том 28. #5 (126) 2018 Логос

Citation preview

ЖУРНАЛ ИНДЕКСИРУЕТСЯ БАЗАМИ ДАННЫХ ISSN 0869-5377

eISSN 2499-9628

RSCI

126 Главный редактор Валерий Анашвили Редактор-составитель Денис Сивков Редакционная коллегия Александр Бикбов Вячеслав Данилов Дмитрий Кралечкин Виталий Куренной (научный редактор) Инна Кушнарева Михаил Маяцкий Яков Охонько (ответственный ­секретарь) Александр Павлов Александр Писарев Артем Смирнов Руслан ­Хестанов Игорь Чубаров Редакционный совет Петар Боянич (Белград) Вадим Волков (Санкт-Петербург) Борис Гройс (Нью-Йорк) Гасан Гусейнов (Базель) Георгий Дерлугьян (Нью-Йорк, Абу-Даби) Славой Жижек (Любляна) Борис Капустин (Нью-Хейвен) Драган Куюнджич (Гейнсвилл) Дейдра Н. Макклоски (Чикаго) Владимир Мау (председатель совета, Москва) Кристиан Меккель (Берлин) Фритьоф Роди (Бохум) Елена Рождественская (Москва) Блэр Рубл (Вашингтон) Сергей Синельников‑Мурылев (Москва) Клаус Хельд (Вупперталь) Михаил Ямпольский (Нью-Йорк) E-mail редакции: logosjournal@gmx. com Сайт: www.logosjournal.ru Facebook: www.facebook.com/logosjournal Twitter: twitter.com/logos_journal © Издательство Института Гайдара, 2018 http://www.iep.ru

Ф и л о с о ф с к олитературный журнал Издается с 1991 года, выходит 6 раз в год Учредитель — Фонд «Институт экономической политики им. Е. Т. Гайдара»

Т ОМ 2 8 #5 2018

Выпускающий редактор Елена Попова Дизайн Сергей Зиновьев Верстка Анастасия Меерсон Обложка Владимир Вертинский Редактор Ксения Заманская Корректор Любовь Агадулина Руководитель проектов Кирилл Мартынов Редактор сайта Егор Соколов Редактор английских текстов Уильям Уэскотт Свидетельство о регистрации ПИ № ФС77-46739 от 23.09.2011 Подписной индекс в Объединенном каталоге «Пресса России» — 44761 Публикуемые материалы прошли процедуру рецензирования и экспертного отбора. Журнал входит в перечень рецензируемых научных изданий ВАК по специальностям 09.00.00 (философские науки) 24.00.00 (культурология) 08.00.00 (экономические науки) Тираж 1000 экз.

Содержание 1 Стив Фуллер. От социальной эпистемологии к Humanity 2.0. Интервью А Р Т И К УЛ И Р УЯ РА З Н О ГЛ А С И Я

31 Ольга Столярова. Третья волна исследований науки как философское обоснование STS 53 Томмазо Вентурини. Погружаясь в магму: как подходить к исследованию разногласий с помощью акторно-сетевой теории 85 Андрей Кузнецов. Метод Латура: семиотика между литературой и наукой 113 Николай Руденко. Больше, чем один, — меньше, чем два: понятие и методология артикуляции множества в акторносетевой теории 137 Алексей Салин. Как упаковать жизненный мир в черный ящик: инструкция по сборке С У М М А Т Е Х Н ОЛ О Г И Й

169 Джон Ло. Технология и гетерогенная инженерия: случай португальской экспансии 203 Харис Томпсон. Агентность, опосредованная объективацией: субъектность и технологии 249 Денис Сивков. Свое или чужое? Создание тела в иммунологии 287 Ангелина Баева, Полина Ханова. Множественные тела, множественные тексты 299 Александр Писарев. Пинки и Брейн опять захватывают мир: генеалогия и приключения церебрального субъекта



iii

LOGOS

Philosophical and L iterary Journal

Volume 28 · #5 · 2018

Published since 1991, frequency—six issues per year Establisher—Gaidar Institute for Economic Policy Editor-in-chief Valery Anashvili Guest editor Denis Sivkov Editorial B oard: Alexander Bikbov, Igor Chubarov, Vyacheslav Danilov, Rouslan Khestanov, Dmitriy Kralechkin, Vitaly Kurennoy (science editor), Inna Kushnaryova, Michail Maiatsky, Yakov Okhonko (executive secretary), Alexander Pavlov, Alexander Pisarev, Artem Smirnov Editorial C ouncil: Petar Bojanić (Belgrade), Georgi Derluguian (New York, Abu-Dhabi), Boris Groys (New York), Gasan Guseynov (Basel), Klaus Held (Wuppertal), Boris Kapustin (New Haven), Dragan Kujundzic (Gainesville), Deirdre N. McCloskey (Chicago), Vladimir Mau (Council Chair, Moscow), Christian Möckel (Berlin), Frithjof Rodi (Bochum), Elena Rozhdestvenskaya (Moscow), Blair Ruble (Washington, D. C.), Vadim Volkov (St. Petersburg), Sergey Sinelnikov-Murylev (Moscow), Mikhail Yampolsky (New York), Slavoj Žižek (Lublyana) Executive editor Elena Popova; Design Sergey Zinoviev; Layout Anastasia Meyerson; Cover Vladimir Vertinskiy; Editor Kseniya Zamanskaya; Proofreader Lyubov Agadulina; Project manager Kirill Martynov; Website editor Egor Sokolov; English language editor William Wescott E-mail: [email protected] Website: http://www.logosjournal.ru Facebook: https://www.facebook.com/logosjournal Twitter: https://twitter.com/logos_journal Certificate of registration ПИ № ФС 77-46739 of 23.09.2011 Subscription number in the unified catalogue “Pressa Rossii”— 44761 All published materials passed review and expert selection procedure © Gaidar Institute Press, 2018 (http://www.iep.ru) Print run 1000 copies

iv

Contents 1 Steve Fuller. From Social Epistemology to Humanity 2.0. An Interview A RT I C U L AT I N G C O N T R O V E R S I E S

31 Olga Stoliarova. The Third Wave of Science Studies as a Philosophical Justification for STS 53 Tommaso Venturini. Diving in Magma: How to Explore Controversies Using Actor-Network Theory 85 Andrey Kuznetsov. Latour’s Method: Semiotics Between Literature and Science 113 Nikol ay Rudenko. More Than One — Less Than Two: The Concept and Methodology of Enactment of Multiplicity in Actor-Network Theory 137 Alexey Salin. How to Pack Lebenswelt into a Black Box: Assembly Instructions S U M M A T E C H N O L O G IA E

169 John L aw. Technology and Heterogeneous Engineering: The Case of Portuguese Expansion 203 Charis Thompson. Agency through Objectification: Subjectivity and Technology 249 Denis Sivkov. Self or Non-Self? Constructing the Body in Immunology 287 Angelina Baeva, Polina Khanova. Multiple Bodies, Multiple Texts 299 Alexander Pisarev. Pinky and the Brain Take Over the World Again: The Genealogy and Adventures of the Cerebral Subject



v

ОБЪЕДИНЕННЫЙ КАТАЛОГ «ПРЕССА РОССИИ» ПОДПИСНОЙ ИНДЕКС 44761

От социальной эпистемологии к Humanity 2.0 Интервью со Стивом Фуллером С т и в   Ф ул л е р

Именная профессура Огюста Конта, отделение социологии, Университет Уорвика. Адрес: CV4 7AL Coventry, United Kingdom. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: социальная эпистемология; трансгуманизм; нечеловеческое; русский космизм; принцип проактивности; риск.

В интервью Стив Фуллер очерчивает собственную интеллектуальную траекторию и изменение интересов. Будучи одним из создателей социальной эпистемологии, он рассказывает о контексте рождения и развития этого междисциплинарного проекта, а также о том, как пришел к исследованию и разработке трансгуманизма, которому посвящена недавняя трилогия Humanity 2.0. Фуллер обсуждает истоки трансгуманизма (викторианская фантастика, русский космизм, киберпанк), его политические следствия и объясняет его связь с современностью, характеризуемой как ультрамодернистская. В ультрамодернизме прежняя духовная трансцендентность становится материальной, и от бытия-к-смерти человек переходит к существованию в горизонте расширения возможностей биологического тела. Фуллер подробно останавливается на собственных предпочте-

ниях в русском космизме, проблеме различения между людьми и нечеловеками, а также принципе проактивности, введенном им для описания трансгуманистического проекта. Этот принцип диктует отношение к риску как к возможности, а не угрозе, а потому легитимирует индивидуальные и общественные эксперименты и инновации. Противоположный ему принцип предосторожности, запрещающий внедрения и действия, сопряженные с риском негативных последствий, хотя и играет ключевую роль в инновационной сфере, появился сравнительно недавно, сменив проактивность. Прогресс человечества до 1960-х годов обусловлен именно последним, но он требует обновления: чтобы распределение ответственности и рисков опиралось на ответственность (liability), а не собственность (property) как правовое основание.

1

Давайте начнем с  предыстории. В  1987 году вы основали журнал «Социальная эпистемология», а в 1988-м опубликовали одноименную книгу1. Каким был интеллектуальный ландшафт исследований науки в те годы? Кто были вашими единомышленниками, кто — противниками? И что вы тогда хотели предложить сообществу исследователей науки? Я основал журнал, когда готовился к защите диссертации, а книга в основном включала работы, которые я написал, будучи студентом магистратуры (за исключением одной главы, появившейся в моей диссертации). Тогда, в середине — конце 1980-х годов, не существовало сколько-нибудь устоявшегося сообщества исследований науки и технологий. Была философия науки (именно этой дисциплине я обучался — истории и философии науки), которая уже пережила некоторые трансформации, сделавшие ее более восприимчивой к  историческим и  даже социологическим установкам. Но  она по-прежнему фокусировалась на проблематике эпистемологических оснований [знания] в довольно классическом понимании. Это была одна сторона изучения науки, с которой я имел дело; вторая охватывала возникновение исследований науки. Профессиональному сообществу было всего около 10 лет, и большинство причастных к нему людей были относительно молоды. Зачастую они не имели социологического бэкграунда, многие пришли из естественных наук или философии. И они пытались демистифицировать укоренившийся взгляд на науку, все еще продвигавшийся философией науки. Мой подход — здесь в игру вступает социальная эпистемология — состоял в попытке преодолеть эти различия. В то время социальные исследования науки или исследования науки и технологий не имели четкого фокуса. Да, существовали проекты в духе «Лабораторной жизни»2, од Перевод с английского Ксении Майоровой. 1. Fuller S. Social Epistemology. Bloomington: Indiana University Press, 1988. 2. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Social Construction of Scientific Facts. Beverly Hills: Sage, 1979.

2

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

нако по-прежнему не было понятно, в чем должна заключаться специфика новой области, станет ли она отдельной дисциплиной. Но в ней преобладало критическое отношение к философии науки. Сам я считал науку чем-то вроде наиболее респектабельной формы знания, легитимность которой, однако, должна устанавливаться не так, как ее традиционно концептуализировали философы, — не в терминах абстрактных теорий рациональности и т. п. И здесь в игру вступает социальная эпистемология: она использует ресурсы социальных и  гуманитарных наук, чтобы проблематизировать и подвергнуть критике философию науки, а затем предложить новый нормативный подход, в котором эпистемология станет, скорее, наукой о принятии решений (какого типа исследования стоит проводить, чему нужно учить детей в школах) и будет иметь практическую ориентацию, хотя и останется нормативной. Что изменилось в вашем проекте социальной эпистемологии с конца 1980-х годов? И как бы вы описали изменения, произошедшие за это время в социальной эпистемологии в целом? Я  не  изобретал термина «социальная эпистемология». То  есть я  был человеком, который написал первую книгу и основал первый журнал на эту тему, но не я придумал сам термин. На самом деле он существовал в 1960-х годах в библиотековедении и  информационной науке (library and information science) и частично относился к тому, как информационные технологии уже тогда переопределяли наше понимание организации знания. В  философии же понятие социальной эпистемологии развивалось в рамках аналитической эпистемологии. В  1987 году журнал Synthese выпустил специальный номер по  социальной эпистемологии3, и именно в нем я впервые опубликовал текст, впоследствии ставший первой главой книги «Социальная эпистемология». Остальные авторы номера были аналитическими философами — например, Элвин Голдман. Некоторые из них уже занимались обычной эпистемологией, и для них социальная эпистемология состояла в добавлении социального измерения к эпистемологии в ее классической форме. 3. Fuller S. On Regulating What Is Known: A Way to Social Epistemology // Synthese. 1987. Vol. 73. № 1. P. 145‒183.

ИНТЕРВЬЮ СО СТИВОМ ФУЛЛЕРОМ

3

Думаю, это было неверно: социальная эпистемология не была просто ветвью классической эпистемологии. Скорее, она переопределяла на самом фундаментальном уровне, что такое эпистемология и, возможно, даже что такое философия. Я всегда был убежден, что внутри философии присутствует своего рода взаимное отчуждение между нормативными областями, в ведении которых находится знание, — такими как эпистемология и  философия науки или логика, с одной стороны, и этика, политическая теория, социальная философия, теория права — с другой. И те и другие нормативны, но понимаются как разные сферы. И моя версия социальной эпистемологии отчасти пыталась воссоединить их, потому что если вы не знаете, каковы цели знания, для чего оно нужно, то нет смысла говорить о том, как оно должно производиться. Вопросы о ценностях и целях во многом составляют часть моего проекта. А аналитические эпистемологи, занимающиеся социальной эпистемологией, по сути, представляют ее как ветвь обычной эпистемологии. Какие изменения, произошедшие с  социальной эпистемологией с 1980-х годов по настоящий момент, вы считаете ключевыми? Я бы сказал, что за это время я стал больше интересоваться институциональными структурами, в  которых производится и  распределяется знание. В  своих ранних работах — «Социальной эпистемологии» и, скажем, первых трех книгах — я принимал как данность, что знание в определенном смысле разделяется на  разные дисциплины и  производится в университетах. Поэтому в том контексте (в конце 1980-х — начале 1990-х годов) вопрос заключался в том, как побудить дисциплины к диалогу друг с другом, как достичь междисциплинарности (которая всегда была важной для меня темой). В каком-то смысле у нас не было правильной формы знания: разные его ветви были слишком специализированы, слишком отчуждены друг от друга. Можно по-разному описывать эту ситуацию. Вот на таких вещах я  и  концентрировался в  то  время, полагая, что университеты и дисциплины довольно стабильны и что нужно каким-то образом их встряхнуть. Думаю, за последние двадцать лет ситуация изменилась. Сейчас университеты нуждаются в защите, потому что они 4

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

в значительной степени разделились, и зачастую в междисциплинарном направлении. Этот вектор развития задается не  академией, а, скажем, бизнесом, государством или чем-то  подобным. Поэтому важно прояснить, почему нам нужны университеты как особые институты, производящие знание. Другими словами, почему бы так называемым аналитическим центрам (think tanks) не заняться этим? Почему бы корпоративным отделам НИОКР не заняться этим? Что такого особенного в академическом знании, что его нужно продвигать? Думаю, сейчас актуальны эти вопросы, хотя, когда я начинал, они еще не ставились. Это очень влияет на отношение, потому что теперь я более уверен в важности автономии — в смысле возможности развивать ваше исследование, куда бы оно вас не завело: вы запускаете проект, вы хотите что-то понять, и вы свободны держаться намеченного пути, даже если последствия окажутся неожиданными, нежелательными, негативными. Тем не менее вы с этим справляетесь, вас не принуждают думать о том, что продукт вашего знания должен соответствовать требованиям клиента. И я думаю, наша проблема в том, что на сегодняшний день культура слишком ориентирована на клиента и очень сложно думать о производстве знания, не думая о том, кто в конечном счете его купит. Конечно, культура грантов вписывается в эту логику. Все больше и больше выживание производителей знания в академии зависит от грантов (и все чаще от внешних грантов). Сам этот факт подвергает опасности смысл интеллектуальной автономии. Вот такие произошли изменения… Был еще один момент: меня стала больше интересовать природа агента познания — можете назвать это онтологией, поддерживающей социальную эпистемологию. И это сильно связано с  обширной областью трансгуманизма, которую я исследую последние пять-шесть лет. Одной из важных проблем социальной эпистемологии всегда был вопрос о том, где проводятся границы общества. Каждый раз, пытаясь понять, что такое социальная эпистемология, люди первым делом спрашивают: а что такое «социальное»? Разумеется, есть типичные ответы: социальное — это общество, в котором я живу, что-то вроде национального государства (британское общество, российское общество и т. д.). Это очень по-дюркгеймовски. Так основатель социологии понимал общество. В сущности, оно совпадало с национальным государством. Разумеется, можно понимать общество в терИНТЕРВЬЮ СО СТИВОМ ФУЛЛЕРОМ

5

минах меньших сообществ, самоорганизации, скажем, семьи (это тоже широко обсуждается в социологии). Но возникают проблемы, когда вы допускаете возможность существования нечеловеческих социальных агентов, в частности когда говорите об искусственном интеллекте или о животных. Различия между людьми, машинами и животными артикулируются уже не так, как раньше. Это связано как с направлением научного развития, так и с глобальным изменением человеческой восприимчивости к  миру под воздействием движений по защите окружающей среды (в случае с животными) и отчасти (в случае искусственного интеллекта) — киберкультуры. Существуют люди, которые предпочли бы проводить больше времени с животными и машинами, чем с другими людьми. Я думаю, это очень серьезный, сильный тезис, затрагивающий то, как определяются границы общества, особенно если мы обсуждаем, кто обладает правом голоса, кто обладает властью и т. д. Весь проект The Humanity 2.04, которым я занимаюсь в последнее время, связан с такими вопросами. Можно ли сказать, что социальная эпистемология — своего рода анализ управленческих решений (policy analysis) в духе STS? В целом да, за исключением того, что она пытается выстроить собственную повестку. Вспомните вопрос, который вы только что мне задали. Когда мы говорим о разных типах агентов познания, мы должны подумать о том, какое общество способно принять этих радикально разных агентов. Разумеется, это вопрос о политических решениях, но на данный момент он не стоит на повестке ни у одной политической силы… потому что в определенном смысле он слишком абстрактный, возможно, слишком футуристичный. Политические деятели обычно занимаются более приземленными вещами с более ограниченным временным ´ горизонтом. Мы же говорим о политике в большем временнóм масштабе — таком, на котором формируются общества. Так что социальная эпистемология — это своего рода политический анализ, но в большом временнóм масштабе. 4. Idem. Humanity 2.0: What It Means to Be Human in the Past, Present and Future. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2011; Idem. Preparing for Life in Humanity 2.0. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2012; Fuller S., Lipinska V. The Proactionary Imperative: A Foundation for Transhumanism. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2014.

6

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Вы опубликовали целую трилогию о трансгуманизме. В чем вы видите истоки современного трансгуманизма? Зависит от того, насколько глубоко копать. Сейчас живет так называемое цифровое поколение (digital natives) — люди вашего возраста, которые всю свою жизнь проводят за компьютером и всю информацию получают через экран. И это действительно меняет отношение к обществу, потому что ценность, которой исторически наделено общение лицом к  лицу, начинает понемногу исчезать. То  есть в  каких-то сферах она сохраняется, но уже не имеет той аутентичности, того значения, которое придавалось ей раньше, например когда я был ребенком. Таким образом, социальные отношения действительно меняются, меняется и то, как люди оценивают и реализуют их. Вы знаете, традиционные институты имеют истоки в конкретных социальных практиках. Культура размывает их различными способами, поэтому многие спорят о том, устоят ли они, если в ход пойдут биотехнологии — если мы, к  примеру, начнем редактировать гены своих детей. Мы вступаем в совершенно другой мир, который разворачивается до всякого теоретизирования, которое дает прогнозы о том, в какую сторону могут развиваться события. И речь идет о  тенденциях не  просто на  уровне науки и  технологий, но на уровне мировосприятия: люди внутренне готовы жить в другом мире. А если копнуть чуть глубже… становится интересно посмотреть на  интеллектуальные истоки, которые, можно сказать, открываются заново. В  Великобритании Герберта Джорджа Уэллса долгое время считали преимущественно научным фантастом викторианской эпохи, а сейчас его перечитывают и воспринимают всерьез. Люди вроде меня пытаются вернуть его в социологическую традицию, потому что он открыто верил в социологию как науку об утопиях, и это был один из возможных вариантов будущего социологии. Также я бы указал на переоткрытие русских космистов5. Их восприняли комплексно, интерес вызвал не только Федоров — его еще можно было бы счесть за  сумасшедшего русского религиозного мыслителя с буйной фантазией. 5. Русский космизм: Антология философской мысли / Сост. С. Г. Семенова, А. Г. Гачева. М.: Педагогика-Пресс, 1993.

ИНТЕРВЬЮ СО СТИВОМ ФУЛЛЕРОМ

7

Обратили внимание и на то, как Циолковский, Вернадский и все эти люди, довольно уважаемые в своих кругах, транслировали его идеи. И это позволяет понять, где находимся мы, как мы размышляем о своем существовании. Или возьмем Италию с движением футуристов. Это раннее модернистское направление было популярно во времена Муссолини и в значительной мере вовлечено в продвижение национальной идеи. Тогда был культ скорости и акселерации, нечто схожее с  законом Мура. Знаете, в  наши дни Рэймонд Курцвейл6 много говорит о законе Мура, который описывает способность технологий к ускоряющемуся развитию7. В начале XX века футуристы активно продвигали похожее мировоззрение. Я думаю, в некотором роде эти вещи снова становятся актуальны уже в контексте того, что я назвал ультрамодернизмом. Обычно мы думаем, что, когда холодная война начала стихать, модернизм сменился постмодернизмом, полным скептицизма по отношению к большим идеологиям, «великим рассказам» и всему подобному. Но сейчас мне кажется, что с трансгуманизмом мы вступаем в другую фазу, которая, пожалуй, больше похожа на  ультрамодернизм. Это будет не старый модернизм, потому что, возможно, в нем иначе будет восприниматься отношение между наукой и религией. Более открытое отношение, чем у модернистов, — старый модернизм был гораздо секулярнее в строгом смысле слова. Это совершенно другая игра; переопределение того, что значит быть человеком, становится интересным, поскольку люди определяют смысл жизни… Скажем так: в эпоху модернизма экзистенциализм как движение имел большое значение в понимании смысла жизни. И все экзистенциалисты, религиозные мыслители и атеисты, разделяли одну идею — идею бытия-к-смерти: смысл жизни дан бытием-к-смерти. Трансгуманизм бросает вызов этой идее. Смысл жизни заключается не в этом; до определенной степени смысл жизни преодоле 6. Рэймонд Курцвейл — изобретатель, предприниматель и один из ведущих мировых футурологов. См.: Kurzweil R. The Age of Intelligent Machines. Cambridge, MA: MIT Press, 1990. 7. Согласно оригинальному предположению Гордона Эрла Мура, одного из  бывших руководителей Intel, с  каждым новым поколением модели микросхем усложняются таким образом, что количество транзисторов в них удваивается. Формулировка закономерности пережила несколько корректировок.

8

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

вает такую постановку вопроса. И здесь на повестку возвращаются довольно радикальные религиозные темы, предполагающие, что смысл человеческого существования лежит в некотором трансцендентном состоянии. Теперь это трансцендентное состояние, однако, не обязательно является духовным в традиционном смысле, а, скорее, оказывается материальным состоянием — и здесь становятся интересными люди вроде Федорова, потому что у него было отчетливо материалистическое понимание этих классических религиозных понятий. Можно говорить об этом в терминах загрузки сознания в машины, неограниченного расширения возможностей биологического тела — есть множество способов! Трансгуманисты по многим пунктам не согласны друг с другом, например в вопросе о критериях жизни, но все они согласны с тем, что жизнь предполагает некую трансценденцию смерти. И это отличает трансгуманизм от модернистских экзистенциалистских концепций смысла жизни. Кто из  русских космистов кажется вам самой интригующей или интересной фигурой? О, это хороший вопрос… Наверно, я пытаюсь разобраться в личности Федорова как основателя космизма. Почему? Откуда возник этот интерес? Некоторые западные христиане видят в русском и восточном православии особое внимание к идее теозиса8. Теозисом в католицизме называется преображение Иисуса, это момент, когда Иисус осознает, что он Бог. Доктрина теозиса всегда выступала источником ереси в христианстве, поскольку из нее вытекал вопрос: каждый ли индивид/человек может пережить момент, когда он осознает себя Богом? Или здесь требуется посредничество Иисуса либо какого-то его последователя? Может быть, необходимо второе пришествие Христа? Все наиболее интересные ереси в христианстве — по  крайней мере те, которые были как-то  связаны с развитием в сторону науки, — выстраивались вокруг этих проблем. Восточное православие тоже сильно сфокусировано на этих идеях. Вот, например, украинский мыслитель, который в начале ХХ века покинул Россию и переехал в Америку, очень важная фигура Феодосий Добржанский. 8. Теозис — христианское учение о соединении человеческого и божественного.

ИНТЕРВЬЮ СО СТИВОМ ФУЛЛЕРОМ

9

Это один из ученых, создавших первые версии неодарвинистского синтеза9. Добржанский изучал естественную историю (прямо как Дарвин) в Российской империи. Затем переехал в Нью-Йорк: был приглашен в Колумбийский университет и  работал в  главной лаборатории генетических исследований США под руководством Томаса Ханта Моргана, а  после смерти Моргана сам возглавил эту лабораторию. Он прочно обосновался в американской биологии и был значимой фигурой вплоть до своей смерти в 1970-х годах, обучил множество выдающихся биологов. Его учеником был Ричард Левонтин. Будучи православным украинцем, Добржанский во многом повлиял на возрождение идей Пьера Тейяра де Шардена, французского иезуита и палеонтолога, который через Вернадского перенял представление о  ноосфере как кульминационном моменте человеческой эволюции. Добржанский был первым, кто организовал перевод работ Тейяра де Шардена на английский, как только был снят папский запрет на публикацию его работ (существовавший, поскольку тот был еретиком, и снятый в  1955 году после его смерти). И  вот Добржанский и  британский основатель неодарвнистского синтеза Джулиан Хаксли издали книги Тейяра де Шардена — их очень интересовала идея контроля человеком эволюции. Им не нравилось в Дарвине то, что его взгляд на эволюцию, разумеется, не предполагал цели. Не существует никакой цели, люди не являются самым совершенным видом — мы просто следующие в ряду других. Нет никакой гарантии, что мы будем существовать всегда, в случае чего мы просто исчезнем, как исчезли все остальные. Но Хаксли и Добржанский вслед за Тейяром де Шарденом верили в то, что благодаря генетике мы узнаем, как создавать людей. Если посмотреть на  историю до  нацистской Германии, то любой генетик, независимо от его национальности, был евгенистом. По  крайней мере, они так думали — думали, что им удастся опровергнуть Дарвина и доказать, что люди не просто очередной вид, который будет стерт с лица земли естественным отбором: мы возьмем верх над процессом и повернем его в ту сторону, в какую захотим.

9. Dobzhansky Th. Genetics and the Origin of Species. N.Y.: Columbia University Press, 1937.

10

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

А теперь о том, откуда взялись эти идеи. На самом деле фоном мы здесь видим космистов. Разумеется, многое из этого вы можете найти в антропоцентричной биологии. Но почему Тейяр де Шарден интересен всем этим людям? Он не занимается ни одной из интересных им дисциплин, зато дает им своего рода космологическую систему отсчета, в которой это все имеет смысл. И здесь вы снова видите, что ему известны работы Вернадского, то есть космисты присутствуют здесь, на заднем плане. И даже в советское время, когда нельзя было говорить о религии, мне кажется, все равно была завороженность идеей путешествий по космосу, его колонизации, вера в то, что люди созданы, чтобы жить везде, — своего рода материализация некоторого само-обожествления человечества. Мне кажется, что это по-настоящему глубинное течение, и  в  некотором роде его следует учитывать, чтобы понять, где мы сейчас находимся. Почему космос так важен? И почему не только здесь, но и в США есть люди, от которых можно услышать: «Проблемы окружающей среды? Мы решим их, просто улетев на другие планеты! Мы решим эти проблемы, основав космические колонии! Мы освоим Луну!» Кто в  это поверит? И  вот что важно: откуда исходит этот импульс? Вот что меня поражает в  космистах, вот какие космистские вещи тут происходят — эта скрытая тенденция. У  Добржанского я  читал маленькую книжку «Биология предельного интереса»10, написанную в конце жизни. Выражение «предельный интерес» — это экзистенциалистское выражение11. В этой работе он имеет дело с генетикой (а пишет он в 1960-е годы, когда о ДНК уже широко известно), и он предвидел, что мы сможем управлять генами на микроуровне (то, о чем мы сейчас говорим в связи с биотехнологиями). И теперь мы должны более осознанно задаться вопросом о смысле жизни, потому что есть столько возможностей, не обязательно все закончится смертью. Такой мне кажется глубинная история трансгуманизма…

10. Idem. The Biology of Ultimate Concern. N.Y.: New American Library, 1967. 11. Выражение ultimate concern отсылает к теологии Пауля Тиллиха. См.: Тиллих П. Динамика веры. Вводные замечания // Избр. Теология культуры / Пер. с англ., сост. С. Я. Левит, С. В. Лезов. М.: Юрист, 1995.

ИНТЕРВЬЮ СО СТИВОМ ФУЛЛЕРОМ

11

В чем фундаментальное различие между людьми и нечеловеками, согласно вашей позиции? О! Хороший вопрос. Прежде всего, в этом отношении я склоняюсь к позиции Джона Локка. Он считал понятие личности судебным (forensic), то есть, в сущности, формальным юридическим понятием. Оно не  обязательно соответствовало какой-либо конкретной материальной сущности, скорее предполагало, что вы играете конкретную роль. Если вам позволяется совершать определенные поступки, если к вам относятся как к совершившему определенные поступки, то вы — личность. Например, вы встаете, и я воспринимаю вас как личность, если представляю, что вы имели намерение встать, — я приписываю вам ментальные состояния. Я никогда не узнаю наверняка, были ли у вас эти ментальные состояния, то есть это не совсем материальный критерий, а, скорее, формальный, который касается того, как я вас воспринимаю. Так возникают определенные ожидания, связанные с вашим поведением: как вы собираетесь действовать, чтобы я определенным образом вас понимал. Так выглядит идея личности как судебного понятия — сейчас я склоняюсь к этой точке зрения. Иными словами, я не ограничиваю понятие человека видом Homo Sapiens, биологической плотью и кровью или особым генетическим паттерном, потому что я не думаю, что мы когда-либо найдем такой паттерн. Не думаю, что эти видовые различия будут работать на генетическом уровне, например: «Поскольку у вас этого гена на один больше, а этого — на один меньше, вы принадлежите тому или иному виду». Так это не работает! Так что, думаю, нам нужно другое определение. Вы можете сказать: «Хорошо, тогда в чем отличие между личностью и человеком?» На самом деле у понятия личности много разных категорий и степеней. Вы, например, можете задать минимальное понятие личности, и мы довольно часто видим это в литературе о правах животных: приписывая животным личностность, люди заявляют о правах животных жить собственной жизнью, не испытывая страданий. То есть существует представление, в котором личность связана со своего рода телесной неприкосновенностью. Но на этом, собственно, и все! Иными словами, личности не обязательно наделяются правами, но это позволяет их защищать. А затем можно расширить понятие личности, и здесь мы подходим ближе к чело12

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

веку, поскольку человек не только защищается, но и наделяется особыми правами. Он получает разрешение делать определенные вещи, получает свободу действий в определенных вопросах, а также обязательство делать определенные вещи, поскольку предполагается, что вы разумны, несете ответственность и т. д. И теперь возникает вопрос: какие сущности подпадают под такое сильное понимание личности как человека? По-моему, некоторые машины можно… Какого рода машины? Искусственный интеллект, его продвинутые версии… Но я бы подошел к  этой проблеме через тест Тьюринга: если я не способен отличить ответы, которые дает машина, от ответов обычного человека, то машина считается человеком! Думаю, в  конечном счете нам придется прийти к  этому. Предположим, мы верим, что животные обладают продвинутой формой коммуникации. Мы не очень хорошо их понимаем, но по каким-то причинам считаем, что они обладают значительным интеллектом. Тогда возникает очень серьезная нормативная проблема. И в биоэтике есть линия мышления, которое отчасти вдохновляется распространенной в научной фантастике идеей возвышения (uplift). Она состоит в том, что мы сможем настолько усилить когнитивные способности животных, что они войдут в человеческое сообщество и станут считаться людьми! Как в «Планете обезьян»? Да, что-то вроде того. Еще раз: критерий для определения, кого считать человеком, состоит в том, может ли существо жить среди людей, может ли всерьез восприниматься ими и быть не просто рабом, домашним питомцем или чем-то еще, а равным. И тогда дело в том, что нам нужна определенного рода политика возвышения. Но возвышение может происходить по-разному: почему бы нам не усовершенствовать себя, чтобы суметь расшифровать какие-то из сложных типов животной коммуникации? Если мы серьезно отнесемся к этим идеям, нам нужно будет моделировать эти возможные миры. Что касается телесного воплощения, то мое понятие человека может быть достаточно гибким. Но это существо должно быть способным жить среди людей на равных. ИНТЕРВЬЮ СО СТИВОМ ФУЛЛЕРОМ

13

Я  знаю, что вы критикуете Латура. А  что вы думаете о работах Эндрю Пикеринга, например о его книге «Кибернетический мозг»?12 Эта книга посвящена британским ученым, которые занимались кибернетикой, но иначе, чем американские и советские исследователи. У них были гораздо более холистичные взгляды на кибернетику, они серьезнее подходили к роли мозга в материальной среде и подобным вещам. В определенном смысле их взгляды походили на взгляды Пикеринга… Но я не уверен, хочет ли он придерживаться их взглядов или просто отмечает их достижения. Можно сказать, что это серьезный проект, что его не оценивают по достоинству, нужно дать ему место. Но я не уверен, что он на чем-то настаивает. То  есть он действительно встречался с  другими трансгуманистами несколько лет назад, однако отказался пойти за ними в нормативном направлении — у него были определенные возражения. Я бы сказал, что его критика трансгуманизма похожа на  латуровскую: для них трансгуманизм — это слишком редукционистская стратегия. И здесь, мне кажется, можно провести интересное различие между транс-гуманизмом и пост-гуманизмом: я думаю, Латур и  Пикеринг — постгуманисты, в  особенности Латур. И отличие в том, что трансгуманист похож на ультрамодерниста. Но он также и ультрагуманист, то есть он сосредоточен на отличительных признаках человека и расширяет их как угодно, даже если это означает пойти дальше биологических ограничений. Но в чем бы ни состояли наши отличительные признаки (это обычно в том или ином смысле наша разумность), мы доводим их до предела. Это очень видоцентричный (speciesist) проект, сосредоточенный на очень конкретных вопросах, хотя его можно преподносить по-разному. У Рэймонда Курцвейла и Обри де Грей довольно разные взгляды на будущее человечества, тем не менее речь идет именно о будущем человечества. В то время как постгуманисты говорят о  децентрации человека, они лишают человека статуса главной ценности, они распределяют эту ценность, можно сказать, равным образом между всеми сущностями, человеками и нечеловеками, — и это со 12. Pickering A. The Cybernetic Brain: Sketches of Another Future. Chicago, IL: University of Chicago Press, 2010.

14

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

вершенно иная картина. Она лучше соотносится с определенного рода энвайронментализмом, поскольку вы не  переоцениваете какие-то человеческие качества, что раньше приводило к дестабилизации планеты, но, скорее, стараетесь сохранять некоторый баланс между разными сущностями. И именно поэтому, как мне кажется, поздний Латур все больше обращается к экологии. Но между ними и мной есть некоторая мировоззренческая разница. Какой из современных стилей мышления кажется вам наиболее удачным для схватывания феномена постчеловеческого, который входит в нашу повседневную жизнь? Если говорить о  постчеловеческом… Что касается постгуманизма — думаю, такой дисциплиной будет экология. Дисциплина, сосредоточенная на Земле, дисциплина с длительным временным горизонтом, что само по  себе будет снижать значение человеческих существ. Что же насчет трансгуманизма… Плохо ли, хорошо ли, но научная фантастика по-прежнему остается лучшим источником для воображения трансгуманистов. И я это говорю с невероятным уважением не потому, что считаю, что научная фантастика хороша как литература, — я бы так не сказал, — но она имеет хорошую информационную базу и способна предсказывать какие-то вещи, которые уже появляются в нашем мире. Даже когда речь идет о пришельцах, то очевидно, как мне кажется, что научная фантастика сосредоточена на человеке. Даже если эти существа не очень похожи на людей. Вся фантастика описывает человеческий разум, человеческие эмоции. Эти нечеловеческие существа на самом деле аллегории человеческих существ. «Планета обезьян» — хороший пример, но есть и другие. И это совсем не плохо, я не думаю, что здесь что-то не так. Что вы, как STS-исследователь, думаете о проекте НБИК13, предложенном Уильямом Бейнбриджем и  Михаилом Роко в 2001–2002 годах? 13. НБИК-конвергенция — сфера взаимного влияния нано-, био-, информационных технологий и когнитивных наук. См.: Converging Technologies for Improving Human Performance: Nanotechnology, Biotechnology, Information Technology and Cognitive Science / M. Roco, W. Bainbridge (eds). NSFDOC Report. Arlington, 2004.

ИНТЕРВЬЮ СО СТИВОМ ФУЛЛЕРОМ

15

Я  думаю, такого рода проекты выгодны исследователям STS: у  них появляется предмет для изучения, материал. Они ищут глубинный смысл в том, как люди мыслят о подобных проектах, потому что вся хитрость проекта Роко и Бейнбриджа заключается в следующем: он должен был, с одной стороны, заложить глубокие основы для исследовательской повестки, а с другой — собрать публику, которая могла бы проект поддержать. Ведь это исследование требует длительного времени, привлечения большого количества ресурсов, и, разумеется, есть множество конфликтующих точек зрения относительно того, будет оно успешным или нет, и т. д. Так что STS находятся в хорошем положении для изучения этой сложной, текучей ситуации — люди могут менять свои взгляды на подобные вещи. У STS есть нужные инструменты, говорим ли мы о фокусгруппах, опросах или вики-медиа. И конечно, многие исследователи STS проходили обучение в  тех областях, которые они сейчас изучают. Они действительно в  очень удачном положении для того, чтобы исследовать и транслировать знание о таких вещах. Что касается исследований в  STS, не  думаю, что их  авторы до конца преданы самой идее; мне кажется, они всегда сохраняют некоторую долю скепсиса. Но, с точки зрения Роко и Бейнбриджа, это нормально, поскольку в определенном смысле они должны знать, откуда исходит сопротивление подобному типу мышления. И, как вы знаете, STS, начиная с Латура, научились отлично анализировать разного рода сопротивление. Для Роко и Бейнбриджа STS связаны с поиском ошибок, когда вы где-то видите проблему, опознаете ее, а затем устраняете. Сейчас STS-исследователям может быть не очень интересно устранять ошибки, но они могут их выявлять. А это значит, что Роко и Бейнбридж могут получить то, чего хотят. STS-исследователям нужна работа, поэтому они публикуют свои исследования в профессиональных журналах — тех, которые читают только они сами. Профессиональные журналы, в  свою очередь, в  основном перерабатывают эмпирические материалы этих статей, используя концепты Латура или того, кто на тот момент окажется в  зените славы; они концептуализируют происходящее. И исследование всегда преподносится в скептичной или беспристрастной манере… точно без энтузиазма. Но очевидно, что так они зарабатывают. 16

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Последняя книга трилогии, которую вы написали вместе с Вероникой Лепинской, называется «Императив проактивности: основы трансгуманизма»14. В чем состоит принцип проактивности и почему его нужно понимать как императив? Трансгуманисты зачастую описывают себя в терминах своих взглядов на будущее и на новые технологии, которые сделают возможным все. Но на самом деле трансгуманизм — это позиция, определенный взгляд на мир, это мировоззрение. И оно содержит определенное отношение к риску. Если говорить реалистично, трансгуманисты предлагают радикальную трансформацию человеческого состояния в условиях, значительно превосходящих те, что мы можем обеспечить в обычной лаборатории. Чтобы достичь этих условий, этой утопии, трансгуманисты призывают к  индивидуальным и общественным экспериментам. Это очень открытое отношение к риску: не как к угрозе, а как к возможности. Вот что такое принцип проактивности. Во многом он основан на определенном прочтении истории науки и техники, довольно прогрессивном, позитивном прочтении. В этой трактовке признается, что в истории было много зверства и  жестокости, что людям было причинено много вреда. Но сама история не отрицается, потому что в определенном смысле оно того стоило. Это своего рода принцип «без боли нет и результата». К сожалению, сегодня несмотря на то, что мы находимся на пороге множества научных и технологических открытий, мы испытываем ограничения. Мы заключены в тесные рамки, мы можем бояться взять на себя риски. И здесь принцип проактивности противостоит принципу предосторожности (precautionary principle). Принцип предосторожности — это юридический принцип, часто используемый в праве, особенно в правовом регулировании окружающей среды и  здравоохранения. Он постоянно упоминается на крупных конференциях по климату, которые ни к чему не приводят, поскольку США, Австралия и некоторые другие страны его не поддерживают. Согласно принципу предосторожности, необходимо отказаться от причинения вреда: это что-то вроде клятвы Гиппократа в медицине. Иными словами, если есть вероятность возникновения риска и риск повлечет негативные 14. Fuller S., Lipinska V. Op. cit.

ИНТЕРВЬЮ СО СТИВОМ ФУЛЛЕРОМ

17

последствия, не ввязывайтесь в это! Этот принцип используется и в инновационной политике. Как следствие, усложняется внедрение новых идей. И Европа, в которой принцип предосторожности, возможно, действует сильнее, чем где бы то ни было, столкнулась со значительными трудностями, пытаясь популяризовать генетически модифицированные организмы — ГМО. Это сопровождается огромным количеством протестов, юридических проблем — такого нет в США, например. Принцип действует, потому что нам неизвестны долгосрочные эффекты этих искусственных сельскохозяйственных культур. Вспомните о призывах выращивать так называемые естественные культуры! Поскольку вы не знаете последствий и возможны сценарии даже более ужасные, чем вам известны, то не ввязывайтесь в это! Трансгуманисты верят, однако, что до  этого в  истории принцип предосторожности не применялся. С ним мы бы просто никогда не добрались от античности до настоящего времени. В действительности до 1960 года люди во имя науки и технологий постоянно брали на себя гораздо больше рисков, чем после. Среди трансгуманистов встречаются люди, которые верят, что в  результате темпы нашего развития в науке и технике замедляются. И если мы можем совершать прорывы в информационных и компьютерных технологиях, то лишь потому, что в этих областях этические ограничения слабее. С другой стороны, если мы говорим о биомедицинских исследованиях, там все четко и ясно: вы не так уж много можете сделать (если только вы не в Китае, разумеется). И есть другие зоны, свободные от этики. Довольно серьезный вопрос, не правда ли? Потому что пока существуют эти этические ограничения, особенно на исследования людей (но все больше и  на  исследования животных благодаря защитникам прав животных), трудно двигать науку вперед. Ведь вам не позволяют брать ответственность за человеческие жизни, даже если люди готовы дать добровольное согласие. Так что это довольно серьезная проблема. Люди, обеспокоенные этой проблемой, способны зайти далеко — могу привести пример. У  знаменитого миллиардера из  Силиконовой долины Питера Тиля (первым вложившего деньги в фейсбук, по сути, венчурного капиталиста, очень умного человека со стэнфордской степенью доктора юриспруденции) есть идея создать большое судно с оборудованной по последнему слову науки лабораторией, на котором могли 18

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

бы жить люди. Оно плавало бы за пределами водного пространства США, то есть находилось бы вне зоны действия их законов. Ученые жили бы там и по обоюдному согласию могли бы ставить любые эксперименты. Они подписали бы соответствующие индивидуальные контракты, что невозможно на американской территории. За пределами Европы и других стран с суровыми этическими ограничениями могло бы быть целое множество подобных судов. Но есть одна маленькая проблема. Дело не в деньгах: средства там есть, вы можете зайти на seasteading.org и увидеть, что их поддерживает, например, Ларри Пейдж из Google. Все дело в том, что никто не опубликует такое исследование. Этические предписания, о которых мы говорили и которые распространяются на обычные исследования, распространяются и на их публикацию. Подавая статью в научное издание, вы должны предоставить информацию о том, на какие средства и при каких обстоятельствах были проведены ваши исследования. Я  думаю, что это предложение не  будет реализовано. Но оно дает представление о том, как люди практикуют радикальное мышление, чтобы обходить принцип реактивности и продвигать проактивность. Я называю этот принцип императивом, так как, мне кажется, он основан на верном предположении о том, что отличает людей как вид. Сближает нас с другими видами, с животными, нечто иное: мы способны к адаптации, мы умеем выживать. Но если говорить об отличиях от животных, нужно учитывать эту способность принимать серьезные риски — риски просчитываемые и тем не менее крупные. Я называю его императивом, поскольку для трансгуманистов само собой разумеется, что мы стремимся сохранить отличительные свойства человека нетронутыми, что мы не хотим быть в одном ряду с другими животными. Если мы желаем оставаться людьми, я думаю, нужно следовать по этому пути. Не  могли бы вы привести еще примеры принципа проактивности? Хорошо, приведу другой пример. В журнале Wired15 у меня вышла статья, которая в целом выражает проактивное мыш 15. См.: Fuller S. Copyright’s Over, It’s Time to Go Proactionary // Wired. 29.10.2014. URL: http://www.wired.co.uk/article/copyright-over-time-to-go-proactionary.

ИНТЕРВЬЮ СО СТИВОМ ФУЛЛЕРОМ

19

ление: она направлена против концепции интеллектуальной собственности в ее традиционных формах. Интеллектуальная собственность в основном связана с защитой собственности (помните, я  чуть раньше говорил о  защите личности — интеллектуальная собственность делает то же самое с собственностью). Она как бы не позволяет ценности собственности, ее капиталу, полностью реализовать свой потенциал; она ограничивает доступ. Но принцип проактивности означает не защиту, не ограничение доступа, а реализацию потенциала и предоставление возможности сделать это всем желающим. В своей статье я говорю о том, что необходим сдвиг в правовом мышлении: речь идет о различии, предложенном в статье «Нормы собственности, нормы ответственности и неотчуждаемость» Гвидо Калабрези и Дугласа Меламеда — классической работе начала 1970-х годов по экономическому анализу права16. Я думаю, это различие между собственностью (property) и ответственностью (liability) как основаниями права сейчас приобретает особое значение. Идея собственности защищает то, чем человек владеет, и это базовая интуиция, даже если вы сами и никто другой ее не использует. Подумайте о понятии собственности, против которой возражал Маркс и большинство продвинутых капиталистических мыслителей вроде Рикардо: это идея того, что вы можете владеть собственностью и принуждать людей платить ренту, ничего при этом не делая для развития своей земли. С точки зрения как капитализма, так и социализма это худшее, что может произойти. Это непродуктивный капитал. И понятие собственности в определенном смысле поощряет этот принцип, поскольку теоретически вы можете богатеть, просто защищая свою собственность. Подход, ориентированный на ответственность, в корне переворачивает картину и, по сути, заявляет: хорошо, любой может получить доступ к вашей собственности, но недопустимо, чтобы вы терпели от этого убытки. Интересные аспекты возникают в контексте доступа к информации — многие законодательные акты об интеллектуальной собственности сегодня посвящены информационной собственности. Но, конечно, мы живем в мире, где у одних людей есть доступ к любой информации о других людях: вспомните про 16. Calabresi G., Melamed D. Property Rules, Liability Rules and Inalienability: One View of the Cathedral // Harvard Law Review. 1972. Vol. 85. P. 1089–1128.

20

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Wikileaks, Эдварда Сноудена, Google или Агентство национальной безопасности США. Больше нельзя провести четкую границу: вы можете тратить большие деньги и пытаться защитить свою информацию изощренным способом, но будут ли усилия в конце концов того стоить? Заключается ли ценность в дефиците, в том, что лишь у вас есть доступ? Нет, ценность зависит от того, удается ли вам извлечь прибыль или вы терпите убытки. Поэтому в определенном смысле меня не  волнует, что другие люди имеют доступ ко всему, что я знаю, до тех пор, пока это не начинает приносить мне убытки. Они могут чего-то достичь за счет этого доступа, но я при этом не должен ничего терять. В этом и состоит идея ответственности. Так что люди могут получить доступ ко всему, к чему можно отнестись, руководствуясь принципом предосторожности. Вы уже платите за это на старте — оплачиваете доступ заранее. То есть если человек потерпит убытки от вашего доступа, то вы уже ему заплатили — это культура компенсации. Концепция спорная, но мне кажется, этот режим учитывает, как вы будете обращаться с капиталом и собственностью в проактивном мире. Не обязательно есть четкие границы между вашим и только вашим и моим и только моим. Эта идея нуждается в дальнейшем развитии, но в первую очередь нужна новая правовая система. Если вы взглянете на историю современного права, вы найдете поддержку этой идеи как у радикальных капиталистов, так и у радикальных социалистов, что во многом отражает суть принципа проактивности. Связан ли принцип проактивности с проблематикой постгуманизма? Только в одном отношении, а именно: принцип проактивности не фетишизирует человеческое тело как некоторый… Привилегированный объект, «девственную природу»? Да, именно в  этом аспекте наше биологическое происхождение было привилегированным. Принцип проактивности разделяет с постгуманизмом некоторую враждебность по отношению к теории естественного права. Вспомните, как католическая церковь относится к человеку и его телу: привилегированным положением наделяется не только чеИНТЕРВЬЮ СО СТИВОМ ФУЛЛЕРОМ

21

ловек как концепт, но и человеческое тело — до такой степени, что темы вроде абортов и эвтаназии становятся проблемой из-за отношения к телу. Здесь я бы сказал, что сторонники принципа проактивности и постгуманисты находятся по одну сторону линии фронта против подобной фетишизации. Да, это что-то вроде бунта против природы. Хотите ли вы полностью заменить принцип предосторожности принципом проактивности или вы предлагаете некий новый баланс между ними? На этот счет я часто спорю со своими критиками. Многие из них (особенно те, кто имеет какое-либо отношение к праву) согласны, что в наиболее радикальной форме принцип предосторожности не будет работать. C ним ничего нельзя будет завершить — все будет предотвращаться! Так что вопрос будет состоять в том, удастся ли вам встроить проактивные аспекты в принцип предосторожности. В правовой системе координат в определенном смысле действует принцип реактивности. Проще будет сделать его более проактивным, чем начать с нуля и поменять весь правовой баланс в сторону проактивности. Я понимаю этот аргумент, и многие люди в Евросоюзе, говорящие об ответственных инновациях, придерживаются таких же взглядов. По-моему, этого недостаточно; я считаю, что мы должны жить в культуре, более приспособленной к принятию рисков. Иными словами, это вопрос мировоззрения. И мы должны жить в культуре, которая не просто побуждает людей рисковать, но еще и учит уважать то, что происходит, когда люди берут риски на себя. Приведу вам конкретный пример. В  своей книге я  обсуждаю следующую идею. Хорошо, в проактивном мире мы не  будем ждать от  каждого готовности к  рискам. Некоторые люди просто останутся нормальными, будут жить нормальной жизнью. Конечно, мы не будем никого принуждать брать на  себя риски… Тем не  менее останется некоторый процент населения, которому, я думаю, не потребуется сильный внешний стимул, даже в форме денег. Они сами захотят поучаствовать в рискованном эксперименте. И это здорово! Однако эти эксперименты могут оказаться неудачными, нанести урон и даже привести к необратимым потерям. Поэтому нужно что-то вроде страхового фонда для таких случаев. Но кто за это заплатит? Люди, которые не берут на себя 22

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

риски. Иными словами, люди, которые не  рискуют, будут частично спонсировать людей, берущих на себя риски. Почему? Потому что даже если эксперименты пойдут не так, то люди, не берущие рисков, смогут внести хотя бы косвенный вклад, ведь в результате будет получена информация, вы узнаете что-то новое. А если мы говорим о радикальных экспериментах, узнать можно довольно много, даже если подопытный погибает. То есть эти люди, не берущие рисков, действительно вносят большой вклад, не делая при этом ничего, в то время как другие рискуют собственной жизнью. И  здесь возникает проблема распределительного правосудия: люди, не берущие на себя рисков, должны спонсировать тех, кто рискует. Вот что означает жить в культуре «информированности о рисках», «рискового сознания» (risk consciousness). Дело не в том, что все рискуют, а в том, что если вы сами не рискуете, то все же видите ценность риска других. Иногда, когда вы пишете о политических следствиях трансгуманизма, вы используете различие «черные/зеленые» вместо «правые/левые». Не могли бы вы побольше рассказать об этой оппозиции? На  протяжении XIX–XX веков в  демократических обществах борьба левой и правой мысли разворачивалась вокруг проблемы государственного контроля, и  среди обсуждаемых вопросов была проблема справедливости. Вопрос был в том, до какой степени государство может обеспечивать справедливость. Или государство в определенном роде отстраняется и доверяет более традиционным элементам общества вершить справедливость? Так появилось различие левых и правых — так оно разворачивалось в политике. Если вы посмотрите на  молодое поколение, то  очевидной становится еще одна проблема. Различие «левые/правые» больше не имеет смысла. Люди больше не считают государство предметом спора, не  думают, что политическая власть, распределенная в обществе, сводится к государству. Оппозиция старых правых и старых левых начинает распадаться, но непонятно, что придет на замену. И здесь, я думаю, стоит вспомнить, что как левые, так и правые в течение всей своей истории никогда не были однородными, цельными направлениями. Левые (и  это определенно верно для западных обществ по обе стороны Атлантики) всегда включали ИНТЕРВЬЮ СО СТИВОМ ФУЛЛЕРОМ

23

две категории людей. Во-первых, левыми были технократы, влюбленные в науку и технологии. Они выступали за распределительную справедливость и социальное обеспечение, за действия сверху вниз: нужно помогать людям организовывать общество, делать его более рациональным, прогрессивным. Очевидно, таких технократов было много в Советском Союзе. Разумеется, все это было очень популярно — социалдемократические страны были к этому причастны. Во-вторых, всегда были левые другого толка, можно сказать, левые малого масштаба, коммунитаристы — что-то вроде анархистского движения, низового движения, не  уделяющего столько внимания науке и технологиям. Они больше говорили о человеческих связях и взаимопомощи, хорошем отношении друг к другу, о жизни в лучшем мире. Gemeinschaft… Именно Gemeinschaft! Это люди Gemeinschaft. Так что здесь действует различие между Gesellschaft/Gemeinschaft. Это левые, и, думаю, это понятно. Эти две группы людей, даже голосуя за  одного президента, или партию, или что-то  еще, остаются людьми разного типа, они по-разному смотрят на мир. То же расхождение мы увидим и у правых. Потому что, с одной стороны, есть либертарианцы, и либертарианцы не любят «большое правительство», потому что это препятствие на пути к индивидуальной свободе. Индивидуальная свобода — это свобода делать все, что я захочу. И такое правое крыло совершенно отличается от правого крыла семейных ценностей, традиций, церкви и враждебности по отношению к секулярной культуре. И например, когда ребята из Силиконовой долины участвуют в  политике, они часто принимают сторону либертарианцев. Но  эти правые сильно отличаются от  правых церкви и  семьи, от  правых Gemeinschaft. Теперь вы видите, что эта черно-зеленая история в  каком-то  смысле разрезает эти позиции поперек. И на стороне черных, которых я называю «верхним крылом», устремившим взгляд в небеса, мы видим комбинацию либертарианцев и технократов, ратующих за  науку и  технику, экспериментаторов, бросающих вызов пределам человеческих возможностей. На стороне же зеленых — консервативные поборники семейных ценностей и  «низовые» анархисты. На  чем же они сосре24

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

доточивают свои силы? Разумеется, они фокусируются на природе. Этих ребят я называю «нижним крылом». И здесь я вижу идеологический раскол будущего. Верхнее и  нижнее крылья, черные и  зеленые. Одни хотят сбежать на  небеса и, по сути, рассматривают Землю как всего лишь первый шаг, колыбель. Другие же говорят: «Земля — вот что нам нужно!» В каком-то смысле проблемы окружающей среды, с которыми мы столкнулись, — это печать нашей греховности. Они плохо сказываются на нас как моральных существах. Посмотрите на все, что связано с глобальным потеплением: в этом столько морализма! Это не физическое уничтожение природы, а разрушение предельной ценности. Я думаю, что эта битва верхнего и нижнего крыльев станет еще важнее в свете того, как политические союзы будут формироваться в  будущем. И  самый интересный вопрос: как будут выглядеть техники управления? За что они будут бороться? Как они будут контролировать то, что захотят организовать? Потому что, повторяю, здесь государство теряет свою значимость в качестве основы политической жизни. Чем именно они будут управлять? Посмотрите хотя бы, как проваливаются попытки использовать социальные медиа для политического активизма. Неудачи одна за другой! Это хорошо иллюстрирует проблему. В таком постгосударственном мире не может быть четкого понимания власти. Последний вопрос. С одной стороны, из разных источников можно узнать, что вы ведете очень активную академическую жизнь, участвуете в различных дебатах и публикуете по одной или две книги в год (по крайней мере последние десять лет). С другой стороны, вы посвятили много работ социологии интеллектуальной жизни. Мой вопрос в следующем: сложно ли быть публичным интеллектуалом? Думаю, это зависит от вашей стартовой позиции. В целом я считаю, что если у вас академическая должность, если вы профессор на пожизненном контракте и вас не могут уволить, то  вы обязаны быть публичным интеллектуалом17, потому что в определенном смысле вы институционально 17. См.: Фуллер С. Социология интеллектуальной жизни: карьера ума внутри и вне академии. М.: Дело, 2017.

ИНТЕРВЬЮ СО СТИВОМ ФУЛЛЕРОМ

25

защищены от любых последствий, которые могут повлечь ваши слова. Однако мы живем в мире, где подобных позиций становится все меньше и меньше. Всякий раз, когда пожилой профессор уходит на пенсию, на его место не обязательно приходит молодой: его заменяют множеством краткосрочных контрактов с людьми, выполняющими части той работы, которую выполнял профессор. Они не могут строить карьеру; просто перебиваются с одного краткосрочного контракта на другой. В таких условиях сотрудник не очень-то защищен. И в определенном смысле он всегда должен кого-то ублажать, то есть он не в том положении, чтобы разрабатывать собственную точку зрения. Это не поощряется и может вызвать проблемы. Думаю, поэтому так сложно быть публичным интеллектуалом. Когда я начинал свою карьеру, то думал, что если ты академический сотрудник, то обязан быть публичным интеллектуалом. Я все еще верю в  это, но  не  думаю, что устройство академического мира способствует этому. Так что теперь, думаю, жизнь публичного интеллектуала во многом зависит от медиа, и это не обязательно плохо, потому что многие специалисты в сфере медиа имеют неплохую академическую выучку. Люди в целом становятся грамотнее, они больше читают, больше узнают. Возникает более обширный рынок идей. Может быть, не тех идей, которые вы хотели бы, но… Я вижу развитие в этой сфере. Что сложно, так это почувствовать аудиторию и понять, как себя перед ней позиционировать. Все так быстро меняется, большое значение имеет мода… Сложно разобраться, как говорить правильно, чтобы четче изложить свою идею. Есть один момент, который я использовал на протяжении своей карьеры и который по-прежнему актуален: публичный интеллектуал должен уметь использовать разные медиа для передачи своих идей. Сейчас я бы сказал, что, если вы находитесь в начале карьеры и хотите быть публичным интеллектуалом, вы должны научиться делать аудиозаписи (цифровые записи), вы должны освоить видеосъемку, вы должны уметь писать в форматах разных медиа, то есть быть способным написать газетную статью, интернет-пост, твит. Вы должны уметь все это наряду с написанием книг и прочими академическими занятиями. Потом вы дойдете до выступлений по телевидению или радио. Думаю, вы должны уметь это все, потому что, судя по моему опыту, вы просто 26

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

не можете знать, какой из каналов сработает. Не существует какого-то  одного медиаканала, который бы гарантировал качественную передачу ваших идей публике. Вам просто нужно уметь работать со всеми медиа и стремиться к лучшему результату. Очевидно, сейчас люди, работающие в медиа за деньги, понимают это — в некотором роде это стиль их жизни. Поэтому они кочуют от одного медиа к другому, работают на разных площадках. Проблема в  том, чтобы приучить к  этому академических работников. Уверен, вы с  этим сталкивались. Вокруг столько академических работников, в  том числе относительно молодых, которые в основном говорят о своих академических компетенциях так, будто это препятствие. «О нет, я не смогу выступить на радио, потому что все, что я умею, — это писать статьи, которые никто не будет читать. Так что я не могу выступить на радио, радио — это слишком сложно… Как можно уложить то, что я  пишу на  300 страницах, в 30-секундную реплику? Как это возможно? Это несправедливо по отношению ко мне». Если честно, когда вы не  можете уложить свои 300 страниц в  30-секундную реплику, возникает вопрос, понимаете ли вы, что именно важно в том, что вы пишете. Кроме того, вы должны знать что-то  о  медиа, вы должны знать, что такое радио, зачем оно нужно, о чем там говорят. Писать академические статьи — не то же самое, что писать эссе. Писать академические книги — не то же самое, что писать бестселлеры. Существуют определенные техники, навыки. То же самое с неакадемическими медиа. Поэтому я  не  люблю, когда академические работники жалуются на телевидение, радио и другие способы распространения знания. Нет! Если они понимают, о чем говорят, они должны быть способны справиться с форматом медиа. Такова моя точка зрения. Но я не уверен, что люди всегда понимают, о чем говорят. И зачастую, как я думаю, роль академического языка — замаскировать этот факт, поскольку академический язык имеет свои автономные ритуалы презентации, которые зачастую не зависят от содержания. Когда вам выдают список абстракций, список имен, слоганов и отстаиваемых положений, но вы не очень понимаете доводы, не очень понимаете, в чем дело, то вы можете усомниться в том, действительно ли в сообщение заложена какая-то идея. С таким академическим собеседником беседа может превратиться в демонстрацию авИНТЕРВЬЮ СО СТИВОМ ФУЛЛЕРОМ

27

торитета. Академический язык призван вас запугать: «Эй, я знаю имена этих людей, я знаю такие технические термины, я умею составлять длинные предложения. У-у-у! Бойтесь меня!» Не думаю, что с таким подходом можно стать публичным интеллектуалом. Беседовали Сергей Астахов и Евгений Быков Москва, Институт философии РАН Библиография Русский космизм: Антология философской мысли / Сост. С. Г. Семенова, А. Г. Гачева. М.: Педагогика-Пресс, 1993. Тиллих П. Динамика веры. Вводные замечания // Он же. Избр. Теология культуры. М.: Юрист, 1995. Фуллер С. Социология интеллектуальной жизни: карьера ума внутри и вне академии. М.: Дело, 2017. Calabresi G., Melamed D. Property Rules, Liability Rules and Inalienability: One View of the Cathedral // Harvard Law Review. 1972. Vol. 85. P. 1089–1128. Converging Technologies for Improving Human Performance: Nanotechnology, Biotechnology, Information Technology and Cognitive Science / M. Roco, W. Bainbridge (eds). NSF-DOC Report. Arlington, VA: The National Science Foundation, 2004. Dobzhansky Th. Genetics and the Origin of Species. N.Y.: Columbia University Press, 1937. Dobzhansky Th. The Biology of Ultimate Concern. N.Y.: New American Library, 1967. Fuller S. Copyright’s Over, It’s Time to Go Proactionary // Wired. 29.10.2014. URL: http://wired.co.uk/article/copyright-over-time-to-go-proactionary. Fuller S. Humanity 2.0: What It Means to Be Human in the Past, Present and Future. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2011. Fuller S. On Regulating What Is Known: A Way to Social Epistemology // Synthese. 1987. Vol. 73. № 1. P. 145‒183. Fuller S. Preparing for Life in Humanity 2.0. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2012. Fuller S. Social Epistemology. Bloomington: Indiana University Press, 1988. Fuller S., Lipinska V. The Proactionary Imperative: A Foundation for Transhumanism. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2014. Kurzweil R. The Age of Intelligent Machines. Cambridge, MA: MIT Press, 1990. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Social Construction of Scientific Facts. Beverly Hills: Sage, 1979. Pickering A. The Cybernetic Brain: Sketches of Another Future. Chicago, IL: University of Chicago Press, 2010.

28

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

FROM SOCIAL EPISTEMOLOGY TO HUMANITY 2.0. AN INTERVIEW Steve Fuller. Auguste Comte Chair in Social Epistemology, Department of Sociology, [email protected]. University of Warwick, CV4 7AL Coventry, United Kingdom. Keywords: social epistemology; transhumanism; nonhuman; Russian cosmism; proactionary principle; risk. In this interview Steve Fuller outlines his own intellectual trajectory and changing interests. As one of the creators of social epistemology, he talks about the context of the birth and development of this interdisciplinary project, as well as how he came to the study and development of transhumanism, which is the topic of his recent trilogy Humanity 2.0. He discusses the origins of transhumanism (Victorian science fiction, Russian cosmism, cyberpunk), its political implications and explains its connection with the present which he characterizes as ultra-modern. In ultra-modernism, Fuller argues, spiritual transcendence becomes material, and a human being passes from a being-unto-death to the expansion of the possibilities of the biological body as a horizon of existence. Fuller dwells on his own preferences in Russian cosmism, the problem of differentiation between humans and nonhumans, as well as the proactionary principle which he introduced to describe the transhumanist project. This principle demands an attitude toward risk as an opportunity not a threat, and it therefore legitimizes individual and social experiments and innovations. Even though the opposite precautionary principle, which prohibits innovation and action with a risk of negative consequences, currently plays a key role in the innovation process, it has appeared relatively recently as a replacement the proactionary principle. In fact, the progress of European humanity until the 1960s had been based on the proactionary principle, but it now requires a kind of update: the distribution of responsibility and risks is to be based on responsibility (liability) rather than property as its legal rationale. DOI : 10.22394/0869-5377-2018-5-1-28

References Calabresi G., Melamed D. Property Rules, Liability Rules and Inalienability: One View of the Cathedral. Harvard Law Review, 1972, vol. 85, pp. 1089–1128. Converging Technologies for Improving Human Performance: Nanotechnology, Biotechnology, Information Technology and Cognitive Science (eds M. Roco, W. Bainbridge), NSF-DOC Report, Arlington, VA, The National Science Foundation, 2004. Dobzhansky Th. Genetics and the Origin of Species, New York, Columbia University Press, 1937. Dobzhansky Th. The Biology of Ultimate Concern, New York, New American Library, 1967. Fuller S. Copyright’s Over, It’s Time to Go Proactionary. Wired, October 29, 2014. Available at: http://wired.co.uk/article/copyright-over-time-to-go-proactionary. Fuller S. Humanity 2.0: What It Means to Be Human in the Past, Present and Future, New York, Palgrave Macmillan, 2011. Fuller S. On Regulating What Is Known: A Way to Social Epistemology. Synthese, 1987, vol. 73, no. 1, pp. 145‒183.

ИНТЕРВЬЮ СО СТИВОМ ФУЛЛЕРОМ

29

Fuller S. Preparing for Life in Humanity 2.0, Basingstoke, Palgrave Macmillan, 2012. Fuller S. Social Epistemology, Bloomington, Indiana University Press, 1988. Fuller S. Sotsiologiia intellektual’noi zhizni: kar’era uma vnutri i vne akademii [The Sociology of Intellectual Life: The Career of the Mind in and Around Academy], Moscow, Delo, 2017. Fuller S., Lipinska V. The Proactionary Imperative: A Foundation for Transhumanism, New York, Palgrave Macmillan, 2014. Kurzweil R. The Age of Intelligent Machines, Cambridge, MA, MIT Press, 1990. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Social Construction of Scientific Facts, Beverly Hills, Sage, 1979. Pickering A. The Cybernetic Brain: Sketches of Another Future, Chicago, IL, University of Chicago Press, 2010. Russkii kosmizm: Antologiia filosofskoi mysli [Russian Cosmism: An Anthology of the Philosophical Thought] (eds S. G. Semenov, A. G. Gachev), Moscow, Pedagogika-Press, 1993. Tillich P. Dinamika very. Vvodnye zamechaniia [Dynamics of Faith. Introductory Remarks]. Izbr. Teologiia kul’tury [Selected Works. Theology of Culture], Moscow, Iurist, 1995.

30

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Третья волна исследований науки как философское обоснование STS О л ь га   С то л я р о в а

Старший научный сотрудник, сектор социальной эпистемологии, Институт философии РАН. Адрес: 109240, Москва, ул. Гончарная, 12, стр. 1. E-mail: [email protected].

Ключевые слова: исследования науки и технологий; социология научного знания; третья волна исследований науки; философия науки; онтология; эпистемология; опыт; экспертиза; язык; форма жизни; неявное знание; информация. Принцип рефлексивности — камень преткновения «сильной программы» эмпирической социологии научного знания Дэвида Блура, программы, из которой, критически развивая или опровергая ее аргументы, вышли альтернативные проекты исследований науки и технологий (STS). Согласно этому принципу, эмпирическая социология научного знания должна быть подвергнута такому же каузальному, беспристрастному и симметричному объяснению, которому она сама подвергает естественные науки. Трудность состоит в том, что, соблюдая требование рефлексивности, социолог науки попадает в капкан «интерпретативной гибкости фактов», который применительно к естественным наукам был обнаружен социологами научного знания в ходе эмпирических исследований. Существует ли путь преодоления этого своеобразного «регресса социолога науки»? Да, существует, но он лежит не в эмпирической, а в теоретической, философской плоскости. Хотя слово «плоскость» по отношению к философии не вполне уместно, так как философия имеет обыкно-

вение спрашивать о собственных основаниях, что в случае STS вновь возвращает нас в эмпирическую плоскость, которая, в свою очередь, тоже отнюдь не является «плоскостью», так как требует философской рефлексии и философской онтологии. В статье рассматривается попытка Гарри Коллинза выйти за пределы принципа рефлексивности, совершив незаконное с точки зрения эмпирических исследований научного знания обращение к философской онтологии. «Третья волна исследований науки», проповедуемая Коллинзом, интерпретируется в качестве философского обоснования STS. Показано, что Коллинз формулирует онтологию природы и общества, которая лежит в основании предложенных им концепций «взаимодействующей экспертизы» и «неявного знания», ключевых для понимания методологии «третьей волны» STS. Онтология Коллинза начинается с вопроса о реальности экспертного знания, а заканчивается (на сегодняшний день) «социальным картезианством», выражающим дуализм физического и ментального (социального).

31

Философское обоснование отсутствия философии в STS

Н

А П Е Р В Ы Й взгляд, исследования науки и технологий (STS) — это нефилософская дисциплина. Можно сказать, что STS — это совокупность социогуманитарных дисциплин, объединенных общей задачей описания повседневных научно-технических практик. «Наука (технонаука) как часть жизненного мира», «наука в обществе», «наука как практика и  культура» и  тому подобные определения, которые возвращают науку с небес на землю, служат императивом для призванных в армию STS социологов, историков, антропологов, экономистов, психологов, культурологов, открывающих «черный ящик» науки, чтобы показать, как корабль попал в бутылку, то есть демистифицировать науку и технику. В результате кропотливой эмпирической и дескриптивной работы этих исследователей Наука и Техника (с заглавных букв) как понятия очень высокой степени общности, вобравшие в  себя отвлеченные идеи истины, рациональности, объективности, прогресса и отсылающие к метафизической реальности, предстают перед нами в качестве последовательности человеческих действий и впечатлений, лишенных чего-либо сверхъестественного, метафизического, но  наделенных, по словам Дэвида Юма, сходством, смежностью и причинностью, которые утверждены привычкой, или, по словам Людвига Витгенштейна, семейным сходством, закрепленным коллективными правилами языковых игр. Таким образом, абстракции «Наука» и  «Техника» рассыпаются на  множество конкретных практических (условно «научных» или «технических») ситуаций. Критика и разоблачение философских обобщений относительно науки и техники составляют ядро STS и лежат у истоков дисциплины, если принять за  таковые «сильную программу» в  социологии научного знания Дэвида Блура1, из которой вышли все последующие направления STS. В  программной книге «Знание и социальные представления» Блур именно философию обвиня 1. А также его коллег, прежде всего Барри Барнса.

32

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ет в том, что она, оккупировав поле исследований природы знания, раскрывает по старой и неискоренимой привычке (то есть в соответствии с традиционной философской аргументацией) эту природу через априорные понятия сущности и цели, наделяя тем самым науку сверхъестественными (трансцендентными) характеристиками, которые принимаются на веру и, следовательно, остаются вне научной методологии, избегая проверки опытом2. Однако критика философских обобщений не  свидетельствует об устранении философии, но, напротив, сама требует философского обоснования, и поэтому если она претендует на фундаментальность, то всегда носит философский характер. Юм и Витгенштейн (как и многие другие яркие критики метафизических абстракций) вошли в  историю как философы, что подтверждает ключевую роль философии в истории мысли и прежде всего в  ее «поворотах» (а  тем более «переворотах»), придающих «самому нашему незнанию характер достоинства»3. «Поворот» в социологии науки, осуществленный Дэвидом Блуром, основывался на выраженной философской позиции4. Ее развитие и критическое преодоление определили последующие «повороты» внутри STS и привели к появлению двух наиболее масштабных и влиятельных направлений STS — акторно-сетевой теории (Бруно Латур) и  «третьей волны» (Гарри Коллинз). Хотя критики многократно отмечали противоречивость философской аргументации «сильной программы» (ни одна философская позиция не свободна от противоречий!), имеет смысл выделить в ней в качестве определяющих следующие философские доктрины: эмпиризм («сильная программа» утверждает, что основана на индукции), критицизм (признает недоопределенность теорий фактами, или вне 2. Bloor D. Knowledge and Social Imagery. L.: Routledge, 1976. P. 1–12. 3. Юм Д. Исследование о человеческом разумении. М.: Прогресс, 1995. Гл. 4. Ч. 2. 4. К такому же выводу приходит Финн Коллин: «Сильная программа формально „основана на индукции“… Однако программа заключает в себе альтернативную, запасную аргументацию, которая является чисто философской. В этом заключается нечто ироничное, если принять в расчет намерение программы избавиться от философии» (см.: Collin F. Science Studies as Naturalized Philosophy. Dordrecht: Springer, 2011. P. 63). Эта ирония относится, конечно, не только к «сильной программе» и не только, как считает Коллин, к периоду, когда Блур отступает от эмпирических аргументов и привлекает теорию значения Витгенштейна в поддержку своей позиции. Эта ирония в определенном смысле универсальна. Она относится к любой аргументированной критике философии, которая всегда оказывается не чем иным, как философским же антитезисом.

О л ь г а  С т о л я р о в а

33

шними объектами, воздействующими на  наши органы чувств, и  ищет теоретический компонент в  деятельности коллективного разума), позитивизм (принимает каузальную объяснительную модель естественных наук, прежде всего физики, как универсальную), релятивизм (рассматривает социокультурный контекст в качестве источника объяснения научного знания, как «истинного», так и «ложного»). Акторно-сетевая теория усилила линию критики философских обобщений в отношении науки. С точки зрения Латура, Блур недостаточно радикален в устранении философии из теорий, объясняющих науку и ее развитие. Скрытая приверженность философским догмам, характерная для «сильной программы», приводит к новым сомнительным обобщениям в отношении науки. Задача же состоит в том, чтобы «следовать за акторами», не наделяя их заранее абстрактными значениями, такими как «причина» и «следствие», «внешнее» и «внутреннее», «частное» и «общее», «социальное» и  «природное» и  т. д. Любопытно, однако, что радикальный эмпиризм акторно-сетевой теории не в меньшей, а в гораздо большей степени, чем в случае Блура, подкреплялся тщательно разрабатываемой философской доктриной, которая по  своей масштабности вполне способна претендовать на роль системы, с чем, хотя и в присущей ему ироничной манере, соглашается сам автор теории в статье «Философское саморазоблачение»5. Благодаря оригинальности выбранной перспективы, философской глубине и размаху обобщений (конечно, не будем забывать и о богатейшей риторике и личной харизме Латура) акторно-сетевая теория переросла не только границы STS, но и свои собственные, превратившись в последнее десятилетие в философию «модусов существования»6 — один из центров притяжения новых эмпирических метафизик и объектно-ориентированных онтологий. Если философская эволюция Латура увела его далеко от изначально декларировавшихся интенций «сильной программы» и закрепила за ним звание философа и даже метафизика, то с его основным оппонентом в STS на сегодняшний день, Гарри Коллинзом, дело обстоит несколько иначе. В отличие от Латура, который уже не идентифицирует себя с STS, Коллинз продолжает эмпири 5. Latour B. Coming Out as a Philosopher // Social Studies of Science. 2010. Vol. 40. № 4. P. 599–608. 6. Idem. An Inquiry into Modes of Existence: An Anthropology of the Moderns / C. Porter (trans.). Cambridge, MA: Harvard University Press, 2013.

34

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ческую работу в поле STS, мишенью которой остаются философия и метафизика в общем и, косвенным образом, метафизика Латура. Давний спор с Латуром7, по-видимому, еще не закончен, во всяком случае для Коллинза. После того как Латур, воспарив в метафизические эмпиреи, покинул приземленное поле STS, Коллинза можно считать наиболее сильным игроком на этом поле. Примечательно, что сила его растущего авторитета также заключается в масштабности философских обобщений, а именно в том, что разработанная им теория претендует на роль системы, в которой каждому из действительных и возможных феноменов (объектов) уготовано свое место, а  в  совокупности они образуют (в идеальном пределе — непротиворечивую) онтологию природы и общества. Впрочем, и сам Коллинз все чаще ссылается на философию и употребляет определение «философский» для характеристики собственной работы8. И речь идет не столько о «философском скептицизме», к которому Коллинз охотно обращался и ранее для расчистки исследовательского пространства от всевозможных «идолов»9, сколько о положительной философии.

7. Речь идет о дискуссии 1980-х годов — времени формирования теоретических направлений внутри STS. В ряде полемических статей и откликов Гарри Коллинз и Стив Йерли (Батская школа STS) обвиняют Бруно Латура и Мишеля Каллона (Парижская школа STS) в том, что они возвращаются к онтологизации естественных объектов и артефактов, когда приписывают им силу самостоятельного действия. Латур и Каллон считают, что Коллинз и Йерли сохраняют традиционную, навязанную нам естественно-научной онтологией дихотомию «природы» и «общества», закрепляя за последним активный статус и трактуя «природу» в духе кантовского критицизма как пассивную «вещь-в-себе» (Callon M., Latour B. Don’t Throw the Baby Out with the Bath School! A reply to Collins and Yearley // Science as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: The University of Chicago Press, 1992. P. 343–368; Collins H. M., Yearley S. Epistemological Chicken // Science as Practice and Culture. P. 301–326; Idem. Journey into Space // Science as Practice and Culture. P. 369–389; см. также: Земнухова Л. В. Дискуссия в исследованиях науки и техники (STS) о статусе социологического объяснения // Социологический журнал. 2012. № 1. С. 17–27). 8. См., напр., ряд интервью последних лет с Гарри Коллинзом: Ross G. An Interview with Harry Collins // American Scientist. 2009. Vol. 97. № 5. P. 1–4; Jomisko R. L. Harry’s Code: An Interview with Harry Collins // Nordic Journal of Science and Technology Studies. 2013. Vol. 1. № 1. P. 25–29; Matthews J. N. A. Questions and Answers with Harry Collins // Physics Today. 13.05.2015. URL: http://physicstoday.scitation.org/do/10.1063/PT.5.3023/full. 9. Collins H. M. Changing Order: Replication and Order in Scientific Practice. L.: Sage, 1985. P. 6.

О л ь г а  С т о л я р о в а

35

Самостоятельность теории Коллинз ступил на стезю STS в конце 1970-х годов как один из основателей «эмпирической программы релятивизма» (Empirical Programme of Relativism, EPOR) Батской школы социологии научного знания — школы, которая разделяла основные принципы «сильной программы» Блура, хотя и радикализировала их в направлении эмпиризма и дескриптивизма, настаивая на микросоциологических эмпирических исследованиях лабораторной практики в противоположность слишком абстрактным объяснительным схемам «сильной программы». Коллинз стал участником великого исхода социологов науки в естественно-научные лаборатории, предпринятого энтузиастами нового направления с целью показать, как сильно реальная научная лабораторная работа отличается от  ее философских идеализаций. Результатом «хождения в  лаборатории» стал ряд резонансных публикаций 1980‒1990-х годов (Гарри Коллинз, Бруно Латур, Стив Вулгар, Тревор Пинч, Эндрю Пикеринг, Донна Харауэй и др.), составивших STS репутацию релятивистского, социалконструктивистского, постмодернистского, эмпирического направления исследований, приверженцы которого редуцируют научную рациональность и ее онтологическую основу до спектра контингентных социальных интересов и взаимодействий. В этот период, основываясь на  эмпирическом материале (в  частности, на ситуативных исследованиях работы экспериментальной группы физиков, изучающей эффекты гравитационных волн), Коллинз сформулировал концепцию «регресса экспериментатора» (experimenter’s regress), которая служила иллюстрацией принципа недоопределенности теории фактами, защищаемого «сильной программой». В стандартной, восходящей к логическому позитивизму модели научного знания эксперименту отводится решающая роль для проверки истинности теорий (гипотез), а при наличии соперничающих — для выбора истинной теории. Проблема, показывает Коллинз на конкретных примерах, почерпнутых из case study, состоит в том, что любой экспериментальный результат может быть оспорен как искаженный по причине погрешностей в работе экспериментатора и оборудования. Определить же правильность проведения эксперимента невозможно, не принимая во внимание тот экспериментальный результат, который должен быть получен10. Таким образом, выбор в пользу той или иной научной теории достигается 10. Idem. Son of Seven Sexes: The Social Destruction of a Physical Phenomenon // Social Studies of Science. 1981. Vol. 11. № 1. P. 33–62.

36

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

не за счет эмпирической очевидности экспериментальных данных и, соответственно, не за счет рационально построенной схемы исследования, а благодаря коллективным обсуждениям и договоренностям, в которых определяющую роль играют иррациональные факторы, например желание или нежелание получить конкретный экспериментальный результат. В свою очередь, это желание или нежелание определяется более широким спектром интересов, то есть социальным контекстом, который формирует практические, экономические, общекультурные и философские предпочтения11. Принцип недоопределенности теории фактами и  его многочисленные эмпирические иллюстрации создали для самих социологов науки проблему, которую можно обозначить как своеобразный «регресс социолога науки». Во-первых, социолог науки начинает эмпирическое исследование с  целью развенчать претензии философии на объяснение природы научного знания в абстрактных терминах, а в конце исследования приходит к философии как источнику объяснения развития научного знания. Во-вторых, среди социологов науки довольно быстро наметились серьезные разногласия в отношении обобщений собранного ими эмпирического материала. И хотя все последователи «сильной программы» Блура настаивали на том, что эмпирическое исследование научной практики — основа основ нового направления, но в фундаментальных построениях наиболее ярких представителей STS, которые не ограничивались одной дескрипцией, решающую роль, по-видимому, играл не эмпирический материал, а теоретические (в частности, философские) соображения, что подтверждало эмпирически полученный вывод об «интерпретативной гибкости» (interpretive flexibility) фактов. Вышеупомянутый спор начала 1990-х годов Коллинза с Латуром (Батской школы с Парижской школой) по поводу природы социального — это не что иное, как война интерпретаций, в ходе которой объекты мира переопределяются в зависимости от выбранной концептуальной схемы12. Из этого следует, что социологи науки конструи 11. «Когда дело доходило до выбора [между соперничающими теориями], ученые могли принять 25 различных решений, чтобы понять, на чьей они стороне, и эти решения не вычислялись на основе чистых данных. Напротив, это был выбор, основанный на философских опциях или традициях или социологии предмета» (Koerth-Baker M. The Scientist Who Studies ScientiSTS: An Interview with Harry Collins // Boing Boing. 14.04.2011. URL: http://boingboing.net/2011/04/14/the-scientist-who-st.html). 12. «Спор Коллинза и Латура по сути метафизический и решается только посредством философских аргументов» (Collin F. Op. cit. P. 100).

О л ь г а  С т о л я р о в а

37

руют свои нарративы, объясняющие полученные учеными теоретические результаты, не на основе «чистых данных», а исходя из общих соображений и предпочтений — так же, как действуют ученые, когда конструируют свои. Это означает, что мы получили дважды конструктивистский вывод13, который можно сформулировать так: недоопределенность теории фактами — это факт, который может быть установлен только в рамках определенной теории. Парадоксальным образом этот вывод не является парализующим, но, напротив, открывает возможность преодоления «регресса социолога науки». Посмотрим, как это происходит. Итак, конструктивистский (релятивистский) вывод социологов науки говорит о том, что «чистые данные», полученные учеными в лабораториях посредством опыта, не являются определяющими при выборе научной теории. Теоретический компонент обладает самостоятельностью и накладывается на внешний опыт (в  данном случае не  важно, откуда именно он извлекается — из  социальной или природной реальности; социологи полагают, что из «социальной реальности», которую ученые принимают за «природную»). Признание же независимости теоретического компонента от опыта, то есть от нашего восприятия некоторого состояния дел посредством органов чувств, позволяет нам перейти от конструктивизма к его философскому антиподу — реализму. Действительно, каковы характеристики реализма? Общепринятыми (и базовыми) являются две — постулирование существования некоей реальности (объектов, процессов и т. п.) и ее независимость от нашего восприятия. Теория, которая признана самостоятельной по  отношению к  опыту, удовлетворяет двум этим требованиям. Можно возразить, что независимость от чувственного опыта не означает независимость от субъекта, скажем от его лингвистических и материальных практик, коллективного сознания или коллективного бессознательного, концептуальных и трансцендентальных схем и т. п. Следовательно, социологи науки, постулирующие, что теоретический компонент нашего знания формируется обществом, вряд ли могут быть названы реалистами. Однако нужно иметь в виду, что философы ведут историю реализма с Античности, а именно от сформулированного Платоном положения о существовании общих понятий как независимого от опыта единичных вещей. В этом смыс 13. Вывод соответствует принципу рефлексивности «сильной программы», который утверждает, что ее методология должна быть применима к самой социологии науки.

38

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ле любая доктрина, которая признает независимый от индивидуального чувственного опыта источник формирования общих понятий и, соответственно, несводимость этих понятий к  единичным впечатлениям («чистым данным»), сразу же становится онтологией, то есть учением о реальности, которая на самом деле существует, даже если она оказывается социальной реальностью. И как «регресс экспериментатора» преодолевается за счет метаэмпирического выбора в пользу той или иной теории, так же устраняется и «регресс социолога науки»: посредством онтологического выбора. Надо отдать должное Гарри Коллинзу: он признает необходимость реалистического подхода социологов науки к собственному предмету. Если бы ученые не  были реалистами относительно своего предмета, они не продвинулись бы ни на шаг в его изучении. То же касается и социологов, которым также необходимо убедить внутреннюю и внешнюю аудитории в правильности своих заключений. Правда, Коллинз подчеркивает, что его реализм методологический, а  не  метафизический и  основан на  принципе мета-переключения (meta-alternation), позволяющем социологу чередовать режимы скептицизма и «естественной установки» (реализма), не занимая обе взаимоисключающие позиции одновременно14. Таким образом, Коллинз защищает реализм в модусе, как если бы социальная реальность обладала полнотой реальности, а не реализм относительно объективной истины. Но ссылка на методологическую установку ничего по сути не меняет, ибо конструируемая Коллинзом онтология существует, как если бы она была правомерной онтологией, способной убедить аудиторию в своей истинности. Тем более что, отталкиваясь от социальной реальности, Коллинз постепенно приходит к такой конструкции, которая захватывает и природную реальность.

«Третья волна» исследований науки: экспертиза и онтология Онтологическая интервенция Коллинза, получившая наиболее полное выражение в его книге «Неявное и явное знание»15, приобретает все более отчетливые формы, начиная с так называемой

14. Collins H. M. Changing Order. P. 188. 15. Idem. Tacit and Explicit Knowledge. Chicago: The University of Chicago Press, 2010.

О л ь г а  С т о л я р о в а

39

третьей волны исследований науки16. «Третья волна», инициированная Гарри Коллинзом и его коллегой Робертом Эвансом в начале 2000-х годов, означает возврат к некоторым принципиальным положениям «первой волны», то есть к мертоновской нормативной социологии науки, получившей развитие до релятивистского поворота «сильной программы», которая, соответственно, именуется «второй волной». Смена исследовательской установки с релятивистской на нормативную выражается в «старомодном подходе, спрашивающем об основаниях познания», хотя при этом в фокус исследования помещается не истина, а опыт и экспертиза17. На чем основано признание авторитета экспертизы? Почему заключение специалиста в соответствующих ситуациях имеет для нас гораздо большую ценность, чем мнение случайного прохожего? Почему, в конце концов, заслуживает внимания работа социологов науки и, в  частности, самого Коллинза? Реализм относительно экспертизы и лежащего в ее основе специфического опыта определяет нормативную установку «третьей волны». Дилемма такова: или экспертиза действительно существует, и ее основания (условия возможности) могут быть рационально удостоверены, или ее не существует, и тогда правят бал скептицизм и «регресс социолога науки», любую конструкцию которого можно и нужно деконструировать. Коллинз отдает предпочтение первому и строит реалистическую нормативную теорию экспертизы18. Периодическая таблица экспертиз, разработанная Коллинзом и Эвансом19, представляет экспертизу в качестве иерархически соподчиненных уровней организации опыта, отражающих их усложнение. В основании системы (первый уровень) находится повсеместная экспертиза (ubiquitous expertise). Ею обладают все члены сколь угодно большого сообщества по факту принадлежности к нему, то есть те, чья социализация осуществилась через усвоение естественного языка данного сообщества. Второй уровень представлен экспертизой специалистов (specialist expertise), твердое ядро которой составляет контрибуционная экспертиза (contributory expertise). Контрибуционная экспертиза усваивается через язык ограниченного научного сообщества, который формируется в процессе общих практик и тесно связан с определенны 16. Collins H. M., Evans R. J. The Third Wave of Science Studies: Studies of Expertise and Experience // Social Studies of Science. 2002. Vol. 32. № 2. P. 235–296. 17. Ibid. P. 236. 18. Ibid. P. 237. 19. Idem. Rethinking Expertise. Chicago: The University of Chicago Press, 2007. P. 13–15.

40

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ми телесными навыками (skills). Иными словами, это компетентная деятельность. Например, в сообществе физиков, работающих в  одной лаборатории, носитель контрибуционной экспертизы принимает практическое участие в экспериментальных исследованиях. Экспертиза специалистов также организована иерархически — от твердого ядра контрибуционной экспертизы до низшего уровня. Низшие уровни экспертизы специалистов доступны обширному кругу членов того сообщества, в которое входят и контрибуционные эксперты, — попросту говоря, широкой публике, которая так или иначе получает представление об их деятельности, например через популяризацию научных результатов. Самый низкий уровень экспертизы специалистов — «знание из подставки под пиво» (beer-mat knowledge), далее следуют «популярное понимание» и «знание из первоисточника». Наиболее интересен промежуточный уровень экспертизы специалистов, а именно взаимодействующая экспертиза (interactional expertise). Это переходная форма от экспертов по факту знакомства с феноменом научного знания (то есть неэкспертов в классическом, мертоновском и позитивистском понимании) к контрибуционным экспертам. Она выражает способность усваивать язык контрибуционных экспертов в отсутствие практической компетенции. Коллинз сам является, согласно своей классификации, взаимодействующим экспертом, усвоившим в ходе социологического включенного наблюдения язык сообщества ученых-экспериментаторов без овладения практическими навыками экспериментальной работы физика. Как видно из приведенной классификации, все уровни экспертизы, начиная с повсеместной и заканчивая контрибуционной, связаны между собой посредством языка, который выполняет роль субстрата, иерархически организованного таким образом, что каждый высший уровень с новыми свойствами возникает на основе низшего, включая его в себя. Искусственный язык науки, следовательно, — это высший структурный уровень естественного языка социума, обладающий эмерджентными свойствами. Такая модель, считает Коллинз, снимает жесткую границу между наукой и обществом, которая проводилась в исследованиях науки «первой волны», но сохраняет возможность реалистической трактовки экспертизы, которая не предусматривалась в релятивистской «второй волне», не имевшей инструментов для различения специалиста и неспециалиста. Что же выражает язык и, соответственно, уровни его организации? И правомерно ли вообще задавать такой вопрос? С точки зрения Витгенштейна, на чью философию языка вслед за БлуО л ь г а  С т о л я р о в а

41

ром опирается Коллинз, язык выражает «форму жизни», точнее, «язык — это форма жизни», которая является предельной отсылкой, запрещающей дальнейшие вопросы как метафизические. А что такое форма жизни? Можно ли заменить ее понятием «культура» или «практика»? Какова связь формы жизни с опытом? Если она полностью конвертируется в опыт, а все значения слов жестко привязаны к «чистым данным» чувственного опыта, то иерархически организованная система языка рушится и превращается в линейное накопление опыта без каких бы то ни было эмерджентных свойств и без связующего звена естественного языка, обеспечивающего взаимопроникновение экспертиз. Если же форма жизни, как утверждал Витгенштейн, обладает самостоятельностью по отношению к опыту, то каковы основания этой самостоятельности и, соответственно, экспертизы, которая есть организованный в языке опыт? Иначе говоря, если опыт не может быть полностью формализован (конвертирован в язык), то к чему относится язык, который, как мы помним, является связующим субстратом всех уровней экспертизы? Если язык относится только к формализуемой части опыта, оставляя за «горизонтом событий» то, «о чем следует молчать», взаимопроникновение экспертиз опять-таки оказывается невозможным. Если же язык относится к неформализуемой части опыта, то к чему же он на самом деле относится? Хотя «форма жизни» является предельным понятием и в духе традиции эмпиризма и скептицизма налагает запрет на дальнейшие метафизические отсылки, Коллинз его нарушает, по-видимому, потому, что исповедуемый им реализм относительно экспертизы требует более прочных онтологических оснований. Отметим еще раз, что экспертиза выражает количество и качество опыта. На вершине изображенной Коллинзом иерархии находится контрибуционная экспертиза ученых, которые систематически исследуют физический мир посредством наблюдения (экспериментов, измерений, количественного анализа данных). Онтология, которая может быть рационально построена на основе результатов контрибуционной экспертизы ученых, определяется тавтологией: актуально и потенциально наблюдаемый мир есть то, что актуально и потенциально наблюдаемо. Соответственно, все, что наблюдаемо, обладает физическими свойствами. Свойства физического мира определяются Коллинзом в терминах «струн» (strings) и «сущностей»20. И первые, и вторые выражают количе 20. Collins H. M. Tacit and Explicit Knowledge. P. 15–31.

42

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ство информации на материальном носителе, которая перемещается в пространстве и времени21. С онтологической точки зрения информация есть мера упорядоченности материи, которая может быть выражена математически, например закодирована в двоичной системе счисления. Идеализируя, скажем, что весь физический мир, включая человеческие существа, может быть закодирован в виде логической схемы, то есть конвертирован в биты информационного кода исчерпывающим образом. С эпистемологической точки зрения информация представляет собой сообщение, которое передается посредством ряда сигналов от отправителя получателю. Если получатель (сущность, или объект), изменяясь под воздействием струны, обретает способность реагировать на это изменение, значит, передача информации, или коммуникация, состоялась. Когда люди взаимодействуют друг с  другом и внешними объектами, они непрерывно отправляют и получают информацию физическим способом, то есть в виде чувственно воспринимаемых сигналов/знаков, участвуя тем самым в физической трансформации объектов (струн и сущностей). Знаковый, или сигнальный, аспект языка определяется посредством трансформации струн и, соответственно, принадлежит физическому миру причин и следствий, изучаемому естественными науками. Искусственный язык науки, таким образом, — это универсальный язык кодировки чувственно воспринимаемой реальности, позволяющий эксплицировать опыт, превращая его в явное знание (explicit knowledge), которое при соблюдении определенных физических условий может быть передано алгоритмически (с минимально допустимыми потерями) от отправителя к получателю. Из этого следует, что в принципе все физические процессы можно выразить методами численного моделирования, а все знание о физическом мире является эксплицируемым22. Эта онтология обосновывает контрибуционную экспертизу ученых, которые могут волноваться только о том, что будут в перспективе заменены экспертными компьютерными системами с закодированными знаниями о мире и человеке. Физические свойства таких автоматических систем позволят им увеличивать количество опыта и его обработки, то есть быстрее справляться с трансформацией струн, что оптимизирует процессы познания и экспертные оценки. Искусственный интеллект, создаваемый учеными, — единственное, что может в будущем нарушить их собственный абсолютный ав 21. Коллинз ссылается на теорию информации Клода Шеннона (Ibid. P. 16). 22. Ibid. P. 50.

О л ь г а  С т о л я р о в а

43

торитет, одновременно, впрочем, укрепив его за счет оптимизации научного познания мира. Но  как быть с  взаимодействующей экспертизой, которая основана на естественном языке и разделяет с контрибуционными экспертами не столько синтаксис, сколько семантику, не участвуя в полной мере в трансформации струн? Роль такой экспертизы состоит в том, что она переводит искусственный язык науки на общий для всех уровней экспертизы содержательный язык — естественный язык культуры (общества), и этот перевод не алгоритмический, поскольку он предполагает знание, которое не может быть эксплицировано посредством автоматического замещения структуры физической реальности информационным кодом. Этот перевод представляет собой нелегитимный (с точки зрения концепции линейного накопления опыта) скачкообразный переход от физического мира знаков в область значений. В этом случае линейной физической трансформации струн оказывается недостаточно, потому что при успешной передаче сообщения по каналам связи на  выходе — информация, которая обработана получателем в соответствии с его собственными запросами. Здесь мы имеем дело не  с  информацией в  чистом виде (техническом смысле), а с пониманием языка, семантикой, которая обнаруживает самостоятельность по отношению к алгоритму синтаксиса. Это возможно, полагает Коллинз, потому что естественный язык и взаимодействующая экспертиза укоренены в неявном знании (tacit knowledge). Концепция неявного знания принадлежит Майклу Полани и  указывает на  знание, которое выражает неалгоритмическую природу нашего мышления. Это невербальное или, лучше сказать, до-вербальное знание. Индивид обладает таким знанием изначально, поскольку обладает организмом, который приспосабливается к окружающему миру, подстраиваясь под внешние условия. Эта «способность к приспособлению», способность «видеть», или осознавать, ситуацию в целом и действовать в соответствии с ней (знание-как, совпадающее с  «практической мудростью») опережает речевую артикуляцию и знаковую экспликацию и не нуждается в  них. Потребность в  экспликации возникает на  социальном уровне вместе с необходимостью разделить знание с другими. Социальное, оно же эксплицируемое, знание вторично, основано на индивидуальном знании-как и зависит от него. Философы феноменологической традиции, в частности Хьюберт Дрейфус, с которым полемизирует Коллинз, используют концепцию неявного знания, чтобы подчеркнуть неалгоритмический характер челове44

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ческого телесного присутствия в  мире, обеспечивающего изначальный уровень понимания (знания). Такая позиция для Коллинза неприемлема. Если язык — это форма жизни, то именно в языке, а не в до-вербальных способностях организма нужно искать ключ к пониманию опыта. Принципиальная особенность языка состоит в том, что он одновременно является социальным институтом, социальной практикой или просто практикой, потому что и практика, и словоупотребление всегда социальны, а социум представляет собой практики словоупотребления. Этот вывод соответствует аргументу Витгенштейна о невозможности индивидуального языка, то есть о невозможности языка в  отсутствие правил словоупотребления, которые определяются совместными практиками членов сообщества. Неявное знание для Коллинза — это знание значений словоупотреблений, и оно возникает тогда, когда возникает человеческое сообщество. Это коллективное неявное знание (collective tacit knowledge). Все, что относится к телесному, физическому уровню, принадлежит области актуально или потенциально наблюдаемого и, следовательно, актуально или потенциально эксплицируемого знания. Знаменитый пример Полани — езда на велосипеде — в интерпретации Коллинза относится к потенциально эксплицируемому знанию, потому что мы можем теоретически представить себе (помыслить) машину, способную вычислить и моделировать физиологию процесса — моделировать механические действия, которые составляют этот процесс23. Но мы не можем представить себе машину, которая была бы социализирована, то есть участвовала бы в практиках словоупотребления, потому что правила, которым подчиняются практики словоупотребления, не  алгоритмизируются24. Машины — это автоматы, которые оперируют струнами (синтаксисом), а не значениями. 23. Езда на велосипеде в трафике — это пример коллективного неявного знания, потому что здесь дело не ограничивается физиологией процесса, но зависит от взаимодействия с другими (человеческими) участниками коллективной деятельности (Ibid. P. 121–122). 24. Согласно Витгенштейну (Витгенштейн Л. Философские исследования // Философские работы. Ч. I. М.: Гнозис, 1994), любое правило нуждается в  правиле его применения, и  так до  бесконечности. Если бы применение правила задавалось метаправилом, то применение правила никогда не состоялось бы, но мы видим обратное. Получается, что люди следуют правилам «слепо», обучаясь в процессе социализации делать «одно и то же» применительно к разным обстоятельствам. Однако же эта «слепота» и есть социальность, или социальный (коллективный) разум. В русской народной сказке «Набитый дурак» (Народные русские

О л ь г а  С т о л я р о в а

45

Таким образом, онтология, сконструированная Коллинзом, как он сам ее определяет, — это «социальное картезианство»25. Это разновидность дуализма, которая отличается от дуализма Декарта тем, что помещает сознание (мышление) в коллектив человеческих субъектов26. Сообщения, которые люди отправляют друг другу по каналам информационной связи, помимо знаковой составляющей, обладают значениями, извлеченными из коллективного мышления (коллективных практик словоупотребления), поэтому, когда получатель обрабатывает информацию в  соответствии с собственными запросами и реагирует на нее, отправляя ее следующему получателю, он неизбежно привносит в нее коллективное неявное знание27. На мой взгляд, еще сильнее, чем онтологию Декарта, эта конструкция напоминает трансцендентальный аргумент Канта, направленный на определение условий возможности естественнонаучного познания, которое судит о внешнем мире посредством чувственного опыта. Условием возможности науки Кант полагает априорные формы чувственности и рассудка, которые преобразуют опыт в законы природы. В конструкции Коллинза опыт преобразуется в знание посредством социальных (практических, языковых) категорий, без которых он остается только бессмысленным набором струн. Наукой, которую обосновывал Кант, было математическое естествознание Ньютона. Наукой, которую обосновывает Коллинз, является наука о науке — эмпирические STS, открывшие, что авторитет естественно-научной и технической экспертиз зависит от нередуцируемой коллективности, выраженной в естесказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. М.: Наука, 1984–1985. Т. 3. 1985. С. 130–131) дурак всякий раз бывает бит, потому что никак не может понять, что слова «Носить бы вам — не переносить, возить бы — не перевозить!», которые он должен был по наущению матушки адресовать собирающим урожай мужикам, не подходят похоронной процессии, слова «Канун да свеча!», уместные для похоронной процессии, не годятся для свадьбы и т. д. 25. Collins H. M. Tacit and Explicit Knowledge. P. 125–138. 26. Социальное картезианство направлено, в частности, против концепции давнего оппонента Коллинза — Латура, который помещает мышление в коллектив природно-культурных гибридов. 27. Можно в принципе представить ситуации, когда люди оперируют только струнами, но не значениями. Тогда они выполняют так называемые мимеоморфные действия (mimeomorphic actions) — автоматические, не требующие понимания. Такие действия могут быть имитированы машинами (Ibid. P. 56–58). В сказке про дурака (см. сноску 24) автомат легко заместил бы «запрограммированные» действия дурака, не понимающего смысла ситуации и, соответственно, не реагирующего на изменившийся смысл в новых обстоятельствах.

46

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ственном языке. Условием возможности STS, таким образом, признается естественный язык, который, в отличие от чистых форм чувственности и рассудка, постулируемых Кантом, оказывается содержательным. Его содержательный компонент — это онтология, которая «доопределяет» опыт теоретическими значениями. Конечно, любая онтология может быть эксплицирована, как, например, эксплицирована в  языке онтологическая конструкция Коллинза, доступная читателю на электронном или бумажном носителе, но условие возможности построения (и понимания) онтологии не может быть эксплицировано и потому должно оставаться неявным28. Онтологическая конструкция Коллинза оставляет много нерешенных вопросов. Прежде всего, это традиционный для дуализма вопрос о соотношении двух уровней реальности, в случае Коллинза — физического (синтаксического) уровня струн и уровня значений. Каким образом иерархическая структура опыта и экспертизы, при которой каждый следующий уровень возникает на основе предыдущего, сочетается с  абсолютным разрывом между двумя уровнями реальности — физическим и ментальным? Если все биологические системы являются автоматами, а все физиологические процессы потенциально исчисляемы, то идея развития вообще неприменима к опыту, во всяком случае к его физической стороне. Если же развивается только язык (практики словоупотребления), то за счет каких мистических способностей это происходит? Не обесценивает ли такая точка зрения саму методологию STS (и, косвенно, взаимодействующую экспертизу), которая предполагает непременное эмпирическое присутствие социолога науки в естественно-научной лаборатории для достижения такого уровня понимания научной практики, который необходим для экспертных заключений социолога? Коллинз утверждает, что телесное присутствие взаимодействующего эксперта в изучаемом им сообществе не настолько важно, как усвоение языка. Взаимодействующий эксперт способен усвоить язык контрибуционной экспертизы, пропустив телесную, практическую стадию усвоения

28. Может ли неявное знание быть содержательным? По Канту, условие возможности не может быть содержательным, все содержание нашего знания приходит из опыта, отсюда критика метафизики. Поэтому в отношении конструкции Коллинза возникает вопрос: что мы ищем? Условие возможности эксплицируемого, в частности онтологического, знания? Или онтологию как содержательное условие возможности эксплицируемого знания?

О л ь г а  С т о л я р о в а

47

навыков компетентной деятельности29. Выдвигаемый Коллинзом тезис «минимальной телесности» (minimal embodiment) говорит о  том, что для включения в  то  или иное сообщество индивиду достаточно минимального физиологического аппарата, позволяющего распознавать речь и участвовать в разговоре, остальное компенсируется языком (как семантической системой). Индивид, в достаточной степени овладевший языком сообщества, паразитирует (термин Коллинза) на  коллективной телесности (social embodiment) и коллективных практиках. Он может быть в принципе неотличим от непосредственного участника коллективных практик, если критерием проверки служит язык. Своеобразный тест Тьюринга может быть успешно пройден таким участником«паразитом»30. Непонятно все же: как происходит переход от индивида (носителя тела) к коллективу (носителю значений), если между ними существует метафизический разрыв?

Заключение: роль философии Я  оставляю в  стороне обширную междисциплинарную дискуссию, которая развернулась в последние годы в связи с публикациями Коллинза, и могу лишь отослать читателей к нескольким примерам31. Задача данной статьи состоит не столько в последо 29. Это, соответственно, устраняет первый принцип «сильной программы» социологии научного знания, сформулированный Блуром, — принцип каузального объяснения динамики науки, поскольку натуралистически понятая каузальность принадлежит естественно-научной методологии и остается прерогативой ученых, а не социологов. 30. Ibid. P. 137–138. Новый проект Коллинза  — «имитационные игры»  — основан именно на этой идее и исследует языковую вовлеченность одних сообществ в другие без непосредственной практической интеграции (Collins H. M. et al. The Imitation Game and the Nature of Mixed Methods // Journal of Mixed Methods Research. 2015. December. P. 1–18). 31. Аргументы философов техники феноменологической традиции см. в: Selinger E. Collins’s Incorrect Depiction of Dreyfus’s Critique of Artificial Intelligence // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2008. № 7. P. 301–308. Аргументы со стороны STS см. в: Pinch T. Tacit Knowledge and Realism and Constructivism in the Writings of Harry Collins // Philosophia Scientiae. 2013. Vol. 17. № 3. P. 41–54; Rip A. Constructing Expertise in a Third Wave of Science Studies? // Social Studies of Science. 2003. Vol. 33. № 3. P. 419–434. Аргументы со стороны традиции аналитической философии и прагматизма см. в: Lowney Ch. Ineffable, Tacit, Explicable and Explicit // Tradition and Discovery. 2011. Vol. 38. № 1. P. 18–37. Аргументы со стороны традиции континентальной философии см.: Trubody B. When Tacit is Not Tacit Enough: A Heideggerian Critique of Collins’ “Tacit” Knowledge // Research in Hermeneutics, Phenomenology, and Practical Philosophy. 2013. Vol. V. № 2. P. 315–335. Аргумен-

48

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

вательном разборе аргументов Коллинза и его критиков, сколько в том, чтобы интерпретировать его усилия как философское обоснование STS и  высказать некоторые возникающие соображения. Начиная с критики философских идеализаций относительно науки, дисциплина (совокупность дисциплин) STS обнаружила большой философский потенциал, который, судя по всему, еще далеко не исчерпан. Онтологические (метафизические) дискуссии по поводу природы и общества, инспирированные наиболее яркими представителями STS, прежде всего Латуром и Коллинзом, «перевели» STS с языка эмпирической науки на язык культуры, придав этой дисциплине характер универсальной саморефлексии современного общества. Если в науке теоретический (философский) компонент доопределяет чистые данные опыта, переводя его на  естественный язык культуры, то  в  STS, по-видимому, происходит то же самое. Философия переводит культурные смыслы на язык эмпирического предприятия STS, а его эмпирические открытия — на язык культуры. Соглашаясь с этим, мы не можем, однако, не заметить, что язык современной культуры в очень большой степени совпадает с языком современной науки, выражающим научный и технический опыт. Означает ли это, что именно специфика данного опыта вызывает к жизни то, что может быть определено как онтологический поворот STS? Библиография Витгенштейн Л. Философские исследования // Философские работы. Ч. I. М.: Гнозис, 1994. С. 75–320. Земнухова Л. В. Дискуссия в исследованиях науки и техники (STS) о статусе социологического объяснения // Социологический журнал. 2012. № 1. С. 17–27. Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 тт. М.: Наука, 1984–1985. Т. 3. 1985. Юм Д. Исследование о человеческом разумении. М.: Прогресс, 1995. Bloor D. Knowledge and Social Imagery. L.: Routledge, 1976. Callon M., Latour B. Don’t Throw the Baby Out with the Bath School! A reply to Collins and Yearley // Science as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: The University of Chicago Press, 1992. P. 343–368. Collin F. Science Studies as Naturalized Philosophy. Dordrecht: Springer, 2011.

ты Коллинза и Эванса в ответ на недавние дискуссии см. в: Collins H. M., Evans R. J. Expertise Revisited. Pt. I: Interactional Expertise // Studies in History and Philosophy of Science. 2015. Pt. A 54. P. 113–123, Idem. Expertise Revisited. Pt. II: Contributory Expertise // Studies in History and Philosophy of Science. 2016. Pt. A 56. P. 103–110.

О л ь г а  С т о л я р о в а

49

Collins H. M. Changing Order: Replication and Order in Scientific Practice. L.: Sage, 1985. Collins H. M. Son of Seven Sexes: The Social Destruction of a Physical Phenomenon // Social Studies of Science. 1981. Vol. 11. № 1. P. 33–62. Collins H. M. Tacit and Explicit Knowledge. Chicago: The University of Chicago Press, 2010. Collins H. M., Evans R. J. Expertise Revisited. Pt. I: Interactional Expertise // Studies in History and Philosophy of Science. 2015. Pt. A 54. P. 113–123. Collins H. M., Evans R. J. Expertise Revisited. Pt. II: Contributory Expertise // Studies in History and Philosophy of Science. 2016. Pt. A 56. P. 103–110. Collins H. M., Evans R. J. Rethinking Expertise. Chicago: The University of Chicago Press, 2007. P. 13–15. Collins H. M., Evans R. J. The Third Wave of Science Studies: Studies of Expertise and Experience // Social Studies of Science. 2002. Vol. 32. № 2. P. 235–296. Collins H. M., Evans R. J., Weinel M., Lyttleton-Smith J., Bartlett A., Hall M. The Imitation Game and the Nature of Mixed Methods // Journal of Mixed Methods Research. 2015. December. P. 1–18. Collins H. M., Yearley S. Epistemological Chicken // Science as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: The University of Chicago Press, 1992. P. 301–326. Collins H. M., Yearley S. Journey into Space // Science as Practice and Culture / A. Pickering (ed.). Chicago: The University of Chicago Press, 1992. P. 369–389. Jomisko R. L. Harry’s Code: An Interview with Harry Collins // Nordic Journal of Science and Technology Studies. 2013. Vol. 1. № 1. P. 25–29. Koerth-Baker M. The Scientist Who Studies ScientiSTS: An Interview with Harry Collins // Boing Boing. 14.04.2011. URL: http://boingboing.net/2011/04/14/ the-scientist-who-st.html. Latour B. An Inquiry into Modes of Existence: An Anthropology of the Moderns. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2013. Latour B. Coming Out as a Philosopher // Social Studies of Science. 2010. Vol. 40. № 4. P. 599–608. Lowney Ch. Ineffable, Tacit, Explicable and Explicit // Tradition and Discovery. 2011. Vol. 38. № 1. P. 18–37. Matthews J. N. A. Questions and Answers with Harry Collins // Physics Today. 13.05.2015. URL: http://physicstoday.scitation.org/do/10.1063/PT.5.3023/full. Pinch T. Tacit Knowledge and Realism and Constructivism in the Writings of Harry Collins // Philosophia Scientiae. 2013. Vol. 17. № 3. P. 41–54. Rip A. Constructing Expertise in a Third Wave of Science Studies? // Social Studies of Science. 2003. Vol. 33. № 3. P. 419–434. Ross G. An Interview with Harry Collins // American Scientist. 2009. Vol. 97. № 5. P. 1–4. Selinger E. Collins’s Incorrect Depiction of Dreyfus’s Critique of Artificial Intelligence // Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2008. № 7. P. 301–308. Trubody B. When Tacit is Not Tacit Enough: A Heideggerian Critique of Collins’ “Tacit” Knowledge // Research in Hermeneutics, Phenomenology, and Practical Philosophy. 2013. Vol. V. № 2. P. 315–335.

50

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

THE THIRD WAVE OF SCIENCE STUDIES AS A PHILOSOPHICAL JUSTIFICATION FOR STS Olga Stoliarova. Senior Researcher, Social Epistemology Sector, [email protected]. Institute of Philosophy, Russian Academy of Science, 12/1 Goncharnaya str., 109240 Moscow, Russia. Keywords: science and technology studies; sociology of scientific knowledge; third wave of science studies; philosophy of science; ontology; epistemology; experience; expertise; language; form of life; tacit knowledge; information. The principle of reflexivity is a stumbling block for David Bloor’s “strong program” in the sociology of scientific knowledge — the program that gave rise to alternative projects in the field called science and technology studies (STS). The principle of reflexivity would require that the empirical sociology of scientific knowledge must itself be subject to the same kind of causal, impartial, and symmetrical investigation that empirical sociology applies to the natural sciences. However, applying reflexivity to empirical sociology would mean that sociologists of science fall into the trap of the “interpretive flexibility of facts” just as natural scientists do when they try to build theories upon facts, as the empirical sociology of scientific knowledge has discovered. Is there a way to overcome this regression in the empirical sociology of knowledge? Yes, but it lies in the philosophical rather than the empirical plane. However, the philosophical “plane” is not flat, because philosophy is accustomed to inquiring into its own foundations. In the case of STS, this inquiry takes us back to the empirical “plane,” which is also not flat because it requires philosophical reflection and philosophical ontology. This article considers the attempt by Harry Collins to bypass the principle of reflexivity by turning to philosophical ontology, a manoeuver that the empirical sociology of science would deem “illegal.” The “third wave of science studies” proposed by Collins is interpreted as a philosophical justification for STS. It is argued that Collins formulates an ontology of nature and society, which underlies his proposed concepts of “interactional expertise” and “tacit knowledge” — keys to understanding the methodology of third-wave STS. Collins’ ontology begins by questioning the reality of expert knowledge and ends (to date) with a “social Cartesianism” that asserts a dualism between the physical and the mental (or social). DOI : 10.22394/0869-5377-2018-5-31-50

References Bloor D. Knowledge and Social Imagery, London, Routledge, 1976. Callon M., Latour B. Don’t Throw the Baby Out with the Bath School! A reply to Collins and Yearley. Science as Practice and Culture (ed. A. Pickering), Chicago, The University of Chicago Press, 1992, pp. 343–368. Collin F. Science Studies as Naturalized Philosophy, Dordrecht, Springer, 2011. Collins H. M. Changing Order: Replication and Order in Scientific Practice, London, Sage, 1985. Collins H. M. Son of Seven Sexes: The Social Destruction of a Physical Phenomenon. Social Studies of Science, 1981, vol. 11, no. 1, pp. 33–62. Collins H. M. Tacit and Explicit Knowledge, Chicago, The University of Chicago Press, 2010.

О л ь г а  С т о л я р о в а

51

Collins H. M., Evans R. J. Expertise Revisited. Pt. I: Interactional Expertise. Studies in History and Philosophy of Science, 2015, pt. A 54, pp. 113–123. Collins H. M., Evans R. J. Expertise Revisited. Pt. II: Contributory Expertise. Studies in History and Philosophy of Science, 2016, pt. A 56, pp. 103–110. Collins H. M., Evans R. J. Rethinking Expertise, Chicago, The University of Chicago Press, 2007, pp. 13–15. Collins H. M., Evans R. J. The Third Wave of Science Studies: Studies of Expertise and Experience. Social Studies of Science, 2002, vol. 32, no. 2, pp. 235–296. Collins H. M., Evans R. J., Weinel M., Lyttleton-Smith J., Bartlett A., Hall M. The Imitation Game and the Nature of Mixed Methods. Journal of Mixed Methods Research, 2015, December, pp. 1–18. Collins H. M., Yearley S. Epistemological Chicken. Science as Practice and Culture (ed. A. Pickering), Chicago, The University of Chicago Press, 1992, pp. 301–326. Collins H. M., Yearley S. Journey into Space. Science as Practice and Culture (ed. A. Pickering), Chicago, The University of Chicago Press, 1992, pp. 369–389. Hume D. Issledovanie o chelovecheskom razumenii [An Enquiry Concerning Human Understanding], Moscow, Progress, 1995. Jomisko R. L. Harry’s Code: An Interview with Harry Collins. Nordic Journal of Science and Technology Studies, 2013, vol. 1, no. 1, pp. 25–29. Koerth-Baker M. The Scientist Who Studies ScientiSTS: An Interview with Harry Collins. Boing Boing, April 14, 2011. Available at: http://boingboing. net/2011/04/14/the-scientist-who-st.html. Latour B. An Inquiry into Modes of Existence: An Anthropology of the Moderns, Cambridge, MA, Harvard University Press, 2013. Latour B. Coming Out as a Philosopher. Social Studies of Science, 2010, vol. 40, no. 4, pp. 599–608. Lowney Ch. Ineffable, Tacit, Explicable and Explicit. Tradition and Discovery, 2011, vol. 38, no. 1, pp. 18–37. Matthews J. N. A. Questions and Answers with Harry Collins. Physics Today, May 13, 2015. Available at: http://physicstoday.scitation.org/do/10.1063/PT.5.3023/full. Narodnye russkie skazki A. N. Afanas’eva: V 3 tt. [Russian Folk Tales of A. N. Afanasyev: In 3 vols], Moscow, Nauka, 1984–1985, vol. 3. Pinch T. Tacit Knowledge and Realism and Constructivism in the Writings of Harry Collins. Philosophia Scientiae, 2013, vol. 17, no. 3, pp. 41–54. Rip A. Constructing Expertise in a Third Wave of Science Studies? Social Studies of Science, 2003, vol. 33, no. 3, pp. 419–434. Ross G. An Interview with Harry Collins. American Scientist, 2009, vol. 97, no. 5, pp. 1–4. Selinger E. Collins’s Incorrect Depiction of Dreyfus’s Critique of Artificial Intelligence. Phenomenology and the Cognitive Sciences, 2008, no. 7, pp. 301–308. Trubody B. When Tacit is Not Tacit Enough: A Heideggerian Critique of Collins’ “Tacit” Knowledge. Research in Hermeneutics, Phenomenology, and Practical Philosophy, 2013, vol. V, no. 2, pp. 315–335. Wittgenstein L. Filosofskie issledovaniia [Philosophische Untersuchungen]. Filosofskie raboty. Ch. I [Philosophical Works. Pt. 1], Moscow, Gnozis, 1994, pp. 75–320. Zemnukhova L. V. Diskussiia v issledovaniiakh nauki i tekhniki (STS) o statuse sotsiologicheskogo ob”iasneniia [Discussion in Science and Technology Studies (STS) about Status of Sociological Explanation]. Sotsiologicheskii zhurnal [Sociological Journal], 2012, no. 1, pp. 17–27.

52

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Погружаясь в магму: как подходить к исследованию разногласий с помощью акторно-сетевой теории Томмазо Вентурини

Научный сотрудник в области перспективных исследований, Высшая нормальная школа Лиона (ENS Lyon); Национальный институт исследований в области информатики и автоматики (INRIA). Адрес: 15 parvis René Descartes, 69342 Lyon, France. E-mail: [email protected].

Ключевые слова: акторно-сетевая теория; картография разногласий; методы наблюдения; общественное понимание науки; репрезентации науки; научные разногласия; исследования науки и технологий. Картография разногласий — это набор методов исследования и визуализации проблем. Она была разработана Бруно Латуром в качестве дидактического варианта АСТ для того, чтобы обучать студентов колледжа исследованию современных дебатов в области науки и техники. Однако цели и интерес такой картографии выходят за рамки ее дидактического происхождения. Картография разногласий была задумана как инструмент для работы с возрастающей гибридизацией, как попытка следовать за спорами, когда они пересекают дисциплинарные границы. Она должна быть готова вывести свое исследование далеко за пределы социологии, и не только в область смежных гуманитарных наук, но также и к более далеким от нее естественным наукам. Согласно картографии разногласий, точка зрения исследователя не может не быть предвзятой. Некоторые перспективы могут открывать более широкую и ясную панораму

социальных ландшафтов, но любому наблюдению никуда не деться от своего истока. Объективность может быть достигнута только за счет увеличения числа точек наблюдения. Чем более многочисленными и предвзятыми окажутся перспективы, из которых рассматривается явление, тем более объективным и беспристрастным будет наблюдение за ним. После того как она была принята на вооружение и получила развитие в ряде университетов США и Европы, картография разногласий стала полноценным исследовательским методом, хотя, к сожалению, материалов по ней не хватает. Чтобы заполнить эту лакуну, мы, опираясь на свой опыт работы в качестве помощника преподавателя у Латура, представим некоторые инструменты из набора социального картографа. В частности, на этих страницах мы сосредоточимся на методе исследования, оставив обсуждение инструментов визуализации до следующего раза.

53

1. Предупреждение: картография разногласий не сделает вашу жизнь проще

К

А Р Т О Г РАФИ Я разногласий — это использование разработанных инструментов наблюдения и описания социальных дебатов, преимущественно по вопросам науки и техники. Начало ей положил Бруно Латур1 во время работы в Горной школе в Париже (École des Mines de Paris) около двенадцати лет назад, и в настоящее время она преподается в нескольких европейских и  американских университетах2. Кроме того, некоторое время назад картография разногласий стала предметом внимания финансируемого Европейским союзом консорциума MACOSPOL (Mapping Controversies On Science for POLitics, «Картографирование разногласий в науке для политики»), объединяющего восемь европейских университетов и исследовательских центров3. Перевод с английского Екатерины Зотовой по изданию: © Venturini T. Diving in Magma: How to Explore Controversies with Actor-Network Theory // Public Understanding of Science. 2010. Vol. 19. № 3. P. 258–273. Публикуется с любезного разрешения автора. 1. Конечно, Бруно Латур — не единственный ученый, который стал исследовать разногласия и заметил их потенциальную ценность для исследований науки и техники (обзор исследований разногласий в науке и технике см. в: Pinch T., Leuenberger C. Researching Scientific Controversies: The S&TS Perspective // Proceedings of EASTS Conference “Science Controversy and Democracy”. National Taiwan University, 2006. 3–5 August). В то же время именно Латур превратил картографию разногласий в полноценный дидактический и исследовательский метод, поэтому далее мы будем многократно ссылаться на его работы и идеи. 2. В том числе Институт политических наук и Горная школа в Париже, Массачусетский технологический институт, Федеральная политехническая школа в Лозанне (EPFL), Манчестерский университет и др. 3. Как читатели могли с легкостью заметить, картография разногласий — это коллективное предприятие, подпитываемое работой широкого сообщества исследователей. Эта статья не была бы возможной без поддержки такого сообщества и, в частности, без поддержки команды исследователей разногласий Национального фонда политических наук Парижа (Бруно Латур, Николя Бенвеню, Кристель Грамалья, Брайс Лоран, Матье Жакоми, Аксель Мёнье, Валери Пиэ).

54

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

С самого начала картография разногласий некоторым образом служила обучающей версией акторно-сетевой теории (АСТ). Как и АСТ, она представляет собой метод «жить, изучать и практиковаться в сложностях конфликта»4. Но, в отличие от АСТ, она позволяет избежать некоторых концептуальных сложностей, что делает ее более доступной для студентов. С небольшими оговорками мы можем описать картографию разногласий как практическую часть АСТ, лишенную всех теоретических тонкостей5. Таким образом, картография разногласий может оказаться привлекательной для тех, кто интересуется АСТ, но хотел бы оставаться в стороне от концептуальных проблем. На  первый взгляд картография разногласий соответствует этим ожиданиям. Когда Латура на лекциях просят изложить инструкции к его картографии, он отвечает, пожав плечами: «Просто посмотрите на разногласие и скажите, что видите». Это гладкое определение часто воспринимается с долей скептицизма, и не без оснований. Если картография Латура не является ничем, кроме «наблюдения и описания», то в сторону отставляется не только АСТ, но и во многом любая социальная теория, как и любая социальная методология. И действительно, как бы подозрительно это ни выглядело, картографирование разногласий не несет никаких концептуальных допущений и не требует никаких методологических протоколов. Не существует никаких определений, которые нужно учить, предпосылок, которые нельзя нарушать, гипотез, которые нужно доказывать, процедур, которым нужно следовать, корреляций, которые необходимо установить6. Подобно животным, родившимся в зоопарке и отпущенным на волю, студенты, занимающиеся проектом картографии, испытывают одновременно замешательство и эйфорию. 4. Actor Network Theory and After / J. Law, J. Hassard (eds). Oxford: Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. P. 12. 5. Скажем, чтобы не оставалось никаких сомнений: картография разногласий и акторно-сетевая теория не образуют двух разных подходов. Наоборот, это два разных способа выражения одних и тех же идей по поводу коллективного существования: АСТ более формальна, в то время как социальное картографирование — более практическое. Но они исходят из одних и тех же принципов. Чтобы лучше понять взаимоотношения между АСТ и картографией разногласий, подумайте, к примеру, над различием между обучением фотографической композиции по учебнику и через собственно фотографирование. 6. Мы ни в коем случае не считаем, что необходимо отбросить весь этот почтенный исследовательский реквизит. Мы говорим, что его использование необязательно для социальных картографов (подробности см. ниже).

Т о м м а з о  В е н т у р и н и

55

Хотя эйфория обычно длится недолго. И  во  многом именно благодаря или, лучше сказать, по причине своего теоретического и методологического минимализма картография разногласий отнюдь не подарок. Вовсе не являясь облегченной версией АСТ, картография разногласий не менее сложна и запутанна7. То, что теоретически выглядит как наиболее простое задание, на практике оказывается сложнейшим испытанием. «Просто наблюдайте и описывайте разногласия» — что может быть легче? Есть только две маленькие проблемы: «просто» и «разногласия». Те, кто ищет готового руководства для ведения исследований, будут разочарованы. Комбинация «просто» и «разногласий» делает социальную картографию такой же сложной, как АСТ. Вот почему мы решили начать эту статью с предупреждения: в отличие от большинства исследовательских техник, картография разногласий никогда не предназначалась для упрощения исследований, наоборот, она должна была их затруднить и замедлить. Помещенные между словами «просто» и «разногласия» элементарные операции (такие как наблюдение и описание) становятся в высшей степени проблемными. Документируя социальные разногласия, мы не можем предложить ничего, кроме длинного списка сложностей — настолько длинного, что мы фактически решили разбить его на две статьи. Далее мы покажем, как слова «просто» и «разногласия» превращают лишенное, казалось бы, затруднений наблюдение в большую проблему. В следующей работе мы сфокусируемся на описании, показывая, каким образом картография разногласий усложняет его до невозможности. На самом деле различие, которое мы проводим между наблюдением и описанием, во многом искусственно. Для большей ясности мы пытаемся разделить два измерения, которые фактически тесно переплетаются друг с другом. Но данное различие следует сохранять, чтобы не путать задачу развертывания сложности разногласий (данная статья) с задачей упорядочивания сложности разногласий (следующая статья). 7. «Вы полагаете, что описание является чем-то простым? Должно быть, вы путаете описание с чередой клише. На каждую сотню книг комментариев, аргументов, глосс приходится только одна с описанием. Описывать, быть внимательным к конкретным положениям дел, подбирать единственно адекватное изложение данной ситуации — лично я всегда находил это чрезвычайно трудным» (Latour B. On Using ANT for Studying Information Systems: A (Somewhat) Socratic Dialogue // The Social Study of Information and Communication Study / C. Avgerou et al. (eds). Oxford: Oxford University Press, 2004. P. 64).

56

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

2. Три значения «просто» Когда Бруно Латур предлагал своим студентам «просто наблюдать» коллективную жизнь, он использовал слово «просто» не ради усиления. Как это обычно и бывает в дискурсе Латура, самое незначительное слово несет в себе самый большой смысл. В этом случае обычное наречие несет как минимум три важных следствия для практики социальной науки. Первое следствие «просто» заключается в  том, что, как уже сказано во  введении, социальная картография не  требует какой-то специальной теории или методологии8. Это заявление нуждается в пояснении: «просто наблюдайте» не означает, что исследователям запрещено использовать определенные теории и методологии. Наоборот, за счет того, что ни одно из специальных философских направлений или процедур не навязывается, картография разногласий призывает пользоваться любыми имеющимися инструментами наблюдения, а также их всевозможными сочетаниями. Как минимум на  первых ступенях своего исследования картографы должны приложить все усилия, чтобы остаться настолько открытыми, насколько это возможно. Источником их понятий и протоколов должно стать удивление и любопытство, а не наоборот9. Второе следствие «просто» заключается в  том, что исследователи не  могут претендовать на  беспристрастность лишь потому, что они придерживаются некоторого теоретического или методологического направления. Согласно картографии разногласий, точка зрения исследователя не может не быть предвзятой. Некоторые перспективы могут открывать более широкую и ясную панораму социальных ландшафтов, но любому наблю 8. Говоря о «теориях и методологиях», мы подразумеваем формальные требования и протоколы, разработанные в социальных науках. Мы не имеем в виду когнитивные структуры и предрассудки, которые присутствуют в каждом возможном наблюдении. Наблюдение нельзя отделить от такой предвзятости, и именно поэтому так важно разнообразие точек зрения (см. второе значение слова «просто»). 9. Гораздо проще постулировать необходимость отдать приоритет наблюдению, чем действительно сделать это. Большинство теоретических затруднений АСТ были введены для того, чтобы убедить социологов меньше доверять понятиям и протоколам, которым их обучили. Поэтому определять картографию разногласий как «АСТ, лишенную всех теоретических тонкостей», было бы не совсем точно. Картографию разногласий лучше определять как практику АСТ, в которой преодолены все теоретические и методологические возражения.

Т о м м а з о  В е н т у р и н и

57

дению никуда не деться от своего истока. Объективность достигается только за счет увеличения числа точек наблюдения. Чем более многочисленными и  предвзятыми окажутся перспективы, из  которых рассматривается явление, тем более объективным и беспристрастным будет наблюдение за ним10. Именно поэтому картография разногласий отказывается придерживаться какого-либо одного философского направления или протокола и вместо этого побуждает исследователя к методологической неразборчивости. Третье следствие «просто» состоит в том, что исследователи должны пересмотреть свое отношение к предмету изучения. Картография разногласий включает в себя идею, что участники социального явления могут быть не менее информированными, чем исследователи. В  конце концов, акторы постоянно погружены в  проблемы, к  которым исследователи обращаются лишь ограниченный период времени, причем извне. Отказываться от наблюдений и идей самих акторов только потому, что они не базируются на научной теории или методологии, мягко говоря, самонадеянно11. Социальные картографы должны глубоко уважать акторов, за  которыми наблюдают12. Им необходимо достаточное смирение, чтобы признать, что в случае религии нет лучшего эксперта, чем сами верующие; в случае искусства никто не может знать больше, чем художники, критики, арт-дилеры или директора музеев; а когда речь идет о болезни, доктора, сиделки, пациенты и микробы оказываются более осведомленными, чем социологи. 10. Латур называет «объективностью второго порядка» попытку рассмотреть столько субъективности, сколько возможно. В отличие от объективности первого порядка, которая определяет ситуацию коллективного согласия, объективность второго порядка достигается за счет раскрытия всей степени несогласия акторов и, таким образом, типична для сред, в которых существуют разногласия. 11. Конечно, это справедливо не только для социальных, но и для естественных наук. Чтобы увидеть, как может быть испорчено исследование из-за неспособности учитывать компетенцию акторов, см. спор о выбросах радиации в Чернобыле, описанный Брайаном Винном (Wynne B. Misunderstood Misunderstandings: Social Identities and Public Uptake of Science // Public Understanding of Science. 1992. Vol. 1. № 3. P. 281–304). 12. Говоря словами Латура, «акторы знают, что делают, и мы должны узнать от  них не  только, что они делают, но  и  как и  почему они это делают. Это нам, социальным ученым, не хватает знания о том, что они делают… ACT — это способ делегитимации невероятных претензий социологов» (Латур Б. АСТ: вопрос об отзыве // Логос. 2017. Т. 27. № 1. С. 207).

58

Л О Г О С   ·   Т ОМ 2 8   ·   # 5   ·   2 0 1 8

Давайте еще раз перечислим следствия «просто», показав, как они конституируют три заповеди наблюдения, согласно картографии разногласий: 1) вы не должны ограничивать свое наблюдение какой-либо одной теорией или методологией; 2) вы должны вести наблюдения из максимального числа возможных точек наблюдения; 3) вы должны больше прислушиваться к голосам акторов, чем к своим собственным допущениям. Если помнить о  трех значениях «просто», это также поможет не  ошибиться в  толковании рекомендации Латура. «Просто наблюдайте» не  имеет ничего общего с  мифом неопосредованного наблюдения. Лишившись защиты концепций и протоколов, наблюдение отнюдь не становится чище. Наоборот, в него начинают свободно проникать всевозможные помехи и  примеси. Научное знание, отнюдь не  являющееся чистой субстанцией, выделенной из коллективного хаоса, — результат максимально возможного числа загрязнений13. В этом и заключается урок «просто»: инструменты наблюдения оказываются тем более ценными, чем больше они позволяют наблюдаемому взаимодействовать с наблюдателями14. Читателям пора осознать, почему концептуальный и процедурный минимализм картографии разногласий не сможет облегчить им жизнь. Если Латур приклеил «просто» к «наблюдать», то это было сделано, чтобы студенты не  сводили исследование к  какой-то одной теории или методологии. В картографии разногласий все концепты и все протоколы заслуживают внимания, особенно если они исходят от самих акторов. Если от любых коротких путей пришлось отказаться, наблюдение вынуждено быть таким же многообразным и сложным, как и его предметы.

13. Призывая к тому, чтобы в социологических исследованиях принималось и признавалось как можно больше примесей, Латур предлагает рефлексивное применение идей, которые он развивал, изучая естественные науки. См., напр., обсуждение Латуром «Кровообращения в науке» в: Idem. Pandora’s Hope: Essays on the Reality of Science Studies. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999. P. 80–112. 14. См. работы Изабеллы Стенгерс на тему космополитики науки, в частности: Stengers I. The Invention of Modern Science. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2000.

Т о м м а з о  В е н т у р и н и

59

3. В чем разногласие? Очевидно, что разногласия — это наиболее сложный феномен, который можно наблюдать в коллективной жизни. В документах MACOSPOL они определяются следующим образом: Слово «разногласия» относится здесь к любому элементу науки и технологии, который до сих пор не стабилизирован, не замкнулся и не образовал «черный ящик»… мы используем его как общий термин для описания разделяемой неопределенности15.

Если оставить в  стороне отсылки к  науке и  технологии (которые мы обсудим позднее), то определение оказывается достаточно прямолинейным: разногласия — это ситуации, в которых акторы не соглашаются (точнее, соглашаются с тем, что несогласны). Само понятие несогласия следует воспринимать в самом широком смысле: разногласия начинаются, когда акторы понимают, что не могут игнорировать друг друга, и заканчиваются, когда они вырабатывают устойчивый компромисс для совместного существования. Все, что находится между этими двумя крайностями, можно назвать разногласием16. Возьмем, к  примеру, разногласие, касающееся глобального потепления. Все началось как специализированный спор между климатологами, который за несколько десятков лет разросся настолько, что стал включать в себя огромное количество научных дисциплин, промышленные лобби, международные институты, общественные движения, экосистемы, природные виды, биологические сети, геофизические и атмосферные явления. Несколько лет назад никто не разглядел бы связи между автомобилями и ледниками. Сегодня мы знаем, что они могут занимать противоположные позиции на климатической шахматной доске, так же как кондиционирование воздуха и  полярные медведи, уровень воды в Мировом океане и экономический рост, самолеты и зерновые культуры. Из-за внешне простого вопроса о земной температуре («Повышается ли она?») проблемы растут как снежный 15. Macospol. Consortium Agreement Annex I // Unpublished document submitted to the European Union. 05.11.2007. P. 6. Курсив оригинала. 16. Мы хорошо понимаем, что наше определение разногласия очень размыто. Как заметят читатели, картография разногласий заинтересована не столько в том, чтобы строго определять свой объект, сколько в том, чтобы показать, что она может плодотворно применяться к самому широкому набору социальных явлений.

60

Л О Г О С   ·   Т ОМ 2 8   ·   # 5   ·   2 0 1 8

ком. Как должна измеряться температура? Являются ли вариации уникальными? Каковы причины потепления? Каковы последствия изменения климата? Должны ли мы волноваться из-за роста температуры? Можем ли мы замедлить или обратить вспять тенденции изменения температуры? Во  что мы должны вкладываться — в смягчение эффектов глобального потепления или в адаптацию к ним? Не все споры настолько динамичны, как спор о глобальном потеплении, и лишь немногие получают столь же широкую огласку у мировой общественности. Тем не менее некоторые черты дебатов по поводу изменения климатических условий характерны для всех социальных разногласий. 1. Разногласия включают в себя все виды акторов, не только людей и человеческие группы, но также природные и биологические элементы, промышленные продукты и произведения искусства, экономические и прочие институты, научные и технические артефакты и т. д. Конечно, это не означает, что все акторы равны или что они действуют сходным образом. Мигрирующие виды бабочек и средства передвижения на водородном топливе обитают в несоизмеримых мирах, однако в дискуссии о глобальном потеплении они могут оказаться на одной стороне баррикады. Разногласия — это место, где формируются наиболее разнородные отношения17. Биологическое разнообразие как экономический актив, международная квота на  выбросы углекислого газа, межправительственные научные группы — споры о глобальном потеплении по ходу своего развития без устали порождают все новые химеры. Каждое разногласие функционирует как «форум гибридов», пространство конфликтов и переговоров между акторами, которые в любом другом случае благополучно игнорировали бы друг друга18. В конце концов, где, как не на дебатах по глобальному потепле 17. Набор разнородных сборок в спорных ситуациях был убедительно описан Джоном Ло (Law J. Technology and Heterogeneous Engineering: The Case of Portuguese Expansion // The Social Construction of Technological Systems / W. E. Bijker et al. (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 1989. P. 111–134; перевод главы опубликован в настоящем номере «Логоса»). 18. О понятии «гибридного форума» см.: Callon M., Rip A. Humains, non-humains: morale d’une coexistence // La Terre Outragée. Les Experts sont Formel! / J. Theys, B. Kalaoram (eds). P.: Autrement, 1992. P. 148. «Внутри гибридных форумов сети альянсов… могут возникать и исчезать в зависимости от проблем и от аргументов участников. Это форумы, потому что они состоят из дискутирующих акторов и в любой момент к ним могут присоединяться новые акторы. Они гибридные, так как акторы, проблемы и мобилизуемые ресурсы гетерогенны».

Т о м м а з о  В е н т у р и н и

61

нию, могли встретиться коралловые рифы и фабрики по переработке отходов? 2. Разногласия отображают социальное в  его наиболее динамичной форме. Здесь могут образовываться неожиданные альянсы самых разных сущностей; более того, социальные общности, казавшиеся нерушимыми, внезапно распадаются на множество конфликтующих частей. Пока бабочки и водород внезапно оказываются записанными в одну и ту же коалицию, внешне стабильные и определенные сущности, такие как «континентальный климат» или «двигатель внутреннего сгорания», лопаются под давлением внутренних оппозиций. В разногласиях ни одно природное или техническое объединение не может считаться само собой разумеющимся. Рассмотрим самолеты: за последние пятьдесят лет все мы смирились с тем, что реактивный двигатель стал неотъемлемым компонентом современного воздушного судна. Мы можем поспорить насчет бизнес-стратегий по снижению издержек, устойчивого развития авиалиний, экспансии самолетов по отношению к  поездам, но  мы все согласны, что современный самолет имеет реактивный двигатель. Сегодня из-за  осознания последствий для углеродного следа все больше производителей возвращаются к устаревшим пропеллерам как к более экологичной альтернативе. Спор о глобальном потеплении добрался даже до черного ящика самолетостроения. Возьмите любое разногласие, и  вы увидите ясную иллюстрацию роли дефиса в  акторносетевой теории. В разногласиях любой актор может распасться в свободную сеть и любая сеть, сколь угодно разнородная, может сгуститься и функционировать как актор19. 3. Разногласия способны сопротивляться упрощениям. По определению споры — это ситуации, в  которых отвергаются старые упрощения, а новые еще только предстоит принять или установить. В разногласиях акторы имеют тенденцию быть несогласными практически во всем, включая само их несогласие. Именно поэтому так сложно разрешить проблемы — их невозможно свести 19. Само понятие актора-сети было разработано Мишелем Каллоном (Callon M. Society in the Making: The Study of Technology as a Tool for Sociological Analysis // The Social Construction of Technological Systems. P. 93) как попытка описать непрерывные ассоциации и диссоциации акторов и сетей, находящихся в разногласиях: «…сеть акторов не стоит… путать с сетью, соединяющей некоторым предсказуемым образом элементы, которые четко определены и стабильны, ибо любые сущности, из которых они состоят, будь то природные или социальные, в любой момент могут переопределить свою идентичность и взаимоотношения».

62

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

к одному вопросу, который бы их резюмировал. Задайте простой вопрос «Повышается ли температура в мире?», и акторы незамедлительно начнут спорить о том, что значит «мир» (некоторая область мира? в среднем по миру? на поверхности Земли или в атмосфере? в городских, сельских или неокультуренных районах?), что значит «температура» (как измеряется температура? какие для этого используются инструменты? какую температурную шкалу мы должны рассматривать?) и что значит «повышается» (температура увеличивается или колеблется? на каком временном отрезке мы должны оценивать изменения? могут ли прошлые тенденции предсказать настоящие или их эволюцию в будущем?). Сложность разногласия не только в том, что акторы не могут сойтись в ответах на вопросы, но в том, что они не могут прийти к согласию даже относительно вопросов. 4. Разногласия обсуждаются. Они возникают, когда вещи и идеи, принимавшиеся как нечто само собой разумеющееся, ставятся под вопрос и обсуждаются. До появления споров о загрязнении окружающей среды или о глобальном потеплении мало кто рассматривал экономический рост как тему для дискуссий. Могли существовать расхождения относительно того, как его усилить, но все более или менее (как минимум в западных странах) сходились на  том, что в  принципе он желателен. Сегодня мы имеем сотни противоречивых определений того, что такое экономический рост, и даже порой начинаем задаваться вопросом: а не должны ли мы, наоборот, его замедлять?20 И самое удивительное, то же происходит и с тем, что мы привыкли считать природными явлениями. Несколько лет назад никто и подумать не мог о том, что уровень Мирового океана может быть объектом публичных дебатов. Сегодня же мы знаем, что мы не можем спорить об  экономическом росте, не  затрагивая тему повышения уровня Мирового океана. Разногласия — это всегда дискуссии (даже если они не  всегда вербальны), в  которых все больше и больше объектов обсуждается все большим числом акторов. Мог ли кто-нибудь до  глобального потепления подумать о том, что у поселений эскимосов или у белых медведей могут быть какие-то мнения по поводу промышленных стратегий? Сегодня же мы знаем, что они имеют мнения и что к ним необходимо прислушиваться.

20. По поводу спора об увеличении/снижении темпов роста см.: Latouche S. Survivre au développement. P.: Editions mille et une nuits, 2004.

Т о м м а з о  В е н т у р и н и

63

5. Разногласия — это конфликты. Даже несмотря на то, что некоторые разногласия никогда не достигают интенсивности открытых противостояний21, конструирование общей вселенной зачастую сопровождается столкновением конфликтующих миров. Поэтому, например, оценка климатических изменений не может производиться только климатологами. Национальные экономики и промышленные секторы могут расти или обрушиваться в зависимости от того, как измеряется температура, биологические виды могут процветать или вымирать, а культуры туземцев — возрождаться либо исчезать с лица Земли. Не все разногласия затрагивают жизненно важные вопросы. Однако независимо от того, насколько тривиальным может быть объект спора, акторы всегда воспринимают его очень серьезно, потому что знают, что на кону находятся социальный порядок и социальная иерархия22. Разногласия решают и разрешаются через распределение власти. В разногласиях акторы не  рождаются равными: конференция по  изменению климата, проходившая на Бали, касалась и арктических тюленей, и политических лидеров, однако последние, по-видимому, имели несколько больше влияния. Разногласия — это бои за то, чтобы сохранить или отменить социальное неравенство. Переговоры по ним могут вестись в соответствии с демократическими процедурами, но зачастую они предполагают использование силы и насилия. Короче говоря, когда вы ищете разногласия, смотрите туда, где коллективная жизнь достигает наибольшей сложности, где вовлечено больше всего самых разных акторов, где альянсы и  оппо 21. Когда мы описываем в общих чертах разногласие как последовательность, которая идет от холодного взаимного безразличия через жаркие споры к  теплому консенсусу, мы, конечно же, чересчур упрощаем. У  разногласий могут быть самые разные траектории развития: они могут идти от апатии к альянсам без стадии конфликта; они могут разгораться на короткое время и вскоре затухать, снова сменившись безразличием; они могут взрываться конфликтом и никогда не остывать. 22. Говоря о «социальном порядке» и «социальной иерархии», мы не имеем в виду какие-либо глобальные стратификации, а, скорее, имеем в виду локальное распределение власти внутри конкретного разногласия. Мы не считаем власть каким-то универсальным ресурсом, который может свободно тратиться в каждой социальной сфере. Согласно АСТ, мы представляем себе власть как локальное свойство, происходящее из определенной позиции внутри определенной сети. Сфера действия такой «власти», очевидно, зависит от сферы действия самой сети. И ребенок, не слушающийся своих родителей, и  политическая партия, оспаривающая результаты выборов, борются за власть, хотя сферы действия этих боев различны.

64

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

зиция бездумно трансформируются, где не  все так просто, как кажется, где каждый кричит и спорит, где присутствуют самые ожесточенные конфликты. Там вы найдете объект картографии разногласий. Сейчас читатели должны уже полностью понимать, почему мы сказали, что «просто» и «разногласие» делают наблюдение невероятно трудным. От социальных картографов требуется иметь дело с наивысшей сложностью (разногласия) без каких бы то ни было упрощений (просто). «Просто наблюдать разногласие» — это как бродить в лабиринте с запутанными нитями.

4. Магматический поток коллективной жизни После всего, что мы сказали относительно сложности «социальных разногласий» и  отсутствия упрощения в  «просто наблюдении», читателям, возможно, захочется бросить данную статью, а вместе с ней и картографию разногласий. Это вполне обоснованное чувство. Как говорящий сверчок Пиноккио, латуровская картография разногласий не обещает ничего, кроме осложнений и трудностей. Тонущему в зыбучих песках социального устройства исследователю она не предлагает никакой опоры, а призывает выплывать. Неудивительно, что читатели не чувствуют достаточной мотивации, чтобы погружаться во все это. Однако прежде чем раздавить сверчка, давайте перечислим пару причин посмотреть на сложность в чуть менее мрачном свете. Прежде всего, если картография разногласий является сложной, то потому, что сложной является коллективная жизнь сама по себе. Пробовали ли вы когда-нибудь собрать рок-группу? Организовать шахматный турнир? Основать ассоциацию по наблюдению за птицами? Совместно пользоваться квартирой или машиной? Если вам когда-либо приходилось это делать (или если вы участвовали в любом другом коллективном действии), вы знаете, насколько взаимодействие может быть сложным. Социальные ситуации всегда запутанны, и чем больше акторов задействовано, тем более запутанными они становятся. Это не картография разногласий усложняет что-то простое; это другие социологические подходы чересчур упрощают сложное23. 23. Касательно редукционизма как классической социологической методологии и потребности в более открытом отношении к сложности см.: Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука. М.: Издательство Института Гайдара, 2015, особенно с. 11‒32.

Т о м м а з о  В е н т у р и н и

65

Впрочем, осторожно. Мы не говорим, что социальная жизнь неумолимо хаотична и не поддается никакой интерпретации. Точно так же мы не говорим, что в сложности невозможна никакая стабильность, порядок или организация. Несмотря на все изгибы и повороты, у коллективного существования есть определенный смысл (даже если он не слишком очевиден, прямолинеен или прост). Акторы всегда стремятся к уменьшению сложности своих взаимодействий. В конце концов, группы собираются, турниры проходят, ассоциации организуются и люди пользуются вещами совместно. Упрощения возможны. Однако для любого коллективного упрощения должна проводиться и поддерживаться работа. Рассмотрим наиболее простое из социальных различий — оппозицию между внешним и внутренним какой-либо группы. Повсюду, начиная от социальных насекомых и заканчивая современными обществами, для поддержания этих границ постоянно мобилизуется огромный объем ресурсов. Люди и объекты всю свою жизнь отдают тому, чтобы придать смысл различиям включения и исключения: спросите тюремных охранников, швейцаров, вышибал, стены, ограды, барьеры. Мы еще вернемся к этому вопросу в следующей работе. Но на данный момент необходимо подчеркнуть, что если социальная картография требует тяжелого труда, то только потому, что социальная жизнь сама по себе создается тяжелым трудом. Во-вторых, хотя разногласия достаточно заковыристы и  запутанны, они остаются лучшим из возможных способов наблюдения за социальным миром и его формированием. По причинам, которым станут ясны в нашей следующей статье, картография разногласий является крайне конструктивистской. Согласно этому подходу, все, что достигает коллективного существования, является плодом коллективной работы, и разногласия — это те условия, в которых эта работа наиболее заметна. Представьте, что вы заинтересованы в  какой-либо конструктивной технике, например в приготовлении пирога. Знать все ингредиенты, конечно, полезно, так же как и попробовать пирог на вкус. Однако ни ингредиенты, ни  готовый пирог не  помогают вам раскрыть процесс приготовления. Чтобы научиться печь пирог, вам необходимо прийти в кухню и понаблюдать за непосредственным процессом. И даже в этом случае, если повара работают на полной скорости, никак не объясняя, что они делают, вам будет достаточно сложно понять, что же на самом деле происходит. Но если повара начинают не  соглашаться по  поводу количества ингредиентов, дискутировать о порядке операций, спорить о времени 66

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

приготовления, вы можете начать что-то понимать. То же самое верно и для коллективной жизни. Чтобы понять, как строятся социальные явления, недостаточно наблюдать акторов по отдельности или смотреть на социальные сети, когда они уже стабилизировались. Наблюдать следует за актор-сетями, то есть за мимолетными конфигурациями, в которых акторы переделывают связи старых сетей, а  появление новых сетей переопределяет идентичность акторов. Разногласия сложны потому, что они — тигель, в котором социальная жизнь расплавляется и  переплавляется: это социальное в его магматическом состоянии. Как горные породы в магме24, социальное в разногласиях находится одновременно и в жидком, и в твердом состояниях. Но в этой метафоре есть еще кое-что: в магме жидкое и твердое состояния сосуществуют в непрекращающихся взаимных трансформациях; в то время как по краям потока лава остывает и кристаллизуется, некоторые твердые породы под действием тепла плавятся, становясь частью потока. Те же самые флуктуации между различными фазами твердости можно наблюдать и в разногласиях25. Через эту динамику социальное неустанно конструируется, деконструируется и реконструируется. Таково социальное в процессе, и поэтому у нас нет другого выбора, кроме как нырнуть в магму.

5. Выбор правильного разногласия Хотя любой социальный феномен может наблюдаться в  форме разногласия, не всякое разногласие является хорошим объектом 24. Согласно «Британской энциклопедии» (The Encyclopædia Britannica. 15th ed. Vol. 7. P. 673), магма — это «расплавленные или частично расплавленные горные породы, из которых формируются породы вулканического происхождения… взвешенные кристаллы и фрагменты нерасплавленных камней могут переноситься магмой; растворенные летучие газы могут отделяться в пузыри, и некоторые жидкости могут кристаллизоваться в потоке». 25. Если вы хотите живой пример, обратитесь к любой странице «Википедии». Каждое определение этой коллективно редактируемой энциклопедии состоит из «твердой» части (самого определения) и «жидкой» части (истории всех модификаций, которым когда-либо подверглась эта страница). Более того, простота переноса содержания из одной части в другую делает «Википедию» гибридным медиумом (соединяющим черты устной и письменной традиции), чем в большой степени объясняется ее невероятный успех (см.: Venturini T. Opera Aperta: Wikipedia e l’oralità secondaria // Magma. 2006. Vol. 4. № 1).

Т о м м а з о  В е н т у р и н и

67

для изучения. К сожалению, не существует четких инструкций по поводу того, как правильно выбрать разногласие. Все, что мы можем, — это предоставить некоторые рекомендации, чтобы избежать неверного выбора. 1. Избегайте остывших разногласий. Как уже говорилось, нам может захотеться назвать разногласием все, что находится между взаимным безразличием и полной гармонией. И все же лучше всего изучать разногласия, когда они достигают точки кипения. Если дебатов нет или они уже погрузились в летаргический сон, если все акторы согласны по большинству главных вопросов и готовы договариваться о второстепенных, тогда здесь нет настоящего разногласия, и полученная в результате картография будет либо скучной, либо неполной. Хорошие разногласия всегда «горячи»: они могут включать в себя ограниченный набор акторов, но какие-то активные действия обязательно должны иметь место. 2. Избегайте прошлых разногласий. Проблемы необходимо рассматривать, когда они животрепещущие и нерешенные. Если же соглашение было достигнуто, решение предложено или дискуссии по какой-либо причине свернуты, разногласия быстро перестают представлять какой-либо интерес. Прошлые проблемы могут исследоваться, только если наблюдение может вернуться к тому моменту, когда разногласие только разыгрывалось. 3. Избегайте безграничных разногласий. Разногласия сложны, и, когда они оживленные и  открытые, они постоянно усложняются за счет мобилизации все новых акторов и проблем. Когда вы выбираете себе объект изучения, будьте реалистами и помните об имеющихся у вас ресурсах. Картографирование огромных дебатов, таких как глобальное потепление или генно-модифицированные организмы26, требует огромных затрат времени и труда. Здесь работает общее правило: чем больше разногласие огра 26. Уточним: мы не говорим, что диспуты по поводу глобального потепления и генно-модифицированных организмов недостойны рассмотрения. Наоборот, они являются выдающимися разногласиями, чье развитие сформирует будущее наших обществ (и именно поэтому мы используем их в качестве примеров в этой работе). В то же время эти разногласия настолько огромны и запутанны, что превосходят ресурсы, доступные среднестатистической программе картографирования (как минимум в образовательных учреждениях, где в основном и производится сейчас картографирование разногласий). Поиски способов справиться с такими непомерными разногласиями — одна из основных задач, которую необходимо разрешить картографии разногласий на пути становления полноценным исследовательским методом.

68

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ничивается какой-либо специфической областью, тем легче его анализировать. 4. Избегайте скрытых разногласий. Чтобы можно было наблюдать какое-либо разногласие, оно хотя бы частично должно быть открыто для публичных дебатов. Конфиденциальные проблемы или проблемы с грифом секретности, так же как сектантство или масонские группы, подвергают социальную картографию риску скатиться к  конспиративным теориям. Проблема не  в  том, что задействуется мало акторов, а  в  том, что акторы демонстрируют скрытность в  отношении разногласия. Картография разногласий разрабатывалась для исследования публичного пространства и малоэффективна, когда применяется к каким-то потайным темам. После этого списка негативных рекомендаций существует как минимум один позитивный совет: отдавайте предпочтение разногласиям, которые рассматривают научные или технические проблемы27. Чтобы объяснить такое предпочтение, потребовался бы долгий экскурс в  АСТ, в  который нам не  хотелось бы пускаться в данной статье28. Скажем просто, что картография разногласий развилась в основном именно из-за того, что науку и технологию становилось все труднее отделять от остальных общественных областей. Возьмите главные разногласия, которые тревожат современное общество: дисбаланс индустриализации, истощение природных ресурсов, экологический кризис, биоэтические дилеммы и т. д. Все эти диспуты крутятся вокруг научно-технических проблем, стирая границу между наукой и политикой, культурой и технологией, моралью и экономикой. Картография разногласий была задумана как инструмент для работы с возрастающей гибридизацией, как попытка следовать за спорами, когда они пересекают дисциплинарные границы. Социальная картография должна быть готова вывести свое исследование далеко за пределы социологии, и не только в область смежных гуманитарных наук, но и к более далеким от нее 27. На тему анализа научных и технических вопросов см.: Callon M. Pour une sociologie des controverses technologiques // Fundamenta Scientae. 1981. № 2. P. 381–399), а также работы Гарри Коллинза и Тревора Пинча (см., в частности: Collins H., Pinch T. The Golem: What Everyone Should Know about Science. Cambridge: Cambridge University Press, 1993; Idem. The Golem at Large: What You Should Know about Technology. Cambridge: Cambridge University Press, 1998). 28. См.: Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. С. 123–139.

Т о м м а з о  В е н т у р и н и

69

естественным наукам. Например, рассматривая споры о стволовых клетках, социологи не могут избежать биологических и медицинских проблем. Какие заболевания можно будет вылечить с  помощью стволовых клеток; как финансируются и  организуются исследования стволовых клеток; можно ли извлекать стволовые клетки из  взрослых тканей; каковы имеющиеся запасы стволовых клеток — все эти вопросы, вовсе не являющиеся просто техническими деталями, лежат в основе разногласия. Если есть желание ухватить суть современных дебатов, картографам не остается ничего иного, кроме как нырять в технически-научные детали. Такое пристальное внимание к техническим подробностям часто кажется главной сложностью картографии разногласий. Хотя на самом деле это чаще всего не так. Как ни странно, но дидактика социальной картографии неоднократно показывала, что чем более техническим является разногласие, тем легче его наблюдать. Вот некоторые причины, обусловливающие этот очевидный парадокс: научные проблемы, как правило, более ограничены, лучше описаны, обсуждаются более открыто и с большей аккуратностью. Даже научный формализм, будучи однажды освоенным, становится скорее помощником, нежели препятствием. Именно поэтому мы рекомендуем выбирать разногласия, которые прямо сосредоточиваются на науке и технологии. Поскольку технонаучных осложнений все равно не удастся избежать, почему бы исследователям не сфокусироваться на них.

6. Пять оптик для наблюдения После того как разногласие выбрано, исследователи могут начинать наблюдение. Опять-таки приоритет, отдаваемый наблюдению, не должен пониматься превратно. Как мы уже объяснили, в социальной картографии оно никогда не сводится к поиску окончательного холистского взгляда. Вместо того чтобы искать какое-то чистое видение, картография разногласий всегда заинтересована в  том максимальном количестве примесей и  помех. Чтобы помочь исследователям со сменой ракурсов, за годы преподавания было создано несколько линз для наблюдения. Подобно сменным линзам камеры или микроскопа, это просто подсказки для наблюдения, а  никак не  методологическое руководство. Их цель состоит не в том, чтобы указать нам, что наблюдать, но в том, чтобы сфокусировать наш взгляд на разных слоях данного разногласия. А раз так, то они не являются ни строго обя70

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

зательными, ни исчерпывающими; они всего лишь напоминают нам, что тщательное наблюдение невозможно без наложения друг на друга различных слоев29. 1. От утверждений к литературе. Когда мы начинаем работать с разногласием, поначалу оно обычно предстает как хаотическое нагромождение конкурирующих утверждений. Рассмотрим, например, дебаты о  генно-модифицированных организмах (ГМО). Подобный спор показывает, как разногласия могут функционировать в  качестве генераторов дискуссии, потому что, когда заходит речь о  ГМО, акторы оказываются несогласны практически во всем. Каждое новое утверждение, независимо от того, насколько второстепенным и несущественным оно является, провоцирует лавину ответов и дискуссий. (Не)взмах крыльев бабочки-монарха в Итаке может буквально стать причиной торнадо по всему миру30. Обращаясь к разногласиям в отношении ГМО, мы оставляем твердую почву устоявшихся убеждений и  оказываемся лицом к  лицу с  магматическим полем битвы, где ничто не может утверждаться наверняка, не вызвав шквал возражений и альтернатив. Выявление полного масштаба разногласий — обычно только первый шаг в картографировании. Признавая хаотическую природу разногласий, картографы должны признать существование плотной сети взаимоотношений между утверждениями, циркулирующими в споре. Такое утверждение, как «ГМО не  должны испытываться в  открытом грунте», — это не просто изолированное заявление, но центр широкой сети утверждений, касающихся перекрестного опыления, генетического загрязнения, разнообразия биологических видов, мер предосторожности и  т. д. Первая задача социальной картографии состоит в том, чтобы разметить эту сеть ссылок, показав, как не связанные друг с другом дискурсы сплетаются в сложившейся литературе. Благодаря библиографическим и наукометрическим инструментам подобные текстуальные структуры особенно лег-

29. Для ясности представим, что это линзы к микроскопу с разной степенью увеличения. Конечно, в настоящих разногласиях все сложнее: каждый уровень пересекается со всеми остальными. 30. Здесь мы отсылаем к масштабному спору на тему сосуществования ГМО и природного биологического разнообразия, инициированного статьей 1999 года о влиянии трансгенных сортов кукурузы на бабочку-монарха (см. ниже). На тему «эффекта бабочки» см.: Hilborn R. C. Sea Gulls, Butterflies, and Grasshoppers: A Brief History of the Butterfly Effect in Nonlinear Dynamics // American Journal of Physics. 2004. Vol. 72. № 4. P. 425–427.

Т о м м а з о  В е н т у р и н и

71

ко отследить в науке и технологии31. Тем не менее такая литература существует в каждой социальной области и одушевляет каждые общественные дебаты32. Разумеется, актуальная литература не имеет ничего общего с аккуратными и хорошо организованными образами, которые обычно создаются учебными пособиями и антологиями. Когда речь идет о разногласиях, литература всегда динамична и спорна, как и они сами. Однако она образует первый уровень артикуляции, который социальная картография должна осветить. 2. От  литературы к  акторам. Следуя за  паутиной отношений, окружающей утверждения, являющиеся предметом спора, социальным картографам неизбежно приходится обращаться к связям, которые распространяются за пределы текстуального пространства. Утверждения — это всегда части более широкой сети, включающей в себя людей, технические объекты, природные организмы, метафизические сущности и  так далее. В  АСТ и в картографии разногласий все они описываются общим термином «акторы». Значение у этого термина, конечно, самое широкое: актор — это все что угодно, что делает что-либо. Данное определение выглядит тавтологичным, но для него есть практический тест: всякий раз, когда у вас возникает вопрос, участвует ли что-либо в разногласии, просто спросите себя, имеет ли значение его присутствие или отсутствие. Если да и если это понимают другие акторы33, то это актор. Вернемся к примеру с ГМО: 31. Для экскурса в  наукометрические теории и  инструменты см.: Leydesdorff L. The Challenge of Scientometrics: The Development, Measurement, and Self-Organization of Scientific Communications. Boca Raton, FL: Universal Publishers, 2001. 32. Существование литературы (или агрегата документов) вокруг социальных проблем было четко показано благодаря развитию многочисленных кибергеографических методов. За счет анализа семантического содержания и гипертекстуальных связей опубликованных в интернете документов эти киберкартографии доказали, что дебаты онлайн могут быть эффективно представлены как литературы или ландшафты. См., напр.: Ghitalla F. et al. Détection et visualisation d’agrégats de documents web. L’exemple du domaine thématique de la Culture Scientifique, Technique et Industrielle. 2006. URL: www.webatlas.fr/ressources/agregatCSTI.pdf; также см.: Marres N., Rogers R. Recipe for Tracing the Fate of Issues and their Publics on the Web // Making Things Public / B. Latour, P. Weibel (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 2005. P. 922–935. 33. Этот принцип был ясно провозглашен Джоном Ло: «Изучение сферы сетей обусловлено существованием акторов, которые могут сделать свое присутствие в них осязаемым… Наоборот, если присутствие элемента не является ощутимым для структуры сети явным и уникальным обра-

72

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

около десяти лет назад никто и  заподозрить не  мог, что бабочки-монархи могут быть акторами в биотехническом разногласии. Однако в 1999 году ученые Корнелльского университета опубликовали результаты эксперимента, который показал, что гусеницы монарха могут быть поставлены под угрозу из-за трансгенных культур34. Эта новость породила волну протестов против генномодифицированных растений, и в целях предосторожности были отменены несколько разрешений на эксперименты. Скромные насекомые в одно мгновение оказались представителями биологического разнообразия видов. В одно мгновение присутствие бабочек-монархов (практически незаметное ранее) начало оказывать огромное влияние на дебаты по ГМО: бабочки стали актором разногласия35. Это поучительная история, потому что призывает социальных картографов внимательно относиться ко всем акторам вне зависимости от того, являются ли они людьми, животными, артефактами или чем-либо еще36. 3. От акторов к сетям. Вводя метафору магмы, мы объяснили, почему не существует такого понятия, как изолированный актор, согласно АСТ. Акторы всегда образуются сетями и сами являются их компонентами. Рассмотрим любой биотехнический сорт: любое отдельное трансгенное семя представляет собой резом, то с позиции этой сети элемент не существует» (Law J. Technology and Heterogeneous Engineering: The Case of Portuguese Expansion. P. 131). 34. Losey J. E. et al. Transgenic Pollen Harms Monarch Larvae // Nature. 1999. Vol. 399. P. 214. 35. Обширный отчет о развитии «Разногласия кукурузы и бабочек-монархов» был реализован Pew Initiative в 2003 году. Дискуссию о том, как данное разногласие было освещено в СМИ, см.: McInerney C. et al. The Flow of Scientific Knowledge from Lab to the Lay Public: The Case of Genetically Modified Food // Science Communication. 2004. Vol. 26. P. 61–80; картографический анализ см. в: Leydesdorff L., Hellsten I. Measuring the Meaning of Words in Contexts: An Automated Analysis of Controversies about Monarch Butterflies, Franken Foods, and Stem Cells // Scientometrics. 2006. Vol. 67. № 2. P. 237–243. 36. Многим исследователям может показаться сложным использование понятия «актор» в таком широком смысле. Действие, считают они, подразумевает интенциональность и поэтому ограничивается только человеческими существами. К сожалению, у нас нет возможности обсудить эти споры. Просто скажем, что для картографии значение имеет не определение актора, но то, честно ли признается любой вклад (интенциональный или нет) в коллективное существование. Например, см. описание Мишелем Каллоном приручения морских гребешков в бухте Сен-Бриё: Каллон М. Некоторые элементы социологии перевода: приручение морских гребешков и рыболовов бухты Сен-Бриё // Логос. 2017. Т. 27. № 2. С. 49–94.

Т о м м а з о  В е н т у р и н и

73

зультат скоординированной работы огромной сети, состоящей из  научных протоколов, полевых работ, результатов исследования, технических инструментов, промышленных патентов. В свою очередь, каждое семечко вносит свой вклад в широкую сеть, которая включает в себя глобальные корпорации, научные лаборатории, неправительственные организации, национальное и  международное законодательство37. Акторы таковы, потому что они взаимодействуют, формируя отношения, и  сами формируются отношениями. Наблюдение разногласий — это наблюдение за непрекращающейся работой по завязыванию и развязыванию связей. Говоря словами самого Латура, «быть связанным, быть взаимосвязанным, быть неоднородным — этого недостаточно… на самом деле мы должны говорить worknet вместо network. Акцент нужно ставить на  работе, движении, потоке, изменении»38. 4. От сетей к космосам. Акцент на динамике сетей не должен позволить нам забыть о том, что все акторы и группы стремятся к некоторой стабильности. Лишь немногие акторы заинтересованы в дестабилизации существующих социальных сетей только ради хаоса как такового. Если вы решаете устроить крестовый поход против трансгенных культур, то, вероятно, потому, что вы желаете органического сельского хозяйства; если боретесь с модернизацией, скорее всего, вам нравится традиция; если саботируете глобальные системы, то вы потенциальный сторонник локальных сообществ. Даже у анархистов есть определенный образ общества, которое они бы хотели установить; даже оппортунисты имеют свои утопии. Факт того, что разногласия делают коллективную жизнь все более сложной, не означает, что их участники не  руководствуются желанием упрощения. Сторонники распространения ГМО в развивающихся странах, например, прекрасно осведомлены о том, что это разрушит традиционную организацию сельских общин. Однако они верят, что инновации в конце концов приведут к более эффективным агрокультурным системам. Да, некоторые древние сельскохозяйственные традиции будут разрушены, но в долгосрочной перспективе экономическое развитие и технический прогресс приведут к появлению 37. Cм. пример кейса «семян-терминаторов» в: Venturini T. Terminator contro terminator (ovvero della modernizzazione tecnologica in agricoltura) // Studiare la Società dell’Informazione / G. Bella, D. Diamantini (eds). Milano: Guerini e Associati, 2008. P. 183–207. 38. Latour B. On Using ANT for Studying Information Systems. P. 63.

74

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

лучших обществ. В  аналогичной, но  противоположной ситуации находятся активисты, обличающие неудачи промышленного сельского хозяйства, которые зачастую вдохновляются романтическим видением традиционной сельскохозяйственной жизни. Не стоит недооценивать важность таких идеологий39. Конечно, они не выглядят как настоящая магма коллективного существования, но это не значит, что они не могут ее пробуждать. От идеологий не требуется описывать мир таким, как он есть, они призваны создавать видение мира, каким он должен быть. В то время как коллективная жизнь хаотична и неустойчива, идеологии упорядоченны и гармоничны: они не вселенные, но космосы. И в качестве таковых они могут быть влиятельнее, чем самые реалистичные подсчеты. Наблюдение не может ограничиваться только утверждениями, действиями и отношениями, но должно также распространяться на смысл, который акторы всему этому приписывают. Только перемещаясь от космоса к космосу, социальные картографы могут воспринять весь масштаб социального разногласия. 5. От космосов к космополитике. Последний уровень нашего списка является наиболее каверзным. Чтобы его понять, необходимо отказаться от одной из самых почитаемых идей западной культуры: веры в то, что за всеми идеологиями и разногласиями должна существовать некоторая объективная реальность независимо от того, что акторы думают или говорят. Согласно данной идее (которая восходит еще к Платону40), и идеологии, и разногласия происходят из  несовершенства человеческого интеллекта. Если бы все могли видеть реальность такой, какая она есть на самом деле, они бы могли мирно и рационально договариваться о своем коллективном существовании. Помимо того, что данная идея чересчур центрирована на людях (и не учитывает, что не все социальные акторы являются людьми), она имеет еще один существенный недостаток: в итоге она становится оправданием абсолютизма. Как только постулируется конечный субстрат истины, акторы начинают претендовать на привилегированный доступ к  нему. Они полагают, что реальность в  конце концов будет раскрыта — через обращение к  философии, религии, искусству, науке или технологии, и каждый в итоге с этим согласится 39. Бруно Латур называет их «панорамами» (Латур Б. Пересборка социального. С. 262–265). 40. См. обсуждение платоновского мифа в: Он же. Политики природы. Как привить наукам демократию. М.: Ad Marginem, 2018. С. 19–27.

Т о м м а з о  В е н т у р и н и

75

(независимо от того, нравится им это или нет). К сожалению (или, скорее, к счастью), сколь бы убедительно ни звучали все эти пророки, в конечном итоге к согласию придут не все. Возьмите любую философскую, религиозную, художественную, научную или же техническую истину — и вы обнаружите разногласие. Иногда диспуты временно смолкают из-за того, что один космос начинает преобладать над остальными, или потому, что акторы нашли устойчивый компромисс, но никакое согласие, никакая конвенция, никакая коллективная реальность никогда не устанавливались без дискуссии. Это вовсе не значит, что мы никогда не сможем жить в  мире, согласовывать наши взгляды и  соглашаться насчет каких-либо истин. Общий мир возможен, но не так, что мы «вдруг обнаружим нечто, что всегда было здесь (а до сих пор мы это просто не замечали). Общий мир, если он когда-нибудь состоится, — это нечто, что мы должны строить вместе кровью и потом»41.

7. Как построить приборы для полноценного наблюдения Акторно-сетевую теорию и Бруно Латура всегда обвиняли о том, что они не занимают твердой позиции по изучаемым вопросам и потому проявляют политическую наивность (веря в то, что социальные науки могут быть беспристрастными) или цинизм (полагая, что социальные науки не могут оказывать влияние на социальную жизнь). Приумножение акторов и перспектив, точек зрения и аргументов можно по ошибке принять за способ уклонения от обязательств. Это не так: АСТ никогда не пыталась уклониться от ответственности и никогда не подвергала сомнению факт того, что социальные науки могут и должны вносить свой вклад в публичные дебаты. Проблема состоит в том, чем этот вклад должен быть и как его необходимо делать42.

41. Latour B. Whose Cosmos, Which Cosmopolitics? Comments on the Peace Terms of Ulrich Beck // Common Knowledge. 2004. Vol. 10. № 3. P. 455. 42. Интерес ко всем возможным точкам зрения во многом исходит из «сильной программы» социологии знания, разрабатывавшейся в Эдинбургском университете, и из ее «требования симметрии» (Bloor D. Knowledge and Social Imagery. Chicago: University of Chicago Press, 1991. P. 176). Принцип, требующий от исследователя использовать одни и те же ресурсы для объяснения и успехов, и провалов науки, был введен Дэвидом Блуром как прием «переструктурирования нашей любознательности».

76

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Согласно АСТ, роль, которую должно играть исследование в коллективных спорах, состоит не в том, чтобы подводить их  к  завершению. Это акторы (а  не  исследователи) ответственны за  разрешения разногласий. Опять-таки это вопрос уважения. Разногласия принадлежат акторам: акторы посеяли их семена, взрастили их всходы и подпитывали их развитие. Исследователи не имеют права вмешиваться и навязывать свои решения. Хотя они вполне могут выражать свои идеи, и социальная картография поощряет их в этом. Однако, выражая свое мнение, они должны уделять огромное внимание тому, чтобы не  заслонить мнения других. В  отличие от  большинства социальных подходов, картография разногласий не кичится своей беспристрастностью — она всего лишь требует от тех, кто ею занимается, представлять предвзятость других наряду со своей собственной. Предназначение социальной картографии не в том, чтобы прекращать разногласия, а в том, чтобы показать, что их можно прекратить разными путями. Это правда, что АСТ часто колеблется, когда необходимо занять твердую позицию, но это колебание происходит не из наивности или цинизма. Оно исходит из страха «подрезать» спор раньше, чем он сможет развернуться во всей своей полноте, из страха выдвинуть интерпретацию раньше, чем все акторы смогут дать свою собственную. Те, кто изучает разногласия, видели слишком много противоположных космосов, слишком много противоречивых определений проблем и их решений, чтобы верить в то, что они могут с легкостью сказать, кто прав, а кто ошибается. Социальные картографы знают, что проблемы всегда слишком сложны, деликатны и постоянно меняются, чтобы их можно было разрубить как гордиев узел. Конечно, это только половина истории. Как мы уже сказали, социальная жизнь течет как магма в двойном движении разжижения и затвердения. Когда мы наблюдаем разногласия, мы фокусируемся на жидкой стороне. Когда мы описываем разногласия, мы способствуем затвердеванию некоторых частей социальной магмы. Обе эти задачи одинаково важны и тесно связаны в практике социальной картографии (как и в коллективных явлениях). Однако не стоит смешивать «наблюдение» и «описание», так как они имеют разные цели и разные следствия. Бруно Латур обсуждает подобные различия в книге «Политика природы». Переопределяя политические процессы в современных обществах, он вводит четыре рекомендации, которые с легкостью могут распространяться на практику социального картографирования: Т о м м а з о  В е н т у р и н и

77

Первое требование (ранее содержалось в понятии факта): ты не будешь сокращать число пропозиций, которые необходимо принимать в расчет в дискуссии. Озадаченность. Второе требование (ранее содержалось в понятии ценности): ты гарантируешь, что количество голосов, принимающих участие в артикуляции пропозиций, не будет произвольно сокращаться. Консультация. Третье требование (ранее содержалось в понятии ценности): ты будешь обсуждать совместимость новых пропозиций с уже учрежденными таким образом, чтобы сохранить их  в  одном и  том же общем мире, который предоставит им законное место. Иерархизация. Четвертое требование (ранее содержалось в  понятии факта): как только пропозиции учреждены, ты больше не будешь оспаривать легитимность их  включения в  жизнь коллектива. Учреждение43.

Самое интересное заключается не  в  признании существования этих двух групп шагов, но в раскрытии их противоречия. Картографы не должны забывать, что, как только спор картографируется, он теряет свою живость и интерес: это неизбежный выбор, который тем не менее не стоит делать с легким сердцем. Вот почему так важно не смешивать наблюдение и описание, и вот почему мы решили оставить третье и четвертое требования (иерархизацию и учреждение) для следующей статьи. Что касается требований озадаченности и консультации, они включают в себя все, что мы сказали относительно наблюдения разногласий. Когда дело доходит до оценивания работ студентов по наблюдению, Латур гораздо выше ценит артикулированность (умение «испытывать на себе действие различий»), чем аккуратность и последовательность44. Наблюдать разногласие — это как 43. Латур Б. Политики природы. С. 129. 44. «Решающее преимущество артикулированности перед аккуратностью референции состоит в том, что артикулированность бесконечна, а аккуратность конечна. Как только подтверждается соответствие между утверждением и положением дел, все заканчивается… Артикулированность, с другой стороны, может с легкостью продолжать свое существование, не переставая регистрировать различия… чем больше контрастов вы добавляете, тем больше различий и медиаций способны уловить. Разногласия между учеными разрушают утверждения, которые пытаются безнадежно подражать реальной действительности, но они питают артикулированность и питают их достаточно хорошо» (Latour B. How to Talk about the Body? The Normative Dimension of Science Studies // Body & Society. 2004. Vol. 10. № 2–3. P. 210‒211).

78

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

организовывать научную обсерваторию: качество наблюдения зависит от  способности увеличивать число и  повышать чувствительность приборов наблюдения. Только накапливая заметки, документы, интервью, обзоры, архивы, эксперименты, статистику, исследователи могут надеяться сохранить поразительное богатство коллективной жизни. Конечно, это значительно затруднит интерпретацию. Конечно, это запутает работу представления. Конечно, это замедлит конструирование общего космоса. И все же не существует другого пути, чтобы сделать подобное конструирование демократическим проектом, нет другого способа обеспечить всех акторов и все сети честной возможностью принять участие: «…горячее желание искать, принимать новые сущности и давать им приют не только вполне законно, а возможно, это единственная научная и политическая причина, по которой стоит жить»45. Отнюдь не уклоняясь от обязательств, картография разногласий занимает самую твердую политическую позицию: не просто изменять мир, но и давать другим шанс это сделать. Библиография Каллон М. Некоторые элементы социологии перевода: приручение морских гребешков и рыболовов бухты Сен-Бриё // Логос. 2017. Т. 27. № 2. С. 49–94. Латур Б. АСТ: вопрос об отзыве // Логос. 2017. Т. 27. № 1. С. 201–216. Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. Латур Б. Политики природы. Как привить наукам демократию. М.: Ad Marginem, 2018. Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука. М.: Издательство Института Гайдара, 2015. Actor Network Theory and After / J. Law, J. Hassard (eds). Oxford: Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. Bloor D. Knowledge and Social Imagery. Chicago: University of Chicago Press, 1991. Callon M. Pour une sociologie des controverses technologiques // Fundamenta Scientae. 1981. № 2. P. 381–399. Callon M. Society in the Making: The Study of Technology as a Tool for Sociological Analysis // The Social Construction of Technological Systems / W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 1989. P. 83–107. Callon M., Rip A. Humains, non-humains: morale d’une coexistence // La Terre Outragée. Les Experts sont Formel! / J. Theys, B. Kalaoram (eds). P.: Autrement, 1992. P. 140–156.

45. Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. С. 356.

Т о м м а з о  В е н т у р и н и

79

Collins H., Pinch T. The Golem at Large: What You Should Know about Technology. Cambridge: Cambridge University Press, 1998. Collins H., Pinch T. The Golem: What Everyone Should Know about Science. Cambridge: Cambridge University Press, 1993. Ghitalla F., Jacomy M., Pfaender F. Détection et visualisation d’agrégats de documents web. L’exemple du domaine thématique de la Culture Scientifique, Technique et Industrielle. 2006. URL: webatlas.fr/ressources/agregatCSTI. pdf. Hilborn R. C. Sea Gulls, Butterflies, and Grasshoppers: A Brief History of the Butterfly Effect in Nonlinear Dynamics // American Journal of Physics. 2004. Vol. 72. № 4. P. 425–427. Latouche S. Survivre au développement. P.: Editions mille et une nuits, 2004. Latour B. How to Talk about the Body? The Normative Dimension of Science Studies // Body & Society. 2004. Vol. 10. № 2–3. P. 205‒229. Latour B. On Using ANT for Studying Information Systems: A (Somewhat) Socratic Dialogue // The Social Study of Information and Communication Study / C. Avgerou, C. Ciborra, F. F. Land (eds). Oxford: Oxford University Press, 2004. P. 62–76. Latour B. Pandora’s Hope: Essays on the Reality of Science Studies. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999. Latour B. Whose Cosmos, Which Cosmopolitics? Comments on the Peace Terms of Ulrich Beck // Common Knowledge. 2004. Vol. 10. № 3. P. 450–462. Law J. Technology and Heterogeneous Engineering: The Case of Portuguese Expansion // The Social Construction of Technological Systems / W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 1989. P. 111–134. Leydesdorff L. The Challenge of Scientometrics: The Development, Measurement, and Self-Organization of Scientific Communications. Boca Raton, FL: Universal Publishers, 2001. Leydesdorff L., Hellsten I. Measuring the Meaning of Words in Contexts: An Automated Analysis of Controversies about Monarch Butterflies, Franken Foods, and Stem Cells // Scientometrics. 2006. Vol. 67. № 2. P. 237–243. Losey J. E., Rayor L. S., Carter M. E. Transgenic Pollen Harms Monarch Larvae // Nature. 1999. Vol. 399. P. 214. Macospol. Consortium Agreement Annex I // Unpublished document submitted to the European Union. 05.11.2007. Magma // The Encyclopædia Britannica. 15th ed. Vol. 7. P. 673. Marres N., Rogers R. Recipe for Tracing the Fate of Issues and their Publics on the Web // Making Things Public / B. Latour, P. Weibel (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 2005. P. 922–935. McInerney C., Bird N., Nucci M. The Flow of Scientific Knowledge from Lab to the Lay Public: The Case of Genetically Modified Food // Science Communication. 2004. Vol. 26. P. 61–80. Pinch T., Leuenberger C. Researching Scientific Controversies: The S&TS Perspective // Proceedings of EASTS Conference “Science Controversy and Democracy”. National Taiwan University, 2006. 3–5 August. Stengers I. The Invention of Modern Science. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2000. Venturini T. Diving in Magma: How to Explore Controversies with Actor-Network Theory // Public Understanding of Science. 2010. Vol. 19. № 3. P. 258–273.

80

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Venturini T. Opera Aperta: Wikipedia e l’oralità secondaria // Magma. 2006. Vol. 4. № 1. Venturini T. Terminator contro terminator (ovvero della modernizzazione tecnologica in agricoltura) // Studiare la Società dell’Informazione / G. Bella, D. Diamantini (eds). Milano: Guerini e Associati, 2008. P. 183–207. Wynne B. Misunderstood Misunderstandings: Social Identities and Public Uptake of Science // Public Understanding of Science. 1992. Vol. 1. № 3. P. 281–304.

Т о м м а з о  В е н т у р и н и

81

DIVING IN MAGMA: HOW TO EXPLORE CONTROVERSIES USING ACTOR-NETWORK THEORY Tommaso Venturini. Advanced Research Fellow, [email protected]. École Normale Supérieure de Lyon (ENS Lyon), 15 parvis René Descartes, 69342 Lyon, France. French Institute for Research in Computer Science and Automation (INRIA), 655 avenue de l’Europe, 38330 Montbonnot Saint Martin, France. Keywords: actor-network theory; cartography of controversies; observation methods; public understanding of science; representations of science; scientific controversies; studies of science and technology. Controversy mapping is a set of techniques for exploring and visualizing issues. It was developed by Bruno Latour as a didactic version of actor-network theory to train college students in the investigation of contemporary social and technical debate. However, the scope and interest of this mapping extend beyond its didactic origin. Controversy mapping was conceived as a toolkit to cope with increasing hybridization and as an attempt to follow disputes when they cut across disciplinary boundaries. This mapping should be applied far beyond the limits of sociology, not only to allied humanities but also to the much more distant domains of the natural sciences. According to controversy mapping, the frames of reference of researchers are never unbiased. Some of them may offer a broader or clearer overview of social landscapes, but no observation can escape its origins. Objectivity may be attained only by multiplying the points of observation. The more numerous and partial are the perspectives from which a phenomenon is considered, the more objective and impartial its observation will be. Although controversy mapping is unfortunately not much documented, it is today a full-fledged research method that has been adopted and developed in several universities in Europe and the US. To correct the lack of documentation, the author draws on his experience as Latour’s teaching assistant to introduce some of the main techniques in the social controversy mapping toolkit. In particular, the article focusses on exploration, leaving a discussion of visualization tools for a subsequent paper. DOI: 10.22394/0869-5377-2018-5-53-81

References Actor Network Theory and After (eds J. Law, J. Hassard), Oxford, Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. Bloor D. Knowledge and Social Imagery, Chicago, University of Chicago Press, 1991. Callon M. Nekotorye elementy sotsiologii perevoda: priruchenie morskikh grebeshkov i rybolovov bukhty Sen-Brie [Some Elements of a Sociology of Translation: Domestication of the Scallops and the Fishermen of St Brieuc Bay]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2017, vol. 27, no. 2, pp. 49–94. Callon M. Pour une sociologie des controverses technologiques. Fundamenta Scientae, 1981, no. 2, pp. 381–399. Callon M. Society in the Making: The Study of Technology as a Tool for Sociological Analysis. The Social Construction of Technological Systems (eds W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch), Cambridge, MA, MIT Press, 1989, pp. 83–107.

82

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Callon M., Rip A. Humains, non-humains: morale d’une coexistence. La Terre Outragée. Les Experts sont Formel! (eds J. Theys, B. Kalaoram), Paris, Autrement, 1992, pp. 140–156. Collins H., Pinch T. The Golem at Large: What You Should Know about Technology, Cambridge, Cambridge University Press, 1998. Collins H., Pinch T. The Golem: What Everyone Should Know about Science, Cambridge, Cambridge University Press, 1993. Ghitalla F., Jacomy M., Pfaender F. Détection et visualisation d’agrégats de documents web. L’exemple du domaine thématique de la Culture Scientifique, Technique et Industrielle, 2006. Available at: webatlas.fr/ressources/agregatCSTI.pdf. Hilborn R. C. Sea Gulls, Butterflies, and Grasshoppers: A Brief History of the Butterfly Effect in Nonlinear Dynamics. American Journal of Physics, 2004, vol. 72, no. 4, pp. 425–427. Latouche S. Survivre au développement, Paris, Editions mille et une nuits, 2004. Latour B. AST: vopros ob otzyve [On Recalling ANT]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2017, vol. 27, no. 1, pp. 201–216. Latour B. How to Talk about the Body? The Normative Dimension of Science Studies. Body & Society, 2004, vol. 10, no. 2–3, pp. 205‒229. Latour B. On Using ANT for Studying Information Systems: A (Somewhat) Socratic Dialogue. The Social Study of Information and Communication Study (eds C. Avgerou, C. Ciborra, F. F. Land), Oxford, Oxford University Press, 2004, pp. 62–76. Latour B. Pandora’s Hope: Essays on the Reality of Science Studies, Cambridge, MA, Harvard University Press, 1999. Latour B. Peresborka sotsial’nogo: vvedenie v aktorno-setevuiu teoriiu [Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network Theory], Moscow, HSE, 2014. Latour B. Politiki prirody. Kak privit’ naukam demokratiiu [Politiques de la nature. Comment faire entrer les sciences en démocratie], Moscow, Ad Marginem, 2018. Latour B. Whose Cosmos, Which Cosmopolitics? Comments on the Peace Terms of Ulrich Beck. Common Knowledge, 2004, vol. 10, no. 3, pp. 450–462. Law J. Posle metoda: besporiadok i sotsial’naia nauka [After Method: Mess in Social Science Research], Moscow, Izdatel’stvo Instituta Gaidara, 2015. Law J. Technology and Heterogeneous Engineering: The Case of Portuguese Expansion. The Social Construction of Technological Systems (eds W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch), Cambridge, MA, MIT Press, 1989, pp. 111–134. Leydesdorff L. The Challenge of Scientometrics: The Development, Measurement, and Self-Organization of Scientific Communications, Boca Raton, FL, Universal Publishers, 2001. Leydesdorff L., Hellsten I. Measuring the Meaning of Words in Contexts: An Automated Analysis of Controversies about Monarch Butterflies, Franken Foods, and Stem Cells. Scientometrics, 2006, vol. 67, no. 2, pp. 237–243. Losey J. E., Rayor L. S., Carter M. E. Transgenic Pollen Harms Monarch Larvae. Nature, 1999, vol. 399, pp. 214. Macospol. Consortium Agreement Annex I. Unpublished document submitted to the European Union, November 5, 2007. Magma. The Encyclopædia Britannica, 15th ed., vol. 7, pp. 673.

Т о м м а з о  В е н т у р и н и

83

Marres N., Rogers R. Recipe for Tracing the Fate of Issues and their Publics on the Web. Making Things Public (eds B. Latour, P. Weibel), Cambridge, MA, MIT Press, 2005, pp. 922–935. McInerney C., Bird N., Nucci M. The Flow of Scientific Knowledge from Lab to the Lay Public: The Case of Genetically Modified Food. Science Communication, 2004, vol. 26, pp. 61–80. Pinch T., Leuenberger C. Researching Scientific Controversies: The S&TS Perspective. Proceedings of EASTS Conference “Science Controversy and Democracy”, National Taiwan University, 2006, August 3–5. Stengers I. The Invention of Modern Science, Minneapolis, University of Minnesota Press, 2000. Venturini T. Diving in Magma: How to Explore Controversies with Actor-Network Theory. Public Understanding of Science, 2010, vol. 19, no. 3, pp. 258–273. Venturini T. Opera Aperta: Wikipedia e l’oralità secondaria. Magma, 2006, vol. 4, no. 1. Venturini T. Terminator contro terminator (ovvero della modernizzazione tecnologica in agricoltura). Studiare la Società dell’Informazione (eds G. Bella, D. Diamantini), Milano, Guerini e Associati, 2008, pp. 183–207. Wynne B. Misunderstood Misunderstandings: Social Identities and Public Uptake of Science. Public Understanding of Science, 1992, vol. 1, no. 3, pp. 281–304.

84

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Метод Латура: семиотика между литературой и наукой Андрей Кузнецов

Старший научный сотрудник, НОЦ «Социально-политические исследования технологий» (PAST), Национальный исследовательский Томский государственный университет (ТГУ); доцент, кафедра социологии, Волгоградский государственный университет (ВолГУ). Адрес: 634050, Томск, пр-т Ленина, 36, корп. 2. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: акторно-сетевая теория; исследования науки и технологий; социология науки; Бруно Латур; Альгирдас Жульен Греймас; семиотика.

В статье предпринимается попытка реконструировать метод Бруно Латура посредством артикуляции глубинных связей его акторно-сетевой теории со структурной семиотикой Альгирдаса Жульена Греймаса. Утверждается, что методологический арсенал семиотики является точкой входа в лабиринт латуровского проекта и нитью Ариадны по нему. Статья поделена на две части. В первой рассматриваются концепции нарративной грамматики и нарративных программ Греймаса. По ее итогам автор приходит к нескольким выводам: а) семиотика Греймаса представляет собой не менее амбициозный, чем социология Латура, научный проект, который нетривиальным образом развивает исходные посылки структурализма и чьи амбиции проявляются в расширении области применения семиотики не только на научные дискурсы за пределами культурных (фольклор, миф) и литературных текстов, но и за пределы текстового мира как такового; б) выделяются методологические аспекты, выступающие ключевыми для метода Латура: операция

вынесения за скобки (референта и говорящего субъекта) и различение порядков (семиотического) делания, которое подразумевает разделение лингвистических операций внутри текста и металингвистических операций семиотика; в) терминология движения (траектория, отправная точка, пункт назначения, циркуляция и т. д.), которой насыщены тексты Латура, имеет нарратологическое происхождение и обладает для него методологическим значением. Во второй части статьи на примере ранних работ Латура по социологии науки эксплицируется, как он апроприирует и трансформирует элементы семиотики. Подход Латура к антропологии науки состоит в последовательном применении двух приемов: 1) приостановке ключевых бинарных оппозиций социологии и философии науки (субъект/объект, истина/ложь, социальное/интеллектуальное) и 2) пересборке этих различений. Данные методологические приемы реализуются посредством операций, обозначенных здесь как «заключение в скобки», «вынесения за скобки», «раскрытие скобок».

85

Введение

М

Н О Г И Е сегодня пытаются преодолеть Латура. Одни, повстречав его на пути, пытаются избегнуть его необходимости. Самые смелые хотят подвинуть его с занятых позиций, менее амбициозные обходят либо идут в другую сторону. Для вторых это значит временно задержаться на его орбите, чтобы разогнать собственное научное предприятие. Третьи, к которым принадлежит и автор данной статьи, стремятся проследовать за ним как можно дальше, чтобы сделать следующий шаг в том же направлении. Чтобы совершить именно это, а не топтаться вокруг латуровских афоризмов, необходимо, однако, сначала проследить путь, который он уже проделал. Это подразумевает поиск паттернов, в соответствии с которыми Латур переходил от одной точки своей траектории к другой. Я полагаю, что путь к артикуляции метода Латура лежит через исследование его связей с семиотикой. Известно, что одним из важных теоретических источников акторно-сетевой теории (АСТ, actor-network theory) является семиотика Альгирдаса Жюльена Греймаса. Бруно Латур утверждает, что его подход является наполовину семиотикой Греймаса, наполовину — этнометодологией Гарольда Гарфинкеля1. Другой отец-основатель АСТ, Джон Ло, заявляет, что данный подход достаточно точно может быть описан термином «материальная семиотика»2. Однако эти констатации лишь обозначают источник вдохновения и  концептуального аппарата, но  не  проясняют количество и характер связей, соединяющих АСТ и семиотику. Значимость семиотического инструментария для АСТ в  целом и  для ее ла-

1. Latour B. Is Re-Modernization Occurring — And If So, How to Prove It? A Commentary on Ulrich Beck // Theory, Culture & Society. 2003. Vol. 20. № 2. P. 40. 2. Law J. Actor Network Theory and Material Semiotics // The New Blackwell Companion to Social Theory / B. Turner (ed.). L.: Wiley-Blackwell, 2008. P. 141–158.

86

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

туровской версии3 в частности еще не получила широкого признания в критике. На это указывает сравнительно небольшое число публикаций по данной теме как в зарубежной, так и в российской литературе. Работы Роара Хестакера4 и  Йоханнеса Битца5, деструктивная по своей сути критика Тимоти Ленуара6, пара проницательных статей Ивана Напреенко7 — все, что есть в нашем распоряжении на данный момент, помимо разъяснений самих Латура и Ло. В данной статье я вслед за Хестакером утверждаю, что семиотика Греймаса является источником большинства теоретических идей Латура8. Методологический арсенал семиотики — одновременно и  точка входа в  лабиринт латуровского проекта, и  нить Ариадны, способная провести по нему. Рецепция и апроприация семиотики Латуром является «организующим принципом»9, позволяющим наблюдателю его творчества упорядочить потенциальный хаос впечатлений о многообразии теоретических и методологических решений французского философа «в социологической шкуре» за последние 40 лет.

3. Я исхожу из интуиции, что, несмотря на близость позиций трех китов АСТ — Бруно Латура, Мишеля Каллона и Джона Ло, — между ними возможны нюансированные теоретические и методологические расхождения, которые могут иметь значение при определенных обстоятельствах. Эти различия еще только предстоит артикулировать. Пока же можно исходить из того, что каждый из трех авторов является оригинальным мыслителем, и потому у каждого из них может быть своя собственная версия АСТ. В данной статье я буду говорить только о латуровской версии АСТ. 4. Hoestaker R. Latour — Semiotics and Science Studies // Science Studies. 2005. Vol. 18. № 2. P. 5–25. 5. Beetz J. Materiality and Subject in Marxism, (Post-)Structuralism, and Material Semiotics. L.: Palgrave, 2016. P. 109–137; Idem. Latour with Greimas — Actor-Network Theory and Semiotics // Academia. URL: https://www.academia. edu/11233971/Latour_with_Greimas — Actor-Network_Theory_and_Semiotics. 6. Lenoir T. Was the Last Turn the Right Turn? The Semiotic Turn and A. J. Greimas // Configurations. 1994. Vol. 2. № 1. P. 119–136. 7. Напреенко И. Семиотический поворот в STS: теория референта Бруно Латура // Cоциология власти. 2013. № 1–2. C. 75–98; Он же. Делегирование агентности в концепции Бруно Латура: как собрать гибридный коллектив киборгов и антропоморфов? // Социология власти. 2015. № 1. С. 108–121. 8. Hoestaker R. Op. cit. P. 5. 9. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Construction of Scientific Facts. Princeton: Princeton University Press, 1986. P. 44–45.

А н д р е й  К у з н е ц о в

87

Семиотика Греймаса: структуры и процессы, актанты и нарративы Для начала, опираясь на критическую литературу10, я попробую представить краткую экспозицию семиотики Греймаса11, ориентируясь на ряд вопросов о том, какие методологические проблемы она решает. Как она ограничивает и настраивает фокус своего внимания? Каковы ее единицы анализа? Как она следит за их перемещениями и трансформациями в процессе производства значения? Каковы онтологические допущения методологии? Каков онтологический статус операций самой семиотики? Проект Греймаса берет начало в 1950–1960-е годы и является одним из  нескольких подходов, пытающихся разработать научный анализ языка и текстов. Цель амбициозна: объяснить не только производство отдельного знака, но и дискурса в целом. Он разделяет с другими структуралистами: а) стремление найти глубинную структуру текстов; б) посылку, что значения производятся посредством отношений и  различий. Семиотика Греймаса направлена на  редукцию многообразия текстов путем разработки метаязыка, позволяющего объяснять все дискурсивные единицы в  одних и  тех же терминах. Однако Греймас также существенно отклоняется от предшествовавших подходов, в частности от структурной лингвистики Фердинанда де Соссюра. Во-первых, Греймас опирается на  Луи Ельмслева, который сместил перспективу анализа языка относительно соссюровской модели. Ельмслев различал, с одной стороны, выражение (означающее) и  содержание (означаемое), а  с  другой — форму и  субстанцию. Эти две дихотомии, накладываясь друг на друга, образуют четыре класса феноменов, только два из которых составляют предмет анализа семиотики. Субстанцией выражения является неопределенное и аморфное многообразие (присутствующее даже в рамках одного и того же языка) способов письменного или устного высказывания. Однако когда, например, фонетическая манера произнесения, чтобы речь была понята, соответствует некоторому синтаксису и  акустическому паттерну, то  мы можем говорить о форме выражения. Формой содержания является пат 10. Здесь я опираюсь прежде всего на работы Хестакера и Битца: Hoestaker R. Op. cit.; Beetz J. Materiality and Subject in Marxism, (Post-)Structuralism, and Material Semiotics. P. 109–137; Idem. Latour with Greimas — Actor-Network Theory and Semiotics. 11. Далее термин «семиотика» будет использоваться для обозначения семиотики Греймаса.

88

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

терн произведения высказывания внутри определенного дискурса в соответствии с имманентной ему грамматикой. Субстанция содержания касается вопроса, является ли данное высказывание истинным в рамках того или иного, например научного, дискурса. Семиотика исследует только формы (содержания и выражения), поскольку они организуют себя в  системы отношений, вынося за скобки изменчивую субстанцию выражения как аморфную графическую или фонетическую область и субстанцию содержания как не менее аморфную интеллектуальную область. Опираясь на эти идеи Ельмслева, Греймас исключает из семиотического анализа все интенции и интересы читателей и писателей. В центре внимания семиотики оказываются сами тексты и только тексты. Во-вторых, Греймас, в отличие от Соссюра, предлагает исследовать язык не только как систему языковых компетенций, langue в соссюровской терминологии, но и как процесс речевых исполнений, или parole. Анализируя язык как систему, Греймас говорит о парадигматическом измерении языка и вводит понятие элементарного уровня сигнификации. Он предлагает расчленить лексемы, то  есть слова, реализованные в  письме, на  элементарные единицы анализа — семы, которые представляют собой свойства лексем (большой, малый, маскулинный, феминный). На элементарном уровне сигнификации семы образуют композиции или семемы для определенного слова или высказывания в некотором контексте. Благодаря этому возможен анализ производства значения из элементарных единиц и обнаружение глубинной структуры текстов. Анализируя язык как процесс, Греймас говорит о синтагматическом измерении текстов и разрабатывает свою теорию нарратива, которую условно можно разделить на две части: концепцию нарративной грамматики и концепцию нарративных программ. Концепция нарративной грамматики Здесь Греймас опирается на морфологию волшебной сказки Владимира Проппа. Чтобы обнаружить подлежащую структуру нарративов, он упрощает и обобщает исходную схему Проппа. По Греймасу, мы имеем дело с нарративом всякий раз, когда какой-либо текст или отдельное предложение описывает некоторую временную последовательность действий или операций. Всякий нарратив состоит из синтаксических нарративных единиц, или актантов, и  грамматики, определяющей отношения между ними. Греймас выделяет следующие типы актантов: субъект, объект, отправиА н д р е й  К у з н е ц о в

89

тель, получатель, оппонент и  помощник. Упрощение по  сравнению с Проппом состоит в том, что он сосредоточивается на нарративных трансформациях субъекта и объекта и предложениях, описывающих отношения между ними. В отправной точке нарратива субъект находится в состоянии (не)владения некоторым ценным объектом. Как таковой нарратив описывает переход субъекта от исходного состояния к противоположному посредством делания. Высказывания об отношениях между субъектом и объектом, таким образом, принимают две основные формы: высказывания о состоянии или бытии и высказывания о делании. Взятые сами по себе, эти высказывания являются описаниями. Однако, ассоциируясь в предложения, они могут вкладываться друг в друга так, что одно высказывание выступает объектом для другого. В таком случае имеет место модализация или нарративная трансформация. Когда высказывание о делании регулирует высказывание о состоянии, то мы имеем дело с нарративным исполнением, где первое высказывание является модализацией, а второе — описанием12. Греймас выделял четыре модализации: знать-как-делать, хотеть-делать, мочь-делать и дóлжно-делать. Нарративное исполнение подразумевает реализацию действия внутри нарратива. Актанты — это синтаксические элементы нарративной грамматики. Они определяются Греймасом как то, что действует или претерпевает действие. Это класс сущностей, которые определяются внутри нарратива через их  отношения друг к  другу. В  ходе нарратива актанты могут персонифицироваться посредством конкретных (люди, животные, вещи) или абстрактных (идеи, концепты) сущностей и тем самым становиться акторами. Акторы — это конкретные воплощения (персонажи, имеющие имена) актантов как синтаксических единиц нарратива, которые определяются как нечто действующее или претерпевающее действие. Один актант может быть манифестирован несколькими акторами/персонажами. Обратное также справедливо. Акторы в нарративах проходят испытания и претерпевают трансформации в ходе нарративов. Здесь мы подходим ко второй части нарратологии Греймаса — теории нарративных программ. Концепция нарративных программ Нарративная программа состоит из высказываний делания, которые модализируют высказывания состояния, и представляет собой изме 12. Hoestaker R. Op. cit. P. 11.

90

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

нение состояния актора13. Некоторые действия акторы в нарративе могут выполнить самостоятельно благодаря уже имеющимся у них компетенциям. Но для выполнения некоторых программ нужны помощники (как мы помним, они могут быть любой природы), благодаря которым актор может выполнить программу. В таком случае мы имеем дело с инструментальной нарративной программой. Однако актор также может убедить (неважно, каким способом) других акторов выполнить действие за него или делегировать это действие. Такая программа будет называться дополнительной (annex). Как правило, базовая программа главного героя нарратива сложна и включает в себя несколько подпрограмм, которые выполняются путем преодоления препятствий в серии испытаний. Преодоление препятствий предполагает испытание сил и преодоление сопротивления контр-акторов (антигероев) и их нарративных программ (антипрограмм). Все вместе это составляет сюжет или траекторию нарратива. Акторы приобретают компетенции или подтверждают обладание ими через серию испытаний. Греймас выделяет три типа испытаний. Первый — квалифицирующее испытание, в котором актор наделяется компетенцией, как правило знанием-как-делать или способностью-делать. Второй — решающее испытание, в котором предполагается исполнение полученной ранее компетенции, приводящее к соединению субъекта и недостающего ценного объекта. Наконец, третий — прославляющее испытание, в котором происходит признание результатов предыдущих испытаний и актор становится субъектом, который может убедить в этом других. Таким образом, Греймас в одних и тех же терминах описывает не только актантную конструкцию нарратива, но и динамику нарратива, в которой акторы следуют нарративным программам и претерпевают трансформации, проходя испытания. Однако Греймас анализирует также ряд важных для понимания нарратива операций, которые описывают вероятные отношения между писателем (глашатаем нарратива) и читателем. Он заимствует у Романа Якобсона понятие шифтеров, которое было переведено на  французский как embrayeur — нечто вовлекающее, нанимающее или переключающее. Отсюда у Греймаса появляется различение двух типов переключения: во-влечения (engagement) и от-влечения (disengagement). Операция отвлечения заключается в отвлечении внимания получателя сообщения (например, читателя) от само 13. Греймас А. Ж., Курте Ж. Семиотика. Объяснительный словарь теории языка // Семиотика / Сост., вступ. ст., общ. ред. Ю. С. Степанов. М.: Радуга, 1983. С. 483–551.

А н д р е й  К у з н е ц о в

91

го говорящего и от ситуации высказывания. Операция вовлечения носит обратный характер — указания на самого говорящего и ситуацию производства высказывания. Маркерами такой операции являются индексы («я», «здесь», «сейчас»). Писатели часто пользуются операцией отвлечения, чтобы создать ощущение реализма. Греймас выделяет три вида отвлечения: актантное (не-я), темпоральное (не-сейчас), пространственное (не-здесь). Благодаря этой операции мы переключаем свое внимание с медиума или формы выражения нарратива на само сообщение или форму его содержания. Так мы (хотя бы на время) забываем о рассказчике и о том, что это история, и воображаемо перемещаемся с героями в другие места и времена, как если бы события разворачивались непосредственно перед нами. Подведем предварительные итоги. 1. Семиотика Греймаса — амбициозный проект, опирающийся на  достижения структурализма, но  развивающий их  нетривиальным образом. Поскольку Греймас намерен выявить подлежащую структуру языка вообще и нарратива в частности, а также стремится объяснять производство значения на различных уровнях языковой практики в одних и тех же терминах, постольку его семиотику можно назвать редукционистской14. Но редукционизм связан не столько с амбициями, сколько с настройкой исследовательского фокуса. Греймас выносит за скобки семиотики все, что касается содержания языка: смысл, производимый на стороне читателей и являющийся аморфной интеллектуальной зоной; и  материальность языка, составляющую аморфную фонетическую и графическую зоны. Обе эти зоны когнитивно недоступны для семиотики. Именно это позволяет Греймасу сосредоточиться исключительно на операциях самого текста и формах производства значения в нем. Это позволяет обнаруживать общие паттерны в любых нарративах вне зависимости от того, кем, для кого и в каком медиуме они произносятся. Анализируя формы производства значения без оглядки на интересы и намерения писателей и читателей, практикуя аналитическое эпохэ в отношении смысла или истинности текстов, Греймас накладывает на себя жесткие ограничения, но вместе с тем обретает «свободу движения», 14. Тем, кто по каким-то причинам заведомо скептичен в отношении АСТ, это заключение позволяет вменить Латуру структурализм и на этом успокоиться. Ниже я покажу, что, поскольку Латур решает иные проблемы, нежели Греймас, он вынужден быть достаточно избирательным и изобретательным в обращении с семиотическим инструментарием. Поэтому непосредственное вычитывание «структурализма» Латура из структурализма Греймаса несостоятельно. Социология Латура носит редукционистский характер, но в ином смысле.

92

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

которая привлекла Латура. Ограниченность становится самоограничением, слабость оборачивается силой. Ключевая методологическая операция здесь — вынесение за скобки. Далее мы проследим, как Латур пользуется этим инструментом и трансформирует его. 2. Единицами анализа семиотики являются тексты, имеющие нарративную организацию, а внутри них — семы, как кирпичики, из которых выстраивается значение. Это возлагает большой груз ответственности на аналитика, но имеет решающее значение для понимания того, из каких элементов складываются высказывания в синтагматическом измерении и какие элементы могут замещать какие в парадигматическом измерении. В случае языка как формализованной системы эта стратегия дает очевидные преимущества15. Далее мы увидим, как Латур тщательно выбирает объекты и единицы анализа в своей семиотике науки. 3. Нарратология Греймаса указывает на то, что нарратив выстраивается вокруг траектории, которую составляет цепочка нарративных программ акторов (как правило, актора, занимающего актантную позицию субъекта), проходящих испытания и преодолевающих препятствия в виде контр-акторов и их программ. Читатели текста знают о наличии и направлении этой траектории и могут следить за ней только благодаря тому, что писатель манипулирует их вниманием с помощью выбора отправной точки нарратива и операций отвлечения/вовлечения. Эти операции создают эффект реализма внутри текста. Нарратив предполагает воображаемую мобильность акторов (и вместе с ними читателей и писателей) посредством актантных, темпоральных и пространственных переключений. Следя за этими операциями, семиотик способен артикулировать формы производства референции, порядка и значения внутри текста. Для наших целей зафиксируем, что понятия траектории, отправной точки, пункта назначения, направления движения и фокуса внимания важны уже в нарратологии Греймаса как часть языка описания форм производства значения. 15. Заметим, что в случае не-языковой реальности, формализация которой является более проблематичной и комплексной, такая стратегия скорее делает аналитика уязвимым, чем является очевидным ресурсом. Современная социологическая теория, кажется, давно оставила надежды выделить элементарные частицы своего анализа. Теоретик, претендующий на то, что он локализовал атом общества, очевидно, поставил бы себя под удар. Однако это «обязательная точка перехода» для того, кто хочет распространить семиотику за пределы текста. Мы увидим, как Латур пытается решить проблему элементарной единицы, перераспределяя груз ответственности, который Греймас всецело возложил на плечи аналитика.

А н д р е й  К у з н е ц о в

93

Далее мы увидим, что в случае Латура эта терминология приобретает еще большую значимость, поскольку с ее помощью можно описать конструирование его собственного нарратива. 4. Семиотика имеет дело с когнитивными операциями в двух аспектах. Во-первых, поскольку Греймас выносит за скобки все не-текстовое и не-формальное, его базовым онтологическим допущением является то, что писатели и читатели обладают когнитивными компетенциями, необходимыми для (ре)конструирования траектории нарратива. Как утверждает Битц, «актантная фигурация нарративного дискурса представляется как когнитивная операция, которая делает дискурсы познаваемыми для отправителей и получателей нарративных высказываний»16. Чтобы субстантивировать это допущение, Греймас даже попытался выйти за пределы текста. Под влиянием Лакана он предложил психоаналитическую актантную модель, выдвинув гипотезу, что бессознательное структурировано как нарратив17. Во-вторых, операции самой семиотики носят когнитивный характер. Это когнитивные операции, описывающие когнитивные операции внутри текста. 5. Последнее замечание позволяет разграничить два порядка делания18. В  первом порядке делания находятся операции, посредством которых внутри самого текста трансформируются персонажи, создается нарративная траектория и производится значение. Во втором порядке делания находятся операции семиотика, трансформирующие нарративы таким образом, чтобы обнаружить в них повторяющийся паттерн. Благодаря этому мы можем сосредоточиться на отношениях между двумя этими порядками, чтобы понять их относительный онтологический и экзистенциальный статус. 16. Beetz J. Latour with Greimas — Actor-Network Theory and Semiotics. P. 6. 17. Греймас А. Ж. Структурная семантика: поиск метода. М.: Академический проект, 2004. С. 273–277. 18. Эта дихотомия отсылает к  лумановскому различению между первым и вторым порядками наблюдения. Я предпочитаю говорить о порядках делания вместо наблюдения, чтобы подчеркнуть два аспекта. Во-первых, высказывания (особенно высказывания о делании) в тексте являются не только когнитивными операциями наблюдения, но и операциями трансформации нарратива, они производят действия внутри него. Во-вторых, операции в тексте имеют предпосылки и последствия за пределами текста. Высказывания не только наблюдают, но и существуют. Этот аспект очень важен для последующего анализа того, как Латур с семиотическими инструментами выходит за пределы текста и исследует научные практики и технические артефакты. Кроме того, я предпочитаю говорить о делании, а не о действии, чтобы, с одной стороны, оставаться в терминологическом поле семиотики, а с другой — избежать коннотаций с теорией действия в принципе.

94

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

И нарративные операции, и операции семиотика обладают одинаковым онтологическим статусом — это когнитивные операции. Однако их режимы существования несколько отличаются. Тексты семиотика, в отличие от текстов новеллиста, могут, но не обязаны быть организованы нарративно. Если новеллист ограничен требованиями создания связного, внутренне реалистичного и направленного нарратива, то семиотик не связан этими ограничениями19. Его работы могут быть не нарративами, но аналитическими словарями — архитектурами, а не историями. Именно это дает семиотику свободу движения относительно нарратива. Нам необходимо учитывать различие между порядками делания аналитика и анализируемых им текстов, чтобы понять оригинальность апроприации семиотики Латуром. В данной статье я утверждаю, что связь Латура с семиотикой гораздо фундаментальнее, чем признают и сам автор, и исследователи, до сих пор высказывавшиеся по данной проблеме. Опора Латура на семиотику носит устойчивый и консистентный характер, пронизывая большую часть его творчества. Внимательный читатель легко заметит, что во всех своих работах он систематически использует терминологию, описывающую многообразие мобильностей и транспорта: движение, направление, траектория, циркуляции, неизменные мобильности, русла, креоды, транспортные средства, референции, медленная социология (slowciology). Список может быть продолжен. Эта терминология имеет своим истоком нарратологию Греймаса и носит у Латура не метафорический, а методологический характер. Я утверждаю, что если при чтении Латура начать обращать внимание на эту терминологию, то можно обнаружить в корпусе его текстов паттерны там, где на первый взгляд наблюдаются разрозненные и неконсистентные движения. Кроме того, я выдвигаю гипотезу о том, что семиотика Латура, в отличие от семиотики Греймаса, должна принять на себя обязательство быть организованной нарративно в силу специфики дискурсов, с которыми она имеет дело. Это обусловливает переход от стратегии метаязыка к тактике инфраязыка в латуровской «политике объяснения»20.

Латур: к семиотике научных текстов Далее я попытаюсь показать, как Латур выстраивает свою семиотику науки, ориентируясь на те же самые вопросы, которые мы задали 19. О его самоограничениях говорилось выше. 20. Латур Б. Политика объяснения: альтернатива // Социология власти. 2012. № 8. C. 133–144.

А н д р е й  К у з н е ц о в

95

в отношении семиотики Греймаса. Не имея возможности рассказать о латуровских исследованиях науки целиком, в аналитических целях разделю то, что у Латура идет рука об руку: семиотику научных текстов и семиотику научных практик. Сосредоточившись на том, как Латур апроприирует семиотику для анализа текстов, я оставлю рассмотрение семиотики научных практик для следующих публикаций. Настройка фокуса: вынесение за скобки и заключение в скобки Ряд авторов отмечает, что отправной точкой латуровского метода является приостановка дихотомий21. Я хочу обратить внимание на то, что эта приостановка заключает в себе две разные операции: вынесение за скобки и заключение в скобки. Посмотрим, как Латур использует обе операции, чтобы последовательно настроить фокус семиотики научных текстов. Выноси за скобки: не будем торопиться различать литературу и науку Чтобы в принципе иметь возможность поставить перед собой задачу семиотического анализа научного текста, Латур должен вынести за  скобки различие между литературой и  наукой22. Этот шаг позволяет ему выиграть время. До поры до времени он может продвигаться в своем анализе, как если бы различия между ними не было. Однако после того, как определенный путь пройден, он может и должен вернуться к нему, и мы покажем, как он это делает. Допустив возможность семиотического анализа научного текста, Латур далее тщательно выбирает отправную точку своего исследования посредством операции заключения в скобки. Заключай в скобки: поиск отправной точки в потоке научной литературы Отстранив предубеждение против семиотического анализа научного текста, Латур сталкивается с другой трудностью: не все на 21. Schmidgen H. Bruno Latour in Pieces: An Intellectual Biography. N.Y.: Fordham University Press, 2014; Beetz J. Materiality and Subject in Marxism, (Post-) Structuralism, and Material Semiotics. P. 112; Кузнецов А. Г. Транспортные медиации: формы машинного и материалы человеческого // Этнографическое обозрение. 2016. № 5. С. 40–52. 22. Latour B. A Relativistic Account of Einstein’s Relativity // Social Studies of Science. 1988. Vol. 18. № 1. P. 7.

96

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

учные тексты одинаково пригодны для анализа семиотическими средствами, нужно быть избирательным. Витгенштейн утверждает, что наука есть совокупность истинных утверждений, и  научные учебники являются наглядным подтверждением этому. В первых строках своей первой серьезной работы по семиотике науки, написанной в соавторстве с Паоло Фаббри, Латур, не отрицая утверждение Витгенштейна прямо, заключает его в скобки или модализирует, указывая, что научные тексты — это не только учебники, но  и  исследовательские статьи23, находящиеся на «фронтире» науки24. В учебниках содержатся утверждения, истинность которых не подвергается сомнению25, в статьях же — такие, о которых нельзя в момент их высказывания однозначно сказать, истинны они или ложны. Учебники содержат почти только высказывания состояния. Если ориентироваться на них, то наука как совокупность истинных высказываний является таксономией, а не нарративом. Если бы Латур выбрал для анализа учебник или словарь, то отправная точка обернулась бы конечным пунктом, а точнее, тупиком. Семиотика сильна прежде всего в анализе нарративов. Всякий раз, когда перед нами описание перехода из одного состояния в другое, опосредованное высказываниями делания, мы имеем дело с нарративностью. Поскольку статьи содержат утверждения неопределенного статуса, они вынуждены развертывать аргументацию, посредством которой одни утверждения усиливаются, а другие — ослабляются. Исследовательская статья, в отличие от учебника, нарративна, поскольку описывает переход веществ и  утверждений из  одного состояния в  другое, опосредованный высказываниями делания (модализациями и переключениями). Именно поэтому статья становится отправной точкой латуровской семиотики науки. Таким образом, Латур вводит различение между учебником и статьей, или между «готовой наукой» и «наукой в действии»26, и в методологических целях заключает в скобки первую часть различения. Далее мы уви 23. Далее мы будет говорить о статьях, имея в виду именно этот тип научных текстов. 24. Latour B., Fabbri P. La rhétorique de la science: pouvoir et devoir dans un article de science exacte // Actes de la recherche en sciences sociales. 1977. Vol. 13. № 1. P. 81. 25. Учебники содержат факты, которые практикующие ученые считают само собой разумеющимися, или утверждения четвертого типа. См.: Латур Б., Вулгар С. Антрополог посещает лабораторию // Социология власти. 2012. № 6–7. С. 215. 26. Латур Б. Наука в действии: следуя за учеными и инженерами внутри общества. СПб.: ЕУСПб, 2013. С. 23–45.

А н д р е й  К у з н е ц о в

97

дим, каково значение этой операции, когда проследим, как Латур раскрывает скобки. Выноси за скобки: контекст и референт, на выход! Оказавшись в нужной отправной точке, Латур, однако, должен решить проблему самоограничения и  объяснить, почему он здесьи-сейчас не будет выходить за пределы научного текста, который, по общему убеждению, описывает внешний мир и к тому же написан людьми. Для этого он вновь прибегает к операции вынесения за скобки. На этот раз он, следуя по стопам Греймаса, выносит за скобки проблему внешнего референта (существуют только внутренние референты, создаваемые самим текстом) и проблему говорящего (или социального контекста, который, как предполагается, породил говорящего). Природа и Общество оказываются одинаково отрезанными от текста. Это позволяет Латуру сосредоточиться на операциях, производимых внутри самого текста, на том, как он сам создает свой собственный мир. Этот шаг имплицитен в 1970-е годы, но эксплицитен в 1990-е годы27. Снова заметим: вынесение за скобки не терминально, но временно, и Латур, пройдя определенный путь, возвращается к проблемам референции и говорящего. Следи за пере-ключениями, или Правила движения внутри текстов для семиотика Латур выбирает в качестве отправной точки нарративный научный текст, который рассказывает историю героев, переходящих из одного состояния в другое через трансформации и испытания. В связи с этим операции, на которых он сосредоточивается, вынося за скобки внешний мир и говорящего, описывают траектории и способы движения различных акторов внутри текста. Исследовательские статьи состоят из высказываний состояния и высказываний делания. Первые в зависимости от их научного статуса Латур называет пропозициями28, утверждениями или заявлениями29. Вторые — модализациями30 или модальностями. Модальности — это утверждения, объектом высказывания которых являются другие утвержде 27. Latour B. Pasteur on Lactic Acid Yeast: A Partial Semiotic Analysis // Configurations. 1994. Vol. 1. № 1. P. 130. 28. Latour B., Fabbri P. Op. cit. P. 83. 29. Латур Б., Вулгар С. Указ. соч. С. 216. 30. Latour B., Fabbri P. Op. cit. P. 83.

98

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ния31. Модальности трансформируют утверждения посредством операций анафоры (ссылки в широком смысле) или пере-ключения. В сущности, анафора является частным случаем пере-ключения. В работе, посвященной анализу текста Эйнштейна, Латур вслед за Франсуаз Бастид различает от-ключение (shifting out) от в-ключения (shifting in)32, что соответствует греймасовской паре понятий отвлечение/вовлечение, описанной выше. Отключение имеет место тогда, когда говорящий или автор отвлекает внимание читателя от него самого. Существует три типа отключений: актантное, темпоральное и пространственное. Операция включения, наоборот, привлекает внимание к самому говорящему и к условиям производства высказывания. Благодаря этим операциям текст внутри себя описывает свой релевантный контекст и  создает внутренний референт. Благодаря ссылкам всякий текст содержит весь свой релевантный контекст внутри себя, и  поэтому его можно анализировать относительно изолированно от остальных текстов. Оперирование ссылками и переключениями приводит к важным эффектам. Во-первых, внутри текста создаются акторы, занимающие актантные позиции (субъект, объект, оппонент и т. д.) и выступающие персонажами в его нарративе. Они являются делегатами автора, будучи наделены компетенциями и исполнениями. Посредством операции отключения автор отвлекает внимание читателя от того, как он это делает. Посредством включения, наоборот, привлекает к этому внимание, делает свое присутствие в тексте ощутимым. Во-вторых, благодаря этим операциям возникает ощущение реализма, сопротивления, упорядоченности. Писатель накладывает на  читателя и  на  себя ограничения, в результате для них возможно не все, что угодно33. Ссылки и переключения, совершаемые авторами научных текстов, являются эмпирическим обоснованием латуровской стратегии вынесения за скобки социального контекста и внешнего референта. Открытие Латура в том, что научные тексты, вопреки широкому убеждению, достигают своего реализма не столько благодаря отключениям, сколько посредством включений. Операцию отключения в статье выполняют утверждения, лишенные модальности. Однако в фокусе внимания не они, а ссылки и модализации — операции включения, привлекающие внимание к условиям производства утверждений внутри данной статьи и за ее пределами. Боль 31. Латур Б., Вулгар С. Указ. соч. С. 217, сноска 1. 32. Latour B. A Relativistic Account of Einstein’s Relativity. P. 5–7. 33. Ibid. P. 7.

А н д р е й  К у з н е ц о в

99

шинство утверждений в научных статьях носит отнюдь не обезличенный, отвлеченный характер; напротив, они не  позволяют читателю отвлечься от присутствия автора34. Однако пока мы вместе с Латуром имеем дело лишь с морфологией научного текста. Он констатирует очевидное: в статьях полно ссылок. Но признание этой банальности уже подрывает распространенные убеждения об обезличенности и литературных ресурсах науки. Однако почему ссылки и модализации доминируют в статьях? Почему статьи вообще цитируют друг друга?35 Почему они не могут, подобно новеллам, просто представить свои утверждения без всяких ссылок? Латур отвечает на этот вопрос в своей концепции конструирования научных фактов, описывающей правила движения утверждений и статей. Заметим, что до этого мы говорили почти исключительно о правилах движения семиотика науки во втором порядке делания, и только теперь можем обратиться к правилам движения самих текстов, временно забывая о том, что сделало возможным их наблюдение. Следи за траекториями утверждений, или Правила движения самих текстов Авторы исследовательских статей могут рассматривать другие статьи как соперников, занимающих актантную позицию оппонента и следующих антипрограммам, или как союзников (помощников). Посредством модализаций, или аргументативных операций, трансформирующих уже высказанные утверждения, авторы могут ослаблять утверждения оппонентов (негативная модализация) или подкреплять свои утверждения через отсылки к помощникам или к таблицам и графикам в инфратексте данной статьи (позитивная модализация). Посредством модализаций авторы могут определить, при каких условиях некто может (модальность «мочь-делать») говорить о чем-то и что необходимо (модальность «должен-делать») сделать, чтобы иметь право говорить о чем-то36. Посредством модализаций авторы статьи пытаются отклонить последующий поток публикаций в нужную им сторону, чтобы задать определенное направление последующим публикациям и утверждениям в них. Конструирование научных фактов представляет собой процесс реципрокного и  противонаправленного движения, включающе 34. Latour B., Fabbri P. Op. cit. P. 83–84. 35. Латур Б., Вулгар С. Указ. соч. С. 212. 36. Latour B., Fabbri P. Op. cit. P. 91.

100

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

го негативную и позитивную модализацию учеными своих и чужих утверждений. Латур и Вулгар иллюстрируют это двунаправленное движение в известной таблице37, которая выделяет противоположные полюсы факта и артефакта (ложного утверждения) и пять промежуточных состояний научного утверждения между ними. Позитивные модализации продвигают утверждения в сторону полюса фактов, негативные — в сторону артефактов. Позитивные модализации — транспортные средства утверждений, негативные — препятствия на их пути. Внутри потока научных статей организован трафик утверждений, направленное движение которых к полюсу фактов обеспечивает переход от «науки в действии» к «готовой науке» в научном нарративе. Утверждение становится фактом после его многократной позитивной модализации другими учеными в других текстах. В результате всякие указания на условия производства утверждения отбрасываются и предаются забвению, а оно появляется в обезличенной форме сначала в статьях, а потом в учебниках. Ученые обязаны и иногда вынуждены давать ссылки (на статьи, документы, графики и т. п.), чтобы модализировать свои и чужие утверждения, чтобы ослабить или усилить их, чтобы достичь желаемой цели — факта. Ученые также стремятся модализировать свои утверждения так, чтобы они позитивно цитировались и модализировались другими статьями. Заметим, что траектория научного утверждения носит направленный, или телеологический, характер. Движение утверждения от артефакта к факту для ученых ценнее и предпочтительнее, нежели в  обратном направлении. Это обусловливает фокус внимания ученых и  траекторию научных нарративов. Маловероятно, чтобы кто-то был ориентирован (подобно абсолютному злодею) на негативную модализацию утверждений других, если это не создает предпосылок для позитивной модализации собственных утверждений. Важно и то, что констатация телеологической направленности траектории научного нарратива говорит лишь о том, что она — вектор, но не прямая. Зафиксируем, что направление движения, вектор траектории является важным понятием латуровской семиотики, и вернемся к этому вопросу ниже. Вышесказанное позволяет отметить и то, что на маршруте движения какого-либо утверждения статья является лишь промежуточной станцией. Факт (равно как и артефакт) не может быть установлен в одной отдельно взятой статье, но лишь в цепочке статей38. Отправ 37. Латур Б., Вулгар С. Указ. соч. С. 220. 38. Латур Б. Наука в действии. С. 75.

А н д р е й  К у з н е ц о в

101

ляясь от отдельной статьи, семиотик неизбежно, следуя за ссылками, должен переключить свое внимание на потоки литературы, на пересечении которых находится отдельно взятая публикация. Следуй за ссылками: семиотик движется между статьями Научные тексты не только содержат нарративы; сам процесс производства научной литературы обладает нарративной организацией и, следовательно, подразумевает темпоральное измерение. В ранних работах Латур описывает планировку, или топографию39, статьи, которая состоит из двух частей: «инфратекста» и «доказательства». Инфратекст, содержащий таблицы и графики, описывает переход веществ из одного состояния в другое, опосредованный операциями лабораторного испытания. Доказательство, ссылающееся на инфратекст, описывает переход утверждений в данной научной области от артефактоподобного к фактоподобному состоянию посредством модализаций40. Это указывает на то, что статья находится на пересечении как минимум двух потоков литературы. Первый составляет литература (графики, таблицы, диаграммы), сгенерированная лабораторией, в которой работают авторы. Для этого потока, восходящего от лабораторных крыс и реагентов к текстам через машины, анализируемая статья является (промежуточным) пунктом назначения. В определенный момент времени статья, как бы сказал Жиль Делёз, «срезает» этот поток, являющийся ее условием. О последнем говорят ссылки «доказательства» на «инфратекст». Этот поток укоренен в экстратекстуальных практиках, которые Латур исследует на примере лабораторной и полевой науки. Второй поток литературы, маркируемый ссылками на внешние тексты, пересекает статью перпендикулярно первому. Его составляют публикации, вышедшие до и после анализируемой статьи, или находящиеся «вверх» и «вниз» по течению соответственно41. Поскольку для того, чтобы утверждение стало фактом, необходима его многократная позитивная модализация другими учеными в других текстах42, постольку научные факты конструируются в потоке литературы и не могут быть сделаны в одной статье. Авторам-ученым нужны другие не  только в  качестве референтов и помощников, но и в качестве делегатов в потоке научных 39. Латур Б., Вулгар С. Указ. соч. С. 222. 40. Latour B., Fabbri P. Op. cit. P. 84. 41. Ibid. P. 84. 42. Латур Б., Вулгар С. Указ. соч. С. 221.

102

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

публикаций «ниже по течению»: такие делегаты вслед за авторами (рассматривая их как отправителей в терминологии Греймаса) и в то же время вместо них довели бы утверждение (героя) до состояния факта (состояния владения реальностью). Чтобы проследить траекторию научного нарратива в определенной области, нам следует переключить внимание с  отдельной статьи на серии текстов. Только находясь внутри движущегося поезда научной литературы, мы сможем понять, в какую сторону (к фактам или от фактов) ученые перемещают то или иное утверждение в том или ином вагоне-статье. Из-за обилия референций научный дискурс, состоящий из «частично соединенных» между собой статей, составляет нарратив-множество — коллективный текст, который пишут, дописывают и переписывают ученые. Этот нарратив обнаруживает следующую особенность: фокус внимания читателей и писателей будет постоянно смещаться. Это смещение станет следовать некоторому паттерну, но не будет линейным. Не только одни статьи сменяют другие, но и их содержание — проблемы, терминология, утверждения, привлеченные ресурсы — меняется. Меняется именно из-за того, что сделали авторы внутри своих статей выше по течению. Разные авторы будут помещать в актантную позицию субъекта разные утверждения; акторы-утверждения, занимающие актантную позицию, могут не только трансформироваться, но и замещаться; актантную позицию отправителя могут занимать различные проблемы, релевантные для разных авторов или для одних и тех же авторов, но в разное время. В научном дискурсе нет главного героя, эту актантную позицию в  разное время занимают разные акторы. В этой ситуации мы сталкиваемся с большей неопределенностью, чем в  случае изолированного законченного нарратива. Например, в  разгар научных споров невозможно определить, кто «герой» (факт), а кто «злодей» (артефакт). В такой ситуации нужно позволить акторам (утверждениям) «менять лагеря» и занимать противоположные актантные позиции в разных точках нарратива. Это хорошо заметно в исследовании деятельности Пастера43, где Латур сосредоточивается не на отдельных текстах, но на научном дискурсе, следуя правилам перехода, установленным ранее и позволяющим видеть сеть текстов44. Это упускают из виду авторы, которые до этого писали о семиотике Латура. 43. Латур Б. Пастер: Война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: ЕУСПб, 2015. 44. Латур Б., Вулгар С. Указ. соч. С. 221.

А н д р е й  К у з н е ц о в

103

Раскрывай скобки, или Различения возвращаются собранными заново Выше показано, как Латур выносит за скобки и заключает в скобки ряд различений, чтобы выиграть время для настройки фокуса внимания своей семиотики. Однако эти операции — не просто редукции, как у Греймаса, поскольку Латур, пройдя определенный путь, вновь раскрывает скобки, собирая различения заново. Две операции соответствуют двум способам пересборки различений. Заключение в скобки и темпорализация различений Выше мы видели, как Латур различал между учебниками и исследовательскими статьями, «готовой наукой» и «наукой в действии», истиной и ложью, а затем приостанавливал действия этих различений, заключая их в скобки. Заметим, приостанавливал, а не отрицал или стирал. В таком случае как соотносятся между собой стороны этих различений? Для Латура они ни противопоставлены, ни рядоположены друг другу. И статьи, и учебники, и истина, и ложь — неотъемлемые части науки. Для Латура обе стороны различения являются точками одной и той же траектории научного процесса, но в разное время45. Поэтому отношения между сторонами многих его различений следует описывать не в терминах логической структуры, а в терминах движения, требующего времени. Латур темпорализует, или нарративизирует, различения. Сначала он приостановил их действие, чтобы найти правильную точку отправления в потоке научного процесса, где они еще не действуют. А затем показал, как они последовательно конструируются, объясняя само их существование как поздний продукт динамики науки. В этой связи показательна и смена терминологии в пользу высказываний о делании. Он говорит не об утверждениях, имеющих или не имеющих модальности, но о модализованных и демодализованных утверждениях. Вынесение за скобки и артикуляция различений Однако есть различения, которые Латур не может и не хочет темпорализовать. Их он выносит за скобки. Таковы, например, разли 45. Нетрудно заметить, что то же самое Латур впоследствии проделывает со многими другими различениями: глобальное/локальное, субъективное/объективное, структура/действие и т. п.

104

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

чения между литературой и наукой, внешним и внутренним референтом, текстом и контекстом. И здесь Латур раскрывает скобки, чтобы потом ограничить условия, при которых мы можем достоверно говорить о каждой стороне различения. Вынося за скобки различение между литературными и научными текстами, Латур прослеживает траекторию научного процесса и  постепенно собирает разницу между ними заново. Помимо вышеозначенных морфологических различий (обилие ссылок в  статьях и  их  отсутствие в  новеллах), можно указать еще на два. Первое касается функции текста в литературном производстве. В литературе ценность текстов определяется их незаменимостью и уникальностью. В науке тексты пишутся так, чтобы быть трансформируемыми и замещаемыми46. На это указывает тот факт, что в науке авторы трансформируют утверждения из литературы «выше по течению» и рассчитывают на то, что их утверждения будут в свою очередь (позитивно) модализированы «ниже по течению». Во-вторых, в литературе и науке разные отношения между писателями и читателями. В литературе читатели являются скорее конечными потребителями текстов; среди них, разумеется, попадаются писатели, но их меньшинство. В науке читатели, как правило, являются писателями будущих текстов «ниже по течению». В  литературе текст пишется, чтобы быть многократно прочитанным, а в науке — чтобы быть многократно дописанным. Поэтому ученые и новеллисты убеждают своих читателей разными способами. Наука и литература, используя одни и те же нарративные инструменты, однако, движутся в разных направлениях и в соответствии с разными правилами движения. Их различают направление движения, способы организации трафика и использования транспортных средств. Латур возвращается ко  множеству вынесенных им за скобки утверждений в одной из своих последних книг о «режимах существования»47, двумя из которых являются наука и литература. Резюмируем: в сущности, обе рассмотренные операции являются модализациями, но они работают в разных плоскостях латуровского анализа и преследуют разные цели. Операция заключения в скобки — базовая операция АСТ. Операция вынесения за скобки — первый шаг на пути к антропологии режимов существования. Эти операции являются нарративными операциями. 46. Latour B., Fabbri P. Op. cit. P. 89. 47. Latour B. An Inquiry Into Modes of Existence. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2013.

А н д р е й  К у з н е ц о в

105

Но почему Латур, в отличие от Греймаса, нарративизирует свою семиотику? Для этого нам нужно не только различать порядки делания семиотики Латура и его акторов, но и попытаться артикулировать отношения между ними.

Вместо заключения: следи, но не следуй за акторами Ресурсы акторов не должны быть ресурсами аналитика Чтобы реконструировать траекторию латуровского метода, необходимо различать его собственные операции и операции исследуемых им акторов: необходимо признать не только что семиотика Латура есть делание делания, но и то, что он сам это отчетливо признает. В своей первой книге в соавторстве со Стивом Вулгаром Латур запрещает себе использовать терминологический аппарат (в частности, различение между социальным/техническим и интеллектуальным), который применяют сами ученые, поскольку он является их ресурсом для конструирования фактов. Чтобы акторы стали для аналитика познавательным ресурсом, он не должен использовать их собственные ресурсы: это позволит не стать одним из них и не утратить разницу между первым и вторым порядками делания. Следовательно, необходимо во что бы то ни стало сохранять различие между деланиями первого и второго порядка. Акторы могут говорить все что угодно, аналитику же запрещено говорить что-либо, что ведет к смешению порядков делания и его натурализации48. Но каковы отношения между двумя порядками наблюдения? Инфраязык и нарративизация порядков делания Для Греймаса порядки наблюдения конституируют этажи, где на  первом находится естественный язык, а  на  втором — метаязык. Латур же, в  отличие от  него, тяготеет к  тому, чтобы темпорализовать их, выстроить в  последовательность. Наблюдения второго порядка следуют за наблюдениями первого порядка, а не надстраиваются над ними. Отношения между ними описывает не операция замещения множества объясняемых элементов одним таким элементом49 (как в случае метаязыка), а операция

48. Latour B., Woolgar S. Op. cit. P. 29. 49. Латур Б. Политика объяснения: альтернатива. C. 116.

106

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

дополнения, или комментирования, или модализации50. Отсюда возникает правило «следуйте за акторами». Каковы последствия этого для семиотики Латура? Поскольку семиотик должен следить за тем, что делают в первом порядке делания его акторы, специфика траекторий акторов неизбежно будет реверберировать во втором порядке делания. Если Латур и Греймас имеют дело с разными типами движения и разными траекториями, то и их семиотики должны неизбежно различаться. Вышеозначенные различия между литературой и наукой говорят о разном характере их дискурсов. Парадоксально, но, поскольку статьи ссылаются друг на друга и выстраиваются в цепочки, в которых разворачиваются истории фактов и артфектов, постольку научный дискурс обладает большей нарративностью, чем литературный. Это обстоятельство ведет к важным трансформациям во втором порядке делания, в оперативной стратегии семиотика. Новеллы не обязаны ссылаться друг на друга. Они могут быть монадами без окон и дверей. История не становится менее интересной, если читателю кажется, что он ранее нигде такого не читал, как раз наоборот. Корпус литературных произведений в целом не демонстрирует характеристики нарратива, то есть не составляет направленного движения к  определенной цели. Тогда, чтобы соединить литературные тексты вместе, нам нужен аналог лейбницевского бога — метаязык, — надстройка над всеми текстами, которая продемонстрирует, что каждый из них является инстанцией одной и той же нарративной грамматики. Статьи, напротив, обязаны ссылаться и модализировать друг друга, то есть быть монадами с окнами и дверьми51. Научный дискурс, образованный из цепочек статей, на отдельных участках составляет относительно связный нарратив, имеющий направление движения. Семиотику не нужно соединять статьи самостоятельно — они уже соединены. Нужно проследить, как они взаимоопределяют и редуцируют друг друга. В таком случае нам недостаточно метаконтекста, поскольку его рамка референции слишком жесткая. Нужен моллюск референции и инфратекст или инфрафизика52. Это одно из решающих различий между Латуром и Греймасом и один из главных источников недопонимания семиотики первого. 50. Latour B. Aramis, or The Love of Technology. Cambridge, MA; L.: Harvard University Press, 1996. P. 11, 209. 51. Ср.: Тард Г. Монадология и социология. Пермь: Гиле Пресс, 2016; Latour B. Aramis, or The Love of Technology. P. 63. 52. Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. С. 46, 72, 245.

А н д р е й  К у з н е ц о в

107

Следи, но не следуй за акторами, или Во что бы то ни стало различай порядки делания Наконец, проясняя отношения порядков делания аналитика и его акторов, нам следует спросить себя: движется ли семиотик науки в том же направлении, что и его акторы? Нет сомнений, что он прослеживает их траектории, но следует ли он за ними? Если взглянуть на траекторию отдельно взятого факта, обнаружится, что она была бы невозможна без совокупности утверждений, которые впоследствии обрели статус ложных53. Наука — это совокупность не только истинных, но и ложных утверждений, произведенных по определенным правилам. Учебники демонстрируют только верхушку айсберга науки. Однако подобного рода утверждения семиотика науки оскорбляют практикующего ученого. Для него наукой являются только те утверждения, которые являются ресурсом (среди многих других ресурсов) для дальнейших исследований. Таковыми могут быть либо гарантированно истинные утверждения, либо те, которые представляются ученому таковыми в данный момент времени. Гарантированно ложные утверждения не составляют ресурс и потому не являются частью науки. В этом смысле учебники выполняют важную роль редукции комплексности. Они содержат в себе отправные или опорные точки, отталкиваясь от которых можно начать новое исследование. Это острова определенности в океане хаоса. Для семиотика науки, напротив, научные утверждения — объект внимания, а не ресурс или средство. Чтобы понять различие между онтологическим статусом утверждений ученого и семиотика науки, необходимо учесть четыре обстоятельства: 1) разницу между порядками делания; 2) изоморфность этих порядков; 3) у обоих порядков делания есть общий объект внимания; 4) направление движения относительно этого объекта в каждом из порядков делания. Держа в уме разницу между порядками делания, мы помним о том, что семиотик науки должен следовать правилу, что его ресурсы должны отличаться от ресурсов ученых. Он не может объяснять происходящее в тех же терминах, что и его акторы. Иначе разница между порядками делания схлопнется и семиотик станет ученым (вероятнее всего, плохим). Однако, согласно Латуру, познавательные операции и способы производства значения ученого и семиотика являются изоморфными, хотя и разными содержательно54. Семиотик так 53. Такое видение научного процесса еще больше ослабляет исходное утверждение Витгенштейна. 54. Latour B., Woolgar S. Op. cit. P. 30.

108

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

же модализирует и переключает внимание, как и ученый. Но решающее значение имеет направление движения относительно общего для них объекта внимания — научного утверждения. Ученый и семиотик стремятся в противоположных направлениях: первый — к готовой науке, пытаясь утвердить факты, второй — к науке в действии, стремясь расплавить утверждения в  описании комплексности фактостроения55. Ученый читает только актуальные статьи, семиотик роется также и в старой литературе. Если совершить категорическую ошибку и спутать порядки делания, возникнет впечатление, что семиотик науки пытается подорвать достоверность утверждений ученых. Однако даже если избежать такой ошибки, можно увидеть, как выглядят движения в каждом из порядков делания. Ученый думает, что совершает достижение, отбрасывая модализации, семиотик же видит в этом заметание следов, которое делает последующее исследование трудным, если не невозможным. Семиотик думает, что совершает прорыв в понимании науки, демонстрируя ее «мягкое подбрюшье»56, ученый видит, что семиотик генерирует неопределенность. Для ученого статьи — всего лишь средства для чего-то более важного, для семиотика — объект пристального внимания. Разумеется, в своем порядке делания семиотик, действуя в одной плоскости с другими семиотиками, может стремиться к определенности, консолидации фактов и забвению исходных условий их производства. Однако нет уверенности, что в современных исследованиях науки и технологии и в социальных науках в целом это направление движения настолько желанно, чтобы стать доминирующим. Кажется, что и в своем собственном порядке делания исследования науки и технологии ориентированы на то, чтобы генерировать неопределенность. Итак, теперь мы постепенно обретаем умение следить за движениями метода Латура. Но следовать ли за ним, решать вам. Библиография Греймас А. Ж. Структурная семантика: поиск метода. М.: Академический проект, 2004. Греймас А. Ж., Курте Ж. Семиотика. Объяснительный словарь теории языка // Семиотика / Сост., вступ. ст., общ. ред. Ю. С. Степанов. М.: Радуга, 1983. С. 483–551. Кузнецов А. Г. Транспортные медиации: формы машинного и материалы человеческого // Этнографическое обозрение. 2016. № 5. С. 40–52.

55. Латур Б. Наука в действии. С. 170. 56. Latour B., Woolgar S. Op. cit. P. 27.

А н д р е й  К у з н е ц о в

109

Латур Б. Наука в действии: следуя за учеными и инженерами внутри общества. СПб.: ЕУСПб, 2013. Латур Б. Пастер: Война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: ЕУСПб, 2015. Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. Латур Б. Политика объяснения: альтернатива // Социология власти. 2012. № 8. C. 133–144. Латур Б., Вулгар С. Антрополог посещает лабораторию // Социология власти. 2012. № 6–7. С. 178–234. Напреенко И. Делегирование агентности в концепции Бруно Латура: как собрать гибридный коллектив киборгов и антропоморфов? // Cоциология власти. 2015. № 1. С. 108–121. Напреенко И. Семиотический поворот в STS: теория референта Бруно Латура // Cоциология власти. 2013. № 1–2. C. 75–98. Тард Г. Монадология и социология. Пермь: Гиле Пресс, 2016. Beetz J. Latour with Greimas — Actor-Network Theory and Semiotics // Academia. URL: http://academia.edu/11233971/ Latour_with_Greimas_-_Actor-Network_Theory_and_Semiotics. Beetz J. Materiality and Subject in Marxism, (Post-)Structuralism, and Material Semiotics. L.: Palgrave, 2016. Hoestaker R. Latour — Semiotics and Science Studies // Science Studies. 2005. Vol. 18. № 2. P. 5–25. Latour B. A Relativistic Account of Einstein’s Relativity // Social Studies of Science. 1988. Vol. 18. № 1. P. 3–44. Latour B. An Inquiry Into Modes of Existence. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2013. Latour B. Aramis, or The Love of Technology. Cambridge, MA; L.: Harvard University Press, 1996. Latour B. Is Re-Modernization Occurring — And If So, How to Prove It?: A Commentary on Ulrich Beck // Theory, Culture & Society. 2003. Vol. 20. № 2. P. 35–48. Latour B. Pasteur on Lactic Acid Yeast: A Partial Semiotic Analysis // Configurations. 1994. Vol. 1. № 1. P. 129–145. Latour B., Fabbri P. La rhétorique de la science: pouvoir et devoir dans un article de science exacte // Actes de la recherche en sciences sociales. 1977. Vol. 13. № 1. P. 81–95. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Construction of Scientific Facts. Princeton: Princeton University Press, 1986. Law J. Actor Network Theory and Material Semiotics // The New Blackwell Companion to Social Theory / B. Turner (ed.). L.: Wiley-Blackwell, 2008. P. 141–158. Lenoir T. Was the Last Turn The Right Turn? The Semiotic Turn and A. J. Greimas // Configurations. 1994. Vol. 2. № 1. P. 119–136. Schmidgen H. Bruno Latour in Pieces: An Intellectual Biography. N.Y.: Fordham University Press, 2014.

110

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

LATOUR’S METHOD: SEMIOTICS BETWEEN LITERATURE AND SCIENCE Andrey Kuznetsov. Senior Research Fellow, PAST-Centre; Associate Professor, Department of Sociology, [email protected]. Tomsk State National Research University, 36 Lenina ave., Bldg 2, 634050 Tomsk, Russia. Volgograd State University, 100 Universitetskiy ave., 400062 Volgograd, Russia. Keywords: actor-network theory; science and technology studies; sociology of science; Bruno Latour; Algirdas Julien Greimas; semiotics. This article attempts to reconstruct the method of Bruno Latour’s actor-network theory by articulating its links with the semiotics of Algirdas Julien Greimas. Semiotic methodology is considered as a point of entry to the labyrinth of Latour’s projects and a thread of Ariadne through it. The article is divided into two parts. The first one examines Greimas’ conceptions of narrative grammar and narrative programmes. This analysis leads to a number of conclusions: a) Greimas’ semiotics is as ambitious a scientific project as Latourian sociology. Greimas elaborates the general premises of structural linguistics and proposes to extend the latter not only to scientific discourses outside cultural (myth, folktale) and literary texts, but also beyond the textual world itself; b) Elements of semiotic methodology crucial for Latour are emphasized, including the operation of bracketing out (of referent and enunciator) and a separation of orders of (semiotic) acts that points to the distinction between linguistic operations inside the text and the meta-linguistic operations of semiotician; c) The vocabulary of movement (trajectory, a point of departure, circulation, vehicles etc.) that are omnipresent in Latour’s writing is narratological in origin and has methodological importance for his work. The second part of the article shows how Latour appropriates and transforms elements of semiotics in his early work on the sociology of science. Methodologically, Latour’s anthropological approach to science is marked by two successive moves: 1. suspension of the key binaries in sociology and the philosophy of science (e.g. subject/object, truth/falsity, social/intellectual); 2. reassembling such distinctions. In his works, Latour carries out these methodological practices by means of sequences of operations designated here as “bracketing in,” “bracketing out,” and “unbracketing.” DOI : 10.22394/0869-5377-2018-5-85-110

References Beetz J. Latour with Greimas — Actor-Network Theory and Semiotics. Academia. Available at: http://academia.edu/11233971/Latour_with_Greimas_-_ActorNetwork_Theory_and_Semiotics. Beetz J. Materiality and Subject in Marxism, (Post-)Structuralism, and Material Semiotics, London, Palgrave, 2016. Greimas A. J. Strukturnaia semantika: poisk metoda [Sémantique structurale. Recherche de méthode], Moscow, Akademicheskii proekt, 2004. Greimas A. J., Courtés J. Semiotika. Ob”iasnitel’nyi slovar’ teorii iazyka [Sémiotique: dictionnaire raisonné de la théorie du langage]. Semiotika [Semiotics] (ed. Iu. S. Stepanov), Moscow, Raduga, 1983, pp. 483–551.

А н д р е й  К у з н е ц о в

111

Hoestaker R. Latour — Semiotics and Science Studies. Science Studies, 2005, vol. 18, no. 2, pp. 5–25. Kuznetsov A. G. Transportnye mediatsii: formy mashinnogo i materialy chelovecheskogo [Transport Mediations: Machine Forms and Human Materials]. Etnograficheskoe obozrenie [Ethnographic Review], 2016, no. 5, pp. 40–52. Latour B. A Relativistic Account of Einstein’s Relativity. Social Studies of Science, 1988, vol. 18, no. 1, pp. 3–44. Latour B. An Inquiry Into Modes of Existence, Cambridge, MA, Harvard University Press, 2013. Latour B. Aramis, or The Love of Technology, Cambridge, MA, London, Harvard University Press, 1996. Latour B. Is Re-Modernization Occurring — And If So, How to Prove It?: A Commentary on Ulrich Beck. Theory, Culture & Society, 2003, vol. 20, no. 2, pp. 35–48. Latour B. Nauka v deistvii: sleduia za uchenymi i inzhenerami vnutri obshchestva [Science in Action: How to Follow Scientists and Engineers Through Society], Saint Petersburg, European University at St Petersburg, 2013. Latour B. Paster: Voina i mir mikrobov, s prilozheniem “Nesvodimogo” [Les Microbes: guerre et paix], Saint Petersburg, European University at St Petersburg, 2015. Latour B. Pasteur on Lactic Acid Yeast: A Partial Semiotic Analysis. Configurations, 1994, vol. 1, no. 1, pp. 129–145. Latour B. Peresborka sotsial’nogo: vvedenie v aktorno-setevuiu teoriiu [Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network Theory], Moscow, HSE, 2014. Latour B. Politika ob”iasneniia: al’ternativa [The Politics of Explanation: an Alternative]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2012, no. 8. C. 133–144. Latour B., Fabbri P. La rhétorique de la science: pouvoir et devoir dans un article de science exacte. Actes de la recherche en sciences sociales, 1977, vol. 13, no. 1, pp. 81–95. Latour B., Woolgar S. Antropolog poseshchaet laboratoriiu [An Anthropologist Visits the Laboratory]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2012, no. 6–7, pp. 178–234. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Construction of Scientific Facts, Princeton, Princeton University Press, 1986. Law J. Actor Network Theory and Material Semiotics. The New Blackwell Companion to Social Theory (ed. B. Turner), London, Wiley-Blackwell, 2008, pp. 141–158. Lenoir T. Was the Last Turn The Right Turn? The Semiotic Turn and A. J. Greimas. Configurations, 1994, vol. 2, no. 1, pp. 119–136. Napreenko I. Delegirovanie agentnosti v kontseptsii Bruno Latura: kak sobrat’ gibridnyi kollektiv kiborgov i antropomorfov? [Delegation of Agency in the Concept of Bruno Latour: How to Build up a Heterogeneous Collective of Cyborgs and Anthropomorphs?]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2015, no. 1, pp. 108–121. Napreenko I. Semioticheskii povorot v STS: teoriia referenta Bruno Latura [Semiotic Turn in STS: Bruno Latour’s theory of referent]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2013, no. 1–2, pp. 75–98. Schmidgen H. Bruno Latour in Pieces: An Intellectual Biography, New York, Fordham University Press, 2014. Tarde G. Monadologiia i sotsiologiia [Monadologie et sociologie], Perm, Hyle Press, 2016.

112

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Больше, чем один, — меньше, чем два: понятие и методология артикуляции множества в акторно-сетевой теории Н и ко л а й   Р уд е н ко

Научный сотрудник, Центр исследования науки и технологий, Европейский университет в Санкт-Петербурге (Центр STS ЕУСПб); старший научный сотрудник, сектор социоурбанистики, Социологический институт РАН — филиал ФНИСЦ РАН. Адрес: 191187, Санкт-Петербург, ул. Гагаринская, 6/1А. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: множественное; акторно-сетевая теория; методы артикуляции множеств; этнография; картографирования контроверз; философская спекуляция; Аннмари Мол. Попытки найти альтернативы тотализирующему (которое в социальных науках принимает вид объяснения через общество, класс, гендер, культуру и т. д.) и эссенциалистскому пониманию социального лежит в основе современных обращений социальных наук к идеям множественного — того, что позволит помыслить реальность не просто как разнообразную и фрагментированную, но как неконститентную, сложную и по-разному распределенную внутри себя. Психология, экономика, политическая теория и многие другие дисциплины предложили свои варианты концептуализации множественного. В социологии наиболее известные идеи множества выражены в работах неомарксистов Майкла Хардта, Антонио Негри и Паоло Вирно, а также в традиции феноменологической социологии Альфреда Шюца и в работах Ирвинга Гофмана. Автор статьи предлагает теоретические и методологические экспликации понятия множественного в акторно-сетевой теории. В теорети-

ческом плане показано, как Аннмари Мол и Джон Ло проводят различие между множественным и плюральным, абстрагируясь тем самым как от релятивизма, так и от социального конструктивизма. Множественное у них направлено на анализ децентрированных, распределенных объектов, которые сочетают в себе актуальное существование с потенциальной возможностью изменения. В методологическом плане выделяются и анализируются основания трех методов артикуляции множественного, разработанных в акторно-сетевой теории: этнографического (Аннмари Мол, Джон Ло, Харис Томпсон (Кассинс)), «технологического» (Нортье Маррес, Альбена Янева) и метода создания концептуальных фигур (Донна Харауэй, Мишель Серр, Изабелла Стенгерс). По мнению автора, соединение теории и методологии в осмыслении множественного позволяет акторно-сетевой теории предложить новые актуальные способы задействования (enactment) социальной реальности, а не только ее описания.

113

Я не знаю, кто из нас двоих пишет эту страницу. Хорхе Луис Борхес. Борхес и я «Анти-Эдип» мы написали вдвоем. А поскольку каждого из нас — несколько, то набирается целая толпа. Жиль Делёз, Феликс Гваттари. Капитализм и шизофрения

Введение

В

К АЧ Е С Т В Е эпиграфов к  статье приведены цитаты из нескольких мыслителей второй половины XX века, сделавших многое для изменения дискурса социальных наук и включения в него неясных, ускользающих, замысловатых и  смешанных объектов для размышления и  исследования. Кто больше них был заинтересован в превращении литературы, философии и  социальных наук в  открытые проекты кратковременного и контингентного (пере)осмысления мира? Парадоксы множественности1, которыми они удачно пользовались, стали интеллектуальными вызовами эпохи: вспомним хотя бы смех Мишеля Фуко над рассказом Борхеса «Аналитический язык Джона Уилкинса», который побудил его написать «Слова и вещи»2, или страстное желание Мануэля Деланда собрать воедино разрозненные элементы философии ассамбляжей Делёза, чтобы создать «Новую философию общества»3. Поэтому именно у Борхеса и Делёза с Гваттари мы можем найти в имплицитном Статья подготовлена на основе доклада, прочитанного автором 22 апреля 2016 года на секции «Поворот к множеству в социальных науках: теоретические и практические вызовы» в рамках конференции «Векторы развития современной России. Гуманизм vs постгуманизм». Автор благодарит всех участников конференции за вопросы, комментарии и обсуждения, часть из которых превратилась в сюжеты этой статьи. 1. Для целей данной статьи мы будем использовать понятия «множество», «множества» и «множественное» как синонимы. 2. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб.: A-cad, 1994. С. 28. 3. Деланда М. Новая философия общества. Теория ассамбляжей и социальная сложность. Пермь: Гиле Пресс, 2018.

114

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

или эксплицированном виде те ростки идей множества, которые пронизывают сегодня социальные науки. Рассказ «Борхес и я», опубликованный в 1960 году, повествует о странных отношениях между рассказчиком и неким Борхесом, причем в конце рассказа мы узнаем, что рассказчик сомневается в том, кто же пишет данный рассказ — он или сам Борхес. Поскольку автор рассказа — Хорхе Луис Борхес, возникает неясность: что это за два Борхеса и какие между ними отношения? В рассказе автор уклоняется от прямого ответа. Так, выясняется, что они не враги; что один из них существует за счет другого, который существует, потому что первый пишет произведения; что они связаны лишь частично, но после смерти одного все достанется второму; что в то же время один из них мало узнает себя в другом, больше узнает себя в других книгах и звуках гитары; что, наконец, один из них пытался освободиться от другого, но потерпел поражение, и тот завладел средствами освобождения первого4. Отношения между двумя Борхесами напоминают знаменитую ленту Мёбиуса — топологическую фигуру, у которой отсутствует такой инвариант, как ориентированность, так что «не существует внутри и снаружи, поскольку одно постепенно становится другим»5. Ориентированность, в отличие от перспективы, — свойство, принадлежащее самой фигуре, и потому ее структурные особенности меняются постоянно. Если мы взглянем на отношения двух Борхесов, которые в итоге постепенно сливаются в одного, увидим ту же картину: что характерно для одного, постепенно переходит другому, но эти изменения словно проходят через зеркальное отражение. На наш взгляд, этот рассказ, один из самых популярных у Борхеса, можно расценивать как имплицитное введение сложных топологических размышлений в литературу и дискурсы социальных наук. Множественность здесь проявляет себя в том, что мы видим больше одного Борхеса, но менее двух, поскольку они постоянно обмениваются одними и теми же свойствами, но располагают их каждый по-своему. Эта идея «полуторности» является одной из важнейших в размышлениях о множественном в современных социальных науках, как мы покажем далее. Введение к «Ризоме» Делёза и Гваттари, как и весь ее текст, кажется весьма запутанным, хотя авторы с самого начала обозначают, что их двое. Это входит в противоречие с тем, что мы говори 4. Борхес Х. Л. Борхес и я // Он же. Алеф: новеллы. СПб.: Азбука, 2000. 5. Blackwell B. Cultural Topology: an Introduction to Postmodern Mathematics // Reconstruction. 2004. Vol. 4. № 4.

Н и к о л а й  Р у д е н к о

115

ли выше. Они отмечают, что их самих было несколько, что «тут мы использовали все, что нас сближало, — самое близкое и самое далекое»6. Это напоминает другое положение математики, но уже не из топологии, а из теории множеств. Знаменитая теорема Кантора гласит, что подмножество В первоначального множества А, составленное из всех возможных соотношений между объектами множества А, будет больше (или, как говорят математики, мощнее), чем множество А. Если мы продолжим этот процесс, то получим еще одно множество С, которое будет включать все связи между объектами множества В, но будет больше, чем последнее. Как отмечает философ Квентин Мейясу в манифесте спекулятивного реализма «После конечности», это приводит к «размножению бесконечностей»7. Любопытно, что сам Мейясу использует эту теорему, чтобы бросить вызов тотальности, поскольку все обилие новопорождающихся множеств нельзя собрать в окончательную «величину»8. Идея борьбы с тотальностями (например, психоаналитическими объяснениями) лежит и в основе идей «Ризомы» Делёза и Гваттари, и потому логично, что даже сами авторы не могут быть представлены как тотальные субъекты, полностью заслуживающие свои имена. Попытки найти альтернативу тотализирующему (которое в социальных науках принимает вид объяснения социальных событий через общество, класс, гендер, культуру и т. д.) и эссенциалистскому пониманию (социальной) реальности лежат и в основе современных обращений социальных наук к идеям множественного как позволяющего помыслить реальность не  просто как разнообразную и  фрагментированную, но неконститентную, сложную и по-разному распределенную внутри себя. Исследователи акторно-сетевой теории (АСТ) прямо или косвенно наследуют идеи Борхеса и Делёза с Гваттари. Аннмари Мол, автор книги «Множественное тело», которая сделала понятие множественного популярным, активно работает с концептуальными схемами Фуко, а идеи «Ризомы» проникают в работы Джона Ло, Бруно Латура и современных теоретиков ассамбляжей9. Вплоть 6. Делез Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения. Кн. 2. Тысяча плато. М.: У-Фактория, Астрель, 2010. С. 7. 7. Мейясу К. После конечности. Эссе о необходимости контингентности. Екатеринбург; М.: Кабинетный ученый, 2015. С. 154. 8. Там же. С. 155. 9. Акторно-сетевая теория — не единственная теоретическая традиция, которая активно работает с понятием множественного. Помимо нее можно назвать традицию множественных миров, идущую от Уильяма Джеймса

116

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

до начала 2000-х годов их усилиями проблема множественности была превращена в проблему различений и многообразия, с которыми не следует ни бороться, ни безумно защищать (например, культурные различия), но попытаться переопределить общий мир так, чтобы эти различения, во-первых, были проведены и зарегистрированы, а во-вторых, включились в динамическое конструирование объектов и  групп. В  оставшейся части статьи мы охарактеризуем состояние идеи множественного в АСТ. Сначала мы обратимся к концептуальным различениям и покажем, как проводятся границы между множественным и плюральным. Далее выделим основные методы артикуляции множеств в исследованиях науки и технологии: этнографию, картографирование контроверз (картографирование разногласий) и  философскую спекуляцию. Задача статьи — не столько в том, чтобы дать обзор множественности в АСТ, сколько продемонстрировать разные пространства знания, в  которых это понятие было порождено теоретически и эмпирически.

Концептуальные различения множественного в акторно-сетевой теории Стоит начать с  главного различения, которое проводят Ло и  Мол, — между плюральным и  множественным. В  своем введении к  сборнику «Акторно-сетевая теория и  за  ее пределами» Джон Ло говорит о  том, что «объект в  АСТ не  является единым, но и не представляет собой несколько объектов, он больше, чем один, и меньше, чем два». «Об этом всегда сложно думать, — продолжает он, — поскольку это отменяет простоту единого, но в то же время и плюральность „свободного рынка“ — единой вселенной, наполненной отдельными объектами»10. Освободившись от примата единого, АСТ пытается упразднить и плюральное. Как отмечает Мол, плюральное показывает себя в двух основных ипостасях: конструктивизма и перспективизма. Последний предполагает равенство разных точек зрения на один и тот же объект. Например, если где-то прогремел взрыв и никто не знает, что было его причиной, то  один эксперт может винить тери Альфреда Шюца к Ирвингу Гофману, а также марксистские постопераистские идеи Антонио Негри, Майкла Хардта и Паоло Вирно. 10. Law J. After ANT: Complexity, Naming and Topology // Actor Network Theory and After / J. Law, J. Hassard (eds). Oxford: Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. P. 12.

Н и к о л а й  Р у д е н к о

117

рористов, другой — подозревать сговор элит, а третий — настаивать на несчастном случае. В случае «перспективного плюрализма» мы имеем взаимоисключающие альтернативы, дискретные, существующие бок о бок внутри некоторой гомогенной среды. Второй вид плюрализма — конструктивистский, и здесь Мол выступает против тех подходов в  исследовании науки и  технологий, которые подчеркивают, что даже объективные научные истины и эффективные технологические артефакты конструируются социальными группами11. Конструктивизм обычно рассказывает истории о том, как некоторый объект был реализован как одна из возможных альтернатив, а затем стал настолько само собой разумеющимся, что никому не придет в голову оспаривать его объективность. Например, никто сегодня не будет спорить с эффективностью бензинового двигателя, хотя это конкретный артефакт, лишь некоторый из возможных. Мол здесь отмечает, что конструктивизм — это тот же плюрализм, но спроецированный в прошлое: мы могли бы иметь совершенно другую структуру ДНК, но Джеймсу Уотсону и Фрэнсису Крику повезло, и потому сегодня мы представляем ДНК как двухнитевую. Перед нами тот же плюрализм, но опрокинутый в историю. Более того, победа одной-единственной версии научного факта или технологического артефакта говорит о том, что никакого напряжения внутри них нет: наступает момент, когда они приходят к единой и «объективной» стадии. Критикуя плюрализм, Мол предлагает иную модель концептуализации объектов, в  которой появляется множественность как многосоставность, распределенность и  сложность объекта. Мы больше не можем спрятаться за спасительным плюрализмом, в котором все культуры, общества, научные факты и т. д. одинаково объективны или по крайней мере должны быть исследованы сходным образом12. Перед нами возникают разные версии одного и того же объекта, которые по-разному создаются в разных местах, имеют разную силу и вес и между которыми проводятся разные связи. Мол провела много полевых исследований, но самое запоминающееся из них — это изучение клиники атеросклероза Z в Голландии. В книге «Множественное тело», посвященной этой клинике, Мол подробно показывает, что атеросклероз — сложный 11. The Social Construction of Technical Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology / W. Bijker et al. (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 1987; MacKenzie D. Statistical Theory and Social Interests: A Case-Study // Social Studies of Science. 1978. Vol. 8. № 1. P. 35‒83. 12. Блур Д. Сильная программа в социологии знания // Логос. 2002. Т. 12. № 5/6. С. 162‒184.

118

ЛО Г О С   ·   Т О М 2 8   ·   # 5   ·   2 0 1 8

объект13. Во-первых, он по-разному репрезентируется в разных местах клиники: терапевты на приеме фиксируют болезнь, слушая пациентов и ощупывая их артерии; техники используют рентген и дуплекс-технологию, чтобы увидеть кровоток и зафиксировать его показатели на своих снимках; патологоанатомы используют микроскоп. Во-вторых, с  атеросклерозом по-разному работают: существует разница между тем, как с  ним справляются хирурги (путем хирургического удаления бляшек или проталкивания их по артериям специальными надувными шариками), и тем, как с ним имеют дело терапевты, настаивающие на необходимости специальной терапевтической ходьбы14. Однако распределить разные виды атеросклероза по разным местам недостаточно. Теоретическим новаторством Мол было то, что она показала, как эти разные виды болезни соединяются с помощью координационной работы, то есть специальными практиками, благодаря которым либо разные версии складываются друг с другом и существуют параллельно, либо организуется общее основание измерения и сравнения15. В последнем случае это происходит благодаря так называемым координационным исследованиям в клинике, когда две разные версии объекта (например, в виде рентгеновского снимка и схемы из дуплекса) приводятся в соответствие друг с другом. Это сама по себе трудозатратная и сложная научная работа. Множественное тело или множественная болезнь — это не просто наличие того факта, что существуют разные версии объекта, но попытка указать на то, что этот объект распределен по разным местам, имеет разные интенсивности, включает в себя напряжения и временные консенсусы и компромиссы между своими частями. В этом понятии мы встречаем важные онтологические принципы в АСТ: различия (неоднородности объекта внутри себя), контингентности (факт того, что отношения между элементами множественного объекта могли сложиться иначе и постепенно меняются) и принцип частичности (объект не тотален, его «островки» интенсивности связаны друг с другом лишь до определенной степени)16. 13. Мол А. Множественное тело. Онтология в медицинской практике. Пермь: Гиле Пресс, 2017. 14. Mol A. Cutting Surgeons, Walking Patients: Some Complexities Involved in Comparing // Complexities / J. Law, A. Mol (eds). Durham: Duke University Press, 2002. P. 228‒257. 15. Мол А. Указ. соч. С. 91–129. 16. Подробнее о  принципах см.: Law J. STS as Method // Heterogeneities. 24.06.2015. URL: http:// http://heterogeneities.net/publications/Law2015STSAsMethod.pdf. P. 15.

Н и к о л а й  Р у д е н к о

119

Джон Ло в  ряде своих статей и  книг говорит о  схожей идее, хотя и употребляет немного другие понятия: фрактальная когерентность и сингулярные объекты. Речь идет о том же: найти концепты, которые бы ухватили временные многосоставные объекты, которые не сводятся к единому центру, к единому основанию. Разные виды объектов собираются во временные когерентные единства для конкретных практических целей, а затем снова рассыпаются, чтобы быть созданными немного иначе17. Стоит отметить, что предшественник Ло и  Мол — Мишель Фуко с его понятием «условий возможности». Однако их заслуга в том, что они попытались выйти за его рамки, показав, что и  власть, и  дисплинирование, и  контроль — все это лишь одни из возможных практик актуализации различных объектов. Сама Мол отмечает, что преодоление Фуко связано с двумя теоретическими задачами. Во-первых, отказавшись от власти как центрирующего дискурса, необходимо было обратиться к конкретным возникающим ассоциациям и проследить их постепенное становление. Это отчасти стало задачей Бруно Латура, по крайней мере если судить по  его книге «Пересобирая социальное»18. Во-вторых, стояла задача обнаружить множественность разных ассоциаций. И это, на взгляд Мол, Латур (и Ло в своих ранних работах19) не смог сделать. «Как артикулировать различие между ассоциациями внутри сетей и между ними?»20 — спрашивает она в своей книге и отвечает на этот вопрос аккуратным и убедительным примером исследования множественного тела на пересечении разных сетей. Таким образом, проблема множественного оказывается отражением проблемы вне-сетевого21. Итак, понятие множественного противопоставляется у  Мол и  Ло плюральности, представленной как в  виде перспективиз 17. Law J. Aircraft Stories: Decentering the Object in Technoscience. Durham, NC: Duke University Press, 2002. P. 2. Нужно отметить, что в ряде других статей Ло использует понятие когерентности как синоним консистентности, то есть некоторого тотального единства. В этом смысле он сам не констистентен в  своей лексике. См., напр.: Law J. Making a Mess with Method // The Sage Handbook of Social Science Methodology / W. Outhwaite, S. P. Turner (eds). L.: Sage, 2007. P. 604. 18. Латур Б. Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. С. 11. 19. Law J. Organizing Modernity. Oxford: Blackwell, 1994. 20. Мол А. Указ. соч. С. 111. 21. О проблеме внесетевого см.: Астахов С. С. Критическая рецепция акторно-сетевой теории: от макиавеллизма к проблеме Иного // Философская мысль. 2016. № 10. С. 1‒15.

120

ЛО Г О С   ·   Т О М 2 8   ·   # 5   ·   2 0 1 8

ма, так и  в  виде конструктивизма. Множественное направлено на  анализ децентрированных, распределенных объектов, которые сочетают в себе актуальное существование с потенциальной возможностью изменения. Это понятие предполагает определенную онтологию, основанную на принципах различения, контингентности и частичности. Наконец, для этого понятия было важно проблематизировать вне-сетевое и показать множественные виды ассоциаций внутри и  вне сетей. В  этом разделе из-за  недостатка места мы не упомянули о других концептах множественного, которые также популярны в АСТ: топологии, ассамбляжах, космополитике. В следующем разделе мы перейдем непосредственно к тому, как понятие множественного артикулируется в методологии исследования в АСТ.

Методы артикуляции множеств Этнографический метод артикуляции множества Несомненно, Аннмари Мол перезагрузила давно утверждавшуюся связь между АСТ и методом этнографии22. Ее книга о множественном теле основана на длительной, глубокой и тонкой полевой этнографической работе. Два года она приходила в клинику Z дважды или трижды в неделю. Также она добросовестно посещала конференции специалистов по атеросклерозу, читала специальные журналы и общалась с пациентами. Помимо этих общих конвенций этнографического метода, Мол предлагает свое собственное видение того, как производить этнографию множественного. Это можно выразить четырьмя основными принципами, которые почти повсеместно трансгрессивны. Во-первых, в отличие от этнографии «чувств, смыслов и перспектив», она призывает быть этнографом, который ориентирован на практики. Исследуя (медицинское) знание, такой этнограф располагает его «прежде всего в действиях, событиях, зданиях, инструментах, процедурах и так далее»23. Этнограф, или, согласно ее неологизму, праксиограф, исследует нечто (болезнь) только вместе с практиками, в которых она создается24. Параллель ко  второму принципу можно найти

22. Baiocchi G. et al. Actor-Network Theory and the Ethnographic Imagination: An Exercise in Translation // Qualitative Sociology. 2013. Vol. 36. № 4. P. 323‒341. 23. Мол А. Указ. соч. С. 67. 24. Там же.

Н и к о л а й  Р у д е н к о

121

у Латура в правиле «следовать за акторами»25, и этот принцип состоит в том, что нужно рассматривать информантов (врачей и пациентов в ее случае) как своих собственных этнографов. То есть информанты в своих воспоминаниях, анализе, рефлексии занимают по отношению к себе определенную дистанцию, и потому их описания событий и практик следует включить в наблюдение на тех же правах, что и наблюдения самого этнографа26. Третий принцип состоит в том, что этнограф должен отбросить границы дисциплин и сфер: «Этнографы… не должны останавливаться, когда сталкиваются с машинами или кровью, но могут продолжать свои наблюдения»27. Разделение физической и социальной болезни (disease и illness) должно быть отброшено, чтобы смелый этнограф-праксиограф шагнул дальше и увидел множественность, недоступную социологистски ориентированным коллегам. Однако — и это четвертый принцип, который постулируется в работе имплицитно, — этнограф все равно чужак. «Как и у многих других не-медиков, — пишет Мол, — у меня были трудности со столкновением с реальностью плоти без кожи, обнажающейся в операционной»28. И это несмотря на то, что она в юности получила медицинское образование!29 Тем не менее здесь мы видим, что, хотя все остальные принципы трансгрессивны, то есть переступают границы дисциплин, сложившихся различений и  отношений с  информантами, этнограф все же остается чужаком. В этом его сила и слабость. Но прежде всего сила, поскольку, кажется, ни один медик не смог бы написать подобную книгу, сумевшую построить столь удачную теорию в социальных науках на исследовании медицинских практик, и  ни  один социальный мыслитель не  смог бы написать ее, поскольку не обладал бы возможностью улавливать настолько тончайшие нюансы в медицинской повседневности. Аннмари Мол, полумедик, полуфилософ, смогла собрать свои частичные идентичности в одну из самых впечатляющих книг. Стоит добавить также пару важных моментов для этнографического метода артикуляции множеств. Интересной его особенностью является способность передвигаться между разными местами (например, отделениями в клинике) и на границе между 25. Латур Б. Об интеробъективности // Социология вещей: Сб. ст. / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. 26. Мол А. Указ. соч. С. 47. 27. Там же. С. 61. 28. Там же. С. 171. 29. Там же. С. 25.

122

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ними обнаруживать несоответствия и  некогерентности. Именно из таких несоответствий, в результате которых разные, казалось бы, вещи называются одним и тем же именем, а вроде бы одинаковые отношения внезапно обретают совершенно иное содержание, и рождается возможность работы с понятием множественного. Американский антрополог Мэрилин Стразерн в книге «Частичные связи» предложила более подробное методологическое новаторство в  отношении множества, утверждая, что любое сравнение объектов (культур, регионов, мест) не предполагает их отождествления или создания иерархий, но предполагает выстраивание отношений между ними. Эти отношения создают как отдельные островки когерентности благодаря категориям, так и различия из-за географической распределенности и разного уровня интенсивности. Например, связанные общества могут иметь внутри себя такие социальные формы, которые являются вариантом развития социальных форм другого общества. То есть такие формы, существующие в первом обществе, являются результатом коммуникации, и в этом смысле «одни общества сами по себе могут быть легко помыслены как расширения других»30. Когда мы приближаемся к некоторому феномену этнографически, мы можем фиксировать его различные версии, расширения и трансформации между пространствами его обнаружения, но не в последнюю очередь как результат взаимодействия между этими пространствами. Еще одна особенность этнографического метода актуализации множества — это тонкая нюансировка в описании и анализе материала. Мы полагаем, немало социальных ученых были откровенно удивлены обилием описаний техник дуплексного сканирования, рентгена или эндартерэктомии в книге Мол, репрезентированных настолько подробно, словно читаешь руководство по  их  применению. Но  эти детали, кажущиеся сначала ненужными, постепенно приводят к мысли, что именно благодаря им Мол может продемонстрировать различия между разными версиями болезни и  ее лечения. Подобное же удивление, может быть еще большее, возникает и в процессе чтения статьи медицинского антрополога Харрис Кассинс «Онтологическая хореография», в которой автор подробно описывает процедуры, через которые проходят женщины в клиниках по лечению бесплодия по время осмотра. Туго натянутые перчатки и металлический хо 30. Strathern M. Partial Connections. Walnut Creek: AltaMira, 1991. P. 54.

Н и к о л а й  Р у д е н к о

123

лодный глазок вызывают даже тошноту31. Но  именно через такое нюансированное описание Кассинс удачно показывает, как в каждый момент практик осмотра единое тело пациентки раскрывается и раскладывается на столе на отдельные органы, с которыми (а не со всем телом) работает гинеколог32. Год, два или пять, проведенные в поле, необходимы, чтобы увидеть в незнакомой и сложной институции напряжения между версиями объектов, которые кажутся целостными всем остальным участникам и воспринимаются ими как несомненные. И только, как в детских головоломках, соединяя одну за другой точки-детали вокруг абриса некоторых объектов наблюдения (на первый взгляд, одинаковых), этнограф получает возможность обнаружить важные отличия между ними. «Технологический» метод артикуляции множества Другой метод артикуляции множества мы вслед за голландским философом Нортье Маррес называем «технологическим». В  одной из  своих статей Маррес критикует Мол за  «методологический эксепционализм», то есть за то, что только метод этнографии, по мнению Мол, пригоден для работы со множественными объектами33. Маррес предлагает другой метод, в основе которого лежат компьютерные скрипты и технологические возможности визуализации. Этот метод связан с другой ветвью АСТ: картографированием контроверз34. Эта ветвь, ведущая начало со статьи Латура «Почему критика выдохлась», ориентируется на исследование сетей людей и вещей, которые формируются вокруг некоторого спорного вопроса. Этот спорный вопрос Латур называет вещью, имея в виду латинское res, не только в смысле конкретного артефакта, но и в смысле процесса собирания коллектива вокруг этого артефакта35: res — это некоторое общее спорное дело, которое 31. Cussins C. Ontological Choreography: Agency through Objectification in Infertility Clinics // Social Studies of Science. 1996. Vol. 26. № 3. P. 586. 32. Ibid. P. 580. 33. Marres N. On Some Uses and Abuses of Topology in the Social Analysis of Technology (or the Problem with Smart Meters) // Theory, Culture & Society. 2012. Vol. 29. № 4‒5. P. 306. 34. Venturini T. Diving in Magma: How to Explore Controversies with Actor-Network Theory // Public understanding of science. 2010. Vol. 19. № 3. P. 258‒273 (перевод статьи опубликован в настоящем номере «Логоса»). 35. Латур Б. Почему выдохлась критика? От реалий фактических к реалиям дискуссионным // Художественный журнал. 2015. № 93.

124

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

касается всех36. Эта интуиция — смотреть на спорные темы или объекты, вызывающие дискуссии, — постепенно выросла в новые концептуальные и методологические проекты, которые и позволили артикулировать множественное, но совсем иначе, чем это делается в этнографии Мол. Один из таких проектов — это исследование контроверз благодаря технологии issue crawler, которая позволяет выстраивать сети различных сайтов по  их  ссылкам друг на  друга. Иначе говоря, если существует спорная тема, то о ней могут высказаться много акторов, в том числе в официальном тоне. Но в своих высказываниях они будут спорить и так или иначе ссылаться друг на друга с помощью гиперссылок. Собирая эти ссылки, мы можем создать некоторую сеть всех акторов, которые обсуждают определенную проблему37. Почему и как тут открывается множественность объекта? Маррес предлагает говорить об  обсуждаемых объектах как о  динамическом разворачивании их  в  спорные темы. Для этого процесса она использует понятие проблематизации. Интересно, что она прослеживает истоки этого понятия еще у Фуко, хотя и отмечает разницу между его пониманием проблематизации как атрибута дискурсивных режимов и проблематизацией в АСТ как события, некоторого онтологического явления38. Маррес рассматривает современные споры, ведущиеся в Британии, о так называемых измерителях «умной энергии» (smart energy meters), которые бы позволили фиксированно потреблять энергию в зависимости от программных настроек. Она демонстрирует, что эти измерители проблематизируются потребителями и  экспертами в самых разных контекстах: с одной стороны, они связываются с возможностью мониторинга и контроля поведения пользователей, с другой — позволят реализовать экологически ориентированную экономику (через снижение потребления), с третьей — они приводят к социальному неравенству (разделению на тех, кто использует и кто не использует измерители)39. Каждая из подобных проблематизаций — это не  просто точка зрения, или некая пер 36. Хархордин О. Была ли res publica вещью // Неприкосновенный запас. 2007. № 5. С. 55‒67. 37. Rogers R. Mapping Public Web Space with the Issuecrawler // Digital Cognitive Technologies: Epistemology and Knowledge Society / C. Brossard, B. Reber (eds). L.: Wiley, 2009. P. 115‒126. 38. Marres N. On Some Uses and Abuses of Topology in the Social Analysis of Technology. P. 306. 39. Ibid. P. 302.

Н и к о л а й  Р у д е н к о

125

спектива, но, согласно Маррес, «эмпирическое разворачивание», в  котором отдельная проблематизация обретает свое пространство и время. В этом и состоит топологическая составляющая этого метода: топология пытается подчеркнуть, что любые соотношения между объектами порождают собственные системы координат и пространственно-временные континуумы40. В результате мы имеем дело со множеством проблематизаций, которые совсем не формируют «когерентный объект», но, скорее, распределяют его по разным осям и проблемам, в результате чего сам объект, находящийся в постоянном процессе возникновения все новых проблематизаций, предстает как множество всех некогерентных проблематизаций, с ним связанных. В принципе, эти проблематизации могут быть проанализированы и отдельным человеком, но для стремления к полноте и охвата большего количества спорных тем и связанных с ними акторов Маррес и другие исследователи в этом направлении предлагают использовать компьютерные технологии, позволяющие анализировать и визуализировать большие данные41. Незаменимость компьютерных технологий в анализе множественности показывает и  ставший сегодня очень популярным метод работы с  визуальными изображениями, разработанный Львом Мановичем42. Программы Мановича позволяют создавать коллажи из тысяч и миллионов изображений, не редуцируя их к отдельным символам или схемам. Например, он демонстрирует возможность помещения на  одну поверхность миллионов страниц японских комиксов манга43 или всех селфи, сделанных в большом городе44. Тем самым предполагается, что собранные здесь изображения не редуцируются и не создают единства. Они лишь временно присутствуют на данной общей поверхности, создавая некогерентное общее изображение, которое, однако, не выступает репрезентацией чего-либо, не предполагает априорную общую рамку интерпретации. 40. Lury C. et al. Introduction: The Becoming Topological of Culture // Theory, Culture & Society. 2012. Vol. 29. № 4‒5. P. 13. 41. См. удачный пример применения этого метода в проекте исследования споров вокруг строительства олимпийского стадиона в Лондоне: Yaneva A., Heaphy L. Urban Controversies and the Making of the Social // Architectural Research Quarterly. 2012. Vol. 16. № 1. P. 29‒36. 42. Manovich L. What is visualization? // paj: The Journal of the Initiative for Digital Humanities, Media, and Culture. 2010. Vol. 2. № 1. URL: https://journals. tdl.org/paj/index.php/paj/article/view/19/58. P. 1‒32. 43. Manga Style Space // Manovich. URL: http://manovich.net/index.php/ exhibitions/manga-style-space. 44. См. URL: http://selfiecity.net.

126

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Метод философской спекуляции В  названии этого метода нет никакой негативной коннотации: скорее, речь идет о теоретической работе по изобретению концептуальных фигур, которые включали бы в себя как необходимое содержание принципы нередукционизма, антитотальности, антиэссенциализма, а также ухода от дуализма и диалектики. Концептуальные фигуры — это понятия, часто пересекающиеся с метафорами, которые вносят новые различения и провоцируют мысль видеть эти различения в реальности. Одной из наиболее популярных концептуальных фигур в идеях о множественности является фигура киборга, выдвинутая Донной Харауэй45. Свой «миф о киборгах» она характеризует так: «миф о нарушенных границах, сильнодействующих сплавах и опасных возможностях, которые прогрессивные люди могли бы исследовать как часть необходимой политической работы». Киборг — это политический миф, который призывает к преодолению трех основных различий: между природой (животными) и человеком, человеком и машиной и между физическим и не-физическим. Однако такое преодоление не предполагает ни выстраивания новых различий (более тонких), ни  стремления к  некоторому всеобщему основанию (которое бы полагало эти различия в себе), ни диалектического единства («диалектика — это тоже язык мечты, грезящий о противоречии», пишет Харауэй). Борьба с  философским и  политическим единством для нее вызвана тем, что старые органические или социальные общности (раса, класс, гендер) отмирают вследствие распространения коммуникационных и биотехнологий. Поэтому Харауэй пытается создать такую концептуальную фигуру, которая бы держалась на совершенно альтернативных основаниях. В качестве таких оснований она вводит регенерацию вместо репродуктивности (регенерация — это воссоздание некоторой части путем дублирования и «странного топографического результата» на месте прежнего увечья), частичность связей и идентичностей вместо тотальности и эссенциализма («быть другим — значит быть множественным, без четких границ, размытым, невещественным», и ее известный лозунг «Один — это слишком мало, два — это слишком много»). Также она вводит «пограничность» вместо структуры («можно ожидать, что контрольные стратегии сосредоточиваются на пограничных условиях и интерфейсах, на уровне потоков, 45. Харауэй Д. Манифест киборгов: наука, технология и социалистический феминизм 1980-х. М.: Ad Marginem, 2017.

Н и к о л а й  Р у д е н к о

127

пересекающих границы, а не на целостности натуральных объектов»). Фигура киборга — одна из наиболее радикальных, поскольку она провоцирует мысль на попытку выйти из всех различений и следить за частичными и временными связями, которые могут быть установлены между двумя элементами. И эта фигура, опираясь на феминистскую и антропологическую мысль, смогла воплотить в себе некоторую альтернативу единству, выступив за всегда противоречивое, неполное и множественное представление о реальности. Заслуга Харауэй в том, что она смогла создать связку философского исследования и политического манифеста, а потому повлиять и на теорию, и на практику46. Философ Мишель Серр — признанный классик постструктурализма и один из вдохновителей АСТ, является автором целого ряда концептов, однако одним из центральных является концепт паразита. Исследователь его творчества Ник Браун говорит о том, что Серр обращается за разъяснением этого концепта к самым разным смыслам слова «паразит» и обнаруживает, что сущность паразита состоит в том, чтобы «брать, не давая»47. Паразиты никогда не образуют собственных, основополагающих отношений, они всегда находятся «в особых отношениях к другим отношениям»48. Часто они создают саму возможность «канала» для отдельных замкнутых систем или коммуникации. «Паразит», отмечает Серр, «изобретает нечто новое… новую логику. Он пересекает обмены по  диагонали»49. Изобретение состоит в  том, что паразит заставляет ситуацию поменяться, он прибавляет в нее нечто новое, но за счет не производства чего-то, а уловки, ухода и увертки. В результате отношения меняются, и часто неожиданно, но сам паразит всегда остается вне системы50. Здесь любопытна параллель с тем понятием множественного, о котором мы говорили. Множественен не сам паразит, как кажется, а  создаваемые им ситуации: он позволяет создать такое отношение, которое без него было бы невозможно, быть может даже 46. См., напр.: Gandy M. Cyborg Urbanization: Complexity and Monstrosity in the Contemporary City // International Journal of Urban and Regional Research. 2005. Vol. 29. № 1. P. 26‒49. 47. Brown S. D. Michel Serres. Science, Translation and the Logic of the Parasite // Theory, Culture & Society. 2002. Vol. 19. № 3. P. 16. 48. Шахадат Ш. Соперник, паразит, спаситель // Советская власть и медиа: Сб. ст. / Под общ. ред. Х. Гюнтера, С. Хэнсген. СПб.: Академический проект, 2006. 49. Serres M. Parasite. Baltimore: The John Hopkins University, 1982. P. 35. 50. См. иллюстрацию этого концепта в: Мьевиль Ч. Крысиный король. М.: Домино, Эксмо, 2006.

128

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

принципиально невозможно. Возникает треугольник, у которого, как отмечает Серр, отсутствует один из углов, поскольку он не вписывается в существующую систему отношений. Дихотомии и диалектика не работают, общее основание, созданное паразитом, является отсутствующим основанием, может быть даже нелегитимным и невозможным, но принимаемым на определенное время. Именно эта частичность, контингентность и отношение «без основания» — те любопытные моменты в концептуальной фигуре паразита, которые заставляют нас сохранять идею множества. Упомянем еще об одной фигуре множественного, на этот раз авторства бельгийского философа Изабеллы Стенгерс. В  своих размышлениях о космополитике как особом измерении политического, направленном на замедление принятия общего решения о едином мире, Стенгерс обращается к фигуре идиота, которую она заимствует у Делёза, а тот, в свою очередь (тоже паразитизм!), у Достоевского. Идиот — тот, кто «ломает» определение ситуации других, кто сопротивляется консенсуальным способам представления ситуации и кто мобилизует тем самым мысль и действие. Идиот обычно не отвечает и не дискутирует, он олицетворяет некоторый промежуток (interstice) в общей коммуникации… идиот заставляет нас подумать еще раз, не рассматривая себя как того, кто наделен правом искать истину51.

В  то  же время идиот — не  арбитр и  не  судья, он не  нейтрален и не способен к оценке. «Дело идиотов — заставить людей, принимающих решение, посмотреть в глаза их последствиям» и убедить остальных, что есть «нечто более важное», нежели то, чем они все тут занимаются52. Как мы видим, фигура идиота, как и фигура паразита, предполагает создание нового отношения и изменения прежних, уже сложившихся отношений. При этом идиот и паразит совершают не единичные «наезды» в общий мир, это регулярные, но  контингентные отношения, потенциально всегда имеющие возможность реализации. Присутствие этих фигур напоминает нам, что общий мир не только не может быть полным и законченным (тотальным единством), но и открыт для со 51. Stengers I. The Cosmopolitical Proposal // Making Things Public: Atmospheres of Democracy / P. Weibel, B. Latour (eds). Cambridge, MA; L.: MIT Press, 2005. P. 995. 52. Ibidem.

Н и к о л а й  Р у д е н к о

129

здания частичных и  временных связей, которые могут переорганизовать его, изменив распределение интенсивностей внимания и практик. Нужно отметить, что описанные концептуальные фигуры не исчерпываются названными примерами. В литературе по исследованиям науки и технологии и по антропологии существуют также понятия «пограничного объекта»53, «трикстера»54, «шамана»55, «дипломата»56 и др. Мы лишь хотели указать на некоторые из них как на результат действия метода философской спекуляции.

Вместо заключения В 1934 году Владимир Набоков опубликовал свой седьмой роман «Отчаяние». Всем, кто читал его или смотрел экранизацию Райнера Вернера Фассбиндера, известно, что сюжет романа повествует о берлинском промышленнике Германе, который встречает бродягу Феликса, вроде бы очень похожего на него. Герман решает убить Феликса и, получив большую страховку, бежать за границу. Однако после убийства Германа быстро находит полиция по одной простой причине: он ничуть не похож на Феликса. В психиатрии подобное заболевание называется синдромом Фреголи (когда больной видит в незнакомом человеке знакомого) и ассоциируется с паранойей. Как отмечает Нортье Маррес, для социальных наук также характерны параноидальные состояния, когда исследователи стремятся видеть единства там, где их  нет57. Как и  в  случае Германа, который «распространяет» себя (хотя бы внешне) на человека, который ни внешне, ни внутренне им не является, некоторые социальные исследователи стремятся видеть институты, культуры, нации и классы там, где можно встретить сложные гибридные образования, сильно различающиеся внутри себя. Стараясь, подобно Герману, собрать явления разной интенсивности в одно це 53. Star S. This is Not a Boundary Object: Reflections on the Origin of a Concept // Science, Technology, & Human Values. 2010. Vol. 35. № 5. P. 601‒617. 54. Turnbull D. Masons, Tricksters and Cartographers: Comparative Studies in the Sociology of Scientific and Indigenous Knowledge. Florence: Taylor & Francis, 2003. 55. Pedersen M. A. Totemism, Animism and North Asian Indigenous Ontologies // Journal of the Royal Anthropological Institute. 2001. Vol. 7. № 3. P. 411‒427. 56. Stengers I. Op. cit. P. 1002. 57. Marres N. On Some Uses and Abuses of Topology in the Social Analysis of Technology. P. 305.

130

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

лое и тем самым быстро избавиться от них, включив в ряд феноменов со схожими названиями, они сегодня часто терпят фиаско, поскольку XXI век демонстрирует нам все усложняющиеся отношения в биотехнологии, распространение цифровых устройств, гибридизацию городского пространства, усложнение культурных форм. Требуется более внимательный фокус, более сложный язык или несколько пересекающихся языков, более нюансированные методы работы с умножающимися множествами объектов и пространств. Сегодня, когда социальные науки испытывают все больше конкуренции со стороны других сфер (как минимум специалистов по большим данным, художников, активистов, инженеров и программистов)58, нежелание видеть множественный мир может дорого им обойтись. В  данной статье мы обратились только к  одному направлению — АСТ, которая выработала собственные понятия множественного и  методы работы с  ними. Благодаря своей открытости АСТ включила в  себя топологические, космополитические, ассамбляжные концепты и  подключила их  к  этнографическим, цифровым и философским методам. На наш взгляд, это открыло широкие возможности для более гибкого анализа сложных современных обществ и бросило вызов тотализирующим и эссенциалистским объяснениям природы социального. Библиография Астахов С. С. Критическая рецепция акторно-сетевой теории: от макиавеллизма к проблеме Иного // Философская мысль. 2016. № 10. С. 1‒15. Блур Д. Сильная программа в социологии знания // Логос. 2002. Т. 12. № 5/6. С. 162‒184. Борхес Х. Л. Борхес и я // Он же. Алеф: новеллы. СПб.: Азбука, 2000. Деланда М. Новая философия общества. Теория ассамбляжей и социальная сложность. Пермь: Гиле Пресс, 2018. Делез Ж., Гваттари Ф. Тысяча плато: Капитализм и шизофрения. М.: У-Фактория, Астрель, 2010. Латур Б. Об интеробъективности // Социология вещей / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. С. 169–198. Латур Б. Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. Латур Б. Почему выдохлась критика? От реалий фактических к реалиям дискуссионным // Художественный журнал. 2015. № 93. С. 14–31. Мейясу К. После конечности. Эссе о необходимости контингентности. Екатеринбург; М.: Кабинетный ученый, 2015. 58. Adkins L., Lury C. Introduction: What Is the Empirical? // European Journal of Social Theory. 2009. Vol. 12. № 1. P. 5‒6.

Н и к о л а й  Р у д е н к о

131

Мол А. Множественное тело. Онтология в медицинской практике. Пермь: Гиле Пресс, 2017. Мьевиль Ч. Крысиный король. М.: Домино, Эксмо, 2006. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб.: A-cad, 1994. Харауэй Д. Манифест киборгов: наука, технология и социалистический феминизм 1980-х. М.: Ad Marginem, 2017. Хархордин О. Была ли res publica вещью // Неприкосновенный запас. 2007. № 5. С. 55‒67. Шахадат Ш. Соперник, паразит, спаситель // Советская власть и медиа / Под общ. ред. Х. Гюнтера, С. Хэнсген. СПб.: Академический проект, 2006. С. 482–495. Adkins L., Lury C. Introduction: What Is the Empirical? // European Journal of Social Theory. 2009. Vol. 12. № 1. P. 5‒6. Baiocchi G., Graizbord D., Rodríguez-Muñiz M. Actor-Network Theory and the Ethnographic Imagination: An Exercise in Translation // Qualitative Sociology. 2013. Vol. 36. № 4. P. 323‒341. Blackwell B. Cultural Topology: an Introduction to Postmodern Mathematics // Reconstruction. 2004. Vol. 4. № 4. Brown S. D. Michel Serres. Science, Translation and the Logic of the Parasite // Theory, Culture & Society. 2002. Vol. 19. № 3. P. 1–27. Cussins C. Ontological Choreography: Agency through Objectification in Infertility Clinics // Social Studies of Science. 1996. Vol. 26. № 3. P. 575–610. Gandy M. Cyborg Urbanization: Complexity and Monstrosity in the Contemporary City // International Journal of Urban and Regional Research. 2005. Vol. 29. № 1. P. 26‒49. Law J. After ANT: Complexity, Naming and Topology // Actor Network Theory and After / J. Law, J. Hassard (eds). Oxford: Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999. P. 1–14. Law J. Aircraft Stories: Decentering the Object in Technoscience. Durham, NC: Duke University Press, 2002. Law J. Making a Mess with Method // The Sage Handbook of Social Science Methodology / W. Outhwaite, S. P. Turner (eds). L.: Sage, 2007. P. 595–606. Law J. Organizing Modernity. Oxford: Blackwell, 1994. Law J. STS as Method // Heterogeneities. 24.06.2015. URL: http:// http://heterogeneities.net/publications/Law2015STSAsMethod.pdf. Lury C., Parisi L., Terranova T. Introduction: The Becoming Topological of Culture // Theory, Culture & Society. 2012. Vol. 29. № 4‒5. P. 3–35. MacKenzie D. Statistical Theory and Social Interests: A Case-Study // Social Studies of Science. 1978. Vol. 8. № 1. P. 35‒83. Manga Style Space // Manovich. URL: http://manovich.net/index.php/exhibitions/ manga-style-space. Manovich L. What is Visualization? // paj: The Journal of the Initiative for Digital Humanities, Media, and Culture. 2010. Vol. 2. № 1. P. 1‒32. URL: http://journals.tdl.org/paj/index.php/paj/article/view/19/58. Marres N. On Some Uses and Abuses of Topology in the Social Analysis of Technology (or the Problem with Smart Meters) // Theory, Culture & Society. 2012. Vol. 29. № 4‒5. P. 288–310. Mol A. Cutting Surgeons, Walking Patients: Some Complexities Involved in Comparing // Complexities / J. Law, A. Mol (eds). Durham: Duke University Press, 2002. P. 228‒257.

132

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Pedersen M. A. Totemism, Animism and North Asian Indigenous Ontologies // Journal of the Royal Anthropological Institute. 2001. Vol. 7. № 3. P. 411‒427. Rogers R. Mapping Public Web Space with the Issuecrawler // Digital Cognitive Technologies: Epistemology and Knowledge Society / C. Brossard, B. Reber (eds). L.: Wiley, 2009. P. 115‒126. Serres M. Parasite. Baltimore: The John Hopkins University, 1982. Star S. This is Not a Boundary Object: Reflections on the Origin of a Concept // Science, Technology, & Human Values. 2010. Vol. 35. № 5. P. 601‒617. Stengers I. The Cosmopolitical Proposal // Making Things Public: Atmospheres of Democracy / P. Weibel, B. Latour (eds). Cambridge, MA; L.: MIT Press, 2005. P. 994–1003. Strathern M. Partial Connections. Walnut Creek: AltaMira, 1991. The Social Construction of Technical Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology / W. Bijker, T. Hughes, T. Pinch (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 1987. Turnbull D. Masons, Tricksters and Cartographers: Comparative Studies in the Sociology of Scientific and Indigenous Knowledge. Florence: Taylor & Francis, 2003. Venturini T. Diving in Magma: How to Explore Controversies with Actor-Network Theory // Public understanding of science. 2010. Vol. 19. №. 3. P. 258‒273. Yaneva A., Heaphy L. Urban Controversies and the Making of the Social // Architectural Research Quarterly. 2012. Vol. 16. № 1. P. 29‒36.

Н и к о л а й  Р у д е н к о

133

MORE THAN ONE — LESS THAN TWO: THE CONCEPT AND METHODOLOGY OF ENACTMENT OF MULTIPLICITY IN ACTOR-NETWORK THEORY Nikolay Rudenko. Research Fellow, Center for Science and Technology Studies, (STS Center); Senior Research Fellow, Sector of Urban Studies, [email protected]. European University at St. Petersburg (EUSPb), 6/1A Gagarinskaya str., 191187 St. Petersburg, Russia. Sociological Institute RAS — branch of the Federal Center of Theoretical and Applied Sociology of the Russian Academy of Sciences, 24/35 Krzhizhanovskogo str., Bldg 5, 117218 Moscow, Russia. Keywords: multiplicity; actor-network theory; methods of enactment of multiplicity; ethnography; controversy mapping; philosophical speculation; Annemarie Mol. Attempts to find alternatives to totalizing (which appears in the social sciences as explanations via society, class, gender, culture, etc.) and essentializing the understanding of the social lie at the heart of the contemporary efforts in the social sciences to appeal to a concept of multiplicity that enables rendering reality not only as various and fragmented, but also as inconsistent, complex and variously distributed within itself. Psychology, economics, political theory and many other disciplines have offered their own ways of conceiving multiplicity. In sociology the most wellknown attempts to use this concept are by the neo-Marxist authors Michael Hardt, Antonio Negri, and Paolo Virno, and other such attempts are found in Schütze’s phenomenological sociology as well as in the Goffmanian tradition. The article provides theoretical and methodological explications of the multiplicity concept in actor-network theory. In the theoretical terms, it is argued that Annemarie Mol and John Law make the distinction between multiplicity and plurality without resorting to relativism and social constructivism. They employ multiplicity to analyze the decentralized, distributed objects which combine actual existence with the potential to change. The methodological approach of the article is to delineate and analyze the foundations of three methods of explicating multiplicity in actor-network theory: the ethnographic one (Annemarie Mol, John Law, Charis Thompson), the “technological” one (Noortje Marres, Albena Yaneva), and methods of making conceptual figures (Donna Haraway, Michel Serres, Isabelle Stengers). The author maintains that the juncture between theoretical and the methodological consideration of the concept of multiplicity enables actor-network theory to provide definite ways to carry out enactments of social reality rather than merely describing it. DOI : 10.22394/0869-5377-2018-5-113-133

References Adkins L., Lury C. Introduction: What Is the Empirical? European Journal of Social Theory, 2009, vol. 12, no. 1, pp. 5‒6. Astakhov S. S. Kriticheskaia retseptsiia aktorno-setevoi teorii: ot makiavellizma k probleme Inogo [Critical Reception of ANT: From Machiavellism to the Problem of the Otherness]. Filosofskaia mysl’ [Philosophical Thought], 2016, no. 10, pp. 1‒15.

134

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Baiocchi G., Graizbord D., Rodríguez-Muñiz M. Actor-Network Theory and the Ethnographic Imagination: An Exercise in Translation. Qualitative Sociology, 2013, vol. 36, no. 4, pp. 323‒341. Blackwell B. Cultural Topology: an Introduction to Postmodern Mathematics. Reconstruction, 2004, vol. 4, no. 4. Bloor D. Sil’naia programma v sotsiologii znaniia [The Strong Programme in the Sociology of Knowledge]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2002, vol. 12, no. 5/6, pp. 162‒184. Borges J.L. Borkhes i ia [Borges and Me]. Alef: novelly [Aleph: Novellettes], Saint Petersburg, Azbuka, 2000. Brown S. D. Michel Serres. Science, Translation and the Logic of the Parasite. Theory, Culture & Society, 2002, vol. 19, no. 3, pp. 1–27. Cussins C. Ontological Choreography: Agency through Objectification in Infertility Clinics. Social Studies of Science, 1996, vol. 26, no. 3, pp. 575–610. DeLanda M. Novaia filosofiia obshchestva. Teoriia assambliazhei i sotsial’naia slozhnost’ [A New Philosophy of Society: Assemblage Theory and Social Complexity], Perm, Hyle Press, 2018. Deleuze G., Guattari F. Tysiacha plato: Kapitalizm i shizofreniia [Mille plateaux: Capitalisme et schizophrénie], Moscow, U-Faktoriia, Astrel’, 2010. Foucault M. Slova i veshchi. Arkheologiia gumanitarnykh nauk [Les mots et les choses (une archéologie des sciences humaines)], Saint Petersburg, A-cad, 1994. Gandy M. Cyborg Urbanization: Complexity and Monstrosity in the Contemporary City. International Journal of Urban and Regional Research, 2005, vol. 29, no. 1, pp. 26‒49. Haraway D. Manifest kiborgov: nauka, tekhnologiia i sotsialisticheskii feminizm 1980-kh [A Manifesto for Cyborgs: Science, Technology, and Socialist Feminism in the 1980s], Moscow, Ad Marginem, 2017. Kharkhordin O. Byla li res publica veshch’iu [Was the res publica a Thing?]. Neprikosnovennyi zapas [Emergency Reserve], 2007, no. 5, pp. 55‒67. Latour B. Ob interob”ektivnosti [On Interobjectivity]. Sotsiologiia veshchei [Sociology of Things] (ed. V. Vakhshtain), Moscow, Territoriia budushchego, 2006, pp. 169–198. Latour B. Peresborka sotsial’nogo: vvedenie v aktorno-setevuiu teoriiu [Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network Theory], Moscow, HSE, 2014. Latour B. Pochemu vydokhlas’ kritika? Ot realii fakticheskikh k realiiam diskussionnym [Why Has Critique Run out of Steam? From Matters of Fact to Matters of Concern]. Khudozhestvennyi zhurnal [Moscow Art Magazine], 2015, no. 93, pp. 14–31. Law J. After ANT: Complexity, Naming and Topology. Actor Network Theory and After (eds J. Law, J. Hassard), Oxford, Blackwell Publishers / The Sociological Review Monographs, 1999, pp. 1–14. Law J. Aircraft Stories: Decentering the Object in Technoscience, Durham, NC: Duke University Press, 2002. Law J. Making a Mess with Method. The Sage Handbook of Social Science Methodology (eds W. Outhwaite, S. P. Turner), London, Sage, 2007, pp. 595–606. Law J. Organizing Modernity, Oxford, Blackwell, 1994. Law J. STS as Method. Heterogeneities, June 24, 2015. Available at: http:// http://heterogeneities.net/publications/Law2015STSAsMethod.pdf.

Н и к о л а й  Р у д е н к о

135

Lury C., Parisi L., Terranova T. Introduction: The Becoming Topological of Culture. Theory, Culture & Society, 2012, vol. 29, no. 4‒5, pp. 3–35. MacKenzie D. Statistical Theory and Social Interests: A Case-Study. Social Studies of Science, 1978, vol. 8, no. 1, pp. 35‒83. Manga Style Space. Manovich. Available at: http://manovich.net/index.php/exhibitions/manga-style-space. Manovich L. What is Visualization? paj: The Journal of the Initiative for Digital Humanities, Media, and Culture, 2010, vol. 2, no. 1, pp. 1‒32. Available at: http://journals.tdl.org/paj/index.php/paj/article/view/19/58. Marres N. On Some Uses and Abuses of Topology in the Social Analysis of Technology (or the Problem with Smart Meters). Theory, Culture & Society, 2012, vol. 29, no. 4‒5, pp. 288–310. Meillasoux Q. Posle konechnosti. Esse o neobkhodimosti kontingentnosti [Après la finitude. Essai sur la nécessité de la contingence], Yekaterinburg, Moscow, Kabinetnyi uchenyi, 2015. Mieville Ch. Krysinyi korol’ [King Rat], Moscow, Domino, Eksmo, 2006. Mol A. Cutting Surgeons, Walking Patients: Some Complexities Involved in Comparing. Complexities (eds J. Law, A. Mol), Durham, Duke University Press, 2002, pp. 228‒257. Mol A. Mnozhestvennoe telo. Ontologiia v meditsinskoi praktike [The Body Multiple: Ontology in Medical Practice], Perm, Hyle Press, 2017. Pedersen M. A. Totemism, Animism and North Asian Indigenous Ontologies. Journal of the Royal Anthropological Institute, 2001, vol. 7, no. 3, pp. 411‒427. Rogers R. Mapping Public Web Space with the Issuecrawler. Digital Cognitive Technologies: Epistemology and Knowledge Society (eds C. Brossard, B. Reber), London, Wiley, 2009, pp. 115‒126. Schahadat S. Sopernik, parazit, spasitel’ [Rivale, Parasit, Erlöser]. Sovetskaia vlast’ i media [Soviet Power and Media] (eds H. Günther, S. Hänsgen), Saint Petersburg, Akademicheskii proekt, 2006, pp. 482–495. Serres M. Parasite, Baltimore, The John Hopkins University, 1982. Star S. This is Not a Boundary Object: Reflections on the Origin of a Concept. Science, Technology, & Human Values, 2010, vol. 35, no. 5, pp. 601‒617. Stengers I. The Cosmopolitical Proposal. Making Things Public: Atmospheres of Democracy (eds P. Weibel, B. Latour), Cambridge, MA, London, MIT Press, 2005, pp. 994–1003. Strathern M. Partial Connections, Walnut Creek, AltaMira, 1991. The Social Construction of Technical Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology (eds W. Bijker, T. Hughes, T. Pinch), Cambridge, MA, MIT Press, 1987. Turnbull D. Masons, Tricksters and Cartographers: Comparative Studies in the Sociology of Scientific and Indigenous Knowledge, Florence, Taylor & Francis, 2003. Venturini T. Diving in Magma: How to Explore Controversies with Actor-Network Theory. Public Understanding of Science, 2010, vol. 19, no. 3, pp. 258‒273. Yaneva A., Heaphy L. Urban Controversies and the Making of the Social. Architectural Research Quarterly, 2012, vol. 16, no. 1, pp. 29‒36.

136

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Как упаковать жизненный мир в черный ящик: инструкция по сборке Алексей Салин

Тьютор, кафедра философии естественных факультетов, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова (МГУ). Адрес: 119991, Москва, Ломоносовский пр-т, 27, корп. 4. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: жизненный мир; «черный ящик»; коммуникация; феноменология; исследования науки и технологий; акторно-сетевая теория.

Статья посвящена детрансцендентализации феноменологического концепта жизненного мира, который обозначает базовое, дотеоретическое, интерсубъективное знание. Прежде всего ставится задача построения такой концепции, в которой влияние материального фона на формирование жизненного мира признавалось бы решающим. Критическое рассмотрение феноменологии Дона Айди показало, что метод феноменологической рефлексии не позволяет ухватить влияние технологий на формирование жизненного мира, ограничиваясь лишь конечными моментами этого формирования. Отсюда следует необходимость использовать инструментарий исследований науки и технологий (STS) для детрансцендентализации концепта жизненного мира. При этом детрансцендентализации подвергается концепт жизненного мира, представленный в трудах Юргена Хабермаса, поскольку эта его версия в наибольшей степени удовлетворяет методологическим требованиям STS и в наименьшей — отягощена наследием феноменологии. Тем не менее

и в хабермасовской концепции жизненного мира обнаруживаются трансценденталистские предпосылки, связанные с различием целеориентированных действий, с одной стороны, и коммуникативных и стратегических действий — с другой. Это различие перестраивается с помощью использования методологического инструментария акторно-сетевой теории (АСТ). Сначала выявляется схожесть понятия черных ящиков из АСТ с понятием жизненного мира у Юргена Хабермаса. Следующим шагом выстраивается концепция формирования жизненного мира, соответствующая методологическим требованиям АСТ. Ключевым понятием оказывается понятие переговоров, обозначающее в АСТ процесс построения черного ящика через склонение одним актором на свою сторону множества других акторов неопределенной природы. В результате выстраивается новая теория коммуникации и жизненного мира, свободная от трансценденталистских предпосылок, подрывавших изнутри всякую концепцию жизненного мира — от гуссерлевской до хабермасовской.

137

Введение

В

К УЛ ЬТ У Р Е средневековой Европы горы редко представали образцом красоты и предметом эстетического наслаждения. Чаще они изображались как место дикое и опасное, непригодное для прогулок. В этом они оказываются сходны с  непроходимым черным лесом. Например, в самом начале «Божественной комедии» Данте оказывается сначала «в сумрачном лесу», из которого поднимается на «крутой косогор», где он встречает опасных чудовищ — рысь, льва и волчицу, — отступая от которых он и спускается в долину, где его встречает Вергилий1. В  средневековых сказках и  балладах горы постоянно оказываются местом обитания злых великанов и троллей. Например, в «Храбром портном», сказке, записанной и  изданной братьями Гримм, горы оказываются местом обитания великана, ставшего первой действительной опасностью для главного героя2. Тем не менее сами братья Гримм жили уже в другое время. Начало XIX века стало эпохой романтизма, когда горы и горные путешествия все более эстетизировались. Постепенно распространялся горный туризм, походы в горы стали неотъемлемой частью европейской культуры, особенно немецкой. Что стояло за этим изменением роли гор? Многие исследователи сходятся в том, что оно было вызвано волной индустриализации, охватившей тогда Европу и сделавшей «дикость» гор столь привлекательной для человека, большую часть жизни проводящего в  задымленных городах. До тех пор это свойство не воспринималось европейцем как эстетическая ценность3. Дон Айди, американский феноменолог, исследующий влияние новых технологий на восприятие окружающего нас мира, отмечает: 1. Данте Алигьери. Божественная комедия // Божественная комедия. Новая жизнь. М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2016. С. 43‒44. 2. Гримм Я., Гримм В. К. Храбрый портной // Сказки зарубежных писателей. М.: Правда, 1986. С. 157. 3. Дескола Ф. По ту сторону природы и культуры. М.: НЛО, 2012. С. 80‒81.

138

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Сходным образом в Японии «японские Альпы» считались обителью зловещих демонов, пока европейские путешественники не начали исследовать их и спускаться с них на лыжах; теперь они стали основой развитой горнолыжной индустрии Японии. Скалолаз, ощущая опасность своего дела, тем не менее идет на риск, поскольку немногие вершины сегодня остаются за пределами возможностей альпинистских технологий. Можно отметить, что сегодня наше восприятие гор еще более технологически текстурируется тем, что они часто «покоряются» дорогами, поездами и особенно авиаперелетами. Сам опыт гор видоизменился4.

Отсюда Айди делает вывод, что технологические изменения приводят к преображению как нашего непосредственного опыта (микроперцепций), так и  нашего культурно опосредованного опыта (макроперцепций). С появлением новых технологий горы воспринимаются людьми с более близкого, чем раньше, расстояния, альпинисты трогают их, с появлением самолета люди понимают, как выглядят горы сверху, — так изменяются микроперцепции гор. В культуре XIX века значение гор значительно изменилось, они стали местом паломничества и предметом эстетического наслаждения — так меняются их макроперцепции5. Появление новых микроперцепций и макроперцепций в связи с развитием технологий и приводит, по Айди, к изменениям в структуре жизненного мира, то есть того дотеоретического интерсубъективного предзнания о мире, которое может эксплицироваться и проясняться в теоретических изысканиях, художественном творчестве, языке и коммуникации людей. Однако может ли используемый Айди метод феноменологической рефлексии показать, как именно возникновение новых технологий приводит к появлению интерсубъективно разделяемых микро- и макроперцепций? Феноменологический анализ жизненного мира всегда предполагает взгляд от первого лица: по Гуссерлю, экспликация жизненного мира может происходить лишь через редукцию к примордиальной сфере собственного опыта и через апперцепцию у  Другого такого же трансцендентального сознания6; понимающая социология Альфреда Шюца также связывала жизненный мир с субъективно значимой системой релевант 4. Ihde D. Technology and the Lifeworld: From Garden to Earth. Bloomington; Indianapolis: Indiana University Press, 1990. P. 12. 5. Ibid. P. 29‒30. 6. Гуссерль Э. Картезианские медитации. М.: Академический проект, 2010. С. 144‒174.

А л е к с е й  Са л и н

139

ностей, характерной для определенного социального типа, выявление которой требовалось для понимания субъективного смысла действий агента7. Да, феноменологическая рефлексия Айди убедительно показывает, что роль гор в жизненном мире человека до и после индустриальной революции значительно различается. Но  что происходит между этими двумя моментами? Как технологии проникают внутрь жизненного мира и текстурируют его? Может ли феноменологическая рефлексия проанализировать это технологическое событие, если использовать этот столь любимый самими феноменологами термин? Чтобы ответить на эти вопросы, я обращусь к другому примеру, используемому Доном Айди, — примеру телескопа8. Он утверждает, что появление телескопа изменило жизненный мир европейца. Анализируя опыт Галилея, который впервые с его помощью увидел спутники Юпитера, горы на Луне, несметное количество новых звезд и зафиксировал фазы Венеры, Айди заявляет, что этот момент стал решающим для значительного изменения и расширения жизненного мира европейского человека, который смог воочию убедиться, что Вселенная гораздо шире, чем кажется, сферы неподвижных звезд не существует и мир сильно отличается от его изображения в аристотелевской «Физике». И главное, с тех пор в европейской культуре возникает новое представление о науке как об экспериментальных и технологически опосредованных исследованиях, в которых отправным пунктом служат интерсубъективно доступные показания приборов, а не стройные дедуктивные построения9. Но достаточно ли самого опыта Галилея для возникновения нового жизненного мира? Неужели его опыта созерцания бескрайних просторов Вселенной было достаточно для того, чтобы все остальные европейцы тоже начали их созерцать? Многие исследования на эту тему10 и тексты самого Галилея11 свидетельствуют о том, что его наблюдения были далеко не так показательны 7. Шюц А. Феноменология и социальные науки // Избр.: Мир, светящийся смыслом. М.: Росспэн, 2004. С. 196‒199. 8. Любовь к этому примеру, похоже, является отличительной чертой феноменологии науки и техники (Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб.: Владимир Даль, 2004). 9. Ihde D. Op. cit. P. 55‒56. 10. Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания. М.: АСТ, 2007. 11. Галилей Г. Диалог о двух главнейших системах мира: птоломеевой и коперниковой. М.; Л.: Гостехиздат, 1948.

140

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

для других ученых того времени. Как свидетельствуют эмпирические исследования науки и технологий (STS), показания приборов и их феноменологическое ясное усмотрение сами по себе ничего не могут значить12. Факт должен быть принят социально, чтобы быть фактом, а для исследования этого процесса социализации недостаточно исследования опыта от первого лица, предлагаемого феноменологией Дона Айди. Использование технических приборов в науке стало элементом жизненного мира не потому, что все ученые просто посмотрели в телескоп Галилея и убедились в том, что он показывает Вселенную как она есть. Возникновение экспериментальной, технологически оснащенной науки — процесс долгий, занявший не один год, а почти весь XVII век, в ходе которого ученые и политики вели активные споры о том, могут ли машины использоваться для установления истины13. Так что гораздо большее значение для истории науки имел не  опыт Галилея, а  прения и  споры, которые единственно могли привести к решению о том, можно ли доверять опыту такого типа. Это в равной степени касается и технологий в целом: чтобы технология стала рабочей, ей приходится пройти массу преобразований, при которых и  определяется, что для нее значит быть рабочей14. Наши субъективные ощущения удобства технологий — лишь отдельные моменты в этом процессе, которые сами по себе значат довольно мало. Решающим оказывается социальное принятие научных высказываний и технологий на практике. Именно анализ социальных процессов, в ходе которых научный факт или технология становятся интерсубъективно приемлемыми элементами практики, может позволить ответить на вопрос о генезисе и трансформациях жизненного мира, но анализ этот не может быть осуществлен в рамках феноменологической рефлексии. Ценность и плодотворность STS в связи с этим как раз и заключаются в том, что в них для проведения данного анализа используются методы, сложившиеся в поле теории практик15. Это означает, что использование инструментария STS может способствовать построению такой концепции жизненного мира, которая 12. Collins H. M. The Seven Sexes: A Study in the Sociology of a Phenomenon, or the Replication of Experiments in Physics // Sociology. 1975. Vol. 9. № 2. P. 205–224. 13. Shapin S., Schaffer S. Leviathan and the Air-pump: Hobbes, Boyle and the Experimental Life. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1985. 14. Bijker W. E. Of Bicycles, Bake Lites, and Bulbs: Toward a Theory of Sociotechnical Change. Cambridge, MA; L.: The MIT Press, 1995. 15. Волков В., Хархордин О. Теория практик. СПб.: ЕУСПб, 2008.

А л е к с е й  Са л и н

141

будет учитывать его формирование в ходе социальных практик, закрепляющих знание о научных фактах или технологических артефактах как интерсубъективно разделяемое и достоверное16. Такая концепция должна распрощаться с феноменологическим требованием редукции знания к его основам в сфере субъективности и базироваться на перформативном и анонимном характере знания, то есть связать знание с непроблематизируемыми предпосылками агентов, участвующих в социальных практиках. Целью данной статьи является создание оснований для такой концепции жизненного мира, которая удовлетворяла бы этим требованиям. Однако не запоздала ли данная цель? Не является ли в этом отношении концепция Юргена Хабермаса избыточной? Ведь трансформация концепта жизненного мира, которую осуществляет в своих работах Хабермас, как раз основана на отказе от редукции знания к субъективности и использовании теории непроблематизируемого достоверного знания позднего Витгенштейна17, которая была одним из источников вдохновения и для STS18. Хабермас, выстраивая свое учение о жизненном мире, утверждает, что он является совокупностью социально принимаемого и перформативно разделяемого на практике и в коммуникации знания19. Так не будет ли достаточно его концепции, чтобы убедительно показать роль новых технологий и научных исследований в трансформациях жизненного мира? В следующем разделе статьи я проведу критический анализ хабермасовской концепции жизненного мира, который позволит выяснить, является ли она непротиворечивой и позволяет ли в полной мере осветить трансформации жизненного мира в связи с научно-технологическими изменениями, чтобы затем предложить основания для своей собственной концепции жизненного мира и его генезиса.

16. К подобному использованию инструментария STS для решения философских проблем, связанных с жизненным миром, стремится, например, Ольга Столярова (Столярова О. Жизненный мир и базовые онтологические допущения: проблема генезиса // Онтологии артефактов: взаимодействие «естественных» и «искусственных» компонентов жизненного мира. М.: Дело, 2012). 17. Витгенштейн Л. О достоверности // Философские работы. Ч. I. М.: Гнозис, 1994; Он же. Философские исследования // Философские работы. Ч. I. 18. Bloor D. Wittgenstein: A Social Theory of Knowledge. L.: Macmillan, 1983; Блур Д. Витгенштейн как консервативный мыслитель // Логос. 2002. Т. 12. № 5/6. С. 47–64. 19. Хабермас Ю. От картин мира к жизненному миру. М.: Идея-Пресс, 2011. С. 77‒79.

142

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Хабермас: триумф трансцендентализма Зачем вообще Хабермасу потребовался концепт жизненного мира? Каковы были его ставки? Вводя в свою философию этот концепт, Хабермас стремится совершить переход к постметафизическому мышлению, которое, рассматривая вопросы о познании действительности, всегда должно учитывать, что в  основе знания лежат базовые очевидности, возникающие из конкретных практических условий взаимодействия людей друг с другом и миром. Таким образом, для постметафизического мышления под абсолютным запретом оказывается постулирование некоего трансцендентального субъекта20. Трансформация жизненного мира, которую производит Хабермас, направлена на то, чтобы дать познающему субъекту место в мире практик, которые, собственно, и конституируют его как познающего. Тем не менее и в хабермасовской концепции жизненного мира остается несколько предпосылок, которые не позволяют полностью детрансцендентализировать познающего субъекта. Проблема заключается прежде всего в том, как Хабермас описывает практические взаимодействия людей друг с другом, с одной стороны, и с вещами — с другой. Для их концептуализации Хабермас вводит разделение на речевые действия и целенаправленные действия21. Речевые действия охватывают специфические языковые взаимодействия между субъектами, целенаправленные — использование людьми объектов для поддержания как своего органического существования, так и масштабных общественных систем. Среди речевых Хабермас выделяет коммуникативные действия и  стратегические. В  первых субъекты используют язык, чтобы в ходе аргументированных переговоров прийти к консенсусу относительно того, как следует осуществлять те или иные целенаправленные действия, вырабатывая социально приемлемые планы этих действий. Вторые действия только по форме являются речевыми, а по факту направлены на то, чтобы использовать другого человека как средство. Например, фраза «Руки вверх!» является попыткой не договориться о чем-то с другим человеком, а повлиять на его поведение в собственных целях. Проблема здесь возникает из-за того, что человеческо-нечеловеческие взаимодействия Хабермас описывает исключительно как 20. Habermas J. Nachmetaphysisches Denken: philosophische Aufsätze. Fr.a.M.: Suhrkamp, 1992. P. 35‒60. 21. Ibid. P. 63‒75.

А л е к с е й  Са л и н

143

целенаправленные действия и никак иначе. Всякое целенаправленное действие должно протекать по плану, заранее установленному субъектами в коммуникативном действии. Именно поэтому чисто логически всякое практическое взаимодействие людей друг с другом и миром, в котором они обитают, уже предполагает существование некоторого консенсуса, достигнутого сообществом субъектов в рамках коммуникативного взаимодействия22. Именно это учение об  онтологической первичности коммуникативного действия перед целенаправленным становится у Хабермаса базисом для продолжения проекта модерна, который он интерпретирует как тезис о производности субъект-объектных отношений от рационального коммуникативного действия23. В то же время он признает, что такого чистого коммуникативного сообщества в действительности никогда не могло существовать, так как реальная коммуникация всегда происходит на фоне материального мира и давления со стороны общественных систем. Поэтому онтологическое первенство коммуникации гарантируется у него в итоге тем, что для осуществления реальной коммуникации субъекты всегда должны разделять идею чистой идеальной речевой ситуации, вне зависимости от того, в каком жизненном мире они живут24. В итоге Хабермас включает в свою концепцию жизненного мира серьезную трансценденталистскую предпосылку об идее чистой речевой ситуации как необходимом компоненте любого разума25. Чтобы спасти концепт жизненного мира от этой проблемы, необходимо пересмотреть роль нечеловеческих сущностей в практиках. Ведь именно то, что Хабермас превратил их лишь в фон или объект человеческих действий, привело его к трансцендентализму. Попытка включения нечеловеческих сущностей в формирование жизненного мира, осуществленная Доном Айди, как мы видели, провалилась из-за ограничений, наложенных на его концепцию методом феноменологической рефлексии. Поэтому для построения новой концепции жизненного мира оказывается не 22. Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб.: Наука, 2001. С. 160‒161. 23. Он же. Философский дискурс о модерне. М.: Весь Мир, 2003. 24. Idem. Wahrheitstheorien // Wirklichkeit und Reflexion. Walter Schulz zum 60. Geburtstag / H. Fahrenbach. Pfullingen: Günther Neske, 1973. 25. Подробнее о критике хабермасовской концепции жизненного мира см. в: Салин А. С. Анализ трансценденталистских оснований концепта жизненного мира Ю. Хабермаса // Вестник Московского университета. Серия 7: Философия. 2015. № 2. С. 19–34.

144

Л О Г О С  ·   Т О М 2 8   ·   # 5   ·   2 0 1 8

обходим следующий демарш: нужно, с одной стороны, сохранить хабермасовское представление о жизненном мире как перформативно предполагаемом практиками знании вне предпосылки о его феноменологическом конституировании сознающим субъектом, а с другой — признать за нечеловеческими сущностями активную роль в формировании жизненного мира. В концепции жизненного мира настало время провести решительную эмансипацию: необходимо лишить интенциональность решающей роли в формировании дотеоретического интерсубъективного знания и одновременно дать вещам право на равных с людьми участвовать в этом формировании. Человеческое и нечеловеческое пора уравнять в  правах. История концепта жизненного мира представляет постепенное его расширение: сначала (у  Гуссерля) он охватывает только конструкты трансцендентальной интерсубъективности, затем (у Шюца) включает в себя культурные конструкты, создаваемые социальными общностями, далее (у Хабермаса) уже те очевидности, которые возникают как элементы повседневных социальных практик, а после Айди постарался ввести в него технологически опосредованные восприятия. Каждый раз пропасть между миром и жизненным миром сокращалась все сильнее, каждый раз все большему числу элементов первого дозволялось участвовать в формировании второго. Очередная трансформация жизненного мира должна позволить вещам наравне с  людьми участвовать в  его формировании, закрывая наконец эту пропасть. Чтобы осуществить такую трансформацию, в следующем разделе данной статьи я предлагаю свою реконфигурацию хабермасовского концепта жизненного мира и связанной с ней концепции коммуникации.

На пути к симметричному жизненному миру Черные ящики Инструментарий философии позднего Витгенштейна позволил Хабермасу изъять из  концепта жизненного мира предпосылку о необходимости феноменологической данности знания. Построение такой теории жизненного мира, которая уравнивала бы в правах человеческие и нечеловеческие сущности, требует нового инструментария. Чтобы возвести основания такой концепции, я возвращаюсь к инструментарию STS, значение которых для анализа влияния научно-технологических изменений на генезис жизненного мира я уже показал. Необходимый теоретический матеА л е к с е й  Са л и н

145

риал для новой трансформации концепта жизненного мира может быть позаимствован из акторно-сетевой теории (АСТ), которая, как и всякий подход, сложившийся в рамках STS, считает научное и технологическое знание разделяемым на практике социальным представлением и к тому же в качестве одного из ключевых лозунгов провозглашает необходимость использования одного и того же языка для описания человеко-человеческих и человеко-нечеловеческих взаимодействий26. Чтобы совершить переброску сил из АСТ в создаваемую мной концепцию симметричного жизненного мира, мне необходим некоторый пункт, точка перехода, которая позволит совершить этот марш-бросок, — это понятие черного ящика. Черными ящиками в  АСТ называют знание, разделяемое и не проблематизируемое учеными в их работе, элемент общего для ученых профессионального багажа, получаемого ими в ходе образования и работы в своей области; оно встроено27 в техническое оснащение лабораторий, принцип работы которого молчаливо признается всеми работниками лаборатории и не ставится под вопрос. Черные ящики оказываются дважды важны для лабораторной жизни: во-первых, лаборатория стремится производить черные ящики; во-вторых, лаборатория не  может делать этого, не опираясь на другие, уже устоявшиеся черные ящики, служащие основанием для коммуникации между учеными и для осмысленности их действий как таковых. Можно было бы сказать, что лаборатории живут черными ящиками. Так, о музыканте говорят, что он живет музыкой, как в том смысле, что он не может не сочинять ее, так и в том, что он не может ее не слушать. То, как лабораторная жизнь ученых основывается на черных ящиках, Бруно Латур и Стив Вулгар прекрасно показывают на следующем примере. Поскольку черные ящики выступают нерефлексируемыми достоверностями, на основании которых ученые ведут дискуссии 26. Каллон М. Некоторые элементы социологии перевода: приручение морских гребешков и  рыболовов бухты Сен-Бриё // Логос. 2017. Т. 27. № 2. С. 57–58. 27. Идея знания, встроенного в техническое оснащение, разделяется многими исследователями, работающими в этой области. Так, Аннмари Мол даже считает возможным применять глагол «знать» в отношении технического оснащения больниц (Мол А. Множественное тело. Онтология в медицинской практике. Пермь: Гиле Пресс, 2017. С. 88–89 (нижний текст)), а Джон Ло объединяет очевидные для ученых факты и используемую ими технику в одной категории — хинтерланде, — показывая тем самым внутреннюю связь между ними (Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука. М.: Издательство Института Гайдара, 2015).

146

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

между собой и осуществляют свою работу, они редко сами выступают в качестве предмета дискуссии. Однако такое может происходить, если вдруг в лабораторию наведывается ученый из другой научной области. Латур и Вулгар как раз описывают такой случай: в лабораторию, постоянным обитателем которой является X, наведывается Y, который работает совершенно в другом месте. ……в ходе одной дискуссии X неоднократно утверждал, что «в ходе грид-теста крысы ведут себя не так, как под нейролептиком». Для X смысл аргумента был очевиден. Но  для Y, ученого, работающего в другой области, потребовалось задать предварительный вопрос: «Что вы имеете в виду под грид-тестом?» Несколько ошарашенный, Х остановился, посмотрел на Y и заговорил тоном учителя, зачитывающего из пособия: «Классический каталептический тест — это тест с вертикальной сеткой. У вас есть проволочная сетка. Сажаете животное на сетку. Крыса, которой вкололи нейролептик, так и останется на месте. А обычная — слезет вниз». Для Х отсылка к  пробе была утверждением… не требующим никаких пояснений. После заминки Х вновь заговорил с прежним воодушевлением и вернулся к исходному аргументу28.

В рассмотренном примере утверждается, что грид-тест (классический каталептический тест, в котором поведение крысы, получившей нейролептик, сравнивается с поведением крысы, нейролептика не получавшей, с помощью проволочной сетки) является элементом повседневного знания ученых, а постоянное проведение таких тестов — повседневной рутинной практикой. Для ученых, населяющих данную лабораторию, это утверждение является черным ящиком, элементом парадигмы нейроэндокринологии. Если вдруг ученый в данной лаборатории не понимает смысл слова «грид-тест», это оказывается поводом для постановки вопроса о  его профпригодности, а  «настойчивое вопрошание новичка о „вещах, которые всем известны“»29 с определенного момента начинает расцениваться как социально неприемлемое поведение. Если же вдруг несогласие с  черным ящиком начнет выражать не человек, а объект исследования, сразу возникнет вопрос о правильности постановки эксперимента: если крыса, которой вкололи нейролептик, вдруг спустится вниз по проволочной сетке, лаборанты начнут проверять, что за вещество действительно 28. Латур Б., Вулгар С. Антрополог посещает лабораторию // Социология власти. 2012. № 6–7. С. 214. 29. Там же.

А л е к с е й  Са л и н

147

было введено крысе, не было ли ей введено случайно и другое вещество и т. д. Таким образом, черные ящики являются некоторыми базовыми очевидностями, благодаря которым лабораторные практики и коммуникация между учеными имеют смысл. Без знания о том, что грид-тест служит для определения действия нейролептика, ученые не смогут интерпретировать полученные экспериментальные данные и не смогут даже начать обсуждать, какую интерпретацию признать, а какую — отбросить. Чтобы обсуждать нечто, истинность чего еще находится под вопросом, ученые вынуждены опираться на общее нерефлексируемое знание, перформативно разделяемое ими на уровне практик, и лишь на фоне этого знания новые данные могут получить смысл. Тем самым мы получаем основание утверждать соизмеримость концепта черного ящика в АСТ с концептом жизненного мира у Хабермаса. Жизненный мир в концепции Хабермаса как раз является совокупностью тех разделяемых на практике очевидностей, которые должны разделять коммуницирующие для возможности ведения осмысленного диалога и достижения консенсуса. В случае коммуникации между учеными такими очевидностями как раз и  являются описываемые Латуром и Вулгаром черные ящики. Однако формирование жизненного мира описывалось Хабермасом несимметрично, что привело к появлению ряда метафизических элементов в его концепции. Именно ради очищения хабермасовского концепта жизненного мира от  этих предпосылок мы и  стремимся по-новому описать процесс его формирования — в  соответствии с  тем, как в АСТ, в свою очередь, описывается формирование черных ящиков.

Социология перевода Для симметричного описания формирования черных ящиков в АСТ был сформирован специальный словарь — словарь перевода, позволяющий в  одних и  тех же терминах описывать технические и  социальные аспекты решаемых учеными проблем, не проводя четкой границы между сущностями, мобилизуемыми для их решения30. Лапидарно перевод в АСТ можно определить как процесс, в ходе которого одни акторы определяют природу и способ действия других. При этом для АСТ важно, что в данном определении нет ссылки на природу акторов, участвующих 30. Каллон М. Указ. соч. С. 81–83.

148

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

в процессе перевода: они могут быть как человеческими, так и нечеловеческими. Словарь перевода показывает, что ученым и технологам для представления некоторого утверждения в качестве непреложного факта или черного ящика в  равной мере приходится вести переговоры и с человеческими, и с нечеловеческими сущностями. Сопротивление и несогласие первых ни в коей мере нельзя считать более значительным, чем сопротивление и несогласие вторых. Так, чтобы превратить в  черный ящик свое высказывание «Гребешки вида Pecten maximus могут прикрепляться на стадии личинки к определенным материалам», которое было изначальной гипотезой троих французских океанологов из  известного хрестоматийного кейса Каллона31, этим океанологам приходится сначала определять проблемы, стоящие не только перед рыбаками и своими коллегами, но и перед гребешками. Как заставить гребешков поддержать нас? Необходимо понять, чего они хотят и как можно, решая их проблемы, решить одновременно и нашу! Гребешки хотят выжить? Так мы предложим им развиваться на стадии личинок в контейнерах, где они будут спрятаны от течений и хищников, а сами сможем понять, прикрепляются они или нет!32 Однако на  практике оказывается не  так-то  просто заинтересовать гребешков в том, чтобы они действительно прикрепились к специальным контейнерам. Если рыбаков, работающих в заливе Сен-Бриё, и ученых оказывается довольно просто заинтересовать в эксперименте океанологов (с первыми надо просто поговорить, а вторых упомянуть в своих текстах), то несогласие гребешков дает о себе знать куда более настойчиво: приходится долго и тщательно подбирать подходящий материал для контейнеров, правильно располагать их  по  отношению к  морским течениям, выбирать глубину, на которой гребешки лучше всего прикрепляются, чтобы завербовать их и сделать частью своей маленькой человеческо-нечеловеческой армии. «Фактически трое исследователей будут вынуждены вести наиболее долгие и сложные переговоры именно с гребешками»33. Этот термин, «переговоры», имеет долгую историю в  социологии науки и  технологий. В  области исследований социально-

31. Там же. 32. Там же. С. 208‒209. 33. Там же. С. 215.

А л е к с е й  Са л и н

149

го конструирования технологий34 он обозначает процесс определения того, как будет выглядеть и работать новая технология в  ходе взаимодействий инженеров с  релевантными социальными группами — с теми, которым есть дело до того, как должна эта технология выглядеть и работать. К примеру, к возникновению современной формы велосипеда привели переговоры между инженерами, пожилыми людьми, женщинами и молодыми спортивными мужчинами. Современный велосипед представляет собой кристаллизацию консенсуса, достигнутого в ходе долгих переговоров между этими четырьмя группами и  лишь после нескольких неудачных переходных форм35. В социологии научного знания36 под переговорами понимаются интеракции между учеными, приводящие к консенсусу о природе конструируемого ими факта и о том, как должен выглядеть эксперимент, подтверждающий этот факт37. Каллон же расширяет значение этого термина. Если в социальном конструировании технологий и социологии научного знания он означал лишь взаимодействия людей относительно вещей, то здесь переговоры затрагивают и взаимодействия людей с вещами: на стадии вербовки ученые предлагают гребешкам определенные условия существования, гребешки отвечают отказом, тогда ученые решают предъявить им новые условия, которые оказываются более выгодными для гребешков, и они соглашаются принять ту роль, которую им готовят ученые. Консенсус достигается в переговорах между учеными и гребешками. Люди смогли понять, чего хотят нечеловеческие акторы, будучи внимательны к их сопротивлению38. Подобные вещи происходят и в лаборатории Пастера, где он, уговаривая микробов перебраться с  фермы в  его лабораторию,

34. Для этого направления в западной литературе часто используется аббревиатура SCOT: Social Construction Of Technology (Pinch T. The Social Construction of Technology: A Review // Technological Change: Methods and Themes in the History of Technology / R. Fox (ed.). Amsterdam: Harwood Academic publishers, 1996). 35. Bijker W. E. Op. cit. 36. Это направление часто обозначается с помощью аббревиатуры SSK: Sociology of Scientific Knowledge (Латур Б. Дэвиду Блуру… и не только: ответ на «Анти-Латур» Дэвида Блура // Логос. 2017. Т. 27. № 1. С. 135–160). 37. Collins H. M. The Seven Sexes: A Study in the Sociology of a Phenomenon, or the Replication of Experiments in Physics // Sociology. 1975. Vol. 9. № 2. P. 205–224. 38. Напреенко И. Семиотический поворот в STS: теория референта Бруно Латура // Социология власти. 2013. № 1–2. С. 85.

150

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

начинает переопределять их радикальным образом39. Ранее они были невидимы, их проявлению мешало огромное число прочих вещей. Здесь, в лаборатории, для них создаются такие условия, что их  колония становится видимой, ощутимой40. И  затем, создав для бактерий условия, более благоприятные, чем когда-либо в их истории, пастерианцы приписывают им новую роль: они обнаруживают, что, слегка ослабленные, бактерии не вызывают сибирскую язву, а вырабатывают у коров иммунитет против этого заболевания41. Однако на стадии вербовки вакцина против сибирской язвы все еще не стала черным ящиком, а метод прикрепления гребешков, предложенный тремя учеными, не распространился на всем побережье Франции. Знание о том, что бактерии вызывают сибирскую язву, не стало разделяемой в научном сообществе и за его пределами очевидностью, а ученые, которые не проводили непосредственно эксперимент с Pecten maximus, до сих пор не узнали ничего нового о развитии этого вида на стадии личинки. Выведение нового знания из лаборатории за ее пределы предполагает новый этап перевода — мобилизацию42. Ученые наконец вводят в бой войска, завербованные в лабораторных условиях. Трое океанологов, собирая данные по количеству прикрепившихся гребешков, преобразуют их в таблицы и диаграммы, а проводя голосование среди рыбаков о том, согласны ли они использовать контейнеры, преобразуют данные сначала в бланки для голосований, а затем в делегатов, которые подтверждают согласие рыбаков на применение контейнеров. Согласие делегатов и данные по прикреплению гребешков вписываются в текст тезисов, с которыми трое ученых отправляются в Брест на съезд океанологов, чтобы поделиться своим успехом с коллегами. Ученые становятся представителями как рыбаков, так и гребешков. Однако мобилизация не  заканчивается написанием статьи, в  которой ученые будут говорить от  имени людей и  не-людей. Чтобы открытый ими факт стал еще реальнее, они должны распространить его в пространстве и во времени: вакцина Пастера должна действовать не только в его лаборатории, но и на ферме, с которой он изначально забрал палочку сибирской язвы, а ли 39. Латур Б. Пастер: Война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: ЕУСПб, 2015. С. 121. 40. Там же. С. 130. 41. Там же. С. 132‒133. 42. Каллон М. Указ. соч. С. 218‒222.

А л е к с е й  Са л и н

151

чинки гребешков должны продолжать прикрепляться к контейнерам и после триумфального выступления троих ученых в Бресте. Однако, чтобы научные факты свободно распространялись по миру, сам мир должен быть изменен: в нем должны быть организованы сети, по которым факты смогут распространяться. Как любит повторять Латур, «научные факты подобны поездам: они функционируют только на рельсах»43. А это означает, что распространение научного факта требует продолжения работы перевода: чтобы лаборатория могла выйти за пределы самой себя, мир должен быть превращен в лабораторию. Так, чтобы доказать действенность своей вакцины за пределами своей лаборатории, Пастер тщательно подготавливает ферму, на которой будет проведен пробный эксперимент. Совершенно невозможно показать обществу эффективность прививки, если не сделать ферму в определенной мере придатком лаборатории. Например, нужно отделить привитых животных от непривитых, отметить их дыркой в ухе, измерять у них каждый день температуру и записывать ее в журнал, стерилизовать шприцы, умножать контрольные группы. На обычной ферме такого не бывает44.

Ферма со всеми ее материальными составляющими переводится: переводятся коровы, переводятся гигиенические условия фермы. Но точно так же переводятся и люди, населяющие ферму: они становятся больше похожи на лабораторных ученых. Их необходимо обучить обращаться с вакцинами. Если они не будут строго следовать указаниям Пастера, то его прививка так и не покинет улицы Ульм, где она родилась, а существование микробов не станет интерсубъективно разделяемой достоверностью. Чтобы эти переводы и человеческих, и нечеловеческих акторов в лабораторную форму осуществились, пастерианцам приходится вести переговоры и с теми, и с другими45. Если в конечном итоге ученым удастся совершить все эти переводы, это будет означать (на языке АСТ), что они выстроили актор-сеть: они ввели нового актора в мир, например микроба, и заставили сеть из других акторов поддерживать его реальность46. Если какой-нибудь из элементов, 43. Латур Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир // Логос. 2002. Т. 12. № 5/6. С. 226. 44. Он же. Пастер. С. 139. 45. Там же. С. 139‒140. 46. Он же. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. С. 252.

152

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

мобилизуемых для дальнейшего распространения черного ящика, выйдет из-под контроля и сорвет переговоры, отказавшись играть роль, которую отводят ему ученые, то утверждения ученых так и останутся лишь их утверждениями и не превратятся в черные ящики47. А срывать эти переговоры могут в равной степени как люди, так и не-люди48. От посредников к проводникам: новая теория коммуникации Тот факт, что как люди, так и не-люди могут в равной мере быть акторами, более не позволяет использовать для их обозначения терминологию субъектно-объектного различия. Оно является в корне асимметричным, и на этой асимметрии выстраивается вся метафизика Нового времени49. Человек, которому выпадает доля стать субъектом, превращается в сущность, определяющую способы бытия всех остальных сущностей. Вещи, становясь объектами, превращаются лишь в материал для этого проецирования человека вовне самого себя. Смыслы, согласно которым интерпретируются объекты, порождаются субъектом, индивидуальным или групповым. В равной мере субъект оказывается обязан сам определять и смысл своего собственного бытия, вырываясь за пределы детерминированности своим окружающим миром. Именно этим субъектно-объектным различием вызваны основные проблемы концепции жизненного мира Юргена Хабермаса, подрывающие ее изнутри. И именно этих затруднений избегает АСТ, изымая это разделение из своего терминологического аппарата. Вместо субъектно-объектной оппозиции АСТ вводит другую оппозицию: посредник/проводник. Посредником может быть любая сущность, которая способна вносить изменение в действие, которое осуществляется через нее. Исходя из того, что имеется на входе посредника, никогда нельзя предвидеть, что будет на выходе; необходимо каждый раз учитывать специфику посредника. Посредники преобразуют, переводят, искажают и изменяют передаваемые ими значения или их элементы50.

47. Он же. Пастер. С. 143‒144. 48. Каллон М. Указ. соч. С. 223‒225. 49. Хайдеггер М. Время картины мира // Время и бытие: Статьи и выступления. СПб.: Наука, 2007. 50. Латур Б. Пересборка социального. С. 58.

А л е к с е й  Са л и н

153

В соответствии с этим определением именно посредники могут быть названы акторами. Однако АСТ не утверждает, что абсолютно все является посредником. Если телезритель берет в руки пульт от телевизора и включает его, нажимая на кнопку «вкл./выкл.», то пульт никак не является посредником, он просто проводит действие человека, включающего телевизор. Такие элементы в АСТ называют проводниками. Они никак не изменяют действие, осуществляемое с  их  помощью, поэтому не  являются акторами. «„Проводник“ (intermediary) — это то, что переносит (transport) значение или силу, не преобразуя их: определения его входов достаточно для определения его выходов»51. Так, к примеру, до того, как существование сибироязвенной бациллы не станет черным ящиком, так и не будет точно определена ее форма, она всегда может внезапно повести себя по-другому и предать Пастера. В его лаборатории, где вдруг обнаруживается способность ослабленной формы бациллы сибирской язвы создавать иммунитет против этой болезни, микробы все еще остаются посредниками. Но когда методы пастерианцев выходят за пределы лаборатории и принимаются хирургами, терапевтами, французскими политиками, форма и свойства бактерий становятся черными ящиками и все эти группы могут использовать их в соответствии со своими интересами, не боясь, что микробы предадут их и прививки вдруг вызовут эпидемию. Микробы становятся проводниками. Различие проводников и  посредников избегает асимметрии субъектно-объектного различия по двум причинам. Во-первых, как посредником, так и проводником может оказаться и человеческая, и нечеловеческая сущность. К примеру, в случае, рассмотренном Каллоном, на стадии вербовки именно гребешки представляли собой ту силу, с которой постоянно приходилось вести переговоры ученым, тогда как рыбаки с самого начала были готовы следовать за ними. Проводниками всегда могут оказаться люди, а посредниками — не-люди, и, как утверждает Латур, именно это часто и происходит в реальной практике социальных и естественных наук. Люди порой легче поддаются увещеванию ученых, чем вещи52. Во-вторых, нет никакой гарантии, что проводник в любой момент не превратится в посредника, полностью видоизменив соотношение сил. Так, гребешки и рыбаки, казалось бы, уже были 51. Там же. 52. Он же. Когда вещи дают отпор: возможный вклад «исследований науки» в общественные науки // Социология вещей: Сб. ст. / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. С. 353‒354.

154

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

полностью превращены учеными в послушных проводников, как вдруг они спутывают все карты и предают своих представителей, вновь оказываясь посредниками. Если наш потенциальный телезритель вдруг прольет кофе на свой телевизионный пульт, последний может начать функционировать совершенно непредсказуемым образом и вновь стать посредником. Для его починки потребуется вновь проблематизировать принцип его работы, превратив его из черного ящика в предмет обсуждения, а затем вновь провести массу переговоров с физическими силами, составляющими эту машину, заставив их  работать, как прежде. Таким образом, граница между посредниками и проводниками не является такой жесткой и  непроницаемой, как граница между субъектами и объектами. Эта граница также является не онтологической, а динамической, то есть определяется не природой разделяемых элементов, а исключительно их силой изменять, переводить, увлекать действия других элементов. Таким образом, переинтерпретация хабермасовского концепта очевидностей, составляющих жизненный мир, в  терминологии черных ящиков, позаимствованной из АСТ, приводит к отказу от различия между субъектами и объектами и введению различия между посредниками и проводниками. Но тогда и хабермасовское деление действий на целеориентированные действия и речевые акты должно быть видоизменено соответствующим образом. Если не-люди могут быть акторами, то  вообще исчезает смысл проводить различие между целеориентированным действием, с одной стороны, и  коммуникативным и  стратегическим действиями — с другой. Не-люди могут быть такими же активными, как и люди, они также могут участвовать в производстве консенсуса, поэтому загонять их в четко ограниченную секцию целеориентированных действий, где они всегда играют роль лишь послушного средства, в корне неверно. Вещи проникают в область коммуникативных действий, оставляя пустым регион целеориентированных действий. Однако этот шаг равным образом ставит под вопрос необходимость объединять коммуникативные и стратегические действия в класс речевых актов. Само стремление Хабермаса ограничить коммуникацию формой речи обусловлено метафизическим представлением о голосе как о последней инстанции, где могут возникать смыслы53. В лаборатории имеет место не толь 53. Деррида Ж. Голос и феномен // Голос и феномен и другие работы по теории знака Гуссерля / Пер. с фр. С. Г. Кашиной, Н. В. Суслова. СПб.: Алетейя, 1999; Он же. О грамматологии. М.: Ad Marginem, 2000.

А л е к с е й  Са л и н

155

ко языковая коммуникация между учеными, здесь задействуются огромные массы нечеловеческих акторов. Таким образом, переинтерпретация теории действий Хабермаса в  соответствии с  требованиями АСТ требует исключить из нее вовсе класс целенаправленных действий и лишить коммуникативное и стратегическое действия статуса речевого акта. Все действия превращаются либо в стратегические, либо в коммуникативные. Под коммуникативными действиями тогда будут пониматься действия, направленные на то, чтобы посредством переговоров с гетерогенными акторами превратить свои утверждения в непроблематизируемые элементы жизненного мира — черные ящики, — достигнув тем самым консенсуса относительно устройства мира. Под стратегическими же действиями будут пониматься действия, в которых элементы, уже превращенные в проводников на стадии коммуникации, используются как черные ящики для достижения определенных целей. В силу этих изменений теория коммуникативного действия начинает удовлетворять требованиям симметрии. Перевод микробов в лабораторию Пастера на улице Ульм оказывается такой же коммуникацией, как и убеждение гигиенистов в эффективности пастерианства, так как оба этих процесса имеют своей целью распространение за пределы лаборатории утверждения о том, что болезни вызываются микробами, то есть выстраивания интерсубъективного консенсуса относительно того, что такое болезнь и чем она вызывается. В  то  же время оба процесса предполагают изначальную проблематизацию того, что представляют собой обе силы как таковые, а затем — переговоры, чтобы способ заинтересовать их, выбранный ученым, смог сработать. Это означает, что в обоих случаях ученые вынуждены учитывать интересы других элементов (неважно, человеческие они или нет), чтобы выстроить новые черные ящики. Хабермас же представлял себе взаимодействия людей с не-людьми единственно в терминах достижения целей, но не достижения консенсуса. Здесь же мы видим, что коммуникация, стремящаяся к консенсусу, имеет место и в человеческо-нечеловеческих взаимодействиях. Пока ученые не превратили свои утверждения в черные ящики, с нечеловеческими акторами идет коммуникация, как и с человеческими. Вещи могут стабилизироваться и стать всего лишь вещами, с которыми можно обращаться как со средствами, только на следующем этапе, когда они превратятся в черные ящики. Тогда прививки станут всего лишь средствами биополитики, работающими как проводники. Тогда речь будет идти уже о стратегических действиях. Важно, что и те 156

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

и другие действия, и коммуникативные, и стратегические, теперь можно совершать как над людьми, так и над не-людьми, так как и те и другие могут быть как проводниками, так и посредниками. Это изменение хабермасовской теории действия приводит к нескольким серьезным последствиям. Оно позволяет избежать тех затруднений, что возникали в  хабермасовской концепции жизненного мира. Во-первых, асимметрия между речевыми и целенаправленными действиями приводила к необходимости рассматривать человеческо-нечеловеческие взаимодействия только на фоне человеческо-человеческих. Это приводило к тому, что все составляющие жизненного мира должны были отсылать к некоторому коммуникативному сообществу, существовавшему до реального материального мира и делавшему возможным всякое целенаправленное действие в этом мире. Но всякая реальная человеческо-человеческая коммуникация (теперь мы всегда должны уточнять, о коммуникации между кем/чем и чем/кем идет речь) всегда происходит на фоне огромного числа материальных элементов, которые делают ее возможной54. Единственным выходом из этого противоречия оказывается необходимость допущения чистой трансцендентальной интерсубъективности. Но  от  этого решения Хабермас должен отказаться, если он действительно стремится выстроить постметафизическую философию. Если же теперь, после исчезновения категории целенаправленных действий, сохраняется только граница между коммуникативным и стратегическим действиями, то эта проблема отпадает сама собой. У всякого черного ящика находится свой исток в коммуникативном действии, но, поскольку это действие не проводит онтологических делений на субъективное и объективное, мы можем в равной мере утверждать активность как людей, так и не-людей в формировании жизненного мира. Во-вторых, для возможности осуществления коммуникативного действия, по Хабермасу, коммуницирующие должны были всегда разделять идею чистого трансцендентального сообщества, иначе ни один реальный акт коммуникации не состоялся бы, так как все коммуницирующие стремились бы лишь к удовлетворению своих интересов, но не к консенсусу на основании учета чужих интересов. Трансцендентализм идеи чистого коммуникативного сообщества нарушает требование самого Хабермаса располагать всякую рациональность внутри конкретных жизненных миров, всегда производимых в конкретных исторических услови 54. Латур Б. Пересборка социального. С. 272‒274.

А л е к с е й  Са л и н

157

ях. Идея коммуникативного сообщества и интерсубъективности как корня объективности, как показывает сам Хабермас, рождается в условиях европейского модерна55. Универсализация идеи чистого коммуникативного сообщества, таким образом, с одной стороны, противоречит требованию Хабермаса о ситуационировании разума в конкретных жизненных мирах, а с другой — выдает европоцентризм его концепции, который иногда проявляется в его работах почти неприкрыто56. При переинтерпретации коммуникативного и стратегического действий с помощью средств АСТ мы получаем возможность отказаться от идеи чистого коммуникативного сообщества, так как теперь для осуществления коммуникативного действия не требуется никакого долженствования согласно неким трансцендентальным идеям. Теперь речь идет о том, что всякий актор вынужден вступать в коммуникацию с другими, если он хочет произвести некоторый черный ящик, достигнуть консенсуса, а затем создать условия для стратегических действий. Здесь речь идет уже не о практическом долженствовании, но о теоретической необходимости. Если трое ученых из кейса Каллона хотят распространить свое утверждение о  том, что Pecten maximus прикрепляются, они вынуждены вступать с ними в коммуникацию, а не должны делать это согласно некоторому категорическому императиву. В-третьих, такая переинтерпретация коммуникативного и стратегического действий позволяет в позитивном смысле упростить хабермасовскую концепцию коммуникации. Различие между целенаправленными действиями и  речевыми актами порождало различие и между коммуникацией и ее контекстом, состоящим из материальных и социальных условий, в которых в своей обыденной жизни живут коммуницирующие. Именно в соответствии с идеей чистого коммуникативного сообщества они должны брать в скобки весь этот социально-материальный фон и стремиться достичь чисто рационального консенсуса в момент коммуникации57. Тем не менее, как признает и сам Хабермас, никакого чи 55. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. 56. Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. Handlungsrationalität und gesellschaftliche Rationalisierung. Fr.a.M.: Suhrkamp, 1982. Т. I. P. 107‒108. 57. Ibid. P. 47‒48. Процедура заключения в скобки всего социально-материального фона коммуникации в полной мере наследует трансцендентализм заключения в скобки мира естественной установки в феноменологии Гуссерля. У Гуссерля процесс перехода из мира естественной установки в мир феноменологической предполагал то, что все акты сознания редуцируются к их смысловому составу. Тем самым, к примеру, вместо

158

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

сто рационального консенсуса в реальной жизни достичь невозможно, поэтому ситуация такого консенсуса и является только идеалом, которым руководствуются коммуницирующие в процессе коммуникации. При реальной же коммуникации ее социально-материальный фон оказывает на нее решающее влияние: порядки дискурса58 определяют, чьи аргументы имеют больший вес, по каким правилам должны быть составлены аргументы, чтобы иметь больший вес, и  т. д. И  именно здесь в  концепции Хабермаса возникает трудность: как описать влияние элементов фона коммуникации на нее саму? Для этого ему приходится вводить две разные схемы описания: одну — для производства консенсуса в рамках коммуникативного действия, другую — для влияния социально-материального фона коммуникации на форму этого консенсуса. Только для первого случая может быть использована схема коммуникативного действия, а второй случай требует анализа условий производства этих текстов и поэтому использует методы критики идеологии, возникшие в марксистских и психоаналитических подходах59. Если же изменить теорию действия с помощью репертуара АСТ, то как контекст коммуникации, так и ее фон может быть описан в одних и тех же терминах, поскольку граница между коммуникативным и стратегическим действиями перестает быть непроницаемой. Все стратегические действия оказываются производными от коммуникативных, потому что все проводники возникают только как результат сборки разнородных акторов в машины, работающие согласно точно определенному принципу. Поэтому фон коммуникации может быть рассмотрен как определенный этап предшествовавших коммуникативных актов и при необходимости реконструирован в тех же терминах, в которых описывается того, чтобы видеть яблоко, думать о нем и т. д., мы эксплицируем смысл того, что значит «яблоко», «видеть», «думать о» и т. п. У Хабермаса же переход к коммуникативному действию также предполагает, что мы заключаем в скобки все наши взаимодействия с предметами опыта и другими людьми и обсуждаем, каковы предметы нашего опыта, что из себя представляет наш опыт, чего хотят другие люди и т. д. Фактически разница заключается лишь в том, что у Гуссерля реальный мир в скобки берет одинокое трансцендентальное эго, а у Хабермаса — реальное коммуникативное сообщество, правда всегда вооруженное трансцендентальной идеей чистой коммуникации. 58. Фуко М. Порядок дискурса // Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М.: Касталь, 1996. 59. Habermas J. Der Universalitätsanspruch der Hermeneutik // Apel K.-O. et al. Hermeneutik und Ideologiekritik. Fr.a.M.: Suhrkamp, 1971.

А л е к с е й  Са л и н

159

и сам процесс коммуникации. К примеру, черные ящики, которыми руководствуются ученые при создании новых черных ящиков, могут быть в любой момент проблематизированы и представлены как результат переводов, ранее произведенных другими учеными. По аналогии с этим Латур запрещает в социологических исследованиях ссылаться на некоторый абсолютный контекст, исходя из которого может быть объяснен результат взаимодействия акторов. Вместо этого всякий контекст, в котором акторы ведут переговоры, должен быть сам вписан в текст и проанализирован как результат интеракций, ранее имевших место60.

Заключение Жизненный мир долгое время связывали с  интерсубъективностью. Трансцендентальная интерсубъективность у  Гуссерля, социальная общность у Шюца, коммуникативное сообщество у Хабермаса — долгое время именно им отдавалась главенствующая роль в формировании общего, разделяемого интерсубъективно знания. Новая теория коммуникации позволяет сделать жизненный мир не интерсубъективным, а интерактивным. Мы больше не можем считать коммуникацию исключительно человеческим общением. Коммуникативное действие — действие, в котором различные сущности, человеческие или нечеловеческие, трансформируют жизненный мир. Ученые, технологи и  политики переводят людей, технологии, вещества и организмы в новые места, новые формы взаимодействия, формируя черные ящики — перформативно принимаемое нами знание. Вещи противятся им, отказываются входить в эти союзы, навязывают порой свои формы жизненного мира, нарушая уже начинавший выстраиваться консенсус. Лишь затем, вторым шагом, вещи могут превратиться в  простых проводников и  стать уже вещами, склонными делать то, что от них хотят люди. В равной степени такими проводниками могут оказаться и люди, подверженные контролю, дисциплине и муштре. Только тогда на сцену выходит стратегическое действие — действие, направляемое на достижение определенных целей уже в  рамках существующего, устоявшегося жизненного мира. Таким образом, только из столкновений всех этих гетерогенных сил и их диссонанса могут возникать некоторые устойчивые формы взаимодействий между акторами, для описания ко 60. Latour B. A Relativistic Account of Einstein’s Relativity // Social Studies of Science. 1988. Vol. 18. № 1. P. 3–44.

160

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

торых классические термины «субъект» и «объект» оказываются теперь слишком бедными. Именно поэтому мы предпочитаем говорить об интерактивности: данный термин уравнивает в статусе элементы взаимодействия61. Другая причина, по которой мы предпочитаем говорить об интерактивности, в том, что этот термин может позволить с легкостью использовать наш концепт жизненного мира в  изучении взаимодействий человека и  компьютера, видеоигр и  цифровой культуры в целом. Многие исследователи уже используют инструментарий АСТ для работы в этих областях62. Дальнейший ход наших исследований предполагает использование созданной нами концепции жизненного мира за пределами контекста науки и технологий, в котором изначально возникла АСТ. Как показать эту человеческо-нечеловеческую коммуникацию в сфере, например, религиозных практик, направленных не на распространение знания, а на распространение благодати? Ведь и в данном контексте мы видим огромное число материальных опосредований человеческих действий. Последние исследования из области АСТ движутся именно в этом направлении63. Также встает вопрос и  о  случаях столкновений разных жизненных миров друг с другом. Как возможна в таком случае коммуникация? Этим вопросом занимается направление, возникшее на основании АСТ, которое иногда называют пост-АСТ. Так, работа «После метода» Джона Ло посвящена именно возможности пересечения различных хинтерландов, или — в  нашей терминологии — жизненных миров, сформированных разными черными ящиками, в упорядочивании одних и тех же практик64. Исследование атеросклероза нижних конечностей, проведенное Аннмари Мол, также касается проблемы сосуществования в пространстве 61. Используемый в аналогичном контексте Латуром термин «интеробъективность» (Латур Б. Об интеробъективности // Социология вещей) может вызвать недоразумение, что помимо и в отрыве от интеробъективности должна существовать еще и некая интерсубъективность, что, конечно, противоречит самой интенции АСТ. 62. Богост Я. Бардак в видеоиграх // Логос. 2015. Т. 25. № 1. С. 79–99; Millington B. Wii Has Never Been Modern: ‘Active’ Video Games and the ‘Conduct of Conduct’ // New Media & Society. 2009. Vol. 11. № 4. P. 621–640; Simon B. Human, All Too Non-Human: Coop AI and the Conversation of Action // Proceedings of the 2007 DiGRA International Conference: Situated Play. The University of Tokyo, September, 2007. Vol. 4. P. 165–169. 63. Latour B. An Inquiry into Modes of Existence: An Anthropology of the Moderns / C. Porter (trans.). Cambridge, MA: Harvard University Press, 2013. 64. Ло Дж. Указ. соч.

А л е к с е й  Са л и н

161

одной больницы разных способов обращения с атеросклерозом, каждый из которых предполагает свое собственное перформативно разделяемое знание о том, что такое атеросклероз и как его лечить65. Данная проблематика предполагает изобретение иных метафор, нежели «актор-сети» и «черные ящики»: такими метафорами оказываются текучесть и фрактальность. В этом случае мы имеем дело с иными формами коммуникации. Они не стремятся выстроить долговременный консенсус, воплощая его в сложных машинах и распространяя его с помощью стабилизации сетей. Такие консенсусы всегда оказываются ситуативными и изменчивыми. Выстраиваемая нами новая теория коммуникации и жизненного мира предполагает разрыв с  давней нововременной идеей особого достоинства человека, способного, в отличие от всех остальных видов сущего, самостоятельно определять свою судьбу. Наши базовые предпосылки, на  основании которых мы вообще можем начать хоть что-то менять, свою судьбу или чужую, формируются в ходе наших взаимодействий с другими окружающими сущностями, которые часто не слушаются нас и изменяют нас самих. Точно так же и нечеловеческий мир вокруг нас оказывается куда более неопределенным и изменчивым, чем нам до сих пор казалось. Настало время перестать бояться вторжения нечеловеческого в наши жизненные миры: они никогда не принадлежали нам одним. Библиография Блур Д. Витгенштейн как консервативный мыслитель // Логос. 2002. Т. 12. № 5/6. С. 47–64. Богост Я. Бардак в видеоиграх // Логос. 2015. Т. 25. № 1. С. 79–99. Витгенштейн Л. О достоверности // Философские работы. Ч. I. М.: Гнозис, 1994. С. 321–407. Витгенштейн Л. Философские исследования // Философские работы. Ч. I. М.: Гнозис, 1994. С. 75–320. Волков В., Хархордин О. Теория практик. СПб.: ЕУСПб, 2008. Галилей Г. Диалог о двух главнейших системах мира: птолемеевой и коперниковой. М.; Л.: Гостехиздат, 1948. Гримм Я., Гримм В. К. Храбрый портной // Сказки зарубежных писателей. М.: Правда, 1986. Гуссерль Э. Картезианские медитации. М.: Академический проект, 2010. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. СПб.: Владимир Даль, 2004. Данте Алигьери. Божественная комедия // Божественная комедия. Новая жизнь. М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2016. 65. Mol A. Op. cit.

162

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Деррида Ж. Голос и феномен // Голос и феномен и другие работы по теории знака Гуссерля. СПб.: Алетейя, 1999. Деррида Ж. О грамматологии. М.: Ad Marginem, 2000. Дескола Ф. По ту сторону природы и культуры. М.: НЛО, 2012. Каллон М. Некоторые элементы социологии перевода: приручение морских гребешков и рыболовов бухты Сен-Бриё // Логос. 2017. Т. 27. № 2. С. 49–94. Латур Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир // Логос. 2002. Т. 12. № 5/6. С. 211–242. Латур Б. Дэвиду Блуру… и не только: ответ на «Анти-Латур» Дэвида Блура // Логос. 2017. Т. 27. № 1. С. 135–160. Латур Б. Когда вещи дают отпор: возможный вклад «исследований науки» в общественные науки // Социология вещей / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. С. 342‒365. Латур Б. Об интеробъективности // Социология вещей / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. С. 169–198. Латур Б. Пастер: Война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: ЕУСПб, 2015. Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. Латур Б., Вулгар С. Антрополог посещает лабораторию // Социология власти. 2012. № 6–7. С. 178–234. Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука. М.: Издательство Института Гайдара, 2015. Мол А. Множественное тело. Онтология в медицинской практике. Пермь: Гиле Пресс, 2017. Напреенко И. Семиотический поворот в STS: теория референта Бруно Латура // Социология власти. 2013. № 1–2. С. 75–98. Салин А. С. Анализ трансценденталистских оснований концепта жизненного мира Ю. Хабермаса // Вестник Московского университета. Серия 7: Философия. 2015. № 2. С. 19–34. Столярова О. Жизненный мир и базовые онтологические допущения: проблема генезиса // Онтологии артефактов: взаимодействие «естественных» и «искусственных» компонентов жизненного мира. М.: Дело, 2012. С. 113–134. Фейерабенд П. Против метода. Очерк анархистской теории познания. М.: АСТ, 2007. Фуко М. Порядок дискурса // Он же. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М.: Касталь, 1996. С. 47–96. Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб.: Наука, 2001. Хабермас Ю. От картин мира к жизненному миру. М.: Идея-Пресс, 2011. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М.: Весь Мир, 2003. Хайдеггер М. Время картины мира // Он же. Время и бытие: Статьи и выступления. СПб.: Наука, 2007. С. 41–63. Шюц А. Феноменология и социальные науки // Избр.: Мир, светящийся смыслом. М.: Росспэн, 2004. С. 196‒199. Bijker W. E. Of Bicycles, Bake Lites, and Bulbs: Toward a Theory of Sociotechnical Change. Cambridge, MA; L.: The MIT Press, 1995. Bloor D. Wittgenstein: A Social Theory of Knowledge. L.: Macmillan, 1983.

А л е к с е й  Са л и н

163

Collins H. M. The Seven Sexes: A Study in the Sociology of a Phenomenon, or the Replication of Experiments in Physics // Sociology. 1975. Vol. 9. № 2. P. 205–224. Habermas J. Der Universalitätsanspruch der Hermeneutik // Apel K.-O. et al. Hermeneutik und Ideologiekritik. Fr.a.M.: Suhrkamp, 1971. S. 120–159. Habermas J. Nachmetaphysisches Denken: philosophische Aufsätze. Fr.a.M.: Suhrkamp, 1992. Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. Handlungsrationalität und gesellschaftliche Rationalisierung. Fr.a.M.: Suhrkamp, 1982. Bd. I. Habermas J. Wahrheitstheorien // Wirklichkeit und Reflexion. Walter Schulz zum 60. Geburtstag / H. Fahrenbach (Hg.). Pfullingen: Günther Neske, 1973. Ihde D. Technology and the Lifeworld: From Garden to Earth. Bloomington; Indianapolis: Indiana University Press, 1990. Latour B. A Relativistic Account of Einstein’s Relativity // Social Studies of Science. 1988. Vol. 18. № 1. P. 3–44. Latour B. An Inquiry into Modes of Existence: An Anthropology of the Moderns. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2013. Millington B. Wii Has Never Been Modern: “Active” Video Games and the “Conduct of Conduct” // New Media & Society. 2009. Vol. 11. № 4. P. 621–640. Pinch T. The Social Construction of Technology: A Review // Fox R. Technological Change: Methods and Themes in the History of Technology. Amsterdam: Harwood Academic publishers, 1996. P. 17–26. Shapin S., Schaffer S. Leviathan and the Air-pump: Hobbes, Boyle and the Experimental Life. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1985. Simon B. Human, All Too Non-Human: Coop AI and the Conversation of Action // Proceedings of the 2007 DiGRA International Conference: Situated Play. The University of Tokyo, September, 2007. Vol. 4. P. 165–169.

164

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

HOW TO PACK THE LEBENSWELT INTO A BLACK BOX: ASSEMBLY INSTRUCTIONS Alexey Salin. Tutor, Department of Philosophy for Natural Science Faculties, Faculty of Philosophy, [email protected]. Lomonosov Moscow State University (MSU), 27 Lomonosovsky ave., Bldg 4, GSP-1, 119991 Moscow, Russia. Keywords: life-world; Lebenswelt; “black box”; communication; phenomenology; science and technology studies (STS); actor-network theory (ANT). This paper proposes a way to de-transcendentalize the concept of the life-world (Lebenswelt), which is a phenomenological term for basic, pre-theoretical, intersubjective knowledge. The aim is to arrive at a conception that shows the decisive influence of the material background over the life-world. A critical examination of Don Ihde’s phenomenology indicates that the method of phenomenological reflection does not capture the influence of technologies in shaping the life-world and is restricted to the final stages of that shaping. The tools of science and technology studies (STS) are needed for de-transcendentalizing the concept of the life-world. Jurgen Habermas’s concept of the life-world is best suited to this task because it is quite consistent with the methodological requirements of STS and is least burdened by its phenomenological heritage. Nevertheless, some transcendentalist presuppositions are retained in the Habermas concept. These presuppositions are connected with the distinction between goal-oriented actions and communicative and strategic ones. Actor-network theory (ANT) methodology permits a reformulation of that distinction. First, the paper shows the similarity of ANT’s notion of the black box to Habermas’s concept of the life-world. Second, this paper formulates a conception for shaping the life-world which is consistent with ANT’s methodological requirements. Negotiation, which denotes the process of forming a black box by reducing the heterogeneity of multiple actors to one simple device or statement, is the key concept. In this way, the paper constructs a new theory of communication and the life-world free from the transcendentalist presuppositions that have undermined every concept of the lifeworld from Husserl to Habermas. DOI : 10.22394/0869-5377-2018-5-137-164

References Bijker W. E. Of Bicycles, Bake Lites, and Bulbs: Toward a Theory of Sociotechnical Change, Cambridge, MA, London, The MIT Press, 1995. Bloor D. Vitgenshtein kak konservativnyi myslitel’ [Wittgenstein as a Conservative Thinker]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2002, vol. 12, no. 5/6, pp. 47–64. Bloor D. Wittgenstein: A Social Theory of Knowledge, London, Macmillan, 1983. Bogost I. Bardak v videoigrakh [Videogames are a Mess]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2015, vol. 25, no. 1, pp. 79–99. Callon M. Nekotorye elementy sotsiologii perevoda: priruchenie morskikh grebeshkov i rybolovov bukhty Sen-Brie [Some Elements of a Sociology of Translation: Domestication of the Scallops and the Fishermen of St Brieuc Bay]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2017, vol. 27, no. 2, pp. 49–94.

А л е к с е й  Са л и н

165

Collins H. M. The Seven Sexes: A Study in the Sociology of a Phenomenon, or the Replication of Experiments in Physics. Sociology, 1975, vol. 9, no. 2, pp. 205– 224. Dante Alighieri. Bozhestvennaia komediia [La Divina Commedia]. Bozhestvennaia komediia. Novaia zhizn’ [La Divina Commedia. La Vita Nuova], Moscow, Inostranka, Azbuka-Attikus, 2016. Derrida J. Golos i fenomen [La voix et le phénomène]. Golos i fenomen i drugie raboty po teorii znaka Gusserlia [“La voix et le phénomène” and Other Works on Husserl’s Theory of Sign], Saint Petersburg, Aleteiia, 1999. Derrida J. O grammatologii [De la grammatologie], Moscow, Ad Marginem, 2000. Descola Ph. Po tu storonu prirody i kul’tury [Par-delà nature et culture], Moscow, New Literary Observer, 2012. Feyerabend P. Protiv metoda. Ocherk anarkhistskoi teorii poznaniia [Against Method: Outline of an Anarchist Theory of Knowledge], Moscow, AST, 2007. Foucault M. Poriadok diskursa [L’ordre du discours]. Volia k istine: po tu storonu znaniia, vlasti i seksual’nosti. Raboty raznykh let [Will to Truth: Beyond Knowledge, Power, and Sexuality. Works of Various Years], Moscow, Kastal’, 1996, pp. 47–96. Galilei G. Dialog o dvukh glavneishikh sistemakh mira: ptolemeevoi i kopernikovoi [Dialogo sopra i due massimi sistemi del mondo], Moscow, Leningrad, Gostekhizdat, 1948. Grimm J., Grimm W. K. Khrabryi portnoi. Skazki zarubezhnykh pisatelei [Das tapfere Schneiderlein. Tales of Foreign Authors], Moscow, Pravda, 1986. Habermas J. Der Universalitätsanspruch der Hermeneutik. In: Apel K.-O. et al. Hermeneutik und Ideologiekritik, Frankfurt am Main, Suhrkamp, 1971, S. 120– 159. Habermas J. Filosofskii diskurs o moderne [Der philosophische Diskurs der Moderne], Moscow, Ves’ Mir, 2003. Habermas J. Moral’noe soznanie i kommunikativnoe deistvie [Moralbewußtsein und kommunikatives Handeln], Saint Petersburg, Nauka, 2001. Habermas J. Nachmetaphysisches Denken: philosophische Aufsätze, Frankfurt am Main, Suhrkamp, 1992. Habermas J. Ot kartin mira k zhiznennomu miru [Von den Weltbildern zur Lebenswelt], Moscow, Ideia-Press, 2011. Habermas J. Theorie des kommunikativen Handelns. Handlungsrationalität und gesellschaftliche Rationalisierung, Frankfurt am Main, Suhrkamp, 1982, Bd. I. Habermas J. Wahrheitstheorien. Wirklichkeit und Reflexion. Walter Schulz zum 60. Geburtstag (Hg. H. Fahrenbach), Pfullingen, Günther Neske, 1973. Heidegger M. Vremia kartiny mira [Die Zeit des Weltbildes]. Vremia i bytie: Stat’i i vystupleniia [Zeit und Sein: Articles and Speeches], Saint Petersburg, Nauka, 2007, pp. 41–63. Husserl E. Kartezianskie meditatsii [Cartesianische Meditationen], Moscow, Akademicheskii proekt, 2010. Husserl E. Krizis evropeiskikh nauk i transtsendental’naia fenomenologiia [Die Krisis der europäischen Wissenschaften und die transzendentale Phänomenologie], Saint Petersburg, Vladimir Dal’, 2004. Ihde D. Technology and the Lifeworld: From Garden to Earth, Bloomington, Indianapolis, Indiana University Press, 1990. Latour B. A Relativistic Account of Einstein’s Relativity. Social Studies of Science, 1988, vol. 18, no. 1, pp. 3–44.

166

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Latour B. An Inquiry into Modes of Existence: An Anthropology of the Moderns, Cambridge, MA, Harvard University Press, 2013. Latour B. Daite mne laboratoriiu, i ia perevernu mir [Give Me a Laboratory and I will Raise the World]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2002, vol. 12, no. 5/6, pp. 211–242. Latour B. Devidu Bluru… i ne tol’ko: otvet na “Anti-Latur” Devida Blura [For David Bloor… and Beyond: A Reply to David Bloor’s “Anti-Latour”]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2017, vol. 27, no. 1, pp. 135–160. Latour B. Kogda veshchi daiut otpor: vozmozhnyi vklad “issledovanii nauki” v obshchestvennye nauki [When Things Strike Back a Possible Contribution of Science Studies to the Social Sciences]. Sotsiologiia veshchei [Sociology of Things] (ed. V. Vakhshtain), Moscow, Territoriia budushchego, 2006, pp. 342‒365. Latour B. Ob interob”ektivnosti [On Interobjectivity]. Sotsiologiia veshchei [Sociology of Things] (ed. V. Vakhshtain), Moscow, Territoriia budushchego, 2006, pp. 169–198. Latour B. Paster: Voina i mir mikrobov, s prilozheniem “Nesvodimogo” [Les Microbes: guerre et paix], Saint Petersburg, European University at St Petersburg, 2015. Latour B. Peresborka sotsial’nogo: vvedenie v aktorno-setevuiu teoriiu [Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network Theory], Moscow, HSE, 2014. Latour B., Woolgar S. Antropolog poseshchaet laboratoriiu [An Anthropologist Visits the Laboratory]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2012, no. 6–7, pp. 178–234. Law J. Posle metoda: besporiadok i sotsial’naia nauka [After Method: Mess in Social Science Research], Moscow, Izdatel’stvo Instituta Gaidara, 2015. Millington B. Wii Has Never Been Modern: ‘Active’ Video Games and the ‘Conduct of Conduct’. New Media & Society, 2009, vol. 11, no. 4, pp. 621–640. Mol A. Mnozhestvennoe telo. Ontologiia v meditsinskoi praktike [The Body Multiple: Ontology in Medical Practice], Perm, Hyle Press, 2017. Napreenko I. Semioticheskii povorot v STS: teoriia referenta Bruno Latura [Semiotic Turn in STS: Bruno Latour’s theory of referent]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2013, no. 1–2, pp. 75–98. Pinch T. The Social Construction of Technology: A Review. Technological Change: Methods and Themes in the History of Technology (ed. R. Fox), Amsterdam, Harwood Academic publishers, 1996, pp. 17–26. Salin A. S. Analiz transtsendentalistskikh osnovanii kontsepta zhiznennogo mira Iu. Khabermasa [Analyzing Transcendental Grounds of Jürgen Habermas’ Notion of Lifeworld]. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriia 7: Filosofiia [Moscow University Herald. Series 7: Philosophy], 2015, no. 2, pp. 19–34. Schütz A. Fenomenologiia i sotsial’nye nauki [Phenomenology and Social Sciences]. Izbr.: Mir, svetiashchiisia smyslom [Selected Works. World Shining with Sense], Moscow, Rosspen, 2004, pp. 196‒199. Shapin S., Schaffer S. Leviathan and the Air-pump: Hobbes, Boyle and the Experimental Life, Princeton, NJ, Princeton University Press, 1985. Simon B. Human, All Too Non-Human: Coop AI and the Conversation of Action. Proceedings of the 2007 DiGRA International Conference: Situated Play. The University of Tokyo, September, 2007, vol. 4, pp. 165–169. Stoliarova O. Zhiznennyi mir i bazovye ontologicheskie dopushcheniia: problema genezisa [Lifeworld and Basic Ontological Assumptions: Problem of Gen-

А л е к с е й  Са л и н

167

esis]. Ontologii artefaktov: vzaimodeistvie “estestvennykh” i “iskusstvennykh” komponentov zhiznennogo mira [Ontologies of Artifacts: Interrelations between “Natural” and “Artificial” Components of the Lifeworld], Moscow, Delo, 2012, pp. 113–134. Volkov V., Kharkhordin O. Teoriia praktik [Theory of Practices], Saint Petersburg, European University at St. Petersburg, 2008. Wittgenstein L. Filosofskie issledovaniia [Philosophische Untersuchungen]. Filosofskie raboty. Ch. I [Philosophical Works. Pt. 1], Moscow, Gnozis, 1994, pp. 75–320. Wittgenstein L. O dostovernosti [Über Gewißheit]. Filosofskie raboty. Ch. I [Philosophical Works. Pt. 1], Moscow, Gnozis, 1994, pp. 321–407.

168

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Технология и гетерогенная инженерия: случай португальской экспансии Д жо н   Л о

Заслуженный профессор, факультет искусств и социальных наук, Открытый университет. Адрес: PO Box 197, MK7 6BJ Milton Keynes, United Kingdom. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: технологическая система; гетерогенная инженерия; мореплавание; социология технологий; акторно-сетевая теория. Опираясь на исторические данные о португальской морской экспансии в XV и XVI веках, автор показывает, что для понимания становления, функционирования и распада технологических систем необходим подход, в основе которого будет лежать понятие гетерогенной инженерии. Гетерогенная инженерия предполагает, что при создании технологических систем происходит ассоциирование и канализация разнородных сущностей и сил, как человеческих, так и нечеловеческих. Тем самым открывается возможность анализировать, как в существовании той или иной системы на равных участвуют самые разные факторы: природные, социальные, экономические и технические. В случае португальского мореплавания успех выстроенной системы был обусловлен ассоциациями между конструкцией кораблей, навигационными навыками мореплавателей, навигационным оборудованием и пушками, особенностями мысов, океанических течений и ветров

и системой государственного обучения и регулирования, которые позволили создать стабильную и мощную сеть, обеспечившую португальцам доминирование в Атлантическом и Тихом океанах. Строительство технологической системы тем самым представляет собой процесс разрешения конфликтов между гетерогенными элементами, ассоциации между которыми должны выдерживать столкновение с враждебными силами и сущностями — как физическими (например, океаны), так и социальными (например, мусульмане). Системной подход, предлагаемый автором, демонстрирует, во-первых, что при анализе технологических систем необходимо использовать принцип обобщенной симметрии, гласящий, что один и тот же тип анализа должен применяться ко всем компонентам системы — как людям, так и нет. И во-вторых, что акторов следует понимать как сущности, оказывающие различимое влияние на другие сущности.

169

Хочешь научиться молиться — отправляйся в море. Португальская поговорка1

К

А К И М образом стабилизируются объекты, артефакты и технические практики? И почему они принимают ту форму, которую принимают? В данной работе я намерен обосновать и проиллюстрировать такой подход к этим вопросам, в котором делается акцент на: 1) гетерогенности элементов, необходимых для решения технологических проблем; 2) комплексности и контингентности взаимосвязей этих объектов; 3) способах выработки решений в конфликтных ситуациях. Такой «сетевой» подход опирается на  работу Мишеля Каллона2 и параллелен ей. Источником данных послужит вторичный эмпирический материал, касающийся технологии португальской морской экспансии XV и XVI веков. Чтобы прояснить свои основания и контекстуализировать аргументы, я сначала хотел бы кратко охарактеризовать два альтернативных подхода к социальным исследованиям технологий. Первый подход иногда называют социальным конструктивизмом3. Этот отпрыск социологии науки предполагает, что Перевод с английского Андрея Корбута по изданию: © Law J. Technology and Heterogeneous Engineering: The Case of Portuguese Expansion // The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology / W. E. Bijker et al. (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 2012. P. 105–127. Публикуется с любезного разрешения автора и издательства. 1. Цит. по: Diffie B. W., Winius G. D. Foundations of the Portuguese Empire, 1415– 1580. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1977. 2. Callon M. Struggles and Negotiations to Define What Is Problematic and What Is Not: The Sociology of Translation // The Social Process of Scientific Investigation / K. Knorr et al. (eds). Dordrecht: Springer, 1980. P. 197–219; Idem. Society in the Making: The Study of Technology as a Tool for Sociological Analysis // The Social Construction of Technological Systems. P. 77–97. 3. Полное описание см. в: Pinch T. J., Bijker W. E. The Social Construction of Facts and Artefacts: Or How the Sociology of Science and the Sociology of Technology Might Benefit Each Other // Social Studies of Science. 1984. Vol. 14. № 3. P. 399–441; Idem. The Social Construction of Facts and Arti-

170

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

артефакты и  практики недоопределяются природным миром, и утверждает, что их лучше рассматривать в качестве конструкций индивидов или коллективов, входящих в социальные группы. Поскольку у социальных групп разные интересы и ресурсы, у них обычно разные представления о подобающей структуре артефактов. Соответственно, стабилизация артефактов объясняется социальными интересами, вменяемыми тем или иным группам, и  их  неодинаковой способностью мобилизовать ресурсы в ходе споров и разногласий. Социальные конструктивисты иногда называют этот процесс «завершением». Оно происходит, когда споры и разногласия относительно формы артефакта успешно прекращаются. Социально-конструктивистский подход имеет очевидные достоинства. Многие артефакты действительно выковываются в разногласиях и получают окончательную форму, когда социальная группа или ряд групп так или иначе навязывают свои решения остальным заинтересованным сторонам. Подобному анализу поддается как судьба электромобиля во Франции4, так и британский самолет TSR-25, самолет «Конкорд»6, третьи аэропорты Лондона и  Парижа7, велосипед8 и  разработка системы наведения ракет9,10. Примеры подобрать довольно легко. Всегда, когда присутствует разногласие, становится очевидна контингентная и  сконструированная природа артефакта; заманчивыми выглядят объяснения, отсылающие к различиям в имеющейся власти и социальных интересах. facts: Or How the Sociology of Science and the Sociology of Technology Might Benefit Each Other // The Social Construction of Technological Systems. P. 11–44. См. также: Bijker W. E. The Social Construction of Bakelite: Toward a Theory of Invention // The Social Construction of Technological Systems. P. 155–182. 4. Callon M. Society in the Making. 5. Law J. On Politicians and Planes: A Memo on the TSR.2. Department of Sociology, University of Keele, 1985 (unpublished). 6. Feldman E. J. Concorde and Dissent. Cambridge: Cambridge University Press, 1985. 7. Ibidem. 8. Pinch T. J., Bijker W. E. The Social Construction of Facts and Artefacts (1984); Idem. The Social Construction of Facts and Artifacts (2012). 9. MacKenzie D. Missile Accuracy: A Case Study in the Social Processes of Technological Change // The Social Construction of Technological Systems. P. 189–216. 10. Я не утверждаю, что все эти авторы используют социально-конструктивистский подход, однако их материал можно подвергнуть такому анализу.

Д ж о н  Л о

171

Во  втором подходе, берущем начало в  истории технологий, в частности в работах Томаса Парка Хьюза11, технологическая инновация и стабилизация описываются с помощью метафоры систем. Аргумент состоит в том, что создатели артефактов интересуются не  собственно артефактами, а  должны учитывать, как те соотносятся с социальными, экономическими, политическими и научными факторами. Все эти факторы взаимосвязаны и потенциально податливы. Иными словами, аргумент состоит в том, что новаторов лучше рассматривать в качестве системостроителей: они жонглируют множеством переменных, пытаясь связать их в устойчивое целое. Время от времени возникают стратегические проблемы, которые мешают гладкой работе или расширению системы. Хьюз применяет военную метафору, называя такие проблемы «обратным клином», и показывает, каким образом предприниматели фокусируются на них и в поисках решения совмещают социальные, технические и экономические факторы. Исследование Хьюза, посвященное Эдисону, иллюстрирует как системный характер большей части технологической деятельности, так и важность идеи обратного клина. Проблема Эдисона (его обратный клин) была одновременно экономической (продавать электрическое освещение по цене, которая позволит ему конкурировать с газовым освещением), политической (убедить политиков дать разрешение на  строительство системы электроснабжения), технической (минимизировать стоимость передачи электроэнергии путем сокращения протяженности линий, понижения силы тока и повышения напряжения) и научной (найти материал для нити лампы накаливания, обладающий высоким сопротивлением). То, что Эдисон справился со всеми этими проблемами, показывает, что он оказался успешным системостроителем и, как говорит Хьюз, «сеть лишена швов» — социальное неразрывно связано с технологическим и экономическим12. Социально-конструктивистский и  системный подходы имеют много общего. Во-первых, они согласны в том, что технология не обусловливается одной лишь природой. Во-вторых, они 11. Hughes T. P. The Electrification of America: The System Builders // Technology and Culture. 1979. Vol. 20. № 1. P. 124–161; Idem. Networks of Power: Electrification in Western Society, 1880–1930. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1983; Idem. The Evolution of Large Technological Systems // The Social Construction of Technological Systems. P. 45–76. 12. Еще одно исследование, использующее системный подход: MacKenzie D. Op. cit.

172

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

признают, что технология не находится в неизменных отношениях с наукой. В-третьих, — что самое важное, — оба подхода утверждают, что технологическую стабилизацию можно понять, только если рассматриваемый артефакт анализируется в связи со множеством нетехнологических, в первую очередь социальных факторов. Однако, когда они конкретизируют связи между технологическим и социальным, начинают обнаруживаться расхождения. Социальный конструктивизм исходит из  допущения, что социальное стоит за развитием и стабилизацией артефактов и направляет эти процессы. В частности, он предполагает, что выявление относительно стабильных руководящих социальных интересов позволяет удовлетворительно объяснить развитие технологий. Системный подход, напротив, исходит из допущения, что социальное не обладает никакой особой привилегией. В частности, он предполагает, что социальные интересы варьируются, по  крайней мере в  определенных границах. Хотя даже в  этом моменте оба подхода демонстрируют некоторую степень сходства13, базовое различие никуда не исчезает: в конце концов, социологи, стремясь к  простоте объяснения, предпочитают отводить привилегированное место социальному, в то время как многие историки этого не делают14. В  настоящей статье я  присоединюсь к  позиции Каллона и историков по данному вопросу. В частности, я хочу показать, что при объяснении технологических изменений социальному не следует отводить привилегированное место, представляя его в качестве стоящего за строящейся системой и оказывающего особое влияние на ее развитие. Хотя иногда социальное яв 13. Тревор Пинч и Вибе Бейкер говорят о влиянии рекламы на формирование социальных групп: Pinch T. J., Bijker W. E. The Social Construction of Facts and Artifacts (2012). 14. Хотя я сослался на работы Хьюза, то же самое, на мой взгляд, можно сказать о  работах Эдварда Константа. Его понятие коэволюции (Constant  E. W. On the Diversity and Co-Evolution of Technological Multiples Steam Turbines and Pelton Water Wheels // Social Studies of Science. 1978. Vol. 8. № 2. P. 183–210) тоже представляет собой попытку схватить взаимосвязь гетерогенных элементов и учесть, что конструируется не только техническое, но и социальное. Кроме того, проведенный Константом анализ становления традиций «технологической тестируемости» (Idem. Scientific Theory and Technological Testability: Science, Dynamometers, and Water Turbines in the 19th Century // Technology and Culture. 1983. Vol. 24. № 2. P. 183–198) можно рассматривать как исследование способа установить между множеством акторов локально достижимое согласие относительно того, что определенные социальные/технические связи являются правильными и работоспособными.

Д ж о н  Л о

173

ляется важным — и даже главным — фактором развития системы, это исключительно контингентный вопрос, который можно прояснить только эмпирически. Прочие факторы — природные, экономические или технические — могут оказаться упрямее социальных и сопротивляться самым настойчивым попыткам системостроителя придать им новую форму. Поэтому другие факторы способны лучше объяснять форму рассматриваемых артефактов и возникающую в результате социальную структуру. Говоря более формально, я утверждаю вслед за Каллоном15, что стабильность и форма артефактов должны рассматриваться в качестве функции взаимодействия гетерогенных элементов, определяемых и ассимилируемых сетью. В таком случае объяснение технологической формы основывается на изучении как условий, так и тактики системостроительства. Поскольку, как показал Хьюз, тактика зависит от  взаимосвязи ряда разрозненных элементов различной степени уступчивости, я  называю подобную деятельность гетерогенной инженерией и утверждаю, что ее продукт можно рассматривать как сеть соединенных компонентов16. Такой сетевой подход, очевидно, многое заимствует из хьюзовской концепции системостроительства. Однако есть как минимум одно важное отличие между ним и подходом Хьюза, обусловленное акцентом на конфликте в сетевом подходе. Как показывает пример португальцев, Эдисона или Рено, успешная крупномасштабная гетерогенная инженерия — непростое дело. Элементы сети трудно приручить или удержать на  одном месте. Необходимы постоянные бдительность и надзор, поскольку в противном случае элементы разъединятся и сеть начнет распадаться. Сетевой подход подчеркивает это, указывая, что почти всегда существует некоторая степень расхождения между тем, что делали бы элементы сети, если бы их предоставили самим себе, и тем, что их обязывают, побуждают либо принуждают делать, когда они завербованы сетью. Конечно, некоторые из этих расхождений более серьезны, чем другие. Однако в це 15. Callon M. Struggles and Negotiations; Каллон М. Некоторые элементы социологии перевода: приручение морских гребешков и рыболовов бухты Сен-Бриё // Логос. 2017. Т. 27. № 2. С. 49–94; Idem. Society in the Making. 16. Возможно, мы все являемся гетерогенными инженерами, соединяющими разрозненные элементы в «насущные заботы» нашей повседневной жизни. В настоящем очерке меня, однако, интересует только крупномасштабное, технологически релевантное системостроение.

174

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

лях анализа среду, в которой строится система, можно считать враждебной, а гетерогенную инженерию можно рассматривать в качестве ассоциации непомогающих элементов в самоподдерживающиеся сети, способные, соответственно, сопротивляться диссоциации. Из  этого тезиса вытекает важное методологическое следствие: есть смысл описывать природных и социальных противников с помощью одного аналитического словаря. Например, вместо того, чтобы рассматривать социальное одним способом, а научное — другим, необходимо прослеживать перипетии рассматриваемой сети и анализировать ее проблемы, упрямство элементов, порождающее эти проблемы, и реакцию сети, пытающейся справиться с ними. При движении от элемента к элементу не нужно менять словарь; с точки зрения сети человеческие или социальные элементы не обязательно отличаются от природных или технологических. Поэтому тезис состоит не в том, что, как утверждает социология, определенный тип элемента — социальный — является основополагающим для структуры сети; скорее, задача в том, чтобы вскрыть расклад сил, проявляющих себя во время коллизий между различными типами элементов, из которых одни являются социальными, а другие — нет. К решению этой задачи я и приступаю17.

Борьба между мысом Бохадор и галерой В 1291 году Уголино и Вадино Вивальди отплыли из Генуи на двух галерах, прошли через Геркулесовы столбы ad partes Indiae per mare oceanum и канули в небытие; из европейцев их больше никто никогда не видел18. В 1497 году Васко да Гама отплыл из Лиссабона, с реки Тежу. Он тоже направлялся в Индию через океан, но, в отличие от случая братьев Вивальди, мы знаем, чем закончилась его экспедиция. 20 мая 1498 года он бросил якорь в Каликуте на  Малабарском побережье Юго-Западной Индии. Он вступил с заморином Каликута в переговоры о торговле пряностями — настолько неудачные, что во время второй экспедиции 17. Как я сказал, данный подход параллелен подходу Каллона. Однако он многим обязан работам Латура (Латур Б. Пастер: Война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: ЕУСПб, 2015). 18. Diffie B. W., Winius G. D. Op. cit. P. 24; Chaunu P. European Expansion in the Later Middle Ages / K.  Bertram (trans.). Amsterdam: North-Holland, 1979. P. 82.

Д ж о н  Л о

175

в 1502 году флот да Гамы, теперь хорошо вооруженный, обстрелял Каликут, чтобы вынудить заморина подчиниться19. Португальцы начали торговать пряностями и  в  результате стали доминировать в Индийском океане. Я полагаю, что процесс, который привел к их доминированию, можно рассмотреть с точки зрения системостроительства или гетерогенной инженерии. Порой противниками были люди, порой — природные объекты. Начну с галер. Галера была преимущественно военным судном. Она была легкой и маневренной и представляла собой метод преобразования силы 150–200 мужчин в эффективное поступательное движение. Чтобы снизить сопротивление воды, галеры делали длинными и  узкими — обычно (по  крайней мере в  Венеции) около 125  футов (38 метров) в длину и 22 футов (6,7 метра) в ширину, включая аутригеры20. Корпус изготавливался из тонких досок, которые плотно укладывались вгладь, чтобы минимизировать сопротивление воды. С каждой стороны было по 25–30 весел, по три гребца на  весло. Судно также имело одну высокую мачту21, к  которой крепился треугольный латинский парус. Он помогал гребцам, хотя всегда был лишь дополнительным источником силы. Кораблем управляли с помощью одного или двух рулей; на приподнятой корме располагался «зáмок». Нос, напротив, был низким и застроенным и предназначался для тарана других кораблей. Типичная галера изображена на рис. 1. Скажу очевидную вещь: галера — это эмерджентный феномен, то есть обладает атрибутами, которых нет у ее отдельных компонентов. Строители галеры соединяли дерево и людей, деготь и парусину и выстраивали целостность, которая держалась на плаву и которую можно было толкать вперед и направлять. Галера могла вступать в  ассоциацию с  ветром и  человеческой силой, чтобы добираться до  удаленных мест. Она стала «галерой», позволяющей купцу или ремесленнику отправляться из Венеции, прибывать в Александрию, торговать, получать прибыль и наполнять свой дворец произведениями искусства. Безусловно, галера  — это технологический объект. Тогда я определю технологию как семейство методов ассоциирования 19. Parry J. H. The Age of Reconnaissance. L.: Weidenfeld and Nicolson, 1963. P. 153. 20. Lane F. C. Venetian Ships and Shipbuilders of the Renaissance. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1934. P. 3. 21. Возможно, больше; см.: Landstrom B. Sailing Ships in Words and Pictures from Papyrus Boats to Full-Riggers. L.: Allen and Unwin, 1978. P. 52.

176

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Рис. 1. Галера. Источник: Girolamo Tagliente. Libro Dabaco che Insegnaa fare ogni Ragione Mercantile. Venice: Raffinello, 1541. P. 53.

и канализирования иных сущностей и сил, как человеческих, так и нечеловеческих. Это метод — единственный метод — осуществления гетерогенной инженерии, конструирования относительно стабильной системы взаимосвязанных частей и фрагментов с эмерджентными свойствами во враждебной или безразличной среде. Говоря это, я  не  имею в  виду, что данные методы чем-то  отличаются от канализируемых ими сил. Технология не действует подобно автоинспектору, который по своей природе отличается от направляемого им дорожного движения. Сама по себе она тождественна совокупности канализируемых сил или ассоциируемых сущностей. Поэтому всегда есть опасность, что ассоциированные сущности, составляющие технологическое устройство, диссоциируются под воздействием более сильной и враждебной системы. Рассмотрим в этом контексте ограничения галеры. В  относительно спокойных водах Средиземноморья галера служила чрезвычайно успешной военной машиной, но  в  качестве грузового судна была малопригодна. Ее вместимость было крайне ограниченной. Особенности, которые делали ее хорошим военным кораблем, — то, что она была узкой и длинной и могла вмещать большую команду, способную отбить абордажную атаку, — мешали перевозке грузов22. Кроме того, радиус действия га 22. Lane F. C. Venice, a Maritime Republic. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1973. P. 122; Denoix L. Caractéristiques des navires de l’époque des Gran-

Д ж о н  Л о

177

леры ограничивался размером ее команды. Она не могла удаляться от берега с источниками воды и провизии. Хотя венецианцы и генуэзцы использовали галеры для транспортировки ценных грузов, примерно после 1320 года для этой цели стали применять «большие галеры»23. Вероятно, именно на таких галерах братья Вивальди покинули Геную в 1291 году для десятилетнего, как они полагали, путешествия в  Индию24. Возможно, их  галеры были больше обычных и  являлись предшественницами больших галер. Возможно, их борта были выше. Но их радиус действия был ограничен, а мореходные качества — сомнительны. Легко представить, что бы произошло, если бы они попали в шторм у побережья Сахары. И если Вивальди действительно попытались проплыть вдоль западного побережья Африки, они должны были пройти через место, которое можно считать точкой невозврата, — мыс Бохадор, или мыс Страха. Пьер Чауну резюмирует проблему, связанную с мысом Бохадор, следующим образом: Располагаясь на двадцати семи градусах северной широты, мыс Бохадор уже находится в Сахаре, поэтому побережье помочь не может. От мыса до реки Сус 800 километров; путь в 1600 километров туда и обратно был как раз в пределах возможностей галеры, но идти вперед без источников свежей воды можно было только под парусом. Были и другие трудности… сильное течение с Канар, постоянные туманы, глубокое море и, прежде всего, невозможность двинуться обратно тем же путем, идя круто к ветру25.

Каким же мужеством должны были обладать братья Вивальди и их люди, проплывшие на своих галерах через Геркулесовы столбы и исчезнувшие со страниц истории! Нам неизвестно, что за несчастье приключилось с ними. Однако мы можем предположить, что галеры, эти эмерджентные объекты, созданные гетерогенной инженерией, распались на составные элементы. Технологический объект разрушился под воздействием более сильного противника, способного ассоциировать элементы лучше итальянских системостроителей. Это был конфликт между двумя оппонентами, испытание сил, в котором последнее слово осталось des Découvertes // Les Aspects internationaux de la découverte océanique aux XVe et XVIe siècles / M. Mollat, P. Adam (eds). P.: SEVPEN, 1966. P. 142. 23. Lane F. C. Venice, a Maritime Republic. P. 122, 126. 24. Diffie B. W., Winius G. D. Op. cit. P. 24–52. 25. Chaunu P. Op. cit. P. 118.

178

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

за частью физического мира. Соответственно, перед нами парадигмальный случай основополагающей проблемы, стоящей перед системостроителями: как соединить и связать гетерогенные элементы, чтобы они оставались на  месте и  не  диссоциировались другими акторами, действующими в  среде, — социальными, физическими или смешанными — в ходе неизбежной борьбы. Данный пример также показывает, почему нужно быть готовым иметь дело с гетерогенностью и всей ее комплексностью, а не добавлять социальное в качестве объяснительного принципа задним числом: система — в данном случае галера — ассоциирует все, от человека до ветра. Она зависит от комбинации социальной и технической инженерии в среде, наполненной безразличными или откровенно враждебными физическими и социальными акторами.

Португальцы против мыса Бохадор: завершение и линии силы В борьбе между Атлантикой и галерой победила Атлантика. Можно сказать, что силы, ассоциированные с европейцами, были недостаточно мощными, чтобы диссоциировать силы, составляющие Атлантику. Чтобы диссоциировать столь опасного оппонента и поместить его составные части на их места, гетерогенные инженеры Европы должны были ассоциировать и канализировать большее количество более разнообразных сил. Поэтому в  течение более ста лет мыс Бохадор оставался точкой невозврата. Откуда было взяться новым союзникам? Как они могли бы ассоциироваться с европейским предприятием? Важными оказались три технологические инновации26. Первая приняла форму революции в  проектировании парусных кораблей в  XIV и  начале XV века. Детали этой революции все еще не вполне ясны; это косвенная информация, которая в любом случае не  составляет предмет настоящего очерка. Однако в результате появилось морское судно со смешанной оснасткой (рис. 2), которое имело гораздо более широкий радиус действия и лучшие мореходные качества, чем его предшественники. Оно умело превращать в  поступательное движение ветрá, дующие с разных направлений. Ему не нужны были гребцы, что освобо-

26. Они представляют собой пример того, что я называю рациональной реконструкцией. См. заключение данной статьи.

Д ж о н  Л о

179

ждало человеческую рабочую силу. И оно вмещало достаточно припасов, чтобы осуществлять длительные плавания, не заботясь о пропитании. Таким образом, это был первый шаг на пути к конструированию ряда союзников, способных поставить Северную Атлантику на место. Второй инновацией было широкое распространение в христианской Европе в конце XII века магнитного компаса. Я буду обсуждать методы навигации в одном из последующих разделов, но здесь следует отметить, что первоначально важность этой инновации состояла в том, что она позволяла достаточно уверенно сохранять избранное направление в отсутствие ясного неба. Вместе со счислением пути и портуланами27 магнитный компас сделал плавания на длинные дистанции менее слепыми, что, в частности, означало, что моряку не нужно было больше держаться берега, чтобы представлять, где он находится. Это был второй решающий шаг к изменению баланса сил. Когда новые корабли объединили канализирование ветров с новыми методами навигации и возникающим вследствие этого знанием своего местоположения, была подготовлена почва для возможного изменения баланса власти. Каков был третий решающий шаг? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо разобраться в течениях и ветрах между Португалией и Канарами. Из Лиссабона или Алгарви достаточно легко плыть в юго-западном направлении вдоль атлантического побережья Африки. Корабль подхватывается Канарским течением и северо-восточными пассатами, которые особенно сильны летом. Пока силы ветра и  течения содействуют проекту моряка. Однако по тем же самым причинам совершить обратное путешествие очень сложно. Безусловно, корабль, способный идти против ветра, может продвигаться на северо-восток, но для этого требуется часто менять галс, а  это было затруднительно с  квадратными парусами той эпохи, которые в любом случае не позволяли идти круто к  ветру. Хотя зимой ветрá дули с  юго-запада, облегчая обратное путешествие28, в  какой-то  неизвестный исторический момент моряки решили попробовать извлечь пользу из встречного ветра и течения и двигаться открытым морем, а не вдоль марокканского побережья, поскольку оказалось, что при наличии подходящего судна, инструментов для определения направления движения и  достаточной смелости возвра 27. Портулан, или плоская карта, чертился с помощью розы ветров и сетки румбов постоянных магнитных азимутов. 28. Diffie B. W., Winius G. D. Op. cit. P. 61, 136.

180

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Рис. 2. Крупное судно со смешанной оснасткой XV или XVI века. Источник: фронтиспис изданного в 1537 году в Венеции труда Иоанна Сакробоско Sphera volgare nouamente tradotte.

щаться в Лиссабон или Алгарви таким путем гораздо легче, чем вдоль побережья. Судно идет в  северо-западном направлении круто к ветру против северо-восточных пассатов. Это позволяет постепенно продвигаться на север, оставляя позади пассаты, пока не начинаются западные ветры и североатлантическое течение, позволяющие повернуть на восток к Иберии29. Именно изобретение этого кругового пути, который португальцы называли «волтой», составляет третий решающий шаг. Кораблям больше не  нужно было держаться побережья. Мыс Бохадор, классическая точка невозврата, перестал быть тем препятствием, каким он некогда был. Капитаны могли заплывать за него и имели шанс вернуться. Таким образом, волту можно рассматривать в  качестве географического выражения борьбы между гетерогенными фрагментами и частями, собранными воедино португальскими системостроителями, и  элементами, собранными их  противниками, то есть ветрами, течениями и мысами. Это воплощенное в карте решение, доступное португальцам. Волта показывает, что именно португальцы способны были навязать диссоциированным силам океана с помощью доступных им сил. Она наглядно демонстриру 29. Chaunu P. Op. cit. P. 111–115.

Д ж о н  Л о

181

ет, как они могли превращать течения, ветрá и прочие силы оппонентов в своих союзников и ассоциировать эти элементы со своими кораблями и навигационными техниками приемлемым и работоспособным образом. Теперь становятся понятны преимущества и  недостатки системной метафоры в эмпирическом контексте. Эта метафора подчеркивает гетерогенность и взаимосвязанность, но одновременно отвлекает внимание от борьбы, в которой формируется сеть гетерогенных и поддерживающих друг друга элементов. Системостроители пытаются ассоциировать элементы в жизнеспособную, как они надеются, целостность. Они стараются диссоциировать враждебные системы и пересобрать их компоненты так, чтобы те помогали их строительству. Но конкретная форма (дис-) ассоциации зависит от расклада сил. Некоторых из них неумолимы: течения и ветра нельзя склонить на свою сторону, настолько они мощны. Другие поддаются манипулированию, но с трудом. Например, на корабль с четырехугольными парусами и навигационные практики, хотя они не незыблемы, было сложно влиять. Однако есть и силы, которые легко поддаются изменениям. В нашем случае вследствие достижений в кораблестроении и навигации в предшествующие 150 лет курс, которым двигались суда на  обратном пути, стал предметом выбора. Здесь в  самом буквальном смысле имелась свобода маневра. Для системостроителя курс больше не был жестко сверхопределен. Соответственно, можно сказать, что волта позволяла отслеживать расклад сил и буквально измерять их относительную мощность. Она ре-презентировала состояние кораблестроения, состояние навигации, состояние искусства мореплавания и коллизию между ними и силами природы. Волта стала прибавкой силы, которая позволила стабилизировать новую сеть, поскольку курс внезапно оказался самым податливым элементом в конфликте между желанием португальцев возвращаться в Лиссабон и природными силами Атлантики.

Каравелла и африканское побережье: завершение и приспособление Африка, как предстояло открыть португальцам, не  сводится к мысу Бохадор. Возможность обойти мыс и затем вернуться в европейские воды — это очень хорошо, но впереди лежало неизведанное побережье. К югу от мыса, вплоть до реки Сенегал и Черной Африки, берег еще более негостеприимен. 182

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Бóльшую часть своих непростых экспедиций португальцы осуществили на каравеллах. Хотя происхождение данного типа судов неизвестно30, их характеристики в XV веке мы знаем. Весом менее 100 тонн, вероятно, от 70 до 80 футов (от 20 до 25 метров) в длину от форштевня до кормы, каравелла была необычным кораблем, поскольку представляла собой длинный парусник с  соотношением длины к  ширине от  3,3 до  3,8 к  1 (Бейли Диффи и Джордж Виниус называют цифры 3 к 131). Это было судно с обшивкой вгладь, довольно легкое и с изящными очертаниями, которое неглубоко сидело в воде, имело плоское днище и небольшой надводный борт. У него была только одна палуба, которая иногда была даже открытой или только полупалубой. Бак отсутствовал, а  ютовая надстройка была скромной, в  лучшем случае — с одной комнатой32. В середине XV века и определенно до периода первых открытий каравеллы обычно несли на всех мачтах латинские паруса. Можно сказать, что каравелла была отлично приспособлена для обследования побережий, поскольку33 для выполнения подобной задачи нужно судно, которое не будет натыкаться на рифы, легкое и хорошо управляемое, с низкой осадкой, позволяющее идти против ветра и не требующее большой команды. Каравелла обладала всеми этими качествами и потому отлично подходила для выполнения стоящей перед ней задачи. Но что на самом деле означает эта фраза? Ответ на данный вопрос можно найти в понятии сети. Системостроители стремятся создать сеть гетерогенных, но поддерживающих друг друга элементов. Они стремятся диссоциировать враждебные силы и, трансформировав их, ассоциировать со своим предприятием. Однако ключевой момент состоит в том, что структура сети отражает мощь и природу как доступных сил, так и противостоящих сети сил. Поэтому говорить, что артефакт хорошо приспособлен к своей среде, — значит говорить, что он составляет часть системы или сети, способной ассимилировать (или обращать вспять) потенциально враждебные внешние силы. Следовательно, это значит утверждать, что рассматриваемая сеть относительно стабильна. Говорить о таком артефакте, как каравел 30. Landstrom B. Op. cit. P. 100; Chaunu P. Op. cit. P. 243; Parry J. H. Op. cit. P. 65; Unger R. W. The Ship in the Medieval Economy, 600–1600. L.: Croom Helm, 1980. P. 212–215. 31. Diffie B. W., Winius G. D. Op. cit. P. 118. 32. Parry J. H. Op. cit. P. 65. 33. Как отмечалось многими историками, например, в: Denoix L. Op. cit. P. 142.

Д ж о н  Л о

183

ла, что он приспособлен к среде, — значит, опять же, отмечать, что была создана сеть ассоциированных гетерогенных элементов, которая стабильна, поскольку может сопротивляться попыткам ее диссоциировать со стороны множества потенциально враждебных сил и может использовать по крайней мере некоторые из этих сил, трансформируя их  и  ассоциируя с  данным проектом. Тем и прекрасна каравелла в контексте XV века, в котором ее использовали португальцы. С надлежащей командой и провиантом она была в состоянии преобразовать все, что предложит ей африканское побережье, в контролируемое движение и контролируемое возвращение. Это была сеть из людей, бруса, досок и парусины, способная превращать множество обстоятельств в исследование побережья, не распадаясь на части одним из множества способов, доступных для судов, когда дела начинают идти плохо. Поэтому каравелла, как и волта, приобретала стабильность, выражая силы вокруг себя. Она была хорошо приспособлена, поскольку поддерживала устойчивые отношения между своими составными частями, ассоциируя все, с чем сталкивалась, с данной сетью по мере кругового продвижения.

Навигация и восход солнца: завершение и введение метрики Между 1440 и  1490 годами португальцы обследовали бóльшую часть побережья Западной Африки. Продвигаясь на юг и пользуясь все бóльшими волтами, португальцы начали точнее понимать проблемы, с которыми сталкивались при навигации. Как определять свое местоположение, когда ты находишься далеко от земли? Поскольку от классических европейских методов движения по компасу, плоских карт и счисления пути было мало пользы, для португальцев это составляло серьезную проблему. В  1480е годы они разработали практический метод астрономического определения широты с борта корабля. Основная идея состояла в том, что, если определить алтуру, или высоту над горизонтом, солнца либо звезды (обычно Полярной) и сравнить ее с известной алтурой порта назначения, корабль может идти на север или юг до тех пор, пока не достигнет заданной широты, после чего может поворачивать по необходимости на восток или запад и попадать точно в пункт назначения. Измерение алтуры производилось с помощью квадранта либо астролябии. Оба устройства были стандартными университетскими астрономическими и астрологическими инструментами и со184

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

держали огромное количество информации, не нужной для вычисления широты и просто непонятной обычным людям. Однако на обратной стороне астролябии была алидада, представлявшая собой закрепленную на оси линейку с двумя визирными отверстиями. Наблюдатель держал инструмент вертикально за подвесное кольцо, направлял взгляд вдоль алидады и измерял алтуру звезды, считывая показания со шкалы, нанесенной на внешний край (рис. 3). Квадрант выполнял схожие функции. Он имел форму четверти окружности, и измерение высоты звезды производилось с  помощью одного из  «радиусов». Искусственный горизонт задавался планкой, закрепленной в центре «круга», и измерялся с помощью шкалы, нанесенной на дугу34. Университетская и астрологическая версия квадранта, как и астролябии, содержала информацию о движениях планет, временах года и часах. Португальские исследователи использовали оба инструмента, оставив на них только то, что необходимо для измерения алтуры, хотя, вероятно, мореходы начали использовать чуть более простой квадрант раньше35. Сами по  себе эти инструменты были, конечно же, бессильны. Простой факт наблюдения за  небесным телом через отверстия в алидаде никак не связан per se с навигацией. Это наблюдение или сопровождающее его чтение должно было претерпеть ряд сложных трансформаций, чтобы быть преобразованным в показатель широты. Конструирование сети артефактов и навыки превращения звезд из нерелевантных световых точек в ночном небе в послушных союзников в борьбе за покорение Атлантики — хороший пример гетерогенной инженерии. Я  сказал об  упрощении квадранта и  астролябии. Это можно считать первым этапом процесса36. Второй этап предполагал то, что можно рассматривать в качестве социальной инженерии, — конструирование сети практик, которые, будучи ассо 34. Taylor E. R. G. The Haven-Finding Art: A History of Navigation from Odysseus to Captain Cook. L.: Hollis and Carter, 1956. P. 158–159. 35. Ibid. P. 159. 36. Далее я представляю материал крайне избирательно, чтобы подчеркнуть важнейшие, на мой взгляд, элементы процесса и избежать чрезмерного погружения в детали. По этим же причинам я позволил себе реорганизовать хронологию событий и перейду к определению широт важных точек на побережье после обсуждения Regimento. Более полное социологическое описание см. в: Law J. On the Methods of Long Distance Control: Vessels, Navigation and the Portuguese Route to India // Power, Action and Belief: A New Sociology of Knowledge? / J. Law (ed.). L.: Routledge and Kegan Paul, 1986. P. 234–263.

Д ж о н  Л о

185

Рис. 3. Измерение алтуры с помощью астролябии. Источник: Sebastian Muenster. Organa Planetarum. Basel: Petrus, 1539. P. 70.

циированными с инструментами, обеспечили бы необходимую трансформацию солнца и света звезд. Эта социальная инженерия была произведена в три шага. Во-первых, в начале 1480-х король Жуан II создал «научную комиссию» для усовершенствования методов измерения алтуры. В комиссию вошли четыре эксперта: королевский физик мастер Родригу, королевский капеллан епископ Ортиш, географ Мартин Бехайм и Жозе Визинью, который был учеником астронома Авраама Закуту из Саламанки37. Созыв «научной комиссии» с  целью превращения эзотерического знания в набор широко применимых практик примечателен уже сам по себе. Еще большего внимания заслуживает тот факт, что эти четверо — в  особенности, вероятно, 37. Chaunu P. Op. cit. P. 257; Taylor E. R. G. Op. cit. P. 162; Beaujouan G. Science livresque et art nautique au XVe siècle // Les Aspects internationaux de la découverte océanique aux XVe et XVIe siècles. P. 74; Waters D. W. Science and the Techniques of Navigation in the Renaissance. Greenwich: National Maritime Museum, 1980. P. 9–10.

186

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Визинью — смогли осуществить данную трансформацию, сформулировав ряд правил для вычисления широты полуобразованными мореходами. Эти правила, ставшие вторым шагом эксперимента по социальной инженерии, приняли форму Regimento do Astrolabio e do Quadrante («Руководство по астролябии и квадранту»): этот труд начал циркулировать, вероятно, с  конца 1480-х годов, по крайней мере в рукописной форме. Regimento можно читать как инструкции, позволяющие превращать судно и его инструменты в обсерваторию, иными словами, создавать стабильную гетерогенную ассоциацию элементов, обладающих способностью превращать измерение алтуры в определение широты (рис. 4). Но даже этого было недостаточно. Чтобы принять новый метод плавания, мореходы должны были сделать третий шаг: им нужно было знать широты важных мест на побережье, в частности основных портов и мысов. Иными словами, необходимо было выработать метрику, которая бы позволяла придавать наблюдениям абсолютные характеристики в соответствии с осью север — юг и, соответственно, определять местоположение корабля-обсерватории. Измерение широт важнейших точек побережья, опять же, требовало огромных организационных усилий. Нужно было посылать компетентных наблюдателей, вооруженных большими деревянными астролябиями, на исследовательских судах и получать их отчеты в Лиссабоне. В 1473 году лиссабонские астрономы имели список широт вплоть до экватора38, который к концу столетия еще расширился. Кроме того, известные широты нужно было сообщить мореходам, поэтому в Regimento был добавлен соответствующий раздел. Для большинства мореплавателей новый метод навигации оказался слишком сложным, лишь самые передовые моряки пытались его практиковать. Есть свидетельства того, что Колумб, например, понимал его довольно плохо. Хотя детали все еще неясны, судя по всему, в начале XVI столетия, а возможно и раньше, капитанам кораблей читали в Лиссабоне курсы по навигации39. Однако такое обучение не  было неизменно успешным. В  XVI веке часто жаловались на  то, что многие капитаны слабы в навигации. Похоже, при попытках создать стабильную сеть элементов для превращения звезд в измерение широты — ины-

38. Taylor E. R. G. Op. cit. P. 159. 39. Diffie B. W., Winius G. D. Op. cit. P. 142.

Д ж о н  Л о

187

Рис. 4. Таблицы склонения Солнца из навигационного руководства. Источник: Pedro de Medina. The Arte of Nauigation. L.: Thomas Dawson, 1595. P. 58.

ми словами, превратить корабли в обсерватории — слабым звеном были мореходы. Звезды, как и океаны, находились на своих постоянных местах, переубедить их было невозможно. Инструменты и предписания, когда они появились, тоже оказались довольно живучими. Но инструментов, предписаний и звезд было недостаточно. Ассоциация элементов с  целью перевода звезд в  широты частично зависела от  практик мореходов, и  именно этот элемент был в наибольшей мере подвержен искажениям. Было очень сложно, хотя, в  принципе, не  невозможно создать новую социальную группу, необходимую для завершения: мореходов-астрономов. До сих пор я исходил из неявного допущения, что достижение успеха — вещь очевидная. Когда прибываешь в порт назначения (или, наоборот, разбиваешься о рифы возле мыса Бохадор), успех (или провал) предприятия всем понятен. Можно сказать, что в конечном счете свидетельством успеха была способность португальцев возвращаться в пункт отправления. Успешность астрономи188

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ческой навигации способствовала возвращению. Однако, сколь бы сильно окончательное завершение ни зависело от способности возвращаться, оценка путешествия была бы невозможна без некоторой шкалы отсчета. В пути успешность прохождения курса могла измеряться лишь на фоне целиком рукотворной метрики, которая зависела от  предписаний и  способности интерпретировать их. Таким образом, мы имеем дело с конструированием фона для измерения успеха — с чем-то, напоминающим или даже тождественным традиции технологического тестирования, которую описал Констант в  контексте инженерной разработки гидротурбин40. Мне кажется, историю навигации можно понимать как конструирование более общих (локально) метрических систем ради измерения адекватности конкретных курсов и навигационных решений.

Мусульманин и пушка: диссоциация 8 июля 1497 года флот Васко да Гамы, стоящий на реке Тежу, поднял якоря и отправился в плавание. На четырех небольших судах размещались 170 человек и 20 пушек. Они также везли различные товары. Два года спустя два судна из четырех вернулись в Лиссабон. Они открыли морской путь вокруг мыса Доброй Надежды и привезли домой пряности. Португальцы столкнулись со множеством трудностей, часть которых была вызвана враждебностью торговцев-мусульман в  Индии41. Мусульманские купцы организовывали и  контролировали торговлю пряностями в  этой части Индийского океана. Они закупали пряности на базарах Каликута и перевозили их через Персидский залив либо через Красное море в аравийские порты для дальнейшей переправки на кораблях в Средиземноморье и Венецию. Не удивительно, что мусульмане не слишком обрадовались появлению да Гамы на Малабарском побережье в Каликуте. Переговоры между португальцами и заморином, индуистским правителем Каликута, провалились. Причин было множество, но важнейшей из них была враждебность мусульманских торговцев, чьими переводческими услугами были вынуждены пользоваться португальцы. Толмачи распространяли множество дурных

40. Constant E. W. Scientific Theory and Technological Testability. 41. Magalhães-Godinho V. L’économie de l’Empire portugais aux XVe et XVIe siècles. P.: SEVPEN, 1969. P. 558.

Д ж о н  Л о

189

слухов о португальцах, которым пришлось торговать с купцамииндуистами напрямую42. По  возвращении в  Лиссабон португальцы извлекли уроки из своего опыта. Один из выводов, к которому они быстро пришли, состоял в том, что в Индийском океане придется прибегнуть к силе. Во время первой экспедиции у да Гамы были пушки, но  нужно было что-то  более серьезное, чтобы преодолеть враждебность мусульман. На самом деле португальцы пришли к этой мысли даже до возвращения да Гамы. Уже была подготовлена гораздо более многочисленная и лучше вооруженная вторая экспедиция из 13 судов и 1000–1500 людей под командованием Педру Кабрала. Он получил четкие приказания: Кабрал должен был поставить своего агента для покупки пряностей в Каликуте и мог при необходимости применять силу, но должен был воздерживаться от захвата земель43. Хотя переговоры начались хорошо, очень быстро они опять зашли в тупик. В ответ Кабрал вышел в море, уничтожил несколько мусульманских судов и обстрелял Каликут из пушек. История повторилась и во время второй экспедиции да Гамы, которая была еще более насильственной. Эти три рейда привели к тому, что в течение нескольких последующих лет португальцы взяли Индийский океан под свой контроль, который приходилось поддерживать в  основном силой, поскольку мусульманская торговля не могла сосуществовать с португальской. В море португальцы могли — по крайней мере, в краткосрочной перспективе — применять необходимую военную силу и пресекать морскую торговлю мусульман. Португальские пушки оказались лучше азиатских (хотя их и было меньше). Европейские разработки в  области технологии производства пушек позволили решить многие проблемы, с которыми столкнулась артиллерия в позднем Средневековье. В частности, появление литых бронзовых пушек позволило значительно снизить их вес, и, хотя они все еще были тяжелы, взрывались в руках канониров гораздо реже, чем их  кованые предшественницы. Опять же, португальские суда, строившиеся для враждебной Атлантики, были прочнее судов их  мусульманских противников44. Чиполла пишет об этом так: 42. Diffie B. W., Winius G. D. Op. cit. P. 182–183. 43. Magalhães-Godinho V. Op. cit. P. 561. 44. Boxer C. R. The Portuguese in the East, 1500–1800 // Portugal and Brazil: An Introduction / H. V. Livermore (ed.). Oxford: Clarendon Press, 1953. P. 196.

190

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Вооруженный пушками корабль, появившийся в Атлантической Европе в XIV–XV веках, представлял собой изобретение, которое сделало возможной европейскую сагу. По  сути, это было компактное приспособление, позволявшее относительно небольшой команде управлять ранее немыслимыми массами неживой энергии с целью перемещения и разрушения45.

Артиллерия, корабль, капитан, канонир, порох и ядра — все они составляли относительно стабильную совокупность ассоциированных сущностей, относительно долговечных, поскольку вместе они могли диссоциировать враждебные силы, с которыми сталкивались, при этом не утрачивая своей ассоциации. Здесь важно отметить, что среди враждебных сил были как физические силы (океаны), так и социальные (мусульмане). Технология, как я сказал, одновременно ассоциирует и диссоциирует, и гетерогенная инженерия португальцев была предназначена для управления как природными, так и социальными силами и для ассоциирования их в подходящую форму завершения. Но при этом важно не попасть в ловушку технологического детерминизма, придя к выводу, что технология сама по себе обеспечила португальцам успех. Как и  в  случае каравеллы, волты и  практики астрономической навигации, долговечность вооруженного военного корабля была функцией противостояния между силами португальских системостроителей, с одной стороны, и силами морей и, в данном случае, мусульман — с другой. Чарлз Боксер46 показывает, что «морское и военное превосходство португальцев если и существовало, то было относительным и ограниченным». Так вышло, что в Индийском океане не было хорошо вооруженных мусульманских кораблей. Так вышло, что китайцы остались на своих побережьях. Так вышло, что португальские экспедиции были государственными предприятиями, сочетающими силу и организационные возможности короны со стремлением к наживе. Так вышло, что мусульманские купцы торговали для себя, а не для своих монархов. Так вышло, что у многих из этих монархов было недостаточно древесины для строительства флота, способного остановить португальцев. Именно в этих обстоятельствах португальцы смогли подчинить себе судоходство в Индийском океане. Они не могли (и, зная это, не стремились) осно 45. Cipolla C. M. Guns and Sails in the Early Phase of European Expansion, 1400– 1700. L.: Collins, 1965. P. 137. 46. Boxer C. R. Op. cit. P. 194–197.

Д ж о н  Л о

191

вывать крупные колонии на  земле. Там им грозило поражение, поскольку кавалерия и численность солдат противника склоняли баланс сил не в их пользу.

Заключение Вначале я обрисовал два подхода к социальным исследованиям технологий. Первый, социальный конструктивизм, вырос из социологии науки. Я утверждал, что, хотя у него много достоинств, его приверженность социальному редукционизму неудовлетворительна. Второй подход, системный, вырос из истории технологий. Он подчеркивает гетерогенность технологической деятельности и избегает социального (или технологического) редукционизма. Я  говорил, что данный подход, адаптированный таким образом, чтобы акцентировать строительство систем из безразличных или враждебных элементов в  ходе борьбы, предлагает удовлетворительную модель анализа технологических инноваций. Я утверждал, что «гетерогенная инженерия» стремится ассоциировать различные сущности, начиная с людей и навыков и заканчивая артефактами и природными явлениями. Это начинание оказывается удачным, если возникающие гетерогенные сети способны сохранять определенную степень стабильности перед лицом других сущностей или систем, пытающихся диссоциировать их на составные части. Отсюда следует, что структура тех или иных сетей (или систем) отражает не только желание найти работоспособное решение, но и связи между силами, которые они могут мобилизовывать, и силами, которые задействуются их оппонентами. Если бы я развивал метафору силы, я бы писал об относительной долговечности или крепости различных сетей или различных частей одной сети. Я  постарался показать на  эмпирическом примере, что в коллизиях между разными сетями некоторые компоненты более долговечны, чем другие, и что успех той или другой стороны является функцией относительной крепости компонентов. Каковы преимущества физических метафор вроде силы, крепости и  долговечности? Во-первых, отмечу, что я  не  настаиваю на  этих терминах. Наверняка какие-то  другие метафоры будут столь же хороши или лучше. Мне кажется, однако, что сила словаря определяется его способностью управлять (если воспользоваться теми же терминами) различными гетерогенными элементами, которые обычно собраны внутри конкретной системы. Как я показал выше, данный метод предполагает оди192

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

наковое отношение к социальному, экономическому, политическому, техническому, природному и научному в силу того, что все они (в  большинстве эмпирических случаев) должны собираться надлежащим образом для завершения. В пределах каждой из этих, обычно различающихся категорий могут существовать сущности, процессы, тела, объекты, институты или правила, которые имеют силу в рассматриваемой системе и тем самым относительно долговечны. Они могут принимать форму научных истин, экономических рынков, социальных фактов, машин и т. д. Они образуют относительно принудительную (хотя в конечном счете доступную для пересмотра) сцену, которую нужно подчинить, чтобы построить систему. Но поскольку долговечность основывается не на одной категории, я игнорировал общепринятые различения между ними и, в  частности, показывал, что добавлять социальное для объяснения задним числом — не лучший ход. Скорее, чтобы понимать коллизии между силами и  сущностями и  завершение этих коллизий, социальное (включая «макросоциальное») следует ставить в один ряд со всем прочим. Как и Каллон, я попытался расширить принцип симметрии47, пойдя дальше, чем это принято в социологии науки, где данный принцип означает, что и в случае истинных, и в случае ложных убеждений следует использовать один и  тот же тип объяснения. Этот принцип должен противодействовать распространенной в  социологии знания тенденции объяснять истинные убеждения тем, что они соответствуют реальности, а  ложные убеждения  — вмешательством психологических или социальных факторов. Обобщенная версия принципа симметрии48, которой я здесь придерживался, гласит, что один и тот же тип объяснения должен использоваться для всех элементов, входящих в гетерогенную сеть, будь то технические устройства, природные силы или социальные группы. В частности, принцип симметрии утверждает, что социальным элементам в системе не следует придавать особый объяснительный статус49. Форма, которую могут прини 47. Bloor D. Knowledge and Social Imagery. L.: Routledge and Kegan Paul, 1976. 48. Каллон М. Указ. соч. 49. Похожие аргументы выдвигались в: Woolgar S. Interests and Explanation in the Social Study of Science // Social Studies of Science. 1981. Vol. 11. № 3. P. 365–394; Yearley S. The Relationship Between Epistemological and Sociological Cognitive Interests: Some Ambiguities Underlying the Use of Interest Theory in the Study of Scientific Knowledge // Studies in the History and Philosophy of Science. 1982. Vol. 13. № 4. P. 353–388; Callon M., Latour B. Un-

Д ж о н  Л о

193

мать и часто принимают эти элементы, является функцией технологических или природных характеристик системы. Это контингентная вещь, функция, в  которой компоненты системы ассоциируются наиболее долговечным образом и  потому менее подвержены диссоциации. Разумеется, это не означает, что социальное всегда податливо, а технологическое или природное долговечно. Скорее, это означает, что связи между ними контингентны, и важно рассматривать все компоненты системы одинаковым способом. Но отсюда вытекает еще одно отличие сетевого подхода от социального конструктивизма. В социальном конструктивизме природные силы или технологические объекты всегда имеют статус экспланандума. Природный мир или техническое устройство никогда не рассматриваются как эксплананс. Они, скажем так, лишены права голоса в  объяснении. Применение принципа обобщенной симметрии означает, что это неверно. Все зависит, конечно же, от обстоятельств, но природный мир и артефакты могут входить в объяснение в качестве эксплананса. И если кажется, что я слишком уступаю реализму, скажу, что в той мере, в какой нас интересуют исключительно сети, строящиеся людьми, «природа» демонстрирует свою непокорность релевантным для сети способом, только когда она регистрируется системостроителями. Поэтому речь не  идет о  придании природе какого-то  особого статуса. Скорее, как я уже говорил, речь идет о разжаловании социального. В сетевом подходе ни природа, ни общество не способны играть какую-то роль, пока не войдут в соприкосновение с системостроителем. Вот почему в моем объяснении португальской экспансии мысы и течения соседствуют с судами и моряками. Как только принимается принцип обобщенной симметрии, их  оказывается невозможно исключить. Пытаться свести объяснение португальской системы к  ограниченному набору социальных категорий — значит упускать специфику волты, каравеллы или Regimento. Для осуществления объяснительной работы нужны представления португальцев о Солнце и встречных ветрах50. screwing the Big Leviathan: How Actors Macrostructure Reality and How Sociologists Help Them to Do So // Toward an Integration of Micro and Macro Sociologies / K. Knorr-Cetina, A. V. Cicourel (eds). L.: Routledge and Kegan Paul, 1981. P. 277–303. 50. Однако я должен признаться, что в настоящей работе иногда из-за недостатка материала о средневековых и ранненововременных практиках мореплавания был вынужден прибегать к рациональной реконструкции,

194

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Отсюда вытекает другой методологический принцип. Размер изучаемой сети определяется существованием акторов, способных сделать свое индивидуальное присутствие в ней ощутимым. Если системостроитель вынужден обращать внимание на  актора, тогда этот актор существует в системе. И наоборот, если элемент не  заявляет о  своем присутствии, оказывая заметное и  индивидуальное влияние на  структуру сети, то  с  точки зрения сети данный элемент не  существует. Очевидно, при этом выбор сети, которая будет предметом внимания, принципиально важен. Фокусирование на одной системе приводит к появлению одного паттерна, фокусирование на другой или даже на элементе первоначальной системы приводит к  тому, что видится иная структура. Например, для Генриха Мореплавателя система португальской экспансии содержит такие элементы, как суда и их капитаны. Смещение фокуса внимания с Генриха на капитана высвечивает сеть из моряков, строевого леса и видимого берега — сеть, обладающую собственной силой, которая, если поместить ее внутрь системы португальской экспансии, действует как единое целое. Если судно и его капитан не исполняли роли, предписанные им сетью экспансии, тогда составляющие их элементы могли, конечно же, становиться индивидуально релевантными в Лиссабоне и встраиваться в сеть экспансии Генриха. Такое приспосабливание согласуется с исходным утверждением (и иллюстрирует его), что протяженность сети определяется присутствием акторов, способных делать свое присутствие индивидуально ощутимым51.

чтобы показать, каким образом природа и общество влияли на анализ португальцами их проблем. Следует понимать, что я использую рациональную реконструкцию не в целях эпистемологической оценки, а чтобы по возможности достоверно установить, что именно произошло в случаях, относительно которых сохранилось мало исторических данных. Более обширное обсуждение рациональной реконструкции и неадекватности данных см. в: Law J. On Politicians and Planes. Очевидно, данная процедура далеко не идеальна, но, пока у нас нет целых эмпирических областей, она неизбежна. 51. Из сказанного следует, что любая сеть находится на пересечении и (если она относительно стабильна) извлекает прибыль из сил, предоставленных бесконечным числом других сетей, которые были упрощены до индивидуальных единиц. См.: Callon M. Boites noires et opérations de traduction // Economie et Humanisme. 1981. № 262. P. 53–59; Law J. Sur la tactique du contrôle social: une introduction à la théorie de l’acteur-réseau // Cahiers Science, Technologie, Société. 1984. № 4. P. 106–126.

Д ж о н  Л о

195

Это также означает, безусловно, что гетерогенный инженер, составляющий ядро его или ее сети, не  имеет в  принципе аналитических привилегий. Да, в целях исследования я решил проследить одну попытку построения системы — попытку, предпринятую португальскими проектировщиками морских плаваний. Я сделал это, чтобы обозначить практические границы анализа. Однако, принимая это решение, я не придерживался идеи, что системостроители — это примитивные сущности, не поддающиеся анализу. Гетерогенные инженеры, как и суда или мореплаватели, получают форму в результате взаимодействия сетей сил. То, что они строят системы, является результатом взаимодействий между силами разной степени упрямства. Проще говоря, король Португалии в такой же мере следствие, в какой и причина: он является следствием ряда бесконечных транзакций, в  принципе доступных анализу. В своем исследовании я, для простоты изложения, решил представить его причиной, а навигацию — следствием, но в другом исследовании эти или аналогичные роли можно легко перевернуть. Если подытожить, есть два тесно связанных методологических принципа исследования гетерогенных сетей. Первый, принцип обобщенной симметрии, гласит, что один и тот же тип анализа должен применяться ко всем компонентам системы — как людям, так и нет. Второй, принцип взаимообратного определения, гласит, что акторы — это сущности, оказывающие различимое влияние на другие сущности. В случае относительно стабильной системы мы можем, следовательно, определить протяженность системы или сети по диапазону акторов, влияющих в качестве унитарных сил на структуру сети. В данной работе я пытался применить эти два принципа для анализа португальской экспансии. Переинтерпретировав понятия системы, адаптации и технологического тестирования в целях анализа исторического случая, я постарался показать релевантность такого подхода для анализа технологических инноваций.

Благодарности Я хотел бы поблагодарить Сержа Буэ, Вибе Бейкера, Мишеля Каллона, Дэвида Эджа, Рича Фили, Элиху Герсона, Антуана Эньона, Тома Хьюза, Бруно Латура, Джин Лэйв, Майка Линча, Чандру Мукерджи, Тревора Пинча, Ари Рипа и Лей Стар, которые читали предыдущие версии данной статьи и высказали свои замечания. Я хотел бы также поблагодарить Университет Киля, Высшую гор196

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ную школу в  Париже, Фонд Фиссена, Национальный центр научных исследований (Centre National de la Recherche Scientifique, CNRS) и Фонд Леверхульма за поддержку и предоставленный академический отпуск. Наконец, я благодарен библиотекарю Университета Киля за  любезное разрешение воспроизвести иллюстрации из книг XVI века, входящих в тернеровскую коллекцию математических текстов, хранящуюся в университетской библиотеке. Библиография Каллон М. Некоторые элементы социологии перевода: приручение морских гребешков и рыболовов бухты Сен-Бриё // Логос. 2017. Т. 27. № 2. С. 49–94. Латур Б. Пастер: Война и мир микробов, с приложением «Несводимого». СПб.: ЕУСПб, 2015. Beaujouan G. Science livresque et art nautique au XVe siècle // Les Aspects internationaux de la découverte océanique aux XVe et XVIe siècles / M. Mollat, P. Adam (eds). P.: SEVPEN, 1966. Bijker W. E. The Social Construction of Bakelite: Toward a Theory of Invention // The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology / W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 2012. P. 155–182. Bloor D. Knowledge and Social Imagery. L.: Routledge and Kegan Paul, 1976. Boxer C. R. The Portuguese in the East, 1500–1800 // Portugal and Brazil: An Introduction / H. V. Livermore (ed.). Oxford: Clarendon Press, 1953. P. 185–247. Callon M. Boites noires et opérations de traduction // Economie et Humanisme. 1981. № 262. P. 53–59. Callon M. Society in the Making: The Study of Technology as a Tool for Sociological Analysis // The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology / W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 2012. P. 77–97. Callon M. Struggles and Negotiations to Define What Is Problematic and What Is Not: The Sociology of Translation // The Social Process of Scientific Investigation / K. Knorr, R. Krohn, R. Whitley (eds). Dordrecht: Springer, 1980. P. 197–219. Callon M., Latour B. Unscrewing the Big Leviathan: How Actors Macrostructure Reality and How Sociologists Help Them to Do So // Toward an Integration of Micro and Macro Sociologies / K. Knorr-Cetina, A. V. Cicourel (eds). L.: Routledge and Kegan Paul, 1981. P. 277–303. Chaunu P. European Expansion in the Later Middle Ages. Amsterdam: North-Holland, 1979. Cipolla C. M. Guns and Sails in the Early Phase of European Expansion, 1400–1700. L.: Collins, 1965. Constant E. W. On the Diversity and Co-Evolution of Technological Multiples Steam Turbines and Pelton Water Wheels // Social Studies of Science. 1978. Vol. 8. № 2. P. 183–210. Constant E. W. Scientific Theory and Technological Testability: Science, Dynamometers, and Water Turbines in the 19th Century // Technology and Culture. 1983. Vol. 24. № 2. P. 183–198.

Д ж о н  Л о

197

Denoix L. Caractéristiques des navires de l’époque des Grandes Découvertes // Les Aspects internationaux de la découverte océanique aux XVe et XVIe siècles / M. Mollat, P. Adam (eds). P.: SEVPEN, 1966. Diffie B. W., Winius G. D. Foundations of the Portuguese Empire, 1415–1580. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1977. Feldman E. J. Concorde and Dissent. Cambridge: Cambridge University Press, 1985. Hughes T. P. Networks of Power: Electrification in Western Society, 1880–1930. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1983. Hughes T. P. The Electrification of America: The System Builders // Technology and Culture. 1979. Vol. 20. № 1. P. 124–161. Hughes T. P. The Evolution of Large Technological Systems // The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology / W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 2012. P. 45–76. Landstrom B. Sailing Ships in Words and Pictures from Papyrus Boats to Full-Riggers. L.: Allen and Unwin, 1978. Lane F. C. Venetian Ships and Shipbuilders of the Renaissance. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1934. Lane F. C. Venice, a Maritime Republic. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1973. Law J. On Politicians and Planes: A Memo on the TSR.2. Department of Sociology, University of Keele, 1985 (unpublished). Law J. On the Methods of Long Distance Control: Vessels, Navigation and the Portuguese Route to India // Power, Action and Belief: A New Sociology of Knowledge? / J. Law (ed.). L.: Routledge and Kegan Paul, 1986. P. 234–263. Law J. Sur la tactique du contrôle social: une introduction à la théorie de l’acteur-réseau // Cahiers Science, Technologie, Société. 1984. № 4. P. 106–126. Law J. Technology and Heterogeneous Engineering: The Case of Portuguese Expansion // The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology / W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 2012. P. 105–127. MacKenzie D. Missile Accuracy: A Case Study in the Social Processes of Technological Change // The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology / W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 2012. P. 189–216. Magalhães-Godinho V. L’économie de l’Empire portugais aux XVe et XVIe siècles. P.: SEVPEN, 1969. Parry J. H. The Age of Reconnaissance. L.: Weidenfeld and Nicolson, 1963. Pinch T. J., Bijker W. E. The Social Construction of Facts and Artefacts: Or How the Sociology of Science and the Sociology of Technology Might Benefit Each Other // Social Studies of Science. 1984. Vol. 14. № 3. P. 399–441. Pinch T. J., Bijker W. E. The Social Construction of Facts and Artifacts: Or How the Sociology of Science and the Sociology of Technology Might Benefit Each Other // The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology / W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch (eds). Cambridge, MA: MIT Press, 2012. P. 11–44. Taylor E. R. G. The Haven-Finding Art: A History of Navigation from Odysseus to Captain Cook. L.: Hollis and Carter, 1956. Unger R. W. The Ship in the Medieval Economy, 600–1600. L.: Croom Helm, 1980.

198

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Waters D. W. Science and the Techniques of Navigation in the Renaissance. Greenwich: National Maritime Museum, 1980. Woolgar S. Interests and Explanation in the Social Study of Science // Social Studies of Science. 1981. Vol. 11. № 3. P. 365–394. Yearley S. The Relationship Between Epistemological and Sociological Cognitive Interests: Some Ambiguities Underlying the Use of Interest Theory in the Study of Scientific Knowledge // Studies in the History and Philosophy of Science. 1982. Vol. 13. № 4. P. 353–388.

Д ж о н  Л о

199

TECHNOLOGY AND HETEROGENEOUS ENGINEERING: THE CASE OF PORTUGUESE EXPANSION John Law. Professor Emeritus, Faculty of Arts & Social Sciences, [email protected]. Open University, PO Box 197, MK7 6BJ Milton Keynes, United Kingdom. Keywords: technological system; heterogeneous engineering; maritime navigation; sociology of technology; actor-network theory. Based on historical materials about the technology of the 15th and 16th century Portuguese maritime expansion, the author shows that in order to understand the emergence, functioning, and collapse of technological systems we need to develop an approach that will be centred on the notion of heterogeneous engineering. Heterogeneous engineering presupposes that the building of technological systems involves associating and channelling diverse entities and forces, both human and nonhuman. This permits an analysis of how the existence of particular systems is shaped equally by different factors: natural, social, economic, and technical. In the case of Portuguese maritime expansion, the success of system-building was determined by the association between shipbuilding; the navigational skills of the navigators; navigational equipment and guns; features of the capes, oceanic currents, and winds; and the system of state support, training, and regulation — all of which made possible the establishment of a stable and powerful network that allowed the Portuguese to dominate the Atlantic and Indian Oceans. Therefore, the construction of a technological system is a process of resolving conflicts between heterogeneous elements, and the associated elements must be able to withstand encounters with hostile forces and entities, both physical (e.g. oceans) and social (e.g. the Muslims). The systems approach proposed by the author shows, first, that technology can be analysed using the principle of generalized symmetry, which states that the same type of analysis should be made for all components in a system whether these components are human or not; and, second, that actors should be understood as entities that exert detectable influence on other entities. DOI : 10.22394/0869-5377-2018-5-169-199

References Beaujouan G. Science livresque et art nautique au XVe siècle. Les Aspects internationaux de la découverte océanique aux XVe et XVIe siècles (eds M. Mollat, P. Adam), Paris, SEVPEN, 1966. Bijker W. E. The Social Construction of Bakelite: Toward a Theory of Invention. The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology (eds W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch), Cambridge, MA, MIT Press, 2012, pp. 155–182. Bloor D. Knowledge and Social Imagery, London, Routledge and Kegan Paul, 1976. Boxer C. R. The Portuguese in the East, 1500–1800. Portugal and Brazil: An Introduction (ed. H. V. Livermore), Oxford, Clarendon Press, 1953, pp. 185–247. Callon M. Boites noires et opérations de traduction. Economie et Humanisme, 1981, no. 262, pp. 53–59. Callon M. Nekotorye elementy sotsiologii perevoda: priruchenie morskikh grebeshkov i rybolovov bukhty Sen-Brie [Some Elements of a Sociology of

200

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Translation: Domestication of the Scallops and the Fishermen of St Brieuc Bay]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2017, vol. 27, no. 2, pp. 49–94. Callon M. Society in the Making: The Study of Technology as a Tool for Sociological Analysis. The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology (eds W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch), Cambridge, MA, MIT Press, 2012, pp. 77–97. Callon M. Struggles and Negotiations to Define What Is Problematic and What Is Not: The Sociology of Translation. The Social Process of Scientific Investigation (eds K. Knorr, R. Krohn, R. Whitley), Dordrecht, Springer, 1980, pp. 197–219. Callon M., Latour B. Unscrewing the Big Leviathan: How Actors Macrostructure Reality and How Sociologists Help Them to Do So. Toward an Integration of Micro and Macro Sociologies (eds K. Knorr-Cetina, A. V. Cicourel), London, Routledge and Kegan Paul, 1981, pp. 277–303. Chaunu P. European Expansion in the Later Middle Ages, Amsterdam, North-Holland, 1979. Cipolla C. M. Guns and Sails in the Early Phase of European Expansion, 1400–1700, London, Collins, 1965. Constant E. W. On the Diversity and Co-Evolution of Technological Multiples Steam Turbines and Pelton Water Wheels. Social Studies of Science, 1978, vol. 8, no. 2, pp. 183–210. Constant E. W. Scientific Theory and Technological Testability: Science, Dynamometers, and Water Turbines in the 19th Century. Technology and Culture, 1983, vol. 24, no. 2, pp. 183–198. Denoix L. Caractéristiques des navires de l’époque des Grandes Découvertes. Les Aspects internationaux de la découverte océanique aux XVe et XVIe siècles (eds M. Mollat, P. Adam), Paris, SEVPEN, 1966. Diffie B. W., Winius G. D. Foundations of the Portuguese Empire, 1415–1580, Minneapolis, University of Minnesota Press, 1977. Feldman E. J. Concorde and Dissent, Cambridge, Cambridge University Press, 1985. Hughes T. P. Networks of Power: Electrification in Western Society, 1880–1930, Baltimore, Johns Hopkins University Press, 1983. Hughes T. P. The Electrification of America: The System Builders. Technology and Culture, 1979, vol. 20, no. 1, pp. 124–161. Hughes T. P. The Evolution of Large Technological Systems. The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology (eds W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch), Cambridge, MA, MIT Press, 2012, pp. 45–76. Landstrom B. Sailing Ships in Words and Pictures from Papyrus Boats to Full-Riggers, London, Allen and Unwin, 1978. Lane F. C. Venetian Ships and Shipbuilders of the Renaissance, Baltimore, Johns Hopkins University Press, 1934. Lane F. C. Venice, a Maritime Republic, Baltimore, Johns Hopkins University Press, 1973. Latour B. Paster: Voina i mir mikrobov, s prilozheniem “Nesvodimogo” [Les Microbes: guerre et paix], Saint Petersburg, European University at St Petersburg, 2015. Law J. On Politicians and Planes: A Memo on the TSR.2. Department of Sociology, University of Keele, 1985 (unpublished).

Д ж о н  Л о

201

Law J. On the Methods of Long Distance Control: Vessels, Navigation and the Portuguese Route to India. Power, Action and Belief: A New Sociology of Knowledge? (ed. J. Law), London, Routledge and Kegan Paul, 1986, pp. 234–263. Law J. Sur la tactique du contrôle social: une introduction à la théorie de l’acteurréseau. Cahiers Science, Technologie, Société, 1984, no. 4, pp. 106–126. Law J. Technology and Heterogeneous Engineering: The Case of Portuguese Expansion. The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology (eds W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch), Cambridge, MA, MIT Press, 2012, pp. 105–127. MacKenzie D. Missile Accuracy: A Case Study in the Social Processes of Technological Change. The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology (eds W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch), Cambridge, MA, MIT Press, 2012, pp. 189–216. Magalhães-Godinho V. L’économie de l’Empire portugais aux XVe et XVIe siècles, Paris, SEVPEN, 1969. Parry J. H. The Age of Reconnaissance, London, Weidenfeld and Nicolson, 1963. Pinch T. J., Bijker W. E. The Social Construction of Facts and Artefacts: Or How the Sociology of Science and the Sociology of Technology Might Benefit Each Other. Social Studies of Science, 1984, vol. 14, no. 3, pp. 399–441. Pinch T. J., Bijker W. E. The Social Construction of Facts and Artifacts: Or How the Sociology of Science and the Sociology of Technology Might Benefit Each Other. The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology (eds W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch), Cambridge, MA, MIT Press, 2012, pp. 11–44. Taylor E. R. G. The Haven-Finding Art: A History of Navigation from Odysseus to Captain Cook, London, Hollis and Carter, 1956. Unger R. W. The Ship in the Medieval Economy, 600–1600, London, Croom Helm, 1980. Waters D. W. Science and the Techniques of Navigation in the Renaissance, Greenwich, National Maritime Museum, 1980. Woolgar S. Interests and Explanation in the Social Study of Science. Social Studies of Science, 1981, vol. 11, no. 3, pp. 365–394. Yearley S. The Relationship Between Epistemological and Sociological Cognitive Interests: Some Ambiguities Underlying the Use of Interest Theory in the Study of Scientific Knowledge. Studies in the History and Philosophy of Science, 1982, vol. 13, no. 4, pp. 353–388.

202

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Агентность, опосредованная объективацией: субъектность и технологии Харис Томпсон

Почетный профессор, факультет гендерных и женских исследований, Университет Калифорнии в Беркли. Адрес: 608 Barrows Hall, 94720-1070 Berkeley, CA, USA. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: онтологическая хореография; исследования науки и технологий; репродуктивные технологии; этнография; феминистские исследования технологий; идентичность.

Статья обращается к этнографии клиник репродуктивных технологий для ответа на вопрос: в какой мере и в каких ситуациях технологии, объективирующие тела пациенток этих клиник, не редуцируют агентность и самость этих пациенток, а, наоборот, способствуют проявлению их возможностей? Автор вступает в спор с теми традициями в феминистских исследованиях технологий, которые рассматривают последние как деструктивные и объективирующие по отношению к телам и пациентам. На основе своего полевого опыта (включенного наблюдения при гинекологическом осмотре, процедурах УЗИ, хирургических операциях и т. д.) автор показывает, что определенные формы объективации, выраженные в подчинении пациента техническим врачебным процедурам, эпистемологическому дисциплинированию и бюрократизации в клиниках, способствуют активизации возможностей частей тела и личности, которые не могут быть проявлены в жизни вне клиники.

Однако эти формы объективации являются действующими и релевантными для пациенток лишь до тех пор, пока они выстраиваются в общий маршрут перемещения пациенток от неспособности забеременеть к ситуации, когда такая способность открывается. В обратном случае они оборачиваются отчуждением и механизацией тела и личности. Авторская концептуальная и политическая ставка состоят в том, чтобы указать на возможность сохранить сопоставимые отношения между объективированными частями тела или идентичностью пациенток, инструментами и репродуктивными технологиями, бюрократическим и эпистемологическим дисциплинированием внутри клиник ЭКО, и «Я» пациенток, с которым им нужно будет жить после удачной или неудачной операции. Процесс формирования функциональной зоны подобной сопоставимости автор называет онтологической хореографией.

203

Э

Т О Т текст посвящен вопросам самости и агентности пациента, в частности агентности женщин, в ситуациях взаимодействия со вспомогательными репродуктивными технологиями (ВРТ)1. Я  рассматриваю эту тему, исследуя эпистемические представления и практики в телесном, культурном и историческом контекстах в учреждениях, где производится экстракорпоральное оплодотворение (ЭКО). Взаимодействие между пациентками и этой медицинской технологией я  изучаю на  основе интервью и  этнографических данных, чтобы поставить под вопрос гуманистический аргумент о необходимости защищать самость от технологической объективации, дабы сохранить агентность и аутентичность. Я доказываю, что объективация лишь иногда является редуцирующим состоянием, противостоящим присутствию или целям субъекта. В ряде случаев, когда она действует нередуцирующим образом, пациенты могут проявлять агентность (и  тем самым осуществлять свою субъектность) благодаря собственной объективации. Кроме того, я показываю, что обстоятельства, в которых объективация противоположна личностности (personhood), можно отследить и проанализировать. Это важно для понимания медицинских вмешательств. При проблематизации связи между объективацией и потерей личностности обстоятельства, в которых люди подвергаются объективации, изменчивы: иногда она противостоит личностности, а иногда нет. В клиниках репродуктивной медицины проводятся процедуры, в ходе которых самость (self) и тело пациентов (особенно пациенток) объективируются множеством разных способов, но обычно — при участии авторитета и экспертизы других. Перевод выполнен Николаем Руденко и Юрием Шубиным по изданию: © Thompson Ch. Making Parents. The Ontological Choreography of Reproductive Technologies. Cambridge, MA; L.: The MIT Press, 2005. Ch. 6. Agency through Objectification: Subjectivity and Technology. P. 179‒204. Публикуется с любезного разрешения автора и издательства. 1. Я благодарна Адриану Кассинсу за полезные дискуссии во время написания работы, из которой выросла эта глава. Именно ему принадлежит понятие маршрутов (trails).

204

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Кроме того, как правило, пациенты в этих клиниках лично заинтересованы (финансово и эмоционально, в связи с долгосрочными жизненными планами) в том, через что им приходится проходить. Все это делает клиники по лечению бесплодия подходящим местом для поиска возможного сосуществования объективации, агентности и субъектности. Механики реальных случаев объективации здесь рассматриваются на основании этнографических данных. Я оспариваю позицию, согласно которой медицинская технология объективирует пациента и таким образом лишает ее или его агентности. Для постановки вопросов о личностности и объективации, структурирующих этот текст, есть две причины. Во-первых, я полемизирую с давней традицией рассматривать объективацию как отчуждение, а технологию — как угрозу узурпации самости2. Даже там, где объективация считается важной для понимания современной личностности, она все равно метафизически противопоставляется субъектности3. Эта традиция 2. Континентальная критическая традиция теоретизировала технологию главным образом как неотъемлемую часть современной индустриализации, поэтому тяготела к тому, чтобы уравнять социальные и личностные воздействия технологии с классовыми отношениями, опосредованными средствами производства промышленного капитализма. Сравните работы Маркса (Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года / Экономическо-философские рукописи 1844 года и другие ранние философские работы. М.: Академический проект, 2010) и Вебера (Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избр. произв. М.: Прогресс, 1990), где технологический аппарат бюрократии рассматривается в качестве железных прутьев, из которых куется «железная клетка» растущих рационализации и контроля социальной жизни, с недавними работами, развивающими тематику деквалификации (напр.: Braverman H. Labor and Monopoly Capitalism. N.Y.: Monthly Review, 1974; Noble D. Forces of Production: A Social History of Industrial Automation. N.Y.: Knopf, 1984), а также со спекуляциями о том, что растущая бюрократизация и надзор причастны к утрате личностности, автономии и агентности (напр.: Фуко M. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы / Пер. с фр. В. Наумова; под ред. И. Борисовой. M.: Ad Marginem, 1999; Garson B. The Electronic Sweatshop. N.Y.: Simon and Schuster, 1988; Zuboff Sh. In the Age of the Smart Machine. N.Y.: Basic Books, 1988). 3. См. работы Фуко (Foucault M. Subject of Power // Critical Inquiry. 1982. Vol.  8. P. 777–795; Фуко М. Рождение клиники / Пер. с  фр., науч. ред. и предисл. А. Ш. Тхостова. М.: Смысл, 1998), в которых он доказывает, что способность делать индивида «одновременно субъектом и объектом его собственного познания» — это историческая особенность современной медицины, а также книгу Адорно и Хоркхаймера (Адорно Т., Хоркхаймер М. Диалектика просвещения. Философские фрагменты. СПб.:

Х а р и с  Т о м п с о н

205

представлена рядом работ, посвященных искусственному оплодотворению. В  первую очередь это сильные феминистские тексты, критикующие репродуктивные технологии за объективацию женщин. Я нисколько не отрицаю подчиняющее и дисциплинирующее воздействие многих технологий, включая репродуктивные, на тех, кто работает с ними или наблюдается с их помощью; скорее, моя цель состоит в  том, чтобы выяснить, действительно ли разнообразные формы объективации per se несовместимы с личностностью. Критика этой традиции является как политическим, так и философским жестом. В философском плане она вносит вклад в попытки исследований науки и технологий (STS) оживить онтологию и объяснять бинарные оппозиции вроде субъект-объектной, а не принимать их в качестве предпосылок. В политическом плане эта глава вдохновляется работами нового поколения STS- и феминистских исследователей технонауки, которые не отвергают науку и технологии, а пытаются обсуждать политику в области их применения и  развития, уделяя внимание возможностям, которые открываются различным женщинам местами научных, технологических и медицинских практик4. Как утверждала Сара Франклин, с  репродуктивными технологиями пациенты и  врачи особенно тесно связаны, поэтому в данном случае политика в стиле just say no неубедительна5. В ряде интересных свежих публикаций, посвященных гендеру и технологиям, удалось объединить философские и политические направления исторических и актуальных исследований со-конструирования субъекта и технологии6. ПредМедиум Ювента, 1997), которые настаивают на применении инструментального подхода к объективации. 4. См. статьи в: Differences in Medicine: Unraveling Practices, Techniques and Bodies / M. Berg, A. Mol (eds). L.: Libbey, 1998. См. также: Clarke A., Montini T. The Many Faces of RU 486: Tales of Situated Knowledges and Technological Contestations // Science, Technology and Human Values. 1993. Vol. 18. P. 42–78; Singleton V., Michael M. Actor Networks and Ambivalence: General Practitioners in the U.K. Cervical Screening Programme // Social Studies of Science. 1993. Vol. 23. P. 227–264; Traweek Sh. An Introduction to Cultural, Gender, and Social Studies of Science and Technologies // Culture, Medicine, and Psychiatry. 1993. Vol. 17. P. 3–25. 5. См. рецензию на работу: Squier S. M. Babies in Bottles: Twentieth-Century Visions of Reproductive Technology. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1994, в книге: Franklin S. Embodied Progress: A Cultural Account of Assisted Conception. L.: Routledge, 1997. 6. См.: Martin M. “Hello Central?” Gender, Technology and Culture in the Formation of Telephone Systems. Montreal: Queen’s University Press, 1991. В этой работе Мишель Мартин перерабатывает поздние идеи Фуко о возмож-

206

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ставленный здесь анализ показывает, что отдельные компоненты субъектной позиции и власть технологий взаимодействуют чрезвычайно тесно. Во-вторых, постановка вопросов о личностности и объективации мотивирована их потенциальным вкладом в дискуссию об отношениях между людьми и вещами, находящуюся в центре современных STS. Зависимости самости от технологий в этом исследовательском поле не уделяли столько внимания, сколько обратной зависимости — науки и технологий от социальных, индивидуальных и  политических факторов. Между тем благодаря росту исследовательского интереса к цифровым и медицинским технологиям растет количество работ, описывающих связи между технологиями и самостью7. Кроме того, в последние годы наблюдается междисциплинарное возрождение антропологических исследований в духе Марселя Мосса, посвященных характерным для разных культур конфигурациям самости8. Такое исследование разноностях развития самости и  сопротивления технологии (см., напр.: Foucault M. Subject of Power). Она рассказывает о том, как производятся новые телефонные станции и как конструируются одновременно дисциплинированные и  гендерно заданные идентичности для феминизации их  рабочей силы. Европейские исследования кейсов совместного производства гендерных идентичностей и технологий см. в: Cockburn C., Furst-Dilic R. Bringing Technology Home: Gender and Technology in a Changing Europe. Milton Keynes, UK: Open University Press, 1994. 7. Образцовой является работа: Charmaz K. Good Days, Bad Days: The Self in Chronic Illness and Time. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1991. Она посвящена поддержанию связных нарративов о себе хроническими больными на протяжении времени. См. прекрасные медицинские кейсы из области ВРТ и акушерства: Casper M. Reframing and Grounding “Non-human” Agency: What Makes a Fetus an Agent? // American Behavioral Scientist. 1994. Vol. 37. № 6. P. 839–857; Franklin S. Fetal Fascinations: New Medical Constructions of Fetal Personhood // Off-Centre: Feminism and Cultural Studies / S. Franklin et al. (eds). N.Y.: Harper Collins Academic, 1991. P. 190–206; Layne L. Motherhood Lost: A Feminist Account of Pregnancy Loss in America. N.Y.: Routledge, 2002. См. кейсы о цифровых технологиях: The Cybercultures Reader / D. Bell, B. Kennedy (eds). N.Y.: Routledge, 2000; Digital Desires: Language, Identity and New Technologies / Cutting Edge Women’s Research Group (eds). L.: Taurus, 2000; Downey G. L. The Machine in Me: An Anthropologist Sits among Computer Engineers. N.Y.: Routledge, 1998. 8. См.: The Category of the Person: Anthropology, Philosophy, History / M. Carrithers et al. (eds). Cambridge: Cambridge University Press, 1985; Ferguson R. et al. Out There: Marginalization and Contemporary Cultures. Cambridge, MA: MIT Press, 1990; Gergen K. The Saturated Self: Dilemmas of Identity in Contemporary Life. N.Y.: Basic Books, 1991; Kondo D. Crafting Selves: Power, Gender and Discourses of Identity in a Japanese Workplace. Chicago: Univer-

Х а р и с  Т о м п с о н

207

образия самостей — различных типов личин, или личностей, или социальных ролей, между которыми мы рутинно переключаемся в своей повседневной жизни, — сделало возможными содержательные концепции самости, не привязанные к единству как ее существенному свойству. Я опираюсь именно на такую литературу, серьезно изучающую конструирование самости и связи между самостью и технологией, в которой эти темы соотносятся с другими вопросами, разрабатываемыми STS.

Агентность и самости Для многих философов агентность — это просто способность действовать, поэтому действие и агентность9 почти неразличимы. Здесь же агентность, напротив, указывает на действия, приписываемые людям другими или ими самими, которые имеют определения и  атрибуции, составляющие моральную ткань человеческих жизней, и обладают закрепленными за ними сетями ответственности, локально значимыми и имеющими силу принуждения10. В ряде философских текстов дискуссии по поводу самости, а также тождества личности11 разворачиваются вокруг условий единства жизни. От чего зависит непрерывность существования личности между двумя моментами времени? Какие физические и  психические условия необходимы и  достаточны

sity of Chicago Press, 1990; Prins B. The Ethics of Hybrid Subjects: Feminist Constructivism according to Donna Haraway // Science, Technology, and Human Values. 1995. Vol. 20. P. 352–367. 9. Agency также может переводиться как «деятельность». — Прим. ред. 10. См. работу Стивена Шейпина (Shapin S. Essay Review: Personal Development and Intellectual Biography: The Case of Robert Boyle // British Journal for the History of Science. 1993. Vol. 26. P. 338), превосходно анализирующего центральную роль приписывания значимости в «историях о самореализации», которые являются неотъемлемой частью нашего чувства самости: «Мы рассказываем о себе „истории о самореализации“, и те, от кого мы получаем одобрение, помогают нам рассказывать эти истории, таким образом наделяя эти действия значимостью. Поскольку такие нарративы являются кладезями значимости, их правдоподобность хорошо защищена большим арсеналом повседневных и академических практик». 11. Personal identity передается здесь как «тождество личности» или как «идентичность личности» в зависимости от контекста. Это связано с тем, что для передачи identity в метафизическом и социально-политическом контекстах в русском философском словаре зарезервированы разные термины. — Прим. ред.

208

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

для сохранения самости?12 В этой работе я рассматриваю самость в рамках гораздо более широкого проекта, нежели традиция Локка и Юма. В принятой мной оптике идентичность личности включает в себя по меньшей мере три элемента: долгосрочную ориентацию на благо, динамичность как существенное свойство и неустранимо нарративный характер13. Для пациентки с бесплодием не так уж важно, является ли она одним и тем же воплощением одной и  той же видовой сущности, — точно так же, как непрерывность нашего существования редко становится предметом сомнения для нас или кого-то другого. В исследовании агентности, как я понимаю ее здесь, характер изменения бытия субъектом является результатом и одновременно доказательством наличия у личности агентности. Чтобы понять эту взаимозависимость, необходимо взглянуть на то, как тождество достигается локально, не решая заранее, что может, а что не может быть элементом такого процесса. Определяющую апорию нынешних дискуссий вокруг агентности можно сформулировать следующим образом: сконструированность единого человеческого субъекта является для социальных наук само собой разумеющейся, однако агентность невозможно объяснить, не допуская единого человеческого субъекта14. 12. Обсуждение этой проблемы было начато Локком и Юмом, считавшими, что самость состоит из пучка переживаний. Каждый из элементов этого пучка конституируется независимо от самости. Этому представлению противостояло кантианское, согласно которому любой опыт неизменно несет на себе печать акта от первого лица — быть переживаемым — и потому неотделим от самости. См., напр.: Parfit D. Reasons and Persons. Oxford: Oxford University Press, 1984. Pt. 3. В третьей части этой работы Дерека Парфита представлено современное осмысление идущей от Юма и Локка традиции мышления о тождестве личности, содержащее экзотические мысленные эксперименты, столь характерные для этого направления философии. 13. См.: Taylor Ch. Sources of the Self: The Making of the Modern Identity. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1989; Макинтайр А. После добродетели: Исследования теории морали / Пер. с англ. В. В. Целищева. М.: Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2000. Чарлз Тейлор критикует Парфита за то, что он продолжает традицию понимания тождества личности как «стремления к абстрагированному (disengaged) субъекту рационального контроля» и потому неспособен увидеть коллективные, темпоральные и моральные аспекты идентичности. 14. Вызванная деконструированием (в противовес принятию как самоочевидного или конструированию) человеческого агента напряженность рассматривается как определяющее противоречие постмодернизма и критической теории: агентность необходима для поддержания жиз-

Х а р и с  Т о м п с о н

209

Эта апория особенно заметна в медицинских сеттингах, где мы привыкли видеть в пациентах дисциплинированных субъектов par excellence — кого угодно, но только не активных агентов — и где тем не менее задействованы разные описания пациентов, причем по  крайней мере некоторые из  них требуют признания агентности15. Цель моей работы — прояснить это явное напряжение в контексте ВРТ, показав, что субъект зависит от непрерывного онтологического переплетения между нами и нашей средой. Эта онтологическая хореография меняет количество описаний, под которые мы попадаем, количество частей, из которых мы состоим, и  то, насколько мы интегрированы в  среду или нуждаемся в том, чтобы быть в нее интегрированными. В случае исследуемого места мы не можем исходить из онтологии единого субъекта как предпосылки, потому что связный нарратив о себе требует онтологической гетерогенности. Клиники ВРТ хорошо подходят для исследования агентности и сопряженных с ней онтологических требований. Они ежедневно имеют дело с человеческими гаметами и эмбрионами, которые в этом клиническом сеттинге функционируют как проблематичные личности, потенциальные личности или же элементы, участвующие в создании личностей16. Эмбрионы, например, могут быть потенциальными личностями (являясь частью лечебного процесса), затем — перейти в состояние приостановки жизненных функций (будучи замороженными), затем — перестать быть потенциальными личностями (если принято решенеспособных оппозиционных или маргинальных идентичностей, однако запрещена из-за своей исторической укорененности в капитализме и постпросвещенческом фаллологоцентризме. Донне Харауэй принадлежит удивительно провокационное исследование пророчествующих фигур [Иисуса и Соджорнер Трут], «которые могут пошатнуть наши представления о „человеке“ — все: классические, библейские, научные, модернистские, постмодернистские и  феминистские — и  одновременно заставить нас вспомнить, почему мы не можем не желать это проблематичное универсальное» (Haraway D. Ecce Homo, Ain’t (Ar’n’t) I a Woman, and Inappropriate/d Others: The Human in a Post-Humanist Landscape // Feminists Theorize the Political / J. Butler, J. Scott (eds). N.Y.: Routledge, 1992. P. 98). 15. Краткое изложение этой апории в медицине см.: Dodier N. L’Expertise médicale: Essai de sociologie sur l’exercise du jugement. P.: Métailié, 1993. P. 325. В отличие от Николя Додье, я доказываю, что агентность и субъектность возможны при некоторых обстоятельствах в рамках объективного и публичного аспекта тела, находящегося под медицинским взглядом. 16. См.: Thompson Ch. Op. cit. Ch. 8: The Sacred and Profane Human Embryo: A Biomedical Mode of (Re)Production?

210

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ние, что они будут забракованы или пожертвованы для исследования) и даже, наоборот, вернуться в состояние потенциальной личности (когда пара изменила намерения и замороженные эмбрионы размораживаются для личного пользования или чтобы передать их в дар). Как показано в литературе, посвященной личностности эмбриона, риторика потенциальности жизни опирается на фигуру женщины и будущей матери, которая должна буквально воплотить в своем теле потенциальную жизнь, приписываемую эмбрионам. Подобно тому как оплодотворение в пробирке существенно меняет статус эмбриона в этом месте, значительные онтологические перемены происходят и  с  пациентами. Пациентка, проходящая цикл лечения, иногда является женщиной, перетасовывающей свое рабочее расписание, чтобы попасть в клинику, иногда рядовой пациенткой, сидящей в зале ожидания, иногда яичниками и фолликулами, которые появляются на экране УЗИ, иногда анестезированным телом, лежащим на операционном столе, иногда пациенткой с непроходимостью маточных труб и т. д. Гений этого сеттинга — его техники — позволяет этим онтологическим изменениям осуществляться, множиться и координироваться. Проходя через них, пациентка воплощает в своем теле новые возможности для своей долговременной самости (long-term self). Чтобы проследить эти онтологические изменения, я обращаюсь к свидетельствам пациенток. Меня не интересует использование их  свидетельств или опыта для выдвижения аргументов за или против ВРТ. Такие критика и оценка в качестве отправной точки предполагают определенность и стабильность пациенток и технологий и используют одно, чтобы похвалить или раскритиковать другое. Я же привлекаю свидетельства пациенток, чтобы понять, как воздействие этих технологий может трансформировать их и как не может, как технологии участвуют в производстве женщинами своих самостей и как делают его возможным. Я допускаю, что при оценке высказываний пациенток уместна интерпретационная благожелательность17. Иными словами, я до 17. Принцип благожелательности в том виде, в котором его ввел Куайн (Куайн У. О. Слово и объект. М.: Логос; Праксис, 2000), предписывает аналитику интерпретировать высказывания таким образом, чтобы как можно больше из них оказались правдой (согласно убеждениям самого аналитика). Для Дональда Дэвидсона и Уилларда ван Ормана Куайна аналитик является неподвижной точкой отсчета, и высказывания других интерпретируются и переводятся в рамках его интерпретативной схемы. Напро-

Х а р и с  Т о м п с о н

211

пускаю, что пациентки являются в целом рациональными и последовательными свидетельницами своего лечения и что явные противоречия следует объяснять не как указание на всего лишь ситуативные, ретроспективные, невежественные, оправдывающиеся или корыстные рассуждения, но как важные элементы контекста, которые меняются от одного высказывания или говорящего к другому. Выстраивание личного интереса и оправданий происходит по мере того, как пациентки меняются в ходе лечения. Такое использование принципа благожелательности дает в высшей степени чувствительные к контексту смыслы. Контекст включает в себя такие характеристики мира, как «где» и «когда», проясняющие значение индексальных выражений и  указательных местоимений. В клинической среде контекст также включает меняющиеся характеристики пациентов, позволяющие прояснять, чему и кому что-либо приписывается. Следствие чувствительной к  контексту интерпретативной благожелательности состоит в том, что высказывание пациентки до беременности может быть несовместимо с высказыванием, сделанным ею позднее, когда она беременна. Например, она может сказать, что процедура объективировала ее или прошла неудачно в  тот цикл, когда ей не  удалось забеременеть, но  может высказаться и  совсем иначе о  той же процедуре после цикла, в который ей удалось забеременеть. Если процедура была одна и  та же, разницу можно объявить наглядным примером иррационального поведения, движимого личными интересами или потребностью в оправданиях. Однако оправдательное или заинтересованное объяснение можно рассматривать и как эмоциональное, помогающее пациентке восстановить свою идентичность в тот период, когда она высказывается18. Таким образом, личный интерес или оправдание становятся одним из  аспектов содержания сказанного, снимая явное противоречие между высказываниями. Ни история, отсылающая только к личтив, благожелательность в том виде, в каком ее используют в социологии и антропологии, выделяет «понимающий» (Verstehende) аспект принципа, это требует инициации и концептуального движения аналитика. Следовательно, в этом отношении куайновский и этнографический принципы противоречат друг другу; последний я применяю в этой работе. 18. См.: Charmaz K. Op. cit. В этой работе обсуждается самость индивидов, страдающих от хронических заболеваний, и то, что такие явления, как «отрицание», не являются простыми сбоями понимания; для понимания хронического состояния необходимы изменение и управление множественными самостями заболевания и повседневной жизни.

212

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ному интересу, ни история, в которой интересы игнорируются или рассматриваются как побочный фактор, не являются верной. Нет ничего исключительно иррационального или необходимо иррационального в следовании личному интересу или в оправданиях, если интерпретация смысла сказанного иногда требует принять во внимание меняющиеся жизни пациенток, интервьюируемых на разных этапах лечения. Последний методологический пункт касается восстанавливаемости конститутивных элементов социально-природного порядка, из которого и в поддержку которого возникают целенаправленные действия. Во-первых, можно выявить устойчивые характеристики организации деятельности и  выделить факторы, повлиявшие на эти характеристики. Во-вторых, можно найти или спровоцировать разрывы в нормальном течении процесса, чтобы выявить то, что относится к нормальным условиям19. Недостаток первого подхода в том, что он упускает контингентность организации деятельности и не видит в таком случае механизмов приписывания и осуществления агентности. Недостаток второго подхода в том, что необязательно присутствует хорошая корреляция между тем, что необходимо, чтобы соорудить разрыв, и тем, что в нормальной ситуации удерживает все в рабочем состоянии. Однако альтернативы не исчерпываются фокусированием внимания или на стабильности, или на разрывах. Если стабильные характеристики стабильны только на  определенном уровне абстракции, то мышление социальных миров через представление гладкой поверхности, которую можно либо изучать как таковую, либо раскапывать, становится менее убедительным. Если иссле 19. Эти две позиции соответствуют раскритикованной Гарольдом Гарфинкелем социологии и его собственной методологии работы с экспериментами: «Объясняя устойчивость и преемственность черт согласованных действий, социологи обычно выбирают некоторую совокупность стабильных черт организации деятельности и пытаются выявить переменные, способствующие их стабильности. Более экономичной была бы альтернативная процедура: начать с системы, обладающей стабильными чертами, и попытаться выявить, что можно сделать, чтобы создать затруднение. Операции, которые необходимо выполнить для производства и сохранения аномийных черт воспринимаемых сред и дезорганизованного взаимодействия, должны рассказать нам кое-что о том, как обыденно и рутинно поддерживаются социальные структуры» (Гарфинкель Г. Концепции и экспериментальные исследования «доверия» как условия стабильных согласованных действий / Пер. с англ. А. Корбута // Социологическое обозрение. 2009. Т. 8. № 1. С. 10).

Х а р и с  Т о м п с о н

213

довать сеттинг при другом разрешении, то его нормально работающие механизмы могут что-то сказать о его устройстве20. Используя этнографические данные, я варьирую разрешение, в котором изучаю сеттинг лечебного процесса, и рассматриваю нормально работающие механизмы этого места сквозь призму меняющейся метафизики клиники, пациенток, частей тела и инструментов. Поскольку примеры технологии, объективации и субъектности берутся из области ВРТ, говорить о ВРТ — подходящий способ вести речь о субъектности, и наоборот.

Нарративы о вспомогательных репродуктивных технологиях Риторические конвенции «прочтения» ВРТ на удивление быстро сформировались за более чем двадцать лет с тех пор, как эти технологии стали доступны в Соединенных Штатах. Одна из этих условностей — образ счастливой (пополненной с  помощью медицины) семьи — гетеросексуальная пара, врач в  белом халате и долгожданный чудо-малыш (или малыши). Другая риторическая условность21 включает в себя низкие показатели успешности ВРТ, использование женских тел как экспериментальных площадок, рвение бесплодных пациенток, классовые эффекты суррогатного материнства, эксклюзивность и высокую стоимость медицинских процедур, риски многоплодной беременности, высокую вероятность выкидыша, характерную для ВРТ, повышенное давление, принуждающее завести биологических детей, и евгенические расклады, с которыми так легко увязываются эти тех 20. Это продемонстрировано в работе Джордана и Линча: «Используемая социальными конструктивистами аналогия с черным ящиком относит разнородность и раздробленность к предварительной стадии нарратива, однако мы наблюдаем постоянную дисперсию инноваций даже в весьма согласованных практиках» (Jordan K., Lynch M. The Sociology of a Genetic Engineering Technique: Ritual and Rationality in the Performance of the “Plasmid Prep” // The Right Tools for the Job: At Work in Twentieth-Century Life Sciences / A. Clarke, J. Fujimura (eds). Princeton, NJ: Princeton University Press, 1992. P. 77–114). Они развенчали идею о том, что разнородность и контингентность присутствуют лишь в моменты неопределенности и противоречивости. Социально-природный порядок демонстрирует непрерывную разнородность и раздробленность, он сохраняет и подрывает стабильность различных сеттингов и другие свойства черного ящика. 21. См. подробнее: Thompson Ch. Op. cit. Ch. 2: Fertile Ground: Feminists Theorize Reproductive Technologies.

214

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

нологии. Кроме того, есть условности, связанные с халатностью и служебным преступлением: инсеминация пациентки, при которой доктор использует собственную сперму, смерти пациенток от гиперстимуляции яичников и случай воровства яйцеклеток и эмбрионов, имевший место в середине 1990-х годов в клинике Рикардо Эша, в Калифорнийском университете в Ирвайне. В крайнем случае эти нарративы очерчивают стереотипную пациентку22 с  бесплодием, образец объективированного пациента — то ли беспомощного и спасаемого с помощью технологий, то ли ставшего их жертвой. Если предполагается, что такая пациентка беспомощна, то технологии и врачи преимущественно мужского пола спасают женщину, которая без них не способна достичь отчаянно желаемой беременности23. Так как у этой пациентки нет агентности, значимость и доблесть достаются врачам и технологии. Если же она жертва, то стремится к эксклюзивному и дорогому медицинскому вмешательству не ради спасения своей жизни, а ради соответствия норме (стать матерью). Она превращается в объект исследования, подвергаемый экспериментам и сводимый к физическому присутствию ради редко срабатывающих процедур. Поскольку и у такой пациентки нет агентности, вся критика и разоблачения достаются врачу и технологии. Пациентка не  играет никакой роли в  формировании и применении технологий, но получает выгоду от своей объективации в клинике, если становится одной из тех, кому посчастливилось забеременеть. Между тем другая конфигурация отношений пациентов, врачей и техник приводит к другому нарративу об агентности и объективации. Внимание к  собственным нарративам пациентов и нюансам обстоятельств производства конкретных нарративов предполагает, что множественно объективируемый пользователь не является ни беспомощным, ни жертвой. Объективация жен 22. Обсуждение первичности женщин в качестве пациенток см. в: Ibidem. См. также: Van der Ploeg I. Prosthetic Bodies: Female Embodiment in Reproductive Technologies. Maastricht: Maastricht University Press, 1998. 23. О конструировании «отчаянности» у пациенток и пациентов с бесплодием см.: Franklin S. Deconstructing ‘Desperateness’: The Social Construction of Infertility in Popular Representations of New Reproductive Technologies // The New Reproductive Technologies / M. McNeil et al. (eds). L.: Macmillan, 1990. P. 200–229. «Достижение» беременности — интересная формулировка, которая используется врачами, занимающимися лечением бесплодия, и консультантами, когда «самая естественная вещь в мире» (зачатие) становится работой.

Х а р и с  Т о м п с о н

215

щины включает в себя активное участие самой женщины и в той же степени управляется ею самой, как и врачами, процедурами и инструментами24. Агентность пациентки не только не является несовместимой с объективацией, но иногда и требует периодов объективации. Поэтому я  обращусь к  нарративам пациентов, чтобы наметить возможные онтологические связи между техниками и тем, как пациентки объясняют и  понимают собственное состояние25. Представленные ниже комментарии были даны пациентками спонтанно или получены в ответ на мои вопросы о том, почему пройденная процедура сработала или не  сработала. В  выдержках  — комментарии об  успешных или неудачных циклах лечения, данные женщинами, которым удалось или не  удалось забеременеть26.

Неудачный цикл лечения с помощью ЭКО, пациентка еще лечится Все шло хорошо; он поместил назад трех эмбрионов… Это лотерея… Но, возможно, у  меня не  выработалось достаточно прогестерона, чтобы поддержать беременность… Может быть, гормоны повлияли на  мое тело, и  оно не  было готово к беременности. 24. Мне не удалось найти никакой прочной связи между опытом обладания агентностью и какой-либо конкретной концепцией большего блага. 25. См. любопытные примеры критического использования свидетельств в: Test-Tube Women: What Future for Motherhood? / R. Arditti et al. (eds). L.: Pandora, 1989; особенно см.: Infertility: Women Speak Out about Their Experiences of Reproductive Technologies / R. Klein (ed.). L.: Pandora Press, 1989. Более ориентированный на ценности подход, опирающийся на переживания женщин, см. в: Birke L. et al. Tomorrow’s Child: Reproductive Technologies in the 1990s. L.: Virago Press, 1990. См., напр., дискурсивный анализ свидетельств пациентов, демонстрирующий, как больные рассеянным склерозом приписывают врачам научную рациональность, даже когда последним не удается поставить правильный диагноз или вообще как-либо помочь пациенту: Wynne A. Accounting for Accounts of the Diagnosis of Multiple Sclerosis // Knowledge and Reflexivity: New Frontiers in the Sociology of Knowledge / S. Woolgar (ed.). L.: Sage, 1988. 26. Эти комментарии были собраны сразу после выполнения процедуры, как успешного, так и безуспешного (во время последующего лечения, на ранних предродовых осмотрах или за пределами клиники). Николя Додье указал, что позднее свидетельства, вероятно, любопытным образом изменились бы, так как изменился бы разворачивающийся нарратив от первого лица.

216

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

У  меня было немало яйцеклеток — одиннадцать, — но  не  все были хорошими, и  только несколько из  них были зрелыми… А потом только два эмбриона выглядели как надо, так что, думаю, что-то с самого начала пошло не так. У меня маточные трубы серьезно повреждены, поэтому не знаю даже, много ли внутри матки рубцовой ткани… Он сказал, что яйцеклетку сложно было извлекать. Если не сработает в следующий раз, будем использовать донора для смешивания [использование как донорской спермы, так и спермы мужа во время ЭКО, чтобы повысить шансы оплодотворения]… Джейк [ее муж] плохо прошел «хомячковый» пенетрационный тест [Ham test, анализ спермы, определяющий, достаточно ли подвижны сперматозоиды для проникновения в яйцеклетки самки хомяка]…27 Нужно много денег и времени, чтобы продолжать пытаться in vitro, притом что получаем мы всего одну-две оплодотворенные яйцеклетки… [В другом центре] проводят микроманипуляции [микрохирургические методы для проделывания в мембране входа в яйцеклетку, чтобы позволить сперме проникнуть внутрь; к ним прибегают в случаях, когда спонтанное оплодотворение не происходит], поэтому можем попробовать их, если это не сработает. Это как американские горки. Сначала вы проходите сканирование и  анализы крови, и  вы вне себя от  счастья, если яйцеклетки развиваются как надо и можно переходить к операции. Тут начинается паника: смогут ли вообще достать яйцеклетки?.. Врач говорит вам в операционной, сколько яйцеклеток получено и в хорошем ли они состоянии, а вы не уверены, правильно ли вы расслышали, потому что все еще находитесь в полубессознательном состоянии… Затем ожидание оплодотворения, и, если оно проходит как надо, дальше возникает также вопрос о том, есть ли еще эмбрион для заморозки. И снова волнение, когда переходите к переносу эмбрионов. Это что-то вроде последнего шага. И шанс определенно есть, если удалось так далеко зайти. 27. Джейк не был в лаборатории, когда проводился «хомячковый» анализ спермы; там была только его сперма. Обычно сперма вне человеческого тела — это отход, однако в данном контексте она продолжает отсылать к конкретному человеку. Клиника работает, только если ей удается удержать сперму на маршруте, который размечает потенциальную беременность. При таких условиях части тела могут отделяться без потери их мереологической роли или отчуждения от субъекта. Такое частичное отделение без отчуждения применимо и к пациентам, и к пациенткам клиники.

Х а р и с  Т о м п с о н

217

До этого все может идти прекрасно, но без возможности забеременеть… Затем наступает долгое ожидание [около двух недель до менструального цикла или до того, как можно сделать тест на беременность]… Если цикл начинается, значит, все было зря. Это низшая точка… Возвращаетесь к тому, с чего начали, — все эти расходы, все, через что мы прошли. Доктор С. говорил вначале, что в идеальном мире мы были бы кандидатами на ЭКО, но наша страховка не покрывает его. Поэтому мы несколько циклов делали ИИСМ [искусственная инсеминация спермой мужа] с пергоналом [медицинский препарат, содержащий лютеинизирующий гормон и фолликулостимулирующий гормон (ФСГ), который вызывает созревание множества яйцеклеток за один цикл вместо обычной одной яйцеклетки в месяц]. Но, так или иначе, теперь, делая ЭКО, мы думаем, что надо было делать ее с самого начала… ИИСМ на самом деле не был показан в нашем случае, потому что у меня два года назад была внематочная беременность [трубная беременность, когда эмбрион имплантируется в фаллопиевую трубу вместо матки; у эмбриона нет шансов выжить, и внематочная беременность опасна для жизни женщины].

Неудачный предшествующий цикл лечения с помощью ЭКО, пациентка впоследствии смогла забеременеть благодаря ВРТ Думаю, в прошлый раз не сработало потому, что гормоны мне не подходили… Знаете, иногда через все это проходишь, а лечат на  самом деле не  совсем тебя… Ты просто еще одна женщина на операционном столе — принимаешь лекарства, которые принимают все остальные, проходишь все эти обследования. Хотя в этот раз я больше чувствовала себя личностью… Я больше знала о том, что происходит, а доктор С. кое-что поменял, ну, понимаете, потому что в прошлый раз не сработало. В этот раз ощущение было такое, будто он дал моему телу возможность больше справляться самому… словно мое тело взялось за  работу… В  прошлый раз все было так, словно они что-то со мной делали, а мое тело не участвовало… В плане количества полученных яйцеклеток, или показателя оплодотворения, или еще каких-то  показателей никакой разницы не было. [В другом центре ЭКО] как на конвейере. Через них за день проходит столько пациенток, что неудивительно, что не сработа218

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ло… Вы никогда не знаете, какой врач попадется на этот раз… Я слышала, как один врач пошутил с другой женщиной, которая, как и я, ждала забора яйцеклетки, что, мол, у нее нет яйцеклеток. Затем засмеялся своим обольстительным смехом, шлепнул ее по ляжке и сказал, что просто шутит: у нее семь отличных яйцеклеток. Женщину еще трясло после того, как он ушел, хотя ей и удалось выдавить из себя смешок и улыбку, потому что, ну вы понимаете, с врачом надо быть приятельницей, лучшей пациенткой… Я бы не называла это юмором… Он должен был понимать, как она это воспримет… Вряд ли она забеременеет, если с ней так обращаются, — она словно зависит от его милости.

Успешный цикл лечения с помощью ЭКО, пациентке удалось забеременеть благодаря ВРТ Думаю, мне просто повезло — еще и с первого раза! Теперь мы хотим, чтобы у нее был брат или сестра. Надеюсь, снова сработает, но, знаете, все равно продолжаешь говорить себе, что может и не получиться, потому что знаешь, что срабатывает только один раз из пяти… Но про себя все равно в это не веришь, потому что в опыте-то был только удачный случай. Знаете, думаешь: «Может быть, была какая-то причина, благодаря которой я забеременела в первый раз. Может быть, у меня в таких условиях на самом деле все в порядке с фертильностью». Тогда мы использовали пергонал, но  в  этот раз перешли на  метродин [ФСГ-содержащий препарат, схожий с  пергоналом и  производящийся той же компанией, но  не  содержащий лютеинизирующего гормона], и главная медсестра говорит, что, по ее мнению, у метродина более высокие показатели эффективности. В этот раз я чувствовала себя действительно хорошо. Доктор С. знал, как отреагирует мое тело, и, хотя яйцеклеток было меньше, чем в прошлый раз, у меня просто было хорошее предчувствие по поводу этого. Может, их и было меньше, но они были лучше. В конце концов, все, что нужно, — это один хороший эмбрион… Я, возможно, не говорила бы так, если бы это уже не сработало! Здесь хорошо заботятся. Не  думаю, что дело в  чем-то  одном, но на каждом этапе лечения здесь относятся с таким вниманием по сравнению с [другим центром]… Я не могу выделить какую-то одну вещь, все в совокупности сошлось. Х а р и с  Т о м п с о н

219

Теперь, когда все получилось, я не хочу об этом думать… Все это кажется неважным теперь, когда есть беременность. Теперь это наш ребенок, и  мы просто надеемся, что беременность пройдет хорошо.

Комментарий: неудачный цикл лечения с помощью ЭКО, пациентка еще лечится и пока не беременна Когда пациентки еще проходят активную фазу лечения, но пока не забеременели, в своих комментариях о предшествующем, неудачном, цикле они склонны выделять определенную фазу лечения как, вероятно, провальный момент всего процесса. Например, в приведенных выше свидетельствах в качестве возможных причин неудачи упоминаются прогестерон, лекарственные препараты, яйцеклетки, рубцовая ткань и  подвижность сперматозоидов. Кроме того, оплодотворение яйцеклетки представляется как череда препятствий, которые нужно преодолеть. Когда в таком свидетельстве выделяется какая-то часть тела или фаза лечения, она не специфична для конкретной пары пациентов. Поскольку оплодотворение in vitro должно привести к беременности, у каждой пары, проходящей ЭКО, должно быть достаточно зрелых яйцеклеток для оплодотворения и имплантирования, должны быть достаточно подвижные для оплодотворения яйцеклеток сперматозоиды и должно быть мало внутриматочной рубцовой ткани — для возможности удачной имплантации. Далее, выделяемый провальный момент тесно связан с диагнозом данной пары: подвижность сперматозоидов как мужской фактор, рубцовая ткань как трубный фактор, количество и  качество яйцеклеток пациентки, проходящей ЭКО, и т. д. Однако о связанном с диагнозом моменте, который используется, чтобы понять причину неудачи цикла лечения, говорится с сильной личной окраской. Предполагается, что именно по этой причине данная пара не добилась беременности при предыдущем протоколе лечения. Когда эти пациенты упоминают атмосферу, субъектность или что-то личное, то ничто из этого не обозначается ими как причина провала процедуры. Расходы упоминаются регулярно и работают как интегральный элемент диагностического обоснования. Покрытие страховкой каждой процедуры выступает в роли постоянно сужающейся функции для множества возможных вариантов лечения. На врачей же ссылаются просто как на носителей власти. Часть тела или фаза лечения выделяются как недостающее звено в процессе зачатия, его преодоление репрезентирует беремен220

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ность и, следовательно, саму женщину как способную к деторождению. Этот синекдохический аспект диагноза — события, посредством которых части женского тела начинают замещать саму женщину,  — делает такие объяснения характерно механистическими28. Процедура имеет дело не  с  фаллопиевыми трубами, а с самой женщиной, пациентки и пациенты нигде не совершают такой редукционистский жест и не говорят о себе как о фаллопиевых трубах или о чем бы то ни было фигурирующем в диагнозе. Они — индивиды с конкретным диагнозом, который может соответствовать определенному медицинскому лечению. Данное место обещает не обойти или исправить фаллопиевы трубы, а помочь женщине забеременеть, подобно тому как я заклеиваю проколотую шину, чтобы ездить на велосипеде, а не ради того, чтобы у меня была непроколотая шина29. Пациентка относится к себе как к объекту изучения и вмешательства, к врачу — как к инструменту и носителю эпистемического стандарта, а к инструментам и материальному сеттингу — как к подходящей технологии для воздействия на ее тело. Эта нередуктивная, но синекдохически операционализированная онтология (направленное на конкретную цель медицинское вмешатель 28. The Shorter Oxford English Dictionary определяет синекдохизм в его этнологической версии как «верование или практику, в которой часть объекта или личности считается равносильной целому, так что любое воздействие на эту часть рассматривается как воздействие на целое, а любое действие с помощью части — как действие целого». 29. В центре некоторых из разногласий по поводу показателей успешности репродуктивных технологий находится возможное несовпадение между лечением отдельных частей тела и лечением бесплодия. Некоторые клиники считают успехом не рождение ребенка, а восстановление функционирования отдельных частей тела или этапов зачатия. См., напр.: Marcus-Steiff J. Les taux de ‘succès’ de FIV — Fausses transparences et vrais mensonges // La Recherche. 1991. Vol. 21. P. 1300–1312. Здесь описано тщательное изучение расхождения между, с одной стороны, показателями успешности, которые заявляют клиники (где учитываются внематочные беременности и выкидыши, и потому совокупный показатель выглядит более выигрышно: чем выше процент зачатия, тем больше пациентов и других источников дохода привлечет клиника), а с другой — показателями успешности, важными для пациентов, в частности процентом успешных родов. Тем не менее многие пациенты говорят об ощущении успешности после достижения любого «результата» — даже в таких случаях, как внематочная беременность, когда жизнь пациентки может подвергнуться опасности и когда ей почти наверняка придется перенести дополнительную операцию по извлечению плода. В таких случаях я часто слышала следующий комментарий или его эквивалент: «Теперь я хотя бы знаю, что могу забеременеть».

Х а р и с  Т о м п с о н

221

ство выполняет работу для пациентки в целом) не ставилась под вопрос пациентками, с которыми я говорила, коль скоро каждая пациентка по своей воле находилась в активной фазе лечения.

Комментарий: неудачный предшествующий цикл лечения, пациентка впоследствии забеременела в результате ЭКО Пациентки после успешного цикла лечения более склонны утверждать, что предыдущие циклы были неудачными из-за того, что женщинам не хватало активности, что недостаточно внимания уделялось ситуации конкретной женщины или что они просто не имели возможности со знанием дела судить о своем лечении: «они что-то со мной делали, а мое тело не участвовало», «дал моему телу возможность больше справляться самому», «гормоны мне не  подходили», «Ты просто еще одна женщина на  операционном столе — принимаешь лекарства, которые принимают все остальные, проходишь все эти обследования». Эти факторы особенно сильно маркированы, когда неуспешное лечение проводилось в клинике, от которой впоследствии отказались: «как на  конвейере», «Вы никогда не  знаете, какой врач попадется на этот раз…», «Вряд ли она забеременеет, если с ней так обращаются…» Пациентки, которым удается забеременеть в текущей клинике, склонны понимать все свои циклы в ней как подготовительные фазы успешного лечения и, таким образом, намного менее критичны по отношению к ним. Комментарии по поводу неудавшихся процедур в предыдущих клиниках обычно являются личными, критическими и обличающими30 — частично из-за лояльности к той клинике, где пациентка лечится в настоящий момент, и из-за потребности найти веские причины для смены объекта лояльности. 30. В своей важной книге (Infertility: Women Speak Out about Their Experiences of Reproductive Technologies) Ренате Кляйн работает со свидетельствами нескольких «выживших» после лечения бесплодия, у кого лечение не сработало. Их истории о тяготах лечения и объективации в руках медицинского персонала трогательны, убедительны и зачастую ужасающи. В своей работе я сосредоточилась на пациентках, которые все еще лечатся. Критическая позиция, выявленная в книге Кляйн, — это более сильная версия той позиции, которой придерживаются в моих данных женщины, которые забеременели и рассказали о предыдущих неудачных попытках или имели опыт неудавшейся процедуры в предыдущей клинике.

222

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Неудавшиеся циклы лечения, когда они не подверстываются под последующий успешный цикл, провоцируют пациентку на ответы, в которых ее объективация предстает бесчеловечной или противоречащей целям лечения. Это имеет смысл, если считать, что провалилось синекдохическое отношение, которое работает только при условии, что исправление недостающего звена действительно восстанавливает функционирование целого (обойденные фаллопиевы трубы должны отсылать назад к уже беременной или потенциально беременной женщине). Однако если, к  примеру, фаллопиевы трубы обойдены благодаря оплодотворению in vitro, но  пациентка не  беременеет, то  лечение отчуждает ее от собственного тела. Она оказывается ни с чем в фазе, в которую она прошла множество процедур, но так ничего и не добилась. Потеря субъектности и агентности происходит после того, как процедура не удалась или причинила вред, в результате чего функционирующее синекдохическое отношение заменяется онтологией, в которой есть раскол между пациентом в качестве субъекта и  пациентом в  качестве объекта. Объективация в  этих обстоятельствах действительно оказывает редуцирующее воздействие. Бесчувственные врачи, отпускающие шутки про яйцеклетки пациенток (или, по словам некоторых пациенток, делающие намеки сексуального характера), не дают пациентке участвовать в ее собственной объективации. Вы вынуждены быть «лучшей пациенткой», но если это предполагает разговор, в котором врач или кто-то  еще злоупотребляет объективацией или своей властью, то лишение достоинства и автономии выходит за пределы ситуации лечения31. Словно бы врач неверно ведет себя, неправильно понимает природу объективаций, предполагаемых лечением пациентки, и злоупотребляет ею. Такое поведение в высшей степени осуждается другими врачами и  сотрудниками, равно как и пациентками.

Комментарий: успешный цикл лечения с помощью ЭКО Объяснения успешных циклов менее каузальны (комментарий пациентки касательно метродина каузален, но не специфичен для 31. См. обсуждение «хорошей пациентки», которая прибегает к послушанию как стратегии, направленной, помимо прочего, на уменьшение стигматизации себя и своей семьи вследствие заболевания: Lorber J. Good Patients, Bad Patients // Journal of Health and Social Behavior. 1975. Vol. 16. P. 213–225.

Х а р и с  Т о м п с о н

223

ее диагноза), менее натуралистичны («Думаю, мне просто повезло…») и менее синекдохичны («Не думаю, что дело в чем-то одном, но на каждом этапе лечения здесь относятся с таким вниманием…»). По сравнению с пациентками, проходящими активную фазу лечения, но  еще не  забеременевшими, беременные пациентки, описывающие успешные или неуспешные циклы лечения, склонны давать личные комментарии другого типа — обычно крайне характерные для них самих, а  не  для их  диагнозов: что-то аморфное задает разницу между протоколом, по которому беременеет конкретная женщина, и стандартным протоколом для других пациенток с таким же диагнозом32. Технические вмешательства, преобладающие в первой группе высказываний («хомячковый» пенетрационный тест, точное количество яйцеклеток, качество эмбрионов, рубцовая ткань, микроманипуляции и операционные), выпадают, становясь предопределенными, невидимыми или не имеющими особого значения: «никакой разницы не было», «у меня просто было хорошее предчувствие по поводу этого», «…я не хочу об этом думать… Все это кажется неважным». В  рассказах об  успешных циклах лечения сработало синекдохическое отношение. Объективации принесли желаемую трансформацию самой женщины, а причиной этого успеха было скоординированное функционирование всей цепочки референций: желание забеременеть, излеченные части тела и теперь уже беременная женщина. Ответы, соответственно, ориентированы на достигнутую беременность и на факторы, влиявшие на процедуру в целом.

Активное участие пациенток в собственной объективации В  клиниках лечения бесплодия пациенты добровольно принимают роль объекта медицинского взгляда и фактически активно в этом участвуют. Как рассказала одна медсестра, почти все па 32. Яркий пример — слова пациентки (не проходящей ЭКО), которой сделали искусственную инсеминацию спермой ее мужа с использованием кломида и пергонала. Она сказала, что фертильна исключительно по выходным и что протокол лечения сработал только после того, как она убедила лечивших ее медиков в том, что они должны провести инсеминацию в выходной день. Она обосновала это регулярностью своего цикла, овуляцией раз в четыре недели и всегда в выходной день и плотной шейкой матки, которая мешала проникновению катетера для инсеминации во все дни, кроме дня овуляции.

224

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

циентки флиртуют с врачами (как с мужчинами, так и с женщинами, хотя с женщинами, как ей казалось, в меньшей степени). По  ее словам, многие пациентки хотят, чтобы их  считали привлекательными и  рассматривали их  тела как женственные, несмотря на бесплодие, а также стараются выполнять все требования врачей и хотят быть для них особенными, чтобы стать хорошими кандидатками для процедуры. Медсестра намекала, что обстоятельства отношений врача и пациентки изначально включают соблазнение, сочетают элементы близости и власти и принимаются активно подчиняющейся им пациенткой. Ни одна пациентка в беседе со мной не описывала себя подобным образом, но некоторые упоминали, как здорово они ладят со своим доктором. Женщина, чьи слова я привела выше, говорила: «С врачом надо быть приятельницей, лучшей пациенткой», когда комментировала то, что другая пациентка снесла грубую и неуместную шутку от доктора33. Когда процедура наносила пациентке тяжелый вред без всякого результата, а результат статистически был весьма маловероятен, я часто задавалась вопросом, как пациентке удавалось сохранять самоконтроль, спокойствие и  внешнюю покорность. В то же время, когда был шанс на успех, я ожидала от пациентки, что она будет проявлять активный интерес к представлению себя в качестве объекта исследования. Здесь полезна параллель с социологическим феноменом намеренной зависимости — подчинения воли структурной власти другого человека или организации для достижения некоторой насущной цели34. Однако 33. Исследования уровня удовлетворенности пациенток лечением бесплодия показывают высокий уровень одобрения действий врачей и притом критическое отношение к аспектам лечения, которые можно было бы счесть связанными с врачами (Souter V. et al. Patient Satisfaction with the Management of Infertility // Human Reproduction. 1998. Vol. 13. P. 1831–1836). 34. См.: Goffman E. Asylums: Essays on the Social Situation of Mental Patients and Other Inmates. Harmondsworth: Pelican, 1986. Здесь обсуждаются преимущества, которые обитатели «тотальных институтов» могут получать за счет вежливости, несмотря на свое подчиненное положение. Хотя клиника по лечению бесплодия сильно отличается от тотального института, поразительны параллели между тем, что значит быть хорошим обитателем тотального института, и тем, что значит быть хорошим пациентом, а именно управление собой ради привилегий соответствующего места. Но если Ирвинг Гофман использует социологическую идиому для выявления связного социального мира независимо от  технонаучного мира — даже когда он говорит о медицине, — то я в своем подходе акцентирую внимание на том, что именно техническая практика позволяет создавать и поддерживать эту связность. Мне удается избежать эпи-

Х а р и с  Т о м п с о н

225

власть — это не  что-то, просто пребывающее во  враче или институте, как предполагает это понятие. Врач — это звено в цепи, опосредующее доступ к техникам. Пациентки не столько позволяют относиться к себе как объектам, чтобы подчиняться врачу, сколько подчиняются врачу, чтобы позволить относиться к себе как к объектам. Далее я кратко опишу некоторые из наиболее рутинных элементов процедур ВРТ: гинекологическое обследование, ультразвук, диагностическую хирургию и манипуляцию гаметами и эмбрионами в  лаборатории. Цель этих зарисовок — показать, что удается выявить благодаря различному оборудованию и процедурам. У каждой процедуры есть собственный физический сеттинг и различные методы объективации (частей тела) пациентки. Каждый из этих примеров поможет мне сфокусироваться на одном из аспектов онтологической хореографии.

Гинекологическое обследование К тому времени, когда пациентка входит в смотровую для гинекологического осмотра, она уже прошла все необходимые общие и специальные обследования (также подготовлены кабинет, инструменты и персонал клиники). Особое значение имеет так называемая антиципаторная соционатурализация. Большинство пациенток с бесплодием тратят не меньше года на попытки забеременеть, прежде чем записываются на прием к специалисту. За это время их представление о своей фертильности сильно меняется. Несколько женщин сообщили мне, что всегда знали, что могут оказаться неспособными забеременеть, даже когда захотят этого, и что до того их основная тревога в связи с фертильностью состояла в том, чтобы не забеременеть. Одна из  характерных черт процесса антиципаторной соционатурализации, через который проходят пациентки до госпитализации в  клинику, заключается в  том, чтобы знать фазы менструального цикла и  знать, что может помешать забеременеть. Эта осведомленность, как правило, предполагает все или некоторые из этих пунктов: общение с другими людьми, пытающимися зачать ребенка; покупка или одалживание книг с практическифеноменального характера действий и смыслов пациентов, характерного для подхода Гофмана и других социологов-конструктивистов, за счет того, что я ввожу в интересы пациентов и врачей аспекты технонаучного мира.

226

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ми советами, связанными с бесплодием; тщательное наблюдение за своим телом и отслеживание признаков овуляции и менструации; расчет времени секса; знакомство со статистическими аргументами касательно вероятности зачатия на данном цикле; проверка овуляции с  помощью тестов домашней диагностики или с  помощью измерения температуры каждое утро; приемы у  терапевта; анализ спермы своего партнера на количество сперматозоидов; принятие решения по поводу разных групп поддержки (кому рассказать о бесплодии, как и где искать помощь); посещение дней открытых дверей в клиниках лечения бесплодия; формулирование гипотез о причинах неудач в своем случае с опорой на  свою историю болезни и  подозрения. Эта антиципаторная соционатурализация означает, что, когда пациентки приходят в клинику, внутренняя жизнь их тел уже в значительной степени распакована (un-black-boxed). Если до этого они пытались забеременеть или избегнуть зачатия и имели туманные представления о яйцеклетках, гормонах, фаллопиевых трубах, температурах, количестве сперматозоидов, цервикальной слизи, эндометриозе и лютеиновых фазах, то теперь они размечают свои тела именно в этих терминах. Госпитализация позволяет получить новый доступ к этим процессам и частям собственного тела. Клиника делает части тела видимыми и доступными для манипуляций и подвергает их всевозможным обследованиям, чтобы в итоге они привели к фактам, на которых можно построить диагноз и лечение. Гинекологическое обследование проходит в смотровом кабинете. Пациентка лежит на диагностическом столе, ее ноги размещены на подставках для ног. По мере необходимости медсестра подает врачу очищающие тампоны, гинекологическое зеркало и другие инструменты. Врач располагается на подвижном табурете перед изножьем стола, его или ее взгляд, жесты и гинекологическое зеркало очерчивают физическую зону лечения и обследования. Характер разговора между пациенткой и врачом изменяется так, что в центре внимания оказываются внутренние репродуктивные органы. Это изменение регулируется хореографией согласованного расположения пациентки, врача и  медсестры, а  также процедурой мазка, пальпированием и введением гинекологического зеркала. Эти будничные действия делают тело и инструменты совместимыми и лежат в основе объективации. Когда зеркало введено, одна рука в перчатке исследует вагину и шейку матки, в то время как другая пальпирует тазовую область, начиная с верхнего отдела живота. Врач способен установить примерную анатомическую нормальность тела женщины. Он распоХ а р и с  Т о м п с о н

227

знает фиброиды (утолщения) на  стенке матки, кисты — на  овулирующих яичниках. Реакции пациентки или сообщения о боли включаются в обследование. Дополнительно врач может пальпировать груди и проверить тело на наличие «необычного» количества терминальных волос35. Соответствующее топографическое знание воплощено в опытных жестах врача, а также в соотнесении инструментов и свидетельств пациентки о себе. Все вместе эти элементы превращают видимое или пальпируемое в то, что является случаем того или иного возможного диагноза. Пациентка обычно вызывается в качестве свидетеля-эксперта в процессе достижения совместимости между телом и инструментами. Она дает доступ к двум типам информации, которых иначе не было бы в этом кабинете: о боли и о ее репродуктивной истории. Эти два классических источника скептицизма — субъективные ощущения и прошлое — полностью встроены в процедуры смотрового кабинета и таким образом через свидетельства пациентки о себе становятся частью онтологии этого места. Ее реакции и ответы на вопросы во время процедуры калибруют эту, иначе недоступную, информацию по остальной активности в комнате. В повседневной метафизике личности, которая зависит от своего тела, но  при этом принципиально отличается от  него, женщина предстает дуалистичной: она желает забеременеть и в то же время обладает телом, которое отказывается сотрудничать. Эта закулисная онтология тела больше не  может примирять долгосрочный нарратив о  себе с  физическим телом36. Но  как только женщина попадает в клинику, онтология меняется. Гинекологическое обследование выявляет (выводит) и классифицирует неко 35. Гирсутизм связан с избытком мужских гормонов и потому бесплодием. 36. Другой класс возможностей, потенциально доступных парам с бесплодием в культуре с дуалистической в целом метафизикой — изменение нарратива о себе в том, что касается желания завести детей. Это может быть сделано путем обращения к коллективному (например, как общество относится к бездетным женщинам) или к индивидуальному (например, другие способы, которыми женщина может выразить свою творческую способность). Идея о том, что следует избегать использования ВРТ, частично обосновывается тем, что эти технологии гораздо более радикальны и инвазивны, чем изменение нарратива о себе. Технологии действительно более впечатляющи из-за того, как они смешивают экономику, телесность, социальные институты и души, а также из-за показателей и разнородности сущностей, которые надо привести к одному знаменателю. Но каждый этап ВРТ рутинен. Попытки изменить нарративы о себе без привлечения технологий тоже драматичны — в смысле власти, которая требуется, чтобы изменить личные и социальные нарративы без ВРТ.

228

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

торые из компонентов ящика Пандоры, которым теперь является тело пациентки37. Например, холодное и металлическое гинекологическое зеркало — это пассивный и слепой (и часто вызывающий отвращение) рутинный артефакт. Но, будучи инкорпорированным в данную процедуру, оно становится частью маршрута (trail), на протяжении которого матка, яичники, вагина и шейка матки подключаются к возможному лечению. Части тела не более реальны, чем были, и они не становятся внезапно значимыми, потому что открылся «черный ящик» тела, хотя в обеих этих формулировках есть нечто верное. Части тела становятся более реальными только в том смысле, что им дали возможность продемонстрировать свои качества сами по себе. И они более значимы только в  том смысле, что представляются в  качестве функциональных сцен, к которым может быть применено лечение. Диагностический и лечебный сеттинг выводит части тела в новую метафизическую зону, состоящую из многих доступных наблюдению функциональных сцен, на которых может сфокусироваться лечение. Во время гинекологического обследования эти части тела появляются на месте действия будущих шансов пациентки забеременеть, соединяясь с новыми и различными вещами.

Ультразвук В любом цикле лечения пациентки обычно проходят несколько процедур вагинального ультразвукового обследования. С их помощью следят за желаемым ростом фолликулов яичников и потенциальными проблемами, такими как приближающаяся спонтанная овуляция, гиперстимуляция, кисты, внематочная и  внутриматочная беременности. Эндометрий, или слизистая оболочка матки, также тщательно измеряется для оценки готовности к имплантации. С середины 1980-х годов в клиниках ВРТ, как правило, вместо абдоминального (брюшного) ультразвукового исследования делается вагинальное. Специалист УЗИ укладывает датчик ультразвука в стерильный презерватив, наносит на презерватив гель и вставляет датчик в вагину пациентки. Вращая датчик в разных направлениях, он выводит на экран сначала один, затем другой яичник. Фолликулы, таким образом, можно измерить и сравнить. Если, к примеру, женщина проходит цикл ЭКО, специалист будет искать несколько одновременно развивающихся фоллику 37. См.: Latour B. Pandora’s Hope: Essays on the Reality of Science Studies. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999. P. 24–79.

Х а р и с  Т о м п с о н

229

лов примерно одинакового размера. Каждый фолликул измеряется; часто делаются снимки экрана, содержащие и изображения, и сопутствующие измерения фолликула. Когда врач сам не смотрит результаты ультразвука или не делает его, в своем решении по поводу продолжения лечения он опирается на составленный специалистом по УЗИ вручную список количеств созревающих фолликулов и их размеров, фотографии и измерения эндометриальной слизистой. Опираясь на эту информацию, врач также может принять решение о  продолжении приема препарата, изменении дозы и о том, какой и когда должна быть следующая фаза лечения. Как и  в  случае гинекологического обследования, ультразвук выявляет новые сущности в лечебной зоне, состоящей из маршрутов инструментов, специалистов и  объективированного пациента38. Это явление актантов на экране — в списке врача УЗИ и на снимках — есть то, как сеттинг создает места, на которых сосредоточиваются лечебные меры. Один из маршрутов идет от датчика УЗИ в вагине к появлению яичников как изображений на мониторе и на снимках, к появлению фолликулов как цифр в списке, к  классификации яичников и  фолликулов в  личном деле пациентки, в комнату врача, где начинается новая фаза лечения. Поскольку эти маршруты актантов-в-сеттинге возвращаются к пациентке, поддерживается синекдохическое отношение между самой пациенткой и частями ее тела. Это материальное поддержание синекдохи гарантирует, что объективация пациентки, состоящая в выявлении и разметке частей ее тела, не противостоит ее субъектности.

Диагностическая хирургия Диагностическая хирургия часто оправдывается в  глазах пациента тем, что позволяет врачу все «рассмотреть как следует»39. 38. О  рентгеновских лучах см.: Cartwright L. Women, X-rays, and the Public Culture of Prophylactic Imaging // Camera Obscura. 1992. № 29. P. 19–56. О роли эхограмм в современном ведении беременности на Западе см.: Rapp R. Real Time Fetus: The Role of the Sonogram in the Age of Monitored Reproduction // Cyborgs and Citadels / G. Downey et al. (eds). Seattle: University of Washington Press, 1995. P. 31–48; Mitchell L. Baby’s First Picture: Ultrasound and the Politics of Fetal Subjects. Toronto: University of Toronto Press, 2001. 39. Поскольку обычно в Америке лапароскопия, по крайней мере частично, покрывается страховкой, а ЭКО и многие другие виды терапии — нет, такая операция здесь более рутинна, чем, например, в Великобритании.

230

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Бóльшая часть хирургических вмешательств при лечении бесплодия производится с помощью лапароскопа или гистероскопа, которые позволяют хирургу визуализировать брюшную полость и полость матки соответственно. Лапароскоп вводится через разрез (0,5‒1,0 см) в области пупка, затем к нему подключается видеосистема. Изображение всего, что находится в зоне видимости лапароскопа, транслируется на два монитора по разные стороны от тела пациентки, чтобы хирург и ассистент могли манипулировать инструментами не оборачиваясь. Хирург общается со всеми в операционной через изображения на экране, указывая на проблему. После завершения публичного осмотра тазовой области, если все выглядит нормально, хирург извлекает лапароскоп и накладывает швы. Если же обнаруживается что-то ненормальное и  нуждающееся в  лечении, делаются два или более небольших разреза, через которые по мере необходимости вводятся инструменты для рассечения, каутеризации или захвата. Этими инструментами манипулируют хирург и одна из операционных медсестер или ассистент хирурга. Органы становятся объектом исправления и  лечения, обладающим всеми качествами классического образца для исследования. Матка, яичники и фаллопиевы трубы демонстрируются на мониторе и при этом изъяты из контекста всего остального тела и личности в целом40. Анестезиолог и его инструменты играют решающую роль в этой форме объективации, поскольку дерПо мере улучшения страхового покрытия рутинные хирургические вмешательства становятся менее частыми, в частности, из-за того, что показатели беременности после трубной хирургии низки, а стоимость ее, как правило, выше, чем стоимость цикла ЭКО (см. таблицы 1.1, 2.1 и 2.2 в: Thompson Ch. Op. cit.). 40. Розалинд Печески отмечала, что этот стандартный научный способ репрезентации объектов исследования может быть опасен в контексте репродуктивной политики (Petchesky R. P. Foetal Images: The Power of Visual Culture in the Politics of Reproduction // Reproductive Technologies: Gender, Motherhood, and Medicine / M. Stanworth (ed.). Cambridge: Polity Press, 1987. P. 57–80). Эмбрионы можно визуализировать in vivo с помощью ультразвука или других способов наблюдения — как бы в «блестящей изоляции», которая является важным аргументом для пролайферов [сторонников движения за запрет абортов (Pro-life). — Прим. ред.]. Эта связь показана в анализе пролайферского фильма «Безмолвный крик» (Hartouni V. Cultural Conceptions: On Reproductive Technologies and the Remaking of Life. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1997). См. также: Casper M. The Making of the Unborn Patient: A Social Anatomy of Fetal Surgery. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1998; Mitchell L. Op. cit.

Х а р и с  Т о м п с о н

231

жат пациентку без сознания. Хирургу обычно не нужно беспокоиться, под наркозом ли пациентка, чувствует ли она боль, правильно ли матка, трубы и яичники «отделены» от остального тела, чтобы лечить их так, как если бы они были сами по себе41. Например, левые и правые фаллопиевы трубы описывались как «нормальные» при условии, что «контрастное вещество легко по ним распространялось». Другие были «закупорены», или же их «фимбрии были повреждены или спаяны». Некоторые были «недоразвиты и  заблокированы», имели «пятна эндометриоза» или «были склеены». Они могли быть «нови-катетеризированы», или одна из них могла «отсутствовать». Иногда в трубах оказывались такие вещи, как «эктопический эмбрион», «место восстановления проходимости маточных труб после их перевязки» или «полипы в месте соединения матки и трубы». Спайки в них могли быть «пленочными» или «васкуляризированными», их  можно было растворить или оставить нетронутыми. Яичники — левый и правый: они могли отсутствовать, быть заблокированы спайками или поражены эндометриозом. Яичники часто имели кисты, которые могли быть или «кистами желтого тела», или «геморрагическими кистами». Сама пациентка могла «быть здесь просто для осмотра», могла быть «рыжей» и потому подвергаться риску кровотечения, могла быть «женой коллеги» или «той плакавшей вчера в офисе женщиной», могла хотеть «убрать фиброиды, только при условии, что это будет сделано лапароскопически», могла быть «трудной», могла хотеть «уехать домой в тот же день» или иметь «плохое здоровье». Хирургическое лечение бесплодия также требует больничных администраторов, трех операционных медсестер, одного или двух хирургов, анестезиолога, эмбриолога, медсестры, специализирующейся на ЭКО, специалиста по УЗИ для операций по извлечению яйцеклеток. Иногда в операционной могли находиться представитель компании, производящей медицинские инструменты, студент с медицинского или технического факультета или исследователь (то  есть я). Еще в  комнате были анестезиологические приборы, подносы с инструментами, камеры, мониторы, 41. Искусность и технический аспект обсуждаются — хороша ли резкость изображения, какого оно должно быть размера и  как быстро должно переводиться в снимки, — но эти параметры маркируют умения привлеченных технических специалистов и не касаются метафизики, которая обусловливается этими практиками репрезентации, принимаемыми как данность.

232

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

средства для остановки кровотечения, для очистки и подсчетов, а также много бумаги. Все эти рутинные сущности и жесты нужны, чтобы произвести сингулярность частей тела и выявить механические свойства в частях тела, чтобы исследовать и зарегистрировать их.

Гаметы и эмбрионы в лаборатории Эмбриологическая лаборатория — это место, где вся сперма обрабатывается и  очищается перед оплодотворением. (У  некоторых клиник даже достаточно места для отдельных лабораторий, специализирующихся на гаметах, эмбрионах, яйцеклетках, сперме.) В  холодильниках хранятся эмбрионы, сперма пациентов и сперма доноров, а яйцеклетки доставляются сюда из операционных для оплодотворения. Регулярные действия — создание среды для новой культуры, контроль качества среды с помощью мышиных эмбрионов, наполнение канистр с жидким азотом для холодильников, заказ и получение нового оборудования и расходных материалов — обеспечивают самовоспроизводство лаборатории. Эмбриологическая лаборатория поддерживает онтологии соединенности пациентов и частей их тела в период, когда они разъединены. Эта пространственная отделенность пациентов от их гамет и эмбрионов создает возможность событий, которые без этого не могли бы состояться, но также повышает объем работы, необходимой для разметки и поддержания потенциальной траектории беременности. Гаметы становятся временно независимыми генетическими эмиссарами, вербующими целое пространство (лабораторию), которое позволяет человеческим эмбрионам существовать за пределами тел пациенток. Эта независимость позволяет обходить такие функциональные моменты, как закупорка семявыводящих протоков или фаллопиевых труб, и делает возможными манипуляции с яйцеклетками и спермой. Она также позволяет получать яйцеклетки и сперму от доноров и вводит их в лаборатории в процесс зачатия, который завершается имплантацией эмбриона в суррогатную мать. Это мощные инновации. Для лабораторий, как правило, характерна моральная экономия заботы, ориентированная на  поддержание двусмысленности, навязываемой гибридной онтологией: не только традиционные родители, но и техники, инструменты и медицинские специалисты — части маршрутов, которые ведут к учреждению в этом месте беременности. Например, работа над эмбрионами или поХ а р и с  Т о м п с о н

233

тенциальными эмбрионами ведется в полутьме при тщательном контроле уровня pH и концентрации углекислого газа. Техникилаборанты понимают, что забота, призванная защитить яйцеклетки и эмбрионы от потенциально опасного воздействия внешней среды, «имеет смысл», поскольку приближается к условиям in vivo. Эта забота осуществляется по отношению к каждому эмбриону или потенциальному эмбриону, так как они связаны с возможной беременностью. Так, в одной клинике детский инкубатор из отделения реанимации и интенсивной терапии новорожденных был приспособлен для работы с яйцеклетками и эмбрионами. Эти стандарты ухода контрастируют с центрифугированием, промывкой и заморозкой спермы и заморозкой избыточных эмбрионов, при которых жизненный потенциал эмбрионов или слабых яйцеклеток, не являющихся частями маршрутов беременности, приостанавливается или теряет значение. В  ходе оплодотворения и  развития эмбрионов в  лаборатории регистрируются все детали процесса. Эти записи используются для отделения хороших эмбрионов от плохих: одни должны быть перенесены в матку пациентки, другие нужно заморозить, а от третьих надо избавиться как от мусора. Эмбрионы, используемые в исследованиях, относятся к категории мусорных эмбрионов. Такая сегрегация эмбрионов позволяет управлять утилизацией или заморозкой некоторых из них. Эти критерии развития обосновывают выведение определенных эмбрионов из-под действия моральных и правовых стандартов, применяемых к эмбрионам как потенциальным источникам жизни в лаборатории. Гаметы и  эмбрионы включаются обратно в  маршруты, ведущие к женщине, и это структурирует лабораторное оборудование, процедуры и поведение лабораторных техников. Техники часто говорят о своей ответственности за жизненный потенциал яйцеклеток и эмбрионов и всегда осознают их ценность для  исходной пары пациентов. Лабораторию пронизывают обширные правовые и бюрократические стандарты. Они регистрируют каждый эмбрион и  предписывают воспроизводимые показатели успешности. Политические и правовые регистрации эмбрионов, когда те находятся вне тела, — мера их ненадежной соединенности с телами в этот период. Когда яйцеклетка не оплодотворяется или когда эмбрион не развивается нормально, они выводятся из маршрута, ведущего к матке, и онтологическая связь прерывается. Когда эмбрион покидает маршрут, его правовой, моральный, материнский и политический контроль ослабевает. 234

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Циклы объективации Каждый пациент оказывается объектом многих описаний во время курса лечения и при посещениях клиники. Его или ее субъектность множественным образом конфигурируется, поэтому его или ее агентность вырабатывается в разных местах из разных элементов. Когда пара ищет медицинское решение проблемы бесплодия, она реализует агентность, активно участвуя в целом ряде различных типов объективации. Я выделила несколько ее типов. Агентность пациента структурируется этими формами объективации. Я указываю на разные виды объективации пациентов и те типы работ, которые они осуществляют (места, в которых они применяются, когда бесплодие лечится медицинским путем), но не определяю эти понятия. Поскольку женщины являются основными пациентами и подвергаются гораздо большему количеству объективирующих процедур, я сфокусировалась именно на них. Превращение бесплодия в  медицинскую проблему посредством выявления или вывода частей тела в зону лечения — одна из  форм объективации в  этом месте. Тип разрушаемой объективацией агентности зависит от того, в какой степени пациентка является интегрированным телом или личностью, действующей на протяжении времени как единое целое. Такая объективация может происходить при распаковке (un-black-boxing) тела в антиципаторной соционатурализации пациентки, при разметке тела пациентки в гинекологическом обследовании, при визуализации частей тела на ультразвуке, при манипулировании ими и публичном освидетельствовании на диагностической операции. Много раз в течение всего цикла лечения женщина представляется как множество частей тела. Объективация самой пациентки — вторая и связанная с первой форма объективации в клинике. Тот тип агентности, которому угрожает такая объективация, состоит в идентичностях пациентки как социального актора. Например, рядовой прием, включающий в  себя гинекологическое обследование; женщина начинает в комнате ожидания, обладая обычной идентичностью, затем переходит туда, где положено раздеться и  облачиться в  больничную рубашку42, становится объектом исследования, который с помощью инструментов можно рассматривать под необычными углами, и заканчивает посещение как некто, кто одевается и вступает в непосредственное об 42. О значении облачения в институциональную одежду для «обезличивания» см.: Goffman E. Op. cit. P. 22.

Х а р и с  Т о м п с о н

235

щение. Многие из  социальных ролей женщины, пока ее обследуют, на время оказываются нерелевантными. Временная потеря женщиной социальной идентичности позволяет принести части ее тела «в жертву» вмешательству. Типизирующая бюрократизация пациентки — еще одна форма объективации в клинике. Агентность, ассоциированная с этой объективацией, задается тем, в  какой степени пациентка взаимодействует как уникальный индивид или как типичный пациент. Обычно, хотя и не всегда, в начале приема пациентка в высшей степени бюрократически типична, затем, когда ее обследуют, очень конкретна, а в конце обследования находится где-то между этими двумя состояниями. В  комнате ожидания она та, кто решил прийти на прием, а не пойти другими путями, которые наша культура предлагает женщинам с бесплодием, и она уже ассимилирована диагностической формой и нормальной рутиной клиники. Для больничного сеттинга на этом этапе релевантны только формальные свойства: пациентка должна прийти вовремя, войти, когда ее вызовут или придет ее очередь, и оставаться в рамках нормального для клиники поведения. Она объективируется в неспецифическом, бюрократическом смысле и является образцом типичного пациента. Это потенциально угрожает индивидуальности пациентки, но способствует ее продвижению внутри клиники. Другой характерной для этого места формой объективации является эпистемическое дисциплинирование пациентки. Сотрудники клиники тщательно следят за тем, что говорится и показывается пациентке, какое фоновое знание необходимо при подписании информированного согласия и когда она может получить доступ к  информации. Больничные этические комитеты и  доктора аккуратно информируют пациентку о рисках и преимуществах конкретного лечения, что необходимо как для безопасности женщины, так и для их собственной безопасности43. Эта ин 43. Роберт Пиппин пишет, что «один из способов уменьшить тревоги, вызываемые основанной на праве политической культурой, где человеческое достоинство и самоуважение неразрывно привязаны к способности самоопределения, состоит в том, чтобы просто более осознанно и гораздо более детально встроить такое этическое рассуждение в транзакции между пациентами и докторами. Таким образом сохраняется фундаментальный либеральный принцип volenti non fit injuria. Изъявившему согласие или, в данном случае, хорошо информированному потребителю медицинских услуг не может быть причинен никакой вред (Pippin R. Medical Practice and Social Authority // Journal of Medicine and Philosophy. 1996. Vol. 21. P. 357–373).

236

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

формационная этика особенно заметна в клиниках ВРТ, где все: зонтичная профессиональная организация, фармацевтические компании, группы поддержки пациентов, — производят бесплатные информационные буклеты о каждом аспекте лечения. Клиника насыщена информацией, и эпистемический капитал, приобретенный женщинами в ходе антиципаторной соционатурализации, меняется и расширяется в течение их пациентской карьеры. На рекламируемых публичных сессиях для потенциальных пациенток читаются лекции о распространенности и причинах бесплодия, а также о современных методах лечения, доступных в клинике. В  дополнение к  различным информационным буклетам в пространстве клиники можно найти информационные бюллетени, консультационную литературу и литературу групп поддержки, здесь также регулярно проводятся тематические встречи (например, о том, как делать подкожные гормональные инъекции). Единственными контекстами, в которых я слышала от пациенток о нехватке знания или понимания, были идиопатические диагнозы (когда неизвестна причина, по которой пациентка не беременеет), неожиданные нарушения установленного распорядка (например, изменение клиникой расписания по причинам, не связанным с лечебным процессом) или смятение, которое рассеивалось после прохождения процедуры (явление, знакомое каждой женщине). Эпистемическое дисциплинирование пациенток угрожает превратить их в жертв обмана, думающих и действующих в интересах поставщиков информации — могущественных профессиональных организаций, фармацевтических компаний и  сетей групп поддержки. Как и в других условиях производства рациональных, информированных граждан, дисциплина в форме образования, кроме прочего, способствует участию. Пациентки способны больше участвовать в заботе о самих себе, потому что их ввели в эпистемическую среду клиники. Производство информированных граждан создает и эпистемические стандарты. Пациентками усваиваются (или же ожидается, что они им известны) определенные факты о телах, о конкретных телах и о вариантах лечения. Это производство эпистемических стандартов в клинике нормализует диагнозы, помогает конституировать врачей как экспертов, а процедуры — как надежные и тем самым способствует перетеканию полномочий и ответственности. Все эти разные, но связанные друг с другом формы объективации ассоциируются с  определенным типом агентности. Когда они усиливают агентность, а  когда лишают ее пациентов? До тех пор, пока действия, о которых идет речь, обещают приХ а р и с  Т о м п с о н

237

вести к беременности, синекдоху между объективированной пациенткой и ее долговременной самостью учреждают и активно поддерживают. В этих случаях пациентка реализует агентность через активное участие в каждой из форм объективации. Однако если синекдохическое отношение проваливается и онтология выявленных маршрутов лечения не поддерживается достаточно долго, чтобы преодолеть бесплодие, то разные измерения объективации отпадают от соответствующих им видов агентности. В этих случаях объективация противостоит аспектам личностности, о которых тщательно заботятся и которые внимательно охраняют. Противостояние и напряжение между объективацией и агентностью отчуждает нас от технологии: операционализация в качестве медицинских объектов превращает пациенток в механистические дискретные части тела, объективация социальной ипостаси превращает их  в  объекты экспериментирования и манипуляции, бюрократизация сводит их к своим институциональным шестеренкам, а эпистемическое дисциплинирование вводит их в заблуждение. Неустранимая возможность такого отчуждения, вытекающая из синекдохического разрыва, частично объясняет обычное для нас двойственное отношение к выгодам технологии. Таким образом, проект репозиционирования медицинской этики начинается, как только мы прибываем в точку, в которой можем объяснить, почему личностность и технология иногда противостоят друг другу, а иногда, наоборот, оказываются партнерами. На этом уровне описательного разрешения мы можем видеть и обсуждать технологическое отчуждение, персонификацию технологии, технологизацию личностности. Вместо того чтобы считать создание рациональных информированных граждан главной задачей, медицинская этика могла бы исследовать условия поддержания синекдохи, коллективные возможности, создаваемые или закрываемые маршрутами деятельности, а также кто или что имеет возможность размечать эти маршруты.

Подстройка агентности и объективации Я утверждала, что в различных измерениях объективации можно выявить потенциальные преимущества для долговременной самости, даже когда понятие агентности обычно противопоставляется этому измерению. Я также отметила, что дегуманизирующие эффекты объективации — не  просто выражения обиды по  поводу неудавшихся процедур. Независимо от  того, 238

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

была обида или нет, эти эффекты обусловлены метафизическими разрывами между долговременной самостью и сущностями, которые задействованы в  объективации пациентки. Поскольку разрыв может не проявиться сразу или проявиться на одном из следующих этапов лечения, об одних и тех же процедурах искренне и честно могут делаться явно противоречащие друг другу высказывания. Один из эффектов темпорального удлинения метафизического разрыва состоит в том, что независимо от того, противостоят ли друг другу объективация и агентность или, наоборот, конституируют друг друга, эпизод лечения — и, следовательно, идентичность пациентки как субъекта — может задним числом пересматриваться. Это не значит, что в какой-то момент пациентка может думать, что она активно участвует в собственной объективации, а затем в свете новых сведений счесть, что подверглась отчуждению из-за своей объективации. (Впрочем, иногда так все же происходит.) Это также не значит, что в момент t был некий факт, а затем оценка t в момент t’ дает другие условия истинности для состояния дел в момент t. Первое из этих предположений соответствовало бы модели пересмотра, основанной на проявляемой пациенткой склонности ошибаться. Вторая версия пересмотра была бы формой эпистемического презентизма: оценка состояния дел в момент t всегда должна выводиться из момента t’, и характеристики момента t’ могут ретроспективно влиять на условия истинности положения дел в момент t44. Проблема этих моделей пересмотра состоит в том, что временной компонент циклов объективации в них, по сути, статичен, по 44. Презентизм здесь сам по себе не является проблемой. Если оставить в стороне неуместный виггизм, идеологию и телеологию, презентизм может быть изощренным подходом к нередуцируемой темпоральной ситуативности аналитика, анализа и функционирования темпорально расширенного нарратива в создании и поддержании наших коллективных и индивидуальных идентичностей. Проблема состоит в нарезке времени на дискретные отрезки, так что на время t смотрят из другой системы отсчета, времени t’. Это неизбежно ведет к разного рода философским аргументам против историзма и к использованию категорий акторов, которые основаны на несоизмеримости или недоступности времени t из времени t’. См., напр.: Kitcher P. The Advancement of Science: Science Without Legend, Objectivity Without Illusions. Oxford: Oxford University Press, 1993. P. 100–101, n. 13. Историки справедливо склонны реагировать на подобные аргументы с нетерпимостью, указывая на то, что они уже долгое время весьма успешно развивают знание о состояниях дел времени t, находясь во времени t’.

Х а р и с  Т о м п с о н

239

этому время оказывается последовательностью дискретных временных отрезков. При таком подходе аргументы в пользу ретроспективных присвоений агентности должны будут предполагать, что отдельный временной отрезок проницаем для элементов, выведенных из другого выделенного временного отрезка. Когда время рассматривается подобным образом, это, как известно, сложно оспорить, даже если речь идет о влиянии действий в настоящем на действия в будущем, хотя мы в значительной степени выстраиваем свои жизни на допущении, что настоящее так ориентировано на будущее. Вместо этого мы должны рассматривать себя как эпистемически находящихся в настоящем, но не изолированных в отрезке времени, то есть не запертых в эпистемической ловушке настоящего. Рассмотрение семантики времени как расширенной и динамичной (если только для ограничения темпоральной референции не используются риторические приемы) позволяет принять идею, что объективация и агентность по своей сути обладают ретроспективными и проспективными особенностями. Благодаря этому можно понять свидетельства пациенток и конструирование ими личного интереса. Как уже говорилось в разделе, посвященном нарративам ВРТ и анализу объяснений пациентками успеха или неудачи процедур, кажущееся противоречие в свидетельствах разрешается, поскольку субъект дискурса меняется в зависимости от стадии лечения и его успеха. Пациентки, находящиеся на лечении, руководствуются метафизикой выявленных маршрутов, в которых объективация и агентность со-конституируются. Когда пациентка рассказывает о  неудачном цикле лечения, который она не подверстывает под текущее лечение, она часто говорит о себе как о подвергшейся отчуждению или дегуманизации. В этом случае маршруты деятельности выключились, не  приведя к  исправлению долговременного субъекта и оставив дуалистическую метафизику, в которой объективация и агентность противостоят друг другу. В случае же высказываний об успешном цикле маршруты деятельности привели обратно к долговременному субъекту и трансформировали его — тогда гетерогенная или гибридная онтология зоны лечения становится нерелевантной.

Онтологическая хореография Выше утверждалось, что пациентка, страдающая от  бесплодия, объективирует его, проходя через ряд мест, обещающих ей же240

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

лаемые изменения в идентичности. Также было сказано, что делая себя совместимой с  инструментами, препаратами и  материальной средой, она предоставляла этим местам возможность трансформировать себя, однако эта трансформация не была неизбежной. Пациентка локально и временно превращена в ряд телесных функций и частей, работающих так, чтобы сформировать функциональную зону совместимости со  средствами медицинского вмешательства. Инструменты, препараты, врачи, гаметы и т. д. — все они берут на себя какой-то аспект пациентки, замещая ее в фазах, диагностируемых как неработающие. Эти процессы, делающие совместимыми женщин с бесплодием и процедуры лечения бесплодия, не гарантируют гладкое и успешное решение проблемы. Объективированное тело не должно терять своего метонимического отношения с личностью в целом, как не должны инструменты терять приобретенные свойства личностности ради исправления, обхода или замещения сцен в  женщине, становящейся беременной. Этот процесс создания функциональной зоны совместимости, поддерживающий референциальную силу между вещами разного типа, я называю онтологической хореографией. Хореография, объясненная в  этом тексте, является скоординированным действием многих онтологически разнородных вещей и людей на службе у долговременной самости. Лечение, в свою очередь, есть серия вмешательств, превращающих вопрос «Что неисправно?» в хорошо согласованный способ спрашивать «Почему вы не беременны?». Библиография Адорно Т., Хоркхаймер М. Диалектика просвещения. Философские фрагменты. СПб.: Медиум Ювента, 1997. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Избр. произв. М.: Прогресс, 1990. Гарфинкель Г. Концепции и экспериментальные исследования «доверия» как условия стабильных согласованных действий // Социологическое обозрение. 2009. Т. 8. № 1. С. 10–51. Куайн У. О. Слово и объект. М.: Логос; Праксис, 2000. Макинтайр А. После добродетели: Исследования теории морали. М.: Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2000. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Экономическо-философские рукописи 1844 года и другие ранние философские работы. М.: Академический проект, 2010. Фуко М. Рождение клиники. М.: Смысл, 1998. Фуко M. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. M.: Ad Marginem, 1999. Birke L., Himmelweit S., Vines G. Tomorrow’s Child: Reproductive Technologies in the 1990s. L.: Virago Press, 1990.

Х а р и с  Т о м п с о н

241

Braverman H. Labor and Monopoly Capitalism. N.Y.: Monthly Review, 1974. Cartwright L. Women, X-rays, and the Public Culture of Prophylactic Imaging // Camera Obscura. 1992. № 29. P. 19–56. Casper M. Reframing and Grounding ‘Non-human’ Agency: What Makes a Fetus an Agent? // American Behavioral Scientist. 1994. Vol. 37. № 6. P. 839–857. Casper M. The Making of the Unborn Patient: A Social Anatomy of Fetal Surgery. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1998. Charmaz K. Good Days, Bad Days: The Self in Chronic Illness and Time. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1991. Clarke A., Montini T. The Many Faces of RU 486: Tales of Situated Knowledges and Technological Contestations // Science, Technology and Human Values. 1993. Vol. 18. P. 42–78. Cockburn C., Furst-Dilic R. Bringing Technology Home: Gender and Technology in a Changing Europe. Milton Keynes, UK: Open University Press, 1994. Differences in Medicine: Unraveling Practices, Techniques and Bodies / M. Berg, A. Mol (eds). L.: Libbey, 1998. Digital Desires: Language, Identity and New Technologies / Cutting Edge Women’s Research Group (eds). L.: Taurus, 2000. Dodier N. L’Expertise médicale: Essai de sociologie sur l’exercise du jugement. P.: Métailié, 1993. Downey G. L. The Machine in Me: An Anthropologist Sits among Computer Engineers. N.Y.: Routledge, 1998. Ferguson R., Gever M., Minh-ha T., West C. Out There: Marginalization and Contemporary Cultures. Cambridge, MA: MIT Press, 1990. Foucault M. Subject of Power // Critical Inquiry. 1982. Vol. 8. P. 777–795. Franklin S. Deconstructing ‘Desperateness’: The Social Construction of Infertility in Popular Representations of New Reproductive Technologies // The New Reproductive Technologies / M. McNeil, I. Varcoe, S. Yearley (eds). L.: Macmillan, 1990. P. 200–229. Franklin S. Embodied Progress: A Cultural Account of Assisted Conception. L.: Routledge, 1997. Franklin S. Fetal Fascinations: New Medical Constructions of Fetal Personhood // Off-Centre: Feminism and Cultural Studies / S. Franklin, C. Lury, J. Stacey (eds). N.Y.: Harper Collins Academic, 1991. P. 190–206. Garson B. The Electronic Sweatshop. N.Y.: Simon and Schuster, 1988. Gergen K. The Saturated Self: Dilemmas of Identity in Contemporary Life. N.Y.: Basic Books, 1991. Goffman E. Asylums: Essays on the Social Situation of Mental Patients and Other Inmates. Harmondsworth: Pelican, 1986. Haraway D. Ecce Homo, Ain’t (Ar’n’t) I a Woman, and Inappropriate/d Others: The Human in a Post-Humanist Landscape // Feminists Theorize the Political / J. Butler, J. Scott (eds). N.Y.: Routledge, 1992. P. 86–100. Hartouni V. Cultural Conceptions: On Reproductive Technologies and the Remaking of Life. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1997. Infertility: Women Speak Out about Their Experiences of Reproductive Technologies / R. Klein (ed.). L.: Pandora Press, 1989. Jordan K., Lynch M. The Sociology of a Genetic Engineering Technique: Ritual and Rationality in the Performance of the “Plasmid Prep” // The Right Tools for the Job: At Work in Twentieth-Century Life Sciences / A. Clarke, J. Fujimura (eds). Princeton, NJ: Princeton University Press, 1992. P. 77–114.

242

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Kitcher P. The Advancement of Science: Science Without Legend, Objectivity Without Illusions. Oxford: Oxford University Press, 1993. Kondo D. Crafting Selves: Power, Gender and Discourses of Identity in a Japanese Workplace. Chicago: University of Chicago Press, 1990. Latour B. Pandora’s Hope: Essays on the Reality of Science Studies. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999. P. 24–79. Layne L. Motherhood Lost: A Feminist Account of Pregnancy Loss in America. N.Y.: Routledge, 2002. Lorber J. Good Patients, Bad Patients // Journal of Health and Social Behavior. 1975. Vol. 16. P. 213–225. Marcus-Steiff J. Les taux de ‘succès’ de FIV — Fausses transparences et vrais mensonges // La Recherche. 1991. Vol. 21. P. 1300–1312. Martin M. “Hello Central?” Gender, Technology and Culture in the Formation of Telephone Systems. Montreal: Queen’s University Press, 1991. Mitchell L. Baby’s First Picture: Ultrasound and the Politics of Fetal Subjects. Toronto: University of Toronto Press, 2001. Noble D. Forces of Production: A Social History of Industrial Automation. N.Y.: Knopf, 1984. Parfit D. Reasons and Persons. Oxford: Oxford University Press, 1984. Petchesky R. P. Foetal Images: The Power of Visual Culture in the Politics of Reproduction // Reproductive Technologies: Gender, Motherhood, and Medicine / M. Stanworth (ed.). Cambridge: Polity Press, 1987. P. 57–80. Pippin R. Medical Practice and Social Authority // Journal of Medicine and Philosophy. 1996. Vol. 21. P. 357–373. Prins B. The Ethics of Hybrid Subjects: Feminist Constructivism according to Donna Haraway // Science, Technology, and Human Values. 1995. Vol. 20. P. 352–367. Rapp R. Real Time Fetus: The Role of the Sonogram in the Age of Monitored Reproduction // Cyborgs and Citadels / G. Downey, J. Dumit, S. Traweek (eds). Seattle: University of Washington Press, 1995. P. 31–48. Shapin S. Essay Review: Personal Development and Intellectual Biography: The Case of Robert Boyle // British Journal for the History of Science. 1993. Vol. 26. P. 335–345. Singleton V., Michael M. Actor Networks and Ambivalence: General Practitioners in the U.K. Cervical Screening Programme // Social Studies of Science. 1993. Vol. 23. P. 227–264. Souter V., Penney G., Hopton J., Templeton A. Patient Satisfaction with the Management of Infertility // Human Reproduction. 1998. Vol. 13. P. 1831–1836. Squier S. M. Babies in Bottles: Twentieth-Century Visions of Reproductive Technology. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1994. Taylor Ch. Sources of the Self: The Making of the Modern Identity. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1989. Test-Tube Women: What Future for Motherhood? / R. Arditti, R. D. Klein, S. Minden (eds). L.: Pandora, 1989. The Category of the Person: Anthropology, Philosophy, History / M. Carrithers, S. Collins, S. Lukes (eds). Cambridge: Cambridge University Press, 1985. The Cybercultures Reader / D. Bell, B. Kennedy (eds). N.Y.: Routledge, 2000. Thompson Ch. Making Parents. The Ontological Choreography of Reproductive Technologies. Cambridge, MA; L.: The MIT Press, 2005.

Х а р и с  Т о м п с о н

243

Traweek Sh. An Introduction to Cultural, Gender, and Social Studies of Science and Technologies // Culture, Medicine, and Psychiatry. 1993. Vol. 17. P. 3–25. Van der Ploeg I. Prosthetic Bodies: Female Embodiment in Reproductive Technologies. Maastricht: Maastricht University Press, 1998. Wynne A. Accounting for Accounts of the Diagnosis of Multiple Sclerosis // Knowledge and Reflexivity: New Frontiers in the Sociology of Knowledge / S. Woolgar (ed.). L.: Sage, 1988. P. 101–122. Zuboff Sh. In the Age of the Smart Machine. N.Y.: Basic Books, 1988.

244

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

AGENCY THROUGH OBJECTIFICATION: SUBJECTIVITY AND TECHNOLOGY Charis Thompson. Chancellor’s Professor, Department of Gender and Women’s Studies, [email protected]. University of California at Berkeley, 608 Barrows Hall, 94720-1070 Berkeley, CA, USA. Keywords: ontological choreography; science and technology studies; reproductive technologies; ethnography; feminist studies of technologies; self. The article turns to the ethnography of infertility clinics to answer the question: To what extent and in what situations do the technologies that objectify the bodies of patients in these clinics in fact not reduce the agency and selfhood of the patients but, on the contrary, enable them to reveal their capacities? The author engages in an argument with the tradition in feminist studies of regarding those technologies as harmful and as an objectification of the patients and their bodies. On the basis of her fieldwork (participant observation of pelvic exams, ultrasound procedures, surgical operations, etc.), the author cogently shows that certain forms of objectification that are expressed in the patient’s submitting to technical procedures and to epistemological and bureaucratic discipline in fact enable activation of capacities of parts of the body and self that cannot be exhibited outside the clinic. However, these forms of objectification are applicable and relevant for women patients only to the extent that they are in line with an overall progression of the patients from infertility to restoration of fertility. Otherwise, they turn into mechanization and alienation of the patient’s body and self. The author’s conceptual and political aim in this article is to point out the possibility of preserving compatibility between the objectified body parts or selfhood of the patient, the tools and reproductive technologies, the bureaucratic and epistemological discipline inside the IVF clinics, and the “I” of the patient with which she will live before and after the infertility procedures regardless of the outcome. The process of arranging a functional zone where this compatibility is possible is what the author calls ontological choreography. DOI : 10.22394/0869-5377-2018-5-203-244

References Adorno T., Horkheimer M. Dialektika prosveshcheniia. Filosofskie fragmenty [Dialektik der Aufklärung. Philosophische Fragmente], Saint Petersburg, Medium Iuventa, 1997. Birke L., Himmelweit S., Vines G. Tomorrow’s Child: Reproductive Technologies in the 1990s, London, Virago Press, 1990. Braverman H. Labor and Monopoly Capitalism, New York, Monthly Review, 1974. Cartwright L. Women, X-rays, and the Public Culture of Prophylactic Imaging. Camera Obscura, 1992, no. 29, pp. 19–56. Casper M. Reframing and Grounding ‘Non-human’ Agency: What Makes a Fetus an Agent? American Behavioral Scientist, 1994, vol. 37, no. 6, pp. 839–857. Casper M. The Making of the Unborn Patient: A Social Anatomy of Fetal Surgery, New Brunswick, NJ, Rutgers University Press, 1998. Charmaz K. Good Days, Bad Days: The Self in Chronic Illness and Time, New Brunswick, NJ, Rutgers University Press, 1991.

Х а р и с  Т о м п с о н

245

Clarke A., Montini T. The Many Faces of RU 486: Tales of Situated Knowledges and Technological Contestations. Science, Technology and Human Values, 1993, vol. 18, pp. 42–78. Cockburn C., Furst-Dilic R. Bringing Technology Home: Gender and Technology in a Changing Europe, Milton Keynes, UK, Open University Press, 1994. Differences in Medicine: Unraveling Practices, Techniques and Bodies (eds M. Berg, A. Mol), London, Libbey, 1998. Digital Desires: Language, Identity and New Technologies (eds Cutting Edge Women’s Research Group), London, Taurus, 2000. Dodier N. L’Expertise médicale: Essai de sociologie sur l’exercise du jugement, Paris, Métailié, 1993. Downey G. L. The Machine in Me: An Anthropologist Sits among Computer Engineers, New York, Routledge, 1998. Ferguson R., Gever M., Minh-ha T., West C. Out There: Marginalization and Contemporary Cultures, Cambridge, MA, MIT Press, 1990. Foucault M. Nadzirat’ i nakazyvat’. Rozhdenie tiur’my [Surveiller et punir: Naissance de la Prison], Moscow, Ad Marginem, 1999. Foucault M. Rozhdenie kliniki [Naissance de la clinique], Moscow, Smysl, 1998. Foucault M. Subject of Power. Critical Inquiry, 1982, vol. 8, pp. 777–795. Franklin S. Deconstructing ‘Desperateness’: The Social Construction of Infertility in Popular Representations of New Reproductive Technologies. The New Reproductive Technologies (eds M. McNeil, I. Varcoe, S. Yearley), London, Macmillan, 1990, pp. 200–229. Franklin S. Embodied Progress: A Cultural Account of Assisted Conception, London, Routledge, 1997. Franklin S. Fetal Fascinations: New Medical Constructions of Fetal Personhood. OffCentre: Feminism and Cultural Studies (eds S. Franklin, C. Lury, J. Stacey), New York, Harper Collins Academic, 1991, pp. 190–206. Garfinkel H. Kontseptsii i eksperimental’nye issledovaniia “doveriia” kak usloviia stabil’nykh soglasovannykh deistvii [A Conception of, and Experiments with, “Trust” as a Condition of Stable Concerted Actions]. Sotsiologicheskoe obozrenie [Sociological Review], 2009, vol. 8, no. 1, pp. 10–51. Garson B. The Electronic Sweatshop, New York, Simon and Schuster, 1988. Gergen K. The Saturated Self: Dilemmas of Identity in Contemporary Life, New York, Basic Books, 1991. Goffman E. Asylums: Essays on the Social Situation of Mental Patients and Other Inmates, Harmondsworth, Pelican, 1986. Haraway D. Ecce Homo, Ain’t (Ar’n’t) I a Woman, and Inappropriate/d Others: The Human in a Post-Humanist Landscape. Feminists Theorize the Political (eds J. Butler, J. Scott), New York, Routledge, 1992, pp. 86–100. Hartouni V. Cultural Conceptions: On Reproductive Technologies and the Remaking of Life, Minneapolis, University of Minnesota Press, 1997. Infertility: Women Speak Out about Their Experiences of Reproductive Technologies (ed. R. Klein), London, Pandora Press, 1989. Jordan K., Lynch M. The Sociology of a Genetic Engineering Technique: Ritual and Rationality in the Performance of the “Plasmid Prep”. The Right Tools for the Job: At Work in Twentieth-Century Life Sciences (eds A. Clarke, J. Fujimura), Princeton, NJ, Princeton University Press, 1992, pp. 77–114. Kitcher P. The Advancement of Science: Science Without Legend, Objectivity Without Illusions, Oxford, Oxford University Press, 1993.

246

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Kondo D. Crafting Selves: Power, Gender and Discourses of Identity in a Japanese Workplace, Chicago, University of Chicago Press, 1990. Latour B. Pandora’s Hope: Essays on the Reality of Science Studies, Cambridge, MA, Harvard University Press, 1999, pp. 24–79. Layne L. Motherhood Lost: A Feminist Account of Pregnancy Loss in America, New York, Routledge, 2002. Lorber J. Good Patients, Bad Patients. Journal of Health and Social Behavior, 1975, vol. 16, pp. 213–225. MacIntyre A. Posle dobrodeteli: Issledovaniia teorii morali [After Virtue: A Study in Moral Theory], Moscow, Yekaterinburg, Akademicheskii Proekt, Delovaia kniga, 2000. Marcus-Steiff J. Les taux de ‘succès’ de FIV — Fausses transparences et vrais mensonges. La Recherche, 1991, vol. 21, pp. 1300–1312. Martin M. “Hello Central?” Gender, Technology and Culture in the Formation of Telephone Systems, Montreal, Queen’s University Press, 1991. Marx K. Ekonomichesko-filosofskie rukopisi 1844 goda [Ökonomisch-philosophische Manuskripte aus dem Jahre 1844]. Ekonomichesko-filosofskie rukopisi 1844 goda i drugie rannie filosofskie raboty [“Ökonomisch-philosophische Manuskripte aus dem Jahre 1844” and Other Early Philosophical Works], Moscow, Akademicheskii proekt, 2010. Mitchell L. Baby’s First Picture: Ultrasound and the Politics of Fetal Subjects, Toronto, University of Toronto Press, 2001. Noble D. Forces of Production: A Social History of Industrial Automation, New York, Knopf, 1984. Parfit D. Reasons and Persons, Oxford, Oxford University Press, 1984. Petchesky R. P. Foetal Images: The Power of Visual Culture in the Politics of Reproduction. Reproductive Technologies: Gender, Motherhood, and Medicine (ed. M. Stanworth), Cambridge, Polity Press, 1987, pp. 57–80. Pippin R. Medical Practice and Social Authority. Journal of Medicine and Philosophy, 1996, vol. 21, pp. 357–373. Prins B. The Ethics of Hybrid Subjects: Feminist Constructivism according to Donna Haraway. Science, Technology, and Human Values, 1995, vol. 20, pp. 352–367. Quine W. V. O. Slovo i ob”ekt [Word and Object], Moscow, Logos, Praksis, 2000. Rapp R. Real Time Fetus: The Role of the Sonogram in the Age of Monitored Reproduction. Cyborgs and Citadels (eds G. Downey, J. Dumit, S. Traweek), Seattle, University of Washington Press, 1995, pp. 31–48. Shapin S. Essay Review: Personal Development and Intellectual Biography: The Case of Robert Boyle. British Journal for the History of Science, 1993, vol. 26, pp. 335–345. Singleton V., Michael M. Actor Networks and Ambivalence: General Practitioners in the U.K. Cervical Screening Programme. Social Studies of Science, 1993, vol. 23, pp. 227–264. Souter V., Penney G., Hopton J., Templeton A. Patient Satisfaction with the Management of Infertility. Human Reproduction, 1998, vol. 13, pp. 1831–1836. Squier S. M. Babies in Bottles: Twentieth-Century Visions of Reproductive Technology, New Brunswick, NJ, Rutgers University Press, 1994. Taylor Ch. Sources of the Self: The Making of the Modern Identity, Cambridge, MA, Harvard University Press, 1989. Test-Tube Women: What Future for Motherhood? (eds R. Arditti, R. D. Klein, S. Minden), London, Pandora, 1989.

Х а р и с  Т о м п с о н

247

The Category of the Person: Anthropology, Philosophy, History (eds M. Carrithers, S. Collins, S. Lukes), Cambridge, Cambridge University Press, 1985. The Cybercultures Reader (eds D. Bell, B. Kennedy), New York, Routledge, 2000. Thompson Ch. Making Parents. The Ontological Choreography of Reproductive Technologies, Cambridge, MA, London, The MIT Press, 2005. Traweek Sh. An Introduction to Cultural, Gender, and Social Studies of Science and Technologies. Culture, Medicine, and Psychiatry, 1993, vol. 17, pp. 3–25. Van der Ploeg I. Prosthetic Bodies: Female Embodiment in Reproductive Technologies, Maastricht, Maastricht University Press, 1998. Weber M. Protestantskaia etika i dukh kapitalizma [Die protestantische Ethik und der Geist des Kapitalismus]. Izbr. proizv. [Selected Works], Moscow, Progress, 1990. Wynne A. Accounting for Accounts of the Diagnosis of Multiple Sclerosis. Knowledge and Reflexivity: New Frontiers in the Sociology of Knowledge (ed. S. Woolgar), London, Sage, 1988, pp. 101–122. Zuboff Sh. In the Age of the Smart Machine, New York, Basic Books, 1988.

248

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Свое или чужое? Создание тела в иммунологии Д е н и с   С и в ко в

Доцент, кафедра теоретической социологии и эпистемологии, Институт общественных наук, Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ (РАНХиГС). Адрес: 119571, Москва, пр-т Вернадского, 82. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: тело; иммунология; иммунитет; иммунная система; гетерогенность; конструкция; множественная реальность; исследования науки и технологий; Донна Харауэй; Эмили Мартин. Статья посвящена проблеме конструирования тела в иммунологии. В частности, подробно анализируется прерывистая и запутанная биополитическая генеалогия иммунитета, понимание которого осциллирует между социальными и биологическими дискурсами. Кроме того, рассматриваются контроверзы различных моделей иммунной системы. При этом акцент делается на социальных исследованиях иммунологии, проведенных Донной Харауэй и Эмили Мартин. В этих исследованиях тело — иммунная система понимается как множественная гетерогенная конструкция, состоящая из компонентов, принадлежащих различным онтологическим порядкам. Конструирование иммунной системы не прекращается в лаборатории и клинике, а продолжается в других местах другими средствами. В то же время отношения тела и иммунной системы являются ситуативными: иммунная система то полностью отождествляется с телом, то служит его частью.

Этнография иммунных систем Эмили Мартин и феминистская антропология Донны Харауэй позволяют понять, что, с одной стороны, иммунная система в объяснениях ученых и неученых сопоставляется и совпадает с телом и даже личностью (self) и к ней, соответственно, применимы масштаб, понятия, законы и метафоры социального мира повседневности. Иммунная система и иммунитет оцениваются в терминах физиологического тела и личности (self). С другой стороны, тело, как биологическое «свое» (self), оказывается оторванным от физиологического и социального тела, в некотором смысле оно «живет своей жизнью». Таким образом, наше тело представляет собой результат сложной работы координации различных тел: физиологического, отождествляемого с личностью, и тела иного масштаба — биологического «своего» (self), которое оказывается «чужим» (non-self) и не принадлежащим субъекту.

249

Введение

В

ОД И Н из  декабрьских вечеров 1882 года произошло событие, которое полагают началом иммунологии — биомедицинской дисциплины, изучающей механизмы защиты организма от губительных для него внешних и внутренних воздействий. Семья русского физиолога Ильи Мечникова отправилась в цирк посмотреть на обезьян, а ученый решил взглянуть в  микроскоп. Он пронзил личинку морской звезды шипом розы, а утром заметил в месте поражения высокую активность клеток, которые он назвал фагоцитами (др.-греч. «поедающие клетки»), а само явление — фагоцитозом. Таким образом, считается, что именно Мечников открыл биологический иммунитет и связал иммунитет с защитой организма. По мнению французского социолога, исследователя науки Бруно Латура, наш взгляд на развитие и распространение науки грешит тремя заблуждениями, которые нам навязывает модель диффузии. Во-первых, считается, что вещи существуют без людей в  природе, обладают собственной силой и  самостоятельно действуют — например, если пожелают, открывают себя людям. Факты, таким образом, обладают собственной vis inertiae. Кажется, что они движутся сами, люди им для этого не нужны. Что еще удивительней, кажется, что они и существовать смогли бы без людей1.

Во-вторых, предполагается, что наука развивается не  только без людей, но последовательно, линейно и кумулятивно от факта к факту: «мы попадаем в мир, где идея рождает идею, рождающую идею»2. В-третьих, научные открытия и изобретения осу Статья подготовлена в ходе научно-исследовательской работы «Постгуманистические направления социологических исследований: проблемы и перспективы технотелесной гибридизации» (2015 год, Центр социологических исследований РАНХиГС). 1. Латур Б. Наука в действии: следуя за учеными и инженерами внутри общества. СПб.: ЕУСПб, 2013. С. 217. 2. Там же. С. 218.

250

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ществляются одиночками-демиургами наподобие Мечникова. Диффузная модель науки ……изображает изобретателей такими мощными, что у них должно быть достаточно сил, чтобы придать своим детищам нужное ускорение! …великие жены и мужи науки превращаются в гениев мифологического масштаба. Работают тысячи людей, сотни тысяч акторов вовлекаются в новый процесс, но лишь несколько удостаиваются чести называться моторами, движущими всю конструкцию3.

Одной из попыток преодолеть заблуждения диффузной модели науки, в которой Ньютон объявляется непосредственным предшественником Эйнштейна, будет проект описания неполной и противоречивой генеалогии иммунитета. У иммунитета и иммунологии много дат рождения и родителей. Например, «начало» иммунологии было отмечено сражениями за подлинную природу иммунитета между сторонником фагоцитоза и клеточной теории иммунитета Мечниковым, с одной стороны, и так называемыми гуморалистами, которых представлял Пауль Эрлих: они полагали, что иммунитет определяется биохимическими процессами4. Противоречие было снято в 1908 году, когда Эрлих и Мечников получили совместную премию за свои открытия в области физиологии и медицины «за труды по иммунитету». Противоречие между гуморальной и клеточной природой иммунитета было рационализировано наличием в  организме разных уровней защиты.

Биополитическая генеалогия иммунитета В действительности история (или, лучше сказать, «биополитическая генеалогия» в смысле запутанности, прерывистости и противоречивости) иммунитета берет свое начало намного раньше, в античном Риме. Термины римского права immunis и immunitas означали для лица или группы лиц возможность получить освобождение от налогов и повинностей, а также не участвовать в делах общины. Например, в этом контексте речь могла идти о специальных подразделениях легионеров, освобожденных (immunis)

3. Там же. 4. Tauber A. The Immune Self: Theory or Metaphor? Cambridge: Cambridge University Press, 1994. P. 26–32.

Д е н и с  С и в к о в

251

от фортификационных работ и караульной службы5. В Средние века термины употреблялись применительно к христианской церкви, также освобожденной от уплаты налогов. Таким образом, первоначально понятие иммунитета имело социально-политические коннотации и не связывалось со здоровьем человека. Такое использование слова является скорее исключением, чем правилом. В I веке нашей эры римский поэт Марк Анней Лукан в поэме «Фарсалия» использовал слово immunes для описания сопротивляемости змеиным укусам в одном из племен Северной Африки6. Одним из первых иммунитет с телом и здоровьем человека связал венецианский врач Джироламо Фракасторо. В своей книге «О заражении» он писал о том, что есть люди, устойчивые к  заражению чумой7. Скорее всего, использование понятия иммунитета связано с  теологической традицией употребления слова immunis в смысле божественного «избавления» от болезни. Долгое время после Фракасторо «иммунитет» использовался исключительно в политическом и юридическом смыслах, и до сих пор в дипломатии и юриспруденции под иммунитетом понимается изъятие из-под юрисдикции. Хотя проблема заключается в том, что не всегда понятно, о каком смысле идет речь, когда понятие встречается в политических высказываниях. «Our nation has been put a notice. We are not immune from attack», — сказал Джордж Буш-мл., выступая перед Конгрессом и  нацией после событий 11  сентября 2001 года8. К  какой реальности отсылает здесь слово immune — к политической или биологической? Словарь какого языка следует использовать для понимания слов и высказываний об иммунитете множества других политиков? Биополитическая (гибридная биологическая и политическая) неопределенность иммунитета имеет ключевое значение в становлении иммунологии и в понимании тела в этой дисциплине. Важную роль в инкорпорировании политического и юридического иммунитета в тело сыграл английский философ Томас Гоббс. В «Левиафане» он использует «иммунитет» наряду с такими по 5. Welles C. B. The Immunitas of the Roman Legionaries in Egypt // The Journal of Roman Studies. 1938. № 28. P. 41–49; Roth J. The Logistics of Roman Army at War: 264 B.C. — A.D. 235. N.Y.: Brill Academic Publishers, 1999. 6. Silverstein A. A History of Immunology. 2nd ed. L.; N.Y.: Elsevier, 2009. P. 3. 7. Ibid. P. 4. 8. Cohen E. A Body Worth Defending: Immunity, Biopolitics, and the Apotheosis of the Modern Body. Durham; L.: Duke University Press, 2009. P. 31.

252

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

нятиями, как суверенитет, свобода и собственность9. Иммунитет здесь в большей степени связан с римской политико-юридической традицией. Например, Гоббс писал о жителях города Лука: «Человек здесь в большей степени свободен или же избавлен от службы государству» (Man has more liberty or immunity from the service of the Commonwealth)10. Что же означает, что Гоббс инкорпорировал в  тело иммунитет? Гоббс говорит о теле, являющемся не биологическим, а, скорее, механическим объектом, в котором и по отношению к которому действуют определенные силы. При этом крайне важно, что английский философ связывает тело индивида с принципом самозащиты и  с  жизнью человека: «Из  объектов права собственности наиболее дороги для человека его жизнь и  члены его тела»11. В  этом смысле принцип conservatio vitae показывает, что тело — носитель жизни, оно находится у индивида в собственности, тело необходимо беречь и сохранять. Согласно комментарию Эда Коэна, специалиста, исследовавшего биополитическую генеалогию иммунитета, у Гоббса задолго до Мечникова «самозащита уже появляется как фундаментальный принцип естественного права»12. Самозащита предполагает идею собственности и владения своим телом, которая была продолжена Джоном Локком в «Двух трактатах о правлении»: ……каждый человек обладает некоторой собственностью, заключающейся в его собственной личности (self), на которую никто, кроме него самого, не имеет никаких прав13.

Примечательно, что в дальнейшем именно понятие «своего» (self) станет ключевым для иммунологии и будет опосредованно заимствовано Фрэнком Бернетом у Локка. Рассуждения Гоббса и  Локка об  индивидуальном теле породили одно важное напряжение, которое также определит развитие иммунологических представлений о теле в ХХ веке. Критиком индивидуализма «государства в государстве» выступил поборник онтологического холизма Бенедикт Спиноза: 9. Ibid. P. 57–71; Esposito R. BIOS: Biopolitics and Philosophy. Minneapolis; L.: University of Minnesota Press, 2008. P. 55–61. 10. Гоббс Т. Левиафан. М.: Мысль, 2001. C. 149. 11. Там же. С. 234. 12. Cohen E. Op. cit. P. 55. 13. Локк Дж. Два трактата о правлении // Соч.: В 3 т. М.: Мысль, 1988. Т. 3. С. 277.

Д е н и с  С и в к о в

253

Большинство тех, которые писали об аффектах и образе жизни людей, говорят как будто не  о  естественных вещах, следующих общим законам природы, но о вещах, лежащих за пределами природы. Мало того, они, по-видимому, представляют человека в природе как бы государством в государстве: они верят, что человек скорее нарушает порядок природы, чем ему следует, что он имеет абсолютную власть над своими действиями и определяется не иначе, как самим собою14.

Парадигмальный спор холизма и индивидуализма в иммунологии будет связан с вариантами отношений своего и чужого в базовом различении иммунологии. «Биополитическая генеалогия» иммунитета позволяет понять, что иммунитет и иммунная система не являются чистыми биологическими сущностями, в них подмешано что-то из того, что делают люди, из того, что называют политическим или социальным. Кроме открытия Мечникова и совместной нобелевской премии с Эрлихом у иммунологии есть еще несколько важных дат рождения. Институализация иммунологии происходит только в 1930-е годы — открываются кафедры, разрабатываются курсы, в первую очередь для врачей, а затем для биологов15. Массово изучать иммунологию в университетах начинают в 1970-е годы. Другое ключевое понятие иммунологии — иммунная система — появляется не раньше 1960-х годов16. Его возникновение связано с влиянием кибернетики и экологического подхода на биомедицину. Системный характер иммунитета позволил связать множество разнородных компонентов организма и объяснить иммунный ответ срабатыванием множества взаимосвязанных переменных. Соответственно, с  начала 1960-х годов разрабатываются так называемые модели иммунной системы, которые в общем виде позволяют объяснить принцип функционирования защиты организма. Ключевой для иммунологии моделью является классическая модель различения «своего» (self) и  «чужого» (non-self), автором которой является австралийский иммунолог Фрэнк Макфарлейн Бернет. Эксперименты с  трансплантацией ткани, с отвержением чужих тканей позволили ему сделать вывод о том, что существует подобное разделение: 14. Спиноза Б. Этика // Соч.: В 2 т. СПб.: Наука, 1999. Т. I. С. 334. 15. Pradeu T. The Limits of the Self: Immunology and Biological Identity. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 2012. Р. 18. 16. Moulin A.-M. Immune System: A Key Concept for the History of Immunology // History and Philosophy of the Life Sciences. 1989. Vol. 11. № 2. P. 221.

254

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

……пример трансплантации великолепно иллюстрирует тот факт, что организм опознает свою собственную индивидуальность (свое «свое») и отвергает все чуждое ему (свое «не-свое»)17.

Бернет заимствует термин «свое», «я» (self) в эпистемологии и психологии опосредованно, через книгу Герберта Уэллса, Джорджа Уэллса и Джулиана Хаксли «Наука жизни»18. Иммунное свое на фенотипическом уровне совпадает с организмом, телом и означает совокупность органов, клеток и тканей. На генетическом уровне свое означает специфический индивидуальный геном, который различает организм и окружающий мир. Считается, что две важные идеи Мечникова повлияли на концепцию различения своего и чужого: ……первая — установление связи между иммунитетом организма и полаганием идентичности; и вторая — утверждение того, что проникновение чужеродной субстанции в организм является одним из триггеров иммунного ответа19.

В этом смысле не-свое у Бернета — это все генетически отличное от своего, что угрожает целостности организма, а свое — это то, что поддерживает целостность организма и защищает организм от не-своего. Данная модель иммунной системы четко разделяет тело и внешний мир, однако, как отмечается, дистинкция «свое/не-свое» не объясняет или плохо объясняет так называемые аутоиммунные заболевания. Аутоиммунитет означает нарушения в работе иммунной системы: те или иные компоненты организма перестают восприниматься как «свое» и разрушают ткани и клетки организма. Аутоиммунитет становится предметом биомедицинской заботы в конце 1950-х годов, а количество аутоиммунных заболеваний с каждым годом растет20. Итак, с одной стороны, концепция Бернета стала классической и чаще всего используется в популярных объяснениях работы иммунной системы; с другой стороны, все последующие иммуноло 17. Pradeu T. Op. cit. P. 42. 18. Ibid. P. 42–43. 19. Ibid. P. 51–52. 20. Anderson W., Mackay I. Intolerant Bodies: A Short History of Autoimmunity. Baltimore: John Hopkins University Press, 2014; Коэн Э. Мое свое как чужое: аутоиммунитет и иные парадоксы // Социология власти. 2014. № 4. С. 182– 197; Сивков Д. Парадоксы аутоиммунитета. Предисловие к переводу Эда Коэна // Социология власти. 2014. № 4. С. 174–181.

Д е н и с  С и в к о в

255

гические теории, пытаясь объяснить феномен аутоиммунитета, критиковали модель различения своего и не-своего в контексте спора Гоббса и Спинозы о природе тела и индивида. «Сетевая» модель иммунной системы, в которой предлагается решение проблемы аутоиммунных заболеваний, была предложена в конце 1970-х годов датским иммунологом Нильсом Ерне. Слово «сеть» (network) здесь обозначает внутреннюю комплексность иммунной системы, а не тотальную связь внутреннего и внешнего, как можно было бы подумать. Иммунная система, согласно Ерне, представляет собой «сеть, центрированную на себе», она не связана с внешним миром. Работа сети заключается в подготовке иммунного ответа до какого-либо внешнего воздействия. Иммунная система вырабатывает компоненты, участвующие в иммунном ответе, так сказать, с избытком. Томас Прадо разъясняет: У нас в организме есть антитела, которые распознаются некоторыми ауто-антителами, которые, в свою очередь, распознаются другими ауто-ауто-антителами, и так до бесконечности. Отсюда следует взаимодействие между симуляциями и подавлениями, которые заставляют иммунную систему постоянно реагировать на свои собственные компоненты без провоцирования саморазрушения организма. Более того, с системной точки зрения иммунный ответ начинается не с распознавания инородных антигенов, но с реакции ауто-антител, генерируемых умножением их специфических антител. Иммунная система реагирует не на антигены окружающей среды, а на то, что Ерне называл «внутренним образом» этих антигенов, во-первых, потому, что антитела иммунной системы уже выражают все возможные антигены, как отражение в  зеркале антигенной вселенной, и, во-вторых, потому, что системная иммунная реакция — это реакция на некоторые антитела организма, а не на сами антигены21.

Соответственно, постоянная реакция организма на себя называется нормальной аутореактивностью, а  нарушения равновесия, избыточная аутореактивность в иммунной сети приводят к аутоиммунному расстройству. В этом смысле, не имея контакта с внешним миром, не ориентируясь на чужое, иммунитет организма оказывается не связанным с различением «свое-чужое», предложенным Фрэнком Бернетом. Нильс Ерне показал, что границы тела являются проблематичными. Следует заметить, что иммунологическая концепция сети Ерне через понятие аутопойесиса чи 21. Pradeu T. Op. cit. P. 192.

256

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

лийских ученых биолога Умберто Матурана и иммунолога Франциско Варелы оказала влияние на немецкого социолога Никласа Лумана и его теорию общества. Варела и его последователи понимали организм как продукт своей собственной активности. У сторонников аутопойесиса, как и у Ерне, «нет различения между своим и не-своим, сделанного иммунной системой, потому что есть только свое»22. Для Лумана общество существует без окружающего мира; окружающий мир является порождением социальной системы. В 1984 году, в год получения Нильсом Ерне Нобелевской премии, вышла книга «Социальные системы», в которой Луман, в частности, писал: …функциональный … контекст иммунной системы позволяет прежде всего объяснить функции противоречий в социальных системах… Именно поэтому можно говорить об  иммунной системе и отнести учение о противоречиях к иммунологии, ибо и иммунные системы оперируют без познания, без знания окружающего мира, без анализа мешающих факторов лишь на основе чистой констатации инородности. Это и есть тот краткий путь, который всегда давал импульсы социологии23.

Другая модель иммунной системы, отрицающая наличие четкой границы между своим и чужим, пришла из микробиологии. Если в сетевой модели не-свое, внешнее по отношению к организму, вообще не учитывается, то в симбиотической модели иммунной системы, построенной на основе идей американского микробиолога Линн Маргулис, различение своего и не-своего не имеет смысла, так как отношения организма и мира зачастую оказываются не  враждебными, а  комплементарными24. Симбиоз представляет собой такое отношение двух организмов различных видов, при котором оба в своем существования извлекают некоторую пользу из другого. Разновидностью симбиоза является комменсализм, когда один из организмов доверяет другому функцию соотношения с окружающей средой. Человеческий организм находится в симбиотическом отношении с большим числом бактерий. Например, в кишечнике иммунная система допускает существование дружественных бактерий и уничтожает опасные. Если нет 22. Ibid. P. 198. 23. Луман Н. Социальные системы: Очерк общей теории. СПб.: Наука, 2007. C. 484. 24. Маргелис Л. Роль симбиоза в эволюции клетки. М.: Мир, 1983.

Д е н и с  С и в к о в

257

подобного «дружественного» допуска, то могут возникать аутоиммунные заболевания кишечника, такие как, например, болезнь Крона25. Иммунная система не только позволяет симбиотическим бактериям присутствовать в  организме; они могут играть важную роль в  защите организма, вырабатывая антимикробные молекулы26. В этом смысле человеческое тело является гетерогенным образованием, организм «состоит из разных сущностей разного происхождения, включая множество бактерий, которые часто играют решающую для выживания роль»27. Таким образом, в симбиотической модели иммунной системы также проблематично различить свое и не-свое, поскольку здесь те, кто относится к потенциальным врагам (не-свое), могут оказаться друзьями (своим). Итак, теоретическая иммунология не  представляет собой единства, а предлагает различные модели функционирования иммунной системы. Основное напряжение здесь связано с тем, что классическая модель Бернета различения своего и не-своего конкурирует с сетевой моделью Нильса Ерне и симбиотической моделью микробиологии. Соответственно, кумулятивный характер иммунологии и преемственность между моделями оказываются проблемой. К 1980-м годам популярность иммунологии существенно возрастает. Именно в это время начинается ее распространение из лаборатории, клиники и университета в школы, фабрики, офисы, дома и на улицы. Иммунологические термины становятся неотъемлемой частью повседневного языка. Иммунитет является фоном разговоров о болезнях, профилактике здоровья, вакцинации, диетах, детском питании, эпидемиях и  т. п. Как замечает исследователь иммунологии американский антрополог Эмили Мартин, в конце ХХ века происходит «реинтерпретация здоровья в терминах иммунной системы»28. В 1990-е годы возникает интерес социальных наук к иммунологии. С  одной стороны, философы, антропологи и  социологи используют иммунологические метафоры для объяснения своих объектов исследования. С другой стороны, антропологи, социологи и философы науки пытаются понять, каким образом имму 25. Pradeu T. Op. cit. P. 119–120. 26. Ibid. P. 121. 27. Ibid. P. 124. 28. Martin E. Flexible Bodies: The Role of Immunity in American Culture from the Days of Polio to the Age of AIDS. Boston: Beacon Press, 1994. P. 185.

258

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

нология создает иммунные системы. Этот интерес, помимо прочего, обусловлен гибридным характером иммунитета, в котором исторически смешались биологические, социальные и политические компоненты. Биополитическая неопределенность иммунитета позволяет с некоторой вольностью использовать иммунологические метафоры. Проблема заключается в том, что при этом представители социальных наук что-то добавляют в иммунологические понятия, что-то срезают, а главное, перетаскивают из иммунологии, сами об этом не подозревая, багаж нерешенных проблем, например напряжение между моделями иммунной системы. Отцом философской иммунологии считают Фридриха Ницше29. Болезнь философа задала ему специфическую оптику восприятия реальности. Его мышление во многом было определено вопросом, который он сам себе задавал: «Что же выйдет из самой мысли, подпадающей гнету болезни?»30 В этой связи Ницше нравилась метафора инокуляции: ……в больном и слабом месте обществу как бы прививается нечто новое; но его общая сила должна быть достаточно велика, чтобы воспринять в свою кровь это новое и ассимилировать его. Народ, который в каком-либо отношении начинает разрушаться и слабеть, но в целом еще силен и здоров, способен воспринять в себя заразу нового и усвоить ее к своей выгоде31.

Кстати, отсюда, из инокуляции, следует знаменитое иммунологическое высказывание немецкого философа: «Что не убивает меня, то делает меня сильнее»32. Принцип сохранения жизни, таким образом, понимается Ницше как способность порционно впустить что-то губительное для жизни ради усиления и сохранения этой же жизни. Иммунизация в  этом смысле понимается немецким философом через открытость организма среде. Эта идея иммунной открытости будет очень важна в  социальных исследовани-

29. Tauber A. A Typology of Nietzsche’s Biology // Biology and Philosophy. 1994. № 9. P. 25–44; De Cauwer S. Robert Musil’s Cultural Diagnostics in the Light of Nitzschean Immunology // Neophilologus. 2012. № 96. Р. 411–425; Lemm V. Nietzsche, Einverleibung and the Politics of Immunity // International Journal of Philosophical Studies. 2013. Vol. 21. P. 3–19; Слотердайк П., Хайнрихс Г.-Ю. Солнце и смерть: диалогические исследования. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2015. 30. Ницше Ф. Веселая наука // Соч.: В 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 1. C. 493. 31. Он же. Человеческое, слишком человеческое // Соч. Т. 1. С. 358–359. 32. Он же. Изречения и стрелы // Соч. Т. 2. C. 558.

Д е н и с  С и в к о в

259

ях иммунной системы, осуществленных в конце XX века Донной Харауэй. Среди других известных авторов, использующих иммунные метафоры в своем творчестве, можно назвать французского философа Жака Деррида, который описывал после событий 11 сентября суицидальный характер культуры, используя понятие аутоиммунитета33; немецкого философа Петера Слотердайка, в проекте «Сферы» выбравшего в  качестве методологии «всеобщую иммунологию» (Allgemeine Immunologie) и, по сути, отождествлявшего сферу с иммунитетом34; итальянского философа Роберто Эспозито, чьи работы посвящены биополитике — жизнь понимается и в иммунологическом Гоббсовом смысле, и в аутоиммунном биологическом смысле как то, что сохраняет себя от самой себя35; английского антрополога Дэвида Напье, предлагающего иммунологию в качестве антропологической методологии — как дискурс, терпимо относящийся к чужому (other)36. Предметом данной статьи будет второе направление — социальные исследования иммунологии, в которых показывается производство тела или тел в лаборатории, клинике, университетах и повседневных практиках.

Гетерогенность тела в феминистской антропологии Донны Харауэй Во второй половине XIX века, во время наивысшего расцвета науки и технологии (если ориентироваться на их роль в обществе), ученые, инженеры и обыватели считали, что наука и технология делают жизнь человека только лучше, наука развивается постепенно, накапливая результаты и отбрасывая ненужное, а у ученых и  инженеров есть рациональные инструменты получения 33. Derrida J. Autoimmunity: Real and Symbolic Suicide: A Dialogue with Jaсques Derrida // Borradori G. Philosophy in a Time of Terror: Dialogues with Jurgen Habermas and Jacques Derrida. Chicago, L.: University of Chicago Press, 2004. P. 85–136. 34. Слотердайк П. Сферы. Микросферология. СПб.: Наука, 2005. Т. I: Пузыри; Он же. Сферы. Макросферология. СПб.: Наука, 2007. Т. II: Глобусы; Он же. Сферы. Плюральная сферология. СПб.: Наука, 2010. Т. III: Пена; Esposito R. BIOS: Biopolitics and Philosophy; Esposito R., Campbell T. Interview // Diacritics. 2006. № 2. Р. 49–56; Esposito R. Immunitas: The Protection and Negation of Life. Cambridge: Polity, 2011. 35. Idem. BIOS: Biopolitics and Philosophy; Esposito R., Campbell T. Interview; Esposito R. Immunitas: The Protection and Negation of Life. 36. Napier D. The Age of Immunology: Conceiving a Future of an Alienating World. Chicago; L.: The University of Chicago Press, 2003.

260

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

и  проверки результатов. Оптимизм позитивистской модели науки длился почти до 1960-х годов, когда после двух мировых войн, революций, Освенцима, ГУЛАГа и прочих катастроф глобального масштаба стало ясно, что наука и технология служат несколько иным целям. Атомная бомба, эпидемии, экологический и другие кризисы поставили под вопрос независимость науки и технологии от общества. Разные исследователи стали критиковать и/или корректировать позитивистскую модель науки. В  конце 1980-х годов сформировалось междисциплинарное направление — исследования науки и технологий (STS). Акцент в нем делается на том, что наука и технологии, во-первых, производятся людьми, а не природой. Во-вторых, «законы природы», «факты», «естественное положение вещей» зависят от  разного рода акторов. Без сложного оборудования, без литературы, фондов и ресурсов «научные открытия» невозможны. Соответственно, научные факты и технические артефакты представляют собой социальные конструкции, созданные людьми из различных материалов с помощью сложного оборудования и технологий37. Важно, что конструкции не могут быть произвольными, на них влияют разные факторы, включая сопротивление материалов. Данное направление выявляет контроверзы между группами и вещами в процессе их создания, делая акцент на множественной реальности, а также исследует работу по координации множества, стабилизации объекта, его нормализации, натурализации и рутинизации «естественных» объектов38. В STS прорабатываются три идеи относительно исследований тела и  биомедицины. Во-первых, тело представляет собой конструкцию и  создается посредством различных акторов; во-вторых, тело является гетерогенным образованием и состоит не только из биологических компонентов; в-третьих, следует говорить 37. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Construction of Scientific Facts. Princeton: Princeton University Press, 1986. 38. Pinch T., Bijker W. The Social Construction of Facts and Artifacts: Or How the Sociology of Science and the Sociology of Technology Might Benefit Each Other // The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology / W. E. Bijker et al. (eds). Cambridge, MA; L.: The MIT Press, 2012. Р. 11–44; Каллон М. Некоторые элементы социологии перевода: приручение морских гребешков и рыболовов бухты Сен-Бриё // Логос. 2017. Т. 27. № 2. С. 49–94; Мол А. Множественное тело. Онтология в медицинской практике. Пермь: Гиле Пресс, 2017; Thompson Ch. Making Parents. The Ontological Choreography of Reproductive Technologies. Cambridge, MA; L.: The MIT Press, 2005.

Д е н и с  С и в к о в

261

о множестве тел, или о множественной реальности тела39. Теоретические и эмпирические истоки идей конструирования, множественности и гетерогенности можно найти в изысканиях двух феминистских авторов — Донны Харауэй и Эмили Мартин. В рамках исследования науки и технологии первой к иммунологии обращается Донна Харауэй (р. 1944) — исследователь в сфере STS, философ-феминист, профессор факультета феминистских исследований Университета Калифорнии. Донна воспитывалась в католической семье в Денвере, изучала биологию в Йельском университете. После университета занималась морской биологией, под влиянием книги Куна «Структура научных революций» заинтересовалась темой метафор в биологии. Ее первая крупная работа называлась «Кристаллы, фабрики и поля: метафоры органицизма в биологии развития»40. Позже Харауэй заинтересовалась философской литературой и изучала Мартина Хайдеггера, Альфреда Уайтхеда, постструктуралистов и прагматистов. В 1974 году она начала работу в Университете Джона Хопкинса на факультете истории науки. Помимо прочего, она интересовалась приматологией и выпустила книгу «Видение приматов: гендер, раса и природа в мире современной науки»41. После этого у Харауэй выходят два очень важных текста для феминистских исследований и STS: «Манифест киборгов: наука, технология и социалистический феминизм 80-х годов» и «Ситуативные знания: научный вопрос в феминизме и преимущество ограниченной перспективы». В 1991 году эти работы вошли в программный сборник «Обезьяны, киборги и женщины: обновление природы»42 вместе с текстом под названием «Биополитика постмодерных тел: конституции „своего“ в дискурсе иммунной системы», в котором Харауэй попыталась понять, как именно создается и функционирует иммунная система в обществе. Главной проблемой для Харауэй является проблема границы. В  первую очередь граница связана с  темой тела как носи 39. Латур Б. Как говорить о теле? Нормативное измерение исследований науки // Метаморфозы телесности: Сб. ст. / Под ред. И. В. Кузина. СПб.: РХГА, 2015. С. 250–287; Hacking I. Our Neo-Cartesian Bodies in Parts // Critical Inquiry. 2007. № 34. P. 78–105. 40. Haraway D. Crystals, Fabrics, and Fields: Metaphors of Organicism in Twentieth-Century Developmental Biology. L.; New Haven: Yale University Press, 1976. 41. Idem. Primate Vision: Gender, Race and Nature in the World of Modern Science. L.; N.Y.: Routledge, 1989. 42. Idem. Simians, Cyborgs, and Women: The Reinvention of Nature. N.Y.: Routledge, 1991.

262

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

теля гендерной идентичности. Феминистский бэкграунд ставит под сомнение натуральный характер границы мужского. Границы создаются людьми, но не произвольно, а в столкновении с некоторой онтологической реальностью: «границы — результат взаимодействия и наименования»43. При этом ошибка феминизма в том, что он хочет противопоставить мужской идентичности универсальную женскую идентичность с фиксированными границами. По Харауэй, все границы всех идентичностей находятся под вопросом. Американский философ идет дальше локальных проблем феминизма: она предложила проблематизировать границы между природой и  культурой, между материальным и семиотическим, вымыслом и реальностью, между человеком и животным, человеком и машиной, между «своим» и «чужим» в иммунологии. Проблематизация границ предполагает выявление их  контингентного и ситуативного характера и, соответственно, отказ от  сложившегося в  культуре картографирования. Онтологическая неопределенность и  невозможность четкой фиксации границ выражается с  помощью понятия киборга. Это неоднозначное понятие: оно выражает научно-фантастическую утопию единства человека и машины, тела одновременно биологического и технического. В зависимости от традиции рассмотрения киборг трактуется по-разному. Негативный образ киборга в критической теории представляет собой подчинение человеческого тела машине. Киберпанковская мечта включает освобождение с помощью технологии от телесного ограничения и несвободы. Донна Харауэй с помощью киборга хочет показать нечто иное, а именно: «обозначение неопределенности в отношении пределов тела, поведения тела, компонентов тела»44. Харауэй определяет киборга, как: кибернетический организм, помесь машины и  организма, создание социальной реальности и  вместе с  тем порождение вымысла45. 43. Idem. How Like a Leaf: An Interview with Thyrza Nichols Goodeve. N.Y., L.: Routledge, 2000. P. 25. 44. Latour B. Body, Cyborgs and Politics of Incarnation // The Body (The Darwin College Lectures) / S. Sweeny, I. Hodder (eds). Cambridge: Cambridge University Press, 2002. P. 128. 45. Харауэй Д. Манифест киборгов: наука, технология и социалистический феминизм 1980-х годов // Гендерная теория и искусство. Антология: 1970– 2000. М.: Росспэн, 2005. C. 323.

Д е н и с  С и в к о в

263

Киборг демонстрирует крушение трех видов границ: между человеческим и животным, между человеком и машиной, между физическим и нефизическим. Например, борьба за права животных не позволяет провести четкого разграничения между человеком и животным. Неопределенность границ делает киборга гетерогенным, составным образованием: Итак, мой миф о киборгах — это миф о нарушенных границах, сильнодействующих сплавах и опасных возможностях, которые прогрессивные люди могли бы исследовать как часть необходимой политической работы46.

При этом в таких гибридах нет ни одного выделенного элемента, который подчинял бы себе все остальные. По Харауэй, ……политическая борьба означает взгляд под обоими углами зрения сразу, потому что каждый раскрывает как господства, так и возможности, непредставимые с другой точки зрения47.

Возникает вопрос: как познавать тела-киборги как гетерогенные множества? Донна Харауэй следует древнему принципу «подобное познается подобным». Тотализирующая позиция — «взгляд сверху» Бога, Господина, Мужчины — больше не дает привилегий в познании, «только частичная перспектива обещает объективное видение»48. Именно феминистская и женская позиция представляет собой «ограниченное положение и  ситуативное знание», не претендующее на «трансценденцию и разделение субъекта и объекта»49. Важно отличать эту частичную перспективу от так называемого релятивизма, поскольку релятивизм также осуществляет тотализирующее связывание, уравнивая различные позиции. Принцип эпистемологического подобия в версии Харауэй выглядит следующим образом: Субъективность многомерна, поэтому такое же и видение. Знание себя частично во всех своих обликах, никогда не закончено, не целое, простое и исходное; оно всегда сконструировано и не-

46. Там же. С. 330. 47. Там же. С. 331. 48. Haraway D. Simians, Cyborgs, and Women. P. 190. 49. Ibidem.

264

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

совершенно сшито, и поэтому оно способно связаться с другим, видеть вместе, не претендуя быть другим50.

Итак, эта частичная и ситуативная перспектива по принципу подобия способна адекватно познавать гетерогенных киборгов. Подобное частичное и нетотализирующее видение-движение можно также найти в фигуре муравья (ant), следующего за акторами частичными траекториями, в акторно-сетевой теории (ANT) Бруно Латура: Нам, маленьким муравьям, не стоит поселяться ни в небесах, ни в преисподней — и на земле есть много такого, через что приходится прогрызать себе путь51.

В статье «Биополитика постмодерных тел: конституции „своего“ в дискурсе иммунной системы» Донна Харауэй обращает внимание на тело в контексте конструирования иммунных систем. Эта статья посвящена Роберту Филомено — другу Харауэй, который умер от СПИДа в 1986 году. Американский философ подчеркивает важность иммунологии для понимания того, как производятся тела в конце XX века: Биомедицинское-биотехнологическое тело — это семиотическая система, комплексное смыслопорождающее поле, для которого дискурс иммунологии, то есть центральный биомедицинский дискурс о распознавании/нераспознавании (recognition/misrecognition), стал во многих смыслах практикой, на которую поставлено многое52.

Иммунная система представляет собой гетерогенный киборганический объект, состоящий из множества задействованных акторов, гетерогенное перечисление: Иммунная система является исторически специфической территорией, где с интенсивностью, сравнимой, может быть, только с биополитикой секса и воспроизводства, взаимодействуют: глобальная и локальная политика; исследования, удостоенные Нобелевской премии; многоязычные культурные производства (от популярных диетических практик, феминистской научной 50. Ibid. P. 193. 51. Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. C. 196. 52. Idem. Simians, Cyborgs, and Women. P. 211 (здесь и  далее перевод А. Г. Кузнецова).

Д е н и с  С и в к о в

265

фантастики, религиозного символизма и детских игр до фотографических техник и теории военной стратегии); клиническая медицинская практика; рискованные стратегии капиталовложения; революционные разработки в области бизнеса и технологии и глубинные личностные и коллективные переживания воплощения, уязвимости, власти и смертности53.

Гетерогенный характер иммунной системы денатурализует телесность. Иммунная система не находится внутри тела, скорее она, частично отождествляясь с телом, является объектом «плоской онтологии» (flat ontology): компоненты тела сопоставлены и рядоположены, здесь отсутствует иерархия и господствующий дискурс типа «общества» или «культуры»54. Развертывание иммунной системы в гетерогенное множество проблематизирует границы между внутренним и внешним, телом и окружающей средой. Кроме того, Харауэй настаивает на том, что тела и иммунные системы — это конструкции: «тела не рождаются; их создают»55. В то же время такая конструкция не может быть произвольной, это своего рода конструкция с сюрпризом. Иммунные системы находятся на пересечении субъективного воображения и материальных объектов, существующих по своим собственным законам. Для объяснения этой гибридности Харауэй предлагает понятие «материально-семиотического актора», определяя его так: ……имеет целью подчеркнуть активную роль объекта познания в аппарате телесного производства, даже не подразумевая непосредственного присутствия таких объектов или, что одно и то же, окончательной или уникальной детерминации ими того, что можно считать объективным знанием биомедицинского тела в определенный исторический момент. Тела как объекты познания являются материально-семиотическими порождающими узлами. Их границы материализуются в социальном взаимодействии; «объекты», так же как и тела, не пред-существуют как таковые56.

При этом «предостережением от  антропоморфизма», от  произвольности субъекта-демиурга служит «фигура трикстера, говорящая о том, что мир также является не-человеческим, о том, что 53. Ibid. P. 204. 54. Delanda M. Intensive Science and Virtual Philosophy. L.; N.Y.: Continuum, 2002. P. 117. 55. Haraway D. Simians, Cyborgs, and Women. P. 208. 56. Ibidem.

266

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

не является нами, с чем мы спутаны»57. Трикстер в мифологии является тем, кто может обернуться чем-то противоположным нашим ожиданиям, в этом смысле расчет и управление конструированием затруднены. Харауэй ставит под вопрос главную границу в  иммунологии — предзаданную границу между «своим» (self) и  «чужим» (other). В одном из интервью она высказывалась об исследовании иммунологии: Меня интересовали свое и чужое в смысле перспективистской проблемы. То, что считается своим и что считается чужим, — вопрос перспективы или вопрос цели. Внутри какого контекста и какие границы будут твердыми? Так, с точки зрения паразита хозяин рассматривается как часть себя; с точки зрения хозяина паразит выглядит как захватчик58.

Вопрос о границе между своим и чужим — это, по сути, вопрос о границах человеческого тела и окружающей среды. Донна Харауэй анализирует изображения иммунной системы в научно-популярных фотоальбомах, посвященных человеческому телу, полученные с помощью электронного микроскопа и затем обработанные с помощью компьютерных программ. Микрофотографии создают эффект непосредственного присутствия. Подобные изображения, как считается, являются истинным свидетельством существования иммунных систем, так же как и снимки космоса для планет и галактик. Сцены разрушений, роскошные текстуры, экспрессивные цвета и инопланетные монстры иммунного ландшафта просто там, внутри нас. Белый выступающий усик ложноножки макрофага опутывает бактерию; приплюснутые холмики хромосом расположились на голубоватом лунном ландшафте какой-то другой планеты; зараженная клетка испускает мириады смертельных вирусных частиц в просторы внутреннего космоса, где их жертвами станет еще большее количество клеток; разрушенная аутоиммунной болезнью головка бедренной кости словно лучами заходящего солнца освещает неживой мир; раковые клетки окружены смертоносными мобильными отрядами Т-клеток-убийц, которые забрасывают химическими ядами злокачественные предательские клетки своего59. 57. Idem. How Like a Leaf. P. 66–67. 58. Ibid. P. 75. 59. Idem. Simians, Cyborgs, and Women. P. 222.

Д е н и с  С и в к о в

267

Внутри тела, если там есть какое-то «внутри», находится целый космос, отдельный мир, в  котором происходит что-то  помимо воли субъекта. В реальности, которая изображена на микрофотографиях, сложно провести какие-либо границы между своим и чужим: Что конституируется в качестве индивида в постмодерном, биотехническом, биомедицинском дискурсе? Не так просто дать ответ на этот вопрос, поскольку даже самые надежные западные индивидуализированные тела, мыши и люди в хорошо оборудованных лабораториях не начинаются и не заканчиваются кожей, которая сама является чем-то вроде кишащих джунглей, угрожающих опасным слиянием, особенно с точки зрения сканирующего электронного микроскопа60.

Донна Харауэй отказывается от  классической модели разделения своего и чужого и переопределяет телесность как открытость в смысле Ницше: «Жизнь — это окно уязвимости. Было бы ошибкой закрыть его»61. В этом смысле киборганическая иммунная система не является чем-то отдельным, противостоящим миру: Иммунитет можно осмыслить и  в  терминах совместно используемых специфичностей; в  терминах полу-проницаемого «своего» (self), способного поддерживать контакты с «чужими» (others) (людьми и не-людьми, внутренними и внешними), но всегда с конечными результатами; в терминах ситуативных возможностей и невозможностей индивидуации и идентификации; а также в терминах частичных смешений и опасностей62.

Таким образом, исследования иммунологии Донной Харауэй позволяют сделать вывод, что иммунная система, с одной стороны, социальная конструкция, представляющая собой гетерогенное множество, а с другой — результат столкновения воображаемого (семиотического) и материального.

Этнография иммунных систем в антропологии Эмили Мартин Исследование иммунологии, начатое Харауэй, продолжает Эмили Мартин (р. 1944) — американский автор-феминист, профессор 60. Ibid. P. 215. 61. Ibid. P. 224. 62. Ibid. P. 225.

268

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

социально-культурной антропологии в Университете Нью-Йорка. Мартин начинала как этнолог, специализирующийся в синологии. Ее первые серьезные исследования были проведены на Тайване и в Китае и посвящены традиционной для антропологии тематике. В 1970-х и начале 1980-х годов выходят ее монографии «Культ мертвых в китайской деревне», «Китайский ритуал и политика»63. Позднее антропологическое внимание Мартин переключилось на науку и медицину, в 1987 году вышла книга «Женщина в теле: культурный анализ репродукции»64. В этой работе она на основе интервью с женщинами и анализа медицинских текстов исследует влияние культуры на представление женщин о своем теле как репродуктивной системе. Тема телесности в антропологии была продолжена в работе «Гибкие тела: роль иммунитета в американской культуре от дней полиомиелита до эпохи СПИДа», где изучаются представления об иммунитете в различных социальных группах, образы и  метафоры иммунной системы65. В  2007 году Эмили Мартин написала книгу, представляющую собой этнографическое исследование биполярной депрессии: «Биполярные экспедиции: мания и депрессия в американской культуре»66. В творчестве Мартин произошла важная трансформация — своего рода переключение антропологической оптики с внешнего колониального мира на внутренний, с тайванских деревень и систем родства на американские улицы, тела и иммунные системы. Сама Мартин объясняет внутреннюю колонизацию следующим образом: в студенческие годы профессия антрополога казалась ей и ее сокурсникам престижной и романтической одновременно, потому что давала возможность увидеть мир, особенно тем, кто был ограничен материальными условиями. Кроме того, в антропологии действовал «дисциплинарный императив»: необходимо было «отправиться в совершенно иное, экономически бедное, чужеземное место… чем дальше ты едешь, тем лучше и престижнее»67. 63. Ahern E. M. The Cult of the Dead in a Chinese Village. Stanford: Stanford University Press, 1973; Idem. Chinese Ritual and Politics. Cambridge; N.Y.: Cambridge University Press, 1981. 64. Martin E. The Woman in the Body: A Cultural Analysis of Reproduction. Boston: Beacon Press, 1997. Первые две книги американского антрополога выходят под именем Эмили Мартин Ахерн. 65. Idem. Flexible Bodies. 66. Idem. Bipolar Expeditions: Mania and Depression in American Culture. Princeton; Oxford: Princeton University Press, 2007. 67. Kirschner S. From Flexible Bodies to Fluid Minds: An Interview with Emily Martin // Ethos. 1999. Vol. 27. № 3. P. 249.

Д е н и с  С и в к о в

269

После этнографических экспедиций на  Тайвань Мартин заинтересовалась темой женской репродуктивной системы, отчасти из-за того, что сама была беременна. Мартин не знала, с чего начать: если в  традиционной антропологии надлежало просто отправиться куда подальше, то  здесь нужно было придумать что-то  иное. Нужно было совершить кросс-культурное перемещение не в физическом пространстве, а в социальном пространстве из-за закрытости данной темы в начале 1980-х годов. Мартин ходила на курсы для беременных, и в какой-то момент ее осенило, что здесь нужно делать то же, что она делала на Тайване: «…уделять пристальное внимание тому, о чем люди говорят, и находить это удивительным; этого будет достаточно, чтобы дать мне способ говорить о том, что близко к особенностям повседневной жизни»68. Что касается тела и иммунной системы, то этнографический метод позволяет Мартин выявлять альтернативы различных представлений о теле: «Современная этнография настраивает видение в контексте других способов, с помощью которых тело может быть воображено, а общество организовано»69. Помимо антропологии, на Мартин и ее исследование тела сильное влияние оказали Витгенштейн и Маркс. Витгенштейн и его прочтение Максом Блэком были важны своей концепцией языковых игр, которая предполагала необходимость акцента на языке (в том числе и на невербальном), на метафорах, призывала быть внимательным к множественной реальности и к тому, что и как говорят люди. Маркс и  его прочтение Дэвидом Харви повлияли за  счет концепции идеологии как ложного сознания. Мартин важно было также понять, «как власть перетекает между экономическими и политическими процессами большого масштаба и  маленькими повседневными вещами»70. Влияние Маркса предполагало выявление в процессе исследования тех или иных идеологических категорий в интерпретациях иммунной системы. По сути дела, Эмили Мартин решает важную проблему STS, которую поставил Бруно Латур. В «Науке в действии» французский социолог пытался показать, каким образом создается научное знание с помощью тех или иных союзников. Латур следует за учеными, подробно рассказывая, как они собирают союзников в лабо 68. Ibid. P. 252. 69. Martin E. Toward an Anthropology of Immunology: The Body as Nation State // Medical Anthropology Quarterly. 1990. Vol. 4. № 4. P. 422. 70. Kirschner S. Op. cit. P. 256.

270

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

раторию. Но важно также понимать, как знание переходит из лаборатории обратно в общество, как оно распространяется: ……все достижения ничего не стоят, если невозможно совершить обратный перевод сил, собранных в  лагере ученых. Нужна еще и дополнительная работа. Если мы хотим дойти с учеными до самого конца, необходимо изучать и обратное движение от центра к периферии. И хотя эта часть пути столь же важна, как и две предшествующие, исследователи науки о ней обычно забывают в  силу странного убеждения, что «наука и  технологии» «универсальны»; в  соответствии с  этим представлением, как только теории или формы открыты, они сами собой, без всяких дополнительных усилий, распространяются повсеместно71.

Эту работу в «Гибких телах» в отношении иммунологии проводит Мартин. Она пытается ответить на вопрос: что происходит с иммунными системами за пределами лаборатории? Следует отметить сильное влияние киборганического феминизма Донны Харауэй на  антропологию иммунологии Эмили Мартин. Харауэй в интервью говорит о своем тексте «Биополитика» и влиянии его на Мартин: «Это была часть того, что она читала, и мы общались по поводу этих вещей»72. В свою очередь, Мартин ссылается на Харауэй, но нигде не говорит о влиянии или продолжении работы. Основные темы, рассмотренные в  «Биополитике постмодерных тел», детализируются в «Гибких телах»: связь иммунной системы с телом и здоровьем, метафоры в иммунологии, визуализация иммунных систем. Если Харауэй посвящает свою статью про иммунные системы своему другу Роберту Филомено, скончавшемуся от СПИДа, то Эмили Мартин начинает книгу с воспоминаний о своем младшем брате, который умер в 1951 году от полиомиелита. Подзаголовок книги «Роль иммунитета в американской культуре от дней полиомиелита до эпохи СПИДа» указывает на границы исследования и на эпидемии-триггеры, усиливающие интерес к иммунологии. Однако в 1940‒1950-е годы в семьях и на улице еще не говорили об иммунных системах. Популярной парадигмой тогда была гигиена — «…считалось, что наиболее существенные угрозы здоровью находятся вне тела в окружающей среде»73. Чистота, огра 71. Латур Б. Наука в действии. С. 381. 72. Haraway D. How Like a Leaf. P. 74. 73. Martin E. Flexible Bodies. P. 22.

Д е н и с  С и в к о в

271

ничение контактов, профилактика и  антисептические средства являлись составляющими этой гигиенической парадигмы. Иммунная система становится популярной в «массовом воображении» только в конце 1980-х годов. В то время, когда …синдром, … который теперь мы называем СПИД, начал объясняться как дисфункция иммунной системы, сильно вырос научный и публичный интерес к тому, как иммунная система работает или перестает работать»74.

Соответственно, тогда же растет количество изображений и описаний иммунной системы в  научно-популярных и  популярных изданиях. Появляются документальные фильмы, телепрограммы, книги для детей, иммунная система освещается во  множестве журналов. В этом контексте Мартин подробно изучает обложки научно-популярных и ненаучных журналов и показывает, что подавляющее число изображений связано с  милитаристской темой. Тело как бы находится на войне и противостоит внешней агрессии, противостоит разрушению со стороны враждебной среды. Война или сражение идет внутри тела, при этом само оно изображается в виде крепости или иных фортификационных сооружений. В подобных изображениях «граница между телом („своим“) и внешним миром („не-своим“) неизменна и абсолютна»75. Сама иммунная система, ее работа зачастую изображаются иерархически — вокруг таких идентичностей, как раса, гендер, класс. На изображениях и в описаниях компоненты иммунной системы соподчиняются в соответствии с этими идентичностями. При объяснении аутоиммунных заболеваний, когда «проблема не во внешнем враге типа микроба, а во внутренних частях „своего“ (self), военная образность расширяется до „мятежа“, „саморазрушения“ и подобных вещей»76. После предварительного визуально-антропологического анализа Мартин переходит к  этнографическому исследованию релевантных групп на  предмет выявления их  представлений об устройстве и работе иммунной системы. Американский антрополог и ее помощники провели серию интервью с представителями разных групп — с учеными, которые занимаются исследованием иммунной системы, со  студентами, изучающими иммунологию, с различными представителями нетрадиционной медицины, 74. Ibid. P. 51. 75. Ibid. P. 53. 76. Ibid. P. 62.

272

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

больными СПИДом, жителями пригородов и районов Балтимора и Бостона. В итоге было проведено 225 интервью, среди опрошенных было 49% женщин и  51% мужчин, 73% евроамериканцев, 26% афроамериканцев, 1% американцев азиатского происхождения. Интервью с участниками программы помощи больным СПИДом проводились на условиях анонимности. У людей спрашивали, слышали ли они что-то об иммунной системе по радио, ТВ, читали ли об этом в газетах и журналах, и просили рассказать, как, на их взгляд, она работает, предлагали изобразить иммунную систему. Также спрашивали про диеты, физические упражнения, гены и СПИД. В некоторых случаях респондентам показывали обложки научно-популярных журналов или микрофотографии компонентов иммунной системы77. «Иммунология на улице» подтвердила и повторила, а также дополнила результаты предварительного визуально-антропологического исследования. Во-первых, многие респонденты говорили о  том, что слышали или читали об  иммунной системе в средствах массовой информации. Во-вторых, они подчеркивали милитаристский характер работы иммунной системы. Наконец, в-третьих, они постоянно указывали на то, что иммунная система находится внутри тела. Один из респондентов, Джек Морган, говорил: Это что-то внутри вашего тела. Что-то внутри тела, что создается кровью. И у них есть много технических имен, я не знаю, но  они помогают выстроить в  вашем теле иммунитет к  этим болезням78.

Наличие этого «внутри» имплицитно указывает на границы тела и окружающей среды. Очевидно, что милитаристская метафора четко коррелирует с классической моделью иммунной системы различения своего и  чужого, разработанной Бернетом. Респонденты изображали иммунную систему в виде сражения болезни и крови, или плохих и хороших клеток, тело — в виде крепости. При этом были и альтернативные варианты представлений о работе иммунной системы — поедание, танец или игра и «простое убеждение покинуть дом»79. Мартин считает, что на военную составляющую в представлениях об иммунной системе существенное влияние оказала холод 77. Ibid. P. 263–265. 78. Ibid. P. 66. 79. Ibid. P. 70.

Д е н и с  С и в к о в

273

ная война, ее риторика и иконография80. Интервьюеры просили прокомментировать милитаристские изображения, в частности, в журнале «Тайм», просили рефлексировать над причинами военного присутствия в популярной иммунологии. Не все интервьюируемые соглашались с такими агрессивными и деструктивными образами. Наиболее показательным в этом отношении является описание работы иммунной системы Верой Майклс — евроамериканкой, 30-летним юристом. Она сказала, что «там нет насилия» и описала иммунную систему через «приливы и отливы», изобразив ее в виде волн81. Изменение в иммунной системе означает смену фаз равновесия и неравновесия. Очевидно, что в такой «экологической» иммунной системе бессмысленно проводить границу между своим и не-своим. При разговоре с представителями нетрадиционной медицины Мартин выяснила, что у  них как раз преобладает подобное холистское описание тела и иммунной системы. Нетрадиционные терапевты отмечали: ……несоизмеримость того, что они делают и что биомедицина пытается делать: многие описывали «расщепление» (split), имеющее место в биомедицине между сознанием и телом. Идентификация микробов как причины определенных болезней вела к акценту на поиске чудесных лекарств. Что касается альтернативных специалистов, они основывались на «совершенно отличной точке зрения»: «холистской точке зрения», «целостной идее, согласно которой тело и сознание имеют некоторый род отношения и соединения» (Алан Броунер, гомеопат, доктор медицины)82.

В этой альтернативной оптике иммунная система — это не часть тела, а все тело, взаимодействующее с миром. Каждая клетка является частью иммунной системы, следовательно, массаж или иглоукалывание могут оказать существенное воздействие на пациента. Противостояние милитаристской и холистской моделей обнаружилось и среди ученых, занимающихся исследованием иммунной системы. Подавляющее большинство ученых в  разговорах так или иначе воспроизводили милитаристское описание, согласно модели разделения на свое и чужое. «Многие люди полагают, что этот образ не метафора, но то, „как есть“»83. При этом в про 80. Ibid. P. 71. 81. Ibid. P. 75–76. 82. Ibid. P. 83. 83. Ibid. P. 96.

274

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

цессе рефлексии по поводу изображений некоторые специалисты признавали ограниченность милитаристской модели и говорили, что специально используют ее, чтобы проще было объяснить суть проблемы пациентам. При этом Мартин указывает на то, что есть ученые, которые признают иные модели и альтернативную метафорику иммунной системы, инспирированные микробиологией или Нильсом Ерне. В итоге между СМИ, лабораторией, улицей и нетрадиционной медициной существует определенная корреляция: милитаристские метафоры преобладают в журналах, лабораториях и объяснениях простых людей, при этом им все же противостоит альтернативная холистская метафорика, особенно в нетрадиционной медицине. Во многих интервью представители разных групп описывали работу иммунной системы как работу сложной системы, где действует множество компонентов, которая не является ригидной, а находится в динамике. Ключевым свойством сложной системы является «гибкость» (flexibility). Применительно к иммунной системе речь идет об антителах — «ключевых элементах в иммунологической карте тела, характеризующихся комбинацией гибкости и специфичности»84. Мартин показывает, что понятия «гибкость» и «адаптивность» вообще характеризуют культуру 1990-х годов. Эти термины часто используются в экономике, организационной культуре, компьютерных технологиях, психологии и других дисциплинах. «Гибкость» — термин, который часто используется в различного рода корпоративных тренингах и образовательных программах, гибкость позволяет изменить себя, адаптироваться к новым организационным и экономическим условиям. Риторика этой адаптивной «заботы о  себе» обнаруживается в дискурсе иммунных систем, которые, как оказывается, также можно изменять и обучать. Мартин заметила, что люди, говоря об иммунной системе как о сложной системе, описывали ее работу через термины коммуникации: В иммунологии, как она понимается в исследовательском контексте и как она представлена в популярных медиа, связи между частями системы часто описываются как линии коммуникации. В наших интервью люди (как ученые, так и не ученые) в общем рассматривали иммунную систему, которая связывается сообщениями, передающимися между ее частями. То, что определяет эту коммуникацию как эффективную, — такие вещи, как «узна 84. Ibid. P. 150.

Д е н и с  С и в к о в

275

вание»/«неузнавание», «память»/«забвение» и «знание»/«незнание». Большую часть времени иммунная система «опознает» или «идентифицирует» вещи, несущие угрозу здоровью тела, и «знает», что делать в ответ85.

Гибкость и коммуникация иммунной системы проявляются в ее способности обучаться. Она обучается через вакцинацию, подобно изменению личности через инокуляцию у Ницше: Вакцина «вводит» новую информацию в простой (слабой) форме, которая заставляет иммунную систему «обучаться». Многие люди слышали о  рекомендации вакцинироваться повторно от кори и объясняли эту необходимость, говоря, что иммунная система могла забыть то, что узнала когда-то, и требует ввести заново нечто такое, что более не распознается86.

Отсюда появляется идея, что можно различными способами тренировать свою иммунную систему. Эта идея функционирует в контексте образовательных тренингов и корпоративного обучения: выживание в сложном и меняющемся мире возможно только при гибкости и адаптивности субъекта87. Как и Харауэй, Эмили Мартин анализирует микрофотографии иммунной системы, сделанные с помощью электронного микроскопа. Без них сложно представить существование иммунной системы. Микрофотографии являются результатом работы большого количества действующих лиц: электронного микроскопа, дизайнеров, программного обеспечения, индустрии печати и  т. д. По идее, демонстрации подобных изображений должны прекращать разногласия, являясь свидетельством реального существования иммунной системы: «…фотографии, особенно электронные микрофотографии, используются для того, чтобы достичь завершения в научных спорах»88. Мартин показывала микрофотографии респондентам во время интервью и просила сказать, что они думают по их поводу, на что они похожи, с чем ассоциируются и т. д. В этих вопросах противопоставляется научная рациональность и «интерпретации, созда 85. Ibid. P. 194. 86. Ibid. P. 198. 87. Рассуждение Эмили Мартин о гибкости коррелирует с описанием проектно-ориентированного града Люком Болтански и Эв Кьяпелло в «Новом духе капитализма» (Болтански Л., Кьяпелло Э. Новый дух капитализма. М.: НЛО, 2011). 88. Idem. Flexible Bodies. P. 168.

276

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ваемые с помощью воображения (imaginatively produced interpretation)». Наиболее распространенной реакцией людей на микрофотографии было удивление: им сложно было связать красочные изображения неких сущностей со своим телом, с тем, что это происходит «внутри»: На самом деле мне трудно представить эти вещи в моем теле. Я  имею в  виду, что я  уверен, что они там, но, знаете, видеть их  такими, такими большими — это действительно страшно. Я  имею в  виду, что я  не  могу реально связать эти вещи с тем, что внутри моего тела89.

Респонденты предложили Мартин и ее помощникам множество интерпретаций и образов микрофотографий: то, что на них изображено, похоже на  морское дно, космические ландшафты, пустыню и др. Визуально-антропологические эксперименты показали, что микрофотографии не связаны с представлениями людей о своем теле, они деконтекстуализированы, то есть находятся вне контекста повседневного опыта тела90. В  разговоре с  Джоном Марселлинио, лидером бедной общины, выяснилось, что микрофотографии не связаны с опытом телесности людей, они не рассказывают о боли и самочувствии, об их жизни и смерти: У меня люди были, которые от рака умерли. Я полагаю, я больше имею отношению к тому, что они чувствовали, к части их жизни, к тому, как они готовились умереть, чем к тому, что я думаю, что происходит с этой болезнью в вашем или в их теле. Понимаете? Я не знаю, имеет ли это смысл, но как эти вещи работают, это действительно интересно, но вообще не важно. Понимаете, что я имею в виду?91

Таким образом, Эмили Мартин указывает на рассогласование между двумя телами — экзистенциальным телом боли и страдания и телом биологической науки. Кроме того, микрофотографии после лаборатории (а они в большинстве своем встречаются в глянцевых журналах и фотоальбомах) не прекращают споры об иммунной системе, а, наоборот, усиливают контроверзу между лабораторией и культурой. 89. Ibid. P. 173. 90. Ibid. P. 179. 91. Ibid. P. 181.

Д е н и с  С и в к о в

277

Заключение Если для Харауэй тело — это составной объект, включающий в себя как значения, так и материальность, которая при этом ведет себя непредсказуемо, то для Мартин, судя по всему, речь идет только об интерпретациях тела: «Я описываю, как появляющаяся сущность, иммунная система, рассматривается с  различных точек зрения в нашем обществе»92. Мартин, в общем, не интересует, существует ли материальное тело (реальность как сопротивление) за  пределами интерпретаций различных групп. Американский антрополог только намекает на рассогласование опыта смерти и биологического описания своего (self) при этнографическом исследовании микрофотографий, но не развивает эту идею дальше. Однако в творчестве Мартин все же есть намеки на множественную реальность тела. В статье 1992 года «Конец тела?» Мартин предположила, что «мы видим не конец тела, но скорее конец одного типа тела и начало другого типа тела»93. В этой работе противопоставляется отживающее фордистское тело, связанное с порядком фабричного производства с централизованным контролем, и гибкое тело позднего капитализма, описанное в иммунологии. Позже, в книге 1994 года «Гибкие тела», речь идет об одновременном существовании и конкуренции как минимум двух тел — милитаристского, противостоящего окружающей среде, и  холистского, включенного в космический порядок. Как же соотносятся тело и иммунная система в иммунологии? Говоря «иммунология», следует подразумевать не только лабораторию, клинику и учебную аудиторию, но также множество других мест и групп. Конструирование иммунной системы не прекращается в лаборатории и клинике, а продолжается в других местах другими средствами. Иммунные системы поддерживаются, смещаются, дополняются и собираются заново на улицах и в квартирах, в транспорте и офисах и университетах. При этом отношения тела и иммунной системы являются ситуативными: иммунная система то полностью отождествляется с телом, то является его частью. В этом смысле этнография иммунных систем Эмили Мартин и феминистская антропология Донны Харауэй позволяет сделать очень важный вывод. С одной стороны, иммунная система в объяснениях ученых и неученых людей то сопоставляется 92. Ibid. P. 47. 93. Idem. The End of the Body? // American Ethnologist. 1992. Vol. 19. № 1. P. 121.

278

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

и совпадает с телом и даже личностью (self), соответственно, к ней применимы масштаб, понятия, законы и метафоры мира повседневности. Иммунная система и иммунитет оцениваются в терминах физиологического тела и личности: например, иммунную систему можно тренировать. С другой стороны, тело как биологическое «свое» (self) является оторванным от физиологического и социального тела, в некотором смысле «живет своей жизнью». Таким образом, очевидно, что наше тело — это результат сложной работы координации разных тел: физиологического, отождествляемого с личностью, и тела иного масштаба — биологического «своего» (self), которое оказывается «чужим» (non-self) и не принадлежащим субъекту. В дальнейшем следует выяснить, какая работа проводится, чтобы соотнести эти разные иммунные системы в «одно» тело. В этом смысле существование человека осциллирует как минимум между двумя возможностями, между своим и чужим телом. Нетривиальные подходы к исследованию тела — иммунной системы, реализованные Донной Харауэй и Эмили Мартин, позволяют решить ряд проблем, связанных с пониманием тела в социальных науках. Долгое время интерес к телу определялся двумя противоречивыми тенденциями. С одной стороны, тело было фигурой умолчания, его изгоняли, подчиняли разуму, предпочитали не замечать. С другой стороны, оно всегда присутствовало в действиях, мыслях и словах; речь идет об «отсутствующем присутствии» тела, которое имеет «тайную историю»94. Интерес к различным аспектам телесности значительно возрастает во второй половине ХХ века. Рост связан с теми технологическими изменениями тела, которые в первую очередь происходили в биомедицине. Новые способы диагностики и визуализации, вспомогательные репродуктивные технологии, имплантация и протезирование, пересадка органов и другие новшества заставляли исследователей проблематизировать тело, его статус и границы. В социальных науках важное место занимают две похожие схемы телесности — модель воплощения и дисциплинарная модель. В первой модели, берущей начало от «Техник тела» Марселя Мосса и используемой, например, Пьером Бурдьё в связи с понятием габитуса и Ирвингом Гофманом в исследовании стигматизации, тело является носителем социальных смыслов и значений, 94. Shilling Ch. The Body and Social Theory. 2nd ed. L.: SAGE, 2003; Тёрнер Б. Современные направления развития теории тела // Thesis. 1994. № 6. С. 137–167.

Д е н и с  С и в к о в

279

экраном sui generis, на  котором проявляется или отпечатывается социальное. Во второй модели, разработанной Мишелем Фуко, тело считается объектом приложения Власти, какую бы форму она ни имела. В том или ином виде дисциплинарная модель присутствует у Адорно и Хоркхаймера в идее подавления телесного, а также у Норберта Элиаса в концепции цивилизации. В этих широко распространенных моделях нерешенными остаются как минимум две проблемы. Во-первых, практически не уделяется внимания вещам, материальному и  технологиям, которые как раз радикально изменяют тело. Во-вторых, социальное или власть видятся предзаданными телу и стабилизированными сущностями. В этом смысле они не считается проблематичными, в то время как общество и власть — это предметы постоянных дебатов об их сущности и способах существования. Соответственно, в исследованиях науки и технологии и, в частности, в социальных исследованиях иммунологии Донны Харауэй и Эмили Мартин, как было показано, во-первых, делается аспект на роли технологии и ее влиянии на тело, а во-вторых, не предлагается онтологического редукционизма, в  котором социальное, материальное, биологическое или иной порядок определяли бы телесность. В этом смысле идеи конструкции, гетерогенности и множественной реальности позволяют, с одной стороны, учитывать гибридность тела, состоящего из компонентов, принадлежащих к разным онтологическим порядкам, а с другой — позволяют избежать одностороннего редукционизма в понимании технологизированного тела. Библиография Болтански Л., Кьяпелло Э. Новый дух капитализма. М.: НЛО, 2011. Гоббс Т. Левиафан. М.: Мысль, 2001. Каллон М. Некоторые элементы социологии перевода: приручение морских гребешков и рыболовов бухты Сен-Бриё // Логос. 2017. Т. 27. № 2. С. 49–94. Коэн Э. Мое свое как чужое: аутоиммунитет и иные парадоксы // Социология власти. 2014. № 4. С. 182–197. Латур Б. Как говорить о теле? Нормативное измерение исследований науки // Метаморфозы телесности / Под ред. И. В. Кузина. СПб.: РХГА, 2015. С. 250–287. Латур Б. Наука в действии: следуя за учеными и инженерами внутри общества. СПб.: ЕУСПб, 2013. Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. Локк Дж. Два трактата о правлении // Соч.: В 3 т. М.: Мысль, 1988. Т. 3. Луман Н. Социальные системы: Очерк общей теории. СПб.: Наука, 2007.

280

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Маргелис Л. Роль симбиоза в эволюции клетки. М.: Мир, 1983. Мол А. Множественное тело. Онтология в медицинской практике. Пермь: Гиле Пресс, 2017. Ницше Ф. Веселая наука // Соч.: В 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 1. Ницше Ф. Изречения и стрелы // Соч.: В 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 2. Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое // Соч.: В 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 1. Сивков Д. Парадоксы аутоиммунитета. Предисловие к переводу Эда Коэна // Социология власти. 2014. № 4. С. 174–181. Слотердайк П. Сферы. СПб.: Наука, 2005. Т. 1: Пузыри. Слотердайк П. Сферы. СПб.: Наука, 2007. Т. 2: Глобусы. Слотердайк П. Сферы. СПб.: Наука, 2010. Т. 3: Пена. Слотердайк П., Хайнрихс Г.-Ю. Солнце и смерть: диалогические исследования. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2015. Спиноза Б. Этика // Соч.: В 2 т. СПб.: Наука, 1999. Т. 1. Тёрнер Б. Современные направления развития теории тела // Thesis. 1994. № 6. С. 137–167. Харауэй Д. Манифест киборгов: наука, технология и социалистический феминизм 1980-х годов // Гендерная теория и искусство. Антология: 1970– 2000. М.: Росспэн, 2005. С. 322–377. Ahern E. M. Bipolar Expeditions: Mania and Depression in American Culture. Princeton; Oxford: Princeton University Press, 2007. Ahern E. M. Chinese Ritual and Politics. Cambridge; N.Y.: Cambridge University Press, 1981. Ahern E. M. The Cult of the Dead in a Chinese Village. Stanford: Stanford University Press, 1973. Anderson W., Mackay I. Intolerant Bodies: A Short History of Autoimmunity. Baltimore: John Hopkins University Press, 2014. Cohen E. A Body Worth Defending: Immunity, Biopolitics, and the Apotheosis of the Modern Body. Durham; L.: Duke University Press, 2009. De Cauwer S. Robert Musil’s Cultural Diagnostics in the Light of Nitzschean Immunology // Neophilologus. 2012. № 96. Р. 411–425. Delanda M. Intensive Science and Virtual Philosophy. L.; N.Y.: Continuum, 2002. Derrida J. Autoimmunity: Real and Symbolic Suicide: A Dialogue with Jaсques Derrida // Borradori G. Philosophy in a Time of Terror: Dialogues with Jurgen Habermas and Jacques Derrida. Chicago; L.: University of Chicago Press, 2004. P. 85–136. Esposito R. BIOS: Biopolitics and Philosophy. Minneapolis; L.: University of Minnesota Press, 2008. Esposito R. Immunitas: The Protection and Negation of Life. Cambridge: Polity, 2011. Esposito R., Campbell T. Interview // Diacritics. 2006. № 2. Р. 49–56. Hacking I. Our Neo-Cartesian Bodies in Parts // Critical Inquiry. 2007. № 34. P. 78–105. Haraway D. Crystals, Fabrics, and Fields: Metaphors of Organicism in TwentiethCentury Developmental Biology. L.; New Haven: Yale University Press, 1976. Haraway D. How Like a Leaf: An Interview with Thyrza Nichols Goodeve. N.Y.; L.: Routledge, 2000. Haraway D. Primate Vision: Gender, Race and Nature in the World of Modern Science. L.; N.Y.: Routledge, 1989.

Д е н и с  С и в к о в

281

Haraway D. Simians, Cyborgs, and Women: The Reinvention of Nature. N.Y.: Routledge, 1991. Kirschner S. From Flexible Bodies to Fluid Minds: An Interview with Emily Martin // Ethos. 1999. Vol. 27. № 3. P. 247–282. Latour B. Body, Cyborgs and Politics of Incarnation // The Body (The Darwin College Lectures) / S. Sweeny, I. Hodder (eds). Cambridge: Cambridge University Press, 2002. P. 127–141. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Construction of Scientific Facts. Princeton: Princeton University Press, 1986. Lemm V. Nietzsche, Einverleibung and the Politics of Immunity // International Journal of Philosophical Studies. 2013. Vol. 21. P. 3–19. Martin E. Flexible Bodies: The Role of Immunity in American Culture from the Days of Polio to the Age of AIDS. Boston: Beacon Press, 1994. Martin E. The End of the Body? // American Ethnologist. 1992. Vol. 19. № 1. P. 121–140. Martin E. The Woman in the Body: A Cultural Analysis of Reproduction. Boston: Beacon Press, 1997. Martin E. Toward an Anthropology of Immunology: The Body as Nation State // Medical Anthropology Quarterly. 1990. Vol. 4. № 4. P. 410–426. Moulin A.-M. Immune System: A Key Concept for the History of Immunology // History and Philosophy of the Life Sciences. 1989. Vol. 11. № 2. P. 221–236. Napier D. The Age of Immunology: Conceiving a Future of an Alienating World. Chicago; L.: The University of Chicago Press, 2003. Pinch T., Bijker W. The Social Construction of Facts and Artifacts: Or How the Sociology of Science and the Sociology of Technology Might Benefit Each Other // The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology / W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch (eds). Cambridge, MA; L.: The MIT Press, 2012. Р. 11–44. Pradeu T. The Limits of the Self: Immunology and Biological Identity. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 2012. Roth J. The Logistics of Roman Army at War: 264 B.C. — A.D. 235. N.Y.: Brill Academic Publishers, 1999. Shilling Ch. The Body and Social Theory. 2nd ed. L.: SAGE, 2003. Silverstein A. A History of Immunology. 2nd ed. L.; N.Y.: Elsevier, 2009. Tauber A. A Typology of Nietzsche’s Biology // Biology and Philosophy. 1994. № 9. P. 25–44. Tauber A. The Immune Self: Theory or Metaphor? Cambridge: Cambridge University Press, 1994. Thompson Ch. Making Parents. The Ontological Choreography of Reproductive Technologies. Cambridge, MA; L.: The MIT Press, 2005. Welles C. B. The Immunitas of the Roman Legionaries in Egypt // The Journal of Roman Studies. 1938. № 28. P. 41–49.

282

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

SELF OR NON-SELF? CONSTRUCTING THE BODY IN IMMUNOLOGY Denis Sivkov. Associated Professor, Department of Theoretical Sociology and Epistemology, School of Public Policy, [email protected]. Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (RANEPA), 82 Vernadskogo ave., 119571 Moscow, Russia. Keywords: body; immunology; immunity; immune system; heterogeneity; construction; multiply reality; science and technology studies; Donna Haraway; Emily Martin. The article focusses on how the body is constructed for immunology. Specifically, the complex and tangled bio-political genealogy of immunity is analysed in detail as the understanding of it hovers between social and biological discourses. In addition, the controversy between different models of the immune system is examined. The social studies of immunology conducted by Donna Haraway and Emily Martin are also highlighted. In these studies, the body-immune system is understood as a diversified heterogeneous construction consisting of components belonging to different ontological orders. The construction of the immune system does not end in the laboratory or in the clinic. It continues in other places by other means. Nevertheless, the relationship between the body and the immune system is situational: the immune system could be completely identified with the body or be a part of it. Emily Martin’s ethnography of immune systems and Donna Haraway’s feminist anthropology provide the means for understanding how the immune system, as both academics and non-academics explain it, can be juxtaposed to and also coincide with the body and even the self,but nevertheless conform to the scale, concepts, laws and metaphors of the social world of everyday life. The immune system and immunity are assessed in terms of the physiological body and the self. On the other hand, the body as a biological “self ” is abstracted from the physiological and social body, and in a sense it “lives a life of its own.” Therefore, our body is the outcome of a complex coordinating effort among different bodies: the physiological body, the one identified with the self, and the body on a different scale - the biological “self ” which turns out to be “non-self ” and not belong to the subject. DOI : 10.22394/0869-5377-2018-5-249-282

References Ahern E. M. Bipolar Expeditions: Mania and Depression in American Culture, Princeton, Oxford: Princeton University Press, 2007. Ahern E. M. Chinese Ritual and Politics, Cambridge, New York, Cambridge University Press, 1981. Ahern E. M. The Cult of the Dead in a Chinese Village, Stanford, Stanford University Press, 1973. Anderson W., Mackay I. Intolerant Bodies: A Short History of Autoimmunity, Baltimore, John Hopkins University Press, 2014. Boltanski L., Chiapello E. Novyi dukh kapitalizma [Le nouvel esprit du capitalisme], Moscow, New Literary Observer, 2011. Callon M. Nekotorye elementy sotsiologii perevoda: priruchenie morskikh grebeshkov i rybolovov bukhty Sen-Brie [Some Elements of a Sociology of Translation: Domestication of the Scallops and the Fishermen of St Brieuc Bay]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2017, vol. 27, no. 2, pp. 49–94.

Д е н и с  С и в к о в

283

Cohen E. A Body Worth Defending: Immunity, Biopolitics, and the Apotheosis of the Modern Body, Durham, London, Duke University Press, 2009. Cohen E. Moe svoe kak chuzhoe: autoimmunitet i inye paradoksy [My Self as an Other: on Autoimmunity and “Other” Paradoxes]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2014, no. 4, pp. 182–197. De Cauwer S. Robert Musil’s Cultural Diagnostics in the Light of Nitzschean Immunology. Neophilologus, 2012, no. 96, pp. 411–425. DeLanda M. Intensive Science and Virtual Philosophy, London, New York, Continuum, 2002. Derrida J. Autoimmunity: Real and Symbolic Suicide: A Dialogue with Jaсques Derrida. In: Borradori G. Philosophy in a Time of Terror: Dialogues with Jurgen Habermas and Jacques Derrida, Chicago, London, University of Chicago Press, 2004, pp. 85–136. Esposito R. BIOS: Biopolitics and Philosophy, Minneapolis, London, University of Minnesota Press, 2008. Esposito R. Immunitas: The Protection and Negation of Life, Cambridge, Polity, 2011. Esposito R., Campbell T. Interview. Diacritics, 2006, no. 2, pp. 49–56. Hacking I. Our Neo-Cartesian Bodies in Parts. Critical Inquiry, 2007, no. 34, pp. 78–105. Haraway D. Crystals, Fabrics, and Fields: Metaphors of Organicism in Twentieth-Century Developmental Biology, London, New Haven, Yale University Press, 1976. Haraway D. How Like a Leaf: An Interview with Thyrza Nichols Goodeve, New York, London, Routledge, 2000. Haraway D. Manifest kiborgov: nauka, tekhnologiia i sotsialisticheskii feminizm 1980-kh godov [A Manifesto for Cyborgs: Science, Technology, and Socialist Feminism in the 1980s]. Gendernaia teoriia i iskusstvo. Antologiia: 1970–2000 [Gender Theory and Art. Anthology: 1970–2000], Moscow, Rosspen, 2005, pp. 322–377. Haraway D. Primate Vision: Gender, Race and Nature in the World of Modern Science, London, New York, Routledge, 1989. Haraway D. Simians, Cyborgs, and Women: The Reinvention of Nature, New York, Routledge, 1991. Hobbes Th. Leviafan [Leviathan], Moscow, Mysl’, 2001. Kirschner S. From Flexible Bodies to Fluid Minds: An Interview with Emily Martin. Ethos, 1999, vol. 27, no. 3, pp. 247–282. Latour B. Body, Cyborgs and Politics of Incarnation. The Body (The Darwin College Lectures) (eds S. Sweeny, I. Hodder), Cambridge, Cambridge University Press, 2002, pp. 127–141. Latour B. Kak govorit’ o tele? Normativnoe izmerenie issledovanii nauki [How to Talk About the Body? The Normative Dimension of Science Studies]. Metamorfozy telesnosti [Metamorphoses of Embodiment] (ed. I. V. Kuzin), Saint Petersburg, RKhGA, 2015, pp. 250–287. Latour B. Nauka v deistvii: sleduia za uchenymi i inzhenerami vnutri obshchestva [Science in Action: How to Follow Scientists and Engineers Through Society], Saint Petersburg, European University at St Petersburg, 2013. Latour B. Peresborka sotsial’nogo: vvedenie v aktorno-setevuiu teoriiu [Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network Theory], Moscow, HSE, 2014. Latour B., Woolgar S. Laboratory Life: The Construction of Scientific Facts, Princeton, Princeton University Press, 1986.

284

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Lemm V. Nietzsche, Einverleibung and the Politics of Immunity. International Journal of Philosophical Studies, 2013, vol. 21, pp. 3–19. Locke J. Dva traktata o pravlenii [Two Treatises on Government]. Soch.: V 3 tt. [Works: In 3 vols], Moscow, Mysl’, 1988, vol. 3. Luhmann N. Sotsial’nye sistemy: Ocherk obshchei teorii [Soziale Systeme: Grundriß einer allgemeinen Theorie], Saint Petersburg, Nauka, 2007. Margulis L. Rol’ simbioza v evoliutsii kletki [Symbiosis in Cell Evolution], Moscow, Mir, 1983. Martin E. Flexible Bodies: The Role of Immunity in American Culture from the Days of Polio to the Age of AIDS, Boston, Beacon Press, 1994. Martin E. The End of the Body? American Ethnologist, 1992, vol. 19, no. 1, pp. 121– 140. Martin E. The Woman in the Body: A Cultural Analysis of Reproduction, Boston, Beacon Press, 1997. Martin E. Toward an Anthropology of Immunology: The Body as Nation State. Medical Anthropology Quarterly, 1990, vol. 4, no. 4, pp. 410–426. Mol A. Mnozhestvennoe telo. Ontologiia v meditsinskoi praktike [The Body Multiple: Ontology in Medical Practice], Perm, Hyle Press, 2017. Moulin A.-M. Immune System: A Key Concept for the History of Immunology. History and Philosophy of the Life Sciences, 1989, vol. 11, no. 2, pp. 221–236. Napier D. The Age of Immunology: Conceiving a Future of an Alienating World, Chicago, London, The University of Chicago Press, 2003. Nietzsche F. Chelovecheskoe, slishkom chelovecheskoe [Menschliches, Allzu Menschliches]. Soch.: V 2 tt. [Works: In 2 vols], Moscow, Mysl’, 1990, vol. 1. Nietzsche F. Izrecheniia i strely [Sprüche und Pfeile]. Soch.: V 2 tt. [Works: In 2 vols], Moscow, Mysl’, 1990, vol. 2. Nietzsche F. Veselaia nauka [Die fröhliche Wissenschaft]. Soch.: V 2 tt. [Works: In 2 vols], Moscow, Mysl’, 1990, vol. 1. Pinch T., Bijker W. The Social Construction of Facts and Artifacts: Or How the Sociology of Science and the Sociology of Technology Might Benefit Each Other. The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology (eds W. E. Bijker, T. P. Hughes, T. Pinch), Cambridge, MA, London, The MIT Press, 2012, pp. 11–44. Pradeu T. The Limits of the Self: Immunology and Biological Identity, Oxford, New York, Oxford University Press, 2012. Roth J. The Logistics of Roman Army at War: 264 B.C. — A.D. 235, New York, Brill Academic Publishers, 1999. Shilling Ch. The Body and Social Theory, 2nd ed., London, SAGE, 2003. Silverstein A. A History of Immunology, 2nd ed., London, New York, Elsevier, 2009. Sivkov D. Paradoksy autoimmuniteta. Predislovie k perevodu Eda Koena [Paradoxes of Autoimmunity. Preview to translation of Ed Cohen]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2014, no. 4, pp. 174–181. Sloterdijk P. Sfery [Sphären], Saint Petersburg, Nauka, 2005, vol. 1: Puzyri [Blasen]. Sloterdijk P. Sfery [Sphären], Saint Petersburg, Nauka, 2007, vol. 2: Globusy [Globen]. Sloterdijk P. Sfery [Sphären], Saint Petersburg, Nauka, 2010, vol. 3: Pena [Schäume]. Sloterdijk P., Heinrichs H.-J. Solntse i smert’: dialogicheskie issledovaniia [Die Sonne und der Tod: Dialogische Untersuchungen], Saint Petersburg, Izdatel’stvo Ivana Limbakha, 2015. Spinoza B. Etika [Ethica]. Soch.: V 2 tt. [Works: In 2 vols], Saint Petersburg, Nauka, 1999, vol. 1.

Д е н и с  С и в к о в

285

Tauber A. A Typology of Nietzsche’s Biology. Biology and Philosophy, 1994, no. 9, pp. 25–44. Tauber A. The Immune Self: Theory or Metaphor? Cambridge: Cambridge University Press, 1994. Thompson Ch. Making Parents. The Ontological Choreography of Reproductive Technologies, Cambridge, MA, London, The MIT Press, 2005. Turner B. Sovremennye napravleniia razvitiia teorii tela [Recent Developments in the Theory of the Body]. Thesis, 1994, no. 6, pp. 137–167. Welles C. B. The Immunitas of the Roman Legionaries in Egypt. The Journal of Roman Studies, 1938, no. 28, pp. 41–49.

286

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Множественные тела, множественные тексты Ангелина Баева

Аспирантка, кафедра онтологии и теории познания, философский факультет, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова (МГУ). Адрес: 119991, Москва, Ломоносовский пр-т, 27, корп. 4. E-mail: [email protected].

Полина Ханова

Тьютор, кафедра онтологии и теории познания, философский факультет, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова (МГУ). Адрес: 119991, Москва, Ломоносовский пр-т, 27, корп. 4. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: Аннмари Мол; онтология; социальная эпистемология; текстуальные практики; тело; объект.

Статья посвящена рассмотрению телесных и текстуальных практик в социальной эпистемологии Аннмари Мол. На основе этнографии практик медицинского сообщества в отдельно взятой больнице Мол выстраивает новую онтологию объекта, смещающую акцент с противопоставления между репрезентацией и конструированием на практики производства. Представленная Мол «онтология-в-практике» сконцентрирована не на том, что есть объект, но на том, что с этим объектом делается и что его делает, собственно, объектом. Именно поэтому Мол интересует не множество точек зрения на тело и заболевания, а множество практик, в которых производится исследовательский множественный объект. Будучи собранным и соединенным благодаря множеству практик, этот объект оказывается больше, чем одной сущностью: на передний план выходит множествен-

ность его осуществлений и способов их координации. Одновременно с этим исследование Мол по социальной эпистемологии само по себе становится вкладом в конструирование множественного объекта исследования. Поле социальной эпистемологии — это поле не только множественных объектов, но и множественных текстов. Самоочевидность объектности объекта подрывается жестом диахронического анализа синхронического среза. Текст Мол не только и не столько о социальной теории или о политиках различия нормы/патологии или объекта/ метода (хотя и о них тоже), сколько о политиках академического текста как такового: политиках написания, публикации, чтения, цитирования. И необычная материальная организация этого текста играет существенную роль в данной текстуальной практике, которую мы переносим и в наш текст.

287

Аннмари Мол. Множественное тело. Онтология в медицинской практике / Пер. с  англ. группы Cube of Pink (МГУ); под науч. ред. А. Писарева, С. Гавриленко. Пермь: Гиле Пресс, 2017. — 254 с.

П

Е Р Е О Р И Е Н ТА Ц И Я исследования с  того, что есть объект, на то, что его делает объектом, превращает эпистемологию в ее традиционном понимании (как традиции, пытавшейся артикулировать отношение между познающим субъектом и объектом познания) в эпистемологию, ориентированную на этнографические исследования, — эпистемологию как практику, которая интересуется уже не репрезентацией объекта, а его осуществлением и сама вносит вклад в осуществление некоторого объекта. Этнографический подход к исследованию практик имеет дело со знанием, вписанным в действия, процедуры, инстру-

Как может исследование по эпистемологии и  онтологии само стать вкладом в  конструирование объекта исследования? Это второй, параллельный, подземный вопрос книги Мол. Деррида отмечал1 политическую окрашенность топологии страницы: сноска, расположенная внизу, предполагает властное отношение между текстом, расположенным выше, и текстом сноски. Текст аннотированный или ком-

ментированный, особенно когда он аннотирован или комментирован самим автором, позволяет ставить вопросы о своей собственной двойственной природе в практическом ключе: «Два текста, две руки, два взгляда, два выслушивания. Вместе и  одновременно раздельно»2. Это властное иерархическое отношение, разбивающее пространство книги на «тему» и «вариации», ставит разговор об отношении дан-

1. Derrida J. This Is Not An Oral Footnote // Annotation and Its Texts / S. A. Barney (ed.). N.Y.: Oxford University Press, 1991. P. 193. 2. Деррида Ж. Ousia и gramme. Примечание к одному примечанию из Sein und Zeit // Поля философии. М.: Академический проект, 2012. С. 92.

288

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

менты и т. д. Объекты, в свою очередь, не сводятся просто к тому, что подлежит репрезентации или является конструкцией. Чем они являются — это вопрос, которому посвящена книга Аннмари Мол «Множественное тело. Онтология в медицинской практике». В книге Мол речь идет не о том, как медицина знает свои объекты, а о том, как она их приводит в действие. Говорится о практиках, которые приходят на смену познанию в условиях размывания границ между словами и вещами, понятиями и объектами. По словам самого автора, книга о том, как медицина обращается с телом и заболеванием: не познает свои объекты, а приспосабливается к ним. Другими словами, как медицина осуществляет объекты, с которыми имеет дело. Именно поэтому Мол интересуют не точки зрения на тело и его заболевания, а множество практик, в которых производится объект исследования: что-то делается — «разрезается, окрашивается, зондируется, обсуждается, измеряется, подсчитывается, отрезается, компенсируется ходьбой или предотвращается» (21). При этом Мол делает оговорку: «делается» не значит «создается» или «конструируется». Болезнь «исполняется» (performed): объект, собранный и соединенный, сам себя представляет как целое, будучи множественным, но сохраняющим связность. Это что-то в каждом своем осуществлении — не полностью одно и то же: то, с чем имеет дело врач, — не совсем то же самое, с чем к нему приходит пациент. Тело и болезнь последнего препарируются и конструируются прежде всего определенной медицинской ного текста с другими текстами, разворачивающийся в  нижней части страниц книги Мол, в кажущееся вторичным положение, как если бы это был вторичный комментарий, сноска (которые все равно никто не читает). Познаваемые объекты  — это объекты, о  которых исследователь может публиковать тексты (68), поэтому ввязаться в  спор об  объекте исследования социальной эпистемологии — значит ввязаться в самую гущу передела территории между так называемыми естественными и социальными науками. В этом столк-

новении первые экспансивно превращают все (включая людей) в объекты, а вторые не видят то, что не могут антропоморфизировать, то, что не обладает голосом (даже сам Латур, государь сетей, демонстрирует местами этот перекос: он пытается заставить вещи говорить в парламенте вещей, не считаясь с тем, что, возможно, двери и морские гребешки вовсе не  испытывают желания с  ним разговаривать), — в пределе то, что не может публиковать тексты. Одна из  причин, по  которым исследуемые Мол практики

АНГЕЛИНА БАЕВА, ПОЛИНА ХАНОВА

289

оптикой. Это отодвигает нас от эпистемологии в том смысле, в каком она подразумевает репрезентацию реальности. Теперь знание начинает рассматриваться не как набор референций, а как набор практик. Если ранее эпистемология имела дело с референцией и заботилась о поиске наиболее достоверной и точной репрезентации реальности, то рассмотрение объекта как места скрещения множества практик помещает нас в условия, когда объект, приводимый ими в действие, оказывается более чем одной сущностью. Происходит отказ от понимания объекта как совокупности точек зрения на него, и на передний план выходят множественность осуществлений этой реальности и способы их координации. Практики, выходя на первый план, множат как реальность, так и сам объект. Вопрос уже не в том, какова истина объекта, а в том, как с объектами обращаются практически. Постановка эпистемологического вопроса как исследования отношений между объектами, которые делаются, требует этнографической методологии. Это превращает и саму эпистемологию в определенную практику. Если (из этого предположения Мол исходит) практики и осуществления в них объекта множественны, то вопрос в следующем: как координируются эти различные осуществления множественного объекта, что, собственно, позволяет продолжать считать объект одним объектом? Для Мол парадигмальным примером такого рода практики и предметом ее собственного рассмотрения становится атеросклероз, точнее, те различные практики, не  оказывались в  поле зрения классической эпистемологии, в том, что эти они не порождают текстов. Врач записывает ту часть жалоб пациента, которая работает в его (врача) механизме осуществления атеросклероза, но  не  то, что пациент говорит, а  пациент зачастую говорит не  то, что чувствует (а  то, например, что врач, по мнению пациента, ожидает услышать). Ангиографические снимки, диалоги, история стираются, когда принято решение: «Обстр. бедр. арт. лев.; шунт. под колено» (215). Виртуальный объект, дистилли290

рованный из  множества очень разнородных практик, производится еще одной практикой — записью. И  практика записи самого текста Мол играет не меньшую роль, чем аббревиатуры исследуемых ею субъектов. В связи с этим вопрос о том, как не сделать свой текст очередной редукцией, очередной аббревиатурой, становится не  просто второй темой книги  — он порождает также и  ее структуру, и ее собственную топологию. Как написать текст и не выстроить очередную гегемонию смысла? Встроить в  него механизм

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

в которых он осуществляется, и проявления, в которых он находит выражение: от перемежающейся хромоты у пациента до утолщенной интимы сосуда под микроскопом лаборанта. Атеросклероз как множественный исследовательский объект — это больше чем одна сущность: в разных практиках этим названием будут обозначаться различные вещи, но это не части атеросклероза, из которых он собирается в единый объект. Каждая из этих различных вещей и есть сам атеросклероз, полный, законченный объект без недостач, но каждый раз разный. Физиологическая сущность (бляшка кровеносного сосуда) и «недуг» (атеросклероз) — это не одно и то же в прямом смысле слова. В разных местах осуществляются разные атеросклерозы. Но это не значит, что объект распадается на отдельные части: его единственность достигается в результате координации. Диагностируемый атеросклероз и атеросклероз, осуществляемый во время операции, — это один и тот же атеросклероз, но его реальность не единична, а множественна: он и то и другое, но не всё вместе. И ключевым здесь становится распределение в пространстве: «В повседневной больничной практике артерии и пациенты не находятся в транзитивном отношении, а распределены по разным местам. Пациент говорит в поликлинике, а артерия осуществляется в качестве отклоняющейся сущности в отделении рентгенологии. Или: сначала пациент говорит, потом лечатся артерии. Таким образом, реальность отклоняющихся артерий находится не внутри, а рядом с больными пациентами» (169). самоподрыва (Деррида был большим специалистом в таких приемах, и, возможно, именно к его «Тимпану» можно было бы возвести двухъярусность текста Мол — две части, которые не просто дополняют друг друга, но, будучи самостоятельными цельными текстами, догоняют и  обгоняют, комментируют друг друга, оставляя читателя в сомнении, какой текст он должен читать). «Решающий философский вопрос относительно реальности звучал так: „Как нам удостовериться?“ Теперь же, после поворота к практике, мы

сталкиваемся с  другим вопросом: „Как жить с сомнением?“» (219–220). Мол подрывает самоочевидную линейную структуру текста, заставляя читателя «жить с сомнением» в качестве рутинной практики. Множественность ее объекта (тела или заболевания) параллельна множественности текста, в  котором она выписывается: сначала спрашиваешь себя, почему этих текстов два, но, углубляясь, начинаешь спрашивать уже, почему их всего два. Другой способ подорвать самоочевидность объектности

АНГЕЛИНА БАЕВА, ПОЛИНА ХАНОВА

291

Рядом в буквальном смысле: в лаборатории по соседству с приемным кабинетом или в другом здании, где проводится операция. Но это не означает, что оптика хирурга, проводящего операцию, редуцирует пациентов к сосудам. Во время операции возможно переключение между реальностями: врач может работать с артериями, а может говорить о пациенте, который больше, чем его тело, — член семьи, друг, приятный собеседник и т. д. Артерия и личность не связаны друг с другом как часть и целое — они находятся рядом друг с другом. Соответственно, объекты различаются пространственно-временным масштабом, а не онтологическим3. В условиях распространения воплощенного знания не только на тела, но и на другие объекты происходит переход от разговора о познании субъектом объекта к разговору об осуществлении реальности в практике. В такой исследовательской парадигме к множественному объекту не может быть применена эпистемологическая нормативность, предписывающая ему определенную заданную реальность. Здесь нужна нормативность другого рода — этнографическая, для которой реальность будет лишь частью практик. Реальность не предшествует практикам, как может показаться на первый взгляд. «Сначала практики одновременно производят утверждения о реалиях и сами реалии, которые они описывают; затем, когда модальности исчезают, реалии внезапно оказываются причинами этих утверждений. Реалии не объясняются практиками и убеждениями, а производятся в них. Они производятся и живут в отношениях»4. объекта  — дать ему историю. Нетрудно заметить, что в «верхней» части текста Мол истории почти нет, что она сама охотно признает: в историческом смысле это «синхронический» анализ, в котором ничего не происходит, «нет сдвига» (175). Но эта горизонтальность обманута вертикальным структурированием материального объекта — книжной страницы,  — делегирующим вниз, в бесконечную сноску,

не  меньшее по  объему диахроническое исследование текстов, в котором происходит целая серия сдвигов: от  конструирования через исполнение к  осуществлению, от  противоречия к  напряжению, от  нормативности врача к  нормативности пациента, от  вопроса «Где у  вас болит?» к вопросу «В чем у вас проблема?» и т. д. Так что «сиюминутность» исследования Мол, как бы в одной вспышке выхва-

3. Деланда М. Новая онтология для социальных наук // Логос. 2017. Т. 27. № 3. С. 35‒56. 4. Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука. М.: Издательство Института Гайдара, 2015. С. 127.

292

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

В таком случае «онтология не дана в порядке вещей, напротив, онтологии возникают, воспроизводятся и исчезают в обычных повседневных социоматериальных практиках. К ним относятся и медицинские практики» (36). Долгое время «заболевание» было биомедицинской категорией, но социальная оптика позволила увидеть в нем нечто большее, не сводимое к физическим аспектам. Однако Мол делает еще один шаг, и предметом ее этнографического исследования в конечном счете становится уже само «заболевание» в его практическом воплощении. Медицина осуществляет свои объекты в различных практиках. Объекты, став видимыми и различимыми, задают специфическую исследовательскую область онтологического релятивизма, для которого «существовать» — значит быть осуществленным. Этнографический подход позволяет Мол вывести на поверхность область практик, создающую множественность объекта, который в разных местах и при разных условиях, будучи различным, всегда есть «одно и то же» целиком, будучи частью того, что делается в практике: это и беседа врача с пациентом, и обследование, и бумажная работа, и страховая система, выводящие с разных сторон на поверхность то, что не было различимо в качестве заболевания. В этой практике делания болезни много разнородных элементов, каждый из которых вносит свой вклад в медицинские вмешательства, технологии, формы познания. В таком случае и вопрос эпистемологического анализа должен быть поставлен иначе: речь должна идти уже не о стремлении к истывающая состояние сети медицинских практик  — пациентов, сосудов, рентгенограмм, грантов, лекарств,  — является в  некотором смысле обманкой, поверхностью, под которой разворачивается история. «В терминах такого письма главный сюжет — это карта или чертеж концентрации сюжетных дыр (других сюжетов). Каждая дыра — след, оставленный как минимум еще одним сюжетом, крадущимся ниже»5 (здесь это значит буквально ниже, внизу страницы).

Если разговор в верхней, гегемонической, «главной» части страницы идет с  врачами, пациентами, рентгенограммами и  анализами, то  в  нижней части страницы ведется разговор текста Мол с другими текстами по социальной теории, социологии и эпистемологии, с Эмилем Дюркгеймом, Жоржем Кангилемом, Мишелем Фуко, Бруно Латуром, Джоном Ло. Это разговор не  только и  не  столько о  социальной теории или о политиках различия нормы/патологии или

5. Negarestani R. Cyclonopedia: Complicity with Anonymous Materials. Melbourne: re.press, 2008. P. 61.

АНГЕЛИНА БАЕВА, ПОЛИНА ХАНОВА

293

тине, а о целесообразности множественных осуществлений. А говорить о  целесообразности — значит теоретизировать об  онтологической политике медицины: «если реальность множественна, то она и политична» (36). Речь идет о политике, «имеющей дело с тем, как формулируются проблемы, как формируются тела и как жизни тянутся или подталкиваются к тому, чтобы принять ту или иную форму» (22). Политика, впрочем, не является для Мол какой-то отдельной областью, которую можно «отделять» или «не отделять» от науки (161): политика здесь — один из способов обращения с различиями, пространственными распределениями. Онтология оказывается пространственно локализованной и практически осуществляемой. Объект не существует до того, как стал «виден». Он не существует сам по себе. Его осуществление возможно благодаря практикам и другим связанным с ним объектам. Он остается объектом, пока сохраняет устойчивую связность с другими объектами внутри сети отношений. «Неизменные мобильности» сетей (в том смысле, в каком это выражение вводит в оборот Бруно Латур) выступают условием единства и неизменности объекта внутри сети и его перемещений в пространстве. Пространства создаются с использованием объектов. Они не даны порядком вещей: пространство, как и сети, производится. Этот тезис можно усилить: пространство производится в практиках. Производя и устанавливая отношения между объектами и условия их возможности, пространственные системы устанавливают определенные заобъекта/метода (хотя и  о  них тоже), сколько о политиках академического текста как такового: политиках написания, публикации, чтения, цитирования. Текст, выстраивающий продуктивное отношение к  самому себе: «Но кто помещает в текст идею, чтобы затем снова извлечь ее, теперь уже в  виде цитаты?» (80). Мол так делает, потому что понимает, что текст не  исключает из  себя автора, но, будучи опубликован, начинает жить собственной жизнью в  определенном поле как симптом, продукт или элемент некого про294

цесса — объект среди тех объектов, которые осуществляются. Мы читаем Мол, читающую Джона Ло, читающего Фуко: «…мы должны исследовать, как они [дискурсы] осуществляются, воплощаются и  проговариваются в различных материалах» (109). «Материалы» — это слово всплывает у Мол снова и снова: «…из  каких материалов (и  какого социального) они [стороны различия] сделаны?» (162). Как исследовать, из  каких материалов сделаны собственные различия исследующего? Согласно Мол, практически; бо-

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

преты и проводят различия, то есть производят онтологическую политику6. Быть связанным — вот о  каком способе существования говорит онтология множественного объекта. Праксиографический способ описания локализует объект в конкретной практике и связанной с ней реальности. Это значит, что объект не просто есть, но всегда есть где-то. При этом отношения между объектами не скрыты в порядке вещей, а осуществляются. Объекты практикуются «где-то», а это значит, что, с одной стороны, их производство имеет пространственные следствия, а с другой — их использование само создает пространственные условия возможности. «Пространственности порождаются и приводятся в действие расположенными в них объектами — именно этим определяются границы возможного»7. Кроме того, объекты и пространственные условия находятся в напряженных условиях, но результатом этой напряженности и переключения между разными пространственными возможностями как раз и становится объектность. «Онтологияв-практике» возникает там, где объекты не столько согласовываются между собой, сколько связаны во множественном единстве. Вследствие такого праксиографического сдвига, когда знание не описывает реальность, а принимает участие в ней, онтологический вопрос будет состоять в  том, чтобы понять, что делается, а не что реально. В таком случае и сама онтология-в-практике множественного объекта будет множественной: нет никакой фиксированной системы отсчета для установления отношений между лее того, экспериментально, то есть написав и опубликовав некий научный текст. Различия внутри этого текста делаются из  бумаги, а  также из  положения исследователя на  границе между эмпирией и  онтологией, из  странных отношений цитирующего и  цитируемого: должен ли исследователь-эмпирик ссылаться на своих предшественников, и  если должен, то  каким образом — только ли в  вопросах методологии или

в отношении опорных понятий и  своих концептуальных объектов? Эти различия делаются из  сложных сетей долга и  предательства, связывающих автора с предшественниками (см. «страх влияния», хорошо описанный Гарольдом Блумом через фрейдистскую рамку, — он писал о поэтах, но кто из академических исследователей, хоть раз сталкивавшихся с формальным требованием «новизны», не  узнает в  его героях себя?),

6. Он же. Объекты и пространства // Социологическое обозрение. 2006. Т. 5. № 1. С. 30‒42. 7. Там же. С. 31.

АНГЕЛИНА БАЕВА, ПОЛИНА ХАНОВА

295

объектами. Эти формообразующие отношения и есть те отношения, которые обнаруживаются между практиками. Объекты, которые осуществляются, соотносятся друг с другом скорее наподобие страниц в книге, нежели как блоки в пирамиде (210–211). В таком случае и достоверность будет достигаться не через соответствие знания своему объекту, а через выбор наиболее хорошей практики. Место истины занимает категория блага. «Или скорее не благо, как если бы была всего одна его версия, а блага. Если мы принимаем, что онтология множественна, а реальность оставляет нас с сомнениями, то тем более настоятельным становится внимание к модусам и методам поиска, пренебрежения, прославления, борьбы и прочего проживания блага в том или ином его обличии» (220). Вопрос блага — того, что будет хорошо для пациента, — один из ключевых в медицинской практике: кто должен решать, что хорошо для пациента и что делать в целях реализации идеи блага. «Политика-что» занимается различиями между разными осуществлениями конкретного заболевания, которые, в свою очередь, приводят к разным онтологиям. Эти множественные онтологии, каждая по-своему, делают множественное тело, с одной стороны, и благо — с другой. Онтология оказывается тесно переплетенной с этикой. И «политика-что» с ее множественными объектами и практиками оказывается в приоритете перед «политикой-кто» в вопросах о том, как и что делать. и в конечном счете из пространства страницы, которое «предъявляется», то  есть выходит из хинтерланда (термин Джона Ло8) по мере того, как этот текст вступает в конфликт с собственной неизбежной линейностью и в заговор со своими «анонимными материалами»: от  анонимной больницы Z до бумаги, на  которой он напечатан. Внутренняя «политика-что» этого текста тоже изготавливает свою частную онтологию объекта, в котором, например, сноска

296

уже не является чем-то вынесенным из  пространства основного текста — она выходит из тени и  периодически даже перехватывает «первый голос» у основной страницы; отсылка к другим исследованиям выходит из  сетей долга/предательства и  превращается в  непрерывную самопроблематизирующую игру и т. д. Мол, предъявляя свою этнографию медицинских практик, пытается проводить одновременно и самоэтнографию исследовательских текстов.

8. См.: Ло Дж. После метода. С. 62 слл.

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Библиография Мол А. Множественное тело. Онтология в медицинской практике. Пермь: Гиле Пресс, 2017. Деланда М. Новая онтология для социальных наук // Логос. 2017. Т. 27. № 3. С. 35‒56. Деррида Ж. Ousia и gramme. Примечание к одному примечанию из “Sein und Zeit” // Он же. Поля философии. М.: Академический проект, 2012. С. 52–94. Ло Дж. Объекты и пространства // Социологическое обозрение. 2006. Т. 5. № 1. С. 30‒42. Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука. М.: Издательство Института Гайдара, 2015. Derrida J. This Is Not An Oral Footnote // Annotation and Its Texts / S. A. Barney (ed.). N.Y.: Oxford University Press, 1991. P. 192–205. Negarestani R. Cyclonopedia: Complicity with Anonymous Materials. Melbourne: re.press, 2008.

АНГЕЛИНА БАЕВА, ПОЛИНА ХАНОВА

297

MULTIPLE BODIES, MULTIPLE TEXTS Angelina Baeva. Postgraduate student, Department of Ontology and Theory of Knowledge, Faculty of Philosophy, [email protected]. Polina Khanova. Tutor, Department of Ontology and Theory of Knowledge, Faculty of Philosophy, [email protected]. Lomonosov Moscow State University (MSU), 27 Lomonosovsky ave., Bldg 4, GSP-1, 119991 Moscow, Russia. Keywords: Annemarie Mol; ontology; social epistemology; textual practice; bodies; objects. The paper concerns the bodily and textual practices in the social epistemology of Annemarie Mol as presented in her book The Body Multiple. From her ethnography of medical practices in hospital Z, Mol derives a new ontology of objects that changes the emphasis from the opposition of representation and construction to the practices of production and performance. “Ontology in practice” as presented by Mol concentrates on what is done to the object and what exactly makes it an object, rather than determining what the object is. Her study therefore does not deal with the multiplicity of ways to view the body and illness; it deals instead with the multiplicity of practices which generate the multifaceted object of research. Constructed and put together by a variety of practices, this object is always more than one thing: it prominently features the multiplicity of its enactments and the ways of coordinating them. At the same time, Mol’s study deals with social epistemology itself and also makes a contribution to construction of another multifaceted object of research. The field of social epistemology is not just a field of multifaceted objects, but also of multifaceted texts. The seemingly self-evident objectivity of an object is undermined by the diachronic analysis in Mol’s synchronic text. It concerns more than the politics of the normal/pathological distinction or the object/method distinction (although it does handle these). It mostly deals with the practice of academic texts per se: the politics of writing, publishing, reading, citation, etc. The unusual material construction of this text plays an essential role in its textual practice, which also carries over to the text of the paper. DOI : 10.22394/0869-5377-2018-5-287-297

References Delanda M. Novaia ontologiia dlia sotsial’nykh nauk [A New Ontology for the Social Sciences]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2017, vol. 27, no. 3. S. 35‒56. Derrida J. Ousia i gramme. Primechanie k odnomu primechaniiu iz “Sein und Zeit” [Ousia et gramme: Note sur une note de Sein und Zeit]. Polia filosofii [Marges de la philosophie], Moscow, Akademicheskii proekt, 2012, pp. 52–94. Derrida J. This Is Not An Oral Footnote. Annotation and Its Texts (ed. S. A. Barney), New York, Oxford University Press, 1991, pp. 192–205. Law J. Ob”ekty i prostranstva [Objects and Spaces]. Sotsiologicheskoe obozrenie [Sociological Review], 2006, vol. 5, no. 1, pp. 30‒42. Law J. Posle metoda: besporiadok i sotsial’naia nauka [After Method: Mess in Social Science Research], Moscow, Izdatel’stvo Instituta Gaidara, 2015. Mol A. Mnozhestvennoe telo. Ontologiia v meditsinskoi praktike [The Body Multiple: Ontology in Medical Practice], Perm, Hyle Press, 2017. Negarestani R. Cyclonopedia: Complicity with Anonymous Materials, Melbourne, re.press, 2008.

298

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Пинки и Брейн опять захватывают мир: генеалогия и приключения церебрального субъекта Александр Писарев

Младший научный сотрудник, сектор социальной философии, Институт философии РАН. Адрес: 109240, Москва, ул. Гончарная, 12/1. E-mail: [email protected].

Ключевые слова: церебральный субъект; идеология; мозг; нейронаука; самость; генеалогия. Статья посвящена обзору проблематики, разрабатываемой историком науки Фернандо Видалем и социологом Франсиско Ортегой в книге «Быть мозгом: создание церебрального субъекта» (Fordham University Press, 2017). В центре их внимания — антропологическая фигура церебрального субъекта, ядром которой служит тезис о связи мозга с самостью (личностью): мозг порождает личность и влияет на ее поведение. Этот тезис в натурализованном виде продвигается нейронаукой как ключевой пункт передовых исследований человеческой природы. Одновременно он циркулирует далеко за пределами науки и порождает множество разнородных практик и дискурсов, непосредственно влияющих на жизни индивидов. Тем самым научное знание в качестве истины о природе человека становится ядром технологий управления самостью. Авторы подвергают историзации тезис о связи мозга с личностью и показывают, что он появился задолго до рождения современной нейрона-

уки и обладает собственной генеалогией. Нейронаука наследует его и принимает в качестве собственной предпосылки. Фигура церебрального субъекта, таким образом, инспирирует исследования, а не выступает их результатом, что не отменяет ее распространения и натурализации потоком научных фактов. На обширном материале и данных социальных исследований Видаль и Ортега прослеживают, из чего складывается идеология церебрального субъекта, анализируют поддерживающие ее дисциплины, которые образовались в результате интервенции нейронауки в сферу наук о человеке, а также обсуждают теоретические и практические следствия церебрального эссенциализма, сводящего природу человека к мозгу. Они показывают, что, хотя это представление и стало частью здравого смысла, церебральный субъект сосуществует с другими типами самости, а индивиды прагматически прибегают к дискурсу о мозге только в отдельных ситуациях.

299

Fernando Vidal, Francisco Ortega. Being Brains: Making the Cerebral Subject. New York: Fordham University Press, 2017. — 304 p.

В

1989 году Джеймс Уотсон, один из исследователей, открывших структуру молекулы ДНК, заявлял на страницах американского журнала Time: Раньше мы думали, что наша судьба предначертана в звездах. Сегодня мы знаем, что наша судьба находится преимущественно в наших генах.

Гены предлагались в качестве основного объяснительного ресурса в попытках понять человеческую природу и как место производства человеческой самости. В конце 1990-х годов в этой роли их  потеснил мозг. Мощным конкурентом генетическому эссенциализму стал эссенциализм церебральный. Благодаря предшествующему развитию когнитивных наук, философии сознания и  появлению новых технологий и  методов исследования мозга нейронаука совершила качественный скачок1. Она сместила генетику с позиции наиболее перспективной дисциплины, обещающей, что немаловажно, наконец понять человеческую природу. Наступила так называемая декада мозга, и в 2013 году консультант проекта BRAIN Initiative (объем инвестиций — 3 млрд долла 1. Подробнее о междисциплинарной истории когнитивистики и развитии методов изучения мозга см. первый выпуск журнала «Логос» за  2014 год, в особенности: Фаликман М. Когнитивная наука: основоположения и перспективы // Логос. 2014. Т. 24. № 1. С. 1‒18; Тагард П. Междисциплинарность: торговые зоны в когнитивной науке // Логос. 2014. Т. 24. № 1. С. 35‒60.

300

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

ров) заявил, что, когда человечество поймет свой мозг, оно поймет себя, и это произведет революцию в культуре и породит «новый гуманизм». О силе «нейро-» свидетельствует то, что стоит добавить это словечко к любому открытию или дисциплине, как их объяснительная сила и убедительность значительно увеличиваются, а некаузальные отношения «корреляции» и «связи» трансформируются в каузальные утверждения, тотчас получающие широкое признание. Убедительность визуальных образов и открытий, яркость гипотез и обобщений, во множестве производимых нейроучеными, легли в основу своеобразного нейроцентризма. В подзаголовках афиш, научно-популярных и тренинговых книг один из органов человеческого тела становится субъектом, ответственным едва ли не за все проявления человеческого: «этический мозг», «социальный мозг», «как мозг заставляет нас делать глупости», «как нас обманывает наш мозг», «как наш мозг фильтрует информацию», «как наш мозг принимает решения», «как мозг кодирует мысли». Этот нейроцентризм вышел далеко за пределы исследовательских и образовательных институций и стал конститутивным элементом многих популярных дискурсов, практик и  контекстов. Многие из  идей, связанных с  исследованиями функционирования мозга и сознания, стали частью популярной культуры и даже мемами. Нейроученая Мэри, зомби, мозг в бочке и мозг в Хьюстоне — герои мысленных экспериментов легко покинули академические стены и включились в университетские и популярные курсы по критическому мышлению и в различные формы edutainment. В  многочисленных художественных сюжетах мозг оказывается явным или скрытым условием интриги: мозг бунтует, захватывает планету, меняет тела, подводит или спасает своих владельцев, получает кибернетические расширения и  оказывается последним оплотом человеческого — памяти, эмоций, воображения: например, в фильмах «Человек с двумя мозгами» (1983) и «Вечное сияние чистого разума» (2004), в кинофраншизе «Робокоп» (1987, 1990, 1993) или в антиутопии «Галапагосы» Курта Воннегута (1985). Магистральной идеей этих многочисленных примеров «нейрологизации» культуры является связь мозга и самости, или личности, человека. В дальнейшем для краткости будем называть это представление нейросвязкой. Вдали от  лабораторий и  кафедр с их дискуссиями и экспериментальной техникой, вдали от больших проектов и растущих инвестиций нейросвязка живет своей жизнью. Почерпнутые из научных и научно-популярных источников факты и тезисы абсолютизируются, обтачиваются и встраиваА л е к с а н д р  П и с а р е в

301

ются в разнообразные дискурсы и практики, переопределяя жизнь и подчиняя ее новым нормам. Представление о мозге как месте самости, непрерывно обогащаемое и укрепляемое новыми научными фактами, образами и разработками, переплетаясь с другими концепциями, просачивается в то, как люди понимают и формируют себя, как проживают свои жизни и как их жизни подвергаются управлению. Последние десятилетия — время масштабной нейрологизации субъективностей, в ходе которой все большее количество практик определяется отсылкой к мозгу и нейронауке. Эта социальная жизнь связки мозга и  самости — обширная тема исследований в социальных науках и истории науки. Свежим примером такого исследования является работа историка науки Фернандо Видаля и социолога медицины и здравоохранения Франсиско Ортеги «Быть мозгом: создание церебрального субъекта», опубликованная летом 2017 года. Центральный вопрос их исследования — почему и как нейроцентричный образ субъективности стал столь мощным и навязчивым представлением в самых разных сферах? Иными словами, почему столь многие индивиды, от нейроученых и популяризаторов до голливудских режиссеров и домохозяек, оказались убеждены в том, что мы, по сути, являемся мозгами? В поисках ответа на этот вопрос авторы проводят историко-философские и, что интереснее, социально-научные изыскания. В отличие от часто встречающейся философской критики нейроцентризма2, «Быть мозгом» опирается на большой корпус социологических, антропологических и исторических исследований. В этой работе выявляются имплицитные допущения и внутренняя логика функционирования нейросвязки и ее применений. Книга подводит итог более чем десятилетнего исследования и учитывает значительную часть критики индивидуальных и совместных публикаций авторов3. 2. См., напр.: Gabriel M. I Am Not a Brain: Philosophy of Mind for the 21st Century. Malden, MA: Polity, 2017. 3. Для первого знакомства с проблематикой и подходом их исследования стоит ознакомиться со статьей Видаля: Vidal F. Brainhood, Anthropological Figure of Modernity // History of the Human Sciences. 2009. Vol. 22. № 1. P. 5‒36. См. также: Neurocultures: Glimpses Into an Expanding Universe / F. Vidal, F. Ortega (eds). Fr.a.M.; N.Y.: PeterLang, 2011. Видаль и Ортега принадлежат к той группе социальных исследователей, которые избегают как одностороннего восхваления нейронауки, так и ее тотальной критики. Примеры близких исследований: Hagner M. Ecce Cortex — Beitraege zur Geschichte des modernen Gehirns. Goettingen: Wallstein, 1999; Rose N., Abi-Rached J. M. Neuro: The New Brain Sciences and the Management of Mind. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2013.

302

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

В четырех главах своей книги Видаль и Ортега решают две масштабные задачи. Во-первых, они производят критическую оценку значения нейронауки для существования представления о связи мозга и самости. Это предполагает демонстрацию концептуальных и хронологических зазоров между ними. Решение данной задачи требует историзации новизны нейронаучного вклада через исследование генеалогии представления о редуцируемости человека к его мозгу в философии, науках о жизни, френологии и психологии, а также изучение главных практических и концептуальных следствий этого представления. Авторы предпринимают попытку показать историческую ситуативность и контекстуальную обусловленность тезиса о связи мозга и самости, обычно представляемого в качестве естественного, эмпирического, нейтрального трансисторического и транскультурного. Во-вторых, денатурализовав нейросвязку, Видаль и  Ортега прослеживают траектории ее заимствований другими дисциплинами, а  также ее вовлечения в  технологии и  практики процессов субъективации, управления жизнями и вмешательства в них. Они показывают, как результаты и  работа нейронауки причудливо преломляются в  поле интересов различных социальных, культурных и политических инстанций, в практиках и институтах повседневности, переопределяя их и производя новые нормы и представления. Авторы работают с обширным спектром научных и  социальных дискурсов — от  нейроэкономики и  нейросоциологии до нейроэстетики и движения за нейроразнообразие. Книгу Видаля и Ортеги можно отнести к группе исследований по истории науки, посвященных изучению связи наук с онтологиями повседневности, практиками формирования самости и технологиями правительности4. Их авторы опираются на некоторые решения и концепты философии позднего Витгенштейна и позднего Фуко и действуют на стыке с интеллектуальной историей, исследованиями науки и технологий и антропологией. К ним можно отнести, например, Стивена Шейпина, Питера Галисона, Лоррейн Дастон, Ребекку Лемов, Дженнифер Такер. Историзируя связь мозга и  самости, авторы работают в  рамках фукианской истории настоящего. (Впрочем, они подчеркивают близость своего подхода к Фуко, но не систематическое следование ему.) Отталкиваясь от вопроса о господстве нейроцентризма сегодня, они погружаются в историческое поле властных отноше 4. См.: Дин М. Правительность. Власть и правление в современных обществах. М.: Дело, 2016.

А л е к с а н д р  П и с а р е в

303

ний и борьбы за определение истины о человеке. Поэтому критика — неотъемлемая часть всего проекта Видаля и Ортеги. Она состоит не в поиске ошибок, оценке предмета или инициации полемики. Ее ядро — вопрос о таком отношении власти и знания, при котором наши эпистемические достоверности поддерживают упорядочивание мира, закрывая альтернативные способы упорядочивания. Иными словами, задача такого рода критики — показать, что современные представления и категории, выглядящие естественными, неизбежными и самоочевидными, на деле таковыми не являются, и продемонстрировать, как они функционируют в различных контекстах и обстоятельствах. (При этом авторы вовсе не выступают за отказ от подхода к человеку как природному существу, сформированному эволюцией и разнообразными биологическими детерминантами.) Наука по умолчанию производит новое знание, и одна из заслуг авторов в том, что они историзируют эту новизну. Одновременно исследование Видаля и Ортеги — пример движения наперекор склонности социальных исследований науки всюду находить новые процессы, способы понимания, структуры, но не рефлексировать, насколько они действительно новы. Ключевой термин их проекта — церебральный субъект. Это антропологическая фигура современности, в которой самость локализуется в мозге. Мы — это наш мозг, так как он производит образ реальности вокруг нас, порождает субъективный опыт. Эта натурализованная связь является элементом здравого смысла западного мира, а все альтернативные теории о материальном субстрате самости или сознания по  умолчанию маргинализуются как экстравагантные или безумные. Ее можно сформулировать через тождество личности: «Личность P тождественна личности P*, если и только если P и P* обладают одним и тем же функциональным мозгом». Мозг выступает как соматическая граница самости, отличающая одну личность от другой, а также место производства и локализации личности. Такое определение позволяет объединить под одним титулом примеры реализации нейросвязки в весьма разнородных контекстах. Становление церебрального субъекта в качестве ведущей антропологической фигуры современности сопряжено с распространением его идеологии. Это идеология в широком смысле: исторически локализованный и контекстуально обусловленный набор понятий, убеждений, ценностей, интересов и идеалов, управляющий существованием и поведением индивида в мире. Представления о природе человека порождают конкретные решения по поводу того, как его взращивать, исправлять, как управлять им и как пре304

Л О Г О С  ·   Т О М 2 8   ·   # 5   ·   2 0 1 8

доставлять свободу. Из этих решений вытекают процессы субъективации, включенные в производство способов существования и форм рефлексивности. Эти последние, собственно, и делают индивидов тем, что они есть, формируют их поведение и опыт. В данном случае — в качестве существ, детерминированных мозгом. Эта идеология поддерживается растущим корпусом нейрокультурных дискурсов и практик и воплощается в очень широком диапазоне продуктов и инициатив — от бесчисленных self-help книг до миллиардных проектов исследования мозга Human Brain Project (2013) и BRAIN Initiative (2013). Подход авторов не предполагает ранжирования акторов этого обширного поля циркуляции по их легитимности или качеству. По их мнению, сложно выделить области «хороших» акторов, делающих науку, и территории «плохих», которые продают шумиху и надежду посредством апелляций к авторитету науки. Они принадлежат к одной «системе» и совместно несут ответственность за свои заявления. В этой оптике нет никакой разницы между промоутерами «гимнастики для мозга» и консультантом BRAIN Initiative, чье заявление приводилось выше. Осевой тезис всей работы Видаля и Ортеги гласит: история церебрального субъекта не совпадает с историей наук о мозге. Их необходимо отделять друг от друга. В основе этой фигуры лежит вовсе не научный факт, а специфический способ мышления личностности, или самости, корни которого они прослеживают до XVII века. Вкратце онтологическое свойство быть личностью, или личностность (personhood), обусловливается свойством обладать или быть мозгом (brainhood). Хронологическая и содержательная дистанция между этими историями демонстрируется в ходе экскурса в историю философии и  наук о  жизни. Представление о  том, что личность — побочный продукт работы мозга, возникло задолго до того, как были сделаны первые снимки МРТ, поэтому нейронаука не является его источником, а, скорее, наследует, принимая как собственную предпосылку, и задним числом подтверждает его (при этом не доказывая, в строго научном смысле, что личность — это ее мозг: корреляция между ментальными состояниями и состояниями мозга несомненна, но механизм порождения мозгом сознательного опыта неизвестен, как неизвестны в точности и структуры или процессы мозга, выступающие материальным субстратом сознания). Среди главных героев ранней истории церебрального субъекта — Джон Локк и Шарль Бонне. Если Локк в «Опыте о человеческом разумении» (1690) отделил самость от тела и привязал к психике, то Шарль Бонне в «Аналитическом исследовании способностей души» (1760) показал, что самость больше, чем психические А л е к с а н д р  П и с а р е в

305

качества, и ей необходим минимум телесности. Таким минимумом у Бонне становится мозг в качестве «центрального органа души». Он предлагает своим читателям мысленные эксперименты, незначительно отличающиеся от тех, что в XX веке будут изобретены в дискуссиях вокруг проблемы «сознание — тело» (mind-body problem). Если поместить душу Лейбница в мозг улитки, а душу Монтескьё в мозг человека, то смогут ли они создать свои произведения? По мнению самого Бонне, душа первого будет бессильна, не имея необходимого для этого мозга, а душа второго раскроется во всей полноте, обладая высокоорганизованным «инструментом». В конечном счете все души в некотором смысле одинаковы, но по-разному проявляют себя из-за разницы доступных им «инструментов». Это был не подтвержденный эмпирическими свидетельствами метафизический тезис, а не научный факт, но он уже определял представления о человеческой природе и вытекающие из них практические следствия. Спустя два века представители нейронауки поддержали бы эту идею: куда мозг — туда и личность (а в более радикальных версиях — культура, искусство, социальные структуры). Первое следствие этого тезиса об  историческом предшествовании церебрального субъекта нейронауке таково: хотя утверждается, что последующее изучение мозга подкрепляло «церебрализацию» личности, оно, согласно авторам, не  обосновывало ее ни концептуально, ни эмпирически. Сама церебрализация была предпосылкой, определяющей метод, направление исследования и  интерпретации его результатов, — далеко за  пределами того, что дозволялось бы условиями экспериментов и производимыми в них данными. Второе следствие состоит в том, что, несмотря на мощную риторику, в церебрализации личности нет ничего необходимого или неизбежного, пусть даже она и выполняет важную функцию «соединительной ткани», связывающей и поддерживающей разнородные формы знания и практик. Таким образом, в исторической перспективе тезисы, задающие фигуру церебрального субъекта, вырастают не  из  научно установленного положения вещей, а из нововременной конструкции, в  которой самость связана с  мозгом. Эта конструкция имплицитно задает иерархию форм знания о личности с нейронаукой на вершине, представление о ментальной каузальности, легитимную объяснительную схему с мозгом в главной роли, способы изменения поведения индивидов и технологии организации общества на основе знаний о мозге. Один из ключевых механизмов распространения и глобализации идеологии церебрального субъекта — нейродисциплины, в оби306

Л О Г О С  ·   Т О М 2 8   ·   # 5   ·   2 0 1 8

лии появившиеся в последние десятилетия среди наук о человеке. Авторы уделяют особое внимание интервенции нейронауки на территорию социальных и гуманитарных наук и попыткам создать общее исследовательское сообщество и механизмы «нейроколлаборации». По их мнению, нейронаука едва ли вносит значимый вклад в объяснение предметов данных наук во всей их сложности, однако поощряемые грантовыми фондами мантры о междисциплинарности и магическая привлекательность «нейро-» обусловливают нейрологизацию этих дисциплин. Это не означает невозможности продуктивного сотрудничества наук о человеке и наук о мозге, но ставит вопрос об  альтернативных формах взаимодействия. Другая обширная тема книги — эссенциализация человека через его нейрологизацию. «Мы — это наши мозги», и эта формула, пропагандируемая нейронаукой институционально и культурно, кладется в основание новых медицинских и социальных норм. Означает ли эта всепроникающая настойчивость церебрального субъекта его монополию на представления индивидов о самих себе? Как показывают Видаль и  Ортега, скорее нет. Реальное поле практик и дискурсов разнородно, исторично и насыщено акторами, преследующими собственные интересы. Повседневные онтологии неустранимо множественны. Одновременно сосуществуют разные концепции самости, одной из которых и является церебральный субъект: психологические, химические, генетические, христианские и т.д.5 Эта множественность существует бок о бок с обращающимися к мозгу практиками в клиниках, на рабочих местах, в образовательных учреждениях. Эти практики осуществляются независимо от того, как отдельные индивиды понимают самих себя. Идеология церебрального субъекта вовсе не подменила собой наше понимание себя как существ с внутренними ментальными мирами, каузально связанными с нашим поведением. Она определяет жизни людей лишь иногда и в некоторых контекстах — в других ситуациях она уступает место иным типам субъективности. Согласно приводимым Видалем и Ортегой социологическим исследованиям, индивиды обращаются к (популярной) нейронауке преимущественно после того, как в  их  жизни произойдет свя 5. К примеру, в случае «генетической самости» жизнь и представление о себе людей во многом определяются генетическими соображениями или тестами, скринингом или лечением. Сами люди, разумеется, не редуцируют себя к своему генетическому устройству — это делают «научные власти», продвигающие исследовательские поля, популяризирующие их, легитимирующие обещания и питающие ожидания.

А л е к с а н д р  П и с а р е в

307

занное с мозгом нерутинное событие, например кровоизлияние. Но даже в таких случаях нейронаука не приобретает безоговорочной способности определять или объяснять субъективность. Отношение индивидов в целом определяется прагматизмом и значимостью для самих себя: нейронаучные понятия, скорее, просто воплощают в себе идеи, уже имевшиеся у людей. При наличии интереса к мозгу как объяснительному ресурсу люди не сводят свои состояния или субъективность к состояниям мозга. Иными словами, мозг является объектом повседневной значимости, к которому обращаются, чтобы понять состояния или события, но он не часто играет ключевую роль для субъективного опыта. Отчасти этому способствует и то, что текущие результаты нейроисследований далеки от  обещаемой полноты понимания работы мозга. Многочисленные статьи и  лекции, претендующие на нейронаучное объяснение психологических феноменов, просто представляют поведенческие данные и сопоставляют их с зачастую скудными нейронаучными данными или попросту сопровождают описание психических процессов утверждениями об участии в них мозга. Другая причина срыва масштабной нейрологизации, выявляемая Видалем и Ортегой, состоит в том, что нейрологизация явления или области знания необязательно сопровождается его кардинальным изменением. Например, в так называемой нейробике, «гимнастике для мозга», предлагаются те же упражнения, что использовались задолго до нейроповорота 1990-х годов для усовершенствования ментальных способностей. Так, в XIX веке были распространены основанные на френологии программы самосовершенствования, «обучение мозговых тканей», например, посредством математических упражнений. Сегодня же, полтора века спустя, нас приглашают выполнять зачастую те же действия — тренируя когнитивные способности с помощью неинвазивных инструментов, задействующих естественную пластичность мозга для улучшения его здоровья. Тем не менее, пережив своеобразный ребрендинг, такие явления становятся частью идеологии церебрального субъекта. В данном случае «нейро-» — не более чем маркетинговая уловка. Впрочем, это не отменяет того факта, что продаваемое и  покупаемое — часть нейробизнеса, основанного на вере людей в то, что они, по сути, являются мозгами. В долговременной перспективе отношения между мозгом и самостью в составе церебрального субъекта, прослеживаемые Видалем и Ортегой, выглядят как отношения между персонажами известного мультфильма «Пинки и Брейн». Серьезный и прагма308

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

тичный Брейн, привыкший к рациональности и упорядоченности лаборатории, заключает союз с рассеянным и добродушным Пинки, чтобы совместно захватить мир. Но исполнение плана Брейна каждый раз срывается из-за своевольности Пинки, предающего общие интересы ради более приземленных вещей, и непредсказуемости реального социального мира. Разумеется, исследование Видаля и Ортеги не лишено спорных решений. Например, поразительная простота и однозначность одного из центральных тезисов о предшествовании нейросвязки рождению современных наук о мозге обеспечивается смелой и иногда бескомпромиссной редукцией значимости этих наук. Авторы проделывают обстоятельную работу по  историзации достижений и претензий нейронауки, но при этом практически не допускают вероятности того, что наука — по определению производство нового — действительно внесла значимый вклад в развитие церебрального субъекта. Кроме того, говоря о  вкладе нейронауки в понимание человеческой природы, авторы сразу оставляют в стороне обширный блок исследователей и теорий, выступающих за изучение телесно воплощенной самости и тем самым составляющих альтернативу отождествлению самости с мозгом. Сами они оправдывают это тем, что развитие данного направления пока остается на программном уровне и представлено меньшинством исследователей, поэтому не столь влиятельно, как магистральные направления в нейроисследованиях. Библиография Дин М. Правительность. Власть и правление в современных обществах. М.: Дело, 2016. Тагард П. Междисциплинарность: торговые зоны в когнитивной науке // Логос. 2014. Т. 24. № 1. С. 35‒60. Фаликман М. Когнитивная наука: основоположения и перспективы // Логос. 2014. Т. 24. № 1. С. 1‒18. Gabriel M. I Am Not a Brain: Philosophy of Mind for the 21st Century. Malden, MA: Polity, 2017. Hagner M. Ecce Cortex — Beitraege zur Geschichte des modernen Gehirns. Goettingen: Wallstein, 1999. Neurocultures: Glimpses Into an Expanding Universe / F. Vidal, F. Ortega (eds). Fr.a.M.; N.Y.: Peter Lang, 2011. Rose N., Abi-Rached J. M. Neuro: The New Brain Sciences and the Management of Mind. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2013. Vidal F. Brainhood, Anthropological Figure of Modernity // History of the Human Sciences. 2009. Vol. 22. № 1. P. 5‒36. Vidal F., Ortega F. Being Brains: Making the Cerebral Subject. N.Y.: Fordham University Press, 2017.

А л е к с а н д р  П и с а р е в

309

PINKY AND THE BRAIN TAKE OVER THE WORLD AGAIN: GENEALOGY AND ADVENTURES OF THE CEREBRAL SUBJECT Alexander Pisarev. Junior Researcher, [email protected]. Institute of Philosophy, Russian Academy of Science, 12/1 Goncharnaya str., 109240 Moscow, Russia. Keywords: cerebral subject; ideology; brain; neuroscience; self; genealogy. The article provides a review of the problems handled by historian of science Fernando Vidal and sociologist Francisco Ortega in their book Being Brains: Making the Cerebral Subject (Fordham University Press, 2017). They delve into the anthropological figure of the cerebral subject, a figure which depends upon on the thesis of a connection between the brain and the self (personality): the brain generates personality and defines its behaviour. This thesis in a naturalized form is promoted by neuroscience as the cuttng edge of research into human nature. At the same time, it has spread far beyond the precincts of science and is generating diverse practices and discourses that have a direct impact on the lives of individuals. Thus, scientific knowledge as the truth about human nature becomes the core of the technologies governing the self. Vidal and Ortega place the thesis about the connection between the brain and the personality in historical context and show that it appeared in the 17th century long before the birth of modern neuroscience and that it has its own history. Neuroscience has inherited it and adopted it as its own premise. The figure of the cerebral subject thus motivates the research into the brain, although it is not a result of it; but this does not negate the fact that its dissemination and entrenchment is due to the stream of scientific facts. On the basis of various materials and recent social research data, Vidal and Ortega trace the ideology of the cerebral subject, analyse the disciplines supporting it that were formed as a result the introduction of neuroscience into the human sciences, and discuss the theoretical and practical consequences of a neuro-essentialism that reduces the nature of a person to the brain. Although this idea has become part of common sense, Vidal and Ortega show that the cerebral subject coexists with other types of self and that individuals pragmatically resort to discourse about the brain only in particular situations. DOI : 10.22394/0869-5377-2018-5-299-309

References Dean M. Pravitel’nost’. Vlast’ i pravlenie v sovremennykh obshchestvakh [Governmentality: Power and Rule in Modern Society], Moscow, Delo, 2016. Falikman M. Kognitivnaia nauka: osnovopolozheniia i perspektivy [Cognitive Science: Its Foundations and Challenges]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2014, vol. 24, no. 1, pp. 1‒18. Gabriel M. I Am Not a Brain: Philosophy of Mind for the 21st Century, Malden, MA, Polity, 2017. Hagner M. Ecce Cortex — Beitraege zur Geschichte des modernen Gehirns, Goettingen, Wallstein, 1999. Neurocultures: Glimpses Into an Expanding Universe (eds F. Vidal, F. Ortega), Frankfurt am Main, New York, Peter Lang, 2011. Rose N., Abi-Rached J. M. Neuro: The New Brain Sciences and the Management of Mind, Princeton, NJ, Princeton University Press, 2013.

310

ЛОГОС · ТОМ 28 · #5 · 2018

Thagard P. Mezhdistsiplinarnost’: torgovye zony v kognitivnoi nauke [Being Interdisciplinary: Trading Zones in Cognitive Science]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2014, vol. 24, no. 1, pp. 35‒60. Vidal F. Brainhood, Anthropological Figure of Modernity. History of the Human Sciences, 2009, vol. 22, no. 1, pp. 5‒36. Vidal F., Ortega F. Being Brains: Making the Cerebral Subject, New York, Fordham University Press, 2017.

А л е к с а н д р  П и с а р е в

311

ЛОГОС

В   М А ГА З И Н А Х ВА ШЕГО ГОР ОДА

Москва

MMOMA Art Book Shop, павильон Музея современного искусства «Гараж», ул. Крымский Вал, 9, стр. 32 (Центральный парк культуры и отдыха им. М. Горького), (495) 645‐05‐21 БукВышка, университетский книжный магазин ВШЭ , ул. Мясницкая, 20, (495) 628‐29‐60, [email protected] Гнозиc, Турчанинов пер., 4, (499) 255‐77‐57 Киоски Издательского дома «Дело» в РАНХиГС, пр-т Вернадского, 82, (499) 270‐29‐78, (495) 433‐25‐02, [email protected] Москва, ул. Тверская, 8, стр. 1, (495) 629-64-83, 797-87-17 Московский Дом книги, ул. Новый Арбат, 8, (495) 789‐35‐91 Остроухов, Трубниковский пер., 17, стр. 1, (495) 695-46-18, [email protected] Книжная лавка У Кентавра в РГГУ (ИОЦ «Гуманитарная книга»), ул. Чаянова, 15, (499) 973‐43‐01, [email protected] Фаланстер, М. Гнездниковский пер., 12/27, (495) 629‐88‐21, [email protected] Фаланстер на Винзаводе, 4‐й Сыромятнический пер., 1, стр. 6, (495) 926‐30‐42 Ходасевич, ул. Покровка, 6, (965) 179‐34‐98, [email protected] Циолковский, Пятницкий пер., 8, стр. 1, (495) 951-19-02, [email protected] Оптовая торговля: издательство «Европа», М. Гнездниковский пер., 9, стр. 3a, (495) 629‐05‐54, [email protected]

СанктПетербург

Подписные издания, Литейный пр-т, 57, (812) 273‐50‐53, [email protected] Порядок слов, наб. р. Фонтанки, 15, (812) 310-50-36, [email protected] Все свободны, наб. р. Мойки, 28, (911) 977-40-47, [email protected] Факел, Лиговский пр-т, 74 (Лофт-проект «Этажи»), (911) 700-61-31

Санкт-Петербургский Дом книги, Невский пр-т, 28, (812) 448-23-55, [email protected] Свои Книги, ул. Репина, 41, (812) 966-16-91 Fahrenheit 451, ул. Маяковского, 15, (911) 136-05-66, [email protected]

Оптовая торговля: ИД «Гуманитарная академия», ул. Сестрорецкая, 8, (812) 430‐99‐21, (812) 430‐20‐91, [email protected] Воронеж

Екатеринбург

Краснодар

Красноярск Нижний Новгород Новосибирск

Пермь

Ростов-на-Дону

Ставрополь

Киев

Книжный клуб Петровский, ул. 20‐летия ВЛКСМ , 54а (ТЦ «Петровский пассаж»), (473) 233‐19‐28, [email protected] Пиотровский в Президентском центре Бориса Ельцина, ул. Бориса Ельцина, 3, (912) 485-79-35

Bookowsky, ул. Рашпилевская, 106, маркет-зона Культурного центра «Типография», (909) 460-71-41, [email protected] Бакен, ул. Мира, 115а, (391) 288-20-82, [email protected] ГЦСИ Арсенал, Кремль, корп. 6 (здание «Арсенала»), (831) 423‐57‐41, [email protected] Литературный магазин КапиталЪ, ул. Максима Горького, 78, (383) 223-69-73 Пиотровский, Независимый книжный магазин, ул. Ленина, 54, (342) 243‐03‐51, [email protected]

Книжный салон Интеллектуал, ул. Садовая, 55 (Дворец творчества детей и молодежи), (988) 565‐14‐35 Князь Мышкин, ул. Космонавтов, 8, (928) 963-94-81, (928) 329-13-43, [email protected] Архе, ул. Якира, 13, +380-63-134-18-93

ЛОГОС

в интернете

Интернетмагазины

http://www.libroroom.ru/ http://www.labirint.ru/ http://urss.ru/ http://www.ozon.ru/

В  электронном виде

http://www.litres.ru/ http://bookmate.com/ http://www.ozon.ru/