение своих безбрежных пространств и просвещение своих многочисленных народов не старой, московской, а западноевропейской цивилизацией» [8, с. 247], – отмечал философ. Значение этого периода для культурного развития страны трудно переоценить: не только Пушкин, но и Толстой, и Достоевский были бы немыслимы без влияния европейской традиции, без искуса немецкой философии невозможна была бы и русская классическая философия, не говоря уже о развитии естественных наук. Но каждая медаль имеет и оборотную сторону, – государство теряло национальный характер, приобретая все черты евразийской империи, в которой нет и не может быть места объединяющей национальной идее. Отныне «государственник» в России не мог выступать за развитие национальной самобытности, поскольку это подрывало само существо многонационального государства-империи. Безнациональной стала и интеллигенция, которая по своему быту, одежде, мыслям и – в некоторые периоды – даже языку (недаром «русская душой» Наташа Ростова писала по-французски) была гораздо ближе к Европе, чем к собственному народу. Федотов повторял не новую мысль о разделении России: «Петру удалось на века расколоть Россию: на два общества, два народа, переставших понимать друг друга... Отныне рост одной культуры, импортной, совершается за счет другой, – национальной» [8, с. 29]. В. О.Ключевский использовал для описания процессов, произошедших в российском обществе, сравнение со стеклом: «Как трескается стекло, неравномерно нагреваемое в разных своих частях, так и русское общество, неодинаково проникаясь западным влиянием во всех своих слоях, раскололось» [2, с. 358]. Таким образом, оценка петровских преобразований Г. П. Федотовым была принципиально неоднозначной: за прорубленное «окно в Европу» пришлось заплатить немалую цену. Разделяя на этапы русскую историю, Федотов писал о ее внутреннем единстве и отмечал, что именно отсутствие понимания пройденного пути является главным препятствием для решения сложнейших социальных проблем, вставших перед страной в ХIХ и ХХ веках. Как и все представители «первой волны» русской эмиграции, Г. П. Федотов много думал и писал о трагедии 1917 года. Он не считал ее неизбежной (хотя бы потому, что в принципе отвергал любые доктрины исторического детерминизма, – как марксистско-материалистическую, так и религиозно-фаталистическую). Главным действующим лицом исторической драмы, по его мнению, всегда является свободный человек, который делает выбор между Добром и Злом, Христом и Антихристом в каждый момент своего бытия. Но революция не была и случайной нелепостью, – у нее имелись глубокие корни, в частности, отсутствие демократических традиций в прошлом России, «измена» монархической власти своему просветительскому призванию и петровскому делу политического и культурного строительства великой страны, уход с арены революционной борьбы настоящей интеллигенции и замена ее так называемой «новой демократией» и т.д. Вместе с тем, последнее десятилетие (1906–1916) перед революцией Г. П. Федотов называл временем «русского национального Ренессанса», блестящим периодом в истории страны, когда промышленность переживала расцвет, университеты Москвы и Петербурга

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

251

не уступали лучшим европейским университетам, Церковь собирала вокруг себя оригинальные передовые умы, пробудился интерес к России во всем цивилизованном мире. Но и разрушительные тенденции были велики. К сожалению, именно они и победили. Г. П. Федотов был убежден, что культурное творчество является самым важным и ценным результатом исторического опыта народа, а тип любой культуры определяется характером и степенью ее религиозности. Применительно к России проблема истоков, корней духовной жизни народа трансформировалась в проблему изучения особенностей преломления в национальной культуре христианских принципов и ценностей. Он считал, что основой национального самосознания стала идея общей судьбы православного народа, единое религиозное мироощущение. Г. П. Федотов пытался выяснить религиозный смысл складывающейся веками национальной идеи. Осуществляя эту непростую задачу он обратился к духовным стихам, в которых «молчащее большинство» русского народа заговорило собственным языком, свободным от догматов официального богословия. Изучение духовных стихов помогло исследователю увидеть специфические особенности народной веры, русской ментальности, – жертвенный кенозис и суровость законнической этики. Причем постижение «лица России» осуществлялось Г. П. Федотовым прежде всего на материале того периода истории, в котором состоялся расцвет русской святости, православной культуры, – ХI–ХVII веков. Пытаясь проникнуть в тайны народного духа, Г. П. Федотов обратился к жизни праведников и мучеников, в судьбах которых наиболее ярко воплотилась национальная форма общехристианского нравственного идеала. Казалось бы, подобные исследования были далеки от реальной жизни, никак не связаны с современностью. Но Г. П. Федотов рассуждал иначе. «Изучение русской святости в ее истории и ее религиозной феноменологии является сейчас одной из насущных задач нашего христианского и национального возрождения, – писал он. – В русских святых мы чтим не только небесных покровителей святой и грешной России: в них мы ищем откровения нашего собственного духовного пути. Верим, что каждый народ имеет свое собственное духовное призвание и, конечно, всего полнее оно осуществляется его религиозными гениями» [13, с. 27]. Г. П. Федотов полагал, что именно русские святые создали тот архетип духовной жизни, который стал идеалом для последующих поколений и определил характер отечественной культуры. Идеалы этих святых веками питали народную жизнь, «у их огня вся Русь зажигала свои лампадки. Если мы не обманываемся в убеждении, что вся культура народа... определяется его религией, то в русской святости найдем ключ, объясняющий многое в явлениях и современной, секуляризированной русской культуры» [5, с. 256]. Судьба многих древнерусских святых, начиная со страстотерпцев Бориса и Глеба, добровольно принявших мученическую смерть, говорит о некой общенациональной черте религиозности, – для народа не сила и мощь святого являлись главным основанием для его канонизации, а безвинные страдания, добровольное повторение жертвы Христовой. Федотов писал об особом кенотическом типе святых, как наиболее характерном для русской религиозной жизни. Сочувствие к безвинно страждущим, нежная и стойкая жалость к ним и ко всему миру стали, по Г. П. Федотову, одним из глубочайших корней всей русской духовной культуры. Особым голосом русского христианства стали мученичество, страдание, нищета как принципы веры и жизни.Отсюда – почитание юродивых, многие из которых вполне сознательно брали на себя миссию отверженных, чтобы нести людям слово Божье.

252

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

Именно с деятельностью русских святых связывал Г. П. Федотов судьбу Древней Руси. Он считал, что Русь не погибла в многочисленных своих столкновениях с соседями с запада и с юго-востока благодаря устойчивым нравственно-религиозным ориентирам в самосознании народа, которые сохранили архетип поведения русского человека. Выживание древнерусского этноса в эпоху распада государственности, монгольского ига напрямую были связаны с православием и тем идеалом святости, который в нем содержался. Интересно, что более поздние исследования привели к похожим выводам Л. Н. Гумилева: он рассматривал святых Древней Руси как пассионариев, благодаря которым Русь смогла выйти из инерционной стадии своего этногенеза [1], устоять в столкновениях с другими этносами и плавно перейти от угасающего древнеславянского этноса к великорусскому, сохранив единые культурные, религиозные и нравственные ориентиры. После XIV века, считал Г. П. Федотов, началось угасание святости, а вместе с ней – и снижение темпов исторического развития. Но идеал духовной жизни для всех последующих поколений уже был создан и во многом определил русскую культуру, для которой характерно опережающее развитие духовных сторон жизни общества, а не социально-экономических. Вслед за О. Шпенглером и Н. А. Бердяевым, Г. П. Федотов различал культуру и цивилизацию: если цивилизация слагается из технических навыков, научных знаний и прогресса политических форм, то культура – это иерархия духовных ценностей, результат неповторимого и непредсказуемого индивидуального творчества. Но если тот же О. Шпенглер считал неизбежным переход от культуры к цивилизации в результате эволюции человечества, то Федотов рассуждал иначе. Культура рассматривалась им как своеобразная грань между Богом и миром, как связующее звено триады «Бог – человек, творящий культуру – мир», как богочеловеческое дело. Поэтому кризис или расцвет культуры ставился им в зависимость от присутствия или отсутствия в культурном творчестве христианских ценностей; а будущее русской культуры определялось тем, жива ли в народе религиозная вера, в чем сомневаться после революции 1917 г. были все основания. Г. П. Федотов жадно вглядывался в черты нового, послереволюционного человека, ибо «первой предпосылкой культуры является сам человек» [9, с. 165]. Он был уверен, что несмотря на кажущийся разрыв в преемственности традиций, на колоссальные перемены в общественной жизни, нельзя уничтожить единства исторической судьбы народа: «как ни резки бывают исторические разрывы революционных эпох, они не в силах уничтожить непрерывности. Сперва подпочвенная, болезненно сжатая, но древняя традиция выходит наружу, сказываясь не столько в реставрациях, сколько в самом модернистском стиле воздвигаемого здания» [9, с. 61–62]. Характеристика русского национального типа личности, данная Федотовым, принадлежит к большим удачам мыслителя. Для определения национального характера, по его мнению, необходимо принимать в расчет множество различных факторов: социальные и культурные различия, пространственно-временные характеристики, оттенки в сфере религиозной жизни. Совокупное действие этих факторов образует как бы общий фон национальной культуры («единство направленности»), на котором проступают более индивидуализированные черты. Причем говорить о некоем едином «русском характере» (тема достаточно модная на рубеже 19 и 20 веков) – ошибочно, считал историк. Формула нации должна быть дуалистична (схожим образом рассуждали К. Н. Леонтьев и Н. А. Бердяев: в их понимании русский националный характер антиномичен). «...Если необходима типизация, – писал Г. П. Федотов, – а в известной мере она необходима для национального самосознания, – то она может опираться

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

253

скорее на полярные выражения национального характера, между которыми располагается вся шкала переходных типов» [15, с. 11–12]. Для Г. П. Федотова два полярных типа русскости проявляются в «московском человеке» и «интеллигенте». Облик «москвича» видится философу так: глубокое спокойствие, даже флегматичность, органическое отвращение к любой экзальтации, крепость, выносливость, необычайная сопротивляемость, уверенная в себе сила с налетом фатализма (явно восточного происхождения), отсюда – равнодушие к судьбе ближнего («есть что-то китайское в том спокойствии, с какой русский крестьянин относится к своей или чужой смерти» [9, с. 176]), которое, тем не менее, зачастую соединяется с большой жалостью к людям. Волевые качества «типичного» русского человека не подлежат обобщению, – он может быть и ленивым, и деятельным. «Чаще всего мы видели его ленивым; он работает из-под палки или встряхиваясь в последний час и тогда уже не щадит себя, может за несколько дней наверстать упущенное за месяцы безделья. Но видим иногда и людей упорного труда, которые вложили в свое дело огромную сдержанную страсть: таков кулак, изобретатель, ученый, изредка даже администратор. Рыхлая народная масса охотно дает руководить собой этому крепкому «отбору», хотя редко его уважает» [9, с. 176–177]. К «московскому типу» Г. П. Федотов относил Л. Н. Толстого и Мусоргского, Ключевского и Сурикова, Менделеева и братьев Аксаковых. «Здесь источник русской творческой силы, – был убежден Г. П. Федотов, – которая, однако же, как и все слишком национальное («истинно русское»), не лишена узости» [9, с. 177]. Оценка «москвича» Г. П. Федотовым не однозначна. Этот тип человека определился в эпоху Московского царства, когда гибли остатки былого мирского самоуправления и «тяжелая рука Москвы» начала собирать земли в империю. «Москва полнокровна, кряжиста», – писал Г. П. Федотов. Именно тогда был выкован особый «московский» характер, который определил судьбу свободы в России: Г. П. Федотов считал это путем от свободы к рабству, к угасанию былой культуры с ее византийскими влияниями, к угасанию святости, огрублению быта. «Рабство, – заключал Г. П. Федотов, – диктовалось не капризом властей, а новым национальным заданием: создания Империи на скудном экономическом базисе. Только крайним и всеобщим напряжением, железной дисциплиной, страшными жертвами могло существовать это нищее, варварское, бесконечно разрастающееся государство» [11, с. 281]. Создав нечеловеческим напряжением чудовищную империю, «москвич» превратил принцип несвободы в основу развития России. Московский тип оказался самым устойчивым в истории России, он сохранился и после революционных потрясений, – Г. П. Федотов не раз отмечал, что черты этого типа отчетливо видны сквозь маску советских идеологических штампов. Поэтому, рассуждая о будущем страны, считал Г. П. Федотов, необходимо учитывать особенности «московского человека», его «плюсы» и «минусы», ибо это единственный «материал» для строительства грядущей России. Г. П. Федотов был убежден (и история подтвердила его прогноз), что Россию будут ждать запутанные и болезненные национальные проблемы. Действительно, после крушения марксистской идеологии и нескольких десятилетий забвения национальной истории и традиций, подъем национализма был неизбежен (в том числе, среди русского населения). Он предвидел будущие трудности: «Ряд народностей потребуют отделения от России, и свой счет коммунистам превратят в счет русскому народу. Первая же русская национальная власть должна будет начать с собирания России» [4, с.161]. Г. П. Федотов, не доживший и до первых

254

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

признаков падения советского режима, давал даже и более конкретные прогнозы, – например, о том, что «проблема Украины является самой трудной в ряду национальных проблем будущей России» [4, с. 168–169]. Г. П. Федотов оставался верен себе, своему культурологическому подходу к различным историческим проблемам: единственную возможность удачного для России решения национальных проблем он связывал с культурой. Он был уверен, что именно великая русская культура станет центром притяжения многих народов, входивших в состав империи, именно она станет «посредницей» между Россией и мировой цивилизацией. Таким образом, наличие второго «полюса» национального характера для Федотова было связано с самим будущим России, ее выживанием. Второй «полюс» – это русский интеллигент. «Это вечный искатель, энтузиаст, отдающийся всему с жертвенным порывом, но часто меняющий своих богов и кумиров. Беззаветно преданный народу, искусству, идеям – положительно ищущий, за что бы пострадать, за что бы отдать свою жизнь. Непримиримый враг... всякого компромисса. Максималист в служении идее, он мало замечает землю, не связан с почвой... Всего отвратительнее для него умеренность и аккуратность, добродетель меры и рассудительности, фарисейство самодовольной культуры... Для него творчество важнее творения, искание важнее истины, героическая смерть важнее трудовой жизни» [9, с. 173]. Г. П. Федотов дает остроумное и афористичное определение российской интеллигенции – довольно специфичного явления, ибо особый «орден» интеллигенции со своим «кодексом чести», не совпадающий с понятием образованного класса, вряд ли можно найти в западных странах, где есть «белые воротнички», есть поэты и университетские профессора, но нет особого социального слоя с общими традициями, идеалами, представлениями об обязательном служении народу: «Русская интеллигенция есть группа, движение и традиция, объединяемые идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей» [16, с. 17]. С философско-исторической точки зрения, настоящим (отнюдь не бесспорным) делом интеллигенции была, по сути, европеизация России, хотя здесь и были свои исключения. После народнического подъема 70-х годов ХIХ столетия признаки интеллигенции стали «размываться» (в том числе, в связи с появлением «новой демократии»): «начинается распад этого социологического типа, идущий по двум линиям: понижение идейности, возрастание почвенности» [16, с. 45]. Более того, после революции 1917 г. интеллигенция практически исчезла: она не только была физически уничтожена, выслана за пределы страны, она потеряла свою «особость», будучи разбавлена произведенным в огромных количествах советскими вузами «новым мещанством». Объективно, считал Г. П. Федотов, Россия «просто приблизилась... к общеевропейскому культурному типу, где народная школа и цивилизация ХIХ века уже привели к широкой культурной демократизации» [14, с. 207];исчезла культурная среда, которая формировала интеллигентов прошлых эпох. Значит ли это, что специфическая русская культура безвозвратно погибла (ведь культура всегда аристократична, а ее достижения чаще всего покупаются ценой «социального грехопадения», то есть сопровождаются забвением социального равенства)? И да, и нет. С одной стороны, Г. П. Федотов не был чрезмерно оптимистичен: «мертвого не воскресить» [12, с. 60], – с горечью писал он. С другой стороны, «ничто ценное в этом мире не пропадает. Культура воскреснет, подобно истлевшему телу, во славе. Тогда все наши фрагментарные достижения, все приблизительные истины, все несовершенные удачи найдут свое место, как камни в стенах

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

255

вечного Града. Эта мысль примиряет с трагедией во времени и может вдохновить на подвиг, не только личный, но и социальный» [17, с. 125], – уверял Г. П. Федотов. Он делал свою ставку – «ставку Паскаля, ставку веры, – ставку, без которой не для кого и незачем жить» – на создание в России новой культурной элиты, возрождение классических школ и университетов, проникновение в культуру христианских ценностей. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18.

Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989. 766 с. Ключевский В. О. Западное влияние в России после Петра // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией. М.: Логос, 1997. С. 291–398. Федотов Г. П. В защиту этики // Новый град. Сб. статей. Нью-Йорк: изд-во имени Чехова, 1952. 380 с. Федотов Г. П. И есть, и будет. Размышления о России и революции. Париж: Новый Град, 1932. 220 с. Федотов Г. П. Изучение России // Лицо России. Статьи 1918–1930 гг. 2-е изд. Париж: YMCA-Press, 1988. 330 с. Федотов Г. П. Лицо России // Собр. Соч. В 12 т. М.: Мартис, 1996. Т. 1. С. 104–109. Федотов Г. П. Новый идол // Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры. В 2 т. СПб: София, 1992. Т. 2. С. 50–65. Федотов Г. П. Новое отечество // Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры. В 2 т. СПб.: София, 1992. Т. 2. С. 233–252. Федотов Г. П. Письма о русской культуре // Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры. В 2 т. СПб.: София, 1992. Т. 2. С.188–205. Федотов Г. П. Россия, Европа и мы // Россия, Европа и мы. Сб. Статей в 2 т. Париж: YMCA-Press, 1973. Т. 2. 320 с. Федотов Г. П. Россия и свобода // Судьба и грехи России. СПб.: София, 1992. Т. 2. С. 39–41. Федотов Г. П. Русский человек // Новый град. Нью-Йорк: изд-во имени Чехова, 1952. 380 с. Федотов Г. П. Святые древней Руси. М.: Московский рабочий, 1990. 268 с. Федотов Г. П. Создание элиты. (Письма о русской культуре) // Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры. В 2 т. СПб.: София, 1992. Т. 2. С. 188–205. Федотов Г. П. Стихи духовные. (Русская народная вера по духовным стихам). М.: Прогресс, 1991. 192 с. Федотов Г. П. Трагедия интеллигенции // Новый град. Сб. статей. Нью-Йорк: изд-во имени Чехова, 1952. 380 с. Федотов Г. П. Эсхатология и культура // Святой Филипп, Митрополит Московский. М.: Стрижев-Центр, 1991. 128 с. Эйдельман Н. Я. «Революция сверху» в России. М.: Книга, 1989. 176 с. Поступила в редакцию 22.08.2015 г.

256

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

DOI: 10.15643/libartrus-2015.4.1

G. P. Fedotov about the national character in the history of Russia © O. D. Volkogonova M. V. Lomonosov Moscow State University 27 Lomonosov Ave., 119991 Moscow, Russia. Email: [email protected] The article deals with the concept of the Russian national type of personality by G. P. Fedotov (before 1948). The author finds the connection between Fedotov’s views and the theory of moderate social constructivism, according to which the formation of nation by elite can be successful only if it comes in accordance with geographical and historical “landscapes”. Russian type of personality is seen as a unity of two polar characters – “the muscovite” and “the intelligent”. The author points out that Fedotov considers culture as a main factor in the development of history, which makes the very existence of intelligentsia (and one of the sides of the Russian national character) the most important condition of solving many social problems in Russia. Keywords: national character, historical philosophy, spiritual elite, the formation of the nation, the Russian saints, the culture, the Russian intellectual, Muscovite, the historical experience of the people. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Volkogonova O. D. G. P. Fedotov about the national character in the history of Russia // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4. Pp. 247–256.

REFERENCES 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18.

Gumilev L. N. Drevnyaya Rus' i Velikaya step' [Ancient Rus and the Great steppe]. Moscow, 1989. Klyuchevskii V. O. V poiskakh svoego puti: Rossiya mezhdu Evropoi i Aziei. Moscow: Logos, 1997. Pp. 291–398. Fedotov G. P. Novyi grad. Sb. statei. N'yu-Iork: izd-vo imeni Chekhova, 1952. Fedotov G. P. I est', i budet. Razmyshleniya o Rossii i revolyutsii [And it is, and it will be. Reflections on Russia and revolution]. Parizh: Novyi Grad, 1932. Fedotov G. P. Izuchenie Rossii. Litso Rossii. Stat'i 1918–1930 gg. 2-e izd. Parizh: YMCA-Press, 1988. Fedotov G. P. Litso Rossii. Sobr. Soch. V 12 t. Moscow: Martis, 1996. Vol. 1. Pp. 104–109. Fedotov G. P. Novyi idol. Sud'ba i grekhi Rossii. Izbrannye stat'i po filosofii russkoi istorii i kul'tury. V 2 t. Saint Petersburg: Sofia, 1992. Vol. 2. Pp. 50–65. Fedotov G. P. Novoe otechestvo. Sud'ba i grekhi Rossii. Izbrannye stat'i po filosofii russkoi istorii i kul'tury. V 2 t. Saint Petersburg: Sofia, 1992. Vol. 2. Pp. 233–252. Fedotov G. P. Sud'ba i grekhi Rossii. Izbrannye stat'i po filosofii russkoi istorii i kul'tury. V 2 t. Saint Petersburg: Sofia, 1992. Vol. 2. Pp. 188–205. Fedotov G. P. Rossiya, Evropa i my. Sb. Statei v 2 t. Parizh: YMCA-Press, 1973. Vol. 2. Fedotov G. P. Sud'ba i grekhi Rossii. Saint Petersburg: Sofia, 1992. Vol. 2. Pp. 39–41. Fedotov G. P. Russkii chelovek. Novyi grad. N'yu-Iork: izd-vo imeni Chekhova, 1952. Fedotov G. P. Svyatye drevnei Rusi [The saints of ancient Rus]. Moscow: Moskovskii rabochii, 1990. Fedotov G. P. Sozdanie elity. (Pis'ma o russkoi kul'ture). Sud'ba i grekhi Rossii. Izbrannye stat'i po filosofii russkoi istorii i kul'tury. V 2 t. Saint Petersburg: Sofia, 1992. Vol. 2. Pp. 188–205. Fedotov G. P. Stikhi dukhovnye. (Russkaya narodnaya vera po dukhovnym stikham) [Spiritual verses. (Russian folk belief by spiritual verses)]. Moscow: Progress, 1991. Fedotov G. P. Novyi grad. Sb. statei. N'yu-Iork: izd-vo imeni Chekhova, 1952. Fedotov G. P. Svyatoi Filipp, Mitropolit Moskovskii. Moscow: Strizhev-Tsentr, 1991. Eidel'man N. Ya. «Revolyutsiya sverkhu» v Rossii [“Revolution from above” in Russia]. Moscow: Kniga, 1989.

Received 22.08.2015.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

257

DOI: 10.15643/libartrus-2015.4.2

Философская интерпретация объектов математики в формализме, интуиционизме и платонизме © Н. В. Михайлова Белорусский государственный университет информатики и радиоэлектроники Беларусь, 220013 г. Минск, ул. Петруся Бровки, 6. Тел.: 8 (017) 293 89 21. Email: [email protected] В работе предлагается философско-методологическая интерпретация математических объектов с помощью системной триады основных направлений обоснования математики: формализма Гильберта, интуиционизма Брауэра, платонизма Гёделя. На математических примерах показана необходимость этих направлений в концепции обоснования математики с точки зрения современного состояния философии математики. Философский и методологический анализ объектов математики никогда не был однозначным, поэтому, в работе используются результаты исследований философов, логиков и математиков, в которых проблема обоснования эксплицируется в контексте тенденций развития математики. Их профессиональный взгляд на философские характеристики объектов математики способствует выявлению единства всего математического знания, сохраняя при этом математические основания исходных знаний и открывая тем самым новые способы интеграции направлений обоснования в философии математики. Практическая задача обоснования математики реализуется через проработку метатеоретического знания при условии парадигмального сдвига философии математики в продуктивном направлении от анализа к синтезу. Ключевые слова: философия математики, проблема обоснования, современная математика, формализм, интуиционизм и платонизм.

1. Введение Специфика философии математики определяется тем, что как часть философии науки она занимается вопросами обоснования математики. Но зачем нужно обоснование математики? Научным всегда считалось только обоснованное знание, именно поэтому обоснование математики отличает математику от всех других видов интеллектуальной деятельности. Для обоснования познавательных теорий и схем философы математики вынуждены все чаще обращаться за помощью к самой математике, поскольку методология философских программ обоснования современной математики, выдвинутая в начале прошлого века, с точки зрения философии математики и развития математических теорий может быть признана неудовлетворительной. Проблема обоснования математических теорий тесно связана с философскими императивами конкретной эпохи и ее исследование невозможно без анализа общего контекста и философской рефлексии всего математического знания. В этой работе акцентируется внимание на следующих трех основных направлениях обоснования обоснования современной математики: формализм Гильберта, интуиционизм Брауэра и платонизм Гёделя. Для конкретизации и дальнейшего понимания выбранной терминологии необходимо предварительно сделать методологическое замечание. Так как для новых

258

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

философских идей по обоснованию математики, осознанных Лёйтзеном Брауэром, в философии науки его времени не были выработаны механизмы концептуализации в виде точного понятия алгоритма, то он предпочел ссылаться на интуицию как инструмент познания. По поводу выбора указанных направлений обоснования математики заметим, что как отмечают философы математики В. В. Целищев и А. В. Хлебалин: «Гильберт хотел избежать спекулятивных споров между интуиционистами и платонистами. Именно в этом смысле программа Гильберта часто рассматривается как часть „великой троицы‟ в философии математики. Между тем по своему философскому статусу программа Гильберта, а именно, формализм, существенно отличается от платонизма и интуиционизма» [1, с. 8]. Эти отличия не сильно смущают математиков в их практической деятельности, так как каждая философская программа обоснования математики в определенном смысле есть «некоторого рода крайность», призванная в конкретных разделах математики более выпукло выявить то, что, вообще говоря, неявно содержится в соответствующей математической практике. В соответствии со своим подходом к обоснованию математики Брауэр дал ему название «интуиционизм», хотя, подчеркивая процессуальную роль конструкции, использовал также название «конструктивизм». Отличие конструктивизма от интуиционизма состоит в том, что конструктивная математика не разделяет интуиционистское убеждение в первоначальном характере математической интуиции, считая, что сама эта интуиция формируется под влиянием деятельности человека, кроме того, в ее основе лежит формализованное понятие алгоритма. К конструктивистской составляющей программы интуиционизма, с точки зрения современных реалий, можно отнести развивающуюся компьютерную математику, в которой алгоритмическая часть математики исследуется в отвлечении от ее неконструктивных разделов. Добавим к этому, что каждая составляющая системной триады направлений обоснования играет свою роль, обусловленную развитием математики. 2. Системная триада направлений обоснования Возникает вполне естественный вопрос: почему среди всего многообразия философских подходов к обоснованию математики выбраны именно эти направления для интерпретации абстрактных объектов математики? Во-первых, до сих пор в философской литературе обсуждаются три традиционных направления обоснования математики: логицизм, формализм и интуиционизм. Но не всегда в ней акцентируется внимание на том, что логицизм, как самостоятельное направление в философии математики, в настоящее время является малопродуктивным, так как имеется строгое обоснование неосуществимости логицистского замысла уже, например, по отношению к арифметике. Тем не менее, в философии математики выявлена связь платонизма с тремя историческими сложившимися направлениями обоснования математики, которую, например, можно охарактеризовать следующим образом: «Логицизм есть „крайний‟ или абсолютный платонизм. Интуиционистско-конструктивистское направление – это программа полного отказа от платонизма (т.е. номинализм). Формалистская же программа Гильберта предстает… как умеренный, „ограниченный‟ платонизм» [2, с. 129]. Программы обоснования математики – формализма и интуиционизма, включающего конструктивистское направление, признаны в философии математики наиболее удачными философскими направлениями ХХ века, поскольку способствовали выходу из философского кризиса в математике и оказывают существенное влияние на решение проблем обоснования современной математики.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

259

Во-вторых, нельзя не отметить математиков, внесших наибольший вклад в анализ проблемы обоснования, и которые стоят за общефилософскими названиями «формализм», «интуиционизм» и «платонизм» в философии математики. Речь идет о формализме Гильберта, интуиционизме Брауэра и платонизме Гёделя. Прежде всего, необходимо отметить, что платонистский взгляд в философии математики представляется вполне естественным большинству работающих математиков, поэтому платонизм и выжил, несмотря на его теологические претензии. Интерес Курта Гёделя к проблеме обоснования следует иметь в виду при оценке того, что называют «платонизмом Гёделя». Его называют иногда «крайним платонистом» в связи с его высказыванием о том, что математические сущности доступны интуиции математика точно так же, как физические объекты доступны чувственному восприятию. «Мне кажется, – писал К. Гёдель, – что предположения о таких объектах столь же допустимы, как и предположения о физических телах, и имеется столь же много причин верить в их существование» [3, с. 217]. Заметим, что не все считают понятие «платонизм в математике» удачным, поскольку он ассоциируется с вопросами математического мышления, контекст которых не всегда понятен. Поэтому часто употребляют другие термины, например, «математический реализм», хотя сам по себе этот термин многозначен и даже теоретически перегружен, но благодаря приверженцам философии платонистского направления в обосновании математики, в философии математики возрождается идея платонизма, но уже в более умеренном виде. В-третьих, выделенные направления обоснования математики хорошо согласуются с реальным развитием современной математики. Надо отметить, что принципиальные вопросы обоснования были поставлены математиками, которые сами же пытались дать на них ответы с точки зрения математики. Наряду с традиционными подходами к обоснованию математики есть и другие нестандартные подходы, например, структурализм. С одной стороны, это направление можно рассматривать как «антитезу» платонизму, а с другой стороны, как «разновидность» платонизма. Но основная претензия к структурализму состоит в том, что это философское направление, хотя и избавлено от метафизических крайностей, является самым простым и слишком уж прямолинейным для целостного обоснования, рассматривающим современную математику как «каталог всевозможных структур». Необходимость платонистской компоненты в обосновании математики аргументируется еще и тем, что процедуры, используемые в математике и опирающиеся на рассуждения о структурных образованиях, не являются удовлетворительными, так как понятие математической истины выходит за пределы формализма. Наконец, для дополнительной аргументации выбора указанных направлений обоснования математики, можно сказать, что такой авторитетный ученый, как Роджер Пенроуз, выделял в проблеме обоснования эти три направления современной философии математики – формализм, платонизм и интуиционизм. Для структурирования новой концепции обоснования современной математики используется понятие «системная триада». Ее суть состоит в том, что каждое направление обоснования выявляет ту часть математики, в рамках которого она имеет особую надежность, а функционирование и развитие этой системы происходит в результате взаимодействия ее элементов в контексте единства и борьбы противоположных сторон триады. Стремление к целостности структуры обоснования математики позволяет замкнуть бинарную оппозицию «формализм Гильберта – интуиционизм Брауэра» в новую системную триаду, объединяющую три равноправных элемента обоснования математики «формализм Гильберта – платонизм Гёделя – интуиционизм Брауэра», каждый из

260

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

которых участвует в совмещении оппозиций этой триады как специфическая мера методологического компромисса. Философско-математической аргументации этой триады направлений обоснования современной математики на специально подобранных математических примерах посвящена настоящая работа. Чтобы проиллюстрировать, как реализуется системная триада обоснования, рассмотрим различные точки зрения на известные математические понятия и некоторые проблемы, акцентируя внимание на тех аспектах математических объектов, которые оказываются важными для обоснования математики. Кроме того, рассмотренные направления обоснования математики, входящие в системную триаду, отражают альтернативность точек зрения на современную математику. 3. Бинарная оппозиция «формализм – интуиционизм» Начнем анализ системной триады обоснования математики с бинарной оппозиции «формализм – интуиционизм». Заметим, что очевидность, используемая в аргументах интуиционизма, не всегда имеет явный характер, так как в них используются также абстрактные размышления формализма. Но абстрактные математические понятия обладают своим собственным «импульсом развития», который часто возникает внутри самой математики. В качестве подтверждения этого тезиса и доказательства плодотворности математических концепций рассмотрим знаменитый математический объект – множество Мандельброта, на примере этого фрактала можно пояснить дополнительность направлений формализма и интуиционизма и их совмещения с помощью платонизма. Интуиционизм дополняет формализм в том отношении, что некоторые принципы считаются интуитивно ясными, хотя строгость доказательства у интуиционистов не уступает логике формалистского доказательства. Например, у множества Мандельброта есть точная математическая формула, обеспечивающая счет – это можно отнести к формализму, но есть еще и алгоритм операции построения этого нестандартного математического объекта, а это уже относится к интуиционизму, или точнее конструктивизму. Философ математики В. Я. Перминов считает, что «множества Мандельброта, конечно, объективно определены операциями с комплексными числами, но мы не можем им, в отличие от арифметики и евклидовой геометрии, приписать реальную (метафизическую) значимость» [4, c. 455–456]. Следует заметить, что хотя фрактальное множество Мандельброта сложно и даже замысловато устроено, его структура полностью определяется математическим формализмом исключительной простоты. Фрактальные объекты хорошо описываются набором математических процедур – алгоритмом, с помощью которого выявляется, а точнее последовательно визуализируется или разворачивается его геометрическая форма, например, на современном компьютере. По существу математики научились превращать абстрактные математические формулы в компьютерные программы, которые способны реально изучать мир. Поскольку процесс построения фрактального объекта бесконечен, то мера совмещения формализма и интуиционизма в нем – это платонизм, который дает уверенность в существовании законченного объекта – множества Мандельброта, то есть независимость этого фрактала в тончайших деталях от математики или компьютера придает этому множеству платонистское существование. Если говорить о существовании множества Мандельброта, то оно существует все же не в наших разумах, поскольку ни один человек не в состоянии в полной мере постичь бесконечное многообразие

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

261

и сложность этого математического объекта. Однако есть и другие отличные мнения. Так возражения по поводу этого примера для подтверждения позиции реализма сводятся к тому, что речь идет не о реальной подоснове абстрактных математических теорий, а об их объективной определенности в системе математического знания. Множество Мандельброта объективно определено операциями с комплексными числами, но мы не можем ему, в отличие от арифметики и евклидовой геометрии, приписать реальное существование. Но множество Мандельброта не может существовать и в компьютерных распечатках, так как они охватывают только часть сложно детализированной структуры фрактальных узоров, поэтому на распечатках мы видим не его, а приближение к нему, точнее его «платоновскую тень» в потенциально вневременном смысле. Поэтому, как заключает математик и физик Роджер Пенроуз, «множество Мандельброта существует и существует вполне устойчиво: кто бы ни ставил перед компьютером задачу построения множества, каким бы ни был этот самый компьютер, структура в результате получается всегда одинаковая – и чем „глубже‟ мы считаем, тем более точной и детальной будет картинка. Следовательно, существовать множество Мандельброта может только в платоновском мире математических форм, больше нигде» [5, с. 37]. Он предлагает расширить рамки значения слова «существование», так как в платоновском мире математические объекты существуют не так, как существуют физические объекты, поскольку являются «вневременными объектами». Другой пример для иллюстрации пары «формализм – интуиционизм» дает дельта-функция Дирака. В современной математике есть такие обобщения понятия функции, которые не напрямую и довольно трудно сводятся к отображениям множеств. Речь идет об обобщенных функциях, в частности, о дельта-функции Дирака, введение которых было стимулировано эмпирическими идеями из физики, что собственно и явилось новым стимулом развития функционального анализа и теории дифференциальных уравнений. Интуитивно осмысливая дельта-функцию, физик представит ее как точечную единичную массу бесконечной плотности. Но, лишь получив возможность осознавать дельта-функцию «внешним образом» как функционал на пространстве финитных функций и включив ее с помощью такой интерпретации в формализмы анализа и в общематематические теории, профессиональный математик почувствует себя в аргументации более уверенно. Но если интуиционистская компонента в системной триаде обоснования математики должна приближать трактовку абстрактных математических понятий к современной прикладной математике, то тогда дельта-функция – это не функционал, как иногда его трактуют математики-теоретики, а функция с локализованным значением. Аргументируя необходимость платонистской компоненты, можно сказать, что обобщенные функции представляют собой «идеальные элементы», которые пополняют классические функциональные пространства по тому же образцу, по которому вещественные числа пополняют множество рациональных чисел с помощью иррациональных. В формализме теории обобщенных функций важную роль играет понятие обобщенной производной. Благодаря ей современная математика прибрела дополнительные степени свободы, способствуя конструктивному построению и постижению сути этих формально сложных математических объектов.

262

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

4. Бинарная оппозиция «формализм – платонизм» Рассмотрим теперь в системной триаде обоснования математики вторую бинарную оппозицию «формализм – платонизм». Австрийский логик и математик Курт Гёдель показал, что непротиворечивость достаточно богатой формальной математической теории, содержащей арифметику, не может быть установлена средствами, формализованными в самой этой теории. В контексте философского осмысления результатов Гёделя, это привело к расхождению мнений в среде математиков на неудачи с доказательством континуум-гипотезы, отчасти это свидетельствовало о недостаточности исключительно формалистского подхода к обоснованию. В частности, следует подчеркнуть, что «вера Гёделя в то, что континуум-гипотеза либо истинна, либо ложна, вне зависимости от того, способны ли математики доказать ее или опровергнуть, позволяет причислить его к приверженцам платоновской идеи в математике» [6, с. 475]. Возможно, формализм должен быть дополнен семантическими рассмотрениями платонистского характера, а, с точки зрения критерия строгости математических теорий, платонизм в свою очередь допускает возможность формализации, поскольку в большинстве его интерпретаций нет иного критерия строгости, чем критерий, выведенный из формализации. Для подтверждения имеется веский аргумент, который связан с нестандартным решением проблемы, стоявшей первой в знаменитом докладе Давида Гильберта «Математические проблемы», повлиявшей на развитие математики в двадцатом столетии, то есть континуум-гипотезы Кантора. Напомним, что сам Курт Гёдель, в предположении, что система аксиом классической теории множеств непротиворечива, доказал, что континуум-гипотеза совместна с аксиоматической системой теории множеств, а Пол Коэн доказал, что и ее отрицание совместно с этой системой. В некотором «абсолютном смысле» проблема континуум-гипотезы, относящаяся по своему содержанию к самым основаниям математики, не решена в традиционном понимании слова «решение», поскольку допускает положительное и отрицательное решение. Это первый пример утверждения, которое не может быть ни доказано, ни опровергнуто современными логическими средствами. Как же тогда математики поступают с гипотезой континуума? Обычно ее просто присоединяют к системе аксиом Цермело–Френкеля, указывая, где именно она была использована при математическом доказательстве. Ели предположить, что на шкале мощностей множеств определенное место для мощности континуума объективно существует, то, это также означает допустить существование мира идей, например, «мира множеств», не зависящего от аксиом теории множеств, которые используются в рассуждениях математиков. О математиках, незнакомых с философскими проблемами обоснования математики, логик и философ Н. Н. Непейвода сказал: «До сих пор в работах ведущих математиков встречаются вопросы типа: „Ну да, мы слышали, что гипотеза континуума неразрешима. Но на самом деле истинна она или нет?‟» [7, с. 245]. Заметим, что в философии математики установлено, что сама постановка вопроса об истинности гипотезы континуума в теории множеств пока некорректна. Поэтому, во-первых, более мощные методы доказательства, чем используемые в стандартной теории множеств, возможно, могли бы прояснить истинность континуум-гипотезы, а во-вторых, ее истинность или ложность может зависеть от точки зрения или той веры, которой придерживаются математики. Несмотря на несводимость континуума к некоторой конструктивной процедуре, направление интуиционизма в проблеме континуума можно рас-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

263

сматривать как процедуру совмещения, точнее как интуитивное постижение формальных математических конструкций с платоническим существованием, хотя для интуиционистской концепции континуум не имеет того характера общности, который присущ геометрической идее континуума. Но, говоря об интуиционизме как мере совмещения в оппозиции «формализм – платонизм», необходимо заметить, что математическую интуицию все же не следует рассматривать как исключительную и единственную возможность получения математического знания о соответствующих объектах. Другой пример для иллюстрации пары «формализм – платонизм» дает ряд натуральных чисел. Говоря о специфике ряда натуральных чисел, как идеализации количественных закономерностей, математики легко приходят к согласию относительно того, какие рассуждения о свойствах натуральных чисел следует признать убедительными и доказательными, а какие свойства могут привести к гипотезам или ошибкам. Ряд натуральных чисел – это довольно тонкая структура математики, гораздо более сложная, чем большинство других первичных понятий, хотя он, как правило, интуитивно ясен и понятен. В качестве неопределяемых понятий в арифметике Пеано фигурируют: «выделенный элемент», «натуральное число», «следующий за», которые должны быть восприняты независимо. С философско-математической точки зрения, бесконечный натуральный ряд чисел в целом, или его аналог, никто никогда не наблюдал в реальности. В формализме ряда натуральных чисел представлено по существу чисто платонистское допущение в виде правила, устанавливающего переход от одного натурального числа к другому. Знаменитое неразложимое математическое сочетание «и так далее» также составляет платонистскую сущность натурального ряда, благодаря которой каждое достигнутое натуральное число имеет «следующий за» ним элемент. Тогда это понятие выявляет и третью компоненту в понимании ряда натуральных чисел, поскольку, например, как справедливо отмечает Герман Вейль: «Мне кажется поэтому вполне правильным говорить вместе с Брауэром об идее „всегда еще одного‟, из которой возникает числовой ряд, как проявление математической интуиции» [8, с. 61]. Хорошо известно, что нельзя смешивать само натуральное число с символом, его изображающим. Но если попытаться выяснить в каком контексте натуральные числа могут быть объектами, обладающими некоторой реальностью, то здесь выявляются определенные эпистемологические трудности, поскольку аксиоматика Пеано может иметь любое количество различных философских интерпретаций, то с точки зрения логицистов, трактовка Пеано оказалась для философов «менее законченной», чем это казалось поначалу. Добавим к этому, что натуральные числа, рассматриваемые как результат пересчета объектов, сами являются конструктивными объектами, то есть можно говорить об интуиционистской составляющей натуральных чисел, которая регулирует наши рассуждения о них, и об усилении влияния компьютера на анализ новых проблем. Для аргументации существенности интуиционистской компоненты в анализе натурального ряда чисел отметим также, что с деятельностной точки зрения формирование представления о бесконечном ряде натуральных чисел обусловлено общим стремлением к интерпретации бесконечного через конечное. С интуитивной точки зрения, множество натуральных чисел может служить моделью упорядоченной дискретной совокупности, состоящей из конечного, но неопределенно большого числа элементов. Поэтому, натуральный ряд чисел – это математическая идеализация, отражающая эту тенденцию. Заметим в связи с этим, что наряду с моделью математического натурального ряда можно также говорить о «физическом натуральном ряде», в которой очень большие натуральные числа приобретают в физическом

264

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

смысле «размытый вид», не являясь уже строго определенными. Но числа такой гипотетической теории, вообще говоря, будут объектами другой природы, отличной от чисел натурального ряда. Можно заключить, что ряд натуральных чисел, существующий как актуально бесконечное множество в мире платоновских идей, одновременно присутствует где-то еще и в понимаемом нами формализуемом мире, делая окружающую нас действительность более доступной для математического понимания, а мерой их совмещения является начальное конструктивное представление о натуральных числах. 5. Бинарная оппозиция «интуиционизм – платонизм» Рассмотрим, наконец, третью бинарную оппозицию «интуиционизм – платонизм» в системной триаде обоснования математики. Специалист по основаниям математики, немецкий математик Пауль Бернайс философски подметил, что традиционная двойственность арифметики и геометрии, в частности, связана с противостоянием интуиционизма и платонизма. С одной стороны, понятие числа в арифметике имеет интуитивную природу, а с другой стороны, пространство в геометрии – это «изначально платонистская идея», что расходится с имеющимися в интуиционизме процедурами конструирования. Согласно Бернайсу, «две тенденции, интуиционистская и платонистская, обе необходимы, так как они дополняют друг друга», поэтому нельзя отказаться в философии математики ни от одной, ни от другой [9]. Рассмотрим в качестве соответствующего примера нигде не дифференцируемую функцию Вейерштрасса из математического анализа. Она дает неожиданный контрпример всюду непрерывной функции без производной, который разрушил традиционное представление о связи непрерывности и дифференцируемости функций и поколебал уверенность математиков в надежности геометрической интуиции. Например, известный польский математик Стефан Банах, давший одно из наиболее простых доказательств существования нигде не дифференцируемых функций, показал, что в смысле категорий почти все непрерывные функции нигде не дифференцируемы. Этот замечательный факт из современной математики говорит о том, что легче доказать, что большинство непрерывных функций нигде не дифференцируемы, чем привести пример хотя бы одной такой функции. Поэтому, с методологической точки зрения, очень важно понимать, как может реализоваться та или иная возможность, то есть возможна ли она в интуиционистском смысле. С математической точки зрения пример функции Вейерштрасса как появление определенного рода платонистской сущности не вызывает удивления. Но, благодаря этому примеру, по-новому была осознана сама операция дифференцирования, ранее считавшаяся относительно простой и всегда осуществимой, но оказавшаяся трудновыполнимой на практике. Анализ математических аргументов дает все основания считать, что формалистская составляющая триады обоснования может служить мерой совмещения на этом математическом объекте, поскольку если строго руководствоваться формальным определением непрерывности, то можно аналитически представить функцию Вейерштрасса в виде суммы функционального ряда. Другой пример для иллюстрации пары «интуиционизм – платонизм» дает функция Кантора, определяемая с помощью канторова множества из функционального анализа. Функция Кантора строится на основании бесконечной процедуры, когда на замыкании каждого выбрасываемого (в процессе построения канторова множества) интервала принимает значение рав-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

265

ное середине этого интервала. Сложность формализованного построения такого рода объектов заключается в том, что оно существенно опирается на интуитивные процедуры. Это приводит к различным философским взглядам на их существование: либо они существуют как математическая модель реального мира, либо как идея, не противоречащая принятой системе аксиом, что говорит о необходимости платонистской составляющей в их обосновании. Напомним, канторово множество знаменито тем, что, хотя и имеет мощность континуума, оно очень «разреженное», то есть оно нигде не плотно на отрезке. Но, например, множество рациональных чисел любого отрезка имеет гораздо меньшую мощность, хотя оно и образует всюду плотное множество. Здесь выявляются две компоненты – интуиционистская и платонистская, которые характеризуют разные понятия, так как одно множество «мощное», оно разреженное, а другое множество хотя и «скудное», но плотное. Если в обычном анализе понятие непрерывной функции и дифференцируемой функции имеют общность, простирающуюся далеко за наши интуитивные представления о кривой, то с помощью канторова множества можно построить непрерывную монотонную функцию, производная которой почти всюду равна нулю. Источником этой аномалии служит канторово множество. Интуитивно без формальной процедуры трудно понять, почему функция Кантора почти нигде не растет, но успевает ощутимо вырасти на множестве нулевой меры, в связи с чем, ее иногда называют «канторовой лестницей». В бинарной оппозиции «интуиционизм – платонизм» явно проявляются проблемы онтологического и гносеологического обоснования математики, которые разрабатываются с различных позиций при реализации аксиоматического и конструктивного подходов к построению математических объектов. Расхождение между интуиционизмом, точнее одним из его активно развиваемых направлений конструктивизмом, и платонизмом или математическим реализмом в оценке онтологического статуса объектов математики состоит в том, что платонизм признает существование этих объектов независимо от мышления человека, а конструктивизм требует обоснование математических объектов независимо от онтологических предпосылок. С учетом разнообразия конструктивистских версий онтологического истолкования объектов современной математики, рассмотренные математические функции, имеющие явные реалистические основания, могут рассматриваться как интуитивные или конструктивные. Безусловно, имеются и другие примеры, реализующие системную триаду обоснования современной математики, хотя представляется, что рассмотренные выше все же наиболее философски характерные. В контексте единства и целостности различных областей современной математики, по прогнозу известного английского математика Яна Стюарта: «В течение ближайших пятидесяти лет тенденции к объединению окрепнут, и математика возродится во всей красе, без всяких наименований и сектантских раздоров. Конечно, специализация сохранится, но абстрактная логика и концептуальность будут использоваться для решения конкретных задач» [10, с. 40]. Так как все три составляющие системной триады обоснования современной математики входят в нее симметрично и равноправно, то рассмотренные примеры можно в соответствующем контексте интерпретировать для анализа других бинарных оппозиций. 6. Заключение Еще раз обратим внимание на то, почему в системной триаде используются направления внутри математического обоснования в давно сложившейся диадной парадигме «формализм

266

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

– интуиционизм», гносеологически противостоящие друг другу. Поскольку с точки зрения математической практики, ни направление формализма, ни направление интуиционизма не являются подлинно репрезентативными для обоснования математики, то наиболее употребительный философский подход в таких ситуациях – это вложение исследуемых структур в более богатую триадическую структуру, определяемую целями философско-математического дискурса. Оба аспекта рациональности – классический, реализуемый в программе формализма, и неклассический, представленный в интуиционистском подходе, в философском обосновании математики не исключают друг друга, а способствуют становлению тринитарного подхода, принимающего вид «неформализуемой целостности». Оглядываясь на историю развития математики, можно сказать, что в споре двух великих мыслителей прошлого века – Гильберта и Брауэра – правыми оказались оба. Философско-методологический синтез этих важных аспектов математической реальности не только потенциально возможен, но и гипотетически необходим. Приведенные математические примеры можно, например, философски интерпретировать как определенные «доказательства-свидетельства». Следует также отметить, что «использование доказательств-свидетельств, а не только доказательств-выводов, все-таки включается в смысл слова „обоснование‟ при трактовке знания как обоснованного истинного мнения, считающейся классической со времен Платона» [11, с. 49]. Тот, кто считает ссылки на примеры недостаточно репрезентативными, возможно, предъявляет чересчур высокие философские претензии. Можно заключить, что составляющие триады не исключают друг друга, а представляют собой единое целое в рамках концепции обоснования современной математики. Разбор математических примеров, поясняющих необходимость включения философских направлений формализма Гильберта, интуиционизма Брауэра и платонизма Гёделя в системную триаду обоснования современной математики, можно завершить предположением, что суть этой триады состоит в методологическом примирении естественных, хотя и несовместимых онтологий. В отличие от необходимости, достаточность тернарной структуры остается пока под вопросом, хотя и существуют определенные основания в математике и философии для выделения таких структур. Системная триада обоснования выявляет содержательный и формальный уровень абстракции аксиоматической системы, чтобы построенная на ее основе математическая теория находила новые области эффективных приложений. При этом следует отметить философско-математическое убеждение работающих математиков, что развитие математики, как в определенном методологическом смысле автономной деятельности, способно к «самообоснованию». Поэтому одной из перспективных задач философии математики является выявление для современных разделов математики их способности к самообоснованию. ЛИТЕРАТУРА 1.

2. 3.

Целищев В. В., Хлебалин А. В. Интуиция, формальная онтология и семантика знаков в формализме Гильберта // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Философия. 2014. Т. 12. Вып. 3. С. 5–11. Шапошников В. А. Три парадигмы в философии математики // Эпистемология и философия науки. 2008. Т. 15. №1. С. 124–131. Рассел Б. Расселовская математическая логика // Введение в математическую философию. М.: Гнозис, 1996. С. 205–232.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

267

Перминов В. Я. Метафизика и основания математики // Метафизика. Век XXI. Альманах. М.: БИНОМ, 2011. Вып. 4.: Метафизика и математика. С. 441–461. 5. Пенроуз Р. Путь к реальности, или законы, управляющие Вселенной. Полный путеводитель. М.: Институт компьютерных исследований, 2007. 912 с. 6. Михайлова Н. В. Философия и математика в учении Платона: развитие идеи и современность // Российский гуманитарный журнал. 2014. Т. 3. №6. С. 468–479. 7. Непейвода Н. Н. Интеллектуальные вирусы // Логические исследования. 2007. Вып. 14. С. 240–251. 8. Вейль Г. Математическое мышление: сборник. М.: Наука, 1989. 400 с. 9. Бернайс П. О платонизме в математике // Платон-математик. М.: Голос, 2011. С. 259–275. 10. Стюарт Я. Математика 2050 года // Будущее науки в XXI веке. Следующие пятьдесят лет. М.: АСТ, 2011. С. 37–46. 11. Карпович В. Н. О понятиях доказательства и обоснования в их отношении к знанию // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Философия. 2011. Т. 9. Вып. 3. С. 48–54. 4.

Поступила в редакцию 13.08.2015 г.

268

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

DOI: 10.15643/libartrus-2015.4.2

The philosophical interpretation of objects of mathematics in the formalism, intuitionism and Platonism © N. V. Mikhailova Belarusian State University of Informatics and Radioelectronics 6 Petrus Brovka St., 220030 Minsk, Belarus. Phone: +7 (017) 293 89 21. Email: [email protected] The author of the work proposes a philosophical and methodological interpretation of the mathematical objects, using the system triad of the main directions of substantiation of mathematics: the formalism of Hilbert, Brouwer’s intuitionism and Godel’s Platonism. The need for these directions in the concept of substantiation of mathematics from the point of view of the current state of the philosophy of mathematics is shown on the mathematical examples. The philosophical and methodological analysis of objects of mathematics has never been unambiguous, therefore in this paper the results of studies of philosophers, logicians and mathematicians, in which the problem of substantiation is explicated in the context of trends in the development of mathematics, are used. Their professional view on philosophical characteristics of the objects of mathematics contributes to the identification of the unity of all mathematical knowledge maintaining the initial mathematical base of knowledge and revealing new ways of integrating the directions of substantiation in the philosophy of mathematics. The practical problem of substantiation of mathematics is realized through the elaboration of metatheoretical knowledge under the paradigm shift in the philosophy of mathematics to the productive direction from analysis to synthesis. Keywords: philosophy of mathematics, the problem of substantiation, contemporary mathematics, formalism, intuitionism, Platonism. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Mikhailova N. V. The philosophical interpretation of objects of mathematics in the formalism, intuitionism and Platonism // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4. Pp. 257–268.

REFERENCES Tselishchev V. V., Khlebalin A. V. Vestnik Novosibirskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Filosofiya. 2014. Vol. 12. No. 3. Pp. 5–11. 2. Shaposhnikov V. A. Epistemologiya i filosofiya nauki. 2008. Vol. 15. No. 1. Pp. 124–131. 3. Russell B. Vvedenie v matematicheskuyu filosofiyu. Moscow: Gnozis, 1996. Pp. 205–232. 4. Perminov V. Ya. Metafizika. Vek XXI. Al'manakh. Moscow: BINOM, 2011. No. 4.: Metafizika i matematika. Pp. 441–461. 5. Penrouz R. Put' k real'nosti, ili zakony, upravlyayushchie Vselennoi. Polnyi putevoditel' [Path to the reality or the laws that govern the universe. Complete guide]. Moscow: Institut komp'yuternykh issledovanii, 2007. 6. Mikhailova N. V. Liberal Arts in Russia. 2014. Vol. 3. No. 6. Pp. 468–479. 7. Nepeivoda N. N. Logicheskie issledovaniya. 2007. No. 14. Pp. 240–251. 8. Veil' G. Matematicheskoe myshlenie: sbornik [Mathematical thinking: collection]. Moscow: Nauka, 1989. 9. Bernais P. Platon-matematik. Moscow: Golos, 2011. Pp. 259–275. 10. Styuart Ya. Budushchee nauki v XXI veke. Sleduyushchie pyat'desyat let. Moscow: AST, 2011. Pp. 37–46. 11. Karpovich V. N. Vestnik Novosibirskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Filosofiya. 2011. Vol. 9. No. 3. Pp. 48–54.

1.

Received 13.08.2015.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

269

DOI: 10.15643/libartrus-2015.4.3

«Математика балета» в эстетической составляющей философского осмысления танца © В. А. Еровенко Белорусский государственный университет Беларусь, 220030 г. Минск, пр. Независимости, 4. Тел.: 8 (017) 209 50 48. Email: [email protected] Статья посвящена эстетической природе философии танца как активно развивающейся области исследования. Эстетические вопросы хореографии в когнитивном контексте представляют пока мало изученную область. В широком круге мировоззренческих проблем танцевального искусства анализируется математическая составляющая классического балета, которая проявляется через внутренние закономерности выразительности различных видов танцевальных движений в системе художественного мышления. На уровне философского исследования рассматривается содержательная триадная структура танца. В ней, наряду со статической и динамической формами танца, к бинарной структуре танца добавляется третья составляющая, отражающая телесность, связанную с «ощущением движения» или восприятием информации через движения частей тела. Ключевые слова: хореографическое искусство, математика балета, эстетика балета, философия балета, форма и содержание.

Введение Известно, что классический балет как социокультурное явление довольно сложное для понимания и философского осмысления искусство в художественном восприятии музыкально-хореографической выразительности движений. Известный поэт Илья Резник, написавший для Аллы Пугачевой песню «Балет, балет, балет», хорошо подметил его специфику: «Балет, балет, как хорошо с тобой парить, // И все понятно, и не надо говорить». Но для понимания «сгустка эмоций танца», он должен рождаться на высоком эстетическом уровне, тогда «Все объяснит круженье рук, // Движенье глаз». Понятие «классический балет» этимологически означает «образцовое» или проверенное временем гармоничное, красивое и совершенное искусство. Балет – это самое трудное и наиболее эстетически совершенное из многочисленных танцевальных направлений музыкально-сценическое искусство, демонстрирующее пластическое совершенство позы и движения. Уникальность и специфичность классического балетного искусства состоит в том, что балет абсолютно лишен слов, а основа классического танца всегда одна: выворотность, прыжки, фуэте, пируэты, диагонали и прочее. Их можно сравнить с буквами, слогами, словами из которых слагаются миниатюры «балетного текста». Это безмолвный рассказ движений тела и выражений лица в гармоничном соединении основных составляющих балета – хореографии, музыки, драматургии – создают иллюзию «душой исполненного полета». Балет – искусство сравнительно молодое, так как ему немногим более четырехсот лет, хотя танец сопровождает жизнь человека с древнейших времен. Для понимания феномена балетного искусства важно эстетическое восприятие балета как чрезвычайно сложного условного искусства, которое лишившись слова, нашло универсальные средства выразительности.

270

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

Балетное искусство, математика и философия Реализуя свою эстетическую функцию, хореографическое искусство воздействует на эмоциональную сферу зрительского восприятия, не уступая, с точки зрения ассоциативной интеллектуальной информации, в эффективности физико-математическим наукам. Ассоциативная и метафорическая природа искусства ярко проявляется на балетной сцене, используя такие компоненты восприятия, как обобщение и символика действия, сказочность и фантастика сюжета. Древнегреческий литератор и философ Лукиан из Самосат (около 120–180 гг. до н.э.), изучавший философию в Афинах, который отличался изяществом стиля и остроумием, считал, что танец – это дополнение к различным наукам, включающим философию, геометрию и физику. Говоря о метафоре «математика балета» заметим, что термин «метафора» в буквальном смысле означает «перенос», а по определению, идущему от Аристотеля, – это свернутое сравнение одного объекта с другим. В философском дискурсе метафора изучается в связи с когнитивными процессами сознания при постановке гносеологических вопросов познания и истины. Мы рассматриваем метафору «математика балета», или «геометрия балета», не только как лингвистический феномен, а как творческий акт, в котором соединяются рефлексивное и нерефлексивное, выраженное и невыраженное, где есть необычное, неназванное, еще не устоявшееся языковое употребление. В математическом мышлении метафору, как художественную аналогию на уровне языковой прагматики, можно интерпретировать в духе эстетической составляющей познания. Мысль о способности искусства выражать «эстетические идеи» была развита Иммануилом Кантом в «Критике способности суждения». Но можно ли говорить о математических аспектах танца не только в сугубо метафорическом смысле? Что объединяет эти, на первый взгляд, разные сферы деятельности? И почему балет иногда называют «сплошной математикой»? Рабочая гипотеза, которой мы будем придерживаться, состоит в том, что балет и математика имеют точки соприкосновения в «танцевальной математике», или в «высшей математике хореографии», проявляемые в эстетической эффективности феномена языка балета. Во-первых, в танце присутствует счет, а при его музыкальном сопровождении необходимо математически правильно рассчитывать свои движения, чтобы попадать в ритм. Во-вторых, при этом нужно очень хорошо чувствовать свое тело и когда надо уметь «собирать» его как телесный «конструктор-трансформер». В-третьих, пространство балетного спектакля – это часть трехмерного пространства, определяемого декартовой системой координат, в котором мы живем, а центр его – это «мы сами». Математику и балет сближает то, что, как в математике наряду с рациональными числами и иррациональными числами есть мнимые числа, так и балетный спектакль живет в реальном, физическом и фантастическом мире, который существует только в воображении нашего мифологического сознания. Ведь изначально термин «балет» означал не спектакль, а танцевальные эпизоды с выходами персонажей, изображавших героев греческих мифов, поэтому танец рожден в мифе, сохраняя с ним связь на протяжении всей своей истории. Затем классический балет стал основой выразительных средств хореографии, синтезируя выразительность танцевальных движений, каждое из которых разработано в классическом танце до «геометрически отчетливой формы». Историк балета Л. Д. Блок считает, что «наследие классического балетного репертуара заключает примеры гениальных интуитивных находок, где содержание танцевального спектакля выражено средствами и приемами именно этой отвлеченной „геометрии‟ классического танца, без всяких

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

271

заниманий у соседа – драматического спектакля» [1, с. 27]. Отбор элементов классического балета осуществлялся путем «абстрагирования», чтобы воплощать различные «состояния, мысли, чувства человека». Классический танец унаследовал определенность поз, округлость движений, выверенную точность ракурсов, укладывающихся в симметрию геометрических фигур, когда мы в восхищении смотрим на геометрический орнамент танца, не понимая причин, хотя ее истоки находятся в божественной симметрии, как частном случае применения математической теории групп. Воспользовавшись математической метафорой можно сказать, что симметрия – это не число и не форма, а специального вида преобразование математического объекта, то есть в определенном смысле некоторый способ «шевеления» объекта, сохраняющий его структуру. Мир прекрасен, так как в его «проектной идее» лежит математика, как совершенная дисциплина, в которой даже беспорядок визуально самоорганизуется с помощью фракталов. Можно даже предположить, что современная хореография настолько математична, насколько экзотична ее математика, в которой метафорический образ кривой Пеано рассыпается в Канторову пыль. В какой-то степени балет это и есть математика, как точная наука, поскольку, когда в воздухе выполняется сложнейший элемент и что-то сделано неправильно, то можно упасть, но если все сделано правильно по позициям, то все получается. Форма рук и ног в балете строго подчиняются геометрическим линиям. Например, руки не должны быть прямыми, только полукруглыми и никакими больше, а ноги наоборот должны быть прямыми, как прямая линия в любой форме «арабесков», хотя бывают и исключения, так позиция «пассе» представляет собой ломаную линию. Если все рассчитано правильно, то балерину можно «разделить» на геометрические фигуры, это просто «чистой воды математика». Когда в балете участвует много людей, то все должно делаться четко по правилам, что требует математических расчетов от хореографов, так как правильный подсчет улучшает понимание танца, в котором присутствует счет. Добавим к этому, что «геометричность» классического танца обусловлена пространством балетной сцены, на которой танец строится по кругу, по диагонали, по квадрату и так далее для соответствующего изящества танца. Чтобы понять философскую сущность танцевального бытия необходимо обратиться к его истории развития. Танец всегда был тесно связан с жизнью, бытом и духом того народа в среде которого он зародился, снабжая свой концептульный подход к танцевальному движению долей философии и абсурда. Отдельно взятые концепции происхождения танца не могут дать полного представления о феномене танца, так как каждая из них пытается дать объяснение появления танца следствием одного фактора или обстоятельства, хотя ни одно из условий, без которого не возникало бы следствие, нельзя считать причиной. Причина, как правило, сложна, поскольку в ней взаимодействуют внутренние и внешние условия, находящиеся в единстве и противоположности. Говоря о внутренних условиях возникновения танца, следует отметить одну особенность, согласно которой тело человека способно «говорить», точнее нести определенную информацию в «говорящих без слов» телодвижениях. «Танец начинается тогда, когда физическое тело человека превращается в символическое, когда само движущееся тело становится носителем смыслов и ценностей человеческой культуры» [2, с. 71]. Еще Платон считал танец неотъемлемой частью физиологии человека. Классический балет в подходе к телесности несет отпечаток мировоззренческих взглядов средневековой философии и религии с их «отречением от тела» в скорбном желании возвыситься над «бренной плотью». Это воззрение отразилось и в классическом балете, где, например, балерина большую часть

272

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

танцевального времени реально находится на пальцах или полупальцах, как бы «минимизируя» контакт с «бренной землей». А в христианстве телесность рассматривается с точки зрения природного бытия, что, несомненно, повлияло на становление стилистики танца, не изменяя духовным ценностям христианства. Стиль, выражаемый через пропорции и линии тела, техники и характера его движений, а также трактовке соответствия танцующего тела духовному идеалу, выявляет реальное «бытие танца» и сущность его выразительных средств. Необходимо подчеркнуть, что именно культурная, а не только физическая, ценность тела определяет стиль в танце. Понимание стиля, соответствующего природе, красоте и гармонии, хорошо реализуется в классическом танце, в котором возможности репрезентации духовности через телесность значительно расширяются. Танец можно рассматривать как искусство только тогда, когда в него вложена душа, то есть когда он становится невербальной системой духовного освоения мира. В широком смысле танец реализует духовную потребность определенного рода ритмически организованных движений, а в узком смысле танец – это уже более развитые движения и позы человеческого тела, представляющие рефлексивное восприятие художественного творчества. Уникальность классического танца проявляется в вовлеченности в двигательную активность исполнителя целиком, не только его тела, но и души. В таком контексте танец можно интерпретировать как свободный от ограничений диалог души и тела, направленный на восстановление утраченного единства со своим телом, для чего необходимо принять как данность иррациональные порывы души. Кроме того, хотя тело в танце становится проводником состояния души, в духе христианской традиции определяющим стилем танца был «антиэротизм», но в процессе генезиса танцевальной культуры он смягчается в стиле танца «модерн», идеалом которого стал ничем не ограниченный «свободный дух человека», реализующий максимальные возможности символического проявления человеческого тела. Когда активизируется мифическое чувство человека, его образы и фантазии облекаются в целостную телесную форму, дающую уверенность в том, что законы красоты, опирающиеся на искусственные построения, не теряют свою смысловую значимость, но при этом с особой силой проявляют веру в обретение новых ценностей. Нечто подобное происходит с математическими теориями, для которых согласно традиции, заложенной Пифагором, характерно мифологическое представление о математике, как появление трансцендентной веры в ее непостижимую объяснительную силу. В искусстве балета мифические интерпретации претерпевают метаморфозы, превращаясь в эстетический компонент произведения искусства. Поэтому неслучайно в прошлом веке классический балет становится наиболее мифологическим и мифотворческим искусством, что позволило балету стать искусством, созвучным духу времени, воспроизводящим эстетическую красоту разных сторон человеческого существования в идеализированном представлении о мире. «Дело не в том, что мифологический балет, с его спящими царевнами, заколдованными принцессами и сильфидами, имел к социальным проблемам своей эпохи весьма отдаленной отношение и мог восприниматься как чистое „искусство для искусства‟. Дело в том, что именно ярко выраженная мифологичность позволяла балету становиться актуальным искусством» [3, с. 117]. Косвенным подтверждением последнего является то, что появление на балетной сцене вполне реальных, а не мифологических персонажей превращались в пародию для театральной реальности. Здесь велика ответственность хореографа, так как именно он наделяет атрибутивными свойствами объекты отображаемого

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

273

им мира, поскольку смысл балета раскрывается в танцевальном пластическом обозначении наиболее сущностных моментов бытия. Если охарактеризовать хореографию как танцевальное искусство и постановку балетных танцев, то можно сказать, что она является связующим центром художественного синтеза разных искусств. Средства классического танца формируют эстетические эмоции профессионального балета, становясь его основными отличительными факторами от других хореографических направлений. Балет можно рассматривать как один из видов эстетической деятельности, а хореографическое искусство как новую философскую категорию, представляющую собой одну из важнейших форм эстетической картины мира. При этом эстетические эмоции, реализующиеся через художественное восприятие хореографических произведений, – это также «умные эмоции», возникающие в фантазиях с оценочным отношением к происходящему, а не простые чувственные реакции на внешние раздражители. Поскольку эстетическая деятельность всегда адресована человеку, то в силу этого хореографическое искусство еще и коммуникативное явление. В таком контексте очень важно зафиксировать, что мифологическая природа классического балета не означает допустимость сценической лжи, невразумительного пустого вымысла, неконтролируемого сознанием безудержного сочинительства, а представляет собой такой художественный способ отображения действительности, который в философско-концептуальном осмыслении картины мира не допускает абстрагирования исключительно одной из сторон целостного мира. Можно даже сказать, что мифологическое восприятие мира балета созвучно с первичным осознанием действительности ребенком в немой игре с условной жестикуляцией, поэтому сложный и даже простой «сюжет» балета может так и остаться для зрителя нераскрытой формой повествования. В душу человека западают и эмоционально закрепляются не все получаемые им эстетические впечатления, а только те, которые непроизвольно возникают в сознании как положительные эмоции, приносящие какую-то пользу в жизни. На этот аспект эмоционального облегчения жизни человека обращали внимание исследователи психологических оснований танца, которое выросло из древнейшего чувства ритмической организации жизни. Как все существующее она подчинена закономерностям ритма, а один из базовых человеческих ритмов – это дыхание, которое может адаптироваться к меняющимся обстоятельствам, поэтому каждый слышит, как он дышит. Создание абстрагированного художественного образа балетного спектакля на материале чувственного переживания можно рассматривать как осмысленные ритмопластические движения и элементы, которые имеют такой же «модельный статус», как и в рациональном типе научного мышления. В последнем контексте современное хореографическое искусство поддается научному анализу, так как в нем можно выделить закономерности формирования творящих мыслительно-образных схем, соответствующих высокому уровню развития духовного начала, как продуктивной способности разума создавать формы воображения. «Проявленность духовного начала в творце связана со способностями к мыслеволевому осознанию и созиданию: качество мысли в конечном счете определяет и качество пластики ее теловыражения. Ясному, четкому и глубокому пониманию соответствует и ясность и отточенность поворотов, наклонов, прыжков, вращений, изгибов тела и линий рук и ног. В тех ситуациях, когда управление переходит к духовному началу, мастерство актера-исполнителя проявляется в мыслеволевом овладении своим телом, эмоциями и внешними ситуациями» [4, с. 58]. Здесь следует также обратить внимание на роль «понимающего восприятия» зрителем балетного спектакля, что является дополнительным источником вдохновения и радости исполнителя.

274

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

Активность зрителя в процессе эстетического восприятия позволяет интерпретировать получаемую информацию согласно личным приоритетам и художественным установкам. Эстетические эмоции, формирующиеся средствами хореографического искусства, наряду с «чувствующим» мышлением воздействуют на активность сознания зрителя. В этом смысле эстетическое восприятие танцевального искусства, воздействуя на людей, передает им самое сильное качество деятельности сознания – обретение смысла. Не случайно выделяют три уровня восприятия танцевального произведения: визуальный, ментальный и эмоциональный, отвечающий за чувственное восприятие художественного образа. Эстетические категории социально-духовной жизни философы балета рассматривают в феноменологическом, онтологическом и гносеологическом аспектах философии танца. Феноменологический анализ танца акцентирует внимание на основном выразительном средстве танца, выделяющем его из других видов искусства, которым является пластика человеческого тела, как целостное качество художественной выразительности, в сочетании с ритмическим строем, подчеркивающим динамические и эмоциональные стороны танца. Онтологический анализ танца рассматривает системные качества субъективного бытия исполнителя через бесконечно превосходящую их реальность, мобилизуя при этом духовные ресурсы человека, испытывающего неизбежные колоссальные душевные и физические нагрузки. Гносеологический анализ танца признает определенный тонус телесности, возникающий в результате длительного возбуждения нервной или мышечной ткани тела и влияющий на смысловую составляющую хореографии, а также осознавая ведущую роль чувственного уровня познания в искусстве и философскую проблему понимания заключенного в танце смысла. Если с эстетической точки зрения феномен классического балета реализует красоту пластических телодвижений, то в смысловом аспекте каждая из основных составляющих профессионального балета, а именно, хореография, музыка и драматургия, гармонически соединяясь в целостную триаду, отражает культурное многообразие форм человеческого бытия. Качественно новый музыкально-хореографический синтез начался, когда П. И. Чайковский впервые сочинил музыку для балета «Лебединое озеро», характерной чертой которой стало то, что балетная музыка и классический танец были чудесным образом взаимосвязаны, хотя до него музыка в балетном спектакле просто становилась метрономом. Последовательность танцевальных движений: пробежки, повороты корпуса, переборы ног, изначально свойственные танцу, в классическом балете, как «абсолютном виде танца», приведены в порядок. В «Лебедином озере» потрясает грандиозный проект «абсолютных танцевальных структур», поскольку выражение музыки в этом балете заключается в соответствии темпа и ритма танца соответствующим элементам музыки. Напомним, что в античные времена математика и музыка, имеющие дело с абстрактными структурами, рассматривались как единая область, в которой даже не «алгеброй поверяли гармонию», а «гармонией – алгебру». В наше время структурные эксперименты в музыке уже исчерпывают себя. «Звуковая картина современного мира необыкновенно пестрая. Мы с трудом можем избавиться от назойливых шумов и „недостойных нашего внимания‟ звучаний, будь то вульгарная песенка на улице или рев автомобилей. Окружающий мир полон как бытовых, так и квазимузыкальных шумов, настолько загромождающих повседневное звуковое пространство, что порой возникает ощущение, что для тишины в этом мире и вовсе не осталось места» [5, с. 104]. Поэтому сейчас происходит переориентация «звуковой сферы» на поиски художественных средств, адекватных слуховому восприятию.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

275

В подобном контексте новая балетная музыка, оперирующая предельно тихими звучаниями, может стать своего рода ответом на «звуковой хаос повседневности». Реальная «живая» практика развития балетного искусства доказывает потенциальную возможность такого согласия музыки и хореографии в современном синтетическом спектакле, поскольку целостное единство хореографии и музыки уже стало общепризнанным критерием художественной ценности балета, а балетная музыка давно превратилась в серьезное профессиональное искусство наряду с оперной и симфонической музыкой. Уже никого не удивляет, что в музыке есть «математический расчет», опирающийся не только на «умозрительные приемы», но и на математические выкладки. Выдающийся пианист Генрих Нейгауз говорил, что математика и музыка находятся «на крайних полюсах человеческого духа», а между ними размещается все, что человечество создало в области науки и искусства. Абстрактный характер музыкальной и математической реальности представляют «действие в воображении», свободное от случайностей жизни. Хотя музыка сама по себе обладает огромной силой духовного воздействия на человека, оно многократно увеличивается, когда органически соединяется с пластикой человеческого тела, демонстрируя единство духа и тела в музыкальной пластике движений. Прогрессивная роль русского балета в истории развития европейской и мировой хореографии состоит в том, что именно в нем сложилась обобщенность и эстетика, воплотившаяся в новых формах танца, новой музыке и новой сценографии при равноправном участии в эволюционном процессе музыкального балетного творчества балетмейстера, композитора и художника. Но сам процесс развития музыкальной композиции современного балетного спектакля, демонстрируя высокую степень сопряжения музыки и хореографии, может стать настолько самостоятельным, что начинает доминировать над хореографией, не соотносясь с ее стилистическими особенностями. Еще один аспект проблемы эстетического феномена классического балета связан с тем, что мифологизация периода его расцвета порождает особый драматизм переживания кризиса теми, кто был причастен к развитию балетного искусства, и балетоманами, способными оценить отличие современных идей, а также новой телесной и духовной практики, от предшествующих традиций. Действительность остается в мифе, отражающем стремление к преодолению «экзистенциального вакуума», той же самой, но с точки зрения реалий жизни меняется ее смысл и художественное воплощение идеи. Это естественное изменение взгляда на балетное искусство связано с изменением восприятия реальности, так как танец отражает с помощью особых методов рефлексии часть нашего бытия, в котором тело, как материальное воплощение танца, самобытно пребывает в собственной стихии. «Если балетное искусство все время стремится к выражению прекрасного и через чувственное восприятие движения отражается в художественном творчестве, что уже является эстетикой, то современная хореография отвергает нарочито красивые и академические движения, ей чужды возвышенность, утонченность и совершенство формы классического танца, она приемлет естественное, не красивое, стремиться освободиться от правил и канонов, разрушить стереотипы основных законов классического танца» [6, c. 74]. В современных направлениях хореографии зрители смотрят на процесс движений человеческого тела танцора, реализующего свой способ философского понимания хореографии, и танцовщик уже не стремится понравиться зрителю, возможно считая, что такое проявление танцевального искусства гораздо свободнее и глубже. Но, с точки зрения хореографии нельзя забывать о взаимодействии реализма, имеющего объективную связь с реалиями жизни в танцах, с условностью, обладающей художественной и эстетической ценностью.

276

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

Возросшие темпы научного прогресса ускорили ритм информационно насыщенной эпохи, что отражается на ритмах современных танцев, в которых смешиваются стили. Не случайно современный танец, чтобы стать более зрелищным и интересным в визуальной репрезентации в основном ориентирован на медиасреду. Ценность танца заключается в возможности выразить «невыразимое» в художественном слове, поскольку природа танца в значительной степени связана с процессами подсознания, непонимание которых обусловило кризис современного балетного искусства. В таком контексте значимым фактором развития балетного искусства становится преемственность традиций, реализуемых в непрерывной связи поколений профессионального сообщества и в сохранении классического репертуара, несмотря на веяния моды, поскольку это искусство передается только при живом визуальном восприятии рук, ног и глаз выдающихся исполнителей. Балет, как метафизически глубокая и противоречивая целостность, – это по существу открытая система, находящаяся в постоянном диалоге с внешним миром, в сохранении и развитии которого играет специальное воспитание и образование артистов балета, которое можно охарактеризовать как сложный социокультурный процесс, осуществляемый в профессионально-культурной среде. В балетном мышлении важно такое качество как ассоциативность, то есть умение соотносить знания из разных наук и искусств, которое хорошо развито у математиков. Так для понимания внутренней красоты абстрактных математических структур, отличающихся семантической насыщенностью, необходимо развитое чувство прекрасного. Но такое понимание в свою очередь способствует развитию разных форм хореографического искусства, в связи с неизбежностью проникновения абстракции во все области искусства. Выявление структуры танца на уровне эпистемологического исследования позволяет понять особенности его генезиса в функциональном и эстетическом аспекте, а также оперировать компонентами хореографической формы. С философской точки зрения, структурированная техничность в хореографии, или искусстве сочинять танцы, является показателем развитости «телесно-механической» природы артиста балета, а его артистизм, как способность к «чувственно-эмоциональной» жизни, выражает проявленность духовного начала в «мыслеволевом созидании» балетного спектакля. «В структурном отношении выявлена бинарная природа танца. Его простейший элемент состоит из двух форм: статической, то есть „телоположения‟, или „позы‟, и динамической – жеста. Последняя форма представляет собой непрерывный процесс телодвижения от одной позы к другой (па как шаг по-французски; кинема как механическая геометрия пути; кинеза как кратчайшее движение человека в семиотической знаковой системе)» [7, с. 247]. Следует подчеркнуть, что в этой классификации важнейшей единицей танца является кинетический элемент, называемый «кинема», на основе которого появляются кинетические группы, а затем из музыкального повтора какого-либо мотива появляются секвенции. Можно даже сказать, что таким образом функционирующая система воспринимается как знаковая система, предназначенная для восприятия, хранения и передачи смыслового хореографического содержания. Анализируя в более широком философском видении концепции танца, можно предложить уход от устоявшегося бинарного мировоззрения, ставшего каркасом стереотипного мышления в философии познания, которое явно перекликалось с традиционной линейной математикой. Например, убедительность обоснования математической теории зачастую обеспечивается третьим членом «триадной структуры», соединяющим бинарную оппозицию в реально функционирующий комплекс. Целостность этого структурного образования проявляется в

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

277

том, что она соединяет в себе противоположные свойства, которые с точки зрения триадической методологии связаны в духе идеи дополнительности. Анализ подмеченных в философской литературе аспектов изучения танцев позволяет добавить новый когнитивный подход к искусству танца в целостном организме гармонизации мира культуры. Речь идет о том, что при философском осмыслении танцевальной культуры и анализе эволюции когнитивных основ классического танца к выявленной бинарной природе танца можно добавить третью форму – телесный, или «кинестетический», интеллект, который связан с «ощущением движения», точнее с восприятием информации через движения частей тела, в смысле физических и телесных ощущений. Телесный тип мышления тесно связан с кинестетическим восприятием, когда информация о чем-то получается не с помощью ее описания, а с помощью накладывания ее на движения и соответствующих ощущений. Кинестетический анализатор по своим интеллектуальным возможностям восприятия танцевального искусства идет по значимости на третьем месте после визуального и слухового. В Интернете даже появилась реклама кинестетического класса «Удивленное тело», рекомендуемого танцовщицам и танцовщикам для совершенствования «техники партера» в современном танце, то есть использования в танце опор на ладони, колени, локти, крестец и спину. Его суть состоит в наборе нужных телесных ощущений и опыта правильного движения для оптимального распределения нагрузки по телу, исключая ненужные усилия и напряжения. Специфическим способом философской рефлексии хореографии в рамках ритмически и пластически организованных в пространстве и времени движений тела выступает феномен художественного языка танца или языка невербальной речи. Его усложненность поднимает уровень креативности и оригинальность понимания танца при интерпретации сложного текста хореографического произведения. Наиболее разработанной областью чувственно-образной символической целостности знаковой системы языка хореографии является классический танец. Чтобы постичь классическую хореографию необходимо понять ее танцевальный язык, характеризующийся нефиксированной семантикой своих знаков, которые внутренне присущи балету или приданы ему извне. С точки зрения значения и мотивированности системы знаков она отличается от естественного языка. Неопределенность структурных единиц «интонирования» пластического характера языка хореографии породила трактовки, отражающие различные подходы, поскольку язык танца, сохраняя свою эстетическую функцию, меняется и эволюционирует в зависимости от идеалов эпохи и специфики хореографического текста. Используя математическую метафору континуума, можно заключить, что «язык хореографии есть знаково-символическая система ритмически упорядоченных жестов и движений человеческого тела в пространственно-временном континууме, служащая для передачи эмоциональных состояний исполнителя, а также социальной и культурной информации» [8, с. 233]. Балет – пространственно-временное искусство, представляющее собой последовательность движений во времени, исполняемых под музыку в сценическом пространстве для понимания смысла произведения, тематически раскрывающегося в сфере эмоциональности, а также в реакциях телесной воплощенности артистов балета. При этом следует помнить о том, что в осознанном проявлении мысли и эмоций язык балетного искусства зависит от физического потенциала танцовщика и разнообразия его «физического инструментария». У балетного языка, как и у литературного языка, есть свои великие образцы, но, несмотря на жесткие требования к выполнению балетных па, танец с тече-

278

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

нием времени меняется. Если взять за основу рациональное начало хореографического искусства, то можно в обозначенном контексте говорить о понятии «логика танца», как необходимости определения законов, норм и правил танцевального действия, которая должна быть понятна не только исполнителю, но и зрительному залу, представляющему собой «непропорциональную смесь» от профессионалов до людей, впервые пришедших смотреть балет. С точки зрения философской идеи балета, техника классического танца выстроена достаточно логично, поскольку все ее танцевальные линии, преодолевая силу притяжения в попытке отрыва от танцевального пола, устремляются ввысь. Например, прыжок великой балерины Галины Улановой отличался не силой и высотой, а поражал легкостью и непрерывностью, создавая впечатление, будто она зависает или парит в воздухе, не опускаясь на землю. Язык балета довольно условен и обобщен, а его отдельные движения сами по себе ничего не означают, но совокупность хореографических па в логичной последовательности динамически красивого сочетания может выразить разнообразные чувства. Например, балетная «выворотность» ног, как способность развернуть бедра, голени, стопы в положение наружу, позволяет «не перекашивая» таза выполнять высокоамплитудные движения ноги и формирует нужные для исполнения прыжков связки и мышцы, а также дает ощущение большей устойчивости балетной осанки и равновесия тела в сценическом пространстве. В современном танцевальном искусстве можно выделить два противоположных направления в практической философии танца и его телесной выразительности – это отказ от «искусственных» и возврат к «естественным» движениям и отказ от «естественных» и добавление «искусственных» движений. В связи с этим актуализируется вопрос о проникновении математики в искусство хореографии на основе биомеханического анализа внутренних закономерностей различных видов танцевальных движений, а также математического анализа структуры классического танца и формализмов биомеханики профессионально-ориентированных физических упражнений. Классическими примерами «живой геометрии» балетного искусства являются экзерсисы, в которых исполнитель «рисует» ногами, руками и корпусом различные геометрические фигуры. Поэтому можно сказать, что классический танец «пронизан математичностью», так как он не только содержит фигуры, но и дроби, пропорции и простейшие арифметические операции, связывающие математику и балет с помощью использования общей терминологии: линии, углы, диагонали или параллельное, перпендикулярное и симметричное расположение. В духе сказанного можно сослаться на мнение философа балета Н. В. Осинцевой: «Кроме видимых геометрических фигур и алгебраических форм, у танцующего всегда присутствует ощущение равновесия, центра, то есть танцор всегда находится в системе координат. За танцевальной пластикой мы можем видеть не только создание поз, геометрических фигур, рисунка, но и точный математический расчет силы прыжка, количество поворотов в туре, длины и ширины шага, ускорения и умедления движения. Получается, что в танце проявляется математический ум, используются некоторые законы алгебры и геометрии» [9, с. 133]. Поэтому обучение классическому танцу в идеале неизбежно потребует обращения к математике. Даже если приверженцы чистоты балетной терминологии не считают возможным использовать математику в балете даже в качестве метафоры, то для них, возможно, приятной неожиданностью будет появление в математических текстах обратной метафоры. Так, например, решения для задачи трех тел в небесной механике и задачи трех вихрей равных интенсивностей получили названия «относительных хореографий» и «абсолютных хореографий».

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

279

В заключение следует все же отметить принципиальное методологическое различие между направлениями классического и современного балета. Если в классическом балете было сформировано успешное плодотворное сотрудничество композитора и хореографа на основе синтеза музыки и драматургии, пантомимы и танца, то в современном балете звуковое сопровождение часто используется только для ритмического отсчета хореографических движений. Хотя танец нового века свободен от навязчивых форм, перегрузка современной хореографии «акробатическими элементами» отходит от понимания гармонии музыки и танца, ведь чтобы танцевать под такую музыку уже недостаточно слышать ритм. Важнейшей составляющей современного танцевального искусства остается соответствие новой хореографии хорошей музыке и эстетике нового языка танца, способствующего невербальному диалогу между танцором и зрителем. Поэтому дальнейшее совершенствование современного балета на основе синтеза, присущего балетному жанру, возможно, будет связано со способностью хореографов реализовывать свои идеи, избавляясь от «синдрома недопересказанности» новых экспериментальных танцев. Этот прогресс в философском понимании праксеологической направленности хореографии будет зависеть от понимания «логики танца», или «телесном логосе» классического балета, при создании новых изумительных по художественной красоте балетных пьес, отличных от «театральной пустоты». Заключение Танец – это «послание зрителю», то есть, используя язык танца, можно послать сообщение, в котором телесно воплощаются эмоции и социальные отношения. Так как классический балет – «сообщение без слов», то для зрителя важно, как артист выглядит, как взаимодействует с партнерами, как он утонченно раскрывает в танце условную эстетику идеальных образов. Наряду с хореографической подготовкой это еще и «невидимое облако» компонентов, включающих математический расчет и безошибочное чувство координации в протяженности пространства. Когда к одному известному академику-математику родители привели свою маленькую дочку, которая решала сложные математические задачи по программе старших классов, и спросили: как дальше развивать ее способности? Он вполне серьезно посоветовал отдать ее в балетную школу. Математика как наука, отличающаяся строгостью, невероятной эффективностью, красотой и внутренней гармонией, и балет, выделяющийся точностью движений, чистотой классических линий, танцевальной экспрессией, законченностью позы и музыкальностью, в чем-то схожи между собой. В какой-то степени классический балет, лексически выявляющий «пластическую одухотворенность» человека, предполагает структурированную точность на пределе телесных возможностей. Хотя математический анализ классического танца еще далек от состоявшейся математической теории гармонии музыки, которая вполне успешно «поверяет алгеброй гармонию», в искусстве хореографии делаются первые попытки выявления математических «танцевальных нот», из которых могла бы сложиться «хореографическая гамма». Анатолий Лукьянов в стихотворении «Магия балета» поэтически сказал: «Немая магия балета – // Великий жанр. // Единство музыки и света, // Порыв, пожар». Этот порыв преодолевает внутренне присущую танцу магию «математики балета», которая помогает понять феномены сильных телесных переживаний и выразительных условностей балетного искусства, способных давать познавательную радость.

280

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9.

Блок Л. Д. Классический танец: История и современность. М.: Искусство, 1987. 556 с. Акиндинова Т. А., Амашукели А. В. Эволюция танца в истории христианской культуры // Вестник СанктПетербургского университета. Серия 6. 2007. Вып. 3. С. 71–79. Нетужилова Н. А. Язык мифа и ритуала в искусстве балета // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2009. Т. 10. Вып. 1. С. 115–120. Герасимова И. А. Философское понимание танца // Вопросы философии. 1998. №4. С. 50–63. Жукова Г. К., Лаврова С. В. Есть ли жизнь в неевклидовом пространстве «геометрии музыки», или «время имеет значение» // Вестник Академии Русского балета им. А. Я. Вагановой. 2014. №5. С. 97–107. Верхоляк А. В. Философские аспекты эстетического и разрушающего границы художественного восприятия в хореографическом искусстве // Science Time. 2014. №8. С. 72–76. Фомин А. С., Фомин Д. А. Эволюция исторических типов танца: системный анализ // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2012. №4. С. 245–250. Вычужанова Л. К. Язык хореографического искусства как знаково-символическая система // Вестник Башкирского университета. 2009. Т. 14. №1. С. 230–234. Осинцева Н. В. Гносеологическое значение танца // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2015. №1. Ч. 1. С. 132–134. Поступила в редакцию 22.07.2015 г.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

281

DOI: 10.15643/libartrus-2015.4.3

“Mathematics of ballet” in the aesthetic component of the philosophical comprehension of dance © V. A. Erovenko Belarusian State University 4 Nezavisimosti Ave., 220030 Minsk, Belarus. Phone: +7 (017) 209 50 48. Email: [email protected] The article is devoted to aesthetic nature of the philosophy of dance as a rapidly developing area of studying. The aesthetic issues of choreographies in the cognitive context have not been properly studied. The mathematical component of the classical ballet, which is shown through the internal patterns of the expressiveness of the different types of dance movements in the system of artistic thinking, is analyzed in a wide range of the philosophical problems of art of dancing. The substantial triad of structure of dance is considered at the level of philosophical research. In it, along with static and dynamic forms of dance, the third component, which reflects physicality, related to the “sense of movement” or the perception of information through body movements is added to the binary structure of dance. Keywords: choreographic art, mathematics of ballet, aesthetics of ballet, philosophy of ballet, form and content. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Erovenko V. A. “Mathematics of ballet” in the aesthetic component of the philosophical comprehension of dance // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4. Pp. 269–281.

REFERENCES 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9.

Blok L. D. Klassicheskii tanets: Istoriya i sovremennost' [Classical dance: past and present]. Moscow: Iskusstvo, 1987. Akindinova T. A., Amashukeli A. V. Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta. Seriya 6. 2007. No. 3. Pp. 71–79. Netuzhilova N. A. Vestnik Russkoi khristianskoi gumanitarnoi akademii. 2009. Vol. 10. No. 1. Pp. 115–120. Gerasimova I. A. Voprosy filosofii. 1998. No. 4. Pp. 50–63. Zhukova G. K., Lavrova S. V. Vestnik Akademii Russkogo baleta im. A. Ya. Vaganovoi. 2014. No. 5. Pp. 97–107. Verkholyak A. V. Science Time. 2014. No. 8. Pp. 72–76. Fomin A. S., Fomin D. A. Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo universiteta kul'tury i iskusstv. 2012. No. 4. Pp. 245–250. Vychuzhanova L. K. Vestnik Bashkirskogo universiteta. 2009. Vol. 14. No. 1. Pp. 230–234. Osintseva N. V. Istoricheskie, filosofskie, politicheskie i yuridicheskie nauki, kul'turologiya i iskusstvovedenie. Voprosy teorii i praktiki. 2015. No. 1. Pt. 1. Pp. 132–134. Received 22.07.2015.

282

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

DOI: 10.15643/libartrus-2015.4.4

Роль художественных произведений А. Павловой в создании сценических образов © Т. В. Портнова Государственная академия славянской культуры Россия, 129337 г. Москва, Хибинский проезд, д. 6. Институт русского театра Россия, 125252 г. Москва, ул. Зорге, 24Б. Тел.: +7 (499) 183 67 83. Email: [email protected] В статье исследуется изобразительное творчество знаменитой русской балерины А. Павловой, в контексте синтетического подхода к работе над сценическими ролями. Специально не изученные и не затронутые в имеющихся публикациях об А. Павловой сведения, касающиеся ее изобразительных, преимущественно скульптурных опытов, во многом позволяют понять не только те профессиональные задачи, которые ставила балерина, но и сам инструментарий, посредством которого они решались в постепенном процессе сложения пластических образов танца, Вместе с тем, в них отражена суть ее неординарного поэтически – пластического дара. Автор систематизирует и анализирует дошедшие до нас, разбросанные по различным, в основном, частным собраниям, а зачастую известные только по воспроизведениям, скульптурные и графические работы, созданные балериной. Основная цель статьи – выявить визуально – изобразительные аспекты рождения сценических образов А. Павловой, которые играли в ее творчестве важную роль. Проследить путь к овладению конкретными сценическими сюжетами, идущими через освоение пластического материала. Акцентирование синтетического смысла наследия А. Павловой определяется тем, что ее скульптура фокусировала или преломляла в себе танец. Балерина, овладев академическим построением формы, наполняла ее новым содержанием благодаря не только своей фантазии, но и глубокому изучению явлений природы, пластике органических форм. Можно с уверенностью сказать, что зафиксированное изображение могло бы послужить прекрасной моделью изучения мотивов сценического поведения и динамических проявлений ее личности в хореографии. Очевидно, что изучение художественного стиля А. Павловой, выявляет не только его пластическое своеобразие, но и раскрывает таинственное устремление искусства балерины к воплощению ее романтических исканий в танце. В тексте использованы редкие документальные материалы и источники, подтверждающие основные положения статьи. Ключевые слова: А. Павлова, скульптура, эскиз, хореографический замысел, пластическое мышление, сценическая роль, балетный образ.

Теоретическая постановка вопроса Среди существенных методологических достижений творческой работы хореографов и артистов балета конца XIX – начала ХХ вв. явился синтезирующий подход и аналитическая работа над хореографическим материалом. С одной стороны, происходит взаимообогащение творчества балетмейстера. исполнителя, художника, музыканта, с другой, наблюдается индивидуальный подход к сценарно-режиссерскому замыслу. В этом плане интересно творчество известной балерины А. Павловой (1881–1931), которое на фоне русской хореографической культуры

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

283

имеет особое значение. Балетному искусству А. Павловой посвящено немало изданий, однако никто из авторов (за исключением редких упоминаний в популярной литературе) специально не затрагивал аспект художественно-изобразительного начала в сложении танцевальных образов. Его исследование открывает новые грани профессиональной деятельности хореографа, опыт которой во многом может быть полезен для современной сценической и режиссерской практики. Скульптурная пластика в хореографии Наряду с другими артистами балета и балетмейстерами, А. Павлова обращается к опыту изобразительных искусств, обладающих преимуществами перед искусством хореографии в способности запечатлевать, останавливать рисунок движения в особенно наглядной и убедительной форме. Балерина использует эти преимущества в своих профессиональных целях для более глубокого, наглядного обозрения сценических ролей и размышлений над ними. Черновая работа над образом, как и репетиционный процесс в зале, значит для нее не меньше, чем конечный результат творчества – отдельный номер или спектакль в целом. В художественных произведениях она пытается передать те неуловимые нюансы, живые детали, которые очень важны в искусстве балетных артистов и, наверное, ими одними только и могут быть так точно подмечены. Конечно, в ее рисунках и скульптурах отчасти можно заметить погрешности, нарушающие художественное совершенство, поскольку произведение каждого искусства оценивается прежде всего по законам именно этого искусства, а не того, произведение которого переводится в иную, хотя и близкую образную систему. В работах артистов балета и хореографов в наблюдается стремление к аналитическому осмыслению хореографических замыслов, т.е. профессиональное образование определяет задачи создания образа. А. Павлова преимущественно обращается к скульптуре, словно понимая, что у нее особые, поистине безграничные возможности в воспроизведении пластики балета. Хореография, основа которой – движение, всегда связана с пространственной ориентацией объема. Она под силу только скульптурному искусству, позволяющему создавать впечатление, хотя и неподвижного, но непосредственного трехмерного рисунка танца. Скульптура объемна, как объемно для нас зрелище балетного выступления. Об этой стороне деятельности балерины самый близкий человек – муж и импресарио В. Дандре говорил: «Особая любовь у Анны Павловой была всегда к скульптуре. Бывая в Париже, она каждый раз посещала музей Родена и все выставки. Постоянные изучение движений человеческого тела и его линий, вырабатывало у нее хорошее понимание скульптуры и критическую чуткость к ее создателям. Первым скульптором, с которым ей пришлось познакомиться много лет тому назад, был Клюзель» [4, c. 195–196]. Показателен другой пример – дружба А. Павловой с русским скульптором Г. Лавровым, который запечатлел Павлову во многих своих скульптурных произведениях. Они совместно творили в художественной мастерской, А. Павлова, подсказывала Г. Лаврову нюансы правильных балетных движений и поз, а наблюдая за работой скульптора, сама училась у него премудростям пластического искусства. В дальнейшем это помогло балерине, при создании собственных скульптурных работ. Известный историк балета В. Красовская в своей книге об А. Павловой вскользь упомянула: «Работа мысли не прекращалась даже во время недолгих перерывов в поездках. Следы ее сохранились и в фигурках танцовщиц, вылепленных самой балериной. Опровергая законы ученой эстетики, устанавливающей нормы выразительности для

284

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

разных видов искусства, она передала в скульптуре полетность танца, уловила музыку души в позе академического арабеска» [5, с. 155]. Балерина, размышляя над своими ролями в круглой пластике, искала наиболее выразительный смысл балетных поз и фигур. Ее скульптурные статуэтки, находящиеся в зарубежных музеях: «А. Павлова – стрекоза», «А. Павлова – бабочка», «А. Павлова – арабеск», «А. Павлова – умирающий лебедь», «А. Павлова – Гавот», (все собрание за рубежом), – сохраняют для нас прекрасные мгновения танца. Достаточно внимательно рассмотреть и сравнить между собой три ее скульптурные статуэтки: «А. Павлова – стрекоза», «А. Павлова – бабочка», «А. Павлова – арабеск» (фарфор). Все три работы представляют собой варианты одной и той же темы – позы академического арабеска, одного из основных движений классического танца, при котором танцовщица стоит на одной ноге, вторую отводит назад, вытянув в колене. А. Павлову как танцовщицу здесь привлекает возможность перевести на язык скульптурных ритмов гибкое движение балетного тела, раскрыть в устойчивости поз законы пластического равновесия. Однако поза арабеска у А. Павловой неоднозначна. Диапазон движений разнообразен как в хореографическом искусстве, так и в созданных балериной скульптурных эскизах. Заметим, что ни одна из трех фигурок, не совпадает с канонической правильностью формы хотя бы одного из четырех видов классического арабеска, когда не только движение ног, но рука и голова должны иметь строго определенное положение в пространстве. А. Павлова всегда считала себя свободной от законов классического танца, если они ее в чем-то ограничивали. Ее сила, как она сама говорила, в искренности ее искусства. В этом смысле принципиально права В. Красовская, утверждая: «Музыка павловского арабеска звучала по-разному: стремительно и сдержанно, напряжением воли и робким раздумьем. Здесь могли чудиться звон спущенной стрелы, шелест стрекозьего крыла, шорох опавших листьев» [5, с. 31]. Балерина любила передавать в танце жизнь природы: порхание бабочки, круженье листьев, дуновение ветра, движение распускающегося цветка и т.д., потому что она ощущала себя ее неразрывной, органической частью. Скульптуры: «А. Павлова – стрекоза», «А. Павлова – бабочка», «А. Павлова – арабеск» – это не просто изображение одной и той же балетной позы, а ее интерпретация различными образами, мотивами танца. Актерская индивидуальность и рождение сценической роли Невольно встает вопрос по поводу автопортретности ее произведений: хотела ли балерина запечатлеть в них свой облик? Обратимся снова и воспоминаниям уже упомянутого В. Дандре: «Она исключительно интересовалась телом в движении и, как модель, брала чаще всего себя. Хотя и здесь отсутствие техники сильно мешало, но Анна Павлова так знала тело, так чувствовала его, и позы, и движения танцев, что очень быстро и удачно вылепляла статуэтки, запечатлевая в них очень верно свой образ» [4, c. 31]. Нужно сказать, что А. Павлова работала над своими статуэтками не с натуры, а по памяти и воображению, но просматривая фотографии А. Павловой в ролях, нетрудно заметить их совпадение с созданными ею скульптурными образами. Зеркало – вечный спутник танцовщицы. Оно, подобно педагогу-репетитору, отражает ошибки и учит исправлять их, позволяет артисту останавливать мгновение танца, наполняя паузу внутренним смыслом. Можно предположить, что работа балерины в скульптуре над своими ролями заменяла в какой-то степени для нее зеркало. Она обогащала ее творчество, дополнительно развивала художественное мышле-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

285

ние, всемерно расширяя спектр пластических свойств. Поэтому статуэтки А. Павловой являются ценным, интересным и уникальным материалом для понимания творческого процесса, сложнейшей лаборатории ее мастерства в рождении сценической роли. Нет сомнения в том, что они автопортретны, хотя и выполнены не с натуры. Глядя на скульптурные произведения, мы сразу узнаем тонкий, острый силуэт балерины, хрупкие, хотя и сочетающиеся с крепкой конструкцией, удлиненные пропорции гибкого тела, правильную форму ног с удивительно большим подъемом, нежную мелодию пластичных рук, гладко зачесанные волосы, овал одухотворенного лица. Однако черты лица все же обобщены, в них нет полной документальной схожести, они только угадываются, как будто способны раствориться и появиться вновь. Создавая художественный образ. А. Павлова ориентировалась в первую очередь на лейтдвижение танца, именно оно определяет у нее всю конструкцию, рисунок изображенной фигуры. Вероятно, она и не стремилась создать точные портретные черты, но внутреннее чувство позы, контур легкого арабеска, который обретал зримую форму сначала в скульптурном материале, затем на сцене, она уловила удивительно тонко и точно. Статуэтки остаются как бы собственным эхом, они закончены, как линии ее танца. В них есть гармония, техническая завершенность, свобода, все то, что свойственно профессиональной танцовщице. Танцевальные фигурки, остановленных в полете, запечатлели А. Павлову легкокрылой беззаботной бабочкой, перелетающей с цветка на цветок, внезапно взметнувшейся и устремившейся навстречу солнцу стрекозой, в лучах которого она исчезла, печальным осенним листком, упавшим на землю, подхваченным дуновением ветра и продолжающим свой божественный танец. Скульптурные работы А. Павловой, созданные по мотивам ее хореографических номеров верно передают его не весомую тектоническую конструкцию, поэзию души, изящество одного из самых красивых движений в балете. Рецензии, статьи, воспоминания критиков и исследователей балета говорят об умении А. Павловой надолго продлять движение, об изумительной протяженности ее арабеска, что давало эффект пластической миниатюры, создавало известную скульптурность. «Великолепное дарование А. Павловой – балерины и художника органично слились вместе, помогая в работе над хореографическими ролями, давали ей возможность постоянно жить образами своих любимых героинь, не расставаясь с ними даже в часы отдыха, во время которых балерина так любила заниматься скульптурой» [8, c. 7]. Анатомия «Умирающего лебедя» Из известных нам скульптур А. Павловой, пожалуй, одна – «А. Павлова – Умирающий лебедь» (бронза), контрастно отличается от остальных не только по своему пространственно-композиционному, но и образному решению. Здесь танцовщица не сосредотачивает свое внимание не на красоте лебединого костюма, а воспроизводит прежде всего сущность образа, формулу движения – глубокого и выразительного. «В отличие от скульпторов, которые запечатлели А. Павлову в этом номере, здесь она ставит свои профессиональные задачи, решает проблему летательного аппарата лебедя: каким образом он будет выглядеть, находясь на земле, как превращает птица прямолинейное положение в криволинейное, прекращая свое движение, как меняется ось тела, необходим или нет изгиб на кистях рук, как на концах крыльев?» [8, c. 8]. Изучая мир животного через биомеханику движения человека в скульптуре, А. Павлова в поисках рациональной конструкции позы, необходимой для сценического образа, ищет не просто красивую

286

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

пластику и передает не только духовную жизнь образа, а гибкое тело как свойство, составляющее главную и неотъемлемую часть человека – птицы, рассматривает свой образ в «Умирающем лебеде» как совершенно автономную систему, замкнутую в самой себе. А. Павлова даже приобрела лебедей, чтобы копировать их движения для своего танца. «В 1913 г. ее посетил Сен Санс, автор музыки балета «Умирающий лебедь». Он видел Павлову на сцене в роли Лебедя и явился засвидетельствовать ей свое почтение. Павлова повела своего гостя в парк на берег пруда, а показала ему своего любимого лебедя Джека, который трогательно обнимал своей шеей, шею своей хозяйки» [2]. Наблюдения за особенностями поведения и движения птицы дали возможность балерине создать существо, живущее в соответствии со своими природными законами, увидеть образ из иного мира. Рождению нового хореографического номера у А. Павловой сопутствует особый путь мысли, свойственный только ей. Если скульптурные статуэтки в позе арабеск при конструктивной ясности сохраняют психологию танца, то в «Умирающем лебеде» ее нет, несмотря на то, что данный танец, специально поставленный М. Фокиным для А. Павловой, явившийся поистине мировым триумфом балерины, поражал именно силой глубокой духовности, когда каждая, едва ощутимая деталь, движение, ритм передавали внутреннее состояние трагизма. По меткому наблюдению композитора А. Черепнина: «Бесконечным кажется это медленное движение рук, уносящих с собой ввысь все существо танцовщицы. В нем точно последняя мольба. О чем?! Точно безвыходная покорность. Кому?!.. Потом опять это «припадание», последнее все ниже, ниже и фигура балерины белой грудой лежит, недвижимая, мертвенная с откинувшейся на плечо головой, на полу сцены. Аккорд арфы, флажолет скрипки. Все это «Умирающий лебедь» Анны Павловой» [9, с. 7]. Этот небольшой по времени, но глубоко эмоциональный номер, который, казалось бы, так и провоцирует автора на самые сильные проявления чувства, здесь сдержан рамками довольно строгой задачи. Избрав финал танца для сюжета скульптуры, А. Павлова уверена и убеждена в точности своего выбора и правильности найденного решения. Основным толчком к созданию образа, как уже отмечалось, послужили исключительно ее аналитические интересы. Фактура материала – необработанной бронзы, не спрятанная, не уподобленная натуре, а, напротив, подчеркнуто незаконченная, есть еще одно доказательство эскизности работы над данным произведением. Здесь можно усмотреть не просто интерес к изображению движения, а и к своеобразному анализу этого движения. Названные качества сближают здесь А. Павлову с французским художником Э. Дега, в искусстве которого был так исключительно силен познавательный момент. Впрочем, в этом состоит сильная сторона артиста балета, занимающихся изобразительным искусством, по сравнению с художниками- профессионалами, работающими над балетной темой, так как в силу своей хореографической неподготовленности, даже при определенном опыте и частом наблюдении, они не в силах порой передать танец так, как это могут сделать сами артисты балета и хореографы. Недаром А. Павлова, работая вместе со скульптором Г. Лавровым, помогала ему своими профессиональными советами. Однако мы ставим под сомнение художественный уровень абсолютно всех произведений профессиональных художников, занимающихся балетной темой. Э. Дега не был артистом балета, но изображая балет, сумел схватить всю профессиональную характерность поз, что позволило ему по – новому увидеть тело и изучить множество движений, которыми до него никто из художников не интересовался. Говоря о несомненных достоинствах артистов балета – художников, нельзя обойти молчанием и присущие им противоречия и слабости, которое настолько же закономерны. Так,

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

287

А. Павлова в скульптуре «Умирающий лебедь» стремится изучить схему движения птицы, в какой-то мере в ущерб духовному началу, когда большую роль играет интерес к анатомии танца, к уровню суставной подвижности, работе мышц. Сама А. Павлова, будучи очень строгой к себе, считала свои работы в художественном отношении недостаточно хорошими, не хотела воспроизводить их в фарфоре. Она создавала скульптуры не для выставок, они вдохновляли ее и помогали ей в танце. Германский скульптор, профессор Медерер сказал: «…ее статуэтки тем и хороши, что сделаны одним лишь инстинктивным чувством, их нельзя поправлять,–от этого они только потеряют свою прелесть» [4, с. 199]. Первоначально статуэтки были выполнены А. Павловой в мягком материале – глине и пластилине, затем все же отлиты в фарфоре. «А. Павлова – стрекоза» кроме фарфорового варианта, позже в 1956 г. получила повторение в бронзе, в связи с 25-летием со дня смерти балерины, и была установлена как символ классического танца в фойе Лондонского театра Ковент-Гарден. Статуэтки А. Павловой не раз показывались на выставках за рубежом, в частности, на Парижской выставке 1956 г., посвященной творчеству этой балерины [1, с. 30]. Графические образы Помимо скульптуры, А. Павлова занималась графикой. Известен рисунок, изображающий ее поэтический образ, воспроизведений на обложке книги В. Красовской «Анна Павлова». Хотя балерина считала, что ей больше удается скульптура, можно определенно сказать, что и в графике она обладала прекрасным дарованием. Буквально несколькими штрихами, точно и выразительно передала А. Павлова свой облик, почти документально зафиксировав особенности собственного исполнительского искусства. Перед нами А. Павлова как тонкая былинка, послушная каждому музыкальному дуновению. Кажется, что изображение А. Павловой кружится и парит на листе бумаги без малейших усилий, без всякой тени напряжения, словно объятое воздушным сном. «Воздух точно влюблен в нее, в каждый ее жест, он точно расправляет и подчеркивает ее, умея дыханием ветерка красиво измять складку платья, поднять и опустить хрупкое тельце балерины с руками-крыльями, руками по выразительной красоте напоминающими руки Дузе», [3, с. 3] – сказал об А. Павловой один из театральных критиков в статье «Сказки тела». В этом рисунке А. Павлова решает проблему движения, а точнее проблему полета, парения. Невольно хочется сравнить его со знаменитой «Анной Павловой» художника В. Серова в «Сильфидах» М. Фокина. Много общего можно найти у обоих мастеров в легкорылом арабеске А. Павловой – Сильфиды из поэтического шопеновского вальса. Рисунки их, в сущности, не более, как эскизы. Они недосказаны, в них как будто нет ничего установившееся окончательно, нет прозаической завершенности, которая создает ощущение застылости, остановки, точки. Эскизы словно дышат, живут, движутся. Но заметим, у А. Павловой главный мотив – человек, бессюжетно движущийся, тело гнется произвольно, стихийно, интуитивно, почти безрассудочно, танец кажется свободной импровизацией, сиюминутным явлением, он стоит на грани тончайших импрессионистических построений. В. Серов увековечил на своем плакате прежде всего способность А. Павловой задерживаться в воздухе во время прыжка, сохраняя при этом правильную и красивую позу, движения балерины «членораздельны». На рисунке А. Павловой хотя запечатлены те же самые позиции рук и ног создается впечатление мгновенности движения, подобного едва уловимому звуку. Ее графический лист остается, рисунком балерины, человека, мыслящего танцевальным пространством.

288

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

А. Павлова находит достоинства сангины в матовой поверхности цветового слоя, в неуловимой легкости переходов, в богатстве тональных нюансов в пределах одного диапазона. Тончайшая градация коричневого цвета, трепетная подвижность чуть растертого пятна головы придает смуглость, нежную туманность романтическому, облику артистки. Плавные, легкие, исчезающие линии превращают контур балерины в дымчатый силуэт с нежно тающим облачком туники, создают призрачное видение, рожденное поэтическим вымыслом. Если вернуться к вопросу, автопортретно ли это произведение, то можно сказать, что при всей близости графического образа к реальному прототипу, подобно тому как мы наблюдали в скульптуре, говорить об их тождестве нельзя, потому что А. Павлову привлекает прежде всего не психология балета – исследование своей личности, а образа танца, движение в танце. Ее произведения теряют значение конкретного портретного факта и приобретают некий философский, порой символический смысл, в них запечатлен в значительной мере источник ее поэтического дара. Эскизы балетных костюмов В качестве ещё одного направления работы А. Павловой в области зрелищного создания образа, можно считать создание эскизов костюмов. Показательным примером является дошедший до нас костюм «Северный ветер» для собственной постановки «Осенний лист» на музыку Ф. Шопена (собр. за рубежом) с декорациями К. Коровина, который был впервые представлен А. Павловой и её компанией в 1918 г. (Rio de Janeiro). Несмотря на единственный известный нам эскиз мы можем говорить, что балерина обладает несомненным даром художника – декоратора. В нём запечатлены все особенности стиля этюдной павловской хореографии. Об этой стороне своей деятельности балерина говорила: «Между художником, костюмом и танцовщицей существует тесная связь. Нередко случается, что художник, создающий в своей фантазии великолепные произведения костюмного искусства, просто напрасно убивает танец своими требованиями, преследуя исключительно чисто живописные цели – и пренебрегая при этом требованиями практики. Здесь также, как и во всех других областях художественной промышленности необходимо знать цель и господствовать над материалом. Прекраснейшие костюмы, которые я поручала художникам и эскизы которых вызывали восхищение, оказывались непригодными, когда я должна была танцевать в них. Нередко я многое изменяла в них на репетициях, сама иначе драпировала их, совершенно переиначивала» [7]. Показателен эскиз костюма «Северный ветер», в котором конструктивно и стилистически продуман и выверен его облик, из него зримо рождается предвестник, прообраз будущей роли. Он точно вписан в физическое и психологическое состояние героини. Художественный образ увиден А. Павловой в виде поднявшейся на носки женской фигурки с свободно развивающимися по фигуре драпировками и волосами. Удачно избранная балериной техника прозрачной акварели, дополненная тонкими живыми линиями пера, словно интуитивно улавливает дыхание самой стихии. Кажется, никакие силы не могут нарушить неуклонный бег времени, закономерное и неостановимое движение природы. Выводы Изучение редких литературных источников и художественных произведений приводит к выводу о том, что процесс творчества А. Павловой, сохраняя своё познавательное, теоретическое и практическое значение, превращает ее изобразительный опыт в самобытное явление

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

289

художественной культуры рубежа XIX–XX вв. В сближении пластических искусств заключен секрет притягательности большинства ее работ и рассмотренных в частности. Они показывают художественный переход от одного воплощения (статично-фиксированного) изобразительного варианта танца к другому (динамично-временному) сценическому решению, либо наоборот от динамики к статике запечатления. Если в скульптурном творчестве А. Павловой отразилось рационалистическое мышление, то в графике ярко проявилось своеобразие ее эмоционального мира, не поддающегося контролю извне, отмеченного большой поэтической силой воздействия. Сегодня художественные произведения А. Павловой, рассеянны по различным уголкам мира, где приходилось бывать артистке с гастролями «Русского балета», а впоследствии и со своей труппой, Собранные вместе, они позволяют понять ориентацию ее творческих замыслов – значит, проникнуть через них во внутренний мир зрителя, открыть запрограммированную модель зрительского восприятия, а так же почувствовать высокий уровень заложенной в них информации как в выборе тематического материала, так и в его ярком воплощении. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9.

Anna Pavlova. Exposition. La Dance de son Temps. Paris, 1956. 24 p. Антонов В. Памяти Лебедя // Русские новости. 18 февраля 1966. Бескинь Э. Сказки тела // Театральная газета. 1914. №23. 6 с. Дандре В. Анна Павлова. Берлин, 1933. 413 с. Красовская В. Анна Павлова. Л., 1964. 218 с. Catalogue of the Commemorative Exhibition organized by the London Museum. London, 1956. 223 p. Павлова А. Мой балетный костюм // Театральная газета. 1917. №48. Портнова Т. Артисты балета и хореографы как художники (роль и значение изобразительных искусств в практике балетного театра рубежа XIX–XX вв.) М., 1996. 32 с. Черепнин А. Балетные символы // Театральная газета. 1914. №35. 8 с. Поступила в редакцию 14.08.2015 г. После доработки – 24.08.2015 г.

290

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

DOI: 10.15643/libartrus-2015.4.4

The role of the artistic works of Anna Pavlova in the creation of scenic images © T. V. Portnova State Academy of Slavic Culture 6 Khibinski Dv., 129337 Moscow, Russia. Institute of Russian Theatre 24B Sorge St., 125252 Moscow, Russia. Phone: +7 (499) 183 67 83. Email: [email protected] The visual creativity of famous Russian ballerina Anna Pavlova is studied in the article within the context of the synthetic approach to working on stage roles. There are data on Anna Pavlova that have not been included in existing publications concerning her artistic, mainly sculptural experiments. This information provides understanding of not only professional tasks that the ballerina has set, but of the tools through which these tasks have been dealt with in a gradual process of formation of plastic dance images. At the same time, the data reflect the very essence of her unordinary poetically-plastic talent. The author systemizes and analyzes extant sculptural and graphic works created by the ballet dancer that are scattered on various, mostly private collections and often known only by copies. There are rare documentary material and sources confirming the basic conclusions of the article. The main purpose of the article is to reveal visually depictive aspects of the formation of the stage means of А. Pavlova, which have played important role in her art, to trace way to the mastery of the concrete stage subjects, which go through the mastery of plastic material. Accentuation of the synthetic sense of A. Pavlova’s heritage is determined by the fact that her sculpture has focused or refracted the dance. After mastering academic construction of form, ballerina filled it with new content provided not only by her fantasy, but also by detailed study of the phenomena of nature, plastic of organic forms. It is possible to say with confidence that the fixed image could serve as the excellent model of the study of the motives of stage behavior and dynamic manifestations of her personality in choreography. It is obvious that the study of the artistic style of A. Pavlova reveals not only her plastic uniqueness, but also the mysterious aspiration of the skill of ballerina to the embodiment of her romantic searching in the dance. Keywords: А. Pavlova, sculpture, sketch, choreographic design, plastic thinking, stage role, ballet image. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Portnova T. V. The role of the artistic works of Anna Pavlova in the creation of scenic images // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4. Pp. 282–291.

REFERENCES 1. 2. 3. 4.

Anna Pavlova. Exposition. La Dance de son Temps. Paris, 1956. Antonov V. Russkie novosti. 18 fevralya 1966. Beskin' E. Teatral'naya gazeta. 1914. No. 23. Dandre V. Anna Pavlova. Berlin, 1933.

ISSN 2305-8420 5. 6. 7. 8.

9.

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

291

Krasovskaya V. Anna Pavlova. Leningrad, 1964. Catalogue of the Commemorative Exhibition organized by the London Museum. London, 1956. Pavlova A. Teatral'naya gazeta. 1917. No. 48. Portnova T. Artisty baleta i khoreografy kak khudozhniki (rol' i znachenie izobrazitel'nykh iskusstv v praktike baletnogo teatra rubezha XIX–XX vv.) [Ballet dancers and choreographers as artists (the role and value of fine arts in ballet practice on the turn of the 19th-20th centuries)]. Moscow, 1996. Cherepnin A. Teatral'naya gazeta. 1914. No. 35.

Received 14.08.2015. Revised 24.08.2015.

292

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

DOI: 10.15643/libartrus-2015.4.5

Современная этика медицинских исследований – биоэтика © Х. Э. Васкес Абанто1*, А. Э. Васкес Абанто2, С. Б. Арельяно Васкес3 1Центр

первичной медико-санитарной помощи №2 (ОНМП) г. Киева Украина, 04205 г. Киев, ул. Тимошенко, 14. 2Киевская

городская клиническая больница №8 Украина, 04201 г. Киев, ул. Юрия Кондратюка, 6/8. 3Университет

Сан-Педро Перу, г.Чимботе, ул. Уиракоча. Телефон: +38 (066) 296 88 45. *Еmail: [email protected] На сегодня, медицинское сообщество пришло к единодушному мнению, что врач-ученый не может быть выше общечеловеческих ценностей. При принятии решения, наряду с научными интересами, что, безусловно, приведут к развитию теоретической и практической медицины, врач должен учитывать моральные ценности. Этической основой эксперимента при участии человека стала доктрина информированного согласия пациента, которое рассматривается как необходимое условие любого медицинского вмешательства. Очень важным также есть соблюдение конфиденциальности результатов исследований. Нынешнее развитие биомедицинских знаний предполагает проведение исследований на людях во благо человека, после выполненных испытаний на животных и других моделях. Клиническое испытание на людях должно иметь место только тогда, когда риск не превышает выгоды. Проведение биомедицинских исследований считается неправомерным, недобросовестным, аморальным и даже преступным, уголовно наказуемым действием, если не будут соблюдены регламентации и нормы закона. В статье даются базовые основы деятельности медика относительно моральных стандартов медицинской и исследовательской деятельности, которые в разных периодах претерпели изменения, продиктованные реалиями эпохи и общества. Ключевые слова: этика, биоэтика, мораль, медицина, коллегиальность, взаимоотношения.

Формирование и развитие биоэтики связано с процессом трансформации традиционной этики вообще, медицинской и биологической этики в частности. Оно обусловлено, прежде всего, резко усиливающимся вниманием к правам человека (в медицине – это права пациента, медика, испытуемого и т.д.) и созданием новых медицинских технологий, порождающих множество проблем, требующих решения, как с точки зрения права, так и морали [2, 7]. Кроме того, формирование биоэтики обусловлено грандиозными изменениями в технологическом оснащении современной медицины, огромными сдвигами в медико-практической и клиникодиагностической отрасли, которые стали возможными благодаря успехам генной инженерии и трансплантологии, появлением оборудования для искусственного поддержания жизни пациента и накопления соответствующих практических и теоретических знаний, созданием нового инвазивного и малоинвазивного диагностического оборудования и методик. Все эти про-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

293

цессы обострили моральные проблемы, встающие перед медиком (врачом или средним медицинским работником), пациентом и его родственниками, перед другими участниками медицинских взаимоотношений [14, 17]. Медицинская деятельность, особенно на уровне клинико-диагностических и хирургических специальностей, базируется не только на накопленных данных по результатам лечения, но и на фундаментальных (физиологических, биофизических, биохимических и других) исследованиях. В основе развития этих специальностей и появления новых способов диагностики, лечения и профилактики лежат экспериментальные и клинические исследования [1, c. 64]. Эволюция этического составляющего Медики социалистического лагеря, американские, британские и другие (а за ними и последователи этих школ) руководствовались, в основном, исторически общепринятыми понятиями этики Гиппократа, которая с развитием научно-технического прогресса потребовала более глубокого и одновременно обширного гуманизма [7, 11]. Социалистическая этика подчеркивала значимость уважения к пациенту, ответственности врача за здоровье населения, справедливости здравоохранения, конфиденциальности, отношений между коллегами, автономии [1, 20]. Биоэтика формировалась как интеллектуальная деятельность, связанная со спорами над трактовкой некоторых социальных практик в области биомедицины и исследований. Если поначалу обсуждались вопросы морального оправдания определенных практик (практики абортов, новых репродуктивных технологий, практики эвтаназии, вивисекции или живосечения и т.д.), то позже выявлялись конкретные практические случаи в медицине, фармакологии и биологии, возникающие с появлением новых технологий. Биоэтика описывала поведение субъектов, оказавшихся в ситуациях выбора варианта поведения, постепенно взяв на себя роль анализа реальных отношений в конкретной области деятельности и одновременно формируя основы для регламентации деятельности людей. Результаты этих работ позже стали представляться биомедициной для других областей человеческого бытия [15, 22]. Спустя несколько лет после Нюрнбергского трибунала имел место целый ряд резонансных событий о нарушениях основных установок того исторического кодекса. Так, например, в 1963 году, в Бруклине, во время экспериментов в Jiwish Chronic Desease Hospital пожилым людям, без всякого согласия с их стороны, были введены живые раковые клетки в ходе эксперимента над течением и развитием данного заболевания. Когда это стало известно СМИ, на фоне такого громкого скандала сами врачи «чистосердечно признались», «мы думали, что можем делать любые эксперименты, лишь бы они были на благо науки». Данное обстоятельство внеочередной раз выявляло разные концепции морали в медицине, воспринятые некоторыми учеными в зависимости от своих амбиций. Департаментом здравоохранения, образования и социального обеспечения США 18 апреля 1979 года была создана официальная Комиссия для разработки документа, принятие которого многие считают рождением биоэтики: Отчет Белмонта, The Belmont Report. В области медицинской этики и научных медицинских исследований данный отчет под названием «Этические принципы и руководящие положения по защите людей, вовлеченных в исследования», является важным историческим документом [16]. Отчет Бельмонта «Этические принципы и руководящие положения по защите людей, вовлеченных в исследования» – это результат публичного скандала, на который вынужден был

294

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

реагировать Департаментом здравоохранения, образования и социального обеспечения США, когда стало известно о случае произошедшем в Таскиги (Tuskegee – Алабама, США), где имел место своеобразный «эксперимент Таскиги» (клиническое исследование, проведенное в период с 1932 по 1972 год). В этом исследовании было изучено естественное течение сифилиса в группе чернокожих людей более тридцати лет, и, несмотря на наличие, на то время, эффективных лекарств исследование было продолжено, в т.ч. и с финансированием федерального бюджета США. 400 афроамериканцев, в основном неграмотные, были изучены, чтобы наблюдать за естественным течением сифилиса, при отсутствии лечения, с высокой вероятностью их смерти [17, 23]. Субъекты, используемые в «эксперименте Таскиги» в качестве испытуемых, не дали своего согласия. Исходя из реальной информации, не были проинформированы о своем диагнозе, и были введены в заблуждение, говоря им, что у них была «плохая кровь». Им было обещано бесплатное лечение, бесплатный проезд в клинику, питание и страховку захоронения в случае смерти, если они примут участие в исследовании. Данный эксперимент вызвал много споров и привел к изменениям в сфере правовой защиты пациентов в клинических исследованиях. В поисках современного понимания биоэтики В настоящее время способ внедрения в практическую медико-диагностическую деятельность понятия «биоэтика» зависит от имеющейся моральной концепции и от последовательно принятой нормативно-правовой теории [2, 5]. В обычном обсуждении вопросов биоэтики и медицинской морали всегда акцентируется внимание на точке зрения, относительно которой можно узаконить или отклонить определенные правила лечения или исследования. Часто в дискуссиях принимаются определенные предположения и дисквалифицируются те, кто их не принимает, таким образом, вместо откровенного диалога получаем самосегрегацию, где каждый остается при своем мнении. Биоэтика становится своего рода формальным собранием «моральных друзей», где все довольны объяснением того, что было согласовано заранее [18]. Беда в такой диалектике «абсолютной морали» в том, что таким образом остаются в стороне субъекты исследовательской деятельности, уязвимые группы, испытуемые и пациенты, которые становятся пассивной ставкой экспертов. Последние обычно заняты абстрактными и идеологическими интересами, игнорируют факты и свою реальную роль. Биоэтика предполагает приверженность к той или иной области, которую стремится регулировать. Если нас интересует исследовательская медицинская деятельность, нельзя игнорировать индивидуальный опыт и знания в сложном мире медицинской деятельности и медицинских исследований, не ознакомиться с поведением различных участников, с законодательством, с текущей и инновационной практикой. Не нужно быть экспертом в целом, чтобы увидеть, как работает обычная мораль и принципы в области, где присутствуют моральные дилеммы, требующие обоснованных и комплексных ответов [1, 16]. Не нужно адаптировать этическую теорию к предопределенной заранее биоэтике, призванной заменить главную и незаменимую задачу нравственного размышления. Также неприемлемо, что предопределенная заранее мораль превращала бы биоэтику в простой поставщик материала для регулирования сверху, не давая при этом возможности размышлениям в команде, вместе со всеми заинтересованными субъектами. Биоэтика является подлинным творцом нравственного и морального, она тесно связана с непосредственными моральными

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

295

принципами. Биоэтика не заменяет мораль, но как бы парадоксально ни звучало, это фигура, которая берет на себя мораль в наше время. [13, 18]. Возможно, в этом отношении было бы более продуктивно говорить об отличиях в представлении концепций, пытаясь найти сходные понятия, устанавливая так называемую «минимальную мораль», что отражает своеобразие нравственного явления. Принципы биоэтики, правила международного права, права человека являются примерами «минимальной морали», с которыми в принципе любой человек может согласиться, т.к. они касаются его собственного мнения как субъекта [5, 6]. Нужно подчеркнуть, что претензия на установление универсального требования – всегда является больше формальным желанием, содержание которого не анализируется, а интерпретируется в контексте его применения. Именно это и происходит с принципами биоэтики, которые должны толковаться с учетом культуры и ценностей конкретной морали [8]. Существуют параметры измерения, которые требуются от каждого человека, как личности независимой в своих убеждениях и культуре. Это параметры осознания того, что является обязательным, того, что не может быть оправдано и соответствует области правосудия и деонтологии. Но есть и другое измерение – понятие того, что соответствует добру, того, кем человек хочет стать для того, чтобы его существование имело смысл. Это измерение, которое является ключом к социальной морали и нравственного воспитания, не имеет обязательного справедливого характера. Тут мы говорим об идеалах доброй жизни, того, что находится за пределами обязательного, но в другом смысле охватывает все сферы жизни. Именно поэтому это измерение часто называют «максимальной моралью». Нет ни одного аспекта жизни, который избежал бы морального видения добра. Наоборот, понятие об обязательном обычно имеет негативный смысл, суть которого в отклонении недостойного перед нашим собственным сознанием. Но за этими пределами имеется почти неограниченное поле, где мы можем осуществлять наше моральное творчество и выбрать наши стили доброй жизни [10, 23]. Принципы воспринимаются абсолютными, когда они основаны на моральном аспекте добра. Они основываются на учениях мудрости и счастья. Принципы святости жизни и качества жизни являются примерами таких абсолютных принципов [18, 21]. Биоэтика разграничена нормами законодательства точно так же, как моральные решения, которые мы принимаем в повседневной жизни. Но отличается она тем, по мнению Максимилиана Карла Эмиля Вебера (1864–1920, немецкий социолог, философ, историк, политический экономист), что требует от этической теории «этики ответственности». В практическом плане это выражается в мире политики, права и управления. Она заинтересована в конкретных и исторических последствиях того или иного решения. Этика становится биоэтическим консультантом, и еще одним орудием для решения нелегкой задачи – достижения более гуманного мира [20, 22]. Что новое в биомедицинских исследованиях? Сегодня развитие биомедицинских технологий требует создания этической и законодательной концепции клинической практики и научных исследований в соответствии с нынешним развитием медико-биологической и химико-фармацевтической науки, а также требований психо-социального фактора [11, 19].

296

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

Нет ни одной страны, в которой бы не признавалась важность защиты прав человека во всех сферах общественной жизни. и, в первую очередь, при проведении биомедицинских исследований, когда человек становится особенно уязвимым. Сегодня существуют разработанные и проверенные практикой нормы проведения таких исследований, а также структуры и механизмы, которые позволяют контролировать соблюдение этих норм. Основным принципом при проведении клинических исследований является защита прав и здоровья исследуемых. Своеобразным механизмом для реализации этого принципа служит этический контроль любых клинических исследований, под которыми подразумеваются не только испытания новых лекарственных средств, но также и испытания новой медицинской техники, приборов и материалов медицинского назначения, хирургические вмешательства, эпидемиологические исследования, исследования в области генетики, психологии и другие. Биомедицинские исследования на животных также соответственно регламентируются и контролируются. Проведение биомедицинских исследований считается неправомерным, недобросовестным, аморальным и даже преступным, уголовно наказуемым действием, если не будут соблюдены регламентации и нормы закона [1, 8]. Этическая направленность медицинской деятельности и проведение исследований полностью зависит от профессиональной компетентности и нравственности медицинского сотрудника (медика-практика, исследователя и т.д.). Сегодня медицинское сообщество пришло к единодушному мнению, что врач-ученый не может быть выше общечеловеческих ценностей. При принятии решения, наряду с научными интересами, что, безусловно, приведет к развитию теоретической и практической медицины, врач должен учитывать моральные ценности. В послании Генерального директора ВОЗ подчеркивается адресное направление доклада о состоянии здравоохранения в мире 2013 г. «Научные исследования в целях достижения всеобщего охвата населения медицинскими услугами»: «Этот доклад адресован всем тем, кто имеет отношение к вопросу о понимании того, как приблизить цель всеобщего охвата медико-санитарной помощью, а именно тем, кто финансирует нужные научные исследования, кто проводит научные изыскания или хотел бы заниматься исследованиями, а также кто использует на практике результаты научного поиска. В настоящем документе говорится о том, каким образом научные исследования в интересах здравоохранения в целом подкрепляют исследования в целях достижения всеобщего охвата медобслуживанием в частности» [2, 9, 10]. В главе 4 этого же доклада отмечено, что системы проведения научных исследований в области здравоохранения выполняют четыре важнейшие функции: установление научных приоритетов, развитие потенциала для научных исследований, определение нормативов и стандартов проведения исследований и преобразование фактических данных в практику. Этим функциям принадлежит вспомогательная роль в сфере здравоохранения в целом и достижении всеобщего охвата населения медицинскими услугами, в частности [9, с. 118]. Эффективные научные изыскания предполагают наличие транспарентных и поддающихся учету методов распределения финансовых средств, равно как и хорошо оснащенных научно-исследовательских институтов и целой сети учреждений. И все же, исполнителями научных проектов будут люди, творческой фантазией, мотивацией, техническими навыками, практическим опытом и партнерскими связями, и именно они сыграют важнейшую роль в достижении успеха на ниве научных исследований.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

297

С 19 по 21 июня 2013 года в Сеуле состоялась двадцатая сессия Международного комитета по биоэтике ЮНЕСКО (МБК), в которой приняли участие более ста человек из 33 стран с целью обсудить потенциальную угрозу возможной дискриминации, связанной с новыми достижениями в биомедицине. На этой встрече комитет принял решение еще раз напомнить о дискриминации и стигматизации, которая может стать последствием неправильного использования генетической информации, хранящейся в биобанках. Также эксперты подчеркнули, что тропические болезни являются важнейшим примером дискриминации и социальной стигматизации, что в свою очередь вытекает из более широкой проблемы доступа к лекарственным средствам. Кроме того, обсуждение было сосредоточено на возникающей в связи с трансплантацией органов дискриминации и стигматизации, как доноров, так и реципиентов. В проекте доклада также говорилось о существующей или возможной дискриминации и стигматизации в связи с ВИЧ/СПИДом, нанотехнологиями и нейробиологией. При проведении клинических исследований с участием человека, кроме этических норм следует руководствоваться нормами юридическими, которые в правовом поле регулируют отношения сторон. Согласно нормативным документам врач или исследователь не имеет ни морального, ни профессионального права подвергать пациента повышенному риску, применяя такие методы диагностики, профилактики и лечения, которые могут иметь нежелательные, вредные последствия для его здоровья [12, 24]. Cпециалист-исследователь на доступном для потенциального участника эксперимента языке должен объяснить цели, методы, побочные эффекты, возможные риски, ожидаемые результаты исследования. При этом объяснение должно быть персональным, ориентированным на индивидуальный уровень понимания и знаний, должно учитывать эмоции человека, именно его систему ценностей [17]. Этической основой эксперимента при участии человека стала доктрина информированного согласия пациента, которое рассматривается как необходимое условие любого медицинского вмешательства. Очень важным также есть соблюдение конфиденциальности результатов исследований. В сегодняшнем мире на научное сообщество, на медицину в частности, возложена большая ответственность за обеспечение точности используемых методов исследования, достоверности полученных результатов, выпуска и обмена данными, адекватности оценки независимыми экспертами и защиты прав на интеллектуальную собственность [9, c. 140]. В докладе ВОЗ о состоянии здравоохранения в мире 2013 говорится: «Бок о бок с общей тенденцией движения в сторону открытости для обслуживания обмена информацией стремительно разрастаются компьютерные платформы, основанные на Интернет-ресурсах, такие, как Health Research Web, Health Systems Evidence и PDQ-Evidence» (рис.). Далее ВОЗ в данном разделе отчета заключает: «По мере того, как обмен данными становится общераспространенным явлением, для эффективной коммуникации нужны совместимые структуры баз данных и стандарты формирования отчетности. Принципы и практика обмена геномными данными вышли на передовые рубежи, однако менее развитыми являются те, которые предназначены для обмена данными об инновациях, научных исследованиях и разработках» [9, c. 141–142]. В нынешнем мире обмен информации стал максимально доступным, порой слишком, что в частности медикам дает возможность обмениваться мнениями и опытом, а также все

298

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

больше и активнее развиваться профессионально. В идеале, любые готовые результаты, которые могут повлиять на практическую клинико-медицинскую деятельность, на разработку методов профилактики или лечения разного профиля заболеваний или на государственную политику в сфере здравоохранения, должны быть доступны тем, кто пожелает использовать их в процессе своей работы, походя к этому использованию высоко морально и профессионально. Передача своих трудов (в виде научных статей, видео, результатов исследований, наблюдений и т.д.) в свободное научно-информационное поле – это только одна часть процесса внедрения научно обоснованных фактических данных в сферу политики и практики здравоохранения.

Рис. Обмен информацией о современной практике научных исследований в области здравоохранения: некоторые примеры.

Перспективы биоэтики исследования и этической культуры исследования В истории биоэтики имеется некая тенденция пренебрегать использованием таких понятий. Отмечается предпочтение к использованию более нейтрального понятия, как биомедицинской этики, а в области исследований с человеком – исследовательской этики. В обоих случаях, термин малоприменим, не только потому, что он включает в себя вопросы двойственного толкования, но и потому, что биоэтика относится больше к простому обывателю, к представителю общества, из-за чего имеют место трудности всех видов. Более специализированная биоэтика, которая трансформировала бы мораль в метаэтику (с определенным аналитическим и философским контекстом) и трудный диалог между экспертами или неэкспертами в междисциплинарный диалог, является более гибкой и управляемой формой этики. Такая тенденция к более специализированному подходу, часто встречается в современной литературе

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

299

по биоэтике. Технические и экспертные знания занимают привилегированное положение сегодня, а деятельность комитетов по этике все более занимаются люди-эксперты, вычеркивая тем самым роль представителя общества [12, 15]. Термин «биоэтика» является своего рода далеким идеалом, направленным на изменение моральной личности. Вот почему, можно было бы говорить о биоморали. Это давало бы возможность говорить о высоких идеалах биоэтики и его тесной связи с обычным гражданином, который получает преимущества и недостатки исследовательской и медицинской деятельности. Этика исследований руководствуется международными и местными правилами, регулирующими принятые процедуры для защиты целостности и осуществления прав субъектов исследовательской деятельности. Все это направлено на обучение различных участников исследовательского процесса с целью их привлечения к анализу этических, правовых и методологических составляющих определенного протокола. Возможно, наиболее важной частью является нормирование процесса, координация различных интересов, примирение конфликтов с целью достижения согласованности, одновременно справедливой и эффективной. Труднее всего обеспечивать соблюдение этических принципов управления исследованиями, прозрачные институциональные процедуры, которые удовлетворяют все стороны [9, 24]. Этика исследования призвана отличаться размышлениями и каким-то образом пренебрегает нормативными этическими аспектами. Наибольшее внимание уделяется моральным вопросам не только с теоретической и описательной точки зрения, но и более прагматичной, в соответствии с получением вероятных и благоприятных результатов. С понятием «этика исследования» ссылаемся на более или менее объективный процесс, который в идеале приведет к алгоритму своего рода. Данный алгоритм позволил бы в принципе оценить исследовательский проект с его этической и научной стороны. Термином «биоэтика» больше всего характеризуется эффективный совещательный процесс, где ничего не предопределено заранее, потому что, прежде всего, нужно оценить конкретный и уникальный случай. Вышеописанное более реально при оказании медицинской помощи, чем в научных исследованиях. В исследовательской деятельности преобладание правовой и научной стороны ограничивает творчество, но не препятствует основополагающему суждению и осторожности [3, 4]. Речь идет об этической культуре исследовательской деятельности, имеется в виду приобретение привычек, связанных с чувствами в отношении уважения прав субъектов исследования и восприимчивость к духу международных стандартов и кодексов этики исследования, прежде всего на людях (т.е. поведение исследователя должно соответствовать нормативным требованиям и уважению человеческих ценностей). В первую очередь – это приобретение моральной убежденности, отложив в сторону формальное значение закона. К примеру, информированное согласие – это намного больше, чем полученная подпись, которая нас успокаивает относительно наших интересов, а это уже неэтично. Также не этично выглядит попытка навязать свою субъективную мораль, злоупотребляя существующими законодательными механизмами. Нужно осознать, что это больше, чем обычная бюрократическая процедура, которую нужно пройти, чтобы восстановить свою научную свободу. Она должна быть такой же естественной, как и составляющей научного знания. Но также со стороны регулирующих органов следует убрать индивидуальные представления, профессиональные интересы. К сожалению, часто используются стратегии, стандарты

300

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

и нормативные процедуры с целью создания искусственных барьеров для научных исследований с участием человека. Основная задача биоэтики в области исследований с людьми заключается в создании пространства толерантности, которая позволила бы откровенный обмен различных точек зрения. Эта толерантность является областью активного осуществления диалога, сближения точек зрения, способных быть всеобщими, и особенно привести к процедурам, которые позволяют совместное управление в регулирующей деятельности [6, 10]. Этическая культура исследования обозначает не только овладение добродетельными привычками, которые привели бы к положительному поведению при работе с субъектами исследовательской деятельности, но и обладание способностями устанавливать процедуры и правила, которые позволяют применение международных стандартов и руководств в условиях местных условий. Результатом такой культуры могло бы быть создание некоего эмпирического морального состояния – нормального состояния. Это было бы множество регуляторных учреждений, институтов для оценки и мониторинга, а также стандартов, которые в той или иной форме отражали бы дух международных руководящих принципов этики исследовательской деятельности. Государственные стандарты предполагают, что участвующие в исследовательской компании имеют определенные общие моральные требования и соответственные мотивации, чтобы воздействовать на них. Недостаточно знаний международных правил по этике научных исследований: если в какой-то стране нет способа контроля тех мест, где ведутся исследования, то очень важна образовательная работа научных комитетов по этике в сотрудничестве с учеными, чтобы расширить эту работу в учреждениях и в обществе. Но не менее важной является мотивационная структура, что позволяла бы действовать по моральным соображениям. Нельзя трактовать так, что международные руководящие принципы применимы только в развитых странах, где есть традиция соответствующего их исполнения и где уже имеется этическая культура исследования. Комитеты по этике исследования бессильны, если у них нет ресурсов и твердой организационной поддержки [3, 13]. Для всего этого требуется сильная политическая поддержка демократических политических систем, конституционных властей, а также в рамках соответствующего общественного и экономического развития, которое обеспечивало бы определенное благосостояние и качество жизни людей рассматриваемой страны. Авторы подчеркивают, что все материалы, опубликованные от их имени, являются исключительно личным мнением и результатом собственных рассуждений, наблюдений и опыта и не претендуют на то, чтобы читатели их разделяли. Указание места работы является всего лишь справкой об основной занятости. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4.

Банных С. В., Евтушенко А. Я. Биоэтические аспекты становления личности врача – исследователя в системе высшего медицинского образования // Фундаментальные исследования. 2006. №6. C. 64. Васкес Абанто Х. Э., Васкес Абанто А. Э. Здравоохранение XXI века: закон и этика в медицине. Монография. LAP Lambert Academic Publishing, 2014. 144 с. Васкес Абанто Х. Э. Подход к медицине с точки зрения доказательств // Новости медицины и фармации. 2013. №9(460). C. 18–19. Васкес Абанто Х. Э. Практический врач и доказательная медицина // Новости медицины и фармации. 2012. №17(430). C. 20–22.

ISSN 2305-8420 5. 6. 7.

8.

9. 10.

11. 12. 13. 14. 15. 16. 17.

18. 19. 20. 21. 22. 23. 24.

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

301

Васкес Абанто Х. Э., Васкес Абанто А. Э. Медицина и мораль. Монография. Киев: Алфа Реклама, 2015. 160 с. Васкес Абанто Х. Э., Васкес Абанто А. Э., Арельяно Васкес С. Б. Медицина, как она есть! Монография. Киев: Алфа Реклама, 2015. 228 с. Васкес Абанто Х. Э., Васкес Абанто А. Э., Арельяно Васкес С. Б. От гиппократической морали до современной этики и деонтологии в медицине // Вестник Башкирского государственного медицинского университета. 2015. №1. С. 13–25. Всеобщая декларация о биоэтике и правах человека (Принята 19.10.2005 г. на 33-й сессии Генеральной конференции ЮНЕСКО). ООН по вопросам образования, науки и культуры. URL: http://www.un.org/ru/d ocuments/decl_conv/declarations/bioethics_and_hr.shtml Доклад ВОЗ о состоянии здравоохранения в мире 2013 г. URL: http://www.who.int/whr/2013/report/ru/. Конвенция о защите прав и достоинства человека в связи с применением достижений биологии и медицины: Конвенция о правах человека и биомедицине. Council of Europe. Овьедо, 04.04.1997 г. URL: http://conventions.coe.int/treaty/rus/Treaties/Html/164.htm Силуянова И. В. Современная медицина и православие // Православие и современность. 1998. Álvarez Sintes R. Medicina General Integral. Editorial Ciencias Médicas, 2008. Vol. III. 475 p. Amaro Cano M. C. Bioética // Rev. Cubana de MGI. Ecimed. №19(6). La habana, 2003. Beauchamp T. L., Childress J. F. Principles of Biomedical Ethics, 5th ed. Oxford: Oxford Univ. Press, 2001. Callahan D. Europe and the United States: Contrast and Convergence in Health Care // Medicine and Philosophy. 2008. Vol. 33. №3. P. 280–293. Coleman C. H. Bouësseau M.-C., Reis A. Вклад этики в общественное здравоохранение // Бюллетень ВОЗ. 2008. Вып. 86. №8. С. 577–656. Delgado Ramos Y. Kuok Loo J., González González E. Aspectos Bioéticos en la formación del Médico General Básico // Formacion en Ciencias de la Salud, Etica, Bioetica. Etica medica. Etica en Enfermeria. URL: http://www.portalesmedicos.com/publicaciones/articles/2419/2/Aspectos-Bioeticos-en-la-formacion-delMedico-General-BasicoEstévez A. Principios de bioética e investigación // ARS MEDICA, Universidad Catolica de Chile. Revista de Estudios Medicos Humanitarios. Vol. 9. No. 9. Goldim J. R. Revisiting the beginning of bioethics: The contribution of Fritz Jahr (1927) // Perspect Biol Med, Sum. 2009. P. 377–380. Hernández R. Cultura Política, debates de ideas y sociedad // La Gaceta de Cuba, Mayo-Junio. 2002. P. 63. Lolas F. Bioethics and animal research: A personal perspective and a note on the contribution of Fritz Jahr // Biol. Res. 2008. No. 41(1). P. 119–123. Navarro V., Colas M. Algunas reflexiones de la Bioética en Ciencias Médicas // Rev. Cubana de Educación Médica Superior. 1999. No. 13(1). P. 15–18. Pérez S. A. M., Linares M. Educación en Valores en el profesional de los servicios médicos // Revista cubana Salud Pública. 2003. No. 29(1). P. 65–72. Salas P. R. Principios y enfoques de la Bioética en la educación médica // Revista cubana Educación Médica Superior. 1997. No. 10(1). Поступила в редакцию 11.08.2015 г.

302

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

DOI: 10.15643/libartrus-2015.4.5

Modern medical research ethics – bioethics © J. E. Vásquez Abanto1*, A. E. Vásquez Abanto2, S. B. Arellano Vásquez3 1Center for primary medical and sanitary help no. 2 (Emergency Department) Kiev City

14 Timoshenko St., 04205 Kiev, Ukraine. 2Kiev

city clinical hospital No. 8 (KCCH No. 8) 6/8 Yuri Kondratyuk St., 04201 Kiev, Ukraine. 3University

of San Pedro Huiracocha, Chimbote City, Peru. Phone: +38 (066) 296 88 45. *Еmail: [email protected] For today, the medical association came to common opinion, that a doctor-scientist cannot be higher than the universal values. At a decision-making, equally with the scientific interests, which, undoubtedly, will bring to development of the theoretical and practical medicine, a doctor must take into account moral values. The doctrine of the informed consent of patient that is examined as a necessary condition of any medical interference became ethic basis of experiment with participation of human. An observance of confidentiality of the results of the studies is also very important. The present development of the biomedical knowledge supposes realization of human research in a good cause, after the conducted tests on the animals and the other models. A clinical test on human must take place only then, when the risk does not exceed the benefit. Carrying out of the biomedical studies is considered as illegal, unconscionable, amoral and even criminal action. If the regulations and the norms of the law are not observed, it entails penal offence. This article provides the basic foundations of medical activities rather moral standards of medical and research activity, which in the different periods underwent the changes dictated by moral requirements of an era and society are analyzed. Keywords: ethics, bioethics, morality, medicine, collegiality, relationships. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Vásquez Abanto J. E., Vásquez Abanto A. E., Arellano Vásquez S. B. Modern medical research ethics – bioethics // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4. Pp. 292–303.

REFERENCES 1. 2.

3. 4. 5. 6.

Bannykh S. V., Evtushenko A. Ya. Fundamental'nye issledovaniya. 2006. No. 6. Pp. 64. Vaskes Abanto Kh. E., Vaskes Abanto A. E. Zdravookhranenie XXI veka: zakon i etika v meditsine. Monografiya [Healthcare of the 21st century: law and ethics in medicine. Monograph]. LAP Lambert Academic Publishing, 2014. Vaskes Abanto Kh. E. Novosti meditsiny i farmatsii. 2013. No. 9(460). Pp. 18–19. Vaskes Abanto Kh. E. Prakticheskii vrach i dokazatel'naya meditsina. Novosti meditsiny i farmatsii. 2012. No. 17(430). Pp. 20–22. Vaskes Abanto Kh. E., Vaskes Abanto A. E. Meditsina i moral'. Monografiya [Medicine and morality. Monograph]. Kiev: Alfa Reklama, 2015. Vaskes Abanto Kh. E., Vaskes Abanto A. E., Arel'yano Vaskes S. B. Meditsina, kak ona est'! Monografiya [Medicine, as it is! Monograph]. Kiev: Alfa Reklama, 2015.

ISSN 2305-8420 7. 8.

9. 10.

11. 12. 13. 14. 15. 16. 17.

18. 19. 20. 21. 22. 23. 24.

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

303

Vaskes Abanto Kh. E., Vaskes Abanto A. E. Vestnik Bashkirskogo gosudarstvennogo meditsinskogo universiteta. 2015. No. 1. Pp. 13–25. Vseobshchaya deklaratsiya o bioetike i pravakh cheloveka (Prinyata 19.10.2005 g. na 33-i sessii General'noi konferentsii YuNESKO). OON po voprosam obrazovaniya, nauki i kul'tury. URL: http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/declarations/bioethics_and_hr.shtml Doklad VOZ o sostoyanii zdravookhraneniya v mire 2013 g. URL: http://www.who.int/whr/2013/report/ru/ Konventsiya o zashchite prav i dostoinstva cheloveka v svyazi s primeneniem dostizhenii biologii i meditsiny: Konventsiya o pravakh cheloveka i biomeditsine. Council of Europe. Ov'edo, 04.04.1997 g. URL: http://conventions.coe.int/treaty/rus/Treaties/Html/164.htm Siluyanova I. V. Pravoslavie i sovremennost'. 1998. Álvarez Sintes R. Medicina General Integral. Editorial Ciencias Médicas, 2008. Vol. III. Amaro Cano M. C. Bioética. Rev. Cubana de MGI. Ecimed. No. 19(6). La habana, 2003. Beauchamp T. L., Childress J. F. Principles of Biomedical Ethics, 5th ed. Oxford: Oxford Univ. Press, 2001. Callahan D. Medicine and Philosophy. 2008. Vol. 33. No. 3. Pp. 280–293. Coleman C. H. Bouësseau M.-C., Reis A. Byulleten' VOZ. 2008. No. 86. No. 8. Pp. 577–656. Delgado Ramos Y. Kuok Loo J., González González E. Formacion en Ciencias de la Salud, Etica, Bioetica. Etica medica. Etica en Enfermeria. URL: http://www.portalesmedicos.com/publicaciones/articles/2419/2/Aspectos-Bioeticos-en-la-formacion-del-Medico-General-BasicoEstévez A. ARS MEDICA, Universidad Catolica de Chile. Revista de Estudios Medicos Humanitarios. Vol. 9. No. 9. Goldim J. R. Perspect Biol Med, Sum. 2009. Pp. 377–380. Hernández R. La Gaceta de Cuba, Mayo-Junio. 2002. Pp. 63. Lolas F. Biol. Res. 2008. No. 41(1). Pp. 119–123. Navarro V., Colas M. Rev. Cubana de Educación Médica Superior. 1999. No. 13(1). Pp. 15–18. Pérez S. A. M., Linares M. Revista cubana Salud Pública. 2003. No. 29(1). Pp. 65–72. Salas P. R. Revista cubana Educación Médica Superior. 1997. No. 10(1). Received 11.08.2015.

304

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

DOI: 10.15643/libartrus-2015.4.6

Песни для развития лексико-грамматических навыков у студентов неязыкового вуза © М. А. Ерыкина*, Е. Е. Иванова Национальный исследовательский университет Высшая школа экономики Россия, 101000 г. Москва, ул. Мясницкая, 20. Тел.: +7 (917) 595 30 14. *Email: [email protected] В статье рассматриваются различные возможности развития базовых языковых навыков и видов речевой деятельности у студентов неязыкового вуза при системном использовании песенного материала. Авторами предпринята попытка показать, насколько разнообразными могут быть упражнения, составленные на его основе, и продемонстрировать способы варьирования различных типов упражнений в зависимости от уровня владения иностранным языком. Гибкий подход к работе с песнями позволяет учитывать специфику конкретной целевой аудитории и повышать мотивацию студентов, что является актуальной задачей преподавателя в современных условиях. Ключевые слова: песня, упражнение, языковые и речевые навыки, аудирование, мотивация, музыка.

Введение. В настоящее время проблема оптимизации образовательного процесса тесно связана с уменьшением количества часов, отводимых на изучение иностранного языка. Акцент в обучении переносится на самостоятельную работу студентов, которые, как часто показывает практика, недостаточно мотивированы к изучению данного предмета. В условиях неязыкового вуза проблема повышения мотивации стоит особенно остро, и одним из средств, способствующих повышению интереса к иностранному языку и культуре, особенно, в молодежной среде, может быть аутентичная песня. У каждого поколения есть любимые исполнители, популярные жанры, и сегодня благодаря развитию современных технологий можно найти песни практически на любой вкус и под любую методическую задачу. Песни являются хорошим подспорьем в отработке всех языковых навыков и видов речевой деятельности, и в данной статье нами будет предпринята попытка показать, какие возможности песенный материал представляет преподавателю иностранного языка и насколько разнообразными могут быть упражнения, составленные на его основе. Мы также продемонстрируем некоторые способы варьирования различных типов упражнений, что в условиях неязыкового вуза является актуальной задачей преподавания иностранного языка в связи с разноуровневой подготовкой студентов (в нашем случае – на подготовительных курсах для поступающих в магистратуру НИУ ВШЭ). Нами была выдвинута гипотеза о том, что регулярное и систематическое использование аутентичных песен на занятии иностранным языком позволяет облегчить усвоение нового материала, как лексико-грамматического, так и социокультурного, и способствует развитию коммуникативной и социокультурной компетенций, повышая мотивацию к изучению языка, что особенно важно для студентов-неязыковедов. Для подтверждения данной гипотезы был

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

305

проведен обучающий эксперимент на базе кафедры английского языка для социальных дисциплин НИУ ВШЭ, во время которого проверялась эффективность использования песенного материала для улучшения работы по развитию лексико-грамматических навыков у поступающих в магистратуру. Обучение велось в двух группах – экспериментальной и контрольной. Песни использовались в начале или конце каждого занятия и тематически соответствовали программе курса (продолжительность 18 нед., интенсивность – 2 ч/нед.). В данной статье мы приведем примеры наиболее удачных видов работы с песнями, использованных в рамках эксперимента, и некоторые результаты. Краткое теоретическое обоснование. Песня представляет собой сочетание музыки и текста. Такой синтез музыкальной и поэтической составляющей позволяет эффективно использовать песенный материал на занятии иностранным языком. Музыка оказывает благоприятное воздействие на слушателей. Еще в древности античные философы упоминали о благотворном влиянии музыки на эмоциональное состояние человека. В музыке отражается образ жизни и мышление носителей той или иной культуры. Музыка – это также способ самовыражения, передачи эмоционального содержания, отражающего опыт определенного общества и переживания конкретного субъекта. «Процесс восприятия музыки – это процесс личностно-ценного постижения, это выбор каждым из множества заложенных в музыке смыслов более близкого и понятного конкретному человеку» [10, с. 574–575]. Следовательно, музыка оказывает положительное влияние на эмоциональный и интеллектуальный рост личности и стимулирует активизацию познавательной деятельности, что немаловажно для успешного овладения иностранным языком. Работа с песенным материалом на занятиях иностранным языком стимулирует воображение и творческую инициативу учащихся. Песни помогают расширению кругозора, пробуждению интереса к культуре страны изучаемого языка и способствуют более углубленному пониманию за счет содержащегося в них музыкального компонента, раскрывающего более полно содержание текста песен. Мнения большинства отечественных методистов (В. Ф. Аитова, Н. Ф. Орловой, И. И. Невежиной, А. А. Иванова, Т. Н. Гниловой, Ю. А. Макковеевой, И. А. Андреевой, Е. В. Логиновой и др.) сходятся в том, что песенный материал создает благоприятную атмосферу на уроке, способствует росту заинтересованности учащихся в изучении предмета. Песни также увеличивают объем памяти слушателей, поскольку песенные тексты характеризуются наличием повторов и рифм; кроме того, то, что переживается эмоционально, намного лучше запоминается, и слова понравившихся песен откладываются в долговременной памяти. При работе с песней можно использовать различные виды упражнений. Как отмечает И. Л. Бим, упражнение представляет собой основную методическую единицу обучения [3]. Соответствие упражнений целям обучения позволяет сделать изучение материала более эффективным. Упражнения должны заключать в себе образовательную, воспитательную и развивающую ценность [9]. Упражнение является учебным заданием, в котором определены задача и условия ее решения и которое обеспечивает практическое использование полученных знаний, развитие и совершенствование навыков и умений [15]. Упражнения подразделяют по признакам их направленности на подготовку к речевой деятельности и на участие в речевой деятельности, то есть на языковые (подготовительные) упражнения и речевые (коммуникативные) упражнения [14].

306

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

Систему упражнений мы, вслед за А. А. Ивановым, рассматриваем как «совокупность необходимых типов, видов и разновидностей упражнений, выполняемых в последовательности, закономерной особенностям формирования навыков, умений в различных видах речевой деятельности в их сложном взаимодействии, и в таком количестве, которое обеспечивает максимально высокий уровень владения иностранным языком в заданных условиях» [5, c. 113]. Языковые упражнения – упражнения, направленные на формирование и развитие лингвистической компетенции. Объектами усвоения являются фонетические, грамматические и лексические компоненты оформления речи. Лингвистическая компетенция является одним из основных компонентов коммуникативной компетенции, представляющая собой, по определению Е. Н. Солововой, сумму формальных знаний и соответствующих им навыков, связанных с различными аспектами языка: лексикой, фонетикой, грамматикой [7]. Классификация упражнений для развития лексико-грамматических навыков. Для создания системы упражнений и заданий для развития лексико-грамматических навыков учащихся на базе песенного материала мы основывались на работе Н. Д. Гез и Н. И. Гальсковой [3, c. 313], определенным образом модифицируя и дополняя предложенную ими классификацию. В рамках данной статьи мы приведем примеры работы с двумя песнями Language оf Birds (by Sting) и Complicated (by Avril Lavigne). На примере первой мы проиллюстрируем возможности работы по развитию грамматических навыков, а второй – лексических. Поскольку студенты экспериментальной группы находились на разных уровнях языковой подготовки, мы предусмотрели возможность варьировать предлагаемые задания по сложности. 1. Развитие грамматических навыков. Песенный материал, отобранный для использования в эксперименте, позволил разработать следующие типы упражнений для развития грамматических навыков.
Упражнения в узнавании и дифференциации грамматического явления: определение на слух использованного в песне грамматического явления и его фиксация; заполнение таблицы/схемы с опорои' на формальные признаки грамматическои' структуры и обобщающее правило; подбор грамматического материала из текста песни для иллюстрации определенного грамматического правила.
Упражнения в трансформации: преобразование определеннои' грамматическои' формы из текста песни (изменить времена глаголов, перевести из активного залога в пассивныи' и т.п.); преобразование нескольких простых предложении' в сложные с использованием союзов; преобразование прямои' речи в косвенную.
Вопросоответные упражнения: ответы на вопросы и составление вопросов по заданнои' модели.
Репродуктивные упражнения: заполнение пропусков на узнавание грамматических явлении' ; составление вопросов к тексту песни; пересказ содержания песни с использованием определенного грамматического времени (например, пересказ в прошедшем времени).
Переводные упражнения: перевод с ИЯ на РЯ изучаемых грамматических явлении' и конструкции' , присутствующих в тексте песни; перевод с РЯ на ИЯ предложении' , основанных на грамматических конструкциях, содержащихся в тексте песни. Проиллюстрируем возможности развития грамматических навыков на примере песни Стинга.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

Language оf Birds (by Sting) They say there’s an underground river, That none of us can see, And it flows through winding tunnels, On its way to a tideless sea. And across that sea is an island, A paradise we are told, Where the toils of life are forgotten, And they call it the Island of Souls. For only a soul can go there, A soul that’s been set free, From the confines of a working life, To find eternity. Your old man had a cage for his pigeons, But that’s really where he kept his soul, And when he watched them fly he would see himself, Least that’s how it was told. But his soul was still trapped in the cage son, While the birds they soared to the sky, But he couldn’t find his own way out, Least not ’til the day he died. Oh, a man builds a cage with the tools he is given, His casket is sealed with a riveter’s gun, This solitary madness is where he is driven, It was him who was trapped in the soul cage son, It was him that was trapped in the soul cage. I know that he loved you, but he hadn’t the words, He’d be easier speaking the language of birds, For to speak of emotion, it just wasn’t done, It was him who was trapped in the soul cage son, It was him that was trapped in the soul cage. A man builds a cage with the tools he is given, His casket is sealed with a riveter’s gun, The solitary madness is where he is driven It was him who was trapped in the soul cage son.

307

308

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

I.

Упражнения в узнавании и дифференциации.  Определение на слух и фиксация заданного грамматического явления. Задание: Прослушайте песню и запишите все пассивные конструкции: are told; are forgotten; has been set free; was told; was trapped; is given; is sealed; is driven; wasn’t donе. Возможные варианты для студентов низкого уровня владения языком. 1) Прослушайте песню и в списке пассивных конструкций, подчеркните те, которые встречаются в песне. are told; was blinded; are forgotten; has been set free; is said; was told; was scared; had been told; was trapped; is given; is sealed; is forgotten; is driven; are done; wasn’t done. 2) во время прослушивания выделите в тексте песни все встречающиеся пассивные конструкции.  Заполнение таблицы с опорой на формальные признаки грамматической структуры и обобщающее правило. Задание: Прослушайте песню и запишите пассивные конструкции в соответствующую колонку в таблице. Present simple passive are told are forgotten is given is sealed is driven

Present perfect passive has been set free

Past simple passive was told was trapped wasn’t done

Возможные варианты для студентов низкого уровня. 1) Обозначьте в таблице схему грамматической конструкции Present simple passive Is/are+ V3/Ved are told are forgotten is given is sealed is driven

Present perfect passive Has/have+been+V3/Ved has been set free

Past simple passive Was/were + V3/Ved was told was trapped wasn’t done

2) Заполните таблицу с опорой на текст песни. II. Упражнения в трансформации  Трансформация грамматической формы из текста песни. Задание: Прослушайте песню и заполните таблицу, выписав все пассивные конструкции из текста песни, а затем преобразуйте их в активные. Passive are told are forgotten has been set free was told

Active tell forget has set free told

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

was still trapped is given is sealed is driven was trapped just wasn’t done

309

still trapped gives seals drives trapped just didn’t do

Студентам низкого уровня можно предложить таблицу, в которой уже заполнена колонка с пассивными конструкциями.  Преобразование определенной грамматической формы из текста песни. Задание: Переделайте утвердительные предложения в вопросительные. Statement We are told. The toils of life are forgotten. A soul that’s been set free. His soul was still trapped. A cage with the tools he is given. His casket is sealed with a riveter’s gun. This solitary madness is where he is driven. It just wasn’t done.

Question Are we told? Are the toils of life forgotten? Has a soul been set free? Was his soul trapped? Is he given a cage with the tools? Is his casket sealed with riverter’s gun? Is he driven where this solitary madness is? Wasn’t it just done?

Возможные варианты для студентов низкого уровня. - Предложить таблицу с тремя колонками: «Утверждение», «Общий вопрос» и «Специальный вопрос». - Дать языковую опору в виде распечатки со схемой составления вопросительных пассивных конструкций. III. Репродуктивные упражнения  Заполнение пропусков на узнавание грамматических явлений Задание: Прослушайте песню и заполните пропуски в тексте. Oh, a man builds a cage with the tools he His casket is sealed with a riveter's gun, This solitary madness is where he , It was him who in the soul cage son, It was him that in the soul cage.

,

Для студентов низкого уровня можно предложить текст песни, в котором пассивные конструкции пропущены не полностью, а частично. Например: Oh, a man builds a cage with the tools he is , His casket is sealed with a riveter's gun, This solitary madness is where he is , It was him who was in the soul cage son, It was him that was in the soul cage.

310

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

Или: Oh, a man builds a cage with the tools he given, His casket is sealed with a riveter's gun, This solitary madness is where he driven , It was him who trapped in the soul cage son, It was him that trapped in the soul cage. 2. Развитие лексических навыков Для отработки лексических навыков в ходе эксперимента были выделены следующие типы упражнений.
Дифференциация и идентификация: определение на слух слов, относящихся к однои' теме (синонимических ряд и т.п.); группировка слов из песни по заданному признаку; нахождение в тексте песни синонимов/антонимов к предложенным словам.
Имитация с преобразованием: ответы на поставленные вопросы по заданному образцу.
Развитие словообразовательнои' и контекстуальнои' догадок: определение значении' незнакомых слов по известным лексическим единицам (корни, аффиксы); угадывание интернациональных слов; составление предложении' с новыми словами с учетом особенностеи' /различии' их значении' в контексте
Обучение прогнозированию: подбор слов, сочетающихся с выделенными словами; дополнить семантическое поле к слову.
Расширение и сокращение предложении' (диалогических единств, текстов): расширение/сокращение предложении' по образцу с использованием изучаемои' лексики.
Эквивалентные замены: замена выделенных лексических единиц в песне соответствующими синонимами или антонимами. Рассмотрим возможные лексические упражнения на материале песни Complicated (by Avril Lavigne). I. Упражнения в дифференциации и идентификации.  Группировка слов из песни по заданному признаку. Задание: Прослушайте песню и выпишите все фразовые глаголы (в данной статье фразовые глаголы будут рассмотрены, как лексические единицы, а не грамматическое явление): chill out; lay back; turn it into; come over; dressed up; laugh out; take off. Для студентов низкого уровня возможны облегченные варианты задания. - Предложить заполнить пропуски в тексте песни на месте фразовых глаголов , what you yellin’ for? , it’s all been done before And if you could only let it be You will see I like you the way you are When we’re drivin’ in your car And you’re talking to me one on one But you’ve become

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

Somebody else ’round everyone else You’re watching your back like you can’t relax You’re tryin’ to be cool You look like a fool to me Tell me Why do you have to go and make things so complicated? I see the way you’re Acting like you’re somebody else, gets me frustrated And life’s like this you, You fall and you crawl and you break and you take what you get and you __________ Honesty, you promised me I’m never gonna find you fake it No, no, no You ________unannounced _________ like you’re somethin’ else Where you are ain’t where it’s at you see, you’re making me ________ when you strike your pose __________ all your preppy clothes You know, you’re not fooling anyone When you’ve become - Дать текст песни с частичными пропусками на месте фразовых глаголов. Например: You _____over unannounced _______up like you’re somethin’ else Where you are ain’t where it’s at you see, you’re making me ______out when you strike your pose _______off all your preppy clothes You know, you’re not fooling anyone When you’ve become Или: You come_____unannounced dressed______ like you’re somethin’ else Where you are ain’t where it’s at you see, you’re making me laugh_____ when you strike your pose take______ all your preppy clothes You know, you’re not fooling anyone When you’ve become  Нахождение в тексте песни синонимов/антонимов к предложенным словам.

311

312

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

Задание: Прослушайте песню и найдите в тексте фразовые глаголы, являющиеся синонимами словам в таблице: to relax to transform to come in to put one’s clothes on to put off

to chill out, to lay back to turn into to come over to dress up to take off

Для студентов продвинутого уровня можно дать задание найти как можно больше синонимов.  Нахождение антонимов к словам из текста песни. Задание: Подберите антонимы к следующим словам из текста: to chill out to come over to dress up to take off

to strain to go away, to go out to take off clothes to dress up, to put on clothes

II. Упражнения в развитии словообразовательной и контекстуальной догадок.  Определение значений незнакомых лексических единиц по словам, содержащим знакомые учащимся корни/аффиксы. Задание: Определите значения следующих фразовых глаголов, опираясь на значение тех глаголов, которые вы уже знаете. To calm down; to come around; to drop by; to put off; to come by; to get into; to take on; to lay down; to take back; to turn up Студентам низкого уровня можно предложить соединить глаголы с их русскими эквивалентами: to calm down to come around to drop by to put off to come by to get into to take on to lay down to take back to turn up 

успокаиваться, успокаивать заходить, заезжать, обходить, объезжать заскочить, заглянуть, зайти откладывать, отсрочивать подойти, зайти, завернуть, унаследовать Входить приниматься за дело, браться, принимать форму закладывать, устанавливать, класть, положить возвращать, брать обратно обращаться, заняться чем-либо, подхватить, увеличить громкость

Составление предложений с новыми словами с учетом особенностей/различий их значений в контексте. Задание: Составьте предложения, демонстрирующие каждое из приведенных значений данных фразовых глаголов. To lay back – 1) отвести назад 2) расслабиться. 1) Her bangs were too long so she laid it back. 2) He was so stressed that he couldn’t lay back. To chill out – 1) успокоиться 2) расслабиться.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

313

1) Only when she learned that they had arrived she finally chilled out. 2) We were chilling out the whole weekend and it was great! To turn into – 1) превращать во что-либо 2) обменивать на что-либо. 1) The snow has turned into water. 2) He turned two sacks of wheat into a goat. To come over – 1) зайти, заглянуть 2) переходить на чью-то сторону, менять мнение. 1) My old friend came over yesterday. 2) Lately people have started coming over another candidate. To dress up – 1) наряжаться, наряжать что-то 2) переодеваться в кого-то, во что-то. 1) Yesterday we dressed the apartment up and decorated Christmas tree. 2) Children dressed up in mother’s old clothes. To take off – 1) снимать, сбрасывать 2) срываться с места. 1) Kids like taking off school uniform when they get home. 2) The plane took off III. Упражнения в эквивалентных заменах.  Замена выделенных слов в тексте песни соответствующими синонимами или антонимами. Задание: Замените выделенные слова синонимами или антонимами без искажения смысла текста. Chill out, yelling, lay back, cool, a fool, complicated, frustrated, fake, come over, strike, preppy. Студентам низкого уровня можно предложить список слов, из которых нужно выбрать те, которые подходят по смыслу. Представляется, что рассмотренные нами песни демонстрируют обширные возможности работы для формирования и развития лексико-грамматических навыков студентов и предлагаемые упражнения нацелены на развитие не только на лингвистической компетенции, но и навыков аудирования. Проведенный нами эксперимент показал, что успеваемость студентов экспериментальной группы повысилась в среднем на 20% в сравнении с результатами контрольной группы, что в условиях неязыкового вуза является несомненным преимуществом ввиду небольшого количества часов, отводимых на изучение иностранного языка. Процент выполненных домашний заданий также увеличился (на 15%), поскольку часто студенты контрольной группы не выполняли их, считая более важным аудиторные занятия с преподавателем. Значительно улучшились навыки аудирования и детального понимания звучащего текста (например, при выполнении заданий по заполнению пропусков в текстах песен). Песни вызывали живой интерес у участников эксперимента: студенты активнее участвовали в дискуссиях, задавали больше вопросов, не стесняясь что-то переспросить, в целом наблюдалась большая вовлеченность в учебный процесс. Также необходимо отметить, что заметно возросла посещаемость занятий в экспериментальной группе – на 40%. Полученные результаты позволяют говорить о том, что интерес учащихся вырос, они с большим энтузиазмом выполняли задания не только при прослушивании песен, но и после, при работе с упражнениями на изученное грамматическое время или во время отработки затронутой в песнях лексической темы. Таким образом, на основании всего вышеизложенного можно сделать вывод о том, что использование песен является эффективным способом повышения мотивации и интереса студентов. Сочетая развлекательный и содержательный языковой материал, они представляют собой хорошее средство для формирования лексических и грамматических навыков и при систематическом использовании способствуют развитию аудитивных способностей студентов.

314

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4

ЛИТЕРАТУРА 1. 2.

3. 4. 5. 6. 7. 8. 9.

10.

11. 12. 13. 14. 15. 16.

Аитов В. Ф. Использование песенного материала в обучении английскому языку в 5–6 классах средней общеобразовательной школы: автореф. дис. … канд. пед. наук. СПб., 1993. 18 с. Андреева И. А. Использование разножанровой молодежной музыки в обучении монологической речи учащихся-подростков (Английский язык, старшие классы средней общеобразовательной школы): дис. ... канд. пед. наук. Пятигорск, 2002. 194 c. Бим И. Л. Подход к проблеме упражнений с позиции иерархии целей и задач // Общая методика обучения иностранным языкам: Хрестоматия. М.: Русский язык, 1991. С. 99–111. Гальскова Н. Д., Гез Н. И. Теория обучения иностранным языкам. Лингводидактика и методика. М.: Академия, 2009. 336 с. Гнилова Т. Н. Обучение иностранному языку дошкольников и младших школьников с опорой на популярную песенную мелодику: дис. … канд. пед. наук. М., 2001. 171 с. Ерыкина М. А. Песни в обучении ИЯ: современные возможности. URL: http://iyazyki.ru/2014/12/songss tuding-contemporary/#more-19222. Иванов А. А. Совершенствование английской разговорной речи на основе аутентичных песенных произведений: дис. … канд. пед. наук. СПб., 2006. 160 с. Логинова Е. В. Формирование диалогизированной социокультурной компетенции на материале аутентичных песен при обучении французскому языку: дис. … канд. пед. наук. Томск, 2006. 187 с. Лукьянова Л. А. Формирование функционально-содержательной основы социокультурной компетенции учащихся 10-11 классов общеобразовательной школы (на материале английского языка): дис. … канд. пед .наук. СПб., 2014. 186 с. Макковеева Ю. А. Развитие иноязычной социокультурной компетенции у студентов языковых вузов на основе аутентичной аудитивной и аудиовизуальной музыкальной наглядности (английский язык как второй иностранный: дис. … канд. пед. наук. СПб., 2007. 166 с. Невежина И. И. Обучение иностранному языку детей 5–8 лет на музыкально-ритмической основе: на материале английского языка: дис. … канд. пед .наук. М., 2000. 197 с. Орлова Н. Ф. Совершенствование устной речи студентов старших курсов с использованием музыкальной наглядности: дис. … канд. пед. наук. СПб., 1991. 370 с. Соловова Е. Н. Методика обучения иностранным языкам. М., Просвещение, 2002. 239 с. Чуднов В. В. Соматическая лексика в аспекте преподавания русского языка как иностранного: дис. … канд. пед. наук. М., 2007. 249 с. Щепилова А. В. Теория и методика обучения французскому языку как второму иностранному. М.: ВЛАДОС, 2005. 248 с. Щербакова А. И. Музыка как средство духовной коммуникации // Научные труды МПГУ. Серия: гуманитарные науки. Сборник статей. М.: Прометей, 2005. С. 573–579. Поступила в редакцию 22.08.2015 г.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №4

315

DOI: 10.15643/libartrus-2015.4.6

Songs for developing lexical and grammar skills © M. A. Erykina*, I. E. Ivanova Higher School of Economics National Research University 20 Myasnitskaya St., 101000 Moscow, Russia. Phone: +7 (495) 772 95 90. *Email: [email protected] The article addresses the issue of using English songs to assist students of non-language departments master basic linguistic skills and communicative abilities. The authors offer a systematic and flexible approach to dealing with educational songs, demonstrate advantages of implementing numerous tasks to be varied and adapted to the needs of particular target audiences. The considered approach is intended to raise students’ motivation in learning foreign language. Keywords: songs, music, listening comprehension, motivation, linguistic skills, communicative abilities. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Erykina M. A., Ivanova I. E. Songs for developing lexical and grammar skills // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4. Pp. 304–316.

REFERENCES 1.

Aitov V. F. Ispol'zovanie pesennogo materiala v obuchenii angliiskomu yazyku v 5–6 klassakh srednei obshcheobrazovatel'noi shkoly: avtoref. dis. … kand. ped. nauk. Saint Petersburg, 1993. 2. Andreeva I. A. Ispol'zovanie raznozhanrovoi molodezhnoi muzyki v obuchenii monologicheskoi rechi uchashchikhsya-podrostkov (Angliiskii yazyk, starshie klassy srednei obshcheobrazovatel'noi shkoly): dis. ... kand. ped. nauk. Pyatigorsk, 2002. 194 c. 3. Bim I. L. Obshchaya metodika obucheniya inostrannym yazykam: Khrestomatiya. Moscow: Russkii yazyk, 1991. Pp. 99–111. 4. Gal'skova N. D., Gez N. I. Teoriya obucheniya inostrannym yazykam. Lingvodidaktika i metodika [The theory of learning foreign languages. Linguodidactics and methodology]. Moscow: Akademiya, 2009. 5. Gnilova T. N. Obuchenie inostrannomu yazyku doshkol'nikov i mladshikh shkol'nikov s oporoi na populyarnuyu pesennuyu melodiku: dis. … kand. ped. nauk. Moscow, 2001. 6. Erykina M. A. Pesni v obuchenii IYa: sovremennye vozmozhnosti. URL: http://iyazyki.ru/2014/12/songsstuding-contemporary/#more-19222. 7. Ivanov A. A. Sovershenstvovanie angliiskoi razgovornoi rechi na osnove autentichnykh pesennykh proizvedenii: dis. … kand. ped. nauk. Saint Petersburg, 2006. 8. Loginova E. V. Formirovanie dialogizirovannoi sotsiokul'turnoi kompetentsii na materiale autentichnykh pesen pri obuchenii frantsuzskomu yazyku: dis. … kand. ped. nauk. Tomsk, 2006. 9. Luk'yanova L. A. Formirovanie funktsional'no-soderzhatel'noi osnovy sotsiokul'turnoi kompetentsii uchashchikhsya 10-11 klassov obshcheobrazovatel'noi shkoly (na materiale angliiskogo yazyka): dis. … kand. ped .nauk. Saint Petersburg, 2014. 10. Makkoveeva Yu. A. Razvitie inoyazychnoi sotsiokul'turnoi kompetentsii u studentov yazykovykh vuzov na osnove autentichnoi auditivnoi i audiovizual'noi muzykal'noi naglyadnosti (angliiskii yazyk kak vtoroi inostrannyi: dis. … kand. ped. nauk. Saint Petersburg, 2007. 11. Nevezhina I. I. Obuchenie inostrannomu yazyku detei 5–8 let na muzykal'no-ritmicheskoi osnove: na materiale angliiskogo yazyka: dis. … kand. ped .nauk. Moscow, 2000.

316

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 4 12. Orlova N. F. Sovershenstvovanie ustnoi rechi studentov starshikh kursov s ispol'zovaniem muzykal'noi naglyadnosti: dis. … kand. ped. nauk. Saint Petersburg, 1991. 13. Solovova E. N. Metodika obucheniya inostrannym yazykam [Methods of teaching foreign languages]. M., Prosveshchenie, 2002. 14. Chudnov V. V. Somaticheskaya leksika v aspekte prepodavaniya russkogo yazyka kak inostrannogo: dis. … kand. ped. nauk. Moscow, 2007. 15. Shchepilova A. V. Teoriya i metodika obucheniya frantsuzskomu yazyku kak vtoromu inostrannomu [Theory and methods of teaching French as a second foreign language]. Moscow: VLADOS, 2005. 16. Shcherbakova A. I. Nauchnye trudy MPGU. Seriya: gumanitarnye nauki. Sbornik statei. Moscow: Prometei, 2005. Pp. 573–579. Received 22.08.2015.

ISSN 2305-8420 Scientific journal. Published since 2012 Founder: “Sotsial’no-Gumanitarnoe Znanie” Publishing House Index in “the Russian Press”: 41206

libartrus.com/en/

2015. Volume 4. No. 4 CONTENTS

EDITOR-IN-CHIEF Fedorov A. Doctor of Philology Professor

EDITORIAL BOARD Burov S. Dr. habil., professor Kamalova A. Dr. of philology, professor Kiklewicz A. Dr. habil., professor Žák L. PhD in economics McCarthy Sherri Ph.D, professor Baimurzina V. Doctor of Education Professor Vlasova S. Doctor of Philosophy PhD in Physics and Mathematics Professor Galyautdinova S. PhD in Psychology Associate Professor Guseinova Z. Doctor of Arts Professor Demidenko D. Doctor of Economics Professor Drozdov G. Doctor of Economics Professor Erovenko V. A. Doctor of Physics and Mathematics Professor Ilin V. Doctor of Philosophy Kazaryan V. Doctor of Philosophy Professor Kuzbagarov A. Doctor of Laws Professor Lebedeva G. PhD in Education Makarov V. Doctor of Economics Professor Melnikov V. Professor Honored Artist of Republic of Bashkortostan

VOLKOGONOVA O. D. G. P. Fedotov about the national character in the history of Russia............................................................................. 247

MIKHAILOVA N. V. The philosophical interpretation of objects of mathematics in the formalism, intuitionism and Platonism ..................................... 257

EROVENKO V. A. “Mathematics of ballet” in the aesthetic component of the philosophical comprehension of dance............................................. 269

PORTNOVA T. V. The role of the artistic works of Anna Pavlova in the creation of scenic images ............................................................................................... 282

VÁSQUEZ ABANTO J. E., VÁSQUEZ ABANTO A. E., ARELLANO VÁSQUEZ S. B. Modern medical research ethics – bioethics ................................... 292

ERYKINA M. A., IVANOVA I. E. Songs for developing lexical and grammar skills .......................... 304

Moiseeva L. Doctor of History Professor Mokretsova L. Doctor of Education Professor Perminov V. Doctor of Philosophy Professor Pecheritsa V. Doctor of History Professor Rakhmatullina Z. Doctor of Philosophy Professor Ryzhov I. Doctor of History Professor Shaikhislamov R. B. Doctor of History Professor Sitnikov V. Doctor of Psychology Professor Skurko E. Doctor of Arts Professor Sultanova L. Doctor of Philosophy Professor Tayupova O. Doctor of Philology Professor Titova E. PhD in Arts Professor Utyashev M. Doctor of Political Sciences Professor Fedorova S. Doctor of Education Khaziev R. Doctor of History Professor Tsiganov V. Doctor of Economics Professor Chikileva L. Doctor of Philology Professor Shaikhulov A. Doctor of Philology Professor Sharafanova E. Doctor of Economics Professor Shevchenko G. Doctor of Laws Professor Yakovleva E. Doctor of Philology Professor Yaluner E. Doctor of Economics Professor Yarovenko V. Doctor of Laws Professor

Editor-in-Chief: A. A. Fedorov. Deputy Editors: A. Kamalova, V. L. Sitnikov, A. G. Shaikhulov, L. B. Sultanova. Editors: G. A. Shepelevich, M. N. Nikolaev. Proofreading and layout: T. I. Lukmanov. Signed in print 28.08.2015. Risograph printed. Format 60×84/8. Offset paper. 500 copies. с. “Sotsial’no-Gumanitarnoe Znanie” publishing house. Office 16-N, 7A Bakunin Ave., 191024 St. Petersburg, Russia. Phone: +7 (812) 996 12 27. Email: [email protected] URL: http://libartrus.com/en/ Subscription index in “the Russian Press” united catalogue: 41206

© “SOTSIAL’NO-GUMANITARNOE ZNANIE” PUBLISHING HOUSE 2015