2015. Том 4. №1 Российский Гуманитарный Журнал. Liberal s Arts n in Russia

Citation preview

ISSN 2305-8420

РОССИЙСКИЙ ГУМАНИТАРНЫЙ ЖУРНАЛ Liberal Arts in Russia 2015 Том 4 № 1

ISSN 2305-8420 Научный журнал. Издается с 2012 г. Учредитель: Издательство «Социально-гуманитарное знание» Индекс в каталоге Пресса России: 41206

libartrus.com

2015. Том 4. №1 СОДЕРЖАНИЕ

ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР Федоров А. А. доктор филологических наук профессор

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ Burov S. Dr. habil., professor Kamalova A. Dr. of philology, professor Kiklewicz A. Dr. habil., professor Žák L. PhD in economics McCarthy Sherri Ph.D, professor Баймурзина В. И. доктор педагогических наук профессор Власова С. В. кандидат физико-математических наук доктор философских наук профессор Галяутдинова С. И. кандидат психологических наук доцент Гусейнова З. М. доктор искусствоведения профессор Демиденко Д. С. доктор экономических наук профессор Дроздов. Г. Д. доктор экономических наук профессор Ильин В. В. доктор философских наук профессор Казарян В. П. доктор философских наук профессор Кузбагаров А. Н. доктор юридических наук профессор Лебедева Г. В. кандидат педагогических наук Макаров В. В. доктор экономических наук профессор Мельников В. А. заслуженный художник России профессор

SHARAPINA T. A. Communicative Space End Intertextual Underlying Cause in B. Shlink’s Novel “The Homecoming”...................................................... 3

НАУМЧИК О. С. Художественно-философское переосмысление принципов сюрреализма в творчестве Нила Геймана ...................................... 9

NOVIKOVA V. G. Britain Social Novel at the End of the 20th Century ....................... 16

РАЦИБУРСКАЯ Л. В., ШАРЫПИНА Т. А. Актуальные проблемы изучения западноевропейской и русской ментальности (по итогам всероссийской научной конференции «Национальные коды в языке и литературе. Особенности концептосферы национальной культуры») .................................................................................................... 22

ХИСАМОВА Г. Г. Функции диалога в художественном тексте ............................... 34

ИВАНОВ М. В. Психология творчества и педагогика в контексте асинхронности культурных слоев личности .............................. 43

ОГОРОДНИКОВ В. П. Монизм или плюрализм? ....................................................................... 50

Моисеева Л. А. доктор исторических наук профессор Мокрецова Л. А. доктор педагогических наук профессор Перминов В. Я. доктор философских наук профессор Печерица В. Ф. доктор исторических наук профессор Рахматуллина З. Я. доктор философских наук профессор Рыжов И. В. доктор исторических наук профессор Ситников В. Л. доктор психологических наук профессор Скурко Е. Р. доктор искусствоведения профессор Султанова Л. Б. доктор философских наук профессор Таюпова О. И. доктор филологических наук профессор Титова Е. В. кандидат искусствоведения профессор Утяшев М. М. доктор политических наук профессор Федорова С. Н. доктор педагогических наук Хазиев Р. А. доктор исторических наук профессор Циганов В. В. доктор экономических наук профессор Чикилева Л. С. доктор филологических наук профессор Шайхулов А. Г. доктор филологических наук профессор Шарафанова Е. Е. доктор экономических наук профессор Шевченко Г. Н. доктор юридических наук профессор Яковлева Е. А. доктор филологических наук профессор Ялунер Е. В. доктор экономических наук профессор Яровенко В. В. доктор юридических наук профессор

Г. А. КОНОНОВА Г. А., ЦИГАНОВ В. В. Экологические факторы повышения эффективности предпринимательской деятельности ............................................. 57

МУКМИНОВА Ю. Н., ШАЙМАРДАНОВ Р. Х. Содержательно-технологическая основа организации инклюзивного образования детей в режиме дистанционного обучения .................................................................... 66

ЛОБАНОВА Ю. И. Стиль вождения: определяющие факторы, характеристики, направления оптимизации ................................................................... 76

C O N T E N T S ........................................................................................................ 85

Главный редактор: А. А. Федоров. Заместители главного редактора: A. Камалова, В. Л. Ситников, А. Г. Шайхулов, Л. Б. Султанова. Редакторы: Г. А. Шепелевич, М. Н. Николаев. Корректура и верстка: Т. И. Лукманов. Подписано в печать 25.02.2015 г. Отпечатано на ризографе. Формат 60×84/8. Бумага офсетная. Тираж 500. Цена договорная. Издательство «Социально-гуманитарное знание» Российская Федерация, 191024, г. Санкт-Петербург, проспект Бакунина, д. 7, корп. А, оф. 16-Н. Тел.: +7 (812) 996 12 27. Email: [email protected] URL: http://libartrus.com Подписной индекс в Объединенном каталоге Пресса России: 41206

© ИЗДАТЕЛЬСТВО «СОЦИАЛЬНО-ГУМАНИТАРНОЕ ЗНАНИЕ» 2014

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

3

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.1

Communicative Space End Intertextual Underlying Cause in B. Shlink’s Novel “The Homecoming” © T. A. Sharapina Lobachevsky State University 23 Gagarin Ave., 603950 Nizhny Novgorod, Russia. Email: kafzl@уаndex.ru In this work, the peculiarities of the communicative space in the novel of modern German writer Bernard Shlink “The Homecoming” are considered. These peculiarities include literary, historical and sociological context and intertextual sub-bases of the novel containing sense bearing matters relevant for all times and nationalities; dialogic relations, expressed in the strategy of communication of characters of the novel. It is proved that the communicative space is not limited in the novel by antiquity, but rather includes token for German mentality works, motifs and images. The famous Faust’s dilemma is being played up in the novel. Revealing in the mythological images models of main psychological types and conflicts connected with the type of the personality, B. Shlink creates in his novel a number of Odysseuses, Penelopes and Telemaches. The Odysseus model manifests itself primarily in two main characters of the novel: Peter and Johann Debauers. However, the father personifies only destructive and immoral, which finally leads to his moral inability, the Odysseus-junior – Peter, who played Telemachus in the beginning of the novel, finds in his wanderings solid moral values. Perceiving the myth as a historical and dialectic process, B. Shlink, like Th. Mann, takes it as a peculiar cipher of the human experience, a model of development of the humanistic values, a prototype of mutual battle between progress and regress, which b. Shlink masterfully describes in a communicative space of his novel. Keywords: the communicative space, post-modernism, intertextuality, dialogue, novel, text, archetypical model, language behavior.

Modern writers are constantly looking for new methods of reconstructions of communication processes [1–8], new principles of organization of dialogic situations and analysis of communicative relations. B. Gasparov defines the communicative space as a “mentally imagined space” or “spiritual environment” that allows to interpret the meaning of the message or statement with a maximum precision [4, p. 69]. Dialogic relations that appear “over” conversations of the characters acquire a special meaning. Communication strategy is expressed in the characters’ language behavior. The choice of strategy is based on their moral values, intellectual outlook and social role [5]. The methodology of this work is based on the historical-literary, typological, comparative, and descriptive methods of the research of literary phenomena. The communicative space in B. Shlink’s novel “The homecoming” (“Die Heimkehr”, 2006) is multilayered [8–11]. These are, in the first place, dialogic relations between the writer and his readers: he makes them use their intellectual memory to comprehend the meaning of the plot and rather peculiar communicative relations between the hero of the book Peter Debauer and his father John de Bauer (Johann Debauer). B. Shlink includes into communicative space of his novel ample literary, historical and sociological context that gives an idea of a life in Germany during and after the war. In this communicative space the hero of Shlink’s novel is at the same time Telemachus and Odysseus of the post-war generation of children, that try to find out answers for tragic questions arisen by the history

4

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

of German national “quilt of fathers” and also find their own place in this life and realize for themselves that moral values are unshakable. Exactly for this reason this new Telemachus having grown up works in a prestigious publishing house where juridical literature is his specialty and he also works on a doctoral dissertation called “The utility of justice”. The idea came to him from his noble grandfather who taught him to be fair from his very childhood and who was representing in this novel eternal moral values. The style of the novel is transparent, serious and heart-felt because some of its realias and details correlate with author’s childhood and juvenility spent in Germany. It’s very distinctive in “Swiss” episodes of the novel, dedicated to hero’s grandparents. A peaceful patriarchal town on the bank of the lake in a German-part of Switzerland becomes an ideological Ithaca for Peter Debauer. B. Shlink does not use poetics of post-modernism epoch connected with numerous intertextuality to be ironic towards his readers (there is no irony in the author’s speech – it exists only in “modern Ulysses’s” – Johann Debauer’s speech). Intertextual sub-bases of the novel allows him to widen communicative space and add to it sense bearing matters relevant for all times and nationalities and to choose from them token for German mentality works, motifs and images. All the power of the communicative space implemented by the author is used by him to prove the thesis on “the utility of justice” that find evidence in all the times and epochs. Intertextuality [12, 13] does not make it difficult to read the novel. The contents of the novel is still revealed completely only to intellectual readers. Thus, grandparents of the hero that have a plain household and useful activities remind not Laertes and Anticlea, but rather modern Philemon and Baucis with an unshowy, but cozy landscape in the background – all with a reference to the second part of Goethe’s “Faust” where peaceful life of old people gets in the pseudoprogress’es way. Goethe’s characters die on the same day killed as in the antique myth by Mephistopheles, who embodies Faust’s grandiose intentions. In the novel “the Homecoming’ grandparents’ regular life is disturbed by the technical progress which finally puts an end to their existence. The communicative space in the novel is not limited by antiquity. Thus, Peter Debauer could be called “modern Faust”. The famous Faust’s dilemma is played up in the novel. However, the modern Faust do not ask himself what is more important – what is said or what is written; he is rather concerned about their interrelation: words written or said are expressed in the doings and these doings follow the words. Peculiarity of the communicative space and situation consists in the personal relations and conversations of the father and the son, their dialogues meant to solve father’s (Johann Debauer’s) riddles by his son modern-Faust-Telemachus – that give no result. The real meaning of father’s actions is revealed not in the words said, but in the words written and fixed. Only his literary, publicistic, epistolary, scientific texts (“words”) allow the father to follow his life and his deeds. Post-modernists overemphasize the text as an independent category, rejecting the only possibility to comprehend the truth. The understanding of the “occurrence” as a text makes the process of objective comprehension of the reality and historical process doubtful and, consequently, the definition of the good and the evil, the right and the wrong dissolves in the moral relativism. However, B. Shlink, according to the traditions of realistic narration, unlike his character, does not play with the text [14, 15]. What is written is a method of a deep psychological portraiture of the characters, indicator of the deception and the truth, the good and the evil, the quilt and the responsibility, first of all, in Johann Debauer (John de Bauer) character, elusive Odysseus and the father of the hero of the book. Johann Debauer has several typical masks in the novel. For example, he is a student, a volunteer trench-fighter Volker Vonlanden, the supporter of one of the Nazi leaders Karl Hanke. He also writes

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

5

letters to Beate Bindinger (one of the Penelopes of the modern Odysseus) and a number of nazi-articles in German war-period newspapers that prove the right of Germany to conduct wars with inferior nationalities according to the ironclad rule – because Germany is stronger. Another mask of the sophisticated Odysseus is an intelligent Walter Sholler who belonged to Johann Becher’s circle. He was in charge of culture department in the newspaper “Night Express” in a post-war East Berlin, where he wrote articles under control of the Soviet Mayor of military administration. In a number of texts written by the sophisticated and elusive Ulysses, “The novel for pleasure and useful entertainment” is especially important. This novel was a reason for Peter Debauer to begin looking up the truth about his father, family and about himself. The novel which was written with simple materialistic aims, was supposed to be popular among post-war German readers because it is related to the novels about returning from the Siberian captivity soldiers. Such mass literature works were popular because they inspired hope, at least delusive, that there is a successful possibility to escape and come home. Johann Debauer used the details of real living and events from his biography to exploit readers’ internal hopes; he reconstructed, ironically playing with them, false reality, a simulator [16, 17]. The paradox is that he has never been captured and never gone through those tortures that he described. Nevertheless, he uses the plot of Homer’s “the Odyssey”| to enrich his fantasy. As a natural result, 10 years later John de Bauer becomes a well-known American politologist, who has gone through deconstructive philosophy school. Apotheosis of his career is book “the Odyssey is Right” or “Deconstructive theory of Right” – the combination which is a priori impossible. It is proved by Debauer-junior’s search for truth. He represents the post-war generation of children that judge by the mistakes of their fathers. The moral relativism defines actions of Debauer-father and the contents of his popular book on rights, which, in fact, was written by him to justify his own impudence and deception, because intellectual honesty, in his opinion, is totally useless. Peter Debauer would go through many intellectual tests, but would not open up to his father when he found him, because he realized hidden from others moral inability of the modern German Odysseus. In B. Shlink’s poetics ideas of Thomas Mann are felt; when the latter wrote the tetralogy about Joseph, he created a concept of archetypical models of human behavior and thinking, which develop progressively throughout the history of human civilization. From the point of view of Jung, such mythological figures (or models) “are formulated results of the typical experience of the numerous variety of ancestors” [18, p. 317]. From Th. Mann’s point of view, a human during evolution produces a mechanism of a free choice of right decisions and he has a genetically acquired “memory” to produce solely right actions, and he is able to repeat them and the realization of the necessity to improve his archetype contributes to his spiritual evolution [19, p. 427–433]. In the novel we can find reflections of the hero similar to those of Th. Mann. While creating a computer program to solve juridical issues, Peter Debauer consults a judge about principles of identification of typical judicature models. Deja vu turned out to be one of those principles. The victory of Napoleon under Austerliz is an example of déjà vu [20, p. 80]. In the novel “Homecoming” we have repeatedly faced with matrix models derived by the author. Thus, Johann Debauer’s ex-classmate Gotthold Rank reminds a serene, becalmed Menelaus, returned from Troy to enjoy peace and prosperity. Like Homer’s character, Gotthold Rank tells his son a few interesting details on his father’s personality; namely, about his eloquence talents, that attract and charm other people. Exactly this character gives Peter the crucial document to understand his father’s personality – the copy of his school essay on the novel of Gottfried Keller “Dresses make people” with the theme “Venzel Strapinski – is a lier against his will?” that had been assessed by the teacher with a highest point. This essay is a key to

6

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

open and, in fact, simple mechanism of life and success of the unpredictable personality of Johann Debauer, the sophisticated modern Ulysses. The main credo of Johann Debauer is a phrase from his school essay: “the issues of ethics could be neglected” [20, p. 321]. The way the document is given is also very interesting. The author shows it only in the end, when everything seems to be clear. The school essay of Johann Debauer brings into the communicative space of the novel another painful for German national consciousness problem: it is a theme of a German schoolteacher and his role in the formation of false moral values, which adds to allusions from the novels of Thomas and Heinrich Mann and so on. Revealing in the mythological images models of main psychological types and conflicts connected with the type of the personality, B. Shlink creates in his novel a number of Odysseuses, Penelopes and Telemaches. The Odysseus model manifests itself primarily in two main characters of the novel: Peter and Johann Debauers. However, the father personifies only destructive and immoral, which finally leads to his moral inability, the Odysseus-junior – Peter, who played Telemachus in the beginning of the novel, finds in his wanderings solid moral values. Having realized his mythological type, Peter Debauer does not “follow the trail”, repeating his father’s destiny. He would find his own home where there is his grandfather’s desk and a chair – realia of the gone patriarchal idyll and the reminder on “Utility of Justice”; his Penelope – Barbary, and his Telemachus – Max, a teenager for whose fate he feels to be responsible. Perceiving the myth as a historical and dialectic process, B. Shlink, like Th. Mann, takes it as a peculiar cipher of the human experience, a model of development of the humanistic values, a prototype of mutual battle between progress and regress, which b. Shlink masterfully describes in a communicative space of his novel. REFERENCES 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20.

Hutcheon L. A Poetics of Postmodernism: History, Theory, Fiction. Routledge, 1988. Pp. 288. Literary Theory: An Anthology. Wiley-Blackwell, 2010. Pp. 1336. Nicol B. Postmodernism and the Contemporary Novel: A Reader. Edinburgh University Press, 2002. Pp. 496. Gasparov B. M. Yazyk. Pamyat'. Obraz. Lingvistika yazykovogo sushchestvovaniya [Language. Memory. Image. Linguistics of Language Existence]. M., 1996. Yukhnova I. S. Poetika dialoga i problemy obshcheniya v proze A. S. Pushkina i M. Yu. Lermontova: avtoref. ... dis. d-ra filol. nauk. Nizhnii Novgorod, 2012. Yukhnova I. S. Obshchenie i dialog v tvorchestve A. S. Pushkina [Communication and Dialogue in the Works of A. S. Pushkin]. Saransk, 2014. Yukhnova I. S. Problema obshcheniya i poetika dialoga v proze M. Yu. Lermontova [The Problem of Communication and Poetics of Dialogue in Prose of M. Yu. Lermontov]. Monografiya. Nizhnii Novgorod, 2011. Kuchumova G. V. Roman v sisteme kul'turnykh paradigm (na materiale nemetskoyazychnogo romana 1980–2000 gg.): avtoref. dis. … d-ra filol. nauk. Samara, 2010. Frolov G. A. Filologiya i kul'tura. 2014. No. 2(36). Pp. 192–196. Ovsyannikova Yu. O. Vestnik TvGu. Seriya «Filologiya». 2013. No. 6. Pp. 289–294. Sharypina T. A. Vestnik Nizhegorodskogo universiteta. 2007. No. 2. Pp. 292–296. Orr M. Intertextuality: Debates and Contexts. Polity, 2003. Pp. 256. Allen Gr. Intertextuality (The New Critical Idiom). Routledge, 2000. Pp. 252. Förster N. Die Wiederkehr des Erzählens. Deutschspachige Prosa der 80 er and 90 er Jahre. Berlin, 2001. 173 S. Freund W. Der deutsche Roman der Gegenwart. München: Wilhelm Fink Verlag, 2001. 248 S. Apinyan T. A. Igra v prostranstve ser'eznogo: igra, mif, ritual, son, iskusstvo i dr. [Game In the Space of Seriousness: Game, Myth, Ritual, Dream, Art, etc.]. Saint Petersburg, 2003. Bakhtin M. M. Tvorchestvo Fransua Rable i narodnaya kul'tura srednevekov'ya i Renessansa [Art of Francois Rabelais and Popular Culture of the Middle Ages and Renaissance]. M., 1990. Jung K. G. Psikhologicheskie tipy [Psychological Types]. Saint Petersburg, 1995. Sharypina T. A. Modeli v sovremennoi nauke: edinstvo i mnogoobrazie. Kaliningrad: Izd-vo RGU, 2010. Pp. 427–433. Schlinck B. Die Heimkehr. Zürich: Diogenes, 2006. 376 S. Received 02.02.2015.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

7

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.1

Коммуникативное пространство и интертекстуальная подоснова в романе Б. Шлинка «Возвращение» © Т. А. Шарыпина Нижегородский государственный университет Россия, 603950 г. Нижний Новгород, проспект Гагарина, 23. Email: kafzl@уаndex.ru Рассматриваются своеобразие коммуникативного пространства в романе современного немецкого писателя Бернхарда Шлинка «Возвращение», включающее в себя литературный, исторический и социологический контекст, а также интертекстуальная подоснова романа, содержащая смысловые пласты по сути всех времён и народов; диалогические отношения, реализующиеся в стратегии общения героев произведения. Доказывается, что коммуникативное пространство не ограничиваются в романе античностью, но включает себя знаковые для немецкого менталитета произведения, мотивы, образы. В романе обыгрывается знаменитая дилемма Фауста Гёте между Словом и Делом. Открывая в мифологических образах модели основных психологических типов и основных конфликтов, связанных с тем или иным типом личности, Б. Шлинк выводит в романе целую галерею одиссеев, пенелоп и телемахов. Модель Одиссея прежде всего воплощается в двух главных героях романа: Петере и Иоганне Дебауерах. Однако если Иоганн воплощает в себе начало разрушительное и аморальное, что в конце концов приводит его к полной нравственной несостоятельности, то младший Одиссей – Петер, вначале игравший роль Телемаха, в своих странствиях находит прочные нравственные ориентиры. Воспринимая миф как исторический и диалектический процесс, Б. Шлинк, подобно Т. Манну, видит в нем своеобразный шифр человеческого опыта, своеобразную модель отработки человечеством гуманистических ценностей, прообраз взаимоборства прогрессивного начала и регресса, борьбу которых с такой виртуозной выразительностью демонстрирует нам Б. Шлинк на всём коммуникативном пространстве своего романа. Ключевые слова: коммуникативное пространство, постмодернизм, интертекстуальность, диалог, роман, текст, архетипическая модель, речевое поведение. Просьба ссылаться на эту работу как: Шарыпина Т. А. Коммуникативное пространство и интертекстуальная подоснова в романе Б. Шлинка «Возвращение» // Российский гуманитарный журнал. 2015. Т. 4. №1. С. 3–8.

ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8.

Hutcheon L. A Poetics of Postmodernism: History, Theory, Fiction. Routledge, 1988. Pp. 288. Literary Theory: An Anthology. Wiley-Blackwell, 2010. Pp. 1336. Nicol B. Postmodernism and the Contemporary Novel: A Reader. Edinburgh University Press, 2002. Pp. 496. Гаспаров Б. М. Язык. Память. Образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996. 352 с. Юхнова И. С. Поэтика диалога и проблемы общения в прозе А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова: автореф. ... дис. д-ра филол. наук. Нижний Новгород, 2012. 32 с. Юхнова И. С. Общение и диалог в творчестве А. С. Пушкина. Саранск, 2014. 204 с. Юхнова И. С. Проблема общения и поэтика диалога в прозе М. Ю. Лермонтова. Монография. Нижний Новгород, 2011. 219 с. Кучумова Г. В. Роман в системе культурных парадигм (на материале немецкоязычного романа 1980– 2000 гг.): автореф. дис. … д-ра филол. наук. Самара, 2010. 47 с.

8

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19.

20.

Фролов Г. А. Немецкий роман на исходе литературного века: искушение реализмом // Филология и культура. 2014. №2(36). С. 192–196. Овсянникова Ю. О. Гомеровский миф в романе Б. Шлинка «Возвращение» // Вестник ТвГу. Серия «Филология». 2013. Вып. 6. С. 289–294. Шарыпина Т. А. «Мифический элемент» в драматургии объединенной Германии (Бото Штраус «Итака») // Вестник Нижегородского университета. 2007. №2. С. 292–296. Orr M. Intertextuality: Debates and Contexts. Polity, 2003. Pp. 256. Allen Gr. Intertextuality (The New Critical Idiom). Routledge, 2000. Pp. 252. Förster N. Die Wiederkehr des Erzählens. Deutschspachige Prosa der 80 er and 90 er Jahre. Berlin, 2001. 173 S. Freund W. “Neue Objektivität”. Die Rück kehr zum Erzählen in den neunziger Janhren // Der deutsche Roman der Gegenwart. München: Wilhelm Fink Verlag, 2001. 248 S. Апинян Т. А. Игра в пространстве серьёзного: игра, миф, ритуал, сон, искусство и др. СПб., 2003. 399 с. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990. 543 с. Юнг К. Г. Психологические типы. СПб., 1995. 716 с. Шарыпина Т. А. Миф как смыслопорождающая модель в литературном сознании Германии второй половины ХХ века // Модели в современной науке: единство и многообразие. Калининград: Изд-во РГУ, 2010. С. 427–433. Schlinck B. Die Heimkehr. Zürich: Diogenes, 2006. 376 S. Поступила в редакцию 02.02.2015 г.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

9

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.2

Художественно-философское переосмысление принципов сюрреализма в творчестве Нила Геймана © О. С. Наумчик Нижегородский государственный университет Россия, 603950 г. Нижний Новгород, проспект Гагарина, 23. Email: [email protected] В представленной статье рассматривается творчество современного английского писателя и сценариста Нила Геймана с точки зрения художественнофилософского переосмысления принципов сюрреализма. Анализируются его романы «Никогде», «Коралина» и сценарий к фильму «Зеркальная маска», в которых прослеживается взаимопроникновение мира реального и ирреального, а плоскости яви и сновидения сплетаются в одно неразрывное целое. Подчеркивается, что для творческой манеры Нила Геймана характерны игры с пространством и временем: взбираясь по лестнице из канализации, можно оказаться на крыше («Никогде»), удаляясь от дома, можно вернуться к его дверям («Коралина»), заглянув в окно в мире сна, можно увидеть самого себя спящим («Зеркальная маска»). Столь же часто писатель использует и мотив сна, программный для философии сюрреализма: герои видят сны, которые являются либо отголосками прошлого, либо предугадыванием будущего, либо отражением мечтаний, либо же сон превращается в полноценную реальность, которую творит уснувший. Однако можно отметить, что подход писателя к самоценности фантасмагоричных миров меняется – если в романе «Никогде» (1996) мир Под-Лондона осмысляется как альтернатива реальному миру, то в романе «Коралина» (2002), и особенно в фильме «Зеркальная маска», снятом в 2005 году, пребывание в другом мире учит героев лучше понимать мир реальный и искать в нем то, что наполняет его смыслом. Ключевые слова: сюрреализм, абсурд, сновидение, игра, городское фэнтези, Нил Гейман.

Современная английская литература характеризуется многообразием стилистических направлений и жанров, среди которых не последнее место занимает жанр так называемого «городского фэнтези», находящего отражение как в литературе, так и в кинематографе и других видах искусства. Признанным мастером указанного жанра является Нил Гейман (Neil Richard MacKinnon Gaiman, 1960), известный во всем мире писатель-фантаст, автор графических романов, комиксов и сценариев к фильмам. Несмотря на популярность фильмов, снятых по его сценариям («Звездная пыль», «Коралина в стране кошмаров», «Зеркальная маска» и др.), и романов, написанных как в соавторстве, так и самостоятельно («Благие знамения» в соавторстве с Т. Пратчеттом, «Американские боги», «Книга кладбищ», «Никогде» и др.), творчество писателя остается совершенно неизученным в современном литературоведении, являясь предметом рассмотрения лишь в кинорецензиях и отзывах читателей. Нила Геймана называют наследником традиции Льюиса Кэрролла, создателем фантасмагорических и сюрреалистических миров, но, несмотря на подобные утверждения, творчество писателя не анализируется в контексте культурной традиции, что и побуждает обратиться к проблеме художественно-философского переосмысления принципов сюрреализма в его произведениях.

10

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

Постоянным мотивом творчества Нила Геймана является представление о двух мирах, которые вовсе не противопоставляются, как, например, в романтическом двоемирии или в платоновской концепции Мира идей и Мира вещей, а переплетаются, образуя неразрывное целое, в котором смешиваются сон и реальность, обыденность и безумие, что и позволяет обратиться к сюрреализму как мировоззренческой основе произведений Нила Геймана. Андре Бретон в своем прославленном «Манифесте сюрреализма» вопрошает: «И коль скоро никоим образом не доказано, что занимающая меня «реальность» продолжает существовать и в состоянии сна, что она не тонет в беспамятстве, отчего бы мне не предположить, что и сновидение обладает качеством, в котором порой я отказываю реальности, а именно убежденностью в бытии, которое в иные моменты представляется мне неоспоримым? Почему бы мне не положиться на указания сна в большей степени, нежели на сознание, уровень которого возрастает в нас с каждым днем? Не может ли и сон также послужить решению коренных проблем жизни? Ведь в обоих случаях это одни и те же проблемы, и разве они не содержаться уже в самом сне?» [4, с. 42] Знаменитый теоретик сюрреализма прямо пишет: «Я верю, что в будущем сон и реальность – эти два столь различных, по видимости, состояния – сольются в некую абсолютную реальность, в сюрреальность, если можно так выразиться» [4, с. 43]. На протяжении всего существования человечества людей интересовал мир, находящийся за гранью видимой реальности. Платоновская концепция мира идей, который представляется истинным, смешение сна и яви в барокко (например, в драме П. Кальдерона «Жизнь есть сон» [9]), романтический принцип двоемирия и обращение к феномену сновидения (например, в романе Новалиса «Генрих фон Офтердинген» [12]) и, наконец, сюрреалистические попытки познать и выразить мир над реальностью. Напомним, что понятие «сюрреализм» ввел французский поэт Г. Аполлинер, обозначив жанр своей пьесы «Сосцы Тиресия» (Les mamelles de Tirésias) [2] как «сюрреалистическая драма». В 20–30-х годах новое художественное направление, берущее начало от дадаизма, получило название «сюрреализм» (или «сверхреализм»), а его теоретики связывали с ним надежды на построение новой, художественной реальности, более реальной, чем окружающий мир. Сюрреализм как культурное явление очень быстро вышел за рамки лишь французской художественной традиции, потому что поставленные им проблемы оказались созвучны настроению всего человечества между двух мировых войн. Теоретики и практики сюрреализма выражали недовольство существующей цивилизацией, которая объявлялась источником всех человеческих бед, и единственным способом вырваться за пределы несовершенного мира провозглашался отказ от разума, логики, от привычного восприятия вещей, от неудовлетворительного, даже абсурдного в их понимании, разграничения прекрасного и уродливого, правдивого и ложного, хорошего и плохого. Сюрреализм – «искусство высшей реальности» – явился блестящим выразителем внутренних противоречий и душевного разлада человечества в середине ХХ века. Став наследником идей символизма и дадаизма, творчески переосмыслив их открытия, сюрреализм, в свою очередь, дал толчок к возникновению и развитию магического реализма, а также значительно повлиял на развитие современного искусства: своим рождением ему во многом обязан попарт, хэпенинг и перформанс.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

11

Сюрреалистические приемы создания фантасмагорического хаоса «над-реальности» усвоило и западное коммерческое кино, причем нарочитая хаотичность образов, как и в живописи сюрреализма, порой уступала место их тщательной продуманности, а сюрреальность становилась не просто самоцелью, но обдуманным методом высказывания идей, стремящихся разорвать обыденные представления Андре Бретон в своем «Манифесте сюрреализма» говорил: «Мы все еще живем под бременем логики — вот, собственно, к чему я вел все свои рассуждения. Однако логический подход в наше время годен лишь для решения второстепенных вопросов» [4, с. 48] – и Нил Гейман, словно продолжая мысль теоретика сюрреализма, выстраивает повествование своих произведений подчеркнуто алогично, выводя своих героев за пределы рационального и предсказуемого мира – в поисках самих себя и истинного смысла существования. В качестве наиболее показательных примеров, иллюстрирующих принципы творчества Нила Геймана, можно взять три его произведения: роман и мини-сериал «Никогде» (1996) [5], роман и кукольный мультипликационный фильм «Коралина» (2002, экранизирован в 2009 году под названием «Коралина в стране кошмаров») [6], сценарий к фильму «Зеркальная маска» (2005). Если обратиться к завязке сюжета романа «Никогде» (оригинальное название – «Neverwhere»[20]) или, в другом переводе, «Нигде и никогда» или «Задверье»: Ричард Мэйхью, спасая раненую девушку с необычным именем Дверь, волей случая (или вследствие своей доброты и отзывчивости) оказывается в Под-Лондоне (London Below), существующем параллельно обычному Лондону или Над-Лондону (London Above). На первый взгляд кажется, что эти два мира существуют независимо друг от друга и человек, отторгнутый обычным миром и принятый в фантасмагоричный мир, пролегающий под улицами Лондона, попадает в другую реальность, но это впечатление оказывается ошибочным. Даже географические названия Под-Лондона повторяют названия станций метро в Лондоне обычном – BlackFriars («Черные монахи»), Earls Court («Эрлов двор»), Knightsbridge («Рыцарский мост» или «Черномост» в вольном переводе), а некоторые явления давнего или не очень давнего прошлого по-прежнему существуют в мире Под-Лондона: например, с туманом 1952 года, который в реальном Лондоне унес жизни четырех тысяч человек, герои романа сталкиваются в Под-Лондоне. Объяснение, которое предлагает спутница главного героя, девушка по имени Дверь (Door), кажется ему почти логичным. Цитата: – В Лондоне много таких мелких осколков былых времен, они – как пузырьки воздуха в янтаре, в них предметы и места навсегда остаются неизменными, – объяснила она. – В Лондоне времени много, должно же оно куда-то уходить, ведь оно не используется все разом. – Наверное, у меня еще похмелье не прошло, – вздохнул Ричард. – Твое объяснение почти логично.[5, с. 157] Игры с пространством и временем являются едва ли не визитной карточкой творческой манеры Нила Геймана: взбираясь по лестнице из канализации, можно оказаться на крыше, а дом Двери устроен таким образом, что все его комнаты находятся в разных местах и перемещаться между ними может только «Открывающий двери» («Никогде»), удаляясь от дома, можно вернуться к его дверям («Коралина в стране кошмаров»), заглянув в окно в мире сна, можно увидеть самого себя спящим («Зеркальная маска»). И, что важно подчеркнуть, мир реальный и ирреальный соприкасаются и перетекают друг в друга, порою просто невозможно

12

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

провести между ними четкую границу и даже осознать, в каком именно мире находятся герои в данный момент. Столь же часто писатель использует и мотив сна, программный для философии сюрреализма. Во всех трех произведениях, взятых для анализа, герои видят сны, которые являются либо отголосками прошлого (ангел Ислингтон из «Никогде» видит сон о падении Атлантиды), либо предугадыванием будущего (Ричард из «Никогде» предвидит свой поединок с великим лондонским Зверем), либо отражением мечтаний (Охотник видит сон о том, как она убивает уже указанного Зверя, но когда дело дойдет до сражения, она гибнет), либо же сон вообще превращается в полноценную реальность, которую творит уснувший («Зеркальная маска»). Несмотря на столь схожие приемы в построении сюжета, Нил Гейман, тем не менее, подводит своих героев (и читателя, соответственно), к разным выводам. В романе и мини-сериале «Никогде» главный герой, пройдя испытания и не раз побывав на грани между жизнью и смертью в Под-Лондоне, после возвращения в Над-Лондон не может продолжать привычное и скучное существование и в финале бежит от рациональной и логичной реальности в мир фантастичный. Героиня фильма «Зеркальная маска», опять же пройдя ряд испытаний в мире своего сна (или мире своих рисунков, потому что мир ее сна в буквальном смысле создан, нарисован ею на многочисленных листах бумаги и даже стенах дома), спасает свою тяжело больную мать, образ которой проецируется в сон, и возвращается к осознанию важности семейных ценностей. Точно такой же путь проходит и героиня романа и мультфильма «Коралина» – в начале она не понимает и даже обижается на своих родителей, которые чрезмерно заняты работой, но когда их жизни оказываются в опасности из-за козней «другой Мамы», живущей в «Стране кошмаров», Коралина делает все возможное ради того, чтобы спасти и своих настоящих маму и папу, и души тех детей, которые были заключены в мире кошмаров. Таким образом, можно отметить, что подход писателя к самоценности фантасмагоричных миров меняется – если в романе 1996 года мир Под-Лондона осмысляется как альтернатива реальному миру (не противопоставленная, но исключающая существование в двух мирах одновременно), то в романе «Коралина в стране кошмаров» (2002), и особенно в фильме «Зеркальная маска», снятом в 2005 году, пребывание в другом мире учит героев лучше понимать мир реальный и искать в нем то, что наполняет его смыслом (а чаще всего это семья). И, наконец, хотелось бы отметить, что как сюрреализм не мыслится без живописи, так и произведения Нила Геймана обладают ярко выраженной графической или кинематографической направленностью. Даже в тех случаях, когда романы не имеют кинематографического воплощения («Американские боги», «Книга кладбищ» и др.), при прочтении текста бросается в глаза кинематографичность композиции – писатель словно сменяет перед зрителем кадры или небольшие художественные зарисовки, акцентируя внимание на ярких деталях и действиях героев, не вдаваясь в пространные описания. В тех же случаях, когда произведения фантаста экранизированы, или вообще существуют лишь в киноверсии, нельзя не обратить внимание на подчеркнуто сюрреалистический видеоряд: в «Коралине в стране кошмаров» у обитателей иного мира вместо глаз черные пуговицы, а пространство «Зеркальной маски» населено фантасмагоричными и даже пугающими персонажами – вместо головы может находиться башмак, тело может быть составлено из книг, у гориллы может быть голова птицы с искусственным клювом, а в воздухе могут плавать рыбы.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

13

Итак, Нил Гейман, современный английский писатель-фантаст, безусловно обращается к принципам сюрреализма как на уровне концептуальном, философском, живописуя неразрывное единство взаимопроникающих друг в друга реальности и ирреальности, так и на уровне художественном, обращаясь к частным приемам поэзии и живописи сюрреализма. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20.

Андреев Л. Г. Сюрреализм. М.: Высшая школа, 1972. 230 с. Аполлинер Г. Избранная лирика. М.: Книга, 1985. 400 с. Балашова Т. Многоликий авангард // Сюрреализм и авангард. М.: ГИТИС, 1999. С. 22–33. Бретон А. Манифест сюрреализма // Называть вещи своими именами. М.: Прогресс, 1986. С. 40–59. Гейман Н. Никогде. М.: АСТ, 2014. 416 с. Гейман Н. Коралина. М.: АСТ, 2014. 192 с. Гейман Н. Почему наше будущее зависит от чтения и фантазии? URL: http://www.adme.ru/tvorchestvopisateli/pochemu-nashe-buduschee-zavisit-ot-chteniya-579605/ Джонсон Р. Сновидения и фантазии. М.: REFL-book, 1996. 296 с. Кальдерон. Жизнь есть сон // Драмы. В 2-х книгах. Книга 2-я. М.: Наука, 1989. С. 5–134 Картье-Брессон А. Воображаемая реальность. СПб-Москва.: Лимбус-Пресс, 2008. С. 128–130. Лозовик Е. В. Миф и сказка в творчестве Нила Геймана // Дискуссия. 2013. №4(34). URL: http://journaldiscussion.ru/publication.php?id=140 Новалис Генрих фон Офтердинген. М.: Ладомир, 2003. 280 с. Невский Б. Фантасты: современники. Нил Гейман // Мир фантастики и фэнтези. 2007. №50. URL: http://www.mirf.ru/Articles/art2257.htm Расширенный терминологический словарь / Сост. И. А. Попова-Бондаренко, Л. А. Рыжкова. Донецк: ДонНУ, 2009. 127 с. Скопина А. В. Инициационные мотивы в романе Нила Геймана «Задверье» (Никогде) // Международный журнал экспериментального образования. 2011. № 8. С. 139–141. Шенье-Жандрон Ж. Сюрреализм. М. : Новое литературное обозрение, 2002. 416 с. Энциклопедический словарь сюрреализма / Сост. Т. В. Балашова, Е. Д. Гальцова. М.: ИМЛИ РАН, 2007. 584 с. Юнг К. Алхимия снов. Четыре архетипа. М.: Медков С.Б., 2011. 311 с. Юнг К. Человек и его символы. М.: Медков С.Б., 2006. 352 с. Gaiman N. Neverwhere. Headline, 2000. 373 p. Поступила в редакцию 02.02.2015 г.

14

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.2 Artistic-Philosophical Reinterpretation of the Principles of Surrealism in the Works of Neil Gaiman © O. S. Naumchik Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod 23 Gagarin Ave., 603950 Nizhny Novgorod, Russia. Email: [email protected] In the present article, the work of contemporary English writer and screenwriter Neil Gaiman is studied from the point of view of artistic and philosophical reinterpretation of the principles of surrealism. His novels “Neverwhere”, “Coraline” and the script for the film “Mirror mask”are analysed, in which the interpenetration of the real and unreal world can be traced and the planes of reality and dreams are woven into one inseparable whole. It is emphasized that for the creative style of Neil Gaiman game with space and time is typical: climbing the stairs out of the sewer, you can find yourself on a roof (“Neverwhere”), away from home, you can go back to his door (“Coraline”), looking through a window in the world of dream, you can see yourself sleeping (“Mirror mask”). Therefore, the writer often uses the theme of dream, program for the philosophy of surrealism: the characters have dreams that are either echoes of the past or images of predicted future, reflection of dreams or the dream itself turns into a full-fledged reality that is being created by sleeping character. However, it can be noted that the approach of the writer to value of phantasmagoric worlds is changing. If in the novel “Neverwhere” (1996) the world of London below is conceptualized as an alternative to the real world, in the novel “Coraline” (2002), and especially in the movie “Mirror mask” filmed in 2005, staying in a different world helps heroes to understand the real world better and to seek that fills it with meaning. Keywords: surrealism, absurd, dream, game, urban fantasy, Neil Gaiman. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Naumchik O. S. Artistic-Philosophical Reinterpretation of the Principles of Surrealism in the Works of Neil Gaiman // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1. Pp. 9–15.

REFERENCES Andreev L. G. Syurrealizm [Surrealism]. Moscow: Vysshaya shkola, 1972. Apolliner G. Izbrannaya lirika [Selected Poetry]. Moscow: Kniga, 1985. Balashova T. Syurrealizm i avangard. Moscow: GITIS, 1999. Pp. 22–33. Breton A. Nazyvat' veshchi svoimi imenami. Moscow: Progress, 1986. Pp. 40–59. Geiman N. Nikogde [Neverwhere]. Moscow: AST, 2014. Geiman N. Koralina [Coraline]. Moscow: AST, 2014. Geiman N. Pochemu nashe budushchee zavisit ot chteniya i fantazii? URL: http://www.adme.ru/tvorchestvopisateli/pochemu-nashe-buduschee-zavisit-ot-chteniya-579605/ 8. Dzhonson R. Snovideniya i fantazii [Dreams and Fantasies]. Moscow: REFL-book, 1996. 9. Kal'deron. Zhizn' est' son. Dramy. V 2-kh knigakh. Kniga 2-ya. Moscow: Nauka, 1989. Pp. 5–134 10. Kart'e-Bresson A. Voobrazhaemaya real'nost' [Imaginary Reality]. SPb-Moskva.: Limbus-Press, 2008. Pp. 128–130. 11. Lozovik E. V. Diskussiya. 2013. No. 4(34). URL: http://journal-discussion.ru/publication.php?id=140 12. Novalis Genrikh fon Ofterdingen [Heinrich von Ofterdingen]. Moscow: Ladomir, 2003. 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

15

13. Nevskii B. Mir fantastiki i fentezi. 2007. No. 50. URL: http://www.mirf.ru/Articles/art2257.htm 14. Rasshirennyi terminologicheskii slovar' [Advanced Dictionary of Terminology]. Comp. I. A. Popova-Bondarenko, L. A. Ryzhkova. Donetsk: DonNU, 2009. 15. Skopina A. V. Mezhdunarodnyi zhurnal eksperimental'nogo obrazovaniya. 2011. No. 8. Pp. 139–141. 16. Shen'e-Zhandron Zh. Syurrealizm [Surrealism]. M. : Novoe literaturnoe obozrenie, 2002. 17. Entsiklopedicheskii slovar' syurrealizma [Encyclopedic Dictionary of Surrealism]. Comp. T. V. Balashova, E. D. Gal'tsova. Moscow: IMLI RAN, 2007. 18. Jung K. Alkhimiya snov. Chetyre arkhetipa [Alchemy of Dreams. Four Archetypes]. Moscow: Medkov S.B., 2011. 19. Jung K. Chelovek i ego simvoly [Man and His Symbols]. Moscow: Medkov S.B., 2006. 20. Gaiman N. Neverwhere. Headline, 2000.

Received 02.02.2015.

16

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.3

Britain Social Novel at the End of the 20th Century © V. G. Novikova Lobachevsky National Research University of Nizhni Novgorod 23 Gagarin Ave., 603950 Nizhni Novgorod, Russia. Email: [email protected] The purpose of this paper is to reveal the peculiarities of the social novel genre content, the traditions of which are rooted in the modern era and transformations under the influence of radical changes in the type of thinking in the postmodern outlook. Postmodern fictional way of thinking is based on the image of the world as a combination of multiplying realities. As the result, the social reality started being perceived as a construction in which complicated-by-intelligence values disappear while elementary routine constructions multiply. Epistemological uncertainty also influenced this result. In conditions of “trading reality” the intellectuals lose their positions, traditional values destruct, humanities knowledge fades as it doesn’t have any certain market cost, the dream about the social equality vanishes together with the idea of socialism itself. Discourse of possession can not be combined with the discourse of moral. New positions are obtained by the representatives of different subcultures that become the centre of amorphous mass. The modern British social novel represents the social changes, which have occurred owing to the changes of the paradigm of thinking. The absence of socially significant landmarks deprives the British of an impulse to socially significant actions, allows manipulations with masses. The absence of national idea is connected with the painful search of the national identity, which is believed to be the main point in modern literary process. Keywords: British social novel, type of thinking, concept of reality, multiplied realities.

The social novel in Great Britain appeared in the epoch of Industrial revolution as a reaction to industrialization, social, political and economic movements. Different sub-genres of the social novel of the X1X century included the industrial novel, “Condition of England” novel, social – problem novel. Special interest to this period is found in the 1980–90- s in the works of E. Ermarth, C. Gallagher, J. M. Guy, N. Armstrong and many others [9, 10, 12, 2]. The genre specifics of a social novel in all its aspects are the product of New Time. Firstly, the issue is connected with the development of the industrial capitalism. Secondly, classical way of thinking makes people search for causal links between a man and society and the rules of social development. It also assumes positive historical movement. The priority of scientific knowledge in dynamics of social development determines a special place of the intellectuals (the so called “people of knowledge”) in social life. Two categories of classical novel undergo the most radical changes. These categories are the representation of the interaction between people and society, and the idea of historical progress. The social novel in the English literature of the 20th century till the 70-s finds reflection in the researches of M. Bradbury, S. Connor, A. Gasiorek, A. Sinfield, Ph.Tew in realistic traditional points of view and reflection of social changes in the novel and in new tradition of the “cultural studies” [4, 7, 11, 20, 21]. The purpose of this paper is to reveal the peculiarities of the social novel genre content, the traditions of which are rooted in the modern era and transformations under the influence of radical changes in the type of thinking in the postmodern outlook.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2014. Том 3. №1

17

Initial methodological position for the research is the idea of the “type of thinking” defined by the existence of combined scientific, art and ordinary methods. Classical social novel is founded on the idea of social determinism. It assumes the existence of objective reality. The postmodernist type of thinking is based on understanding the world as a set of multiplied realities [8], multiply ambiguous [1], the world of discourses as ontological landscape [16, 18]. In this case every reality is the product designed and confirmed by daily social interactions. Realism in the novel is “the world in which narrative verities have turned into narrative possibilities” [17]. The social reality is perceived as an imaginary construction. The fundamental opposition of an epoch is based on the fact that the reality depends on creative activity of a person, however the consciousness of today’s individual cultivates elements of the ordinary and smoothes to the ordinary level. “Reality” as a reality of not only things, but also ideas, purposes, ideals, knowledge, social institutions do not disappear absolutely, but lose “complicated by intelligence” values, leaving only elementary designs of “daily occurrence”. The concept of reality and the potential for its representation are revealed on the material of the novels by M. Bradbury, D. Barns, W. Boyd, T. Lott, B. Elton, D. King. The British writers create the panorama of a trading civilization of the post – late capitalism during the postmodernism epoch. Self-sufficiency of a person of the classical social novel is replaced by self-construction as it is presented in sociological and psychological researches. An intellectual as a social figure defining public consciousness up to the end of the sixties becomes а simulacrum. At the end of the century he swiftly loses his social positions. In M. Bradbury’s “The History Man” the reader finds the reflection of this process. It is especially evident in connection with the profession of the protagonist, engaged in sociology. “People of knowledge” cease to be involved in development of senses in the last decades of the 20th century. Now they apply to the method of deconstruction of the old ideological systems, dividing them into separate components and combining in new systems depending on the demand of the market. The exclusive circle is created. Only those intellectual goods are bought which can be acquired by intellectually backward taste of mass consumer, therefore other goods are not made. In D. Barns’s novel “England, England” this tendency thrives to its logic end. False national conceptshere is created. The complex of simulacrum replaces original national cultural values. In Ben Elton’s novels the consumer society turns into “a society of shows” which are imitations of real life. They include many things and among them the television programs in aggregate creating daily reality for the mass consumer. The character, trying to place “realissimus of the consciousness” in the world consisting of a set of realities, defines specificity of the modern social novel. A characteristic example in this plan are W. Boyd’s novels. In “Brazzaville Beach” (1990) the position of an early postmodern is reflected. It is the idea of the necessity for variability of a person (protheism), the necessity for radical changes in society. Here the thinking results on social action results become actual. Aspiration of a person to the realized model of behaviour and style of life, the theme of a role, masks find expression in the “Armadillo” (1990). The specificity of a postmodernist situation provoking the modus of theatricality, leads to the situation where the social space becomes “empty”. There is no organizing semantic centre, but there is a commodity market which concerns neither ethical nor aesthetic categories. This objective truth of the 19th century social realism is also actual in the end of the 20th century. The difference lies in the fact that playing characters fill gaping emptiness with the senses, which create the “self-organized systems”, the models of daily occurrence based on humanitarian and natural-science knowledge.

18

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

The “industrial” novel of the given period artly comprehends the attempt to revive the Victorian synthesis of discourses of property and morals undertaken by the government of M. Thatcher. It proves again, that the philosophy of property appears incompatible with traditional morals. The destiny of “the industrial person” during the Thatcherite era receives artistic realization in T.Lott’s “Rumours of a Hurricane” (2002). The tradition of the classical social novel is especially strong in this text. The events of the novel began in 1979 and came to the end in 1991 (the years coinciding with the activity of M. Thatcher as the Prime minister, 1979–1990). The protagonist is a bearer of those values which were cultivated by ideology of an industrial society. However the family centre as the optimum model of life does not look here convincing. Socialist idea about the saving social force of strikes is deconstructed too. During the period of Thatcherism a proprietor-businessman, according to new state ideology, should have rescued the national economy. However the philosophy of private property appears incompatible with moral values cultivated by the same ideology. Here it is possible to recollect a familiar expression of this period “Max and Spencer” (the name of a network of cheap department stores) have won Marx and Engels”. This victory defines social problematics of novels of the next decade when the epoch of “narrow-minded barbarity” reaches the apogee. Pat Barker’s “The Century’s Daughter” (1986, republished in 1996 as “Liza’s England”) depicts urban England in the state near to anarchy, a society littered with condemned houses, disused factories, redundant workers and dysfunctional families. “Thatcherist economics have succeeded in destroying Liza’s community more effectively than the two world wars or the depression”, – Brannigan wrote [5]. Written in sixteen years after “Daughter of century” Lott’s novel convincingly depicts the mechanism of this destruction. Results of this destruction in “football hooligan literature” are fully represented. It is a new subgenre of the social novel in the end of the 20th century. Numerous articles (see bibliography of S. Redhead) testify to it [19]. In considerable number of such novels the image of a city working suburb man, “the person of crowd” is the central character. In the trilogy of John King “The Football Factory”(1996), “Headhunters”(1997), “England Away”(1998) the image of a football hooligan defines the plot. The majority of chapters represent a stream of consciousness of an inhabitant of the city outskirts. He is the fan of “Chelsea”, a member of a big group which is named “mob”, almost weekly entering fight with similar groups from other areas. The themes of novels unite round the semantic centre which can be designated as “violence”. The variety of its forms: from state to religious-terroristic, family, sexual ones creates a depressing picture of modern society. This picture is supplemented with a kind of destroyed and dirty working suburbs which were the pride of social projects of the 50–60-s. R. Hoggart in “The Uses of Literacy” (1957) classifies the middle class and aristocracy as “they” and the working class as “we” [13]. King’s character says that “we” are the ethnic minority thrown out by the system. Market freedom is to kill or be killed. The weak do not live long in this country. King’s novels help to understand the truth of the postindustrial period. The traditional culture essentially becomes secondary, forgotten, subculture. Marginal subcultures move to the centre. Modern culture of industrial period was built as science and education civilization. In the postindustrial world the masses are enslaved by stereotypes, these are those, who will apprehend everything if only it appears entertaining. They do not know and do not wish to know literature and especially its language. They have their own manner of speech, as John King shows in this case. At the same time one can assert with good reason, that it is the same classical social novel as its problems are to give the detailed description of the working class position and to cause compassion to its destiny. Probably the same

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2014. Том 3. №1

19

can be done to the destiny of modern civilization as for a considerable quantity of people replacement of the higher senses with substitutes has already occurred. M. Bradbury declares in the preface to his remarkable book “The Social Context of Modern English Literature”: “This book exists in the middle ground between literary study, sociology, and intellectual history, in an area that has come to be called ’cultural studies’. The area requires a word of explanation. Literature does not normally play an important part in the sociological interpretation of society; and, likewise, one of the familiar tenets of modern literary study is that the business of criciticism is not with context but text – the text of this poem, this novel, this play, looked at in and for itself. But literature is a social product, and can properly be studied as such” [4]. Rare example of the reference to the mentioned problem on the material of the last decades of the XX-th century literature is the monograph of C. Hutchinson “Reaganism, Thatcherism and the Social Novel” (2008). Author offers definition of the social novel: “The novel that addressed contemporary social and political concerns more or less explicitly” [14]. However restriction to the research of the novel by frameworks of social problems lacks fundamental investigation. Productive way we find in article of Ch. Bazerman about a genre. “The move of genre into the realm of social fact itself has consequences for our understanding of genre, for it makes possible the invocation of work in psychology, sociology, and anthropology on social, cultural and psychological typification. Moreover, we now enter an interdisciplinary consideration of the interaction between culturally received categories created in social processes and personally salient categories arising in psychological activities… it invites us to see the kinds of texts and cultural objects typically studied alongside the kinds of texts and cultural objects typically studied by other fields in the human sciences. This placement of literature and the other arts within the wide array of culturally produced objects recognizes other texts and objects are of cultural value and makes them available for forms of literary and cultural interpretation (a move already taken by new historicists and other cultural studies analysts). Even more radically, this move opens literary and other cultural objects to the kinds of examination and questioning posed by other fields” [3]. We agree with thought of authors “A Companion to the Philosophy of Literature”. The first part of the volume “concerns ways of characterizing and ways of showing, the relations or the complex set of relations that connects philosophy and literature… Here questions arise concerning what literature might show that philosophy (construed one way) can only say” [6]. This way conducts to research philosophy of mind. Such method is found out in works of Ph. Kitcher. Kitcher’s contributions to the philosophy of science and his more recent endeavors into the philosophy of literature and of music are grounded in the same big picture attitude towards the human mind – an attitude that he would undoubtedly call ’pragmatic’: one that emphasizes the importance of those mental processes that are not (or not entirely) rational. But it investigates the modernist novel [15]. Research of philosophy of mind as the mode of thinking in the modern British novel leads to certain conclusions. Postmodern fictional way of thinking is based on the image of the world as a combination of multiplying realities. As the result, the social reality started being perceived as a construction in which complicated-by-intelligence values disappear while elementary routine constructions multiply. Epistemological uncertainty also influenced this result. In conditions of “trading reality” the intellectuals lose their positions, traditional values destruct, humanities knowledge fades as it doesn’t have any certain market cost, the dream about the social equality vanishes together with the idea of socialism itself. Discourse of possession can not be combined with the discourse of moral. New positions are obtained by the representatives of different subcultures that become the centre of amorphous mass.

20

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

The modern British social novel represents the social changes which have occurred owing to the changes of the paradigm of thinking. The absence of socially significant landmarks deprives the British of an impulse to socially significant actions, allows to manipulate with masses. The absence of national idea is connected with the painful search of the national identity which is believed to be the main point in modern literary process. REFERENCES 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21.

Amy J. Modern Language Quarterly. 2005. Vol. 66. No. 1. P. 148 Armstrong N. How Novels Think: The Limits of British Individualism from 1719–1900. Columbia University Press, 2005. P. 191. Bazerman Ch. Journal of The Interdisciplinary Crossroads. 2003. Vol. 1(2). Pp. 123–142. Bradbury M. The social context of modern English literature. Schocken Books, 1971. P. 277. Brannigan J. Orwell to the Present. Literature in England. 1945–2000. Palgrave Macmillan, 2003. P. 256. A Companion to the Philosophy of Literature (Blackwell Companions to Philosophy, Vol. 44). Ed. G. L. Hagberg, W. Jost. Wiley-Blackwell, 2010. P. 568. Connor S. The English Novel in History 1950–1995. Routledge, 1995. P. 272. Ellis J. M. Against Deconstruction. Princeton, 1989. P. 117. Ermarth E. Realism and Consensus in the English Novel: Time, Space and Narrative. Princeton University Press, 1983. P. 294. Gallagher K. The Industrial Reformation of English Fiction: Social Discourse and Narrative Form, 1832–1867. University of Chicago Press, 1985. P. 320. Gasiorek A. Post-war British fiction. Realism and after. A Hodder Arnold Publication, 1995. P. 202. Guy J. M. The Victorian Social-Problem Novel: The Market, the Individual and Communual Life. Palgrave Macmillan, 1996. P. 256. Hoggart R. The Uses of Literacy. Gardners Books, 2009. P. 320. Hutchinson C. Reaganism, Thatcherism and the Social Novel. Palgrave Macmillan, 2008. P. 224. Kitcher Ph. Joyce’s Kaleidoscope: An Invitation to Finnegans Wake. Oxford University Press, 2009. P. 332. McHale Br. Postmodernist Fiction. Taylor and Francis, 1987. P. 9–10. Morace R. A. The Dialogic Novels of Malcolm Bradbury and David Lodge. Southern Illinois University Press, 1989. P. 13. Pavel T. Studies of the Twentieth Century Literature. 1982. Vol. 6. No. 1. P. 188-189 Redhead S. Entertainment and Sports Law Journal. 2007. URL: www2.warwick.ac.uk/fac/soc/law/elj/eslj/issues/volume5/number2/redhea/ Sinfield A. Literature, Politics and Culture in Postwar Britain. London and Atlantic Highlands. Athlone Press, 1997. P. 436. Tew Ph. The Contemporary British Novel. Continuum. 2004. P. 272. Received 02.02.2015.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2014. Том 3. №1

21

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.3

Британский социальный роман конца XX века © В. Г. Новикова Нижегородский государственный университет Россия, 603950 г. Нижний Новгород, проспект Гагарина, 23. Email: [email protected] Целью этой статьи является раскрытие особенностей нового содержания жанра британского социального романа, традиция которого сложилась в эпоху Нового времени и трансформировалась под влиянием радикальных перемен в самом типе мышления в период постмодерна. Постмодернистское мышление основано на представлении о мире как совокупности множащихся реальностей. Социальная действительность стала восприниматься как конструкция, в которой исчезают «усложненные интеллектом» ценности, в то время как элементарные конструкции повседневности умножаются. Эпистемологическая неуверенность также повлияла на жанровые изменения. В условиях «торгующей реальности» интеллектуалы теряют свои позиции, традиционные ценности разрушаются, знание гуманитарных наук исчезает, поскольку не имеет никакой рыночной стоимости, мечта о социальном равенстве исчезает вместе с идеей социализма. Дискурс собственности не может быть объединен с дискурсом морали. Новые позиции получают представители различных субкультур, которые становятся центром аморфной массовой культуры. Современный британский социальный роман представляет социальные изменения, которые произошли вследствие изменений типа мышления, фиксирует отсутствие социально значимых ориентиров и, как следствие, импульса к социально существенным действиям, что и позволяет манипулировать массами. Отсутствие национальной идеи связано с болезненным поиском национальной идентичности, которая, как полагают, является центральной проблемой в современном литературном процессе. Ключевые слова: британский социальный роман, тип мышления, тип реальности, множащиеся реальности. Просьба ссылаться на эту работу как: Новикова В. Г. Британский социальный роман конца XX века // Российский гуманитарный журнал. 2015. Т. 4. №1. С. 16–21.

Поступила в редакцию 02.02.2015 г.

22

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.4

Актуальные проблемы изучения западноевропейской и русской ментальности (по итогам всероссийской научной конференции «Национальные коды в языке и литературе. Особенности концептосферы национальной культуры») © Л. В. Рацибурская, Т. А. Шарыпина* Нижегородский государственный университет Россия, 603950 г. Нижний Новгород, проспект Гагарина, 23. *Email: [email protected] Анализируется работа Всероссийской научной конференции «Национальные коды в языке и литературе. Особенности концептосферы национальной культуры», резюмируются предшествующие теоретические источники по изучению поднятой проблемы и обобщаются материалы представленных на названном научном форуме исследований. Рассмотрение проблемы осуществляется на основе диахронического анализа национального литературного сознания и в рамках комплексного, когнитивно-ориентированного подхода, резюмируются предшествующие теоретические источники и обобщаются материалы, представленные на научных форумах. Особое внимание было уделено исследованию языковой картины мира на материале художественных и фольклорных, религиозных и деловых, медийных и научных текстов, а также проблем межкультурной коммуникации в эпоху мульткультурализма и глобализации. Была обозначена теоретическая проблема соответствующего терминологического поля, поскольку термины «культурный код», «национальный код» и «художественный код» не имеют строго определенных границ дефиниций, а также лингвокогнитивной интерпретации способов репрезентации в языковом сознании образа страны, уделено внимание проблемам преподавания русского языка как иностранного, восприятия и трансформации европейских культурных кодов американскими и западноевропейскими писателями в диахроническом и синхроническом аспектах, отмечен геополитический фактор Севера и Юга, имеющий значение и в глобальном (общеевропейском) пространстве, и в пространстве более частном (внутри конкретных стран), в частности проблема своеобразия феномена немецкой идентичности в контексте современной европейской ментальности. Многие доклады отразили межпредметные связи, что чрезвычайно актуально для современной науки в условиях глобализации и мультикультурного общества. Ключевые слова: национальные и культурно-исторические коды, рецепция, интерпретация, национальная идентичность, поликультурализм, национальные стереотипы, языковая картина мира, межкультурная коммуникация.

28–30 ноября 2015 в Нижегородском государственном университете им. Н. И. Лобачевского (ННГУ) на базе филологического факультета проходила Всероссийская научная конференция с международным участием «Национальные коды в языке и литературе. Особенности концептосферы национальной культуры». В конференции приняли участие более 100 учёных из разных городов России (Арзамас, Архангельск, Владимир, Волгоград, Воронеж, Екатеринбург, Иваново, Ижевск, Йошкар-Ола, Казань, Киров, Москва, Нижний Новгород, Петрозаводск, Санкт-Петербург, Саратов, Саранск, Симферополь, Тюмень, Ульяновск, Уфа, Челябинск), а также из Белоруссии, Германии, Китая, Чехии и Румынии.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

23

Конференция явилась своего рода подведением итогов исследования национальной концептосферы, которое проводилось на филологическом факультете на протяжении последнего десятилетия и которое является особенно актуальным в эпоху глобализации. Актуальность поднятой на конференции темы связана и с тем, что в настоящее время в гуманитарном знании на основе сравнительно-типологических, историко-литературных и когнитивно-ориентированных лингвокультурологических исследований, которые так или иначе вносят вклад в изучение и определение понятия национальной идентичности, складывается теоретическая база по изучению культурно-исторических кодов европейских литератур, а также накапливается значительный фактический материал, иллюстрирующий их функционирование в литературном сознании отдельных европейских народов [1–6]. Рубеж ХХ–ХХI веков отмечен всплеском интереса и активного изучения проблем национальной идентичности в европейском социокультурном пространстве, за последние тридцать лет превратившихся в приоритетное научное направление социально-гуманитарных наук [7–20]. В докладах пленарного заседания были рассмотрены проблемы мультикультурности в современной английской литературе (проф. Литературного института им. А. М. Горького С. П. Толкачев), художественного перевода в современной русской литературе (д. филол. н. ННГУ И. С. Юхнова), лингвокогнитивной интерпретации способов репрезентации в языковом сознании образа страны (проф. Высшей школы экономики Т. В. Романова, Н. Новгород), проблемы преподавания русского языка как иностранного (проф. Московского государственного университета экономики, статистики и информатики С. С. Хромов). В докладе С. П. Толкачёва рассматривались проблемы постколониальной литературы, формирование которой связано с «реактивной колонизацией» – заселением метрополии (Великобритании) гражданами бывшей империи – и привело к возникновению особого слоя культуры и литературы, которая и получила название «мультикультурной». Был дан разносторонний анализ британской кросскультурной литературы, определены закономерности, лежащие в основе гибридного мировидения писателей неанглийского происхождения, пишущих на английском языке. В докладе И. С. Юхновой предметом изучения стал переводчик как персонаж современной отечественной прозы (в произведениях М. Шишкина, Е. Чижова, Л. Улицкой, И. Ефимова, А. Чернобровкина и др.). В сообщении убедительно доказано, что переводчик выступает посредником в межкультурном диалоге, а также выявлено, что для произведений о переводчиках характерны прерывистость повествования, наличие вставных конструкций, что обусловлено родом их деятельности. Обозначены мифологические источники сюжета о переводчике (причта о Вавилонской башне и легенда о пророке Данииле). Они обусловили два понимания функции перевода – преодоление разноязчия и раскрытие тайного (скрытого) смысла. В связи с этим объяснена семантика слов «переводчик» и «толмач» в понимании современных авторов. В докладе доктора филологических наук, профессора Высшей школы экономики Т. В. Романовой «Лингвистическая интерпретация способов репрезентации в языковом сознании образа страны» на частном социальном срезе продемонстрирована методика изучения языкового сознания. Материалом для анализа послужили данные ассоциативного эксперимента. Респондентами данных были учителя русского языка Молдовы (76 чел.). Опрос проводился в декабре 2012 г. Испытуемым было предложено дать ассоциации на следующие слова-стимулы: Америка (25), Молдова (51), Россия (76).

24

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

Рассмотрены способы репрезентации в языковом сознании образа России. Стереотипность представления о России отражают следующие реакции-штампы сознания: берёза, балалайка, медведь, матрёшка,сарафан. Области референции представлены достаточно широко: география; территориальное, государственное устройство; социально-трудовые отношения; политика; культура, язык; жизнь знаменитых людей; природа, природные явления, растительный мир; взаимоотношения людей; семья; оценка; ощущения/чувства/переживания. В целом, на стимул Россия в эксперименте было дано больше реакций, чем на стимулы Молдова, Америка. Наиболее частотная реакция – родина (родина, малая родина; Родина, хотя родилась и живу не в России). В докладе доктора филологических наук, профессора Московского государственного университета экономики, статистики и информатики С. С. Хромова «Русский язык как иностранный: ответ на вызовы времени» охарактеризованы основные этапы становления методики преподавания русского языка как иностранного и актуальные аспекты преподавания русского языка как иностранного, как родного и неродного в современных условиях в связи с глобализацией, быстрой сменой целей обучения, влиянием рынка на содержание и методическое обеспечение обучения, на разнообразие форм обучения в зависимости от меняющегося контингента обучающихся. Особое внимание в докладе уделено дистанционному обучению. Обучение языку нельзя рассматривать в отрыве от социальных факторов. В эпоху мультикультурализма к преподаванию предъявляются особые требования. В настоящее время русский язык становится инструментом геополитики. На конференции работали 12 секций (6 литературоведческих и 6 лингвистических): «Немецкий акцент в эстетическом сознании XIX–XX вв.: константы и переменные», «Рецепция инокультурного кода в западноевропейском литературном сознании», «Исследования художественного текста с точки зрения феномена национального кода», «Поиск национальной идентичности в литературе скандинавских и романских стран», «Рецепция инокультурного кода в европейском литературном сознании», «Интеграция образов иного искусства в литературном произведении»; «Исследование концептосферы национальной культуры. Языковая картина мира и проблемы межкультурной коммуникации», «История русского языка и сопоставительное славяноведение», «Активные процессы в современных славянских языках», «Лексикография, терминология, культура речи», «Проблемы интерпретации художественного текста», «Язык СМИ и современное общество». Доклады секции «Немецкий акцент в эстетическом сознании XIX–ХХ вв.: константы и переменные» были объединены проблемой своеобразия феномена немецкой идентичности в контексте европейской ментальности. Теоретическим аспектам названной проблемы было посвящено выступление профессора Т. А. Шарыпиной (ННГУ) и ведущего научного сотрудника, д. филол. наук Т. В. Кудрявцевой (ИМЛИ, Москва). В докладе констатировалось, что вычленение из совокупности немецкоязычного историко-литературного контекста сугубо германского общественно-культурного и художественно-эстетического ареалов позволяет создать более четкое представление об особенностях отдельно взятой национальной литературы, осознать специфику формирования германской ментальности и культурной идентичности. Вопросы разграничения литератур Германии, Австрии и Швейцарии были в центре внимания дискуссии, развернувшейся во время работы секции. В докладе профессора Ю. Л. Цветкова (Ивановский госуниверситет) речь шла об изучении национального кода австрийской литературы, утверждалось, что мультикультурный характер австрийской

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

25

литературы определен интеграцией немецкоязычных, романских, славянских и иных литературных кодов. Сообщение профессора Е. М. Шастиной (Казанский (Приволжский) федеральный университет (Елабужский институт) было посвящено творчеству современной австрийской писательницы А. Грилль в контексте «новейшей» литературы Австрии рубежа веков – начала ХХI века. Проблемы рецепции инокультурного кода рассматривались в ряде докладов. Так выступление доцента Г. В. Васильева (Н. Новгород) было посвящено восприятию русского культурного кода в венском модерне (Герман Бар, Гуго фон Гофмансталь, Артур Шницлер), а сообщение Л. А. Мельниковой (Балашовский институт Саратовского госуниверситета) анализу литературного кода Ф. М. Достоевского в романе Г. Бёлля «Групповой портрет с дамой». Профессор Г. И. Родина (ННГУ) анализировала в своём сообщении восприятие русской периодикой рубежа ХIХ–ХХ вв. творчества Г. Зудермана. Профессор А. М. Поликарпов (Северный (Арктический) федеральный университет имени М. В. Ломоносова, директор научно-образовательного центра «Интегративное переводоведение приарктического пространства», Архангельск) остановился на проблеме изучения этнокультурных аспектов перевода и выявления роли национального кода в художественной литературе на материале романа Йенса Шпаршу «Комнатный фонтан» и его перевода на русский язык. Доцент Е. В. Поликарпова (Северный (Арктический) федеральный университет имени М. В. Ломоносова, директор Германо-Австрийского центра САФУ, Архангельск) представила сопоставительный анализ способов отражения русского и немецкого национального кода в немецком литературном тексте (роман Михаэля Эбмайера «Neuling»). Несколько выступлений были посвящены историческим аспектам изучения немецких национально-культурных кодов. Так в выступлении Петри Э. К. (Арзамасский музыкальный колледж) анализировался жанр немецкой народной песни Ständelieder . В докладе доцента Меньщиковой М. К. (ННГУ) на основе компаративистского и комплексного методов исследования рассматривалась специфика жанра исторической трагедии в немецкой литературе 30– 70 гг. XIX века на материале произведений Георга Бюхнера, Карла Гуцкова, Кристиана Дитриха Граббе, Эмануэля Гейбеля, Фридриха Геббеля. Ряд докладов секции был посвящен проблеме новой немецкой идентичности, которая приобрела особую остроту после воссоединения Германии, поскольку на повестку дня встал вопрос о разнице в миропонимании немцев разных поколений, а также о возможности взаимопонимания людей, долгое время разделенных Берлинской стеной. В сообщении Зимаковой Е. С. (Владимирский государственный университет имени А. Г. и Н. Г. Столетовых) и Зимаковой Н. С. (учитель, МОУ СОШ №5 г. Владимира) рассматривался вопрос о последствиях объединения Германии, а также о проблеме отношений между двумя частями страны на протяжении двадцати лет после воссоединения. В докладе доцента Тихоновой О. В. (Воронежский госуниверситет) речь шла о критическом осмыслении в литературе примет новейшей немецкой действительности (роман Т. Вермеша «Он снова здесь»), что позволило установить приоритеты сегодняшнего западноевропейского общества. В сообщении доцента Елисеевой A. В. (Санкт-Петербургский госуниверситет) рассматривались претексты двух книг рубежа ХХ– ХХI вв. – «Солнечной аллеи» Т. Бруссига и «Russendisko» В. Каминера, в которых большую роль играет дискурс о странах и национальностях, а также была раскрыта интертекстуальная связь нарративных стратегий в обоих произведениях с фольклорным жанром анекдота.

26

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

Доклады секции «Рецепция инокультурного кода в западноевропейском литературном сознании» были объединены проблемами восприятия и трансформации европейских культурных кодов американскими и западноевропейскими писателями в диахроническом и синхроническом аспектах. Профессор О. Ю. Анцыферова (Ивановский госуниверситет) уделила внимание специфике коммуникативных связей античности и современной культуры на примере американского университетского романа на рубеже XX–XXI вв. На нескольких уровнях было представлено взаимодействие национальных кодов в докладе профессора М. К. Бронич (Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н. А. Добролюбова) «Правда и вымысел в романе Пола Остера «Невидимое»: американская и европейская традиции». В её выступлении было раскрыто влияние французской литературной и философской традиции на поэтику метаромана Пола Остера. Проблемы гибридности, связанные с синтезом отечественной и инокультурных традиций в творчестве писателей-эмигрантов, затрагивались в сообщении доцента О. А. Наумовой (Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н. А. Добролюбова). Оно было посвящено творчеству британской писательницы украинского происхождения Марины Левицкой. Актуально само введение этого имени в отечественное поле исследований, поскольку произведения Левицкой представляют собой тот синтез ментальностей (украинской, в силу этнической принадлежности писательницы, специфически английской и западноевропейской). Канд. филол. наук А. В. Григоровская (Государственный аграрный университет Северного Зауралья, Тюмень) рассматривала концепт «эгоизм» как «маркер парадоксальности» национального кода на материале романа Айн Рэнд «Атлант расправил плечи». Айн Рэнд (А. З Розенбаум) – родилась и получила образование в России, чем и объясняется сложное сочетание романтики «разумного эгоизма» и специфики американской ментальности в ее философии. А. Ю. Колесников (ННГУ) на материале произведений Салмана Рушди и Грэма Джойса обратился к классической компаративистской проблеме, продуктивно используя в качестве теоретической базы идею о доминирующих когнитивных типах мышления: пространственно-образном, изобразительном, характерном для традиционного Востока, и дискурсивном, характерном для культуры Запада, начиная с эпохи античности. О. Ю. Листопадова (Ивановский госуниверситет) анализировала образ Стамбула в рецепции Марка Твена, предложив оригинальный взгляд на классические для американской литературы произведения и еще раз доказав жизнеспособность теории «текста города». В секции «Исследование художественного текста с точки зрения феномена национального кода» обозначилась проблема соответствующего терминологического поля, поскольку термины «культурный код», «национальный код» и «художественный код» в настоящий момент не имеют строго определенных границ дефиниций. В целом обнаружилась тенденция к некоему синтезу многообразия кодов «своей» и «иных» культур в области «культурной памяти». Доцент О. Б. Карасик (Казанский федеральный университет) рассматривала ироничное переосмысление национальных стереотипов массовой культуры США в романах Майкла Чибона, доказывая, что специфику произведений этого автора определяет его этническая идентичность. Доклад Е. А. Куликова (ННГУ) был посвящен типам и разновидностям функционирования кодов мировых культур в дилогии Дэна Симмонса («Илион» и «Олимп»). Доказано, что в этих произведениях обнаруживается тяготение писателя к воплощению множественных национальных кодов как элементов национальных менталитетов (японского, обобщенно-мусульманского, английского). Ю. Г. Ремаева (ННГУ) обратилась к творчеству Сью Та-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

27

унсенд, утверждая, что «английскость» в её романах обнаруживается в почитании национальной традиции, прежде всего традиции комического, в чувстве юмора и тяготении к чудачеству, эксцентрике. В докладе доцента Ю. С. Скороходько (Таврический национальный университет им. В. И. Вернадского, Симферополь, Крым) рассматривался стимпанк как явление неовикторианской литературы. Образуется оригинальное смешение ретро и футурологических аспектов. На таком специфическом материале в докладе анализировались причины возрождения идей и стереотипов викторианства в современной культуре. Е. В. Хохлова (ННГУ) в докладе «Семейный код в современном британском романе (на примере романа Джонатана Коу «Какое надувательство!») обнаружила деструкцию одного из самых значимых для традиционной культуры этой страны кодов – семейного. Доц. Т. Г. Чугунова Т. Г. (Нижегородский государственный педагогический университет им. К. Минина) в докладе «Английские Библии XVI–XVII вв.: проблемы взаимозависимости» при помощи лингво-концептуального анализа отразила некоторые специфические особенности английского национального восприятия, характеризующие процесса становления англиканской церкви. Е. С. Седова (Челябинский государственный педагогический университет) в докладе «Экзотическая пьеса У. С. Моэма «К востоку от Суэца»: проблема национального характера» предложила анализ одной из пьес С. Моэма как «идеологической мелодрамы» с точки зрения проблемы нравственных норм. Секцию завершил доклад доц. О. В. Томберг (Уральский федеральный университет, Екатеринбург) о филологической имагологии. В секции «Рецепция инокультурного кода в европейском литературном сознании» было прочитано 9 докладов. Сообщение китайской аспирантки Лэй Сунь (Институт славистики Пекинского университета, Китай) было посвящено специфике восприятия национальных кодов русской литературы в произведениях современных китайских писателей и литературной критике. В докладах асп. Шаховой М. В., Канарской Е. И., Самсоновой Н. А. (ННГУ) были выявлены основные тенденции рецепции немецких (Гете), французских (Флобер, Золя), английский авторов (Диккенс) в русской литературе Х1Х–ХХ веков. В выступлении Воскресенской Н. А. (ННГУ) анализировалась переводческая интерпретация русской классики (Тургенев) во Франции Х1Х–ХХ вв. В докладе профессора М. Г. Уртминцевой (ННГУ) были представлены результаты исследования религиозной живописи в произведениях русских писателей (Лесков, Достоевский, Л. Толстой). В сообщении доцента Ломакиной О. В. (Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, Москва) художественный текст был рассмотрен как источник окказиональной фразеологии (на материале произведений Л. Н. Толстого). Д. филол. наук О. С. Сухих (ННГУ) анализировала традиции философии ориентализма в русской литературе ХХ века (А.Иличевский), а доцент Хриптулова Т. Н.( Тверской госуниверситет) исследовала своеобразие национальной картины мира в поэзии Н. Тряпкина. В ходе развернувшейся во время работы секции дискуссии были обсуждены следующие проблемы: о принципах исследования национального кода и его связи с представлением о специфике воплощения национального менталитета в иной культуре; о роли переводческой рецепции в формировании образа «чужого» и границы использования термина «стереотипизация» в описании национального менталитета. Шесть из семи докладов секции «Поиск национальной идентичности в литературе скандинавских и романских стран» были посвящены исследованию национальных приоритетов в шведской литературе. Часть докладов (доцента О. Г. Абрамовой, И. В. Романовской (Петроза-

28

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

водский госуниверситет) касалась рецепции образов русских писателей и их текстов в шведской прозе, драматургии и критике (В.Маяковский, А. Платонов). Выступление Ольковой А. А. (ННГУ) было посвящено архетипическим структурам в пьесе крупнейшего драматурга Швеции Ларса Нурена; три доклада – доцента Кобленковой Д. В. (ННГУ), Полтановой Е. А. , Бельского И. Ю. (ННГУ) последовательно освещали наиболее значительные социальные и политические особенности шведской истории ХХ и ХХI веков, среди которых: проблема неофашизма, мультикультурализм, внутрипартийная борьба, восстановления классового общества, различные форм феминизма, проблемы воспитания детей, отношения между полами, проблемы личной идентичности. Затрагивались теоретические проблемы: жанровые стратегии (детектив, женский роман, исторический роман, биографическая проза, сатирический комикс). Обсуждались проблемы смещения этической границы, использование «низовых» форм искусства, визуализация литературного процесса, его коммерциализация. Докладам, посвящённым проблемам Северной Европы, был оригинально «противопоставлен» разбор национальных приоритетов Южной Европы в докладах доцента Ушаковой А. Н. (УРАО НФ) и канд. филол. наук Казаковой Е.В. (ННГУ) на материале итало-швейцарской литературы Люксембурга. В дискуссии был отмечен геополитический фактор Севера и Юга, имеющий значение и в глобальном (общеевропейском) пространстве, и в пространстве более частном (внутри конкретных стран). Среди докладов секции «Интеграция образов иного искусства в литературном произведении» вызвало интерес сообщение доцента А. Г. Бодровой (Санкт-Петербургский госуниверситет) « Россия и русские в травелогах словенских писателей начала ХХ в», в котором речь шла о том, что на восприятие России словенскими авторами повлияло положение словенцев в Австро-Венгрии, в исследованных травелогах наблюдается смешение различных национальных кодов, которые как на уровне «своего», так и на уровне «другого» носят гетерогенный характер. Выступление О. В. Комплектовой (Телегиной) (ННГУ) было посвящено викторианскому этапу эстетизации сада в эволюции национального стереотипа (на материале романов Э. Гаскелл). Автор убедительно доказал, что английскость как черта национального менталитета проявляется в умении видеть прекрасное в окружающей природе, искренне восхищаться ей и получать от этого удовольствие. В сообщении доцента Королевой О. А. (ННГУ) рассматривалась кулинарная проза Петра Вайля и Александра Гениса как отражение национальной ментальности. Предметом рассмотрения в докладе доцента В. Г. Новиковой (ННГУ) стали визуальные коды романов А. Картер, Д. Харрис, С.Аллен в контексте национальной английской традиции. В докладах секции «Исследование концептосферы национальной культуры. Языковая картина мира и проблемы межкультурной коммуникации» рассматривались концептуальносемантическая триглоссия русской культуры (доц. С. Г. Павлов, Нижегородский государственный педагогический университет им. К. Минина), вопросы русской религиозной концептосферы (доц. Л. И. Ручина, ННГУ), концепты грех, менталитет, темпоральность, часть/целое, элемент/множество, компонент/система; (В. В. Сайгин, Л. И. Жуковская, проф. Л. П. Клименко, проф. Т. Б. Радбиль, ННГУ). Доклады секции «История русского языка и сопоставительное славяноведение» были посвящены анализу текстовых функций языковых средств в деловых документах разных эпох (проф. О. А. Горбань, проф. М. В. Косова, доц. Е. Г. Дмитриева, доц. И. А. Сафонова, д. филол. н. Е.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

29

М. Шептухина, ВолГУ, доц. В. П. Киржаева, Мордовский университет им. Н. П. Огарева), отражению национального менталитета в русских говорах (к. филол. н. М. А. Агапова, доц. О. В. Никифорова, ННГУ), вопросам гендерной асимметрии на материале русского, польского и чешского языков (mgr. Ленка Долежалова, Чешская Республика). Разнообразные процессы, протекающие в современных славянских языках, нашли отражение в докладах на секции «Активные процессы в современных славянских языках»: специфика процессов заимствования иноязычных вкраплений (асс. Ю. Ю. Аверьянова, ННГУ), грамматическая омонимия наречия и существительного (асп. О. Ю. Пашкина, ННГУ); новые явления в современном медийном словотворчестве (асс. Е. А. Жданова, проф. Л. В. Рацибурская, ННГУ), в том числе словообразовательные модели универбатов (асп. Д. В. Дозорова, Московский государственный педагогический университет), экспрессивные окказиональные слова (доц. Н. А. Самыличева, ННГУ), буквализация словообразовательной метафоры (проф. С.Б. Козинец, Саратовский областной институт развития образования); новые процессы в области имени числительного (доц. С. В. Рябушкина, Ульяновский государственный педагогический университет); ассоциативно-символическая мотивация в сфере прилагательного (д. филол. н. М. В. Сандакова, Нижегородский государственный технический университет им. Р. Е. Алексеева); функционирование отдельных лексем и образных выражений в интернет-коммуникации (д. филол. н. Л. В. Калинина, Вятский государственный гуманитарный университет; доц. В. М. Шетэля, Московский государственный педагогический университет). Отдельная секция посвящена рассмотрению актуальных проблем лексикографии, терминологии, культуры речи: были охарактеризованы перспективы коллективной сетевой неографии (к. филол. н. Дмитриев Дмитрий Владимирович, Институт лингвистических исследований РАН), принципы создания словаря для школьников «Этимологические гнёзда исконных русских слов» (проф. Е. В. Маринова, ННГУ), особенности нижегородских лингводидактических трудов В. И. Даля (проф. М. А. Грачев, Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н. А. Добролюбова). В докладах терминологической проблематики рассматривались вопросы терминологической синонимии в коммуникативно-прагматическом аспекте (доц. Г. А. Иванова, Вятский государственный гуманитарный университет), содержание терминов, обозначающих лексико-грамматические разряды существительных (проф. С.Н. Виноградов, ННГУ), а также терминов исторической грамматики (к. филол. н. В. Б. Шавлюк, ННГУ). Актуальным вопросам современной коммуникативной практики были посвящены доклады, в которых анализировались речевое и неречевое поведение человека как средство утверждения и поддержания социального статуса (проф. С. В. Чернова, Вятский государственный гуманитарный университет), перифраза как средство манипулирования общественным сознанием (доц. Л. В. Грехнева, ННГУ), местоимения мы, вы и наши в различных коммуникативных стратегиях (к. филол. н. И. Ю. Гранева, ННГУ). В докладах секции «Проблемы интерпретации художественного текста» на материале фольклорных текстов, публицистической литературы, художественных текстов ХХ века исследовались проблемы сильных текстовых позиций в русских народных сказках (проф. Л. П. Климкова, ННГУ), концептуального содержания топонимов «Америка» в художественно-публицистической картине мира И. Ильфа и Е. Петрова (доц. О. И. Лыткина, Российский государственный социальный университет, Москва), «Москва» в рассказе И. А. Бунина «Чистый понедель-

30

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

ник» (доц. Т. В. Чумакова, ННГУ); языковой объективации гештальта «Тревога» в текстах М. Булгакова «Белая гвардия» и Максима Горького «Мать» (асс. Е. А. Таланова, ННГУ), языкового кода человека в стихотворении Б. Пастернака «Девочка» (д. филол. н. Н. Е. Петрова, Нижегородский государственный педагогический университет им. К. Минина), способов оформления чужой речи в художественном дискурсе (д. филол. н. Е. Н. Широкова, Нижегородский государственный педагогический университет им. К. Минина), функционирования интертекстем в художественном тексте (проф. Н. А. Николина, Московский государственный университет). На материале медийных текстов в докладах секции «Язык СМИ и современное общество» рассматривались вопросы языковой презентации актуальных проблем в современной российской газете (д. филол. н. Е. И. Беглова, УРАО), экспрессивные возможности аналитических конструкций (проф. Е. Н. Лагузова, Ярославский государственный педагогический университет им. К. Д. Ушинского), особенности номинаций лица (доц. З. И. Минеева, Петрозаводский государственный университет), специфика выражения негативной оценки как средства речевого воздействия (асп. Н. Б. Рябова, студ. В. А. Торопкина, ННГУ), триграммы простых предложений в текстах СМИ (доц. В. Г. Сибирцева, НИУ ВШЭ), особенности языка и стиля книжной рекламы в отечественных библиографических журналах (доц. Е. Ю. Гордеева, ННГУ). Представленные на конференции доклады вызвали оживленную дискуссию, в которой принимали участие и молодые ученые – студенты, магистранты, аспиранты филологического факультета ННГУ. Конференция объединила ученых разных направлений и научных сфер: лингвистов, литературоведов, журналистов, культурологов. В рамках исследования национальных кодов на обширном научном материале были получены новые результаты, новые сведения, касающиеся концептосферы русского языка. Многие доклады отразили межпредметные связи, что чрезвычайно актуально для современной науки. Интеграция ученых нашла отражение в тематике многих докладов, связанных с проблемами межкультурной коммуникации, что способствовало активному обсуждению проблем межкультурного взаимодействия в условиях глобализации и мультикультурного общества. При подведении итогов конференции были охарактеризованы актуальные для современного социума направления научных исследований в области лингвистики, литературоведения, журналистики. Организованный в Нижегородском государственном университете им. Н. И. Лобачевского научный форум послужит развитию межвузовских интеллектуальных связей и даст возможность определить потенциальные горизонты и глубину объединившей учёных проблемы, выработать единый методологический подход к её исследованию. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5.

6.

Гачев Г. Д. Национальные образы мира. Центральная Азия: Казахстан, Киргизия. Космос Ислама (интеллектуальные путешествия). М.: Издательский сервис, 2002. 784 с. Бадмаев В. Н. Феномен национальной идентичности (социально-философский анализ). ВолгоградЭлиста, 2005. 280 с. Заковоротная М. В. Идентичность человека. Социально-философские аспекты. Ростов н/Д., 1999. 200 с. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М.: Прогресс, 1996. 342 с. Шарыпина Т. А. Европейское литературное сознание в поисках новой идентичности (по итогам конференции «Национальные коды в западноевропейской литературе ХХ и XXI вв.» // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2014. №3(1). C. 390–397. Шарыпина Т. А. Восприятие античности в литературном сознании Германии ХХ в. (Троянский цикл мифов): дис. ... д-ра филол. наук. М.: МГУ, 1998. 532 с.

ISSN 2305-8420 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20.

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

31

Диалог цивилизаций: исторический опыт и перспективы XXI века. Доклады и выступления. Российскоиранский международный научный симпозиум. Москва: РУДН, 2002. 302 с. Диалог цивилизаций Восток-Запад. Седьмой международный философский симпозиум. Материалы симпозиума. М.: Российский университет дружбы народов, 2003. Кафанова О. Б. Национально-культурные коды: дефиниции и границы // Филологическое образование: современные стратегии и практики. СПб., 2011. Вып. 1. С. 284–293. Jones Е. The English Nation: The Great Myth. Sutton Publishing Ltd, 2000. Reviron-Piegay F. Englishness Revisited. Cambridge Scholars Publishing, 2009. Gervais D. Literary Englands. Versions of Englishness in modern writing. Cambridge, 1993. Beutin W. Deutsche Literaturgeschichte: von den Anfängen bis zur Gegenwart. Stuttgart; Weimar, 2008. Geschichte der deutschen Literatur. München, 2009. Новые тенденции в русском языке начала ХХ века: колл. монография / Под ред. Л. В. Рацибурской. М.: ФЛИНТА, 2014. 304 с. Русский язык начала ХХI века: лексика, словообразование, грамматика, текст: коллективная монография. Нижний Новгород: Изд-во ННГУ им. Н. И. Лобачевского, 2014. 325 с. Петрова Н. Е., Рацибурская Л. В. Язык современных СМИ: средства речевой агрессии. М., 2011. 160 с. Радбиль Т. Б. Основы изучения языкового менталитета: Учебное пособие. М.: Флина, 2010. 328 с. Радбиль Т. Б. Человеческий фактор в естественноязыковой концептуализации числа // Логический анализ языка: Числовой код в разных языках и культурах. М., 2014. С. 465–473 Химик В. В. Поэтика низкого или Просторечие как культурный феномен. СПб., 2000. 273 с. Поступила в редакцию 05.02.2015 г.

32

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.4

Contemporary Issues of Studying of Western European and Russian Mindset (According to the Results of Russian Nationwide Conference “National Identity through Language and Literature. Characteristics of Conceptosphere of a National Culture”) © L. V. Ratsiburskaya, T. A. Sharypina* Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod 23 Gagarin Ave., 603950 Nizhny Novgorod, Russia. *Email: [email protected] The work of the Russian nationwide conference “National identity through language and literature. Characteristics of conceptoshere of national culture” is analyzed in the article. Previous theoretical sources on the issue in question are summarized. The matters represented in the considered scientific forum are generalized. Diachronic analysis of national cultural consciousness as well as complex cognitive-based approach are used to investigate the issue. Special attention is paid to the study of linguistic world-image as exemplified in fiction, folklore, religious texts, business papers, scholarly works and media texts, as well as to the research of intercultural communication in the era of multiculturalism and globalization. As long as terms “cultural code”, “national code”, and “fictional code” are not precisely defined, the problem of terminological field was noted, as well as the issue of linguo-cognitive interpretation of methods for representing country image in linguistic consciousness. The attention was paid to Russian as a foreign language, to perception and transforming of European cultural codes by American and western European writers in synchronous and diachronic ways. Geopolitical factor of North and South that matters both in global (European) and local (in a particular countries) context was noted, particularly the issue of German distinction of the modern European mindset was reviewed. Lots of speaker papers mirrored interdisciplinary links that is of importance for contemporary scholarship in the context of globalization and multicultural society. Up-to-date schools of thought in the field of linguistics, literary studies and journalism were represented. Keywords: national and culture-historical identity, reception, interpretation, national identity, multiculturalism, national stereotypes, linguistic world-image, intercultural communication. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Ratsiburskaya L. V., Sharypina T. A. Contemporary Issues of Studying of Western European and Russian Mindset (According to the Results of Russian Nationwide Conference “National Identity Through Language and Literature. Characteristics of Conceptosphere of a National Culture”) // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1. Pp. 22–33.

REFERENCES 1.

2.

Gachev G. D. Natsional'nye obrazy mira. Tsentral'naya Aziya: Kazakhstan, Kirgiziya. Kosmos Islama (intellektual'nye puteshestviya) [National Images of the World. Central Asia: Kazakhstan, Kyrgyzstan. The Space of Islam (Intellectual Journeys)]. Moscow: Izdatel'skii servis, 2002. Badmaev V. N. Fenomen natsional'noi identichnosti (sotsial'no-filosofskii analiz) [The Phenomenon of National Identity (Socio-Philosophical Analysis)]. Volgograd-Elista, 2005.

ISSN 2305-8420 3. 4. 5. 6. 7.

8.

9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16.

17. 18. 19. 20.

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

33

Zakovorotnaya M. V. Identichnost' cheloveka. Sotsial'no-filosofskie aspekty. [The Identity of a Person. Social and Philosophical Aspects] Rostov n/D., 1999. Erikson E. Identichnost': yunost' i krizis [Identity: Youth and Crisis]. Moscow: Progress, 1996. Sharypina T. A. Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N. I. Lobachevskogo. 2014. No. 3(1). Pp. 390–397. Sharypina T. A. Vospriyatie antichnosti v literaturnom soznanii Germanii XX v. (Troyanskii tsikl mifov): dis. ... d-ra filol. nauk. M.: MGU, 1998. Dialog tsivilizatsii: istoricheskii opyt i perspektivy XXI veka. Doklady i vystupleniya. Rossiisko-iranskii mezhdunarodnyi nauchnyi simpozium [Dialogue of Civilizations: Historical Experience and Perspectives of the 21st Century. Reports and Presentations. Russian-Iranian International Scientific Symposium]. Moskva: RUDN, 2002. Dialog tsivilizatsii Vostok-Zapad. Sed'moi mezhdunarodnyi filosofskii simpozium. Materialy simpoziuma [Dialogue of Civilizations East-West. Seventh International Philosophical Symposium. Materials of Symposium]. Moscow: Rossiiskii universitet druzhby narodov, 2003. Kafanova O. B. Filologicheskoe obrazovanie: sovremennye strategii i praktiki. Saint Petersburg, 2011. No. 1. Pp. 284–293. Jones Е. The English Nation: The Great Myth. Sutton Publishing Ltd, 2000. Reviron-Piegay F. Englishness Revisited. Cambridge Scholars Publishing, 2009. Gervais D. Literary Englands. Versions of Englishness in modern writing. Cambridge, 1993. Beutin W. Deutsche Literaturgeschichte: von den Anfängen bis zur Gegenwart. Stuttgart: Weimar, 2008. Geschichte der deutschen Literatur. München, 2009. Novye tendentsii v russkom yazyke nachala XX veka: koll. Monografiya [New Trends in Russian Language of the Early 20th Century: Collective Monograph]. Ed. L. V. Ratsiburskoi. Moscow: FLINTA, 2014. Russkii yazyk nachala XXI veka: leksika, slovoobrazovanie, grammatika, tekst:kollektivnaya monografiya [Russian Language of the Early 21st Century: Vocabulary, Word Formation, Grammar, Text: Collective Monograph]. Nizhnii Novgorod: Izd-vo NNGU im. N. I. Lobachevskogo, 2014. Petrova N. E., Ratsiburskaya L. V. Yazyk sovremennykh SMI: sredstva rechevoi agressii [Language of Modern Mass Media: Means of Verbal Aggression]. M., 2011. Radbil' T. B. Osnovy izucheniya yazykovogo mentaliteta: Uchebnoe posobie [Basics of the Study of Language Mentality: Textbook]. Moscow: Flina, 2010. Radbil' T. B. Logicheskii analiz yazyka: Chislovoi kod v raznykh yazykakh i kul'turakh. M., 2014. Pp. 465–473 Khimik V. V. Poetika nizkogo ili Prostorechie kak kul'turnyi fenomen [Poetics of Low or Colloquially as a cultural Phenomenon]. Saint Petersburg, 2000.

Received 05.02.2015.

34

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.5

Функции диалога в художественном тексте © Г. Г. Хисамова Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450076 г. Уфа, ул. З. Валиди. Тел: +7 (347) 272 73 63. Email: [email protected] Диалог как форма коммуникации представляет собой динамичную структуру. Речевое общение исследуется преимущественно на материале спонтанного диалога, но оно может исследоваться и на материале художественного диалога. Художественный диалог предстает как продукт одного из самых сложных видов коммуникации − художественно-литературной, субъектами которой становятся автор, читатель и персонажи. Функционально-коммуникативный подход при анализе художественного диалога открывает новые возможности исследования речевого поведения персонажа. Особый интерес в этом плане представляет проза В. М. Шукшина − мастера художественного отображения национального межличностного общения. В его произведениях даминирует динамичный диалог. Статья посвящена описанию функций диалога в рассказах В. М. Шукшина. Специфика художественного диалога определяется эстетической функцией. Драматическая категория становится принципом поэтики В. М. Шукшина. Словесно-зрелищная форма, созданная писателем, – особенность его художественной системы. Полифункциональность диалогов в шукшинских рассказах определяет их доминантную, текстообразующую функцию. Диалог в этом случае обладает высокой степенью информативности; он движет действие, развивает сюжет, выявляет взаимоотношения персонажей, определяя их линию поведения. Проверка характеров шукшинских героев осуществляется через диалог, поэтому особое значение имеет характерологическая функция, которая отмечается в качестве существенной черты стилистики прозы писателя. Диалог является способом моделирования «речевой маски», отражающей особенности речевого поведения шукшинских героев. В рассказах В. М. Шукшина диалог выполняет оценочную функцию, так как дает возможность представить несколько оценочных позиций. Оценочная позиция − это восприятие и оценка изображаемого (героев, ситуаций, поступков) автором и действующими лицами. Именно в диалогах шукшинские герои обнаруживают особенности мировосприятия, этические и ценностные ориентиры. Ключевые слова: функция, диалог, художественный текст, персонаж, рассказы В. М. Шукшина.

Диалог как основная и естественная форма общения представляет собой динамическую структуру, которая определяется прежде всего коммуникативной сущностью. Типология речевой коммуникации исследуется преимущественно на материале спонтанного диалога, но данное явление может исследоваться на материале художественного диалога [6, 9, 11, 14, 19]. Своеобразие художественного текста как коммуникативно направленного вербального произведения, обладающего эстетической ценностью, заключается в его антропоцентричности, культурологической значимости и способности воплощать в образной форме моделируемую автором особую художественную картину мира. В этом плане художественный диалог предстает как продукт одного из самых сложных видов коммуникации – художественно-литературной, субъектами которой, помимо автора и читателя, становятся персонажи [8, с. 150–

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

35

151]. Поэтому реализация антропоцентрического принципа при анализе художественного диалога открывает новые возможности исследования речевого поведения персонажа, представляющего процесс развертывания речевого взаимодействия в условиях его художественной репрезентации. Особый интерес в этом плане представляет проза В. М. Шукшина − мастера художественного отображения национального межличностного общения. В его произведениях доминирует динамичный диалог, часто занимая почти все пространство рассказов («Сны матери», «Вянет, пропадает», «Экзамен», «В профиль и анфас» и др.) [12, 13]. Описание динамической структуры художественного диалога предполагает прежде всего определение особенностей его функционирования [16, с. 169]. Статья посвящена описанию функций диалога в рассказах В. М. Шукшина. В данной статье предлагается интерпретировать функциональную сущность диалога как взаимосвязанную систему функций, ядро которой составляют эстетико-коммуникативная, сюжетообразующая, текстообразующая, характерологическая, оценочная функции. Установка на объективное изображение действительности приводит писателя к тому, что он выражает себя преимущественно через диалоги персонажей, что способствует объективации повествования: устраняется субъективность рассказчика, доминирует точка зрения и слово героя. Диалог в этом случае обладает высокой степенью информативности: он движет действие, развивает сюжет, выявляет взаимоотношения персонажей, определяя их линию поведения. Своеобразие шукшинского подхода к действительности состоит в том, что в его рассказах показано многообразие людей, моделей человеческого поведения в различных жизненных ситуациях [17, 18]. В основе рассказов писателя – житейская ситуация, которая становится центром повествования и служит толчком к развитию сюжета. Рассказ «Вянет, пропадает» развертывается как бытовая сценка, в которой важная роль принадлежит диалогу, с которого и начинается текст (а следовательно, и представление основных персонажей): − Идет! − крикнул Славка. − Гусь-Хрустальный идет! − Чего орешь-то? − сердито сказала мать. − Не можешь никак потише-то? Отойди оттудова, не торчи [20, с. 269]. Трое людей − мать-одиночка, ее сын Славка, дядя Володя, по прозвищу «Гусь-Хрустальный», − сидят за столом и ведут неторопливый разговор, перебиваемый лишь игрой Славки на баяне: − Все играешь, Славка? − спросил дядя Володя. − Играет! − встряла мать. − Приходит из школы и начинает − надоело уж… В ушах звенит. Это была несусветная ложь; Славка изумлялся про себя. − Хорошее дело, − сказал дядя Володя. − В жизни пригодится − Я говорила с ихним учителем-то: шибко, говорит, способный. Когда говорила?! О, боже милостивый!.. Что с ней? [20, с. 270]. В диалоге Владимира Николаевича и Славки ответную позицию занимает мать, что является нарушением правил речевого поведения. Но оно эстетически оправдано созданием некоторой «спектаклевости» ситуации общения.

36

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

Дядя Володя любит поразмышлять о достатке в своем доме. Живет он не хуже других, есть сервант, телевизор, скоро купит софу и медвежью шкуру: − Софы есть чешские… Раздвижные − превосходные. Отпускные получу, обязательно возьму. И шкуру медвежью закажу. − Сколько же шкура станет? − Шкура? Рублей двадцать пять. У меня племянник часто в командировку ездит, закажу ему, привезет [20, с. 273–274]. Он не замечает, что все эти рассуждения о достатке, о шкурах унижают мать с сыном, перебивающихся от зарплаты до зарплаты, оскорбляют их ожидания. Внутреннее напряжение, достигнув предельно высокой точки в конце диалога, разрешается драматически: «вянет, пропадает» надежда Славкиной матери на устройство личной жизни. Дядя Володя, порассуждав о жизни, выпив рюмку-другую водки, уходит домой: Дядя Володя вышел. Через две минуты от шел под окнами − высокий, сутулый, с большим носом. Шел и серьезно смотрел вперед. − Руль, − с досадой сказала мать, глядя в окно. − Чего ходит?.. − Тоска, − сказал Славка. − Тоже ж один кукует. Мать вздохнула и пошла в куть готовить ужин. − Чего ходить тогда? − еще раз сказала она и сердито чиркнула спичкой по коробку. − Нечего и ходить тогда. Правда что Гусь-Хрустальный [20, с. 274]. В диалоге рассказа полифонизм переживаний героев: тайные, трепетные надежды матери, эгоизм и самодовольство дядя Володи, настороженное отношение к нему Славки. Писатель тонко через разговоры героев подчеркнул их несовместимость. Проверка характеров шукшинских героев осуществляется через диалог, поэтому особое значение имеет характерологическая функция, которая отмечается в качестве существенной черты стилистики прозы писателя [1, 5, 10]. В ходе диалогического общения героям приходится «проигрывать» широкий репертуар ролей. Диалог является способом раскрытия «речевой маски», традиционно понимаемой в качестве характеристики внешнего своеобразия речи и отражающей индивидуальные особенности речевого поведения персонажей [3, 4, 22]. Наиболее ярко речевая маска персонажа прослеживается в рассказе «Срезал», являющегося одним из самых зрелищных произведений писателя [7, 15]. Ситуация, описанная Шукшиным, необычна: в свободное время Глеб Капустин, житель деревни Новая, развлекался и мужиков развлекал тем, что «срезал» выходцев из своей деревни, добившихся определенных жизненных успехов. Срезал он и очередного «знатного гостя», кандидата наук Журавлева. Строй рассказа – это «спектакль в спектакле». Он создается, во-первых, Глебом Капустиным, который выступает в нем и режиссером, и актером: «…многие, мужики особенно, просто ждали, когда Глеб Капустин срежет знатного. Даже не то что ждали, а шли раньше к Глебу, а потом уж вместе к гостю. Прямо как на спектакль ходили». Лицедейство Глеба имеет определенную цель − посрамление «знатного» человека. Кроме того, создателем спектакля выступает сам автор. Он включается в игру как активный наблюдатель: «Все сели за стол. И Глеб Капустин сел. Он пока помалкивал. Но − видно было − подбирался к прыжку. Он улыбался, поддакнул тоже насчет детства, а сам все взглядывал на кандидата − примери-

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

37

вался». Зрителями спектакля являются мужики, жители деревни Новая. Мотив игры постоянно присутствует в тексте рассказа: «Завтра Глеб Капустин, придя на работу, между прочим (играть будет) спросит мужиков: − Ну, как там кандидат-то?». Четко разработана и сюжетная структура текста: сцена приезда Журавлевых, сцена беседы мужиков в доме Глеба Капустина, диалог Глеба с «кандидатами», предполагаемый разговор Глеба с мужиками после очередного «словесного боя». Средством, организующим весь сюжет «словесно-зрелищного действия», и является диалог. Речевую манеру Глеба характеризует ироничное отношение к собеседнику, что выражается употреблением в речи таких форм, как «господин, кандидат», «товарищ кандидат», приложений «вас, мыслителей», высказываний с издевкой типа «кандидатов сейчас как нерезаных собак», «только, может быть, мы сперва научимся хотя бы газеты читать?.. Говорят, кандидатам это тоже не мешает». Речевое поведение Капустина коммуникативно не ориентировано. Это выражается прежде всего в нарушении правил ведения речи: Глеб не способен определить тему разговора, перескакивает с одного предмета речи на другой: «− Ну, и как насчет первичности? − Какой первичности? − опять не понял кандидат… − Первичности духа и материи. − Глеб бросил перчатку» [21, с. 8]; «− Давайте установим, − серьезно заговорил кандидат, − о чем мы говорим. − Хорошо. Второй вопрос: как вы лично относитесь к проблеме шаманизма в определенных районах Севера?»; «… Еще один вопрос: как вы относитесь к тому, что Луна тоже дело рук разума?» [21, с. 9–10]. Факт перебивки, пересечения речи собеседника ведет к нарушению правил диалога и к коммуникативно неадекватному поведению, что создает картину своеобразного расстройства речи, симптома идиотизма. Глеб Капустин, будучи «хозяином диалогического пространства», как бы «надевает» на себя три маски («любознательный провинциал», «демагог», «агрессивный идиот»), способствующих созданию драматической напряженности «спектакля». В рассказах В. М. Шукшина диалог выполняет оценочную функцию, так как дает возможность представить несколько оценочных позиций. Оценочная позиция (точка зрения) − это восприятие и оценка изображаемого (героев, ситуаций, поступков) автором и действующими лицами [2, с. 386]. В рассказе «Даешь сердце!» ветфельдшер Алексей Иванович Козулин, скромный, неприметный человек, неожиданно потревожил ночную тишину села Николаевки, выстрелив два раза из ружья. Как объяснил Козулин, эти выстрелы были своеобразным салютом в честь первой в мире пересадки сердца мертвого человека живому. Герой рассказа дан в освещении нескольких точек зрения: автора, односельчан, милиционера, председателя сельсовета. Присутствие в рассказе голосов участников действия, их точек зрения придает особую эмоциональную тональность художественному тексту. Между действующими лицами рассказа нет понимания поступка Козулина. Председатель явно не понимает, что произошло в мире: − Ну, это бывает, бывает, − снисходительно согласился председатель, − пересаживают отдельные органы. Почки… и другие. Это непонимание раздражает фельдшера: − Другие − да, а сердце впервые. Это же − сердце! [20, с. 387] Участковый относится к происшествию снисходительно, с иронией:

38

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

− Кстати, − по-доброму оживился участковый, − а чего вы-то салютовать кинулись? Ведь это не по вашей части победа-то, − вы же ветеринар. Не кобыле же сердце пересадили. − Не смейте так говорить! − закричал вдруг фельдшер. И покраснел. Помолчал и тихо и горько сказал: − Зачем вы так? [20, с. 388]. Полилог предстает как борьба мнений героев произведения. Оценки председателя сельсовета и участкового совпадают. Для них фельдшер «ненормальный»: − Милиционер и председатель еще некоторое время сидели, глядя на дверь. Потом участковый тяжело перевалился в кресле к окну, посмотрел, как фельдшер уходит по улице. − У нас таких звали: контуженный пыльным мешком из-за угла, − сказал он. Председатель тоже смотрел в окно. Ветфельдшер Козулин шел, как всегда, скоро. Смотрел вниз. − Ружье-то надо забрать у него, − сказал председатель. − А то черт его знает… Участковый хэкнул. −Ты что, думаешь, он правда «с приветом»? − А что? − Придуривается! Я по глазам вижу… [20, с. 389]. Односельчане, знавшие Козулина прежде, не любили его: «Он даже бабам не понравился, хоть они уважают мужиков трезвых и тихих. Еще не нравилось, что он одинок». Однако сам автор с сочувствием и симпатией относится к своему герою. Следовательно, ситуация художественного диалога выявляет развитие действия, характер персонажа, различные точки зрения, позиции действующих лиц, то есть выражает концептуальную информацию текста. Полифункциональность диалогов в рассказах В. М. Шукшина определяет их доминантную, текстообразующую функцию: с их помощью автор образует целый текст. Герой рассказа «Вечно недовольный Яковлев» − сварщик, немало в городе «заколачивает». Вот он приехал в отпуск в родную деревню и, «как ястреб», прицеливается, кого бы «клюнуть». Вечно он недоволен, «вечно он с каким-то насмешливым огоньком в глазах, вечно подоспеет с ехидным словом». Действие рассказа разворачивается в клубе. У нового клуба Яковлев стоит в ожидании концерта. Он напряжен. Хотя люди узнают Яковлева, но к нему никто не подходит. Вдруг напряженное лицо Яковлева озаряется подобием улыбки: под ручку с супругой идет друг детства Серега Коноплев. Действие, самораскрытие образов развивается в диалоге. Происходит «сшибка» характеров, которая порождает перипетии, неожиданные повороты в речевом и неречевом поведении героев. Сергей вежлив, представляет супругу: − Это Галя, жена, − все улыбался Сергей. − А это друг детства… А я слышал, что приехал, а зайти… как-то все время… − Зря церкву-то сломали, − сказал вдруг Яковлев ни с того ни с сего [21, с. 374]. Сергей в недоумении, но не показывает виду, старается быть деликатным, спокойным: − Вот… самодеятельность сегодня… − продолжал Сергей. − Поглядим. − Чего там глядеть-то? − Как же? Спляшут, споют. Ну, как жизнь? Яковлева вконец обозлило, что этот унылый меринок стоит дыбится… И его же еще и спрашивает: «Как жизнь?» [21, с. 375]. Далее Яковлев провоцирует ссору, оскорбляя Сергея и его жену:

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

39

− Ты все такой же, − сказал Сергей, откровенно и нехорошо улыбаясь. Он терял терпение. − Сам воняешь ездишь по свету, а на других сваливаешь. Нигде не нравится, да? − А тебе нравится? − Мне нравится. − Ну и радуйся… со своей пучеглазой. Сколько уже настрогали? − Сколько настрогали − все наши. Но если ты еще раз, падали кусок, так скажешь, я … могу измять твой дорогой костюм. − Глаза Сергея смотрели зло и серьезно [21, с. 376]. Контакт для Яковлева с другим человеком возможен только в форме конфликта. Только конфликтная ситуация становится ему интересной: Яковлев не то что встревожился, а как-то встрепенулся; ему враз интересно сделалось. − О-о, − сказал с облегчением. − По-человечески хоть заговорил. А то − под ру-учку идут… Дурак, смотреть же стыдно. Кто счас под ручку ходит! [21, с. 377] Зримость, слышимость действия осуществляется через диалог. В интонации диалога характерная манера речи: ехидца в голосе, подковыривание, ироничное растягивание ударного слова («А то − под ру-учку идут…»). Оскорбительные высказывания Яковлева приводят к скандалу, драке. Яковлев, будучи личностью конфликтного типа, проявляет себя как вербальный агрессор. Только в крике и в драке повышается его жизненный тонус. Он навязывает свою линию поведения в диалогах с сельскими мужиками, с Сергеем Коноплевым, используя неприемлемую, враждебную тональность общения. Им избирается тактика издевки, оскорблений. Яковлев ведет себя откровенно театрально, он постоянно находится «в образе» и не выходит из роли даже после того, как «спектакль» закончился: − Скучно живете, граждане, − сказал Яковлев, помолчав. Сказал всем, сказал довольно проникновенно, серьезно: − Тошно глядеть на вас.− − Еще, что ли, дать? − Надо было,− сказал кто-то из пожилых мужиков. − Зря разняли. − Не в этом дело, − сказал Яковлев. − Скучно, − еще раз сказал он, сказал четко, внятно, остервенело. Сунул руки в карманы шикарных брюк, пожевал «казбечину»... И пошел [21, с. 378]. Образная система рассказа воплощена в сценах, диалогах, в действиях. Диалоги создаются по законам драматургии − в них есть динамика характеров персонажей и движение сюжета. В рассказе диалог как форма чужой речи дает возможность представить несколько оценочных позиций. Яковлев дан в освещении нескольких точек зрения: автора, с одной стороны, и действующих персонажей произведения, с другой. Оценки автора и действующих лиц совпадают: для них Яковлев − злой, конфликтный человек. Авторская позиция выражена в ремарках диалога («спросил он ехидно», «Яковлев все больше и больше злился на этого чухонца»; «зло и задумчиво сощурился»; «Сергей уловил недоброе в голосе бывшего друга»). Оценочная позиция бывших односельчан Яковлева представлена в скрытом диалоге: «Еще немного постояли, глядя вслед Яковлеву… Повспоминали, какой он тогда был − всегда был такой. Они все, Яковлевы, такие: вечно недовольные, вечно кулаки на кого-нибудь сучат…» [21, с. 378]. Таким образом, специфика художественного диалога определяется эстетической функцией, способной репрезентировать процесс художественно-образного мышления. Драматизм как эстетическая категория становится принципом поэтики В. М. Шукшина. Словесно-зрелищная форма,

40

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

созданная писателем, − особенность его художественной системы, выражение одной из специфических сторон его видения мира. Ведущее место в произведениях писателя принадлежит диалогу. С помощью диалога писатель создает целый текст, в котором завязывается сюжет рассказа, представляются точки зрения автора, персонажей. Диалог является способом моделирования «речевой маски», отражающей особенности речевого поведения шукшинских героев. Именно в диалогах шукшинские герои обнаруживают особенности мировосприятия, этические и ценностные ориентиры. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15.

16. 17. 18. 19. 20. 21. 22.

Белая Г. А. Художественный мир современной прозы. М.: Наука, 1983. 191 с. Введение в литературоведение / Под ред. Л. В. Чернец. М.: Высшая школа, 2006. 680 с. Гатинская Н. В. Взаимодействие подлинного и игрового начала в языке и художественных мирах // Логический анализ языка. Концептуальные поля игры. М.: Индрик, 2006. С. 255–261. Дуров А. А. От ритуала к литературе // Текст: узоры ковра. Ставрополь: Изд-во Ставропольского университета, 1999. С. 134–143. Жилина Н. П. Новеллистика В. Шукшина в литературном процессе 60–70-х годов ХХ века. Калининград, 2000. 77 с. Изотова Н. В. Об особенностях диалогических структур в прозе А. П. Чехова // Логический анализ языка. Моно-, диа-, полилог в разных языках и культурах. М.: Индрик, 2010. С. 162–173. Козлова С. М. Поэтика рассказов В. М. Шукшина. Барнаул: Изд-во Алтайского университета, 1993. 180 с. Михайлов Н. Н. Теория художественного текста. М.: Academa, 2006. 220 c. Полищук Г. Г. Речевое поведение в структуре художественного текста // Проблемы речевой коммуникации. Саратов: Изд-во Саратовского университета, 2000. С. 152–157. Проза В. М. Шукшина как лингвокультурный феномен 60–70-х годов. Барнаул: Изд-во Алтайского университета, 1997. Сергеева Л. А., Хисамова Г. Г., Шаймиев В. А. Художественный текст; функционально-коммуникативный аспект исследования. Монография. М.: Изд-во МГОУ, 2014. С. 5–59. Творчество В. М. Шукшина в современном мире. Эстетика. Диалог культур. Поэтика. Интерпретация. Барнаул: Изд-во Алтайского университета, 1999. 426 с. Творчество В. М. Шукшина: энциклопедический словарь-справочник. Барнаул: Изд-во Алтайского университета, 2004. Т. 1. 332 с. Хисамова Г. Г. Диалог как компонент художественного текста (на материале художественной прозы В. М. Шукшина). Монография. М.: Изд-во МПГУ, 2007. 352 с. Хисамова Г. Г. Игровое начало в художественном тексте: прием «речевой маски в художественной прозе В. М. Шукшина // Новое в теории и практике описания и преподавания русского языка. Варшава: Artico, 2004. С. 356–361. Хисамова Г. Г. Речевая динамика диалога в произведениях В. М. Шукшина // Studia Rossica Pоsnaniensia. Vol. XXXI. 2003. P. 169–175. Хисамова Г. Г. Речевое поведение героев рассказов В. М. Шукшина // Русская речь. 2004. №4. С. 51–55. Хисамова Г. Г. Социально-психологические типы языковых личностей в рассказах В. М. Шукшина // Филологические науки. 2008. №4. С. 100–110. Чурилина Л. Н. Лексическая структура художественного текста: принцип антропоцентрического исследования. СПб: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2002. 284 с. 2002. Шукшин В. М. Собрание сочинений в шести томах. М.: Молодая гвардия, 1992. Т. 2. 560 с. Шукшин В. М. Собрание сочинений в шести томах. М.: Молодая гвардия, 1993. Т. 3. 608 с. Wilson R. Rawdon. In Palamedes` shadow. Boston, 1990. Поступила в редакцию 20.02.2012 г.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

41

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.5

The Functions of the Dialogue in a Fiction Text © G. G. Khisamova Bashkir State University 32 Zaki Validi St., 450076 Ufa, Republic of Bashkortostan, Russia. Phone: +7 (347) 272 74 63. Email: [email protected] The dialogue being a form of communication represents a dynamic structure. Speech communication analysis is mostly based on the material of spontaneous dialogue, but it can be analyzed on the material of a fiction dialogue as well. The fiction dialogue appears to be the product of one of the most complicated types of communication. It refers to fiction and literature and its subjects are the author, the readers and the characters. The functional-communicative approach in the analysis of a fiction dialogue reveals new possibilities for the communicative analysis of the communicative behavior of a certain character. The article deals with the description of the dialogue function in the stories by V. M. Shukshin. The specificity of the artistic dialogues is defined by its aesthetic function. The dramatic category becomes the principle of V. M. Shukshin’s poetics. Verbal and visual form created by the writer is a peculiarity of his artistic system. Polyfunctionality of the dialogues in Shukshin’s stories determines his dominant, text forming function. The dialogue in this case possesses a high level of informativeness: it moves the action, develops the plot, exposes the interrelation between the characters thus defining their behaviour. The test of the characters in Shukshin’s works is made by means of dialogues, that’s why the characterological function is very important. It represents an essential feature of the writer’s prose style. The dialogue is a means of modeling the “speech mask” that reflects the peculiarities of speech behavior of Shukshin’s characters. In Shukshin’s stories, the dialogue performs an evaluating function as it gives the opportunity to deliver some evaluating positions. The evaluating position is the perception and evaluation of the depicted objects (characters, situations, actions) by the author and actors. It’s the dialogues that expose the Shukshin’s characters’ peculiarities of the worldview, ethics and values. Keywords: function, the dialogue, the fiction text, character, short stories by V. M. Shukshin. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Khisamova G. G. The Functions of the Dialogue in a Fiction Text // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1. Pp. 34–42.

REFERENCES 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7.

Belaya G. A. Khudozhestvennyi mir sovremennoi prozy [Fiction World of Modern Prose]. Moscow: Nauka, 1983. Vvedenie v literaturovedenie [Introduction to Literary Studies]. Ed. L. V. Chernets. Moscow: Vysshaya shkola, 2006. Gatinskaya N. V. Logicheskii analiz yazyka. Kontseptual'nye polya igry. Moscow: Indrik, 2006. Pp. 255–261. Durov A. A. Tekst: uzory kovra. Stavropol': Izd-vo Stavropol'skogo universiteta, 1999. Pp. 134–143. Zhilina N. P. Novellistika V. Shukshina v literaturnom protsesse 60–70-kh godov XX veka [V. Shukshin’s Short Stories in the Literary Process of the 60-70ies of 20th Century]. Kaliningrad, 2000. Izotova N. V. Logicheskii analiz yazyka. Mono-, dia-, polilog v raznykh yazykakh i kul'turakh. Moscow: Indrik, 2010. Pp. 162–173. Kozlova S. M. Poetika rasskazov V. M. Shukshina [Poetics of V. M. Shukshin’s Stories]. Barnaul: Izd-vo Altaiskogo universiteta, 1993.

42

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1 8. 9. 10. 11.

12.

13. 14.

15. 16. 17. 18. 19.

20. 21. 22.

Mikhailov N. N. Teoriya khudozhestvennogo teksta [The Theory of Literary Text]. Moscow: Academa, 2006. Polishchuk G. G. Problemy rechevoi kommunikatsii. Saratov: Izd-vo Saratovskogo universiteta, 2000. Pp. 152–157. Proza V. M. Shukshina kak lingvokul'turnyi fenomen 60–70-kh godov [Prose of V. M. Shukshin as a Linguistic-Cultural Phenomenon of 60-70ies]. Barnaul: Izd-vo Altaiskogo universiteta, 1997. Sergeeva L. A., Khisamova G. G., Shaimiev V. A. Khudozhestvennyi tekst; funktsional'no-kommunikativnyi aspekt issledovaniya. Monografiya [Fiction Text; Functional-Communicative Aspect of Research. Monograph]. Moscow: Izd-vo MGOU, 2014. Pp. 5–59. Tvorchestvo V. M. Shukshina v sovremennom mire. Estetika. Dialog kul'tur. Poetika. Interpretatsiya [The Work of V. M. Shukshin in the Modern World. Aesthetics. Dialogue of cultures. Poetics. Interpretation]. Barnaul: Izd-vo Altaiskogo universiteta, 1999. Tvorchestvo V. M. Shukshina: entsiklopedicheskii slovar'-spravochnik [The Work of V. M. Shukshin: Encyclopedic Handbook-Dictionary]. Barnaul: Izd-vo Altaiskogo universiteta, 2004. Vol. 1. Khisamova G. G. Dialog kak komponent khudozhestvennogo teksta (na materiale khudozhestvennoi prozy V. M. Shukshina. Monograph). Monografiya [Dialogue as a Component of Literary Text (on the Material of V. M. Shukshin’s Fiction)]. Moscow: Izd-vo MPGU, 2007. Khisamova G. G. Novoe v teorii i praktike opisaniya i prepodavaniya russkogo yazyka. Varshava: Artico, 2004. Pp. 356–361. Khisamova G. G. Studia Rossica Posnaniensia. Vol. XXXI. 2003. Pp. 169–175. Khisamova G. G. Russkaya rech'. 2004. No. 4. Pp. 51–55. Khisamova G. G. Filologicheskie nauki. 2008. No. 4. Pp. 100–110. Churilina L. N. Leksicheskaya struktura khudozhestvennogo teksta: printsip antropotsentricheskogo issledovaniya [The Lexical Structure of a Literary Text: the Principle of Human-Centered Study]. Saint Petersburg: Izd-vo RGPU im. A. I. Gertsena, 2002. 284 pp. Shukshin V. M. Sobranie sochinenii v shesti tomakh [Collected Works in Six Volumes]. Moscow: Molodaya gvardiya, 1992. Vol. 2. Shukshin V. M. Sobranie sochinenii v shesti tomakh [Collected Works in Six Volumes]. Moscow: Molodaya gvardiya, 1993. Vol. 3. Wilson R. Rawdon. In Palamedes` shadow. Boston, 1990. Received 20.02.2015.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

43

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.6

Психология творчества и педагогика в контексте асинхронности культурных слоев личности © М. В. Иванов Петербургский государственный университет путей сообщения Россия, 190031 г. Санкт-Петербург, Московский проспект, д. 9. Email: [email protected] Статья посвящена проблемам творческой и репродуктивной стратегий в современной отечественной педагогике с учетом асинхронности культурных слоев личности учащихся. Ориентация на репродуктивность или творчество оказывает особенно сильное влияние на формирование и особенное внимание уделено активным, групповым методам обучения, способным интенсифицировать творческий рост личности. Причиной многих недостатков современного образования является бюрократичность управления им, способствующая закреплению репродуктивных, архаических установок у педагогов и учащихся и усиливающая асинхронность культурных слоев личности, затрудняющая дальнейшее развитие ее креативности. Деятельность наиболее талантливых отечественных педагогов XX века была направлена на снижение указанной культурной асинхронности учащихся через активное внутригрупповое взаимодействие со все большим включением каждого в процесс освоения современных культурных навыков креативности. Не «застревая» на тех задачах, которые группа могла решить сама, педагог работает «на перспективу», ориентируя учащихся на более широкие познавательные интересы и творчество. Типология культуры соотносится с когнитивными механизмами, обеспечивающими социализацию личности. Ключевые слова: творчество, репродукция, культурная асинхронность, методы обучения, креативность, позитивный и негативный выбор, личность, самоактуализация.

Психология творчества в настоящее время в своем прикладном аспекте имеет основным «потребителем» такой социальный институт, как школа, которая в свою очередь находится в методической зависимости от педагогической науки и сложившейся педагогической практики. Институциональный характер школы сам по себе тяготеет к идеалу «гарантированного продукта», создать который наименее хлопотно на репродуктивной основе. Но, с другой стороны, осознанная обществом необходимость реальных реформ национальной жизни в целом предполагает появление творчески мыслящих специалистов во все большем масштабе, что неизбежно порождает открытую и серьезную критику современной системы образования. Поэтому такие термины, как «креативность», «творческий поиск», «новые методы обучения», «нестандартное мышление», вводятся в официальные документы, – но с декларативным оттенком и в качестве благих пожеланий. Наиболее неразработанной частью теории творчества и его психических механизмов является модель творческой активности в контексте жизнедеятельности. Оппозиция «творчество – репродукция» реализует димхотомический подход, в то время как шкала творчества явно располагает к рассмотрению проблемы в континууме. Именно поэтому основные тесты

44

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

креативности (Торренса, Медника, Равена и т.п.) обладают малой прогностической ценностью: они в лучшем случае останавливаются на первой ступени восхождения от репродуктивности к творчеству [17, с. 134–208]. Основное значение книг по психологии творчества заключается в заражении читателя стремлением почувствовать прелесть переживания личного открытия, радость от прикосновения к новизне, хотя реальные (и очень полезные!) педагогические советы по повышению творческого потенциала учеников находятся сейчас на допарагматическом уровне (их можно получить в книгах В. Лука, Э. де Боно и Т. Вуджека [4, 5, 9, 14]). Реальные же разработки «шкалирования» творческих возможностей личности – дело будущего, и они могут опираться на ряд идей, высказанных в научной литературе. Историкокультурный аспект творчества представлен в статье М. М. Бахтина «Эпос и роман» [2, с. 234– 407] и в его трактате «Формы времени и хронотопа в романе» [2, с. 447–483] (исследование осуществлялось в 1930-е годы, но публикации появились в 1960-е годы). Переход от репродуктивной стадии (зафиксированной в эпосе) реализуется через взаимодействие стремлений личности к тожественности и готовности к метаморфозе, что в системе разработки хронотопов обеспечивало рост индивидуализации внутреннего мира человека. Сочетание логического и «гештальтного» способов постижения знания в книге М. Вертгеймера «Продуктивное мышление» [7], созданной в начале 1940-х годов, открывало путь к взаимодействию механизмов открытия и обоснования нового знания. А. Маслоу в 1950-е годы поставил вопрос о самоактуализирующейся личности, творческая «подсистема» которой (креативность) была обязательной составляющей психической структуры, способной к постоянному позитивному росту [15, с. 69– 116]. Выделение четырех дидактических уровней освоения знания (двух репродуктивных и двух продуктивных) в книге В. П. Беспалько «Слагаемые педагогической технологии» [3] ставило вопрос о профессиональных и организационных ресурсах, необходимых для обеспечения творческого роста учащихся. В исследованиях Д. Б. Богоявленской «Психология творческих способностей» [1] говорится о континуальной модели «креативного поля», в котором сообразительность человека, нашедшего ответ на нетривиальную задачу, не равна поисковой активности личности, проявившей интерес не столько к получению ответа, сколько к анализу самой парадоксальной проблемы. А. С. Кармин обратился к изучению личности, весь жизненный путь которой был творческой реализацией своих потенций, – в отличие от «гениев одной ночи», прославившихся одним произведением или открытием. Впоследствии ученый рассмотрел творческую деятельность в соответствии с разными типами интуиции [12, с. 458– 471]. В. М. Аллахвердов в теории позитивного и негативного выбора, осуществляемого сознанием, указал на различие познавательных критериев, которые вырабатывают разные личности, обосновав тем самым необходимость социального контакта для сравнения результатов независимых познающих систем [1, с. 194–209]. Контакт разных «умов» открывает для каждого из них новые возможности в преодолении неэффективных познавательных моделей, т.е. культура повышает творческой потенциал каждой личности. Педагогическое применение «континуального» подхода к творчеству возможно в так называемых активных методах обучения, ибо там есть место приложения многообразию личностных и умственных стилей (метод Шаталова, метод сменных групп, групповой метод обучения, тренинговые формы и т.д. [13, 16]). Если рассматривать группу как живой социальный организм в педагогической системе, то следует дать ей все права самоорганизации [10]. Да, группа — это самоорганизующаяся система, которая может обеспечить многие функции самообучения. Другое

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

45

дело, что мощность этой системы не такова, чтобы быть полностью автономной. Но эта мощность достаточно велика, и при правильной постановке дела она из года в год должна расти [8]. Использование мощности группы как самообучающейся системы не только выгодно педагогу, но отвечает гуманистическим социальным идеалам: неестественно, что учащиеся поражены в естественном праве общаться друг с другом в процессе познания. И обеспечить правильное функционирование группы как социальной самообучающейся системы — вот какова основная задача педагога. Группа представляет из себя многоуровневую систему, где есть самые разные принципы деления: более сообразительные ученики и менее сообразительные, лучше успевающие по данному предмету и хуже, но самая важная дифференциация в педагогике учитывается очень мало. Речь идет о различии культурно-психологических установках учащихся. Понятие культуры связывают с тем опытом, который выработало и сохранило человечество с тех пор, как жизнь нашего предка перестала регулироваться единственно биологическими законами. В основе большинства типологий культуры лежит противопоставление (оппозиция) двух категорий: традиционализм – новация (варианты: адаптация – развитие; неподвижность – подвижность; устойчивость – динамизм). Носители древней культуры проявляли подозрительность к любому новшеству, а старое готова были во всех случаях почитать за благо. Следствия таков ориентации были самыми разнообразными: ритуализация общественной вплоть до обязательных предписаний, как себя вести» в быту и в интимной жизни; создание непререкаемых канонов в искусстве; единообразие в оценке самых разных людей внутри одного социального слоя; нетерпимость к другим социальным и культурным системам как к «неправильным»; готовность к использованию насилия по отношению к любому человеку, поступок или мнение которого отличается от общепринятого и т.п. С эпохи Возрождения растет уважение к оригинальным философам, уникальным художникам, гениальным ученым. Это значит, что начинается время, когда в человеке все больше ценится его индивидуальное начало, его неповторимость, незапрограммированность. Культура уже не диктует, а помогает, советует, спасает, вдохновляет. Речь, конечно, идет о тенденции, о направлении «стрелы культуры» на оси истории. Ведь оригинальность и уникальность человеческой личности становится действенным началом только на достаточно высоком уровне личностного развития. Яркая индивидуальность – это всегда высокоразвитая личность. Поэтому неразвитая личность проявляет тяготение к вполне простым, архаичным моделям культуры – о обязательными предписаниями и однозначными правилами на все времена, с догмами и угрозами в адрес думающих иначе. Мир сложен. Требуется гибкость ума в творческий поиск, поддержка нового и умение отойти от отжившего стереотипа. Но остается искушение решить все вопросы «простыми средствами»: с помощью «сильной руки» и «железной логики» правителя, путем уравниловки, уничтожения «врагов» и «вредителей» (посла чего на всех хватит и материальных и духовных благ), запрета на публикацию «чуждых мнений» и неизбежного самовосхваления. На шкале «традиционализм – новация» полюса представляют предельное состояние культуры, которое в принципе не может быть полностью достигнуто (как предел математической функции, к которому она стремится). Однако движение в истории и в индивидуальном развитии от первого полюса ко второму наблюдается достаточно отчетливо.

46

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

При историко-психологическом анализе личности теряет свою очевидность обыденное представление о «жизни с веком наравне», когда человека уподобляется хамелеону: его внутренний мир должен как бы окраситься цветом сегодняшней культурной среды, если, конечно, он не консерватор, не отживший кусок прошлого. Современность образуется взаимодействием людей разных страт – возрастных, специальных, образовательных, – а также и разных культур (особенно национальных). Крик моды, молодежная субкультура и даже новейшие открытия во всех областях культуры – это еще не вся современность, хотя она и маркируется прежде всего данными явлениями. Современность – это диалог всех субкультур в синхронном срезе [11, с. 17–19], в которых могут доминировать и современные установки, и архаические. Значит, и в синхронном срезе личности отложится время, а рядом с выстраданными современностью воззрениями могут уживаться и установки, ставшие предрассудком. Когда слово «современники» относят ко всем людям, жившим в одно и то же время, то иногда возникает путаница в истолковании их взаимодействия; есть опасность сглаживания именно исторических различий в культуре сосуществующих групп и составляющих их людей. Поэтому при анализе биографии человека неизбежно выделяется асинхронность его культурных слоев. И в системе установок современного учащегося она наблюдается также. Педагогика советского времени исходила из предположения, что различия в культурнопсихологических установках учащихся несущественны, так как доминирующее влияние на формирование человека оказывают государственные усилия по созданию единой цивилизации в рамках марксисткого проекта. Слабо учитывались семейные традиции ученика, различие культуры промышленно развитых городов и «глубинки», а светские установки образования подкреплялись скорее авторитетом власти, чем интеллектуальными техниками, обеспечивающими секуляризацию мировоззрения. Так как идеология советской эпохи обладала чертами догматичности, то в гуманитарной сфере политические лозунги подавались как вершина «научности», но в условиях стесненной дискуссионности они же невольно становились эквивалентами религиозной максимы. В целом же в образовании «буква» научности далеко не соответствовала «духу» независимого научного поиска, а значит, сохранялся упор на заучивание вместо обоснования, на воспроизведение «правильных» интерпретаций учебных текстов вместо выдвижения самостоятельных и аргументированных. Возникала опасность мимикрии репродукции под творчество. А основной исторический вектор развития современной цивилизации направлен, конечно, на творчество. И асинхронность культурных слоев в системе установок учащегося выражается отчетливо как следствие воздействия различных культурных влияний, воспринятых на уникальном жизненным пути каждого человека и закрепленных в духовной структуре тех социальных групп и институтов, которые личность признает эталонными. В процессе обучения «существуют качественные иерархические изменения в умственном развитии… внешне одинаковое поведение вызывается различными когнитивными механизмами» [18, p. 64]. Нет сомнения, что деятельность наиболее талантливых отечественных педагогов XX века была направлена на снижение указанной культурной асинхронности учащихся через активное внутригрупповое взаимодействие со все большим включением каждого в процесс освоения современных культурных навыков креативности. Не «застревая» на тех задачах, которые группа могла решить сама, педагог работал «на перспективу», ориентируя ее на более широкие познавательные интересы и творчество. Однако каждый раз оказывалось, что успешно начатый проект тем или иным способом низводился до интересного, но кратковременного

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

47

эпизода в истории отечественной педагогики. Асинхронность установок наркомпросовской бюрократии выражалась в мимикрии творческих порывов и поддержке архаического регулирования репродуктивного образования. Исследование поддерживается грантом РГНФ №13–06–00638а. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18.

Аллахвердов В. М. Размышление о науке психологии с восклицательным знаком. СПб., 2009. 264 с. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975. 502 с. Беспалько В. П. Слагаемые педагогической технологии. М.: Педагогика, 1989. 200 с. Боно Э. Де. Рождение новой идеи. М.: Прогресс, 1975. 180 с. Боно Э. Де. Латеральное мышление. Учебник творческого мышления. Минск: Попурри, 2005. 380 с. Богоявленская Д. Б. Психология творческих способностей. М.: ACADEMIA, 2002. 310с. Вертгеймер М. Продуктивное мышление. М.: Прогресс, 1987. 336 с. Виноградова М. Д., Первин И. Б. Коллективная познавательная деятельность и воспитание школьников. М.: Наука, 1977. 278 с. Вуджек Т. Тренировка ума. СПб.: Питер, 1996. 208 с. Иванов М. В. Пути оптимизации учебных занятий. Л.: ПГУПС, 1988. 32 с. Иванов М. В. Историческая психология личности. СПб.: ПГУПС, 2006. 160 с. Кармин А. С. Интуиция. Философские концепции и научное исследование. СПб.: Наука, 2011. 600 с. Лийметс X. Й. Групповая работа на уроке. М.: Знание, 1975. 62 с. Лук А. Н. Мышление и творчество. М.: Изд. политической литературы, 1976. 144 с. Маслоу А. Дальние пределы человеческой психики. М.: Евразия, 1997. 430 с. Шаталов В. Ф. Эксперимент продолжается. Донецк: Сталкер, 1998. 400 с. Штейнбах Х. Э. Психология творчества. СПб.: ПГУПС, 2010. 210 с. Toomela A. Vigotskian Cultural-Historical and Socialcultural Approactes Represent Two Levels of Analysis: Complementarity Instead of Opposition // Culture and Psychology. V. 14. N. 1. 2008. P. 57–69. Поступила в редакцию 15.01.2015 г.

48

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.6

Psychology of Creativity and Pedagogy in the Context of the Asynchrony of Cultural Personality Layers © M. V. Ivanov Petersburg Sate Transport University 9 Moskovsky Ave., 190031 Saint Petersburg, Russia. Email: [email protected] The article is devoted to problems of creative and reproductive strategies of modern Russian pedagogy with regard to the asynchrony of cultural personality layers of students. The asynchrony of cultural and psychological personality layers means that a system of personal attitudes consists of orientations that prevailed in different historical periods and therefore is able to combine both harmony and disharmony of interaction between them. Orientation on the reproduction or on the creativity has a particularly strong influence on the formation and dominance over private personal attitudes. Special attention is paid to active group learning methods that are capable of intensifying the creative development of a personality. The cause of many of the shortcomings of the modern education is the state bureaucratic activity armed of consolidating the archaic reproductive attitudes in teachers and students practices and at enhancing the asynchrony of cultural layers of personality, which hampers the further development of creativity. Much attention is paid to the traditions of Russian humanitarian thought and experience of outstanding Russian teachers largely determined the development of modern pedagogical practice. The activity of the most talented native teachers of the twentieth century was aimed at reducing the specified cultural asynchrony of pupils through active intragroup interaction with increasing inclusion of each in the process of development of modern cultural skills of creativity. Not “stucking” on the tasks that the group could decide for herself, the teacher worked "for the future", focusing it on the broader educational interests and creativity. Typology of culture correlates with cognitive mechanisms of socialization. Keywords: creativity, reproduction, cultural asynchrony, methods of learning, positive and negative choice, personality, self-actualization. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Ivanov M. V. Psychology of Creativity and Pedagogy in the Context of the Asynchrony of Cultural Personality Layers // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1. Pp. 43–49.

REFERENCES 1. 2. 3. 4. 5. 6.

Allakhverdov V. M. Razmyshlenie o nauke psikhologii s vosklitsatel'nym znakom [Reflection on the of Psychology Science with an Exclamation Point]. Saint Petersburg, 2009. Bakhtin M. M. Voprosy literatury i estetiki [Questions of Literature and Aesthetics]. Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1975. Bespal'ko V. P. Slagaemye pedagogicheskoi tekhnologii [Terms of Educational Technology]. Moscow: Pedagogika, 1989. Bono E. De. Rozhdenie novoi idei [The Birth of a New Idea]. Moscow: Progress, 1975. Bono E. De. Lateral'noe myshlenie. Uchebnik tvorcheskogo myshleniya [Lateral Thinking. Textbook of Creative Thinking]. Minsk: Popurri, 2005. Bogoyavlenskaya D. B. Psikhologiya tvorcheskikh sposobnostei [Psychology of Creativity]. Moscow: ACADEMIA, 2002.

ISSN 2305-8420 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18.

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

49

Vertgeimer M. Produktivnoe myshlenie [Productive Thinking]. Moscow: Progress, 1987. Vinogradova M. D., Pervin I. B. Kollektivnaya poznavatel'naya deyatel'nost' i vospitanie shkol'nikov [Collective Cognitive Activity and Education of Schoolchildren]. Moscow: Nauka, 1977. Vudzhek T. Trenirovka uma [Mind Training]. Saint Petersburg: Piter, 1996. Ivanov M. V. Puti optimizatsii uchebnykh zanyatii [Ways to Optimize Training Sessions]. Leningrad: PGUPS, 1988. Ivanov M. V. Istoricheskaya psikhologiya lichnosti [Historical Psychology of Personality]. Saint Petersburg: PGUPS, 2006. Karmin A. S. Intuitsiya. Filosofskie kontseptsii i nauchnoe issledovanie [Intuition. Philosophical Concepts and Scientific Research]. Saint Petersburg: Nauka, 2011. Liimet-s X. I. Gruppovaya rabota na uroke [Group Work in Class]. Moscow: Znanie, 1975. Luk A. N. Myshlenie i tvorchestvo [Thinking and Creativity]. Moscow: Izd. politicheskoi literatury, 1976. Maslou A. Dal'nie predely chelovecheskoi psikhiki [The Farther Reaches of Human Nature]. Moscow: Evraziya, 1997. Shatalov V. F. Eksperiment prodolzhaetsya [The Experiment Continues]. Donetsk: Stalker, 1998. Shteinbakh Kh. E. Psikhologiya tvorchestva [Psychology of Creativity]. Saint Petersburg: PGUPS, 2010. Toomela A. Culture and Psychology. Vol. 14. No. 1. 2008. Pp. 57–69. Received 15.01.2015.

50

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.7

Монизм или плюрализм? © В. П. Огородников Петербургский государственный университет путей сообщения Россия, 190031 г. Санкт-Петербург, Московский пр., 9. Email: [email protected] В XX веке плюрализм стал общей идеологией изначально разных идеалистических философских школ (экзистенциализм, герменевтика, структурализм, постпозитивизм и т.д.), что логически привело их к объединению в философии постмодернизма. В конце XX века плюрализм стали отождествлять с политической демократией. В России учение о признании равноправия множества независимых идеологий как основании демократии приобрело наибольшую популярность в интерпретации К. Ясперса, К. Поппера и П. Фейерабенда. Статья демонстрирует идеологическую и методологическую несостоятельность плюрализма, показывает, что только монизм, основанный на концепции диалектического детерминизма, может выявить объективные основания демократии. Применение диалектико-материалистической концепции детерминизма для раскрытия системы детерминаций развития общества позволяет выявить единство причины и непричинных типов детерминации этого развития. Поэтому объективной основой демократии является не «плюрализм факторов», а система субординированных и координированных детерминант, определяющих объективную тенденцию перехода социума к негосударственной форме управления. Ключевые слова: плюрализм, монизм, детерминизм, индетерминизм, демократия.

Чрезвычайно модная по сей день «концепция» плюрализма не только была принята на вооружения отечественными поборниками демократии, но и была легитимизована в Конституции РФ 1993 г. Так, в статье 13 прямо указывается: «В Российской Федерации признается идеологическое многообразие… Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной» [3, с. 7]. Статья 14-я узаконивает плюрализм религиозных мировоззрений [3, c. 7]. Плюрализм – философская доктрина, постулирующая абсолютное равенство множества независимых начал в развитии мира, общества, человеческого мышления или познания [7]. Плюрализм не приемлет системной соподчиненности, иерархизированности ни в чем. Монизм же, напротив, утверждает, что многообразие начал, причин, оснований всякого развития представляет собой системный синтез, в котором системообразующим центром является одно такое основание, причина и т.п. Однако одно дело провозглашать плюрализм в теории и совсем другое – пытаться провести его в жизнь. Практика, как известно, строгий судья теории, критерий ее истинности. Хотят или не хотят этого сторонники «плюралистической модели» общественного развития, а жизнь, капиталистическая действительность, вовсе не столь «плюралистична», как в их теориях. Безусловно, анархия, бесплановость, стихия рынка – все эти верные спутники капиталистического способа производства не покинули его и сегодня. Однако это отнюдь не те факторы, которые укрепляют общество или способствуют его «демократизации». Напротив, ныне

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

51

это хорошо уже знакомые нашему соотечественнику негативные спутники «рыночного» капитализма, проявляющегося в безработице, абсолютном и относительном обнищании трудящихся масс, усилении политической реакции, повышении сопротивления эксплуатируемого большинства населения, активности антибуржуазных выступлений. В этих условиях буржуазное государство, в какую бы тогу его ни рядили, объективно выполняет требования не плюрализма, а монизма, распространяющегося и на экономику, и на политику. Как верно отметил французский политолог Ж. Френд, «анархия, к которой ведет политический плюрализм, несовместима с единством и иерархией, без которых не может существовать ни одно государство»[11, p. 212]. Не отражая реальной структуры социальной детерминации, идея плюрализма не может быть обращена на действительность в качестве метода ее изменения. В связи с этим плюрализм остается лишь пустой абстракцией, выполняющей апологетическую роль в отношении капиталистического строя. Основополагающей формой плюрализма выступает, так называемый онтологический плюрализм, именно на него, как на постулат, производится ссылки при обосновании гносеологического, методологического, логического, праксиологического, аксиологического, социологического, экономического политического и идеологического и других конкретных форм плюрализма. Из сказанного ясно, что сопоставление плюрализма с признанием лишь качественного многообразия мира или взглядов на него («плюрализм мнений»), упраздняет саму сущность данной доктрины, т.к. сегодня ни в науке, ни в обыденной практике не постулируется качественное единообразие мира, его «монолитная» нерасчлененность. Подобный «монизм» не был присущ даже первым древнегреческим мыслителям, учившим, что единое вещественное начало мира модифицируется в ряде его различных, качественно многообразных состояниях (Фалес, Анаксимен, Демокрит и др.). В ХХ веке плюрализм, став общей идеологией поначалу различных, субъективно-идеалистических в своей основе, философских школ (экзистенциализм, нео – и постпозитивизм, структурализм, герменевтика, и др.), логично привел их к слиянию в философии постмодернизма. В конце ХХ века плюрализм стали отождествлять и с политической демократией. Мировоззренческо-методологическими основаниями плюрализма выступают: 1. Номинализм – абсолютизация единичного; 2. Аномологизм – логическое следствие номинализма, отрицание закономерного начала в мире; 3. Индетерминизм – абсолютизация случайности, отрицание не только причинной, но и любых определенностей, зависимостей и связей. Применение этих постулатов к различным предметным областям дает следующие разновидности плюрализма: 1. Онтологический плюрализм – постулирование независимости, несубординированности множества субстратных и субстанциональных начал объективного мира. 2. Гносеологический плюрализм – отрицание существование объективности в истине, попытка обосновать равноправность, «равноистинность» различных, даже противоположных точек зрения на один и тот же момент действительности.. 3. Методологический плюрализм – попытка обосновать равноправность любых методов познания. Наиболее показательным воплощением этой формы явился «эпистимологический анархизм» П. Фейрабенда [10].

52

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

4. Социологический плюрализм – идея равноправия, рядоположенности различных факторов социального развития. 5. Аксиологический плюрализм – постулирование равноправие критериев оценки человеческих ценностей, вплоть до утверждения плюральности самих этих ценностей. 6. Логический плюрализм – наиболее полно выражен в идее «логической терпимости» Р. Карнапа, означающей принципиальное отсутствие какой-либо наиболее адекватной миру системы логики [14]. 7. Политический плюрализм – использует основные концепции социологического плюрализма для обоснования идеи плюральности различных политических доктрин и процесса их практического воплощения (реальных политических действий). Наиболее популярным вариантом политического плюрализма в «перестроечной» и «реформисткой» России выступает идея видного религиозного экзистенциалиста К. Ясперса: «Плюрализм – это демократия» [12]. Не отражая реальной структуры социальной детерминации, идея плюрализма не может быть обращена на действительность в качестве метода ее изменения. В связи с этим плюрализм остается лишь пустой абстракцией, выполняющей апологетическую роль в отношении капиталистического строя. К основным характеристикам и, вместе с тем, функциям плюрализма следует отнести: 1. Политическая дезориентация оправдание беспринципности; 2. Оружие борьбы идеалистического мировоззрения против материализма, как монизма. 3. «Примирение» науки и религии, мистики с целью опустить массы в пучину мракобесия. 4. Отождествление монизма с политическим и идеологическим тоталитаризмом, а плюрализма – соответственно с демократией. 5. Обоснование равноправия различных опытов: житейского, научного, религиозного как равно ценностных: «праксиологический» плюрализм. 6. Оправдание индивидуализма и эгоизма в общественной жизни и практике. 7. Оправдание идеи равноправия истин относительно одного и того же явления: «гносеологический» плюрализм. 8. Отрицание необходимости единой, и, в первую очередь, диалектико-материалистической методологии: «методологический плюрализм» – Анархистская эпистемология П. Фейерабенда. С этих позиций любые методы хороши и в познании, и объяснении: американский философ благословляет ученых «делать то, что они хотят» принимать любые методы и любые теории «все сгодится». Ясно, что такой «метод» есть аметодия, а его применение означает крах, как целостной картины мира, так и деградацию научного знания в целом. 9. «Социологический плюрализм: отрицание ведущей и определяющей силы экономической жизни общества – диалектического единства производительных сил и производственных отношений. 10. Индетерминизм – характерная черта доктрины плюрализма в современной буржуазной философии и политологии [1]. Так как онтологический плюрализм играет роль «краеугольного камня» в построении всех современных плюралистических концепций, уделим ему особое внимание. Онтологический: плюрализм постулирует существование множество равноправных и равноценных (равновесных) начал в бытии, т.е. в объективном развитии природы и общества. В этом онтологический плюрализм не сопоставим с данными современного естествознания,

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

53

ибо всякая естественная, да и общественная наука имеет дело с закономерными процессами, может выявлять и описывать только систему направленных изменений. Плюрализм не совместим с такой направленностью, так как последняя определяется субординированностью и координированностью сил, детерминирующих изменение, что противоречит аксиоме плюрализма о равновестности, независимости и равноправности различных начал. Например, чтобы началось движение толкаемого тела нужно, чтобы временное равновесие действия и противодействия, сменилось доминированием воздействующей силы. Здесь проявляется субординированное единство и борьба противоположностей, что лежит в основе диалектического монизма. Факты, получаемые современным естествознанием, свидетельствуют – материальный мир во всех его проявлениях, на любом уровне организации – физическом, химическом, биологическом и социальном – монистичен. Нет ни одной системы, которая не представляла бы субординированное и координированное единство элементов. Постулируемое плюрализмом отсутствие субординации между элементами означает отсутствие связи между ними, то есть отсутствие системы. Автор нового синергетического подхода в науке лауреат Нобелевской премии Илья Пригожин показал, что движущей силой, эволюции природы является энергетическая диссипация – неравномерность распределения энергии в пространстве физических систем. Диссипативные структуры, как промежуточное звено между неживым и живым, главным своим свойством имеют неравновесность. Неравновестность и необратимость служат источником упорядоченности, структурирования, направленности в негэнтропийных системах основанием их единства. Плюрализм же постулируя равновесность элементов, может быть представлен лишь виртуальной моделью системы с максимальной энтропией, т.е. абсолютно неподвижной. Это естественнонаучные аргументы развенчивающие так называемый «онтологический плюрализм». Даже беглое знакомство с историей общество показывает, что общество всегда было и останется, пока существует, неравновесной системой. Никакого плюрализма обеспечивающих развитие общества никогда не наблюдалось, за исключением периодов псевдостабильности перед революционным изменением. Задачей любой науки является нахождение закономерного, раскрытие его сути. Незакономерное, абсолютно случайное непознаваемо, ибо познать мы можем только повторяющееся, воспроизводящееся, общее. Познать – значит понять, дойти от чувственно-единичного, конкретно-образного отражения предмета, до абстрактного, существенно-общего в определенном классе предметов – до понятия. Без понятий невозможно не только познание, но и мышление в целом. Доктрина плюрализма самым непосредственным образом связана с метафизической интерпретацией процесса детерминации. Плюрализм покоится на представлении о практически бесконечном количестве качественно однотипных, «равноправных» детерминант всякого события, что выступает основанием для вывода о неопределенности всех процессов, невозможности познать «полную причину» того или иного события. Такой подход фактически тождествен индетерминизму и является мировоззренческой и методологической основой субъективного идеализма.

54

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

Всякое расшатывание целостности, единства, диалектического начала в детерминизме объективно служит индетерминизму и плюрализму. В этом смысле представляется неправомерным разделение философского и естественно-научного детерминизма (скрытая форма «плюрализма детерминизма»), так как это имплицитно ведет к упразднению методологической и мировоззренческой функции философского принципа по отношению к конкретным наукам. Возникает парадоксальная ситуация: что «детерминистично» в плане «философского» детерминизма (например, вероятностные квантово-механические отношения), то «индетерминистично» в плане «физического» детерминизма. Плюрализм детерминизма скрывает в себе индетерминизм и субъективный идеализм, поскольку предоставляет возможность произвольно выбрать позицию, с которой всякие конкретные отношения могут быть представлены недетерминированными. Известно, что подобный прием используется позитивизмом (вплоть до постпозитивизма) в обосновании агностицизма. Мировоззренческим следствием идеи плюралистичности детерминизма является доктрина плюральности мировоззрения. Если нет единой, всеохватывающей концепции детерминизма, то не может быть и единой мировоззренческой концепции: каждый смотрит на мир в ракурсе своих детерминистских взглядов, среди которых неправомерно выделять ведущие и ведомые, истинные и ложные, поскольку здесь нет субординации, – все они равноценны. Диалектический монизм, напротив, исходит из теории диалектического детерминизма, раскрывающей субординированное единство причинных и непричинных детерминаций процесса развития как реализации возможности и на этой основе выясняющий объективное соотношение необходимого и случайного в объективной и субъективной реальности [5]. Развиваемая автором диалектическая концепция детерминизма связана с развенчанием и преодолением трех ложных альтернатив, являющихся серьезным препятствием для структурирования современного научного мировоззрения в целом, отдельных «картин мира» (в особенности социальной) и методологии научного познания: 1) лапласовского детерминизма – индетерминизма; 2) необходимости – свободы; 3) абсолютного монизма – плюрализма. Не представляя диалектического единства противоположностей, эти дилеммы при любом варианте выбора внутри них или между ними ведут к метафизическим (антидиалектическим) концепциям типа телеологии, неовитализма «теории факторов», фатализма, волюнтаризма и т.п. Решение этой проблемы – в теоретической реконструкции системы типов детерминаций, определяющих развитие любой системы как реализацию ее возможностей, воплощение ее в действительность, что требует различения типов и форм детерминации. Первые относятся к связи взаимодействия разного, вторые – к связи состояний различных этапов, моментов развития одного и того же. Рассмотрение того, как происходит взаимодействие, определение относительно активных сторон конкретного взаимодействия (детерминантов), позволяет раскрыть систему причинных и непричинных детерминантов процесса реализации возможности – каузального, кондиционального (условиями), функционального, инспирирующего («запускающего» процесс), системного и управляющего типов детерминаций.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

55

ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15.

Идеологический плюрализм видимость и сущность. М.: Мысль, 1987. Джемс В. Вселенная с плюралистической точки зрения. М., 1911. Конституция Российской Федерации. М., 1999. Обычное право и правовой плюрализм в изменяющихся обществах: Тезисы докладов. XI Международный конгресс комиссии по обычному праву и правовому плюрализму. М., 1997. Огородников В. П. Познание необходимости: Детерминизм как принцип научного мировоззрения. М.: Мысль, 1985. С. 208. Огородников В. П. Плюрализм – мировоззрение и методология деструкции // Известия Иркутского государственного университета. Серия «Философские науки». 2010. №1(1). С. 117–130. Огородников В. П. Деструктивность теории и метода плюрализма. libelli.ru/works/destruct.htm Оль П. А. Правопонимание: от плюрализма к двуединству. СПб., 2005. Рассел Д. Политический плюрализм. М., 2012. Feyerabend P. Science in a Free Society. London, 1978. P. 228. Freund 1. L'essence du politique. Paris, 1965. P. 317. Jaspers К. Vom Ursprung und Ziel der Geschichte. Munchen, 1952. S. 299. Carson D. A. The Gagging of God. Christianity Confronts Pluralism. Leiston, England, 1996. Carnap R. Studies in inductive logic and probability. University of California Press, 1980. Vol. 2. http://ru.wikipedia.org/wiki/Плюрализм(философия) Поступила в редакцию 15.01.2015 г.

56

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.

Monism or Pluralism? © V. P. Ogorodnikov Petersburg State Transport University 9 Moskovsky Ave., 190031 Saint Petersburg, Russia. Email: [email protected] In the twentieth century pluralism became a common ideology of originally different idealistic philosophical schools (existentialism, hermeneutics, structuralism, postpositivism, etc.), which logically led them to unite in the philosophy of postmodernism. At the end of the twentieth century pluralism become identified with political democracy. In Russia, the doctrine of recognition of equality of many independent ideologies as a basis of democracy has become the most popular in interpretation of K. Jaspers, K. Popper, and P. Feyerabend. The article demonstrates the ideological and methodological inconsistency of pluralism; it shows that only the monism based on the concept of dialectical determinism may reveal objective grounds of democracy. Application of dialectical materialist conception of determinism to the disclosure of system of determinacy of society development reveals the unity of reason and no causal types of determination of this development. Therefore, the objective basis of democracy is not “a plurality of factors”, but subordinated and coordinated system of determinants that define the objective tendency of society to non-State form of government. Keywords: pluralism, monism, determinism, indeterminism, democracy. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Ogorodnikov V. P. Monism or Pluralism? // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1. Pp. 50–56.

REFERENCES 1. 2. 3. 4.

5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15.

Ideologicheskii plyuralizm vidimost' i sushchnost' [The Ideological Pluralism: How it Seems and Its Real Nature]. Moscow: Mysl', 1987. Dzhems V. Vselennaya s plyuralisticheskoi tochki zreniya [The Universe from a Pluralist Perspective]. M., 1911. Konstitutsiya Rossiiskoi Federatsii [The Constitution of the Russian Federation]. M., 1999. Obychnoe pravo i pravovoi plyuralizm v izmenyayushchikhsya obshchestvakh: Tezisy dokladov. XI Mezhdunarodnyi kongress komissii po obychnomu pravu i pravovomu plyuralizmu [Customary Law and Legal Pluralism in Changing Societies: Theses of Reports. 11th International Congress of the Commission on Customary Law and Legal Pluralism]. M., 1997. Ogorodnikov V. P. Poznanie neobkhodimosti: Determinizm kak printsip nauchnogo mirovozzreniya [Cognition of Necessity: Determinism as a Principle of Scientific Worldview]. Moscow: Mysl', 1985. Pp. 208. Ogorodnikov V. P. Izvestiya Irkut-skogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya «Filosofskie nauki». 2010. No. 1(1). Pp. 117–130. Ogorodnikov V. P. Destruktivnost' teorii i metoda plyuralizma. libelli.ru/works/destruct.htm Ol' P. A. Pravoponimanie: ot plyuralizma k dvuedinstvu [Understanding of Right: from Pluralism to the Dyad]. Saint Petersburg, 2005. Rassel D. Politicheskii plyuralizm. M., 2012. Feyerabend P. Science in a Free Society. London, 1978. Pp. 228. Freund 1. L'essence du politique. Paris, 1965. Pp. 317. Jaspers K. Vom Ursprung und Ziel der Geschichte. Munchen, 1952. Pp. 299. Carson D. A. The Gagging of God. Christianity Confronts Pluralism. Leiston, England, 1996. Carnap R. Studies in inductive logic and probability. University of California Press, 1980. Vol. 2. http://ru.wikipedia.org/wiki/Plyuralizm(filosofiya) Received 15.01.2015.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

57

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.8

Экологические факторы повышения эффективности предпринимательской деятельности © Г. А. Кононова, В. В. Циганов* Высшая школа приватизации и предпринимательства – институт, северо-западный филиал Россия, 190005 г. Санкт-Петербург, ул. 6-я Красноармейская, 24. Тел.: +7 (812) 110 18 16. *Email: [email protected] В статье предлагается классификация управленческих решений экологического характера, принимаемых в процессе предпринимательской деятельности. Признаком классификации выступает характер экономического эффекта, получаемого в результате реализации решений разного типа. Рассмотрены отдельные векторы влияния улучшения санитарно-гигиенических условий труда работников на экономические результаты предпринимательской деятельности. Предложена группировка затрат, которые должны учитываться в процессе оценки экономической эффективности решений по оптимизации экологических параметров производственной среды. Рассмотрены методы мотивации предпринимателей в решении экологических производственных проблем. Ключевые слова: предпринимательская деятельность, экологические проблемы, условия труда, методы мотивации, эффективность бизнеса.

Мероприятия, направленные на оптимизацию экологических характеристик в соответствии с нормами, установленными в законодательных актах, должны предусматриваться в процессе управления любой организацией. Эти мероприятия расцениваются предпринимателями с коммерческих позиций, скорее, как неизбежные, но не как необходимые. Ощущение неизбежности, очевидно, связано с существованием системы государственного контроля над природоохранной деятельностью предпринимателей. Так, следует отметить характерное для последнего времени ужесточение законодательства в области контроля над условиями труда, включающими экологическую характеристику производственной среды [9, 12]. Недостаточно сильное ощущение предпринимателями коммерческой необходимости повышенного внимания к экологическим проблемам можно в определенной степени объяснить тем, что в предпринимательской среде пока не сформировано полного понимания экономической целесообразности мероприятий, направленных на решение этих проблем. В научных публикациях, посвященных проблемам экологического менеджмента [1, 5, 6, 11, 14, 15], экономические вопросы чаще всего рассматриваются в свете совершенствования системы санкций, налогов и льгот, а возможные положительные изменения результативности самой предпринимательской деятельности не структурируются. В связи с этим, исследование экологического аспекта управления организацией с позиций экономических интересов предпринимателя представляется достаточно актуальным. Исходя из различий в характере и силе влияния экономических последствий экологических решений, принимаемых в организации, подобные решения предлагается условно разделить на три группы.

58

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

1. Управленческие решения, непосредственно обеспечивающие соблюдение экологических норм состояния среды, внешней по отношению к предприятию. Это, например, решения, приводящие к уменьшению объема производственных отходов (прежде всего, относящихся к категориям неликвидных и опасных отходов), а также решения, направленные на снижение техногенной нагрузки на окружающую среду, предотвращающие загрязнение почвы, сточных вод и т.д. 2. Решения, оказывающие опосредованное положительное влияние на состояние внешней по отношению к организации среды. Здесь следует упомянуть решения, направленные на оптимизацию экологических характеристик продукции, производимой организацией, в результате чего может быть снижен объем отходов потребления без соответствующего снижения объема производства продукции, обеспечена возможность вторичного использования отходов, предотвращено негативное влияние определенных характеристик качества продукции на здоровье человека и т.д. 3. Решения, оказывающие положительное влияние на состояние внутренней производственной среды, и, таким образом, позволяющие оптимизировать экологические характеристики производственных и административных помещений организации. С точки зрения предпринимателя и в свете конкретных задач управления, в данном случае речь идет о решениях, приводящих к улучшению условий труда работников организации. Положительный экономический эффект, получаемый предпринимателем в результате реализации решений, включенных в первую группу, заключается в предотвращении непроизводительных затрат организации, к которым относятся, например, экологические штрафы. Успешная реализация решений, включенных во вторую группу, приводит не только к предотвращению непроизводительных затрат организации, но и к повышению спроса на производимую продукцию в связи с улучшением ее экологических характеристик. Таким образом, в этом случае экономический эффект возникает не только в части затрат, но и в части доходов организации. Значительный интерес с позиций оценки экономических интересов предпринимателя представляет процесс реализации решений, включенных в третью группу, поскольку здесь можно говорить о вероятности получения многофакторного эффекта. Такой эффект возникает, как правило, в результате улучшения условий труда, что связано с повышением работоспособности персонала [7, 8]. Однако в практике предпринимательской деятельности (особенно в малом и среднем бизнесе) экономическое значение управленческих решений, обеспечивающих улучшение условий труда, как правило, недооценивается. В определенной степени такое положение объясняется тем, что момент возникновения положительного эффекта зачастую существенно отдален во времени от момента вложения затрат в улучшение санитарно-гигиенических условий труда. Более того, появление эффекта может быть не только отдалено, но и растянуто во времени, и потому его измерение сразу после реализации решений (или в какой-либо другой жестко фиксированный момент времени) дает неточную информацию. Это обстоятельство снижает экономическую мотивацию предпринимателей в решении проблем улучшения условий труда, поскольку затраты на оптимизацию экологии рабочих помещений очевидны, а возникающий в результате этого эффект, на первый взгляд, выглядит неопределенным либо несущественным.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

59

Сделаем далее попытку структурирования эффекта, получаемого в результате реализации решений, направленных на улучшение условий труда. Улучшение условий труда при этом рассматривается как одна из центральных задач организации труда [13]. Уточним при этом, что в данном случае речь идет только о тех из общей совокупности условий труда, которые являются факторами внутренней производственной среды. Это санитарно-гигиенические условия труда работников организации, к которым относят температуру воздуха в производственных и административных помещениях, влажность и загрязнение воздуха, скорость его движения, производственный шум, местную и локальную вибрацию. При анализе состояния санитарно-гигиенических условий труда также принимается во внимание наличие в рабочем помещении (или рядом с ним) источников излучения и ультразвука. Определенная часть санитарно-гигиенических условий труда (температура воздуха, уровень влажности в помещении, скорость движения воздуха) характеризует состояние производственного микроклимата, а в сумме эти условия труда являются комплексным элементом производственной среды. Рассмотрим отдельные векторы влияния улучшения санитарно-гигиенических условий труда работников на экономические результаты предпринимательской деятельности, что позволит установить причинно-следственные связи, возникающие в процессе этого влияния. Вектор 1. Влияние улучшения условий труда на состояние здоровья работников. Благоприятные условия труда обеспечивают поддержание здоровья работников, что является фактором увеличения продолжительности периода высокой устойчивой работоспособности. В свою очередь, увеличение в организации числа работников, обладающих высокой работоспособностью, является фактором индивидуальной интенсификации труда, и, одновременно, фактором снижения целодневных потерь рабочего времени, вызванных состоянием здоровья. В результате однонаправленного влияния этих факторов обеспечивается рост часовой и годовой производительности труда, т.е. увеличивается объем продукции, в среднем произведенной одним работником в течение определенного времени. Рост производительности труда, в свою очередь, может быть использован предпринимателем в качестве реальной предпосылки относительного и (или) абсолютного высвобождения работников. Об абсолютном высвобождении работников можно говорить, когда рост производительности труда используется как фактор сокращения потребности организации в трудовых ресурсах при сохранении объема производимой продукции. Это вызывает такой экономический эффект, как сокращение общей величины заработной платы и затрат на содержание работников (страховые выплаты, спецодежда, льготы, установленные в коллективном или индивидуальном договоре и т.п.), т.е. приводит к снижению себестоимости единицы продукции. Экономическая обоснованность абсолютного высвобождения работников приобретает особую значимость в период ожидания или наступления экономических кризисов, когда предприниматели вынуждены сокращать численность работников, но, при этом, стремятся предотвратить снижение объема производства продукции. Относительное высвобождение работников происходит на основе использования роста производительности труда как фактора увеличения объема продукции без соответствующего увеличения численности работников. В результате можно ожидать возникновения такого экономического эффекта как повышение дохода организации, пропорциональное росту объема продукции.

60

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

Вектор 2. Положительное влияние улучшения экологических параметров производственной среды на структуру рабочего времени. В результате улучшения условий труда уменьшается число рабочих мест, на которых параметры, характеризующие условия труда, отклоняются от их нормативного уровня. В этом случае, при проектировании структуры рабочего времени не нужно вводить дополнительные внутрисменные перерывы на отдых, предусмотренные в соответствующих федеральных законодательных актах и отраслевых, а также коллективных трудовых соглашениях. Это позволяет снизить потери рабочего времени внутри рабочей смены и обеспечить рост суточной производительности труда. Кроме того, при устранении вредных условий труда количество дней отпуска, устанавливаемых предпринимателем при определении годового фонда рабочего времени, соответственно, уменьшается, что является фактором роста годовой производительности труда. Рост производительности труда работников, за счет оптимизации проектируемой структуры времени рабочего дня и годового фонда рабочего времени положительно влияет на изменение объема производимой продукции и, следовательно, увеличивает доход организации. Отметим также, что сокращение числа рабочих мест, по отношению к которым условия труда классифицируются как вредные, предотвращает те затраты предприятия, которые предусмотрены государственными законодательными актами, отраслевыми положениями и коллективными договорами, и являются компенсацией последствий, вызванных воздействием вредных условий труда на здоровье работников. Прежде всего, исключается необходимость выплаты надбавок за работу во вредных условиях труда, входящих в фонд заработной платы. Снижается также величина затрат на обеспечение профилактических медицинских мер (дополнительные медицинские обследования, санаторное лечение и т.д.), осуществляемых за счет самой организации в случае вредных и опасных условий труда ее работников. Предотвращаются и другие дополнительные затраты, связанные, например, с созданием специальных зон отдыха для работников, занятых на вредных работах и т.д. Отдельно стоит упомянуть о возможном предотвращении затрат, заключающихся в оплате дополнительного отпуска работникам этой категории. Таким образом, оптимизация проектируемой структуры рабочего времени, обеспечиваемая улучшением экологических характеристик производственной среды, может быть классифицирована как фактор снижения себестоимости единицы продукции и, одновременно, как фактор увеличения дохода организации. Вектор 3. Влияние улучшения условий труда на оценку работниками организации, как места работы. В данном случае останавливаем внимание на том, что неудовлетворенность условиями труда снижает оценку работником места его трудовой деятельности и может стать мотивом увольнения. Исследования, проведенные нами в транспортных организациях, выявили, что для работников отдельных профессиональных групп неудовлетворенность условиями труда входит в число основных мотивов смены места работы и может рассматриваться как одна из существенных причин повышения уровня текучести кадров. Кадровая нестабильность, как правило, приводит к не полной обеспеченности организации трудовыми ресурсами. Прямые негативные экономические последствия не полной обеспеченности организации кадрами состоят в отрицательном отклонении фактической величины объема продукции от запланированной величины. Поэтому, снижая уровень неудовлетворенности работников условиями труда и, обеспечивая, таким образом, устойчивость кадров, предприниматель предотвращает возможную потерю определенной части объема производимой продукции.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

61

Кроме того, не полная обеспеченность организации трудовыми ресурсами опосредованно влияет на экономические результаты деятельности организации. Во-первых, не полная укомплектованность кадрами, являясь возможной причиной срыва договорных обязательств или причиной несвоевременности выполнения этих обязательств, отрицательно сказывается на рыночной репутации организации и становится реальной предпосылкой снижения ее конкурентного статуса. В результате формируются условия, в которых высока вероятность потери клиентов, ухудшения кредитных перспектив и т.п., что является фактором снижения экономической состоятельности организации. Во-вторых, высокая сменяемость кадров «вымывает» работников высокой квалификации, препятствует достижению согласованности трудовых действий, затрудняет передачу персонифицированных профессиональных знаний, что в общей совокупности негативно влияет на уровень профессионализма работников и отрицательно влияет на продуктивность труда. В-третьих, кадровая нестабильность приводит к необходимости вложения дополнительных затрат на поиск, наем и подготовку или переобучение новых работников. Анализ причинно-следственных связей по вектору 3 позволяет утверждать, что в процессе управления организацией предпринимателю стоит учитывать зависимость решения работника сменить место работы от условий труда в связи с многофакторным влиянием сменяемости кадров на результаты хозяйственной деятельности. Вектор 4. Влияние улучшения условий труда на социально-психологический климат в организации. Нормальные условия труда на рабочем месте повышают привлекательность труда, что обуславливает рост социальной и профессиональной активности работников и способствует гармонизации трудовых отношений. Стремление предпринимателей улучшить условия труда, обычно, воспринимается работниками как фактор повышения качества трудовой жизни, и это способствует оптимизации отношений социального партнерства, а также активизации процесса формирования и развития корпоративной культуры. Влияние социально-психологических факторов на уровень производительности труда не вызывает сомнений, и оно должно учитываться в процессе управления организацией, несмотря на то, что количественная оценка степени этого влияния выглядит достаточно сложной. Наш опыт показывает, что для такой оценки могут быть использованы методы прикладной социологии, в результате чего определяется возможный рост производительности труда и соответствующие ему изменения объема продукции и, на этой основе, дохода организации. Итак, положительными экономическими результатами успешной реализации управленческих решений в области оптимизации экологических характеристик рабочих помещений являются повышение (предотвращение снижения) дохода и снижение себестоимости единицы продукции (предотвращение дополнительных затрат), в свою очередь, обеспечивающие рост прибыли или снижение убытка организации. К таким результатам относится также положительное изменение величины ряда других показателей деятельности организации, например, платежеспособности, рентабельности производства, фондоотдачи, эффективности инвестиций и т.д. Эти обстоятельства приобретают особое значение в связи с многочисленными проблемами экономики предпринимательства, упоминаемыми, например, в [3]. До сих пор речь шла об эффекте, получаемом в результате оптимизации производственной среды. Однако, в соответствии с общепринятыми методологическими принципами [4], при оценке экономической эффективности решений, направленных на улучшение условий

62

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

труда работников организации, этот эффект должен быть сопоставлен с затратами, которые возникают у предпринимателя в связи с материальным и кадровым обеспечением реализации решений. Предлагаем следующую группировку затрат, которые должны учитываться предпринимателем в процессе оценки экономической эффективности решений по оптимизации экологических параметров производственной среды: -затраты, связанные с анализом экологической ситуации. Это затраты на обследование производственной среды (выполнение соответствующих инструментальных замеров экологических характеристик в рабочих помещениях, проведение экспертных опросов, и т.п.), а также затраты на обработку и анализ полученной информации, на создание и поддержку нормативной базы оценки условий труда, на разработку управленческих проектов совершенствования организации рабочих мест и т.д.; -затраты, возникающие в связи с полным обновлением или модернизацией используемой в организации техники в тех случаях, когда она является влиятельным и устойчивым источником негативного воздействия на производственную среду. Это затраты на демонтаж заменяемой техники, на приобретение или оплату аренды новой техники, и на ее лицензирование, доставку, установку. Следует упомянуть также затраты на обучение работников новым профессиональным навыкам и т.д.; -затраты на сооружение и дальнейшую эксплуатацию устройств, корректирующих экологические характеристики производственной среды. В эту группу можно включить затраты на приобретение и установку охлаждающих и теплоизолирующих экранов, поглощающих шум поверхностей, перегородок, герметизирующих сооружений т.д.; -затраты, обеспечивающие инновационное использование в организации экологически безопасных технологий. Внедрение новой технологии неизбежно связано с затратами на реконструкцию рабочих помещений, техническую и организационную оснастку рабочих мест, дополнительное обучение работников, оплату лицензий и т.д.; -затраты, направленные на закупку, доставку, установку и эксплуатацию оборудования, использование которого в рабочих помещениях обеспечивает улучшение санитарно-гигиенических условий труда. Чаще всего это затраты, связанные с установкой кондиционеров, воздушных тепловых завес, калориферов, вентиляционных устройств и т.д. Состав затрат, учитываемых в каждом конкретном случае оценки экономической эффективности, зависит от характера организационных изменений, которые предприниматель инициирует и осуществляет в процессе нормализации экологических параметров производственной среды. Общий вывод. Решение внутрипроизводственных экологических проблем входит в круг экономических интересов предпринимателя и, соответственно, должно предусматриваться, как при проектировании социально-экономического развития организации, так и в процессе текущего управления. Повышение экономической мотивации предпринимателей в решении экологических проблем может быть достигнуто в результате их целевого информирования об экономических выгодах, которые получает организация, вкладывая средства в мероприятия экологического характера, что показано в статье на примере мероприятий, направленных на улучшение условий труда работников. Это обстоятельство, на которое обращают внимание и

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

63

другие исследователи [2], целесообразно учитывать при формировании программ повышения квалификации предпринимателей, особенно тех из них, кто занят в сфере малого и среднего бизнеса. ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15.

Бабленкова И. И. Экологический менеджмент: монография. М.: ВГНА Минфина России, 2010. Володин Р. Экологическое образование как фактор повышения эффективности предпринимательства в России // Предпринимательство. 2012. №1. Гражданкин В. А., Гражданкина О. А., Карвонен А. Е. Экономика предпринимательства: проблемы теории и практики: Монография. СПб: Ленингр. гос. ун-т им. А. С. Пушкина, 2011. Григорян М. Г. К вопросу об оценке деятельности предприятия // Вестник ИНЖЭКОНа. Сер. Экономика. 2010. Вып. 3 (38). Долгодворов В. Н. Управление в эколого-экономической системе: учебное пособие. Кострома: КГУ, 2011. 274 с. Игнатьева М. Н. Формирование системы экологического риск-менеджмента на предприятии: Монография. Екатеринбург: Изд-во УГГУ, 2012. Калачева О. А. Взаимосвязь эффективности производства и условий труда на рабочих местах компании. Воронеж: Кварта, 2013. Кононова Г. А., Циганов В. В. Факторы роста производительности труда в инфраструктурных отраслях региональной экономики // Вестник Российской Академии естественных наук. 2013. №4. Лысак А. П. Специальная оценка условий труда: контроль и санкции ужесточились // Охрана труда и техника безопасности на промышленных предприятиях. 2014. №12. Масленникова И. С., Волкова Л. В. Система инструментального управления в области охраны окружающей среды // Вестник ИНЖЭКОНа Сер. Экономика. 2014. Вып. 3. Масленникова И. С., Горбунова В. В. Экологический менеджмент: учебник. СПбГИЭУ, 2012. Михайлов Ю. М. Специальная оценка условий труда: практический комментарий к Федеральному закону от 28 декабря 2013 г. № 426-ФЗ. М.: Альфа-Пресс, 2014. Потуданская В. Ф. Основы организации труда. Омск: Изд-во ОмГТУ, 2013. Хаханина Т. И. Экологический менеджмент: Монография. М.: МИЭТ, 2010. Экологический менеджмент. Оценка жизненного цикла. Требования и рекомендации. М.: Стандартинформ, 2010. Поступила в редацию 08.09.2014 г.

64

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.8

Ecological Factors Improving Efficiency of Business Activities © G. A. Kononova, V. V. Tsiganov* Higher School of Privatization and Entrepreneurship. Institute, North-West branch 24 6th Krasnoarmeyskaya St., 190005 Saint Petersburg, Russia. Phone: +7 (812) 110 18 16. *Email: [email protected] The economic importance of optimizing the environmental situation from the perspective of an entrepreneur are assessed in the article. The classification of administrative decisions taken in the course of the business activities is proposed. The authors identified a group of solutions directly providing optimization of environment external to the enterprise, solutions that have an indirect positive impact on the environment and solutions that improve ecology of industrial premises. The nature of economic effect of resulting solutions of various types is taken into account. Vectors of influence of working conditions on the economic results of business activities are described. The nature and strength of the impact of model management decisions results of business activities are defined. Key performance indicators of entrepreneurial activity are identified: employee productivity, the amount of revenue and profitability, solvency, staff stability, the competitiveness of enterprises. Grouping the costs of ecological parameters optimization of the production environment is proposed. Relationship between level of working conditions and socio-psychological climate in the collective enterprise is disclosed. The methods of motivation of entrepreneurs in solving of environmental, production problems are considered. The role of training entrepreneurs engaged of medium and small businesses are underlined especially. Thus, in the article the relationship between environmental and economic problems of entrepreneurial activity is investigated. Role and opportunities of entrepreneurs in solving these problems are defined and structured. Keywords: business activities, ecological problems, working condition, methods of motivation, business efficiency. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Kononova G. A., Tsiganov V. V. Ecological Factors Improving Efficiency of Business Activities // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1. Pp. 57–65.

REFERENCES Bablenkova I. I. Ekologicheskii menedzhment: monografiya [Environmental Management: Monograph]. Moscow: VGNA Minfina Rossii, 2010. 2. Volodin R. Predprinimatel'stvo. 2012. No. 1. 3. Grazhdankin V. A., Grazhdankina O. A., Karvonen A. E. Ekonomika predprinimatel'stva: problemy teorii i praktiki: Monografiya [Economics of Entrepreneurship: Questions of Theory and Practice: Monograph]. Saint Petersburg: Leningr. gos. un-t im. A. S. Pushkina, 2011. 4. Grigoryan M. G. Vestnik INZhEKONa. Ser. Ekonomika. 2010. No. 3 (38). 5. Dolgodvorov V. N. Upravlenie v ekologo-ekonomicheskoi sisteme: uchebnoe posobie [Management in EcologicalEconomic System: Textbook]. Kostroma: KGU, 2011. 6. Ignat'eva M. N. Formirovanie sistemy ekologicheskogo risk-menedzhmenta na predpriyatii: Monografiya [The Formation of a System of Environmental Risk Management at the Enterprise: Monograph.]. Ekaterinburg: Izd-vo UGGU, 2012. 7. Kalacheva O. A. Vzaimosvyaz' effektivnosti proizvodstva i uslovii truda na rabochikh mestakh kompanii [The Relation of Production Efficiency and Working Conditions at Workplaces of a Company]. Voronezh: Kvarta, 2013. 8. Kononova G. A., Tsiganov V. V. Vestnik Rossiiskoi Akademii estestvennykh nauk. 2013. No. 4. 9. Lysak A. P. Okhrana truda i tekhnika bezopasnosti na promyshlennykh predpriyatiyakh. 2014. No. 12. 10. Maslennikova I. S., Volkova L. V. Vestnik INZhEKONa Ser. Ekonomika. 2014. No. 3.

1.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

65

11. Maslennikova I. S., Gorbunova V. V. Ekologicheskii menedzhment: uchebnik [Environmental Management: Textbook]. SPbGIEU, 2012. 12. Mikhailov Yu. M. Spetsial'naya otsenka uslovii truda: prakticheskii kommentarii k Federal'nomu zakonu ot 28 dekabrya 2013 g. No. 426-FZ [Special Assessment of Working Conditions: Practical Commentary to the Federal Law of 28 December 2013. Federal Law № 426]. Moscow: Al'fa-Press, 2014. 13. Potudanskaya V. F. Osnovy organizatsii truda [Basics of the Organization of Labor]. Omsk: Izd-vo OmGTU, 2013. 14. Khakhanina T. I. Ekologicheskii menedzhment: Monografiya [Environmental Management: Monograph]. Moscow: MIET, 2010. 15. Ekologicheskii menedzhment. Otsenka zhiznennogo tsikla. Trebovaniya i rekomendatsii [Environmental Management. Assessment of Life Cycle. Requirements and Recommendations]. Moscow: Standartinform, 2010. Received 08.09.2014.

66

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.9

Содержательно-технологическая основа организации инклюзивного образования детей в режиме дистанционного обучения © Ю. Н. Мукминова, Р. Х. Шаймарданов* Сургутский государственный педагогический университет Россия, 628417 г. Сургут, ул. 50 лет ВЛКСМ, 10/2. *Email: [email protected] Инклюзивное образование становится одним из важнейших компонентов современной системы образования в России. Идеи инклюзивного обучения родились из потребности общества помочь детям с особенностями развития интегрироваться в социум. Без этого не возможно построение нового цивилизованного общества, системы образования, отвечающей гуманистическим принципам. Целью настоящего исследования, в теоретическом плане, является проблема разработки практико-ориентированной содержательно-технологической основы дистанционного обучения детей с ограниченными возможностями здоровья. В практическом плане – проблема формирования предметной информационно-образовательной среды, конструирование содержания, определения методов, педагогических технологий, условий формирования, способствующих достижению планируемых образовательных результатов и развитию познавательной самостоятельной деятельности без ущерба для здоровья детей на основе учета их индивидуальных возможностей. Ключевые слова: содержательно-технологическая основа, организация инклюзивного образования, дистанционное обучение, инновационное развитие.

Для людей характерно учиться в действии, взаимодействия с другими людьми и миром. В этом процессе человек не только пользуется полученными ранее знаниями, что делает его действия эффективными, но и делится ими. Подобное обучение гораздо эффективнее обычного прослушивания лекции или чтения текста. Древняя китайская мудрость говорит: «Рассказанное – забудется, показанное – запомнится, а опробованное – научит». Взаимодействие позволяет появиться новым социальным отношениям. В контексте процесса дистанционного обучения, во время которого общение происходит не непосредственно, а с учетом дополнительных факторов, вызванных применением современных информационных технологии и методик обучения, этот процесс вызывает особый интерес. Дистанционным преподавателем является преподаватель-консультант, владеющий основами фундаментальной телекоммуникаций и информатики, обладающий умением и способностью руководить в течение дистанционного обучения обучаемым, для чего крайне важны не только практические умения и навыки, имеющие к этому отношение, ну и другие качества, такие как мировоззренческая позиция, общее представление об обществе, людях и природе [3, с. 78]. Дистанционный преподаватель – это подготовленный специалист, который управляет индивидуальной работой обучаемых, координирует между ними взаимодействие в условиях компьютерного дистанционного обучения. Выделим основные задачи, стоящие перед преподавателем дистанционного обучения: [4, с. 76]

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

67

− активизация мотивов к обучению; − постановка учебных задач и целеи" перед учеником; − передача опыта и знании" , формирование способности и компетенции, навыков и умении" , и дальнеи" шее их развитие; − организация взаимодеи" ствия между всеми участниками процесса обучения; − организационная работа, обеспечивающая учебныи" процесс; − формирование набора инструментов для разработки методов и форм обучения; − улучшение эффективности деятельности обучаемых, организация надежнои" обратнои" связи с обучаемыми; − непрерывныи" контроль обучающего процесса; − оценка компетенции, контроль качества усвоенных знании" , навыков, и умении" . Преподаватель может принимать участие на всех этапах дистанционного учебного процесса, однако обязательными являются следующие: - подготовка детей к процессу обучения с помощью обучающих материалов; - консультации учеников при самостоятельной работе над изучением учебных материалов и контроль посредством упражнений и контрольных заданий; - сдача экзаменов и участие в телеконференциях. Особенностью дистанционного образования и конкретным воплощением компетентностного подхода явилась идея интеграции следующих трех сред: профессиональной, учебной, и социальной, которая образуется из суммы всех видов взаимодействий дистанционного преподавателя и обучающихся, в ходе которых и происходит процесс социализации образовательных программ и деятельности обучающихся. Социальная среда выражается в интенсивном дистанционном общении преподавателей с обучающимися, в результате которого происходит обмен опытом, проблемами, знаниями, переживаниями [18, с. 28]. Для организации высокого уровня обучения необходимо насыщение дистанционных курсов широким спектром деятельностных элементов. Деятельностный элемент - это такой учебный элемент, который позволяет организовывать взаимодействия следующих типов: - «преподаватель ↔ обучаемый»; - «преподаватель ↔ обучаемые ↔ обучаемые»; - «преподаватель ↔ обучаемый ↔ обучаемый». Иначе говоря, организовать совместные формы деятельности, коллективные конференции, дискуссии, как в группе, так и в открытом информационном поле [14, с. 156]. Через призму процессного подхода при взгляде на деятельность обучающегося по методу дистанционного образования можно понять главные компоненты и позицию дистанционного преподавателя в структуре образовательного процесса, а также организационные механизмы взаимодействия всех субъектов образовательного процесса. Организационными формами дистанционного обучения являются различные варианты взаимодействия преподавателей и обучающихся, цель которых заключается в достижении конкретных компетенций. В заочной, дневной, очно-заочной формах обучения организационные формы представлены семинарами, лекциями, практическими занятиями и другими мероприятиями, представленными в таблице.

68

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

Таблица Организационные формы взаимодействия субъектов в среде дистанционного обучения Виды организационных Характеристика организационной формы форм Презентация Групповые дистанционные занятия преподавателя с учениками, которые нацелены на введение в обучающий процесс, формирование обзорного представления о курсе, создание необходимого рабочего настроя перед началом изучения Конференция Коллективные формы занятий, такие как открытое обсуждение изучаемого материала, цель которых - понять взаимосвязи и концептуальные границы курса Самостоятельная работа Групповая или индивидуальная работа учеников, направленная на приобретение опыта и навыков применения концептуальных основ при решении профессиональных задач и проблем Контроль (экзамены, те- Индивидуальная и контролируемая дистанционным преподавателем расты и пр.) бота обучающегося, направленная на испытание знаний и навыков и обучение через ошибки, затруднения и решение проблем Клуб Групповая дистанционная работа обучающихся под контролем преподавателя с целью формирования общих для всех ее участников интересов и разрушение коммуникативных барьеров в процессе обучения Исследовательские Коллективная и индивидуальная работа ученика под дистанционным рупроекты, групповая ководством преподавателя для глубокого освоения предлагаемого матеработа риала и раскрытия его новых аспектов Самостоятельная работа Поддерживаемая преподавателем индивидуальная работа обучающегося с учебным материалом со всеми видами учебных материалов с целью их освоения Группа дистанционных Коллективная работа обучающихся под руководством дистанционный преподавателей преподавателей в форме открытых занятий с применением приемов интенсивного обучения с целью приобретения опыта применения концепций в стандартных, нестандартных модельных ситуациях; активизация коммуникативных , рефлексивных мыслительный качеств учеников Воскресная школа Коллективная работа дистанционный преподавателей с обучающимися через глубокое погружение в учебный материал с целью систематизация знаний, формирование опыта, позволяющего находить комплексные решения профессиональных проблем, развитие таких качеств, как творчество, мышление, рефлексия, коммуникация Группа самоподдержки Коллективное взаимодействие обучающихся через групповые обсуждения проблем, возникших при освоении материала, имеющее целью углубление представления о задачах и концепции изучаемого курса

Проведя сравнительный анализ представленных в табл. форм взаимодействия субъектов процесса дистанционного обучения и классического (семинары, лекции, пр.), мы обнаружим существенные различия, что обусловлено различием целей и содержания деятельности преподавателя и обучающегося. В дистанционном образовании также могут применяться традиционные организационные формы, но они охватывают далеко не весь спектр и полноту деятельности учеников в рамках система дистанционного обучения [19, с. 44].

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

69

Не все, перечисленные в табл., формы взаимодействия можно применить в работе образовательного учреждения. Однако, среди них отметим базовые, обязательные для обеспечения высокого качества образовательной деятельности: вводная презентация, самостоятельные занятия ученика по учебным материалом, контроль знаний с помощью выполнения соответствующих заданий, конференция, экзамен, воскресная школа и, безусловно, личное общение между учащимися и преподавателем, что является непременным условием развития межкультурного диалога и функциональной грамотности [6, с. 25]. Являясь субъектом дистанционного обучения, преподаватель играет роль главного звена, обеспечивающего высокую эффективность образовательного процесса. Современные обучающиеся с неохотой воспринимает материал, который подается недостаточно эффективно, они предъявляют высокие требования к коммуникативным качествам преподавателя. Он же, в свою очередь, должен приложить самый серьезные усилия для того, чтобы завоевать уважение учащихся, продемонстрировать им свою увлеченность, профессиональную компетентность, справедливость и отзывчивость [17, с. 69]. Данные проводимого в Интернете социологического опроса, касающегося образования, в том числе, дистанционного, выявляют следующие определяющие факторы, влияющие на принятие решения о том или ином виде обучения. Наряду с такими факторами, влияющими на процесс выбора, как широкий профиль, фундаментальность обучения, глубина специализации (11.7%), возможность совмещать работу и учебу, качество учебного процесса (13.1%), а также сроков обучения и гибкостью обучающих программ (10.5%), основными, которые оказывают определяющую роль в принятии решения о начале обучения, являются качественный уровень обучения и степень квалификации преподавателя (22.8%) [12, с. 74]. В рамках вышеназванного исследования предлагалось высказать оценку значимости и важности процесса общения с преподавателем в ходе дистанционного обучения. В итоге выяснилось, что важным и необходимым проводить консультации с преподавателем в период работы, как с учебными материалами, так и в процессе аттестации, считают 70% респондентов [10, с. 104]. Взаимодействие и общение между преподавателем и учеником в обучающем процессе помогает раскрыть творческие способности ученика, способствуют взаимному обмену информацией, а коммуникационные и компьютерные технологии выступает в роли инструмента, способствующего эффективному усвоению учебных материалов и решению профессиональных задач в будущем. В результате этого мы наблюдаем процесс вовлечения ученика в ход обучения, максимальную активизацию его ресурсов и творческих возможностей для решения стоящих передним ним проблем и т.д. Как показали результаты исследования детей, проведенные специалистами ГОУ ВПО ВВАГС и ННГУ им. Н. И. Лобачевского, подавляющему большинству из них (78%) необходима консультационная помощь педагогов в процессе занятий с цифровыми учебными материалами, особенно, при обсуждении результатов промежуточных аттестаций. Среди самых предпочтительных форм общения со своим преподавателем были отмечены индивидуальная общение, консультации в период аттестационный работ в он-лайн режиме и обсуждение итогов Интернет-тестирования. Консультации с преподавателем в он-лайн режиме, как и обсуждение итогов тестирования, были выделены в качестве главных вариантов сотрудничества с педагогом в ходе дистан-

70

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

ционного обучения. Между тем, гораздо меньше известно о таких эффективных формах взаимодействия между учащимися и преподавателями в пределах учебной группы, как чат, доска объявлений, форум группы и взаимодействие и общение в рамках виртуального класса. При отсутствии эффективной обратной связи невозможно организовать продуктивный и содержательный процесс обучения. Эффективность любого дистанционного обучения определяется четырьмя составляющими: полноценным использованием при обучении педагогических технологий; эффективным взаимодействием между преподавателем и учеником; эффективностью обратной связи; качеством методических материалов [8, с. 59]. Вебер М. отмечал, что лишь тогда действие человека обретает черты социального, когда оно рационально связано с действиями других людей, оказывая на них влияние, и одновременно испытывая обратное воздействие от действий этих людей. В рамках среды дистанционного обучения подобные социальные действия можно проследить по векторам взаимодействия «преподаватель ↔ обучаемые ↔ обучаемые», «преподаватель ↔ обучаемый», «преподаватель ↔ обучаемые». Ведя речь о различных аспектах социального взаимодействия, происходящего в рамках дистанционного обучения, автор считает важным, что именно средства дистанционного обучения позволяют преподавателю максимально индивидуализировать взаимодействие с обучаемым посредством виртуального класса, группового форума, чата, в результате чего он может акцентировать внимание отстающего ученика на тех или иных проблемах, разработать интересные задания для успевающих, что в целом окажет стимулирующее влияние на познавательную деятельность всей группы в совокупности, усиливая, тем самым, творческую составляющую работы педагога [7, с. 210]. Как показывает опыт автора, полноценность электронного образовательного ресурса подразумевает наличие средств и инструментов, позволяющих наставнику всесторонне оценить эффективность работы ученика с конкретным учебным курсом. Для анализа результативности применения технологии дистанционного образования и выводов об эффективности подачи учебных материалов электронного курса, удобства работы с конкретным электронным ресурсом, валидности текстов, степени интерактивности взаимодействия между всеми субъектами образовательного процесса необходимо вести отчеты и статистику посещений курса, мониторинг выполнения тестовых заданий, периодичности обращения к тем или иным справочным материалам, учет времени, потраченного на страницах курса и других данных. Грамотно оформленный журнал посещений делает возможным наглядное изображение динамики работы с курсом каждого учащегося, прошедшего авторизацию, отслеживание интенсивности работы с текстами, правильность выполнения заданий, интенсивность применения всех возможностей виртуального общения (диалоги в виртуальном классе, формулировки вопросов). Это делает возможным преподавателю владеть объективной информацией о работе ученика, делая выводы о ее результативности, а в итоге - об эффективности обучения в целом [5, с. 84]. В состав традиционных обучающих систем входят такие элементы диагностики состояния учащегося, как посещаемость конкретных страниц по датам, все этапы работы с текстом или заданием, временные параметры прохождения текста. На основании полученных данных об индивидуальных особенностях учащегося, ему предлагается та или иная ветка обучения.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

71

Автор считает, что для систем дистанционного обучения контроль знаний учащихся играет одну из ключевых ролей [20, с. 42]. Подобные системы должны обеспечивать надежную обратная связь с наставником виртуальным или реальным, например, посредством детального комментирования неверных ответов, или систем, которые адаптируются к ответам ученика и предоставляют ему необходимый материал для формирования правильных ответов. Инструменты электронного тестирования, входящие в структуру сетевого ресурса, исключают элемент субъективизма при оценке знаний, что, в свою очередь, упрощает и улучшает диагностику степени подготовки ученика. В результате этого наставник в любой момент имеет всестороннюю информацию о работе учащегося с материалом, выполнении заданий и тестов, знает об уровне подготовленности любого из обучаемых, при экзаменационной проверке минимизируется вероятность случайных результатов, она становится в большей степени предсказуемой. В связи с этим, преподаватель, владеющий всей полнотой информации об активности работы ученика с учебными материалами, может максимально индивидуализировать обучающий процесс, вырабатывая персональные рекомендации как группе в целом, так и конкретному обучаемому. Тем не менее, трудно добиться корректной оценки знаний ученика лишь методами, применяемыми в рамках системы дистанционного обучения. С подобной реальной проблемой приходится сталкиваться каждому наставнику, и пути ее решения должны быть отражены в соответствующих нормативных актах, регулирующих применение дистанционных образовательных технологий в школьном учебном процессе. Невзирая на то, что подавляющее время общения и мониторинга текущего уровня знаний остается в рамках дистанционного обучения, необходим личный промежуточный и системный контроль, а итоговое тестирование – исключительно посредством личного контакта и итоговой аттестацией в форме сдачи экзамена [1, с. 106]. Алгоритмы взаимодействия, также как и регламент оценки знаний ученика, должны быть прописаны в специальных нормативных актах, посвященных применению дистанционных технологий в школе, будучи обязательными для выполнения всеми педагогами. Это сделало возможной как процедуру оценки знаний, а также взаимодействие между обучаемым и преподавателем в более общем смысле более конструктивными и объективными [16, с. 116]. Интенсивность взаимодействия ученика с цифровым учебным продуктом является одним из главных преимуществ применения инновационные средства обучения в учебном процессе, а уровень активности конкретного пользователя в рамках дистанционного учебного процесса слушать важнейшим показателем качества того или иного электронного образовательного ресурса. В процессе обучения важно соблюдать главный принцип, заключающийся в использовании малейшей возможности для максимально широкого ведения диалога с учеником как средства обучение и фактора его личностного развития. Если Интернет зарекомендовал себя в качестве хорошего справочника, то в роли учителя он находится на начальном этапе развития. Назрела необходимость создания единых образовательных информационных порталов, где были бы выложены видеозаписи лекций и другие материалы, позволяющие удаленно иметь доступ к знаниям, и дающим возможность любому человеку, имеющему доступ к Сети, научиться всему необходимому. Другими словами, Интернет стал средством демократизации и преодоления неравенства в образовательной сфере [9, с. 86].

72

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

Используемые в дистанционном обучении средства позволяют преподаватель акцентировать внимание на самостоятельности организации учеников при присвоении материала, освободив наставника от отработки и изложения значительного объема учебного материала. Процесс, при котором происходит взаимодействие действующего с самим собой, Г. Блумер назвал формирующим процессом. Если личность не сформировала в себе способность порождать информацию, определять ее смысл, то общение переходит в трансляцию. При этом существует опасность развития антагонистически противоречивого процесса: создание все более совершенных информационных систем на фоне все менее совершенных по отношению к ним людей, что противоречит принципиальной возможности прогресса человечества по направлению к ноосфере [11, с. 59]. В результате взаимного принятия ролей открывается возможность для коммуникативного понимания ролей субъектов взаимодействия и перспектив действия. Субъекты взаимодействия производят интерпретацию поведения друг друга, создавая тем самым предпосылку для взаимодействия. Эти процессы происходит не только на уровне межличностном, но и в рамках отдельного индивида, потому что, говоря что-нибудь другому человеку, он говорит одновременно и самому себе. В условиях современности, в эпоху стремительного развития телекоммуникационной и компьютерной техники необходимо обеспечить «высокое соприкосновение» техники и человека. Это означает, что требования к нравственному и интеллектуальному уровню развития человека должны значительно возрасти. Человек должен опережать прогресс компьютерных технологий, выступая в роли заказчика компьютерных услуг. Человек, живущий в мире информатизации, должен обладать большей «полнотой человеческого», постоянно повышать гуманистический и интеллектуальный потенциал [15, с. 48]. Именно это делает целесообразным рассмотрение среды дистанционного обучения через призму компетентностного подхода к вопросам образования, когда приоритетными становятся такие качества участников образовательного процесса, как гибкость мышления, самостоятельность, наличие экспериментального, системного и абстрактного мышления, коммуникабельность, умение вести диалог, способность к сотрудничеству, а от наставника требуется применение новых методов управления, развитие критического и аналитического мышления, новых форм интеллектуальной и коммуникативной деятельности, которые направлены на совместное создание программ и проектов, обеспечивающих взаимосвязь и функции не ранее всех компонентов при формировании учебно-воспитательной ситуации. [13, с. 206] Взаимодействие преподавателя и обучаемого в среде информационно комфорта, который обеспечен средствами дистанционного обучения, позволяет прийти к комплексному и гармоничному растяжение целей, стоящих перед информатизацией образования. Формируется новый тип организации взаимодействия, который обусловлен изменениям взглядов на опосредующую роль компьютеров в механизме социальных взаимодействий. Компьютер становится одним из средств социализации. А взаимоотношения между обучающим и обучаемым приобретают характер активного сотрудничества, а сам обучающий процесс трансформируется в творческий акт.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

73

ЛИТЕРАТУРА 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20.

Амонашвили Ш. А. Размышления о гуманной педагогике. М.: Издательский дом Шалвы Амонашвили, 2007. С. 106. Богословская О. Н. Инклюзивная группа. Первый раз // Инклюзивное образование. М.: Школьная книга, 2010. Вып. 1. С. 179. Борякова Н. Ю. Педагогические системы обучения и воспитания детей с отклонениями в развитии. М.: Астрель, 2009. С. 78. Голубева Л. В. Инклюзивное образование: идеи, перспективы, опыт. СПб.: Учитель, 2011. С. 76. Дмитриев A. A. Интегрированное обучение детей с особыми образовательными потребностями: за и против. Тюмень: Изд-во Тюменского государственного университета, 2006. 95 с. Добренькова Е. В. Социальная морфология образовательного дискурса: теоретико-методологический анализ: автореф. дис. ... д-ра социол. наук. Ростов-на-Дону, 2010. С. 25. Зайцев Д. В. Концепции инклюзивного образования инвалидов // Образование для всех: политика и практика инклюзии. Саратов: Научная книга, 2008. С. 325–335. Лавринец К. Ю. Инклюзивное образование: сущность, проблемы, перспективы развития // Современное образование для детей с ограниченными возможностями здоровья. Красноярск, 2012. Малофеев Н. Н. Интеграция и специальные образовательные учреждения // Дефектология. 2008. №2. С. 86. Мастюкова Е. М. Они ждут нашей помощи. М.: Педагогика, 1991. 160 с. Моздокова Ю. С. Концепция системы социально-культурной интеграции инвалидов // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2006. №2. С. 59. Мореев В. И. Коммуникативные технологии в науке и образовании. Ростов н/Д.:ИПО ПИ ЮФУ, 2009. 132 с. Назарова М. Н. Общее и специальное образование: интеграция и дифференциация. Специальная педагогика и гуманистические образовательные системы. М.: Академия, 2008. С. 206. Основы деятельности тьютора в системе дистанционного образования. Тьютор в системе дистанционного образования. М.: МИМ ЛИНК, 2009. С. 156. Развитие инклюзивного образования: сборник материалов / Сост. Ю. Симонова. М.: Перспектива, 2007. С. 48. Романов П. В. Политика инвалидности: Социальное гражданство в современной России. Саратов: Научная книга, 2006. С. 116. Социальная политика современности: социологический анализ тенденций инклюзии: монография / Под ред. Д. В. Зайцева, В. Н. Ярской. Саратов: гос. техн. ун-т, 2010. 132 с. Фукс Д. Обучение социальной работе как способ интеграции инвалидов в гражданское общество. М., 2006. С. 28. Шилов B. C. Инклюзивное образование: российская специфика // Вестник Герценовского университета. 2008. №10(60). С. 44. Яницкий О. Н. Высшее образование: проблемы, перспективы (размышление после дискуссии). М., 2008. С. 42. Поступила в редакцию 16.02.2015 г.

74

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.9

Theoretical and Technological Basis of the Organization of Inclusive Education of Children in a Distance Learning © Y. N. Mukminova, R. Ch. Shaymardanov* Surgut State Pedagogical University 10/2 50 let VLKSM St., 628417 Surgut, Russia. *Email: [email protected] Realities of the formed information society made actual for inclusive education a problem of formation of professionals of the new directions capable to apply information technologies to improvement of interaction between participants of process of distance learning. Until recent time the institute of distance learning had no analogs in our educational system. It has to become one of the most important elements of the organization of remote education. Inclusive education becomes the new strategic direction of modern education in Russia, its program of development to 2020 is designated by the Federal law “About the education in the Russian Federation” which has come into force on September 1, 2013. Ideas of inclusive training were born from a pressing need of society to help children to be integrated with features of development into society. Without it a creation of a new civilized society, the education system that meets the requirements of the humanistic principles is not possible. In this connection, creation of a substantial and technological basis of the organization of inclusive education of children in the mode of distance learning is an extremely important for today social, moral and pedagogical problem. In its center are the development of the subject, granting equal opportunities to each pupil to build the individual educational trajectory, culturological cultivation of the person capable to take an independent position in relation to external conditions. Distance learning serves as strong and active technology of socialization of such children. However, in the theory and a technique of training, the problem of distance learning of children with disabilities is insufficiently solved that is caused by unavailability of most of teachers to apply these technologies. There is a contradiction between objective practical need of distance learning for children with disabilities and insufficient readiness of a theoretical and technological basis. This is a main problem discussed in the study. In theoretical plan, it is a problem of development of the practical-focused theoretical and technological basis of distance learning of children with disabilities. On the practical level, it is a problem of formation of the subject information and education environment, designing of the contents, definition of methods, pedagogical technologies, the conditions of formation promoting achievement of the planned educational results and development of cognitive independent activity without prejudice to health of children on the basis of the accounting of their individual abilities. Technological effectiveness of the purposes is provided with prediction of educational results, their expression through requirements to actions of pupils. Recent time, children only start studying and mastering remote technologies therefore, first of all, they have to seize rational ways of educational activity and learn to work with information, i.e. priority value has to be allocated for formation of informative and logical and informative and information universal educational actions. Keywords: theoretical and technological basis, organization of inclusive education, distance learning, innovative development. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Mukminova Y. N., Shaymardanov R. Ch. Theoretical and Technological Basis of the Organization of Inclusive Education of Children in a Distance Learning // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1. Pp. 66–75.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

75

REFERENCES 1. 2. 3. 4. 5.

6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13.

14.

15. 16. 17. 18. 19. 20.

Amonashvili Sh. A. Razmyshleniya o gumannoi pedagogike [Reflections on the Humane Pedagogy]. Moscow: Izdatel'skii dom Shalvy Amonashvili, 2007. Pp. 106. Bogoslovskaya O. N. Inklyuzivnoe obrazovanie. Moscow: Shkol'naya kniga, 2010. No. 1. Pp. 179. Boryakova N. Yu. Pedagogicheskie sistemy obucheniya i vospitaniya detei s otkloneniyami v razvitii [Pedagogical System of Education and Upbringing of Children with Developmental Disabilities]. Moscow: Astrel', 2009. Pp. 78. Golubeva L. V. Inklyuzivnoe obrazovanie: idei, perspektivy, opyt [Inclusive Education: Ideas, Perspectives, Experiences]. Saint Petersburg: Uchitel', 2011. Pp. 76. Dmitriev A. A. Integrirovannoe obuchenie detei s osobymi obrazovatel'nymi potrebnostyami: za i protiv [Integrated Education of Children with Special Educational Needs: Pros and Cons]. Tyumen': Izd-vo Tyumenskogo gosudarstvennogo universiteta, 2006. Dobren'kova E. V. Sotsial'naya morfologiya obrazovatel'nogo diskursa: teoretiko-metodologicheskii analiz: avtoref. dis. ... d-ra sotsiol. nauk. Rostov-na-Donu, 2010. Pp. 25. Zaitsev D. V. Obrazovanie dlya vsekh: politika i praktika inklyuzii. Saratov: Nauchnaya kniga, 2008. Pp. 325–335. Lavrinets K. Yu. Sovremennoe obrazovanie dlya detei s ogranichennymi vozmozhnostyami zdorov'ya. Krasnoyarsk, 2012. Malofeev N. N. Defektologiya. 2008. No. 2. Pp. 86. Mastyukova E. M. Oni zhdut nashei pomoshchi [They Are Waiting for Our Help]. Moscow: Pedagogika, 1991. Mozdokova Yu. S. Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo universiteta kul'tury i iskusstv. 2006. No. 2. Pp. 59. Moreev V. I. Kommunikativnye tekhnologii v nauke i obrazovanii [Communication Technologies in Science and Education]. Rostov n/D.:IPO PI YuFU, 2009. Nazarova M. N. Obshchee i spetsial'noe obrazovanie: integratsiya i differentsiatsiya. Spetsial'naya pedagogika i gumanisticheskie obrazovatel'nye sistemy [General and Special Education: Integration and Differentiation. Special Education and Humanistic Education Systems]. Moscow: Akademiya, 2008. Pp. 206. Osnovy deyatel'nosti t'yutora v sisteme distantsionnogo obrazovaniya. T'yutor v sisteme distantsionnogo obrazovaniya [Basic Activities of a Tutor in Distance Education. The Role of a Tutor in Distance Education]. Moscow: MIM LINK, 2009. Pp. 156. Razvitie inklyuzivnogo obrazovaniya: sbornik materialov. Comp. Yu. Simonova. Moscow: Perspektiva, 2007. Pp. 48. Romanov P. V. Politika invalidnosti: Sotsial'noe grazhdanstvo v sovremennoi Rossii [Politics of Disability: Social Citizenship in Contemporary Russia]. Saratov: Nauchnaya kniga, 2006. Pp. 116. Sotsial'naya politika sovremennosti: sotsiologicheskii analiz tendentsii inklyuzii: monografiya. Ed. D. V. Zaitseva, V. N. Yarskoi. Saratov: gos. tekhn. un-t, 2010. Fuks D. Obuchenie sotsial'noi rabote kak sposob integratsii invalidov v grazhdanskoe obshchestvo [Teaching Social Work as a Way to Integrate People with Disabilities into Civil Society]. M., 2006. Pp. 28. Shilov B. C. Vestnik Gertsenovskogo universiteta. 2008. No. 10(60). Pp. 44. Yanitskii O. N. Vysshee obrazovanie: problemy, perspektivy (razmyshlenie posle diskussii) [Higher Education: Problems, Prospects (Reflection after the Discussion)]. M., 2008. Pp. 42. Received 16.02.2015.

76

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.10

Стиль вождения: определяющие факторы, характеристики, направления оптимизации © Ю. И. Лобанова Санкт-Петербургский государственный архитектурно-строительный университет Россия, 190005 г. Санкт-Петербург, 2-я Красноармейская ул., 4. Email: [email protected] В статье предлагается система описания, выделения и классификации факторов, определяющих стиль вождения, рассматриваются стабильные (устойчивые) и переменные (неустойчивые, ситуативные) факторы, его определяющие. Стиль вождения анализируется в рамках структурного подхода: выделены и представлены пять основных характеристик стиля (безопасность – риск; уверенность при парковке; отношение к средствам безопасности; планирование- импульсивность; культура вождения). Представлены результаты эмпирического исследования, в ходе которого изучалась связь между стилем деятельности водителей (планирующим-универсальным-импульсивным), типичными для них эмоциями в процессе вождения и аварийностью. Показывается большая безопасность планирующего стиля деятельности (особенно для женщин-водителей). Предлагаются направления ведения работы по оптимизации стиля вождения: формирование компенсирующего планирующего стиля деятельности, психотерапевтическая работа, моделирующие тренинги, психологический отбор, учебно-воспитательная работа в автошколах. Ключевые слова: стиль вождения, факторы, характеристики стиля вождения, планирующий стиль деятельности, безопасность водителя, направления оптимизации стиля вождения, типичные эмоции, мужчины и женщины-водители, безопасность – аварийность.

Наблюдая за участием водителей в дорожном движении, можно отметить ряд отличительных признаков, присущих каждому из них: - особенности дорожного поведения (прежде всего особенности маневрирования, в которых проявляются склонность к риску- осторожность, агрессивность, дисциплинированность) [6, 8, 10, 16, 20]; - устойчивые системы способов и средств, используемых для осуществления деятельности [2, 3]: в психологическом отношении это прежде всего способы получения и обработки информации, необходимой для принятия решений в конкретных дорожных ситуациях; в техническом отношении – совокупность операций по управлению транспортным средством при осуществлении отдельных маневров [13, с. 28–48]. - типичные эмоциональные переживания, особенности взаимодействий с другими участниками дорожного движения (ДД) отражающиеся на специфике маневрирования и принятии и исполнении решений [10, с. 22–55; 21]. Совокупность типичных средств осуществления деятельности и особенностей дорожного поведения и взаимодействий, присущих группе водителей, можно в первом приближении обозначить как стиль вождения; совокупность тех же средств и особенностей, присущих конкретному водителю, как индивидуальный стиль вождения.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

77

В качестве рабочего определения «стиля вождения» предлагается следующее: «Стиль вождения – это типичные, устоявшиеся особенности дорожного поведения водителя, система способов и средств осуществления им деятельности, а также типичные для водителя эмоциональные переживания и взаимодействия с другими участниками дорожного движения, предопределяющие уровень безопасности (аварийности) водителя и определяемые рядом факторов». Факторы предлагается условно разделить на две категории: устойчивые и переменные. К переменным факторам, предопределяющим стиль вождения, можно отнести: - автомобиль (технические характеристики и техническое состояние автомобиля, а также (с социальной точки зрения) – класс автомобиля, его престижность и т.д.); - собственно подготовка водителя (как в плане теоретических знаний, так и в техническом отношении); - социальные регуляторы (сюда отнесены не только существующие законодательные ограничения, но и нормы дорожного поведения, на которые в данный социально-экономический момент времени ориентировано общество, так как непосредственное поведение других участников дорожного движения может существенно повлиять на принятие водителем решений и их осуществление); - особенности дорожной среды (знаки, разметка, дорожное покрытие, наличие – отсутствие населенных пунктов); - психофизиологическое (и эмоциональное) состояние водителя; К устойчивым факторам следует отнести: - индивидуально- типологические свойства; - уровень пригодности к управлению транспортным средством (прежде всего в психофизиологическом отношении); Оба фактора отражаются как на субъективных моделях дорожных ситуаций, возникающих у водителя, так и на формировании и активизации динамических стереотипов. - личностные (в первую очередь характерологические) особенности водителя и источники активности. Стиль вождения конкретного водителя можно описать через набор характеристик. Наиболее значимыми и определяющими уровень безопасности водителя являются рискованность-безопасность, планирование- импульсивность, уверенность при парковке, культура дорожного поведения, отношение к средствам обеспечения безопасности. Вождение осуществляется водителем чаще всего в двух типах условий, описать особенности которых можно следующим образом: движение на высокой скорости при наличии сравнительно достаточного пространства для маневра, процесс управления жестко регулируется правилами дорожного движения (движение в городе или за городом по специально обустроенным дорогам); движение на малой скорости при минимуме свободного места с неполной (или отсутствующей) регуляции правилами дорожного движения (осуществление парковки автомобиля на стоянках, во дворах, на прилегающих территориях). Таким образом, можно сказать, что в деятельности водителя можно выделить два подвида, осуществляемые в практически противоположных условиях и параллельно предъявляющих различающиеся требования к психике водителей. В связи с этим, были выделены такие характеристики стиля вождения как:

78

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

- риск – безопасность (или дисциплинированность- недисциплинированность): эта характеристика имеет прямую связь со склонностью водителя соблюдать или нарушать правила дорожного движения, чаще или реже прибегать к более или менее рискованным маневрам; - уверенность – неуверенность при парковке: данная характеристика отражает стремление водителя к осуществлению парковки (или избеганию таковой) в особо ограниченных условиях; определяется эта характеристика целым рядом свойств, начиная от особенностей линейного и углового глазомера водителя и заканчивая опытом, ориентировочной основой деятельности, самооценкой и склонностью к риску. Особое место среди других характеристик стиля вождения занимает «отношение к средствам (активной и пассивной) безопасности». Во-первых, характеристика связана с выраженностью стремления водителя к обеспечению собственной безопасности за счет: - возможностей, предоставляемых ему техническим оснащением транспортного средства (использование ремней безопасности, наличие подушек безопасности, исправность транспортного средства); - грамотного управления транспортного средства (ТС) (соблюдение скоростного режима, соблюдение дистанции, учета особенностей передне- или заднеприводного автомобиля); - ответственного подхода к выбору обуви, одежды, аксессуаров для управления ТС (обувь на среднем каблуке, отсутствие элементов одежды, путающихся в педалях и т.д.); Во-вторых, это показатель его подготовленности к участию в дорожном движении (некоторые из параметров, обусловливающих данную характеристику, прописаны в правилах дорожного движения и должны изучаться в автошколе). В-третьих, характеристика определяется личностным отношением водителей к предписаниям правил дорожного движения (ПДД) и правилам техники безопасного управления транспортным средством как таковым. Следующая характеристика – это планирование – импульсивность поведения на дороге (шкала позволяет оценивать склонность водителей к планируемому выверенному процессу управления автомобилем, стремлению прогнозировать ситуацию в противовес ситуативному, импульсивному поведению на дороге). «Планирующий» стиль деятельности может способствовать обеспечению надежности водителя, компенсируя его неполную пригодность к деятельности по отдельным психофизиологическим критериям, в первую очередь, невысокую скорость переключения внимания за счет опоры на долговременную память. Подробно характеристика и ее влияние на безопасность водителя были представлены в следующих работах [7–9, 16]. И последняя, пятая характеристика стиля вождения – это культура вождения (вежливость на дороге). Среди предметов, которые изучают водители в автошколах в России, нет дисциплины «Этика водителя» или «Вежливость на дороге». Таким образом, одна из причин невежливости водителя может заключаться в элементарной необразованности, незнании сигналов вежливости, используемых другими участниками дорожного движения. Кроме того, вежливое поведение на дороге может противоречить правилам дорожного движения (ПДД), поэтому водитель может оказаться не вполне вежливым, но законопослушным. Наконец, некоторые водители могут не быть в состоянии применить знаки в требуемых дорожных ситуациях (например, не успевать одновременно заканчивать маневр и благодарить «аварийкой» водителя, уступившего полосу для движения, бояться отвлекаться от дороги). Таким образом,

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

79

такая характеристика как «вежливость» истинно черта стиля вождения, так как вежливое поведение не всегда самое эффективное в плане достижения конечной точки маршрута, но на данный момент (в России определенно) самое личностно зависимое. Диагностика стиля вождения важна прежде всего для ведения превентивной работы в отношении вероятных дорожно-транспортных происшествий (ДТП), так как в определенной степени позволяет прогнозировать безопасность- небезопасность конкретного водителя. На западе исследователи достаточно часто обращаются к изучению стиля вождения. При этом рассматриваются факторы, способствующие формированию и проявлению агрессивного стиля вождения (например, [14, 15]), способствующие движению на высоких скоростях пола и возраста [18, 20]. Подходя к изучению стиля вождения, Таубман Бен-Ари отмечает, что человеческий фактор в вождении проявляется в двух элементах: это навыки вождения и стиль вождения [21, с. 416]. Стиль вождения, по его мнению, связан с тем, «как личность выбирает способы вождения, режимы движения, включая такие детали, как выбор скорости, маневрирование, обгоны». Стиль вождения проявляется также в мере внимательности водителя, в степени его уверенности в себе, а также в общей системе ценностей личности, которые проявляются в особенностях дорожного поведения [21, с. 416–418]. Диагностика стиля вождения (по типологии Таубмана Бен-Ари) проводилась на основе изучения эмоций, наиболее типичных для водителя, участвующего в дорожном движении. Для изучения типичных эмоций, которые испытывают водители при управлении транспортным средством, использовалось две способа: 1) ответ в свободной форме: водителей просили описать те переживания, которые у них возникают в этих ситуациях; 2) водителей просили выбрать между определенным (предлагаемым им) набором эмоциональных переживаний, в этом случае набор определялся работами Таубман Бен-Ари, а именно: - радость, эйфория; -напряжение, тревога; -гнев, раздражение, ярость; -спокойствие, удовлетворенность; Полученные результаты представлены (при анализе только ответов относительно эмоций) в таблице 1. Вывод: большинство опрошенных (российских) водителей за рулем испытывают спокойствие, сосредоточенность, удовлетворенность. Однако примерно четверть переживают наслаждение, жажду риска и чувство свободы, а также раздражение, гнев и ярость. Эти 25%, если исходить из теории Таубмана Бен-Ари – представители рискованного и агрессивного стилей Таблица 1 Эмоции, переживаемые российскими водителями Эмоции Всего (в людях) Острые ощущения, жажда риска, 12 наслаждение свободой Тревога 10 Раздражение, гнев, ярость 6 Спокойствие, удовлетворенность, 38 Всего 66

% 18.2 15.2 9 57.6 100

80

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1

вождения. Исходя из исследований других авторов, агрессивные и рискующие водители – как правило и более аварийные [16, 21]. Тот, кто чаще рискует, то чаще и попадает в аварии. В рамках эмпирического исследования, проведенного совместно со студенткой И. С. Носовой (группы ОБД-4) [8], изучалось наличие связи между типичными эмоциями, переживаемыми водителем за рулем (как признаком определенного стиля вождения) со стилем деятельности водителя (планирующим, универсальным, импульсивным). Планирование-импульсивность оценивались с помощью авторского опросника Ю. И. Лобановой, Н. Ю. Лебедевой, Л. В. Комковой «Стиль вождения» [6, 9]. На основе баллов, набранных водителями при заполнении опросника, они были отнесены в следующие три категории: - планирующие (24 балла и более); - с переходным стилем (19–23 балла); - импульсивные (18 баллов и менее); В процентах (опрошенная выборка -66 человек) распределение представлено в таблице 2. Таблица 2 Эмоции Острые ощущения, жажда риска, наслаждение свободой Тревога Раздражение, гнев, ярость Спокойствие, удовлетворенность, Всего 45 человек

Эмоции и стиль деятельности Планирующие Переходные Импульсивные

Всего

0

4.4

11

15.4

2 2

11 2

0 4.4

13 8.4

33

24.4

8.8

66.2

37

41.8

24.2

100

Выводы: среди планирующих оказалось подавляющее большинство водителей, испытывающих при вождении спокойствие, удовлетворенность. Среди «универсалов» тоже много переживающих спокойствие, но есть испытывающие и напряженность, тревогу. Среди импульсивных больше всего стремящихся к острым ощущениям, жажде риска, свободы, также в этой группе больше «раздражающихся» водителей, чем среди планирующих или универсалов. Изучение связей между стилем деятельности водителя (теми способами и средствами, которые он сознательно или бессознательно избирает для достижения вероятной эффективности деятельности) и переживаемыми им зачастую эмоциями в процессе вождения, представляется крайне важным, так как переживания определенного плана могут явиться признаками адаптированности – дезадаптированности водителя к процессу вождению и к жизни в целом. Так, тревога или напряженность могут оказаться связанными с формированием некомпенсированного или некомпенсирующего стиля деятельности (например, в тех случаях, когда водитель избирает опасную манеру вождения или манеру, которая не соответствует уровню его водительских способностей). Часто возникающие гнев или ярость – могут быть связаны с особенностями развития такой психологической защиты как замещение [11, с. 42], что, с одной стороны, может явиться показателем определенного личностного неблагополучия, с другой стороны, это именно те эмоции, которые зачастую провоцируют водителей на рискованное и агрессивное дорожное

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

81

поведение. В зависимости от причин возникновения соответствующих эмоций и пути управления ими будут различными. Анализ ряда работ зарубежных авторов [14, 15, 17–22] и используемый автором структурный подход к определению и диагностике индивидуального стиля вождения позволяют обозначить ряд направлений ведения работы по его оптимизации или коррекции: - обучение техникам управления автомобилем [1, 12, 13]; данное направление особенно значимо для пригодных в психофизиологическом отношении, часто работающих в экстремальных условиях водителей; - разработка и внедрение учебных программ, ориентированных на формирование уверенности при парковке и культуры дорожного поведения; - формирование в процессе обучения компенсирующего планирующего стиля вождения [7, 17]; это направление актуально для лиц с неполной пригодностью по скорости переключения внимания, инертной нервной системой, педантичных; - проведение специальных тренингов, моделирующих последствия принятия и осуществления тех или иных решений в различных дорожных ситуациях [20]; это направление актуально для обучаемых автошкол и начинающих водителей, склонных (по своим личностным особенностям к рискованному или агрессивному поведению); - ведение индивидуальной психотерапевтической работы с водителями, направленной на формирование субъективного благополучия личности, повышение ее психологической устойчивости и, соответственно, профилактике развития у них зависимостей в той или иной форме [4, с. 113–114]; - ведение групповой (семейной) психотерапии, учитывая влияние родительского стиля вождения на стиль вождения детей [23]; - ведение учебно-воспитательной работы, направленной на повышение сознательности водителей; последнее направление особенно значимо при подготовке водителей категории «В», в наименьшей степени ориентированных на работу по найму. В его рамках возможно сформировать у водителей понимание влияния личностных особенностей на дорожное поведение и установки на снижение негативных последствий такового. Профессиональные водители (работающие по найму) должны проходить психологический отбор, в том числе с учетом выраженности негативно влияющих на стиль вождения акцентуаций характера [5, с. 130–131; 6; 9; 10, с. 4–44] и особенностей стоящих перед ними профессиональных задач. Так, водитель с возбудимой акцентуацией личности может неплохо показать себя в рамках спортивной деятельности и в соревновательной практике непосредственно, но не при работе на предприятиях, специализирующихся по перевозкам пассажиров или опасных грузов. Диагностируя и оценивая характеристики стиля вождения, зная о их влиянии на надежность деятельности и, как следствие, безопасность водителя, можно определить направление и программу коррекционной работы для конкретного обучаемого автошколы или проходящего стажировку водителя. ЛИТЕРАТУРА 1. 2.

Горбачев М. С. Экстремальное вождение: Гоночные секреты. М.: Престиж книга, 2006. 304 с. Климов Е. А. Индивидуальный стиль деятельности в зависимости от типологических свойств нервной системы. Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1969. 278 с.

82

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1 3. 4. 5. 6.

7. 8.

9. 10. 11. 12. 13. 14. 15.

16.

17. 18. 19. 20.

21. 22. 23.

Климов Е. А. Индивидуальный стиль деятельности // Психология индивидуальных различий. Тексты. М.: Изд-во МГУ, 1982. С. 74–77. Куликов Л. В. Психогигиена и психопрофилактика личности. Вопросы психологической устойчивости и психопрофилактики. Питер, 2004. 463 с. Курганов В. М. Психология в инженерной деятельности на автотранспорте. Тверь, 2000. 156 с. Лобанова Ю. И. Возможности реализации индивидуального подхода в процессе обучения вождению // Человек и транспорт. Психология. Экономика. Техника: Материалы 1 Международной научно- практической конференции, Санкт-Петербург. 14–16 сентября 2010 г. СПб., 2010. С. 337–341. Лобанова Ю. И. Планирующий стиль деятельности водителя: описание, диагностика, компенсационные возможности // Вестник гражданских инженеров. 2014. №4. С. 140–147 Лобанова Ю. И. Типичные эмоции, склонность к планирующему стилю деятельности и аварийность водителей // Человек и транспорт. Эффективность, безопасность, эргономика: Материалы 111 Международной научно- практической конференции, Санкт- Петербург. 15–18 сентября 2014г. СПб., 2014. С. 337–341. Лобанова Ю. И. Фактор индивидуализации процесса обучения в системе подготовки водителей ТС // Организация и безопасность дорожного движения в крупных . городах. СПб, 2010. С. 457–461. Нарицын Н. Психология безопасности вождения. М. РИПОЛ классик, 2006. 256 с. Осипова Л. В. Социально-психологические методы исследования личности и малых групп: учеб. пособие. СПб., 2013. 112 с. Психологические основы обучения спортсменов- автогонщиков и водителей специализированного транспорта / Под ред. Э. Г. Сингуринди. СПб.: изд-во СПбГПУ, 2003. 165 с. Цыганков Э. С. Профессиональная подготовка водителей автобусов, маршрутных такси и минивэнов. М.: Эксмо, 2008. 256 с. Baloguna S. K., Shengea N. A., Samuel S. E., Psychosocial factors influencing aggressive driving among commercial and private automobile drivers in Lagos metropolis // The Social Science Journal. 2012. Vol. 496. Pp. 83–89. Berdoulata E., Vavassorib D., Muñoz Sastrea M. T. Driving anger, emotional and instrumental aggressiveness, and impulsiveness in the prediction of aggressive and transgressive driving // Accident Analysis & Prevention. 2013. Vol. 50. Pp. 758–767. Joannes El. Chliaoutakis J., Demakakosb P., Tzamaloukaa G., Bakoub V., Koumakib M., Darvirib C. Aggressive behavior while driving as predictor of self-reported car crashes // Journal of Safety Research. 2002. Vol. 33. Is. 4. Pp. 431–443. Lobanova J., Psycological Factors Influencing Creation of Individual Driving Style Characteristics and Efficiency of Instructing on Practical Vehicle Driving // World Applied Sciences Journal. 2013. Vol. 23(7). Pp. 883–886. Miller G., Taubman B.-A. O., Driving styles among young novice drivers – The contribution of parental driving styles and personal characteristics // Accident Analysis & Prevention. 2010. Vol. 42. Pp. 558–570. Møller M., Sigurðardóttir S. B. The relationship between leisure time and driving style in two groups of male drivers // Transportation Research Part F: Traffic Psychology and Behaviour. 2009. Vol. 12. Pp. 462–469. Paavera M., Eensoob D., Kaasikb K., Vahta M., Mäestuc J., Harroa J. Preventing risky driving: A novel and efficient brief intervention focusing on acknowledgement of personal risk factors // Accident Analysis & Prevention. 2013. Vol. 50. Pp. 430–437. Scott-Parker B., Watson B., King M. J. Understanding the psychosocial factors influencing the risky behaviour of young drivers // Transportation Research Part F: Traffic Psychology and Behaviour. 2009. Vol. 12. Pp. 470–482. Taubman - Ben-Ari O., Yehiel D. Driving styles and their associations with personality and motivation // Accident Analysis & Prevention. 2012. Vol. 45. Pp. 416–422. Yang J., Campo S., Ramirez M., Krapfl J. R., Gang Cheng G., Peek-Asa C. Family Communication Patterns and Teen Drivers’ Attitudes Toward Driving Safety // Journal of Pediatric Health Care. 2012. Поступила в редакцию 15.01.2015 г.

ISSN 2305-8420

Российский гуманитарный журнал. 2015. Том 4. №1

83

DOI: 10.15643/libartrus-2015.1.10

Driving Style: Determining Factors, Characteristics, Optimization Directions © I. I. Lobanova Saint-Petersburg State University of Architecture and Civil Engineering 4 2nd Krasnoarmeyskaya St., 190005 Saint Petersburg, Russia. Email: [email protected] A system of description, identification and classification of factors determining driving style is proposed in the article; stable (sustained) and variable (unstable) factors determining driving style are studied. Driving style is analyzed within the framework of structural approach. The variable factor are: specifications and technical condition of the vehicle, class of the car, its prestige (from a social point of view), training of the driver, social regulators, features of the road environment, psychophysiological (and emotional) condition of the driver. The stable factors are: individual-typological properties, the level of suitability for driver`s activities, personal (primarily characterological) features of a driver and sources of activity. Five main characteristics of driving style are selected and presented: safety-risk, confidence with parking, relation to the means of security; planningimpulsivity; driving culture. There are results of empirical research directed on discovery of relationship between styles of driving activities (planning-universal-impulsive) as one characteristic of driving style, emotions typical for driver while driving and accidents. Increase of safety as a result of planning style of activities is shown (especially for women drivers). The paper offers direction of work for optimizing driving style: the formation of compensating planning style of activities, psychotherapeutic work, modeling training, psychological selection, training and education work in driving schools. Keywords: driving style, factors, characteristics of driving style, planning activities style, directions of driving style optimization, typical emotions, men and women drivers, safety – accident. Published in Russian. Do not hesitate to contact us at [email protected] if you need translation of the article. Please, cite the article: Lobanova I. I. Driving Style: Determining Factors, Characteristics, Optimization Directions // Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1. Pp. 76–84.

REFERENCES 1. 2.

3. 4.

5. 6. 7.

Gorbachev M. S. Ekstremal'noe vozhdenie: Gonochnye sekrety [Extreme driving: Racing Secrets]. Moscow: Prestizh kniga, 2006. Klimov E. A. Individual'nyi stil' deyatel'nosti v zavisimosti ot tipologicheskikh svoistv nervnoi sistemy [Individual Style of Activity Depending on the Typological Properties of the Nervous System]. Kazan': Izd-vo Kazanskogo unta, 1969. Klimov E. A. Psikhologiya individual'nykh razlichii. Teksty. Moscow: Izd-vo MGU, 1982. Pp. 74–77. Kulikov L. V. Psikhogigiena i psikhoprofilaktika lichnosti. Voprosy psikhologicheskoi ustoichivosti i psikhoprofilaktiki [The Mental Hygiene and Psychoprophylaxis of Personality. Issues of Psychological Stability and Psychoprophylaxis]. Piter, 2004. Kurganov V. M. Psikhologiya v inzhenernoi deyatel'nosti na avtotransporte [Psychology in Car-Engineering Activities]. Tver', 2000. Lobanova Yu. I. Chelovek i transport. Psikhologiya. Ekonomika. Tekhnika: Materialy 1 Mezhdunarodnoi nauchnoprakti¬cheskoi konferentsii, Sankt-Peterburg. 14–16 sentyabrya 2010 g. Saint Petersburg, 2010. Pp. 337–341. Lobanova Yu. I. Vestnik grazhdanskikh inzhenerov. 2014. No. 4. Pp. 140–147

84

Liberal Arts in Russia. 2015. Vol. 4. No. 1 8.

9. 10. 11. 12.

13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21. 22. 23.

Lobanova Yu. I. Chelovek i transport. Effektivnost', bezopasnost', ergonomika: Materialy 111 Mezhdunarodnoi nauchno- prakticheskoi konferentsii, Sankt- Peterburg. 15–18 sentyabrya 2014g. Saint Petersburg, 2014. Pp. 337–341. Lobanova Yu. I. Organizatsiya i bezopasnost' dorozhnogo dvizheniya v krupnykh . gorodakh. Saint Petersburg, 2010. Pp. 457–461. Naritsyn N. Psikhologiya bezopasnosti vozhdeniya [The Psychology of Driving Safety]. M. RIPOL klassik, 2006. Osipova L. V. Sotsial'no-psikhologicheskie metody issledovaniya lichnosti i malykh grupp: ucheb. posobie [SocioPsychological Methods of Studying Individuals and Small Groups: Textbook]. Saint Petersburg, 2013. Psikhologicheskie osnovy obucheniya sport-smenov- avtogonshchikov i voditelei spetsializirovannogo transporta [Psychological Bases of Education of Athletes, Race Drivers and Drivers of Specialized Transport]. Ed. E. G. Singurindi. Saint Petersburg: izd-vo SPbGPU, 2003. Tsygankov E. S. Professional'naya podgotovka voditelei avtobusov, marshrutnykh taksi i minivenov [Training of Drivers of Buses, Taxis and Minivans]. Moscow: Eksmo, 2008. Baloguna S. K., Shengea N. A., Samuel S. E. The Social Science Journal. 2012. Vol. 496. Pp. 83–89. Berdoulata E., Vavassorib D., Muñoz Sastrea M. T. Accident Analysis & Prevention. 2013. Vol. 50. Pp. 758–767. Joannes El. Chliaoutakis J., Demakakosb P., Tzamaloukaa G., Bakoub V., Koumakib M., Darvirib C. Journal of Safety Research. 2002. Vol. 33. Is. 4. Pp. 431–443. Lobanova J. World Applied Sciences Journal. 2013. Vol. 23(7). Pp. 883–886. Miller G., Taubman B.-A. O. Accident Analysis & Prevention. 2010. Vol. 42. Pp. 558–570. Møller M. Transportation Research Part F: Traffic Psychology and Behaviour. 2009. Vol. 12. Pp. 462–469. Paavera M., Eensoob D., Kaasikb K., Vahta M., Mäestuc J., Harroa J. Accident Analysis & Prevention. 2013. Vol. 50. Pp. 430–437. Scott-Parker B., Watson B., King M. J. Transportation Research Part F: Traffic Psychology and Behaviour. 2009. Vol. 12. Pp. 470–482. Taubman - Ben-Ari O., Yehiel D. Accident Analysis & Prevention. 2012. Vol. 45. Pp. 416–422. Yang J., Campo S., Ramirez M., Krapfl J. R., Gang Cheng G., Peek-Asa C. Journal of Pediatric Health Care. 2012. Received 15.01.2015.

ISSN 2305-8420 Scientific journal. Published since 2012 Founder: “Sotsial’no-Gumanitarnoe Znanie” Publishing House Index in “the Russian Press”: 41206

libartrus.com/en/

2015. Volume 4. No. 1 CONTENTS

EDITOR-IN-CHIEF Fedorov A. Doctor of Philology Professor

EDITORIAL BOARD Burov S. Dr. habil., professor Kamalova A. Dr. of philology, professor Kiklewicz A. Dr. habil., professor Žák L. PhD in economics McCarthy Sherri Ph.D, professor Baimurzina V. Doctor of Education Professor Vlasova S. Doctor of Philosophy PhD in Physics and Mathematics Professor Galyautdinova S. PhD in Psychology Associate Professor Guseinova Z. Doctor of Arts Professor Demidenko D. Doctor of Economics Professor Drozdov G. Doctor of Economics Professor Ilin V. Doctor of Philosophy Kazaryan V. Doctor of Philosophy Professor Kuzbagarov A. Doctor of Laws Professor Lebedeva G. PhD in Education Makarov V. Doctor of Economics Professor Melnikov V. PhD in Education Professor Honored Artist of Republic of Bashkortostan

SHARAPINA T. A. Communicative Space End Intertextual Underlying Cause in B. Shlink’s Novel “The Homecoming” ...................................................... 3

NAUMCHIK O. S. Artistic-Philosophical Reinterpretation of the Principles of Surrealism in the Works of Neil Gaiman ................................................ 9

NOVIKOVA V. G. Britain Social Novel at the End of the 20th Century ....................... 16

RATSIBURSKAYA L. V., SHARYPINA T. A. Contemporary Issues of Studying of Western European and Russian Mindset (According to the Results of Russian Nationwide Conference “National Identity Through Language and Literature. Characteristics of Conceptosphere of a National Culture”) ........................................................................................................... 22

KHISAMOVA G. G. The Functions of the Dialogue in a Fiction Text ............................... 34

IVANOV M. V. Psychology of Creativity and Pedagogy in the Context of the Asynchrony of Cultural Personality Layers .......................................43

Moiseeva L. Doctor of History Professor Mokretsova L. Doctor of Education Professor Perminov V. Doctor of Philosophy Professor Pecheritsa V. Doctor of History Professor Rakhmatullina Z. Doctor of Philosophy Professor Ryzhov I. Doctor of History Professor Sitnikov V. Doctor of Psychology Professor Skurko E. Doctor of Arts Professor Sultanova L. Doctor of Philosophy Professor Tayupova O. Doctor of Philology Professor Titova E. PhD in Arts Professor Utyashev M. Doctor of Political Sciences Professor Fedorova S. Doctor of Education Khaziev R. Doctor of History Professor Tsiganov V. Doctor of Economics Professor Chikileva L. Doctor of Philology Professor Shaikhulov A. Doctor of Philology Professor Sharafanova E. Doctor of Economics Professor Shevchenko G. Doctor of Laws Professor Yakovleva E. Doctor of Philology Professor Yaluner E. Doctor of Economics Professor Yarovenko V. Doctor of Laws Professor

OGORODNIKOV V. P. Monism or Pluralism? ................................................................................. 50

KONONOVA G. A., TSIGANOV V. V. Ecological Factors Improving Efficiency of Business Activities ................................................................................................ 57

MUKMINOVA Y. N., SHAYMARDANOV R. CH. Theoretical and Technological Basis of the Organization of Inclusive Education of Children in a Distance Learning ............... 66

LOBANOVA I. I. Driving Style: Determining Factors, Characteristics, Optimization Directions ............................................................................. 76

Editor-in-Chief: A. A. Fedorov. Deputy Editors: A. Kamalova, V. L. Sitnikov, A. G. Shaikhulov, L. B. Sultanova. Editors: G. A. Shepelevich, M. N. Nikolaev. Proofreading and layout: T. I. Lukmanov. Signed in print 25.02.2015. Risograph printed. Format 60×84/8. Offset paper. 500 copies. с. “Sotsial’no-Gumanitarnoe Znanie” publishing house. Office 16-N, 7A Bakunin Ave., 191024 St. Petersburg, Russia. Phone: +7 (812) 996 12 27. Email: [email protected] URL: http://libartrus.com/en/ Subscription index in “the Russian Press” united catalogue: 41206

© “SOTSIAL’NO-GUMANITARNOE ZNANIE” PUBLISHING HOUSE 2014