том 29. #1 (128) 2019 Логос

Citation preview

ЖУРНАЛ ИНДЕКСИРУЕТСЯ БАЗАМИ ДАННЫХ ISSN 0869-5377

eISSN 2499-9628

RSCI

128 Главный редактор Валерий Анашвили Редакторы-составители Виктор Вахштайн, Наталья Лебедева (Социология досуга) Данила Расков, Станислав Савицкий (Культура досуга, Искусство досуга) Редакционная коллегия Вячеслав Данилов Дмитрий Кралечкин Виталий Куренной (научный редактор) Инна Кушнарева Михаил Маяцкий Артем Морозов Яков Охонько (ответственный ­секретарь) Александр Павлов Александр Писарев Артем Смирнов Полина Ханова Игорь Чубаров Редакционный совет Петар Боянич (Белград) Вадим Волков (Санкт-Петербург) Борис Гройс (Нью-Йорк) Гасан Гусейнов (Базель) Георгий Дерлугьян (Нью-Йорк, Абу-Даби) Славой Жижек (Любляна) Борис Капустин (Нью-Хейвен) Драган Куюнджич (Гейнсвилл) Джон Ло (Милтон-Кинс) Дейдра Н. Макклоски (Чикаго) Владимир Мау (председатель совета, Москва) Кристиан Меккель (Берлин) Фритьоф Роди (Бохум) Елена Рождественская (Москва) Блэр Рубл (Вашингтон) Сергей Синельников‑Мурылев (Москва) Клаус Хельд (Вупперталь) Михаил Ямпольский (Нью-Йорк) E-mail редакции: logosjournal@gmx. com Сайт: www.logosjournal.ru Facebook: www.facebook.com/logosjournal Twitter: twitter.com/logos_journal © Издательство Института Гайдара, 2019 http://www.iep.ru

Ф и л о с о ф с к олитературный журнал Издается с 1991 года, выходит 6 раз в год Учредитель — Фонд «Институт экономической политики им. Е. Т. Гайдара»

Т ОМ 2 9 #1 2019

Выпускающий редактор Елена Попова Дизайн Сергей Зиновьев Верстка Анастасия Меерсон Обложка Владимир Вертинский Редактор Ксения Заманская Корректор Любовь Агадулина Руководитель проектов Кирилл Мартынов Редактор сайта Анна Лаврик Редактор английских текстов Уильям Уэскотт Свидетельство о регистрации ПИ № ФС77-46739 от 23.09.2011 Подписной индекс в Объединенном каталоге «Пресса России» — 44761, в каталоге «Почта России» — П6843 Публикуемые материалы прошли процедуру рецензирования и экспертного отбора. Журнал входит в перечень рецензируемых научных изданий ВАК по специальностям 09.00.00 (философские науки) 24.00.00 (культурология) 08.00.00 (экономические науки) Тираж 1000 экз.

Содержание 1 Виктор Вахштайн — Михаил Маяцкий. Случайный труд — принудительный досуг. Дискуссия С О Ц И ОЛ О Г И Я Д О С У ГА

27 Наталья Лебедева. Почему выдохлась критика праздного класса? Реалии фактические и дискуссионные 53 Нильс Кловайт, Мария Ерофеева. Работа в эпоху разумных машин: зарождение невидимой автоматизации 85 Паяль Арора. Переосмысление досуговых цифровых сетей с помощью глобальных городов: метафорический взгляд К УЛ ЬТ У РА Д О С У ГА

130 От редакции. Утопии праздности и лени 133 Джорджо Агамбен. Бездеятельность экономики и экономика бездеятельности. Интервью 147 Светлана Малышева. «Реабилитация праздности»: производство новых значений и смыслов досуга во второй половине XIX — начале XX века 159 Александр Погребняк. Дефетишизировать свободное время: от акрасии — к профанации 189 Станислав Савицкий. Праздность и свобода по Монтеню 203 Илья Сидорчук. Англофильство с удочкой: английские корни спортивного рыболовства в России И С К УС С Т В О Д О С У ГА

233 Екатерина Андреева. Труд и перекур в искусстве СССР 1940-х — начала 1960-х годов 243 Виктор Мазин. Неленивые заметки о лени: Обломов, Ленин и капитализация лени 259 Данила Расков. Лень и труд: по мотивам Малевича 273 Иван Костин. Искусство, праздность и питание: этика военного коммунизма и истоки производственного искусства, 1918–1919 годы



iii

LOGOS

Philosophical and L iterary Journal

Volume 29 · #1 · 2019

Published since 1991, frequency—six issues per year Establisher—Gaidar Institute for Economic Policy Editor-in-chief Valery Anashvili Guest editors: Victor Vakhshtayn, Natalia Lebedeva (Sociology of Leisure), Danila Raskov, Stanislav Savitski (Culture of Leisure, Art of Leisure) Editorial B oard: Igor Chubarov, Vyacheslav Danilov, Polina Khanova, Dmitriy Kralechkin, Vitaly Kurennoy (science editor), Inna Kushnaryova, Michail Maiatsky, Artem Morozov, Yakov Okhonko (executive secretary), Alexander Pavlov, Alexander Pisarev, Artem Smirnov Editorial C ouncil: Petar Bojanić (Belgrade), Georgi Derluguian (New York, Abu-Dhabi), Boris Groys (New York), Gasan Guseynov (Basel), Klaus Held (Wuppertal), Boris Kapustin (New Haven), Dragan Kujundzic (Gainesville), John Law (Milton Keynes), Deirdre N. McCloskey (Chicago), Vladimir Mau (Council Chair, Moscow), Christian Möckel (Berlin), Frithjof Rodi (Bochum), Elena Rozhdestvenskaya (Moscow), Blair Ruble (Washington, D. C.), Vadim Volkov (St. Petersburg), Sergey Sinelnikov-Murylev (Moscow), Mikhail Yampolsky (New York), Slavoj Žižek (Lublyana) Executive editor Elena Popova; Design Sergey Zinoviev; Layout Anastasia Meyerson; Cover Vladimir Vertinskiy; Editor Kseniya Zamanskaya; Proofreader Lyubov Agadulina; Project manager Kirill Martynov; Website editor Anna Lavrik; English language editor William Wescott E-mail: [email protected] Website: http://www.logosjournal.ru Facebook: https://www.facebook.com/logosjournal Twitter: https://twitter.com/logos_journal Certificate of registration ПИ № ФС 77-46739 of 23.09.2011 Subscription number in the unified catalogue “Pressa Rossii”— 44761, in the catalogue “Pochta Rossii”— П6843 All published materials passed review and expert selection procedure © Gaidar Institute Press, 2019 (http://www.iep.ru) Print run 1000 copies

iv

Contents 1 Victor Vakhshtayn, Michail Maiatsky. Contingent Labor — Forced Leisure. A Discussion SO CIOLO GY OF LEISURE

27 Natalia L ebedeva. Why Has the Critique of the Leisure Class Run out of Steam? Matters of Fact and Matters of Concern 53 Nils Klowait, Maria Erofeeva. Work in the Age of Intelligent Machines: The Rise of Invisible Automation 85 Payal Arora. Re-imagining Digital Leisure Networks Through Global Cities: A Metaphorical Journey C U LT U R E O F L E I S U R E

130 Utopias of Idleness and Laziness 133 Giorgio Agamben. Inactivity of the Economy and the Economy of Inactivity. An Interview 147 Svetl ana Malysheva. The Rehabilitation of Idleness: The Production of New Values and Meanings for Leisure in the Late 19th and Early 20th Centuries 159 Alexander Po grebnyak. Defetishizing Free Time: From Akrasia to Profanation 189 Stanisl av Savitski. Idleness and Freedom in Michel de Montaigne’s “Essays” 203 Ilya Sid orchuk. Anglophilia with An Angler’s Tackle: The English Roots of the Sport of Angling in Russia A RT O F L E I S U R E

233 Ekaterina Andreeva. Work and the Smoke Break in the Art of the USSR from the 1940s Through the Early 1960s 243 Victor Mazin. Diligent Notes on Laziness: Oblomov, Lenin and the Capitalization of Laziness 259 Danil a R askov. Laziness and Labor: Variations on a Malevich Theme 273 Ivan Kostin. Art, Idleness and Food: The Ethics of War Communism and the Origins of Production Art, 1918–1919



v

ОБЪЕДИНЕННЫЙ КАТАЛОГ «ПРЕССА РОССИИ» ПОДПИСНОЙ ИНДЕКС 44761 КАТАЛОГ «ПОЧТА РОССИИ» ПОДПИСНОЙ ИНДЕКС П6843

Случайный труд — принудительный досуг Дискуссия

В и к то р   В а х ш та й н

Декан, факультет социальных наук, Московская высшая школа социальных и экономических наук (МВШСЭН); декан, философско-социологический факультет, Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ (РАНХиГС); главный редактор, журнал «Социология власти». Адрес: 119571, Москва, пр-т Вернадского, 82, корп. 2. E-mail: [email protected].

М и х а и л   М а я ц к и й

Научный сотрудник, гуманитарный факультет, Лозаннский университет. Адрес: Université de Lausanne, CH-1015 Lausanne, Switzerland. E-mail: [email protected].

Ключевые слова: праздность; досуг; темпоральности; принудительный досуг; «всеядный» досуг. В свободном диалоге социолог и философ с разных позиций (микросоциология vs постмарксизм) нащупывают новые явления в сфере досуга и ищут язык для их адекватного описания. В чем разница между праздностью и досугом? Как они соотносятся друг с другом с точки зрения «разрешенности» и социального одобрения? Каковы их темпоральные характеристики? Являются ли темпоральные параметры фактором принуждения и как они меняются с «концом гудка», с возвращением в тип социального времени, характеризующийся интенсивным взаимопроникновением рабочего и свободного времени? Каково темпоральное принуждение в режиме forced leisure, который завтра станет острой проблемой? Какие типы индивидуального и коллективного наполнения свободного времени одобряются обществом? Как будет происходить «рефрейминг» досуга в «новую занятость»? Вероятны

дальнейшие сдвиги во взаимоотносительном статусе досуга и труда, в их конкуренции как «поставщиков смысла». При растущей важности выбора досуга (более свободного, чем выбор работы) какими будут новые формы принуждения/отчуждения, а также темпоральность этого выбора (совмещение многих видов, быстрое их чередование)? Возможно, логика габитусов, как присущая индустриальному модерну, сменится иной, более гибкой и «всеядной». Многие из затронутых в дискуссии тем звучали ранее в контексте «базового безусловного дохода», но это далеко не единственная возможная перспектива. В любом случае необходимо обновлять язык описания и анализа: вероятно, продуктивным будет другой, не экономикоцентричный и не чисто марксистский словарь, а такой, который учитывает разнообразие «темпоральных регламентов», «принудительных синхронизаций», «фреймирующих сигналов» и т. д.

1

Михаил Маяцкий: Давайте для начала, может быть, разведем внутри свободного времени праздность и  досуг, которые часто путают, а различать их мне кажется важным. Праздность — это недеятельность, не апроприированная другими. Досуг же — это уже занятая незанятость, освоенная, скажем коротко, «индустриями досуга». «Индустрия праздности» — выражение невозможное. Нет ли здесь проблемы? Думаю, есть. Тенденция делать досуг производительным столь выражена, столь инвестирована индустриями, что самим индивидом праздность воспринимается как нехватка, и он спешит обменять ее на тот или иной досуг. Виктор Вахштайн: Мне кажется принципиально важным закрепить проведенное вами различение между «досугом» и «праздностью». Проблема в том, что сделать это будет сложно по нескольким причинам. В  англоязычной исследовательской литературе есть только концепт leisure, который схватывает одновременно оба значения. Зафиксируем пока это как приоритетную теоретическую задачу и посмотрим на историю понятия. Появляется оно только в конце XV века во французских источниках: leisir — «разрешенная незанятость» (от licere — «дозволенный, одобренный»), то есть буквально «свобода от необходимости быть чем-либо занятым». (Здесь и  далее я  буду ссылаться на  неопубликованное пока, к  сожалению, исследование Константина Гаазе.) В  то  же время английское прилагательное idel («пустой, бесполезный») начинает использоваться для обозначения «нелицензионной» праздности — безделья… М. М.: …которого, как огня, должен опасаться хороший протестант! И  кстати, пусть робко, но  как тоненькое ответвление от  Leisure Studies в  литературе стали писать об  Idleness Studies. У нас этим (или близким к этому, а именно сном и как sleep, и как dream) занимался Алексей Пензин. Тут, в свою очередь, понадобится отграничение и праздности, и досуга от рекреации как времени, «чисто физиологически» необходимого для восстановления рабсилы. «Чисто физиологически» в кавычках, ибо и физиология задана культурно. Но вернемся к безделью. В. В.: Отлично! (Я бы с удовольствием переключился на Idleness Studies. Во всех смыслах.) История борьбы с бездельем — это исто2

Логос · Том 29 · #1 · 2019

рия легитимации правильной, лицензированной праздности и одновременно — криминализации класса тунеядцев: бродяг и безработной черни. Император Карл V в  1531 году отнес к  их  числу «коробейников, сапожников, медников, бочаров, шарлатанов, продавцов спичек и крысиного яда, мазей и тому подобных вещей, которые ничего не делают, но бродят по стране, как жулики, головорезы, воры и злоумышленники»1. М. М.: Советский ХХ век изящно обновил этот список, внеся в него поэтов. В. В.: А всего за год до Франции аналогичный закон был принят в Англии (с одним важным отличием: подобные формы времяпрепровождения разрешались пожилым и увечным). Таким образом, с XVI столетия базовая оппозиция — это оппозиция между криминализованным «бездельем» и лицензированной «праздностью» (возможно, не одобряемой, но и не наказуемой). И граница между ними начинает проводиться не «по традиции», а «по государственному установлению», нормативно. М. М.: А как это работает спустя несколько веков? Ведь с тех пор произошло так много всего. Например… капитализм. В. В.: Да, и здесь появится важная теоретическая развилка: мне кажется, что ключевой перелом происходит не с рождением капитализма per se — раннего веберовского «рационального капитализма» как способа хозяйствования, — а именно с индустриальной революцией, появлением промышленного капитализма. Но мы к этому сюжету еще точно вернемся. Пока попробую сделать набросок концептуализации. У нас есть люди, принадлежащие разным классам, культурам, демографическим и  профессиональным группам. Есть формы времяпрепровождения, которые можно выделить и описать. Среди них различаются формы «занятости» и «незанятости». Наконец, есть институциональная механика темпоральных предписаний (то самое нормативное измерение — продолжительность рабочего дня и рабочей недели, регламентации отгулов и отпусков, пенсионный возраст, длительность обеденного перерыва и т. д.). 1. Charles V. Ordonnancien, statuten, edicytene ende palacarten. Gent: Jan van den Steene, 1559 (цит. по: Гаазе К. Б. История праздности: три досуговые революции. 2017 (неопубл.)). В и к т о р В а х ш т а й н , М и х а и л   М а я ц к и й

3

Эти предписания различны для разных стран, культур и социальных групп. Тогда праздность — это любая форма легитимно высвобожденного времени, она задается не отсутствием «производительности», а отсутствием институционально-темпорального принуждения. Гудок не принуждает вас отправляться на завод. М. М.: Не  согласен! Конечно, это экономическое, не  внеэкономическое принуждение, не батогами. Но тут есть свое насилие, механизм которого, конечно, специфичен: скажем, для Англии «огораживания» — один, для бурной индустриализации советского типа — другой. Но есть и принуждение костлявой рукой голода. И сам гудок — он, конечно, лишь третьестепенный элемент в диспозитиве принуждения. Его задача другая: служить границей (ну, и  потом символом этой границы, если вспомнить песни о  гудке, оплакивающие отмененный гудок и  всю связанную с ним индустриальную эпоху), границей, четко отделяющей рабочее время от свободного. Его появление во второй половине XIX века — часть сложного процесса, когда время из локального стало единым в национальном масштабе (например, в Великобритании это случилось в 1847 году, во Франции — в 1891 году, в Германии — только в 1893 году) и включилось в общую фабрично-социальную механику. Отправление и прибытие поездов, пароходов, работа заводских станков, начало и конец рабочего дня — все объединилось в единый неумолимый механизм со своей несомненной принудительностью. Следующие этапы — уже конвейер, фордизм… И конечно, поступательная механизация и автоматизация производства. В. В.: Это важная исследовательская проблема — конкуренция локальных «темпоральных порядков», их унификация в XIX веке и намечающийся сегодня распад этого порождения предыдущих индустриальных революций (кажется, лучше всего про нее пишут «темпоральные географы»). Но вот здесь важно прояснить, что мы говорим не  просто об  экономическом и  внеэкономическом, а  вообще о  любом институционально-темпоральном принуждении. Конечно, гудок принуждает. О том и речь. Но это лишь одна из форм принуждения (и, следовательно, «не-праздности»). Я лишь хочу сказать, что если мы определяем праздность через легитимно высвобожденное время, то это время, свободное от гудка. Колокол не будит в полночь, напоминая о необходимости исполнить супружеский долг (как в известном примере Фуко). Мы можем описать механику такого темпорального принуждения 4

Логос · Том 29 · #1 · 2019

по его жесткости (не выйти на работу в концлагере не то же самое, что не выйти на работу в офис), по балансу свободного и принудительно занятого — не обязательно работой — времени, по тем группам, для которых данные параметры варьируются (пресловутая теория праздного класса), по тем институциям, которые отвечают за исправную работу темпоральной машинерии или конкурируют друг с другом в борьбе за право навязывать свои темпоральные ограничения (государство, корпорация, церковь). М. М.: Я не очень понял, что значит «время, свободное от гудка». Гудок раздается два раза (или при многосменных режимах — несколько раз) в день. Он, как и вся связанная с ним темпоральность, не означает, действительно, ничего содержательного, но зато вот это одно: что теперь мы (капитал, государство) будем определять, когда тебе работать, а когда отдыхать. То есть человек не свободен от «гудка», даже когда гудок возвестил конец рабочего дня. Ну и очевидно, что гудок — это (если по Пирсу) не иконический знак и не знак-индекс, а настоящий символ. А значит, человек, принятый на работу, в свою очередь «подписывается» на то, что понимает и принимает всю семиотику, все отношения, все обязательства, с этим символом связанные. Но извините, если увел разговор в сторону. В. В.: Мы в  эту сторону будем все время отклоняться — сложно представить себе разговор о праздности и досуге по ту сторону критической теории. Замечу только, что гудок сам по себе не является «настоящим символом». Заводской гудок, как и школьный звонок, — это просто конвенциональные акустические знаки-сигналы. Чтобы они стали символами, рядом должен появиться наблюдатель, вооруженный марксистской оптикой. И вот тогда денотация гудка («пора на работу») и его функция («фреймирующий сигнал») отходят на задний план, а в фокусе оказываются его символические коннотации — «капитал», «государство», «эксплуатация» и пр. М. М.: Совсем не согласен насчет первичности акустики по отношению к (социальной) семантике. По мне так наоборот: представление о звонке или гудке как об акустическом сигнале есть результат «ученой» редукции некоей «изначальной» жизненно-мировой (в смысле Lebenswelt) спайки. И не знаю, причем здесь марксистская оптика. Вся история longue durée фиксирует феномены, которые не воспринимаются как таковые реальными агентами. Но оставим это для какой-нибудь другой дискуссии, скажем методологической. В и к т о р В а х ш т а й н , М и х а и л   М а я ц к и й

5

В. В.: Эта точка напряжения в нашем «споре о гудке» — не в противопоставлении акустики семантике, а в разнице наших теоретических оптик. Меня интересует не то, что гудок или звонок значит, а что они делают, как они фреймируют, размечают отрезки нашей жизни, отделяя одни способы заполнения времени от других. «Настоящим символом» в этом смысле будет последний звонок, который звучит на церемонии для выпускников, тогда как рутинные школьные звонки, прерывающая сон мелодия будильника, выстрел из стартового пистолета и заводской гудок — обычные фреймирующие сигналы. И праздность как «свобода от необходимости быть занятым» рождается именно здесь, на уровне функций и денотаций, а не коннотаций. М. М.: Скорее наоборот: выпускники школы дико преувеличивают символическую важность «последнего» звонка, ожидая начало некоей «настоящей» жизни, с настоящим трудом и без учебы (или, напротив, с «настоящей» учебой). И во всяком случае с какой-то неслыханной доселе свободой — от звонка и вообще. В. В.: Да, но мы смотрим не на ожидания выпускников, а на работу фреймирующих сигналов. «Обычный» звонок размечает отрезки занятого и  незанятого времени в  школьной рутине. Последний звонок — транспонированый сигнал, метафорический перенос. Он уже не размечает, но означает: «детство кончилось». В этом для меня принципиальная разница между конвенциональными знаками (фактически отделяющими занятое время от незанятого) и символами. И только в этом отношении гудок — не символ. Я неудачно выразился про «свободу от гудка». Правильнее было бы говорить про «свободу по гудку». Можно, конечно, сказать, что «свобода по звонку — это не подлинная свобода», но я бы не стал говорить это толпе школьников, вылетающих после звонка из класса. Вернемся на  секунду к  праздности. Мы сохранили верность исходной интуиции «свободы от необходимости быть занятым» в  определении праздности как «лицензии на  безделье». Это негативное определение. Праздность определяется в  категориях темпоральных регламентов и  институциональной машинерии, а не от содержания самих форм времяпрепровождения. Мы пока ничего не  знаем про действия людей, которыми они наполняют легитимно освобожденное время. Праздный = «институционально не принужденный к…» Именно такая концептуализация праздности была интуитивно предложена европарламентариями, 6

Логос · Том 29 · #1 · 2019

обсуждавшими в прошлом году проблему forced leisure — грядущую эпидемию праздности в связи с автоматизацией труда2. М. М.: Прерву вас двумя короткими замечаниями. Здесь как раз и приходится сожалеть о недостаточной разведенности праздности и досуга, от которых нужно еще отличить и незанятость: здесь уместно было бы говорить о «вынужденной безработице», тогда как «вынужденный досуг» — это нечто иное: сюда относится культурная заданность форм досуга, давление досуговых индустрий и пр. То есть я совсем не уверен, что эвфемизм forced leisure принципиально отличается от структурной для капитализма безработицы (о которой писал уже Маркс). В. В.: Согласен. Важный сюжет, который перекликается с вашим предыдущим комментарием об экономическом и внеэкономическом принуждении. Увы, он упирается в то, что различения занятость/праздность и праздность/досуг, с одной стороны, и различение занятость/безработица, с другой стороны, принадлежат разным языкам описания, разным конечным словарям. И у второй оптики всегда уже готов ответ на вопрос про праздность. Праздность — это то, что связано с «производством и потреблением», «капиталистическим обществом», «безработицей», «экономическим и  внеэкономическим принуждением», «производительностью труда», а в пределе — с «классовым неравенством». В  таком разговоре о  праздности правые экономисты (вспомним замечательную утопию Кейнса «Экономические возможности наших внуков») и социологи-марксисты легко найдут общий язык. Дело не в том, что мне этот язык изначально чужд. (Хотя чего скрывать — и в этом тоже.) Мне кажется принципиально важным собрать другую оптику, другую систему различений, для которой отправной точкой будут конкретные «формы времяпрепровождения» конкретных людей. А значит, нужен другой — не экономикоцентричный и не марксистский — словарь «темпоральных регламентов», «принудительных синхронизаций», «институциональной механики темпорального принуждения», «фреймирующих сигналов», «локальных и универсальных темпоральных порядков». Словарь для изучения праздности как самостоятельного феномена «по ту сторону капитализма». 2. См. статью Нильса Кловайта и Марии Ерофеевой «Работа в эпоху разумных машин: зарождение невидимой автоматизации» в настоящем номере «Логоса». В и к т о р В а х ш т а й н , М и х а и л   М а я ц к и й

7

М. М.: Отличная программа! Даже если я вряд ли смогу здесь оказаться полезен. Для моего заскорузлого постмарксизма это равносильно тому, как если бы кто-то сказал: ну разве можно труд шахтера, домработницы, художника, министра, директора банка грести под одну гребенку? Он же такой разный по содержанию! Это и верно, и, с другой стороны, такой абсолютно бесконечно-тупиковый (говоря по-галковски) номинализм. Но, абстрактно говоря, я, конечно, за регулярную и непрекращающуюся смену категорий и вообще языка. А насчет праздности — я вовсе не считаю ее привязанной к «капитализму» (как формации или как к языку описания). Капитализм — лишь эпизод в истории праздности. В. В.: Не только можно, но и нужно грести под одну гребенку разные стратегии заполнения времени. Генерализацию и типологизацию никто не отменял. (Кроме этнометодологов, но это их персональный выбор.) Другое дело, что это не обязательно должна быть марксистская гребенка. Моя гребенка берется из когнитивной социологии времени Зерубавеля, фрейм-анализа Гофмана и этнографии (кстати, про «жизнь после гудка» есть отличное исследование поселка городского типа Мишелевка3). Так что здесь оппозиция наших языков описания идет не по линии реализм/номинализм, а, скорее, по границе макро-/микро-. Но давайте вернемся к различению праздности и досуга, которое предательски схлопывается в  концепте forced leisure. Все же «вынужденная праздность» (о  которой говорят в  Европарламенте) — это процесс нарастающего высвобождения свободного времени. Его можно редуцировать к  «новому духу капитализма», «структурной для капиталистического общества безработице» (в марксистской оптике) или к побочным эффектам всепобеждающей «технологической революции» (в оптике техноцентристов). А можно просто зафиксировать как самостоятельный феномен для дальнейшего изучения. Напротив, «вынужденный досуг» — это как раз про «давление культурных индустрий», унификацию «стратегий апроприации свободного времени» и т. д. М. М.: Вопрос в том, нужно ли два слова (я положительно впал в марксизм)? То есть не является ли «вынужденный досуг» тавтологией? Можно ли представить себе «свободный досуг»? Это что, этакая совершенно не предложенная человеку извне (может 3. Димке Д. В., Корюхина И. Ю. Поселок городского типа: временные ритмы деурбанизированного сообщества // Социология власти. 2013. № 3. С. 73–93. 8

Логос · Том 29 · #1 · 2019

быть, друзьями или семьей, но в конечном итоге «досуговыми индустриями») форма заполнения свободного времени, сугубо сингулярная? Такое как бы сугубо индивидуальное воплощение свободного времени? Такое же невозможное, как витгейнштейнианский «индивидуальный язык»? В. В.: Здесь важно не схлопнуть три различения: персональный/ общий, индивидуальный/коллективный и свободный/вынужденный. Досуг — это действительно превращенная, ангажированная, апроприированная, наполненная праздность. То есть некоторый набор социальных практик. И в этом — но только в этом — отношении не может быть персонального досуга, как не может быть индивидуального языка у Витгенштейна (точнее, у Крипкенштейна). Практика всегда по определению не персональна. Когда я заполняю свое с трудом высвобожденное время медитацией или созерцанием платанов, это часть разделяемой культурной практики. Но это именно индивидуальное, не коллективное занятие. И до тех пор, пока созерцание платанов не стало частью индустрии, то есть не вошло в пул тотально одобряемых практик заполнения праздного времени, это мой «не вынужденный» досуг. Применительно к  досугу мне различение свободный/вынужденный кажется немного вводящим в заблуждение. Принуждение — это то, через что мы определили праздность. Досуг же не «вынужденный», он может быть в большей или меньшей степени одобряемым. Но чтобы время можно было апроприировать, его сначала надо высвободить. Праздность первична. Досуг — лишь один из ее типов. М. М.: О, этот тезис о первичности праздности! Он не так прост и  невинен. Эта история восходит к  связке труда и  греха, которая приравнивала труд к  таким же неотъемлемым антропологическим характеристикам, как смертность, обладание разумом, языком… Очень долго первичным был как раз труд. Присутствовал, конечно, и мотив «будем, как боги», вожделенная праздность, августиновский момент «вакации», «вечной Субботы», который в недавнее время комментировали Рифкин, Деррида и Агамбен. Но освобождение от труда — это прежде всего не приближение к тому божественному состоянию, а отход от традиционной трудовой цивилизации, что долго означало: цивилизации человеческой. Это уже в просвещенческой и социалистической мысли было предположено, что история движется к все более длительному свободному времени, а значит, что «на заре человечества» люди были все время заняты (иначе-де не выжили бы). Пока анВ и к т о р В а х ш т а й н , М и х а и л   М а я ц к и й

9

тропологи не обнаружили, что у народов, которых можно в той или иной степени считать аналогом «первобытных», время работы весьма ограниченно и что гораздо больше времени они уделяют праздному (то есть не по поводу труда) общению. В. В.: Мы с вами можем (на досуге) в порядке шутки или мысленного эксперимента продолжить усилия Юваля Харари и создать идеологию «божественного технопровидения». Учения о том, что первобытный человек был ближе к богу именно потому, что был лишен необходимости работать на регулярной основе (придется, правда, поправить устаревшую доктрину о шести днях творения). Регулярный труд — это воплощение вселенского зла, которое будет изгнано из мира новой технологической революцией. Когда «благодетельная сила технологии» лишит человека необходимости тратить свою жизнь на труд, он сможет посвятить себя тому, для чего и был создан, — поэзии и политике. Назовем это начинание Церковью святого доктора Юра (того самого «пиндара автоматической фабрики», которого обличает Маркс в 13-й главе «Капитала»). Но я увлекся, простите, слишком долго изучал российских технооптимистов. М. М.: На что-то же надо уповать! Почему бы и не на технику? В. В.: Вернемся к  досугу как форме «наполненной» праздности. Можно выделить и  описать механику апроприации праздного времени, различив, например, индивидуальные и коллективные формы досуга. Просмотр сериала перед сном — тоже способ перевода праздности в досуг. Но мне кажется куда более важной другая ось — степень социального одобрения. И именно здесь открывается огромное поле социологических исследований: бесконечные «культурные иерархии», «классовые основания вкуса» и т. п. В свое праздное время профессор университета может делать что угодно в рамках закона, но, если он пишет по десять постов в день — о том, как не нашел в магазине любимого деликатеса или как поругался с водителем «Убера», — коллеги начинают коситься на такой способ апроприации времени. Несколько лет назад ректор ведущего московского университета, вручая награду за преподавание одному из профессоров, укоризненно добавил к поздравительной речи: «Надеюсь, мы увидим вскоре ваши академические публикации. Академические — это те, которые не в фейсбуке». Однако, когда тот же профессор — повторюсь, в свое свободное время — пишет посты о Канте и Конте, ректор 10

Логос · Том 29 · #1 · 2019

их неизменно лайкает. Это уже «правильный» (для человека его класса, статуса и культуры) способ убийства времени. М. М.: Но есть и обратный процесс: когда при приеме на работу интересуются все больше представленностью или активностью кандидата в социальных сетях и все меньше его дипломами (и даже публикациями). Тут недавно, буквально в конце января 2019 года, поступило сообщение, что сервис по поиску работы Superjob убрал графу «образование» из объявлений вакансий. Это несомненный симптом того, что называют «когнитивным капитализмом» или «новым духом капитализма». Экономико-менеджериальное оправдание здесь такое: с таким дипломом на рынке труда есть еще сотни людей, но из диплома не вычитаешь, как изменит данный работник атмосферу отдела и  фирмы в  целом, какие у  него связи и что он сумел сделать. А из профиля в социальных сетях — вычитаешь. (Не)вменяемость кандидата виднее из его поста о воскресной дрели за стеной, чем из публикации о Конте. Это еще одно измерение того явления, что досуг становится производительным. В. В.: Согласен во всем, кроме интерпретации. Мы ничего не выиграем от того, что увидим в анализируемом феномене просто «несомненный симптом» «когнитивного капитализма». А техноцентрист в этом же феномене увидит «социальное последствие» недавних «технологических инноваций». Я же не вижу в этом сдвиге ни симптома, ни следствия. Я вижу экзистенциальную ситуацию молодого человека, поступившего в  аспирантуру в  самом начале 1990-х. Он пишет диссертацию по ночам (то есть в свое «свободное время»), а днем работает риелтором с гибким графиком. В аспирантуре не задают вопросов, чем он зарабатывает на жизнь, а на работе не спрашивают, что он делает вечерами. Когда он защищает диссертацию и устраивается на работу в один из полуразвалившихся институтов Академии наук, ничего, в сущности, не меняется. На вопрос «К которому часу мне нужно быть на работе?» заведующий сектором отвечает: «Ну, это же не концлагерь, чтобы каждый день на работу ходить! Вы, главное, пишите, молодой человек. Пишите». Занятия наукой остаются для него чем-то глубоко индивидуальным и личным, легитимной формой апроприации свободного времени (то есть по сути досугом). Зарабатывает он по-прежнему в других местах с ненормированной занятостью. Институт выбрал интересную стратегию: он не может платить своим младшим сотрудникам ничем, кроме статуса, принадлежности к академической корпорации. А потому и не может требовать В и к т о р В а х ш т а й н , М и х а и л   М а я ц к и й

11

«присутствия». Институт радикально отказывается от претензий на темпоральную регламентацию жизни своих сотрудников и взимает дань публикациями. Большую часть времени его помещение пустует (за исключением этажей, полулегально сданных в аренду), и лишь в день получки в кассу выстраивается очередь. Сотрудники приходят не столько за зарплатой в несколько тысяч, сколько ради синхронизации с коллегами — обсуждают прочитанное, написанное, опубликованное и защищенное. (Перечисление этих нескольких тысяч на карточку впоследствии убьет и этот ритуал синхронизации.) В очереди же обсуждают те славные времена, когда наука была еще не формой досуга, а полноценной работой. И как сотрудников увольняли не только за их поведение на рабочем месте, но и за то, что они делали на досуге (особенно если это поведение расценивалось как «недостойное ученого»). Все эти рассказы для молодого человека — что-то вроде мифов и легенд Древней Греции. Он не знает, что такое нормированный рабочий день, что такое «наука как работа», что такое «обязательное присутствие в институте» и что такое «поведение, недостойное ученого». Но в 2000-х жизнь немолодого уже человека изменится радикально. Во-первых, у него появится «Живой Журнал», куда он будет сливать описания своих похождений в  свободное время, свои политические взгляды и ядовитые отклики на труды коллег. Во-вторых, у него появится нормальная академическая работа в одном из новых ведущих университетов. Теперь за публикации ему платят, его присутственные и преподавательские часы жестко нормированы, наука перестала быть формой апроприации праздности. И вот в какой-то момент его вызывает руководство и ставит ему на вид, что его посты в ЖЖ несовместимы с высоким званием профессора этого университета, что его способы проведения свободного времени «недостойны ученого» и что еще менее достойно ученого — описывать таким образом свое свободное время в свое свободное время. Отгоняя от себя морок старого института Академии наук, немолодой человек начинает осваивать новые формы досуга, которые теперь более важны для его работы, чем сама работа. Меня интересуют именно такие сюжеты. Стоят ли за  ними призраки когнитивного капитализма или технологической медиатизации — не столь важно. М. М.: Это замечательное свидетельство, интересное прежде всего потрясающим временны́м телескопированием: все эти сдвиги в оценках и практиках происходили не за «жизнь одного поколения», а за считанные годы, почти месяцы, и одновременно у мил12

Логос · Том 29 · #1 · 2019

лионов людей — разумеется, у всех по-разному, но очень у многих парадоксально, непредсказуемо и т. д. И у людей «чуть» старше или «чуть» моложе все (или многое) будет совсем по-другому. Этот момент (крах СССР и коммунистического проекта) был, конечно, уникальным, но общее ускорение техносоциальных перемен приведет к тому, что уникальный опыт такой быстрой смены вех, такое как бы мельтешение парадигм (в том числе трудо-досуговых) станет банальным явлением. Во всяком случае история всевозможных комбинаций труда, творчества, отдыха, досуга, праздности, потребления и т. д. только начинается. В. В.: Абсолютно. Причем экзистенциальная траектория, которую я описал, — это траектория людей на 7–10 лет старше меня. У нас уже было немного по-другому. У тех, кто младше меня на 7 лет, совсем по-другому. Возвращаясь ненадолго к  примеру с  академическим гедонистом: его стратегия апроприации праздности и превращения ее в досуг строится на механике опубличивания. Становясь публичным, его досуг оказывается условием «занятости», а  не  ее производной. Другой вопрос: насколько две эти оппозиции — индивидуальные/коллективные и одобряемые/неодобряемые формы времяпрепровождения — независимы друг от друга? Кажется, не совсем. «Коллективное» сейчас чуть ближе к «одобряемому». Почему-то человек, проводящий свое праздное время в пьянках с  друзьями, менее порицаем, чем одинокий алкоголик, переводящий свою праздность в досуг у себя на кухне. Так, в московской мэрии хипстерская урбанистическая идеология — с акцентом на развитии публичных пространств и организации бесчисленных городских событий — строилась вокруг знакомого нарратива: У горожан становится больше свободного времени, но проводят они его в своих норах. Нужно вытащить их в город. Но сейчас их вытащить некуда и незачем. Нам нужен Парк Горького в масштабах мегаполиса. Превратим неправильный индивидуальный досуг в правильный коллективный.

М. М.: Эти норы я называю «шуршанием листвой». Есть такое полулегендарное времяпрепровождение, особенно для жителя большого города, символ медитативности, примирения с  природой и собой и т. п. Проблема шуршания листвой — не в одиночестве исполнения, шуршать можно и втроем; а в том, что, если коротко, это праздность, а не досуг. В это время эти трое могли бы сидеть В и к т о р В а х ш т а й н , М и х а и л   М а я ц к и й

13

в кафе и лить воду на консуматорную мельницу социальной машины. То есть пока что (?) досуг неразрывно спаян с потреблением; досуг вовлекается через потребление в производство. Опять та же проблема гипотетического и неуловимого «свободного досуга». Предложенный вами мотив социального одобрения досуга тоже очень двусмысленный: какой же он свободный, если я должен проводить его так, как нравится моей среде? В. В.: Интересно, что словом-триггером в нашей дискуссии выступает даже не «производство» или «потребление», а слово «свобода» и его производные. При его появлении критическая теория каждый раз подсовывает нам один и тот же интеллектуальный ход парадоксикализации: «Свободное время? А от чего оно свободное? Если кто-то  говорит мне когда работать, а  когда отдыхать (тема праздности), то оно не свободное. Если кто-то указывает, как мне проводить выходной (тема досуга), то оно не свободное. Если гудок умолкает сегодня лишь для того, чтобы возвысить свой омерзительный капиталистический голос завтра, то не может быть никакой свободы от гудка». Но в этой тотализирующей критике несвободы мы рискуем потерять все проведенные выше различения. Ключевое из них — различение принуждения и одобрения; праздность как свобода от принуждения и досуг как несвобода от одобрения. Скажем, вот логика, которой руководствуется в дебатах о грядущей праздности депутат от Прогрессивного альянса в Европарламенте Джули Уорд (здесь я снова ссылаюсь на исследование Нильса Кловайта): …я хотела … бы выступить с предупреждением, чтобы мы могли начать готовиться к тому, что неизбежно станет огромным количеством принудительного досуга для миллионов людей по всему миру. Если роботы выполняют большую часть работы, как мы будем проводить свое свободное время? Будем сидеть перед экраном, как «овощи», и смотреть низкокачественное телевидение или займемся улучшением качества жизни, которое будет способствовать личностному росту и развитию сообщества, а также укреплению нашей связи с остальным миром?

За этим стоит интересная смена повестки, поворот к «наджингу»4. Хотя, кажется, это отдельная тема. 4. Теория подталкивания, или наджинг (от англ. nudge — легкий толчок локтем), — направление исследований в области поведенческой экономики и финансов, основанное на работах лауреата Нобелевской премии Ричар14

Логос · Том 29 · #1 · 2019

М. М.: И наверняка не одна. Сходные проблемы давно уже поднимались в контексте «безусловного основного дохода» (БОДа). Для романтиков-идеалистов типа Андре Горца, которые в силу этого оказываются и догматиками, страшно важно, чтобы в освободившееся время индивид не занялся чем-то, что может быть конвертируемо в производство, в рынок. Чтобы он, не дай бог, не стал учить английский или информатику с целью повысить свои шансы на рынке труда. Я вижу в этом такую судорожную, немного комичную в своем героизме или пуризме реакцию на втягивание досуга в производство. В итоге на индивида в его выборе досуга налагается своего рода double bind потяжелее труда: он должен освободиться, но только… для свободы (вот опять ваш триггер)! Освободиться и  ничем конкретным эту пустоту не  занимать. Что-то есть в этой реакции от прошлого века (если не от позапрошлого). Но я не говорю, конечно, что проблемы досуговых стратегий не существует. В. В.: Отлично! Можно про это эссе написать: «Свобода и пустота, или О бездосуговой праздности». Впрочем, мне кажется более интересным не то, как время заполняется (более или менее одобряемым образом), а то, как оно высвобождается. Стратегии «опразднения» времени. Скажем, сегодня в Южной Испании одна из самых привлекательных для молодых людей профессия — мусорщик, потому что ваш рабочий день начинается в 5 утра и заканчивается в 9. И весь день свободен. Это стратегия асинхронии — смещение своих «темпоральных предписаний» относительно общих. «Выход из строя». М. М.: Ну, ритм этих мусорщиков похож на то, как работают, например, «сутки через трое». Но в целом налицо общая — и очень противоречивая — тенденция. Темпоральность стала очень важным критерием для людей в планировании карьеры, в поисках работы. Не быть зажатым в «от звонка до звонка», иметь пористое рабочее время, по возможности не сидеть в бюро, а в бюро не быть контролируемым; но в обмен, конечно, нужно быть готовым к ненормированному рабочему дню, оставаться на связи 24/7, преобразовать жилище в рабочее место и пр. да Талера. Оно изучает механизмы непрямого психологического воздействия на процесс принятия решений (прежде всего, экономических) без ограничения возможности выбора. Практика наджинга часто основана на манипуляции: размещение более дорогих блюд в первых и последних строчках меню (что повышает вероятность их выбора) и т. п. В и к т о р В а х ш т а й н , М и х а и л   М а я ц к и й

15

В. В.: Именно. И вот тут уже можно сделать небольшое предположение. Выше мы задали два основания концептуализации — принуждение (для праздности) и одобрение (для досуга). Есть подозрение, что в последние два десятилетия снижение темпорального принуждения — более гибкие и разнообразные формы занятости породили новую праздность — компенсировалось усилением механизмов социального контроля за новым досугом. Ослабление институционально-темпорального принуждения оказалось каким-то образом напрямую связано с усилением контроля за стратегиями досуговой апроприации праздности. М. М.: Да, и тут много проблем, которые пытаются решить, в частности, со стороны БОДа, но тут же возникают и новые. Например, та, что наша цивилизация по-прежнему трудоориентированна. Уходит труд, а с ним и смысл. При этом, вообще говоря, «конец работы» (если взять название книжки Джереми Рифкина5) — это вековечная мечта человечества. Но когда мы к ее реализации стали хоть чутьчуть приближаться, оказалось, что мы к ней не готовы, мы строим наше представление о самоосуществлении, о своем «месте во вселенной» все еще через труд. И, говоря социопатологически, нас бросает из депрессии безработного в бернаут (burnout) и обратно. Знаменитые мечты о приходе эпохи «всеобщего труда» или замены труда свободной деятельностью остаются красивыми абстракциями. При этом и рабочее, и свободное время, во-первых, бурно меняются, во-вторых, активно взаимопроникают (что, как я уже напоминал, является вовсе не новшеством, а, скорее, возвращением к  социально-антропологической константе, с  фордизмом как краткосрочным антрактом). И мне кажется, что ресурс оппозиции труда и капитала не исчерпан (в том числе и перформативно, как интерпретационной рамки): работник пытается отвоевать себе пространство свободы за счет тенденций самого же капитализма, а  капитал пытается апроприировать рабочую и творческую энергию, развитую благодаря этой свободе. И свободное время (рекреация, праздность, досуг) здесь становится новым социальным полем брани. В. В.: И одной из стратегий работника в этой ситуации становится «рефрейминг» своего досуга в «новую занятость»: я не пишу пост в фейсбуке — я «наращиваю свое символическое присутствие 5. См.: Rifkin J. The End of Work: The Decline of the Global Labor Force and the Dawn of the Post-Market Era. L.A.: Tarcher / Putnam, 1995. 16

Логос · Том 29 · #1 · 2019

в публичном пространстве», я не пью со студентами — я «провожу дополнительные консультации», я не читаю Горчева — я «инвестирую свое время в повышение литературной квалификации», я не путешествую по миру — я «встречаюсь с зарубежными коллегами», я не хожу на выставку — я «готовлю иллюстративный материал к лекции» и т. д. Насколько это переопределение транзитивно? М. М.: Это могло бы стать кошмаром Андре Горца! Но, видимо, здесь все-таки еще старая логика, логика отчета перед — пусть воображаемым или интериоризированным — начальственным супер-эго. В. В.: Пока меняется содержание «отчетов о потерянном времени», но сама логика отчета сохраняется. Обсуждение PhD одного замечательного социолога в Кембридже поставили на субботу. Председатель комитета потребовал от колледжа возместить ему стоимость двух билетов в зоопарк — ему пришлось куда-то отправить своих сыновей на время обсуждения. И колледж эту сумму возместил (на основании приложенных билетов и пояснительной записки профессора). М. М.: Я думаю, такие истории тоже скоро станут мифами и легендами Древней Греции. Это такие специфические «салариатские» заботы, присущие обществу, которое считает нормой постоянную работу на заработке. Но эта фаза постепенно уходит в прошлое, а фаза «принудительного досуга» (в терминах депутатки Евросоюза, которую вы процитировали), то есть фактически принудительной незанятости, она еще в будущем. Между этими фазами будет (собственно, она уже устанавливается, утверждается) другая — фаза массового (и в большинстве своем прекарного) фриланса. И уже растет «внутритрудовое» противоречие между сотрудниками на  зарплате и  фрилансерами, между салариатом и прекариатом. Первых общественное мнение по-прежнему считает «настоящими» работниками, а вторых — не очень-то и работниками, прежде всего в силу чрезвычайной свободы их трудо-досуговой комбинации. И ясно, что статистически вторая категория будет нарастать. Собственно, фрилансеры фактически — это единственная часть населения, которая готова к режиму БОДа. Но она и крайне не защищенная часть. Вот с разграничением труда и досуга у этой категории дело обстоит совсем запутанно; это должна быть настоящая головоломка для полевого социолога. Надо еще учесть, что две эти категории не  взаимоисключительны, они пересекаются, и часто люди фактически (ну, скажем, В и к т о р В а х ш т а й н , М и х а и л   М а я ц к и й

17

по  каким-то  «объективным» социоэкономическим критериям) принадлежат к одной категории, а сознают, субъективно относят себя — к другой (в России, я думаю, сходно обстоит дело с так называемым средним классом или — еще пуще — с «элитой»). Так вот есть понятия «постоянная работа», «временная работа». А если человек постоянно работает временно? А если он работает на постоянных работах, часто их меняя? Причины их смены — это тоже, конечно, очень интересная тема. В целом молодые люди гораздо меньше, чем раньше, хотят работать всю жизнь на одном месте (мечта наших дедов и «ужастик» для их внуков). Но и при выборе нового места работы все больше учитывают «досуговую повестку» (как ваши испанские мусорщики). Другой сдвиг в отношении труда/досуга касается субъектно-акторной точки зрения. Работа на индивидуальном пути — некая алеаторно-контингентная станция, результат совпадений, случайностей, влияний, ошибок, который никому нельзя вменить в полной мере, а вот досуг — это то, что ты «сам» себе выбираешь. Заостряя, можно сказать: если раньше ожидалось, что индивид реализовывал себя в работе, то теперь такой же императив относится к досугу. «Кем/где ты работаешь?» — было вопросом относительно стабильной идентификации-локализации в какой-то социальной иерархии. Теперь этот вопрос утратил значимость (сегодня ты работаешь тем и там, а завтра уже будешь другим и на другом месте), зато важен вопрос о том, как ты распоряжаешься пространством свободы и выбора. Тут, конечно, и другой аспект: стала важна личная динамика против статики. Ценность индивидуальной стабильности (статики) упала: раньше люди почитали за счастье работать всю жизнь на одном месте, сегодня для молодежи — это хороший сюжет из хоррора. А в выборе досуга ты как бы сам рулишь этой динамикой, гораздо более автономно, чем в выборе профессиональной траектории. В. В.: Можем поставить мысленный эксперимент. Доведем описанную вами тенденцию до предела и представим себе мир, в котором работа — это относительная случайность, а досуг — предписанная необходимость. Социальное одобрение «правильного» досуга сильнее, чем институциональное принуждение к  труду и  молитве. Отбросим расхожую максиму о  том, что занятость и досуг проникают друг в друга и смешиваются до неразличимости. Ничего подобного: они просто меняются местами с  сопутствующими трансформациями. Работа индивидуализируется и отходит на задний план. Досуг коллективизируется и становится определяющим. Карьера — это 18

Логос · Том 29 · #1 · 2019

то, что в соцсетях. Образование — это подготовка к правильному времяпрепровождению. Мир, который мы получим, окажется странным гибридом образа жизни наследственной аристократии, кооперативно прогрессистской утопии в духе «экономики заслуг» и кибертоталитаризма à la китайская система социального кредита. Триада «труд — праздность — досуг» в таком мире все равно сохранится. Только теперь труд ближе к праздности, чем к досугу. Остался последний шаг — привязать БОД к вашему досугу, а не к труду. То есть сделать безусловный доход условным, но обусловленный социальным одобрением проведенного вами времени, а не произведенными трудовыми операциями. М. М.: Вы тут сказали много интересного. Не  знаю, на  что мне хочется отреагировать больше. Три момента. Я тоже считаю, что пресловутая неразличимость, до  которой якобы доходят труд и досуг, чуть ли не сливаясь в нечто единое, — это фейк. Но нам чуть разное в  этом интересно: вам  — престиж, правильность, одобрение, мне — содержание и, если не  бояться громких слов, смысл. Это нюансы одного и того же, конечно. По содержанию все-таки важно, отграничены друг от друга рабочее и свободное времена или же переплетаются. Они сегодня явно все больше переплетаются. Но новизна этого явления мне кажется сомнительной. Я согласен с теми социологами, которые видят здесь, скорее, возвращение к вековой и крайне распространенной «догудковой» практике. Аграрный труд и досуг всегда были «пористыми», взаимопроницаемыми. А царство гудка, как мы уже говорили, продлилось ну от силы полтора века, то есть миг в мировой истории. В. В.: Согласен. Дополню это еще одной иллюстрацией из исследования Константина Гаазе: История европейских королевских дворов является весьма интересным примером: культура придворного театра, праздников, фейерверков и званых ужинов развивалась не как культура досуга придворных и короля, имеющих рабочее время и время отдыха, а как культура различных форм их непрерывной занятости. Между королем в совете и королем на балу были церемониальные, но не сущностные различия, сегодня мы бы сказали, что и совет, и бал — это рабочее время короля, который в этом смысле больше похож на фрилансера, работающего на дому 24 часа в сутки, чем на менеджера-трудоголика, «живущего» в офисе. Норберт Элиас отмечает, что время досуга (балы, встречи в салонах и т. д.) воспринималось дамами света как их рабочее вреВ и к т о р В а х ш т а й н , М и х а и л   М а я ц к и й

19

мя, обязанность, поэтому женщины высшего света были образованы не хуже, а часто лучше, чем мужчины (Elias N. The Civilizing Process: Sociogenetic and Psychogenetic Investigations. Oxford: Basil Blackwell, 2000. P. 249)6.

То есть исторически, помимо «индустриальной» ситуации жесткой различенности занятости/праздности и «аграрной» ситуации их пористого взаимопроникновения, есть ситуация «абсолютистская», где праздности быть не может (как не может быть отпуска у короля), а есть лишь досуг, который является формой занятости, но не праздности. М. М.: Да, это очень примечательно. Примерно то же можно сказать о классическом античном полисном обществе, где театр был по сути продолжением народного собрания: часто в театр и шли прямо с экклесии, и обсуждали там те же проблемы, поскольку часто пьесы писались на злобу дня, более или менее скрытую от нас при их чтении сегодня. Таким образом, театральный «досуг» также был формой занятости, политической активности. Но я, если можно, вернусь ко второму моменту, который хотел упомянуть. Говорят, что если не во времени, то по характеру грань между трудом и досугом все же стирается. Что работая, что отдыхая, мы пялимся в экраны, тарахтим по клавиатуре. Это тоже, конечно, взгляд не просто горожанина, а условного «замгендиректора» или, скромнее, менеджера. Ведь врач, летчик, строитель и т. д. отнюдь не только пялятся и тарахтят, и у них рабочее и  свободное время заняты качественно разными деятельностями. Тут никакой неразличимости, даже если хирурга будут учить или доучивать с помощью каких-нибудь специальных видеоигр. И  третий момент. В  вашем мыслительном эксперименте — только доля шутки. Когда труд был главным поставщиком смысла, то и не требовалось, чтобы он был «выбран» или чтобы он был «правильным». Не то с «цивилизацией oсвобожденного времени», выражаясь словами Андре Горца. Ходить по горам или сидеть на даче, читать то или же это, слушать то, а не иное — это (в пределах возможностей) решаешь ты сам, переложить этот выбор не на кого и обвинить в «неправильном» выборе тоже. Поскольку уже не только и не столько труд наполняет твою жизнь смыслом, то растет ответственность за то, что ты из своей жизни делаешь. И бремя этой ответственности исторически беспреце 6. Гаазе К. Б. Указ. соч. 20

Логос · Том 29 · #1 · 2019

дентно. Люди не готовы его нести. Можно с уверенностью предсказать появление все более тяжелых форм «психопатологий досуга», как сейчас существуют психопатологии труда. В. В.: Мы, кажется, добрались до самого главного — до проблемы занятости и досуга как двух комплексов практик, конкурирующих друг с другом за статус источников смысла. Про «психопатологию досуга» терапевты-экзистенциалисты начали писать еще в 60–70-х годах прошлого века. Если не ошибаюсь, первым концепт «невроз выходного дня» придумал Виктор Франкл. Но в наших терминах это не психопатология досуга, а именно психопатология праздности. Человек оказывается неспособен конвертировать праздность в  досуг. Он патологически боится наступления выходных и  необходимости остаться «наедине с собой». Его лихорадочные попытки заполнить краткие промежутки «легитимного безделья» чем-то осмысленным напоминают страдания главного героя пелевинского рассказа «Тайм-аут, или Вечерняя Москва»7 (по крайней мере пока тот не открыл для себя «очень дорогой кокаин»). При этом логика Франкла принципиально иная: невроз выходного дня возникает как раз в мире отчужденного труда, где ваша основная работа больше не является источником смысла и нужна только для того, чтобы куда-то уходить по утрам из дома. Вы страдаете не от кратких тайм-аутов, а от бессмысленности собственного существования, которое отступает на задний план благодаря тупому рутинному труду и с предельной ясностью возвращается в выходные. В нашем с вами мысленном эксперименте в цивилизации освобожденного времени вместе с полноценной «психопатологией праздности» должно возникнуть и «отчуждение досуга»: вовлечение во все большее количество стандартизированных досуговых практик (одобряемых до принуждения) с их последующей фрагментацией и утратой смыслопорождения. М. М.: Отчужденный или отчуждающий досуг… Но бывает ли другой? Возможен ли он? Тут много аспектов. Один, например, такой: в рабочее время индивид подчинен логике продукта, фирмы, команды; на досуге он, казалось бы, волен реализовать «свою» индивидуальность, которой он постоянно жертвует на  работе. Но  формы и содержание досуга калиброваны извне: индустриями досуга, (незримо) социальным слоем, (более ощутимо) референтной группой… И тут чуть ли не единственно реалистичной формой хоть 7. См.: Пелевин В. Time Out // Он же. Все рассказы. М.: Эксмо, 2010. С. 408–416. В и к т о р В а х ш т а й н , М и х а и л   М а я ц к и й

21

как-то ускользнуть от принуждения оказывается свободный дрейф, смена практик: если уж от отчуждения не уйти, так пусть оно хотя бы меняется. Мне кажется любопытным, что и в труде, и в досуге действует сходная темпоральная логика. Люди уже не хотят всю жизнь работать на одном заводе, далее — заниматься всю жизнь одной профессией (к которой они раньше были «призваны» (Beruf). Похоже — и даже «суровее» — в досуге. Если я обязан выбирать досуг (и куда в большей степени, с большей степенью свободы, чем выбирать труд), то  почему я  должен делать это одним образом, то есть выбирая какой-то один тип свободы (использования свободного времени)? Ведь, выбирая один, я упускаю многие другие. Почему я должен жить как бы внутри одного-единственного габитуса? И тут, по-моему, происходит замена логики габитусов на логику всеядности. Если применять ход мысли Бурдьё, то качество досуга определено имущественно-классовой принадлежностью. Поэтому, условно, врачи и адвокаты слушают и любят (или делают вид, чтобы отличаться от других социальных категорий) Баха, а рабочие — рэп. Но вот этот «габитусный» подход подвергается критике нынешними социологами. Во Франции это прежде всего Бернар Лаир8. Он ссылается на исследования Ричарда Питерсона уже 20-летней давности и показывает в своих работах, что современный индивид имеет очень подвижный вкус, и у него может быть склонность к искусству очень разного уровня. Грубо говоря, вчерашний денди (high-status person) стремился любить только утонченно-высокое (чтобы отличаться от других), а сегодняшний денди (наверное, правильнее использовать этот палеоним вместо «хипстера», на которого реакции слишком живы, что за здравие, что за упокой), так вот, сегодняшний денди плевать хотел на эти различия и любит то, что любит, очень эклектично и всеядно (omnivore, как в заголовке пионерской статьи Питерсона и Роджера Керна9). Нынешний всеядный денди слушает Букстехуде и попсу, читает Сашу Соколова и Донцову и пр. Может быть, у вас есть мнение: был ли прав Бурдьё для своего времени (то есть 1950–1970-х годов) или же и тогда имела место, скорее, эклектика и всеядность? В. В.: Кажется, что для Франции 1950–1970-х модель Бурдьё работает; во всяком случае я не знаю хороших исследований, которые бы 8. Lahire B. La culture des individus: dissonances culturelles et distinction de soi. P.: La Découverte, 2004. 9. Peterson R., Kern R. Changing Highbrow Taste: From Snob to Omnivore // American Sociological Review. 1996. Vol. 61. № 5. P. 900–907. 22

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ее опровергли. Но сегодня не работает точно (если только не подгонять имеющийся эмпирический материал под всепобеждающую бурдьевистскую догматику). По  читательским предпочтениям в современной России есть интересные работы Михаила Соколова. М. М.: По крайней мере, для сегодняшнего дня эта теория Питерсона-Лаира мне кажется более точной. И я думаю, это это важный сдвиг. Например, сегодня нужно «нести классику в массы» не для того, чтобы они перестали слушать попсу, а чтобы слушали и другое, продолжая слушать попсу. В. В.: Тут есть интересная параллель с популяризацией науки как попыткой «нести классику в массы». Каждая новая досуговая практика маркирует себя определенным образом в пространстве уже существующих. В России «просветительство» (включающее такой досуговый пакет, как походы на публичные лекции, просмотр научно-популярных передач и роликов, подписка на околонаучные каналы и паблики) изначально противопоставлялось формам религиозного времяпрепровождения («пусть лучше ходят на лекции о происхождении человека, чем на молебен») и рядополагалось как раз чтению Донцовой и газеты «Жизнь». Воспроизводилась классическая модель общества «Знание». Но тут сработал занятный эффект. Когда «околонаучный досуг» оказался добавлен в гетерогенный досуговый винегрет из чтения Донцовой, походов на митинги, посещения «Гаража», занятий фитнесом и просмотра «Игры престолов», сам этот околонаучный досуг стал стремительно стратифицироваться. Появилась «популяризация для масс» и «популяризация не для всех». Гетерогенность вкусов породила новую культурную иерархию уже на стороне предложения. М. М.: Но тут мне кажется важным подчеркнуть, что речь идет о потребительской верхушке. То есть условный рабочий слушает только рэп, а условный адвокат может слушать и Баха, и рэп. То есть тут как бы применима некая досуговая пирамида Маслоу, если угодно. В. В.: Не могу удержаться, чтобы не процитировать пелевинский «Тайм-аут»: Довольно скоро у Вована установился новый распорядок: с воплями дожав стрелку до самой нижней отметки, он хватал свою коробку с деньгами, выскакивал на улицу и, считая про себя секунды, мчался к одному из местных центров досуга. Их в радиуВ и к т о р В а х ш т а й н , М и х а и л   М а я ц к и й

23

се досягаемости, так, чтобы он успел добежать до места и вернуться назад до того, как стрелка пересечет отметку, было два: клуб финансовой молодежи «Гайдар твейдер» и  кафе «Мандавошка», где собирались представители элитарных богемных кругов. Разницы между ними не было никакой10.

М. М.: То есть для излишней изощренности мук в аду установили две социально одобряемые опции, но они различаются лишь афишированными габитусами, а на деле неразличимы. При этом пересечение стрелкой отметки выполняет функцию гудка. В. В.: Мы никуда не денемся от образа гудка, когда речь заходит о высвобождении времени. И чем меньше у нас остается «гудков», тем чаще мы о них вспоминаем. (Не случайно сейчас старая тема «времени и капитала» как будто обрела второе дыхание.) Но мы при этом не обязаны изучать этот новый дивный мир случайного труда и принудительного досуга исключительно в терминах критической теории. Институционально-темпоральное принуждение, когнитивная разметка временных отрезков, точки синхронизации, апроприация времени, смещение темпоральных регламентов, стратегии праздности и стратегии досуга, фреймирование занятости — те темы, которые мы с вами здесь наметили, вполне могут изучаться посткритически, по ту сторону труда и капитала. Иногда гудок — это просто гудок. М. М.: Будем считать, что он прозвучал. Библиография Гаазе К. Б. История праздности: три досуговые революции. 2017 (неопубл.). Димке Д. В., Корюхина И. Ю. Поселок городского типа: временные ритмы деурбанизированного сообщества // Социология власти. 2013. № 3. С. 73–93. Пелевин В. Time Out // Он же. Все рассказы. М.: Эксмо, 2010. С. 408–416. Charles V. Ordonnancien, statuten, edicytene ende palacarten. Gent: Jan van den Steene, 1559. Elias N. The Civilizing Process: Sociogenetic and Psychogenetic Investigations. Oxford: Basil Blackwell, 2000. Lahire B. La culture des individus: dissonances culturelles et distinction de soi. P.: La Découverte, 2004. Peterson R., Kern R. Changing Highbrow Taste: From Snob to Omnivore // American Sociological Review. 1996. Vol. 61. № 5. P. 900–907. Rifkin J. The End of Work: The Decline of the Global Labor Force and the Dawn of the Post-Market Era. L.A.: Tarcher / Putnam, 1995.

10. Пелевин В. Указ. соч. 24

Логос · Том 29 · #1 · 2019

CONTINGENT LABOR — FORCED LEISURE. A DISCUSSION Victor Vakhshtayn. Dean, Faculty of Sociology, Moscow School of Social and Economic Sciences (MSSES); Dean, Faculty of Philosophy and Sociology; Editor-inChief of the journal Sociology of Power, [email protected]. Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (RANEPA), 82 Vernadskogo ave., Bldg 2, 119571 Moscow, Russia. Michail Maiatsky. Research Fellow, Faculty of Humanities, [email protected]. University of Lausanne (UNIL), CH-1015 Lausanne, Switzerland. Keywords: idleness; leisure; temporalities; forced leisure; omnivorous leisure. A sociologist and a philosopher conduct a freewheeling dialogue to try out different theoretical approaches (microsociology vs. post-Marxism) for identifying new phenomena within leisure while also seeking a language that properly describes them. What is the difference between idleness and leisure? How do they relate in terms of “permissibility” and social acceptance? What are the temporal characteristics that they have in common or that set them apart? Are temporal parameters a coercive factor, and how will they change with the “end of the factory whistle,” i.e. with a return to a type of social time characterized by thorough interpenetration of work and free time? What kind of temporal coercion will apply to forced leisure, which soon will become an acute problem? What types of individual and collective uses of free time are endorsed by society? How will the “reframing” of leisure time into new types of employment take place? It is likely that there will be further shifts in the relationship between leisure and work and in their opposition as “suppliers of meaning.” The importance of the act of choosing leisure time grows (and responsibility for it will also increase because leisure is clearly chosen more freely than a job, which is subject to a great many external factors). As a consequence, what new forms will coercion and alienation take with regard to leisure, and how will the temporality of this choice be structured (as a combination of many types or in rapid alternation)? Perhaps the logic of the habitus, which has been an integral component of industrial modernity, will be replaced by a different, more flexible and “omnivorous” logic. Many of these topics have already been raised during discussion of basic (or universal) income, but this is not the only relevant perspective. In any case, it is necessary to update the language of description and analysis. A lexicon that is neither purely Marxist nor grounded mainly in economics will be the most fruitful. Such a lexicon would take into account the diversity of temporal regulations, forced synchronizations, the institutional mechanics of temporal coercion, framing signals, and both local and universal temporal orders. DOI: 10.22394/0869-5377-2019-1-1-24

References Charles V. Ordonnancien, statuten, edicytene ende palacarten, Gent, Jan van den Steene, 1559. Dimke D. V., Koriukhina I. Iu. Poselok gorodskogo tipa: vremennye ritmy deurbanizirovannogo soobshchestva [Urban Settlement Type: Temporal Rhythms of De-Urbanized Society]. Sotsiologiia vlasti [Sociology of Power], 2013, no. 3, pp. 73–93. Elias N. The Civilizing Process: Sociogenetic and Psychogenetic Investigations, Oxford, Basil Blackwell, 2000. В и к т о р В а х ш т а й н , М и х а и л   М а я ц к и й

25

Gaaze K. B. Istoriia prazdnosti: tri dosugovye revoliutsii [The History of Idleness: Three Leisure Revolutions], 2017, unpublished. Lahire B. La culture des individus: dissonances culturelles et distinction de soi, Paris, La Découverte, 2004. Pelevin V. Time Out. Vse rasskazy [All Short Stories], Moscow, Eksmo, 2010, pp. 408–416. Peterson R., Kern R. Changing Highbrow Taste: From Snob to Omnivore. American Sociological Review, 1996, vol. 61, no. 5, pp. 900–907. Rifkin J. The End of Work: The Decline of the Global Labor Force and the Dawn of the Post-Market Era, Los Angeles, Tarcher / Putnam, 1995.

26

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Почему выдохлась критика праздного класса? Реалии фактические и дискуссионные Н а та л ь я   Л е б е д е в а

Младший научный сотрудник, Центр социологических исследований, Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ (РАНХиГС). Адрес: 119571, Москва, пр-т Вернадского, 84. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: праздный класс; демонстративное потребление; социально-экономический статус; досуг; рабочие места; цифровые технологии.

В статье анализируются концептуальные и исторические предпосылки перехода от классической теории праздности к современным исследованиям досуга. Центральный вопрос работы в том, какие «дискуссионные» и «фактические» реалии оказали наибольшее влияние на формирование новой повестки исследований. В первой части статьи производится реконструкция вебленовской концептуализации праздного класса, связанной с наличием большого объема свободного времени, определенными типами досуга, демонстративным потреблением результатов производительного труда и социально-экономической состоятельностью представителя некоторой группы, которая закреплялась за ним в результате следования нормам «престижного» образа жизни. Показано, почему фокусировка на устойчивых, воспроизводимых паттернах поведения высшего сословия оказалась нечувствительной к различению новых досуговых практик, а также стратификационной диффузии праздности.

Автор описывает три экзогенных фактора, определивших отказ от традиционного понимания праздности в социальных науках: преобразование темпоральной структуры работы и отдыха в результате масштабного распространения цифровых технологий; размывание границ между рабочей и досуговой зонами; трансформация ресурсов хозяйственных взаимодействий и системы конвертации различных типов капиталов на рынке труда. Изменение базовых критериев праздного образа жизни позволило проблематизировать исходные интуиции Веблена и привело к появлению новых дисциплинарных коалиций. В заключение рассматривается проблема описания современного праздного класса: исследуется вопрос о том, является ли возникновение альтернативных досуговых практик достаточным основанием для выделения новых праздных групп и что является необходимым условием для социологической «переборки» теории праздности.

27

Введение: критика праздного класса Критические исследования «современной денежной культуры» или «общества потребления» опираются на несколько базовых допущений. Во-первых, выдвигается тезис, что описанное Торстейном Вебленом в «Теории праздного класса» (1899) ……демонстративное потребление теперь охватывает… все общество, включая маргинальные в социально-экономическом отношении группы1.

Во-вторых, утверждается, что новые формы праздности оказываются гораздо прочнее связаны между собой, нежели с трудовой деятельностью, и сегодня «репрезентируются в бесконечной череде развлечений»2. Предпосылкой подобных высказываний является исчезновение любых значимых статусных иерархий. В данной модели «паразитизм и демонстративное потребление крупных собственников»3, которые стремительно распространяются на общество в целом, рассматриваются как предвестники социально-экономического кризиса. Развитие этого тезиса закономерно приводит к выводу, что возросшие масштабы расточительного потребления требуют радикальных изменений в сфере праздного поведения, например прогрессивного налогообложения, культивирования осознанного потребления, дискриминационных налогов на наследство или налогов на престижное потребление. Примечательно, что во  второй половине XX века в  социальных науках уже было предпринято критическое осмысление новых форм праздности. Парадоксальным образом оно привело не только к изменению программы исследований (переносу фокуса внимания с института праздного класса на различные способы времяпрепровождения), но и к окончательной дискредитации са Статья подготовлена по итогам научно-исследовательской работы «Теория нового праздного класса: исследование социальных практик праздности» (2017), проведенной Институтом экономической политики им. Е. Т. Гайдара. 1. Новак М. В. Праздные субкультуры общества потребления // Наука. Искусство. Культура. 2016. Т. 11. № 3. С. 116. 2. Там же. 3. Хамидулина К. Р. Исследовательская стратегия демонстративного поведения Т. Веблена // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия «Социология. Политология». 2015. № 1. С. 45. 28

Логос · Том 29 · #1 · 2019

мого жанра критики праздной культуры. Если критика общества потребления так или иначе связана с интенсификацией показателей, выделенных Вебленом для анализа стратегий праздных групп (интенсивное развитие инфраструктуры развлечений, высвобождение большего объема свободного времени, распространение влияния высшего сословия на остальные), и их генерализацией, то ставка новейших исследований заключается, скорее, в спецификации и детализации ключевых различений. Отсюда попытки составить каталог различных «праздных субкультур» на основании досуговых практик, равно как и прогнозы о приближающейся «гибели общества», сегодня кажутся малоубедительными. Основное напряжение в дискуссиях о современной праздной культуре возникает в результате проблематизации аксиоматики классической теории Веблена. В этой статье будет показано, чем обусловлен переход от изучения института праздного класса к гетерогенным исследованиям досуга и какие следствия этот переход имеет для социологического анализа новых форм праздности.

Классическая теория праздности В конце XIX века формируется классическая модель изучения праздности, в которой уровень благосостояния членов той или иной социальной группы соотносится с определенной стратегией поведения. Социальному и экономическому поведению класса собственников соответствовало потребление результатов материального труда, закрепленное в качестве нормы благопристойности. Кодекс почетного существования предписывал членам высшего общества избегать занятий, способных поставить под сомнение их репутацию. Недостойной признавалась любая деятельность, в  которой увеличение достатка осуществлялось посредством производительных усилий. Соответственно, достижение высокого социального статуса, напротив, обеспечивалось воздержанием от  труда и  высоким уровнем престижного потребления, выражавшими приверженность ценностям денежной (собственнической) культуры. Чтобы поддерживать репутацию состоятельного господина, хозяин дома и  члены его семьи должны заниматься определенными видами деятельности, служившими «признаком превосходства в денежных делах и общепризнанным показателем степени заслуженного почета»4. Одним из ключевых индикаторов принад 4. Веблен Т. Теория праздного класса / Пер. с англ. С. Г. Сорокиной; под общ. ред. В. В. Мотылевой. М.: Прогресс, 1984. C. 85. Наталья Лебедева

29

лежности к социальной и экономической элите стал досуг. Участие в «нематериальных» видах деятельности подчеркивало полную свободу членов господствующего класса от работы, обеспеченную их знатным происхождением. Должностные обязанности представителей праздного класса также должны были относиться к непроизводительной деятельности (военное дело, управление, религия, спорт, развлечения). Однако в случае профессиональной дифференциации значение имело «внутреннее», второстепенное различение родов занятий по степени их престижности. Поскольку праздный класс не  был однородной социальной группой, благородной считалась в том числе работа по изготовлению оружия, дрессировке собак или работа придворных слуг, которые составляли низший слой праздного класса. Они выполняли вспомогательную работу по отношению к занятиям высшего слоя общества: ……низкими являются те занятия, которые должным образом попадают в разряд производственных, — это ремесло или другой производительный труд, работа лакеев и пр. Однако низкая работа, выполняемая для лица, занимающего очень высокое положение, может стать весьма почетной обязанностью, таковы, например, должность фрейлины или придворной дамы при королеве, королевского конюха или королевского «хозяина гончих»5.

Досуг представителей праздного сословия прежде всего требовал включенности в такие сферы общественной жизни, как этикет, мода, искусство, высшее образование, религия и спорт, — сферы, совершенствование в которых не приносило прибыли и не было мотивировано необходимостью извлечения материальной выгоды. «Высокие» занятия, а также необходимые навыки благородного поведения определяли образ жизни господ, начиная от манеры держать себя в обществе и заканчивая непроизводительными усилиями, затраченными на потребление материальных благ: покупка дорогостоящих предметов домашнего обихода, одежды, содержание домашних животных, употребление в пищу определенных продуктов, алкоголя и т. д. Анализ базовых принципов общественной и экономической жизни позволил описать в том числе организацию времени различных слоев населения: наличие свободного времени, которое тратится на  непроизводительные виды деятельности, в  данной модели исследований являлось предиктором праздного образа 5. Там же. C. 116. 30

Логос · Том 29 · #1 · 2019

жизни высшего сословия. Непроизводительное потребление времени характеризовало, с одной стороны, пренебрежительное отношение представителей господствующего класса к труду, а с другой — финансовую возможность придерживаться праздного стиля поведения, уделяя время образованию, развлечениям, совершенствованию хороших манер или собственного внешнего вида. Расточительное использование времени и товаров взаимно предполагало друг друга и служило достижению единой цели: предъявить окружающим высокий уровень материального достатка, показав, что платежеспособность членов той или иной семьи не могут нарушить большие траты (денег и времени), связанные с их отказом от участия в производстве. Иными словами, поскольку расходование имеющихся у господ денежных средств и времени было выражением их классового статуса, оно носило демонстративный характер. Показная расточительность обозначала «непредрасположенность» высших слоев общества к труду, нацеленную на сохранение и приумножение собственного благополучия. Таким образом, традиционное определение праздности складывалось из  нескольких показателей, характеризующих специфическое поведение и образ жизни. Воспроизводство праздных стратегий поведения предполагало наличие большого объема свободного времени, определенные типы досуга, демонстративное потребление результатов производительного труда и социальноэкономическую состоятельность представителя некоторой группы, которая закреплялась за ним в результате следования нормам «благопристойной» жизни. Описанная система индикаторов легла в основу критических высказываний о негативном влиянии праздного класса на темпы и  глубину проникновения технологического прогресса. Утверждалось, что само его существование …способствует … снижению эффективности общественного производства и препятствует приспособлению человеческого характера к требованиям, выдвигаемым современным производством6.

Поскольку применение социально-классовой логики анализа предполагает асимметрию в отношениях производительных и непроизводительных видов деятельности, выводом подобных исследований становились обобщенные представления об устройстве «нового экономического порядка». Согласно центральной идее 6. Там же. С. 243. Наталья Лебедева

31

критики праздного класса, в обществах консервативного типа, где праздный класс распространяет свое влияние на другие сословия, существует консенсус относительно того, «что репутация зависит от  расточительного расходования средств»7. Следовательно, реформирование института праздного класса и социальной структуры в целом должно осуществляться путем подавления (или искоренения) стратегий поведения высшего сословия. Но  вернемся к  вопросу о  том, почему критика общества потребления оказалась нерелевантна как новым способам времяпрепровождения, так и моделям описания современных феноменов праздности.

Праздность как объект дискуссий За прошедшее столетие актуальная повестка исследований праздности существенно изменилась. Тема праздного образа жизни и поведения вышла далеко за пределы первоначальной сферы изучения — как институциональной экономики, так и экономической социологии — и стала общей для нескольких дисциплинарных областей: городских исследований, различных направлений феминистских и марксистских теорий, политической экономии времени, исследований спорта, позитивной психологии и  культурной антропологии. С 1970–1980-х годов исследования свободного времени (Leisure Studies) — благодаря основанию Ассоциации исследований досуга в Великобритании (1975) и публикации первого номера журнала Leisure Studies (1982) — выделились в качестве самостоятельного дисциплинарного направления8. На уровне отдельных исследовательских проектов можно проследить, как менялась проблематика теории праздности. Если отправной точкой канонической работы Веблена было установление «места и значения праздного класса как экономического фактора» в жизни общества9, то в фокусе внимания современных авторов находятся вопросы влияния ритмов повседневной жизни на восприятие телевизионного контента10, смещение границ между тру 7. Corrigan P. The Sociology of Consumption: An Introduction. L.: Thousand Oaks; New Delhi: Sage Publications, 1997. P. 26. 8. Подробнее о программе изучения досуга см., напр.: A Handbook of Leisure Studies / C. Rojek et al. (eds). Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2006. 9. Веблен Т. Указ. соч. С. 55. 10. MÚller H. H. et al. Influence of Circadian Rhythms on Television Viewers’ Behaviour: Is There a Need for New Programming? // Leisure Studies. 2016. Vol. 35. № 1. P. 100–112. 32

Логос · Том 29 · #1 · 2019

дом и досугом, произошедшее сначала в ресторанном бизнесе11, а позднее — обратный сдвиг, когда функцию рабочего пространства стали выполнять «третьи места» (например, кофейни12), роль досуга в оптимизации развития и благополучия (well-being) человека13, социальной жизни14 или регулировании рынка15. Единицей анализа является уже не столько институт праздного класса, сколько различные показатели праздного стиля жизни, которые дают возможность уточнить и дополнить исходную дефиницию. Новые направления исследований складываются как попытка развития интуиций, закрепленных в теории праздности благодаря работе Веблена, однако не  получивших дальнейшего осмысления применительно к  современным культурам праздности. В этом смысле ключевой проблемой концепции Веблена является мотивационное, или «генеалогическое», объяснение стратегий праздного поведения, в  котором поведение собственников связывается с эволюцией определенного типа социальных привычек. В традиционной модели исследований распределение индивидов по группам рассматривалось в качестве производной от их поведенческих стратегий, возникших вместе с зарождением института (частной) собственности и способствовавших укреплению специфических культурных черт. Именно здесь, как указывает Веблен, нужно искать объяснение характерных черт праздной культуры — оно лежит в плоскости этнологии. В теории праздного класса занятость в производительной или непроизводительной сфере соответствовала различению «миролюбивого», кочевнического и «хищнического», варварского типов деятельности. В качестве главной предпосылки формирования праздного сословия в американском обществе 1890-х годов Веблен выделяет институт частной собственности, появление которого укрепило черты ранней варварской культуры — завистническое соперничество и демонстративную устраненность от участия в производительной деятельности. Веблен указывает, что 11. Marshall G. The Workplace Culture of a Licensed Restaurant // Theory, Culture and Society. 1986. Vol. 3. № 1. P. 33–47. 12. Shiau H.-C. Guiltless Consumption of Space as An Individualistic Pursuit: Mapping Out the Leisure Self at Starbucks in Taiwan // Leisure Studies. 2016. Vol. 35. № 2. P. 170–186. 13. Positive Leisure Science: From Subjective Experience to Social Contexts / T. Freire (ed.). Dordrecht: Springer, 2013. 14. Roew S. Modern Sports: Liminal Ritual or Liminoid Leisure? // Victor Turner and Contemporary Cultural Performance / G. S. John (ed.). N.Y.: Berghahn Books, 2008. P. 127–148. 15. Veal A. J. Economics of Leisure // A Handbook of Leisure Studies. P. 140–161. Наталья Лебедева

33

…если … бы институт праздного класса не возник сразу же с появлением частной собственности, уже в силу бесславия, приписываемого занятости в производительном труде, он появился бы в любом случае в качестве одного из первых последствий обладания собственностью16.

Тезис о  преемственности праздного образа жизни предполагает, что в основании стремления к обладанию имуществом и непрерывного накопления богатства лежит мотив завистнического (или денежного) соперничества. На  поздних стадиях развития общества этот мотив становится центральным: выражение собственной экономической состоятельности обусловливает воздержание членов праздного класса от труда, а также связанное с ним демонстративное потребление времени и товаров. Рассмотрим данный аргумент более подробно и проследим, к чему приводит принятие этой аксиоматики в современных исследованиях праздности. Веблен формулирует конечную цель своего исследования следующим образом: Интересующими нас моментами являются происхождение и природа традиционного праздного класса, с одной стороны, и истоки индивидуальной собственности как освященного традицией права или справедливого притязания — с другой17.

То  есть в  логике становления праздного класса как отдельной (хотя и неоднородной) социальной группы значение имели стратегии поведения, воспроизводство которых обязывало представителей высшего сословия к потреблению результатов труда. Представлялось, что исторической предпосылкой праздного образа жизни было появление института частной собственности, ставшего источником развития «архаичных черт человеческой природы в  условиях современной культуры»18: пренебрежения к работе (поскольку упорство в производительной деятельности представлялось признаком бережливости и  подчинения) и  завистнического соперничества, которое побуждало оценивать размеры собственности как результат конкуренции с остальными членами общества и поддерживало стремление к накоплению богатства. 16. Веблен Т. Указ. соч. С. 86. 17. Там же. С. 73. 18. Там же. С. 72. 34

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Присущее обладателю собственности чувство превосходства и мотив завистнического соперничества с другими людьми рассматривались в качестве главных характеристик агента, определяющих его социальные и экономические стратегии поведения. На  основании этого делался вывод об  объединении доминирующих культурных черт в результате развития общества, что привело к  возникновению феномена демонстративного потребления: праздность становится «знаком почета и доблести», поскольку служит наглядным подтверждением власти и состоятельности. Таким образом, в классической модели исследований праздности в фокусе изучения находилось выявление устойчивых паттернов социального и экономического поведения. Поведение представителей высшего сословия, по сути, объяснялось существованием и воспроизводством универсальных привычек, архаических паттернов действий и типов мышления. При таком способе анализа потенциал трансформации стратегий праздного поведения, а  также отдельных компонентов праздного образа жизни оставался непроясненным: в концепции Веблена акцент был сделан не на изменчивых условиях формирования праздного класса и вариативности стратегий праздного поведения, а на общекультурных принципах поведения, которые предположительно могли определять образ жизни высшего общества в конце XIX века. Именно поэтому теория праздного класса Веблена оказалась нечувствительной к  трансформации доминирующих стратегий праздного поведения и появлению новых форм праздности. Она практически полностью игнорировала феномен стратификационной диффузии праздности — проникновения праздных практик в иные социальные страты. Это позволило многочисленным критикам Веблена заключить, что специфика современного праздного поведения или праздного образа жизни может быть выявлена только на основании конкретных исторических условий его возникновения. В свою очередь, это означает, что традиционные критерии демаркации праздного класса не  соответствуют социальным и экономическим изменениям, произошедшим за последнее столетие, а концептуальная модель Веблена не может быть ресурсом описания новых форм производства и потребления. Современные исследователи указывают, в частности, на то, что классовая модель анализа не способна отразить социальные и политические преобразования, которые способствовали возникновению альтернативных форм праздной культуры. Известный социальный теоретик досуга Крис Роджек отмечает, что новые стратегии праздного поведения могут формироваться не посредством Наталья Лебедева

35

«завистнического соперничества» и  подражания образу жизни, основанному на расточительном потреблении, а, напротив, через его неприятие: Веблен не предвидел появления политических структур, которые, по крайней мере частично, обязаны своей идентичностью критике культуры излишества и неумеренности. Примерами таких структур являются движение «зеленых», антитабачные комитеты, движение против автомобилей и фитнес-субкультуры (gym subcultures). Следовательно, праздная идентичность формируется не только посредством эмуляции. Она также возникает как критика и обособление от доминирующих или традиционных практик [праздного поведения]19.

Сюда также можно отнести преступность и ночную жизнь как примеры праздного поведения членов …бывшего … промышленного рабочего класса, которые пытаются справиться с меняющимися требованиями развивающейся капиталистической экономики20.

В современных исследованиях досуговые практики насилия и вандализма, шумные домашние вечеринки с употреблением алкоголя и наркотиков и т. д. получили название «девиантного досуга»21. Второй аргумент против классической модели исследований связан с тем, что зарождение института праздного класса в Америке XIX века было обусловлено сложившейся на тот момент конфигурацией социальных и экономических факторов. (Стоит напомнить, что Веблен пишет свою работу в 1890-е годы, на пике технологической революции, в период мощнейшего роста экономки США.) Во-первых, с  развитием фабричного производства, промышленных предприятий и  железнодорожного транспорта, который, в свою очередь, способствовал росту производства стали и угольной промышленности, изменился характер труда и экономических отношений. Во-вторых, в 1890-х годах интенсивно развиваются средства массовой коммуникации, которые привели к «росту осознания важности репрезентативных кодов»22 и визу 19. Rojek C. Leisure and Culture. L.: Palgrave Macmillan, 2000. P. 90–91. 20. Winlow S., Hall S. Violent Night: Urban Leisure and Contemporary Culture. Oxford, NY: Berg, 2006. P. 1. 21. Stodolska M. et al. Gangs and Deviant Leisure // Leisure Sciences. 2017. Vol. 0. № 0. P. 1–16. 22. Rojek C. Leisure and Culture. P. 53. 36

Логос · Том 29 · #1 · 2019

альной культуры в целом. В результате этих преобразований стала возможна новая логика экономического и статусного распределения, определившая образ жизни праздного класса. Представленная выше историческая (или, иначе, контекстуалистская) перспектива анализа позволяет ввести в  фокус рассмотрения исследователей особенности формирования праздной культуры, а также оценивать влияние тех или иных факторов на изменение стратегий праздного поведения. Тогда как в «эволюционной» перспективе ответ на вопрос о том, кто сегодня является представителем праздного класса, оказывается проблематичным. Поскольку концепция Веблена не позволяет оценить возможность модификации праздного поведения и степень его адаптируемости к конкретной ситуации, описание новых форм праздной культуры стало задачей альтернативных исследовательских проектов. В настоящее время вебленовскую концепцию праздности вытесняют конкурирующие модели описания, позволяющие адаптировать ее инструментарий для изучения новых форм праздной культуры, начиная от шопинга23 и музыкальных фестивалей24 и  заканчивая социальными25 и  экономическими26 стратегиями праздного поведения, возникшими в эпоху третьей промышленной революции.

Новые формы праздного времяпрепровождения Трансформация понимания праздности и активное развитие этой проблематики, которое происходит в  различных дисциплинах, прежде всего вызваны тремя экзогенными факторами. 1. Расширение тематического поля исследований связано с изменением (темпоральной) структуры работы и отдыха в результате масштабного распространения цифровых технологий. Новые модели рабочих отношений сегодня опосредованы технологическими формами взаимодействия, которые позволяют 23. Timothy J. D. Shopping Tourism, Retailing and Leisure. Clevedon, Buffalo, NY: Channel View Publications, 2005. 24. Mohr L. K. Dancing Through Transformational Music Festivals: Playing with Leisure and Art. A thesis submitted in partial fulfillment of the requirements for the degree of Master of Arts in Recreation and Leisure Studies. Edmonton: University of Alberta, 2017. 25. Стеббинс Р. А. Свободное время: к оптимальному стилю досуга // Социологические исследования. 2000. № 7. С. 64–72. 26. Sevilla A. et al. Leisure Inequality in the United States: 1965–2003 // Demography. 2012. Vol. 49. № 3. P. 939–964. Наталья Лебедева

37

регулировать требования, предъявляемые к  производственному процессу руководством компаний, клиентами и  работниками. С этими моделями связаны как новые перспективы развития бизнеса, так и ограничения, затрагивающие образ жизни сотрудников, их способы распределения и использования свободного времени. Внедрение цифровых и медиатехнологий в рабочее пространство позволило руководителям компаний улучшить условия труда и тем самым способствовать увеличению производительности. Предполагалось, что инновационный бизнес возможен в инновационной корпоративной среде, которая стимулирует производство новых идей и  повышает работоспособность сотрудников. Кроме того, игровые стратегии, или стратегии «геймификации», изначально ориентированные на усиление инициативности членов фирмы, стали поддерживать вовлеченность клиентов в текущие бизнес-проекты. Согласно главному принципу виртуальной экономики XXI века, только ……применяя в своей компании то, что вы пропагандируете, вы сможете доказать ценность своего подхода еще до того, как распространите его на людей за пределами организации, и воспользуетесь его преимуществами для себя27.

И  напротив, использование геймификационных продуктов зачастую служит первым этапом профессиональной подготовки сотрудников из  числа пользователей той или иной платформы компании. Яркий пример случая, когда игровая активность является основным способом привлечения аудитории, — разработка американскими сухопутными войсками компьютерной игры «Американская армия» (America’s army), первая версия которой была выпущена в июле 2002 года. Цель проекта заключалась в том, чтобы пополнить ряды военнослужащих новыми добровольцами и дать потенциальным новобранцам возможность оценить все преимущества армейской жизни. По инициативе автора этой идеи, отставного полковника и экономиста Кейси Вардынски, опыт солдата был перенесен в виртуальный мир игры: с помощью компьютерной графики воссозданы полный курс тренировок, оказание первой медицинской помощи и перестрелка с вражескими силами 27. Зикерманн Г., Линдер Дж. Геймификация в бизнесе. Как пробиться сквозь шум и  завладеть вниманием сотрудников и  клиентов / Пер. с  англ. И. Айзятуловой. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2014. С. 18. 38

Логос · Том 29 · #1 · 2019

(различить противников и союзников, а также оценить состояние раненого бойца участникам «Американской армии» необходимо самостоятельно, без помощи подсказок). Помимо обучения тактическим приемам, навыкам владения оружием и управления военной техникой, симулятор предполагает освоение базовых принципов кооперативной игры: во время сражений солдатам необходимо действовать сообща и мыслить стратегически, в интересах организации как единого целого, чтобы вне зависимости от трудностей конкретного игрока при любых обстоятельствах привести свой отряд к победе, в том числе ценой собственной жизни. Тем самым, наряду с практическими умениями, при выполнении заданий участники игры должны проявлять воинские доблести: долг, отвагу, готовность к самопожертвованию. По прошествии десяти лет командование Армии США представило в Конгрессе официальный доклад о том, что конечная цель проекта была достигнута. Создание игры позволило существенно увеличить набор призывников и  обеспечить необходимый уровень подготовки солдат, зачастую превосходящий навыки «рядовых» новобранцев. Солдаты, которые принимали участие в миссиях «Американской армии», демонстрировали более высокий уровень психологической устойчивости, выносливость и способность принятия решений в экстренных ситуациях. По  данным Массачусетского технологического института, после прохождения игры у 30% американцев в возрасте от 16 до 24 лет сложилось положительное впечатление о военной службе, а «Американская армия» стала самым действенным и экономически выгодным инструментом рекрутинга в  армейской истории28. В настоящее время на содержание современных виртуальных комплексов из  оборонного бюджета США выделяются десятки миллионов долларов, что значительно ниже стоимости реальных военных учений. Несмотря на  коммерческий успех отдельных разработок, в долгосрочной перспективе распространение технологий имело серьезные экономические последствия для обеспечения прибыли предприятий. Поскольку новые способы упорядочивания и ритмизации активности постепенно сократили эффективность служащих на рабочих местах, руководителям компаний потребовалось пересмотреть политику распределения производственного времени. В ряде крупных бизнес-холдингов традиционный ре 28. Susca M. A. Why We Still Fight: Adolescents, America’s Army and the Government-Gaming Nexus // Global Media Journal. 2012. Vol. 20. № 12. P. 1–16. Наталья Лебедева

39

жим работы был замещен принципом «24/7», воплотившим требования к доступности сотрудников вдали от местоположения фирмы и  дистанционному выполнению должностных обязанностей. Основной причиной этого нововведения парадоксальным образом оказалось размывание темпоральных границ труда и отдыха. Став неотъемлемой частью трудового процесса, технологические инновации привели к масштабным изменениям в организации времени: модификации трудового цикла, стиля проведения свободного времени и темпов общественной жизни в целом. Новые формы времяпрепровождения, обеспечившие тесную взаимосвязь сфер труда и досуга, такие как блоги и социальные сети, электронные способы отчетности, «геймификация» труда и удаленная работа через интернет, оказались источниками фрагментации повседневной активности. Сегодня рутинная деятельность горожанина, погруженного в медиасреду, складывается из чередующихся цикличных эпизодов работы и отдыха, различение которых становится все более проблематичным за счет «ощущения одновременности» происходящего29, устранения темпоральных разрывов и  иерархий, инструментального объединения «пространств» и «периодов» досуга и работы в единой цифровой среде (смартфон позволяет одновременно отвечать на рабочие письма и, например, потреблять игровой контент). Граница между состояниями труда, игры и досуга и критерии различения времени, которое используется для работы и отдыха, стали предметом новых дискуссий в социальных науках. Вопрос о специфике времени, затраченного на производительные и непроизводительные виды деятельности, встает особенно остро, если мы обращаемся к проблеме регламентации институциональных отношений. Благодаря «расширенным технологиям работы» (WET, work extending technologies)30 пользователи смартфонов и  ноутбуков получили возможность распределять свободное время, используя «базовые» трудовые часы для общения с членами семьи или развлечений и обеспечивая выполнение работы за пределами офиса в любое время суток. Поскольку большинство людей стало выполнять свои задачи вне стационарного места работы, изменились и их доминирующие способы исполь 29. Маккуайр С. Медийный город. Медиа, архитектура и городское пространство. М.: Strelka-Press, 2014. С. 33. 30. IDC Research. Web Interfaces Deliver Increased Productivity to Your Virtual Workforce. Framingham: IDC, 2002. 40

Логос · Том 29 · #1 · 2019

зования времени. Вместо предполагаемого (в первую очередь руководителями компаний) более эффективного исполнения должностных обязанностей служащие предприятий зачастую находили возможность заниматься одновременно общением, трудом, творческой активностью и т. д. В результате стандартный рабочий день сотрудников оказался разбит на короткие, цикличные отрезки времени, а жесткое временное разграничение сфер труда и досуга уступило место новым типам организации производительной деятельности: прерывистому трудовому циклу и индивидуальному, «гибкому» рабочему графику, выполнению отдельных заданий не в рамках «рабочего времени», а в логике установленных дедлайнов. Дискретность времени создала новые вызовы не только для политики работодателей, но и для исследователей в области институциональной экономики. Усложнение темпоральной структуры производственного процесса потребовало в том числе переосмысления критериев трудовой занятости. В то время как работа стала дискретным и неоднородным процессом, созданным за счет чередования состояний игры, труда и отдыха, возник вопрос о  фиксации времени, затраченного на  производительные и  непроизводительные виды активности, о  занятости как комплексном, разделенном во  времени процессе или конечном результате деятельности. В  экономическом смысле трансформация режимов работы и досуга также означает изменение характера производства и потребления. Предполагалось, что новые технологии освободят нас от работы. Так и случилось. Но при этом они освободили нас для еще большего количества работы31.

Созданный технологиями принцип организации времени и трудовой дисциплины «всегда на связи» вызвал многочисленные проблемы в современной корпоративной культуре: неоплачиваемый труд, ощущение постоянной занятости при сокращении общего объема рабочего времени32, стресс, эмоциональное выгорание, конфликт между работой и жизнью, связанный с чрезмерным ис-

31. Арора П. Фабрика досуга: производство в  цифровой век / Пер. с  англ. М. Бендет // Логос. 2015. Т. 25. № 3. С. 103. 32. Gershuny J. Changing Times: Work and Leisure in Post-Industrial Society. Oxford: Oxford University Press, 2000. Наталья Лебедева

41

пользованием расширенных технологий работы33, стали обратной стороной инициативы развития производственных отношений. 2. Уже с конца XIX — начала XX века начинает изменяться представление о пространственном разделении рабочей и досуговой зон. В знаменитой работе Роя Розенцвейга, первом масштабном исследовании досуга представителей рабочего класса в Америке34, показано, каким образом борьба за восьмичасовой рабочий день, развернувшаяся в 1880-е годы, повлияла на идеологию развития общественных пространств: городских парков, игровых площадок, кинотеатров и т. д. Создание компанией Cadbury Brothers парковой зоны для отдыха сотрудников — так называемой фабрики в саду (factory in a garden) в Бронвиле — в 1879 году стало воплощением идеалов рабочего движения, которое закрепило право сотрудников на время и место для отдыха. Эталоном благоустройства корпоративной сферы представлялась организация досуговых пространств, а максимой нового подхода к формированию режима труда и  отдыха — возможность неразрывного сосуществования двух видов активности, соответствующая целостному образу жизни человека и удовлетворяющая его потребность в отдыхе в течение рабочего дня. Сегодня в наиболее явном виде тенденцию к сближению сфер труда и досуга мы видим на примере развития пространств кибердосуга (cyberleisure). В связи с появлением новых социальных медиа исследователи вновь обращаются к дихотомии рабочего и досугового ландшафта. Поскольку физическое окружение рабочих было по большей части перенесено в виртуальное пространство, ужесточился и контроль фирм за активностью в цифровой среде. Упразднение материальных границ труда и отдыха способствовало изменению политики компаний по отношению к виртуальным перемещениям сотрудников: ……в любой ситуации — на фабрике, где трудятся производственные рабочие, или в  кабинетах, где сидят конторские служащие, — способ организации рабочего пространства оказывает социальное воздействие на эффективность труда работника, его отношение к труду и способность взаимодействовать в команде. Если топология новых медиатехнологий может способствовать 33. Duxbury L. et al. From 9 to 5 to 24/7: How Technology Has Redefined the Workday // Information Resources Management: Global Challenges / W. Law (ed.). Hershey; L.; Melbourne; Singapore: Idea Group, 2007. P. 330. 34. Rosenzweig R. Eight Hours for What We Will: Workers and Leisure in an Industrial City, 1870–1920. N.Y.; Cambridge: Cambridge University Press, 1983. 42

Логос · Том 29 · #1 · 2019

росту масштабов общения и сотрудничества между работниками, то она также вводит новые способы контроля труда и его разделения35.

Результатом корпоративной «приватизации» глобальной сети в последние годы были массовые случаи судебных исков об утечке служебной информации, негативных комментариях сотрудников в адрес работодателей или фирмы, а также создание частных социальных сетей для внутреннего пользования членов компании. В  конечном счете социальные сети возобновили дискуссию о специфике и однородности пространства труда и отдыха. Изучение медиасреды в качестве объекта исследований теории досуга потребовало пересмотра базовых различений …открытой … и  закрытой системы (каковы социальные издержки, необходимые для того, чтобы сохранить эти пространства открытыми? Кто определяет условия доступа и  нахождения в них?); частного и публичного интересов (как коммерциализация и брендинг влияют на способы использования киберпространства? Является ли досуг сотрудников, соответствующий бизнес-ориентации компании, частным или общественным делом?); работы и игры (какой объем работы уходит на производство онлайн-досуга и как именно корпорации могут использовать эти пространства для повышения производительности?)36.

В  современных концепциях интернет представляется как пространство, организация которого, с  одной стороны, гомологична устройству общественных парков и иных мест отдыха, а с другой — приобретает черты замкнутой, приватизированной сферы, отвечающей интересам руководителей компаний и  ориентированной на максимизацию прибыли. Кроме того, под влиянием цифровых инноваций значимые изменения произошли в устройстве «физических» рабочих пространств. Можно обозначить по крайней мере три типа мест для совместной работы, чье появление было связано с развитием информационно-коммуникационных технологий: телецентры, деловые центры (или бизнес-центры) и  коворкинг-пространства (или коворкинговые пространства)37. Первые такие центры, со 35. Арора П. Указ. соч. С. 14–15. 36. Arora P. The Leisure Commons: A Spatial History of Web 2.0. N.Y.: Routledge, 2016. 37. Kojo I., Nenonen S. Evolution of Co-Working Places: Drivers and Possibilities // Intelligent Buildings International. 2014. Vol. 11. P. 164–175. Наталья Лебедева

43

зданные в середине 1970-х годов в Калифорнии как дополнительные офисы (satellite offices) или в начале 1980-х годов во Франции в качестве районных рабочих центров, были призваны обеспечить широкий доступ к офисным помещениям, оснащенным компьютерной и телекоммуникационной системами. Следующим шагом в  эволюции рабочих пространств стало создание деловых центров, арендуемых помещений — служебных и общего пользования (ресепшен, конференц-залы, предприятия общественного питания) — с необходимой инфраструктурой для организации работы и  ведения переговоров. Хотя наибольшую популярность бизнес-центры обрели лишь в 1980–1990-е годы, появляться они стали в 1960–1970-е годы (США). Наконец, в середине XXI века в Сан-Франциско возникли первые коворкинговые пространства (coworking space), новый тип «третьих мест» для общения, рабочего и творческого взаимодействия. Хотя между всеми этими постмодерными «третьими местами» существуют значимые различия в способе организации и функционирования, телецентры, деловые центры и коворкинговые пространства можно представить как диахронические фазы эволюции пространств совместной работы, объединяющих функции общественных и трудовых мест. Инновационные разработки в области кибердосуга, а также создание трудовых пространств нового типа, совмещающих в себе черты публичных и рабочих мест, открыли ряд новых перспектив в исследованиях праздной культуры. Вместе с тем их появление проблематизировало традиционное различение сфер занятости, основанное на представлении об относительной пространственной автономии труда и досуга. Это отсылает к более общей постановке вопроса о соотношении производительной и непроизводительной активности: практики XXI века рассматриваются, скорее, как то, что может приближаться к состоянию труда или отдыха, производительной или непроизводительной деятельности в зависимости от контекста использования мультимедийных платформ, а не как стабильные дискретные формы деятельности в фиксированных темпоральных периодах. 3. Наконец, праздность оказалась важным индикатором изменения ресурсов хозяйственных взаимодействий и системы конвертации различных типов капиталов на рынке труда. До определенного момента культурный капитал как критерий престижа и уважения, выражающий статусную позицию того или иного агента, мог быть использован им для извлечения экономических выгод. Знание нормативных принципов поведения в рамках конкретного порядка отношений и  умение действовать в  соответ44

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ствии с  ними гарантировали включенность в  высшие слои общества, тогда как основным источником дохода могла быть материальная собственность и/или наследство. Однако материалы недавних международных исследований38 показывают, что культурный капитал, прежде определявший социальный статус его владельца и принадлежность к экономической элите, уже не является залогом финансовой стабильности. Главным источником экономического и социального благополучия в настоящее время является человеческий капитал как показатель успеха в отдельно взятой отрасли производства, понимаемый в его традиционном значении, которое сформировалось в неклассической экономике. Согласно общепринятому определению, …человеческий … капитал представляет собой совокупность накопленных профессиональных знаний, умений и навыков, получаемых в процессе образования и повышения квалификации, которые впоследствии могут приносить доход — в виде заработной платы, процента или прибыли39.

Прежде всего он «проявляется в навыках и знаниях, приобретенных индивидом»40, однако косвенным образом может быть выражен в количестве времени, затраченного на приобретение компетенций (образование, стажировки, повышение квалификации, консультативные услуги и многое другое). Гершуни определяет человеческий капитал сходным образом — как совокупность профессионального уровня, времени пребывания в  определенной должности, заработной платы и прошлых карьерных достижений. В той степени, в которой человеческий капитал связан с культурным капиталом, он позволяет передавать статусную позицию от одного поколения к другому посредством знания определенных норм поведения, но, в отличие от богатства, человеческий капитал «приносит доход только посредством оплачиваемой работы тех, кто ее воплощает»41. Так что новым праздным классом, занимающимся почетными видами деятельности, стали не наследники бизнес-империй, которые обладают финансовыми ресурсами, накопленными поколениями предшественников, а те, кто работа 38. Gershuny J. Veblen in Reverse: Evidence from the Multinational Time-Use Archive // Social Indicators Research. 2009. Vol. 93. № 1. P. 37–45. 39. Радаев В. В. Понятие капитала, формы капитала и их конвертация // Экономическая социология. 2002. Т. 3. № 4. C. 25. 40. Коулман Дж. Капитал социальный и человеческий // Общественные науки и современность. 2001. № 3. С. 126. 41. Gershuny J. Op. cit. P. 42. Наталья Лебедева

45

ет за деньги. Разрыв между культурным капиталом и финансовыми ресурсами связан, во-первых, с тем, что увеличение пенсионного возраста не позволяет сохранять трудовые сбережения: они начинают расходоваться в течение жизни и не передаются по наследству следующему поколению. Во-вторых, в связи с увеличением средней продолжительности жизни наследование имущества больше не является эффективным средством передачи социального статуса от одного поколения к другому (поскольку наследование происходит позже). Соответственно, собственность и финансовые ресурсы перестают иметь определяющее значение для формирования системы стратификации, основанной на дифференциации по статусу и уровню достатка. Сегодня занятость в  престижной, ориентированной на  приращение знания (или «наукоемкой»; knowledge-intensive) сфере деятельности с  большей вероятностью обеспечивает как высокую социальную позицию, так и определенный объем экономического капитала. Так, на смену праздному классу индустриальных обществ в  XXI веке пришел класс технократов и  администраторов — «привилегированный рабочий класс» (superordinate labor class)42 или «элита знания» (knowledge class)43, представителями которой являются образованные высокопоставленные должностные лица с относительно высоким уровнем заработной платы, чья принадлежность к социальной группе определяется наличием специфических знаний и компетенций.

Новые досуговые практики — новый праздный класс? Три обозначенных фактора — изменение темпоральной структуры и пространственных границ работы и досуга, а также соотношения различных типов капитала на рынке труда — привели к трансформации классического понимания праздности в социальных науках. Возникли новые виды производительной и непроизводительной деятельности (включая новые формы занятости, а также сами критерии различения трудовой и досуговой деятельности), способы потребления времени и товаров, типы социальной стратификации и другие общественные и экономические явления, которые поставили под вопрос существующие критерии праздного клас 42. Ibidem. 43. Bell D. The Coming Of Post-Industrial Society: A Venture in Social Forecasting. N.Y.: Basic Books, 2008. 46

Логос · Том 29 · #1 · 2019

са — обнаружили недостаточность стандартного подхода к  определению праздного образа жизни и  праздного поведения. Можно, в частности, отметить, что за прошедшее столетие изменились условия доступа бедных слоев населения к определенным типам досуга, которые ранее служили маркером высокого социального статуса (к примеру, «спортивный досуг стал доступен для всех, как наука и технологии, которые делают весь мир единым»44), а часть престижных видов деятельности, прежде доступных лишь представителям праздного класса, перестала вызывать почет и уважение. Чтобы восполнить недостаток имеющихся концептуальных ресурсов, потребовалось обновление понятийного аппарата теории праздности. В конце XX века тема праздности привлекала всеобщий интерес экономистов, психологов, социологов и антропологов. Этот концепт стал активно заимствоваться и переопределяться в зависимости от того, какие параметры праздного поведения попадали в фокус рассмотрения: количество свободного времени, определенные типы досуга, характер потребления результатов производительного труда, объем экономического капитала, в первую очередь — финансовые ресурсы, накопленные агентом, и/или его социальный статус. В результате пересмотра и уточнения основных показателей классическое определение распалось на несколько линий концептуализации, каждая из которых предполагала новый способ осмысления элементов современного поведения и образа жизни. Дальнейшая разработка темы праздности в социальных науках связана с отказом от понятия праздного класса как ключевого ресурса описания социальных и экономических процессов. Несмотря на отдельные попытки адаптировать исходную концептуализацию праздности45, говорить о формировании нового праздного класса в  его первоначальном значении оказывается проблематично по нескольким выделенным нами ранее причинам: изменение отдельных показателей праздного образа жизни и  поведения; возникновение альтернативных праздных культур, в том 44. Woody T. Leisure in the Light of History // Annals of the American Academy of Political and Social Science. 1957. Vol. 313. № 1. P. 10. 45. Помимо уже упоминавшейся работы Гершуни, см., напр.: Rojek C. Leisure and the Rich Today: Veblen’s Thesis After a Century // Leisure Studies. 2000. Vol. 19. № 1. P. 1–15 (здесь воплощением современного праздного образа жизни считается «селебрити-класс»); или MacCannell D. The Tourist: A New Theory of the Leisure Class. Berkeley, LA; L.: University of California Press, 1999 (где предпринята попытка выделить новый праздный класс — класс туристов — на основании определенных типов досуга). Наталья Лебедева

47

числе основанных на критике расточительного потребления; неспособность изучения современных стратегий праздного поведения, а также отдельных элементов праздного образа жизни с помощью традиционной модели анализа, не учитывающей возможность их трансформации. Для новой теории праздности «пересборка» вебленовской концептуализации означает в первую очередь фокусировку на частных компонентах современного образа жизни: новые подходы ориентированы на изучение базовых форм праздной жизни, сложившихся за прошедшее столетие, а не на создание альтернативной модели исследований. Благодаря спецификации отдельных показателей, в свою очередь, станет возможно переопределение критериев принадлежности к праздному классу и разработка комплексной социологической модели его описания, которая позволит устранить проблемы классического подхода. Насколько продуктивной и убедительной она окажется — другой вопрос. Библиография Арора П. Фабрика досуга: производство в цифровой век // Логос. 2015. Т. 25. № 3. С. 88–119. Веблен Т. Теория праздного класса. М.: Прогресс, 1984. Зикерманн Г., Линдер Дж. Геймификация в бизнесе. Как пробиться сквозь шум и завладеть вниманием сотрудников и клиентов. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2014. Коулман Дж. Капитал социальный и человеческий // Общественные науки и современность. 2001. № 3. С. 122–139. Маккуайр С. Медийный город. Медиа, архитектура и городское пространство. М.: Strelka-Press, 2014. Новак М. В. Праздные субкультуры общества потребления // Наука. Искусство. Культура. 2016. Т. 11. № 3. С. 115–120. Радаев В. В. Понятие капитала, формы капитала и их конвертация // Экономическая социология. 2002. Т. 3. № 4. С. 20–32. Стеббинс Р. А. Свободное время: к оптимальному стилю досуга // Социологические исследования. 2000. № 7. С. 64–72. Хамидулина К. Р. Исследовательская стратегия демонстративного поведения Т. Веблена // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия «Социология. Политология». 2015. № 1. С. 41–46. A Handbook of Leisure Studies / C. Rojek, S. M. Shaw, A. J. Veal (eds). Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2006. Arora P. The Leisure Commons: A Spatial History of Web 2.0. N.Y.: Routledge, 2016. Bell D. The Coming Of Post-Industrial Society: A Venture in Social Forecasting. N.Y.: Basic Books, 2008. Corrigan P. The Sociology of Consumption: An Introduction. L.: Thousand Oaks; New Delhi: Sage Publications, 1997. Duxbury L., Towers I., Higgins C., Thomas A. From 9 to 5 to 24/7: How Technology Has Redefined the Workday // Information Resources Management: Global 48

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Challenges / W. Law (ed.). Hershey; L.; Melbourne; Singapore: Idea Group, 2007. P. 305–332. Gershuny J. Changing Times: Work and Leisure in Post-Industrial Society. Oxford: Oxford University Press, 2000. Gershuny J. Veblen in Reverse: Evidence from the Multinational Time-Use Archive // Social Indicators Research. 2009. Vol. 93. № 1. P. 37–45. IDC Research. Web Interfaces Deliver Increased Productivity to Your Virtual Workforce. Framingham: IDC, 2002. Kojo I., Nenonen S. Evolution of Co-Working Places: Drivers and Possibilities // Intelligent Buildings International. 2014. Vol. 11. P. 164–175. MacCannell D. The Tourist: A New Theory of the Leisure Class. Berkeley, LA; L.: University of California Press, 1999. Marshall G. The Workplace Culture of a Licensed Restaurant // Theory, Culture and Society. 1986. Vol. 3. № 1. P. 33–47. Mohr L. K. Dancing Through Transformational Music Festivals: Playing with Leisure and Art. A thesis submitted in partial fulfillment of the requirements for the degree of Master of Arts in Recreation and Leisure Studies. Edmonton: University of Alberta, 2017. Müller H. H., Moeller S., Ott B., Maihöfner C., Sperling W. Influence of Circadian Rhythms on Television Viewers’ Behaviour: Is There a Need for New Programming? // Leisure Studies. 2016. Vol. 35. № 1. P. 100–112. Positive Leisure Science: From Subjective Experience to Social Contexts / T. Freire (ed.). Dordrecht: Springer, 2013. Roew S. Modern Sports: Liminal Ritual or Liminoid Leisure? // Victor Turner and Contemporary Cultural Performance / G. S. John (ed.). N.Y.: Berghahn Books, 2008. P. 127–148. Rojek C. Leisure and Culture. L.: Palgrave Macmillan, 2000. Rojek C. Leisure and the Rich Today: Veblen’s Thesis After a Century // Leisure Studies. 2000. Vol. 19. № 1. P. 1–15. Rosenzweig R. Eight Hours for What We Will: Workers and Leisure in an Industrial City, 1870–1920. N.Y.; Cambridge: Cambridge University Press, 1983. Sevilla A., Gimenez-Nadal J. I., Gershuny J. Leisure Inequality in the United States: 1965–2003 // Demography. 2012. Vol. 49. № 3. P. 939–964. Shiau H.-C. Guiltless Consumption of Space as An Individualistic Pursuit: Mapping Out the Leisure Self at Starbucks in Taiwan // Leisure Studies. 2016. Vol. 35. № 2. P. 170–186. Stodolska M., Berdychevsky L., Shinew J. K. Gangs and Deviant Leisure // Leisure Sciences. 2017. Vol. 0. № 0. P. 1–16. Susca M. A. Why We Still Fight: Adolescents, America’s Army and the GovernmentGaming Nexus // Global Media Journal. 2012. Vol. 20. № 12. P. 1–16. Timothy J. D. Shopping Tourism, Retailing and Leisure. Clevedon, Buffalo, NY: Channel View Publications, 2005. Veal A. J. Economics of Leisure // A Handbook of Leisure Studies / C. Rojek, S. M. Shaw, A. J. Veal (eds). Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2006. P. 140–161. Winlow S., Hall S. Violent Night: Urban Leisure and Contemporary Culture. Oxford, NY: Berg, 2006. Woody T. Leisure in the Light of History // Annals of the American Academy of Political and Social Science. 1957. Vol. 313. № 1.

Наталья Лебедева

49

WHY HAS THE CRITIQUE OF THE LEISURE CLASS RUN OUT OF STEAM? MATTERS OF FACT AND MATTERS OF CONCERN Natalia Lebedeva. Junior Research Fellow, Center for Sociological Research, [email protected]. Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (RANEPA), 84 Vernadskogo ave., 119571 Moscow, Russia. Keywords: leisure class; conspicuous consumption; socio-economic status; leisure; workspace; digital technology. The article analyzes the conceptual and historical prerequisites for the transition from the classical theory of leisure to modern leisure studies. Its central question is what “matters of fact” and “matters of concern” have had the greatest impact on the formation of the new research agenda. The first part of the article reconstructs Veblen’s conceptualization of the leisure class, which is associated with extensive free time, specific types of leisure, demonstrative consumption of the output from productive work, and the elevated socio-economic status that a particular group attains by following the conventions of a “prestigious” lifestyle. It is argued that the focus on stable, reproducible patterns of behavior in the upper class neglected the distinction between newer leisure practices, as well as the stratified diffusion of leisure time. The author describes three exogenous factors that have undercut the traditional understanding of leisure in the social sciences: the transformation of the temporal structure of work and leisure as a result of the broad penetration of digital technologies; the blurring of the boundaries between workspaces and recreational areas; and the transformation of the resources for economic interactions and of the system for conversion to various types of capital in the labor market. Changes in the basic criteria for a leisure lifestyle have exposed problems with Veblen’s intuitions and have led to the emergence of new disciplinary coalitions. In conclusion, the article deals with the problem of how to describe the modern leisure class. This is a question of whether the emergence of alternative leisure practices provides a sufficient basis for the identification of new leisure groups and of what would constitute a necessary condition for revamping the sociology of leisure. DOI: 10.22394/0869-5377-2019-1-27-49

References A Handbook of Leisure Studies (eds C. Rojek, S. M. Shaw, A. J. Veal), Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2006. Arora P. Fabrika dosuga: proizvodstvo v tsifrovoi vek [The Leisure Factory: Production in the Digital Age]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2015, vol. 25, no. 3, pp. 88–119. Arora P. The Leisure Commons: A Spatial History of Web 2.0, New York, Routledge, 2016. Bell D. The Coming Of Post-Industrial Society: A Venture in Social Forecasting, New York, Basic Books, 2008. Coleman J. Kapital sotsial’nyĭ i chelovecheskiĭ [Social Capital in the Creation of Human Capital]. Obshchestvennye nauki i sovremennost’ [Social Sciences and Contemporary World], 2001, no. 3, pp. 122–139. Corrigan P. The Sociology of Consumption: An Introduction, London, Thousand Oaks; New Delhi: Sage Publications, 1997.

50

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Duxbury L., Towers I., Higgins C., Thomas A. From 9 to 5 to 24/7: How Technology Has Redefined the Workday. Information Resources Management: Global Challenges (ed. W. Law). Hershey, London, Melbourne, Singapore, Idea Group, 2007, pp. 305–332. Gershuny J. Changing Times: Work and Leisure in Post-Industrial Society, Oxford, Oxford University Press, 2000. Gershuny J. Veblen in Reverse: Evidence from the Multinational Time-Use Archive. Social Indicators Research, 2009, vol. 93, no. 1, pp. 37–45. IDC Research. Web Interfaces Deliver Increased Productivity to Your Virtual Workforce, Framingham, IDC, 2002. Khamidulina K. R. Issledovatel’skaia strategiia demonstrativnogo povedeniia T. Veblena [Research Strategy of Demonstrative Behavior from T. Veblen]. Izvestiia Saratovskogo universiteta. Novaia seriia. Seriia “Sotsiologiia. Politologiia” [Izvestiya of Saratov University. New Series. Series “Sociology. Political Science”], 2015, no. 1, pp. 41–46. Kojo I., Nenonen S. Evolution of Co-Working Places: Drivers and Possibilities. Intelligent Buildings International, 2014, vol. 11, pp. 164–175. MacCannell D. The Tourist: A New Theory of the Leisure Class, Berkeley, LA, London, University of California Press, 1999. Marshall G. The Workplace Culture of a Licensed Restaurant. Theory, Culture and Society, 1986, vol. 3, no. 1, pp. 33–47. McQuire S. Mediinyi gorod. Media, arkhitektura i gorodskoe prostranstvo [The Media City: Media, Architecture and Urban Space], Moscow, Strelka-Press, 2014. Mohr L. K. Dancing Through Transformational Music Festivals: Playing with Leisure and Art. A thesis submitted in partial fulfillment of the requirements for the degree of Master of Arts in Recreation and Leisure Studies, Edmonton, University of Alberta, 2017. Müller H. H., Moeller S., Ott B., Maihöfner C., Sperling W. Influence of Circadian Rhythms on Television Viewers’ Behaviour: Is There a Need for New Programming? Leisure Studies, 2016, vol. 35, no. 1, pp. 100–112. Novak M. V. Prazdnye subkul’tury obshchestva potrebleniia [Leisure Subcultures of Consumer Society]. Nauka. Iskusstvo. Kul’tura [Science. Art. Culture], 2016, vol. 11, no. 3, pp. 115–120. Positive Leisure Science: From Subjective Experience to Social Contexts (ed. T. Freire), Dordrecht, Springer, 2013. Radaev V. V. Poniatie kapitala, formy kapitala i ikh konvertatsiia [The Concept of Capital, Forms of Capital and Their Convertation]. Ekonomicheskaia sotsiologiia [Economical Sociology], 2002, vol. 3, no. 4, pp. 20–32. Roew S. Modern Sports: Liminal Ritual or Liminoid Leisure? Victor Turner and Contemporary Cultural Performance (ed. G. S. John), New York, Berghahn Books, 2008, pp. 127–148. Rojek C. Leisure and Culture, London, Palgrave Macmillan, 2000. Rojek C. Leisure and the Rich Today: Veblen’s Thesis After a Century. Leisure Studies, 2000, vol. 19, no. 1, pp. 1–15. Rosenzweig R. Eight Hours for What We Will: Workers and Leisure in an Industrial City, 1870–1920, New York, Cambridge, Cambridge University Press, 983. Sevilla A., Gimenez-Nadal J. I., Gershuny J. Leisure Inequality in the United States: 1965–2003. Demography, 2012, vol. 49, no. 3, pp. 939–964.

Наталья Лебедева

51

Shiau H.-C. Guiltless Consumption of Space as An Individualistic Pursuit: Mapping Out the Leisure Self at Starbucks in Taiwan. Leisure Studies, 2016, vol. 35, no. 2, pp. 170–186. Stebbins R. A. Svobodnoe vremia: k optimal’nomu stiliu dosuga [After Work: The Search for an Optimal Leisure Lifestyle]. Sotsiologicheskie issledovaniia [Sociological Studies], 2000, no. 7, pp. 64–72. Stodolska M., Berdychevsky L., Shinew J. K. Gangs and Deviant Leisure. Leisure Sciences, 2017, vol. 0, no. 0, pp. 1–16. Susca M. A. Why We Still Fight: Adolescents, America’s Army and the GovernmentGaming Nexus. Global Media Journal, 2012, vol. 20, no. 12, pp. 1–16. Timothy J. D. Shopping Tourism, Retailing and Leisure, Clevedon, Buffalo, NY, Channel View Publications, 2005. Veal A. J. Economics of Leisure. A Handbook of Leisure Studies (eds C. Rojek, S. M. Shaw, A. J. Veal), Basingstoke, Palgrave Macmillan, 2006, pp. 140–161. Veblen T. Teoriia prazdnogo klassa [The Theory of Leisure Class], Moscow, Progress, 1984. Winlow S., Hall S. Violent Night: Urban Leisure and Contemporary Culture, Oxford, NY, Berg, 2006. Woody T. Leisure in the Light of History. Annals of the American Academy of Political and Social Science, 1957, vol. 313, no. 1. Zichermann G., Linder J. Geimifikatsiia v biznese. Kak probit’sia skvoz’ shum i zavladet’ vnimaniem sotrudnikov i klientov [The Gamification Revolution: How Leaders Leverage Game Mechanics to Crush the Competition], Moscow, Mann, Ivanov i Ferber, 2014.

52

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Работа в эпоху разумных машин: зарождение невидимой автоматизации Нильс Кловайт

Старший научный сотрудник, Международный центр современной социологической теории, Московская высшая школа социальных и экономических наук (МВШСЭН). Адрес: 119571, Москва, пр-т Вернадского, 84. E-mail: [email protected].

Мария Ерофеева

Старший научный сотрудник, Международный центр современной социологической теории, Московская высшая школа социальных и экономических наук (МВШСЭН); научный сотрудник, Центр социологических исследований, Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ (РАНХиГС). Адрес: 119571, Москва, пр-т Вернадского, 84. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: искусственный интеллект; беспорядок; драматическая реализация; Ирвинг Гофман; социальная видимость. В статье анализируется влияние современной автоматизации на трансформацию форм занятости. Недавние прорывы в области искусственного интеллекта (ИИ) позволяют автоматизировать выполнение нестандартных умственных задач. В начале статьи прослеживается траектория развития ИИ: классические алгоритмы требовали создания герметичной среды, а современные — обучаются работать в условиях человеческого беспорядка. Проводится различение субститутивной и супплементарной автоматизаций. Для первой характерна полная замена человеческого труда машинным, вторая работает по логике замещения части профессиональных функций. Новому типу ИИ соответствует логика супплементации.

Анализируя супплементарную автоматизацию, авторы обращаются к драматургическому подходу Ирвинга Гофмана: любую профессию можно разделить на невидимые рутины, которые составляют ее основное содержание, и драматическую реализацию, которая делает профессию социально видимой. В статье демонстрируется, что в (анти)утопических образах автоматизации профессии редуцируются к их видимым элементам, что не отражает логику супплементарной автоматизации. В противовес этому доказывается, что мишенью современной автоматизации становятся не социально видимые элементы профессий, а невидимая рутинная работа. В заключительном разделе авторы развивают модель, которая учитывает невидимые профессиональные рутины.

53

Шедевр игры может быть разрушен нечувствительностью к чувствам противника. Ясунари Кавабата. Мастер игры в го (гугл-пер. с англ.)

Вступление. Автоматизировать неавтоматизируемое: случай AlphaGo Кажется, что невозможно автоматизировать интеллектуальные способности: компьютер не  может думать, как человек. Современные достижения в  области искусственного интеллекта (далее — ИИ) бросают вызов этому представлению. Многое из того, что ранее казалось неавтоматизируемым, теперь способен выполнять компьютер: например, играть в го. «В западном мире есть шахматы, но го — несравнимо более тонкая и интеллектуальная игра», — говорил Ли Седоль, профессиональный игрок девятого дана с рейтингом Эло 35161, за несколько лет до своего матча с ИИ2. Это действительно так. В отличие от шахмат, в го количество комбинаций ходов превышает текущие вычислительные способности любого компьютера (число возможных позиций в го — более 16 млрд), что исключает возможность «механического» перебора позиций для совершения наиболее эффективного хода (эта техника использовалась для автоматизации шахмат с конца 1990-х годов). По этой причине, как считалось, автоматизация не грозит го, по крайней мере в ближайшие десятилетия.

Статья подготовлена в рамках научно-исследовательской работы Центра социологических исследований РАНХиГС «Трансформация экономических предпочтений населения РФ (2012–2018): культурные основания и социальные детерминанты» (2018). 1. В настольной игре го используются различные системы рейтингов, рангов и титулов. Наиболее распространенная система рангов японская, включающая девять данов, в которой девятый дан является пределом и показателем истинного мастерства. Одной из самых распространенных является система рейтингов Эло (применяется также к другим играм, в которых участвуют двое игроков), которая позволяет сравнивать мастерство игроков. Ранги традиционной шкалы данов в го соответствуют рейтингам системы Эло. См. URL: https://www.goratings.org/en. 2. Levinovitz A. The Mystery of Go, the Ancient Game That Computers Still Can’t Win // Wired. 05.12.2014. URL: https://www.wired.com/2014/05/ the-world-of-computer-go. 54

Логос · Том 29 · #1 · 2019

В 2016 году программа AlphaGo3 одержала победу над Ли Седолем4. Впоследствии в 2017 году алгоритм выиграл у Ке Цзе, игрока в го, занимающего первую позицию в мире с рейтингом Эло 36705. Используя комбинацию из двух нейронных сетей, обученных на миллионах человеческих игр сильнейших профессионалов, AlphaGo смогла победить людей в  игре, наиболее сложной для компьютера. Это стало возможным благодаря созданию нового типа ИИ. Но  это еще не  конец истории. В  статье исследователей из DeepMind6, опубликованной в журнале Nature в октябре 2017 года, сообщается, что новейшая итерация AlphaGo Zero достигла сверхчеловеческого мастерства. Она сделала это впервые без вмешательства человека, с помощью технологии «обучения с подкреплением» (reinforcement learning): ……когда AlphaGo Zero становится своим собственным учителем. Система начинается с нейронной сети, которая ничего не знает об игре го. Затем она играет против себя… настраивается и обновляется… и процесс начинается снова… Этот метод… больше не ограничен пределами человеческого знания. Наоборот, система может учиться от стадии tabula rasa у самого сильного игрока в мире: самого AlphaGo7.

После трех дней «обучения» ИИ AlphaGo Zero превзошел способности AlphaGo Lee — ИИ, победившего Ли Седоля. Через 21 день он одержал победу над AlphaGo Master — ИИ, выигравшего у Ке Цзе. Наконец, через 40 дней AlphaGo Zero превзошел все прочие версии, достигнув рейтинга Эло 5185 при использовании только части вычислительной мощности предыдущих версий. Стоит отметить, что AlphaGo Zero играл на уровне новичка уже после 3 ча 3. Основанная на нейронной сети ИИ Google. 4. Borowiec S. AlphaGo Seals 4-1 Victory over Go Grandmaster Lee Sedol // The Guardian. 15.03.2016. URL: https://www.theguardian.com/technology/2016/ mar/15/googles-alphago-seals-4-1-victory-over-grandmaster-lee-sedol. 5. Dunlop T. If Humans Are No Longer the Smartest Creatures on the Planet, We Can Reimagine Our Lives // The Guardian. 01.06.2017. URL: https://www.theguardian.com/sustainable-business/2017/jun/01/if-humans-are-no-longer-thesmartest-creatures-on-the-planet-we-can-reimagine-our-lives. 6. Первоначально независимая компания, теперь входящая в состав Google/ Alphabet Inc. 7. Hassabis D., Silver D. AlphaGo Zero: Learning from Scratch // Google DeepMind blog. 18.10.2017. URL: https://deepmind.com/blog/alphago-zero-learningscratch. Н и л ь с К л о в а й т , М а р и я   Е р о ф ее в а

55

сов обучения, превзошел его через 19 часов и достиг сверхчеловеческого уровня после всего 70 часов обучения. Человечество копило знания игры го на основании миллионов игр, которые были сыграны на протяжении тысячи лет, а затем коллективно переведены в стратегии, зафиксированные в притчах и книгах. В течение нескольких дней, начиная с чистого листа, AlphaGo Zero смог заново открыть большую часть этого знания игры го, а также изобрести новые стратегии, которые меняют наши представления о самой древней из игр8.

Подобно AlphaGo, который изменил профессиональное понимание игры, новый тип ИИ меняет представления социальных ученых о профессиях и трудовой деятельности в целом. Случай AlphaGo — наглядный пример автоматизации умственного труда. Он показал, что компьютер не только в состоянии выполнять интеллектуальные операции на человеческом уровне, но может и превзойти его. В дальнейшем мы будем снова использовать пример AlphaGo в качестве мысленного эксперимента, иллюстрирующего, как современные тенденции автоматизации могут отразиться на  работниках умственного труда. Стремительные успехи в области ИИ создают образ «Четвертой промышленной революции»9, которая фундаментально изменит профессиональный ландшафт. В этой статье мы рассмотрим влияние нового типа ИИ на трансформацию форм занятости с точки зрения их социальной видимости. Для описания профессии как комплекса видимых и скрытых элементов обратимся к драматургическому подходу Ирвинга Гофмана. В первом разделе мы рассмотрим прогнозируемые последствия современной автоматизации для рынка труда. Затем проанализируем особенности нового типа ИИ, что позволит нам говорить об изменениях в логике автоматизации. После этого мы покажем, что ни утопические, ни антиутопические образы автоматизации не  отражают эту логику, поскольку концентрируются исключительно на  видимых аспектах профессиональной деятельности. Сконструировав модель, которая учитывает невидимые 8. Silver D. et al. Mastering the Game of Go Without Human Knowledge // Nature. 2017. Vol. 550. № 7676. P. 358. 9. См.: Frey C. B., Osborne M. A. The Future of Employment // Technological Forecasting and Social Change. 2017. Vol. 114. P. 254–280; The Future of Jobs. Employment, Skills and Workforce Strategy for the Fourth Industrial Revolution (Executive Summary) // World Economic Forum. January 2016. URL: http:// www3.weforum.org/docs/WEF_FOJ_Executive_Summary_Jobs.pdf. 56

Логос · Том 29 · #1 · 2019

профессиональные рутины, мы продемонстрируем потенциальное влияние нового типа автоматизации на разные профессии.

Четвертая промышленная революция Тем, что проблема автоматизации занимает заметное место в публичных международных дискуссиях10, она в немалой степени обязана недавним успехам в области разработки ИИ. С появлением успешно работающих сверточных нейронных сетей (convolutional neural networks) в 2011 году11 в областях робототехники, машинного зрения, автоматизации и ИИ произошли такие прорывы, которые еще десять лет назад казались научной фантастикой. Интеллектуальные автономные агенты теперь способны на уровне человека не только играть в очень абстрактную настольную игру го12, но и создавать описания изображенных объектов13, резюмировать содержание книг14, рисовать фантастические картины15, понимать и писать тексты16, управлять автомобилями17 и само 10. Проблема автоматизации обсуждалась в  Европейском парламенте в  2017 году. См.: Delvaux M. Report with Recommendations to the Commission on Civil Law Rules on Robotics // European Parliament. 27.01.2017. URL: http://www.europarl.europa.eu/sides/getDoc.do?pubRef=-//EP// TEXT+REPORT+A8-2017-0005+0+DOC+XML+V0//EN (русс. пер.: http://robotrends.ru/pub/1725/normy-grazhdanskogo-prava-o-robototehnike-i-hartiya-robototehniki). 11. В 2018 году на русском языке появилось первое научно-популярное введение в принцип работы нейронных сетей: Николенко С. И. и др. Глубокое обучение. Погружение в мир нейронных сетей. СПб.: Питер, 2018. 12. Silver D. et al. Op. cit. 13. Vinyals O. et al. Show and Tell: A Neural Image Caption Generator // ArXiv.org. 17.11.2014. URL: https://arxiv.org/abs/1411.4555. 14. Kaikhah K. Automatic Text Summarization with Neural Networks // 2004 Second International IEEE Conference on “Intelligent Systems”. Proceedings. 2004. Vol. 1. № 1. P. 40–44. 15. Gatys L. A. et al. A Neural Algorithm of Artistic Style // ArXiv.org. 26.08.2015. URL: https://arxiv.org/abs/1508.06576; Mahendran A., Vedaldi A. Visualizing Deep Convolutional Neural Networks Using Natural Pre-images // International Journal of Computer Vision. 2016. Vol. 120. № 3. P. 233–255; Nguyen A. et al. Synthesizing the Preferred Inputs for Neurons in Neural Networks Via Deep Generator Networks // ArXiv.org. 30.05.2016. URL: https://arxiv.org/ abs/1605.09304. 16. Karpathy A. The Unreasonable Effectiveness of Recurrent Neural Networks // Andrej Karpathy blog. 21.05.2015. URL: http://karpathy.github.io/ 2015/05/21/rnn-effectiveness. 17. Bojarski M. et al. Explaining How a Deep Neural Network Trained with Endto-End Learning Steers a Car // ArXiv.org. 25.04.2017. URL: https://arxiv.org/ abs/1704.07911. Н и л ь с К л о в а й т , М а р и я   Е р о ф ее в а

57

обучаться на основе приобретенного опыта и при взаимодействии с окружающей средой. Более того, буквально каждую неделю появляются новые сферы приложения ИИ или происходит существенное улучшение существующих методов его использования. Однако восторг от фантастических новых возможностей ИИ быстро сменился тревогой. Специалисты из разных областей стали осознавать последствия технологического развития для человеческого труда и, как следствие, для человеческого существования в целом. Предупреждения о разрушительных возможностях неконтролируемого ИИ сегодня делают признанные ученые и инженеры18. Хотя публичное обсуждение рисков в  значительной степени сосредоточено на  более умозрительных вопросах о  роботах-убийцах и этических принципах делегирования принятия решений искусственному интеллекту19, несколько крупных исследовательских центров предприняли попытку оценить экономическую опасность нового типа автоматизации. В  частности, в  январе 2016 года Всемирный экономический форум (ВЭФ) опубликовал доклад под заголовком «Будущее трудовой деятельности: занятость, навыки и  карьерная стратегия в условиях Четвертой промышленной революции»20. Его результаты основаны на масштабном опросе глав отделов кадров и специалистов в области рекрутинга, представляющих 371 ведущую мировую компанию-работодателя с  более чем 13 млн сотрудников; эти компании работают в 9 сферах деятельности в 15 развитых и развивающихся областях экономики. Один из наиболее драматично звучащих выводов вышеупомянутого доклада гласит:

18. См.: Larson Q. A Warning from Bill Gates, Elon Musk, and Stephen Hawking // freeCodeCamp. 18.02.2017. URL: https://medium.freecodecamp.org/ bill-gates-and-elon-musk-just-warned-us-about-the-one-thing-politiciansare-too-scared-to-talk-8db9815fd398; Oran O. Rich and Powerful Warn Robots Are Coming for Your Jobs // Reuters. 04.05.2016. URL: http://reut.rs/1NU89SN. 19. См., напр.: Вахштайн В. С. Пересборка повседневности: беспилотники, лифты и проект ПкМ-1 // Логос. 2017. Т. 27. № 2. C. 1–48. 20. The Future of Jobs. Employment, Skills and Workforce Strategy for the Fourth Industrial Revolution (Global Challenge Insight Report) // World Economic Forum. January 2016. URL: http://www3.weforum.org/docs/WEF_Future_of_ Jobs.pdf. Краткое изложение доклада ВЭФ см. в: Пряжникова О. Н. Будущее трудовой деятельности: занятость, навыки и карьерная стратегия в условиях Четвертой промышленной революции // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Серия 2: Экономика. Реферативный журнал. 2017. № 1. C. 139–143. 58

Л о г о с   ·  Т о м 2 9   ·   # 1   ·   2 0 1 9

Современные тенденции могут привести к серьезному воздействию на структуру занятости, выражающемуся в потере более чем 5,1 млн рабочих мест вследствие резких (disruptive) рыночных изменений в период 2015–2020 годов, при общей сумме потерь в 7,1 млн рабочих мест, две трети из которых сосредоточены на исполнении рутинных офисных функций белых воротничков, таких как служебные и административные роли, а также общем приросте в 2 млн рабочих мест в областях, связанных с информатикой, математикой, архитектурой и инженерией21.

Хотя рыночные изменения должны создать ряд дополнительных рабочих мест, потери намного превышают их  количество. По  оценкам другого крупного исследовательского центра, Глобального института McKinsley, к 2030 году от 75 млн до 375 млн людей (что составляет от 3 до 14% мировой рабочей силы) окажутся вынуждены сменить сферу деятельности из-за того, что занимаемые ими рабочие места будут автоматизированы22. Среди прочих факторов, упомянутых в докладе ВЭФ, робототехника, автоматизация и ИИ также рассматриваются как источники проблем, которые дадут о себе знать в ближайшие пять лет. Прогнозируемые разрушительные последствия современного технологического развития для сферы занятости сравниваются с эффектами промышленной революции: …учитывая … грядущие темпы и масштабы дестабилизации, вызванные Четвертой промышленной революцией, это [развитие необходимых навыков у населения] просто невозможно. Без целенаправленных действий сегодня… правительствам придется справляться с постоянно растущей безработицей и неравенством23.

Метафора промышленной революции позволяет описывать новый тип ИИ через его способность автоматизировать неавтоматизируемое: интеллектуальную деятельность человека. Однако, как подчеркивают Карл Фрей и Майкл Осборн, возможности 21. Zahidi S., Leopold T. What Is the Future of Your Job? // World Economic Forum. 18.01.2016. URL: https://www.weforum.org/agenda/2016/01/ what-is-the-future-of-your-job. 22. Manyika J. et al. Jobs Lost, Jobs Gained: Workforce Transitions in a Time of Automation (Executive Summary) // McKinsey Global Institute. December 2017. URL: https://www.mckinsey.com/~/media/McKinsey/Featured%20Insights/ Future%20of%20Organizations/What%20the%20future%20of%20work%20 will%20mean%20for%20jobs%20skills%20and%20wages/MGI-Jobs-Lost-JobsGained-Executive-summary-December-6-2017.ashx. 23. The Future of Jobs (Report). P. 10–11. Н и л ь с К л о в а й т , М а р и я   Е р о ф ее в а

59

ИИ этим не  ограничиваются24. Чтобы продемонстрировать его влияние на автоматизацию, авторы, опираясь на работу предшественников25, различают умственные и  ручные, а  также рутинные и нестандартные задачи. Первое различение отделяет задачи, связанные с интеллектуальным трудом, от тех, которые требуют выполнения физических операций. Рутинные задачи, в противоположность нестандартным, обозначают стандартизованную последовательность действий, которая приводит к ожидаемому результату. На основе этих различений авторы описывают отличие современной автоматизации от  предшествующих «промышленных революций». Фрей и Осборн проводят следующие параллели с машинизацией и автоматизацией труда в прошлом. XIX столетие столкнулось с «деквалификацией» ремесленников в том смысле, что мануфактурный труд постепенно превратился в «более мелкие, узкоспециализированные последовательности действий, выполнение которых требовало меньшего мастерства, но  большего количества рабочих»26 (то есть ручной рутинный труд). В XX веке были автоматизированы однообразные умственные задачи, такие как обработка данных (то есть умственный рутинный труд). XXI век характеризуется растущим потенциалом автоматизации как умственных, так и ручных нестандартных задач. Современная компьютеризация становится возможной благодаря преобразованию всех типов задач в «четко определенные проблемы» (well-defined problems), выраженные в  «наборе процедур или правил, которые соответствующим образом направляют технологию в каждой возможной непредвиденной ситуации»27. Раньше это считалось недостижимым. Процессу компьютеризации способствует появление «все более крупных и сложных наборов данных, известных как big data»28. Другими словами, нестандартные задачи, как ручные, так и умственные, могут быть рутинизированы, если будет достаточно данных, чтобы создать повторяющиеся последовательности действий. По  словам авторов, «уже сейчас технически возможно автоматизировать прак-

24. Frey C. B., Osborne M. A. Op. cit. 25. Autor D. H. et al. The Skill Content of Recent Technological Change // The Quarterly Journal of Economics. 2003. Vol. 118. № 4. P. 1279–1333. 26. Frey C. B., Osborne M. A. Op. cit. P. 256. 27. Ibid. P. 259. 28. Ibidem. 60

Л о г о с   ·  Т о м 2 9   ·   # 1   ·   2 0 1 9

тически любую задачу при условии, что для распознавания образов будет собрано достаточное количество данных»29. Существуют три пограничные области, которые пока невозможно автоматизировать, однако это либо вопрос времени, либо проблема социальных конвенций. С одной стороны, все еще остались задачи, требующие восприятия и манипуляции, выполнение которых превосходит современные возможности машинного зрения, например в физической обстановке, заполненной большим количеством разрозненных объектов. Тем не менее эту проблему можно решить путем реструктуризации окружающей среды, что позволит приспособить ее к возможностям автоматизации30. С другой стороны, существует область деятельности, которую авторы называют творческими интеллектуальными задачами, где задействована «способность создавать идеи или артефакты, которые являются новыми и ценными», такие как «понятия, стихи, музыкальные композиции, научные теории, кулинарные рецепты и шутки»31. Хотя машины в принципе способны производить нечто, что будет расцениваться людьми как творческое произведение, сдерживающим фактором в данном случае выступают человеческие ценности, которые устанавливают критерии творческой деятельности. Наконец, социальные навыки представляют проблему для автоматизации, во-первых, из-за высокой сложности социального взаимодействия и, во-вторых, из-за того, что люди далеко не во всех случаях согласны иметь дело с роботом вместо человека32. Итак, автоматизация интеллектуальных задач не  является определяющей чертой так называемой Четвертой промышленной революции. Ее ключевым свойством является автоматизация нестандартных задач — задач, с которыми раньше мог справиться только человек. Что же изменилось? Несмотря на то что упомяну 29. Ibid. P. 261. 30. Это уже делается на  крупных автоматизированных складах. См.: Pooler M. Amazon Robots Bring a Brave New World to the Warehouse // Financial Times. 25.08.2017. URL: https://www.ft.com/content/916b93fc-8716-11e78bb1-5ba57d47eff7. 31. Frey C. B., Osborne M. A. Op. cit. P. 262. 32. См.: Klowait N. A Conceptual Framework for Researching Emergent Social Orderings in Encounters with Automated Computer-Telephone Interviewing Agents // International Journal of Communication and Linguistic Studies. 2017. Vol.  15. № 1. P. 19–37; Idem. Technogenic Institutional Talk in an Automated Computer-Telephone Interviewing System // Asian Journal of Information Technology. 2017. № 16. P. 24–31; Experience is everything. The Future of Customer Experience Report 2017–2018 // PricewaterhouseCoopers. URL: https://pwc.to/2FvLwAL. Н и л ь с К л о в а й т , М а р и я   Е р о ф ее в а

61

тые выше исследования дают общее представление о специфике ИИ нового типа, все еще остается неясным, чем он принципиально отличается от более ранних алгоритмов. В следующем разделе мы рассмотрим, как развивался ИИ и как это повлияло на возможности автоматизации.

Новый тип искусственного интеллекта — на пути автоматизации беспорядка Социальные ученые недавно снова обратили внимание на то, что социальный мир находится в беспорядке, для работы с которым нужна особая «беспорядочная» методология33. Изучение людей протекает так же неупорядоченно, как и сама человеческая деятельность. То же самое справедливо для роботов: чтобы заменить людей, нужно работать в условиях человеческого беспорядка. Это задача, с которой классический ИИ не мог справиться. Он был подобен инопланетному гостю в мире людей: чтобы выжить в чуждой атмосфере, ему нужна была искусственно созданная среда и  специализированное оборудование. Хорошим примером того, как работал «старый» ИИ, являются автоматизированные склады корпорации Amazon, где логистика значительно упрощена и сделана более-менее автономной за счет использования роботов Kiva, способных перемещать и сортировать предметы. Kiva похож на  робот-пылесос, он ориентируется на  складе и  привозит полки с упаковками в специальную зону, где работает оператор-человек. Эта система автоматизации стала возможной благодаря своего рода «герметизации» пространства: склад организован таким образом, чтобы роботы могли в нем ориентироваться. Например, пол совершенно ровный и покрыт QR-кодами. Полки, которые поднимают роботы, специально разработаны таким образом, чтобы Kiva могли безопасно перемещаться под ними. На  рис. 1 видно, где «пространство роботов» пересекается с  «пространством людей». Справа на  фотографии можно увидеть роботы Kiva, которые выполняют свою работу. Они движутся по разметке на полу, как ладья в шахматах: вперед, назад, влево, вправо. На полу нет никаких препятствий. Местоположение любого объекта известно роботу, который перемещается по складу. Все совершенно иначе в «пространстве людей» (в левом нижнем 33. Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука / Пер. с англ. С. Гавриленко, А. Писарева, П. Хановой. М.: Издательство Института Гайдара, 2015. 62

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Рис. 1. Организация пространства на складе Amazon. Источник: Kiva’s Mick Mountz: How Robots Think (video). WIRED Business Conference 2011 // FORA.tv. URL: http://library.fora.tv/2011/05/03/ Kivas_Mick_Mountz_How_Robots_Think.

углу), отделенном желто-черной маркировкой на полу от остального пространства: коробки разложены без какой-либо определенной системы в стопки разного размера, на полу лежат случайные объекты. Это беспорядок. Неподходящая среда для нашего «инопланетянина», что обусловливает «барьер», который разделяет два пространства. Такой тип автоматизации можно назвать субститутивным: берется автоматизируемая задача и создается специальная герметичная среда, в которой робот в состоянии заменить человека. Относительно беспорядочный «человеческий» склад рационализируется, чтобы стать пригодным для не-человека. Беспорядочные участки традиционного склада огораживаются и становятся недоступны для робота34. Субститутивная автоматизация обычно изображается в научной фантастике: судья заменяется судьей-роботом, полицейский — робокопом, человек — андроидом35. Логика этого про 34. Подкатегорией субститутивной автоматизации являются инструменты: робот, неспособный самостоятельно ориентироваться в беспорядочном мире людей, переносится от места к месту помощником-человеком. 35. Перечисленные образы автоматизации основываются на антропоморфизации роботов, так как антропоморфные характеристики являются видимыми для человека. Со схожей проблемой сталкиваются инженеры, проектирующие искусственных собеседников. См.: Klowait N. The Quest for Appropriate Models of Human-Likeness // AI & Society. 2018. Vol. 33. № 4. P. 527–536; Кловайт Н. Рефлексивный антропоморфизм: неведение онтоН и л ь с К л о в а й т , М а р и я   Е р о ф ее в а

63

цесса такова, что субституция — единственно возможный способ автоматизации именно потому, что всегда будет область «беспорядка», которую нужно либо упорядочить, либо изолировать. Однако сейчас мы вступаем в новую эру автоматизации: она становится супплементарной. Эта волна автоматизации отличается способностью ИИ справляться с человеческим беспорядком. Если вернуться к инопланетной метафоре, то на этом этапе инопланетянин, приспособившись к земной атмосфере, наконец может самостоятельно исследовать неведомый ему мир. Область машинного зрения36 находится на переднем крае этой революции, началом которой можно считать 2012 год, поскольку именно тогда нейронные сети начали значительно превосходить другие алгоритмы во время ежегодного соревнования по классификации изображений ImageNet37. Задача соревнования состояла в том, чтобы алгоритмы правильно угадали, что изображено на картинках. На приведенном ниже графике показаны коэффициенты ошибок для различных алгоритмов (рис. 2). Если один из  лучших алгоритмов 2011 года имел показатель ошибки почти 50%, то в последующие годы конкурирующие нейронные алгоритмы показали резкое снижение частоты ошибок, а  также сильную близость результатов. В  2015 году алгоритмы классификации изображений достигли сверхчеловеческого уровня (то есть ошибались реже, чем человек), который с тех пор повышается. На сегодняшний день роботы могут описывать содержание видео, распознавать перекрывающие друг друга объекты в  хаотичных изображениях, анализировать сложные человеческие высказывания и  описывать пространственное расположение объектов38. Для целей данной статьи значимо, что новые формы ИИ могут справляться с человеческим беспорядком. Например, на рис. 3 изображено, как несколько устаревший, но легкодоступный в интерлогии или невежественная онтология? // Социологический журнал. 2018. Т. 1. № 24. C. 8–33. 36. Машинное зрение — область исследований, в которой разрабатываются алгоритмы, позволяющие компьютерам видеть и ориентироваться в реальном мире. 37. См.: From Not Working to Neural Networking // The Economist. 25.06.2016. URL: https://www.economist.com/special-report/2016/06/25/from-notworking-to-neural-networking. 38. Достижения ИИ не ограничиваются машинным зрением или распознаванием текста. Андрей Карпаты, один из пионеров в этой области, теперь возглавляет отдел ИИ в компании Tesla, где разрабатывается система беспилотного вождения. 64

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Коэффициент ошибки

Год

Рис. 2. Динамика коэффициента ошибки в ежегодном соревновании алгоритмов распознавания образов ImageNet. Источник: Wikipedia.org.

нете алгоритм «видит» стол одного из авторов. Объекты на столе размещены хаотично. Их пространственное расположение является результатом бессознательной профессиональной рутины, случайности, очень отличающейся от стерильного и рационализированного склада Amazon. Тем не  менее система машинного зрения не испытывает проблем с распознаванием странных, частично перекрывающих друг друга и искаженных перспективой снимка объектов повседневной жизни исследователя. Она в состоянии иметь дело с  контингентностью и  неопределенностью. Кроме того, когда нейронная сеть обучена на  достаточно большом наборе данных, она может справляться с беспорядком в режиме реального времени. Таким образом, хотя это развитие ИИ не обязательно означает, что склады Amazon вернутся в «по-человечески хаотичную» форму, граница между человеческим и нечеловеческим пространствами оказалась размыта. Сейчас мы живем в эпоху, когда роботы могут справляться с беспорядком. Если они в состоянии понять человеческий беспорядок, то больше нет веских оснований изолировать роботов в их герметизированных мирах. Лед тронулся. Вышеописанные изменения в области ИИ прокладывают путь для супплементарной автоматизации. Это не  означает, что роботы смогут заменить большее количество профессионалов-людей. Ровно наоборот: роботы будут все в большей степени вхоН и л ь с К л о в а й т , М а р и я   Е р о ф ее в а

65

Рис. 3. Изображение рабочего стола, обработанное нейронным алгоритмом распознавания образов. Источник: фото авторов.

дить в квазисимметричное партнерство с людьми именно потому, что теперь они в состоянии избирательно относиться к задачам, которые могут выполнять. Если в логике субституции автоматизация состояла в полной замене «черного ящика» человеческих навыков технологией, то  роботы новой эры могут рассматривать профессию как набор автоматизируемых компонентов. Далее мы обратимся к вопросу, как такая многокомпонентная организация профессиональной деятельности отражается в образах автоматизации.

Открывая черный ящик (анти)утопических образов автоматизации Метафора «промышленной революции», которая используется для описания нового витка развития ИИ, рождает определенный образ автоматизации, основанный на логике субституции (замены человеческого труда машинным). От создания парового двигателя до внедрения в производство информационно-коммуникационных технологий — в социальном плане для той или иной «революции» была характерна трансформация сферы занятости: автоматизация старых профессий сопровождалась возникновением новых. Тем не менее в социальном воображении автоматизация связывается, скорее, с потерей рабочих мест: ……идея сокращения кадров в связи с автоматизацией может показаться общим правилом… следует всегда полагаться скорее 66

Логос · Том 29 · #1 · 2019

на надежных делегированных не-человеков, чем на недисциплинированных людей39.

Современные образы автоматизации, связанные с этой метафорой, могут принимать как негативную, так и позитивную окраску. В первом случае возникает антиутопия, в которой роботы отнимают работу у людей40. Прагматическим мотивом здесь является снижение финансовых затрат на робототехнику и сенсорные технологии, а также их растущая глобальная доступность. Такая замена позволила бы заместить сравнительно дорогих и склонных к ошибкам людей компьютерами, которые с меньшими затратами способны обрабатывать бóльшие объемы разрозненных данных, таких как медицинские карты и диагнозы, финансовая и юридическая информация и т. п. Во втором случае перед нами утопическое «пост-трудовое общество», в котором роботы делают всю работу за людей, а последние заняты саморазвитием41. В  обоих случаях речь идет о  полной замене человека машиной. Как дверной доводчик заменил швейцара, так современный ИИ может претендовать на  места многих профессионалов. Робот-судья или робот-кассир на сегодняшний день — уже не утопия, а реальность42. Но насколько реальность соответствует своему образу? Если посмотреть на  образы автоматизации внимательнее  — они строятся на  видимых элементах профессий. Робот-судья — это программа, которая в  первую очередь выносит решения по  судебным искам (а  не  просто систематизирует юридическую информацию). Однако профессиональная деятельность включает не только видимые элементы; большая часть рутинной работы остается незаметной. Чтобы подняться над види 39. Латур Б. Где недостающая масса? Социология одной двери // Социология вещей: Сб. ст. / Под ред. В. С. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. C. 219. Речь идет исключительно об образе автоматизации. Подробнее о том, почему машины не всегда компетентнее людей, см. в: Ерофеева М. А. Люди и/или технологии? Релевантность материальных объектов в повседневном взаимодействии // Социология науки и технологий. 2015. Т. 6. № 4. C. 140–153. 40. См., напр.: Elliott L. Robots Will Take Our Jobs. We’d Better Plan Now, Before It’s Too Late // The Guardian. 01.02.2018. URL: https://www.theguardian.com/ commentisfree/2018/feb/01/robots-take-our-jobs-amazon-go-seattle.  41. См., напр.: Walsh T. Will Robots Bring About the End of Work? // The Guardian. 01.10.2017. URL: https://www.theguardian.com/science/political-science/2017/ oct/01/will-robots-bring-about-the-end-of-work. 42. См.: Aletras N. et al. Predicting Judicial Decisions of the European Court of Human Rights // PeerJ Computer Science. 2016. Vol. 2; Grewal D. et al. The Future of Retailing // Journal of Retailing. 2017. Vol. 93. № 1. P. 1–6. Н и л ь с К л о в а й т , М а р и я   Е р о ф ее в а

67

мой поверхностью образов автоматизации и описать профессию как комплекс видимого и  невидимого, обратимся к  теории Ирвинга Гофмана43, в которой исследуется, как люди при выполнении любой деятельности превращают ее значимые, но невидимые аспекты в видимые. Гофман подчеркнул необходимость «театрального воплощения» (dramatization) профессиональной деятельности44. При выполнении любой задачи люди не просто что-то делают (достигают практического результата), а одновременно коммуницируют с помощью своей деятельности, то есть демонстрируют важные для профессионального образа характеристики. В присутствии других индивид, как правило, сопровождает свои действия знаками, которые живо изображают и высвечивают подкрепляющие его образ факты, иначе, возможно, оставшиеся бы незамеченными или смутными. Ибо деятельность индивида станет значимой для других, только если на протяжении всего взаимодействия его действия будут выражать именно то, что он хочет передать и внушить другим45.

К  примеру, использование узкоспециализированной терминологии в научной коммуникации призвано продемонстрировать (не  всегда очевидную) значимость и  необходимость невидимой научной работы. При этом не все профессии одинаково поддаются драматизации. Во времена Гофмана «драматическое самовыражение» таких профессий, как боксеры, хирурги, скрипачи и полицейские, было настолько «инструментально важным для выполнения центральной задачи… статуса», что профессиональная деятельность была «способна превосходно (с точки зрения коммуникации) передавать информацию о качествах и свойствах, на какие претендует исполнитель»46. Основной навык скрипача — способность умело играть на скрипке — обычно демонстрируется перед большими аудиториями на концертах. Скрипачу не сложно продемонстрировать профессиональный статус в процессе самого исполнения. Иными словами, некоторые элементы профессии являются социально видимыми. Если они «выгодные», получается, что ключе 43. Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М.: Канонпресс-Ц; Кучково поле, 2000. 44. Там же. С. 63. 45. Там же. 46. Там же. С. 63–64. 68

Логос · Том 29 · #1 · 2019

вые характеристики профессиональной деятельности способствуют созданию соответствующего благоприятного образа. Именно видимые элементы профессии становятся «топливом» для (анти) утопического социального воображения. Фильмы про полицейских показывают сцены погони и  перестрелок, а  не  рутинную бюрократическую работу. Дети мечтают стать скорее актерами и бизнесменами, нежели уборщиками или могильщиками. В  противоположность профессиям, которые хорошо поддаются драматизации, существует немало занятий с  неблагоприятной социальной видимостью. В  таком случае основные профессиональные навыки остаются скрыты, а  видимые элементы не указывают на компетентность. Например, медицинские сестры, в обязанности которых входит отслеживание состояние здоровья пациентов, не  демонстрируют им набор требуемых профессиональных навыков47. Для пациентов медсестры приходят и уходят, болтают с пациентами и между собой, тем самым демонстрируя компетенции, внешне не требующие высокой квалификации. Несмотря на то что эта профессия может предъявлять достаточно высокие требования к навыкам работников, описанную ситуацию следует расценить как провал «исполнения». Реальная деятельность не соответствует ее драматической реализации. Социальная видимость определенных профессий также отражается в  образах автоматизации: если робот заменит человека, то он станет выполнять видимую работу, которая скрывает за собой невидимую рутину. Робот-врач будет выносить диагноз, а робот-судья — приговор. Основой образа автоматизации становятся именно видимые элементы профессий, причем, как правило, благоприятно видимые. Например, в фильмах про робота-полицейского («робокопа») мы видим главного героя участвующим в перестрелках, а не заполняющим отчеты в офисе. Поскольку в социальном воображении невидимая часть профессиональной деятельности отсутствует, возникает образ субститутивной автоматизации. ИИ может заменить видимые части профессии, которые являются метонимией профессии в целом. При этом упускается из виду, что профессиональная деятельность неоднородна и предполагает также огромный пласт невидимых функций. (Анти)утопические образы автоматизации — это всего лишь верхушка айсберга, которая скрывает реальную логику современной автоматизации. Как мы показали в  предыдущем разделе, возможности ИИ скорее раскрываются посредством супплементарной автоматиза 47. Там же. С. 64. Н и л ь с К л о в а й т , М а р и я   Е р о ф ее в а

69

ции, когда программа берет на себя часть функций профессии, а не претендует на то, чтобы перенять их все. Драматургический подход Гофмана позволил продемонстрировать, что функции, которые в состоянии исполнять алгоритм, могут быть как видимыми, так и невидимыми. Это означает, что современная автоматизация может значительно изменить драматическое воплощение целого ряда профессий. При этом разные типы профессий могут испытывать неодинаковое влияние в зависимости от того, видимые или невидимые их элементы замещаются. Чтобы проиллюстрировать потенциальные социальные последствия такого типа автоматизации, вернемся к случаю AlphaGo и осуществим следующий мысленный эксперимент. Если бы мы жили в обществе, в котором игрок в го — рядовая профессия, каковы были бы параметры этой профессии? Игра го требует многих лет практики и развития абстрактного стратегического мышления высокого уровня, поэтому ее можно считать ярким примером умственного труда. При этом ее благоприятная социальная видимость в первую очередь связана с проявлением высоких интеллектуальных навыков в процессе игры. Если бы современные достижения в  области цифровых технологий позволили этой го-профессии перейти от  физических манипуляций на  доске к  цифровой игре (что соответствует современным тенденциям перевода многих умственных задач в цифровую среду), AlphaGo Zero мог бы легко заменить множество профессионалов. Разумеется, игроки-люди в  такой гипотетической ситуации не  пропадут, однако их  функции переместятся в область социальных отношений: например, выступление на телевидении, обучение новых игроков, социальные ритуалы на турнирах (игра го включает значительный церемониальный компонент). В терминологии Гофмана для людей-игроков со временем профессия перейдет из области благоприятной социальной видимости в неблагоприятную. Представляется вероятным, что в  начале будет действовать какая-то профессиональная инерция: «специалисты по игре го» будут восприниматься как таковые в течение некоторого периода времени (благоприятная социальная видимость), несмотря на то что «базовый» набор их навыков будет в значительной степени автоматизирован. Однако в какой-то момент следует ждать пересмотра. В любом случае, по крайней мере для игроков в го, автоматизация была бы чрезвычайно уничижительной, так как она редуцировала бы интеллектуальную часть их деятельности к областям, которые, по сути, не имеют ничего общего с их исконны70

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ми профессиональными навыками (неблагоприятная социальная видимость). В  долгосрочной перспективе подобные тенденции приведут к снижению престижа профессии. Иными словами, «работа» игрока в го, как ни парадоксально, будет заключаться в чем угодно, кроме собственно игры го. Тем не менее для игроков в го это, скорее, гипотетическая опасность, так как их  область деятельности относится к  решению творческих интеллектуальных задач, в терминологии Фрея и Осборна, и, соответственно, связана с человеческими ценностями. Тогда как, например, для врачей автоматизация может в ближайшем будущем создать реальную проблему самопрезентации. В следующем разделе мы проанализируем, какое влияние новый тип автоматизации может оказать на разные типы профессий в зависимости от их социальной видимости.

Грядущие трансформации занятости В своей работе Фрей и Осборн исследовали подверженность разных специальностей компьютеризации48. Для этого они проанализировали 702 профессии, перечисленные в базе данных Министерства труда США O*NET, и вычислили соответствующую вероятность компьютеризации для каждой из них. По оценкам авторов, «47% от общего числа занятых в США относятся к категории высокого риска… то есть эти профессии, как мы ожидаем, могут быть автоматизированы относительно быстро, возможно в течение следующего десятилетия или двух», и «значительная доля занятых в сфере услуг, где в основном происходил прирост занятости в США в последние десятилетия… с высокой вероятностью будет подвержена компьютеризации», наряду с «большинством работников в сфере транспорта и логистики, а также с целым рядом офисных и административных профессий и трудом в сфере промышленного производства»49. Авторы делают оговорку, что их результаты показывают исключительно подверженность той или иной профессии компьютеризации (то есть способность не-человека освоить конкретный набор профессиональных навыков), а не оценивают возможность преодоления всех политических, социальных и  практических препятствий, чтобы это стало реальностью. Иными словами, в исследовании Фрея и Осборна за основу берутся навыки, не 48. Frey C. B., Osborne M. A. Op. cit. 49. Ibid. P. 268. Н и л ь с К л о в а й т , М а р и я   Е р о ф ее в а

71

обходимые для каждой профессии, и классифицируются как более или менее подверженные компьютеризации. Легче всего автоматизируются рутинные задачи, как ручные, так и умственные. Больший интерес представляют последние, поскольку до возникновения нового типа ИИ им в меньшей степени угрожала автоматизация. Теперь на примере нескольких профессий рассмотрим, что это меняет в сфере занятости, если учитывать социальную видимость. Представим себе основные компетенции «работника умственного труда» (то  есть человека, который занят преимущественно работой с  информацией, а  не  ручным трудом) в  виде своеобразной карты. На этой карте, помимо нестандартных интеллектуальных операций, обнаружатся большие области повседневного, рутинного, но не менее необходимого труда. Более «яркие» интеллектуальные компетенции, такие как «индивидуальный стиль», будут не более чем островками на указанной карте. Кроме того, хотя эти островки могут быть более (или исключительно) заметными для внешних наблюдателей, они открывают только верхушку, которая держится на исполнении рутинных и  банальных, но  трудоемких задач, составляющих значительную часть профессионального труда. Умственный труд до сих пор был защищен от автоматизации именно потому, что он ассоциировался c «неотъемлемо человеческими» интеллектуальными способностями. Например, клише адвоката — это работник суда, однако значительная часть юридической профессии состоит в  легко автоматизируемой обработке большого объема документов, связанной с  досудебным представлением доказательств, поиском прецедентов и  применимых в  конкретном случае законов, отправкой стандартизованных форм и  другими менее респектабельными задачами50. Иными словами, в любой профессии мы можем выделить ее иконическую социальную видимость и невидимую рутинную профессиональную деятельность, которая как раз и  занимает большую часть рабочего времени. В  наши дни автоматизация направлена именно на последнюю, потому что «навыки» современного ИИ включают способность рабо 50. См.: Hall R. Ready for Robot Lawyers? How Students Can Prepare for the Future of Law // The Guardian. 31.07.2017. URL: https://www.theguardian.com/law/2017/ jul/31/ready-for-robot-lawyers-how-students-can-prepare-for-the-future-oflaw; Ovenden J. Why The Legal Profession Is Turning To Machine Learning // Innovation Enterprise. 25.01.2017. URL: https://channels.theinnovationenterprise. com/articles/why-the-legal-profession-is-turning-to-machine-learning. 72

Логос · Том 29 · #1 · 2019

тать с гигантскими объемами информации, а не драматургически представлять ключевые особенности деятельности (вопреки образам автоматизации). Основным последствием автоматизации для такого типа профессии станет ее сведениие к иконической видимости: судья-человек зачитывает приговор, но решение было вынесено алгоритмом на основании обработки юридической информации. Для профессий, связанных с медицинской диагностикой, характерна противоположная тенденция. Наблюдаемый сегодня взрыв возможностей ИИ связан с  новейшими разработками в области машинного зрения, которая решает проблему классификации объектов не-человеками. Частично по этой причине профессии, связанные с  классификацией, стали одной из  первых мишеней автоматизации. Депутат Европейского парламента Кристиан-Сильвиу Бушоа заявил в ходе дебатов по гражданскому регулированию робототехники, что «медицинские роботизированные устройства уже сейчас ставят более точные диагнозы и выбирают оптимальные стратегии лечения, ухода и реабилитации пациентов, а в будущем будут двигателями развития медицины»51. Иными словами, компетентность в области диагностики — отличительный знак профессионального врача и результат многих лет медицинского обучения — уже частично делегируется машинам. Вместо этого, по словам депутата, необходимо сосредоточиться на «значении поддержания отношений между пациентом и врачом в процессе диагностики, лечения и последующего наблюдения» и «значении медицинского образования и подготовки медицинских работников: люди, ухаживающие за больными, останутся необходимы и будут по-прежнему служить важным источником социального взаимодействия»52. Высказанную Бушоа точку зрения подтверждают результаты отчета ВЭФ «Будущее трудовой деятельности», в котором утверждается, что ……в целом социальные навыки, такие как способность убеждать, понимать эмоции и обучать других, будут пользоваться большим спросом в различных сферах экономики, нежели узкоспециализированные технические навыки, такие как программирование или эксплуатация оборудования. В сущности, технические 51. Civil Law Rules on Robotics (debate) // European Parliament Debates. 15.02.2017. URL: http://www.europarl.europa.eu/sides/getDoc.do?type= CRE&reference=20170215&secondRef=ITEM-014&language=EN. 52. Ibidem. Н и л ь с К л о в а й т , М а р и я   Е р о ф ее в а

73

навыки должны подкрепляться сильными социальными навыками и навыками совместной работы53.

В  пользу высказанных аргументов говорит также наблюдение Фрея и Осборна о том, что современный технологический фронтир частично формируется задачами, требующими социальных навыков, то есть такими, которые «связаны с переговорами, убеждением и заботой»54. В случае профессии врача мы наблюдаем полную противоположность автоматизации юридической профессии. Профессия медицинского работника постепенно освобождается от  своего «клише», то есть от внешне видимых и престижных диагностических компетенций, и опускается на более приземленный повседневный уровень социального взаимодействия. Иными словами, благоприятная социальная видимость профессии врача рискует стать неблагоприятной и по своей драматической реализации приблизиться к профессии медсестры. Это реальная профессия, которая соответствует нашему описанию гипотетической профессии игрока в го. Если переместиться с  индивидуального уровня драматической реализации профессиональной деятельности на макроуровень, различение между видимыми и невидимыми элементами профессии останется значимым. Рассмотрим еще один пример. «Google Переводчик» (Google Translate), который раньше служил скорее средством продемонстрировать необходимость в  переводчиках-людях, чем собственно системой машинного перевода, недавно стал использовать нейронные сети для определенных языковых пар55. Теперь система делает удовлетворительные переводы и способна без труда обрабатывать сложные и длинные предложения. Хотя по-прежнему существуют нерешенные проблемы, не позволяющие машинному переводчику достигнуть производительности человека-эксперта, резкий скачок от «грязного» перевода Google 1.0 к его «опрятной» нейронной версии превосходно иллюстрирует возможности автоматизации. На сегодняшний день переводчик-не-человек достиг такого уровня развития, что может выполнить значительную часть человеческого переводческого труда. Несмотря на то что он пока не демонстрирует контек 53. The Future of Jobs (Executive Summary). 54. Frey C. B., Osborne M. A. Op. cit. P. 262. 55. Wu Y. et al. Google’s Neural Machine Translation System // ArXiv.org. 26.09.2016. URL: https://arxiv.org/abs/1609.08144. 74

Логос · Том 29 · #1 · 2019

стуальное понимание текста, а  также не  может передать стиль на уровне профессионального переводчика, он уже сейчас способен вытеснить людей в низкоквалифицированных сегментах профессии. Более того, хотя «Google Переводчик» в настоящее время не соответствует уровню «хороших переводчиков», он может значительно упростить их работу. Если представить себе фирму, в которой один «главный» переводчик следит за работой нескольких менее квалифицированных, то «Google Переводчик» мог бы успешно выполнять работу последних и одновременно свел бы обязанности первого к редактуре. Таким образом, на  макроуровне автоматизации подвержены невидимые навыки, которые являются необходимыми в любой профессии. Как мы выяснили, людям остаются социальные навыки и  уровень профессионального мастерства. Расшифровка длинной фразы с большим количеством сложноподчиненных предложений обычно требует от переводчика-человека больших затрат времени, чем привнесение «стиля», отточенного на  протяжении многих лет профессиональной карьеры. Хотя именно «стиль» в первую очередь бросается в глаза заказчику, опытные переводчики тратят на эту операцию лишь малую толику своих усилий. Иными словами, современная автоматизация демонстрирует тенденцию сводить интеллектуальные профессии к их «клише» или совокупности социальных навыков, одновременно делегируя большую часть скрытой фоновой профессиональной рутины машинам. Невидимые элементы профессий являются автоматизируемыми, а видимые относительно защищены от автоматизации либо из-за ограничений возможностей ИИ (в случае социальных навыков и  мастерства), либо из-за  отсутствия необходимости в замещении (в случае чистой иконической видимости). Результаты нашего анализа обобщены в табл. 1. Подведем итоги. Искусственный интеллект, с одной стороны, размывает совокупность ранее видимых «базовых навыков» определенных профессий, делегируя их видимые элементы машинам. Например, врачи вместе с фактической потерей основных навыков могут также уступить драматургические элементы своей деятельности машинам, работающим на заднем плане (проводящим диагностику), и сохранить видимые навыки, близкие к видимым навыкам профессии медсестры. С другой стороны, ИИ присваивает невидимые, но важные аспекты профессиональной деятельности, оставляя людям по большей части иконические элементы профессии и профессиональные клише. Например, приговор может зачитывать судья, а решение по делу будет принято и приговор выН и л ь с К л о в а й т , М а р и я   Е р о ф ее в а

75

Табл.1. Автоматизируемость видимых и невидимых элементов профессий: влияние на драматическую реализацию (индивидуальный уровень) и трансформацию форм занятости (макроуровень) Видимые элементы/ защищенные

Невидимые элементы/ автоматизируемые

Видимые элементы/ защищенные

Индивидуальный уровень Социальное взаимодействие

Ключевая профессиональная деятельность

Иконическая видимость

Макроуровень Социальные навыки

Необходимые невидимые навыки

Мастерство

несен на основе машинного анализа информации. Следовательно, вдобавок к потере людьми компетенций из-за автоматизации ИИ влияет на экспрессивное представление профессиональных навыков, оставляя людям либо карикатуру на профессию, либо профессию, редуцированную к ее видимой интерактивной обыденности56.

Заключительные замечания: эра невидимой автоматизации Нынешняя тенденция к  автоматизации, как можно заключить, не лишает людей работы. Однако она «врезается» в своего рода «срединную» область профессионального ландшафта. Это наступление на трудовую сферу носит двоякий характер: с одной стороны, автоматизация представляет угрозу скорее для рутинных навыков, чем для результатов долгосрочного профессионального опыта, с другой — замещает немалую толику автоматизируемых рутинных действий в рамках отдельных профессий. В результате для некоторых специальностей существует вполне осязаемый риск быть сведенными к периферийным функциям. Если профессия предполагает человеческое взаимодействие, именно оно становится сферой экспертизы людей (так как эта область все еще недостижима для современного ИИ). Если же профессия содержит в себе требования высокой квалификации (то есть она пока слишком сложна для полной автоматизации), то большой пласт рутин 56. См. также: Goos M., Manning A. Lousy and Lovely Jobs: The Rising Polarization of Work in Britain // Review of Economics and Statistics. 2007. Vol. 89. № 1. P. 118–133. 76

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ных действий, на которых она основана, постепенно начинает выполняться более компетентными не-человеками. Может показаться, что супплементарная автоматизация не представляет никаких угроз для трудовой деятельности, так как машины не заменяют людей, а берут на себя только некоторые, наиболее скучные и рутинные элементы профессиональной деятельности. Однако ее последствия могут быть даже более серьезными, чем последствия субститутивной автоматизации, потому что она незаметна. Мы живем в эпоху невидимой автоматизации. Пока мы смотрим на социально видимые аспекты профессиональной деятельности, машины приобретают необходимые навыки для выполнения невидимых рутинных операций, которые составляют фундамент любой профессии. С  точки зрения рынка труда в  целом автоматизация влечет за собой необходимость переосмысления самого понятия «профессиональной деятельности». Поскольку лишь меньшинство людей работают на уровне мастерства, для большей части трудового населения современная автоматизация может стать серьезным ударом по драматической реализации. Если ИИ принимается за выполнение рутинных рабочих задач, то оставшиеся иконические и социальные аспекты профессии не смогут сами по себе выражать качества, на которые претендует работник-человек (врач становится более заботливым, но перестает быть врачом). Современным работникам необходимо осваивать новые профессиональные компетенции, которые смогут выполнять функцию драматической реализации. В заключение необходимо отметить, что автоматизация не обязательно будет развиваться по описанному в данной статье сценарию. Мы изложили лишь логику автоматизации, связанную с  современным типом ИИ; мы не  учитывали многочисленные факторы, которые могут повлиять на то, будет ли современный человеческий труд автоматизирован, и если да, то как. Но если это случится, автоматизация будет невидимой и супплементарной. Библиография Вахштайн В. С. Пересборка повседневности: беспилотники, лифты и проект ПкМ-1 // Логос. 2017. Т. 27. № 2. C. 1–48. Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М.: Канонпресс-Ц; Кучково поле, 2000. Ерофеева М. А. Люди и/или технологии? Релевантность материальных объектов в повседневном взаимодействии // Социология науки и технологий. 2015. Т. 6. № 4. C. 140–153.

Н и л ь с К л о в а й т , М а р и я   Е р о ф ее в а

77

Кловайт Н. Рефлексивный антропоморфизм: неведение онтологии или невежественная онтология? // Социологический журнал. 2018. Т. 1. № 24. C. 8–33. Латур Б. Где недостающая масса? Социология одной двери // Социология вещей / Под ред. В. С. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006. С. 199–222. Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука. М.: Издательство Института Гайдара, 2015. Николенко С. И., Кадурин А. А., Архангельская Е. О. Глубокое обучение. Погружение в мир нейронных сетей. СПб.: Питер, 2018. Пряжникова О. Н. Будущее трудовой деятельности: занятость, навыки и карьерная стратегия в условиях Четвертой промышленной революции // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Серия 2: Экономика. Реферативный журнал. 2017. № 1. C. 139–143. Aletras N., Tsarapatsanis D., Preoţiuc-Pietro D., Lampos V. Predicting Judicial Decisions of the European Court of Human Rights // PeerJ Computer Science. 2016. Vol. 2. URL: http://peerj.com/articles/cs-93/. Autor D. H., Levy F., Murnane R. J. The Skill Content of Recent Technological Change // The Quarterly Journal of Economics. 2003. Vol. 118. № 4. P. 1279–1333. Bojarski M., Yeres P., Choromanska A., Choromanski K., Firner B., Jackel L., Muller U. Explaining How a Deep Neural Network Trained with End-toEnd Learning Steers a Car // ArXiv.org. 25.04.2017. URL: http://arxiv.org/ abs/1704.07911. Borowiec S. AlphaGo Seals 4-1 Victory over Go Grandmaster Lee Sedol // The Guardian. 15.03.2016. URL: http://theguardian.com/technology/2016/mar/15/ googles-alphago-seals-4-1-victory-over-grandmaster-lee-sedol. Civil Law Rules on Robotics (debate) // European Parliament Debates. 15.02.2017. URL: http://europarl.europa.eu/sides/getDoc.do?type=CRE&reference=20170 215&secondRef=ITEM-014&language=EN. Delvaux M. Report with Recommendations to the Commission on Civil Law Rules on Robotics // European Parliament. 27.01.2017. URL: http://europarl.europa.eu/sides/getDoc.do?pubRef=-//EP// TEXT+REPORT+A8-2017-0005+0+DOC+XML+V0//EN. Dunlop T. If Humans Are No Longer the Smartest Creatures on the Planet, We Can Reimagine Our Lives // The Guardian. 01.06.2017. URL: http://theguardian. com/sustainable-business/2017/jun/01/if-humans-are-no-longer-thesmartest-creatures-on-the-planet-we-can-reimagine-our-lives. Elliott L. Robots Will Take Our Jobs. We’d Better Plan Now, Before It’s Too Late // The Guardian. 01.02.2018. URL: http://theguardian.com/ commentisfree/2018/feb/01/robots-take-our-jobs-amazon-go-seattle. Experience is Everything. The Future of Customer Experience Report 2017–2018 // PricewaterhouseCoopers. URL: http://pwc.to/2FvLwAL. Frey C. B., Osborne M. A. The Future of Employment // Technological Forecasting and Social Change. 2017. Vol. 114. P. 254–280. From Not Working to Neural Networking // The Economist. 25.06.2016. URL: http://economist.com/special-report/2016/06/25/ from-not-working-to-neural-networking. Gatys L. A., Ecker A. S., Bethge M. A Neural Algorithm of Artistic Style // ArXiv.org. 26.08.2015. URL: http://arxiv.org/abs/1508.06576.

78

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Goos M., Manning A. Lousy and Lovely Jobs: The Rising Polarization of Work in Britain // Review of Economics and Statistics. 2007. Vol. 89. № 1. P. 118–133. Grewal D., Roggeveen A.L., Nordfält J. The Future of Retailing // Journal of Retailing. 2017. Vol. 93. № 1. P. 1–6. Hall R. Ready for Robot Lawyers? How Students Can Prepare for the Future of Law // The Guardian. 31.07.2017. URL: http://theguardian.com/law/2017/jul/31/ ready-for-robot-lawyers-how-students-can-prepare-for-the-future-of-law. Hassabis D., Silver D. AlphaGo Zero: Learning from Scratch // Google DeepMind blog. 18.10.2017. URL: http://deepmind.com/blog/ alphago-zero-learning-scratch. Johnson J., Karpathy A., Fei-Fei L. Fully Convolutional Localization Networks for Dense Captioning // ArXiv.org. 24.11.2015. URL: http://arxiv.org/ abs/1511.07571. Kaikhah K. Automatic Text Summarization with Neural Networks // 2004 Second International IEEE Conference on “Intelligent Systems”. Proceedings. 2004. Vol. 1. № 1. P. 40–44. Karpathy A. The Unreasonable Effectiveness of Recurrent Neural Networks // Andrej Karpathy blog. 21.05.2015. URL: http://karpathy.github.io/2015/05/21/ rnn-effectiveness. Klowait N. A Conceptual Framework for Researching Emergent Social Orderings in Encounters with Automated Computer-Telephone Interviewing Agents // International Journal of Communication and Linguistic Studies. 2017. Vol. 15. № 1. P. 19–37. Klowait N. A. Technogenic Institutional Talk in an Automated Computer-Telephone Interviewing System // Asian Journal of Information Technology. 2017. № 16. P. 24–31. Klowait N. The Quest for Appropriate Models of Human-Likeness // AI & Society. 2018. Vol. 33. № 4. P. 527–536. Larson Q. A Warning from Bill Gates, Elon Musk, and Stephen Hawking // freeCodeCamp. 18.02.2017. URL: http://medium.freecodecamp. org/bill-gates-and-elon-musk-just-warned-us-about-the-one-thingpoliticians-are-too-scared-to-talk-8db9815fd398. Levinovitz A. The Mystery of Go, the Ancient Game That Computers Still Can’t Win // Wired. 05.12.2014. URL: http://wired.com/2014/05/ the-world-of-computer-go. Mahendran A., Vedaldi A. Visualizing Deep Convolutional Neural Networks Using Natural Pre-images // International Journal of Computer Vision. 2016. Vol. 120. № 3. P. 233–255. Manyika J., Lund S., Chui M. et al. Jobs Lost, Jobs Gained: Workforce Transitions in a Time of Automation (Executive Summary) // McKinsey Global Institute. December 2017. URL: http://mckinsey.com/~/media/McKinsey/Featured%20 Insights/Future%20of%20Organizations/What%20the%20future%20of%20 work%20will%20mean%20for%20jobs%20skills%20and%20wages/MGI-JobsLost-Jobs-Gained-Executive-summary-December-6-2017.ashx. Nguyen A., Dosovitskiy A., Yosinski J., Brox T., Clune J. Synthesizing the Preferred Inputs for Neurons in Neural Networks Via Deep Generator Networks // ArXiv.org. 30.05.2016. URL: http://arxiv.org/abs/1605.09304. Oran O. Rich and Powerful Warn Robots Are Coming for Your Jobs // Reuters. 04.05.2016. URL: http://reut.rs/1NU89SN.

Н и л ь с К л о в а й т , М а р и я   Е р о ф ее в а

79

Ovenden J. Why The Legal Profession Is Turning To Machine Learning // Innovation Enterprise. 25.01.2017. URL: http://channels.theinnovationenterprise.com/ articles/why-the-legal-profession-is-turning-to-machine-learning. Pooler M. Amazon Robots Bring a Brave New World to the Warehouse // Financial Times. 25.08.2017. URL: http://ft.com/content/916b93fc8716-11e7-8bb1-5ba57d47eff7. Silver D., Schrittwieser J. et al. Mastering the Game of Go Without Human Knowledge // Nature. 2017. Vol. 550. № 7676. P. 354–359. The Future of Jobs. Employment, Skills and Workforce Strategy for the Fourth Industrial Revolution (Executive Summary) // World Economic Forum. January 2016. URL: http://www3.weforum.org/docs/WEF_FOJ_Executive_ Summary_Jobs.pdf. The Future of Jobs. Employment, Skills and Workforce Strategy for the Fourth Industrial Revolution (Global Challenge Insight Report) // World Economic Forum. January 2016. URL: http://www3.weforum.org/docs/WEF_Future_of_ Jobs.pdf. Vinyals O., Toshev A., Bengio S., Erhan D. Show and Tell: A Neural Image Caption Generator // ArXiv.org. 17.11.2014. URL: http://arxiv.org/abs/1411.4555. Walsh T. Will Robots Bring About the End of Work? // The Guardian. 01.10.2017. URL: http://theguardian.com/science/political-science/2017/oct/01/ will-robots-bring-about-the-end-of-work. Wu Y., Schuster M. et al. Google’s Neural Machine Translation System // ArXiv.org. 26.09.2016. URL: http://arxiv.org/abs/1609.08144. Zahidi S., Leopold T. What Is the Future of Your Job? // World Economic Forum. 18.01.2016. URL: http://weforum.org/agenda/2016/01/ what-is-the-future-of-your-job.

80

Логос · Том 29 · #1 · 2019

WORK IN THE AGE OF INTELLIGENT MACHINES: THE RISE OF INVISIBLE AUTOMATION Nils Klowait. Senior Research Fellow, International Center for Contemporary Social Theory (MSSES), [email protected]. Moscow School of Social and Economic Sciences (MSSES), 82 Vernadskogo ave., Bldg 1, 119571 Moscow, Russia. Maria Erofeeva. Senior Research Fellow, International Center for Contemporary Social Theory (MSSES); Research Fellow, [email protected]. Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (RANEPA), 84 Vernadskogo ave., 119571 Moscow, Russia. Keywords: artificial intelligence; neural networks; mess; automatization; professional occupations; dramatization; Erving Goffman; social visibility; labor market dynamics. The article analyzes how an emerging form of automation may drastically transform contemporary employment dynamics. Recent breakthroughs in the field of artificial intelligence (AI) make it possible to automate both manual and mental non-standard tasks. The first part of the article traces the development of AI. Whereas classical algorithms required the creation of a hermetic environment for AI to thrive, modern neural network-based AI is capable of surviving in the chaotic realm occupied by humans. Based on an analysis of changes in the nature of AI, the authors distinguish between substitutive and supplemental automation. The former refers to a complete replacement of humans by machines, while the latter indicates a selective substitution of humans in specific professional functions. In order to conceptualize professions as a nexus of automatable components, the authors employ Goffman’s dramaturgical framework. Goffman studied the social visibility of professional activity. Goffman held that any profession can be divided into invisible routines that are fundamental to it and a dramatization that makes the profession socially visible. The article demonstrates that the current utopian and antiutopian views of automation both reduce work to its visible components and neglect the logic of supplemental automation. The authors argue that the targets of modern automation are not the socially visible components but the invisible routines. In the final section, the authors develop a model that takes these invisible professional routines into account and analyze what effect this new type of automation may have on different types of professions with differing degrees of social visibility. DOI : 10.22394/0869-5377-2019-1-53-80

References Aletras N., Tsarapatsanis D., Preoţiuc-Pietro D., Lampos V. Predicting Judicial Decisions of the European Court of Human Rights. PeerJ Computer Science, 2016, vol. 2. Available at: http://peerj.com/articles/cs-93/. Autor D. H., Levy F., Murnane R. J. The Skill Content of Recent Technological Change. The Quarterly Journal of Economics, 2003, vol. 118, no. 4. P. 1279– 1333. Bojarski M., Yeres P., Choromanska A., Choromanski K., Firner B., Jackel L., Muller U. Explaining How a Deep Neural Network Trained with End-to-End Learning Steers a Car. ArXiv.org, April 25, 2017. Available at: http://arxiv.org/ abs/1704.07911. Н и л ь с К л о в а й т , М а р и я   Е р о ф ее в а

81

Borowiec S. AlphaGo Seals 4-1 Victory over Go Grandmaster Lee Sedol. The Guardian, March 15, 2016. Available at: http://theguardian.com/technology/2016/ mar/15/googles-alphago-seals-4-1-victory-over-grandmaster-lee-sedol. Civil Law Rules on Robotics (debate). European Parliament Debates, February 15, 2017. Available at: http://europarl.europa.eu/sides/getDoc.do?type=CRE&refe rence=20170215&secondRef=ITEM-014&language=EN. Delvaux M. Report with Recommendations to the Commission on Civil Law Rules on Robotics. European Parliament, January 27, 2017. Available at: http://europarl.europa.eu/sides/getDoc.do?pubRef=-//EP//TEXT+REPORT+A8-20170005+0+DOC+XML+V0//EN. Dunlop T. If Humans Are No Longer the Smartest Creatures on the Planet, We Can Reimagine Our Lives. The Guardian, June 1, 2017. Available at: http://theguardian.com/sustainable-business/2017/jun/01/if-humans-are-no-longerthe-smartest-creatures-on-the-planet-we-can-reimagine-our-lives. Elliott L. Robots Will Take Our Jobs. We’d Better Plan Now, Before It’s Too Late. The Guardian, February 1, 2018. Available at: http://theguardian.com/commentisfree/2018/feb/01/robots-take-our-jobs-amazon-go-seattle. Erofeeva M. A. Liudi i/ili tekhnologii? Relevantnost’ material’nykh ob»ektov v povsednevnom vzaimodeistvii [People and/or Technologies? The Relevance of Material Objects for Everyday Interaction]. Sotsiologiia nauki i tekhnologii [Sociology of Science and Technology], 2015, vol. 6, no. 4, pp. 140–153. Experience is everything. The Future of Customer Experience Report 2017–2018. PricewaterhouseCoopers. Available at: http://pwc.to/2FvLwAL. Frey C. B., Osborne M. A. The Future of Employment. Technological Forecasting and Social Change, 2017, vol. 114. P. 254–280. From Not Working to Neural Networking. The Economist, June 25, 2016. Available at: http://economist.com/special-report/2016/06/25/from-not-working-to-neural-networking. Gatys L. A., Ecker A. S., Bethge M. A Neural Algorithm of Artistic Style. ArXiv.org, August 26, 2015. Available at: http://arxiv.org/abs/1508.06576. Goffman E. Predstavlenie sebia drugim v povsednevnoi zhizni [The Presentation of Self in Everyday Life], Moscow, Kanon-press-Ts, Kuchkovo pole, 2000. Goos M., Manning A. Lousy and Lovely Jobs: The Rising Polarization of Work in Britain. Review of Economics and Statistics, 2007, vol. 89, no. 1. P. 118–133. Grewal D., Roggeveen A.L., Nordfält J. The Future of Retailing. Journal of Retailing, 2017, vol. 93, no. 1. P. 1–6. Hall R. Ready for Robot Lawyers? How Students Can Prepare for the Future of Law. The Guardian, July 31, 2017. Available at: http://theguardian.com/law/2017/ jul/31/ready-for-robot-lawyers-how-students-can-prepare-for-the-future-oflaw. Hassabis D., Silver D. AlphaGo Zero: Learning from Scratch. Google DeepMind blog, October 18, 2017. Available at: http://deepmind.com/blog/alphago-zero-learning-scratch. Johnson J., Karpathy A., Fei-Fei L. Fully Convolutional Localization Networks for Dense Captioning. ArXiv.org, November 24, 2015. Available at: http://arxiv. org/abs/1511.07571. Kaikhah K. Automatic Text Summarization with Neural Networks. 2004 Second International IEEE Conference on “Intelligent Systems”. Proceedings, 2004, vol. 1, no. 1. P. 40–44.

82

Л о г о с   ·  Т о м 2 9   ·   # 1   ·   2 0 1 9

Karpathy A. The Unreasonable Effectiveness of Recurrent Neural Networks. Andrej Karpathy blog, May 21, 2015. Available at: http://karpathy.github. io/2015/05/21/rnn-effectiveness. Klowait N. A Conceptual Framework for Researching Emergent Social Orderings in Encounters with Automated Computer-Telephone Interviewing Agents. International Journal of Communication and Linguistic Studies, 2017, vol. 15, no. 1. P. 19–37. Klowait N. A. Technogenic Institutional Talk in an Automated Computer-Telephone Interviewing System. Asian Journal of Information Technology, 2017, no. 16. P. 24–31. Klowait N. Refleksivnyi antropomorfizm: nevedenie ontologii ili nevezhestvennaia ontologiia? [Reflexive Anthropomorphism: Ontological Ignorance, or Ignorant Ontology?]. Sotsiologicheskii zhurnal [Sociological Journal], 2018, vol. 1, no. 24, pp. 8–33. Klowait N. The Quest for Appropriate Models of Human-Likeness. AI & Society, 2018, vol. 33, no. 4. P. 527–536. Larson Q. A Warning from Bill Gates, Elon Musk, and Stephen Hawking. freeCodeCamp, February 18, 2017. Available at: http://medium.freecodecamp.org/ bill-gates-and-elon-musk-just-warned-us-about-the-one-thing-politiciansare-too-scared-to-talk-8db9815fd398. Latour B. Gde nedostaiushchaia massa? Sotsiologiia odnoi dveri [Where Are the Missing Masses? The Sociology of a Door]. Sotsiologiia veshchei [Sociology of Things] (ed. V. S. Vakhshtayn), Moscow, Territoriia budushchego, 2006, pp. 199–222. Law J. Posle metoda: besporiadok i sotsial’naia nauka [After Method: Mess in Social Science Research], Moscow, Izdatel’stvo Instituta Gaidara, 2015. Levinovitz A. The Mystery of Go, the Ancient Game That Computers Still Can’t Win. Wired, December 5, 2014. Available at: http://wired.com/2014/05/the-worldof-computer-go. Mahendran A., Vedaldi A. Visualizing Deep Convolutional Neural Networks Using Natural Pre-images. International Journal of Computer Vision, 2016, vol. 120, no. 3. P. 233–255. Manyika J., Lund S., Chui M. et al. Jobs Lost, Jobs Gained: Workforce Transitions in a Time of Automation (Executive Summary). McKinsey Global Institute, December 2017. Available at: http://mckinsey.com/~/media/McKinsey/Featured%20Insights/Future%20of%20Organizations/What%20the%20 future%20of%20work%20will%20mean%20for%20jobs%20skills%20and%20 wages/MGI-Jobs-Lost-Jobs-Gained-Executive-summary-December-6-2017. ashx. Nguyen A., Dosovitskiy A., Yosinski J., Brox T., Clune J. Synthesizing the Preferred Inputs for Neurons in Neural Networks Via Deep Generator Networks. ArXiv. org, May 30, 2016. Available at: http://arxiv.org/abs/1605.09304. Nikolenko S. I., Kadurin A. A., Arkhangel’skaia E. O. Glubokoe obuchenie. Pogruzhenie v mir neironnykh setei [Deep Learning. Diving into the World of Neural Networks], Saint Petersburg, Piter, 2018. Oran O. Rich and Powerful Warn Robots Are Coming for Your Jobs. Reuters, May 4, 2016. Available at: http://reut.rs/1NU89SN. Ovenden J. Why The Legal Profession Is Turning To Machine Learning. Innovation Enterprise, January 25, 2017. Available at: http://channels.theinnovationenterprise.com/articles/why-the-legal-profession-is-turning-to-machine-learning.

Н и л ь с К л о в а й т , М а р и я   Е р о ф ее в а

83

Pooler M. Amazon Robots Bring a Brave New World to the Warehouse. Financial Times, August 25, 2017. Available at: http://ft.com/content/916b93fc-871611e7-8bb1-5ba57d47eff7. Priazhnikova O. N. Budushchee trudovoi deiatel’nosti: zaniatost’, navyki i kar’ernaia strategiia v usloviiakh Chetvertoi promyshlennoi revoliutsii [The Future of Jobs: Employment, Skills and Workforce Strategy for the Fourth Industrial Revolution]. Sotsial’nye i gumanitarnye nauki. Otechestvennaia i zarubezhnaia literatura. Seriia 2: Ekonomika. Referativnyi zhurnal [Social Sciences and Humanities. Domestic and Foreign Literature. Series 2: Economics. Abstract Journal], 2017, no. 1, pp. 139–143. Silver D., Schrittwieser J. et al. Mastering the Game of Go Without Human Knowledge. Nature, 2017, vol. 550, no. 7676, pp. 354–359. The Future of Jobs. Employment, Skills and Workforce Strategy for the Fourth Industrial Revolution (Executive Summary). World Economic Forum, January 2016. Available at: http://www3.weforum.org/docs/WEF_FOJ_Executive_Summary_ Jobs.pdf. The Future of Jobs. Employment, Skills and Workforce Strategy for the Fourth Industrial Revolution (Global Challenge Insight Report). World Economic Forum, January 2016. Available at: http://www3.weforum.org/docs/WEF_Future_of_ Jobs.pdf. Vakhshtayn V. S. Peresborka povsednevnosti: bespilotniki, lifty i proekt PkM-1 [Reassembling the Everyday: Drones, Elevators, and the MT-1 Project]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2017, vol. 27, no. 2, pp. 1–48. Vinyals O., Toshev A., Bengio S., Erhan D. Show and Tell: A Neural Image Caption Generator. ArXiv.org, November 17, 2014. Available at: http://arxiv.org/ abs/1411.4555. Walsh T. Will Robots Bring About the End of Work? The Guardian, October 1, 2017. Available at: http://theguardian.com/science/political-science/2017/oct/01/ will-robots-bring-about-the-end-of-work. Wu Y., Schuster M. et al. Google’s Neural Machine Translation System. ArXiv.org, September 26, 2016. Available at: http://arxiv.org/abs/1609.08144. Zahidi S., Leopold T. What Is the Future of Your Job? World Economic Forum, January 18, 2016. Available at: http://weforum.org/agenda/2016/01/what-is-thefuture-of-your-job.

84

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Переосмысление досуговых цифровых сетей с помощью глобальных городов: метафорический взгляд Паяль Арора

Доцент, отделение медиа и коммуникаций, Школа истории, культуры и коммуникаций (ESHCC), Роттердамский университет Эразма (EUR). Адрес: Postbus 1738, 3000 DR Rotterdam, Netherlands. E-mail: [email protected].

Ключевые слова: глобализация интернета; городские парки; метафора; глобальный город; досуговые социальные сети. Глобализация и космополитизм досуговых социальных сетей рассматривается через призму метафоры парков в городах мира. Такой подход способствует созданию более инклюзивной экологической среды для общественных досуговых пространств путем стирания традиционных граней между парком и городом. В статье используется метафора глобальных городов, подчеркивающая иерархичность цифровых досуговых сетей. Эти глобальные города служат командными центрами и точками концентрации работников, занятых в промышленности, творческих и досуговых сферах, других привилегированных групп населения, но также и временных работников и мигрантов. Аналогичным образом не все сайты социальных сетей имеют одинаковую силу и влияние. Хотя новые информационные и коммуникационные технологии размывают границы между реальностью и фанта-

зией, реальностью и виртуальностью, не следует забывать о том, что большая часть населения мира проживает в доцифровом мире и выступает невидимой публикой, каким-то образом ускользающей от вездесущих, казалось бы, баз данных. Бедным и сельским местностям, феноменам преступности и перверсии уделяется мало внимания в дискурсе о глобализации интернета и его досугового двойника — досуговых соцсетей. На языке избранной нами метафоры это равносильно тому, чтобы исследовать город, не обращая внимания на его трущобы, в которых часто проживает, работает и играет половина их жителей. Применяя в статье диалектико-метафорический подход, мы надеемся обогатить концептуализацию города и парка, досуга и труда, виртуального и материального, вовлекая в анализ маргинальные и более разнообразные слои населения.

85

Говорить о парках по большому счету — значит говорить о городе, равно как и о том, что такое ландшафтная архитектура и что могут сделать ландшафтные архитекторы. Ясак Ко, Анемон Бек. Парки, люди и город Осмысление оцифровывания и глобализации… открывает операциональные и риторические возможности для признания насущной важности материального мира — даже в случае наиболее дематериализованных видов деятельности. Саския Сассен. Гибридное пространство Диаспоральные социальные сферы, пестрящие различиями, — это горнила постгосударственного политического порядка. Проводниками их дискурса служат средства массовой информации (как интерактивные, так и экспрессивные), а также движения беженцев, активистов, студентов и работников. Вполне вероятно, что возникающий постгосударственный порядок окажется не системой гомогенных единиц (как в существующей системе национальных государств), а системой, основанной на отношениях между гетерогенными единицами (какими-то общественными движениями, группами по интересам, профессиональными образованиями, негосударственными организациями, вооруженными полицейскими силами, органами правопорядка). Арджун Аппадураи. Современность в целом

Введение Где заканчивается парк и начинается город? Можем ли мы говорить о парке, не соотнося его с городом? Расположенный в центре городского ландшафта в качестве его общественной и развлекательной публичной области, парк также и децентрирован по отношению к доминирующему функциональному этосу городской жизни. Архитекторы Ясак Ко и Анемон Бек предупреждают, что современные парки эволюционируют в сторону все большей дистанцированности и  космополитичности, приспосабливаясь к  возможному использованию прохожими. По-видимому, идет на  убыль бережное, локальное и  уютное устройство городско Перевод с английского Наиры Кочинян.

86

Логос · Том 29 · #1 · 2019

го парка, которое пробуждает чувственность и принадлежность к общности. Сделав выбор в пользу более энергичной экологии публичного досугового пространства, дизайн парков предлагает стереть конвенциональные грани между парком и городом. Парк по мере возможности не должен быть стеснен или ограничен зоной, определенной городскими планировщиками. Он должен быть открытым — визуально, социально и экологически. Он должен быть открыт и для планомерных изменений, для участия сообщества, для эстетического вовлечения потребителей (через использование понятных формальных языков), а также для краткосрочного или длительного владения пользователями. Желательно, чтобы городской парк сегодня мог, подобно спруту, проникать в сам город. Но он должен и впускать в себя город с его нуждами и занятиями, ресторанами, театрами, музеями или даже дополнительным жильем. В результате получился бы «парк в городе» или «город в парке», воплощающий необходимое взаимопроникновение и взаимодополнение природы и культуры, парка и города1.

Хотя смешение этих двух сфер может, действительно, быть желательным и эффективным для создания более пригодной для жизни социальной среды, границы между ними все же сохраняются в силу исторической устойчивости социальных практик, присущих каждой из этих сфер. Когда эти границы размываются, нужно обратить внимание на точки схождения и расхождения, зачастую стратегически обусловленные, чтобы получить ту или иную социальную перспективу. Начало эпохи городских парков, особенно в XIX веке, связано с  реакцией на  быстрый рост индустриализации. В  этот период государство, будь то  Китай, США или Англия, казалось бы, разделяло представление о городском парке как пространственной стратагеме, стимулирующей современную городскую культуру и  чувство общности. Парки повсеместно рождались в диалоге с демократией и урбанизацией — двумя глобальными феноменами, которые предвещали рождение общества модерна. Парки виделись радикальным жестом по выведению города в открытое пространство, предназначенное для людей, для осуществления их разнообразных досуговых и прочих социальных предпочтений. Городские парки как символический, политический и  идеологический ландшафты возникли в  разных точках 1. Koh J., Beck A. Parks, People and City // Topos. 2006. Vol. 55. P. 16. Паяль Арора

87

мира. Невозможно составить представление о парке вне более широкого общегородского контекста. И город, и парк находятся в постоянной игре с силами, требующими контроля. Обе сферы подчинены соображениям практичности устройства для стандартизирования и  единообразия, необходимых для нашей эффективности. В  то  же время социальная населенность обоих пространств обусловливает плюрализм и креативность, необходимые разным людям и институтам, чтобы оставить свой след на этих ландшафтах. Параллели между различными формами городского парка и социальными сетями c очевидностью преследовали цель подчеркнуть приватизацию, коммерциализацию и  политизацию публичного пространства досуга. В  этой статье мы ставим перед собой две задачи: 1) представить городской парк частью более обширного городского ландшафта, 2)  выявить его глобальную подоплеку. Параллельно — представить соцсети как часть более обширной области, интернета; и второе — заострить внимание на глобализации цифровых досуговых «общих благ» (commons). Это вовсе не слишком амбициозно, как может показаться. По прошествии нескольких десятилетий отношения между цифровыми и материальными «общими благами» стали более зрелыми, отлившись в  определенную метафорику. Мы научились мыслить интернет через аналогии, концептуализируя информационные магистрали, сети, подспудную логику движения и узлов концентрированного социального действия. Авторитетная книга Уильяма Дж. Митчелла «Город битов: пространство, место и информационная магистраль» (1996) заложила прочный фундамент для сравнения интернета и города. Его пророческий взгляд на сеть как на «софтверный город» вскрывает инфраструктуру и архитектуру, лежащие в основе цифрового пространства, предлагая нестандартный способ осмысления этих новых техносоциальных областей через исторический и урбанистический подходы. В  мире повсеместного оцифровывания и  телекоммуникации, тел с электронными расширениями, пост-информационно-магистральной архитектуры и крупного информационного бизнеса сама идея города оказывается под сомнением и должна быть переосмыслена. Компьютерные сети становятся такими же основополагающими для городской жизни, как и уличная система. Память и пространство экрана становятся ценными, востребованными видами недвижимого имущества. Большая часть экономической, социальной политической и культурной деятельности сдвигается в киберпространство. В результате элементы 88

Логос · Том 29 · #1 · 2019

знакомого городского устройства оказываются на пороге радикального переосмысления2.

Митчелл подчеркивает, что, хотя цифровое пространство кажется бесконечным и доступным, в действительности оно подвержено ограничениям доступа и факторам регулирования. Если ценность недвижимости в традиционном городе определяется расположением, расположением и еще раз расположением (как не устают повторять эксперты по недвижимости), то ценность сетевого соединения обусловлена диапазоном частот, диапазоном частот и еще раз диапазоном частот. Сама возможность доступа оказывается переопределенной3.

Лоуренс Лессиг развивает это сравнение в книге «Код и другие законы киберпространства»4. Он провокативно разворачивает весь спектр последствий для виртуальной архитектуры, если код и его строительные блоки вдруг станут контролироваться и регулироваться интересами, вовсе не  обязательно демократичными и направленными на всеобщее благо. Лессиг предостерегает: «Мы должны учитывать политику архитектуры жизни в  таком мире»5. Это было настоящим пророчеством с учетом нынешних дискуссий о структуре больших данных, стремящихся зацементировать наш цифровой опыт в предсказуемые шаблоны, поместить наш досуговый опыт в золотую клетку и с помощью определенной политики алгоритмов направлять наши передвижения по навязанным траекториям. Сравнивая интернет с городом, мы были вынуждены расширить наше воображение, применить наши представления о городском планировании и культурной географии к текущим дискуссиям о форме цифровых общих благ. Другое, часто обсуждаемое измерение этих областей — их сетевой потенциал там, где уплотненная социальность организована огромным множеством способов. Книга Мануэля Кастельса «Сетевое общество»6 дала новое понимание современного пространства. Кастельс утверждает, что города должны рассматриваться не как места, но как процессы (он вводит термин «пространство пото 2. Mitchell W. J. City of Bits: Space, Place, and the Infobahn. Cambridge, MA: The MIT Press, 1996. P. 107. 3. Ibid. P. 17. 4. Lessig L. Code: Version 2.0. N.Y.: Basic Books, 2006. 5. Ibid. P. 293. 6. Castells M. The Rise of The Network Society: The Information Age: Economy, Society and Culture. Cambridge, MA; Oxford, UK: Blackwell, 1996. Паяль Арора

89

ков»), через которые проходят идеи, блага и люди, внося каждый свой вклад в богатую структуру отношений. Этим города нас так и привлекают. Таким образом, устойчивость этой параллели вызревала из исходного утопического понимания сети как нового фронтира беспредельного деполитизированного западного пространства7 к более структурированному и социоэкономическому феномену хорошо оснащенного и контекстуально определенного цифрового места. Пространство интернета извлекло огромную пользу из открытий и решений, достигнутых в исследованиях материальной сферы, для разработки и  концептуализации виртуальной социальной практики. Город претерпевает и  собственные метаморфозы. Конечно, не  существует универсальной концепции города, но в большой выборке городов мы распознаём сходные устойчивые иерархии, сети и кластеры, структурированные как бином центр — периферия. Некоторые города стали образцами для подражания, их стали называть «глобальными»8. Они воспринимаются как господствующие центры, служащие точками опоры для индустриального, креативного, досугового и привилегированного, так же как и временно занятого и мигрирующего, классов. Аналогично не все соцсети имеют одинаковое влияние и зону власти. Фейсбук и твиттер, к примеру, представляют собой виртуальные командные центры цифровой эпохи. Весьма напоминающие глобальные города, они остаются «апатридами» и тем не менее скованы различными национальными законами, локальной социокультурной политикой и практиками. Таким образом, наша статья в значительной мере опирается на  литературу о  глобальных городах, используя ее как дискурсивное подспорье. Метафорическая параллель города и интернета, устоявшаяся за последнее десятилетие, используется как отправной пункт. Так мы с помощью паттерна глобального города осмысляем глобализацию цифровых архитектур. По модели глобальных городов данная статья предлагает описывать глобализацию цифровых досуговых сетей через пространственную метафору глобальных парков. В предшествующей литературе указывалось, как городские парки в своих различных формах содержали черты соцсетей, разделяя с  ними риторику демократии, парти 7. Barlow J. P. Declaration of Independence for Cyberspace // RhetNet. 21.05.1996. URL: http://wac.colostate.edu/rhetnet/barlow/barlow_declaration.html. 8. См.: Sassen S. The Global City: New York, London, Tokyo. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001. 90

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ципаторности, открытости и  ориентированности на  досуг. Безобидные на  вид городские парки вызвали скандалы, когда стали превращаться в публичное и демократичное пространство для различных культур и национальностей, принципиально универсальное и кросскультурное. Парки участвуют в общей истории борьбы за осуществление и удержание своего пространства в качестве публичного. За устройством городских пространств досуга кроются намерения, регулирования и ограничения, непосредственно затрагивающие жителей. Исследование глобализации интернета через призму «глобального города» дает ключ для понимания совместных практик в парках в зависимости от их контекстов. Кроме того, это позволит нам сделать конструктивные заимствования из урбанистики и перенести важные дискуссии вокруг глобализации материальной сферы на  ее виртуального двойника — интернет и соцсети, чтобы лучше понять политические, социокультурные и экономические измерения глобализации и их онлайн-/офлайн-посредников.

Город и парк Индустриальная революция привела в конце XIX века к массивной урбанизации, сулившей невиданное экономическое процветание и все же угрожавшей качеству жизни. Налаженная и ориентированная на эффективность инфраструктура города оставляла мало места различного рода публичному самовыражению. Публичные парки выглядели решением проблемы, спасительным клапаном. Ни одно общество не может держаться исключительно на  прагматике. Человеческие нужды, желания, стремления и самовыражение являются фундаментальными для любого обжитого пространства. Экоустойчивость и регенерация стали основополагающими принципами движения за  городские парки9. Таким образом, симбиотические отношения рождаются там, где город питается присутствием своих парков, а парки удовлетворяют нужды, возникающие внутри города. С тех пор ожидания от городских парков только возросли, и исследователи указывают на взаимосвязь этих областей с экономическим, психологическим и социальным благополучием. Досуг оправдывает себя. Отдых продуктивен. Современное общество приходит к более социальному видению и стремится внедрить эти ценности в эстетику 9. The Regeneration of Public Parks / J. Woudstra, K. Fieldhouse (eds). L.: Spon Press, 2000. Паяль Арора

91

паркового дизайна. К примеру, равный доступ к публичным благам стал новой существенной ценностью, отличающейся от предшествующей практики городских парков, доступных только для избранного круга. Будущее сообщества виделось демократическим. Основное внимание теперь уделялось объединению разнородных групп для создания связей и общих интересов, для воспитания ответственного и социально ангажированного горожанина. Создание публичных зеленых зон, конечно же, возглавила муниципальная администрация. Но вскоре, по мере демократизации обществ, другие акторы стали играть важную роль в их структурировании. Например, Амстердамс Бос, расположенный в  голландском Амстердаме, был устроен Городским управлением общественных работ под руководством архитектора Корнелиса ван Эстерена, при содействии ландшафтного архитектора Якобы Мульдер. Команда дизайнеров была мультидисциплинарной, составленной из учителей, ботаников, биологов, инженеров, архитекторов, социологов и городских планировщиков10. Такая пестрота команды считалась полезной для концептуализации парка как места, отвечающего нуждам современного города и гарантирующего его устойчивость. В моделях городского парка той эпохи, таких как парк Андре-Ситроен в Париже и городской парк Порто в Португалии, проявилась новая черта — гражданская вовлеченность в устройство публичного пространства. Кроме того, расположение парка, прежде периферийное, теперь стало центральным по отношению к устройству города, занимая главное место и определяя образ самого города. Экономическая устойчивость самого парка привела с течением времени к росту влияния корпоративных магнатов, инвестировавших в  этот современный проект. Индустрия очень быстро заподозрила, что эти на вид невинные зеленые парки могут привести к реальному росту прибыли и благосостояния, увеличить стоимость примыкающей недвижимости и поднять ценность города в глазах его жителей. Эти идеи нашли живой отклик, и мир охватило движение за  городские парки. Парк Виктория в  Лондоне и  Центральный парк в  Нью-Йорке служили образцами просвещенного устроения парков, представляющими интересы всего города. Легко купиться на романтичную историю глобально-совместной концептуализации публичного парка и принять его дизайн 10. Loures L. et al. Urban Parks and Sustainable City Planning — The Case of Portimão, Portugal // Wseas Transactions on Environment and Development. 2007. Vol. 10. № 3. P. 171–180. 92

Логос · Том 29 · #1 · 2019

и  архитектуру за  глубоко положительную норму социального порядка. В конце концов, кто будет возражать против соседства с парком? Кто воспротивится такому общему благу? Однако ничто не сакрально. Джейн Джейкобс, американская активистка 1960-х годов, казалось бы, едва ли могла повлиять на городское планирование и обновление. И все же идеи именно ее книги «Смерть и жизнь больших американских городов»11 (например, идея «социального капитала») стали сегодня общепринятыми. Она тщательно изучила бездумную имитацию планирующими инстанциями моделей развития и их перенос на существующие публичные сферы без учета контекстов, в которые им предстояло встроиться. Ей нравилось раздражать интеллигенцию, демонстрируя, как «обновление» города, вопреки своим футуристическим обещаниям, порождало трущобы. Она без колебаний опровергала распространенные в то время мифы, что парки — это хорошо, а хаотичное столпотворение — плохо. Она настаивала, что изолированность парков несет угрозу, а  перенаселенные районы наименее опасны для жизни. Если обратиться к цифровой сфере, то здесь мы столкнемся со сходным симбиотическим отношением интернета с соцсетями или тем, что Тим О’Райли назвал «партиципаторной архитектурой». Интернет представляет собой глобальную систему взаимосвязанных IP-сетей, дейтаграммных структур, обеспечивающих обмен и  циркулирование информации. Он служит собранием взаимосвязанных документов (веб-страниц) и других ресурсов, соединенных гиперссылками и сетевыми адресами (URLs), связывающими миллионы устройств. Он поддерживает разнообразные сервисы, такие как электронная почта, файлообменники, интерактивные видеозвонки, онлайн-сообщества и, конечно же, социальные сети. Иными словами, интернет предназначен для электронной коммерции, управления и ведения социальной и экономической деятельности, включая цифровые досуговые практики. Развитие и  использование интернета в  последнее десятилетие в  основном относят на  счет популярности социальных сетей, предназначенных для развлечения, игр и удовольствия. В самом деле, то, что термины «интернет» и Web 2.0 часто используются как взаимозаменяемые, свидетельствует о господстве социальных и досуговых электронных платформ (таких как фейсбук, твиттер и Cyworld, а также множества сайтов обмена информацией) в вос 11. Джейкобс Дж. Смерть и жизнь больших американских городов. М.: Новое издательство, 2011. Паяль Арора

93

приятии цифровых пространств. Похоже, что пользовательская и партиципаторная культура просачивается сквозь эти границы и проникает в сами цифровые области. Стало очевидно, что эти сферы досуга весьма коммерчески жизнеспособны и прибыльны, поскольку побуждают многих игроков частного сектора использовать досуговую архитектуру в интересах своего успешного позиционирования. И, как напоминает нам Джейн Джейкобс, несмотря на их партиципаторную притягательность, эти публичные сферы могут и не подходить обществу. Преступная деятельность и сексуальные девиации, например, паразитируют на транснациональных сетях, распространяясь и заручаясь поддержкой диаспоральной публичной сферы. Если транснационализм цифровой сферы уже не раз обсуждался в литературе, неизученной остается деятельность командных центров внутри высококонкурентного цифрового и материального ландшафта.

Глобализация городских и цифровых общих благ Глобальный город, командные центры и корпоративные сети К осмыслению иерархий внутри социопространственных сетей и их выхода на глобальный уровень за последние несколько десятилетий подходили через конструкт «глобальных городов». Хорошо известные сторонники этой идеи Джон Фридман, Саския Сассен и Питер Тэйлор утверждают, что некоторые города, благодаря своим экономическим, политическим и культурным ресурсам, должны быть в известной мере отделены от государственной системы, поскольку оказывают самое разнообразное воздействие по всему миру. В противовес расхожим представлениям о несовместимости глобализации и границ12 инновационный тезис Сассен о «глобальном» городе построен на выделении тех границ, где своеобразная центробежная локализация города способствует денационализации этих структур. Иными словами, Нью-Йорк, Токио, Лондон или Париж находится в пузыре определенной политики благодаря своей исключительной способности привлекать и удерживать глобальный поток социокультурного и экономического капитала. Эти города, таким образом, практически не от-

12. См.: The Global Transformations Reader // D. Held, A. McGrew (eds). Cambridge, UK: Polity Press, 2000; Фридман Т. Плоский мир 3.0. Краткая история XXI века. М.: АСТ, 2014. 94

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ражают более широкой национальной культуры, в лоне которой они расположены. В своей одноименной книге Сассен определяет «глобальные города» как …стратегические … места в глобальной экономии, которые, благодаря концентрации командных функций и высокоуровневых фирм, предоставляют услуги производственного назначения, ориентированные на мировые рынки; в более общем виде это города с высоким уровнем интернационализации своей экономики и своей широкой социальной структуры13.

Обозревая множащуюся литературу об  этом явлении, Бреннер и Кейл14 формулируют следующие его основные характеристики: • наличие точек осуществления глобальных операций международными корпорациями; • наличие площадок и  рынков для оказания финансовых и производственных услуг; • выявление проблемных узлов внутри широкой иерархии городов, стратифицированных в зависимости от способа интеграции в мировую экономику; • роль ведущих локальных центров для крупных региональных экономик или городских агломераций. В осмыслении «глобального города» большое значение придается роли финансовых рынков, реорганизующих пространственную структуру городов и формирующих новую межнациональную классовую систему внутри них. Сассен называет эти города «командными пунктами» корпоративной власти, которая стимулирует формирование сетей не  только из  финансовых элит, но и из масс низкооплачиваемых рабочих-иммигрантов15. Уильям Кэрролл подчеркивает связь между глобальными городами и  транснациональными корпоративными сетями, однако утверждает, что роль государственности не падает, поскольку региональное право, политика и экономические условия продолжают ограничивать эти образования16. Не будучи консолидированной и централизованной силой, корпоративная власть обреме 13. Sassen S. The Global City. P. 154. 14. The Global Cities Reader / N. Brenner, R. Keil (eds). L.: Routledge, 2006. P. 11. 15. См.: Sassen S. Territory, Authority, Rights: From Medieval to Global Assemblages. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2006. 16. Carroll W. K. Global Cities in the Global Corporate Network // Environment and Planning A. 2007. Vol. 39. 10. P. 2297–2323. Паяль Арора

95

нена собственными точками напряжения, которые зачастую отражают локальную/национальную специфику и внутренние связи. К примеру, нельзя считать, что Shell в Великобритании действует абсолютно так же, что и  Shell в  Нидерландах. Эти организационные образования демонстрируют большую сегментированность в силу своих стратегических, операциональных и распределительных черт: Стратегическая власть выражается в  принятии структурных решений и  касается определения базовых долгосрочных целей и  мер по  их  достижению. Операциональная власть включает фактическую реализацию корпоративной стратегии внутри головного и подчиненных офисов, вспомогательных и дочерних подразделений. Наконец, существует распределительная власть, принадлежащая финансовым институтам, чей коллективный контроль над доступностью капитала «дает им власть устанавливать самые общие условия, в  которых другие предприятия должны определять свои корпоративные стратегии»17.

Таким образом, за  функционированием мультинациональной корпорации стоит множество национальных игроков и процессов. Хотя государство продолжает осуществлять свою власть, в  нашу эпоху глобального аутсорсинга работники из  дальних стран могут использовать (и время от времени действительно используют) свое право голоса, даже находясь за пределами западных штаб-квартир. Так, если вернуться к примеру c Shell, нигерийское региональное подразделение не осталось в стороне от борьбы сообщества Кула в штате Риверс за соблюдение корпорацией экологических гарантий устойчивого развития. Или, к примеру, катастрофическое и смертельное обрушение швейной фабрики в Дакке так потрясло потребителей одежды в глобальных городах, таких как Берлин и Хельсинки, что вынудило мультинациональную текстильную индустрию дать вразумительный ответ о ситуации на этой периферии. Часть этой сети ответственности имеет отношение к подвижности и циркуляции труда, более изощренным технологиям коммуникации, которые обеспечивают интерактивность, вовлеченность и публичную осведомленность о локальных происшествиях. Хотя это может служить оптимистичным знаком ломки тех господствующих нормативных структур, что исторически обусло 17. Scott J. Corporate Business and Capitalist Classes. N.Y.: Oxford University Press, 1997. P. 139. 96

Логос · Том 29 · #1 · 2019

вили эти образования, Тэйлор указывает на  весьма небезобидный потенциал подобных межгородских конфигураций, связанный с возникновением «новой сетевой буржуазии», глобальной плутократии18. Иными словами, крупнейшие глобальные сайты и транснациональные корпорации действуют заодно для укрепления своего могущества и сдерживания малых фирм и городов. В самом деле, концепт глобального города подвергся суровой критике за его прозападный уклон, отрицающий рост и влияние городов южной части света. К Нью-Йорку, Токио, Парижу, Амстердаму и  Берлину обращаются всякий раз, чтобы проиллюстрировать их лидерство, тогда как городам развивающихся рынков достаются лишь крупицы внимания. Это тревожный сигнал, поскольку значительная часть мирового населения проживает на периферии и существенно наращивает свое влияние и численность. Вопреки утверждениям, что власть, к сожалению, концентрируется и  циркулирует в  пределах традиционного клуба западных глобальных городов, в  последние годы в  нем происходят некоторые подвижки. В частности, некогда считавшийся периферийным Мехико пододвинулся к центру, тогда как некоторые индустриальные центры (например, Детройт) оказались оттесненными на периферию19. Названные новейшие тренды напоминают о том, что глобальные города сами по себе не статичны: они развиваются, перемещаются и  изменяются. Чтобы лучше ухватить динамизм этой категории, точнее было бы назвать их  «глобализирующимися городами»20. Следует также принять во внимание смысловые импликации, которые этот термин может приобретать в ходе определенной гомогенизации и нормализации разных городов по всему миру, которые, пусть и при известной вариативности, вынуждены следовать предписанной модели. Робинсон осуждает эту тенденцию, утверждая, что «глобальные города стали примером, к которому стремятся многие города по всему миру»21, и предупреждая о разрушительном воздействии, которое этот процесс может оказать на экономически менее благополучные города, вы 18. Taylor P. J. World City Network: A Global Urban Analysis. L.: Routledge, 2004. 19. Sassen S. Locating Cities on Global Circuits // Environment and Urbanization. 2002. Vol. 14. № 1. P. 13–30. 20. Globalizing Cities / P. Marcuse, R. Van Kempen (eds). Oxford: Wiley-Blackwell, 2008. 21. Robinson J. Global and World Cities: A View from off the Map // International Journal of Urban and Regional Research. 2002. Vol. 26. № 3. P. 548. Паяль Арора

97

нужденные имитировать подобные модели ценой отказа от равного участия, доступа и  использования среды всеми горожанами. Любопытным следствием этих процессов стало возникновение новой пространственной формы «особых экономических зон» (в частности, в странах БРИКС), предусматривающих значительные привилегии определенных регионов внутри страны над другими. В пределах этих новых территорий поток сервисов относительно свободен от государственного регулирования и вмешательства. Таким образом, глобальные города могут быть произвольно сконструированы внутри нарождающихся рынков и выглядеть при этом менее национально ориентированными и более интернациональными, позволяя государствам соревноваться на цифровом и глобальном рынке. Наконец, другое устойчивое и кажущееся расхожим представление об игре с нулевой суммой состоит в том, что «глобальный город» якобы противостоит государству, а его мощь достигается ценой ослабления последнего. Однако все обстоит совсем наоборот: подъем отдельных глобальных городов — зачастую результат политики национального государства, и такое стратегическое маневрирование помогает использовать глобальные города для надлежащего позиционирования государства в глобальном ландшафте. Территориальное господство достигается за счет наделения определенных городов привилегиями и создания «глокальных» узлов концентрации конкурентных преимуществ22. Таким образом, наивно полагать, что город и государство всегда находятся в принципиальной оппозиции друг к другу. Следует всерьез учитывать возможность политических и прочих союзов между этими акторами. Неслучайные параллели обнаруживаются в дискуссиях об интернете и  его глобализирующем потенциале. Имеющий множество сходств с  городским ландшафтом, интернет представляет собой техносоциальную инфраструктуру узлов и сетей. Однако важнее, как соединяются и какой образ эти структуры приобретают в глобальном измерении. Рождение и распространение интернета было тесно связано с феноменом глобализации; некоторые считают, что новые цифровые структуры во многом обошли государство и создали новые аффилиации, пренебрегающие нацио-

22. Brenner N. Global Cities, Glocal States: Global City Formation and State Territorial Restructuring in Contemporary Europe // Review of International Political Economy. 1998. Vol. 5. 1. P. 1–37. 98

Логос · Том 29 · #1 · 2019

нальной географией23. Такой взгляд приписывает коммуникационным сетям укрепление социальных связей и создание культуры поверх границ и барьеров24. Другие утверждают, что речь идет о расширении пределов досягаемости государства и предоставлении ему беспрецедентного контроля в социальных сферах, иногда при содействии мультинациональных корпораций. Эту дискуссию можно существенно дополнить, обратившись к литературе о глобальных городах. Прежде всего нужно определить, чем являются цифровые командные центры, и измерить их сферу влияния. Первыми приходят на ум такие кандидаты, как фейсбук и твиттер. Эти платформы присвоены несколькими странами и регулярно идут на уступки локальной политике, правилам и нормативам. С точки зрения защиты частной жизни граждан различия в регулировании приводят к тому, что операционализация этих цифровых инфраструктур различается в  зависимости от того, находятся ли они в Европе или США. После многочисленных недавних медийных историй об их роли в так называемой арабской весне нередко сообщается об очередных переговорах с разными государствами, которые пытаются контролировать цифровое пространство. Конечно, учитывая глобальный размах этих цифровых командных центров, неоспоримо, что они имеют огромную власть и  диктуют правила игры. И  все же корпоративные интересы вынуждают их сотрудничать с государствами и  иногда даже идти им навстречу. Впрочем, главные китайские платформы социальных медиа, такие как SinaWeibo, Renren, Tencent, Douban и Wechat, пользуются огромной поддержкой государства, пока ценой самоцензуры демонстрируют свою лояльность. Таким образом, было бы ошибочно подгонять эту дискуссию под дихотомию «государство vs цифровые командные центры»; напротив, следует анализировать сложное взаимодействие сил, циркулирующих между этими двумя образованиями. Как мы уже видели, порой государство целенаправленно поддерживает некоторые глобальные города, чтобы стать крупным игроком в транснациональной сфере. Интересно, что модель центра/периферии, которая использовалась для оценки роли глобальных городов и «новой сетевой 23. Graham S., Marvin S. Splintering Urbanism: Networked Infrastructures, Technological Mobilities and the Urban Condition. L.: Routledge, 2001. 24. Rosen D. et al. Social Networks and Online Environments: When Science and Practice Co-Evolve // Social Network Analysis and Mining. 2011. Vol. 1. № 1. P. 27–42. Паяль Арора

99

буржуазии», также применима для изучения глобализации интернета. Авторы недавнего исследования анализируют отношения между глобализацией и интернетом, в частности исследуя сеть, связывающую код страны с национальными доменами верхнего уровня25. Результаты показали, что международные сети гипертекстовых ссылок полностью взаимосвязаны. В центре сети находятся страны «Большой семерки» и Испания, на периферии — беднейшие страны Африки, Азии и Латинской Америки. Совпадение с клубом глобальных городов и, что важнее, командных центров, расположенных на Западе, позволяет осознать устойчивость цифровой и материальной плутократии, встроенной в структуры глобальных сетей. Авторы исследования попытались выяснить, стал ли интернет более индивидуализированным и фрагментированным или же это цифровое пространство продолжает функционировать в рамках национальных государств. Полученные данные позволили им констатировать укрепление классического миропорядка и системы отношений и взаимозависимости между центром, периферией и полупериферией, что ставит независимость цифровых сетей под вопрос. Так, оказывается, что развитие нации может быть понято через анализ «систематических способов, которыми общества связываются между собой в контексте более широкой сети материального, экономического и информационного обменов»26. При анализе глобальных городов несоразмерное внимание зачастую уделяется экономическим аспектам в  ущерб социокультурным. Тем же грешит и анализ глобализации интернета. И хотя в действительности существует глобальная система, связывающая национальные государства, имеются также региональные образования, объединенные языком, культурой и географией и не соблюдающие конвенциональных границ. Хотя мир-системная теория остается верной в части исследования неравенства и богатые нации теснее связаны между собой, нежели менее процветающие, тем не менее развивающиеся рынки, несомненно, добились значительных успехов на международной сцене с 2003 года и функционировали более стабильно и консолидированно в качестве региональной группы, чем раньше. Хотя в 2003 году США находились 25. Park H. W. et al. Structural Changes in the 2003–2009 Global Hyperlink Network // Global Networks. 2011. Vol. 11. № 4. P. 522–542. 26. Barnett G. A., Park H. W. The Structure of International Internet Hyperlinks and Bilateral Bandwidth // Annales des telecommunications. 2005. Vol. 60. № 9–10. P. 1112. 100

Логос · Том 29 · #1 · 2019

в центре этой системы, к 2009 году они уже делили пьедестал с Европой, особенно с Германией. С недавних пор большое внимание стали уделять подъему стран БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай, ЮАР) и предаваться спекуляциям на тему их роли в структурировании интернета. Однако не все возникающие рынки равны: Бразилия и Россия более тесно связаны с глобальной ареной, нежели Китай и Индия. Отчасти это можно объяснить тем, что последние на сегодняшний день обладают крупными внутренними цифровыми экономиками. Несмотря на грандиозную роль Китая в современном мире, он находится в международной интернет-сети куда дальше от центра. Китай реализует специфическую стратегию, связанную с приобретением различных систем языковых кодов для создания собственной региональной группы и прилагает системные усилия по формированию своих «огороженных садов» внутри «Великого китайского файервола». В  недавних исследованиях была показана гетерогенная природа интернета и прозвучало предложение всерьез использовать термин «интернеты» (мем, некогда порожденный оговоркой президента Буша-мл.). Корпоративная и государственная политика медленно, но верно вторгается на территорию, которая изначально виделась неконтролируемой никакой компанией, институтом или государством. Наглядным примером может служить возникновение таких интернетов, как китайский — с собственным цифровым файерволом, эффективно фильтрующим потоки информации в соответствии с государственными интересами27. Однако китайские граждане вовлечены в эти структуры и используют их для самовыражения и отстаивания своих взглядов, формируя куда более динамичное и сложное цифровое пространство, чем рисует авторитаристская исследовательская парадигма. Линдтнер и Шаблевич утверждают, что у Китая не один, а много интернетов: Интерфейс, контент и широкое общественное значение интернет-технологий сегодня определяются не столько разработчиками программного обеспечения и проектировщиками, сколько сложной сетью участников, включающей пользователей, корпорации, государственных деятелей и политиков. В сущности, важно осознавать, что онлайн-практики, такие как использование поисковых систем, создание и изменение цифрового контента, не обособлены от культурных процессов, общественных дискурсов и политических дебатов. Вместо того чтобы представ 27. Zhong Y. The Chinese Internet: A Separate Closed Monopoly Board // Journal of International Communication. 2012. Vol. 18. № 1. P. 19–31. Паяль Арора

101

лять быстрые изменения китайского IT-ландшафта единичным, обособленным процессом, мы настаиваем на необходимости отслеживать «множественные интернеты», развитие которых зависит от более широких культурных изменений (сдвиги в социоэкономических классовых характеристиках, проекты политической модернизации и экономические реформы)28.

По мере того как корпоративные, государственные и иные игроки со своими обоснованными интересами вносят собственный вклад в развитие интернета, становится очевидным отсутствие единой программы или политики, предписывающей направление и природу подобной цифровой географии. Это не  означает, что между этими силами нет никакой иерархии. Исследование потоков цифровых сетей и их проекцию на европейские городские сети, включая экономические взаимосвязи, показало, что центральные города располагали бóльшим влиянием и масштабами информационного потока в  сравнении с  периферией даже при сходном уровне физических взаимосвязей29. Для иллюстрации рассмотрим группу глобальных городов так называемого бриллиантового интернета, включающую Лондон, Париж, Франкфурт и Амстердам, которые служат важными узлами европейских городских и  цифровых общих благ30. Ожидается, что этот центр влияния протянет свои щупальца далеко за пределы региона, утверждая европейское господство над глобальной базовой инфраструктурой интернета. Политика силы, поддерживающая сетевую инфраструктуру и характер глобальной сети, напоминает нам, сколь узкий круг игроков стоит за пониманием интернета как общественного достояния. Несмотря на возможности коммуникационных технологий стимулировать свободу местоположения и  мобильности, мы продолжаем наблюдать, как силы агломерации поддерживают опережающий рост городских и  информационных ландшафтов. В отношении тенденции к урбанизации и цифровизации пространства сегодня было бы, вероятно, эффективнее принять более 28. Lindtner S., Szablewicz M. China’s Many Internets: Participation and Digital Game Play Across a Changing Technology Landscape. Paper presented at the China Internet Research Conference, Peking, China, 2010. URL: http://feiyaowan.files.wordpress.com/2011/09/lindtner_szablewicz-circ_final.pdf. P. 2. 29. Derudder B. et al. Pathways of Change: Shifting Connectivities in the World City Network, 2000–2008 // Urban Studies. 2010. Vol. 47. № 9. P. 1861–1877. 30. Tranos E., Gillespie A. The Urban Geography of Internet Backbone Networks in Europe: Roles and Relations // Journal of Urban Technology. 2011. Vol. 18. № 1. P. 35–50. 102

Логос · Том 29 · #1 · 2019

интегрированную дискурсивную позицию. Очевидно, что города пронизаны медиа, а цифровые сети, как никогда, глубоко встроены в городскую географию. Это касается, например, перемещений городов по шкале центр/периферия и того, как это отражается на их цифровых сетях. Мехико, на данный момент занимающее второе место среди развивающихся рынков, по прогнозам, сместится на пятую строчку, в то время как Мумбаи перейдет с третьей позиции на вторую. Вверх поднимутся такие регионы, как Дели (с 6-й на 3-ю позицию), Дака (с 10-й на 4-ю) и Лагос (с 14-й на 7-ю). Помимо заметной динамики периферии, одновременно наблюдаются изменения в масштабах и скорости сетевых инфраструктур и концентрации этих географических узлов. Иными словами, недавние исследования подтверждают устойчивую взаимосвязь между виртуальной и  материальной сферами социальной жизни. Сетевая и  городская инфраструктуры как бы синхронизировались, породив сложный и богатый образ глобализации социальных сетей и структур. Такая перспектива может увенчаться успехом благодаря усилиям государства по наращиванию цифрового присутствия в форме «умных городов». В этом процессе онлайн- и офлайн-сети сводятся воедино пространственной медиатизацией посредством новых технологий: Цифровое пространство городов описывается также как система, составленная из четырех концентрических колец. В центре располагаются широкополосные сети, проводные и беспроводные инфраструктуры, устройства коммуникации, накопления и обмена данными. Сетевые технологии хранения данных, обработки и визуализации образуют второе кольцо. Третье кольцо составлено из  цифровых приложений для электронного управления сетями коммунального обслуживания и устойчивого развития. Внешнее кольцо составлено из электронных сервисов, нескольких избранных приложений, которые реализуют жизнеспособные бизнес-модели и предоставляются в виде услуг на регулярной основе31.

Высокая концентрация цифровых городов использует «зеркальную» логику в смысле репрезентации и воспроизведения различных зон реального города на базе онлайн-технологий. Это позволяет расширить функции города и трансформировать физические 31. Komninos N. et al. Special Issue on Smart Cities and the Future Internet in Europe // Journal of the Knowledge Economy. 2012. Vol. 4. № 2. P. 123. Паяль Арора

103

городские конфигурации для более эффективной синхронизации с виртуальным двойником. Интересным примером таких инициатив служат цифровые города корпорации AOL, собирающие информацию для покупателей и туристов из соответствующих городов и интегрирующие в них местную рекламу для вертикальных рынков. Другие примеры: «Цифровой город Амстердам», платформа для различных коллективных сетей и  социальных взаимодействий среди граждан, «Виртуальный Хельсинки», представляющий виртуальную трехмерную реконструкцию всего города, и «Виртуальный город Киото», также представляющий трехмерное виртуальное пространство, снабженное аватарами и  предлагающее информацию, связанную с  движением в  городе, погодой, парковкой, магазинами и  достопримечательностями32. Но не только центральные города используют сетевую репрезентацию; иногда к сетевым возможностям прибегают и периферийные города, ищущие способа войти в  центральную группу. Хороший пример дает Манчестер, для которого «умная» повестка служит инструментом создания более инклюзивной, креативной и устойчивой городской среды. В частности, городское сообщество сделало выбор в  пользу открытых инноваций в  форме совместного производства новых цифровых сервисов для горожан и туристов. Такая политика особенно уместна, когда индустрия развлечений и туризма растет в геометрической прогрессии параллельно с усилением среднего класса во всем мире. Системы городской/цифровой навигации позволяют создать симуляционную модель жизни в городе, опыт которой переносится в цифровую сферу. Горожанин становится пользователем, вовлекающимся в обе сферы, зачастую с позитивной экономической и социокультурной отдачей. Итак, существует достаточно свидетельств наличия связи между конструктами глобальных городов и глобализацией интернета, где первые получают виртуальное присутствие и цифровое воплощение, а структуры интернета влияют на восприятие и обустройство наших жилых сред. Это размывание границ между онлайн- и офлайн-режимами социальной жизни создает более комплексное понимание самих инфраструктур в  их  политическом и социоэкономическом измерении. Прежде всего мы зафиксировали значительный сдвиг от более общей модели города/интернета к более гетерогенной и децентрализованной модели глобаль 32. Ishida T. Understanding Digital Cities // Lecture Notes in Computer Sciences. 2000. Vol. 1765. P. 7–17. 104

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ных городов/интернета. Последние эмпирические исследования показали, что эти два конструкта обнаруживают множество общих черт (например, физическая структура городов и двоичнокодовая сцена интернета, которые не могут рассматриваться изолированно от ансамблей, заданных экономическими и социополитическими характеристиками). Требуется больше мобильности и динамизма, чем предполагалось, поскольку на структуры конвенциональной власти оказывается постоянное давление по мере возникновения новых рынков и большей диверсификации в сетевых культурах — как в материальном, так и в цифровом отношении. Национальное государство вовсе не самоустраняется из этих структур, но наряду с представителями частного сектора вовлекается в создание обособленных зон на эксклюзивных условиях. Как мы видели, государство не следует жестко противопоставлять глобальному городу, напротив, оно может давать первоначальный импульс созданию подобных городских образований для усиления своих конкурентных преимуществ на международной арене. Транснациональные публичные сферы, глобальное/сельское и культурный метрополис Выше мы упоминали о создании трансграничных цифровых кластеров, основанных на общности культуры, языка, политических и медийных интересов. Многочисленные исследования посвящены транснациональной публичной сфере в эпоху новых коммуникационных технологий, возникающих в  ответ на  некоторые современные события и  течения. В  частности, «исламская публичная сфера» концентрируется на глобальных союзах на религиозной арене, а «диаспоральная» — на миграции людей и их идентичности на мировой сцене33. Важнейшим для этого виртуального пространства оказывается чувство вовлеченности и демократической партиципаторности, которое изначально определяется не государственными, но иными, более специфичными для культуры данных пространств правилами игры. Вполне ожиданно в этих сферах выделяются атрибуты, присущие также и хабермасовской «публичной сфере». Хабермаса не раз упрекали в том, что он опирается на Вестфальское политическое воображаемое, при этом проповедуя эгалитаризм. Феминистки, мультикультуралисты и антирасисты с энтузиазмом ставили под сомнение эти понятия, 33. См.: Fraser N., Nash K. Transnationalizing the Public Sphere. Cambridge: Polity, 2013. Паяль Арора

105

поскольку многие свидетельства подтверждают, что участие редко бывает равным, и вместо этого учредительные власти влияют на эти сферы в угоду отдельным группам и лицам. Дискурсивное образование сообществ не  по  националистическим признакам отнюдь не  является новым. Арджун Аппадураи обращался к этому предмету уже в своей книге «„Современность“ на просторе: культурные измерения глобализации»34, где он представил долгожданную строгую концептуальную рамку для расплывчатого понятия глобализации. Он предложил пространственные метафоры, такие как этно-, медиа-, идео-, финансои техноландшафты (ethnoscapes, media-, ideo-, finance-, technoscapes), и подчеркнул особенную важность истории и географии того или иного контекста для обоснования дискурса, сопровождающего это культурное движение. В конце концов, не бывает «впервые» заселенных территорий, свободных от прежних культурных слоев. Старое и новое перемешиваются и обогащают друг друга. В своей книге «Будущее как культурный факт»35 Аппадураи показывает, как сети сплетаются в единый глобальный феномен. В частности, алмазная торговля, уточняет он, не просто локализована в глобальных городах (в Лондоне, Антверпене и Нью-Йорке), но и зиждется на крайнем насилии на периферии (Сьерра-Леоне, Конго и Ангола, маркетинговые посредники в Индии). Таким образом, глобальные культурные потоки оказывают огромное влияние на  «производство локальности» глобального города вроде Антверпена. В нашу эпоху цифровых и материальных сетей мы должны более критично подходить к оценке производимых этими сетями «потоков». Аппадураи предлагает «различать проблемы циркуляции и связности», исследуя уровни их влияния. Например, турецкие гастарбайтеры активно перемещаются между Турцией и Германией, что не означает более тесной связи между культурами двух стран. Что же мы можем извлечь из возникновения многочисленных цифровых платформ и приложений, которые сулят преодоление локальности? Современные мобильные приложения разрабатываются с учетом фактора глобальной диаспоры. Цифровые аудитории выглядят фрагментарными, разобщенными, зачастую локальными, тогда как в действительности носят всеобъемлющий характер. Некоторые краудсорсинговые ресурсы, такие как «Википедия», 34. Appadurai A. Modernity at Large: Cultural Dimensions of Globalization. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1996. 35. Idem. The Future as Cultural Fact: Essays on the Global Condition. L.; N.Y.: Verso Books, 2013. 106

Логос · Том 29 · #1 · 2019

«Кикстартер» и  «Групон» (международный сайт скидок и  рекламы), предстают полноценными цифровыми командными центрами. Подобно глобальным городам, они функционируют в составе международных альянсов и кажутся подотчетными не государству, но  своим уникальным культурным сферам. Так, сфера влияния «Групона» простирается на Европу, Азию, Южную и Северную Америки с 35 млн зарегистрированных пользователей по всему миру. Хотя и основанная в Чикаго, едва ли она принадлежит этому месту сегодня. Вместе с тем ее бизнес глубоко укоренен в исторических практиках купонов и подарочных скидочных сертификатов, имеющих хождение в местных ресторанах и супермаркетах. Успех в различных точках планеты платформе обеспечивают союзы с локальными компаниями, муниципалитетами и  индустрией услуг соответствующих городов. Ее предложения учитывают местные культурные нужды, потребности и желания, а не некое абстрактно глобальное потребление. В своей основе и по своей природе они действительно локальны, хотя и приписываются глобальной модели цифрового дисконтирования. По Аппадураи, связность может быть высокой в том смысле, что «Групон» может привлекать аудиторию на глобальном уровне, если она того пожелает, однако циркуляция самих практик потребления тесно связана с ближайшими ресторанами и излюбленными продуктовыми магазинами публики. Один из новых трендов состоит в стремлении к локальности в эпоху триумфа урбанизации. Причиной тому — фундаментальное беспокойство: как получилось, что мы не знаем своего соседа, но хорошо знакомы с каким-нибудь онлайн-незнакомцем? Если у  нас хватает времени на  какую-то  глобальную проблему, почему бы нам не заинтересоваться и локальной политикой? Не следует ли нам действовать локально, если мы хотим быть вовлеченными глобально? Этот этос породил несколько сетевых пространств, таких как SeeClickFix (платформа в области городского управления, которая позволяет пользователям сообщать о разных происшествиях для улучшения комфорта района и города). Проект «Местнократия» (Localocracy) объединяет горожан, чиновников и журналистов вокруг обсуждения и изучения локальной политики и приоритетов. Популярность социальной сети Nextdoor связана с намерением получше узнать своего соседа. Ее цифровой манифест гласит: Мы — за соседей. Мы за барбекю с соседями. За продажу многосемейных гаражей. За дарение сладостей на Хэллоуин. Паяль Арора

107

Мы за общий забор и за то, чтобы делиться хорошей няней. Мы за низкую скорость там, где могут играть дети. Мы за чуткость к соседям. За помощь в чрезвычайных ситуациях. И за то, чтобы вместе искать потерявшуюся кошку. Мы считаем, что приветственный взмах рукой новому соседу лучше, чем надпись «Добро пожаловать» на коврике. Мы считаем, что технологии — это мощный способ сделать соседство сплоченным и безопасным. Мы за чаты, которые ведут к беседам у бельевой веревки. Мы считаем, что заборы необходимы иногда, а онлайн-приватность — всегда. Мы верим, что дружное соседство не только увеличивает ценность нашей собственности, но и улучшает нашу жизнь. Вы верим, что удивительное может произойти, когда просто беседуешь с соседом. Мы — Nextdoor. Мы — это вы и ваши соседи, просто вместе36.

Отдельные транснациональные публичные среды возникают в рамках «медленного движения» — общественной реакции на навязанное уплотнение времени и погоню за скоростью. У все большего числа людей возникает глубокая обеспокоенность спешкой в человеческих отношениях. Одна из ветвей этого движения, «медленная еда» (slow food), в настоящее время насчитывает около ста тысяч членов, объединенных в более чем две тысячи «конвивиумов», или локальных ячеек-«трапез», в  полутораста странах. Медлительность как глобальный институт охватила самые разные сферы жизни. Движение разветвилось на целое семейство «медлительностей», таких как «медленное искусство», «медленный город», «медленный дизайн» или «медленный туризм». Будет неверным называть их подход луддитским. Напротив, новые медиа ставятся в нем, скорее, на службу желаемой культуре, чем той, что навязывает нам свои скорости. В связи с глобальными городами стоит вспомнить, что идея города возникает из более широкой дихотомии «город — село». Должны ли мы считать сельский ландшафт более косным и инертным, невосприимчивым к глобализации и, следовательно, исключенным из нее? Напротив, как утверждают Лиз и Питер Нельсон, необходимо включить «глобальное село» (the global rural) в дебаты о глобализации как феномен огороженных сообществ и новых городов, предназначенных для международных и элитных диаспор, в частности перед лицом вызова, который развивающиеся рынки 36. См.: About Us // Nextdoor. URL: http://about.nextdoor.com/. 108

Логос · Том 29 · #1 · 2019

бросают сложившемуся восприятию границ глобального города. Эти социопространственные фрагментации характеризуются как «новые зоны исключения»37, ведущие к «сознательной геттоизации со стороны богатых»38. Более масштабный тренд связан с тем, что не только в экономически процветающих регионах, но и в менее развитых странах досуговые пространства пронизывают производственно-ориентированные городские ландшафты с  невиданным прежде размахом. Быстрорастущая культура потребления завоевывает территории внутри этих ландшафтов и вместе с тем приобретает уникальную форму пространственной организации, потребительских ожиданий и нужд39. Глобальные сельские пространства исключения оказывают значительное влияние на распределение доступа в цифровой среде. Часто формирование материально огороженных структур усугубляет пронизывающее современность глубокое цифровое неравенство. Примером этого может служить проект Dubai Internet City (DIC) — парк информационных технологий, созданный правительством Дубая. Он организован как свободная экономическая зона для привлечения на свою территорию филиалов мультинациональных компаний. К этому важнейшему элементу стратегии данного региона по превращению в ключевую площадку как в цифровой, так и в материальной сфере подключились многие глобальные игроки на  рынке информационных технологий, такие как Microsoft, IBM, Oracle Corporation, Sun Microsystems, Cisco, HP, Nokia, Cognizant и Siemens, а также фирмы, расположенные в  ОАЭ, такие как i-mate, Acette, разместившие свою региональную базу в DIC. Их привлекло соседство с такими индустриальными группами, как Dubai Media City и Dubai Knowledge Village. Следствием этого стал тот способ, каким государство распределяет доступ к качественным цифровым инфраструктурам среди населения, предоставляя привилегии одним зонам в ущерб другим. Часть этого движения, в  особенности среди развивающихся рынков, требует признания в качестве серьезного игрока на глобальной арене. Участвующие в  нем страны обретают чувство уверенности в себе и ищут способа реализовать свою вновь обретенную власть. Предметом их гордости служит превращение 37. Broudehoux A. Spectacular Beijing: The Conspicuous Construction of an Olympic Metropolis // Journal of Urban Affairs. 2007. Vol. 29. № 4. P. 387. 38. Nelson L., Nelson P. B. The Global Rural: Gentrification and Linked Migration in the Rural USA // Progress in Human Geography. 2011. Vol. 35. № 4. P. 453. 39. Dupont V. D. The Вream of Delhi as a Global City // International Journal of Urban and Regional Research. 2011. Vol. 35. № 3. P. 533–554. Паяль Арора

109

в равноправных потребителей, конкурирующих внутри транснациональной публичной сферы. Неслучайно они усваивают модель Силиконовой долины, а заодно «иностранные» и «западные» статусные символы. К примеру, Дели борется за статус «глобального города», для чего развивает новые торговые мультиплексы с изначально зарубежными розничными сетями, которые предлагают товары и услуги брендовых марок, адресованные эксклюзивной и космополитичной клиентуре. Эти пространства символизируют стремление к глобальной (по сути, «западной») культуре. По существу, глобальный город выступает носителем экспансионистской идеологии, которая наделяет привилегиями одни паттерны потребления в  ущерб другим посредством институциональных и политических мер, таких как законодательство о надлежащих потребительских пространствах и видах деятельности. Однако речь не всегда идет об имитации: Хотя культурные предпочтения среднего класса сыграли критическую роль в глобальном движении, наблюдаемом в крупных городах Индии, новые паттерны потребления, стимулирующие физические трансформации, могут быть частью глобализации, не обязательно сводясь к простой имитационной вестернизации. В Дели это лучше всего иллюстрируется недавно построенным «хай-тек-парком по  мотивам религиозной и  националистической тематики», который посвящен реконструированной ведической цивилизации и индуистской идентичности, — комплексом храма Аркашанда на берегах реки Ямуна, чья концепция основывается на идеях, заимствованных из Диснейленда и голливудских студий… Аркашанда представляется воплощением «морального потребления», характеризующего фракцию среднего класса, который может участвовать в процессе [зарубежной] модернизации, но также «откатываться» и возвращаться к «традиции», чтобы сохранить ее «настоящую индийскость»… Озабоченность угрожающими противоречиями между глобализацией и национальной идентичностью могут, таким образом, производить «гибридную форму глобальности»40.

Это возвращает нас в бурно обсуждавшуюся макдональдизацию культурного ландшафта, стандартизацию и  вестернизацию, которые присущи глобализации. Подобные опасения отчасти опровергаются теми исследователями локального, которые показывают, что притягательная сила глобальных городов на самом деле кроется в их локальной среде и культуре, а не в некоем общем 40. Ibid. P. 548. 110

Логос · Том 29 · #1 · 2019

интернациональном образе жизни. В частности, Йен-Фен Ценг на  материале Шанхая изучал восприятие квалифицированных тайваньских иммигрантов: они придают исключительную ценность локальной среде. Квалифицированные мигранты вовсе не такие сверхмобильные, как иногда воображают. Они ценят культурные достопримечательности и образ жизни, ассоциирующийся с определенными местностями, и склонны пускать корни, когда устроились на новом месте, которое они называют домом41.

Важно осознавать, что креативный класс — мобильный и встроенный в сеть других глобальных городов — разделяет общие требования к качеству места с квалифицированными работниками. Ричард Флорида утверждает, что это неуловимое качество проистекает из сочетания «плотных» рынков труда, стилей жизни, социальных взаимодействий и разнообразия городского ландшафта42. Таким образом, «глобальное» в  городе может быть очень «аутентичным» по природе, поэтому зачастую как стабильные жители, так и якобы сверхмобильные мигранты высоко ценят культуру данного места. Другое исследование сосредоточилось на совсем другом типе мигрантов — на автоконструкторах, чтобы определить, как характеристики места влияют на паттерны их перемещения и расселения43. Выяснилось, что наряду с обычными для рынка труда соображениями некоторые типы конструкторов тяготели к отдельным городам, ценя их образ жизни, субкультуру и возможности досуга. Хотя в общем дискурсе доминируют экономические и финансовые соображения, такие исследователи, как Сойя, подчеркивали важность культурного измерения, превращающего глобальный город в  «культурную метрополию»44. В  конце концов, мотивации людей обусловлены не только прагматизмом, но и эмоциями. Люди ищут значимость и ценность в месте обитания, чья социальная память может стать мощным фактором подобного выбора. Хорошим примером служит отношение тайваньцев к  Шан 41. Tseng Y. F. Shanghai Rush: Skilled Migrants in a Fantasy City // Journal of Ethnic and Migration Studies. 2011. Vol. 37. № 5. P. 766. 42. См.: Флорида Р. Креативный класс. Люди, которые меняют будущее. М.: Классика-XXI, 2007. 43. Molotch H. Place in Product. International Journal of Urban and Regional Research. 2002. Vol. 26. № 4. P. 665–688. 44. Soja E. W. Postmetropolis: Critical Studies of Cities and Regions. Oxford: Blackwell, 2000. Паяль Арора

111

хаю: их эмоции восходят к коллективной памяти, сформированной литературными и кинообразами, такими как старый Шанхай из многочисленных экранизаций романов знаменитой уроженки города Эйлин Чанг. Сверхмобильность и цифровая миграция обсуждаются также в контексте сферы Web 2.0, порог вхождения в которую довольно низок, а мобильность пользователей высока. Чтобы зайти на  Amazon или Couchsurfing, достаточно завести аккаунт. Мы были свидетелями массового цифрового исхода аудитории MySpace в фейсбук, а также неудачной попытки Google+ заставить людей социализироваться на местах. Google+ представлял нас толпой изолированных индивидов с рассеянным вниманием, которая движется за  цифровым пастухом. Цифровые аборигены казались цифровыми мигрантами, поскольку все время перемещались между многочисленными платформами и приложениями, однако по большей части это не так. Множество примеров показывают, что люди инвестируют время и энергию в создание профилей и сетей на определенных сайтах, обустраивая их как «дома». Они берут на себя ответственность за собственное пространство и продвигают свои профили, конструируя более убедительную позицию в онлайн-сообществах. Некоторые глубоко связывают свою идентичность с определенными платформами, идентифицируя себя как «народ Reddit» или «каучсерферов», и включаются в иерархии внутри членского клана, основанные на частоте постов, интонации, навыках посредничества и соблюдении правил игры. Недавнее исследование поведения в соцсетях населения из бедных стран «глобального Юга» выявило сильное желание молодежи подружиться с людьми из экзотических для них западных стран, чтобы усилить свой социальный капитал на таких платформах, как Orkut и фейсбук45. Таким образом, следует выявлять нюансированные различия между обитателями этих пространств, отходя от чрезмерно обобщающих схем. В заключение этой части отметим, что транснациональная публичная сфера выступает объединяющим метанарративом с привлекательной идеей, который стимулируется развитием новых цифровых каналов связи и циркуляцией людей, продуктов и идей. Имел концепт «глобального города» первоначальную эмпириче-

45. Rangaswamy N., Cutrell E. Re-Sourceful Networks: Notes from a Mobile Social Networking Platform in India // Pacific Affairs. 2012. Vol. 85. № 3. P. 587–606. 112

Логос · Том 29 · #1 · 2019

скую наглядность или нет, теперь кажется несущественным, поскольку он был воплощен в жизнь — через концентрацию интеллектуальных, финансовых и социальных ресурсов, действуя как магнит для квалифицированной рабочей силы46. Как мы видели, у этих процессов есть и негативные побочные эффекты, когда «глобальные города» предписывают новый экономический порядок, финансово обезвоживая города поменьше. Трудно приписать глобальным городам статус нормы — настолько изощренно они сложны и многообразны. Как представляется, населяющие их якобы сверхмобильные мигранты на самом деле ищут большей укорененности, чем представлялось ранее. Группы формируются по признакам языка, вкуса, политических союзов, что не следует смешивать с национализмом. Метафора «глобальных городов» очень уместна для глобализации интернета, так как динамизм имманентен им обоим. Хотя рынки играют важную роль в позиционировании этих сфер, культура оказывается не менее важной: она часто способна потеснить прагматику. Элементам классической дихотомии центра/периферии, применяемой к осмыслению сетей, не следует приписывать неизменность: они оказались менее стабильными, чем можно было предположить. Расхожему мнению об упадке государства можно противопоставить тезис о том, что его отношения с глобальным городом не сводятся к простой игре с нулевой суммой. В действительности государство может выступать локомотивом, выводящим некоторую область (материальную или цифровую) на глобальный уровень. Модель часто оказывается смешанной.

Глобализация досуговых цифровых сетей До сих пор мы пытались связать дискурс глобального города с глобализацией интернета, опираясь на дискуссии вокруг городского планирования и культурной географии, то есть использовать продуктивную метафору «глобальных городов» для обсуждения глобализации интернета. Этот раздел посвящен тому участку интернета, который изначально служит социальным и досуговым задачам, — соцсетям. Они сумели отвоевать заметную нишу и вызвать определенный культурный сдвиг в среде интернета. Погруженные

46. Martinez-Fernandez C. et al. Shrinking Cities: Urban Challenges of Globalization // International Journal of Urban and Regional Research. 2012. Vol. 36. № 2. P. 213–225. Паяль Арора

113

в социальные отношения и досуговую активность, пространства Web 2.0 призваны были создать оригинальные цифровые рынки и онлайн-бизнес-модели с высокой экономической и социальной отдачей. В книгах «Богатство сетей»47 Йохая Бенклера и «Культура конвергенции»48 Генри Дженкинса сформулирован подход к интеграции культурного производства и потребления в экономические процессы с акцентом на трудовых практиках. Глобализацию цифровых пространств досуга можно эффективно исследовать, поместив их в контекст более широкой интернет-инфраструктуры. Поскольку метафора «города» оказалась полезной для понимания интернета, почему бы не распространить ее на досуговые цифровые сети? Социальные сети объединяют с интернетом многие структурные особенности: опора на виртуальные сети, облачная обработка данных, сетевое управление и система организации трафика, архитектура адресации, маршрутизации, IP-сетей и протоколов, мониторинг и анализ трафика, отказоустойчивость, межуровневое проектирование и оптимизация, мобильность (пользователей, устройств, услуг, сети), контент-ориентированность, технологии широкополосного доступа, распределение ресурсов, коммутация, маршрутизация и виртуализация сети49. Общей и интернациональной моделью для подобных досуговых ресурсов выступают одноранговые сети и пользовательский контент, позволяющие стать частью более широкого формата «глобального парка». Однако существуют и отдельные структурные различия среди сайтов, таких как Friendster, MySpace, Orkut и  Renren, которые придают им более локальный в культурном, но глобальный — в юридическом и экономическом отношениях характер. В частности, на таких сайтах лишь немногие пользователи персонализировали свои профили, модифицируя базовые настройки, например приватности50. Тем не менее оставались богатые структурные возможности для самовыражения в зависимости от характера коммуника 47. Benkler Y. The Wealth of Networks: How Social Production Transforms Markets and Freedom. New Haven: Yale University Press, 2006. 48. Jenkins H. Convergence Culture: Where Old and New Media Collide. N.Y.: New York University Press, 2006. 49. Papacharissi Z., Mendelson A. Toward a New(er) Sociability: Uses, Gratifications and Social Capital on Facebook // Media Perspectives for the 21st Century / S. Papathanassopoulos (ed.). L.: Routledge, 2011. P. 212–230. 50. Acquisti A., Gross R. Imagined Communities: Awareness, Information Sharing, and Privacy on the Facebook // Privacy Enhancing Technologies. 2006. Vol. 4258. P. 36–58. 114

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ции, отношений между участниками и типа членства в подобных сетях. Даже оставаясь глобальными, благодаря таким компонентам, как приватность, эти сайты становятся исключительно политическими, вписанными в (зачастую весьма причудливые) особенности национального государства, к которому принадлежат пользователи. Как мы видели, городской парк как инновационная публичная сфера распространился по всему миру в XIX веке, и с ним связывали надежды на  воспитание городской цивильности, на  социальное умиротворение и  модерновость как конкурентное преимущество на мировой арене. Однако каждый парк имеет собственный нарратив, свою историческую драматургию. Есть парки, оставившие след в политике (например, Народный парк в Беркли), и те, что предназначены для элитных классов, предпочитающих проводить досуг в огороженном месте (например, Грамерси-парк в Нью-Йорке). Возможна, таким образом, типология городских парков сообразно гендерным, политическим, коммерческим, корпоративным и  этническим чертам тех или иных культур и практик. Каждая из этих разновидностей предписывает транснациональной публике режим восприятия обыденных отношений с учетом локальной политики и социального своеобразия. Иногда государство прямо самоустраняется из  транснациональной публичной сферы, поскольку видит в ней угрозу своему суверенитету. Варломон указывает, что некоторым государствам, например Франции, по  природе присущ больший протекционизм, на структурном уровне выражающийся в культурной рамке их цифровых платформ. Многочисленные меры государственной медиаполитики направлены на культивирование «французской» культурной нормы. В частности, после того как им позволили сохранять тарифы и  квоты для защиты своего культурного рынка от  иностранных продуктов, в особенности американского кино и телевидения, лишь 60% которого демонстрировалось во Франции в 2003 году при 85% — на других европейских кинорынках. В 1994 году в попытке сохранить французский язык правительство приняло закон Тубона (по имени министра культуры), обязывающий использовать национальный язык во всех официальных и коммерческих изданиях и  устанавливающий штрафы для СМИ за использование американизмов или заимствований из английского там, где существует французский эквивалент. Несколько лет спустя другой закон вводил квоты, по которым большинПаяль Арора

115

ство песен на радио должны быть французскими. Так французское правительство противодействовало «натиску» английского языка51.

Хотя новые медиатехнологии сформировали новые цифровые пространства, зачастую им по-прежнему приходится следовать традиционной национальной политике в  отношении старых коммуникационных платформ. Освободить первые от ограничений означало бы признать их оригинальность и радикальное своеобразие, что невероятно сложно в  нашу эпоху связи и медиации, в том числе между старыми и новыми социальными сетями. Особенно обескураживает тот факт, что, как только культурные границы укрепляются, командные центры, такие как фейсбук, получают гигантский приток участников. В частности, в 2008 году в одной только Франции число пользователей фейсбука выросло на феноменальные 518%. Уже в 2008 году ютьюб стал ведущим видеосайтом во Франции с 25 млн пользователей, просматривающими 2,3 млрд онлайн-видео. И это вопреки озабоченности французского правительства, видевшего в этих сайтах могучих проводников американского господства и империализма. Циркулирование рабочей силы, каким бы глобальным оно ни казалось, также строго контролируется национальным государством. С виду свободная и добровольная деятельность пользователей досуговых цифровых платформ, занятых производством контента, практически не сообщается со сложной областью трудовых отношений, регулируемых на государственном уровне. Адам Фиш размышляет о природе труда внутри транснациональных развлекательных сетей и о проблемах управления подобными практиками. Он призывает выйти за пределы привычной бинарности в оценке цифровых трудовых практик как либо триумфа демократии и добровольности, либо эксплуатации. Вместо этого он предлагает ……индуктивную модель анализа, которая рассматривает обе перспективы в  контексте практик внутри самих сайтов или систем. Это все более важно при анализе возникающих социальных предприятий, которые стремятся достичь изначально

51. Warlaumont H. G. Social Networks and Globalization: Facebook, YouTube and the Impact of Online Communities on France’s Protectionist Policies // French Politics. 2010. Vol. 8. № 2. P. 204–214. 116

Логос · Том 29 · #1 · 2019

общественного, некапиталистического результата, сохраняя конкурентную позицию на рынке52.

Такая модель вписана в систему «креативного капитализма», который «совмещает свободу досуга и даже фантазию с реалиями конкурентоспособной капиталистической фирмы». Фиш подчеркивает возрастающую сложность защиты прав интеллектуальной собственности в цифровой глобальной сети, поскольку цифровые работники все чаще рассматриваются скорее как «внешние сотрудники». Взять недавний случай с Nyan Chat и судебный процесс против Warner Brothers. Nyan Chat — это интернет-мем с анимированной кошкой, телом напоминающей прямоугольный злаковый батончик с розовой глазурью и летающей по экрану, оставляя за собой яркий радужный хвост. Подобно некоторым другим феноменам ютьюба, попадающим в странные истории, это конкретное видео стало вирусной сенсацией. Затем Warner Brothers разработала игру Scribblenauts, использовав Nyan Chat без разрешения ее создателя. Дело о нарушении авторских прав и использовании фирменных знаков рассматривалось федеральным судом. В ближайшем будущем можно прогнозировать рост числа подобных инцидентов, поскольку границы между трудом/досугом и приватным/публичным в цифровой сфере совершенно размылись. Если Фиш встает на  позиции гибридности, то  другие исследователи указывают на более корпоратизированную и капиталистическую подспудную идеологию, определяющую эти структуры53. Цифровые пространства весьма далеки от радужного образа либерализованного глобального рынка, сулящего поле честной игры для цифровых работников. Тициана Терранова утверждает, что эти платформы представляют собой «в меньшей степени пространство возможностей для трудоустройства и в большей степени — область шаткости, нестабильной занятости, бесплатного труда и общей эксплуатации»54. Не следует забывать, что при всей своей социальной и досуговой ориентированности соцсети остаются рынками со всеми экономическими и юридическими издержками. Хотя трудовая деятельность может быть одновременно игрой, развлечением, досугом и вносить вклад в «глобальную ин 52. Fish A. Governance of Labor in Digital Video Networks // Proceedings of the 2011 iConference. N.Y.: ACM Press, 2011. P. 466–471. 53. Terranova T. Free Labor: Producing Culture for the Digital Economy // Electronic Book Review. 20.06.2003. URL: http://electronicbookreview.com/thread/ technocapitalism/voluntary. 54. Ibidem. Паяль Арора

117

теллектуальную экономику», не вполне понятно, правомочно ли при этом требовать за нее вознаграждения. Бэнкс и Хамфрис настаивают, что мы должны учитывать все разделительные линии и властные отношения между всеми сторонами, включая «неденежные социальные экономики с их растущей ролью в монетарной и финансовой сферах». Иными словами, чтобы решить, нарушено ли трудовое право, мы должны определить, не носят ли отношения добровольного и партнерского характера с обоюдно согласованной формой компенсации. В конце концов, ……власть, порожденная социальной экономикой, не обязательно созвучна той, что возникла из экономики финансовой. В случае их конфликта не всегда ясно, кто находится под контролем, кто победитель, а кто проигравший, здесь нет и следа той однозначности, что в случае корпоративных победителей и проигравших потребителей. Здесь необходимо лучше понимать участников и альянсы, возникающие из рынков социальных сетей55.

Последнее, но немаловажное: нельзя игнорировать существование глобальной теневой экономики (например, порноиндустрии), стимулируемой досуговыми цифровыми платформами, и ее воздействие на глобализацию. Мэттью Зук исследовал базы данных как местá производства контента, веб-сайтов и обслуживания онлайн-индустрии для взрослых, чтобы оценить, насколько эти цифровые пространства отвечают географическим, историческим, культурным и политическим особенностям стран. Роли участников определяются не только внепространственной логикой кибервзаимодействия, но и историко-экономическим контекстом физических мест, в которых они проживают. Иначе говоря, «пространство потоков» не может быть осмыслено без учета «пространства мест», с которыми они связаны. География позволяет уравновесить мейнстримное представление об электронном рынке и выявить способность социально незаметных и скрытых интересов действовать в глобальных сетях56.

Некоторые глобальные города либеральнее других подходят к таким вопросам, как порнография. В  частности, более либераль 55. Banks J., Humphreys S. The Labour of User Co-Creators Emergent Social Network Markets? // Convergence: The International Journal of Research into New Media Technologies. 2008. Vol. 14. № 4. P. 401–418. 56. Zook M. A. Underground Globalization: Mapping the Space of Flows of the Internet Adult Industry // Environment and Planning A. 2003. Vol. 35. № 7. P. 1261–1286. 118

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ны и менее репрессивны в отношении индустрии для взрослых Лос-Анджелес и Амстердам. Таким образом, для понимания влияния глобализации и географического местоположения на досуговые цифровые сети мы должны учитывать три пространственных фактора: (1) производство контента для индустрии, (2) создание и поддержание веб-сайтов для распределения контента и (3) обслуживание веб-сайтов57. Сходным образом с такими подходами к описанию глобального города, как траектория групп и центропериферийная оптика, в цифровых пространствах для взрослых происходит медленное, но неуклонное смещение от западных командных центров к периферийным городам. 70% дистрибьюторов соответствующего контента базируются в США, а среди потребителей лидируют Канада и Австралия. Великобритания, вопреки ожиданиям, имеет относительно низкий уровень распространения взрослого интернет-контента. Несмотря на масштабы западноевропейского рынка, восточноевропейским игрокам принадлежит ведущая роль в этой индустрии. Сравнительно недавно центрами создания порно стали такие страны, как Таиланд и Венгрия. Дальнейшая специализация происходит на сайтах для взрослой аудитории в США, Канаде, Нидерландах, Дании и Австралии, занимающих лидирующие позиции. Таким образом, приветствуя глобализацию интернета и растущую связанность людей поверх границ, нельзя забывать о скрытых силах, также заинтересованных в глобализации сети. Демократическое участие обретает новое значение, когда некоторый цифровой продукт, пересекающий границы, объявляется нелегальным в одном из национальных государств. Терроризм, торговля людьми или наркотиками — эти традиционные формы социальной и массовой девиантности научились использовать досуговые цифровые сети в своих интересах. Как отмечает Зук, ……географическое проявление этих сетей по своей структурной логике сходно с  глобальной финансовой системой, хотя и  решительно отличается от нее в приоритетах, целях и значимых местах58.

Кастельс давно признал, что определенное пространство потоков занимает «позицию несущественного»59 и считается невиди 57. Ibidem. 58. Ibidem. 59. Castells M. End of Millennium. Cambridge, MA; Oxford, UK: Blackwell, 1998. P. 162. Паяль Арора

119

мым, несмотря на  свое превалирующее положение. Однако сознательно маргинализуемые криминальные области составляют большую часть глобального потока. В сущности, эти девиантные сферы получают большую выгоду от децентрализованной и фрагментированной транснациональной цифровой топографии, защищающей их от любых форм государственного господства. В каком-то  смысле глобализация цифрового пространства создает зоны невидимости. По мере возникновения и распространения новых форм информационной инженерии смещаются прежние границы между соцсетями и интернетом. Несколько лет назад фейсбук анонсировал новый Graph Search, позволяющий пользователям находить в соцсетях фотографии или рекомендованные рестораны: Долгое время поиск был одним из слабых мест сайта, теперь он может стать действительно полезным. Можно найти все фотографии, которым вы поставили лайк, или все рестораны в СанФранциско, которым поставили лайки те из ваших друзей, кому нравится Леди Гага. Поиск обрабатывает индивидуализированную информацию, которой не располагает никакая другая поисковая система; еще интереснее то, что он меняет сам способ мыслить поиск, интегрируя информацию из всех постов (а также из постов ваших друзей), а не просто отображая определенную страницу, которая вроде бы соответствует вашим критериям60.

Подобная перспектива создает впечатление превращения городского ландшафта в игровой. Но не следует поддаваться иллюзии новизны, поскольку многие инновации для ремоделирования базовых инфраструктур так и не смогли укорениться, завоевав доверие командных центров с их традиционной архитектурой. Однако новые модули так или иначе будут появляться, угрожая относительной стабильности этих структур. В заключение коснемся проблемы приватности (хотя многое уже сказано в статье о Walled Gardens61). Вокруг этой темы сложились разные школы мысли. США преимущественно следуют более добровольному и менее принудительному подходу, признавая, что цифровая сфера все еще переживает этап становления и что ее будущий потенциал будет подорван государственным регули 60. Marcus G. Facebook and the Future of Search // The New Yorker. 16.01.2013. URL: http://newyorker.com/news/news-desk/facebook-and-the-future-of-search. 61. Arora P. A. Walled Gardens: Privacy Within Public Leisure Space Online and Offline // Published Proceedings for the Amsterdam Privacy Conference. Amsterdam, 2012. URL: http://hdl.handle.net/1765/38286. 120

Логос · Том 29 · #1 · 2019

рованием приватности. Государство лишь заморозит архитектуру и замедлит инновационный процесс. В европейской перспективе, при всей важности инноваций и экономического процветания, свобода публичной сферы должна быть подчинена интересам потребителя. На  протяжении десятилетий европейские потребители выражали серьезную озабоченность своей онлайн-приватностью, инициируя политические дебаты вокруг ее перспектив. Но если перевести взгляд на развивающиеся рынки, возникнет совершенно другая международная публичная сфера, гораздо менее озабоченная приватностью. Так, саудовские пользователи интернета оказываются впереди планеты всей по части предания онлайн-публичности своей личной жизни. Согласно американскому докладу о  тенденциях в  цифровой сфере, саудовцы не  выразили беспокойства тем, что бóльшая часть их  повседневной жизни будет обнародована в интернете. Лишь немногим Саудовской Аравии уступает в этом отношении Индия. По статистике, около 60% опрошенных саудовцев делятся «всем» или «почти всем» онлайн. В США этот показатель составляет 15%, во Франции — 10%. Наибольшей популярностью в  Саудовской Аравии пользуется Snapchat, за ним следуют фейсбук и инстаграм. Таким образом проблемы, подобные приватности, ставшей предметом серьезных разногласий вокруг досуговых цифровых сетей в Европе и США, нельзя некритически переносить на другие транснациональные сферы, в особенности на так называемую периферию. Хотя Запад и продолжает оказывать беспрецедентное влияние на глобальный ландшафт, на множестве рынков, принадлежащих категории развивающихся, его воздействие едва заметно. Присвоение модели цифрового глобального города не влечет за собой с необходимостью автоматического переноса его проблем и издержек.

Заключение Социальные сети отличаются от интернета, будучи основанными на контенте, создаваемом пользователями, которые отдают предпочтение социальному и досуговому аспектам. При этом соцсети остаются частью более широкой интернет-среды и во многом разделяют ее основополагающую технологическую архитектуру. Можно утверждать, что культура соцсетей меняет образ интернета, как подразумевает сам термин Web 2.0, возвещая новую эру партиципаторной и  сетевой культуры. Переходя на  язык метафор, городской парк отделяет себя от скуки городского ландшафта, пользуясь досуговым и коллективным статусом. Тем не менее Паяль Арора

121

он остается частью общей городской машинерии с ее социальными и правовыми нормами. Границы между городом и парком становятся более мягкими, парк принимает множественные формы, отражающие современные досуговые практики и  потребление в публичном пространстве; торговые центры, галереи и площадки в пределах городских границ указывают на то, что досуговая сфера становится более коммерциализированной и требует бдительной защиты приватности в публичных сферах. Это очень напоминает эволюцию соцсетей, когда корпоративные интересы стали просачиваться, казалось бы, в невинные досуговые и открытые пространства и наживаться на беззаботности досуга, чтобы подчинить человеческое поведение своим коммерческим интересам. Мы констатировали сохранение иерархичности и  напряжения по линии центр — периферия, что обусловлено политическими, корпоративными и эмоционально-культурными факторами. Параллельно с  устойчивыми командными центрами (фейсбук, ютьюб и  твиттер) возникают новые досуговые цифровые сети, в большей степени ориентированные на общность дискурса, интересов, групповой принадлежности и местоположения (Nextdoor, black planet, beautiful people и пр.). Мы также наблюдаем гибридизацию и «доместикацию» ведущих глобальных досуговых сетей (фейсбук), часто отходящих от своего изначального этоса. В каком-то  смысле чем более глобальными становятся эти командные центры, тем более расплывчатой оказывается их идеология, так как невозможно навязать единые социокультурные нормы их  сущностно транснациональным и  транскультурным цифровым резидентам. Кроме того, можно утверждать, что соцсети вовсе не отделены от национального государства, но, по-видимому, состоят с ним в  сложных отношениях и  служат веб-репрезентациями национальной культуры. Несколько новых досуговых цифровых платформ были нацелены на определенные регионы и аудитории, такие как Cyworld — для Южной Кореи, Migente — для Латинской Америки и  Studivz — для Германии, так же как гугловская компания Orkut, первоначально ориентированная на американскую аудиторию и  конкуренцию с  MySpace и  фейсбуком, но  в  конце концов закрепившаяся в Бразилии. При этом исследовательская литература видит в этих командных центрах не отдельные узлы власти, но, скорее, части стратегического альянса сетей и капитала. В эпоху гиперссылок и гипермобильного сообщества мы должны уделять больше внимания не сайтам как индивидуальным структурам, а динамичным потокам между ними. 122

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Цифровой досуг не может быть загнан в онлайн, ведь участники постоянно снуют между физическим и виртуальным мирами. Жизнь офлайн трансформируется в цифровые воспоминания, а прошлое переваривается как бесконечное и аффективное настоящее. Как и сами проекты по созданию «умных» и «текучих» городов, их досуговый компонент также находится в стадии становления. Мы видим, как виртуальные музеи и  торговые центры возникают как расширения их зримого и осязаемого присутствия. Хотя границы между соцсетями и интернетом постоянно пересматриваются, некоторые изменения оказываются эфемерными. Доминирующие модели остаются относительно устойчивыми, но лишь в виде набора практик, а потому еще будут пересматриваться в ответ на технологические и социальные сдвиги. Хотя новые информационные и коммуникационные технологии решительно размывают границы между реальностью и фантазией, реальным и виртуальным, не следует забывать, что многие люди живут еще в предцифровом мире, оставаясь невидимой публикой, обойденной, казалось бы, вездесущим миром цифры. Нищета, сельская среда, преступность, извращенность еще мало изучаются внутри более широкого дискурса о глобализации интернета и его досугового двойника. Если вернуться к аналогии с городом, происходящее можно сравнить с изучением города, игнорирующим его необъятные трущобы, где зачастую живет, работает и развлекается половина населения. Итак, давайте обогащать наше понимание города и парка, досуга и труда, виртуального и материального за счет большего внимания к маргинальному и разнообразному. Библиография Джейкобс Дж. Смерть и жизнь больших американских городов. М.: Новое издательство, 2011. Флорида Р. Креативный класс. Люди, которые меняют будущее. М.: КлассикаXXI, 2007. Фридман Т. Плоский мир 3.0. Краткая история XXI века. М.: АСТ, 2014. About Us // Nextdoor. URL: http://about.nextdoor.com/. Acquisti A., Gross R. Imagined Communities: Awareness, Information Sharing, and Privacy on the Facebook // Privacy Enhancing Technologies. 2006. Vol. 4258. P. 36–58. Appadurai A. Modernity at Large: Cultural Dimensions of Globalization. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1996. Appadurai A. The Future as Cultural Fact: Essays on the Global Condition. L.; N.Y.: Verso Books, 2013.

Паяль Арора

123

Arora P. A. Walled Gardens: Privacy Within Public Leisure Space Online and Offline // Published Proceedings for the Amsterdam Privacy Conference. Amsterdam, 2012. Available at: http://hdl.handle.net/1765/38286. Arora P. Global Cities, Global Parks: Globalizing of Digital Leisure Networks. Paper presented at “The Shape of Diversity to Come: Global Community, Global Archipelago, or a New Civility” Conference at the Erasmus University Rotterdam, The Netherlands, January 25–27, 2013. Banks J., Humphreys S. The Labour of User Co-Creators Emergent Social Network Markets? // Convergence: The International Journal of Research into New Media Technologies. 2008. Vol. 14. № 4. P. 401–418. Barlow J. P. Declaration of Independence for Cyberspace // RhetNet. 21.05.1996. Available at: http://wac.colostate.edu/rhetnet/barlow/barlow_declaration. html. Barnett G. A., Park H. W. The Structure of International Internet Hyperlinks and Bilateral Bandwidth // Annales des telecommunications. 2005. Vol. 60. № 9–10. P. 1110–1127. Benkler Y. The Wealth of Networks: How Social Production Transforms Markets and Freedom. New Haven: Yale University Press, 2006. Brenner N. Global Cities, Glocal States: Global City Formation and State Territorial Restructuring in Contemporary Europe // Review of International Political Economy. 1998. Vol. 5. 1. P. 1–37. Broudehoux A. Spectacular Beijing: The Conspicuous Construction of an Olympic Metropolis // Journal of Urban Affairs. 2007. Vol. 29. № 4. P. 383–399. Carroll W. K. Global Cities in the Global Corporate Network // Environment and Planning A. 2007. Vol. 39. № 10. P. 2297–2323. Castells M. End of Millennium. Cambridge, MA; Oxford, UK: Blackwell, 1998. Castells M. The Rise of The Network Society: The Information Age: Economy, Society and Culture. Cambridge, MA; Oxford, UK: Blackwell, 1996. Derudder B., Taylor P., Ni P. et al. Pathways of Change: Shifting Connectivities in the World City Network, 2000–2008 // Urban Studies. 2010. Vol. 47. № 9. P. 1861–1877. Dupont V. D. The Вream of Delhi as a Global City // International Journal of Urban and Regional Research. 2011. Vol. 35. № 3. P. 533–554. Fish A. Governance of Labor in Digital Video Networks // Proceedings of the 2011 iConference. N.Y.: ACM Press, 2011. P. 466–471. Fraser N., Nash K. Transnationalizing the Public Sphere. Cambridge: Polity, 2013. Globalizing Cities / P. Marcuse, R. Van Kempen (eds). Oxford: Wiley-Blackwell, 2008. Graham S., Marvin S. Splintering Urbanism: Networked Infrastructures, Technological Mobilities and the Urban Condition. L.: Routledge, 2001. Ishida T. Understanding Digital Cities // Lecture Notes in Computer Sciences. 2000. Vol. 1765. P. 7–17. Jenkins H. Convergence Culture: Where Old and New Media Collide. N.Y.: New York University Press, 2006. Koh J., Beck A. Parks, People and City // Topos. 2006. Vol. 55. Komninos N., Pallot M., Schaffers H. Special Issue on Smart Cities and the Future Internet in Europe // Journal of the Knowledge Economy. 2012. Vol. 4. № 2. P. 119–134. Lessig L. Code: Version 2.0. N.Y.: Basic Books, 2006. Lindtner S., Szablewicz M. China’s Many Internets: Participation and Digital Game Play Across a Changing Technology Landscape. Paper presented at the China

124

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Internet Research Conference, Peking, China, 2010. Available at: http:// feiyaowan.files.wordpress.com/2011/09/lindtner_szablewicz-circ_final.pdf. Loures L., Santos R., Panagopoulos T. Urban Parks and Sustainable City Planning — The Case of Portimão, Portugal // Wseas Transactions on Environment and Development. 2007. Vol. 10. № 3. P. 171–180. Marcus G. Facebook and the Future of Search // The New Yorker. 16.01.2013. Available at: http://newyorker.com/news/news-desk/ facebook-and-the-future-of-search. Martinez-Fernandez C., Audirac I., Fol S., Cunningham-Sabot E. Shrinking Cities: Urban Challenges of Globalization // International Journal of Urban and Regional Research. 2012. Vol. 36. № 2. P. 213–225. Mitchell W. J. City of Bits: Space, Place, and the Infobahn. Cambridge, MA: The MIT Press, 1996. Molotch H. Place in Product. International Journal of Urban and Regional Research. 2002. Vol. 26. № 4. P. 665–688. Nelson L., Nelson P. B. The Global Rural: Gentrification and Linked Migration in the Rural USA // Progress in Human Geography. 2011. Vol. 35. № 4. P. 441–459. Papacharissi Z., Mendelson A. Toward a New(er) Sociability: Uses, Gratifications and Social Capital on Facebook // Media Perspectives for the 21st Century / S. Papathanassopoulos (ed.). L.: Routledge, 2011. P. 212–230. Park H. W., Barnett G. A., Chung C. J. Structural Changes in the 2003–2009 Global Hyperlink Network // Global Networks. 2011. Vol. 11. № 4. P. 522–542. Rangaswamy N., Cutrell E. Re-Sourceful Networks: Notes from a Mobile Social Networking Platform in India // Pacific Affairs. 2012. Vol. 85. № 3. P. 587–606. Robinson J. Global and World Cities: A View from off the Map // International Journal of Urban and Regional Research. 2002. Vol. 26. № 3. P. 531–554. Rosen D., Barnett G. A., Kim J. H. Social Networks and Online Environments: When Science and Practice Co-Evolve // Social Network Analysis and Mining. 2011. Vol. 1. № 1. P. 27–42. Sassen S. Locating Cities on Global Circuits // Environment and Urbanization. 2002. Vol. 14. № 1. P. 13–30. Sassen S. Territory, Authority, Rights: From Medieval to Global Assemblages. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2006. Sassen S. The Global City: New York, London, Tokyo. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001. Scott J. Corporate Business and Capitalist Classes. N.Y.: Oxford University Press, 1997. Soja E. W. Postmetropolis: Critical Studies of Cities and Regions. Oxford: Blackwell, 2000. Taylor P. J. World City Network: A Global Urban Analysis. L.: Routledge, 2004. Terranova T. Free Labor: Producing Culture for the Digital Economy // Electronic Book Review, 20.06.2003. Available at: http://electronicbookreview.com/ thread/technocapitalism/voluntary. The Global Cities Reader / N. Brenner, R. Keil (eds). L.: Routledge, 2006. The Global Transformations Reader // D. Held, A. McGrew (eds). Cambridge, UK: Polity Press, 2000. The Regeneration of Public Parks / J. Woudstra, K. Fieldhouse (eds). L.: Spon Press, 2000. Tranos E., Gillespie A. The Urban Geography of Internet Backbone Networks in Europe: Roles and Relations // Journal of Urban Technology. 2011. Vol. 18. № 1. P. 35–50.

Паяль Арора

125

Tseng Y. F. Shanghai Rush: Skilled Migrants in a Fantasy City // Journal of Ethnic and Migration Studies. 2011. Vol. 37. № 5. P. 765–784. Warlaumont H. G. Social Networks and Globalization: Facebook, YouTube and the Impact of Online Communities on France’s Protectionist Policies // French Politics. 2010. Vol. 8. № 2. P. 204–214. Zhong Y. The Chinese Internet: A Separate Closed Monopoly Board // Journal of International Communication. 2012. Vol. 18. № 1. P. 19–31. Zook M. A. Underground Globalization: Mapping the Space of Flows of the Internet Adult Industry // Environment and Planning A. 2003. Vol. 35. № 7. P. 1261–1286.

126

Логос · Том 29 · #1 · 2019

RE-IMAGINING DIGITAL LEISURE NETWORKS THROUGH GLOBAL CITIES: A METAPHORICAL JOURNEY Payal Arora. Associate Professor, Department of Media and Communication, [email protected]. Erasmus School of History, Culture and Communication (ESHCC), Erasmus University Rotterdam, Postbus 1738, 3000 DR Rotterdam, Netherlands. Keywords: globalization of the internet; city parks; metaphor; global city; digital leisure networks. This paper examines the globalization and cosmopolitanism of digital leisure networks through the metaphor of urban parks within global cities. It makes the case for a more inclusive ecology of public leisure space by dismantling conventional boundaries between the park and the city. The article uses the metaphor of global cities to emphasize the hierarchies in digital leisure networks. These global cities function as command centers and as magnets for workers in the industrial, creative, and leisure fields. They also attract privileged groups as well as temporary and migrant laborers. Similarly, not all social networking sites share the same power and influence. While new information and communication technologies are eroding the boundaries between reality and fantasy, the real and the virtual, we should not forget that many of the world’s inhabitants reside in a pre-digital world and constitute an invisible community that has somehow slipped past the database that seemed to be omnipresent. Poverty, rural conditions, criminality, and perversion are accorded scant attention within the larger discourse on globalization through the internet and its leisure counterpart, the recreational social networks. In terms of the metaphor, this neglect would be much like studying cities without noting the vast slums in which as many as half of their inhabitants live, work and play. This paper offers a dialectical and metaphorical journey in order to make conceptualization of the city and the park, leisure and labor, and the virtual and the material richer by encompassing more of the marginal and the diverse. DOI: 10.22394/0869-5377-2019-1-85-126

References About Us. Nextdoor. Available at: http://about.nextdoor.com/. Acquisti A., Gross R. Imagined Communities: Awareness, Information Sharing, and Privacy on the Facebook. Privacy Enhancing Technologies, 2006, vol. 4258, pp. 36–58. Appadurai A. Modernity at Large: Cultural Dimensions of Globalization, Minneapolis, University of Minnesota Press, 1996. Appadurai A. The Future as Cultural Fact: Essays on the Global Condition, London, New York, Verso Books, 2013. Arora P. A. Walled Gardens: Privacy Within Public Leisure Space Online and Offline. Published Proceedings for the Amsterdam Privacy Conference, Amsterdam, 2012. Available at: http://hdl.handle.net/1765/38286. Arora P. Global Cities, Global Parks: Globalizing of Digital Leisure Networks. Paper presented at “The Shape of Diversity to Come: Global Community, Global Archipelago, or a New Civility” Conference at the Erasmus University Rotterdam, The Netherlands, January 25–27, 2013. Banks J., Humphreys S. The Labour of User Co-Creators Emergent Social Network Markets? Convergence: The International Journal of Research into New Media Technologies, 2008, vol. 14, no. 4, pp. 401–418.

Паяль Арора

127

Barlow J. P. Declaration of Independence for Cyberspace. RhetNet, May 21, 1996. Available at: http://wac.colostate.edu/rhetnet/barlow/barlow_declaration.html. Barnett G. A., Park H. W. The Structure of International Internet Hyperlinks and Bilateral Bandwidth. Annales des telecommunications, 2005, vol. 60, no. 9–10, pp. 1110–1127. Benkler Y. The Wealth of Networks: How Social Production Transforms Markets and Freedom, New Haven, Yale University Press, 2006. Brenner N. Global Cities, Glocal States: Global City Formation and State Territorial Restructuring in Contemporary Europe. Review of International Political Economy, 1998, vol. 5. 1, pp. 1–37. Broudehoux A. Spectacular Beijing: The Conspicuous Construction of an Olympic Metropolis. Journal of Urban Affairs, 2007, vol. 29, no. 4, pp. 383–399. Carroll W. K. Global Cities in the Global Corporate Network. Environment and Planning A, 2007, vol. 39, no. 10, pp. 2297–2323. Castells M. End of Millennium, Cambridge, MA, Oxford, UK, Blackwell, 1998. Castells M. The Rise of The Network Society: The Information Age: Economy, Society and Culture, Cambridge, MA, Oxford, UK, Blackwell, 1996. Derudder B., Taylor P., Ni P. et al. Pathways of Change: Shifting Connectivities in the World City Network, 2000–2008. Urban Studies, 2010, vol. 47, no. 9, pp. 1861–1877. Dupont V. D. The Вream of Delhi as a Global City. International Journal of Urban and Regional Research, 2011, vol. 35, no. 3, pp. 533–554. Fish A. Governance of Labor in Digital Video Networks. Proceedings of the 2011 iConference, New York, ACM Press, 2011, pp. 466–471. Florida R. Kreativnyi klass. Liudi, kotorye meniaiut budushchee [The Rise of The Creative Class and How It’s Transforming Work, Leisure, Community and Everyday Life], Moscow, Klassika-XXI, 2007. Fraser N., Nash K. Transnationalizing the Public Sphere, Cambridge, Polity, 2013. Friedman T. Ploskii mir 3.0. Kratkaia istoriia XXI veka [The World Is Flat: A Brief History of the Twenty-first Century], Moscow, AST, 2014. Globalizing Cities (eds P. Marcuse, R. Van Kempen), Oxford, Wiley-Blackwell, 2008. Graham S., Marvin S. Splintering Urbanism: Networked Infrastructures, Technological Mobilities and the Urban Condition, London, Routledge, 2001. Ishida T. Understanding Digital Cities. Lecture Notes in Computer Sciences, 2000, vol. 1765, pp. 7–17. Jacobs J. Smert’ i zhizn’ bol’shikh amerikanskikh gorodov [The Death and Life of Great American Cities], Moscow, Novoe izdatel’stvo, 2011. Jenkins H. Convergence Culture: Where Old and New Media Collide, New York, New York University Press, 2006. Koh J., Beck A. Parks, People and City. Topos, 2006, vol. 55. Komninos N., Pallot M., Schaffers H. Special Issue on Smart Cities and the Future Internet in Europe. Journal of the Knowledge Economy, 2012, vol. 4, no. 2, pp. 119–134. Lessig L. Code: Version 2.0, New York, Basic Books, 2006. Lindtner S., Szablewicz M. China’s Many Internets: Participation and Digital Game Play Across a Changing Technology Landscape. Paper presented at the China Internet Research Conference, Peking, China, 2010. Available at: http://feiyaowan.files.wordpress.com/2011/09/lindtner_szablewicz-circ_final.pdf. Loures L., Santos R., Panagopoulos T. Urban Parks and Sustainable City Planning — The Case of Portimão, Portugal. Wseas Transactions on Environment and Development, 2007, vol. 10, no. 3, pp. 171–180. Marcus G. Facebook and the Future of Search. The New Yorker, January 16, 2013. Available at: http://newyorker.com/news/news-desk/facebook-and-the-future-of-search.

128

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Martinez-Fernandez C., Audirac I., Fol S., Cunningham-Sabot E. Shrinking Cities: Urban Challenges of Globalization. International Journal of Urban and Regional Research, 2012, vol. 36, no. 2, pp. 213–225. Mitchell W. J. City of Bits: Space, Place, and the Infobahn, Cambridge, MA, The MIT Press, 1996. Molotch H. Place in Product. International Journal of Urban and Regional Research, 2002, vol. 26, no. 4, pp. 665–688. Nelson L., Nelson P. B. The Global Rural: Gentrification and Linked Migration in the Rural USA. Progress in Human Geography, 2011, vol. 35, no. 4, pp. 441–459. Papacharissi Z., Mendelson A. Toward a New(er) Sociability: Uses, Gratifications and Social Capital on Facebook. Media Perspectives for the 21st Century (ed. S. Papathanassopoulos), London, Routledge, 2011, pp. 212–230. Park H. W., Barnett G. A., Chung C. J. Structural Changes in the 2003–2009 Global Hyperlink Network. Global Networks, 2011, vol. 11, no. 4, pp. 522–542. Rangaswamy N., Cutrell E. Re-Sourceful Networks: Notes from a Mobile Social Networking Platform in India. Pacific Affairs, 2012, vol. 85, no. 3, pp. 587–606. Robinson J. Global and World Cities: A View from off the Map. International Journal of Urban and Regional Research, 2002, vol. 26, no. 3, pp. 531–554. Rosen D., Barnett G. A., Kim J. H. Social Networks and Online Environments: When Science and Practice Co-Evolve. Social Network Analysis and Mining, 2011, vol. 1, no. 1, pp. 27–42. Sassen S. Locating Cities on Global Circuits. Environment and Urbanization, 2002, vol. 14, no. 1, pp. 13–30. Sassen S. Territory, Authority, Rights: From Medieval to Global Assemblages, Princeton, NJ, Princeton University Press, 2006. Sassen S. The Global City: New York, London, Tokyo, Princeton, NJ, Princeton University Press, 2001. Scott J. Corporate Business and Capitalist Classes, New York, Oxford University Press, 1997. Soja E. W. Postmetropolis: Critical Studies of Cities and Regions, Oxford, Blackwell, 2000. Taylor P. J. World City Network: A Global Urban Analysis, London, Routledge, 2004. Terranova T. Free Labor: Producing Culture for the Digital Economy. Electronic Book Review, June 20, 2003. Available at: http://electronicbookreview.com/thread/ technocapitalism/voluntary. The Global Cities Reader (eds N. Brenner, R. Keil), London, Routledge, 2006. The Global Transformations Reader (eds D. Held, A. McGrew), Cambridge, UK, Polity Press, 2000. The Regeneration of Public Parks (eds J. Woudstra, K. Fieldhouse), London, Spon Press, 2000. Tranos E., Gillespie A. The Urban Geography of Internet Backbone Networks in Europe: Roles and Relations. Journal of Urban Technology, 2011, vol. 18, no. 1, pp. 35–50. Tseng Y. F. Shanghai Rush: Skilled Migrants in a Fantasy City. Journal of Ethnic and Migration Studies, 2011, vol. 37, no. 5, pp. 765–784. Warlaumont H. G. Social Networks and Globalization: Facebook, YouTube and the Impact of Online Communities on France’s Protectionist Policies. French Politics, 2010, vol. 8, no. 2, pp. 204–214. Zhong Y. The Chinese Internet: A Separate Closed Monopoly Board. Journal of International Communication, 2012, vol. 18, no. 1, pp. 19–31. Zook M. A. Underground Globalization: Mapping the Space of Flows of the Internet Adult Industry. Environment and Planning A, 2003, vol. 35, no. 7, pp. 1261–1286.

Паяль Арора

129

Утопии праздности и лени И наконец, четвертый день Знакомую принес мне лень, Предчувствие иных дремот, Дыхание иных высот. И думал я: «Взволненный стих, Пронзив меня, пронзит других, Пронзив других, спасет меня, Тоску покоем заменя». Михаил Кузмин

Статьи, вошедшие в эту подборку, были написаны по итогам научного коллоквиума «Свободное время в русской художественной культуре XIX–XXI веков», прошедшего на  факультете свободных искусств и наук Санкт-Петербургского государственного университета 9–10 декабря 2016 года. Тема праздности, лени и безделья сплотила интеллектуалов, специализирующихся в разных гуманитарных науках. Среди авторов статей есть искусствоведы, экономисты, социологи, философы и специалисты по интеллектуальной истории. Многолика и  праздность, принимающая формы свободного времени, культурного досуга, сладкого безделья, обломовщины, свободы художественного эксперимента, безмятежности мудреца и даже перекура. Хотя праздность в разнообразных ипостасях стала объектом изучения столь разных дисциплин, вывод, к которому пришли все исследователи, неожиданно однозначен: лень утопична и, будучи интеллектуальной, эстетической и социальной утопией, неразрывно связана с трудом. Как широкодоступная социальная практика досуг формируется на волне промышленной революции и становления современного урбанизма во второй половине XIX — начале ХХ века. Тому, как трудовые будни индустриального общества стали невозможны без культуры свободного времени, посвящена статья Светланы Малышевой. В рамках этого же периода (с середины XIX века) развивается такая форма активного досуга, как спортивное рыболовство. В статье Ильи Сидорчука на основе периодики и архивных материалов предпринимается попытка разобраться в том, 130

Логос · Том 29 · #1 · 2019

о чем спорили и какие практики внедряли противники и поборники «английской снасти». Советский социализм с его идеологической критикой капиталистической буржуазности начинался в борьбе с дореволюционными формами досуга за вовлеченность каждого в строительство социализма. Художнику в этой борьбе отводилась роль радетеля за общественное благо, как показывает в своей статье Иван Костин, разбирая послереволюционные выступления бывших футуристов, возглавивших впоследствии конструктивистское движение и «производственничество». Искусству не так долго суждено было выполнять функцию экспериментальной практики полезного художественного труда. Екатерина Андреева восстанавливает некоторые эпизоды из истории деградации советского трудового энтузиазма. На примере репрезентации труда в сценах перекура автор отмечает, что еще в позднесталинское время на смену привычным персонажам соцреалистических картин приходит новый праздный герой. Даже труд в изображениях геологов, освоителей целины и представителей других «вольных» профессий все чаще представал как проявление индивидуальной свободы. О  неразрывной связи труда и  праздности свидетельствует, по мнению Виктора Мазина, одна из самых увлекательных апологий лени — «Обломов» Гончарова. Прочитанный петербургским философом в контексте трактата Казимира Малевича о лени, где лень предстает Матерью Совершенства, знаменитый русский роман оказывается не чужд принципам диалектики труда и его другого. Являясь формой сопротивления капитализации времени, праздность в контексте коммунистической утопии может быть понята как одна из ее основ. Александр Погребняк тоже обращается к проблеме свободного времени как отчуждения труда в капиталистическом обществе. Его решение, впрочем, лежит в другой плоскости. Свободное время, будучи фетишизированной частью капиталистической системы, может предоставить возможность обретения подлинной свободы в практиках акрасии либо, как показывает в своих работах Джорджо Агамбен, в  операциях профанации. В  интервью с  известным итальянским философом, вошедшим в данную подборку, бездеятельность, дезактивация и  профанация показаны в  качестве оптики, с помощью которой в европейской культуре на протяжении многих веков раскрываются потенции политического, поэтического, экономического и человеческого. Праздность, лень — утопия не только мыслителей, но и художников, воспетая в стихотворении Михаила Кузмина из сборниДанила Расков, Станислав Савицкий

131

ка «Параболы», отрывок из которого послужил эпиграфом к нашей вводной заметке. Творческой разновидности симбиоза труда и лени посвящены статьи Станислава Савицкого и Данилы Раскова. В «Опытах» Мишеля де Монтеня праздность неоднократно описывается как основа мысли и творчества, притом что безделье и бездеятельность чужды природе автора этой знаменитой книги. Станислав Савицкий доказывает, что именно на праздности, понятой как возможность быть предоставленным самому себе и как идеальная форма свободы мысли в изоморфности письма, жизни и действительности, строится этот невероятный для своего времени и едва ли превзойденный до сих пор литературный и интеллектуальный эксперимент. Наконец, художественная апология лени как благодати и покоя у  Малевича прочитывается Данилой Расковым как политэкономическая критика капитализма и практики построения социализма. Малевич оказывается созвучен раннему Карлу Марксу и  Полю Лафаргу, которые в  проблеме отчуждения и  принудительности труда видят главное препятствие для свободы человека. Важна и актуализация тонкого понимания соотношения труда и лени, когда возможность отказываться, лениться, оттягивать или приостанавливать выполнение является внутренним компонентом осмысленного, свободного труда. Данила Расков, Станислав Савицкий

132

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Бездеятельность экономики и экономика бездеятельности Интервью с Джорджо Агамбеном Д жо р д жо   А га м б е н

Профессор философии, отделение философии, искусства и креативного мышления, Европейская высшая школа (EGS). Адрес: European Graduate School, Stegmatte, 3906 Saas-Fee, Switzerland. E-mail: [email protected].

Ключевые слова: экономика; управление; бездеятельность; дезактивация; политика; государство; церковь; власть; профанация. Статья представляет собой переработанный материал встречи с Джорджо Агамбеном, приуроченной к выходу русского перевода книги «Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления». В ходе дискуссии с автором обсуждались причины и условия оформления власти на Западе как ойкономии; раннехристианские истоки современного господства экономики и управления во всех сферах общественной жизни; определенность современной власти; возможность политики и ее связи с бездеятельностью, диспозитивами и процессами дезактивации. Археологическое исследование феномена власти позволяет утверждать, что в его современных формах он не исчерпывается управлением, но характеризуется также понятием «славы» — церемониальных, литур-

гических и славословных аспектов, которые мы привыкли рассматривать как рудименты прошлого, тогда как они по сей день сохраняют свое влияние. Власть в форме управления переносит акцент на действие, которое обнаруживает свою безосновность, коренным образом обновляя представления о связи экономики и политики. В свою очередь, безосновность праксиса требует концептуализации воли, понятой как диспозитив, что ставит вопрос об адекватных стратегиях выстраивания отношений между субъектом и властью как условия самой возможности политического. Дезактивация, профанация и бездеятельность служат той оптикой, с помощью которой раскрываются потенции политического, поэтического, экономического и человеческого.

133

Джорджо Агамбен: Исследование, которое я провел в книге «Царство и Слава»1, — хотя она вышла в России только сейчас, — в Италии было опубликовано 10 лет назад. Целью его было рассмотреть, какими способами и  по  каким причинам власть на  Западе приняла форму управления вещами и людьми, то есть форму экономики. Исследование состоит из двух частей. Первая представляет собой теологическую генеалогию экономики и управления, так как она основывается на том обстоятельстве, что учение о Троице Отцы Церкви разработали в форме экономики божественной жизни; иными словами, они понимали триединство как экономику божественной жизни. Например, в послании апостола Павла2 речь идет об экономике тайны, то есть об экономике, которая регулирует внутреннее устройство божественной жизни и, если можно так выразиться, божественного дома. И эта экономика тайны в рассуждении Отцов Церкви становится тайной экономики: экономика тайны подменяется тайной экономики. То есть речь шла о тайне божественного управления миром, как они ее понимали. И я пытался показать, что это божественное управление миром принимает форму провиденциальной машины, а она оказала глубокое влияние на машину политического управления. В моем исследовании я показал, что речь идет о двусочлененной машине: есть общее божественное Провидение, совпадающее с теми законами, которые Бог придал всему сущему, а есть частное провидение, которое имеет дело со вторичными причинами, регулирующими отдельные случайные события, — тут не общий закон творения, а отдельные случайные события. Я попытался показать, что эта двойная структура в политическом плане соответствует паре царство — правление, то есть различию между царем, который «царствует, но не пра Обсуждение состоялось в рамках совместного проекта Открытого философского факультета и Центра исследований экономической культуры. Перевод с итальянского на русский Дарьи Фарафоновой, перевод с русского на итальянский Андрея Румянцева. 1. Агамбен Дж. Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и  управления / Пер. с  ит. Д. С. Фарафоновой, Е. В. Смагиной; под ред. Д. Е. Раскова, А. А. Погребняка. М.; СПб.: Издательство Института Гайдара; факультет свободных искусств и наук СПбГУ, 2018. 2. «Мне, наименьшему из всех святых дана благодать сия — благовествовать язычникам неисследимое богатство Христово и открыть всем, в чем состоит домостроительство [οἰκονομία] тайны, сокрывавшейся от вечности в Боге…» (Еф. 3:8–9). 134

Логос · Том 29 · #1 · 2019

вит», и фигурой управления, оказывающей фактическое действие на отдельные явления. Другими словами, как вы догадались, речь идет о разграничении между властью законодательной и властью исполнительной. Это двойная структура, ибо машина правления имеет двойную структуру: общий закон и частное управление. Так вот, одним из выводов этого анализа в ходе исследования явилось то, что парадигма действия управления в своем чистом виде есть побочный эффект. То есть управлять, как мы это сегодня ясно видим, означает позволять совершаться побочным и частным эффектам, проистекающим из общей ситуации. Есть общая экономика и есть частное управление, частная экономика: побочный эффект возникает из взаимоотношения между ними. Если вкратце выделить основное, то  понимание функционирования этой двойной машины приводит к важным выводам о том, как в действительности функционирует современная политика. Традиционная политическая философия всегда сосредотачивала свое внимание на том, что Фуко называет универсалиями: закон, суверенитет, государство. Объектом политической философии всегда были эти общие понятия. Напротив, результаты моего исследования показывают, что настоящая проблема политики, подлинная тайна политики, ее тайный центр, сокровенная суть — это не суверенитет, а управление, не Бог, а ангел, не царь, а министр, не закон, а полиция; или, выражаясь точнее, это управленческая машина, которую конституируют эти два элемента. Так вот, мой анализ привел к пониманию того, что необходимо оставить в стороне вопросы о том, что такое универсалии, что такое суверенитет, что такое закон, что такое государство, — и обратиться к изучению того, что такое управление, что такое министр, что такое полиция. Это была первая часть моей работы. Во второй части я попытался исследовать политическое значение тех церемониальных, славословных, литургических аспектов власти, которые всегда неизменно ее сопровождали. Почему власть, которая в сущности своей есть эффективность, нормативность, действенность, нуждается в этом элементе торжественности, бездеятельности, неподвижности, коим является Слава? Я пытался найти ответ на этот вопрос, анализируя структурные отношения между символами власти религиозной и власти светской. Мое исследование показывает, что происходит непрерывный обмен между теми и другими символами. Оно также показало, что все эти аспекты церемониальности, торжественности, величия власти не только являются частью прошлого; их  присутствие сильно ощутимо и  в  современных обществах — в форме общественного мнения и массмедиа, которые орДжорджо Агамбен

135

ганизуют и контролируют нечто такое, что можно определить как «безмолвное славословие». В  завершающей части этой так называемой археологии Славы я попытался исследовать эту внутреннюю связь между Славой и бездеятельностью. Ведь моменты торжественности власти — это как раз те моменты, когда власть бездействует, когда она не действует, а прославляет себя. Еще раз кратко подытожу. Слава мне представилась как некая завеса, которая своим церемониальным блеском покрывает этот аспект бездеятельности власти, которую наша политическая и религиозная культура не способна помыслить. Эта бездеятельность есть нечто совершенно неосмысливаемое, нечто такое, что невозможно помыслить в рамках нашей политической и религиозной традиции. Особенно значимым моментом в осмыслении причин этой невозможности помыслить бездеятельность в рамках нашей политической и религиозной культуры стало для меня прочтение последних страниц трактата De Civitate Dei Августина — «О Граде Божием». Здесь Августин пытается представить себе, каким будет положение людей, когда наступит конец света после Страшного суда. Он задается вопросом: что же будут делать блаженные в раю, когда делать уже будет нечего? Августин пытается найти ответ на этот вопрос, но ему это никоим образом не удается. И тут он начинает путаться, лепетать и бормотать: «Будет вечная суббота. Незаходящая суббота. Мы сами будем этой субботой. И в эту субботу сам Бог будет бездеятелен. И он сделает бездеятельной ту субботу, которой мы являемся». Иными словами, суббота как бы сама на себя помножится3. Коротко говоря, теология не способна помыслить бездеятельность Господа и людей; ее не могут помыслить ни религиозная, ни политическая традиции, поскольку наша теологическая традиция и наша политическая культура всегда отталкивались от идеи действия — как Господа, так и людей. Так вот, один из выводов исследования как раз в том, что эта бездеятельность совершенно непредставима в нашей политической традиции. Это хорошо видно 3. В русском переводе: «После этого века Бог как бы почиет в седьмой день, устроив так, что в нем почиет и сам этот седьмой день, чем будем уже мы сами. О каждом из этих веков подробно рассуждать теперь было бы долго. По крайней мере, этот седьмой век будет нашей субботой, конец которой будет не вечером, а Господним, как бы вечным восьмым днем, который Христос освятил Своим воскресением, предызображая этим вечный покой не только духа, но и тела. Тогда мы освободимся и увидим, увидим и возлюбим, возлюбим и восхвалим. Вот то, чем будем мы без конца! Ибо какая иная цель наша, как не та, чтобы достигнуть царства, которое не имеет конца?» (Августин. О граде Божием. М.: АСТ; Минск: Харвест, 2000. Кн. XXII. Гл. XXX). 136

Логос · Том 29 · #1 · 2019

на примере того, как Маркс мыслил положение людей в бесклассовом обществе. Вальтер Беньямин как-то сказал, что Марксово понятие бесклассового общества — это секуляризация богословского понятия царства Мессии. Это правильно, потому что мыслитель Маркс, который хотел переосмыслить понятие праксиса, был также мыслителем, который пытался мыслить за пределами праксиса. Ни Марксу, ни последующим мыслителям не удалось определить, в чем действительно заключается подлинно политическое измерение человечества вне форм государственной политики. И в завершение я бы хотел уточнить, что та бездеятельность, о которой я говорю и которая в конце книги предстает как некая политическая парадигма, — это не праздность и инертность; это, скорее, операция, которая состоит в том, чтобы дезактивировать и сделать бездеятельными все другие операции. Образцом такой операции является поэзия: она представляет собой некоторую операцию в языке, внутри языка, а не за его пределами, и она дезактивирует его информативные, денотативные, коммуникационные функции и таким образом открывает язык для иного возможного использования. Я думаю, понятна мысль, что поэзия — это практика внутри языка, которая приводит к слову сам язык. Вопрос: что происходит, когда поэт это делает? То, что благодаря поэтам язык остается живым. Если бы не было поэтов, язык бы давно умер, он бы свелся к  чисто информационному и  коммуникативному использованию. Оберегая сам опыт слова, поэт сохраняет живым язык. В этом смысле можно сказать, что поэзия Данте, поэзия Леопарди — это дезактивация и созерцание итальянского языка. Равно как поэзия Пушкина и Мандельштама — это созерцание и дезактивация русского языка, это демонстрация языка как такового. (Это в качестве примера.) То, что поэзия делает для языка, для способности говорить, то политика и философия должны сделать для способности действовать. Дезактивируя функции религии, экономики, власти, политика и философия показывают, на что способно человеческое тело. Они открывают его для нового возможного использования. Александр Погоняйло: У меня частный вопрос, касающийся больше исторической части вашего исследования, третьей главы вашей книги Il Regno e la Gloria («Царство и Слава»). Он касается даже не общей идеи, а, скорее, того, чем вы закончили свое выступление, disattivazione del linguaggio (дезактивации языка). Речь идет о патристике, и в третьей главе вы вводите противопоставление: воля и бытие. Мне кажется, эта оппозиция не очень понятна, потому что она не фундаментальна, за ней возникают, угадываются Джорджо Агамбен

137

какие-то процессы, которые не привели бы к такому противопоставлению. Не кажется ли вам, что эти процессы связаны с формированием теоретической установки, с врождением философии? Это одно, и это касается вопроса о сущности, вопроса теоретического, сугубо созерцательного, который является конститутивным для рождающейся метафизики, но в широком смысле в религиозном контексте эта метафизика рождается. И если мы говорим о каком-то  понимании бытия, онтологии, то  для религиозной установки характерно преобладание поступка, практики. И проблема здесь появляется уже у  Аристотеля, и  потом, божественная экономия — это уже какое-то разрешение этого процесса патристики. Спасибо. Дж. А.: Я согласен с тем, что вы сказали, но думаю, что проблемы, которые вы отметили, очень тесно связаны с проблемой воли. Через несколько лет после завершения этого исследования я начал археологическое исследование самого понятия воли. Вам, наверное, известно, что, по мнению историков культуры, воля — это христианское изобретение, и  в  некотором смысле это так и  есть. Ведь у древних греков не существует понятия, которое бы соответствовало нашему понятию воли. Грубо говоря, греки говорят скорее о силе, возможности (глагол «мочь»), а не о воле (глагол «хотеть). То есть античный человек — это человек, который может. Современный же человек — это человек, который хочет. Но меня в свое время поразило, что нечто вроде понятия воли впервые появляется в греческом мире именно у Аристотеля — в тот момент, когда он мыслит переход от потенции к акту [от возможности к действию], от dynamis к energeia. В целом я согласен, что христианская религия — это религия праксиса, действия. Не будем забывать, что суть христианской религии — это литургия, что означает политическое действие: слово liturgia по-гречески означает «действие народа». Дарья Фарафонова: Воля действует подобно диспозитиву, целью которого является подчинение себе всего, что человек может совершить… Вкратце мой вопрос состоит в том, нужно ли выпутаться из оков этого диспозитива воли и каково решение, как это можно сделать? Дж. А.: Диспозитив воли — это действительно что-то глубоко негативное. В том числе потому, что никто до сих пор не смог определить, что значит «хотеть». Как я уже сказал, со всей наглядностью у теологов проступает, что цель диспозитива воли — контролиро138

Логос · Том 29 · #1 · 2019

вать потенцию, возможность. То есть глагол «хотеть» используется для того, чтобы контролировать глагол «мочь». Верх абсурда — это когда Кант говорит «дóлжно мочь хотеть». У теологов же основная проблема в этом плане состояла не только в том, чтобы контролировать волю людей, но в первую очередь в том, чтобы контролировать могущество, потенцию, потому что, согласно догмату, Бог является всемогущим. Но это влекло за собой совершенно скандальные последствия, потому что теологи говорят: если Бог всемогущ, это означает, что он вполне мог решить воплотить сына в червяке, а не во Христе. Или вот еще один вопрос: если Бог всемогущ, то может ли он вернуть девственность женщине, которая ее потеряла? Так вот, для того, чтобы как-то сдержать это всемогущество Бога, которое иначе приведет к страшным последствиям, вводится понятие воли Бога: то есть Он, согласно своему абсолютному могуществу, потенциально мог бы все, даже самые абсурдные вещи. Но, согласно его воле, согласно тому, что он решил, его могущество ограниченно и упорядоченно. Первостепенно разграничение между относительным могуществом и абсолютным могуществом. Здесь нам становится очевидно, что воля — это диспозитив, который позволяет ограничивать то, на что способен Бог и люди. Александр Погребняк: Один из  моих вопросов — я  им и  ограничусь — логически следует за тем, о чем только что говорили, поскольку понятие диспозитива в концепции Агамбена, в частности в книге «Царство и Слава», связано с понятием профанации. «Царство и Слава» дает богатый материал для осмыслении тезиса Беньямина о том, что история христианства — это история его паразита, капитализма. И, насколько я понимаю автора, Джорджо Агамбена, профанация — это инструмент антикапиталистической политики, поскольку капитализм стремится, наоборот, исключить профанацию. Отсюда простой вопрос: существует ли опасность неверного, некритического, незаконного, нелегитимного в кантовском смысле применения этого инструмента? Можно ли профанировать, но неправильно? И если есть такая опасность, то как ее избежать? Дж. А.: В определении профанации я исходил из того значения, которым это слово обладает в римском праве, где она нужна для того, чтобы вернуть в общее пользование то, что из этого пользования было изъято и исключено: например, то, что связано с религией. Я отталкиваюсь именно от этого значения: «профанировать» означает вернуть в общее пользование то, что было отделено. Естественно, все может быть использовано неправильно. Однако мне кажетДжорджо Агамбен

139

ся, что профанация в значении возвращения в общее пользование того, что было исключено, отделено, остается принципиально важной идеей. Естественно, можно какими-то иными способами мыслить сопротивление капиталу. Это требует отдельного обсуждения. Так или иначе, мне кажется, что понятие профанации полезно, но только если оно понимается именно в указанном мной значении. Илья Мавринский: Одним из центральных положений в «Царстве и Славе» является то, что экономика не имеет никакого основания в онтологии. И это составляет тайну экономики, имеющую — я цитирую — «не онтологическую, а практическую природу». При этом такого рода связь, то есть связь между теологией и экономикой, необходимо мыслить, как вы указываете, в терминах эпохальной структуры бытия: как предлагал это делать Мартин Хайдеггер. И в таком случае промысленная таким образом структура вскрывает генеалогию примата воли и рождение «я». При этом, как кажется, оспаривается не только власть основания, о которой говорит Хайдеггер, но и само понимание бытия. Я позволю себе процитировать Хайдеггера: «Во властвовании требования основания бытие господствует как посыл судьбы, а если как посыл судьбы, значит, способом уклонения»4. И далее он пишет: «Бытие бытийствует именно как φύσις, как самораскрывание»5. Это положение об основании. Следовательно, безосновность экономики, праксиса, с одной стороны, оказывается дистанцией от того, что раскрывается через φύσις. С другой стороны, она же оказывается волей, также понимаемой как диспозитив, которая формально не отличается от воли Бога (как скажет Декарт) и через которую я, по Декарту, понимаю преимущественно свое собственное творение. Не оказывается ли таким образом, что именно раскол между природой и действием занимает то самое место φύσις’а, и не этим ли объясняется смена в понимании самого основания, которое по-гречески будет κείμενον, то есть отсылает к некоторому жесту лежания, пролегания, на латинское «субъект», отсылающее к некоторому броску или разбрасыванию? И в таком случае нет ли расхождения между генеалогией примата воли и рождения «я» и археологией истоков власти этого самого основания? Дж. А.: В онтологическом плане, в плане бытия одним из результатов исследования «Царство и Слава» явилось смещение от понятия бытия к понятию праксиса и отношения. Мне кажется, что в хри 4. Хайдеггер М. Положение об основании. СПб.: Алетейя, 2000. С. 125. 5. Там же. С. 116. 140

Логос · Том 29 · #1 · 2019

стианской теологии божественное бытие — это не природа, это всегда действие. В этом смысле можно сказать, что существует некий раскол между бытием Бога и его действием, волей. Это с очевидностью проявляется во многих моментах: если бог Аристотеля, неподвижный двигатель, осуществляет некое действие и это и есть его бытие, то теологи как раз всегда стараются подчеркнуть, что действие Господа, воля Господа не имеет своим истоком бытие. Бог создал мир не потому, что его природа этого требовала: он создал его совершенно спонтанным волевым актом. Уже здесь явлен первый момент принципиального различия между греческой онтологией и онтологией христианской. То есть здесь можно увидеть, что в Боге существует некий раскол между бытием и действием. И учение о тринитарной экономике, основания которого я попытался реконструировать, некоторым образом ставит себе целью восполнить этот раскол, устранить его. Ибо главная мысль состоит в том, что внутренняя экономика божественной жизни совпадает с экономикой мира, с  историей его спасения. То  есть, на  мой взгляд, речь идет о некоей попытке устранить этот раскол. Естественно, мне видится, что новоевропейская философская мысль унаследовала это первенство действия: в современной онтологии, судя по  всему, господствует примат праксиса, примат действия. Это могло бы объяснить ту сложность, которая возникает у Хайдеггера, когда он пытается вернуться к проблеме бытия. Ведь у Хайдеггера тоже есть экономика, то есть бытие в своей экономике, если можно так выразиться, «отправляет» исторические эпохи. Здесь есть нечто такое, что соответствует идее теологической экономики, ведь точно так же, как история спасения мира соответствует у теологов божественной экономике, у Хайдеггера бытию соответствует историческая экономика различных эпох, эпохальная история. В какой-то момент Хайдеггер меняет свое видение и пытается помыслить бытие без эпох, то есть разграничить бытие и эпохальную историю. Это и есть одна из больших трудностей, которые Хайдеггер всегда испытывал. Ведь поскольку современная онтология так глубоко связана с праксисом, с экономикой, затруднительно в очередной раз помыслить бытие отделенным от эпохальной истории. Вопрос из зала: Вы сказали нам, что идеологическая торжественность власти покрывает ее божественное бездействие и это бездействие имеет обнаружение в структуре, дезактивацию языка, переходящую в поэтическое созерцание. И мне стало интересно: нам, как и Августину, сложно понять, что будет делать Бог вместе с демоном. Но мы можем допустить, что Бог бездействует, когда начинает действовать Джорджо Агамбен

141

дьявол. Из исторической практики мы знаем, что власть использует свою торжественность для того, чтобы покрыть не только бездействие божественное, но и некую демоническую деятельность по уничтожению людей и т. д. И если вы с этим согласны, то как вы думаете, что этой демонической деятельности соответствует в культуре? Дж. А.: Очень интересно и даже забавно вот что. Когда я читал тексты разных теологов на  тему того, что будет после конца света, в них утверждалось, что в раю любая деятельность будет прекращена. Ни Богу, ни людям нечего будет делать, кроме как заниматься прославлением. Но вот что любопытно: есть место, где экономика, деятельность и управление продолжаются, — это ад. И если в  раю ангелы отстранены от  всех своих функций, падшие ангелы в аду продолжают осуществлять свои печальные обязанности. Есть один забавный момент у святого Фомы, когда он говорит, что блаженные в раю будут наблюдать муки ада, они с упоением предадутся просмотру этого телевизионного зрелища6. Так что проблема дьявола остается важнейшей проблемой. Здесь примечательно то, что дьявол как раз и воплощает собой бесконечное продолжение божественной экономики. В настоящий момент мы с вами пребываем именно в такой ситуации. Ведь то понимание управления, которое у нас сегодня существует, есть секуляризация теологической истории спасения. Но если у истории спасения есть некий предел, некий конец, то современная экономика конца не имеет, она продолжается до бесконечности. Именно поэтому, например, валовой продукт должен продолжать расти до бесконечности, непонятно каким образом. В общем, в некотором смысле мы сегодня находимся в условиях такой экономики, которая пережила свой конец. Артемий Магун: Есть критика в книге, критика либеральной демократии с ее так называемой двойной структурой суверенитета, который себя заключает, и, соответственно, правительства, которое потом делает все что угодно. И есть что-то вроде позитивной программы, которая связана с тем, что мы должны немножко приостановить себя, приостановить наши технократические проекты и, как сегодня Джорджо говорил, переключиться на какие-то другие использования сущего. Но эти проекты очень похожи. Вопрос: в чем отличие хорошего от плохого? 6. В русском переводе: «Блаженные в Царствии Небесном узрят наказание осужденных, дабы блаженство еще более услаждало их» (Аквинский Ф. Сумма теологии. Киев: Эльга; М.: Ника-Центр, 2002). 142

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Дж. А.: Мне кажется, что тут есть две двусмысленности. Первая — не самая важная — это та цель, которую я ставил перед собой в книге. Это не критика политики; это генеалогия, нацеленная на то, чтобы понять структуру политики. Но это не имеет особого значения. А что важно — это представление о некоем тождестве между тем, о чем я пишу в книге, и той перспективой, которую я сам себе представляю: вот здесь содержится некое принципиальное недопонимание. Реконструкция торжественного аспекта власти была направлена на то, чтобы показать, что власть обособляет момент бездеятельности в особое пространство церемониальности, торжественности власти. Иными словами, власть делает не что иное, как захватывает бездеятельность, структурируя ее внутри себя как аспект самой себя. Та операция, которую я проделал, как раз обратная: речь идет о том, чтобы вырвать эту бездеятельность из пространства торжественности власти. Например, когда Беньямин писал о необходимости понять, что мы существуем в режиме самого настоящего чрезвычайного положения, он не хотел присвоить себе теорию Карла Шмитта о чрезвычайном положении. Ведь что делает государство в чрезвычайном положении? Скажем так, чрезвычайное положение — это приостановка действия закона. В чем состоит государственно-правовая теория чрезвычайного положения? Чрезвычайная ситуация — это легальная приостановка действия закона. Когда Беньямин говорит, что мы должны осознать, что мы фактически находимся в чрезвычайном положении, он таким образом именно пытается развеять представление о том, что чрезвычайное положение каким-то образом все еще связано с законом. Теория чрезвычайного положения до сих пор является ключевой в нынешнем управлении, ведь нами управляет не что иное, как чрезвычайное положение, и вся эта теория безопасности, действующая повсеместно, — это теория чрезвычайного положения. То есть из соображений безопасности необходимо приостановить действие закона. Но идея в том, что приостановка закона происходит законно. Так вот, Беньямин говорил о том, что сама эта приостановка законов незаконная. То есть мы уже находимся в состоянии аномии, в состоянии беззакония. То же самое касается бездеятельности. Андрей Бауман: Я хотел бы уточнить одну вещь по поводу истории спасения и экономики ада. Есть радикальные различия между западным христианским богословием и восточным христианским богословием. И если у Фомы в «Сумме теологии» и у Данте в «Божественной комедии» ад — это юридический спектакль преступления и  наказания, то  в  восточном богословии, наприДжорджо Агамбен

143

мер у Максима Исповедника и старца Симеона, ад — это та же самая любовь Бога, но в восприятии тех, кто не может ее принять. Соответственно, адский огонь — это пожирающее человека изнутри вечное сожаление, застывшее вечно длящееся мгновение отчаянья. Это абсолютно другой богословский концепт, абсолютно другая картина, из которой следуют вещи, совершенно противоположные тем, что в западном богословии. Дж. А.: Я совершенно согласен. В общем-то уже в ранней патристике Ориген напряженно размышляет об этой проблеме, и он говорит о спасении дьявола. По мысли Оригена, в конце веков дьявол будет спасен, потому что ничто не может быть исключено из божественной любви. То есть в конце времен все без исключения, и даже дьявол, будут спасены. Очевидно, что эта концепция более справедлива, чем противоположная. Тем не менее эта теория Оригена была осуждена7. Но мы остаемся оригенианцами и православными. Данила Расков: Вы в начале книги ставите задачу именно исследовать, каким образом и почему власть на Западе приняла форму экономии, то есть управления людьми. Но при этом вы во многом используете тексты, скажем так, восточной традиции, в частности Дионисия Ареопагита и многих других. В общем, не совсем очевидно, что такое Запад в этом контексте, поскольку западные богословы, как вы справедливо пишете, к Средним векам уже не используют термин «экономия», практически отказываются от него. Так, может, экономия в греческой, святоотеческой традиции, с иерархией и торжественностью — это часть общего наследия Востока, которая сохраняется и на Западе? Тогда вопрос заключается в том, что же всетаки скрывается за сигнатурой «Запад» и не является ли экономия восточным наследием на Западе? Дж. А.: Проведенное мной исследование теологической генеалогии понятия ойкономии не  ограничивается использованием текстов восточной богословской традиции. Я попытался — особенно в отношении первых веков — проанализировать общехристианскую традицию Востока и  Запада до  того, как произошел раскол. История понятия экономики очень необычна. Потому что от грече 7. Имеется в виду Второй Константинопольский собор, Пятый Вселенский собор, собранный в 553 году н. э. императором Юстинианом I. Кроме персонального осуждения Оригена и Платона, на этом соборе было осуждено арианство. 144

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ского значения «управления домом» семантика этого понятия, как я показал, переносится в теологический план. Это некая подземная история. Как я уже говорил, это понятие исчезает на несколько веков; и очень любопытно, что в Средние века в текстах латинских философов слово «ойкономия» переводится как dispositio, «диспозиция». Поэтому понятие диспозитива, к которому я часто обращаюсь, связано с традицией использования этого слова в смысле «диспозиции» («расположения»). И  когда в  какой-то  момент это понятие возвращается через понятие «человеческой экономики», например, у Карла Линнея… Линней использует это понятие «человеческой экономики», иногда заменяя его словом dispositio… И здесь мы видим, что это понятие, которое несколько веков было куда-то запрятано, начиная с XVIII века вновь настойчиво заявляет о себе. Некоторые теоретики экономики во Франции начинают использовать слово «экономика» в значении организованного управления, теории порядка. Однако мне кажется, что во всех этих случаях неизменной остается идея управления, управления людьми и вещами. Поэтому в заключении моего исследования я попытался показать, что это понятие экономики вплоть до Адама Смита и впоследствии сохраняет скрытую связь со своими теологическими истоками. Я остановился на общеизвестной метафоре невидимой руки, которой экономика тайно управляет всем миром. Так вот, я показал, что у Отцов Церкви есть такая же метафора — Бог, который своей невидимой рукой управляет миром. Санкт-Петербург Кинотеатр «Англетер» 4 октября 2018 года Библиография Августин. О граде Божием. М.: АСТ; Минск: Харвест, 2000. Агамбен Дж. Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления / Пер. с ит. Д. С. Фарафоновой, Е. В. Смагиной; под ред. Д. Е. Раскова, А. А. Погребняка. М.; СПб.: Издательство Института Гайдара; факультет свободных искусств и наук СПбГУ, 2018. Фома Аквинский. Сумма теологии. Киев: Эльга; М.: Ника-Центр, 2002. Хайдеггер М. Положение об основании. СПб.: Алетейя, 2000.

Джорджо Агамбен

145

INACTIVITY OF THE ECONOMY AND THE ECONOMY OF INACTIVITY. AN INTERVIEW Giorgio Agamben. Professor of Philosophy, Division of Philosophy, Art and Creative Thought, [email protected]. European Graduate School (EGS), Stegmatte, 3906 Saas-Fee, Switzerland. Keywords: economics; governance; inactivity; deactivation; politics; state; church; power; profanation. The article presents edited material from a meeting with Giorgio Agamben to publicize the release of the Russian translation of his book The Kingdom and the Glory: For a Theological Genealogy of Economy and Government. Agamben discusses the reasons and conditions for the formation of power in the West as oikonomia; the early Christian origins of the modern domination of the economy and government in all spheres of public life; the certainty of modern power; together with what makes politics possible and the connection of politics with inactivity, dispositives and processes of deactivation. The archaeological study of the phenomenon of power suggests that its modern forms are notconfined exclusively to government, but power is also characterized by the concept of “glory” whose ceremonial, liturgical and praiseworthy aspects we have customarily viewed as rudiments of the past even though they still retain their influence. Power in the guise of government shifts the focus to action that reveals its own baselessness and radically reconfigures ideas about the relationship between economics and politics. In turn, the groundlessness of praxis requires conceptualizing will, understood as dispositive, which raises the issue of adequate strategies for constructing relations between the subject and the government as a condition for the very possibility of the political. Deactivation, profanation and inactivity are a prism through which the potential of the political, the poetic, the economic and the human is revealed. DOI: 10.22394/0869-5377-2019-1-133-145

References Agamben G. Tsarstvo i Slava. K teologicheskoi genealogii ekonomiki i upravleniia [Il regno e la gloria. Per una genealogia teologica dell‘economia e del governo], Moscow, Saint Petersburg, Izdatel’stvo Instituta Gaidara, fakul’tet svobodnykh iskusstv i nauk SPbGU, 2018. Augustine. O grade Bozhiem [De civitate Dei], Moscow, Minsk, AST, Kharvest, 2000. Heidegger M. Polozhenie ob osnovanii [Der Satz vom Grund], Saint Petersburg, Aleteiia, 2000. Thomas Aquinas. Summa teologii [Summa Theologiae], Kiev, Moscow, El’ga, NikaTsentr, 2002.

146

Логос · Том 29 · #1 · 2019

«Реабилитация праздности»: производство новых значений и смыслов досуга во второй половине XIX — начале XX века С в е тл а н а   М а л ы ш е в а

Профессор, кафедра отечественной истории, Институт международных отношений (ИМО), Казанский (Приволжский) федеральный университет (КФУ). Адрес: 420008, Казань, ул. Кремлевская, 18. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: досуг; праздность; безделье; отдых; индустрия развлечений. В статье рассматривается, как значения понятий, репрезентирующих сферу отдыха и свободного времени, меняются на протяжении второй половины XIX — начала XX века. Автор подчеркивает, что в ходе ускорявшегося промышленного развития произошло разграничение сфер труда и отдыха, увеличение свободного времени, расширение сферы досуга. Городской досуг стал отдельной сферой деятельности, ассоциирующейся с потреблением. Коммерциализация досуга, ослабление социального контроля над ним, формирование индустрии развлечений изменили качество досуга, способствовали его индивидуализации, стиранию социальных и сословных различий в сфере отдыха, быстрой трансляции форм досуга и досуговых поведенческих моделей «сверху вниз», из высших слоев в низшие.

Изменения социальной и культурной функции досуга, трансформация системы представлений о нем отразились в постепенном изменении значений понятий, связанных с отдыхом, в толковых словарях Даля (1860-х годов и в более поздних редакциях), Академии наук (1890-х годов) и Ушакова (подготовленном в первые годы советской власти и изданном в 1930-е годы) и произведениях художественной литературы второй половины XIX — начала XX века. Трансформация значений таких слов, как «досуг», «праздный», «безделье» и производных, свидетельствует о постепенном стирании противопоставления труда и отдыха, об индивидуализации досуга и выходе его за пределы нераздельного коллективного процесса чередования труда и отдыха, о значительной корректировке негативных коннотаций, связанных с понятиями «праздность» и «безделье».

147

До второй половины XIX века сфера отдыха и представления о досуге в разных слоях российского общества существенно отличались: досуг и  праздность имели различные социальные и  культурные функции1. Так, дворянская «праздность» и многие формы досуга аристократического дворянского сословия не только выполняли значимую социально-интегрирующую функцию, но и сыграли важную роль как в складывании досуговых практик остальных слоев российского пореформенного общества, так и в формировании российской культуры в целом2. Досуг же большинства населения страны — крестьянства и низших городских слоев — в основном оставался органической, включенной частью единого трудового процесса (чередования труда и отдыха), был жестко ограничен темпорально и находился под неусыпным социальным контролем общины, организатора трудового процесса (крестьянской общины, ремесленной мастерской). Случаи «выпадения» из этого контекста, выхода из-под социального контроля, «излишек» отдыха позиционировались как отступление от нормы, осуждались как праздность, лень, безделье. Вторая половина XIX века знаменует начало переворота в этой сфере, прежде всего в жизни горожан. Активное развитие фабрично-заводской промышленности привело к  разграничению сфер труда и отдыха, к увеличению времени, уделяемого последнему, к расширению сферы досуга. Обособившись, досуг впервые стал ассоциироваться с потреблением, с потребительским поведением3. Эта сфера коммерциализируется; складывается индустрия развлечений, бесконечная игра спроса и предложения изменяет качество досуга, его формы и стили. Одновременно усиливаются процессы стирания социальных, сословных различий в сфере от 1. Комиссаренко С. С. Культурные традиции русского общества. СПб.: СПбГУП, 2003. С. 6. 2. См.: Хренов Н. А. «Человек играющий» в русской культуре. СПб.: Алетейя, 2005. Гл. 2: Дворянская культура: в поисках архетипа досугового поведения; Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века). СПб.: Искусство-СПБ, 2002. С. 15. 3. Во второй половине XIX века практически впервые в человеческой истории ежедневное свободное время стало ассоциироваться с потреблением, с потребительским поведением, а важной чертой досуга (прежде отличавшегося стабильностью и преемственностью форм) стало быстрое изменение форм и стилей. См.: Stearns P. N. Consumerism in World History: The Global Transformation of Desire. L.: Routledge, 2001. P. 50. 148

Логос · Том 29 · #1 · 2019

дыха. Досуговые формы и поведенческие модели быстро транслируются «сверху вниз», из высших слоев в низшие. Социальный контроль организатора трудового процесса над досугом его участников ослабевает, практически сходя на нет. Сфера досуга постепенно приобретает черты пространства индивидуальной свободы. Столь масштабные перемены в укладе повседневной жизни, структурные и качественные изменения сферы досуга сопровождались постепенным пересмотром значений и смыслов всего круга понятий, связанных с отдыхом и состоянием праздности. Массовые представления о досуге, отдыхе, а также о традиционно осуждавшихся религиозной моралью понятиях праздность, безделье корректируются. Одним из важнейших свидетельств таких изменений является интерпретация связанных с этой сферой понятий в толковых словарях — в «Толковом словаре живого великорусского языка» Владимира Даля, созданном в 1860-х годах, и его поздних редакциях, в словаре, составленном в 1890-е годы Академией наук, в толковом словаре под редакцией Дмитрия Ушакова, подготовленном в первые годы советской власти и изданном в 1930-е годы. Во всех этих изданиях подчеркивалось, что они фиксируют среднюю норму народного языка: не только крестьянского, но и языка, на котором говорило большинство городского населения во второй половине XIX — начале XX века. Обращение к некоторым произведениям классической литературы этого времени позволит оценить, как и в какой мере в ней использовались интерпретации указанных понятий. Понятия отдых, отдыханье, отдыхать, отдохнуть и их производные во всех словарях довольно однозначны, нейтральны, означают «покоиться после трудов, дать себе роздых, ничего не делать, уставши сидеть, лежать или стоять, собираясь с силами»4. В то же время в ранних словарях нельзя не заметить прозрачной связи этих понятий со смертью. Так, у Даля отдышка обозначена как «покой, успокоение после трудов; сон, почивание по обеде», и одновременно отдышать означает «перестать дышать, скончаться, умереть, испустить последнее дыханье»5. Коннотации досуга со  смертью, представление о прекращении труда как о не-норме, о конце жизни (и, таким образом, об опасности состояния отдыха) и одновременно — как об отдыхе после смерти, как о награде характерны для 4. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: ГИС, 1956 [Переиздание 2-го изд. 1880–1882 гг., испр. и умнож. по рукописи автора]. Т. 2. С. 722; Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. 3-е, исправленное и  значительно дополненное издание / Под ред. проф. И. А. Бодуэна-де-Куртенэ. М.: т-во М. О. Вольф, 1904. Т. 2. С. 1873–1875. 5. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. С. 722. Светлана Малышева

149

традиционной крестьянской трудовой этики. «„Будет досуг, когда вон понесут“, то есть как помрешь. „А когда досуг-то будет? А когда нас не будет“»6 — это примеры Даля к толкованию понятия досуг. Максим Горький в пьесе «На дне» устами Луки буквально озвучивает эти представления об отдыхе, покое как о связанных с прекращением жизни. Утешая умирающую Анну, Лука говорит ей: Смерть — она все успокаивает… она для нас ласковая… Помрешь — отдохнешь, говорится… верно это, милая! Потому — где здесь отдохнуть человеку?7

Именно в этом, устаревшем значении посмертной награды за трудовую жизнь намеренно используется понятие отдых, отдохнем в опубликованной в 1897 году пьесе Антона Чехова «Дядя Ваня» и знаменитом монологе Сони: …а когда … наступит наш час, мы покорно умрем, и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой — и отдохнем. Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах. Ты не знал в своей жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди… Мы отдохнем…8

Чехов вообще очень часто и настойчиво использует слова отдых, отдохни применительно к людям труда. В то же время жизнь без труда, жизнь праздная у него ведет не к веселью и радости, а к скуке, унынию, тоске. «Оттого нам невесело и смотрим мы на жизнь так мрачно, что не знаем труда. Мы родились от людей, презиравших труд»9, — говорит одна из его героинь. «Родился я в Петербурге, холодном и праздном, в семье, которая никогда не знала труда и никаких забот», — сообщает другой герой и пророчит «здоровую, сильную бурю», которая «скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку»10. Праздность у Чехова — безусловный порок: «праздная жизнь не может быть чистой»11. Он даже

6. Там же. С. 481. 7. Горький М. На дне // Собр. соч.: В 16 т. М.: Правда, 1979. Т. 15. С. 122. 8. Чехов А. П. Дядя Ваня // Собр. соч.: В 8 т. М.: Правда, 1970. Т. 7. С. 245. 9. Он же. Три сестры // Собр. соч. Т. 7. С. 262. 10. Там же. С. 250. 11. Он же. Дядя Ваня. С. 216. 150

Логос · Том 29 · #1 · 2019

говорит о возможности «заразиться праздностью», «медикализируя» это явление как нечто нездоровое, сродни эпидемии: Оба — он и вы — заразили всех нас вашею праздностью. …куда бы ни ступили вы и ваш муж, всюду вы вносите разрушение… я убежден, что если бы вы остались, то опустошение произошло бы громадное12.

Таким образом, творцы слова вкладывают в уста своих положительных героев традиционные идеалы народной трудовой этики, противопоставляя праздности труд как органическую потребность, как, словами Льва Толстого, «нравственно анестезирующее средство»13. Весьма примечательно педалирование этих значений и противопоставление труда и отдыха, труда и праздности (как жизни и смерти), подчеркивание негативных, «смертных» коннотаций праздности и отдыха в произведениях классической литературы рассматриваемой эпохи. Это происходит в то самое время, когда в народном языке идет активное вымывание негативных коннотаций. Здесь, на мой взгляд, можно говорить об «обратном трансфере». Если, согласно наблюдениям Юрия Лотмана, Николая Хренова, Луизы Макрейнолдс14, имел место процесс трансляции «вниз» культуры высших слоев, в том числе культуры досуга, то движение это было не односторонним. Мастера слова не просто проявляют жгучий интерес к значениям понятий в традиционном народном языке15, но и актуализируют (и даже реанимируют) эти значения в связи с увлечением идеями народности, идеализацией народной трудовой жизни и пропагандой идеалов такой жизни в среде интеллигенции и образованных слоев. Однако в разговорном языке в указанное время уже наблюдается значительный отход от прежних значений понятий, связанных со сферой досуга. Весьма подвижным, изменяемым становится в рассматриваемый период и сам термин досуг. Как известно, 12. Там же. С. 241. 13. Толстой Л. Н. Неделание // Полн. собр. соч.: В 90 т. М.: Гослитиздат, 1954. Т. 29. С. 187. 14. Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 15; Хренов Н. А. Указ. соч. Гл. 2; McReynolds L. Russia at Play: Leisure Activities at the End of the Tsarist Era. Ithaca; L.: Cornell University Press, 2003. P. 154–155. 15. Например, Александр Островский с середины XIX века составляет словарь народных слов, употребляемых на Волге; собранные им материалы были использованы в качестве источника при составлении словаря Академии наук в 1890-е годы. См.: Островский А. Н. Словарь (материалы для словаря русского народного языка) // Полн. собр. соч.: В 12 т. М.: Искусство, 1978. Т. 10. С. 464–522, 659–662. Светлана Малышева

151

до  конца XVII века в  основных европейских языках и  до  середины XVIII века в русском языке слово досуг означало «возможность», «удобный случай»16, а еще раньше — «достижение, успех»17. Со складыванием модерной темпоральности и сознания это понятие также обретает темпоральное значение. Словари 1860–1890-х годов уже определяют понятие досуг через категорию времени: «свободное, незанятое время, гулянки, гулячая пора, простор от дела»18 и «свободное время от дел или занятий»19. При этом подчеркивалось представление о вторичности досуга по отношению к труду («работе — время, а досугу — час»)20, о его включенности в  коллективный единый процесс труда и  отдыха. Правда, существовало еще понятие досуги, определяемое через категорию содержания: «забава, занятия для отдыха, на гулянках, безделье». А самый поздний по времени словарь Ушакова, тоже определяя досуг как отрезок времени вне занятий, не только подчеркивает темпоральное значение этого слова, но и акцентирует самоценное и индивидуализированное содержание устаревшего на тот момент понятия досуги — «развлечение, личные занятия в свободное от работы время»21. Таким образом, язык фиксировал индивидуализацию досуга, изменение его качества, выход за пределы нераздельного коллективного процесса чередования труда и отдыха.

16. См.: Enninger H. J. W. Bedeutungsgeschichte von Licere-Leisir/Loisir-Leisure. Inaugural-Dissertation zur Erlangung der Doktorwürde der Philosophischen Fakultät der Rheinischen Friedrich-Wilhelms-Universität zu Bonn. Bonn, 1968. S. 213–221; Живов В. М. Заметки о времени и досуге // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура: Сб. ст. в честь Н. Д. Арутюновой. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 750. Словарь русского языка XI–XVII веков фиксирует значение слова досуг как «1. Свободное или удобное время… 2. Умение, ловкость, способность», а  расхожее выражение «по досугу» — как «по возможности, по умению… при случае» (Словарь русского языка XI–XVII вв. М.: Наука, 1977. Вып. 4 (Г–Д). С. 341. Курсив мой. — С. М.). 17. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М.: Русский язык, 1999. Т. 1. С. 265. 18. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. С. 481; Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. Т. 1. С. 1196. 19. Словарь русского языка, составленный II отделением Императорской Академии наук / [Под ред. акад. Я. К. Грота]. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1895. Т. 1. С. 1150. 20. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. С. 481; Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. Т. 1. С. 1196. 21. Толковый словарь русского языка / Под ред. Д. Н.Ушакова. М.: Советская энциклопедия; ОГИЗ, 1934. Т. 1. С. 786. Курсив мой. — С. М. 152

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Для понимания происходивших изменений важна судьба еще одного, частного значения слова досуг и чаще употреблявшихся его производных досужество, досужесть и досужий. В этом значении в ранних словарях досуг означал умение или доброе качество (говорили: «человек с досугом» или «конь с досугом»). Досужество означало умение, ловкость, способность к делу, мастерству, досужествовать — «заниматься временно по  найму мастерством, ремеслом», а досужий — «умеющий, способный к делу, ловкий, искусный, хороший мастер своего дела или мастер на все руки» («У милостивого мужа всегда жена досужа», «Жена досужа добра и без мужа», «Досужество дороже досуга»)22. Павел Мельников (Андрей Печерский) в своем романе «В лесах» (о жизни заволжских купцов-старообрядцев; опубликован в 1870-е годы, но писать роман автор начал в конце 1850-х годов) употребляет термин именно в этом значении: «Верховое Заволжье — край привольный. Там народ досужий, бойкий, смышленый и ловкий»23. То есть речь шла о тех трудовых навыках, умениях, мастерстве, которые человек приобретал или практиковал, когда был свободен от своей основной работы. Но и это время, и эти навыки все равно были связаны с трудом. Однако в рассматриваемый период шло быстрое выпадение этого значения из языка. Уже в словаре Академии наук (1890-е годы) эти значения серьезно сокращены. Появляется толкование слова досужий, связанное с отсутствием занятий, — «свободный от дела, праздный», а единственное прежде значение слова досужий идет вторым24. В словаре Ушакова досужий расшифровывается уже исключительно как «свободный от дела, праздный, бездельный»25. Это наблюдение также свидетельствует о тесной связи понятия досуг с представлениями о единстве процесса труда и отдыха в начале изучаемого периода и об ослабевании этой связи к его концу. Понятие лень в словарях предстает скорее неизменяемой категорией нравственного порядка, характеризующей свойство личности («неохота работать, отвращение от труда, от дела, занятий; наклонность к праздности, к тунеядству»26). Однако в работе не 22. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. С. 481; Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. Т. 1. С. 1196. 23. Мельников П. И. (Андрей Печерский). В лесах // Собр. соч.: В 8 т. Т. 2. М.: Правда, 1976. С. 7. 24. Словарь русского языка, составленный II отделением Императорской Академии наук. Т. 1. С. 1150. 25. Толковый словарь русского языка / Под ред. Д. Н. Ушакова. Т. 1. С. 786. 26. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 2. С. 278. Практически то же см.: Толковый словарь русского языка / Под ред. Д. Н. Ушакова. М.: Советская энциклопедия; ОГИЗ, 1938. Т. 2. С. 46. Светлана Малышева

153

мецкой исследовательницы Аннелоре Энгель-Брауншмидт, рассматривающей понятие лень в российской литературе от эпохи Петра I до советского периода, справедливо подчеркивается мобильность этого понятия и его взаимоотношений с понятиями досуг и работа в литературном, культурном дискурсе27. В пушкинском и лермонтовском дискурсе творчество и время, посвящаемое ему, обозначаются как лень, праздность, досуг. А во второй половине XIX века творчество и его время позиционируются уже как труд и рабочее время (например, у Николая Некрасова). То есть здесь также наблюдается своеобразное «разведение» сфер труда и отдыха по мере становления писательства как профессии. Другие понятия, связанные с  состоянием не-работы, не-делания, которые в прежних народных представлениях соотносились с  девиантным поведением и  качествами (плутовство, бесчестность), к концу изучаемого периода лишаются этих остро негативных коннотаций. Так, термины безделье и бездельный обозначаются в словарях соответственно как «пребывание без занятий», «досуг» и «праздный, пустой, маловажный, не стоящий внимания». А такие прежние значения понятия безделье, как «плутовство», а бездельный — как «бесчестный», в 1890-е годы помечены как устаревшие28. Единственное связанное с не-деланием понятие, сохранившее негативные коннотации, — слово праздный и  его производные. Очевидно, они фиксируют определенную напряженность между народной традиционной трудовой/досуговой этикой и официальной православной культурой. Поскольку значения слова праздный полярно разведены: на одном полюсе — отрицательном — группируются значения «пустой», «незанятый», «ненужный», «бездельный», «гулящий, шатучий, без дела, ничем не  занятый или ничем не  занимающийся, шатун, баклушник, лентяй»29, а  на  другом — положительном — значения, связанные со словом праздник. В отличие от других славянских языков, в которых праздник обозначался словом свято, подчеркивая святость церковного в сво 27. См.: Engel-Braunschmidt A. Russkaja len’: Über die axiologische Unbestimmtheit der Faulheit in der russischen Literatur // Russische Begriffsgeschichte der Neuzeit: Beiträge zu einem Forschungsdesiderat / P. Thiergen (Hg.), M. Munk (Mitarb.). Köln: u.a., 2006. S. 81–104. 28. Хотя в некоторых их производных — бездельник, бездельничать, бездельничество и пр. — эти значения сохранялись. См.: Словарь русского языка, составленный II отделением Императорской Академии наук. Т. 1. С. 138–139. 29. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1956. Т. 3. С. 380; Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. М.: Т-во М. О. Вольф, 1907. Т. 3. С. 993–996. 154

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ей основе события, в  русском языке подчеркивалась «пустота» праздничного дня, его незанятость работой. Он обозначался как ……день, посвященный отдыху, не деловой, не работный30. ……день, празднуемый по уставу церкви или же по случаю и в память события гражданского, или по местному обычаю, по случаю, относящемуся до местности, до лица31.

Энгель-Брауншмидт полагает, что благодаря ассоциации со словом «праздник» слово «праздность» тоже приобретает положительные коннотации32. Возможно, это и  происходило в  литературном дискурсе, но в обыденном языке, видимо, дело обстояло как раз наоборот. Негативные коннотации, связанные с праздностью, в некоторой степени распространялись в народном языке и на слово праздник: в определенном контексте оно имело отрицательный смысл, означало неприятность, беду. Выражения «ну вот у праздника», «быть у праздника» означали «попасть в беду», «наткнуться на беду»33. И если понятия празднолюбезный и празднолюбовный, означающие «чтущий церковные праздники», довольно быстро вышли из употребления, то слова празднолюбивый, празднолюб и празднолюбец, имеющие отчетливо выраженное негативное значение («лентяй, тунеядец, шатун, враг трудов, работы»)34, довольно долго сохраняли свои позиции. Таким образом, на протяжении второй половины XIX — начала XX века параллельно с процессом разграничения сфер труда и отдыха в обыденном языке идет процесс постепенного сдвига значений понятий, обозначающих досуг и праздность. Эти изменения фиксируют такие моменты, как «дистанцирование» сферы отдыха от сферы труда, изменение качества досуга (его индивидуализацию) и в определенной степени — размывание отрицательных коннотаций, придававшихся традиционной народной этикой состоянию «не-делания», безделья, праздности, даже «реабилитация» этих состояний в массовых представлениях. Эти малозаметные, на первый взгляд, подвижки в языке обозначали вехи становления массового городского досуга как самостоятельной сферы дея 30. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 3. С. 381. 31. Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. Т. 3. С. 993–996. 32. Engel-Braunschmidt A. Op. cit. S. 82. 33. Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. Т. 3. С. 994. 34. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 3. С. 381; Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. Т. 3. С. 993–996. Светлана Малышева

155

тельности, сферы потребления, куда направлялась деловая активность различных слоев населения и куда устремлялись их представители в поисках новых ощущений, впечатлений, знаний, эмоций. Библиография Горький М. На дне // Собр. соч.: В 16 т. М.: Правда, 1979. Т. 15. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: ГИС, 1956 [Переиздание 2-го изд. 1880–1882 гг., испр. и умнож. по рукописи автора]. Живов В. М. Заметки о времени и досуге // Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура: Сб. ст. в честь Н. Д. Арутюновой. М.: Языки славянской культуры, 2004. Комиссаренко С. С. Культурные традиции русского общества. СПб.: СПбГУП, 2003. Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века). СПб.: Искусство-СПБ, 2002. Мельников П. И. (Андрей Печерский). В лесах // Собр. соч.: В 8 т. Т. 2. М.: Правда, 1976. Островский А. Н. Словарь (материалы для словаря русского народного языка) // Полн. собр. соч.: В 12 т. М.: Искусство, 1978. Т. 10. Словарь русского языка XI–XVII вв. М.: Наука, 1977. Словарь русского языка, составленный II отделением Императорской Академии наук / [Под ред. акад. Я. К. Грота]. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1895. Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. 3-е, исправленное и значительно дополненное издание / Под ред. проф. И. А. Бодуэна-де-Куртенэ. М.: т-во М. О. Вольф, 1904. Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля. М.: Т-во М. О. Вольф, 1907. Толковый словарь русского языка / Под ред. Д. Н. Ушакова. М.: Советская энциклопедия; ОГИЗ, 1934. Толстой Л. Н. Неделание // Полн. собр. соч.: В 90 т. М.: Гослитиздат, 1954. Т. 29. С. 173–201. Хренов Н. А. «Человек играющий» в русской культуре. СПб.: Алетейя, 2005. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М.: Русский язык, 1999. Чехов А. П. Дядя Ваня // Собр. соч.: В 8 т. М.: Правда, 1970. Т. 7. Чехов А. П. Три сестры // Собр. соч.: В 8 т. М.: Правда, 1970. Т. 7. Engel-Braunschmidt A. Russkaja len’: Über die axiologische Unbestimmtheit der Faulheit in der russischen Literatur // Russische Begriffsgeschichte der Neuzeit: Beiträge zu einem Forschungsdesiderat / P. Thiergen (Hg.), M. Munk (Mitarb.). Köln: [u.a.], 2006. S. 81–104. Enninger H. J. W. Bedeutungsgeschichte von Licere-Leisir/Loisir-Leisure. InauguralDissertation zur Erlangung der Doktorwürde der Philosophischen Fakultät der Rheinischen Friedrich-Wilhelms-Universität zu Bonn. Bonn, 1968. McReynolds L. Russia at Play: Leisure Activities at the End of the Tsarist Era. Ithaca; L.: Cornell University Press, 2003. Stearns P. N. Consumerism in World History: The Global Transformation of Desire. L.: Routledge, 2001.

156

Логос · Том 29 · #1 · 2019

THE REHABILITATION OF IDLENESS: THE PRODUCTION OF NEW VALUES AND MEANINGS FOR LEISURE IN THE LATE 19th AND EARLY 20th CENTURIES Svetlana Malysheva. Professor, Department of Russian History, Institute of International Relations, [email protected]. Kazan Federal University (KFU), 18 Kremlevskaya str., 420008 Kazan, Russia. Keywords: leisure; idleness; inaction; relaxation; entertainment industry. The author scrutinizes the changing meaning of the concepts that shaped leisure and spare time during the second half of the 19th and early 20th centuries. She emphasizes that this period of accelerating industrial development brought about a firm distinction between work and recreation, an increase in free time, and an expansion of leisure. Urban leisure became a separate kind of activity associated with consumerism. The commercialization of leisure, the weakening of social control over it, and the design of the entertainment industry have resulted in a qualitative change in leisure and have contributed to its individualization, to erasure of social and class differences in leisure, and to a rapid top-down transmission of forms of leisure and recreational behavior patterns from the upper to the lower classes. Changes in the social and cultural function of leisure and the transformation of ideas about leisure were reflected in gradual changes in the meaning of concepts associated with recreation in the explanatory dictionaries compiled by Vladimir Dahl (in the 1860s and later editions), the Academy of Sciences (1890s), and Dmitry Ushakov (prepared in the early years of Soviet dominance and published in the 1930s) as well as in works of fiction from the second half of the 19th and early 20th centuries. Transformation in the meanings of such terms as “leisure,” “idle,” “inactivity” and their derivatives provides evidence for the gradual elimination of the opposition between work and recreation, for the individualization of leisure, for its passage beyond the indivisible collective process of alternation between work and recreation, and for a significant modification in the negative connotations of the concepts “idleness” and “inaction.” DOI: 10.22394/0869-5377-2019-1-147-156

References Chekhov A. P. Diadia Vania [Uncle Vanya]. Sobr. soch.: V 8 t. [Collected Works: In 8 vols], Moscow, Pravda, 1970, vol. 7. Chekhov A. P. Tri sestry [Three Sisters]. Sobr. soch.: V 8 t. [Collected Works: In 8 vols], Moscow, Pravda, 1970, vol. 7. Chernykh P. Ia. Istoriko-etimologicheskii slovar’ sovremennogo russkogo iazyka [Historico-Etymological Dictionary of the Contemporary Russian Language], Moscow, Russkii iazyk, 1999. Dal V. Tolkovyi slovar’ zhivogo velikorusskogo iazyka [Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language], Moscow, GIS, 1956 [Reissue of 1880–1882 2nd edition, revised and multiplied after the manuscript of author]. Engel-Braunschmidt A. Russkaja len’: Über die axiologische Unbestimmtheit der Faulheit in der russischen Literatur. Russische Begriffsgeschichte der Neuzeit: Beiträge zu einem Forschungsdesiderat (Hg. P. Thiergen, Mitarb. M. Munk), Köln, 2006, S. 81–104.

Светлана Малышева

157

Enninger H. J. W. Bedeutungsgeschichte von Licere-Leisir/Loisir-Leisure. InauguralDissertation zur Erlangung der Doktorwürde der Philosophischen Fakultät der Rheinischen Friedrich-Wilhelms-Universität zu Bonn. Bonn, 1968. Gorky M. Na dne [The Lower Depths]. Sobr. soch.: V 16 t. [Collected Works: In 16 vols], Moscow, Pravda, 1979, vol. 15. Khrenov N. A. “Chelovek igraiushchii” v russkoi kul’ture [“Playing Human” in Russian Culture], Saint Petersburg, Aleteiia, 2005. Komissarenko S. S. Kul’turnye traditsii russkogo obshchestva [Cultural Traditions of Russian Society], Saint Petersburg, SPbGUP, 2003. Lotman Y. M. Besedy o russkoi kul’ture. Byt i traditsii russkogo dvorianstva (XVIII — nachalo XIX veka) [Conversations on Russian Culture. Manners and Traditions of Russian Noble Class], Saint Petersburg, Iskusstvo-SPB, 2002. McReynolds L. Russia at Play: Leisure Activities at the End of the Tsarist Era, Ithaca, London, Cornell University Press, 2003. Melnikov P. I. (Andrey Pechersky). V lesakh [In the Woods]. Sobr. soch.: V 8 t. [Collected Works: In 8 vols], Moscow, Pravda, 1976, vol. 2. Ostrovsky A. N. Slovar’ (materialy dlia slovaria russkogo narodnogo iazyka) [Dictionary (Materials for Dictionary of the Russian Popular Language)]. Poln. sobr. soch.: V 12 t. [Complete Works: In 12 vols], Moscow, Iskusstvo, 1978, vol. 10. Slovar’ russkogo iazyka XI–XVII vv. [Dictionary of the Russian Language in the XI– XVII centuries], Moscow, Nauka, 1977. Slovar’ russkogo iazyka, sostavlennyi II otdeleniem Imperatorskoi Akademii nauk [Dictionary of the Russian Language, Composed by II Division of Imperial Academy of Sciences] (ed. Ia. K. Grot), Saint Petersburg, Tipografiia Imperatorskoi Akademii nauk, 1895. Stearns P. N. Consumerism in World History: The Global Transformation of Desire, London, Routledge, 2001. Tolkovyi slovar’ russkogo iazyka [Explanatory Dictionary of the Russian Language] (ed. D. N. Ushakov), Moscow, Sovetskaia entsiklopediia; OGIZ, 1934. Tolkovyi slovar’ zhivogo velikorusskogo iazyka Vladimira Dalia [Vladimir Dal’s Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language], Moscow, T-vo M. O. Vol’f, 1907. Tolkovyi slovar’ zhivogo velikorusskogo iazyka Vladimira Dalia. 3-e, ispravlennoe i znachitel’no dopolnennoe izdanie [Vladimir Dal’s Explanatory Dictionary of the Living Great Russian Language. 3rd edition, revised and enlarged] (ed. J. A. Baudouin de Courtenay), Moscow, t-vo M. O. Vol’f, 1904. Tolstoy L. N. Nedelanie [Non-Action]. Poln. sobr. soch.: V 90 t. [Complete Works: In 90 vols], Moscow, Goslitizdat, 1954, vol. 29, pp. 173–201. Zhivov V. M. Zametki o vremeni i dosuge [Notes on Time and Leisure]. Sokrovennye smysly: Slovo. Tekst. Kul’tura: Sb. st. v chest’ N. D. Arutiunovoi [Concealed Meanings: Word. Text. Culture. Collection of Papers in Honor of N. D. Arutiunova], Moscow, Iazyki slavianskoi kul’tury, 2004.

158

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Дефетишизировать свободное время: от акрасии — к профанации Александр Погребняк

Доцент, кафедра проблем междисциплинарного синтеза в области социальных и гуманитарных наук, факультет свободных искусств и наук, СанктПетербургский государственный университет (СПбГУ). Адрес: 190000, СанктПетербург, ул. Галерная, 58–60. E-mail: [email protected].

Ключевые слова: свободное время; фетишизм; акрасия; экономика; диспозитив; профанация. Образы свободного времени используются сегодня, чтобы создать видимость преодоления отчужденного труда. Благодаря этому эксплуатация работника, занятого непрерывной «самореализацией», становится более эффективной. Свободное время становится фетишем — способом продуктивного задействования жизненных сил субъекта на основе различных сценариев мнимого наслаждения досугом. Но возможна ли дефетишизация свободного времени, и если да, то как ее следует мыслить? В поисках ответа автор продолжает дискуссию об акрасии, поднятую в статье Михаила Маяцкого «Освобождение от труда, безусловное пособие и глупая воля» (Логос. 2015. Том 25. № 3). В ней высказано обоснованное опасение, что возможной реакцией современного «постницшеанского» человека на «дар безусловной свободы» будет иррациональное желание испытать границы даруемого блага, чтобы в итоге, по словам Достоевского, «по своей глупой воле пожить». В ответ на это опасение выдвигается гипотеза, что интенция подобного «акратического бунта» изначально заложена как раз в той фетишистской логике, которой подчинены как сего-

дняшние представления о свободном времени, так и дискуссии о безусловном пособии. Акратическая реакция — форма фантазматического отыгрывания болезненного подозрения, что расплатой за реализацию освободительных проектов станут новые формы несвободы. Корни этой ситуации — в исторически сложившейся форме экономического устройства, основанного на представлении о чрезвычайной ситуации. Такое понимание «диспозитива экономики», знакомое нам сегодня по работам Джорджо Агамбена, заложено уже у Ксенофонта, а указание на его господствующую позицию в современном экономическом мышлении можно найти в критике постулатов «субъективной школы», развернутой в работах Николая Зибера (1844– 1888). Поскольку экономика в рамках такого диспозитива приобретает сакральный характер, акрасию можно сравнить с кощунственным посягательством на ее пределы. Но реальным, а не воображаемым вызовом любой форме священнодействия жрецов капитализма, полагает Агамбен, может быть только операция профанации. 159

1. Для начала: кое-что о фетишизме Фетишизм — эффективный способ включения свободного существа в деятельность, имеющую характер внешней, навязанной необходимости. В этом смысле он может быть определен как непознанная необходимость и, следовательно, видимость свободы, а точнее, как неразгаданная возможность эту необходимость переломить. Маркс раскрыл это на примере фетишизма товара: меновая стоимость как общественное (и, стало быть, открытое для потенциального преобразования) отношение принимает, по аналогии со  стоимостью потребительной, вещный, квазинатуральный вид (цена товара воспринимается как естественное приложение к его физическим качествам). Благодаря этому необходимый в условиях капитализма «код доступа» к свободному удовлетворению своих потребностей воспринимается как якобы обусловленный объективным образом этого удовлетворения; социальное здесь освобождается от  необходимости воплощать свободу постольку, поскольку свобода изображается теперь средствами природной необходимости — потребительная стоимость товара служит зеркалом его меновой стоимости. Вследствие того что общественное отношение принимает овеществленный характер, рабочий объективно относится к своему жизненному времени, как к  всегда уже опредмеченному,  — при этом «возвышенная предметность» стоимости экранируется «прекрасной предметностью» потребительной стоимости, и благодаря этой подмене обмен целого на часть (труд, затраченный на производство и воспроизводство капитала, обменивается на заработную плату как средство воспроизводства рабочей силы) представляется вполне справедливым. Общим местом критики политической экономии новейшего капитализма является демонстрация того, что сегодня в роли фетиша фигурируют как раз образы свободного времени, досуга. Такие традиционные «дресс-коды» капиталистического способа производства, как «трудолюбие» и «платежеспособность», дополняются более современно звучащими «креативностью», «позитивностью», «коммуникабельностью», формируя так на Статья подготовлена при финансовой поддержке СПбГУ в рамках научно-исследовательской работы «Труд и  досуг в  истории, экономике и культуре». 160

Логос · Том 29 · #1 · 2019

зываемый человеческий капитал, что позволяет эксплуатировать интеллектуальную, эмоциональную и  социальную стороны природы человека. Поздний капитализм перешел от  пуританской аскезы к  иезуитскому обольщению (на  что указывает, например, Жан Бодрийяр1). Он как будто учел уроки марксизма, а вкупе с ними — и фрейдизма: эротический фетиш не только смещает влечение, отклоняя его от «опасного открытия» кастрации, но и в сгущенной форме выражает привлекательность объекта — подчеркивает и одновременно ограничивает ее. Таким образом, в отличие от холодных «кристаллов стоимости», которые являют субъекту его зависимость и пассивность, «кристаллы досуга» сразу же растворяются в теплом потоке образов наслаждения, где субъекту отводится как бы активная роль. Налицо теперь некий воображаемый сценарий, в рамках которого субъект получает удовольствие, притом что в реальности ни о каком удовольствии речи не идет: согласно формуле Ницше, страшно не страдание, а бессмысленность страдания. Разумеется, сами эти образы являются предметами специальной фабрикации, но это не означает, что они не имеют отношения к истинной идее свободы: критика должна вскрыть структуру и объективный характер искажения этой истины.

2. Свободное время как объект нашей тревоги Журнал «Логос» уже обращался к теме свободного времени и досуга — в третьем номере за 2015 год опубликован цикл статей, написанных по мотивам конференции «Между трудом и досугом: к новой „экономии спасения“?», которая прошла в НИУ ВШЭ 26– 27 ноября 2013 года. Некоторые положения, высказанные в них, хотелось бы прокомментировать и обсудить. В статье с характерным названием «Фабрика досуга: производство в цифровой век» Паяль Арора прослеживает генеалогию систем рекреации от фабричных садов XIX века до социальных сетей века XXI, так формулируя при этом принцип идеологического обоснования их целесообразности: Досуговое пространство может способствовать росту производительности. Кроме того, оно может вселять ощущение индивидуальности, вовлеченности и привязанности к компании. Подтверждением этой точки зрения служит место, которое со 1. Бодрийяр Ж. Соблазн. М.: Ad Marginem, 2000. С. 303. Александр Погребняк

161

циальные сети и блоги занимают в сегодняшнем цифровом корпоративном пространстве2.

Если поменять в этой цитате «может» на «с необходимостью должно», ее вполне возможно будет принять за извлечение из технического обоснования проекта коренной перестройки архитектуры какой-либо компании. Собственно, подобное преобразование возможного в необходимое в отношении свободного времени и есть подлинная проблема как для теоретиков и практиков современного менеджмента, так и для критиков новых форм капиталистической идеологии (о значении модальных категорий в связи с проблематикой свободного времени еще будет сказано). А вот более провокационно звучащее положение: Пространственная структура компании может быть нормативной, однородной, доминирующей или регламентированной. Как следствие, пользователи корпоративного пространства имеют возможность и право игнорировать его, играть с ним, разрушать или менять таким образом, чтобы создать новое пространство, отличное от первоначального корпоративного проекта3.

Но вряд ли кто-нибудь сегодня будет настолько прост, что услышит здесь опасные ноты, отсылающие к восстанию или всеобщей стачке; напротив, скорее всего, очевидным для каждого будет риторическое обыгрывание подобных революционных мотивов, благодаря чему единственным, о чем идет здесь речь, окажется пресловутое «креативное разрушение», участие в  котором имеет подчеркнуто санкционированный характер, — к возможности играть, игнорировать и разрушать недаром прибавлено указание на право. Текст Ароры можно было бы читать как принципиально антиутопическое описание, нацеленное на регистрацию актов и фактов капиталистического «обволакивания» исходно свободных практик времяпрепровождения, подчинения содержательно многообразных способов траты формальному единству производительной деятельности; досуг теперь не является противоположностью труда, оба они «снимаются» в  синтетическом понятии занятости: Что такое занятость — действительно ли это прежде всего результат и процесс труда? Разве занятость не заключается в че 2. Арора П. Фабрика досуга: производство в цифровой век // Логос. 2015. Т. 25. № 3. С. 110. 3. Там же. С. 114. 162

Логос · Том 29 · #1 · 2019

реде многократно фрагментированных состояний работы, игры, общения, досуга?4

Это риторические вопросы; тем не  менее говорить о  том, что «игра окончена» по причине инкорпорирования досуга в тело труда5, по-прежнему рано — хотя бы потому, что перспектива свободного времени все еще воспринимается и оценивается под знаком тревоги, о чем свидетельствует содержание другой статьи данного цикла с не менее характерным названием: «Освобождение от труда, безусловное пособие и глупая воля». Ее автор, Михаил Маяцкий, ставит вопрос следующим образом: Но так ли это просто — ничего не делать? Здесь я хотел бы обсудить мотивацию бенефициаров пособия, тех, кого им одарят (или же обрекут на него; это нам и предстоит выяснить)6.

Надо отдать должное автору: насколько это возможно в  пределах небольшой статьи, обещанное выяснение носит действительно изощренный и исчерпывающий характер, и все-таки в итоге он приходит к вполне ожидаемому выводу о внутренней противоречивости самого намерения обеспечить свободу времяпрепровождения средствами рационального проектирования; только что намеченный путь превращается в апорию: Что мешает теоретикам пособия в самопредпринимательской модели — вполне понятно. Но какие иные формы автономия индивида способна принять, кроме тех, которые в принципе могут увеличить его профессиональную и  человеческую квалификацию? Если же мы задаем самодеятельность человека только апофатически, через отрицание самомалейшей возможности капитализации, не рискуем ли мы превратить эту деятельность в  непроницаемую и  непостижимую вещь-в-себе? Ведь даже если представить здесь не  какую-то  деятельность или приобретение знаний и  умений (это слишком чревато капитализацией!), а  какие-то  формы досуга, близкие к  абсолютной трате, то в них не должно быть ничего от рекреации, справедливо подозреваемой в подготовке рабочей силы к возвращению — о, ужас! — в производственный цикл7. 4. Там же. С. 104. 5. См.: Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000. С. 62–63. 6. Маяцкий М. Освобождение от  труда, безусловное пособие и  глупая воля // Логос. 2015. Т. 25. № 3. С. 77. 7. Там же. С. 82. Александр Погребняк

163

Традиционно апория рассматривается как знак неверно поставленной задачи. Так и здесь: проблема оказывается сформулированной в  излишне абстрактных терминах, ведь, по  мнению автора, проектировщики безусловного пособия не приняли в расчет такое измерение человеческой природы, как акрасия, то есть «человеческое, слишком-человеческое свойство знать, как нужно (необходимо, морально) действовать — и действовать совсем другим образом»8. Поэтому в роли конкретного разрешения противоречия абстрактных терминов выступает напоминание о том, о  чем нас так долго предупреждали (и  продолжают предупреждать) мудрые консерваторы, традиционно апеллирующие при этом к Ницше и Достоевскому: Но современный, или, скажем, постницшеанский, человек часто склонен действовать против того общего проекта, который ему предлагают в качестве позитивного. Этот акратический бунт части против целого, это имманентное свободе противоречие развернется и в случае введения пособия, поскольку оно задумано, чтобы сделать возможным свободное развитие всех9.

Итак, автономия может принять форму либо капитализации, либо акратического бунта — третьего не  дано? Или указанием на это «третье» служит оговорка относительно вещи-в-себе, непроницаемой и  непостижимой, а  потому не  редуцируемой без остатка к фигуре акрасии?

3. Акратический бунт, или О пользе и вреде курения для жизни Поистине замечательно, что Маяцкий подчеркивает исторический контекст своего анализа — речь о «постницшеанском» современном человеке, речь о «развитых странах», где на определенном этапе начинаются дискуссии о безусловном пособии; подчеркивается также личное, субъективное отношение к ситуации — автор признается, что в конечном счете он просто боится, «как бы пособие не оказалось испытанием, из которого большинство населения выйдет с  аттестатом незрелости»10. Тем не  менее именно в современной ситуации грозит обнаружить себя нечто, являющееся предположительно если не вечным, то по меньшей мере 8. Там же. С. 79. 9. Там же. С. 84. 10. Там же. С. 85. 164

Логос · Том 29 · #1 · 2019

глубоко архаическим свойством человеческой природы, — не случайно, что феномен акрасии «привлекает человеческую мысль со времен самой древней задокументированной рефлексии»11. Способность разгадать в современности вечное возвращение первоначала — философский прием, правомочность которого сомнений не вызывает; что не отменяет необходимости приглядеться ближе к тому, как именно этот прием выполнен. В качестве примера, который должен «несколько приблизить нас к сути споров вокруг безусловного пособия», Маяцкий предлагает обратиться к курению: «Возьмем индивида, который точно знает, что лучше — не курить, и тем не менее курит»12. Если принять предпосылку, что в своей сущности человек рационален (в значении формальной рациональности!), то подобная формулировка условий задачи заранее содержит указание на единственно верное решение: выбор «курить» будет сделан как выбор в пользу другого, лучшего «лучше», которое легко затем представить как, к примеру, «героическую, жертвенную позу» или «меланхолическое memento mori»13. С этими интерпретациями нет смысла спорить, кроме того, очень легко умножить их число. Поэтому здесь нет никакого подлинного опровержения подлинно рационалистической позиции Сократа («если я выбрал худшее, значит, я сделал это по незнанию») просто потому, что знание действительно лучшего никогда не предстает в форме непосредственной самотождественности некоего атомарного факта, и выбор худшего как «другого лучшего» есть столь же непосредственная демонстрация того, что субъект не останавливается на том, что не способно обнаружить в себе характер истинного блага (ведь «здоровый образ жизни» в конечном счете не более чем идеологема!). Но  тогда почему мы должны исходить из  «индивида, который точно знает, что лучше, а что хуже», то есть знает на уровне чисто теоретической абстрагирующей рефлексии, осуществленной в форме выбора между некими атомарными сущностями, подобными товарам на полке супермаркета? Почему не принимается во внимание положение, когда индивид просто курит, «курит, потому что курит»? Это тавтология, но продуктивная: «просто», сказанное в отношении курения, отнюдь не означает нечто бессодержательное — напротив, это «просто» лишь напоминает нам о том, что не всякое знание интенционально. В качестве при 11. Там же. С. 79. Курсив мой. — А. П. 12. Там же. С. 80. 13. Там же. Александр Погребняк

165

мера можно отослать к предложенному Виталием Лехциером экзистенциально-феноменологическому описанию смысла курения, где перед нами разворачивается целый спектр отсылок, всегда уже данных в ситуации курящего: от «гераклитовского» космического ритма разгорания и угасания до сложной диалектики зависимости и свободы: Я слышал историю из первых уст о пожилом человеке, который сломал ногу, выходя покурить на  лестничную площадку. Потом, будучи прикован к постели, он, не расставаясь с сигаретой и плохо ее затушив, устроил пожар в квартире, обгорел и попал в реанимацию. Там он, уже почти не в силах дышать из-за угоревших дыхательных путей, жестом попросил сигарету. На полученный отказ он вытянул два пальца руки в привычном жесте курильщика, и эти пальцы, прикладываемые к губам до последней минуты, имитируя, нет, осуществляя фантомный акт курения, как двоеперстие фанатички старообрядчества боярыни Морозовой, стали его последним символическим жестом, символом веры, предсмертным ритуалом раба собственной зависимости и в то же время последней авторской точкой в абсолютно свободно выбранной биографии14.

Казалось бы, на уровне содержания мы имеем схожую «акратическую» модель. Тем не  менее — нет, поскольку здесь описывается смысл обстоятельств, которые не  являются предметом направленного выбора. Или, точнее, не являлись: рефлексия, если она практикуется философски, должна быть обращена не столько на тот или иной интенциональный акт, сколько на неинтенциональный фон, природа которого обнаруживается задним числом, как эффект какого-то  последовавшего события. Таким событием может быть, например, реальный запрет на курение, а не чисто умозрительная конструкция, фикция «рационального выбора». Вследствие запрета мы можем перестать курить, обретя очевидность того, чем было для нас курение, и  сохранив верность этому отношению. В условиях же интеллектуального эксперимента мы будем практически на автомате порождать фантазм «акратического бунта» и даже, не куря до этого, начинать делать это «назло», но само наше действие так или иначе будет переживаться как реактивное и не исполненное смысла. Так, в фильме Отара Иоселиани «Утро понедельника» (2002) рабочие тушат сигаре 14. Лехциер В. Это не трубка — это сигарета: четыре перекура по поводу простых и непростых вещей // Сила простых вещей: Сб. ст. / Под ред. С. А. Лишаева. СПб.: Алетейя, 2014. С. 325. 166

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ты перед воротами предприятия, около которых висит знак запрета курения, но затем то и дело тайком закуривают на рабочих местах. И хотя это может привести и приводит к тем или иным «нежелательным последствиям», делают они это явно не намеренно. В  фильмах же эпохи, предшествовавшей победе антитабачных сил, курение в общем случае не выступает в качестве тематического момента, но является скорее одним из возможных символов человеческого бытия вообще — курят (или не курят) как протагонисты, так и антагонисты (о курении можно сказать словами Сталина о языке, обращенными им против марристов: оно обслуживает равным образом все классы!). Курящий не идентифицируется в качестве курильщика, то есть лица, привязанного к определенной субстанциальной характеристике: скорее, курение отсылает в этих фильмах к общим способностям человеческой природы — следуя их линиям, человек выражает себя, экспонирует в своем облике15. В предшествующие нашим времена курение было естественной составляющей образа жизни: люди курили (или не курили) так же, как дышали или общались друг с другом. То, что некурящие без всякого рефлексивного усилия могут обнаружить солидарность с  курящими в  ситуации запрета, означает, что смысл перекура был очевиден и  для них; а  вот конструкция акратического действия обязательно подчеркивает его интенциональную направленность на «что-нибудь этакое»16, тем самым заранее дискредитируя его способность выводить в открытость, обнаруживать горизонт смысла. Акт акрасии претендует на усиление субъектности в отношении навязываемого извне блага, но это может быть ловушкой, поскольку фиксация на отрицательном термине (например, вреде курения) не дает увидеть весь горизонт, к которому отсылает курение как явление до своей оценки. Курение не должно быть чем-то вроде «альтернативной валюты», конституирующей своего рода антиценность, иначе даже не взамен, а в дополнение к капитализму всеобщему получаешь капитализм персональный, где подвергаешься не менее изощренной эксплуатации со стороны своего Сверх-Я, или, если угодно, Бога-курильщика: «акратический бунт» можно сравнить с кощунством, логика которого, согласно Лакану, 15. О различении лица и облика см.: Агамбен Дж. Средства без цели. Заметки о политике. М.: Гилея, 2015. С. 93–101. 16. Об этом см.: Магун А., Погребняк А., Регев Й. Этика этакого, или Искусство и этика по итогам модернизма // Художественный журнал. 2017. № 102. С. 25–37. Александр Погребняк

167

предполагает низвержение господствующего означающего (фигура Отца) путем превращения его в косную, инертную вещь, с которой субъект теперь, как ему кажется, может делать все, что хочет17; поэтому акратик в роли курильщика не просто курит, потому что нельзя, он, скорее, курит само это нельзя, которое под видом сигареты поджигается и демонстративно превращается в пепел и дым. Маяцкий продолжает: Вернемся к двум значениям слова «лучше». Моральный призыв «Лучше использовать пособие позитивно» предполагает своего акратического антипода «Лучше пожить по своей глупой воле», то есть «столкнуть благоразумие к черту» и растратить пособие бесполезно и негативно. Как и с курением, любой согласится, что первое «лучше» лучше, но вместе с тем второе — богаче, интереснее и куда полнее отвечает императиву повиноваться одной только свободе, предпочесть ее любой другой цели18.

Последняя часть данного утверждения сомнительна: во  втором из двух призывов «богаче», «интереснее», «свободнее» однозначно не содержатся, они привнесены интерпретацией. Кроме того, нельзя не обратить внимание на то, что пример с курением, будучи аналогией знаменитого «Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить?», существенно снижает радикальность того «или — или», которое провозглашает персонаж Достоевского: вред курения — все-таки зло в  гомеопатических дозах, в  сравнении с небытием мира это относительно безопасный вред (кстати, сегодняшний дискурс о вреде курения вполне аналогичен аргументам о вреде мастурбации из этико-медицинских дискурсов прошлого; что до курения как акта акрасии, то оно и впрямь аналогично мастурбации в своей роли утешительного фантазма19 — в обоих случаях имеется наслаждение, судьба которого полностью в руках субъекта). Короче, перед нами именно удовольствие от «зла по-маленькому», чисто фетишистская конструкция. Вот почему, чтобы трансгрессия не превратилась в непристойное восполнение существующего порядка, тем самым лишь подчеркивая его сакральность, отрицание должно быть направлено на саму 17. См.: Лакан Ж. Образования бессознательного (Семинары: Книга V (1957/1958)). М.: Гнозис; Логос, 2002. С. 544–546. 18. Маяцкий М. Указ. соч. С. 85. 19. Ср.: Миллер Ж.-А. Введение в клинику лакановского психоанализа. Девять испанских лекций / Пер. с исп. Н. Муравьева. М.: Логос; Гнозис, 2017. С. 14–15. 168

Логос · Том 29 · #1 · 2019

альтернативу необходимого блага или необходимой акрасии20. Конечно, в той мере, в какой безусловное пособие действительно может быть сопряжено с императивом ожидаемой позитивности (в чем бы конкретно ни заключалась ее суть), озвученный Маяцким скепсис будет правомерен. Но на такого рода фантазматическом опускании «проекта счастья» (что есть не более чем псевдоальтернативный проект!) остановиться невозможно — следует сделать еще один шаг в сторону полноценной профанации этого проекта, обращения лицом к контингентности человеческого существования21.

4. Финикийский корабль и хор вещей, или Экономика между двумя метафорами Прообразом такого шага может послужить теория любовной политики, детально разработанная Шарлем Фурье. Показав, что при строе цивилизации, вследствие неизбежного противоречия между добродетелями любви и брака (можно спросить: какая из них лучше, а какая еще лучше?), существует целая иерархия в системе наставления рогов, он показал также и то, что положение соблазнителя оказывается ничуть не более завидным, нежели положение обманутого мужа22. Противоречие это будет решено лишь 20. Кстати, о Достоевском (в том числе в контексте щвейцарского опыта обсуждения проблемы безусловного пособия, к которому апеллирует Маяцкий): почему бы ему, как теоретику «акратического бунта», не  противопоставить Роберта Вальзера? Почему бы «Прогулку» последнего не читать, скажем, от лица князя Мышкина, который так и не излечился от своего недуга и потому не вернулся в пределы своей сакральной Родины и навсегда остался на профанной чужбине? Взять хотя бы знаменитое обоснование необходимости максимального снижения налоговой ставки, которое излагает таксатору вальзеровский герой, — вот вам текст, который одним махом делает потешной мысль как о безусловном пособии, так и о любой форме акрасии (глупая воля? А как насчет, с позволения сказать, непроизвольной глупости?). 21. «Некоторые теоретики, — пишет Маяцкий, — апеллируют к „праву на счастье“, забывая, что собираются давать его в обмен на последнее алиби за жизненную неудачу, ибо тот, кто окажется неспособным конвертировать пособие в счастье, станет уже полным и патентованным ничтожеством» (Маяцкий М. Указ. соч.). Все верно, но только причем же здесь счастье? Разве счастье (в отличие, скажем, от благополучия) подлежит логике обмена? Разве у него нет собственной логики, отменяющей любую однозначную и императивную форму конвертации? 22. «Играя унизительную роль перед мужем, он [наставляющий рога] еще более унижен надувательством возлюбленной, которая не преминет ему поведать, что супруг с нею не живет. Он притворяется, что этому верит, чтобы спасти свое самолюбие; но разве может он сомневаться в том, что Александр Погребняк

169

при строе гармонии, где освобождение женщин осуществится в форме любовных корпораций с полной свободой входа, перехода и выхода, что делает возможным распределение и перераспределение в диапазоне от девственниц, не знающих чувственной любви, до независимых, которые «не соблюдают никакого устава в сфере ее осуществления»23. Очевидно, что программа эмансипации женщин как наиболее вопиющее из посягательств на священное право собственности из «Манифеста коммунистической партии» — это лишь повторение идеи Фурье в менее экзотических терминах. То, что в реальности сексуальная революция во многом приняла черты «акратического бунта», свидетельствует как раз о ее провале: анатомия по-прежнему определяет судьбу, сексуальные отношения не потеряли сакрального характера уже потому, что навязчивый характер императива их осуществления в той или иной форме не отменен24. Проблематика профанации — устойчивая тема многих работ Джорджо Агамбена, в которых он дополняет традицию критики капиталистической формы современного политико-экономического устройства генеалогическим исследованием его богословского фундамента. «Устройство» — русский перевод латинского «диспозитив», который, в свою очередь, был использован для перевода греческой «ойкономии», поэтому, говоря сегодня об «экономическом устройстве», мы забываем, что никакого другого устройства в нашей культуре, строго говоря, не существует. Агамбен дает следующее определение диспозитива: Совокупность практик и механизмов — одновременно лингвистических и  не  лингвистических, юридических, технических и военных, — целью которых является реакция на чрезвычай-

в подобных случаях жена бывает вдвойне благосклонна к супругу, чтобы скрыть от него интригу и оградить себя от подозрения в случае беременности» (Фурье Ш. Теория четырех движений и всеобщих судеб. Проспект открытия // Избр. соч. М.: Соцэкгиз, 1938. Т. I. С. 142). Фурье здесь предвосхищает сартровскую теорию самообмана, которая также вполне применима к сознанию нашего бунтаря-акратика! 23. Там же. С. 155. 24. Наследник Фурье и Маркса с Энгельсом — Жан Бодрийяр, предложивший формулу «Трансвестизм, а не гомосексуализм и транссексуализм — игра половой неразличимости вместо освобождения порабощенного пола, мыслимого исключительно в терминах самого его рабства» (Бодрийяр Ж. Соблазн. С. 41–49). Но его позиция лишь констатирует неудачу. 170

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ную ситуацию и достижение по возможности непосредственного результата25.

Отсюда ясно, почему в христианстве священная история принимает форму экономики спасения: «спасение» и  есть тот «непосредственный результат», который должен быть достигнут путем реагирования на  «чрезвычайную ситуацию», связанную с  действиями врага рода человеческого. Очевидно также, что секуляризация, а не профанация этой формы соответствует «духу» того самого капитализма, который Вальтер Беньямин назвал паразитом христианства: Секуляризация есть форма вытеснения, которая оставляет в неприкосновенности силы, ограничиваясь их передвижением с одного места на другое. Таким образом, политическая секуляризация богословских понятий (трансцендентность Бога как парадигма могущества государя) не делает ничего другого, кроме перемещения небесной монархии на монархию земную, оставляя нетронутым ее могущество. Профанация, напротив, нейтрализует то, что профанируется. Однажды профанированное, прежде недоступное и обособленное, теперь теряет свою ауру и возвращается в пользование26.

Историки экономической мысли отнюдь не случайно не признают в «Домострое» («домострой» — русская калька с греческой «ойкономии») Ксенофонта исток своей науки — в нем и правда отсутствует проблематика, составляющая сегодняшнее содержание этой отрасли знания; зато там четко обозначена смысловая форма нашей реальности, которая расценивается нами в качестве ее «объективного устройства», благодаря чему современная гегемония экономического подхода, его экспансия во все возрастающее количество сфер жизни выглядит вполне закономерным явлением. О какой форме идет речь? В «Домострое» Сократ пересказывает нам хозяйственные наставления Исхомаха, который, в отличие от самого Сократа, имел славу отличного эконома. Исхомах использует в  качестве парадигмы экономического устройства образцовый порядок, виден 25. Агамбен Дж. Что такое диспозитив? // Он же. Что современно? Киев: Дух i лiтера, 2012. С. 20. В оригинале «чрезвычайной ситуации» соответствует un’urgenza; такой перевод представляется удачным, поскольку подчеркивает, что речь идет о феномене, являющемся смысловым истоком учения о чрезвычайном положении (stato di eccezione). 26. Он же. Профанации. М.: Гилея, 2014. С. 83. Александр Погребняк

171

ный им на  одном финикийском судне. Показательно, что необходимость такого порядка, благодаря которому каждый предмет может быть найден без проволочек, в кратчайшее время, объясняется как раз возможностью чрезвычайной ситуации. Вот как реагирует помощник кормчего, в свободное время проверяющий, все ли находится на своем месте, на вопрос удивленного такой проверкой Исхомаха: Проверяю, чужестранец, отвечал он, на случай, если что произойдет, как лежат корабельные принадлежности: может быть, чего не хватает или что-нибудь лежит так, что трудно достать. Ведь, когда бог посылает бурю на море, не время разыскивать, что нужно, и нельзя подать, что трудно достать. Бог тогда грозит ленивым и наказывает их27.

То, что выглядит простым здравомыслием в столь опасном ремесле, как мореплавание, приобретает явную специфичность, становясь метафорой для выражения сути домохозяйства как такового (в этой метафоре, очевидно, заложен тот смысл, который Фуко будет обозначать с помощью понятия gouvernementalité, связь которого с искусством кормчего очевидна). Но образ судна — лишь одна из двух метафор, используемых Исхомахом для представления о хозяйственном порядке; если она вводит мотив опасного предприятия, то другая связывает этот порядок с эстетическим принципом красоты: Все остальные предметы уже, может быть, от этого кажутся красивее, что они поставлены в порядке: каждый сорт имеет вид хора вещей, да и пространство в середине между ними кажется красивым, потому что каждый предмет лежит вне его: подобным образом круговой хор не только сам представляет красивое зрелище, но и пространство внутри его кажется красивым и чистым28.

Значит, диспозитив экономики сам оказывается в пространстве между двумя метафорами, передающими его смысл. Поэтому всегда можно спросить: да, вещи (люди, ресурсы) упорядочены ввиду некоего смыслозадающего момента, но что это за момент? Момент смертельной опасности, «чрезвычайная ситуация» во всей своей однозначности или пустое «пространство между», эстети 27. Ксенофонт. Домострой // Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. М.: Наука, 1993. С. 226. 28. Там же. С. 227. 172

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ческое inter-esse, то, что Кант впоследствии определит через (прагматическую, материальную, экономическую) незаинтересованность? Божественная кара, грозящая обрушиться на людей, или явление самого бога, играющего и гибнущего (если предположить, что прекрасное пространство предназначено для Диониса)? А тогда не выступает ли обнаруживаемая хором вещей «прекрасная пустота» ресурсом для критики чрезвычайной ситуации, проблематизируя — и тем самым профанируя — ее императивный, категорический характер?

5. Мертвый абсолют, или О статике и динамике в экономике Идея сущностной связи экономики с чрезвычайным положением, как и  мысль о  необходимости критики такого понимания, находит неожиданное подтверждение у  Николая Зибера (1844– 1888) — русского экономиста со  швейцарскими корнями. В  своей работе «Теория ценности и капитала Д. Рикардо» (1871), получившей высокую оценку самого Маркса, он не только дает глубокий анализ основ классической школы политической экономии, но и оригинально критикует постулаты так называемой субъективной школы, которые в  это время получают новое обоснование в теории предельной полезности — доктрине, которая по сей день служит идеологическим фундаментом доминирующей линии экономического анализа. Именно в этой критике Зибер прибегает к образу (возможно, неожиданному для нас, но вполне мотивированному самим существом дела) чрезвычайного положения. Он начинает с того, что вводит важное методологическое различение: если классическая школа свой анализ базирует на большом временном промежутке, благодаря чему во внимание принимается усредненное, типическое состояние хозяйственной жизни, то школа субъективная, можно сказать, фетишизирует отдельно взятый момент — момент, в котором имеет значение прежде всего радикальное отклонение от обычной ситуации: Ясно, что нельзя, например, сказать  — дрова полезнее хлеба,— если разуметь под этой сравнительно большею полезностью постоянное или среднее отношение дров к хлебу, со стороны значения их для удовлетворения потребностей. Приведенное выражение может относиться единственно к тому моменту, когда человеческому организму необходима теплота более, нежели хлеб. Классифицируя предметы по мере настоятельности

Александр Погребняк

173

потребностей, мы найдем следующий, приблизительно, динамический ряд: человек умирает сначала без пищи, потом без крова, потом без нагретого воздуха и т. д., закон ряда — убывающая настоятельность или опасность, сначала для жизни, затем для здоровья всего организма, затем частей его, сначала навсегда, затем на время, сначала на более, затем на менее продолжительные его периоды. Так можно дойти и до булавки, отсутствие которой, при известных требованиях наряда, причиняет простуду, катарр горла, наконец, просто недовольство. Само собою разумеется, что в эту классификацию не входят фиктивные, болезненные потребности, потому что речь идет о среднем, здоровом организме. Перед нами случай постепенного вымирания организма, систематически лишаемого необходимых для поддержания его внешних предметов29.

Важно обратить внимание, что субъективизм оценки в данном случае еще не вполне освобожден от объективной базы — Зибер говорит о «среднем, здоровом организме»; экономика мыслится как способ удовлетворения прежде всего реальных, а не фиктивных потребностей. Точнее, предполагается возможность четкого и однозначного отделения реального от фиктивного. Но упоминание «болезненной потребности» не случайно — ее содержание вполне может стать темой того самого «акратического бунта», который выступает изнанкой рациональной логики «постепенного вымирания организма». Субъективизм критикуемого Зибером направления состоит в изоляции отдельного момента и выстраивании на его основе общей картины мира. Конечно, первыми приходят на ум «удачные» моменты — таков излюбленный пример многих экономистов с найденным алмазом, который имеет высокую рыночную цену, хотя не сопряжен ни с какими издержками. Но это, по Зиберу, просто вырванный из действительности изолированный факт, по которому вдруг делается заключение о действительности целиком, тогда как истина в том, что «вообще алмазов не собирают на площадях и улицах, а ищут и тратят на это долговременный и усиленный труд»30. Важно, однако, не эмпирическое содержание примера, а его форма: находите ли вы алмаз или получаете копеечную прибавку к жалованию, налицо некое событие, меняющее ваше экономическое состояние. Но еще важнее то, что лю 29. Зибер Н. И. Теория ценности и капитала Д. Рикардо в связи с позднейшими дополнениями и разъяснениями. Киев: Университетская типография, 1871. С. 30–31. 30. Там же. С. 135. 174

Логос · Том 29 · #1 · 2019

бой такой момент в данном подходе соотнесен как со своей истиной с моментом абсолютного конца, смерти. Поэтому всякий момент в пределе предстает именно как момент смертельной опасности, то есть как чрезвычайная ситуация: Выбор того или другого предмета в рассматриваемом случае основывается не на том, что один из них содержит более единиц удовлетворяющего потребности вещества, а единственно на том, что обойтись без одного из них в данную, вырванную из ряда, минуту абсолютно невозможно, под страхом смерти, опасности для здоровья31.

Как видно из  этой цитаты, Зибер буквально подчеркивает, что именно смерть становится «неподвижным движителем» экономики, той единственной действительностью, которая лежит в основе всякой наличной динамики. Любое профанное событие является указателем священного момента «конца истории», от которого получает санкцию, а поведение субъекта принимает форму «рационального распределения запаса благ», система которого и есть фетишистский способ экранирования смерти — за счет того, что вся эта система пропитывается ею. Очевидно, что критикуемая Зибером школа по-своему права, а именно права нормативно: для динамизации экономического процесса в капиталистических условиях необходима тревога, свидетельствующая о том, что человек «не укоренен» в своих потребностях и средствах их удовлетворения (хотя следует помнить, что на деле все эти «чрезвычайные ситуации» являются фиктивными — видимость разрывов как раз позволяет воспроизводить непрерывный характер капитализма). Субъект поистине невротизируется, экономическая жизнь превращается в непрерывный обсессивный ритуал32 «максимизирующего поведения», экранирующего эту тревогу и в то же время воспроизводящего ее. Еще более сгущенный образ чрезвычайного положения используется 31. Там же. С. 31. 32. Для обсессивного невротика, говорит Жак-Ален Миллер, «важным условием будет неподвижность Другого, и потому нет более „чистого“ обсессивного невроза, чем в случае, когда место Другого занимает мертвый» (Миллер Ж.-А. Указ. соч. С. 32). Однако указание на то, что «логическая модальность, определяющая позицию невротика, — это не  необходимость, но возможность» (Там же. С. 31), нужно дополнить замечанием, что такой субъект, очевидно, занят бесконечной работой актуализации всех тех возможностей, которые возникают благодаря именно необходимому присутствию Другого как мертвого, неподвижного. Александр Погребняк

175

Зибером при отрицании правомочности генерализации выводов, полученных на основе частного случая «данного момента»: Такое предпочтение [сравнительно более настоятельного — менее настоятельному], если бы оно повторялось непрерывно в течение продолжительного времени, оказало бы на  всю экономическую деятельность то же действие, какое оказывает осада на снабжение пищею жителей и гарнизона крепости33.

Но ведь как раз ситуация осадного положения и представляла собой в истории новоевропейского права тот прецедент, которой послужил парадигмой для позднейших законов о  чрезвычайном положении!34 Неслучайность данного образа в тексте Зибера подтверждается тем, что обращение к нему то и дело повторяется — при этом автор пытается учесть различные смысловые оттенки: «вымирание организма» и «страх смерти», «осада крепости», ситуация, в которой оказываются колонисты35, «исключительные случаи, связанные с опасением не получить желаемой вещи»36. Конечно, для Зибера речь идет прежде всего о методологической ошибке субъективной школы, и  он, похоже, не  указывает прямо на ее симптоматичность, другими словами, на превращение ее в идеологему. Но можно попытаться увидеть в его тексте косвенное указание на такое положение дел. Так, Зибер противопоставляет моменту исключительному (когда только и действует принцип «сравнительной настоятельности потребностей») средний момент экономической жизни, когда «булавка, гребень, ножницы находятся совершенно в  такой же степени на  своем месте, как и дрова, уголь, хлеб, а потому все попытки построить на  принципе настоятельности статическую классификацию вещей ни к чему не могут привести»37. Сегодня не только теоретику, но и «обычному человеку» — в той мере, в какой он «не чужд рефлексии», — не так-то легко переключиться с позиции экономиста, верящего в законы Госсена, на подобное рассмотрение предметов с точки зрения их общей уместности, увидеть их как ксенофонтовский «хор вещей», а не с позиции частной, исключительной полезности каждого отдельно взятого и противопоставленного прочим предмета. Эта «статическая классификация», о которой 33. Зибер Н. И. Указ. соч. С. 33. 34. См.: Агамбен Дж. Homo sacer. Чрезвычайное положение. М.: Европа, 2011. 35. Зибер Н. И. Указ. соч. С. 97. 36. Там же. С. 137, 149. 37. Там же. С. 30. 176

Логос · Том 29 · #1 · 2019

пишет Зибер, в чем-то аналогична описанной Ксенофонтом диспозиции прекрасной пустоты бытия-между, но сегодня она наверняка будет оценена как «чрезвычайное положение» неэффективного менеджмента! Поэтому позиция Зибера предвосхищает обращение к экологии, если понимать ее не как заботу о сохранении ресурсов, а, по Андре Горцу, как …сопротивление … частному присвоению и разрушению того общественного достояния, которое представляет собой мир жизненного обихода как таковой38.

Не случайно, что «статичное» в нашем сознании легко переводится в застойное, безжизненное — так девелопер оценит как депрессивные те городские районы, где жизнь вообще-то идет своим чередом; отбросами будут не  полностью изношенные, но  выпавшие из тренда развития вещи; а в роли «лишних людей», конечно, окажутся незанятые. Но «стасис» в одном из значений — это еще и гражданская война; известно, что к принципу чрезвычайного положения апеллируют как к генератору ценностной динамики (угроза теракта так же беспрецедентно повышает ценность «антитеррористических мер», как угроза «катарра горла» в примере Зибера — стоимость булавки, которой можно заколоть платье!). Поэтому статика действует, если угодно, подобно принципу «отрицания отрицания»: это не просто картина мира, соответствующая экономическому строю «традиционного общества», но современный способ критического отрицания всей новейшей системы чрезвычайного положения, где страх смерти и средства безопасности действуют вместе и бесконечно отсылают друг к другу. Статика такого рода динамически направлена против статики мертвого абсолюта, генерирующего псевдодинамичность тех форм жизни, которые в  качестве «рациональных» предписываются «субъективной школой».

6. Профанация, или Homo oeconomicus как животное субботы Марксизм исходит из тезиса о конце труда как историческом преодолении мира дефицита, «трудных вещей», что сегодня мы можем понимать как преодоление невротического отношения субъ 38. Горц А. Нематериальное. Знание, стоимость и капитал / Пер. с фр. и нем. М. Сокольской. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2010. С. 112. Александр Погребняк

177

екта к факту своей занятости (или незанятости). Идея о том, что есть не  отдельные вещи, понятые как источники непрерывной «переоценки ценного», но  обстановка, хозяйство как мир, должна этому способствовать. Теория же предельной полезности делает возможной эскалацию дефицита в мире, где труда с определенного момента может и не быть: товар противостоит индивиду как объект желания, как императив «поработать еще», заставляя индивида использовать свое бытие-в-возможности, или рабочую силу, исключительно в форме непрерывной актуализации: можешь — значит должен. Более того, именно товарно-денежный фетишизм (вызванный к жизни реальной исторической «чрезвычайной ситуацией» — конституированием пролетариата как класса, для которого средства производства приобрели исключительно предметный, внешней, противостоящий характер) не дает увидеть этот «статический момент» чистой возможности, как пишет Зибер: В этом тождестве значения денег относительно упомянутых двух родов товаров лежит, главным образом, причина того обстоятельства, что экономическая наука, исходя от установленных практикой взглядов, долгое время не замечала различия между обыкновенными товарами и рабочею силою: те и другая одинаково оценивались на деньги, одинаково находили сбыт не иначе, как под условием предварительного обмена на известное количество денег39.

В  этом плане можно только согласиться с  Маяцким, который в своей критике проекта безусловного пособия исходит из понимания того, что общественное мнение будет воспринимать предложение этого «подарка» как очередную нечестную сделку: ……пособие, вероятно, породит либо 1) ощущение, что «государство наконец возвращает нам то, что должнó», либо 2) убежденность, что «если государство нам его выплачивает, то это потому, что на самом деле оно нам должно гораздо больше»40.

Но наша склонность по-прежнему априори подозревать, что социальные отношения возможны исключительно в  форме обмена коммодифицированными благами, притом что сущностная

39. Зибер Н. И. Указ. соч. С. 263. 40. Маяцкий М. Указ. соч. С. 78. 178

Логос · Том 29 · #1 · 2019

асимметрия сторон приобретает вид ложной симметричности41, свидетельствует о насущном характере марксистской постановки вопроса. Остается вопрос: насколько введенное Марксом различение труда и способности к труду способно обосновать принцип свободного времени не просто в качестве остатка от рабочего времени, а как иной способ рассмотрения всего жизненного времени в целом, как такового? В главе, посвященной понятию капитала, Зибер указывает на прецедент не-актуализации трудового потенциала на примере архаики. Он цитирует рассуждения Александра фон Гумбольдта об апатии индейцев жаркой полосы, в которой они будут-де пребывать до тех пор, пока не будут вырублены банановые деревья, в изобилии дающие им пропитание, — после чего заключает: Таким образом, мы видим, что у народа может оставаться свободное время за вычетом того, которое расходуется на производство предметов продовольствия, и что такое время не всегда тратится на производство добавочного продукта. Между простою возможностью такой траты и действительным осуществлением ее находится множество промежуточных звеньев меньшей общности и большей сложности, нежели те, какие представляются явлениями производства и потребления вообще42.

В  свете этого тезиса понятно не  только почему в  своей следующей (и последней) значительной работе Зибер обращается к исследованию первобытной экономической культуры43, но и поче 41. Разумеется, безусловное пособие трактуется здесь по аналогии с тем, что давно уже имеет место в корпоративных практиках прошивания рабочего времени временем досуга: «Грань между трудом и досугом также теряет четкость. Понятие „работа на полную ставку“ меняет смысл. Сегодня работнику уже не приходит в голову толковать его как „от звонка до звонка“. Он молчаливо принимает идею быть на связи 24 часа в сутки 7 дней в неделю. В обмен на эту чудовищную занятость он получает гибкость и пористость рабочего времени: возможность не только делать покупки (в магазине или в Сети), но и читать, общаться с друзьями через социальные сети, а также… искать новую работу. Сейчас это рассматривается уже не как измена, а, наоборот, как признак здорового честолюбия» (Там же. С. 76). Обратите внимание: «чудовищность» отмечает лишь одну из сторон, а именно работника; то, что он получает в обмен — «гибкость и пористость», — не снабжены (видимо, не случайно!) показателем величины. 42. Зибер Н. И. Указ. соч. С. 208–209. 43. Он же. Очерки первобытной экономической культуры. М.: К. Т. Солдатенков, 1883. Подробный анализ этого сочинения и его места в творчестве Александр Погребняк

179

му он проводит его в форме демонстрации сохранения «архаических элементов» в более поздних формациях — его интерес здесь не столько исторический, сколько этико-политический: указать на черты альтернативного экономического устройства, которое не просто существует как проект, но всегда уже воплощено в реальности, хотя и  непрерывно вытесняется капиталистическим типом этого устройства. (Вновь напрашивается аналогия с творчеством Иоселиани: «дикари» в его квазидокументальном фильме «И стал свет» (1989) демонстрируют столь же альтернативную форму жизни, сколь и герои его многочисленных художественных лент о современных «цивилизованных» людях, будь они жителями Советской Грузии или буржуазной Франции.) В этом промежутке, в этом временном зазоре между возможностью труда и его актуализацией (сохранение и культивация этого зазора и есть назначение институтов первобытной экономики) без всякой натяжки можно увидеть подлинный интерес новейшей критической мысли. Наиболее фундаментально это представлено в  проекте «теологической генеалогии экономики и управления» Агамбена, центральный тезис которой сводится к пониманию бездеятельности в качестве главного ресурса, тайной пружины политикоэкономического устройства современного мира: Человеческая жизнь бездеятельна и лишена цели, но именно это отсутствие дела и  цели делают возможной беспримерную человеческую деятельность. Человек посвящает себя производству и труду, потому что в действительности по своей сущности он лишен дела, потому что он прежде всего животное субботы. И машина правления функционирует как раз потому, что она завладела и поместила в свой пустующий центр бездеятельность — эту сущность человека. Бездеятельность является политической субстанцией Запада, той Славой, которая питает всякую власть. Поэтому праздник и праздность беспрестанно всплывают в мечтах и политических утопиях Запада и все так же беспрестанно терпят крах. Они представляют собой загадочные реликтовые останки, которые экономико-теологическая машина оставила на берегу человечества и природу которых, ностальгически обращаясь к ним вновь и вновь, люди тщетно пытаются распознать44. Зибера, а также значения высказанных в нем идей в контексте последующего формирования и развития такой дисциплины, как экономическая антропология, см.: Расков Д. Е. Н. И. Зибер как кабинетный экономистантрополог // Terra Economicus. Т. 14. № 4. С. 92–106. 44. Агамбен Дж. Грядущее сообщество. М.: Три квадрата, 2008. С. 114–115. 180

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Это можно перевести и на язык образов ксенофонтовского «Домостроя»: именно потому, что в  господствующем понимании экономического устройства нашел свое буквальное воплощение смысл метафоры корабля, кормчий которого непрерывно готовится к чрезвычайной ситуации, метафора «хора вещей» приобрела практически немотивированный характер, превратилась поистине в «загадочный реликт», обломки крушения какого-то другого судна. В то же время эти обломки свидетельствуют о некой первосцене захвата энергии бездеятельности, ее перемещения в тайную, сакральную сферу, пребывание в которой служит причиной непрерывного прославления существующего порядка, а значит, указывают они и на возможность иной, альтернативной формы жизни, которая будет соответственно означать операцию профанации, то есть возвращения в общее пользование того, что было из нее изъято45. Здесь следует вновь вернуться к примеру с курением, предложенному Маяцким: «акратическое» истолкование этого акта бесцельного и буквального прожигания жизни уже выступает следствием успешной операции по  сакрализации (суверенному исключению из  общего пользования) такой формы жизненного времени, которая традиционно обозначается как перекур. Виталий Лехциер поясняет: Перекур — форма социального бытия, освобожденного от постоянно возрастающих требований индустриальной цивилизации, роста производства, извлечения прибылей. Перекур подрывает, и правильно, кстати, делает, налаженную организационную мощь корпораций. Его запрещают, вытесняют, с ним борются. Топ-менеджеры и владельцы компаний придумывают все новые и новые ограничения для курильщиков, загоняя их в резервации, регламентируя ритмы вдохов и выдохов. Но перекур непобедим, поскольку основан на необходимых структурах экзистенции, которые не могут отменить даже самые эффективные управленцы. Сигарета — это бытие-с-другими, реализующееся в том числе в модусе одиночества, нехватки другого как собеседника в курилке, как партнера по доброжелательному и непринужденному, абсолютно свободному диалогу на лестничной клетке, в тамбуре, на лавке, на балконе или даже в специально отведенном для курения помещении46.

45. См.: Он же. Профанации. С. 78–101. 46. Лехциер В. Указ. соч. С. 324–325. Александр Погребняк

181

Скажут, что это описание не лишено бунтарского, романтического пафоса. Пусть так, но важнее обратить внимание на то, что его целью является не акратически обоснованное предпочтение «другого лучшего» или, скорее, «худшего как лучшего, нежели лучшее»; напротив, курение в этом описании, вопреки его страстной апологии, служит лишь индуцированию разговора о чем-то совершенно другом: если угодно, об определенной форме сообщества, жизненного мира, существование которых в  какой-то  момент (под видом противоречия сакральным целям бизнеса или (какая разница?) национальному интересу здоровья населения) становится объектом репрессий, энергия же этого существования продуктивно используется к вящей славе этих субъектов (бизнеса или государства). Можно предположить поэтому, что на теоретическом уровне операции профанации соответствует что-то вроде рефлексии рефлексии, то есть критики всевозможных фантазматических сценариев, которые на автомате порождаются в ходе размышлений о  свободном времени, досуге, бездеятельности и всему, что сродни им, ведь с помощью этих «страшилок» наша мысль подводится к заключению о необходимости «внутреннего полицейского», способного восполнить (в случае введения пособия) потерю страха перед перспективой остаться без средств к существованию и предупредить неизбежные, как кажется, отрицательные последствия такого освобождения. Эти сценарии (согласно которым профанация — это, очевидно, зло!) выражают важнейшее онтологическое измерение любого сакрального порядка — непрерывную переработку случайного, контингентного в необходимое, в не способное быть иначе («курю, хотя можно было бы и не курить» — в «необходимо бросить курить любой ценой» или «продолжать курить назло»47; переработку свободы перекура — в должностную обязанность принимать участие в корпоративном отдыхе, где курение, кстати, может быть санкционировано, приняв форму суверенного пожалования). Не  случайно поэтому, что склонность к  акрасии Маяцкий определяет как проявление «человеческого, слишком человеческого» — таким же «слишком человеческим», очевидно, должен быть и страх перед возможной реакцией «постницшеанского» человека на предоставление ему безусловного пособия. Что на это можно ответить? Пожалуй, лишь то, что в  эпоху после смерти 47. Возможно, здесь имеет смысл вспомнить предложенное Жилем Делёзом рассуждение о  двух режимах использования дизъюнктивного синтеза — включающем и исключающем. 182

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Бога сам человек должен будет рассматривать себя как «безусловно пособляющего» себе, что, несомненно, будет означать его способность быть на высоте этого жеста предоставления (лучше использовать это более нейтральное слово, чтобы избегать ловушек «дарения»), предоставления без каких-либо условий. Парадигму этого жеста можно найти, например, у Фомы Аквинского в главах 81–85 «Суммы против язычников», посвященных рассмотрению проблемы взаимоотношения необходимости Творца и случайности (контингентности) творения. Творец с необходимостью не лишает творение имманентно присущего ему случайного характера, иначе говоря, им допускается своего рода неопределенность в порядке творения: Такая неопределенность, — поясняет Фома, — свидетельствует не о несовершенстве силы, а, наоборот, о ее чрезвычайном превосходстве: она настолько превосходит обе противоположности, что не определяется ни одною из них, но способна к обеим48.

Как подвергнуть это утверждение именно профанации, а не принятию или отрицанию, частичному или полному? Возможно, для этого его следует читать с «поправкой на Делёза», то есть предпочитая эминентности («чрезвычайному превосходству») Творца имманентность плана нашего само-творения, а также утверждающий принцип различия ограничительному принципу противоречия. Возможно также, что именно «плану имманентности» отвечает интерпретация Агамбеном платоновской Идеи как «любого», или «сходства без архетипа»49, а Лимба — как парадигмы подлинно человеческой жизни, помещенной вне экономики спасения50. И в любом случае важно его понимание модальных категорий (возможность, невозможность, случайность, необходимость) как онтологических операторов — как оружия, применяемого в «биополитической гигантомахии», в борьбе за определение границы между человеческим и нечеловеческим, субъективацией и де-субъективацией: Возможность (возможность быть) и случайность (возможность не быть) являются операторами субъективации, точки, в которой возможное начинает существование через отношение к не 48. Аквинский Ф. Сумма против язычников. Книга первая. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2004. С. 367. 49. Агамбен Дж. Грядущее сообщество. С. 49. 50. Там же. С. 12–14. Александр Погребняк

183

возможности. Невозможность как отрицание возможности [не (возможность быть)] и необходимость как отрицание случайности [не  (возможность не  быть)] являются операторами де-субъективации, разрушения и смещения субъекта — то есть процессов, которые разделяют в нем способность и неспособность, возможное и невозможное. Первые две составляют бытие в  его субъективности, как мир, который всегда является моим миром, потому что в нем возможность существует, прикасается (contigit) к  реальности. Необходимость и  невозможность, напротив, определяют бытие в его целостности и плотности, как чистую сущность без субъекта — как мир, который никогда не является моим миром, поскольку в нем возможность не существует51.

Производство образов свободы, досуга, лени и их навязчивое потребление — это, по сути, продолжение колониальной политики капитализма, объектом которой является жизненный мир человека, а сюжет акратического бунта как реакции на безусловное пособие — это возвращение старой темы варварства, готового возродиться под ненадежным покровом цивилизации. Эти образы нашей автономии, включая и  сценарии «акратического бунта», постоянно тяготеют к тому, чтобы обнаруживать за собой бытие той силы, которая «чрезвычайно превосходит» силу нас самих, например требования эффективного управления ресурсами, интересы безопасности, нейронные процессы, принцип удовольствия и пр. О возможностях говорят повсеместно, но они едва ли «прикасаются (contigit) к реальности», реальности нас самих, являясь онтологически производными от  необходимости объективного порядка вещей.

7. В порядке заключения: клоун и демон В  одном интервью великий русский клоун Вячеслав Полунин на вопрос о том, каким образом он успевает так много в своей жизни, ответил примерно так: Каждое утро я смотрю в зеркало и представляю его полностью покрытым записочками о том, что необходимо сделать; потом я начинаю их одну за другой убирать, приговаривая: это можно не делать, и это, и это. Когда зеркало полностью расчищается, я говорю себе: теперь, наконец, можно что-то и сделать. 51. Агамбен Дж. Homo sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель. М.: Европа, 2012. С. 154–155. 184

Логос · Том 29 · #1 · 2019

В «Искусстве цирка» Виктор Шкловский выносит за скобки клоунаду, связывая ее с театрально-фарсовой эстетикой, в то время как собственная специфичность цирка, по его мнению, заключается в демонстрации трудности, в непрерывном усилии. Не является ли, однако, смыслом клоунады, скорее, представление возможности приостановки эффективного действия, эффектное обыгрывание его всегда возможной неудачи и  тем самым деавтоматизации, возвращения ему подлинно человеческого измерения, одним словом, профанации усилия как непременно сверхчеловеческого? В мире, зацикленном на эффективности, на производстве, накоплении и демонстрации силы (в том числе через демонстративную праздность) и, следовательно, на страхе нехватки и немощи, если чего-то явно и не хватает, то именно такого, клоунского жеста. Не случайно в большой политике симуляция клоунады в который раз входит в моду! Свою статью о проекте безусловного пособия Маяцкий заканчивает словами: «Я знаю, что лучше его поддержать, но акратический демон нашептывает, что бывает еще лучше»52. На это можно было бы ответить так: акратический демон нашептывает, что бывает еще лучше, — ну и пусть нашептывает, сколько ему угодно; я знаю, настоящая эвдемония имеет вид остановки автомата, непрерывно продуцирующего улучшения. Библиография Агамбен Дж. Грядущее сообщество. М.: Три квадрата, 2008. Агамбен Дж. Профанации. М.: Гилея, 2014. Агамбен Дж. Средства без цели. Заметки о политике. М.: Гилея, 2015. Агамбен Дж. Что такое диспозитив? // Он же. Что современно? Киев: Дух i лiтера, 2012. Агамбен Дж. Homo sacer. Чрезвычайное положение. М.: Европа, 2011. Агамбен Дж. Homo sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель. М.: Европа, 2012. Арора П. Фабрика досуга: производство в цифровой век // Логос. 2015. Т. 25. № 3. С. 88–119. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000. Бодрийяр Ж. Соблазн. М.: Ad Marginem, 2000. Горц А. Нематериальное. Знание, стоимость и капитал. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2010. Зибер Н. И. Очерки первобытной экономической культуры. М.: К. Т. Солдатенков, 1883. Зибер Н. И. Теория ценности и капитала Д. Рикардо в связи с позднейшими дополнениями и разъяснениями. Киев: Университетская типография, 1871. 52. Маяцкий М. Указ. соч. С. 85. Александр Погребняк

185

Ксенофонт. Домострой // Он же. Воспоминания о Сократе. М.: Наука, 1993. Лакан Ж. Образования бессознательного (Семинары: Книга V (1957/1958)). М.: Гнозис; Логос, 2002. Лехциер В. Это не трубка — это сигарета: четыре перекура по поводу простых и непростых вещей // Сила простых вещей / Под ред. С. А. Лишаева. СПб.: Алетейя, 2014. С. 63–76. Магун А., Погребняк А., Регев Й. Этика этакого, или Искусство и этика по итогам модернизма // Художественный журнал. 2017. № 102. С. 25–37. Маяцкий М. Освобождение от труда, безусловное пособие и глупая воля // Логос. 2015. Т. 25. № 3. С. 72–87. Миллер Ж.-А. Введение в клинику лакановского психоанализа. Девять испанских лекций. М.: Логос; Гнозис, 2017. Расков Д. Е. Н. И. Зибер как кабинетный экономист-антрополог // Terra Economicus. Т. 14. № 4. С. 92–106. Фома Аквинский. Сумма против язычников. Книга первая. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2004. Фурье Ш. Теория четырех движений и всеобщих судеб // Избр. соч. М.: Соцэкгиз, 1938. Т. I.

186

Логос · Том 29 · #1 · 2019

DEFETISHIZING FREE TIME: FROM AKRASIA TO PROFANATION Alexander Pogrebnyak. Associate Professor, Department of Problems of Interdisciplinary Synthesis in the Field of Social Sciences and Humanities, Smolny Faculty of Liberal Arts and Sciences, [email protected]. Saint Petersburg State University (SPbU), 58–60 Galernaya str., 190000 St. Petersburg, Russia. Keywords: free time; fetishism; akrasia; economy; dispositive; profanation. Images of free time are used today to give the impression that alienation from work is being alleviated. As a result, exploitation of the workers who are constantly occupied with “self-realization” becomes even more effective. Free time becomes a fetish — a means of productively engaging people’s energy through various scenarios in which they are (supposedly) enjoying their leisure time pursuits. Is it even possible to undo the fetishization of free time? And if so, how else might we conceptualize it? In seeking an answer to these questions the author continues the discussion of akrasia launched by Michail Maiatsky in his article “Liberation from Work, Unconditional Income and Foolish Will” (Logos, 2015, 25[3]) in which Maiatsky expressed a well-founded fear that a contemporary “post-Nietzschean” person might respond to the “gift of unconditional freedom” with an irrational desire to test the boundaries of that boon and end up as Dostoyevsky said “living by his own foolish will.” A hypothesis to address that fear argues that the intentions behind such an “akratic rebellion” are inherently rooted in the fetishistic logic that dominates both current perceptions of free time and also the debate about providing a basic income. The akratic reaction is a form of phantasmatic acting out of the painful suspicion that efforts to reach liberation could turn into another form of bondage. The roots of this bind can be found in the historically embedded form of economic organization, which is based on a sense of dire emergency. We owe this understanding of the “economic dispositive” to the work of Giorgio Agamben, but it is already discernible in Xenophon. We can find an indication of its dominant position in modern economic thinking in Nikolay Sieber’s (1844–1888) criticism of the postulates of the “subjective school” of economics. Because the economy acquires a sacred aspect within this dispositive, akrasia may be compared with a sacrilegious trespass of its boundaries. However, Agamben proposes that challenging any form of the solemn ceremonies of capitalism’s priesthood in a way that is not merely imaginary must necessarily be a kind of profanation. DOI: 10.22394/0869-5377-2019-1-159-186

References Agamben G. Chto takoe dispozitiv? [Che cos’è un dispositivo?]. Chto sovremenno? [Che cos’è il contemporaneo?], Kiev, Dukh i litera, 2012. Agamben G. Griadushchee soobshchestvo [La comunità che viene], Moscow, Tri kvadrata, 2008. Agamben G. Homo sacer. Chrezvychainoe polozhenie [Homo sacer. Stato di eccezione], Moscow, Evropa, 2011. Agamben G. Homo sacer. Chto ostaetsia posle Osventsima: arkhiv i svidetel’ [Homo sacer. Quel che resta di Auschwitz. L’archivio e il testimone], Moscow, Evropa, 2012. Agamben G. Profanatsii [Profanazioni], Moscow, Gileia, 2014.

Александр Погребняк

187

Agamben G. Sredstva bez tseli. Zametki o politike [Mezzi senza fine. Note sulla politica], Moscow, Gileia, 2015. Arora P. Fabrika dosuga: proizvodstvo v tsifrovoi vek [The Leisure Factory: Production in the Digital Age]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2015, vol. 25, no. 3, pp. 88–119. Baudrillard J. Simvolicheskii obmen i smert’ [L’echange symbolique et la mort], Moscow, Dobrosvet, 2000. Baudrillard J. Soblazn [De la séduction], Moscow, Ad Marginem, 2000. Fourier Ch. Teoriia chetyrekh dvizhenii i vseobshchikh sudeb [Théorie des quatre mouvements et des destinées générales]. Izbr. soch [Selected Works], Moscow, Sotsekgiz, 1938, vol. I. Gorz A. Nematerial’noe. Znanie, stoimost’ i kapital [L’Immatériel. Connaissance, valeur et capital], Moscow, HSE, 2010. Lacan J. Obrazovaniia bessoznatel’nogo (Seminary: Kniga V (1957/1958)) [Les formations de l’inconscient (Le Séminaire, 5. 1957–1958)], Moscow, Gnozis, Logos, 2002. Lekhtsier V. Eto ne trubka — eto sigareta: chetyre perekura po povodu prostykh i neprostykh veshchei [This Is Not a Pipe — This Is a Cigarette: Four Smoke Breaks in Regard to Simple and Not so Simple Things]. Sila prostykh veshchei [Strength of Simple Things] (ed. S. A. Lishaev), Saint Petersburg, Aleteiia, 2014, pp. 63–76. Magun A., Pogrebniak A., Regev Y. Etika etakogo, ili iskusstvo i etika po itogam modernizma [Ethics of Sorts, or Art and Ethics at the End of Modernism]. Khudozhestvennyi zhurnal [Moscow Art Magazine], 2017, no. 102, pp. 25–37. Maiatsky M. Osvobozhdenie ot truda, bezuslovnoe posobie i glupaia volia [Liberation from Work, Unconditional Income and Foolish Will]. Logos. Filosofskoliteraturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2015, vol. 25, no. 3, pp. 72–87. Miller J.-A. Vvedenie v kliniku lakanovskogo psikhoanaliza. Deviat’ ispanskikh lektsii [Introduccion a la Clinica Lacaniana], Moscow, Logos, Gnozis, 2017. Raskov D. E. N. I. Ziber kak kabinetnyi ekonomist-antropolog [N. I. Ziber as an Armchair Economist-Anthropologist]. Terra Economicus, vol. 14, no. 4, pp. 92–106. Thomas Aquinas. Summa protiv iazychnikov. Kniga pervaia [Summa contra Gentiles. Lib. I], Moscow, Institut filosofii, teologii i istorii sv. Fomy, 2004. Xenophon. Domostroi [Oeconomicus]. Vospominaniia o Sokrate [Apomnemoneumata], Moscow, Nauka, 1993. Ziber N. I. Ocherki pervobytnoi ekonomicheskoi kul’tury [Sketches of Primitive Economic Culture], Moscow, K. T. Soldatenkov, 1883. Ziber N. I. Teoriia tsennosti i kapitala D. Rikardo v sviazi s pozdneishimi dopolneniiami i raz”iasneniiami [D. Ricardo’s Theory of Value and Capital in the Light of Posterior Supplements and Explanations], Kiev, Universitetskaia tipografiia, 1871.

188

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Праздность и свобода по Монтеню С та н и с л а в   С а в и ц к и й

Доцент, руководитель, Центр современного искусства, факультет свободных искусств и наук, Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ). Адрес: 190000, Санкт-Петербург, ул. Галерная, 58–60. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: Мишель де Монтень; «Опыты»; эссе; праздность; свобода.

В статье высказывается предположение о композиции эссе Мишеля де Монтеня «Опыты». Вопрос о том, что объединяет тематически разнородные размышления автора, ход которых непредсказуем, а выводы зачастую противоречат друг другу, неоднократно обсуждался специалистами по Монтеню и исследователями, занимающимися интеллектуальной историей Ренессанса. Произвольность рассуждений — способ, с помощью которого на протяжении многих лет Монтень создавал автопортрет. Спонтанный ход мысли есть существо портретируемого героя и метод реализации этого небывалого для своего времени и едва ли превзойденного впоследствии литературного эксперимента. Монтень неоднократно рассуждает о свободе размышления, ставя ее во главу угла своей книги. На основе этих рассуждений предпринимались разные попытки интерпретировать беспорядочность как композиционную систему «Опытов». Согласно одному из толкований, спонтанность дигрессий и открытость текста к разным философским идеям есть проявление принципов varietas и distinguo, осмысляемых Монтенем в контексте современной ему философии Возрождения. Согласно другой

точке зрения, «Опыты» построены на риторике юридического комментария эпохи Ренессанса. Есть интерпретация книги Монтеня как репрезентации sprezzatura — намеренной небрежности, подчеркивающей эстетический характер подобного письма. В данной статье существующие толкования дополняются новым. В его основе лежит понятие праздности, которому Монтень придавал важное значение, ценя роль otium’а в древнеримской культуре и понимая досуг как внутреннюю духовную работу самопознания. Праздность, дающая возможность быть предоставленным самому себе, — идеальная форма и практика свободы мысли в изоморфности письма, жизни и действительности, которым, по Монтеню, присуще одно общее свойство — тотальное непостоянство. Сократическое самопознание, скептицизм в традициях Пиррона и Секста Эмпирика, отторжение условностей риторической традиции по аналогии с антириторической позицией Сенеки, будучи поставлены на службу праздности, сделали возможным интеллектуальный и литературный эксперимент, воплощенный в «Опытах» Монтеня.

189

Порядок размышлений — одна из ключевых тем «Опытов» Мишеля де Монтеня, занимающая исследователей этой книги не менее, чем самого автора1. Свобода перехода от одного сюжета к другому, от одной проблемы к другой — безотносительно к тому, связаны ли они друг с другом хотя бы ассоциативно, — осмысляется одним из создателей жанра эссе как принцип письма. Монтень много пишет о  произвольности как форме и  механизме рассуждений, сравнивая «Опыты» то с небрежно собранным маркетри, то с разросшейся от многочисленных дополнений версией «Метаморфоз» Овидия. Читателю, напрасно пытающемуся уследить за непредсказуемыми дигрессиями Монтеня2, эти теоретические объяснения помогают понять структуру книги и ее замысел в целом. Исследователи зачастую реконструируют проект «Опытов», развивая рассуждения их автора о свободе размышлений. Ведь концептуализировать хаотичность эссе Монтеня означает определить композицию и особенности текста, наделяющего читателя упоительной свободой, с которой Монтень пишет этот умозрительный автопортрет. Статья подготовлена при финансовой поддержке СПбГУ в рамках научноисследовательской работы «Труд и досуг в истории, экономике и культуре». 1. Один из  лидеров «нового романа» и  теоретик, осмыслявший концепт спонтанности в литературе, Мишель Бютор в своей книге Essais sur les Essais, противопоставляя принцип случайности как свободы поэтического вдохновения хронологическому принципу организации текста Монтеня, который отстаивает ряд исследователей, пишет: «Какой же ключевой образ выстраивается в каждом из трех томов — образ, который последующие наслоения текста не разрушают, но делают, напротив, еще более точным, метким и отличимым? Для композиции «Опытов» этот вопрос представляется наиболее важным» (Butor M. Essais sur les Essais. P.: Gallimard, 1968. P. 18–19). Книга Бютора вдохновила американского литературоведа Рэндолфа Пола Раниона, предпринявшего попытку описать структуру «Опытов» как систему «интратекстуальной симметрии» — свободной импровизации вокруг ключевой темы, которая развивается по принципу орнаментирования изображения гротесками, характерному для искусства Возрождения (Runyon R. P. Order in Disorder: Intratextual Symmetry in Montaigne’s Essays. Columbus: Ohio State University Press, 2013). 2. Историк философии и авторитетный специалист по скептицизму Ричард Попкин удачно охарактеризовал книгу Монтеня как “impressionistic and learned digressions… on a very wide range of topics” («импрессионистические и свободные размышления эрудита, посвященные очень широкому кругу проблем»; Popkin R. H. The History of Scepticism: From Savonarola to Bayle. N. Y.; Oxford: Oxford University Press, 2003. P. 46). 190

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Французский искусствовед Даниэль Арасс в  своем эссе, посвященном реконструкции принципа оформления studiolo3 графа Фредерика Монтефельтро, дополнил наблюдения исследователей «Опытов». Многие из них пишут о характерной для большинства эссе рамочной композиции, задающей тему размышления в начале и подводящей рассуждения к ней же в финале, но при этом допускающей любые дигрессии в основной части текста, будь он длиной полторы или несколько сотен страниц. Арасс убедительно и остроумно описал произвольность изложения в книге, которая создавалась в знаменитой башне-библиотеке (тоже своего рода studiolo), как проявление sprezzatura — “une feinte nonchalance, une inattention apparente de grâce, un art où l’art cache l’art”4. По мнению Арасса, одного из  самых авторитетных современных интерпретаторов искусства Возрождения, именно sprezzatura — притворная небрежность, таящая в себе саму сущность эстетического опыта, — сближает автора знаменитого трехтомника с представителями знати, которые следовали правилам поведенческой этики, сформулированным Бальдассаре Кастильоне в его книге «Придворный». Именно на ее страницах был описан принцип sprezzatura. Французский искусствовед, предлагая новое объяснение произвольности соположения фрагментов в «Опытах», подчеркивает значение социального статуса Монтеня: высокопоставленному вельможе должна быть свойственна эта особенная легкость рассуждения о пережитом, за которой может скрываться высокое искусство философствовать и талант изобретать новые литературные формы. При всем этом статус, вне всяких сомнений, не главная предпосылка творческой свободы Монтеня. По Арассу, ее исток — в последовательном описании своего интеллектуального, психологического, экзистенциального и социально-политического опыта: «Я рисую не кого-либо, а себя самого»: в 1580 году, почти не заводя речь о себе, он производит это рисование себя в форме текстов, в которых автор испытывает на себе разные вещи, при этом тексты кажутся представленными без определенного порядка. Читателю следовало бы воспринимать их как упражнение в  произвольно разворачивающихся размышлениях, как sprezzatura в наслаждении самим собой5. 3. Небольшой приватный кабинет для занятий науками и искусствами (ит.). 4. «Притворная непринужденность, мнимое невнимание к изяществу, искусство, искусно утаивающее искусство» (Arasse D. Le sujet dans le tableau. Essais d’iconographie analytique. P.: Flammarion, 2006. P. 42). 5. Ibid. P. 55. Станислав Савицкий

191

В этом изящном и остроумном искусствоведческом эссе бордосский мыслитель, о котором много написано как о последователе таких разных философов, как Лукреций, Пиррон, Плутарх, Секст Эмпирик, Сенека и Эпикур, предстает перед нами в новом свете: как интеллектуал, предпринимающий смелый умозрительный современный эксперимент на границе рефлексии и нарциссизма. Монтень оживает как актуальный ныне автор, в наследии которого искали истоки современности многие философы и исследователи. Оригинальной среди прочих попыток реактуализации «Опытов» представляется книга Жана Старобински «Развивая Монтеня»6, разрабатывающая постулаты скептической философии Монтеня в постмодернистском контексте. О его сочинении как об образце философии скептицизма, как об одном из первых в европейской истории литературных автопортретов или как об истоке жанра эссе сказано немало7. Большинство исследователей отмечали переменчивость интеллектуальных интересов французского писателя, увлекавшегося на протяжении многолетней работы над «Опытами» разными философскими идеями. В этом отношении значимой и авторитетной представляется монография Жана-Ива Пуйю — автора одного из наиболее интересных исследований литературной формы «Опытов» как экспериментальной инновации8. Среди работ о методе Монтеня нельзя обойти вниманием книгу Андре Турнона «Монтень: глосса и эссе», в которой было высказано неожиданное и правдоподобное предположение о том, что структуру «Опытов» определяет ренессансная юридическая глосса-комментарий9. Неоднократно обсуждался в связи с книгой Монтеня его интерес к сократической идее самопознания человека, а также рассуждения о многообразии форм непостоянства, в некотором отношении опосредованные философией Сократа. Концепт непостоянства чрезвычайно существенен для понимания произвольности размышлений, определяющей форму и структуру «Опытов». По Монтеню, непостоянство тотально. Оно присуще человеческому опыту: «Жизнь — это неровное, неправильное 6. Starobinski J. Montaigne en movement. P.: Gallimard, 1992. 7. Bowen B. C. The Age of Bluff: Paradox and Ambiguity in Rabelais and Montaigne. Urbana: University of Illinois Press, 1972; Compagnon A. Nous, Michel de Montaigne. P.: Seuil, 1980; Popkin R. H. Michel de Montaigne and the Nouveaux Pirrhoniens // Popkin R. H. The History of Scepticism: From Savonarola to Bayle. Oxford: Oxford University Press, 2003. P. 44–63; Regosin R. L. The Matter of My Book: Montaigne’s “Essais” as the Book of the Self. Berkeley: University of California Press, 1977; Hendrick P. J. Montaigne, Lucretius and Scepticism: An Interpretation of the Apologie of Raimond Sebond. Dublin: Royal Irish Academy, 1979. 8. Pouilloux J.-Y. Montaigne. L’éveil de la pensée. P.: Champion, 1995. 9. Tournon A. Montaigne: la glose et l’essai. P.: Champion, 2000. 192

Логос · Том 29 · #1 · 2019

и  многообразное движение»10. Сама действительность дана нам в непостоянстве, как множественность различий: «Мир — не что иное, как бесконечное разнообразие и несходство»11. Резюмируя идеи Лукреция о преходящести и изменчивости природы и человека как биологической особи, Монтень предваряет цитату из римского философа лаконичной формулировкой «время и непрерывное рождение постоянно разрушают и  претворяют все предшествующее»12. Итак, непостоянство онтологично и экзистенциально, непрестанными изменениями живет естественный мир. Также непостоянство коренится в существе культуры и цивилизации: обычаи и коллективные представления, распространенные у разных народов, разнятся зачастую абсурдным образом. Монтень с увлечением рассказывает о том, что большой палец руки может выполнять разные символические функции у варварских племен, древних римлян, древних греков и спартанцев13. Непостоянство присуще человеческой природе: из-за переменчивости восприятия и сознания последовательность во взглядах на общество и политику невозможна. Человек подвержен страстям, зависим от переменчивых эмоций; ко всему прочему, его привычки и представления опосредованы климатом, в  котором он формируется и  существует. Изменчивы в том числе и наши знания о мире, технике и культуре14. Разбору представлений Монтеня о постоянстве и непостоянстве в контексте интеллектуальной истории Ренессанса посвящена содержательная работа Себастьяна Прата «Постоянство и непостоянство у Монтеня»15. Два понятия, вынесенные в заглавие, рассматриваются французским литературоведом как определяющие поэтику «Опытов» концепты. Прат доказывает, что метод Монтеня зиждется на принципе varietas, сформулированном итальянскими гуманистами эпохи Ренессанса как своего рода интеллектуальный эклектизм, дарующий свободу16. Следует согласиться с Пратом, когда он утверждает, что многообразие тем и сюжетов, о которых можно вести речь в тексте, не следуя линейному порядку повествования и размышления, в той же мере свойственно произведениям гуманистов, что и книге Монтеня: “La diversité des emprunts, en plus de jouer un rôle au niveau de la reconnaissance de la culture humaniste de l’auteur, dénote 10. Монтень М. де. Опыты: В 3 кн. М.: Голос, 1992. Кн. 3. С. 39. 11. Там же. Кн. 2. С. 12. 12. Там же. Кн. 2. С. 300. 13. Там же. Кн. 2. С. 397–398. 14. Там же. Кн. 2. С. 263. 15. Prat S. Constance et inconstance chez Montaigne. P.: Classiques Garnier, 2011. 16. La Varietas à la Renaissance / D. de Courcelles (dir.). P.: Ecole des chartes, 2001. Станислав Савицкий

193

davantage encore la condition de possibilité de la pensée libre…”17 Французский мыслитель развивает метод varietas, наделяя его энергией интеллектуального удовольствия (le plaisir de la pensée) и основывая на нем саму практику интеллектуального суждения18. Как ценностный концепт, varietas определяется другим важным для Монтеня принципом письма и интеллектуальной работы — distinguo («различать, выбирать»). Этот принцип, перенятый из системы аргументации схоластов, предполагает разрушение цельности представлений о человеческом опыте и установку на точное суждение в каждом отдельно взятом случае. Интересно и остроумно замечание Прата, обращающее внимание на то, что глагол distinguer (distinguere) также означает «красить другим цветом, сополагать разные цвета». Это значение позволяет толковать понятие distinguo в контексте метафорического сопоставления «текст — текстиль». В частности, Прат приводит несколько примеров того, как Монтень сравнивает «Опыты» с  пестрой тканью. Параллель между дигрессивным текстом и тканью с разноцветным узором (писателем и ткачом) прослеживается у Плутарха — одного из любимых авторов Монтеня19. Метафора пестрой ткани репрезентирует «внутреннее» непостоянство человеческого опыта, дополняющее «внешнее», которое исключает обобщения, определяя достоверность как множественность единичных суждений20. Таким образом, varietas и distinguo концептуализируют творческий метод «Опытов» как продуманно хаотичную систему. В интерпретации Прата именно подобный беспорядок есть форма размышления и письма, которую разрабатывает Монтень. Толкование Прата основано на объяснениях, в которые неоднократно пускается сам Монтень, стремящийся к максимальной свобо 17. «Разнообразие заимствований не только помогает опознать в нашем авторе представителя гуманистической культуры, но в еще большей степени обеспечивает условия функционирования свободной мысли» (Prat S. Op. cit. P. 29). 18. Ibid. P. 217. 19. Наблюдения Прата можно дополнить еще одной параллелью. В трактате «Против ученых» (книга VII, «Против логиков») Секста Эмпирика, которым Монтень интересовался долгие годы, находим следующую формулировку: «философия есть некая пестрая вещь» (Секст Эмпирик. Соч.: В 2 т. М.: Мысль, 1975–1976. Т. 1. С. 61). Об античной мифологии ткачества см.: Scheid J, Svenbro J., Le Métier de Zeus: Mythe du tissage et du tissu dans le monde gréco-romain. P.: La Découverte, 1994. Интересные наблюдения по поводу образа ткача/пряхи в классической живописи сделаны Виктором Стоикитой в его инаугурационной лекции в Коллеж де Франс, посвященной анализу картины Веласкеса «Пряхи» (Stoichita V. “Les Fileuses” de Velázquez: textes, textures, images. P.: Collège de France/Fayard, 2018). 20. Prat S. Op. cit. P. 223–227. 194

Логос · Том 29 · #1 · 2019

де изложения и много внимания уделяющий средствам, эту свободу обеспечивающим. Вкупе с тонкими наблюдениями Арасса рассуждения Прата предоставляют возможность интерпретировать метод и форму «Опытов», рассматривая эту книгу в контексте интеллектуальной истории, чтобы добиться более точного понимания того, какую роль играет в ней понятие непостоянства. Развивая эти две интерпретации концептов sprezzatura и непостоянства, существенных для книги французского мыслителя, мы попытаемся предложить еще одну, дополнительную интерпретацию, позволяющую, по нашему мнению, более точно описать композиционные особенности «Опытов» и прояснить их суть, а именно праздность. Из идей Монтеня о тотальности непостоянства, развивающих философию скептицизма и дополненных психологическими, климатологическими, антропологическими и историко-культурными наблюдениями, выводится необходимость изоморфности фиксирующего творческий опыт текста непостоянству мира и человека. Эта изоморфность воплощается в практике импровизационного, дигрессивного письма: У  меня нет другого связующего звена при изложении моих мыслей, кроме случайности (la fortune). Я излагаю свои мысли по мере того, как они у меня появляются; иногда они теснятся гурьбой, иногда появляются по очереди, одна за другой. Я хочу, чтобы виден был естественный и обычный ход их во всех зигзагах. Я излагаю их так, как они возникли21.

Таким образом, в качестве принципа переживания тотального непостоянства в творчестве Монтень выбирает непреднамеренность и непредсказуемость литературного опыта. Для риторической традиции, в которой речь и размышления регламентированы и детерминированы разнообразными правилами и соответствиями, подобное письмо — разрушительный, смелый эксперимент. Монтень получил блестящее образование, в совершенстве знал латынь, был сведущ в  риторике. В  «Опытах» он не  раз пишет о  том, что латынь для него — родной язык, вытесненный французским. «Опыты» написаны именно по-французски, хотя и изобилуют цитатами из древнеримских классиков. Свой принцип письма, альтернативный устоявшейся риторической традиции, Монтень формулирует в размышлениях о Цицероне. Этот принцип основан на самоидентификации через антириторическое, самобытное письмо, то есть на максимальном приближении книги к автору и его индивидуаль 21. Монтень М. де. Опыты. Кн. 2. С. 83–84. Станислав Савицкий

195

ному опыту22. Позднее Жорж-Луи Бюффон сформулирует то, что так занимало Монтеня, следующим образом: «Стиль — это я». Важно отметить, что в споре с Цицероном Монтень выбирает себе авторитетного союзника — Сенеку, отстаивавшего индивидуальное своеобразие письма как основу литературной фиксации опыта23. Отсюда следует, что столь важная для Монтеня спонтанность представляет собой концептуализацию «естественности» (непосредственности) как алеаторики, основанием которой является эмпирический опыт. Логика Монтеня в этом отношении — это логика естественно-научного знания, стремящегося познать природу в ее данности, не опосредованной системами и концепциями. В своем литературном автопортрете мыслитель документирует одновременно опыт пережитого и опыт написания книги под названием «Опыты». Эксперимент произвольного письма состоит в последовательной фиксации всего процесса работы над проектом: Я хочу, чтобы по моим писаниям можно было проследить развитие моих мыслей и чтобы каждую из них можно было увидеть в том виде, в котором она вышла из-под моего пера. Мне будет приятно проследить, с чего я начал и как именно изменялся24.

Сам ход работы над книгой и  есть ее предмет, то  есть обретение автором себя посредством написания текста. Этот своего рода нарциссический рефлексивный документализм был формой проявления свободы в самопознании, которая формировала мысль и письмо Монтеня25. Надо отметить, что он неоднократ 22. О том, как риторическая традиция представлена в «Опытах» Монтеня, см.: Cave T. Cornucopian Text: Problems of Writing in the French Renaissance. Oxford: Clarendon Press, 1979; Idem. Préhistoires: textes troublés au seuil de de la modernité. Genève: Droz, 1999; Hoffmann G. Montaigne’s Career. Oxford: Clarendon, 1998; Rhétorique de Montaigne / F. Lestringeant (éd.). P.: Champion, 1985; Montaigne et la rhétorique / J. O’Brien et al. (dir.). P.: Classiques Garnier Numériquearis, 1995. 23. Любопытно, что поздние эстетические системы, построенные на основе концепта случайного, как правило, изолированы от экзистенциального или эмпирического опыта и ориентированы на эксперименты с формой. Особенно ярко это проявляется в эпоху модернизма: например, в поэзии Стефана Малларме, в творчестве дадаистов, сюрреалистов или Марселя Дюшана. И бросок костей, не упраздняющий случая, и иррационализация художественного языка, и автоматическое письмо свидетельствуют о том, что случай в искусстве, по существу своему, не случаен, но репрезентирует тот или иной концепт случайного. 24. Монтень М. де. Опыты. Кн. 2. С. 468. 25. Gregory M. E. Montaigne // Idem. Free Will in Montaigne, Pascal, Diderot, Rousseau, Voltaire and Sartre. Berlin: Peter Lang, 2012. P. 29–44. 196

Логос · Том 29 · #1 · 2019

но и  на  разных стадиях создания «Опытов» вносил изменения в  текст. В  этом отношении он не  ставил себе никаких ограничений, совершенно свободно каждым новым дополнением свидетельствуя об опыте, пережитом автором во время работы над книгой. Сноски, внесенные в текст при его переработке, также говорят о свободе, с которой французский гуманист вел диалог с философами древности и современности26. Едва ли может показаться неожиданным, что эта уникальная перформативная стенограмма спонтанной умозрительной работы заинтересовала «новых романистов». Напомним о том, что один из наиболее ярких представителей «нового романа», Мишель Бютор, посвятил Монтеню книгу эссе, отрывок из которой был процитирован выше27. Изоморфность письма, жизни и действительности концептуализируется как намеренное безделье и праздность, воспроизводящие древнеримские представления об otium’е в интеллектуальном контексте эпохи позднего Возрождения, иронично и парадоксально, что свойственно философам-скептикам, которыми Монтень некоторое время увлекался. Именно так в начале первого тома, в эссе «О праздности», анонсировался на первых порах проект «Опытов»: Уединившись с недавнего времени у себя дома, я проникся намерением не заниматься, насколько возможно, никакими делами и провести в уединении и покое то недолгое время, которое мне остается еще прожить. Мне показалось, что для моего ума нет и не может быть большего благодеяния, чем предоставить ему возможность в полной праздности вести беседу с самим собою, сосредоточиться и замкнуться в себе28.

Этот замысел последовательно осуществляется на  протяжении многих лет как опыт напряженной внутренней работы. Праздность интеллектуала и в эпоху Горация29, и в эпоху Ренессанса30, и позднее31 подразумевала погружение в личный умозрительный мир — труд мыслительный, душевный и духовный. По мнению 26. La Varietas à la Renaissance. 27. Butor M. Op. cit. 28. Монтень М. де. Опыты. Кн. 1. С. 32–33. 29. André J.-M. L’otium dans la vie morale et intellectuelle romaine: des origines а l’époque augustéene. P.: Presses Universitaires de Francearis, 1966. 30. Vickers B. Leisure and Idleness in the Renaissance: the Ambivalence of Otium // Renaissance Studies. 1990. Vol. 4. № 2. P. 107–154. 31. Малевич К. Лень как действительная истина человечества. М.: Гилея, 1994 [1921]; Толстой Л. Н. Неделание // Полн. собр. соч.: В 90 т. М.: Гослитиздат, 1954 [1893]. С. 173–201. Станислав Савицкий

197

Монтеня, в этом и состоит освобождение того, кто предпринимает подобный эксперимент32. Во втором томе он пишет: До крайности ленивый, до крайности любящий свободу и по своему характеру, и по убеждению, я охотнее отдам свою кровь, чем лишний раз ударю палец о палец. Душа моя жаждет свободы и принадлежит лишь себе и никому больше; она привыкла распоряжаться собой по собственному усмотрению. Не зная над собой до этого часа ни начальства, ни навязанного мне господина, я беспрепятственно шел по избранному мной пути, и притом тем шагом, который мне нравился33.

Последовательная праздность, поставленная во главу угла, — залог обретения свободы, которая, в свою очередь, обеспечивает становление личности, следующей самой природе. В финале «Опытов» читаем: Действительно, умение достойно проявить себя в  своей природной сущности есть признак совершенства и качество почти божественное34.

Идентичность по  Монтеню есть результат следования своему опыту в  произвольности его развертывания. Верный идеалам праздного досуга, реализующего личность в ее уникальной индивидуальности, Монтень пишет книгу, которая создает его самого: Моя книга в такой же мере создана мной, в какой я сам создан моей книгой. Это — книга, неотделимая от своего автора, книга, составляющая мое основное занятие, неотъемлемую часть моей жизни35.

Именно таким образом — как эксперимент по созданию самого себя посредством создания книги в жанре рефлексивного, документирующего разные стадии поступательной работы автопортрета — и следует понимать одно из значений названия трехтомника Монтеня. «Опыты» — это в первую очередь предпринятый мыслителем беспрецедентный эксперимент. Праздность — способ, 32. О развитии Монтенем философии otium’a по Цицерону, а также о влиянии на него размышлений Сенеки об otium sapientis см.: Esclapez R. L’oisivité créatrice dans les “Essais”: persistance et epanouissement d’un thème (1580– 1599) // Montaigne et les “Essais”. 1588–1988. Actes du congrès de Paris (janvier 1988) réunis par Claude Blum. P.: Champion, 1990. P. 25–39. 33. Монтень М. де. Опыты. Кн. 2. С. 345–346. 34. Там же. Кн. 3. С. 390. 35. Там же. Кн. 2. С. 371. 198

Логос · Том 29 · #1 · 2019

который позволяет его успешно реализовать, а также, вне всяких сомнений, великая утопия, способная даровать творческую свободу и вести к вершинам познания себя. Ведь безделье для автора «Опытов» — это вечное возвращение к внутренней работе самопознания и самостроения, которая зиждется на «естественном», эмпирическом отношении к миру и жизни: …я жажду … лишь одного: окончательно облениться и проникнуться ко всему равнодушием36.

Монтень был вдохновлен утопией праздности. Как один из «новых пирронистов», он следовал идее Пиррона о необходимости воздерживаться от суждений, претендующих на безусловную достоверность, понимая безразличие как дистанцированную, отстраненную позицию познающего37. Автор «Опытов» при этом избегал обращения к риторической традиции, рекомбинирующей готовые модели философского размышления или литературного высказывания. Его письмо всячески нарушало ее правила и установки, свидетельствуя о небывалом, длившемся долгие годы эксперименте. Работая над автопортретом, Монтень дорожил всем, что становилось частью этой работы, как бы дигрессивно ни продвигалось его размышление. Искусственная небрежность, с которой автор ставил над собой опыты по познанию себя, была опосредована принципом алеаторики — непреднамеренности и  непредсказуемости рассуждений и фиксирующего их письма. Алеаторика была концептуализирована как система, реконструкцией которой занимались и продолжают заниматься читатели и исследователи Монтеня. Данная статья — попытка дополнить наблюдения коллег над структурой «Опытов» и методом их создания. Алеаторика Монтеня, основанная на понимании праздного досуга как умозрительной и духовной работы и обдумываемая автором как принцип письма на протяжении всего времени написания «Опытов», из столетия в столетие завоевывала все новых и новых поклонников. Праздность, понятая как произвольность и случай, изоморфные непостоянству мира и человека, была возведена автором знаменитой книги в принцип философского, экзистенциального и творческого эксперимента. Нам представляется, что именно ее художественная и социально-психологическая энергия наделила Монтеня той небывалой свободой, которая передается читателю «Опытов» по сей день. 36. Там же. Кн. 3. С. 199. 37. Секст Эмпирик. Соч. Т. 2. С. 52; Popkin R. H. Michel de Montaigne and the Nouveaux Pirrhoniens. P. 44–63. Станислав Савицкий

199

Библиография Малевич К. Лень как действительная истина человечества. М.: Гилея, 1994. Монтень М. де. Опыты: В 3 кн. М.: Голос, 1992. Секст Эмпирик. Соч.: В 2 т. М.: Мысль, 1975–1976. Толстой Л. Н. Неделание // Полн. собр. соч.: В 90 т. М.: Гослитиздат, 1954. Т. 29. С. 173–201. André J.-M. L’otium dans la vie morale et intellectuelle romaine: des origines à l’époque augustéene. P.: Presses Universitaires de France, 1966. Arasse D. Le sujet dans le tableau. Essais d’iconographie analytique. P.: Flammarion, 2006. Bowen B. C. The Age of Bluff: Paradox and Ambiguity in Rabelais and Montaigne. Urbana: University of Illinois Press, 1972. Butor M. Essais sur les Essais. P.: Gallimard, 1968. Cave T. Cornucopian Text: Problems of Writing in the French Renaissance. Oxford: Clarendon Press, 1979. Cave T. Préhistoires: textes troublés au seuil de de la modernité. Genève: Droz, 1999. Compagnon A. Nous, Michel de Montaigne. P.: Seuil, 1980. Esclapez R. L’oisivité créatrice dans les “Essais”: persistance et epanouissement d’un thème (1580–1599) // Montaigne et les “Essais”. 1588–1988. Actes du congrès de Paris (janvier 1988) réunis par Claude Blum. P.: Champion, 1990. P. 25–39. Gregory M. E. Montaigne // Idem. Free Will in Montaigne, Pascal, Diderot, Rousseau, Voltaire and Sartre. B.: Peter Lang, 2012. P. 29–44. Hendrick P. J. Montaigne, Lucretius and Scepticism: An Interpretation of the Apologie of Raimond Sebond. Dublin: Royal Irish Academy, 1979. Hoffmann G. Montaigne’s Career. Oxford: Clarendon, 1998. La Varietas à la Renaissance / D. de Courcelles (dir.). P.: Ecole des chartes, 2001. Montaigne et la rhétorique / J. O’Brien, M. Quainton, J. Supple (dir.). P.: Classiques Garnier Numérique, 1995. Popkin R. H. Michel de Montaigne and the Nouveaux Pirrhoniens // Idem. The History of Scepticism: From Savonarola to Bayle. N.Y.; Oxford: Oxford University Press, 2003. P. 44–63. Popkin R. H. The History of Scepticism: From Savonarola to Bayle. N.Y.; Oxford: Oxford University Press, 2003. Pouilloux J.-Y. Montaigne. L’éveil de la pensée. P.: Champion, 1995. Prat S. Constance et inconstance chez Montaigne. P.: Classiques Garnier, 2011. Regosin R. L. The Matter of My Book: Montaigne’s “Essais” as the Book of the Self. Berkeley: University of California Press, 1977. Rhétorique de Montaigne / F. Lestringeant (éd.). P.: Champion, 1985. Runyon R. P. Order in Disorder: Intratextual Symmetry in Montaigne’s Essays. Columbus: Ohio State University Press, 2013. Starobinski J. Montaigne en movement. P.: Gallimard, 1992. Tournon A. Montaigne: la glose et l’essai. P.: Champion, 2000. Vickers B. Leisure and Idleness in the Renaissance: the Ambivalence of Otium // Renaissance Studies. 1990. Vol. 4. № 2. P. 107–154.

200

Логос · Том 29 · #1 · 2019

IDLENESS AND FREEDOM IN MICHEL DE MONTAIGNE’S “ESSAYS” Stanislav Savitski. Assistant Professor, Director, Center for Contemporary Art, Smolny Faculty of Liberal Arts and Sciences, [email protected]. Saint Petersburg State University (SPbU), 58–60 Galernaya str., 190000 St. Petersburg, Russia. Keywords: Michel de Montaigne; “Essays”; genre of essay; idleness; freedom. The article advances a hypothesis about the composition of Michel de Montaigne’s Essays. Specialists in the intellectual history of the Renaissance have long considered the relationship among Montaigne’s thematically heterogeneous thoughts, which unfold unpredictably and often seen to contradict each other. The waywardness of those reflections over the years was a way for Montaigne to construct a self-portrait. Spontaneity of thought is the essence of the person depicted and an experimental literary technique that was unprecedented in its time and has still not been surpassed. Montaigne often writes about freedom of reflection and regards it as an extremely important topic. There have been many attempts to interpret the haphazardness of the Essays as the guiding principle in their composition. According to one such interpretation, the spontaneous digressions and readiness to take up very different philosophical notions is a form of of varietas and distinguo, which Montaigne understood in the context of Renaissance philosophy. Another interpretation argues that the Essays employ the rhetorical techniques of Renaissance legal commentary. A third opinion regards the Essays as an example of sprezzatura, a calculated negligence that calls attention to the aesthetic character of Montaigne’s writing. The author of the article argues for a different interpretation that is based on the concept of idleness to which Montaigne assigned great significance. He had a keen appreciation of the role of otium in the culture of ancient Rome and regarded leisure as an inner spiritual quest for self-knowledge. According to Montaigne, idleness permits self-directedness, and it is an ideal form in which to practice the freedom of thought that brings about consistency in writing, living and reality, in all of which Montaigne finds one general property — complete inconstancy. Socratic self-knowledge, a skepticism derived from Pyrrho of Elis and Sextus Empiricus, and a rejection of the conventions of traditional rhetoric that was similar to Seneca’s critique of it were all brought to bear on the concept of idleness and made Montaigne’s intellectual and literary experimentation in the Essays possible. DOI: 10.22394/0869-5377-2019-1-189-200

References André J.-M. L’otium dans la vie morale et intellectuelle romaine: des origines à l’époque augustéene, Paris, Presses Universitaires de France, 1966. Arasse D. Le sujet dans le tableau. Essais d’iconographie analytique, Paris, Flammarion, 2006. Bowen B. C. The Age of Bluff: Paradox and Ambiguity in Rabelais and Montaigne, Urbana, University of Illinois Press, 1972. Butor M. Essais sur les Essais, Paris, Gallimard, 1968. Cave T. Cornucopian Text: Problems of Writing in the French Renaissance, Oxford, Clarendon Press, 1979. Cave T. Préhistoires: textes troublés au seuil de de la modernité, Genève, Droz, 1999. Compagnon A. Nous, Michel de Montaigne, Paris, Seuil, 1980.

Станислав Савицкий

201

Esclapez R. L’oisivité créatrice dans les “Essais”: persistance et epanouissement d’un thème (1580–1599). Montaigne et les “Essais”. 1588–1988. Actes du congrès de Paris (janvier 1988) réunis par Claude Blum, Paris, Champion, 1990, pp. 25–39. Gregory M. E. Montaigne. Free Will in Montaigne, Pascal, Diderot, Rousseau, Voltaire and Sartre, Berlin, Peter Lang, 2012, pp. 29–44. Hendrick P. J. Montaigne, Lucretius and Scepticism: An Interpretation of the Apologie of Raimond Sebond, Dublin, Royal Irish Academy, 1979. Hoffmann G. Montaigne’s Career, Oxford, Clarendon, 1998. La Varietas à la Renaissance (dir. D. de Courcelles), Paris, Ecole des chartes, 2001. Malevich K. Len’ kak deistvitel’naia istina chelovechestva [Laziness as the Truth of Mankind], Moscow, Gileia, 1994. Montaigne et la rhétorique (dir. J. O’Brien, M. Quainton, J. Supple), Paris, Classiques Garnier Numérique, 1995. Montaigne M. de. Opyty: V 3 kn. [Essais: In 3 vols], Moscow, Golos, 1992. Popkin R. H. Michel de Montaigne and the Nouveaux Pirrhoniens. The History of Scepticism: From Savonarola to Bayle, New York, Oxford, Oxford University Press, 2003, pp. 44–63. Popkin R. H. The History of Scepticism: From Savonarola to Bayle, New York, Oxford, Oxford University Press, 2003. Pouilloux J.-Y. Montaigne. L’éveil de la pensée, Paris, Champion, 1995. Prat S. Constance et inconstance chez Montaigne, Paris, Classiques Garnier, 2011. Regosin R. L. The Matter of My Book: Montaigne’s “Essais” as the Book of the Self, Berkeley, University of California Press, 1977. Rhétorique de Montaigne (éd. F. Lestringeant), Paris, Champion, 1985. Runyon R. P. Order in Disorder: Intratextual Symmetry in Montaigne’s Essays, Columbus, Ohio State University Press, 2013. Sextus Empiricus. Soch.: V 2 t. [Works: In 2 vols], Moscow, Mysl’, 1975–1976. Starobinski J. Montaigne en movement, Paris, Gallimard, 1992. Tolstoy L. N. Nedelanie [Non-Action]. Poln. sobr. soch.: V 90 t. [Complete Works: In 90 vols], Moscow, Goslitizdat, 1954, vol. 29, pp. 173–201. Tournon A. Montaigne: la glose et l’essai, Paris, Champion, 2000. Vickers B. Leisure and Idleness in the Renaissance: the Ambivalence of Otium. Renaissance Studies, 1990, vol. 4, no. 2, pp. 107–154.

202

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Англофильство с удочкой: английские корни спортивного рыболовства в России Илья Сидорчук

Доцент, кафедра проблем междисциплинарного синтеза в области социальных и гуманитарных наук, факультет свободных искусств и наук, Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ). Адрес: 190000, Санкт-Петербург, ул. Галерная, 58–60. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: история досуга; история повседневности; история рыбной ловли; Анатолий Шеманский; Павел Черкасов.

Статья посвящена влиянию английской культуры на развитие досуга в России на примере спортивного рыболовства. Работа опирается на материалы отечественной и зарубежной рыболовной периодики и неопубликованные источники, связанные с деятельностью таких популяризаторов спортивного ужения в России, как Павел Черкасов, Анатолий Шеманский, Николай Либерих и др. Автор исследует досуговые модели и практики с использованием методологии «новой культурной истории», обращающейся к проблеме досуга, и культурной антропологии, включающей в себя историю повседневности, в центре внимания которой находятся повседневные дискурсы и практики. Автор показывает, что английское влияние на любительское рыболовство в России не сводилось к распространению снастей и способов ловли. Речь шла и о культуре рыболовства, определенном стиле, поведении и даже одежде. В период институ-

циализации этого увлечения в середине XIX — начале XX века вторжение современных английских спортивных снастей в досуговый ландшафт не было безболезненным. Противники «английской снасти», под которой подразумевалось современное удилище, обычно телескопическое тростниковое с инерционной («ноттингемской») катушкой, подчас представляли ее артефактом — буквальным воплощением дискриминации, попыткой одних удильщиков утвердить свое превосходство над другими. По их мнению, «английская снасть» — дань моде и «технический хлам», полезный лишь в некоторых условиях. Ее сторонники, в свою очередь, видели себя участниками важного инновационного процесса, поборниками прогресса и авангардом рыболовного сообщества. Они же стремились четко отграничить любительское ужение от спортивного, понимая под последним исключительно спиннинг и нахлыст.

203

I Английское влияние на  развитие культуры досуга в  России на  протяжении последних нескольких веков было необычайно сильным, отчасти вследствие феномена англомании: начиная от преклонения перед политическим устройством Соединенного Королевства и заканчивая популярностью художественной литературы или традиционных видов спорта, все английское успешно впитывалось русской культурой. Как справедливо заметила исследовательница Екатерина Вязова, Англия, столь далекая от  России как «географическая реальность», неожиданно оказывалась самой близкой «культурной реальностью»1.

Рождение этого явления обычно относят к  периоду правления Екатерины II2. Изначально слово «англоман» имело отрицательно-насмешливое значение и подразумевало бездумное копирование английских обычаев, обезьянничанье (конюхи, одетые как английские жокеи; пешеходная дорожка под дном реки в своем поместье, подобно тоннелю под Темзой)3, чопорность. Типичного англофила легко найти в русской классической литературе. Пушкинский Онегин, «как денди лондонский одет», специально опаздывал в театр, демонстрируя презрение к происходящему, а Манилов из «Мертвых душ» устроил в своем поместье нелепые пародии на английский парк с целью утвердить свой статус англомана, прогрессивного по внешним признакам джентльмена4. Впоследствии ситуация изменилась. Англофильство начало ассоциироваться с эталонным светским воспитанием, безупречными мане Статья подготовлена при финансовой поддержке СПбГУ в рамках научно-исследовательской работы «Труд и  досуг в  истории, экономике и культуре». 1. Вязова Е. «Гипноз англомании»: Англия и «английское» в русской культуре рубежа XIX–XX веков. М.: НЛО, 2009. С. 11. 2. Лабутина Т. Л. Зарождение англомании и англофильства в России // Вопросы истории. 2008. № 2. С. 34. 3. Ферцев А. В. Феномен англомании в  России XVI — первой половины XIX вв.: культурологический аспект. Автореф. дисс. … канд. филос. наук. Саранск, 2004. 4. Гоголь Н. В. Повести. Пьесы. Мертвые души. М.: Художественная литература, 1975. С. 327. 204

Логос · Том 29 · #1 · 2019

рами, прогрессивными политическими и культурными взглядами. «Русский джентльмен» — образ, включивший в себя такие качества, как благородство, благовоспитанность, сдержанность, чувство собственного достоинства, долга перед обществом и  страной5. Это стильно одетый эстет, признающий отставание России от цивилизации Запада, бесспорным лидером которой является Англия, чье финансовое, военное и промышленное превосходство в середине XIX века стало очевидным. Для многих Англия стала неким культурным, политическим и эстетическим идеалом, что не могло не сказаться на сфере досуга. В данном контексте история досуга является мощным способом исследования идеологических доминант, средством определения культурных ориентиров части общества. Членство в Английском клубе не могло не подразумевать определенные симпатии в отношении английского законоустроения и повседневного поведения, даже если его члены в основном занимались игрой в карты и бильярд6. Досуговая культура в целом формировалась под сильным влиянием Британии, где после Великой промышленной революции досуг и отдых раньше, чем в других странах, стал неотъемлемой составляющей жизни широких слоев населения, началось четкое разграничение времени работы и отдыха, появился средний класс7. В настоящей работе рассмотрен вопрос влияния английской культуры на  развитие досуга в  России на  примере любительского рыболовства. Долгое время под выражением «английская снасть» подразумевалось современное удилище, обычно телескопическое, тростниковое, с  инерционной («ноттингемской») катушкой. В XIX — начале XX века она была не только заграничной «хитростью», но и маркером эстетических предпочтений рыболова, а ловля на нее могла семиотически связываться с технологическим прогрессом, спортивностью и подчас «западничеством» ее поклонников. 5. Аристова Н. С. «Англомания» как основополагающий компонент лингвокультурного типажа «джентльмен» в русской художественной литературе // Вестник Центра международного образования МГУ. 2012. № 2. С. 59. 6. Завьялова Л. В. Петербургский английский клуб, 1770–1918. СПб.: Дмитрий Буланин, 2005. С. 70–90. 7. См.: Plumb J. H. The Commercialisation of Leisure in Eighteenth-Century England. Reading: University of Reading, 1973. О влиянии Великой промышленной революции на любительское рыболовство см.: Locker A. The Social History of Coarse Angling in England AD 1750–1950 // Anthropozoologia. 2014. Vol. 49. № 1. P. 99–108. Илья Сидорчук

205

II До середины XIX века в России появлялись лишь редкие публикации о любительской рыбной ловле. Отметим, что первые известные материалы, вышедшие в 1780-х годах в журнале «Экономический магазин» (приложение к «Московским ведомостям»), автором и редактором которого был известный писатель и ученый Андрей Болотов (1738–1833), являлись переводами с неназванной иностранной книги, дополненные описанием личного опыта редактора. Болотов утверждал, что «аглинским крючкам дается преимущество пред всеми прочими»8, замечая при этом, что его зять9, страстный рыбак, ловил только на  самостоятельно изготовленные из иголок крючки, а английским телескопическим удилищам предпочитал березовые10. В статьях упомянут уроженец Стаффорда Исаак Уолтон (1593–1683), автор самого известного в мире трактата о рыбной ловле «Искусный рыболов» (The Compleat Angler). Так, описывая достоинства червей, живущих в корнях фиолетовых ирисов, Болотов в доказательство уловистости этой наживки ссылается на авторитет англичанина11. В XIX веке русские смогли ознакомиться с английскими приемами ловли благодаря жившим в стране англичанам. «Маленькая Англия» находилась в Санкт-Петербурге, на реках близ которого (Ижора, Вуокса, Мста, Оредеж) они могли предаваться любимому увлечению и организовывать совместно с русскими различные неформальные ассоциации12. Британцы долго выбирали вблизи Петербурга «места, которые отвечали бы их представлениям о „деревенской идиллии“»13, в том числе с учетом возможностей рыбной ловли. Например, в конце XIX века их привлек район Мурино к северо-западу от города, на берегах богатой форелью реки Охта. 8. Некоторые замечания иностранных о рыбных ловлях, а особливо об ужении оных (извлеченные из экономической энциклопедии) // Экономический магазин. 1784. Т. XX. № 94. С. 252. 9. Так он называет мужа своей сестры Прасковьи, Василия Савиновича Неклюдова. 10. Там же. С. 245. 11. О разных приманках, употребляемых при ловлении рыб (Замечание, взятое из Экономической энциклопедии) // Экономический магазин. 1784. Т. XX. № 97. С. 294. В самом сочинении Уолтона описания этих червей обнаружить не удалось. 12. Shemansky A. D. Reminiscences of the Vuoksa River // The Fishing gazette. 12.12.1925. Vol. XCI. № 2538. P. 592. 13. Серебрякова Н. Я. Мурино. Хроника трех столетий. СПб.: Береста, 2010. С. 160. 206

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Одной из любимых речек англичан был Оредеж — красивое место около столицы, что делало его весьма популярным среди знати. Из-за этого станцию Сиверская, расположенную на его берегу, даже прозвали Петербургской Швейцарией. Сходства добавляло и обилие форели и хариуса. Известны случаи поимки на спортивную снасть форели в 18 фунтов (чуть более 8 кг). Посвятивший ловле на Оредеже статью В. С. Сергеев в 1892 году писал: От  местных старожилов я  слышал, что начало ловле форели в тех местах положено кружком англичан, с покойным Мёрфи во главе; лет сорок тому назад арендовали эти воды англичане и напустили молодой форели; местность крайне благоприятствовала этому благому начинанию, и форель не только успешно выросла, но и размножилась в громадном количестве. Как известно, форелевая ловля нахлыстом — любимейший род спорта в Англии, и потому совершенно понятно, что сыны Альбиона, поселившись раз в Петербурге по своим торговым и промышленным предприятиям, постарались завести свой любимый спорт на новой родине; Оредеж же, на Сиверской, представлял для этой цели самые удобные и подходящие места. Благодаря тем же англичанам, ловля нахлыстом на искусственную мушку или рыбку, при помощи складного удилища и катушки (рулетки), стала известна в описанных мною местах лет сорок тому назад; умение управляться этими новыми рыболовными снастями приобреталось постепенной практикой, и в настоящее время я лично знаю по крайней мере человек десять из местных крестьян, которые отлично бросают лесу с мушкой; некоторые же из них достигли высокого совершенства в этой ловле14.

Английские снасти и  способы ловли нашли в  России немногочисленных, но преданных поклонников. В целом положение рыбной ловли в России в первой половине XIX века можно сравнить с временами до Исаака Уолтона в Англии, когда рыболов должен был доказать, что его увлечение является достойным видом досуга для уважаемого члена общества15. Решающая заслуга в «открытии» рыбалки принадлежала известному писателю Сергею Аксакову. В 1847 году он опубликовал свои «Записки об уженье», до сих пор остающиеся одной из популярнейших книг среди ры 14. Сергеев В. С. Ловля форели и хариуса в реке Оредеж // Природа и охота. 1892. Кн. 3. С. 48. 15. О развитии рыбной ловли как формы досуга в Англии в Средние века см.: Hoffman C. R. Fishing for Sport in Medieval Europe: New Evidence // Speculum. 1985. Vol. 60. № 4. P. 877–902. Илья Сидорчук

207

боловов-любителей. В середине XIX века к рыбной ловле никогда не относились серьезно, отдавая явное предпочтение охоте16. Целью «Записок» было не только поделиться опытом, но и, что намного важнее, передать любовь к этому виду отдыха. Для Аксакова ловля рыбы — способ познать природу, погрузиться в ее красоту, и он ревностно защищает это занятие от многочисленных скептиков. «Английская снасть» не нашла отклика у писателя. Он не был обскурантом, но полагал, что европейские снасти и опыт не будут полезны русским рыболовам: На французском и английском языках есть много полных сочинений по этой части и еще более маленьких книжек собственно об уженье. Но у нас они не переведены, а если б и были переведены, то могли бы доставить более удовольствия при чтении, чем пользы в применении к делу. Причиною тому разность в климатах, в породах рыб и их свойствах. В этом случае добросовестные наблюдения рыболова-туземца, как бы ни были недостаточны, будут иметь важное преимущество17.

Признавая, что английские крючки являются лучшими, он давал понять, что технически сложная снасть не требуется при познании природы, ее красоты и  попытках обретения душевной гармонии. Несложно провести параллели между Аксаковым и Уолтоном. Первым, кто сделал это, был Артур Рэнсом (1884–1967), английский журналист и писатель, автор книги «Удочка и леска» (Rod and Line, 1929), живший в России в 1913–1919 годах18. Уолтон также изображал красоту и благородство рыбной ловли, несправедливо презираемой поклонниками охоты. По замечанию историка Чарлза Тренча, «Уолтон больше писал об удовольствии, наслаждении, получаемом от ловли, нежели о технике ловли»19. Для Уолтона человек не может быть рыболовом, если не является художником20, 16. Притом презрение аристократии к рыбалке было совершенно не характерно для Великобритании XIX века, где спортивной ловлей рыбы серьезно увлекался сам принц Альберт. См.: Sporting Pastimes / D. Hall (ed.). L.: Bracken Books, 1990. P. 14. 17. Аксаков С. Т. Записки об уженье. М.: Типография Николая Степанова, 1847. С. XIV–XV. 18. Swift J. Arthur Ransome on Fishing. L.: Jonathan Cape, 1994. P. 222–225. 19. Trench C. C. A History of Angling. Norwich: Jarrold & Sons, 1974. P. 45. 20. Walton I. The Compleat Angler or the Contemplative Man’s Recreation. L.: Alex. Murray and CO., 1872. P. XXI. 208

Логос · Том 29 · #1 · 2019

а ужение рыбы — самое честное, искусное и безвредное занятие21. Это подлинное искусство, достойное мудрого и серьезного человека22. Любовь к увлечению чувствуется в каждой странице книги, являющейся скорее не руководством по ужению, а «шедевром пасторальной прозы»23. Похожие оценки встретили «Записки» Сергея Аксакова среди его известных современников — Николая Гоголя, Аполлона Майкова, Виссариона Белинского, Ивана Тургенева и других, кто увидел в них в первую очередь неповторимую художественную красоту24. В качестве практического руководства советы Аксакова дают не так уж и много. Техника ловли раскрыта недостаточно, а описания ужения различных видов рыб полны художественно оформленных личных впечатлений и дополняются рассказами о вкусовых достоинствах приготовленных трофеев. Уже спустя 20–30 лет после выхода в свет «Записки об уженье» стали прекрасной идиллией, гимном красоте русской природы и  ужению как одному из самых верных способов понять ее. Дальнейшее развитие любительского рыболовства требовало новых книг и ответа на новые вызовы времени.

III Активная популяризация любительского рыболовства началась в России в 1870-е годы в связи с либеральными реформами Александра II25, упростившими процедуру регистрации обществ и порядок утверждения уставов, — до 1862 года их должен был санкционировать лично государь26. В это время во многих регионах страны создавались кружки и общества, основными целями кото 21. Ibid. P. 14. 22. Ibid. P. 11. 23. Trench C. C. Op. cit. P. 46. 24. Тамаев П. М. Природный мир на страницах охотничьих книг С. Т. Аксакова // Вестник Ивановского государственного университета. Серия «Филология». 2011. № 1. С. 26–27, 33. 25. Великие реформы в целом послужили причиной роста числа общественных организаций, «кружков», в частности охотничьих: McReynolds L. Russia at Play. Leisure Activities at the End of the Tsarist Era. Ithaca; L.: Cornell University Press, 2003. P. 83. 26. Бредли Дж. Общественные организации и развитие гражданского общества в дореволюционной России // Общественные науки и современность. 1994. № 5. С. 78, 81. См. также: Bradley J. Voluntary Associations in Tsarist Russia: Science, Patriotism, and Civil Society. L.: Harvard University Press, 2009. P. 5. Илья Сидорчук

209

рых неизменно являлись пропаганда любительской ловли рыбы, рост «армии рыболовов», а  впоследствии — защита рыбных запасов страны от  варварского уничтожения промышленниками и браконьерами, обеспечение экологической безопасности27. Колоссальная заслуга в развитии любительского рыболовства принадлежала зоологу и натуралисту Леониду Сабанееву (1844– 1898), автору книги «Рыбы России», до сих пор актуальной и самой известной среди русских рыболовов. В спорах сторонников и противников английских снастей он занимал нейтральную позицию. В своих работах он уделял внимание исключительно биологии рыб и способам их ловли, одинаково считаясь с опытом как отечественных, так и иностранных рыболовов и ученых. На  страницах основанного им журнала «Природа и  охота» Сабанеев давал возможность высказаться как сторонникам, так и противникам «английской снасти». В 1880 году в нем стал публиковаться барон Павел Черкасов (1854–1920?), которого с  уверенностью можно назвать лидером русских рыболовов-«англофилов», последовательным сторонником популяризации модернизированных снастей и способов ловли. Павел Черкасов был потомком сподвижника Петра I Ивана Антоновича Черкасова. Пять лет он обучался в Германии в школе Кейлау, созданной знаменитым педагогом Фридрихом Фребелем, а впоследствии сделал блестящую карьеру, став к началу 1917 года заведующим Камеральной частью Кабинета Его Величества, то есть ответственным за хранение коронных бриллиантов и прочих драгоценностей28. Любовь к рыбной ловле он приобрел еще в детстве. Из-за плохого здоровья отца семья Черкасовых долгое время жила за границей — в  Венеции, Вене, Флоренции, Канне. В  Европе он по 27. Это прекрасно видно из уставов рыболовных обществ, каждое из которых одной из задач своего существования ставило защиту рыбных запасов от истребления. См., напр.: Вологдин. Общество правильной рыбной ловли // Приволжский вестник охоты. 1891. № 20. С. 308; Устав Московского общества любителей рыболовства. М.: [Б. и.], 1897. С. 1–2; Устав Сергиево-Посадского кружка рыболовов-любителей. Сергиев Посад: Тип. И. И. Иванова, 1913. С. 1; Устав Николаевского общества любителей рыболовов-удильщиков. Николаев: Типо-лит. бр. Л. и И. Белолипских, 1914. С. 1; Устав Киевского общества любителей рыбной ловли и водных спортов. Киев: Типо-литография А. О. Штерекзона, 1916. С. 3. 28. Доклад министра Императорского двора генерал-адъютанта графа Фредерикса от 9 января 1917 г. «О замещении должности заведующего Камеральной частью Кабинета Его Величества» (копия) // Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 468. Оп. 44. Д. 1306. Л. 202. 210

Логос · Том 29 · #1 · 2019

лучил и свое первое впечатление о рыбалке. По воспоминаниям самого барона, в пятилетнем возрасте, когда они с семьей проживали в небольшом городке на берегу Женевского озера, он увидел, как заезжий англичанин и сын кенигсбергского банкира ловили на червей рыбу с мостков29. Прошло два года, семья вернулась в свое родовое имение в селе Троицком30, расположенном на берегах подмосковной Десны. Здесь Черкасов получил первый опыт ловли на бабкины допотопные снасти, который не принес ему успеха. А вскоре пришлось отправляться за границу в долгое пятилетнее обучение. Но  рыбалка уже прочно «захватила» барона: Одного вида реки было достаточно, чтобы привести меня в какое-то странное, глубокое волнение, которое я всего охотнее назвал бы «восторгом»31.

По  возвращении юный Павел Черкасов стал проводить на  берегу Десны по 18 часов в сутки с березовым удилищем в руках. Но  поймать рыбу ему вновь не  удавалось. Причину объяснил отец, как-то решивший проведать сына-рыболова. Оказалось, что Павел просто не подсекал, считая, что рыба должна делать это самостоятельно. Вскоре его дядя, Владимир Дектерев, сочувствуя увлечению племянника, познакомил его с «Записками об уженье рыбы» Аксакова32. Поэтичность описания поддержала любовь к  ужению, но  не  смогла компенсировать недостаток практической информации. К счастью, прекрасно знавший основные европейские языки Черкасов со временем стал знакомиться с многочисленными иностранными руководствами по ужению рыбы, начав с книги М. Пуатевена «Друг Рыболова»33, в которой были описаны современные снасти и способы лова. Полученные знания приносили при использовании их на практике прекрасные результаты. 29. Черкасов П. Г. Из давнего прошлого // Рыболов и охотник. 1912. Кн. 9–10. С. 143. 30. Площадь имения составляла 710 десятин земли (около 775 га). См.: Формулярный список о службе заведующего Камеральной частью Кабинета Его Величества, действительного статского советника барона Черкасова // РГИА. Ф. 468. Оп. 44. Д. 1305. Л. 9. 31. Черкасов П. Г. Указ. соч. Кн. 9–10. С. 144. 32. Он же. Из давнего прошлого // Рыболов и охотник. 1912. Кн. 11–12. С. 159. 33. Poitevin M. B. L’Ami du Pêcheur: traité pratique de la pêche à toutes lignes. Ouvrage comprenant la jurisprudence en matière de pêche. P.: G. Masson éditeur, 1873. Илья Сидорчук

211

С этого времени барон стал активным сторонником применения новейших спортивных рыболовных снастей и способов ловли, говорил о необходимости постоянной учебы и тренировок ради роста рыболовного мастерства, отказа от грубой снасти. Его дом на окраине Петербурга (Глухозерская улица, дом 6, в настоящее время — Мельничная улица, предположительно на месте здания «Леннаучфильма»), несмотря на высокий статус хозяина, был открыт для всех интересующихся спортивной ловлей рыбы, и сам барон лично заказывал для коллег снасти из Англии. Павел Черкасов стремился пропагандировать рыболовство и сделать его массовым увлечением. Он понимал, что, лишь объединившись, рыболовы России смогут не только обмениваться опытом, но и защищать свои интересы: участвовать в разработке рыболовного законодательства и бороться с браконьерством, истощением ресурсов и  бесконтрольными промышленными выбросами. С этой целью по его инициативе в конце 1903 года в  Петербурге был основан Русский союз рыболовов-удильщиков, в который входили такие известные люди, как Федор Шаляпин, Константин Коровин, политические деятели графы Александр и Сергей Шереметевы, Владимир Сухомлинов, ряд крупных предпринимателей34. Союз предпринял попытку стать не  просто кружком любителей ужения (каковых было уже достаточно много), а центром популяризации «усовершенствованных» способов ловли в России и защиты интересов рыболовной общественности. Печатным органом союза стал журнал «Вестник Русского союза рыболовов-удильщиков» — первое периодическое издание в России, посвященное исключительно спортивному рыболовству. Барон был единственным русским рыболовом, чей авторитет признавался за границей. Его статьи выходили как в российских изданиях («Природа и охота», «Охотничья газета», «Охотник», «Приволжский вестник охоты», «Вестник рыбопромышленности», «Вестник Русского союза рыболовов-удильщиков», «Наша охота», «Рыболов и  охотник»), так и  в  ведущих зарубежных. Среди последних отдельно стоит выделить английскую Fishing gazette — на тот момент главное мировое издание, посвященное любительскому рыболовству. Ее редактор Роберт Брайт Марстон называл Черкасова своим другом и утверждал, что «барон — один

34. Список членов Русского союза рыболовов-удильщиков к 1 марта 1904 г. // Вестник Русского союза рыболовов-удильщиков. 1904. № 3. С. 96–98. 212

Логос · Том 29 · #1 · 2019

из лучших и самых заядлых рыболовов, которых я встречал»35. С иностранными собратьями по увлечению барон Черкасов делился своим опытом ловли, преимущественно «верчением» (на спиннинг). Именно он не только внес решающий вклад в его популяризацию в России, но и являлся одним из лучших в мире специалистов в  этом способе ловли. Он познакомил англичан с  русским словом «блесна», обозначив характерные особенности отечественных приманок подобного типа, а также рассказал о ее использовании при ловле окуня троллингом36. В качестве иллюстраций он предложил черновые наброски двух видов наиболее популярных в России окуневых блесен — прямой и изогнутой. При этом, чтобы познакомить английских рыболовов с этими интересными приманками и способом ловли, барон послал их модели в фирму S. Allcock and Co, являвшуюся одним из ведущих производителей рыболовных снастей в то время. Большая статья Черкасова в Fishing gazette посвящена способам заброса приманки с использованием «ноттингемской» (инерционной) катушки37. «Черкасовский заброс» не только делал рыбалку более результативной, но и снижал вероятность травм пальцев, которым были подвержены даже достаточно опытные рыболовы. Барон и его единомышленники не сводили английское влияние на любительское рыболовство в России к распространению снастей и способов ловли; речь шла и о культуре рыболовства, определенном стиле, одежде, поведении. Например, в «Природе и охоте» вышла переводная статья «Типы английских удильщиков», в которой шутливо описываются «усовершенствованный», «суровый», «начитанный», «путешествующий» и иные типажи, которые можно увидеть на водоемах Англии38. Одним из тех, кого можно назвать истинным русским рыболовом-джентльменом, являлся известный скульптор-анималист, ученик Петра Клодта Николай Либерих (1828–1883). Им была подготовлена книга «Ужение рыбы в озерах, реках и прудах с подробным описанием всех известных способов ужения, употребляемых у нас в России и за границей, 35. A Note from Russia // The Fishing gazette. 05.12.1914. Vol.  LXIX. №  1963. P. 425. 36. Tcherkassov P. Snap-Trolling for Perch with the Tin-Fish // The Fishing gazette. 23.04.1910. Vol. LX. № 1722. Р. 358–359. 37. Idem. Account of Some Experiments in Casting from the Nottingham Reel in the Old “Side-swing” Style // The Fishing gazette. 12.09.1914. Vol. LXIX. № 1951. P. 252–253. 38. Типы английских удильщиков // Природа и охота. 1890. Т. V. Иностранное обозрение. С. 105–107. Илья Сидорчук

213

а также на фальшивую мушку и фальшивую рыбку», но, к сожалению, она так и осталась неопубликованной. Отрывки в виде отдельных статей вышли в «Природе и охоте». На хранящихся в его архиве рисунках, часть из  которых послужила иллюстрациями к книге, Либерих нередко изображал самого себя — стильно одетого на английский манер аристократа, обязательно в котелке. Современники отмечали его любовь к щегольской одежде, а также сдержанность, благородство и благовоспитанность39 — неотъемлемые признаки англофила. Во вступлении к рукописи книги он выражал благодарность англичанам за то, что они привезли в Россию спортивную ловлю на искусственные мушки и рыбки, верным поклонником которой он являлся40.

IV Справедливости ради стоит сказать, что аргументы противников английских снастей можно понять — они были очень дороги, и позволить себе такую покупку могли только достаточно состоятельные люди, что явно препятствовало распространению этих снастей среди широких слоев населения. Были и другие аргументы. Весьма показательна заочная полемика об английских снастях, развернувшаяся на страницах «Природы и охоты» в 1880е годы. Валерий Сысоев в статье «Русские и английские рыболовные снасти» писал о том, что большинство русских рыболовов прекрасно ловят рыбу и без всяких иностранных премудростей. Он во многом повторил скепсис Аксакова в отношении «английской снасти»: Но и прямо кинуться на снасть, сработанную в иной стране, при иных условиях, для иной рыбы, на иных реках, при иных характере и средствах народа — положительный абсурд.

Отдавая должное Павлу Черкасову, познакомившему Россию с «иностранным уженьем», автор упрекал его в излишнем пристрастии к нему, стремлении полностью перенести на русскую 39. Егоров А. Г. Николай Либерих. Скульптура и графика. М.: Наше искусство, 2011. С. 83. 40. Либерих Н. И. Ужение рыбы в озерах, реках и прудах с подробным описанием всех известных способов ужения, употребляемых у  нас в  России, а также на фальшивую мушку и фальшивую рыбку // Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ). Ф. 434. Оп. 1. Д. 1. Л. 3 об. 214

Логос · Том 29 · #1 · 2019

почву: «Павел Гавриилович небеспристрастно относится к  английским снастям: он их как бы рекламирует». Далее встречаем безапелляционное утверждение: «Что английская удочка не может удовлетворить русского рыболова — это истина»41; хрупкое составное удилище с тонким концом очень прихотливо, в отличие от  цельного березового русского. Автор подчеркивал, что его критика связана с тем, что навязывание английской снасти «отвлечет нас от  усовершенствования нашей удочки, нужной для уженья нам, русским, на наших реках и озерах. Окунувшись в  омут иностранных изобретений и  литературы по  части уженья, мы завязнем в нем совсем; мы подпишем смертный приговор и  своей рыболовной литературе, и  технике»42. Не  забыл Сысоев и про неизбежную трансформацию «идеальной» снасти в русских реалиях: Кроме того, английский способ уженья у нас, в России, неминуемо будет уродоваться. Ведь невозможно же нам постоянно иметь под руками все эти: хикорь, лансвуд, индийский тростник, жилки, карабинчики, искусственные рыбки, английский шнурок, кольца и пр… Все это придется заменить чем-нибудь «своим» и самому строить всякую хитрую штуку. Но ведь на это надо и способность, и средства, и, главное, время. И эта самая английская удочка, имеющая такое значение в своем месте, у нас только опошлится, не принеся пользы рыболову… Вследствие всего вышеизложенного, мы и назвали переноску английского уженья к нам абсурдом43.

Сторонники «английской снасти», в свою очередь, видели в ее распространении прогресс, очевидную пользу. Так, Николай Ермолов (писавший под псевдонимом Русский рыболов) удивлялся, почему она до сих пор вызывает такое отторжение: Не нужно быть англоманом, чтобы признавать неоспоримое превосходство английских принадлежностей охоты, рыбной ловли и всего касающегося спорта: производство их в Англии доведено до возможного совершенства, и они пользуются во всем свете вполне заслуженной известностью44. 41. Сысоев В. М. Русские и английские рыболовные снасти // Природа и охота. 1885. Т. III. С. 43–44. 42. Там же. С. 45. 43. Там же. 44. Русский рыболов (Ермолов Н. Н.). Предубеждение и прогресс. Мысли рыболова об английских снастях и способах уженья // Природа и охота. 1886. Т. IX. С. 14. Илья Сидорчук

215

Он полагал, что переход к «английской снасти» с ростом рыболовного прессинга и ухудшением экологической ситуации неизбежен. Пока успех русской снасти …объясняется … изучением местных привычек рыбы, ее изобилием, а главным образом неистощимым запасом терпения и свободного времени, которым эти рыболовы, большею частью неспособные к труду старики или безземельные отставные солдаты, обыкновенно располагают в избытке.

В Англии ситуация иная: там рыболов должен перехитрить well educated fish, осторожную и привыкшую к высокому рыболовному прессингу рыбу. Горожанин, вырвавшийся на несколько часов на водоем, не может позволить себе ждать случайной удачи. В заключение автор выразил надежду на то, что …со временем … и среди наших любителей уженья некоторые потрудятся основательно изучить на деле английские, будто бы у нас непригодные выдумки, и скажут о них правдивое слово45.

Ключевой в спорах о снасти стала фигура Павла Черкасова: он был кумиром для сторонников новшеств и, наоборот, главным идеологическим противником для другой стороны. Критика противников «английской снасти» зачастую обрушивалась персонально на  него. В  1905 году конфликт вновь обострился: началось все с  обычной для журналов заочной дискуссии авторов на тему техники ужения. Как водится, все участники писали о курьезности и неактуальности самого спора, но при этом ревностно и жестко отстаивали свою точку зрения. Так, известный рыболов и автор прекрасной книги «Уженье рыбы» Иван Плетенев упрекал Черкасова в том, что тот затягивает публикацию его статей о ловле без катушки в «Вестнике Русского союза рыболовов-удильщиков». Также он счел нужным подвести своеобразный итог дискуссиям между сторонниками и противниками «английской снасти»: Говоря по совести, вопрос о катушке, об ее полезности и необходимости для удильной снасти давно утратил свой интерес и должен быть сдан в архив. Масса охотников, сознательно или по неведению игнорирующих катушку, ловят с успехом крупную рыбу, не исключая «всесокрушающего» сазана. В условиях

45. Там же. С. 15–16. 216

Логос · Том 29 · #1 · 2019

той охоты, которой большинство удильщиков довольствуется на наших скромных речках, где исполинские экземпляры рыб отошли в область воспоминаний и в лучшем случае попадается рыба не больше среднего веса 10–15 фунтов, при усовершенствованных в данное время орудиях оснастки удочки (бамбуковые удилища, шелковые лесы, английские крючки), — катушке делать нечего и потому она является лишним придатком к снасти, балластом, отягчающим и осложняющим удочку46.

Плетенев был не против «английской снасти» как таковой, но ему не нравилось навязывание ее как безальтернативной: С легкой руки барона П.Г. Черкасова катушка после долгого литературного забвенья снова вынырнула на свет Божий. Во всеоружии боевых доспехов, надетых на нее г. Черкасовым, катушка бросила грозный вызов удильщикам и гордо, с презрением к ним провозгласила: «Вы — ничто без меня, — жалкие парии, рабы, босяки, — не охотники, а какой-то „бестолковый“ сброд, не разумеющий силы и значения моей персоны»47.

На страницах «Вестника Русского союза рыболовов-удильщиков» Черкасов сдержанно, но так же упрямо отстаивал свою точку зрения — «английская снасть» вполне применима для ловли в любых условиях и любой рыбы, а …страницы … «Вестника» открыты одинаково для всех истинных любителей уженья независимо от  того или иного отношения данного лица к  вопросу об  «усовершенствованных» орудиях и способах уженья48.

Резко повысился градус полемики, за которой следила вся, пусть и немногочисленная, рыболовная общественность, за счет участия известного автора статей об ужении из Поволжья Михаила Харитонова. Он обрушился с критикой не только на «английскую снасть», но и персонально на Черкасова. В статье «Мой протест. Вниманию удильщиков»49 он возмущался, что возглавляемый бароном союз вместо достижения провозглашенной им цели борь 46. Плетенев И. Т. Ответ на возражение барона П. Г. Черкасова по поводу моей статьи «Неудачный сезон» // Природа и охота. 1905. Кн. II. С. 27. 47. Он же. Курьезная полемика // Природа и охота. 1905. Кн. IX. С. 31. 48. Черкасов П. Г. Ответ на  статью И. Т. Плетенева «Наши недоразумения» // Вестник Русского союза рыболовов-удильщиков. 1905. № 5. С. 181. 49. Харитонов М. Я. Мой протест. Вниманию удильщиков // Природа и охота. 1905. Кн. IX. С. 37–43. Илья Сидорчук

217

бы с  хищническим ловом якобы весь 1904 год занимался привлечением новых членов, а 1905 год — агитацией за катушечную снасть. Харитонов позволил себе высмеять фанатичную привязанность Черкасова к  катушечной снасти, которой он ловит даже пескаря: Он — не удильщик в серьезном смысле, а просто влюбленный в  технический хлам уженья, в  разные мелочные и  ненужные приспособления, а главное — в катушку, — предпочитающий поклонение орудию спорта выше поклонения самому спорту и его результатам, как эквиваленту спорта. Таких эксцентриков особенно много в Англии, откуда, вероятно, и г. Черкасов заимствовал, вместе с катушкой, свою психологию удильщика.

Также он обвинил Черкасова в  том, что тот сам себя пытается представить самым лучшим и  профессиональным рыболовом в России и бесконечно пропагандирует катушечную снасть: Двадцать пять лет тянет г. Черкасов свою «канитель», — надо же и честь знать. Пусть г. Черкасов даст отдых своему фонтану о катушке; пусть и читатели «Вестника» вздохнут от его демьяновой ухи и пропаганды50.

Стоит отметить, что сам Харитонов также с  удовольствием ловил английскими снастями и  даже во  многом был не  согласен с  позицией Плетенева. Он лишь выступал против, по  его словам, «ультра-поклонения» катушке, в  котором обвинял Черкасова. В  результате споров и  Иван Плетенев, и  Михаил Харитонов прекратили сотрудничество с  «Вестником Русского союза рыболовов-удильщиков». Рыболовные новинки, подобно многим техническим новшествам, несмотря на критику и сопротивление части удильщиков, со временем получали распространение и признание, а спортивные способы ловли находили все больше сторонников. В предреволюционные десятилетия английские снасти стали желанным подарком для поклонника ужения51. Среди рыболовов, активно 50. Там же. С. 39. 51. Показательную фразу встречаем в романе Федора Сологуба «Мелкий бес»: «Владя хотел было взять с собою в деревню удочку, новую, английскую, купленную на сбереженные деньги, хотел взять еще кое-что, да это все занимало бы в тележке не мало места. И Владя унес обратно в дом все свои пожитки» (Сологуб Ф. Мелкий бес. СПб.: Наука, 2004. С. 59). 218

Логос · Том 29 · #1 · 2019

популяризировавших в это время спортивную ловлю (прежде всего спиннинг), были Иван Комаров (?–1926) и Феопемпт Кунилов (1877–1958). На книгах последнего впоследствии выросло не одно поколение уже советских рыболовов. Ему же принадлежала заслуга организации первых соревнований по ловле спиннингом, хотя это были, скорее, дружеские рыбалки нескольких энтузиастов, по накалу, массовости и размерам призов не сравнимые с подобными мероприятиями в Англии52. Тенденция затронула и царскую семью, где наставник Николая II, Карл Осипович Хис, демонстрировал «придворным рыболовам» мастерство ловли форели на запрудах Оредежа53.

V Первая мировая война, революции 1917 года и Гражданская война привели к тому, что рыболовные общества прекратили свое существование, а издания перестали выходить. В это непростое время самой яркой фигурой в рыболовном сообществе стал бывший генерал Генштаба и помощник редактора газеты «Русский инвалид» Анатолий Шеманский (1868–1942). Еще накануне революции он начал реализовывать грандиозную идею — издание 14-томной энциклопедии рыболовного спорта. Ему удалось опубликовать лишь первый том в 1915 году54; продолжению помешало тяжелое экономическое положение, связанное с Первой мировой войной, а впоследствии — социальные катаклизмы 1917 года. В 1918 году Шеманский основал Петроградский союз рыболовов-любителей «имени Л. П. Сабанеева» (второе название — «Петроградский союз рыболовного спорта Северной области, имени Л. П. Сабанеева»). В его состав вошли почти все известные рыбаки, остававшиеся на тот 52. Кунилов Ф. Из истории появления спиннинга в России (по литературным источникам) // Рыболов-спортсмен. 1954. № 4. С. 232. Ср.: Lowerson J. Brothers of the Angle: Coarse Fishing and English Working-Class Culture, 1850– 1914 // Pleasure, Profit and Proselytism: Middle-Class Masculinity in Britain and America, 1800–1940 / J. A. Mangan (ed.). L.: Frank Cass, 1988. P. 119–124. 53. Письма и телеграммы Александра III // Император Александр III и императрица Мария Федоровна. Переписка. 1884–1894 годы / Авт.-сост. А. Н. Боханов, Ю. В. Кудрина. М.: Русское слово, 2011. С. 134. Он также известен как изобретатель пластинчатой, раскрашенной, прорезиненной рыбки, прозванной «хисой» и пользовавшейся популярностью еще у рыболовов Ленинграда в 1920-х годах. 54. Шеманский А. Д. Энциклопедия рыболовного спорта вполне современного, новейшего: По лучшим иностранным и русским источникам. Вып. 1. Пг.: Типография Главного управления уделов, 1915. Илья Сидорчук

219

момент в Петрограде. Совместно с фирмой рыболовных принадлежностей «Дойников-Смуров» был даже выпущен один-единственный номер печатного органа союза — «Журнала рыболовного спорта». Несмотря на тяжелое время, Шеманский писал о возможностях и нуждах рыболовного спорта в губернии, в том числе в связи с задачами и целями новой власти. Он планировал сообща наладить покупку снастей, постройку лодок, организацию помещений (одно — «для деловых встреч», другое — «спортсменское»), устройство школы обучения «спиннингу и нахлысту и прочим видам техники ловель»55. Анатолий Шеманский сознательно сужал и уточнял понятие рыболовного спорта. До  этого не  существовало четкого разделения на рыболовство «любительское» и «спортивное». Привязка к спорту для поклонников ужения происходила из стремления развенчать миф о  нем как о  праздном занятии, не  требующем физической нагрузки и  специальных навыков. Будучи приверженцем именно спортивной ловли, он делил способы ловли по степени «спортивности». «Первоклассной» и «вполне джентльменской» считалась только ловля лососевых «на искусственную мушку нахлыстом, подпуском и спиннингом»56. Спортивные насадки — искусственные мушки, рыбки и блесны. Поплавочная и донная снасти определялись Шеманским как «малоспортивные». В  предисловии к  опубликованному им в  1925 году указателю рыболовных книг, составленному Леонидом Сабанеевым, Шеманский повторил свое мнение о том, что все любительские ловли, «по  английской моде», он делит «на  чисто спортивные и  прочие, имеющие большие или меньшие черты спортивности»57. Шеманский постарался возродить сотрудничество отечественных рыболовов с  английскими коллегами по  увлечению, перехватив эстафету у  Черкасова. В  середине 1920-х годов в  Fishing gazette был опубликован ряд его статей. Наиболее показательная из них — «Реминисценции о Вуоксе»58, в которой он писал о том,

55. Он же. Как Союз наш возник и какова его программа и пути к ее осуществлению // Журнал рыболовного спорта. 1918. № 1. С. 1–4. 56. Устав Петроградского союза рыболовного спорта Северной области, имени Л. П. Сабанеева // Журнал рыболовного спорта. 1918. № 1. С. 9. 57. Сабанеев Л. П. Введение // Он же. Рыболовный спорт и прочие любительские ловли рыб: Хронологический указатель русской литературы. Л.: Военная типография Главного управления РККА, 1925. С. 5, 8–9. 58. Shemansky A. D. Reminiscences of the Vuoksa River. P. 592. 220

Логос · Том 29 · #1 · 2019

что именно англичане принесли в Россию в начале XIX века традиции спортивной ловли рыбы. Показательно, что, упоминая среди видных русских рыболовов Сергея Аксакова, Шеманский обозначил, что тот не имел дело с английскими снастями и способами лова, и (насколько нам известно, впервые в русской литературе) назвал его «русским Исааком Уолтоном»59. Этим он подчеркнул, что именно Аксаков открыл русским рыболовам всю красоту этого увлечения, хотя и не перенял рыболовное англофильство. Одновременно с признанием приоритета иностранцев Шеманский подробно перечислил заслуги отечественных рыболовов, чьи познания и мастерство ничуть не уступают западным. В частности, по его мнению, статьи Николая Либериха, посвященные ловле хариуса, являются лучшими в мире60. Целью Шеманского было показать единство английских и русских рыболовов, обусловленное не только историческими связями, но и тем, что «искусство ужения объединяет нас всех, независимо от расстояния, положения и обстоятельств»61. Он описывал прекрасные рыболовные места около Ленинграда, в Карелии и на Кольском полуострове, называя их рыбным эльдорадо, одновременно критикуя популярные у английских туристов Финляндию и  Норвегию62. Шеманский приглашал английских рыболовов в СССР и даже подробно описал механизм получения необходимых документов и преодоления бюрократических барьеров63. В качестве посредника он рассчитывал на Альберта Коутса — бывшего дирижера Мариинского театра и известного в Петербурге рыболова, который в 1926–1927 годах был секретарем парламентской русско-английской комиссии. План был грандиозный — аренда англичанами лососевых рек для спортивной ловли, но в дело вмешалась политика: советско-британские отношения в 1927 году, мягко говоря, были не очень дружественными, дело могло завершиться открытым военным противостоянием. Показательно, что в  анкете, заполненной им в  1928 году для «Словаря современников», в графе «научные труды, сочинения» Шеманский отдельно отметил «участие в английском жур-

59. Ibidem. 60. Ibidem. 61. Ibidem. 62. Idem. Harling for Salmon on the Neva River // The Fishing gazette. 31.10.1925. Vol. XCI. № 2532. P. 452. 63. Idem. Possibility of Leasing the Rivers of North of Russia for Sport Porpose // The Fishing gazette. 14.05.1927. Vol. XCIV. № 2612. P. 453. Илья Сидорчук

221

нале „Фишинг Газетт“», а в качестве любительских занятий указывал: «охота и рыболовный спорт, английского типа»64. Когда контакты с заграницей стали резко ограничиваться, амбициозные планы сотрудничества вряд ли могли осуществиться. Наступали новые времена. Своеобразный итог дискуссиям о западных снастях и способах ловли подвел известный писатель и певец русской природы Евгений Дубровский (1870–1941), писавший под псевдонимом Лесник. В 1928 году в достаточно шутливой книге о рыбалке «Рыба и крючок» он рассуждал о стоимости английских снастей (до сих пор известных фирм Allcock и Hardy) и возможностях их доставки в СССР по почте и через представительство в Москве. Вывод его неутешителен: Итак, для выезда на ловлю без всякого запаса, чего в сущности не полагается, необходимо отвалить 158 рублей!65

Тут же он предлагал выход из ситуации: А если денег нет? Тогда… Тогда остается устраиваться попроще, как кому удастся — по заветам старых книг, приняв великолепные альбомы роскошных принадлежностей лишь к руководству при определении номеров крючков и толщины лесок. Особенно смущаться не стоит. Ничего, ловят и форель на червяка! А на Мурмане преисправно таскают лососей. Про остальных же рыб и говорить нечего66.

Рыболовная литература с конца 1920-х годов существенное внимание стала уделять самоделкам. Не умея изготавливать их советский рыболов был едва ли не обречен. Например, в своей книге «Технические советы рыболову» (1931) В. Нагорный указывал, что 64. Шеманский А. Д. Анкета для «Словаря современников» (1928 г.) // ОР РНБ. Ф. 103. Оп. 1. Д. 164. Л. 1. На оборотной стороне анкеты Шеманский просил помочь с изданием переведенной им книги Карла Гейнца «Удильный спорт в пресных водах» (Karl Heintz, “Angelsport im Süsswasser”). Книга была издана в 1931 году под названием «Рыболовный спорт» (Гейнц К. Рыболовный спорт. М.; Л.: Физкультура и туризм, 1931). 65. Лесник [Дубровский Е. В.]. Рыба и крючок. М.: Красная газета, 1928. С. 6. Средняя зарплата рабочего составляла от  70 до  100 рублей, милиционера — около 50 рублей, агронома — 150 рублей. См.: Головин С. А. Имущественная дифференциация доходов населения СССР в 20–30-е годы XX века // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. Общественные и гуманитарные науки. 2008. № 66. С. 177–186. 66. Лесник [Дубровский Е. В.]. Указ. соч. С. 6–7. 222

Логос · Том 29 · #1 · 2019

……в  настоящее время, благодаря отчасти дефицитности, а  отчасти дороговизне снасти, вопрос самообслуживания перестает быть вопросом забавы и  становится порой вопросом необходимости67.

Надо понимать, что за тактичным словом «дефицитность» скрывалась нехватка не только английских катушек и удилищ, но даже лески и крючков. В последующие десятилетия ситуация постепенно улучшалась. Любительское рыболовство активно популяризировалось, став поистине массовым увлечением. Одновременно проблема нехватки качественных зарубежных снастей при отсутствии достойных отечественных аналогов оставалась одной из причин задержки развития рыболовного спорта. Начиная с  1990-х годов для России все более характерными становились западные тенденции в области досуга. Страна стала обретать черты, характерные для «общества досуга», связанного с послевоенной «досуговой революцией» в странах Запада68. С открытием рынка и снятием информационных барьеров новейшие западные снасти и  способы ловли стали доступны и  оказались востребованы не только узкой прослойкой рыболовов-спортсменов, но и многочисленными любителями.

VI Развитие и рецепция технологий неотделимы от ценностей, интересов, культурных паттернов общества. В  настоящее время рыболовные снасти уже не  так связывают с  определенной философией или стилем ловли (хотя нахлыст в России до сих пор принято считать видом ловли «не  для всех» и  ассоциировать с Западом, прежде всего с Англией). Все рыболовные новинки оперативно рутинизируются, формируя в среде рыболовов-любителей консенсус относительно их необходимости. При этом вторжение английских спортивных снастей в  досуговый ландшафт России середины XIX — начала XX века не было безболезненным. Противники «английской снасти» подчас представляли ее артефактом — осязаемым воплощением дискриминации, попыткой одних удильщиков утвердить свое превосходство над другими. Ее сторонники, в  свою очередь, видели себя актора 67. Нагорный В. Технические советы рыболову. М.: Московский охотник и рыболов, 1931. С. 3. 68. Hill J. Sport, Leisure, and Culture in Twentieth-Century Britain. N. Y.: Palgrave, 2002. P. 1. Илья Сидорчук

223

ми важного инновационного процесса, поборниками прогресса и  авангардом рыболовного сообщества. В  результате утвердилась именно их установка на модернизацию ужения. Тому существовало несколько причин. Наиболее активные популяризаторы спортивного рыболовства были сторонниками новых снастей и способов ловли. Медленно, но верно они склоняли общественное мнение в  сторону более лояльного к  ним отношения. Одновременно рыболовы оказывались в ситуации выбора Хобсона — оскудение рыбных запасов и  рост рыболовного прессинга не оставляли альтернативы тонкой снасти. Свою роль играл и постепенный рост доступности современных снастей, их очевидные преимущества, выражавшиеся, при умелом обращении, в большем улове.

224

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Библиография Аксаков С. Т. Записки об уженье. М.: Типография Николая Степанова, 1847. Аристова Н. С. «Англомания» как основополагающий компонент лингвокультурного типажа «джентльмен» в русской художественной литературе // Вестник Центра международного образования МГУ. 2012. № 2. С. 58–63. Бредли Дж. Общественные организации и развитие гражданского общества в дореволюционной России // Общественные науки и современность. 1994. № 5. С. 77–89. Вологдин. Общество правильной рыбной ловли // Приволжский вестник охоты. 1891. № 20. Вязова Е. «Гипноз англомании»: Англия и «английское» в русской культуре рубежа XIX–XX веков. М.: НЛО, 2009. Гейнц К. Рыболовный спорт. М.; Л.: Физкультура и туризм, 1931. Гоголь Н. В. Повести. Пьесы. Мертвые души. М.: Художественная литература, 1975. Головин С. А. Имущественная дифференциация доходов населения СССР в 20– 30-е годы XX века // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. Общественные и гуманитарные науки. 2008. № 66. С. 177–186. Егоров А. Г. Николай Либерих. Скульптура и графика. М.: Наше искусство, 2011. Завьялова Л. В. Петербургский английский клуб, 1770–1918. СПб.: Дмитрий Буланин, 2005. Кунилов Ф. Из истории появления спиннинга в России (по литературным источникам) // Рыболов-спортсмен. 1954. № 4. С. 232. Лабутина Т. Л. Зарождение англомании и англофильства в России // Вопросы истории. 2008. № 2. С. 34–43. Лесник [Дубровский Е. В.]. Рыба и крючок. М.: Красная газета, 1928. Нагорный В. Технические советы рыболову. М.: Московский охотник и рыболов, 1931. Некоторые замечания иностранных о рыбных ловлях, а особливо об ужении оных (извлеченные из экономической энциклопедии) // Экономический магазин. 1784. Т. XX. № 94. О разных приманках, употребляемых при ловлении рыб (Замечание, взятое из Экономической энциклопедии) // Экономический магазин. 1784. Т. XX. № 97. Письма и телеграммы Александра III // Император Александр III и императрица Мария Федоровна. Переписка. 1884–1894 годы / Авт.-сост. А. Н. Боханов, Ю. В. Кудрина. М.: Русское слово, 2011. Плетенев И. Т. Курьезная полемика // Природа и охота. 1905. Кн. IX. С. 31. Плетенев И. Т. Ответ на возражение барона П. Г. Черкасова по поводу моей статьи «Неудачный сезон» // Природа и охота. 1905. Кн. II. С. 27. Русский рыболов (Ермолов Н. Н.). Предубеждение и прогресс. Мысли рыболова об английских снастях и способах уженья // Природа и охота. 1886. Т. IX. С. 14. Сабанеев Л. П. Введение // Он же. Рыболовный спорт и прочие любительские ловли рыб: Хронологический указатель русской литературы. Л.: Военная типография Главного управления РККА, 1925. Илья Сидорчук

225

Сергеев В. С. Ловля форели и хариуса в реке Оредеж // Природа и охота. 1892. Кн. 3. Серебрякова Н. Я. Мурино. Хроника трех столетий. СПб.: Береста, 2010. Сологуб Ф. Мелкий бес. СПб.: Наука, 2004. Список членов Русского союза рыболовов-удильщиков к 1 марта 1904 г. // Вестник Русского союза рыболовов-удильщиков. 1904. № 3. С. 96–98. Сысоев В. М. Русские и английские рыболовные снасти // Природа и охота. 1885. Т. III. С. 43–44. Тамаев П. М. Природный мир на страницах охотничьих книг С. Т. Аксакова // Вестник Ивановского государственного университета. Серия «Филология». 2011. № 1. С. 26–36. Типы английских удильщиков // Природа и охота. 1890. Т. V. Иностранное обозрение. С. 105–107. Устав Киевского общества любителей рыбной ловли и водных спортов. Киев: Типо-литография А. О. Штерекзона, 1916. Устав Московского общества любителей рыболовства. М.: [Б. и.], 1897. Устав Николаевского общества любителей рыболовов-удильщиков. Николаев: Типо-лит. бр. Л. и И. Белолипских, 1914. Устав Петроградского союза рыболовного спорта Северной области, имени Л. П. Сабанеева // Журнал рыболовного спорта. 1918. № 1. С. 9. Устав Сергиево-Посадского кружка рыболовов-любителей. Сергиев Посад: Тип. И. И. Иванова, 1913. Ферцев А. В. Феномен англомании в России XVI — первой половины XIX вв.: культурологический аспект. Автореф. дисс. … канд. филос. наук. Саранск, 2004. Харитонов М. Я. Мой протест. Вниманию удильщиков // Природа и охота. 1905. Кн. IX. С. 37–43. Черкасов П. Г. Из давнего прошлого // Рыболов и охотник. 1912. Кн. 9–10. Черкасов П. Г. Из давнего прошлого // Рыболов и охотник. 1912. Кн. 11–12. Черкасов П. Г. Ответ на статью И. Т. Плетенева «Наши недоразумения» // Вестник Русского союза рыболовов-удильщиков. 1905. № 5. С. 181. Шеманский А. Д. Как Союз наш возник и какова его программа и пути к ее осуществлению // Журнал рыболовного спорта. 1918. № 1. С. 1–4. Шеманский А. Д. Энциклопедия рыболовного спорта вполне современного, новейшего: По лучшим иностранным и русским источникам. Вып. 1. Пг.: Типография Главного управления уделов, 1915. A Note from Russia // The Fishing Gazette. 1914. Vol. LXIX. № 1963. P. 425. Bradley J. Voluntary Associations in Tsarist Russia: Science, Patriotism, and Civil Society. L.: Harvard University Press, 2009. Hill J. Sport, Leisure, and Culture in Twentieth-Century Britain. N.Y.: Palgrave, 2002. Hoffman C. R. Fishing for Sport in Medieval Europe: New Evidence // Speculum. 1985. Vol. 60. № 4. P. 877–902. Locker A. The Social History of Coarse Angling in England AD 1750– 1950 // Anthropozoologia. 2014. Vol. 49. № 1. P. 99–108. Lowerson J. Brothers of the Angle: Coarse Fishing and English Working-Class Culture, 1850–1914 // Pleasure, Profit and Proselytism: Middle-Class Masculinity in Britain and America, 1800–1940 / J. A. Mangan (ed.). L.: Frank Cass, 1988. P. 119–124. McReynolds L. Russia at Play. Leisure Activities at the End of the Tsarist Era. Ithaca; L.: Cornell University Press, 2003.

226

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Plumb J. H. The Commercialisation of Leisure in Eighteenth-Century England. Reading: University of Reading, 1973. Poitevin M. B. L’Ami du Pêcheur: traité pratique de la pêche à toutes lignes. Ouvrage comprenant la jurisprudence en matière de pêche. P.: G. Masson éditeur, 1873. Shemansky A. D. Possibility of Leasing the Rivers of North of Russia for Sport Porpose // The Fishing Gazette. 1927. Vol. XCIV. № 2612. P. 453. Shemansky A. D. Harling for Salmon on the Neva River // The Fishing Gazette. 1925. Vol. XCI. № 2532. P. 452. Shemansky A. D. Reminiscences of the Vuoksa River // The Fishing Gazette. 1925. Vol. XCI. № 2538. Sporting Pastimes / D. Hall (ed.). L.: Bracken Books, 1990. Swift J. Arthur Ransome on Fishing. L.: Jonathan Cape, 1994. Tcherkassov P. Account of Some Experiments in Casting from the Nottingham Reel in the Old “Side-swing” Style // The Fishing Gazette. 1914. Vol. LXIX. № 1951. P. 252–253. Tcherkassov P. Snap-Trolling for Perch with the Tin-Fish // The Fishing Gazette. 1910. Vol. LX. № 1722. Р. 358–359. Trench C. C. A History of Angling. Norwich: Jarrold & Sons, 1974. Walton I. The Compleat Angler or the Contemplative Man’s Recreation. L.: Alex. Murray and CO., 1872.

Илья Сидорчук

227

ANGLOPHILIA WITH AN ANGLER’S TACKLE: THE ENGLISH ROOTS OF THE SPORT OF ANGLING IN RUSSIA Ilya Sidorchuk. Associate Professor, Department of Problems of Interdisciplinary Synthesis in the Field of Social Sciences and Humanities, Smolny Faculty of Liberal Arts and Sciences, [email protected]. Saint Petersburg State University (SPbU), 58–60 Galernaya str., 190000 St. Petersburg, Russia. Keywords: history of leisure; history of everyday life; history of angling; Anatoly Shemansky; Pavel Cherkasov. The article takes up the topic of recreational angling in order to investigate the impact of English culture on the development of leisure in Russia. The paper surveys materials in Russian and foreign angling periodicals as well as archival materials related to the work of such Russian popularizers of recreational angling as Pavel Cherkasov, Anatoly Shemansky, Nikolai Lieberich and others. The author examines practices and models of leisure by employing the “new cultural history” methodology, which includes the history of leisure and historical anthropology as it applies to the history of everyday life with particular emphasis on commonplace discourses and practices. The author demonstrates that English influence on amateur angling in Russia extended beyond the adoption of tackle and fishing techniques. It affected the culture of fishing by favoring a particular style and a certain kind of behavior and even clothing. The advent of modern English angling tackle during the middle of the 19th and early 20th centuries was an invasion of the Russian recreational landscape that did not proceed without a struggle. Opponents of “English tackle,” which referred to a modern rod, usually a telescoping reed with an inertial (Nottingham) reel, would sometimes portray it as a superfluous artifact - a tangible embodiment of discrimination and an attempt by some anglers to assert their superiority over others. The foes of English tackle felt that it was “technical garbage” useful only under certain conditions and that its adherents were merely kowtowing to fashion. Its supporters, on the contrary, saw themselves as agents of innovation, advocates of progress, and the vanguard of the fishing community. They also sought to make a clear distinction between amateur and sport angling with the latter taken to mean exclusively spinning and fly fishing. DOI: 10.22394/0869-5377-2019-1-203-227

References A Note from Russia. The Fishing Gazette, 1914, vol. LXIX, no. 1963, pp. 425. Aksakov S. T. Zapiski ob uzhen’e [Notes about Angling], Moscow, Tipografiia Nikolaia Stepanova, 1847. Aristova N. S. “Anglomaniia” kak osnovopolagaiushchii komponent lingvokul’turnogo tipazha “dzhentl’men” v russkoi khudozhestvennoi literature [“Anglomania” as the Foundational Component of the Linguocultural Type “Gentleman” in Russian Fiction]. Vestnik Tsentra mezhdunarodnogo obrazovaniia MGU [MSU Center for International Education Bulletin], 2012, no. 2, pp. 58–63. Bradley J. Voluntary Associations in Tsarist Russia: Science, Patriotism, and Civil Society, London, Harvard University Press, 2009.

228

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Bredli Dzh. Obshchestvennye organizatsii i razvitie grazhdanskogo obshchestva v dorevoliutsionnoi Rossii [Social Organisations and Development of Civil Society in Pre-Revolutionary Russia]. Obshchestvennye nauki i sovremennost’ [Social Sciences and Contemporary World], 1994, no. 5, pp. 77–89. Cherkasov P. G. Iz davnego proshlogo [From Way Back]. Rybolov i okhotnik [Fisherman and Hunter], 1912, bk. 9–10. Cherkasov P. G. Iz davnego proshlogo [From Way Back]. Rybolov i okhotnik [Fisherman and Hunter], 1912, bk. 11–12. Cherkasov P. G. Otvet na stat’iu I. T. Pleteneva “Nashi nedorazumeniia” [Response to “Our Mistakes” by I. T. Pletenev]. Vestnik Russkogo soiuza rybolovovudil’shchikov [Russian Union of Angling Fishermen], 1905, no. 5, p. 181. Egorov A. G. Nikolai Liberikh. Skul’ptura i grafika [Nikolai Lieberich. Sculpture and Drawing], Moscow, Nashe iskusstvo, 2011. Fertsev A. V. Fenomen anglomanii v Rossii XVI — pervoi poloviny XIX vv.: kul’turologicheskii aspekt [The Phenomenon of Anglomania in Russia, 1600– 1840s: Culturological Aspect]. Synopsis of a thesis submitted in partial fulfillment of the requirements for the degree of Doctor of Philosophy in Philology. Saransk, 2004. Geints K. Rybolovnyi sport [Angling], Moscow, Leningrad, Fizkul’tura i turizm, 1931. Gogol N. V. Povesti. P’esy. Mertvye dushi [Short Novels. Plays. Dead Souls], Moscow, Khudozhestvennaia literatura, 1975. Golovin S. A. Imushchestvennaia differentsiatsiia dokhodov naseleniia SSSR v 20–30-e gody XX veka [Property Differentiation of Incomes of USSR Population in 1920–30s]. Izvestiia Rossiiskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta im. A. I. Gertsena. Obshchestvennye i gumanitarnye nauki [Izvestia: Herzen University Journal of Humanities & Sciences], 2008, no. 66, pp. 177–186. Hill J. Sport, Leisure, and Culture in Twentieth-Century Britain, New York, Palgrave, 2002. Hoffman C. R. Fishing for Sport in Medieval Europe: New Evidence. Speculum, 1985, vol. 60, no. 4, pp. 877–902. Kharitonov M. Ia. Moi protest. Vnimaniiu udil’shchikov [My Protestation. For the Attention of Anglers]. Priroda i okhota [Nature and Hunt], 1905, bk. IX, pp. 37–43. Kunilov F. Iz istorii poiavleniia spinninga v Rossii (po literaturnym istochnikam) [From the Early History of Spinning in Russia]. Rybolov-sportsmen [Sporting Angler], 1954, no. 4, p. 232. Labutina T. L. Zarozhdenie anglomanii i anglofil’stva v Rossii [The Emergence of Anglomania and Anglophilia in Russia]. Voprosy istorii [Questions of History], 2008, no. 2, pp. 34–43. Lesnik [Dubrovskii E. V.]. Ryba i kriuchok [The Fish and the Angle], Moscow, Krasnaia gazeta, 1928. Locker A. The Social History of Coarse Angling in England AD 1750–1950. Anthropozoologia, 2014, vol. 49, no. 1, pp. 99–108. Lowerson J. Brothers of the Angle: Coarse Fishing and English Working-Class Culture, 1850–1914. Pleasure, Profit and Proselytism: Middle-Class Masculinity in Britain and America, 1800–1940 (ed. J. A. Mangan), London, Frank Cass, 1988, pp. 119–124.

Илья Сидорчук

229

McReynolds L. Russia at Play. Leisure Activities at the End of the Tsarist Era, Ithaca, London, Cornell University Press, 2003. Nagornyi V. Tekhnicheskie sovety rybolovu [Technical Hints for Fisherman], Moscow, Moskovskii okhotnik i rybolov, 1931. Nekotorye zamechaniia inostrannykh o rybnykh lovliakh, a osoblivo ob uzhenii onykh (izvlechennye iz ekonomicheskoi entsiklopedii) [Some Foreign Observations Concerning Fishery, Especially Angling (Extracted from Economic Encyclopedia)]. Ekonomicheskii magazin [Economic Magazine], 1784, vol. XX, no. 94. O raznykh primankakh, upotrebliaemykh pri lovlenii ryb (Zamechanie, vziatoe iz Ekonomicheskoi entsiklopedii) [About Various Jigs, Used in Fishery (Observation Taken from Economic Encyclopedia)]. Ekonomicheskii magazin [Economic Magazine], 1784, vol. XX, no. 97. Pis’ma i telegrammy Aleksandra III [Letters and Telegrams of Alexander III]. Imperator Aleksandr III i imperatritsa Mariia Fedorovna. Perepiska. 1884–1894 gody [Emperor Alexander III and Empress Maria Feodorovna. Letters. 1884–1894] (eds A. N. Bokhanov, Iu. V. Kudrina), Moscow, Russkoe slovo, 2011. Pletenev I. T. Kur’eznaia polemika [Curious Polemics]. Priroda i okhota [Nature and Hunt], 1905, bk. IX, p. 31. Pletenev I. T. Otvet na vozrazhenie barona P. G. Cherkasova po povodu moei stat’i “Neudachnyi sezon” [A Response to Objection by Baron P. G. Cherkasov Regarding My Article, “Unfortunate Season”]. Priroda i okhota [Nature and Hunt], 1905, bk. II, p. 27. Plumb J. H. The Commercialisation of Leisure in Eighteenth-Century England, Reading, University of Reading, 1973. Poitevin M. B. L’Ami du Pêcheur: traité pratique de la pêche à toutes lignes. Ouvrage comprenant la jurisprudence en matière de pêche, Paris, G. Masson éditeur, 1873. Russkii rybolov (Ermolov N. N.). Predubezhdenie i progress. Mysli rybolova ob angliiskikh snastiakh i sposobakh uzhen’ia [Prejudice and Progress. Fisherman’s Thoughts on English Trackle and Ways of Angling]. Priroda i okhota [Nature and Hunt], 1886, vol. IX, p. 14. Sabaneev L. P. Vvedenie [Introduction]. Rybolovnyi sport i prochie liubitel’skie lovli ryb: Khronologicheskii ukazatel’ russkoi literatury [Angling and Other Recreational Fisheries: Chronological Index of Russian Literature], Leningrad, Voennaia tipografiia Glavnogo upravleniia RKKA, 1925. Serebriakova N. Ia. Murino. Khronika trekh stoletii [Murino. Chronicle of Three Centuries], Saint Petersburg, Beresta, 2010. Sergeev V. S. Lovlia foreli i khariusa v reke Oredezh [Harling for Char and Grayling on the Oredezh River]. Priroda i okhota [Nature and Hunt], 1892, bk. 3. Shemanskii A. D. Entsiklopediia rybolovnogo sporta vpolne sovremennogo, noveishego: Po luchshim inostrannym i russkim istochnikam. Vyp. 1 [Encyclopedia of Newest, Contemporary Angling, Composed According to Best Foreign and Russian Sources. Iss. 1], Petrograd, Tipografiia Glavnogo upravleniia udelov, 1915. Shemanskii A. D. Kak Soiuz nash voznik i kakova ego programma i puti k ee osushchestvleniiu [How Our Union Emerged, and What Is Its Program and the Ways to Its Realisation]. Zhurnal rybolovnogo sporta [Journal of Angling], 1918, no. 1, pp. 1–4.

230

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Shemansky A. D. Harling for Salmon on the Neva River. The Fishing Gazette, 1925, vol. XCI, no. 2532, pp. 452. Shemansky A. D. Possibility of Leasing the Rivers of North of Russia for Sport Porpose. The Fishing Gazette, 1927, vol. XCIV, no. 2612, pp. 453. Shemansky A. D. Reminiscences of the Vuoksa River. The Fishing Gazette, 1925, vol. XCI, no. 2538. Sologub F. Melkii bes [The Petty Demon], Saint Petersburg, Nauka, 2004. Spisok chlenov Russkogo soiuza rybolovov-udil’shchikov k 1 marta 1904 g. [Membership List of the Russian Union of Angling Fishermen, March 1, 1904]. Vestnik Russkogo soiuza rybolovov-udil’shchikov [Russian Union of Angling Fishermen Bulletin], 1904, no. 3, pp. 96–98. Sporting Pastimes (ed. D. Hall), London, Bracken Books, 1990. Swift J. Arthur Ransome on Fishing, London, Jonathan Cape, 1994. Sysoev V. M. Russkie i angliiskie rybolovnye snasti [Russian and English FishTackle]. Priroda i okhota [Nature and Hunt], 1885, vol. III, pp. 43–44. Tamaev P. M. Prirodnyi mir na stranitsakh okhotnich’ikh knig S. T. Aksakova [Natural World on the Pages of S. T. Aksakov’s Hunt Books]. Vestnik Ivanovskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriia “Filologiia” [Ivanovo State University Bulletin. Series “Philology”], 2011, no. 1, pp. 26–36. Tcherkassov P. Account of Some Experiments in Casting from the Nottingham Reel in the Old “Side-swing” Style. The Fishing Gazette, 1914, vol. LXIX, no. 1951, pp. 252–253. Tcherkassov P. Snap-Trolling for Perch with the Tin-Fish. The Fishing Gazette, 1910, vol. LX, no. 1722. Р. 358–359. Tipy angliiskikh udil’shchikov [Varieties of English Anglers]. Priroda i okhota [Nature and Hunt], 1890, vol. V: Inostrannoe obozrenie [Foreign Observer], pp. 105–107. Trench C. C. A History of Angling, Norwich, Jarrold & Sons, 1974. Ustav Kievskogo obshchestva liubitelei rybnoi lovli i vodnykh sportov [Charter of Kiev Society of Fishery and Watersports Lovers], Kiev, Tipo-litografiia A. O. Shterekzona, 1916. Ustav Moskovskogo obshchestva liubitelei rybolovstva [Charter of Moscow Society of Fishery Lovers], Moscow, 1897. Ustav Nikolaevskogo obshchestva liubitelei rybolovov-udil’shchikov [Charter of Nikolayev Society of Recreational Angling Fishermen], Nikolayev, Tipo-lit. br. L. i I. Belolipskikh, 1914. Ustav Petrogradskogo soiuza rybolovnogo sporta Severnoi oblasti, imeni L. P. Sabaneeva [Charter of Petrograd Union of Angling in Northern Province n.a. L. P. Sabaneev]. Zhurnal rybolovnogo sporta [Journal of Angling], 1918, no. 1, p. 9. Ustav Sergievo-Posadskogo kruzhka rybolovov-liubitelei [Charter of Recreational Anglers Coterie of Sergiyev Posad], Sergiyev Posad, Tip. I. I. Ivanova, 1913. Viazova E. “Gipnoz anglomanii”: Angliia i “angliiskoe” v russkoi kul’ture rubezha XIX–XX vekov [“Anglomania Hypnosis”: England and “English” in Russian Culture at the Turn of XX century], Moscow, New Literary Observer, 2009. Vologdin. Obshchestvo pravil’noi rybnoi lovli [Society of Good Fishery]. Privolzhskii vestnik okhoty [Privolzhsky Hunt Bulletin], 1891, no. 20.

Илья Сидорчук

231

Walton I. The Compleat Angler or the Contemplative Man’s Recreation, London, Alex. Murray and CO., 1872. Zav’ialova L. V. Peterburgskii angliiskii klub, 1770–1918 [Petersburg English Club, 1770–1918], Saint Petersburg, Dmitrii Bulanin, 2005.

232

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Труд и перекур в искусстве СССР 1940-х — начала 1960-х годов Екатерина Андреева

Председатель, попечительский совет, Новая академия изящных искусств. Адрес: 191040, Санкт-Петербург, ул. Пушкинская, 10. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: социалистический реализм; политика в области искусства; репрезентации труда и перекура.

Статья посвящена изменениям в репрезентации труда в советском искусстве, преимущественно живописи, 1940-х — начала 1960-х годов. Автор доказывает, что в 1940-е годы, в период окончательного формирования сталинского соцреализма, изменяется идеологический характер отражения труда в советском искусстве. Труд интерпретируется не с точки зрения усилия, подвига

и тому подобных активистских качеств, но с точки зрения отдыха от труда, или «перекура» — сленгового термина для обозначения паузы в работе, соответствующего английскому «перерыву на кофе». В дальнейшем, в период культурных реформ Хрущева, героика труда уже не возвращается в советское искусство. Ее заменяет понимание труда как «претерпевания».

233

Предметом рассмотрения в данной статье станет изобразительное искусство советской эпохи, главным куратором которого в  сталинские годы был Климент Ворошилов — неизвестны случаи прямого вмешательства самого Иосифа Сталина в вопросы живописи, в отличие от кино и литературы. Тем не менее именно манера Александра Герасимова, считавшегося фаворитом обоих вождей, что закреплено и в известной картине под бытовым названием «Два вождя после дождя» («И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов в Кремле»), являлась нормативной для позднего сталинского стиля при всем его эклектизме. Если говорить о самой общей тенденции развития официального соцреализма, то, несмотря на военные годы, с конца 1930-х годов в нем усиливались позиции бытового жанра, что в академической системе XIX века, из которой вышли многие учителя и сами акторы советской культуры, свидетельствовало о подъеме салонного искусства. В феврале 1942 года Вера Мухина писала по поводу выдвижения кандидатов на очередную Сталинскую премию: Если уж А. Герасимов выставляет свою «Баню», то почему не посмотреть… моего лебедя на могиле Собинова, он из материала и абсолютно закончен и поставлен во время самой московской беды 14 сентября 1941 года. Почему Лебедь не тема, если тема бабы в бане1.

Герасимов тогда не получил награды. Сталинская премия первой степени была присуждена ему в 1941 году за «Сталина и Ворошилова в Кремле» (1938). Следующую премию, второй степени, ему присудили в 1949 году за «Сталина у гроба Жданова». Однако выдвижение «Бани» в число картин-соискательниц главной государственной премии наравне с портретами вождей свидетельствует о трещине в конструкции советской идеологии 1930-х годов, которую сразу заметила Мухина. Одновременно со  «Сталиным у  гроба Жданова» наградили Сталинской премией второй степени и  новаторское с  идейной точки зрения «Утро нашей Родины» (1946–1948) Федора Шурпина. Сейчас 1949-й видится нам годом репрессий и борьбы с космополитизмом, годом дальнейшего обострения отношений СССР 1. Мухина. Литературно-критическое наследие / Под ред. Р. Б. Климова; сост. Р. Я. Аболина. М.: Искусство, 1960. Т. 1. С. 198. 234

Логос · Том 29 · #1 · 2019

с  европейскими капиталистическими странами и  США. Однако заказчикам Шурпина требовалось, чтобы народ представлял себе жизнь совершенно по-другому: художник изобразил Сталина мирно взирающим в розовую дымку над необозримыми полями. Неизменная сталинская шинель — культовый атрибут образа вождя, предназначенный оказывать мобилизующее воздействие на советский народ, — здесь снята и свободно висит на руке вождя. Нам сейчас сложно представить, насколько важным тогда было «считывание» подобных, казалось бы, мелких композиционных деталей. Но именно по тому, следовало ли лепить шнурки на ботинках вождей, советские скульпторы узнавали, что «на дворе»: репрессии за формализм или оттепель. Назову самые знаменитые советские картины в стиле позднего сталинского соцреализма: «Прибыл на каникулы» героя-челюскинца Федора Решетникова (1948; в 1949 году эта первая часть диптиха о хорошем и плохом мальчиках была удостоена Сталинской премии второй степени в наборе с портретом «Генералиссимус И. В. Сталин»; в 1952 году она стала «мегахитом» вместе со второй частью диптиха — «Опять двойка»); «Письмо с фронта» Александра Лактионова, ученика Исаака Бродского и Игоря Грабаря (1947, Сталинская премия 1948 года), и, наконец, «Отдых после боя» Юрия Непринцева, соученика Лактионова (1951, Сталинская премия 1952 года), — это, по существу, первые произведения советской поп-культуры. В последнем из них бытовой жанр приобретает монументальное звучание так называемых тематических, или хоровых, картин. В отличие от портретов вождей и картин о революции, открытки и репродукции из календарей с этими композициями можно было встретить в миллионах советских жилищ. Все эти картины выполняли развлекательную функцию, убеждая зрителей в том, что, хотя праздники в основном и остались в 1930-х годах, но, говоря советским языком, все же пришло время расслабиться — наступает минута перекура. Главное в советской традиции произведение, буквально посвященное перекуру, — картину «Зимний взят» — написал в 1954 году Владимир Серов, получивший за нее звание действительного члена Академии художеств; перекур на Иорданской лестнице символизировал само событие Великой Октябрьской социалистической революции. В истории Серова этот эпизод выглядит символическим продолжением его первого карьерного успеха, связанного с картиной «Штурм Зимнего дворца» (1940), — он возглавил Ленинградский союз советских художников на целых семь лет, с 1941 по 1948 год. В 1957 году Серов был избран вице-президентом Академии художеств. Е к а т е р и н а а н д р ее в а

235

Создается впечатление, что со смертью Сталина в органах художественной власти ничего не  изменилось. Однако, при всей их инерционности, это было не так. Собственно, оттепель в Московском союзе советских художников начинается с  открытия в марте 1954 года в Доме художника на Кузнецком мосту Первой выставки произведений молодых художников Москвы, где дебютируют Гелий Коржев и Эрнст Неизвестный. Их искусство, стилистически разнившееся (если Коржев был неореалистом, мастером будущего сурового стиля, то Неизвестный тяготел к модернистской, сюрреалистической скульптурной традиции), тем не менее в  идейном плане резко контрастировало со  стилем сталинского соцреализма 1940-х — начала 1950-х годов. Коржев, посвятив теме отдыха свою лучшую картину — «Влюбленные», — достойную кино итальянского неореализма, одновременно с ней в 1957–1959 годах писал триптих «Коммунисты», решительно разрушая благостную атмосферу сталинского и постсталинского салона. Суровый стиль потому и получил такое свое название, что им двигало стремление очистить быт и историю от интонации анекдота. С одной стороны, это была попытка строить живопись социализма с человеческим лицом, а не с лицом вождя по преимуществу. Но, с другой стороны, суровый стиль призван был идеологически воздействовать на поп-культуру, блокировать движение к обществу потребления, как это сделал соцреализм после десятилетия нэпа. Автором названия «суровый стиль», применяющегося в  основном к  искусству московских художников, был молодой московский критик Александр Каменский, сын репрессированного революционера и советского ответственного работника Абрама Каменского. В 1969 году, вспоминая оттепель, Каменский рассказывал в журнале «Творчество»: Не  скрою, что, разглядывая некоторые что-то  уж  слишком не к месту красивые и артистичные холсты молодых, я с тоской вспоминаю о ржаном хлебе «сурового стиля»2.

Мысль Каменского совпадала с ритмом времени, который, как это часто бывает в России, задавался «наверху». Суровый стиль рождался в годы борьбы с украшательством, начавшейся на съезде советских архитекторов в 1954 году. Каменский писал в обзоре Всесоюзной художественной выставки 1954 года, что действитель-

2. Каменский А. Реальность метафоры // Творчество. 1969. № 8. С. 15. 236

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ность следует отражать «без прикрас и  риторической декламации»3. И далее он подробно объяснял: Мы, конечно, не против романтики. Она всегда будет там, где есть высокий полет мысли, мечта, страсть. Но ведь это все вещи серьезные. Для тех, кто без шума и треска, спокойно и деловито вершит свои ежедневные подвиги, порыв в будущее, романтика великой цели является внутренней двигательной силой поступков, их нервом и душой. Вот и жизнь на целине, думается, нужно изображать так, чтобы романтика ушла в подтекст, освещая и согревая образы изнутри, из глубины произведения, подчеркивая не исключительность, а повседневность героического4.

Однако в этих словах об искусстве 1954 года еще не стоит искать соответствие ржаво-земляным картинам Коржева и другим эталонным произведениям сурового стиля 1957–1962 годов. Живописцы все же не были главными создателями стиля реформированного соцреализма. Первыми, естественно, воздействовали на сознание общества кинематографисты, и  решительную перемену взгляда на жизнь демонстрировали фильмы Григория Чухрая «Сорок первый» (1956), Михаила Калатозова «Летят журавли» (1957) и Юлия Райзмана «Коммунист» (1958). Не случайно упомянута инерционность развития, проявившаяся в 1953–1954 годах, а позднее окрасившая большую часть продукции сурового стиля тонами угасавшего сталинского салона. Каменский писал о вполне компромиссном на  нынешний взгляд бытовом жанре: о  небольших этюдах, сделанных в традиционной для сталинского искусства «усредненной» квазиимпрессионистической манере. В качестве иллюстраций использованы были работы художника Дмитрия Мочальского. Выставка к столетию со дня его рождения, проводившаяся в 2009 году в Третьяковской галерее, носила название «Дмитрий Мочальский — романтик соцреализма», вероятно отсылавшее к статье Каменского, и  вызвала у  современных критиков недоумение. Действительно, самым известным произведением Мочальского как была, так и осталась картина «Возвращение с демонстрации. Они видели Сталина» (1949), хотя нельзя не заметить, что между 1949-м и серединой 1950-х годов манера художника менялась с «александро-герасимовской» на «петрово-водкинскую». Он, несомненно, обратился к урокам Кузьмы Петрова-Водкина и стал писать более чистыми и яркими тонами, хотя и не прибегал к пространствен 3. Он же. Тема и Образ // Искусство. 1955. № 2. С. 12–13. 4. Там же. Е к а т е р и н а а н д р ее в а

237

ным сдвигам, всегда предпочитая абсолютно статичные композиции, фигуры, расставленные фронтально, как в фотоателье. «Затянувшееся объяснение» Мочальского о  любви на  целине тоже вполне сталинская салонная картина о перекуре: на закате после работы (колорит в духе Пластова) девушка возле своей палатки ждет, когда же ее товарищ скажет «самые главные слова», а он вместо этого молча курит. Каменскому на выставке 1954 года также понравились лирические произведения братьев Сергея и Алексея Ткачевых, учеников Аркадия Пластова, Георгия Ряжского и Сергея Герасимова. Об одной из работ Ткачевых Каменский писал: Картина называется «В поле. Самолеты летят». Глядя на нее, зритель ясно понимает, что изображенные художником обыкновенные деревенские ребятишки, лежащие в траве и внимательно глядящие в небо, мысленно устремились вслед за улетевшими самолетами, размышляют о будущем, горизонты которого ничем не омрачены5.

Однако «Геологи» Павла Никонова казались почти что антисоветчиной тем, кто еще в 1954 году не хотел видеть покосившиеся серые сараи в качестве пейзажа Родины: четверо с мрачными лицами скитаются где-то в сопках-холмах — и ни следа трудового энтузиазма, ни мазка красной краски. Никонов получил «черную метку» еще в 1960 году за свою лучшую картину «Наши будни», изображающую работяг в кузове грузовика, которые едут на стройку или в карьер, где ведется добыча полезных ископаемых. Главный редактор журнала «Искусство» Владислав Зименко выделил в этой картине «крупицы живой невыдуманной правды», но указал на то, что «коренная ошибка художника была совершена тогда, когда он решил показать отобранных им героев картины как разобщенных индивидуумов, случайных попутчиков, каждого со своими думами, своими заботами. А им-то было поручено представлять трудовой коллектив»6. Суровый стиль явно имел шансы стать новым государственным соцреализмом, заменив сталинский салон, но современный этос лучших картин Павла Никонова и Николая Андронова этому препятствовал. «Наши будни» и «Геологи» показывали людей, занятых разведкой и разработкой недр в Сибири, Казахстане, на Севере. Актуальность тематики этих картин ни с какой стороны не подвергается сомнению, ведь они представляют те процессы, которые в ближайшем будущем 1960-х годов помогут СССР 5. Там же. 6. Зименко В. Трудности роста // Искусство. 1961. № 9. С. 23. 238

Логос · Том 29 · #1 · 2019

укрепиться в качестве мировой державы, наладив экспорт нефти. Однако советские идеологи не зря отметили нечто новое и внеположное культовой государственной живописи: собственно, как атрибут отправления культа труда эти картины в самом деле работали плохо. Хотя вокруг шумело ударничество и кипело соцсоревнование, осваивалась целина и строился БАМ, реставрировать культ труда, по сути дела, уже не удалось, так как изменилось отношение к нему в обществе. Вместе с угасанием веры в коммунизм размытой начинала видеться цель общественного труда. В спайке труда-иподвига возникает трещина, хорошо заметная, например, в одном из лучших фильмов оттепели — «Девять дней одного года». (И символично, что трудовая тема советского культа исторически заканчивается пьесой «Премия», драматургия которой выстроена вокруг возврата денег за не вложенный в дело труд.) Труд в обеих главных картинах Никонова переживается как претерпевание, а не делание. Достаточно сравнить их с эталонной активистской живописью 1920-х — начала 1930-х годов: «Даешь тяжелую индустрию» Юрия Пименова, «На стройке новых цехов» Александра Дейнеки, «Все выше» Серафимы Рянгиной. Шедевры сурового стиля, например «Коммунисты» Коржева, напоминают кадры незабываемой замедленной съемки в фильме «Летят журавли». Этос сурового стиля и заключался в том, что он показал — невольно — излет советского идеализма, то, как жизнь покидает эту могущественную идею. В 1958 году в редакционной статье журнала «Искусство» под названием «Современная тема — это главное» живопись отмеченного Александром Каменским Дмитрия Мочальского была подвергнута критике за «бытовизм». (Что не помешало Мочальскому вскоре занять пост руководителя Московского отделения Союза художников.) Пришла пора проститься с буржуазным сталинским салоном и мелкими радостями жизни простого и не очень человека: Если… судя по некоторым прежним выставкам, советские люди только и делали, что получали ордена и произносили заздравные тосты, то после просмотра молодежной выставки создается впечатление, будто они заняты, главным образом, хождением на базар, сидением в задумчивости на кушетках или в лучшем случае катанием на велосипеде7.

Единственным значительным произведением на Четвертой выставке молодых художников Москвы названа картина Николая Андронова, ученика Мочальского, «Строители Куйбышевской ГЭС». Однако 7. Современная тема — это главное // Искусство. 1958. № 7. С. 5. Е к а т е р и н а а н д р ее в а

239

в конце 1962 года одновременно с Никоновым подвергся поношению и Андронов за картину «Плотогоны». Если строители ГЭС изображены как нормальные советские люди на скучном фоне, в спецовках и ватниках, то плотогоны выглядят как герои свободной профессии, и жизнь у них яркая и неподконтрольная, хотя композиция обеих картин сходна за счет прямой фронтальной развертки. Андронова за «злостный формализм» исключили из Союза художников, хотя потом поняли, что погорячились, и приняли назад. В это время проводилась непоследовательная политика в области искусства, что свидетельствует о противоборстве идеологических властей и общества. Среди тех, кто оказывал влияние на Хрущева, сторонники открытого общества выступали на равных с апологетами автаркии. Как обычно в советском искусстве, проблему видели в поиске правильных дозировок, в тактических «разводках». В эти манипуляции погружались и увлеченные карьерой художники, и критики, и — вынужденно — талантливые профессионалы. В 1958 году Нина Дмитриева, сильнейший советский историк искусства, предложила новый взгляд на историю соцреализма, точнее, на две его пластические ипостаси: динамическую от Дейнеки и «плоть мира» от Аркадия Пластова и Михаила Ромадина. В суровом стиле Дмитриева видела «реализм нового типа», противостоящий «бесплодному абстракционизму» и тяготеющий к «синтетическим обобщенным художественным решениям, более лаконичным и экспрессивным формам». В 1958–1962 годах шла дискуссия на тему, что же все-таки такое соцреализм — стиль или метод? Попутно формировался новый список классиков соцреализма. К 1962 году в официальном топ-листе значились очевидно противостоящие друг другу Исаак Бродский и Александр Дейнека, а также Георгий Ряжский, Борис Иогансон, Петр Шухмин. А вот в личный список чтимых Николаем Андроновым художников входили Кузьма Петров-Водкин, Павел Кузнецов, Аристарх Лентулов, Роберт Фальк, Владимир Татлин и Александр Матвеев. В 1961 году идеология сурового стиля становится общепринятой. Главными врагами советского искусства объявлены были абстракция и все тот же формализм, критические статьи о котором писали историки искусства Нина Дмитриева, Владимир Кеменов; то есть и одиозные авторы, и не относящиеся к таковым, а также художники новой формации Виктор Иванов и Петр Оссовский8. О новом живописном культе человека-героя говорилось: 8. См.: Иванов В. Абстракционизм и прочее. Против абстракционизма на Венецианской биеннале // Творчество. 1957. № 1; Дмитриева Н. Абстракционизм и эстетические закономерности // Искусство. 1960. № 7. С дру240

Логос · Том 29 · #1 · 2019

В  советском искусстве «обыкновенный» человек — это «великий» человек. «Великий» в том смысле, что он является активным и непосредственным участником великого дела строительства коммунизма, и «обычный» в том житейском понимании, которое относится ко всем людям, нас окружающим9.

Итог под всеми дискуссиями об изобразительном искусстве оттепели подвел после разгрома «Манежа» секретарь ЦК КПСС Леонид Ильичев, который заявил, что «мирное сосуществование всех направлений в искусстве объективно звучит как призыв к мирному сосуществованию в области идеологии», во-первых, и что «в нашу эпоху подлинно человеческое и есть коммунистическое», во-вторых10. Но  все же «житейское понимание» уже прочно вошло в сознание общества, принеся с собой и лень, и хаотичное веселье перестройки, и  путинский гламур, и — главное — анархическую по  отношению к  господствующей идеологии самоорганизацию «по интересам» и в будущем таких гениев этой самоорганизации, объяснивших нашу историю, как, например, Владислав Мамышев-Монро. Библиография Голомшток И. Открытие ташизма // Творчество. 1959. № 8. Дмитриева Н. Абстракционизм и эстетические закономерности // Искусство. 1960. № 7. Зименко В. Трудности роста // Искусство. 1961. № 9. С. 23. Иванов В. Абстракционизм и прочее. Против абстракционизма на Венецианской биеннале // Творчество. 1957. № 1. Каменский А. Реальность метафоры // Творчество. 1969. № 8. Каменский А. Тема и Образ // Искусство. 1955. № 2. С. 12–13. Мухина. Литературно-критическое наследие / Под ред. Р. Б. Климова; сост. Р. Я. Аболина. М.: Искусство, 1960. Т. 1. Прокофьев В. Что такое сюрреализм // Творчество. 1959. № 7. Прокофьев В. Что такое экспрессионизм // Творчество. 1962. № 9. Современная тема — это главное // Искусство. 1958. № 7. С. 5. Сопоцинский О. Образ героя в советском искусстве // Искусство. 1961. № 9. С. 18.

гой стороны, в 1959–1962 годах печатались и статьи о модернизме: Голомшток И. Открытие ташизма // Творчество. 1959. № 8; Прокофьев В. Что такое сюрреализм // Творчество. 1959. № 7; Он же. Что такое экспрессионизм // Творчество. 1962. № 9. 9. Сопоцинский О. Образ героя в советском искусстве // Искусство. 1961. № 9. С. 18. 10. Искусство. 1963. № 1. С. 4. Е к а т е р и н а а н д р ее в а

241

WORK AND THE SMOKE BREAK IN THE ART OF THE USSR FROM THE 1940s THROUGH THE EARLY 1960s Ekaterina Andreeva. Chair, Supervisory Board, [email protected]. New Academy of Fine Arts, 10 Pushkina str., 191040 St. Petersburg, Russia. Keywords: socialist realism; art policy; representation of work and smoke break. The article outlines changes in the representation of labor in Soviet art, primarily painting, from the 1940s through the early 1960s. The author argues that during the final formulation of Stalin’s Socialist Realism in the 1940s, the ideology associated with labor in Soviet art changed. Labor was interpreted no longer in terms of effort, achievement and similar activist categories, but rather in terms of relief from work or the “smoke break” — a slang term for a pause in work equivalent to the English “coffee break,” a respite or time out. During Khrushchev’s subsequent cultural reforms, the heroism of labor no longer appeared in Soviet art. It was replaced by the notion that labor is “enduring.” DOI: 10.22394/0869-5377-2019-1-233-241

References Dmitrieva N. Abstraktsionizm i esteticheskie zakonomernosti [Abstractionism and the Aesthetic Regularities]. Iskusstvo [Art], 1960, no. 7. Golomshtok I. Otkrytie tashizma [The Discovery of Tachisme]. Tvorchestvo [Creative Activities], 1959, no. 8. Ivanov V. Abstraktsionizm i prochee. Protiv abstraktsionizma na Venetsianskoi biennale [Abstractionism et cetera. Against Abstractionism on Vienna Biennale]. Tvorchestvo [Creative Activities], 1957, no. 1. Kamenskii A. Real’nost’ metafory [The Reality of Metaphor]. Tvorchestvo [Creative Activities], 1969, no. 8. Kamenskii A. Tema i Obraz [Theme and Image]. Iskusstvo [Art], 1955, no. 2, pp. 12–13. Mukhina. Literaturno-kriticheskoe nasledie [Mukhina. Literary and Critical Legacy] (eds R. B. Klimov, R. Ia. Abolina), Moscow, Art, 1960, vol. 1. Prokof ’ev V. Chto takoe ekspressionizm [What Is Expressionism]. Tvorchestvo [Creative Activities], 1962, no. 9. Prokof ’ev V. Chto takoe siurrealizm [What Is Surrealism]. Tvorchestvo [Creative Activities], 1959, no. 7. Sopotsinskii O. Obraz geroia v sovetskom iskusstve [The Image of Hero in Soviet Art]. Iskusstvo [Art], 1961, no. 9, p. 18. Sovremennaia tema — eto glavnoe [Contemporary Theme is the Main Thing]. Iskusstvo [Art], 1958, no. 7, p. 5. Zimenko V. Trudnosti rosta [Growing Pains]. Iskusstvo [Art], 1961, no. 9, p. 23.

242

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Неленивые заметки о лени: Обломов, Ленин и капитализация лени В и к то р   М а з и н

Доцент, кафедра междисциплинарных исследований и практик в области искусств, факультет свободных искусств и наук, Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ). Адрес: 190000, Санкт-Петербург, ул. Галерная, 58–60. E-mail: [email protected].

Ключевые слова: лень; труд; время; сновидение; otium; negotium; капитализм; феодализм. Статья посвящена исследованию феномена лени и начинается с анализа оппозиции лень/польза. Польза, как и благо, отсылает в первую очередь к труду. Оппозиция лень/ труд занимает центральное место в романе Ивана Гончарова «Обломов» (1859), отмечающем радикальную смену феодальной формации на капиталистическую. Два главных героя романа, Илья Ильич Обломов и Андрей Иванович Штольц, на первый взгляд, олицетворяют собой конфликт лени и труда. Автор статьи подвергает эту оппозицию деконструкции. К примеру, для Казимира Малевича сознательному труду подлежит бессознательная лень, которая обретает у него статус Матери Совершенства. Через анализ латинских понятий otium и negotium автор приходит

к идее диалектичности труда и его другого. Иначе говоря, лень — неотъемлемая оборотная сторона труда. Неслучайно жители Обломовки считают лень своим долгом. Так лень обретает этическое измерение и в качестве такового оказывает сопротивление новому порядку капитализации времени, включая будущее массмедийное информационное общество. В последней части статьи автор обращается к идеям поэта и художника Анатолия Перегуда, проведшего большую часть своей жизни в психиатрической больнице с диагнозом «шизофрения». Согласно его идеям, псевдоним Ленина указывал на принципиальное место лени в коммунистическом проекте, хотя сам Ленин видел в образе Обломова принципиальное препятствие на пути реализации своего проекта.

243

Нас мало избранных, счастливцев праздных, Пренебрегающих презренной пользой… Александр Пушкин

Праздные счастливцы могут позволить себе пренебречь пользой. «Праздный» в  данном случае  — ничем не  занимающийся, живущий без работы, без дела. Жизнь — праздник, позволяющий не принимать в расчет пользу. К последней следует отнестись с презрением, пренебрежением. Для человека праздного она не стоит внимания; да и праздник — разрыв в заведенном порядке череды дел, но никак не повод для вкладов. Какая польза от искусства? Польза в том, что искусство, в частности поэзия, позволяет усомниться в пользе. Искусство может позволить себе быть бесполезным. Оно санкционирует жизнь счастливцев праздных. Впрочем, одно дело — польза как благо, другое — как выгода. В одном случае — польза моральная, в другом — презренная. При этом презрение от поэтического идеала жизни может заслужить и благо1. Какая польза от того, что находишься в святом, казалось бы, месте, исключенном из безумной циркуляции капитала, но мыслями правит потусторонняя идеология, в которой польза понимается исключительно как выгода: «Весь день тут сидишь, ходят и ходят, а пользы никакой!» Даже польза во благо здесь оказывается неуместной. Еще один вопрос: подразумевает ли праздное времяпровождение лень? И то и другое связано с мыслью об отсутствии занятия, а точнее, работы. В то же время ни праздное времяпровождение, ни лень отнюдь не подразумевают отсутствие внутренней работы, например проработки стихотворения — пусть даже бессознательной, во время ленивого ничегонеделания. Лень — другое измерение времени. Лень — другие времена: времена сновидений, времена раздумий, времена созерцания, вре 1. Здесь интересно, что Лакан, конституируя в VII семинаре представление о психоанализе как об этике, совершает два принципиальных стратегических хода. Во-первых, идет к этике через эстетику; во-вторых, идет к ней, анализируя различные этические системы и отказываясь от принципиальной для большинства из них идеи блага. 244

Логос · Том 29 · #1 · 2019

мена мечты, времена галлюцинаций и  даже меланхолического безвременья. Лень как феномен культуры, по крайней мере русской культуры, описана в классическом романе Ивана Гончарова «Обломов». Впрочем, знаменитый теоретик анархизма Петр Кропоткин в 1907 году писал, что Обломова можно найти в любом уголке планеты. Роман «Обломов» вышел в свет в 1859 году. Писал его Гончаров медленно и мучительно в течение одиннадцати лет. Герой романа превратился в парадигматическую фигуру лени.

Онейродром: рождение ленивого Имя Обломов стало нарицательным. Ленивый не живет ни в России, ни за границей: он живет в стране Обломовщине. Ленивый не может покинуть ее, даже если знает, что в ней живет, даже если имя это, Обломовщина, снится «ночью, написанное огнем на стенах, как Бальтазару на пиру»2. Более того, у него и желания нет из этой страны куда-то выбираться. Как же попадают в эту страну лени — Обломовщину? Как Обломов стал Обломовым? Чтобы ответить на этот вопрос, Гончаров обращается к детству героя, к началу его становления Обломовым. Почему? Потому что ……ни одна мелочь, ни одна черта не ускользает от пытливого внимания ребенка; неизгладимо врезывается в  душу картина домашнего быта; напитывается мягкий ум живыми примерами и бессознательно чертит программу своей жизни по жизни, его окружающей3.

Программа «Лень» бессознательно прочерчивает, прокладывает свой путь, предписывая будущее. Дело, в конце концов, не в Обломове, а в Обломовке, в том Другом, как сказал бы Жак Лакан, который структурирует матрицу реальности, оформляет ее программу. Таков ответ Гончарова. После описания петербургского быта Обломова автор погружает своего героя в сон. Это сон «остановил медленный и ленивый поток его мыслей и мгновенно перенес его в другую эпоху,

2. Гончаров И. А. Обломов // Собр. соч.: В 6 т. М.: Гослитиздат, 1959. Т. 4. С. 157. 3. Там же. С. 92. Виктор мазин

245

к другим людям, в другое место»4. Глава, в которой мы погружаемся в  сон, единственная в  романе, имеющая, помимо номера IX, подзаголовок: «СОН ОБЛОМОВА». Жизнь монотонно обозначена цифрами. Сон — словами. Именно сон прерывает «ленивый поток мыслей». Именно сон «мгновенно» переносит в другое время-и-место. Именно сон пробуждает от  однообразия, однотонности, повторения одного и того же. Любовь ко сну — и одна из черт ленивого, и выводит его из страны лени Обломовки. Через сон главного героя читатель перемещается в его детство, его историю и историю общества, неторопливо и мучительно переходящего от феодализма к капитализму, оставляя за собой симптом как таковой5. Сон бессознательно прочерчивает программу жизни по жизни окружающей, которая не очень-то и принимается в расчет. Лень, как и сон, как и детство, противостоит принципу реальности. Лень родом из детства. Лень и симптом перехода к Современности завязываются в один узел или даже в онейроузел, в то, что Фрейд назвал пуповиной сновидения. Между тем онейродинамика переживаний не  только стремительно проносит героя с читателями по ландшафтам детства, но и время от времени замирает: вся деревня Обломовка засыпает во сне. Сон прекращает какие-либо попытки де́яния. Сон надежнее всего противостоит суете наступающего капитализма. Во  сне — узел рождения Обломова, и  в  этом узле спит вся деревня. Сон Обломова состоит из двух частей. Первая показывает завершение законной лени детской жизни. Ему 7 лет. Вторая уже содержит кое-какие заботы принципа реальности. Ему 14 лет. Сон начинается с описания пейзажей, природы. Здесь все обещает «покойную, долговременную жизнь до желтизны волос и незаметную, сну подобную, смерть»6. Жизнь подобна сну до смерти, которой нечего бояться, поскольку ее просто нет, она всегда уже позади. Смерть как сон. Времени нет. Лень обеспечивает плавный переход от сна к смерти. Здесь нет неожиданностей, случайностей. Время ритмично. Время течет согласно естественному календарю. Жизнь в Обло 4. Там же. С. 84. 5. Небезынтересно, что Лакан в XVII семинаре связывает симптом не с Гиппократом, что было бы привычно и ожидаемо, а с Марксом и с переходом от феодализма к капитализму. В 1859 году вышел в свет не только «Обломов», но и труд «К критике политической экономии». 6. Там же. С. 85. 246

Логос · Том 29 · #1 · 2019

мовке ориентирована согласно природным циклам и циклам экзистенциальным: рождение — женитьба — смерть на фоне смены сезонов. В этом помещичьем раю нет истории, точнее, она подчинена круговороту вечного возвращения. Здесь все тихо, сонно, покойно. Здесь нет чужих людей. Нет новостей. Нет преступлений. Нет страстей, да «и какие бы страсти и предприятия могли волновать их? Всякий знал там самого себя»7. Жизнь в  себе. Во  сне Обломов встречает только родных людей: ласкающих его няню и давно умершую мать; отца, который откладывает все дела на потом и предается мечтаниям; слуг, не дающих ему ничего делать самому. «Я не могу хотеть, чего не знаю»8 — такова формула Обломова. Сон, конечно же, ставит вопрос о желании. Получается, что вопрос желания переадресован слугам, и это напоминает о том, как в античные времена раб обязан был знать, чего хочет господин. Не дело господина знать свое желание, которое, как известно, всегда уже желание другого. Сон уводит Обломова от всей мирской суеты желания. Он может хотеть только известного, того, что знает. Очнувшись от сновидения, он попадает в мир дел, забот. В мир, который презирает сон и лень как безделье. В мир, в котором правит коммерческая мораль пользы. В  мир, в  котором живет его друг, агент торговой компании Штольц.

Лентяй Обломов — трудяга Штольц Во второй части сновидения лень выступает как защита от труда. Обломову 14 лет. Время подготовки к вхождению в иерархию формирующегося капиталистического сообщества. Родители одновременно готовят подростка к труду и оберегают от него. Жители Обломовки …сносили … труд как наказание, наложенное еще на праотцов наших, но любить не могли, и где был случай, всегда от него избавлялись, находя это возможным и должным9.

Здесь мы на  время отвлечемся от  сна Обломова и  обратимся к труду как наказанию. Труд труду рознь. Один труд, как мы ви 7. Там же. С. 88. 8. Там же. С. 165. 9. Там же. С. 103. Виктор мазин

247

дим, — это, в частности, работа сновидения (Traumarbeit), и смысл заключен в  самой этой работе. Другой труд, как его описывает в  «Протестантской этике и  духе капитализма» Макс Вебер, устремлен к зарабатыванию денег, накопление которых и есть конечная цель. Трудовая этика вращает колеса капитализма. Различая два вида труда, мы переключаемся к  двум латинским понятиям из философии: otium и negotium. Otium — праздность, свободное время, которое предполагает период еды, игр, досуга, время, когда можно лениться, ничего не делать, отдыхать от дел, зарабатывания денег, то есть от negotium’а. Как говорил Эпикур, лучше спокойно лежать на  голой земле, чем беспокойно на золотой кушетке. Для Эпикура otium обозначает еще и созерцание, и сострадание, и дружбу, а negotium как раз способен их разрушить. Otium — то время, которое есть «дар времени», заключающийся в «в свободной практике любой заботы о своем существовании, свободном от всякого negotium’а»10. Дух капитализма, как мы понимаем, нацелен на вытеснение otium’а negotium’ом. Следы этого подхода можно найти уже у Лютера, для которого otium — время для работы с Библией, а не для свободных занятий и уж тем более не для лености. Лень, напомним, — грех. Так протестантская этика и дух капитализма заместили otium исполнением божественного долга, высшим negotium’ом, который, разумеется, уже предполагает возможность перехода к бизнес-negotium’у. По долгу службы. В симптоматичное время борьбы otium’а и negotium’а обитатели Обломовки при любом удобном случае избавлялись от труда, находя это не только возможным, но и должным. Такова этическая программа жителей Обломовки; понятно, что они трудиться не любят. Именно через нелюбовь к труду, неспособность к нему и определяется лень в словарях: лень — нежелание трудиться. Обломов не понимает, не принимает необходимости труда. Зачем работать? Зачем учиться? Такие вопросы не приходят в голову его антиподу — Штольцу. Он человек действия. Штольц не подвергает сомнению Закон своего отца. Протестант-Отец работает в нем, нацеливая на новые капитал-свершения. По закону непрерывного движения живет мир капитала; точнее, конечно, война (negotium) капитала, в отличие от мира (otium) праздности, приостановки хода времени. Время капитала истека-

10. Stiegler B. Mécréance et Discrédit. P.: Galilée, 2004. T. 1: La Décadence des démocraties industrielles. P. 96. 248

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ет: быстрее и быстрее. Движение по иерархической лестнице все выше и выше. Взятая высота открывает новую высоту. Завершенное дело открывает новое дело. Удовлетворенное желание порождает следующее желание. Обломов видит перед собой окончательное пробуждение соперничества и зависти. Отныне они позитивные истины карьеры, роста, накопления. Ни  у  кого ясного, покойного взгляда, все заражаются друг от  друга какой-нибудь мучительной заботой, тоской, болезненно чего-то  ищут. И  добро бы истины, блага себе и  другим — нет, они бледнеют от успеха товарища… одно желание: сбить с ног другого и на его падении выстроить здание своего благосостояния11.

Мир безудержного движения капитала все время переносит в будущее, отсрочивает настоящее. У Обломова голова идет кругом от скорости расширения вселенной капитала. У него постоянно возникает вопрос: а когда же жить? Когда время заботы о себе, время otium’а? Своим недеянием он сопротивляется телеологии, целеустремленности, переносящей жизнь на  потом, в  другое время, в другое место. Его страна — Обломовка. В Обломовке же люди ……глухи были к политико-экономическим истинам о необходимости быстрого и живого обращения капиталов, об усиленной производительности и мене продуктов. Они в простоте души понимали и приводили в исполнение единственное употребление капиталов — держать их в сундуке12.

Никакого вложения, никакого роста, никакого капиталистического прироста. В Обломовке вообще не верили ……душевным тревогам; не принимали за жизнь круговорота вечных стремлений куда-то, к чему-то; боялись, как огня, увлечения страстей; и как в другом месте тело у людей быстро сгорало от вулканической работы внутреннего, душевного огня, так душа обломовцев мирно, без помехи утопала в мягком теле13.

11. Гончаров И. А. Обломов. С. 147. 12. Там же. С. 108. 13. Там же. С. 103. Виктор мазин

249

Пределы лени — пределы тела. Лень возвращает к телу. Лень утопает в теле. Лень приближает к jouissance, к прибавочному наслаждению, но не к прибавочной стоимости. Расширяется не  только вселенная капитала, разрастаются не  только желания, но  расширяется и  мир информационных потоков. Уже в середине XIX века Обломов свидетельствует о массмедиатизации. Она создает еще одно бесконечное, самостирающееся движение расширяющейся вселенной. Здесь мы сталкиваемся с  тем, что впоследствии уничтожит остатки otium’а, — с культур-индустрией, с индустрией досуга. Обломов рассказывает о человеке, который был просто потрясен, узнав, что Обломов не  читает газет. В  изумлении стал масс-человек говорить …о Лудовике-Филиппе, … точно как будто он родной отец ему. Потом привязался, как я думаю: отчего французский посланник выехал из Рима? Как, всю жизнь обречь себя на ежедневное заряжанье всесветными новостями, кричать неделю, пока не выкричишься! Сегодня Мехмет-Али послал корабль в Константинополь, и он ломает себе голову: зачем? Завтра не удалось ДонКарлосу — и он в ужасной тревоге. Там роют канал, тут отряд войска послали на Восток; батюшки, загорелось! лица нет, бежит, кричит, как будто на него самого войско идет… сквозь эти крики виден непробудный сон! Под этой всеобъемлемостью кроется пустота, отсутствие симпатии ко всему14.

Обломов говорит о другом «непробудном сне» — о наступающем сне массмедийном, в который стремительно перемещаются неленивые люди. Чужой сон превращается в нескончаемый кошмар, стремительно набирающий обороты. И  никакая деятельность не может рассеять этот сон, непробудный сон. Тем временем свой сон, тот, который Гераклит связывал с частным пространством idios kosmos, подвергается разрушению. Способность спать и видеть сны, как и способность желать, противоречит бизнес-программе negotium’а. Спать нужно как можно меньше. Техноученые, обслуживающие массмедийный сон, обязательно докажут, что спать вообще вредно. Пока Обломов спит, неленивый летит сломя голову в информационных и финансовых потоках. Он трудится на лету. До самой смерти. До скорой смерти. Неленивый давным-давно пролетел мимо реки жизни в Обломовке, где не было погони, не было 14. Там же. С. 148. 250

Логос · Том 29 · #1 · 2019

нужды мчаться в  ногу со  временем. Цели стирающей человека скорости, цели поглощенного трудом человека как раз и не может понять Обломов. Он задается экзистенциальными вопросами: «Когда жить?» и «Для чего жить?». Ответ Штольца: Для самого труда, больше ни для чего. Труд — образ, содержание, стихия и цель жизни15.

Однако жизненная программа Обломова иная. Имя этой программы — Авось. Обломов относится к необходимым делам по принципу авось, подразумевающему, что дело само как-нибудь сделается. «Авось пронесет» — одна из традиционных реакций на возможные перемены. Авось отпадет необходимость что-либо делать за давностью. А может быть, еще Захар постарается так уладить, что и вовсе не нужно будет переезжать, авось обойдутся: отложат до будущего лета или совсем отменят перестройку: ну, как-нибудь да сделают! Нельзя же в самом деле… переезжать!..16

Эти три волшебных слова  — авось, может быть и  как-нибудь — Гончаров называет примирительными и  успокоительными. Пушкин еще раньше поименовал авось «народным шибболетом», то есть отличительной, идентифицирующей народ чертой. Не по содержанию, а по произношению слова «шибболет» можно отличить своего от чужого. Шибболет — непереводимая идиома. В десятой главе «Евгения Онегина» мы читаем: Авось, о Шибболет народный, Тебе б я оду посвятил…

Для праздных счастливцев авось, конечно же, заслуживает прославления. В  этой частице — вера в  счастливый случай. Всегда остается шанс: авось повезет, авось пронесет. В этой частице нет места расчету, запрограммированному будущему бизнес-плана, лишенного поэтических идеалов. Обломов пытается пойти против себя, по пути своего друга, своего другого, Штольца:

15. Там же. С. 154. 16. Там же. С. 81. Виктор мазин

251

Это значит идти вперед… И так всю жизнь! Прощай, поэтический идеал жизни! Это какая-то кузница, не жизнь: тут вечно пламя, трескотня, жар, шум… когда же пожить? Не лучше ли остаться?17

Авось и без движения в ногу со временем проживем. Два друга, Обломов и Штольц, русский и немец — две стороны одной медали, как Восток и Запад, как Труд и Праздник. Два этих аспекта как бы порождают друг друга. Штольцу известна цель жизни, и цель эта — не только не покой, который даже и не снится, но и не любовь, которая неизбежно разрушит программу трудовых свершений. Штольц обретает себя в труде, растворяется в нем. Сам он боится потерять себя в любви, но Обломова при этом хочет пробудить от лени именно любовью.

Лень → любовь → меланхолия Итак, Штольц пытается излечить Обломова от  лени любовью: знакомит его с  Ольгой. Штольц действует как врач: от  одной болезни (лени) он пытается избавить другой болезнью (любовью). Любовь — как и сон, как и лень — ведет к утрате своего я. Человеку, ……пораженному любовью, не до того, чтоб ученым оком следить, как вкрадывается в душу впечатление, как оковывает будто сном чувства, как сначала ослепнут глаза… как мало-помалу исчезает свое я и переходит в него или в нее…18

Любовь Обломова к Ольге заканчивается «обломом». Лень оказалась сильнее любви. Обломов возвращается в родную страну. Хуже того. Это уже не та лень, от которой он пробудился для любви. Это уже лень-депрессия. Жизнь потеряла смысл; Обломов потерял себя. Как будто из своего сна, своего детского кокона он проваливается еще глубже — во  времена, предшествующие детскому счастью, во времена безвременья, смерти. Он не отвечает на вопросы, не замечает происходящего вокруг, не осознает собственных слез. Он ……по  целым часам смотрел, как падал снег и  наносил сугробы на дворе и на улице, как покрыл дрова, курятники, конуру, са 17. Там же. С. 158. 18. Там же. С. 319–320. 252

Логос · Том 29 · #1 · 2019

дик, гряды огорода, как из столбов забора образовались пирамиды, как все умерло и окуталось в саван19.

Конец света наступил. Мир покрыт саваном. В депрессивной лени возрождается к своей покойной жизни Обломов.

Мечта — сопротивление принципу реальности Лень защищает от  выбора, долга, обязанностей. Но  лень — это и мучительные нескончаемые роды, ведущие к новой жизни. Лень подобна мукам рождения. Лень подобна мукам творчества. Лень для Обломова — «место» рождения мысли: Ты, может быть, думаешь, глядя, как я иногда покроюсь совсем одеялом с головой, что я лежу как пень да сплю; нет, не сплю я, а думаю все крепкую думу…20

Лень — территория думы, мечты, фантазии. Обломов мог бы быть творцом — художником, писателем. Таким, как Гончаров, например. Одно из значений слова otium, кстати, — произведение, написанное на досуге. Художник — тот, кто не распрощался с заповедной территорией детских фантазий. Став взрослым, Обломов, конечно, узнает, что сказка — это сказка, но она «у него смешалась с жизнью, и он бессознательно грустит подчас, зачем сказка не жизнь, а жизнь не сказка»21. Обломов, подобно художнику, не хочет расставаться с мечтой и фантазией. Его мир — мир воображения. Все, что навевает на него так называемый реальный мир, — страх и тоска. Даже если он и перестает верить в сказки, даже «если пропадает самая вера в призраки, то остается какой-то осадок страха и безотчетной тоски»22. Призраки возвращаются, разгоняя страх и тоску. Они воссоздают фантазматический мир, оказывающий отчаянное сопротивление внешней деятельности. Может быть, …сон, … вечная тишина вялой жизни и отсутствие движения и всяких действительных страхов, приключений и  опасностей заставляли человека творить среди естественного мира дру-

19. Там же. С. 315. 20. Там же. С. 79. 21. Там же. С. 99. 22. Там же. С. 101. Виктор мазин

253

гой, несбыточный, и в нем искать разгула и потехи праздному воображению…23

Мечта, воображение — оборотная сторона дела, деятельности. Мечта — скрытая работа. Никто не знает и не видит внутренней жизни Обломова. Все думают, что он просто лежит да ест. Только антипод Обломова, трудяга Штольц, догадывается о «способностях его, об этой внутренней волканической работе пылкой головы, гуманного сердца»24. Штольц, выслушивая мечты Обломова, называет его поэтом. Штольц видит внутреннюю художественную работу друга, литературный характер обломовщины. Штольц не  смеется над мечтой. Он испытывает перед ней страх. У него онейрофобия. Ему страшно за себя, за возможность превращения в другого, в своего друга Обломова. Мечта — как и сон — может разрушить его трудовой идеал. Гончаров говорит: мечте нет места в душе Штольца. И все же Штольц боится явления призрака Обломова. Штольц больше всего …боялся … воображения… боялся всякой мечты или, если входил в ее область, то входил, как входят в грот с надписью: ma solitude, mon hermitage, mon repos, зная час и минуту, когда выйдешь оттуда25.

Штольц — прагматик, даже если прагматизм только зарождается в эти годы где-то далеко, в Америке. Онейроопыт сновидения, мечты, лени для него опасен.

Явление призрака Обломова Ленину Умер писатель Гончаров. Умерли помещики. Умер Обломов. Но призрак его жив. Призрак этот явился даже там, где его совсем не ждали, — в энтузиазме освобожденного социалистического труда. Призрак этот стал не только экономическим феноменом, противоположным любому труду, но  и  феноменом политическим. Именно лень причисляют к определяющим факторам краха коммунистической системы. Считается, что проблема коммунизма коренилась в первую очередь в отсутствии той «сознательности», которая должна была сделать труд радостным, освобожденным, 23. Там же. С. 100. 24. Там же. С. 58. 25. Там же. С. 137. 254

Логос · Том 29 · #1 · 2019

не  подчиненным золотому тельцу. Проект Ленина провалился из-за не поддающейся рационализации лени. Проект Ленина был основан на лени. Эту мысль сформулировал поэт, художник, мечтатель Анатолий Перегуд. Через сто лет после появления «Обломова», 2 сентября 1958 года, вместо общественно-полезного труда он стал покрывать асфальт родного Севастополя коммунистическим лозунгом «Все силы на борьбу за лучшее будущее человечества!». Частная инициатива, воспроизводящая и  удваивающая идеологическую доктрину, превращающая ее в пародию, не могла не показаться подозрительной. С диагнозом «шизофрения» его поместили в Крымскую психиатрическую больницу № 1, где он продолжал заниматься творчеством до самой смерти в 1996 году. Там же в феврале 1993 года мне посчастливилось с ним познакомиться и пообщаться. Анатолий Перегуд утверждал, что Владимир Ульянов взял себе псевдоним Ленин ради того, чтобы указать человечеству на необходимость лени. Только лень, по Ленину, и может спасти человечество. Коммунизм — не освобожденный труд, а высвобожденная из труда способность лениться. Призрак Обломова незамедлительно показался в  коммунистическом проекте. Свидетельством справедливости поэтических мыслей Перегуда служит явление призрака Обломова Ленину. В 1922 году в статье «О международном и внутреннем положении Советской Республики» Ленин пишет: Был такой тип русской жизни — Обломов. Он все лежал на кровати и составлял планы. С тех пор прошло много времени. Россия проделала три революции, а все же Обломовы остались, так как Обломов был не только помещик, а и крестьянин, и не только крестьянин, а и интеллигент, и не только интеллигент, а и рабочий и коммунист. Достаточно посмотреть на нас, как мы заседаем, как мы работаем в комиссиях, чтобы сказать, что старый Обломов остался и надо его долго мыть, чистить, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел26.

Призрак Обломова проник в  паранойяльную машину четко структурированного времени, рационализма, компульсивности. Толк от призрака Обломова как раз в том, чтобы посеять сомнения в работе Штольц-машины, состоящей

26. Ленин В. И. О международном и внутреннем положении Советской Республики // Полн. собр. соч. 5-е изд. М.: Политиздат, 1970. Т. 45. С. 13. Виктор мазин

255

……из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь… Движений лишних у него не было. Если он сидел, то сидел покойно, если же действовал, то употреблял столько мимики, сколько было нужно… и печалями и радостями он управлял, как движением рук, как шагами ног или как обращался с дурной и хорошей погодой27.

Призрак Обломова подобен вирусу в программе Штольц-машины. Обломов продолжает свою призрачную жизнь. Ему нет места на  официальном корабле эффективности, продуктивности, успешности. Его место то же, что и у поэта Анатолия Перегуда: психбольница. Именно неспособность к труду называет Фуко первым для психиатра критерием безумия. Спасением для ленивого может стать маргинальная зона паранойяльно работающей социальной машины — искусство. Здесь позволено мечтать и спать. Здесь сохраняется по крайней мере временное право на «облом» паранойяльно-обсессивной работы машины отчуждающего труда. Здесь витает призрак Обломова, который ……не поклонится идолу лжи, в душе его всегда будет чисто, светло, честно… Это хрустальная, прозрачная душа; таких людей мало; они редки; это перлы в толпе! Его сердце не подкупишь ничем28.

Если в романе Гончарова, который он писал с 1848 по 1859 год, описана симптоматика перехода от феодализма к капитализму, если Анатолий Перегуд описывает переход от социализма к коммунизму, то  сейчас, основываясь на  романе, можно сказать, что бывшая Обломовка теперь оказалась в  переходе между капитализмом и феодализмом. Понятно, что повторение невозможно, разве что в преображенной форме; этот переход означает не регресс и, разумеется, не прогресс, но новую феодальную форму капитализма. Отсюда и возможность перевернутого симптома, который даже и не снился Илье Обломову: «Лень — это двигатель прогресса. Внесите свой вклад, не вставая с дивана».

27. Гончаров И. А. Обломов. С. 136–137. 28. Там же. С. 391. 256

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Библиография Гончаров И. А. Обломов // Собр. соч.: В 6 т. М.: Гослитиздат, 1959. Т. 4. Ленин В. И. О международном и внутреннем положении Советской Республики // Полн. собр. соч. 5-е изд. М.: Политиздат, 1970. Т. 45. С. 1–16. Stiegler B. Mécréance et Discrédit, 1. La Décadence des démocraties industrielles. P.: Galilée, 2004.

Виктор мазин

257

DILIGENT NOTES ON LAZINESS: OBLOMOV, LENIN AND THE CAPITALIZATION OF LAZINESS Victor Mazin. Associate Professor, Department of Interdisciplinary Studies and Practices in the Arts, Smolny Faculty of Liberal Arts and Sciences, [email protected]. Saint Petersburg State University (SPbU), 58–60 Galernaya str., 190000 St. Petersburg, Russia. Keywords: laziness; work; time; dream; otium, negotium; capitalism; feudalism. The essay investigates the phenomenon of laziness by first analyzing the opposition between laziness and the good. Both utility and the good make reference to labor. This opposition between labor and laziness is pivotal in Oblomov, Ivan Goncharov’s famous novel written in 1859. It marks a radical transition from a feudal paradigm to a capitalistic one. The two main characters in the novel are Ilya Ilyich Oblomov, a Russian, and Andrey Ivanovich Stolz, a German, who together seem to personify the contradiction between laziness and labor. But the purpose of the essay is to deconstruct that opposition. In this connection, one can cite Kazimir Malevich, who maintained that laziness is the Mother of Perfection and is always unconsciously inherent in the conscious intent to work. Analysis of the Latin concepts of otium and negotium indicates that the laziness/ labor opposition may be deconstructed as a dialectic between labor and its opposite. In other words, laziness does not stand in contradiction to labor but is instead its inseparable dialectical other. In the last part of the essay, the article considers the thinking of Anatoly Peregud, a poet who spent almost all his life in a psychiatric hospital. According to Peregud, Lenin derived his pseudonym from the Russian linguistic root “len” (laziness) in order to make laziness central to communism. For his part, Lenin saw Oblomov as an emblem of the main obstacle standing in the way of communism. DOI: 10.22394/0869-5377-2019-1-243-257

References Goncharov I. A. Oblomov. Sobr. soch.: V 6 t. [Collected Works: In 6 vols], Moscow, Goslitizdat, 1959, vol. 4. Lenin V. I. O mezhdunarodnom i vnutrennem polozhenii Sovetskoi Respubliki [The International and Domestic Situation of the Soviet Republic]. Poln. sobr. soch. 5-e izd. [Complete Works. 5th ed.], Moscow, Politizdat, 1970, vol. 45, pp. 1–16. Stiegler B. Mécréance et Discrédit, 1. La Décadence des démocraties industrielles, Paris, Galilée, 2004.

258

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Лень и труд: по мотивам Малевича Д а н и л а   Р а с ко в

Доцент, руководитель, Центр исследований экономической культуры, факультет свободных искусств и наук, Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ). Адрес: 190000, Санкт-Петербург, ул. Галерная, 58–60. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: лень; труд; отчуждение; Казимир Малевич; Поль Лафарг; Джорджо Агамбен.

Лень, досуг и свободное время объединяет то, что они противоположны труду, связаны с его приостановкой, прерыванием. Статья предлагает разобраться в сложном и актуальном вопросе соотношения лени и труда, отталкиваясь от художественной провокации Казимира Малевича «Лень как действительная истина человечества» (1921). Лень переосмысляется Малевичем как благодать, смысл и эквивалент труда, как то, что не только избавляет от каторги труда, но ведет к покою и возвращает к Богу. Автор предлагает прочитать и сопоставить апологетику лени Малевича с идеями раннего Карла Маркса с его акцентом на проблеме свободы человека и снятии отчуждения в новом обществе и Поля Лафарга, который рекомендовал рабочим бороться не за право на труд, а за право на лень. Сопоставление с Марксом и Лафаргом помо-

гает обнаружить принципиальный недостаток новой социалистической системы трудовых подвигов, которая сохраняла эксплуатацию с той разницей, что труд присваивал не капиталист, а государство. Высказывание Малевича сближается с прозрениями Джона Мейнарда Кейнса относительно того, что наука и техника помогут решить экономическую проблему и человечество сможет вступить в век праздности и изобилия. Актуализировать современное понимание соотношения труда и лени помогают философские размышления Джорджо Агамбена. В этом контексте лень и праздность становятся необходимым элементом осмысленного труда. Способность лениться, отказываться, не делать, тянуть или приостанавливать выполнение становится sine qua non творческого труда, достойного свободного человека.

259

Досуг, лень, праздность, свободное время — различные инварианты негативного осмысления труда1. Хотя в  центр нашего интеллектуального расследования и  выдвигается лень, в  данном случае она выступает как нечто противостоящее труду, чья роль в устройстве общества не может не беспокоить. Труд и лень оказываются во взаимоподчиненном состоянии. Это устойчивая оппозиция добродетели и порока2. Приостановка труда оборачивается свободным временем, ленью, праздностью: то есть, по сути, в  центре внимания остается именно труд. Для экономиста это проблема соотношения труда и досуга, труда и свободного времени. Для художника это вопрос существа жизни и возможности творческого освобождения человека. Социализм дистанцируется от  капитализма и  христианства и стремится создать свое собственное учение. В этом контексте осмысление категории труда в 1920-е годы могло бы, с одной стороны, пойти по линии пересмотра такой христианской добродетели, как трудолюбие: верно ли, что «праздность — училище злых»? Верно ли воспевать труд, а  не  леность? С  другой стороны, возникает потребность создать новую научную картину мира, в которой на извечные вопросы о том, что и как должен делать человек, давался бы ответ с  точки зрения новых, прогрессивных взглядов — прежде всего марксизма. Неожиданная смычка христианского представления о  необходимости трудиться «в  поте лица своего» после изгнания из рая с новой социалистической формулой «кто не работает — тот не ест», явно отсылавшей к апостолу Павлу, требовала как минимум обоснования и перепроверки. Точно ли в этом идеал будущего посткапиталистического, социалистического устройства?

Статья подготовлена при финансовой поддержке СПбГУ в рамках научно-исследовательской работы «Труд и  досуг в  истории, экономике и культуре». 1. Досуг как отрицание труда подчеркивает современное соотношение этих понятий, которое полностью противоположно античному, закрепленному в словообразовании латинского языка, в котором слово negotium («труд») представляет собой отрицание otium («досуга»). 2. Весьма характерно для аскетического христианства о пользе трудолюбия и пагубе лености повествует глава «О трудолюбии и лености» из сборника проповедей «Альфа и Омега» («Начаток и конец», 1788), почитаемого старообрядцами: лень — «смерть и падение души», «мать погибели». 260

Логос · Том 29 · #1 · 2019

В  контексте этих вопросов я  предлагаю взглянуть на  текстразмышление Казимира Малевича «Лень как действительная истина человечества» (1921) с  подзаголовком «Труд как средство достижения истины. Философия социалистической идеи»3. Переосмысление данной художественной провокации — центральный сюжет этой статьи. Остальные авторы будут привлекаться, дабы продемонстрировать актуальность и богатство прозрений художника. Малевичу кажется спорным противопоставление труда и лени в социализме. Труд — путь к жизни и спасению, лень — к смерти и  гибели. Сохраняя христианскую риторику порока и  добродетели, божественного и мирского, Малевич выражает недоумение по поводу того, что эта максима прошлого «лень — мать пороков» еще не перевернута, — разумеется, не ради фронды, а ради приближения к истине. Революция поставила вопрос о труде — Малевич дает свой ответ, который порывает с  христианской этикой или, точнее сказать, разворачивает только одну ее сторону — и в то же время оказывается созвучен радикальным взглядам марксизма на необходимость освобождения человека от отчуждения для себя самого. Столетие спустя текст Малевича оказывается не  менее значимым, поскольку, несмотря на упования начала XX века, наука и технические новшества не привели к уменьшению трудовой занятости. После Второй мировой войны продолжительность рабочей недели снизилась незначительно, а сотрудники с более высокой заработной платой стали трудиться даже больше. В развитых странах пролетариата в прежнем смысле уже нет, заводов практически не осталось. Однако искусство жить, роскошь праздности не стали достоянием общества, а «цивилизация освобожденного времени»4, «век праздности и изобилия»5 не наступили. Скорее, произошло размывание границы между досугом и трудом: в современном офисе возможны занятия спортом, отдых в гамаке, а досуг легко становится частью труда и зарабатывания, когда выставляется в качестве продукта в социальные сети. Для дальнейшего изложения важно как раскрыть апологетику лени Малевичем, так и проинтерпретировать это высказыва 3. Малевич К. Лень как действительная истина человечества. М.: Гилея, 1994 [1921]. 4. См.: Антониоли М. Эстетическая стадия производства/потребления и «революция времени по выбору» // Логос. 2015. Т. 25. № 3. С. 134. 5. Формула Кейнса, оптимистический прогноз которого будет приведен в заключении статьи. Данила Расков

261

ние. Сам исторический момент и ситуация создания текста не могут не отсылать к марксистским дискуссиям о капитализме и его преодолении в новом обществе, которое тогда пытались построить в Советской России. В какой-то степени предшественниками Малевича в деле апологетики лени можно считать раннего Карла Маркса (концепция отчуждения труда) и Поля Лафарга (трактат «Право на лень»)6. В современном дискурсе высказывание Малевича сближается с критиками капитализма, поэтому актуализировать понимание соотношения труда и лени нам поможет Джорджо Агамбен. Наконец, в заключении будет показано, что идеи, высказанные Малевичем, вполне согласуются с воззрениями Джона Мейнарда Кейнса на постепенную трансформацию капитализма в «общество праздности и изобилия».

Лень как истина человечества Не  случайно наряду с  такими броскими темами, как «Производство как безумие» или «Бог не  скинут», Малевич обращается к  проблеме труда и  лени. «Лень как действительная истина человечества» — это проповедь вождя УНОВИСа («Утвердителей нового искусства») в Витебске7. Этот пламенно и временами сбивчиво написанный набросок правильно будет рассматривать в контексте поиска смысла искусства, дискуссий Малевича с Александром Родченко и Пролеткультом. Как справедливо замечает Феликс Филипп Ингольд, оправдание праздности в супрематизме Малевича следует рассматривать в контексте «критического дистанцирования от продуктивистской художественной практики пролеткульта и утилитарного конструктивизма»8. Лень — благодать, смысл труда, главный эквивалент, избавление от каторги труда. В представлении Малевича лень была не досугом, а, по словам Александры Шатских, подготовившей публикацию текста о лени в России, «покоем, нирваной, растворением

6. Речь в данном случае идет о Новом времени, о том обществе, которое уже стало понимать последствия индустриальной революции и механизации труда. Ясно, что в Античности, а в аристократической традиции — во все времена пестовались свободные занятия и праздность как высшие проявления человека. Первобытные общества также не знают принудительного труда. Праздность, игры и лень занимали гораздо более значимое место в жизни так называемых дикарей. 7. Рукопись хранится в Амстердаме. 8. Ингольд Ф. Ф. Реабилитация праздности // Малевич К. Указ. соч. С. 46. 262

Логос · Том 29 · #1 · 2019

во Вселенной, возвращением к Богу»9. Человек уподобляется Богу в седьмой день творения, производство обращается в самопроизводство, человек физически бездействует, но мысленная работа выходит на новый уровень в активной пассивности. Малевич поднимает очень важный теоретический и практический вопрос (не осознавая вполне, возможно, всей его значимости) о том, что такое социализм в сравнении с капитализмом, и  обнажает их  радикальное сходство в  практике воплощения. Ключевое в этой практике — стремление к лени, которая достигается через труд: «забота… Капитализма и  Социализма одна и та же: достижение единственной истины человеческого состояния, Лени». В капитализме деньги — это «кусочки лени», а сама лень — достояние собственников капитала10. В некапиталистических системах капиталист теряет «свое блаженство в лени». Если верно, что прибавочное время рабочего присваивает капиталист, который как раз может избавиться от труда и находить «блаженство в лени», то почему труд превозносится при социализме и рабочий так же отчуждает свой труд, только не в пользу капиталиста, а в пользу государства? Гораздо логичнее выглядела бы цель …освободить … человека от труда и достигнуть того блаженства, когда все человеческие фабрики и заводы будут действовать сами по себе, это маленькое действие будет образцом той большой фабрики — вселенной, в которой все производство вырабатывается без спеца-инженера и рабочего и которая, согласно человеческому представлению, была построена Богом, который был всесильным, всезнающим11.

Человек как бы должен на новом уровне вернуться к начальной фазе своего природного состояния, когда без больших усилий сможет получать все необходимое. Лень как творческая бездеятельность и пассивный труд призвана освободить и преобразовать жизнь человека.

Отчужденный труд, государственный капитализм и гимн лени Малевич оказывается удивительно созвучен раннему Марксу. В частности, Маркс осознавал, что в системе государственного 9. Малевич К. Указ. соч. С. 8. 10. Там же. С. 15–16. 11. Там же. С. 20. Данила Расков

263

социализма само государство становится тем предпринимателем, который организует производство и эксплуатирует труд граждан. В этом смысле система остается тождественна капиталистической, отчуждение труда сохраняется, а рубли, по образному выражению Малевича, остаются вожделенными «кусочками лени». Логично не признавать социалистической ту систему, где в роли эксплуататора выступает государство. Малевич в заметках о лени обнаружил ахиллесову пяту нового государственного социализма, становление которого проходило в 1920-е годы. Закон стоимости продолжал действовать через эксплуатацию большинства в интересах социалистического строительства. Переворот в конечном счете лишь укрепил государственную машину. К примеру, автор 1920-х годов Евгений Пашуканис достаточно точно определяет новую экономическую систему как «пролетарский государственный капитализм»12. От комментатора этого текста — Антонио Негри — не ускользает, что в третьем издании той же книги автор вынужден был заменить государственный капитализм на диктатуру пролетариата13. Таким образом, сначала еще присутствует понимание, что решение по организации труда носит временный, переходный характер. Движение товаров, цены, сделки сохраняются, как и эксплуатация. Наряду с вопросом об  организации труда и  свободным временем есть вопрос о том, смогут ли государство и право преодолеть капиталистический характер. Принудительный труд никуда не исчезает. Для раннего Маркса парижского периода «Экономико-философских рукописей 1844 года» важен момент свободы человека, в данном случае освобождение рабочего. Рабочий в старом порядке опускается до роли товара: он производит «чудесные вещи для богачей», сам же беднеет. Снятие отчуждения — ключевая проблема освобождения и поиска социальной организации нового типа общества: ……рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от  самого себя. У себя он тогда, когда он не работает, а когда он работает, он уже не у себя. В силу этого труд его не добровольный, а вынужденный; это — принудительный труд14. 12. Пашуканис Е. Общая теория права и марксизм. М.: Издательство Коммунистической академии, 1927. С. 81. 13. Negri A. Rileggendo Pašukanis: note di discussione // Critica del diritto. 1974. № 1. P. 90–119. 14. Маркс К. Социология. М.: Канон-Пресс-Ц; Кучково поле, 2000. С. 230. 264

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Отчуждение в  процессе производства, когда рабочий не  знает, что и  для чего он делает, отчуждение от  коллектива, отчуждение от самого себя — все эти формы отчуждения преодолеваются не только в труде, но и в тотальном пересмотре всех институтов: Религия, семья, государство, право, мораль, наука, искусство и т. д. суть лишь особые виды производства и подчиняются его всеобщему закону. Поэтому положительное упразднение частной собственности, как присвоение человеческой жизни, есть положительное упразднение всякого отчуждения, то есть возвращение человека из религии, семьи, государства и т. д. к своему человеческому, то есть общественному бытию15.

Не будет преувеличением сказать, что Малевич, как творческий человек, почувствовал нерешенность проблемы свободы человека, принудительность новой системы труда, которая в важном вопросе отчуждения мало чем отличалась от предыдущей системы. Новым становились лишь возможности по накоплению общественных фондов и их перераспределение. В более поздних работах Маркса рисунок будущего устройства общества выглядит весьма фрагментарно. О свободном времени рабочего, которое теперь — после устранения капиталистической формы производства — можно ограничить необходимым временем, Маркс упоминает в первом томе «Капитала», добавляя, что сам необходимый труд должен расширить свои рамки «для образования общественного фонда резервов и общественного фонда накопления»16. Все в новом обществе способствует увеличению «умственной и общественной деятельности индивидуума» и сокращению рабочего времени: рост производительности труда, рациональное планирование, равномерное распределение труда среди всех членов общества. Таким образом, Маркс осознает, что свободное время начинает играть более важную роль в новом обществе, а это создает все больше условий для творчества. Комментируя Джона Рамсея Мак-Куллоха, в более позднем тексте «Теории прибавочной стоимости» Маркс особо останавливается на фразе: «Нация действительно богата тогда, когда вместо 12 часов работают 6 часов. Богатство есть такое время, которым можно свободно располагать, и  ничего больше». Это время свободно для удовольствий, для досуга, «в результате чего откроет 15. Там же. С. 259. 16. Он же. Капитал. Т. 1 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч.: В 30 т. 2-е изд. М.: Госполитиздат, 1960. Т. 23. С. 539. Данила Расков

265

ся простор для свободной деятельности и развития. Время — это простор для развития способностей и т. д.»17 В  данном контексте от  Маркса ускользает, что увеличение производительности и интенсивности труда лишь потенциально может сокращать рабочее время, но  на  практике возникает соблазн переводить то  время, что превышает необходимое, в  общественное, что отчасти им было намечено ранее. Кроме того, потенциальная возможность более равного распределения и более совершенного развития лишь гипотетическая. Верно и то, что Маркс осознает, — хоть и не развивает эти мысли достаточно полно, — ценность свободного времени, которое теперь может стать достоянием не только избранных, но и всех работающих. Говоря об  истоках концепции Малевича и  ее марксистских коннотациях, трудно обойти вниманием известный памфлет Поля Лафарга 1883 года «Право на леность» (опровержение права на труд, 1848 год). «Любовь к труду, бешеную страсть к труду» Лафарг считает безумием. Какие аргументы привлекает он в защиту этого тезиса? Это апелляция к первобытному состоянию общества, когда человек жил в гармонии с природой и племенем и имел много времени для игр и лени. Сравните благородного дикаря (le noble sauvage), которого миссионеры коммерции и коммерсанты религии еще не отравили христианством, сифилисом и учением о труде, сравните с нашими жалкими слугами машины.

Лафарг вслед за многими путешественниками и антропологами поэтизирует «легкий бронзовый отлив кожи, золотистые, вьющиеся волосы, красивое, веселое лицо» туземцев18. Кроме счастливого периода дикости, Лафарг приводит в пример Античность, когда труд рассматривался как рабство: Греки великой эпохи тоже относились с  презрением к  труду: только рабам было у них позволительно работать, а свободный гражданин занимался лишь умственной деятельностью и физическими упражнениями. Философы древности учили презирать труд, это унижение свободного человека; поэты воспева-

17. Маркс К. Теории прибавочной стоимости // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М.: Политиздат, 1964. Т. 26. Ч. III. С. 264–266. 18. Лафарг П. Право на леность / Пер. с фр. Ф. Шипулинского. СПб.: М. Малых, 1906. С. 5–6. 266

Логос · Том 29 · #1 · 2019

ли леность — это дар Богов… О, Мэлибея, богами нам эта праздность дана (Вергилий)19.

Многие примеры и метафоры, которые потом использует Малевич, встречаются уже у Лафарга. В частности, оба говорят о седьмом дне сотворения мира как вечном отдыхе, приобщение к которому обожествляет человека. Правда, Малевич, в  отличие от  Лафарга, ведет принципиальный спор с  действительностью, с другими альтернативами в понимании смысла творчества и искусства. Он не низводит разговор до практики. Лафарг же упоминает о важности ограничения рабочего времени тремя часами в день20. Оба при этом надеются на роль машин и фабрик в освобождении труда.

Способность не сделать как симптом свободы Ценную интерпретацию по вопросу соотношения труда и лени/ свободного времени дает Джорджо Агамбен. Дело не  столько в том, что ему хорошо известен текст Малевича, сколько в том, что его интерпретация показывает новые, а точнее, забытые старые, любопытные грани в осмыслении этого вопроса. Агамбен подчеркивает, что «наиболее адекватным символом [лени] становится белое на белом, высшая стадия, достигнутая супрематизмом в живописи»21. Вместе с тем он критически оценивает то, что и Малевич, и Лафарг определяли лень через противопоставление труду: Если в античности при помощи негативной приставки определялся труд — negotium, противопоставлявшийся созерцательной жизни — otium, то наши современники, судя по всему, неспособны представить себе созерцание, бездеятельность и праздность иначе, как отдых от труда или его отрицание22.

Именно тут мы можем вернуться к освобождению человека и труда. Лень (Агамбен предпочитает термин inoperosità, бездеятельность) — не отдельное состояние, но необходимый элемент свободного труда, способность не  трудиться в  момент творения. Лень — необходимая прививка труда для того, чтобы он мог быть

19. Там же. С. 7. 20. Там же. С. 19. 21. Агамбен Дж. Костер и рассказ. М.: Grundrisse, 2015. С. 68. 22. Там же. С. 68–69. Данила Расков

267

свободным. Прислушаемся к  Агамбену, развивающему положения Аристотеля: Живущий, существующий в  образе способности способен на собственную неспособность, и только в этом он обладает своей способностью23.

Отсюда труд как творческий акт всегда содержит в себе способность не делать, в нем силен элемент случайности: Тот, кому не хватает вкуса, не способен удержаться от чего-либо, отсутствие вкуса — это всегда неспособность не сделать24.

Уход от противопоставления труда и лени у Агамбена позволяет приблизиться к  разгадке природы свободы человека в  том типе труда, который принято называть творчеством. Лень и отказ от труда не противостоят труду, но возвеличивают его, облагораживают его, придают ему тот элемент случайности и свободы, которого нет у механической фабрикации, производимой согласно заданному плану. Фабрика освобождает от рутины, труд, содержащий в себе леность как способность не трудиться, делает человека творцом. В этом снимаются принудительность и насильственность, а значит, и проблема отчуждения. Отрыв человека от  способности не  делать Агамбен считает худшим из современных ослеплений. И в этом к нему стоит присоединиться. Форма добровольного рабства состоит как раз в неспособности не делать. Отсюда это «радостное „Проще простого!“ или безответственное „Будет сделано!“»25.

Вместо заключения: век изобилия еще не настал Вопрос свободного времени, лени, праздности остался погребен под героизмом и доблестью труда в молодой Советской России  — требовалась мобилизация, соревнование больше даже не между бригадами, а, скорее, с другими государствами (очень кстати пришлась Великая депрессия). Вопросы и о лени, и о свободном труде остались нерешенными, как и обсуждаемый в это же время вопрос общности жен (избавления от проблемы наследования частной собственности, которую назвали личной), во 23. Там же. С. 52. 24. Там же. С. 55. 25. Он же. Нагота. М.: Grundrisse, 2014. С. 56. 268

Логос · Том 29 · #1 · 2019

прос освобождения человека от  отчуждения, вопрос мирового значения революции. Свободный дух 1920-х годов напоминает нам об этом интереснейшем палимпсесте с архаичными, античными, христианскими и революционными пластами. В 1920–1930-е годы вопрос о досуге и уменьшении рабочей недели находился также в центре внимания ряда экономистов. Так, вполне созвучен Малевичу оказывается Джон Мейнард Кейнс. В  1930 году в  оптимистическом прогнозе «Экономические возможности наших внуков» он предсказывает, что через столетие экономическая проблема в развитых странах будет решена и человек в среднем будет работать 15 часов в неделю, да и то в угоду «ветхому Адаму». Для Кейнса этот вопрос имеет явно нравственный оттенок: Впервые со дня сотворения человек столкнется с реальной, всеобщей проблемой: как использовать свою свободу от насущных экономических нужд, чем занять досуг, обеспеченный силами науки и сложного процента, чтобы прожить свою жизнь правильно, разумно и в согласии с самим собой? Мы по достоинству оценим тех, кто научит нас, как прожить каждый день и час разумно и добродетельно, тех прекрасных людей, способных радоваться простым вещам, лилиям, которые не трудятся и не прядут26.

Кейнс оказался прав в своей оценке неуклонного роста благосостояния, но совершенно не прав в прогнозе о соотношении труда и досуга, труда и лени. Общий вердикт экономистов в попытках объяснить, почему люди не стали работать меньше, состоит в том, что рост производительности и богатства, расширение сферы применения машин не привели и, по всей видимости, не приведут к увеличению досуга, лености и праздной жизни. Труд предпочитается досугу, поскольку с ростом его оплаты возникают дополнительные стимулы стремиться к  еще большему богатству, улучшению качества жизни; сам труд становится более интересным, менее рутинным, что в какой-то степени сближает его с сознательным досугом27. Кроме того, не произошло аристократического переворота в том, чтобы разносторонний досуг и искусство жить высоко ценились в  обществе. Свобода остается слишком 26. Кейнс Дж. Экономические возможности наших внуков // Вопросы экономики. 2009. № 6. С. 65, 67. 27. Через 100 лет: ведущие экономисты предсказывают будущее / Под ред. И. Паласиос-Уэрты. М.: Издательство Института Гайдара, 2017. С. 108– 109, 125. Данила Расков

269

большим бременем, гораздо сильнее оказывается желание профессионального и карьерного роста, стремление соответствовать все возрастающему уровню потребления. Вопрос о лени/свободном времени заставляет переосмыслить роль труда, ретроспективно увидеть новые пути для преодоления принудительности и отчуждения в труде, разглядеть эксплуататорские нотки в пафосе доблести трудовых подвигов. Способность лениться, отказываться, не  делать, тянуть или приостанавливать выполнение в данном контексте оказываются едва ли не единственной возможностью для творческого труда достойного свободного человека. При таком принципиальном условии сам труд сможет приобрести новое качество. Библиография Агамбен Дж. Костер и рассказ. М.: Grundrisse, 2015. Агамбен Дж. Нагота. М.: Grundrisse, 2014. Антониоли М. Эстетическая стадия производства/потребления и «революция времени по выбору» // Логос. 2015. Т. 25. № 3. С. 120–137. Ингольд Ф. Ф. Реабилитация праздности // Малевич К. Лень как действительная истина человечества. М.: Гилея, 1994. Кейнс Дж. Экономические возможности наших внуков // Вопросы экономики. 2009. № 6. С. 60–69. Лафарг П. Право на леность / Пер. с фр. Ф. Шипулинского. СПб.: М. Малых, 1906. Малевич К. Лень как действительная истина человечества. М.: Гилея, 1994. Маркс К. Капитал. Т. 1 // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: В 30 т. 2-е изд. М.: Госполитиздат, 1960. Т. 23. Маркс К. Социология. М.: Канон-Пресс-Ц; Кучково поле, 2000. Маркс К. Теории прибавочной стоимости // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М.: Политиздат, 1964. Т. 26. Ч. III. Пашуканис Е. Общая теория права и марксизм. М.: Издательство Коммунистической академии, 1927. Через 100 лет: ведущие экономисты предсказывают будущее / Под ред. И. Паласиос-Уэрты. М.: Издательство Института Гайдара, 2017. Negri A. Rileggendo Pašukanis: note di discussione // Critica del diritto. 1974. № 1. P. 90–119.

270

Логос · Том 29 · #1 · 2019

LAZINESS AND LABOR: VARIATIONS ON A MALEVICH THEME Danila Raskov. Associate Professor, Head, Center for the Study of Economic Culture, Smolny Faculty of Liberal Arts and Sciences, [email protected]. Saint Petersburg State University (SPbU), 58–60 Galernaya str., 190000 St. Petersburg, Russia. Keywords: laziness; idleness; alienation; Kazimir Malevich; Paul Lafargue; Giorgio Agamben. What idleness, leisure, and free time have in common is that they are the opposite of labor; all three are linked with the cessation or interruption of labor. The article takes Kazimir Malevich’s provocative essay Laziness as the Truth of Mankind (1921) as the starting point for an examination of the complex and fraught issue of the balance between idleness and labor. Malevich redefines idleness as grace, as the point of labor and its peer, and as something that is not only a release from hard labor but that also leads to peace and God. The author proposes a reading of Malevich’s apologetics of idleness in juxtaposition with Marx’s early focus on the issues of human freedom and on alleviating alienation in a newly arranged society, and with Paul Lafargue’s argument that workers would do better to fight for the right to be idle than for the right to work. The comparison with Marx and Lafargue reveals a fundamental flaw in their socialist program of heroic labor, which preserved the exploitation of labor but had the state rather than the capitalists appropriate it. Malevich’s argument comes close to certain insights of John Maynard Keynes in which he envisaged science and technology resolving economic problems by enabling humanity to enter an age of idleness and plenty. Giorgio Agamben’s philosophical deliberations round out the contemporary understanding of the relationship between labor and idleness. From this point of view, laziness and idleness become essential elements of meaningful labor. The option to remain idle, to reject work, to prolong it or to delay its completion are becoming the sine qua non of creative labor worthy of a free person. DOI: 10.22394/0869-5377-2019-1-259-270

References Agamben G. Koster i rasskaz [Il fuoco e il racconto], Moscow, Grundrisse, 2015. Agamben G. Nagota [Nudità], Moscow, Grundrisse, 2014. Antonioli M. Esteticheskaia stadiia proizvodstva/potrebleniia i “revoliutsiia vremeni po vyboru” [The Aesthetic Stage of Production/Consumption and the Revolution of a Chosen Temporality]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2015, vol. 25, no. 3, pp. 120–137. Cherez 100 let: vedushchie ekonomisty predskazyvaiut budushchee [After 100 years: Lead Economists Foretell the Future] (ed. I. Palacios-Huerta), Moscow, Izdatel’stvo Instituta Gaidara, 2017. Ingol’d F. F. Reabilitatsiia prazdnosti [Rehabilitation of Idleness]. In: Malevich K. Len’ kak deistvitel’naia istina chelovechestva [Laziness as the Truth of Mankind], Moscow, Gileia, 1994. Keynes J. Ekonomicheskie vozmozhnosti nashikh vnukov [Economic Possibilities for our Grandchildren]. Voprosy ekonomiki [Questions of Economy], 2009, no. 6, pp. 60–69.

Данила Расков

271

Lafargue P. Pravo na lenost’ [Le Droit à la paresse], Saint Petersburg, M. Malykh, 1906. Malevich K. Len’ kak deistvitel’naia istina chelovechestva [Laziness as the Truth of Mankind], Moscow, Gileia, 1994. Marx K. Kapital. T. 1 [Das Kapital. Bd. 1]. In: Marks K., Engel’s F. Soch.: V 30 t. 2-e izd. [Works: In 30 vols. 2nd ed.], Moscow, Gospolitizdat, 1960, vol. 23. Marx K. Sotsiologiia [Sociology], Moscow, Kanon-Press-Ts; Kuchkovo pole, 2000. Marx K. Teorii pribavochnoi stoimosti [Theorien über den Mehrwert]. In: Marx K., Engels F. Soch.: V 30 t. 2-e izd. [Works: In 30 vols. 2nd ed.], Moscow, Politizdat, 1964. T. 26. Ch. III. Negri A. Rileggendo Pašukanis: note di discussione. Critica del diritto, 1974, no. 1, pp. 90–119. Pashukanis E. Obshchaia teoriia prava i marksizm [General Theory of Law and Marxism], Moscow, Izdatel’stvo Kommunisticheskoi akademii, 1927.

272

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Искусство, праздность и питание: этика военного коммунизма и истоки производственного искусства, 1918–1919 годы Иван Костин

Аспирант, отделение истории, Нью-Йоркский университет (NYU). Адрес: 53 Washington Sq. South, 10012 New York, USA. E-mail: [email protected]. Ключевые слова: русская революция; русский авангард; революционный Петроград; питание; искусство коммуны; Николай Пунин; Осип Брик. В статье рассматривается влияние дискурсов праздности и питания на формирование «производственного искусства» в социально-политическом контексте революционного Петрограда. Показано, что этот процесс был вписан в политические, социальные и идеологические городские контексты. Футуристы, находившиеся в эпицентре петроградской политики периода Гражданской войны (1918–1921), были хорошо знакомы с обоими вышеназванными дискурсами. Праздность старого искусства противопоставлялась ими самоотверженному труду «художника-пролетария» наравне с людьми «традиционных» рабочих профессий. А завоевание «права на существование» становилось важнейшей целью в голодающем городе с доминирующей идеологией радикального уравнительного коммунизма. Автор предлагает отойти от господствующего в литературе подхода, связывающего художественную мысль футуристов с советской идеологией в ее абстрактном, общем понимании, рассмотрев ранние производственнические тексты в их ближайшем социальном и политическом

контекстах. Основные концепции производственного искусства («художник-пролетарий», «творческий труд» и т. д.), как демонстрируется в статье, находились в русле ключевых тенденций политики «красного Петрограда». Футуристы не только заимствовали популярное понятие «коммуны» для своей основной газеты, но и работали с комитетами деревенской бедноты, органами снабжения и распределения, а также вели активную деятельность в рамках самого отдела искусств Наркомпроса. В этих условиях создавалась теория «производственного искусства». Индивидуалистический протест, «эстетический террор» дореволюционного футуризма нужно было переосмыслить, а на его основе разработать меры государственной политики. Жесткий социально-экономический контекст военного коммунизма подталкивал художников к переосмыслению собственной роли в «грядущей коммуне». Дальнейшее развитие этих идей привело к появлению конструктивистского движения и сильно повлияло на крайне разнообразные течения внутри «левого искусства» 1920-х годов. 273

В этой статье мы попытаемся продемонстрировать, что ранние идеи советского авангарда, изложенные футуристами в выпусках газеты «Искусство коммуны», находились под определяющим влиянием более масштабного дискурса, в котором взаимоотношения труда, праздности и питания определялись новаторским для русской культуры методом. Период Гражданской войны породил нехарактерные для других эпох практики описания праздности. Праздность как отрицание производительного труда и лишение доступа к пище, выраженные в лозунге «Кто не работает, тот не ест», стали новыми социальными маркерами буржуазности. В революционной пропаганде буржуа описывались как «лентяи» и «тунеядцы», недостойные жить в «грядущей коммуне». Находившиеся в центре петроградской политики 1918–1919 годов футуристы откликались на эту новую нормативность. Праздность и  свобода, свойственные старому искусству, противопоставлялись футуристами самоотверженному труду «художника-пролетария» — наравне с людьми рабочих профессий. Описанная ниже динамика взаимоотношений господствующих дискурсов труда, праздности и питания с теоретической работой футуристов оказала заметное влияние на формирование программы производственного искусства. Появление производственного искусства было поворотным моментом в  истории русского модернизма. До  революции для «футуризма» были характерны установка на эпатаж, субверсивные и социально-критические художественные практики, резкое отторжение элитарных и поддерживаемых государством художественных форм. После революции важными особенностями «левого искусства» стали установка на слияние с производством, понимание роли художника в обществе как важнейшего организатора «жизнестроения», работа в советских государственных структурах. Но каким образом произошел этот поворот к производству? Исследователи по-разному объясняли появление производственного искусства в рамках советского авангарда, обычно выделяя идеологические факторы. Очевидная связь производственничества с коммунистическим проектом оставляла тем не менее большой простор для истолкования оснований этой связи1. Так 1. Заламбани М. Искусство в производстве. Авангард и революция в Советской России 20-х годов. М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2003; Clark K. Petersburg: Crucible of Cultural Revolution. Cambridge, MA: Harvard University 274

Логос · Том 29 · #1 · 2019

или иначе, в литературе доминирует подход, связывающий художественную мысль футуристов с советской идеологией в ее абстрактном, общем понимании. Я  же предлагаю конкретизировать идеологические влияния и  рассмотреть ранние производственнические тексты в ближайшем социальном и политическом контекстах. Их близкое прочтение на фоне конкретно-исторических условий позволяет прояснить изначальный смысл производственнических концептов и программ. Производственное искусство в этой перспективе предстает как осознанное переосмысление футуристической практики в рамках нового дискурса труда, праздности и питания. Футуристы не могли быть свободными от новых общественных условий. Одним из аспектов становления производственного искусства стало вхождение группы футуристов в региональную и общесоветскую культурную администрацию. Зимой 1918 года Анатолий Луначарский предложил Николаю Пунину и Артуру Лурье возглавить организацию «нового аппарата управления во всех областях искусства»2. Формирование Отдела изобразительных искусств продолжалось всю первую половину 1918 года. Главой отдела был назначен художник-кубист Давид Штеренберг, а образованную при отделе Коллегию по делам искусств возглавил Пунин. Рядовыми сотрудниками отдела были Владимир Маяковский, Осип Брик, Натан Альтман, Сергей Чехонин. Административная роль футуристов неизбежно связывала их с господствующими идеологическими тенденциями. Одной из таких тенденций было широкое использование понятия коммуны в административном языке. Весной 1918 года Совнарком переехал в Москву, а Петроград стал называться Петроградской трудовой коммуной. Переименование города было частью масштабной популяризации понятия коммуны3. Вскоре коммунами стали называться все крупные города Северо-Запада, которые объединились в Союз коммун Северной области4. ПовсеPress, 1995; Kiaer C. Imagine No Possessions: The Socialist Objects of Russian Constructivism. Cambridge, MA: The MIT Press, 2005; Gough M. The Artist as Producer: Russian Constructivism in Revolution. Berkeley; L.: University of California Press, 2005. 2. Пунин Н. Н. Мир светел любовью: дневники и письма. М.: Артист. Режиссер. Театр, 2000. С. 142. 3. Подробнее см.: Потехин М. Н. Петроградская трудовая коммуна (1918– 1919 гг.). Л.: Издательство ЛГУ, 1980. 4. Rabinowitch A. The Bolsheviks in Power: The First Year of Soviet Rule in Petrograd. Bloomington: Indiana University Press, 2008. P. 263–281. иван костин

275

местно с использованием этого слова переименовывались газеты, улицы, государственные учреждения5. Название газеты «Искусство коммуны» тоже было связано с этими региональными процессами, и его следует понимать именно в этом контексте — как искусство коммуны, строившейся в Петрограде. С  начала 1918 года в  Петрограде формировался новый политический режим, а также его идеология, отмеченная резкой антибуржуазной направленностью. Важнейшим социально-экономическим процессом этого периода была постепенная национализация предприятий и  другой собственности крупной буржуазии6. Так у экономических элит прошлого отнимали непосредственную сферу деятельности. Распадались и дореволюционные сферы частной жизни, быта и досуга. Программа «уплотнения» квартир лишала зажиточные слои бывшей столицы привычных условий повседневности. Эти организованные государством процессы сопровождались низовым «черным переделом» другого, более мелкого имущества — через кражу, обмен на продукты питания и лекарства7. Буржуазный класс до революции описывался как деятельная сила; лишенный собственности, он превращался в специфический раннесоветский «праздный класс». Праздность и буржуазность в антибуржуазном контексте военного коммунизма неизбежно становились синонимами. При этом оба понятия носили резко отрицательный смысл. «Антибуржуйское сознание» постфевральского периода после победы большевиков оказалось в центре господствующей идеологии8. Достаточно ярко идеологические установки новой власти отражены в текстах официальных публикаций Петроградского совета. Первый номер «Красной газеты» приветствовал третий съезд Советов как «настоящее Учредительное собрание», которое сумеет учредить «не паршивенькую буржуазную республику, а республику трудовую, республику Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов»: 5. В 1918–1919 годах на территории северо-запада России выходили газеты «Северная коммуна», «Деревенская коммуна», «Новоладожская коммуна»; коммунами назывался ряд важных организаций снабжения и распределения, а также сельскохозяйственных и детских организаций. 6. Подробнее см.: Национализация промышленности и организация социалистического производства в Петрограде (1917–1920 гг.): Документы и материалы. Л.: б. и., 1958. 7. См.: Петроград на переломе эпох: город и его жители в годы революции и Гражданской войны. М.: Центрполиграф, 2013. 8. Kolonitskii B. Antibourgeois propaganda and anti-“burzhui” consciousness in 1917 // The Russian Review. 1994. Vol. 53. P. 183–196. 276

Логос · Том 29 · #1 · 2019

В этой республике должен быть установлен один только закон, который должен гласить: Не  работаешь, не  поешь! Всеобщая трудовая повинность, которая заставила бы работать всех, должна быть немедленно введена. В трудовой республике мы хотим видеть за работой не только чумазого рабочего или сиволикого мужика. Это мы видели и раньше. Теперь мы требуем, чтобы работали все — каждый барчук, расфуфыренная барышня, торговец-шарлатан и кровопиец-промышленник9.

Подобные тексты были крайне широко распространены: доминирующей идеологией в  Петрограде в  1918 году становится радикальный уравнительный коммунизм. Этот же дискурс наполнял первые советские законы, за счет которых «эксплуататорские классы» были исключены из системы управления государством, поражены в правах и т. д.10 Само понятие праздности приобретало отрицательную коннотацию. Она описывалась на  различных уровнях властного дискурса как неоспоримо принадлежащая к прошлому, к классовому господству буржуазии, к культуре и нравам чуждых социализму слоев. Праздность и питание увязывались в новой практике продовольственного пайка. Лидер Петрограда Григорий Зиновьев в своих выступлениях называл буржуазию «лентяями» и «тунеядцами», которые не могут претендовать на полноценное снабжение. Советское государство с начала 1918 года лишало имущие классы продовольственного пайка. Лица, живущие на  «нетрудовые доходы», могли получить питание, только приняв участие в производительном труде11. Резко негативным было и господствующее отношение к старым способам организации питания и снабжения населения. Рестораны и кафе перестраивались в «коммунальные» столовые и «питательные пункты». Упомянутый принцип «Не  работаешь — не  поешь!» являлся развитием длительной традиции в социалистической мысли, которая представляла коммунизм (или одну из его «фаз») как систему обмена труда на средства существования. В 1918 году эта тенденция своеобразной «продовольственной антибуржуазности» получи 9. Красная газета. 25.01.1918. № 1. С. 1. 10. Подробнее см.: Гурвич Г. С. История Советской Конституции. М.: Издание Социалистической академии, 1923. 11. Людей свободных профессий поместили во вторую категорию, что давало им доступ к уменьшенному по сравнению с пролетарским пайку. Практика общественных работ для «нетрудовых» элементов была широко распространена. Также военнопленные белые офицеры в рамках публичных кампаний убирали снег на Невском проспекте и т. д. иван костин

277

ла позитивную программу в таких явлениях, как трудовой паек, общественные столовые и централизованное распределение продуктов. При этом, конечно, создавались и новые подходы к переосмыслению свободного времени. Эта работа тоже проходила при активном участии Наркомпроса. Анатолий Луначарский был одним из главных реформаторов сферы питания в Петрограде. Он являлся автором проектов устройства петроградских общественных столовых для взрослых, а также проводимой Наркомпросом кампании по обеспечению питанием всех детей города. В первом случае Луначарский призывал к созданию общественных столовых не просто как пунктов питания, а как центров рабочей культуры12. Как неоднократно подчеркивалось исследователями, продовольственная политика находилась в центре всей экономики военного коммунизма13. Новое коммунистическое потребление было идеологическим центром. Эти элементы идеологии военного коммунизма позволяют прояснить смысл программных работ раннего производственничества, в частности важную статью Осипа Брика «Художник и коммуна», понятийный костяк которой оказывается очень близок к официальному дискурсу эпохи. Брик задается характерным «военно-коммунистическим» вопросом о вкладе художника в жизнь коммуны: Сапожник делает сапоги, столяр — столы. А что делает художник? Он ничего не делает: он «творит». Неясно и подозрительно14.

Характерна установка на материальное производство, производство вещей, подобных сапогам и  столам. Также очевидно, что Брик ставит вопрос в той же плоскости, что и «Красная газета», обостряя проблематику отношения старого и  нового, буржуазного и коммунистического. Мария Гоф в своей известной работе о конструктивизме двадцатых указывает на то, насколько важной для советского авангарда была попытка обосновать «право на  существование» для художника в  коммунистическом обще 12. В столовой должны были проходить концерты, литературные чтения, распространяться газеты и книги, а самой столовой надлежало служить местом нового коллективного опыта трудового человека. 13. Lih L. T. Bread and Authority in Russia, 1914–1921. Berkeley: University of California Press, 1990; McAuley M. Bread and Justice: State and Society in Petrograd, 1917–1922. Oxford: Clarendon Press, 1992. 14. Брик О. Художник и  коммуна // Изобразительное искусство. 1919. № 1. С. 25–26. 278

Логос · Том 29 · #1 · 2019

стве15. Решение проблемы виделось в повороте к вещи, к объекту, который, по мысли футуристов, только и мог дать художнику право существовать в обществе полного равенства и победившего материализма. Таким образом решался вышеуказанный вопрос обмена материального труда на существование, выраженное просто в пище. Брик видел художника коммуны как рабочего, как создателя конкретных материальных объектов. Согласно Брику, основные навыки художников нового типа — в выполнении заказов жителей коммуны: Эти художники умеют писать картины, декорации, расписывать потолки и стены, делать рисунки, плакаты, вывески, изготовлять статуи, памятники и многое другое, смотря по необходимости. Такие художники нужны Коммуне16.

Именно этот труд художника дает ему полноценные политические и экономические права: Такой труд дает художнику право встать рядом с другими трудовыми группами Коммуны, с сапожниками, со столярами, с портными. Он служит залогом, что искусство не погибнет, но найдет себе место в общем строе коммунальной жизни17.

В своей статье «Дренаж искусству» Брик писал о неутилитарном, бесполезном характере буржуазного искусства в контексте коммуны, которое лишь искажает действительность: Буржуазия думала, что кроме болотного нет другого искусства, что единственная задача искусства искажать жизнь. Пролетариат думает иначе. Не искажать, а творить. И не идейный чад, а материальную вещь18.

Изображение начинает пониматься исключительно как искажение, а подлинная работа художника заключается в творчестве новых форм. Брик заключал: «Реальность, а не призрак. Вот лозунг 15. Gough M. Op. cit. P. 18. Корни этой проблематизации права художника на существование, на мой взгляд, уходят в период военного коммунизма, который в основных заявлениях группы ЛЕФа в 1920-е годы всегда описывался как однозначная точка отсчета для всей истории «искусства левых течений». 16. Брик О. Художник и коммуна. С. 25. 17. Там же. С. 26. 18. Он же. Дренаж искусству // Искусство коммуны. 1918. № 1. С. 1. иван костин

279

грядущего искусства Коммуны»19. «Пролетарское искусство», согласно этому взгляду, не должно создавать копий действительности, но само должно стать новой действительностью, преобразовать материальный мир. Все фигуративные формы объявлялись устаревшими и  «буржуазными», порождающими лишь «болотный туман». Отношения художника и  коммуны являлись главной темой теоретической работы, которую вели футуристы на  страницах «Искусства коммуны». Именно взаимоотношения художника и сообщества («коммуны»), к которому он теперь принадлежал, были важнейшей проблемой для всех авторов газеты. Брик подытоживал свою критику буржуазного отношения к искусству слабо конкретизированными, но намеченными достаточно четко новыми требованиями к «искусству грядущей коммуны»: Коммуне ни жрецы, ни дармоеды не нужны. Только люди труда найдут в ней место. Если художники не хотят разделить участь паразитирующих элементов, то  должны доказать свое право на существование. Труд художника должен быть точно определен и зарегистрирован в списках коммунальной биржи труда20.

Указание на «дармоедов» и «жрецов», а также на необходимость регистрации труда художника в «списках коммунальной биржи труда» тесно связывают мысль Брика с описанной выше советской критикой праздности и новый политикой питания. Художник был обязан отказаться от любого намека на буржуазность, праздность, нематериальность своего труда. Регистрация же на бирже труда в одном отряде с рабочими должна была поставить художника в первую продовольственную категорию, что давало бы доступ к самому большому пайку. Очевидно, что футуристов здесь интересовал не паек как таковой (достаточно относительная привилегия, учитывая перебои в поставках и общее низкое качество снабжения в целом), а признание в новом обществе и оправдание своей ведущей роли в нем. Концепция «художника-пролетария», которая выдвигалась Бриком в  качестве решения проблемы отношений художника и  коммуны, была тесно связана с  появлением концепции производственного искусства. Как термин «производственное искусство» впервые возникло на страницах «Искусства коммуны» зимой 1919 года, в заглавии статьи «Производственная музыка». 19. Там же. 20. Там же. С. 25. 280

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Автор этого текста призывал заставить завод «работать как музыкальный инструмент», а  фабричный процесс организовать как музыкальное произведение, сделав труд рабочих чем-то вроде танцевального действия. Само производство следовало организовать как музыкальное произведение, подчинив его не экономической и  технической целесообразности, а  музыкальным категориям ритма, тембра, мелодии. Цель «производственной музыки», согласно автору, «воспрепятствовать вырождению» мыслительного аппарата рабочего, которое всегда происходит в момент достижения автоматизма в повторяющихся производственных процессах21. Переход к производству уже в этот ранний период принял различные формы: работы в массовой пропаганде и агитации, организации празднеств, работы на производстве. Например, в деятельности «левых» в «Окнах РОСТА» во время Гражданской войны можно фактически увидеть небольшую мануфактуру по  производству плакатов и  печатной продукции. Отдельная страница — работа отдела ИЗО по оформлению праздников и массовых мероприятий, которая тоже требовала «организующих методов»22. Работа Альтмана, Чехонина и других в фарфоровом производстве хорошо известна. Дальнейшее развитие советского авангарда даст и ряд других форм «вхождения в производство». Характерно, что, когда в 1921 году «левые» перешли на работу в Инхук, Брик долго боролся за то, чтобы институт был переведен из Наркомпроса под юрисдикцию ВСНХ23. То есть «левые» вполне серьезно рассматривали свою деятельность уже не как художественную и культурную, а как экономическую. Каким образом проявилась связь производственного искусства с дискурсами трудовой этики, праздности и питания на уровне непосредственного художественного производства? Ответом на этот вопрос в значительной степени являются сами футуристические произведения. Например, футуристические тарелки различных авторов, произведенные на Государственном фарфоровом заводе (подконтрольном отделу ИЗО), с надписью «Кто не работает, тот не ест» выражают эту взаимосвязь на нескольких уровнях. 21. Инженер С. Г. Производственная музыка // Искусство коммуны. 1919. № 7. С. 3. 22. Термин Пунина (Пунин Н. Бомбометание и организация // Искусство коммуны. 1918. № 2. С. 3). 23. Текст Осипа Брика «О переходе ИНХУКа в ВСНХ», цит. по: Хан-Магомедов С. О. ИНХУК и ранний конструктивизм. М.: Архитектура, 1994. С. 233. иван костин

281

Такая тарелка, попав в руки рабочего24, замыкала бы не только цепочку идеологического производства, доводя коммунистические лозунги до народных масс, но и цепочку снабжения и распределения, принося «едоку» продукты, собранные всей системой реквизиции. В конце концов именно футуристическое, авангардное исполнение этой тарелки делало ее частью нового эстетического течения — «производственного искусства». А художник, ее создавший, с точки зрения теоретиков производственничества, обретал с ее помощью «право на существование», то есть на ту же пищу. Те, кто принял для себя этос «художника-пролетария», прекрасно знали о роли питания в жизни Петрограда. Натан Альтман в 1921 году написал футуристическую картину «Петрокоммуна», посвященную Петроградской губернской потребительской коммуне, органу снабжения Петрограда, который объединял все правительственные и кооперативные потребительские организации. На тарелке 1922 года Альтман поместил изображения двух продовольственных карточек Петрогубкоммуны, наряду с портретом Ленина, буквами РСФСР и лозунгом «Кто не работает, тот не ест». Эти и многие другие работы петроградских художников демонстрируют их сознательное принятие раннесоветских дискурсов труда, праздности и питания. В этой статье были проанализированы взаимоотношения концепций лени, труда и питания в эстетической теории, которая развивалась на страницах «Искусства коммуны». В связи с описанными тенденциями в социальной и политической жизни революционного Петрограда я попытался показать, что производственное искусство создавалось как ответ художников и теоретиков футуризма на смену дискурса описания праздности и труда. Знаменитое «Кто не работает, тот не ест», которое футуристы старательно наносили на тарелки и блюда этого периода, было не только абстрактным требованием социалистических доктрин, но  и  насущным аспектом повседневной жизни с ее практиками распределения и снабжения городов. Пересечение дискурсов искусства, труда, праздности и  питания в  Петрограде 1918 года повлияло на появление новой эстетической концепции. Мой тезис, однако, не в том, что можно свести политическую ангажированность фу-

24. Здесь имеется в виду некий идеальный образ функционирования этих произведений. Понятно, что в реальном контексте Гражданской войны такая посуда не могла полностью вытеснить все остальные виды. 282

Логос · Том 29 · #1 · 2019

туристов к простому конформизму25. Военный коммунизм порождал новый исторический горизонт, выступал как часть неизбежного и «научно» предсказанного процесса перехода к социализму. В связи с этим превращение антибуржуазного дискурса футуристов в  этику «художника-пролетария» было по-своему «рациональным» шагом в рамках определенной мировоззренческой системы, в которой военный коммунизм выглядел как объективная и неизбежная реальность на пути к «мировой коммуне». Основные концепции производственного искусства («художник-пролетарий», «творческий труд» и т. д.) находятся в общем русле ранней советской идеологии. Именно эта идеология была интеллектуальной средой, в которой создавалась теория «левого искусства». Индивидуалистический протест, «эстетический террор» нужно было переосмыслить и  создать на  его основе государственную политику. Массовые акции, коллективные театрализованные действия, производство на основе музыки и танца, замена обычных предметов обихода новыми «невиданными вещами» — другими словами, постоянное коллективное творчество новых форм, нового бытия. Таким видели сотрудники отдела ИЗО «грядущее искусство коммуны». Идеи петроградской группы футуристов сильно отличаются от трактовки лени и праздности другими авангардистами. Один из  теоретических оппонентов петроградской группы футуристов, Казимир Малевич в  своей важной работе «Лень как действительная истина человечества» утверждал, что последняя является движущей силой прогресса и технологического развития26. Для Малевича, однако, более сложный научный или творческий труд воспринимался уже не совсем как труд, будучи, скорее, формой праздности. Для Брика и Пунина в 1918 году была неприемлема такая модель. Такой принцип разрушал бы общее единство трудовой деятельности, лишь частью которой и выступало новое «искусство коммуны». Написанная в 1921 году в Витебске работа Малевича демонстрирует одно из теоретических разногласий супрематизма и конструктивизма, которое указывает в том числе на определяющую роль социально-политического контекста Петрограда в  формировании производственнической программы. 25. Пример подобной интерпретации см. в: Яров С. В. Конформизм в Советской России: Петроград 1917–1920 годов. СПб.: Европейский дом, 2006. 26. Малевич К. Лень как действительная истина человечества. М.: Гилея, 1994 [1921]. Теоретические противоречия, однако, не  мешали Малевичу сотрудничать с петроградскими футуристами. Иван Костин

283

Петроградская группа отрицала не само свободное время или досуг, а их «буржуазную» форму; при этом у ее участников не было развитой теории некого коммунистического свободного времени. Петроградский контекст с его жесткой «антибуржуйской» пропагандой, идеями коммуны и немедленного наступления мировой революции прежде всего выразился у футуристов в переосмыслении искусства как труда. Искусство как досуг не существовало в этой концепции и жестко критиковалось как отжившая, буржуазная форма художественной жизни. Досуг самого художника здесь никак не  проблематизировался, вероятно, потому, что главным для футуристов было изменить статус самого искусства: от свободного творчества — к необходимому труду. Дальнейшее развитие этих идей привело к  появлению конструктивистского движения и сильно повлияло на весьма разнообразные течения внутри «левого искусства» 1920-х годов. Отмена политики военного коммунизма и маргинализация левого крыла коммунистической партии смягчили вызовы, на которые старались ответить авторы «Искусства коммуны». Однако производственное искусство продолжило развиваться в новых условиях нэпа. Библиография Брик О. Дренаж искусству // Искусство коммуны. 1918. № 1. С. 1. Брик О. Художник и коммуна // Изобразительное искусство. 1919. № 1. С. 25–26. Гурвич Г. С. История Советской Конституции. М.: Издание Социалистической академии, 1923. Заламбани М. Искусство в производстве. Авангард и революция в Советской России 20-х годов. М.: ИМЛИ РАН; Наследие, 2003. Инженер С. Г. Производственная музыка // Искусство коммуны. 1919. № 7. С. 3. Малевич К. Лень как действительная истина человечества. М.: Гилея, 1994. Национализация промышленности и организация социалистического производства в Петрограде (1917–1920 гг.): Документы и материалы. Л.: [Б. и.], 1958. Петроград на переломе эпох: город и его жители в годы революции и Гражданской войны. М.: Центрполиграф, 2013. Потехин М. Н. Петроградская трудовая коммуна (1918–1919 гг.). Л.: Издательство ЛГУ, 1980. Пунин Н. Н. Бомбометание и организация // Искусство коммуны. 1918. № 2. С. 3. Пунин Н. Н. Мир светел любовью: дневники и письма. М.: Артист. Режиссер. Театр, 2000. Хан-Магомедов С. О. ИНХУК и ранний конструктивизм. М.: Архитектура, 1994. Яров С. В. Конформизм в Советской России: Петроград 1917–1920 годов. СПб.: Европейский дом, 2006. Clark K. Petersburg: Crucible of Cultural Revolution. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1995. 284

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Gough M. The Artist as Producer: Russian Constructivism in Revolution. Berkeley; L.: University of California Press, 2005. Kiaer C. Imagine No Possessions: The Socialist Objects of Russian Constructivism. Cambridge, MA: The MIT Press, 2005. Kolonitskii B. Antibourgeois Propaganda and Anti-“Burzhui” Consciousness in 1917 // The Russian Review. 1994. Vol. 53. P. 183–196. Lih L. T. Bread and Authority in Russia, 1914–1921. Berkeley: University of California Press, 1990. McAuley M. Bread and Justice: State and Society in Petrograd, 1917–1922. Oxford: Clarendon Press, 1992. Rabinowitch A. The Bolsheviks in Power: The First Year of Soviet Rule in Petrograd. Bloomington: Indiana University Press, 2008.

Иван Костин

285

ART, IDLENESS AND FOOD: THE ETHICS OF WAR COMMUNISM AND THE ORIGINS OF PRODUCTION ART, 1918–1919 Ivan Kostin. Postgraduate student, Department of History, [email protected]. New York University (NYU), 53 Washington Sq. South, 10012 New York, USA. Keywords: Russian revolution; Russian avant-garde; revolutionary Petrograd; food; art of the commune; Nikolai Punin; Osip Brik. The article examines the impact of the discourses concerning idleness and food on the formation of “production art” in the socio-political context of revolutionary Petrograd. The author argues that the development of the theory and practice of this early productionism was closely related to the larger political, social and ideological processes in the city. The Futurists, who were in the epicenter of Petrograd politics during the Civil War (1918–1921), were well acquainted with both of the discourses mentioned, and they contrasted the idleness of the old art with the dedicated labor of the “artist-proletarians” whom they valued as highly as people in the “traditional” working professions. And the search for the “right to exist” became the most important goal in a starving city dominated by the ideology of radical communism. The author departs from the prevailing approach in the literature, which links the artistic thought of the Futurists to Soviet ideology in its abstract, generalized form, and instead elucidates ideological influences in order to consider the early production texts in their immediate social and political contexts. The article shows that the basic concepts of production art (“artist-proletarian,” “creative labor,” etc.) were part of the mainstream trends in the politics of “red Petrograd.” The Futurists borrowed the popular notion of the “commune” for the title of their main newspaper but also worked with the Committees of the Rural Poor and with the state institutions for procurement and distribution. They took an active part in the Fine Art Department of Narkompros (People’s Commissariat of Education). The theory of production art was created under these conditions. The individualistic protest and “aesthetic terror” of pre-revolutionary Futurism had to be reconsidered, and new state policy measures were based on them. The harsh socio-economic context of war communism prompted artists to rethink their own role in the “impending commune.” Further development of these ideas led to the Constructivist movement and strongly influenced the extremely diverse trends within the “left art” of the 1920s. DOI: 10.22394/0869-5377-2019-1-273-285

References Brik O. Drenazh iskusstvu [A Drain for the Arts]. Iskusstvo kommuny [Art of the Commune], 1918, no. 1, p. 1. Brik O. Khudozhnik i kommuna [The Artist and the Commune]. Izobrazitel’noe iskusstvo [Visual Art], 1919, no. 1, pp. 25–26. Clark K. Petersburg: Crucible of Cultural Revolution, Cambridge, MA, Harvard University Press, 1995. Gough M. The Artist as Producer: Russian Constructivism in Revolution, Berkeley, London, University of California Press, 2005. Gurvich G. S. Istoriia Sovetskoi Konstitutsii [History of the Soviet Constitution], Moscow, Izdanie Sotsialisticheskoi akademii, 1923.

286

Логос · Том 29 · #1 · 2019

Iarov S. V. Konformizm v Sovetskoi Rossii: Petrograd 1917–1920 godov [Conformism in Soviet Russia: Petrograd in 1917–1920], Saint Petersburg, Evropeiskii dom, 2006. Inzhener S. G. Proizvodstvennaia muzyka [Music of Production]. Iskusstvo kommuny [Art of the Commune], 1919, no. 7, p. 3. Khan-Magomedov S. O. INKhUK i rannii konstruktivizm [INChUK and Early Constructivism], Moscow, Arkhitektura, 1994. Kiaer C. Imagine No Possessions: The Socialist Objects of Russian Constructivism, Cambridge, MA, The MIT Press, 2005. Kolonitskii B. Antibourgeois Propaganda and Anti-“Burzhui” Consciousness in 1917. The Russian Review, 1994, vol. 53, pp. 183–196. Lih L. T. Bread and Authority in Russia, 1914–1921, Berkeley, University of California Press, 1990. Malevich K. Len’ kak deistvitel’naia istina chelovechestva [Laziness as the Truth of Mankind], Moscow, Gileia, 1994. McAuley M. Bread and Justice: State and Society in Petrograd, 1917–1922, Oxford, Clarendon Press, 1992. Natsionalizatsiia promyshlennosti i organizatsiia sotsialisticheskogo proizvodstva v Petrograde (1917–1920 gg.): Dokumenty i materialy [Industrial Nationalisation and Organisation of Socialist Production in Petrograd (1917–1920)], Leningrad, 1958. Petrograd na perelome epokh: gorod i ego zhiteli v gody revoliutsii i Grazhdanskoi voiny [Petrograd at the Tipping Point of Times: City and Its Population in the Years of Revolution and Civil War], Moscow, Tsentrpoligraf, 2013. Potekhin M. N. Petrogradskaia trudovaia kommuna (1918–1919 gg.) [Petrograd’s Labour Commune (1918–1919)], Leningrad, Izdatel’stvo LGU, 1980. Punin N. N. Bombometanie i organizatsiia [Bomb-Dropping and Organisation]. Iskusstvo kommuny [Art of the Commune], 1918, no. 2, p. 3. Punin N. N. Mir svetel liubov’iu: dnevniki i pis’ma [World Is Shining by the Love: Diaries and Letters], Moscow, Artist. Rezhisser. Teatr, 2000. Rabinowitch A. The Bolsheviks in Power: The First Year of Soviet Rule in Petrograd, Bloomington, Indiana University Press, 2008. Zalambani M. Iskusstvo v proizvodstve. Avangard i revoliutsiia v Sovetskoi Rossii 20-kh godov [L’arte nella produzione. Avanguardia e rivoluzione nella Russia sovietica degli anni Venti], Moscow, IMLI RAN, Nasledie, 2003.

Иван Костин

287

ЛОГОС

В   М А ГА З И Н А Х В А Ш Е Г О Г О Р ОД А

Москва

Garage Bookshop, павильон Музея современного искусства «Гараж», ул. Крымский Вал, 9, стр. 32 (Центральный парк культуры и отдыха им. М. Горького), (495) 645‐05‐21 БукВышка, университетский книжный магазин ВШЭ , ул. Мясницкая, 20, (495) 628‐29‐60, [email protected] Гнозиc, Турчанинов пер., 4, (499) 255‐77‐57 Киоски Издательского дома «Дело» в РАНХиГС, пр-т Вернадского, 82, (499) 270‐29‐78, (495) 433‐25‐02, [email protected] Московский Дом книги, ул. Новый Арбат, 8, (495) 789‐35‐91 Книжная лавка У Кентавра в РГГУ , ул. Чаянова, 15, (499) 973‐43‐01, [email protected] Фаланстер, М. Гнездниковский пер., 12/27, (495) 629‐88‐21, [email protected] Фаланстер на Винзаводе, 4‐й Сыромятнический пер., 1, стр. 6, (495) 926‐30‐42 Ходасевич, ул. Покровка, 6, (965) 179‐34‐98, [email protected] Циолковский, Пятницкий пер., 8, стр. 1, (495) 951-19-02, [email protected] Оптовая торговля: издательство «Европа», М. Гнездниковский пер., 9, стр. 3a, (495) 629‐05‐54, [email protected]

СанктПетербург

Подписные издания, Литейный пр-т, 57, (812) 273‐50‐53, [email protected] Порядок слов, наб. р. Фонтанки, 15, (812) 310-50-36, [email protected] Все свободны, ул. Некрасова, 23, (911) 977-40-47, [email protected] Санкт-Петербургский Дом книги, Невский пр-т, 28, (812) 448-23-55, [email protected] Свои Книги, ул. Репина, 41, (812) 966-16-91

Fahrenheit 451, ул. Маяковского, 15, (911) 136-05-66, [email protected]

Оптовая торговля: ИД «Гуманитарная академия», ул. Сестрорецкая, 8, (812) 430‐99‐21, (812) 430‐20‐91, [email protected] Воронеж

Екатеринбург

Краснодар

Красноярск Нижний Новгород Новосибирск

Пермь

Ростов-на-Дону

Ставрополь

Тюмень

Киев

Книжный клуб Петровский, ул. 20‐летия ВЛКСМ , 54а (ТЦ «Петровский пассаж»), (473) 233‐19‐28, [email protected] Пиотровский в Президентском центре Бориса Ельцина, ул. Бориса Ельцина, 3, (912) 485-79-35

Bookowsky, ул. Рашпилевская, 106, маркет-зона Культурного центра «Типография», (909) 460-71-41, [email protected] Бакен, ул. Мира, 115а, (391) 288-20-82, [email protected] ГЦСИ Арсенал, Кремль, корп. 6 (здание «Арсенала»), (831) 423‐57‐41, [email protected] Литературный магазин КапиталЪ, ул. Максима Горького, 78, (383) 223-69-73 Пиотровский, Независимый книжный магазин, ул. Ленина, 54, (342) 243‐03‐51, [email protected]

Книжный салон Интеллектуал, ул. Садовая, 55 (Дворец творчества детей и молодежи), (988) 565‐14‐35 Князь Мышкин, ул. Космонавтов, 8, (928) 963-94-81, (928) 329-13-43, [email protected]

Никто не спит, ул. 8 Марта, 2, корп. 1, (3452) 61-38-77, [email protected] Архе, ул. Якира, 13, +380-63-134-18-93

ЛОГОС

в интернете

Интернетмагазины

http://www.libroroom.ru/ http://www.labirint.ru/ http://urss.ru/ http://www.ozon.ru/

В  электронном виде

http://www.litres.ru/ http://bookmate.com/ http://www.ozon.ru/