Философия права. Вып. 2(85). 2018

Citation preview

èëîñîôèÿ ðàâà

Ô Ï ¹ 2 (85)

Íàó÷íî-òåîðåòè÷åñêèé æóðíàë Èçäàåòñÿ ñ àïðåëÿ 2000 ãîäà Âûõîäèò ÷åòûðå ðàçà â ãîä Æóðíàë çàðåãèñòðèðîâàí â Ôåäåðàëüíîé ñëóæáå ïî íàäçîðó â ñôåðå ñâÿçè, èíôîðìàöèîííûõ òåõíîëîãèé è ìàññîâûõ êîììóíèêàöèé 17 îêòÿáðÿ 2017 ã. Ðåãèñòðàöèîííûé íîìåð ÏÈ ¹ ÔÑ 77-71314

2018

Âêëþ÷åí â Ïåðå÷åíü ðåöåíçèðóåìûõ íàó÷íûõ èçäàíèé, â êîòîðûõ äîëæíû áûòü îïóáëèêîâàíû îñíîâíûå íàó÷íûå ðåçóëüòàòû äèññåðòàöèé íà ñîèñêàíèå ó÷åíîé ñòåïåíè êàíäèäàòà íàóê, íà ñîèñêàíèå ó÷åíîé ñòåïåíè äîêòîðà íàóê

СОДЕРЖАНИЕ ÝÏÈÑÒÅÌÎËÎÃÈß È ÌÅÒÎÄÎËÎÃÈß ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÕ ÈÑÑËÅÄÎÂÀÍÈÉ Êëî÷êîâ Â. Â. ÝÏÈÑÒÅÌÎËÎÃÈ×ÅÑÊÈÅ ÏÐÎÁËÅÌÛ ÃÓÌÀÍÈÒÀÐÍÎÃÎ ÇÍÀÍÈß: ÊÎÍÖÅÏÖÈß ÌÅÆÄÈÑÖÈÏËÈÍÀÐÍÛÕ ÈÑÑËÅÄÎÂÀÍÈÉ À. ÄÆ. Á. ÌÀÐÂÈÊÀ È ÏÎÈÑÊ «ÌÅÒÎÄÎËÎÃÈ×ÅÑÊÎÃÎ ÊÎÍÑÅÍÑÓÑÀ»  ÈÑÒÎÐÈÈ .................................. 7 Îâ÷èííèêîâ À. È. ÌÅÒÎÄÎËÎÃÈß ÈÑÑËÅÄÎÂÀÍÈß ÊÎÍÑÒÈÒÓÖÈÎÍÍÎ-ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÏÎËÈÒÈÊÈ: ÃÅÐÌÅÍÅÂÒÈ×ÅÑÊÈÉ ÀÑÏÅÊÒ ..................................................................................... 13

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÏÎËÈÒÈÊÈ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ Àïàíàñåíêî Ô. Å. ÏÅÐÑÏÅÊÒÈÂÛ ÏÎÑÒÐÎÅÍÈß ÝËÅÊÒÐÎÍÍÎÃÎ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ  ÐÎÑÑÈÈ ................ 19 Ãðèãîðÿí Ä. Ê., Àðîÿí À. Ñ., Âåðåíè÷ È. Ã. ÐÎËÜ ÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÈÕ ÝËÈÒ Â ÃÀÐÌÎÍÈÇÀÖÈÈ ÌÅÆÍÀÖÈÎÍÀËÜÍÛÕ ÎÒÍÎØÅÍÈÉ ................................................................................................................ 25 Ñèìîíÿí Ê. Ð. Î ÌÅÕÀÍÈÇÌÀÕ ÎÏÒÈÌÈÇÀÖÈÈ ÏÐÀÂÎÂÎÃÎ ÂÎÇÄÅÉÑÒÂÈß Â ÑÎÂÐÅÌÅÍÍÎÉ ÐÎÑÑÈÈ Â ÊÎÍÒÅÊÑÒÅ ÑÒÈÌÓËÈÐÎÂÀÍÈß ÅÃÎ ÎÒÄÅËÜÍÛÕ ÂÈÄÎÂ: ÐÅÃÈÎÍÀËÜÍÛÉ ÀÑÏÅÊÒ ............................................................................................. 30

© ФГКОУ ВО РЮИ МВД России, 2018 Философия права, 2018, № 2 (85)

1

ÏÐÀÂÎÏÎÍÈÌÀÍÈÅ È ÏÐÀÂÎÂÀß ÄÎÊÒÐÈÍÀ Ïîïîâ Â. Â. ÏÐÎÁËÅÌÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÍÎÐÌÀÒÈÂÍÎÑÒÈ: ÏÐÅÄÏÎÑÛËÊÈ ÐÅØÅÍÈß Â ÏÐÀÃÌÀÒÈ×ÅÑÊÎÌ ÀÑÏÅÊÒÅ .................................................................................... 37 Ìîñêàëåíêî Ñ. Ã. ÊÎÍÒÅÊÑÒÓÀËÜÍÛÅ È ÊÎÍÖÅÏÒÓÀËÜÍÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÖÈÔÐÎÂÎÉ ÐÅÂÎËÞÖÈÈ ..... 45

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÀß ÀÍÒÐÎÏÎËÎÃÈß Àêîïîâ Ë. Â., Ãèøêî Â. ß. ÊÀÐË ÌÀÐÊÑ: «ÎÁËÀÃÎÐÎÄÈÒÜ ×ÅËÎÂÅ×ÅÑÒÂÎ È ÑÀÌÎÃÎ ÑÅÁß» (Ê 200-ËÅÒÈÞ ÑÎ ÄÍß ÐÎÆÄÅÍÈß) ........................................................................... 50 Èãîíèíà Í. À., Àøèòêîâà Ò. Â. ÇÀÙÈÒÀ ÏÐÀ ÈÍÂÀËÈÄÎÂ: ÑÎÄÅÐÆÀÍÈÅ È ÑÓÙÍÎÑÒÍÀß ÕÀÐÀÊÒÅÐÈÑÒÈÊÀ ...... 54

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ Ïëÿñîâ Ê. À. ÊÎÌÏËÅÊÑÍÀß ÌÅÒÎÄÈÊÀ ÐÀÑÑËÅÄÎÂÀÍÈß ÏÐÅÑÒÓÏËÅÍÈÉ Â ÑÔÅÐÅ ÂÍÅØÍÅÝÊÎÍÎÌÈ×ÅÑÊÎÉ ÄÅßÒÅËÜÍÎÑÒÈ ÊÀÊ ÊÐÈÌÈÍÀËÈÑÒÈ×ÅÑÊÀß ÏÐÎÁËÅÌÀ  ÏÐÀÂÎÏÐÈÌÅÍÈÒÅËÜÍÎÉ ÏÐÀÊÒÈÊÅ (ÏÎÍßÒÈÅ, ÃÈÏÎÒÅÇÀ, ÎÁÚÅÊÒ È ÏÐÅÄÌÅÒ) ................................................................................................... 62 Çóáåíêî Â. Â., Òèøêèí Ä. Í., Øóâàëîâ À. Ï. ÒÐÀÍÑÍÀÖÈÎÍÀËÜÍÀß ÎÐÃÀÍÈÇÎÂÀÍÍÀß ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜ ÊÀÊ ÈÍÑÒÐÓÌÅÍÒÀÐÈÉ ÃÅÎÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÎÃÎ ÏÐÎÒÈÂÎÑÒÎßÍÈß ................................. 66 Êîáåö Ï. Í., Êðàñíîâà Ê. À. ÎÑÍÎÂÛ ÂÛÐÀÁÎÒÊÈ ÊÎÍÖÅÏÒÓÀËÜÍÎÉ ÏËÀÒÔÎÐÌÛ Â ÐÅØÅÍÈÈ ÏÐÎÁËÅÌÛ ÏÐÅÄÎÒÂÐÀÙÅÍÈß È ÇÀÙÈÒÛ ÌÎËÎÄÅÆÈ ÎÒ ÓÃÐÎÇÛ ÏÐÎÍÈÊÍÎÂÅÍÈß Â ÅÅ ÑÐÅÄÓ ÝÊÑÒÐÅÌÈÇÌÀ È ÒÅÐÐÎÐÈÇÌÀ ............................................................... 74 Âûñòðîïîâ Â. Ã. ÒÅÎÐÈß ÊÐÈÌÈÍÀËÈÑÒÈ×ÅÑÊÎÉ ÑÈÒÓÀËÎÃÈÈ È ÂÎÏÐÎÑÛ ÅÅ ÐÅÀËÈÇÀÖÈÈ ÏÐÈ ÐÀÑÑËÅÄÎÂÀÍÈÈ ÏÐÅÑÒÓÏËÅÍÈÉ, ÑÂßÇÀÍÍÛÕ Ñ ÎÐÃÀÍÈÇÀÖÈÅÉ ÝÊÑÒÐÅÌÈÑÒÑÊÎÉ ÄÅßÒÅËÜÍÎÑÒÈ ............................................................................ 80 Ãîâîðîâ À. À. ÀÊÒÓÀËÜÍÛÅ ÏÐÎÁËÅÌÛ ÈÑÏÎËÜÇÎÂÀÍÈß ÑÏÅÖÈÀËÜÍÛÕ ÇÍÀÍÈÉ ÏÐÈ ÐÀÑÑËÅÄÎÂÀÍÈÈ ÍÅÖÅËÅÂÎÃÎ ÐÀÑÕÎÄÎÂÀÍÈß ÁÞÄÆÅÒÍÛÕ ÑÐÅÄÑÒ ...... 86

ÏÐÎÁËÅÌÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÀÊÑÈÎËÎÃÈÈ Åíèêååâ À. À., Ñòàíèøåâñêèé À. È. ÑÂÎÁÎÄÀ ÂÎËÈ Â ÔÈËÎÑÎÔÈÈ È ÞÐÈÑÏÐÓÄÅÍÖÈÈ: ÀÍÀËÈÇ, ÑÐÀÂÍÅÍÈÅ, ÏÐÎÁËÅÌÀÒÈÊÀ ........................................................................................................... 92 Îñèí Â. Í. ÑÓÙÍÎÑÒÍÎÅ Â ÑÎÎÒÍÎØÅÍÈÈ ÏÐÀÂÀ È ÐÅËÈÃÈÈ: ÔÈËÎÑÎÔÑÊÈÉ ÀÑÏÅÊÒ ... 100

ÄÓÕÎÂÍÛÅ È ÑÎÖÈÎÊÓËÜÒÓÐÍÛÅ ÎÑÍÎÂÀÍÈß ÏÐÀÂÀ Âàêóëà È. Ì., Çàãóòèí Ä. Ñ. ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÑÎÖÈÀËÜÍÎÉ ÇÀÙÈÒÛ ÐÎÑÑÈÉÑÊÎÉ ÌÎËÎÄÅÆÈ ............ 109 Ðîæêîâñêèé Â. Á., Êðàñíîâà À. Ã. ÔÀÐÈÑÅÉÑÒÂÎ ÊÀÊ ÔÎÐÌÀ «ÁËÀÃÎ×ÅÑÒÈß» È ÅÃÎ ÀÍÒÈÏÎÄÛ Â ÕÐÈÑÒÈÀÍÑÊÎÉ ÊÓËÜÒÓÐÅ ................................................................................................................... 115

2

Философия права, 2018, № 2 (85)

Ðîñòîâà À. Ò. ÂÎÑÏÐÎÈÇÂÎÄÑÒÂÎ ÎÁÙÅÑÒÂÅÍÍÎÉ ÑÒÐÓÊÒÓÐÛ: ÒÐÀÍÑËßÖÈß È ÒÐÀÍÑÔÎÐÌÀÖÈß ÑÎÖÈÀËÜÍÛÕ ÔÎÐÌ .............................................................. 121

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ Âåæíîâåö Â. Í. ÊÎÍÑÒÐÓÈÐÎÂÀÍÈÅ ÌÅÆÄÓÍÀÐÎÄÍÛÕ ÄÎÃÎÂÎÐΠ............................................. 126 Ðåïüåâ À. Ã. ÈÄÅÎËÎÃÈ×ÅÑÊÀß ÄÎÊÒÐÈÍÀ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ, ÄÎÏÓÑÊÀÞÙÀß ÏÐÅÈÌÓÙÅÑÒÂÀ  ÏÐÀÂÅ È ÇÀÊÎÍÎÄÀÒÅËÜÑÒÂÅ: ÔÀÊÒÎÐÛ, ÏÐÈ×ÈÍÛ È ÓÑËÎÂÈß .................... 133 Îãàíåñÿí À. Ê. ÏÐÎÁËÅÌÛ ÒÅÎÐÅÒÈÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÊÎÍÖÅÏÒÓÀËÈÇÀÖÈÈ ÒÅÎÊÐÀÒÈ×ÅÑÊÎÉ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÑÒÈ: ÎÑÍÎÂÍÛÅ ÏÎÄÕÎÄÛ, ÏÐÎÁËÅÌÛ È ÐÅØÅÍÈß ........................................................................................... 140 Ôåäîðåíêî Ñ. Ï. ÎÐÃÀÍÛ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ È ÈÍÑÒÈÒÓÒÛ ÃÐÀÆÄÀÍÑÊÎÃÎ ÎÁÙÅÑÒÂÀ ÐÎÑÑÈÈ Â ÊÎÍÒÅÊÑÒÅ ÐÅÀËÈÇÀÖÈÈ ÏÐÀÂÎÎÕÐÀÍÈÒÅËÜÍÎÉ ÔÓÍÊÖÈÈ ................................................................................................................... 145 Ìèêèòþê Þ. Â. ÈÑÒÎÐÈ×ÅÑÊÈÅ È ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÏÐÅÄÏÎÑÛËÊÈ ÔÎÐÌÈÐÎÂÀÍÈß ÃÐÀÆÄÀÍÑÊÎÃÎ ÎÁÙÅÑÒÂÀ .................................................................................................................. 150 Ìèíãåñ È. À., ßëîâåíêî Ò. Â. ÏÐÀÂÎÇÀÙÈÒÍÛÅ ÏÐÈÍÖÈÏÛ Â ÏÐÀÂÎÏÐÈÌÅÍÅÍÈÈ ......................................... 157 Ïðàöêî Ã. Ñ. ÏÐÀÂÎ È ÇÀÊÎÍÍÎÑÒÜ ÊÀÊ ÎÑÍÎÂÀ ÏÐÀÂÎÏÎÐßÄÊÀ ............................................ 164

ÈÑÒÎÐÈß ÔÈËÎÑÎÔÈÈ ÏÐÀÂÀ Âàñèëüåâ Á. Â. ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÎÅ ÍÀÑËÅÄÈÅ Ï. È. ÍÎÂÃÎÐÎÄÖÅÂÀ È ÑÎÂÐÅÌÅÍÍÎÑÒÜ .................................................................................................... 170 Êîíòàðåâ À. À. Î ÏÎÄÕÎÄÅ Ã. Ô. ØÅÐØÅÍÅÂÈ×À Ê ÎÏÐÅÄÅËÅÍÈÞ ÏÐÅÄÌÅÒÀ È ÔÓÍÊÖÈÉ ÔÈËÎÑÎÔÈÈ ÏÐÀÂÀ ............................................................................ 176

Философия права, 2018, № 2 (85)

3

Главный редактор: К. А. Плясов, канд. юрид. наук, доцент Редакционная коллегия: И. М. Вакула, д-р филос. наук, проф.; А. И. Овчинников, д-р юрид. наук, проф.; А. А. Контарев, д-р филос. наук, проф.; В. Б. Рожковский, д-р филос. наук, доц.; Е. А. Рыбалка, д-р филос. наук, проф.; Е. Е. Несмеянов, д-р филос. наук, проф.; П. П. Баранов, д-р юрид. наук, проф.; Г. Г. Небратенко, д-р юрид. наук, доц.; Н. Л. Бондаренко, д-р юрид. наук, проф.; Т. С. Паниотова, д-р филос. наук, проф.; А. В. Варданян, д-р юрид. наук, проф.; А. В. Лубский, д-р филос. наук, проф.; С. И. Кузина, д-р полит. наук, проф.; И. Е. Абрамова, д-р полит. наук, проф.; А. В. Понеделков, д-р полит. наук, проф.; А. Н. Ерыгин, д-р филос. наук, проф.; Т. С. Оленич, д-р филос. наук, проф.; О. В. Химичева, д-р юрид. наук, проф.; В. Н. Григорьев, д-р юрид. наук, проф.; В. И. Третьяков, д-р юрид. наук, проф.; М. А. Бучакова, д-р юрид. наук, доц.; А. П. Мясников, д-р юрид. наук, проф.; Ю. В. Анохин, д-р юрид. наук, доц.; А. Н. Кузбагаров, д-р юрид. наук, проф.; О. А. Рузакова, д-р юрид. наук, проф.; А. Н. Ильяшенко, д-р юрид. наук, проф.; А. В. Ендольцева, д-р юрид. наук, проф.; Д. Н. Лозовский, д-р юрид. наук, доц.; И. А. Макаренко, д-р юрид. наук, проф.; М. О. Баев, д-р юрид. наук, проф.; А. В. Куракин, д-р юрид. наук, проф.; М. В. Костенников, д-р юрид. наук, проф. Учредитель и издатель – федеральное государственное казенное образовательное учреждение высшего образования «Ростовский юридический институт Министерства внутренних дел Российской Федерации» Адрес издателя: 344015, г. Ростов-на-Дону, ул. Еременко, 83 Адрес редакции: 344015, г. Ростов-на-Дону, ул. Еременко, 83; тел.: 8 (863) 207-86-35 Электронная почта: [email protected] Официальный сайт журнала: https://рюи.МВД.рф Индекс по каталогу Агентства «Книга-Сервис» – 79848. Цена по подписке по каталогу Агентства «Книга-Сервис» – 500 рублей (2 номера). Выпускающий редактор: Е. В. Васильцова Компьютерный набор и верстка: Е. Е. Пелехатая Сдано в набор 01.06.2018. Подписано в печать 27.06.2018. Выход в свет 29.06.2018. Формат 60х84 1/8. Объем 22,6 п.л. Набор компьютерный. Гарнитура Таймс. Печать офсетная. Бумага офсетная. Усл.-печ. л. 20,92. Тираж 300 экз. Заказ № 22. Отпечатано в ГПиОП НИиРИО ФГКОУ ВО РЮИ МВД России. 344015, г. Ростов-на-Дону, ул. Еременко, 83.

4

Философия права, 2018, № 2 (85)

CONTENTS EPISTEMOLOGY AND METHODOLOGY OF LEGAL PHILOSOPHY STUDIES Klochkov V. V. EPISTEMOLOGICAL PROBLEMS OF HUMANITARIAN KNOWLEDGE: THE CONCEPT OF INTERDISCIPLINARY RESEARCH OF A. J. B. MARWICK AND SEARCH FOR «METHODOLOGICAL CONSENSUS» IN THE HISTORY ...................................................... 7 Ovchinnikov A. I. RESEARCH METHODOLOGY OF CONSTITUTIONAL AND LEGAL POLICY: HERMENEUTIC ASPECT .............................................................................................................................................. 13

PHILOSOPHICAL AND LEGAL ASPECTS OF LEGAL POLICY OF THE STATE Apanasenko F. E. THE PROSPECTS OF BUILDING OF E-GOVERNMENT IN RUSSIA ............................................. 19 Grigoryan D. K., Aroyan A. S., Verenich I. G. THE ROLE OF POLITICAL ELITES IN THE HARMONIZATION OF THE INTERETHNIC RELATIONS ....................................................................................................................................... 25 Simonyan K. R. ABOUT MECHANISMS OF OPTIMIZING OF LEGAL IMPACT IN MODERN RUSSIA IN THE CONTEXT OF STIMULATING ITS SEPARATE TYPES: REGIONAL ASPECT ................ 30

THE UNDERSTANDING OF LAW AND THE LEGAL DOCTRINE Popov V. V. PROBLEMS OF LEGAL NORMATIVITY: THE PREREQUISITES FOR THE DECISION IN A PRAGMATIC ASPECT ............................................................................................................... 37 Moskalenko S. G. THE CONTEXTUAL AND CONCEPTUAL ASPECTS OF THE DIGITAL REVOLUTION .............. 45

PHILOSOPHIC-LEGAL ANTHROPOLOGY Akopov L. V., Gishco V. Ya. KARL MARX: «TO ENNOBLE THE HUMAN RACE AND HIMSELF» (TO THE 200TH ANNIVERSARY SINCE HIS BIRTH) ..................................................................... 50 Igonina N. A., Ashitkova T. V. PROTECTION OF RIGHTS OF PERSONS WITH DISABILITIES: CONTENTS AND ESSENTIAL CHARACTERISTICS ........................................................................................... 54

PHILOSOPHICAL AND LEGAL ASPECTS OF THE FIGHT AGAINST CRIME Plyasov K. A. COMPLEX METHODS OF INVESTIGATION OF CRIMES IN THE SPHERE OF FOREIGN ECONOMIC ACTIVITY AS A CRIME PROBLEM IN LAW ENFORCEMENT (CONCEPT, HYPOTHESIS, OBJECT AND SUBJECT) ..................................................................... 62 Zubenko V. V., Tishkin D. N., Shuvalov A. P. TRANSNATIONAL ORGANIZED CRIME AS TOOLS OF GEOPOLITICAL CONFRONTATION........ 66 Kobets P. N., Krasnova K. A. THE BASIS OF THE CONCEPTUAL PLATFORM IN THE RESOLVING THE PROPLEM OF THE PREVENTION AND PROTECTION OF YOUTH FROM THE THREAT OF PENETRATION INTO THE ENVIRONMENT OF EXTREMISM AND TERRORISM ................ 74 Философия права, 2018, № 2 (85)

5

Vystropov V. G. THE THEORY OF FORENSIC SITUATONAL AND ISSUES OF ITS IMPLEMENTATION IN THE INVESTIGATION OF CRIMES RELATED TO THE ORGANIZATION OF EXTREMIST ACTIVITY .............................................................................................................. 80 Govorov A. A. ACTUAL PROBLEMS OF USING SPECIAL KNOWLEDGE DURING THE INVESTIGATION OF MISUSE OF BUDGET FUNDS .................................................................................................... 86

PROBLEMS OF LEGAL AXIOLOGY Enikeev A. A., Stanishevsky A. I. FREE WILL IN PHILOSOPHY AND LAW: ANALYSIS, COMPARISON, PROBLEMATICS ........... 92 Osin V. N. THE ESSENTIAL IN THE RELATIONSHIP BETWEEN LAW AND RELIGION: PHILOSOPHICALASPECT ............................................................................................................... 100

SPIRITUAL AND SOCIO-CULTURAL FOUNDATIONS OF LAW Vakula I. M., Zagutin D. S. LEGAL ASPECTS OF THE RUSSIAN YOUTHS SOCIAL PROTECTION ....................................... 109 Rozhkovsky V. B., Krasnova A. G. HYPOCRISY AS A FORM OF «GODLINESS» AND ITS OPPOSITES IN THE CHRISTIAN CULTURE ........................................................................................................................................... 115 Rostova A. T. REPRODUCTION OF THE SOCIAL STRUCTURE: TRANSMISSION AND TRANSFORMATION OF SOCIAL FORMS ........................................................................................................................... 121

PHILOSOPHICAL AND LEGAL DIMENSIONS OF STATE POWER Vezhnovets V. N. THE DESIGN OF INTERNATIONAL AGREEMENTS ...................................................................... 126 Repiev A. G. THE IDEOLOGICAL DOCTRINE OF THE STATE, ALLOWING THE BENEFITS OF LAW AND LEGISLATION: FACTORS, CAUSES AND CONDITIONS ..................................................... 133 Oganesyan A. K. PROBLEMS OF THEORETICAL AND LEGAL CONCEPTUALIZATION OF THEOCRATIC STATEHOOD: BASIC APPROACHES, PROBLEMS AND SOLUTIONS ........... 140 Fedorenko S. P. PUBLIC AUTHORITIES AND INSTITUTIONS OF CIVIL SOCIETY IN RUSSIA IN THE CONTEXT OF THE IMPLEMENTATION OF LAW ENFORCEMENT FUNCTIONS ......... 145 Mikityuk Yu. V. HISTORICALAND LEGAL BACKGROUND OF THE FORMATION OF THE CIVIL SOCIETY ......... 150 Minges I. A., Yalovenko T. V. HUMAN RIGHTS PRINCIPLES IN LAW ENFORCEMENT ............................................................. 157 Pratsko G. S. LAW AND LEGALITY AS THE BASIS OF LAW .............................................................................. 164

THE HISTORY OF THE PHILOSOPHY OF LAW Vasiliev B. V. PHILOSOPHICAL AND LEGAL HERITAGE OF P. I. NOVGORODTSEV AND MODERNITY ...... 170 Kontarev A. A. ON THE APPROACH OF G. F. SHERSHENEVICH TO THE DEFINITION OF SUBJECT AND FUNCTIONS OF THE PHILOSOPHY OF LAW ....................................................................... 176

6

Философия права, 2018, № 2 (85)

ÝÏÈÑÒÅÌÎËÎÃÈß È ÌÅÒÎÄÎËÎÃÈß ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÕ ÈÑÑËÅÄÎÂÀÍÈÉ ÓÄÊ 94 (100) ÁÁÊ 63.3 (0)

Êëî÷êîâ Âèêòîð Âèêòîðîâè÷ Klochkov Victor Victorovich доцент кафедры основ правоведения Донского государственного технического университета кандидат исторических наук, доцент. Associate Professor of the Law Science Foundations Department of the Don State Technical University, PhD in History, Associate Professor. Е-mail: [email protected]

ÝÏÈÑÒÅÌÎËÎÃÈ×ÅÑÊÈÅ ÏÐÎÁËÅÌÛ ÃÓÌÀÍÈÒÀÐÍÎÃÎ ÇÍÀÍÈß: ÊÎÍÖÅÏÖÈß ÌÅÆÄÈÑÖÈÏËÈÍÀÐÍÛÕ ÈÑÑËÅÄÎÂÀÍÈÉ À. ÄÆ. Á. ÌÀÐÂÈÊÀ È ÏÎÈÑÊ «ÌÅÒÎÄÎËÎÃÈ×ÅÑÊÎÃÎ ÊÎÍÑÅÍÑÓÑÀ»  ÈÑÒÎÐÈÈ Epistemological problems of humanitarian knowledge: the concept of interdisciplinary research of A. J. B. Marwick and search for «methodological consensus» in the history В статье рассматривается концепция методологического синтеза в историческом исследовании А. Дж. Б. Марвика, прослеживается эволюция методологических пристрастий автора – от попытки примирения сторонников «старых» и «новых» путей в британской историографии последней трети прошлого века путем «терапевтической критики» неокантианской методологии истории через увлечение социальной историей к резко негативному отношению к постмодернистским экспериментам в современной историографии. Анализируя проблему размывания предметной области исторической науки в процессе применения междисциплинарных подходов к историческому исследованию, автор показывает роль и значение методологической концепции А. Дж. Б. Марвика для междисциплинарных исследований и гуманитарного знания в целом. Ключевые слова: научная биография, Артур Джон Бреретон Марвик, британская историография последней трети XX – начала XXI веков, «старые» и «новые» пути в британской исторической науке, проблемы методологии исторического исследования, междисциплинарные исследования, постмодернистские методологические эксперименты.

Написание научной биографии зачастую оказывается гораздо более трудным делом, чем это представляется на первый взгляд. Это утверждение вдвойне справедливо в нашем случае, когда речь пойдет о достаточно известном британском специалисте в области методологии гуманитарного знания А. Марвике. Дело не только в том, что такого рода исследователям уделяется меньше внимания по сравнению с их более известными современниками или

A concept of methodological synthesis in historical studies by A. J. B. Marwick is examined in the article. The evolution of the methodological views of the author of the concept is also revealed in the space from «old» and «new» ways in British historical science, through the criticism of neo-Kantian methodology to social history and exception of the postmodernism experiments out of the circle of the historical methods. The problem of revealing of the frontiers of the historical science while using the interdisciplinary approaches is also takes into consideration. The role and meaning of a concept of methodological by A. J. B. Marwick for the interdisciplinary studies in humanities is also has been depicted in this issue. Keywords: scientific biography, Arthur John Brereton Marwick, British historiography of the last third of the XX – the beginning of the XXI century, «old» and «new» ways in British historical science, key problems of methodology of historical science, interdisciplinary studies, postmodernist methodological experiments.

не столь значительными кажутся их заслуги, а в том, что мы привыкли считать, что методология – «кабинетная наука», а эпистемология гуманитарного знания, пусть и представляется достаточно важной составляющей профессии историка, но играет все же подчиненную роль в его повседневных научных занятиях. Последнее утверждение кажется тем более справедливым, если учесть, что на сегодняшний день эпистемология гуманитарного зна-

Философия права, 2018, № 2 (85)

7

ÝÏÈÑÒÅÌÎËÎÃÈß È ÌÅÒÎÄÎËÎÃÈß ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÕ ÈÑÑËÅÄÎÂÀÍÈÉ ния, будучи подверженной влиянию постмодернизма, все более воспринимается как область «чистой» теории познания, сохраняя свое значение для философии, но не для истории. Поэтому не много найдется историков, которые, сделав областью своих профессиональных интересов методологию истории, смогли не только создать оригинальную методологическую концепцию, но и отстаивали ее в условиях «постмодернистского эксперимента», когда была подвержена размыванию сама предметная область исторической науки. С другой стороны, определенным вызовом для исторической науки оказалось и применение междисциплинарных подходов к историческому исследованию. Именно на этих проблемах современного гуманитарного знания и методологии исторической науки и сконцентрировал свое внимание А. Марвик, создав весьма оригинальную методологическую концепцию и предложив особые стратегии исторического исследования. Артур Джон Бреретон Марвик (29 февраля 1936 – 27 сентября 2006) – один из самых известных британских историков второй половины XX века. Родился в Эдинбурге, окончил университет в столице Шотландии и Бэлиол Колледж в Оксфорде. С 1959 года преподавал в Открытом университете Эдинбурга, а с 1969 по 1998 годы был профессором в этом учебном заведении. Кроме того, в период с 1994 по 2002 годы он занимал должность визит-профессора в университете Нью-Йорка и Стэнфордском университете, а также в Ecole des Hautes Etudes en Sciences Sociales в Париже. Будучи специалистом по британской истории после 1945 года, А. Марвик уделял большое внимание методологическим проблемам исторического исследования, являясь приверженцем синтеза «старых» и «новых» путей в британской историографии последней трети прошлого века и сторонником исследования междисциплинарных связей исторической науки. Главной работой А. Марвика в области методологии истории стала монография «Природа истории» (впервые издана в 1971 году, переработанное издание было опубликовано тридцать лет спустя в 2001 году). Исследование особенностей методологии исторического исследования сторонников «старых» и «новых» путей в британской историографии последней трети прошлого века привело А. Марвика к убеждению, что вопреки утверждени-

8

ям сторонников неокантианской методологии истории между «науками о природе» и «науками о духе» нет непреодолимой методологической пропасти. «Между основными целями и методами историка и ученого-физика не существует никакого коренного различия» [5, p. 129]. Подчеркивая, что история является наукой с четко определенным предметом и системой методов, А. Марвик часто цитировал известное высказывание своего старшего коллеги Э. Х. Карра (1892–1982) о том, что «понятие “наука” уже охватывает столько областей знания, что ответственность скорее лежит на тех, кто стремится исключить историю, а не на тех, кто добивается ее включения в разряд науки» [6, p. 60]. А. Марвик был убежден в принципиальной необходимости и полезности междисциплинарных подходов в историческом исследовании, считая, что оно невозможно без применения ряда социологических и социально-психологических категорий (класс, статус, власть), а также теорий социальной стратификации, референтных групп, социальных порядков и конфликта элит. При этом он подчеркивал, что «историк не всегда ориентирован на уникальное и единичное, а социолог – на уникальное и повторяющееся» [7, p. 136]. В 70–80-е годы прошлого века А. Марвик отдал должное социальной истории. «Историки сегодня все более движутся к тому, чтобы сделать свой предмет похожим на социальную науку» [5, p. 133]. Э. Хобсбаума (1917–2012) и К. Хилла (1912–2003) он ценил именно за социологизм, помещая в один ряд достижения последних и успехи школы «Анналов». В то же время А. Марвик достаточно четко осознавал ту предметную грань, которая отделяет историю от социологии. Именно поэтому он симпатизировал таким известным британским историкам, как Дж. Р. Элтон (1921–1994), Дж. К. Кларк (1900–1975), Х. Р. Тревор-Ропер (1914–2003), а также Г. Лефф (1923–2001), поскольку, будучи в той или иной степени приверженцами «терапевтически критикуемой» им неокантианской методологии, они в то же время «не стали сторонниками догматического теоретизирования» и превращения истории в разновидность социологии [7, p. 279]. Таким образом, уже в начале 80-х годов А. Марвик обратил внимание на опасность размывания предметной области исторической науки в процессе междисциплинарного исследования.

Философия права, 2018, № 2 (85)

В рецензии на книгу известного приверженца неокантианской методологии Дж. Барраклоу (1908–1984) «Главные тенденции в истории» [8, p. 584–586] он указывал на «переоценку притязаний социальных наук и пренебрежение методами традиционной истории, зачастую выступающей лишь в качестве поправки к этим притязаниям» [9, p. 72]. С начала 90-х А. Марвик являлся наиболее последовательным критиком постмодернизма как самостоятельного направления в современной британской историографии. В мае 1994 года, выступая в Казани на конференции «Политическая история на пороге XXI века», он отмечал крайнюю ненадежность постмодернистской методологии: «Это просто ряд воображаемых скачков, каждый из которых опирается на предшествующий, заманивающих в ловушку специальным вычурным языком, но никогда не находящих подтверждения в действительности». Иронизируя по поводу претензий сторонников постмодернизма на серьезность исторического исследования, в котором главную роль играют «игры языка», А. Марвик замечал: «Когда я слышу слова “деконструкция” и “структурализм”, я инстинктивно оглядываюсь в поисках чего-нибудь тяжелого» [4, с. 11]. По просьбе организаторов конференции в этом докладе А. Марвик сформулировал семь базовых правил методологии исторического исследования, которые, по его мнению, могли бы гарантировать неприкосновенность предметной области исторической науки при использовании междисциплинарных подходов. Эти семь базовых правил таковы: – цель истории – обеспечивать надежное знание о прошлом; – любая историческая работа – это всего лишь посильный вклад в это знание, она открыта для критики и совершенствования; – историки могут обеспечивать знание о прошлом только путем систематического изучения источников, которые являются единственными реликтами и следами прошлого; – история – это не само прошлое, и тем более не метафизическое размышление о природе последнего, она – знание, полученное историками; – ясность и точность – фундаментальные качества профессионального историка; – общие понятия необходимы историку как для интерпретации источников, так и для из-

ложения результатов своего исследования, они в конечном итоге должны соответствовать тому, что он обнаружил в источниках; – история должна заботливо оберегать свою автономию как в отношении других дисциплин, так и по отношению к политическим обстоятельствам [4, с. 20–21]. В 1993 году А. Марвик писал: «Главная задача историков состоит в том, чтобы предоставить знание о прошлом, которое бы отвечало социальным потребностям общества и гуманитарным запросам отдельного человека. Единственный способ для этого – исследование источников первого и второго порядка. Никакой историк никогда не предполагает, что любой документ прозрачен, что он – прямое изложение какой-то истины. Напротив, раскрытие подлинных смыслов и связей отдельного документа может стать весьма длительным процессом». Британский исследователь подчеркивал, что «вопреки постмодернистским фантазиям, профессиональная история принадлежит к совершенно иному классу, нежели романы и рассказы, сочиненные писателями. В них тексты обыгрывают неопределенности и тональности языка. В истории же, напротив, выводы должны быть ясно сформулированы, доказательства тщательно подобраны, и конъюнктура недвусмысленно отделена от надежно установленного факта» [10, p. 107–138]. Двумя годами позже вслед за Л. Стоуном (1919–1999) [11, p. 217–218] А. Марвик, развивая свою концепцию методологического синтеза, объединил постструктурализм (постмодернизм), культурный материализм и новый историзм в один общий подход – метафизический, противопоставляя последнему теорию исторического исследования [12, p. 86]. Развивая более ранние идеи Л. Стоуна [13, p. 5–12], анализировал концепции К. ЛевиСтросса и М. Фуко (иронично характеризуя этих авторов как «интеллектуальный истеблишмент левого берега Сены»), определяя их подход к истории как метафизический. Книгу К. Дженкинс (род. 1943) «Переосмысливая историю», где последняя оценивалась как «некий непостоянный проблематичный дискурс, который создается группой оплачиваемых работников, чьи интересы непосредственно связаны с современной политической властью» [14, p. 12–14], он называл «классическим примером постмодернистского вздора и презрения

Философия права, 2018, № 2 (85)

9

ÝÏÈÑÒÅÌÎËÎÃÈß È ÌÅÒÎÄÎËÎÃÈß ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÕ ÈÑÑËÅÄÎÂÀÍÈÉ к признанной научной практике» [12, p. 19–26]. извольного использования обширного методоВ работах П. Джойса (род. 1945) [15, p. 67], по логического арсенала гуманитарных наук, но, мнению британского исследователя, «жаргон за- напротив, предполагают пристальное внимание частую перевешивал здравый смысл» [12, p. 208]. ко всем методологическим новациям второй Статью же американского постмодерниста половины XX – начала нынешнего столетия. Э. Истхоупа, содержащую достаточно грубые на- Это означает, что основное внимание должно падки на Л. Стоуна [16, p. 27–34], А. Марвик на- уделяться не только фактам или событиям, но зывал «сильным порывом риторики, который и воплощению в рациональной политической легко можно было бы принять за выражение иди- практике результатов репрезентации их умопостигаемых образов, преломленных сознанием отского самообожания» [12, p. 235–249]. Выступая со столь резкой критикой по- индивидов. Центральным понятием в таким стмодернистских новаций в области методо- образом понимаемой методологии исследовалогии истории, А. Марвик был убежден, что ния является принцип критического конвенцио«в отношении главных проблем понимания нализма, в соответствии с которым решения, прошлого, с которым имеют дело историки, принимаемые акторами исторического процестехника деконструкции или дискурсивного са, будь то политические группировки, элиты анализа не представляет большой ценности по или отдельные личности, не могут напрямую сравнению с тонкими методами, разработан- выводиться из исторических фактов, хотя и ными историками в течение многих поколе- имеют к ним некоторое отношение. При этом ний». Настаивая на априорной ценности соб- следует исходить из допущения, что рациональственно исторических методов исследования, ное действие, предпринятое на основании того он подчеркивал, что «каждый историк должен или иного решения, предполагает наличие верить, что истина и понимание являются теми внешней системы, реагирующей на эти решеценностями и целями, которые существуют ния предсказуемо хотя бы отчасти. Эта внешняя система всегда включает в себя не только изначально и неотчуждаемы» [1, p. 68]. Как и предсказывал А. Марвик, в современ- набор политических институтов, институтов ной историографии интерес к постмодерниз- участия и политических практик, но и политиму угасает. Более пятнадцати лет назад Р. Тор- ческую традицию, которая вполне осознается стендаль, руководивший секцией историогра- участниками исторического процесса. Эпистемологические следствия такого подфии XX века на XIX Международном конгрессе историков в Осло в 2000 году, отметил, что хода, детально разработанного А. Марвиком, «в настоящее время немного свидетельств очевидны. При исследовании истории трансфортого, что постмодернизм оказал какое-либо мирующихся политических институтов и связанвлияние на традиционную историческую ме- ных с этим процессом политических практик не тодологию и нормативную систему правил следует исходить не из эссенциалистски восприпрофессиональной истории, как они приняты нимаемых сущностных характеристик того или иного политического института. Предметом во всем мире» [17, p. 115]. Что же касается междисциплинарных под- изучения должен стать вполне реальный для акходов в историческом исследовании, то в по- торов политического процесса комплекс ожиследнее десятилетие они, напротив, получили даний от его изменения, в направлении которозначительное развитие [2]. При этом, как это го предприняты соответствующие усилия и мобыло показано А. Марвиком, предметная об- билизованы находящиеся в распоряжении учаласть собственно исторического исследования стников процесса ресурсы [3, с. 109]. В гуманитарном познании метод критичедостаточно ревностно охраняется профессиональными историками. Именно в этом следу- ского конвенционализма воспринимается такет видеть его основную заслугу, определившую же в качестве комбинации способов интерместо британского исследователя в современ- претации и оценки установленных историченой историографии. ских фактов. Например, процесс историческоКроме того, эпистемологические исследо- го познания особенностей эволюции политивания А. Марвика со всей очевидностью по- ческих институтов и практик выглядит в этом казывают, что принципы теоретического и смысле как реконструкция прошлого для сометодологического плюрализма, на которые временности, процесс открытия новых граней сегодня ссылаются авторы диссертационных в уже известных явлениях, смысл которых заисследований, отнюдь не подразумевают про- частую не был до конца понят современника-

10

Философия права, 2018, № 2 (85)

ми, с целью получения нового эвристического образа исторических событий, неоднократно изучавшихся специалистами. Кроме того, следует отметить, что методология критического конвенционализма построена на допущении, в соответствии с которым историческое исследование способно обеспечивать надежное знание о прошлом. Это знание может быть обретено только путем систематического изучения источников, являющихся единственными реликтами и следами прошлого. В этом отношении ключевое значение для изучения истории политических институтов и практик имеет просопографический метод (метод коллективной биографии), некогда эффективно использованный Л. Б. Нэмиром и «Манчестерской школой» политических исследований. Этот метод основан на допущении, что любой документ не является прямым изложением какой-то истины. Напротив, раскрытие подлинных смыслов и связей отдельного документа может стать весьма длительным процессом. Что касается общих понятий, основанных на обобщении данных, полученных при исследовании источников, то здесь следует иметь в виду несколько обстоятельств. Общие понятия необходимы гуманитарию как для изучения источников, так и для изложения результатов своего исследования. Они в первую очередь должны соответствовать тому, что исследователь обнаружил в источниках, а уже затем – выступать конструктами различного рода социальных теорий. Поэтому историческое обобщение возможно только на уровне достаточно высокой абстракции, а сама история, особенно если это конституционная и политическая ее разновидности, не должна превращаться в разновидность социологии. В этом отношении история должна сохранять свою автономию как от других дисциплин, так и текущих политических обстоятельств.

Поскольку история – это не само прошлое, и тем более не метафизическое размышление о природе последнего, она является знанием, полученным историками. Ясность и точность изложения фактического материала и исторических обобщений на уровне общих понятий должны являться фундаментальными качествами профессионального исторического исследования. В этом отношении метод критического конвенционализма базируется на утверждении, что техника деконструкции или дискурсивного анализа не представляет большой ценности для исследования проблем, связанных с политическими институтами и практиками. Понятия и категории создаются историком, а стремление к истине и понимание являются целями, которые значимы для исторического исследования. Наконец, творческая интерпретация в историческом исследовании, как представляется, имеет несколько уровней, в соответствии с которыми строится методика изучения исторического процесса в данной работе. Она включает в себя отбор фактов в соответствии с критерием важности, оценку причинно-следственных зависимостей, формирование представлений о структуре институциональных связей и взаимодействий, а также определение индивидуальной, групповой и массовой мотивации, которая находит свое отражение в социальной и политической философии. Комплексное использование указанных методологических подходов, принципов и методов исследования и составляет основу критической методологии гуманитарного знания, разработанной А. Марвиком. Эта методология сочетает в себе внимание к принципам междисциплинарности, сопряженное с пониманием необходимости сохранения границ предметных областей гуманитарных наук в процессе создания умопостигаемого образа прошлого, близкого к реальности.

Литература

Bibliography

1. Марвик А. Постмодернизм и историческая наука: пер. с англ. // Ранние буржуазные революции и современная историческая мысль: сборник статей / отв. ред. И. И. Шарифжанов. Казань, 1990. 2. Шарифжанов И. И. Британская историография в XX веке. Казань, 2004. 3. Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 2. 4. Marwick A. Concepts and sources: seven

1. Marwick A. Post-modernism and historical science: trans. from English // Early bourgeois revolutions and contemporary historical thought: collection of articles / ed. by I. Sharifdzanov. Kazan, 1990. 2. Sharifdzanov I. I. British historiography of the XX century. Kazan, 2004. 3. Popper K. Open society and its enemies. Мoscow, 1992. Vol. 2. 4. Marwick A. Concepts and sources: seven

Философия права, 2018, № 2 (85)

11

ÝÏÈÑÒÅÌÎËÎÃÈß È ÌÅÒÎÄÎËÎÃÈß ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÕ ÈÑÑËÅÄÎÂÀÍÈÉ modest rules for the 21st century // Политическая история на пороге XXI века: традиции и новации. М., 1995. 5. Marwick A. The nature of history. N. Y., 1971. 6. Carr E. H. What is history? 2nd ed. L., 1962. 7. Marwick A. The new nature of history. 2nd ed. L., 2001. 8. Barraclough G. Scientific method and the work of the historian // Logic, methodology and philosophy of science: proceedings of the 1960 International congress. Stanford, 1962. 9. Marwick A. J. Barraclough «Main tendencies in history»: a review // History. 1981. Vol. 66. № 212. 10. Marwick A. «A Fetishism of documents»? The salience of source-based history // The development of modern historiography. N. Y. – L., 1993. 11. Stone L. History and post-modernism // Past and present. 1991. № 131. 12. Marwick A. Two approaches to historical studies: the metaphysical (including «postmodernism») and the historical // Journal of contemporary history. 1995. January. 13. Stone L. The revival of narrative: reflections on a new old history // Past and present. 1979. № 85. 14. Jenkins K. Re-thinking history. L., 1991. 15. Joyce P. History and post-modernism // Past and present. 1991. № 133. 16. Easthope A. Romancing the stone: history-writing and rhetoric // Social history. 1993. May. 17. Thorstendahl R. Assessing professional developments. Historiography in comparative perspective // Proceedings. Acts. Reports, abstracts and round table introductions. XIX International congress of historical sciences. Oslo, 2000.

12

modest rules for the 21st century // Political history at the threshold of the XXI century: traditions and innovations. Moscow, 1995. 5. Marwick A. The nature of history. N. Y., 1971. 6. Carr E. H. What is history? 2nd ed. L., 1962. 7. Marwick A. The new nature of history. 2nd ed. L., 2001. 8. Barraclough G. Scientific method and the work of the historian // Logic, methodology and philosophy of science: proceedings of the 1960 International congress. Stanford, 1962. 9. Marwick A. J. Barraclough «Main tendencies in history»: a review // History. 1981. Vol. 66. № 212. 10. Marwick A. «A Fetishism of documents»? The salience of source-based history // The development of modern historiography. N. Y. – L., 1993. 11. Stone L. History and post-modernism // Past and present. 1991. № 131. 12. Marwick A. Two approaches to historical studies: the metaphysical (including «postmodernism») and the historical // Journal of contemporary history. 1995. January. 13. Stone L. The revival of narrative: reflections on a new old history // Past and present. 1979. № 85. 14. Jenkins K. Re-thinking history. L., 1991. 15. Joyce P. History and post-modernism // Past and present. 1991. № 133. 16. Easthope A. Romancing the stone: history-writing and rhetoric // Social history. 1993. May. 17. Thorstendahl R. Assessing professional developments. Historiography in comparative perspective // Proceedings. Acts. Reports, abstracts and round table introductions. XIX International congress of historical sciences. Oslo, 2000.

Философия права, 2018, № 2 (85)

ÓÄÊ 342.4 ÁÁÊ 67.400

Îâ÷èííèêîâ Àëåêñåé Èãîðåâè÷ Ovchinnikov Alexey Igorevich исполняющий обязанности заведующего кафедрой теории и истории государства и права Южного федерального университета, профессор кафедры конституционного и муниципального права ЮжноРоссийского института управления – филиала Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, профессор кафедры теории и истории права и государства Ростовского филиала Российского государственного университета правосудия доктор юридических наук, профессор. The Acting Head of the Department of Theory and History of State and Law, Southern Federal University, Professor of the Department of Constitutional and Municipal Law, South-Russian Institute of Management – Branch of Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration, Professor of the Department of Theory and History of State and Law, the Rostov Branch of the Russian State University of Justice, Doctor of Law, Professor. E-mail: [email protected]

ÌÅÒÎÄÎËÎÃÈß ÈÑÑËÅÄÎÂÀÍÈß ÊÎÍÑÒÈÒÓÖÈÎÍÍÎ-ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÏÎËÈÒÈÊÈ: ÃÅÐÌÅÍÅÂÒÈ×ÅÑÊÈÉ ÀÑÏÅÊÒ Research methodology of constitutional and legal policy: hermeneutic aspect В статье рассматриваются методологические возможности юридической герменевтики в конституционном праве для анализа конституционно-правовой политики, ее приоритетов, задач, целей, идеалов. Автор фокусирует внимание на механизме взаимосвязи конституционного правосознания, конституционно-правового мышления и конституционно-правовой аргументации, прогнозирует методологический потенциал конституционной герменевтики. Ключевые слова: юридическая герменевтика, конституционная герменевтика, конституционная правовая политика, конституционное правовое мышление, конституционное правосознание, конституционные идеалы, конституционные ценности, методы правового познания.

В современной юридической науке России и других стран часто используется термин «герменевтика» применительно к анализу теории толкования нормативных правовых актов. Между тем существуют все основания использовать герменевтику в юриспруденции значительно в более широком контексте: в качестве методологического направления правового мышления, особой парадигмы правопонимания. Юридическая герменевтика представляет собой концепцию правопонимания, основывающуюся на интеграции юридического позитивизма, социологического подхода и теории естественного права через представление о процессе правоприменения как о вхождении в герменевтический круг и правопорядке как особом порядке интерсубъективного взаимо-

The article analyzes the methodological possibilities of legal hermeneutics in constitutional law for the analysis of constitutional and legal policy, its priorities, tasks, goals, ideals. The mechanism of interrelation of constitutional sense of justice, constitutionallegal thinking and constitutional-legal argumentation is considered. The methodological potential of constitutional hermeneutics is predicted. Keywords: legal hermeneutics, constitutional hermeneutics, constitutional legal policy, constitutional legal thinking,constitutional legal awareness, constitutional ideals, constitutional values, methods of legal cognition.

действия. Если рассматривать юридическую герменевтику в качестве направления правопонимания, методологии познания права, то становится очевидно, что в этой ситуации раскрываются совершенно в новом ракурсе отраслевые перспективы ее применения. Трудности методологического использования герменевтики в отраслевых юридических исследованиях связаны с философским незнанием, отсутствием фундаментального философского образования и развитой философской культуры исследователей, несколько отставших от мировой науки ввиду господства позитивизма в системе юридического образования, особенно в советский период. Следует сказать, что юристы советского идеологического монизма, позитивистского вектора развития юри-

Философия права, 2018, № 2 (85)

13

ÝÏÈÑÒÅÌÎËÎÃÈß È ÌÅÒÎÄÎËÎÃÈß ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÕ ÈÑÑËÅÄÎÂÀÍÈÉ дической науки в советские годы под воздействием марксистского догматизма несколько отстали от философского «мейнстрима». Однако сегодня можно констатировать, что концепции, категории и понятия современной мировой философии все чаще проникают в отечественную юриспруденцию в целом и философско-правовую мысль в частности. Говоря о герменевтике, следует отметить, что для отечественных юристов она представляет собой нечто экзотическое. Для современного юриста такие понятия, как «экзистенциализм», «феноменология», «герменевтика» и т. п. достаточно специфичны и являются продуктами не известного им мировоззрения. По большому счету эти философские понятия неуместны в позитивистской традиции права, которая сегодня до сих пор доминирует в отечественной юриспруденции. Однако теоретико-правовая мысль продолжает свое развитие с учетом современных достижений философской эпистемологии, методологии, науковедения. Все чаще исследователи обращаются к зарубежным достижениям в сфере филологии, семиотики, когнитивной психологии. В рамках данной статьи не стоит углубляться в суть философской герменевтики и изъяснять базовые принципы современной философской картины мира и теории познания. Достаточно указать на то обстоятельство, что герменевтика – это не просто парадигма правового мышления, не только концепция правопонимания и не только особый взгляд на право или методология его познания. Герменевтика – это, главным образом, философскоправовая система, интегрирующая относительно непротиворечиво самые разнообразные правовые явления: правосознание, правоотношение, закон, обычай, договор и другие. При этом нет эклектики, так как ценностное измерение права не устраняется из рационального его осмысления. Конституционная герменевтика позволяет рассматривать самые различные грани конституционализма с учетом современных достижений философии права. Например, говоря о конституционно-мировоззренческом смысле юридической герменевтики, хотелось бы указать на то, что ее темы тесно связаны с национально-культурными традициями государственного и конституционного права в России. Например, благодаря конституционной герме-

14

невтике, подчеркивающей зависимость смыслов правовых текстов от социокультурного контекста и желаемого права интерпретатора, становится ясно, что природа конституционно-правового нигилизма в нашей стране вызвана и тем, что России навязан совершенно чуждый нашей ментальности, нашей правовой культуре принцип индивидуализма, верховенства прав человека. Таким же не органичным является и принцип законности. Абсолютизация позитивного права и закона в общественной жизни – одна из причин негативного отношения к правосудию, которое в условиях этой абсолютизации теряет человечность. Все дело в том, что русское правосознание исходит из того, что истина конкретна. Правосознание оживает, получает свое содержательное измерение в конкретной ситуации. Поэтому говорят о правильном отношении к закону, который должен рассматриваться как средство, а не как самоцель. В истории права России такой подход связан с христианским соотношением правды и закона, иным пониманием права, правды, справедливости и так далее, которое прекрасно показал митрополит Иларион в своем трактате «Слово о законе и благодати». Таким образом, герменевтическая культура в целом свойственна нашему православному, христианскому, традиционному мировоззрению, правосознанию, правовой культуре, она связана с христианским богословием. Разрыв между законом и истиной, между абстрактным и конкретным проходит через всю историю нашей философско-правовой мысли. В теоретико-правовом отношении юридическая герменевтика, по сути, единственный подход на сегодняшний день, позволяющий интегрировать различные типы правопонимания: и социологический подход к праву, и естественно-правовой, и позитивистский. Почему? Потому что юридическая герменевтика не отрицает закона, она только говорит, что это второстепенное средство правового регулирования, как некоторая помощь, подсказка правоприменителю, который обязан искать истину, правду, справедливость в конкретной ситуации. В качестве предмета познания конституционно-правовое мышление имеет те общественные отношения, которые, с одной стороны, возникают и развиваются, а также прекраща-

Философия права, 2018, № 2 (85)

ют существование либо благодаря конституции, либо вопреки ей, с другой стороны, важны для познающего с точки зрения его правосознания, особенно конституционного. При этом суть конституционно-правовых явлений никак не может быть свободна от всех наслоений жизненного мира правоведа, его внутреннего горизонта и личного понимания текста Конституции РФ, порождаемых ею ситуаций. Это особенно явно, если обратиться к проблеме интенциональности конституционного мышления – проблеме всякого нормативного познания, тем более правового. Предметность конституционно-правового мышления задана еще прежде познавательной процедуры, правовед фокусирует внимание на тех событиях, фактах или символах из всего потока социальных фактов, поступков, норм, которые «цепляют» его сознание, сформированное на основе многолетнего образовательного, научного, правоприменительного опыта поиска и конструирования конституционных смыслов. Эти события, тексты, образы должны быть мышлению исследователя небезразличны для того, чтобы он их заметил, различал. Рассмотрим, как протекает процесс познания права и социальной жизни с точки зрения понимания сути конституционно-правовых явлений, чтобы отследить момент возникновения различных конституционно-правовых концепций, теорий или идей. Конституция, государство, право, исторические события представляют собой знаковый, символический мир, смысловое содержание которого составляет контекст познания новых конституционно-значимых ситуаций. Совокупность «предрассудков» и «предсуждений», обусловленных конституционной традицией, в которой сформировался правовед, составляет то, что называют методологи «горизонтом понимания». «Горизонт понимания» конституционалиста определен смыслами понятий и категорий современного ему конституционного права и конституционного акта. Осмысление этих понятий представляет собой экстернализацию ценностных оснований конституционного правосознания ученого. Поэтому чистое, объективное конституционное мышление невозможно в принципе: язык содержит в себе ограничение в познании мира. Поэтому люди, воспитанные в традициях европейской конституционной культуры, видят право иначе, чем

принадлежащие другим правовым и политическим традициям. И научно-теоретическая, и политическая традиции влияют на формирование предпонимания конституционного права и государства, на интенциональность конституционно-правового мышления. Важно учитывать социокультурную традицию в понимании конституции, которая не менее значима, чем политические, экономические, ценностно-мировоззренческие контексты. «Никакая рациональная формально-юридическая аргументация не может быть свободной от национальной культуры и нравственности, ценностных характеристик правовых и социальных явлений» [1, с. 6]. В самом деле, если процесс познания конституционного права рассматривать как процесс осмысления, то ценностные структуры конституционного правосознания мыслителя, лежащие в основе этого процесса, и являются неявным, допредикативным знанием права. Традиция конституционализма европейских государств или собственной страны определяет и устанавливает границы конституционно-правового мышления. При этом ученый-правовед не имеет в себе никакой «внеисторической», «надсоциальной» точки, встав на которую он мог бы занять вневременную и объективную, не ангажированную собственными вкусовыми предпочтениями в плане ценностей позицию. Герменевтика позволяет проследить формирование конституционно-правовой реальности. Рождение новых социальных институтов происходит под воздействием технологий социального конструктивизма. Ключевую роль в рождении новых типизаций и смысловых традиций играет юриспруденция. Юридическая наука в целом и конституционно-правовая наука в частности являются средством легитимации сложившейся конфигурации политических интересов. В таком смысле юридическая парадигма становится частью общественно-политической парадигмы, под которой понимаем комплекс ценностей, идеалов и норм, необходимых для интерпретации общественных процессов со стороны социальногуманитарного знания, легитимирующего или отрицающего символический универсум той или иной культурно-исторической эпохи. Легитимация есть процесс объяснения (когнитив-

Философия права, 2018, № 2 (85)

15

ÝÏÈÑÒÅÌÎËÎÃÈß È ÌÅÒÎÄÎËÎÃÈß ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÕ ÈÑÑËÅÄÎÂÀÍÈÉ ный аспект) и оправдания (нормативный аспект) институциональной традиции, в ходе которого объективированным значениям придается когнитивная обоснованность. На сегодняшний день, к примеру, отечественная наука конституционного права выполняет функцию легитимации сложившегося правопорядка через переосмысление понятий конституционного права в собственном социокультурном контексте: республиканская модель дополнена архетипом монархического централизма. Смысловое поле конституционного текста никогда не бывает свободным от политики, интересов власти и обслуживающей ее судебной системы. Во-первых, формирование базовой конституционной доктрины государства, включающей как политические, так и юридические элементы, напрямую зависит от политических решений специальных органов. Конституционное право, с одной стороны, достаточно чутко реагирует на изменение политической ситуации, с другой – вынужденно участвует в выработке антикризисных конституционных решений в законодательной сфере. Во-вторых, политика непосредственно участвует в формировании конституционных принципов, идеалов и ценностей, которые в целом характеризуют достигнутый в обществе уровень правовой и политической культуры. В-третьих, в процессе правотворчества, являющегося следствием принятия государственной властью политических решений, создаются и учреждаются конституционные нормы, включающие политические идеи и правовые идеалы российского общества. Герменевтика позволяет осуществить метадогматический анализ конституционного права как ведущей отрасли отечественной системы права. Если юриста-догматика интересует реализация действующих предписаний, их логическая соотнесенность, непротиворечивость, стройность, иерархичность, а не содержание права и его ценностные основания, то герменевтический анализ вскрывает «нити», связывающие форму и содержание конституционного текста, его «букву» и «дух». В круг вопросов, рассматриваемых конституционной герменевтикой, входят принципы понимания конституционных ценностей, норм, задач и приоритетов конституционного права, судебных решений, конституционно-правовой политики, ее векторов развития в современных

16

условиях, вопросы реформирования и модернизации институтов конституционного права с точки зрения различных контекстуальных интерпретаций. Советский период развития науки государственного (конституционного) права привел к определенной догматизации и позитивизации конституционно-правового мышления, а постсоветский период с его гипервестернизацией и либерально-демократической парадигмой общественно-политического развития России усугубил данный тренд. Причин тому много, не будем вдаваться в подробное их перечисление, так как это тема отдельной статьи или даже монографии, а назовем лишь ведущую: всеобщая догматизация права всегда была выгодна тем политическим силам, классам, элитам, которые с помощью закона добивались реализации собственных интересов. Современный период развития государственности России продолжил эту традицию. Капиталистический строй и либеральная ценностная основа государственности Российской Федерации последних двух десятилетий принесла в основном выгоду единицам и бедность миллионам. Среди конституционалистов не принято обсуждать радикальные сдвиги и перемены, так как якобы это вредит стабильности конституционализма. Между тем давно назревшие реформы остаются в лучшем случае воплощенными в «живой» конституции, которая все равно противоречит национальному правосознанию, приучаемому элитами к старой римской формуле: «Что позволено Юпитеру, не положено быку», а в худшем – дискуссионными темами редких научных конференций. В настоящее время конституционно-правовая политика выполняет три задачи: формирование эффективного механизма конституционно-правового регулирования общественных отношений, что в значительной мере обесценивается бесперебойной законотворческой деятельностью, которая зачастую ставит количественные показатели в ущерб качественным содержательным характеристикам подготавливаемых нормативных правовых актов; выработка и проведение в жизнь юридических идей и принципов в целях оптимизации конституционного развития Российской Федерации; достижение сбалансированного сосуществования и развития государственно-

Философия права, 2018, № 2 (85)

политического механизма и сферы гражданского общества. При этом политические вопросы, неизбежно возникающие в связи с разработкой идейных оснований конституционно-правовых приоритетов, не должны «отпугивать» конституционалистов. Конституционно-правовая догматика способна лишь на обнаружение конституционных коллизий, однако их устранение предполагает выход за границы юридического позитивизма и юридической техники. Такие вопросы (устранение противоречий и конституционные новеллы) требуют герменевтического анализа, основывающегося на аксиологическом, социологическом, историкокультурологическом, политологическом раскрытии содержательных и смысловых оснований конституционного права. Догматический метод конституционноправового мышления не позволяет выйти за рамки юридического формализма. Между тем именно в силу невозможности ограничиться «буквой» ведущие политики вынуждены обращаться к ученым-конституционалистам при разрешении тех или иных коллизий. Услышать в ответ отговорку о том, что ученомуконституционалисту политика не интересна, означает признать за ним не представителя науки, а технолога, знающего, как лучше применять инструкции законодателя, и не рассуждающего о праве вообще, теоретически и абстрактно, в идеальном ключе, справедливом выражении, долженствовательном контексте. Ведь «право – искусство добра и справедливости», а не техники применения инструкций законодателя. Исходным тезисом конституционной герменевтики является следующий: конституция и институты конституционного права должны развиваться с учетом национальной самобытности отечественной государственности. Необходимость такого развития продиктована не только теоретическими обоснованиями исторической школы права, теорией права Л. И. Петражицкого или юридической герменевтикой, но и опытом последних двух десятилетий: мало того, что деиндустриализированная Россия все стремительней превращается в периферийную страну третьего мира, «банановую республику», так еще и социально-экономическая ситуация в государстве близка к кризисному состоянию, что может привести к

катастрофе с учетом сетевых технологий современных войн. В XXI веке именно экономика и социальная сфера позволяют быстро и эффективно лишать государство суверенитета, поэтому вооруженные силы не способны устранить технологическую уязвимость государства и защитить национальную безопасность Российской Федерации. Однако, помимо этой уязвимости, существует еще и коррупционная, правоохранительная, кадровая и прочие. У населения доверия к институтам власти все меньше. Конституционная герменевтика является исходным методологическим источником для отраслевых герменевтических исследований. Ведь именно конституция и конституционное право являются «родником» идеалов правовой политики государства, так как именно они становятся впоследствии приоритетами правовой политики государства в отдельных отраслях права. Особенно значима в конституционной герменевтике проблема общественного идеала, поскольку его реализации должны соответствовать приоритеты конституционно-правовой политики. Понятие (правовой политики) появилось достаточно давно, еще в XIX веке. Вот что писал о нем выдающийся русский правовед Н. Н. Алексеев: «По содержанию своему законодательная деятельность всегда является выходом из существующего права, созданием чего-то нового, в существующем не содержащегося. В деятельности законодательства и правотворчества юрист призван не только к исполнению существующих законов, но и к рассуждению о том, что такое право вообще, что такое истинное, справедливое право, долженствующее вступить в жизнь и заменить право старое, отжившее. Законодатель, стало быть, должен знать не только то, что соответствует установленным законам, но и то, что соответствует справедливости. Это есть новая научная задача – задача политики права» [2, с. 10–11]. Далее ученый выделяет следующие особенности науки правовой политики, считая ее самостоятельной областью юриспруденции: как и позитивно-догматическая юриспруденция, правовая политика преследует практические цели, но если первая имеет дело с действующим законодательством, то вторая – с правом желательным, справедливым, идеальным (в этом правовая политика

Философия права, 2018, № 2 (85)

17

ÝÏÈÑÒÅÌÎËÎÃÈß È ÌÅÒÎÄÎËÎÃÈß ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÕ ÈÑÑËÅÄÎÂÀÍÈÉ близка с учением о естественном, идеальном праве). Принимая такой подход за основу, нельзя не заметить того факта, что на сегодняшний день развитие науки конституционного права, конституционно-правовой доктрины все больше происходит под влиянием национальнокультурной и политико-ситуативной интерпретации норм Конституции РФ, осуществляемой Конституционным Судом РФ, который является генератором идей конституционно-правовой политики. Благодаря его решениям можно вести речь о новой конституционно-правовой политике, ориентированной не на слепое и бездумное копирование западных образцов демократии, а на разработку собственных правокультурных конституционных моделей.

Свидетельством тому является тот факт, что столь не похожие, совершенно разные по духу и вектору две эпохи постсоветской истории прошли под «знаменем» одной Конституции РФ 1993 года, толкование которой создало «живую» конституцию. Тем не менее творческий подход к толкованию Конституции РФ, применяемый в ходе деятельности Конституционного Суда Российской Федерации, является не единственным источником конституционно-правовых приоритетов государственного развития страны. К их формулировке призвана вся правовая доктрина, которая постоянно развивается и наполняется все новыми идеями и теориями, на появление которых и направлена данная статья.

Литература

Bibliography

1. Бондарь Н. С. Буква и дух российской Конституции: 20-летний опыт гармонизации в свете конституционного правосудия // Журнал российского права. 2013. № 11. 2. Баранов П. П. Современная политическая элита, конституционализм и конституционный строй России // Северо-Кавказский юридический вестник. 2017. № 4.

1. Bondar N. S. Letter and spirit of the Russian Constitution: 20 years of experience in harmonization in the light of constitutional justice // Journal of Russian law. 2013. № 11. 2. Baranov P. P. The modern political elite, constitutionalism and the constitutional system of Russia // The North Caucasian legal bulletin. 2017. № 4.

18

Философия права, 2018, № 2 (85)

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÏÎËÈÒÈÊÈ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ ÓÄÊ 316.3 ÁÁÊ 60.56

Àïàíàñåíêî Ôåäîð Åâãåíüåâè÷ Apanasenko Fedor Yevgenievich соискатель кафедры общегуманитарных и естественнонаучных дисциплин Ессентукского института управления, бизнеса и права. Applicant of Humanitarian and Natural Sciences Department of Essentukskiy Institute of Management, Business and Law. E-mail: [email protected]

ÏÅÐÑÏÅÊÒÈÂÛ ÏÎÑÒÐÎÅÍÈß ÝËÅÊÒÐÎÍÍÎÃÎ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ Â ÐÎÑÑÈÈ The prospects of building of e-government in Russia В статье с позиций социологической методологии анализируется электронное государство, которое представляет собой не только определенную инновационную форму института государства, но и существенное изменение функционально-ролевого репертуара. Автором утверждается, что в условиях трансформирующегося общества XXI века возрастает гносеологический потенциал социологической науки, призванной оценить современное состояние проблемы генезиса электронного государства, охарактеризовать актуальные проблемы и представить прогноз по развитию событий с учетом влияния как позитивных, так и негативных факторов. Ключевые слова: государство, социальный институт, электронное государство, граждане, информационно-компьютерные технологии, постиндустриальное общество, Интернет.

В постиндустриальном обществе начала XXI века информационные ресурсы, навыки, инфраструктура с неизбежностью превращаются в управленческие активы. Таковы реалии социальной системы, в основе которой – информация и информационно-компьютерные технологии. На протяжении веков система государственного управления не могла обходиться без информации в процессе своей деятельности. Однако интернет-среда предоставляет новые, ранее не известные возможности для государственной власти. Виртуализация социального пространства, опосредование социальных действий и взаимодействий глобальной компьютерной наднациональной сетью Интернет приводит к существенным трансформациям института государства. При адаптации к условиям информационного общества государство с неизбежностью проникает в сферу высоких информационных тех-

The article is devoted to actual scientific problem -from the standpoint of sociological methodology e-state is not only a certain innovative form of the institution of the state, but also a significant change in the functional and role repertoire. In the conditions of the transforming society of the 21st century the gnoseological potential of the sociological science increases, which is called to assess the current state of the problem of the Genesis of the electronic state, to characterize actual problems and to present a forecast of the development of events, taking into account the influence of both positive and negative factors. Keywords: state, social institute, electronic state, citizens, information and computer technologies, postindustrial society, Internet.

нологий, осваивает их и стремится поставить их себе на службу. В обществе XXI века ключевую роль играет экономический фактор: успехи в экономическом развитии государства, его удачная интеграция в глобальную мировую высокотехнологичную экономику становятся залогом социально-политической стабильности. Кроме того, конкуренция между странами все чаще перемещается из политической сферы в экономическую, социальную и духовную. Именно такая модель глобального мира сейчас презентуется социологами. В частности, ведущие современные теоретики информационного общества П. Химанен и М. Касельс отмечают, что тенденцией современной глобальной информационной экономики становится селективное отношение к личности, группе, общности и национальному государству. Новая глобальная инновационная

Философия права, 2018, № 2 (85)

19

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÏÎËÈÒÈÊÈ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ экономика демонстрирует заинтересованность в интеграции тех социальных элементов, которые в наибольшей мере оказались продвинуты в информационно-технологическом аспекте. Вместе с тем транснациональная экономика является предельно прагматичной – она дезинтегрирует те социальные элементы, которые оказались не включены в сферу высоких информационных технологий и поэтому не представляют для нее никакого интереса [4, с.77]. П. В. Григорьев убежден в критически важной роли Интернета в реализации властных полномочий в условиях постиндустриального транзита. Именно «сеть Интернет открывает новые эффективные средства управления и взаимодействия органов власти, коммерческих структур и граждан. Примером таких средств является “электронное правительство” или “e-government”. Это одна из управленческих инноваций конца XX – начала XXI века, которая все интенсивнее внедряется по всему миру» [1, с. 4]. С точки зрения одного из ведущих отечественных теоретиков электронного государства Ю. А. Нисневича, «данная форма развития социального института в XXI веке имеет ряд особенностей. Во-первых, вся система органов власти в государстве и государственных учреждений рассматривается как единая, восприимчивая и отзывчивая к общественным интересам организация, предназначенная в первоочередном порядке для оказания государственных услуг гражданам и частному сектору экономики. Во-вторых, деятельность всей системы власти должна быть открытой и прозрачной для граждан и органы власти всех уровней должны быть доступны каждому гражданину в любой момент времени и из любого места его нахождения. В-третьих, для повышения качества и эффективности функционирования государства деятельность системы власти переносится в современную сетевую инфокоммуникационную среду» [ 2, с. 190]. В. В. Солодов детально анализирует атрибутивные характеристики электронного правительства. Именно эта социально-управленская структура представляется автору наиболее востребованной в современных условиях, соответствующей нынешним реалиям информационной социальной системы. Как утвер-

20

ждает автор, «при всем значении технологий электронного правительства для функционирования государства на современном этапе важно понимание ограниченности технологической составляющей, которая очень ограниченно влияет на содержательные характеристики государства. По сути, электронное правительство представляет собой форму проекции содержательных характеристик социально-политической системы на плоскость информационных технологий» [3, с. 11–13]. Следует отметить, что институт государства под воздействием процессов информатизации, компьютеризации постепенно меняет свой внешний облик, становясь электронным, интегрированным в пространство информационно-компьютерных технологий, Интернета, что соответствует веяниям времени и общим тенденциям развития социальной системы. Однако внутренний уровень институциональных структур государства сохраняет свое стабильное состояние. По сути, в XXI веке происходит существенное изменение внешней формы государства, тогда как его ключевые, глубинные инструменты, функции, механизмы остаются в целом неизменными. Данное противоречие детерминирует сущность социальной проблемы, актуальной и для современного российского общества. Особенности генезиса электронного государства в России исследует П. В. Григорьев, отмечая, что в нашей стране процесс интеграции в пространство глобального информационного общества имел свои уникальные особенности, при этом общий тренд развития информатизационных процессов оказался в целом ниже показателей ведущих мировых держав. Как полагает автор, «в России на современном этапе за процесс создания “электронного правительства” выдается простая информатизация и автоматизация государственного сектора. В России ожидаемым результатом стало внедрение ИКТ для совершенствования работы самих государственных структур, то есть клиентом “Электронной России” оказалось государство, а не общество» [1, с. 13–15]. Следует подчеркнуть, что современное государство вынуждено каким-то образом реагировать на изменения социетальной среды своего существования. Формирование электронного государства, по сути, представляет собой одну из разновидностей реакций на про-

Философия права, 2018, № 2 (85)

исходящие изменения, продиктованные научно-техническим прогрессом. В настоящее время остается открытым вопрос о том, насколько глубоко проникли трансформационные процессы в социальную ткань института государства, смогли ли они затронуть его глубинные механизмы существования или коснулись только некоторых внешних элементов. Становится очевидным, что традиционный облик социального института государства в условиях общества XXI века неизбежно изменяется. Происходящая информационно-компьютерная, телекоммуникационная, микропроцессорная модернизация социальной системы отразилась на социальном институте государства. Прежде всего, государство уже не может осуществлять взаимодействие с гражданами так, как это было принято на протяжении столетий; современная социальная система, пронизанная массово-коммуникативными технологиями, создает принципиально новый тренд, следование которому позволяет достичь рациональных, управленческих эффектов, с чем не может не считаться государство. Выгоды от интеграции институциональных структур государства в сферу высоких информационных технологий превосходят возможные риски и угрозы на пути к этому. Таким образом, электронное государство – новая форма трансформирующегося социального института государства, в наибольшей мере соответствующая реалиям информационного общества, имеющимся социальным запросам и ожиданиям как на микро-, так и на макроуровне. Электронное государство становится закономерной реакцией институциональных структур на генезис открытого общества, в условиях которого существенно возрастает потребность людей в политической, экономической, социальной и духовной сферах жизни. Обычный человек, будучи не связанным существенными ограничениями, запретами, обременениями, как это было на протяжении многих веков в обществе, становится гораздо более требовательным потребителем различных услуг, в том числе и государственных. В этой связи целесообразно обратить внимание на ряд важных аспектов становления электронного государства применительно именно к России. Интеграция российского общества в глобальный информационный миро-

порядок имеет свои уникальные черты и особенности. В данном случае наблюдается существенное отставание по многим критериям от стран «Большой семерки», особенно в сфере компьютерных и микропроцессорных технологий, где наша страна критически зависит от импорта соответствующей продукции. Не слишком оптимистичной выглядит и ситуация с производством офисных компьютерных программ, призванных оптимизировать работу с различными видами документов. Приобретение иностранных лицензионных аналогов программного обеспечения существенно ограничивает возможности государства в этом направлении. Соответственно, научно-техническое «перевооружение» института государства идет в запаздывающем, а не в опережающем графике. Переход к электронному государству осложняется системными проблемами, традиционно (можно сказать ментально) связанными с системой российского государственного управления. Речь идет, прежде всего, о коррупции и волоките как атрибутивных характеристиках российской бюрократии. Учитывая тот факт, что электронное государство зачастую позиционируется как инструмент решения указанных проблем, вполне очевидна и реакция чиновников, противящихся подобным реформам. Стоит отметить, что слабая технико-технологическая вооруженность провинции по сравнению со столицей и крупными мегаполисами осложняет управление на федеральном уровне, лишает возможностей стратегического, а не тактического планирования. В этом аспекте необходимо обратить внимание и на проблему информационного неравенства. Доступ к современным информационно-компьютерным технологиях, получение соответствующего образования существенно дифференцированы в современной России. В результате, например, в Москве уровень информационных возможностей многократно превышает «средний провинциальный». Подобная ситуация сложилась и в сфере ответственности электронного государства. В результате формируется опасная психологическая и социокультурная атмосфера противостояния «столицы» и «провинции». Еще одним неприятным аспектом выступает то, что наиболее активная часть жителей провинциальных городов, не имея воз-

Философия права, 2018, № 2 (85)

21

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÏÎËÈÒÈÊÈ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ можности реализовать свои потребности в информационной сфере, мигрируют в Москву, создавая критическую нагрузку на ее инфраструктуру. Необходимо обратить внимание на низкую информационно-компьютерную грамотность населения, что провоцирует как кадровый «голод» системы государственного управления, отвечающей за внедрение электронного государства, так и осложняет для населения освоение новых технологий, различных эффективных, современных форм взаимодействия человека и государства. Следствием сложившейся ситуации можно считать дисфункциональность информационно-компьютерных систем государства, которые ухудшают его имидж и в целом вызывают сомнения у граждан в успешности построения электронного государства. И, наконец, не стоит недооценивать мифы и стереотипы массового сознания россиян, инерционность мышления, особенно старшего поколения. Этот аспект следует рассмотреть более подробно. В частности, развитию электронного государства существенно препятствует настороженное отношение значительной части россиян ко всему новому. За исключением молодежи, для остальных сегментов и категорий населения свойственно неприятие инноваций, подозрительное отношение к ним – такова специфика традиционализма как черты российского менталитета. Особую сложность вызывает то, что подобные технологии пришли из-за рубежа и хорошо развиты в тех странах, с которыми у России сложились недружественные отношения. Соответственно, негативный политический настрой людей проецируется и в данную сферу. Положение еще более усугубляется различными мифами, стереотипами, слухами, которые появляются вследствие того, что значительная часть населения с недоверием относится и к собственной государственной власти. Целесообразно обратить внимание на перспективы построения электронного государства в России. В целях объективной оценки сложившегося положения необходимо проанализировать комплекс факторов, связанных с политической, экономической, социальной и духовной сферами жизни общества.

22

Относительно политической сферы следует обратить внимание на степень решимости власти, особенно высшего руководства страны, ведущих политических деятелей в построении структур электронного государства. Стоит отметить, что в нашей стране в период 2002–2010 годов была реализована государственная целевая программа построения электронного государства, однако в последнее время темпы управляющего государственного воздействия снизились. В современных условиях все больше нарастает разрыв между Москвой, Санкт-Петербургом и рядом крупных мегаполисов и небольшими населенными пунктами, особенно сельскими. Здесь речь идет не только и не столько об информационно-технологической составляющей. В экономической сфере ситуация выглядит достаточно противоречиво. С одной стороны, не подвергается сомнению финансовая привлекательность применения опосредованных структур электронного государства в противовес традиционной системе бюрократии. С другой стороны, для начала масштабного использования электронного государства на просторах современной России необходима не только воля государственной власти, но и немалые финансовые расходы в рамках различных целевых федеральных программ. Для того, чтобы добиться повсеместного использования систем электронного государства, необходимо обучать граждан, а также вести рекламно-пропагандистское, агитационное воздействие на индивидуальное и массовое сознание. Как представляется, в данный момент российская власть не действует эффективно в этом направлении. Социальная сфера, в свою очередь, оказывает существенное влияние на процесс формирования электронного государства, так как в XXI веке имеется устойчивая потребность в модернизации социальной системы, воплощением чего и служит электронное государство. В то же время в социальной сфере современной России существуют проблемы, оказывающие препятствующее, тормозящее воздействие на развитие электронного государства. Речь идет о различных видах неравенства – от имущественного до информационного, вследствие чего активизируется деструктивная социальная энергия, препятствующая гармонизации социальных отношений. Именно

Философия права, 2018, № 2 (85)

поэтому многие инновации, полезные начинания не находят своего дальнейшего логического развития. Духовная сфера, как представляется, оказывает определяющее воздействие на внедрение в массовое сознание концепции электронного государства. Здесь наиболее важную роль играют ценности, мировоззрение, идеалы, представления людей. Именно данная социосознательная сфера способна формировать как негативное, так и позитивное отношение к электронному государству, а также устойчивую потребность в использовании электронных

услуг. Особое значение имеет преодоление инерционных элементов российского менталитета в данном вопросе, в частности, его консерватизма и традиционализма. Стоит также заметить, что проблема генезиса электронного государства связана не только с деятельностью государственных управленческих структур, но и состоянием индивидуального и массового сознания. Именно социокультурная неготовность людей к электронному государству, активному пользованию его услугами и является важным препятствием на пути к социальному прогрессу.

Литература

Bibliography

1. Григорьев П. В. «Электронное правительство» в политико-административном управлении современной России: дис. … канд. полит. наук. Ярославль, 2009. 2. Губанова Е. В. Институт образования: роль и функции в процессе социальной адаптации молодежи: дис. … канд. социол. наук. Новочеркасск, 2001. 3. Иванов Д. В. Виртуализация общества. Версия 2.0. СПб., 2006. 4. Карнаушенко Л. В. Государство как социальный институт: проблемы теоретического и эмпирического анализа // Общество и право. 2017. № 1. 5. Карнаушенко Л. В. Электронное государство в «открытом» постиндустриальном обществе XXI века: основные угрозы и вызовы // Общество и право. 2017. № 3. 6. Маклюэн М. Галактика Гутенберга: Сотворение человека печатной культуры. М., 2003. 7. Морозова Л. А. Влияние глобализации на функции государства // Государство и право. 2006. № 6. 8. Михалева К. Ю. Мода как социальный институт: дис. … канд. социол. наук. М., 2012. 9. Нисневич Ю. А. Государство XXI века: тенденции и проблемы развития. М., 2012. 10. Нисневич Ю. А. Электронное государство // Вопросы политологии. 2011. № 1. 11. Нисневич Ю. А. Трансформации института государства в условиях постиндустриального транзита // Журнал политической философии и социологии политики «Полития. Анализ. Хроника. Прогноз». 2011. № 2. 12. Партугимов В. В. Влияние глобализа-

1. Grigoriev P. V. «E-government» in the political-administrative management of modern Russia: dis. ... PhD in political science. Yaroslavl, 2009. 2. Gubanova E. V. Institute of education: role and functions in the process of social adaptation of young people: dis. … PhD in political science. Novocherkassk, 2001. 3. Ivanov D. V. Virtualization of society. Version 2.0. St. Petersburg, 2006. 4. Karnaushenko L. V. State as a social institution: problems of theoretical and empirical analysis // Society and law. 2017. № 1. 5. Karnaushenko L. V. Electronic state in the «open» post-industrial society of the XXI century: the main threats and challenges // Society and law. 2017. № 3. 6. McLuhan M. The Gutenberg galaxy: the creation of man print culture. Moscow, 2003. 7. Morozova L. A. The impact of globalization on the functions of the state // State and law. 2006. № 6. 8. Mihaleva K. Yu. Fashion as a social institution: dis. … PhD in Sociology. Moscow, 2012. 9. Nisnevich Yu. A. State XXI century: trends and problems of development. Moscow, 2012. 10. Nisnevich Yu. A. Electronic state // Questions of political science. 2011. № 1. 11. Nisnevich Yu. A. Transformations of the institute of state in the conditions of postindustrial transit // Journal of political philosophy and sociology of politics «Analysis. Chronicle. Forecast». 2011. № 2. 12. Portugalov V. V. Influence of globalization on the functions of the state // Bulletin of Chita state University. 2011. № 1.

Философия права, 2018, № 2 (85)

23

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÏÎËÈÒÈÊÈ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ ции на функции государства // Вестник Читинского государственного университета. 2011. № 1. 13. Рукавишников С. М. Корпорация как правовой и социальный институт: дис. … канд. юрид. наук. М., 2005. 14. Солодов В. В. Электронное правительство как инструмент трансформации государственного управления: дис. … канд. полит. наук. М., 2007. 15. Химанен П., Кастельс М. Информационное общество и государство благосостояния: Финская модель. М., 2002.

24

13. Rukavishnikov S. M. Corporation as a legal and social institution: dis. ... PhD in Law. Moscow, 2005. 14. Solodov V. V. E-government as a tool of transformation of public administration: dis. ... PhD in political science. Moscow, 2007. 15. Himanen P., Castells M. The information society and the welfare state: the Finnish model. Moscow, 2002.

Философия права, 2018, № 2 (85)

ÓÄÊ 323 ÁÁÊ 66.02

Ãðèãîðÿí Äàâèä Êðîìâåëîâè÷ Grigoryan David Kromvelovich доцент кафедры политологии и этнополитики Южно-Российского института управления – филиала Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации кандидат политических наук. Associate Professor of Political Science and Ethnic Policy Department of Southern-Russian Institute of Management – Branch of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration, PhD in Political Sciences. E-mail: [email protected]

Àðîÿí Àøõåí Ñåðãååâíà Aroyan Ashkhen Sergeevna доцент кафедры политологии и этнополитики Южно-Российского института управления – филиала Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации кандидат политических наук. Associate Professor of Political Science and Ethnic Policy Department of Southern-Russian Institute of Management – Branch of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration, PhD in Political Sciences. E-mail: [email protected]

Âåðåíè÷ Èãîðü Ãåííàäüåâè÷ Verenich Igor Gennadievich магистрант Московского государственного института международных отношений. Master’s Degree Student of the Moscow State Institute of International relations. E-mail: [email protected]

ÐÎËÜ ÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÈÕ ÝËÈÒ Â ÃÀÐÌÎÍÈÇÀÖÈÈ ÌÅÆÍÀÖÈÎÍÀËÜÍÛÕ ÎÒÍÎØÅÍÈÉ The role of political elites in the harmonization of the interethnic relations В статье приводятся причины возникновения межнациональной розни между этническими группами и возможные пути разрешения межнациональных конфликтов. Кроме того, авторами выявляются основные направления гармонизации межнациональных отношений, а также определяется роль, которую в этом процессе играют политические элиты. Ключевые слова: межнациональные отношения, национальная политика, политическая элита, гармонизация межнациональных отношений.

Межнациональные отношения выступают одной из наиболее сложных проблем как в истории человечества, так и в условиях современного общества. В ряде государств мира, в том числе и в России, межнациональные отношения являются значимой проблемой, проявляемой в разных форматах: 1) межнациональные столкновения; 2) межнациональная напряженность; 3) стабильное положение [6, с. 13].

In this article the author cites various reasons for ethnic discord between ethnic groups and possible ways of resolving ethnic conflicts. In addition, the article reveals the main directions of harmonization of interethnic relations, as well as the role played by political elites in this process. Keywords: interethnic relations, national policy, political elite, harmonization of interethnic relations.

В последние 20 лет в России эта проблема колеблется между первой и второй позициями с тенденцией постепенного смещения к большей напряженности в периоды экономических спадов. В связи с этим в российском обществе в условиях, когда сохраняются факторы межэтнической напряженности и усиливаются миграционные потоки, остро стоит вопрос повышения эффективности государственной по-

Философия права, 2018, № 2 (85)

25

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÏÎËÈÒÈÊÈ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ литики в сфере межнациональных отношений. В современных условиях для данной политики актуальность приобретает решение задач, связанных прежде всего с национальной интеграцией и консолидацией полиэтнического российского общества. Как следствие появилась потребность в гармонизации межнациональных отношений в современной России [2, с. 13]. Гармонизация межнациональных отношений – динамическая характеристика состояния и регулирования межнациональных и межконфессиональных отношений. Это процесс, который нацелен на обеспечение достижения мира между этносами, реализуя при этом совокупность социально-политических технологий, рассматриваемых в качестве средств достижения этой цели. К основным аспектам гармонизации межнациональных отношений относятся толерантность в качестве значимой характеристики межгрупповых отношений, равенство этнических групп в правовом поле, межкультурная интеграция, преобладание в социуме установок на межэтническое сотрудничество [3, с. 28]. В качестве факторов гармонизации межнациональных отношений, взаимно усиливающих друг друга можно рассматривать [4, с. 51]: – государственную и региональную национальную политику, определяющую баланс между этническими сообществами; – идеологический консенсус в отношении форм национально-регионального устройства и национальной политики региона, поликультурализм межэтнического сообщества на индивидуальном и институциональном уровнях; – функционирование на условиях равенства этнических групп, обеспечиваемое государственно-правовыми институтами; – формирование преобладания в общественном сознании установок на межэтническое сотрудничество и институционализацию отношений межэтнической кооперации в виде различных форм социального партнерства; – культурную диффузию в полиэтническом регионе. Проводить эффективную государственную национальную политику в сфере гармонизации межнациональных отношений невозможно, не мобилизуя потенциал политической элиты общества [8, с. 174], которой должна отводиться ключевая роль в гармонизации межнациональных отношений как важного фактора обеспечения национальной безопасности Российского государства.

26

Большую часть межнациональных конфликтов можно избежать в случае достижения соглашения и стремления использовать гуманные способы дипломатии. Сформировавшиеся конфликты между отдельными национальностями важно ликвидировать именно на начальной стадии. Для этого региональные и местные политические элиты должны регулировать межнациональные отношения и пресекать попытки одного этноса дискриминировать другой. Так, задачи политических элит в гармонизации межнациональных отношений состоят в следующем [1]: – содействие в формировании и укреплении взаимосвязей между различными национальностями, религиозными организациями, региональными и местными органами власти; – помощь и поддержка деятельности национальных общественных объединений и религиозных организаций по сохранению и развитию языка, культуры, свободы вероисповедания и так далее; – содействие в формировании межнационального диалога благодаря достижению обоюдной терпимости, понимания и уважения во взаимоотношениях среди представителей различных национальностей и этнических меньшинств. Для достижения этих задач требуется [1] осуществление организационно-методических функций; разъяснение национальным общественным объединениям и религиозным организациям причин принятия органами власти различных решений; подготовка рекомендаций по совершенствованию применения федерального и регионального законодательства в области государственной национальной политики; подготовка рекомендаций совместного действия органов власти, национальных общественных, религиозных объединений, средств массовой информации с целью сохранения и развития национального языка, культуры, самобытности различных национальностей, проживающих в регионе; подготовка предложений по отдельным проектам федеральных законов, концепций, федеральным и иным программам в сфере государственной национальной политики и так далее. В Российской Федерации деятельность политических элит проявляется и в нормативном закреплении основ гармонизации межнациональных отношений. Так, в целях координации деятельности федеральных органов государственной власти, органов государственной власти субъектов Российской Федерации, иных государственных органов и органов местного самоуправления в сфере государственной на-

Философия права, 2018, № 2 (85)

циональной политики, обеспечения их взаимодействия с институтами гражданского общества в декабре 2012 года Президентом РФ утвержден Указ № 1666 «О стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года». В целях укрепления единства многонационального народа Российской Федерации (российской нации), гармонизации межнациональных отношений и содействия этнокультурному многообразию народов России Постановлением Правительства РФ от 20 августа 2013 года № 718 принята федеральная целевая программа «Укрепление единства российской нации и этнокультурное развитие народов России (2014–2020 годы)» [5]. Также важным документом, ориентированным на противодействие экстремистской деятельности националистических, радикальных религиозных, этнических и иных организаций и структур, является «Стратегия противодействия экстремизму в Российской Федерации до 2025 года». Следующей вехой на пути укрепления единства российской нации и решения проблем межнациональных отношений стало принятие в 2014 году «Основ государственной культурной политики». В целях дальнейшего совершенствования системы реализации государственной национальной политики, а также осуществления комплекса мер, направленных на укрепление единства многонационального народа Российской Федерации (российской нации), обеспечение межнационального согласия, этнокультурного развития народов Российской Федерации в 2015 году Указом Президента РФ было создано Федеральное агентство по делам национальностей (ФАДН). Следует отметить, что межнациональный конфликт имеет свои этапы созревания, в каждом из которых политической элите необходимо применять определенные приемы и способы его урегулирования. Для предотвращения конфликта политическая элита, прежде всего, должна обеспечивать достижение практической реализации принципа гражданского равноправия; проведение политики по социально-экономическому выравниванию условий жизни всех этнических групп, а особенно подвергшихся ранее дискриминации; реализацию принципа федерализма равным образом для всех этнических групп [7, с. 137]. С целью снятия межнациональной напряженности политическая элита должна обес-

печивать создание этнически нейтральных подразделений полиции и армии, четко определяя при этом их функции и полномочия в конфликтных действиях; организацию подачи и изложения точной и непредвзятой информации о конфликте во всех средствах массовой информации; осуществление особого контроля за сохранностью и движением оружия; максимально строгое преследование по закону организаторов уличных беспорядков с неукоснительным и точным исполнением приговоров [9, с. 269]. В период активного течения конфликта главная задача политической элиты будет состоять в том, чтобы удалить из зоны конфликта, арестовать или временно задержать сторонников экстремистских методов разрешения конфликта; предотвратить раскол по этническому признаку в государственных и силовых структурах, обеспечивающих общественный порядок; ввести особый контроль средств связи и обеспечивать объективность СМИ; создать механизм прекращения боевых действий и начать переговорный процесс; проводить меры, направленные на минимизацию человеческих жертв и материального ущерба (отводить вооруженные формирования, создавать нейтральные зоны, безопасные населенные пункты и города); предотвращать мародерство и военные преступления. Четвертая фаза развития конфликта предусматривает необходимость устранения последствий конфликта и примирения конфликтующих сторон. Для решения этих задач политическим элитам необходим анализ общей оценки последствий конфликта и объявление программы воссоздания единства гражданского общества на условиях национального примирения; придание восстановительному процессу этнически нейтрального характера; начало общественного диалога всех этнических групп для реформирования общества; отказ от драматизации конфликта и недопущение его фиксации в «исторической памяти» этноса, чтобы последующие поколения не могли возродить вновь «дух конфликта» [7, с. 138]. В связи с этим можно выделить следующие задачи политической элиты в гармонизации межнациональных отношений: 1. В политической и государственно-правовой сфере необходимо создавать правовую базу для регулирования федеративных и национальных отношений; достигать межна-

Философия права, 2018, № 2 (85)

27

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÏÎËÈÒÈÊÈ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ циональное согласие; утверждать принцип равноправия граждан различных национальностей и вероисповеданий; разрабатывать меры раннего предупреждения межнациональных конфликтов и связанных с ними криминальных проявлений и массовых беспорядков. 2. В социально-экономической сфере необходимо реализовывать экономические интересы народа, учитывая их традиционные формы хозяйствования и опыт трудовой деятельности; выравнивать уровень социально-экономического развития страны; осуществлять специальные программы занятости в трудоизбыточных районах. 3. В духовной сфере следует формировать и распространять идеи духовного единства, дружбы народов, межнационального согласия; сохранять историческое наследие и развивать национальную самобытность и традиции взаимодействия славянских, тюркских, кавказских, фино-угорских, монгольских и других народов; учитывать взаимосвязь национальных обычаев, традиций и обрядов с религией, поддерживать усилия религиозных организаций в миротворческой деятельности. 4. В области внешней политики содействовать процессу переинтеграции на новой основе государств – бывших республик СССР в политической, экономической и духовной сферах; реализовывать международные соглашения о защите национальных меньшинств; вырабатывать и осуществлять на межгосударственном уровне механизмы решения проблем беженцев и вынужденных переселенцев. Таким образом, можно говорить о том, что на сегодняшний день в целом определились следующие основные направления деятельности политической элиты в сфере гармонизации межнациональных отношений: – совершенствование стратегических основ государственной национальной политики, в том числе за счет актуализации традиционных для российской цивилизации ценностей, норм, обычаев, образцов поведения и мышления; концептуализация идеи о том, что культура и гуманитарное образование являются основой экономического процветания, го-

сударственного суверенитета и цивилизационной самобытности страны; – создание организационно-структурных условий для реализации государственной политики в сфере межнациональных отношений (например, ФАДН и другие); – совершенствование нормативной правовой базы по укреплению межнациональных отношений, противодействию национальному и религиозному экстремизму и терроризму; – создание системы профилактики межрасовых, межнациональных и межрелигиозных конфликтов; – принятие целевых программ различного уровня (в том числе федеральных), ориентированных на укрепление межнационального единства и содействие этнокультурному многообразию народов России; – адресная работа с детьми и молодежью по формированию патриотизма, гражданской идентичности, воспитанию культуры межнационального общения; – информационное обеспечение государственной национальной политики [5]. Разумеется, направления государственной политики в сфере межнациональных отношений не ограничиваются только вышеперечисленными, их можно дополнять, изменять и конкретизировать. Однако, на наш взгляд, они относятся к числу актуальных и приоритетных. Еще одним новым направлением государственной политики в заявленной сфере стало использование потенциала казачества, которое в современной России активно возрождается и развивается и направлено на выстраивание добрососедских, неконфликтных отношений с различными народами и культурами. Основными субъектами в сфере гармонизации межнациональных отношений и реализации национальной политики являются политические элиты, так как именно они во взаимодействии друг с другом и институтами гражданского общества осуществляют мероприятия по удовлетворению этнокультурных потребностей, достижению гражданского и межнационального согласия и гармонизации межнациональных отношений граждан.

Литература

Bibliography

1. Бубликов В. В., Морщакова А. С. Институты и механизмы обеспечения межнациональной гармонии в региональном социуме // Региональное развитие: электронный научно-

1. Bublikov V. V, Morshchakova A. S. Institutes and mechanisms for ensuring interethnic harmony in the regional society // Regional development: an electronic scientific and practical

28

Философия права, 2018, № 2 (85)

практический журнал. 2016. № 4 (16). URL: https://regrazvitie.ru/instituty-i-mehanizmy-obespecheniya-mezhnatsionalnoj-garmonii-v-regionalnom-sotsiume/. 2. Волков Ю. Г., Денисова Г. С., Лубский А. В. Регулирование межэтнических отношений: формирование ценностной политики и региональные практики управления в современной России // Власть. 2017. Т. 25. № 7. 3. Горлова И. И., Бычкова О. И. Социокультурный механизм гармонизации межэтнических отношений в полиэтническом регионе // Культурная жизнь Юга России. 2015. № 3 (58). 4. Ильченко Л. П. Гармонизация межэтнических отношений в региональном социуме // Северный Кавказ: проблемы и перспективы развития этноконфессиональных отношений: сборник материалов III Всероссийской научной конференции. Славянск-на-Кубани, 2017. 5. Мациевский Г. О. Основные направления государственной политики Российской Федерации в сфере межнациональных отношений // Вестник Краснодарского государственного института культуры. 2016. № 4 (8). 6. Старостин А. М. Межнациональные отношения в современной России: «точки кризиса» и «точки роста» // Вопросы гармонизации межкультурных, межнациональных и межконфессиональных отношений: сборник статей Международной научно-практической конференции. М., 2016. 7. Фазлетдинов Р. Р. Способы регулирования этнических конфликтов в государственном управлении // Актуальные проблемы государственного и муниципального управления: сборник II Международной научной конференции / под общ. ред. С. А. Мартышкина, С. А. Ключникова. Самара, 2016. 8. Юсупова Г. И. Региональная элита как политический актор современной государственной национальной политики на Северном Кавказе // Вопросы гармонизации межкультурных, межнациональных и межконфессиональных отношений: сборник статей Международной научно-практической конференции. 2016. 9. Артюхин О. А., Крицкая А. А. Некоторые идеологические направления исламского радикализма и экстремизма в контексте актуализации в Северо-Кавказском регионе // Противодействие идеологии экстремизма и терроризма в молодежной среде (отечественный и зарубежный опыт): сборник материалов межрегиональной научно-практической конференции с международным участием. 2017.

journal. 2016. № 4 (16). URL: https://regrazvitie.ru/instituty-i-mehanizmy-obespecheniyamezhnatsionalnoj-garmonii-v-regionalnom-sotsiume/. 2. Volkov Yu. G., Denisova G. S., Lubsky A.V. Regulation of interethnic relations: formation of value policy and regional management practices in modern Russia // Power. 2017. Vol. 25. № 7. 3. Gorlova I. I., Bychkova O. I. Sociocultural mechanism of harmonization of interethnic relations in a polyethnic region // Cultural life of the South of Russia. 2015. № 3 (58). 4. Ilchenko L. P. Harmonization of interethnic relations in the regional society // North Caucasus: problems and prospects for the development of ethno-confessional relations: collection materials of the III All-Russian scientific conference. Slavyansk-on-Kuban, 2017. 5. Matzievsky G. O. The main directions of the state policy of the Russian Federation in the sphere of interethnic relations // Bulletin of the Krasnodar State Institute of culture. 2016. № 4 (8). 6. Starostin A. M. Interethnic relations in modern Russia: «points of crisis» and «points of growth» // Issues of harmonization of intercultural, interethnic and interreligious relations: collection of articles of the International scientific and practical conference. Moscow, 2016. 7. Fazletdinov R. R. Methods of regulating ethnic conflicts in public administration // Actual problems of state and municipal management: collection of articles of the II International scientific conference / under the society ed. S. A. Martyshkina, S. A. Klyuchnikova. Samara, 2016. 8. Yusupova G. I. Regional elite as a political actor of modern state national policy in the North Caucasus // Issues of harmonization of intercultural, interethnic and interreligious relations: collection of articles of the International scientific and practical conference. 2016. 9. Artyukhin O. A., Kritskaya A. A. Some ideological trends of islamic radicalism and extremism in the context of actualization in the North Caucasus region // Counteraction to the ideology of extremism and terrorism in the youth environment (domestic and foreign experience): collection of materials of the interregional scientific and practical conference with international participation. 2017.

Философия права, 2018, № 2 (85)

29

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÏÎËÈÒÈÊÈ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ ÓÄÊ 340.15 ÁÁÊ 67.0

Ñèìîíÿí Êðèñòèíà Ðîìàíîâíà Simonyan Christina Romanovna аспирант кафедры теории и истории права и государства Южно-Российского института управления – филиала Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации. Postgraduate Student of the Department of Theory and History of Law and State of South-Russian Management Institute – Branch of the Russian Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation. E-mail: [email protected]

Î ÌÅÕÀÍÈÇÌÀÕ ÎÏÒÈÌÈÇÀÖÈÈ ÏÐÀÂÎÂÎÃÎ ÂÎÇÄÅÉÑÒÂÈß Â ÑÎÂÐÅÌÅÍÍÎÉ ÐÎÑÑÈÈ Â ÊÎÍÒÅÊÑÒÅ ÑÒÈÌÓËÈÐÎÂÀÍÈß ÅÃÎ ÎÒÄÅËÜÍÛÕ ÂÈÄÎÂ: ÐÅÃÈÎÍÀËÜÍÛÉ ÀÑÏÅÊÒ About mechanisms of optimizing of legal impact in modern Russia in the context of stimulating its separate types: regional aspect В статье выделен и рассмотрен ряд проблем, связанных с путями и механизмами оптимизации правового воздействия, их содержанием и ролью. Автором отмечена тенденция роста значения стимулирования в общей системе правового воздействия, в том числе на региональном уровне.

The article touches upon a number of problems related to ways and mechanisms for optimizing the legal impact. The author has identified and considered a number of mechanisms for optimizing the legal impact, their content and role. The tendency of growth of value of stimulation in the general system of legal influence, including at the regional level, is noted

Ключевые слова: правовое воздействие, механизмы оптимизации, стимулирование, воздействие, региональный аспект.

Keywords: legal effect, optimization mechanisms, stimulation, impact, regional aspect.

Совершенствование правового воздействия – необходимый элемент развития любой правовой системы. Такое совершенствование должно осуществляться как системный целенаправленный процесс, снабженный соответствующими механизмами. Механизмы оптимизации правового воздействия могут затрагивать разные сферы и представляют собой комплекс мер и средств, направленных на совершенствование правового воздействия на личность, социальные группы и общество в целом. Правовое воздействие должно максимально приближаться к своему оптимальному состоянию, которое не является чем-то раз и навсегда данным, его параметры могут различаться в зависимости от особенностей конкретного общества в определенный исторический период. Зависят параметры оптимальности и от роли права в соответствующем обществе, места права в системе социальных регуляторов, специфики отношений, подвергающихся правовому воздействию различных видов. Наконец, параметры оптимальности за-

висят от самого вида воздействия, будь то регулятивное, охранительное, информационное, идеологическое и так далее. Оптимальность правового воздействия может иметь и региональные особенности, поскольку общественная жизнь в различных субъектах Российской Федерации также имеет свою специфику. Прежде всего необходимо определиться с самим понятием оптимизации правового воздействия. Под ней в данной статье подразумевается приведение правового воздействия в наиболее качественную и эффективную, результативную форму, достижение с наименьшими издержками максимальных результатов, которыми являются общественное и личностное развитие, в том числе социально-правовой активности, различных форм правомерного поведения, а также повышение уровня правовой культуры. Другими словами, оптимизация правового воздействия – это целенаправленный процесс, включающий повышение его эффективности, обеспечение надлежащей меры и интенсивности с минимальными издержками.

30

Философия права, 2018, № 2 (85)

При этом можно выделить различные виды оптимизации правового воздействия: экономическая, политическая, социальная, техникоюридическая и так далее. Оптимизация правового воздействия должна представлять собой комплексный процесс, затрагивающий федеральный и региональный уровень, правотворчество и правоприменение, совершенствование как материальной, так и духовной правовой культуры, и проводиться на системной, комплексной основе. Меры в данном контексте должны образовывать единые механизмы, которые и будут представлять собой совокупность взаимосвязанных мер и средств, направленных на оптимизацию правового воздействия. Данные механизмы представляют собой совокупность средств, инструментов, усиливают либо качественно изменяют правовое воздействие на определенные отношения, закрепляются в законодательстве в своей определенной части, обладают внутренней согласованностью и целенаправленностью. В качестве признаков механизмов оптимизации правового воздействия можно выделить следующие: – с их помощью совершенствуется правовое воздействие и вырабатываются модели правомерного поведения субъектов права; – включают набор определенных методов и инструментов, с помощью которых совершенствуется правовое воздействие; – обладают целенаправленностью, ориентированностью на достижение определенных целей в сфере правового воздействия; – обладают внутренней согласованностью. Механизмы оптимизации правового воздействия могут быть разного уровня (международного, федерального, регионального, муниципального и локального) и включать одни и те же средства, юридические инструменты, однако в идеале эти уровни должны взаимодополнять друг друга. Если говорить о многослойности правового воздействия в современных обществах, то следует упоминуть и о многослойности механизмов и конкретных мер по оптимизации правового воздействия. Структурно такие механизмы составляют комплекс средств, так или иначе оказывающих влияние на юридически значимое поведение

личности, социальной группы, общества в целом. Организационно реализацией соответствующих мер в рамках механизмов занимаются специально уполномоченные государственные органы федерального и регионального уровней. Выделим виды механизмов оптимизации правового воздействия. По применяемым средствам они могут быть связаны с правотворчеством, правореализацией, в том числе правоприменением, идеологическим, воспитательным либо иным психологическим воздействием. При этом механизмы, относящиеся к правотворчеству, могут быть непосредственно связаны с разработкой и изданием новых нормативных правовых актов, изменением действующих либо отменой устаревших. В зависимости от применяемых в механизмах средств они могут включать инструменты как разового характера, так и длительного действия. В зависимости от набора применяемых средств, инструментов можно выделить экономические, политические, социальные, культурные, психологические, специально-юридические, технико-юридические механизмы. Рассмотрим последнюю классификацию более подробно. Важнейшим механизмом оптимизации правового воздействия является социальный. Повышение эффективности правового воздействия возможно только при наличии соответствующих социальных предпосылок и осуществлении комплекса мер социально значимого характера, под которыми понимаются выявление и учет в правовой политике интересов различных социальных групп, создание эффективных механизмов согласования социальных интересов, обеспечение классового мира, социального партнерства и национального согласия. Правовое воздействие должно соответствовать общественным потребностям и интересам, социальным ожиданиям людей, без этого достижение не только оптимального, но даже более или менее эффективного уровня правового воздействия невозможно. Государство, влияя на социальную жизнь правовыми средствами, должно учитывать как специфику общественного развития, так и особенности общественного сознания и общественного мнения.

Философия права, 2018, № 2 (85)

31

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÏÎËÈÒÈÊÈ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ Другим важным механизмом оптимизации правового воздействия является экономический. Ни о какой оптимальности правового воздействия не может идти речь, если законодательство не обеспечено экономическими, материальными, финансовыми ресурсами. В то же время само по себе наличие достаточного финансирования того или иного правового воздействия, тех или иных правовых мер автоматически не гарантирует их оптимальной реализации. Специально-юридиче ский механизм включает материально-правовую и процессуально-правовую составляющие, первая из которых подразумевает совершенствование содержания законодательства, оптимизацию его требований. При этом создание процедур эффективного правового воздействия играет не меньшую роль, чем содержательное совершенствование законодательства различных уровней. Еще одним механизмом выступает технико-юридический, связанный с техническим обеспечением правового воздействия. Чем выше уровень юридической техники, тем более качественные нормативные акты издаются и более эффективно применяются. Именно соблюдение требований, правил юридической техники является важнейшим фактором повышения действенности правового воздействия. На наш взгляд, к анализируемым механизмам следует отнести психологический, включающий целый ряд идеологических, воспитательных, образовательных мер, направленных на оптимизацию правового воздействия, которые подразумевают формирование в сознании граждан чувства законности и уважения к законодательству, сознательного стремления к деятельности по совершенствованию общественных отношений и правовой системы. Оптимизация правового воздействия немыслима без достижения высокого уровня правовой культуры, без глубокой психологической солидарности народа с правовой политикой государства. При исследовании психологического механизма оптимизации правового воздействия целесообразно, по нашему мнению, использовать идею о психологической эффективности права и ее различных аспектах, предложен-

32

ную в работах С. А. Жинкина. Ученый рассматривает психологическую эффективность права как «значимость и признанность права во внутреннем мире личности, солидарность с правом». Психологическая эффективность, по его мнению, подразумевает признание права массовым сознанием, психологическую готовность людей обратиться именно к праву для решения своих жизненных проблем [10, с. 103]. В качестве одного из механизмов оптимизации правового воздействия может рассматриваться и политический. В литературе отмечается роль правовой политики, в частности, поощрительной, в оптимизации правового регулирования [1; 7]. Как представляется, правовая политика находится в центре политического механизма оптимизации правового воздействия, при этом важнейшую роль играет такая ее разновидность, как правотворческая политика. В этом контексте право, правовое воздействие подлежат рассмотрению как инструмент проведения государственной политики, средство достижения стоящих перед государством задач, к которым могут быть отнесены политическое рекрутирование, обеспечение авторитета и функционирования государственной власти, юридическая охрана сложившихся политических традиций [10, с. 103]. Конкретные пути оптимизации правового воздействия в рамках политического механизма зависят от того, какую роль играет право в определенной политической системе, насколько эффективно выполняют свои функции нормативные основы политической системы общества. Действенность политического механизма оптимизации правового воздействия зависит от того, насколько правовые нормы способствуют достижению целей и задач государства, в какой степени они обеспечивают выполнение государством своих функций. Общими условиями эффективности механизмов оптимизации правового воздействия являются обеспечение их системности и целенаправленности, соответствие уровню и особенностям правосознания и правовой культуры, грамотное прогнозирование результатов их действия, согласованность между собой, объективная достижимость поставленных целей.

Философия права, 2018, № 2 (85)

Таким образом, оптимизация правового воздействия должна осуществляться на целенаправленной системной основе, включающей различные уровни и снабженной соответствующими механизмами. Правовое воздействие в современной России на федеральном и региональном уровнях в ряде сфер обладает определенной спецификой. Прежде всего она связана со стимулированием и иной поддержкой некоторых видов социально значимой деятельности. Очевидно, что современное правотворчество федерального и регионального уровней должно быть переориентировано с модели санкций, при которой государственный контроль и надзор направлены на выявление уже совершенных правонарушений и наложение мер ответственности за их совершение, на модели соответствия, профилактики, направленные на предотвращение, предупреждение правонарушений и иных социально вредных происшествий. Попытки наметить такой переход уже осуществляются в некоторых отраслях права [1]. Имеются основания утверждать, что поддержка отдельных видов деятельности на уровне федерального центра и регионов носит не вполне согласованный и бессистемный характер. Анализ современного российского законодательства свидетельствует о том, что стимулированию различных видов активности уделяется неодинаковое и в целом фрагментарное внимание [14, с. 186–193]. Рассмотрим эту проблему более детально. Стимулированию в субъектах РФ подвергается инициатива, связанная с участием в деятельности тех или иных общественных объединений, при этом нередко используется термин «социально ориентированная деятельность». Примечателен в этом контексте Закон Оренбургской области от 06.05.2014 № 2263/649-V-03 «О государственной поддержке социально ориентированных некоммерческих организаций в Оренбургской области». Помимо самого использования указанного термина, закон содержит достаточно удачное перечисление такой деятельности [2; 3], которое, на наш взгляд, достойно использования в законодательстве других субъектов Российской Федерации. В ст. 7 указаны такие направления государственной поддержки, как финансовая, иму-

щественная (в том числе передача во владение и пользование на безвозмездной основе либо по льготным расценкам имущества, льготы по арендной плате за землю); информационная (в том числе распространение социальной рекламы, издание методических материалов); предоставление налоговых льгот, консультационная поддержка в области переподготовки и повышения квалификации. Аналогично Закон Республики Северная Осетия-Алания от 09.01.2017 № 2-РЗ «О патриотическом и духовно-нравственном воспитании в Республике Северная Осетия-Алания» [3] также предусматривает поддержку социально ориентированных некоммерческих организаций, осуществляющих деятельность по патриотическому и духовно-нравственному воспитанию. Считаем, что перечень социально ориентированной деятельности должен стать предметом и научного осмысления, и нормативного закрепления на уровне Российской Федерации, являясь ориентиром для ее субъектов, что позволит существенно оптимизировать правовое воздействие в этой сфере. Определенными особенностями обладает и правовое воздействие в области инвестиционной деятельности, законодательство о стимулировании которой является достаточно системным на уровне регионов. В этой связи весьма типичен Закон Краснодарского края от 02.07.2004 № 731-КЗ «О стимулировании инвестиционной деятельности в Краснодарском крае», одна из статей которого названа «Обеспечение стабильности условий деятельности инвесторов» [4; 3]. Важно, что в данном законе прописана необходимость разработки сопоставимых показателей эффективности служебной деятельности в зависимости от привлечения инвестиций, что, на наш взгляд, является важной формой контроля государственного аппарата субъектов Федерации в осуществлении данной деятельности. В том же ключе следует упомянуть Закон Карачаево-Черкесской Республики «О государственном стимулировании инвестиционной деятельности в Карачаево-Черкесской Республике» от 17.05.2011 № 23-РЗ, в котором выделены такие формы стимулирования, как предоставление налоговых льгот, льготных условий пользования природными ресурсами, под-

Философия права, 2018, № 2 (85)

33

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÏÎËÈÒÈÊÈ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ держка обращений инвесторов в органы государственной власти и кредитные учреждения и так далее [5; 4]. Другое направление правового воздействия на региональном уровне – поддержка деятельности, связанной с инновациями, под которыми в широком смысле понимается конечный результат творческой деятельности, реализованный в виде нового или усовершенствованного товара (работы, услуги), в узком – конкретные экономически выгодные научные разработки, получившие успешную апробацию на практике [11, с. 100]. Инновационную деятельность составляют новшества, модернизация определенных сфер общественной жизни, направленные на повышение эффективности и приращение ценности управленческих систем [12, с. 42]. К сожалению, многие аспекты инновационной деятельности остаются вне поля зрения юристов или не получают убедительного обоснования, отсутствует систематизированное, обобщенное изучение инновационных процессов, нет единого мнения об их направленности. В ряде субъектов Российской Федерации приняты нормативные акты о поддержке инновационной деятельности, однако эта поддержка затронула далеко не все субъекты и является по сути фрагментарной. Нормативная поддержка на уровне регионов имеет место и в сельскохозяйственной деятельности. Например, в некоторых регионах стимулированию подвергается активность, связанная с ведением личных подсобных хозяйств. Показателен в этой связи Закон Республики Татарстан от 12.01.2016 № 3-ЗРТ «О государственной поддержке развития личных подсобных хозяйств на территории Республики Татарстан» [6].

С поддержкой сельского хозяйства связано и стимулирование в регионах деятельности по осуществлению потребительской кооперации. Так, в Законе Владимирской области от 14.11.2007 № 142-ОЗ «О государственной поддержке и стимулировании деятельности потребительской кооперации во Владимирской области» [ 7] , Законе Курской области от 09.06.2007 «О государственной поддержке и стимулировании развития потребительской кооперации на селе» [8] сформулированы задачи такого стимулирования, его принципы, намечены формы и методы реализации. В Законе Чувашской Республики от 15.07.1999 № 7 «О государственной поддержке и стимулировании деятельности потребительской кооперации Чувашской Республики» дается определение стимулирования применительно к потребительской кооперации: «это совокупность мер, принимаемых органами государственной власти в целях создания условий для развития потребительской кооперации в Чувашской Республике» [9; 1]. К сожалению, круг стимулируемой деятельности в субъектах Российской Федерации не систематизирован, во многом не взаимосогласован с федеральным центром, меры поощрения нередко не упорядочены и не подведены под единые критерии применения [13, с. 13]. Поэтому на уровне субъектов необходимо ежегодно формировать основанную на общих с федеральным уровнем принципах, но учитывающую региональные особенности программу приоритетного правового воздействия, в которой были бы согласованы изменения федерального и регионального законодательства, правотворческие и правоприменительные средства, юридические и воспитательные меры [15, с. 21].

Литература

Bibliography

1. Распоряжение Правительства Российской Федерации от 05.06.2015 № 1028-р «Об утверждении Концепции повышения эффективности обеспечения соблюдения трудового законодательства и иных нормативных правовых актов, содержащих нормы трудового права (2015–2020 годы)» // Собрание законодательства Российской Федерации. 2015. № 24. Ст. 3508. 2. Закон Оренбургской области от

1. Order of the Government of the Russian Federation dated 05.06.2015 № 1028-r «Оn approval of the Concept of improving the efficiency of ensuring compliance with labor legislation and other regulatory legal acts containing the norms of labor law (2015–2020)» // Collected legislation of the Russian Federation. 2015. № 24. Art. 3588. 2. Law of the Orenburg region of 06.05.2014

34

Философия права, 2018, № 2 (85)

06.05.2014 № 2263/649-V-03 «О государственной поддержке социально ориентированных некоммерческих организаций в Оренбургской области». URL: http://docs.cntd.ru/document/ 412304691. 3. Закон Республики Северная Осетия-Алания от 09.01.2017 № 2-РЗ «О патриотическом и духовно-нравственном воспитании в Республике Северная Осетия-Алания». URL: http:// docs.cntd.ru/document/ 444959958. 4. Закон Краснодарского края от 02.07.2004 № 731-КЗ «О стимулировании инвестиционной деятельности в Краснодарском крае». URL: http:/ /kubzsk.ru kodeksdb /law?docnd=921018898nh=0. 5. Закон Карачаево-Черкесской Республики от 17.05.2011 № 23-РЗ «О государственном стимулировании инвестиционной деятельности в Карачаево-Черкесской Республике». URL: http://docs.pravo.ru/document/view/1704 5025/ 20747531. 6. Закон Республики Татарстан от 12.01.2016 № 3-ЗРТ «О государственной поддержке развития личных подсобных хозяйств на территории Республики Татарстан». URL: http:// rt-online.ru/zakon-respubliki-tatarstan-3-zrt-ot12-yanvarya-2016-goda/. 7. Закон Владимирской области от 14.11.2007 № 142-ОЗ «О государственной поддержке и стимулировании деятельности потребительской кооперации во Владимирской области». URL: http://base.garant.ru/19328319/. 8. Закон Курской области от 09.06.2007 № 52-ЗКО «О государственной поддержке и стимулировании развития потребительской кооперации на селе». URL: http://docs.cntd.ru/ document/9908005933. 9. Закон Чувашской Республики от 15.07.1999 № 7 «О государственной поддержке и стимулировании деятельности потребительской кооперации Чувашской Республики». URL: http:// docs.cntd.ru/document/804959703. 10. Жинкин С. А. Психологические проблемы эффективности права. СПб., 2009. 11. Засимов Д. М. Правовая основа участия институтов гражданского общества в инновационном развитии Российской Федерации // Государство и право. 2013. № 3. 12. Морозова Л. А. Инновации в правовой жизни России // Государство и право. 2013. № 5. 13. Дьяченко В. Ф. Поощрительно-правовая политика современной России: общетео-

№ 2263/649-V-03 «On state support of sociallyoriented non-profit organizations in the Orenburg region». URL: http://docs.cntd.ru/document/ 412304691. 3. Law of the Republic of North Ossetia-Alania of 09.01.2017 № 2-RZ «On patriotic and spiritual and moral upbringing in the Republic of North Ossetia-Alania». URL: http:// docs.cntd.ru/ document/444959958. 4. Law of the Krasnodar territory of 02.07.2004 № 731-КZ «On stimulating investment activity in the Krasnodar Territory». URL: http//:kubzsk.ru kodeksdb/law? Docnd = 921018898nh = 0. 5. Law of the Republic of Karachay-Cherkessia of 17.05.2011. № 23-RZ «On the state stimulation of investment activity in the KarachayCherkess Republic». URL: http://docs.pravo.ru / document / view / 17045025/20747531. 6. Law of the Republic of Tatarstan of 12.01.2016 № 3-ZRT «On state support for the development of personal part-time farms on the territory of the Republic of Tatarstan». URL: http://rt-online.ru/zakonrespubliki-tatarstan-3-zrt-ot-12-yanvarya-2016goda/. 7. Law of the Vladimir region of 14.11.2007 № 142-OZ «On state support and stimulation of consumer Cooperatives in the Vladimir region». URL: http://base.garant.ru/19328319/. 8. Law of the Kursk region of 09.06.2007 № 52-ZКО «On state support and stimulation of development of consumer cooperatives in the countryside». URL: http://docs.cntd.ru/document/ 9908005933. 9. Law of the Chuvash Republic on 15.07.1999 № 7 «On state support and stimulation of consumer cooperatives of the Chuvash Republic». URL: http://docs.cntd.ru/document/ 804959703. 10. Zhinkin S. A. Psychological problems of the effectiveness of law. St. Petersburg, 2009. 11. Zasimov D. M. The legal basis for the participation of civil society institutions in the innovative development of the Russian Federation // State and law. 2013. № 3. 12. Morozova L. A. Innovations in the legal life of Russia // State and law. 2013. № 5. 13. Dyachenko V. F. Encouraging-legal policy of modern Russia: general theoretical analysis: abstract of dis. … PhD in Law. Pyatigorsk, 2006. 14. Mamychev A. Yu., Ovchinnikov A. I., Baranov P. P. Constitutional legal and political

Философия права, 2018, № 2 (85)

35

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÏÎËÈÒÈÊÈ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ ретический анализ: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Пятигорск, 2006. 14. Мамычев А. Ю., Овчинников А. И., Баранов П. П. Конституционно-правовой и политический режим в современной России: соотношение и практика реализации // Advances in law studies. 2015. Т. 3. № 4. 15. Мамычева Д. И., Мамычев А. Ю., Овчинников А. И. Матрица социокультурного кодирования политико-правовых процессов // Advances in law studies. 2015. Т. 3. № 5.

36

regime in modern Russia: correlation and practice of implementation // Advances in law studies. 2015. Vol. 3. № 4. 15. Mamycheva D. I., Mamychev A.Yu., Ovchinnikov A. I. Matrix of sociocultural coding of political and legal processes // Advances in law studies. 2015. Vol. 3. № 5.

Философия права, 2018, № 2 (85)

ÏÐÀÂÎÏÎÍÈÌÀÍÈÅ È ÏÐÀÂÎÂÀß ÄÎÊÒÐÈÍÀ ÓÄÊ 340.132 ÁÁÊ 67.0

Ïîïîâ Âèêòîð Âèêòîðîâè÷ Popov Viktor Viktorovich доцент кафедры теории и истории права и государства Волгоградской академии МВД России кандидат юридических наук, доцент. Associate Professor of Theory and History of Law and State Department of the Volgograd Academy of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, PhD in Law, Associate Professor. E-mail: [email protected]

ÏÐÎÁËÅÌÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÍÎÐÌÀÒÈÂÍÎÑÒÈ: ÏÐÅÄÏÎÑÛËÊÈ ÐÅØÅÍÈß Â ÏÐÀÃÌÀÒÈ×ÅÑÊÎÌ ÀÑÏÅÊÒÅ Problems of legal normativity: the prerequisites for the decision in a pragmatic aspect В статье утверждается, что попытка совместить предписания с типичностью является следствием особого решения проблемы выявления субъектов управления в управляемых и самоуправляемых социальных процессах, и в данном решении гиперболизируются процессы самоуправления. Отказ от реификации понятия «нормативность» позволяет автору сделать два вывода: нормативность-повторяемость не выводима из нормыпредписания ни в семантическом, ни в прагматическом аспекте анализа, норма-предписание не выводима из каких-либо закономерностей ни в семантическом, ни в прагматическом аспекте анализа данной выводимости. Ключевые слова: норма права, нормативность права, правовая нормативность, правовое предписание, аспекты нормативности.

Семантический аспект анализа двух направлений понимания термина «норма» (в целях поиска различия так называемой правовой нормативности и нормативности права) ведет к выводу лишь об омонимичности подобного понятия [1, с. 15–21]. Однако думается, что попытка решить проблему с использованием лишь позитивистской методологии оставляет без внимания вопрос о мотивах популярности в политико-правовой мысли подобных представлений о нормативности. Между тем подобные мотивы имеют потенциал генерировать возражения относительно (не более чем) омонимии понятия «норма» и, соответственно, необоснованно расширять круг объектов с таким свойством, как (правовая) нормативность, несмотря на любые возражения в семантическом аспекте. Итак, омонимичность понятия «норма» в гуманитарном контексте представляется не-

The attempt to combine prescriptions with typicality is a consequence of a special solution to the problem of identifying subjects of government in managed and self-managed social processes. In this decision, self-managed processes are hyperbolized. The refuse for reification of the concept of «normativity» allows us to draw two clear conclusions. Normativeness-recurrence (normality) is not deducible from the normprescription either in the semantic or in the pragmatic aspect of the analysis of this derivability. The normprescription is not deducible from any regularities either in the semantic or in the pragmatic aspect of the analysis of this derivability. Keywords: legal norm, norm of law, normativity of law, legal normativity, legal prescription, aspects of normativity.

случайной. Попытка совместить предписания с типичностью является лишь одним из отражений весьма специфического варианта разрешения довольно серьезной, можно сказать, концептуальной проблемы выявления субъектов управления в управляемых и самоуправляемых процессах в обществе. В юриспруденции различие в понимании реальности, природы и масштабов подобных процессов зримо отражается не только в приведенном смешении правила поведения и типичности поведения, но также и в целом ряде иных теоретических конструкций, обладающих фундаментальной теоретической значимостью. В частности, различие в представлениях о доле управляемости и самоуправляемости в наблюдаемых социальных отношениях предопределяет ответ на вопрос: возникают ли правоотношения до появления норм права

Философия права, 2018, № 2 (85)

37

ÏÐÀÂÎÏÎÍÈÌÀÍÈÅ È ÏÐÀÂÎÂÀß ÄÎÊÒÐÈÍÀ или же после них? Решение данного вопроса предопределяет методологическую значимость понятия «правоотношения» в теоретической реконструкции социально-правовой реальности. Отметим, как представление о сочетании управляемости и самоуправляемости в обществе предопределяет решение таких вопросов, как объективное и субъективное в праве, что фактически является отражением ответа на вопрос с гораздо более яркой политико-идеологической окраской: законодатель формирует или же только формулирует право? Как известно, марксистская методология реконструкции социальных процессов минимизировала фактор управления в развитии социальных процессов, поскольку «Маркс берет за основу представление о системе как самодвижущемся целом…» [2, с. 12]. Это нашло свое отражение в теоретическом разделении базисных и надстроечных отношений. И если о развитии базисных (производственных, экономических) отношений марксизм фактически говорил как об объективной необходимости, то и смена общественно-экономических формаций, а значит и социальные изменения (смена исторических типов государства и права) представляются не (субъективно) управляемым процессом, а объективным: «Ручная мельница дает нам общество с сюзереном во главе, паровая мельница – общество с промышленным капиталистом» [3, с. 133]. Несложно заметить, что марксизм фактически предлагает схему с причинной зависимостью возникновения, функционирования и развития права (и государства) от экономических процессов – определенный экономический базис неизбежно порождает соответствующую надстройку, в том числе и право. Именно поэтому «законодатель… не делает законов, он не изобретает их, а только формулирует, он выражает в сознательных положительных законах внутренние законы духовных отношений» [4, с. 162]. В советской юридической науке подобная идея фактически рассматривалась как догма, поскольку «марксистская теория стала марксистско-ленинской теорией государства и права» [5, с. 20]. Важно заметить, что и по сей день в отечественной юриспруденции в качестве исход-

38

ных методологических предпосылок описания и объяснения правовой действительности используются подобные теоретические модели, поскольку правотворчество – это часть правообразования как естественно-исторического процесса формирования права [6, с. 292], то и «система права как следствие исторического развития – объективный феномен, от воли людей не зависящий» [7, с. 177]. Соответственно, и правом могут признаваться действия, «которые отличаются качеством нормативности, то есть объективно необходимы» [8, с. 276]. И именно высказывания подобного рода более или менее явно подталкивают нас к весьма любопытному выводу о характере связи между двумя рассматриваемыми аспектами нормативности. Что следует из того, что законодатель не формирует, но формулирует закон, из того, что «законодатель не наделен возможностью по своему усмотрению выбирать инструменты правового воздействия…» [9, с. 40]? Если признавать, что нормативность – это объективная необходимость общественной жизни, которая, являясь таковой, не может не ограничивать законодателя, то она, по сути, детерминирует нормативность в первом аспекте (свойство нормы как предписания общего характера). В данной связи тезис о том, что нормативность «не производна от совокупности правовых норм» [10, с. 101] может рассматриваться не столько как законченная мысль, сколько как предварение упомянутого вывода – не нормативность производна от норм, а нормы производны от нормативности. Иными словами, если соглашаться с тем, что нормативность может быть охарактеризована как объективная необходимость и некая внутренняя упорядоченность, то получается, что законодатель нормирует (через издание норм) то, что объективно необходимо, то есть нормировано само по себе, по своей природе, в силу действия неких закономерностей социальной жизни. Взгляд на такое положение вещей с точки зрения, например, юридического позитивизма вызывает по меньшей мере сомнение либо в адекватности осознания законодателем происходящих процессов, либо в точности описания, происходящего с помощью средств метаязыка, например, языка юридической науки.

Философия права, 2018, № 2 (85)

Если говорить о законодателе, то уместно вспомнить слова Г. Кельзена, назвавшего юридическое опосредование (объективно) необходимого «…глупой попыткой дать искусственное освещение при ярком солнечном свете» [11, с. 441]. Думается, что низведение умственных способностей законодателя на столь низкий уровень скорее напоминает попытку прикрыть глупостью нечто более серьезное, что побуждает перевести внимание на исследователя и его метаязык права. Если вести речь о научно-теоретическом отражении правотворчества в теории права, то важно заметить следующее. Несмотря на многообразие проявлений идеологической функции теории государства и права, было бы неверно отрицать, что данная наука может рассматриваться как модель такой интерпретации реальных фактов в области социального управления, которая позволяет сформировать информационное поле, максимально благоприятное для реализации соответствующей социальной группой определенных управленческих функций. И в данной связи речь может идти, например, о создании информационного поля для апологетики деятельности законодателя. Сложно возразить, что законодателю будет мешать распространяемая в массовом сознании мысль, например, следующего содержания: «при издании очередного нормативного акта правотворец озабочен, в первую очередь, необходимостью урегулировать актуализированные в общественной практике общественные отношения» [12, с. 13]. Причем, если исследователь не вводит явные оговорки по вопросу о желаемом и действительном, то есть о том, описывает ли он существующую реальность или же говорит о некоем желаемом положении вещей, то заметно довольно явную априорную апологетику деятельности правотворца. Данная апологетика имеет достаточно давнюю историю, и ее истоки имели религиозную окраску. Например, Геродот в своей «Истории» сообщает, что когда-то «в Египте царствовали боги, которые жили совместно с людьми, и один из них был самым могущественным» [13, с. 15]. В мифах о правлении Кроноса, Зевса, Посейдона, Афины содержатся сходные представления о богах как о первоначальных законодателях и правителях [13, с. 15].

Сутью земных законов в таких случаях считалось то, что они как явление микрокосма отражают макрокосм, естественно-божественный порядок, справедливость, например, маат (древнеегипетская мифология), рта (Ригведа – священные гимны индоариев), дао (древнекитайская мифология), дике (древнегреческая мифология) [13, с. 16]. В чем очевидная выигрышность для законодателя и иных представителей политической элиты такой интерпретации генезиса юридических законов? Представляется исключительно проблематичным отрицать то, что политическая элита была бы весьма благодарна за укоренение в общественном сознании (неэлиты) мифологических архетипов, в рамках которых власть государства воспринималась бы как естественная милость, как доброта богоподобных титанов, мудро и справедливо правящих простыми смертными. Тогда и деятельность элиты воспринималась бы неэлитой, плебсом, толпой не столько как преимущественно решительная забота о себе, как удовлетворение своих вожделений, как произвол, но как (говоря словами А. Тойнби) «небесная свобода чад Божьих». Соответственно, критика закона и законодателя по своей «общественной опасности» может приближаться к богохульству. Подобные представления не канули в лету в Древнем мире, но живы и по сей день. Причем, как в изначальном религиозном виде (например, догмат церковных учений о том, что всякая власть от Бога – «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (К Римлянам, 13:1), «Итак будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым…» (1 Петр. 2:13–16), так и в несколько измененном светском виде. В светской форме рассуждения законодатель предписывает нечто не потому, что это естественно по божественному замыслу, но потому, что это (якобы) естественно само по себе. Как видно, изменение религиозного контекста на светский не меняет сути рассуждения, и данные схемы взаимно эквивалентны в аспекте легитимации власти – законодатель (как представитель элиты) выводится из-под

Философия права, 2018, № 2 (85)

39

ÏÐÀÂÎÏÎÍÈÌÀÍÈÅ È ÏÐÀÂÎÂÀß ÄÎÊÒÐÈÍÀ критики (неэлиты, плебса). Подобная эквивалентность не кажется случайной, если учесть идею К. Шмитта о том, что «все точные понятия современного учения о государстве представляют собой секуляризированные теологические понятия» [14, с. 57]. Если верить в то, что законодатель регламентирует актуализированные в общественной практике общественные отношения [12, с. 13], то возникает вопрос: как совместить, например, закрепление в законодательстве США антироссийских санкций (Федеральный закон США «О противодействии противникам Америки посредством санкций», одобрен Палатой представителей 25 июля 2017 года [31]) с тем, что такое закрепление вызывает неприятие довольно широкого круга субъектов той самой общественной практики? Как можно заметить, пропаганда нормальности гомосексуалистов существенно заботит государственный аппарат многих государств, почитаемых за цивилизованные, демократические, прогрессивные и т. п. [16]. Но можно ли считать юридическое обеспечение гомосексуальности отражением объективных закономерностей развития общества? Думается, что нельзя, хотя бы потому, что вполне очевидной представляется связь государственно-правового обеспечения гомосексуальности с распространением вполне определенных концепций миропонимания (в частности, либеральных). Можно привести множество иных подобных примеров. Фактически призывая уверовать в то, что «при издании очередного нормативного акта правотворец озабочен, в первую очередь, необходимостью урегулировать актуализированные в общественной практике общественные отношения» [12, с. 13], следует учитывать, что наблюдение за жизнью хотя бы в нашей стране подталкивает к несколько иным мыслям о том, чем на самом деле «озабочен правотворец». И тем более продуктивно учесть, что проблема так называемого «дефицита демократии», проявляющаяся, например, в низком уровне доверия граждан к демократическим институтам [17, с. 13], имеет гораздо более широкую географию. В частности, В. Донсбаг, говоря о таком доверии в ФРГ и США, например, к представителям законодательной власти, отмечал: «в начале 1970-х годы многие люди думали, что если

40

ты являешься членом парламента, заседающим в Рейхстаге в Берлине или, как было до 1999 года, в Бонне, то у тебя обязательно должны быть определенные способности: живой ум, желание делать добро людям» [18, с. 172]. В настоящее же время настроения существенно изменились, и широкие слои общества чаще полагают, что, например, представители законодательной власти – это скорее некие дельцы от политики – люди эгоистичные, хитроумные, изворотливые, нежели стремящиеся к общественно полезной деятельности и знающие. В данной связи выскажем убежденность в том, что подобное положение вещей присуще далеко не только Германии и США. Процессы перетекания власти денег во власть политическую и наоборот имеют сегодня довольно обширную географию [19, с. 163] Таким образом, думается, что представления о профанации политики (элитой) можно рассматривать как определенный рост меры понимания населением (неэлитой) сущности социальных процессов. Но следует ли вольно или невольно отрицать подобные факты, то есть препятствовать подобной стихийной «десакрализации» власти? Ведь такие препятствия имеют место при расширении идеологической функции теории государства и права в ходе «сакрализации» правотворчества столь сильно, что появляются основания подозревать превращение этой науки, говоря словами А. Шопенгауэра о творчестве Г. Гегеля, в средство «добиться милости монархов сервильностью и ортодоксией» [20, с. 142]? В данной связи уместно вспомнить слова Генерального секретаря ЦК КПСС Ю. В. Андропова, сказанные им на июньском Пленуме ЦК КПСС в 1983 году: «Между тем, если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок» [21, с. 19]. Учитывая, что данные слова были высказаны незадолго до распада СССР, то их вполне можно рассматривать как справедливый упрек всем гуманитарным наукам, неверно

Философия права, 2018, № 2 (85)

расставившим акценты в соотнесении истинного и конъюнктурно выгодного. Думается, что справедливость подобного упрека актуальна и в наши дни, поскольку видится вполне реальной возможностью распространения в общественном сознании представления о дефиците профессий, «представители которой предлагали бы людям цельную, понятную картину мира». Именно поэтому научному сообществу было бы полезно услышать, что восполнение такого дефицита предлагается произвести через журналистов, поскольку «в нашем светском обществе мало кто верит проповедям священников, библиотекари заменены “Википедией”, а к тому моменту, когда новоиспеченные учителя покидают свои альма-матер, их образование, их знания уже и не очень-то актуальны» [22]. Не высказывая предосуждения по отношению к журналистам, все же хочется отметить, что методологический потенциал гуманитарных и в особенности юридических наук может позволить производить более соразмерную реальности теоретическую реконструкцию возникновения, функционирования и развития государственно-правовых явлений. Использование подобного потенциала наводит на следующие рассуждения. Если принять во внимание вполне соответствующие реалиям идеи об исключительной распространенности в современном социальном управлении различных технологий управления общественным и индивидуальным сознанием (в частности, манипуляции сознанием [23; 24; 25; 26; 27; 28; 29 ]), то представления о саморазвитии исторического процесса, о самоорганизации социальных процессов зачастую выглядят совершенно необоснованными. В данной связи думается, что и социальное настоящее и особенно будущее (раз уж за нормами признается функция опережающего отражения) [30, c. 16] не являются ни неизведанным, ни жестко детерминированным (например, неизменным алгоритмом смены общественно-экономических формаций). Любой наличный социальный процесс, поведение людей, будучи объективно обусловленными ходом предшествующего развития, являются при этом лишь одним из множества (хотя и не бесконечного) вариантов развития событий. Принципиальная (но не всегда

реализуемая каждым заинтересованным субъектом) возможность осознания человеком реальной многовариантности будущего объективно предопределяет возможность прогноза многообразия управляемых сценариев социального развития. Самое главное при этом то, что на основе такого прогноза совершенно естественна возможность субъективного фактора, предопределяющего реализуемость лишь одного из вариантов объективно возможного будущего. Такое возможно посредством отсечения, нейтрализации нежелательных (для субъекта управления социальным процессом) вариантов развития процесса. Механизмов подобного отсечения довольно много. В составе таких механизмов можно найти, в частности, и манипуляцию сознанием, и создание, изменение, отмену норм права, и изменение интерпретации правовых норм (через различные способы выбора правовых смыслов) [15], направленности реализации правовых норм (вариативность правого денотата), а также иных параметров правовой политики и так далее. Таким образом, некий социальный (субъективно) управляемый процесс может выглядеть как объективный процесс самоуправления, если, например, субъект, вмешивающийся в его течение (субъект управления), не определен (для соответствующего субъекта познания), а анонимное управление не воспринимается (соответствующим субъектом познания) в качестве такового. Подобная иллюзия некой самоуправляемости и порождается манипулятивным управлением, поскольку его признаком считается скрытность (субъект управления не распознается объектом управления); если объект манипуляции сознания в известной мере теряет возможность осознанного выбора, то поведение этой, по сути, жертвы может восприниматься не как свободно (и субъективно) избранное, но как нечто необходимое («иного выбора не дано»), объективное, само собой разумеющееся. Если при этом согласиться с С. Московичи в том, что так называемая «западная деспотия» опирается на контроль над СМИ, с Г. Шиллером в том, что основным средством социального контроля, например, в США

Философия права, 2018, № 2 (85)

41

ÏÐÀÂÎÏÎÍÈÌÀÍÈÅ È ÏÐÀÂÎÂÀß ÄÎÊÒÐÈÍÀ является манипуляция сознанием [29, с. 35–37], а также с иными учеными, то можно заключить, что объекты манипулятивного управления составляют весьма значительную часть общества. Из этого видны реальные предпосылки распространения рассматриваемой иллюзии самоуправляемости, объективности и т. п. общественных процессов в самых различных и весьма широких сферах массового сознания. Сказанное не предполагает полного отрицания (равно как и пользы) самоуправляемости общественных процессов, но предусматривает недопустимость построения теоретических моделей с необоснованным расширением самоуправляемых процессов в социальных системах. В данной связи не следует заниматься фактической реификацией (гипостазированием) понятия «нормативность» (наделяя нормативностью ситуацию и иные элементы поля бытия социального процесса) в поисках нормальности (естественности) норм-предписаний при оправдании постулата о формулировании, а не формировании права законодателем (то есть при оправдании однонаправленности правотворчества «фактом» объективной включенности поведения законодателя, например, в алгоритм смены общественно-экономических формаций). В противном случае мы рискуем потерять различение веры и знания, причем, принося знание в жертву даже не вере в религиозном контексте (вера Богу или хотя бы в Бога), но в контексте церковно-догматическом. Следует идти иным путем, когда различение значений и смыслов понятия «норма» (и соответственно, «нормативность») проводится, исходя из омонимичности данного понятия, но не из взаимной вложенности его объемов и смыслов (узкий – широкий смысл). В данном аспекте, если различать норму как предписание и норму как показатель типичности, повторяемости, закономерности, то следует признать, что:

1. Нормативность-повторяемость (хотя, думается, что в таком случае точнее говорить о нормальности, но не о нормативности) не выводима из нормы-предписания ни в семантическом, ни в прагматическом аспекте анализа данной выводимости. Точно так же, например, и реализация нормы (поскольку ее можно интерпретировать в терминах повторяемости) не выводима из факта наличия нормы. Разумеется, из этого не следует невозможность реализации данной нормы, но необходимо признать, что такая реализация может быть отнесена всецело к усмотрению (произволу – в аксиологически нейтральном контексте) субъекта реализации нормы права. 2. Норма-предписание (правило поведения) не выводима из каких-либо закономерностей либо менее строгих повторяемостей («нормальностей») ни в семантическом, ни в прагматическом аспекте анализа данной выводимости. Разумеется, из этого не следует невозможность связи предписываемого (в норме-предписании) образа (модели) поведения с образом (моделью), выводимым из ранее сложившегося поведения. Аналогично из этого не следует невозможность существенной практической пользы от указанной связи. Иными словами, из этого не следует невозможность регулятивной статической функции права или невозможность существенной практической пользы от подобной функции. Но необходимо признать, что формирование права с такой функцией может быть отнесено всецело к усмотрению (произволу – в аксиологически нейтральном контексте) субъекта правотворчества. Таким образом, исключение взаимовложенности значений и смысла понятия «норма» требует четкого указания на выбираемый вариант его интерпретации и, соответственно, понятия «нормативность».

Литература

Вibliographу

1. Попов В. В. Обыкновения правоприменительной деятельности: учебное пособие. Волгоград, 2003. 2. Левин В. Г. Философский анализ природы и специфики системной детерминации: дис. … докт. филос. наук. Самара, 1994. URL: http://

1. Popov V. V. Customary practice of law enforcement: textbook. Volgograd, 2003. 2. Levin V. G. Philosophical analysis of nature and the specifics of systemic determination: dis. … PhD in Philosophy. Samara, 1994. URL: http://cheloveknauka.com/filosofskiy-analiz-

42

Философия права, 2018, № 2 (85)

cheloveknauka.com/filosofskiy-analiz-prirodyi-spetsifiki-sistemnoy-determinatsii-1#ixzz 4YGe 7CXWA. 3. Маркс К. Нищета философии // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М., 1955. Т. 4. 4. Маркс К. Проект закона о разводе // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М., 1955. Т. 1. 5. Теория государства и права / под ред. А. И. Денисова. М., 1967. 6. Матузов Н. И., Малько А. В. Теория государства и права: учебник. 5-е изд. М., 2017. 7. Спиридонов Л. И. Теория государства и права: учебник. М., 2001. 8. Теория государства и права / под ред. В. Я. Кикотя, В. В. Лазарева. 3-е изд., перераб. и доп. М., 2008. 9. Белоусов С. А. Законодательный дисбаланс (доктрина, теория, практика): авторефер. дис. … докт. юрид. наук. Саратов, 2015. 10. Давыдова М. Л. Нормативно-правовое предписание как начальный уровень правовой нормативности // Конфликтология. 2011. № 4. 11. Кельзен Г. Чистое учение о праве: введение в проблематику науки о праве // Российский ежегодник теории права. 2011. № 4. 12. Вопленко Н. Н. Понятие системы права // Вестник ВолГУ. Серия 5. 2009. Вып. 11. 13. История политических и правовых учений / под общ. ред. В. С. Нерсесянца. М., 1996. 14. Шмитт К. Политическая теология. Сборник: пер. с нем. / сост. А. Филиппова. М., 2000. 15. Попов В. В. Взгляд на право через призму семиотического треугольника: проблема конвенционального ограничения множественности правовых смыслов // Вестник Волгоградской академии МВД России. 2018. № 1. 16. Байден поставил права гомосексуалистов выше национальной культуры. URL: http://ria.ru/ world/20140625/1013474842.html. 17. Климова М. И. Роль современных электронных технологий в укреплении представительной демократии // Вестник Волгоградской академии МВД России. 2017. № 4. 18. Донсбаг В. Наука о коммуникации: стадия взросления // Коммуникации. Медиа. Дизайн. № 1. 2016. Т. 1. 19. Идрисова С. Ф. Элитарная девиантность в период общественных преобразований: социологический анализ // Вестник Волгоградской академии МВД России. 2017. № 4.

prirody-i-spetsifiki-sistemnoy-determinatsii1#ixzz4Y Ge7CXWA. 3. Marx K. The poverty of philosophy // Marx K., Engels F. Compositions. 2nd ed. Moscow, 1955. Vol. 4. 4. Marx K. Draft law on divorce // Marx K., Engels F. Compositions. 2nd ed. Moscow, 1955. Vol. 1. 5. Theory of state and law / ed. A. I . Denisova. Moscow, 1967. 6. Matuzov N. I., Malko A. V. Theory of state and law: a textbook. 5th ed. Moscow, 2017. 7. Spiridonov L. I. Theory of state and law: a textbook. Moscow, 2001. 8. Theory of state and law / under the ed. V. Ya. Kikotya, V. V. Lazarev. 3rd ed., revised. and additional. Moscow, 2008. 9. Belousov S. A. Legislative imbalance (doctrine, theory, practice): autoabstract dis. … Doctor of Law. Saratov, 2015. 10. Davydova M. L. Normative legal prescription as an initial level of legal normality // Conflictology. 2011. № 4. 11. Kelzen G. Pure doctrine of law: an introduction to the problem of the science of law // Russian yearbook of law theory. 2011. № 4. 12. Voplenko N. N. Concept of the system of law // Bulletin of Volgograd State University. Series 5. 2009. Issue 11. 13. History of political and legal doctrines / under the general ed. V. S. Nersesyantsa. Moscow, 1996. 14. Schmitt K. Political theology. Collection: trans. from Germany / compilation by A. Filippov. Moscow, 2000. 15. Popov V. V. Viewing on law through a prism of a semiotic triangle: the problem of the conventional restriction of plurality of legal sense // Bulletin of the Volgograd Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2018. № 1. 16. Biden placed the rights of homosexuals above the national culture. URL: http://ria.ru/ world/20140625/1013474842.html. 17. Klimova M. I. The role of modern electronic technologies in strengthening representative democracy // Bulletin of the Volgograd Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2017. № 4. 18. Donsbag V. The science of communication: the stage of growing up // Communications. Media. Design. № 1. 2016. Vol. 1. 19. Idrisova S. F. Elite deviance in the period of social transformations: sociological analysis // Bulletin of the Volgograd Academy of the Minis-

Философия права, 2018, № 2 (85)

43

ÏÐÀÂÎÏÎÍÈÌÀÍÈÅ È ÏÐÀÂÎÂÀß ÄÎÊÒÐÈÍÀ 20. Гулыгин А. В. Гегель. 2-е изд. перераб. и доп. М., 2008. 21. Материалы Пленума Центрального Комитета КПСС 14–15 июня 1983 г. М., 1983. 22. Быстрицкий А. Информационная ситуация. Как новые медиа влияют на развитие демократии, политической активности и осведомленность людей о происходящих в мире событиях. URL: https://www.kommersant.ru/ doc/2891261. 23. Лефевр В. А. Конфликтующие структуры. М., 1973. 24. Грачев Г. В., Мельник И. К. Манипулирование личностью: организация, способы и технологии информационно-психологического воздействия. М., 2002. 25. Зелинский С. А. Манипулирование личностью и массами. Манипулятивные технологии власти при атаке на подсознание индивида и масс. СПб., 2008. 26. Шиллер Г. Манипуляторы сознанием: пер. с англ. / науч. ред. Я. Н. Засурского. М., 1980. 27. Шостром Э. Анти-Карнеги, или Человек-манипулятор: пер. с англ. Мн., 1992. 28. Доценко Е. Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. М., 1997. 29. Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. М., 2001. 30. Плахов В. Д. Социальные нормы. Философские основания общей теории. М., 1985. 31. Countering America’s Adversaries Through Sanctions Act. URL https://www.congress.gov/bill/ 115th-congress/house-bill/3364.

44

try of Internal Affairs of Russia. 2017. № 4. 20. Guliga A. V. Hegel. 2nd ed., revised and supplemented. Moscow, 2008. 21. Materials of the Plenum of the Central Committee of the CPSS, June 14–15, 1983. Moscow, 1983. 22. Bystritsky A. Information situation. How new media influence the development of democracy, political activity and people’s awareness of the events taking place in the world. URL: https:// www.kommersant.ru/doc/2891261. 23. Lefevre V. A. Conflicting structures. Moscow, 1973. 24. Grachev G. V., Melnik I. K. Manipulation by personality: the organization, methods and technologies of information-psychological impact. Moscow, 2002. 25. Zelinskyi S. A. Manipulation by personality and masses. Manipulative technologies of power when attacking the subconscious of the individual and the masses. St. Petersburg, 2008. 26. Schiller G. Manipulators by consciousness: transl. from English // scientific ed. Ya. N. Zasurskyi. Moscow, 1980. 27. Shostrom E. Anti-Carnegie, or Man-manipulator: trans. from English. Minsk, 1992. 28. Dotsenko E. L. Psychology of manipulation: phenomena, mechanisms and protection. Moscow, 1997. 29. Kara-Murza S. G. Manipulation of consciousness. Moscow, 2001. 30. Plakhov V. D. Social norms. Philosophical grounds of the general theory. Moscow, 1985. 31. Countering America’s Adversaries Through Sanctions Act. URL: https://www.congress.gov/ bill/115th-congress/house-bill/3364.

Философия права, 2018, № 2 (85)

ÓÄÊ 004 (091) ÁÁÊ 32/973

Ìîñêàëåíêî Ñåðãåé Ãðèãîðüåâè÷ Moskalenko Sergey Grigorjevich доцент кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин Ростовского юридического института МВД России кандидат исторических наук, доцент. Associate Professor of Humanitarian and Socio-Economic Disciplines Department of the Rostov Law Institute of the Internal Affairs of the Russian Federation, PhD in History, Assosiate Professor. E-mail: [email protected]

ÊÎÍÒÅÊÑÒÓÀËÜÍÛÅ È ÊÎÍÖÅÏÒÓÀËÜÍÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÖÈÔÐÎÂÎÉ ÐÅÂÎËÞÖÈÈ The contextual and conceptual aspects of the digital revolution В статье анализируются как концепты феномена цифровой революции, так и его социокультурные и социогуманитарные аспекты.

The article analyzes both the concepts of the digital revolution phenomenon and its socio-cultural and socio-humanitarian aspects.

Ключевые слова: цифровая революция, гипоинформационная эпоха, креативно-персоналистический элемент цифровой революции, информационная экология.

Keywords: digital revolution, hypoinformation era, creative and personalistic element in the digital revolution, information ecology.

Все аспекты компьютерной революции глубоко дискуссионны, возникло огромное компаративистское и полемическое разнообразие подходов и позиций, концептуализирующих данный феномен под специфическими углами зрения. Эпоха цифровой революции приводит к метаморфозе доминирующей страты социума, в беспредельных для предыдущих столетий масштабах усиливая значение его креативноперсоналистического элемента. Аристократия в привычном традиционном понимании быстро по историческим меркам исчезает, мир вступает в эпоху цифрового, гиперинформационного общества с новым типом элиты. Эпоха цифровой революции характеризуется, в первую очередь, универсальной доступностью и избыточностью любой информации. Цифровая культура, формирующаяся вместе с цифровой революцией как ее важнейший элемент и результат, вовсе не ведет автоматически к земному раю. Очевидно, что мир, в котором к проблемам обычной экологии прибавились проблемы экологии цифровой, связанной с распространением информационных отходов, загрязнением информационной среды, набиранием силы информационной инфляцией, возможно, превосходящих по объему

уходящего в отходы информационного мусора суммарный интеллект человечества доинформационной и гипоформационной эпох. На разработку технических устройств, с помощью которых можно было бы уничтожать или хотя бы нейтрализовать отходы информационной среды, нужно инвестировать средства и прилагать усилия всех типов, сопоставимые по объему с величинами, необходимыми для создания самой этой среды. Наиболее существенным является приобретение всеми элементами производственного процесса от замысла до его материализации в артефакте по-настоящему абсолютно массового характера. Сначала массово разрабатываются и производятся артефакты-вещи, затем тексты и изображения. Работники рассредоточиваются, распыляются, из них формируются массовые сети и субсети непосредственных и опосредованных горизонтально координирующих свои усилия производителей. Качественное своеобразие компьютерной революции при сопоставлении ее признаков с характерными чертами всех прошлых технологических революций заключается в том, прежде всего, что изменения в эпоху цифровой революции коснулись самого главного интегратора и мотиватора в социокультурных

Философия права, 2018, № 2 (85)

45

ÏÐÀÂÎÏÎÍÈÌÀÍÈÅ È ÏÐÀÂÎÂÀß ÄÎÊÒÐÈÍÀ пространствах, а именно производства, распределения, потребления и хранения информации [2; 3; 4; 5; 6]. Терминологически, принимая во внимание все вышесказанное, цифровую революцию можно было бы атрибутировать как сверх (гипер-) информационную эпоху, которой предшествовали, соответственно, гипоинформационная и просто информационная. По признаку оборота информации в социуме, ее возникновения, распределения и потребления, хранения и уничтожения всемирно исторические периоды можно разделить на доинформационую, гипоинформационую и гиперинформационную эпохи. В первом случае любой информации очень мало, она включена в самый обыденный поведенческий и вербальный бытовой обиход и служит задаче сохранения существующего биосообразного порядка жизни для элементарного выживания популяции в данном географическом ландшафте. Во втором случае информации уже больше, изобретены знаковые системы ее сохранения и распространения (письменность и книгопечатание). В гиперинформационную эпоху положение дел радикально меняется: информации становится не просто очень много, она легкодоступна, абсолютно массова и производит даже такое явление, как «информационные отходы». Приборы для контакта с Интернетом все более и более минимизируются, вплоть до полного исчезновения (оправа очков, кольцо, стоматологическая пломба). Всемирная сеть все чаще воспринимается как пространство безграничной реализации пользователя. Информация неизбежно подвергнется инфляции по аналогии с девальвированием книжно-журнальной эрудиции. Вместо такого рода эрудиции критически важными становятся пароли и шифры, знаки и иероглифы, выражающие и символизирующие и уровень доступа к информационным ресурсам, и уровень сохранности информации. Эпоха цифровой революции заставляет большинство явлений окружающей социокультурной реальности сопровождать предикатом «информационный». В контекст цифровой культуры, гиперинформационной или цифровой цивилизации, по масштабу и глубине изменений параметров социокультурного пространства превосходящих все пережитые человечеством технологические, социальные, культурные, гендерные и

46

т. п. революции вместе взятые, мы оказались включены внезапно и в стрессовом режиме. Технологические и социальные революции прошлых эпох растягивались на века, часто с маятниковой, возбуждающейся и затухающей амплитудой перемен. Нынешние изменения поместили современного человека в условия незнакомого мира, к встрече с которым он оказался совершенно не готовым в гораздо более сильной степени, чем раньше. Технологические революции ХVIII–ХIХ веков привели к трансформации экономики ручного производства в машинное, а аграрного типа общества в промышленный. Эта индустриальная, или фабричная, революция изменила все: принципы и технику отношений между людьми, темпы жизненного процесса, тип и формы государственной жизни, типы и структуру территориального распределения масс людей. Видя огромные масштабы переживаемого сейчас социального переворота цифровой эпохи, помня, что трансформации самого способа выживания людей в социальной и природной средах – это часто болезненный процесс, сопровождающийся войнами, революциями, разрушениями социального пространства, мы вправе задаться вопросом о неизбежности военно-революционного результата цифровой эпохи, который вовсе не представляется совершенно предположительным. Существенным социокультурным последствием промышленной революции стало возникновение городов – промышленных центров. Гигантские предприятия-заводы вызывали важные социальные и культурные последствия: вокруг них структурировалось сложное взаимодействие элементов городской жизни, появлялась адекватная размерам промышленных предприятий социальная сфера, государственное и военное управление неизбежно впитали в себя черты фабричного менеджмента, когда государство отождествляли со «сверхзаводом», примерно так же по подобию фабрики начинала восприниматься в первой половине ХХ века и армия. Анализ такого объекта давал вполне адекватный образ и государства, и общества, и эпохи. Постиндустриальная эпоха – она же эпоха цифровой революции – радикально трансформирует ландшафт городов и их некогда градообразующих элементов. Набирает силу процесс деурбанизации, когда горожане рассредотачиваются по пригородам, предместьям,

Философия права, 2018, № 2 (85)

спейстаунам, а центральные части традиционных индустриальных центров утрачивают свою градообразующую функцию. Отчетливо просматривается тенденция к резкому изменению не только облика, но и целевого назначения городов цифровой эпохи. В прошлом для нашего наблюдения доступны прецеденты трансформаций роли городов в сооциокультурной жизни. В доинформационную эпоху история государств совпадала во всех смыслах слова с историей городов: Франция – это история Парижа, Реймса, Нанта, Лиона и так далее. Соответственно, история России в доинформационную эпоху – это на 90 % история Москвы и Петербурга. Эти центры государственного, военного управления, экономической и культурной жизни представляли собой всего лишь островки «космической цивилизации» в необозримом океане крестьянских поселений и целины. Сельские жители повсеместно еще в ХVIII, а кое-где и в ХIХ веке, не охватывались понятием «гражданин» (показательно, что этимология термина «гражданин» также городская – citizen от city). Иногда эпизодически крестьяне попадали под непосредственное прямое городское управление (если город был близко) либо под «менеджмент» землевладельцев-феодалов. В любом случае сельское население было слишком распылено, коммуникации всех видов слабы и несовершенны, специализированного государственного аппарата управления крестьянами не существовало. Не удивительно, что сельское население веками периодически подвергалось воздействию опасных последствий всевозможных природных и социальных бедствий, вымирало от разнообразных неблагоприятных обстоятельств: неурожаев, эпидемий, нападений разбойников, не только не получая никакой страховой поддержки от государства, но и не вызывая даже мысли об этом у государственных деятелей. Власти городов, «политические власти» (от «полис» – город), если и реализовывали какие-то социальные программы, то делали это только для части активных статусных горожан. О крестьянах вспоминали исключительно в прагматичеких целях: для заготовок продовольствия, формирования рекрутской армии, обеспечения городских нужд низкоквалифицированной рабочей силой для выполнения грязных работ, для решения фискальных задач. Лабрюйер еще в ХVII веке изображал французских крестьян как «диких животных

мужского и женского пола», «выжженных солнцем существ, грязных, живущих в логовах, хотя и наделенных членораздельной речью». Парадоксально, но именно промышленная революция несла никем не предвиденные последствия для масс сельского населения. Именно в эпоху индустриализма возник неожиданный интерес к личности любого, даже находящегося на самой низшей ступени социальной лестницы, индивида. Промышленная революция и вызванная ею урбанизация охватила миллионные массы сельского населения, трансформируя его в горожан-пролетариев. Огромная, сравнительно с прошлым, масса людей стала обладать определенной ценностью для города и неразрывно связанного с ним государства как рабочая сила фабрик и мануфактур, низший элемент строительства вооруженных сил, транспортной инфраструктуры, сферы услуг и жизнеобеспечения мегаполисов. Именно в эпоху промышленной революции государство начинает проявлять минимум социальной заботы о людях, полезных в разных отношениях для усложнившейся государственной жизни и жизнеобеспечения. Постепенно возникли формы минимального социального обеспечения, ограничительные законы в пользу лиц наемного труда, государство стало вкладывать средства в начальное образование, охватывать многочисленных горожан (часто в первом поколении) массовой политической идеологией. Независимо от характера непосредственных до цинизма прагматических и утилитарных целей, преследуемых при этом государством, в диапазоне от перспективы использовать образец подготовленного человеческого материала на фабричном конвейере или рядовым солдатом в гигантской армии эта «возня» государства с контингентом низших социальных страт несла в себе значительный, а по долговременным историческим последствиям и важнейший, как оказалось, результат в виде ставшего классическим гуманистическое отношение к человеку как личности. Именно в индустриальную эпоху это отношение, в настоящее время атрибутируемое как гуманистическое, предельно эстетизировалось в самых разных видах искусства, и тем самым было создано «атмосферное», разлитое в обществе убеждение в естественности и спонтанности такого отношения.

Философия права, 2018, № 2 (85)

47

ÏÐÀÂÎÏÎÍÈÌÀÍÈÅ È ÏÐÀÂÎÂÀß ÄÎÊÒÐÈÍÀ Если миллионы людей использовались в качестве «ценного ресурсного сырья» для городов и промышленности, то все же ощутимый процент из них получал трудный, но реальный шанс выбиться в низшие слои среднего класса, стать многочисленными «мартинами иденами». Парадокс цифровой революции заключается в том, что она в корне меняет это всемирноисторическое достижение индустриальной эпохи. Существует все еще ценностно-культурная инерция гуманистического подхода к пониманию важных аспектов человеческого существования в социуме, появившегося в индустриальную эпоху. Но параллельно и одновременно с ней происходит парадоксальная утрата интереса к уникальной личности, к конкретному данному человеку со стороны государства и общества. Важнейшим последствием цифровой революции стала автоматизация производства, и автоматизированные агрофабрики, например, очень быстро по историческим меркам уничтожают традиционное сельское хозяйство. К числу последствий цифровой революции можно отнести и исчезновение дефицита продуктов питания по всему миру с середины ХХ века. В ведущих индустриальных странах фермерство неудержимо превращается в камуфлированную безработицу. Выпадает из стратегических направлений развития человечества целый третий мир как резервуар рабочей силы, аналогичный внутреннему крестьянству национальных государств и империй эпохи индустриальной революции. Сейчас это дотационный регион планеты без надежды на пролонгацию прежних тенденций развития. Выбор между металлургическим заводом в третьем мире с 500 рабочими местами и заводом-автоматом с 10–20 в стране ЕС будет сделан и уже делается в пользу второго варианта. Через 20–30 лет при сохранении наметившихся тенденций человек вообще будет выключен из процесса материального производства. Цифровая революция породила проблему содержания категории незанятых, а некогда основных для индустриального общества профессиональных работников (например, шахтеров в дополнение к фермерам в сельском хозяйстве). Если тенденции автоматизации реализуются полностью через несколько десятилетий,

48

востребованными окажутся только профессиональное управление, специализированная и детализированная сфера обслуживания, научная и эстетико-креативная деятельность, функционирование в малочисленных высокопрофессиональных вооруженных силах. Основным последствием цифровой революции, достаточно грозным и трагическим, будет попытка решения проблемы образа жизни и жизненного пути людей, ничего не умеющих и никому объективно не нужных, даже государству в милитаристских или индустриальных целях. Сейчас тратятся значительные интеллектуальные усилия для решения проблемы поиска типа существования, приемлемого для миллионов людей, «вытолкнутых» неожиданной и парадоксальной логикой цифровой революции за пределы властно-управленческой и креативноэстетической активности. Все чаще в оборот вводятся идеи голландского исследователя культуры Й. Хейзинги о homo ludens, человеке играющем. Исследователь концептуализировал игру как приоритетный для человека и адекватный его природе тип деятельностной активности, лишь частично и эпизодически востребованный в контексте производственной логики промышленной революции. Производство вещей из-за тотальной автоматизации в перспективе исключит скольконибудь ощутимое присутствие человека в этой сфере. Массы людей вынуждено станут праздными. Последствия быстрого возникновения массового слоя «лишних людей» могут оказаться и тяжелыми, и катастрофическими, если не разработать прелиминарных мер. Возможна прелиминарная организация массового перевода ставших «лишними» для индустрии людей из производителей в категорию массовых компьютерных игроков по аналогии с переводом римских пролетариев в разряд профессиональных массовых потребителей театральных и спортивных зрелищ. При реализации такого плана предлагается действительно прагматический рецепт вовлечения «выбитых» из одного сектора реальности людей в другой, порожденный той же самой цифровой революцией. Это игровая, или виртуальная, реальность, способная вовлечь, например, многомиллионные массы людей в игровой бизнес, в процесс виртуального решения проблем, дающий участникам реальные доходы и формирующий стиль и

Философия права, 2018, № 2 (85)

образ жизни, не исключающие определенного самоуважения, субъективного планирования, достаточно высокой личной самооценки. Предполагается, что тем самым хотя бы в одном направлении будет минимизирован риск социокультурных катаклизмов, втягивающих в свои глубины «бесхозных» маргинализированных людей с заниженной самооценкой и концентрацией на мыслях о собственной ненужности. Такое существование на грани виртуальной и реальной действительности при массовом фрилансерстве неизбежно размоет иерархическое физико-социальное давление прямых начальников как основной фактор контроля индустриальной эпохи. Общество атомизируется, иерархизированные структуры вытеснятся распыленными сетями, исчезнет единая герметически отделенная от других феноменов идеология. Индустриальная урбанизация также ушла в прошлое в наиболее активных странах. Начался лихорадочный поиск адекватных новой порожденной цифровой революцией реальности типов расселения людей. Крупные IT-фирмы пытаются строить целые города некоего нового типа, приспособленные к своему профилю деятельности, но так как это латентно в чем-то воспроизводит индустриально-урбанистическую

логику, живут в таких городах только сотрудники-вахтовики этих фирм временно, на период решения научно-производственных задач. Скорее всего, новый доминирующий и адекватный тип расселения людей в цифровую эпоху станет синтезом доиндустриальных аграрных, неурбанизированных форм (например, массовой имитации культуры загородных вилл аристократии или дворянских поместий в России) с формами постиндустриальной эпохи, специализированными по целевым критериям (города игроков, города управления, города креативщиков). Не менее важным, чем мультиплеерные игры фактором вовлечения оказавшихся «лишними» людей в виртуальный, но тем не менее все-таки жизненный процесс, имеющий точки соприкосновения с реальной жизнью, необходимо считать креативный ресурс компьютеризации. Современные цифровые технологии позволяют включать самых обычных, не имеющих особых способностей к творчеству, людей в перспективе во вполне амбициозные оригинальные проекты, дают возможность погружения участников креативного процесса в творческую среду с ее коммуникациями, ощущениями успеха, признанием и практически неограниченным ростом навыков и умений.

Литература

Bibliography

1. Хейзинга Й. Homo ludens. Человек играющий. СПб., 2011. 2. Шваб К. Четвертая промышленная революция. М., 2016. 3. Карр Н. Дж. Великий переход: что готовит революция облачных технологий. М., 2014. 4. Сонг М., Хэлси В., Баррес Т. Белка в колесе или Е-мейл революция. Как справиться с электронной почтой, прежде чем она расправится с вами. М., 2010. 5. Каррыев Б. Хроники ИТ-революции. М., 2016. 6. Каррыев Б. Контуры цифровой реальности. Гуманитарно-технологическая революция и выбор будущего. М., 2018. 7. Каррыев Б. Интернет и цифровая революция эры мгновенной коммуникации. Мегасила, история и влияние на общество. М., 2017.

1. Huizinga Y. Homo ludens. Man playing. St. Petersburg, 2011. 2. Schwab K. The fourth industrial revolution. Moscow, 2016. 3. Carr N. J. Great transition: what the revolution of cloud technologies prepares. Moscow, 2014. 4. Song M., Halsey V., Barrels T. A squirrel in a wheel, or E-mail revolution. How to handle an email before it deals with you. Moscow, 2010. 5. Karryev B. Chronicles of the IT revolution. Moscow, 2016. 6. Karryev B. Contours of digital reality. Humanitarian and technological revolution and the choice of the future. Moscow, 2018. 7. Karryev B. Internet and digital revolution of the era of instant communication. Megasila, history and impact on society. Moscow, 2017.

Философия права, 2018, № 2 (85)

49

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÀß ÀÍÒÐÎÏÎËÎÃÈß ÓÄÊ 340.5 (091) ÁÁÊ 67.0

Àêîïîâ Ëåîíèä Âëàäèìèðîâè÷ Akopov Leonid Vladimirovich заведующий кафедрой основ правоведения Донского государственного технического университета доктор юридических наук, профессор. Chief of Law Fundamentals Department of Don State Technical University, Doctor of Law, Professor. E-mail: [email protected]

Ãèøêî Âëàäèìèð ßêîâëåâè÷ Gishko Vladimir Yakovlevich заведующий кафедрой философии и методологии науки Южно-Российского института управления – филиала Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации кандидат философских наук, профессор. Chief of Philosophy and Methodology of Science Department of South-Russian Institute of Management – Branch of the Russian Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation, PhD in Law, Professor. E-mail: [email protected]

ÊÀÐË ÌÀÐÊÑ: «ÎÁËÀÃÎÐÎÄÈÒÜ ×ÅËÎÂÅ×ÅÑÒÂÎ È ÑÀÌÎÃÎ ÑÅÁß» (Ê 200-ËÅÒÈÞ ÑÎ ÄÍß ÐÎÆÄÅÍÈß) Karl Marx: «To ennoble the human race and himself» (to the 200th anniversary since his birth) Статья посвящена анализу роли учения Маркса в истории, идей его экономической и политико-правовой теории, а также ценности взглядов выдающегося ученого для современности. Показана неразрывная связь учения Маркса о праве и его философских взглядов, а также обоснована необходимость нового прочтения и осмысления его концепции будущего общества и государства. Ключевые слова: экономическая теория Маркса, диалектический метод, обобществление собственности, посткоммунистическое общество, социальная справедливость, будущее государство.

Вынесенные в заголовок настоящей статьи слова впервые были сформулированы в качестве кредо 17-летнего Маркса в его сочинении «Размышления юноши при выборе профессии» в 1835 году. По нашему мнению, он был рожден диалектиком по складу мышления, поскольку в том же самом году в письме своему отцу Маркс писал: «Совсем иначе обстоит дело в конкретном выражении живого мира мыслей, каким является право, государство, природа, вся философия: здесь нужно внимательно всматриваться в самый объект в его развитии, и никакие произвольные подразделения не должны быть привносимы; разум самой вещи должен здесь развертываться как нечто в себе противоречивое и находить в себе свое

50

Real article is devoted to the analizing of role by Marksist’s science and its economical and politically law theory. Also provided the value of conceptions by outstanding scientist and their contemporary importance. Also in this article the author proves the nessesity of new analizing Marksist conception about future sosiety and state. Keywords: economical theory of Marks, dialectic method, nationalization of property, postcommunist society, social justice, future state.

единство» [1, т. 40, c. 7]. Вся последующая теоретическая и практическая деятельность гениального ученого была подчинена достижению именно этих целей. Активное изучение Марксом права в 1835– 1839 годах в Бонне и Берлине, – как пишет Г. Кленнер, – а также его памфлеты и трактаты по вопросам правовой политики и философии права, которые он написал и опубликовал в период с 1842 по 1844 год в Кельне, Кройцнахе и Париже, не означали ни идейного тупика, ни обходного маневра. Это был, по мнению Кленнера, промежуточный этап, завершившийся переходом Маркса от идеалистической к материалистической диалектике [2, c. 91]. «Те, кто пытается понять Маркса лучше, чем он понимал себя сам, – отмечает Кленнер, –

Философия права, 2018, № 2 (85)

обычно даже не принимают к сведению, что у него имеются многочисленные разработки в области философии и истории права, правовой социологии, сравнительного, гражданского, трудового и конституционного права [2, c. 97]. Уместно здесь привести один из ключевых постулатов Маркса: «Законы не являются репрессивными мерами против свободы, подобно тому как закон тяжести не есть репрессивная мера против движения: если в качестве закона тяготения он управляет вечными движениями мировых тел, то в качестве закона падения он убивает меня, когда я его нарушаю и пытаюсь плясать в воздухе. Напротив, законы – это положительные, ясные, всеобщие нормы, в которых свобода приобретает безличное, теоретическое, независимое от произвола отдельного индивида существование. Свод законов есть библия свободы народа» [1, т. 1, c. 62–63]. И далее у Маркса: «Закон не свободен от общей для всех обязанности говорить правду. Он вдвойне обязан это делать, так как он является всеобщим и подлинным выразителем правовой природы вещей. Правовая природа вещей не может поэтому приспособляться к закону. Закон, напротив, должен приспособляться к ней» [1, т. 1, c. 122]. В своих трудах Маркс отстаивал точку зрения на право и его происхождение через призму природной (естественно закономерной) необходимости. «Законодатель же, – писал он, – должен смотреть на себя как на естествоиспытателя. Он не делает законов, не изобретает их, а только формулирует, он выражает в сознательных положительных законах внутренние законы духовных отношений. Мы должны были бы бросить упрек законодателю в безграничном произволе, если бы он подменил сущность дела своими выдумками. Но точно так же и законодатель имеет право рассматривать как безграничный произвол тот случай, когда частные лица хотят осуществить свои капризы наперекор сущности дела» [1, т. 1, c. 162]. Комментируя эти утверждения, Г. В. Мальцев писал: «Но что такое “всеобщая связанность сущностью дела”, если не объективно необходимый императив объективных законов и закономерностей, образующих материальную и духовную “плоть” права? Законодатель должен видеть право в самой действительности, ибо то содержание закона, которое он выражает в акте государственной воли, дано самими общественными, в особенности экономическими отношениями» [3, c. 57]. Полагаем, что и проявляется

диалектическое взаимодействие подлинной сущности права с объективной необходимостью как та самая «всеобщая связанность сущностью дела» действительного (а не мнимого) законотворчества, в котором только и возможно существование подлинно правовых законов. Как верно отмечал В. И. Ленин, диалектика по Марксу есть наука об общих законах движения как внешнего мира, так и человеческого мышления, резюмируя также, что Маркс явился продолжателем и гениальным завершителем трех главных идейных течений XIX века, а именно: классической немецкой философии, классической английской политической экономии и французского социализма [4, т. 26, с. 50]. В марксовом анализе материализма до сих пор недооценен приобретающий перманентно все большую актуальность вывод о квинтэссенции цели нового материализма, а именно о становлении обобществившегося человечества [1, т. 42, c. 266]. В этом контексте следует воспринимать и тезис Маркса о том, что в будущем возникает такой строй, который сам «станет продуктом свободного общественного союза людей и будет находиться под их сознательным планомерным контролем» [1, т. 28, c. 90]. Почти полтора столетия спустя С. Платонов (коллективный псевдоним трех авторов: В. Аксенова, В. Криворотова и С. Чернышева) утверждает, что по Марксу указанный коммунистический идеал должен воплотиться в жизнь только по завершении эпохи коммунизма уже в новой эпохе, названной ученым «положительным гуманизмом». Эти же авторы отмечают, что необходимо понять Маркса, так как «это равнозначно тому, чтобы понять самих себя…» [5, с. 2]. Анализируя универсальный и всеобъемлющий характер энциклопедического ума К. Маркса, видный российский философ Г. Волков замечал, что Маркс откладывал свое поэтическое творчество в молодости ради углубления в юриспруденцию и философию и написал целые тома работ (поэтических, эстетических и философских) лишь, кажется, для того, чтобы их сжечь. «Бесконечное искание совершенства, – пишет Г. Н. Волков, – было его отличительной чертой» [6, c. 7]. Еще при жизни Маркса, а именно в 1841 году, известный в то время германский публицист и философ М. Гесс в своем письме Бауэру характеризовал его такими словами: «Доктор

Философия права, 2018, № 2 (85)

51

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÀß ÀÍÒÐÎÏÎËÎÃÈß Маркс, – так зовут моего кумира, – совсем молодой человек… нанесет последний удар средневековой философии и политике, в нем сочетаются глубочайшая философская серьезность с тончайшим остроумием; представь себе объединенными в одной личности Руссо, Вольтера, Гольбаха, Лессинга, Гейне и Гегеля; я говорю объединенными, а не смешанными, – и это доктор Маркс» [1, т. 41, c. 304]. В 1844 году Маркс открыто становится на позиции отрицания частной собственности, тем самым признавая коммунизм в качестве ближайшего этапа исторического развития и необходимого момента эмансипации и обратного отвоевания человека, обосновав вывод о том, что «коммунизм есть необходимая форма и энергический принцип ближайшего будущего» [1, т. 42, c. 127]. «Согласно Марксу, – отмечал Э. В. Ильенков, – формально-юридическое “обобществление собственности”, учреждаемое политической революцией, есть всего навсего первый (хотя и необходимо первый) шаг, есть лишь первый этап действительного “обобществления”. Он создает лишь формальные – юридические и политические – условия sinequa non реального “присвоения человеком отчужденного от него богатства”. Подлинная же задача, составляющая “суть” марксизма – действительное освоение каждым индивидом всего накопленного в рамках “частной собственности” (т. е. “отчужденного от него”) богатства. При этом “богатство”, которое тут имеется в виду, – это не совокупность “вещей” (материальных ценностей), находящихся в формальном владении, а богатство тех деятельных способностей, которые в этих вещах “овеществлены”, “опредмечены”, а в условиях частной собственности – “отчуждены”» [7, с. 162–163]. Обратимся к словам самого Маркса: «На самом же деле, если отбросить ограниченную буржуазную форму, чем же иным является богатство, как не универсальностью потребностей, способностей, средств потребления производительных сил и т. д. индивидов, созданной универсальным обменом? Чем иным является богатство, как не полным развитием господства человека над силами природы, то есть как над силами так называемой “природы”, так и над силами его собственной природы? Чем иным является богатство, как не абсолютным выявлением творческих дарований человека без каких-либо других предпосылок,

52

кроме предшествующего исторического развития, делающего самоцелью эту целостность развития, т. е. развития всех человеческих сил как таковых, безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу» [1, т. 46, ч. 1, c. 476]. Превратить частную собственность в собственность всего общества, – писал Э. В. Ильенков, – это значит превратить ее в реальную собственность каждого индивида, каждого члена этого общества, ибо в противном случае «общество» рассматривается еще как нечто абстрактное, отличное от реальной совокупности всех составляющих его индивидов. В этом и заключается подлинное отличие теоретического коммунизма Маркса от того, который полагает, что коммунизм исчерпывается превращением частной собственности в собственность общества как такового, то есть безличного организма, противостоящего каждому из составляющих его индивидов и олицетворенного в государстве [7, с. 162–163]. Пользующийся всемирной известностью фундаментальный труд Маркса «Капитал» и в третьем тысячелетии нашей эры остается ценнейшим научным исследованием системы присвоения прибавочной стоимости во всем ее многообразии. По меткому замечанию Э. В. Ильенкова, Маркс показал в «Капитале», что значит поставить перед исследованием конкретный вопрос и как найти на него соответственно точный ответ [8]. «В “Капитале”, – подчеркивал В. И. Ленин, – применена к одной науке логика, диалектика и теория познания [не надо трех слов: это одно и то же]» [4, т. 29, c. 301]. Вполне закономерно, что в 2013 году по решению ЮНЕСКО «Капитал» Маркса вместе с «Манифестом Коммунистической партии» в качестве наиболее важных публикаций XIX века, весьма влиятельных и по сей день, был включен в реестр «Память мира» Программы ООН по вопросам образования, науки и культуры. Гуманистический и подлинно психологический контекст трудов Маркса удачно раскрыт в известной книге французского философа Л. Сэва [9]. Оценивая марксову концепцию личности, Э. Фромм замечал: «Цель Маркса состояла в духовной эмансипации человека, в освобождении его от уз экономической зависимости, в восстановлении его личностной целостности, которая должна была помочь

Философия права, 2018, № 2 (85)

ему отыскать пути к единению с природой и другими людьми» [10, с. 375]. Еще раз обратимся к провидческому выводу юного Маркса, а именно: «Если мы избрали профессию, в рамках которой мы больше всего можем трудиться для человечества, то мы не согнемся под ее бременем, потому что это – жертва во имя всех; тогда мы испытаем не жалкую, ограниченную, эгоистическую радость, а наше счастье будет принадлежать миллионам, наши дела будут жить тогда

тихой, но вечно действенной жизнью, а над нашим прахом прольются горячие слезы благородных людей» [1, т. 40, с. 7]. В высшей степени справедливыми были сказанные Ф. Энгельсом на похоронах Карла Маркса в марте 1883 года: «И имя его, и дело переживут века!» [11, c. 554] Прошедшие два века от рождения Маркса и до сегодняшних дней весьма убедительно подтвердили это предсказание.

Литература

Bibliography

1. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: в 50 т. 2-е изд. М., 1975–1981. 2. Кленнер Г. От права природы к природе права: пер. с нем. / под ред. Б. А. Куркина; вступит. сл. Л. С. Мамута. М., 1988. 3. Мальцев Г. В. Социальные основания права. М., 2007. 4. Ленин В. И. Полное собрание сочинений: в 55 т. М., 1960–1981. 5. Платонов С. После коммунизма. Книга, не предназначенная для печати. М., 1990. 6. Волков Г. Н. Путь гения. Становление личности и мировоззрения Карла Маркса. М., 1976. 7. Ильенков Э. В. Маркс и западный мир // Философия и культура. М., 1991. 8. Ильенков Э. В. Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» Маркса. М., 1960. 9. Люсьен С. Марксизм и теория личности / пер. с франц. И. С. Вдовиной и Э. А. Гроссман. М., 1972. 10. Фромм Э. Душа человека. М.,1992. 11. Меринг Ф. Карл Маркс. История его жизни. М., 1957.

1. Marks K., Engels F. Collected edition: in 50 vol. 2nd ed. Moscow, 1975–1981. 2. Klenner G. From right of nature to nature of right: translate from German / under the ed. B. A. Kurkin; incoming article of L. S. Mamut. Moscow, 1988. 3. Maltsew G. V. Social foundations of law. Moscow, 2007. 4. Lenin V. I. Full collection of works: in 55 vol. Moscow, 1960–1981. 5. Platonov S. After communism. Book not for print. Moscow, 1990. 6. Wolkow G. N. Way of genius. Formation of person and world view of K. Marks. Moscow, 1976. 7. Ilienkow E. V. Marks and west world // Philosophy and culture. Moscow, 1991. 8. Ilienkow E. V. Dialectic of abstract and concret in «Kapital» of Marks. Moscow, 1960. 9. Lusien S. Marxism and theorie of person / translate from French of I. S. Vdowina and E. A. Grossman. Moscow, 1972. 10. Fromm E. Soul of people. Moscow, 1992. 11. Mering F. Karl Marks. History of his life. Moscow, 1957.

Философия права, 2018, № 2 (85)

53

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÀß ÀÍÒÐÎÏÎËÎÃÈß ÓÄÊ 349.3 ÁÁÊ 67.405

Èãîíèíà Íàäåæäà Àëåêñàíäðîâíà Igonina Nadezhda Aleksandrovna заведующий отделом Научно-исследовательского института Университета прокуратуры Российской Федерации кандидат юридических наук. Chief of the Department of the Research Institute of the University of Prosecutor’s Office of the Russian Federation, PhD in Law. E-mail: [email protected]

Àøèòêîâà Òàòüÿíà Âàñèëüåâíà Ashitkova Tatyana Vasilievna ведущий научный сотрудник Научно-исследовательского института Университета прокуратуры Российской Федерации кандидат юридических наук. Leading Researcher at the Research Institute of the University of Prosecutor’s Office of the Russian Federation, PhD in Law. E-mail: [email protected]

ÇÀÙÈÒÀ ÏÐÀÂ ÈÍÂÀËÈÄÎÂ: ÑÎÄÅÐÆÀÍÈÅ È ÑÓÙÍÎÑÒÍÀß ÕÀÐÀÊÒÅÐÈÑÒÈÊÀ Protection of rights of persons with disabilities: contents and essential characteristics В статье анализируется защита прав инвалидов как функция современного социального демократического государства. Авторы отмечают, что содержание и порядок защиты прав инвалидов в наше время значительно трансформировались, инвалид уже не рассматривается обществом как ущербный индивидуум. В соответствии с международными договоренностями государства берут на себя обязательства по разработке и принятию комплекса мер для полноценного включения инвалидов в социум, устранения препятствий для их всестороннего участия во всех сферах современной жизни. Ключевые слова: инвалид, социально незащищенные граждане, правозащитная деятельность, социальная защита, концепция социальной поддержки.

Защита – необходимая и обязательная часть жизни, предполагающая наличие гарантий безопасности для выживания и поддержания жизни. Защита как физическое явление заложена в самой природе окружающего мира, она порождает у живых существ чувство доверия, надежности и стабильности существования. В природе защиту обеспечивает действие биологических законов. Социальный индивидуум получает особую дополнительную защиту со стороны государства посредством реализации предоставленных прав и исполнения обязательств,

54

The protection of the rights of persons with disabilities is a function of the modern social democratic state. The content and order of protection of the rights of disabled people in our time has changed significantly. A disabled person is no longer considered by society as a burden and a flawed individual. In accordance with international agreements, States undertake to develop and adopt a set of measures to fully integrate persons with disabilities into society and to remove obstacles to the full participation of persons with disabilities in all spheres of modern life. Keywords: disabled person, socially unprotected citizens, human rights activity, social protection, social support concept.

наложенных как на него самого, так и на уполномоченные органы. Как правовое явление защита представляет собой предусмотренную законодательством комплексную систему мер, направленных на обеспечение подлинной и свободной реализации субъективных прав, обеспечивающих судебную, законодательную, экономическую и организационную защиту индивидуума, а также самозащиту гражданских прав [1]. Государственная защита предполагает предоставление гарантированной государством безопасности подзащитным лицам от негатив-

Философия права, 2018, № 2 (85)

ных и неблагоприятных обстоятельств, действий или мероприятий. Эту защиту предоставляют гражданам и иным лицам, находящимся на территории государства, такие структуры, как служба безопасности, полиция, судебная система, прокуратура. В Российской Федерации государственная защита прав и свобод человека и гражданина гарантируется конституцией, установившей, что «каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом» [2]. Общий перечень способов защиты определен в ст. 12 Гражданского кодекса Российской Федерации. В способах защиты, по мнению А. Я. Курбатова, реализуется материально-правовое содержание права и под ними понимаются «не запрещенные законом меры (средства), за счет которых производится пресечение правонарушений и устранение их последствий, а также осуществляется воздействие на правонарушителя» [3, с. 12]. Как отмечает М. Ю. Калнина, государственная система защиты прав и свобод человека и гражданина надлежащим образом проявляется в функциональном единстве составляющих ее элементов, главными из которых являются «правозащитные нормы; принципы защиты прав и свобод человека и гражданина; субъекты, осуществляющие правозащитную деятельность; правозащитная деятельность» [4, с. 19–20]. В. В. Росинский выделяет три типа правозащитной деятельности: внутригосударственную, международную, а также самозащиту, объединяющими признаками которых является наличие общей цели – защиты прав и свобод человека и гражданина, конституционной гарантированности и государственной обусловленности [5, с. 36]. Правозащитная деятельность государства может рассматриваться в широком смысле как законодательная и правоприменительная, специфика которой определена национальными обычаями и традициями, а также социальноэкономическим уровнем развития стран. В узком понимании правозащитная деятельность – это совокупность контрольных механизмов, представленных определенными организационными структурами, специализированных правозащитных институтов и процедур, определяющих методы, порядок рассмотрения, проверки, подготовки предложе-

ний и принятия решений по жалобам, заявлениям и иной информации о нарушениях прав человека, базирующихся на конституционных и отраслевых нормах внутреннего права государства [6, с. 33–34]. Для удовлетворения социальных потребностей на уровне стандартов современного общества формируется система мер социальной защиты правового, социально-экономического и организационного характера, гарантируемая государством посредством соответствующих нормативных правовых источников, регламентирующих отдельные аспекты социальной жизни различных категорий граждан. На практике социальная защита реализуется через специальные структуры по организации труда и занятости, здравоохранения и образования, пенсионного обеспечения, социального обслуживания, предоставления социальных услуг, мер социальной поддержки (пособий, выплат, социальных программ), обеспечивающих достойный материальный и духовный уровень жизни любого члена общества. Современная система социальной защиты представляет собой механизм предотвращения социальных рисков, актуальный и адекватный в условиях рыночной экономики. Социальная защита является частью правозащитной деятельности государства. Развитие системы социальной защиты и социального законодательства предопределило формирование социального права, являющегося комплексной отраслью права и представляющей совокупность правовых норм, регулирующих общественные отношения, возникающие в связи и по поводу практической организации и осуществления социальной защиты населения в целях смягчения социальной напряженности в обществе [7, с. 18–19]. Государственная социальная защита предоставляется лицам, которые в силу объективных факторов (состояния здоровья, возраста, тяжелых жизненных обстоятельств и пр.) не могут позаботиться о себе надлежащим образом. К таким получателям социальной поддержки относятся инвалиды, дети-инвалиды, многодетные, безработные, ветераны и инвалиды Великой Отечественной войны, боевых действий и другие. Наличие института социальной защиты особенно актуально для такой категории гра-

Философия права, 2018, № 2 (85)

55

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÀß ÀÍÒÐÎÏÎËÎÃÈß ждан, как инвалиды, нуждающихся в особом протекционизме со стороны государства и общества. Инвалиды – одна из наиболее социально уязвимых категорий населения и самое многочисленное «меньшинство» в обществе, поскольку проблемы со здоровьем негативно влияют на качество их жизни и снижают возможности адаптации. Понятие социальной защиты инвалидов закреплено законодательно и представляет собой систему «гарантированных государством экономических, правовых мер и мер социальной поддержки, обеспечивающих инвалидам условия для преодоления, замещения (компенсации) ограничений жизнедеятельности и направленных на создание им равных с другими гражданами возможностей участия в жизни общества» [8]. Физиологические нарушения инвалидов требуют особых медицинских и реабилитационных мероприятий, а также применения комплекса государственных и общественных мер по организации специального профессионального образования и особых мер трудоустройства, выплат пенсий, пособий, компенсаций и гарантированности получения льгот, а также реальной доступности объектов социальной инфраструктуры [9]. Построение сложной и ресурсоемкой системы государственной поддержки и защиты требует от законодателя четкого определения круга лиц и их статусных признаков для включения в число объектов, которые будут охвачены этой системой. Однако такой основополагающий для всех государств-участников международный документ, как Конвенция о правах инвалидов 2006 года, не содержит определения понятия «инвалиды» и «инвалидность». В Преамбуле и ст. 1 Конвенции лишь названы признаки инвалидов и инвалидности: «“инвалидность” – эволюционирующее понятие, которое является результатом взаимодействия, происходящего между имеющими нарушения здоровья людьми и отношенческими и средовыми барьерами, и которое мешает их полному и эффективному участию в жизни общества наравне с другими. Инвалиды именуются лицами с ограниченными возможностями» [10, с. 45–67]. Конвенция с современных гуманитарных позиций подошла к рассмотрению понятия «инвалидность» и не обозначает ее как дефект

56

личности. Государствам-участникам предписано на национальном уровне предпринимать меры, обеспечивающие возможность инвалидам участвовать во всех сферах социальной жизни. Международное право акцентирует внимание на социальных аспектах инвалидности, а не медицинских. В Федеральном законе от 24.11.1995 № 181-ФЗ «О социальной защите инвалидов в Российской Федерации» дается определение понятия «инвалид», под которым понимается лицо, имеющее нарушение здоровья со стойким расстройством функций организма, обусловленным заболеваниями, последствиями травм или дефектами, приводящими к ограничению жизнедеятельности и обуславливающими необходимость его социальной защиты [8], и, таким образом, однозначно определяется обязанность государства и общества в проведении комплекса мероприятий по защите инвалидов. В то же время анализ приведенного термина позволяет заметить, что российский законодатель исходит из медицинских критериев и, подчеркивая необходимость защиты инвалидов со стороны государства и общества, упускает социальные аспекты обеспечения их полноценной жизнедеятельности. По сути, это определение указывает на ущербность правового положения данной группы лиц по сравнению с другими членами общества в силу особенностей их здоровья и ограничивает понятие инвалидности. Тогда как в современном обществе главная забота государства и общества должна заключаться не столько в проявлении жалости и сострадании по отношению к инвалидам, сколько в создании условий для их нормального включения в жизнь общества, сведении к минимуму возможных препятствий для реализации ими своих прав. Российское определение понятия «инвалид» не соответствует используемому в ратифицированной в 2012 году Российской Федерацией Конвенции о правах инвалидов, где к ним относятся лица с устойчивыми физическими, психическими, интеллектуальными или сенсорными нарушениями, которые могут мешать их полному и эффективному участию в социальной жизни [10], в связи с чем представляется необходимым привести указанное понятие в отечественном законодательстве в соответствие с международными нормами.

Философия права, 2018, № 2 (85)

В мире накоплен многообразный опыт социальной защиты лиц с ограниченными возможностями, современная политика по защите инвалидов характеризуется разносторонностью, комплексностью, высоким уровнем гуманизма. История социальных решений проблемы инвалидности свидетельствует о том, что, начав с признания инвалидов неполноценными членами общества, современная идеология основывается на концепции возможности и необходимости интеграции лиц с физическими недостатками во все общественные структуры. Долгие годы такие социальные факторы, как невежество, пренебрежение, предрассудки, страх, являлись препятствием для включения инвалидов в нормальную жизнь общества и вели к их социальной изоляции. В последние десятилетия политика в отношении инвалидов изменилась от установки на необходимость и достаточность обычного ухода за ними в соответствующих учреждениях до признания важности реабилитации и абилитации. Главной целью стало создание данной категории лиц равных возможностей для полноценной реализации прав на уровне общепризнанных принципов и норм международного права [8]. Инвалиды, благодаря открывшемуся доступу к образованию и реабилитации, стали активно выступать за дальнейшее развитие социальной политики в их отношении. Выросло понимание потенциальных возможностей инвалидов, созданы многочисленные международные и национальные организации инвалидов, сформировалось общественное мнение о необходимости и возможности их интеграции в нормальную жизнь общества. Новое понимание инвалида и инвалидности предполагает не только взгляд на проблему со стороны, но и учитывает личное отношение к этому состоянию самого инвалида. Участие в решении проблемы инвалидности человека с ограниченными возможностями является исключительно важным для развития гуманитарного и социального знания. Данное отношение необходимо для переоценки и реконструкции общего понимания социальных и культурных категорий идентичности, наконец, для создания полной картины того, что же значит быть человеком [20]. Большую роль для выработки новой концепции понимания инвалидности сыграла дея-

тельность ООН и других международных организаций. 20 декабря 1993 года на сорок восьмой сессии ООН были приняты Стандартные правила обеспечения равных возможностей для инвалидов (далее – Стандартные правила), которые предполагают взятие государствами серьезных моральных и политических обязательств по обеспечению равенства возможностей для данной категории лиц. Несомненной заслугой Стандартных правил явилась разработка таких фундаментальных понятий, как «инвалидность», «нетрудоспособность», «реабилитация», «предупреждение инвалидности», при определении которых акцент смещен с медицинских аспектов на социальные, то есть на важность обеспечения участия инвалидов в жизни общества наравне с другими его членами. Современная задача национальных государств заключается в максимально возможном устранении препятствий для вовлечения инвалидов в социальную жизнь, создании условий для реализации ими прав человека без какой-либо дискриминации наравне с другими членами общества [11]. Большое значение имело определение в Стандартных правилах понятия «обеспечение равных возможностей», означающее процесс, благодаря которому различные системы общества и окружающей среды оказываются доступными всем, особенно инвалидам [12]. В любой стране независимо от социальнополитического устройства и политического режима права инвалидов соблюдаются в последнюю очередь. Инвалиды как категория граждан лишена обычных человеческих возможностей, что умаляет их независимость в обществе, а конкретная реализация законных прав и интересов не имеет устойчивых основ и, как правило, непосредственно связана с великодушием и милосердием окружающих. Это нарушает права 650 млн человек, приводит их к дополнительным страданиями, с чем нельзя мириться в современном обществе [13]. Поэтому принятие Конвенции о защите прав инвалидов в 2006 году, изменившей само понимание проблемы инвалидности и подходы к ее решению, является знаковым событием для инвалидов всего мира. В России после ратификации Конвенции о правах инвалидов стало уделяться пристальное внимание защите прав данной категории лиц, поставлена задача и принимаются разно-

Философия права, 2018, № 2 (85)

57

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÀß ÀÍÒÐÎÏÎËÎÃÈß сторонние меры по формированию для них доступной среды, приобщения к обычной трудовой, семейной и общественной жизни. Инвалиды наравне со всеми гражданами нашей страны наделены Конституцией Российской Федерации основополагающими правами, наиболее актуальными из которых являются: право на труд в условиях, отвечающих требованиям безопасности и гигиены; право на вознаграждение за труд без какой бы то ни было дискриминации и не ниже установленного федеральным законом минимального размера оплаты труда; право на защиту от безработицы; право на отдых (ст. 37); право на социальное обеспечение (ст. 39); право на жилище (ст. 40); право на охрану здоровья и медицинскую помощь (ст. 41); право на образование (ст. 43), право на культуру (ст. 44). Закрепление в Конституции РФ гарантий социального обеспечения соответствует положениям международных правовых актов. Вместе с тем приходится констатировать, что в современном российском обществе отсутствует системный подход к защите социально уязвимых категорий граждан, особенно в ней нуждающихся [14]. Полагаем, назрела необходимость разработки концепции социальной поддержки наиболее уязвимых категорий граждан, которая способствовала бы установлению взаимосвязанного комплекса мер и форм ее предоставления, определения конкретных групп получателей и, в конечном итоге, принятию пакета законодательных актов, направленных на реализацию данной концепции [15, с. 19]. Главным условием разработки такой концепции является определение целей государственной (муниципальной) поддержки граждан, находящихся в сложной жизненной ситуации. К ним можно отнести предотвращение социальных конфликтов, подрывающих основы национальной безопасности; приоритетность охраны материнства и детства, целостности семьи, реализации прав инвалидов; доступность для всех слоев населения важнейших социальных благ (продуктов питания, лекарственных средств и пр.); предоставление качественного здравоохранения и образования, коммунальных услуг, разумное соотношение платных и бесплатных услуг в данных областях [16, с. 14].

58

Следует также определить понятие и очертить круг лиц, нуждающихся в такой социальной защите, поскольку именно они станут основными потребителями услуг социальной поддержки и выступят непосредственными объектами государственного целевого воздействия. Ключевым фактором, определяющим включение той или иной группы в круг лиц, нуждающихся в социальной защите, станет такой показатель, как низкий уровень доходов, возникающий по определенным причинам, среди которых можно назвать малолетний или преклонный возраст; ненадлежащее состояние здоровья; особенности состава семьи (многодетность или, наоборот, одиночество пожилых или больных граждан); низкий уровень дохода [17, с. 55]; труднодоступные места проживания или удаленные от центра, что делает невозможным полноценную реализацию конституционных прав. Перечисленные факторы не дают человеку возможности обеспечить себе и своей семье достойный уровень жизни с учетом сложившихся в современном обществе общепринятых стандартов. Доходы таких лиц ниже прожиточного минимума, качество жизни низкое, поэтому возникает необходимость в защите со стороны государства. К числу таких лиц можно отнести и инвалидов, доходы которых, как правило, сводятся к размеру ежемесячного пенсионного обеспечения, обладающих плохим состоянием здоровья, в силу чего зависящих от помощи других людей либо государства. Современный этап развития института защиты прав инвалидов характеризуется увеличением многообразия форм и методов этой деятельности. Существенную роль в защите лиц данной категории играют общественные объединения инвалидов, имеющие в России и в мире многолетнюю историю и достаточно развитую правовую базу. Право граждан на объединения для осуществления деятельности в различных сферах является одним из основных и неотъемлемым элементом гражданской правосубъектности. В соответствии с Конвенцией о правах инвалидов государство поддерживает их объединения. Государствам рекомендовано на национальном уровне признать право объединений инвалидов представлять их интересы во всех

Философия права, 2018, № 2 (85)

сферах государственной и общественной жизни, а также осуществлять консультативную роль при принятии решений по вопросам, касающимся прав инвалидов [12]. Общественные объединения, созданные и действующие в целях защиты прав и законных интересов данной категории лиц, обеспечения им равных с другими гражданами возможностей, есть форма социальной защиты инвалидов. Организации инвалидов, объединяя представителей наименее социально защищенной категории граждан, в своей деятельности непосредственно руководствуются их жизненными приоритетами и интересами, благодаря чему нацелены на решение их жизненно важных проблем и являются наиболее соответствующими для взаимодействия с другими институтами общества. В общем социальном процессе решения проблем инвалидов такие организации выполняют специфические функции посредством реализации присущих только им полномочий и методов. Государственные структуры, как правило, не в состоянии так оперативно, адекватно и гибко отреагировать на насущные потребности инвалидов, что делает социальное партнерство государства и организаций инвалидов эффективным средством решения проблем людей с ограниченными возможностями. Вполне справедливым видится предложение законодательно закрепить обязанность привлечения представителей организаций и объединений инвалидов для подготовки и принятия нормативных правовых актов как органов исполнительной, так и представительной власти [18, с. 57–59].

Мировая практика объединений инвалидов позволяет выделить наиболее эффективные организации, занимающиеся вопросами распространения идеологии и внедрения практики независимой и автономной жизни для инвалидов. Такие организации носят название центров независимой жизни (далее – ЦНЖ) и начали появляться в России. ЦНЖ – это новая комплексная инновационная форма системы социальных служб, целью деятельности которых является создание для людей с ограниченными возможностями режима равных возможностей. ЦНЖ активно подключают и самих инвалидов к поиску и привлечению личных и общественных ресурсов, тем самым помогая им приобрести возможность управлять своей жизнью. Государство обратило внимание на вопросы инвалидов и работу их общественных организаций в 2008 году, когда при Президенте Российской Федерации был образован Совет по делам инвалидов [19]. В настоящее время на смену данному органу пришла образованная Указом Президента от 21.08.2012 № 1201 Комиссия по делам инвалидов, имеющая статус совещательного органа при главе государства в целях содействия реализации его полномочий по обеспечению взаимодействия при рассмотрении вопросов, связанных с решением проблем инвалидности и инвалидов в Российской Федерации. Одна из задач, решение которой возложено на Комиссию, – подготовка предложений по выработке основных направлений совершенствования законодательства Российской Федерации в сфере установления мер государственной поддержки инвалидов.

Литература

Bibliography

1. Большой юридический словарь. URL: http://slovari.bibliofond.ru/ jurisprudence_word/ защита/. 2. Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993). URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_28399/. 3. Курбатов А. Я. Защита прав и законных интересов предпринимателей в публичных отношениях: порядок реализации и проблемы правоприменения // Хозяйство и право. 2009. № 1.

1. Large legal dictionary. URL: http:// slovari.bibliofond.ru/jurisprudence_word/ защита/. 2. The Constitution of Russian Federation (adopted by popular vote 12.12.1993). URL: http:/ /www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_ 28399/. 3. Kurbatov A. Ya. Protection of the rights and legitimate interests of entrepreneurs in public relations: the order of implementation and enforcement problems // Economy and law. 2009. №. 1. 4. Kalnina M. Yu. Human rights activities in the subjects of the Russian Federation: basic forms

Философия права, 2018, № 2 (85)

59

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÀß ÀÍÒÐÎÏÎËÎÃÈß 4. Калнина М. Ю. Правозащитная деятельность в субъектах Российской Федерации: основные формы и методы // История государства и права. 2008. № 21. 5. Росинский В. В. Конституционные основы правозащитной деятельности прокуратуры Российской Федерации. М., 2010. 6. Чуксина В. В. Несудебная защита прав человека в системе национальной правозащитной деятельности Российской Федерации и зарубежных государств // Конституционное и муниципальное право. 2006. № 6. 7. Федянина М. М. Проблемы социальной защиты населения в социальной политике современного российского государства: политико-правовой и организационные аспекты. М., 2003. 8. Федеральный закон от 24.11.1995 № 181-ФЗ «О социальной защите инвалидов в Российской Федерации». URL: http://www. consultant.ru/ document/cons_doc_LAW_8559/. 9. Больницкая А. Н. Инвалиды и общество. // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2014. № 4. URL: https://wciom.ru/fileadmin/file/monitoring/ 2014/122/2014_122_8_BOLNITSKAYA%20 Aytalina%20Nikolaevna.pdf. 10. Конвенция о правах инвалидов // Бюллетень международных договоров. 2013. № 7. 11. Мачульская Е. Е. Концепция инвалидности в международных и российских нормативных актах // Социальное и пенсионное право. 2015. № 4. 12. Стандартные правила обеспечения равных возможностей для инвалидов. Приняты резолюцией 48/96 Генеральной Ассамблеи ООН 20.12.1993. URL: http: //consultant.ru. 13. От социальной изоляции к равенству. Осуществление прав инвалидов. Руководство для парламентариев // Международная конвенция о правах инвалидов и Факультативный протокол к ней. 2007. № 14. 14. Выступление Президента Российской Федерации В. В. Путина на заседании президиума Госсовета по социально-экономической ситуации в регионах от 24.02.2015. URL: http:// kremlin.ru/transcripts/47733/. 15. Игонина Н. А. Механизмы обеспечения прав и свобод человека и гражданина в социальном государстве в периоды кризисных явлений в экономике // Пробелы в российском законодательстве. 2015. № 2.

60

and methods // History of state and law. 2008. №. 21. 5. Rosinskyi V. V. Constitutional bases of human rights activity of Prosecutor’s office of the Russian Federation. Moscow, 2010. 6. Chuksina V. V. Non-Judicial protection of human rights in the system of national human rights activities of the Russian Federation and foreign states // Constitutional and municipal law. 2006. № 6. 7. Fedyanina M. M. Problems of social protection of the population in the social policy of the modern Russian state: political and legal and organizational aspects. Moscow, 2003. 8. Federal law from 24.11.1995 № 181-FZ «On social protection of disabled persons in the Russian Federation». URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_8559/. 9. Bolnitskaya A. N. Persons with disabilities and society // Public opinion monitoring: economic and social changes. 2014. № 4. 10. Convention on the rights of persons with disabilities // Bulletin of international treaties. 2013. № 7. 11. Machulskaya E. E. The concept of disability in international and Russian normative acts // Social and pension law. 2015. № 4. 12. Standard rules on the equalization of opportunities for persons with disabilities. Adopted by General Assembly resolution 48/96 of the UN 20.12.1993. URL: http: //consultant.ru. 13. From social exclusion to equality. Implementation of the rights of persons with disabilities. Guide for parliamentarians // International convention on the rights of persons with disabilities and its optional protocol. 2007. № 14. 14. Speech by Russian President Vladimir Putin at a meeting of the presidium of the state Council on the socio-economic situation in the regions of 24.02.2015. URL: http://kremlin.ru/transcripts/47733/. 15. Igonina N. A. Mechanisms to ensure the rights and freedoms of man and citizen in the welfare state in periods of crisis phenomena in the economy // Gaps in Russian legislation. 2015. № 2. 16. Nikishina E. S. State support of unprotected segments of the population in the conditions of formation of the social state: the author. dis. ... PhD in Sociology. Moscow, 2012. 17. Igonina N. A. Defense attorney rights of persons with disabilities outside the criminal justice sphere // The lawyer. 2017. № 1.

Философия права, 2018, № 2 (85)

16. Никишина Е. С. Государственная поддержка незащищенных слоев населения в условиях становления социального государства: автореф. дис. … канд. социол. наук. М., 2012. 17. Игонина Н. А. Защита прокурором прав инвалидов вне уголовно-правовой сферы // Адвокат. 2017. № 1. 18. Синельщикова Е. Ю. Современные аспекты правового регулирования в сфере социальной защиты инвалидов в Российской Федерации // Российская юстиция. 2015. № 3. 19. Указ Президента Российской Федерации от 17.12.2008 № 1792 «О Совете при Президенте Российской Федерации по делам инвалидов». URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_82727/. 20. Linton S. Claiming disability: knowledge and identity. N. Y., 1998.

18. Sinelshchikova E. Yu. Modern aspects of legal regulation in the sphere of social protection of invalids in the Russian Federation // Russian justice. 2015. № 3. 19. The decree of the President of the Russian Federation dated 17.12.2008 № 1792 «About Council at the President of the Russian Federation for affairs of persons with disabilities». URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_ LAW_82727/. 20. Linton S. Claiming disability: knowledge and identity. N. Y., 1998.

Философия права, 2018, № 2 (85)

61

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ ÓÄÊ 343.985.7 : 343.37 ÁÁÊ 67.73

Ïëÿñîâ Êîíñòàíòèí Àíàòîëüåâè÷ Plyasov Konstantin Anatolyevich начальник Ростовского юридического института МВД России кандидат юридических наук, доцент. Head of the Rostov Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, PhD in Law, Associate Professor. E-mail: [email protected]

ÊÎÌÏËÅÊÑÍÀß ÌÅÒÎÄÈÊÀ ÐÀÑÑËÅÄÎÂÀÍÈß ÏÐÅÑÒÓÏËÅÍÈÉ Â ÑÔÅÐÅ ÂÍÅØÍÅÝÊÎÍÎÌÈ×ÅÑÊÎÉ ÄÅßÒÅËÜÍÎÑÒÈ ÊÀÊ ÊÐÈÌÈÍÀËÈÑÒÈ×ÅÑÊÀß ÏÐÎÁËÅÌÀ  ÏÐÀÂÎÏÐÈÌÅÍÈÒÅËÜÍÎÉ ÏÐÀÊÒÈÊÅ (ÏÎÍßÒÈÅ, ÃÈÏÎÒÅÇÀ, ÎÁÚÅÊÒ È ÏÐÅÄÌÅÒ) Complex methods of investigation of crimes in the sphere of foreign economic activity as a crime problem in law enforcement (concept, hypothesis, object and subject) В статье представлены результаты эмпирического анализа разработки комплексной методики расследования преступлений в сфере внешнеэкономической деятельности, а также научная гипотеза построения указанной методики, ее объект и предмет. Сделан вывод о том, что проблемы исследования теоретико-прикладных вопросов комплексирования криминалистических средств и методов борьбы с преступлениями в сфере внешнеэкономической деятельности требуют немедленной разработки и систематизации в современных условиях правоприменения, комплексная методика расследования преступлений указанной категории должна быть строго ориентирована на типовые следственные ситуации познавательного, организационного, управленческого характера. Ключевые слова: криминалистические средства, борьбы с преступностью, преступления в сфере внешнеэкономической деятельности, комплексная методика расследования, способ преступления, механизм преступления, правоприменительная практика.

ХХI век характеризуется качественными и количественными изменениями экономики, политики и социума, что отражается в преступности и криминалистических методах борьбы с ней. Систематизация и разработка новых криминалистических средств борьбы с преступностью в целом и с преступлениями в сфере внешнеэкономической деятельности в частности актуальны в теоретико-прикладном аспекте. Создание экосистемы цифровой экономики Российской Федерации, где данные в цифровой форме являются ключевым фактором производства во всех сферах социально-эко-

62

The article presents the results of empirical analysis of the development of a complex methodology for investigating crimes in the field of foreign economic activity, as well as the scientific hypothesis of the construction of this technique, its object and subject. It is concluded that the problems of research of theoretical and applied issues of complexing of criminalistic means and methods of combating crimes in the field of foreign economic activity require immediate development and systematization in the modern conditions of law enforcement, a comprehensive methodology for investigating crimes of this category should be strictly focused on typical investigative situations of cognitive, organizational, managerial nature. Keywords: criminalistic means, fight against crime, crimes in the sphere of foreign economic activity, complex method of investigation, method of crime, mechanism of crime, law enforcement practice.

номической деятельности, в которой обеспечено эффективное взаимодействие, включая трансграничное, бизнеса, научно-образовательного сообщества, государства и граждан, и разрешение других целей программы «Цифровая экономика Российской Федерации» [1], неразрывно связаны с внешнеэкономической деятельностью и ее охраной от преступных посягательств. Внешнеторговая деятельность нами рассматривается как инвестиционная и иная подобного рода, включающая индустриальные и иные взаимодействия в сфере международного обмена товарами (информацией, работа-

Философия права, 2018, № 2 (85)

ми, услугами, результатами интеллектуальной деятельности и другими). Проведенный анализ преступности за последние двадцать пять лет в сфере внешнеэкономической деятельности свидетельствует о сравнительно небольшом количестве таких преступлений, при этом средний ущерб указанных общественно опасных деяний является одним из наиболее значительных, что обусловлено высокой латентностью, активным и беспрецедентным противодействием, многоэпизодным характером, сложной структурой, объемной географией преступной деятельности. Научное и методическое обеспечение борьбы с преступлениями в сфере внешнеэкономической деятельности возложено на специальные юридические науки, среди которых криминалистика занимает особое место в разработке комплекса научных положений, рекомендаций по раскрытию и расследованию преступлений на основе познаний закономерностей, содержащихся в криминалистической характеристике преступлений [2, с. 72–77; 3, с. 23–35; 4, с. 9–17]. Проблемы расследования преступлений в сфере внешнеэкономической деятельности и построения гипотез в криминалистике были затронуты в работах следующих ученых-криминалистов: В. Н. Андриянова, А. В. Варданяна, Р. С. Белкина, Ю. П. Гармаева, В. А. Жбанкова, С. П. Жданова, С. С. Кулида, И. М. Комарова, А. А. Подопригоры, В. Ф. Щербакова, Ф. Г. Шахкелдова, Н. П. Яблокова и других. Вместе с тем, несмотря на наличие отдельных криминалистических разработок на уровне статей, пособий, монографий, диссертационных исследований, проблема комплексирования методики расследования преступлений в сфере внешнеэкономической деятельности в науке автором рассматривается впервые. Проведенный нами опрос субъектов расследования преступлений в сфере внешнеэкономической деятельности позволяет подтвердить наличие криминалистической проблемы правоприменительной практики – теоретические и прикладные потребности создания комплексной методики расследования преступлений в сфере внешнеэкономической деятельности. При этом несмотря на

неполноту и серьезные проблемы в расследовании таких преступлений в целом, опрошенные указали на недостатки в установлении события преступления (36,4 %), времени и места (32,7 %), способа преступления (34,5 %), личности обвиняемого (64,2 %), а также при разрешении исходных следственных ситуаций (56,7 % респондентов). Познавательная проблема, выражающаяся в необходимости построения комплексной методики расследования преступлений в сфере внешнеэкономической деятельности, характеризуется, с одной стороны, ситуациями, в которых отсутствуют криминалистические знания или они противоречивы, а с другой стороны, существуют те закономерности объективной действительности, которые ранее не познаны, но гипотетически имеют место с учетом научных фактов и реалий отечественной правоприменительной практики. В рамках проводимого исследования на основе анализа и синтеза научных фактов нами для разработки выдвинута гипотеза комплексной методики расследования преступлений в сфере внешнеэкономической деятельности, которая заключается в том, что наличие типовых способов подготовки, совершения, сокрытия преступлений в сфере внешнеэкономической деятельности и противодействия расследованию, закономерности возникновения информации о таких преступлениях, закономерности посткриминального поведения лиц, закономерности развития следственных ситуаций и применение на их основе криминалистических методов и средств позволяет их комплексировать в целях эффективной деятельности правоохранительных органов Российской Федерации. Нами неоднократно отмечалось, что в криминалистическом смысле системообразующим звеном в цепочке действий всех участников события преступления выступает осуществление противоправных деяний в сфере внешнеэкономической деятельности, которая в отличие от уголовно-правовой характеристики выражается гораздо шире и несколько по-другому структурируется. При этом наибольший научный познавательный диссонанс и парадоксы криминалистического познания проявляются при соотношении понятий «способ преступления» и «механизм преступления», вместе с тем считаем возмож-

Философия права, 2018, № 2 (85)

63

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ ным использование данных понятий в криминалистической науке в соотношении как часть и целое соответственно [5, с. 34; 6, с. 27–37]. Нами отмечалось ранее, что к научным фактам как основе комплексной методики расследования преступлений в сфере внешнеэкономической деятельности относятся следующие: 1) преступления в сфере внешнеэкономической деятельности и мероприятия по ее раскрытию и расследованию существуют как явления объективной реальности; 2) способы и ситуации раскрытия и расследования группы преступлений в сфере внешнеэкономической деятельности повторяются из раза в раз и типичны по содержанию; 3) преступность в сфере внешнеэкономической деятельности отражается неизбежно, повторяясь в объективной действительности. Комплексная методика расследования преступлений в сфере внешнеэкономической деятельности должна быть строго и неуклонно ориентирована на типовые следственные ситуации познавательного, организационного, управленческого характера.

На основе поставленной гипотезы необходимо рассмотреть предметное поле (объект и предмет) разрабатываемой комплексной методики расследования преступлений в сфере внешнеэкономической деятельности. Объектом изучения в комплексной методике расследования преступлений в сфере внешнеэкономической деятельности является криминалистическая и процессуальная деятельность следователя, дознавателя, органа дознания, прокурора с учетом системного, ситуационного и деятельностного подходов. Предметом выступают закономерности, извлеченные из объективной действительности борьбы с преступлениями в сфере внешнеэкономической деятельности. Таким образом, полученные результаты и проблемы исследования теоретико-прикладных вопросов комплексирования криминалистических средств и методов борьбы с преступлениями в сфере внешнеэкономической деятельности требуют немедленной разработки и систематизации в современных условиях правоприменения.

Литература

Bibliography

1. Распоряжение Правительства Российской Федерации от 28.07.2017 № 1632-р «Об утверждении программы “Цифровая экономика Российской Федерации”». URL: http:// static.government.ru/media/files/9gFM4FHj4Ps B79I5v7yLVuPgu4bvR7M0.pdf. 2. Варданян А. В., Айвазова О. В. Должностные преступления в сфере экономики как объект криминалистического научного анализа // Труды Академии управления МВД России. 2017. № 1 (41). 3. Варданян А. В., Грибунов О. П. Современная доктрина методико-криминалистического обеспечения расследования отдельных видов преступлений // Вестник Восточно-Сибирского института МВД России. 2017. № 2 (81). 4. Варданян А. В., Ларионов И. А. Научные основы формирования криминалистической характеристики преступлений, связанных с организацией незаконной миграции // Известия Тульского государственного университета. Экономические и юридические науки. 2015. № 4-2.

1. The decree of the Russian Federation Government from 28.07.2017 № 1632-r «On approval of programme “Digital economy of the Russian Federation”». URL: http://static.government.ru/ media/files/9gFM4FHj4PsB79I5v7yLVuPgu 4bvR7M0.pdf. 2. Vardanyan A. V., Aivazova O. V. Official crimes in the sphere of economy as an object of forensic scientific analysis // Proceedings of the management Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2017. № 1 (41). 3. Vardanyan A.V., Gribunov O. P. A modern doctrine of the methodical-criminal maintenance of investigation of certain types of crimes // Bulletin of the East Siberian Institute of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2017. № 2 (81). 4. Vardanyan A. V., Larionov I. A. Scientific foundations of the formation of criminalistic characteristics of crimes related to illegal immigration // Izvestiya of Tula State University. Economic and legal sciences. 2015. № 4-2. 5. Kustov A. M. The mechanism of the crime and counteraction to its investigation: textbook. Stavropol, 1997.

64

Философия права, 2018, № 2 (85)

5. Кустов А. М. Механизм преступления и противодействие его расследованию: учебное пособие. Ставрополь, 1997. 6. Андреев А. С. Теоретико-прикладные вопросы уточнения объекта криминалистической науки // Известия Тульского государственного университета. Экономические и юридические науки. 2013. № 5-2. 7. Варданян А. В., Андреев А. С. Посткриминальное поведение и элементы криминалистической характеристики преступлений, предусмотренных статьей 105 Уголовного кодекса Российской Федерации (часть 3) // ЮристъПравоведъ. 2016. № 4 (77). 8. Варданян А. А. Преступления, связанные с торговлей людьми, в контексте тенденции глобализации противоправных посягательств на свободу, честь и достоинство личности // Философия права. 2011. № 3 (46). 9. Варданян Г. А. Преступления в сфере теневого фармацевтического рынка как объект криминалистики // Известия Тульского государственного университета. Экономические и юридические науки. 2016. № 1-2.

6. Andreev A. S. Theoretical and applied issues of clarification of the object of forensic science // Izvestiya of Tula State University. Economic and legal sciences. 2013. № 5-2. 7. Vardanyan A. V., Andreev A. S. The postcriminal behavior and elements of criminalistic characteristics of crimes observed in paragraph 105 of the Criminal code of the Russian Federation (part 3) // Jurist-Pravoved. 2016. № 4 (77). 8. Vardanyan A. A. Crimes related to human trafficking in the context of the trend of globalization of illegal encroachments on freedom, honor and dignity of the person // Philosophy of law. 2011. № 3 (46). 9. Vardanyan G. A. Crimes in the sphere of shadow pharmaceutical market as an object of criminalistics // Izvestia of the Tula State University. Economic and legal sciences. 2016. № 1-2.

Философия права, 2018, № 2 (85)

65

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ ÓÄÊ 323 (470) ÁÁÊ 66

Çóáåíêî Âèêòîð Âèêòîðîâè÷ Zubenko Victor Victorovich врио начальника Волгодонского филиала Ростовского юридического института МВД России кандидат социологических наук. Acting Head of the Volgodonskiy Branch of the Rostov Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, PhD in Sociology. E-mail:[email protected]

Òèøêèí Äìèòðèé Íèêîëàåâè÷ Tishkin Dmitry Nikolayevich заместитель начальника кафедры тактико-специальной подготовки Волгодонского филиала Ростовского юридического института МВД России. Deputy Head of Tactical and Special Preparation Department of the Volgodonskiy Branch of the Rostov Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation. E-mail: [email protected]

Øóâàëîâ Àëåêñàíäð Ïàâëîâè÷ Shuvalov Aleksandr Pavlovich старший преподаватель кафедры тактико-специальной подготовки Волгодонского филиала Ростовского юридического института МВД России. Senior Lecturer in Tactical and Special Preparation Department of Volgodonskiy Branch of the Rostov Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation. E-mail: [email protected]

ÒÐÀÍÑÍÀÖÈÎÍÀËÜÍÀß ÎÐÃÀÍÈÇÎÂÀÍÍÀß ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜ ÊÀÊ ÈÍÑÒÐÓÌÅÍÒÀÐÈÉ ÃÅÎÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÎÃÎ ÏÐÎÒÈÂÎÑÒÎßÍÈß Transnational organized crime as tools of geopolitical confrontation В статье анализируются политические особенности транснациональной организованной преступности, связанные с ее сращиванием с террористическими организациями, что представляется особо опасным для мирового сообщества явлением. Авторами приводится одно из возможных направлений государственной политики в сфере эффективного противодействия транснациональной организованной преступности, рассматриваемой в качестве инструментария геополитического противостояния и обеспечения национальной безопасности. Ключевые слова: геополитика, государственная политика, национальная безопасность, угроза национальной безопасности, геополитическое противостояние, война, борьба за ресурсы, терроризм, экстремизм, организованная преступность, международная (транснациональная) организованная преступность.

Глобализационные процессы, проходящие в мировом сообществе, сопровождаются стремительным развитием транснациональной (международной) организованной преступности. Ни одну сотню лет насчитывает противо-

66

The article analyzes political peculiarities of transnational organized crime connected with its merging with terrorist organizations, which is especially dangerous for the world community. Transnational organized crime is seen as an instrument of geopolitical confrontation. The authors cite one of the possible directions of state policy in the sphere of effective counteraction to transnational organized crime and ensuring national security. Keywords: geopolitics, state policy, national security, the threat to national security, geopolitical confrontation, war, the struggle for resources, terrorism, extremism, organized crime, international (transnational) organized crime.

стояние власти различных мировых держав и организованной преступности. Некоторые историки отмечают, что еще во времена Римской империи существование подобных группировок представляло огромную проблему для го-

Философия права, 2018, № 2 (85)

сударства, поскольку они пытались контролировать определенные сферы экономики. Глобализация, изменившая формат международных отношений, в некоторой степени «подыграла» транснациональному криминалитету. Рост объемов инвестиций и развитие международной торговли, создание и быстрое внедрение сети Интернет, значительно упрощающей обмен информацией, обеспечило прозрачность границ, и тем самым ряд рычагов, ранее позволявших противостоять международному криминалу, был «вырван» из рук правительств различных стран мира. В целом мировое сообщество на современном историческом отрезке отличает широкое распространение транснациональной организованной преступности и нарастание в связи с этим реальной угрозы для национальной безопасности России и других мировых держав. В 1945 году объединенными усилиями стран, разгромивших нацизм, заложен фундамент послевоенного устройства мира. Ключевые решения о государственных принципах взаимодействия, а также о создании ООН были приняты в СССР на Ялтинской встрече лидеров антигитлеровской коалиции. На сегодняшний день и сначала своего существования Организация Объединенных Наций главнейшей задачей ставила обеспечение региональной и глобальной стабильности, а также мирного сосуществования государств. Преступность всегда рассматривалась и рассматривается ООН как важнейшая угроза человеческой цивилизации, фундаментальным государственным основам, а особенно правам человека. В 1990 году в Гаване на VIII Конгрессе по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями на уровне Организации Объединенных Наций впервые сформулированы стратегические направления борьбы с организованной преступностью. ООН и ее подразделения впоследствии неоднократно возвращались к проблемам, связанным с организованной преступностью. В соответствии с п. 2 ст. 3 Конвенции ООН от 15.11.2000 против транснациональной организованной преступности международным считается преступление, совершенное более чем в одном государстве; в одном государстве, однако значительная его часть (подготовка, планирование, руководство или контроль) происходит в ином государстве; в одном государстве,

однако с участием организованной преступной группы, чья преступная деятельность осуществляется более чем в одном государстве; в одном государстве, однако существенные его последствия наступают в ином государстве [1]. По мнению Генерального секретаря ООН Кофи А. Аннана (занимал этот пост с 01.01.1997 по 31.12.2006), международным сообществом в связи с подписанием в Палермо (Италия) в декабре 2000 года Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности продемонстрирована политическая воля и дан глобальный ответ на глобальный вызов современности. Генеральным секретарем в связи с этим отмечено, что если «преступность переступает через национальные границы», то «правоохранительная деятельность должна поступать так же», если «враги прогресса и прав человека стремятся использовать открытость и возможности глобализации в собственных целях», то «мы должны использовать те же самые факторы для защиты прав человека и ликвидации преступных сил, коррупции и незаконной торговли людьми» [2]. В 2004 году на 59-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН международная (транснациональная) организованная преступность названа одной из наиболее значительных угроз наступившего тысячелетия. На этой сессии также отмечалось, что, рассматриваемая разновидность организованной преступности, в настоящий момент посягает на коллективную безопасность, а это в свою очередь обусловливает необходимость различных государств на координацию усилий, направленных на обеспечение мирового правопорядка. Вышеупомянутое обстоятельство нашло отражение и в принятой Указом Президента РФ от 31.12.2015 «Стратегии национальной безопасности Российской Федерации». В п. 43 данного документа отмечено, что «деятельность преступных организаций и группировок, в том числе транснациональных, связанная с незаконным оборотом наркотических средств и психотропных веществ, оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ, организацией незаконной миграции и торговлей людьми»; «разведывательная и иная деятельность специальных служб и организаций иностранных государств, отдельных лиц, наносящая ущерб национальным интересам», а также коррупция относятся к числу «основных уг-

Философия права, 2018, № 2 (85)

67

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ роз государственной и общественной безопасности» [3]. Само участие в преступной организации, в соответствии с нормативной базой ООН, должно рассматриваться в качестве преступления, отмывание доходов также является преступным. Вышеперечисленные положения ООН отражены в действующем уголовном законодательстве Российской Федерации. К сожалению, можно констатировать, что на современном этапе истории организованная преступность в отдельных странах, в их число входит и Российская Федерация, развивается до международного уровня, а это оказывает деструктивное воздействие на стабильность мирового сообщества в целом и развитие конкретных государств в частности. По мнению ряда ученых, учитывая юридические и социально-политические аспекты, организованную преступность можно определить как «сложную систему организованных преступных формирований, занимающихся преступной деятельностью широкого масштаба», которая создает и использует «собственные преступные структуры, выполняющие управленческие и другие функции», а также «структуры государства и гражданского общества» [4, с. 102]. Сращивание террористических организаций с организованной преступностью представляется особо опасным для мирового сообщества явлением, которое в свою очередь превращается в инструментарий геополитического противостояния. Поэтому остро возникает необходимость в проведении упреждающих оперативно-разыскных мероприятий как внутри страны, так и за ее пределами, а на основе анализа оперативной информации в применении политических, правовых, экономических и иных мер с целью разрыва уже сложившихся контактов и не допущения их впредь. Все это, несомненно, потребует дальнейшего совершенствования оперативно-разыскной деятельности, которая представляет ключевое направление в борьбе с организованными преступными формированиями в связи с их латентным характером. Без ОРД предупреждение, пресечение, выявление преступлений, совершаемых организованным криминалом, и наказание виновных в них лиц невозможно.

68

Поскольку организованная преступность не признает границ, особенное значение для правоохранительных структур разных стран мира приобретают следующие факторы: четкая координация и взаимодействие спецслужб; своевременный и оперативный обмен значимой информацией; планирование совместных действий для эффективной борьбы с транснациональной преступностью; совместные завершающие мероприятия с целью задержания членов организованных преступных формирований. Основным координатором деятельности органов правопорядка разных стран является Интерпол (Международная организация уголовной полиции). Для Российской Федерации особое значение имеет сотрудничество с органами правопорядка стран СНГ, а также его развитие в рамках взаимодействия со спецслужбами других государств, особенно являющихся геополитическими союзниками. Без отлаженного взаимодействия практически невозможно добиться успехов в области борьбы с организованной преступностью международного масштаба. Следует обратить особое внимание на заявление начальника Главного управления Генерального штаба Вооруженных Сил Российской Федерации (далее – ГУ ГШ ВС РФ) генерала-полковника И. Д. Сергуна, сделанное им на 4-й Московской конференции по международной безопасности на тему: «Глобальная безопасность: коренная трансформация или создание новых правил игры?». В связи с темой своего выступления («“Горячие точки” глобальной борьбы с терроризмом») докладчик упомянул, что отдельные государства для решения собственных внешнеполитических задач осуществляют скрытую деятельность, в том числе негласное финансирование исламских структур, что и оказывает на мировую обстановку дестабилизирующее влияние. Также отмечено, что Соединенные Штаты Америки, другие государства НАТО и некоторые страны Ближнего Востока и Центральной Азии вкладывали средства для оказания противодействия советским войскам в Афганистане и вооружали разрозненные отряды джихадистов и моджахедов, которые впоследствии объединились в террористические группировки и движения. Таким образом, «при непосредственном финансовом и

Философия права, 2018, № 2 (85)

военном содействии Вашингтона и его союзников для устранения режима в Сирии, неугодного Западу, были созданы «Исламское государство Ирака и Леванта» и «Джибхат анНусра» [5]. В Ливии военным вмешательством Североатлантического союза достигнут аналогичный результат. Серьезную опасность, по мнению И. Д. Сергуна, вызывает наличие постоянных источников финансирования экстремистов. Наиболее надежными каналами для поступления денежных средств являются различные фонды и неправительственные организации. Наркотики, контролируемые, начиная со стадии производства и заканчивая контрабандой, составляют ощутимую долю в статье доходов. Так, исламистами Среднего Востока и Центральной Азии в сфере наркобизнеса ежегодно извлекается прибыль до 500 млн долларов в год. На конференции генералом-полковником И. Д. Сергуном сделано заявление о том, что «фактически Вашингтон и Запад в целом своими действиями в различных регионах мира зачастую способствуют возникновению серьезных проблем, в том числе наркоторговли, религиозного экстремизма и терроризма, а потом героически мобилизуют международные усилия для их нейтрализации. В целом в настоящее время международный терроризм, прикрываясь лозунгом борьбы за “чистый ислам”, становится разновидностью транснациональной преступности» [5]. В сущности, по мнению автора доклада, «международный терроризм превратился в сверхприбыльный бизнес с миллиардным оборотом капитала, охватывающий в том числе торговлю наркотиками, захват заложников, контрабанду оружия и драгоценных металлов» [5]. Начальник ГУ ГШ ВС РФ подвел итог своего выступления и заявил, что «в ближайшей перспективе уровень террористической угрозы в мире будет оставаться достаточно высоким. Расширение масштабов деятельности экстремистских группировок, в том числе с подачи США и их союзников, создает реальную угрозу экспорта терроризма в страны Европы, республики СНГ и государства Азиатско-Тихоокеанского региона» [5]. Становится очевидным тот факт, что практически весь исламский экстремизм является

плодом дипломатии и кропотливой работы спецслужб США и их союзников, а такие запрещенные в России террористические организации, как ИГИЛ, Талибан и Аль-Каида «выращены» англо-американскими компетентными органами. По мнению многих экспертов, с организованными криминальными сетями, такими как американская и итальянская ветви Коза Ностры, MS 13, Ндрангету, албанской мафией, тесно сотрудничают специальные службы США (ЦРУ), особенно в делах, связанных с транспортировкой, распространением оружия и наркотиков, а также похищением людей. Высокая способность к проникновению на территорию противника и дешевизна играет ключевую роль в использовании международных террористических сетей. Кадровый сотрудник для вооруженных сил и спецслужб требует длительной, дорогостоящей и сложной подготовки, а участник террористической сети зачастую является волонтером, мотивированным своими собственными целями и не отличающимся от местного населения. В организованных криминальных сетях профессионалами являются только управленцы среднего и высокого звена, малоподверженные риску разоблачения и уничтожения, уязвимость которых сводится к нулю. Важной и очень выгодной частью сотрудничества с террористическими сетями является тот факт, что их хозяева могут легко от них отказаться и объявить угрозой мировому сообществу и самим себе. Автор книги «Доллары террора: Соединенные Штаты и исламисты» Р. Лабевьер утверждает, что интерес США к использованию экстремистов возник после окончания Второй мировой войны, когда американской элитой поставлена задача тотального контроля над ближневосточными странами, обладающими огромными запасами нефти. История человечества снова и снова возвращает нас к главной и единственной сути мировой политики – «борьбе за ресурсы и контроль над ними», а все остальное – лишь «методы и формы этой бесконечной и непримиримой войны» [6, с. 5]. На сегодняшний день суть войны не претерпела изменений. Как отметил прусский военный теоретик и военачальник К. Ф. Готтлиб фон Клаузевиц, служивший в 1812–1814 го-

Философия права, 2018, № 2 (85)

69

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ дах в русской армии, «война есть не что иное, как продолжение государственной политики иными средствами», а также «акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю» [7]. Однако существенные изменения произошли в способах достижения цели и содержании войны. По мнению ряда экспертов, в современных условиях геополитического противостояния противоборство имеет следующие формы: «война с применением средств вооруженной борьбы; война с применением небоевых средств; вооруженный конфликт; конфликт с применением небоевых средств; естественное соперничество» [8, с. 150]. Методология действий транснациональных террористических сетей основывается на принципе, лежащем во главе концепции сетецентричной войны, разработанной вице-адмиралом США А. К. Сибровски, суть которой сводится к тому, что за счет подъема на качественно иной уровень технологии управления войсками посредством создания единой информационной сети, соединяющей в режиме реального времени всех участников боевых действий, можно кратно увеличить боевую мощь войсковой группировки без увеличения их численности. Обмен информацией между всеми ее членами лежит в основе транснациональной террористической сети. Транснациональные преступность и экстремизм являются целостным пространством, имеющим характерные признаки армии и государства, поскольку оно может осуществлять работу со СМИ, в сфере финансов и идеологии, при необходимости проводить различного типа интенсивности военные операции, но, что самое опасное, способно подменить традиционный государственный механизм. Заслуживает особого внимания тот факт, что в случае угрозы работы сети, она способна свернуть свою деятельность в одной точке мира и, образовав иную конфигурацию, перенести активность в другое место. В целом анализ параметров транснациональной организованной преступности и выводы, сделанные начальником Главного управления Генерального штаба Вооруженных Сил Российской Федерации генераломполковником И. Д. Сергуном свидетельствуют о том, что, осуществляя борьбу с транснациональной преступностью, Россия должна

70

руководствоваться в первую очередь своими геополитическими интересами, не допуская угроз для собственной национальной безопасности. С учетом укрепления позиций Российской Федерации в мире и проведением самостоятельной внешней и внутренней политики наша страна постоянно будет сталкиваться с противодействием со стороны сторонников и союзников США, стремящихся реализовать политику сдерживания, предусматривающую оказание на нее информационного, политического, экономического и военного давления, а также сохранения своего доминирования на мировой арене. Процесс «демонизации» России США, Великобританией и западным сообществом («вероятная» причастность нашей страны к гибели малайзийского Боинга под Донецком, химическим атакам в Сирии, отравлению семьи Скрипалей и т. п.) лишь подтверждает тот факт, что несмотря на поражение в «холодной войне» (1945–1991), Российская Федерация вновь оказалась крупным игроком на мировой арене, подвергается давлению со всех сторон, налицо стремление построить «новый мировой порядок» «против России, за счет России и на обломках России» [9]. В связи с этим необходимо упомянуть точку зрения Президента Академии геополитических проблем Л. Г. Ивашова, который на основе анализа исторических событий развития западной цивилизации пришел к выводу о том, что в ней полностью отсутствуют «бескорыстное служение прогрессу и всеобщему развитию», преобладают «интриги, заговоры, инквизиции, беспредельная жестокость, тайные сообщества, войны, сплошная ложь и вселенская несправедливость», и все это – с целью «обогащения и власти» [10, с. 21]. В унисон с этим звучит и речь, произнесенная 28 сентября 2015 года Президентом России В. В. Путиным, принявшим участие в пленарном заседании юбилейной 70-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке, на котором он напомнил присутствующим о том, что фактическое отсутствие власти в ряде стран Северной Африки и Ближнего Востока приводит к образованию анклавов анархии, мгновенно заполняемых экстремистами и террористами, а также о разрушенной государственности Ливии. В. В. Путин, продолжив свое

Философия права, 2018, № 2 (85)

выступление, отметил, что «лицемерно и безответственно выступать с громогласными декларациями об угрозе международного терроризма и при этом закрывать глаза на каналы финансирования и поддержки террористов», в том числе и «за счет наркобизнеса, нелегальной торговли нефтью, оружием, либо пытаться манипулировать экстремистскими группировками, ставить их себе на службу для достижения собственных политических целей» [11]. Возвращаясь к проблемам противостояния на мировой арене, можно констатировать, что оно связано не только с политическими амбициями руководителей отдельных мировых держав, но и, по мнению многих исследователей, с закономерностями, основанными на знании геополитических процессов, происходящих на планете Земля. Исследования в области военной и внешнеполитической стратегии государств, национальных интересов, прогнозирования на основе анализа локальных и глобальных международных конфликтов, принятия долгосрочных стратегических решений – все это относится к областям исследований геополитики, являющейся в ХХ–ХХI веках одним из интеллектуальных и очень влиятельных научных направлений. Доктор военных наук К. В. Сивков высказал свое мнение о том, что в «структуре деятельности общества геополитика занимает высшее по иерархии место в системе методов, способов и форм социальной деятельности общества» и формирует стабильное и устойчивое общество, «задавая длительно действующие цели-ориентиры для других более частных по отношению к ней областей – политики, экономики, науки» [12]. В связи с этим можно отметить, что для осуществления долгосрочного стратегического планирования с учетом геополитических интересов РФ уже создана нормативная правовая база, которую составляют Указ Пре зидента Российской Федерации от 31.12.2015 № 683 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации», Федеральные законы от 28.12.2010 № 390-ФЗ «О безопасности» и от 28.06.2014 № 172-ФЗ «О стратегическом планировании в Российской Федерации» и другие, но документов, описывающих долгосрочную перспективу пока не создано.

Анализ вышеприведенного материала и происходящих в мире событий свидетельствует о том, что некоторыми государствами, в первую очередь США и отдельными странами НАТО, транснациональная преступность используется как инструментарий геополитического противостояния, частично управляется, а иногда даже контролируется и создается для достижения своих имперских геополитических целей, которые противоречат интересам мирового сообщества и создают угрозы для национальной безопасности России и других мировых держав. Можно констатировать, что одним из перспективных направлений государственной политики в борьбе с международными организованными преступными формированиями является реформирование правоохранительной системы современного Российского государства, но осмысленное «с участием профессионалов силового блока, квалифицированных экспертов от гражданского общества и научной среды, с учетов позитивного опыта зарубежных государств, но без “оранжевых” рекомендаций государственного департамента США и учета интересов организованных преступных сообществ» [13, с. 433]. Большинство экспертов отмечают как положительный факт создание в 2009 году в составе Министерства обороны Российской Федерации такого подразделения, как Силы специальных операций (ССО), находящегося в подчинении ГУ ГШ ВС РФ и призванного защищать безопасность России, отстаивать ее национальные интересы внутри страны и за ее пределами. Сведения о методах и тактике работы ССО составляют государственную тайну. Деятели науки и практические работники оставляют без сомнения тот факт, что государственные органы, гарантирующие безопасность – МВД, ФСБ и Вооруженные Силы, являются основным военно-силовым фактором, обеспечивающим национальную безопасность России, в том числе и от транснациональной организованной преступности. Но большинство из них склонны считать, что необходимы реформы силового блока, направленные на оптимизацию структуры управления и повышение эффективности работы. Множество ученых, к числу которых относятся и авторы статьи, полагают, что в связи с

Философия права, 2018, № 2 (85)

71

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ наметившейся тенденцией к укрупнению (вхождение УФМС и ФСКН в систему МВД, а также ВВ МВД, СОБР и ОМОН во вновь созданную Росгвардию) и постоянно изменяющимся характером внутренних и внешних угроз необходимо реформировать органы государственной безопасности и Министерства внутренних дел по примеру структуры образца СССР 1991 года. Моделью может быть слияние с МВД, МЧС и ФСИН, а также с ФСБ, ФСО и СВР. Таким образом, будет оптимизирована структура управления силовыми ведомствами, что положительно скажется на работе спецслужб в целом. Подводя итоги, можно констатировать, что для России одним из возможных направлений государственной политики в сфере эффективного противодействия транснациональной организованной преступности и обеспечения национальной безопасности является оптимизация струк-

туры управления силовыми ведомствами, укрепление и развитие сотрудничества с органами правопорядка стран СНГ, а также со спецслужбами других государств, особенно являющихся геополитическими союзниками РФ. В заключение приведем слова, произнесенные В. В. Путиным в Послании к Федеральному Собранию о том, что Россия заинтересована в «нормальном, конструктивном взаимодействии с США и Евросоюзом», рассчитывает на возобладание «здравого смысла» и на выбор партнерами «честного, равноправного сотрудничества» [14]. Президент также подчеркнул, что «мы никому не угрожаем, ни на кого не собираемся нападать, ничего ни у кого, угрожая оружием, не собираемся отнять: у нас у самих все есть» и посчитал необходимым упомянуть: «растущая военная мощь России – это надежная гарантия мира на нашей планете» [14].

Литература

Bibliography

1. Конвенция против транснациональной организованной преступности (принята в г. Нью-Йорке 15.11.2000) // Собрание законодательства РФ. 2004. № 40. Ст. 3882. 2. Конвенция Организации Объединенных Наций против транснациональной организованной преступности и протоколы к ней. ООН, Нью-Йорк, 2004. URL: http://www.unodc.org/ documents/russia //Reports/TOCebook-r.pdf. 3. Указ Президента Российской Федерации от 31.12.2015 № 683 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» // Российская газета. 2015. 31 декабря. 4. Тишкин Д. Н. Организованная преступность в России в контексте национальной безопасности: монография / под ред. П. С. Самыгина. М., 2016. 5. О терроризме, Америке и ГРУ. Не пора ли нам пора... URL: https://cont.ws/@shed/89383. 6. Стариков Н. В. Геополитика: как это делается. СПб., 2014. 7. Классическая концепция природы войны (по Клаузевицу). URL: http://www.oboznik.ru/ ?p=14181. 8. Квачков В. В. Спецназ России. М., 2015. 9. Збигнев Бжезинский – «Новый Мировой Порядок будет строиться против России, на руинах России и за счет России». URL: https:// www.politforums.net/other/1437933628.html.

1. Convention against transnational organized crime (adopted in New York on 15.11.2000) // Collection of legislation of the Russian Federation. 2004. № 40. Аrt. 3882. 2. The United Nations Convention against transnational organized crime and the protocols thereto. UN, New York, 2004. URL: http://www. unodc.org/documents/russia//Reports/TOCebook-r.pdf. 3. Decree of the President of the Russian Federation of 31.12.2015 № 683 «On the national security Strategy of the Russian Federation» // Rossiyskaya gazeta. 2015. 31 December. 4. Tishkin D. N. Organized crime in Russia in the context of national security: monograph / ed. by P. S. Samygin. Moscow, 2016. 5. On terrorism, America and the GRU. Is not it time for us to go ...URL: https://cont.ws/@shed/ 89383. 6. Starikov N. V. Geopolitics: how it is done. St. Petersburg, 2014. 7. The classical conception of the nature of war (according to Clausewitz). URL: http://www. oboznik.ru/?p=14181. 8. Kvachkov V. V. Special Forces of Russia. Moscow, 2015. 9. Zbigniew Bjzezinski – «The New World Order will be built against Russia, on the ruins of Russia and at the expense of Russia». URL:

72

Философия права, 2018, № 2 (85)

10. Ивашов Л. Г. Геополитика Русской цивилизации / отв. ред. О. А. Платонов. М., 2015. 11. Тезисы выступления Президента России В. В. Путина в пленарном заседании юбилейной 70-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке 28.09.2015. URL: http:// www.kremlin.ru/events/president/news/50385. 12. Сивков К. В. Основные направления геополитического развития Российской Федерации на период до 2050 года. URL: http://www. ozakaz.ru/index.php/articles/n-15-06-2007/154-n 2011-03-26-1622. 13. Воронцов С. А. Спецслужбы России: учебник. 3-е изд., доп. и перер. Ростов н/Д, 2012. 14. Послание Президента Федеральному Собранию. URL: http://www.kremlin.ru/events/ president/news/56957.

https://www.politforums.net/other/1437933 628.html. 10. Ivashov L. G. Geopolitics of Russian civilization / executive ed. O. A. Platonov. Moscow, 2015. 11. Theses of the speech of the President of Russia V. V. Putin in the plenary meeting of the jubilee 70th session of the UN General Assembly in New York 28.09.2015. URL: http://www. kremlin.ru/events/president/news/50385. 12. Sivkov K. V. The main directions of geopolitical development of the Russian Federation for the period until 2050. URL: http://www. ozakaz.ru/index.php/articles/n-15-06-2007/154-n 2011-03-26-1622. 13. Vorontsov S. А. Special services of Russia: textbook. 3rd еd., supplemented and revised. Rostov-on-Don, 2012. 14. Message from the President to the Federal Assembly. URL: http://www.kremlin.ru/events/ president/news/56957.

Философия права, 2018, № 2 (85)

73

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ ÓÄÊ 343.97 : 343.326 ÁÁÊ 67.51

Êîáåö Ïåòð Íèêîëàåâè÷ Kobets Petr Nikolaevich главный научный сотрудник Всероссийского научно-исследовательского института МВД России доктор юридических наук, профессор. Chief Researcher of the All-Russian Scientific Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, Doctor of Law, Professor. Е-mail: [email protected]

Êðàñíîâà Êðèñòèíà Àëåêñàíäðîâíà Krasnova Christina Aleksandrovna ведущий научный сотрудник Всероссийского научно-исследовательского института МВД России кандидат юридических наук, доцент. Leading ResearcherAll-Russian Scientific Research Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, PhD in Law, Associate Professor. Е-mail: [email protected]

ÎÑÍÎÂÛ ÂÛÐÀÁÎÒÊÈ ÊÎÍÖÅÏÒÓÀËÜÍÎÉ ÏËÀÒÔÎÐÌÛ Â ÐÅØÅÍÈÈ ÏÐÎÁËÅÌÛ ÏÐÅÄÎÒÂÐÀÙÅÍÈß È ÇÀÙÈÒÛ ÌÎËÎÄÅÆÈ ÎÒ ÓÃÐÎÇÛ ÏÐÎÍÈÊÍÎÂÅÍÈß Â ÅÅ ÑÐÅÄÓ ÝÊÑÒÐÅÌÈÇÌÀ È ÒÅÐÐÎÐÈÇÌÀ The basis of the conceptual platform in the resolving the proplem of the prevention and protection of youth from the threat of penetration into the environment of extremism and terrorism В статье рассмотрены политические, социально-экономические, правовые аспекты проблемы профилактики экстремизма и терроризма в молодежной среде. Авторы раскрывают многофакторную систему детерминант преступности экстремисткой направленности и террористического характера и определяют ключевые направления молодежной политики государства. Ключевые слова: молодежная политика, экстремизм, терроризм, преступность несовершеннолетних, девиация, латентность.

Многие преобразования в развитии страны связываются с приоритетным вниманием государства к созданию всех необходимых условий для формирования здорового, жизнеспособного и успешного молодого поколения [1, с. 101–104], от которого зависит будущее любой страны [2, с. 20–24]. В условиях глобализации социальное становление молодежи в российском обществе происходит в непростых условиях влияния подрывных террористических и экстремистских настроений [3, с. 254–258]. При всех достижениях в социально-экономическом развитии России, деформации в жизни общества, характерные для переломных моментов в истории, выражаются в размыто-

74

The article deals with political, socio-economic, legal aspects of the problem of prevention of extremism and terrorism in the youth environment. The authors disclose a multifactor system of the determinants of extremist crime and a terrorist nature and determine the key directions of the state’s youth policy. Keywords: youth policy, extremism, terrorism, juvenile delinquency, deviation, latency.

сти нравственных ценностей, в материальных приоритетах, неясности жизненных перспектив, в обострении всевозможных противоречий. Молодежь очень обостренно чувствует это и активно реагирует [4, с. 45]. Необходимо учитывать, что молодому возрасту свойственны эмоциональная возбудимость, неумение сдерживаться, отсутствие навыков разумного преодоления конфликтных ситуаций и другое. Это и становится психологическим фоном для совершения поступков, отклоняющихся от принятых социальных норм, то есть всевозможного рода девиаций. Корни проявления молодежного экстремизма начинают прорастать именно на почве психологической неуверенности в себе, растерянности [5, с. 19].

Философия права, 2018, № 2 (85)

Рассматривая данную проблему, прежде всего следует отказаться от настроений паники и гиперболизации этого явления. Нужно признать, что молодежи всегда были присущи радикальное настроение и максимализм в силу возрастных особенностей поведения. В то же время это не означает, что нужно равнодушно рассматривать существующие сегодня умонастроения и поступки молодых людей. Проблема экстремизма молодежи в России достаточно серьезна, если оценивать ее по определенным критериям. Статистические данные свидетельствуют об «омоложении» группы людей, отличающихся данным типом девиации. Правонарушения сегодня совершаются в основном лицами в возрасте от 15–25 лет. Согласно информации ГИАЦ МВД России за период январь–декабрь 2017 года в России было выявлено 42 513 несовершеннолетних лиц, совершивших преступления (4,4 % от всех лиц, совершивших уголовно-наказуемые деяния). Вызывает тревогу тот факт, что среди несовершеннолетних преступников 75,9 % составляют учащиеся, 11,4 % – студенты. Примерно треть преступлений была совершена в соучастии. Так, 912 несовершеннолетних совершили преступления в составе группы, 18 904 – в составе группы лиц по предварительному сговору, 75 – в составе организованной группы или преступного сообщества (преступной организации) [6, с. 103]. Состояние и тенденции развития преступности «в значительной степени отражают происходящие в социуме события и процессы» [7, с. 134]. В качестве главного тренда развития преступности в Российской Федерации по итогам последних двух лет определено закрепление тенденции снижения основных показателей преступности: в 2016 году зарегистрировано 2 160 063 преступления (–9,6 %), в 2017 – 2 058 476 (–4,7 %). Фиксируемое в России в последнее десятилетие снижение абсолютных показателей преступности в целом и ее отдельных видов следует оценивать с учетом того, что современная преступность качественно видоизменяется в направлениях глобализации, выражающейся в проникновении транснациональных преступных организаций и сообществ, в первую очередь наркосиндикатов [8, с. 41–45], группировок, специализирующихся на незаконной торговле оружием и людьми [9, с. 88–92], контрабанде в промышленном масштабе [10, с. 101– 104], совершении киберпреступлений [11, с. 239– 242], отмывании денег, полученных преступным путем [12, с. 195–199], а также междуна-

родных террористических и экстремистских организаций [13, с. 5]. Мнение экспертов о высокой латентности отдельных видов преступлений [14, с. 12–24] косвенно подтверждается тем, что при снижении общего количества зарегистрированных преступлений зафиксирован рост числа обращений и заявлений граждан о совершенных посягательствах (с 21,5 млн в 2008 году до 30,8 млн в 2016), а доля заявлений (от общего количества), по которым возбуждены уголовные дела, на протяжении последних лет стабильно снижается (с 12,2 % в 2008 году до 6 % в 2016). В структуре преступлений экстремистской направленности по данным 2017 года преобладают такие составы, как возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства (ст. 282 УК РФ (985) и публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности (ст. 280 УК РФ (310) [6, с. 66]. За их счет продолжился рост рассматриваемого вида посягательств. В сложившейся ситуации нельзя недооценивать психологически грамотную работу идеологов международной преступной сети, проводимую не только в отношении наиболее уязвимых групп населения, но и лиц молодого возраста [15, с. 19–23]. Структура преступлений террористического характера включает организацию незаконного вооруженного формирования или участие в нем (ст. 208 УК РФ (739), организацию деятельности террористической организации и участие в деятельности такой организации (ст. 205.5 УК РФ (488), содействие террористической деятельности (ст. 205.1 УК РФ (231), публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публичное оправдание терроризма (ст. 205.2 УК РФ (187), прохождение обучения в целях осуществления террористической деятельности (ст. 205.3 УК РФ (103), террористический акт (ст. 205 УК РФ (37), организация террористического сообщества и участие в нем (ст. 205.4 УК РФ (24) (по данным за период январь–декабрь 2017 года) [6, с. 42, 46]. Текущая тенденция преступлений экстремистской направленности и террористического характера предопределяется влиянием граничащих с Россией государств, в которых активно развиваются и принимают крайне радикальные формы националистические движения; проникновением в Россию радикально настроенных граждан и членов экстремистских и террористических группировок; информационными провокациями, особенно в приграничных с Украиной территориях и местах

Философия права, 2018, № 2 (85)

75

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ массового пребывания граждан, вынужденных ее покинуть; активизацией пропагандистской деятельности радикальных и религиозных объединений, распространением экстремистской идеологии и террористической активности; сохранением напряженности между этническими группами, прежде всего, на Северном Кавказе, связанных с желанием восстановить «историческую справедливость»; конфликтами, возникающими на почве трудовой и иной вынужденной миграции; проблемами молодежной политики [17, с. 597]. Постоянно расширяющиеся возможности информационно-телекоммуникационных сетей обусловили повышенный интерес к информационной сфере представителей экстремистских организаций. В результате растет число преступлений экстремистской направленности и террористического характера, совершаемых с использованием сети Интернет [18, с. 75]. Возрастает насилие в подростковой среде, растет агрессивный характер совершаемых ими преступлений. По данным проведенного исследования, каждый третий современный подросток (33 %) участвовал в драках в школе; примерно четверть учащихся – в групповых драках; каждый восьмой (12 %) проявлял при этом особую ожесточенность; 22 % школьников своим агрессивным поведением создавали опасность причинения вреда здоровью других подростков, в 6 % изученных случаев подростки нанесли однокласснику такие повреждения, что ему пришлось обратиться к врачу. При этом насилие находит проявление не только на уровне «ученик – ученик», но и «ученик – учитель» (15 % школьников совершали противоправные действия в отношении учителей) [19, с. 6]. Проявления агрессии в подростковой среде связаны с высоким уровнем присутствия в социальных сетях образцов подобного поведения, созданием виртуальных образов вседозволенности для лиц, допускающих такие действия, формированием их привлекательности для молодежной аудитории и распространения в реальной жизни [20, с. 57]. В чем должны состоять ключевые моменты выработки единой концептуальной платформы в решении проблемы предотвращения и защиты молодежи от угрозы проникновения в ее среду экстремизма? Следует обозначить, что сегодня сохраняется ряд проблем в профилактической работе с лицами, состоящими на учетах в органах внутренних дел. Проведенный авторами контент-анализ официальных сайтов

76

правительств субъектов Российской Федерации показал, что организация профилактической работы в регионах все еще не отвечает требованиям Федерального закона от 23.06.2016 № 182ФЗ «Об основах системы профилактики правонарушений в Российской Федерации». По данным Генеральной прокуратуры Российской Федерации, только в 14 субъектах введены должности заместителей главы администрации по профилактической работе, лишь в 12 созданы межведомственные комиссии по профилактике, в 35 приняты комплексные программы профилактики правонарушений [21]. При этом исследователи отмечают, что именно комплексная работа с молодежью, то есть «систематическая и целенаправленная деятельность органов государственной власти всех уровней, научных и образовательных учреждений, ветеранских, молодежных и других общественных и религиозных организаций, творческих союзов, региональных отделений политических партий» [22, c. 15], обладает высоким профилактическим потенциалом, который не следует недооценивать. Иными словами, проблема противодействия экстремизму и терроризму должна стать предметом совместных мероприятий органов государственной власти и институтов гражданского общества. Необходимо отметить, что при выстраивании молодежной политики следует учитывать особенности подростковой психологии и специфику молодежной культуры, которая, по мнению А. С. Палазяна, «в основном культура протеста в том или ином аспекте», который «может быть направлен на различные сферы общественной и культурной жизни и быть связан с действием одного, нескольких факторов или их комплекса» [22, c. 15]. Поэтому в приоритете сотрудничество с теми общественными объединениями, которые в силу своей повседневной деятельности часто контактируют с молодежью, имеют навыки разрешения конфликтов в подростковой среде, учитывают характер межличностной коммуникации в переходный возраст. Активное участие общества в воспитании молодежи в конечном счете должно иметь своей целью выработку правильной правовой ориентации личности, иными словами правовых аттитюдов, формирующих программу действий в юридически значимых ситуациях. Аттитюды, входящие в состав правового сознания, не являются врожденными, а складываются по мере развития человека в ходе его правовой социализации [23, с. 66].

Философия права, 2018, № 2 (85)

Кроме того, в работе с молодежью в направлении предотвращения экстремистских настроений во главу угла должна ставиться правильная правовая оценка данного явления, на что и направлено действующее законодательство [24, с. 28]. Существующая система российского законодательства, отражающая правовую стратегию противодействия экстремизму, в целом обладает достаточно полным комплексом правовых норм, позволяющих эффективно осуществлять борьбу с экстремизмом и его профилактику [25, с. 72]. Учтены отечественным законодателем и мировые тенденции правового регулирования борьбы с террористической угрозой [26, с. 36–41]. Другим направлением ответственного отношения к решению проблемы является усиление внимания к развитию научно-методического обеспечения деятельности по предотвращению экстремизма в молодежной среде. Речь идет о создании развернутой информационной базы о проявлениях экстремизма в молодежной среде с проведением масштабных социологических исследований, с последующим их анализом в заинтересованных органах государственной власти и регулярным мониторингом ситуации. Необходимы серьезные научные разработки по изучению проблемы силами ученых-политологов, психологов, правоведов, педагогов. Результаты этих исследований и обобщения существующего передового опыта в данной области могут ежегодно доводить-

ся до сведения общественности на научнопредставительских мероприятиях, посвященных рассматриваемым вопросам, возможно, на базе одного из федеральных университетов. Таким образом, рассмотренная в настоящей статье проблема носит комплексный характер, требует активного участия многих ведомств, взаимодействия и четких скоординированных действий их представителей. В заключение резюмируем, что преодолению экстремистской и террористической угроз препятствует разнонаправленная система детерминант возникновения экстремизма и терроризма в молодежной среде, отсутствие продуманной молодежной политики, низкая активность институтов гражданского общества в данном направлении. Профилактические мероприятия должны охватывать политический, социально-экономический, правовой аспекты проблемы. В условиях современной России государству важно уделять особое внимание не только повышению рождаемости, улучшению социального и медицинского обслуживания детей и подростков, но и пропаганде правового сознания и правовой культуры, повышению безопасности и доступности спортивных, развлекательных, образовательных учреждений, оптимизируя тем самым процесс воспитания подрастающего поколения и становления в каждом ребенке личности, устойчивой к деструктивному влиянию экстремистов и террористов.

Литература

Bibliography

1. Жестеров П. В. Криминологические меры предупреждения преступлений против несовершеннолетних: проблемы реализации в России // Вестник Санкт-Петербургской юридической академии. 2017. № 1 (34). 2. Карнаушенко Л. В. Государственная молодежная политика как инструмент противодействия тенденциям деформации правосознания российской молодежи // Общество и право. 2015. № 1 (51). 3. Кубякин Е. О. Глобализация как фактор изменения государственной молодежной политики, направленной на профилактику экстремизма // Общество и право. 2013. № 4 (46). 4. Кобец П. Н. Противодействие религиозному экстремизму в современной России // Российский следователь. 2005. № 9. 5. Кобец П. Н. Основные факторы, способствующие совершению преступлений экстре-

1. Zhesterov P. V. Criminological measures to prevent crimes against minors: the problem of implementation in Russia // Bulletin of the St. Petersburg Academy of Law. 2017. №. 1 (34). 2. Karnaushenko L.V. State youth policy as an instrument of counteraction to trends in the deformation of the legal consciousness of Russian youth // Society and law. 2015. № 1 (51). 3. Kubyakin E. O. Globalization as a factor in changing state youth policy aimed at the prevention of extremism // Society and law. 2013. № 4 (46). 4. Kobets P. N. Counteraction to religious extremism in modern Russia // Russian investigator. 2005. № 9. 5. Kobets P. N. The main factors contributing to the commission of extremist crimes by religious totalitarian sects operating in Russia // Russian investigator. 2007. № 22.

Философия права, 2018, № 2 (85)

77

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ мистской направленности со стороны религиозных тоталитарных сект, действующих в России // Российский следователь. 2007. № 22. 6. Экспресс-информация по России «О состоянии преступности и результатах расследования преступлений» за январь–декабрь 2017 г. Ф. 494. Кн. 3. 7. Кобец П. Н. О необходимости регулярного социально-криминологического мониторинга криминальной ситуации в Российской Федерации // Общество и право. 2014. № 2 (48). 8. Краснова К. А. Состояние правового регулирования предупреждения этнической организованной преступности в России // Вестник Самарского юридического института. 2017. № 3. 9. Кобец П. Н., Краснова К. А. Особенности и механизмы борьбы с организованными преступными группами, осуществляющими торговлю людьми // Актуальные вопросы организации и правового регулирования деятельности оперативных подразделений МВД России (посвящается памяти профессора Д. В. Ривмана): материалы региональной научно-практической конференции / сост. М. Л. Родичев. СПб., 2017. 10. Волчкова А. А. Проблемы противодействия контрабанде: уголовно-правовой аспект // Юридическая наука и практика: Вестник Нижегородской академии МВД России. 2016. № 2 (34). 11. Краснова К. А. Обеспечение кибербезопасности в условиях экспонентного роста киберпреступности в России // Обеспечение безопасности в международном и национальном пространстве: материалы Международной научно-практической конференции / под ред. И. Г. Пирожковой, И. С. Искевич. Тамбов, 2017. 12. Жестеров П. В. Легализация преступных доходов: опыт уголовной репрессии в государствах-членах Европейского Союза и России // Пробелы в российском законодательстве. 2015. № 4. 13. Жестеров П. В. Усиление уголовной репрессии в сфере противодействия терроризму: российский и европейский опыт // Юридическая мысль. 2016. Т. 93. № 1. 14. Ларичев В. Д. Проблемы исследования латентности преступности экономической направленности // Проблемы латентности преступлений экономической направленности: сборник трудов конференции. М., 2014. 15. Агапов П. В., Краснова К. А. Психологическое воздействие и его значение в оперативно-розыскной деятельности по делам об

78

6. Express information on Russia «On the state of crime and the results of the investigation of crimes» for January–December 2017. F. 494. Book 3. 7. Kobets P. N. On the need for regular social and criminological monitoring of the criminal situation in the Russian Federation // Society and law. 2014. № 2 (48). 8. Krasnov K. A. The state of legal regulation of the prevention of ethnic organized crime in Russia // Bulletin of the Samara institute of law. 2017. № 3. 9. Kobets P. N., Krasnova K. A. Features and mechanisms of combating organized criminal groups that carry out trafficking in human beings // Topical issues of organization and legal regulation of the activities of operational units of the Ministry of Internal Affairs of Russia (dedicated to the memory of Professor D. V. Rivman): materials of the regional scientific and practical conference / compile M. L. Rodichev. St. Petersburg, 2017. 10. Volchkova A. A. Problems of countering smuggling: the criminal legal aspect // Juridical science and practice: Bulletin of the Nizhny Novgorod academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2016. № 2 (34). 11. Krasnova K. A. Ensuring cybersecurity under the conditions of exponential growth of cybercrime in Russia // Ensuring security in the international and national sphere: proceedings of the International scientific and practical conference / еd. I. G. Pirozhkova, I. S. Iskevich. Tambov, 2017. 12. Zhesterov P. V. Legalization of criminal proceeds: the experience of criminal repression in the EU member states and Russia // Gaps in Russian legislation. 2015. № 4. 13. Zhesterov P. V. Strengthening of criminal repression in the sphere of counteraction to terrorism: Russian and European experience // Juridical thought. 2016. Vol. 93. № 1. 14. Larichev V. D. Problems of studying the latency of economic crime // Problems of latency of economic crimes: a collection of proceedings of the conference. Moscow, 2014. 15. Agapov P. V., Krasnova K. A. Psychological influence and its significance in the operational-search activity in cases of organized crime // Juridical psychology. 2014. № 2. 16. Kobets P. N. On modern information technologies used by extremist groups, and the need to counter cybercrime // Bulletin of the development of science and education. 2016. № 6. 17. Kobets P. N. An analysis of the nature of terrorism and its determinative factors in the mid-

Философия права, 2018, № 2 (85)

организованной преступности // Юридическая психология. 2014. № 2. 16. Кобец П. Н. О современных информационных технологиях, используемых экстремистскими группировками, и необходимости противодействия киберпреступности // Вестник развития науки и образования. 2016. № 6. 17. Кобец П. Н. Анализ природы терроризма и его детерминирующих факторов в условиях середины второго десятилетия XXI столетия // Полицейская деятельность. 2016. № 6. 18. Кобец П. Н. Противодействие полицейскими силами Нидерландов детской порнографии, распространяемой в сети Интернет: международные стандарты и зарубежный опыт // Полицейская и следственная деятельность. 2017. № 1. 19. Кобец П. Н. Факторы, способствующие употреблению несовершеннолетними женского пола наркотических средств и психотропных веществ // Вопросы ювенальной юстиции. 2012. № 4 (42). 20. Кобец П. Н. О предупреждении преступлений как сложном, многогранном процессе, обладающем определенными признаками целостности // Полицейская деятельность. 2011. № 4. 21. Доклад Генерального прокурора Российской Федерации на расширенном заседании коллегии, посвященном итогам работы в 2016 г. и задачам по укреплению законности и правопорядка в 2017 г. URL: http://www. genproc.gov.ru. 22. Палазян А. С. Государственная молодежная политика как инструмент противодействия экстремизму // Общество и право. 2015. № 4 (54). 23. Загутин Д. С., Самыгин П. С. Правовые аттитюды молодежи и особенности их формирования в современном российском обществе // Философия права. 2018. № 1(84). 24. Кобец П. Н. Профилактика преступности как сложный, многогранный процесс в условиях России начала второго десятилетия XXI столетия // Российский следователь. 2012. № 20. 25. Кобец П. Н., Краснова К. А. Пути совершенствования уголовного законодательства об ответственности за террористический акт // Вестник Дальневосточного юридического института Министерства внутренних дел Российской Федерации. 2012. № 1 (22). 26. Жестеров П. В. О роли уголовной репрессии в предупреждении преступлений террористического характера // Журнал правовых и экономических исследований. 2016. № 1.

second decade of the 21st century // Policing. 2016. № 6. 18. Kobets P. N. Countering the police forces of the Netherlands child pornography distributed on the Internet: international standards and foreign experience // Police and investigative activities. 2017. № 1. 19. Kobets P. N. Factors contributing to the use of narcotic drugs and psychotropic substances by female minors // Questions of juvenile justice. 2012. № 4 (42). 20. Kobets P. N. On the prevention of crime as a complex, multifaceted process that has certain signs of integrity // Police activity. 2011. № 4. 21. Report of the Prosecutor General of the Russian Federation at an expanded meeting of the board dedicated to the results of work in 2016 and the tasks of strengthening law and order in 2017. URL: http://www.genproc.gov.ru. 22. Palazyan A. S. State youth policy as an instrument of counteraction to extremism // Society and law. 2015. № 4 (54). 23. Zagutin D. S., Samygin P. S. The legal attitudes of young people and peculiarities of their formation in the modern Russian society // Philosophy of law. 2018. № 1 (84). 24. Kobets P. N. Prevention of crime as a complex, multifaceted process, in the conditions of Russia beginning of the second decade of the XXI century // Russian investigator. 2012. № 20. 25. Kobets P. N., Krasnova K. A. Ways to improve criminal legislation on responsibility for a terrorist act // Bulletin of the far Eastern Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation. 2012. № 1 (22). 26. Zhesterov P. V. On the role of criminal repression in the prevention of crimes of a terrorist nature // Journal of legal and economic studies. 2016. № 1.

Философия права, 2018, № 2 (85)

79

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ ÓÄÊ 343.985.7 ÁÁÊ 67.52

Âûñòðîïîâ Âàëåíòèí Ãåííàäüåâè÷ Vystropov Valentin Gennadyevich адъюнкт Ростовского юридического института МВД России. Adjunct of Rostov Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation. Тел.: (863) 224-72-59.

ÒÅÎÐÈß ÊÐÈÌÈÍÀËÈÑÒÈ×ÅÑÊÎÉ ÑÈÒÓÀËÎÃÈÈ È ÂÎÏÐÎÑÛ ÅÅ ÐÅÀËÈÇÀÖÈÈ ÏÐÈ ÐÀÑÑËÅÄÎÂÀÍÈÈ ÏÐÅÑÒÓÏËÅÍÈÉ, ÑÂßÇÀÍÍÛÕ Ñ ÎÐÃÀÍÈÇÀÖÈÅÉ ÝÊÑÒÐÅÌÈÑÒÑÊÎÉ ÄÅßÒÅËÜÍÎÑÒÈ The theory of forensic situatonal and issues of its implementation in the investigation of crimes related to the organization of extremist activity В статье рассмотрены особенности применения ситуационного подхода при расследовании преступлений, связанных с организацией экстремисткой деятельности. Проведен обзор международной научной литературы по проблемам экстремизма и преступлений ненависти. Изучено содержание как криминальных, посткриминальных, так и следственных ситуаций.

The peculiarities of the application of the situational approach in the investigation of crimes connected with the organization of extremist activity are considered in the article. A review of the international scientific literature on the problems of extremism and hate crimes was conducted. The content of both criminal,postcriminal situations,and investigative situations was studied.

Ключевые слова: криминалистика, экстремизм, расследование, личность экстремиста, следы, способы сокрытия, исходная ситуация.

Keywords: criminalistics, extremism, investigation, extremist personality, traces, ways of concealment, initial situation.

По данным глобальной базы о терроризме и экстремизме с 1970 по 2016 год совершено более 170 000 террористических и экстремистских атак, сопряженных с 83 тыс. взрывов, 18 тыс. убийств и 11 тыс. похищений людей [13]. Только в 2017 году реализовано более 1 066 террористических атак и проявлений насильственного экстремизма, от которых погибло 7 363 человека [14]. Использование более 20 лет ситуационного подхода как научной традиции происходит в рамках криминалистической теории: криминалистической ситуалогии [1], криминалистического учения о следственных ситуациях [2, с. 36–47]. Наиболее существенный вклад в развитие представлений о криминалистических ситуациях внесли труды следующих ученых-криминалистов: Р. С. Белкина, А. В. Варданяна, Л. Г. Видонова, В. К. Гавло, Г. Л. Грановского, Л. Я. Драпкина, Л. М. Лукьянова, Е. Р. Россинской, Н. А. Селиванова, И. М. Лузгина, В. П. Лаврова, Л. Л. Каневского, А. С. Князькова, А. Ф. Облакова, Н. П. Яблокова и многих

других. Особо выделим успешно защищенное диссертационное исследование Т. С. Волчецкой, посвященное вопросам криминалистической ситуалогии, результаты и положения которого плодотворно используются криминалистическим сообществом не один год. Проведенное нами исследование подтвердило положение о том, что для расследования преступлений, связанных с организацией экстремистской деятельности, в криминалистическом аспекте крайне важен ситуационный анализ таких преступлений. Применение ситуационного подхода при изучении проблем расследования преступлений, связанных с организацией экстремистской деятельности, позволило разработать структуру и программу исследования в соответствии с современными представлениями о предмете и объекте криминалистики и дифференцировать методико-криминалистические рекомендации с учетом особенностей и типологии отдельных признаков и элементов. Как отмечает Т. С. Волчецкая, к ситуациям, изучаемым криминалистикой, следует

80

Философия права, 2018, № 2 (85)

отнести: совокупность ситуаций системы «преступление»; ситуации уголовно-процессуальной и криминалистической деятельности; возникающие в криминалистической науке [1]. Поскольку проблемная познавательная ситуация, вызванная необходимостью расследования преступлений, связанных с организацией экстремистской деятельности, нами отдельно обозначалась, рассмотрим особенности содержания первых двух видов ситуаций применительно к теме статьи. Бескриминальные и предкриминальные ситуации Любому преступлению, в том числе связанному с организацией экстремистской деятельности, предшествуют социальные и правовые ситуации. Факторы, способствующие экстремисткой деятельности, достаточно проработаны в науках уголовно-правового профиля. Cоциальная ситуация – локализованный в пространстве и времени фрагмент социальной жизни [2]. Интересную тенденцию выявили зарубежные исследователи проблем экстремизма и преступлений против ненависти – многомерность проникновения экстремизма и ненависти в социальные ситуации и различные сферы. Представим обзор данной проблемы, поскольку указанное положение имеет глубокий криминалистический смысл. Значение такой тенденции определяется прежде всего возможностью на основе преступной деятельности (совокупности всех преступлений, связанных с организацией экстремистской деятельности) и посткриминального поведения виновных и связанных с ними лиц построить механизм и соответствующие модели, выявить следы, спрогнозировать свойства личности, проанализировать исходные и последующие ситуации, выдвинуть версии, провести необходимые оперативно-тактические комбинации. Большинство авторов, изучающих проблему экстремизма и преступлений ненависти, отмечают уникальный характер как противоправных деяний, так и поступков не криминального характера. Так, на основе психологических познаний Б. Перри указывает на то, что при формировании и организации такого рода преступлений, насилие и запугивание реализуется по отношению к уже стигматизи-

рованным и маргинализованным группам. Хотя появление такого насилия далеко не ново, однако имеют место абсолютно новая парадигма преступлений ненависти, возникшая в ответ на более громкие события законодательного и политического характера (например, в связи с преступлениями на почве расистской ненависти и другими) [15]. А. В. Варданян отмечает, что лица, совершившие преступления, особенно те из них, которые прошли стигматизацию и школу пенитенциарных учреждений, представляют собой не диффузную группу, а определенное сообщество со своей субкультурой, специфическими установками, взглядами и опытом. Представители этого объединения, каждый в отдельности, переступили закон, то есть определенную степень допустимой деструктивности, и, следовательно, как подтверждают криминологические исследования, имеют некоторые личностные особенности, отклонения от нормы, представленной законопослушными гражданами [3]. В подтверждение данного положения следует указать на работы Д. П. Грина, Х. Л. Макфола, Дж. К. Смита, Н. Чакраборти, Дж. Гарланда, где также сделан вывод о том, что экстремизм и преступления ненависти являются относительно новой областью научных знаний не только в России, но и в США [16], Великобритании [17]. Весьма интересен и в практическом смысле значим подход авторов, которые считают, что ненависть одержима и выражается теми, кто придерживается крайних взглядов и чьи действия деструктивны [18]. П. Ингаски, А. Свэйри предлагают рассматривать насилие через призму преступления на почве ненависти как экстремальное и шокирующее, но и повседневное и повсеместное [19]. Причиненный ущерб выходит далеко за рамки физического или финансового, по мнению ряда авторов, преступления ненависти достигают сообщества, чтобы создать страх, враждебность и подозрительность [20]. Экстремизм как деструктивное явление может изменяться и трансформироваться, а также реагировать на ту социальную ситуацию, в которой развивается то или иное государство. Так, Дж. Смолин в одной из работ

Философия права, 2018, № 2 (85)

81

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ [21, p. 127–133] задается риторическим вопросом: куда исчезли скинхеды в Чешской Республике с 1997 по 2013 годы? Тогда как в России ситуация носит несколько иной характер. К примеру, ученые лаборатории наук о больших данных и проблемах общества Томского государственного университета исследовали несколько десятков сообществ правых радикалов (42 группы) и исламистов (29 групп) в социальной сети «ВКонтакте». За сообществами ученые наблюдали в течение четырех месяцев, проанализировав социально-демографический состав, плотность групп, связи между ними, географическую распределенность участников, особенности организации сетевых структур, идеологию. По результатам исследования установлено, что участниками сообществ обычно являются молодые люди 18–30 лет [4]. Тогда как проведенное нами исследование выявило следующие результаты: возраст подавляющего большинства участников экстремисткой деятельности колеблется от 18 до 23 лет. При этом виновные лица в преступлениях, связанных с организацией экстремистской деятельности, как правило, на 3–5 лет старше остальных участников сообщества. Это позволяет данным лицам как организовывать экстремистскую деятельность, руководить участниками и вербовать новых, получать необходимое финансирование, так и совершать другие соподчиненные изучаемой преступной деятельности противоправные деяния. Лиц женского пола, участвовавших в экстремистской деятельности, проведенное исследование выявило не более четверти, но, как правило, им предоставляется самый низкий уровень участия. В большинстве случаев (74 %) виновные в преступлениях, связанных с организацией экстремистской деятельности, имеют неоконченное высшее или оконченное среднее образование. По мнению томских ученых, праворадикалы и исламисты оправдывают прямое физическое и структурное насилие, хоть и не участвуют в непосредственной организации нелегальных вооруженных преступных группировок. При этом ультраправые ведут себя в социальной сети несколько агрессивнее: используют в своей деятельности открытые при-

82

зывы к насильственным акциям по отношению к мигрантам, представителям других рас и национальностей, которых они воспринимают в качестве врагов. По мнению исследователей, это связано с тем, что ультраправые подвергаются гораздо меньшему воздействию и профилактике со стороны государственных органов, которые уполномочены контролировать и пресекать проявления экстремизма в соцсетях [4]. Тогда как социальная ситуация в Чешской Республике носит иной характер [21, p. 127–133]. Ряд авторов основываются при изучении экстремизма прежде всего на теории возмущения или используют психологические концепции, которые связывают склонность к преследованию отдельных социальных групп с существованием феномена субъективной недооценки [22, p. 21–41]. Как отмечают исследователи, экстремизм стал важной проблемой для работников тюрем стран Евросоюза. Так, в Бельгии (Брюссель, Антверпен) наблюдается рост числа вербовки и других способов организации с целью насильственного экстремизма. Опрос российских сотрудников исполнения наказаний, связанных с лишением свободы, показал наличие аналогичной проблемы, проявляющейся в такой же специфической обстановке. Отметим, что ситуационные контексты, в которых появляются преступления на почве ненависти, экстремизма, теоретически изложены еще в 1995 году с учетом социально-пространственной динамики «ненависти» [23, p. 91–150]. Ряд авторов отмечают, что экстремизм является необходимым предшественником радикализации, и такой путь не ограничивается какой-либо одной идеологией. По мнению ученых, существует группа сложных элементов, которые способствуют тому, чтобы индивидуум эволюционировал от приверженца экстремистской идеологии до террориста: это отчужденный индивидуум, легитимизирующая идеология и благоприятное сообщество, которое наиболее восприимчиво к влиянию с точки зрения вербовки и радикализации [24, p. 53–78]. Таким образом, социальная ситуация как составляющая бескриминальных ситуаций, предшествующих преступлениям, связанных

Философия права, 2018, № 2 (85)

с организацией экстремистской деятельности, имеет криминалистическое значение и должна быть подвергнута анализу для выявления мотивов, целей, действий и поступков криминального и посткриминального характера, поскольку наличие криминогенных факторов трансформирует социальную ситуацию в криминогенную. Ситуации криминальной деятельности И. М. Лузгин отмечал, что криминальные ситуации представляют собой объективно сложившуюся систему противоправных общественно-опасных действий (бездействий) человека и их последствий в конкретных условиях места и времени. В сфере уголовного судопроизводства следует выделять криминальные, следственные, судебные ситуации [5, с. 23–35]. Согласимся с мнением тех авторов, которые считают, что свойство таких ситуаций – выступать носителем криминалистически значимой информации (материальные и идеальные следы). Проведенное нами ранее исследование выявило, что при совершении преступлений, связанных с организацией экстремистской деятельности, наиболее полно отражаются в материальных следах: – следы деятельности общественной и религиозной организации (расписание встреч, литература, справки, видео- и аудиоматериалы идеологической направленности и так далее); – следы вербовки или иное вовлечение в деятельность экстремисткой организации (переписка по электронной почте, общение в мессенджерах, фотографии, записные книжки); – следы финансирования (кассовые чеки, банковские карты, счета, электронные деньги и криптовалюты); – следы рук, ног, применения огнестрельного оружия, взрывных устройств и взрывчатых веществ. При этом идеальные следы, как правило, проявляются на этапе проверки сообщения о преступлении при оперативно-разыскных мероприятиях (например, опрос с целью выявления организации экстремисткой деятельности или установления особых примет и другой разыскной информации об организаторах и вербовщиках экстремисткой деятельности), при проведении следственных действий

(предъявление для опознания, допрос свидетелей) [6, с. 72–77; 7, с. 32–39]. В собственно криминальных ситуациях изучаемой нами преступной деятельности комплекс действий связан с достижением результатов противоправных деяний, связанных с организацией экстремистской деятельности. Посткриминальные ситуации Совершение преступлений, связанных с организацией экстремистской деятельности, не оканчивается действиями, входящими в состав способа совершения преступления, а продолжается в пространстве и во времени [7; 8, с. 106–109; 9, с. 250–258]. Согласимся с мнением А. С. Андреева о том, что посткриминальное поведение виновных и связанных с ними лиц имеет наиважнейшее значение для раскрытия и расследования преступлений, в том числе экстремистского толка [10, с. 27– 37; 11, с. 24–28]. Наиболее типичными являются действия и поступки, характеризующие способы сокрытия совершенных преступлений, связанных с организацией экстремистской деятельности: – утаивание следов и их носителей; – уничтожение следов и их носителей; – маскировка следов и их носителей; – фальсификация следов и их носителей; – инсценировка следов и их носителей; – смешанные способы сокрытия. По результатам проведенного исследования уголовных дел по специальной авторской анкете утаивание проявилось в 77 % случаев, уничтожение следов и их носителей – 28 %, маскировка следов и их носителей – 47 %, фальсификация – только в каждом четвертом случае, инсценировка нами не выявлена (отметим, что в трети уголовных дел встречается два и более способа сокрытия). Исходные и другие следственные ситуации Понятие следственной ситуации является одним из дискутируемых в криминалистике. Придерживаемся точки зрения тех авторов, которые считают, что следственная ситуация по отношению к процессу расследования носит объективный характер (Т. С. Волчецкая, Р. С. Белкин, А. С. Князьков, Н. А. Селиванов, В. И. Шиканов, Н. П. Яблоков) [12, с. 12–31]. Исходные следственные ситуации имеют наибольшее значение для расследования преступлений, связанных с организацией экстремистской деятельности.

Философия права, 2018, № 2 (85)

83

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ Нами выделены следующие типовые исходные следственные ситуации с точки зрения очевидности и благоприятности: 1. Совершенное преступление связано с организацией экстремистской деятельности. 2. Обнаружены только некоторые признаки (разыскного и доказательственного характера) того, что преступление связано с организацией экстремистской деятельности.

3. Имеются признаки преступления экстремистской направленности. 4. Имеются признаки насильственного или иного преступления. Таким образом, разработка ситуационного подхода при расследовании преступлений, связанных с организацией экстремистской деятельности, весьма перспективна и требует дальнейшего развития и исследования.

Литература

Bibliography

1. Волчецкая Т. С. Криминалистическая ситуалогия: монография / под ред. Н. П. Яблокова. М.– Калининград, 1997. 2. Князьков А. С. Классификации следственных ситуаций // Вестник Томского государственного университета. Право. 2013. № 1 (7). 3. Варданян А. В. Раскрытие и расследование тяжких насильственных преступлений против жизни и здоровья личности: криминалистические и оперативно-разыскные аспекты: монография. Ростов н/Д, 2016. 4. Антиэкстремизм. URL: http://antiextremizm.ru/. 5. Варданян А. В., Грибунов О. П. Современная доктрина методико-криминалистического обеспечения расследования отдельных видов преступлений // Вестник Восточно-Сибирского института МВД России. 2017. № 2 (81). 6. Варданян А. В., Айвазова О. В. Должностные преступления в сфере экономики как объект криминалистического научного анализа // Труды Академии управления МВД России. 2017. № 1 (41). 7. Варданян А. В. Сообщение о совершенном или готовящемся преступлении, полученное из иных источников, как повод для возбуждения уголовного дела: исторические и современные проблемы его реализации // Вестник Восточно-Сибирского института МВД России. 2017. № 3 (82). 8. Варданян А. А. Преступления, связанные с торговлей людьми, в контексте тенденции глобализации противоправных посягательств на свободу, честь и достоинство личности // Философия права. 2011. № 3 (46). 9. Варданян Г. А. Преступления в сфере теневого фармацевтического рынка как объект криминалистики // Известия Тульского государственного университета. Экономические и юридические науки. 2016. № 1-2.

1. Volchetzkaya T. S. Criminalistic situalogy: monograph / ed. by N. P. Yablokov. Moscow – Kaliningrad, 1997. 2. Knyazkov A. S. Classification of investigative situations // Bulletin of Tomsk State University. Pravo. 2013. № 1 (7). 3. Vardanyan A. V. Disclosure and investigation of violent crimes against life and health of a person: forensic and operative-search aspects: monograph. Rostov-on-Don, 2016. 4. Antiextremism. URL: http://antiextremizm.ru/. 5. Vardanyan A. V., Gribunov O. P. Modern doctrine of methodical and criminalistic provision of investigation of certain types of crimes // Bulletin of the East Siberian Institute of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2017. № 2 (81). 6. Vardanyan A. V., Aivazova O. V. Malfeasances in the sphere of economics as an object of forensic scientific analysis // Works of the Academy of Management of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2017. № 1 (41). 7. Vardanyan A.V. Report on a committed or preparing crime, obtained from other sources, as an cause for initiating a criminal case: historical and contemporary problems of its implementation // Bulletin of East Siberian Institute of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2017. № 3 (82). 8. Vardanyan A. A. Crimes related to human trafficking in the context of the tendency of globalization of unlawful encroachments on freedom, honor and dignity of person // Philosophy of law. 2011. № 3 (46). 9. Vardanyan G. A. Crimes in the sphere of the shadow pharmaceutical market as an object of criminalistics // Izvestiya Tula State University. Economic and legal sciences. 2016. № 1-2. 10. Andreev A. S. Theoretical and applied problems of the refinement of the object of crim-

84

Философия права, 2018, № 2 (85)

10. Андреев А. С. Теоретико-прикладные вопросы уточнения объекта криминалистической науки // Известия Тульского государственного университета. Экономические и юридические науки. 2013. № 5-2. 11. Андреев А. С. Общая гипотеза криминалистического учения о посткриминальном поведении лиц, связанных с преступной деятельностью // Известия Тульского государственного университета. Экономические и юридические науки. 2015. № 2-2. 12. Князьков А. С. Тактическая задача как элемент поисково-познавательной деятельности субъектов доказывания по уголовному делу // Вестник Томского государственного университета. Право. 2011. № 2. 13. Overview of the the global terrorism database. URL: https://www.start.umd.edu/gtd/ about/. 14. Terrorist attacks. URL: http://storymaps. esri.com/stories/terrorist-attacks/?year =2017. 15. B. Perry. In the name of hate: understanding hate crimes psychology press. 2001. 16. Green D. P., McFalls L. H., Smith J. K. Hate crime: an emergent research agenda // Annu. Rev. Sociol. 2001. № 27. 17. Chakraborti N., Garland J. Hate crime: impact, causes and responses. 2nd ed. London. 2015. 18. Clayton J., Donovan C., Stephen J. Macdonald. A critical portrait of hate crime/incident reporting in North East England: the value of statistical data and the politics of recording in an age of austerity: in geoforum. 2016. Vol. 75. 19. Iganski P., Sweiry A. How «hate» hurts globally. The globalisation of hate. Oxford, 2016. 20. Perry B. Where do we go from here? Researching hate crime Internet J. Criminology. 2003. 21. Smolk J. Where have all the skinheads gone? A content analysis of reports on extremism in the Czech Republic from 1997 to 2013. In Kontakt. 2016. Vol. 18. Issue 2. 22. Posіuszna E. 2 - Extremism: a theoretical perspective, in environmental and animal rights extremism, terrorism, and national security, butterworth-heinemann. Boston, 2015. 23. Clarke R. V. Situational crime prevention. Crime Justice. 1995. № 19. 24. Southers E. The Radicalization Pathway, In Homegrown Violent Extremism. Boston, 2013. Chapter 3.

inalistic science // Izvestiya Tula State University. Economic and legal sciences. 2013. № 5-2. 11. Andreev A. S. General hypothesis of the criminalistic doctrine about post-criminal behavior of persons, connected with criminal activity // Izvestiya Tula State University. Economic and legal sciences. 2015. № 2-2. 12. Knyazkov A. S. Tactical task as an element of search and cognitive activity of subjects of proof in a criminal case // Bulletin of Tomsk State University. Law. 2011. № 2. 13. Overview of the the global terrorism database. URL: https://www.start.umd.edu/gtd/ about/. 14. Terrorist attacks. URL: http://storymaps. esri.com/stories/terrorist-attacks/?year =2017. 15. B. Perry. In the name of hate: understanding hate crimes psychology press. 2001. 16. Green D. P., McFalls L. H., Smith J. K. Hate crime: an emergent research agenda // Annu. Rev. Sociol. 2001. № 27. 17. Chakraborti N., Garland J. Hate crime: impact, causes and responses. 2nd ed. London. 2015. 18. Clayton J., Donovan C., Stephen J. Macdonald. A critical portrait of hate crime/incident reporting in North East England: the value of statistical data and the politics of recording in an age of austerity: in geoforum. 2016. Vol. 75. 19. Iganski P., Sweiry A. How «hate» hurts globally. The globalisation of hate. Oxford, 2016. 20. Perry B. Where do we go from here? Researching hate crime Internet J. Criminology. 2003. 21. Smolk J. Where have all the skinheads gone? A content analysis of reports on extremism in the Czech Republic from 1997 to 2013. In Kontakt. 2016. Vol. 18. Issue 2. 22. Posіuszna E. 2 - Extremism: a theoretical perspective, in environmental and animal rights extremism, terrorism, and national security, butterworth-heinemann. Boston, 2015. 23. Clarke R. V. Situational crime prevention. Crime Justice. 1995. № 19. 24. Southers E. The Radicalization Pathway, In Homegrown Violent Extremism. Boston, 2013. Chapter 3.

Философия права, 2018, № 2 (85)

85

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ ÓÄÊ 343.985.7: 343.37 ÁÁÊ 67.52

Ãîâîðîâ Àðòåì Àíàòîëüåâè÷ Govorov Artem Anatolievich адъюнкт Ростовского юридического института МВД России. Adjunct of the Rostov Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation. Тел.: 8 (863) 207-86-24.

АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ СПЕЦИАЛЬНЫХ ЗНАНИЙ ПРИ РАССЛЕДОВАНИИ НЕЦЕЛЕВОГО РАСХОДОВАНИЯ БЮДЖЕТНЫХ СРЕДСТВ Actual problems of using special knowledge during the investigation of misuse of budget funds В статье рассматриваются дискуссионные вопросы использования специальных знаний, возникающих при расследовании нецелевого использования бюджетных средств. Неоднозначность правового регулирования порядка использования специальных знаний в уголовном судопроизводстве в сочетании с активностью позиции стороны защиты в собирании доказательств, в том числе путем привлечения лиц, обладающих специальными знаниями, является фактором, способствующим возникновению конфликтных ситуаций, которые рассмотрены автором. Ключевые слова: нецелевое использование бюджетных средств, должностные лица, субъекты преступления, специальные знания, экспертиза, эксперт, заключение эксперта, специалист.

В процессе расследования нецелевого расходования бюджетных средств назначается комплекс судебных экспертиз: технико-криминалистическое исследование документов, судебно-почерковедческие, компьютернотехнические, судебно-бухгалтерские, финансово-экономические, строительно-технические и иные. Кроме того, реализуются другие процессуальные формы использования специальных знаний: заключение и показания специалиста, показания эксперта, участие специалиста в проведении различных следственных действий. Расследуя уголовные дела обозначенной категории, следователи обращаются также к результатам использования межотраслевых (универсальных) форм специальных знаний, допускаемых или не запрещенных уголовным судопроизводством. Например, в качестве проверочных мероприятий на стадии возбуждения уголовного дела, согласно ч. 1

86

In the article the author considers the controversial issues of the use of special knowledge arising in the investigation of misuse of budgetary funds. The ambiguity of the legal regulation of the use of special knowledge in criminal proceedings, combined with the activity of the defense in the collection of evidence, including by involving persons with special knowledge, is a factor contributing to the emergence of conflict situations, which are considered by the author. Keywords: misuse of budget funds, officials, subjects of crime, special knowledge, expertise, expert, expert opinion, expert.

ст. 144 УПК РФ, предусмотрено право следователя требовать от уполномоченных должностных лиц или органов назначения документальных проверок, ревизий, исследований документов и предметов, привлекая к проведению этих действий специалиста. В то же время ревизии, документальные проверки, исследования документов осуществляются как по инициативе следователя, так и должностных лиц государственных органов, реализующих публичный интерес в сфере бюджетных правоотношений, не только на стадии возбуждения уголовного дела, но и в период предварительного расследования. Назначение документальной проверки, ревизии по инициативе государственных органов, уполномоченных осуществлять контрольнонадзорные функции в сфере бюджетного законодательства, может и предшествовать поступлению информации о преступлении в органы расследования в соответствии со ст. 140

Философия права, 2018, № 2 (85)

УПК РФ, выступая информационным содержанием повода для возбуждения уголовного дела (то есть на основе проведенных проверок обнаруживаются признаки преступления, предусмотренного ст. 285.1 УК РФ, в связи с чем результаты ревизий вместе с необходимыми сопроводительными документами представляются следователю для принятия решения о возбуждении уголовного дела). Проведение указанных видов экспертиз, а также использование других форм специальных знаний по делам о нецелевом расходовании средств бюджета: заключений специалиста, показаний специалиста и эксперта, участия специалиста в проведении следственных действий, назначения ревизий, документальных проверок, получения и анализа их результатов осуществляется в целом в соответствии с общими положениями, предусмотренными уголовно-процессуальным законодательством [1, с. 38–41; 2, с. 50–54], иными сферами законодательства, регулирующими деятельность по осуществлению экспертиз, бюджетных правоотношений и взаимосвязанных с ними правоотношений, а также в соответствии с научно-теоретическими и научно-методическими наработками российских исследователей-юристов [3, с. 274–277; 4, с. 16–21; 5]. Вместе с тем проблемы, связанные с использованием специальных знаний по делам о нецелевом расходовании бюджетных средств, возникают вследствие характерных криминалистически значимых особенностей субъектов данных деяний [6, с. 244–251]. Как известно, совершение нецелевого расходования средств бюджета инкриминируется специальным субъектам – должностным лицам государственных органов, выступающих целевыми получателями данных средств. Эмпирический анализ показывает, что типичными категориями субъектов этих деяний являются руководители государственных или муниципальных учреждений, городских или районных администраций и т. п. Должностной статус этих лиц взаимосвязан с наличием у них характерных демографических и социально-психологических особенностей [7, с. 3–11], а именно зрелым возрастом, высшим образованием, юридической грамотностью и достаточной компетентностью в сфере выполняемых служебных обязанностей, что сочетается с актив-

ной жизненной позицией, гибкостью в принятии различных социально-значимых решений, стремлением сохранить официальный статус государственного служащего как атрибут власти, широким кругом общения с другими должностными лицами иерархически различного уровня, включая сотрудников правоохранительных органов [8, с. 97–104]. Эти же качества предопределяют активность подозреваемых и обвиняемых в реализации тактики защиты [9, с. 5–10], которая нередко заключается не только в выявлении обстоятельств, свидетельствующих в их пользу (например, смягчающих наказание или устраняющих преступность и наказуемость деяния), но и опровергающих обвинение следователя и доводы, положенные в основу обвинения [10, с. 745–754]. При этом подозреваемые и обвиняемые не только излагают развернутые показания, свидетельствующие в их пользу, но и со своей стороны выступают инициаторами проведения независимых экспертиз, получения заключений, пояснений специалистов, ходатайства о вызове его для допроса. При инициативном обращении стороны защиты к помощи независимых экспертиз, проводимых сотрудниками негосударственных экспертных учреждений, возникают специфические проблемы, являющиеся поводом для развития конфликтных следственных ситуаций. Проиллюстрируем это на конкретном примере из практики. При рассмотрении основного вопроса по делу судом первой инстанции был вынесен оправдательный приговор, который обжалован стороной обвинения. В кассационном представлении прокурором оспаривалась правомерность того, что в основу оправдательного приговора по преступлению, предусмотренному ст. 285.1 УК РФ, положены доказательства стороны защиты, а именно акт экспертизы и допрос эксперта. В качестве доводов приводилось то, что данная экспертиза выполнена не в рамках предварительного расследования, и это доказательство не относится к предъявленному обвинению; допрос эксперта проведен с нарушением ст. 282 УПК РФ, поскольку лицо не являлось экспертом с точки зрения производства предварительного расследования по данному уголовному делу [11]. Указанные доводы Судеб-

Философия права, 2018, № 2 (85)

87

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ ной коллегией по уголовным делам областного суда были отклонены, мотивируя тем, что экспертиза проводилась в период предварительного расследования, это наряду с другими обстоятельствами предопределило принятие решения об оставлении оправдательного приговора без изменений. Проанализируем данную ситуацию, которая, на наш взгляд, хотя и является типичной, тем не менее весьма спорна. Подозреваемые и обвиняемые, а также их защитники в соответствии со ст. 86 УПК РФ наделены ограниченными правовыми ресурсами по самостоятельному собиранию доказательств в уголовном процессе. Среди способов собирания доказательств стороной защиты прямо не названо назначение экспертизы и допрос эксперта, но защитник имеет право опрашивать лиц с их согласия, получать предметы, документы, иные сведения. При этом не конкретизируется процессуальный статус лиц, которых защитник вправе опросить, а также наименование документов. Иными словами, закон не содержит положений, исключающих возможность для защитника опросить лицо, обладающее определенными специальными знаниями, в том числе с предъявлением ему каких-либо документов, как и не исключает возможность получить результаты исследования (в том числе экспертизы). Не конкретизируется также этап уголовного судопроизводства, когда защитник вправе осуще ствлять собирание доказательств (досудебное производство либо судебное разбирательство). Кроме того, в соответствии с ч. 1 ст. 53 УПК РФ защитник вправе привлекать специалиста. Однако в ч. 2.1 ст. 58 УПК РФ говорится лишь о недопустимости отказа стороне защиты в удовлетворении ходатайства о привлечении специалиста к участию в производстве по уголовному делу в порядке, установленном УПК РФ, для разъяснения вопросов, входящих в его профессиональную компетенцию, за исключением ситуаций, требующих отвода специалиста. Понятие судебной экспертизы представлено в п. 49 ст. 5 УПК РФ: под судебной экспертизой понимается экспертиза, производимая в порядке, установленном УПК РФ. Итогом выполнения судебной экспертизы является за-

88

ключение эксперта, признаваемое доказательством (ч. 1 ст. 80 УПК РФ), либо вывод о невозможности сделать заключение. Заключение эксперта – это представленное в письменном виде содержание исследования и выводы по вопросам, поставленным субъектом производства по уголовному делу либо сторонами. Порядок назначения судебной экспертизы предусмотрен ст. 195 УПК РФ, согласно которой инициатива в назначении экспертизы в период предварительного расследования принадлежит исключительно следователю. Сторона защиты должна быть лишь ознакомлена с постановлением о назначении экспертизы, чтобы иметь возможность реализовать свои права, изложенные в ст. 198 УПК РФ, среди которых право заявления отводов, ходатайство о привлечении в качестве эксперта конкретных лиц, внесении в постановление о назначении экспертизы дополнительных вопросов эксперту, право присутствия с разрешения следователя при проведении экспертизы с дачей пояснения эксперту. Что касается допроса эксперта, порядок проведения которого на этапе предварительного следствия изложен в ст. 205 УПК РФ, то его предмет ограничен содержанием выполненной экспертизы и преследует цель ее разъяснения. Под показаниями эксперта в соответствии с ч. 2 ст. 80 УПК РФ понимаются сведения, сообщенные им на допросе, проведенном после получения заключения, в целях его разъяснения или уточнения. Соответственно, допрос эксперта находится в органической связи с заключением экспертизы и может осуществляться только после ее завершения. Право принятия решения о проведении допроса эксперта принадлежит следователю – по собственной инициативе или по ходатайству ограниченного перечня заинтересованных лиц, включая подозреваемого, обвиняемого, их защитника. Что касается назначения и производства на этапе судебного следствия экспертизы, то в соответствии со ст. 283 УПК РФ она может быть назначена судом по собственной инициативе или по ходатайству сторон. Независимо от инициатора назначения суд предлагает сторонам представить вопросы эксперту, которые после обсуждения на судебном заседании могут быть приняты частично или

Философия права, 2018, № 2 (85)

полностью отклонены, а также откорректированы. Допрос эксперта в суде осуществляется в соответствии со ст. 282 УПК РФ по ходатайству сторон или по инициативе суда. Предмет допроса эксперта в суде – разъяснение или дополнение заключения, данного им в период предварительного расследования (судебного разбирательства). В отношении заключения и показаний специалиста законодатель не устанавливает аналогичных ограничений по существу излагаемой информации и момента ее предоставления. Под заключением специалиста, согласно ч. 3 ст. 80 УПК РФ, понимается представленное в письменном виде суждение относительно вопросов, изложенных сторонами. Показания специалиста законодатель определяет как сведения, сообщенные им на допросе об обстоятельствах, требующих специальных познаний, а также разъяснения своего квалифицированного мнения в соответствии с требованиями ст. 53, 168, 271 УК РФ (ч. 4 ст. 80 УПК РФ). Возвращаясь к ситуации, сложившейся согласно материалам конкретного уголовного дела по обвинению в преступлении, предусмотренном ст. 285.1 УК РФ, и в соответствии с проанализированными уголовно-процессуальными нормами, регулирующими использование специальных знаний стороной защиты, сделаем следующий вывод. Сторона защиты, безусловно, вправе собирать и представлять доказательства, свидетельствующие в пользу обвиняемого, в том числе путем обращения к специальным знаниям. Однако действующая модель уголовного судопроизводства предоставляет право на назначение экспертизы лицу, в производстве которого находится уголовное дело (следователь, судья или суд), не предусматривая параллельное «адвокатское расследование». Сторона защиты вправе обратиться к лицам, владеющим специальными

знаниями, для проведения исследований и дачи последующих пояснений по их существу. Негосударственные экспертные организации, к которым обращаются представители стороны защиты, зачастую проводят свои исследования в форме экспертиз. Не подвергая сомнению компетентность специалистов и полученные ими выводы, следует все же отметить, что вряд ли эти экспертизы, проводимые независимыми экспертами по поручению стороны защиты, могут приравниваться по статусу и правовой форме к судебным, назначаемым следователем или судьей. Защитник вправе представить для приобщения к материалам уголовного дела результаты такого исследования как в период предварительного расследования, так и на этапе судебного следствия, в том числе, если исследование независимого эксперта проводилось в период предварительного следствия, но защитник по каким-либо причинам не счел необходимым представлять результаты на данном этапе. Итак, признавая право стороны защиты представлять доказательства в виде результатов использования специальных знаний, необходимо правильно определять их процессуальную форму. Полагаем, что в данном случае, с точки зрения УПК РФ, при представлении защитником результатов такого исследования в период предварительного следствия целесообразно его трактовать как доказательство, полученное от защитника в соответствии с ч. 3 ст. 86 УПК РФ, в виде документа. Следовательно, с точки зрения системы доказательств и их источников, предусмотренных ст. 74 УПК РФ, такое исследование может быть отнесено к категории «иных документов». Допрос лица, владеющего специальными знаниями, выполнившего это исследование, целесообразно проводить в формате допроса специалиста.

Литература

Bibliography

1. Варданян А. В. Дискуссионные вопросы формирования дефиниции понятия специалиста в уголовном судопроизводстве // ЮристъПравоведъ. 2017. № 4 (83). 2. Айвазова О. В. Заключение специалиста

1. Vardanyan A. V. Debating the definition of a specialist in criminal trial // Jurist-Pravoved. 2017. № 4 (83). 2. Aivazova O. V. Expert opinion as a specific kind of realization of special knowledge in the

Философия права, 2018, № 2 (85)

89

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÁÎÐÜÁÛ Ñ ÏÐÅÑÒÓÏÍÎÑÒÜÞ как специфическая разновидность реализации специальных знаний при расследовании по уголовным делам: некоторые дискуссионные вопросы // Юристъ-Правоведъ. 2017. № 4 (83). 3. Варданян А. В., Грибунов О. П. Судебные экспертизы, назначаемые при расследовании хищений на объектах транспорта // Теория и практика противодействия преступности в Азиатско-Тихоокеанском регионе (к 95-летию образования Дальневосточного юридического института МВД России): сборник материалов Международной научно-практической конференции. 2016. 4. Варданян А. В., Мельникова О. В. Особенности производства осмотра места происшествия при расследовании преступлений в сфере производства и оборота фальсифицированной алкогольной продукции // Известия Тульского государственного университета. Экономические и юридические науки. 2013. № 2-2. 5. Варданян А. В., Антонов В. А., Белохребтов В. С. Особенности выявления, раскрытия и первоначального этапа расследования покушения на мошенничество при возмещении налога на добавленную стоимость: монография. Иркутск, 2016. 6. Варданян А. В. Субъект преступления и личность преступника как междисциплинарные категории уголовно-правовых наук: вопросы соотношения и интеграции // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и права. 2016. Т. 10. № 2. 7. Варданян А. В. Научный потенциал методики построения психолого-криминалистического портрета личности типичного преступника в контексте проблемы совершенствования криминалистической характеристики преступлений // Криминалистика: актуальные вопросы теории и практики: сборник трудов участников XII Всероссийской научно-практической конференции. 2015. 8. Варданян Г. А. Криминалистически значимые особенности организованных групп, осуществляющих серийное производство и оборот фальсифицированных лекарственных средств, как информационный ориентир для организации раскрытия и расследования указанных преступлений // Известия Тульского государственного университета. Экономические и юридические науки. 2014. № 3-2.

90

investigation of criminal cases: some controversial issues // Jurist-Pravoved. 2017. № 4 (83). 3. Vardanyan A. V., Gribunov O. P. Forensic examinations appointed in the investigation of theft at transport facilities // Theory and practice of combating crime in the Asia-Pacific region (to the 95th anniversary of the far Eastern law Institute of the Ministry of Internal Affairs of Russia): сollection of materials of the International scientific practical conference. 2016. 4. Vardanyan A. V., Melnikova O. V. Peculiarities of the production of crime scene examination in the investigation of crimes in the sphere of production and turnover of counterfeit alcohol production // Izvestia of the Tula State University. Economic and legal sciences. 2013. № 2-2. 5. Vardanyan A. V., Antonov V. A., Belohrebtov V. S. The peculiarities of detection, disclosure, and the initial stage of investigation of attempt at fraud with compensation of a value added tax: monograph. Irkutsk, 2016. 6. Vardanyan A. V. The subject of crime and the personality of the criminal as interdisciplinary categories of criminal law: issues of correlation and integration // Journal of criminology of Baikal State University of economics and law. 2016. Vol. 10. № 2. 7. Vardanyan A. V. Scientific potential of the methodology of building a psychological and criminological portrait of a typical criminal in the context of the problem of improving the criminalistic characteristics of crimes // Criminalistics: topical issues of theory and practice: proceedings of the works of participants of the XII All-Russian scientific-practical conference. 2015. 8. Vardanyan G. A. Forensically significant features of organized groups engaged in mass production and trafficking of counterfeit medicines, as an information reference point for the organization of disclosure and investigation of these crimes // Izvestia of the Tula State University. Economic and legal sciences. 2014. № 3-2. 9. Vardanyan A. V., Vardanyan G. A. Theoretical and methodological problems of criminalistic tactics in the context of contemporary models of the criminal process // Jurist-Pravoved. 2015. № 6 (73). 10. Vardanyan A. V., Kazakov V. V. Forensic analysis of the subjects of offences related to impeding legitimate business activity as factor of increase of effectiveness of investigation // The

Философия права, 2018, № 2 (85)

9. Варданян А. В., Варданян Г. А. Теоретико-методологические проблемы криминалистической тактики в контексте современной модели уголовного процесса // Юристъ-Правоведъ. 2015. № 6 (73). 10. Варданян А. В., Казаков В. В. Криминалистический анализ субъектов преступлений, связанных с воспрепятствованием законной предпринимательской и иной деятельности, как фактор повышения результативности расследования // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и права. 2015. Т. 9. № 4. 11. Кассационное определение. Дело № 22-376/2012. Судебная коллегия по уголовным делам Брянского областного суда. URL: https://rospravosudie.com/court-bryanskij-oblastnoj-sud-bryanskaya-oblast-s/act-436813401/.

criminological magazine of the Baikal State University of economics and law. 2015. Vol. 9. № 4. 11. The appeal decision. Case № 22-376/2012. Judicial board on criminal cases of Bryansk regional court. URL: https://rospravosudie. com/ court-bryanskij-oblastnoj-sud-bryanskaya-oblasts/act-436813401/.

Философия права, 2018, № 2 (85)

91

ÏÐÎÁËÅÌÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÀÊÑÈÎËÎÃÈÈ ÓÄÊ 340 : 1 ÁÁÊ 87

Åíèêååâ Àíàòîëèé Àíàòîëüåâè÷ Enikeev Anatoly Anatolyevich доцент кафедры философии Кубанского государственного аграрного университета имени И. Т. Трубилина кандидат философских наук, доцент. Associate Professor of Philosophy Department of the Kuban State Agrarian University named after I. T. Trubilin, PhD in Philosophy, Associate Professor. E-mail: [email protected]

Ñòàíèøåâñêèé Àëåêñàíäð Èãîðåâè÷ Stanishevskiy Alexander Igorevich студент юридического факультета Кубанского государственного аграрного университета имени И. Т. Трубилина. Student of the Law Faculty of Kuban State Agrarian University named after I. T. Trubilin. E-mail: [email protected]

ÑÂÎÁÎÄÀ ÂÎËÈ Â ÔÈËÎÑÎÔÈÈ È ÞÐÈÑÏÐÓÄÅÍÖÈÈ: ÀÍÀËÈÇ, ÑÐÀÂÍÅÍÈÅ, ÏÐÎÁËÅÌÀÒÈÊÀ Free will in philosophy and law: analysis, comparison, problematics В статье рассматривается проблема свободы воли с позиций современной аналитической философии сознания и юридических наук. Проведенный анализ эмпирических данных и философских аргументов позволяет авторам сделать вывод о невозможности индетерминизма. Обосновывается совместимость идеи ответственности с детерминизмом и компатитбилизмом. Ключевые слова: свобода воли, детерминизм, компатитбилизм, ответственность, аналитическая философия, философия сознания.

Свобода воли является одним из главных объектов дискуссий в философии, а также философским фундаментом юриспруденции. Свобода воли в философском ее понимании – способность личности как автора-первоисточника вызывать волевые акты. Из данного понятия можно выделить следующие признаки свободной воли: 1) наличие субъекта, обладающего сознанием и способного переживать психические явления; 2) авторство причин, вызывающих мысли и чувства, принадлежит субъекту; 3) сознание является первоисточником психических явлений; 4) сознательное и целенаправленное регулирование субъектом своей деятельности. Обладатель свободной воли – индивид, способный принимать решения, основанные на выборе множества вариантов моделей поведения вне зависимости от

92

The article deals with problem of free will from modern analytical philosophy of mind and law sciences points of view. The analysis of empirical data and philosophical arguments allowed concluding that indeterinism is impossible. It justifies that idea of responsibility is compatible with determinism and compatibilism. Keywords: free will, determinism, compatibilism, responsibility, analytical philosophy, philosophy of mind.

внешних обстоятельств и причинно-следственных связей. В философии с давних пор ведется спор о существовании свободы воли, ее пределах и природе. На данный момент имеют место три позиции, трактующие проблемы свободы воли: индетерминизм (либертарианизм), компатибилизм, детерминизм. Индетерминизм предполагает, что человек имеет полностью свободную волю и каждое его проявление активности – абсолютно сознательный и подконтрольный выбор, находящийся вне причинной обусловленности. Компатибилизм настаивает на том, что свободная воля совместима с детерминизмом. В данной статье выделим лишь несколько внутренних течений в компатибилизме, входящих в дискурс юриспруденции: 1) индивид свободен до тех пор,

Философия права, 2018, № 2 (85)

пока не сталкивается с внутренними и внешними барьерами, не позволяющими ему действовать в направлении удовлетворения своих намерений и интересов [2, с. 49]; 2) несмотря на то, что мысли и действия индивидов – продукт досознательных явлений, они все равно принадлежат этому индивиду [22, с. 112]; 3) вне зависимости от фактического существования свободы воли необходимо поддерживать саму ее идею ради общественного порядка [10]. Детерминизм – учение о всеобщей причинной материальной обусловленности природных, общественных и психических явлений [16, с. 71]. Данное понятие является широким и включает в себя социальный и космологический виды детерминизма, которые не рассматриваются в контексте проявления воли как психического явления. В рамках свободы воли детерминизм провозглашает иллюзорность свободы воли и отсутствие личности как автора сознательных событий. Важно отметить, что в данном случае детерминизм понимается не как предопределенность поведения в фаталистическом смысле, но как частично скрытая от субъекта цепь причин, порождающая его волю как следствие. В юридической науке дискуссия о свободе воли обычно перетекает в философский спор и расширяется, уходя за рамки юриспруденции, что не удивительно – теоретики права обычно обсуждают свободу воли с прагматических позиций в контексте прикладных дисциплин. Пока дискуссия ведется с точки зрения юридических наук, место понятия «свобода воли» занимают «свобода действия» и «свобода выбора» [4, с. 191–192]. Свобода действия проявляется в беспрепятственном внешнем выражении сознательных явлений путем действия или бездействия, свобода выбора – в волевой возможности индивида выбирать мотив поведения. Учитывая, что свобода действия и свобода выбора являются лишь частицами дискурса свободы воли, можно утверждать, что последняя – чисто философское основание юриспруденции, а свобода действия и свобода выбора – попытки прагматичного подхода к его воплощению. Несмотря на фундаментальный характер свободы воли для юриспруденции, в законодательстве Российской Федерации данного понятия нет, как нет понятий «свобода действия» и «свобода выбора». Анализируя поня-

тия невменяемости (ст. 21 УК РФ) [15], казуса (ст. 28 УК РФ), обстоятельств, исключающих преступность деяния (глава XIII УК РФ), дееспособности (ст. 21 ГК РФ) [5], возможности ограничения дееспособности (ст. 30 ГК РФ), недействительности сделок вследствие воздействия на физическое лицо внешних и внутренних факторов (ст. 177, 178, 179 ГК РФ) и исходя из контекста законодательства РФ, можно определить, что проявлением свободной воли индивида считается действие или бездействие, совершенное без физического или психического принуждения со стороны других лиц или воздействия объективных факторов, препятствующих «должному» поведению индивида, при отчетливом осознании им последствий, детерминированных его деянием. Вследствие этого свобода воли в юридическом смысле – способность беспрепятственного выражения выбранных и оцененных личностью сознательных явлений. Такая формулировка подводит к выводу, что трактовка юриспруденцией проблемы свободы воли стоит на позиции компатибилизма, заключающейся в том, что индивид свободен, пока не сталкивается с принуждением или иными барьерами. Однако интересно решение Верховного Суда США, в котором обозначена вера в свободу человеческой воли, следствием которой является возможность нормального индивида выбирать между злом и добром, «универсальной и неизменной основой нашей системы права, частности – в нашем подходе к наказанию, вынесению приговора и заключению» [28]. Там же Верховным Судом отмечается, что «детерминистический взгляд на образ действий человека не соответствует базовым предпосылкам нашей системы криминальной юстиции». Данные суждения позволяют установить, что юридическая система стоит не только на позиции компатибилизма, в рамках которого индивид свободен до тех пор, пока не сталкивается с барьерами, не позволяющими ему действовать в направлении удовлетворения своих намерений и интересов, но также прочно укоренилась в прагматическом течении компатибилизма, подразумевающем, что свобода воли – идеальное понятие, являющееся общественно полезным и, следовательно, общественно функциональным. Тезисы Верховного Суда США можно интерпретировать на философский язык примерно так: «Свобода

Философия права, 2018, № 2 (85)

93

ÏÐÎÁËÅÌÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÀÊÑÈÎËÎÃÈÈ воли – конструкт, служащий обществу в реализации его интересов, целей и потребностей, реализующийся в социально-политической форме практики, вне зависимости от его объективного существования в природе и подлежащий опредмечиванию». В данном случае «свобода воли – идеальность» предстает как форма сознания и воли, как закон, управляющий сознанием и волей человека, как объективно принудительная схема сознательно-волевой деятельности [9]. Раскрывая понятие свободы воли с точки зрения философии и юриспруденции, можно сразу установить коренное отличие: в философии под свободой воли понимается возможность сознательно вызывать психические явления, в то время как в юриспруденции – возможность тем или иным образом их выражать. Естественно, юридическое понимание свободы воли является более узким, что объясняется прикладным характером юридических дисциплин. Проблема ментальных актов в правовых науках рассматривается с помощью двух критериев: юридического и биологического. Первый – способность субъекта формировать должное интеллектуальное и волевое отношение к совершаемому действию или бездействию, давать ему оценку и осознавать последствия его совершения. Биологический критерий включает в себя определение путем естественно-научных (медицинских) методов состояния расстройства психической деятельности, детерминирующего наличие юридического критерия. Следовательно, последний следует понимать именно как внешнее выражение ментального акта, однако нельзя с уверенностью сказать, что биологический критерий отвечает на философский вопрос об авторстве и первопричине мыслей, чувств и действий. Биологический критерий рассматривает предшествующую цепь причинения ментального акта на предмет наличия патологий когнитивного процесса и охватывает бессознательное субъекта только в рамках психических расстройств, подлежащих юридической квалификации. При отсутствии у субъекта таких нарушений психики, которые на нормативно-правовом уровне оказывают влияние на формирование юридического критерия, он формально признается независимым от внутренних барьеров и способным сознательно выбирать собственные мотивы. Такая классификация

94

субъектов права на «более свободных» и «менее свободных» не является удовлетворительной с широкой точки зрения философии и нейробиологии, поскольку данная интерпретация свободы индивида позволяет определять «подключенных правильно» и «подключенных неправильно» относительно индивидуальной нервной системы, что является фактической ошибкой, так как согласно неврологии и нейрофизиологии каждый индивид является просто «подключенным». Стоит рассмотреть проблему психических явлений в естественных науках ближе, выходя за целенаправленный биологический критерий свободы воли в юриспруденции. Благодаря техническому прогрессу в экспериментальной психологии и нейровизуализации появилась возможность детального исследования бессознательных и сознательных психических явлений, а также границы между ними. Физиолог Б. Либет с коллегами в 1983 году провел знаменитый эксперимент, в ходе которого было установлено, что изменение мозговой активности происходило за 500 миллисекунд до того, как испытуемый совершал движение, и за 300 миллисекунд до того, как у участника эксперимента происходило сознательное событие, выражающее желание совершить движение [26]. Другая команда ученых провела похожее исследование, использовав метод функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ), которое показало, что в два отдела головного мозга информация о совершенном движении попадала за 7–10 секунд до того, как испытуемый принимал соответствующее решение [25]. В том же году происходило другое, независимое от вышеописанного, исследование, в ходе которого было установлено, что по активности всего лишь 256 нейронов можно предсказать движение человека за 700 миллисекунд до того момента, когда он принимал решение совершить его, с 80 процентной долей вероятности [24]. Факт состоит в том, что за доли секунды до того, как субъект осознает собственные намерения по совершению определенных действий, мозг уже фактически принял решение как поступить. Осознание намерений же является продуктом воздействия бессознательно принятого решения на сознание. Более того, как видно из приведенных экспериментов, на данный момент вполне возможно получить информацию о

Философия права, 2018, № 2 (85)

ментальных событиях индивида до их осознания. В итоге эмпирические естественнонаучные данные нейронаук опровергают индетерминистические (либертарианистические) доводы в пользу наличия свободной сознательной воли. Рассмотрев возможность независимости субъекта от внутренних барьеров, стоит обратить внимание на детерминацию внешних аспектов среды. В 2003 году был опубликован обзор социально-психологических исследований, в котором обобщены результаты 25 000 исследований с помощью статистического метода метаанализа с участием 8 млн человек. Результатом обзора стал вывод о достоверности влияния ситуационных факторов на индивида [27]. Подвергнув обобщение данных исследований повторному независимому анализу, С. Фиске отметила 1 500 факторов, выражающих воздействие ситуационных переменных на субъекта [23, с. 514]. Социолог Ф. Зимбардо, исследовав геноцид в Руанде 1994 года, обращение с заключенным в концлагерях СС, превышение полномочий надзирателей тюрьмы Абу-Гейб в 2004 году и стэнфордский эксперимент, утверждает, что любого можно вынудить к иррациональным, саморазрушительным, антисоциальным и бессмысленным действиям в «тотальной ситуации», влияние которой на человеческую природу противоречит ощущению стабильности и целостности нашей личности [8, с. 334]. Сопоставляя знания о внутренних и внешних детерминантах с «верой в свободу человеческой воли», можно заключить, что прагматическо-идеалистическая концепция свободной воли индивида в юриспруденции необоснованна. Однако явлению государства как объективному фактору идея свободы воли противоречит, поскольку одним из признаков государства, который М. Н. Марченко отмечает как основной, является наличие аппарата принуждения [11, с. 28]. Идея аппарата принуждения – это идея средств и приемов ограничения воли субъекта, который не способен находиться вне причинно-следственных связей. В сущности аппарата принуждения знание о невозможности индетерминированности индивида легитимизировано как априорное. Несмотря на идеал свободной человеческой воли, который поддерживает судебная власть, детерминистический взгляд на человеческое пове-

дение отражается в некоторых современных прецедентах: подсудимому значительно снижена мера ответственности вследствие обнаружения у него аллели 3R гена MOAO, которая при определенных ситуационных факторах повышает агрессивность индивида (адвокат доказал наличие таких ситуационных факторов) [20]; суд счел внешние факторы детерминирующими преступное поведение заключенных, которые находились в условиях дегуманизации, жестокого и необычного наказания [8, с. 387]; мужчина, девиантное сексуальное поведение которого было вызвано новообразованием опухоли в глазнично-лобной доле коры головного мозга, был освобожден от уголовной ответственности после операции по удалению обнаруженной опухоли [21]. Такая судебная практика показывает, что традиция системы криминальной юстиции держаться за идею свободной воли начинает заметно ослабевать. Компатибилизм в юриспруденции – это идея о возникающей неосознанной свободе, которая сама является источником воли, за исключением случаев установленного наличия патологии. Подобный подход подводит к самому интересному спору о свободе воли в современной аналитической философии: детерминист С. Харрис против компатибилиста Д. Деннета, который отмечает, что свобода воли совместима с детерминизмом, поскольку она поддерживает ощущение моральной ответственности у личности. Харрис указывает, что свобода воли – это способность осуществления независимого от воздействий выбора. Поэтому о совместимости не может быть и речи. Далее Харрис говорит, что идея компатибилизма является аргументом в пользу того, что для сознательных субъектов одни детерминанты предпочтительнее других. По Харрису марионетка является свободной только тогда, когда довольна своими веревочками. В ответ Деннет, обвиняя оппонента в сжимании собственного «я», задается вопросом: «Если Харрис является автором своей книги, то почему он не может являться автором своего характера?» [22]. Если Деннет считает, что наказание может быть оправданным и общество не может без него существовать, то Харрис утверждает, что оно может быть неоправданным, так как каждый индивид – заложник собственной биологии [13, с. 169–174]. Поз-

Философия права, 2018, № 2 (85)

95

ÏÐÎÁËÅÌÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÀÊÑÈÎËÎÃÈÈ же Деннет при встрече с Харрисом заявил, что он понимает идею совместимости свободы воли и детерминизма следующим образом: если в мировоззрении философа моральная ответственность совместима с иллюзорностью свободы воли, то данный философ – компатибилист [29]. Нет ничего удивительного в том, что мнения двух современных философов столкнулись в споре о в моральной ответственности, так как это значительная часть дискурса свободы воли. Во всех сферах социального взаимодействия существует отношение к ответственности как к бремени, которое должен нести свободный в своем выборе субъект. Вследствие этого существует идея, представляющая детерминизм как отрицающий ответственность: если индивид совершает преступление, то виноват не он, а его мозг. Однако нельзя сказать, что в идее свободной воли не существует положений, аннулирующих идею ответственности: если агент полностью свободен от причинной обусловленности и может свободно выбирать модели своего поведения независимо от внутренних и внешних детерминантов, то наложение ответственности на него невозможно, поскольку он достаточно компетентен для преодоления любых факторов, ограничивающих его волю. В контексте ответственности интересен тезис Деннета о понимании компатибелизма как соединении детерминизма и моральной ответственности. Однако, на наш взгляд, в данном тезисе содержится предпосылка, обозначающая детерминизм как учение, абсолютно отрицающее ответственность. Данная предпосылка является ложной, поскольку нераздельно совмещает правовой нигилизм и моральный релятивизм с мировоззрением на причинную материальную обусловленность психических явлений. Рассматривая проблему ответственности в контексте детерминизма и компатибелизма, когнитивист М. Газзанига утверждает, что ответственность – это социальный конструкт, который существует в пределах общества, но не в нейронных структурах мозга, а проблема ответственности – это проблема социального выбора [3, с. 271]. Слабое место данного суждения состоит в том, что Газзанига выдает идею не как психическое и индивидуальное явление, а объективно существующий сам по

96

себе предмет. Контраргументами когнитивисту могут служить взгляды Д. И. Дубровского, утверждавшего, что идея не существует сама по себе вне материальных мозговых нейродинамических процессов, она представлена всегда только в сознательных состояниях отдельных индивидов и является исключительно субъективной реальностью [6]. Дубровский также подчеркивает, что индивидуальное сознание носит основополагающий и базисный характер по отношению к общественному сознанию, которое существует лишь в форме субъективной реальности совокупности субъектов [7]. Таким образом, можно определить ответственность как социальный конструкт, существующий как совокупность множества индивидуальных сознательных состояний. В таком случае рассматривать ответственность в узком прикладном юридическом спектре «свобода – ответственность» некорректно: ответственность как идею следует трактовать в спектре «идеальное – практика». Отсюда происходят следующие выводы: вопервых, ответственность не абсолютна, во-вторых, ее можно определить как должное состояние сознательного индивида, являющегося причинителем явления, понятие которого носит негативную оценку (например, правонарушение как формально легализованное этически негативное оценочное понятие). Негативность оценки проявляется через момент должествования в ней, в котором заключено требование соответствовать тем или иным субъективным интересам [1, с. 413]. Вследствие этого суждение: «если индивид совершает преступление, то виноват не он, а его мозг» – является ложным, поскольку содержит предпосылку, в которой осуждаемый показывается более детерминированным осуждающих. Далее Газзанига, рассуждая о природе правовой ответственности, обозначает юриспруденцию в качестве нормы, основывающейся на интуитивной этике [3, с. 296]. Несмотря на уязвимость и спорность данной трактовки, в которой когнитивист вообще не допускает какой-либо сознательной рационализации в истории права, не различает этику, мораль, нравственность и аксиологию, а также полностью морализирует право, нельзя игнорировать интуитивный базис юриспруденции. «Интуитивный юрист» не столько равен интуитивным мораль-

Философия права, 2018, № 2 (85)

ным установкам (поскольку не каждое безнравственное поведение влечет за собой наложение правовой ответственности), сколько находится с ними в отношении супервентности. «Интуитивный юрист» – иррациональные акты иперативно-атрибутивного характера, результат интуитивно-интроспективного самоопределения субъекта, ориентирующегося на общественное идеальное как системный функционал, в сфере правовой реальности. В понимании «интуитивного юриста» правовая справедливость супервентна на социальной справедливости, в которую включены дистрибьютивная и контрибутивная виды справедливости. «Интуитивный юрист» проходит рационализацию в дисциплинах юридической науки и в прикладных институтах юриспруденции как общественного явления. Совмещение данных иррациональных актов приводит к формированию общественного правосознания как системы психических свойств, реализующихся в когнитивной и чувственно-эмоциональной сферах и детерминирующих субъективное отражение правовой действительности, а также социально-правовое поведение личности [14]. Вследствие этого общественная безопасность представляется как субъективная реальность множества индивидов, выражающаяся в их отношении к нормализированности определенных общественных отношений. В данном контексте заслуживает внимания высказывание судьи Конституционного суда РФ К. В. Арановского о выделении общественной опасности не только как объективного риска (приводит в качестве примера социальные, экономические и политические риски), который при всей его реальной объективности невозможно точно измерить, но и как человеческого, субъективного состояния, выражающегося в чувствовании, представлении и выражении сознательных агентов [12]. Судья, таким образом, определяет иррациональную природу отношения индивида к общественному порядку. Переходя от проблемы ответственности к проблеме наказания, Харрис указывает, что в контексте нарушения общественной безопасности как совокупности сознательных состояний, человечество интуитивно руководствуется принципом возмездия, в высшей степени порицая сознательное намерение причинить вред [18, с. 124]. Согласно Харрису мож-

но заявить, что наказание служит способом восстановления конструктов общественного сознания. Философ М. Фуко, исследуя генеалогию наказания выделил два типа его объективизации, пересечение которых лежит в основе современной технологии: отвержение преступника со стороны природы против природы и расчет экономии наказания [17, с. 127]. Сущность первого типа состоит в принятии гражданином законов общества, включая тот, в соответствии с которым он будет наказан. Таким образом, преступление рассматривается как нарушение договора, а преступник как враг общества, и все общество, включая преступника, участвует в наказании. Так как дело касается защиты каждого индивида, то уголовное наказание здесь выступает как обобщенная функция, сопряженная с каждым элементом тела общества и со всем общественным организмом [17, с. 110]. Второй тип объективизации, характеризующийся экономической рациональностью, состоит в гуманности, которую М. Фуко определяет как почтительное наименование экономии и расчетов наказания. Суть второго типа состоит в тактике воздействия на всех преступников (действительных или возможных), предполагающую организацию поля предотвращения преступлений, закрепление дискурсов и знаков, расчет интересов, установление критериев истины и оптимальную спецификацию правонарушений [17, с. 121]. Современная технология, которую Фуко связывает с институционализацией тюрьмы, состоит в скрытой от общества муштре в замкнутом пространстве автономного «реформатория», а следствием муштры выступает установление привычек [17, с. 162]. Исследователь не считает преступление «природным», и вследствие этого наказание также не действует в отрыве от сознания [17, с. 128]. Первый тип объективизации наказания является способом защиты сознательных состояний и «интуитивного юриста», в то время как второй тип является способом построения мыслительных паттернов в разуме агента. Институт тюрьмы соответствует эмоциональным актам, требующим изоляции элементов, подрывающих нормализированность определенных сознательных состояний, и передачи их в автономную сферу власти с возможной целью последующей реинтеграции.

Философия права, 2018, № 2 (85)

97

ÏÐÎÁËÅÌÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÀÊÑÈÎËÎÃÈÈ Как представляется, это демонстрирует интуитивную, иррациональную природу идей ответственности и наказания, детерминирующих социально-правовое поведение индивидов. В данном представлении данные идеи не противоречат идее иллюзорности свободы воли (как в составе компатибилизма, так и при детерминизме), но и не происходит оправдания ошибок рационализации их эмоциональных основ. Харрис считает, что логика наказания

нецелесообразна, если только наказание не будет выступать компонентом профилактики или перевоспитания [19, с. 81]. Несмотря на то, что данный тезис можно счесть утопическим, он частично отражает проблему, которая стоит перед современной криминальной юстицией: разграничение и индивидуальное определение отправления карательной, утилитаристической (консеквенциалистской) и восстановительной категорий правосудия.

Литература

Bibliography

1. Алексеев П. В., Панин А. В. Философия: учебник. М., 2016. 2. Васильев В. В. В защиту классического компатибилизма: Эссе о свободе воли. М., 2017. 3. Газзанига М. Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии. М., 2017. 4. Городнова О. Н. Свобода воли и ее роль в уголовно-правовом соучастии // Вестник Череповецкого государственного университета. 2012. № 2. 5. Гражданский кодекс Российской Федерации от 30.11.1994 № 51-ФЗ (ред. от 06.08.2017) // Собрание законодательства РФ. 1994. № 32. Ст. 3301. 6. Дубровский Д. И. Категория идеального и ее соотношение с понятиями индивидуального и общественного сознания // Вопросы философии. 1988. № 1. 7. Дубровский Д. И. О природе социального // Вопросы философии. 1971. № 4. 8. Зимбардо Ф. Эффект Люцифера. Почему хорошие люди превращаются в злодеев. М., 2016. 9. Ильенков Э. В. Проблемы идеального // Вопросы философии. 1979. № 6. 10. Логинов Е. Прагматизм, тождество и свобода воли // Логос. 2016. № 5. 11. Марченко М. Н. Теория государства и права в вопросах и ответах: учебное пособие. М., 2004. 12. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 11.12.2014 № 32-П «По делу о проверке конституционности положений статьи 159.4 Уголовного Кодекса Российской Федерации в связи с запросом Салехардского городского суда Ямало-Ненецкого автономного округа». URL: http://www.consultant.ru/ document/cons_doc_LAW_134843/.

1. Alexeev P. V., Panin A.V. Philosophy: textbook. Moscow, 2016. 2. Vasiliev V. V. In defense of classic compatibilism: Free will essay. Moscow, 2017. 3. Gazzaniga M. Who’s in charge? Free will and the science of the brain. Moscow, 2017. 4. Gorodnova O. N. Free will and its part in criminal complicity // Messenger of Cherepovets State University. 2012. № 2. 5. Civil code of Russian Federation of 30.11.1994 № 51-FZ (amended on 06.08.2017) // Collection of the legislation the Russian Federation. 1994. № 32. Art. 3301. 6. Dubrovskiy D. I. Category of ideal and its correlation with concepts of individual and social consiousness // Queastions of philosophy. 1988. № 1. 7. Dubrovskiy D. I. About the nature of social // Questions of philosophy. 1971. № 4. 8. Zimbardo P. The Lucifer effect. Understanding how good people turn evil. Moscow, 2016. 9. Ilyenkov E. V. Problems of ideal // Questions of philosophy.1979. № 6. 10. Loginov E. Pragmatism, identity and free will // Logos. 2016. № 5. 11. Marchenko M. N. Theory of government and law in questions and answers: study book. Moscow, 2004. 12. Constitutional Court of Russian Federation act of 11.12.2014 № 32-P «Verification of constitutionality of thesis of an article 159.4 of Criminal code of Russian Federation determined by inquiry of Salehard city court Yamalo-Neneckiy autonomous region». URL: http://www. consultant.ru/document/cons_doc_LAW_ 134843/. 13. Ridley M. The evolution of everything. Moscow, 2017. 14. Stukanov V. G. Theoretical and meth-

98

Философия права, 2018, № 2 (85)

13. Ридли М.. Эволюция всего. М., 2017. 14. Стуканов В. Г. Теоретико-методологические вопросы изучения правосознания // Инновационные образовательные технологии. 2013. № 1. 15. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 № 63-ФЗ (ред. от 26.08.2017) // Собрание законодательства РФ. 1996. № 125. Ст. 2954. 16. Философский словарь / авт.-сост. С. Я. Подопригора, А. С. Подопригора. Ростов н/Д, 2015. 17. Фуко М. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. М., 2016. 18. Харрис С. Моральный ландшафт. Как наука может формировать ценности людей. М., 2015. 19. Харрис С. Свобода воли, которой не существует. М., 2015. 20. Barber N. Pity the poor murderer, his genes made him do it // Psychology Today. 2010. URL: https://www.psychologytoday.com/blog/the-human-beast/201007/pity-the-poor-murderer-hisgenes-made-him-do-it. 21. Burns J. M., Swerdlow R. H. Right orbitofrontal tumor with pedophilia symptom and constructional apraxia sign // Archives of neurology. 2003. № 60 (3). 22. Denett D. C. Freedom evolves. N. Y., 2003. 23. Fiske S. T. Social Beings: Core motives in social psychology. N. Y., 2003. 24. Fried I., Mukamel R., Kreiman G. Intentionally generated preactivation of single neurons in human medial frontal cortex predicts volition // Neuron. 2011. № 69. 25. Hayenes J. D. Decoding and predicting intentions. N. Y., 2011. 26. Libert B., Gleason C. A., Weight E. W., Peral D. K. Time of conscious intention to act in relation to onset of cerebral activity (readinesspotential): the unconscious initiation of a freely voluntary act // Brain 106. 1983. Vol. 3. 27. Richard F. D., Bond Jr. D. F., StokesZoota J. J. One hundred years of social psychology quantitatively described // Review of general psychology. 2003. Vol. VII. № 4. 28. United States v. Grayson. 1978. URL: https://supreme.justia.com/cases/federal/us/438/41/ case.html. 29. Waking up with Sam Harris podcast. Free Will revisited. A conversation with Daniel Dennett. URL: https://www.samharris.org/podcast/ item/free-will-revisited.

odological questions of studying sence of justice // Innovational educational technologies. 2013. № 1. 15. Criminal code of Russian Federation of 13.06.1996 № 63-FZ (amended on 26.08.2017) // Collection of the legislation the Russian Federation. 1996. № 125. Art. 2954. 16. Philosophical dictionary / authors-compilers S. Y. Podoprigora, A. S. Podoprigora. Rostov-on-Don, 2015. 17. Foucault M. Discipline and punish: the birth of the prison. Moscow, 2016. 18. Harris S. The moral landscape. How science can determine human values. Moscow, 2015. 19. Harris S. Freedom of will that does not exist. Moscow, 2015. 20. Barber N. Pity the poor murderer, his genes made him do it // Psychology Today. 2010. URL: https://www.psychologytoday.com/blog/the-human-beast/201007/pity-the-poor-murderer-hisgenes-made-him-do-it. 21. Burns J. M., Swerdlow R. H. Right orbitofrontal tumor with pedophilia symptom and constructional apraxia sign // Archives of neurology. 2003. № 60 (3). 22. Denett D. C. Freedom evolves. N. Y., 2003. 23. Fiske S. T. Social Beings: Core motives in social psychology. N. Y., 2003. 24. Fried I., Mukamel R., Kreiman G. Intentionally generated preactivation of single neurons in human medial frontal cortex predicts volition // Neuron. 2011. № 69. 25. Hayenes J. D. Decoding and predicting intentions. N. Y., 2011. 26. Libert B., Gleason C. A., Weight E. W., Peral D. K. Time of conscious intention to act in relation to onset of cerebral activity (readinesspotential): the unconscious initiation of a freely voluntary act // Brain 106. 1983. Vol. 3. 27. Richard F. D., Bond Jr. D. F., StokesZoota J. J. One hundred years of social psychology quantitatively described // Review of general psychology. 2003. Vol. VII. № 4. 28. United States v. Grayson. 1978. URL: https://supreme.justia.com/cases/federal/us/438/41/ case.html. 29. Waking up with Sam Harris podcast. Free Will revisited. A conversation with Daniel Dennett. URL: https://www.samharris.org/podcast/ item/free-will-revisited.

Философия права, 2018, № 2 (85)

99

ÏÐÎÁËÅÌÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÀÊÑÈÎËÎÃÈÈ ÓÄÊ 340 : 1 ÁÁÊ 87.2

Îñèí Âÿ÷åñëàâ Íèêîëàåâè÷ Osin Vyacheslav Nikolaevich доцент кафедры государственно-правовых дисциплин Смоленского государственного университета кандидат юридических наук, доцент. Associate Professor of Smolensk State University, PhD in Law, Associate Professor. Е-mail: [email protected]

ÑÓÙÍÎÑÒÍÎÅ Â ÑÎÎÒÍÎØÅÍÈÈ ÏÐÀÂÀ È ÐÅËÈÃÈÈ: ÔÈËÎÑÎÔÑÊÈÉ ÀÑÏÅÊÒ The essential in the relationship between law and religion: philosophical aspect Автор статьи обращает внимание на сущностное тождество феноменов религии и права. Исследование концентрируется на исходном начале – духовности, предопределяющей существование этих ценностей в социуме. Анализу подвергаются неразрывно связанные с религией и правом явления свободы, справедливости, равенства. Результаты, в том числе и критического исследования, проецируются на системно-организационную теоретическую и практическую правовую деятельность. Ключевые слова: право, религия, сущность, духовность, свобода, справедливость, равенство, постнеклассический этап юридической науки, управление для поддержания системы в оптимальном состоянии.

В зависимости от дисциплинарных представлений религия предметно воспринимается различно. Ввиду общеизвестной переполненности каждой из отраслей научных знаний множественностью «своих» определений, приведем лишь некоторые из них. В социологическом видении по М. Веберу религия – часть общественной жизни, выраженной в организации взаимодействия людей по поводу религиозной практики – церкви (или ее аналога) [2, с. 78]. Если обобщить словарно различные предметные истолкования, то определения религии можно представить в следующих вариантах: психологическом – высшая интуитивно-инстинктивная, эмпирически не постигаемая, не выводимая из сущего, духовная связь с первоначалами бытия; этическом – выраженная в позиции ценностного сознания мотивация поведения, связанная с формами деятельности (нравственной, политической, религиозной), проявляемая в бескорыстном, эмоциональном служении идее, с оторван-

100

The article dwells upon the certain essential identity of the religion and law phenomena. Analytical research is centered on the initial origin, which predetermines the existence of these values in the socium – spirituality. Inseparably bound phenomena of freedom, justice and equality are also analyzed and their likeness and difference is identified. The results of said research, including critical analysis, are projected onto systematically organizational, theoretical and practical, mainly legal action Keywords: religion, law, essence, spirituality, freedom, justice, equality, post-non-classical stage of legal science, management for maintaining the system in optimal condition.

ностью от прочих детерминирующих факторов. Культурологический подход предполагает рассмотрение религии как одного из равноправных элементов духовной культуры (наряду с наукой, искусством, нравственностью); в теологическом – как связь человека с Богом. Современный философский словарь определяет религию (от лат. religio – «восстановление» или «воспроизводство связи») в виде устремленности человека и общества к непосредственной связи с абсолютом (Богом, богами, безусловным средоточием всего существующего, субстанцией, главной святыней). Причем внимание концентрируется не только на божественных, но и в их роли могут выступать и эгоцентристские, социоцентрические, космоцентристские начала [13, с. 560–561]. При всей специфичности отраслевых определений не следует отрицать, что это исходный материал к пониманию свойств религии, что немаловажно для философского, субстанционального постижения изучаемого феномена.

Философия права, 2018, № 2 (85)

Исходя из внешнего представления этого феномена, основанного на явных, не требующих дополнительного анализа признаках, это союз людей, объединенных единой духовной связью с верой в избранный абсолют, исповедующих один символ веры, сплоченных единым мировосприятием. Причем в исследованиях это понятие, как указывалось, не исчерпывается религиозным представлением. Религия вполне может проявляться и в социально значимых решениях, знаниях, принимаемых без эмпирического, рационального обоснования. Численность общности верующих также не имеет значения. Это может быть и незначительная группа, но устремленных, уверовавших в некий культ, со своим решением предельных проблем существования человека. Подчеркнем, что центром нашего интереса является религиозное мировоззрение в его соотношении с правом, согласуемое с общепризнанными ценностями. Понятно, что приведенная формулировка понятия религии, акцентирующая внимание на организационном единстве, обусловленном духовностью, вовсе не единственная. В литературе приводятся и иные сущностные признаки. К примеру, религию определяют как «способ духовно-практическогоосвоения мира, одну из областей духовной жизни общества, общностей, групп, индивидов и личностей», где особая роль отводится способу усвоения жизни общества, индивидов с проекцией и на последующее постижение картины социального мира. Подчеркиваются при этом характерные, сущностные черты: «1) необходимый аспект жизнедеятельности человека и общества; 2) способ выражения отчуждения человека в различных областях жизнедеятельности и преодоления этого самоотчуждения; 3) отображение и воспроизведение поступающей “извне” информации; 4) феномен культуры; 5) общественная подсистема, включающая некоторые элементы и выполняющая определенные функции» [4, с. 123]. Вряд ли можно согласиться с тем, что такой набор признаков есть искомая сущность. Выявление сущности любого явления, как известно, увязывается со свойствами, особенными признаками, без которых его существование, бытие невозможно представить.

Приведенные признаки схожи, а в ряде случаев и совпадают с другими видовыми проявлениями духовности. Так, особое отражение видения реальности свойственно и искусству и морали, праву как выделившийся культурный пласт универсума культуры свойственно и многим иным феноменам. То же относится и к структурному признаку, выделенному в виде социальной подсистемы общества. Если говорить о воспроизведении в религии отношений отчуждения и смирении как способе их преодоления, то на некоторых исторических этапах существования общества, к примеру, морали, также характерен этот признак, что до определенной степени отражается в содержании пословиц, поговорок [15]. По нашему убеждению, сущность религии заключается в объединяющей, эволюционирующей духовной (интеллектуальной, моральной, эмоциональной) связи людей, выражаемой в социально значимых решениях, действиях. Подчеркнем, что характеристика религии как духовного убежища «слабых» есть недопустимо ограниченное видение не только сущности этого феномена, но и однокорневых с ней иных явлений, определяющих существование общества. Духовность как ключевой субстанциональный признак религии нуждается в более глубоком рассмотрении. И было бы недостаточным ограничение ее лишь способом преодоления экзистенциональной замкнутости человека, организационным и духовным их единством. Ее результатом становится социальная сплоченность [5, с. 64], порождающая естественную ответную активность, в том числе и вовне, о чем свидетельствуют теоретические, преумножаемые во времени разработки. Этот сущностный признак, именуемый нами деятельностным потенциалом, в замалчивании по причинам изолированной «самопогруженности» верующих в собственные проблемы не возможен. Тем более, если речь идет о крупнейших в социуме, сохраняющихся, не исчерпавших своих возможностей, значимых организациях. Представляется, что такой признак характерен только мировым, длительно существующим открытым конфессиональным объединениям (христианство, ислам, буддизм, иудаизм), не отвергнутым в веках, пережившим критические периоды существования вви-

Философия права, 2018, № 2 (85)

101

ÏÐÎÁËÅÌÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÀÊÑÈÎËÎÃÈÈ ду неизбывной приверженности общепризнанным моральным ценностям – ценностям добра. Иные организации, не отвечающие либо частично соответствующие этим критериям, вряд ли можно относить к числу истинно духовных. Признаков организационного единства, декларируемой (не проверенной временем) духовности, что отмечается в «Современном философском словаре» в качестве обязательных обобщенных свойств понятия религии [13, с. 560–562], явно не достаточно для причисления возникающих организаций к числу религиозных. Духовность в них – лишь популярный попутный признак, поясняемый либо эйфорийным заблуждением, либо сознательным идеологическим использованием общепризнанных ценностей. Такого рода организации возможны в отнесении к прочим объединениям – сектам, общинам, сообществом, фракциям и так далее. Сложившиеся, устоявшиеся религиозные конфессии по результатам деятельности привержены одним и тем же ценностям. Их путь связан с непрекращающимся поиском, выработкой подходов, убеждающих в духовной состоятельности исповедуемых религиозных ценностей, подлинности проповедуемых идей, теорий, с вытекающими из них постулатами. История сообществ наполнена примерами и последствиями таких разработок, особенно зримо отслеживаемых на примерах основных религий мира. Нередко выдвигаемые в русле этих вероисповеданий концепции по результатам сравнимы с социальной революцией. К примеру, М. Вебер, опирающийся в своих исследованиях на теологическое учение Ж. Кальвина, доказывал, что протестантизм дал мощный толчок к развитию современной западной цивилизации с формированием своего образа мышления. Следует отметить, что деятельностный (теоретический и практический) организующий потенциал и, прежде всего, идеалистический, еще не исчерпан. Об этом, в частности, говорит профессор В. Н. Жуков, указывая на первопричину такого явления – «иррациональное начало в человеке». Им же подчеркивается, что идеалистические свойства религиозного сознания не зависимы от реальных общественных отношений, «но, напротив, сами их формируют» [7, с. 307–308]. Можно предположить, что признание значимости религиозного видения, обновленно-

102

го более чем столетней активной «очистительной» критикой, связанно для нас с официальным его игнорированием (поруганием). Постоянное возвращение к нему профессиональных исследователей во многом обусловливается самоочевидным фактом – бесконечно наблюдаемой, непояснимой разумностью существующего природного мира, во многом и социального. Это говорит не только о непознанной, но интуитивно ощущаемой действенности этого феномена в мире. Окончательного «вытеснения» религии и религиозного сознания с прогрессивным нарастанием научных знаний, с использованием новейшего исследовательского инструментария не произошло. Об этом свидетельствует и ученый мир с его великими именами, пришедший по результатам собственных исследований и ощущений к неординарному заключению – неверию в персонифицированное присутствие Бога, но допускающим его разумное участие в организации и поддерживаемом существовании живой и неживой природы в целом. Сказанное прослеживается в отдельном фрагменте о беспредельном восхищении «строением вселенной в той мере, в какой наука раскрывает его» [14, с. 43]. Такой вариант поиска «истины», с возвратом (спиралевидным) к «сомнительным» теологическим ценностям, конечно же, не мог остаться не замеченным. Нынешний постнеклассический, или плюралистический, этап научного познания действительности подошел к этому, исходя из смысла переживаемого периода, с иной стороны, признав равноправное существование такого постижения человекоразмерной действительности (без его игнорирования «от порога»), пока не будет доказано обратное. Антропный принцип латентно связан с восприятием метафизического свойства. Разумность в любых ее формах наблюдаема во многих сферах [9, с. 248], в том числе и там, где ее быть не может, со всякого рода абсурдно теологическими истолкованиями наблюдаемых фактов. Но наука с ее громадным опытом, объективными подходами, современным и постоянно совершенствующимся инструментарием способна противостоять такого рода толкованиям. В крайних не пояснимых ситуациях всего лишь, «допуская их существование», но не более. Напрашивается вывод, что активная сторона религиозного сознания, проявляемая в твор-

Философия права, 2018, № 2 (85)

ческом преобразовании действительности, формировании картины мира, заслуживает большего внимания. Полагаем необходимым ее особое выделение и закрепление в качестве сущностного критериального свойства. В этом случае сужается доминантная значимость ранее отмеченного субстанционального признака в виде отчуждения «обездоленных» с их ощущением свободы, но внутри себя (своей общности) [4, с. 125]. Такая сущностная черта религии, на наш взгляд, прослеживается и во взаимодействии религиозного сознания с правом. Известно, что в аксиологическом аспекте высшие блага, в числе которых и право, производны от идеальных, духовных ценностей. И что религиозное видение, поясняющее смысл и значение предельных состояний человеческого бытия, в отличие от рационального, есть психологическая, во многом интуитивная, предшествующая основа представления о подлинных высших сакрализованных ценностях. Не говоря уже о том, что существование религии связано с внутренним и внешним миром человека, производным от личного мировосприятия, перетекающим в мировоззрение общества и, наоборот, трансформируемого затем в рациональное видение и воплощение права. Фундаментальные ценности права – свобода, равенство и справедливость или три его субстанциональных модуса в обобщенном виде, вне их контекста представлены в религиозном сознании с последующими исканиями, истолкованиями. В религиозной интерпретации свобода, являющаяся краеугольным камнем права, – это изначальная данность человеческой воли, это дарованная Богом способность к непринужденному избранию добра, связанная с внутренней борьбой человека (Ис.1:19–20 – в толковании Свт. Василия Великого). В человеке заложена свобода выбора, поступков, критериально религиозном аспекте соотносимая со свободой от греха. В нашем (светском) случае – от неправомерных поступков, девиантного поведения, отклоняющегося от социальных норм, оттесняющее на задний план добро. Исключаем радикальные (по определению И. А. Ильина, «патологические») подходы, бытующие в православии, рассматривающие государство и его право с эсхатологических позиций как воплощение зла [1, с. 113]. Обратим внимание на толкование «греха» как

религиозной, а по результату – и правовой категории. Понимание греха, конечно, отличается от светского понятия неправомерного проступка, но между ними и много общего, в равной мере осуждающего крайне негативные, неправовые виды поведения. «Свобода от греха – это когда ты так ненавидишь грех, что лучше умрешь, чем допустишь его к себе даже в его начальной стадии, которая называется искушением…» [16]. Можно не соглашаться с подходами борьбы с греховностью, в нашем случае – неправомерными деяниями, тем более с таким пониманием свободы, изначально вызывающим отторжение в связи с традиционным неприятием религиозного участия, в свете хорошо известных в истории последствий такого согласия. Однако, при всем этом сложно отрицать и конечное единство, тождество целей религиозного и светского восприятия свободы, сжато выраженного в философском содержании права. В одном случае свобода как преодоление греха, обеспеченное нематериальными (метафизическими) началами, в другом – недопустимость порицаемых поступков при рассудочно нравственном понимании свободы. В обоих случаях перед нами свобода, исключающая произвол, познанная, осознанная необходимость, способ существования человека, свобода выбора с соблюдением условия свободной причинности, ответственностью за указанный выбор. Различны пути, но совпадающие по социально желаемым результатам, отвечающим корневым началам права, его идее. Единство целей безусловное, выраженное затем в воспитании, поддержании и утверждении правового человека, абрис которого сложился, но требуется его поддержание в актуальном, желательно высоком состоянии. Допустимо ли в этом случае недооценка (латентное пренебрежение) в научной теории приведенного пути вызревания и закрепления правового человека с культивированным религиозным сознанием, тем более с его представлениями о недолжном отношении к ближнему? Думается, что такое игнорирование нежелательно. Важным в этом случае является единство, необходимое для существования, закрепления гражданского общества, такой союз, который бы исключал пренебрежительность светского отношения к религиозным формирующим началам [4, с. 124–125].

Философия права, 2018, № 2 (85)

103

ÏÐÎÁËÅÌÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÀÊÑÈÎËÎÃÈÈ Изложенное выше относится и к равенству, справедливости как составляющим элементам свободы. В религиозном истолковании равенство есть видение себя в другом, где любовь примиряет. Справедливость, равно как и в моральных требованиях, связана с воздаянием по делам, не желанием того, что может нарушить жизнь и права другого, проявлением заботы о маргинальных слоях населения – о тех, кто сам себя обеспечить не может и так далее. Полного совпадения и исследуемых понятий в религиозном истолковании с их светским пониманием нет и быть не может, различия имеются. К примеру, не обнаруживается абсолютной тождественности в религиозном и социальном представлении справедливости, но в то же время нет и противоречивости, препятствующей единому восприятию этих одинаково желаемых для общества ценностей. Нет такого совпадения и в фундаментальных основах возникновения, становления и существования равенства и справедливости как явлений. В одном (религиозном видении) – любовь, в другом – нравственная рациональность, вызванная к жизни естественными правами и свободами, в глубине которых все же усматриваются религиозные начала ее порождающие. Право же как формализованное бытие свободы, равенства, справедливости не может существовать без соприкосновения с духовностью как корневым началом религии и права. Не исключено, что высший смысл и предназначение права, как уже указывалось, сокрыты в этом. Такое представление о феномене содержится не только в религиозных текстах, но незримо обнаруживает себя на инстинктивном уровне, сопровождая многие авторские аналитические разработки, нередко (по Канту) поражающие самих исследователей своим латентным присутствием, чему по господствующей (с периода Нового времени) парадигме, во многом по инерции, надлежит противодействовать. Продолжающаяся в теории традиционная борьба с нетерпимым, противостоящим научности отношением к любым религиозным началам, поддерживаемая секуляризацией, должна иметь разумные пределы. Невозможно, к примеру, отрицать положительного в конечном счете влияния религиозного сознания на формирование и поддержание в желаемом состоянии правового человека. Процесс ста-

104

новления гражданского общества, по нашему мнению, допускает любое толерантное по характеру отношение, способствующее движению (по мнению Канта) ко «второй природе» человека. Как известно, идея права и сущность права – явления различные. В метафизическом истолковании идеи права не исключается присутствия духа права, его «разума» (принципа либо принципов), пронизанных философией свободы. Сущность права – особенные черты (свойства, признаки), без которых существование предмета, феномена невозможно. Дополняя уже сказанное выше о сущностном признаке права – деятельностном потенциале, отметим, что не заметить его, даже при традиционном негативизме, было бы неправильным. Он по-прежнему противостоит разрушению социальной сплоченности, созидателен, посвоему обеспечивает движение к подлинной свободе, равенству, справедливости. Правда, такое свойство, присущее религиозному сознанию, более всего отслеживается в священной литературе, ритуальных текстах, произведениях искусства, проявляемых затем в теологических исследованиях, образовании, компонентах религиозной культуры – религиозной морали, искусстве, философии, праве. Таким образом, по умолчанию отводится некая видовая второстепенность, не определяющая цивилизованного пути развития. Безусловно, перечисленное, или творческое богатство, концентрируется в культуре как хранилище материализованных результатов жизнедеятельности, мышления общества на определенном историческом этапе его существования. Но правильно ли в этом случае отводить религии роль, значимость лишь опосредованно влияющую на поиск и содержание подлинного права? С доминантным при этом утверждением о приоритетности для человечества рационального, разумного (светского) начала или опыта человека. В истории многих стран и общин известны многочисленные случаи «разумных», исторически поздно осознаваемых заблуждений с впечатляющими неразумными людскими и иными жертвами при их практическом воплощении, сопоставимых разве что с аналогичными потерями при поисках «всеобщего счастья», инспирированных абсурдными религиозными идеями и идеалами. Подобные аффекты или демонстрация

Философия права, 2018, № 2 (85)

крайностей всегда приводили человечество к одному и тому же: к покаянному (молчаливому и гласному) признанию незыблемых основополагающих ценностей, концентрируемых в постулатах религии, – заповедей, предельному средоточию религиозно-моральных начал добра. Достоевский в знаменитых набросках письма Д. Кавелину констатировал: «Нравственные идеи есть. Они вырастают из религиозного чувства …» [3, с. 85]. Основы права, не вдаваясь в дискуссии о приоритетности в его формировании религии, морали или нравственности, ориентированы на первоисточник – духовность, с различным вкладываемым в нее содержанием. Религия, религиозное сознание не может исчерпываться лишь светскими ссылками на уже апробированные, архаические пути и фиксированные заблуждения, с обязательными рефренными упоминаниями о влиянии этого вида культуры на прошлые (но не сегодняшние) этапы становления и существования общества и права. Как и не может быть исключительным утверждение о первичности нравственных начал, определяющих становление и содержание права, поскольку нравственность разнится в зависимости от групповых о ней представлений. Глубинно на этот счет выразился И. Кант: «…следует обратить внимание на широко распространенное мнение о том, что морального прогресса в истории не существует. Многие люди убеждены, что человеку не дано стать ни на йоту лучше со времен своего возникновения, и все пороки, свойственные людям, неискоренимы в силу той же самой универсальной человеческой природы». По убеждению Ф. М. Достоевского, нравственность – тупиковый путь развития обществ, и особенно для таких конфессий, как православие, католицизм, протестантизм [3, с. 56, 87]. В качестве критерия им определяется религиозный идеал. Это, в частности, утверждается и Г. Дж. Берманом, исследовавшим эту взаимосвязь и утверждающим, что сущность религии – духовность проявляется в ее носителях морали, права, находящихся в определенной гармонии с божественными законоустановлениями и заповедями [6, с. 16]. Субстанционально признак религии, веры в сокрытом виде в феномене права присутствует. Из приведенного выше вполне возможен вывод, что без духовности (внутреннего интуитивного чувства

убежденности, выходящего за эмпирические пределы) целое, пользуясь афоризмом, распалось бы. Рациональность, разумность также не убедительны в том, что именно они изначально вложены в духовность. На их несоответствие искомому началу, в частности, указывал профессор В. А. Лекторский, подчеркивая, что светская рациональность (мораль, искусство, наука) более всего соотносятся со сферой эгоистических, корыстных интересов. Духовные же начала в его представлении – это «система высших над-индивидуальных ценностей, которым подчинены все остальные (в частности, утилитарные) ценности» [11, с. 35–36]. В связи с этим отметим пагубность прикосновения к данным категориям истово верующих, различного рода теоретиков-толкователей, равно как и практиков, привносящих, как правило, субъективное авторское видение, зачастую не совпадающее с истинным смыслом первоисточника. Представляется, что такое «прикосновение» нередко пагубным образом отражается на объективном понимании любых исследуемых идей, низводя их в восприятии до противоположного смысла, что особенно ощутимо иллюстрируется историческими этапами существования и интерпретации религиозных текстов, ритуалов, традиций с доведением их подчас до сектантского абсурда либо полного отвержения исходных постулатов. Этим в немалой степени поясняется бытующий скепсис, негативизм к религии и производному сознанию, следствием которого становится обесценивание религиозных начал, игнорирование их позитивной значимости, в том числе для регулирования жизнедеятельности общества. Можно предположить, что априорно религиозные источники посвящены добру – добру идеальному, которые в конечном счете обеспечивают равновесное существование социального мира. Все, что создано, во многом «живет» благодаря вольному или невольному следованию этой идее, не всегда четко осознаваемой человеческим разумом. Иное в длительном существовании невозможно. Без этого, выражаясь афористически, целое бы распалось. В нашем исследовании приоритетно ориентирование на содержание именно такого замысла в религиозных источниках. Сказанное в полной мере относится и к праву, где, по заключению Г. Дж. Бермана, существует определенная связь правопорядка

Философия права, 2018, № 2 (85)

105

ÏÐÎÁËÅÌÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÀÊÑÈÎËÎÃÈÈ в обществе и государстве с «фундаментальными воззрениями человека относительно смысла своей жизни и конечной цели истории, то есть с верой». Все иное означает оторванность права «от своих корней» [6, с. 16]. Отметим, что вывод о доминантной значимости духовных (религиозных) начал жизненной реальности, проявляющихся в том числе и в праве, связан с понятным непризнанием используемого иррационального метода в качестве научного, основанного на чувствах, впечатлениях, интуиции. Подтверждением сказанному является исторически бесконечная череда субъективных религиозных «прозрений», с нередким их воплощением в жизнь, но в то же время известно, что разум, рациональность с ее логикой не всесильны. Подтверждением тому является саморефлексия, породившая диалектику, лежащую в основе гегелевского понимания саморазвития Абсолютного Духа. Такая дилемма («духовного – разумного» начал) в настоящее время не признается проблемой, поскольку нынешний этап науки не исключает, а допускает использование и того и другого способов для полноты, глубины исследования. По нашему мнению, такое «допущение» возможно лишь в отношении квинтэссенции религиозной духовности, лапидарно сформулированной в непреходящих высших ценностях – заповедях. Конечные критерии понимания добра нашли ныне выражение в философском представлении свободы, равенства, справедливости, милосердии. Такой уровень кристаллизации по умолчанию допускается, но в научных трудах метафизический (точнее – трансцендентный) подход предпочитают избегать, ограничиваясь историческим упоминанием – эпизодом его формирования. Равноправным этот метод не признается, воспринимается в качестве дополнительного экспонирующего существование в теории и проходного интуитивного метода-предположения. К сожалению, подобное отношение не привносит желаемой (критериальной) ясности в свойственную человеку саморефлексию, ее сущностную природу, предопределяющую принятие решений с вытекающими из них действиями. Складывается иллюзия абсолютной рациональности, дополнительно подтверждаемой затем дискуссиями, утверждающими приоритет разумности – коллективного разума, неоднажды заводившего человечест-

106

во «в тупик». Исходные духовно-религиозные начала – наиболее древняя, не утраченная до сего времени форма осознанного восприятия реальности, права. Их существованием в конечном счете человек и человечество обязаны сохранением своего вида, своего сообщества. Постулаты «не убий», «не укради» и другие значимы не для отдельного индивидуума, но для всех разумных сообществ, принимающих значимые решения. Такой уровень кристаллизации религиозных ценностей, поясняемый их предельной духовностью, порицаемым (при всей секуляризации) быть не может. Это равноправный, если не максимально оценочный, метод исследования и понимания действительности, заслуживающий более достойного места в сравнении с тем, которое нередко отводится ему в настоящее время. Если же говорить о праве, то представление о нем определяется, прежде всего, религиозными истоками, проявляющимися затем и в естественно-правовых и в этических присущих ему началах, что, по сути, есть завершенное цельное сущностно-духовное восприятие этого феномена, что не расходится с выводами, уже высказанными в специальных источниках [12, с. 65]. Сказанное соотносится с качественным своеобразием (идентичностью) российского социума: мировосприятием этноса, поясняемого во многом остаточной, но сохраняемой еще духовностью; неразобщенностью людей; внутренним поиском истинной правды, справедливости; внутренней потребностью в добре, свете, жертвенности, силе духа, неразрывно связанных с православием, ценностей не до конца еще разрушенных западным прагматизмом, автономизацией личности, не умещающихся в сознании эксцессов терпимости. При исторически быстрой в недавнем прошлом смене форм жизни в российском сообществе, с потерей для многих гражданских ориентиров, с критическим пересмотром социальных институтов, попытками изменения моральных и гражданских устоев семьи и веры (православия), при всей «широкости», уживчивости русской натуры (Ф. М. Достоевский, В. В. Розанов) [14, с. 29–30] российский менталитет не претерпел существенных изменений, оказался слабо подверженным и последующей цивилизационной коррозии с ее спорными толерантными ценностями. До определенной сте-

Философия права, 2018, № 2 (85)

пени сохранению этих качеств способствовало использование при социализме менталитетно привычных для этноса традиционных средств преобразования отечественной реальности. Дальнейшее экспериментаторство, и особенно с корректировкой своеобразия исконно присущего россиянам, крайне нежелательно. Социально-экономическая неизменность, разумная, с использованием эксклюзивных качеств народа – гарантия самосохранения, самовыживания, поступательного развития общества. Трудно в этом случае не согласиться с выводами, приводимыми в специальных монографических исследованиях, одно из которых свидетельствует, что «обсуждение

проблем духовности для нас – это не воспарение, не уход от злобы дня, а самое насущное дело, во многом более практичное, чем многие другие. Я убежден в том, что если Россия не сможет повернуться к духовности, она погибнет как великая и неповторимая культура, а значит и как страна», – отмечал В. А. Лекторский [11, с. 37]. Разумеется, такие выводы значимы и для права как регулятора жизни, неразрывно связанного с духовностью. Таковым в постнеклассическом аспекте видится, по нашему мнению, сущностное взаимоотношение религии и права как синтез, единство метафизических начал и начал правового регулирования.

Литература

Bibliography

1. Бердяев Н. А. Новое религиозное сознание и общественность. М., 1999. 2. Вебер М. Социология религии (типы религиозных сообществ) // Избранное. Образ общества. М., 1994. 3. Достоевский Ф. М. Дневник писателя // Полное собрание сочинений: в 30 т. М., 1984. Т. 27. 4. Давыдов Т. П., Яблоков И. Н. Религия и право // Философия права. Курс лекций: учебное пособие: в 2 т. / А. В. Аверин, И. А. Гобозов, А. Г. Гузнов и др.; отв. ред. М. Н. Марченко. М., 2017. Т. 2. 5. Дюргкейм Э. Элементарные формы религиозной жизни. Тотемическая система Австралии. URL: https://yandex.ru/search/?clid= 9582&text=дюркгейм=2. 6. Берман Г. Дж. Вера и закон: примирение права и религии. М., 1999. 7. Жуков В. Н. Право как ценность // Философия права. Курс лекций: учебное пособие: в 2 т. / С. Н. Бабурин, А. Г. Бережнов, Е. А. Воротилин и др.; отв. ред. М. Н. Марченко. М., 2017. Т. 1. 8. Ильин И. А. Собрание сочинений: в 10 т. М., 1994. Т. 4. 9. Казютинский В. В. Астрономия и современная картина мира. М., 1996. 10. Кант И. Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане: пер. с нем. // Собрание сочинений: в 8 т. М., 1994. Т. 8. 11. Лекторский В. А. Эпистемология классическая и неклассическая. М., 2001. 12. Мартышин О. В. Метафизические концепции права // Государство и право. 2006. № 2.

1. Berdyaev N. A. New religious consciousness and society. Moscow, 1999. 2. Weber M. Sociology of religion (types of religious societies) // Selected works. The image of society. Moscow, 1994. 3. Dostoyevsky F. M. The diary of a writer // Complete set of works: in 30 vol. Moscow, 1984. Vol. 27. 4. Davydov T. P., Yablokov I. N. Religion and law // The philosophy of law. Lecture course: a tutorial: in 2 vol. / A. V. Averin, Y. A. Gobozov, A. G. Guznov etc.; executive ed. M. N. Marchenko. Moscow, 2017. Vol. 2. 5. Durkheim E. Elementary forms of religious life. Totemic system of Australia. URL: https:// yandex.ru/search/?clid=9582&text=дюркгейм=2. 6. Berman G. Faith and law: reconciliation of law and rights. Moscow, 1999. 7. Shzukov V. N. Law as a value // Philosophy of law. Lecture course: a tutorial in 2 vol. / S. N. Baburin, A. G. Bereshznov, E. A. Vorotilyn etc.; executive ed. M. N. Marchenko. Moscow, 2017. Vol. 1. 8. Ilyin I. A. Set of works: in 10 vol. Moscow, 1994. Vol. 4. 9. Kaziytinsky V. V. Astronomy and the contemporary picture of the world. Moscow, 1996. 10. Kant I. The idea of global history in the global-civil respect: translated from Germany // Set of works: in 8 vol. Moscow, 1994. Vol. 8. 11. Lektorskiy V. A. Classical and non-classical epistemology. Moscow, 2001. 12. Martyshkin O. V. Metaphysical concepts of law // State and law. 2006. № 2.

Философия права, 2018, № 2 (85)

107

ÏÐÎÁËÅÌÛ ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÀÊÑÈÎËÎÃÈÈ 13. Пивоваров Д. В. Религия // Современный философский словарь / под общ. ред. В. Е. Кемерова и Т. Х. Керимова. 4-е изд., испр. и доп. М., 2015. 14. Розанов В. В. Мимолетное // Русская идея. «Начала». Религиозно-философский журнал. 1992. № 3. 15. Пробудись. Портал о мудрости. URL: http://www.probydis.ru/aforizmy-po-temam/. 16. Твоя Библия. URL: http://www.bible. com.ua/answers/r/35/313610. 17. Albert Einstein, in a letter March 24, 1954, from Albert Einstein the Human Side, Helen Dukas and Banech Hoffman. Princeton, 1981. URL: https://www. liveinternet.ru.

108

13. Pivovarov D. V. Religion // Contemporary philosophical dictionary / general ed. by V. E Kemerov, T. H. Kerimov. 4 th ed., amended and supplemented. Moscow, 2015. 14. Rosanov V. V. The Fleeting // The Russian concept. «The origins». Religious-philosophical magazine. 1992. № 3. 15. Awake. Portal about wisdom. URL: http:// www.probydis.ru/aforizmy-po-temam/. 16. Your Bible. URL: http://www.bible. com.ua/answers/r/35/313610. 17. Albert Einstein, in a letter March 24, 1954, from Albert Einstein the Human Side, Helen Dukas and Banech Hoffman. Princeton, 1981. URL: https://www. liveinternet.ru.

Философия права, 2018, № 2 (85)

ÄÓÕÎÂÍÛÅ È ÑÎÖÈÎÊÓËÜÒÓÐÍÛÅ ÎÑÍÎÂÀÍÈß ÏÐÀÂÀ ÓÄÊ 316.346 ÁÁÊ 60.54

Âàêóëà Èâàí Ìèõàéëîâè÷ Vakula Ivan Mikhailovich заведующий кафедрой гуманитарных и социально-экономических дисциплин Ростовского юридического института МВД России доктор философских наук, профессор. Chief of the Humanitarian and Socio-Economic Disciplines Department of the Rostov Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, Doctor of Philosophy, Professor. E-mail: [email protected]

Çàãóòèí Äìèòðèé Ñåðãååâè÷ Zagutin Dmitriy Sergeevich профессор кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин Ростовского юридического института МВД России доктор философских наук, доцент. Professor of Humanitarian and Socio-Economic Disciplines Department of the Rostov Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, Doctor of Philosophy, Associate Professor. E-mail: [email protected]

ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÑÎÖÈÀËÜÍÎÉ ÇÀÙÈÒÛ ÐÎÑÑÈÉÑÊÎÉ ÌÎËÎÄÅÆÈ Legal aspects of the Russian youths social protection В статье утверждается, что ряд процессов социального развития стал по-новому воздействовать на уровень благосостояния всего российского населения в целом и молодежи как специфичной социально-демографической группы в особенности, вследствие чего перед государством стоит задача вносить коррективы в государственную молодежную политику и в систему социальной защиты молодежи. Авторы отмечают, что право на получение социальной защиты стало одной из главных составляющих правового статуса молодежи. Ключевые слова: российская молодежь, государственная молодежная политика, социальная защита, правовой статус молодежи.

Переход российского общества к рыночным отношениям и связанное с ним обострение социальных проблем у широких слоев населения с необходимостью требуют формирования и развития общественного института социальной защиты различных групп населения. К числу крайне уязвимых, прежде всего в силу возраста, отнесем молодежь. Ее объективное социальное положение в структуре общества, неполнота социального статуса, уязвимость по отношению к институциональным структурам указывают на социальную незащищенность этой группы, степень которой очень сложно измерить [1]. Поэтому система социальной защиты молодежи

A number of social development processes began to affect the level of welfare of the entire Russian population as a whole and the youth as a specific sociodemographic group in a new way, especially as a result of which the state faces the task of making adjustments to the state youth policy and the system of social protection of young people. The right to receive social protection has become one of the main components of the legal status of youth. Keywords: Russian youth, state youth policy, social protection, legal status of youth.

является важнейшим фактором социального, экономического, правового, политического, духовного развития общества и представляет собой основу социальной политики российского государства [13, с. 209–214]. Теоретическое и практическое внимание к социальному положению молодежи продиктовано необходимостью осмысления этой сложной, разнородной и динамично развивающейся социальной группы. Молодежью считаются лица в возрасте от 14 до 30–32 лет. При этом возрастной критерий является превалирующим, он носит системообразующий характер и позволяет говорить о наличии такой достаточно обособленной группы, как молодежь.

Философия права, 2018, № 2 (85)

109

ÄÓÕÎÂÍÛÅ È ÑÎÖÈÎÊÓËÜÒÓÐÍÛÅ ÎÑÍÎÂÀÍÈß ÏÐÀÂÀ Своеобразие данной социальной группы заключается в наличии у нее специфических социально-психологических свойств, определяющих процесс становления молодого человека как личности. Заметим, что значительная часть молодых людей (учащиеся, студенты) не имеет прочного и стабильного социального положения. Социальные особенности групп молодежи могут определяться как их формальной принадлежностью к различным структурам общества, так и непосредственной включенностью в массовые движения [2, с. 11]. Правовым аспектам социальной защиты российской молодежи уделяют внимание многие представители социальных и гуманитарных наук, заслуживают внимания по данной теме работы И. В. Григорьева, Т. А. Евстратовой, Н. С. Кипинган, В. А. Лукова, А. В. Медведева, Т. К. Мироновой, М. С. Сагандыкова, В. И. Чупрова, Г. Х. Шафиковой. Как указывает в своем исследовании А. В. Медведев, негативные последствия демографического кризиса, процесс экономического расслоения населения, угроза социальной безопасности общества, а также тот объективный факт, что молодежь составляет значительную часть общества, способствовали созданию эффективно действующего механизма социальной защиты данной общественно-демографической группы [3]. Основой системы социальной защиты молодежи выступает правовая база, включающая в себя систему правовых актов на федеральном, региональном и местном уровнях. Очевидно, что в условиях постоянно трансформирующегося общества, а именно в вопросах потребностей, ценностей, способах взаимодействия индивида и общества, стратегические преимущества будут у тех государств, которые смогут эффективно развивать правовую базу защиты молодежи, отвечающей потребностям сегодняшнего и завтрашнего дня [4]. Право на получение социальной защиты является важной стороной правового статуса молодежи – ее правового положения в обществе, определяемого системой равных прав и обязанностей всех граждан, установленных конституцией, законами и социальной политикой государства. Молодые граждане равны

110

перед законом независимо от социального и материального положения, расовой и национальной принадлежности, пола и возраста, рода и характера занятий, уровня образования и прочих обстоятельств. Источники права, регламентирующие общественные связи в сфере социальной защиты российской молодежи, имеют одновременное отношение и к публичной, и к частной сфере регулирования, что, безусловно, указывает на сложную правовую природу данных связей [14]. Это объясняется тем, что общественные связи в сфере социальной защиты российской молодежи регулируются в первую очередь нормами конституционного, административного, налогового права, а во вторую – нормами трудового права и права социального обеспечения. В качестве государственной правовой базы социальной защиты молодежи выступают Конституция Российской Федерации, Федеральный закон «Об образовании в Российской Федерации», важные положения намечены и обсуждаются в проекте ФЗ «О молодежи и государственной молодежной политике в Российской Федерации». К основным направлениям государственной молодежной политики прежде всего относятся: обеспечение достойного существования молодых людей, свободное развитие личности, социальная справедливость. Реализация социальной политики по указанным направлениям имеет своей целью создание социально-правовой защищенности молодежи [5, с. 5–7]. Что же представляет собой система социальной защиты молодежи? Под ней подразумевается совокупность установленных государством социальных, экономических, правовых, юридических гарантий и прав, общественных институтов и учреждений, обеспечивающих их реализацию и создающих условия для поддержания жизнеобеспечения и деятельного существования различных социальных слоев и групп населения, прежде всего, социально уязвимых [6]. Следует отметить, что категория «социальная защита населения» является социальноэкономической и правовой. В широком семантическом значении социальная защита – это особый вид деятельности государства и его

Философия права, 2018, № 2 (85)

социальных институтов, которая нацелена на обеспечение социальных, экономических, правовых, политических и иных прав и гарантий молодого человека. В узком же смысловом понимании под социальной защитой молодежи подразумевается политика государства, направленная на обеспечение существования тех особо уязвимых групп населения, которые находятся в сложном социально-экономическом положении [7, с. 158–164]. Иными словами, система социальной защиты ориентирована на широкие слои и различные группы населения, однако ее реальное воплощение по отношению к уязвимым социальным группам является дифференцированным: активной и трудоспособной молодежи она должна помогать в получении равных возможностей в сфере образования и профессионального обучения, освоения профессии и трудоустройства, включения в систему трудовых отношений. Что же касается нетрудоспособных по тем или иным причинам групп молодежи, то социальная защита должна оказывать комплекс услуг социального и правового характера за счет государства, то есть создавать и формировать необходимые условия для полноценной жизнедеятельности. А. В. Медведев определяет социальную защиту молодежи как некую «совокупность общественных отношений, возникающих между молодым человеком и органами государства, органами местного самоуправления, иными физическими и юридическими лицами, по обеспечению условий для нормальной жизнедеятельности рассматриваемой социальной группы, включая создание такой среды, при которой возможна самозащита своих прав и законных интересов» [8, с. 212–213]. Важной целью государственной системы социальной защиты российской молодежи является помощь молодым людям обрести чувство собственного достоинства, веру в собственные силы, желание личным эффективным трудом добиться улучшения жизни, а не пассивно ожидать его. Социально здоровый человек нуждается не только в социальной безопасности и защите, но и в возможности самоопределиться, самоутвердиться и самореализоваться [15]. При разработке мер социальной защиты необходим учет возрастных интересов и потребностей, а также дифференцированный

подход к каждой социальной группе молодежи: 1) инвалиды; 2) сироты; 3) молодые семьи; 4) школьники; 5) учащиеся профессионально-технических лицеев и колледжей; 6) студенты; 7) молодые специалисты; 8) молодые рабочие; 9) подростки-правонарушители. Важнейшими принципами социальной защиты молодежи являются гуманизм и справедливость, выступающие залогом построения правового, демократического государства. Что означают указанные принципы в плане их практической реализации? Во-первых, быть гуманным и справедливым при обеспечении социальной защиты – значит уметь правильно оценить личностный потенциал молодого человека, его внутренние ресурсы, осознать главные причины жизненных затруднений и определить пути выхода из них. Важна также оценка молодого человека с позиции его способности осуществлять конкретную деятельность по самозащите, проявлять личную инициативу во избежание пассивного ожидания помощи и стимулирования иждивенческих настроений. Во-вторых, быть гуманным и справедливым в реализации социальной защиты – это признавать самоценность личности молодого человека, его право на свободу, развитие личностных способностей; это создание гуманных отношений между молодыми людьми и обществом, базирующихся на толерантности, доброте, взаимопомощи, взаимопонимании. В-третьих, принцип гуманизма и справедливости в социальной защите молодежи – это обеспечение на правовой основе равнодоступных защитных гарантий и благ данной социально-демографической группе [9, с. 166–169]. Социальная защита молодежи (как учащейся, так и студенческой) органически включает в себя разнообразные мероприятия, проводимые в образовательных и необразовательных учреждениях, а также работу с семьей и общественностью. Основным результатом такой деятельности является формирование социальной защищенности молодежи как устойчивого психосоциального состояния, включающего уверенность в ее успешном социально-профессиональном определении, а также эффективную социализацию [10, с. 41–45].

Философия права, 2018, № 2 (85)

111

ÄÓÕÎÂÍÛÅ È ÑÎÖÈÎÊÓËÜÒÓÐÍÛÅ ÎÑÍÎÂÀÍÈß ÏÐÀÂÀ Социальная защищенность молодежи формируется, как правило, путем дифференциации индивидуальных планов развития личности, образования. Как результат такой дифференциации молодые люди приобретают знания, умения и навыки, достаточные для реализации их познавательных интересов и социально-профессиональных намерений. Таким образом, важной основой социальной защиты молодежи выступает организация образовательной системы в интересах социализации молодых людей. Существенным правовым аспектом социальной защиты российской молодежи является всесторонний учет интересов этой особой группы в условиях складывающихся рыночных отношений, и особую значимость приобретает помощь социально уязвимым и незащищенным слоям молодежи, относящимся к так называемой группе риска [11, с. 137– 143], которой необходимы различные социально-психологические мероприятия, формирующие устойчивость против пропаганды алкоголя, наркотиков, насилия, агрессивного поведения. Стоит отметить, что система социальной защиты молодежи начинается с защиты семьи, матери и ребенка, правовое обеспечение этой сферы является одним из самых разработанных, поскольку на социальную защиту детей мобилизованы учреждения социального обеспечения, здравоохранения и образования. Вместе с тем финансирование данной сферы требует поиска и дополнительных средств для проведения мер социальной защиты. Социальная защита российской молодежи включает не только деятельность различных государственных учреждений и организаций по защите прав этой группы населения, но и реализацию комплекса мероприятий, способствующих самостоятельной защите социально-экономических прав молодых людей. Молодежь в современном российском обществе имеет реальную возможность для самостоятельной защиты, а соответственно, и для реализации принадлежащих ей прав. Следовательно, социальная защита данной категории граждан может быть реализована не только посредством различных внешних регуляторов (государственные учреждения, организации), но и самостоятельной защиты собственных прав.

112

Многие исследователи проблематики правовых аспектов социальной защиты российской молодежи отмечают, что в течение последнего десятилетия произошли значительные изменения в подходе к пониманию и решению основных целей и задач государственной молодежной политики. В числе приоритетных направлений развития социальной защиты российской молодежи в современных условиях можно обозначить следующие [12]: – активизация разработки теории социальной защиты различных уязвимых групп населения (в первую очередь молодежи и молодых семей), обоснование правовых норм деятельности и организационных структур; – усиление государственной молодежной политики в сфере социальной защиты населения за счет конкретизации политических решений в области помощи и поддержки молодежи как социально уязвимой группы; – концентрация разнообразных ресурсов (социальных, экономических, интеллектуальных) с целью обеспечения конституциональных и социальных норм, реализации социальных гарантий; – разработка социальных технологий в работе с уязвимыми группами населения (в том числе и с молодежью); – обеспечение дифференцированного подхода в реализации социальной защиты молодежи и других уязвимых групп; – совершенствование и укрепление системы социального обслуживания как одного из важных направлений социальной защиты различных уязвимых групп населения (включая его организационно-управленческое, материально-техническое, информационно-аналитическое и правовое обеспечение); – формирование системы социального обслуживания через сеть различных учреждений: специализированных центров комплексного обслуживания, отделений социальной помощи молодым семьям на дому, органов социального обслуживания семьи, детей, подростков и молодежи; – привлечение широкой общественности к разработке и реализации целевых программ федерального и регионального уровней по социальной защите уязвимых групп населения. Таким образом, изучение реальных потреб-

Философия права, 2018, № 2 (85)

ностей молодежи в социальной помощи является ключевым элементом при формировании системы их социального обслуживания. Основой системы социальной защиты российской

молодежи выступает правовая база, включающая государственные законы Российской Федерации, государственную молодежную политику и местные положения.

Литература

Bibliography

1. Гафиатулина Н. Х. Социологический анализ социального здоровья студенческой молодежи Юга России в рамках теории структурной маргинальности // Инженерный вестник Дона. 2015. № 1. Ч. 2. URL: ivdon.ru/ru/ magazine/archive/n1p2y2015/2826. 2. Евстратова Т. А. Молодежь в местном самоуправлении России: социолого-управленческий аспект: автореф. дис. … канд. социол. наук. М., 2006. 3. Медведев А. В. Социальная защита молодежи в Российской Федерации: правовые аспекты: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2009. 4. Распоряжение Правительства Российской Федерации от 17.11.2008 № 1662-р (ред. от 10.02.2017) «О Концепции долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2020 года». URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_ LAW_82134/. 5. Корчагина Д. Т. Правовые аспекты социальной политики государства на современном этапе // Вестник Челябинского государственного университета. 2008. № 1. 6. Закон Российской Федерации от 17.07.1999 № 178-ФЗ «О государственной социальной помощи». URL: http://www. consultant.ru/document/cons_doc_LAW_23735/. 7. Гафиатулина Н. Х. Государственная молодежная политика в сфере социального здоровья молодежи // Вестник науки и образования. 2012. № 2 (42). 8. Медведев А. В. Социальная защита молодежи в Российской Федерации // Российский юридический журнал. 2009. № 2. 9. Основы социальной работы / отв. ред. П. Д. Павленок. М., 1999. 10. Загутин Д. С., Гафиатулина Н. Х., Самыгин С. И. Социальное здоровье российской студенческой молодежи в контексте реализации институциональных механизмов социальной поддержки // Гуманитарные, социальноэкономические и общественные науки. 2017. № 8-9.

1. Gafiatulina N. H. Sociological analysis of the social health of students in the South of Russia in the framework of the theory of structural marginality // Engineering bulletin of the Don. 2015. № 1. Part 2. URL: ivdon.ru/en/magazine/ archive/n1p2y2015/2826. 2. Evstratova T. A. Youth in local self-government of Russia: sociologic-management aspect: abstract of dis. ... PhD in Sociology. Moscow, 2006. 3. Medvedev A. V. Social protection of youth in the Russian Federation: legal aspects: abstract of dis. … PhD in Law. Ekaterinburg, 2009. 4. Order of the Government of the Russian Federation of 17.11.2008 № 1662-R (ed. of 10.02.2017) «On the Concept of long-term social and economic development of the Russian Federation for the period up to 2020». URL: http:// www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_ 82134/. 5. Korchaginа D. T . Legal aspects of the state’s social policy at the present stage // Bulletin of the Chelyabinsk State University. 2008. № 1. 6. Law of the Russian Federation of 17.07.1999 № 178-FZ «On state social assistance». URL: http:/ /www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_ 23735/. 7. Gafiatulina N. H. State youth policy in the field of social health of youth // Journal of development of science and education. 2012. № 2 (42). 8. Medvedev A. V. Social protection of youth in the Russian Federation // Russian legal journal. 2009. № 2. 9. Fundamentals of social work / executive ed. P. D. Pavlionok. Moscow, 1999. 10. Zagutin D. S., Gafiatulina N. H, Samygin S. I. Social health of the Russian student youth in the context of the implementation of the institutional mechanisms of social support // Humanitarian, socio-economic and social sciences. 2017. № 8-9. 11. Gafiatulina N. H. Social health of Russian youth in the risk of a transformed society // Bulletin of the Institute of history, archeology and ethnography. 2012. № 3 (31).

Философия права, 2018, № 2 (85)

113

ÄÓÕÎÂÍÛÅ È ÑÎÖÈÎÊÓËÜÒÓÐÍÛÅ ÎÑÍÎÂÀÍÈß ÏÐÀÂÀ 12. Social work: theory and practice / ed. 11. Гафиатулина Н. Х. Социальное здоровье российской молодежи в условиях риска E. I. Holostova, A. S. Sorvina. Moscow, 2004. 13. Lubsky A. V., Lurje A. G., Popov A. V. трансформирующегося общества // Вестник Института истории, археологии и этнографии. and etc. Russia in search of national integration model // Mediterranean journal of social scienc2012. № 3 (31). 12. Социальная работа: теория и практика / es. 2015. Vol. 6. № 4. 14. Volkov Y. Y., Krotov D. V., Rachipa A. V. под ред. Е. И. Холостова, А. С. Сорвина. М., 2004. 13. Lubsky A. V., Lurje A. G., Popov A. V. and etc. Definition of the subjectivity of financial and etc. Russia in search of national integration capital in sociological science // Indian journal of model // Mediterranean journal of social scienc- science and technology. 2016. Vol. 9. № 5. 15. Gafiatulina N. H., Imgrunt S. I., Samyes. 2015. Vol. 6. № 4. 14. Volkov Y. Y., Krotov D. V., Rachipa A. V. gin S. I. Social security and social health of Rusand etc. Definition of the subjectivity of financial sian society: monograph. Saarbucken, 2017. capital in sociological science // Indian journal of science and technology. 2016. Vol. 9. № 5. 15. Gafiatulina N. H., Imgrunt S. I., Samygin S. I. Social security and social health of Russian society: monograph. Saarbucken, 2017.

114

Философия права, 2018, № 2 (85)

ÓÄÊ 27 ÁÁÊ 86.37

Ðîæêîâñêèé Âèòàëèé Áîðèñîâè÷ Rozhkovskij Vitaliy Borisovich профессор кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин Ростовского юридического института МВД России доктор философских наук, доцент. Professor of Humanitarian and Socio-Economic Disciplines Department of the Rostov Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, Doctor of Philosophy, Associate Professor. E-mail: [email protected]

Êðàñíîâà Àëèíà Ãåîðãèåâíà Krasnova Alina Georgievna ассистент кафедры философии религии и религиоведения Института философии и социально-политических наук Южного федерального университета кандидат философских наук. Assistant Professor of Philosophy of Religion and Theology Department of the Institute of Philosophy and SocialPolitical Sciences of Southern Federal University, PhD in Philosophy. E-mail: [email protected]

ÔÀÐÈÑÅÉÑÒÂÎ ÊÀÊ ÔÎÐÌÀ «ÁËÀÃÎ×ÅÑÒÈß» È ÅÃÎ ÀÍÒÈÏÎÄÛ Â ÕÐÈÑÒÈÀÍÑÊÎÉ ÊÓËÜÒÓÐÅ Hypocrisy as a form of «godliness» and its opposites in the christian culture В статье отмечается тот факт, что в современной российской культуре образовалась ситуация духовной пустоты, обусловленная разрывом с ее корнем – православным духовным опытом, когда утрачено его глубинное понимание и его интеграция с культурой. По мнению авторов, несмотря на современное возрождение православных ценностей, они усваиваются культурой внешне, что выражается в процветании явления фарисейства, наблюдаемого в церковной и светской среде. Утверждается, что православный духовный опыт хранит в себе идею умаления человека, христианского смирения, которая наиболее ярко выражена в феномене святости. Ключевые слова: фарисейство, православная культура, секулярная культура, умаление, юродство, благочестие.

Современная российская культура, корни которой, без всякого сомнения, уходят в христианскую культуру, в православное миропонимание и миросозерцание, в настоящее время переживает кризис, который можно охарактеризовать как вакуум, пустоту. С православными корнями произошел разрыв в несколько атеистических десятилетий, и в этом разрыве была нарушена преемственность, размыта сама православная культурная почва, много веков питавшая умы и души. Вследствие этого разрыва образовалась пустота, которую ни-

In modern Russian culture was formed the situation of the spiritual vacuum caused by the break with its root – Orthodox spiritual experience; there was lost its deep understanding and its integration with culture. Despite the modern revival of Orthodox values, the culture assimilates these values outwardly, resulting in the prosperity of the Pharisaism phenomenon, observable in Church and secular environment. However, the Orthodox spiritual experience includes the idea of human kenosis, the idea of Christian humility, which is most clearly expressed in the phenomenon of Holiness. Keywords: pharisaism, orthodox culture, secular culture, depreciation, foolishness for Christ’s sake, piety.

как не смогли ничем адекватно заполнить – ни постмодернизмом, как на Западе, ни советскими ценностями, по сути своей религиозными, но религиозными искусственно – как религия человеческого разума. В настоящее время российская культура находится в пустоте: мы не знаем, куда нам двигаться, какова наша цель и в чем, собственно, смысл. Мы начинаем возрождать русскую православную культуру, но что возрождается? Заимствованный у Запада культ потребления дает о себе знать, и в том числе в

Философия права, 2018, № 2 (85)

115

ÄÓÕÎÂÍÛÅ È ÑÎÖÈÎÊÓËÜÒÓÐÍÛÅ ÎÑÍÎÂÀÍÈß ÏÐÀÂÀ современном религиозном сознании. Примером тому является процветающее ныне фарисейство – форма религиозной жизни, при которой религия тоже «потребляется», как и всякая другая часть массовой культуры, в утилитарных целях человека. В религии указанные цели маскируются чем-то благовидным, но суть при этом не меняется. Царство, которое не от мира сего (Ин. 18:36), пытаются превратить в царство Божие на земле – это фарисейская идея и фарисейское устремление. Об этой особенности фарисейства, составляющей его сущностную характеристику как искаженной формы религиозного сознания, писал С. Л. Франк: «Мнимое подобие оцерковления мира, приводящее к обмирщению Церкви, есть существо фарисейства – того искажения духовной жизни, в котором внешнее подобие правды заменяет ее внутреннюю сущность и вытесняет ее. Фарисейство есть не отдельное конкретное историческое явление, а имманентное, всегда вновь возрождающееся заболевание человеческого духа. Его существо заключается в смешении самой святыни с внешними формами и способами ее осуществления, в силу чего она теряет характер подлинной святыни. Всякий социальный утопизм, всякая вера в абсолютно священный характер каких-либо начал и форм внешней, эмпирической общественной жизни, всякая попытка насадить внешними мерами и общественными реформами “царство Божие на земле” содержит в себе эту духовную болезнь фарисейства и в меру своего осуществления обнаруживает все нравственное зло фарисейства – его бесчеловечность, бездушие, его мертвящий формализм» [8, c. 199–200]. Таким образом, фарисейство есть в своей сущности суррогат, подмена всего святого, праведного, духовного в человеке внешним формальным подобием; обнаруживается же фарисейство плодами – внешними признаками, говорящими о пустоте, стоящей за этим обманчивым фасадом. Так, остается лишь внешнее благочестие, которое не сразу можно отличить от подлинника, как внешне трудно отличить маргарин от масла – пока не попробуешь, не поймешь, что суть их совершенно различна. Иудушка Головлев вполне сходил за глубоко верующего человека: был набожен, молитвенник и благодетель, внутри же сущий «душегубец» [7], что вид-

116

но лишь по фактам его жизни, а не по словам, и даже не всегда по поведению. Святоотеческая православная традиция всегда предостерегала от лицемерия, от «лукавого» жития, но это совсем не то, что психологическое лицемерие, отражающее черту характера человека, при котором он сознательно разыгрывает из себя нечто иное, чем он на самом деле является; по сути это синоним лицедейства, а поскольку целью является сознательный обман, то лицемерие приравнивается ко лжи. Фарисей же вполне искренен в своем фарисействе, он не осознает своего лукавства – это всегда самообман. Это превращает его ложь в ту форму, которую ближе всего отражает святоотеческое понятие лицемерия, то есть в онтологическую форму лжи, или, по выражению преп. Аввы Дорофея, в «ложь всей своей жизнью» [1, с. 75]. Таким образом, фарисейство отражает не психологическую, а онтологическую характеристику личности и бытия человека. Святоотеческая христианская традиция учит тому, что человек, следуя примеру Христа, подражая Ему и возрастая в добродетели, должен меняться, совлекать с себя ветхого человека (раба страстей, каким он был до крещения) и облекаться в нового (причастного благодати), и эти изменения должны касаться не чего-то внешнего, а внутреннего состояния души. Д. И. Тихомиров приводит рассказ святителя Григория Нисского (IV век) об одной языческой притче: некий человек научил обезьяну принимать вид танцовщицы, одел ее в личину танцовщицы и устраивал представления. Люди смотрели, как она танцует, и обманывались, принимая за искусную танцовщицу, удивляясь ее ловкости и изяществу. Но вот нашелся человек, раскрывший этот обман – он бросил перед сценой лакомства, и обезьяна вдруг, забыв о своей пляске и зрителях, бросилась на эти лакомства, сорвав с себя личину и обнаружив свою подлинную природу. Не выдерживая соблазнения и впадая в страсти, человек изобличает самого себя, хотя бы прежде внешне и старался выражать собой добродетельного и воздержанного. В христианстве изначально имплицитно присутствовало знание о фарисействе – в Новом Завете заложены основы формирования последующего образа фарисейства [4, с. 49–

Философия права, 2018, № 2 (85)

53], который далее был развит в святоотеческом богословии, хотя не напрямую, а через его важнейшие темы – о законе и благодати, о внешнем и внутреннем, о смысле христианской жизни и назначении, о лжи и лукавстве, о суде над собой и ближним, о любви к Богу и человеку. Равно как и имплицитно, в христианстве всегда присутствовало знание об аутентичном христианском сознании и истинной христианской жизни. Причем не столько в писаниях, в текстах, сколько в живом опыте: христианская традиция – это передача не буквы, а духа христианства, опыта духовной жизни. Противоядие против фарисейства дано в духовно-историческом опыте христианства, в самом факте наличия цельной духовной жизни и в личных примерах, и в подсознательных архетипах жизни общества. Духовный опыт имеет сложные измерения и одно из них выражено идеей умаления. Говоря об умалении, отнюдь нельзя свести духовный опыт к какому-то пессимистическому ракурсу жизни, противоположному духовному росту и творчеству. Нужно только указать на сложность, неоднозначность и даже парадоксальность, которые встречаются в духовном опыте. Указать на то, что находится в забвении в нашей «силовой» культуре современности, акцентировать внимание на том, что утрачивается в созданном людьми мире успешности, доказать противоречивость концепта так называемой «счастливой самодостаточности». Но умаление, или в аутентичном христианскому мировоззрению смысле смирение, есть не просто форма онтологической искренности, противоположная фарисейству. В умалении смирением человек открыт надежде на возрастание, на приобретение большего содержания духовной жизни. Достичь онтологической искренности в своей жизни, и значит жизни социальной, чрезвычайно трудно, и фактическая история свидетельствует о том, что этот христианский опыт оказался очень рискованным в своей претенциозности, так что аутентичность его оказалась реализованной преимущественно в духовной элите, массы же оказывались далеки от нее в разные периоды истории, не только в наше время. Однако такое фактическое положение дел, свидетельствующее о трагизме человеческой истории духовности, не отменяет самого «вызова» чело-

веку реализовать полноту своего духовного опыта. Говоря об идее умаления, прежде всего имеется в виду тот ее смысловой контекст, который закладывался в христианстве, и более точно – в православной мысли. Идея умаления человека имманентна, внутренне присуща и сердечному чувству православного, и его мысли, и духовному опыту в целом. Здесь и получает смысл синоним умаления – смирение. Вспомним содержание христианских молитвословий: все они буквально сотканы от лица молящегося чувствами, жаждой глубокого смирения перед Богом. Без смирения христианские молитвословия самого разного рода бессмысленны, потому что, не смиряясь, человек не может быть причастен Христу в Его кенотическом Крестном пути. Но не только о молитвословиях идет речь. Известный христианский аскет VII века Исаак Сирин говорит прямо: «умаляй себя во всем перед всеми» [2, с. 303], а великие святые называют себя последними грешниками. Очевидно, что этот призыв обращен к некой активности человека, к его внутреннему опыту, не совпадающему со случающимся умалением, присущим обычному его существованию. Но что же человек будет умалять или уничижать в себе, если он и так «умален» и «уничижен» в своем бытии, заключен ли в этом доступный ему онтологический смысл? Должны ли мы воспринимать эти слова как нечто притворное или психологически условное? Очевидно, что нет. Парадокс христианства в том, что даже согрешивший, но раскаивающийся грешник ближе к Богу, чем самовлюбленный праведник. Этот парадокс понятен и оправдывается только существованием и действованием любви Божией, а отсюда и христианской любовью между людьми. Обратимся к феномену христианских святых. Можно ли вообще идентифицировать «святость» вне смирения? Есть лики святых, в которых особенно ярко представлен опыт самоумаления и смирения – это мученичество, страстотерпничество, юродство во Христе. В христианской мысли, в мысли Отцов Церкви выработаны аналогии и уподобления, посредством которых становится очевидным, что те же святые мученики причастны Христу в особом подвиге личностной жертвенности.

Философия права, 2018, № 2 (85)

117

ÄÓÕÎÂÍÛÅ È ÑÎÖÈÎÊÓËÜÒÓÐÍÛÅ ÎÑÍÎÂÀÍÈß ÏÐÀÂÀ Опыт личностной жертвенности во Христе абсолютно специфичен, но ведь христианские мученики, христианские святые – это не только в историческом прошлом, а сейчас будто и не актуальны. Такому суждению не соответствует само наличие христианского сознания, или, по мысли Э. Левинаса, «интенциональность» как акт умаляющего «себя-перед-другим бытия» [5, с. 616], безусловное ненасытимое со-страдание по отношению к ближним, более глубинное, чем задается функциональными значениями и контекстами социально-культурной реальности. Речь идет об особого рода кенотическом этосе человека. Содержание и характер вовлеченности человека в смирение Христа образует пространство тайны человеческой свободы в Боге и любви к Богу на протяжении не только чьеголибо осознанного индивидуального опыта, но и всей истории. Эта тайна умаления есть одновременно и тайна присутствия Христа в истории, культуре. Она до сих пор приковывает и богословский, и философский взгляд, предстает в виде открытой проблемы судеб человечества. Описание ее границ может позволить по-новому взглянуть на духовную ситуацию и современного человека. Наиболее характерным антиподом фарисейству в христианстве явилось юродство. Феномен юродства, или «безумия во Христе», представляет собой парадоксальное противостояние культурному и социальному конформизму, притом не ввиду каких-либо ограничений или негативных условий, а по существу свободного выбора, в опыте активно высвечиваемой интенциональности жертвенного умаления личности, или смирения. Юродством во Христе в христианском богословии называется «один из труднейших и великих подвигов христианского благочестия», принимаемых «ради любви к Богу и ближним» и состоящих в добровольном отказе от «всех удобств и благ жизни земной, от всех выгод жизни общественной» и, самое главное, в отказе от «обычного употребления разума» [3, с. 2]. Следствием этого становилось поведение, на первый взгляд, безумного (психически ненормального) человека, иногда и как будто нравственно падшего, «дозволяющего себе соблазнительные действия» [3, с. 2]. Из-

118

вестны примеры византийских (блаж. Исидора, прп. Серапион Синдонит, прп. Фома юродивый, св. Андрей юродивый и другие) и гораздо более многочисленных русских юродивых (блаж. Прокопий Устюжский, блаж. Феодор Новгородский, блаж. Николай Псковский, блаж. Василий Московский, блаж. Лаврентий Калужский, блаж. Ксения Петербургская и другие). Богословское обоснование этого подвига находится в Первом послании апостола Павла к Коринфянам, где он в контексте осуждения «внешней» учености и ложного самопревозношения личности говорит о «безумии Христа ради» (1 Кор. 4, 10) как некоем подлинном внутреннем состоянии каждого христианина и одновременно, по-видимому, как об особом опыте «позорища для мира, для ангелов и человеков» (1 Кор. 4, 9). Это внутреннее состояние и особый опыт сделались онтологически, «не в премудрости слова», возможными благодаря «кресту Христову» (1 Кор. 1, 17). «Юродивый представляет свободное самоумаление человека в предельной форме. Особое “у-богое”, “боже-вольное” положение юродивого становится санкцией свободы в его самовыражении. Свобода такого самовыражения проявляется в том, что юродство, в отличие от монашества, представляет собой нерегламентированный тип православной святости» [6, с. 274]. Хотя в отличие от христианского Запада юродство санкционировано Русской церковью, никогда полностью не отождествлявшей себя со светской властью и оппозиционирующей в подвиге юродивых профанной социальности и государственности собственную сакральность, неотмирность. Своего рода антиповедение юродивых значило «изъятие смысла, которым связало себя общество в качестве нормы» [9, с. 68]. Для их антиповедения характерно выпячивание поверхностности и искусственности ценностей посюстороннего, земного общества, «мiра» в пользу реальности и мистической глубины продолжения кеносиса Христа. Идея умаления человека имеет основание именно в христианстве, ее трудно верифицировать вне исторического пространства христианской культуры. Однако она не ограничена, не замкнута. В ней есть не только специфическое содержание, но и претензия на уни-

Философия права, 2018, № 2 (85)

версальность, на значимость для любого человека. Конечно, именно христианину естественно полюбить Крест Христов и полюбить крест в своей жизни, то есть свою духовную судьбу. Однако можно говорить не только о смирении как осознанном опыте христианина, но и более широком и неоднозначном пласте жизненного опыта, даже и о том, где человек ощущает как бы утрату Бога, переживает состояние богооставленности – и все-таки пребывает не вне Промысла Божия. В этой идее заключена претензия на фундаментальный ответ на ключевые духовно-экзистенциальные вопросы современного человека, отчаявшегося и разуверившегося, получившего новый опыт такой неоднозначной свободы. Наконец, сейчас в связи с новым возвышением России, это ответ на напряжение ключевых антиномий русского христианского мира с его участливостью, жертвенностью и справедливой силой. Говоря об универсальности идеи умаления, ее необыкновенном творческом импульсе для человека, нельзя не сказать и том, что содержание ее есть достояние не только богословия и религиозной философии, но и литературы и искусства. Обратим внимание на творчество Ф. М. Достоевского (например, на его произведения «Идиот» и «Униженные и оскорбленные»), часто столь непонятное для западного менталитета, но привлекающее пристальное внимание. Нетрудно отметить присутствие этой темы и ее свежесть для художественного чувства и у других отечественных и зарубежных писателей. Таким образом, в современной секулярной культуре случилась деонтологизация той сторо-

ны духовного опыта человека, которая выражена идеей умаления-смирения, и нарастает противоположное явление фарисейства. Если даже в христианской среде смирение становится каким-то психологическим «довеском» к жизни в церковной среде, то что же говорить о современном секулярном обществе. Деонтологизация же означает не то, чтобы сама идея «умаления человека» перестала быть онтологической, но скорее утрату чувствительности к этой идее в обществе и культуре в целом. В культуре возвышается ценность человеческого самостояния, самодостаточности, и происходит произвольный отказ от христианского содержания идеи «умаления», от ценностей смирения и самоотверженной любви. Этот произвольный отказ есть, по сути говоря, то напряжение индивидуальной воли в культуре, которое, например, М. Хайдеггер увидел еще в нигилизме Ф. Ницше. Почему случилась эта деонтологизация? На этот вопрос трудно окончательно ответить. Мы не знаем точно ее истоков. Можно также предположить, что сама современная ситуация, в которой оказался человек, онтологически глубже этого вопроса. Проявляется это в том, что даже в радикальном отрицании важнейших экзистенциальных измерений жизни современный человек все-таки не выпадает из пространства этой идеи, продолжает испытывать собственное личностное «умаление» с его оборотной, «негативной» стороны – в нарастающем отчаянии. Это отчаяние является свидетельством надрыва христианского сознания в европейской культуре последних столетий.

Литература

Bibliography

1. Авва Дорофей. Избранные поучения для мирян. М., 2008. 2. Исаак Сирин. Слова подвижнические. М., 1993. 3. Ковалевский И. Христа ради юродивые. М., 1902. 4. Краснова А. Г. Образ фарисейства в Новом Завете // Гуманитарные и социально-экономические науки. 2014. № 3. 5. Левинас Э. Избранное: Трудная свобода. М., 2004. 6. Овинникова Ю. А. Идеал православной

1. Abba Dorotheus. Selected teachings for lay people. Moscow, 2008. 2. Isaac Syrian. Ascetic words. Moscow, 1993. 3. Kovalevskiy I. Fools for Christ’s sake. Moscow, 1902. 4. Krasnova A. G. The Image of pharisaism in the New Testament // Humanitarian and socioeconomic sciences. 2014. № 3. 5. Levinas E. Selected: difficult freedom. Moscow, 2004. 6. Ovinnikova Yu. A. Ideal orthodox identity in Russian culture // The heritage of I. V. Kireevsky:

Философия права, 2018, № 2 (85)

119

ÄÓÕÎÂÍÛÅ È ÑÎÖÈÎÊÓËÜÒÓÐÍÛÅ ÎÑÍÎÂÀÍÈß ÏÐÀÂÀ личности в русской культуре // Наследие И. В. Киреевского: опыты философского осмысления. Ростов н/Д, 2006. 7. Салтыков-Щедрин М. Е. Господа Головлевы: Роман. СПб., 2013. 8. Франк С. Л. Духовные основы общества. Введение в социальную философию. М., 1992. 9. Юрков С. Е. Под знаком гротеска: антиповедение в русской культуре // Православное юродство как антиповедение. СПб., 2003.

120

experience of philosophical understanding. Rostov-on-Don, 2006. 7. Saltykov-Shchedrin M. E. Golovlevs: a novel. St. Petersburg, 2013. 8. Frank S. L. Spiritual foundations of society. Introduction to social philosophy. Moscow, 1992. 9. Yurkov S. E. Under the sign of the grotesque: anti-action in Russian culture // The orthodox foolishness for Christ’s sake as anti-action. St. Petersburg, 2003.

Философия права, 2018, № 2 (85)

ÓÄÊ 316.3 ÁÁÊ 60.5

Ðîñòîâà Àíòîíèíà Òèìîôååâíà Rostova Antonina Timofeevna доцент кафедры проектирования зданий, городского строительства и хозяйства Северо-Кавказского филиала Пятигорского института сервиса, туризма и дизайна кандидат физико-математических наук, доцент. Associate Professor of Building Design, Urban Construction and Economy Department of North-Caucasian Branch of Piatigorsky Service Tourism and Design Institute, PhD in Physical and Mathematical Sciences, Associate Professor. E-mail: [email protected]

ÂÎÑÏÐÎÈÇÂÎÄÑÒÂÎ ÎÁÙÅÑÒÂÅÍÍÎÉ ÑÒÐÓÊÒÓÐÛ: ÒÐÀÍÑËßÖÈß È ÒÐÀÍÑÔÎÐÌÀÖÈß ÑÎÖÈÀËÜÍÛÕ ÔÎÐÌ Reproduction of the social structure: transmission and transformation of social forms В статье утверждается, что в настоящее время имеет место тенденция к повышению динамики социальных процессов, что отражается на характере социального воспроизводства. Автор рассматривает соотношение механизмов социальной репрезентации и социальной адаптации. Исследуются основные формы передачи социальных ценностей и моделей поведения, а также наиболее значимые факторы их изменения, анализируются такие факторы общественной трансформации, как инновационные и адаптационные процессы.

The article states that now the tendency to increase in dynamics of social processes takes place that affects the nature of social reproduction. The author considers the main forms of transfer of social values and behavior models and also the most significant factors of their change are investigated, such factors of public transformation as innovative and adaptation processes are investigated. Keywords: social reproduction, society, social continuity, social transformation.

Ключевые слова: социальное воспроизводство, общество, социальная преемственность, социальная трансформация.

Существует математическая модель, выражающая скорость социальных изменений на протяжении всего исторического периода развития общества. Эта модель, основанная на корреляции между демографическими показателями численности населения планеты и временными интервалами между радикальными изменениями в жизни человечества, выражает тенденцию к экспоненциальному росту динамики социальных изменений. В настоящее время временной интервал, отделяющий одну эпоху от другой, составляет 25–30 лет, и хронологическая дистанция между различными поколениями сравнялась с периодами, в рамках которых реализуются радикальные социальные преобразования. Подобного рода ситуация оказывает существенное влияние на характер социального воспроизводства, поскольку установки предшествующего поколения зачастую утрачивают свою актуальность в условиях изменения характеристик

внешней социальной среды. С учетом того, что скорость социальных изменений чрезвычайно высока, возникает ситуация, когда человек, прошедший основные этапы становления в обществе в одну эпоху, вынужден адаптироваться к произошедшим трансформационным процессам. Это определяет серьезный уровень кризисных тенденций в обществе, поскольку имеет место нарушение системы ориентиров, на основании которых представители старших возрастных групп могут выстраивать стратегию социальной деятельности. Фактически уникальная ситуация бурной динамики социальных изменений определяет падение конкурентности представителей старших поколений и, как одно из следствий, снижение их авторитета у представителей младших возрастных групп. Это одно из оснований нарушения преемственности социальных ценностей и моделей взаимодействия на различных уровнях, что представляет собой одну

Философия права, 2018, № 2 (85)

121

ÄÓÕÎÂÍÛÅ È ÑÎÖÈÎÊÓËÜÒÓÐÍÛÅ ÎÑÍÎÂÀÍÈß ÏÐÀÂÀ из наиболее острых проблем современности [1, с. 295–298]. Общество, в котором проживают представители кардинально отличных друг от друга культурных течений, имеет повышенный конфликтогенный потенциал. Помимо этого, сам по себе процесс конструктивного выстраивания отношений между представителями разных поколений значительно затруднен. В совокупности обозначенные выше тенденции свидетельствуют о радикальном изменении характера социального воспроизводства. В этой связи приобретает высокую степень актуальности исследование основных механизмов и факторов социального воспроизводства, действующих в настоящее время. Первое, на что следует обратить внимание, – объект социального воспроизводства. В первую очередь речь идет о структуре социального взаимодействия, основных общественных институтах и социальном мировоззрении, принятом в конкретной общественной среде. Рассмотрим их по порядку. Социальное взаимодействие представляет собой процесс, для которого характерно наличие индивидуальных ситуативных факторов и общих моделей, определяющих наиболее вероятный исход коммуникативного процесса. Соответственно, вне зависимости от того, является ли конкретный случай взаимодействия спонтанным, или же он входит в сложившуюся систему отношений, характер социального контакта во многом предопределен исходным социальным опытом участников интеракции и их личностными характеристиками. Таким образом, один из базовых аспектов социального воспроизводства состоит в повторяемости типовых процессов, основанной на закреплении основных моделей взаимодействия на уровне сознания членов общества. При этом преемственность социальных форм зачастую реализуется в ходе включения новых участников в сложившуюся систему коммуникации. Кроме формы, в которой протекает взаимодействие, а также сценариев его развития, большое значение имеет наличие механизмов повторения условий возникновения социального контакта. Это может быть как целенаправленная деятельность социального субъекта, так и функционально определенное действие (например,

122

покупка товаров в супермаркете). Основным условием воспроизводства социальных процессов, таким образом, является память и наличие у отдельных членов общества мотивов к повторению отдельных ситуаций, в исходе которых они заинтересованы. С учетом того, что время существования общества намного выше продолжительности жизни человека, налицо независимость основных элементов общественной структуры от отдельных носителей. Таким образом, можно судить о том, что социальные структуры имеют надындивидуальное значение и сами по себе представляют среду, в которой реализуется передача моделей отношений и принципов взаимодействия. Иными словами, один из основных механизмов социального воспроизводства связан с активной деятельностью общественных институтов, ориентированных на сохранение внутренней структуры и в случае необходимости – адаптацию к происходящим в обществе изменениям. Социальное воспроизводство нередко рассматривается в контексте проблемы социализации. Этот подход имеет ряд положительных сторон, связанных с отражением процесса передачи социальных ценностей, норм и моделей поведения – всех тех мировоззренческих ориентиров, которые задают органичное включение человека в социальный процесс. Существует и другая сторона социального воспроизводства – творческая, трансформационная, ориентированная на сохранение самого общества перед лицом происходящих изменений. Таким образом, хоть социализация (и в целом передача знаний) и представляет собой значимый аспект социального воспроизводства, но сведение его к социализационным процессам есть теоретическая редукция. Рассмотрим роль выделенных аспектов (социализация и трансформационная адаптация) в социальном воспроизводстве. Их исследование будет осуществлено двояко: как общий аналитический обзор и как анализ текущего состояния данных аспектов и их взаимосвязи. Прежде всего, следует обратить внимание на то, что социализация представляет собой передачу тех установок, которые уже присутствуют в обществе. Иными словами, основная ее задача – это репрезентация мо-

Философия права, 2018, № 2 (85)

делей взаимодействия. Социализационные процессы реализуются как в рамках непосредственной коммуникации, так и в ходе институционально обусловленной деятельности [2], причем именно на нее приходится основная часть воздействий, ориентированных на формирование социальной включенности. Главную роль в осуществлении социализации играют следующие институциональные сферы: семья, экономика (через вливание в трудовой коллектив), институт образования, религия, институт права, средства массовой коммуникации (печатные СМИ, телерадиовещание, интернет-коммуникация и так далее). В рамках институциональной деятельности семейных групп производится первичная социализация, а также социальный контроль, направленный на отслеживание корректности приобщения человека к ценностным и поведенческим установкам, принятым в обществе. В рамках внутрисемейной коммуникации происходит взаимодействие людей, возрастные различия между которыми исчисляются десятилетиями (особенно при условии, что воспитанием детей занимаются не только родители, но и другие родственники (дяди и тети, бабушки и дедушки и другие), что является одним из условий социальной преемственности, поскольку в рамках первичного воспитания происходит закладывание основного ценностного багажа, который в дальнейшем обогащается и дополняется результатами личного опыта включенности в другие сферы институциональных отношений. В рамках образовательной деятельности приобретается базовый набор знаний об окружающем мире и обществе, а также реализуется продолжение воспитательного процесса. Ученики общеобразовательных учреждений приобретают опыт группового взаимодействия, а также вливаются в коммуникативную среду сверстников, в рамках которой происходит актуализация личного опыта подрастающего поколения. Институт религии оказывает на социальные установки членов общества воздействие, начиная с раннего детства, когда происходит первоначальная постановка ряда экзистенциальных вопросов и дальнейшее их разрешение с точки зрения религиозного мировоззре-

ния. При этом религия как одна из наиболее устойчивых сфер миропонимания выступает одним из важнейших оснований стабилизации социальных установок населения. Следует, однако, отметить, что стабилизационная роль религиозного сознания в существенной мере зависит от уровня его актуальности для членов общества. Чем слабее влияние религии на членов общества или чем более нейтральными являются ее установки по отношению к актуальным сферам деятельности, тем ниже потенциал института религии в ограничении социальных изменений. Говоря об институте права, следует отметить, что трансляция нормативных установлений в обществе производится в существенной мере отрывочно: несмотря на общедоступность правовых документов, владение юридической базой – достаточно редкое явление, присущее, в первую очередь, юристам. Большая часть населения, даже в развитых странах, обладает смутным представлением о совокупности своих прав и обязанностей, а также об ограничениях, налагаемых законом на различные сферы социальной активности. Чаще всего ознакомление с правовым аспектом какой-либо деятельности осуществляется уже после того, как она вошла в сферу интересов субъекта социальных отношений. Вместе с тем институт права (в частности, деятельность органов защиты правопорядка) имеет чрезвычайно сильное влияние на характер социализации, поскольку включает в себя, с одной стороны, костяк основных норм общества, с другой – институционализированные механизмы контроля над их соблюдением. Чрезвычайную интенсивность в настоящее время демонстрирует сфера информационной коммуникации [3, с. 118–123], которая включает в себя всевозможные продукты – от новостных и до развлекательных. В рамках телерадиовещания реализуется трансляция отечественной и зарубежной культурной продукции, освещаются ключевые моменты социальной жизни, и, что самое важное, производится ознакомление с разнообразными ценностными установками и моделями взаимодействия. Роль информационных ресурсов в социализации чрезвычайно высока, что отчасти связано с неосознанным характером заимствований,

Философия права, 2018, № 2 (85)

123

ÄÓÕÎÂÍÛÅ È ÑÎÖÈÎÊÓËÜÒÓÐÍÛÅ ÎÑÍÎÂÀÍÈß ÏÐÀÂÀ производимых человеком в процессе ознакомления с их содержательной стороной. Отдельного внимания заслуживают СМИ, отражающие актуальную ситуацию и одновременно формирующие модель отношения к ней. Все эти сферы в той или иной степени способствуют передачи уже сложившихся социальных моделей новым носителям общественной структуры. При этом в современном обществе набирают силу социальные трансформационные процессы [4, с. 295–298], среди которых выделяются два основных измерения: инновационные и адаптивные процессы. Инновационные процессы сопряжены с введением принципиально новых элементов общественной жизни, что зачастую связано с такой категорией, как прогресс (социальный, технический, научный, культурный и так далее). Речь идет об активно нарождающихся явлениях, имеющих принципиальную новизну по отношению к уже существующим достижениям культуры, науки и техники. В этом смысле изменение условий производства, распространение новых типов транспорта, прорыв в области информационных коммуникаций – все это представляет инновационные процессы, определяющие изменение облика социальной среды, ее насыщение новыми формами отношений, способами взаимодействия, ценностными конструктами и так далее. Что характерно, инновационное развитие общества представляет собой, с одной стороны, один из основных факторов социальных изменений, с другой – одну из форм приспособления человека к новым вызовам времени. Второй аспект трансформационной динамики связан с адаптационными процессами, раз-

вертывающимися в социальной среде и связанными со значимыми социальными и политическими преобразованиями, изменением содержания культуры, а также всеми теми социальнотрансформационными процессами, которые возникают в результате введения инноваций. Общество стремится к стабилизации сложившейся в нем системы отношений, и потому адаптация представляет собой одну из наиболее значимых функций социальной структуры, что находит отражение как на индивидуальном уровне, так и на уровне крупных социальных образований (вплоть до государств). При этом сами по себе адаптационные процессы приводят к новым изменениям, которые, в свою очередь, требуют адаптации других элементов общественной жизни. В результате реализуется практически непрерывный процесс адаптации различных элементов системы взаимодействия друг к другу, характеризующийся различной степенью интенсивности в зависимости от внешних условий. В этом смысле сохранение общественной структуры не есть ее статичное удержание. Общественное воспроизводство предполагает как преемственность социальных форм, так и их преобразование в зависимости от основных определяющих характеристик эпохи [5, с. 37–39]. Для современного общества характерно преобладание трансформационных процессов, связанных с инновационным развитием, что определяет высокую степень динамики социальных изменений. В данном контексте одним из значимых аспектов становится поддержание стабильности общества перед лицом происходящих изменений и сохранение исторической памяти как одного из устойчивых ориентиров общественной жизни людей.

Литература

Bibliography

1. Нарыков Н. В. К вопросу об определении факторов интенсификации современных политических процессов // ИСОМ. 2014. № 6-1. 2. Парсонс Т. О структуре социального действия. М., 2000. 3. Тужба Э. Н. Глобализация культуры: основные измерения и последствия // Ученые записки Санкт-Петербургского государственного института психологии и социальной работы. 2011. Т. 15. № 1. 4. Нарыков Н. В. Проблемы исторической преемственности российской государственно-

1. Narykov N. V. On the question of determining the factors of intensification of modern political processes // ISOM. 2014. № 6-1. 2. Parsons T. The system of modern societies. Moscow, 1998. 3. Tuzhba E. N. Cultural globalization: key dimensions and consequences // Scientific notes of Saint-Petersburg State Institute of psychology and social work. 2011. Vol. 15. № 1. 4. Narykov N. V. In problems of historical continuity of Russian statehood in the context of globalization // Society and law. 2014. № 2 (48).

124

Философия права, 2018, № 2 (85)

сти в условиях глобализации // Общество и право. 2014. № 2 (48). 5. Баландина Н. В., Боровик О. В., Шимаров В. А. О перспективах воспроизводства социальных отношений // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. 2015. № 6-1. 6. Авенариус Р. Философия как мышление о мире сообразно принципу наименьшей меры сил. Prolegomena к критике чистого опыта. М., 2007. 7. Бердяев Н. А. О назначении человека. М., 1993. 8. Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука // Сочинения: в 6 т. М., 1965. Т. 4. Ч. 1. 9. Кончаковский Р. В. Сетевое интернет-сообщество как социокультурный феномен: автореф. дис. …канд. социол. наук. Екатеринбург, 2010. 10. Карелкин Е. Н. Проблемы трансформации системы профилактики в условиях социокультурного кризиса // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия: Регионоведение: философия, история, социология, юриспруденция, политология, культурология. 2013. № 1. 11. Лосский Н. О. История русской философии: пер. с англ. М., 1991. 12. Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М., 2006. 13. Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983. 14. Флек Л. Наука и среда // Возникновение и развитие научного факта: Введение в теорию научного стиля и мыслительного коллектива. М., 1999. 15. Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом: пер. с нем. // Российская политическая энциклопедия. М., 2004. 16. Шлик М. Философия и естествознание // Erkentnis (Познание). М., 2010. 17. Ясперс К. Смысл и назначение истории: пер. с нем. М., 1994.

5. Balandina N. V., Borovik O. V., Shemarov V. A. About the prospects for the reproduction of social relations // Humanitarian, socio-economic and social sciences. 2015. № 6-1. 6. Avenarius R. Philosophy as a way of thinking about the world according to the principle of least action forces. Prolegomena to the critique of pure experience. Moscow, 2007. 7. Berdyaev N. A. The destiny of man. Moscow, 1993. 8. Kant I. Prolegomena to any future metaphysics that can appear as a science // Compositions: in 6 vol. Moscow, 1965. Vol. 4. Part 1. 9. Konchakivska R. V. Network the Internet community as a sociocultural phenomenon: abstract. dis. ... PhD in Sociology. Yekaterinburg, 2010. 10. Karelin E. N. Problems of transformation of the system of prevention in the conditions of sociocultural crisis // The Bulletin of the Adyghe state University. Series: Regional studies: philosophy, history, sociology, law, political science, cultural studies. 2013. № 1. 11. Lossky N. O. History of Russian philosophy: trans. from English. Moscow, 1991. 12. Merton R. Social theory and social structure. Moscow, 2006. 13. Popper K. Logika and growth of scientific knowledge. Moscow, 1983. 14. Fleck L. Science and environment // The emergence and development of scientific fact: The introduction of in theory scientific-style and thought of collective. Moscow, 1999. 15. Schutz A. Favorites: The world of glowing sense: trans. from Germany // Russian political encyclopedia. Moscow, 2004. 16. Shlik M. Philosophy and natural sciences // Erkentnis (Knowledge). Moscow, 2010. 17. Jaspers K. Meaning and purpose of history: trans. from Germany. Moscow, 1994.

Философия права, 2018, № 2 (85)

125

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ ÓÄÊ 341.24 ÁÁÊ 67.412

Âåæíîâåö Âàëåðüÿí Íèêîëàåâè÷ Vezhnovets Valerian Nikolaevich профессор кафедры конституционного и международного права Академии Министерства внутренних дел Республики Беларусь кандидат юридических наук, доцент. Professor of Constitutional and International Law Department of the Academy of the Ministry of Internal Affairs of the Republic of Belarus, PhD in Law, Associate Professor. Tel.: 8 (029) 44-774-18-78.

ÊÎÍÑÒÐÓÈÐÎÂÀÍÈÅ ÌÅÆÄÓÍÀÐÎÄÍÛÕ ÄÎÃÎÂÎÐÎÂ The design of international agreements В статье рассматривается содержание понятия юридической конструкции, ее сущность, а также международный договор, его основны е элементы , понятие и требования юридической техники, которые необходимо учитывать при конструировании международных договоров. Ключевые слова: юридическая конструкция, сущность и элементы юридической конструкции, международный договор,юридическая техника, правила юридической техники.

В последнее время интерес научной общественности к проблемам конструирования международных договоров значительно возрос, что объясняется рядом причин. Во-первых, расширяются пределы правового регулирования международных отношений и, соответственно, возрастают требования к качеству договорных актов, согласованности и слаженности их юридических конструкций. Во-вторых, в условиях интернационализации права происходит сближение международной и национальных правовых систем, утверждение приоритета общепризнанных принципов международного права перед национальным законодательством, что предполагает унификацию многих институтов права, в том числе механизмов правотворчества. В данной статье предпринимается попытка выяснить место и роль юридических конструкций и юридической техники в конструировании международных договоров. Термин «конструкция», до недавнего времени широко использовавшийся только в технике, в последнее время получил распространение в общественных науках, в том числе юриспруденции. Под конструкцией (от лат. сonstructio) в научной литературе понимается

126

The article discusses the concept of legal structure, its essence, an international treaty, the basic elements of designs concept and requirements of legal technique that should be considered in the design of international agreements. Keywords: legal construction, the essence and elements of juridical construction, international treaty, legal technology, legal technology rules.

строение, устройство, взаимное расположение частей; сооружение сложного устройства, а также его отдельные части [1, с. 92]; механизм, составные части которого находятся в едином статическом или динамическом взаимодействии [2, с. 629]. Современные исследователи считают юридические конструкции одним из важнейших средств юридической техники [3, с. 46], способом упорядочения общественных отношений. Они повышают степень абстрактности права, способствуют концентрированному выражению его содержания. Юридическая конструкция – это создаваемая с помощью абстрактного мышления модель общественного отношения, элементные частицы которой жестко увязаны между собой, представляя образцы [4, с. 11], своеобразные модели построения прав, обязанностей, ответственности, их типовые схемы, в которые облекается «юридический материал» [5, с. 108]. Термин «конструкция» рассматривается нами как совокупность сходных элементных частей, образующих общее целое. Элемент мыслится как неделимая часть целого, в нем выражается и относительная обособленность существования в конструкции, и те индивиду-

Философия права, 2018, № 2 (85)

ально неповторимые признаки, которые возможны благодаря его относительной самостоятельности. Общее же есть выражение сущности юридической конструкции, и раскрытие общего возможно лишь через обнаружение сущности. В свою очередь сущность – внутренне конститутивный принцип конечного сущего через ограничение и выделение его из иных содержаний бытия, устанавливающий его определенность [6, с. 254]. Сущность – это совокупность внутренних связей и свойств, обусловливающих основные черты и тенденции развития правовых явлений. Правовое явление – способ обнаружения сущности, оно возникает, как правило, при взаимодействии частей целого, когда сущность обнаруживает себя. Познание сущности предполагает раскрытие глубинных внутренних связей правовых явлений, определяющих основные тенденции развития права. Категория сущности включает в себя такие качественные характеристики, без которых вообще нет того предмета, о содержании которого идет речь. Следовательно, сущность юридической конструкции – важнейшая внутренняя относительно устойчивая качественная категория, отражающая не только природу, но и ее назначение в правовой системе. По своей природе юридическую конструкцию можно представить как сложное, внутренне структурированное и организованное правовое явление, обладающее единством устойчивых взаимосвязей между составляющими ее элементами. Следовательно, юридическая конструкция есть единство элементов, существующих благодаря их взаимосвязи, устойчивый характер которых выражается в ее структуре. Юридическая конструкция рассматривается нами как типовая модель правового регулирования, объединяющая наиболее существенные элементы сложного по своему составу и одновременно единого правового явления, упрощающего и унифицирующего юридический технологический процесс; как продукт созидательной деятельности, полученный посредством использования правил юридической техники, позволяющий наиболее оптимально, в логической последовательности создавать правовые новеллы международного договора, придавая ему четкость, структурированность, универсальность и формальную определен-

ность; как средство познания правовой материи, организующее мыслительную деятельность разработчиков в теоретической и практической плоскостях, позволяющее интегрировать заложенные в нем свойства на создание правовых новелл. Международный договор, как правило, состоит из преамбулы, основной части и заключительных положений. Его структура – это внутренняя организация, состоящая из совокупности конструкционных блоков: глав, разделов, параграфов, статей. В свою очередь, статья (новелла) договора может состоять как из одной, так и нескольких юридических конструкций: абзацев, пунктов и подпунктов. При этом в целом международный договор и составляющие его конструкции соотносятся как всеобщее, особенное и единичное. Правовая энергия, наполняющая договор, объединяет его отдельные конструкционные элементы в единое целое, ведет к проявлению их общих свойств и особенностей, присущих целому, но не свойственных единичному, составляющих целое. Следовательно, международный договор есть структурированная совокупность юридических конструкций, содержащихся в одном или нескольких документах. В конструкциях фиксируется и относительная обособленность существования отдельных частей, и те индивидуально неповторимые признаки, которые присущи этой относительно самостоятельной и обособленной структуре. Без элементных частей международный договор оставался бы абстракцией, лишенной чувственно воспринимаемых признаков, без неповторимой индивидуальности. Каждый элемент международного договора, в свою очередь, имеет собственную структуру и может рассматриваться как относительно самостоятельная конструкция. Таким образом, международный договор есть сложная юридическая конструкция, состоящая из более мелких, в свою очередь складывающихся из структурных элементов, а те – из единиц. Таким образом, международный договор следует рассматривать как совокупность юридических конструкций. В то же время сам международный договор является одной из составных частей более высокой системы, образующей право международных договоров в целом. В нем проявляется относительная обособленность отдельных конструкций и те признаки, прису-

Философия права, 2018, № 2 (85)

127

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ щие всем юридическим конструкциям, и те ин- разийский экономический союз и Союзное дивидуально неповторимые признаки, которые государство Беларуси и России), где проблевозможны благодаря этой относительной са- ма создания общего правового пространства мостоятельности и обособленности. является особенно актуальной. Более того, Процесс создания юридической конструк- универсальные международные правовые ции предстает как обусловленная объективны- акты, имплементированные в национальное ми и субъективными правообразующими фак- законодательство, являются передатчиками торами методика познания потребности пра- правовой энергии от международного к навового регулирования определенного вида циональному праву, позитивно влияя и обомеждународных отношений, включающая гащая друг друга. Использование в междунаюридически значимые правовые интересы родном договорном процессе современных, договаривающихся сторон, и в последующем неоднократно отработанных на практике празакреплении гармоничных устойчивых связей вовых конструкций способствует совершенмежду правовыми элементами, образующими ствованию правовой базы международного в конечном счете международный договор. сотрудничества. При этом договаривающимся сторонам необНеобходимость единообразного регулироходимо учитывать, как будут корреспондиро- вания заставляет акторов искать и находить ваться создаваемые юридические конструкции взаимосогласованные решения и заключать с международной правовой доктриной и на- унифицированные договоры. Каждый правоциональными правовыми доктринами своих вой элемент – это, по сути, детально отрабогосударств. танная международной практикой юридичеАкторы в ходе переговоров вначале мыс- ская конструкция, приобретающая правовой лят абстрактными образами построения пра- характер и действующая как составной элевового акта, затем путем взаимных уступок мент юридической конструкции более высои компромиссов окончательно согласовыва- кого уровня. В соответствии с логикой права ют свои позиции и облекают достигнутые вслед за одной созданной и апробированной договоренности в рамки международного на практике юридической конструкцией на договора, наполняя его персонифицирован- свет появляются другие, с учетом особенноной по субъектам и конкретизированной по стей предмета правового регулирования, юривидам международных отношений правовой дические конструкции. Деятельность такого энергией. При этом в технологии проекти- рода является творческим созидательным прорования международных договоров исполь- цессом самостоятельного юридического мышзуются ранее наработанные международной ления, способного дедуцировать бесконечное практикой юридические конструкции (на- множество юридических конструкций разнопример, модельные законы Межпарламент- го уровня. ской ассамблеи Содружества Независимых Посредством юридических конструкций Государств), составляющие основу правовых достигается системность и определенность новелл, конкретизированных и персонифи- правовых предписаний, поскольку с их помоцированных к пространству и времени и кру- щью происходит построение правовых новелл гу лиц. Именно свойство служить моделью в договорных актах. В целом юридические для нового договора позволяет первичному конструкции рассматриваются нами как набор материалу признаваться юридической кон- унифицированных правовых моделей, испольструкцией. Проектирование международных зование которых позволяет ускорить и упродоговоров без использования ранее нарабо- стить процесс создания международных доготанных юридических конструкций носило воров. бы исключительно эмпирический характер, Юридическая конструкция с позиций солишенный какой-либо унификации, что в временной доктрины права предстает в качезначительной степени затруднило бы сбли- стве энергетического ядра правовой материи, жение международной правовой системы с отражающего важнейшие, наиболее значимые национальными, не говоря о региональных черты и особенности правового явления, помеждународных организациях (например, зволяющего обнаружить и теоретически осСодружество Независимых Государств, Ев- мыслить последовательную логичную взаимо-

128

Философия права, 2018, № 2 (85)

связь и взаимозависимость структурных элементов международного договора. Создание юридических конструкций осуществляется посредством использования правил юридической техники, правовая природа которых достаточно сложна. В юридической литературе правила юридической техники определяются как совокупность правил подготовки и систематизации правовых актов. Не вдаваясь в дискуссию по этому поводу, полагаем, что правила юридической техники в самом общем виде можно представить как совокупность технологий, обеспечивающих перевод абстрактных представлений о договоренностях в правовую плоскость посредством создания юридических конструкций. Рассмотрим основные правила юридической техники. Одно из них – точность и определенность юридической формы, достижение наибольшего соответствия между замыслом акторов и воплощением его в юридической конструкции. В договоре не должны повторно воспроизводиться правовые предписания, содержащиеся в других международных соглашениях, и тем более, когда речь идет об учредительных документах. Представляется целесообразным увязывать создаваемые юридические конструкции с действующими международными договорами, сделав ссылки на них. Лишь в редких случаях могут быть воспроизведены отдельные положения правовых актов ООН со ссылкой на них. В договоре недопустимы недомолвки и двусмысленности. Неточность словесного выражения юридических конструкций, расплывчатость и многообразие терминов, которым придается один и тот же смысл, может привести к неоднозначному пониманию и применению договора, отходу от его буквального смысла, а это может повлиять на стабильность и динамичность межгосударственных отношений. Не рекомендуется, например, использовать формулировки типа «как правило», дающие возможность произвольно трактовать договор, а в ряде случаев практически не исполнять взятые на себя обязательства. К основным правилам юридической техники также относится стиль изложения. Договорный акт – это официальный документ, в котором выражено согласованное волеизъявление акторов, воплощенное в установленной форме. Язык – главный элемент, посред-

ством которого воля договаривающихся сторон получает явное проявление вовне. Договорный текст не имеет авторства, стиль изложения обезличен, отсутствует особая манера письма, меньше вариаций языковых средств. Совершенство текста заключается не в использовании экспрессивных и образных средств языка, а в логической стройности, глубине и последовательности изложения, смысловой завершенности правовых установлений, ясности и непротиворечивости. Только в том случае договор становится реальным, если нет возможности сослаться на неопределенность его норм. Неясно сформулированные правовые предписания не дают полного представления о правах и обязанностях сторон, приводят к ненужной трате времени на разрешение спорных вопросов. Требование простоты изложения не должно наносить ущерб полноте, точности и глубине правовых конструкций, приводить к необоснованному их упрощению. Большинство межгосударственных отношений имеют сложный характер. Это не может не сказаться на стиле изложения договоров. Допускаем, что при создании юридических конструкций, например, о противодействии современным вызовам и угрозам, используются сложные и специфические понятия из сферы обороны, безопасности, борьбы с преступностью, которые обозначаются специальной терминологией, текст ради точности и глубины изложения может быть в меру сложным. Применение юридической терминологии является еще одним правилом юридической техники. Термин (от лат. terminus – «предел, граница») – слово или словосочетание, точно и однозначно именующее понятие и его соотношение с другими понятиями в пределах специальной сферы. Термины служат специализирующими, ограничительными обозначениями характерных для этой сферы предметов, явлений, их свойств и отношений. В отличие от слов общей лексики, которые зачастую многозначны и несут эмоциональную окраску, термины в пределах сферы применения однозначны и лишены экспрессии. Таким образом, юридические термины, используемые в договорных конструкциях, – это обобщенные по содержанию и часто применяемые в международной договорной прак-

Философия права, 2018, № 2 (85)

129

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ тике юридические понятия, отличающиеся вводятся термины, не получившие широкого смысловой устойчивостью и однозначностью. признания как в науке, так и на практике. Однажды употребленный в международной Антонимы (слова, относящиеся к одной практике термин, определяющий юридическое смысловой группе, но имеющие противопопонятие, в других договорах той же направ- ложные значения) используются в юридиленности должен применяться в том же зна- ческой технике для обозначения контрастчении. При обозначении разных, не совпадаю- ных явлений. В договорах не должны исщих между собой по значению правовых по- пользоваться термины с разным значением нятий не следует употреблять термин с оди- и одинаковым звуковым составом. Словонаковым словесным выражением. омоним должно быть адаптировано предлоДля устранения терминологического раз- жением текста статьи или части текста пранобоя необходимо выбрать основное наиме- вового акта. Не рекомендуется употреблять нование соответствующего юридического по- в предложении или части текста два слованятия, которое и должно быть подвергнуто омонима. систематизации как стандартное, общеприняСледует формулировать термины, испольтое и обязательное к употреблению в юриди- зуемые в международных договорах, с наическом языке. меньшим количеством слов, в то же время без В текстах договоров не следует допускать ущерба для его точности. Чрезмерно многополисемии (многозначности, способности сло- словные термины не только нарушают требова иметь одновременно несколько значений), вание экономичности юридического языка, но то есть обобщения незаметного сходства ме- нередко приводят к нарушению точности, опжду предметами, явлениями, включения разо- ределенности правового понятия. вых значений в пределах одного слова. ИсЮридические понятия (дефиниция, то пользуемые термины должны быть тождест- есть краткое определение какого-либо понявенными по смыслу и содержанию. Важно тия, отражающее существенные его признасоблюдать принцип единства юридической ки) органически включаются в механизм пратерминологии, употреблять минимум синони- вового регулирования, определяя его общие мов для обозначения одних и тех же понятий. основы. Правоприменители не должны тракЕсли термины имеют несколько значений или товать их иным образом, чем как это сформузначение, отличающееся от обычного, в тек- лировано в договоре. Дефиниция становится сте следует указать, какое из них придается самым распространенным приемом юридичетермину, с тем чтобы обеспечить правильное ской техники, используемым при подготовке толкование договора. договоров. Терминология, используемая в договоре, В целях обеспечения единообразного подолжна соответствовать терминологии, ис- нимания правовых предписаний в тексты допользуемой в международной практике, пра- говоров целесообразно вводить дефиниции, вовых актах ООН, региональных международ- если термин обозначает явления или процесных организациях и по возможности в нацио- сы, которые ранее не находили отражения в нальном законодательстве государств-подпи- международных правовых документах; понясантов. тия оформлены с помощью слов, вызывающих Необходимо избегать нечетких формулиро- вследствие частого употребления в речи мновок, обобщенных рассуждений, аббревиатур, жественные смысловые ассоциации; понятия за исключением общепризнанных. Общепри- по-разному трактуются как наукой, так и пракзнанность терминологии означает, что исполь- тикой; используются специальные юридичезуемые термины должны быть признаны в ские или технические термины; данное поняюридической науке и международной договор- тие редко встречается в международной праной практике, предполагает употребление тер- вовой практике. минов в своем прямом значении. ИспользоваПредставляется важным при дефинирование в процессе конструирования международ- нии отражать только те существенные приных договоров терминов в переносном значе- знаки, которые имеют первоочередное значении недопустимо. Нарушаются эти требования ние и необходимы для правильного и единотогда, когда в юридическую науку и практику образного применения правовых предписа-

130

Философия права, 2018, № 2 (85)

ний, а также исключить двусмысленность в их толковании. Текст договора должен представлять собой единый и монолитный механизм, имеющий общую функциональную направленность на регулирование определенного вида межгосударственных отношений. Все его составные части должны подчияться одной цели – упорядочению определенного вида международных отношений. Немаловажное значение для усиления регулятивных возможностей договора имеет логическая последовательность изложения правовых предписаний. Логичные, связанные между собой по смыслу правовые положения, позволяют более полно и точно понять их, оказывая эффективное психологическое воздействие, что предполагает гармоничное согласование всех правовых положений, изложение их в определенной последовательности и во взаимосвязи между собой. Эти требования к построению договора во многом определяют его структуру, обеспечивают единство формы и содержания. Применение ссылок – важный прием юридической техники. Ссылки бывают на статьи и отдельные части самого договора, на его главы, разделы и иные структурные части, на универсальные и региональные договоры и так далее. По своему юридическому значению можно выделить два вида ссылок: одни из них не несут регулирующей нагрузки, а указывают на другие части акта или иные договоры (в этом случае исполнитель договорных обязательств информируется, где можно получить более подробные сведения по данному вопросу); другие, наоборот, отсылают к статье этого же акта или иному договору, подлежащим применению в данном случае. Такие ссылки указывают на связь правовых предписаний между собой, их соподчиненность, а также на необходимость воспринимать их содержание в совокупности. Применение ссылок позволяет кратко, компактно и экономно излагать правовые конструкции договорных актов, демонстрировать взаимосвязь и взаимообусловленность правовых предписаний. Ссылка на конкретные положения документа должна содержать его официальное название, дату принятия, а также точное указание положения, на которое делается ссылка.

Например: «В соответствии с пунктом 1 статьи 27 Хартии экономических прав и обязанностей государств от 12 декабря 1974 года каждое государство имеет право в полной мере пользоваться выгодами от мировой торговли». Это правило применяется также к названию документа, ссылка на который делается многократно, если указание полного названия является нецелесообразным. При упоминании в тексте договора учредительных документов международной организации, а также других ее основополагающих документов, дата их принятия и другие реквизиты не приводятся. Следует избегать ссылки на норму, которая в свою очередь отсылает к другой норме. Не допускаются ссылки, если это вызывает затруднение в понимании смысла нормативного предписания. Требование краткости изложения правовых новелл, компактности договорного акта предполагает максимальное сокращение повторений и дублирования правовых предписаний как самого договора, так и других международных договоров. Они лишь усложняют правовой массив, приводят к неоправданному дублированию нормативного материала. Не рекомендуется излагать во вновь разрабатываемых, например, двухсторонних международных договорах те же предписания, содержащиеся в действующих международных договорах, участниками которых являются договаривающиеся государства, для того, чтобы напомнить о необходимости их соблюдения. Правовые новеллы договора формулируются, как правило, с использованием конструкций единственного числа. Наименования международных организаций и их органов, государственных органов, употребляемые в тексте договора, указываются в точном соответствии с полными официальными наименованиями, предусмотренными учредительными документами и другими актами. Если в тексте договора требуется неоднократно указать наименование, а равно если неоднократно употребляется то или иное понятие, выражаемое словосочетанием, то это наименование или понятие приводится полностью в той структурной части, где оно использовано впервые, при этом в скобках в именительном падеже указывается сокращенное (условное) обозначение, которое применяется в последующих положениях.

Философия права, 2018, № 2 (85)

131

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ В заключение отметим, что овладение тех- ности и дефектности договорных актов, обеснологиями конструирования международных печить полноту регулирования определеннодоговоров позволит акторам избежать ущерб- го вида международных отношений. Литература

Bibliography

1. Словарь русского языка. М., 1986. Т. 2. 2. Советский энциклопедический словарь. М., 1989. 3. Юков М. К. Место юридической техники в правотворчестве // Правоведение. 1979. № 5. 4. Доктриальные основы юридической техники / отв. ред. Н. А. Власенко. М., 2010. 5. Алексеев С. С. Право: азбука – теория – философия: опыт комплексного исследования. М., 1999. 6. Философский энциклопедический словарь. М., 1989.

1. Dictionary of the Russian language. Мoscow, 1986. Vol. 2. 2. Soviet encyclopedia. Мoscow, 1989. 3. Yukov M. K. Place of legal technique in law // Jurisprudence. 1979. № 5. 4. The doctrinal foundations of legal technology / executive ed. N. A. Vlasenko. Мoscow, 2010. 5. Alekseev S. S. Law: alphabet – theory – philosophy: experience of complex research. Мoscow, 1999. 6. Philosophical encyclopaedic dictionary. Мoscow, 1989.

132

Философия права, 2018, № 2 (85)

ÓÄÊ 340.12 ÁÁÊ 67.0

Ðåïüåâ Àðòåì Ãðèãîðüåâè÷ Repyev Artem Grigoryevich заместитель начальника кафедры административного права и административной деятельности органов внутренних дел Барнаульского юридического института МВД России кандидат юридических наук. Deputy Head of the Department of Administrative Law and Administrative Activities of the Internal Affairs Bodies of the Barnaul Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, PhD in Law. E-mail: [email protected]

ÈÄÅÎËÎÃÈ×ÅÑÊÀß ÄÎÊÒÐÈÍÀ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÀ, ÄÎÏÓÑÊÀÞÙÀß ÏÐÅÈÌÓÙÅÑÒÂÀ  ÏÐÀÂÅ È ÇÀÊÎÍÎÄÀÒÅËÜÑÒÂÅ: ÔÀÊÒÎÐÛ, ÏÐÈ×ÈÍÛ È ÓÑËÎÂÈß The ideological doctrine of the state, allowing the benefits of law and legislation: factors, causes and conditions В статье выдвигается тезис о том, что субъекты права, обладая присущими только им признаками (пол, возраст, состояние здоровья, состав семьи и другие), приобретают индивидуальный статус. Государство, в свою очередь, основываясь на качественных характеристиках данного субъекта, реализует политику юридической дифференциации, выводя его правовое положение на новый уровень. Тем самым, автором обосновывается объективность государственной доктрины идеологии естественного разделения социума, выражающегося в преимуществах, основанных на объективных природных факторах, социальных, психологических и экономических условиях, а также специально-юридических детерминантах.

In article the thesis moves forward that legal entities, possessing inherent only it signs (a sex, age, the state of health, family composition, etc.), obviously acquire the individual status. The state, in turn, based on qualitative characteristics of this subject, realizes policy of legal differentiation, bringing his legal status to new level. Thereby, the objectivity of the state doctrine of ideology of natural division of the society which is expressed in the advantages based on objective natural factors, social, psychological and economic conditions and also special and legal determinants is proved by the author. Keywords: legal advantage, equality, ideology, freedom, differentiation.

Ключевые слова: правовое преимущество, равенство, идеология, свобода, дифференциация.

Феномен идеологии, начав волновать умы политиков, философов, социологов и правоведов с XIX века [1, с. 9–16], на сегодняшний день сформировал о себе серьезную полисемию взглядов. Не углубляясь в дискуссию относительно вопроса понимания, сущности и содержания этого, без сомнения, актуального явления, заметим, что мнения ученых сходятся в одном: идеология, формируемая государством, непременно должна служить целям укрепления как власти, так и гражданского общества. Через поддержку положений, на которых строится государственная идеология, социум получает направление своего развития, вектор движения. Найдя при помощи официальной идеологии опору в лице населения, государство, в свою очередь, обеспечивает повышение эффективности проводимых ре-

форм, создает благодатную почву для внедрения преобразований. Как правило, идеологическая доктрина любой политической организации власти основывается на базовых принципах, отражающих интересы и ценности большинства ее членов. В конечном итоге они преобразуются в приоритеты развития как самого государства, олицетворяющего эту власть, так и гражданского общества. Полагаем, что одним из ключевых идеалов, на основе которого основывались как первые государства, так и существуют современные, было и остается равенство всех членов общества. В различных подходах к обоснованию равенства и допустимости отступления от него в интересах отдельных субъектов представители власти видели квинтэссенцию организа-

Философия права, 2018, № 2 (85)

133

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ ции общества. Исторические периоды его раз- ния особых прав таких терминов, как «иммувития, а также права и государства показыва- нитет», «привилегия». Именно они в общестют, что преимущества в возможностях и доз- ве построения коммунистического государстволениях рассматривались и как разумное ва воспринимались как атрибут классового следствие естественной дифференциации и неравенства, инструмент подавления властной пережиток права-силы, как высшая мирская верхушкой зависимых граждан (крестьян, радобродетель и нравственный грех, как способ бочих и пр.). Для обозначения преимуществ обеспечить эффективное управление госу- стали чаще употреблять термин «льгота» [6], дарственными делами и как классовый барь- пусть и в ряде случаев неуместно, игнорируя ер, требующий немедленной ликвидации. такие виды преимуществ, как привилегии, Под лозунгами о всеобщем равенстве взамен иммунитеты, особые правовые процедуры [7]. преимуществ проходили великие буржуаз- Подобное использование юридической техниные, а затем и социалистические революции. ки, видимо, удовлетворяло идеологии времеОтечественная история демонстрирует, что ни, несмотря на то, что, по существу, политироссийское общество также не избежало по- ческая и номенклатурная элита впоследствии лярных взглядов на правовые преимущества. обеспечила себя самыми широкими привилеНа наш взгляд, они представляют собой пра- гиями и иммунитетами. Современная государственная идеология вомерную возможность субъекта удовлетворять свои интересы наиболее полно и всесто- относительно равенства также не всегда поронне путем предоставления особых допол- следовательна. К примеру, реформирование нительных прав и гарантий, а также его не- сферы поддержки через систему преимуществ подверженности определенным обязанно- уже несколько десятилетий носит несколько стям, запретам и ограничениям [2, с. 34–37]. хаотичный характер. Обращает на себя вниПоскольку в рамках настоящей работы не мание своеобразная эволюция взглядов рукопредставляется возможным проследить весь водителей страны на такие разновидности пренепростой путь генезиса данного правового имуществ, как привилегия и льгота. Так, на средства, проиллюстрируем свой тезис на при- рубеже XX–XXI веков ими неоднократно подмере из новейшей истории. черкивалось недопустимость привилегий для Начало периода становления советского отдельных представителей предпринимательправа и государства вошло в историю под при- ства: «необходимо жестко пресекать любые зывами борьбы за всеобщее равенство и отме- попытки наиболее “сильных” представителей ну сословных преимуществ. Ряд принятых частного бизнеса получить для себя исключинормативных актов подтверждает сказанное тельные привилегии» [8]. Другой пример: [3; 4], но лишь отчасти. По сути же, борьба за «Одни предприятия ставятся государством в идеалы равенства и справедливости, во мно- привилегированное положение – для них ниже гом строившаяся на выравнивании положений тарифы на энергоносители, им позволено не всех граждан [5, с. 179], не могла закончиться платить долги, они пользуются многочисленуспешно. Сказались законы объективного раз- ными льготами. Зато другие предприятия, дейвития общества, где каждый обладает различ- ствуя в формально равных условиях, реально ными способностями и вправе ожидать полу- дискриминируются, фактически оплачивают чение благ и дозволений сообразно им. Госу- привилегии первых. Поэтому следует отмедарственный и политический деятель, служа- нить все необоснованные льготы и преференщий, судья, сотрудник правоохранительных ции, прямые и косвенные субсидии предприорганов, выполняя возложенные на него зада- ятиям. Чем бы они ни обосновывались. Обосчи, должен со стороны государства быть не нования всегда будут найдены» [9]. подвержен ряду ограничений и запретов, иметь Что же мы видим сегодня? Законодатель послабления и выгоды. Добиться этого без через систему таких преимуществ, как иммуиспользования института преимуществ, пола- нитеты, привилегии, льготы, особые правовые гаем, нельзя. процедуры, успешно создает зоны опережаюНа деле в СССР реформирование законо- щего экономического развития, территории дательства о преимуществах свелось к исклю- рекреации (на примере «дальневосточного гекчению из правотворческих приемов закрепле- тара»), инновационные центры («Сколково» и

134

Философия права, 2018, № 2 (85)

другие). Это позволяет в подобных правовых образованиях реализовывать полномочия по приоритетному получению юридическими лицами бюджетных средств без учета конкретных целевых показателей, налоговых и таможенных льгот; осуществлять свою деятельность, пользуясь иммунитетом от административного, бюджетного контроля. Названные конкурентные преимущества в конечном итоге определяют достижение ими высоких показателей экономического роста, обеспечивают развитие наукоемких технологий, поддержку культурных и просветительских сфер государства, сохранение природного наследия. Ключевая роль современных правовых преимуществ в развитии экономики и тем самым укреплении государства приводит нас к достаточно смелому выводу, что неравенство, положенное в идею преимуществ, все же естественно и объективно. Остановимся на данном вопросе подробнее. Судья Конституционного Суда Российской Федерации А. А. Джагарян отмечает, что «деятельность государства, направленная на исправление естественного неравенства путем социального выравнивания, рассматривается как несправедливая и неправовая (в сущности – противоправная), поскольку она осуществляется в нарушение принципа формального равенства, произвольно, опирается не на право, а на возведенную в закон произвольную волю (приказ) публичной власти» [10, с. 42–43]. В обозначенном тезисе кроется сущность преимуществ в праве, детерминированных как объективными факторами, так и субъективными моментами. Объективным детерминантом правовых преимуществ выступает признание человека млекопитающим. Как бы мы к этому не относились, равенство живых существ в природе невозможно, оно эфемерно. Биологическая справедливость опирается на принцип признания права сильнейшего. Каждый человек, и пусть прозвучит это довольно банально, по-своему уникален, наделен природой только ему свойственными физическими, психическими, волевыми, социальными и иными особенностями, индивидуальными чертами характера и внешности. У каждого имеется свой взгляд на происходящее вокруг него, основанный на интеллектуальных способностях. Указанное порождает фактическое неравенство членов общества. Благодаря этим различи-

ям человек стремится иметь больший объем своих прав и возможностей, нести бремя меньших обязанностей: чаще всего соразмерно со степенью своих заслуг и реже, к сожалению, руководствуясь личными притязаниями. Иначе можно было бы сказать, что равенства не существует, даже формально юридического. Разумеется, на сегодняшний день это неверно, однако общеизвестно и другое, что так было не всегда. Доказано в научном отношении, что праву, основанному на формальном равенстве, предшествовало право силы [11, с. 30], право неравных [12, с. 19], а как нам представляется, право преимуществ. Сущность его заключалась в том, что фактическое неравенство разных людей было узаконено неравенством правовым за счет закрепления преимуществ в форме освобождения от обязанностей, неподверженности наказаниям, предоставления больших благ. Вместе с тем не следует смешивать преимущества в праве периода, к примеру, феодализма, с современными подобными формами отступления от равенства. Нынешний вектор наделения дозволениями в правах, дополнительными возможностями все же заметно сместился в сторону социально незащищенных слоев населения, а не господствующего класса. С другой стороны, не стоит выстраивать иллюзий относительно полного забвения права силы. Сегодня, к сожалению, также имеют место факты злоупотребления отдельными должностными лицами государства, физическими лицами своими «сверхправами» и дополнительными возможностями за счет родственных и иных связей, коррупционной составляющей и пр. [13]. Кроме того, как верно отмечает профессор Г. Н. Комкова, фактическое неравенство может быть усилено по ряду экономических и политических причин [14, с. 304]. Последние, как известно, базируются на управленческих принципах – иерархии, субординации. Необходимость управления людьми сама по себе ставит вопрос о приоритетности воли управляющего и подавлении ею воли управляемого. Если бы субъекты властеотношений обладали равными возможностями в реализации своих прав и дозволений, то выстроить отношения подчинения стало бы невозможно.

Философия права, 2018, № 2 (85)

135

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ Человек, даже первобытный, превосходя- ма затруднительно без применения мер поощщий другого в способностях к труду, к охоте и рения; потребностями сбережения экологии и пр., всегда рассчитывал на признание за собой сохранения природного наследия. Побуждает больших прав. В этом смысле правовые пре- появление преимуществ в праве экономическоимущества и в вышеуказанный, и в настоящий го характера и неоднородность структуры напериод обеспечивались силой, авторитетом, ме- селения, масштабы государства, что вызывает рами принуждения со стороны власти (сначала необходимость проведения гибкой социальной вождей, старейшин, затем и государственных политики, поддержания демографической усорганов). Следовательно, в определенном смыс- тойчивости. ле преимущества возможно рассматривать как Обобщая данный аспект, выдвинем тезис притязания конкретного человека на блага и о присутствии в числе объективных детермиобращение данных притязаний к другим чле- нантов идеологии преимуществ – специальнонам общества. Так, от природных факторов и юридических, позволяющих за счет сугубо условий, выступающих объективными детер- юридических механизмов и, руководствуясь минантами преимуществ, обратимся к соци- «чисто» юридическими мотивами, регулироальным. вать общественные отношения, одновременСоциальные качества человека вызваны его но поддерживая природные и социальные факнахождением внутри любой политико-терри- торы и условия. ториальной организации власти и начинают Сразу хотелось бы предостеречь от попроявляться с момента, когда он становится спешных умозаключений, что только сегодня объектом влияния властного аппарата управ- финансово состоятельные, элитарные слои ления или принуждения. В этом ракурсе объ- общества наделены правовыми преимущестективным детерминантом правовых преиму- вами. Право, к примеру, средневековых герществ выступает стремление личности к сво- манских независимых политических обществ боде. Последняя воспринимается не столько также защищало представителей суверенной философской категорией или нравственным власти в большей мере, чем остальных люимперативом, сколько практической формой дей [15, с. 29–30]. И это закономерно. К присуществования индивидуума. меру, депутаты при осуществлении публичИдеология свободы, автономии личности – ных политических функций сегодня должны основные постулаты либеральной концепции поддерживаться более активно, чем частные прав человека. Появившись как протест фео- лица, реализующие лишь собственные интедальному произволу, индивидуализация каж- ресы. В этом просматриваются политические дого человека, его стремление к самоопреде- детерминанты преимуществ. лению в жизни, обществе создали благодатОднако здесь снова сталкиваемся с взаиную для преимуществ почву. Требования и мосвязью природного и социального в челопритязания подавляемого класса на права в веке. К примеру, индивид, лишенный от рождальнейшем расширились до «сверхправ», дения каких-либо анатомических, физиологипреимуществ в форме освобождения от обя- ческих свойств организма, вряд ли будет обзанностей и ответственности, компенсаций за ладать одинаковым правовым статусом с полноопасный и вредный для здоровья труд. ценно здоровым человеком. В этом аспекте соПри этом свобода будет реализовываться в гласимся с мнением В. В. Лапаева, который утсоциальной, политической, экономической и верждает, что формально равными друг другу прочих сферах. Отдельные инструменты во- субъектами права, то есть лицами, обладающиплощения правовых преимуществ, к примеру, ми равной правоспособностью, можно считать материальных в виде преференций, дотаций – «людей, лишенных каких-либо фактических соне что иное, как высшая форма финансовой циобиологических особенностей» [16, с. 71]. свободы. Экономические детерминанты на В действительности же это недостижимо. сегодня выступают одним из основных факПрофессора А. В. Малько и И. С. Морозоторов законодательной деятельности по уста- ва развернули этот аспект в ином ракурсе: «Разновлению правовых преимуществ. Зачастую личие – в приобретенных правах у различных они обусловлены географическими особенно- лиц является необходимым результатом как раз стями нашей страны, освоение которых весь- соблюдения, а не нарушения принципа фор-

136

Философия права, 2018, № 2 (85)

мального правового равенства этих лиц, их равной правоспособности» [17, с. 15]. Напрашивается предположение о социальной справедливости идеологии предоставления преимуществ одним перед другими. Если сформулировать на основе этого тезиса вопрос, то, думается, ответ на него во многом, если не во всем, будет зависеть от того, какое общество на него отвечает. Речь не идет о представителях социальной элиты или неблагополучных слоях населения, а о психологическом состоянии социума в целом. Если оно устойчиво, не подвержено внутренним конфликтам, существует баланс между интересами групп населения, то и правовые преимущества воспринимаются большинством граждан как благо. Стоит нарушить этот баланс, перейти тонкую грань между разумностью и действительностью, общество станет подвержено социальным потрясениям и первым лозунгом протестующих станет: «Устранение всех форм неравенства и преимуществ одного класса перед другим!». Следовательно, речь стоит вести об идеологическом, культурном, просветительском «коде». Поскольку общество изначально выстроено дифференцировано, то социальная обусловленность правовых преимуществ – это не только детерминированность их за счет достигнутого уровня его развития, но и зависимость от устойчивости связей между группами населения, психологических факторов. В этом ракурсе особую роль для эффективного государственно-правового регулирования общественных отношений приобретает исследование таких правовых инструментов, за счет которых достигается баланс интересов всех членов общества, а также гармония между человеком и государством. Полагаем, что правовые преимущества выступают средством совмещения интересов богатых и бедных, власти и населения, руководителей предприятий и трудящихся на производстве и так далее. С одной стороны, с помощью правовых преимуществ, закрепленных в нормативных актах, особое положение в обществе занимает политическая и властная элита, социальнонезащищенные группы населения и пр. Но с другой стороны, государство, устанавливая правовые преимущества, преследует цель направления общественных отношений по предпочитаемому варианту, который выгоден все-

му обществу. Преимущества стимулируют здоровую инициативу, конкурентоспособность, предприимчивость субъектов по поиску новых форм и методов деятельности для достижения результата, превышающего общепринятый. Потенциальная возможность получения дополнительных прав, освобождения от обязанностей ориентирует человека на проявление своих лидерских качеств, способностей добиваться поставленной цели. Преимущества выступают мощным идеолого-психологическим мотиватором. Главное, правовые преимущества не должны создавать условия унижения, умаления прав других лиц, избыточного неравенства. Эмоции людей, связанные с ним, способны разрушить все общество. Тем самым мы подошли к максимально широкому восприятию правовых преимуществ – в природном, социальном, экономическом, психологическом, политическом и специально-юридическом контекстах. Обозначенная естественная дифференциация общества не оценивается нами отрицательно до тех пор, пока ее критерии объективны. К ним относим, например, необходимость обеспечения независимости и беспристрастности высших должностных лиц, выполняющих важные государственные функции, либо поощрение физических и юридических лиц, добившихся высоких результатов в труде, на производстве, и их последующее стимулирование, или же необходимость социальной поддержи и компенсации отсутствия у отдельных граждан психофизиологических способностей и требование выравнивания их возможностей с другими участниками отношений. К сожалению, помимо объективных, встречаются и субъективные детерминанты правовых преимуществ. Они могут иметь как позитивный, положительный характер, так и негативный. В случае с последним речь идет о создании режима наибольшего благоприятствования не для имеющих личные и общественные заслуги, а в угоду принадлежности к какой-либо социальной группе, роду, касте. Признавая существование исторических фактов наделения преимуществами по происхождению, титулу, финансовой состоятельности, понимаем также, что сегодня это недопустимо. Вместе с тем объективные закономерности государственного и экономического развития

Философия права, 2018, № 2 (85)

137

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ нашей страны позволяют с большой долей ве– закрепление конкретных показателей деяроятности прогнозировать элементы злоупот- тельности для физических и юридических лиц, ребления предоставленными «сверхправами» достижение которых определяет получение и возможностями на фоне желания отдельных дополнительных преимуществ; представителей чиновничества обогатиться. – экономически просчитанное и социальФакты возбуждения уголовных дел и вынесе- но обоснованное установление новых преимуния обвинительных приговоров государствен- ществ для обеспечения баланса интересов всех ным служащим за покровительство преступ- участников общественных отношений. ной деятельности и последующее получение Резюмируя сказанное, подведем черту, что прибыли от реализации биологической, сырь- человек по своей сущности представляет соевой продукции, полученной в условиях пра- бой сумму биологического (природного) и сововых режимов, основанных на преимущест- циального начал. Эти компоненты взаимосвявах, имеют место быть [18]. заны и в совокупности определяют его индиОтрицать присутствие коррупционных рис- видуальность, обуславливают поведение. ков, потенциально возможных фактов злоупот- Эволюция человека, развитие социума к суребления при следовании государственной губо природным причинам появления преидеологии установления в законодательстве имуществ добавили более глубокие предпопреимуществ для отдельных субъектов бес- сылки обоснования отсутствия возможности смысленно. Как и напрасно опровергать соци- жизнедеятельности граждан без учета их инальную, государственно-правовую, экономиче- дивидуальных социальных и правовых стаскую разумность и действительность иммуни- тусов. Нами предпринята попытка воссоедитетов, привилегий, льгот. Полагаем в этом клю- нить компоненты, тем самым аргументироче, что одними из объективных механизмов вать и доказать объективность идеологии поснижения данных рисков, должны выступать: строения общества и государства на одновре– действенный социальный и государствен- менном сочетании равенства и правовых преный контроль; имуществ. Литература

Bibliography

1. Радько Т. Н. Государственная идеология и идеологическая функция права // Вестник академии права и управления. 2012. № 29. 2. Репьев А. Г. Юридическое преимущество сквозь призму естественно-правового правопонимания // Философия права. 2015. № 6 (73). 3. Об уничтожении сословий и гражданских чинов: декрет ВЦИК, СНК РСФСР от 10.11.1917 // Собрание узаконений РСФСР. 1917. № 3. Ст. 31. 4. О советском строительстве: постановление VIII Всероссийского Съезда Советов от 23.12.1920 // Собрание узаконений РСФСР. 1921. № 1. Ст. 1. 5. Барабашева Н. С., Венгеров А. Б. Право и распределение. М., 1988. 6. О дополнительных льготах крестьянству по уплате натуральных налогов и возврату семенных ссуд: декрет ЦИК СССР, СНК СССР от 15.02.1924 // Собрание узаконений РСФСР. 1924. № 34. Ст. 319. 7. Об утверждении Кодекса законов о льготах и преимуществах для военнослужащих

1. Radko T. N. The State ideology and ideological function is right // The bulletin of Academy of the right and management. 2012. № 29. 2. Repyev A. G. Legal advantage through a prism of natural and legal right understanding // Legal philosophy. 2015. № 6 (73). 3. About extermination of estates and civil ranks: decree of VTsIK, SNK RSFSR from 10.11.1917 // Meeting of legalizations of RSFSR. 1917. № 3. Art. 31. 4. About the soviet construction: resolution VIII of the All-Russian Congress of Councils from 23.12.1920 // Meeting of legalizations of RSFSR. 1921. № 1. Art. 1. 5. Barabasheva N. S., Vengerov A. B. Right and distribution. Moscow, 1988. 6. About side benefits to the peasantry on payment of natural taxes and return of seed loans: decree of the Central Election Commission of the USSR, SNK USSR from 15.02.1924 // Meeting of legalizations of RSFSR. 1924. № 34. Art. 319. 7. About the adoption of the Code of laws on privileges and advantages to the military person-

138

Философия права, 2018, № 2 (85)

Рабоче-Крестьянской Красной армии и Рабоче-Крестьянского Красного флота Союза ССР и их семей (вместе с «Кодексом»): постановление ЦИК СССР от 29.10.1924 // Собрание законов СССР. 1924. № 21. Ст. 197, 198. 8. Порядок во власти – порядок в стране (о положении в стране и основных направлениях политики Российской Федерации: послание Президента РФ Федеральному Собранию от 06.03.1997) // Российская газета. 1997. 7 марта. 9. Какую Россию мы строим: послание Президента РФ Федеральному Собранию от 08.07.2000 // Российская газета. 2000. 11 июля. 10. Джагарян А. А. Достоинство личности, равенство и справедливость как сущностные характеристики социальной государственности // Наука и образование: хозяйство и экономика; предпринимательство; право и управление. 2011. № 8 (14). 11. Богинич О. Л. Генезис права как права силы // Российский юридический журнал. 2010. № 5. 12. Маркс К. Критика Готской программы // Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. 2-е изд. М., 1961. Т. 19. 13. Бастрыкин А. Судят по делам // Российская газета. 2017. 8 декабря. 14. Комкова Г. Н. Конституционный принцип равенства прав и свобод человека и гражданина в России: понятие, содержание, механизм защиты: дис. … д-ра юрид. наук. Саратов, 2002. 15. Дробышевский С. А., Протопопова Т. В. Представление о человеческом достоинстве в политико-юридических доктринах и праве: монография. М., 2015. 16. Лапаева В. В. Правовой принцип формального равенства // Журнал российского права. 2008. № 2 (134). 17. Малько А. В., Морозова И. С. Льготы в российском праве (Проблемы теории и практики): монография. Саратов, 2004. 18. Лес попутал // Российская газета. 2017. 12 декабря.

nel of the Workers’ and Peasants’ Red Army and the Workers’ and Peasants’ Red fleet of USSR and their families (together with «Code»): resolution of the Central Election Commission of the USSR from 29.10.1924 // Collection of laws of the USSR. 1924. № 21. Art. 197, 198. 8. An order in power – an order in the country (about position in the country and the main directions of policy of the Russian Federation: the message of the Russian President to Federal Assembly from 06.03.1997) // The Russian newspaper. 1997. 7 March. 9. What Russia we build: the message of the Russian President to Federal Assembly from 08.07.2000 // The Russian newspaper. 2000. 11 July. 10. Dzhagaryan A. A. Dignity of the personality, equality and justice as intrinsic characteristics of social statehood // Science and education: economy and economy; business; right and management. 2011. № 8 (14). 11. Boginich O. L. Right genesis as rights of force // Russian legal magazine. 2010. № 5. 12. Marx K. Criticism of the Gothic program // Marx K., Engels F. Collected works. 2nd ed. Moscow, 1961. Vol. 19. 13. Bastrykin A. Judge by affairs // The Russian newspaper. 2017. 8 December. 14. Komkova G. N. The constitutional principle of equal rights and freedoms of the person and citizen in Russia: concept, contents, protection mechanism: dis. … Doctor of Law. Saratov, 2002. 15. Drobyshevsky S. A., Protopopova T. V. Idea of human dignity in political and legal doctrines and the right: monograph. Moscow, 2015. 16. Lapayeva V. V. Legal principle of formal equality // Magazine of Russian law. 2008. № 2 (134). 17. Malko A. V., Morozova I. S. Privileges in Russian law (Problems of the theory and practice): monograph. Saratov, 2004. 18. The wood has confused // The Russian newspaper. 2017. 12 December.

Философия права, 2018, № 2 (85)

139

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ ÓÄÊ 321 + 340.12 ÁÁÊ 67.0 + 66

Îãàíåñÿí Àðìýí Êàðîåâè÷ Oganisyan Armen Karoevich старший преподаватель кафедры гражданского права и процесса Сочинского института (филиала) Российского университета дружбы народов. Senior Lecturer in Civil Law and Procedure Department of the Sochi Institute (Branch) of Russian Friendship People University. E-mail: [email protected]

ÏÐÎÁËÅÌÛ ÒÅÎÐÅÒÈÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÎÉ ÊÎÍÖÅÏÒÓÀËÈÇÀÖÈÈ ÒÅÎÊÐÀÒÈ×ÅÑÊÎÉ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÑÒÈ: ÎÑÍÎÂÍÛÅ ÏÎÄÕÎÄÛ, ÏÐÎÁËÅÌÛ È ÐÅØÅÍÈß Problems of theoretical and legal conceptualization of theocratic statehood: basic approaches, problems and solutions В статье исследуются подходы к теоретико-правовой концептуализации теократической государственности, представлен системный анализ различных теорий, концепций и доктрин теократии, имеющих место в истории политических и правовых учений и в современной юридической литературе. Автором рассматривается соотношение таких понятий, как «теократия», «теократическое государство», «теократическая государственность». Выделяются основные элементы и подсистемы теократической государственности, формулируется определение последнего как политико-правового феномена, а также представляются ключевые характеристики и особенности теократии. Ключевые слова: власть, монархия, государство, теократия, теократическая государственность, право, ценностно-нормативные регуляторы, теоцентрический подход к праву и государству.

В настоящее время в научной литературе сложилось два основных направления теоретической концептуализации понятия «теократия» – широкое и узкое. С точки зрения узкой трактовки данного понятия, являющейся доминирующей в современных государственноправовых исследованиях, теократия рассматривается в качестве специфической формы правления, при которой в отправлении власти участвуют религиозные лидеры. Так, например, Большая советская энциклопедия определяет теократию как форму государства, при которой политическая и духовная власть сосредоточена в руках церковной иерархии, управляющей государством, а высшая светская власть осуществляется главой

140

In this article the author analyzes approaches to the theoretical and legal conceptualization of theocratic statehood, presents a systematic analysis of the various theories, concepts and doctrines of theocracy, taking place in the history of political and legal doctrines and in modern legal literature. The content of the work deals with the correlation of such concepts as «theocracy», «theocratic state», «theocratic statehood». The main elements and subsystems of theocratic statehood are identified and considered in detail, it defines the definition of the latter as a political and legal phenomenon, and key characteristics and features theocracy. Keywords: power, monarchy, state, theocracy, theocratic statehood, law, value-normative regulators, theocentric approach to law and the state.

духовенства [4, с. 432]. Такое же понимание дает и Советский энциклопедический словарь, причем дефиниция теократии здесь практически и содержательно совпадает с понятием монархии, что, на наш взгляд, некорректно: «Теократия – форма правления, при которой глава государства (обычно монархического) является одновременно его религиозным главой» [11, с. 1313]. Схожее определение содержится и в Современном словаре иностранных слов: «Теократия – форма правления, при которой политическая власть принадлежит главе церкви, духовенству» [12, с. 601]. Это традиционная узкая политико-юридическая точка зрения, различающая и, соответственно, типологизирующая те или иные

Философия права, 2018, № 2 (85)

формы организации власти в государстве по внешним формальным признакам. Другими словами, ведущим при характеристике теократической формы правления выступает традиционный критерий субъектов (сформулированный еще в Античности), то есть кто стоит у власти, вокруг кого она организуется. Поэтому ответ на вопрос: «что есть теократия?» – являлся вполне очевидным: специфика теократии, ее отличие от других форм правления (монархии и республики) заключается в том, что во главе теократического государства официально стоит корпус религиозных лидеров. Проблематичность при таком подходе представляет выделение содержательных характеристик, отличающих монархию от теократии, республики от теократии (например, в истории государства и права встречаются ситуации, когда политическая власть реализуется по республиканскому принципу, но главой является религиозный лидер). С точки зрения широкого подхода теократия трактуется как специфическая система публично-властных отношений, организующая особую религиозно-политическую и правовую структуру общества. При этом подчеркивается, что религиозные властные отношения и правовой порядок складываются и развиваются в тех условиях, где стабильно воспроизводится теологическое мировоззрение, действуют универсальные, общезначимые религиозные ценностно-нормативные регуляторы, устанавливающие и поддерживающие систему долженствования. Другими словами, религиозно-нормативное и властно-теологическое начало являются основополагающими (при формировании любых иерархий и организационных структур) и доминирующими (в развертывании разнообразных социальных, политических, правовых, экономических и других процессов). При этом, как справедливо указывает Е. Н. Салыгин, «политическое лидерство духовенства в таком случае выступает уже как производный от религиозного регулирования признак… Главное в таком государстве религиозное учение, содержащее в себе представление об отношении человека к богу и миру (то есть теологическое мировоззрение), нравственные нормы и правовые начала для государства и общества (то есть религиозно-политические властные отношения). Таким образом, теократия как систе-

ма религиозно-политических властеотношений…, характеризуется не столько властью религиозных лидеров, о чем упоминается во всех дефинициях теократии, сколько верховенством религиозных норм» [10, с. 25]. С учетом этого исследователь определяет теократию как систему «религиозно-политических властеотношений, складывающихся в родоплеменных союзах на стадии их перехода к государству, в государствах и в теополитических сообществах в процессе реализации религиозно-правовых предписаний, а в некоторых случаях также и в ходе осуществления верховной политической власти религиозными лидерами» [10, с. 7]. Другой теоретико-методологический аспект, связанный с пониманием сущности и содержания теократического государства, заключается в том, что в разных научных и монографических источниках, посвященных проблемам теории и истории государства и права, понятие «теократия» используется в различных контекстах описания государственно-правовых явлений и процессов. Так, в Большой советской энциклопедии теократия определяется как форма государства. Схожее определение представляется и в юридических словарях, однако, в данном случае речь идет не о форме государства, а о форме правления. Например, В. А. Бачинин определяет теократию в качестве формы государственного правления, «при которой верховный правитель является одновременно главой церкви и вся высшая духовная и светская власть сосредоточена в его руках» [3, с. 896]. В том же контексте интерпретирует теократию и политологический словарь, определяя ее как форму правления, характеризующуюся наличием власти у духовенства или главы церкви [9, с. 370]. В свою очередь, Краткий научно-атеистический словарь трактует теократию в качестве политического строя, «при котором вся полнота власти принадлежит непосредственно духовенству и его главе, а церковный аппарат одновременно является и государственным» [6, с. 680]. Конституционалист К. В. Арановский определяет теократию как политический режим, в котором власть реально принадлежит духовным лидерам, божеству, а регулятором общественных отношений (юридических, политических, экономических, духовных и иных)

Философия права, 2018, № 2 (85)

141

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ являются предписания религиозного происхо- власти представлена и в исламе, и в тибетждения, каноны [1, с. 274]. ском буддизме, и в средневековом христианПрофессор В. В. Маклаков в словаре «Кон- стве». Следовательно, справедливо заключаституционное право» отходит от проблемати- ет Е. Н. Салыгин: «Это указывает на то, что ки отнесения теократии к какому-либо струк- правление священников, духовенства, церковтурному элементу формы государства и дает ной иерархии – признак, который не может достаточно абстрактную и ни к чему не обя- быть использован в определении теократии, зывающую дефиницию данного феномена: поскольку выражает не общее в теократиях, «Теократическое государство – государство, а единичное, обусловленное особенностями в котором политическая власть принадлежит отдельных религий, в основном иудейской и церковной иерархии» [5, с. 491]. христианской» [14, с. 128]. Е. Н. Салыгин в своем монографическом Таким образом, из вышеизложенного исследовании, посвященном теократической видно, что в понимании сущности и содергосударственности, отмечает несостоятель- жания теократии нет единства представленость трактовки теократии в качестве формы ний. Более того, в современной теории праправления. При этом полагает, что наиболее ва и государства данный феномен трактуетадекватным является рассмотрение теократии ся весьма разнообразно и в качестве формы в качестве системы религиозно-политических правления, и как политический режим, и как отношений, которые характеризуются специ- государственное устройство, а также в качефическими методами, способами организации стве отдельного типа государства или теокраи реализации публичной власти, направленны- тической государственности. Последнее такми на формирование устойчивого властно-нор- же вызывает дискуссию, связанную с понимамативного и духовного порядка. нием терминов «государство» и «государственВ такой интерпретации теократия содержа- ность». тельно близка к форме политического режиКонцепт «государственность» в настоящее ма, отражающего, как известно, формы, спо- время используется для фиксации тех качестсобы, режимы и инструменты реализации, осу- венных характеристик (политических, правоществления политической и государственной вых, духовно-культурных, экономических, власти, которые в совокупности определяют идеологических и иных), которые определясистему властно-правового взаимодействия ют становление и развитие конкретного госумежду личностью, обществом и государством, дарства, его определенного типа и формы. При а также особые политические и правовые ре- этом данные качественные характеристики жимы управления социальными процессами. выступают базовым контекстом, влияющим не Известный теоретик исламского государ- столько на трансформацию государственных ства А. А. Маудуди отмечает, что ни форма институтов, сколько на институциональную правления, ни политический режим не исчер- традицию государственного властвования. пывают полностью сущность и содержание Иными словами, категория государствентеократической государственности [14, с. 107]. ности отражает качественные характеристики Можно согласиться с пакистанским теорети- конкретно-исторического этапа развития поком в том, что теократию следует понимать литико-правовой организации общества [2; 7]. именно как определенный, специфический Так, например, Л. А. Морозова отмечает, что тип государства. Если под теократией пони- «государственность – это свойство, качество, мать особый политический режим господства состояние общества на конкретном историчедуховенства или в качестве особой формы ском этапе, качественная характеристика его правления, при которой власть принадлежит элементов и институтов, составляющая основцеркви [13, с. 826], то исламские государства ное содержание и определенную черту общене теократические и никогда ими не были, по- ства» [8, с. 10]. скольку ислам не знает священников: «Не Это различие между понятием «государстимеет ислам и развитой церкви (властно-ие- во» и «государственность» также следует учирархической церковной системы организации тывать при анализе сущности и специфики и управления), из которой могла бы исходить теократии, поскольку первое понятие значивласть. Тем не менее, теократическая форма тельно уже второго. Государственность вклю-

142

Философия права, 2018, № 2 (85)

чает в качестве своего основного компонента государство, причем этот аспект, хотя и неявно, выражен и в современных исследованиях. Так, при анализе, как правило, теократического государства основной акцент делается на формально-юридические и институциональные аспекты функционирования теократии. В контексте анализа теократической государственности проблема исследует глубже, рассматривается не только институциональная специфика теократического устройства, но и качественные отличия в функционировании властно-правовых отношений, духовных, информационных, идеологических и иных факторов, влияющих на форму и способы государственно-властной организации, публичного управления, правовые идеалы и ценности, социальный и правовой порядок. Поэтому, с нашей точки зрения, под теократией следует понимать именно определенный, специфический тип и форму государства, обусловливающие своеобразие отдельных элементов формы государства (форму правления, административно-правового управления, политического и государственного режима) и типологические характеристики теонормативных и публично-правовых основ организации общественного взаимодействия. Теократическую государственность можно определить как сложнейший и взаимосвязанный комплекс элементов, структур, институтов публичной власти (в том числе церковной властно-правовой иерархии), а также иных компонентом (элементов, доминант), обусловленных спецификой религиозных, духовнонравственных, правокультурных, социальноэкономических, информационно-идеологических и геополитических условий жизнедеятельности конкретного общества. В этом контексте теократическая государственность включает ряд взаимосвязанных подсистем, а именно: – специфическую и конкретно-историческую форму государства, обусловливающую определенные религиозно-политические и теонормативные характеристики структурных элементов формы государства (форму правления, форму административно-территориального устройства, форму политического и государственного режима) и их взаимосвязь;

– систему государственного администрирования (управления), где правительство – верховная администрация выполняет прежде всего функции заместителя Бога на земле, продвижение религиозного идеала, сохранение теонормативной системы и т. п.; – теонормативную систему, включающую как священные тексты, религиозные каноны, церковное право, духовно-нравственные стандарты, так и светское (позитивное) право, юридические учреждения, судебную и иную практику (причем важно подчеркнуть, что все эти элементы (подсистемы) рассматриваются в качестве единой и согласованной теонормативной системы регуляции общественной жизнедеятельности); – духовно-культурную религиозную и светскую организацию жизни и деятельности общества, устанавливающие также границы допустимого и недопустимого властно-правового воздействия публичных институтов власти на жизнедеятельность людей; – собственно социальную и информационную (коммуникационную) организацию общества, межличностных, межэтнических и других отношений; – социально-экономический строй взаимодействия людей, форм и способов получения общественного продукта, форм собственности и отношения к ней и т. п. На основании вышеизложенного к ключевым характеристикам теократической государственности следует отнести: 1) активное участие духовенства в осуществлении любой публично-правовой, а нередко частной власти, причем религиозно-политические властеотношения могут существовать без верховного руководства духовенства, достаточно доминирование теонормативных основ, которые будут претворяться в жизнь институтами публичной власти; 2) доминирующее положение во всех формах и сферах организации идеи Бога, где государство как в качестве идеи, так и социально-властного и правового института отходит на второй план, воспринимается в качестве инструментальной, второстепенной духовнонравственной и социальной ценности; 3) необходимость определенных социальных, духовных, политических и иных условий, а также определенного качественного состояния всех общественных систем (духовно-куль-

Философия права, 2018, № 2 (85)

143

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ турной, политической, экономической, инфор- ей политике сверхчеловеческие знания, откромационной и так далее); вения и принципы устройства; 4) основывается на реализации трансцен5) вся политическая и властно-правовая дентального идеала, где государственные жизнь общества основана на одном вероучеструктуры и властное взаимодействие в обще- нии, монопольно претендующем на организастве выходит за приделы мира рационально- цию всех сторон и сфер общественной жизнего, человеческого, то есть развитие государст- деятельности, что предопределяет служивый венно-правовой организации базируется на характер функционирования государственной священной традиции и божественных установ- власти. лениях, выражая, соблюдая и сохраняя в своЛитература

Bibliography

1. Арановский К. В. Государственное право зарубежных стран. М., 2000. 2. Бачило И. Л. Факторы, влияющие на государственность // Государство и право. 1993. № 7. 3. Бачинин В. А. Энциклопедия философии и социологии права. СПб., 2006. 4. Большая советская энциклопедия. 3-е изд. М., 1976. Т. 25. 5. Конституционное право: Словарь / отв. ред. В. В. Маклаков. М., 2001. 6. Краткий научно-атеистический словарь. 2-е изд., пересм. и доп. М., 1969. 7. Левакин И. В. Современная российская государственность: проблемы переходного периода // Государство и право. 2003. № 1. 8. Морозова Л. А. Проблемы современной российской государственности. М., 1998. 9. Политология: энциклопедический словарь. М., 1993. 10. Салыгин Е. Н. Теократическое государство (теоретико-правовой аспект): автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 1997. 11. Советский энциклопедический словарь / гл. ред. А. М. Прохоров. 3-е изд. М., 1984. 12. Современный словарь иностранных слов. 2-е изд., стер. М., 1999. 13. Современный толковый словарь русского языка. СПб., 2001. 14. Maududi A. A. Islamic law and constitution / trans. and edit. by A. Khurshid. Lahore, 1960.

1. Aranovsky K. V. State law of foreign countries. Moscow, 2000. 2. Bachilo I. L. Factors affecting the statehood // State and law. 1993. № 7. 3. Bachinin V. A. Encyclopedia of philosophy and sociology of law. St. Petersburg, 2006. 4. The Great soviet encyclopedia. 3rd ed. Moscow, 1976. Vol. 25. 5. Constitutional law: Dictionary / executive ed. V. V. Maklakov. Moscow, 2001. 6. Brief scientific atheistic dictionary. 2nd ed., revised and additional. Moscow, 1969. 7. Levakin I. V. Modern Russian statehood: the problems of the transition period // State and law. 2003. № 1. 8. Morozova L. A. Problems of modern Russian statehood. Moscow, 1998. 9. Political science: encyclopedic dictionary. Moscow, 1993. 10. Salygin E. N. Theocratic state (theoretical and legal aspect): author’s abstract of the dis. … PhD in Law. Moscow, 1997. 11. Soviet encyclopedic dictionary / chief editor A. M. Prokhorov. 3rd ed. Moscow, 1984. 12. The modern dictionary of foreign words. 2nd ed., ster. Moscow, 1999. 13. A modern explanatory dictionary of the Russian language. St. Petersburg, 2001. 14. Maududi A. A. Islamic law and constitution / trans. and edit. by A. Khurshid. Lahore, 1960.

144

Философия права, 2018, № 2 (85)

ÓÄÊ 342.53 ÁÁÊ 67.400

Ôåäîðåíêî Ñâÿòîñëàâ Ïåòðîâè÷ Fedorenko Svyatoslav Petrovich доцент кафедры теории государства и права Ростовского юридического института МВД России кандидат юридических наук, доцент. Associate Professor, Department of Theory of State and Law of the Rostov Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, PhD in Law, Associate Professor. Tel.: 8 (928) 229-94-34.

ÎÐÃÀÍÛ ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ È ÈÍÑÒÈÒÓÒÛ ÃÐÀÆÄÀÍÑÊÎÃÎ ÎÁÙÅÑÒÂÀ ÐÎÑÑÈÈ Â ÊÎÍÒÅÊÑÒÅ ÐÅÀËÈÇÀÖÈÈ ÏÐÀÂÎÎÕÐÀÍÈÒÅËÜÍÎÉ ÔÓÍÊÖÈÈ Public authorities and institutions of civil society in Russia in the context of the implementation of law enforcement functions В статье анализируются основные формы взаимодействия органов государственной власти и институтов гражданского общества России в контексте реализации правоохранительной функции. Рассматриваются особенности формирования, развития и функционирования институтов гражданского общества в российских условиях. Автор приводит наиболее эффективные пути и способы взаимодействия органов государственной власти, местного самоуправления и гражданского общества в сфере профилактики и борьбы с противоправными проявлениями. Детерминируются факторы, оказывающие наиболее значительное влияние на данные процессы, предлагаются конкретные модели и методы создания эффективной системы взаимодействия правоохранительных органов и институтов гражданского общества по защите национальных интересов, обеспечению общественной безопасности, профилактики и борьбы с правонарушениями.

The article analyzes the main forms of interaction between public authorities and civil society institutions of Russia in the context of the implementation of law enforcement functions. Features of formation, development and functioning of institutes of civil society in the Russian conditions are considered. The most effective ways and means of interaction of public authorities, local self-government bodies and civil society in the field of prevention and fight against illegal manifestations are specified. The factors that have the most important impact on these processes are determined. They propose specific models and methods for creating an effective system of interaction between law enforcement agencies and civil society institutions to protect national interests, ensure public safety, prevent and combat offences. Keywords: state, civil society, national interests, national security, the offense struggle, the interaction between the police and young people.

Ключевые слова: государство, гражданское общество, национальные интересы, национальная безопасность, борьба с правонарушениями, взаимодействие полиции и молодежи.

В девяностые годы прошлого столетия словосочетания «правовое государство» и «гражданское общество» превратились в своего рода научный тренд и стали отражением научной моды. Исследованию этих институтов было посвящено значительное количество научных трудов, защищено множество кандидатских и докторских диссертаций. Совокупность научно-исследовательских работ сформировала мощный доктринальный источник, пригодный для обеспечения законотворческой деятельности в данной сфере. Тем не

менее, на наш взгляд, следует рассматривать правовое регулирование искомой части общественных отношений как перманентную систему не только между органами государственной власти, местного самоуправления, институтами гражданского общества, но и крупным бизнесом с оборотом более ста миллионов рублей в год. Правовые основы такого взаимодействия обеспечат реализацию национальных интересов сразу по нескольким направлениям, в том числе и в сфере национальной безопасности.

Философия права, 2018, № 2 (85)

145

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ В Конституции Российской Федерации за- ет мощное буржуазное течение, уничтоживкреплен термин «правовое государство» [1], шее старый феодальный мир, и формируется а термин «гражданское общество» отсутству- система капитализма, господства банковскоет. Более того, современное российское зако- го капитала и рынки ценных бумаг, превранодательство не дает его определения, а так- тившиеся на сегодняшний день в электронже характеристик его элементов, механизмов ные торговые системы, виртуальные деньги, институционализации его структуры и форм крипотовалюты и т. п. Завтра появятся техвзаимодействия с государством. Тем не менее нологии, которым сейчас даже нет названия, у высшего руководства страной есть понима- и эти технологии, по примеру блок-чейна и ние важности и необходимости формирования Телеграмабудут неподконтрольны государстинститутов гражданского общества, механиз- ву. Данное обстоятельство вызывает массу вомов и форм его взаимодействия с органами просов, потому что, если государство, общегосударственной власти. ство и семья не контролируют молодежь, то Объяснением указанному пробелу служит кто это делает и какую цель перед собой стаисторическое развитие отечественной госу- вит. В этих условиях государству нельзя отдарственности, которое протекало в жестких ставать от развития общественных отношений условиях перманентных вооруженных кон- в сфере технологий, так как, если раньше мир фликтов и двойной угрозы с Запада и Восто- менялся в течение столетий, потом десятилека. В таких условиях было крайне проблематич- тий, то сейчас он может кардинально измено формировать институты демократии и граж- ниться всего за один день. данского общества, о чем очень убедительно выВ России после принятия новой модели сказался один из наиболее талантливых мысли- конституционализма автоматически возникла телей-патриотов двадцатого века И. Л. Солоне- проблема институционализации, форм деявич: «К Великому Князю Владимиру Красное тельности и проявления инициативы общестСолнышко скачут гонцы: “Княже, половцы в ва с целью контроля органов государственной Лубнах”. Великий Князь Владимир Красное власти и органов местного самоуправления в Солнышко созывает конгресс и сенат. Конгресс условиях конституционной демократии. Эта и сенат рассматривают кредиты. Частная ини- проблема в девяностые годы не решилась, равциатива скупает мечи и отправляет их полов- но как и подавляющее большинство экономицам. В конгрессе и сенате республиканцы и ческих, политических, социокультурных, кридемократы сводят старые счеты и выискива- минальных и других. Приступил к решению ют половецкую пятую колонну. Потом назна- данной проблемы наш национальный политичается согласительная комиссия, которая ни- ческий лидер В. В. Путин. Он стал также и чего согласовать не успевает, ибо половцы ус- лидером Общероссийского народного фронта певают посадить всех на кол» [2, с. 74]. По- [2] – на сегодняшний день самого авторитетэтому в России с гражданским обществом сло- ного и эффективного института гражданского жилась ситуация противоположная европей- общества в России, в результате деятельности ской: там гражданское общество столетиями которого по реализации проектов, утвержденформировалось в качестве самостоятельной ных главой государства, отремонтировано системы защиты имущественных прав, став- 6 836 дорог, закрыто 7 524 незаконных свалок шей своего рода реакцией на развитие ремес- мусора, устранено нарушений в сфере государла и торговли. Древнегреческая цивилизация ственных закупок на 263 млрд рублей, граж(наследница крито-микенской) в силу особен- данами оценена деятельность 3 050 различных ностей географического, климатического и учреждений и организаций. Эти цифры убеэкономического характера сделала упор на дительно доказывают эффективность взаиморемесленное производство. Их приемники действия гражданского общества и государстдревние римляне сохранили эту традицию, ва. Кроме того, реализовано большое число добавив ей правовых основ в виде частного других проектов по защите и обеспечению римского права. Затем они передали эту тра- прав граждан, но пока раздела по взаимодейдицию западной цивилизации через герман- ствию институтов гражданского общества и ские народы. После ремесленного производ- правоохранительных органов в структуре Обства появляются мануфактуры, далее возника- щероссийского фронта нет [3]. Данную ситуа-

146

Философия права, 2018, № 2 (85)

цию необходимо менять, так как обеспечение безопасности граждан является базовой ценностью и фундаментальным правом человека. Поэтому нужна эффективная система взаимоотношений государства и гражданского общества. В настоящее время по инициативе государственной власти формируется законодательство, регулирующее деятельность институтов гражданского общества, а также формы и условия их функционирования. В качестве примера следует привести Указ Президента Российской Федерации от 01.02.2011 № 120 «О Совете при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека». На него возлагаются следующие задачи, связанные с содействием Президенту Российской Федерации в сфере реализации конституционных полномочий по защите прав и свобод человека и гражданина, защите законных интересов акторов гражданского общества: формирование процессов гуманизации общества, что возможно только при повышении уровня политической и правовой культуры народа; системный мониторинг с целью создания благоприятных условий функционирования институтов гражданского общества и более эффективной деятельности граждан по реализации своих интересов; создание полностью адекватной информационной картины о проблемах, стоящих перед гражданским обществом, и путях их решения; анализ законотворческой деятельности на предмет позитивной корреляции процессов правового регулирования и достижения целей, поставленных институтами гражданского общества; разработка плана мероприятий по системе взаимодействия институтов гражданского общества с иными общественными объединениями, а также органами государственной власти и местного самоуправления; создание механизма общественного контроля за соблюдением прав и свобод человека и гражданина. В современной отечественной науке складываются два основных мнения по поводу правового режима регулирования взаимодействия органов государственной власти, институтов гражданского общества и иных субъектов данного вида правоотношений. Так, по мнению профессора М. Н. Баглая, «…в подлинно гражданском обществе, которое сейчас складывается в России, конституционное право не

может регулировать и устанавливать отношения человека с обществом, основы общественного строя, принципы гражданского общества, поскольку гражданское общество независимо от государства и стоит над ним, оно строится на признании свободы и инициативы человека, и объединении людей, как в политической, так и в экономической областях» [5, с. 18]. Полноценная реализация искомого принципа возможна только в развитом обществе с высоким уровнем правовой и политической культуры, которая может возникнуть исключительно в условиях эффективной системы воспитания и образования молодежи. Н. С. Бондарь в свою очередь считает, что «гражданское общество – это не юридическая и не государственно-правовая категория; государство не может, не способно “учредить”, “декретировать”, “установить” своими законами желательный для него образ гражданского общества, поскольку гражданское общество – это порядок реальных общественных отношений, который складывается объективно» [6, с. 29]. Другое мнение заключается в том, что деятельность институтов гражданского общества носит общественно значимый характер и, соответственно, должна быть урегулирована нормами права, в которых отражена воля законодателя [7, с. 34–35]. Фактически вопрос можно поставить таким образом: возможно ли в российских условиях автономное существование гражданского общества с элементами его контроля в отношении органов государственной власти и органов местного самоуправления? Этот вопрос достаточно дискуссионный, но нельзя не согласиться с В. Н. Влазневым, сформулировавшим следующий тезис: «Уже давно стало общепризнанным, что правовое государство возможно только лишь в содружестве с гражданским обществом и без последнего превращается в декорацию» [8, с. 13]. Это мнение распространяется в том числе и на взаимодействие институтов гражданского общества с правоохранительными органами. Так, Закон «О полиции» указывает, что «полиция при осуществлении своей деятельности стремится обеспечивать общественное доверие к себе и поддержку граждан» [9], а без искомого взаимодействия реализация данной нормы попросту невозможна. Особое внимание необходимо уделять взаимодействию правоохранительных органов

Философия права, 2018, № 2 (85)

147

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ и молодежи. Подростки только лишь форми- электронную связь между правоохранительруют систему ценностей, взглядов, убеждений, ными органами и населением, где в авангарде они наиболее подвержены как позитивному, находятся наиболее прогрессивные субъекты так и негативному влиянию источников социа- гражданского общества. лизации, и кто сможет привить им понимание Форма развития правотворческой инициаправовых и общественных ценностей, тот в тивы должна обеспечить большую степень дальнейшем сможет влиять на их поведение, демократизма в работе органов местного сакоторое будет либо противоправным, либо моуправления, в том числе участие граждан в правомерным, что напрямую определит уро- борьбе с коррупцией и превышениями должвень национальной безопасности, степень кри- ностных полномочий сотрудниками правоохминализации общества и качество обществен- ранительных органов. ного порядка. Императивная форма распространяется как Для того чтобы обеспечить неформальное на членов гражданского общества, так и на общение и взаимодействие правоохранитель- сотрудников правоохранительных органов, она ных органов и институтов гражданского об- заключается в точном и неукоснительном сощества, особенно в контексте привлечения блюдении требований закона, направленных молодежи к обеспечению общественного по- на регулирование их взаимоотношений. рядка, необходима система микрогрантов. Она Необходима длительная и кропотливая рапредполагает использование наряду с патрио- бота в формах развития, предусматривающих тическим воспитанием систему конкретной социально-политический протест. В России к материальной мотивации в формате: «дружить настоящему времени не сложилась политичес полицией выгодно». Спектр привлечения ская традиция законно использовать свои прамолодежи к взаимодействию с полицией очень ва для проведения социально-политических широк: от предоставления сертификатов в акций, направленных на обращение внимания фитнес-клубы и секции единоборств до выда- государства и общества на значимые проблечи предметов одежды с логотипами клубов мы и поиск путей их решения. Этой ситуацивзаимодействия молодежи и полиции. Это по- ей пытаются воспользоваться политические зволит приступить к процессам возрождения силы, заинтересованные в дестабилизации системного взаимодействия населения и поли- политической, социальной и экономической ции, в том числе при формировании добро- систем России, которые только начинают девольной народной дружины по примеру Со- монстрировать способность к выходу из криветского Союза, где дружинниками являлись зиса. несколько миллионов молодых человек, а на В рамках реализации форм информироваохрану общественного порядка ежедневно за- ния населения о расходах бюджетных средств ступали несколько сотен тысяч добровольных необходим информационный ресурс, который народных дружинников. К тому же это обес- позволит представителям гражданского общепечит лучшую селекцию при поступлении ства контролировать освоение бюджетных демолодежи в вузы МВД России и на службу в нежных средств и качества реализации сооторганы внутренних дел. ветствующих проектов. Следующий важный элемент исследования Говоря об электронных формах взаимодейкомплексного взаимодействия правоохрани- ствия органов государственной власти и грательных органов и гражданского общества – жданского общества, в том числе о создании это анализ наиболее значимых форм сотруд- групп и сообществ в социальных сетях и месничества и развития. Его цель – выявление сенджерах, стоит отметить, что в настоящее наиболее эффективных методов воздействия время это пространство очень активно осваив контексте трендов и динамики в изменении вается различными субъектами, от экономиинтересов и потребностей общества. ческих до криминальных. ПравоохранительКонсультативная форма должна дать адек- ные органы занимают роль пассивных наблюватные представления и ожидания российско- дателей и зачастую проигрывают «битву» за го общества. Для реализации данного направ- умы молодежи, что приводит к фактам праволения необходимы современные электронные нарушений, которые можно было предотвратехнологии, следует наладить устойчивую тить. Подобная профилактика заложила бы

148

Философия права, 2018, № 2 (85)

основу для дальнейшего сотрудничества в виртуальном пространстве, которое с каждым днем играет все большую роль в жизни российского общества. Таким образом, текущее состояние системы взаимодействия между органами государственной власти, органами местного самоуправления и гражданским обществом в России находится на ранних стадиях формирования, но имеет огромный потенциал демокра-

тизации страны и повышения эффективности защиты национальных интересов. Контроль со стороны гражданского общества за деятельностью органов власти может обеспечить решение проблем, связанных с нарушением текущего российского законодательства, но следует понимать, что это длительный процесс, рассчитанный на десятилетия, основу которому необходимо заложить уже сегодня.

Литература

Bibliography

1. Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993) (с учетом поправок, внесенных Законами РФ о поправках к Конституции РФ от 30.12.2008 № 6-ФКЗ, от 30.12.2008 № 7-ФКЗ, от 05.02.2014 № 2-ФКЗ, от 21.07.2014 № 11-ФКЗ). URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_ LAW_28399/. 2. Проекты Общероссийского народного фронта. URL: http://onf.ru/projects. 3. Солоневич И. Л. Народная монархия. М., 2003. 4. Лидер Владимир Владимирович Путин. URL: http://onf.ru/leader/. 5. Баглай М. В. Конституционное право Российской Федерации. М., 2013. 6. Бондарь Н. С. Гражданин и публичная власть: конституционное обеспечение прав и свобод в местном самоуправлении. М., 2004. 7. Писарев А. Н. Единство публичной сущности и основных конституционно-правовых характеристик гражданского общества и государства в России как основа для развития форм (конституционно-правовых институтов) их взаимодействия // Институты гражданского общества: колл. монография / под общ. ред. Д. А. Пашенцева. М., 2017. 8. Влазнев В. Н. Гражданское общество как предмет конституционно-правового исследования: автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2002. 9. Федеральный закон от 07.02.2011 № 3-ФЗ «О полиции» (ред. от 07.03.2018) URL: http:// www.pravo.gov.ru.

1. The Constitution of the Russian Federation (is accepted by popular vote 12.12.1993) (taking into account the amendments made by Laws of the Russian Federation on amendments to the Constitution of the Russian Federation of 30.12.2008 № 6-FKZ, of 30.12.2008 № 7-FKZ, of 05.02.2014 № 2-FKZ, of 21.07.2014 № 11-FKZ). URL: http://www. consultant.ru/document/cons_doc_LAW_ 28399/. 2. Projects of the all-Russian popular front. URL: http://onf.EN/projects. 3. Solonevich I. L. People’s monarchy. Moscow, 2003. 4. Leader Vladimir Putin. URL: http://onf.ru/ leader/. 5. Baglay M. V. Constitutional law of the Russian Federation. Moscow, 2013. 6. Cooper N. S. Citizen and public authority: constitutional guarantee of rights and freedoms in local self-government. Moscow, 2004. 7. Pisarev A. N. The unity of public entities and the basic constitutional-legal characteristics of civil society and the state in Russia as a basis for the development of forms (constitutional and legal institutions) of their interaction // The Institutes of the civil society: collective monograph under the general ed. of D. A. Pashentsev. Moscow, 2017. 8. Glaznev V. N. Civil society as a subject of constitutional-legal study: abstract of dis. … PhD in Law. Moscow, 2002. 9. Federal law of 07.02.2011 № 3-FZ «On police» (as amended on 07.03.2018). URL: http:// www.pravo.gov.ru.

Философия права, 2018, № 2 (85)

149

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ ÓÄÊ 342.5 + 321.015 + 342.7 ÁÁÊ 67.0 + 67.3 + 63.3

Ìèêèòþê Þðèé Âàñèëüåâè÷ Mikityuk Yury Vasilyevich начальник Крымского филиала Краснодарского университета МВД России кандидат исторических наук. Head of the Crimean Branch of the Krasnodar University of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, PhD in History. E-mail: [email protected]

ÈÑÒÎÐÈ×ÅÑÊÈÅ È ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÏÐÅÄÏÎÑÛËÊÈ ÔÎÐÌÈÐÎÂÀÍÈß ÃÐÀÆÄÀÍÑÊÎÃÎ ÎÁÙÅÑÒÂÀ Historical and legal background of the formation of the civil society В статье анализируется формирование гражданского общества, детерминированное историческими и правовыми процессами. Проводится параллель между особенностями развития гражданского общества в Западной Европе и России, выделяются принципы и теоретические основы формирования западноевропейской и российской моделей гражданского общества. Сравнение историко-правовых предпосылок позволило автору прийти к выводу о различных принципах построения гражданского общества и невозможности их приведения к единому стандарту. Ключевые слова: гражданское общество, западная модель гражданского общества, российская модель гражданского общества, государство, власть.

Сложность и противоречивость процессов, происходящих на сегодняшний день в мире, влекут за собой стремительное развитие государств и обновление правовых основ их существования. Однако во избежание развития кризисных явлений, связанных с девальвацией привычных социальных ценностей, а также развитием нигилистичного отношения к праву и неприязни к деятельности государства, все изменения должны быть тщательно выверены в исторической плоскости. Проведение такого анализа способно обеспечить стабильность в обществе, поскольку будет отражать основные тенденции правового развития, формирующие исторический фундамент для их восприятия. Под влиянием социальных, политических и экономических трансформаций взаимоотношения между людьми строятся на основе удовлетворения потребности в осуществлении власти. Стремление к доминированию, желание превалировать над другими может иметь под собой различные основания, одна-

150

The article analyzes the process of forming civil society, determined by historical and legal processes. A parallel between the peculiarities of the development of the civil society in Western Europe and in Russia is drawn. The principles and theoretical foundations of the formation of the Western European and Russian models of civil society are specified. The comparison of historical and legal preconditions enabled to come to a conclusion about different principles of building civil society and the impossibility of bringing them to a single standard. Keywords: civil society, Western model of civil society, Russian model of civil society, state, power.

ко это желание, если верить иерархии потребностей А. Маслоу, в той или иной степени свойственно каждой личности. Анализируя актуальную геополитическую обстановку, а также отношения внутри российского государства, данное желание обостряется в условиях стремления общества к постижению свободы – одной из важнейших человеческих ценностей. Именно свобода, ее ощущение или же стремление к ней в различные времена подталкивали человека к действиям, способным ее обеспечить. Ради свободы, зачастую даже не задумываясь о невозможности ее достижения в полной мере, человек все равно готов на все, включая гибель. Ограничение свободы сегодня ассоциируется в сознании индивида с чем-то жестоким, противоправным, подавляющим личность. Однако распространение демократических идей заставляет задуматься о необходимости разумного ограничения свободы, поскольку последняя при ее чрезмерных проявлениях приобретает негативный контекст, нарушая

Философия права, 2018, № 2 (85)

социальную гармонию. При этом как бы ни была разнообразна на сегодняшний день правовая теория, человек добровольно соглашается на ограничение собственной свободы только в условиях существования гражданского общества, которое способно гармонично сочетать и власть, и свободу. На сегодняшний день как в отечественной, так и зарубежной практике написано достаточно много работ, посвященных изучению проблем функционирования и развития гражданского общества. Однако особый интерес у исследователей вызывает скорее вопрос об эффективности существования гражданского общества, в частности, последняя проблема отличается своей дискуссионностью. Наличие большого количества негативной информации в западных СМИ относительно развития демократических ценностей в нашем государстве заставляет некоторых ученых приходить к выводу об отсутствии гражданского общества в принципе, а что еще интереснее – невозможности его развития в России в силу не только актуальных политических, но и исторических обстоятельств. Какими бы абсурдными ни были подобные умозаключения, все же не стоит недооценивать возможность их воздействия на массовое сознание. Наглядный пример эффективности лозунгов подобного рода – недавние события с государственным переворотом, произведенным в соседней Украине как раз людьми, называвшими себя представителями украинского гражданского общества. Одним из тезисов, обеспечивающих активизацию общества, оказался призыв к доказательству своей свободы и активности волеизъявления. Уличение общества в неспособности продемонстрировать свою гражданскую позицию стало толчком к неконтролируемому поведению общественных масс. В связи с этим изучение существования гражданского общества должно иметь не только философский уклон, но скорее концентрироваться на рассмотрении историко-правовых аспектов, способствующих определению исторического, идеологического и функционального фундамента формирования гражданского общества конкретного государства с целью выработки эффективных механизмов его функционирования. Попытки осмысления сущности гражданского общества предпринимались еще на

заре развития правовой теории в социальнофилософских идеях Платона и Аристотеля. Это объясняется постепенным усложнением социальных отношений и необходимостью системного изучения общества. Однако наиболее близкие к современному восприятию гражданского общества были все же работы Т. Гоббса, Дж. Локка, Ж.-Ж. Руссо, К. Маркса, Г. В. Ф. Гегеля и других. При этом следует обратить внимание на осмысление становления гражданского общества преимущественно западными мыслителями, которые создавали труды, опираясь на актуальную для них правовую, политическую и экономическую обстановку. Исходя из этих соображений, гражданское общество в принципе не могло и не должно было развиться в России. И. Орлова точно подмечает, что в восприятии Маркса и Гегеля «гражданское общество является продуктом господства буржуазных общественных отношений, которое выражалось в “неполитическом” отношении между частным капиталом и наемным трудом. Гражданское общество – это сфера товарного производства и обмена, частной собственности, рыночной конкуренции и частных интересов» [1, с. 117]. И двигаясь по пути такого анализа, И. Орлова отмечает, что исследователь, постигающий подобные идеи, невольно сделает вывод об отсутствии не только обозначенных ценностей, но и в принципе придет к мысли о неразвитости гражданского общества в России. Но так ли это на самом деле, поможет разобраться история. Действительно, в сравнении с западной моделью гражданское общество в России возникло намного позже, однако на то есть веские основания. Именно анализ исторических событий и тенденций развития общества позволяет выяснить возможный спектр предпосылок формирования гражданского общества с учетом западной и отечественной практики. История предоставляет возможность для понимания внешних и внутригосударственных факторов, препятствующих или же способствующих развитию гражданского общества. Процессы формирования гражданского общества в античном мире связаны с развитием идей естественного права. Это имеет отношение к устройству древнегреческого общества, включавшего граждан и рабов. При этом гражданское общество отождествлялось с го-

Философия права, 2018, № 2 (85)

151

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ сударством. Сформулированные греками идеи ности, а также обеспечении равенства для всех, продолжили римляне, видившие основное на- независимо от происхождения. При этом гразначение гражданского общества в управлении жданское общество было неотъемлемой чагосударством. Вместе с тем большое значение стью государства. имело формирование личности, готовой к таВ частности, последний тезис как раз и не кому управлению – воспитанной и образован- может быть принят мыслителями Средневеной. Как отмечает Г. Белолюбская, «эта идея ковья, мировосприятие которых представляявляется основной не только в концепции гра- ет собой выделение Земного града и града жданского общества, но и в теории демокра- Божьего. Такая двойственность мышления тии» [2, с. 30]. Основным аспектом идеально- обеспечила возможность отделения гражданго государства является уважение законов и их ского общества от государственной власти. На строгое соблюдение, с одной стороны, а с дру- это есть исторические основания, состоящие гой – четкое разделение обязанностей. У Ари- в возникновении и распространении христистотеля акцент переводится в сторону государ- анства, а также усилении влияния церкви на ства – оно первично по отношению к челове- общество. Возникновение христианства и в ку. Это обусловлено историческими обстоя- последующем слияние церкви и государства тельствами. привели к ассоциации града Божьего с церИзвестно, что Древняя Греция не отлича- ковной властью [2, с. 31]. Полярные представлась однородностью: ее населяли народы, ко- ления общества об идеальности божественторые можно охарактеризовать как с точки ной сущности и противопоставление ее грешзрения твердости, грубости, воинственности ному земному существованию создали осно(к примеру, жители Спарты), так и с позиции ву для отделения гражданского общества от легкости бытия, поэтичности и приверженно- государства. Однако необходимо заметить, сти искусству (афиняне). Однако вопреки раз- что социально-правовой статус личности нельличиям в менталитете греков заставляли спла- зя наделять свободой. Человек зависим от чиваться нападения мощных на то время пра- сверхъестественного и все его действия – ревителей Персии и Македонии. Примечатель- зультат Божьей воли. Соответственно, в эпоху но, что, несмотря на благополучие греческой Средневековья фундамент для формирования цивилизации, понятие тирании было введено гражданского общества составила идея отдеименно в Древней Греции и относилось к пра- ленности общества от государства и невозвителям, которые занимались незаконным за- можность их полного слияния и отождестввладением имуществом граждан и грабежом. ления. Эти исторические факты позволили выдеНевзирая на создание в средневековой релить в качестве основ, образующих граждан- лигиозной философии образа совершенного ское общество, неоднородность социального государства, поиски на данную тему в эпоху состава и необходимость сплочения, обуслов- Возрождения только активизировались. В осленных внешним давлением, а также неспра- нову мировосприятия и формирования правоведливость правителей, означающую внутрен- вой системы постепенно стали вкладываться нюю угрозу. гуманистические ценности. Значительно усиЧто же касается истории государства Древ- ливается данная проблематика в эпоху Рефорнего Рима, то толчком для формирования гра- мации, когда не только меняется отношение к жданского общества стало скорее особое от- божественной власти, но и происходит постеношение к праву и правовому статусу лично- пенное формирование капиталистического сти в римском государстве. В отличие от гре- общества. Однако наряду с созданием модеков гражданство не было прерогативой исклю- лей утопичного государства Т. Мором и Т. Камчительно римлян, его можно было получить панеллой, в основу которых лег принцип радаже рабу, ведя образ жизни, соответствующий венства, больший интерес с точки зрения разримскому стандарту и подчиняясь установлен- вития гражданского общества приобретают ным законам. Основная цель всех граждан – идеи Н. Макиавелли. укрепление римского государства. Таким обИсторически обусловленная необходиразом, особенности развития античных госу- мость в укреплении государства и четкого опдарств состоят в почитании принципа закон- ределения в нем роли граждан натолкнули

152

Философия права, 2018, № 2 (85)

мыслителя на идею о разделении не только государства и общества, но и наличии у народа и аристократии кардинально противоположных целей. Аристократы, по его убеждению, стремятся к укреплению своей власти и притеснению народа, в то время как народ преследует цель ограничить власть «знатных» граждан и расширить свою свободу [3, с. 63]. Также объектом исследования становятся неполитические сферы жизни общества. По мнению Г. Белолюбской, труд, семья, любовь, удовлетворение личных потребностей – частная жизнь – связаны с разграничением публичной и частной сфер [2, с. 32]. Таким образом происходит преобразование представления о гражданине, который уже имеет свои собственные потребности и интересы, права, свободы, а на смену коллективистских убеждений постепенно приходят мысли о превалировании индивидуалистических ценностей. Впоследствии это найдет отражение в западной модели построения гражданского общества. Наиболее значимым с точки зрения научного обоснования проблем гражданского общества стало Новое время. Данный период ознаменовался значимыми историческими событиями, которые можно описать одним словом – революция. Скачкообразные изменения нашли воплощение в кровопролитной гражданской войне, промышленной революции, предполагавшей переход от мануфактурного производства к машинному, научных достижений, перевернувших мировоззрение человека и сделавших науку доступной для восприятия и понимания всеми. В этой связи изменилось представление о власти, ее дезориентация, породившая существенные политические и идеологические разногласия. А. Вершинин подчеркивает, что «власть отделилась от своих носителей и стала чем-то вроде свободного капитала, за который разгорелась ожесточенная борьба» [4, с. 54]. В эту эпоху происходит систематизация знания, окончательное формирование и разделение наук. Исследователей данного периода интересует не столько результат, сколько процесс. Отсюда интерес к науке, а именно ее методологической составляющей. Усложнение мира, существование не разрозненных индивидов, а возникновение их ассоциации, которые преследуют цель совместного преодоления страха за свою судьбу и собственность,

влекут и усложнение отношений между людьми. Ввиду этого общество начинает осознавать важность создания механизмов урегулирования отношений, выработки представлений о свободе, ее значении для личности и путях ее обретения. Осуществляется попытка урегулирования взаимоотношений между людьми. Ключевые идеи для становления гражданского общества, сформированные как следствие описанных тенденций и явлений, принадлежат Т. Гоббсу, Дж. Локку, Ж.-Ж. Руссо и другим. В частности, Т. Гоббс формулирует принцип единовластия, предполагающий умение признавать единоличного лидера и подчиняться ему. Некоторые современные критики утверждают, что в данном случае речь идет о государстве, однако концентрация власти как раз определяет состав гражданского общества. Сплочение людей в общество и, как следствие, формирование гражданского общества – результат враждебных отношений между людьми, основанных на исторических реалиях. В своем произведении «Левиафан» мыслитель формирует образ государства, способного полностью концентрировать власть в своих руках, направляя ее на защиту мира. Так, Т. Гоббс последовательно изображает биполярное государство: «на одном полюсе – абсолютная концентрация власти. На другом – море индивидов, которые лишились в пользу “Левиафана” практически всей власти, делегировав ее государству с целью прекращения “войны всех против всех”» [4, с. 55]. Если Т. Гоббс в своих произведениях создавал идеализированную модель государства и гражданского общества, то воззрения Дж. Локка восходят к пониманию личности и связанных с ней категорий. По его мнению, основная цель общества и государства – удовлетворение потребностей личности, которая находится выше них. В его работах нашли отображение такие неотъемлемые составляющие гражданского общества, как «свобода, верховенство права и частной собственности» [2, с. 33], последняя, в частности, должна обеспечить физическую защищенность индивида. Именно с подачи Локка представление о гражданском обществе становится невозможным без его коннотации с частной собственностью. Проводя сравнение принципов построения гражданского общества Нового времени и

Философия права, 2018, № 2 (85)

153

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ античности, А. Вершинин отмечает сущест- мосвязи государства и гражданского общественное отличие: «у греков оно (гражданское ва. Погружение западного общества в капитаобщество – прим. авторов) обозначало союз листические отношения приводит к развитию цивилизованных граждан, противостоящий противоположных идей, автором которых выварварам. Локк же использует его для харак- ступает К. Маркс. От его работ ведет свое натеристики сообщества собственников, проти- чало идея о ненужности гражданского общевостоящего тем, у кого собственности нет» [4, ства в условиях коммунизма, поскольку на данс. 56]. В частности, последний тезис и поро- ном этапе социально-экономического развития дил в истории противостояние, и не столько государство по сути само превращается в грагражданского общества и государства, сколь- жданское общество. По мнению К. Маркса, ко тех, кто имел собственность, и тех, кто ею государство и свобода – в принципе несовмесне обладал. Это и стало причиной развития в тимые понятия, поскольку основная функция европейской истории кровопролитных граж- государства, существование которого ограниданских войн. чено во времени, – подавление противников Несколько в ином контексте рассматривал пролетариата. Естественно, в силу своей катепричины и условия возникновения граждан- горичности и несоответствия либеральным ского общества Ж.-Ж. Руссо. В его представ- ценностям марксистская позиция не получилении собственность как раз может стать фак- ла поддержку в Западной Европе, однако в тором, разделяющим общество, она придает России к тому времени историей уже был подхрупкость конструкции, поэтому необходимо готовлен прочный фундамент для восприятия обеспечение поиска методов объединения на- предлагаемых принципов построения государселения вопреки различиям и существующим ства и права. Рассмотрим особенности процесособенностям. В его представлении таковым са формирования гражданского общества в стала нация, которая объединяется всеобщей России. и одновременно ничьей волей [4, с. 58]. ОднаВопреки бытующему мнению ряда совреко в условиях решения исторических задач менных ученых относительно отсутствия в особенной сложности сплочение может стать России гражданского общества, настаиваем на иллюзорным и разрушаться при воздействии его сформированности, но несколько в отлична такой конгломерат, а попытка предоставле- ном от европейских стандартов виде, что дения неограниченной свободы перерасти в ре- терминировано российскими историческими волюцию или гражданскую войну. В этих реалиями. В связи с этим анализ исторических условиях возможность существования граж- событий позволяет не только изучить особенданского общества исключается, поскольку ности российского гражданского общества, но власть прибегает к жесткой диктатуре. и понять историко-правовые предпосылки его На основании этих рассуждений становит- формирования. ся очевидным: попытка обеспечить правительСчитается, что первые формы гражданской ством неограниченную свободу заведомо об- активности появились еще во времена Руси, речена на поражение. В данном случае гра- когда был создан орган, направленный на разжданское общество вместо укрепления госу- витие народовластия. Таковым было вече. Недарства будет приводить к его дестабилизации однородность и в определенной степени со[5, с. 39–41]. Для осуществления контроля хранившаяся разрозненность земель Руси того происходящих процессов следует работать над времени предполагала различные права вече сформированностью власти. Отчасти данный в русских городах. Однако одинаково соблюпринцип ложится в основу гегелевских пред- дались принципы свободы участия в собраниставлений о государстве. По его убеждениям, ях, а также принцип принятия решений путем гражданское общество должно подчиняться коллективного обсуждения. «Естественно, государству, поскольку второе как раз реали- речь не может идти о тождестве “вечевых схозует интеграцию индивидов в общество, на- док” с современным пониманием участия инделяя их правами и свободами. ститутов гражданского общества в управлении В эту же историческую эпоху активизиру- делами государства, а лишь о совпадении их ются споры о соотношении общих и индиви- отдельных признаков» [6, с. 46]. Эту особендуальных потребностей и, как следствие, взаи- ность можно объяснить тем, что четко выра-

154

Философия права, 2018, № 2 (85)

женного классового и социального расслоения общества на тот момент не существовало. Поэтому и представление о власть имущих было нечетким ввиду разнообразия состава феодалов. Соответственно, основной характеристикой формирования гражданского общества на раннем этапе становления русского государства являлось отсутствие сложной социальноклассовой системы, что привело к слиянию гражданского общества и государственной власти. В дальнейшем принятие Русью христианства византийского канона, а также предпринятые после этого Ярославом попытки урегулировать социальные отношения посредством сборника законов «Русской правды» поспособствовали постепенному формированию гражданского общества по европейской модели, что предполагало дистанцированность от государственной власти. Однако междоусобные войны, ставшие имманентным явлением для Руси, а также нашествия со стороны монголо-татарского ига привели к дестабилизации социально-политической обстановки в государстве. Впоследствии именно этот факт и станет основой для расширения функций гражданского общества. А. Михайлик, анализируя историю формирования гражданского общества в России, говорит об особом статусе Боярской думы, которая «стояла во главе древнерусской администрации, приводила в движение весь правительственный механизм» [6, с. 46]. В дальнейшем в спектр ее функций попало и законотворчество. Данный период неоднозначно воспринимается историками, которые отмечают корыстные интересы бояр, разворовывание казны, что наводит на мысль о превратном понимании гражданского общества, которое не укрепляло, а ослабляло государство. На данном примере наглядно демонстрируется неоднозначность в попытке объективного соотношения личных и индивидуальных интересов. Создание в XVI веке Избранной рады было связано с включением в число лиц, работавших на благо государства, представителей дворянства и крупной знати. Учреждение такого совета сократило разрыв непонимания между различными социальными слоями, однако обострило другое противоречие – между государственной властью и членами Избранной рады. Это привело к достаточно жестоким притес-

нениям и организации давления на свободно мыслящих деятелей. Этот факт будет долго преследовать общественных активистов, которые для выражения своих идей изберут завуалированные формы (прежде всего, художественное творчество, публицистику и другие). Можно утверждать о начале эпохи противостояния государства и общества. Социальнополитическая нестабильность, сложность и как результат разногласия в проведении международной политики повлекли за собой утрату доверия государства по отношению к представителям общественной знати, что надолго отодвинуло вопрос формирования гражданского общества в классическом понимании этого слова. В условиях монархии острой потребности в развитии активной позиции населения не было, если власть концентрировалась в руках сильного, волевого лидера, способного однозначно и решительно принимать решения государственной важности с учетом потребностей населения. Более того, наличие внешних угроз, способных нарушить целостность государства, исключало факт допустимости отделения гражданского общества от государственной власти. Но нельзя отрицать факт предпринимаемых попыток по установлению взаимодействия с населением. Примечательно, что подтверждением разумности управленческих решений и неотстраненности власти стала предпринятая Екатериной ІІ попытка регулирования на правовом уровне деятельности общественных организаций. Это облегчало взаимодействие государства и общества. Вместе с тем в условиях крепостного права и юридически закрепленного неравенства полноценное существование гражданского общества было невозможным. Известный русский правовед Б. Чичерин отмечал, что свобода человека тождественна свободе разумного существа, наделенного нравственностью. Именно в связи с наличием у человека прав его можно наделить обязанностями, справедлива и обратная закономерность. Таким образом, права и наличие определенных обязанностей взаимообусловлены. Предпринятые попытки российского правительства законодательно урегулировать статус гражданского общества получили особый смысл после отмены крепостничества. Спровоцированные марксистской идеологией соци-

Философия права, 2018, № 2 (85)

155

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ альные тенденции, о которых уже говорилось согласии, невозможном без компромисса, торанее, получили поддержку российских рево- лерантности и взаимного доверия [7], а также люционеров, способных консолидировать об- осознании важности своей функции в построещество в борьбе с абсолютизмом. Однако раз- нии прочного фундамента для развития госуличие во взглядах, зародившееся после обо- дарства. Ни в контексте европейских реалий, стрения противоречия между западниками и ни применительно к российским социальным славянофилами, навсегда закрепило разроз- тенденциям нельзя говорить об абсолютном ненность убеждений в качестве ключевой ха- достижении перечисленных принципов. Скорактеристики российского гражданского обще- рее, это идеальные характеристики, которые ства. При этом объединяющим фактором ста- должны стать ориентиром для уже сформирола «русская идея» и желание укрепить госу- ванных европейской и российской моделей дарство. гражданского общества, способных обеспеИзвестный крымский исследователь И. Каль- чить укрепление и поспособствовать устойчиной отмечает, что в современных реалиях обще- вому развитию государства. ство базируется на солидарности, гражданском Литература 1. Орлова И. В. Теория гражданского общества: к истории вопроса // Философия и общество. 2006. № 2 (43). 2. Белолюбская Г. С. Эволюция представлений о гражданском обществе в истории политической мысли // Вестник Северо-Восточного федерального университета имени М. К. Аммосова. Серия: История. Политология. Право. 2016. № 1 (01). 3. Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. М., 2000. 4. Вершинин А. А. Становление гражданского общества на Западе: история и осмысление // Проблемный анализ и государственно-управленческое проектирование. 2014. Вып. 2. 5. Буткевич С. А. Право граждан на мирные собрания или государственный переворот (анализ событий ноября 2013 г. – февраля 2014 г. на Украине) // Права и свободы человека в контексте развития современного государства: материалы Всероссийской научно-практической конференции. Краснодар, 2017. 6. Михайлик А. А. История формирования и развития гражданского общества в дореволюционной России // Ленинградский юридический журнал. 2017. № 3 (49). 7. Кальной И. Гражданское согласие как предпосылка формирования общества // Культура народов Причерноморья. 2009. № 164.

156

Bibliography 1. Orlova I. V. The theory of civil society: to the history of the issue // Philosophy and society. 2006. № 2 (43). 2. Belolyubskaya G. S. Evolution of ideas about civil society in the history of political thought // Vestnik of North-Eastern Federal University. Series: History. Political science. Law. 2016. № 1 (01). 3. Machiavelli N. Sovereign. Reasoning about the first decade of Titus Libya. Moscow, 2000. 4. Vershinin A. A. Formation of civil society in the West: history and reflection // Problem analysis and state-management design. 2014. Issue 2. 5. Butkevich S. A. The right of citizens to peaceful assembly or state coup (analysis of the events of November 2013 – February 2014 in Ukraine) // Human rights and freedoms in the context of the development of the modern state: materials of the All-Russian scientific and practical conference. Krasnodar, 2017. 6. Mikhailik A. A. History of the formation and development of civil society in pre-revolutionary Russia // Leningrad legal journal. 2017. № 3 (49). 7. Kalnoy I. Civil consent as a prerequisite for the formation of society // Culture of the peoples of the Black Sea region. 2009. № 164.

Философия права, 2018, № 2 (85)

ÓÄÊ 340.114.5 ÁÁÊ 67

Ìèíãåñ Èçàáåëëà Àëåêñàíäðîâíà Minges Isabella Aleksandrovna начальник кафедры теории и истории права и государства Волгоградской академии МВД России кандидат юридических наук. Chief of Theory and History of State and Law Department of the Volgograd Academy of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, PhD in Law. E-mail: [email protected]

ßëîâåíêî Òàòüÿíà Âàñèëüåâíà Yalovenko Tatyana Vasilevna преподаватель кафедры теории и истории права и государства Волгоградской академии МВД России кандидат юридических наук. Lecturer of Theory and History of State and Law Department of the Volgograd Academy of Ministry of Internal Affairs of Russian Federation, PhD in Law. Тел.: 8 (907) 516-47-66.

ÏÐÀÂÎÇÀÙÈÒÍÛÅ ÏÐÈÍÖÈÏÛ Â ÏÐÀÂÎÏÐÈÌÅÍÅÍÈÈ Human rights principles in law enforcement В статье рассматривается определенная группа принципов права различного уровня, посредством которых реализуется идея приоритета прав и свобод человека. Отмечается, что принципы права – это основополагающие концептуальные идеи, каждая из которых определяет содержание целого комплекса конкретных правовых норм и соответствующей им сферы юридической практики. Обращается внимание на то, что в сфере правоприменения действует ряд принципов, которые детерминирует его правозащитное содержание, предложена классификация правозащитных принципов. Авторы делают вывод о том, что, учитывая нормативные положения о высшей ценности прав человека и обязанности государства их защищать, а также о том, что права человека определяют деятельность всех ветвей государственной власти, представляется уместным ставить вопрос о существовании такой особой разновидности принципов права, как «правозащитные принципы».

The article focuses on a particular group of law principles of different levels due to which the idea of human rights and freedoms priority is put into effect. The authors point out that principles of law are considered to be fundamental conceptual ideas. Each of them determines the content of a wide range of certain legal standards and the corresponding sphere of legal practice. Special attention is paid to a series of principles in the sphere of law enforcement which determine its human rights content. The authors propose the following classification of human rights principles: principle of legal certainty, principle of proportionality, principle of separation of powers, principle of court independence, and principle of social state. The authors come to the conclusion that, taking account of statutory provisions related to the supreme value of human rights and the state duty to protect them as well as to the fact that human rights determine activities of all the branches of state power, it is reasonable to raise the issue about such a type of law principles as «human rights principles».

Ключевые слова: правоприменение, принципы права, права и свободы человека, правозащитные принципы.

Keywords: law enforcement, principles of law, human rights and freedoms, human rights principles.

Как особая форма (разновидность) юридически значимой деятельности правоприменение опирается на систему базовых правовых идей, которые определяют его сущность и социальную направленность. Такие основополагающие (исходные, генеральные и пр.) идеи принято называть принципами права [1]. По отношению к правоприменительной деятель-

ности указанные принципы выступают в единстве трех сторон: требования, идеала и знания [2, с. 56]. Принципы относятся к сфере должного и закрепляют объективно необходимые и субъективно осознанные варианты юридически должного поведения в тех или иных сферах регулируемых правом отношений. В этом сво-

Философия права, 2018, № 2 (85)

157

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ ем качестве они выступают в виде законода- пропорциональности, принцип разделения тельно закрепленных или логически выводи- властей, принцип независимости суда, принмых руководящих требований правопримени- цип социального государства. тельной деятельности. Следование принципам Принцип правовой определенности права выступает как общая обязанность праОсновное содержание принципа правовой воприменителя. определенности состоит в том, что в рамках Принципы права вместе с тем выражают и российской правовой системы субъекты празакрепляют определенные идеалы соответст- ва должны иметь максимально конкретное вующей деятельности. Речь идет об идеалах содержание и не допускать произвольного толзаконного, справедливого, гуманного право- кования, что могло бы противоречить принциприменения. В действительности, конечно, пу правового равенства. указанные идеалы реализуются далеко не всеЗначение данного принципа в сфере прагда, правоприменительная деятельность зачас- воприменения обусловлено тем, что права и тую бывает и несправедливой, и негуманной обязанности граждан устанавливаются не и пр. Значение принципов, учитывая сказан- только нормативными, но и индивидуальныное, состоит в том, что они содержат в себе ми правовыми актами, которые также должпотенциал обновления и совершенствования ны подчиняться требованию правовой опреправоприменения в направлении достижения деленности. его идеального образа. Теоретическое объяснение принципа праНаконец, принципы представляют собой вовой определенности наиболее убедительно особую форму знания о закономерностях со- можно дать, исходя из некоторых положений ответствующей деятельности. В них в концен- такого интенсивно развивающегося сегодня трированном виде закреплено знание, в част- научного направления, как коммуникативная ности, об объективно необходимых и наибо- теория права. Ни в одной из основных теорелее рациональных способах индивидуально- тических концепций права не отрицается, что властного регулирования общественных отно- содержание любого юридического текста или шений, поэтому игнорирование принципов правового предписания должно соответствочревато не только дегуманизацией правопри- вать требованиям ясности, конкретности и менительной деятельности, но и ее неэффек- точности. Так, в рамках традиционного для тивностью. советской юридической науки нормативного В сфере правоприменения действуют и подхода к праву А. С. Пиголкин подчеркивал: общеправовые, и межотраслевые, и отрасле- «Неудачно или неточно употребленный в завые принципы права. При этом, на наш взгляд, коне термин, неверный оборот, неправильно учитывая, что Конституция Российской Феде- построенная или непонятная фраза, ошибочрации содержит в главе «Основы конституци- ная пунктуация приводят к многочисленным онного строя» нормативные положения о выс- запросам и спорам, волоките, к необходимошей ценности прав человека и обязанности сти давать дополнительные разъяснения и сагосударства их защищать (ст. 2), а в главе «Пра- мое главное – к извращению смысла закона и ва и свободы человека и гражданина» – о том, ошибкам в его применении... Чем яснее и досчто права человека определяют деятельность тупнее текст нормативного акта, тем меньше всех ветвей государственной власти, представ- затруднений он вызовет при применении праляется уместным ставить вопрос о существо- вовых норм» [3]. Точность, корректность и вании такой группы принципов права, как пра- простота текста рассматривались им как усвозащитные. Речь идет о группе принципов ловие полноты выражения воли законодателя права различного уровня, посредством кото- [4, с. 96–97]. рых реализуется идея приоритета прав и своОднако именно коммуникативная концепбод человека. ция права дает наиболее сильные теоретиК числу общих принципов указанной груп- ческие аргументы в пользу принципа правопы, определяющих наиболее существенные вой определенности как в правоприменитребования и идеалы правоприменительной тельном его аспекте, так и в правотворчедеятельности, можно отнести следующие: ском. М. ван Хук описывает право как пропринцип правовой определенности, принцип цесс и средство человеческого взаимодействия,

158

Философия права, 2018, № 2 (85)

как диалектический обмен точками зрения; в рамках теории права нельзя больше ограничиваться описанием права как одностороннего процесса (от выборов – через законотворчество – к судебному правоприменению), а необходимо учитывать и вторую сторону этого процесса, ответную реакцию индивидов и групп [5, с. 21–23]. Поэтому язык, по существу, является единственно возможной средой правового общения и способом передачи правовой информации, будучи интерактивным процессом социального конструирования [5, с. 175]. Положения коммуникативного подхода могут получить дальнейшее развитие в рамках дискурсивной теории права, которая в соответствии с идеями дискурсивной этики (К. Апель, Ю. Хабермас) могла бы, в частности, конкретизировать права участников социальной коммуникации: право участвовать в диалоге, свобода, равенство и т. п. [6, с. 38]. С точки зрения коммуникативной концепции само право вовсе не сводится к каким-либо исходящим от государства или иных субъектов нормам, требованиям, предписаниям и пр. Действительно, социальный эффект от такого рода явлений существенно зависит от общего контекста. Если норма не становится реально действующим фактором поведения, она с социальной точки зрения безразлична. Любой текст будет правовым не потому, что в нем разрешены или запрещены какие-то действия, и не потому, что он создан государством или иным субъектом власти, а лишь в силу того, что лица, воспринимающие и интерпретирующие этот текст, расценивают его именно как обязывающий, то есть легитимируют его, признавая источником своих прав и обязанностей [7, с. 35]. Одним из основных требований к текстуальной стороне правовой коммуникации является именно ее отчетливость и определенность, с тем чтобы все ее участники могли беспрепятственно считывать всю необходимую правовую информацию и чтобы диалог проходил без смысловых искажений, ставящих под угрозу права субъектов соответствующего взаимодействия. Определенность в сфере правоприменительной деятельности по защите прав человека, как представляется, проявляет себя в двух основных смысловых формах:

– как требование ясности и однозначности содержания нормативных и индивидуальных (правоприменительных) актов [8, с. 36–40]; – как требование окончательности принимаемых правоприменителем решений и, как следствие, ограничение возможностей их пересмотра. Правовая определенность требует признания законной силы судебных решений, а также их неопровержимости (res judicata), однако это не означает, что сам институт пересмотра решений препятствует правовой определенности. Система судебных инстанций является совершенно необходимым элементом правосудия, поскольку представляет собой средство дополнительного внутреннего контроля достоверности и справедливости принимаемых решений. Однако такое социальное ценное значение судебного пересмотра может быть обеспечено лишь при помощи системы ограничительных мер. Так, необходимо регламентировать основания для изменения или отмены судебных решений, вступивших в законную силу. С точки зрения Конституционного Суда РФ, такие основания могут носить сугубо исключительный характер. Если решение суда вступило в законную силу, то оно должно подлежать отмене или изменению лишь в том случае, когда в судопроизводстве была допущена судебная ошибка, которая не только непосредственно повлияла на результат всего процесса, но и привела к серьезному нарушению прав и свобод конкретного лица либо защищаемых законом публичных интересов. Основания к изменению или отмене судебного решения, вступившего в силу, должны подчиняться принципу пропорциональности, то есть быть адекватными тем целям, которым они служат, при этом иная позиция высшей судебной инстанции относительно того, каким должно быть судебное решение, сама по себе не может являться причиной для отмены принятого решения. Пересмотр решений суда по инициативе, исходящей от государственных должностных лиц, которые не являются участниками судопроизводства, неприемлем, поскольку, согласно п. 1 ст. 6 Конвенции, каждый в случае спора о его гражданских правах и обязанностях имеет право на разбирательство дела в суде.

Философия права, 2018, № 2 (85)

159

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ Принцип пропорциональности ния в России на основании наднациональных По своему происхождению и содержанию (международно-правовых) установлений. принцип пропорциональности восходит к идее В рамках европейского права, в соответстсправедливости как одной из наиболее глубо- вии с практикой Европейского суда по правам ких и древнейших для правовой традиции. человека, пропорциональность рассматриваетФормами ее проявления в разные периоды были ся как принцип, регулирующий ограничения правило талиона как требование соразмерно- прав человека. Поскольку те или иные формы сти наказания и преступления, золотое прави- и способы ограничения его прав характерны ло нравственности: «не делай другому того, чего практически для всех сфер правоприменительне желаешь себе», категорический императив ной деятельности, пропорциональность можИ. Канта и т. п. [9, с. 4–5]. но считать принципом правоприменения. «Принудительный закон, – по словам Принцип независимости суда И. Г. Фихте, – должен действовать так, чтоОдной из наиболее значимых и характербы из каждого нарушения права для нару- ных особенностей суда как одного из ведушителя неотвратимо и с механической не- щих субъектов правоприменения и правозаобходимостью так, чтобы он мог с полною щитной деятельности является его незавиуверенностью предвидеть это, неотвратимо симость. Принцип независимости характепроисходило такое же нарушение его собст- рен для судебной власти вдвойне: во-первых, венного права» [10, с. 130]. она самостоятельна наравне с другим ветвяВ современном российском законодатель- ми власти (ст. 10 Конституции РФ); во-втостве принцип пропорциональности, равно как рых, каждый отдельный носитель судебной и принцип справедливости, не закреплен на власти (судья) является независимым и подобщеправовом уровне. Из всех отраслей пра- чиняется только закону (ч. 1 ст. 120 Констива принцип справедливости прямо фигуриру- туции РФ). Таким образом, имеют место два ет лишь в уголовном законодательстве, при- уровня независимости судебной власти – обчем в редакции, соответствующей идее про- щая и специальная. Общая независимость супорциональности: «Наказание и иные меры дебной власти (или ее внешний аспект) выуголовно-правового характера, применяемые текает из принципа разделения властей и озк лицу, совершившему преступление, должны начает прежде всего невозможность вмешабыть справедливыми, то есть соответствовать тельства одной ветви власти в деятельность характеру и степени общественной опасности других (что не исключает взаимодействия и преступления, обстоятельствам его соверше- даже взаимовлияния между ними на законния и личности виновного» (ст. 6 УК РФ). ных основаниях). Специальная независиВ уголовно-процессуальном законодатель- мость (или ее внутренний аспект) характестве справедливость или пропорциональность ризует внутреннее устройство судебной сисв качестве общих принципов отсутствуют. В то темы, в рамках которой отсутствует адмиже время справедливость указана в УПК РФ в нистративное подчинение, и каждый судья качестве одного из требований к приговору суда, принимает решения самостоятельно, руковонаряду с законностью и обоснованностью. дствуясь исключительно законом. Впрочем, понятие справедливости здесь не расВ литературе встречаются позиции, отракрыто и, по существу, отождествлено с закон- жающие стремление исследователей усилить ностью: «Приговор признается законным, обос- независимость суда в идеологическом отношенованным и справедливым, если он постанов- нии путем придания ему промежуточного полен в соответствии с требованиями настояще- ложения между органами государства и инстиго Кодекса и основан на правильном примене- тутами гражданского общества. Такую идею нии уголовного закона» (ч. 2 ст. 297 УПК РФ). высказывает, в частности, В. В. Лазарев: «СуВ то же время неверно было бы утверждать, дебная власть признается одной из ветвей гочто принцип пропорциональности в правопри- сударственной власти, и суд в этой ипостаси менении отсутствует или имеет узкую сферу несомненно является государственным оргаприменения – лишь в уголовно-правовых от- ном. Однако в противостоянии личности и гоношениях. В действительности данный прин- сударства, объединений граждан и государстцип является общим началом правопримене- ва суд, руководствуясь нормами Конституции

160

Философия права, 2018, № 2 (85)

о высшей ценности прав и свобод человека, непосредственном их действии, об обеспечении их правосудием и о самостоятельности органов судебной власти по отношению к другим органам государства, оказывается в положении представителя гражданского общества» [11, с. 21]. Значение принципа независимости суда, помимо прочего, тесно связано с осуществлением таких фундаментальных для правоприменения идей, как равенство и объективность (беспристрастность). В. А. Лазарева верно отмечает в отношении данного принципа: «Только независимость суда создает сторонам действительно одинаковые условия для исполнения своих профессиональных обязанностей, включая механизмы компенсации их фактического и процессуального неравенства в досудебном производстве. Только независимость суда, как видим, является гарантией состязательности уголовного судопроизводства. Она заставляет органы уголовного преследования выяснять и учитывать мнение защиты по всем вопросам, которые могут вызвать в суде разногласие, заботиться о тщательном соблюдении прав обвиняемого, о полноте и всесторонности исследования, о качестве обвинительных доказательств, поскольку независимый суд не позволит себе закрыть глаза даже на незначительные огрехи расследования» [12, с. 68]. Независимость суда, впрочем, не может и не должна трактоваться как его полная бесконтрольность и изоляция от общества. В таком случае суд не мог бы выполнять свои социальные функции. Тот факт, что основная миссия суда заключается в защите прав и свобод человека, сам по себе означает, что юридическая независимость суда сочетается с его социальной ответственностью. Следует в этой связи обратить внимание на конструкцию принципа независимости суда, которая содержит существенную оговорку: судья подчиняется только закону. Эта формулировка, кстати, должна интерпретироваться расширительно, включая нормы не только закона, но и международного права и других признанных в России официальных источников права. Таким образом, независимость суда обусловлена его зависимостью от требований закона. В частности, независимость суда корректируется такими нормативными положениями, как прин-

цип гласности судебного разбирательства, принцип обязательности судебных постановлений, система обжалования судебных решений и другими. Принцип социального государства Согласно ст. 7 Конституции РФ, Российская Федерация является социальным государством, его политика направлена на создание условий, которые обеспечивают достойную жизнь и свободное развитие человека. Данный принцип имеет важное ориентирующее значение во всей системе российского законодательства, поскольку определяет одну из целевых подсистем правового регулирования; цель построения социального государства не является, конечно, единственной или даже главенствующей в российской правовой системе, однако ее общественная и юридическая значимость подкрепляется как ее конституционным закреплением, так и большим числом конкретных нормативных предписаний в различных отраслях права. В сфере правоприменения основной формой осуществления принципа социального государства выступает предоставление надлежащей правовой защиты социально-экономическим правам и свободам человека. В настоящее время практически общепризнано, что появление в конституциях западных стран и актах международного права такой группы прав человека, как социально-экономические, связано с влиянием социалистических стран, прежде всего СССР, где эти права имели приоритетное значение. Возникнув как «права трудящихся», притом, что так называемые «эксплуататоры» ими не наделялись, эти права впоследствии, соединившись с принципами равенства, стали распространяться на всех членов общества [13, с. 166–167]. Социально-экономические права и свободы обычно относят к правам «второго поколения», а это означает, что они не имеют такой давней традиции правового закрепления, в том числе и на уровне судебной защиты, как классические личные и политические права. Сама возможность защиты экономических, социальных и культурных прав человека в судебном порядке длительное время являлась предметом дискуссий. В рамках либеральных теорий права, как известно, зачастую вообще отрицается, что социально-экономические права человека но-

Философия права, 2018, № 2 (85)

161

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ сят собственно юридический характер: «государство в осуществлении своих социальноэкономических задач не связано правом и действует вопреки праву; здесь законодатель и правительство руководствуются соображениями социальной солидарности, эгалитаризма, гуманизма, целесообразности, фактических возможностей и потребностей экономики. В этом смысле социальное законодательство – гуманное, моральное и т. п. – является произвольным» [14, с. 205]. В англосаксонской системе права, как отмечают Т. Я. Хабриева и В. Е. Чиркин, многие из так называемых социально-экономических прав не считаются правами в собственном смысле слова и, соответственно, не получают судебной защиты; им приписывается не юридический, а моральный характер; при этом в суде могут защищаться некоторые права, производные от них (например, защищается не конституционное право на труд, но право на вознаграждение за труд) [13, с. 167]. Однако в целом в современных правовых системах социально-экономические права уже получили всестороннее признание, обеспечены многими гарантиями, и их статус не ставится под сомнение, что требует и адекватного процессуального подкрепления на уровне правоприменения. Основной проблемой правоприменения в сфере социального государства и, соответст-

венно, социально-экономических прав является то, что данные права чаще всего имеют материальное содержание, сопряженное с государственными расходами и, следовательно, требующее бюджетного финансирования. Очень часто причиной нарушения этих прав является отсутствие денежных средств, и эта проблема, разумеется, не может получить надлежащего решения при помощи правоприменения. Вместе с тем правовые позиции российских судов в этом отношении вполне определенны: отсутствие или нехватка бюджетных средств не являются юридически достаточным основанием для ограничения социально-экономических прав граждан. Таким образом, в сфере правоприменения действует ряд принципов, которые детерминирует его правозащитное содержание. Учитывая нормативные положения о высшей ценности прав человека и обязанности государства их защищать, а также о том, что права человека определяют деятельность всех ветвей государственной власти, представляется уместным ставить вопрос о существовании такой особой разновидности принципов права, как «правозащитные принципы» – группы правовых принципов различного уровня, посредством которых реализуется идея приоритета прав и свобод человека.

Литература

Bibliography

1. Принципы российского права: общетеоретический и отраслевой аспекты / под ред. Н. И. Матузова, А. В. Малько. Саратов, 2010. 2. Вопленко Н. Н. Очерки общей теории права. Волгоград, 2009. 3. Пиголкин А. С. Язык советского закона и юридическая терминология // Правоведение. 1968. № 5. 4. Шубенкова К. В. Теоретико-правовые концепции А. С. Пиголкина: дис. … канд. юрид. наук. Волгоград, 2013. 5. Хук ван М. Право как коммуникация. СПб., 2012. 6. Честнов И. Л. Правовая коммуникация в контексте постклассической эпистемологии // Известия высших учебных заведений. Правоведение. 2014. № 5 (316). 7. Поляков А. В. Нормативность правовой

1. Principles of the Russian law: general theoretical and sectoral aspects / ed. by N. I. Matuzova, A. V. Malko. Saratov, 2010. 2. Voplenko N. N. Essays on the general theory of law. Volgograd, 2009. 3. Pigolkin A. S. The language of the Soviet law and legal terminology // Pravovedenie. 1968. № 5. 4. Shubenkova K.V. Theoretical legal conceptions by A. S. Pigolkin: dis. … PhD in Law. Volgograd, 2013. 5. Hook van M. Law as communication. St. Petersburg, 2012. 6. Chestnov I. L. Legal communication in the context of post-classical epistemology // Izvestia of higher education institutions. Pravovedenie. 2014. № 5 (316). 7. Poliakov A. V. Normativity of legal com-

162

Философия права, 2018, № 2 (85)

коммуникации // Известия высших учебных заведений. Правоведение. 2011. № 5. 8. Власенко Н. А. Неопределенность в праве: природа и формы выражения // Журнал российского права. 2013. № 2. 9. Варламова Н. В. Принцип пропорциональности как основа осуществления публично-властных полномочий // Aequum ius. От друзей и коллег к 50-летию профессора Д. В. Дождева / отв. ред. А. М. Ширвиндт. М., 2014. 10. Фихте И. Г. Основа естественного права согласно принципам наукоучения. М., 2014. 11. Лазарев В. В. Место и роль суда в правовой системе // Журнал российского права. 2014. № 10. 12. Лазарева В. А. Право на судебную защиту и проблемы его реализации в досудебном производстве по уголовному делу. М., 2010. 13. Хабриева Т. Я., Чиркин В. Е. Теория современной конституции. М., 2007. 14. Четвернин В. А. Введение в курс общей теории права и государства: учебное пособие. М., 2003. 15. Зорькин В. Д. Россия и Конституция в ХХI веке. М., 2008.

munication // Izvestia of higher education institutions. Pravovedenie. 2011. № 5. 8. Vlasenko N. A. Ambiguity in law: the nature and forms of expression // Russian law journal. 2013. № 2. 9. Varlamova N. V. The principle of proportionality as the basis for exercising public powers // Aequum ius. From friends and colleagues to the 50th anniversary of Professor D. V. Dozhdev / ed. by A. M. Shirvindt. Moscow, 2014. 10. Fichte I. G. The basis of natural law according to the principles of science. Moscow, 2014. 11. Lazarev V. V. The place and role of the court in the legal system // Russian law journal. 2014. № 10. 12. Lazareva V. A. The right to judicial protection and problems of its enforcement in pretrial proceedings on a criminal case. Moscow, 2010. 13. Khabrieva T. I., Chirkin V. E. Theory of the modern constitution. Moscow, 2007. 14. Chetvernin V. A. Introduction to the course of general theory of law and state: textbook. Moscow, 2003. 15. Zorkin V. D. Russia and the Constitution in the 21st century. Moscow, 2008.

Философия права, 2018, № 2 (85)

163

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ ÓÄÊ 340.114.5 ÁÁÊ 67

Ïðàöêî Ãåííàäèé Ñâÿòîñëàâîâè÷ Pratsko Gennadiy Svyatoslavovich профессор кафедры коммерческого и предпринимательского права Донского государственного технического университета доктор философский наук, доктор юридических наук, профессор. Professor of the Department of Commercial and Business Law of the Don State Technical University, Doctor of Philosophy, Doctor of Law, Professor. E-mail: [email protected]

ÏÐÀÂÎ È ÇÀÊÎÍÍÎÑÒÜ ÊÀÊ ÎÑÍÎÂÀ ÏÐÀÂÎÏÎÐßÄÊÀ Law and legality as the basis of law В статье анализируются некоторые аспекты соотношения права, принципа законности и правового порядка как ценностных явлений, присущих демократической политической, социальной и правовой действительности. Автор подчеркивает особую роль правовых законов, аккумулирующих принцип законности и обеспечивающих основу жизнедеятельности гражданского общества и его членов. Ключевые слова: гражданское общество, правовое государство, институты демократии, право, правовые законы, принцип законности, режим законности, правовой порядок, права и свободы личности.

Право и законность рассматриваются в качестве тех явлений правовой жизни гражданского общества, которые преломляются в правовой порядок, адекватный жизнедеятельности личности в условиях зрелой демократии. Изучение соотношения указанных категорий представляет теоретическое и практическое значение для современной юридической науки. Право как ценностное общественное явление определяет параметры законности, ее место и уровень в условиях становления и функционирования гражданского общества. Право как фундаментальная основа достойного существования большинства членов гражданского общества моделирует соответствующее состояние законности, которое призвано внедряться во все ведущие сферы правовой действительности. В любом нормально функционирующем обществе действующие законы проявляют свое практическое предназначение только тогда, когда должным образом исполняются, плодотворно влияют на поведение людей. Неразрывная связь права с процессом реализации закона конструирует понятие законности [3, с. 454].

164

The article analyzes some aspects of the relationship between law, the principle of legality and the legal order as value phenomena inherent in democratic political, social and legal reality. It emphasizes the special role of legal laws that accumulate the principle of legality and provide the basis for the life of civil society and its members. Keywords: civil society, legal state, democratization institutions, law, legal laws, the principle of legality, the rule of law, legal order, the rights and freedoms of the individual.

Взаимосвязь права, законности и правопорядка одновременно выполняет такую сущностную миссию, как влияние на процесс совершенствования и развития системы права и системы действующего законодательства как надежной основы становления и функционирования институтов гражданского общества и структур правовой государственности. В гражданском обществе каждый действующий закон приобретает ценностное значение только тогда, когда он позитивно воспринимается значительной частью членов данного общества, касается поведения любого потенциального субъекта права, мотивирует его правовое поведение как правомерное, активно влияет на повышение уровня правосознания и правовой культуры членов общества. Право, отражающее идеи и требования естественного права, инициирует внедрение в систему права и систему действующего законодательства только тех законов, которые эффективно и действенно влияют на упорядочение общественных отношений и вводят их в состояние, соответствующее требованиям принципа законности как непременного условия становления должного правопорядка.

Философия права, 2018, № 2 (85)

В соотношении право – законность – правопорядок заметное место занимает понимание законности как особого состояния, режима правовой действительности, отражающей демократические компоненты общественной жизни. Состояние законности позволяет судить о том, каков характер осуществления права – происходит ли это на основе сознательности, высокого уровня правосознания и правовой культуры или же превалируют начала запретов, санкций, государственного принуждения. Господство законности означает одновременно и приоритет права, и верховенство закона. Декларация же о наличии законности – констатация проблем в сфере внедрения ценностей права. Разумеется, законность не может отождествляться с пониманием реализации права, которая может быть весьма успешной исключительно на основе государственного принуждения, в условиях антидемократического режима, при котором ни о какой действительной законности не может быть и речи. Внедрение правовых норм в систему общественных отношений, достижение массового правомерного поведения и правовой результативности могут происходить и вне законности, что подтверждается практикой тоталитарных режимов. При отсутствии институтов демократии вопрос о наличии законности утрачивает свои реальные очертания. В условиях советского тоталитаризма высокопарно твердилось о роли социалистической законности, а в действительности на первых ролях оказывалось нагнетание страха, применение карательных мер, вынесение неправосудных приговоров. Поэтому рассуждения о социалистической законности являлись важной составной частью общезначимой государственной идеологии. Истинная законность отражает такую упорядоченность общественных отношений, при которой проявляются ценностные аспекты права, законов, юридических норм, а отношение членов общества к праву и его проявленным ценностным началам рассматривается в качестве позитивного, уважительного. Соотношение законности и ценностных начал права, системы права, системы действующего законодательства может иметь реальное проявление лишь в условиях подлинной демократии, реального граж-

данского общества и при наличии основ правовой государственности. Декларативное провозглашение законности – не есть истинная законность, это довольно сложное правовое явление, характеризующееся целым рядом особенностей. Законность является одним из ведущих принципов права в целом, принципом правосудия, гражданского, уголовного и иных процессов при рассмотрении различных юридических дел. Это означает, что принцип законности затрагивает все ведущие сферы правовой действительности, жизнедеятельности гражданского общества. Содержание данного принципа составляют те правовые требования, которые предъявляются к соответствующим субъектам права [2, с. 465]. Будучи отражением ценностей права, принцип законности самым непосредственным образом соотносится с наличием правовых законов в системе действующего законодательства. Отражая идеи естественного права как права, признающего личность, ее права и свободы в качестве высшей социальной ценности, правовые законы образуют фундаментальную основу становления принципа законности как условия и режима функционирования гражданского общества. В практическом плане принцип законности находит свое проявление в том, что им руководствуются субъекты права, находясь в тех жизненных ситуациях, которые регламентируются соответствующими юридическими нормами. Рассматриваемый принцип инициирует точное и неуклонное соблюдение юридических требований и предписаний и мотивирует выбор соответствующим субъектом права именно правомерного поведения. В связи с этим необходимо отметить, что в юридической литературе имеет место мнение, что носителями принципа законности могут быть только должностные лица, которые обладают правовыми и служебными рычагами внедрения законности в общественные отношения, но не граждане, необладающие правомочиями обеспечения принципа законности в конкретных жизненных ситуациях. Вопрос, безусловно, спорный. Однако соблюдение всеми субъектами права и духа, и буквы закона не может не влиять на внедрение принципа законности во все ведущие аспекты правовой действительности. Целенаправленное обеспе-

Философия права, 2018, № 2 (85)

165

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ чение законности, видимо, зависит от усилий компетентных государственно-властных структур и должностных лиц. Особое предназначение принципа законности сказывается на функционировании государственных органов, деятельности аппарата государства и его должностных лиц. Пик законности проявляет себя именно тогда, когда все полномочные и компетентные структуры государства и ответственные должностные лица независимо от их служебного ранга действуют только на основе правовых законов. При этом государственные служащие неукоснительно привержены конституционному принципу равенства перед законом и судом. Проявление принципа законности в сугубо государственной сфере плодотворно сказывается на всех других областях жизнедеятельности гражданского общества и его членов. В целях повышения роли и эффективности принципа законности государство и его компетентные органы призваны проявлять инициативу относительно внедрения в действующую систему права именно правовых законов, отражающих интересы, права и свободы подавляющей части членов общества и поэтому изначально предрасположенных к их реализации всеми потенциальными субъектами права. Принцип законности, аккумулируемый правовыми законами, становится общей основой функционирования общества и государства, жизнедеятельности человека и гражданина. Принцип законности должен зримо проявлять себя в сферах правотворческой деятельности, в процессах применения юридических норм, в иерархии соотношения законов и подзаконных актов и в требовании верховенства демократической конституции, соответствия ей системы действующего законодательства. При отсутствии истинно демократических принципов и норм конституции как основного закона вопрос о подлинной законности утрачивает свой практический смысл, становится лишь идеологической декларацией. Действительность принципа законности может формироваться не только наличием демократической конституции страны, но и неукоснительным соблюдением ее сущностных положений. Таким образом, ценности действующей конституции – основа становления и действия принципа законности как ведущего в праве. Сконструированный на такой правовой осно-

166

ве принцип законности становится гарантией внедрения в приоритетные общественные отношения должного правового порядка. В качестве особого режима правовой действительности рассматриваемый принцип исходит из требования верховенства права, действующей конституции и правовых законов, обеспечивающих и гарантирующих права и свободы человека и гражданина и тем самым обеспечивающих наличие должного правопорядка в жизнедеятельности членов гражданского общества. В итоге правовая действительность характеризуется отражением начал политической целесообразности, нравственности и справедливости в системе складывающихся общественных отношений. В таких жизненных условиях государство находится на страже требований принципа законности, что гарантирует защиту общества и личности от произвольного вмешательства властных структур в их жизнедеятельность, сводит к минимуму акты беззакония и нелегитимного принуждения. Принцип законности, отстаивающий наличие в обществе, в ведущих сферах правовой действительности должного правопорядка, проявляет свою практическую сущность. Такая сторона проявления идей и требований принципа законности укрепляет процессы становления и развития правовой государственности, повышает уровень приоритета права как ценностного явления, укрепляющего основы функционирования гражданского общества. Следовательно, право, принцип законности, устойчивый правопорядок – та стержневая линия, которая обусловливает взаимосвязь развивающегося гражданского общества и правового государства. Будучи ведущим принципом права, законность исходит из требований функционирования государства и общества на ценностных началах права, мотивации и осуществления массового правомерного поведения, признания всеми государственно-властными структурами и субъектами права верховенства правовых законов, что моделирует тот правовой микроклимат, который позволяет большинству членов развивающегося гражданского общества достигать реализации своих приоритетных жизненных интересов, прав и свобод. Система современного действующего законодательства призвана создавать необходимые

Философия права, 2018, № 2 (85)

условия для полноценной жизни каждого члена общества. К этому должен стремиться законодатель [1, с. 23]. Стержневым компонентом принципа законности является его приоритетное и сущностное соотношение с наличием и действием системы правовых законов. Ставка принципа законности на законодательство позитивной системы права, отражающей преимущественно волю и интересы государства и его структур, обесценивает значение данного принципа, умаляет его практическое назначение, отдаляет от жизненных потребностей каждой конкретной личности. Вне связи с правовыми законами принцип законности утрачивает свое ведущее свойство – быть условием и важным инструментом формирования должного правопорядка в системе регулируемых правом общественных отношений. Принцип законности становится полноценным только при опоре на сущность и содержание правовых законов, которые обладают особой силой воздействия на сознание и психологию членов общества потому, что адресованы каждой личности, ее ведущим жизненным притязаниям, соответствующим правам и сводам. Такая направленность правовых законов носит приоритетный характер, поэтому и воспринимается большинством членов именно складывающегося гражданского общества, при отсутствии основ которого любые ожидания правовых законов приобретают иллюзорный характер. Только в условиях развивающегося гражданского общества правовые законы не просто обретают всеобщую и общеобязательную силу, а занимают позиции истинного верховенства в системе действующего законодательства. Такая сущность правовых законов наполняет позитивно-истинным содержанием и сам принцип законности. В сочетании с правовыми законами он поощряет, инициирует, внедряет в жизнь общества тот правовой порядок, который соответствует воле и интересам большинства членов общества, содействует обеспечению достойного существования каждой личности. Тем самым утверждаются принципы гуманизма, социальной и правовой справедливости, устоев нравственности во всех ведущих сферах правовой жизни общества.

Трансформация ценностей права как особого общественного явления в содержание правовых законов предъявляет повышенные требования к функционированию государства, определяет властные параметры должностных лиц всех рангов, сужает сферу проявления актов произвола и беззакония, проникновения структур государства в сугубо общественную деятельность институтов и учреждений гражданского общества. В итоге принцип законности обретает ценностное содержание, обращенное к реализации жизненно важных интересов и потребностей каждого конкретного члена общества. А базой их действительной реализации служит должный правовой порядок, не имеющий никаких отклонений от сущностных требований принципа законности. Общество становится гражданским, а государство правовым при условии признания и внедрения в систему права правовых законов как приоритетных нормативных правовых актов. Если в действующей системе права преобладают законы, отдаленные от истинных интересов, прав и свобод человека и гражданина, то нет оснований констатировать наличие гражданского общества и правового государства. Тем самым исключается и действие полноценного и значимого принципа законности. Законы, лишенные сущности и целевой направленности правовых законов, не в состоянии моделировать содержание истинной законности как ведущего фактора внедрения правового порядка, служащего интересам и жизненным потребностям большинства членов общества. Социалистическая законность в свое время рассматривалась как требование соблюдения любых законов, в том числе весьма далеких от жизненных притязаний большинства населения. На практике речь шла о неукоснительном исполнении юридических требований исключительно гражданами как субъектами права. Принцип законности в целом не распространялся на деятельность государственных органов и компетентных должностных лиц. А ведь состояние законности в первую очередь проявляется в том, насколько пропитан духом законности государственный аппарат, насколько прочна законность именно внутри него. От состояния законности в сфере деятельности должностных лиц зависит состояние прав и свобод граждан [4, с. 381].

Философия права, 2018, № 2 (85)

167

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÈÇÌÅÐÅÍÈß ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎÉ ÂËÀÑÒÈ Таким образом, только в условиях демо- сти строится на своих исходных началах, кратии, наличия реальных процессов форми- в которых заключены основные требования, рования гражданского общества и правовой предъявляемые и привносимые в правовую государственности ценности права, отражая действительность принципом законности. идеи естественного права, инициируют внеРечь идет в первую очередь о всеобщнодрение в систему действующего права пра- сти рассматриваемого принципа. В условиях вовых законов, которые в свою очередь акку- гражданского общества и правовой государстмулируют подлинное содержание принципа венности не может быть таких субъектов празаконности, предопределяющего становление ва, которые бы уклонялись от требований такого правового порядка, который нормали- принципа законности, уходили из зоны его зует жизнедеятельность общества и его чле- действия и тем самым игнорировали прямо нов, содействует обретению каждой лично- или косвенно действие правовых законов. стью достойного существования и в конечном Принцип законности – это олицетворение счете вносит элементы гармонии во всю сис- начал справедливости во всех ведущих областему общественных отношений. Учитывая тях правовой действительности. В сферах занегативные уроки прошлого, современная со- конотворчества, применения правовых закоциальная, политическая и правовая действи- нов, обеспечения прав и свобод человека и тельность должна во все большей мере вос- гражданина справедливость должна иметь репринимать и внедрять в ведущие сферы сво- альные очертания. Установленный правовой ей жизнедеятельности качества и формы под- порядок непременно должен быть ориентиролинной демократии. ван на начала справедливости. Современный подход к пониманию права Особое свойство анализируемого принцикак ценностного явления, подразделение дей- па состоит в единстве режима законности, то ствующих законов на правовые и неправовые, есть распространении его требований на всю внедрение принципа законности в качестве территорию государства без каких бы то ни ведущего обусловливают тот правовой поря- было исключений. Единство режима законнодок, который укрепляет и развивает правовой сти обеспечивает равные возможности всех рестатус личности, гарантирует обеспечение ее гионов и проживающего на их территории нажизненно важных прав и свобод. селения пользоваться всеми легитимными Наличие демократического режима закон- жизненными благами. ности как комплексного политического, общеПринцип законности должен быть целесоственного и правового явления, характеризую- образным в соответствующих жизненных общего функционирование гражданского обще- стоятельствах. Это означает, что режиму заства, подчеркивает потребность в такой еди- конности необходимо реально проявлять себя ной фундаментальной основе, как правовой в первую очередь в области правового упоряпорядок. Именно правовой порядок, иниции- дочения наиболее важных общественных отруемый интересами и потребностями граждан- ношений, где удовлетворяются приоритетные ского общества и каждой личности, может яв- интересы и потребности личности, реализуютляться практическим свидетельством действия ся права и свободы человека и гражданина, отпринципа законности как одного из ценност- стаивается достоинство человеческого сущеных принципов системы права. ствования. Будучи общеправовым, принцип законноЛитература 1. Керимов Д. А. Культура и техника законотворчества. М., 1991. 2. Нерсесянц В. С. Проблемы общей теории права и государства. М., 1999. 3. Алексеев С. С., Архипов С. И., Игнатенко Г. В. и др. Теория государства и права / под ред. В. М. Корельского и В. Д. Перевалова. М., 2000.

168

Bibliography 1. Kerimov D. A. Culture and technique of lawmaking. Moscow, 1991. 2. Nersesyants V. S. Problems of general theory of law and state. Мoscow, 1999. 3. Alekseev S. S., Arkhipov S. I., Ignatenko G. V., etc. Theory of state and law / ed. V. M. Korelsky and V. D. Perevalova. Moscow, 2000.

Философия права, 2018, № 2 (85)

4. Черданцев А. Ф. Теория государства и права. М., 2001. 5. Працко Г. С. Порядок общества: теоретико-правовые основания: монография. Ростов н/Д, 2006. 6. Працко Г. С. Политический плюрализм: правовое измерение и субъекты порядка: монография. Ростов н/Д, 2009. 7. Шумилина А. Б., Тутинас Е. В. Законность как системное образование // Юристъправоведъ. 2015. № 1.

4. Cherdancev A. F. Theory of State and law. Moscow, 2001. 5. Pratsko G. S. Order society: theoretical and legal grounds: monograph. Rostov-on-Don, 2006. 6. Pratsko G. S. Political pluralism: legal dimension and order entities: monograph. Rostovon-Don, 2009. 7. Shumilina A. B., Tutinas E. V. Legitimacy as system education // Jurist-Pravoved. 2015. № 1.

Философия права, 2018, № 2 (85)

169

ÈÑÒÎÐÈß ÔÈËÎÑÎÔÈÈ ÏÐÀÂÀ ÓÄÊ 1 (470) (091) ÁÁÊ 87.3

Âàñèëüåâ Áîðèñ Âèêòîðîâè÷ Vasilyev Boris Viktorovich профессор кафедры истории, философии и русского языка Воронежского государственного аграрного университета имени императора Петра I доктор философских наук, доцент. Professor of History, Philosophy and Russian Language Department of Voronezh State Agrarian University named after Emperor Peter I, Doctor of Philosophy, Associate Professor. E-mail: [email protected]

ÔÈËÎÑÎÔÑÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÎÅ ÍÀÑËÅÄÈÅ Ï. È. ÍÎÂÃÎÐÎÄÖÅÂÀ È ÑÎÂÐÅÌÅÍÍÎÑÒÜ Philosophical and legal heritage of P. I. Novgorodtsev and modernity В статье осуществлена целостная реконструкция философско-правового учения П. И. Новгородцева. Автором проанализированы основные концепты этого учения: возрождение естественного права, кризис правосознания, общественный идеал. Показана актуальность философско-правого наследия Новгородцева для современной российской правовой парадигмы. Ключевые слова: философия права, естественное право, личность, государство, демократия, общественный идеал.

Творчество Павла Ивановича Новгородцева (1866–1924) – основателя и главы московской школы философии права, известного историка политической и правовой мысли – стало предметом изучения в отечественной научной литературе в постсоветский период. При всех достигнутых в этом направлении научных результатах в то же время не было целостного понимания философско-правового наследия русского философа права. Задача, которую поставили перед собой автор предлагаемой научной статьи, – осуществить целостную реконструкцию философско-правового учения выдающегося русского мыслителя, которое историко-логически может быть представлено тремя основными темами: возрождение естественного права, кризис правосознания, общественный идеал. Философско-правовая деятельность Новгородцева проходила в условиях кризиса в правоведении, имеющим как внутренние, так и внешние причины. Первые были связаны с господством позитивизма, методов историзма и социологизма в правовой науке. Позитивизм отвергал абсолютные начала права, поэтому для него и не существовало понятия естест-

170

Complete reconstruction of the philosophical and legal doctrine of P. I. Novgorodtsev has been carried out. The basic concepts of this doctrine are analysed: revival of natural law, crisis of legal consciousness, social ideal. The relevance of the philosophical and legal heritage of Novgorodtsev for the modern Russian legal paradigm is shown. Keywords: philosophy of the law, natural law, personality, state, democracy, social ideal.

венного права. Естественно-правовое воззрение предполагало существование высших, постоянно действующих, независимых от государства норм и принципов, олицетворяющих разум и справедливость. Тем самым естественно-правовое воззрение ориентировало юристов на поиск лучшего решения в правовой сфере – разумного и справедливого. Позитивизм выступал антитезой естественно-правовой школе, ориентируя на изучение положительного (действующего) права как единственно действующего, и тем самым совершенно отказываясь от поиска идеальных начал права. Социологический позитивизм, хотя и рассматривал право в более широком социальном контексте как результат действия различных общественных факторов на нормативно-регулятивную систему, также не признал в качестве предмета правоведения поиск справедливого права. Представители позитивизма в правовой науке усматривали главный недостаток прежней философии права в размытости границ для понятия права, к которому относили не только положительные определения, но и нравственные требования, а также в смешении су-

Философия права, 2018, № 2 (85)

ществующего и долженствующего. Критике подвергалось также требование школы естественного права априорного построения идеального правового порядка. Однако социологическое понимание личности как продукта определенной социальной среды вело к тому, что нравственность утрачивала характер абсолютного долженствования, а тем самым утрачивалось право личности, исходя из ее безусловного нравственного признания, давать оценку историческим событиям. Рассматривая право и нравственность как общественные и исторические феномены, позитивисты приходили к выводу, что сфера права, как и сфера нравственности, полностью детерминирована социальной средой в ее историческом развитии. Новгородцев выдвинул требование изучения права как, прежде всего, нормы или принципа личности, что вело к возрождению естественного права. В первой половине XIX века в правоведении появляется историческая школа, важнейшим принципом которой становится историзм в подходе к изучению права. Как отмечал Новгородцев, необходимость исторического изучения права возникла «на почве чисто теоретических стремлений» к исследованию причин явлений, что требует обращения к историческому методу. В результате этого была подвергнута критике доктрина естественного права за положения о произвольном установлении права и о возможности нахождения системы правовых норм, одинаково пригодных для всех времен и народов. В вопросе о происхождении права Новгородцев разделял основную мысль исторической школы права об органическом развитии юридических норм из национального самосознания, о необходимости соответствия действующей системы права уровню национального правосознания. В то же время он выступал против утверждений представителей исторической школы о непроизвольном и естественном развитии права. Новгородцев акцентировал внимание на том, что правильное понимание естественноправовой идеи возможно только при условии признания исторической двойственности самой доктрины естественного права. Первым существенным моментом естественного-правовой идеи является постоянное требование реформ в существующем положительном праве, обусловленных необходимостью соответ-

ствия норм действующего права общественному прогрессу. В этих условиях естественное право, являясь идеалом для положительного права, выступает нравственной критикой и оценкой существующего в данной исторической действительности права. Второй момент связан с теоретическими соображениями – стремлением к философскому исследованию основ права. Таким образом, отмечает Новгородцев, «естественное право представляет собою неискоренимую потребность человеческого мышления и исконную принадлежность философии права. Можно сказать даже, что по своей идее это и есть сама философия права» [2, с. 161–162]. Концепция «возрожденного естественного права» у Новгородцева включала в себя новый подход к праву, который получил название «нравственный идеализм в праве». Основу этого подхода составляло признание самостоятельного значения за этическим началом и вытекающее отсюда требование нравственной автономии личности. Как подчеркивал философ, «нравственность должна быть понятна не только со стороны своей исторической изменчивости, но также как явление и закон личной жизни, как внутренняя абсолютная ценность» [5, с. 274]. Основной вопрос права был о праве будущего. В контексте концепции «нравственного идеализма в праве» будущее ставилось в связь с нравственным идеалом. Вместе с тем по основному смыслу проблемы естественного права построение будущего было и оценкой настоящего, производимой с точки зрения нравственного долженствования. «Задача, – писал Новгородцев, – состоит в данном случае вовсе не в том, чтобы дать теорию правообразования, объясняющую естественное развитие правовых институтов, а чтобы установить моральные требования, предписывающие идеальные пути развития. Цель заключается не в объяснении, а в оценке явлений, совершаемой независимо от того, как эти явления развивались в прошлом и как они имеют развиваться в будущем» [5, с. 225]. Нравственный идеализм в философии права не исчерпывался этическим идеализмом. Отдельная личность как носительница абсолютного закона нравственности живет и действует в определенной социальной среде, что требует соотнесения нравственного закона и социально-исторических условий. «Общество, – отмечал

Философия права, 2018, № 2 (85)

171

ÈÑÒÎÐÈß ÔÈËÎÑÎÔÈÈ ÏÐÀÂÀ Новородцев, – по своему существу, есть не ограничение личности, а ее расширение и восполнение» [5, с. 293]. Моральная философия дает нравственному закону общие цели и основные принципы. Однако нравственный закон не может оставаться отвлеченной нормой: он должен найти свое осуществление во внешнем мире. Поэтому необходимо «восполнить принцип этического индивидуализма понятием общественного развития. Основание и цель нравственности есть личность, но развитие личности совершается в условиях общественной среды» [5, с. 292–293]. Таким образом, нравственная проблема в концепции «возрожденного естественного права» включала в себя субъективную этику, где нравственность понималась как абсолютная ценность индивидуальной жизни, и объективную этику, которая рассматривала вопрос об условиях осуществления нравственного закона. В субъективной этике естественное право определялось исходя из требований нравственного закона, получая свои исходные начала и высшие принципы от моральной философии. В объективной этике проблема естественного права получила свою практическую постановку. Как отмечал Новгородцев, первенство принадлежит нравственному долженствованию. «Строить, – писал он, – систему нравственных определений в обратном порядке, начиная от условий и причин и затем уже переходить к принципам и условиям, – как на этом впрочем настаивал позитивизм, – значит ставить вопрос на совершенно ложную почву: тут есть опасность полного извращения нравственной проблемы» [5, с. 294]. Концепция «возрожденного естественного права» учитывала результаты критики прежней доктрины естественного права с ее учением о произвольном установлении права, идей единого неизменного естественного права, одинаково пригодного для всех времен и народов, стремлением придать субъективным правовым идеалам непосредственное юридическое значение. В то же время новое направление философии права, выступающее под лозунгом «возрожденного естественного права», отрицая возможность идеального правопорядка, который был бы годен везде и во все времена, совпадало со старой школой естественного права в одном – априорности построения идеала права.

172

В концепции «возрожденного естественного права» происходит синтез двух воззрений: утверждения, что кроме права положительного, существует вечная идея права, которая должна лежать в его основе (тезис идеализма), и понимания права как результата исторического развития человека и общества (тезис позитивизма). Концепция «возрожденного естественного права» исходила из того, что сама идея естественного права как нравственного должного в праве неизменна, но реализуется в изменчивой исторической практике. Идеи свободы, равенства и прав человека в этой концепции вытекали из идеи личности, но их конкретное содержание в общественной жизни зависело от данной исторической эпохи. Тем самым формальный принцип естественного права представал как признание идеи вечного развития человека. Следующая тема творчества Новгородцева – кризис правосознания, выразившийся в кризисе веры в спасительную силу политических учреждений, прежде всего, правового государства, которое должно обеспечить в обществе свободу, равенство и братство, создать справедливые отношения между людьми. Историческая практика показала, что правовое государство не в силах осуществить социальные реформы при наличии одних политических средств, а поэтому, как утверждал Новгородцев, правовое государство не есть последний идеал нравственной жизни, поскольку в его рамках невозможно идеальное сочетание свободы и равенства. В теории это означало кризис двух основ концепции правового государства: идеи народного суверенитета (демократии) и принципа личности. Историческая действительность XIX века опровергла веру во всемогущество народовластия, заявленного Руссо, и открыла неспособность народного представительства реализовать в действительности единство свободы и равенства. Трактовка демократии в понимании Новгородцева сводилась к политическому релятивизму, выражающемуся в запрете для кого бы то ни было считать себя выразителем абсолютной истины в обществе. При такой трактовке демократия понималась как непрерывный процесс совместного искания и созидания «общей воли», в который должно быть вовлечено возможно большее число членов общества. «Общий интерес» рассматри-

Философия права, 2018, № 2 (85)

вался не как нечто данное, а как равнодействующая всех борющихся в обществе интересов, признающая как права большинства, так и меньшинства, и запрещающая рассматривать отдельную личность для целей какихлибо социальных групп и даже всего общества. В этом Новгородцев видел великое преимущество демократии, но и роковую опасность, поскольку, становясь системой духовного релятивизма, демократия лишается абсолютных основ. Это требовало введения этического начала в теорию демократии – вместо господства «общей воли» следовало видеть признание зависимости власти от народа. Осуществление идеи бесспорной «общей воли» в государстве невозможно, но стремление к этому жизненно необходимо и должно выражаться, согласно Новгородцеву, в развитии форм свободной внепарламентской народной инициативы. «Следует признать, – писал философ, – что никакие усилия политического творчества не создают совершенных политических учреждений и что в последнем счете все определяется нравственными и умственными силами народа; но именно поэтому необходимо и важно для каждой способности открыть свободу проявления в политической области» [1, с. 179]. Кризис правосознания потребовал переосмысления идеи права, расширения содержания ее основ: понятий личности, свободы, равенства. Новгородцев исходил из того, что без признания реальной личности, имеющей духовную сущность, обладающую безусловным достоинством, нет понятия идеи права, поскольку никакие права не имели бы оправдания и смысла. Поэтому он выступал против «всякого социологического понимания личности», вводящего его в цепь исторической закономерности и связывающего неразрывной связью с социальным целым, что вело к пониманию обусловленности личности в конечном счете «общими условиями внешней среды». Рассматривая право не только как факт социальной жизни, но и как норму и принцип личности, Новгородцев устанавливал формулу философского изучения права в том, что «это изучение берет право не как историческое и общественное явление – это точка зрения вполне уместна, но не достаточна, а как явление и закон лич-

ной жизни, как внутреннюю абсолютную ценность» [5, c. 281]. Обоснование своей теории личности (теории индивидуализма) философ начинает с констатации кризиса индивидуалистической доктрины, причину которого он видел в обосновании понятия личности с позиций позитивной социологии и историзма. Исследуя внутреннюю эволюцию индивидуализма, Новгородцев приходил к выводу о «необходимости расширения и преобразования старого индивидуализма». Это преобразование заключалось прежде всего в отказе от предположения, полагающего, что требования личности вполне совпадают с возможностями, предоставляемыми ей государством. Итогом такого преобразования должен стать акцент на том, что именно личность, понимаемая во всем богатстве ее своеобразных особенностей и творческих проявлений, есть источник права. Обосновывая свою программу «возрождения естественного права» в контексте нравственного идеализма, Новгородцев писал, что «самоопределяющаяся личность – это тот пункт, тот фокус, преломляясь в котором, общественные цели и требования приобретают нравственный характер» [5, c. 282]. Требование естественного права диктовало необходимость признания интересов личности и государства равноценными. Новизна понимания права человека в концепции Новгородцева состояла в выдвижении идеи взаимных прав и обязанностей индивида и государства. Утверждалось «право-притязание» каждого индивида по отношению к государству и, соответственно, государства по отношению к своим гражданам. У государства наряду с запретительными и охранительными функциями появлялись положительные обязанности перед своими гражданами, что должно было обеспечить право каждого на «достойное человеческое существование». Это дополняло идею права идеей блага, гарантом которого выступало государство. «Именно во имя охраны свободы, – отмечал Новгородцев, – право должно взять на себя заботу о материальных условиях существования; во имя достоинства личности оно должно взять на себя заботу об ограждении права на достойное существование» [4, c. 323]. Новое и углубленное понимание личности в концепции Новгородцева вело к переосмыс-

Философия права, 2018, № 2 (85)

173

ÈÑÒÎÐÈß ÔÈËÎÑÎÔÈÈ ÏÐÀÂÀ лению начал свободы и равенства как основ идеи права. Если в классическом либерализме свобода рассматривалась в отрицательном смысле как свобода личности от государства и невмешательство его в частную жизнь, то философ утверждал мысль о том, что свобода в политическом смысле – не только отрицательное, но и положительное понятие, что требует от государства «не только устранение юридических препятствий к развитию свободы, но и доставление материальной возможности для наилучшего проявления свободы» [1, c. 272]. В данном понимании свобода приобретает позитивный смысл, поскольку важнейшим условием идеи «непроницаемости личности» становится наличие минимума благополучия, гарантирующего необходимую независимость. Такое представление наполняло свободу социальным содержанием и утверждало свободу самореализации личности. В понимании равенства Ногородцев исходил из того, что чисто правовое равенство (перед законом) еще не гарантирует реального равенства, оно должно быть дополнено новым восприятием «равенства исходного пункта», которое делало акцент не на отрицательном смысле равенства как отсутствия сословных привилегий и препятствий к общественному самоопределению индивида, а на положительном – как предоставлении каждому лицу условий, содействующих этому самоопределению. Таким образом, равенство восполнялось социальным содержанием, гарантом которого выступало государство. Решение проблемы общественно-политического идеала у Новгородцева приобрело особый смысл в контексте критики утопических учений, утверждающих возможность построения гармоничного общества на основе рационального осмысления действительности. В связи с этим Новгородцев предпринял критический анализ общественного идеала марксизма, показав его научную несостоятельность. Рассматривая содержание общественного идеала марксизма, философ прежде всего обращает внимание на то обстоятельство, что марксизм провозглашает своей задачей построение такого общества, в котором совершается полная человеческая эмансипация. Утверждая, что спасение личности – в слиянии с обществом, марксизм эту задачу связывает с

174

социализмом, который становится своего рода религией, поскольку отвечает на потребность спасения человека от сознания его ограниченности и разлада с миром, что всегда составляло сущность религиозного чувства. Марксистский социализм, согласно взглядам Новгородцева, есть сочетание абсолютного коллективизма, выраженного в идее полного обобществления человека, реалистического утопизма и экономического материализма. Маркс отрицает самостоятельный смысл личного существования и требует от личности слияния с обществом. Как отмечал Новгородцев, марксизм, притязающий на полное преобразование человеческих отношений, есть прежде всего рационалистический утопизм, основанный на вере в построение совершенного общества путем его экономического преобразования. «Это, – писал философ, – торжество безличного объективного порядка, это – сплошная рационализация жизни» [3, c. 318]. Тем самым, подчеркивал Новгородцев, общественный идеал марксизма представляет собой типичную утопию земного рая, предполагающего достижение гармонии личности и общества. Рассматривая прогресс экономического базиса последним основанием всех общественных явлений, Маркс, пишет Новгородцев, не отвечает на вопрос: «каким образом из действия материальных сил рождается высшая справедливость…»[3, c. 250]. Специфику общественного идеала марксизма, обусловливающую его противоречивый характер, русский философ видит в сочетании научности и утопичности. Связь между утопией и наукой устанавливалась в учении Маркса его теорией исторического развития, утверждающей, что социалистический идеал осуществляется с необходимостью естественного закона, что вводило этот идеал в цепь исторической последовательности и делало его неизбежным следствием естественного хода вещей. Это вело, отмечал Новгородцев, к смешению этики и науки, поскольку оказывалось, что путь неизбежной исторической закономерности и ведет именно к торжеству социалистического идеала. «В этой научной теории, – отмечал философ, – в которой весь исторический прогресс освещается с точки зрения определенного общественного идеала, этика властно входит в систему научных построений» [3, c. 233].

Философия права, 2018, № 2 (85)

Согласно Новгородцеву, общественный идеал марксизма, предполагающий гармонию общественных отношений, должен быть заменен общественным идеалом, основанным на принципе бесконечного развития личности. «Исходным началом при построении общественного идеала, – писал философ, – должна быть признана свобода бесконечного развития, а не гармония законченного совершенства» [3, c. 52]. Признание безусловного значения личности привело Новгородцева к пониманию общественно-политического идеала как принципа всеобщего объединения на началах равенства и свободы, как принципа «свободного универсализма». С точки зрения высшего нравственного смысла этот принцип рассматривается философом как бесконечная цель, поскольку процесс объединения лиц на почве равенства и свободы никогда не может получить логического завершения.

Общественно-политический идеал в трактовке Новгородцева приобретал характер нравственно-правового, выступая разумной мерой абсолютного и правового относительного идеалов. Правовой идеал предполагал, по его мнению, создание справедливого порядка, основанного на обеспечении государством неотъемлемых прав и свобод человека и гражданина. Крушение веры в совершенное правовое государство, идеи возможного рая на земле ведет к замене идеала конечного общественного совершенства началом бесконечного совершенствования личности как нравственного требования. Только в свете этого вывода получает свой исторический смысл существование правового государства, которое обеспечивает условия для общественного прогресса.

Литература

Bibliography

1. Новгородцев П. И. Введение в философию права. Кризис современного правосознания. СПб., 2000. 2. Новгородцев П. И. История философии права. М., 1897. 3. Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М., 1991. 4. Новгородцев П. И. Право на достойное человеческое существование // Сочинения. М., 1995. 5. Булгаков С. Н., Трубецкой Е. Н., Струве П. Б. и др. Проблемы идеализма. Сборник статей. М., 1902.

1. Novgorodtsev P. I. Introduction to the philosophy of the law. The crisis of modern legal consciousness. St. Petersburg, 2000. 2. Novgorodtsev P. I. History of the philosophy of the law. Moscow, 1897. 3. Novgorodtsev P. I. About social ideal. Moscow, 1991. 4. Novgorodtsev P. I. The Right to a dignified human existence // Works. Moscow, 1995. 5. Bulgakov S. N., Trubetskoy E. N., Struve P. B., etc. Problems of idealism. Collection of articles. Moscow, 1902.

Философия права, 2018, № 2 (85)

175

ÈÑÒÎÐÈß ÔÈËÎÑÎÔÈÈ ÏÐÀÂÀ ÓÄÊ 340 : 1 ÁÁÊ 67.0

Êîíòàðåâ Àíàòîëèé Àëåêñàíäðîâè÷ Kontarev Anatoliy Alexandrovich профессор кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин Ростовского юридического института МВД России доктор философских наук, профессор. Professor of Humanitarian and Socio-Economic Disciplines Department of the Rostov Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, Doctor of Philosophy, Professor. E-mail: [email protected]

Î ÏÎÄÕÎÄÅ Ã. Ô. ØÅÐØÅÍÅÂÈ×À Ê ÎÏÐÅÄÅËÅÍÈÞ ÏÐÅÄÌÅÒÀ È ÔÓÍÊÖÈÉ ÔÈËÎÑÎÔÈÈ ÏÐÀÂÀ On the approach of G. F. Shershenevich to the definition of subject and functions of the philosophy of law В статье рассматривается проблема предмета философии права и ее функций в системе философского и правового знания. Автор указывает на нерешенность в современном российском правоведении этой проблемы, отражающей переходное состояние как философии, так и теории права. В связи с этим особое значение приобретает опыт решения данной проблемы теоретиками права конца XIX – начала XX веков, одним из которых является Г. Ф. Шершеневич, предложивший оригинальную концепцию философии права. Ключевые слова: философия права, общая теория права, методология права, русские теоретики права, правовая теория.

Возрождение философии права в России конца XX века и ее последующее развитие было обусловлено кардинальными изменениями в экономической, политико-правовой сферах жизни общества, ставших возможными в результате исторического выбора, сделанного нашей страной в пользу демократического пути развития. Принятая в 1993 году Конституция РФ, провозглашая неотчуждаемые естественные права человека, положила начало эволюции нового правопонимания, признающего их в качестве нравственно-правовой основы позитивного права, предполагающего критическое отношение к закону, дающего возможность его оценки с точки зрения воплощения общественного идеала, выраженного Основным законом. Принципы такого правопонимания, альтернативного общепринятому в советском правоведении нормативизму, поставили вопрос о сущности права, его наиболее общих характеристиках, идее и смысле в жизни человека и общества.

176

The article dedicated to the problem of subject matter and functions of philosophy of law in the system of law knowledge. The author stresses the attention that the problem has not a decision in contemporary Russian law knowledge which is reflected as a transitive condition in philosophy of law and theory of law as well. With respect to the problem particular significance has the experience of the problem decision by Russian law theoretic of the end XIX – beginning XX century. That law theoretic was G. F. Shershenevich. Keywords: philosophy of law, general theory of law, methodology of law, Russian law theoretic, law theory.

Несоответствие господствовавшего юридического нормативизма духу Конституции РФ, в основе которой лежит идея естественного права, делало этот вопрос особенно актуальным, выводя его решение на уровень философского анализа. Создалась примечательная для тех лет ситуация, когда участники возникшей дискуссии о природе и сущности права, признавая за философией права важную роль в ответе на указанный вопрос, в то же время предлагали кардинально противоположные концепции ее предмета, цели, задач и функций, места в познании правовой действительности. Очевидно, что разделение правоведов и их консолидация в пределах двух основных подходов к решению этой проблемы было обусловлено принципами нормативного и общего философского правопонимания. В пределах логики этих подходов предсказуемым являлось признание философии права как отрасли юридического знания, части теории государства и

Философия права, 2018, № 2 (85)

права, с одной стороны, и ее рассмотрение как философской дисциплины, с другой стороны. Представители второго философского подхода, как правило, теоретико-методологические источники своих концепций искали в философии права Г. Гегеля, И. Канта, Б. Н. Чичерина, В. С. Соловьева, П. И. Новгородцева, других представителей школы естественного права. Обоснование концепций представителей первого нормативного подхода, очевидно, восходило к принципам юридического позитивизма и соответствующему пониманию этой проблемы в трудах российских юристов-теоретиков, таких как Н. М. Коркунов, Л. И. Петражицкий, Г.Ф. Шершеневич и других. Характерна позиция известного теоретика права С. С. Алексеева, иронично назвавшего концепции первого подхода философски утонченными, полагавшего, что философию права нужно рассматривать как научную дисциплину, способную «дать мировоззренческое объяснение права, его смысла и предназначения, объяснить его под углом зрения сути человеческого бытия» [1, c. 2]. К данной позиции примыкает и точка зрения Ю. Г. Ершова, считавшего, что философию права следует рассматривать как «науку о познавательных, ценностных и социальных основах права» [2, с. 9]. В такой интерпретации философия права рассматривается как интегрированное в общую теорию права знание, как часть теории государства и права. Именно в таком качестве она может рассматриваться как научная дисциплина. Пожалуй, наиболее характерной точкой зрения на данную проблему, относящейся к философскому подходу, следует признать позицию В. С. Нерсесянца, который, как кажется на первый взгляд, вполне солидарен с указанным выше подходом к определению философии права: «Философия права занимается исследованием смысла права, его сущности и понятия, его оснований и места в мире, его ценности и значимости, его роли в жизни человека, общества и государства, в судьбах народов и человечества» [3, c. 7]. Однако это не так. Существенным отличием философского подхода является разграничение права и закона, в чем не видят никакого смысла сторонники нормативного подхода. Так, по мнению В. С. Нерсесянца, основной проблемой, которую решает философия права, является про-

блема «различения и соотношения права и закона» [3, c. 9]. Можно констатировать, что представители нормативного подхода рассматривают философию права в качестве части теории права. При этом С. С. Алексеев полагал, что теория права наряду со специальной юридической теорией должна включать также философию и социологию права. Д. А. Керимов рассматривает философию права как методологию юридической теории [4]. В контексте этого обзора очевидно, что «в 90-е годы ХХ века в России начинает вырисовываться контур предметной области философии права как междисциплинарной научной дисциплины и учебного предмета, медленно находящего свою нишу, в первую очередь, на юридических факультетах вузов, а также в отдельных учебных заведениях не юридического профиля. Но до устоявшейся научной отрасли знания философии права еще далеко. Предстоит значительная аналитическая работа, направленная на конструирование и объяснение предмета философии права, ее места среди отраслей правовой науки, философии, взаимосвязи и взаимоотношения с социологией права, другими гуманитарно-общественными науками» [5, c. 5–6]. По нашему мнению, такое пограничное (межотраслевое) положение современной философии права характерно и для современного российского правоведения. Оно свидетельствует о внутренних методологических тенденциях становления не только философии права, но и юридической науки, развивающейся в новых исторических условиях. В этой связи чрезвычайно полезным является опыт изучения данной проблемы российскими теоретиками права, научное творчество которых проходило в аналогичных теоретико-методологических условиях конца XIX – начала XX веков. При этом, на наш взгляд, особый интерес представляет постановка проблемы теоретиками права позитивистской ориентации, которая, очевидно, во многом близка и многим современным правоведам. Здесь можно выделить несколько вариантов решения проблемы, предложенных теоретиками того времени: во-первых, рассматривать философию права как область правоведения, сыгравшую свою положительную роль, но утратившую познавательное значение в свя-

Философия права, 2018, № 2 (85)

177

ÈÑÒÎÐÈß ÔÈËÎÑÎÔÈÈ ÏÐÀÂÀ зи с появлением такой юридической науки, как общая теория права; во-вторых, трактовать философию права как высшее знание о праве, дополняющее и развивающее такую научную дисциплину, как политика права; в-третьих, рассматривать философию права как общую теорию права. Первая точка зрения связана с именем Н. М. Коркунова, видевшим в философии права закономерный этап эволюции научного познания права. Согласно его представлениям, эволюция научного познания права определяется необходимостью обобщения знаний о праве, выработкой его общего содержания. Так, в этой эволюции можно выделить три основных этапа, первый из которых решает данную проблему путем соединения конгломерата юридического знания в пределах одной научной дисциплины – энциклопедии права, которая, однако, формально соединяет различные знания о праве, не выясняя его общего содержания. Данную задачу решает философия права, делая это умозрительно, дедуктивным способом формируя понятие права, как правило, опираясь на гипотезу естественного права. В силу этого она не может быть признана научной дисциплиной, а рационализм как способ познания, используемый философией права, отрывает ее от самого реально существующего права. Выработка общего знания о праве, по мнению Н. М. Коркунова, возможна лишь в пределах позитивной науки права, использующей индуктивную методологию и обобщающую знания частных юридических дисциплин. Такой новой правовой наукой является общая теория права, вырабатывающая на основе теоретического обобщения общие юридические понятия, имеющие важное методологическое значение для частных юридических исследований [6]. Второй способ решения этой задачи связан с именем Л. И. Петражицкого, который в рамках своей психологической теории права отводил философии права ведущую роль в завершении знания о праве, в качестве инструмента в управлении этическим процессом человечества [7]. Но наибольший интерес, по нашему мнению, представляет подход Г. Ф. Шершеневича, отождествлявшего философию права и общую теорию права, полагавшего, что основ-

178

ной ее задачей и заслугой является выработка общих юридических понятий, раскрывающих содержание права. Помимо специальных юридических исследований, Г. Ф. Шершеневич известен и как автор своей концепции общей теории права. Следует сказать, что в значительной степени его представления о сущности права обосновывались критикой естественного права и тех направлений в теоретической юриспруденции, которые допускали его существование в качестве полноценного источника позитивного права. В связи с этим необходимо подчеркнуть, что Г. Ф. Шершеневич рассматривает естественно-правовую теорию в трех аспектах: как существенный компонент философии права, как один из подходов к проблеме происхождения права и как важный компонент критического метода в юриспруденции [8]. Г. Ф. Шершеневич не только не отрицает философию права и ее значение в правоведении, но, напротив, полагает необходимым ее развитие как теоретической части юриспруденции. Дело в том, что по оценкам теоретика, современная ему юридическая наука страдает разобщенностью знаний, детализацией предметов отраслевых юридических исследований, что, в свою очередь, приводит к разрозненности знаний о праве и утрате общего понятия права как методологического ориентира в исследованиях. Сказанное оказывает существенное негативное влияние на юридическую практику, на квалификацию юристов, их умение решать реальные юридические проблемы. Так, формализм и догматизм, по мнению Г. Ф. Шершеневича, являются наиболее характерными чертами современной ему юридической науки. Наиболее опасен догматизм, поскольку он принимает юридические понятия и нормы без всякого критического отношения к ним. Казалось бы, в такой ситуации именно философия права могла бы предложить юристам ту путеводную нить, которую они потеряли в процессе развития юридической практики, ее усложнения и дифференциации направлений юридической деятельности, неизбежно порождающих специализацию. Но по его оценкам, современная философия права неспособна решить эту задачу в силу абстрактного, отвлеченного от реальной правовой действительности отношения к праву. Философия права, рассматриваемая как раздел философского зна-

Философия права, 2018, № 2 (85)

ния, наследует все его негативные черты. То общее знание, которое философия права предлагает в своих теориях, основывается не на самом права, его анализе, а на отвлеченных началах, из которых стремятся выделить дедуктивным путем само понятие права. В результате такая философия права не может принести правоведению ничего, кроме вреда, дезориентируя юристов. Между тем Г. Ф. Шершеневич настаивает на том, что такое общее понятие права, раскрывающее его сущность, должна и может выработать лишь философия права. Но речь идет не о существовавшей в те годы философии права, а о научной философии права, которую необходимо создать. Что же это за новая наука, которая, оставаясь философией, в то же время может, по словам теоретика, освободиться от своих недостатков? Такая научная философия права имеет двойственную задачу – теоретическую и практическую. По мнению Г. Ф. Шершеневича, «теоретическая задача философии права заключается в критическом исследовании всех тех главных понятий, которые лежат в основе юридических наук и которые принимаются ими большею частью догматически. Высшим и основным понятием следует без сомнения признать само понятие о праве, а в связи с его сущностью исследованию подлежат и вопросы об образовании права, о нарушении права, о нарушении закона, о создаваемых правом правоотношениях» [8, c. 20]. Казалось бы, задача определения сущности права противоречит критике классической философии права, которая и была сосредоточена на решении этой задачи. Но это далеко не так. Дело в том, что теоретик права предлагает иную интерпретацию категории сущности права и, соответственно, методологию, которая может быть целесообразной в решении этой задачи. Так, следуя методологическим установкам юридического позитивизма, Г. Ф. Шершеневич стремится внести некоторые изменения в само понятие сущности. По его мнению, это не та сущность, которой руководствовались философы, понимаемая как нечто предшествующее правовым явлениям – идея права, раскрываемая разумом. Научная философия права должна сформулировать сущность права, опираясь не на отдельный период его развития, не на отдельную эпоху,

она должна найти постоянное в вечно изменяющемся праве на основе анализа действующего права. То есть задачей является выяснение общих признаков той совокупности явлений, которые всегда было принято называть правовыми. Однако решение такой задачи средствами философского анализа не только трудно, но и невозможно. Философия права должна превратиться в позитивную науку, которая исследует не содержание, а форму (формальную сторону) права, право не как сущность, но как явление. Да, именно такую задачу теоретик ставит перед философией права и именно так понимает научную философию права, отказавшуюся от умозрительности и занявшуюся юридическими исследованиями. Такая философия права, естественно, должна использовать и иную, не метафизическую или диалектическую методологию. Г. Ф. Шершеневич полагает, что решение этой теоретической задачи философией права, имеющей теперь иной предмет, возможно лишь при опоре на формальное исследование права. «Решение такой теоретической задачи возможно только при том условии, – пишет Г. Ф. Шершеневич, – если философия права откажется от исканий сущности основных понятий в материальной стороне, а постарается открыть ее с формальной стороны. Без перехода к формальному моменту философия права не может выполнить своей задачи дать правоведению основные понятия, независимые от исторического многообразия. Без таких формальных понятий отдельные юридические науки будут всегда страдать неточностью своих заключений. Только при помощи формальных понятий о праве возможно решать сомнения, составляет ли данный случай юридический вопрос, и где юридическая сторона граничит с другими сторонами. Только при формальном направлении философии права возможна история права и сравнительное правоведение» [8, c. 121]. Таким образом, можно сказать, что Г. Ф. Шершеневич в процессе создания своей концепции общей теории права мотивирован пониманием необходимости не только общего знания о праве, но и понимания его сущности, связывая решение задачи создания научной философии права с преодолением догматизма отраслевой юриспруденции. То, что является поводом назвать эту новую науку философией

Философия права, 2018, № 2 (85)

179

ÈÑÒÎÐÈß ÔÈËÎÑÎÔÈÈ ÏÐÀÂÀ права – критическая методология, преодолевающая догматизм юридических наук, которые рассматривают юридические явления в том виде, как они существуют, и получили соответствующее отражение в системе юридических понятий. Такая критика, в свою очередь, возможна на основе выяснения общего содержания права, которое исследователь отождествляет с сущностью. Важным методологическим обстоятельством является и то, что, несмотря на критический темперамент философии права, характерный для философского знания, обусловленный его ориентацией на изучение сущности как наиболее устойчивого содержания предмета, определяющего формы его существования, теоретики отказываются от

содержательного контекста философии права, ориентируя ее на изучение не содержания, а формы права. Оставляя в стороне идеальное содержание права и сосредотачивая внимание философии на форме права, Г. Ф. Шершеневич, по сути, ориентирует предмет этой науки на изучение права как регулятора общественных отношений. Такое понимание предмета и функций философии права, предложенное одним из выдающихся ученых-юристов России в начале ХХ века, очевидно, имеет основания для существования в современном российском правоведении, играя важную роль в становлении как юридической науки вообще, так и философии права в частности.

Литература

Bibliography

1. Алексеев С. С. Философия права. М., 1998. 2. Ершов Ю. Г. Философия права. Екатеринбург, 1995. 3. Нерсесянц В. С. Философия права. М., 1997. 4. Керимов Д. А. Методология права: предмет, функции, проблемы философии права. М., 2008. 5. Баранов П. П., Контарев А. А., Несмеянов Е. Е. и др. Философия права. Ростов н/Д, 2002. 6. Коркунов Н. М. Лекции по общей теории права. СПб., 1914. 7. Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб., 2000. 8. Шершеневич Г. Ф. Общая теория права. М., 1910.

1. Alekseev S. S. Philosophy of law. Moscow, 1998. 2. Ershov Yu. G. Philosophy of law. Ekaterinburg, 1995. 3. Nersesyants V. S. Philosophy of law. Moscow, 1997. 4. Kerimov D. A. Methodology of law: subject, functions, philosophy of law problems. Moscow, 2008. 5. Baranov P. P., Kontarev A. A., Nesmeyanov E. E., etc. Philosophy of law. Rostov-onDon, 2002. 6. Korkunov N. M. Lectures on general theory of law. St. Petersburg, 1914. 7. Petrazitsky L. I. Theory of law and state with respect to the theory of morality. St. Petersburg, 2000. 8. Cherchenevich G. F. General theory of law. Moscow, 1910.

180

Философия права, 2018, № 2 (85)

Правила для авторов и условия публикации статей 1. Редакцией принимаются рукописи научных статей, оформленные строго в соответствии с требованиями журнала. 2. Объем научной статьи должен составлять от 10 до 15 страниц (включая схемы, таблицы, рисунки), объем научных обзоров, отзывов и рецензий на уже опубликованные издания – от 2 до 4 страниц. 3. Материалы представляются в редакцию: на электронном оптическом носителе (или по электронной почте), выполненные в текстовом редакторе Microsoft Word (шрифт – Times New Roman, размер шрифта – 14, межстрочный интервал – 1,5, левое поле – 3 см, сверху и снизу – 2 см, справа – 1 см). Название файла – фамилия и инициалы автора. на бумажном носителе (на стандартных листах белой бумаги формата А4 с одной стороны). Распечатанный текст должен полностью соответствовать электронному варианту статьи. 4. К научной статье прилагается следующая информация на русском и английском языках: название статьи, аннотация (3–4 предложения), ключевые слова (6–10 слов или словосочетаний), контактная информация, сведения об авторе (авторах) (должность, место работы, ученая степень, ученое звание), список использованной литературы, оформленный в соответствии с ГОСТом Р 7.0.5– 2008, который размещается в конце статьи. В тексте указание на источник оформляется в квадратных скобках, где приводится номер источника из библиографического списка, после запятой – цитируемая страница. 5. Таблицы и рисунки нумеруются в порядке упоминания их в тексте статьи, каждая таблица и рисунок должны иметь свой заголовок. 6. Используемые в тексте сокращения должны быть расшифрованы, за исключением общеупотребительных (названия мер, физических, химических и математических величин и терминов). 7. Ответственность за точность цитат, фамилий и имен, цифровых данных, дат несет автор. На последнем листе автор (авторы) указывает: «Материал не содержит неправомерного заимствования, вычитан, цифры, факты сверены с первоисточниками», подписывает, расшифровывает подпись, ставит дату. Соискатели ученой степени кандидата наук также указывают: «Текст согласован с научным руководителем». Далее – дата, Ф.И.О., должность, ученая степень, ученое звание, подпись научного руководителя. 8. Вместе со статьей в редакцию журнала представляется заявка на публикацию (размещена на сайте журнала). 9. К статье прилагается внешняя рецензия. Подпись рецензента заверяется печатью организации, в которой он работает. Рецензент должен иметь ученую степень доктора либо кандидата наук в соответствующей научной области. 10. Рукопись статьи публикуется на основании экспертного заключения, составленного редакционной коллегией журнала. 11. Рецензированию подлежат все рукописи научных статей, поступающие в редакцию журнала. 12. По запросу автора статьи ему может быть предоставлена рецензия. 13. Статья, поступившая в редакцию журнала после доработки, рассматривается в порядке общей очередности. 14. Не подлежат обязательному рецензированию обзоры и рецензии на уже опубликованные издания. 15. Редакция оставляет за собой право в случае необходимости осуществлять техническое и художественное редактирование представленных материалов. 16. Плата за публикацию статей с авторов не взимается. 17. Материалы публикуются на безгонорарной основе. 18. Статьи, не принятые к изданию, авторам не возвращаются. Уважаемые авторы, в случае невыполнения вышеперечисленных условий статья опубликована не будет! Философия права, 2018, № 2 (85)

181