История революции 1848 года

Citation preview

И з д а н i e fi. И. ИВАHЧИHЪ-ПИСАРЕВА и H. Е. КУДРИНА. (Спб., Л и т е й н ы й пр., д . 15. Т е л е ф о н ъ № 38—68).

ДаниiэльС т г р н ъ .

ИСТ0РIЯ РЕВОЛЮЦIИ 1848 Г О Д А . ... Et futurorum praesagia laeta, tristia, ambigua, manifesta. Tacit.

Переводъ съ франц., подъ редакцiей со 2-го изданiя.

H. Е. Кудрина,

/

С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Типограф1я H. Н. Клобукова, Литовская ул., д. № 34. 1906.

— 15 —и rb декреты Учредитедьнаго собрашя, которые, уничтожая цехи, цеховыхъ присяжныхъ и мастеровъ, разрушали организацпо, несовместимую съ новымъ сощальиымъ строемъ, давали себя чувствовать лишь своими благопр1ятными результатами. Во время войнъ республики, консульства и имперш, скорей не хватало рукъ для работы, ч4мъ работы для рукъ. Ничто не вызывало антагонизма между хозяиномъ и рабочимъ, такъ какъ, благодаря достаточному барышу и заработку, не нарушалась естественная справедливость отношенш. Но съ водворешемъ континентальнаго мира положен!*; вещей меняется. Промышленная жизнь, благодаря общественной безопасности и увеличение народонаселешя, пошла ускореннымъ темпомъ. Открываются обширныя мастерсшя, огромныя. фабрики, въ которых'!,, при помощи новыхъ процессовъ и чудесныхъ машинъ, производится громадное количество продуктовъ, съ неизвестной до т^хъ поръ быстротой, экономией и совершенствомъ. Быстрое обогащеше фабрикантовъ приводитъ въ изумлеше, осл'Ьпляетъ, вызываетъ безпорядочное соревнование. Заработная плата рабочихъ, поднятая до необычайной высоты, благодаря этой конкурренцш фабрикантовъ, привлекала въ болыше мануфактурные центры населеше деревень и, все больше и больше, вела къ чрезмерному производству. Потреблеше вскоре уже не соответствовало такому возростанно продуктовъ; несоответств1е между предложешемъ и спросомъ делалось все чувствительнее; произошло перепроизводство; равновейе было нарушено. Конкурренщя заграничная и внутренняя конкурренщя между предпринимателями, хозяевами мастерскихъ и рабочими сопровождали сокращеще производства и, в ъ т о ж е время, необходимо вели къ пониженш заработной платы. Завязалась отчаянная борьба, и въ результате этой борьбы явилась нужда, совершенно новаго рода, которая, поражая очень деятельный, очень интеллигентный и очень энергичный классъ населешя, конвульсивно толкала его отъ страдашй къ возстанпо, и отъ возсташя къ еще болыиимъ страдашямъ, и заставила его, такимъ образомъ, дойти до совершенно непоправимой нищеты, « н е т ъ никакого просвета въ существовали этихъ несчастныхъ классовъ: голодъ, страдашя тушатъ въ нихъ все нравственный чувства. Когда ежечасно приходится бороться, чтобы жить, все страсти сосредоточиваются въ эгоизме, каждый забываетъ горе другихъ изъ-за своего собственнаго, природныя чувства притупляются. Трудъ упорный, постоянный, однообразный притупляетъ все способности. Становится стыдно за человеческое существо, когда видишь, до какой степени унижетя оно можетъ дойти, и на какую жизнь, болтъе низкую, чгъмъ жизнь животныхъ, оно можетъ согласиться». Въ такихъ выражешяхъ говорилъ о рабочемъ классе

16 — одинъ изъ наиболее авторитетныхъ писателей того irbica С. де-Сисмонди '). И эта жизнь, болте низкая, чгъмъ жизнь животныхъ, и это исключительное и, въ пЬкоторомъ роде, подъ-человтъческое состояше промышленнаго иролетар!ата становилось, изо-дня-въ-день, все более ненавистнымъ, такъ какъ, изо-дня-въ-день, оно представляло все бол'Ье чувствительный контрастъ съ повышающимся уровяемъ общаго благосостоятя и съ принципомъ равенства, царившаго повсюду во французскомъ закона. Права на трудъ, торжественно провозглашенныя на нашихъ собрашяхъ, признан1е народа сувереномъ, не позволяли, между гЬмъ, больше пролетар1ату говорить о покорности или объ униженш. Ирошя законнаго равенства, въ н'Ьдрахъ реальныхъ неравенствъ, и еще бол'Ье острая ирошя сувереннаго народа, распростертаго на ложе нищеты и воющаго отъ голода, предстали во всемъ своемъ печальномъ осв'Ьщенш. Прошли гЪ времена, когда несчастный, задавленный несправедливостью судьбы, молча, повергнувшись во прахъ, взывалъ къ божественному милосерд1ю и уповалъ на будущую жизнь. Выпрямившись во весь ростъ, нетерпеливый, онъ требуетъ отныне отъ общества объясненШ причины его страданш. Здесь— внизу — онъ тоже хочетъ своей доли! Онъ не вымаливаетъ ее больше во имя жалости, онъ требуетъ ее во имя справедливости. Становится понятнымъ, что эти новыя нужды промышленнаго нролетар1ата, слишкомъ законныя и елишкомъ повелительныя, чтобы можно было ими пренебрегать до безконечности, обладаютъ, однако, такими свойствами, что еще менее возможно удовлетворить ихъ немедленно, и въ этомъ то для всякаго правительства,—какова бы ни была его политическая форма,—заключается помеха, затруднете г действительная опасность. Но въ тотъ моментъ, когда Лудовикъ-Фи липпъ взошелъ на тронъ, эту опасность съ трудомъ можно было предвидеть, и ни одинъ изъ государственныхъ людей, которымъ револющя 1830 года вручила власть, не имЪлъ о ней, молено наверно сказать, ни малМшаго представлешя. Однако, уже въ течете многихъ л^тъ, два великихъ ума, которые дали свои имена двумъ, ставшимъ знаменитыми, системамъ Если кто-нибудь пожелаетъ получить некоторое п р е д с т а в л е т е о положени! рабочаго класса, вся безвыходность котораго не можетъ быть изображена достаточно ярко никакой картиной, пусть онъ просмотритъ сл4дую1щя сочинешя написанныя по оффищальнымъ документамъ: Willerme, Tableau de I'etat physique et moral des ouvriers. Buret, l)e la Misere des classes laborienses. Fregier, Des Classes dangereuses. Blanqui, Rapport a VAcademie des Sciences morales et politiques. >;

. "

•Ai,;. ;,

1

I>e Morognes, Du Fauperisme. :.D l upont-\Vhite ) Essai sur les relations

du travail avec le

capital.

сощальной экономш, сосредоточили свое внимаше на этомъ глухомъ конфликт^ между высшими и низшими классами. И оба они, хотя и не знали одинъ другого и были совершенно различны по происхожденш, по воспитанш и по генйо, предприняли аналогичную работу: радикальную критику вейхъ существующихъ теперь сощальныхъ отношенш и полное преобразование этихъ отношешй по новымъ законамъ, гармонирующимъ съ той степенью цивилизацш, которой достигло человечество. Возстановить на развалинахъ католическаго авторитета релипозную власть, которая весь прогрессъ промышленности, науки и искусства направила бы къ этой высшей цели: улучшить, какъ можно быстрей, участь самаго многочисленнаго и самаго беднаго класса, такова была сущность у ч е т я Сэнъ-Симона. Печатая свой «Новый промышленный и сощетарный м1ръ», Шарль Фурье более спещально нападалъ на «фальшивую промышленность» и на «лживую торговлю»; но онъ не сомневался, какъ и Сэнъ-Симонъ, въ необходимости полнаго обновлешя общества и преобразовашя цЬликомъ всей нашей ложной цивилизацш, которую онъ признавалъ позорной и варварски гнусной. Эти два человека встречали при своей жизни насмешки и издевательства. Умы созерцательные, независимые, съ эксцентричностью, которую гор, - дость довела до галлюцинащй, постоянно смешивавнпе м1ръ реаль\ ностей съ м!ромъ химеръ, находясь слишкомъ вне сощальной среды, чтобы иметь возможность быть тамъ понятыми, Сэнъ-Симонъ и Фурье умерли въ одиночестве; но идеи ихъ не умерли съ ними. СЧ. Оне были восприняты ревностными учениками. ОнЬ распространяj ч лись сначала очень медленно, затемъ со все возрастающей быстро!' той. Изъ нихъ создались разные документы, теорш, системы, часто противоречащая, повидимому, одна другой, но, темъ не менее, со. ^ г л а с н ы я въ существенныхъ пунктахъ. Все эти доктрины протестуютъ противъ излишества свободы и противъ злоупотребленШ -ц^индивидуальнымъ правомъ, которымъ оне противополагаютъ ирин'' ципъ ассощащи, солидарности индивидуумовъ, классовъ и нароЛ^,довъ. Усвоенныя двадцать летъ спустя, подъ общимъ именемъ ' сощализма, оне требовали всяческаго вмешательства государства въ торговый и промышленныя отношешя; оне, съ ужасающей смелостью, выдвинули проблему, которую философы XVIII века, разрушая въ сознашяхъ моральные устои хриспанскаго Mipa, завещали современной науке и политике, сами того не зная, а можетъ быть, и даже не желая. Эта проблема была по существу пичемъ инымъ, какъ проблемой демократической организацш, и нужно было изрядно времени, чтобы ее изучить, пя,зпабота,ть. освобоКомсомольск»» Я/А f ЧАСТЬ I. ЦЬС им. И. Островскою? Х а б а р о в с к и й край т. шин. I I

— 18 —дить отъ неясностей, чтобы заставить ее перейти отъ расплывчатыхъ теорШ къ практическимъ решетямъ. На долю Людовика-Филиппа долженъ былъ бы выпасть трудъ и слава способствовать этой работе во время его длиннаго царствовашя. Все, повидимому, побуждало его к ь столь благоразумной работе. Независимость его ума, гуманность его чувствъ, его воспитание, опытность, личныя сведЬтя, прюбретенныя во время испытанш его изменчивой судьбы, сношешя съ разными классами и народами, самый случай и способъ его восшесттая на престолъ, затруднительныя сношешя съ иностранными монархами, — немало красноречивыхъ голосовъ и не одна угроза, — все въ немъ и вокругъ него обращало его внимате на это громадное недоразум4те между свободой и равенствомъ, на эти разногласия между перво— и последне-рожденными революцш, которыя делали непрочной его власть и сомнительпымъ утверждеше его династш. Принадлежа къ королевской фамилш, одинъ изъ представителей которой былъ казненъ, воспитанный на вдохновенной философш девятнадцатаго века, въ недрахъ исполненнаго страсти поколетя, солдатъ республики, Людовикъ-Филиппъ долженъ былъ чувствовать, какъ въ его жилахъ вместе съ кровью текутъ надежды и чаяшя его времени и его народа. Какое сомнете могло отклонить его отъ социальной реформы, не встречавшей въ немъ ни одного веровашя, ни одной традицш и ни одного предразсудка, которые были бы противъ? Положить единственно прочное основаше истиннаго равенства, проводя въ жизнь систему нацюнальнаго воспиташя, планъ котораго былъ намеченъ Конвентомъ; улучшить, поднять существовате рабочихъ классовъ, обезпечить имъ более широкое учаспе въ благодеяшяхъ цивилизацш, для которой они такъ деятельно работали; посвятить ихъ, мало но малу, въ политическую жизнь; умножить и упрочить связи Францш съ другими народами; предупредить, посредствомъ незаметныхъ экономическихъ преобразованш, внезапную ярость политическихъ револющй; заинтересовать этимъ важнымъ деломъ гордость высшихъ класовъ; привлечь къ нему государственныхъ людей; наконецъ, объединить,—вместо того, чтобы противопоставлять ихъ одну другой,—живыя силы нацш, которыя такимъ образомъ были бы спасены отъ скуки продолжительнаго мира и получили бы утешете за потерянный нрестижъ военной славы: право, такая задача была довольно велика и вполне достаточна, чтобы удовлетворить по истине королевское caMo.ino6ie. Людовикъ-Филиппъ, повидимому, проглядЬлъ ее '). Онъ поставилъ себе J

) Правительство Людовика-Филиппа даже не постаралось ввести во Франдпо и приспособить къ нашимъ нравамъ велпкол'Ьпныя учрезкдетя.

— 19 — другую задачу, более низкую, неблагодарную, невозможную, которая, будучи для него слишкомъ легка по внешности, принесла ему въ ncTopin одинъ позоръ. Онъ хот'Ьлъ удержать нацш, обладающую могучей душой, на уровне буржуазш выскочки, самыя узкхя и самыя эгоистичесюя стороны которой послужили, такъ сказать, MaTepia.ломъ для его царствования и стали его типическими признаками. Этого принца упрекаютъ въ недостатке велич!я; но этого мало: •суровая истор1я должна его обвинить также и въ отсутствш любви. Не то, конечно, чтобы у него въ натуре не было стремлешя къ добру, къ терпимости, къ той мягкости, которая всегда склоняется къ прощенио; но эта мягкость и доброта не приносили никакого плода, потому что ихъ не воодушевлялъ тотъ великодушный пылъ, который делаетъ королей отцами народа. Людовикъ-Филиппъ со•всемъ не любилъ трудяпцеся классы. Онъ смотрелъ на нихъ, какъ на слепую силу, отъ которой можно ждать лишь безпорядка. И буржуазш, которой онъ старался угождать, онъ тоже не любилъ, онъ унижалъ ее и безпрерывно стремился поработить; ему доставляло удовольсттае обманывать старый парламентски и муниципальный духъ, который еще въ ней сохранился, маскируя, подъ аппаратомъ представительныхъ формъ и за республиканскимъ языкомъ, свое желаше создать исключительно династическое и личное правительство. Равнодушный къ религш, чуждый философш, онъ пассивно •бывния в ъ полномъ ходу у другихъ народовъ: безплатное судопроизводство для б-Ьдныхъ, введенное в ъ Пьемонт^, землед'Ьльчесгае банки Гермаши, рабоч1е города и т. д. Констатировано, что съ 1830 до 1848 года всгЬ усил1я правительства р-Ьшить вопросы сощальнаго у л у ч ш е ш я ограничились тремя циркулярами по поводу нищенства, которые были обращены министромъ внутренныхъ д ^ л ъ къ префектамъ, да т а к ъ и остались подъ •сукномъ у администрации Что же касается до закона о первоначальномъ образованш, изданиомъ во время министерства Гизо и столь превознесенномъ при его появленш, •то онъ покажется очень робкимъ и очень неудовлетворительнымъ, если его поставить рядомъ съ с о ч и н е т я м и Кондорсе и с ъ т^Ьми идеями, который были высказаны въ самомъ Конвент г Ь (см. докладъ Л а к а н а л я 26 ш н я 1793 года). Не давая его безплатно, и не дЪлая его обязательнымъ, Гизо •фактически свелъ на н'Ьтъ то народное образоваше, принцппъ котораго « н ъ столь торжественно провозгласплъ. Учителя н а ч а л ь н ы х ъ школъ, отброшенные за пред-Ьлы уннверситет•ской iepapxin, плохо оплачиваемые, безъ всякой надежды на повышеше, безъ обезпеченной пенсш, очутились в ъ столь неблагопр!ятныхъ услов1яхъ, что имъ было совершенно невозможно оказывать то в л 1 я т е и выполнять ту миссш, къ какимъ они были повидимому призваны. Во время п р е т й въ палатЪ депутатовъ Сальвертъ подчеркнулъ и другой недостат о к ъ этого закона, потребовавъ, чтобы въ программу начальнаго о б у ч е т я «было включено о з н а к о м л е т е съ правилами и обязанностями гражданина.

2*

— 20 —присутствовалъ при борьбе церкви и университета, и беззаботно предоставилъ пришедшш въ замешательство духъ французской молодежи противоположнымъ направлешямъ двухъ враждебныхъсилъ. Упорно стремясь поддержать миръ и не извлекая изъ негоничего, кроме мнимаго благосостояшя и спокойств1я; увлекаясь всесильней посредственностью своихъ мыслей по мере того, какъ онъ виделъ, что она получаетъ все более широкое распространеше;. поздравляя себя за свою проницательность по мере того, какъ власть и опытъ ему подтверждали, что людей подкупать чрезвычайно легко; смеясь надъ всеми советами и становясь одинокимъ. въ своей преувеличенной страсти къ власти, которую старость, сделала ревнивой,—этотъ несчастный принцъ кончилъ темъ, чтосталъ совершенно чуждымъ и своему веку, и своей стране. Посуровой иронш судьбы, онъ долженъ былъ найти свою гибель въ томъ, что было предметомъ его удовольств1я. Та самая буржуаз1я,, которую онъ создавалъ на свой ладъ, ея низменные интересы, ея эгоизмъ, которыми онъ пользовался для своихъ целей, ея низия, страсти, изъ которыхъ онъ извлекъ столько выгоды,—все это, делая очень легкимъ его правлете, не дали его царствованш никакогопрочнаго основашя. И когда наступилъ день борьбы, когда ему пришлось воззвать къ самоотверженности, къ смелости, къ безкорыстнымъ убежден1ямъ, онъ почувствовалъ по тому необычайному равнодунпю и несказанной вялости, что были разлиты въ нравственной атмосфере, почувствовалъ, какое слабое эхо можетъ разбудить этотъ призывъ. Онъ разслабилъ характеры, онъ сдЬлалъ добродетели смешными, онъ принудилъ спрятаться, онъ загасилъ въ душахъ те возвышенныя чувства, те благородный страсти, которымъ удалось спастись, или которыя, по крайней мере, славно защищались. Презирая людей, онъ ихъ сделалъ достойными этого презрен!я. Выражаясь языкомъ библейскимъ, онъ сеялъ испорченность и пожалъ развратъ. Между главными обстоятельствами, способствовавшими возникновенш того чрезвычайнаго довер1я, которое поддерживало Людовика Филиппа въ его собственномъ блеске, на первомъ месте нужно поставить сотрудничество многихъ людей, наделенныхъ редкими способностями, которыхъ ему удалось сделать своими оруд!ями, очень разнообразными, но почти одинаково послушными. После смерти Казшпра Перье, сломленнаго въ борьбе, которую онъ осмелился начать противъ личнаго правлешя короля, Гизо, Тьеръ, Моле, деБройль, призываемые одновременно или поочереди въ советъ, сообразно съ темъ, требовало ли положеше вещей непреклонности или уступчивости, оказывали только очень слабое сопротивленш королевскимъ желашямъ, и едва расходились съ нимъ во взгля—

— 21 —дахъ. Они единственно были заняты своекорыстной заботой удержать или сосредоточить въ своихъ рукахъ нити парламентской интриги; они, впрочемъ, были убеждены, раньше всякихъ изследованШ, въ опасности или въ невозможности самой незначительной сощальной реформы. Между этими четырьмя фигурами, которыя представляютъ •съ различныхъ сторонъ монархш 1830 года, одну намъ особенно важно узнать поближе, потому что она, полнее Ч'Ьмъ друия, воплощаетъ въ себе самый духъ шльскаго правительства. За то ее и гораздо труднее воспроизвести съ точностью: настолько ея характерный черты противоречат?. одна другой, или даже исключаютъ другъ друга. Я говорю о Франсуа Гизо. Видя эту огромную голову, слишкомъ тяжелую для такихъ худыхъ плечъ и откидывавшуюся съ усилтемъ назадъ, какъ бы съ целью •снова прюбрести терявшееся самообладаше; смотря на это бледное и строгое лицо, большой изборожденный лобъ, этотъ тонкШ и гордый ротъ, желтоватые оттенки худыхъ висковъ, эти глаза, где горитъ постоянный огонь,—можно было вообразить, ЧТО после долгой •борьбы принципъ добра остался победителемъ въ этой гордой душе и одинъ царитъ надъ покоренными дурными страстями. Но' •стоило Гизо открыть ротъ, какъ сразу выдавалъ себя человекъ, лишенный всякихъ убеждешй. Сквозь его повелительный формулы проглядываетъ закоренелый скептицизмъ, который сообщается и •вамъ. Вы колеблетесь, вы въ недоумеши; вы испытываете непреодолимое смущеше: не то выразить оратору чувство невольнаго презрешя, не то проникнуться къ нему крайнимъ восхищешемъ. Благородный умъ въ цепяхъ низкаго самолюб1я; простота, правдивость и даже велич1е въ частной жизни, останавливающая у порога домашняго очага все негодовате, которое закипало противъ развращающаго духа государственна^) человека; захватывающее красноречте, защищающее позорныя вещи; презрительная и вызывающая непоколебимость на словахъ, постоянно опровергаемая •слабостью воли; строгая дисциплина, скрывающая отъ другихъ, а можетъ быть, и отъ себя отсутств1е всякой религюзной или сощальной доктрины,—такшы те угловатыя и противоречивыя черты, подъ которыми рисуется намъ эта надменная, повелительная и страстная личность государственнаго человека, отъ чьихъ рукъ погибла королевская власть, о паденш которой я собираюсь разсказывать. Такой человекъ, благодаря своимъ недостаткамъ и достоин•ствамъ, по самой натуре своего честолюб1я и талантовъ, казалось, •былъ предназначенъ для того, чтобы погубить монархш. Буржуа по рожденш, онъ легко усвоилъ систему, известную подъ назван1емъ «золотой середины», по которой и выбралъ своей точкой «опоры тотъ самый классъ, откуда происходилъ самъ. Но чтобы эта

система могла его поддержать, необходимо было опираться нгв добродетели буржуазш, а не на ея пороки, какъ д^ладъ онъ. Вместо того, чтобы будить въ ея груди патрютизмъ и любовь къ общественному благу, онъ возбуждалъ въ ней личный интересъ и интересъ классовой, думая создать, такимъ образомъ, более прочный барьеръ прогрессу народныхъ классовъ въ политической жизни. Въ полную противоположность истиннымъ государственнымъ людямъ, которые заботятся объ интересахъ целой нацш, какъ таковой, Гизо разсматривалъ власть, какъ совершенно независимую силу, самодовлеющую и живущую отдельной жизнью, постоянноугрожаемую со стороны врага, которымъ, по его мненно, былъ никто иной, какъ народныя массы. Не поддаваться, постоянно сопротивляться, въ зтомъ, по его, заключался весь долгъ, весь смыслъ хорошаго правительства. Парламентская система нравилась Гизо.. потому что это несколько искусственное равновейе, казалось, одобряло те интриги, въ которыхъ онъ превзошелъ себя, и потому что при ней былъ необходимъ тотъ ораторскШ талантъ, который у него мало кто могь оспаривать. Потребность господства, въ связи со стремлетемъ къ свободному обсуждению, вотъ что служить объяснешемъ аномалШ той политики,, характеристику которой, съ оттенкомъ неподражаемаго осуждения, Гизо далъ самъ, правда, приписывая ее кабинету Моле въ 1838 году: «Политика безъ принципа, безъ знамени, всеми способами, къ которымъ она нрибегаетъ, поддерживаетъ и усугубляетъ то слабодунпег тотъ недостатокъ веры, твердости, настойчивости и энергш, который въ тягость стране и который ослабляетъ власть». Его противники въ 1847 году не могли бы подобрать другихъ выраженШ. Историчесше и литературные труды Гизо многочисленны и пользуются заслуженнымъ уважещемъ, но они меркнуть предъ его славой, какъ оратора. На трибуне Гизо не имедъ соперниковъ. Трезвая и ясная полнота его философскихъ импровизацш, его стольредкое искусство излагать предметъ обширными группами разсужденш, обобщать идеи и находить красоту въ отвлеченности, неприбегая къ помощи образовъ, спокойная презрительность его интонацш, мощь, сосредоточенная въ его жестахъ и въ его взгляде,, побеждавшая самые резше протесты,—все это делало его почти непреодолимымъ въ парламентской борьбе. Однако, странная вещь, этотъ человекъ, бывнпй такъ долго у власти по воле короля и при поддержке «легальной» страны, былъ антипатиченъ имъ обоимъ. Въ Людовике-Филиппе было еще слишкомъ. много крови Бурбоновъ подъ его буржуазной внешностью, чтобы дворянсшя манеры не были милы его сердцу; а Гизо никогда, не-

— 11 —удавалось освободиться отъ внешности профессора, женевца, кальвиниста. Его манеры, его походка, сама улыбка—все, вплоть до его снисходительности, постоянно носило отпечатокъ некоторой напускной важности, книжной спгЬси, все это было глубоко противно и принцу, которому онъ служилъ, и самой странЬ, управлеше которой " было ему вручено. Все въ этомъ упорномъ стороннике мира и союза съ Ангаей коробило французскш духъ. Находясь подъ его управлешемъ, Франщя, нЬкоторымъ образомъ, подчинялась иностранному игу. И во время долгой борьбы Тьера съ Гизо, все превосходство и счастье перваго заключалось въ томъ, что онъ былъ вполне французъ по уму, по сердцу, по инстинктамъ и по воле. Свобода и гибкость его движенгй, его развитая и его таланта составляли поражающШ контраста съ догматизмомъ и неподвижностью Гизо. На трибуне, какъ и въ заседашяхъ, Тьеръ не прибегалъ къ силе своего авторитета, онъ осторожно проводилъ свои взгляды. Въ лишяхъ его четыреугольнаго лица проглядывала сильная воля, но совсемъ не чувствовалось власти. Открытый лобъ, живой и ласковый взглядъ, тоншя лиши рта, съ котораго при малейшемъ поводе срывалась добродушно-насмешливая улыбка; выразительная подвижность располагающей къ себе физюномш; воодушевленная речь, ясныя фразы, естественное и постоянное воодушевлеше—производили очаровательное впечатлеше выдающейся натуры, но не пробуждали къ ней ни удивлетя, ни уважетя. У Тьера былъ такой открытый умъ, что каждый, думая совсемъ просто проникнуть въ его душу, позволялъ ему, безъ всякаго недовер1я, проникать въ свою собственную. Чудесный даръ, порою заменяющш генш, отдавалъ въ его распоряжеше—чужую мысль: онъ ею овладЬвалъ, усваивалъ ее и делалъ своей. Его неустанная деятельность и быстрота, съ которой онъ все схватывалъ, позволили ему пройти почти цЬликомъ весь циклъ знанш, прюбретенныхъ нашей эпохой. В.:пяше Таллейрана, подъ которымъ Тьеръ находился въ своей юности, конечно, сильнее всего другого направило его еще не определившуюся жизнь по дороге политическаго честолюбия. Дойдя совершенно инстинктивно до какого - то безпечнаго фатализма, Тьеръ очень легко проникся темъ преклонен] щ ъ предъ уснЬхомъ, которое у его славнаго патрона занимало место принциповъ и сознашя. Уважеше къ праву у него находилось въ большой зависимости отъ важности дёла. Онъ съ большей охотой оценивалъ людей и факты по ихъ отношешю къ нуждамъ момента, чемъ по незыблемымъ законамъ справедливости и несправедливости. Благодаря этому важному пороку, который сразу обезцениваетъ его историческгя сужден1я и политически конценщи, некоторые суровые умы отказываютъ Тьеру одинаково какъ въ славе государственнаго

— 24 —человека, такъ и въ славЪ великаго историка, признавая, однако, что его можно приветствовать, какъ наилучше освйдомленнаго, наиболее ловкаго, необычайно прозорливаго и самаго красноречиваго журналиста. Аполопя Конвенту, похвальное слово Дантону, смелый протеста противъ различныхъ взглядовъ, господствовавшихъ въ эту эпоху, создали усиЬхъ «Исторш Французской Революцш», этой книге, написанной съ вдохновешемъ, въ которой огонекъ молодости еще согреваетъ скрытый скептицизмъ. Благодаря доходамъ отъ изданШ, число которыхъ все увеличивалось, Тьеръ вместе съ Минье и Арманомъ Каррелемъ основалъ «National», резкая критика котораго, направленная противъ правительства старшей ветви, необычайно способствовала возвышенно Орлеанскаго дома. Заброшенный въ сферы власти польской револющей, становясь последовательно надворнымъ советникомъ, депутатомъ, старшимъ секретаремъ министерства финансовъ, министромъ внутреннихъ делъ и общественныхъ работъ, Тьеръ положилъ конецъ гражданской войне въ Вандее, подкупивъ одного изменника, и доведя до общаго свЬдЬшя о слабостяхъ одной дамы. Этотъ человекъ, безъ желчи и ненависти, довелъ репрессш до крайности и создалъ конститущонный терроризмъ, скорей изъ тщеславия и энергш, чемъ по жестокости натуры, или изъ-за систематической строгости. Неудачи его министерства, прозваннаго министерствомъ 1-го марта, тЬмъ не менее привлекли къ нему, и надолго, довер1е консервативной партш. Если, повидимому, Тьеръ и очень различенъ отъ Гизо по не~ которымъ частнымъ мнешямъ, по внешней стороне таланта и по особенностямъ стиля, то онъ ему совершенно подобенъ по принципамъ и по цели политической науки. Одинаково искусный въ интригахъ, находя въ нихъ удовольстйе, какъ въ полезномъ упражненш для своей эластичной совести, лишенный, такъ же какъ и Гизо, стремлешя къ общественному благу, хотя легче поддаваясь, если не величш, то блестящей стороне делъ, министръ 1-го марта имелъ передъ своимъ соперникомъ преимущество обладать более реЙОЛЮЦЮННОЙ жилкой и, въ некоторомъ роде, постоянной молодостью при своихъ седеющихъ волосахъ, что часто пленяетъ и нередко обезоруживаетъ противниковъ. Онъ негодуетъ и возмущается, вспоминая Ватерлоо; договоры 1815 г. всегда находили въ немъ горячаго противника. Благодаря этому, онъ часто попадалъ въ немилость у короля, но за то этимъ же онъ побеждалъ и привлекалъ на свою сторону общественное м н е т е . Когда Тьеръ разбогателъ, онъ сейчасъ же началъ пользоваться плодами своего богатства, какъ человекъ, который много натерпелся. Это даетъ возможность критике коснуться и его частной

— 25 —жизни, тогда какъ простота нравовъ Гизо постоянно умела держать •ее на почтительномъ разстоянш. Но главная вина его сердца, ставшая ошибкой его ума, заключалась въ томъ, что, забывъ очень •скоро свое происхождеше, онъ не помнилъ, руководя властью, о томъ народе, изъ котораго самъ вышелъ. Улучшеше участи бедныхъ классовъ совершенно его не занимало. Прогрессъ, приведшш его къ почестямъ, казался ему окончательнымъ прогрессомъ человгЬческаго разума. Свобода и равенство, сде.тавппя его могуще•ственнымъ и богатымъ, казались ему вполне достаточными для •благосостояшя всего M i p a . На этихъ-то двухъ министрахъ, Гизо и Тьере, и лежитъ большая часть ответственности за то, что происходило въ законодательстве, и даже, до некоторой степени, за то, что господствовало въ обще•ственныхъ нравахь, и что придало царствованш Людовика-Филиппа такой печальный историческш смыслъ. Ни Моле, ни де-Бройль далеко не имели подобнаго вл1янтя. Первый, бывний министръ Наполеона Бонапарта, передъ гешемъ котораго онъ совершенно благоговелъ, горячш сторонникъ власти, никогда поэтому не отказывавшШся принимать учаспе въ любомъ правительстве, устроилъ себе «о времени польской революцш довольно счастливую политическую карьеру. Но его неоднократное нребываше у власти не носило очень определенна™ характера и диктовалось почти единственно вопросами личной выгоды. Моле, человекъ старыхъ правилъ, не могь и не хотелъ понять духа новаго времени; за нимъ совсемъ нетъ серьезныхъ MeponpiHTifl, и, если мы встречаемся съ нимъ въ последтя минуты королевской власти, то это является только лишнимъ подтверждешемъ того, что она была поражена неизлечимой слепотой. Что касается до роли де-Бройля, то она была еще менее деятельна. Ученикъ Войе д'Аржансона, либералъ, по тогдашнему представленш, онъ проповедывалъ ненависть къ деспотизму, что ему совершенно не мешало состоять у него на службе. При Реставращи онъ, однако, обнаружилъ политическую смелость. Въ палате пэровъ, куда онъ вступилъ въ 1814 году, онъ одинъ настаивалъ на некомпетентности двора въ процессе маршала Нэя; и въ следуюпце годы онъ, также одиноко, поддерживалъ те р е д й я предложешя, съ которыми осмеливались выступать въ защиту свободы. Не будучи сторонникомъ короля, котораго онъ совершенно не любилъ, онъ, тЬмъ не менее, благодаря отвращенш къ дсмократш, упорно защищалъ консервативную политику и многократно старался, хотя и безъ успеха, сблизить Гизо и Тьера, считая ихъ союзъ очень важнымъ для спасешя конститущонной монархш. Въ последше годы цар-

— 26 —етвовашя Людовика-Филиппа, де-Бройль, повидимому, совершенно* отказался отъ всякаго честолюбия и жилъ не у дЬлъ, обливая всесистематическимъ презр'Ьтемъ, съ высоты своего ума. Пренебрегая или забывая народъ, относясь къ нему съ презр'Ьтемъ или сомневаясь въ немъ, эти крупные во многихъ отнош е т я х ъ люди, которыхъ такое отношеше къ народу, сближало съ надгЬрешями и видами Людовика-Филиппа, прилагали свои способности къ тому, чтобы создать въ великой французской нацш маленькую нацно золотой середины, которая одна была допущена, благодаря закону о выборномъ цензе, къ политической жизни, и которую они называли легальной страной. Эта легальная страна объявляла свое м н е т е и проявляла свою волю посредствомъ избирательнаго корпуса, двухъ законодательныхъ палатъ, прессы, суда присяжныхъ и магистратуры. Подъ этими различными формами, несмотря на некоторый вызываются фразы и некоторьтя временный разноглайя, выражая иногда неудовольств!е противъ того или иного министра, или, более охотно, особенно за последнее время, противъ самого короля, она оказывала поддержку сменявшимся одинъ за другимъ кабинетамъ, которымъ она поручала ведете дЬлъ, поддержку, повидимому, очень солидную, въ которой была заинтересована и она сама. Вуржуаз1я преобладала въ избирательномъ корпусе. Разслабленная благо со стоятемъ и постояннымъ влтятемъ правительства, стремившагося ее подчинить, безсильная, она уже не обнаруживала больше никакихъ следовъ той политической доблести, которая толкнула ее въ славную революцш 1789 года. Завоевывая власть, почести, богатство, она утратила чувство права. По достиженш своей цели, ея первой заботой было создать барьеры, которые сделали бы эту ц^ль недостижимой для остальныхъ людей. Среднш классъ, такой, повидимому, разумный, предпринялъ совершенно безсмысленную работу: онъ захотелъ остановить на себе движете свободы. Онъ видЬлъ въ народе лишь неудобнаго соискателя, противника, котораго необходимо, во что бы то ни стало, отодвинуть на самые низы общества, пока онъ не посягнулъ на те блага, которыми нераздельно хотела обладать буржуаз1я. Обе законодательный палаты способствовали, изъ своихъ собственныхъ выгодъ, этимъ эгоистическимъ инстинктамъ. Лишенная однимъ резкимъ ударомъ независимости, благодаря уничтоженш наследственности, составляемая сообразно нуждамъ министерства то изъ присоединившихся къ новому режиму легитимистовъ, то изъ знати имперш, то изъ революцюнеровъ 1830 года, палата пэровъ, темъ не менее, несмотря на такте противоположные элементы, всегда пред-

— 27 —ставляла громадное консервативное') большинство. Нужно признаться^, къ стыду человеческой природы, что личный интересъ и страхъ объединяли это большинство плотнее, чемъ, иной разъ, сплачиваютъ людей добра общественные интересы и любовь къ родине. Въ Люксамбургскомъ дворце, подъ председательствомъ человека, единственнымъполитическимъ принципомъ котораго было: не иметь ихъ ни одного, можао было видеть торжественное зрелище всехъ низменныхъ страстей и фальши всякаго рода. Защищая подъ достойными уважешя словами: релипя, семья, порядокъ и нравственность—самую презренную алчность, безъ благородныхъ порывовъ г безъ гордости, безъ политической честности, палата пэровъ пребывала непоколебимой въ своей инертности; и если случалось, что одинокое, великодушное слово срывалось въ этой залё, оно встречало со стороны наиболее расположенныхъ лишь улыбку сострадашя. Въ Бурбонскомъ дворце власть часто встречала оппозищю, но это была безхарактерная оппозищя. Тьеръ, когда онъ переходилъ со* скамей министровъ на свое место въ центре налево, и даже Одилонъ Барро, глава оппозицш, названной династической, заботились лишь о своихъ успЬхахъ на трибуне. Поглощенные сложной игрой парламентской тактики, ни тотъ, ни другой не нашли времени, чтобы изучить превращешя, которыя произошли после 1830 года въ недрахъ народныхъ массъ. Они почти не думали о народе, или. по крайней мере, если и думали, то скорее какъ о солдате, котораго, при первой необходимости, можно будетъ направить на Рейнъ, чтобы позволить тамъ себя убить, или какъ о нищемъ, котораго можно легко успокоить какой-нибудь ничтожной милостыней. Народный духъ былъ имъ чуждъ. Это было ихъ гибелью въ день борьбы;. это будетъ ихъ осуждешемъ въ исторш. Идеи демократическая, радикальныя, революцшнныя были представлены въ палате депутатовъ очень незначительнымъ числомъ людей, между которыми, съ 1841 года, главную роль игралъ ЛедрюРоллэнъ. Правительство не особенно боялось этой оппозицш, дискредитировавшей себя въ глазахъ страны резкимъ тономъ своихъ угрозъ, такъ долго остававшихся невыполненными, и своими плохо продуманными нападками. Привыкнувъ къ своей подчиненной роли,,, большинство, впрочемъ, и не хотело вникать въ суть дела. Оно вотировало одинъ за другимъ все репрессивные законы, которыхъ Никогда еще, кажется, слово не применялось т а к ъ превратно. Консервативная п а р и я охраняла только по вн-Ьшности. Принципы ее в о все не безпокоили; традицш она давно забыла; она совсёмъ не з н а л а , откуда ей достать iepapxiro. Она з а щ и щ а л а лишь свершивштся фактъ, а^ конечно, уже не в ъ этомъ состоитъ принципъ, благодаря которому о б щество можетъ „консервироваться".

— 28 —желало правительство, не подумавъ даже обратить внимаше на всю странность этого исключительно огрицательнаго законодательства ') для народа, судя по всей его исторш, постоянно горищаго нетерггЬшемъ действовать, двигаясь скорей бегомъ, ч4мъ шагомъ во главе европейской цивилизацш. Журналы, субсидируемые правительствомъ, служили съ усерд1емъ то сокровеннымъ замысламъ короля, то его оффищальной политике, но всегда интересамъ легальной страны. Journal des D6bats, основанный во времена консульства братьями Бертэнъ и пользовавнпйся большимъ значетемъ, благодаря превосходному въ литературномъ отношенш составу редакцш; Revue des Deux Mondes, где упражнялись въ полемике молодые писатели, которымъ было поручено расхваливать въ кредитъ разную посредственность и развенчивать людей съ незапятнанной славой, — таковы были два доверенныхъ органа консервативной политики, либеральнаго и академическаго духа. У перваго было больше опыта и авторитета, тогда какъ второй отличался бблыпимъ пыломъ и фантаз1ей. Писать въ Journal des D61)ats или въ Revue des Deux Mondes, это значило создать себе право на получете всякихъ милостей, открыть себе путь ко всякой карьере. Constitutionnel и Presse также имели свою долю, хотя и въ гораздо меньшей степени, въ щедротахъ министерства. Что касается Si£cle, то, находясь подъ вл1яшемъ, такъ называемой, левой династической, онъ пребывалъ въ умеренной оппозицш, которая доставляла власти мало затрудненШ и мало вреда. Журналы, защищавипе народные интересы и револющонный .духъ, появлялись въ очень ограниченномъ количестве; они могли существовать лишь при болынихъ денежныхъ жертвахъ, а поже.лавшш принимать въ нихъ участае своимъ перомъ долженъ былъ •отказаться отъ всякаго самаго законнаго честолюб!я. Такимъ образомъ легальная страна и правительство, повидимому, задались целью предохранить себя отъ всякой справедливости. Король назначалъ въ палату пэровъ лишь своихъ креатуръ; Избирательный корпусъ, по доброй воле, посылалъ въ палату депутатовъ—государственныхъ чиновниковъ; суды раззоряли свободную П о с л е 1830 года насчитываюсь семь репрессивныхъ законовъ, вотированныхъ значительнымъ болыпинствомъ: законъ 29-го ноября, преследующей за о с к о р б л е т е короля и палатъ; законъ 8 апр-Ьля 1831 года, по поводу проступковъ прессы; законъ 10 а п р е л я 1831 года протиьъ скопищъ; законъ 16 февраля 1834 года противъ газетчиковъ, выкрикивавш п х ъ н а з в а т е статей, законъ 10 а п р е л я 1834 противъ союзовъ; законъ 24 мая 1834 года противъ обладателей оруяия; законъ 9 сентября 1835 года противъ прессы и суда присяжныхъ.

— 29 —прессу процессами и штрафами; нащональная гвард1я больше уже никогда не созывалась за то, что обнаружила некоторое недовольство *) гЬмъ, какъ Гизо управлялъ делами. Дошло до того, что никто больше, въ высшихъ слояхъ общества, не зналъ истиннаго положешя страны. Некоторые слышали myxie разговоры о какихъ-то новыхъ школахъ и сектахъ, но совсЬмъ не знали, о чемъ идетъ речь. Съ трудомъ задерживалось въ памяти одно или два имени ихъ смгЬшныхъ приверженцевъ. И хотя мнопе уже испытали некоторую боязнь передъ коммунизмомъ, гроза котораго гремела въ отдаленш, но вместо того, чтобы подойти къ народу, изучить значеше и величину опасности и предотвратить ее, они сочли более благоразумнымъ избегать размышленш о вещахъ,. для нихъ непр!ятныхъ. Можно было думать, что духовенство, ближе соприкасавшееся со страдающими классами, черезъшколыи друпя учреждешя хриспанской благотворительности глубже проникало въ народную душу. Далеко не такъ! Священники и ихъ присные питали въ зтомъ отношенш странную иллюзш. Они все время стояли на узкой точке зр^шя милостыни; и такъ какъ у нихъ подъ руками находился неисчерпаемый фондъ, доставляемый благотворительностью верующихъ, то они льстили себя надеждой оказывать на народъ все возрастающее вдтяьпе. Одни ограничивались проповедью покорности воли Boffliefl; друпе, более ловМе, съ аббатомъ де-Жэнудъ во главе, требовали въ своихъ журналахъ свободы обучешя и всеобщаго избирательнаго права, какъ два верныхъ средства, чтобы обнаружить, предъ глазами всехъ, католическая легитимистски духъ нацш. Правда, одна школа знаменитыхъ экономистовъ, деятельная, отзывчивая, богатая точными сведетями и подробными наблюдентями, занималась изучешемъ средствъ улучшенья условШ жизни вообще, но она также, безъ метода, безъ единаго цельнаго плана,,, вращалась въ круге безсильныхъ доктринъ. Гизо, въ своихъ лекщяхъ о современной цивилизацш, явился самымъ красноречивымъ выразителемъ этого научнаго либерализма. По его мненш, необразованный и лишенный политическаго смысла народъ нужно вести,, черезъ рядъ строго отмеренныхъ последовательныхъ улучшешй, но совсемъ не къ тому, чтобы онъ с.амъ устраивалъ свои собственный дела, это было бы верхомъ безум!я 2), а къ тому, чтобы онъ могъ Въ 1840 году, во время смотра национальной гвардш, произведен— наго въ честь возвращешя останковъ Наполеона, по р я д а м ъ р а з д а в а л с я крикъ: Долой Гшо\ Посл1з этого Людовикъ-Филиппъ уже не д Ь л а л ъ больш и х ъ смотровъ и значительно увеличплъ наличность полковъ, р а с к в а р т и рованныхъ в ъ Парижа. 2 ) „Не наступитъ никогда дня для всеобщаго голосовашя, с к а з а л ъ Гизо—

— 30 —пользоваться некоторымъ досугомъ и, следовательно, получить некоторую умственную культуру, что съ своей стороны способствовало бы развитш земледел1я и промышленности. Главные экономисты этой школы, по большей части люди науки и добрыхъ намеренгй, отдались вопросамъ, которыми раньше занимались ихъ предшественники, совершенно не считаясь ни съ разницей во времени, ни съ движетемъ впередъ человеческаго ума. Поглощенные своими статистическими вычислешями и изыскашями въ области производства и потреблешя, они совершенно пренебрегли -одной существенной частью сощальной науки, въ которой они хотели видеть только матер1альную сторону; они не уловили той связи, которая, въ оовременномъ обществе, соединяетъ благосо•стояше трудящихся классовъ съ самыми высшими интересами общей цивилизацш. Враждебные принцишально всякому вмешательству государства въ коммерчестя сделки и въ промышленное законодательство, допуская его, однако, по необходимости, въ изнестныхъ случаяхъ, они не предлагали никакого действительна™ средства для устранешя опасностей безграничной свободы. Повидимому, они не верили, что можно развить социальную деятельность, независимую отъ политической власти, въ которой приняли бы участие все и на пользу псехъ, ослабляя свободу — солидарностью, соперничество—ассощащями и злоупотреблеше правомъ — высшей справедливостью '). ОыгЬплете .было повсюду. Сухая наука, презрительное невежество, идущая вспядь мудрость, вызывающая насмешки,—вотъ изъ чего состоялъ громкгй потокъ словъ на поверхности страны, въ правительственныхъ кругахъ, въ салонахъ, на бирже, въ суде, за обедомъ у богачей. Перенесемся въ другое место; оставимъ на минуту эту Франщю съ отупЬвшимъ разумомъ, съ огрубевшимъ сердцемъ, въ вихре ея удовольствш и делъ. Здесь только ложь жизни. Въ другихъ областяхъ мы найдемъ истинную жизнь, страсть во всехъ ея -формахъ, любовь и ненависть, чувство права и инстинктъ мести, дикое вождел^те и благородное самоотвержеHie, веру въ принципы, энтуз1азмъ идей и предчувствие будущаго. д л я этой нелепой системы, призывающей в с е живыя существа къ поль-зованш политическими правами". !) Можно составить себе п р е д с т а в л е т е о д у х е этой школы по одной фразе, сорвавшейся у Б л а н к и по поводу бедств1й народа: „о нихъ говорилось гораздо меньше, когда ихъ было во много разъ больше", говоритъ онъ въ своемъ Докладгь академги о положети рабочихъ классовъ въ 1848 году. Своими словами онъ обнаружилъ н е з н а т е того, что само человеческое чувство прогрес•сируетъ и не желаетъ больше еноеить зло, а хочетъ его исправить,—при •чемъ косвенно кинулъ упрекъ свободе слова, доводящей до всеобщаго «свВДЬн-я всякую жалобу, которая раньше молчаливо заглушалась.

— 81 —Этотъ народъ, котораго правительство и выснпе классы совершенно не желали призвать къ нащональной жизни, котораго не хотели даже подготовить къ ней; эти рабоч1е, которые почувствовали, что ихъ и не любятъ, и не уважаютъ; эти бедняки, ставнпе •способными размышлять о причинахъ своей бедности; эти сердеяные и интеллигентные люди, возбужденные лихорадочной атмосферой мастерской, приведенные въ отчаяше растущей изо дня въ день нищетой своей семьи, искали жадно за пределами оффищальныхъ вл1янШ, вне правительственнаго просвещетя и частной благотворительности, которыя были такъ недостаточны, жадно искали средства противъ своихъ бйдъ и пищи для своего безпокойнаго ума. На такихъ людей было не трудно прюбрести вл1яше. Одинаково лишенные хлеба физическаго и духовнаго, они бросались навстречу руке, приносящей имъ это, или шли даже только на голосъ, который обещалъ имъ то или другое. Изумленные, взволнованные, признательные, лишь только они замечали сочув•cTBie къ своей нищете; склонные къ легковерной любознательности, которую еще увеличиваешь система поверхностнаго обучетя; расположенные, по условтямъ самого своего нездороваго существовашя, къ постоянному нервному возбужденш,—городсие рабоч1е, забытые государствомъ, были принуждены целикомъ отдаваться людямъ или парйямъ, понявшимъ первыми, что именно здесь заключается сила •современнаго общества, и что будущее принадлежитъ тому или темъ, кто сумеетъ ею овладеть. Сощализмъ и радикализмъ задались этой целью. Револющя 1830 года облегчила имъ ее, внеся большую пертурбацш въ политически! м1ръ. Она расширила поприще для свободныхъ споровъ и, такимъ образомъ, благопр1ятствовала проповеди и пропаганде новыхъ ученш. Поэтому, моментально выступило на с-ветъ Божш множество разныхъ доктринъ и системъ релипозныхъ и сощальныхъ, которыя до того скрывались въ тени, изложенныя въ неболыномъ количестве книгъ и исповедуемыя въ молчанш немногими людьми. Это было настоящее HainecTBie идей, за которымъ последовало полемическое движете, взбудоражившее умы, какъ во время реформащи, и захватившее въ своемъ теченш весь цветъ интеллигенцш. Первый толчокъ этому движенш былъ данъ, какъ мы уже видели, Сэнъ-Симономъ и Фурье. Но его реальное и энергичное действ!е, то действие, которое взволновало все общество до самыхъ низшихъ слоевъ его, и которое, позже, навело ужасъ на выспае классы, подъ именемъ •сощализма *), развернулось в« всей своей силе и съ полной сво') Общее имя соцгализма было дано совокупности различныхъ системъ сощальнаго преобразовашя только послЬ революцш 1848 года. До

—

за

—

бодой лишь въ царствоваше Людовика-Филиппа. Мы попытаемся последовать за пей въ ея различныхъ направлешяхъ. Первой, по времени и по блеску, изъ вс/Ьхъ сощалистическихъ школъ, была школа Сэнъ-Симона. Руководимая, после смерти своего основателя, въ 1825 году, Базаромъ и Анфантэномъ, состоящая изъ восторженной трудолюбивой и дисциплинированной молодежи, она разработала, несколько преувеличивъ ихъ, идеи, выраженныя въ «Новомъ Христианстве» '). Она выработала теократическую конституцш, которая беретъ точкой своего отправления очень возвышенное представлете о человеческой природе и вместе съвосемьнадцатымъ векомъ разсматриваетъ ее, какъ способную къ безконечному совершенствовашю. По этой конституцш, новая власть, въ одно и тоже время духовная и светская, оценивающая заслуги и распределяющая награды, организующая трудъ и промышленность, какъ старая власть организовывала войну,—эта новая власть получитъ MHCciio поддерживать въ обществе самый совершенный порядокъ, основанный на самой совершенной справедливости и цЬликомъ выливппйся въ эту знаменитую формулу: всякому по его способностямъ, всякой способности по ея дгъламъ. Наделивъ женщинъ политическими и гражданскими правами, сэнъ-симонизмъ совершенно равнялъ ихъ съ мужчинами, не только въ семье, но и въ государстве. Женщина-священникъ и законодатель должна принимать деятельное участие въ преобразованы общества. Впрочемъ, семья, какъ и собственность, подвергались глубокому изменешю, вследств1е уничтожешя наследства и нерасторжимаго брака. Въ продолжение некотораго времени, проповеди сэнъ-симонистовъ привлекали толпу и пршбретали доктрине многочисленныхъ сторонниковъ. Красноречивыя и проникнутыя захватывающей трогатЪхъ поръ различныя с о щ а л и с т и ч е с т я школы и у ч е ш я разсматривались отдельно подъ назвашемъ бабувизма, сэнсимонизма, фурьеризма и т. д., и ихъ не относили къ тому общему принципу, который впоследств1и з а ставилъ назвать и х ъ общемъ именемъ сощализма. ') Главный т р у д ъ Сэнъ-Симона. Самое заглавие этой книги и пропов е д ь большей части реформаторовъ показываютъ, что сощализмъ очень охотно выступаетъ, к а к ъ выполнеше х р и с п а н с к а г о закона: идея, по моему, совершенно ошибочная. Если, правда, и можно сказать, что сощализмъ на первый в з г л я д ъ представляется распгирешемъ принципа братства, принесеннаго в ъ м1ръ 1исусомъ Христомъ, то въ то же время онъ является по преимуществу реакщей противъ существенной догмы хриспанства: грехоп а д е ш я и искуплешя. Я думаю, что сощализмъ, в ъ его главномъ принципе, можно бы было, съ большей справедливостью, разсматривать, к а к ъ попытку матергализкроватъ и устроить немедленно духовный рай и будущую жизнь, о которой мечтаютъ хриспане. Можетъ быть, это и есть исполнение закона, но такое и с п о л н е т е закона уничтожаетъ самый законъ..

— аз — тельностью, оне взывали къ науке, къ промышленности, къ искусству, къ красоте во всЬхъ ея формахъ, обещая наиболее сильно любящимъ и наиболее способнымъ безграничное и неоспоримое царство надъ душами, постоянно совершенствующимися въ самоотверженш. Въто же время, многочисленный работы, носяшдя характеръ историческихъ изследованШ, или сурово нападаюндя на политическую экономш либерализма, продолжая, и даже далеко превзойдя, протеста, поднятый дё-Сисмонди въ его «Трактате политической экономш», делали честь школе и привлекали къ ней уважете серьезныхъ людей 1 ). Пожертвовашя текли въ изобилш, и пропаганда удвоила свою деятельность. Уже стали принимать, для воспитатя въ сэнъ-симонистской Bipij, детей пролетар1евъ, будущихъ миссюнеровъ новаго учешя, какъ вдругъ вспыхнуло, заглушаемое въ течете долгаго времени общими усилгями учениковъ, разноглаае меладу двумя вождями сэнъ-симонизма и нанесло смертельный ударъ ихъ апостольству. Анфантэнъ, магнитическое в.ияше котораго на техъ, кто къ нему приближался, было всемогуще, открыто стремился къ роли прорицателя и хотйлъ основать релипю, главный догматъ которой, реабилитация плоти, привелъ бы на практике къ мистическому сенсуализму, что наводило страхъ и не на очень робкихъ. Полный разрывъ произошелъ между людьми, до сихъ поръ очень близкими. Происходили небывалыя вещи, возвращавппя насъ къ анабаптизму: изступлетя, экстазы, припадки, которые тревожили общественную нравственность, такъ какъ о нихъ ходили лишь очень неопределенные слухи. Преследуемая полищей и судами, презираемая толпой семья 2) разсеялась; проповедничество было запрещено: религ1я сэнъ-симонизма прекратилась почти прежде, чем ь успела проявить свое существоваше. Но критичесшя идеи школы уже проникли въ мозгъ общества; каждый находилъ что-нибудь для себя въ ея многочисленныхъ трудахъ; слова сэнъ-симонистов ь, какъ реабилитация, эмансипация, организация HUIJKU и промышленности, солидарность и проч., проникли въ языкъ ежедневной, прессы, вл!яя ') См. коллекщю Globe, журнала, который находился в ъ р у к а х ъ теоретиковъ школы подъ редакщей Мишеля Шевалье, Пьера Леру и Ж а н а Рэйно, и работы Вюше, Карне, Шарля-Дюверрье, Эмиля Варро, Шартона, Маржерэна. Родрига, Абеля Трансона и т. д., и т. д. ') Между учениками Сэнъ-Симона, ставшими совершенно независимыми, нужно указать на первомъ м-Ьст/Ь на Опоста Конта, который, в ъ своемъ сочинеши о уюзишивной филисифги, изложилъ новый методъ классификацш н а у к ъ и т е н р щ историческаго развитая человечества, на которой онъ старался создать сощальную науку, или соцю.юйю. ЧАСТЬ I.

.

3

—

й

4 —

противъ ихъ воли далее на гЬхъ, которые считали и заявляли себя противниками учешя '). Почти та же судьба выпала на долю фурьеризма. Здравый французскШ смыслъ отказался отъ сумасбродной космогонш Фурье; онъ подсм'Ьивался надъ фалантергемь и гармоническимъ государствомь; но онъ вынесъ изъ этой системы очень справедливые и очень практичесёе взгляды на ассощацш, на земледМе, на воспиташе; онъ даже дошелъ, вместе съ фурьеристами, до осужденья того сощальнаго устройства, которое, чтобы продолжать существовать, нуждается въ обожествленш и, значитъ, въ сохранены на всегда, страданШ громаднаго числа людей. Первые ученики Фурье, Жюстъ Мюиронъ и Викторъ Консидэранъ, выдающейся ученикъ политехнической школы, начали д^ло пропаганды въ 1825 году. После смерти учителя, въ 1837 году, Консидэрану окончательно удалось создать школу, сгруппировавъ вокругъ себя людей науки и таланта: Кантагреля, Видаля, Туссенеля, Лавердана и другихъ. Подъ руководствомъ этихъ людей, не такихъ энтуз1астовъ и мистиковъ, какъ сэнъ-симонисты, бол'Ье искусныхъ и, следовательно, бол'Ье склонныхъ къ уступкамъ, школа фурьеристовъ, не обладая блескомъ школы Сэнъ-Симона, сложилась на основахъ, бол'Ье прочныхъ. Вм'Ьсто того, чтобы преувеличивать идеи учителя, по примеру учениковъ Сэнъ-Симона, она старалась даже ихъ несколько сузить и представить съ той стороны, съ какой онЬ были ир1емлемы. Фурье, среди галлюцинащй своего одиночества, дошелъ до мысли, что челов'ЬческШ родъ, въ одинъ прекрасный день, сможетъ окончательно подчинить себ'Ь всЬ элементы, и, изменяя по своей волгЬ атмосферныя услов1я, заставить природу производить бол'Ье совершенныхъ животныхъ и растешй. Школа фурьеристовъ ограничивалась утверждетемъ, что человекъ можетъ и долженъ изменять сощальную среду, и что, такъ какъ жизненный принципъ современнаго общества заключается въ промышленности, важнее всего преобразовать эту самую промышленность. Для этого необходимо заменять въ землед'Ьльческихъ и фабричныхъ работахъ антагонизмъ—ассоцгащей, замещать раздробленный и разъединенных общины— фаланстергемъ, который сложился бы, по очень хорошо разработанному плану, въ обширную коммуну, управляемую выборнымъ сов'Ьтомъ, на которомъ лежала бы обязанность распределять продукты сообразно внесенному каждымъ капиталу, труду и таланту. ') Подъ такимъ нменемъ была известна группа, сплотившаяся вокругъ отца Апфантэна

небольшая, но страстная въ Менильмонтане.

— 35 —По у чей i ю фурьеристовъ, трудъ, являясь естественнымъ закономъ, котораго никто не можетъ нарушить безъ страдашя, долженъ былъ бы всегда быть щшвлекательнымъ и производительнымъ, если бы наше воспиташе и наша социальная жизнь не сделали бы насъ непокорными въ глазахъ Бога. Изъ этой основной концепции, въ разныя области мысли, въ науку, въ искусство, громадной массой истекали очень остроумный комбинацш. Что же касается взглядовъ Фурье объ отношенш половъ, то ихъ оставили въ тЬни, такъ какъ они должны были шокировать всЬхъ такъ же, а, можетъ быть, и больше, чймъ теор1я сэнъ-симонистовъ; они обсуждались только въ кругу посвященныхъ,—и перешли въ разрядъ отложенныхъ вопросовъ. Однако занимая, вместе съ сэнъ-симонизмомъ, очень значительное место въ литератур^ и жизни, фурьеризмъ никогда не былъ народнымъ въ буквальномъ смысле этого слова. Теократическая iepapxifl Сэнъ-Симона и сложныя математичесшя комбинацш фурьеризма совершенно не могли захватить духъ массъ. Въ нихъ было слишкомъ много доктринальной стороны и эрудицш. Отголоски учешй этихъ двухъ школъ говорили трудящимся, что философы серьезно занимаются улучшетемъ ихъ участи; но простой, народный умъ не могъ быть затронуть теор1ями, которыя говорили языкомъ абстракщй и науки. Наконецъ, выступаетъ коммунизмъ, который, взывая къ чувству и инстинкту, оставивъ въ стороне всякля философская и научныя поняпя, долженъ легко овладевать простыми душами,—тЬмъ более, что онъ выбралъ девизомъ трогательное, всемъ понятное и скромное слово: «братство» и употреблялъ его даже въ тотъ момента, когда всего менее скрывалъ свои планы экспропр1ацш. Коммунизмъ не родился только теперь. Онъ появляется уже при образованы первыхъ обществъ, и никогда не перестаетъ занимать свое место въ исторш цивилизацш, то подъ видомъ какой-нибудь секты, то даже какъ установлеше въ законодательстве народовъ. Его следы можно найти въ некоторыхъ государствахъ античной Грецш, въ учеши Платона, у первыхъ хриспанъ, у анабаптистовъ, въ моравскихъ братствахъ, у левеллеровъ, между спутниками Пэнна въ Америке, въ 1езуитскихъ мисшяхъ Парагвая, организацш русской деревни, въ сочинешяхъ Мора, Кампанеллы, Тоуерса, Филандяпери, Мабли, Морелли и др. Разделенные пятнадцатью веками, императоръ Галлш и второй Бурбонъ неаполитанскш, пытались осуществить, почти въ одномъ и томъ же месте, коммунистическая утопш Платона и Филащщпери. Въ 1795 году заговоръ Бабефа мелькомъ показалъ Францш страшный призракъ кроваваго коммунизма. Коммунизмъ нашихъ дней отличается отъ своихъ старшихъ братьевъ въ исторш лишь по более полной не3*

— 36 —совместимости его съ гЬмъ состояшемъ научной цивилизацш, которымъ начинаетъ проникаться общество, и къ которому оно все более и более приближается. Авторъ «Путешеств1я въ Икарпо» Кабэ, современный апостолъ инстинктивнаго и общественнаго коммунизма, а съ нимъ и его ученики, прюбрели славу темъ, что совершенно не считались съ той цивилизащей, среди которой они выделялись, какъ какое-то странное явлеше. Опираясь на практику первобытной церкви, они стремились вернуть чистоту евангельской нравственности, возобновить подражаше Христу, возстановить добровольное отречеше отъ личнаго имущества. Они возвели въ принцинъ государственное управлеше общественнымъ достояшемъ, распределеннымъ между отдельными членами общества, но уже не по ихъ способностямъ, а по ихъ нуждамъ; это разрушаетъ до основ а ш я последнее изъ неравенствъ, то, которое являлось результатомъ разнообраз1я способностей и ихъ р а з в и т , и, кроме того, соответствуете уже не только законамъ общества, но и законамъ природы. Проповедничество Кабэ, въ высшей степени мирное, стремящееся действовать только посредствомъ внушешя и охотно доверяющее будущему, отличается отъ матер1алистическаго коммунизма сектантовъ Вабёфа. Эти хотели немедленно, безъ мирныхъ соглашенш и переговоровъ, если придется, то и силой, уничтожить частную собственность,—что въ «Икарш» Кабе происходитъ посредствомъ медленныхъ преобразован^, по мере того, какъ общественное м п Ь т е будетъ давать на это свое соглас1е. Неопределенный стремлешя экзальтированной чувствительности, робые опыты химерическаго общества, икарШсгая теорш не имели бы никакого значешя, если бы оне не представляли изъ себя симптоматическаго характера нравственной болезни, которая снЬдаетъ современное общество. Всякш, самый, повидимому, слепой протестъ направляется противъ какого-либо действительная) порока. Порокъ выскочки - буржуазш, какъ мы уже это констатировали, заключался въ черствомъ сердце, въ забвенш права, въ религюзномъ и политическомъ безразличш. Этотъ закоренелый порокъ долженъ былъ вызвать страшное противодейств1е. Всякая крайность неизбежно вызываетъ другую крайность, прямо протиьоположную. Въ тотъ день, когда восторжествовала эгоистическая индифферентность буржуазш, олицетворенная въ Людовике-Филиппе, фанатизмъ коммунистическаго братства получи лъ полное право на свое возникновеше. Не оказывая большого вл1ян!я на сельское населеше, среди котораго собственность, ставшая после 1789 года почти всеобщимъ фактомъ, была недоступна нападкамъ, коммунистическая доктрины съ

— 37 жадностью воспринимались городскими рабочими. Наиболее интеллигентные изъ нихъ тратили свой досугъ на изучеше и обсуждеше сощальныхъ законовъ. Ободренные известными писателями, присоединившимися къ нимъ, они основывали перюдичесюя нздашя, где въ первый разъ они сами излагали свои принципы, развивали свои идеи, рисовали въ литературныхъ опытахъ, подражая современнымъ поэтамъ, свои физичесмя и нравственный страдаши 1 ). «Le Bon Sens», подъ редакщей Кошуа-Лемэра и Родда, предоставилъ съ той поры на своихъ столбцахъ большое место литературнымъ произведешямъ рабочихъ. «La Fraternity» и «Populaire», въ 1833 году, обсуждали вопросы будущаго съ коммунистической точки зр-Ьшя. Друг1я газетки, тоже народныя, но несколько иного направлеи1я, полемизировали съ ними 2 ). Завязался правильный споръ, во время котораго законы промышленности и политики подвергались разрушительной критике. Съ техъ поръ было легко понять, что въ стране растетъ новая сила, что руководительство духомъ народа уже не принадлежите больше оффищальной власти, и что будупця судьбы Франщи рано или поздно выскользнуть изъ рукъ техъ, которые хотели бы удержать ее на половине ея револющонной карьеры. Кроме коммунизма въ собственномъ смысле, въ ту же эпоху появилось, подъ различными именами, много системъ, имевшихъ коммунизмъ своей скрытой целью. Между ними скоро выделилась система Бюше. Одинъ изъ основателей карбонаризма въ 182L году, Бюше, пройдя сквозь сэнъ-симонизмъ и возвратившись къ христианству, стремился примирить его въ восемнадцатомъ веке съ Конвентомъ, съ современнымъ коммунизмомъ. РаботящШ, настойчивый, проникнутый идеей долга и жертвы, онъ, при помощи Ру-Лаверня, создалъ «конвентокатолическую» школу. Исходя изъ Христа, чтобы дойти до Робеспьера, эта школа одинаково оправдывала инквизицщ и комитета общественнаго спасешя и идеаломъ для общества избрала монастырское общежипе, соблазнившее въ рядахъ народа несколько релипозныхъ и расположенныхъ къ суровой нравственной дисциплине людей. «L'Histoire parlementaire», «Епгорёеп» и, въ особенОдна изъ и х ъ первыхъ иопытокъ им"Ёла ц'Ьлью несколько поднять нравственной уровень воскресныхъ собрашй в ъ загородныхъ кабачкахъ, з а м е н я я неприличныя шансонетки, которыми тамъ развлекались, бол^е пристойными куплетами съ сощалистической тенденщей. Общество „Адскихъ Жителей" работало н а д ъ этимъ очень энергично. Венсаръ, Тьеръ Лашамбоди, Карль Сюперманъ, Элпза Флёрн, были любимыми поэтами обновленныхъ такимъ образомъ кабачковъ. 2 ) См. „Ruche populaire", „Atelier" подъ редакщей Пёпэна, Корбона, Данги, Паскаля и др., за 1839 годъ.

— 88 —ности, «Atelier», органы шкоды Бюше, редактируемые съ болыпимъ талантомъ, были очень серьезнымъ оруд1емъ пропаганды сощалистическихъ идей; что же касается особенной системы промышленной организащи, предложенной Бюше, то она прибрала лишь очень не многихъ сторонниковъ '). Въ рядахъ реформаторовъ занялъ место и другой создатель школы, Пьеръ Л еру, ташке вышедшш изъ сзнъ-симонизма въ ту эпоху, когда возникли несогласья между Базаромъ и Анфантэномъ. Склонный по природ^ съ синтетическому мышленш, наделенный мощной интуищей, Пьеръ Леру погрузился въ некотораго рода пантеизмъ, заимствованный изъ Инд in и Германш. У философовъ первыхъ вековъ культуры онъ взялъ символику, у Пифагора его у ч е т е о переселены душъ, у католицизма его представлете о троичности и, изъ этого разнороднаго матер1ала, пытался создать релипозную философш человечества 2 ). Сначала эти идеи были изложены въ туманной и мало понятной форме. Но, мало по малу, въ брошюрахъ и книгахъ, написанныхъ съ краснореч!емъ, за которымъ чувствовалась широкая и нежная душа 3 ), Пьеръ Леру выяснялъ свои взгляды и стремился создать изъ нихъ систему сощальной и политической организащи; но ему это вполне не удалось никогда, даже тогда, когда, оставленный своими первыми учениками, онъ почувствовалъ себя свободнымъ и единственно ответственнымъ за смелость своей мысли. Живой и блестящш умъ, рано заслуживпий славу историка и журналиста, Луи-Бланъ, придавъ своимъ талантомъ яркШ блескъ сощалистической идеи, собралъ вокругъ своей собственной системы и увлекъ своей личностью наиболее развитую часть городскихъ рабочихъ. Въ своей книге «Объ организащи труда» онъ изложилъ щЬликомъ всю свою доктрину, зачатки которой уже проглядываютъ кое-где и въ «IlcTopin десяти летъ». Доктрина эта очень проста на первый взглядъ, такъ какъ дело идетъ не больше, какъ объ уничтожены дурныхъ результатовъ промышленной конкурренцш, посредствомъ передачи въ руки государства всей промышленности, организованной въ нащональныхъ мастерскихъ, управляемой выборными советами, при установлены равенства заработной платы. Стремленье къ общей пользе, заменяющее стремлете къ личной выгоде, постоянная готовность къ самоотвер') Попытки реализировать эту систему тоже не были удачны. Смотри док л а д ъ Делесеера в ъ „ R e v u e r e t r o s p e c t i v e " № 6 объ „обществ^ соединенныхъ промышленностей" и .Великомъ Св. 1осифе". 2 ) См. .L'Encyclopedie nouvelle" и „Revue sociale". 3 ) См. ,De l'egalite, 1838; „Refutation de l'eclectisme", 1839; Malthus et les economistes; De l'humanite, 1840; De la Ploutocratie, 1848.

— 39 —женш и братское чувство должны служить нравственными основами такого положенья промышленности; это даетъ возможность сказать, что придуманная Луи-Бланом ь организащя есть благородная химера. Самоотвержение, этотъ великолепный цветокъ души, никогда, ни въ какое время, какъ бы человечество ни стало совершенно, не можетъ быть внесено въ социальную конституцш; никогда оно не можетъ быть предписано закономъ. Однако, приходится согласиться, что подобная теорья, нарисованная съ юношескпмъ пыломъ и легкостью, прельстить воображенье народа скорее, чемъ всякая другая. Поэтому мы скоро ее встретимъ, въ лице ея автора, поднятою революционной волной къ самому правительству. Мы тогда и вернемся къ ней, чтобы изследовать ее не столько въ ея собственномъ значены, сколько въ ея действы на массы. Стоя более одиноко но природе своего ума, по своему характеру и по своимъ работамъ, Распайль также посвятилъ себя съ упорной настойчивостью пропаганде сощалистическихъ идей. Хорошо известный народу своей политической борьбой и своей благотворительной деятельностью въ предместьяхъ Парижа, где онъ оказывалъ безплатно медицинскую помощь; обладая громадными знашями, пользуясь ренутащей ученаго, онъ выказывалъ себя постояпнымъ защитникомъ принциповъ Французской революцы и пресл4довалъ, какъ высшую цель своихъ трудовъ, улучшеше участи страдающихъ классовъ. По его мненно, уничтожеше смертной казни и всеобщее избирательное право должны обязательно открыть дорогу всякому прогрессу даннаго времени, земледельчесшя ассощацш и свобода слова также имели въ немъ самаго смелаго апостола. Его стремленья шли къ коммунизму, но онъ не имелъ обработанной системы, годной для немедленнаго применешя. Никто изъ посвятившихъ себя народному делу не подвергался большимъ оскорблешямъ и болыпимъ преследоватямъ. Смелостью своихъ мнёнШ, непогрешимостью своей жизни, ироньей своего языка, онъ возстановилъ противъ себя две силы, неумолимыя въ своей злобе: схоластическую медицину и консервативную политику. ОдинокШ, и одинокШ еще более потому, что у него не было ни шиентовъ, ни соревнователей, ни учениковъ, Прудонъ такъ смело выступилъ на социалистическую арену и заговорилъ такъ необычайно, что тотчасъ поразилъ все умы и обратилъ, когда обстоятельства сложились въ его пользу, все внимаше общества на свою личность и свои нроизведешя. Родившись въ одномъ изъ городковъ Франшъ-Контэ, онъ съ болыпимъ трудомъ, ценой громадныхъ жертвъ, получилъ очень недостаточное образованье. Съ страшнымъ упорствомъ, свойственнымъ его землякамъ, онъ сначала на-

— 40 —правилъ свой умъ на религиозные вопросы и занялся изследовашемъ происхождешя христианства. Но вскоре его работы приняли другое направлеше, и въ 1810 году онъ представилъ, въ Академию моральныхъ наукъ, мемуаръ, въ которомъ, выбравъ, по его собственному выражение, въ качестве темы для изследовашя, то, что онъ нашелъ наиболее древнимъ, наиболее уважаемымъ, наиболее всеобщимъ и наименее оспариваем!,шъ,—а именно собственность,—онъ пришелъ къ ея полному отрицанш, ставшему знаменитымъ по своей формуле: «Собственность есть кража». За этимъ первымъ отрицашемъ иоследовалъ, въ его различныхъ сочпнешяхъ, ц+>лый рядъ новыхъ, заключающихъ полное отридаше всякой власти, а следовательно, и высшей власти Бога. Смелость предположешй Прудона, блестящихъ по силе и остроте его необычайнаго стиля, этотъ вызовъ, брошенный всемъ верованШмъ, всемъ установившимся мнетямъ, вызвали бурное негодоваHie. Понять Прудона было трудно, невозможно было привести его въ соглаие съ самимъ собой. Но искусно обращаясь съ софизмами, въ совершенстве постигнувъ искусство парадоксовъ и иро нГи, онъ бистро завоевалъ сначала въ узкомъ, а затЬмъ все более расширявшемся кругу людей громкую известность. Въ ней было больше отвращешя, чймъ симпатш. и она слагалась скорей изъ шума скандала, чемъ изъ ропота изумленья. Его имя окружалъ какъ бы ореолъ террора, и это придавало ему мощь. Неразвитые люди, пораженные необычайной формой, неспособные проникнуть глубже, верили въ глубокую оригинальность идей Прудона. При пиверхностномъ чтенш его произведенШ даже некоторые .сс-рьезные умы впадали въ заблуждете по этому поводу. Его обыкновенно считаютъ философомъ, тогда какъ онъ только лишь софист ь. Его боятся, какъ самое воплощеше сощализма, тогда какъ онъ лишь причудливый недоношенный плодъ реио.иоццшнаго движ е т » '). И въ самомъ деле, впечатлеше, получаемое после внимательнаго "изучетя сочиненпЧ Прудона, совершенно противоположно тому, что мы видели до сихъ поръ; полное отсутсше всякой твор. ') Некогда славное, но з а т е м ъ забытое выражешс Вриссо-де-Варвиля очень способствовало созданго того блеска эксцентричности, которому Прудоръ после того, к а к ъ февральская револющя привела его въ соприкосновен1е съ народными массами, былъ обязанъ известностью своего имени: „Собственность есть кража! Въ т е ч е т е тысячи л е т ъ не было произнесено подобнаго слоиа! У. меня н е т ъ другого имущества на земле, кроме этого определения собственности, но она для меня дороже, ч е м ъ мнллюны Ротшильда" Т а к ъ в ы р а ж а л с я Прудонъ. Возстановимъ эту аксюму въ устахъ ея законнаго владельца. Вриссо-де-Варвнль сказалъ въ 17«о г. „Исключительная собственность это кража в ъ природе. Воръ, в ъ естествениомъ состоянш общества, это богатый".

— 41 —ческой оригинальности, несмотря на наличность обдуманной эксцентричности, или, по крайней мере, добровольное уничтожеше самобытности, которая была, быть можетъ, и не безъ гешальности, но гибла подъ тяжелымъ грузомъ схоластической эрудицш. Умъ чисто галльскаго образца, сатирическШ талантъ, часто напоминающШ вдохновеше Моптэня, Раблэ, иногда Вольтера; выбитый изъ своей колеи и, какъ бы, околдованный глубинами немецкой метафизики, Прудонъ доходилъ почти до опьянЬшя въ своемъ увлечены абстракциями Гегеля, Штрауса, Фейербаха ') и загромождалъ въ то же время, свою память смешными гипотезами и алгебраическими формулами, заимствованными у своего соотечественника Фурье. Въ суровомъ уединены, где онъ лишалъ свое вообралген1е и свою душу всякой радости, враждебный поши, искусству, сосредоточивая все свои способности въ туманныхъ изследовашяхъ, онъ много чнталъ, чнталъ съ фанатизмомъ и такъ хорошо сливался съ своимъ чтешемъ, что самымъ добросовестнымъ образомъ считалъ за свои те новыя мысли, которыя онъ открывалъ у своихъ любнмыхъ авторовъ. Видя более ясно, чемъ обыкновенный сощалистъ, нужды современной цивилизацы, Прудонъ не уставалъ повторять, что только наука въ состоянии исцелить сощальныя язвы. Но. какъ мы это увпдимъ позлее, наука Прудона безъ связи и безъ метода, сваливая все въ одну кучу, вопросъ о заработной плате и теодицеи, даровой кредитъ и библейслия впдешя, алгебру и печной горшокъ, не желая представлять себе вселенную иначе, какъ въ грубомъ виде производства и потре^лен1я, такая наука доллена была повести лишь къ ф!аско после нанрялгенныхъ трудовъ и къ торжеству иронш -). Рядомъ съ этими сектантами и апостолами, блестяшде писатели, романисты, полные вдохноветя, употребляли свой талантъ на то, чтобы популяризировать среди грамотнаго класса народа идеи, или . скорее тенденцш, сощализма. Одинъ изъ наиболее знаменитыхъ, Эжень Сю, заставлялъ своихъ героевъ говорить языкомъ фаланстер1евъ, въ то время какъ Жоржъ Зандъ, увлеченная чистымъ коммунизмомъ, который она называла великой и грозной цтлью разд/ълем'я имцществъ, облекала утопы Пьера Леру во все великолеше магическаго стиля. Другая женщина, Флора Тристанъ, посетивъ самыя ужасныя притоны народной нищеты, стала, не безъ успеха, проповедовать рабочимъ начала ассощацш и взаимопомощи. ') AumuHOviu, сшанонлете, вешь въ себп и по себп, вся эта терминология иностраннаго процехождешя, антипатичная д у х у французскаго я з ы к а , которою Прудонъ с ъ удоволылдаемъ эатемнялъ свой стиль, служила, д л я французскнхъ читателей, плохо з н а к о м ы х ъ съ немецкой метафизикой, в'Ёрнымъ признакомъ громадной изобретательности и глубокаго з н а ш я . 3 ) Смотри у с т а ь ъ народнаго банка и „Исповедь революционера", 1819.

— 42 —-

\

Какъ можно было убедиться изъ этого краткаго изложешя, совокупность учепШ, известныхъ подъ именемъ сощализма, черпала свою силу не въ духе изобретательности и не въ организующей науке. Сощализмъ родился изъ истинной и глубокой нужды, красноречиво отражалъ то нравственное и физическое состояше, терпеть которое дольше было бы преступлешемъ, но которое съ каждымъ днемъ ухудшалось по вине правительства, даже и не старавшагося отыскать противъ него хотя какой-нибудь палл1ативъ. Народъ, не шгЬющШ ни времени, ни знашй, необходнмыхъ для того, чтобы анализировать и критиковать людей и принципы, шелъ къновымъ апостоламъ и группировался вокругъ нихъ сначала изъ любопытства, а затемъ съ энтуз1азмомъ и признательностью. Онъ приветствовалъ радостными криками вождей сощализма, уважалъ ихъ и слушался. Такимъ образомъ, они, безъ всякаго отношешя къ ихъ генио, обладали значительной властью надъ мнешемъ массъ. Радикализмъ, или исключительный республиканизмъ, который, съ 1793 года, не прекращалъ своихъ сношенШ съ народомъ, и который, какъ и сощализмъ, искалъ себе точку опоры въ массахъ, терялъ подъ собой почву по мере того, какъ ее прюбреталъ сощализмъ. Съ 1839 года, самые энергичные люди этой нартш были обезкуражены постоянными иоражешями ихъ вооруженныхъ попытокъ. Барбэсъ и Бланки, два самыхъ деятельныхъ организатора заговоровъ, были въ тюрьме. Тайныя общества, постоянно скрываясь отъ полицш, были принуждены такъ изменить свою организащю, что становились съ каждымъ днемъ все слабей и не оказывали уже более существеннаго в.пяшя. Они ограничивались, за последше годы, обширными проектами заговоровъ и подпольной пропагандой. Газета «National», некогда бывшая живымъ выражешеыъ республиканизма, редактируемая, после смерти Армана Карреля, Марра, Тома, Жюль Бастидомъ 4 ) и Трэла, хотя все еще очень задорная по форме, заметно склонялась къ соглашение съ династической оппозшцей. Ярые республиканцы относились съ болынимъ подозретемъ къ этой фракцш буржуазныхъ республиканцевъ (какъ ихъ называли), обвиняя ихъ въ интригах!) и въ эгоистическомъ честолюб1и. Единственными очагомъ пылкаго монтаньярскаго республиканизма осталась газета «ЕМоппе». Основанная въ 1843 году Флокономъ, Бономъ и Гранмэнилемъ, съ онределеннымъ намерен!емъ низвергнуть орлеанскую динасыю, «ГеБ а с т и д ъ черезъ некоторое время в ы ш е л ъ изъ . N a t i o n a l ' и сталъ сотрудникомъ Бюше в ъ „Revue Nationale"; но тгЬмъ не мен-Ье добрыя отношен1я между вольтер!анетвомъ Марра и католицизмомъ его етараго сотрудника не прерывались никогда.

— 43 —форма», въ числе редакторовъ которой были Годефруа Кавэньякъ, Ледрю-Роллэнъ, Луи-Бланъ, Рибейроль, Етьеннъ Араго, Шелыперъ')' лучше, ч^мъ «National», поняла новыя стремлешя народа, и, хотя якобинсюя традицш лежали въ основанш ея политики, она не отталкивала и не высмеивала, какъ газета Марра, сощалистичестя идеи. Часто даже она допускала изложеше ихъ на своихъ столбцахъ. Она даже отдала имъ свою дань въ лице Луи-Влана 2 ). Поэтому «Реформа» въ очень короткое время стала гораздо популярней «National^», который съ досадой почувствовалъ, что руководство демократическимъ движешемъ ускользаетъ отъ него. Очень скоро результатомъ этого явилась язвительная полемика между двумя газетами, переполненная личными намеками. Раздоръ разделилъ ихъ на два враждебныхъ лагеря; интересъ защиты общаго дела померкъ передъ соревновашемъ честолюб1я 3 ). Мы встретимся съ этимъ отчаяннымъ соперничествомъ въ самый моментъ действ1й и, особенно, на другой день после победы. П а р и я легитимистовъ и парыя, оставшаяся верной имени Бонапарта, тоже принимали учаспе въ борьбе съ правнтельствомъ,— первая открытой полемикой, а вторая разными происками, заговорами и интригами. Къ этой соединенной работе сектъ, школъ и партш сощалистическихъ и радикальныхъ нужно прибавить в.ляше отдельныхъ лицъ, стремившися одни возбудить народъ, а друпя просветить его. Безупречная статистическая изследовашя, появлявшаяся въ большомъ количестве, доводили довсеобщаго сведешя поражающая данныя о состоянш каторги, тюремъ, публичныхъ домовъ и больницъ, и заставляли проклинать правительство, не умеющее излечить эти язвы. И надъ этимъ, еще сдавленнымъ, хоромъ народныхъ проклятШ звучали, чрезъ все более коротюе интервалы, иророчесше голоса. Слова впруюгцаго произвели въ 1833 году громадное впечат-тЬте. Торжественно выйдя изъ Римской церкви, но оставаясь истиннымъ х р и с т н и н о м ъ въ сердце своемъ, аббатъ Ламеннэ искалъ въ Евангелш осуждеше фарисейской расе, управлявшей Франщей, и в о р е щ а л ъ отъ имени Христа и возрож*) Начало „Reforme" было положено комитетомъ, соетоявшимъ изъ Франсуа и Етьенна Араго, Бона, Дюпотп, Флокона, Гинара, Жоли, Лессерэ, Лемассона, Луи-Блана, Паскаля Дюпра, Рекюра, Шёлыпера, Феликса Авриля и Валлье. 2 ) Луи-Блану удалось въ последнее время заставить комитетъ „Реформы" принять вполне социалистическую программу (См. текстъ историческихъ документовъ, № 1). 3 ) „Я меньше боюсьнесоглаетя в а ш и х ъ мнешй, чгЬмъ с х о д с т в а в а ш и х ъ честолюб1й", сказалъ по этому поводу Беранже Марра на другой день после февральской революцш.

— 44 —денной демократш близкое наступлеше правды и справедливости. Пламенное милосердие его великой истерзанной души, его одинокая жизнь, его простая гордость среди бедности, которую онъ предпочелъ пурпурной мании, наконецъ, самъ авторитетъ священнослужителя, отражавшиеся на его фигуре и въ оборотахъ его речи,—все это вызвало къ нему громадное уважеше. Въ College de France лекщи Мишле '), Кинэ и Мицкевича оживляли революцюнныя традицш шкоды, внушали юношеству чувство любви къ народу и презрЪшя къ оффиц1альной церкви и обществу и подготовляли такимъ образомъ ту связь студентовъ съ нролетар1ями, которая обнаружилась на баррикадахъ. Такимъ образомъ волей или неволей, медленно или быстро, неосмысленнымъ сопротивлешемъ такъ же, какъ п страстнымъ натискомъ, всЬ принимали учаспе въ револющонной работе, еще скрывавшейся отъ невнимательныхъ умовъ, но уже проявлявшейся время отъ времени тревожными признаками 2 ). При первомъ удобномъ случай, она должна была предстать во всей своей грозной величине передъ глазами потрясеннаго общества 8 ). Ясно, что французское общество, подъ внешнимъ благосостояшемъ, таило въ себе много элементовъ возмущения. Правительство Людовика-Филиппа, вместо того, чтобы поддержать его инстинктивное стремлеше къ высшему порядку, толкнуло общество, изъ самаго низменнагоразсчета, къ нравственному разрушешю. Продлись последнее, оно неминуемо повело бы, вместе съ понижешемъ французскаго харакМишле и Ламеинэ были явными противниками коммунизма. И тотъ, и другой съ блескомъ и энерпей з а щ и щ а л и семью и собственность во время самыхъ с т р а ш н ы х ъ револющонныхъ бурь (см. Le Peuple Constit u a n t №№ отъ 2d и 29 мая 1848 года и 8-й томъ „Исторш Французской революцш"), когда т'Ь, кто обвинялъ и х ъ теперь в ъ анархическихьтенденщ я х ъ , молчали, опустивъ голову. Въ этомъ отношенш общественное мнет е было очень несправедливо. Д а и къ кому оно справедливо теперь, когда я пишу эти строки! 2 ) Между прочимъ, большая стачка в ъ 1840 г., стачка плотниковъ въ 1845 г., безпорядки въ БюзассЬ и пр. 3 ) Въ д о к л а д е префекта полицш, Делессера, президенту совета, отъ 19 января 1ь47 года, констатируется, что въ 1846 году сощалистичесшя и з д а ш я были еще более многочисленны, ч е м ъ в ъ предыдушде годы, что сшремленге къ идеямъ сонга.пнаю обновлетя болгьв сильно, чпмъ когда либо, и заслуживаешь серьезнаю виимпшя. Указывается, к а к ъ на опасныя сочинения, на Евангелие съ примечашями и р а з с у ж д е т я м и Ламеннэ, на „Систему экономическихъ п р о т и в о р е ч а " Прудона, на „Опытъ о свободе" Д а ш э л я Стерна и пр., и пр. Д о к л а д ъ заканчивается такими словами: „Въ этомъ заключается истинное бедствие нашего времени, и нужно снова признать, что съ каждымъ годомъ оно д е л а е т ъ все новые успехи. Подобное п о л о ж е т е вещей вполне заслуживаешь, по моему м н е н ш , особенной заботливости со стороны правительства".

— 45 —тера и чести, къ быстрому и непоправимому паденш европейскаго вл1ятя Францш, такъ какъ политика шльскаго правительства была настолько же недальновидна въ сношешяхъ съ иностранными державами, насколько она показала себя слепой въ веденш внутреннихъ дЬлъ. Робость самаго обыденнато эгоизма наложила печать молчашя на см^льтя традицш и мощный инстинктъ Франщи. Охваченное ложнымъ династическимъ самолюбьемъ и дф/гскимъ желашемъ заслужить дружбу насл-Ьдственныхъ монарховъ, quasi-наследственное правительство, такъ прозвали королевскую власть, сложившуюся на баррикадахъ, признало фактически и юридически европейское paBHOBicie, созданное торжественной несправедливостью трактатовъ 1815 года. Оно лишилось симпатш, оно обмануло надежды нащональностей, принесенныхъ въ жертву на Венскомъ конгрессе, и отдалило отъ себя, то своимъ языкомъ, то своимъ двусмысленнымъ поведетемъ, своихъ естественныхъ союзниковъ—и все для того, чтобы самодержавные государи простили ему его революционное происхождеше. Въ течете семи .ТЬТЪ, когда Гизо былъ министромъ-президентомъ, все бол'Ье и бол'Ье проявлялось стремлеше консервативной политики сближаться съ абсолютными державами и отказываться, изъ-за сомнительныхъ милостей Австрш и Poccin, отъ принциповъ и традищй 89 года, отъ историческихъ и политическихъ выгодъ Францш. Такимъ образомъ, какъ по своимъ дипломатическимъ дМствь ямъ, такъ и по административнымъ м-Ьрамъ, правительство Людовика-Филиппа открыто шло въ разре.зъ желатямъ страны и ея дМствительнымъ интересамъ. Богатые классы, у которыхъ нащональная гордость легко слабеетъ и превращается въ сибаритствуюпцй космополитизмъ очень сложной цивилизацш, следовали безъ особаго отвращетя за анти-франпузской политикой младшей ветви Бурбоновъ. Но народный инстинктъ былъ еще не совсЬмъ задавленъ, и часть неуспевшей разбогат'Ьть буржуазш, выражая своей парламентской оппозищей смутныя чувствамассъ, придала имъ совсемъ неожиданную силу. Ретроградный тенденцш правительства, его все бол'Ье вызывающей образъ дМствш, приблизили часъ столкновешя. Въ завязавшейся борьбе инстинктъ взялъ верхъ надъ наукой, и народное чувство оказалось сильней искусства политики. Демократическая Франщя, въ порыве негодовашя, свергла правительство Францш буряеуазной и объявила себя свободной подъ республиканскимъ правлетемъ. Это было справедливымъ наказатемъ за ошибки династической буржуазш. Однако, скоро стало ясно, что обстоятельства привели къ развязке, къ которой общество не было достаточно подготовлено. Преждевременно ставшая республиканской, по вине непонимаю-

— 46

-

щей власти, недостаточно посвященная въ политическую жизнь, революционная д е м о к р а т вдругъ увидала себя лицомъ къ лицу со всевозможными затруднениями, которыя она едва предвидела. Она сама не разбиралась хорошо въ своихъ собственныхъ сложныхъ элементахъ. Но, самое главное, у нея еще не составилось точнаго представлешя о томъ сощальномъ положенш, въ одно и то же время очень новомъ и чрезвычайно старомъ, вь которомъ находились Европа и Франщя. Отсюда вытекаютъ недоум'Ьшя и неуверенность людей, которыхъ любовь народа призвала къ власти. Отсюда же колебанш политики и скорая потеря ею дов'Ьрш. Пренебрегая возможными реформами, прислушиваясь къ утопгямъ, приветствуя отзвуки революцш въ Европе и успокаивая монарховъ обещашями мира, она, въ одно и то же время, казалась, какъ внутри, такъ и извне, благоразумной до слабости и смелой до дерзости. Благодаря этимъ колебашямъ, восторженное довърiе массъ отшатнулось отъ правительства, которое не знало, что делать. Ихъ разочароваше скоро превратилось въ раздражете. Матер1альныя страдашя, неразлучный съ револющей, безпокоющей богатыхъ и останавливающей работу, были использованы побежденными париями и некоторыми сектантами, и довели до разрыва той связи, что соединяла городской пролетар!атъ съ республикаяскимъ правительством^ Народъ требовалъ немедленнаго исполнешя обещашй, данныхъ во время революцш, организацш работы. Это требоваше ему казалось очень простымъ, но, на самомъ деле, оно было ужасно въ данное время, когда ни одно изъ делъ и ни одна изъ идей не могли быть еще удовлетворены: положеше было очень тяжелое и полно неизвестности. Ничего нельзя было отсрочить, и, въ то же время, казалось, что ничего невозможно исполнить немедленно. Къ кому лучше примкнуть, когда одни находили все выполнимымъ, а друие не видели ничего, что можно было бы сделать? Какъ, среди полнаго замешательства умовъ и желанШ, произнести решительное слово? Однако, время шло, каждый день, каждый часъ замедлешя увеличивали опасность требованШ пролетар!ата. Съ своей стороны, буржуаз!я, боясь за свои богатства, дошла до того, въ своемъ, такъ сказать, героизме страха, что предпочла ихъ самой жизни. Она была готова скорее всемъ рискнуть, чемъ согласиться хоть что-нибудь уступить. Страсти, сдерживаемыя некоторое время надеждой у однихъ, страхомъ у другихъ, скоро должны были столкнуться. Произошелъ взрывъ. Разделившись внутренно, револющя прибегла къ оружш: республиканское правительство, въ 1848 году, какъ и королевское въ 1830, сражалось съ возставшимъ пролетар1атомъ;

— 47 —оно навело свои пушки и направило свои штыки противъ народнаго отчаятя, и сощальная револющя была побеждена. Но революция политическая была тоже поражена. Она медленно умирала, после позорныхъ шпьскихъ дней. Ослабевшая отъ потери крови, неуверенная въ своихъ действ1яхъ; оставленная народомъ, убежденнымъ, что ему изменили; покинутая, какъ это было и съ королевской властью, буржуаз1ей, неблагодарной и не понимающей, кому ей нужно отдавать свои силы, и съ кого требовать; одинокая въ своей нерешительной политике, которая привлекла къ ней симпатио народовъ, но не дала дружбы государей,—политическая револющя быстро катилась по наклонной плоскости и существовала уже почти лишь по имени, когда Бонапартъ Второй занялъ ея место. Въ томъ же самомъ дворцЪ, откуда народъ, забавляясь, выбросилъ, какъ ненужную мебель, кресло короля-гражданина, Наполеонъ III приказалъ возстановить, съ военной церемошей и съ придворной торжественностью, императорский тронь. Теперь отъ революцш 1848 года осталось только одно учреждеше, и именно это учреждеше и послужило ея разрушенira-: всеобщее избирательное право. Такимъ образомъ, громадное число людей разсматривало февральскую револющю, какъ безразсудную попытку, какъ случайность, какъ историческую безсмыслицу, уничтожеше последнихъ следовъ которой можно только приветствовать. Не къ такому заключенш приводите насъ, спустя четырнадцать летъ, новое изследоваше последующихъ событШ. Здесь не место догадкамъ и пророчествамъ. Однако, можно думать, хотя вн4шше признаки говорятъ какъ разъ обратное, что револющя 1848 года не была окончательно побеждена ни во Францш, ни въ Европе. Мы видимъ зарожденныя ею надежды, можетъ быть, еще более пылкими, а во всякомъ случае более глубокими и более близкими къ осуществленш; мы видимъ ихъ въ Италш, въ Венгрш, въ Польше, у всехъ народовъ, еще не завоевавшихъ нацюнальной независимости, полной свободы совести и совершеннаго демократическая) равенства. Повсюду, повидимому, возросла ненависть народовъ къ самодержавнымъ правительствамъ, которымъ более, чемъ когда-либо, угрожаете духъ французской революцш. Никогда еще будущность нашей страны не была такъ явственно связана съ прогрессомъ демократш. Эта будущность, благодаря всеобщему избирательному праву, находится теперь въ рукахъ народа. Она цЬликомъ зависите отъ разумнаго пользования этимъ новымъ правомъ, данномъ ему револющей 1848 г.; и это право, хотя оно не принесло съ перваго шага техъ благъ, которыхъ должны были отъ него ожидать, и хотя, повидимому, оно обратилось именно противъ техъ, кто его создали, темъ не менее является истин-

— 48 —ной основой современной демократш. Оно содержитъ въ себе, оно д^лаетъ необходимымъ, неизбежнымъ и даже приблнжаетъ то улучшенге участи самаго многочисленного и самаго бтднаго класса, то облагораживай!е народа путемъ обучешя и благосостоян!'я, которое было мечтой первыхъ реформаторовъ и стало серьезной действительностью, къ которой, сквозь тысячи химеръ, стремится современный сощализмъ. И если теперь народъ не выполнилъ бы мирно того великаго сощальнаго преобразовашя, пути котораго ему наметили философы XYIII века и законодатели Учредительнаго собратя, то въ этомъ можно винить лишь его самого, такъ какъ онъ сталъ теперь хозяиномъ своей судьбы. Револющя 1848 года и республнкансюя учреждешя не должны были иметь иного немедленнаго результата, какъ лишь снабдить народъ законными средствами для его эмансипащи. Ихъ нужно приветствовать отъ всей души и отъ всего сердца, какъ известное проявлеше работы провидешд, того постояннаго совершенствовашя, которое происходить въ wipe, наперекоръ слабостямъ, ошибкамъ, преступлешямъ и, въ особенности, вопреки ослепленш людей.

ЧАСТЬ

J.

I.

Консерваторы и реформисты. Выборы 1816 г. принесли значительное большинство консервативному министерству, известному между современниками подъ именемъ «кабинета 29 октября». Это большинство состояло почти цЬликомъ изъ правительственныхъ чиновниковъ. Ихъ было въ палате не меньше двухъ сотъ! Фактъ не бывалый, не имеюпцй себе примера за все время существовашя парламентская) режима, за то ясно подчеркивающей все зло разлагающаго влinula правительства на избирателей. Никогда еще Гизо, нредс.едательсгвовавплй въ совёте, и Дюшатель, которому въ министерстве внутреннихъ делъ было спещально поручено привести выборное иредпр1ят1е къ хорошему концу, никогда они еще не одерживали такой легкой и такой полной победы. Никогда имъ еще не приходилось наталкиваться въ нравахъ общества на такое небольшое количество независимости и политической доблести. Страсть къ местечкамъ да состязаше въ рабскомъ усердш, казалось, стали единственными двигателями въ этой «легальной стране», съ которой только они и имели дело

— 49 —и которая закрывала отъ нихъ — другую. У этихъ двухъ министровъ не зародилось даже сомнЪтя въ счастливомъ исходе только что открывшейся сессш, и все обличало въ нихъ, вм'ЬсгЬ съ полной самонадеянностью, необычайное презрение, внушаемое имъ почти одинаково какъ угодливостью друзей, такъ и явной неспособностью противниковъ. Инасамомъ деле, если считаться только съ «легальной страной» 1 ), чувство удовлетворешя у миннстровъ им^ло полное основан1е. БлестящШ бр; кь герцога де-Монпансье съ испанской инфантой—этотъ личный успехъ королевскаго честолюб1я—былъ представленъ консервативной прессой, какъ дипломатическая победа, одержанная надъ Аншей. «Мы возвращаемся къ политике Людовика Х1У», говорили льстецы; «Франщя оправляется отъ своихъ унижетй», повторяли легковерные. Кроме того, оппозищя предыдущей ceccin была такъ слаба и такъ плохо вела себя, что, еще уменьшенная новыми выборами, она не могла и думать о серьезной борьбе. Все давало возможность предсказать, что парламентское сраженье ограничится легкими стычками, отъ которыхъ не трудно будетъ защититься краснореч!емъ Гизо и искусными маневрами Дюшателя. Такъ думалъ Людовикъ-Филиппъ и его окружающее. А на самомъ деле, очень серьезные безпорядки, вызванные дороговизной хлеба во многихъ депаргаментахъ, нарушили было на минуту прочность кабинета. Возмущеше крестьянъ въ Бюзансэ и последовавндя за этимъ экзекуцш, напоминая собой аналогичныя сцены, предвещавшая начало революцш, заронили въ некоторые умы боязнь и тяжелое предчувствие. По бунтъ подавленъ войсками, не выказавшими никакого колебатя при исполненш воинскаго долга, опасность голода предотвращена обильнымъ ввозомъ—и мрачный мысли забыты. Дебаты по этому предмету послужили для кабинета только поводомъ къ блестящему успеху. Однако, несколько добросовестныхъ консерваторовъ, принявъ въ серьезъ обещашя 2 ) министра избирателями подняли голосъ, требуя ихъ исполненья. Такая дерзость не понравилась Гизо. Загордившись отъ всевозрастающаго успеха своей политики, онъ не скрывалъ своего презретя къ этимъ честнымъ простакамъ и забылся до того, что открыто предложилъ имъ отделиться. «Недовольные направлешемъ кабинета,—заявилъ онъ во время дебатовъ по поводу предложешя Дюверье-де Горанна о понижеши избира') Такъ, на парламентскомъ я з ы к е , обозначалась совокупность гражданъ, удовлетворяющихъ т р е б о в а т я м ъ избирательнаго ценза. „Все п а р и и обещаютъ вамъ прогрессъ,—сказалъ Гизо на банкете избирателей Лизьё 2 августа 1816 г.,—одна консервативная партая его вамъ дастъ". ЧАСТЬ I.

4

— 50 —тельнаго ценза,—могутъ переходить въ лагерь оппозицш». Это тяжкое оскорблеше, направленное противъ наиболее покладистой части большинства, повело къ созданпо фракцш диссидентовъ. Хотя она была очень незначительна по своей численности и по нравственнымъ силамъ, такъ какъ кроме ничтожныхъ и добросовестныхъ людей, о которыхъ я уже упоминалъ, состояла почти только изъ самодоволь.ныхъ и поверхностныхъ критиковъ правительства, однако ей удалось npiodptcTH некоторое значенie, благодаря не совсемъ обычной энергш, деятельности и ловкости одного человека,—де-Жирардэна, отъ сотрудничества котораго она наполовину отказывалась. Главный ре дакторъ «Прессы» («La Presse»), какъ и ыпопе друпе, не разъ былъ затронуть при личныхъ сношетяхъ съ Гизо; человекъ мстительный и, кроме того, имея большую возможность удовлетворить свою жажду мести, онъ сосредоточилъ все силы своего ума на этой цели. Быстро сообразивъ, что обещанья на банкете въ Лизьё были лишь приманкой, онъ выставилъ ихъ въ виде эпиграфа на первой странице своей газеты и напоминалъ о нихъ с-воимъ многэчисленнымъ читателямъ при всякомъ удобномъ случае. Въ тотъ день, когда Гизо обратился къ консерваторамъ съ своей неблагоразумной фразой, де-Жирардэнъ, чтобы подчеркнуть все негодоваHie такъ неожиданно обманутаго довертя, стеръ эпиграфъ «Прессы» и заменилъ его другимъ, взятым ь изъ речи Демуссо-де-Живрэ въ заседанш 27 апреля. «Что сделано за семь летъ? -воскликнулъ этотъ консерваторъ, доведенный до крайности:—ничего, ничего, ничего]» Эти три слова стали ироническимъ девизомъ «Прессы». Съ этого дня она обратилась въ обвинителя министерства и не спускала ему ничего. Прибегая то къ хитрости, то къ наглости, де-Жирардэнъ былъ самымъ опаснымъ врагомъ для Гизо, такъ какъ, служа очень долго его политике, онъ зналъ ее прекрасно и безъ стеснешя раскрывалъ все ея тайныя пружины. Б е з ъ вл1ятя на массы, безъ з н а ч е т я въ палате, де-Жирардэнъ былъ тЬмъ не менее серьезньтмъ противникомъ, благодаря силе своей Д1алектики, благодаря своему искусству строить ловушки, благодаря своему близкому знакомству съ различными видами утоши, благодаря знанио разныхъ эффектовъ, удивительно приспособленныхъ къ состояние нашихъ нравовъ, наконецъ, благодаря редкой правильности своего критическаго смысла. Раны, нанесенный имъ консервативному министерству за эту cecciro, были смертельны. Но ни въ комъ еще не возникало серьезнаго безпокойства; наоборотъ, все, повидимому, оправдывало крайнюю самоуверенность министровъ. Потериевъ поражеше въ вопросе объ испанскихъ бракахъ, ослаб4въ после отпадешя Билло и Дюфора, двухъ наиболее влгятельныхъ

— 51 —членовъ палаты, за которыми тотчасъ последовали еще тридцать депутатовъ, оппозищя, униженная и обезкураженная, схватилась слабой рукой за свое старое притупившееся оружье реформы. Это, конечно, не было очень страшно. Дюшатель совершенно не безпокоился; Гизо пожималъ плечами; король посмеивался исподтишка надъ этимъ наивнымъ вздоромъ честныхъ простаковъ. Никто во всей Францш, конечно, никто не могъ подозревать необычайнаго оборота, который, черезъ небольшой промежутокъ времени, должно было принять обсуждете этого вопроса, заранее осужденное за свое однообраз1е. Уже въ течете 15 летъ этотъ вопросъ объ избирательной и парламентской реформахъ возрождался неизменно въ каждую cecciro. Оппозищя повторяла, что страна не имеетъ дЬйствительныхъ представителей, и что независимость палаты не достаточно гарантирована. Она подтверждала свои слова соображетпями и примерами, справедливость которыхъ была неоспорима. Но, указывая на внешнюю сторону зла, оппозищя остерегалась спускаться слишкомъ глубоко, вплоть до существеннаго порока конституцш, до безнравственнаго принципа ценза, подчинявшаго политическую правоспособность грубой привилеии богатства. Иногда съ трудомъ понимаешь, какъ могло случиться, чтобы самая благородная и наиболее тонко чувствующая нащя современнаго Mipa могла позволить такъ исказить свое мненье по этому поводу, могла допустить, чтобы богатство, такъ часто добываемое за счетъ честности, являлось не только самой верной, но и единственной гарантьей политической правоспособности. Приходится удивляться тому, что народъ, воспитанный на религш и философш вполне спиритуалистической, принялъ за образецъ правлетя систему, въ основанш которой лежитъ матер1ализмъ, и изменилъ самому себе вплоть до языка. Эта несчастная идея создала для будущаго целое поколете, быстро привыкнувшее разсматривать государство какъ машину, имеющую свой ходъ, свои систему равнотсгя, свои колеса; говорить о себе, какъ о выборномъ матер1алп>, наконецъ, говорить о томъ, что есть наиболее идеальнаго въ Mipe, говорить о геньи народа, отражеипомъ въ его учреждеьпяхъ, исключительно терминами, заимствованными изъ механики! Я уверена, что я высказываю не ребяческья замечанья. Ничего нетъ ребяческаго въ томъ, что заключаете сущность жизни целой нацш; случай не играете роли въ созданш языковъ; языкъ народа это самъ народъ. Но виды оыпозицш не простирались такъ далеко. Мы увидимъ скоро, что она не была особенно пропитана логикой. Барро и его партья, не желая совершенно понять, что отравленъ самый источныкъ общественной нравственности, безпокоились лишь о томъ, что замутилась ея поверхность, и, съ детской серьезностью, 4*

— 52 —старались вернуть ей чистоту, пропуская ее черезъ фильтръ реформъ. Что касается Тьера, то некоторая доля любви къ революцюннымъ авантюрамъ, тщеславное удовольств1е противопоставить себя королю, заслужившему известность своею ловкою тактикою, сверхъ всего эта о, мятежная невоздержанность баловня судьбы, бросили его впередъ навстречу всЬмъ случайностямъ, риску и опасностямъ. Правительство со своей стороны, вследств1е простого отвращенья къ движенш, каково бы оно ни было, не уставало отвечать то, что данная мера не своевременна, то, что оно находите ее опасной, и что во всякомъ случае министры подадутъ въ отставку, если эта мера будетъ принята. Потерявъ надежду добиться какого - нибудь результата парламентской борьбой, радикалы решили, въ 1840 году, попробовать обратиться къ общественному мнЬшю. Имъ удалось собрать до 100 тысячъ подписей подъ петищей, написанной ясно и решительно; но эта петищя почти и не обсуждалась въ палате: настолько умеренная оппозищя была противъ такого опаснаго союза. Въ этомъ году два убежденныхъ человека, одинъ радикалъ не изъ крайнихъ, другой—либеральный приверженецъ династш, попытались, каждый вполне самостоятельно, сблизить политику парий, видя въ этомъ единственное средство заставить упорствующее правительство пойти на некоторый уступки. Карно, сынъ знаменитаго члена конвента, признаваясь въ своихъ республиканскихъ симпатчяхъ, въ брошюре подъ назвашемъ «Радикалы и Харпя», изъявляете полное желаше считаться съ волей народа, выраженной въ нольскихъ учреждешяхъ, и доказываете, чго реформы вовсе не идутъ имъ въ разрезъ. «Только сумасшеднпй, говорите онъ, будетъ требовать посредствомъ революцш того, что онъ можетъ получить простымъ голосовашемъ избирателей». Что касается Дювержье де-Горана '), человека съ деятельнымъ умомъ, безкорыстнаго, съ незапятнанной политической честностью, то онъ заклиналъ всехъ вождей оппозицш объединиться, чтобы вызвать то, что впоследствш получило назваше давленгя извнп, т. е. вне-парламентскую агитацш, съ целью убедить правительство, что страна осуждаете консервативную политику и жаждете вступить на путь широкаго и истиннаго прогресса. Эти две брошюры, продиктованныя, независимо другъ отъ друга, яснымъ понимашемъ положешя вещей, при которомъ, казалось, все было потеряно, если только еще отсрочатъ приняпе решительныхъ меръ, помогли сближешю радикаловъ и приверженцевъ династш. Въ теч е т е некотораго времени центральный избирательный комитете *) De la Reforme

electorale

et

parlementaire

~

53 —

работалъ въ этомъ направленш. Этотъ комитетъ только что добился значительнаго успеха на муницинальныхъ выборахъ и на выборахъ нацюнальиой гвардш. Маррастъ и Дювержье де-Гораннъ соединились, чтобы начать атаку, которая по мысли перваго должна была пошатнуть династш, а по программе второго, только свергнуть министровъ. По ихъ инищативе составляютъ петищю, одобренную местными комитетами и парламентскими вожаками и поддержанную всей либеральной прессой. Решено организовать внушительную манифестацш и расшевелить лишившееся чувствительности общественное мне Hie, создавъ свободную трибуну лицомъ къ лицу противъ трибуны, обслуживающей парламенты назначенъ банкетъ. Въ подобномъ собранш не было ничего незаконнаго, даже ничего необычнаго. Не только по политическимъ обычаямъ Англш банкеты считаются существенной частью представительнаго нравлешя, но и въ самой Францш депутаты не редко принимаютъ отъ своихъ избирателей подобные знаки уважешя. Гизо и Дюшатель совсЬмъ еще недавно сами дали подобный прим^ръ. Однако, министерство смотрело съ неудовольстемъ на приготовлешя къ банкету реформистовъ. Къ концу сессш оно уже не было больше пропитано той гордой самонадеянностью, которую высказывало въ начале. Не испытавъ ни одного значительнаго урона, оно, однако, очень заметно ослабело, благодаря всей совокупности дебатовъ. Не внеся ни одного проекта серьезнаго закона; отказывая или пренебрегая самыми простыми и самыми насущными реформами, на которыхъ настаивало общественное мнете: почтовой реформой, предложетемъ умеяьшешя налога на соль; задерживая въ стадш докладовъ проекты законовъ о тюремномъ режиме, о детскомъ труде на фабрикахъ, о рабочихъ книжкахъ и т. д. и т. д., министерство не сумело держать большинство на готове. Дисциплина въ последнемъ ослабела, и время отъ времени оно обнаруживало оппозицюнныя вожделетя. П р е т я по поводу экспедицш въ Кабилио выдали безсшие правительства предъ диктаторскими замашками маршала Вюжо. Во время дебатовъ о бюджете были обнаружены злоупотреблешя въ управленш общественными суммами. Заведывате гражданскимъ листомъ, услов1я новаго займа, новыя привилегш, данныя железно-дорожнымъ компашямъ—все это возбуждало всеобщее недовольство. Наконецъ, обвинетя въ подкупахъ, встречавши раньше лишь высокомерныя отрицашя, приняли серьезный характеръ. Выяснились съ точностью и доказывались факты, считавипеся совершено невозможными. То продажа въ кабинете министерства внутреннихъ делъ привилегш на театръ, то взятка за представлеHie законопроекта, то протекщя проворовавшемуся интендантскому

-

54

-

Чиновнику. Скандалъ достигъ своего апогея, когда передъ судомъ пэровъ предсталъ бывший министръ Тестъ, председатель кассащонной палаты, старппй офндеръ Ордена почетнаго легюна, изоблйченный въ получеши значительной суммы за концессйо на соля•йыя копи. Генералъ-лейтенантъ и пэръ Франщи Кюбьеръ былъ посредникомъ при этой постыдной сделке. Судебный прешя на этомъ процессе взбудоражили всю Франщю. Обвинительный приговоръ, вЫнесенный обйиняемымъ, отозвался въ самыхъ недрахъ страны. Народъ проникся глубокимъ презрешемъ къ правительству и обществу, способвымъ на ташя гнусности *). Что же, однако, предпринялъ кабинетъ, чтобы отразить или ойлабить эти удары? Обвиняемый въ самыхъ грязныхъ сдЬлкахъ, онъ отказалъ въ разследованш и получилъ отъ палаты формальное изъявлеше довер!я. После одного спора, полнаго личностей, во время котораго Жирарденъ предлагалъ доказать, что Гизо продалъ одно пэрство, министръ, отважно доходя въ своихъ встрёчныхъ обвинетяхъ даже до сообщешя секретныхъ писемъ, коварной и искусной речью вырвалъ у большинства въ 215 голосовъ резолющю, ставшую знаменитой. Ибо въ ней это большинство, охваченное подавленное наличностью самыхъ позорныхъ фактовъ, осмеливалось еще пренебречь общественнымъ сознашемъ и заявляло себя уЬовлетчореннимъ. Затемъ кабинетъ попытался несколько увеличить свою жизненность, пожертвовавъ тремя изъ своихъ членовъ: де-Макко, Лакавъ-Лапланемъ и Молинъ-Сэнтъ-Йономъ, потерпевшими поражеше при обсужденш чрезвычайнныхъ кредитовъ, и нризвавъ на ихъ места троихъ новыхъ министровъ, такихъ же иолитическихъ посредственностей: де-Монтебелло, Жэра, Трэзеля 2 ). Наконецъ, кроме всего этого, Дюшатель приложилъ все свои старашя, чтобы полицейскими придирками сорвать манифестацпо реформистскаго банкета, начавшую внушать безпокойство при подобномъ стеченш обстоятельствъ. Къ несчастно, не нашлось никакого предлога для оффищальнаго о т каза. Совсемъ недавно было очень легко запретить банкетъ Манскихъ избирателей, предложенMnorie предшествуюшде факты подготовили эту потерю высшими классами у в а ж е ш я в ъ г л а з а х ъ народа: важный баринъ, оказавшШся фаабрикантомъ фальшивыхъ жетоновъ; флигель-адъютантъ короля, захваченный на м ^ с т е преступлешя при передергиваши в ъ игре; пэръ Францш, цсчезающш п о с л е серьезнаго покушешя, потушеннаго стараньями семьи, и т. д., и т. д. 2 ) Эти назначения были с д е л а н ы только после оскорбительнаго отказа многихъ пэлитическихъ д е я т е л е й не захотевшихъ принимать на себя ответственность за действ1я кабинета.

•

— 55 —йЫЙ ими Ледрю-Роллэну, мятежный радикализмъ котораго наводилъ ужасъ на буржуазш. Но какъ выказать хотя самый небольшой страхъ по поводу собран)я, на которомъ будутъ присутствовать Одилонъ-Барро и Дювержье-де-Гораннъ, и характеръ котораго настолько определился заранее, что KpaflHie радикалы отказались принять въ немъ учaerie ')? И, насамомъ деле, ничего не было разрушительнаго въ намгЬрен1яхъ 1200 человекъ, собравшихся 9 ш л я 1847 г. подъ предсЬдательствомъ Ластейри-отца на банкете въ Шато-Ружъ. Тамъ присутствовало- и восемьдесятъ депутатовъ, представлявшихъ собой старый либерализма Было решено, вполне определенно, воздерживаться отъ всякихъ личныхъ взгляд овъ, «чтобы избежать, какъ говорилъ Дювержье де-Гораннъ, семейныхъ сценъ изъ-за судьбы новорожденна™, раньше его появлешя на светъ». Съ этими примирительными целями въ составленномъ заранее списке тостовъ былъ нарочно пропущенъ тостъ въ честь короля 2 ); это было самое выдающееся деяше собранья. Тосты, предлагаемые Одилономъ-Варро, Мари, Густавомъ-деБомонъ, Шамболлемъ и Маллевиллемъ, за тльскую революцт, за прессу, за реформы, за улучшенге участи рабочихъ классовъ и т. д. излагали въ такихъ умеренныхъ выражен 1яхъ столь конституцюнныя пожелашя, что республиканцы сожалели о томъ, что приняли учасие въ банкете. Однако, вся пресса оппозицш восхваляла краснореч!е ораторовъ въ Шато-Ружъ. Правда «La Reforme» высмеяла ихъ съ горечью, но этого было не достаточно, чтобы успокоить «Journal des Ltebats». На другой же день онъ открылъ противъ банкета перекатный огонь сарказмовъ и угрозъ, не прекращавшиеся больше вплоть до кануна катастрофъ. Спустя месяцъ, 9-го августа, сессш кончилась. «Она не была удачной, — писалъ «Journal des D6bats»,—если следующая не будетъ лучше, она будетъ трагичной» 3 ). Это было сказано вполне справедливо. Гн4въ и н р е з р е т е на') Араго, несмотря на то, что по характеру своихъ занятШ и по свонмъ общественнымъ отношешемъ б ы л ъ ум-Ьренныхъ политичеекпхъ взглядовъ, не захот4лъ показаться на банкете, осуждая подобный партшный союзъ. 2 ) Этотъ пропускъ послужилъ поводомъ или предлогомъ д л я отсутствгя Тьера, де-Ремюза, Вив1ена и Дгофора. 3 ) Д'Оссонвилль, зять герцога де-Бройль, ревностный консерваторъ, одинъ изъ 225 удовлетворенных^ в ъ статье „О современномъ п о л о ж е т и " , в ъ „Revue des Deux-Mondes" выражался такимъ образомъ: „Не уметь управлять имъ, этимъ болыпинетвомъ, такова действительная вина кабинета. Управлять, это значитъ хотеть управлять, это значитъ действовать, т. е. д е л а т ь вещи кстати и подчеркивать ихъ значеше; это значитъ у м е т ь при н у ж д е действовать на воображеше народа.

— 56 —рода стали подниматься на поверхность. При возвращен!и съ одного праздника, даннаго въ ВенсешгЬ герцогомъ де-Монпансье, украшенные гербами экипажи нриглашенныхъ были ошиканы, когда они проезжали фобургь Сэнтъ-Антуаиъ. «Долой воровъ»! кричали имъ по дфестащю и своевременно известить о дне ея и месте. Сначала банкета, назначенный на 19-е января, предполагался на улице Паскаля, расположенной въ центре 12-го округа. Пылкость населенья этой местности внушала опасешя темъ изъ участниковъ, которые хотели сохранить мирный характеръ собрашя. Одинъ изъ признаковъ благоразумия устроительной коммиссш можно видеть въ томъ, что она не указала места банкета. Это не ускользнуло отъ кабинета, и онъ еще более укрепился въ мысли, что, оставаясь непреклоннымъ, онъ добьется доверья палаты, и что передъ этимъ вотумомъ разсеются детсшя угрозы: чемъ трусливей люди, темъ громче они грозятъ. Съ такимъ презретемъ относились въ глубине души король и его министры къ законнымъ требоватямъ страны. А тута еще прогрессивная п а р и я решилась на поступокъ, еще больше укрепившш ихъ уверенность въ полной безопасности. Около сорока депутатовъ, принадлежащихъ къ этой партш или, верней, котерш, составили изъ себя комитета, чтобы выяснить, какъ лмъ держаться при томъ положенш, которое должно было создаться, -благодаря ихъ двусмысленной оппозицш при обсужденш параграфа о банкете. По своей натуре подобного сорта люди не могли занять независимая положешя и придти къ смелому решенпо. Они вовсе не задавались целью выяснить право той или другой стороны,

— 102 —чтобы стать на ея защиту. Весь вопросъ для нихъ сводился къ тому, чтобы извлечь выгоду изъ затруднительная положешя министерства и за хорошую ц1;ну предложить ему свою поддержку. Поэтому 6-го февраля накануне дебатовъ прогрессисты послали къ Гизо и Дюшателю уполномоченныхъ съ предложешемъ мировой сделки. Они предлагали отвергнуть поправку Салландруза, которая повлекла бы падете министерства, если последнее согласится принять другую, мягкая форма которой связало бы темъ не менее правительство обязательствомъ парламентской реформы. Къ великому конфузу, прогрессистеKie уполномоченные ушли съ категорическимъ отказомъ. «При настоящемъ положены делъ,— съ общаго согластя отвечали Гизо и Дюшатель—невозможны никашя сделки. Позднее, по окончанш сессш, министерство подумаетъ и постарается найти комбинащю, способную всехъ удовлетворить». После этихъ насмешливыхъ словъ комитета прогрессистовъ распался, и никто не сомневался, что онъ будетъ голосовать за министерство,—такъ ясно видело общественное м н е т е истинный смыслъ оппозицш этой партш. П р е т я , открывнпяся 7-го февраля, осветили политическую недобросовестность Гизо: его противники нашли одинъ изъ сильнейшихъ аргументовъ противъ него въ словахъ, произнесенныхъ имъ самимъ въ 1840 г. «Граждане имеютъ право—говорилъ тогда Гизо—собираться для обсуждетя общественныхъ делъ; было-бы полезно, если бы они делали это. Никогда я не сделаю попытки ослабить благородный чувства, которыя побуждаютъ гражданъ устраивать собрангя для обмена мюътй». И вдругъ теперь, после молчаливая признашя этого права въ течете последнихъ 6 месяцевъ, после допущетя въ провинти, до открытая палатъ, бурныхъ манифестаций, правительство намерено было совершенно неожиданно запретить законное собрате подъ председательствомъ депутата, собрате, на которомъ должны были присутствовать наиболее нзвестныя лица страны. Дювержье-де-Горанну легко было подчеркнуть громадное значеше подобныхъ посягательствъ. Принцитальный сторонникъ банкетовъ, онъ сделалъ вопросомъ чести этотъ случай. Речь его ярко подтверждала такую мысль. Ни одинъ ораторъ радикальной партш не могъ быть более неумолимымъ, не могъ наносить подобныхъ ударовъ. Только коварные друзья пользуются такимъ вероломнымъ и отравленнымъ оруж1емъ. «Министерство хочетъ отдать меньшинство подъ судъ,—сказалъ Дювержье-де-Гораннъ, намекая на фразу о слепыхъ и враждебныхъ страстяхъ,—не беда! Министерское большинство можетъ делать все, что ему угодно; меньшинство этимъ больше не интересуется. Это прибавить только новый инцидента къ тому громадному про-

— 103 —цессу, который ведется внутри палаты, но судья котораго находится вне ея». По словамъ Дювержье-де-Горанна законъ не даетъ правительству ни малМшаго повода, никакого предлога препятствовать подобнымъ манифестащямъ. И если оно осмелится сделать попытку въ этомъ направленш, то ораторъ безъ всякаго колебашя станетъ на сторону оказывающихъ сопротивлеше. Объясняя загЬмъ отсутств1е тостовъ за короля на некоторыхъ банкетахъ, ораторъ говорплъ: «Если это обстоятельство разсматривать, какъ вызовъ, то въ этомъ надо обвинять кабинетъ: онъ делаетъ изъ короля главу партш, онъ извращаетъ представительное правительство, унижаетъ и разврагцаетъ нравы, работаетъ надъ создашемъ новаго священнаго союза, направленнаго противъ независимости народовъ. Вы обвиняете насъ въ томъ, что насъ волнуютъ слепня и враждебный страсти, а мы обвиняемъ васъ въ томъ, что вы всю надежду вашего господства возлагаете на низйе и корыстолюбивые инстинкты. Вы обвиняете насъ въ томъ, что мы смущаемъ и волнуемъ страну изъ-за жалкихъ разсчетовъ честолюб1я и тщеслав1я, а мы обвиняемъ васъ въ томъ, что вы развращаете ее, чтобы поработить». Онъ кончаетъ свою речь вызовомъ: «Сколько разъ Гизо утверждалъ, что выше палаты стоитъ страна, предъ которой меньшинство имеете право высказать свое м н е т е . Это мы и дЪлаемъ сейчасъ, это мы и впредь будемъ делать. Пусть же насъ хорошенько выслушаютъ и поймутъ: мы пришли сюда вовсе не тягаться съ министерствомъ передъ лицомъ большинства; мы явились сюда для того, чтобы предъ лицомъ страны вести борьбу и съ министерствомъ, и съ болыпинствомъ». Радикализму постоянно обвиняемый министерскими газетами въ стремленш разрушить семью и собственность и въ желанш установить въ Европе царство террора, нашелъ себе блестящаго защитника въ лицгЬ Мари. «Если въ изв-Ьстныхъ слояхъ общества— сказалъ онъ—существуетъ опасное брожеше, то въ этомъ виноватъ кабинетъ, который нарушилъ тесную связь между народомъ и правительствомъ, установившуюся благодаря революцш 1830 г., тёмъ, что онъ устранилъ главную массу нацш отъ политической жизни и отказался отъ всякихъ реформъ». Его слова были справедливы. Только въ привилегнрованныхъ классахъ правительство во Францш всегда встречаетъ оппозищонное и критическое отноraeHie. РабочШ классъ въ деревняхъ и городахъ,—однимъ словомъ, народъ, несмотря на видимое насмешливое отношеше, питаетъ любовь къ своимъ правителямъ. Его чувство постоянно, его терп и т е почти неистощимо; онъ умеетъ доверять, ждать и прощать многое темъ, кого онъ считаетъ своими любимцами. После речи Дювержье-де-Горанна поднялся безынтересный,

— 104 —наполненный мелкими личными упреками споръ между Леонъ-деМаллевилемъ и Дюшателемъ. Первый, указывая на возмутительное посягательство кабинета, приглашаетъ гражданъ не обращать на это вниманья; затемъ онъ упрекаетъ министра въ несправедливом!, отношенш къ партш, которая некогда пользовалась его благосклонностью и внимашемъ. «Если вернется опасное время—говорилъ онъ тономъ, выдававшимъ уязвленное самолюб1е и тайную надежду на будущее возмездие,—то я предвижу, на какое самопожертвоваше способна будетъ эта п а р и я въ случай нужды. Было-бы неблагоразумно оскорблять лицъ, популярность которыхъ въ дни опасности была такъ велика». На эти мелше укоры партШная характера Дюшатель отв1зчалъ также мелочно. Онъ напомнилъ своему обвинителю о циркулярахъ министра внутреннихъ дйлъ въ 1840 г., посланныхъ префектамъ и запрещавшихъ формально известная рода политическье банкеты. «Такъ какъ де-Маллевиль былъ въ это время государственнымъ статсъ-секретаремъ министерства внутреннихъ д'Ьлъ,—говорилъ Дюшатель,—то надо предположить, онъ одобрялъ эти циркуляры. Наконецъ, правительство никогда не станетъ отвечать на вызовъ новымъ вызовомъ; но оно ни шагу не уступить въ такомъ вопросе, где не только законъ, но и вся предшествующая административная практика на его стороне». Министръ кончилъ полнымъ оправдашемъ текста адреса. «Нельзя,—говорилъ онъ, — обойти молчашемъ столь важный фактъ. ТЬмь более нельзя не указать стране, насколько враждебны ей антимонархически и антисощальныя желашя, раздававнпяся на некоторыхъ банкетахъ; нельзя не считать слепымъ увлечешемъ поведете иныхъ друзей правительства, которые, не довольствуясь темъ, что поддерживаютъ тесныя сношешя съ его явными врагами, еще сочувствуютъ, благодаря непростительной слабости, уничтожение тостовъ за короля». На эту речь, часто прерывавшуюся возгласами слева, отвечалъ Одилонъ Барро; онъ требовалъ возобновлетя права собрашй, необходимая для пользованья всякаго рода свободой, права, на которое не смела покушаться даже реставращя, возлагавшая такья больш1я надежды на меры строгости и столь склонная къ нимъ. Вследъ за этимъ ораторомъ Буассель протестуетъ противъ несправедливая отношешя къ 12-му округу, которому запретили то, что было разрешено всей Францш. Государственный канцлеръ пытается объяснить очевидную непоследовательность министерства. Онъ говорить, что политичесше законы надо применять осторожно, что репрессивные законы должны получить одобреше общества, если хотятъ отъ нихъ полезныхъ результатовъ. Цитируя резолюцш последнихъ банкетовъ, онъ устанавливает!, фактъ злоупотреблешя

— 105 —терпйтемъ правительства и заканчиваете заявлешемъ, что дальнейшая терпимость становится опасной. Онъ надеется, что оппозищя не последуетъ этому неблагоразумному вызову; но если, вопреки этой надежде, она будетъ настаивать, то «правительство сумеетъ исполнить свой долгъ». Эти последшя слова послужили сигналомъ къ безпорядкамъ. Шиканье и насмешки посыпались по адресу министра, когда онъ спускался съ трибуны и возвращался на свое место, бросая раздраженные взгляды налево. Напуганные столь резкимъ оборотомъ дебатовъ, депутаты центра, мало веряице въ свою правоту и въ душе порицаюпце адресъ, который они обязаны защищать, проявляюсь очевидную растерянность. Это увеличиваете смелость ихъ противннковъ. Наконецъ, спокойств1е несколько возстановляется; на трибуну поднимается Ледрю-Роллэнъ. Въ первый разъ съ того времени, какъ онъ заседаете въ палате, его слушаютъ съ серьезнымъ внимашемъ; первый разъ онъ поднимается до уровня ораторовъ нашихъ болыпихъ собранШ. Его доказательства сжаты и логичны. Онъ говорите страстно, но сдержанно. Его краснореч1е черпаетъ свою мощь въ справедливости дела, которое онъ защищаете. «Возможность устраивать собрашя—естественное и неотъемлемое право,— говорилъ онъ,—помешать ему можетъ только ясное и точное запрещеше. Но подобнаго запрещешя нетъ нигде въ нашихъ законахъ; наоборотъ, конститущя 91 г. гарантируете гражданамъ свободу мирныхъ и невооруженныхъ собрашй. Утверждаютъ, будто хартая 1830 г. ничего не говорите по этому поводу, и что вне ея нетъ правъ. Противъ такого печальнаго и жалкаго взгляда, исключающаго всякую возможность возвышеннаго стремлешя, велич1я, а главное истины, протестуютъ достоинство человека и человеческая совесть». Затемъ, сравнивая тексты этихъ законовъ, ораторъ стремится доказать, что харпя 1830 г. представляете изъ себя рядъ вырезокъ изъ хартш 1814 г., и что эта последняя сама по себе является умеренной и тощей жалованной грамотой иностраннаго происхождешя. «Вполне понятно,—продолжалъ онъ,—что она не говорите о праве собрашй. Но ведь законъ, разрешающШ гражданамъ пу-бличныя собрашя, изданъ конститущей 1791 г., а право собранШ дано вечеромъ въ день взяпя Бастилш». Указавъ на слабость министерскихъ доказательствъ, Ледрю-Роллэнъ восклицаете: «Смотрите, куда вы идете. Рядомъ софизмовъ вы стремитесь уничтожить всякое понятте права вне нисанныхъ законовъ; иными словами, вы хотите нанести ударъ тому, ч;то составляете жизненную сущность человеческой нравственности, тому, что не можетъ быть записано,— самому праву. Вы расшатываете то, что глубочайшимъ образомъ укоренилось въ человеческомъ сердце, ибо самое сугцествоваше

— 106 —общества было бы невозможно, если бы естественный права некоренились въ нихъ самихъ. И вы еще осмеливаетесь говорить объ анти-общественныхъ принципахъ»! Эта глубокая и сильная р^чь вызываетъ въ собранш страшное волнете. Возбуждеше ещеболее возрастаетъ, когда Ледрю-Роллэнъ отъ своего имени и отъ имени своихъ друзей протестуетъ противъ возможныхъ последствШ упорства министра, которое можетъ повлечь пролиие крови, и когда, обращаясь ко всемъ париямь левой, ораторъ восклицаетъ: «Правительство покушается на самую жизненную изъ нашихъ. свободъ. Защитимъ ее единодушными усильями; окружимъ ее нашими руками, какъ последнШ алтарь, который долженъ остаться нетронутымъ. Останемся все вместе до конца на своемъ посту, и если мы будемъ разбиты въ этой борьбе, то пусть тогда страна, какъ въ 1829 г., образуетъ огромный союзъ, дабы отказаться отъ уплаты податей». Ответь государственнаго канцлера поднимаетъ новую бурю. «Никогда,—кричитъ съ угрожающими жестами Одилонъ Барро,—не говорили такимъ образомъ ни Полиньякъ, ни Пейреннэ». При этихъ словахъ значительное число депутатовъ встаетъ и покидаетъ свои места. Раздается оскорбительная брань, крикъ, ревъ, топотъ ногами; взгляды и жесты становятся угрожающими. Геберъ, скрестивъ руки, въ позе человека, готоваго ко всему, пристально смотритъ на Барро, какъ будто упрекая его въ томъ, что онъ вызвалъ такой безпорядокъ. Оглушенный шумомъ, испуганный, председатель стремительно покидаетъ кресло, забывъ закрыть заседате. Его возвращаютъ къ бюро; упавшимъ голосомъ онъ произносить оффищальную формулу и исчезаетъ. Со времени Конвента не помнили подобнаго заседашя. Револющонная часть П а рижа трепетала отъ радости; салоны были подавлены. Оппозищя была смущена результатомъ своей работы. На другой день, 10-го февраля, перешли къ поправкамъ, такъ какъ обсуждеше параграфа въ его цЬломъ было окончено. Женудъ предлагаетъ заменить министерскую фразу другой, которая требуетъ «всеобщая участая гражданъ въ избранш депутатовъ, чтобы успокоить умы и укрепить политическое здаше». Но ему не удалось овладеть внимашемъ палаты, которая спешила перейти къ обсуждешю поправки Дарбле. Думали, что если соглашеше еще возможно, то оно будетъ результатомъ приняпя поправки, выраженной въ общихъ чертахъ и способной примирить благоразумныхъ людей обеихъ парий, уже впдящихъ ясные признаки приближ е т я урагана. «Если агитащя реформистовъ вызвала въ некоторыхъ местахъ демонстрацш, направленный противъ нашихъ учреждены и законовъ,—гласила поправка Дарбле,—то въ то же время доказала, что-

— 107 —огромное большинство страны даже въ мнЬшяхъ диссидентовъ. нерушимо держится ихъ». Консервативная пария съ безпокойствомъ ожидала, что предпримете оппозищя. Консерваторы надеялись, что последняя воспользуется этимъ случаемъ или этимъ предлогомъ н прекратите борьбу, полную опасностей. Но Одилонъ Барро не внделъ еще ничего опасного, или, можетъ быть, подстрекаемый радикальной прессой, считалъ невозможнымъ уступить, не покрывая себя безчестьемъ. Онъ заявилъ съ трибуны, что ни онъ. самъ, ни его друзья не могутъ принять поправку, освящающую принципъ, который отвергаете оппозищя: право большинства навязывать свое мненге меньшинству. На трибуне появляется Бланки. Напоминая о жестокомъ и неразумномъ изгнанш жирондистовъ монтаньярами, именемъ отца, участника Конвента, онъ заклинаете большинство не злоупотреблять численнымъ превосходствомъ, не угнетать меньшинство, единственная вина котораго въ томъ, что оно иначе понимаете преданность династш. Министръ финансовъ пытается выяснить, что банкеты надо разсматривать, какъ нападки на королевскую власть и монархичесыя учреждетя. «Это вы,—горячо возражаете Барро, — вы враги нашихъ учрежденш и не видите опасности будущаго». Эти личные счеты вызываюсь Гизо на трибуну, и онъ снова ставите вопросъ о праве. Вследъ за Гизо появляется Тьеръ. Последшй заявляете, что онъ считаете своей обязанностью во имя долга и чести защищать банкеты, темъ более, что онъ на нпхъ никогда не былъ самъ и потому въ данномъ случае ничемъ лично не связанъ сосвоими друзьями. Но, несмотря на все его усшпя, несмотря на поддержку до самаго последняго момента со стороны де-ла-Рошжакелэна въ палате и Жирардена въ «Presse», большинство съ безпримернымъ п непростительнымъ упрямствомъ отвергаете поправку. Оно быстро, потупивъ голову съ невероятной поспешностью идете навстречу своей гибели. Наконецъ, 11-го февраля остается открытымъ только одинъ путь къ спасенш — поправка Дэмуссо-де-Живре, который просто предлагаетъ выпустить изъ адреса все эпитеты, оскорбительные для меньшинства. Насталъ решительный моментъ. На трибуну всходите Ламартинъ. Внушительное молчате сменяете крики и восклицатя, заглушавнпе до техъ поръ голоса ораторовъ. Все готовы слушать, все ждутъ чего-то необычайнаго. Ламартинъ никогда не бывалъ на банкетахъ *). Что онъ скажете? Будетъ гоДействительно, Ламартинъ былъ только на банкете Макона, носи вшемъ скорее частный, а не политичесюй характеръ. Отъ в с е х ъ д а л ь

— 108 —ворить революционный историкъ жирондистовъ или сейчасъ услышать легитимиста или консерватора? Неизвестность быстро разорялась. Ламартинъ не хогЬлъ сознаться въ томъ, что онъ сл^дуеть выжидательной политике Тьера. По его словамъ, лишь случайный обстоятельства помешали ему принять участье въ банкетахъ, но онъ тЬмь не менее всецело ихъ одобряетъ. Возбуждеше, которое вызываютъ банкеты въ стране, — благородное и здоровое возбуждеше; это выраженье истиннаго нацюнальнаго чувства, которое оппозиция •скорее сдержпваетъ, чемъ вызываетъ. Фраыцья давно уже страдала и, наконецъ, решила поднять голосъ противъ скандальнаго воровства, противъ предпочтенья интересовъ одной фамилш нащональнымъ интересамъ, противъ пренебрежительнаго отношенья -къ ея естественнымъ союзникамъ. «Помимо королевской власти, помимо палаты пэровъ ы палаты депутатовъ, въ особо важныхъ «случаяхъ существуетъ другой, выспий судья—сама страна. Ее вы обвиняете, ей угрожаете беззаконно, или съ помощью изворотливыхъ законовъ. Рукой полицш вы хотите зажать ротъ странгъ». Громъ апплодисментовъ прерываетъ речь на этомъ смеломъ •образе. «Представьте себе,—продолжалъ Ламартинъ, когда черезъ несколько минуть улеглось волнете, покрывавшее его голосъ,—представьте себе, что часть вашихъ товарищей продолжаетъ считать предложенный имъ законъ насмешкой и что они настаиваютъ на славной защите своихъ правъ...»—«Мы будемъ настаивать»—съ увлеченьемъ восклицаютъ некоторые.—«Вспомните Мячевую залу».— «Вотъ еще!» — раздается негодуюпцй шепотъ центра. «Мячевая зала, господа,—повторяетъ ораторъ со спокойств1емъ, еще более увеличивающимъ действье этихъ словъ, и сильно повышая голосъ,—это то самое место собрашй, которое было закрыто властями, и снова •открыто народомъ». Палата глубоко взволнована; на всехъ лицахъ заметно безпокойство. Число голосующихъ—413. Первый вотумъ не выясняетъ положешя дела. На министерской скамье заметенъ страхъ. Наконецъ, при баллотировке шарами большинство 228 противъ 185 удерживаетъ роковыя слова. Кабинета торжествуетъ; въ самомъ деле, ему нечего больше бояться. Только совесть страны, «удъ народа и исторш могли смущать его. На другой день, 12-го, богатый фабриканта Салландрузъ изъ прогрессивной части консерваторовъ заявляетъ съ трибуны о желательности парламентской реформы. После всехъ бурныхъ дебатовъ и яростныхъ нападокъ это требованье было достаточно скромно, н-Мшихъ логами.

прпглашетй

Ламартинъ отказывался подъ различными пред-

— 109 —но оно показалось чрезм'Ёрнымъ въ глазахъ ослепленнаго гордостью Гизо. Торжественно заявивъ въ начале, что онъ познакомить палату съ проектомъ, щЬликомъ исходящимъ отъ правительства, Гизоловко переходить къ своей обычной теме: немедленное приняие р е ш е т я о парламентской реформе вызвало бы неизбежно распущеше палаты, что при настоящихъ условхяхъ было бы верхомъ неблагоразумия. Принять подобное обязательство на будущее былобы еще более неразумно, ибо это подорвало бы нравственный авторитетъ существующаго порядка безъ замены его новымъ. Гизо утверждаетъ затемъ, что правительство обязано выполнить реформы,, ставдпя уже необходимыми, но что нхъ не следуетъ никогда обещать заранее. «Кабинетъ, — прибавляетъ онъ, — принимаете въ разсчета настроеше умовъ; до окончатя законодательной сессш онъ тщательнейшимъ образомъ разсмотритъ все, что можетъ поддержать, единство и силу консервативной парии и неизменную линно поведешя, составляющую основную черту министерства. Онъ приложить все усил1я, чтобы поддержать соглаше различныхъ частей партш; но, если бы соглашеше, необходимое для этой цели, оказалось невозможнымъ, то кабинетъ предоставить другимъ стоятьу власти при дезорганизации консерзативной партги и крушеши ея политики». Результатомъ этой коварной речи, этихъ полуобещанш, сопровождаемыхъ угрозами, было отклонеше поправки Салландруза большинствомъ 222 голос.овъ противъ 189. Затемъ голосовали весь, адресъ целикомъ. Оппозищя воздержалась отъ голосовашя; только В голоса высказались противъ 241. Съ этого момента борьба помимо законныхъ средствъ стала неизбежной, неминуемой. Теперь важно было установить, на чьей стороне сила, а не право. VII. Приготовлешя къ банкету.— Неизбежность катастрофы. Отклонеше всехъ примирительныхъ поправокъ, сохранеше въ. тексте адреса полностью всехъ словъ, оскорбительныхъ для оппозищи и потому ею отвергавшихся, поставили въ большое затруднеше Барро. и его парию. При открыии сессш королевская оппозищя осталась довольна своими силами, которымъ она произвела последнш смотръ на банкете въ Гуане; она опасалась, что дальнейшая борьба послужите въ пользу радикализма, и потому решила удовлетвориться достигнутыми результатами, заявляя, что во время пренш въ палате

— 110 —агитащя за реформы неуместна. Однако, возмутительный оборота дебатовъ, высокомерное поведете министерства и насмешки со стороны дворца, задевая заживо самолюб!е, вызывали на бой. Но разъ завязалась борьба—то никто не могъ ни направлять ея теч е т е , ни предсказать ея исходъ. Уже 8-го февраля Жирардэнъ, газета котораго становилась все более угрожающей и открыто заявляла о близкомъ кризисе, напечаталъ разумное и смелое воззваше къ Одилону Барро, побуждая его подать въ отставку, если несправедливый параграфъ будетъ принята. «Если Вы подадите въ отставку,—говорилъ редакторъ «Presse», — (а какъ Вы можете воздержаться отъ того, что въ 1841 году с.делалъ Beppie?), то совершенно невозможно, чтобы вся оппозищя целикомъ не последовала Вашему примеру. «... Я не исключаю ни Тьера, ни де-Ремюза, нп Дюфора» 1 ). действительно, вскоре после голосовашя, этотъ вопросъ дебатировался въ собрашй депутатовъ реформистской парии. Неужели отъ парламентскаго большинства обратятся къ большинству избирателей? Неужели принудятъ власть, посредствомъ массовыхъ увольнений, созвать более сотни избнрательныхъ коллеий, и, такимъ •образомъ, возбзгдить въ стране новую агитащю, гораздо более серюзную и глубокую, чемъ была агитащя банкетовъ? Таково было намерете людей съ пылкимъ темпераментомъ и въ особенности техъ изъ депутатовъ, вторичное избрате которыхъ было несомненно. Изъ ста восьмидесяти такихъ оказалось пятнадцать. Противоположное м н е т е одержало верхъ, и 14 февраля лишь одинъ Жирардэнъ подалъ прошете объ отставке въ сдедующихъ выражешяхъ: «Господинъ президента, Среди нетерпимаго большинства и безразсуднаго меньшинства нетъ места тому, кто не признаетъ власти безъ инищативы и прогресса, оппозицш—безъ силы и логики. Поэтому я подаю въ •отставку. Я буду ждать общихъ выборовъ. Эмиль Жирардэнъ». ') На другой же день после отклоненш поправки, внесенной Живре, « P r e s s e » опубликовала превосходную статью, в ъ которой она напирала на вопросъ о законности, оставнпйся сомнительнымъ въ глазахъ прежнихъ министровъ, сановниковъ кассацюнной палаты, бывшихъ старшинъ совета адвокатовъ и ста восьмидесяти депутатовъ изъ числа четырехсотъ. Она советовала кабинету, пользуясь законодательной властью, внести проектъ закона, который о п р е д е л я л ъ бы, въ какихъ с л у ч а я х ъ и съ какими изъят]ями р а з р е ш а е т с я право собрашй, и когда оно воспрещается ( « P r e s s e » отъ 12 февраля). Д л я министерства в ъ этомъ еще былъ честный и благоразумный способъ избежать конфликта. Но членамъ кабинета, за редкими исключешями, одинаково не доставало к а к ъ благоразум!я, такъ и честности.

— Ill — Чтобы поднять себя въ своихъ собственныхъ глазахъ после этого перваго проявлешя слабости, оппозищя постановила, что никто изъ ея членовъ не долженъ более принимать никакого приглашешя ни отъ президента палаты, такъ какъ онъ подавалъ голосъ за одно съ консервативной парией, ни даже изъ Тюильри, и что если на некоторыхъ падетъ жребш участвовать въ депутацш для поднесешя адреса королю, они должны будутъ отъ этого уклониться. Но и эти ребячесшя потуги на героизмъ оказались не подъ силу гражданскому мужеству этихъ непреклонныхъ законодателей, ибо въ день принесешя присяги изъ трехъ депутатовъ, имена которыхъ были вынуты изъ урны, только одинъ остался веренъ принятому решешю '), и король, принимая депутацш, могъ себя поздравить съ темъ, что она была многочисленнее, чемъ онъ привыкъ ее видеть за много посцеднихъ летъ. действительно, къ ней присоединилась большая часть консерваторовъ, несмотря на свое неудовольеттае и сетовашя. Они желали, чтобы министръ, такъ серьезно затронутый споромъ объ адресе, подалъ въ отставку, чтобы вывести ихъ изъ затруднительн а я положешя быть принужденными выражать верноподданничесшя чувства, которыя находились подъ сомнешемъ. Они раз•считывали на Моле. Последшй одинаково строго относился, какъ къ радикальной оппозицш, такъ и къ министерству. Онъ вместе •съ де-Ремюза, Билло, Дюфоръ старался обезпечить себе сод4йств1е такихъ деятелей, которые могли бы дать ему возможность составить кабинета, примиряю щШ противореч1я, въ одно и то же время пр1ятный для страны (по крайней мере, онъ такъ думалъ) и менее оскорбительный для короля, чемъ, если бы снова во главе министерства сталь Тьеръ. Но въ ожиданш, пока созреетъ эта комбинацтя, консерваторы хотели соблюсти приличья и изъявить покорность престолу. Отказываясь отъ избирательной агитацш, решая оставаться на своемъ посту, оппозищя оказывалась •связанной вопросомъ чести съ парижскими избирателями, нацюнальной гвард1ей и учебными заведешями, которыя обнаруживали все более и более ясныя намерешя добиваться всеми легальными путями осуществлешя права собран1й. Въ связи съ этимъ было решено, что забаллотированные депутаты будутъ въ полномъ. составе присутствовать на банкете; но они оставили за собою право назначить для него на досуге—по зреломъ размышленш—день, место, часъ, форму, церемошалъ и этикета. Въ этомъ отношенш ') Я вхожу въ т а ю я подробности, потому что, по моему, он-Ь характер и з у ю т лучше другихъ, к а к ъ будто бы и бол-Ье важныхъ, хвастовство независимостью, а на самомъ д-Ьл-Ь слабость оппозицш. К а к ъ были правы кор о л ь и министры, относясь съ п р е з р Ъ т е м ъ къ подобнымъ пустымъ угрозамъ!

— 112 —между реформистами было очень мало согласия. Боязнь сделать слишкомъ много или слишкомъ мало, различнымъ образомъ волнуя ихъ, создавала нерешительность. Учапцеся, которые должны были устроить отдельный банкетъ, отказались отъ этого, не желая отделиться; но не лгелая также предлагать, вернее, навязывать Барро свое содейств1е въ устройстве большой манифестами, подготовляемой оппозищей, они потребовали у коммиссш пропускныхъ билетовъ для известнаго числа рабочихъ. Эго требоваше встретило плохой пр1емъ; но, опираясь на комитетъ журнала «R6forme», студенты силою добились отъ вожаковъ реформистской партш двадцати билетовъ для себя и двенадцати для рабочихъ. Не довольствуясь этимъ первымъ успехомъ, «R6forme» въ техъ же видахъ настаивала на томъ, что нужно собраться, какъ и предполагалось раньше, въ двенадцатомъ округе, въ предместье Сенъ-Марсо среди народной массы, находящейся въ состоянш брожешя, которая, конечно, вывела бы манифестащю далеко за пределы законности. Намеренья были слишкомъ ясны. Поэтому собраше депутатовъ тотчасъ же отклонило это предложеHie. Принялись за обсуждение различныхъ другихъ проектовъ, изъ которыхъ ни одинъ не удовлетворялъ требуемымъ условтямъ. К ъ тому же, было необходимо, чтобы собрате высказалось по этому вопросу такъ же единодушно, какъ общественное м н е т е . Между темъ, то Дювержье де-Гораннъ, то Тьеръ, то менее робше люди передавали этотъ вопросъ на решеше Барро, и время уходило въ этихъ проволочкахъ. Парижане, завзятые любители зрелищъ и сильныхъ ощущенш, выражали нетерпеше; республиканцы же темъ временемъ возбуждали въ народе подозреше и выставляли медленность Барро, какъ намеренное заигрываше съ дворомъ, какъ предательство. Каждый вечеръ можно было наблюдать на улицахъ оживленныя группы народа. Въ историческомъ театре, во время предетавлешя драмы Александра Дюма le Chevalier cle MaisonPwuge, публика шумно потребовала повторешя ставшаго популярнымъ хора жирондистовъ (Умереть за родину—Monrir pour la patrie). Въ театре Одеонъ, часто посещаемомъ студентами, каждый вечеръ раздавалось патрютическое нЬте; а на утро, передавая скандальный подробности дела объ нзнасилованш, сопровождаемомъ убШствомъ, приписываемомъ монаху Леотаду, демократичесше журналы возбуждали въ народе презреше къ духовенству и ко всему, что хотя бы въ малой степени могло быть заподозрено въ аристократизме ' j . Каждый часъ, потерянный оппозищей реформпстовъ, былъ выигрышемъ для революцш. П о в е д е т е клерикальной партш в ъ виду такнхъ обстоятельствъ было

-

113 —

Между темъ, несмотря на истинное или лишь показное пренебрежете, съ которымъ во дворце отзывались о банкете и банкетистахъ, такъ какъ все же, вопреки догадкамъ, недалеко было до полнаго разрыва, можетъ быть, даже до вооруженной борьбы, дворъ и министерство, хоть и подшучивая и подсмеваясь надъ Барро и его друзьями, не прочь были вступить въ сделку и прибегнуть къ ихъ посредничеству. Тьеръ вложилъ въ это дело весь свой умъ; но задача была не изъ легкихъ. Съ каждымъ днемъ отступлеше оппозицш становилось все невозможнее. Изъ департаментовъ массами получались ею поздравительные адресы и увещашя твердо стоять на своемъ. Начали высказываться и учебныя заведения, и въ Париже стало чувствоваться то брожеше, какое обыкновенно является близкимъ предвестникомъ великаго народнаго возсташя. «Journal des D6bats» сбавилъ тонъ. Онъ более небранился, напротивъ, обещалъ, что вопросъ о реформе будетъ разсмотренъ по существу и окончательно региенъ въ течете настоящей законодательной сессги. Къ этому онъ загадочно прибавлялъ, что отныне этотъ вопросъ не будетъ зависеть отъ министровъ, но отъ Лровиденгя. Наконецъ, 17-го, после долгпхъ колебанш, «National», уполномоченный собрашемъ депутатовъ реформистской партш, известилъ, что найдено частное помещеше, въ которомъ въ ближайшее воскресенье состоится банкетъ. Это былъ запущенный участокъ земли въ Елисейскихъ по.тяхъ, принадлежащш г-ну Нито. Въ то же время значительное количество бывшихъ депутатовъ, въ томъ числе де-Корменэнъ, Мартинъ СтрасбургскШ, Ташеро и др., и три пэра Францш—герцогъ д'Аркуръ, де Буасси, д'Альтонъ Ше—уведомляли о своемъ твердомъ намеренш присутствовать на банкете. Распространился слухъ, что выснпе начальники нащональной гвардш, обезпокоенные такимъ намерешемъ, заготовили чистые бланки для внесен (я въ нихъ въ случае надобности именъ техъ или другихъ солдатъ съ целью организацш отборной национальной гвардги, или, какъ выражались радикальные журналы, поддельной национальной гвардш *). Утверждали также, крайне неискусно. Найдя поддержку в ъ королев-Ь, она надменно взяла н а себя защиту обвиняемаго, стараясь затемнить очевидность факта. Монахи ордена такъ затрудняли судопроизводство ложными п о к а з а т я м и или молч а т е м ъ , что министръ юстищи долженъ былъ принести на нихъ оффищальную жалобу Тулузскому арх1епископу. Эти слухи были настолько упорны, что начальникъ штаба нащональной г в а р д ш Карбонель долженъ б ы л ъ печатно опровергать эту клевету. Приводимъ соображешя журнала „ C o n s t i t u t i o n n e " , высказанныя имъ по поводу письма генерала: ЧАСТЬ I.

8

— 114 —что герцогъ Монпансье отдадъ приказъ отправить изъ военнаго училища въ ВэнсеннЬ, где день и ночь шла работа по изготовлеHiio припасовъ, две батареи полевой артиллерш, двадцать повозокъ для пехоты, ящики съ картечью, петарды и факелы для ночной службы. Повидимому, все ускоряло конфликта, но это только такъ казалось. Въ то* время, какъ публику забавляли лишь показными демонстращями, угрозами, вспышками гнева, въ интимныхъ сов4щашяхъ комитета реформистской парии брало верхъ мирное настроеше; оно обнаружилось, между прочимъ, въ самомъ выборе м^ста для банкета. Разве возможно было въ широкихъ аллеяхъ Елисейскихъ полей, на открытомъ со всехъ сторонъ пространстве, народнымъ „Вчера мы опубликовала протоколъ чрезвычайиаго собрашя офицеровъ и выборныхъ отъ 3-ей роты 4-го батальона 10-го легюна, изъ котораго видно, что фельдфебель роты, которому было поручено составить пикетъ изъ двенадцати человекъ на непредвиденный случай, вручилъ прямо генеральному штабу 10-го легюна двенадцать билетовъ, не помеченныхъ числомъ, съ именами двенадцати стрелковъ, которыхъ было-бы желательно выбрать изъ всего списка роты. Действуя такимъ образомъ, онъ, вопреки своей прямой обязанности, нарушалъ установленный порядокъ очереди въ несенш службы, не уведомивъ объ этомъ капитана. По поводу этой публикацш Карбонель требуетъ отъ насъ воспроизведешя след у ю щ а я письма, которое было имъ помещено въ „ N a t i o n a l " . По про чтенш этого письма легко убедиться, что оно не разбиваетъ положенШ, приведенныхъ въ вышеизложенномъ документе, и что ему совершенно не удается оправдать допущенныхъ фельдфебелемъ злоупотребленш. „Ыащональная гвард1я департамента Сены". Парижъ, 18 февраля 1848 года. „Господинъ редакторъ, Вы высказали предположете, что служебные списки, заготовленные в ъ 10-мъ л е п о н е сообразно съ ранее установившимся порядкомъ, былн составлены, вследств1е инструкщй, данныхъ генеральнымъ штабомъ. Напротнвъ, я утверждаю, что начальникамъ легюна никто подобнаго приказа не отдавалъ. Полковникъ 10-го легюна получилъ лишь предупрежден1е, что въ случае в о л н е т й онъ немедленно получитъ прпказъ, какъ можно скорее, поставить въ главномъ городе округа резервный пикетъ изъ ста нащональныхъ гвардейцевъ. Онъ же, руководясь чувствомъ справедливости, счелъ своимъ долгомъ возложить эту службу на в с е роты 10-го легюна въ томъ случае, если произойдете возстате. Находящееся въ н а р я д е нацюнальные гвардейцы, безъ сомнешя, будутъ сильно удивлены, узнавъ, что « N a t i o n a l » классифицировалъ ихъ, какъ людей завиеимыхъ, принужденныхъ къ безусловному послушангю. Подобный подборъ былъ-бы, действительно, серьезнымъ извращешемъ института нацюнальной гвардщ и, конечно, не могъ бы быть одобренъ ни высшимъ начальникомъ, ни его начальнпкомъ штаба. Примите и проч. Начальникъ геиеральнаго штаба, генералъ-маюръ. Карбонель*.

-

115 —

массамъ настолько сомкнуться, чтобы оказать сопротивление даже^ лри мал4йшемъ настунательномъ дЬйствш со стороны войскъ? Ни-' кому не могла бы придти въ голову мысль о сопротивлении Но и это еще не все. Путемъ интригъ и переговоровъ Тьеръ съ помощью Витэ и де-Морни заставилъ обе стороны принять условья, которыя окончательно делали манифестащю смешной. Представители оппозицш и министерской партш—Дювержье де-Гораннъ, Маллевиллъ, Берже, Витэ и де-Морни—соединились между собою въ •одномъ изъ засЬданш палаты. Вотъ вкратце то, о чемъ говорили iii на чемъ согласились об'Ь стороны. Есть только одинъ способъ решить, кто правъ—правительство ли, утверждая, что подобная манифестация есть правонарушеше, предусмотренное и определенное существующими законами, или оппозищя, утверждая, что этотъ «фактъ не подлежитъ юрисдикцш никакого закона. Этотъ способъ таковъ: пусть оппозищя совершитъ мнимое преступлеше, правительство допустить его совершеше, а затЪмъ обе стороны обратятся къ решешю суда. Соответственна съ этимъ оппозицюнная пария отправится въ назначенное для банкета место. На пороге -оно столкнется съ коммиесаромъ, который, однако, не помешаетъ *ей войти,—за последнее ручается правительство,—ибо если бы ком.миссаръ загородилъ дверь, пришлось бы ее открыть силою, что составило бы преступлеше, отличное отъ предполагаемаго, имъ же пришлось бы очистить место, что было бы еще хуже, такъ какъ тогда со стороны оппозицш не оказалось бы никакого преступлешя. Коммиссаръ предупреждаете членовъ оппозицш, что они 'Совершаютъ преступлеше. Они проходятъ дальше. Этого будетъ совершенно достаточно для составлешя коммиссаромъ протокола. Затемъ коммиссаръ прибегнете уже къ угрозе употребить вооруженную силу. Барро объявите, что передъ силой онъ долженъ противъ воли отступить и пригласить членовъ собрашя удалиться. При выходе депутаты объявятъ толпе, что они вполне достигли 'Своей цели. Оппозищя, кроме того, обязывается не произносить речей, препятствовать, насколько возможно, раздражающему вмешательству газете и до решешя суда не созывать никакого рода • собранш. Выставить себя на поемеяше, обмануть страну, отречься отъ прияциповъ, защищаемыхъ въ продолжеше семнадцати лете силою •слова, а въ последнее время путемъ угрозъ, которыя теперь будутъ сочтены за пустую похвальбу,—таковъ былъ несомненный результате этой нелепой комедш. Собрашя подъ председательствомъ Барро съ каждымъ днемъ становились все безтолковее. Наиболее многочисленной въ нихъ была пария благоразумныхъ; •она прибегала ко всевозможнымъ способамъ промедлешя, чтобы 8*

- 116 — отсрочить принятае всякой порядочной резолюцш, когда совершенно отвергнуть ее она была не въ состоянш. Такъ, на другой же день после того, какъ «National» опов4стилъ, что банкетъ состоится въ следующее воскресенье, его заставили поместить с л е дующую заметку: «Ежедневная пресса опубликовала много неточныхъ свед^шй относительно устройства банкета въ двйнадцатомъ округе. Единственно лишь необходимость перемены места,, вызванная важностью предстоящей манифестами, замедлила е я осуществлеше. «Банкетъ состоится непременно на первыхъ же дняхъ будущей, недели. «Когда въ кшмиссш двенадцатаго округа будутъ окончены все необходимый приготовлешя, она уведомитъ о времени и месте банкета центральный комитетъ и членовъ обеихъ палатъ, решившихъпринять участае въ этомъ вполне легальномъ и мирномъ способе выражешя протеста». Вся суть заключалась, въ томъ, что все предвидйвппй Тьеръ. боялся въ воскресенье слишкомъ большого наплыва рабочихъ по случаю праздничнаго отдыха. Къ тому же, благодаря отсрочке, онъ. выигрывалъ сорокъ восемь часовъ, а для его изобретательная» на всягая комбинацш ума выиграть немного во времени—значило открыть тысячу новыхъ шансовъ, тысячу благопр1ятныхъ случайностей. Не подозревая, до какой степени раздражено парижское населеше, Тьеръ любовался своими безконечными мелкими хитростями, столь-же безполезными, насколько оне были ребяческими. . Онъ не догадывался, онъ забывалъ о томъ, что можетъ сделать— въ известный моментъ—взрывъ сильной народной страсти въ защиту великихъ правъ. «National» былъ удивленъ и говорилъ: «Мы приводимъ эту заметку въ томъ виде, какъ она была намъ послана, но не скрываемъ, что она далеко насъ не удовлетворяетъ. Следовало-бы объяснить, по крайней мере, вследств1е какихъ странныхъ обстоятельствъ и недоразуменШ место, нанятое накануне, на другой день. ускользнуло изъ рукъ, такъ какъ, очевидно, плохо позаботились опринятая законныхъ меръ, , которыя придали-бы обещанш силу контракта и такимъ образомъ устранили-бы всякое постороннее в.ияше. «Мы еще более сожалеемъ о томъ, что принуждены отказаться отъ устройства банкета въ воскресенье. Таково было подлинное желаше главной коммиссш, а ея р е ш е т е было принято не наобумъ и не безъ серьезныхъ основанШ. Следовательно, лишь существенное и непреодолимое препятств!е могло бы заставить решиться на отмену дня манифестами. По нашему мненйо, т&кал.

-

117 —

-отсрочка была-бы крайне прискорбна. Но такъ какъ некого обвинить въ этомъ, намъ приходится удовольствоваться лишь выражешемъ сожал'Ьнгя по этому поводу». 19-го онъ опубликовалъ новую заметку въ слйдующихъ выражен!яхъ: «Главная коммисмя, которой была поручена организащя банкета въ двйнадцатомъ округе, постановила, что манифестация безатлагательно должна состояться въ следующШ вторникъ 22 февраля, въ двенадцать часовъ дня. Место собрашя будетъ указано позднее». Вполне понятно, что кабинетъ сталъ гораздо смелее, соприкоснувшись такъ близко съ •слабой стороной оппозицш Следств1емъ малодушнаго образа действш оппозицш было отпадете отъ нея многихъ изъ членовъ, и Дюшатель счелъ себя достаточно сильнымъ, чтобы открыть свои карты. Онъ усталъ отъ безконечныхъ переговоровъ и съ нетернЬтемъ ждалъ, когда они закончатся. Между темъ, «Constitutionnel» отъ 20 февраля в ы с к а з ы в а л с я еще довольно решительно; но въ действительности это было не что иное, к а к ъ замаскированное отступлеше. Вотъ к а к ъ онъ выражался: „Депутаты оппозицш снова собрались сегодня утромъ, чтобы р е ш и т ь свое участае в ъ манифестации которая готовится в ъ защиту права собраний, оспариваемаго и нарушаемаго министерствомъ. В ы с л у ш а в ъ д о к л а д ъ K O M M H c c i n , с о б р а т е единодушно признало, что более, ч е м ъ когда-либо, необходимо протестовать велнкимъ актомъ легальнаго с о п р о т и в л е т я противъ меръ, противныхъ к а к ъ принципу конституцш, т а к ъ и тексту закона. Въ результате было решено в ъ с л е д у ю щ ш вторннкъ в ъ полномъ •составе отправиться на место с о б р а т я . «Такая резолющя является самымъ л у ч ш и м ъ в ы р а ж е ш е м ъ почтешя, какое только депутаты могли воздать уму, патриотизму, благороднымъ чувствамъ парижскаго н а с е л е т я . Депутаты не могли допустить, — к а к ъ это д е л а ю т ъ враги свободы,—чтобы народъ, права котораго попираются, •былъ поставленъ в ъ необходимость выбирать или рабскую покорность, или насил1е. Депутаты заранее у в е р е н ы в ъ томъ, что весь н а р о д ъ пойметъ, что манифеетащя, отстаивающая право противъ произвола, не до-стигнетъ своей цели, если до конца не останется мирной и спокойной. Парижъ часто производилъ г е р о и ч е с т я усил!я и в е л и ш я революцш. Въ настоящее время онъ прпзванъ дать народамъ примеръ другого рода, прнзванъ доказать, что в ъ свободныхъ странахъ спокойств1е и твердость т р а ж д а н ъ , проявляющаяся в ъ уваженш к ъ закону и в ъ з а щ и т е своихъ л р а в ъ , есть самая непреодолимая и величественная сила н а ц ш . Этимъ путемъ будетъ достигнуть двойной результатъ: з а к р е п л е т е права, неразрывно связаннаго съ каждой свободной конститущей, и блестящее доказательство прогресса н а ш и х ъ политическихъ нравовъ. «Итакъ, депутаты оппозицш разсчитываютъ на с и м п а т ш и поддержку в с е х ъ добрыхъ гражданъ, точно т а к ъ же, к а к ъ эти п о с л е д ш е могутъ раз-ечитывать на ихъ неустанную преданность и на твердость и х ъ р е шетй. «Во время з а с е д а ш я было прочитано письмо, которымъ депутаты выр а з и л и свое coraacie на приглашеше коммиссаровъ д в е н а д ц а т а г о округа ща немъ уже значится подпись восьмидесяти семи депутатовъ».

— 118 —Манифеста комитета но устройству банкета, опубликованный 21-го утромъ во всехъ газетахъ, доставилъ ему удобный случай. Онъ ухватился за него. Редакщя этого манифеста была поручена Маррасту. Барро ожидалъ, что это будетъ простая программа церемонии Маррастъ обратнлъ его въ настоящее воззваше къ народу. Вотъ какъ онъ выражался: «Такъ какъ легко предвидеть, что этотъ общественный протеста привлечетъ значительное стечете гражданъ, что национальные гвардейцы Парижа, верные девизу: Свобода, Общественный порядокъ, захотятъ въ данномъ случае исполнить этотъ двойной долгъ, т. е., присоединяясь къ манифестации, будутъ защищатьсвободу, поддерживать своимъ присутстш-емъ порядокъ и мешатьвсякому столкновение; что,въ предвиденш многочисленнаго собран]я нащональной гвардш и гражданъ, намъ надлежитъ выработать планъ, который удалилъ-5ы всякую причину тревоги и волнетя: «КоммисЫя полагаетъ, что манифестащя должна происходить въ. той части столицы, где ширина улицъ и площадей не вызываетъ давки при скопленш народа. «Въ виду этого депутаты, пэры Франщи и друпя, приглашённый на банкетъ, лица должны собраться въ будупцй вторникъ, въ одиннадцать часовъ, въ обычномъ месте собранШ парламентарной оппозищи, на площади Магдалины № 2. «Подписчиковъ банкета, состоящихъ въ нащональной гвардш,. просятъ собраться передъ церковью Магдалины и образовать два параллельныхъ ряда, менаду которыми поместятся приглашенные _ «Во главе кортежа пойдутъ те штабъ-офицеры нащональной гвардш, которые явятся съ целью присоединешя къ манифестации тотчасъ-же за приглашенными и гостями поместится рядъ офицеровъ нащональной гвардш; «За последними—нацюнальные гвардейцы, построенные въ колонны по номерамъ легюновъ; «Между третьей и четвертой колонной поместятся учапцеся подъ предводительствомъ назначенныхъ ими самими коммиссаровъ; «Затемъ—остальные нацюнальные гвардейцы Парижа и предместШ въ порядке, указанномъ выше. «Кортежъ отправится въ половине двенадцатаго и направится черезъ площадь Согласья и Елисейсшя Поля къ месту банкета. «Коммисстя, убежденная въ томъ, что эта манифестащя будетътемъ более действительной, чемъ она пройдетъ спокойнее, темъ более внушительной, чемъ лучше ей удастся избежать малейшагс:

— 119 —столкновешя. приглашаетъ гражданъ не издавать никакихъ восклицанШ, не носить знаменъ, вн4шнихъ знаковъ; она приглашаетъ нацюнальныхъ гвардейцевъ, которые примутъ учасие въ манифестацш, явиться безъ оруж1я; здЬсь идетъ д'Ьло о законномъ и мирномъ протесте, который, главнымъ образомъ, долженъ быть могущественъ числомъ, твердымъ и спокойными поведешемъ гражданъ. «Коммисмя надеется, что въ этомъ случай каждый присутствующШ будетъ считать себя обязаннымъ содействовать поддержание порядка; она вверяете его присутствующей нащональной гвардш, вверяете париясскому населенно, которое хочетъ свободы и общественнаго мира и которое знаетъ, что для укрйплетя своихъ правъ необходима исключительно мирная демонстращя, | единственно подобающая интеллигентной и просвещенной нацш, сознающей непреодолимую крепость своей нравственной силы и надеющейся законнымъ и спокойнымъ выражешемъ своего мненья заставить уважать свои законныя желанья». Велико было изумлете, при чтенш этого манифеста, въ рядахъ консервативной парии и парии конституционной оппозицш. Почти тотчасъ же министерство ответило на него, приказавъ на стенахъ расклеить: 1° Воззваше къ жителямъ Парижа съ приглашешемъ воздержаться отъ всякой манифестами; 2° Постановлеше, которое, ссылаясь на законъ 1790-го года, запрещало банкетъ; 8° Постановлеше противъ сборищъ на улицахъ; 4° Обращенье къ нацьональной гвардьи генерала Жакмино, который напоминалъ 234 и 258 статьи Уложешя о наказаньяхъ нацюнальнымъ гвардейцамъ, действующимъ, какъ таковые, безъ законная призыва. Затемъ Дюшатель явился въ палату депутатовъ, решившись, не щадя более оппозицш, отплатить ей угрозой за угрозу. Пришелъ въ палату и Барро, но нерешительный, колеблюпцйся, опечаленный, озабоченный, обуреваемый тысячью сомнЬнш. Отъ того, что онъ предпримете, какъ выскажется, зависелъ или позоръ для его партш вмёсте со стыдомъ для него лично, или ужасная неизвестность народнаго возстанья. Въ случае поражетя — пролитая кровь, тюрьмы, ссылки, можетъ-быть, даже конфискацья всехъ свободъ. А въ случае победы... Но въ этомъ именно случае Барро не осмеливался хладнокровно взглянуть въ лицо будущему. Здесь онъ внезапно пробуждался отъ грезъ, услаждавшихъ его уравновешенную натуру. Въ продолжеше семнадцати .тЬте онъ лелеялъ мечту о монархт, окруженной республиканскими учреждениями. Его несмелый умъ и неопределенность, свойственная его мыслямъ.

— 120 —позволили ему допустить эту шаткую комбинацию двухъ принциповъ, которые временно могли лишь нейтрализовать другъ друга, но никогда не могли быть совмещены. Онъ не понималъ, что, если отнять отъ монархическаго принципа принципъ божественнаго права, онъ останется безъ основашя, лишенный своей естественной поддержки въ лице аристократы и духовенства, и тогда онъ не сможетъ противопоставить могуществу демократическаго принципа равной ему силы сопротивлешя. Более прямой, хотя и более ограниченный, чемъ у Гизо, его умъ, все-же направленный въ хорошую сторону, отвергалъ по цельности его натуры тактику обмана, которую безъ зазрешя совести пускалъ въ ходъ Гизо, когда надо было поддержать политическое равновес1е. Какъ и Гизо, Барро не помышлялъ о народномъ правлены, а если и думалъ о немъ, то скорее съ ужасомъ, чемъ съ любовью. Мощь и широта философскаго движешя, которое преобразовывало общество, ускользали отъ его узкаго и неподвижнаго ума. Его мысль не выходила за пределы парламентская» кругозора; непостоянство, хотя и искреннее, его политическихъ убеждешй парализовало мало по малу всю его деятельность. Придя въ законодательный залъ, Барро засталъ палату за обсуждешемъ проекта относительно бордосскаго банка. Чтобы въ последнШ разъ потолковать со своими единомышленниками, онъ прошелъ въ одно изъ бюро, куда за нимъ последовали депутаты левой и Тьеръ. Смущеше было написано на всехъ лицахъ, по известнаго рода чувство человеческаго достоинства еще не позволяло высказаться. Лишь одинъ Тьеръ имелъ мужество выразить свое м н е т е ; онъ одинъ осмелился весьма недвусмысленно утверждать, что, разъ министерство настаиваетъ на запрещены банкета, отказаться отъ него стало настоятельной необходимостью. Его выслушали безъ возраженш и апплодисментовъ '). Каждый хорошо понималъ, что опасность была близка, но никто еще не осмеливался признаться передъ другими въ томъ, что не находилъ въ себе достаточно мужества, чтобы встретить ее лицомъ къ лицу. Около четырехъ часовъ Барро появился въ совещательномъ зале, явно смущенный—и попросилъ слова. Тотчасъ-же водворилось глубокое молчаHie. После краткаго излоягетя того, что было сделано оппозищей по поводу п р е т й о праве собраны, возбужденныхъ адресомъ, ораторъ сказалъ взволнованнымъ голосомъ, которому онъ старался при') Несколькими днями р а н е е женщина высказала большее мужество. Произнеся р е ч ь на собрашй этихъ нерешительныхъ людей, госпожа Одилонъ Барро заставила н х ъ покраснеть за и х ъ излишнюю осторожность и горячо бросила Тьеру упрекъ за его пагубное д л я честп партш вл1яше.

— 121 —дать твердость: «Что касается меня, то я уб'Ьжденъ, что, если бы возникло дело, судъ высказался бы въ нашу пользу, что онъ опредйлилъ бы смыслъ существующихъ законовъ, положилъ бы конецъ серьезному сомнйтю, и что такимъ образомъ истинные друзья свободы могли бы засвидетельствовать огромный прогрессъ нашихъ политическихъ нравовъ. «Я не былъ свидетелемъ дЬйствш власти, но, какъ кажется разумные и осторожные советы заменились другого рода внушешями; власть подъ предлогомъ успокоешя волнешй вмешивается не въ свое дело и порождаете...» Здесь, несмотря на сильную помеху и крики со стороны центра, Барро развернулъ картины несчасий, которыя могло повлечь за собою запрещете банкета, «нетъ такого министерства—сказалъ онъ—или административной •системы, которыя стоили бы пролиия единой капли крови». Затемъ онъ закончилъ свою речь, слагая всецело на кабинете ответственность за собыпя. Дюшатель поспешилъ обратить аргументы противъ самого Барро и сделать его и его друзей ответственными въ несчастьяхъ, которыя онъ предрекалъ. Кабинете, по уверешю Дюшателя, далее «ще накануне былъ расположенъ предоставить событгямъ идти своимъ чередомъ до тгьхъ поръ, пека не будетъ возможно установить нарушенге закона п начать судебное разбирательство. Но манифесте комитета сдЬлалъ это невозможнымъ: ибо этотъ манифесте былъ воззвашемъ незаконнаго правительства, желающаго поставить себя наряду съ действительнымъ правительствомъ,, обращаясь къ гражданамъ, созывая отъ своего имени нацюнальную гвардт и вопреки закона вызывая скоплете народа. Это не можетъ быть терпимо, и министръ заключилъ свою речь, снова повторяя, что манифестащя не будетъ допущена. Барро вновь поднялся на трибуну, но лишь для того, чтобы пробормотать оттуда слова, мало достойныя—въ столь валеныхъ обстоятельствахъ—главы парии. «Открыто одобряя н а м е р е т е маниф е с т а — с к а з а л ъ Барро,—я не одобряю его формы». Сильный ропоте заглушилъ его голосъ. Тогда онъ вновь ухватился за свои прежше аргументы, снова слагая ответственность на министерство. «Если бы мне нужны были доказательства, чтобы оправдать поведете правительства,—вскричалъ Дюшатель, которому пос л е д т я слова Барро доставили большое удовольствие,—я бы могъ ихъ почерпнуть изъ словъ самого почтеннаго господина Одилонъ Барро». Этотъ манифесте, который господинъ Барро ни одобряетъ, ни порицаетъ,—вполне ли для на.съ безопасенъ?—сказалъ министръ и, после краткаго развиия того, что онъ уже говорилъ съ трибуны, продолжалъ настаивать на своихъ заключешяхъ.

— 122 —Слишкомъ взволнованная, чтобы возобновить п р е т я по вопросу о бордосскомъ банке, палата отложила засЬдаше до слЪдующаго дня.. Вечеромъ у Одилона Барро состоялось собрате, на которомъ были депутаты реформистской партш, члены центральнаго комитета и журналисты оппозицш. Барро объявилъ имъ отъ имени своихъ товарищей, что оппозищя, р1;ншвъ избежать кровоиролитхя,. не будетъ присутствовать на банкете. Маррастъ ответилъ на это, что дело зашло слишкомъ далеко, чтобы возвращаться назадъ... «Вы хотели возложить на министра ответственность за волнешя, созданный вами,—сказалъ Маррастъ.—Кто другой, какъ не мы съ вами созвали на завтра народъ на публичную площадь? Вы боитесь гражданской войны? Ну, что же? только ( ваше присутств1е можетъ ее предотвратить, ваше отсутств1е лишь вызоветъ ее, и, чемъ более вы будете избегать ответственности, темъ тяжелее она на васъ упадетъ». Барро и большая часть его товарищей остались непоколебимы въ своемъ решенш воздержаться отъ учаспя въ банкете. Изъ ста членовъ, записавшихся на банкетъ, только семнадцать остались при своемъ прежнемъ решенш, и изъ этого числа еще десять объявили, что, несмотря на свое личное мнете, они считаютъ себя обязанными присоединиться къ решение большинства. Проч1е, стараясь оправдаться въ собственныхъ глазахъ и въ глазахъ народа, условились на следующш день назначить парадъ. Одилону Барро было поручено внести въ бюро палаты обвинительный актъ противъ министерства: это была легкомысленная, недостойная серьезныхъ людей, демонстращя, которая никого не могла ввести въ заблуждеше, даже техъ, кто бралъ на себя выполнеше этой смешной комедии Семь членовъ, настаивавшихъ на банкете, старались изыскать меры для того, чтобы манифестащя не кончилась слишкомъ постыднымъ образомъ. Д'Альтонъ Ше, д'Аркуръ, Лербеттъ пошли къ Ламартину, котораго они застали собиравшимся вопреки всему отправиться на соб р а т е , назначенное на площади Магдалины. Накануне, въ собранш умеренной оппозицш, где п р е т я были не свободны, растянуты, мало искренни, Ламартинъ, отвечая Beppie, высказавшемуся за непосегцеше банкета, произнесъ следующую речь:

«Провокащей правительства мы поставлены передъ альтернативой позора или гибели. Вотъ настоящее определеше для данныхъ обстоятельствъ! Я называю вещи по именамъ, и ваше нсудовольств1е доказываете мне, что я попалъ въ цель: мы находимся между позоромъ и гибелью. Господа, можетъ быть, въ насъ окажется достаточно великодуния, величья и преданности, чтобы

— 123 —принять этотъ позоръ на себя. Да, я чувствую, что согласенъ принять его на себя. Я приму на себя мою тысячную или стотысячную долю безчеспя, я принялъ бы ее, краснея, но со славою,, чтобы этой ценой избежать общаго потрясешя моей родины, чтобы только ни одна капля благородной крови французскихъ гражданъ не обагрила парижской мостовой. Я чувствую, что способенъ, вы всЬ чувствуете себя способными на эту жертву! Да,, пусть лучше нашъ позоръ, чЬмъ ответственность хотя за одну каплю крови народа или войска! «Но позоръ нашей страны, господа! Но позоръ дела конституцюнной свободы, попраше достоинства и правъ нацш. НЬтъ, нЬтъ и нетъ, по совести и по чести мы не можемъ допустить этого! Достоинство, права, честь нацш принадлежать не намъ, они принадлежать французскому имени. Мы не имеемъ права поступаться темъ, что намъ не принадлежишь! «Господа, будемъ говорить хладнокровно; моментъ этого требуеть. Тяжба между иравительствомъ и нами нмеетъ большое значеше. Выяснимъ хорошенько, что хотимъ мы во вторникъ совершить во Францш. Не мятежъ-ли? Нетъ. Такъ не револющю-ли? Нетъ. Да удалить Богъ ея необходимость для нашей страны на возможно долгое время. Что-же это? Это—торжествоверы и воли народной во всемъ могуществе законнаго права великой страны. Въ продолжеше пятидесяти летъ Франщя, господа, совершала часто, слишкомъ часто, можетъ быть, слишкомъ порывисто револющонные акты. Но она не исполнила еще великаго нащональнаго и гражданскаго акта. Этотъ гражданскШ актъ мы и хотимъ исполнить за нее,—актъ законнаго сопротивлешя произвольнымъ действ1ямъ, отъ которыхъ она не умела защищать себя до сихъ поръ конституцюнными средствами и другимъ оруяпемъ, кроме своего поведешя и своей воли». «Опасности? Не говорите о нихъ, вы лишили бы насъ хладнокров1я необходимая, чтобы ихъ предупредить, вы могли бы внушить намъ желаше бравировать ими! Несмотря на рекомендованный комитетомъ осторожность, благоразумие въ дЬйств1яхъ и словахъ, не въ нашей власти удалить опасности изъ этой манифестации Остальное не въ нашихъ рукахъ, господа, остальное—въ рукахъ Божшхъ. Онъ одинъ можетъ поселить духъ порядка и мира въ народе, который пойдетъ толпами, чтобы присутствовать на величественной и охраняющей свои учреждешя манифестации Будемъ молить Его оказать покровительство делу свободы, прогресса народовъ, и предупредить всякое печальное столкновеше между вооруженными и безоружными гражданами. Будемъ надеяться, поклянемся все, граждане, что это будетъ такъ. Остальное предоставимъ Про-

— 124 —вид'Ьтю и ответственности правительства, которое своими дейcTBiHMii ведетъ къ необходимости этой опасной манифестации Я не знаю, въ осторолсныхъ-ли рукахъ находится управлеше нашей apMiefi; я хочу, однако, этому верить, я надеюсь на это. По если штыки придутъ уничтожать законъ, если въ ружьяхъ окажутся пули, то я не сомневаюсь, господа, что мы защитимъ учрежден]^ и будущее нашего народа, сначала силой нашего мненья, затемъ нашей грудью, и пусть наши груди будутъ пробиты пулями, если это нужно для того, чтобы вырвать права для страны». Никогда Ламартинъ не былъ более красноречнвъ, такъ какъ никогда не испытывалъ большей близости съ общимъ настроешемъ. Грозная атмосфера революцш къ тому же приподнимала его поэтическую душу, опасность притягивала его къ себе, героизмъ былъ его второй натурой. Возможность удачи, какъ для него самого, такъ п для Франщи, манила его. Въ этотъ вечеръ, въ полночь, когда ему объявили, что все решено, что комитетъ отказался отъ манифестами и что коммис«сары уничтожали приготовлешя къ банкету:—что же,—сказалъ онъ со спокойств!емъ непоколебимой решимости,—если площадь Согласля будетъ безлюдна, если все депутаты откажутся отъ своего долга, то я одинъ лишь со своей тенью пойду на банкетъ '). Онъ зналъ прекрасно, что будетъ не одинъ; въ этотъ часъ за нимъ стояли все живыя силы Францш. З а нимъ стояли национальная честь, право, свобода, справедливость нации Почему эти священныя вещи, благодаря неисправимой неспособности нашихъ правительсгвъ, называются вотъ уже более полвека револющей! По уходе отъ Барро, Маррастъ и члены передовой оппозицш •собрались въ бюро газеты «Si6cle.» Тамъ былъ возбужденъ вопросъ о томъ, какъ нужно ответить въ случае, если на завтраш!) Ламартинъ счелъ себя обязаннымъ, въ перюдъ п о л и т и ч е с к а я кол е б а т я , принести публичное покаяше в ъ наиболее безупречномъ поступке своей жизни. Онъ обвинялъ себя въ легкомыслш и повиновенш внутреннему голосу зависти. Будемъ к ъ нему более справедливы, ч е м ъ онъ самъ к ъ себе. Правда, мотивы человеческихъ д е й с т в й сложны, но с ъ нашей стороны не будетъ с м е л ы м ъ утверждать, что поэтъ, т а к ъ глубоко чувствовавший и прекрасно выражавнпй скуку нацш, умы которой были закованы в ъ цепи, самъ о щ у щ а л ъ смертельное о т в р а щ е т е и д л я Ф р а н ц ш предпочиталъ скорей случайности революцш, ч е м ъ постыдное удовлетворено с у щ е с т в о в а т е м ъ безъ велшИя и добродетелей. В perche nelle azionie nost re l'indugiaarreca tedio »e la f r e t t a pericolo. si volse per f u g g i r e il tedio a t e n t a r e il pericolo, — говорплъ Макыавели, (т. е. „и такъ к а к ъ в ъ действ1яхъ ч е л о в е ч е с к и х ъ з а м е д л е т е в ы з ы в а е т ъ •скуку, а торопливость создаетъ опасность, то люди, чтобы избежать скуки, бросаются на опасность").

— 125 —шй день национальной гвардш будетъ отданъ прнказъ стрелять, Послй оживленнаго спора, было решено выйтп съ оруж1емъ по первому призыву и подкрепить многозначительными манифестащями народное движеше. Въ это самое время избирательный комитета второго округа редактировалъ заметку, которая появилась на следующш день въ газетахъ. Эта заметка высказывала отъ имени народа свое удивлеше принятымъ мерамъ и требовала общей отставки депутатовъ, какъ единственой мтъры, способной дать удовлетворете общественному мнгътю. Республиканская п а р и я совещалась въ бюро «Referте». Тамъ встретились и боролись два мнешя. Случай былъ одинъ изъ самыхъ благоир1ятныхъ, которые когда либопредставлялись; необходимо воспользоваться и попытаться произвести вооруженное возсташе, —говорили одни. Такого мнЬшя держались: Ледрю-Роллэнъ, Эгьенъ Араго, Коссидьеръ, Лагранжъ, Бонъ, Гранмениль, Торэ. Друпе—Луи Бланъ и Флоконъ, — боялись столкноветя, такъ какъ считали силы слишкомъ неравными. Разошлись, не придя ни къ какому определенному решенш. Наиболее решительные отправились въ предместья и въ тайныя общества, чтобы убедиться непосредственно въ настроены народа. Въ продолжеше всего этого времени во дворце царило радостное настроеше. Людовикъ-Филиппъ относился съ сарказмомъ къ настойчивымъ предупреждешямъ, которыя онъ получалъ.—Хорошо вы торгуете коврами?—спрашивалъ онъ Салландруза, который ожидалъ, что король будетъ говорить съ нимъ о предложенной имъ въ парламенте поправке. Де-Рамбюто—Сенскш префекта, который делалъ ему очень тревожныя сообщешя,—получилъ приказъ явиться лишь чрезъ неделю, чтобы онъ могъ со стыдомъ признаться, какъ говорилъ король, въ своихъ детскихъ страхахъ. Маршалу Жерару ') и Делессеру былъ оказанъ подобный же пр1емъ. Немного спустя, какъ бы признавая его правымъ, лица, хорошо осведомленный о всемъ томъ, что происходило въ тайныхъсобрашяхъ оппозицш, довели до сведЬшя короля, что Одилонъ Барро и его друзья отказались отъ банкета изъ-за боязни поставить въ неловкое положеше династическое правительство. Узнавъ эту новость, гг. Дюшатель, Трезель, Делессеръ, Себасиани, Жакмино, собравшись въ министерстве внутреннихъ делъ, решили,, что употреблеше вооруженной силы становится безполезнымъ и взяли на себя отмену приказа. Трудно передать о томъ впечаВо вторникъ утромъ, 22 февраля, король писалъ маршалу записку, чтобы успокоить и увЬдомить его, что событая принимаютъ самый с ч а с т ливый оборотъ.

— 126 —т.тЬнш, какое эта новость произвела въ Тюильрн. Придворные с1яли отъ удовольств1я. Королева была въ восторге. Король не сдерживалъ себя бол'Ье. Онъ пожималъ руки мииистровъ съ необычнымъ для него жаромъ. Въ особенности онъ говорилъ комплименты по адресу Дюшателя. Уже давно онъ не проявлялъ столько ума, радости, столько а.ивости. Въ похвалахъ, расточаемыхъ имъ по адресу своихъ правителей, онъ не забывалъ и самого себя. Онъ всегда такъ думалъ, всегда говорилъ, что эта оппозищя полна самохвальства и состоитъ исключительно изъ говоруновъ и трусовъ. Его KpacHopinie по этому поводу было не истощимо. Некоторый лица пробовали поднимать вопросъ о волненш на улицахъ; но это—пустяки, это ничего не значитъ, —говорили придворные: каые-нибудь двадцать уличныхъ мальчншекъ, продающихъ сальныя свечи, насмешливо читали объявлетя, запрещаются скопища народа и банкетъ. Прохож1е останавливались, не зная, что это означаетъ, но группы разсеивались тотчасъ-же по прочтеши '). Итакъ въ Тюильяри радовались безъ всякой задней мысли. Никогда не было такого удобнаго случая для самовозвеличешя. Царило убеждеше, что все кончено только благодаря твердости и искусству высшей политики; поздравлешя и похвалы скромно возвращались однимъ собеседникомъ другому. YIII. День

первый.

Погода была пасмурна, небо покрыто серыми тучами, низкими и •тяжелыми, которыя гналъ сырой и холодный западный ветеръ. Пока дворецъ покоился еще въ полной безпечности, Парижъ, безпокойный и взволнованный, уже просыпался. Страхъ и смутныя надежды и еще более смутныя подозрешя росли и робко падали на фоне всеобщей неуверенности. Лишь одно определенное чувство господствовало во всехъ сердцахъ: гнЬвъ. Буржуаз1я была страшно раздражена, видя, что ея интересы !) Д о н е с е т я полицш не придавали этому факту его истиннаго характера. Если в ъ буржуазныхъ кварталахъ группы, которыя образовывались вокругъ о б ъ я в л е т й , не представляли ничего у г р о ж а ю щ а я , — т о другое было въ к в а р т а л а х ъ предмЪстш. Поза, выражеше лица, глубокое молчаHie, съ которымъ pa6o4ie читали на г л а з а х ъ городскихъ сержантовъ объявлешя, выдавали скрытый п ы л ъ негодовашя и глубокой ненависти. Рабоч1е, на обязанности которыхъ лежало устройство предназначенныхъ д л я банкета столовъ, не будучи уведомлены, работали при св-Ьт-Ь до часа ночи.

нарушены вместе съ интересами консервативнато министерства, которое, по безумному упрямству, подвергло ее всЬмъ случайностямъ возсташя. Нацьоналыьая гвард1я, долгье годы унижаемая систематическимъ невнимашемъ со стороны правительства, видела не безъ радости, что наступаешь часъ, когда ея участье должно стать неизбежными; она дала себе слово дорого взять за все, а пока осыпала проклятьями министерство. Что касается народа, то его хоронпя и дурныя страсти, такъ долго бывшья подъ прессомъ, бурлятъ, и при подобныхъ обстоятельствахъ страшный взрывъ неминуемъ. Министры, не разделяя всгЬхъ иллюзш короля, были, однако, далеки отъ того, чтобы пенять всю тяжесть вызванная ими кризиса. Правда, револющя 1830 года вставала въ ихъ памяти, но только какъ урокъ, а не какъ угроза. Они остерегались впасть въ гЬ самыя ошибки, которымъ приписываютъ паденье Карла X. Оплошность Полиньяка погубила все, тогда какъ предусмотрительность Гизо все уладитъ и все возстановитъ. Префекта полицьи Делессеръ, человекъ деятельный, преданный и умный, осведомляемый, почти изо дня въ день, своими агентами о заговорахъ, направлявшихся противъ Людовика-Филиппа, держалъ въ своихъ рукахъ много нитей и зналъ не одну тайну; въ его распоряжеши было два прекрасно организованныхъ корпуса: муниципальная гвард1я г) и городская полищя. Возможность возстанья и все шансы борьбы были вычислены съ точностью. Планъ защиты, признанный компетентными людьми шедевромъ стратегическаго искусства, поьгрываетъ Парижъ щетиною штыковъ, которые при первомъ знаке задавятъ и потушатъ возсташе, прежде чемъ оно успеетъ опомниться. Этимъ искуснымъ планомъ, принятымъ въ 1848 году и известнымъ въ армьи подъ именемъ приказа 25-ю декабря, были обязаны опытности маршала Жерара. Благодаря одной очень простой и въ то же время очень тонкой комбинацш, свободное движ е т е и моментальная концентращя значительныхъ силъ въ рабочихъ кварталахъ Парижа делались такими же легкими, какъ въ открытомъ поле 2 ). Колебашя династической партш, потерявшей почти месяцъ на обсуждешя и переговоры, дали правительству время принять все, даже самыя мелк!я, меры. Тридцать семь ') Въ р я д а х ъ муниципальной гвардш, подъ командой полковника Ларденуа, находилось 3,200 человекъ, изъ нихъ 600 кавалеристовъ. Но за три д н я борьбы принимало участае лишь 2800. В ъ т е ч е т е нЪкотораго времени, по м е р е того, к а к ъ войска прибывали в ъ Парижъ, офицерамъ приходилось, переодевшись в ъ штатское платье, изучать различные посты, которые они должны были занять в ъ с л у ч а е с р а ж е т я на улицахъ.

— 128 —тысячъ человекъ, снабженные пищей и амунищей, вооруженные лопатами, топорами, кирками, саперными молотками, чтобы разрушать баррикады, петардами для поджога домовъ, были размещены въ Парижа и окрестностяхъ 1 ). Гарнизоны въ ВэнсеннЬ и Монъ-Валер]ене были готовы къ выступление по первому сигналу. Пушки, фуры, снаряды, сабли, штыки—всего тамъ было въ изобилш. Два сына короля воодушевляли своимъ присутспиемъ войско, настроен1е котораго, какъ говорили, было превосходно. Герцогъ НемурскШ былъ главно командуюгцимъ всехъ вооруженныхъ силъ. Генералъ Себастаани командовалъ дившпей и, при необходимости,, долженъ былъ сноситься съ генераломъ Жакмино, стоявшимъ во главе нащональной гвардш 2 ). Темъ не менее охотно бы предпочли обойтись безъ гражданской милицш; она по некоторымъ причинамъ внушала недовер1е, да и разве не было подъ рукой армш, достаточной, и даже более чемъ достаточной, чтобы разс.еять, раздавить мятежииковъ, при помощи ея одной? Перспектива кроваваго столкновешя никого не устрашала, даже совсемъ наоборотъ. Обнаруживъ полное искусство въ парламентскихъ битвахъ, придется доказать свою энерпю и свою решительность въ уличныхъ схваткахъ. Что можетъ быть более желательно? На что можно лучше разсчитывать для утверждешя министерства, трона,, династш? Такъ разсуждали тогда, и въ этомъ была некоторая доля вероятности, во всякомъ случае слабая вероятность ходячей мудрости. Однако, съ семи часовъ утра необычайная толпа уже разлилась по улицамъ. Это были рабоч1е, не пошеднпе на работу, женщины, дети, любопытные всехъ сортовъ, привлеченные распространившимися о банкете слухами. — Правда ли, что онъ отмененъ? Состоится ли онъ? Придетъ ли нацюнальная гвард1я? исполнить ли правительство свою угрозу? будутъ ли защищаться? Весьма возможно, что дело дойдетъ до рукопашной! Пойдемъ, поглядимъ!— Ташя восклицанья раздавались въ толпе, и, мало по мал у, ') Известно, что в ъ 1830 году и х ъ было в ъ Париже едва 12,000, и они были очень плохо снабжены. 2 ) Это с н о ш е т е оказалось очень з а т р у д н и т е л ь н ы м ^ благодаря тому,, что о т н о ш е т я этихъ д в у х ъ в ы с ш и х ъ офицеровъ были не особенно блестящи. Генералъ Себастьянп былъ мало способенъ к ъ занимаемой имъ должности. Б е з ъ инищативы и безъ властности в ъ характере, онъ, кроме того, не обладалъ никакой опытностью в ъ веденш войны на улицахъ.. Выборъ генерала Жакмино в ъ начальники нащональной гвардш былъ не более удачеиъ. Генералъ Жакмино не и м е л ъ иныхъ достоинствъ для занятая этого важнаго поста, кроме своей близости съ Дюшателемъ. Онъ былъ известенъ парижскому свету своей большой любовью къ р а з нымъ шуткамъ. Кроме того онъ былъ боленъ, и его обычная б е з д е я тельность еще увеличилась, благодаря нездоровью.

— ] 29 — бульвары, площадь Согласья и въ особенности площадь Магдалины, где первоначально должны были встретиться подписавшиеся на банкетъ, наполнились народомъ. Мноие приходили въ праздничныхъ костюмахъ. Толкались, спрашивали другъ друга, делали тысячи предположен^. Ожидаше было написано на всёхъ лицахъ. Вскоре это долгое ожидаше стало, благодаря холодному густому туману, непрьятнымъ и скучнымъ. Журналы, которые рвались съ бою въ кафе, сообщаютъ объ измене оппозицш 1 ). Обманутое любопытство переходить въ досаду. ТЬмь не менее, еще нетъ ни одного проявлешя мятежнаго движешя. Войскъ не видно совсемъ, ни одного городового въ форме. Солдаты на посту у министерства иностранныхъ делъ, безъ оруж1я, стоя на пороге, спокойно смотрели на проходящую толпу. Еще совсемъ не было выяснено, какъ следуетъ отнестись къ этому молчаливому возбужденш, которое, казалось, не имело, и у котораго действительно не было, ни цели, ни плана, ни единешя 2). Но вотъ одинъ случай вызываетъ более сильное броженье. Уже пробило одиннадцать часовъ, когда неожиданно появились два отряда муниципальной гвардьи, пересекая рысью площадь Согласья и поднимаясь по Елисейскимъ полямъ; за спинами у нихъ виднелись топоры и лопаты, они направлялись снимать сделанный для банкета приготовлешя 3 ). Въ тотъ же самый моментъ сильный отрядъ двадцать перваго линейнаго полка появился слева отъ церкви Св. Магдалины и построился на шоссе въ боевомъ порядке. Ихъ встретилъ враждебный ропотъ. Къ чему эта военщина? разве мы делаемъ что нибудь, за что наказываютъ? Съ какихъ это поръ запрещено разговаривать въ публичныхъ местахъ? Такья, и еще более смелыя выражешя слышались въ отдельныхъ группахъ. Но, тише! что это за далеюе голоса, которые раздались такъ внезапно? что это за песня, такая знакомая? она все ближе, трепещетъ и гремитъ! Это марсельеза! Ее поетъ во весь голосъ колонна изъ семисотъ студентовъ. Двумя сжатыми рядами входятъ они, съ самымъ решительнымъ видомъ, на площадь. Появленье этой молодежи, любимой народомъ, гордые звуки революцьоннаго гимна заставили вздрогнуть всю массу. Крики удивлешя и радости электризуютъ атмосферу. Два раза ') См. Историчесюе документы, въ конце книги, № 3. ) Немногочисленный и слабо организованныя танныя общества заявили себя заседающими безпрерывно, чтобы наблюдать за симптомами движешя, но они не выказали никакой инищативы, и получили управ л е т е движешемъ лишь въ ночь со среды на четвергъ. 3 ) Одинъ отрядъ линейныхъ войскъ, спрятанный сзади Тр1умфальной арки, долженъ былъ, при необходимости, поддержать это д в и ж е т е . 2

ЧАСТЬ I.

9

— 130 —обходятъ студенты вокругъ церкви, обмениваясь съ рабочими восклицашями ненависти къ правительству и призывами къ возстанш. И ихъ твердая поступь, и правильный движешя внушаютъ этому столь разнородному сборищу изумительное чувство дисциплины. Народъ чувствуетъ, что его ведутъ, и инстинктивнымъ стремлешемъ толпа, до техъ поръ безразличная, почти неподвижная, начинаетъ колебаться въ одномъ направлены. Она стремится впередъ черезъ площадь Согласья къ Бурбонскому дворцу. Присутств1е студентовъ обращаетъ скоплеше любопытныхъ и праздношатающихся въ политическую манифестацию. Почти за минуту передъ этимъ школьные коммиссары являлись къ Одилону Барро, но его не было дома. Его имя еще выражаетъ, въ данный моментъ, самыя крайшя требовашя возсташя. Не отдавая себе хорошо отчета въ томъ, чего она хочетъ, но решившись вообще требовать справедливости, народная колонна подвигалась въ полномъ порядке. Она пересекла, не встретивъ сопротивлешя, площадь Согламя; но при входе ея на мостъ, взводъ муниципальныхъ гвардейцевъ, выйдя изъ поста, что на прибрежной террассе, заградилъ ей путь штыками. Толпа остановилась въ нерешительности. Изъ ея рядовъ вышелъ юноша; резкимъ движешемъ онъ разорвалъ на себе платье и, ставъ съ обнаженной грудью прямо противъ заряженныхъ ружей, сказалъ: «стреляйте!» Такая смелость изумила солдатъ, которые тоже колебались. Толпа рванулась впередъ, и мостъ былъ пройденъ: первый успехъ! онъ возбудилъ въ народе соревноваше въ храбрости. Толпа заливаетъ набережную, карабкается черезъ решетки дворца, бегомъ поднимается по ступенькамъ перестиля. Уже некоторые, наиболее ловше или предпршмчивые, проникли въ корридоры. Отрядъ нащональныхъ гвардейцевъ, поставленный для охраны депутатовъ, оттолкнулъ этихъ смельчаковъ, но больше убеждешемъ, чемъ силой. Кремье и Мари выходятъ принять петицш отъ учебныхъ заведенш; они уговариваюсь студентовъ быть умереннее и обещаютъ, что министры окажутъ требуемую справедливость; но прочая масса, которая не можетъ слышать умиротворяющихъ словъ, продолжаетъ скопляться вокругъ дворца. Возникаетъ опасеше, чтобы она не ворвалась въ палату. Вдругъ отворяются ворота казармы на набережной д'Орсэ, и оттуда крупной рысью вылетаетъ эскадронъ драгунъ, сабли на голо и прямо па толпу. Но, увидавъ этихъ безоружныхъ людей, эти лица, такъ мало испуганныя, и въ то же время *) такъ *) Чрезвычайная мягкость, соединенная съ большой храбростью и понимашемъ, составляетъ характерную черту парижскаго населешя. Деликатность этихъ баррикадчиковъ, в ъ особенности, в ъ т е ч е т е трехъ дней февральскаго возсташя, когда народъ былъ почти предоставленъ

— 181 — •мало угрожающая, удивленный офицеръ вел4лъ вложить сабли въ ••ножны. «Ура, драгуны!»—закричалъ народъ, и солдаты, уменьшая ходъ своихъ лошадей, съ необычайной осторожностью, разоряли •образовавппяся на площади кучки. «Ура, драгуньй» этотъ инстинктивный крикъ народа, на который еще никто не обратилъ внимашя, былъ первымъ соглашешемъ заключеннымъ между народомъ и войскомъ. «Ура, драгуны!» это первый крикъ соединешя. Начиная съ этого момента, серьезность котораго никто не подозрйвалъ, революцш можно считать, какъ бы совершившеюся. Сабля, вложенная въ ножны храбрымъ и вйрнымъ офицеромъ—это физическая сила, уступающая силе нравственной; -это побежденная динасыя. Что предпринимали въ это время законодательный палаты? Въ .Люксембург^ пэры съ презр'1;шемъ отказали де-Буасси въ разрешены сделать запросъ министерству о настоящем положенш столиг^ы. Въ Бурбонскомъ дворце въ то время, когда у его дверей ревело возсташе, палата депутатовъ разсматривала проектъ закона о банке въ Бордо. Скоро эти дебаты пршбрели известную остроту, •благодаря борьбе частныхъ интересовъ, но ничего не обнаруживало въ собранш живой озабоченности, и когда передъ концомъ зас б д а т я Одилонъ Барро оффищальнымъ тономъ попросилъ господина председателя не отказать огласить передъ палатой внесенное имъ предложете, поддержанное довольно большимъ числомъ депутатовъ, по губамъ Гизо скользнула улыбка. Министръ поднялся къ бюро, пробйжалъ насмешливымъ взглядомъ эту бумагу, содержавшую его обвинительный актъ '), и снова се.лъ. Каждый могъ прочитать на его лице глубокую жалость, внушаемую ему подобнымъ торжественнымъ вздоромъ 2 ). Председатель, оставаясь безстрастнымъ, заявилъ, что предложете будетъ подлежать разсмотрешю въ слгъдующш четвергъ. Больше въ программе заседанья на было ничего, и депутаты разошлись. Было немножко больше 4-хъ часовъ. Къ двумъ часамъ все входы и выходы палаты были очищены и охранялись войсками. Одинъ баталюнъ пехоты занялъ позицш на площади передъ Бурбонскимъ дворцомъ. Въ улице Бургонь поместили два оруд1я полевой батареи. Со всехъ сторонъ прибы• самому себе, вызывала изумлеше у в с е х ъ т е х ъ , в ъ комъ страхъ и парт и й н ы й д у х ъ всетаки оставили способность в и д е т ь и разсуждать. ] ) См. Историческю документы в ъ к о н ц е книги № 4. 2 ) Т е м ъ не менее, Гизо вовсе не былъ такъ спокоенъ, какимъ онъ хот е л ъ казаться. Накануне его мать и дочери оставили отель министерства иностранныхъ д е л ъ . „Я могу отвечать за все до сегоднящняго вечера, • с к а з а л ъ онъ во вторникъ утромъ одному изъ друзей, который говорилъ > съ нимъ в ъ палате: но я несколько безпокоюсь за ночь".

5*

— 132 —вали пикеты пехоты, эскадроны стрЪлковъ, драгунъ и муниципальной гвардш. «Дучшимъ войскамъ Mipa не захватить этого» моста!» воскликнулъ распоряжавшШся здесь генералъ Перро, наблюдая во главе своего генеральнаго штаба за расположешемъвойскъ. Толпа, отброшенная на площадь Соглас1я, колыхалась въ неопредел енномъ движенш, то приливая, то отливая. Муниципальной, гвардш былъ отданъ приказъ разсеять ее. Этотъ отборный корпусъ, составленный изъ ис.пытанныхъ людей, и сильно привязанный къ правительству, благодаря большому жаловашю, былъ изъза своихъ привилегий предметомъ зависти со стороны линейныхъ войскъ и презираемь народомъ за свои полицейсшя функцш. Дисциплина его была сурова; полученные приказы онъ исполнялъ съ точностью. Результатомъ его частыхъ столкновенш съ парижскимъ народомъ была взаимная вражда, которая, при подобныхъобстоятельствахъ, могла лишь ускорить трагичесшя собьшя, тогда какъ ихъ еще можно было избежать при благоразумномъ вмешательстве нащональной гвардш. И было большой ошибкой—начатьразгонять толпу разъездами муниципальной гвардш *), хотя сначала она делала это съ большой осторожностью. Народъ, настроенный более решительно, самъ началъ драться камнями. Солдаты, раздраженные этимъ, врезались въ толпу съ саблями въ руке и начали прокладывать себе дорогу, опрокидывая, избивая и тяжело раня стариковъ и женщинъ, которые не могли бежать достаточно скоро. Черезъ несколько минутъ такой атаки площадь была очищена; но смерть бедной старухи, сбитой на мостовую, и кровь рабочаго, смертельно раненаго сабельнымъ ударомъ, вырвала у массы первый крикъ мести; жестокость народнаго возмезд1я вътечеше трехъ дней борьбы заставила муниципальную гвардш жестоко расплатиться за ошибку правительства 2 ). На Елисейскихъ поляхъ толпы не отступали ни на шагъ,. несмотря на повторенныя атаки. Мальчишки шикали и свистели муниципальной гвардш; некоторые даже кидали въ нее камнями. Муниципальные гвардейцы были очень недовольны этимъ распоряжешемъ. Ихъ лошади, скользивппя на асфальте площади, и особенная вражда населешя подвергали ихъ большей опасности, ч-Ьмъ если бы на и х ъ м е с т е были линейныя войска. 2 ) Когда на площади воцарилось молчаше, вдругъ раздались веселые звуки оркестра стрелковаго полка, охранявшаго палату депутатовъ. Де— Куртэ, подойдя к ъ полковнику, съ упрекомъ указалъ ему на всю непристойность этихъ знаковъ радости в ъ подобную минуту, и музыка почти тотчасъ прекратилась; но тяжелое в п е ч а т л е ш е уже было произведено. • Сжались сердца, и души стали полны злобы; в с е добрые граждане обвиняли правительство; в с е в ъ д у ш е стали на сторону народа.

— 133 —Прячась въ каналахъ, за стволами деревьевъ, за сваленными въ кучу стульями, они дразнили войска. Драгуны проезжали мелкимъ галопомъ, смеясь и не причиняя никому вреда; но нацюнальные гвардейцы били безъ жалости и очень многихъ арестовывали. Что же касается линейныхъ войскъ, то они еще неподвижно присутствовали съ оруж1емъ въ рукахъ при этихъ прелящяхъ борьбы. Около трехъ часовъ толпа рабочихъ со знаменемъ во главе и съ п г Ьтемъ марсельезы вступила на улицу Мариньи, совсемъ близко отъ кордегардш, солдаты которой были такъ изумлены, что даже не успели закрыть решетку. Не желая вовсе пускать въ ходъ свое оруяае, они оставили постъ. Одинъ рабочш водрузилъ тамъ свое знамя. Мальчишки прибежали на этотъ знакъ победы и подожгли деревянную будку; но скоро къ этому пункту пришли въ большомъ количеств!; войска, и толпа снова разорялась, даже не пытаясь оказывать серьезнаго сопротивлешя. На лгЬвомъ берегу волнен1е было не менее велико; толпа инсургентовъ, въ числе которыхъ находились студенты юридическаго факультета и медицинской школы, отправились къ политехнической школе, чтобы пригласить ея учениковъ присоединиться къ нимъ. Надеялись, что политехническая школа проявить себя, какъ и въ 1830 году, но на этотъ разъ она обнаружила гораздо менее революцюнное настроеше Самыя оживленныя сцены почти одновременно происходили у министерства иностранныхъ делъ, противъ Биржи, передъ ПалеРоялемъ и на площади Бастилш. Наконецъ, заметивъ, что ему не хватаетъ оруж1я, народъ взломалъ решетку въ церкви Уснешя и Сэнъ-Рока и у морскаго министерства; онъ разбилъ и разграбилъ магазинъ Лепажа 2) и мнопе другье оружейные магазины. Видъ .этихъ сверкающихъ сабель и ружШ возбудилъ народъ. Слово баррикады было произнесено. Самые смелые тотчасъ взялись за дело. Первыя попытки были сделаны на улицахъ Сэнъ - Флорантэнъ, Ученики остались въ ш к о л е и подчинились строгому предписанш, по которому в ъ т е ч е т е первыхъ дней у нихъ были отобраны сапоги и •форма; на треп?: они . выходили л и ш ь съ р а з р е ш е ш я своего начальства и д л я того, чтобы помочь нащональной г в а р д ш возстанавливать порядокъ. 2 ) На у л и ц е Ришелье противъ французскаго театра. Полпщя предв и д е л а , что оружейные магазины подвергнутся нападешю, и потребовала, чтобы большая часть огнестрельнаго оруж1Я была разобрана. Народъ разграбилъ также въ этотъ день на у л и ц е Бонди магазинъ театральнаго и декорацюннаго оружгя; костюмерная театра Амбигю была также разграблена. Поэтому, въ некоторыхъ отрядахъ сражающихся и можно было з а м е т и т ь необычайные костюмы и в о о р у ж е т е : средневековый каски и копья, ятаганы, кинжалы и алебарды; одни размахивали индейскими лу•ками, д р у п е несли на баррикады герольдичесшя знамена.

— 134 — Дюфо и Сэнтъ-Гоноре, гд4, опрокинувъ одинъ омнибусъ, разобрали мостовую железными полосами, взятыми изъ дворцовой решетки.,. Одна атака кавалерш немедленно разоряла работавшихъ. Экипажъ былъ поднятъ, улица снова замощена солдатами мирно ибезъ злобы: было ясно, что ни съ той ни съ другой стороны не существуетъ никакого дМствительнаго озлобления. Подобныя попытки, но не съ большимъ успЬхомъ, были произведены и въ другихъмЪстахъ 1 ). Лишь только наскакивала кавалер1я, баррикады оставлялись; это былъ еще только простой мятежъ. Народу, у котораго не было ни вожака, ни опред'Ьленнаго намЪрешя, доставляло удовольелтае просто дразнить войска; между гЬмъ, не переставая, шелъ дождь, и, мало по малу, умЪрялъ его пылъ. Соскучившись этими призрачными схватками и чувствуя себя не въ силахъ начать действительную борьбу, возставнпе ос.тавляютъ открытые кварталы и отступаютъ въ иредмйсия. Вступивъ въ этотъ очагъ всЬхъ народныхъ революцш, г.ъ этотъ лабиринтъ улицъ и переулковъ, гд^ живетъ и которые знаетъ почти исключительно лишь рабочее населете, инсургенты снова почувствовали свою силу. Началась постройка солидныхъ баррикадъ и нападете на изолированные посты. Одни изъ нихъ отступаютъ заблаговременно въ казармы, друпе позволяюсь захватитьсебя и отдаютъ оруж1е. Въ Батиньол'Ь рабоч1е напали на постъ Монсо, защищенный неболыпимъ отрядомъ жандармовъ и пикетомъ нацюнальной гвардш. Не смотря на всЬ усилия мэра и его помощниковъ, завязалась борьба. Народъ стр'Ьлялъ въ солдатъ. скрывавшихся за стенами. Онъ получилъ залпъ прямо въ лицо. Четверо инсургентовъ упали убитыми или ранеными; это была первая кровь, пролитая за день. Однако, все большее и большее изумленге вызывало то, что-' нацшнальная гвард1я не собиралась 2 ). Люди всЬхъ парйй спрашивали себя, почему правительство нренебрегаетъ такой вспомогательной силой въ то время, когда это столь прискорбное столкнов е т е грозитъ перейти въ возсташе. Около пяти часовъ три депутата Вавэнъ, Тайландье и Карно явились къ сенскому префекту, чтобы выразить ему неудовольсттае населенья. Но Рамбюто неим^лъ никакихъ полномочш; и онъ еще слишкомъ хорошо помнилъ. ') Это все происходило очень вежливо еъ большой учтивостью. Останавливали общественный или частный экипажъ, помогали сл-Ьзть Т ' Ё М Ъ , , КТО въ немъ находился, распряженныхъ лошадей вручали кучеру, зат'Ьмъ,, перевернувъ экипажъ, начинали разбирать кругомъ мостовую. 2 ) Приказъ бить сборъ во всЬхъ л е п о н а х ъ , данный наканун-Ь в ъ д е вять часовъ вечера, былъ отм'Ьненъ ночью, такъ к а к ъ стало изв-Ьстно, что» нацгональные гвардейцы р е ш и л и требовать реформы.

— 185 — сарказмы Людовика-Филиппа, чтобы попытаться вторично его предупредить. Депутаты получили отъ него лишь уклончивый ответь Въ тотъ же самый часъ, мэръ второго округа, Вернее, по своей инищатив'Ь, вел'Ьлъ бить сборъ; его примеру последовал il во многихъ округахъ, но тщетно. Все, что было республиканскаго въ лепонахъ, уже въ течете многихъ дней работало надъ гЬмъ, чтобы разжечь духъ сопротивлешя. Они напоминали прошлыя оскорблешя, возбуждали самолюб1е, доказывали необходимость поставить себя, наконецъ, въ независимое положеше, чтобы снова вернуть свое политическое значеше, которое король и министерство ценили очень дешево. Эти аргументы попали на очень благопр1ятную почву. Изъ восьми тысячъ челов'Ькъ, составлявшихъ второй легюнъ, въ Mapiic не собралось и шестисотъ. На площади Пантеона, где стоялъ бивуакомъ пятый линейный полкъ, собралась очень незначительная часть двйнадцатаго леиона. Когда въ кучкахъ народа стали раздаваться свистки и ропотъ негодоватя, нащональные гвардейцы начали кричать: «Ура, реформа!» Толпа тотчасъ ответила крикомъ: «Ура, нацюнальная гвард1я!» '). Можно себе представить, насколько подобное зрелище способствовало возбужденно войскъ къ битве. Офицеры пятаго линейнаго подали примеръ и сигналъ моральнаго перехода, явившись пожать руки начальникамъ нащональной гвардш. Продолжительное «ура» приветствовало эту демонстрацщ. Въ другихъ кварталахъ пап,зональные гвардейцы, отправлявппеся по одиночке въ ихъ мэрш, были останавливаемы рабочими и быстро поддавались убежденно отдать оруж1е. Такимъ образомъ значительное число оказалось лишеннымъ оруж1я, наполовину добровольно, наполовину силой. Между темъ, никакого приказа въ мэр1яхъ получено не было, и наиболее упорные, прождавъ несколько часовъ, вернулись по домамъ, еще более недовольные, чемъ при своемъ отправлены. Эта совершенно неудавшаяся попытка взяться за оружие привела лишь къ деморализащи линенныхъ войскъ, да дала инсургентамъ еще большую уверенность для борьбы на завтра. Къ шести часамъ вечера положеше вещей показалось генералу Себастьяни достаточно серьезнымъ, чтобы сообщить по армш, что она должна руководствоваться приказомъ 25-го декабря. Движете экипажей запрещено. Многочисленные патрули обходятъ улицы. Тюильри и все более важные пункты заняты значительными отрядами. Войска стоятъ бивуакомъ подъ дождемъ вокругъ болынихъ костровъ. Въ восемь часовъ надъ срединой Елисейскихъ Полей J ) Полковникъ Л а д в о к а было попытался помешать такому сближение, «го принудили обратиться в ъ бегство.

— 136 — вдругъ поднялся снопъ пламени. ГромкШ крикъ долет^лъ до дворца. То мальчишки, участники возсташя, зажгли кресла и скамьи для гуляющихъ и радостнымъ хороводомъ праздновали свою победу. Одна рота национальной гвардш и отрядъ пожарныхъ разогнали ихъ и потушили огонь. Тишина незаметно спустилась надъ городомъ. Рабоч1е разошлись по домамъ, гаснуть огни. Несколько р'Ьдкихъ иЬшеходовъ время отъ времени пересЬкаютъ пустынныя улицы. Можно бы было подумать, что возсташе усмирено; но, т4мъ не менее, никто не уверенъ въ событаяхъ. После подобнаго возбуждешя, такое угрюмое спокойств1е заключало въ себе что-то страшное. Въ клубахъ, где собрались люди, связаннее съ правительствомъ, мужчины были озабочены, женщины взволнованы. Успокаивали другъ друга фразами, которымъ въ глубине души не верили сами. Между темъ, дворъ и власти не испытывали еще никакого безпокойства. «Это всего на всего дерзкая выходка», сказалъ Делессеръ въ своемъ салоне, въ девять часовъ вечера. «Все идетъ хорошо», ответилъ Дюшатель австрШскому послу, справлявшемуся у него о новостяхъ за истекппй день. Гюзо имелъ свои планы на завтра, на тотъ случай, если инсургенты осмелят©! возобновить свои попытки. Въ полночь генералъ Себастаани отменяетъ приказъ, данный въ шесть часовъ, и въ «Moniteur'e» появляется таинственная фраза: «Правительство приняло надлеэюащгя мгъры для обезпечетя возстановлетя порядка». IX. День второй. Ночь прошла тихо; правительству казалось, что она была спокойна. На всякШ случай оно приняло свои меры. По железной дороге прибыли подкреплешя для войскъ. Доставленный изъ Вэнсена пушки были размещены батареями на площади Карусель, на площади Согласия, у воротъ Сэнъ-Дени и Сэнъ-Мартэнъ, по набережнымъ у Ратуши. Министерство составило длинный списокъ лицъ, которыхъ нужно было арестовать. Въ немъ фигурировали главные редакторы демократической прессы, вожди тайныхъ обществъ, наиболее влиятельные люди радикальной партш '). Между королемъ и его кабинетомъ царствовало по э'рзму поводу полное cor.iacie. Между темъ войска, стоявппя бивуакомъ подъ дождемъ, 1

) Этотъ листъ, въ которомъ было до 150 именъ, былъ найденъ 24-го февраля на стол'Ь у префекта полицш однимъ и з ъ инсургентовъ, который тоже фигурировалъ в ъ немъ.

— 137 — продрогшая, съ мокрыми ногами, въ подавденномъ настроеши, увидали, при первыхъ проблескахъ дня, веселую и решительную толпу; она залила улицы Сэнъ-Мартэнъ, Рамбюто, Сзнъ-Мерри, Тампль, Сэнъ-Дени и во многихъ мйстахъ стала строить баррикады. Несколько минутъ обе стороны наблюдали другъ за другомъ, затгЬмъ pa6oîie начали перестрелку; стрелки имъ отвечали ружейнымъ огнемъ. Разсыпавшись на болыпомъ пространстве, где ему были хорошо известны все лучнпя позицш и удобные проходы, народъ 'то собирался въ кучки, то разсеивался, утомляя войска, приводя ихъ въ замешательство и захватывая уединенные посты '). Удивительная вещь, стоило где нибудь прекратиться перестрелке, какъ солдаты и рабоч1е обменивались самыми дружелюбными фразами. Въ ййарталахъ, прилегающихъ къ Рынку, торговки предлагали солдатамъ разные припасы, обнимали ихъ и умоляли щадить своихъ братьевъ и не стрелять въ ихъ мужей и детей. Весело и смело воздвигались баррикады въ двадцати шагахъ отъ войскъ. «Вы не будете стрелять въ насъ безъ предупреждетя?»—спрашивали мальчишки.—«Нетъ, не бойтесь, у насъ нетъ приказа»,—отвечали солдаты. Какое-нибудь острое слово или веселая шутка постоянно заставляли смеяться даже самихъ офицеровъ, изумленныхъ такой смелостью, и они отъ всей души хотели скорейшаго и мирнаго р а з р е ш е т я этой гражданской войны. Безъ сомнетя, эти смелые люди вовсе не думали объ опасности, имъ угрожавшей; просто они не любили и не уважали то министерство, которое имъ приходилось защищать. Система мира во что бы то ни стало и политическая продажность были противны ихъ чувству чести. Въ глубине своего сознашя, они были готовы признать правду народа, и, не чувствуя противъ него ни озлоблешя, ни гнева, глубоко ему симпатизировали за его решительность, за энергш, за простую храбрость. Вспоминалось имъ также и iioflbCKoe поражеше. А дождикъ шелъ безъ конца, хлесталъ pi.'Hùfl ветеръ, и возбуждеше все падало въ ихъ смущенной душе Вдругъ они вздохнули свободно, они почувствовали, что съ нпхъ свалилась громадная тяжесть. Они узнали хорошую новость. Слышно было, какъ повсюду били отбой. Собиралась нащо') Серьезныхъ столкновенш совершенно не было, но дрались повею ду •Съ семи часовъ утра были захвачены и обезоружены посты на улицахъ Жоффруа-Лонжевэнъ и Сэнтъ-Круа де-ла-Бретоннери. 2 ) У т р е н т я радикальныя газеты, описывая такое настроеше лннейныхъ войскъ, всячески старались ихъ не затронуть. Они протестовали противъ замедлешя въ созыва нацюиальной гвардш, обвиняли въ жестокости г в а р д ш муниципальную, подчеркивали, что имъ нечего жаловаться на линейные полки.

— 138 — нальная гвард1я; ей приходилось разрубать узелъ этого тяжелаго и непонятнаго положешя. Въ самомъ деле, поел1! долгихъ колебашй, многихъ безполезныхъ словъ, запутанныхъ приказовъ и контръ-приказовъ, герцогъ НемурскШ, генералъ Себаепани и генералъ Жакмино, сойдясь въ зданш генеральнаго штаба, при всей своей торжественной бездеятельности и при невероятномъ незнанш истиннаго положешя вещей, дали, наконецъ, или, скорей, позволили у себя вырвать, запоздалый приказъ созвать по два баталюна оть легюна национальной гвардш. Этотъ приказъ былъ прямо переданъ мэрамъ, которые не имели больше никакихъ сведЬшй. Такъ что нащональные гвардейцы, явившись въ мэрш, не нашли тамъ ни инструкщй, ни какихъ-либо указанш. Предоставленные самимъ себе, легюны бросились по всемъ направлешямъ съ криками «Ура, реформа!». Принявъ, такимъ образомъ, роль посредниковъ, они хотели помешать стрелять въ народъ, глубоко убежденные, что онъ хочетъ того же, чего и они сами. Своимъ ре~ шительнымъ поведешемъ они принудятъ власть пойти на необходимыя уступки. Ставши хозяевами положешя, они свергнутъ консервативное министерство, унизятъ короля, потребуютъ кабинета подъ председательствомъ Тьера или Моле, и затемъ заставятъ разойтись по домамъ возставшую толпу. Такова была программа, сама собой создавшаяся у нащональной гвардш утромъ, въ среду 23-го февраля. Эти намерешя обнаружились немедленно и вызывали во многихъ местахъ очень интересныя сцены. Полковникъ десятаго леиона Лемерсье обратился съ речью къ четвертому баталюну, который былъ расположенъ на улице Тараннъ, и предложилъ ему идти и возстановить порядокъ. «Дело не въ томъ только,, чтобы возстановить порядокъ,—воскликнулъ Биксю, выходя изъ рядовъ,—но въ томъ, чтобы прогнать позорное министерство!» Крикъ «Долой Гизо!» покрылъ эти слова. Взбешенный полковникъ соскочилъ со своей лошади и, обращаясь лично къ темъ изъ нацюнальныхъ гвардейцевъ, чья умеренность ему была известна, побуждалъ ихъ кричать «да здравствуетъ король!»—«Да здравствуетъ реформа!» раздался громовый возгласъ одного человека изъ народа, замешавшагося въ ряды. Лемерсье схватилъ его за шиворотъ. Гвардейцы стали протестовать, говоря что нельзя арестовывать человека за возгласъ «Да здравствуетъ реформа!» Полковникъ, потерявъ надежду успокоить ихъ, отказался отъ командовашя и ускакалъ во весь карьеръ. На площади Победъ третгй лепонъ смешался съ народомъ и вместе съ нимъ кричалъ: «Ура, реформа!» Отрядъ муниципальной гвардш сдЬлалъ было попытку арестовать несколькихъ. Одинъ нацюнальный гвардеецъ вступается за нихъ, его поколотили. Тогда бросается

— 139 — впередъ ц^лая рота нащональной гвардш и заставляетъ солдатъотступить вплоть до ихъ казармъ. Немного позже на плошади Пети-Пэръ драгуны, сдавленные толпой, хотели было ее разорять, но она спряталась за рядами нащональной гвардш, скрестившей штыки. При такомъ необычайномъ зр^лищ-Ь драгуны остановились. Толпа громкими «ура» выражала свою благодарность. Въ то же самое время восьмой лепопъ, собравшШся на Королевской площади, отказывался идти, если на знамени не будетъ написано: «За реформу!» На бульвар^ Сэнъ-Мартэнъ, пятый лепонъ остановилъ муниципальную гвардш, и офицеры объяснили войску, что народъ правъ, такъ какъ онъ хочетъ справедливой и законной вещи: отставки министерства. Въ два часа полковники двенадцати лепоновъ обратились къ королю, умоляя его немедленно сделать широюя уступки, что по ихъ миЬнш, было единственнымъ средствомъ для обезпечешя спокойствгя въ столиц^. Герцогъ Немурсгай, безстрастно относившШся къ происходящему, окруженный блестящимъ генеральнымъ штабомъ, который высмЪивалъ всЬхъ, приносившихъ тревожныя в-Ьсти, едва удостаивалъ отвЪтомъ эти единодушныя и почти одновременный сообщешя и не выказывалъ никакихъ признаковъ безпокойства или решимости. Удовлетворенный почестями, воздаваемыми егороли главнокомандующего, относясь съ большимъ вниматемъ къ этикету, онъ отправлялъ всЬхъ, являвшихся съ новостями, то къ королю, то къ генералу Себаснани, то къ генералу Жакмино; оба послйдше, улыбаясь или хмуря брови, говорили съ значительнымъ видомъ: « М ы осведомлены». И, однако, эта тройная а п а и я не принимала никакого р4шешя и не давала никакого приказа 1 ).. А, между т4мъ, отчаянная борьба народа съ муниципальной гвард1ей продолжалась въ Марэ и въ кварталахъ Сэнъ-Дени и СэнъМартэнъ. Линейныя войска принимали очень слабое учасие, а нащональная гвард!я, всюду, гд^ она только была, вмешивалась, чтобы заставить прекратить стрелять.—«Вы хотите убивать мирныхъ гражданъ?—кричали офицеры лепоновъ.—Въ чемъ они виноваты? Они требуютъ реформу. Ну, такъ что же! Мы тоже еехотимъ. Больше намъ въ ней нельзя отказывать; тогда только мы отвйчаемъ за порядокъ». И этими простыми словами они останавливали кавалерШсыя агтаки, заставляли поворачивать, наведенный пушки, опускать ружья, взятыя на прицЬлъ, и уби„Что бы вы с д е л а л и на моемъ м^стЬ?"—сказалъ генералъ Ж а к мино одному высшему офицеру, яркими красками рисовавшему ему всю опасность положения, и продолжалъ съ генераломъ С е б а с т а н и свою парт ш на бидл1ардгЬ, даже не в ы с л у ш а в ъ ответа.—Если н а щ о н а л ь н а я гвард1я, плоха, обойдутся безъ нея,—ворчали придворные.

— 140 — рать штыки. Народъ, опьяневши! отъ радости, привЪтствовадъ своихъ покровителей долго не смолкавшими восклицаньями: «Ура, назональная гвард1я! Ура, пехота!» Солдаты и pa6o4ie протягивали другъ другу руки. Гражданская война дика между людьми, у которыхъ одно общее дело и одинаковые интересы: пролетарШ въ форме, пролетарий въ блузе, дети одной и той же нищеты, оруд1я, сами того не зная, одной и той же судьбы! Въ то время, какъ это братское вмешательство нацюнальной гвардш остановило въ предмесйяхъ кровопролиие, депутащя четвертаго легшна въ количестве отъ четырехъ до пятисотъ человекъ, безъ оружз'я, но въ сопровожден^ громадной массы народа, отправилась въ Вурбонскш дворецъ. Она несла петицпо о реформе выборной системы и объ отставке министерства. Входы въ палату были усиленно охраняемы. Лишь только на площади собиралась небольшая кучка, ее разсеивали кавалер1ей. Резервы пехоты и кавалерш занимали Елисейс и я Поля; отрядъ десятаго лепона загораживалъ проходъ на мосту Согластя. Между этимъ отрядомъ, составленнымъ изъ самыхъ ярыхъ консерваторовъ, и депутащей завязались переговоры. Въ это время въ палате разнесся слухъ, что идутъ леионы—сторонники реформы, и что они готовы захватить дворецъ; началась общая паника. Поторопились отправить къ нащональнымъ гвардейцамъ Кремье, Бомона и Мари. Познакомившись съ содержашемъ петицш, эти господа поздравили депутащю за ея патрютическш поступокъ и заявили ей, напыщенно и пространно, что министерство поражено на смерть, что нацгональная гвардгя только что произнесла ему приговоръ и что воля народа должна быть уважена. Продолжительное «браво» загремело при этой новости. Депутаты воспользовались этимъ благопр1ятнымъ прхемомъ и стали убеждать нащональную гвардш помешать столкновешямъ и возстановить порядокъ. Депутащя не заставила себя просить; она тотчасъ разсеялась, чтобы разнести въ те места, где еще сражались, эти слова мира. Всякш радовался и поздравлялъ себя. Теперь, казалось, для борьбы не было мотива, не было повода для возсташя. Порядокъ и законность должны были возстановиться повсюду, несколько менее ослепленная, чемъ палата пэровъ,—которая отвергла, съ громкимъ негодовашемъ, просьбу Алтонъ-Ше о внесенш запроса, призвала къ порядку де-Буасси ') и занялась, ') Предложеше, вызвавшее этотъ призывъ к ъ порядку, начиналось -такъ: „Принимая во внимаше, что вчера въ различныхъ м-Ьстахъ столицы проливалась кровь; принимая во внимаше, что еще и сегодня парижскому н а с е л е н ш грозятъ смерть и пожары, смерть отъ 60 орудШ, снабженныхъ наполовину ядрами, наполовину картечью; что ему грозятъ опустошенге и пожары отъ 40 петардъ, которыя впопыхахъ были перенесены изъ Вэн«сенъ въ Военную школу..."

— 141 — по программ^ засЬдашя, обсужден! емъ проекта закона объ ипотекахъ,—несколько менее ослепленная палата депутатовъ хотела, повидимому, проявить некоторую инициативу. Вотъ что произошло. Явившись на заседаше въ 6 час. съ половиной, депутаты едва могли усидеть на местахъ, слушая докладъ о петищяхъ. ВозбуждеHie было таково, что заседаше пришлось прервать. Отовсюду сообщали тысячи слуховъ, одинъ другого тревожней. Где были министры? Что решитъ король? Каковъ будетъ исходъ этого гибельнаго кризиса? Ничего не было известно. Но что твердо знали и что подтверждалось ежеминутно, это то, что нащональная гвард1я отказывалась идти противъ народа, и что линейныя войска не пойдутъ безъ нея. И этого было вполне достаточно, чтобы заставить понять, что положеше очень тяжелое. Съ тоскливымъ чувствомъ ждали Гизо, который еще не появлялся. Шепотомъ обвиняли его. Мнопе еще надеялись, приписывая его продолжительное отсутств1е какому-нибудь энергичному решенш, принятому въ совете. Наконецъ, въ два часа съ половиной, сенскШ депутата Вавэнъ, потерявъ терпеше, поднимается на трибуну. Известно, что онъ хочетъ сделать запросъ министерству. «Подождите! Подождите!»—кричатъ ему со всехъ сторонъ. Геберъ, одинъ находящШся на министерскихъ скамьяхъ, сообщаетъ палате, что председатель совета и министръ внутреннихъ делъ находятся с.ейчасъ не въ зданш палаты, отозванные хлопотами, которыхъ требуетъ и которые вполне объясняетъ данное положеше; они уже уведомлены и не замедлятъ явиться. Ропотъ нетерпешя встречаешь эти слова; но вдругъ воцаряется молчаше. Все взоры обращаются къ входнымъ дверямъ. Появляется Гизо одинъ. Неужели это онъ? Черты его лица искажены, его обычная бледность приняла синеватый отгЬнокъ, потухъ блескъ его взгляда; на его лбу и въ его горькой усмешке можно прочесть выражеше глубокаго, съ трудомъ сдерживаемаго, страдания. Онъ садится. Никто не решается нарушить молчаше этой раненой на смерть гордости. Вавэнъ снова всходитъ на трибуну и говорить: «Господа, отъ имени моихъ товарищей, депутатовъ департамента Сены, и отъ моего собственнаго, я обращаюсь къ министерству съ несколькими запросами. Въ течеше более двадцати четырехъ часовъ очень серьезные безпорядки приводятъ въ отчаяше нашу столицу. Вчера все населеше констатировало, съ прискорбнымъ изумлешемъ, отсутстдае нащональной гвардш, и это изумлеше было темъ более тягостно, что всемъ былъ известенъ данный въ понедельникъ вечеромъ приказъ созвать ее. Правда, въ ночь съ понедельника на вторникъ этотъ приказъ былъ взятъ обратно. И лишь вчера въ пять часовъ, въ некоторыхъ кварталахъ били сборъ и собрали несколько

— 142 — гяащональныхь гвардейцевъ. Целый день население Парижа подвергалось окружавшимъ его опасностямъ, безъ защиты со стороны гражданской обороны. Произошли прискорбным столкновешя, а они, можетъ быть, были бы предупреждены, если бы съ самаго начала безпорядковъ, на улицахъ и площадяхъ находилась бы наша национальная гвардш, девизъ которой: Общественный порядокъ и свобода. Я бы пспросилъ господъ министровъ дать намъ несколько объяснешй по поводу этого столь грустнаго собьтя». Гизо поднимается и медленно направляется къ трибуне. Его, какъ будто, душить какая то внутренняя тяжесть, но усшаемъ воли онъ возвышаетъ свой голосъ. Являясь олицетворетемъ умет я сдерживать себя, онъ произноситъ, среди гробоваго молчашя, следующая несколько словъ: «Господа, я думаю, что совершенно не кстати для палаты и совершенно не соответствуешь общественнымъ пнтересамъ начинать теперь дебаты по поводу этого запроса». Его прервалъ страшный шумъ. Оппозиция думала, что онъ, по обыкновенно, хочетъ лишнш разъ высокомерно отказаться давать объяснешя, что такъ долго переносила палата, но что совсЬмъ не соответствовало его теперешнему шаткому положенно. Гизо подождалъ, пока успокоилось волнеше, повторилъ слово въ слово то, что онъ только что сказалъ, и затемъ прибавилъ: «Король въ данную минуту только что приказалъ пригласить графа Моле, чтобы поручить ему...» Бурные апплодисменты, раздавпйеся съ двухъ краевъ амфитеатра и съ трибунъ покрыли его голосъ.—«Палата должна сохранять свое достоинство!» воскликнулъ Барро.—«То, что меня прервали,—снова началъ Гизо,—не заставитъ меня что-нибудь прибавить или что - нибудь вычеркнуть изъ моихъ словъ. Король, въ данную минуту, только что приказалъ пригласить графа Моле, чтобы поручить ему сформировать новый кабинетъ. До техъ поръ, пока в е д е т е делъ будетъ поручено теперешнему кабинету, онъ будетъ поддерживать или возстановлять порядокъ и будетъ внушать уважете къ законамъ, сообразно указатямъ своей совести, какъ онъ это делалъ и до настоящаго времени». При этихъ словахъ депутаты центра приходятъ въ негодоваше и начинаютъ шуметь; скамьи пустеютъ; образуются оживленныя группы. Изъ шума выделяются голоса, которые кричатъ: «Это позоръ! Это подлость! Насъ предали! Идемъ къ королю!» 4 ). Консерваторы решили, что министерство ихъ покинуло, и осыпали его упреками. ' ) Дюмонъ старался успокоить негодоваше консерваторовъ, переход и л ъ отъ одного к ъ другому и п р и г л а ш а л ъ и х ъ быть ум'Ьренн'Ье при д а н н ы х ъ обстоятельствахъ. „Сегодня, говорилъ онъ, постоимъ ВСЁ за порядокъ; а завтра всЬ отдадимся политик^".

-

10

—

Гизо, которому не удалось, среди этой сумятицы, заставить себя слушать, старался жестами дать понять, что это не онъ выходить въ отставку, но что его удаляетъ король. Председатель прилагалъ вс4 усил1я, чтобы возстановить молчаше. «Прежде чемъ закрыть собрате,—кричалъ онъ,—я имею кое-что сообщить къ порядку заседатя». «Действительно, очень теперь интересенъ порядокъ заседатя», возразилъ Плугульмъ. Де-Сальванди требовалъ придерживаться порядка заседатя. Въ ЭТОТЪ моментъ Кремье вручилъ бюро петицш нащональной гвардш и громаднаго числа гражданъ четвертаго округа. «Одни, сказалъ онъ, протестуютъ противъ поведетя министровъ; друпе требуютъ предать ихъ суду»... Голосъ Кремье затерялся въ общемъ крике. Спокойствие не возстановлялось до техъ поръ, пока на трибуне не увидели Дюпэна. Все знали о его близкихъ отношешяхъ съ королемъ; его светлый умъ былъизвестенъвсемъ. Отъ него ждали предложешя, соответствующаго парламентскому достоинству и отвечающаго важности обстоятельствъ. «Господа, сказалъ ораторъ,—городъ, прежде всего, нуждается въ возстановленш спокойств1я, въ прекращенш безпорядковъ. Анарх1я есть самое худшее состоите, это есть разругаете общества; она грозитъ целикомъ всему сощальному строю. Единственный вопросъ, действительно соответствующей порядку заседатя, это возстановлете общественнаго мира, необходимаго для обезпечетя свободы и для правильнаго отправления всехъ великихъ органовъ государства». Затемъ Дюпенъ, напомнивъ шльскую револющю и указавъ на то, что порядокъ и свобода основываются и поддерживаются соглашешемъ палаты депутатовъ съ желатемъ общества и съ нащональной гвард1ей, закончилъ такими словами: «Нужно, чтобы массы поняли, что они не имеютъ права ни обсуждать, ни решать. Нужно, чтобы люди, взявнпеся за оруж1е, поняли, что они не имеютъ права повелевать, что они лишь должны ждать выполнешя закона, слушать голосъ должностныхъ лицъ, ожидать р е ш е т я великихъ государственныхъ учрежденш и меръ, которые будутъ признаны необходимыми короной и палатами. Разве позволяетъ намъ долгъ, при такомъ положенш делъ, вносить сюда обсуждетя, вызываюпця гневъ и заключающая въ себе обвинетя? Я думаю, что нужно, наоборотъ, присоединиться къ просьбе объ отсрочке, которую я поддерживаю изъ всехъ своихъ силъ». Эта речь заставляетъ Гизо снова взойти на трибуну. Съ видимымъ хладнокров1емъ онъ опровергаетъ мотивы для отсрочки, приведенные Дюпэномъ, и твердымъ голосомъ произноситъ следуюшдя слова, последтя въ его министерской карьере: «Кабинета, съ своей стороны, не видитъ никакого повода для того, чтобы какая-

— 144 — нибудь изъ работъ палаты была прервана, и чтобы какой-нибудь вопросъ, поднятый въ палате, не получилъ своего разрешешя. Корона пользуется своими полномочгями. Полномоч1я короны должны быть уважаемы въ полной мере. Но пока кабинетъ остается у д^ла, пока онъ заседаетъ на этихъ скамьяхъ, ни на минуту не долженъ прерываться ходъ работъ и останавливаться функщониpoBaHie великихъ тосударственныхъ учрежденш. Кабинетъ готовъ отвечать на все запросы, вступать во в с я и я п р е т я ; палате остается остановиться на томъ р е ш е т и , какое она считаешь нужнымъ». Председатель совещается съ палатой, которая поддерживаетъ предложенный имъ порядокъ з а с е д а т я Депутаты, сгорая желашемъ узнать, что делается наружи, расходятся очень быстро. Не безъ труда добились отъ короля этой первой уступки общественному мненш: отставки его министерства. И не потому, чтобы въ натуре Людовика-Филиппа было стремлеше платить за верность службы верностью благодарности, или сообразоваться въ своихъ разсчетахъ съ личными сожалетямн, съ неловкостью оставить испытаннаго слугу въ критическомъ положенш, съ деликатной боязнью задеть въ лице министра, проникнутаго королевскими взглядами, свою собственную честь. Подобный соображетя были чужды уму такого закала. Но положеше казалось ему не настолько серьезнымъ, чтобы оно заслуживало подобнаго отречешя отъ консервативнаго министерства, и онъ считалъ безразсудными докучливыя просьбы по этому поводу, раздававнпяся въ его интимномъ кружке, или относился къ нимъ съ подозрешемъ. Все утро въ среду онъ былъ въ прекрасномъ настроенш духа и острилъ по поводу возстатя.—«Вы называете баррикадой извозчи'пй кабршлетъ, перевернутый двумя лентяями»,—говорилъ онъ темъ, которые осмеливались произнести передъ нимъ это неблагозвучное слово. И, разъ тонъ придворнымъ былъ данъ, все въ Тюильри стали неистощимыми въ своихъ насмешкахъ надъ шириной и высотой баррикадъ. Но въ часъ съ половиной одна грозная новость изменила настроеше короля. Онъ узналъ черезъ генерала Фр1ана, что нацшнальная гвард1я, собравшаяся на площади Пети-Пэръ, взялась за штыки, чтобы защитить народъ противъ войскъ, и что депутащ я четвертаго лепона отправилась въ палату, чтобы потребовать отъ министерства справедливости. Начиная съ этого часа 2 ) ЛюдоПродолжеше о б с у ж д е т я вопроса о банкЪ въ Бордо. ) Почти въ тоже самое время Дюпэнъ, этотъ преданный и ревностный слуга Людовика-Филиппа, заронилъ тревогу в ъ его душу. Онъ осмелился сказать революцшнное слово,—„Вы думаете, что они могутъ помышлять свергнуть меня? сказалъ ему король, не спуская с ъ него испытующаго2

-

145 —

викъ-Филинпъ казался очень озабоченнымъ. Отложеше нащональной гвардш нанесло его безопасности неожиданный ударъ. Его вера въ самого себя серьезно поколебалась въ первый разъ. Его разсуждешя и его взгляды оказались слишкомъ опрометчивыми. Прибывавшая со всехъ сторонъ донесетя давали ему понять, что возсташе принимаетъ, такъ сказать, законный характеръ. Тогда у него родились сомнйшя въ успехе кризиса. Этотъ государь, хотя и очень храбрый лично, былъ противникомъ вооруженной борьбы. Такъ же мало веря въ матер1альную силу штыковъ, какъ и въ идеальную силу права, онъ относился съ полнымъ д о в ^ е м ъ къ законности. Онъ обладалъ, если можно такъ выразиться, парламентскимъ темпераментомъ, и не могъ себе представить, чтобы, пока онъ будетъ действовать въ границахъ, нам-Ьченныхъ конституцией, и пока онъ будетъ находиться въ еогласш съ «легальной страной», чтобы его власть была поколеблена уличнымъ возсташемъ. Людовикъ-Филиппъ такъ же мало боялся народа, въ буквальномъ смысле этого слова, какъ и любилъ его; его мятежное вмешательство въ политическая дела даже не стоило того, чтобы имъ заниматься. Но враждебное выступаете страны въ лице нащональной гвардш, являющейся ея вооруженнымъ выражешемъ, было въ его глазахъ действительной револющей, разрушещемъ всехъ его плановъ, полнымъ нарушешемъ того мудраго равнове^я, надъ которымъ онъ трудолюбиво работалъ со времени своего вступлешя на престолъ. Эта мысль очень опечалила Людовика-Филиппа. Воля его ослабела. Онъ оказывалъ лишь слабое сопротивлете темъ противоречивымъ вл1ятямъ и темъ несвязнымъ внушетямъ, которыя оспаривали, одинъ у другого, пос.тЬдшя акты его правлен)я. Дюшатель находился въ королевскомъ кабинете, когда прибыли первый извесля объ отложенш лепоновъ. Пока онъ пытался несколько смягчить всю серьезность этихъ донесенш, которыя, по его словамъ, вероятно, были преувеличены, вошла королева. Взволнованная, возбужденная, отъ начала, съ необычайной для нея живостью, говорить о непопулярности Гизо. Угадавъ ея мысль и предполагая, что она является лишь эхомъ . сокровенной мысли короля, Дюшатель поторопился выразить уверенность, что если президента совета убедится хотя на одну минуту, что его присутств1е у де.ть вредно, онъ, конечно, не поколеблется, точно такъ же, какъ и онъ самъ, Дюшатель, повергнуть къ стопамъ короля свою взгляда. Но имъ некого поставить на мое мЪсто". „Да, В а ш е Величество действительно некого,—отв15тилъ Дюпенъ,—но можетъ быть что-нибудь республику". ЧАСТЬ

I.

10

— 146 — отставку, —счастливые, прибавилъ онъ, представить этимъ доказательство своей преданности династш 1 ). Людовикъ-Филиппъ, въ обычномъ духе своей непрямой натуры, не принялъ, но и не отклонилъ решительно эту отставку; но онъ приказалъ пригласить Гизо; ихъ свидаше было кратко, и после него стало известно, что Моле, заседавшШ въ то время въ палате пэровъ, приглашенъ въ Тюильри. Тогда именно, потерявшш престижъ министръ и отправился въ палату депутатовъ, где, какъ мы это видели, отвечалъ на запросъ Вавэна. Говорятъ, что скрытность короля и его наклонность къ разнымъ обходнымъ путямъ придали его конфиденщальной беседе съ Моле очень двусмысленный характеръ, что, конечно, не могло внушить этому последнему особенной смелости инищативы, необходимой при столь необычайныхъ обстоятельствахъ. Уверяютъ, что Людовикъ-Филиппъ очень запутанно излилъ свою душу, изображая себя оставленнымъ Гизо и Дюшателемъ 2); онъ горько жаловался на ихъ неблагодарность и кончилъ темъ, что попросилъ Моле сформировать какъ можно скорее примирительный кабинетъ. Тотъ долго слушалъ молча. Онъ не скрывалъ отъ себя и совсемъ не екрылъ отъ Людовика-Филиппа техъ трудностей, которыя ему придется преодолевать. Онъ не думалъ, что движете должно остановиться, благодаря назначенш его. Тьеръ, мошетъ быть, былъ бы более подходящимъ человекомъ; во всякомъ случае, придется решиться на мнопя уступки. Король дЬлалъ видъ, что онъ его не понимаетъ. Моле, скорее изъ ж е л а т я угодить своему королевскому собеседнику, чемъ изъ личнаго убеждешя въ успешности подобной попытки, далъ обещаше постараться сговориться съ де-Ремюза, Вилло, Пасси и Дюфоромъ. Но, какъ услов1е своего вступлетя въ совета, онъ поставилъ назначете военнымъ министромъ маршала Бюжо. При этомъ имени у короля вырвалось восклицате, обнаружившее его полное отвращете къ подобному выбору. Онъ протестовалъ противъ неуживчиваго характера маршала, противъ его солдатскихъ ухватокъ, противъ его деспотичес.кихъ привычекъ: «Если портфель военнаго министра будетъ у герцога д'Исли, сказалъ онъ, то ни я, ни мои сыновья, мы не сможемъ дать комуСъ этой минуты вплоть до утра четверга 24-го, король оставался безъ сформированнаго законнымъ образомъ министерства. Различныя комбинацш, начиная отъ Моле и до Одилона Варро включительно, въ качеCTBIJ ирезидентовъ совета, следовали одна за другой, не получая оффищальнаго утверждешя. Ответственность больше не лежала ни на комъ, никто не д а в а л ъ положительныхъ приказашй. Быстрому натиску революц ю н н ы х ъ с и л ъ противопоставлялись лишь советы, мн1вшя и проекты. 2 ) Король очень старался заставить верить этой версш.

— 147 — нибудь въ армш даже чинъ подпоручика». На этомъ разногласш они разстались, не придя ни къ какому р4шенш, и Людовикъ-Филиппъ, какъ будто еще было время для разсужденш и переговоровъ, назначать Моле второе свидате въ 7 часовъ вечера. Въ течете этого длиннаго промежутка продолжалась борьба между народомъ и муниципальной гвард1ей. Войска, предоставленный самимъ себе, почти повсюду терпели поражете, сжатыя, задушенный народной массой. На углу улицы Сэнъ-Дени, два отряда, приблизительно человйкъ по двадцати, имели неблагоразуMie начать сражаться, отнимая у инсургентовъ носилки, на которыхъ они несли съ криками мести трупъ одного изъ своихъ, поднятый у поста на улице Моконсейль. Солдаты оказались тотчасъ окруженными со всехъ сторонъ, и спаслись, только благодаря прибыпю нащональной гвардш. Нападете инсургентовъ на казарму Сэнъ-Мартэнъ отличалось необычайнымъ ожесточешемъ. Они топорами рубили двери подъ губительнымъ огнемъ прямо въ упоръ. Муниципальные гвардейцы избежали изб1етя, только благодаря вмешательству нащональной гвардш. Немного дальше, постъ у Академш искусствъ и ремеслъ былъ опустошенъ и разрушенъ. Но нигде озлоблете народа не обнаружилось съ такой •силой, какъ въ стычкахъ на улице Буръ-л'Аббэ. Отрядъ муниципальной гвардш, со вчерашняго дня, защищалъ доступъ къ оружейному магазину братьевъ Лепажъ. Отгоняемые, выбиваемые изъ улицы, инсургенты снова и снова начинали атаку, разъ отъ разу все въ болыпемъ числе и съ большей отчаянностью. Солдаты, уже не въ силахъ больше сопротивляться, оставили улицу и скрылись въ доме Лепажъ, откуда начали вести переговоры. Народъ сначала потребовалъ только, чтобы солдаты освободили захваченн ы е ими въ пленъ. Когда это первое требоваше было исполнено, онъ попросилъ выдать порохъ изъ магазина. После пороха онъ захотелъ оруж1я. Возмущенные этимъ последнимъ требовашемъ, муниципальные гвардейцы решили перейти въ нападете. Открывъ внезапно двери, они бросились на улицу со штыками впередъ. Котелль, мэръ шестого округа, и полковникъ легюна Гюссонъ, въ сопровождены! пятидесяти нацюнальныхъ гвардейцевъ, прибыли какъ разъ во время. Они бросаются между народомъ и солдатами; заставляютъ последнихъ войти въ домъ Лепажъ, и сами выстраиваются передъ дверью, чтобы остановить толпу, которая страшными криками требуетъ смерти. Солдаты не хотятъ сдавать •свое оруж1е, а предпочитаютъ снова выйти и вступить въ последнюю битву. Нащональные гвардейцы подвергаются громадной опасности, находясь между двухъ сторонъ, зажженныхъ одинаковой ненавистью. Наконецъ, по совету Араго, принимаютъ следующее ре10*

— 148 — т е ш е : каждый муниципальный гвардеецъ выходитъ между двумя" национальными. Первымъ выходитъ на улицу бригадиръ Вердье, подъ руку съ Этьномъ Араго. Едва онъ сдЪлалъ несколько шаговъ, какъ былъ убитъ изъ пистолета ребенкомъ. Эта смерть пробуждаешь въ народе бол^е человечесшя чувства. Араго, желая извлечь изъ нихъ пользу, выходитъ во второй разъ на улицу объ руку съ лейтенантомъ Бувье, за которымъ следуютъ остальные солдаты между двумя рядами нащональныхъ гвардейцевъ. Народъ, дрожа,, даетъ пройти своимъ врагамъ, и они, подкрепленные вскоре линейнымъ войскомъ, смогли, наконецъ, добраться до полицейской префектуры. Тотчасъ после ухода муниципальныхъ гвардейцевъ, магазины братьевъ Лепажъ были захвачены, и народъ, не найдя тамъ оруж1я, началъ громить домъ. Офицеръ, командовавши отрядомъ, лейтенантъ Дюпуп,—его имя заслуживаешь быть сохраненнымъ,—отказался выйти вместе со своими солдатами; онъ укрепился въ верхнемъ этаже, все еще надеясь, что какая-нибудь случайная помощь спасетъ его, если не отъ смерти, то отъ оскорбленш. Онъ оставался тамъ долго, и его невозможно было убедить снять форму,, чтобы попытаться убежать. Наконецъ, одному офицеру нацюнальной гвардш удалось его потащить и вывести изъ толпы, къ счастш, совершенно увлеченной отыскивашемъ оружья. Въ восемь часовъ храбрый лейтенанта явился въ полицейскую префектуру со стыдомъ на лице, съ отчаяшемъ въ сердце. Делессеръ, тронутый его унытемъ, посадилъ его рядомъ съ собой и сталъ расхваливать его усерд1е. Въ полицейской префектуре начали испытывать очень серьезное безпокойство '). Много разъ, въ течете дня, Делессеръ, получая тревожный сообщетя о критическомъ положенш муниципальныхъ гвардейцевъ, совершенно изолированныхъ въ центрахъ возсташя, требовалъ у генерала Себаспани подкрепленш для" ихъ освобождешя. Этотъ последшй неизменно отвечалъ, что онъ не располагаетъ даже однимъ баталншомъ. Однако, отчасти для того, чтобы не обезкураживать офицеровъ, собравшихся за его столомъ, отчасти еще пытаясь создать себе некоторую иллюзпо, Делессеръ. въ восемь часовъ вечера говорилъ всемъ, спрашивавшимъ его, о ходе событШ: «Этому возстанно нужно дать умереть своей собственной смертью». Въ этотъ же самый часъ въ отеле министерства иностранныхъ делъ собирались обедать. Мадамъ Дюшатель гращозно угощала *) Родной братъ Делессера, считая себя въ опасности в ъ своемъ отеле, на у л и д ^ Монмартръ, попросилъ в ъ полицейской префектуре несколько муниципальныхъ гвардейцевъ. «Мой братъ не знаетъ, что в ъ данную минуту я не могу располагать даже однимъ капраломъ съ четырьмя ч е л о в е ками»,—ответилъ префектъ.

— 149 — Гизо, де-Вройль, Жанвье и иЬкоторыхъ друзей, оставшихся верными консервативному кабинету. Задетый за живое поведешемъ короля, считая себя игрушкой своихъ соперниковъ, оскорбляемый своей собственной парией, Гизо прикидывался совершенно хладнокровными Онъ рйшилъ, вместе съ Дюшателемъ, не давать никакихъ распоряжешй и предоставить еще неизвестному кабинету, который осмелятся имъ предпочесть, выбираться изъ затруднительная) положешя своими собственными силами. Ему казались безконечно жалкими эта химера примирешя и это министерство, •составленное на всяюй конецъ, для котораго имъ пожертвовали. Онъ только ждалъ, чтобы собьтя быстро и неминуемо отометили за него. Съ живой иронией комментировали гости единственное, по ихъ миЬтю, собьше дня: перемену министерства. Уже оттачивали эпиграммы и мысленно подсмеивались надъ теми затруднешями, въ которыя Моле бросается съ закрытыми глазами. «Вотъ увидите, что этотъ кабинета будетъ консервативней нашего»—говорилъ Дюшатель и иронически поздравлялъ Жанвье, который, по его уверетямъ, не преминетъ принять въ немъ учаспе. Но вдругъ, въ средине обеда, министръ получилъ очень тревожный новости. Ему сообщали, что одинъ очень значительный постъ муниципальной гвардш сложилъ оруж1е; что народъ, одержавгшй победу во :многихъ местахъ, возбуждается все более и более и грозитъ двинуться на министерство внутреннихъ делъ и на отель министерства иностранныхъ делъ. Устраивается совещаше, и решаютъ сделать несколько распоряжешй. М-ше Дюшатель выходитъ въ соседнюю комнату и быстро снимаетъ съ себя украшавнпе ее цветы и драгоценности, чтобы надеть, на случай бегства, более подходящей нарядъ. Гости исчезаютъ. делаются приготовлешя къ тайному отъезду изъ отеля. Между темъ, новость о перемене министерства, одновременно •сообщенная во все пункты столицы ординарцами, нащональными гвардейцами и депутатами, речи и радостныя лица которыхъ обещали гораздо больше, чемъ было въ действительности, почти повсюду произвели ожидаемое действ1е. Вокругъ этихъ вестниковъ мира собираются группы. Частью изъ любопытства, частью захватываясь общимъ движешемъ, народъ, скорее успокоенный, чемъ возбужденный поведешемъ линейныхъ войскъ и такимъ открытымъ вмешательствомъ въ его пользу части нащональной гвардш, обманутый выражешемъ довольства, что светилось на всехъ лицахъ, •оставляетъ баррикады. Спрашивая всехъ, к а и я получены уступки, при чемъ никто не умеетъ ответить ему какъ следуетъ, онъ при•соединяется къ тр1умфу «легальной страны». Войска возвра-

- 150 — щаются въ казармы, возстановляется движете. Въ незначительный промежутокъ времени видъ Парижа изменился, какъ по мановенш волшебной палочки. Съ наступлешемъ ночи, добровольная иллюминащя и громадная толпа гуляющихъ, мирныхъ и удовлетворенныхъ, залившая бульвары и площади, придали городу праздничный видъ, который обманулъ почти веЬхъ. Хотя уступка была отмерена и очень скупо, и хотя имя Моле не представляло въ этомъ отношенш никакихъ серьезныхъ гаранты, однако нацюнальная гвард1я и парламентская оппозищя, хоrbBiuifl только лишь реформы, счастливыя темъ, что имъ удалось избежать борьбы, всю опасность которой они видели вблизи, согласились ничего больше не требовать и шумно поздравляли себя съ общимъ тр!умфомъ. По бо.йе верный я бол^е смелый инстинктанарода, позволивъ всеобщей радости захватить себя на момента,, толкалъ его идти дальше. Хозяева мастерскихъ, вл1ятельные члены тайныхъ обществъ, несколько радикальныхъ журналовъ одобряли это нам^рете. Они убеждали гражданъ не доверяться новому вероломству, скрытому за этой ложной уступчивостью Людовика-Фплиппа. Въ самомъ деле, что представляетъ собою Моле,, чтобы народъ могъ радоваться врученш ему власти? Придворнаго изъ стариннаго дворянства. Какъ народъ, оставпийся победителемъ на поле битвы, удовлетворится такими пустяками, когда национальная гвард1я высказалась за него, а линейныя войска отказались съ нимъ сражаться? когда трупы его близкихъ еще распростерты на уличныхъ мостовыхъ, когда женщины и дети взываютъ къ мщенш за ихъ мужей и отцовъ, убптыхъ по приказу гнуснаго короля, народъ потерпитъ, чтобы еще лищшй разъ, въ замке, посмеялись надъ его легковерностью й его слабостью? Къ этимъ возбуждающимъ репликамъ присоединились слухи объ измене; говорили о томъ, что нужно остерегаться ловушекъ. Сообщали, будто отставка Гизо совсемъ не оффищальна, и будто за ней скрывается западня. Какъ только народъ сложитъ оруж!е, власть сброситъ маску и отомститъ кровавыми экзекущями за свое временное унижеше 1 ). Республикански духъ, едва выраженный въ палате, подавленный на всей поверхности «легальной страны», сосредоточился, пылKifi и молчаливый, въ рабочемъ населенш Парижа. Несмотря на ') Въ то время, к а к ъ люди слова будили такимъ образомъ г н е в ъ народа, люди д е л а организовали сопротивлеше в ъ его истинномъ центре, в ъ пространстве, заключенномъ между улицей Вьейль-дю-Тампль и предмес п е м ъ Сэнъ-Дени. Тамъ осталась частая с е т ь баррикадъ, охраняемая сознательными республиканцами, которые сговаривались о завтрашней атаке.

— 151 — многочисленный пораженш партш, несмотря на столько обманутыхъ надеждъ и неудачныхъ попытокъ, фанатическш республиканизмъ не переставалъ гнездиться въ неукротимыхъ сердцахъ. Республиканцы, уже потерявппе надежду, после последней вооруженной попытки въ 1839 году, захватить власть силой, смотрели съ громадной радостью на реформистское движете буржуазш, льстя себя надеждой увлечь ее въ благопр1ятную минуту за пределы поставленной ею себе цели. Но, наученные опытомъ, они остерегались выдавать себя преждевременными демонстращями и, скрываясь, маскируясь за легальной оппозищей, они ограничивались темъ, что исподтишка разжигали ее, пользуясь ея же языкомъ. Когда поле битвы осталось за «легальной страной», она остановилась въ сознанш своей победы, а республиканцы съ не меньшей энерпей продолжали сражете, решившись попытать счастья и рискнуть съ опасностью для жизни на отчаянную борьбу. Здесь вставляется одно изъ трагическихъ событш, за которыя каждая пария отклоняетъ отъ себя ответственность; воля человеческая и судьба проявляются въ нихъ очень сложнымъ и таинственнымъ образомъ, который остается неяснымъ даже современникамъ. Трудна и тягостна задача техъ, кто ихъ разсказываетъ. Совершается безчеловечный поступокъ, который давитъ общественную совесть. Одни обвиняютъ въ немъ другихъ. Тотъ или те, у кого хватаетъ дикой энергш на преступаете, не обладаютъ, къ счастш, циничной смелостью, чтобы оспаривать его честь; и историкъ, котораго долгъ заставляетъ осветить своимъ факеломъ-обличителемъ ту темноту, где скрывается измена, радуется, противъ воли, когда факелъ выскользаетъ изъ его неверной руки и гаснетъ въ сострадательномъ мраке. Бульвары имели волшебный видъ. Длинная гирлянда разноцветныхъ огней, прикрепленныхъ на всехъ этажахъ, соединяла дома, какъ радостная эмблема единетя сердецъ. Мужчины, женщины, дети свободно и доверчиво двигались по этому аяющему бульвару, обычному театру всехъ зрелищъ и празднествъ парижскаго насел е т я . Воздухъ былъ пропитанъ весел1емъ; удовлетворете было написано на всехъ лицахъ. Время отъ времени, посреди улицы проходили группы со знаменами, съ аллегорическими транспарантами и съ пЬшемъ Марсельезы. Предъ темными окнами останавливались, и дети, умышленно грубымъ голосомъ, пели на какой-нибудь шутливый мотивъ требовате фонарей, которыя не заставляли себя долго ждать. Импровизированныя пародш, смешныя сцены забавляли прохожихъ '). ') Подъ окна Гебера, который не хот-Ьлъ ознаменовавать

илюмина-

— 152 — Около девяти съ половиной часовъ, толпа, гораздо более значительная, а главное, гораздо более стройная въ своихъ движетяхъ, чЪмъ все друпя, проходя съ факелами и краснымъ знаменемъ 1 ), появилась длинной колонной около улицы Монмартръ. Она шла изъ глубины Сентъ-Антуанскаго предместья, съ пешемъ патрютическихъ п^сенъ и, какъ всЬ предшествовавнпя, направлялась къ церкви Св. Магдалины. Запевалъ и подтягивалъ некто Анри, челов^къ изъ простонародья, отличавшшся сильнымъ и задушевнымъ голосомъ. Громадное число любопытныхъ, привлеченныхъ красотою п4сенъ, присоединилась къ этой демонстрации, которая казалась такой безобидной. Несколько мальчишекъ съ трехцветными фонарями, да несколько рабочихъ, размахивающихъ въ воздухе саблями и ружьями, не внушали никакого подозрения. Эскадронъ кирассиръ, который встретился съ колонной у воротъ Сэнъ-Дени, приветствовалъ ее криками: «ура, реформа!» ОбщШ праздникъ захватывалъ всехъ, буржуа и пролетарш подавали другъ другу руки, сюртукъ и блуза фамильярно сближались. Радостное чувство братства било черезъ край во всехъ сердцахъ. Такимъ образомъ, дошли до улицы Лепелетье. Большая часть даже не знала, куда идутъ и съ какой целью они были собраны, а присоединилась къ толпе изъ-за простого удовольств1я идти въ рядахъ и петь, безъ всякой злобы, песни, который считаются мятежными. Тутъ одинъ изъ вожаковъ колонны, шедппй впереди съ обнаженной шпагой въ руке, сделалъ знакъ повернуть направо и остановился передъ домомъ, где находилась редакция «National». Въ окне показался Арманъ Маррастъ и, приветствованный всеобщими восклицашями, обратился къ толпе съ речью. «Граждане,— сказалъ Маррастъ, среди глубокаго молчашя,—намъ выдался прекрасный день, не испортимъ его. Народъ имеетъ право требовать гарантш и удовлетворешя. Необходимо, чтобы онъ потребовалъ: распущешя Собратя, привлечешя къ ответственности министровъ, распущешя нацюнальной гвардш, двухъ реформъ парламентской и избирательной и права сходокъ. Не забудемъ, наконецъ, что эта победа не есть победа только для Францш, но также для Швейцарш и Италш». Такъ говорилъ въ среду 23-го февраля, въ десять щей свое собственное п о р а ж е т е , одна группа остряковъ привела ув4шоннаго лентами и погремушками осла, в ъ красномъ колпакЪ; у кого-то в ъ толп-Ь оказалась гитара, и министру устроили крайне шутовскую серенаду. х ) Это было первое красное знамя, появившееся тогда; кром^з того, это было я в н ы м ъ н а р у ш е т е м ъ предписанш, д а н н ы х ъ в ъ бюро «Réforme» и в ъ другихъ дентрахъ, руководившихъ возсташемъ. Выло положительно запрещено пользоваться инымъ знаменемъ, кром-6 трехцв'Ьтнаго, и кричать что нибудь, кромЪ „ура, реформа!"

— 153 — часовъ вечера, главный редакторъ «National», и почти наверно можно сказать, что онъ выражалъ ж е л а т е громадной массы гражданъ. Въ ЭТОТЪ моментъ онъ никакъ не могъ предвидеть, что эта едва вооруженная фаланга, встретившая его восторженными прив,Ьтств1ями, черезъ десять минутъ, ставши зачинщицей и жертвой ужасающей бойни, изменить все положеше вещей, вызоветъ револющю и проложить кровавую дорогу той республике, пришеcTBie которой онъ уже въ течете столышхъ л^тъ считалъ невозможнымъ, или, по крайней мере, принадлежащимъ будущимъ поколешямъ. Отв^тивъ апплодисментами на речь Марраста, колонна снова •сформировалась въ еще болыиемъ порядке и двинулась по направленно церкви Св. Магдалины. У улицы Мира она увеличилась толпой, которая только что насильно заставила иллюминовать здаHie министерства юстицш; ставши очень внушительной отъ этого подкрепления, она подошла, все более смолкая по мере движешя впередъ, на разстояте несколькихъ шаговъ, къ посту, охранявшему министерство иностранныхъ делъ. Этотъ пость состоялъ изъ .двухсотъ человекъ четырнадцатаго линейнаго полка, подъ начальствомъ баталюннаго командира де-Бротонна. Съ нимъ былъ подполковникъ Куранъ. Видя сквозь густое облако дыма, при неверномъ свете факеловъ, что приближается волнующаяся и темная масса, *) надъ которой сверкаетъ сталь сабель и ружей, командиръ •отдалъ отряду приказъ построиться въ каре 2 ). Фамильярный обменъ шутокъ и замечанш, установившшся съ •самаго начала вечера между солдатами и гуляющими, сразу прервался. Толпа съ удивлешемъ смотрела на этотъ маневръ, не испытывая ни малейшато страха. Неожиданно остановленная въ своемъ движеши, народная коКолонна состояла: 1°. Изъ семи или восьми молодыхъ рабочихъ, выстроившихся въ р я д ъ и несшихъ красное знамя. 2°. Изъ одного человека, в ъ формЪ нацюнальной гвардш, который ш е л ъ одинъ сзади на разстоянш н'Ьсколькихъ шаговъ. 3°. Изъ иерваго ряда, гдй были видны только нацшнальные гвардейцы. 4°. Изъ густой массы, состоявшей изъ ремесленниковъ, буржуа, женщ и н ъ и дЪтей. 2 ) Одна изъ его сторонъ загораживала бульваръ у у л и ц ы Нёвъ-СэнтъОиостэнъ, войска были лицомъ к ъ Бастилш. Противоположная сторона, обращенная к ъ церкви Св. Магдалины, загораживала бульваръ на углу .улицы Нёвъ-Сэнтъ-Огюстэнъ. Эти два крыла были соединены длинной лиHiefi солдатъ лицомъ къ улиц'Ь Вассъ-дю-Рампаръ. Внутреннее пространство, ограниченное этими тремя лншями, оставалось свободнымъ; тамъ находился подполковникъ Куранъ со своими офицерами.

— 154 —

*

лонна толпится, сбивается въ кучу. Между предводителями этой толпы, подполковникомъ и командиромъ завязываются переговоры. Народъ начинаетъ кричать «ура, пехота!» и хочетъ брататься съ солдатами. Де-Бретоннъ, вспоминая, безъ сомн^ти, всЪ случаи обезоружетя войскъ, произведенные такимъ образомъ въ т е ч е т е дня, и не доверяя намйрешямъ этой массы, противится ея проходу. Онъ требуетъ, чтобы она свернула въ улицу Бассъ-дю-Рампаръ. Ему отказываютъ. Во время этого препирательства, народъ, подошедшш почти вплотную къ солдатамъ, такъ сдавливаетъ ихъ, что первый рядъ разстраивается. Командиръ отряда, боясь, чтобы л и т я войска не была прорвана, громко командуетъ «ружья на перев'Ьсъ». Во время движетя, вызваннаго выполнетемъ этой команды, раздается выстр^лъ. Мгновенно, безъ предварительна™ предупреждетя, безъ барабаннаго боя, такъ, что никто не могъ вспомнить, слышалъ ли онъ команду, раздается залпъ въ упоръ, и свинецъ смертоноснымъ дождемъ поражаетъ народную массу. Пронзительный крикъ прорйзалъ ночной мракъ, и когда разорялось облако дыма, окутывавшее этотъ раздирающШ вопль, открылось ужасное зрелище. На мостовой была распростерта сотня людей, одни убиты на мРстЬ, друпе смертельно ранены. Громадное число не устояло на ногахъ отъ потрясения; MHorie бросились лицомъ на землю по инстинкту самосохранетя. Кровь текла ручьями. Стонъ раненыхъ г сдавленные крики тйхъ, которые старались освободиться изъ подъ грудъ убитыхъ и умирающихъ, привели въ содрогате сердце солдата, невинной причины этой бойни, на которую онъ глядЬлъ остановившимися отъ ужаса глазами. Очень скоро самые смелые изъ народа, очнувшись отъ перваго остолбенЬтя, бросились на помощь къ раненымъ. При помощи солдатъ и нащональныхъ гвардейцевъ, прибРжавшихъ на звукъ залпа, они поднимаюсь и переносятъ на рукахъ еще дышапця жертвы въ сосЬдте дома, въ оставшаяся открытыми аптеки. Ихъ было не менРе тридцати двухъ Двадцать Нятьдесятъ два по словамъ Ел1аса Реньо. Тридцать пять убитыхъ, сорокъ семь раненыхъ, по словамъ Гарнье-Пажеса. По поводу этой таинственной катастрофы циркулируетъ много различныхъ версш. Но ни одна изъ нихъ не обладаетъ достаточной степенью достоверности, чтобы ею воспользовался историкъ. По объяснение офицера, посланнаго подполковникомъ въ кафе Тортони, командующей отрядомъ отдалъ приказъ взять ружья на перевесь, чтобы противостоять наступленш народа. При поспешности этого маневра, выстрелило одно заряженное ружье, и солдаты, принявъ этотъ одиноий выстрелъ за обычный сигналъ стрельбы по рядамъ, открыли огонь. По разсказамъ другихъ офицеровъ, пистолетнымъ выстреломъ инсургентовъ было раздроблено колено у лошади командира, и войско, видя, что на него нападаютъ, воспользовалось правомъ.

— 155 — три, изъ которыхъ одинъ солдатъ, уже испустили свой последшй вздохъ. Подполковнику въ отчаянш, чувствуя, какъ надъ иимъ нависаетъ тяжелая ответственность, и предвидя последстжя этого собыпя, поторопился отправить одного изъ своихъ офицеровъ Байлье въ кафе Тортони, чтобы объяснить и представить въ виде недор а з у м ё т я ЭТОТЪ залпъ, который будитъ всюду народное мщете.. Но объяснешя не ведутъ ни къ чему, когда кровь еще дымится. Байлье былъ остановленъ толпой передъ café de Paris. Ему грозили, его били; онъ былъ уже на пороге смерти, когда явились нацшнальные гвардейцы и освободили его. Между темъ, бросившись вразсьшную, всюду бежали мужчины, женщины, дети, бледные, испуганные, растерянные, более похож!е на призраки, чемъ на людей, и прерывающимся голосомъ, съ жестами отчаяшя, звали на помощь. Мнопе напрасно стучали въ двери домовъ, чтобы найти въ нихъ спасете, думая, что за ними гонятся убшцы. На умъ приходили убШства на улице Транснонэнъ; ужасъ растетъ; оцёпенете парализуетъ даже жалость. Уведомленный о томъ, что произошло, нащональными гвардейцами, которые вместе съ народомъ предполагали здесь позорное предательство, ') мэръ второго округа велелъ бить сборъ. Загуделъ набатъ. Вскоре раздались cyxin удары кирокъ о мостовую, и было слышно, какъ тяжелозаконной защиты. Ф а к т ъ тотъ, что одинъ солдатъ, по имени Анри, б ы л ъ у б и т ъ р а з д а в ш и м с я неизвестно откуда в ы с т р е л о м ъ , а за этимъ в ы с т р е ломъ немедленно п о с л 4 д о в а л ъ залпъ. Существуетъ еще д р у г а я в е р и я , которой очень в е р и л и в ъ т е ч е т е некотораго времени; между прочимъ, Л а м а р т и н ъ приводить ее в ъ своемъ фантастическомъ р а з с к а з е . Это именнота в е р и я , которая обвиняетъ Ш а р л я Л а г р а н ж а в ъ томъ, что онъ изменнически провоцировалъ войско, в ы с т р е л и в ъ в ъ у п о р ъ и з ъ пистолета в ъ солдата. Молчаше, которымъ Л а г р а н ж ъ отвЪчалъ на это о б в и н е т е , и то обстоятельство, что д в а д н я спустя в ъ р а т у ш е его с х в а т и л ъ прис т у п ъ горячки, к а з а л и с ь многимъ л ю д я м ъ очень серьезной уликой прот н в ъ него. Но самый х а р а к т е р ъ Л а г р а н ж а т а к ъ же, к а к ъ и п о к а з а т я людей, достойныхъ в е р ы , совершенно отклоняютъ эти п р е д п о л о ж е т я . Однако, все з а с т а в л я е т ъ B-Ьрить, что в ъ этой катастрофе на б у л ь в а р е Капуциновъ большую роль и г р а л ъ случай, ч е м ъ преднамеренность. Правда, некотораго ч и с л а р е с п у б л и к а н ц е в ъ было н а м е р е ш е начать снова борьбу и воспользоваться п е р в ы м ъ предлогомъ, чтобы опять з а в я з а т ь с р а ж е ш е , но что касается м е с т а и времени, то они не были и не могли быть н а значены точно. ') Распространился слухъ, что много н а щ о н а л ь н ы х ъ г в а р д е й ц е в ъ пало жертвой засады у отеля Капуциновъ. П р и б е ж а в ъ в ъ M 3 p i i o второго округа, раздраженные национальные г в а р д е й ц ы потребовали патроновъ Имъ ответили, что патроновъ н е т ъ , и этотъ новый з н а к ъ недовер1я утверд и л ъ и х ъ в ъ мысли, что они в м е с т е с ъ народомъ т е р п я т ъ отъ злой воли правительства

— 156 — •падали деревья бульваровъ. Это народъ снова строилъ свои баррикады. Его гпЬвъ, на мгновеше утихнувшш, разгорался съ еще •большей яростью. Пробила полночь. Бульвары еще слабо освещены потухающей иллюминащей. Двери и окна домовъ заперты, лавки закрыты; каждый вернулся домой съ печалью въ сгЬсненномъ сердц^. Въ молчанш улидъ чудится затаенное коварство, честные граждане не знаютъ, чего они должны бояться и чего желать, но они чув•ствуютъ приближете великаго несчастгя. Въ эту ночь, полную боязни и тоски, внимаше напряжено, чутия уши ловятъ каждый звукъ. Родится масса предположений. Не тушатся лампы и семьи не ложатся спать. Вдругъ раздается глухой звукъ колесъ на мостовой, несколько •оконъ полуоткрываются съ предосторожностями. Что видятъ они, почему они такъ быстро прячутся? Какое зрелище отталкиваетъ ихъ, привлекаете снова, наводитъ ужасъ? что это за крики? что это за несвязныя голоса? Что значитъ эта мрачная процесйя, которой, казалось, руководятъ Евмениды народа? Въ большой телРге, запряженной бРлой лошадью, которую велъ подъ уздцы рабочш съ •обнаженными руками, лежало пять труповъ, размРщенныхъ съ ужасающей симметричностью. На повозке стоялъ молодой человРкъ изъ изъ народа, съ блРднымъ лицомъ, съ горятцимъ пристальнымъ взоромъ, вытянувъ руку, почти неподвижный, какъ олицетвореше духа мщешя, освещая красноватыми отблесками своего отклоненнаго назадъ факела тгЬло молодой женщины. Е я посинРвнпя шея и грудь были запачканы широкой кровавой струей. Время отъ времени, другой рабочШ, на другомъ конце телеги, обнималъ своей мускулистой рукой это неподвижное тело, поднималъ •его, потрясая своимъ факеломъ, изъ котораго сыпались искры и язычки пламени, и кричалъ, обводя толпу дикимъ взглядомъ: «Месть! Месть! Народъ убиваютъ!» «Къ оружие!» отвечала толпа, и тело опускалось на дно повозки, и все на минуту погружалось въ молчаше. Только въ Дантовскомъ Аде есть таюя сцепы молчаливаго ужаса. Народъ это — вечный поэтъ, которому страсть и природа самобытно внушаютъ ту патетическую красоту, величественные эффекты которой даются искусству лишь съ болыпимъ трудомъ. Отправившись съ того места, гдР пали эти жертвы *), мрачная *) Говорятъ, что, подготовляя эту бойню, провокаторы народнаго г н ^ в а приготовили около министерства иностранныхъ дЪлъ несколько д р о г ъ д л я перевозки труповъ. Это совершенно неверно. Мне известно отъ многихъ заслуживающихъ довер1я свидетелей всей этой трагедш, что спустя несколько минутъ после залпа, на бульваръ, изъ улицы Нёвъ

- 157 — колесница медленно подвигалась къ тому дому, на улице Лепеллетье,, у котораго за два часа передъ этимъ, останавливалась народнаятолпа, чтобы выслушать слова мира и приветствовать своимъ «ура» одного изъ вождей демократической прессы. Па этотъ разъ она тоже остановилась, и Гарнье-Пажесу пришлось говорить ей. « Н е с ч а т е , поразившее насъ,—говорилъ онъ, овладЬвъ своимъ волнетемъ,—можетъ быть приписано только лишь несчастному недоразуменш. Умоляю васъ, разойдитесь по домамъ, не нарушайте порядка. Конечно, есть виновные; справедливость будетъ. оказана. Мы добьемся, чтобы правительство приняло на себя заботы о семьяхъ пострадавшихъ. Откажитесь только отъ этой демонстрацш, которая можетъ повести къ еще большиаъ несчастгямъ». Народъ оставался глухимъ къ этимъ мольбамъ. LpuMKora криками требовалъ онъ поддержки и распространетя возсташя. Ему нужны вооруженные вожди для битвы, а не болтуны, защнщаюнце порядокъ. Онъ удаляется гневный, вербуя по пути решительныхъ людей, которые клянутся умереть за общее дело, и идетъ искать болееискренней поддержки въ «Réforme», въ этотъ пылающш очагъ республиканскихъ страстей. Тамъ онъ находи гъ собравшимися людей, которые решились поставить на карту свою жизнь; они даютъ. ему клятву, что завтра убШцы будутъ наказаны. После короткой остановки процесая снова пускается въ путь и углубляется въ предмеспя. Дойдя до площади Бастилш, они кладутъ трупы у подножш 1юльской колонны. Гаснутъ сгоревппе факелы, толпа разсеивается. Одни бегутъ по церквамъ и быотъ въ набатъ, друпе стучатъ въ двери домовъ и требуютъ оруж1я. Оттачиваютъ сабли, лыотъ пули, набиваютъ патроны. Повсюду воздвигаются баррикады. Изъ зловещаго мрака поднимается призракъ республики; короде-Опостэнъ, в ы е х а л а телега, которой пользуются обыкновенно при перевозке товаровъ. Она была остановлена, находивнпяся на ней вещи ыли сброшены на землю, и на нее положили столько труповъ, сколько поместилось. Правилъ ею ч е л о в е к ъ изъ простонародья по имени СоккаОтрядъ драгунъ, стоявнпй в ъ Королевской у л и ц е , заметивъ и з д а л и niecTBie и не разобравъ ничего в ъ этой движущейся массе, пустился въ галопъ, чтобы р а з с е я т ь ее.— Уважайте мертвыхъ!—закричалъ Сокка, въ тотъ моментъ, когда л о ш а д и н ы я морды уже почти касались похоронной колесницы. Офицеръ скомандовалъ остановиться, и, повернувшись, драгуны снова заняли свой постъ, глубоко взволнованные только что представившимся имъ необычайнымъ зрелищемъ. Одинъ баталюнъ второго легшна, прибежавъ на бульваръ при звукахъ перестрелки, х о т е л ъ было в м е шаться, чтобы остановить, насколько возможно, этотъ призывъ къ народной мести. Принужденный немедленно отдать приказъ, баталюнный командиръ заколебался, смутился и кончилъ темъ, что не з а х о т е л ъ взять. на себя ответственность за принятае меръ, которыя онъ считалъ б е з п о лезными и опасными.

— 158 — девство шатается. Мертвые убили живыхъ. Въ этотъ часъ трупъ женщины могущественней самой доблестной армш въ Mipt.

X. Трет1й день. Въ то время, какъ въ воздухе раздавался печальный и волнующш гулъ набата, въ то время, какъ вдали ') слышалась перестрелка, король, усталый и поглощенный своими мыслями, ожидалъ въ Тюильри исхода министерскаго кризиса. Около 11 часовъ онъ узналъ отъ адъютантовъ, посланныхъ на разведки, о печальномъ происшествш на бульваре Капуциновъ. Однако это пзвеспе, конечно, смягченное угодливыми разсказами, повидимому, не взволновало Людовика-Филиппа. Несмотря на очевидный испугъ герцоговъ Немурскаго и Монпансье, несмотря на волнете и нерешительность генераловъ Жакмино и Себастаани, король оставался совершенно пассивнымъ. Делессеръ прибежалъ во всю прыть изъ полицейской префектуры, где разсказъ о последнемъ событш и впечатленш, произведенномъ имъ на народъ, вызвалъ смят е т е . Съ большимъ трудомъ удалось ему вывести короля изъ его апатичнаго состоятя. Последнее темъ более внушало безпокойство, что резко противоречило обычной деятельности Людовика-Филиппа. Король, въданномъ случае, такъ мало походилъ на самого себя, что во дворце распространился слухъ, будто накануне подъ вл1ятемъ извесНя объ измене нащональной гвардш съ нимъ сделался ударъ. Ничего подобнаго не было, физическое здоровье короля нисколько не изменилось; но его политике, составляющей, такъ сказать, его нравственное существо, былъ нанесенъ смертельный ударъ. Время шло, а Моле все не являлся. Его переговоры съ деРемюза, Дюфоромъ и Пасси были внезапно прерваны печальной вестью, на которую Людовикъ-Филиппъ обратилъ такъ мало вниматя. Сразу сообразивъ, что его роль кончена, и не желая более являться въ Тюильри, Моле известилъ короля, что не можетъ составить министерство. ') Около Ш / г ч. оружейный магазинъ на у л и ц е Сэнтъ-Онорэ былъ в з я т ъ ириступомъ, несмотря на упорное сопротнвлеше муниципальной гвардш, принужденной в ъ к о н ц е концовъ отступить передъ численностью и яростью инсургентовъ. На у л и ц е Рамбюто и прилежащихъ къ ней муниципальные гвардейцы и в е н с й е стрелки пытались взять ириступомъ баррикады. На площади Сэнъ-Сюльписъ залпъ, данный в ъ упоръ, разс е я л ъ толпу; в ъ к а з а р м е на у л и ц е Сэнъ-Мартэнъ, муниципальные гвардейцы, окруженные народомъ, были вынуждены выдать оруж1е нащональной гвардш.

— 159 — Король, совещавшШся въ это время съ Гизо, выразилъ удивлеше и недовольство по поводу отказа, необходимости котораго онъ не хотЪлъ признать; изъ этого факта онъ сдЬлалъ только одинъ выводъ, именно, что его личное положен1е становится все более непр1ятнымъ. Больше нельзя было колебаться; согласно прецедентамъ парламентской жизни наступала очередь Тьера; въ комбинащяхъ министерства приходилось спуститься на ступень ниже и приблизиться къ реформистской оппозицш. Самъ Гизо не могъ посоветовать ничего другого. Однако, чтобы смягчить вероятный неблагоразумный выходки подобнаго главы кабинета *), онъ. предложилъ назначить маршала Бюжо главнокомандующимъ всехъ вооруженныхъ снлъ. По словамъ Гизо, рано или поздно, но придется разрубить мечомъ узелъ этого запутаннаго положешя, ставшаго невыносимымъ для королевскаго достоинства. Такъ какъ король согласился съ этимъ мнешемъ, то тотчасъ было составлено и подписано назначеше маршала, а за Тьеромъ была послана дворцослужебная карета въ его отель на площади Сэнъ-Жоржа. Было около часа ночи. Въ то же время известили маршала Бюжо, и онъ немедленно принялъ трудный постъ, который ему предложили лишь въ виду крайности. Онъ не ставилъ никакихъ условШ 2 ), онъ не стремился ни ускорить, ни замедлить дело. Какъ истый солдатъ, онъ думалъ и действовалъ по солдатски. Его уверенность въ самомъ себе и въ силе оруж1я были непоколебимы. Неудачи дня онъ приписывалъ исключительно неспособности начальства; онъ немедленно принялъ меры, чтобы вознаградить потерянное время и вернуть войску его нравственную силу, утраченную благодаря слабости командировъ. Тьеръ виделъ, какъ кругомъ его дома поднимаются и выростаютъ баррикады. По странной случайности, онъ приказалъ при себе раздать съестные припасы отряду инсургентовъ, которые, не зная его лично, зашли попросить позволетя отдохнуть во дворе его дома 3 ). Изъ словъ этихъ людей, не екрывавшихъ ни ненависти къ династш, ни веры въ ycirfcxb борьбы, онъ ясно увиделъ необходимость немедленныхъ и широкихъ уступокъ воле народа. По О „Теперь будутъ управлять сумасшедипе",—сказалъ Гизо герцогу де-Вройль, узнавъ о н а з н а ч е н ы кабинета Тьера-Барро. 2 ) Нельзя считать услов1емъ вырвавшееся у м а р ш а л а в о с к л и ц а т е : „Главное—не надо принцевъ; пусть м н е не назначаютъ принцевъ; я достаточно насмотр-блся на нихъ в ъ Афрпк-È". 3 ) Говорятъ, что г-жа Донь, теща Тьера, не сочла д л я себя оскорбительпымъ сама служить на импровизированномъ у ж и н е этимъ людямъ в ъ разорванной одежд^; она была поражена и восхищена и х ъ в е ж л и выми манерами и сознашемъ силы и права, сквозившемъ в ъ и х ъ разговорахъ.

— 160 — этому, несмотря на более, чРмъ холодный пргемъ у Людовика-Филиппа, онъ определенно поставилъ услов1емъ своего учаспя при столь натянутомъ положенш: приглашеше въ совРтъ Барро, реформу парламента и распущеше палаты. Людовикъ-Филиппъ, возбужденный присутств1емъ раздражавшаго его человека, котораго онъ считалъ неблагодарнымъ, почти мятежникомъ, согласился на назначеше Барро; онъ не высоко ставилъ способности иослРдняго, но не считалъ его противникомъ королевской власти. Двумъ последнимъ услов1ямъ король решительно воспротивился, находя ихъ во всякомъ случае преждевременными 1 ). Тьеръ, изумляясь такому смелому упрямству и боясь потерять драгоценное время, не настаивалъ. Они согласились отложить до полнаго сформировашя новаго министерства окончательное решеHie, и министръ, подъ наблюдешемъ Людовика-Филиппа, составилъ для «Монитора» 2 ) заметку, извещавшую Франщю отомъ, что король поручилъ Тьеру и Одиллону Барро составить новый кабинетъ. Заэтой заметкой следовало назначеше маршала Бюжо, какъ бы для того, чтобы ослабить хорошее впечатлете. темъ не менее король, посоветовавшись несколько минутъ съ Гизо, ожидавшемъ въ соседней комнате ухода Тьера, и убежденный, что уступилъ более, чемъ было необходимо, ушелъ отдохнуть... Онъ ни минуты не сомневался въ npieMe, который встретить въ Париже подобная комбинащя. Было четыре часа утра. Онъ спокойно проспалъ до семи. Въ это критическое время трудно было принять более непоследовательное решеше, такъ ясно выдававшее полную путаницу въ намереншхъ. Ничто не могло лучше поднять революцюнноенастроеше. Бросить вооруженной толпе имя Барро значило показать, что королевская власть ниспровергнута, унижена, придавлена. Во главе нащональной гвардш поставили маршала Бюжо, ненавистнаго парилсанамъ, опозореннаго въ ихъ глазахъ самыми неизгладимыми воспоминашями о нашихъ гражданскихъ войнахъ,. и имя котораго исключало всякую надежду на соглашен1е. Этимъ назначешемъ правительство лишало себя той нравственной силы, благодаря которой оно, поддерживая новое министерство, могло оказать некоторое в.няше на народъ и сделать ценной позднюю уступку, сделанную ему. Въ п р и ю т и двухъ совершенно противоположныхъ меръ видна,. На предложеше распустить палату Людовикъ-Филиппъ отв-Ьтшгь: „Я знаю, что у меня есть; но совершенно неизвестно, что я получу". 2 ) Эта заметка была напечатана въ неоффищальной части „Монитора", а в ъ оффищальиой былъ помещенъ приказъ о назначенш маршала. Вюжо.

— 161 была слабость, вызовъ, недостатокъ ловкости, отсутсМе искренности. Самый осторожный и опытный изъ королей потерялъ, казалось, политически тактъ вместе съ сознашемъ своего права. Странное зрелище, которое едва-ли когда-нибудь повторится въ исторш, представляетъ собой эта револющя въ сознанш короля, которая сломила его волю, победила его гошй раньше, ч^мъ внешняя револющя страны осмелилась назвать свое настоящее имя, какъ народу, ее совершившему, такъ и тЬмъ, кого она смела. Около часу дня маршалъ Бюжо въ сопровождены! генераловъ Рюльера, Бедо, Ламорисьера, де-Салля, Сэнтъ-Арно и другихъ, отправился въ главный штабъ Тюильри принимать командоваше apMieft. Передавъ ему этотъ постъ согласно установленному этикету, герцогъ НемурскШ представилъ ему въ н'Ьсколькихъ словахъ собравшихся офицеровъ и зат'Ьмъ, молча, присутствовалъ при распоряжешяхъ, которыя маршалъ, со свойственной ему быстротой въ рйшешяхъ, началъ тотчасъ отдавать. Бюжо своей краткой и резкой речью, своей пылкостью гасконца и солдата сразу воодушевилъ пргунывшихъ. Онъ напомиилъ присутствовавшимъ офицерамъ, что тотъ, кто поведетъ ихъ въ бой, ни разу не терп4лъ поражешя ни на поле битвы, ни при возстанш: онъ обйщалъ, что и на этотъ разъ быстрая победа воздастъ по заслугамъ кучке мятежниковъ. «Если нащональная гвард1я будетъ съ нами», сказалъ маршалъ, оканчивая речь: «т^мъ лучше; если нФ.гт.—что за беда, господа, мы обойдемся и безъ нея». Когда онъ кончилъ свое краткое npiiB^TCTBie, которое у всякаго другого показалось бы грубымъ хвастовствомъ, вошелъ Тьеръ съ озабоченнымъ видомъ; его сдержанность резко отличалась отъ развязныхъ словъ герцога д'Исли, съ недовольнымъ видомъ принималъ онъ поздравлешя. Когда маршалъ сталъ торопить его выпустить объявлетя о перемене кабинета, то, видимо обезкуражениый, министръ воскликнулъ: «Да разве я знаю, удастся ли мне одному составить его». Действительно, программа новаго министерства была установлена Тьеримъ, Одилономъ Барро, Дювержье де-Горанномъ и де-Ремюза только после длпннаго и труднаго сов'1;щашя. Было еще неизвестно, согласятся ли принять портфели Пасси и Дюфоръ, накануне отказавппе Моле. Съ де-Ламорисьеромъ Кузеномъ и Леономъ де-Маллевилемъ велись переговоры. Дело было далеко отъ той решительной инищативы, отъ ряда техъ быстрыхъ и энергичныхъ меръ, которыхъ следовало ожидать, судя по имени маршала Бюжо, такъ легкомысленно броженномъ народу. Рапорты, получаемые маршаломъ о состоянш войскъ въ Париже, никоимъ образомъ не могли его удовлетворить. Генералъ Себасйани могь предстаЧАСТЬ I.

11

— 162' — вить въ распоряжение маршала только 10,000 человРкъ, находящихся на площади Карусель, истомленныхъ, плохо енабженныхъ боевыми припасами и пров1антомъ *). Остальной гарнизонъ разорялся; мноие посты были захвачены и обезоружены, несколько казармъ было окружены мятежниками. Обозъ съ порохомъ, отправленный изъ Вэнсена, попалъ въруки инсургентовъ Сэнтъ-Антуанскаго предместья. На всР эти извРспя герцогъ д'Исли отвРтилъ тРмъ, что принялся составлять планъ атаки. Чтобы дать отдыхъ солдатамъ, онъ приказалъ разделить ихъ для сна на двР двухчасовыя смРны по рядамъ. ЗагЬмъ всЬ войска онъ раздРлилъ на несколько главныхъ колоннъ, почти равныхъ по сидр. Первая, подъ командой генерала Себаспани, должна была выступить на разсвРте и соединиться въ РатушР съ отрядомъ, находившемся тамъ подъ командой генерала Талландье. Вторая, подъ командой генерала Бедо, получила приказате добраться до бульваровъ по улицамъ Монмартръ и Пуассоньеръ и направиться къ площади Бастилш, занятой генераломъ Дюго. Третья, съ самимъ маршаломъ во главе, должна была оперировать позади двухъ первыхъ и препятствовать возобновлешю баррикадъ, въ то время какъ четвертая, подъ начальствомъ полковника Брюнэ, должна была направиться по улицамъ Св. Отцовъ и Сенекой черезъ Сэнъ-Мишельскую площадь къ Пантеону, находившемуся подъ охраной дивизш Рено. Резервный корпусъ, подъ командой генерала Рюльеръ, занимаетъ площадь Каруселя, а генералъ Реньо де-Сэнъ-Жанъ-д'Анжели съ кавалер1ей—площадь Соглаая. Обшдя инструкцш предписывали начать повсеместно атаку, если извРспе о назначенш Тьера и Барро окажется недостаточно для возстановлешя порядка. Въ то время, какъ маршалъ принималъ эти стратегичесшя меры, искусныя, почти непогрРшимыя съ точки зрРшя военнаго, политичесие деятели, отъ которыхъ онъ ожидалъ содМств1я, оспаривали только что врученную ему власть и такимъ образомъ уничтожали всякое впечатлите, на которое можно было надеяться. Собравшись у Одилона Барро, члены министерства при самомъ формированш высказались противъ принятая непр1язненныхъ мРръ. Барро при поддержкР Дювержье де-Горанна заявилъ, что приметъ портфель при непремРнномъ условш немедленно прекратить огонь. Де-Ремюза советовалъ передать командоваше нащональной гвард1ей генералу Ламорисьеру. Одинъ Тьеръ, соглашаясь съ необходимостью попытаться придти къ соглашенш, считалъ это очень труднымъ и поддерживалъ назначеше маршала Бюжо. Въ немъ ') Въ войскахъ, охранявшихъ Тюильри, было только по шести патроновъ на ч е л о в е к а и не хватало хлеба.

— 168 — Тьеръ вид^лъ последнюю надежду на cnaceHie, если бы народъ, крайне раздраженный, не удовольствовался возможными уступками, и между Monapxiefi и республикой загорался смертный бой. Соглашеше по этому основному пункту еще не было достигнуто, какъ занялся день. Его холодные лучи осветили самую изумительную смесь, самый безысходный хаосъ желанШ, гнева, надеждъ и •опасенш, который когда-либо отдавалъ общество во власть чего-то неизв'к'тнаго и могущественнаго. Ни бороться съ этимъ, ни управлять роковымъ ходомъ событш—общество не могло, Парижъ былъ усЬянъ баррикадами '), охраняемыми почти повсюду республиканскими вождями. Начинаясь отъ самыхъ отдаленныхъ предм'Ьстай, •опЬ грозно приближаются почти къ самому Тюильри 2 ). Деревья на •бульварахъ были срублены. Улицы, усЬянныя обломками стеколъ и посуды, съ разломанными мостовыми, были почти недоступны для артиллерш и кавалерш. Гауптвахты, бюро у заставъ, будки, скамейки были разрушены, сожжены, изломаны на тысячи кусковъ; всЬ лавки заперты. Кучи пепла, следы бивуачкыхъ огней, придавали зрелищу еще •бол^е печальный видъ. Инсургенты, нащональные гвардейцы, воспитанники школъ, шумно двигались по улицамъ и площадямъ и съ неодобретемъ сообщали о ночной новости—назначены! маршала Бюжо. Это имя, вызывавшее ненависть парижскаго населешя, бросало зловещую тень на всЬхъ осгальныхъ членовъ сс•ставлявшагося министерства. Въ толпе едва удостоивали выслушивать вполне благонамеренныхъ лицъ, которыя говорили о примирительномъ министерстве и надеялись успокоить раздражеше именемъ Одилона Барро. Немнопя прокламации, при томъ еще не подписанный, которыя пытались расклеить по стенамъ, тотчасъ были сорваны и растоптаны ногами. Повсюду, где собиралась нацюнальная гвардия, считавшая назначеше герцога д'Исли новымъ издевательствомъ, раздавался только одинъ крикъ: «Долой Бюяш, долой героя улицы Транснонэнъ!»; это единодушие ясно показывало, что приказашямъ маршала повиноваться не будутъ. Демократичесшя газеты «Réforme» и «National» съ своей стороны напечатали протеста, составленный накануне вечеромъ на политическомъ собранш Луи-Бланомъ 3 ). Въ то же время все баррикады обходило воззваше къ возсташю, выпущенное редакщей «Courrier 1

Число и х ъ опред'Ьляютъ въ 1512. ) Около 9 час. утра с ъ улицы л'Эшелль раздались выстрелы, направленные в ъ окна пом1>щешя, занятаго сыновьями герцогини Орлеанской. Б'Ьдныхъ дгЬтей, изумленныхъ такимъ п р о б у ж д е т е м ъ , поспешно перевели во внутренше покои з д а т я . 3 ) Смотри „Историчесгае документы" в ъ концЬ тома. № б. 2

11*

— 164 — Français». Такимъ образомъ, револющонное движете не только нестихало, но все росло и было уже поздно идти на уступки, или бороться съ нимъ. Около 8 часовъ утра народъ овладЪлъ, где силой, гдР добровольно, почти всРми мэриями и пятью казармами,, доставъ себе тамъ боевые припасы. Онъ занялъ ворота СэнъДени, площадь Поб^дъ, уголъ при деррви Сэнтъ-Эстамъ, всЬ стратегичесше пункты внутри города. Генералъ Дюго былъ принужденъ очистить площадь Бастилш и отступить къ Вэнсену. Генералъ Бедо *) не зналъ ничего о томъ, что происходило во дворце, где только что проснувшшся король былъ подавленъ, сбитъ съ толку тысячью запутанныхъ мнРнш, среди которыхъ особое значеше имело м н е т е Одилона Барро. Соединившись съ генераломъ де-Саллемъ, Бедо выполнялъ съ военной ТОЧНОСТЬЮ приказа-шя главнокомандующаго 2 ). На площади Карусель онъ сказалъ несколько словъ ввРреннымъ ему войскамъ 3 ) и двинулся по маршруту, указанному маршаломъ. Во время своего движетя по улицамъ Нёвъ-де-Пети-Шанъ, Вивгеннъ и Фэдо онъ разрушилъ несколько баррикадъ, покинутыхъ инсургентами 4 ). Но достигнувъ въ '/а восьмого подъема въ гимназш, на бульваре, генералъ наткнулся на баррикаду значительно бблыпихъ размРровъ, выстроенную по всРмъ правиламъ искусства и охраняемую очень сильно. Кругомъ теснилась взволнованная толпа. При виде войскъ раздался угрожающей ропотъ. Тогда изъ среды возбужденной толпы несколько гражданъ обратились къ генералу и умоляли его име— немъ безоружнаго народа не начинать сражетя. Желая не менее лицъ, обратившихся къ нему, избежать кроваваго столкновешя, генералъ подошелъ къ ближайшей группе и сообщилъ ей, какъ хорошую новость, которая должна прекратить все враждебный действ1я, о перемене министерства. Но недовер1е слишкомъ велико у всехъ 5 ), и ропотъ не стихаетъ.—Во имя окруГенералъ Ведо былъ знатнаго рода, легитимиста, уроженецъ Нанта; онъ отличался в ъ Африке храбростью и военными талантами. Онъ былъ в ъ большой милости у герцога Омальскаго и маршала Бюжо, и последнее время быстро выдвинулся впередъ. 2 ) Генералъ Себастаани, выступивъ в ъ 5 часовъ, выполнилъ точно п р и к а з а т е и преодолелъ почти безъ с о п р о т и в л е т я в с е препятеттая. 3 ) Четыре роты Орлеанскихъ стрелковъ; два батальона 1-го легкаго полка; д в а батальона 21-го линейнаго; эскадронъ 8-го драгунскаго; два полевыхъ оруд1я; инженерные саперы. Всего около двухъ тысячъ человекъ. 4 ) Головной взводъ былъ встреченъ огнемъ пнсургентовъ, охраиявгапхъ баррикаду в ъ конце у л и ц е Монмартъ и предместья. Взводъ н а ч а л ъ отвечать; баррикада была взята. Ранены два солдата. 5 ) Народъ и даже значительное число офицеровъ нащональной гвар--

— 165 — жающаго насъ народа,—сказалъ местный фабрикантъ, преодолевая волнеше,—позвольте предложить вамъ, генералъ, несколько вонросовъ? Насъ обманули вчера; насъ, можетъ быть, обманываютъ сегодня. Мы доверяемъ вашей честности; обещаете ли вы намъ ответить по совести? Генералъ дЬлаетъ знакъ соглаая. Толпа слушаетъ. — Генералъ, правда ли, действительно ли Гизо удаленъ? — Да,—отвечалъ генералъ Бедо. — Кто-же сейчасъ является министромъ? — Составлеше министерства поручено Тьеру и Одилону Барро. - Если иЪтъ министерства, то кто же васъ послалъ сюда? — Маршалъ Бюжо. При этомъ имени снова раздаются крики. Народъ не хочетъ больше слушать. — Вы видите, генералъ, какъ имя маршала Бюжо раздражаетъ народъ. Ради Бога, не начинайте сражешя: оно будетъ ужасно. — У меня есть определенныя приказашя, — ответилъ генералъ:— и я солдатъ, я долженъ повиноваться. — Но, по крайней мере, генералъ, подождите новыхъ приказанш. Кто знаетъ, что произошло въ Тюильри съ техъ поръ, какъ вы •его покинули? Дайте мне хотя одинъ часъ. Прикажите кому-нибудь лзъ офицеровъ провести меня къ маршалу Бюжо. Я опишу ему положеше, въ какомъ вы находитесь, и я уверенъ, что принесу вамъ приказаше не стрелять. Генералъ со вчерашняго дня виделъ слишкомъ много колебанШ и измененШ въ намерешяхъ, чтобы не поддаться мысли о возможныхъ переменахъ въ решешяхъ Тюльери. Впрочемъ, онъ, какъ и все офицеры арм1и, сознавалъ въ душе, что войско безъ нацшнальной гвардш не въ состоянш сделать что-либо съ возсташемъ. и только что,, во время своего движешя, получилъ подтвержде н1я тому, что ему не хватало ея лепоновъ '). Онъ безъ труда согласился подождать новыхъ инструкцШ и остался во главё своих!, войскъ въ положенш, которое легко понять. Онъ боялся, чтобы слишкомъ большое или слишкомъ слабое ycepflie солдатъ, то обманываемыхъ, то раздражаемыхъ народомъ, — не поставило его въ д ш были убеждены, что событае на бульваре Капуцинокъ было нарочно вызвано нравительствомъ, что народъ обманули ложнымъ слухомъ о пер е м е н е министерства; что противъ демократовъ замышляютъ Варооломеевскую ночь. Надюнальная гвард1я о б е щ а л а защищать народъ противъ столь гнусной измены. Национальные гвардейцы все время спрашивали, принята-ли реформа. Т а к ъ к а к ъ генералъ ответилъ, что онъ н а д е е т с я на это, но не можетъ ручаться, то ему заявили, что только при этомъ условш национальн а я гвард1я соединится съ войсками.

— 166 — одно изъ тРхъ отчаянныхъ положенш, при которомъ, каковъ бт.т ни былъ успЬхъ, онъ не смогъ бы подавить угрызешя совести.. Онъ считалъ минуты этого мучительнаго часа, казавшагося ему безконечнымъ. Между т-Ьмъ, фабриканта преодолРлъ всЬ препятствия. Въ сопровожден^ офицера главнаго штаба нащональной гвардш Курпона онъ, едва переводя духъ, добрался до главнаго штаба Тюильри и потребовалъ свидашя съ маршаломъ Бюжо. Черезъ несколько минутъ его провели къ Бюжо. Маршалъ съ видимымъ сомнРтемъ выслушалъ его разсказъ и выказалъ полное HeflOBppie по поводу нРкоторыхъ подробностей; но присутствовавииепри разговор^ герцогъ Немурскш и Тьеръ молчаливой поддержкой дали силы фабриканту продолжать свой разсказъ. Проникнутый, какъ и вся парижская буржуаз1я, исключительно желашемъ отвратить пролкпе крови, фабриканта нарисовалъ маршалу живую картину печалънаго положешя, въ которомъ очутится войско въ случае столкновешя съ громадной массой народа, возбужденнаго докрайней степени; онъ представилъ весь ужасъ резни, которую считалъ неизбежною, если войско начнетъ сражете; онъ пытался убедить маршала, что мирный исходъ не только возможенъ, но даже обезпеченъ, если будетъ действовать исключительно нащональная гвард1я. Затемъ обращаясь къ герцогу Немурскому, который, казалось, соглашался съ этимъ мнешемъ, фабриканта съ воодушевлешемъ воскликнулъ: «Ваша светлость, помогите мне добиться отозвашя войскъ. Не допускайте запятнать кровью имя вашего отца и ваше собственное... Ничто еще не потеряно; но если кровь будетъ пролита, народъ не будетъ знать предела своей мести». Удивленный такой горячей настойчивостью и впечатлетемъ, произведеннымъ ею на принца и главу кабинета, маршалъ сухо заявилъ,. что онъ подумаетъ и вышелъ вместе съ герцогомъ Немурскимъ и Тьеромъ Маршалъ самъ началъ сомневаться въ победе, такъ какъ борьба грозила сделаться очень серьезной. Видя плохое состояше!) Почти годъ спустя после провозглашения республики, герцогъ д'Исли, заметивъ какъ-то вечеромъ на одномъ изъ своихъ многочислен^ н ы х ъ пр1емовъ этого самаго фабриканта, подошелъ к ъ нему и с к а з а л ъ , взявъ его за руку: „Я васъ узнаю. Вы много с д е л а л и намъ зла. Я долженъ б ы л ъ бы выгнать в а с ъ безъ всякихъ разговоровъ и, не с л у ш а я вопля вашей парижской буржуазш и вашей трижды одураченной нащональной гвардш, защищать моего короля в ъ Тюильри, а васъ разстрелять безъ пощады. Людовикъ-Филиппъ былъ бы еще на троне, а вы теперь превозносили бы меня до небесъ. Но что поделаешь! Меня сбила съ толку, оглушила кучка трусовъ и льстецовъ. Они с д е л а л и меня такимъ ж е дуракомъ, к а к ъ и они сами".

— 167 — войскъ, недостатокъ боевыхъ припасовъ, силу позицШ, захваченныхъ инсургентами въ центре Парижа, враждебное настроеше национальной гвардш, трусость окружавшихъ его лицъ, онъ колебался приступить къ выполненш плановъ, такъ решительно намгЬченныхъ несколько часовъ тому назадъ. Посоветовавшись съ герцогомъ Немурскимъ, онъ вернулся въ главный штабъ и продиктовалъ сл4дуюшдй приказъ генералу Бедо: «Любезный генералъ, я изменилъ свой планъ. Объявите повсюду о прекращены огня. Пусть нащональная гвард1я несетъ полицейскую службу. Распространите извеспе о соглашены. P. S. Отступите на плошадь Карусель. Маршалъ герцогъ д'Исли». Вместе съ _ этимъ приказомъ маршалъ передалъ фабриканту рукопись, помеченную 8 ч. утра, подъ заголовкомъ «Объявлете», извещавшую народъ о сформированы кабинета Тьера-Барро и о его собственномъ назначены командующимъ нащональной гвардгей и остальными войсками. Черезъ два часа это объявлете, подписанное герцогомъ д'Исли, должно было быть расклеено на стенахъ Парижа. Маршалъ рекомендовалъ читать его на всехъ собрашяхъ и баррикадахъ. Могъ ли въ этотъ моментъ маршалъ создавать кайя-либо иллюзы насчетъ действительнаго значешя подобнаго объявлен! я, или въ ожиданш лучшаго онъ руководствовался указашями политическихъ вожаковъ? Можно думать, что герцогъ д'Исли, несмотря на обычную ясность своихъ сужденш, не понималъ хорошенько всей несовместимости своего имени съ мыслью о примирены. Немного спустя после только что описанной сцены, онъ селъ на лошадь, чтобы ознакомиться съ положешемъ дела. Въ сопровождены генераловъ де-ла-Рю ') и д'Арбувилля, онъ двинулся по улице Риволи, где стоялъ баталюнъ 10-го лег1она, которому онъ приказалъ следовать за собой. Баталюнъ молчалъ, но не повиновался. Занятый своими мыслями, маршалъ продолжалъ путь, не замечая, что баталшнъ не следуетъ за нимъ, и направился черезъ площадь Пирамидъ къ улице Сэнтъ-Оноре, где намеревался обратиться съ речью къ народу. Тогда капитанъ главнаго штаба нащональной гварды бросился къ генералу де-ла-Рю и сообщилъ ему, что нащональная гвард1я отказывается повиноваться маршалу, и что со стороны последняго было бы безумно идти совершенно одному навстречу мятежникамъ. Маршалъ, услыхавъ наполовину разговоръ, спросилъ, въ чемъ дело; ') Генералъ де-ла-Рю былъ посланъ в ъ главный штабъ генераломъ Трезель. Посл'Ьдтй предоставилъ себя въ распорязкете маршала Бюжо.

— 168 — ему затруднялись ответить. Наконецъ, такъ какъ онъ сталъ настойчиво допрашивать офицера, послРдшй отвРтилъ: «Ну, я объяснялъ этимъ господамъ, маршалъ, что вы ничего не можете сделать, такъ какъ нащональная гвард]я васъ не хочетъ». Маршалъ выругался по-солдатски и хотРлъ продолжать путь. Но генералъ де-ла-Рю убРждалъ его , вернуться на площадь Карусель и взять тамъ линейный батальонъ. Бюжо уступилъ и возвратился въ Тюильри, откуда уже не выходилъ. Съ другой стороны, Барро, все еще ' обольщенный датской уверенностью въ своей популярност.1, тоже хогЬлъ явиться на баррикадахъ. Во главе кортежа, въ которомъ можно было разглядеть Гораса Верна, Кинетта, Оскара де-Лафайета и генерала Ламорисьера, онъ пытался проложить себе путь по бульварамъ къ Ратуше. Онъ надРнлся своими искренними разъяснешями по пути устранить недоразумРше, исключительно благодаря которому продолжалось, по его мнРнш, столкновеше, не имевшее основашя съ того момента, когда онъ сталъ у власти. Печальная попытка чрезмРрнаго тщеслав1я! Окруженный, съ момента появлешя на бульварахъ, любопытной, но не особенно симпатизирующей ему толпой, Барро былъ убРжденъ, что она торжественно встрРчаетъ его, въ действительности же она только мешала его движенио '). Сидя на лошади, которую вели подъ уздцы, Барро въ награду за все свои уси.ия встречалъ только насмешки и издевательства: «Долой усыпителей! Мы не хотимъ подлецовъ! Не надо Моле, не надо Тьера, не надо Барро! Пусть правитъ народъ!» Такими восклицатями была встречена попытка министра обратиться къ народу. Наконецъ, лсестоко обманутый, встречая все более и более вралсдебно настроенныя толпы, Барро, измученный своими усилиями и отчаятемъ, охватившимъ его, остановился у баррикады на бульваре Боннъ-Нувелль, которую только что покинулъ генералъ Бедо. Здесь, несмотря на шумъ и возбуждеше, охватившее народъ, Барро сделалъ последнюю попытку. Ставъ на одинъ изъ выступовъ баррикады и возвысивъ голосъ, Барро началъ речь: «Мои друзья, наши обшдя усил!я взяли верхъ. Мы завоевали свободу и, что еще важнее, честность». Крики прервали его слова. Кто-то подошелъ къ нему и угрожающимъ жестомъ заставилъ его замолчать. Друпе его толкаютъ и опрокидываютъ. Увлекаемый своими друзьями, съ разбитымъ сердцемъ, Барро возвращается той же дорогой, убедившись, наконецъ, хотя и слишкомъ поздно, что онъ только помогъ проявиться разнузданности такихъ элементовъ, ') Генералъ Бедо былъ введенъ въ заблуждеше этой толпой. ВетрЪтивъ Одилона Барро на Итальянскомъ бульвар^, онъ принялъ виденное нмъ за народную о в а ц ш .

— 169 — которые ни онъ, ни кто другой уже не будутъ въ состоянш сдержать. Горько раскаиваясь въ душе, онъ твердо рйшаетъ рискнуть всЬмъ для спасенiя короля, или хотя бы династш, если короля уже нельзя спасти. Приказъ, подписанный маршаломъ Бюжо, на самомъ деле уничтожилъ последнюю, остававшуюся у правительства надежду на благополучный исходъ. Когда генералъ Бедо, р'Ьшивъ отступить на площадь Соглашя по бульварамъ, приказалъ своей колонне начать обратное движете '), восклицанья народа потрясли воздухъ. «Да здравствуетъ пехота!» кричали со всехъ сторонъ съ воодушевле н1емъ, трогавшимъ сердце солдатъ. Толпа, теснясь по бокамъ колонны, заводя разговоры, пытаясь брататься съ солдатами, мешала движетю, и безъ того затрудненному многочисленными баррикадами, уже возстановленными после утренняго разрушешя. Солдаты обменивались съ гражданами, охранявшими эти оплоты свободы, рукопожатиями и поздравлениями, по поводу счастливаго исхода гражданской войны. Кавалер1я и артиллергя съ громаднымъ трудомъ двигалась по мостовымъ, едва-едва разобраннымъ. Все эти демонстрацш и препятствия страшно растянули колонну. Генералъ Бедо, взволнованный и задумчивый, шелъ впереди; онъ виделъ это братате съ народомъ, такъ мало соответствующее дисциплине, но не могъ ему помешать. Онъ достигъ улицы Мира, когда аррьергардъ, нодъ командой генерала де-Салль, былъ остановленъ шумной толпой на верху улицы де-Шуазель. Народъ не хотелъ пропускать дальше пушекъ и решилъ выпрячь изъ нихъ лошадей. Солдаты слабо сопротивлялись. Нетерпеливая толпа бросилась на ящики и начался грабежъ 2 ). «Во имя мира», — сказалъ генералу де-Салль, командиръ батальона 2-го легюна, вышедшаго изъ улицы Шоссе-д'Антэнъ: «передайте мне ваши пушки. Вы видите, оне не могутъ дальше двигаться. Народъ раздраженъ; ваши солдаты подвергаются громадной опасности. Во имя мира, заключеннаго между правительствомъ и народомъ, въ знакъ примирения, прикажите оставить орудия». Эти слова, услышанный нацюнальными гвардейцами, окружавшими командира, тотчасъ подхваты1) Впереди ш л а рота нащональной гвардш, чтобы сильнее подчеркнуть мирный характеръ этого движешя. Генералъ Ведо находился въ верхней части у л и ц ы Мира, когда . узналъ объ этомъ происшествш. Подозвавъ къ себе лицо, привезшее приказаше маршала, генералъ сказалъ ему: „Ради Бога, если вы имеете хоть какое-нибудь вл1яше на народъ, растолкуйте ему, что онъ оскорбляетъ солдата, грабя снаряжеше. Помешайте этому, во ч тобы то ни стало. Народъ не можетъ желать оскорблять apMiio". Говоря это, Б е д о почти п л а калъ.

— 170 — ваются и передаются изъ устъ въ уста. Единодушный крикъ: «Ружья прикладомъ вверхъ! вверхъ прикладомъ! миръ! миръ!» раздается отовсюду кругомъ солдатъ. Смущенные, растерявппеся отъ столь страннаго отступления, они машинально повинуются; пушки остаются въ рукахъ нащональной гвардш. Генералъ Бедо, видя безпорядокъ въ своемъ отряде и чувствуя,, что возбуждеше въ народной массе растетъ по M'fcpt приближетя къ площади Соглаетя, посылаетъ своего адъютанта Эспивана предупредить войска, что онъ идетъ подъ охраной нащональной гвардш, и что народъ не имРетъ враждебныхъ намйренШ. НгЬхотаг держа ружья у ноги, разсРяна по площади и не вызываетъ никакого недов,Ьр1я. Но двадцать муницнпальныхъ гвардейцевъ, подъ начальствомъ сержанта Фуке, занимавнпе караулъ при турецкомь посольств^, у въезда въ улицу Габр1еля, видя надвигающуюся на нихъ народную массу и хорошо зная, что они могутъ всего опасаться съ ея стороны, выстраиваются за решеткой гауптвахты и приготовляются стрелять. При виде этого грозный крикъ вырывается изъ груди народа. Сержантъ Фуке командуетъ «пли!», и залпъ убиваетъ и ранитъ несколько человРкъ. Тогда генералъ Бедо съ фуражкой въ рукР галопомъ бросается между сражающимися, приказывая муниципальнымъ гвардейцамъ прекратить огонь и умоляя въ то же время народъ отступить. Напрасно. ЖребШ брошенъ. Въ этой ужасной суматохе нельзя разобрать ничьего голоса, невозможно выполнить какое-либо приказаше. Раздается новый залпъ. «Измена! измена!»,—кричитъ народъ. Нацюнальная гвард1я бьетъ » наступлеше. Вэнсенсюе стрелки, предполагая, что на нихъ будетъ направлена атака, стреляютъ въ свою очередь. Происходить ужасное замешательство, муниципальные гвардейцы подвергаются яростной атаке. Несмотря на все уси.и'я генерала Бедо и его адъютантовъ, народъ бросается на гауптвахту, разрушаетъ и разноситъ ее въ одно мгновеше. Штыками, саблями, прикладами, онъ убиваетъ и смертельно ранитъ несчастныхъ героевъ, защитниковъ проиграннаго дела 1 ). Сержанту Фуке, получившему несколько ударовъ топоромъ, удается добежать до моста Турнанъ. Начальникъ поста, чтобы избавить Фуке отъ преследователей, открываете огонь. Этимъ злосчастнымъ залпомъ раненъ дв-Кальвьеръ, убиты депутата Жолливэ и еще несколько человекъ, искавшихъ убежища въ саду Тюильри 2 ). Тогда офицеръ главнаго штаба, опасаясь общаго по!) Генералъ Бедо спасъ двоихъ, третш былъ убитъ у ногъ его лошади. 2 ) Т-Ёло Жолливэ было наспЪхъ засыпано пескомъ внизу площадки, сходящей к ъ p-ÈK'È, по п р и к а з а т ю генерала Бедо. Посл'Ьдшй опасался, что в и д ъ трупа раздраяштъ народъ и навлечетъ новыя несчастья. Въ.

— 171 — боища, поспешно бросается къ караулу на берегу р'Ьки и уб4ждаетъ занимавшихъ ею муниципальныхъ гварденцевъ не вызывать напрасно слепую ярость народа. Онъ убеждаете караулъ бросить ружья въ реку и искать убежища въ подвальномъ этаже палаты депутатовъ. темъ временемъ 500—600 челов^къ нащональной гвардш, разорявшись по площади, старались успокоить народъ. МалМнпй инцидента могъ вызвать новую вспышку народнаго гнева, а время шло. Генералъ Бедо при такомъ критическомъ положены не получаетъ никакихъ приказанШ '). Наскучивъ ожидать и посылать въ Тюильри своихъ адъютантовъ, онъ приказываетъ последили разъ самымъ настойчивымъ образомъ указать герцогу Немурскому на необходимость придти къ какому-нибудь решению. Принцъ ответилъ на это: «Я больше не командую», а маршалъ Бюжо добавилъ: «Пусть генералъ делаетъ, что ему угодно». Такимъ образомъ, не осталось командующаго, не было больше руководящей воли; все смешалось, спуталось, пришло въ безпорядокъ, въ отчаяние. После пробуждения короля, кабинета Тюильри и главный штабъ безирерывно обменивались новостями, мнениями, самыми противоречивыми решешями. Къ 9 часамт. въ Тюильри собрались политичесше деятели, собиравпиеся составить или поддержать новый кабинета, а именно: Дювержье-де-Гораннъ, де-Токвиль, Гюставъде-Бомонъ, де-Ремю.за, Кузэнъ, Барошъ, де-Ластери, де-Маллевилль. Они настаивали на распущены палаты, на назначены генерала Ламорисьера командующимъ нащональной гвард1ей и на прекращены враждебныхъ действШ. Король не давалъ согласия, но и не противоречила Penienie все еще не было принято, между темъ какъ народъ, повсюду одеряшвая верхъ, все теснее сплачиваясь и организуясь, приближался къ Тюильри, где онъ хотелъ отнраздаовать свою победу. Де-Жирардэнъ обошелъ большую часть города и убедился въ деморализации линейныхъ войскъ, въ слепомъ упрямстве нащональной гварды и въ силе инсургентовъ. Онъ явился во дворецъ и потребовалъ свидашя съ королемъ, чтобы попытаться открыть ему глаза. Побуждаемый настояниями его и Тьера, герцогъ НемурскШ опять обратился къ Людовику-Филиппу, который согласился, наконочь съ 26-го на 27-е трупъ былъ - вырытъ и на другой день переданъего роднымъ. !) Генералъ Реньо де Сэнъ-Жанъ-д'Анжелп, команднръ кнрасиръ, обвиняя генерала Бедо въ бездеятельности войскъ, очень энергично упрек а л ъ его за его п о в е д е т е . Б л а г о д а р я этой сцене, свидетелями которой, было несколько офицеровъ, распространилось и поддерживалось вышеупомянутое обвинеше в ъ измене.

— 172 — нецъ, на распущеше палаты. Де-Ремюза поспешно составилъ прскламащю въ сл^дующихъ выражешяхъ: «Граждане Парижа! Отданъ приказъ прекратить стрельбу. Король поручилъ намъ составить новое министерство. Палата будетъ немедленно распущена. Правительство обращается къ стране. Генералъ Ламорисьеръ назначенъ главнокомандующимъ нащональной гвардш. Одилонъ Барро, Тьеръ, Ламорисьеръ, Дювержье-де-Гораннъ назначены министрами. Свобода. Порядокъ. Реформа. Подписано: Одилонъ Барро, Тьеръ». Де-Жирардэнъ, Меррюо и де-Реймсъ тотчасъ отнесли копш этого объявлетя въ типографш «Presse», «Constitutionnel» и «National». Часъ спустя ихъ пытались расклеить на сгЬнахъ. Но ничто больше уже не могло удержать народъ. Съ своей стороны республиканцы выжидали и мешали всемъ начинашямъ правительства. Прокламащя министерства Барро было повсюду сорвана и тотчасъ на ея место было наклеено следующее краткое объяв лете, составленное Флокономъ и набранное въ типографш «Réforme» бывшимъ типографскимъ рабочимъ Прудономъ: «Людовикъ-Филиппъ отдаетъ приказъ резать васъ, какъ Карлъ X. Пускай онъ самъ отправляется къ Карлу X!» Больше нельзя было обманывать себя: республиканская пария поднимала голову и овладевала движетемъ. Единый великш импульсъ передавался смелыми людьми изъ редакцш «Réforme», какъ изъ центра, все дальше и дальше, съ баррикады на баррикаду по всей армш инсургентовъ. Флоконъ, Бонъ, Маркъ Коссидьеръ, Лагранжъ, Этьенъ Араго, Собрье, Рибейролль, Фаржэнъ-Файолль, Тиссерандо и друпе воодушевляли сражающихся, отдавали приказ а т я , распределяли боевые припасы, возбуждали толпу, распространяя въ ея рядахъ зловепце слухи, прокляие и анаоема по адресу короля. Уже решались, хотя и съ предосторожностями, произносить слово республика. Говоря по правде, народъ ни откуда не встречалъ скольконибудь серьезнаго сопротивлешя. Почти везде нащональная гвард1я, разделяя сражающихся, вносила колебаше въ войска. Н е сколько отдельныхъ залповъ на бульваре Тампль, и особенно въ Сэнтъ-Антуанскомъ предместье, на площади Бастилш, убили и ранили небольшое число человекъ съ обеихъ сторонъ. Все эти отдельный стычки кончались обезоруживатемъ солдатъ и ихъ братаньемъ съ народомъ при крикахъ «Да здравствуетъ пехота!» *) 1

) Цифра убитыхъ за февральсше дни солдатъ и г р а ж д а н ъ была сильнэ

— 173 — Эта арм1я, столь храбрая, столь испытанная, въ т е ч е т е 24-хъ часовъ терпела всЬ последствия нерешительной политики. Переданное вс'Ьмъ начальникамъ отдельныхъ частей п р и к а з а т е прекратить стрельбу вместе съ строгимъ приказомъ сохранить позицш было последнимъ ударомъ, окончательно нриведшимъ въ замешательство офицеровъ и солдатъ. Съ военной точки з р е ш я эти два одновременныхъ и противоречивыхъ приказашя были настолько дики, что послужили сигналомъ къ полной нравственной простращи. Покинутая властью, арм1я совершенно опустила руки и уступила поле битвы, народу. Скоро во всемъ Париже остался одинъ только пунктъ, защищавши! еще доступъ къ Тюильри: постъ Шато-д-0 на площади Пале-Рояль. Народъ устремился туда. XI. Продолжеше 3-го дня. Выло 10 часовъ. Людовикъ-Филиппъ завтракалъ по обыкновению ' въ семье, въ галлерее Д1аны, когда ему доложили, что гг. де-Ремюза и Дювержье де-Гораннъ желаютъ говорить съ герцогомъ де-Монпансье. «Пусть войдутъ», сказалъ король. И тотчасъ же, очень приветливо, пригласилъ своихъ новыхъ министровъ къ столу. Но они отказались; они, видимо, очень волновались; они хотели и не решались говорить. После несколькихъ минутъ принужденности, которую все, кроме короля, читали на ихъ возбужденныхъ лицахъ, Людовикъ-Филиппъ, заметивъ. наконецъ, что есть какая то • важная новость, сказалъ, уводя де-Ремюза въ амбразуру окна: «Что случилось?» Королева, герцогъ де-Монпансье и принцессы остались неподвижно на своемъ месте, устремивъ глаза на обоихъ собеседниковъ. — Ваше величество,—сказалъ де-Ремюза, понижая голосъ,— нельзя терять ни минуты; возмущеше одержало верхъ на всехъ пунктахъ; оно приближается гигантскими шагами. Постъ Шато-д-0 держится еще съ геройской храбростью, но ея хватитъ, можетъ быть, всего на несколько минутъ; вероятно, Тюильри атакуютъ раньше, чемъ черезъ часъ. Жизнь короля въ опасности. При этихъ словахъ, едва разслышанныхъ, королева бросается къ королю и прижимается къ нему, какъ бы желая его защитить. Принцы и принцессы моментально выходатъ изъ-за стола. преувеличена. По списку 1-го марта 1848 г. было убито 22 муниципальн ы х ъ гвардейца, 46 солдатъ и унтеръ-офицеровъ и 4 офицера. Всего убитыхъ въ армш 72 чел. По спискамъ гражданскихъ властей убито 275 мужчинъ и 14 женщинъ.

— 174 — — Г. де-Ремюза думаетъ, что Тюильри будетъ сейчасъ атаковано,—сказалъ король съ кажущимся равнодуппемъ. Въ это время •стали появляться, не соблюдая порядка и безъ доклада, лица, приближенный къ королевскому семейству. Тьеръ, де-Бройль, Пискатори, де-Ластери, Кинеттъ, Барсшъ, Кузэнъ, Густавъ де-Бомонъ, Лакроссъ пришли подтвердить своимъ свид-Ьтельствомъ слова деРемюза. Де-Лобепэнъ, капитанъ генеральнаго штаба, приноситъ новость еще бод-Ье точную и еще мен^е благопр1ятную: колонна генерала Бедо отказалась пустить въ ходъ оруж1е. Инсургенты разграбили .артиллершскпя повозки и овладели двумя пушками; Тюильри совершенно открыто со стороны площади Согласия. Герцогъ Эльхингенъ и Жюль де-Ластери отправляются лично удостовериться въ положены вещей. Король и министры начинаютъ совйщаше, чтобы выяснить, слЪдуетъ ли ожидать натиска народныхъ массъ въ Тюильри или лучше удалиться въ какое-нибудь надежное м^сто. Тьеръ соьйтуетъ отправиться въ Сэнъ-Клу, собрать тамъ войска и совершить обратное наступлеше на Парижъ Людовикъ-Филиппъ думаетъ, что было бы лучше удалиться въ Вэнсеннъ. Вовремя совЪщашя адъютантъ генерала Бедо приноситъ бол^е точныя св-ЬдЪшя о томъ, что произошло на площади Соглаия. Народъ отступилъ, и войска занимаютъ въ полномъ порядисЬ площадь и всЬ ведупщя къ ней улицы. Это ободряетъ; рЪшаютъ, что король отправится произвести смотръ войскамъ. Пока онъ над"Ьваетъ свой генеральскш мундиръ национальной гвардш и ленту Почетнаго легшна, сисорЪе съ безстрастаемъ человЪига, уступающаго MHbHiio большинства и выполняющаго законную формальность, чймъ съ видомъ монарха, рЪшившагося дорого продать свою жизнь и свой тронъ,—б^гутъ уведомить ближайийе посты, что король ^детъ произвести смотръ войскамъ и что онъ желаетъ показать имъ нацюнальную гвардйио. Значительные отряды лепоновъ немедленно выстуиаютъ. Какъ только •они начинаютъ выходить изъ калитки Лувра, король появляется во двор^ дворца; онъ садится на лошадь, покрытую дорогой попоной съ золотой бахромой. Герцоги Немурскш и де-Монпансье, маршалъ Бюжо—по правую руку отъ него; по лгЬвую генералъ Ламорисьеръ въ шинели национальной гвардш, которую оииъ усиЬлъ захватить въ генеральномъ штаб^, съ обнаженной головой, съ развевающимися волосами, съ одушевлешемъ во взорр вступаетъ въ командоваше. Тьеръ и де-Ремюза сл^дуютъ п^шконъ. Многочисленная свита ') Маршалъ Вюжо одобрялъ планъ Тьера.

— 175 — нацюнальныхъ гвардейцевъ на лошадяхъ, адъютантовъ, среди которыхъ заметны генералъ Рюминьи въ штатскомъ платье, генералъ Трэзель, де-Монталиве и проч., замыкаетъ xecTBie. При проезде по фронту внутреннихъ постовъ Людовика-Филиппа ирив'Ьтсткуютъ безчисленные клики, которые видимо щпятноволнуютъ его. Мар1Я-Амал1Я показывается въ окн^ бель-этажа; ее окружаютъ герцогиня Орлеанская, принцессы и маленыие принцы. Съ гордой осанкой, съ глазами, горящими надеждой, она благодаритъ жестами всЬхъ идущихъ мимо съ криками: «да здравствуетъ королева!» Между т^мъ, король, проЪхавъ вдоль решетки, прибылъ къ Тр1умфальной арке, подъ которой онъ йдетъ между разбросанными въ безиорядкгЬ пуками соломы и разнымъ багажемъ; онъ начинает!, смотръ съ л^вой стороны площади, где первый лепонъ выстроился въ боевой порядокъ. Тамъ крики «да здравствуетъ король» малочисленны и почти тотчасъ заглушаются криками: «да здравствуетъ реформа!» Группа нацюнальныхъ гвардейцевъ выходитъ изъ рядовъ, двигается оживленно по направлению къ Людовику Филиппу, требуя отъ него въ не которомъ роде реформы. Король, видимо смущенный, ускоряегь ходъ лошади, повторяя съ досадой: «Она дана, дана»! Но сообщеше такой уступки, сделанное безъ всякаго порыва, принятое безъ энтуз1азма, было только безполезнымъ сигналомъ крайней опасности. Людовикъ-Филиппъ, при виде мрачныхъ физкшомш своихъ защитниковъ, въ конце концовъ упалъ духомъ и вернулся во дворецъ, предоставивъ маршалу Бюжо произвести смотръ остальной части войска. Маршала охватилъ гневъ. Облеченный мнимой властью, онъ видЬлъ, что все его планы защиты, правда, выслушиваются, но критикуются безъ него и отвергаются, благодаря различнымъ тайнымъ вл!яшямъ; онъ виделъ вокругъ себя только убигыя лица; онъ слышалъ только недоверчивыя и малодушныя слова. Барро не допускалъ ни на одно мгновенье системы борьбы при помощи крайнихъ меръ. Тьеръ, поддерживавшш долгое время маршала, поддался вл1янио своихъ друзей, внушившихъ ему свое отвращеHie къ этимъ мерамъ. Наконецъ, сыновья короля,—и это въ конце концовъ делало положеше маршала невыносимымъ,—эти молодые принцы, порывы которыхъ, казалось, должны бы были нуждаться только въ сдерживающей силе, оставались тутъ, нерешительные, парализующее все свопмъ праздаымъ присутств1емъ, собирающ1е и распространяюнце всегда первыми дурныя вести и труслнвыя мнен!я 1 ). !) Особенно поведен1е герцога де-Монпансье казалось до такой степени страннымъ, что его пытались объяснить, приписывая даже молодому лрннцу тайное у ч а с и е в ъ предполагаемомъ заговор-Ь герцогини Орлеан-

— 17о Вернувшись въ свои кабинетъ посл'Ь смотра, Людовикъ-Филшшъ опустился въ кресло, прислоненное къ сгЬнй, у окна. Его рука подпирала отяжелевшую голову; онъ хранилъ молчаше; друзья и слуги, которые въ ожиданш неминуемой гибели оставались на своемъ посту, охваченные невыразимымъ страхомъ, обменивались въ полголоса безсвязными замечатями. А время летело. Уже передъ самымъ полднемъ Кремье вошелъ въ залъ, который былъ передъ кабинетомъ короля. Герцогъ деМонпансъе, находивипйся тамъ, окруженный принцами Вюртембергскимъ и Кобургскимъ, депутатами, пэрами Франции, генералами и множествомъ дежурныхъ офицеровъ, направился къ нему и возбужденно спросилъ его о томъ, что происходило на улице. — Ничего еще не потеряно, — сказалъ Кремье. — Я только что осмотрелъ часть Парижа. Нащональная гвард1я можетъ быть возвращена къ порядку. Назначить Барро президентомъ совета, а левыхъ членовъ министрами, устранить Тьера и маршала Бюжо,. сделать безъ промедления наиболее широия уступки—и возстан1е можно еще умиротворить; но нельзя колебаться ни одной минуты. Пока онъ это говорилъ, герцогъ де-Монпансье отворилъ дверь и сообщилъ королю о Кремье. — Что вы мне разскажете?—сказалъ Людовикъ-Филиппъ, подымая голову. Кремье повторилъ все сказанное. Тогда Тьеръ, державшШся несколько поодаль, приблизился къ королю и вручилъ ему свою отставку. Не говоря ни слова, не выражая ни сожалетя, ни удовольств1я, ни боязни, Людовикъ-Филиппъ поручилъ Фэну, своему секретарю, составить приказъ, назначавшШ Барро президентомъ совета. Кремье посоветовалъ королю призвать къ себе маршала Жерара и вверить ему командоваше войсками. Эта странная попытка Кремье вызвала кратковременную иллюз ш . Король и его окружавшие вообразили себе, что депутата изъ крайней оппозиции долженъ знать въ совершенстве состоян1е умовъ и тотъ эффекта, который произведутъ рекомендуемый имъ меры. Но въ эту минуту никто уже не могъ точно оценить всей совокупности народнаго движешя. Оно охватило столь обширнуио площадь, что его обпщй характеръ ускользалъ отъ набднодешя. Здесь преобладалъ духъ нащональной гвардии, и она довольствовалась пока еще министерствомъ Барро; въ другихъ местахъ возникалъ уже вопросъ о принуждении короля къ отреченш отъ престола; екой Не было, однако, ничего подобнаго; тутъ не было ни заговора, ни измены, а просто характеръ и умъ, мало приготовленные къ еильнымъиспытатямъ.

177 — наконецъ, въ третьихъ республиканцы сбрасывали маску и говорили объ изгнанш династш. TijM'b временемъ вернулся де-Рэнсъ, который ходилъ отнести въ «National» сообщеше о министерстве Тьера-Барро и, вызвавши для переговоровъ Тьера, заявилъ ему, что при настоящемъ положенш вещей народъ не удовлетворится уже нич'Ьмъ, кроме отречешя. Тьеръ ввелъ его къ принцамъ. Онъ высказался передъ ними въ томъ же духе. «Но, сударь», сказалъ герцогъ де-Монпансье: «король не перестаетъ со вчерашняго дня делать уступки, которыя все до снхъ поръ были безполезны. Можете ли вы ручаться, по крайней мере, что эта последняя, о которой вы говорите, будетъ иметь достаточное дЪйствхе?» «Ваше высочество», ответилъ деРэнсъ: «Я не думаю, чтобы хоть одинъ человекъ на свете могъ дать въ эту минуту подобное ручательство» '). Несколько ранёе Дювержье де-Гораннъ, не называя еще вещи ея собственнымъ именемъ, уже намекалъ на нее. Но какъ осмелиться высказать подобный приговоръ властителю, такъ ревниво относящемуся къ своей власти, такъ проникнутому идеей своего политическаго превосходства, столь подозрительному доселе къ заслугамъ техъ членовъ его семейства, которые должны были быть его преемниками? Подобная мисия меньше всего могла разсчитывать на успехъ у него. Решаются, однако, прошептать роковое слово передъ Людовикомъ-Филиппомъ, но такъ тихо, что онъ могъ еще не слышать его; придворные прикидываются негодующими. Тьеръ, казалось, лишился всякихъ мненШ съ техъ поръ, какъ пересталъ быть министромъ. Въ это мгновете дверь кабинета отворяется; какой-то человекъ, чрезвычайно бледный и взволнованный, хотя въ его волненш и не видно никакого страха, подходитъ къ королю. — Какъ дела, г. де-Жирардэнъ?—говоритъ Людовикъ-Филиппъ, устремляя на редактора «Presse» свой потухшШ взоръ. — Дела таковы, ваше величество, что васъ заставляютъ терять драгоценное время, и что если самое энергичное р е ш е т е не будетъ принято немедленно же, въ течете часа, то во Франщи не будетъ более ни короля, ни королевства. Молчате оцепенешя было ответомъ на это заявлеше. Де-Жирардэнъ, замечая среди другихъ главнаго редактора «СошШЩштеГя», призываетъ его въ свидетели. — Спросите г. Мерро,—кричитъ онъ нетерпеливо:—Спросите ') Въ это самое утро, в ъ половин-É 7-го, де-Рэнсъ былъ у Марраста. Онъ сообщилъ ему, что Тьеръ и Варро назначены министрами и прибавилъ: „Ну, что вамъ еще нужно?" „ О т р е ч е т е до полудня", отв'Ьчалъ Маррастъ: „посл^ полудня будетъ уже поздно". ЧАСТЬ I.

12

— 178 — его, какъ принялъ народъ объявлете о перемене министерства.- Молчаше продолжается. ЗатЬмъ слышенъ голосъ короля: — Что делать? •— Отречься, ваше величество,—отвечаете де-Жирардэнъ со смелостью, изумляющею присутствующихъ. — Отречься! — Да, ваше величество, и передать регентство герцогине Орлеанской, потому что герцога Немурскаго не примутъ ни въ какомъ случай. — Лучше умереть здесь!—воскликнула королева. Король, какъ бы пробудивнпйся внезапно отъ этихъ словъ и отъ энергш, съ какой они были произнесены, поднимается и обращается къ группе людей, окружающей его: «Господа, нельзя ли защитить Тюильри?... Мне говорили, что можно защищать Тюильри», повторяетъ онъ опять, видя, что ему не отвечаютъ. — Отречеше, ваше величество, отречеше!—кричитъ герцогъ де-Монпансье повелительнымъ тономъ. Людовикъ-Филиппъ видимо обдумываетъ въ течете мгноветя. — Хорошо, такъ какъ этого хотятъ, я отрекаюсь, — говорить онъ, наконецъ. При этихъ словахъ де-Жирардэнъ бросается къ двери, а Людовикъ-Филиппъ проходитъ въ соседнюю комнату, где его ожидали герцогиня Орлеанская и принцессы. — Я отрекаюсь, — говорить онъ твердымъ голосомъ, открывая дверь. Герцогиня Орлеанская бросается къ ногамъ короля и заглушаемымъ рыдашями голосомъ заклинаетъ его ни за что не отрекаться. Графъ Парнжскш присоединяетъ свои д е т с т я просьбы къ просьбамъ своей матери; онъ обнимаетъ-колена своего дедушки. Король, не обнаруживая никакого волнешя, почти тотчасъ же вырывается изъ этихъ объятШ и возвращается въ сопровождена! принцессъ въ свой кабинетъ, где въ безпорядке толпятся не только лица изъ его интимнаго круга, но и чуждая ему толпа журналистовъ, нащональныхъ гвардейцевъ, военныхъ всехъ степеней, всехъ э?ихъ разносителей вестей ложныхъ и истинныхъ, съ шумомъ и восклицашями дающихъ советы. Маршалъ Жераръ, котораго уведомили, входилъ въ эту минуту. — Маршалъ, спасите все, что можно еще спасти!—восклицаетъ королева, сжимая ему руки въ отчаяши.—H маршалъ,бросившись на лестницу и вскочивъ на лошадь во дворе дворца, вьгЬзжаетъ большими воротами изъ Тюильри и едетъ къ площади Пале-Рояль, чтобы тамъ возвестить объ отреченш и прекратить сражеше. Король сиделъ передъ своимъ столомъ и держалъ въ руке перо, но не писалъ ничего. Герцогъ де-Монпансье съ живостью подложилъ ему подъ руку листъ белой бумаги.

— 168 — — Во имя страны, ваше величество,—ртздается вдругъ дрожащШ голосъ:—во имя вашей семьи и всЬхъ семей Францш, не •отрекайтесь. Вступимъ въ борьбу лучше сегодня, чемъ завтра., потому что завтра мы очутимся въ республике! Взоры всЬхъ устремляются на Пискатори. Королева, въ экзальтацш и какъ бы вне себя, схватываетъ руку этого вйрнаго друга и съ растеряннымъ видомъ шепчетъ: — Берегитесь, здесь есть предатели. II подозрительные взгляды Марш-Амалш устремлялись то на Тьера, то на герцогиню Орлеанскую, которая, стоя одиноко вдали отъ группы иринцессъ, державшихся за руки, съ дрожащими губами и мокрыми отъ слезъ глазами, повторяла прерывистымъ голосомъ, умоляя короля взглядомъ: «Не отрекайтесь, ваше величество, не отрекайтесь». Донесся звукъ залпа, перестрелка приближалась. — Скорей, ваше величество,—сказалъ герцогъ де-Монпансье, подталкивая не особенно почтительнымъ жестомъ руку короля.— — Пусть король торопится,—повторяетъ Кремье. — Я никогда не писалъ такъ быстро,—возражаетъ король, который, не снимая перчатокъ, чертилъ, не торопясь, какъ бы онъ это делалъ на досуге, крупными буквами это, столь страстно ожидаемое отречеше:—дайте мне время. Вы въ этомъ раскаетесь, господа,—вскричала королева, лихорадочное возбуждеше которой все возрастало:—вы просите отречешя лучшаго изъ королей. — Пусть король не отрекается, по крайней мере, такъ, не попытавшись отбить мятежниковъ,—снова заявляетъ г. Пискатори: — во дворе дворца ') еще больше 3-хъ тысячъ солдатъ; станьте во главе ихъ, принцъ,—продолжаетъ онъ, обращаясь къ герцогу деМонпансье. — Вашъ советъ?—говорить принцъ Тьеру, видимо въ замешательстве. — У меня теперь нетъ советовъ,—отвечаетъ тотъ,—я ничего не значу. Единственно Мар1я-Амал1я продолжала поддерживать Пискатори. Гордая, благородно-смелая, какой была въ такую же минуту Мар1я-Антуанета, она предпочитала умереть королевой, чемъ жить въ униженш. Тронутый этой великой храбростью, такъ мало находившей от') Во д в о р е Тюильри, действительно, было 3000 ч е л о в е к ъ пехоты, 2. эскадрона драгунъ и 6 пушекъ, заряженныхъ картечью, не считая воо р у ж е н н ы х ъ гвардейцевъ и муниципальной стражи.

11*

- - 180 — клика, Пискатори преклоняетъ передъ ней колена и говоритъ въ. полголоса, целуя ея королевскую руку: — Ахъ, сударыня, только вы заслуживайте здЬсь уважешя! — Вы не знаете короля,—говоритъ королева тономъ глубокой скорби,—это честнМшш человекъ своего королевства. ТЬмъ временемъ король дописалъ свое отречеше; оно гласило: «Я отрекаюсь отъ короны, которую воля народная возложила на меня, въ пользу моего внука, графа Парижскаго. «Да иреусп'Ьетъ онъ въ этой великой задаче, которая выпадаетъ на его долю сегодня. «Парижъ, 24 февраля 1848 г. «подписалъ Людовикъ-Филиппъ ». •— Пусть онъ будетъ похожъ на своего дгЬда!—восклицаетъ королева. Людовикъ-Филиппъ бросаетъ на нее признательный взглядъ. Поспешно посылаютъ еще невысохшую бумагу маршалу Жерару, чтобы онъ показалъ ее народу. — Само собой разумеется, ваше величество, что герцогиня Орлеанская—регентша?—кричалъ Кремье,—не правда ли? — Это не возможно,—ответилъ король.—На это есть законъ палаты депутатовъ. Кремье не слышалъ или не хотелъ слышать. Онъ стремительно спустился во дворъ Тюильри съ генераломъ Гурго; они распространили тамъ вдвоемъ слухъ объ этомъ отреченш, которое встречало еще много неверующихъ и которое отрицалось даже въ залахъ, сосЬднихъ съ темъ самымъ кабинетомъ, где оно было только что подписано. Во время всехъ этихъ происшествш во дворце, сражеше на площади Иале-Рояля продолжалось. Въ десять часовъ утра, муниципальная стража, занимавшая постъ Шато-д'О, была сменена. двумя ротами 14-го линейнаго полка подъ командой лейтенантовъ Переса и Одуи. Этотъ постъ былъ чрезвычайно важнымъ стратегическимъ пунктомъ, такъ какъ онъ прикрывалъ одновременно Пале-Рояль и улицы Шартра, Сэнъ-Тома дю-Лувръ и Музейную, которыя все выходятъ на площадь Карусель. Поэтому, въ своемъ постоянномъ ожиданж народнаго возстатя, правительство укрепило его съ наибольшей заботливостью. Обращенный своей задней стороной къ корпусу домовъ, расположенныхъ противъ Пале-Рояля, Шато-д'О, построенный въ начале 18-го века, состоялъ изъ двухъ-этажнаго здашя съ четырьмя колоннами по фасаду и изъ двухъ боковыхъ крыльевъ съ тремя окнами въ каждомъ. Крыльцо въ несколько ступеней простиралось на про-

— 181 — тяженш около 40 метровъ по всей площадкой, окруженной каменной украшеньями. Въ середине перваго которой былъ большой бассейнъ и черной доске золотыми буквами надпись:

длине здашя и оканчивалось балюстрадой со скульптурными этажа была сделана ниша, въ билъ фонтанъ. На мраморной была начертана следующая

Quantos effundit in usus.

На крыльцо этого монументальнаго здашя, совершенно почерневшаго отъ времени, выходила узкая и низкая дверь, обитая листовымъ железомъ. Окна, укрепленный двумя рядами железныхъ полосъ, были снабжены толстыми дубовыми ставнями съ амбразурами. Это была неприступная крепость. Только пушка могла бы повредить эти толстыя стены и взломать эти массивныя двери. темъ временемъ инсургенты, не встречавнпе уже нигде противодейств1я, массами стекались къ Пале-Роялю. Они соорудили во всехъ примыкаюпщхъ къ нему улицахъ огромныя баррикады и окружили совершенно Шато-d'O. Народъ, воодушевляемый республиканцами, которые боялись идти на Тюильри, имея позади •себя столь укрепленную позищю, и осведомленный, кроме того, •о томъ, что солдаты, заперппеся тамъ, принадлежали къ . 14-му линейному полку, воспламенялся при воспоминанш о бывшемъ накануне изб1енш. Говорили, что тамъ также была муниципальная гвард1я ') и охраняла большое число арестованныхъ; тысячи смутныхъ слуховъ кружили головы; все приготовлялось къ ужасному приступу. Несколько нацюнальныхъ гвардейцевъ старались успокоить народное возбуждеше и тщетно вели переговоры съ войсками, чтобы добиться очищешя поста. Стоя передъ единственной дверью фасада здашя, одинъ лейтенантъ, геройски аеустрашимый молодой человекъ, сдерживалъ натискъ наступавшихъ и оставался глухъ къ просьбамъ республикан•скихъ вождей, Етьена Араго и Шарля Лагранжа. Три раза •оттаскивали его насильно отъ двери, три раза онъ возвращался на свою опасную позицио: «Вы мне предлагаете безчестье,—воскликнулъ о н ъ , - м ы все лучше погибнемъ здесь, чемъ •сдадимъ оруж1е». И бешенная толпа удвоивала усшпя, чтобы вырвать ружья изъ судорожно сжатыхъ рукъ солдатъ. Эта борьба продолжалась уже около четверти часа, когда показался на площади офи1

) Въ действительности тамъ оставалось 10 муниципальныхъ гвардейцевъ съ сотней линейныхъ солдатъ. 48 человекъ, арестованныхъ ночыо и приведенныхъ къ посту Шаго д'О 14-мъ лпнейнымъ иолкомъ, •были отведены къ б-ти часамъ утра въ казармы на у л и ц е Риволи, г д е « н и были отпущены на свободу.

— 182 — деръ генеральнаго штаба. Онъ подъ'Ьхалъ къ крыльцу и приказалъвойску очистить постъ. Оглушительное „ура!" толпы сопровождаетъ это приказание; но народъ хочетъ еще болынаго: онъ жаждетъ, онъ требуетъ оружья. „А наше оруж1е"?—говоритъ капитанъ, устремляя на старшаго офицера взглядъ, полный безпокойства и опасешй, —„сдавать ли оруж1е?" Отъ того ли, что тотъ ничего не слышалъ, или отъ того, что онт не решился своей командой предать безчестью браваго солдата, онъ молча повернулълошадь и скрылся. Этьенъ Араго возобновилъ свои попытки съ еще большей н а стойчивостью, но капитанъ оставался непоколебимъ. „Мы согласны покинуть постъ,—говорилъ онъ,—но нужно, чтобы это соответствовало воинской чести". И твердость, съ какой онъ произносилъ эти слова, показывала достаточно ясно, что они были в ы р а ж е т е м ъ непреклонной решимости. Во время этого, такъ сказать, перемир1я солдаты сомкнули свои ряды; они держались спиной къ стене. Вдругъ со стороны ПалеРояля раздается несколько выстреловъ. Думая, что это нападаютъ на нихъ, два солдата стреляютъ. Тогда съ двухъ сторонъ Еспыхиваетъ перестрелка. Солдаты бросаются на постъ и и з ъ амбразуръ производить обицй залпъ, очищающий площадь. Въ т е ч е т е нЬсколькихъ минутъ она представляла изъ себя мрачное зрелище. Передъ крыльцомъ вода, вытекавшая въ изобилш изъ обломковъ фонтана, образовала, смешиваясь съ кровью раненыхъ, красную лужу; на ступеняхъ лежали, съ распластанными руками и ногами, два трупа; тамъ и сямъ на мостовой виднелось оруж1е, обрывки одежды, алели пятна крови; сломанная р е шетка дворца, пустой дворъ; несколько угрожающихъ лицъ изъ-за баррикады Валуа; въ углу площади сплоченная группа людей, которые, уже стыдясь своего бегства, остановились, обернулись и навели ружья на- постъ. Раздается несколько выстреловъ. Солдаты отвечаютъ. Народъ возвращается, сразу появляясь изо всехъ улицъ,. выходящихъ на площадь; баррикады на улицахъ де-Валуа, де-Роганъ, Сэнтъ-Оноре покрываются бойцами; ихъ воодушевляютъ неустрашимые вожаки: Коссидьеръ, Бонъ и др. Борьба возобновляется съ яростью; инсургенты бросаются на, штурмъ; солдаты мужественно защищаются въ зданш. ТЬмъ временемъ Этьенъ Араго отправился на улицу Ришелье къ баррикаде у фонтана Мольера, чтобы сговориться съ некоторыми друзьями. Едва онъ пришелъ туда, какъ со стороны площади Карусель подъехалъ генералъ въ сопровождении адъютанта и офицера генеральнаго штаба нащональной гвардш, Морисо. Этотъ последний, приблизившись къ Этьену Араго, представилъ ему генерала Ламо-

— 183 — рисьера. Завязались переговоры, лаконические и живые. Генералъ привезъ изв^спе объ отреченш. „Слишкомъ поздно", говоритъ Этьенъ Араго. „Слишкомъ поздно! — восклицаетъ генералъ недов1>рчивымъ тономъ, — слишкомъ поздно! Вамъ уступаютъ реформу, вамъ даютъ регентство; что же вамъ нужно еще? — Республику. В c i ваши усилтя теперь безполезны, они не могутъ помешать! Народъ—хозяинъ Парижа: онъ не хочетъ больше ни короля, ни принцевъ, ни династш. Генералъ сдЬлалъ жестъ, казалось, говоривнпй: «что за безуMie!» Но, видя вокругъ Этьена Араго лица, подтверждавшая только что слышанное, онъ дернулъ поводья, не желая терять драгоцЬннаго времени, уверенный, что въ нйкоторомъ разстоянш отсюда онъ встретите совершенно другой пр1емъ. Спустя несколько минутъ прибылъ де-Жирардэнъ, принося съ собой ту же новость. Ее приняли отъ него нисколько не лучше, чемъ отъ генерала Ламорисьера. Оба они'съ однимъ и т4мъ же нам'Ьрешемъ направились тогда, съ противоположныхъ сторонъ, къ площади Пале-Рояля, откуда до нихъ доносилась перестрелка. Везчисленная толпа, мужчины, женщины, дети, paôonie, нащональные гвардейцы, явившиеся изо всЬхъ пунктовъ Парижа, стекались къ этому последнему театру борьбы. Это былъ огромный людской водоворотъ, наполнявши! воздухъ крикомъ. Трескотня барабана, призывавшаго къ атаке, гулъ выстреловъ, свистъ пуль, крики раненныхъ, звоние голоса идущихъ на смерть съ Марсельезой на устахъ, густой дымъ, окутывавшш эту необыкновенную картину, — все это вскружило бы голову всякому, кто попытался бы туда приблизиться. Между темъ, генералъ Ламорисьеръ, прибывшШ на уголъ площади, старался проложить себе дорогу. «Да здравствуетъ Ламорисьеръ!» кричали одни. «Это не онъ, онъ въ Африке, это штонъ!» кричали друпе. Одно это слово могло его убить. Его форменная неполная одежда съ чужого плеча давала поводъ къ ошибке; во всякомъ случае штыки и пистолеты, наведенные на его грудь, не могли его заставить ни отступить, ни побледнеть. Но ни его голосъ, ни его жесты не въ силахъ были овладеть шумевшей толпой; было безум1емъ надеяться на это. Генералъ, темъ не менее, не могъ решиться уехать, такъ какъ онъ чувствовалъ, что судьба королевства зависела, можетъбыть, еще отъ несколькихъ, благощнятно принятыхъ, словъ; онъ выбивался изъ силъ, делая знаки; онъ не переставалъ махать въ воздухе платкомъ; но въ то время, какъ онъ стоялъ на одномъ месте, не подвигаясь ни впередъ, ни назадъ, сдавленный народной массой, пуля убиваетъ его лошадь, которая падаетъ подъ

— 184 — нимъ. Раненый самъ почти въ ту же минуту ударомъ штыка въ руку, онъ былъ поднятъ тотчасъ же несколькими лицами изъ народа, которыя, защищая его своими телами, отнесли его къ винному торговцу на углу улицы Шартрской, где докторъ Пелларзнъ устроилъ перевязочный пунктъ. Здесь его рану очень заботливо перевязали, загЬмъ выпустили его черезъ задшй ходъ и привели къ нему на домъ, где онъ вскоре узналъ, что сталось съ монарxiefi. Маршалъ Жераръ съ своей стороны былъ не более счастливъ. Взобравшись на лошадь, на которой только что ездилъ на смотръ король, и которая была вся въ бархате и золоте, маршалъ, въ своей черной одежде и круглой шляпе, съ буксовой веткой въ руке, представлялъ изъ себя очень странную фигуру. Онъ медленно пробирался со всевозможными затруднешями сквозь толпу, когда Прэнсето, несшему актъ отречешя, удалось его настичь. Маршалъ тянулся изо всехъ силъ за бумагой, которую тотъ ему нротягивалъ; но кто-то более проворный уже схватилъ ее. То былъ Оберъ-Рошъ, офицеръ нащональной гвардш, отказавшшся ее вернуть. Боясь, безъ сомнения, какъ бы отречение короля не остановило вторично револющи, онъ выхватилъ изъ рукъ стараго служаки драгоценную бумажку и передалъ ее тотчасъ же находившемуся тутъ же Шарлио Лагранжу. Въ то же время толпа, хотя и продолжала кричать «да здравствуетъ маршалъ!», отталкивала его потихоньку иио напправленш къ площади Карусель. Въ этотъ моментъ войска отстуишли во дворъ дворца и заперли решетку. Такимъ образомъ, маршалъ не имелъ даже возможности отдать отчетъ королю о жалкомъ исходе своей миссш. Въ Тюильри было уже известно черезъ Кремье, что повсюду королевские посланные потерпели неудачу, и что ни генералъ Гурго, ни сыновья адмирала Бодэна, отправленные на иилощадь Соглаая, ни де-Жирардэнъ, ни Мерро, никто не добился того, чтобы народъ его выслушалъ. Толпа придворныхъ заполняла еще передшя комнаты. Герцогъ НемурскШ бродилъ взадъ и впередъ, по лестницамъ и въ корридорахъ, спрашивая и отвечая, ничего не зная и ни на что не решаясь. Герцогъ де-Монпансье утратилъ свой внушительный видъ. Людовии£ъ--Филшппъ впалъ въ полную прострацш. Въ то время въ конюшни Лувра былъ посланъ приказъ подать ко дворцу четыре экипажа, и по войскамъ ииришлось сделать позорное распоряжеше продержаться въ течея1е времени, необходимаго для прикрытая бегства короля. Мар1я-Амал1я помогала своему супругу снять мундиръ и ордена и надеть штатское платье. Охваченная отчаяшемъ, котораго не старалась сдерживать, она осыпала упреками всехъ техъ, чьио преданность она заподозрела.. «Ахъ какъ вы виноваты! какимъ неблагодарнымъ по отно-

-

185 —

в ы т ю къ намъ вы оказались! вы не заслужили такого хорошаго короля!»—говорила она Тьеру. Кремье, такъ настойчиво ихъ торопивнпй, былъ также предметомъ ея подозргЬнш: никто ей не отв^чадъ, все хранили молчанье изъ уважешя къ ея несчастью. Да и не время было для перекоровъ, объяснен]!, или извиненш. Слышалась непрерывная перестрелка. КоролевсМе экипажи были остановлены инсургентами. Решено было пойти пЬшкомъ до площади Соглайя. Въ суматохе этого стремительнаго бегства все делалось и говорилось, какъ будто на угадъ. Герцогиня Орлеанская считала себя регентшей. Подобное возвышеше въ такой моментъ, когда она не чувствовала ни въ комъ подле себя ни сердца, ни рукъ, ни ума, достаточно сильныхъ и достаточно преданныхъ, чтобы броситься между ея сыномъ и револющей, это возвышеше было страшнымъиспыташемъ для ея мужества '). Король вдобавокъ не далъ ей никакого совета, онъ ей сказалъ только два слова: «Елена, оставайтесь». Людовикъ-Филиппъ не думалъ, чтс его бегство будетъ изгнашемъ. Онъ не думалъ даже, чтобы герцогиня Орлеанская должна была быть регентшей. Въ силу его отречешя герцогъ НемурскШ вступалъ по праву въ обладате властью, возлагавшеюся на него по закону двухъ палатъ. Изъ Сэнъ-Клу, где король думалъ остановиться, онъ будетъ еще давать направлеше дЬламъ своими советами, онъ будетъ царствовать фактически подъ именемъ ребенка. На это-то въ глубине души онъ и разсчитывалъ. Между темъ, его торопили бежать. Онъ попросилъ подать его часы, портфель; онъ, казалось, былъ весь поглощенъ этими мелочами, чуждый чувствамъ скорби, бурно выражавшихся въ рыдашяхъ окружающихъ. Герцогъ де-Монпансье обнималъ свою молодую беременную жену, поручая ее заботамъ доктора Паскье и охране Ластера. Принцесса Клементина, герцогиня Немурская, держа за руки своихъ детей, приготовлялась следовать за королемъ. Обменивались рукопожатиями, взглядами, выражавшими мысли, которыя боялись высказывать вслухъ. Крупная фигура МаршАмалш доминировала въ своемъ отчаянш надъ всеми этими проявлешями скорби. Наконецъ, Людовикъ-Филиппъ выходитъ изъ двора узкимъ и мрачнымъ корридоромъ, ведущимъ къ вестибюлю Часовъ, опираясь на руку королевы, въ сопровождены! герцога де-Монпансье, Кремье, Ари Шеффера, Жюля де-Ластери, Гурго, Роже (дю-Норъ), Монталиве, Дюма, Ребеля и Лавалетта, и направляется черезъ „Какое бремя!'' воскликнула принцесса •своей свиты, „и Жуанвиля нЪтъ зд г Ьсь!"

въ разговор^ съ лицами

— 186 — садъ къ площади. Нацюнальные гвардейцы, пешие и конные, и одна рота муниципальной гвардии занимаютъ аллеи *); эскадронъ драгунъ выстраивается по обе стороны. Мрачный кортежъ выступаетъ молча. Дойдя до решетки моста Турнанъ, не находятъ тамъ экипажей, которые должны были ожидать. Тогда король, вполне спокойный до этой минуты, сталъ обнаруживать признаки живМшаго безпокойства. Видъ площади, действительно, не былъ успокаивающаго свойства. Войска генерала Бедо были сосредоточены вокругъ обелиска; но ихъ окружала огромная толпа. Всадниковъ, служившихъ эскортомъ королю, толкали, оттесняли; они решались только слегка противодействовать натиску толпы, боясь излишними предосторожностями выдать присутствие высочайшихъ особъ. «Экипажи! Но где же экипажи?» повторялъ король. Была минута при переходе черезъ площадь (такъ какъ ииришлось пробиваться черезъ толпу къ обелиску, где, по недоразуметио, стояли экипажи), когда королеву сильно толкнули ni отделили отъ ея супруга. Она вскрикнула и пошатнулась. Одинъ молодой человекъ сделалъ жестъ, какъ бы желая ее поддержать. «Оставьте меня», сказала она, оттолкнувъ его. Близкая къ обмороку, она всетаки нашла еще достаточно силъ, чтобы оскорбиться непрошенной помощью 2 ). Король, поймавъ снова ея руку, почти приподнялъ ее и посадилъ въ одну изъ каретъ, исуда и самъ вле.зъ вследъ за ней съ величайшей поспешностью, дети герцогини Немурской были уже въ другой карете и, ставъ на сиденье, ') Когда Людовикъ-Филиппъ с Ьлъ i ъ экипажъ, одинъ изъ адъютантовъ генерала Бедо явился уговоривать эт'ахъ храбрыхъ солдатъ не следовать за королемъ, чтобы этимъ не обратить та него еще болыпаго внимащя народа, н разойтись к а к ъ можно скорее, чтобы спастись отъ народной ярости. Командовавнпй ими офицеръ, седовласый старецъ, колебался. „Я тридцать л е т ъ служу, говорилъ онъ, я ни разу не отдавалъ своей шпаги; я не хочу себя позорить".—„Вамъ ее возвратятъ! вскрнчалъ адъютантъ, но ради Бога скорей, или изъ-за васъ в ы р е ж у т ъ в с е х ъ в а ш и х ъ солдатъ". И на плечи старика почти насильно набросили штатсшй п л а щ ъ и увлекли его изъ сада. Нельзя не отметить з д е с ь одно геройское в ъ своей наивности слово. Тронутый заботливостью, с ъ какой муниципальный гвардеецъ прикрывалъ своего офицера плащемъ, чтобы скрыть столь опасный д л я данной минуты мундиръ, адъютантъ ищетъ вокругъ себя кого-нибудь, кто могъ бы одолжить пиджакъ этому храброму солдату. Не видя никого, онъ говоритъ ему: „Но вы, мой другъ, вамъ нечЪмъ закрыть в а ш ъ мундиръ; что с ъ вами будетъ? Васъ убьютъ!" „О, меня, г. адъютантъ,—отвечаетъ муниципальный гвардеецъ,—это ничего'." 2 ) Въ эту минуту одинъ кирасирсюй офицеръ, думая, что жизнь короля в ъ опасности, обратился к ъ простолюдинамъ, обступившимъ его слишкомъ близко, съ несколькими неосторожными словами: „Господа, пощадите короля!" сказалъ онъ. „Что же мы убШцы, что ли?" Р а з д а л с я голосъ изъ толпы: „Пускай себе е д е т ъ ! "

— 187 — прильнувъ своими белокурыми головками и розовенькими личиками къ стеклу кареты, смотрели скорее съ любопытствомъ, чемъ съ испугомъ на странное зрелище, представлявшееся имъ въ первый разъ въ жизни. Ихъ мать села съ ними. Тогда даютъ знакъ отъезда. Впопыхахъ въ карету кидаютъ, черезъ окошко въ дверяхъ, упавшш на землю портфель и дорожный м4шокъсъ несколькими вещами. «Ну, пошелъ, ношелъ!» кричитъ Кремье. Кучеръ ударяетъ сильно бичемъ по лошадямъ, и обе кареты несутся по набережной Пасси, окруженныя коннымъ отрядомъ на щональной гвардш и двумя эскадронами кирасиръ, подъ личной командой генерала Реньо-де-Сэнъ-Жанъ д'Анжели. Сопротивлеше поста Шато-д'О, этотъ актъ высокой воинской доблести, никому неведомые плебейсие герои котораго пали, погрузившись навсегда въ молчаше смерти, прикрыло временно позорное поражеше Тюильри. Мы видели, что инсургенты при помощи сотни нацюнальныхъ гвардейцевъ третьяго и пятаго легюновъ, обезоружившихъ передъ этимъ постъ у Банка, сломали решетку Пале-Рояля со стороны галлереи Валуа. Ворваться въ комнаты было деломъ одной минуты, и скоро у всехъ оконъ закинЬлъ бой. Дворецъ и постъ обменивались смертельнымъ огнемъ, картечь сыпалась на площадь градомъ. Было ясно, что припасы внутри поста должны были истощиться, чтотамъ было уже больше мертвыхъ, чемъ живыхь; но ничто еще не указывало на то, чтобы тамъ было сломлено мужество. Действительно, мысль о сдаче даже и не приходила въ голову этимъ храбрецамъ. И народъ толпился на ступеняхъ крыльца,, противъ дверей, потрясаемыхъ ударами железныхъ полосъ; одни старались взобраться на окна, друпе, не такъ забывниеся въ пылу сражешя и скорбевнпе о безполезномъ кровопролитш, старались прекратить стрельбу и побудить солдатъ вступить въ п е реговоры. Они подходили къ самому основанш стены, идя навстречу почти неминуемой смерти. Тщетно пытались они жестами и криками убедить осажденныхъ въ своихъ мирныхъ намерет я х ъ . Ихъ встречали ружейными выстрелами, какъ встретили генерала Ламорисьера, Кремье, де-Жирардэна и самого маршала Жерара. Некоторые изъ этихъ безстрашныхъ гражданъ заплатили жизнью за свою благородную решительность. Вдругъ адская мысль пришла толпе. Передъ этимъ на площади Карусель были захвачены королевская конюшнп. несколько мальчишекъ подожгли экипажи. Послышались крики: «огня! Зажечь Шато д'О!» Тотчасъ народъ впрягается въ горяпце экипажи и подвозитъ ихъ къ окнамъ

— 188 — -поста, таща пучки соломы, хворосту; вкатываютъ на этотъ ко-стеръ бочку виннаго спирта. Пожару способствуетъ вЪтеръ, раздувая пламя; оно поднимается, ширится, вьется; оно охватываете, пылающимъ кольцомъ старинное здаше; оно проникаете, оно врывается, наконецъ, внутрь. Конецъ мученикамъ роялизма, имъ -остается только смерть; лейтенанте Перессъ открываете дверь, чтобы выйти; онъ падаете, сраженный несколькими пулями. Солдаты, бывнпе за иимъ, бросаются къ порогу и кидаютъ свое оруж1е, крича, что они сдаются, въ то время, какъ другие спасаются черезъ двери музея. Видя врага въ своей власти, толпа испускаете торжествующей ревъ. Но тотчасъ же раздается крикъ челов,Ьколюб1я. Обезумевший на мгновеше, въ своемъ опьянены сражешемъ, народъ бросается спасать своихъ враговъ изъ пасти смерти. Потоками воды онъ пытается потушить имъ самимъ устроенный пожаръ. Что за зрелище! И какъ опишешь его! Когда народъ проникъ въ дымяпцяся развалины, спотыкаясь о почерневшие трупы, окровавленныя одежды, разсеянные тамъ и сямъ куски горелаго человеческаго мяса, онъ приходите въ ужасъ отъ своей победы. Изъ недръ этого ада онъ извлекаетъ раненыхъ, поднимаете ихъ на руки, несете ихъ въ галлереио Иале-Рояля. Тамъ солдаты короля и солдаты республики, побежденные и победители, лежатъ на кроватяхъ, матрацахъ, диванахъ, раз\гЬщенныхъ наскоро вдоль стенъ. Врачи, женщины перевязываютъ раны, унимаютъ текущую кровь, смачиваютъ горяч1я губы,, водворяютъ тишину, облегчаиотъ агошио умирающихъ А въ то время, Сражеше у Шато д'О стоило жизни П - т и солдатамъ и тридцати восьми гражданамъ. Лейтенантъ Перессъ, получившш 9 ранъ огнестр'Ьльн ы х ъ и 6 отъ холоднаго оруж1я, скончался 7 марта черезъ три дня п о с л е извлечешя последней пули, сидевшей в ъ левой руке. Лейтенанту Одуи ампутировали правую руку. Съ обеихъ сторонъ въ этой братоубийственной борьбе совершались подвиги сверхчеловеческой храбрости. Одинъ рабочш, портной, почти ребенокъ по фигуре и по л е т а м ъ , молодой Байё, съ разбитымъ правымъ плечомъ, въ окровавленной руб а ш к е , будучи не в ъ силахъ держать в ъ рукахъ ружье, ходилъ в з а д ъ и в п е р е д ъ подъ градомъ пуль, махая саблей, левой рукой, возбуждая народъ, вызывая солдатъ на бой. Одинъ храбрый республиканецъ, кап и т а н ъ Лессере, нрибывшш со своей ротой на баррикады в ъ у л и ц е Валуа, х о т е л ъ попытаться положить конецъ сраженпо. Поднявъ свою ш п а г у съ привязаннымъ къ рукоятке платкомъ, онъ спустился при помощи Этьена Араго и бросился бегомъ къ посту. Но по средине площади у п а л ъ сраженный пулей. Наконецъ, одна женщина, молодая и красивая, храбро ходила подъ картечью, оказывая помощь раненымъ и д а в а я имъ п р ш т ъ в ъ своей квартире. „Ты настоящая римлянка", сказалъ ей одинъ изъ народа, хлопнувъ ее по плечу. Это была мадемуазель Лопецъ, актриса Одеона. Странная вещь! Кафе и кабачки оставались открытыми. ' Т у д а приходили отдохнуть, покурить, пошутить въ промежутке между

какъ здесь эти трогательный заботы дЬлаютъ честь человечеству,, въ двухъ шагахъ отсюда, подъ той же самой кровлей, люди, не уважаюпце ничего на свете, вандалы разрушаютъ богатства дворца: картины, статуи, книги, драгоцЬнныя вазы, перлы искусства, сокровища науки, ничто не пощажено, ничто не ускользнуло отъ разгрома. Слепое бешенство обрушивается, какъ н а живого врага, на эти бездушные предметы, имъ оставленные. Вскоре опьянеше виномъ присоединяется къ опьяненпо сражешемъ; проникли въ погреба. Нащональная гвард1я делаетъ невероятный, но тщетныя усшпя, чтобы удержать толпу отъ этихъ и з лишествъ. Такъ проявляете народъ въ одинъ и тотъ же момента, въ. одномъ и томъ же месте, свои два облика, столь противоположные одинъ другому, оправдывая и техъ, кто его любитъ, и техъ,. кто его боится. Здесь храбрый, человечный, полный нежности;, тамъ обезумевшш, зверскШ: гордость и бичъ цивилизащи, надежда, и ужасъ будущаго. Темъ временемъ герцогиня Орлеанская, оставленная въ Тюильри,. вернулась поспешно въ свои покои. Въ суете последняго прощашя она обменялась несколькими словами съ депутатами, окружавшими короля, и, думая, что они следуютъ за ней, разсчитывала на ихъ советы и поддержку. Каковъ же былъ ея испугъ, когда, пройдя чрезъ залы и корридоры, со стороны которыхъ уже слышался гулъ народныхъ массъ, наводнившихъ Карусель и лезшихъ уже на решетку дворца, и обернувшись въ конце своего пути, она увидела, чтоосталась одна съ несколькими лицами изъ свиты 1 ). Е я щеки, и безъ того таюя бледныя, побледнели еще более. Въ эту минуту во дворе раздался пушечный выстрелъ. Принцесса подумала, что началась решительная битва. Она знала, что войско уже не въ состоянш сопротивляться. У нея мелькнула мысль, что ее сейчасъ убьютъ. Тогда, побуждаемая однимъ изъ техъ прекрасныхъ движенШ сердца, которыя часто повторяются въ исторш женщинъ, она схватила своихъ обоихъ детей за руки и, ставши съ ними у поддвумя перестрелками. Не разъ какая-нибудь заблудившаяся собака, зав ы в а в ш а я подъ г у л ъ выстреловъ, вносила комическую ноту в ъ эти трагичесшя сцены. ') Ренье, воспитатель графа Парижскаго, Буамилонъ, секретарь одного изъ отделенш придворной службы, Асселинъ, де-Шабо-Латуръ, генералъ Гурго, де-Вилломезъ, де-Гравъ, герцогъ Эльхингенскш, де-Монгюйонъ, гг. Тьеръ, Дювержье де-Гораннъ, де-Ремюза, Варошъ, считая игру проигранной, покинули Тюильри тотчасъ же после о т ъ е з д а короля, не узнавъ. о томъ, что сталось съ принцессой.

— 190 — нояйя портрета ихъ отца '), воскликнула, обращая къ небу свои моляпце о помощи полные слезъ глаза: «Мн4 остается только умереть здесь!» Въ эту минуту отворяется дверь: лучъ надежды сверкнулъ въ глазахъ принцессы, и она бросилась навстречу входившему. Это былъ Дюпэнъ, который въ сопровождены де-Граммона искалъ регентшу, чтобы отвести ее въ палату депутатовъ. «Г-нъ Дюпэнъ, вскричала герцогиня, вы первый пришли ко мне». Странная вещь! действительно, о регептшгъ, въ эту решительную минуту, люди политики совершенно забыли. Почти тотчасъ же ей доложили, что герцогъ Немурскш проситъ ее покинуть Тюильри. Взявши подъ руку Дюпэна, она прошла въ сопровождены небольшой группы своихъ домашнихъ черезъ садъ, передъ линейными войсками, которыя, не получивъ на этотъ счетъ никакихъ приказашй, не отдали ей даже чести. Герцогиня держала за руку графа Парижскаго; маленькаго герцога Шартрскаго, который былъ боленъ уже несколько дней и дрожалъ въ лихорадке, несъ врачъ Блашъ. У моста Турнанъ, Дюпэнъ, подойдя къ толпе, провозгласилъ громкимъ голосомъ графа Парижскаго королемъ французовъ, а герцогиню Орлеанскую регентшею. Затемъ направились къ палате .депутатовъ 2). Принцесса была взволнована, но ея р е ш е т е оставалось твердымъ: она шла не для того, чтобы, какъ говорили, удовлетворить свое, долгое время сдерживаемое, честолюбие, но просто, чтобы исполнить долгъ матери. Если бы у герцогини Орлеанской было то страстное честолюб1е, въ которомъ ее упрекала королевская семья, можетъ быть, ей и удалась бы ея попытка 3 ). ') Этотъ великолепный портретъ, достойный такой сцены, принадлеж а л ъ кисти Энгра. 2 ) Въ то время, к а к ъ герцогиня Орлеанская направлялась к ъ п а л а т е депутатовъ, одннъ лейтенантъ 5-го легюна, гражданинъ Оберъ-Рошъ, •опасаясь ужасныхъ сценъ в ъ случае, если завяжется с р а ж е т е между ин•с-ургентамн и войскомъ, охранявшимъ еще Тюильри, явился к ъ к а л и т к е - Л е с т н и ц ы и просилъ вызвать для переговоровъ коменданта дворца. Онъ обрисовалъ ему яркими красками растущую опасность и у б е ж д а л ъ его •сдать немедленно Тюильри нащональной гвардш, которая сможетъ, по крайней м е р е , предотвратить р а з г р а б л е т е . Комендантъ, не р е ш а я с ь взять на себя ответственность за приказаше очистить дворецъ, повелъ Оберъ-Роша к ъ герцогу Немурскому. Тотъ в ы с л у ш а л ъ его в ъ молчанш и • с д е л а л ъ то, о чемъ его просили. Тотчасъ же артиллерия, давши три пушечныхъ холостыхъ выстрела, что было условнымъ снгналомъ д л я опов е щ е ш я о npn6biTin народа, начала свое о т с т у п л е т е черезъ р е ш е т к у Королевскаго моста. Драгуны сошли на землю, чтобы спустить лошадей по средней л е с т н и ц е . О т с т у п л е т е произошло в ъ такомъ безпорядке, что • забыли снять в н у т р е н т е посты. 3 ) На мосту С о г л а и я , графъ ПарижскШ запнулся и упалъ. Онъ не

— 191 — Но вопреки MHÈHiio, утвердившемуся во дворце, она не обладала темпераментомъ, способнымъ на сильное честолюб1е и широые планы. Умная, осторожная, утонченно-нужная и духовно и физически, достойная занимать съ честью выдающееся положеше, она не обладала совершенно той дерзкой энерпей, которая захватываете въ свои руки власть. Обычно печальная и покорная, она питала смутныя надежды. Но на ея челе совершенно не было видно отблеска того пламени, которое создаете МарШ-ТерезШ или Екатеринъ. Е я меланхолическая уста, привлекавпия къ ней своими милыми речами благожелательныя сердца, не трепетали темъ краснореч1емъ, которое покоряете мятежныя души. Однимъ словомъ, это была благородная принцесса, но не героиня и не гешальная женщина, А нужно было быть или темъ, или другимъ, чтобы въ эту решительную минуту остановить собой всесокрушающая волны револющи. XII. Народъ въ Тюильри. После бегства Людовика-Филиппа герцогиня де-Монпансье, которой не удалось найти места въ экипажахъ короля, отправилась пЬшкомъ на улицу Миромэниль къ Жюлю де-Ластейри. Герцогъ ВюртембергскШ бежалъ со своимъ сыномъ черезъ Луврскую картинную галлерею. Генералъ Себастаани, переодетый въ гражданское платье, покинулъ Тюильри одновременно съ Людовикомъ-Филиппомъ и укрылся въ отеле своего брата на улице предместья Сэнтъ-Онорэ. Что касается маршала Бюжо, то онъ, пренебрегая всеми предосторожностями, выехалъ верхомъ, въ форме, медленно, съ гордымъ видомъ, заставляя разступаться вооруженныхъ карабинами инсургентовъ, ^которые толпами стекались на набережную. Направляясь къ Сэнъ-Жермэнскому предместью, онъ столкнулся на Королевскомъ мосту съ толпой народа, его узнали и раздался ропотъ: «долой Бюжо! Смерть Бюжо!» Маршалъ былъ уже далеко, когда смутный шумъ этихъ угрозъ достигъ его слуха. Онъ тотчасъ же повернулъ коня и поехалъ прямо къ толпе, откуда оне раздавались. «Что я слышу»?—воскликнулъ онъ,—«вы хотите смерти Бюжо? Да хорошо ли вы знаете Бюжо? Знаете ли вы, что онъ сделалъ для родины? Бюжо одинъ изъ последнихъ продолжалъ стрелять въ пруссаковъ и русскихъ, когда они угрожали Парижу. Бюжо покорилъ Алжиръ Францш. Поверьте мне, нужно относиться съ уважешемъ къ ушибся, но это п а д е т е было печальныыъ предзнаменовашемъ д л я встревоженнаго сердца его матери.

— 192 — Бюжо и вс4мъ храбрецамъ армш, они вамъ скоро понадобятся!» Подкупленные этими искренними и вполне соответствовавшими народному духу словами, инсургенты окружили маршала съ возгласами: «да здравствуете Бюжо!» Потомъ они проводили его, какъ тр1умфатора, до порога его жилища. Войска, которыя подъ предводительствомъ генерала Рюльера заграждали всякш доступъ къ саду и составляли, такимъ образомъ, прикрытие для свиты герцогини Орлеанской, теперь отступили и собирались на площади Соглаая, где они должны были, по точному приказанш герцога Немурскаго,. ожидать выхода регентши изъ палаты депутатовъ, чтобы сопровождать ее до Сэнъ-Клу. Генералъ Бедо продолжалъ оставаться во главе стражи у Королевскаго моста. Оба эти генерала располагали еще достаточнымъ количествомъ силъ, чтобы прикрывать Бурбонскш дворецъ и защищать его съ этой стороны отъ вторжения народа. Вернемся къ инсургентамъ, которыхъ мы оставили при входе во дворцовой дворъ. Они были крайне удивлены, увидя, что войско не сделало никакихъ приготовлен^ къ защите. Они еще не знали о бегстве короля; они едва верили его отречешю. Они ожидали встретить въ Тюильри отчаянное сопротивлеше. Отрядомъ инсургентовъ, который иервымъ проникъ во дворъ, командовалъ офицеръ изъ стрелковъ 10-го лепона, человекъ решительный и преданный, капитанъ Дюнойе. Интересно проследить движение этого отряда съ того момента, какъ онъ отделился отъ защитниковъ динаспи. Это было около девяти часовъ утра; въ мэрш 10-го округа, куда явилась 8-ья рота. 4-го баталкша, подъ предводительствомъ капитана Дюнойе за патронами только что узнали, что народъ берете приступомъ военную тюрьму Аббатства, охраняемую отрядомъ пехоты. Въ эту минуту явилось несколько учениковъ политехнической школы; они громко объявили, что политехники разделились на группы, чтобы идти по всемъ округамъ помогать нащональной гвардии возстановлять порядокъ и поддержпивать свободу. Несмолкаемые крики: «да здравствуете политехническая школа! Да здравствуете реформа!» приветствовали это известие. Все тотчасъ же отправились къ. Аббатству, чтобы стать между народомъ и войскомъ, если время еще не потеряно. Выйдя на площадь, рота увидела, что инсургенты овладёли тюрьмой, обезоружили солдатъ, выпустили узниковъ и начали разрушать здате. Не зная, что предпримете нащональная гвард1я, они молчаливо удалились за баррикаду, устроенную на краю площади, и стали наблюдать. Капитанъ Дюнойе ') Н а щ о н а л ь н а я гвард1я повсюду испытывала нужду в ъ патронахъ,. что. вполне объясняется недостаткомъ довгЬр!я правительства къ войскамъ.

— 193 — приближается къ щшъ, убеждаете ихъ не продолжать безполезнаго разгрома. Они отвечаютъ возгласами: «да здравствуетъ нащональная гвард1я! «Да здравствуетъ политехническая школа»! «Да здравствуетъ реформа!» — «Да, друзья мои, да здравствуетъ реформа!»—сказалъ Дюнойе:—пусть вс/Ь, кто ихъ желаетъ, следуютъ за нами въ порядке и дисциплине». Потомъ, видя, что у инсургентовъ, вооруженныхъ кирками, кузнечными молотами, ломами, полосами железа и саблями, нгЬтъ ружей, онъ предлагаетъ взять ихъ въ полицейскихъ казармахъ на Турнонской улиц;!;. Инсургенты за нимъ строются въ ряды и идутъ съ пгЬшемъ марсельезы. Съ этимъ под[;р1,плетемъ, приблизительно человекъ въ 600, рота направилась къ казармамъ на улищЬ Турнонъ. Она нашла ихъ занятыми отрядомъ 11-го легюна. Муниципальная гвардия покинула ихъ съ ранняго утра, чтобы занять позицш на правомъ берегу Сены. Тогда Дюнойе ведетъ своихъ людей въ казармы пожарныхъ на улицу Старой Голубятни, где онъ надеется найти оруж1е. Казармы заперты; часовые скрываются въ постъ. Комендантъ появляется въ одномъ изъ оконъ второго этажа и на просьбу капитана Дюнойе дать орудие волонтерамъ, съ н'Ькоторымъ трудомъ соглашается выдать около восьмидесяти ружей; ихъ передаютъ сквозь решетку окна. Ружья заряжены; случайно одно изъ нихъ стреляете. Некоторые инсургенты, думая, что на нихъ нападаютъ кричатъ: «Мщете!» и собираются обстреливать двери; но нащональной гвардш удается ихъ успокоить. Рота отступаете и делится на два отряда; сто волонтеровъ изъ народа направляются по улице Шершъ - Миди къ дому Военнаго суда, решившись взять его силой. Вербуя по пути встречныхъ и забирая оруж1е, они должны были захватить сзади казармы на Вавилонской улице, между темъ какъ главный отрядъ, подъ предводительствомъ Дюнойе, аттакуетъ ихъ спереди. Но, дойдя до Вавилонской улицы, несколько нащональныхъ гвардейцовъ отряда, посланные произвести рекогносцировку казармъ, узнаютъ, что войско ушло оттуда накануне и что осталось только несколько молодыхъ солдатъ, недавно вступившихъ въ армпо. Сержанте, который ведетъ съ ними переговоры, предлагаете впустить въ постъ несколькихъ гвардейцевъ, чтобы охранять его вместе; въ то же время онъ прибавляете самьшъ решительнымъ тономъ, что если хотятъ обезоружить его и его солдатъ, то они будутъ защищаться не на жизнь, а на смерть. Этотъ энергичный ответе внушаете уважеше. Капитанъ Дюнойе повертываете своихъ солдатъ и идете навстречу отряду, возвращающемуся съ поста Военнаго суда. ЧАСТЬ I.

13

— 194 — Этотъ постъ былъ снятъ и обезоруженъ после короткаго сопротивлешя. Какъ и везде, сожгли двери и освободили арестованныхъ солдатъ. Тутъ же узнаютъ, что друпе отряды иисургентовъ захватили казармы на улицахъ Муффетаръ, дэ-Грэ, Сонной, на улице Кармелитовъ и обезоружили всё промежуточные посты. Усп-Ьхъ народа на этомъ берегу Сены былъ полный. Колонна Дюнойе, увеличившаяся во время перехода приблизительно до 1500 человекъ, перебралась черезъ многочисленный баррикады на площади Краснаго Креста, на улицахъ д ю - Ф у р ъ де-Бюсси, Сэнтъ-Андре-Дэзаръ и Дофина и дошла до Новаго моста, который ведетъ на набережную Конти. Муниципальная гвардия находилась на набережной Часовъ. Отрядъ кирасировъ сталъ противъ статуи Генриха IV. Инсургенты останавливаются на минуту и восклицаютъ, размахивая знаменами: «Да .здравствуетъ реформа!» но, видя, что войско настроено решительно и готово вступить въ бой, они про'Ьзжаютъ мимо. Около улицы дэ-Пети-Огюстэнъ они видятъ десять нащональныхъ гвардейцевъ верхомъ, которые мчатся отъ набережной Вольтера, размахивая белыми платками. Когда переднш оказывается на разстоянии человеческаго голоса, онъ восклицаете: «Все кончено, друзья мои! Король отказывается отъ престола въ пользу своего внука; герцогиня Орлеанская назначена регентшей!» При этихъ словахъ начинается ропотъ въ рядахъ иисургентовъ. «Можетъ.быть,—отвечаете Дюнойе,—но мы не веримъ больше сдовамъ; мы не сложимъ оружия, пока армия не выступите изъ Парижа», Не настаивая больше, гвардейцы продолжаютъ свой путь улицей Св. Отцовъ; они разносятъ по всему Сэнъ-Жермэнскому предместью весть объ отречении, которая принимается почти везде радостно. Между темъ, колонна достигла моста Св. Отцовъ, занятаго войскомъ. Прежде чемъ пройти мимо, Дюнойе советуется со своими и предлагаете перейти Сену, чтобы начать наступать на Тюильри. некоторые говорятъ, что если король действительно отрекся отъ престола, следуете сейчасъ же бежать въ Палату депутатовъ, чтобы разстроить планы сторонниковъ регентства. Друпе присоединяются къ мненш капитана. Но во время этихъ переговоровъ въ отряде начала сказываться сильная нерешительность. Распространяющаяся весть объ отреченш короля и регентстве герцогини Орлеанской, видъ набережныхъ, занятыхъ войсками въ полномъ порядке, сильный шумъ воодушевлетя, который непрерывно доносится отъ Пале-Рояля, все это сдерживаете пылъ сражающихся, некоторые говорятъ, что было бы безум1емъ переходить на правый берегъ и вступить въ битву въ

— 168 — такомъ небольшомъ числе съ значительными силами, охраняющими Тюильри. Шесть или восемь учениковъ политехнической школы заявляютъ Дюнойе, что они дали слово своимъ начальникамъ не выходить за пределы округа и действовать только съ общаго соглаия; не слушая никакихъ возраженш, они удаляются. Тотчасъ же большинство нацюнальныхъ гвардейцевъ и волонтеровъ следуете ихъ примеру. Колонна, только что состоявшая изъ 1500 человекъ, уменьшается до 150, между которыми не более 60 гвардейцевъ и 4 ученика политехнической школы, юноши Пратцъ, В1аль, Лебелэнъ и Кау, которые, соглашаясь подвергнуть себя опасности готовящейся дерзкой попытки, объявляютъ, что останутся верны клятве, данной ихъ начальникамъ, не вынуть сабли изъ ноженъ. Дюнойе на минуту поколеблешь этимъ отказомъ; онъ видитъ всю громадность своей ответственности. Приходится отважиться на решительный шагъ, и онъ не можетъ скрыть отъ себя, что дело нринимаетъ небдагопрштный оборотъ. Но воодушевлеше его маленькаго отряда передается и ему: «Впередъ! впередъ!» крнчатъ кругомъ него. Барабаны быотъ, отрядъ неустрашимо вступаетъ на мостъ, рискуя быть разстреляннымъ картечью. Луврская и ТюильрШская набережный заняты войсками. 7-ой иолкъ кирасировъ, пришедший отъ Новаго моста, стоить по левую сторону моста; 37-ой линейный, съ ружьями наготове, по правую. Никто не знаетъ, что намерено предпринять войско, но хотя въ движетяхъ нетъ ничего вызывающаго, оно повидимому готово вступить въ сражеше. Колонна инсургентовъ останавливается на небольшомъ разстояши отъ передовыхъ отрядовъ. Дюнойе, приблизившись къ офицерамъ, заявляетъ имъ, что три легюна .гЬваго берега въ сопровождены вооруженной толпы идутъ въ Пале-Роаяль съ темъ, чтобы остановить кровопролиие. Его отрядъ,—говорить онъ, .авангардъ народной армш и проситъ свободнаго пропуска. Одинъ изъ офинеровъ идетъ посоветоваться съ полковникомъ, который при виде нацюнальныхъ гвардейцевъ въ толпе народа, поднимаетъ вверхъ рукоятку своей шпаги; тотчасъ же солдаты перевертываютъ ружья прикладами вверхъ. Передъ отрядомъ революцюнеровъ открывается проходъ; они идутъ Лувромъ съ криками: «Да здравствуетъ Франщя! Да здравствуютъ кирасиры! Да здравствуетъ линейный полкъ!» Полковая музыка въ ответь на крики играетъ Марсельезу. Между темъ, несколько инсургентовъ пробирались одинъ за. другимъ вдоль по ТюильрШской набережной, дружески разговаривая съ солдатами. Они не замедлили проникнуть во дворъ Карусели черезъ калитку Оранжереи. 11*

— 196 — Дворъ Тюильри занята многочисленными войсками, но площадь. Карусели совершенно пуста. Вооруженная толпа, идущая отъ. улицы Св. Томаса начинаетъ наполнять ее, едва колонна л^ваго берега успеваешь пройти черезъ Лувр с и я ворота; раздается три пушечныхъ выстрела; отъ дворца слышенъ ружейный залпъ: несколько инсургентовъ убито или ранено. Отрядъ Дюнойе отвечаешь на выстрелы, толпа, проникшая на площадь черезъ калитку Оранжереи, тоже, несколько смертельныхъ пуль настигаютъ сразу несчастнаго конюха въ красной ливрее, который велъ изъ королевскихъ конюшенъ къ дворцу двухъ лошадей, назначенныхъ для экипажей герцогини Орлеанской. Тотчасъ же Дюнойе командуетъ. отступлете, по настоянию кое-кого изъ своихъ сообщниковъ, съ темъ, чтобы еще разъ посмотреть, каково настроение войскъ, охраняющихъ моста Карусели. Начинается дружеская беседа; кирасиры говорятъ, что думаютъ вернуться въ Версаль, где иихъ гарнизонъ. Между темъ, стрелокъ Торде, который видЪлъ, что несколько отрядовъ артиллерии вышли со двора Тюильри черезъ ворота Королевскаго моста, идетъ посмотреть, не начнутъ ли они наступать; онъ замечаешь, что они направляются къ площади Согласия. Тогда барабаны инсургентовъ бьиотъ наступление, колонна пересекаетъ почти совершенно пустынную площадь и достигаешьпоста генеральнаго штаба, где стоитъ, ружья къ ноге, дежурная стража нащональной гвардии, состоящая изъ несколькихъ отрядовъ четвертаго, пятаго и шестого лепоновъ. Дюнойе предлагаетъ коменданту присоединиться къ нему, чтобы вместе проникнуть въ Тюильри; этотъ отказывается, ссылаясь на то, что онъ исполняетъ свои служебный обязанности и не можетъ покинуть своего поста безъ приказания свыше. На этотъ отказъ инсургенты не обращаютъ внимания. Почти сейчасъ же отряды покидаютъ площадь, поворачиваютъ на улицу Рогана и размещаются на соседнихъ постахъ. Тогда колонна Дюнойе снова приближается къ решетке дворца и вскоре входишь черезъ ворота лестницы, которыя только что открылись,, чтобы пропустить стражу национальной гвардш; отрядъ идетъ въ порядке, съ барабанами во главе, ружья прикладами вверхъ. Онъ идетъ по двору Тюильри съ возгласами: «Да здравствуетъ реформа!» Национальная гвард1я, выстроенная въ рядъ около поста Лестницы, и въ длину павильона Часовъ, мрачно молчитъ. Грозная артиллер1я стоитъ еще во дворе въ боевомъ порядке. 25-ый линейный полкъ подъ ружьемъ стоитъ передъ постомъ, где находится его знамя. Далее виденъ саперный баталюнъ и сильные отряды кавалерш. Среди всехъ этихъ военныхъ приготовлении} царитъ глубокое мол чаше. На всехъ лицахъ за-

— 197 — мйтны подавленность и изумлеше. Дюнойе приближается къ командующему 52-мъ полкоиъ. «Весь Парижъ охваченъ возстатемъ,—говорить онъ ему: - нащональная гвард1я, народъ и арм1я заключили союзъ. Мы пришли заключить союзъ съ мужественнымъ 52-мъ полкомъ». Офицеры отвгЬчаютъ Дюнойе, что они собираются уходить; сержантъ, котораго онъ опрашиваете, сколько у него еще зарядовъ, показываетъ ему свой пустой патронташъ. Всл'Ьдъ за этимъ камердинеръ графа Парижскаго подходите къ Дюнойе; онъ сообщаете ему, что герцогиня Орлеанская въ Палате депутатовъ, заклинаете его конвоировать принцессу на обратномъ пути и предлагаете ему сесть въ одну изъ каретъ, который готовы Ухать за регентшей и молодымъ королемъ, прибавляя, что въ его власти обещать ему все, чего онъ пожелаете. — «Не разсчитывайте ни на меня, ни на моихъ товарищей по оружш,—отвечаете ему Дюнойе: -мы пришли сюда не для того, чтобы оказывать услуги принцамъ». Почти сейчасъ же подходите Лемерсье, въ парадной форме полковника национальной гвардш, и повторяете Дюнойе ту же просьбу и тЬ же обУщашя, но видя, что его невозможно убедить, онъ садится на козлы одной изъ каретъ и Удете къ Палате депутатовъ. Дворцовый сторожъ, на вопросъ инсургентовъ, говорите, что король находится еще въ своихъ покояхъ. Они тотчасъ же направляются къ павильону Часовъ. Тамъ они встрУчаюте коменданта замка, полковника Бильфельда, блУднаго, вне себя отъ ужаса. Унъ бросается Дюнойе на шею и умоляете пощадить его. Этотъ пос.тЪдH i f l успокаиваетъ его, но предлагаете ему снять форму и, какъ можно скорее, оставить Тюильри. Трое инсургентовъ отделяются отъ отряда, чтобы сопровождать полковника до его комнате. Удивляясь все болУе и более успеху своего дерзкаго предприятия, инсургенты пронпкаютъ въ переднюю павильона Часовъ, откуда они замУчаютъ вдалеке, въ саду, ограда котораго еще заперта, удаляющуюся свиту герцогини Орлеанской, которая приближается къ площади Соглашя. Они поднимаются по большой лестнице, на каждомъ шагу боясь быть захваченными. Такъ они проходятъ съ различными предосторожностями несколько залъ и галлерей. Генералъ Карбонель, закутанный въ матросскШ дождевой плащъ, торопливо проходить мимо нихъ и возвращается сказать волонтеру Лакомбу, чтобы ничего не портили въ покояхъ. Въ одной изъ комнате для прислуги ламповщикъ спокойно занимается чисткой ламповаго стекла. Наконецъ, инсургенты входятъ въ тронную залу. Две связки трехцветныхъ шелковыхъ знаменъ съ золотой бахромой украонаютъ съ двухъ сторонъ королевское кресло. Инсургенты пооче-

— 198 — редно садятся на него. Дюнойе произносить передъ своими товарищами по оружш горячую р'Ьчь. потомъ онъ чертитъ на украшешяхъ трона следующий простыя слова: Народъ Парижа всей ЕвропЬ: Свобода, равенство, братство. 24 февраля 1848. Воодушевленный крикъ: «да здравствуетъ республика!», раздавипйся впервые съ утра,—такъ были послушны возставнне предиис а т я м ъ вожаковъ политическаго движетя, — приветствуешь это торжественное и въ то же время простое возвещение народной победыИнсургенты бйгутъ къ окнамъ, и ихъ ликоваше слышно во дворе. На этотъ призывъ является стража нащональной гвардш; одинъ изъ нихъ, лейтенанта 5-го леиона, поднимается по ступенькамъ трона и начинаетъ, къ всеобщему удивлению, восхвалять принца Людовика-Бонапарта; прерванный выражешемъ общаго неодобреш я разочарованный ораторъ скрывается въ толпе. После короткаго перерыва колонна Дюнойе продолжаетъ обходъ комната, которыя ведутъ въ музей. Все показываешь, что королевское семейство едва успело ихъ покинуть. Камины топятся. Билл1ардные шары и кии въ безпорядке брошены на коверъ, какъ будто бы пария прервалась всего на минуту. Рояль открыта. Коегде разбросаны альбомы. Въ столовой со стола еще не прибрано;, некоторые инсургенты торопливо утоляютъ жажду. Дойдя до лестницы павильона Флоры, около крыла здания, смежнаго съ Лувромъ, они слышатъ смутный шумъ; двойная дверь открывается какъ бы сама собой, и инсургенты видятъ, что они у входа въ большую галлерею музея, въ десяти шагахъ отъ отряда муниципальной гвардии, съ оруж1емъ въ рукахъ ! ); на другомъ конце галлереи отрядъ сапернаго баталпона занимался постройкой баррикады изъ скамеекъ. Инсургенты сразу останавливаются: они думаютъ, что попались въ ловушку; «намъ изменили!» восклицаютъ они, и тотчасъ же хватаются за оруж1е, но капитанъ Дюнойе становится между ними и солдатами муниципальной гвардш и обращается къ начальнику: — «Вы все храбры,—говоритъ онъ ему:—вы можете защищаться, ') Этотъ отрядъ состоялъ изъ 350 человекъ, собравшихся съ различн ы х ъ иостовъ: св. Евстах^я, Хл'Ьбнаго рынка, дэ-Петп-Перъ, площади Поб-Ьдъ, которые они сдали линейному войску, получивъ приказание идти в ъ Тюильри, и приблизительно изъ 65 ч е л о в е к ъ явившихся изъ Шато-д'О. Ими предводительствовалъ квартирмейстеръ Рубье и поручнкъ Перэнъ. Одинъ изъ командировъ саиернаго баталшна пом'Ьстилъ и х ъ в ъ галлереи музея, смежной съ Тюильри; онъ заставилъ ихъ построить родъ баррикадъ нзъ скамеекъ; потомъ онъ сказалъ лейтенанту Перэну, спрашивавшему, каковы будутъ приказания: „если нужно, вы будете биться", п о с л е чего онъ исчезъ.

— 199 — но къ чему? Король бУжалъ. Победоносный народъ идетъ отовсюду; ни одинъ изъ васъ не изб'Ьгнетъ его мщенья. Оставьте ваше оруж1е, доверьтесь намъ, и мы клянемся, что вы будете спасены». Квартирмейстеръ протягиваетъ Дюнойе руку, подавая, такимъ образомъ, сигналъ къ миру; тотчасъ же вс/Ь солдаты повертываютъ ружья прикладами вверхъ, восклицая: «Долой Гизо! Да здравствуютъ сыны Парижа! Да здравствуетъ национальная гвард1я! Да здравствуетъ реформа!» Потомъ они складываютъ оруж1е, бросаютъ на землю свою аммуницш и заряды и пожимаютъ руки гвардейцамъ и инсургентамъ. Эти, боясь, что ихъ застигнетъ вторжете народа, спЬшатъ сбросить съ себя часть своей одежды, чтобы прикрыть солдатъ муниципальной гвардш; ихъ проводятъ сквозь вооруженную толпу, которая уже врывается въ залы. Ихъ ведутъ небольшими группами къ посту павильона Марсанъ, только что покинутому 52-мъ линейнымъ полкомъ. Тамъ они кончаютъ переодеваться, потомъ выходятъ по возможности поодиночке '). Отрядъ сапернаго батальона следуетъ ихъ примеру и идетъ присоединиться къ другому отряду той же части армш, который собирается уходить, такъ лее, какъ и 52-й линейный полкъ и все те войска, который еще остаются во дворе дворца. Во время этого бегства, въ зале маршаловъ происходила политическая демонстращя страннаго характера, Человекъ высокаго роста, растрепанный, со впалыми щеками, съ пылающимъ взоромъ, въ изодранномъ платье раздвигаетъ толпу; его длинныя, судорожно сжатыя руки, потрясаютъ листомъ бумаги. Онъ делаетъ знакъ, что хочетъ говорить; онъ становится на скамейку и начинаетъ читать упавшимъ отъ усталости и волненья голосомъ, за шумомъ его не слышно. Но вдругъ наступаетъ молчаше: въ немъ узнаютъ преданнаго друга народа, героя люнекаго возстатя, пыл!) С т а р а т я инсургентовъ спасти солдатъ муниципальной г в а р д ш признаны этими последними в ъ в ы р а ж е ш я х ъ живейшей благодарности, заключенныхъ в ъ коллективномъ заявленш. Волонтеръ Лакомбъ-отецъ, который не п о к и д а л ъ колонны Дюнойе, съ утра, беретъ квартирмейстера Рубье подъ руку и ведетъ его въ свой собственный домъ, г д е оказываетъ ему гостепршмство в ъ п р о д о л ж е т е несколысихъ дней. Волонтеръ Вондо уводитъ к ъ себе унтеръ-офицера Фойеля и гвардейца Денизэ. Прео, возвращающейся съ площади королевскаго дворца, ведетъ д в о и х ъ муниципальныхъ гвардейцевъ къ своему хозяину, книгопродавцу Влоссу, г д е они скрываются неделю. Сержантъ Дювилларъ провожаетъ двоихъ па улицу Медицинской школы. Только поручикъ Перэнъ и унтеръ-офицеръ, шедипй в м е с т е съ нимъ, подверглись насил1ямъ, будучи насильно оттерты встречнымъ потокомъ толпы отъ своей дружественной стражи. Съ нихъ сорвали погоны и разорвали форму. Съ болынимъ трудомъ пробрались они къ консьержу павильона Марсанъ, благодаря которому пмъ удалось бежать.

— 200 — каго, восторженнаго до бреда республиканца Шарля Лагранжъ. Все толпятся вокругъ него, слушаютъ съ жадностью. Онъ читаетъ ироническимъ тономъ актъ отречешя короля: «Граждане,—восклицаешь онъ, окидывая аудиторпо воиросительнымъ взглядомъ,—разве это вамъ нужно? Неужели Франщя склонится предъ властью ребенка, женщины? Хотите регентства прялки?»—«НЬтъ! нЪтъ!—кричитъ толпа;—не нужно короля! Не. нужно регентства! «Вы правы, друзья мои,—отв^чаеть Лагранжъ:—намъ нужно хорошую республику!» Онъ сходить со скамьи при несмолкаемыхъ крикахъ: «да здравствуетъ республика!» Его окружаютъ и рискуютъ задушить въ порыве восторга. Сопровождаемый толпой, онъ направляется въ тронную залу, где капитанъ Дюнойе равняетъ свой строй, приготовляясь идти въ Палату депутатовъ. Онъ только что вырвалъ знамя изъ связки, украшающей тронъ. .Поручикъ Жираръ, 11-го лепона, взялъ другое, которое онъ подаетъ юноше Лебелэну изъ политехнической школы. «Въ Палату депутатовъ! въ Палату депутатовъ! Не нужно регентства!» кричатъ со всехъ сторонъ. Колонна двигается; спеша вследъ за своимъ предводителемъ, инсургенты массами покидаютъ Тюильри; они выходятъ воротами павильона Флоры, переходятъ Королевский мостъ, направляются по набережной д'Орсай къ Бурбонскому дворцу '); было приблизительно около двухъ часовъ. Пока колонна Дюнойе выходила съ одной стороны, громадная толпа народа входила съ другой во дворъ дворца. Площадь Карусель и дворъ были совершенно пусты уже около десяти минутъ. Войска ушли. Солдаты нащональной гвардии вошли во дворецъ или скрылись внутри постовъ. Колонна народа, захватившая Тюильри, шла въ порядке и безъ всякаго шума. Мэръ второго округа, Берже, съ тростью въ рукахъ, опоясанный трехцветнымъ шарфомъ, былъ во главе этой вооруженной, но мирной процессы. Тутъ были ремесленники въ блузахъ, гвардейцы, линейные солдаты, женщины, дети; они шли подъ руку, весело, въ восторге отъ своей легкой победы, и, казалось, были настроены очень дружелюбно и доверчиво 2 ). Эта безобидная толпа вскоре разошлась 1

) Въ колонне, собравшейся вокругъ капитана Дюнойе, находился поручикъ Жираръ и еще 9 н а ц ю н а л ь н ы х ъ гвардейдевъ 11-го легиона; стр'Ёлокъ Барилье 5-го лепона; несколько бойцовъ изъ Шато-д'О, среди котор ы х ъ бросался в ъ Глаза мясннкъ в ъ фартуке, вооруженный болыпнмъ ножомъ, старикъ с ъ белой бородой, вооруженный старинной саблей, на острие которой, у рукоятки была наткнута половина солдатскаго х л е б а : ученики Лебеленъ и В1аль политехиическаго училища и др. 2 ) „Они идутъ в ъ Тюильри",—говорплъ одинъ рабочш солдату нацю-

— 201 — по королевскимъ покоямъ. Въ это время де-Жирардэнъ, который возвращался съ площади королевскаго дворца, ничего не зная о посл'Ьдннхъ собьтяхъ, входилъ въ Тюильри. Потокъ народа вовлекаетъ его во дворецъ, инсургенты узнаютъ его и распрашиваютъ, что сталось съ королевскимъ семействомъ, но онъ знаетъ объ этомъ не больше ихъ, онъ говорить имъ объ отреченш ЛюдовикаФилиппа и о регентстве герцогини Орлеанской. Это извУспе принимается радостно, оно какъ будто даже превосходить ожидатя гЬхъ, кому онъ его сообщаете. «Правда ли это? говорятъ они. подписано ли?» Де-Жирардэнъ, желая внушить больше довгК5р1я къ своимъ словамъ, садится къ столу и яриблизительно впродолжеше часа ппшетъ и подяисываетъ около 500 записокъ слУдующаго содержашя: «Отречеше короля; регентство герцогини Орлеанской; распущеше Палаты депутатовъ; всеобщая амнистая». «Эмиль де-Жирардэнъ». Между гЬмъ, среди толпы, которая теснится и шумно проталкивается впередъ, де-Жирардэнъ замечаете Дюмулэна, съ трехцвУтнымъ знаменемъ въ рукахъ, который проповёдуетъ направо и налево и словами, и жестами. Онъ собралъ вокругъ себя толпу приблизительно въ 200 человекъ, которыхъ хочетъ вести въ Палату депутатовъ... Де-Жирардэнъ присоединяется къ нему, думая, что присутств1е этой толпы народа можетъ быть полезно при провозглашены регентства. Пускаются въ путь, выходятъ воротами павильона Марсанъ и идутъ улицей Риволи. Войско, которое стоить на площади Согламя, безъ всякаго труда пропускаетъ эту небольшую и даже невооруженную толпу. Дойдя до ограды законодательной палаты, Дюмуленъ разставляетъ своихъ людей во дворе около каретъ, ожидающихъ герцогиню Орлеанскую; онъ обменивается несколькими словами съ генераломъ Гурго, потомъ проходитъ одинъ за ограду. Де-Жирардэнъ уже тамъ и, хотя онъ больше не депутата, занимаетъ свое прежнее место рядомъ съ Ламартиномъ. Съ этого момента до поздней ночи Тюильршсшй дворецъ въ распоряженш народа. Онъ обходить его толпами, начиная съ погребовъ и кончая чердаками. Ослепленный видомъ этого великолешя, любопытный, изумленный, оглушенный тнумомъ, который онъ самъ производить, возбужденный своимъ разгуломъ, опьяненный сначала радостью, а потомъ виномъ, онъ предается всевозможнымъ налъной г в а р д ш , который, з а м е т п в ъ издали эту вооруженную толпу, безпокоился, видя, что она идетъ к ъ дворцу,—„но не съ т£мъ, чтобы причинить зло, а просто прогуляться''1.

— 202 — мзлишествамъ, всевозможнымъ выдумкамъ возбужденнаго воображешя. Этотъ дворецъ, изъ котораго суровый этикетъ и строгое вдовство набожной королевы изгнали за последние года всякую радость, становится ареной колоссальной оргш, неописуемой вакханалии. Въ то время, какъ одни, чтобы насытить дикШ гнЬвъ, набрасываются на неодушевленные предметы, бьютъ зеркала, люстры, севр«юя вазы, рвутъ на кусочки картины, топчутъ ихъ ногами, жгутъ, рискуя устроить ужасный пожаръ, книги, бумаги, письма и рисунки 1 ), друпе, въ гораздо болыпемъ числе съ невиннымъ увлечешемъ предаются более утонченному удовольствию, изображая сатиру въ лицахъ. 2) Импровизированные артисты нодражаютъ съ самой комичной важностью торжественнымъ оффициальнымъ пр1емамъ. Въ зале для спектаклей, где захвачены все инструменты оркестра, раздается адская какофония, имеющая, какъ кажется, целью дать понять раздираемому уху нравственный хаосъ этой революционной минуты. Друпе размещаются за игорными столами и ставятъ другъпро') И з в е с т н а я система г о с п о д с т в у е т ! въ продолжеше первыхъ часовъ этого опустошешя. Въ з а л е маршаловъ портретъ маршала Вюжо истык а н ъ копьемъ и разорванъ в ъ клочки; портретъ м а р ш а л а Сульта простреленъ. Ихъ имена стерты и заменены словами: „Изменники отечеству". Въ покояхъ мадамъ Аделаиды картина, изображающая ЛюдовикаФилиппа, пускающаго кровь курьеру Варнэ, разорвана. Бронзовый бюстъ короля, в ъ з а л е , называемой семейной, выброшенъ в ъ окно, изломанъ и наконецъ расплавленъ в ъ огромной жаровне. Портреты принца Ж у а н вильскаго наоборотъ в е з д е пощажены. Въ кабинете, г д е король подпис а л ъ отречеше, съ портретомъ герцога Немурскаго обошлись жестоко; ни портретъ королевы, ни портретъ мадамъ Аделаиды не тронуты. Выш и в а ш я королевы, ея шерсть и шелки были ей возвращены нетронутыми, т а к ъ же к а к ъ и ея аналой, въ который она спрятала с а в а н ъ принцессы Марш и герцога Орлеанскаго. Входя в ъ молельню МаршАмалш, сняли шапки. Одинъ ученшсъ политехнической школы схватилъ распятае и воскликнулъ: „Вотъ Господинъ н а д ъ всеми нами". Сопровождаемый большой толпой инсургентовъ, онъ торжественно отнесъ его до часовни св. Рока, г д е передалъ священнику. Покои герцогини Орлеанской были совершенно пощажены; добрые граждане устроили т а м ъ стражу. Комната герцога Орлеанскаго, запертая со дня его смерти, была благоговейно оставлена в ъ томъ site положенш. Настоящая опустошешя

были т^ои^ьедеиы- только нерезв н/Ьск.ол.ъио чиеов'ь иосзгЬ первато вторженИя. Мы разскажемъ о нихъ в ъ свое время. 2 ) Въ этотъ день довольно много легитимистовъ поддерживали противоправительственное д в и ж е т е , раздавая возставшимъ оруж1е. Некоторые показались даже на баррикадахъ. Они переодевались в ъ блузы и фуражки рабочихъ. Они принимали также участае, больше ч е м ъ с л е д о вало приверженцамъ королевской власти, в ъ увеселешяхъ народа в ъ Тюильри.

— 203 — тивъ друга миллюны, шедппе на содержание королевскаго двора; двоесидятъ за шахматнымъ столикомъ, подперевъ головы руками, устремивъ глаза на доску, въ позахъ глубокаго созерцашя, разыгрывая, среди оглушительнаго грохота, немую комедш. Словечки, шутки какъ выстрелы носятся въ воздухУ, перекрещиваясь въ безиорядкУ 1 ). ДУти наряжаются въ бархатные халаты, подпоясываются золотой бахромой и подхватами отъ занавесей, устраиваютъ фригШсгп'е колпаки изъ драпри. Женщины льютъ на свои волосы духи, которые оне находятъ на столахъ принцессъ. Оне румянятъ щеки, покрываютъ плечи кружевами и мехами, украшаютъ головы перьями, драгоценностями, цветами; оне устраиваютъ себе съ своеобразнымъ грубымъ вкусомъ изумительныя украшенья. Одна изъ нихъ съ пикой въ рукахъ и краснымъ колпакомъ на голове, становится въ большой передней и остается тамъ въ продолжеше несколышхъ часовъ, замерши въ одной позе, съ сжатыми губами, съ неподвижнымъ взглядомъ, представляя статую Свободы: это публичная женщина. Мимо нея проходятъ со знаками глубокаго уважешя. Печальное изображеше капризной изменчивости судьбы: проститутка— живое изображеше унижешя беднаго и испорченности богатаго. Подвергающаяся его надругательствамъ въ обычное время, она нмеетъ право на свой часъ торжества, во всехъ нашихъ револющонныхъ вакханал1яхъ. Малларъ, переодетая богиней Разума— вотъ ироническШ символъ народной чести, жестоко оскорбленной, доведенной до отунЬшя, но которая внезапно пробуждается в ъ минуты опьянешя и мстить. Наконецъ, къ тремъ часамъ, тронъ, который инсургенты безпрестанно топтали, потому что каждому хотелось въ свою очередь влезть на него, берутъ и несутъ съ лестницы въ переднюю повильона Часовъ. Приготовляются къ торжественному шествш. Раздается самый фантастический барабанный бой. Двое молодьтхъ людей, верхомъ на прекрасныхъ лошадяхъ, изъ королевскихъ конюшенъ, едутъ во главе процессы; четверо рабочихъ несутъ на плечахъ кресло, за ними следуетъ многочисленная толпа. Такъ проходятъ садъ, площадь Согласья и всю линш бульваровъ. Толпа, вооруженная пиками, на конце которыхъ висятъ клочки пурпура, дамасскаго шелка, атласа, расшитаго золотомъ и серебромъ, потрясая штыками и саблями, на которые надеты куски >) „Вотъ ты так?. с.тпъ\" воклицаетъ ремесленникъ, завязывая своимъ иосовымъ илаткомъ г л а з а на бюст-Ь Людовика-Филиппа. „Что ты тамъ д е л а е ш ь , маркизъ?" спрашиваетъ какой-то шутиикъ ребенка, которьп"! деряситъ в ъ рукахъ планъ Нёйли. „Виконтъ, я разсматриваю п л а н ъ моихъ влад-Ьни'!", отвЪчаетъ этотъ съ важностью.

— 204 — •мяса, хлеба, ветчины, пустыя бутылки, взятыя въ королевскихъ кухняхъ и погребахъ, двигается, распевая марсельезу. У каждой баррикады толпа останавливается, и тронъ, поставленный на мостовую, служитъ трибуной какому-нибудь народному оратору. Наконецъ, дойдя до Бастилии, его ставятъ у нодножШ Польской колонны; раздается долгий барабанный бой; прииосятъ несколько сухихъ в^токъ, которыя складываютъ въ костеръ; его зажигаютъ: поднимается ясное и потрескивающее пламя, вокругъ котораго сейчасъ же образуется веселый хороводъ. Хороводъ увеличивается съ каждой минутой; онъ ускоряетъ темпъ, снЬшитъ, несется, расширяется и продолжается до гЪхъ поръ пока последнее следы трона не превращаются въ кучу пепла. Тогда раздаются громине крики радости, но скоро ихъ покрываютъ энергичные голоса, напоминаюище инсургентамъ ц^ль революции; они кричатъ: «Въ ратушу! Въ ратушу!» Народъ въ Палате депутатовъ. XIII. Палата пэровъ была созвана на половину второго. Первыя минуты з а с е д а т я занялъ недолгий споръ насчетъ протокола, потомъ канцлеръ поднялся и очень разстроеннымъ голосомъ •сообщилъ собранию о совершивипихся собьгпяхъ: «Милостивые государи, сказалъ онъ, я знаю только изъ Moniteur, что прежнее министерство больше не существуешь и что образуется новое. Я решительно ни о чемъ не получилъ оффищальныхъ известий: такимъ образомъ, Палате совершенно не о чемъ говорить». Пэры, -униженные и смущенньие, тоже не думали, что имъ можно было бы чемъ-нибудь заняться; заседаше было закрыто. Въ это время распространился слухъ, что герцогиня Орлеанская npiедетъ сейчасъ въ Люксембургъ, вместе съ графомъ Парижскимъ; но после долгаго и безплоднаго ожидашя, канцлеръ, нригласивитй пэровъ снова занять свои места, сообщилъ имъ въ следующихъ •словахъ, что они могутъ разойтись. «Мы посылали троихъ нашихъ сотоварищей къ господину президенту Палаты депутатовъ, чтобы сообщить ему, что Палата пэровъ собралась и ждетъ сообщении, которые могли бы быть ей сделаны. Это поручеше было исполнено; но по подробному отчету, данному намъ нашими сотоварищами, видно, что Палата депутатовъ уже не заседала, когда они туда явились. Въ виду того, что наше поручеше не имело успеха, я имею честь предложить Палате закрыть заседаше. Палата будетъ уведомлена, когда можетъ состояться новое собрате».

— 205 — Такъ закончилось, такъ должно было закончиться это собратебезъ всякаго опредУленнаго характера, безъ традицы, безъ могущества, это искусственное- представительство еще более искусственной аристократы. Ни король, ни министры не подумали о Палате пэровъ въ минуту опасности; ее не удостоили предупредить о совершившихся собьшяхъ. Никому не пришло на умъ попросить у нея политическаго совета, законной поддержки, какого-нибудь у ы ш я храбрости или патрштизма. Ни монарххя въ своихъ послУднихъ конвульстяхъ, ни республика въ своей первой борьбе не подумали объ этомъ инертномъ собраны; никто не взялъ на себя труда распустить его; оно исчезло, оно вернулось къ ничтожеству, въ которомъ оно прозябало; нельзя было даже сказать: «Оно жило» '). Зрелище, которое представляетъ собою въ это же самое время БурбонскШ дворецъ, внушало не менее с о ж а л е я , хотя и было совершенно иного характера. Съ полудня толпа депутатовъ, журналистовъ, людей совершенно чуждыхъ Палате, прибежала сюда со всЬхъ частей города, испуганная, охваченная. ужасомъ; безпорядокъ сказывался въ манерахъ, въ словахъ, на лицахъ. Никто не старался скрыть свою собственную озабоченность въ общей панике. Никогда, быть можетъ, ни въ одинъ изъ нашихъ революцюнныхъ переворотовъ, подобный колебатя, такая очевидная нерешительность не выдавали бол'Ье полнаго затмешя умовъ и совести. Тогда увидали съ удивлетемъ, съ грустью, какъ незначительно во Францы число людей, твердыхъ духомъ, для которыхъ относительно долга никогда не могло явиться сомнУнш, и которые всегда были готовы на жертвы. Какого бы порицашя ни заслуживало передъ ncTopieit поведете Палаты депутатовъ въ этотъ решительный моментъ, слУдуетъ сказать, не для его оправдашя, а просто въ качестве сообщешя, что оно отражало слишкомъ хорошо моральное состояHie, до котораго дошли высние классы общества. Стремлеше угадать, съ какой стороны уснЬхъ, чтобы примкнуть къ нему, опасеше связать себя съ дУломъ, не имУющимъ шансовъ на уснЬхъ, осторожность, которая хочетъ все сохранить, измена, которая подозревает!, другихъ, укоренившаяся въ посгоянныхъ столкноветяхъ гражданскихъ войнъ, привычка смешивать успехъ съ правомъ. эгоизмъ съ мудростью, обманъ съ ловкостью, вотъ изъ какихъ элементовъ состояло къ концу управлетя Людовика-Филиппа м н е т е правя1 ) Пэры сами сознавали свою НИЧТОЖНОСТЬ: „Милостивые государи, Палата депутатовъ захвачена народомъ", восклицаетъ Беньо, входя к ъ 10 часамъ в ъ Люксембургскую залу; съ нами не замедлитъ случиться: то же самое.—Дорогой мой коллега, вы слишкомъ высокаго мн г Ьтя осеб'Ь,—отвЪчаетъ ему съ улыбкой де-Сэнъ-Прге.

— 206 — щнхъ слоевъ, находившее законное выражете въ Палатахъ; вотъ на какое ссновав1е опиралась Орлеанская династия, считая его достаточно прочнымъ, чтобы бросить вызовъ народнымъ стра-стямъ. Открытие заседания было назначено накануне только къ тремъ часамъ. Созэ еще не было. Ожидая его прихода, въ зале Потерянныхъ Шаговъ, въ зале совещаний, въ корридорахъ, на трибуне для журналистовъ ходили взадъ пи виередъ, сообщали другъ другу новости, главнымъ образомъ предположетя; никто не зналъ съ достоверностью положен]я вещей; носились самые противоречивые слухи. Только что видели, какъ прошелъ Одилонъ Барро, сопровождаемый чемъ то вроде свиты; онъ шелъ съ темъ, чтобы занять министерство внутреннихъ делъ. Спрашивали себя, король ли еще Людовикъ-Филиппъ, покинулъ ли онъ Тюильри, за кого национальная гвард1я, сражается ли еще войско, кто имъ командуетъ; чувствовалось, что все предоставлено на волю случая. Наконецъ, пока Карно и Мари решались идти во дворецъ, чтобы разрешить все эти сомнешя, явился Вату и еще несколько лицъ изъ интимнаго кружка Людовика-Филиппа. Они заявили объ отреченш, собрали воисругъ себя влиятельныхъ депутатовъ и постарались убедить ихъ поддержать регентство. Beppie и Луби, главный редакторъ легитимистской газеты «Union monarchique» очень высказывались за это соглашеше. Утверждали, что успехъ на •стороне Nationale, что министерство Одилона Барро и Марраста придаешь популярность новому правительству, свободному отъ всехъ ошибокъ, въ которьихъ народъ обвинялъ Людовика-Филиппа. «Правда,—говорили въ этихъ группахъ,—было несколько сумасшедшихъ, которые кричали о республике, но это не было серьезное мнение. Съ той минуты, какъ о короле и герцоге Немурскомъ говорить больиие не приходится, ничего не будетъ легче, какъ заставить признать герцогиню Орлеансисую и графа Парижскаго: молодуио женщину, которой ложныя обвинения парили никогда не посмели коснуться, и ребенка, возрастъ котораго не донускаетъ никакого вмешательства, въ дела и никакихъ сношенШ •съ людьми, мы отвергаемъ обицественнымъ мнетемъ.» Во время этихъ разсужденш прибегаешь Тьеръ, едва дыша; его окружаютъ и забрасываютъ вопросами. Онъ сообщаетъ объ отъезде короля; больше онъ ничего не знаешь; онъ не видалъ герцогини Орлеанской; онъ не видалъ Одилона Барро; онъ только что прошелъ по площади -Соглашя. «Войско,—говоритъ онъ,—не помешаешь народу пройти, меньше чемъ черезъ 10 минуть въ Палату ворвутся, депутаты будутъ пер р е з а н ы . — В о л н а подымается, подымается, подымается»,—при-

— 207 — бавляетъ онъ, подымая свою шляпу и какъ бы подражая д в и ж е т » погибающаго моряка. Делать больше нечего. И Тьеръ исчезаетъ *) повергнувъ всЪхъ вокругъ себя въ изумлете и ужасъ. 2 П О Ч Т И ВЪ ту же минуту является Созз и занимаете свое кресло ). MicTa для публики пусты; на скамье для министровъ нЬтъ никого. Въ трибуне журналистовъ Жервэ (изъ Кана), Паскаль Дюпра и несколько другихъ редакторовъ «Kéforme» громко говорятъ о республике; Маррастъ старается заставить ихъ молчать. Лаффиттъ требуетъ, чтобы Палата объявила з а с е д а т е открытымъ. Это предложсше принято; но депутаты, которые все более и более смущаются извеспями о томъ, что происходите снаружи совсемъ, не думаютъ заниматься чемъ бы то ни было. З а с е д а т е прервано. Наконецъ, къ половине второго, входите офицеръ въ форме и говорите что-то на ухо Созэ. Тотчасъ же председатель объявляете въ болыномъ смущенш Палате, что герцогиня Орлеанская будете присутствовать на заседанш. Нужно поставить три кресла у поднож] я трибуны. Необычайное возбуждеше сказывается на всехъ скамьяхъ при виде герцогини Орлеанской, которая входите въ залу черезъ дверь леваго прохода, держа за руку графа Парижскаго. Герцогъ Шартрскш идете впереди; несколько адъютантовъ, офицеровъ apMin и нащональной гвардш сопровождавши. ее. Когда видятъ эту женщину, эту мать, такую благородную и мужественную, нечто въ роде умилешя охватываете сердца *). ') Тьеръ, Дювержье де-Гораннъ, де-Ремюза, Варошъ, де-Салль докинули, к а к ъ мы в и д е л и , Тюильри одновременно с ъ Людовикомъ-Филиппомъ. Тьеръ, оторванный толпою отъ своихъ друзей около площади Соглашя и оттесненный къ мосту, сп'Ьшнымъ шагомъ в о ш е л ъ в ъ Палату, скор е е съ т-Ьмъ, чтобы найти тамъ убежище, ч е м ъ высказать свое м н е т е . Уверенны!!, что народное вторжеше не замедлитъ, онъ не с ч е л ъ удобнымъ его ждать, а подумалъ о томъ, к а к ъ бы очутиться в ъ безопасности. Депутатъ-консерваторъ Талабо предложилъ ему себя в ъ спутники, и повелъ его длиннымъ окольн'ымъ путемъ, Вулонскимъ л'Ьсомъ и Ватпньолемъ между угрожающими толпами парода, которыя несколько ])азъ приходилась уговаривать, до площади Сэнъ-Жоржа. Тьеръ п р и ш е л ъ туда къ б часамъ вечера, изнуренный усталостью, в ъ состоянш полн'Ьйшаго физическаго и нравственнаго истощешя. 2 ) Вомонъ (изъ департамента Соммы), де-Морнэ,де-Полиньякъ и Цезарь Вако, извещенные однимъ изъ стенографовъ Moniteur'a что солдаты муниципальной г в а р д ш , занимавшие Минимсюя казармы около Королевской площади, только что сдались, и что народъ, повсюду с м е ш а в н п й с я с ъ солдатами нащональной гвардш, подвигался к ъ Тюильри и дворцу Б у р бонскому, побежали предупредить Созэ. Этотъ п о с л е д и т сначала отказался открыть засЬдаше. Пришлось энергично настаивать, чтобы заставить его отправиться въ БурбонскН! дворецъ къ назначенному часу. 3 ) „Я республиканецъ, говорилъ Маррастъ на трибуне журналистовъ: но эта ж е н щ и н а , эти дети, все это меня трогаетъ'ч—Разве в ъ 1830 г. не

— 208 — «Да здравствуешь герцогиня Орлеанская! Да здравствуешь графъ Парижемй! Да здравствуетъ регентша! Да здравствуетъ король!» Эти крики раздаются на трибунахъ и на большей части скамеекъ. Герцогиня кланяется; наполовину поднятый вуаль позволяешь видеть ея бледный щеки и красные отъ слезъ глаза. Е я трауръ прибавляешь что то еще более трогательное къ горестному величш ея осанки. Она окидываетъ безпокойнымъ. взглядомъ собрате, какъ бы ища покровительства. Увы! она только что слышала совсЬмъ другое. Когда она проходила залой Потерянныхъ Шаговъ, ей пришлось пробираться среди республиканцевъ, приб'Ьжавшихъ съ темъ, чтобы разрушить ея уси.ия, .и въ ту микуту, какъ она входишь неувереннымъ шагомъ въ залу, небольшая группа р1шштельныхъ людей бросается туда, чтобы протестовать во имя народа противъ королевскаго достоинства ея сына. Эммануилъ Араго, Саррансъ, (Шэ изъ Л] он а) и Дюмериль (изъ Сзнтъ-Омера) явились изъ редакцш «Nationale», где зас^дадъ съ 9 часовъ утра комитетъ, состояний изъ делегатовъ со всехъ кварталовъ Парижа и республиканцевъ всЬхъ отшЬнковъ. Пытались придти къ какому-нибудь соглашенш съ комитетомъ «Réforme». Понимали, что нужно соединиться, чтобы выдвинуть на всякШ случай временное правительство; но было очень трудно заключить союзъ, вследств1е личныхъ столкновенШ и ожесточенной полемики обоихъ журналовъ за посл^дте годы '). Взобравшись на столъ, Луи-Бланъ проповедовалъ примиреше, Феликсъ n i a поддерживалъ его; друпе возражали; интимные друзья Марраста отталкивали Ледрю-Роллзна. Наконецъ, въ виду того, чти дело было спешное и можно было опасаться, чтобы Палата депутатовъ, защищенная войсками не приняла какого-нибудь энергичнаго р е ш е т я , одинаково непр1ятн.аго какъ «National», такъ и «Réforme», Мартэнъ, который не переставалъ, въ цЬляхъ общихъ интересовъ, ходить изъ одного комитета въ другой, достигъ того, что заставилъ обе партш составить следующШ списокъ: Араго (Франсуа), Дюпонъ (де-л-Эръ), Ледрю-Роллэнъ, Флоконъ, Луи-Бланъ, Мари, Гарнье-Пажесъ, Ламаргинъ. Когда вследъ за этимъ пришло положительное извеспе объ отреченш короля, Араго сообщилъ его баталшну 2-го лепона, который стоялъ на улице Лепеллетье, и толпе народа, которая съ утра было также женщины и ребенка?—отв-Ьчаетъ ему одинъ изъ его соседей: были вы тогда тронуты?" Въ ту минуту, к а к ъ разразилось в о з с т а т е , Ледрю-Роллэнъ и Маррастъ приготовлялись драться на дуэли.

— 209 — осаждала входы въ бюро «National». «Король отрекается отъ престола въ пользу своего внука,—ораторствовалъ изъ окна Эммануилъ Араго, —но побУдоносный народъ не долженъ принимать этого отречешя. IIадппй король не имУетъ права распоряжаться властью; только одинъ народъ можетъ сегодня решать свою участь; народъ долженъ создать правительство по своему выбору». И, видя, что его слова не встрУчаютъ никакихъ возражешй, Араго предложилъ народу признать временное правительство, состоящее изъ лицъ, имена которыхъ упомянуты выше. Въ это время въ бюро решали послать делегатовъ въ Палату депутатовъ, чтобы закрепить тамъ револющонное движете и, спустя некоторое время, Араго, Шэ, Дюмэриль и Сарранъ шли вчетверомъ въ Бурбонсюй дворецъ. Придя на бульваръ, они замУчатотъ у улицы Дюфо кортежъ, состоявши! изъ солдатъ нащональной гвардш, небольшого числа ремесленниковъ, особенно детей, которые окружаютъ карету, восклицая: «да здравствуетъ реформа!» Делегаты подходятъ и узнаютъ въ карете Одилона Барро, Абаттучи, Гарнье-Нажеса, Дегувъ-Денонка; на козлахъ около кучера Паньеръ, известный издатель демократической литературы. Араго подходитъ къ дверце:—«Вы едете въ Палату? говорить онъ обращаясь къ Одилону Барро; мы тоже туда. Вы едете, чтобы дать восторжествовать правительству котерш; мы идемъ, чтобы заставить провозгласить народную волю». Онъ произносить слова, «временное правительство»; тогда Гарнье-Пажесь и Одилонъ Барро упрекаютъ его въ неосторожности, въ безумш. Обе стороны разстаются крайне возбужденный. Черезъ минуту оне снова сойдутся для решительнаго сражешя. Площадь Согламя была, какъ известно, занята многочисленнымъ войскомъ въ полномъ порядке Делегаты «National» не знали хорошенько, возможно ли имъ будетъ пройти. Араго смело вышелъ изъ затруднен]я, онъ попросилъ провести себя къ генералу Бедо, назвался, объявилъ что идетъ въ Палату отъ имени Парижскаго народа исполнить оффищальную миссш, и просилъ пропуска. Генералъ немного поколебался, потомъ онъ согласился пропустить делегатовъ; они уже подходили къ мосту, какъ вдругъ генералъ галопомъ подъЬхалъ кънимъ.—«Господинъ Араго,—кричшъ онъ,— сообщите мне, какъ можно скорее, что делается въ Палате; мы ничего не знаемъ; мы здесь безъ всякаго приказашя. Наше положеше невыносимо; я посылаю запросъ за запросомъ министрамъ и не получаю ответа. Скажите, умоляю васъ, г. Одилону Барро

Шесть эскадроновъ драгуновъ и гусаровъ и 12-ый полкъ линейной инфантерш. ЧАСТЬ I.

14

— 210 — или г. Тьеру, чтобы намъ сейчасъ же прислали приказашя». Араго обещаешь и проходитъ '). Когда онъ вошелъ въ залу Потерянныхъ Шаговъ, безпорядокъ и шумъ достигали тамъ крайняго предала. Воодушевленный группы съ жаромъ спорили о разныхъ предложенйяхъ, неопределенных'!) но более или менее благопр1ятныхъ для регентства. Эммануилъ Араго, которому высошй ростъ и звонкШ голосъ помогаютъ пробраться сквозь толпу, протестуетъ противъ безсвязныхъ речей приверженцевъ династш и смело бросаетъ имъ слово «республика». Едва онъ его произносить, какъ слышишь барабанный бой и видитъ женщину въ трауре, которая проходитъ быстро, почти незамеченной, среди всеобщей озабоченности. Это герцогиня Орлеанская. Она должна войти съ графомъ Парижскнмъ въ залу заседаний. Больше нельзя терять ни минуты. Эммануилъ Араго и его друзья бросаются всдедъ за ней; онн входятъ въ противоположную дверь одновременно съ ней. Араго уже всходить по ступенямъ на трибуну; несколько депутатовъ его удерживаютъ. Созэ пытается заставить его замолчать. Начинается очень оживленный споръ. Между темъ, Дюпенъ начинаетъ говорить по приглашешю Лакросса и какъ бы противъ своего желашя, такъ какъ онъ понимаешь, что вмешательство постояннаго посетителя дворца можетъ испортить дело регентства. Герцогъ Немурсый только что во• шелъ 2 ). «Милостивые государи, — сказалъ Дюпэнъ, — вы знаете, въ какомъ положеши столица, знаете о происшедшихъ маиифестащяхъ. Результатомъ ихъ явилось отречеше Его Величества Людовика-Филиппа, который въ то же время заявилъ, что покидаешь власть съ темъ, чтобы она перешла къ графу Парижскому съ регентствомъ герцогини Орлеанской». Шумныя изъявлешя радости прерываютъ это торжественное возвещеше, истинность котораго подтверждается присутств1емъ герцога Немурскаго. Но мы видели, что Людовикъ-Филиппъ, до конца верный своему уваженш закона, боролся противъ всехъ соблазновъ, противъ самыхъ настойчивыхъ просьбъ и ничего не оиредеСпустя несколько минутъ Леонъ Фошэ и другой депутатъ явились просить генерала Бедо защищать Палату.—„Принесите м н е приказаше председателя,—ответилъ генералъ,—Я не могу действовать безъ его приказашй". 2 ) На мосту С о г л а и я герцогу советовали остаться в н е Вурбонскаго дворца во г л а в е войска. „Елена подвергается опасностямъ,—сказалъ онъ,— я иду с ъ ней". Все время, пока продолжалось это эфемерное регентство, герцогъ Немурсщй, ни минуты не думая о себе, отважно заботился о своей н е в е с т к е и племянникахъ.

— 211 — лилъ, что касалось регентства. Замена имени герцога Немурскаго именемъ герцогини Орлеанской было незаконнымъ поступкомъ, узурпащей власти, внушенной сторонникамъ династы Дюпэну, деЖирардэну, Кремье, Одилону Барро настоятельной необходимостью стечешя обстоятельств!.. Слёдуетъ сказать въ похвалу герцогу Немурскому, что онъ не только не оказалъ никакого противодМств1я такому нарушение своихъ правъ, но даже хотЬлъ принести свою жертву лично, пов.пять своимъ присутств1емъ на pinieme Палаты, которое его всего лишало, и разделить съ женой своего брата опасности подобнаго предпр1япя. Изъявлешя радости, которыми привУтствуютъ имя герцогини Орлеанской, ободряютъ Дюпэна; онъ проситъ занести ихъ въ протокола «Милостивые государи,—говорить онъ,—ваши изъявлены радости, которыя такъ дороги новому королю и регентпгЬ, не первыя, которыми ихъ прив'Ьтствуютъ. Она прошла шЬшкомъ по Тюильри и площади Согласья, сопровождаемая народомъ и нащональной гвардией, выражая отъ всего сердца желан1е управлять исключительно съ глубокимъ сознан1емъ народнаго блага, нащональности, славы и могущества Францы. Прежде чУмъ мы познакомимся съ актомъ отречешя, который намъ, можетъ быть, вручитъ г. Барро, я прошу Палату поручить занести въ протоколъ изъявлешя радости, которыя, во исполнеше народнаго желашя, сопровождали и приветствовали зд^сь, въ этой зале господина графа Парижскаго, какъ короля Франщи, госпожу герцогиню Орлеанскую, какъ регентшу». - - Милостивые государи,—сказалъ председатель,—мне кажется, что Палата этими единогласными изъявлешями радости»... При этихъ словахъ раздались протесты на скамьяхъ слева и справа, а особенно среди толпы, которая теснилась у подшдая трибуны. Эта толпа толкаетъ и жметъ герцогиню Орлеанскую и ея детей, не видя ихъ или не желая видеть '). Ламартинъ проситъ съ своего места председателя закрыть заседаше изъ уважешя къ народному собранш и принцессе, присутствующей въ зале. Это предложеше, хотя и замаскированное уважешемъ, совсемъ противоречить интересамъ регентства; оно противоречило даже конституцы, потому что ничто не могло быть естественнее и даже необходимее присутствия новаго короля на народномъ собраны, которое должно было санкционировать его вступлеше на тронъ. Но председатель, совершенно не зная положешя и даже закона, ') Въ эту минуту д'Удето, видя, что графъ П а р и ж с т й очень бл-Ьденъ, проситъ д л я него у одного изъ служагцихъ етаканъ воды. „Ребенокъ испуганъ", говоритъ онъ.—Я не боюсь,—сказалъ сейчасъ же маленькш принцъ, который все слышалъ:—благодарю васъ сударь". И онъ упрямо -отказался пнть.

14*

— 212 — заявляешь, что Палата прерветъ заседаше, пока герцогиня Орлеанская и новый король не выйдутъ. Тогда герцогъ Немурскш и еще несколько депутатовъ предлагаютъ принцессе выйти; но она отказывается. Е я материнскш инстинктъ предостерегаешь ее. Е я сердце мужественнее, ч1;мъ сердца окружающихъ ее мужчинъ. Она стоитъ на своемъ месте, все еще держа своихъ детей за руку и противясь нестерпимому напорутолпы. Она понимаешь, что если покинешь Палату, дЬло ея сына проиграно. Генералъ Удино начинаешь говорить, чтобы поддержать, право герцогини Орлеанской. «Если принцесса желаетъ удалиться,— говоритъ онъ,—пусть двери будутъ ей открыты. Если она хочетъ остаться въ этой зале, пусть останется; она будетъ права, потому; что находится подъ защитой нашей преданности» '). Между темъ, г. Мари всходитъ на трибуну, но никакъ не можетъ добиться молчашя. «Пусть все посторонше выйдутъ изъ П а латы», говоритъ председатель. Это было новое внушеше герцогине. Орлеанской въ более общей форме покинуть залъ. Уступая приглашешямъ, которыя сыплются на нее со всехъ сторонъ, она подымается по центральной лестнице, но еще не можетъ решиться выйти и садится на верхнихъ ступенькахъ со своими сыновьями; герцогъ Немурсшй держится все время около нея и делаетъ карандашемъ заметки. Дюпэнъ, де-Жирардэнъ, несколько офицеровъ изъ дома графа Парижскаго и несколько нацюнальныхъ гвардейцевъ стоятъ полукругомъ передъ принцессой,, скрывая ее отъ взглядовъ. «Г. Барро, где г. Барро?» кричатъ отовсюду. Его И Щ У Т Ъ и ждутъ съ нетерпешемъ. Какъ будто бы верятъ, что онъ одинъ можетъ дать решительный толчекъ этому смутному возбужденш. Наконецъ, министръ регентства появляется въ зале. Все взоры обращаются на него; его окружаютъ; ему кричатъ, чтобы онъ взошелъ на трибуну. Минута торжественная. Барро вошелъ въ Палату еще полный иллюзш. Побывавъ въ министерстве внутреннихъ делъ, где онъ вместе съ Мальвилемъ, Биксю, Паньеромъ отдалъ несколько приказаний, сообщивъ по телеграфу департаментамъ объ отреченш короля и регентстве 2 ), пославъ черезъ полковника Курто приказаше войскамъ на площадь Соглашя не стрелять въ народъ, онъ пошелъ съ BiecTa навстречу герцогине Орлеанской; но, не найдя ея, онъ поспешно отправился ') Произнеся эти несколько словъ, генералъ сошелъ во дворъ Бурбонсьсаго дворца и д е р ж а л ъ р е ч ь гвардейцамъ, которые тамъ находились, убеж д а я и х ъ поддержать женщину, ребенка... Его слова были приняты крайне холодно. Пока онъ старался возбудить погасшее усердге, Палата бы;;а захвачена народомъ, и принцесса бежала. 2 ) См. „Историчесше Документы" в ъ конце 6 тома.

— 80 — •въ Палату. Тамъ у входа въ залу совещании, Эммануилъ Араго и несколько депутатовъ, которые подстерегали его приходъ, увлекли •его въ бюро '), где начался оживленный споръ относительно необходимости назначить временное правительство. Барро съ силой оспаривадъ это иредложеше, и, хотя Араго предложилъ ему прибавить его имя къ списку, принятому въ бюро «National», онъ заявилъ, что не согласится ни на что подобное.—«Вся власть сосредоточена въ моихъ рукахъ,—повторялъ Барро:—я не могу допустить никакой другой комбинации, служить никакому делу, кроме регентства». Выразившись такимъ образомъ, онъ вошелъ въ залу •совещаний. Мари еще занималъ трибуну. Во имя закона, который передалъ бы регентство герцогу Немурскому, онъ протестовали, противъ всякаго посп1зшнаго решения и предлагалъ назначить временное правительство.—«Когда это правительство будегъ созвано,— говорилъ Мари,—оно распорядится. Оно можетъ распоряжаться вместе съ Палатами и будетъ пользоваться авторитетомъ въ стране. Принятое немедленно р е ш е т е провозгласить правительство въ Париже, является единственнымъ средствомъ возстановить спо•KoficTBie. Нельзя въ подобную минуту терять время на безнлодные разговоры. Я требую, чтобы сейчасъ же было созвано временное правительство». Предложете временнаго правительства принято одобретемъ съ трибуны журналистовъ. Кремье сигЬшитъ его подчеркнуть.—«Въ 1830 г., говоритъ онъ, мы слишкомъ спешили, и вотъ мы принуждены начинать сначала въ 1848 г. Мы не хотимъ, милостивые государи, спешить въ 1848 г.; мы хотимъ поступать правильно, законно, съ силой. Назначимъ временное правительство; пусть оно будетъ справедливо, твердо, мощно, дружественно стране, съ которой бы оно могло говорить, чтобы дать иионяие, что если у нея есть права, которыя мы сумеемъ ей дать, у нея есть и обязанности, которыя она должна исполнить. Я требую учреждетя временнаго правительства, состоящаго изъ пяти членовъ». Среди возбуждешя, которое следуешь за этимъ предложешемъ, возвышаешь голосъ де-Ж.енудъ, требуя созыва народа.—«Вы не можете учреждать ни временнаго правительства, ни регентства!—восклицаешь этотъ верный борецъ законности и всеобщаго голосовашя:—нужно, чтобы нащя была созвана. Ничего не будетъ безъ согласгя народа. Это какъ въ 1830 г.; вы его не позвали. Посмотрите, что съ вами въ конце концовъ получится теперь: то же ') Это бюро было предоставлено в ъ р а с п о р я ж е т е Араго по особому приказанию Созэ, который, к а з а л о с ь , не о т д а в а л ъ себ'Ь я с н а г о отчета в ъ л о л о ж е н ш дЪлъ.

— 214 — самое, и вы увидите, что то, что вы сделаете сегодня, повлечете за собой самыя огромный несчасйя». Въ эту минуту Барро хочетъ подняться на трибуну.—«Барро! Барро! Слово Барро!»—кричатъ в е к Глубокое молчаше следуете за шумомъ. Барро, взволнованный, но владея собой, начинаете говорить. Онъ въ краткихъ словахъ даете картину положения вещей, его слушаютъ снисходительно.—«Польская корона покоится на голове ребенка и женщины»,—произносите онъ торжественнымъ тономъ. Центръ апилодируетъ, герцогиня Орлеанская встаете и кланяется собранно. Она 'держитъ въ руке бумагу, которую ей подалъ Кремье; она машете ею и старается дать понять председателю, что она хочетъ говорить.—«Взойдите на трибуну, милостивая государыня»,—говорите ей де-Жирардэнъ. Герцогъ Немурскш удерживаете ее. Испуганная, колеблющаяся, герцогиня Орлеанская собираете всю свою храбрость и хочетъ попробовать говорить.— «Милостивые государи,—говорите она задыхающимся голосомъ,— \ ш ш ю , \\ а, ш и р ш ю сюда...» Едва ли соседняя группа слышала эти слова. Шумъ вокругъ трибуны и столице люди, которые скрываютъ принцессу, не позволяюсь Одилону Барро и Созэ ничего видеть и слышать. Герцогиня Орлеанская обезеиленная снова садится. Подобная борьба слишкомъ напряженна для ея физическихъ силъ, слишкомъ неожиданна для ея нежнаго ума, у котораго не было ни случая упражняться въ правленш/ни времени приготовиться къ политической роли. Одилонъ Барро, который еще думаете, что онъ господинъ положешя, остается на трибуне. Онъ говорите о политической свободчъ, о союзтъ, о порядкгь, о запгруднительныхъ обстоятвльствахъ. Прерванный де-ла-Рошжаклэномъ, онъ окидываете гневнымъ взоромъ скамьи справа и слева.—«Можете быть, случайно,— говорите онъ съ некоторымъ высокомер1емъ,—желаютъ поставить вопросы, которые мы решили польской револющей'?...» 11 онъ продолжаете съ изумительнымъ хладнокрешемъ; онъ высказывается во имя интересовъ страны, во имя истинной свободы за регентство. Тотда де-ла-Рошжаклэнъ, который во все время речи Одилона Барро не переставалъ выказывать знаки нетериЬшя, бросается на трибуну.—«Никто больше меня,—восклицаете онъ,—не уважаетъ того, что есть прекраснаго въ некоторыхъ положешяхъ. Я отвечу Одилону Барро, что у меня нЬтъ безумнаго намерения поднимать туте противоположныя предложения, нетъ; но я думаю, что Барро не такъ служилъ, какъ бы онъ хогЬлъ служить интересамъ, для которыхъ онъ взошелъ на эту трибуну. Милостивые государи,— продолжаете де-ла-Рошжаклэнъ, который хочетъ ловко вернуться.

— 215 — къ предложению де-Женудъ, тайную надежду котораго онъ разделяешь—можешь, быть, теперь надлежитъ шЬмъ, которые раньше служили королямъ, говорить о стране, о народе. Сегодня, вы тутъ ничего не значите»... Живой протеста прерываешь его речь.—«Мы не можемъ съ этимъ согласиться!»—восклицаетъ де-Морнэ.— «Призываю васъ къ порядку»,—говоритъ председатель. Де-ла-Рошжакленъ, оставгашся на трибуне, поясняешь свою мысль: «Я говорю, что вы ничего не значите, какъ Палата»... Въ ту же минуту и какъ бы въ подтверждете этихъ словъ, въ наружныхъ проходахъ раздается странный шумъ; въ дверь, расположенную налево отъ трибуны, стучатъ ружейнымъ прикладомъ; дверь уступаешь напору толпы вооруженныхъ людей, которые врываются въ залу съ криками:—«Да здравствуетъ свобода!. Долой золотую середину! Долой регентство!»—То колонна капитана Дюнойе, увеличившаяся по дороге значительнымъ числомъ людей изъ народа, учащихся, солдатъ нащональной гвардш, р е шившихся во что бы то ни стало помешать регентству и провозгласить республику. Пройдя быстрымъ шагомъ набережныя, инсургенты дошли до входа въ Бурбонсюй дворецъ, напротивъ моста Согласия. Две тысячи человекъ войска, ружья на плечо, охраняютъ Палату. — «Вы не войдете!—восклицаетъ генералъ Гурго;—Палата заседаешь; вы бы произвели тамъ безпорядокъ: следуешь относиться къ Палате съ уважешемъ».—«Наши отцы десятки разъ проходили въ двери национальная собрашя,—отвечаешь стрелокъ Кошэ:— мы войдемъ хоть одинъ разъ въ Палату продажныхъ». И колонна готовится войти силой.—«Подождите, по крайней мере,—съ твердостью говоритъ генералъ,—подождите, пока мы узнаемъ, что творится въ Палате. Я пойду туда и даю вамъ слово, что сейчасъ же вернусь сказать вамъ, что обсуждается». Ж,дута на самомъ деле несколько минута, но скоро инсургенты, потерявъ терп Ь т е оттого, что генералъ Гурго не возвращается, влезаютъ, вопреки страже, на стену около входа, подымаются бегомъ на перистиль и пытаются проникнуть внутрь. , Въ эту минуту генералъ выходишь изъ дворца и идетъ къ нимъ навстречу. На его лице можно прочесть глубокое разочаровате Изъ уважетя къ старому воину инсургенты останавливаются, отступаютъ; они сходятъ съ крыльца и умолкаютъ.—«Кремье на трибуне,—говоритъ генералъ,—онъ оспариваешь предложете ре • гентства. Мари придетъ самъ сообщить вамъ это. Это другъ народа; подождите его». — Генералъ!—восклицаетъ Дюнойе,—друзья народа редки в ъ

— 216 — палатЬ. Большинство заглушитъ ихъ голосъ; во имя Франщи, генералъ, не задерживайте насъ здесь!» Говоря это, онъ подаетъ своей колоннУ сигналъ идти впередъ и бросается во главе ея въ маленькую дверь решетки справа. Войско, которое стоить тамъ и сямъ, ружья къ ноге, не получаетъ приказашй и остается безучастнымъ. Дежурная стража нащональной гвардш подъ командой главы батальона Рамонъ де-ла-Круазетъ не делаетъ попытокъ къ сопротивленш. Напрасно Эммануилъ Араго, который возвращается въ бюро «National» *), чтобы отдать тамъ отчетъ въ своей миссш, пытается сдержать р в е т е инсургентовъ; напрасно Мари, предупрежденный объ ихъ вторженш, идетъ къ нимъ навстречу и хочетъ остановить ихъ у порога; они не слушаютъ; отталкивая и опрокидывая дежурныхъ служащихъ, они теснятся въ проходахъ, взламываютъ дверь, взбираются на лавки. Капитанъ Дюнойе бросается на трибуну; онъ твердо опирается на мраморъ древкомъ своего знамени, и, махая надъ головой саблей, восклицаетъ звучнымъ голосомъ, который покрываетъ на минуту шумъ:—«Здесь нетъ больше другого авторитета, кроме нащональной гвардш, представленной мною, и народа, представленнаго 40.000 вооруженныхъ людей, которые окружаютъ это здате». При этомъ зрелище, при этихъ неслыханныхъ речахъ испуганные депутаты отливаютъ смешанной толпой къ верхнимъ мёстамъ. Председатель, бледный и растерянный звонитъ дрожащей рукой въ колокольчикъ. У подножья трибуны, неподвижный, со скрещенными на груди руками, съ спокойнымъ лицомъ, съ поднятыми, словно у мученика, къ небу глазами, Одилонъ Барро"какъ бы ждетъ, чтобы бредъ этой толпы разсеялся самъ собою. Ледрю-Роллэнъ находится направо отъ капитана Дюнойе; его взглядъ вопрошаетъ толпу. Онъ выжидаетъ минуты, когда можно будетъ управлять ею движетемъ руки и голосомъ. Ламартинъ, стоя на ступенькахъ лестницы, оглядываетъ собрате испытующимъ взглядомъ,—«Господинъ председатель, наденьте шляпу! Это ужасно! Это безчестно!— восклпцаетъ Морнэ: нетъ больше свободы, на насъ напала шайка разбойниковъ!» Выразительный жестъ одного ремесленника заставляешь его замолчать. Проходя площадью С о г л а а я , Араго, верный своему обещанпо, пошелъ сообщить генералу Бедо о томъ, что произошло в ъ Палате.—„Народъ не хочетъ больше ни королевской власти ни регентства,—говоритъ онъ ему,—провозгласятъ временное правительство. Этому правительству понадобится арм1я д л я поддержашя порядка в ъ Париже, можно на васъ разсчитывать? —Я принадлежу своей родине, о т в е т и л ъ генералъ. Можно разсчитывать на мою преданность Франщи".

— 217 — Де-ла-Рошжаклэнъ улыбается, съ торжествующимъ видомъ, между инсургентами и, обращаясь къ Дюнойе, говоритъ ему:— «Мы идемъ прямо къ республике.—Что же тутъ дурного?—отвечаешь Дюнойе.—Ничего, говоритъ де-ла-Рошжаклэнъ.—Т'Ьмъ хуже для иихъ, они не украдутъ ея!» Задушевная мысль легитимистовъ высказывается въ этомъ вульгарномъ выраженш, вырвавшемся у де-ла-Рошжаклэна; радость мести шяетъ въ его улыбке. Между темъ,эта толпа, среди которой виднелось такъ много хорошо одетыхъ людей, солдатъ нащональной гвардш, учениковъ политехнической школы, эти совсемъ новыя знамена, украшенныя золотой бахромой, показались подозрительными трибуне журналистовъ. Республиканцы подумали одну минуту, что то была сцена, разыгрывавшаяся въ пользу регентши:—«Это не настоящгй народъ, воскликнуть Жервэ (изъ Кана). Я пойду и приведу настоящий народъ». И онъ бежишь съ трибуны. Безпорядокъ возрасталъ; шла борьба крикомъ, жестами, угрозами. Пытались кулаками добыть себе место на трибуне. Наконецъ, лицу, не принадлежащему къ Палате, Шевалье, бывшему редактору «Исторической биб.потеки», удается продержаться несколько минутъ на трибуне, и онъ произносишь звучнымъ голосомъ:—«Единственная вещь, милостивые государя, которую вамъ следовало бы сделать, это дать намъ сейчасъ же правительство. Нужно принести графа Парижскаго на щите въ Палату». — Онъ здесь! —- говоритъ чей-то голосъ. Взгляды обращаются къ верхней части амфитеатра и ищутъ герцогиню Орлеанскую.— «Не надо больше Бцрбоновъ! Да здравствуетъ республика!»—-кричатъ инсургенты. Трибуна и ведуищя на нее лестницы заняты ораторами, которые говорятъ все вместе. Тамъ Дюмуленъ, Кремье, Ледрю- Роллэнъ, Ламартинъ. Капитанъ Дюнойе машешь знаменемъ надъ ихъ головами.—«Во имя народа,—восклицаетъ Ледрю-Роллэнъ повелительнымъ голосомъ, — прошу молчания».—«Во имя Ледрю-Роллэна, молчите!»—отвечаешь голосъ изъ толпы. При этомъ иопулярномъ имени воцаряется некоторое спокойств1е.—«Милостивые государи,—начинаешь Ледрю-Роллэнъ,—во имя вооруженнаго и господствующаго надъ Парижемъ народа, что бы ни делали, я протестую ииротивъ ииравительства,. предложеннаго съ этой трибуны». Потомъ онъ доказываешь исторически, иириводя, одна за другою, важныя даты последовательньпхъ революцш, 1789, 1791, 1815, 1830, 1842 гг., что долгъ добрыхъ гражданъ не допускать узурпаторскимъ образомъ регентства *).—«Кончайте, ииото') Ув'Ьряли, будто Ледрю-Роллэнъ пронзноснлъ длинную р1>чь с ъ разсчетомъ: утромъ было условлено съ Коссидьеромъ и Лагранжемъ, что

— 218 — ропитеоь, мы знаемъ историо»,—говорилъ Beppie. Ледрю-Роллэнъ продолжаетъ развивать.-—«Да выводите же заключеше,—говорить опять Beppie: временное правительство!» — Итакъ въ заключеше я требую,—прибавляете ораторъ, временнаго правительства, но назначеннаго не Палатой, а народомъ. Временнаго правительства и немедленнаго созыва народныхъ представителей, которые урегулировали бы права народа! Неудержимыя одобрешя приветствую™ это заключеше. Ламартинъ, который не сходилъ съ трибуны, выдвигается, въ свою очередь, чтобы говорить. Друзья принцессы опять начпнаютъ надеяться. Можно было, действительно думать, что Ламартинъ выскажется за регентство. Во время дебатовъ въ 1842 г. онъ красноречиво поддерживалъ права герцогини Орлеанской. Въ этомъ году его совсемъ не видали на банкетахъ радикаловъ. Его аристократической натуре должно было быть отвратительно народное неистовство. II разве было не въ интересахъ его честолюбья и идей, которыя онъ защшцалъ во все время своей политической карьеры, отвергнуть это правительство, родившееся изъ возсташя, эту якобинскую республику? Правда, въ своей «Исторш жирондистовъ» Ламартинъ прославлялъ Гору и Робеспьера; но въ той же работе сколько слезъ за Мар ш Антуанетту! сколько симпатш къ прекраснымъ и благороднымъ жертвамъ револющи! Какое впечатлеше должна была произвести на него, поэта, человека чувства и воображешя, эта патетическая картина царственной и умоляющей матери, борющейся съ раздражешемъ народа, засучившаго руки и предводительствуема™ начальниками изъ подчиненныхъ? Безъ всакаго сомнешя, иевецъ « Созерцай ift» тронете сердца, потрясете умы, преклоните подъ магичесшй скипетръ женщины покоренную революцш: вотъ что думали про себя сторонники регентства. Но было не такъ. Ламартинъ повиновался более мужественному вдохновенно. Въ последнее время онъ видЬлъ вблизи ослеплеше консервативной партш и малодуние династической оппозищи династш. Въ продолжеше 24 часовъ наблюдалъ онъ внимательнымъ взоромъ рессурсы падающей королевской власти, неспособность людей, стоявшихъ еще у правлешя, энергпо и отвагу вожаковъ револющоннаго двилсен1я; ему казалось, что наступалъ часъ более толпа народа ворвется в ъ Палату въ два часа безъ четверти; и ЛедрюРоллэнъ, устремивъ глаза на циферблатъ, не и мгЬлъ будто другой ц-Ьли, продолжая говорить, к а к ъ выиграть время. Но это у т в е р ж д е т е , которое, впрочемъ, и не опирается ни на одно доказательство, кажется мн-Ь лишеннымъ всякаго о с н о в а т я .

— 219 — искренняго и более могущественнаго правительства, опираюицагося' на любовь и flOB'bpie народа. Съ начала ceccin радикалы выведывали нам^ретя Ламартина,. но съ безконечными предосторожностями; во всякомъ случае, онъ зналъ, что со времени опубликовашя «Исторш жирондистовъ» демократическая пария, въ случае победы, не сможетъ отказать ему въ значительной доле у частая въ управленш делами. После начавшейся трехдневной борьбы люди открывали свои намерешя еще больше. Окъ узналъ въ среду, въ 12 часовъ ночи, о катастрофе у министерства, иностранныхъ делъ:—«Завтра будетъ 20 поня,—воскликнулъ Ламартинъ, въ уме котораго постоянно проносились велшйя сцены, пЬвцомъ которыхъ онъ сталъ,—после завтра у насъ будетъ 10 августа». Въ четвергъ утромъ знаменитый комикъ Бокажъ и книгопродавецъ Гетцель, оба члены радикальной партш, сообщили ему, что подготовляется захватъ Тюильри и Палаты, и разсчитываютъ учредить временное правительство, членомъ котораго будетъ повидимому и онъ. Деморализащя войска делала въ глазахъ Ламартина возможньшъ успехъ этого предпр1яПя; онъ обещалъ свое содейств1е, и скоро толпа инсургентовъ, которыхъ г. Бокажъ уведомилъ объ сочувствии Ламартина, пришла подъ его окно заранее устроить ему родъ овации. Идя во дворецъ Бурбоновъ, онъ встретилъ по дороге смешной тр1умфъ Одилона Барро и укрепился въ своихъ затаенныхъ мысляхъ. Когда онъ пришелъ въ вестибюль Палаты, его окружила небольшая группа республиканцевъ, среди которыхъ онъ узналъ. Марраста, Бастида, Гетцеля и Бокажа. Его увели въ бюро, чтобы познакомить съ положешемъ де.лъ. Обсуждали несколько минутъ гипотезу регентства или республики и кончили темъ, что признали, что лучшее средство победить трудности и устранить гибельный кризисъ, къ которому подошли, это заставить Палату провозгласить временное правительство. Ламартинъ снова уверилъ, что на него могутъ разсчитывать; потомъ онъ вошелъ въ залу заседаний и принялъ окончательное решение, увидя разочарованный видъ и глубокое смущеше сторонниковъ династии. Наконецъ, когда наступилъ моментъ говорить, Ламартинъ произнесъ съ трибуны следуюищя слова:—«Милостивые государи, я разделяю такъ же глубоко, капп, каждый изъ васъ, двойное чувство, которое волновало сейчасъ эту залу, при виде самаго трогательнаго зрелища, какое только можетъ представить человеческая история, при виде августейшей принцессы, защищающейся со своимъ невиннымъ сыномъ и пришедшей укрыться изъ недръопустевпиаго дворца въ недра народнаго представительства».

- - 220 — Эти слова подымаютъ бурю.—«Не слыхали, повторите, повторите»!—кричатъ въ толпе. Яростный ропотъ раздается въ ближайшихъ группахъ народа, который думаютъ, что Ламартинъ будетъ заключать въ пользу регентства. Старикъ съ длинной белой бородой и обнаженной саблей въ рукахъ, стоящш у поднож!я трибуны, устремляетъ на него пристальный и угрожающей взглядъ. Снаружи слышенъ глухой шумъ. — «Я прошу позволешя,—говоритъ ораторъ, заметивший впечатлеше, произведенное двусмысленностью его словъ,—повторить свою фразу». Потомъ онъ продолжаетъ въ слУдующихъ выражешяхъ, часто прерываемыхъ апплодисментами: - «Я прошу позволешя повторить свою фразу и прошу подождать следующей. Я говорилъ, милостивые государи, что я разделялъ такъ же глубоко, какъ кто бы то ни было въ этой зале, двойное чувство, которое ее волновало. И я тутъ не делаю никакого разлшпя, потому что теперь не время, между нацювальнымъ представительствомъ и представительствомъ гражданъ изъ всего народа; темъ более, что теперь—моментъ равенства, и я убежденъ, что это равенство послужитъ только къ тому, чтобы признать iepapxiio той миссш, которую спещалышя лица получили отъ родины, не съ целью унизить ее, а съ целью подать первый знакъ къ возстановлешю общественнаго согласия и мира. — «Но, милостивые государи, если я разделяю волнеше, которое внушаетъ это потрясающее зрелище великихъ человеческихъ нереворотовъ, если я разделяю уважеше, которое васъ всехъ воодушевляетъ, какого бы мпЬшя вы ни иридеряшвались въ этой зале, я не менее живо разделяю уважеше къ этому славному народу, который борется уже три дня, чтобы сменить вероломное правительство и возстановить на непоколебимомъ впредь основанш государство порядка и государство свободы. — «Но, милостивые государи, я не создаю себе иллюзШ, каыя создавали сейчасъ съ этой трибуны; я не воображаю, что публичное выражеше симпатш, вызванное общимъ волнешемъ и общимъ чувствомъ, могло бы создать твердое и непоколебимое право на управлеше 35 миллюнами людей. Я знаю, что то, что будетъ признано однимъ выражешемъ симпатш, можетъ быть отвергнуто другимъ такимъ выражешемъ, и каково бы ни было правительство, которое мудрость и интересы страны сочтутъ необходимымъ выдвинуть въ этомъ перевороте, народу, всемъ классамъ населешя и всемъ, кто пролилъ несколько капель крови въ этой борьбе, важно основать правительство сильное, популярное и наконецъ непоколебимое. — «Итакъ, милостивые государи, какъ же поступить? какъ найти такое правительство среди этихъ разрозненныхъ элементов!., въ

— 221 — этой буре, которая насъ всехъ уноситъ, где новая волна с.ш минуту поднимется надъ другой, донесшей насъ до этого здания? К а к ъ найти это непоколебимое основате? Только сойдя въ глубь страны только вдумываясь, такъ сказать, въ великую тайну нащональнаго права, откуда исходить всякШ порядокъ, всякая правда, всякая свобода. Поэтому, далеки! отъ того, чтобы прибегать къ этимъ уверткамъ, къ этимъ неожиданнымъ предложетямъ, къ этимъ волнешямъ, въ которыхъ страна раскаивается рано или поздно, какъ вы видите, когда эти фикции исчезаютъ, не оставивъ ничего прочнаго, постоянна™, истинно народнаго и не колеблющагося подъ напоромъ поступательнаго движения народа, поэтому я и настаиваю изо всехъ силъ на двухъ требовашяхъ, которыя я первый предъявилъ бы съ этой трибуны, если бы меня допустили взойти на нее въ начале зас/Ьдашя: во-первыхъ, требовате правительства, правительства, . правда, вызванного необходимостью, обстоятельствами и требовашями общественнаго порядка, правительства, которое остановило бы пролитие крови и междоусобную войну согражданъ, правительства, котирое прекратило бы ужасное непонимаше, существующее вотъ уже несколько летъ между различными классами общества, и которое, мешая намъ признавать себя за одинъ народъ, мешаетъ намъ любить другъ друга и броситься другъ другу въ объятья. — «Итакъ я требую, чтобы это правительство назначили сейчасъ, во имя общественнаго мира, во имя льющейся крови, во имя народа, который можетъ жаждать осуществлена славнаго дела, которое онъ совершаетъ уже три дня; я требую, чтобьи назначили временное правительство». — Въ добрый часъ! — сказалъ старикъ, свирепая ф и з ю т М я котораго внезапно смягчилась. И онъ снова влояшлъ саблю въ ножны. — «Это временное правительство,-—продолжаешь Ламартинъ,— будетъ, по моему мненпо, иметь целью, первой и великой целью: во-первыхъ, учредить необходимое nepeMiipie и общественный миръ между гражданами; во-вторыхъ, сейчасъ же принять необходимьия меры къ тому, чтобьи созвать всю страну для совепцатя, чтобы посоветоваться со всей нащональной гвардией, со всей страной, со всеми, кому имя человекъ даетъ права гражданина. — «Последнее слово. Правительства, которыя следовали одно за другимъ последшя пятьдесятъ летъ»... Онъ не кончаетъ. Въкорридорахъ раздаются выстрелы. Гулъ снаружи все время возрастаетъ. Онъ и походишь на шумъ разбушевавшагося моря. Въ дверь одной изъ трибунъ для публики верхпяго этажа ломятся. Толпа, вооруженная пиками и большими ножами, съ дикимъ взглядомъ, съ су-

— 222 — дорожно сжатыми губами врывается, крича: «Долой Палату! долой подкупленных!.»! Какой-то оборванецъ перегибается черезъ перила трибуны и делится неверной рукой въ Ламартина, крича: «Смерть Гизо»! Капитанъ Дюнойе закрываетъ оратора собой.—«Въ васъ делятся»,—говоритъ онъ.—«Онъ плохо дЬлится,—говоритъ Ламартинъ, хладнокровно, и, кромУ того, если онъ и убьетъ меня, я умру на своемъ мУстУ». Храбрый гражданинъ, сержантъ Дювилларъ, видя направленный на трибуну карабинъ, быстро поднимаетъ стволъ вверхъ. Между гЬмъ, ужасъ охватилъ депутатовъ. Они бросаются къ дверямъ. Герцогиня Орлеанская и ея дгЬти увлечены этимъ бУгствомъ. Pa6o4ie, гвардейцы, студенты садятся на опусгЬвшихъ скамьяхъ. Шумъ удваивается.—«Председатель подкупленныхъ, убирайся»!—восклицаетъ одинъ инсургентъ, срывая шляпу съ Созэ, который сейчасъ же исчезаетъ. ЧеловУкъ 20 депутатовъ лгЬвой остаются одни на своихъ мУстахъ. Оглядывая толпу невозмутимымъ взглядомъ, Ламартинъ все остается на трибунУ. Ее осаждаютъ; на лУстнидЬ толкаются, опрокидываютъ другъ друга. Изъ середины этого хаоса повторяется крикъ: «Временное правительство! временное правительство!» ') Несколько молодыхъ людей подходятъ къ Дюпону (де-Лэръ) и нредлагаютъ ему председательствовать. Карно ведетъ его къ креслу; раздаются крики одобрешя. Громко спрашиваютъ имена временнаго правительства; приносятъ несколько списковъ; одинъ изъ «National» другой изъ «Reform»; еще друие написаны на мУсгЬ. Дюпонъ пытается прочесть списокъ, но его голосъ слишкомъ слабъ, его не слышно.—«Во имя народа, молчаше!—восклицаетъ капитанъ Дюнойе: предоставьте слово г. Ламартину. — Долой Вурбоновъ, долой подкупленныхъ! Да здравствуетъ республика!—Эти крики, несупцеся отовсюду, покрываютъ звучный голосъ Ламартина. Посл-Ь неслыханныхъ усилш ему удается всетаки заставить слушать себя:—«Милостивые государи,—говоритъ онъ,—предложеше, которое было сделано съ этой трибуны, которое я поддерлсивалъ и которое вы освятили вашимъ одобрешемъ, исполнено. Сейчасъ будетъ провозглашено поименно временное правительство». Пользуясь минутой молчашя, Дюпонъ произносить сл'Ьдуюнця имена, которыя стенографы повторяютъ громко: Араго, Ламартинъ, ') Среди самыхъ возбуждеииыхъ в ъ этихъ шумныхъ груииахъ выдавались Алексаидръ Дюма, въ форме солдата нащональной гвардш; Бокажъ; Сарда, в п о с л е д с т в ш губернаторъ острова Réunion; Лавиронъ, убитый при о с а д е Рима и др.

— 223 — Дьопонъ (де-Лзръ), Мари, Кремье. Эти два иосл'Ьдиихъ имени оспариваются. « Республика! Республика! Пусть знаютъ, что мы хотимъ республики! Идемъ въ ратушу! Надо отвести временное правительство въ ратушу»! Эти восклицашя прерываютъ чтете. — «Мы хотимъ правительства, разумного, ум^реннаго, намъ не нужно крови, но мы требуемъ республики»!—раздается голосъ въ зале. — «Въ ратушу, съ Ламартиномъ во главе»! восклицаетъ Бокажъ. Многочисленная группа теснится вокругъ Ламартина и уводитъ его. Оживленно спорятъ въ несколькихъ другихъ группахъ о предложенныхъ для временнаго правительства именахъ. Слышно, какъ повторяютъ имена Одилона Барро, Марраста, Бастида, Тьера. Ледрю-Роллэнъ, который не покидалъ трибуны, проситъ минуты внимашя и действительно добивается ея. — «Въ обстоятельствахъ, подобныхъ нашимъ,—говоритъ онъ,—долгъ всехъ гражданъ молчать и внимательно относиться къ людямъ, которые хотятъ быть ихъ представителями. Итакъ, слушайте меня. — «Мы совершаемъ нечто очень важное. Сейчасъ были возражения. Не легко назначить временное правительство. Позволите вы мне прочесть имена, которыя, кажется, приняты болыпинствомъ? — «По мере того, какъ я буду читать имена, смотря по тому, будете вы съ ними согласны или нетъ, вы будете кричать да или юътъ; а чтобы были какня-нибудь формальности, я прошу г.г. стенографовъ Moniteur'a записывать имена, потому что мы не можемъ предложить Франции имена, которыя бы не были вами одобрены». — Говорите! говорите!—кричатъ ему. И, беря снова листъ, предложенный уже Ламартиномъ, ЛедрюРоллэнъ читаете при одобрешяхъ толпы следуюнця имена: Дюпонъ (де-Лэръ); Араго; Ламартинъ; Ледрю-Роллэнъ; Протесты начинаются опять противъ именъ Гарнье-Пажеса, Кремье и Мари. Слыша имя Гарнье-Пажеса: «Да ведь этотъ славный человекъ умеръ»!—наивно говоритъ одинъ человекъ изъ народа. — Кремье, а не Гарнье-Пажесъ!—говоритъ другой. — Пусть тотъ, кто не хочетъ, подыметъ руку,—говоритъ ЛедрюРоллэнъ. Крики и смятеше удваиваются. — Милостивые государи, — продолжаетъ Ледрю-Роллэнъ,—у назначеинаго временнаго правительства велишя обязанности. Мы принуждены закрыть заседаше съ темъ, чтобы явиться къ правительству и принять все необходимыя меры для прекращения

— 224 — кровопролития, съ темъ, чтобы права народа были признаны.— Раздаются возгласы:—-Да здравствуетъ республика! да здравствуетъ Ледрю-Роллэнъ! Не позволимъ себя обманывать какъ въ 1830 г.! Въ ратушу!—И Ледрю-Роллэнъ выходитъ изъ залы, окруженный шумной свитой. Дюпонъ (де-Лэръ), Кремье, Мари уже ушли. Одинъ молодой человекъ всходитъ на трибуну и кричитъ:—«Не нужно больше королевской власти! не нужно гражданскаго листа!» Въ эту минуту одинъ рабочш обращаетъ в н и м а т е окружающихъ на картину, изображающую присягу Людовика-Филиппа въ II ал ait» въ 1830 г.:—«Разорвемъ ее! Уничтожимъ ее! Долой И З М ^ Н Н И К О Б Ъ ! — кричатъ все.—Подождите, я разстр-Ьляю ее»,—говоритъ человекъ изъ народа, вооруженный двухстволкой; при этихъ словахъ раздаются два выстрела и пули пробиваютъ портретъ Людовика-Филиппа посередине широкой ленты ордена Почетнаго Лепона. Тогда одинъ рабочШ см^ло бросается на трибуну и твердо говоритъ авторитетнымъ тономъ, который производить впечатлеше: «Нужно уважать памятники! Нужно уважать собственность! З а И м ъ уничтожать? Зачемъ стрелять въ эти картины? Мы показали, что не следуетъ дурно обращаться съ народомъ; покаягемъ теперь, что народъ умеетъ достойно чтить свою победу». Единодушные апплодисменты от.«ечаютъ на этотъ призывъ. Вокругъ рабочаго толпятся. Спрашиваютъ его имя. Жмутъ ему руку. Онъ называетъ себя: Теодоръ Сиксъ, обойщикъ. Между темъ, отказавшись отъ мысли опустошать залу, толпа разсеялась; помещеше Палаты депутатовъ вскоре совсемъ опустело. Пятый часъ. Ратуша теперь единственный центръ, где стекутся для ожесточенной борьбы все принципы, все интересы, все страсти революцш. XIY. Народъ въ ратуше. Услыша усиленные удары ружейными прикладами въ двери трибунъ, увидя этихъ или пьяныхъ или взбешенныхъ людей, которые размахивали, съ угрожающими криками, пиками, штыками, большими ножами, саблями, изъ которыхъ некоторыя были окровавлены, с о б р а т е вскочило все целикомъ, какъ отъ толчка *). Это второе вторжеше в ъ Палату депутатовъ было сделано толпой человЪкъ в ъ 60, прпшедшихъ изъ Тюильри. Мнопе. изъ нихъ провели в ъ погребахъ достаточно времени, чтобы оставить тамъ разсудокъ. Большинство з а в л а д е л о формой, оставленной впопыхахъ солдатами муниципальной гвардш; д р у п е воспользовались гардеробомъ принцевъ и принцессъ.

— 225 — Депутаты бросились вонъ толпой, взбираясь на верхшя места амфитеатра къ входамъ. Герцогиня Орлеанская, какъ я сказалъ, была вовлечена въ это движете. Маленыий герцогъ Шартрсшй, охваченный страхомъ, цеплялся за руку матери; одинъ приставъ палаты взялъ на руки графа Парижскаго. Несколько друзей следовало за ними. Поспешно проскользнули круговымъ кулуаромъ, который обыкновенно занимали пэры Франщи, и вышли черезъ маленькую дверь на левомъ краю залы. Тамъ, въ узкомъ и темномъ корридоре, принцессу затолкали, почти раздавили у стены; приливомъ врывающейся толпы и отливомъ спасающихся бегствомъ, ее оторвало отъ детей и увлекло совершенно растерявшуюся съ лестницы. Прошло несколько минутъ, прежде чУмъ удалось ее освободить. Наполовину лишившись чувствъ, она позволила увести себя черезъ залу Потерянныхъ Шаговъ во вторую залу, куда толпа еще не проникла; но ей не позволили отдохнуть, боясь за ея жизнь, и ей пришлось сейчасъ же идти дальше, не останавливаясь, боковыми залами, которыя прилегали къ дворцу председателя. Придя туда и увидя, что она одна спасена отъ гибели, бедная мать едва не потеряла всего своего мужества; она громко звала своихъ детей, она хотела вернуться, искать ихъ, вырвать ихъ у толпы или умереть вместе съ ними. Если бы неизвестность продолжилась, быть можетъ, ея разсудокъ не устоялъ бы передъ этимъ невыразимыми муками. По счастью, черезъ несколько минутъ графъ Парижсйй былъ ей возвращенъ, и она узнала съ точностью, что и герцогъ Шартрсшй тоже целъ. Оба подвергались опасности. Графъ ПарижскШ упалъ на последнихъ ступенькахъ лестницы, и его едва не растоптали въ темномъ проходе. Одинъ изъ придворныхъ офицеровъ, узнавъ его детскш голосъ, схватилъ его на руки и, высадивъ въ низкое окно, выходившее въ садъ председательская) дворца, принесъ ребенка матери *). Въ то же время герцогъ Шартрскш, вырванный изъ рукъ инсургентовъ братомъ пристава Палаты, г. Липманномъ, былъ спрятанъ наверху дворца. Чтобы его лучше скрыть, на него Сержанту Дювилларъ, который былъ во г л а в е этихъ безумныхъ, чтобы попытаться и у ь сдерживать, удалось, черезъ несколько минутъ увести ихъ изъ залы, предлагая идти к ъ Военной ш к о л е , а главное вернуться к ъ богингь свободы, которую они оставили на Орсэйской набережной, г д е она, сидя на лошади муниципальнаго гвардейца, ораторствовала передъ драгунами, еще занимавшими мостъ СоглаЫя. !) Въ саду, маленькШ принцъ, уже оправивппйся отъ испуга, съ любопытствомъ, свойственнымъ его возрасту и положенш, говорилъ офицеру, который его несъ: „Не правда ли, сударь, м н е не помешаютъ быть королемъ"? ЧАСТЬ I.

^ ^

— 226 — надели платье маленькой дочери привратника Къ восьми часамъ вечера д'Эльэингенъ и д'Удето пришли за нимъ, чтобы отвести къ госпож^ де-Морнэ, которая жила по соседству съ Бурбонскимъ дворцомъ. Герцогиня Орлеанская едва имела въ своемъ распоряжении минуту порадоваться, найдя одного изъ своихъ детей и узнавъ, что другой цЬлъ и невредимъ а ); де-Морнз и Жюль-де-Ластейри думали, что она не въ безопасности во дворце председателя, и убедили ее искать пршта во дворце Инвалидовъ. Она отправилась туда въ карете, и герцогъ Немурсюй, который переоделся въ одномъ изъ бюро Палаты 3 ), не замедлилъ присоединиться къ ней. Маршалъ Молиторъ принялъ какъ должно царственныхъ гостей, не скрывая, однако, что онъ ни за что не можетъ отвечать въ томъ случае, если убежище принцессы будетъ открыто народомъ. Съ этой минуты и до 6 часовъ вечера дворецъ Иавалидовъ увиделъ много преданности и много интригъ, которыя зарождались и тутъ же прекращали свое существование. Около принцессы возникъ родъ совета. Образовалось сообщение съ министерствомъ внутреннихъ дЬлъ, где Одилонъ Барро, поддерживаемый въ своихъ иллкшяхъ помогавшими ему Гарнье-Пажесомъ, Мальвилемъ, Густавомъ-де-Бомономъ, Биксю, Паньеромъ, еще мечталъ о томъ, капсъ восторжествуетъ династическая оппозиция. Люди самыхъ различныхъ мнений приходили во время этого перерыва высказать соглаше на регентство, и обеицать деятельное содействие въ ратуше. «Если партия «Réfornne» не возьметъ верхъ сейчасъ же,—говорило несколько республии1анцевъ изъ «National»,— регентство, сильно поддерживаемое ими, неминуемо было бы принято въ тотъ же день депутатами, нащональной гвардией, всемъ населешемъ, пришедшимъ въ себя после первой минуты изумлешя». !) Ему х о т е л и н а д е т ь блузу ребенка рабочаго, бывнгаго тамъ, но герцогъ Ш а р т р с к ш упорно отказался, потому что блуза была разорвана. а ) B o t , кто в ы к а з а л ъ у ч а с й е маленькнмъ прннцамъ, получили щедрые подарки на память. Герцогиня Орлеанская прислала г. Липманну бршьтантовую булавку. Мать мальчика, блузу котораго герцогъ Шартрскш отказался надеть, получила золотую цепочку. Черезъ несколько времени г. Вастидъ, министръ иностранныхъ дЪлъ республики, тоже высказалъ Лимпанну признательность, назначивъ его курьеромъ кабинета. 3 ) В ъ своей озабоченности герцогъ НемурскШ не зам'Ьтилъ, что, перемЬнивъ платье, оставилъ на голова форменную шляпу. Человекъ, находивпцйся сзади него, въ ту минуту к а к ъ онъ в ы х о д и л ъ изъ дворца Бурбоновъ, внезапно сорвалъ ее съ него и над'Ьлъ на него другую, круглую. Когда принцъ повернулся, ч е л о в е к ъ исчезъ; но было очевидно, по качеству оставленной принцу шляпы, что она не могла принадлежать представителю зажиточнаго класса.

— 227 — Пока герцогиня Орлеанская недоверчиво слушала эти увУреш я во внезапно явившейся преданности, доказывая своимъ pimieHieM-ь остаться въ Париж-Ь, что ее нельзя, по крайней мУрУ, упрекнуть въ трусости, если даже результата и не соотвйтствовалъ ожид а т я м ъ '), временное правительство, провозглашенное въ палатУ, направлялось къ площади де-Гревъ, гдУ народъ, овлад-Ьвъ безъ кровопролития ратушей, освящалъ по своему республиканское правительство. Выйдя первымъ изъ Вурбонскаго дворца, Ламартинъ, дождавшись своихъ новыхъ товарищей, пошелъ во главУ. Бастидъ и одинъ офицеръ перваго легюна, капитанъ Сентъ-Аманъ, шли подъ руки съ нимъ. Капитанъ Дюнойе, окруженный своей маленькой свитой а неся трехцветное знамя, которое онъ держалъ во все время засУдатя на трибунЪ ораторовъ, слУдовалъ за нимъ. Лаверданъ и Еантагрель, сотрудники «Démocratie pacifique», несколько студентовъ и гвардейцевъ теснились вокругъ него. На нУкоторомъ раз•стоянш слУдовалъ Дюпонъ (де-Лэръ), которому преклонные года не позволяли идти иЬшкомъ и котораго заставили сЬсть въ кабрюлетъ 2). Г. Кремье не замедлилъ присоединиться къ нимъ. Такъ двигались они по четыре въ рядъ, съ двумя барабанами впереди, по Орс.эйской набережной, по направленш къ ратунгЬ. Свита была невелика; она состояла самое большее изъ 600 человУкъ. Толпа, которую привлекло любопытство и которая распрашивала о совершившихся собьтяхъ, снимала шляпы и кричала по примеру инсургентовъ: «Да здравствуетъ Ламартинъ, да здравствуетъ Дюпонъ (де-Лэръ) 3), да здравствуетъ временное правительство!»—тоже не казалась способной выдержать хотя бы самое незначительное нападете. Нападете же было вполнУ вероятно. Полки, эскадроны и баталюны которыхъ дефилировали въ полномъ порядк-Ь на другомъ берегу Сены; форты въ рукахъ приверженцевъ королевской ') „Нужно, чтобы король, даже девяти-лЪтшй король, умЪлъ см^ло умереть", говорила эта благородная мать тЪмъ, которые сдишкомъ настаивали на томъ, чтобы она не подвергала опасности жизнь своего •сына. 2 ) Его сынъ, въ форме нащональной г в а р д ш былъ съ нимъ. При выходЪ изъ палаты де-ла-Рошжаклэнъ предложилъ свою карету; но ея не приняли. 3 ) „Кто это"? спроеилъ одинъ изъ народа у человека, шедшаго рядомъ съ каретой Дюпона (де-Лэръ). И когда его назвали: „А! такъ это вы, честный Дюпонъ (де-Лэръ)"! наивно воскликнулъ ремесленникъ, в л е з а я на подножку, чтобы протянуть ему руку. А тронутый старикъ, смотря на толпу боязливымъ взглядомъ, повторялъ слабымъ отъ старости голосомъ: „Не нужно гражданской войны, д-Ьти мои, прежде всего не" нужно гражданской войны!"

14*

— 228 — власти; маршалъ Бюжо и молодые принцы, пылаюпце, конечно, жаждой скорой мести народу; национальная гвардия, понимающая, наконецъ, что она обманута республиканцами, и переходящая на сторону регентши; вокругъ нея пзры и депутаты, которые въ одну минуту могли снова установить конституционное представительство: все это были перспективы, мало утешительный для вождей июлитическаго движения, избранныхъ возставшими. Ламартинъ, см/кло идя въ городскую думу, размышлялъ обо всЬхъ этихъ грозящихъ случайностяхъ. Несчастньпя сцены первой революции приходили ему на память; онъ былъ утомленъ, надломленъ борьбой; но онъ т4мъ не менее сохранилъ полнейшую ясность ума и ту находчивость въ. словахъ и движешяхъ, которая всегда изумляетъ и покоряетъ толпу.. Удачное въ своей простоте слово разсеяло опасения перехода. Это слово, подхваченное съ восторгомъ и передававшееся изъ устъ въ уста, стало сигналомъ и какъ бы началомъ удивительной популярности, которая, будучи освящена вскоре избрашемъ 1,500,000 голосовъ, сделала изъ кратковременнаго пребывашя поэта у власти нечто неслыханное, невыразимое, родъ идеальной диктатуры, болеепохожей на сонъ, чемъ на действительность, взятой скорее изъ романа, чемъ изъ исторш. Когда подходили къ казарме Орсэйской набережной, куда только что вернулся 8-ой полкъ драгунъ, несколько солдатъ, слыша крики: «да здравствуетъ временное правительство!» призываютъ къ оруж1ю. Ламартинъ боится столкновешя; онъ содрогается, вспоминая катастрофу на бульваре Капуцинокъ; и, подойдя къ запертьимъ воротамъ, изъ-за которыхъ недоверчиво смотритъ войско, громко жалуется на страшную жажду и проситъ у драгунъ пить. Одинъ изъ нихъ бежитъ за бутылкой; вино налито; Ламартинъ беретъ стаканъ; но, прежде чемъ поднести его къ губамъ, онъ подьимаетъ его правой рукой и, глядя на взволнованную толпу, спокойно и кротко говоритъ: «Друзья мои, вотъ вамъ и банкетъ!» Этимъ онъ. напомнилъ и почтилъ въ двухъ словахъ начало и конецъ борьбы, оспариваемое и вновь завоеванное право, отомщенную свободу. Воодушевленный крикъ,—да здравствуетъ Ламартинъ! ответилъ на этотъ тостъ. Солдаты и народъ братаются; опасность отвращена. Снова пускаются въ путь. Колонна переходитъ Сену по Новому мосту и приходитъ на набережную де-ла-Межиссери, где баррикады, воздвигнутыя черезъ каждые двадцать шаговъ, заграждаютъ путь. Кремье, котораго посадили въ карету, выходитъ, такъ лее какъ и Дюпонъ (де-Лэръ), котораго приходится каждую минуту приподымать, чтобьи помочь ему взбираться на наваленные камни. Видъ набережной печаленъ. Длинныя дорожки крови, остатки экипировки, трупы лошадей, валяющиеся

— 229 — на земле, носилки, на которыхъ уносятъ убитыхъ и раненыхъ, все говоритъ о недавнемъ сражены. И толпа становится гуще и неспокойнее, по j r l p t того, какъ приближаются къ площади де-Гревъ. Молодая женщина, странно одетая въ каску и кожаную аммуницш нащональнаго гвардейца, выходить изъ одной группы и цЬлуетъ капитана Дюнойе, крича: «Да здравствуетъ республика!» Она хочетъ обнять и Ламартина, но этотъ, указавъ ей на проходящихъ раненыхъ, предлагаетъ ей въ нУсколькихъ строгихъ словахъ оставить борцовъ для помощи жертвамъ. Когда процесая дошла до угла набережной, площадь де-Гревъ представляла собою странное зрелище. Усыпанная трупами лошадей, обломками оруж1я, окровавленной аммуннщей; усеянная пиками, штыками, между которыми развевались знамена поб^днаго возстатя, въ тумане дождливаго дня, который дЪлалъ неопределенными всЬ формы и контуры, она, казалось, простиралась до безконечности, чтобы вместить все возрастающая толпы народа. Четыре пушки, оставленныя войскомъ и заряженныя картечью, стерегли входъ въ ратушу, подъ бронзовой статуей короля Генриха 1Y. Атмосфера была пропитана возбуждающимъ запахомъ пороха. Надъ смутнымъ шумомъ толпы слышался монотонный и торжественный звонъ большого колокола съ колокольни собора Парижской Богоматери. На всЬхъ перекресткахъ, на всЛ;хъ балконахъ, на краю крышъ, инсургенты, размахивая знаменами, говорили речи къ народу, бросая ему имена, которыя терялись въ пространств^. Одинъ крикъ, дрожащш и страстный, исходилъ ясно изъ всЬхъ этихъ возбужденныхъ сердецъ, изъ этихъ трепещущихъ страстью устъ, поднимаясь къ небу: Республика! Когда толпа, экзальтированная, опьяненная, вся дрожащая отъ своего торжества, внезапно заметила направляющуюся въ ратушу процессш съ трехцветнымъ знаменемъ впереди, которая, какъ говорили, шла изъ палаты депутатовъ съ темъ, чтобы овладеть правлешемъ, ее охватило недовер1е. «Насъ обманываютъ! Насъ предаютъ! Это какъ въ 1830 г.!» роптали въ вооруженныхъ группахъ, где преобладали борцы 1832 и 1834 г., члены секщй тайныхъ обществъ. Достаточно было малейшаго знака, чтобы народъ, охваченный подозретемъ, отказался пропустить подозрительную процессш. Пришлось людямъ неустрашимымъ и сильнымъ взять на себя, такъ сказать, работу шонеровъ, чтобы проложить временному правительству путь черезъ эту непроходимую толпу, которая смотрела подозрительно. Но при имени Дюпона (де-Лэръ), повтореннаго несколькими инсургентами, все снимаютъ шапки. Самые ближте, при виде этого старика, который едва держится на ногахъ, тронуты. Толпа сторонится, чтобы пропустить его.

— 280 — Благодаря этому движенш, друпе члены временнаго правительства, оторванные другъ отъ друга колебаниями толпы,, доходятъ до центральной двери. Человеческая волна толкаетъ ихъ; они проходятъ, сами не зная хорошенько какъ, этотъ узкий проходъ, въ которомъ кишатъ тысячи людей, и видятъ себя внутри ратуши. Невообразимый шумъ заставлялъ дрожать стены стараго здашя. При звуке выстреловъ, которые делали инсургенты въ знакъ радости въ корридорахъ, испуганныя лошади, оставленныя муниципальной гвард1ей, ржали и прыгали по пороху, который покрывалъ землю и отъ удара ихъ копытъ вылетали искры. Тутъ же, на соломе, стонали раненые, умиираюище. Лязгъ оруж1я, которое сталкивалось при усил1яхъ толпы подняться на лестницу или спуститься, стукъ оконныхъ стеколъ, разбиваюицихся о плиты, прокляпя, конвульсивный смехъ, повторяемый тысячью эхо подъ этими звонкими сводами, оглушали ухо и вносили ва все чувства разстройство, близкое къ сумасшествш 1 ). Надолго предоставленные на волю течения, то сталкиваясь, другъ съ другомъ, то опять разлучаемые волной народа, Ламартинъ и Дюпонъ (де-Лэръ) добрались до перваго этажа. Ледрю-Роллэнъ, Кремье, Мари пришли спустя некоторое время и такимъ же точно образомъ; ихъ толкали, тапцили и бросали въ лабиринтъ залъ, галлерей, вестибюлей, лестнипцъ, незнакомыхъ проходовъ, где грохотала возбужденная и безпокойная толпа, не желающая ничегослушать. Они бродили больше часа, предоставленные каждый отдельно своему вдохновенно, ораторствуя безъ всякаго согланпешя между собою и говоря немного на авось о спокойствии, о согласш, о преданности народу, о народномъ правительстве. Каждый изъ нихъ встречалъ по пути какого-нибудь народнаго оратора, который съ пистолетомъ на боку или съ саблей въ руке, стоя на скамейке, на столе, на какомъ-нибудь архитектурномъ украшении, провозглашалъ правительство по своему выбору. Наверное, было провозглашено более 50 именъ сразу, въ эти первые часы, въ различныхъ частяхъ ратуши. Люди, наиболее чуждые и антпшатичные другъ другу, видели себя рядомъ, благодаря революцюннымъ страстямъ или политическимъ разсчетамъ. ' ) Сл'&дуетъ заметить, что во все время долгаго пребывашя народа въ з а л а х ъ не было произведено никакихъ опустошешй. Ни одинъ ц-Ьнный предметъ не исчезъ. Только громадный бюстъ Людвика-Фидиппа подвергся насм'Ьшкамъ. Въ моментъ появлешя первой колонны инсургентовъ на площади де-Гревъ, Флоттару, секретарю думы, который боялся, чтобы опьянеше не повело этихъ людей, и безъ того возбужденныхъ, къ досаднымъ излишествамъ, пришла счастливая мысль выбить дно у бочекъ, к о торыя наполняли погреба ратушп.

— 231 — Тутъ были вожди тайныхъ обществъ, прежше заключенные, заговорщики, борцы съ баррикадъ, которымъ предлагали диктатуру. Тамъ несколько лазутчиковъ нартш бонапартистовъ произносили имя принца Людовика; дальше называли Ламеннэ 1 ). Де-ла-Рйшжаклэнъ, сильная фигура, густые волосы, звучный голосъ и просветлевшее лицо котораго привлекали взгляды, восхищалъ толпу, не знавшую его имени, жестокостью сужденш объ Орлеанской династш 2 ). Въ тронной зале, продолжающееся все время шумное собрате обсуждало предложенья и принимало самыя сумасбродный решетя. Въ зале городского совета, сторонники графа Парижскаго пытались, но безъ всякаго успеха, снова настроить умы въ пользу регентства. Въ этой зале народъ въ первый разъ проявилъ свою верховную власть. Вотъ что тамъ произошло съ утра. Какъ известно, генералу Себаспани была поручена маршаломъ Бюжо защита ратуши. Генералъ Таландье и полковникъ Гарробъ помогали ему; 9-й лепонъ, подъ командой полковника Бутарель, былъ выстроенъ вдоль стенъ дворца внутри ограды. Настроете нащональной гвардш было тутъ, какъ и везде, очень колеблющееся. Далекая отъ того, чтобы воодушевлять войско, она сообщала ему свою нерешительность. Впрочемъ, меры, принятая генераломъ Себаспани, своими плохими результатами сильно поколебали довер1е солдатъ. Вместо того, чтобы оставить войско сгруппированнымъ около ратуши, генералъ послалъ по всемъ направлешямъ отряды, слишкомъ слабые, чтобы .сдержать возсташе. Народъ очень предусмотрительно допускалъ ихъ безъ боя входить въ узыя улицы; но едва они проходили, какъ сзади ихъ строились баррикады, который делали возвращеше невозможными Солдаты были такимъ образомъ заперты въ узкихъ проходахъ; на нихъ сыпались выстрелы изъ пяти и шести-этажныхъ домовъ, на которые они не могли отвечать; народъ одновременно и угрожалъ имъ, и увещевалъ ихъ заключить союзъ; они позволяли себя обезоружить. Ни одинъ изъ отрядовъ, посланныхъ генераломъ Себаспани, не вернулся; и мятежъ, решительно подвигаясь впередъ на всехъ пунктахъ, торжествовалъ победу почти безъ борьбы. ') Имя Ламеннэ было уже произнесено в ъ палат Ъ; но BcniACTBie того, что онъ несколько л ^ т ъ оставался в ъ сторон'Ь, чуждый борьб-Ь журналистовъ, его имя встретило мало сочувствия. 2 ) Ораторствуя и льстя злопамятности народа, де-ла-Рошжаклэнъ, можетъ быть, заставилъ бы провозгласить себя членомъ временнаго правительства, к а к ъ вдругъ другой ораторъ, Дюссаръ, вскарабкавшись на выступъ, н а ч а л ъ с ъ живостью говорить и вывелъ толпу изъ заблуждешя, назвавъ ей депутата-легитимиста.

i

— 232 — Изв^сие объ отречении короля было поел1$днимъ ударомъ, нанесеннымъ твердости генерала Себасттани. Одинъ, п4шкомъ, закутанный въ широкш илащъ, онъ покинулъ ратушу; когда офицеры спросили, каковы будутъ его приказашя, онъ ответилъ: «Самымъ благоразумнымъ будетъ уйти какъ можно скорее». Тогда войска ушли съ площади, предоставивъ большею частью свое opymie народу, который устремился черезъ дверь Генриха IV внутрь ратуши. 62 человека муниципальной гвардии укрылись въ одномъ дворе, изъ котораго не было выхода. Примирившись съ мыслью о неизбежной смерти, они сложили оружие; молчаливые, неподвижные, они ждали первыхъ выстреловъ непр1ятеля, котораго считали безжалостнымъ. Но тамъ былъ человекъ съ сердцемъ, который самоотверженно желалъ ихъ спасти. Флоттаръ, одинъ изъ чиновниковъ городского управлешя ') идетъ навстречу инсургентамъ; снявъ шльскш крестъ со своей груди, онъ показываешь его толпе и восклицаетъ: «Во имя победоноснаго народа послушайте ветерана свободы! Не нужно больше крови! Не нужно больше мести! Сжальтесь надъ пленниками!»—«Сжальтесь надъ пленниками!—отвечаешь голосъ изъ толпы;—месть народа это—милосерд1е!»—«Одни австрийцы убиваютъ пленниковъ»,—говоритъ другой голосъ. Видя, что его слова напили отголосокъ, Флоттаръ смелеетъ; его высокая и сильная фигура, отдаленное сходство съ популярнымъ поэтомъ Беранже оказываиотъ ему услугу; онъ поворачивается къ солдатамъ муниципальной гвардии и, держа свой крестъ надъ склоненной головой квартирмейстера, говоритъ: «Солдаты, проходите подъ этимъ славнымъ символомъ, и вы увидите передъ собой только друзей, только братьевъ». Солдаты проходятъ одинъ за другимъ подъ крестомъ; злоба народа исчезла; она уступила местб сочувствию. Изъ среды республикаяскихъ борцовъ мнопе будутъ помогать и покровительствовать солдатамъ монархии и укроютъ ихъ въ своихъ жилищахъ. Де-Рамбюто покинулъ свой постъ за несколько минутъ до вторжешя народа. Флоттаръ предложилъ ему устроить экстренный городской советъ. Но вдругъ вошелъ человекъ въ форме нащональной гвардш и, спросивъ де-Рамбюто, объявилъ ему, что пришелъ отъ имени народа отрешить его отъ должности и занять его место. Онъ прибавилъ къ этому требовашю странную просьбу, чтобы деРамбюто заставилъ присутствунощихъ чиновниковъ и городской советъ признать его. Де-Рамбиото отклонилъ его просьбу, но не ос.паривалъ правъ своего преемника и уступилъ ему место. Новымъ ') Флоттаръ съ 1830 года состоялъ въ администрации департамента Сены.

— 283 — префектомъ сталъ лейтенанта восьмого легюна, фабриканта виньетокъ для кондитеровъ; его имя было Журданъ. Сэй, Журнз, Тьерри и Флоттаръ, служанце въ ратуше, решили между собой созвать городской совета. Они отправились въ залу совУщанШ, въ которую уже ворвалась толпа. 12 учениковъ Политехнической школы, которые тамъ были, спешно составили и сейчасъ же пошли разносить пригласительныя письма. Вопреки желашю Журдана, который непременно хотУлъ председательствовать и уже сидЬлъ въ кресле, выбрали доктора Тьерри; солдаты нащональной гвардш и ученики Политехнической школы столпились вокругъ него, чтобы его защитить. Журданъ счелъ благоразумнымъ исчезнуть. Рекюръ и Флоттаръ поместились рядомъ съ докторомъ Тьерри и, сговорившись между собой, объявили з а с е д а т е открытымъ. Некоторое cnoKoflcTBie воцарилось сейчасъ же вь аудиторш, и можно было начать п р е т я , несколько предложенш было сделано одно за другимъ. После предложенья Делетра учредить комитета всеобщей безопасности, было потеряно много драгоценнаго времени на обсуждете своевременности этой меры. Большая часть членовъ совета, чувствовавшая себя очень жутко среди вооруженнаго народа, особенно же испуганная шумомъ, который слышался на площади и который приближался, выражала сомнете въ законности созыва. Черезъ несколько минутъ они исчезли. Журданъ тоже позволилъ несколькимъ гвардейцамъ выпроводить себя; вскоре остались на своихъ местахъ только Сэй, Рекюръ, Флоттаръ, докторъ Тьерри и еще двое или fpoe. Въ эту минуту маленькая группа пытается проникнуть въ залу: «Пропустите! пропустите!» восклицаетъ Тьерри, который узнаетъ Гарнье-Пажеса, Гюстава де-Бомона и Мальвиля. Они пришли изъ министерства внутреннихъ дЬлъ. Приблизившись къ доктору Тьерри, они шопотомъ ознакомили его съ положетемъ дЬлъ. Между темъ народъ, который начинаетъ терять терпеше отъ этой медлительности, волнуется и ропщетъ. Одинъ изъ борцовъ взбирается на выступъ и начинаетъ говорить; это человекъ высокаго роста, съ очень красивымъ лицомъ; длинная рыжая борода падаетъ до половины груди; у него сверхъ пальто на перевязи солдатское ружье; онъ набрасываетъ съ своеобразнымъ краснореч1емъ беглую и резко-обличительную картину правлетя Людовика-Филиппа; онъ заключаетъ требовашемъ немедленнаго суда надъ королемъ и осуждешя его на смерть. При этихъ словахъ въ аудиторш сказывается чувство отвращетя; докторъ Тьерри подымается и протестуете очень энергично словами, тономъ и жестами: «Не нужно больше крови! - восклицаетъ онъ—не будемъ позорить победу народа! Не нужно больше эшафотовъ! Не нужно больше жертвъ! Я провелъ

— 234 — 20 летъ у изголовья умирающихъ; я знаю, чего стоитъ человеческая жизнь. Во имя человечества, во имя философии, во имя революции я требую отмены смертной казни!» Кое-где раздается ропотъ, но дружные апплодисменты этого великодушнаго народа сейчасъ же его покрываютъ. Ораторъ-террористъ смущенъ; онъ пытается, запинаясь, разъяснить и ослабить свое предложете: тиканье и свистъ принуждаютъ его замолчать. Флоттаръ предлагаетъ присутствующимъ избрать на место свергнутаго совета народную городскую думу и возстановить Парижскую мэрно. Это предложен]е принято хорошо. Приступаютъ къ правильнымъ выборамъ. Народъ принимаешь поднятаемъ рукъ въ утвердительномъ и отрицательномъ смысле назначение ГарньеПажеса въ Парижскую мэрш. Гарнье-Пажесъ, поблагодаривъ своихъ согражданъ и попросивъ уважения къ власти, которой его облекли, предлагаетъ. въ свою очередь, избрать ему въ помощники M ал и миля и де-Бомона; но этотъ последний отклоняетъ отъ своего имени и отъ имени своего товарища честь, которую имъ хотятъ сделать, потому что, говоритъ онъ, они чувствупотъ, что недостаточно популярны для того, чтобы сообщить городской власти необходимую силу. По предложение Флоттара, избраны Гинаръ и Реппоръ; династичесюе депутаты, понимая, что имъ нечего делать въ этомъ движении, пользуются шумомъ, чтобы скрыться. Мэръ Парижа и его помощники уходятъ изъ залы почти сейчасъ же и идутъ за Флоттаромъ укрыться въ отдаленную комнату, куда народъ еще не проникалъ. Въ то время, какъ они выходятъ съ одной стороны, Шарль Лагранжъ входитъ съ другой. Онъ называешь себя народу; онъ говоритъ, что сейчасъ явится временный комитета, избранный въ биоро «Réforme». Онъ проситъ очистить залъ, чтобьи новое правительство могло свободно совещаться. Пока онъ еще говоритъ, на пороге появляется, выдаваясь своимъ высокимъ ростомъ надъ толпой, съ раскрасневшимся лицомъ, со лбомъ, покрьитымъ потомъ, Ледрю Роллэнъ. Громкое „ура"! приветствуешь его появлеше. Ему даютъ проходъ, ведутъ къ бюро, предлагаютъ говорить. Тогда онъ начинаешь ожиивленный разсказъ о собьгпяхъ, совершившихся въ Бурбонскомъ дворце. Частыя одобрешя прерываютъ его; но, когда онъ разсказываетъ объ избрании временнаго правительства, липца омрачаются; при мысли о власти, исходящей изъ «Палаты подкупленныхъ», въ народе пробуждаются подозрения. Ледрю-Роллэна окружаютъ, забрасываютъ вопросами; отъ него требуютъ республиканскаго credo и уверешя, что онъ сохранишь свои полномочия только после избрашя народомъ, представителемъ котораго толпа, собравшаяся въ ратуше, считаетъ исключительно себя.

— 235 — Никто въ эту минуту не могъ подумать о томъ, чтобы оспаривать ея претензш. Едва кончились эти объяснешя, какъ дверь залы открывается, и видятъ идущаго съ трудомъ черезъ возбужденную аудиторш Дюпона (де-Лэръ). Онъ опирается съ одной стороны на депутата своего департамента Лежандра, съ другой—на пожилую женщину, прикомандированную къ нему, которая защищаетъ его жестами и голосомъ отъ напора толпы. Онъ занимаетъ м^сто въ бюро. Черезъ несколько минутъ къ нему присоединяется Ламартинъ, который не переставалъ ораторствовать то въ одной, то въ другой зал^, подписывать прокламации *), листки, на которыхъ его заставляютъ писать «да здравствуетъ республика!» Просятъ Дюпона (де-Лэръ) провозгласить имена избранниковъ народа; но въ залУ такъ удушливо жарко, воздухъ такъ густъ, стоитъ такой оглушительный шумъ въ помЪщенш, куда толпа прибываетъ и набирается непрерывно уже несколько часовъ, что старику делается дурно. Приходится его унести. Ламартинъ, чтобы занять умы, начинаетъ, можетъ быть, въ десятый разъ разсказъ о собыпяхъ дня. Онъ говоритъ со множествомь оговорокъ и очень сдержанно о род4 правительства, которое страна будетъ угодно назначить. Онъ Хочетъ внушить, что временное правительство не можетъ установить въ этомъ отношенш ничего опред^леннаго; но сильный ропотъ и очень недвусмысленные жесты предупреждаюсь его, что онъ касается подводнаго камня. Онъ объявляетъ, что лично стоитъ за республику, но повторяетъ, что, по его мнЪтю, никто не имйетъ права навязывать ее Францш. ВсеобщШ ропотъ, подыманищйся при этихъ словахъ, даетъ Ламартину понять, что было бы безразсудно желать руководить этой толпой, и по одному слову, которое ему шепчетъ Флоттаръ, онъ покидаетъ бюро и идетъ въ кабинетъ секретаря къ Гарнье-Пажесу и Дюпону (де-Лэру), который могъ, наконецъ, немного вздохнуть и успокоиться вдали отъ толпы. Черезъ несколько минутъ приходясь Ледрю-Роллэнъ и Араго Можно уже совещаться. ') Вотъ двй изъ этихъ прокламащй, написанныхъ за н е и м ' Ь т е м ъ стола на шляпй: „Временное правительство образуется съ твердымъ нам'Ьретемъ дать Францш республикансюя учреждешя, соответствующая духу в4ка". „Королевская власть пала; временное правительство Францш—правительство республиканское. На народ4 лежитъ забота сделать его т а к и м ъ окончательно". 3 ) Франсуа Араго, заболЪвшш съ н-Ькотораго времени, не присутствов а л ъ на посл'Ьднихъ з а с Ё д а т я х ъ палаты и не принималъ никакого участая в ъ трехдневной борьба. Когда его провозгласили съ трибуны Бурбонскаго дворца членомъ временнаго правительства, его с ы н ъ п о ш е л ъ за нимъ в ъ обсерваторш. Сопровождаемый двумя своими родственниками

— 236 — Начинаюсь съ того, что баррикадируюсь себя какъ можно лучше. Десятокъ учениковъ Политехнической школы и еще несколько преданныхъ человекъ становятся въ качеств^ часовыхъ въ стеклянной галлере^ передъ кабинетомъ; они становятся у дверей, упершись въ нихъ плечами, сопротивляясь натиску и вступая въ переговоры съ сЬми, кто находился снаружи. Поминутно имъ приходится выдерживать новое нападете. Делегаты отъ народа хотятъ войти; они желаютъ присутствовать на прешяхъ и наблюдать за поведешемъ правительства. Они настаиваюсь и грозятъ; въ случай увертокъ у нихъ, молъ, есть подъ руками друие диктаторы. Ихъ уговариваюсь потерпеть, стараются добиться отъ нихъ хоть какой-нибудь отсрочки, но лишь съ болынимъ трудомъ удается устранить ихъ на минуту. Присутств1е Ледрю-Роллэна въ совЪсЬ не кажется имъ достаточной гаранНей '). Они хотятъ, чтобы комитетъ народнаго спасенья былъ совершенно въ ихъ рукахъ. Изъ глубины площади доносится глухой, непрерывный и ужасный ревъ: это велийй голосъ народа, возмущеннаго сЬмъ, что медлятъ съ провозглашетемъ республики. Наступаетъ ночь, усиливается опасность отъ сторонниковъ королевской власти, которые, повидимому, составили заговоръ; а особенно опасность со стороны толпы, возбужденной борьбой, голодомъ, ожидашемъ, подозр'Ьтемъ. Весь городъ въ ея рукахъ. Бродяги, злодеи всЬхъ сортовъ, которые надеются, благодаря политической анархш, безнаказанно совершать свои преступленья, ждутъ, конечно, только сигнала къ убШству и грабежу. Парижъ можетъ быть залитъ кровью и опустошенъ, прежде ч'Ьмъ какаянибудь власть будетъ имЪть время и могущество заставить себя признать. Дюпонъ (де-Лэръ) и Араго, задумчивые, озабоченные, мучась печальными воспоминашями и еще болйе печальными предчувств1ями, ждутъ, сидя по обЪимъ сторонамъ камина, чтобы предложили какую-нибудь мйру. На ихъ лицахъ можно прочесть только сомнете и покорность. Ламартинъ, наоборотъ, кажется увЪреннымъ и въ себУ, и въ будущемъ; его мысль уже освоилась съ революционной craxiefl. Онъ чувствуетъ, какъ въ немъ растетъ вотъ уже несколько часовъ приливъ мужества и к р а с н о р ^ я , этихъ двухъ высшихъ даровъ, передъ которыми склоняется народъ. Генш Францш возстаетъ передъ его осл'Ьпленнымъ воображешемъ. Восторженный надежды велич1я и славы отнимаютъ у него сознанье действительности. и однимъ молодымъ итальяндемъ, своимъ другомъ, г. Фраполли, онъ отправился в ъ ратушу. Везд'Ь по пути толпа пропускаете его съ уважешемъ. 1 ) „Не нужно, чтобы п а р и я Ледрю-Роллэна взяла верхъ", роптали уже в ъ группахъ фанатики, враждебный д-Ьйств1я которыхъ будутъ описаны ниже.

— 237 — Вокругъ него группируются нерешительные. Г. Кремье ') волнуется и съ воодушевлетемъ говоритъ въ неоиределенныхъ выражешяхъ. ЛовкШ и красноречивый адвокатъ, онъ готовъ съ утра и на регентство, и на республику. Марп и особенно Гарнье-Пажесъ, ошеломленные быстротой потока, который ихъ увлекаетъ, теряются и отказываются отъ всякой инищативы 2 ). Что касается Марраста, который только что явился, онъ остается въ стороне, наблюдаетъ за всемъ и молчитъ. Въ ту минуту, какъ все садятся, чтобы постараться придти, наконецъ, къ соглашешю относительно самыхъ безотлагательныхъ меръ, дверь отворяется; группа, которая защищаетъ входъ въ советъ, сторонится. Входятъ два гостя, которыхъ совсемъ не ждали: Луи - Бланъ и Флоконъ. Это явлеше, кажется, непр1ятно поражаетъ многихъ изъ присутствующихъ. На минуту все въ затрудненш. Шопотъ и сумрачные взгляды протестуютъ противъ принятая пришедшихъ. «Зачемъ они сюда пришли?» говоритъ Кремье Ламартину. — «Не знаю», отвечаешь этотъ тономъ полнейшаго равнодунпя. Луи-Бланъ, не смущаясь, подходитъ къ столу, sa которымъ заседаютъ уже Дюионъ (де-Лэръ) и Араго. «Ну, господа, говоритъ онъ, давайте совещаться». При этихъ словахъ Араго смотритъ на него съ видомъ глубокаго изумлешя и говоритъ ему свысока: «Безъ сомнешя, милостивый государь, мы будемъ совещаться, но не ранее чемъ вы выйдете». Гневъ отразился въ чертахъ лица Луи-Блана. У него вырываются очень Р езк1я выражения. Начинается препирательство. Луи - Бланъ справедливо утверждаетъ, что онъ избранъ столь же за') Назначение Кремье и Гарнье-Пажеса членами временнаго правительства, которое оспаривалось в ъ палат!; депутатовъ, было предметомъ очень оживленнаго спора и в ъ ту минуту, к а к ъ входили в ъ кабинетъ секретарства д л я совещания, Ламартинъ положилъ конецъ этой досадной ccop'k. „Ради Бога, господа,—воскликнулъ онъ,—не будемъ сейчасъ спорить о законности нашей власти. Будемъ семеро, вместо пяти, д'Ьла пойдутъ отъ этого не хуже". Онъ и а ч а л ъ такимъ образомъ исполнять роль примирителя, которой онъ останется неизменно вЪрнымъ во все время существования временнаго правительства. 2 ) Гарнье-Пажесъ протестовалъ противъ роли, которую ему приписывали въ этихъ обстоятельствахъ. Mirt кажется, что нельзя поступить лучше, ч 4 м ъ Карно в ъ своемъ „ДневншсЪ 1848 г.", именно цитировать буквально слова Гарнье-Пажеса: „Сов-Ьщате с ъ самаго н а ч а л а высказалось за республику, и я объявилъ своимъ новымъ товаршцамъ, что т а к ъ к а к ъ республика мн-Ь кажется возможной, то если ее не провозглашать, я выйду въ отставку. Некоторые ссылались на благородное сомнет е , овладевшее ими. Желая, к а к ъ и я, республики, они не признавали за собой права объявить ее безъ воли народа, выраженной правильно с о званнымъ собрашемъ". •

— 238 — конно, какъ и друпе члены временнаго правительства, потому что его избрали, какъ и ихъ, въ зале Сэнъ-Жана при одобрегш народа 1 ). Гарнье-Пажесъ, который председательствуете въ качестве мэра Парижа, пытается прекратить споръ, предлагая разделить власть, и небрежно произноситъ слово секретари, которое, повидимому, относится къ Маррасту, Флокону и ЛуиБлану, избрате которыхъ не было произведено въ палате. Обиженный этимъ намекомъ, Луи-Бланъ грозилъ уже уйти и апеллировать къ народу, какъ вмешивается Ледрю-Роллэнъ и заклинаете его, а также Флокона и Марраста во имя ихъ патрютизма не съять вражды въ нйдрахъ зарождающейся республики. Флоконъ уступаете безъ труда; Маррастъ не произноситъ ни слова; Луи-Бланъ, за невозможностью поддерживать притязаше, которое становится его личнымъ д^ломъ, подчиняется, или, по крайней м1>рф>, повидимому, подчиняется скромному назначение секретаремъ; но въ то же время онъ авторитетно заявляете временному правительству, что у него есть еще одинъ товарищъ, на котораго оно, конечно, не разсчитывало, а именно рабочш Альберъ, избранный, утверждаете Луи-Бланъ, какъ и онъ и вместе съ нимъ народомъ. Никто не делаете возраженш. Это -была минута взаимныхъ уступокъ. Та и другая сторона говоритъ потихоньку себе, что приходится терпеть другъ друга, пока не станешь достаточно сильнымъ, чтобы исключить другого. Имя Альбера, механика по профессш, 2 ) действительно было провозглашено во дворе отеля Бкшпонъ, подъ окнами бюро «Réforme», толпой инсургентовъ, возвращавшихся изъ Тюильри. Альберъ былъ малоизвестный заговорщикъ, которымъ демократическая пресса никогда не занималась; но 24 февраля достаточно было выказать храбрость на баррикадахъ, чтобы привести въ восторгъ народъ. Несомненно, Альберъ былъ обязанъ своимъ внезапнымъ торжествомъ, приведшимъ его къ власти, какому-нибудь отважному поступку, или просто удачно сказанному слову, потому что впоследствш никто не могъ объяснить иначе причину, заставившую предпочесть его многимъ другимъ, более способнымъ и менее неизвестнымъ. Во всякомъ случае, не смотря на досадную посредственность избранная) лица, назначеше рабочаго членомъ временнаго правительства есть исторический фактъ, значеше и характеръ кото') Отвечая на вопросы народнаго собрашя в ъ з а л е Сэнъ-Жана, в с е члены правительства, назначенные в ъ п а л а т е , признали необходимость этого новаго избрашя, и г. Кремье говорилъ еще черезъ н е сколько м е с я ц е в ъ передъ следственной коммисйей: „Мы были назначены в ъ п а л а т е , но не палатой". 2 ) Его настоящее имя было Мартэнъ.

—

239 —

раго нельзя не признать. Это признакъ сначала слепой, но съ этого времени уже обезпеченной эмансипацш рабочаго класса; онъ показываешь, что наступилъ часъ перехода отъ политической революции къ сощальной. Луи-Бланъ чувствовалъ, какую драгоценную поддержку онъ найдетъ въ человеке изъ народа, который послужитъ посредникомъ между нимъ и рабочими и никогда не будетъ стремиться играть главную роль. Поэтому онъ одобрилъ отъ всего сердца избрание пролетария и, сейчасъ же отправившись въ редакции «Réforme» и «National», где печатали для раздачи на улицахъ списокъ временнаго правительства, онъ велелъ прибавить имя Альбера. Потомъ онъ явился въ ратушу съ Флокономъ и, изложивъ въ зале Сэнъ-Жана, передъ собравшимся народомъ, свое сощалистическое credo, въ которомъ онъ произнесъ слова организация труда, привелъ толпу въ восторгъ, получилъ отъ нея утверждете своей власти и очутился, какъ мы видели, на совете пправительства. Пр1емъ Араго, а особенно вмешательство Ледрио-Роллэна, чтобы заставить его принять низшее назначеше, было нестерпимымъ оскорблениемъ гордости Луи-Влана '). Съ этого часа началась между нимъ и большинствомъ совета борьба, сначала глухая, потомъ все менее и менее скрываемая, которая значительно ослабила власть, парализовала ея действ1я и привела, после гибельныхъ кризисовъ страны, къ взаимной централизации силъ, изъ чего извлекли пользу только партии враждебный республике. Это глубокое разногламе между большинствомъ и меньшинствомъ совета сказалось сейчасъ же, какъ только начали обсуждать содержате прокламация, въ которой объявляли народу объ его победе и о падении династаи. Ламартинъ составилъ прокламацию следующаго содержашя: «Временное правительство заявляетъ, что республика временно принята народомъ Парижа и имъ»; и еще: «При народномъ и республиканскомъ правительстве, провозглашенномъ временнымъ правительствомъ», и т. д. Эта редакция не удовлетворила ни ту, ни другую сторону. Луи-Бланъ, Ледрю-Роллэнъ, Флоконъ хотели объявить ресиублику просто, безъ всякихъ условШ дальнейшаго утверждешя. Гарнье-Пажесъ, Мари, Дюппонъ (де-Лэръ) хотели, чтобы умолчали объ окончательной форме ииравлешя; самое большее, они допускали выражеше пред') Хотя я и не хочу начинать никакой полемики, мн'Ь кажется, что мой долгъ перепечатать в ъ историческихъ документахъ объяснение, которое Луи-Бланъ, в ъ письма изъ Лондона отъ 28 января 1862 г., даетъ той настойчивости, съ какой онъ стремился уравнять себя и Альбера в ъ правахъ, в ъ качеств-Ь членовъ временнаго правительства, съ Ламартиномъ, Араго и др. (см. .Историчесше документы" № 7).

— 240 — почтен1я республиканского правительства. Араго отказывался подпиеаться подъ актомъ, который онъ считалъ узурпаторскимъ. Чтобы избежать опасности, Ламартинъ и Кремье, которые писали прокламацию, старались подыскать средшя выражения, допускаемыя самой щепетильной критикой. дело было нелегкое. Выло предложено и отвергнуто много редакщй, одна за другою. Наконецъ, остановились на одной, составленной Ламартиномъ, которая была сейчасъ же послана въ «Moniteur». Она гласила следующее: «Во имя французскаго народа. Прокламация временнаго правительства французскому народу. «Ретроградное и олигархическое правительство ниспровергнуто героизмомъ народа Парижа. Это правительство бежало, оставивъ за собою кровавый сл^дъ, который не позволяете ему никогда вернуться. «Кровь народа текла какъ въ шлЪ, но на сей разъ эта великодушная кровь не будетъ обманута. Она завоевала нащональное народное правительство, соответствующее правамъ, успЬхамъ и желанию великаго и благороднаго народа. Временное правительство, созданное немедленно и получившее одобрение народа и депутатовъ департаментовъ, на заседании 24 февраля, уполномочено обезпечить и организовать въ данный моментъ народную юб4ду. Оно состоитъ изъ: «Гг. Дюпона (де-Лэръ), Ламартина, Кремье, Араго (члена Института), Ледрю-Роллэна, Гарнье-Пажеса, Мари. «Это правительство пимеетъ секретарями: «Гг. Армана Марраста, Луи-Блана и Фердинанда Флокина. «Эти граждане не колебались ни минуты принять патриотичен скую миссию, которая возлагалась на нихъ крайней необходимостью. Когда столица Франции въ огне, обязанность временнаго правительства позаботиться о народномъ спасенш. Вся Франщя пойметъ его и будетъ съ нимъ соперничать въ патр1отизме. При народномъ правительстве, которое объявляетъ временное правительство, всякий гражданинъ—-должностное лицо. «Французы! Покажите всему миру примеръ, данный Парижемъ Франции. Приготовьтесь, опираясь на порядкъ и веру въ себя, къ принятш могучихъ учрежденш, создать которыя вы призваны. «Хотя временное правительство действуетъ исключительно отъ имени французскаго народа и предпочитаетъ 4) республиканскую форму правления, ни народъ Парижа, ни временное правительство !) Чернильное пятно закрываетъ на рукописномъ оригинал^ слово „предпочитаетъ". Поправка Луи-Блана на поляхъ з а м е н и л а его словами: „сердцемъ и разсудкомъ стоитъ за республиканское правительство".

— 241 — не имеюсь, однако, намеренья поставить свое м н е т е выше мнешя гражданъ, которые должны будутъ высказаться объ окончательной форме правлешя, въ какую выльется верховная власть народа. «Единство нацш, состоящей отныне изъ всехъ классовъ гражданъ, которые въ нее входятъ; управлеше нацш ею самой; «Свобода, равенство и братство какъ принципы; народъ—въ качестве девиза и лозунга: вотъ демократическое правительство, которое Франщя обязана обезпечить себе и которое наши уси.'пя сумеютъ за ней утвердить 4 )». Изъ этого видно, что Ламартинъ. не то изъ нерешительности, не то изъ искренняго желашя поддержать coraacie, поступился своими личными убеждетями желашямъ большинства. ЛедрюРоллэнъ совс/Ьмъ не подписалъ этой прокламацш, находя ее слишкомъ двусмысленной. Флоконъ, который подписалъ ее, не читая, вычеркнулъ свое имя, увидя, что Ледрю-Роллэнъ не подписалъ своего. Альберъ, который не присутствовалъ при этомъ, не могъ подписать оригинала. Его имя было прибавлено на корректурномъ листе «Moniteur», вместе съ именами Флокона и Луи-Влана. Между тЬмъ народъ, охваченный безпокойствомъ и все возрастающимъ раздражетемъ, поминутно присылалъ къ временному правительству вооруженныхъ делегатовъ, которые грозили самыми ужасными несчасПями, если не поторопятся объявить республику. Изъ предместШ и иригородовъ безпрестанно прибывали все новыя народныя массы, снова возбуждавния пылъ техъ, которыя были утомлены ожидашемъ; оне врывались въ ратушу, наполняли залы, проходы и осаждали двери, за которыми прои сходилъ советъ. Каждую минуту кто-нибудь изъ членовъ правительства, къ которымъ присоединялись граждане, пришедние съ темъ, чтобы предложить имъ свое содейств1е, Феликсъ n i a , Бетмонъ, де-Куртэ, Бартелеми Сэнтъ-Илеръ, Рекюръ, Гинаръ, Биксю, Дюклеръ, Тома, Саррансъ, Гетцель и др., выходилъ и ораторствовалъ передъ толпой; они умоляли ее успокоиться и замолчать на несколько минутъ. При виде Ламартина возбуждеше удваивалось; онъ казался народу одновременно и подозрительнее, и дороже всехъ его сотоварищей. «Это аристократъ\» «Это роялистъ!» «Это жирондистъ\» кричали фанатики. Друпе, наоборотъ, хотели ему устроить тр1умфъ; а онъ, оставаясь спокойнымъ лицомъ къ лицу съ грозой, устранялъ жестомъ или отвращалъ однимъ словомъ, однимъ Карно въ отрывкахъ своегр „Дневника 1848 г.", напечатанныхъ в ъ „Politique nouvelle", д а е т ъ несколько отличную в е р с ш этой прокламацш. Онъ объясияетъ варианты этого документа, говоря, что Ламартинъ исправл я л ъ свой манускриптъ, диктуя его последовательно нЪсколькнмъ лицамъ. ЧАСТЬ I.

16

— 242 — взглядомъ opyœie, направленное на его грудь 1 ). Но все эти удачно сказанный слова, вс4 эти мольбы, все эти речи достигали только короткаго затишья, и шумъ возобновлялся тотчасъ же, съ еще большей силой. Пока Ламартинъ говорилъ съ народомъ въ зал^ Сэнъ-Жань, Луи-Бланъ спустился съ лестницы; тамъ находился столъ: онъ взлезаешь на него. «Правительство,—говоритъ онъ,—хочетъ республики». Восторженный крикъ отвечаешь ему. Рабоч1е пишутъ углемъ на болыномъ куске полотна громадными буквами: «Единая и нераздельная республика провозглашена во Францш». СдЬлавъ это, они взбираются на одинъ изъ подоконниковъ и развертываютъ надпись при свете факеловъ. Когда манифеста правительства былъ принесенъ изъ типографы, то стало ясно, что атмосфера изменилась и что такая двусмысленная редакщя, если прочитать ее народу, можетъ вывести его изъ себя и все погубить. Луи-Бланъ снова пускаешь въ ходъ всю силу своей настойчивости; ему удается, наконецъ, победить отвращеше сотоварищей. Въ параграфе, въ которомъ было сказано: «Хотя временное правительство сердцемъ и разсудкомъ стоитъ за республикански образъ правлешя» и т. д., эти слова заменили, вернувшись къ первой редакщи Ламартина, словами: «Временное правительство хочетъ республики, но утвержденной народомъ, который непосредственно будетъ опрошенъ 2)». И прокламащя, измененная такимъ образомъ, разбрасывается въ сотняхъ экземпляровъ изъ оконъ ратуши. Она усмиряетъ бурлящую стихш на площади. За подозрешями и угрозами следуешь взрывъ радости, граничащий съ безумйемъ. Народъ снова доверяетъ своимъ избранникамъ. Совета можетъ, наконецъ, подумать о томъ, чтобы организовать власть и поделить между собою бремя делъ. Председательство советомъ, безъ портфеля, единогласно предоставлено г. Дюпону (де-Лэръ). Его преклонный возраста, прямодушный характеръ и республиканская простота его жизни внушали уважеше. Его имя было не запятнано. Надеялись, что онъ будетъ импонировать народу и далее сдерживать нетерпеливое соперничество, которое уже сказывалось среди правительства. ') Одно изъ этихъ замечательно кстати сказанныхъ словъ заслуж и в а е т е быть уномянутымъ. С л ы ш а н а д ъ своимъ ухомъ возгласы: „Смерть Ламартину! Голову Ламартина!" онъ обертывается, смотритъ с ъ улыбкой на толпу и говоритъ с ъ странной смесью презр^ши и с о с т р а д а т я : .Мою голову? Дай Вогъ, граждане, чтобы каждый изъ васъ имЪлъ такую на плечахъ"! 2 ) Едва эта прокламащя была напечатана, к а к ъ явился в ъ редакщю Moniteur'a Биксю съ приказомъ взять ее, который гласилъ: „Г. Биксю поручено взять изъ королевской типографш заявление временнаго правительства. Подписано: Ад. Кремье, Ламартинъ, Дюпонъ (де-Лэръ) и Гарнье-Пажесъ". Автографъ этого приказа находится в ъ рукахъ г. Биксю.

— 243 — Назначеше Ламартина министромъ иностранныхъ дйлъ тоже совершилось единогласно. Каждый понималъ, что необходима крайняя осторожность въ сношешяхъ съ иностранными государствами; что слйдуетъ искусно смягчить переходъ и пргучить представителей монархической Европы къ республиканской Францш черезъ посредство человека благороднаго по происхожденш, речи, и манерамъ. Араго взялъ на себя флотъ, не встр-Ьтивъ возраженШ. Блескъ его демократическаго имени и его безспорная ученость сообщали ему авторитетъ, драгоценный для правительства, едва держащагося на колеблющейся почве. Больше колебашй было съ министерствомъ внутреннихъ дйлъ; голоса делились между ЛедрюРоллэномъ и Кремье; зтотъ последнШ самъ разрФппилъ вопросъ, заявивъ, что необходимо дать народу удовлетворенье, назначивъ въ министерство внутреннихъ дкаъ человека, который наилучше выражалъ революционное движете. Самъ Кремье удовлетворился портфелемъ министра юстицш. Гарнье-Пажесъ, избранный народомъ парижскимъ мэромъ, желая сохранить за собой этотъ важный постъ, не принялъ министерства. Онъ нригласилъ въ помощники Рекюра и Гинара r ) t а Флоттара въ качестве главнаго секретаря, и указалъ для финансовъ банкира Гудшо, человека всеми признанной честности, который создалъ себе въ National'e репутащю опытнаго дельца. Карно было поручено министерство народнаго просвещешя, къ которому присоединили также вероисповйдатя. Мари получилъ портфель министра общес-твенныхъ работъ, и Бетманъ, депутата оппозицш, портфель министра торговли. Главное командоваше нащональной гвард1ей и первой дивизьей было поручено полковнику де-Куртэ, члену палаты депутатовъ, бывшему офицеру королевской армш, у котораго былъ даръ популярности и чутье народнаго духа. Назначеше Шарля Лагранжа, котораго народъ привУтствовадъ, какъ коменданта ратуши, не оспаривалось, но и не утверждалось оффищально. Лагранжъ обнаружилъ уже кипучую деятельность въ своей новой должности, и никто не подумалъ ему мешать. Самое большое затруднеше возникло при назначенш военнаго министра. Не знали хорошенько, ни кому довариться, ни какъ согласить давность службы, или блескъ военныхъ подвиговъ съ приверженностью къ республике. Единственный известный республиканец^ способный занять столь важный постъ, генералъ Эжень Кавеньякъ, братъ Годефруа, былъ въ Африке. Его назначили Алжирскимъ губернаторомъ. Чтобы выйти изъ затруднешя, ') Гинаръ отказался и былъ назначенъ начальником^ генеральнаго штаба нащональной гвардш. Въ мэрш его зам'Ьнилъ Бюшэ.

14*

— 244 — Араго предложилъ члена института, полковника Понселэ, профессора механики въ Сорбонне; но это предложение не было принято. Справедливо замечали, что Понселэ по своему чину не можетъ иметь никакого авторитета въ глазахъ офицеровъ высшихъ чиновъ; тогда подумали о генерале Ламорисьере и решились пригласить на всякий случай его. Хотя генералъ страдалъ отъ своей раны и носилъ руку на перевязи, онъ не заставилъ себя ждатьОнъ, не колеблясь, признаетъ временное правительство, но отказывается принять портфель, ссылаясь на то, что, проведя 17 л1;тъ вне Францш, онъ недостаточно знакомъ съ персоналомъ армш_ «Мой постъ,—прибавляешь генералъ,—на границе. Безъ сомнешя, вскоре придется ее защищать. Я прошу всего несколькихъ дней отдыха и потомъ я готовъ отправиться всюду, куда временному правительству угодно будетъ меня послать». Ламорисьеръ советуешь дать портфель военныхъ де.чъ генералу Бедо. «Это выдающийся человекъ,—говоритъ онъ,—онъ знаетъ армш въ совершенстве; на него можно разсчитывать; на этомъ высокомъ ииосту онъ окажешь великпя услуги». Немедленно подписываютъ назначеше генерала. Но Бедо, призванный въ советъ, отказывается въ свою очередь. «Я слишкомъ недавно назначенъ генераломъ-лейтенантомъ, чтобы иметь авторитета въ глазахъ офицеровъ старше меня,—говоритъ онъ,—мое назначеше произведетъ дурное впечатление. Данте мне командоваше первой дивиз1ей. Войско опустилось, деморализовано; нужно помешать ему разбежаться. Доверьте мне это дело, и я ручаюсь выполнить его съ честью». После этихъ отказовъ Ламартинъ предлагаетъ дивизшннагогенерала Сюбервии, добровольца 1792 г., выдвинувшагося славными подвигами въ болынихъ кампанияхъ Империи, депутата опиозицш, который, можно было надеяться, будетъ пользоваться уважешемъ армии и будетъ желателенъ народу. Во время этихъ иереговоровъ узнаютъ, что министерство военныхъ делъ занято прежнимъ поставицикомъ армш г. Эспри, который тамъ самовольно расположился и уже вступилъ въ отправлеше своихъ обязанностей съ помощью полковника Аллара. Посылаютъ за нимъ отъ имени временнаго правительства. Сначала онъ отказывается; потомъ удается залучить его подъ благовиднымъ предлогомъ въ ратушу. Тамъ его удерживаютъ на всю ночь, не спуская съ него глазъ, въ зале, соседней съ советомъ. Ему возвращаютъ свободу только после того, какъ генералъ Сюберви получилъ министерство. Въ эту критическую минуту малейшая попытка неповиновешя могла повлечь за собой тяжелыя осложнешя. Къ счастью, ни одинъ изъ главныхъ офицеровъ армш не подумалъ оказать сопротивлешя, и изъявлетя соглашя маршаловъ Сульта, Бюжо, генераловъ Дювивье, Лейдэ и

— 245 — др., которыя последовали непосредственно за изъявлешями соглаия со стороны Бедо и Ламорисьера, вскоре совершенпо успокоили въ этомъ отношенш временное правительство. Такимъ образомъ созданный и организованный советъ спешно издалъ самые неотложные указы. Ламартинъ составилъ короткШ указъ, который гласилъ, что палата депутатовъ распущена. Отсылая этотъ указъ въ «Moniteur», Кремье заметилъ, что'его товарищъ забылъ палату пэровъ и вставилъ следующую строчку: «Палате пэровъ запрещено собираться». Въ этомъ указе объявляли о скоромъ созыве народнаго собран in. Другимъ указомъ принимались меры для охраны Тюильри и Лувра. Ледрю-Роллэнъ думалъ объ изящныхъ искусствахъ и назначалъ день открьшя салона *). Наконецъ, прокламащя къ нащональной гвардш благодарить ее за братскш союзъ съ народомъ и учахцимися, и заклинаетъ, во имя признательнаго отечества, поддержать порядокъ въ столице. Эта прокламащя заявляла въ то же время, что отныне все граждане состоять членами нащональной гвардш. Между темъ часы бежали, было недалеко отъ полуночи. Одолеваемые усталостью, истощенные десятью часами борьбы и тревоги, новые диктаторы почувствовали муки голода. Никто изъ нихъ ничего не е . л ъ сь утра. Они прервали на минуту работу, чтобы попытаться подкрепить свои силы; но ничего не было даже для самаго скромнаго ужина. Не было ни посуды, ни какихъ бы то ни было припасовъ. Казарменный хлебъ, немного швейцарскаго сыра, оставленнаго солдатами, бутылка вина и ведро воды, принесенное человекомъ изъ народа, это было все, что можно было найти, после долгихъ поисковъ, чтобы насытить и напоить людей, голодавшихъ около двенадцати часовъ. Флоттаръ одолжилъ свой маленькш карманный ножъ, который сталъ переходить изъ рукъ въ руки. Пили поочередно изъ разбитой чашки. «Вотъ пиръ, который можетъ служить хорошимъ предзнаменоватемъ дешеваго правительства», весело сказалъ Ламартинъ; и, окончивъ ужинъ, правители снова принялись за дело. XY. Парижъ во власти народа. Въ то время, какъ правительство, избранное въ палате, брало неуверенной рукой бразды правлешя и старалось удержаться въ пределахъ фиктивной законности, комитетъ «Réforme» захнатилъ револющоннымъ путемъ полицейскую префектуру и почтовое ведомство. После битвы у Шато д'О и н а п а д е т я на Тюильри, *) См. „Исторнчесюе документы" въ конц-Ь этого тома.

— 246 — Этьеннъ Араго, вспоминая революцио 1830 годаи зная, какълегко прогнать чиновниковъ разрушающейся монархии, отправился въ главное почтовое управлете. Весь дворъ былъ заполненъ нащональными гвардейцами; объявивъ имъ въ несколышхъ словахъ о бегстве короля, онъ вошелъ въ кабинетъ директора Дежана. Назвавъ себя, онъ сказалъ ему, что отъ имени Республики онъ отрешаешь его отъ должности и самъ занимаетъ его место. Дежанъ былъ пораженъ, какъ громомъ, пробормоталъ что-то, поручилъ Араго старую родственницу, которая жила у него, и ушелъ. Не теряя ни минуты, А р а я созвалъ служащихъ и вел^лъ имъ, къ общему ихъ изумлению, позаботиться о томъ, чтобы почтовыя повозки Республики были отправлены своевременно. Это было не легко, такъ какъ по всЬмъ направлешямъ между заставами и почтовьтмъ управлетемъ нужно было пробраться черезъ двести слишкомъ баррикадъ. Однако, чиновники, стараясь выказать особое усерд1е и отличиться передъ новымъ правительствомъ, преодолели все препятствия. Черезъ часъ после своего вступлетя въ должность, Араго писалъ въ городскую думу правительству, которое должно было, по его мненш, тамъ заседать, следующую записку: «Граждане правители, почта провинцш будетъ, какъ всегда, отправлена сегодня вечеромъ». И онъ сдержалъ слово. Ровно въ семь часовъ все почтовыя повозки мчались во весь опоръ по дорогамъ, унося съ собой лаконическую депешу, сообщавшую Францш о победе народа и о падении династш '). Другой республиканецъ, Маркъ Коссидьеръ, издавна сотрудникъ «Réforme» занялъвъ то же самое время и приблизительно такимъ же образомъ полицейскуио префектуру. Деятельный, хитрый, восторженный революцюнеръ, неутомимый пропагандиста въ кофейняхъ и на плоицадяхъ, полный своеобразная юмористическая якобинства, Маркъ Коссид1еръ скоро достигъ известная рода шутовской славы, которая великолепно помогла осупцествлешю его тайныхъ плановъ. Этому много способствовала его мускулистая фигура, веселое, но далеко не открьптое лицо, популярный жеста его огромная кулака, картинныя выражешя и остроумный выходки. То пугая, то успокаивая французскую буржуазш, въ интересахъ своихъ честолюбивыхъ замьисловъ, онъ сыгралъ, въ !) По распоряжение временнаго правительства Вэтмонъ отправился,, около 10 часовъ вечера в ъ почтовое у п р а в л е т е , чтобы захватить его и организовать службу к ъ с л е д у ю щ е м у дню. Узнавъ, что все уже сделано, онъ вернулся в ъ Думу и охотно отказался отъ своей власти. Не безынтересны следуюнця данныя о ч и с л е писемъ, брошенныхъ въ почтовые я щ и к и Парижа 2В, 24 и 25 февраля: 23 февраля отъ 20 до 25 тысячъ писемъ. 24 8 — 10 25 „ 45 — 50

— 247 — развитш этой исторш, роль полную той комической важности, которую можно встретить выраженной такъ сильно лишь у нЬкоторыхъ героевъ Шекспира. Когда съ ружьемъ въ рукахъ, съ пистолетомъ у кушака, съ саблей, привязанной на боку толстой красной тесьмой, въ грязной курткУ, разорванной фуражке и въ изодранныхъ сапогахъ,— столько разъ за эти 24 часа онъ проходилъ чрезъ баррикады,—• когда Маркъ Коссидьеръ появился у полицейской префектуры съ двумя начальниками баррикадъ Кагэнь и Co6pie ') его встретилъ восторженный взрывъ радостныхъ восклицанш толпы, въ рукахъ которой находилась вся площадь. Вотъ что произошло до его прихода. Около двухъ часовъ пополудни несколько нацюнальныхъ гвардейцевъ принесли Делессеру извеспе объ отречеши короля. Почти одновременно, прежде чемъ онъ успелъ на что-нибудь решиться, грозная и многочисленная толпа инсургентовъ осадила префектуру, требуя оруж1я 2). Внутренше дворы были заняты тремя стами конными муниципальными гвардейцами, пешими гвардейцами, 70 линейнымъ полкомъ и ротой Орлеанскихъ стрелковъ подъ командой генерала Сэнтъ-Арно. После некоторыхъ переговоровъ префекта, надеясь успокоить возбуждеше, велитъ отдать толпе ружья черезъ прютворенную дверь; но эта уступка делаетъ народъ еще требовательней. Инсургенты хотятъ во чтобы то ни стало войти въ префектуру, главнымъ образомъ для того, чтобы обезоружить муниципальную гвардш. Наконецъ, префектъ соглашается уступить свое место Картере, офицеру нащональной гвардш, и самъ уходитъ черезъ дворъ Гарле. Остается вывести войска. Муниципальная гвардтя отказывается покинуть свой постъ. Народъ въ ожидании становится все более нетерпеливымъ; только что онъ соглашался выпустить солдатъ съ воинскими почестями, теперь онъ требуетъ сдачи оруж1я. Напрасно высппе чины префектуры умоляютъ муниципальную гвардш, а генералъ Сэнтъ-Арно приказываетъ ей сдаться, солдаты съ негодовашемъ отталкиваютъ капитул я н т , считая ее безчестной. Въ то время какъ возмущеше растетъ, за воротами начинается борьба между теми, кто согласны на капитуляцпо, и желающими умереть съ оруж1емъ въ рукахъ. Наконецъ, последте видя, что все потеряно, ломаютъ свое оружие съ криками бешенства, опоражниваютъ патронташи, уничтожаютъ ') Co6pie командовалъ баррикадой на у л и ц е Мазагранъ. Онъ отличался замечательной храбростью, которая т а к ъ странно противоречила его хрупкой фигуре и нежному лицу. 2 ) Накануне, въ 4 часа, жена Делессера в ы е х а л а изъ префектуры, т а к ъ к а к ъ ходили слухи о нападенш инсургентовъ.

— 248 — патроны. Офицеры нащональной гвардш берутъ отъ толпы об4щаше, что она пропустить войска безъ оскорблешя, и сами берутся проводить национальную гвардпо въ Венсеннъ. Ворота открываются. Первыми выходятъ среди ропота толпы кавалеристы съ непокрытыми головами, за ними пехота, зат^мъ орлеансйе стрелки, съ которыми народъ братается. Нащональная гвард1я изо всЬхъ силъ охраняетъ жалкую колонну, которая направляется къ ратунгЬ. На Цветочной набережной громадная баррикада преграждаетъ имъ путь. Залпъ въ упоръ убиваетъ пЬсколькихъ солдатъ; одна женщина и нащональный гвардеецъ убиты наповалъ. Это послужило сигналомъ новой свалки или, скорее, ужасной паники. Толкаемые, преследуемые, мнопе солдаты муниципальной гвардш убиты или смертельно ранены; полковникъ и начальникъ эскадрона спаслись лишь чудомъ. Преданность н4которыхъ инсургентовъ спасаетъ ихъ отъ ярости остальныхъ; ихъ прячутъ, переод'Ьваютъ. Простолюдины укрываютъ ихъ у себя до ночи, потомъ подъ охраной проводятъ въ мэрш. Генералъ Сэнтъ-Арно, сброшенный съ лошади, окруженный гневной толпой, освобождается несколькими нащональными гвардейцами, которые спасаютъ его, уводя въ ратушу. Орлеансйе стрелки, отделившись на набережной отъ муниципальныхъ гвардейцевъ, направились къ Тюильри и встретили по дороге толпу народа, шедшую къ нимъ. Инсургенты, въ отличномъ настроенш отъ выпитаго вина и отъ всякаго рода вольностей, которыя они только что позволили себе въ королевскомъ дворце, приближаются къ солдатамъ съ криками: «Ура, линейцы!» обнимаютъ ихъ, переходятъ на «ты», обмениваются энергичными рукопожапями. Предлагаютъ солдатамъ ветчину, пироги, захваченные въ королевскихъ кухняхъ и несомые, какъ трофеи на концахъ пикъ. Въ то время какъ смущенные, оглушенные солдаты не знаютъ, что делать, что сказать, инсургенты со смехомъ стаскиваютъ съ нихъ патронташи, ружья, кивера и удаляются съ крикомъ: «Да здравствуетъ республика!» Возвратимся къ Коссидьеру. Онъ произнесъ толпе речь, былъ признанъ делегатомъ верховнаго народа въ полицейской префектуре, немедленно вступилъ въ управлеше всеми отделеньями, однимъ взмахомъ пера написалъ и велелъ расклеить по стенамъ следующую прокламацш: «Только что учреждено временное правительство; оно состоитъ, по воле народа, изъ гражданъ Ф. Араго, Луи-Блана, Мари, Ламартина, Флокона, Ледрю-Роллэна, Марраста и.. Альбера—рабочаго механика. «Чтобы наблюдать за выполнетемъ меръ, принятыхъ этимъ правительствомъ, воля народа избрала также делегатами въ денартаментъ полицш гражданъ Коссидьера и Co6pie.

— 249 — «Та же воля народа назначила гражданина Этьенна Араго заведующимъ почтами. «Первьтмъ указомъ временного правительства является предписаше всЬмъ булочникамъ и продавцамъ скЬстныхъ припасовъ оставлять магазины открытыми для всЬхъ, нулсдаюпцихся въ нихъ. «Особенно рекомендуется народу не оставлять ни оружйя, ни своихъ позицШ, ни своего револющоннаго поведения. Народъ слишкомъ часто бывалъ предательски обманутъ; очень важно устранить всякую возможность этихъ столь же ужасныхъ, какъ и преступныхъ попытокъ. «Чтобы удовлетворить общему желанш верховнаго народа, временное правительство, при помощи нащональной гвардш, освободило нашихъ братьевъ, политическихъ заключенныхъ; но въ то же время оставило въ тюрьмахъ, все съ той же почетной опорой нащональной гвардш, заключенныхъ, посаженныхъ за преступлет я или проступки противъ частныхъ лицъ или собственности. «Просятъ семьи гражданъ, убитыхъ или раненыхъ за защиту верховнаго народа, сообщить какъ можно скорее делегатамъ департамента полиции имена жертвъ преданности общественному д^лу, чтобы какъ можно скорей была оказана помощь. Делегаты департамента полиции Коссидьеръ, Co6pie.» Эта прокламащя, содержащая неточный списокъ членовъ временнаго правительства и установлявшая безъ ведома этого правительства независимую власть, не была напечатана въ «Мониторе» не смотря на горяч1е протесты Коссидьера '). Съ этого момента началась тайная борьба между револющонной администрацией Коссидьера и Co6pie и оффищальнымъ правительствомъ ратуши. Однако, Коссидьеръ и Co6pie скоро разошлись изъ-за соперничества во власти и популярности. Отказъ «Монитора» поместить эту прокламацш былъ первымъ признакомъ того антагонизма, который произвелъ такую страшную бурю между различными револнощонными элементами; онъ былъ прелкдоей междуусобной войны. Въ то время, какъ республиканское правительство вступало во влад'Ьше Парижемъ, остатки королевскаго велич1я укрывались въ дом4 Инвалидовъ, гд^з защищать ихъ было невозможно. Тамъ, какъ и въ Бурбонскомъ дворцЬ, герцогиня Орлеанская не слушалась робкихъ С О В ^ Т О Б Ъ гЬхъ, которые боялись за ея жизнь. Она решилась покинуть свое убежище лишь тогда, когда узнала отъ Ч 2б-го утромъ, Коссидьеръ послалъ ч е л о в е к ъ д в а д ц а т ь вооруженн ы х ъ за иравительствеинымъ коммисаромъ «Монитора», Лемансуа, чтобы приказать ему напечатать прокламацш; но Лемансуа отказался; запрещеHie правительства было безусловно.

— 250 — Барро печальные результаты попытки, сделанной въ ея пользу въ ратуше, и когда получила изв^сие о томъ, что толпа народа направляется къ Инвалидамъ. Де-Морнэ проводилъ ее п^шкомъ къ живущей неподалеку преданной ему даме Анатоль де-Монтескыо. Графъ Ларижскш следовалъ на некоторомъ разстоянш, окруженный кучкой друзей. Было около шести часовъ. Принцесса почти тотчасъ же села въ коляску де-Монтескью вместе съ молодымъ принцемъ. Де-Морнэ и Ренье сопровождали ее. Выбраться изъ Парижа было трудно: пришлось проезжать черезъ группы инсургентовъ, которымъ каждый беглецъ казался подозрительнымъ. У заставы на коляску навели ружья, но кучеръ смело направилъ лошадей въ самую гущу толпы, рискуя сломать коляску на разрушенной мостовой; его храбрость имела успехъ. Принцесса въ тотъ же вечеръ доехала въ замокъ Блиньи, близъ Арпажона, куда госпожа де-Монтескыо привела и герцога Шартрскаго. Принцесса осталась въ Блиньи до 26-го, пока де-Морнэ, возвратившшся въ Парижъ, доставалъ для себя паспортъ въ Германш 26-го, въ десять часовъ вечера, она доехала въ коляске до Милльской железной дороги и тамъ ждала, не выходя изъ коляски, отхода поезда въ Бельгш 2 ). Проезжая границу, принцесса, до техъ поръ полная спокойCTBÎH и терпЬш'я, залилась слезами. Она, вероятно, вспомнила радостные крики толпы, празднества и восторгъ, встретивппе ея въездъ во Францш, где ее ждалъ тронъ и где она оставляла могилу. Е я мягкое верующее сердце прощалось, можетъ быть, съ бблыпимъ трудомъ съ могилой, чемъ съ трономъ; она плакала больше объ отечестве скорби, чемъ объ отечестве счасйя. Въ то же время герцогъ Немурскш, оставившШ ее у Инвалидовъ, доехалъ съ помощью полковника де-Куртэ п Дайльи, главнаго парижскаго почтмейстера,—и добрался до моря. Передъ темъ онъ несколько дней прятался въ одномъ доме близъ Люксембурга. Временное правительство охотно оставило безъ внимаши его присутствие. Что касается герцогини де-Монпансье, она вернулась къ своей семье лишь после долгихъ передрягъ и нещиятностей. Ея мужъ передалъ ей черезъ знакомыхъ госпожи де-Ластери, что онъ ждетъ ее въ Э (Eu), но когда, сопровождаемая Тьерри и Эстанселеномъ, она доехала до королевской резиденцщ, то не только никого тамъ не встретила, но не нашла даже самыхъ необходимыхъ вещей для туалета и ') Одилонъ Барро сов'Ьтовалъ принцессе Орлеанской не с ъ е з ж а т ь с я еъ Людовикомъ Филиппомъ. г ) Этимъ же поездомъ п р й х а л ъ Антони-Турэ, чтобы, в ъ качеств'Ь комиссара временнаго правительства, провозгласить республику в ъ Л и л л е .

— 251 — путешеств1я. Въ тотъ же вечеръ, не отдыхая, она поехала въ. Брюссель, но была принуждена остановиться въ Аббевиле. Народное возбуждение достигало тамъ огромныхъ размеровъ. Коляска принцессы привлекала внимаше. Тьерри думалъ, что лучше, чтобы не быть узнанными, пройти черезъ городъ иЬшкомъ. Ночь была темна и дождлива. Скоро заблудились. Перепутавъ улицы, бродили несколько часовъ подъ холоднымъ дождемъ, въ темноте, въ ожиданш Эстанселена, который долженъ былъ вывести коляску за городъ. Принцесса потеряла туфлю въ грязи; но молодость, энергичный характеръ и ранняя привычка къ революцпямъ поддерживали ее. «Все же я предпочитаю это круглому столу», весело говорила она Тьерри, намекая на скуку вечеровъ, проводимыхъ семейнымъ образомъ у королевы. Наконецъ, появилась коляска Эстанселена, и ночью перешли бельгийскую границу. Герцогъ ВюртембергскШ покинулъ Парижъ, снабженный паспортами для Германш, которые послалъ ему Ламартинъ. Временное правительство способствовало всЬмъ этимъ бегствамъ. Гизо, б^жавпий заднимъ ходомъ изъ министерства внутреннихъ д^лъ съ Дюшателемъ, де-Сэльванди, Эберомъ, въ ту минуту, когда министерство было занято Барро, спрятался у госпожи деМирбель и оставался у нея несколько дней '). По странной случайности въ по^здЬ, увозившемъ Гизо въ Бельию, ехала въ то же время и безъ его ведома женщина, чье действительное или предполагаемое вл1яше на него возбудило общую подозрительность: иностранка, которую общественное мнение считало отчасти ответственной за непопулярность, погубившую Гизо,—а именно княгиня Ливенъ 2 ). Людовиись-Филиппъ, королева, герцогиня Немурская, герцогъ де-Монпансье, окруженные, какъ мы уже говорили, многочисленной охраной, прибыли между двумя и тремя часами въ СэнъКлу. несколько разъ во время этого бьпстраго путешествия король, говоря самъ съ собой, шепталъ имя Карла Х-го. Воспоминашя 1880 года и печальныя аналогш съ нимъ наполняли его душу. Между темъ онъ не выказывалъ ни малейшаго безпокойства, темъ менее думалъ онъ о принятш политическихъ или военньпхъ меръ противъ торжествующаго возсташя. Когда генералъ Реньо-де-СэнъЖанъ-д'Анжели явиился къ нему за приказашями и спросилъ его, нужно ли собирать войско, создавать планъ нападешя или защиты, король ответилъ: «Это меня уже не касается, это дело герцога НеДе-Шанболль предупредилъ министровъ о прибытш Барро и его свиты. ) Княгиня Ливенъ, чувствуя на себя тяжесть этого о б в и н е т я , была охвачена такимъ ужасомъ, что ея друзья еле уговорили ее пройти н е сколько шаговъ по улице, чтобы укрыться в ъ неприкосновенномъ пристанище, в ъ АвстрИйскомъ посольстве. 2

— 252 — мурскаго». Онъ пошелъ въ TpiaHonb, сталъ у окна и долго смотр^лъ на паркъ, критикуя расположеше некоторых'], купъ деревьевъ. «Неве ошибся», сказалъ онъ, потребовавъ перо, и измг1;нилъ на плане, что казалось ему невернымъ. Но внезапно залпъ подъ окнами дворца вывелъ его изъ безпечности. Страшное волнеше показалось на его лице; онъ поспешно попросилъ достать лошадей въ Дрё и, съ заметнымъ безпокойствомъ, занялся переменой костюма, чтобы не быть узнаннымъ. Онъ снялъ парикъ, сбрилъ бакенбарды, наделъ огромные зеленые очки, опустилъ на лобъ шелковую черную шапку, а нижнюю часть лица спряталъ въ кашнэ. Замаскировавшись такимъ образомъ, онъ вечеромъ отправился въ Дрё, куда прибылъ около одиннадцати часовъ. Мэръ и помощникъ префекта, не знавпйе еще о последнихъ собыпяхъ, сейчасъ же представились ему; онъ объявилъ имъ о своемъ намЪреши остаться въ Дрё три или четыре дня. дожидаясь окончательнаго р е ш е т я палаты. Онъ чрезвычайно пространно говорилъ имъ о мудрости своей политики, о благоденствш въ его царствовате; горько жаловался на неблагодарность некоторыхъ лицъ; передъ темъ какъ лечь, онъ при свете факеловъ осмотрелъ последтя пристройки, сделанный по его при Казанью въ часовне. Въ то время, какъ онъ спалъ, власти въ Дрё узнали отъ одного прьятеля Бетмонта, прибывшаго изъ Парижа, о паденш династш и учрежденш временнаго правительства. Эта новость, сообщенная королю при его пробужденш, побудила его покинуть Францш. Ему посоветовали разстаться съ семьей, чтобы скорее добраться до взморья. Герцогъ де-Монпансье оставался въ Париже, где пробылъ две недели въ непрерывныхъ сношешяхъ съ де-Ремюза, все еще надеясь на изменеше хода событШ. темъ временемъ король и королева жили въ уединенномъ доме де-Пертюи, адъютанта короля, близъ часовни Милосердой Богоматери, на горе Жоли, недалеко отъ Гонфлёра. Генералъ Дюма немедленно отправилъ курьера сыну деПертюи, коменданту берегового судна, прося его приготовить все необходимое для переправки королевской семьи. Въ ночь съ 26-го на 27-ое прибыли Людовикъ-Филиппъ, Мар1я-Амал1я, генералъ де-Рюминьи и ординарецъ офицеръ Полинь, сопровождаемые двумя слугами въ домъ де-Пертюи. На всемъ берегу дулъ сильный ветеръ. Небольшое судно деПертюи разъ двадцать чуть-чуть не опрокинулось во время длиннаго обратнаго ш а в а ш я , которое оно принуждено было сделать, чтобы прибыть въ Гонфлёръ. Нельзя было и думать о томъ, чтобы выйти въ открытое море. Между темъ брожеше въ народе, мимо котораго проезжали, было настолько сильно, что король не могъ, не делая крупной неосторожности, оставаться дольше на суше;

— 253 — было решено отчалить изъ Трувилля. 28-го, въ 2 часа утра, деПертюи поЪхалъ туда съ де-Рюминьи и Бессономъ, бывшимъ морскимъ офицеромъ, чтобы нанять, если возможно, рыбачье судно. Король, подъ именемъ Лебрена, догналъ ихъ въ 2 часа, вмЪсгЬ со своимъ лакеемъ Тюре. День провели въ дом'Ъ одного доктора, Biapa. Буря не успокаивалась, а, наоборотъ, все разыгрывалась. Самые смелые штурмана говорили, что невозможно пускаться въ море; не смотря на это, бЪглецы разсчитывали выехать во чтобы то ни стало на слЪдующш день. Но утромъ 29-го рыбаки пришли сказать де-Пертюи, что приливъ такъ малъ, что никакое рыбачье судно нельзя спустить въ море, раньше трехъ или четырехъ дней. Въ ту же минуту стало известно, что въ Трувилл'Ь началось брожеше. Ходилъ слухъ, что гдЬ-то спрятанъ Гизо. Людвику-Филиппу становилось опасно оставаться зд'Ьсь. Въ самомъ дЬл'Ь, 1-го марта, около десяти часовъ вечера, домъ Biapa внезапно окружается жандармами. Говорятъ, что не министръ, а самъ король зд'Ьсь. Все народонаселевйе на ногахъ. Полицейский коммиссаръ хочетъ сделать обыскъ. Пока де-Пертюи принимаешь его съ такимъ присутств1емъ духа, что обманываетъ веЬхъ, король спасается пЬшкомъ, выб'Ьжавъ черезъ заднШ ходъ, и бросается въ поле. Въ Тукъ ему достав л я ю т коляску, чтобы йхать въ Гонфлёръ, куда онъ пргЬзжаегъ 2-го марта въ 5 часовъ утра. Королева съ генераломъ Дюма ждетъ его тамъ уже два дня въ мучительномъ волнении. Британский консулъ предоставляетъ въ распоряжеше короля пакетботъ «Express», разводящш пары въ Гавр^. Вечеромъ король и королева садятся на паромъ и йдутъ въ Гавръ. Они порознь входятъ на англШскщ пакетботъ; скоро они вн^ опасности, далеко отъ береговъ Франции. Но возвратимся на минуту назадъ, къ Парижу. Время шло, утомленная толпа оставляла понемногу ратушу; залы и галлереи пустили. Посл'Ь вьпшеописаннаго об4да временное пр ивительство снова засело за работу. СиЬшно составлялись декреты о продовольствии нарсда, о защитЬ Парижа противъ возможной аттаки королевскаго войска или отъ невоздержности толпы. По собственной волЪ народъ охранялъ баррикады. Победа была дорога ему; онъ не хот-Ьлъ ни потерять, ни обезчестить ее. Патрули волонтеровъ расхаживали по улицамъ; часовые въ лохмотьяхъ охраняли богатыхъ, трепетавшихъ за свою жизнь и имущество. Исторйя докажетъ, къ вечной слав^ народа, что въ длинный промежуток. времени между падешемъ монархии и учреждетемъ республики не было совершено ни одного насилля, и ни одно частное имущество не подверглось опасности. Не смотря на отдельные нечистые элементы, которые всегда встречаются въ народныхъ возсташяхъ, единственной местью этого народа, такъ справедливо

— 254 — раздраженная) противъ забывшихъ иди оклеветавньихъ его нищету, были великодуьше, доброта, наивный энтуз1азмъ братства, гордая -безкорььстность. утонченное благородство. А между темъ, не одинъ фанатикъ, не одинъ заговорщикъ, столице близко теорш политическая) убШства, возбуждали толпу во время битвы. Не одинъ подражатель Марату нашептывалъ ему въ тгЬни кровавые замыслы; но самый бредъ вооруженнаго народа, брошеннаго во власть собственная) гешя, въ похм^льи победы, не обнаружилъ ничего дру гого, кромУ истиннаго вельгая. Долго и ревниво скрываемый идеалъ республики вышелъ изъ н^дръ народа незаиятнаннымъ, Первыя слова, произнесенный поэтомъ, во имя республиканская народа, передъ лицомъ Франщи и Mipa, были полны миролюбья и единодуппя. Временному правительству предстояло выполнить самую высокую, самую священную миссш, когда-либо выпадавшую на долю людей: гордый, мужественный, умный народъ, возставшШ на защиту правъ, чести и политической нравственности, вполне добровольно иоручалъ ему заботу объ участи всей нацш. Увенчанный лаврами победы, онъ съ первыхъ же шаговъ отрекался отъ нихъ, передавая власть въ руки людей, более способныхъ воспользоваться ею сознательно, къ общему благу, миру и справедливости. Единственно, чего требовалъ этотъ велиий народъ, требовалъ страстно и неотступно, навсегда ниспровергнувъ анти-нащональный режимъ, это было возврандапе къ традищи широкой свободы» и единства, которая съ •самаго основанья нашей исторш до революцш 93-го года укрепляла могущество и расширяла славу французской нацш. Народъ жаждалъ, чтобы его стране вернули жизненную энерпю, притуплённую губительными стремленьями, обезсилевшую отъ гнусной тактики правительства. Голосъ, вышед!шй изъ недръ самого народа, голосъ, прогремгЬвьшй на весь м1ръ, призывалъ избранныхъ' въ ратуше къ славному выполненш возложенной на нихъ задачи. И все, казалось, способствовало ея облегчешю. Счастливымъ стечетемъ обстоятельству временное правительство, хотя и создавшееся среди возсташя, хотя и облеченное властью безпорядочными выборами, все же блестяще выражало все законныя силы, признаваемыя разумомъ и чтимыя общественноьо совестью. Дюпонъ (де-Лэръ) вносилъ съ собою -авторитетъ, созданный жизненными испыташями и редкой неподкупностью характера. Араго и Ламартинъ представляли науку и искусства, благородство языка, мягьгость нравовъ и ту умеренность просвещенная) мнешя, которая, успокоительно действуя на побежденныхъ, какъ бы сглаживала пути къ общему примирент. Ледрю-Роллэнъ и Луи-Бланъ съ ихъ револющонной инищативой пользовались самымъ безграничнымъ доверьемъ народа.

— 255 — Нечего было бояться никакого серьезнаго сопротивления внутри, никакой попытки извне. Въ первую же ночь своего водворешя, временному правительству устами маршаловъ и наиболее изв'Ьстныхъ генераловъ были засвидетельствованы почтительныя чувства армш. Гражданская гвард1я, скомпрометтировавшая себя вместе съ народомъ, чувствовала себя до некоторой степени вынужденной примкнуть къ революции, ускоренный ходъ которой являлся результатомъ ея неосторожности. По одному мановенно телеграфа все департаменты мгновенно перешли отъ монархии къ республике. Прислужники династш явились приветствовать республику, въ осуществление которой они накануне еще совершенно не верили, съ безстыдной поспешностью, ярко указывавшей на то, что подъ оплотомъ закона въ стране царило полное ничтожество убеждений, въ которомъ крылись зачатки разложешя и падения обветшавшей власти. Старое общество уступало место новому, препслонявшемуся передъ своими законодателями. Я знаю, что разсматривать съ этой точки зрения февральскую революцию и учреждеше республики—значитъ входить въ полное противоречие съ общепринятьимъ мнЬшемъ, которое въ наше время не желаетъ видеть въ этой революции ничего, кроме искусно проведеннаго партийная заговора, ничего, кроме акта насшпя и измены. МнЬше многочисленной партии, потерпевшей поражение въ феврале, таково, что будь лучше выполнено движете войскъ, будь во время отдано- то пили другое приказаше, присутствуй въ Париже лишнгй представитель королевской фамилш, будь несколькими сражающимися меньше на улице, отсутствуй иной изъ ораторовъ въ палате, динасия была бы спасена, и жизнь страны, после нечувствительнаго потрясешя, вошла, бы въ обычнупо колею. Ближайшее будущее дастъ справедливую оценку этимъ легкомысленнымъ выводамъ. Пстор1я наглядно покажешь, что никогда, быть можетъ, неожиданность, случай и деятельность отдельньпхъ лицъ не играли столь незначительной роли въ низвержении существующая порядка вещей. Надо твердо помнить, что револющя 1848 года создалась не заговорами, не послаблениями, не внезапнымъ переворотомъ. Отличительный характеръ этой револющи именно въ томъ, что грубая сила играла въ ней самую второстепенную роль. Ни одинъ представитель парии не имеешь основашя похвалиться темъ, что онъ провелъ револющю, или что онъ могъ бы ее подавить. Населеше Парижа завладело ратушей и, объявляя въ ней республиканский образъ правлешя, по собственному почину, независимо отъ большинства вождей демократии, являлось только выразителемъ р е ш е т я давно созревипаго у «легальной страны». Династия Орлеановъ и буржуаз1я,

— 123 — относивьшяся ко всему съ презрительнымъ высокомгЬр1емъ, не были въ силахъ ни усмотреть, ни почувствовать ничего, кроме чисто внйшняго, до некоторой степени механическаго движешя Францш. Не считаясь ни съ религюзнымъ чувствомъ, ни съ нащональной гордостью, ни съ врожденнымъ инстинктомъ народа, оне были лишены той нравственной силы, которая одна освящаетъ и дЧшеть плодотворной верховную власть. И эта власть была у нихъ отнята. Что можетъ быть проще, понятнее и сообразнее съ логикою сощальнаго прогресса и незыблемыхъ законовъ цивилизацш. Вотъ единственная причина и объяснеше непосредственной связи революцш 1848 года съ царствовашемъ Людовика-Филиппа. Разсматривая же эту революцш въ ея, еще неясной, связи съ будущимъ, я вижу въ ней результата эволюцш нравственной и матер1альной жизни народа. Временное правительство и Учредительное собраше располагали всевозможными средствами къ ускоренш этой эволющи путемъ организащи народнаго обученья и финансовыхъ преобразований применительно къ принципамъ демократическая равенства. Но семнадцатилетняя оппозицья власти не пр1учила радикаловъ пользоваться ею. Политики на трибунЬ, въ адвокатуре и публицистике, они не обладали ни характеромъ, ни талантомъ государственныхъ людей. Смута и разногламе въ совещашяхъ заставляли ихъ колебаться и спотыкаться на каждомъ шагу. Среди этихъ пререканш и раздоровъ время шло, и удобный моментъ былъ упущенъ. Въ то время, какъ я нишу эти строки '), духъ ослеплетя снова тяготитъ надъ Франщей. Онъ наводитъ уныше на сердца и подавляетъ волю и энерпю. Все неясно, шатко, инертно и мрачно. Лучнпе люди утрачиваютъ мужество, худппе—стыдъ. Между темъ пророчесшя знамешя не исчезаютъ съ горизонта, они появляются вновь, размножаются и держать народъ въ напряженномъ состоянш. Мимолетная слабость истомленной страны не подрываетъ ни веры, ни стойкости. Идея скрыта въ глубине, но она растетъ и крепнетъ. Разлагающееся общество безотчетно подготовляетъ почву зародышамъ новаго. Идя можетъ быть не такъ скоро, какъ хотелось бы, мудрость нацш темъ не менее выполняетъ свою миссш. Метаморфоза свершается. И тайны этого превращешя принадлежать свободе и разуму. Везсмертные созидатели божественнаго дела освобожденья, они идутъ молча, уверенно, не отрываясь никогда отъ своей работы, къ преобразование всего мьра.

') Въ 1850 г.

ВТОРАЯ

ЧАСТЬ.

XVI. Обшия соображешя.—Городская ратуша. — Красное знамя.— Огюстъ Бланки.—Уничтожение смертной казни за политичесюя преступлешя. 25-го февраля 1848 года Парижъ проснулся подъ звуки «Марсельезы» и, при виде радости народныхъ массъ, осязательно почувствовалъ, что онъ перешелъ окончательно отъ монархш къ республике. Эта весть была встречена глубокнмъ удивлешемъ со стороны многихъ, отказывавшихся верить: настолько она казалась имъ невероятной. Настроеше умовъ было смущенное: смутное ожидаше чего-то неизбежная, рокового внезапно парализовало д в и ж е т е и какъ бы и самую жизнь большого города. Н а взрывы восторга торжествующая пролетар1ата, соединявшая со словомъ «республика» безграничныя надежды, буржуаз1я отвечала молчатемъ, которое служило скорее знакомъ подавленности, чемъ согластя. К а з а лось, для нея въ самомъ звуке этого слова, полнаго электрическихъ грозъ. слышались угроза и глухой гневъ. Съ магической силой это слово наводило на однихъ неслыханный ужасъ и вызывало въ другихъ неудержимый восторгъ; у всехъ оно возбуждало одну мысль, что никакое сопротивлеше революцш было немыслимо, что отныне единственной властительницей являлась судьба, которая шла своей дорогой, не считаясь ни съ заботами, ни съ советами людскими, готовясь перевернуть до основаш я потрясенное общество. Откуда же взяло свою магическую власть надъ людьми это слово, древнее, какъ м1ръ? Какъ могло одно и то же слово, въ одинъ и тотъ же моментъ, въ одномъ и томъ же месте возбуждать взрывы восторга въ одной части населешя и наводить мрачное уныше на другую? Постараемся дать себе въ этомъ отчетъ. ЧАСТЬ I I .

•

17

— 258 — Въ глазахъ философа, смотрящаго на вещи съ чисто идейной точки зр^шя, республика является наиболее совершеннымъ строемъ, котораго молгетъ держаться общество, достигшее з р е л а я возраста, освободившееся отъ опеки, управляющееся самостоятельно и подчиняющееся одному законному авторитету, авторитету общественн а я разума, выраженному въ законе. Общественное дело, порученное общественной мудрости,—республика является постояннымъ и въ то же время изменяющимся выражешемъ стремленш индивидумовъ, выливающихся въ народную волю. Такъ понимаются въ области отвлеченнаго мышлешя идеалъ, Teopia и абсолютный принципъ республиканскаго строя. Въ сердцахъ справедливыхъ и добродетельны хъ людей поняпе о республике носитъ еще более возвышенный характеръ: она является выразительницей релииознаго чувства, примененная къ гражданскимъ учрежденьямъ. Хрисианинъ, если только онъ проникнуть сущностью Евангельскаго ученья, долженъ видеть въ республике матерински заботящуюся о немъ родину, создающую среди политической семьи братство первоначальной церкви и заботливо раздающую дары Провидешя всемъ своимъ детямъ безъ различ1я. Въ памяти историка республика является, смотря по времени, месту и нравамъ, въ самыхъ разнообразныхъ формахъ. Въ Спарте она бедна, воинственна, умеренна и сурова вътискахъ дисциплины. Въ Аеинахъ, эта дочь музъ украшаетъ изяществомъ свободу и чаруетъ насъ обаяньемъ безсмертнаго искусства даже въ своихъ заблужденьяхъ. Въ древнемъ Риме она носитъ на своемъ челе гордый отпечатокъ гражданскихъ добродетелей, и идетъ увереннымъ шагомъ къ владычеству надъ всемъ MipoMb, обещанному ей богами за постоянство въ намереньяхъ. Въ Кареагене она окружена роскошью, жадна и разсчетлива. У итальянс.кихъ народовъ, поглощенныхъ инстинктомъ велич1я, она какъ бы играетъ междоусобными распрями, среди которыхъ она возстановляетъ и создаетъ античную науку и красоту. У подножья Юры, въ альпьйскихъ долинахъ она устойчива, почти неподвижна подъ охраной осторожныхъ патрищевъ. Въ Нидерландахъ она проникнута серьезностью, настойчивостью и мудростью, граничащею съ вели'немъ. Въ Англ in, за свое короткое существов а т е , она вдохновлялась, при звукахъ голоса великая человека, то боевымъ духомъ, то фанатизмомъ отдельныхъ сектъ. Въ Соединенныхъ Штатахъ Америки поразительная промышленная деятельность и могущественный инстинктъ ассощацш делаютъ ее обладательницей такого соьцальнаго благополуч1я, какого до сихъ поръ не могъ себе представить ни одинъ народъ на земномъ шаре. Такимъ образомъ, будемъ ли мы разсматривать его у древнихъ

— 259 — м и современныхъ иародовъ, среди язычества или хриспанства, республиканский строй въ гЬхъ формахъ, какимъ намъ рисуетъ его исто pi я, — олигархически, то демократически, федеративный или унитарный, католический или протестантскш, воинственный, промышленный, морской или землед^льческш, признаю нцй или отвергающий рабство,—все лее не обусловливаетъ никакого исключительная сощальнаго порядка вещей. Онъ не подчиняется какимълибо специальнымъ религюзнымъ, гражданскимъ, политическимъ и географическимъ условиямъ жизни страны. Въ историчесия эпохи, предшествовавишя французской революции, мы напрасно стали бы искать въ созданныхъ республиканскимъ строемъ учреждешяхъ, въ порожденныхъ имъ людяхъ, въ цЬломъ ряде проистекающихъ •отсюда фактовъ, напрасно, повторяю, стали бы мы искать во всемъ этомъ причину восторга и ужаса, наводимыхъ однимъ только словомъ «республика». Объяснеше этого можно найти только въ ближайшихъ воспоминашяхъ наиней исторической летописи. Чтобы понять смятеше умовъ при объявлении республики въ 1848 году, нужно обратиться съ вопросомъ къ республике 1792 и 1 793 года. До той поры не было ничего въ нашемъ прошломъ, что говорило бы за или противъ республиканская строя во Францш, что заставляло бы смотреть на него иначе, какъ на естественное следствие, какъ на возможное развитие наиней национальной жизни. Каиеъ известно, основные принципы республиканскихъ учрежден а , совещашя и выборы, берутъ начало въ самыхъ отдаленныхъ традищяхъ нашей страны. После собраний галловъ и германцевъ, первоначальныхъ источниковъ нашего историческая права, пресвитерианская организащя пи демократический духъ первоначальной церкви, возстановленный и оживленный протестантизмомъ, городское и общинное управлете, генеральные штаты, парламенты, греческий и латинешя основы нашего университетскаго образовашя, наини свободные мыслители всехъ вепшвъ, янсенизмъ Поръ-Рояля, символический мистицизмъ масоновъ неушюнно поддерживали въ сердце феодальной и монархической Францш ферментъ независимости и какъ бы очагъ республиканскихъ добродетелей, который королямъ удается иногда заглушить, но который они не въ состоянии потушить совершенно, и отъ котораго жнвыя искры будутъ разноситься въ самые тяжелые дни гнета. Такъ, въ ту самую минуту, когда слава Людовика Х1У настолько порабощаетъ страну, что она начинаешь смешивать патрютизмъ и честь съ подчинешемъ капризамъ короля, когда божественное право поглотило, казалось, все друпя права, Фенелонъ, стоя у поднож1я трона, рисуетъ изображеше идеальной республики, законы которой открылись для него въ результате долгихъ размышле17»

— 260 — шй надъ античнымъ гешемъ и строгаго исполнения своей апостольскоймиссш. Во время господства Номпадуръ, Монтескье, вызывая бурныя: одобрешя современниковъ, провозгласилъ, что добродетель есть, приндипъ республиканскаго строя. Вместе съ нимъ и после него, въ самый разгаръ злоупотребленШ и заносчивыхъ выходокъ разнузданная двора, философы, юристы, историки, ученые, политики общими силами стараются провести въ народное сознаше поняие о верховной власти разума и равенстве правъ. Ихъ совместное усилье встречаете настолько хорошо подготовленные умы, сопротивлеше предразсудковъ такъ слабо, ничтожно, что, когда тридцать лете спустя, демократъ Франклинъ является просить у Франщи золота и флоте, чтобы поддержать возставнпя колоши, то онъ находите короля, дворъ, министровъ, которыхъ республиканское возсташе не только не возмущаете, но и не удивляете, и которые съ восторгомъ стремятся принять участае въ великомъ деле освободительная движешя. Нужно ли напоминать, насколько ограничена и непопулярна была оппозищя противъ созыва генеральныхъ штатовъ въ 1789 году? Только несколько привилегированныхъ лицъ, принцевъ крови и приверженцевъ Версаля и выражали протесте противъ громадная большинства страны, признающей и приветствующей въ Собраши,. созванномъ всеобщей подачей голосовъ, учреждеше, вылившееся изъ самаго сердца французская народа. Учреждеше это было монархическимъ по замыслу, но по духу до такой степени истиннореспубликанскимъ, что, помимо всякаго желашя со своей стороны, оно сразу чувствуете себя связан нымъ ничего о б щ а я съ нимъ не имеющимъ королемъ и не знаете, что съ нимъ делать. Рядъ недоразумешй, лицемерныхъ и непоследовательныхъ выходокъ короля, а затемъ декреты собрашя и споры съ королевской властью вызываюсь бегство въ Вареннъ. Въ этотъ моментъ идея о немедленномъ осуществлены республики овладеваете общественнымъ мнеюемъ; пресса берете на себя инищативу и произноситъ роковое слово. Эхо всего народа откликается на него. «Республикой веетъ отовсюду», восторженно восклицаетъ женщина, которая вскоре падете жертвой своихъ республиканскихъ верованШ. Часъ, казалось, наступилъ, обстоятельства вполне благопр1ятны. Назревающая мысли ускоряютъ собыпя, умы настроены известнымъ образомъ, принципы приняты, формулы готовы. Эманципированная Франщя ни мало не смутится, если король,. вместе со своей придворной знатью, покинете страну. Дружными уошями, буржуа и пролетарш станутъ на защиту своего права и будутъ безостановочно продолжать дело сощальнаго преобразования. Но злополучнымъ усерд1емъ отдельныхъ лицъ плен-

— 261 — наго короля возвращаютъ обратно. Собрате потрясено; политическое чутье покидаетъ его. Оно выступаетъ вместе съ королемъ противъ народа, съ прошедшимъ противъ будущаго, съ монарх1ей противъ республики. Буржуазья, по его примеру, колеблется; начинается роковая резня на Марсовомъ поле. Льется кровь... Отныне свободное и правильное преобразоваше становится невозмоягжнымъ. Грандюзное препятеттае бросаетъ вызовъ духу века и вызываешь отчаянное противодействье. Это усшпе воспламеняетъ умы. Мысли увлечены страстями; страсти, въ свою очередь, пробуждаютъ инстинкты; инстинкты вооружаются безпощадной логикой. Все, что есть зверскаго въ инстинкте и абсолютнаго въ логике, не. желаетъ более считаться ни съ временемъ, ни съ людьми. Инстинктъ пришедшей въ отчаяше аристократы взываетъ о помощи къ иностраннымъ державамъ. Инстинктъ демократическая равенства убиваетъ аристократа-короля. Французская республика основана, но основана силой и обагрена французской кровью. Съ первыхъ же своихъ шаговъ она какъ бы выбита изъ колеи. Вся сила, все ея величье въ ея евангельскихъ и философскихъ началахъ, и ея полная несовместимость съ грубымъ насил1емъ инстинктовъ несомненно приведешь ее къ гибели. Она не можетъ царить терроромъ. Не подходишь ей возлагать себе на грудь голову Медузы, какъ это делали римсше императоры. Самый духъ республики, духъ, проникнутый сознаньемъ человечес к а я достоинства и делаюьщй жизнь каждая человека священной для другихъ, осудилъ бы ее на гибель. Рубя головы людямъ, республика является преступнее, чемъ монархья, уясе по тому одному, что она действуешь противно своимъ принципамъ. Въ течете трехъ лйтъ она творитъ чудеса, она пытается съ неслыханной смелостью установить въ законахъ самыя высотя стремлет я человеческой души, но все напрасно: ничто не заставишь ее избежать рокового исхода, обусловленнаго ея происхождешемъ. Е я тотальность, ея геройство не приведутъ ни къ чему. Ей суждено умереть за то, что она нарушила свой основной принципъ: безстрастный законъ вещей, въ конце концовъ, беретъ верхъ надъ людскими страстями. Вскоре она падетъ, изнемогая отъ конвульс и в н а я напряжешя и не признанная м1ромъ за ея отречеше отъ самой себя. Изумленному народу останется отъ нея только славное, но осыпанное проклятьями ььмя и таинственный, не оконченный заветъ, начертанный кровавыми буквами. Что въ этомъ завете: обещанье или угроза? Благословеше или проклятье? Жестокьй софизмъ, или божественная правда? Заветъ ли это Жиронды, Горы или Коммуны? Или это духовное завещаше Кондорсэ, Дантона, Робеспьера, Марата, Бабёфа?

— 262 — Когда на егЬнахъ Парижа внезапно появились три таинственныхъ слова республиканская завета: «Свобода, равенство, братство», каждый сталъ лицомъ къ лицу съ этими грозными вопросами. Но побежденные или победители, буржуа или нролетарш, республиканцы или роялисты, никто не былъ въ состоянии на нихъ ответить. Въ полномъ смятенш матерйальныхъ и нравственныхъ силъ пересоздаваемаго общества все казалось вероятнымъ и вместе невозможнымъ. Вотъ почему разумъ молчалъ, а разнузданное воображен ie создавало кашя-то призрачныя химеричесшя мечты. Возникаетъ вопросъ: объявляя отчасти противъ своей воли, подъ давлешемъ народной победы демократическую республику,, совершало ли временное правительство, какъ его позднее упрекали, произвольный поступокъ, не современный и якобы противный истинному общественному мнешю? Я, безъ в с я к а я колебания, утверждаю, что нетъ. Всякий другой образъ дЬйствШ, если даже признать его возможнымъ, совершенно не соответствовалъ бы потребностями времени, шелъ бы если и не противъ ясно выраженной воли народа, то во всякомъ случае противъ того желашя, которое государственный человекъ долженъ уловить, разбираясь въ совокупности идей, въ распределен^ партий и въ общемъ характере нравовъ данной исторической эпохи. Посмотримъ, каковъ былъ этотъ характеръ въ конце царствовашя Людовика-Филиина. Разсыпанный по всей стране, связанный съ землей, полученной благодаря революцш, крестьянинъ слышалъ о воздвигаемьихъ баррикадахъ, о низвержении трона, видЬлъ бегство императоровъ и королей, присутствовалъ въ своей деревенской церкви на молебнахъ о здравии того или другого монарха, изъ которыхъ ни одинъ не кончиилъ благополучно. Роялиста запада или юга, покинутый своими принцами, бонапартиста востока или севера, раззоренный вторжешями иностранцевъ,—все одинаково воспользовались этимъ красноречивымъ курсомъ исторической философии. Въ наше время крестьянину очень мало дела до династии, и онъ остается равнодушнымъ, какъ къ божественному праву, такъ и къ конституционной законности. Правительство, лишенное священная характера, стало для него административной машиной, которая не можетъ внушить ему ни любви, ни ненависти, такъ какъ вся связь съ нимъ свелась къ. уплате податей. Что же касается до высшихъ классовъ, буржуазш или знатная дворянства, то онъ почти не делаетъ между ними разницы. Не имея никакихъ обязательствъ, какъ относительно того, такъ и другого, отлично зная, что ему нечего ждать отъ нихъ ни оскорблешй, ни милостей, онъ видитъ въ единственной точке соприкосновения съ ними, арендной плате, неустанную^

— 263 — борьбу двухъ противоположныхъ интересовъ. чемъ ниже арендная плата, чемъ меньше подати, темъ, по его мнЬнш, лучше правительство. Если у крестьянина и нЬтъ собственно республиканскихъ убеждений, то, во всякомъ случай, личный интересъ заставляетъ его стремиться къ развитш демократическая равенства. Буржуаз1я, мелкая и крупная, съ 1789 года три раза возвращалась къ англшской системе представительной монархш; но, вследств1е постоянной неудачи этихъ попытокъ, она утратила вйру въ свои политически теорш. Она начинаетъ понимать, что логика здраваго французская смысла плохо вяжется съ фикщями парламентская строя; она начинаетъ понимать, что продолжеше, подъ какимъ бы то ни было видомъ, старой борьбы между королевской кровью и духомъ общинъ не умно и не способно дать стране устойчивость, необходимую для развитая ея промышленности. Старинное дворянство, по справедливости, надо разделить на две части: одна теряетъ свой сословный обликъ въ тесномъ с-оприкосновенш съ буржуаз1ей настолько, что могла бы быть названа буржуазнымъ дворянствомъ; другая остается замкнутой и верной своимъ традищямъ. Первая, связанная съ младшей лишей королевс к а я дома и пользующаяся малымъ уважешемъ какъ среди техъ, которыхъ она оставила,такъ и среди техъ, къ которымъ она примкнула, не обладаешь ни нравственнымъ авторйтетомъ, ни политической подготовкой и едва заслуживаешь нашего внимашя. Е я мнЬтй не СТОИТЪ учитывать въ общей оценке настроетя умовъ. Ее нельзя считать сторонницей абсолютизма, ни конституционализма, ни республики. Она эгоистична до цинизма. Ни одно правительство не могло ожидать отъ нея действительной поддержки или опасаться съ ея стороны серьезная сопротивления. Легитимистское дворянство хранило въ полной неприкосновенности свои монархически убеждешя, не питая надеждъ на будущее, не создавая себе иллюзШ относительно членовъ королевская дома и не припятствуя эмансипацш народа путемъ общей подачи голосовъ. Оно было поглощено ненавистью къ младшей лиши королевскаго дома, поглощено настолько сильно, что радостно приветствовало революцш. Оно добровольно объявило, что не только не будетъ ставить никакихъ преградъ къ учрежденш Республики, но готово служить народному самоуправленш, ибо этому не мешаетъ чувство гордости, удерживавшее его вдали отъ незаконная трона. Соглашаясь въ этомъ съ болыпинствомъ духовенства, которое стремилось отделить свое дело отъ королевскаго дома, въ надежде воспользоваться свободой и завладеть душами людей, эта пария дворянъ съ радостью усматривала въ народной победе судъ Вожш и отмщеше за себя. Аналогичныя чувства волновали бонапартистовъ. Богатая, дея-

— 264 — тельная, но остававшаяся въ т1ши и потерявшая значительную долю престижа, благодаря смешной стороне Страсбургской и Булонской экспедицШ, эта пария, революцюнная по происхождению и образу дМствш, разсчитывавшая на обаяте славнаго имени своего вождя-изгнанника, могла только выиграть и ничего не теряла съ введешемъ демократической республики. Арм1я со временъ первой революцш инстинктивно подчинялась тому принципу, что она принадлежите стране, и что ея единственная обязанность защищать территорно, какова бы ни была форма правлетя. Въ быстрой смене политической власти магистратура оставалась лично также безучастной. Во всехъ классахъ, партаяхъ, во всехъ учреждетяхъ, во всемъ, что было связано съ землей, недвижимымъ имуществомъ, а съ государствомъ—службой, создалось почти одинаково индифферентное отношеше къ формамъ политической жизни. Большая часть нацш оставалась пассивной: она не чувствовала съ себе энергш для инищэтивы, потому что вера была утрачена, в е р а въ свои политически убеждешя нашла пристанище въ рабочемъ классе; тамъ она была жизненна и глубока. Более грамотный, чемъ крестьянинъ, и менее матер1алистъ, чемъ буржуа, городской рабочШ связывалъ свои интересы съ идеей. Ежедневная пресса такъ или иначе посвящала его въ парламентере дебаты, онъ получилъ поняпе о праве и о принципахъ равенства французской революцш. Онъ не допускалъ возможности передать въ друпя руки заботу о своихъ делахъ, ясно сознавая, что судьба короля тесно связана съ судьбой духовенства и дворянства, и что никЬмъ народное дело не примется такъ близко къ сердцу, какъ самимъ же народомъ. Онъ хотелъ стать гражданиномъ. Онъ давно имелъ право на это по своимъ способностямъ, по своему чувству справедливости и любви къ родине. Городской pa6o4ifl всеми силами души жаждалъ республики. Но какой именно республики желало это энергичное меньшинство и какъ далеко шла его инищатива? Другими словами, какое толковате должно было дать временное правительство республиканской форме правлешя, чтобы выполнить возложенную на него задачу установлешя новаго строя? Съ первыхъ шаговъ революцш, когда еще продолжалось наружное cor.iacie классовъ въ подчинены или признаны республики, можно было бы уловить два различныхъ направлешя, если бы внимаше не было разееяно страхомъ у однихъ и энтуз1азмомъ у другихъ. Буржуазш, громко провозглашавшей: «Да здравствуете демократическая республика!», пролетар1атъ отвечалъ: «Да здравствуете республика демократическая и сощальная!» Этотъ возгласъ,

— 265 — ш> начале мало отличавшшся по виду отъ перваго и казавшШся только плеоназмомъ, вскоре выяснился и сталъ обособляться все более и более. Первый выражалъ вполне ясную и всемъ понятную мысль. Никто не сталъ бы противоречить, что республика должна быть демократической. Монархы Людовика-Филиппа была непоследовательной демокраПей: собыия это слишкомъ ясно показали. Смелость предпрыпя заключалась не въ томъ, чтобы устранить эту непоследовательность, отнявъ у политическая учреждешя ея наследственная вождя, не въ томъ, чтобы покончить, после трехъ слишкомъ убедительныхъ опытовъ, съ условностями парламентарной монархи!, и даже не въ уничтожеше последнихъ остатковъ привилепй установлешемъ всеобщей подачи голосовъ и обязательностью выборовъ на все должности. Во всехъ этихъ пунктахъ револющя не становилась въ противореч1е съ чувствомъ страны. Нравы общества были достаточно подготовлены къ введешю демократической республики. Что касается до такъ называемой сощальной революцш, т. е. перемены въ отношены капитала и труда, въ определены и учены о праве собственности, въ применены основного принципа демократическихъ конституцы: «общество должно обезпечить существоваHie своимъ членамъ»,—въ этомъ.отношены народное сознаше было, съодной стороны, совершенно невежественно, съ другой—преисполнено самыхъ туманныхъ стремлены. Ни одно правительство, какъ бы револющонно ни было, не можетъ самовластно насиловать требовашя времени. РабочШ классъ и не претендовалъ на это. Вожди различныхъ сощальныхъ учены, за исключетемъ одного, не создавали себе на ЭТОТЪ счетъ иллюзШ. Народъ не требовалъ отъ правительства чудесъ въ свою пользу, онъ хотелъ только залога, уверенности въ томъ, что о немъ подумаютъ, признаютъ, что онъ заслуживаетъ лучшей участи, и искренно постараются помочь ему. Этотъ гордый, интеллигентный, доходящы до геройства, народъ не слушалъ, чтобы ни говорили, внушены некоторыхъ террористовъ, плапаторовъ исторы. Онъ не желалъ ни насильственная захвата, ни изгнатя, ни тюрьмы, ни гильотины. Народъ 1848 года походилъ на народъ 1792 года только патрютизмомъ и мужествомъ. Это не былъ, какъ въ первую победу демократы, рабъ, истерзанный* безконечными страдашями, разрывающы цепи въ припадке ярости и отдавшыся жажде мести; это было забытое, лишенное наследства, дитя, желающее вернуться въ сощальную семью не для того, чтобы внести въ нее разноглаше или жить на счетъ своихъ братьевъ, а для совместной съ ними работы на благо общества.

— 2G6 — Для этого нужно было поощрять, а не давить естественное стремление общества къ равенству воспиташемъ, распредЬлетемъ налоговъ, организацией союзовъ,—однимъ словомъ, всеми средствами, имеющимися у государства для защиты слабыхъ противъ сильныхъ, бедныхъ противъ богатыхъ; следовало признать требуемыя права столь же священными, какъ и права, уже, установленный; следовало дать свободный выходъ инстинкту массы, смутно стремящемуся къ организацш и общественной жизнн; однимъ словомъ, следовало освободить отъ фантастическихъ порывашй безъидейной демогогни еще неясныя, но справедливыя стремления и законный желашя народа. Если' республика 1848 года была утверждена не на истинныхъ основашяхъ, если демокрапя и теперь еще волнуется подъ двумя угрозами деспотизма, одинаково противоречащими ея природе, причина этому кроется не въ несогласш духа французскаго народа съ республиканскими учреждешями, какъ намъ стараются это внушить, и еще менее въ любви нацш къ королю и аристократш. Главную причину надо искать въ томъ, что богатые и образованные классы совсемъ не знали народа и составили себе ложное представлеше о требовашяхъ пролетариата. Волнуемые смутнымъ сознашемъ долга, забьитаго ими въ течете последнихъ двухъ царствованШ, они видели въ пролетар1ате только безпощадную ненависть и ненасытные аппетиты. Призракъ 93 года рисовался ихъ разстроенному воображенш. Въ народныхъ массахъ, поднявшихся во имя справедливости, они видели только буйство отдельныхъ крамольниковъ, на безсмысленньпя требования которыхъ не стоило обращать внимашя, такъ какъ они неминуемо должны были погибнуть, столкнувшись съ народнымъ благоразумном-!.. Далепие отъ народа, эти классы смешали духъ отдельныхъ ученШ съ прогрессомъ цивилизацш, терроризмъ съ соцнализмомъ, умирающее якобинство и бабувизмъ съ законньнмъ движешемъ пролетар1ата, стремящагося войти въ сощальную организацш. А временное правительство, составленное изъ разнородныхъ элементовъ, разрозненное съ первыхъ же шаговъ, металось изъ стороны въ сторону, колебалось между народомъ и буржуаз1ей, уступало, безъ строго оииределенныхъ убежденШ, то одному, то другому и, не решаясь ни смело смотреть впередъ, ни вернуться назадъ, вынуждено было вести политику уловокъ, лишеннуно велиипя и силы. Правда, ему удалось избежать столкновения различньихъ интересовъ и отсрочить междоусобную войну, но оно не было въ состоянш умиротворить страну и уничтожить царящее въ умахъ недоразумеше, подозрение и ту нравственную анархш, которыя по-

— 267 — служили причиной падешя королевской власти и слгЬды которыхъ должна была изгладить республика. Было около полудня. Съ вечера предыдущаго дня Парижъ былъ въ рукахъ народа. Баррикады, охраняемый смельчаками, прерывали сообщеше и держали изолированнымъ и въ страшномъ безпокойствй все, что не премыкало къ революцюнному движенш. Обезоруженные, разрозненные или запертые въ казармахъ, солдаты были безсильны. Нащональная гвардия, смешиваясь съ толпой, робко пыталась предупредить своими увещашями несчастья, которыми угрожало общее возбуждеше. Распространялись самые ужасные слухи, и имъ верили. Среди ошеломленной буржуазш говорили, что щЬлыя орды злоумышлепниковъ, освобожденныхъ изъ тюремъ, всюду жгутъ и грабятъ; уверяли, что Тюильри и ПалеРояль совершенно опустошены; что музеи и библютеки стали добычей новыхъ вандаловъ. Парижъ долженъ былъ переживать все ужасы взятаго осадой города. ' На баррикадахъ циркулировали слухи другого рода. Герцогиня Орлеанская и ея сыновья яко бы не выезжали изъ Парижа. Маршалъ Бюжо, генералъ Трэзель и принцы, оставшееся въ Вэнсенне, идутъ на предместья, которыя начнутъ обстреливать съ фортовъ. Среди самого временнаго правительства составляется заговоръ въ пользу регентства; иногородше роялисты и жирондисты изъ городской думы замышляютъ устроить изб1еше республиканцевъ монтаньяровъ: подобный предположешя повсюду усиливали волнешя и разжигали подозрительность. На Гревскую площадь со всехъ сторонъ стекался встревоженный народъ, возбужденный безсонницей и опьяненный неожиданной победой. Образовалась огромная тесная толпа, надъ которой стоялъ неясный, но грозный гулъ голосовъ. Въ наводненной толпой ратуше царитъ невообразимая сумятица. Двигающаяся навстречу другъ другу волны словно обезумевшихъ людей сталкиваются и смешиваются въ корридорахъ, на .тЬстницахъ, въ галлереяхъ... Все вооружены чемъ попало, всюду пики, ножи, ружья, сабли и штыки... Раздаются выстрелы: это стреляютъ пьяные или мальчишки. Мнопе изъ публики, движимые инстинктомъ порядка, свойственнаго всемъ парижанамъ и непокидающаго ихъ даже въ минуту сильнаго увлечешя, охраняютъ пушки съ зажженнымъ фитилемъ въ рукахъ; друпе становятся на стражу у крыльца передъ главными входами и пытаются благоразумными увещашями остановить, или, по крайней мере, сдержать движеше толпы. Каждую минуту эта толпа разступалась сама собой и, набожно обнажая головы, пропускала впередъ носилки и гробы. Это несли съ самыхъ отдаленныхъ концовъ Парижа убитыхъ и раненыхъ, чтобы сдать ихъ едва появив-

— 268 — шемуся правительству. Этому же правительству, еще безъ имени и безъ власти, передавались все заботы и затруднешя гражданъ: такова уже отличительная черта французскаго характера. Въ обширной зале Сэнъ-Жанъ принимались трупы, надъ которыми молчаливо бодрствовалъ священникъ и почетная стража; въ то время, когда рядомъ, въ роскошныхъ салонахъ, предназначенныхъ для городскихъ празднествъ, двигались толпы пролетарйевъ, топтавшихъ босыми ногами обюссоновсюе ковры и бросавшихся въ изнеможении на бархатную мебель. Чудныя зеркала, некогда отражавшая блескъ и изящество избраннаго общества, видевишя нищету только издали, казалось, были поражены видомъ этихъ изможденныхъ лицъ, этихъ жалкихъ лохмотьевъ, этихъ любопытныхъ или суровыхъ взглядовъ. Въ конце длиннаго корридора, въ кабинете, уже заполненномъ просителями, сановниками, дезертирами монархш, той презренной толпой, которая сразу заводится во всехъ переднихъ и снЬшитъ выразить всякому представителю власти свою лакейскую почтительность, небольшая группа лицъ, чуждыхъ другъ другу и совершенно неожиданно очутившихся вместе, пыталась вырвать растерявшееся общество изъ водоворота собьтй силою власти, внезапно очутившейся у нихъ въ рукахъ. Храбрая молоделсь, собравшаяся изъ Сэнъ-Сирской, политехнической ннколъ, съ медицинскаго и юридич е с к а я факультетовъ, образовала вокругъ временнаго правительства добровольную охрану и разносила по городу его распоряжешя, прокламацш и постановлешя. Въ соседней комнате составъ парижской ратуши пытался возстановить свои права и спешилъ приступить къ неотложнымъ административнымъ меропрйятаямъ. Въ двухъ шагахъ отъ нихъ, отделенные только перегородкой, двенадцать человекъ, называвшие себя народными делегатами, вооруженные саблями и заряженными ружьями, объявили заседание безпрерывнымъ и держали между собою советъ, допустить ли имъ и поддержать правительство подозрительнаго происхождетя или низвергнуть его. Между темъ время шло. Волнеше продолжалось и принимало более определенный характеръ. Часть народа громко требовала, чтобьи ее отвели въ Вэнсеннъ — разоружать тамошнш гарни.зонъ; друпе, собравшись группами возле нЬсколькихъ вожаковъ, въ страшномъ возбуждении, казалось, замышляли новую осаду городской ратуши. Черезъ несколько минутъ, какъ бы по сигналу, явились какие-то люди; они обращались съ какими-то воззваниями къ толпе и спешно раздавали иояса, повязки и красныя кокарды. Въ окнахъ и на крышахъ домовъ, окружавшихъ площадь, появились красные флаги, вызывая шумные взрывы восторга. Не угадывая

— 269 — цели этихъ демонстрацш, совйтъ забилъ тревогу: онъ тотчасъ жепосЛалъ на площадь парламентеровъ, которые очень быстро вернулись назадъ, въ ужасе отъ всего услышаннаго. Они говорили, что правительству будетъ предъявлено требовате отъ имени народа о немедленной зам^иЬ трехцветныхъ флаговъ красными. Въ. случай отказа следовало ожидать самыхъ рйзкихъ насильственныхъ мйръ. ДЬло было серьезное и требовало зрйлаго обсуждешя. Но обсуждать было некогда. Угрожающее крики съ площади, выражешя лицъ, звонъ оруж1я въ сосйднихъ залахъ—все заставляло торопиться. Приходилось охватить инстинктомъ смыслъ и значеше даннаго требовашя, которое нельзя было предвидеть и взвесить заранее. Для возбужденнаго до последней степени велич1емъ и быстротой событш народа внйшн1й символъ объявлешя республики имйлъ огромное значеше. Составъ временнаго правительства былъ въ полномъ замешательстве. Выло ли сообщенное имъ требовате д М ствительнымъ желашемъ народа? Не было ли оно только выражешемъ чужой воли, ловко подсказанной толпе темными агитаторами? Ужасный вопросъ для людей, неожиданно ставшихъ центромъ движешя, размеры котораго еще никто не могъ бы определить! Ихъ жизнь и честь были затронуты въ этомъ вопросе. И, надо отдать имъ справедливость, что, несмотря на полную неуверенность, ни малейшей слабости не было заметно ни въ ихъ словахъ, ни въ голосе. Въ двухъ выраженныхъ мпЬшяхъ сказалось, быть можетъ, разное понимаше значешя революцш, но чувства мужества и патрютизма были одинаковы. Въ эту минуту советъ не былъ въ полномъ составе,—Дюпонъ (де-Лбръ) и Араго, измученные предыдущимъ днемъ, оставались дома. Ледрю-Роллэнъ, вступавши! въ этотъ день въ управлете министерствомъ внутреннихъ дЬлъ, вернувшись къ ратуше, не могъ протолкаться черезъ толпу. Напрасно называлъ онъ себя, надеясь пробраться впередъ; въ конце концовъ ему пришлось щпютиться въ комнатке у какого-то швейцара, где онъ и просидЬлъ щЬлыхъ три часа, отрезанный отъ своихъ товарищей, прислушиваясь къ рокоту бушующей толпы, и совершенно не понимая ни причины, ни цели ея требованш*). Ламартинъ и ЛуиБланъ горячо отстаивали два противоположный мнешя, между которыми колебались Мари, Кремье и Гарнье-Пажесъ. Луи-Бланъ вы1

) Ледрю-Роллэнъ настолько плохо понпмалъ страстное чувство, волновавшее толпу, что несколько разъ в ы р а ж а л ъ удивлеше, почему она не изломаетъ сейчасъ же типографсше станки монархическихъ п з д а н ш . Этотъ эпизодъ, прошедшш незамЪченнымъ, ясно показываетъ, с ъ какой быстротой ходъ, смыслъ и характеръ народной революцш ускользаютъ отъ ея первыхъ вождей.

— 270 — сказывался за красное знамя. Стоя ближе другихъ своихъ товарищей къ рабочимъ, составлявшимъ главную силу революцш, ЛуиБланъ зналъ, что требование перемены цвета не имело ничего заслуживающая порицашя. Онъ хорошо зналъ, какъ это позднее призналъ и Ламартинъ 1 ), что въ данномъ случай красный цвгЬтъ не былъ для нихъ символомъ угрозъ и безиорядка, а только новымъ знаменемъ новаго строя. Царствование Людовика-Филиппа, позорный миръ, низости монархическая строя уничтожили въ глазахъ большинства обаянie трехцветная флага. Бросая его, народъ хошЬлъ торжественно отметить уннчтоженйе семнадцати летъ гнуснаго правлешя, или, еще проще, ему хотелось сохранить после победы знамя борьбы. Уничтожение королевской власти, политическое единеше всехъ классовъ въ обицей подаче голосовъ, учреждение демократической республики, но мнешю Луи-Блана, были настолько великимъ событиемъ, что его необходимо было запечатлеть новымъ символомъ. Руководимый таинственнымъ инстинктомъ, народъ-властелинъ облачался въ нуриуръ въ торжественный день своего восинествйя на нрестолъ: онъ выбралъ для своего торжества самый яркш цветъ. Не зная исторщ, онъ иодражалъ духовнымъ и светскимъ верховнымъ властямъ церкви и империи 2). Въ его требовании следовало видеть лишь чистосердечное и честное побуждение. Къ этимъ доказательствамъ, истекавшимъ изъ непосредственная чуствва и обстоятельствъ дела, Луи-Бланъ присоединялъ друпя, более научныя, но не производивишя столь сильная впечатления. Онъ говорилъ о знамени галловъ, о хоругвяхъ. Онъ объяснялъ, что трехцветное знамя, установленное въ 1789 году Лафайетомъ но возвраицеши изъ Версаля, служило символомъ соединешя трехъ сословШ подъ покровительствомъ конститущонной Monapxin и не соответствуешь единству ресииублики. Въ виду обостренная положешя дела, это были слишкомъ тонкие аргументы. Вопросъ былъ не въ томъ. Единственно, что важно было выяснить, это то значеше, которое получишь при существующихъ обстоятельствахъ установлен1е новаго знамени: исходной точкой какихъ требовашй послужитъ оно для техъ, пето его добивается, и к а т я чувства возбудишь у техъ, кто его боится. Къ этому !) См. докладъ Ламартина Учредительному Собранно ^зас'Ьдаине 6 мая 1848 г.). 2 ) Известно, что у всбхъ народовъ нурпуровый цвЬтъ служилъ символомъ величайшей почести. Церковь разсматриваетъ красный цв^тъ, какъ эмблему горячей любви къ ближнему. Она спещально посвящаетъ его, въ своей литургш, празднованию святыхъ и тому культу верховнаго таинства общественной любви, который извЪетенъ подъ именемъ праздника Т-Ьла Господня.

— 271 — сводились горячая и убедительный возражетя Ламартина. Залогъ власти, отданный въ руки бунтовщиковъ, казался ему гораздо опаснее, чемъ его молодому товарищу. Боясь оскорбить армш уничтожешемъ трехцветнаго знамени и подать сигналъ къ объединешю парии орлеанистовъ, Ламартинъ такъ убедительно выражалъ свои сомнешя и опасешя, что советъ никакъ не могъ придти къ окончательному решенио. Между темъ, полная невозможность серьезнаго сопротивлешя народной воле, ясно слышавшейся въ настойчивыхъ крикахъ толпы, и особенно мысль о напрасномъ кровопролитш, заставили его уступить. Уже стали приготовлять красное знамя, когда въ залу собрашя быстро вошелъ министръ Гудшо. Онъ сталъ резко протестовать противъ террора, который, по его словамъ, стучится въ двери и ждетъ только перваго успеха, чтобы навязать Франщи свою кровавую диктатуру, онъ заклиналъ товарищей быть твердыми до конца. Онъ говорилъ растроганно и горячо; его энергичное вмешательство поддержало уже отвергнутое м н е т е Ламартина и заставило всехъ придти къ твердому решенш сохранить во что бы то ни стало трехцветное знамя. Даже Луи-Бланъ уступилъ, подъ вл1яшемъ ли зародившихся въ его гордомъ и честномъ сердце сомнЪнШ, или вспомнивъ, какъ некогда онъ осудилъ строго своимъ перомъ *) подобную попытку. Идя на компромиссу но не желая опровергать того, что онъ считалъ выражешемъ общей народной воли, Луи-Бланъ добился некоторая изменения въ редакцш воззвашя къ народу. Къ словамъ: «нащональное знамя—есть трехцветное знамя», по его настоянш было добавлено: «какъ знакъ единешя и благодарнаго воспоминанья о последнемъ акте народной революцш, члены временнаго правительства и друпе представители власти будутъ носить красную розетку, которая.будетъ также прикреплена къ древку знамени». Тогда, Ламартинъ, который уже несколько разъ появлялся у оконъ ратуши, пытаясь предотвратить грозу, решился съ опасностью жизни спуститься внизъ и пробраться сквозь густую вооруженную толпу къ главному входу, откуда его звучный голосъ могъ бы быть услышанъ на площади. Тамъ, окруженный со всехъ сторонъ, стиснутый, сдавленный, лицомъ къ лицу съ опьяненной и обезумевшей толпой, Ламартинъ, спокойный и невозмутимый, спасъ себя отъ верной смерти темъ чувствомъ превосходства, которое создается проявлешемъ сознательной воли надъ безличными и безсознательными страстями толпы. Онъ то отдавался вдохновенно, какъ бы не слыша ничего, кроме голоса своей музы среди бушующихъ криковъ толпы, то, *) См. Histoire de diz ans, т. III, стр. 238 седьмого и з д а т я .

— 272 — молчаливо скрестивъ руки на груди, обводилъ спокойнымъ и довйрчивымъ взглядомъ искаженный гн1шомъ лица и обезоруживалъ одной улыбкой самыя упорный подозрйшя; онъ выдержалъ, не ослабевая ни на минуту, почти сверхчеловеческую борьбу. Револющонный подъемъ, охватившШ его съ предыдущаго дня, его гордая осанка, полнота и гибкость его речи то повелительной, то ласкающей, производили на толпу такое неотразимое обаяше, что оно покоряло самыхъ закоренелыхъ. Много разъ въ течете этихъ роковыхъ часовъ жизнь Ламартина зависала отъ одного слова, одного взгляда. Былъ моментъ, когда надъ его головой поднялся топоръ—крикъ ужаса вырвался изъ толпы. Потому ли, что онъ не заметилъ этого, или въ совершенстве владея собой, почувствовалъ, что этотъ инцидента расположитъ толпу въ его пользу, чемъ необходимо было воспользоваться, Ламартинъ напрягъ последния усилйя и развернулъ во всю мощь свое красноречие. Онъ сумелъ пленить и растрогать народъ описанпемъ подвиговъ последнихъ трехъ дней, онъ воодуппевилъ его картиной народнаго величйя, и, когда ловкимъ ораторскимъ прйемомъ онъ противопоставилъ «красное знамя, обходящее Марсово поле и влачащееся въ народной крови, трехцветному знамени, обходящему весь мйръ и носящему повсюду имя и славу родины», бурный крикъ восторга, вырвавшийся у народа-артиста, показалъ ему, что онъ победить. РабочШ въ лохмотьяхъ, съ обнаженной грудью, на которой еще сочилась свежая рана, бросился къ нему и обнялъ его со слезами. Этимъ было все сказано. Буря разсеялась. Красное знамя, развевавшееся въ рукахъ статуи Генриха IV, было снято при крикахъ: «Да здравствуетъ республика!» Поднялось трехцветное знамя; агитаторы исчезли. Народъ, мечтавшШ только о мире, заставилъ себя поверить въ эту минуту, что онъ ошибался; приветствуя Ламартина несмолкаемыми криками, онъ мало-по-малу сталъ расходиться по домамъ съ пешемъ «марсельезы». Борьба продолжалась не менее восьми часовъ. Очень немнойе поняли тогда же эту первую победу городской думы надъ народомъ. Большинство считало вопросъ о знамени совершенно не заслуживающимъ внимания. Мнопе, даже среди буржуазии, носили въ продолжен ie несколькнхъ дней краснуио розетку въ петлицахъ,—до такой степени казалось естественнымъ, что перемена правительства влечетъ за собой перемену знаковъ отличйя. Никому въ Париже и въ голову не иириходило, что въ основании этого спора о цветахъ скрывалась возможность междоусобной войны. Все готовы были повторять, что ее на самомъ деле не было. Какъ почти всегда случается, последующая собыття глубоко оттенили разницу, почти незаметную сначала.

— 27;} —

»

Если, въ силу слепой реакцш противъ революцш, красное и трехцветное знамя въ наше время означаютъ два различныхъ лагеря, то 24 февраля они означали два едва различающихся стремления. Единеше классовъ не было еще нарушено. Буржуаз1я своими банкетами въ 1847 году дала толчекъ революционному движенш; нащональная гвард1я въ продолжеше трехъ дней сначала покровительствовала, а потомъ незаметно отстранилась отъ возсташя. Парижсшй рабочШ, въ свою очередь, ничемъ не оскорблялъ и не угрожалъ представителямъ монархическая» строя. Безумно счастливый введешемъ республики, онъ не думалъ ни о короле, ни о принцахъ, ни о министрахъ, ни о пэрахъ, ни о депутатахъ. Онъ лабывалъ все, даже свою нищету, чтобы наслаждаться возможностью показать себя темъ, чемъ онъ былъ на самомъ деле: великодушнымъ, мягкимъ, гуманнымъ и преданнымъ родине. При такихъ благопр]ятныхъ обстоятельствахъ, установление нов а я знамени вовсе не носило бы того угрожающая характера, которое дало ему позднее страшное возсташе. Временное правительство, получая изъ рукъ победившая народа знамя его баррикадъ, могло, сообразно своему желанно, придать ему то или иное значете. Оно вовсе не вступало на путь террора, отвергнутаго общимъ сознательнымъ желатемъ. Если бы оценка положешя Ламартиномъ была справедливой, если действительно въ Париже было шестьдесятъ тысячъ человекъ, жаждущихъ крови и грабеяса, то они начали бы свои дЬйсттая, не дожидаясь отставки правительства. Беззащитный Парижъ былъ во власти пролетар1ата. Онъ не нулсдался ни въ чьемъ разрешенш, чтобы приступить къ разрушеHiio и уб1йствамъ. Ламартинъ преувеличилъ опасность. Более артистъ, чемъ политику онъ придалъ слишкомъ большое з н а ч е т е инциденту, по существу совершенно случайному и скоропреходящему, какъ легкая лихорадка. Правда, среди массы пролетар1ата, желавшая перемены цвета подъ влизшемъ очень законная и благороднаго чувства, действовала небольшая группа агитаторовъ, называвшихъ себя коммунистами-матер1алистами и имевшихъ вполне определенныя намерешя. Они хотели придать красному знамени то з паче nie, которое оно получило 25 ш л я 1792 года отъ собрашя федералистовъ, провозгласивгаихъ себя „Директор1ей возсташя" и написавшихъ на своемъ знамени слова: „Военный законъ народа караетъ возмущеHie исполнительной власти". Эти-то революционеры, живппе среди воспоминаний п р е ж н я я времени и были инищаторами только что описаннаго нами инцидента и исказили смыслъ красная знамени. Но эти смельчаки составляли среди парижскаго населешя изолированную группу, наЧАСТЬ П .

18

— 274 — сильственный характеръ которой не им1>лъ ничего общаго съ истиннымъ положешемъ дела. Временное правительство не сумело отличить брожешя несколькихъ, возбужденныхъ умовъ отъ действительная движения народа. Въ своемъ смятении оно преувеличило одно и уменьшило значеше другого. Величественное выстуилеше демократии свелось въ нхъ глазахъ до разм'Ьровъ простого заговора, тайно подготовленнаго ловкимъ вожакомъ. Не с-читаясь съ разнин,ей эпохъ и нравовъ, временщое правительство видело въ лиц^ Бланки новаго Марата, замышляюицаго истреблеше и убШство. И главной заботой его стало сорвать маску съ Бланки и разрушить его намерения. Невольно и намъ приходится придать этому человеку не настоящее, а преувеличенное значение, созданное страхомъ. Впрочемъ, изучая эту странную личность со времени его появления на сцене, въ инциденте съ краснымъ флагомъ, мы можемъ точнее оценить участае террористическая движешя въ развертывающихся передъ нами собыияхъ революционная першда, начинаиощагося 25-го февраля на площади Ратуши и кончающагося тюрьмой и ссылками въ ионе месяце. Огюстъ Бланки родился въ Ницце, въ 1805 году; отецъ его, депутатъ Конвента, былъ арестованъ вместе съ жирондистами. Огюстъ и старпшй братъ его Адольфъ нрйехали въ Парижъ въ последние годы Реставрацш; оба они увлеклись либеральнымъ движешемъ и жили некоторое время вместе, работая въ качестве стенографовъ въ редакции журнала „Le Globe". Но вскоре разница характеровъ повела ихъ разными дорогами. Адольфъ Бланки сталъ нзв'Ьстенъ своими трудами по политической экономии и блестящей профессурой, тогда какъ Огюстъ, движимый более мрачнымъ честолюглемъ, иримкнулъ къ тайнымъ обществамъ, уже замышлявшимъ низвержеше династии. Природа казалось создала его вождемъ заговорщиковъ. Горячей властностью речи и мысли, онъ привлекалъ къ себе и подчинялъ своей воле людей революцюннаго темперамента. Маленькая роста *), бледный, болезненный, съ горящимъ внутреннимъ огнемъ взглядомъ, онъ уже носилъ въ себе зачатки болезни сердца, ставшей неизлечимой, благодаря безсоннымъ ночамъ, лишешямъ и тюрьме. Казалось, горячими вспышками гнева онъ хогЬлъ оживить въ своей груди слабое тренетанйе жизни, грозившей погаснуть раньше осуществленйя его честолюбивых'!, замысловъ. На что же было наииравлено это честолюбйе? Поддержать ослабевания традиции якобинства, выше, чемъ когда Въ т а й н ы х ъ обнцествахъ онъ былъ изв-Ьстенъ подъ фамилнарной кличкой „маленькаго Бланки-'. Объясняя бегство инсургентовъ 12-го мая 1839 года. Барбэсъ скаеалъ: „Малышъ испугался".

— 275 — либо, поднять знамя равенства, олицетворить въ немъ скорбь, жалобы и угрозы пролетариата, разочарованнаго рядомъ неудачныхъ революцш, завладеть диктатурой мести, создать себе день торжества подъ ревъ Марсельезы (какъ выразился самъ онъ), захватить хотя бы на одинъ часъ смятенное общество подъ свою железную руку,—вотъ о чемъ мечталъ этотъ замкнутый, молчаливый человекъ. Эти мечты, которыми онъ делился только наполовину, разжигаемыя -суровымъ образомъ жизни, державшимъ его въ состоянш крайняго нервнаго.возбуждешя, давали ему страшное вл!яше надъ молодежью. Впрочемъ, это была богато одаренная натура. Онъ обладалъ вместе со смелостью инищативы способностью ясно разбираться въ колебаш я х ъ общественнаго мнет а, меняющаяся подъ давлешемъ обстоятельствъ. Никогда не нуждающШся въ отдыхе, терпеливый, привычный къ подпольной работе заговор щи ковъ, скрывающШ истинныя чувства и показывающий ложныя, по словамъ Саллюспа, способный наэлектризовывать массы, онъ въ совершенстве владЬлъ искусствомъ разжигать огонь страстей, не выпуская его изъ рукъ. Своей бедной уединенной жизнью, страдашемъ, запечатленнымъ на его лице саркастической улыбкой своего тонкаго и холоднаго рта, жаромъ яегодовашя, срывавшимся, какъ бы помимо его воли, съ его устъ, онъ возбуждалъ сразу и сострадаше, и страхъ и подчинялъ своей воле эти два велите двигателя человеческой души. Понятно, что несколько летъ онъ былъ уже кумиромъ тайныхъ обществъ. Самые испытанные республиканцы шли за нимъ. Но, после возсташя 12-го мая, Барбэсъ почувствовалъ недоBepie: его удивляло въ столь смеломъ повидимому заговорщике слишкомъ большое благоразум1е и изворотливость, съ которыми не мирилась его простая и великодушная натура: главная же причина недоверья была та система щаженья, которую правительство прояв ляло въ отношенш Бланки. Барбэсъ дошелъ до прямого обви нешя Бланки въ томъ, что последшй, изъ трусости или предатель ства, упустилъ удобный случай для нечаяннаго нападешя, имъ же самимъ задуманная». Республиканская пария, свято верившая каждому слову Барбэса, отшатнулась отъ человека, къ которому онъ потерялъ уважеше. Скоро около Бланки осталась только небольшая кучка последователей, умъ которыхъ былъ возбужденъ сопротивлешемъ ихъ вождю и фанатизму коихъ не было границъ. Февральская револющя застала Бланки въ деревенскомъ доме' въ окрестностяхъ Блуа, где съ 1846 гоца полищя предоставила ему относительную свободу. Въ то время, какъ Ламартинъ зас,тави лъ растроганный народъ выпустить изъ своихъ рукъ знамя по беды, Бланки въ сопровождены! своихъ приверженцевъ бродилъ п темнымъ улицамъ вблизи Пале-Рояля, разговаривая съ ними о со18*

— 276 — бьшяхъ дня. Они оживленно и зло критиковали направление узурпаторская правительства, цЪликомъ вышедшаго изъ редакции «National». Что сделало за 24 часа въ пользу народа это уже ретроградное правительство, привлекавшее къ себе лишь испорченньпхъ людей? Оно оставляло въ стороне истинныхъ патрштовъ. Бланки былъ забытъ. Въ подобныхъ рукахъ смыслъ революции будетъ неминуемо изврапн,енъ, какъ въ 1830 году. Пока они вели подобныя разсужден1я, прибегаешь въ страшномъ смятеши человекъ, посланный имъ на Гревскую площадь. Онъ только что видалъ, какъ спустили красное знамя; онъ присутствовали, при торжеств^ Ламартина. Взрывъ проклятий приветствуешь эту новость. Все въ одинъ голосъ заявляютъ, что колебаться более нельзя: временное правительство должно быть тотчасъ же свергнуто. Бланки диктуешь одному изъ своихъ спутниковъ прокламацш, приглапнающую исъ возстанпо; ее тотчасъ же относятъ въ типографио; после этого сговариваются собраться къ семи часамъ вечера съ оруж1емъ въ руисахъ въ залъ Прадо на площади Суда, чтобьи оттуда направиться въ ратушу и объявить временному правительству ультиматумъ революции. Тогда Бланки, оставшись одинъ, идетъ въ префектуру полиции, чтобы выведать намерешя Коссидьера. Последшй былъ уже сильно возмущенъ временнымъ правительствомъ; шЬмъ не менее онъ встретилъ конфиденщальныя сообицешя Бланки довольно холодно и, казалось, вовсе не былъ расположенъ принять учасие въ гибели Ледрю-Роллэна и Луи-Блана. Какъ уверяютъ, вышло крупное препирательство между новымъ префектомъ полицш и заговорицикомъ, такъ что они разстались врагами. Бланки направился къ Ратуше, чтобы, прежде чемъ что нибудь предпринимать, убедиться собственными глазами въ возможности успеха предполагаемая нападешя. По всей вероятности, хотя мноие изъ его единомыииленниковъ заняли места внутри з д а т я , онъ всетакп встретилъ слишкомъ болышя препятств1я къ исполнение своего замысла. Можетъ быть, кто-нибудь намекнуть ему на возможность для него въ ближайшемъ будущемъ попасть въ советъ менее опаснымъ путемъ; но только,, когда, после долгихъ ожидашй, Бланки присоединился къ своимъ товарищамъ въ зале Прадо, это былъ совсемъ другой человекъ. Уже целый часъ иятьсотъ или ипестьсотъ членовъ секций обществъ, большею частью въ красныхъ шапкахъ и вооруженныхъ съ головы до ногъ, шумно совещались въ слабо освещенной зале. Это было мрачное зрелиице. Среди густого дыма, при красноватомъ свете лампъ, шевелились фантастичесия, зловещия тени. Здесь собрались смельчаки, не знаюпце угрызешй совести, готовые на все. Большая часть изъ нихъ въ первый десять летъ царство-

— 277 — вашя Людовика-Филиппа участвовали въ заговорахъ, покушетяхъ тайныхъ обществу занимались изготовлетемъ взрывчатыхъ веществъ и подготовляли рядъ убйствъ, который нанесли такой сильный нравственный ударъ республиканскому делу. Суровое выражеше лицъ, откинутые назадъ лбы, сухой взгляду конвульсивное ежи м a nie мускулистыхъ рукъ, р4зшй голосъ безъ определенная тембра сразу указывали на то, что эти люди, съ иомраченнымъ разумомъ и зачерствевшимъ сердцемъ, находились въ полной власти своихъ инстинктовъ 1 ). Среди стука ружейныхъ прикладовупрерываемыя смйхомъ и шумными одобрешями, безпрерывно сыпались самыя невозможный иредложешя. Основныя идеи коммунистовъ-матер1алистовъ сводились къ предоставлешю власти комитету общественная снасешя, проникнутому традищями Парижской Коммуны 93 года. Они предлагали немедленно изгнать временное правительство, казнить Ламартина за его измену, навести страхъ и трепетъ на буржуазно, дезорганизовать двумя, тремя примерными казнями, декретами армпо, магистратуру и вей существующая учреждетя, объявить вн'Ь закона всЬхъ подозрительныхъ людей, конфисковать имущества богачей и создать на незыблемыхъ основахъ абсолютное равенство; но ни председатель, ни самые ярые участники дела не решались придти къ окончательному выводу изъ этихъ предложенЩ. Все время посматривая на входную дверь, они ожидали прихода Бланки. Велишй заговорщику наконецъ, явился. Съ разечитанной медлительностью движешй, съ безстрастнымъ взглядомъ и непроницаемымъ лицомъ онъ нрошелъ черезъ все собрате и занялъ место у председательская стола. Продиктованная имъ прокламащя, приглашающая къ возстанпо, была приклеена къ стене; онъ мрачно посмотрелъ на нее и долго молчалъ. «Граждане,—сказалъ онъ, наконецъ,—республике въ данный моментъ угрожаешь страшная опасность. Роялисты ожидаютъ только нашего разногласия, чтобы низвергнуть временное правительство и вернуть регентство. Часъ еще не наступить, чтобы апеллировать народу противъ правительственныхъ постановленш. Не смотря на безчисленныя затруднешя, это правительство, хотя и медленно, но все же шло впередъ по револющонному пути. Если въ составъ его входитъ слишкомъ много робкихъ и слабовольныхъ людей, между ними все же есть и таие, которые заслуживаютъ довер1я народа. Будемъ же ждать, пока они начнутъ действовать.» Потомъ, съ Разсказывая о заговоре 12-го мая, Л у и - Б л а н ъ характеризуете эти типы заговорщиковъ, «которые, по его словамъ, более д о в е р я я п о б е д е грубой силы, ч е м ъ мирнымъ и неизбежнымъ завоевашямъ разума, в и д е л и в ъ прогрессе человечества лишь р я д ъ внезапныхъ нападенш и с л у ч а й н ы х ъ предщяяпй».

— 278 — разсчитаннымъ хладнокровиемъ развернувъ передъ своей пылкой, но постепенно остывающей аудиторией всЛз трудности положешя, онъ, какъ искусный лоцманъ, указалъ этимъ политическимъ иирахамъ на подводные камни и мели нев'Ьдомыхъ имъ морей и кончилъ нризывомъ «стоять на страже Республики» и отложить всЬ начинания до гЬхъ поръ, пока не будетъ устранена внешняя опасность. Заговорщики, привыкише иг,ъ слепому повиновению, молчали. Председатель объявилъ заседаше закрытымъ и назначилъ часъ собрашя на следуюищй день. Прокламащя была сорвана со стены и разорвана. Все стали расходиться. Бланки вернулся домой въ сопровождении своихъ двухъ верныхъ друзей. По дороге онъ остановился возле булочной, чтобы купить себе хлеба: онъ тутъ только вспомнилъ, что целый день ничего не елъ. Такъ кончиилась въ моментъ же своего появления искусственная гроза, внушавпиая временному правительству таиая оиасешя. Ясное сознание своей изолированности среди народа, враждебно относящагося ко всякому насилш, и отчетливое понимаше полной невозможности возбудить въ народныхъ массахъ духъ 93 года, остановили Бланки съ первьпхъ асе инаговъ. Его утонченньпй политически! тактъ подсказалъ ему, что если ему и было легко захватить Ратушу и убить Ламартина, какъ требовали этого некоторые изъ его единомышленниковъ, то совершенно невозмоааиьпмъ представлялось перенести на другихъ тотъ нравственный авторитета, которьимъ пользовался вдохновенный поэта, благодаря народной любви и страхамъ буржуазии. Онъ увидалъ нелепоость отдельная заговора среди столь глубокой револпоцш. На этотъ разъ, каиеъ и позднее, испытавъ желанный подъемъ нервовъ отъ подготовлявшагося имъ возстан!я, насладившись в ъ глубине души произведеннымъ ужасомъ, онъ отошелъ въ сторону и предоставилъ своимъ подчиненнымъ толковать по своему разумение таинственность его поведетя. Очень понятно, что подъ в.ияшемъ тревогъ, возбуисдаемыхъ въ немъ Бланки и коммунистами-револющонерами, временное правительство поспешило возстановить и призвать на свою защиту вооруженную силу. Для этого необходимо было остановить продоласавшуюся уже несколько дней дезорганизацию армии, угрожавшую полнымъ ея распадешемъ.- Уже многие солдата, увлеченные народомъ, покинули свои части; моагно было опасаться, что, столь же изъ ложн а я стыда, скольисо изъ желашя остаться дома, они не вернутся, более подъ знамена. Большая часть казармъ была захвачена инсургентами, исоторые авладели оружиемъ и экипировкой. 25-го утромъ, 52-ой линей-

— 279 — ный полкъ, расположенный на улице Пепнньеръ, после нЬсколькихъ часовъ сопротивлешя, по приказанпо генерала Бедо '), выдалъ оруж1е. Въ сопровожденш толпы народа, униженный, онъ прошелъ черезъ весь Парижъ. Муниципальная гвард1я, вынужденная скрываться отъ гнева народа, не осмеливалась показываться. Правительство своимъ де~ кретомъ распустило ее. Национальная гвардья, проявлявшая ус.ердхе и сохранившая достаточно в.тпяшя на народъ, была утомлена и не могла удовлетворить всЬмъ требовашямъ. 25-го после полудня правительство выпустило изъ Ратуши одинъ за другимъ три декрета, имевшихъ целью возстановить порядокъ въ apMiu. Первый изъ этихъ декретовъ, напечатанный въ «Монитере» вследъ за прокламащей, въ которой правительство приглашало «армш поклясться въ любви къ народу», обещая, что «народъ забудетъ все, пожимая руки своимъ братьямъ», вменядъ въ обязанность местнымъ властямъ преследовать дезертировъ по всей строгости закона. Второй, инищативу котораго взялъ на себя Ламартинъ, созывалъ 24 батальона нащональной гвардш мобилей, вербуемой изъ парижанъ, принимавшихъ учаспе въ революцш. Организащю вновь формируемыхъ батальоновъ возложили на испытаннаго и талантливаго генерала Девивье. Новой части армш было назначено исключительное содержаще. Третш декрета реорганизовалъ нацюнальную гвард1ю, распущенную последнимъ правительствомъ по политическимъ соображетямъ. Въ то же время одинъ изъ секретарей правительства, Флоконъ, сталъ во главе народнаго отряда, шедшаго наВэнсеннъ. Во время пути онъ мало по малу успокоилъ его и убедилъ, въ знакъ уваж е т я къ военному зватю, удовольствоваться подчинешемъ солдатъ Республике и требовать отъ нихъ лишь частнаго возвращетя оруж1я и припасовъ. Принявъ такимъ образомъ необходимыя по его мненш меры къ охраненш общественной безопасности, правительство приступило къ выполненш своихъ прямыхъ обязательствъ по отношение къ народу и приняло рядъ начииашй, подсказанныхъ ему народнымъ чувствомъ. Въ первыя минуты нападенья на Тюильри, когда все заставляло бояться опустошенья и пожара, чья то невидимая рука написала меломъ на колоннахъ решетки следуюнця простыя слова: «Граждане-инвалиды». Особымъ декретомъ правительство узаконило эту надпись, затемъ оно взяло на свое попеч е т е детей гражданъ, убитыхъ въ сраженш за отечество, и отпустило на свободу политическихъ заключенныхъ; наконецъ, оно издало См. рЪчь генерала Бедо въ законодательномъ еобран!н ( з а с Ь д а т е 24-го мая 1850 г.).

—

i'80

—

навсегда памятный декрета: оно уничтожило смертную казнь за политически преступления. Смертная казнь, отвергнутая въ принципе Томасомь Моромъ, Беккарйа и большинствомъ философовъ XVIII века, осуждавшаяся въ Учредительномъ собрании и Конвенте Дюпономъ, Кондорсэ и Робеспьеромъ, все более осуждаемая обицимъ духомъ новейшей цивилизацш, оставалась въ ыагаемъ законодательстве, какъ устаревши! сл'Ёдъ античнаго фатализма и феодальнаго варварства. Одинъ философъ, современннкъ Людовика XVIII, сказалъ: «Отмена смертной казни является требовашемъ настолько единодушнымъ, что оно не можетъ не восторжествовать, ибо въ этомъ единодушш выражается назревшее требоваше этого века». Действительно, уже несколько летъ въ колебашяхъ суда присяжныхъ ясно чувствовалось отвраицеше къ постановлению смертныхъ приговоровъ. Оправдашя въ уголовныхъ процессахъ и пол ити чес кии амнистии не выражали меньшей тяжести преступления, но являлись результатомъ все более развивающейся въ народномъ сознании идеи неприкосновенности человеческой жизни. Въ 1830 году, чтобы спасти министровъ Карла X, ЛюдовикъФилиппъ внесъ въ Палату предложете объ отмене смертной казни за политическия преступления. Петиция, подтверждающая это предложеше, была подписана «польскими ранеными», но народъ заиротестовалъ. Вооруженная толпа, выкинувъ флаги съ надписью «смерть министрамъ», двинулась на Вэнсеннъ, а спустя некоторое время стала угрожать Люксембургу. Сама нацюнальная гвард!я, движимая чувствомъ ненависти, открыто желала смертнаго приговора. Речь Эзеба Сальверта, разрушившая суровой логикой несколько туманный соображешя д'е-Траси, Лафайета и Кератри, заставила Палату депутатовъ отклонить предложение, черезчуръ ясно приуроченное къ известнымъ обстоятельствамъ. темъ не менее, Людовикъ-Филиипъ остался въ этомъ вопросе до нмница веренъ своимъ философскимъ иириндипамъ. Въ течете восемнадцати летъ своего царствовашя онъ не допустилъ ни одной смертной казни за пполитичесшя преступлешя, что удивительно смягчило нравы: тотъ же народъ, который въ 1830 г. требовалъ въ награду за свою победу смерти министровъ Карла X, въ 1848 году восторженно приветствуешь декрета, сохраняющий жизнь министрамъ Людовика-Филиппа. Такъ безсознательно сверипается среди общества прогрессивное движете разума, нравственная власть котораго вызываетъ неизбежныя политичесшя реформы. Законы чаще являются результатомъ, чемъ причиной этого прогресса: они скорее выразители самихъ яравовъ, а не регуляторъ этихъ нравовъ. Въ составе временного правительства Ламартинъ былъ первьимъ

— 281 — истолкователемъ чувства, одушевлявшаго весь народъ. Луи-Бланъ, охраняя честь республики и желая торжественно уличить обвинявшихъ правительство въ терроризм!}, горячо поддержалъ выдвинутое Ламартиномъ предложенье. Слабыя возраженья совершенно тонули въ приведенныхъ имъ возвышенныхъ и обоснованныхъ соображет я х ъ . Декрета былъ подписанъ въ глубокомъ волненш. Объединенные въ этотъ моментъ искреннимъ душевнымъ подъемомъ, эти люди, совершенно чуждые другъ другу, ставьте скоро врагами, пожимали руки и поздравляли другъ друга съ тймъ, что воспользова,лись своей скоропреходящей властью въ интересахъ акта вечной справедливости. Старый Дюпонъ (де-Лёръ) благословлялъ судьбу за свою долгуьо жизнь, давшую ему возможность пережить такой день. Потомъ они, всЬ вместе, вошли на крыльцо Ратуши, чтобы возвестить народу эту новую победу идеи жизни и милосердья надъ фатумомъ и смертью. Толпа рабочихъ и солдатъ нащональной гвардш уже несколько часовъ стояла на площади въ ожиданш сообьцетя отъ правительства, къ которому народъ улге обраьцалъ все свои мольбы, благославляя въ немъ какъ бы видимое Провидеше. Ламартинъ прошелъ впередъ; все глаза устремились на него. Шумъ толпы и звонъ оружья сменился глубокимъ молчатемъ. Ламартинъ сказалъ следующее: «Граждане! Временное правительство Республики призываетъ народъ въ свидетели нашей признательности за то великолепное единодунпе, съ которымъ онъ готовится принять новыя учреждешя. «Временное правительство Республики имеетъ сообщить народу только радостныя вести. «Королевская власть уничтожена. «Республика провозглашена. «Народъ будетъ пользоваться своими политическими правами. «Общественный мастерстя открыты для безработныхъ. «Лрмья реорганизуется. Нацюнальная гвард1я неразрывно сливается съ народомъ, чтобы спешно водворить порядокъ тою же рукою, которая завоевала свободу. «Наконецъ, граждане, временное правительство хотело принести вамъ само последнш декрета, обсужденный и подписанный на этомъ достопамятномъ собранш: уничтожеше смертной казни за политичесьия преступлетя. «Это самый велиьий актъ, граждане, который когда-либо издавалъ народъ на другой день своей победы. «Въ этомъ постановленш желаше всего французскаго народа вылилось неудержимымъ крикомъ изъ устъ его правительства. Мы

— 282 — приносимъ его вамъ. Для народа нйтъ ничего почетнее, какъ выказать вельгае своей души». Восторженный взрывъ одобрешя привЪтствовалъ эти слова и пронесся отъ площади Ратуши къ набережнымъ и окрестнымъ улицамъ. Поднялся страстный, долго не умолкавшШ крикъ: Да здравствуетъ республика! Да здравствуетъ временное правительство! Да здравствуетъ Ламартинъ! Власть народа была освящена вт. этотъ торжественный часъ блестящпмъ п р и з н а т е м ъ «челов'Ьческаго права», единственной жертвой, совместимой съ новымъ догматомъ свободная) человечества, уничтожешемъ самой жертвы.

XVIII. Право на трудъ.—Министерство прогресса —Общее правительства республики.

признаше

Единодушное одобрете, которымъ былъ встрйченъ декрета, уничтожившШ смертную казнь за политичестя преступлетя и косвеннымъ образомъ порицавнпй излишества 9В-го года, ясно указывало на такое нравственное состояте населешя, при которомъ револющю 1848 года было гораздо легче прюстановить, но безконечно труднее направить извйстнымъ образомъ, чймъ все пережитыя страной револющонныя движетя. Действительно, съ 1830 года рабочШ классъ въ ПарилгЬ былъ далеко не темъ, чймъ былъ раньше. У ч е т е сощалистическихъ школъ въ царствоваше Людовика-Филиппа, хотя и распространяло среди народа рядъ ложныхъ идей, пробудило въ немъ самыя высошя нравственный чувства и любознательность. Свободно воспринимающей организаторстя идеи и выснпя прогрессивныя поняия, ясный умъ народа ставилъ передъ правительствомъ менее тяжелую, но гораздо более широкую задачу. Пролетарш были убйящены, что можно было мпрнымъ путемъ улучшить ихъ судьбу. Они были уверены въ томъ, что государство, безъ всякаго насилья, безъ всякаго нарушешя сощальнаго порядка, движимое единственно искреннимъ желатемъ, должно было доставить имъ трудъ, образовате' и отдыхъ. Предсказатя, которыя съ каждымъ днемъ принимали все болъе пророческш характеръ, поддерживали въ глубин!; сердца рабочаго надежду на близкое и полное удовлетворете его интересовъ среди общаго благосостояшя. Въ 1839 году, Луи-Бланъ выразилъ различные вопросы, обсуждавнпеся въ сощалистическихъ школахъ, въ одной формуле, ясно указывавшей на организаторсшя стремлетя народа. Съ выходомъ въ св^та его книги, в ы р а ж е т е «организащя труда» отвечало всемъ

— 283 стремлешямъ пролетарйата. Принимая эту формулу, городской рабочий протестовали, противъ всякихъ разрушительныхъ или хищническихъ тенденций. Онъ зналъ такъ же хорошо, какъ и самые глубойе политики, что ни эшафотъ, ни преследовашя не ведутъ къ социальному устройству. Онъ понималъ гораздо лучше, ч'Ьмъ это поняли позднее богатые классы, что истинная справедливость исключаешь месть, и злобныя чувства не способны создать ничего прочнаго. Но если, съ одной стороны, эта экономическая формула: «организащя труда» отнимала у отжившихъ аксшмъ террора ихъ значеше и влйянйе, то, съ другой стороны, она влагала въ эти два слова, въ ихъ широкомъ обобщении, неразрешимую проблему новейшей цивилизации. Она возвещала конецъ старой, какъ мйръ. борьбы въ области религии, политики и нравственности, но только что зародившейся и непримиримой въ области промышленности борьбы между авторитетомъ и свободой. Эта смелая формула еще не существующей науки, проводимая авторомъ даже въ правительственномъ совете, внезапно была навязана обществу и повергла его въ большое смущеше. Парижское население ошибалось, думая, что реформа подобнаго рода могла создаться декретомъ и осуществиться единственными усилиями правительства. Заблуждение же правительства состояло въ томъ, что, преувеличивая трудность неотложнаго осуществления реформъ, оно согласилось на обманчив а я полу-меры, которыя поддерживали въ народе роковое недоразумение. По странной непоследовательности, это правительство, отвергавшее съ такимъ упорствомъ красное знамя, т. е. простое обещание провести въ жизнь провозглашенную нимъ аксюму: «револющя, соверипенная народомъ, должна быть для народа», это же правительство имело слабость уступить вполне определенному и очень серьезному требование. Оно обещалось неотложно предпринять рядъ радикальныхъ реформъ, отнюдь не подлежавшихъ его компетенцш. Оно необдуманно обещало то, что было совершенно не въ состоянш выполнить: оно сказало, что «обезпечиваетъ существование рабочаго трудомъ». Во время революции событйя идутъ съ такой головокружительной быстротой, что въ тотъ самый день, когда правительство праздновало одержанную имъ блестящую победу надъ народомъ, пролетарйатъ въ первый разъ появился на политической арене и черезъ вооруженнаго рабочаго предъявилъ новому государственному строю свое первое прямое и до некоторой степени оффищальное требование. Прошло около часа съ техъ поръ, какъ исчезла толпа съ краснымъ знаменемъ, когда вдругъ Гревская площадь, съ минуту совершенно опустевшая, снова наполнилась шумомъ и волнешемъ. Гонимыя каисой-то новой грозой, новыя волны

— 151 — народа наводнили ее со всЬхъ сторонъ, съ тревожнььмъ рокотомъ и гуломъ. Правительство поняло, что ему угрожаетъ новая опасность; но не успело оно сообразить, что бы это такое могло быть, какъ дверь совета съ шумомъ распахнулась. Вошелъ человекъ съ ружьемъ въ рукахъ, съ блйднымъ, искаженнымъ лицомъ, съ губами, дрожащими отъ гнева. Онъ см4ло подошелъ къ столу, гд^ происходили п р е т я и, стукнувъ прикладомъ по паркету, • молча указалъ на Гревскую площадь. Протяжный крикъ вырвался въ этотъ моментъ изъ толпы и придалъ угрожающее значенье этому молчаливому жесту. ВсЬ молчали. Выразительное лицо рабочаго, его осанка, высокомерный вызовъ, вььражавьшйся во всей его фигуре, поразили всехъ и вызвали невольное уваженье даже у техъ, которымъ его появлень; казалось личнымъ оскорблешемъ. несколько рабочихъ, вошедшихъ вследъ за нимъ, молча стали сзади. Въ этомъ выжидательномъ молчанш, въ этомъ сдерживаемомъ волненьи было что-то торжественное. Наконецъ, рабочш прервалъ молчаше. Твердымъ, почти повелытельнььмъ голосомъ онъ заявилъ, что пришелъ отъ имени народа требовать отъ правительства немедленная признанья и провозглашенья «права на трудъ». «Граждане,—говорилъ онъ,—вотъ уже 24 часа, какъ револющя кончена, а народъ все еще ждетъ ея результатовъ. Онъ посылаешь меня сказать вамъ, что не потерпитъ дальнейшихъ отсрочекъ. Онъ требуетъ права на трудъ сейчасъ же». Говоря это, Марньъ,—такъ звали народнаго оратора,—устремилъ на Ламартина свои болыше, блеьцушде отвагой глаза, вероятно, чтобы дать ему понять, что онъ подозреваешь его еще более, чемъ остальныхъ въ измене народному делу. Ламартинъ это понялъ. Подойдя ьсъ рабочему, онъ попытался покорить его искусными ораторскими щлемамн; но, едва началъ онъ свою речь, какъ Марньъ прервалъ его: «Довольно этихъ фразъ,— воскликнулъ онъ насмешливо,—довольно поэзш! Народъ не хочетъ ихъ больше. Онъ господинъ и онъ приказываешь вамъ немедленно провозгласить право на трудъ». Тогда Ламартинъ, въ свою очередь раздраженнььй такимъ повелительнымъ требоватемъ, возразилъ надменнымъ тономъ: «Пусть мои товарищи сделаютъ все, что они -сочтушь полезнымъ по данному вопросу; что касается до меня, то я заявляю, что если бы мне тысячу разъ угрожала смерть, если бы вы поставили меня передъ пушками, заряженными картечью, вонъ тамъ, подъ нашими окнами, я все же не подписалъ бы декрета, ьютораго не могу понять». Потомъ, понизивъ голосъ и слегка смягчая тонъ, онъ положилъ свою руку на плечо рабочаго, чтобы лучше овладеть его вниманьемъ.

— 285 — Вполне соглашаясь съ нимъ, что желаше народа является законнымъ и должно быть принято въ разсчетъ, Ламартинъ вновь попытался его убедить. Онъ красноречиво обрисовалъ ему критическое положение правительства, вынужденнаго среди тысячи заботъ сразу удовлетворять всемъ нуждамъ; онъ указалъ ему на опасность, угрожающую республике, на ея враговъ, стоящихъ у дверей; онъ настаивалъ на томъ, что такая сложная задача, какъ право на трудъ, не можетъ быть решена безъ содействйя и обсуждения всехъ компетентныхъ людей, всехъ просвещенныхъ республиканцевъ, которымъ веритъ народъ. По мере того, какъ Ламартинъ, все более и более успокаиваясь, развивалъ свою мысль, Маршъ, сбитый съ позяцщ, колеблющийся, невольно растроганный, повернулся посоветоваться съ пришедшими вместе съ нимъ делегатами. Эти последние, люди доверчивьпе и искренше, поддались голосу благоразумия и убеждали другъ друга жестами и взглядами не настаивать более. Маршъ ихъ ионялъ. «Хорошо!—восиаикнулъ онъ,—мы нодождемъ. Мы будемъ верить нашему правительству, разъ оно веритъ намъ; народъ будетъ ждать; оНъ отдаетъ три месяца нищеты на служеше республики». Странное дело! Въ то время, какъ Ламартинъ отговаривалъ рабочихъ отъ слишкомъ поспешныхъ меръ, въ то время, какъ рабочйе, въ лице Марша, соглашались отлолиить до более удачнаго времени осуществление своихъ желаний, Луи-Бланъ, удалившись съ Ледрю-Роллэномъ и Флокономъ въ амбразуру окна,. спешно составляли декретъ, который цЬликомъ соглапиался на только что отвергнутая требовашя. Смелость завела молодого социалиста дальше, чемъ того требовалъ действительно разумъ народа. Въ данномъ случае пе народъ указывалъ путь Луи-Блану, а онъ увлекалъ за собой народъ. Въ первую минуту появлеше Марша и его угрозы возмутили Луи-Блана такъ же сильно, какъ и его товарищей, но потомъ, оправившись отъ перваго движешя, онъ приветствовалъ рабочаго съ его вьпступплетемъ и, предоставивъ Ламартину столковаться съ нимъ и не заботясь о результахъ ихъ переговоровъ, онъ составилъ следующий декретъ: «Временное правительство французской республики обязуется обезпечить трудомъ существоваше рабочихъ. «Оно обязуется обезпечить трудъ всемъ гражданамъ. «Оно признаетъ, что рабочйе должны соединяться въ союзы, чтобьи пользоваться законнымъ доходомъ отъ своей работы. «Временное правительство передаешь рабочимъ принадлежащий пмъ миллшнъ изъ суммъ гражданскаго листа.» Эта последняя фраза, оскорблявшая народъ темъ, что бросала ему, каись жадному рабу, пищу, ишторой онъ вовсе не требо

— 286 — валъ, была прибавлена къ декрету Ледрю-Роллэномъ *). Въ силу какой непоследовательности или разсчета всЬ члены временнаго правительства подписались подъ этимъ декретомъ. У довольствовались ли они некоторыми изменетями въ тексте? Или убедились, что суть декрета изменилась изъ за того, что Луи-Бланъ, безъ сомнешя умышленно, выпустилъ слова «право» и «организащя»? Можетъ быть, Ламартинъ, удовлетворенный своимъ ораторскимъ успехомъ, подписалъ, не читая, или только слегка пробежавъ столь противоречащей его основнымъ убеждешямъ декрета? Крайне непр!язиенно относившШся впоследствш къ сощализму, Ледрю-Роллэнъ, вероятно, на этотъ разъ испугался торжества своего соперника на револющонномъ пути? Или Мари, представлявши такую страстную оппозицпо, сразу переменилъ образъ мыслей? И, наконецъ, неужели у Марраста, подписывавшаго съ такой очевидной неохотой свое имя, не хватило мужества протестовать противъ общаго увлеченья? Эти вопросы остаются безъ ответа. Декрета всетаки былъ подписанъ полнымъ составомъ временнаго '[равительства. Этотъ до крайности необдуманный указъ, не устанавливая ничего новаго въ государственномъ строе, переворачивалъ до основашя все законы и взаимныя отношешя въ торговле и промышленности. Переворота въ промышленномъ Mipe, который долженъ былъ совершиться постепенно, свободно, согласно съ общественнымъ мнешемъ каждой страны и путемъ междунар о д н а я соглашешя ихъ, былъ произведешь властью несколышхъ, чуждыхъ экономическимъ учешямъ, лицъ подъ давлетемъ одного человека, хотя и знакомаго съ этими трудными вопросами, но не и м е в ш а я практическая опыта и сдавленнаго узостью определенной системы. Самонадеянные и слабовольные люди опрометчиво кинулись въ тотъ хаотическш мьръ, куда и гешальный умъ можетъ заглянуть только съ крайней осторожностью. Напечатанный 26-го февраля въ «Монитере», этотъ декрета ' несколько удовлетворить рабочихъ. Ихъ слишкомъ прямолинейный умъ виделъ въ немъ только подтверждете справедливости ихъ дела и умеренности ихъ просьбы. Это вполне понятно. Ведь и на самомъ деле требовате «права на трудъ» отнюдь не означало ж е л а т я уклониться отъ всехъ обязанностей по отношение къ обществу; не означало даже требоватя отдыха после труда, наслаждетй после работы. «Труда и хлеба»! — какое скромное и 1) Л е д р ю - Р о л л э н ъ принадлежалъ к ъ той категорш республиканцевъ, которые держатся очень невысокаго мн-Ьтя о н а р о д а и въ самыхъ свои х ъ стремлешяхъ къ популярности сохраняютъ отт'Ьнокъ аристократическаго предразсудка, снисходительность высшей натуры къ низшей.

— 287 — благородное требование на другой же день после самой полной победы. Чернь древняго Рима молила у своихъ императоровъ «хл^ба и зр4лищъ». Въ этой замене одного слова другимъ сказалось все строгое величйе Христианской цивилизации. Весь будущий цивилизованный мйръ преклонится передъ этой скромной и гордой формулой республиканская возрождения. Ни одна капля порицания не должна упасть на пролетариата изъ того, что история можетъ поставить въ вину непредусмотрительности временнаго правительства; народъ не виновенъ въ этомъ. Да и какъ могъ этотъ народъ, не получившШ еще ни историческая, ни научная образованйя, сразу разобраться въ наиболее запутанныхъ вопросахъ сощальной жизни. Культура, которой ему удалось достигнуть, благодаря редкой настойчивости, жертвуя ей временемъ, сбережешями, развлечешями и семейными радостями, могла развить его умъ до понимашя общнхъ положенШ о правахъ и обязанностяхъ. Но откуда могло взяться у него не говорю нонимаипе, а нредчувствйе той философш законовъ обпцества, которая является результатомъ совокупности всехъ человеческихъ знаний. Луи - Бланъ, авторъ декрета и до некоторой степени навязавшШ его своимъ товарищамъ, въ глубине души сознавалъ его неуместность. Какъ человекъ науки, онъ не могъ не знать, что западны объ ассощащяхъ, на которые должно опираться право на трудъ, были еще соверииенно не разработаны. Обещать немедленно выработать ихъ было бы такой же нелепостью, какъ издать декретъ, постановляюицШ открыть новый м!ръ. Но молодой законодатель уверялъ себя, что если, благодаря его инициативе, ему предложить диктатуру общественныхъ работъ, то онъ будетъ въ силахъ дать ходу промышленности и торговли новое направлеше, благопрйятное для ииролетарйата. Его одушевляла та вера въ себя, которая создается глубокими убеждешями и сознашемъ популярности. Съ радостью узналъ онъ о намеренш рабочихъ явиться во второй разъ въ Ратушу, чтобьи потребовать отъ временнаго правительства учреждения спещальнаго министерства, на пюторое было бьп возложено проведете въ жизнь новаго декрета о праве на трудъ. Это намеренйе очень быстро было приведено въ исполнете. 28-го около полудня большое число корпоращй, составлявпшихъ около двенадцати тысячъ человекъ, вышли на Гревскую площадь и разместились въ глубокомъ молчании. Они несли съ собой различные флаги, смотря по ремесламъ, на которыхъ можно было прочесть напнсанньпя крупными буквами следующая слова: «Министерство прогресса; Оргапизапдя труда; Уничтожеше эксплуатацш человека-человекомъ».

— 288 — При видЪ этого, совйтъ заволновался. Поднялся бурный споръ между Луицфланомъ, повелительно требовавшимъ принятая предлагаемой народомъ меры, и Ламартиномъ, крайне р'Ьзко и решительно отвергавшимъ эту меру. Безъ сомнйшя, это были люди глубоко различныхъ взглядовъ, но не это разделяло ихъ. Охватившее ихъ страстное стремлеше къ популярности, соревновате ихъ честолюбивыхъ замысловъ и талантовъ,—вотъ въ чемъ следовало искать корня ихъ вражды. Оба они стремились подчинить себе народъ и считали себя призванными управлять республикой. Отсюда ихъ ненависть другъ къ другу, возраставшая съ каждой удачей того и другого и выразившаяся въ горькихъ взаимныхъ упрекахъ при ихъ падеши. Въ этотъ день Ламартинъ одержалъ верхъ. Ледрю-Роллэнъ, Кремье и Флоконъ, обычно возражавппе ему, на этотъ разъ стали на его сторону. Каждый изъ нихъ слишкомъ хорошо зналъ в-йяше Луи-Блана на массы, чтобы усиливать его властью, благодаря которой онъ легко могъ добиться диктатуры, основанной на ихъ паденш. Учреждеше министерства прогресса было такимъ образомъ единодушно отвергнуто. Возмущенный, оскорбленный Луи-Бланъ всталъ и объявилъ, что такъ какъ съ волей народа более не считаются, то ни онъ, ни другъ его рабочШ Альберъ, не могутъ долее оставаться въ составе правительства. Ихъ уходъ въ подобную минуту послужилъ бы сигналомъ къ сражение на улицахъ. Если бы рабочее населеше, страстно привязанное къ Луи-Блану, увидало, что онъ покидаетъ Ратушу, то оно сочло бы врагомъ народа то правительство, которое осуждалъ ихъ любимецъ. Еще одно слово, одинъ жестъ и страшное возсташе охватило бы Парижъ. Все поняли, что опасность неизбежна; столпившись вокругъ своего товарища, они умоляли его взять назадъ слово, последствья котораго были неисчислимы. Луи-Бланъ оставался глухимъ къ ихъ мольбамъ, когда вмешался Гарнье Паягесъ и предложилъ учредить коммисспо подъ председательствомъ Луи-Блана для подготовки къ национальному собранно полнаго плана новой организации промышленности. Маррастъ, ухватившись за эту мысль въ надежде ослепить вообраясеше Луи-Блана и польстить самолюб1ю пролетар1ата, предложилъ, чтобы подчеркнуть значете этой коммиссш, поместить ее въ Люксембургскомъ дворце. Все было напрасно. Луи-Бланъ настаивалъ на своемъ отказе. «Что я буду делать», повторялъ онъ, «безъ власти, безъ денегъ, безъ всякихъ средствъ къ осушествленш моей идеи? Что мне ответить народу, который меня любитъ, если онъ меня упрекнетъ въ томъ, что я его обманулъ? Его хотятъ усыпить обманчивыми обешашями. Меня считаютъ

— 289 — способнее другихъ на эту вероломную роль. Мне предлагаютъ прочесть голодному народу лекцш о голоде. Моя честь и совесть отказываются отъ этого. Если народъ еще разъ долженъ быть обманутъ, пусть это сделаетъ кто-нибудь другой, а не я.» Эти прочувствованныя слова не оставляли никакой надежды на возможность соглашения. Но всетаки Араго сделалъ последнюю попытку. Во имя старинной дружбы, во имя отеческихъ заботъ, которыми онъ долпе годы окружалъ молодого и тогда еще неизв е с т н а я писателя, онъ сталъ горячо умолять его остаться. Онъ соглашался разделять съ Луи-Бланомъ все опасности положения, переживать вместе съ нимъ неизбежное въ такихъ случаяхъ народное недовольство. Онъ предлагалъ быть вице-председателемъ коммиссш, въ которой будетъ председательствовать его товарищъ. Мольбы человека, пользующаяся такимъ влняшемъ, тронули ЛуиБлана. Лучшпя чувства заговорили въ немъ. Природное упрямство, огромное честолюбие, гордость, еще более ожесточенная обидой, мало по малу поддались убежденш. Красноречивая и убедительная речь старика смягчила его гневъ. Чтобы оправдать свою слабость въ собственныхъ глазахъ, Луи-Бланъ мысленно приводилъ следуюице доводы: пусть коммиссля рабочихъ не дастъ непосредственныхъ, практическихъ результатовъ; она все же представишь ему возможность широкой пропаганды; ведь ему предлагаютъ то, о чемъ онъ давно и страстно мечталъ,—свободную каеедру въ Люксембургскомъ дворце, трибуну, съ которой раздастся свободная проповедь его учетя. Было бы безумйемъ отказаться отъ выгодъ такого предложешя. Луи-Бланъ объявилъ, что онъ уступаетъ желанию совета. Тогда были введены народные делегаты. Рабочий механикъ говорилъ отъ имени всехъ. Когда онъ окончилъ свою речь, въ совете произошло замешательство. Члены правительства, наиболее настойчиво отвергавпйе министерство прогресса, удалились вглубь комнаты, какъ бы желая показать, что это дело ихъ не касается. Одинъ Ламартинъ, всегда готовый отвечать за свои поступки, остался на виду и, видя, что никто не собирается говорить, онъ повторилъ отъ имени своихъ товарищей то, что ему приходилось повторять уже несколько разъ. Онъ требовалъ отъ рабочихъ теригЬшя и преданности республике. Те едва его слушали. Они спрашивали взглядомъ того, на кого возлагали все свои надежды, они ждали отъ него слова, жеста, который показалъ бы имъ, что имъ делать. Луи-Бланъ долго смотрелъ въ сторону, не говоря ни слова. Наконецъ, онъ решился заговорить, но съ какимъ усшпемъ. Его жесты, обычно уверенные и властные, стали вдругъ нерешительЧАСТЬ I I .

19

— 290 — ными, почти робкими. Какая то тень заволокла его искреншй взглядъ. Нетвердыми голосомъ онъ повторилъ, какъ плохо заученный урокъ, чуждыя его взглядамъ политичесия соображетя и нроизнесъ надъ собой звучавпий горькой ирошей приговоръ. Рабочге молчали въ недоумёти, не веря собственнымъ ушамъ. Имъ дали прочесть декретъ, обходивнпй ихъ желаше, после чего они удалились, совершенно сбитые съ толку, допытываясь другъ у друга разгадки всего происшедшаго. Зд^сь уместно остановить внимаше читателя на томъ, какъ при совершенно различныхъ обстоятельствахъ и въ различные моменты революцюннаго кризиса у людей, разныхъ но взглядамъ и положенш, рушатся одинаково ихъ наделгды на диктатуру передъ той силой вещей, съ которой они не въ состоянш бороться, потому что даже не знаютъ, съ какой стороны ее взять. Мы видели, какъ Бланки, тотчасъ же после учреждения временнаго правительства, готовъ былъ послать на Ратушу вооруженную толпу своихъ единомышленниковъ, и какъ онъ же самъ остановилъ ее, заставилъ разойтись и отвратилъ своею же рукою ударъ, который готовился нанести. А четыре дня спустя Луи-Бланъ, опираясь на народную силу, гораздо более значительную, твердо решившись вместе съ нею, и благодаря ей, внушить страхъ безсильному правительству, въ свою очередь колеблется, смущается и доходитъ до того, что начинаетъ умолять народныхъ делегатовъ утвердить декретъ, разрушавши! ихъ общ1Я надежды. Еще позднее мы увидимъ, какъ генералъ Кавеньякъ, стоя во главе победоносной армш, подавившей возстате, любимый нацюнальнымъ собрэтемъ, упускаетъ власть изъ своихъ рукъ и даже не делаетъ никакой попытки удержать ее. А черезъ полгода после этого наследники славнаго имени, вознесенный на вершину власти шестью миллшнами народныхъ голосовъ, движимый фаталистической верой въ свою звезду, останавливается, какъ бы парализованный тою же темной, неуловимой силой. Эта сила, которую никто не въ состоянш ни понять, ни назвать, но которой все подчиняются—духъ XIX-го века. Между темъ, большинство совета было подавлено всемъ случившимся. Принимая смелость Луи-Блана за силу, весь советъ былъ встревоженъ невероятной популярностью молодого писателя. Совету казалось, что онъ какъ бы отрекся отъ власти надъ нролетар1атомъ и передалъ ее въ руки |Луи-Блана. Поэтому онъ съ радостью услыхалъ о предложено!, выдвигаемомъ самими обстоятельствами и проектирующимъ неотложную помощь нуждающимся рабочимъ. Эти практически меры являлись прогивовесомъ вл1янш Луи-Блана и его теор1й. Министръ общественныхъ работъ представилъ проектъ нацюнальныхъ мастерскихъ, по которому все безработные

— 291 — должны быть собраны въ правильный группы подъ начальствомъ военныхъ и находиться въ распоряжении правительства. Правительство находило, что данный проектъ является изумительнымъ политическимъ прйемомъ: толпа сразу очиститъ площадь; для борьбы съ револющей создастся вооруженная армйя, взятая изъ среды самого народа; пролетар1атъ составитъ оппозицш пролетарйату же. Вопросъ даже не обсуждался; декретъ, составленный Мари, былъ подписанъ, не вызвавъ ни одного возражения. Учреждетемъ наицональныхъ мастерскихъ большинство совета разсчитывало не только устранить серьезный затруднения, вызванныя прекрапцешемъ работъ и б1;дственнымъ положенйемъ рабочихъ, но и создать силу, превосходящую значеше Луи-Блана и сощализма. Последующая события ясно показали, что правительство этимъ прйемомъ подготовило ии организовало сощальную войну противъ самого себя. Но все эти раздоры и разноглася среди членовъ правительства наружно нич^мъ не проявлялись. Следы трехдневнаго сражешя быстро исчезали. Разбирались баррикады, возобновлялась мостовая. Убирались наваленныя деревья и обломки скамеекъ, затруднявinie движете; спешно поправлялись пновреждешя. Деятельная полищя подъ руководствомъ Коссидьера повсиоду возстановляла порядокъ. Незаметно открывались лавки, на людныхъ улицахъ стали появляться кареты, съ которыхъ, согласно постановлешю временнаго правительства, были сняты гербы '). Часть населения, не принимавшая участия въ революции, съ любоиьитствомъ выходила изъ своего убежища и невольно поддавалась заразительности на родной радости. Причудливыя афиши, покрывавишя стены, продававшаяся на улице карикатуры, громко выкрикиваемыя странныя назвашя новыхъ газетныхъ листковъ, приводили гуляиощихъ въ веселое настроеше. Женщины съ удивлешемъ замечали, что къ нимъ относятся съ почтительностью и чувствовали себя въ большей безопасности съ техъ поръ, какъ приличйе на улицахъ и прогулкахъ находилось какъ бы подъ охраной иролетар1евъ. Провозглашен1е республики 27-го февраля у поднож1я Польской колонньи было патрютическимъ праздяикомъ. Интересенъ от') Луи-Вланъ считалъ полезнымъ издаше декрета объ уничтожении титуловъ Этотъ декретъ, изданный еще Учредительнымъ собрашемъ, но не устанавливавши!,—ни въ 1790, ни 18é8,—никакого н а к а з а ш я за нарушения даннаго постановлешя. соблюдался до т'Ьхъ поръ, пока любители гербовъ испытывали некоторый страхъ. Но буржуаз!я, очень дорожившая в н е ш ними знаками отлич1я. поторопилась возстановить ихъ, к а к ъ только признала безопасность подобнаго поступка. На этомъ п р и м е р е выяснилось •еще разъ, к а к ъ безрезультатны постановлешя о перем-Ьнахъ въ обычаяхъ, ^paзъ нравы остаются rt же. 19*

— 292 — четъ «Монитера» объ этомъ торжестве. Его языкъ, проникнутый; чувствами народа, выражаетъ гораздо лучше всехъ позднМшихъ разсказовъ наивные восторги и надежды народныхъ массъ. «Парижъ, нишетъ 28-го февраля «Монитеръ», справлялъ одинъ изъ величайшихъ и прекраснейшихъ праздниковъ, когда-либо отмеченныхъ HCTopiefl. По два баталюна отъ каждаго лило на нащональной гвардш были созваны накануне вечеромъ; черезъ несколько часовъ все были на своихъ местахъ; и никогда еще ряды не были такъ густы. Участники боя, еще съ оруж1емъ въ рукахъ, въ течеше несколькихъ дней деливиде съ нацюнальными гвардейцами всю службу по охраненш общественнаго порядка и безопасности,, увеличивали число этого народной милицш и являлись свидетелями братскаго единенгя, начавшагося еще въ пылу сраженья и скрепл е н н а я победой. Весь народъ, сознающШ свою силу и велич1е, собрался на безсмертной площади Бастилш, воспоминаше о которой представляетъ одне изъ лучшихъ страницъ въ исторш Революцш и Свободы. врелютнато туравителъства вышли изъ зады заседашй ровно въ два часа; они спустились но большой лестнице Ратуши среди несметной толпы собравшихся гражданъ, гварддя взяла на караулъ, музыка заиграла походъ. Крики «да здравствуетъ Республика!», поднявнпеся изъ восторженный толпы, огласили всю площадь, запруженную народомъ. «HlecTBie двинулось впередъ. Во главе шелъ отрядъ нащональной гвардш верхомъ, затемъ воспитанники школы главнаго штаба. За ними следовалъ лепонъ нащональной гвардш, въ ряды котораго вмешались друпе граждане, которые своимъ костюмомъ и оружьемъ являлись живымъ напоминашемъ только что окончившейся революцш; въ составъ этого легюна вошло много учащейся молодежи, развитой, исполненной лучшихъ патрютическихъ чувствъ, и совершавшей чудеса храбрости и самоотверженности. Далее шли члены временнаго правительствавъ черныхъ фракахъ съ трехцветными шарфами и красной розеткой въ петлице. К ъ нимъ присоединились министры финансовъ, торговли, народнаго просвещешя, военный министру помощники мэровъ Парижа и главный директоръ почтъ. Самые одушевленные крики приветствовали этихъ избранниковъ возсташя. Непосредственно передъ ними шли офицеры Сэнъ-Сира, а отрядъ учениковъ политехнической школы съ обнаженными шпагами въ рукахъ живой изгородью окружалъ временное правительство. Сзади двигалась огромная и все разроставшаяся толпа. Кассацюнная и аппеляцюнная палаты, генералъ Бедо, командующей дивиз1ей, сухопутные и Mopciùe офицеры, чиновники другихъ ведомствъ шли на площадь Бастилш, где сплоченная толпа теснилась около увенчанной трехцветными флагами 1юль-

— 293 — •ской колонны. Дождливая дотолй погода прояснилась, какъ будто •само солнце хотело осветить своими лучами первый праздникъ республики. Подойдя къ основатю колонны, члены временнаго правительства подъ звуки Марсельезы стали въ рядъ. Знамена поместились передъ ними. Когда затихла дробь барабановъ, Араго началъ речь; громкимъ голосомъ онъ объявилъ народу, что правительство сочло своимъ долгомъ торжественно провозгласить республику передъ геройскимъ населешемъ Парижа, единодушное одобрете котораго уже освятило эту новую форму правления. Безъ сомнЬшя, не достаетъ еще санкцш всей Францш, но мы надеемся, что она подтвердить желаше парижскаго населения, давшаго новый и блестяпнпн прюгЬръ мужества, могущества и умеренности. Оно желаетъ показать своему отечеству и всему Mipy, что у нея не -смутное представлеше, а вполне сознательное пони м а т е своихъ правъ. Спокойные, сильные, энергичные и великодушные граждане Парижа могутъ считать себя предметомъ гордости Францш. Они •съ презрешемъ предаютъ забвенш зло королевской власти, чтобы отдаться служению высшимъ интересамъ, одинаковымъ у всехъ народовъ, темъ безсмертнымъ принципамъ, которьне должны стать для нихъ нравственнымъ закономъ политики и гуманности. «Граждане!» — съ увлеченнемъ восклинснулъ Араго, «повторите •со мной народный кличъ: «Да здравствуетъ республика!» Все члены временнаго правительства обнажили головы, знамена склонились и, съ грохотомъ барабановъ, забившихъ походъ, съ звуками трубъ и музыки слился потрясаюпцш гулъ народныхъ голосовъ, покрыв1шй все остальное: «Да здравствуетъ республика!» «Почтенный председатель совета Дюпонъ (де-Лёръ) въ следующннхъ выражетяхъ благодарилъ парижскихъ гражданъ за совершенную ими победу: «Граждане! «Временное правительство республики съ радостью пользуется первымъ собрашемъ нащональной гвардш Парижа, чтобы отблагодарить ее за безграничньня услуги, оказанныя ею родине въ пережитыхъ нами чрезвычайныхъ обстоятельствахъ. Опираясь на вашъ патрютизмъ, мы надеемся укрепить республикански строй, завоеванный французскимъ народомъ ценою крови, утвердить общественньнй порядокъ и провести въ жизнь все наши свободы.» «Оглу1Пительное «браво!» встретило эту речь почтеннаго президента. Восторгъ толпы еще усилился, когда Араго взволнованно произнесъ: «Граждане! восемьдесятъ летъ чистой, полной самоотверженнаго патрюти.зма жизни говорятъ съ вами!..» «Да, да, да здравствуетъ Дюпонъ (де-Лёръ)»!—«Да здравствуетъ республика!»—

— 294 — отвечаешь Дюпонъ, и восторженный ответный крикъ толпы гремитъ,, не смолкая, въ продолжеше пЬсколькихъ минутъ. «Кремье въ горячихъ словахъ предлагаетъ почтить намять храбрыхъ гражданъ, убитыхъ въ шльскую революцш, имена которыхъ начертаны на бронзовой статуй. Этотъ день утйшитъ ихъ души за. восемнадцать лйтъ терпйшя и скорби. Отныне никто не посмеешь отнять у народа плоды его победы. Республиканское правительство исходить изъ народа и опирается на народъ. Всё классовыя различ1я сметены равенствомъ, всё враждебныя чувства смолкаютъ и исчезаютъ въ томъ братскомъ единеши, которое изъ сыновъ одной родины создаетъ детей одной семьи, а изъ всЬхъ народовъ—союзниковъ. Эти слова были прерваны бурными аплодисментами. «Полковникъ де-Куртэ, командующШ нащональной гвард1ей, распорядился начать церемошальный мавшъ, но толпа была такъ громадна, что прорывалась сквозь ряды. Она также проходила подъ звуки марша передъ временнымъ правительствомъ; крики: «да здравствуетъ республика!» раздавались каждую минуту. Члены временнаго правительства, пропустивъ мимо себя первый и второй леионы, что заняло около часа, сами двинулись вдоль фронта другихъ леионовъ, вытянутыхъ по бульварамъ. «Съ площади Бастилш до входа въ предместье Пуассоньеръ катился сквозь несметную толпу одинъ единодушный и несмолкаемый крикъ. Казалось, Парижъ призывалъ во свидетели небо и землю и приветствовалъ учреждеше французской республики съ такой силой единодуппя, какое можетъ вырваться только у людей, проникнутыхъ однимъ заветнымъ желашемъ и искреннимъ убеждешемъ. На всехъ лицахъ выражалось дов1>[пе и радость: то не было случайное и мимолетное чувство удовлетворешя, но сознательная и глубокая радость. Когда inecTBie повернуло къ верхней части бульвара Сэнъ-Дени, то за временнымъ правительствомъ шла огромная, безчисленная, захватывающая всю ширину дороги и терявшаяся въ дали толпа гражданъ. И это было самое главное; ничто не можетъ сравниться съ торжественностью, которую создаетъ нрисутствтс народа, ничто не можетъ сравниться съ его велич1емъ. «Описанье этого дня попадетъ отныне на страницы исторш, которыя будутъ особенно охотно перечитываться. Этотъ народъ, три дня назадъ столь возмущенный и воодушевленный жаромъ битвы, сегодня представлялъ одно целое, соединялъ въ одно свои стремлешя, испытывалъ лишь чувство примирешя и отдавался надеждамъ на великое и счастливое будущее съ довер1емъ, которое, по крайней мере, на этотъ разъ, не обманетъ его. Можно съ вполне основательной гордостью сказать, что правительство, опирающееся на эту народную силу—самое могущественное изо всехъ. Парижсйе граж-

— 295 — дане открыли новую эру: служа Францш, они вместе съ темъ будутъ служить и всЬмъ нащямъ въ Европе. Французская республика возвращаетъ нашей родин!) ея славную судьбу, она вручаетъ ей инищативу прогресса; она приходитъ на помощь времени и идеямъ, которые мало-по-малу ведутъ старый свЪтъ къ создашю •Соединенныхъ Штатовъ». И откуда у временнаго правительства могло явиться хотя на одну минуту с о м н ё т е въ чувствахъ къ нему нации? Сочувствие правительству не было вынужденнымъ, не являлось только въ единичныхъ случаяхъ; оно порывисто и искренно выражалось со всЪхъ сторонъ. Столбцы оффищальной газеты были имъ переполнены. Ратуша, казалось, не могла вместить всехъ желающихъ выразить преданность республике. Адреса, поздравления, пожертвовашя получались безпрерывно. Наряду съ подчинетемъ временному правиительству, преклонеипе передъ народомъ тоже сделалось обычнымъ явлешемъ.Хвалебный тонъ повышался съ минуты на минуту. Каждый изощрялся въ комплиментахъ; самые запуганные были наиболее щедры на похвалы. Взрывы восторга облегчали стесненную страхомъ грудь. Духовенство первое добровольно выразило сочувствйе. 24-го февраля вечеромъ его преосвященство Аффръ, архйепископъ парижскШ, объявилъ, что онъ искренно присоединяется къ республике, и приказалъ священникамъ своей епархш петь за церковными службами: Domine salvum fac populum (Боже, спаси народъ). Несколько дней спустя, отецъ Лакордеръ превозносилъ съ СэнъМеррййской каоедры «народъ, величественный въ своемъ гневе». Газета католической партш «L'Univers» пишетъ следующее: «Въ с о б ь т я х ъ слышится гласъ Божш. Револющя 1848 г. есть знамеше Провидешя. По той легкости, съ которой совершился великШ переворотъ, по тому незначительному участш, которое принимала въ немъ воля людей, надо признать, что время действительно пришло. Общество не можетъ быть перевернуто до основания путемъ однихъ заговоровъ. Удачный заговоръ тотчасъ же вызываешь гражданскую войну. Политическш принципъ, подвергшшся внезапному нападешю и разрушенш, немедленно же попытался бы защитить себя. Кто думаетъ теперь во Франции о защите монархш? Кто можетъ объ этомъ думать? Франиця считала себя еще монархической страной, когда она уже была республиканской. Вчера она еще удивлялась этому, сегодня отъ этого удивлешя не осталось и следа. Оправившись отъ иерваго смятешя, она мужественно, разумно и неуклонно будетъ стремиться къ создашю учреждении, соответствующихъ темъ основамъ, которыя уже давно ею прочно усвоены. Монарх1я пала подъ тяжестью своихъ ошибокъ.

— 296 — Она сама болёе, чёмъ кто-либо способствовала своему паденью. Безнравственная при Людовикё XIV, скандально разнузданная при Людовикё XV, деспотичная при Наполеонё, неумная до 1830 года, коварная, чтобы не сказать болёе, до 1848 года, монархия могла видеть, какъ постепенно уменьшалось количество и энерпя ея приверженцевъ. Теперь у нея ихъ совсЬмъ уже нйтъ болёе. Карлъ X еще имёлъ личныхъ друзей и преданныхъ ему слугъ. Мнопе истинно благородные люди носили по немъ трауръ; его наследнику удавалось въ т е ч е т е нёкотораго времени находить приверлсенныхъ монархш солдатъ. Людовика-Филиппа проводили лишь до дверей покидаемаго имъ жилища. Была сохранена его жизнь, а не корона, и ему дали возможность спастись, не дёлая ему даже чести считать его за опаснаго врага. Никогда еще низвержеше трона не сопровождалось такимъ унижешемъ. Дёло въ томъ, что этотъ тронъ не былъ уже трономъ. Французы-католики будутъ наилучшими и наиболее искренними республиканцами. Среди восторжествовавшихъ сощальныхъ принциповъ, которые лягутъ въ основу новыхъ уч;еждешй, к а т е собственно отвергаются церковью? К а и е сна переставала проповедовать въ т е ч е т е 18 вёковъ королямъ и народамъ? Никакихъ». Въ продолжете двухъ мёсяцевъ парижское духовенство благословляло древо свободы, сравнивая его съ древомъ креста Господня, предупредительно напоминая, что дёло духовенства есть дёло народа, что 1исусъ Христосъ первый далъ Mipy республиканскую формулу: свобода, равенство, братство. Символичесюе тополя брались чаще всего изъ чудныхъ садовъ духовныхъ обществъ, и монахини сами украшали ихъ гирляндами, лентами и бантами. Онё предлагали поместить у себя изувёченныхъ рабочихъ, принимали къ себё дочерей павшихъ за родину гражданъ. Сочуветтае бёлаго и чернаго духовенства было единодушно. Изъ его среды ни одинъ голосъ не пожа.тЬлъ рухнувшей королевской власти. Магистратура, точно такъ же, какъ и духовенство, не выказала никакого сопротивлешя общему увлеченно. Кассащонная, апеллящонная и контрольная палаты, коммерческШ судъ, собрате нотар1усовъ, стряпчихъ, coc.ïOBie адвокатовъ, биржевые маклера наперерывъ торопились принести въ Ратушу свои увёрешя «въ безграничной преданности республик^» и «въ полномъ сочувствш великодушнымъ начинашямъ» и «достойнымъ удивлешя дМствьямъ правительства 1 ). Устами де-Корменэна государственный совёть выраясалъ. свою «преданность той великой революцш, которая тре*) См. «Монитеръ» отъ 2-го мая и слЪдующихъ дней; р'Ьчи Сегье, Дюпэна, Порталиса, Вароша и др.

— 297 — нетала въ сердцахъ народа еще прежде, чемъ ее оросила благородная народная кровь, прежде, чймъ народъ донесъ ее на своихъ рукахъ до верховной власти». Какъ мы уже видЬли, 28-го армия устами своихъ начальниковъ, бывшихъ наиболее горячими приверженцами династии, маршаловъ Сульта, Бюжо, ') Себасиани, Жерарда и генераловъ Удино, Барагуе-д'Иллье, де-Фззансака, Лагитта выразила готовность служить республик^. Генералъ Шангарнье въ самыхъ убедительныхъ выр а ж е т я х ъ просилъ въ своемъ оффицпальномъ письме временное правительство, чтобы оно утилизировало его «привычку побеждать» 2). Университета, голосомъ Жерюзэ, восхищался «этой револющей, совершившейся на благо всего человечества и орудпемъ которой былъ народъ, вооруженный непобедимой силой Бож1ей». Онъ приветствовалъ «отныне безсмертное имя республики» 8 ). Газеты орлеанистовъ и легитимистовъ выражали по своему общее чувство. «Доверйе! Доверие!» восклицаетъ де-Жирардэнъ въ «La Presse», энергично отвергая предположеше о возможности регентства и доказывая, что отныне одна республика можетъ объединить все партш. «Le Journal des Débats» говоритъ «о грозахъ, которыми Бота и народъ проявляютъ свой гневъ и свое могущество». Онъ довольно легко, повидимому, мирится съ крушешемъ «иллюзий и грезъ». «Le Siècle» утверждаетъ «съ гордостью, что ничья слава не можетъ затмить въ исторш славы февральскихъ победителей». «La Revue des deux Mondes», наконецъ,[разсыпаясь въ похвалахъ временному правительству, хвалитъ его энергичный патрютизмъ, приветствуешь .его за «обезпеченный всемъ гражданамъ трудъ», отданный рабочимъ миллионъ, взятый изъ гражданская листа, и говоритъ: «Съ техъ поръ, какъ въ прошломъ веке французская мысль начала работать надъ политическимъ освобождешемъ Mipa, никто не отрицалъ въ принципе права отдельных^ лицъ и массъ на благосостояние, какъ на награду за трудъ. Чтобы достичь этого вполне законнаго результата, делались самыя искрентя усилия, но, надо съ этимъ См. Историческге документы, в ъ конце этого тома, № 11. ) „Мне н е т ъ надобности говорить вамъ, что я не ж е л а л ъ республики", пишетъ маршалъ Бюжо въ одномъ частномъ письме отъ 16-го марта, „но всетаки она у насъ есть. Она безконечно честнее в ъ своихъ проявлешяхъ, чемъ ея старшая сестра; люди, столице у власти, д е л а л и и д е л а ю т ъ неслыханныя усил1я, чтобы охранить общество отъ анархистовъ. Нужно имъ искренно и деятельно помогать въ этомъ святомъ д е л е . Если республика сдержитъ то, что она обещаетъ в ъ данный момента, то я скоро полюблю ее, а в ъ ожиданш я буду защищать ее отъ внешняго врага, пока она будетъ на пути истинной свободы и братства". 3 ) Moniteur отъ 4-го марта 1848 г. 2

—

298 —

согласиться, до сихъ поръ ни' одно правительство не проявляло' действительной энерии и деятельности, чтобы достичь этой цели. Подобная небрежность является одной изъ крупныхъ причинъ техъ глубокихъ паденШ, которыя сразу ошеломляютъ насъ полной неожиданностью. Конечно, нечего опасаться, чтобы правительство, исходящее изъ революцш 1848 года, впало въ то же заблуждете;, но нужно, чтобы горячая любовь къ человечеству и народу, заставляющая въ наше время биться столько сердецъ, шла рука объ руку съ толковой и безпристрастной социальной наукой, которая разрешала бы все проблемы, считалась бы со всеми правами и сумела бы установить между всеми рабочими классами законныя отношешя и и с к р е н т я симпатш». Чтобы помочь временному правительству покрыть все неотложные расходы, главные парижсте банкиры взяли на себя и нищативу подписки. Ротшильдъ проявилъ довер1е и даже своего рода усердье, отказавшись отъ мысли бежать изъ Франщи и приславъ пятьдесятъ тысячъ франковъ въ пользу февральскихъ раненыхъ На подписныхъ лиетахъ красовались самыя громтя имена. Дамы большого света, принадлежапйя къ Mipy орлеанистовъ и легитимистовъ, герцогиня де-Майлье, маркиза де-Лагранжъ, графиня де-Шастенэ, графиня де-Бьенкуръ, графиня де-Ламуаньонъ и др. вместе съ г-жами Флоконъ, Ледрю-Роллэнъ, Маррастъ — собирали пожертвованы на февральскихъ раненыхъ. Тьеръ и главные члены палаты депутатовъ Одилонъ Барро, де-Мальвилль, Дювержье де-Гораннъ, считая королевскую власть «поконченной навсегда» 2 ), уверяли временное правительство, что они безъ всякой задней мысли готовы способствовать его утвержденио. Де-ла- Рошжакелэнъ повсюду повторялъ, что дело съ Mouapxiefl навсегда покончено, и приказалъ расклеить на улицахъ Парижа в о з з в а т е къ временному правительству, оканчивавшееся словами: «Разсчитывайте на меня» 3 ). Обычные посетители дворца, флигель-адъютанты Людовика-Филиппа, д'Оберсаэръ, Л1адьеръ, д'Удето, де-Бертуа и др., не заставили ждать себя ни въ Ратуше, ни въ министерствахъ. Письма Бонапартовъ, короля Жерома и его сына Наполеона, Пьера, сына Люсьена, обращенный къ временному правительству, были проникнуты истинно республиканскимъ духомъ. q ) Принцъ Людовикъ-Наполеонъ вернулся. Изъ Алжира получилось выражеше преданности республике отъ герцога Омальскаго и принца де-Жуаявилльскаго. !) См. «Moniteur» № отъ 21-го марта и с л ^ д . ) В ы р а ж е т е Твера. 3 ) См. в ъ изданш, озаглавленномъ „Murailles révolutionnaires", 9-ый в ы п у с к ъ , адресъ подписанный де-ля-Ротжакелэномъ. 4 ) См. „Историчесгае документы" в ъ конц-Ь этого тома, № 12. 2

— 299 — Конечно, при такомъ положенш дЪлъ, если бы даже у временного правительства возникло сомнете въ собственной законности, то столь единодушное изъявлете преданности и уважетя совершенно успокоило бы его. И то не было возбуждетемъ первой минуты. Шесть недель спустя тЪ же чувства выражаются въ еще бол^е обдуманной и спокойной форме въ рйчахъ кандидатовъ на народное представительство, излагающихъ свои политичесюя убеждения 4-го мая того же года. Учредительное собрате, открывая своепервое зас/Ьдате, разразилось единодушнымъ, долго несмолкавшимъ крикомъ: «Да здравствуетъ республика!» Теперь, когда рядъ циничныхъ отреченш показываетъ намъ всю фальшь этого общаго сочувсттая, стропе умы имЪютъ право сожалеть до известный стенени объ единодушш въ выраженш преданности, которое на самомъ-то д^лй могло существовать только въ дунгЪ истинныхъ республиканцевъ. Можно было по всей справедливости заклеймить презрЪтемъ усердствовате личныхъ друзей дома Орлеановъ, людей, обязанныхъ королевской власти своимъ положешемъ, богатствомъ, самымъ своимъ существовашемъ. Благородные люди страдали за честь родины подъ гнетомъ унижешя, неблагодарности и низкихъ чувствъ «избранная» общества, которое, казалось, должно было бы служить прим'Ьромъ нравственной порядочности. Но можетъ быть фальшь этого сочувств1я до некоторой степени слишкомъ ярко подчеркивается. Не только она была причиной нравственнаго поражетя. Если въ общемъ увлеченiи и были трусливо-лживыя изл1ятя, что для насъ теперь уже несомненно, то, во всякомъ случай, увлечете это, хотя оно и отреклось отъ самого себя, было искренно. Величйе народа проявилось съ такой силой, что привлекло къ себЪ даже своихъ противниковъ. Его великодуипе, наивность тронули самыя зачерств'Ьлыя сердца. Сколько скептиковъ, въ продолжете двадцати лЪтъ. осм'Ьивавшихъ всякое велич1е мысли, поддались общему волненго. Февральсюя собыия явились полной неожиданностью. Это общество холодныхъ, разм'Ьренныхъ скептиковъ, казалось, на мгновеше отрешилось отъ самого себя. Оно почувствовало, что простой народъ, стояццй несравненно ниже его по интеллектуальному развиию, неизмеримо нревосходилъ его своими достоинствами. Оно невольно преклонилось передъ этимъ народомъ, искренно соглашаясь служить избранному имъ правительству, признавая во всеуслышаше, что во Францш немыслимъ никакой другой строй, кром'Ь республиканскаго, основаннаго на принцииЬ демократическаго равенства.

-

800 —

XVI II Министерство внутреннихъ дЪлъ.—Г-нъ Ледрю-Роллэнъ. - Министерство иностранныхъ дЪлъ—Манифеста Ламартина.

Св-Ьдётя, получаемыя изъ департаментовъ, съ каждымъ днемъ все болёе и болёе утверждали временное правительство въ сознат и его права и силы. При первомъ же слухё о начавшейся въ Парижё борьбё, революцюнные комитеты, состоявипе изъ наиболее дёятельныхъ и рёшительныхъ среди республиканцевъ людей, объявили, что они не разойдутся до окончанья дёла. Какъ только была объявлена республика, эти комитеты, овладевая движетемъ, попытались захватить въ свои руки префектуры и мэрш. Почти повсюду имъ это удалось; смёнивъ муниципальные советы или войдя съ ними въ соглашете, они взяли на себя ведете общественныхъ дЬлъ, въ ожиданьи распоряженШ новаго правительства. Большинство чиновниковъ поспешило безпрекословно удалиться. Когда коммиссары, посланные министерством!) внутреннихъ дЬлъ, npitxa.in на мёсто своего назначен!я, то административная департаментская власть находилась уже или въ рукахъ народныхъ вождей, или же выражала покорность и готовность служить республиканскому правительству. Выборъ коммиссаровъ, самъ по себё нелегкШ, вскорё сталъ однимъ изъ самыхъ крупныхъ затруднетй для временного правительства. Было бы не только ошибочно, но возмутительно допускать королевскихъ чиновниковъ устанавливать республикансюя учрежденья. ТФ. изъ должностныхъ лицъ рухнувшаго строя, которыя, не красная, добивались этого печальная преимущества, достаточно ясно показывали этой беззастенчивостью, что они не заслуживаютъ общественнаго уважетя; совершившаяся револющя не только вменяла въ обязанность изменить личный составъ и направленья прежн я я правительства, она требовала искренняя примёненш до сихъ поръ обходившаяся принципа и совершенно иного понимашя сощальнаго строя. Чтобы помочь обществу признать общественное право, основанное на истинномъ господств^ народа, чтобы возбудить доBtpie къ республиканскимъ учреждетямъ, нужны были не только болёе или менёе опытные люди, но, главнымъ образомъ, была нужна сознательная любовь къ этимъ учреждетямъ, глубокое убежден ie въ ихъ полномъ согласи! съ духомъ вёка. Чиновники, избранные Дюшателемъ и Гизо, были бы не въ силахъ объяснить неразвитой части населетя новое значете, которое прогрессъ долженъ былъ сообщить слову «республика», если бы они даже и

— 801 — взяли на себя эту миссию. Продажность выборовъ при ЛюдовикЬФилиппЬ развратила ихъ. Ихъ постоянное и въ то же время видоизменяющееся раболепство, смотря по перем1шамгь въ парламенте, ввела въ политическШ обиходъ гнусный терминъ «министерйализма», ослабило въ нихъ всякую энерпю воли и ту в-Ьру въ симпатш народа, безъ которой немыслимо никакое нравственное воздг1;йств]0. Посылая въ департамента своихъ коммиссаровъ для учреждешя местной администрацш и замещешя чиновниковъ рухнувшаго строя, Ледрю-Роллэнъ удовлетворялъ этимъ лишь требование первой необходимости. Только злой умыселъ и цинизмъ ренегатства, вошедшаго въ привычку оффищальнаго мира, могли назвать революционной нетерпимостью эту меру осторожности, свойственную всемъ правительствамъ. Единственно, въ чемъ справедливо можно было упрекнуть министра внутреннихъ д-Ьлъ, это въ недостаточно разборчивомъ выборе. Слабость характера и недостатокъ политическаго такта вводили его въ заблуждения, отъ которыхъ страдала республика. Пользуясь своимъ влпян'юмъ на него, подчиненные его обманывали. Его выборъ былъ недостаточно однороденъ, а инструкцш недостаточно точны. И всетаки ошибки коммиссаровъ не были ни настолько серьезны, ни настолько многочисленны, какъ можно было опасаться при данномъ положенш дЪлъ, требующемъ крайней быстроты и осторожности. Если принять во внимание разнородность обязанностей и трудность найти подходящихъ и заслуживающихъ д о в ^ я людей, то надо скорее удивляться тому, сколькихъ ошибокъ удалось избежать въ эти первые решительные часы республики. После смерти Армана Карреля и Годефруа Кавеньяка, республиканская парпя, довольно богатая талантливыми ораторами и писателями, чувствовала недостатокъ въ способныхъ политикахъ. Особеннымъ общимъ уважешемъ пользовалось несколько благородныхъ и мужественный. людей, вся сила которыхъ заключалась въ чувстве. Эти более великодушные, чемъ разсудительные, люди надеялись установить на земле царство добродетели, опираясь на энтузйазмъ и самопожертвоваше общества, какъ на вечные двигатели человеческой души. Эти искренше патршты, къ типу которыхъ принадлежалъ Барбэсъ, не знали страны, за которую отдавали себя въ жертву, и страна тоже не знала ихъ. Возбужденные тюремнымъ одиночествомъ и ожесточенной борьбой съ препятствиями, они жили въ Mipe грезъ, проникшись незыблемымъ идеаломъ отвлеченной справедливости и совершенно не зная изменчивыхъ интересовъ и относительныхъ правъ, царящихъ въ действительной жизни. Въ более густыхъ рядахъ, составлявшихъ какъ бы центръ республш£анской армш, насчитывалось много адвокатовъ, журналистовъ,

— 302 — поэтовъ и критиковъ, которые, въ силу самой профессш своей, должны были каждый день говорить или писать объ общественныхъ дёлахъ, но у которыхъ не было свободнаго времени изучить ихъ и даже возможности хорошенько познакомиться съ ними. Эти писатели, сгруппированные большею частью вокругъ «National» и «Réforme» и следовавшее за Маррастомъ и Ледрю-Роллэномъ, взятые вместе, оказали деятельную поддержку революцш въ ея наступательномъ движенш; но, каждый въ отдельности, эти неопытные талантливые люди, со своимъ личнымъ соперничествомъ, могли принести очень незначительную помощь въ организацш власти. Наконецъ, въ заднихъ рядахъ партш теснилась толпа подозрительныхъ личностей. Это были люди самой низкой нравственности, то участвующее въ заговорахъ, то служапце сыщиками въ полищи. Все ихъ стремлешя сводились къ тому, чтобы, благодаря самой гнусности положешя, добиться мимолетной популярности и, прикрываясь громкими демагогическими фразами, отстранить отъ себя подозренья и отврагцете, внушавппяся ихъ темнымъ образомъ жизни. Большинство изъ нихъ проникло въ тайныя общества и стало къ нимъ настолько близко, что нельзя было съ ними не считаться. Несчастье конспиративныхъ партш въ томъ, что имъ приходится, достигнувъ власти, награждать такихъ людей и за так1е поступки, которые, въ освещенш ихъ общественнымъ мнешемъ, заслуживаюсь только полнаго осуждешя. Существенной помехой, роковымъ несчаспемъ Ледрю-Роллэна была невозможность найти подъ рукой умныхъ, сильныхъ людей, проникнутыхъ истинными демократическими стремлетями. Но такихъ нельзя было встретить въ подвижной части республиканской партш. Они держались особнякомъ и действовали безъ шума; ихъ нужно было деятельно искать и выжидать, на что, разумеется, требовалось время. А между темъ минуты были сочтены, рвеше же министра легко ослабевало. Республиканцы, видевпйе въ республике лишь поворотъ, благопр1ятный ихъ личнымъ интересамъ, осаждали Ледрю-Роллэна съ целымъ рядомъ требоватй: они исчисляли вынесенныя ими преследовашя, устанавливали награду за оказанныя услуги, ходатайствовали во имя бедности, угрожали своимъ вл1ятемъ на массы. Министръ республики чувствовалъ себя по отношенш къ нимъ въ иоложенш аналогичномъ тому, въ которомъ находились министры реставрацш въ присутствш старыхъ эмигрантовъ. Аристократия иного рода, но такая же исключительная, такая же надменная, какъ и прежняя, предъявляла къ нему свои права. Ультра - республиканцы 184 8 года, по примеру ультра-роялистовъ 1814 года, требовали, во имя пуритамизма, удалешя со всехъ должностей всехъ лицъ, которыя съ 1830 года не доказали своихъ способностей

— 303 — въ тайныхъ обществахъ или заговорахъ. Ледрю-Роллэнъ не обладалъ достаточной стойкостью, чтобы бороться съ подобнымъ насилйемъ. Какъ мы уже видели, у министра внутреннихъ д^лъ было много достой нет въ, кыд'Ьл нвниихъ его въ рядахъ сражающейся демократии, но съ той минуты, какъ онъ сталъ у власти, эти достоинства утратили до некоторой степени свое значешё, благодаря отсутствш качества, которое одно соединяетъ и какъ бы увенчиваешь все остальныя. У Ледрю-Роллэна не было авторитета. Ни его частная жизнь, которую онъ не сумелъ подчинить строгимъ иравиламъ, ни его искреншй, но напыщенный патрютизмъ, ни открытый и великодушный, но неустойчивый характеръ, ни более бросаюшдяся въ глаза, чемъ прочныя сведенья, ни врожденная прямота, слишкомъ часто поддающаяся страстному желанш популярности,—ничто не могло выработать изъ него твердаго администратора. Чтобы избавиться отъ непрйятнаго сознашя этой неспособности, онъ прибегалъ къ прйемамъ, свойственнымъ людямъ, горячность которыхъ не сдерживается разеудкомъ. Онъ утрировалъ резкость своего тона, возвышалъ голосъ и разыгрывалъ изъ себя деспота. Боясь не внушить уважешя, онъ хотелъ внушить ужасъ. Не чувствуя себя достаточно сильнымъ, чтобы руководить револющей, онъ хотелъ толкать ее силой. Вотъ въ чемъ кроется секретъ его противоречий и непоследовательности. Какъ только онъ увидЬлъ усиЪхъ своей тактики, какъ только ему удалось подействовать страхомъ на воображеше, добиться того, что имя его стали произносить съ треиетомъ, а льстецы стали сравнивать его съ Дантономъ, онъ решилъ, что власти его нЬтъ границъ. Чемъ больше въ рЪчахъ его выражалось властности и жестокости, совершенно несвойственныхъ его добродушному характеру, чемъ меньше соответствовали его слова намерешямъ, темъ сильнее онъ считалъ себя тонкимъ политикомъ Онъ наивно думалъ, что грозное напоминаше объ ужасахъ 93 года было лучшимъ средствомъ къ ихъ предупрежденш. Онъ не понималъ, что это мимолетное, чисто внешнее впечатление могло обмануть лишь темную толпу. Онъ не безъ удовольствйя окружилъ себя театральной обстановкой: вокругъ него носились эксцентричные костюмы, шляпы «монтаньяровъ», жилеты à la Robespierre; незнакомымъ людямъ говорили «ты», умышленно щеголяли поиплой грубостью и степенью цинизма измеряли силу республиканскихъ добродетелей '). Ледрю-Роллэнъ лишь потворствовалъ сначала этой *) Одной изъ ребяческихъ причудъ этой старой револющонной школы было до нельзя напыщенное обращеше « г р а ж д а н и н а и формула «прив а т а и братство». Ж, Ж. Руссо, восторженность котораго не л и ш а л а его здраваго смысла, произнесъ такой мотивированный приговоръ н а д ъ этой вычурной м а т е й : «Одни французы,—говоритъ онъ в ъ Contrat social,—

— 304 — революционной трескотне, не принимая въ ней лично учасия; но въ своемъ желаны увлечь ею страну, онъ увлекся самъ и, подъ вл1яшемъ сумасбродныхъ демагоговъ, вообразилъ, что влечетъ за собой весь народъ. Окруженный не меныпимъ количествомъ льстецовъ, чёмъ самъ король, онъ возомнилъ себя вождемъ демократы, тогда какъ въ сущности былъ лишь рупоромъ якобинства. Когда 25 утромъ Ледрю-Роллэнъ явился въ выпавшее ему на долю министерство внутреннихъ дЬлъ, оно было занято Андр1аномъ, сидЬвшимъ когда-то въ плену у австрШцевъ, въ Шпильбергской тюрьме. Посланный временно въ канцелярш министерства раепоряжетемъ Гарнье-Пажеса, Андршпъ поторопился воспользоваться своей властью, чтобы выпустить на свободу человека, прюбр'Ьвнгаго довольно грустную славу въ последнее царствоваше. Это былъ нЬкШ Тестъ, прежшй министръ общественныхъ работъ, обвиненный во взяточничестве. Не безъ труда удалось Ледрю-Роллэну отделаться отъ Андр1ана и толпы его присп'Ъшниковъ. Эти бывппе приверженцы монархш захватили въ свои руки всё вакантный должности въ министерстве и носились со своими преувеличенными чувствами къ республике. Къ несчаспю, уничтоживъ паразитовъроялистовъ, Ледрю-Роллэнъ не сумФ.лъ держать на должномъ разстояны паразитовъ-демократовъ, и вскоре министерсгая канцеляры, съ утра до вечера наводняемыя просителями, представляли картину самаго ужасающаго безпорядка. Между темъ, министръ торопился возстановить деятельность министерства. Его помощниками въ этой трудной задачё были Эл1асъ Реньо, бывппй редакторъ «Courrier de la Sarthe», авторъ пгЬсколькихъ известныхъ историческихъ трудовъ, назначенный ныне правителемъ де.лъ въ министерстве; Жюль Фавръ, адвокатъ, известный въ демократической парты со времени апрельскаго процесса, котораго Ледрю-Роллэнъ назначилъ главнымъ секретаремъ; Картере, рьяный журналиста, ставнпй директоромъ комитета общественной безопасности. Пригласивъ вышеупомянутыхъ сотрудниковъ, Ледрю-Роллэнъ занялся вопросомъ о разсылке коммиссаровъ по департаментамъ. Первыя назначешя составлялись въ совете временнаго правительства. Ледрю-Роллэну приходилось только подписывать полномочия, характеръ которыхъ не былъ, да и не могъ быть вполне определенъ. При передаче данныхъ полномочШ въ руки новыхъ чиновниковъ, министръ ограничился несколькими устными разъяснешями, обещая прислать черезъ несколько дней, оффищально или секретно, писъменныя инструкцы. т а к ъ безцеремонно обращаются съ назвашемъ «гражданинъ», потому они отнюдь не им-Ьютъ настоящаго п о н я и я объ этомъ слов11>.

что

— 305 — Смыслъ устныхъ инструкщй, данныхъ коммиссарамъ, сводился къ тому, чтобы следовать примеру временнаго правительства, избегать кровопролития, следить за париями роялистовъ, охраняя т'Ьмъ не Mente полную неприкосновенность личности и собственности, — однимъ словомъ, заставить понять, оценить и полюбить новый республикански строй. Мы скоро увидимъ, какъ были поняты и истолкованы эти инструкцш парнями. Въ то время, какъ Ледрю-Роллэнъ пытался захватить бразды республиканская правлешя внутри страны, Ламартинъ, водворившись въ министерств^ ипострапныхъ дгЬлъ, заготовлялъ инструкцш для дипломатш и обдумывалъ положе!йе, которое следовало занять республик^ по отношенно къ другимъ европейскимъ державамъ. Министерство иностранныхъ дгЬлъ, подобно другимъ, было захвачено сражающимися; но, несмотря на личную ненависть парижскаго населенia къ Гизо, несмотря на возмущеше, произведенное катастрофой предыдущая дня, революционеры пощадили это здаше; простыя слова, написанныя ы'Ьломъ на входной двери 24-го февраля: «Перевязочный пунктъ: уважеше къраиенымъ», и отдёльныя усшпя нёсколькихъ рабочихъ сдержали разъяренную толпу, грозившую поджечь домъ. Явившаяся 25-го, по расноряженш мэра 1-го округа, национальная гвард1я, охраняющая общественное спокойCTBie, нашла повсюду порядокъ и дисциплину. Во всёхь этажахъ сами pa6onie установили охранительные посты. У дверей архива, у входа въ самый кабинетъ Гизо, мятежники въ блузахъ свято охраняли тайны ненавистныхъ имъ человека и правительства. Национальная гвард1я смешалась съ народной толпой. Расположившись бивуакомъ на дворё, въ переднихъ и на лёстницахъ, они съ сердечной простотой толковали о происшедшихъ соб ь т я х ъ . Между тёмъ, Бастидъ, посланный временнымъ правительствомъ, явился въ качеств!} младшаго статсъ-секретаря въ министерство. Его сопровождалъ Гетцель, назначенный правнтелемъ дЬлъ при Ламартннё, и Пейеръ, который долженъ былъ исполнять функщи секретаря министра. Въ нродолжеше двадцати четырехъ часовъ, главнымъ заняиемъ этихъ новыхъ чиновниковъ была выдача паспортовъ трусливымъ парижанамъ и иностранцамъ, которые, согласно установившемуся въ богатыхъ классахъ мнёнш о народё, стремились бежать изъ города, оказавшаяся въ рукахъ варваровъ. Ламартинъ появился только 26-го вечеромъ. Онъ былъ страшно утомленъ, но лицо его выражало дов!зр1е. Торжественное спокойCTBie, выражавшееся во всей его фигурЪ, явилось живымъ контрастомъ смятешю и волненпо окружающихъ. Онъ протянулъ руку 13астиду: «Будьте довольны,—сказалъ онъ,—будьте счастливы. Вы ЧАСТЬ и .

20

— 306 — можете считать, что республика уже утверждена во Францш.» Но Ламартинъ не могъ отделаться отъ грустнаго впечатления, когда передъ нимъ открыли комнату и кабинета Гизо; казалось, что от туда кто-то только что вышелъ, чтобы сейчасъ же опять вернуться. Сдвинутая въ безнорядке мебель такъ и осталась не убранной съ 22-го феврали. Тамъ и сямъ валялось платье, которое министръ Людовика-Филиппа быстро сбросилъ съ себя, чтобы отправиться въ Тюильри. Въ открытыхъ ящикахъ и на столахъ были разбросаны медали, драгоценности, золото, ордена; интимныя письма. По странной случайности взглядъ Ламартина остановился на заметке, написанной Гизо на поляхъ его последней речи въ палате депутатовъ. Она гласила следующее: «Ответить Ламартину. Решительно мы съ Ламартиномъ никогда не столкуемся». ПровидЬте не замедлило привести въ исполнеше это простое соображете, написанное въ минуту безмятежнаго спокойствйя. При пересмотре общественныхъ и личныхъ бумагъ низвергнутаго министра присутствовала его прйятельница, которой Ламартинъ передалъ или, вернее, попросилъ ее взять все, что могло представлять для семьи Гизо известную ценность или интересъ. Изъ чувства деликатности Ламартинъ не захотелъ поместиться въ личной квартире Гизо, а велелъ наскоро разместить несколько матрацовъ въ прйемныхъ покояхъ, чтобы провести тамъ ночь, подавая этимъ редкий примеръ уважешя къ чужой неудаче или пораженш, которое успехъ и счастье вызьпваютъ въ сердцахъ благородныхъ людей. После этихъ первыхъ чисто личныхъ распоряжении новый министръ составилъ и тотчасъ же разослалъ крат ici й циркуляръ, въ которомъ онъ вменялъ въ обязанность всемъ дипломатическимъ представителямъ Францш въ различныхъ государствахъ осведомить дворы, при которыхъ они были аккредитованы, объ учреждении республики во Францш. «Республиканская форма иравлешя, —говорилъ Ламартинъ въ этомъ циркуляре,—не изменила ни положения Франции въ Европе, ни ея честнаго и искренняго стремлешя поддержать хороишя отношешя съ державами, которыя захотятъ, какъ и она, охранять независимость нации и обнуй миръ. Для меня будетъ счастьемъ, милостивый государь, способствовать всеми средствами этому международному согласш и напомнить Европе, что принципы мира и свободы родились во Францш въ одинъ и тотъ же день». Потомъ, обдумавъ будущую роль Франции въ Европе, Ламартинъ составилъ въ первое же свободное время и отдалъ на разсмотреше временнаго правительства второй циркуляръ или дипломатическую программу, которой дано было назваше Манифеста и которая обошла вскоре всехъ монарховъ, неся имъ выражеше доброжелательности и мирный привета отъ новой Республики.

— 307 — Прежде, ч'Ьмъ разсматривать этотъ документа, вызвавний сначада такой восторгъ, а затЬмъ такля бурны я нападешя, прежде, ч'Ьмъ обсуждать, была ли мысль Ламартина политичной или неполитичной въ тотъ моментъ, какъ онъ ее выразилъ, необходимо сделать беглый обзоръ общаго состояшя Европы, и ея отношешя къ французской революции, и определенно установить, каково было положеше Францш въ царствоваше Людовика-Филиппа. Хотя съ 1830 года Францгя была изолирована, вследствхе недовЬ • р[я къ ней легитимныхъ MOHapxifl, хотя единственный союзъ, заключенный Людовикомъ Филиипомъ былъ, въ сущности, родственнымъ союзомъ, фактически разорваннымъ февральской револющей, хотя возвещен1е республики должно было раздражить и встревожить до последней степени все королевиае дома, темъ не менее съ ихъ стороны нельзя было опасаться никакого совместнаго усил1я, никакого стремлен1я возстановить на троне Францш ту или другую ветвь дома Бурбоновъ. Подобное onaceHie могло возникнуть только у непонимающихъ людей, которые сопоставляли две совершенно различнмя даты 1792 и 1848 года. Въ 1792 году монархически и теократическШ духъ еще царилъ во всей силе на континенте Европы. Монархи искренно верили въ свои права. Соединенные тесными узами и дипломатией, таинственный нити которой ускользали отъ самаго проницательнагп взгляда, они представляли все вместе какъ бы одну священною семью. Территор1альное честолюб1е нарушало временно миръ этой семьи, но не изменяло въ принцииЬ того сознан La расового превосходства, которое делало всехъ членовъ ея солидарными между собой. Отдельные же народы, напротивъ, не зная другъ друга, не сообщаясь между собой, не обмениваясь мыслями, стояли особнякомъ одинъ отъ другого, отданные всецело во власть королей. Д е м о к р а т еще не сознавала своихъ силъ и даже еще не называла себя своимъ именемъ. Она не знала ни своей власти, ни овоихъ правъ. ПровидЬте было еще какъ бы на стороне монарховъ. Они правили его именемъ, по его воле, съ его поддержкой, о которой такъ много говорилось въ молитвахъ духовенства и въ рыцарскихъ клятвахъ знати. Но какъ изменилось состояше Европы за полъ-века! Кородевсшя войска разбиты нашими республиканскими волонтерами; эрцгерцогиню Австрийскую везутъ съ дерзкимъ тр1умфомъ изъ Вены въ Парижъ и бросаютъ на супружеское ложе великаго временщика французской революцш; и даже после поражешя наши солдаты, разбитые на чужбине, оставляютъ за собой какое то брожеше свободы, нарушающее торжество победы, по мере того, какъ проигрываются сражешя, завоевываются новыя силы—силы духовнаго 20"

— 308 — сочувствйя; Парижъ, захваченный врагами, подавляешь своихъ победителей своимъ правственнымъ величиемъ; пути сообпцешя, каналы,. жел4зныя дороги обогощаютъ народы въ то время, какъ королевсюе финансы повсюду истощаются постояннымъ содержанпемъ армш и несутъ вглубь самыхъ отдаленныхъ нации, вместе съ продуктами промышленности, трепетное волнеше современной мысли; благотворное сомнете, возвещая наступление новыхъ верований, тревожитъ людскую совесть; наука анализируетъ откровение; философия пересоздаетъ историю; Гермашя Нибелунговъ становится Германией Фауста; наконецъ, польская эмигращя, оказавшаяся гораздо гибельнее для деспотизма, чгЬмъ въ свое время французская—для свободы, распространяла повсюду на своемъ пути горячку независимости: такова была совокупность событш, идей и различныхъ видовъ прогресса, совершавшихся среди европейскаго общества. И эта нравственная револющя делала монарховъ, уже отвергаемьихъ. общественнымъ мнЪшемъ, совершенно неспособными предпринять, что-либо противъ Францш и ея политической революции. Если отъ этихъ крупныхъ сторонъ социальная строя мы перейдемъ, къ частностямъ, къ национальному или территорйалыиому полоясенпо европейскихъ державъ; если мы станемъ на дипломатическую точку: зр^шя европейскаго равнове«я, то невозможность нападения ira республику станетъ для насъ еще более очевидной. Мирные договоры 1815 года настолько ограничили французсшя владйтя, что было бы полнымъ безразсудствомъ со стороны самыхъ недоверчивыхъ ииротивниковъ Франции мечтать о большемъ ограничении. При нервомъ проявлении враждебньпхъ чувствъ широкое ноле поб^дъ открылось бы для нашего честолюб1я. Съ окончашя континентальной войны две великия германсюя державы преследуютъ цель, поглощающую все ихъ внимание и служащую пунктомъ раздора между ними. Между ними ведется упорная борьба за прусское или австрийское первенство въ Германш, а самыя серьезныя внутреншя осложнешя еще более обостряютъ трудности ихъ взаимныхъ отношений. АвстрШская ишперйя, которой после смерти Карла VI грозило расчленение, лишь успело отдалить взрьивъ той непримиримой вражды,, которую ииитаютъ къ Австрии подчиненный ей народности другой расы, всячески разжигая национальное соревновате отдельныхъ частей и классовую ненависть въ отдельныхъ государствахъ. Австршское правительство само истощило свои силы своей дезорганизующей политикой: оно перебрасывалось съ одной системы на другую, применяло то централизацш, то децентрализацпо, заглушало и разжигало патрютппчесйя чувства, вызьпвало возмущение и давило свободу, снискивало благорасположение знати и подымало.

— 309 — еь. Одинъ изъ дядей Женя Кавеньяка подарилъ ему въ день именинъ (ему было 5 или 6 л-Ьтъ) маленькую драгунскую саблю. Вн^з себя отъ гордости и восторга, ребенокъ бросился в ъ садъ, замахиваясь своимъ страшнымъ оруж1емъ на все, попадавшееся ему по дорогЬ. Онъ грозплъ и н а п а д а л ъ на птидъ, на бабочекъ, насЁкомыхъ и кусты. Наконецъ, в ъ конц'Ь сада онъ приб1вжалъ къ басейну, изъ котораго текла вода. Онъ, серьезно р'Ьшилъ остановить т е ч е т е воды, перерубая струю своей саблей. Черезъ четверть часа его нашли еще очень увлеченнымъ выполнет е м ъ своего предпр1ямя. Неудача нисколько его не обезкураживала, и онъ, энергично командовалъ: „Вода, я теб-Ь запрещаю течь; вода, я теб15 запрещаю течь..."

_

327 —

нашихъ революций немного можно встретить людей, у которыхъ въ трудные моменты ихъ политической жизни такъ очевидно боролось ихъ личное сознание съ сознашемъ традицюннымъ. Среди нихъ,можетъ быть, н^тъ ни одного, кому судьба навязала роль, более несоответствующую его натуре. Едва генералъ Кавеньякъ прйехалъ въ Алжиръ, какъ нерешительность его характера выразилась въ двухъ довольно важныхъ случаяхъ и значительно поколебала его авторитета. Благодаря прискорбному решенио, въ которомъ выразилась вышеупомянутая узость понимашя республиканской идеи, новый губернаторъ, несмотря на особую осторожность, какой требовала отъ него память о личныхъ отношенияхъ съ герцогомъ Орлеанскимъ, приказалъ убрать съ площади статую принца. Населеше заволновалось при этомъ извести. У пьедестала собралась толпа и решила защищать статую. Бодн е т е приняло столь серьезные размеры, что генералъ Кавеньякъ счелъ нужнымъ уступить и прнказалъ оповестить народъ, что статуя герцога Орлеанскаго останется на своемъ месте. Черезъ несколько времени онъ далъ новое и более досадное доказательство своей нерешительности. Часть населешя пришла къ нему съ просьбой присутствовать на посадке дерева свободы, которое увенчали фриийской шапкой. Генералъ Кавеньякъ счелъ вполне возможнымъ быть оффищально председателемъ этой церемонпи въ присутствш всехъ войскъ и установленныхъ властей. Но на следуюнцй день другая часть населешя, недовольная революционной эмблемой, потребовала, съ своей стороны, ея удалешя, и губернаторъ, нисколько не стесняясь темъ, что произошло накануне, былъ председателемъ и этой церемонш. Конечно, какъ онъ вполне искренно и говорилъ после, генералъ Кавеньякъ не думалъ придавать значеше тому, будетъ или не будетъ висеть фригшская шапка на дереве свободы. Въ наше время подобный эмблемы для людей серьезныхъ кажутся мальчишескими выходками и анахронизмами, но генералъ не могъ, безъ сомнЬтя, не знать, какое нравственное впечатлеше оставятъ таше противоречивые поступки власти, и его солдатская совесть не могла не страдать отъ этого. Между темъ, морской министръ, въ ожидании щпезда въ Парижъ генерала Кавеньяка, взялъ въ то же время на себя и военное министерство. Онъ деятельно занялся прекращешемъ дезорганизации въ армш, сигналомъ къ которой послужила народная победа. Это удалось сделать быстро и легко. Съ 26-го по приказанш правительства Военная школа,Вэнсеннъ и все остальные форты были заняты нащональной гвард1ей. Отдельныя возмуицешя, поднятая въ векоторыхъ кавалершскихъ и артиллерийскихъ полкахъ

— 328 — унтеръ-офицерами, были быстро подавлены, и участники понесли строгое наказаше. Солдаты сами возвращались подъ знамена; дисциплина возстановлнлась добровольно. Единственнымъ труднымъ случаемъ былъ бунтъ инвалидовъ противъ ихъ начальника, генерала Пети. Дело было вотъ въ чемъ. Инвалиды только что получили по одному завещание около 6000 франковъ. Советъ администрации нашелъ наиболее разумнымъ выдавать каждому ежемесячно по одному франку изъ этой суммы. Подъ влпяшемъ вполне понятной жадности, усиливавшейся, благодаря бездельничашю и излишнему употребленпо спиртныхъ напитковъ въ дни безпорядковъ, они нахально потребовали полной и немедленной раздачи всего капитала. Такъ какъ ихъ требование не было удовлетворено, то они начали жаловаться и распускать всевозможный обвинения. По ихъ словамъ, генералъ Пети, одинъ изъ наиболее заслуживаиоицихъ уважен1я представителей старой армш, присвоилъ себе упомянутую сумму. Чтобы привлечь на свою сторону рабочихъ нацюнальныхъ мастерскихъ, занятыхъ по соседству земляными работами на Марсовомъ поле, бунтовщики стали утверждать, что генералъ составляетъ заговоръ противъ Республики. Они доипли до того, что стали уверять, будто они видкли, какъ онъ «влачиилъ по грязи» национальное знамя. Некоторая часть рабочихъ, поверивъ этой клевете, еще усилила волнен1е. Вооружившись лопатами и заступами, со знаменемъ и барабаномъ впереди, толпа въ 2—3 тысячи съ угрожающими криками двинулась къ Дому инвалидовъ. Генералъ Пети вышелъ къ нимъ навстречу. Но ни его преклонный возрастъ, ни благородный видъ не остановили грубую, разсвирепевшую толпу. Схвативъ старика за воротъ и связавъ его, они бросили его въ извозчичью открытую карету. Бунтующая толпа, осыпая генерала оскорблешями, тащитъ окружаемый его экипажъ по направлешю ни. Ратуше, чтобы потребовать суда надъ Пети у временнаго правительства. Несколько присоединившихся къ толпе преданныхъ генералу человекъ, опасаясь длиннаго нутешеств1я вдоль реки, стали кричать, что его надо вести въ главный штабъ на площадь Каррусель. Въ то же время они дали знать полковниигу де-Куртэ объ опасности, угрожавшей начальнику инвалидовъ. При переходе черезъ Королевский мостъ раздались крики: «въ воду». Но благоразумная часть гражданъ, решившая спасти генерала, ускорила шеc-TBie и скоро достигла главнаго штаба, где съ болынимъ безпокойствомъ полковникъ де-Куртэ и начальникъ его штаба, Гинаръ, ожидали этотъ возмутительный кортежъ. Капсъ только они увидели его, они бросились къ генералу Пети и вырвали его у бунтовщиковъ. Полковникъ де-Куртэ, обратившись къ толпе съ речью, стыдилъ ее за то, что она рискнула обвинять и оскорблять стараго

— 329 — (генералу Пети было 77 л.) храбраго воина, который съ 1792 по 1815 г. безпрерывно сражался за свою родину и который при Фонтенебло принялъ отъ императора последшя слова и последнее объяпе. Понявъ свою громадную ошибку, paoonie тотчасъ разошлись. Покинутые ими инвалиды были вынуждены вернуться къ себе. На другой день полковникъ де-Куртэ, узнавъ о сочувственному отношенш къ нему народа въ квартале Инвалидовъ и ув^доминъ солдатъ о строгомъ следствш, начатомъ для выяснешя истинныхъ виновниковъ, объявилъ, что ровно въ 11 часовъ генералъ Пети торжественно вернется домой и будетъ возстановленъ въ своей должности. Действительно, возвращеше генерала было обставлено большой помпой. Араго отъ имени временнаго правительства, главный штабъ, значительныя денутацш отъ школъ, взводъ нащональной гвардш двигались во главё шеств1я, которое было встречено на дворе Инвалидовъ военнымъ министромъ (этотъ постъ занималъ еще генералъ Сюберви) и 10-тысячной толпой рабочихъ. Ихъ приветственныя восклицашя до слезъ растрогали старика, такъ жестоко оскорбленнаго накануне. Зачинщики мятежа были схвачены на глазахъ ихъ товарищей и отведены въ тюрьму. Но чтобы и тени подозрешя не оставалось у народа, правительство решило опечатать все помещешя здашя, где могли находиться документы, могупце выяснить истину, и продолжать следств1е. Приказъ генерала Пети, какъ и снисходительность правительства, обнаруживаюсь крайнее безмше власти, которая въ это время могла заставить уважать свои постановленья только путемъ убеждешя, могла найти поддержку только въ тесной связи съ народными массами. «Мы пережили большое несчастье», — обращается генералъ Пети 25-го марта къ инвалидамъ; затёмъ онъ старается убедить ихъ въ томъ, что ему и въ голову не могла придти мысль о присвоенш денегъ, въ чемъ его обвиняли. «Перестанемъ, — продолжалъ онъ, — верить этимъ лживымъ слухамъ; вернемся къ обычному строю нашей жизни. Будьте уверены, что временное правительство постоянно следитъ за вами, что, между прочимъ, подтверждается двумя сл4дств1ями, которыя скоро начнутся». Следств]я эти, надо думать, не имели да и не могли иметь никакихъ результатовъ. Я останавливаюсь на такомъ незначительномъ случае исключительно для того, чтобы дать яркШ образчикъ техъ затрудненШ, которыя ежедневно встречало правительство. Подобныя печальный недоразумешя отвлекали вниманье правительства отъ важныхъ делъ и задерживали его деятельность, отъ которой требовалась быстрота и уверенность. По отчету комитета нащональной обороны, арм1я, въ томъ виде,

— 380 — какъ ее оставило правительство Людовика-Филиппа, была въ такомъ положении, что о войне нельзя было и думать. Наличный составъ во всехъ войскахъ былъ крайне незиачителенъ. Пехотные полки, принимая въ разсчетъ всехъ решительно людей, способныхъ носить оруж1е, могли образовать каждый только по два баталюна полнаго военнаго состава, по 500 чел. въ каждомъ. Кавалерпйсше полки могли дать по четыре эскадрона военнаго времени и въ общей сложности лишь 525 лошадей. Въ артиллерии, не разстраивая складовъ и не задерживая обучения рекрутовъ, можно было выставить только по одной батарее отъ полка. Административный службы были совсемъ лишены средствъ передвижения. Въ положенш, наиболее непрочномъ изъ всехъ, въ которыхъ когда-либо находилось правительство, безъ денегъ, безъ кредита, съ твердой решимостью не прибегать къ поддержке революцюнныхъ страстей, оно должно было готовиться къ возможной войне съ монархической коалищей. Надо было обезпечить наши берега и границы, не ослабляя Алжира. Необходимо было быть готовыми по первому сигналу ломбардцевъ или ноляковъ перейти Рейнъ или Альпы, не оставляя въ то же время безъ защиты внутреннюю часть страны, где ей грозили происки монархнческихъ партш и возсташе ультра-революцшнеровъ. Министръ иностранныхъ делъ требовалъ не менее 215.000 человекъ для поддержания мирной политики, возвещенной въ манифесте. По его разсчету необходимо было иметь 150.000 на Рейне, 30.000 у поднож1я Алыгъ, 15.000 на границе Пиренеевъ, и т. д. Эти требовашя въ связи съ безопасностью Алжира, который не хотели подвергать риску ни министръ, ни комитета обороны, и съ нуждами внутренней службы доводили цифру необходимыхъ войскъ до 514.000 чел. На все это требовался расходъ въ 114 миллшновъ. Между темъ, государственная казна была почти пуста, и, по донесешю комитета обороны, можно было въ данный момента располагать только 101.000 солдатъ. Неутомимая деятельность Араго и его организаторския способности превозмогли все препятств1я. Оторванный отъ научныхъ занятш, прославившихъ его въ молодости, отъ профессуры, поставившей его имя въ ряду самыхъ известныхъ именъ современниковъ, онъ, казалось, въ прежней своей деятельности не получнлъ никакой подготовки къ разработке административныхъ деталей, къ той спещальной работе, которой требовало отъ него новое положеше. Достигший того возраста, когда у большинства людей необходимость въ отдыхе заглушаетъ все друпя страсти, Араго черпалъ въ своемъ республиканскомъ честолюбии силы молодости. Съ помощью выдающаяся офип,ера, а именно—полковника Шарраса, с т а р а я воспитанника политехнической шк,олы, прикомандированная

— 381 — къ министерству въ качестве государственнаго секретаря, онъ въ два месяца поставить армш на положенье военнаго времени. Главные недочеты были устранены следующими мерами: сборомъ запоздалыхъ рекрутъ, относящихся къ призывамъ 1842 — 1846 гг.; вызывомъ военныхъ, числящихся въ отпуску; призывомъ охотниковъ на 2 года и покупкой 30.000 верховыхъ и упряжныхъ лошадей. Альпшская арм1я, доведенная до 31.000 чел., заняла долины Изера, Соны и Роны 1 ). 12-тысячный резервъ изъ вызванныхъ изъ Африки испытанныхъ войскъ былъ сосредоточенъ въ долине Дюранса. Ихъ заменили людьми, взятыми изъ запоздалыхъ рекрутовъ 1843 и 1844 гг., такъ что численность африканской армш не уменьшилась. Нащональная гвард1я была вооружена. Въ военномъ министерстве за мартъ месяцъ ей выдали 446.689 ружей, изъ которыхъ 150.000 пришлось на долю Парижа. 200 баталюновъ подвижной нащональной гвардш мобилей составили резервъ. Для главныхъ штабовъ и для почтовой службы были сформированы 8 эскадроновъ вестовыхъ. темъ не менее, военному министру удалось достигнуть значительной экономш сокращешемъ штатовъ главнаго штаба, уменынешемъ числа дивизш и подъотдЪловъ дивизш, роспускомъ муниципальной гвардш и другими реформами, предпринятыми въ различныхъ областяхъ министерства. Благодаря этимъ мерамъ, Араго при сдаче отчета о своей деятельности Учредительному собранно, могъ заявить, что ему въ бюджете 1848 г. удалось съэкономить более 16 миллюновъ. Формировате мобилей гвардш, порученное генералу Дювивье, очень быстро подвигалось впередъ. Впервые мысль объ этомъ войске, составленномъ изъ лицъ, сражавшихся въ феврале, была высказана въ Ратуше 24-го некшмъ Дюбуромъ. Последнш въ 1830 г. организовалъ «волонтеровъ Хартш» и съ техъ поръ присвоилъ себе чинъ генерала. При первой тревоге прибежавъ въ Ратушу, Дюбуръ пробылъ тамъ безвыходно 36 часовъ и настойчиво требовалъ себе портфель военнаго министра, какъ вполне заслуженную награду. Его удалось удалить. Однако, Ламартинъ воспользовался его мыслью и вскоре издалъ декретъ о созыве 20.000 чел. моби') Начальннкомъ этой армш былъ назначенъ дивизюнный генералъ Удино. С о б ь т я , стяжавипя печальную славу этому имени, придаютъ известный ннтересъ воззванш, съ которымъ онъ обратился къ солдатамъ по п р й з д 4 в ъ Гренобль. Въ немъ я читаю: „Республика—другъ всЬхъ народовъ: особенно сильную симпатт она чувствуешь къ народностямъ Италги. Солдаты этой прекрасной страны часто д е л и л и съ нами опасности и славу на поляхъ битвъ, ставншхъ безсмертными. Можетъ быть, это д о рогое намъ своими воспоминашями братство по о р у ж ш создаетъ новыя. бол^е тЪсныя узы."

— 332 — леи нащональной гвардш изъ охотниковъ. Листы для записи, выставленные въ мэр1яхъ, были заполнены въ несколько дней. Усиленное жаловате въ 1 фр. 50 с. (линейный солдатъ получалъ только 25 с.) служило большой приманкой для парижской молодежи. Е я инстинктъ, опьянеше револющонныхъ дней, предаше о «маленькомъ капрал^», изъ ничего сделавшемся императоромъ, любовь къ шуму, движенш, форме, равно какъ отсутсттае другихъ средствъ къ существованш, влекли ее подъ знамена. Генералъ Дювивье скоро сталъ пользоваться среди этой безпокойной молодежи огромнымъ ъльяшемъ. Честолюбивый, энергичный, съ живымъ и богатымъ воображетемъ Востока '), понимающш все увлечешя мглодости, ибо онъ самъ ихъ пережилъ, онъ обладалъ отеческой властью надъ этими не дисциплинированными, насмешливыми, испорченными въ большинстве бродяжнической жизнью болыпихъ городовъ молодыми людьми. Вскоре онъ сумелъ возбудить въ нихъ сознаше чувства чести, и эти вчерашше бандиты съ оруж!емъ въ рукахъ, послушные команде, съ гордостью обходили въ своихъ лохмотьяхъ улицы города небольшими патрулями, разгоняли сборища, прекращали крикъ, взрывы петардъ, ночныя песни, нарушавнпя общественный покой. Они относились теперь къ возстановлешю порядка съ такимъ же рвешемъ, какое передъ этимъ проявляли при устройстве скандаловъ и буйствъ. Заботясь о реорганизацш нашей сухопутной армш, Араго удЬлялъ много внимашя и морской. Сокращеше бюджета съ 10 миллюновъ до 5 не позволяло думать объ увеличенш нашихъ мор скихъ силъ, и министръ принужденъ былъ ограничиться сборомъ -) въ Тулонскомъ порту хорошей учебной эскадры. Она была предназначена показать на берегахъ Средиземнаго моря республиканс к и флагъ. Нравственный уровень и матергальная часть морской армш требовали серьезныхъ реформъ. Араго усердно занялся этимъ деломъ. Вопреки Совету адмиралтейства, предсказывавшему падет е дисциплины съ отменой прежней суровости, Араго, сделавшись министромъ, отменили телесныя наказашя на судахъ, нринадлежавшихъ государству. Этимъ приказомъ онъ устранилъ давнишнее противореч1е въ наказашяхъ, налагаемыхъ морскимъ и общимъ уложетями. Въ то же время онъ улучшилъ содержате моряковъ на судахъ. По этому поводу раздавались вполне законный жалобы. Моряки получали припасы недоброкачественные и въ недостаточ1

) Генералъ Дювивье мечталъ о большой рол-Ь на Восток-Ь. Ходили слухи, что изъ т а й н ы х ъ честолюбивыхъ побуждешй онъ перешелъ въ мусульманство. 2 ) Шесть линейныхъ кораблей; одинъ парусный и несколько паров ы х ъ фрегатовъ.

— 333 — номъ количеств^. Часто можно было видеть матросовъ, съезжавшихъ на берегъ для покупки хлгъба. При такъ называемомъ отеческомъ начальстве, когда адмираломъ былъ принцъ крови, подобная суровость на ряду со столь беззаконной небрежностью не находила себе никакого извинешя. Къ чести временнаго правительства надо отнести его стремлеше возстановить права человека и г въ данномъ случае, какъ и въ другихъ, въ самый разгаръ революцюннаго кризиса, когда его собственному существовашю угрожала опасность, его желаше облегчить судьбу заброшенныхъ, темныхъ людей, о которыхъ забывала счастливая королевская власть. Советъ адмиралтейства, по инищативе Араго, потерпелъ существенныя изменешя. Къ учаспю въ немъ были приглашены офицеры всехъ чиновъ, до лейтенанта флота включительно. Въ новомъ составе Советъ могъ представить истинные интересы морской армии, и потому ему поручили составить табель повышетя офицеровъг сообразно ихъ заслугамъ, включая въ особый списокъ лицъ, способныхъ командовать государственными судами, такъ какъ республиканское правительство решило не придавать никакого з н а ч е т я привилеиямъ. Не довольствуясь этими частичными реформами, Араго намеревался связать со своимъ именемъ великий историческШ актъ справедливости и челов-Ьколюб1я. Онъ усиленно поддерживалъ настойчивыя заявлешя Ледрю-Роллэна и добился назначешя коммиссни для разработки въ самый короткий срокъ положешя объ освобождении негровъ и меръ, могущихъ обезпечить успехъ этого начинашя. Председателемъ коммиссш былъ приглашенъ Викторъ Шельхеръ, одинъ изъ редакторовъ «Réforme». Этотъ преданный и убежденный демократа уже въ течете многихъ лета, жертвуя своимъ временемъ, состояшемъ и трудомъ, съ жаромъ проповедывалъ распространеше на негровъ принциповъ свободы и равенства, провозглашенныхъ французской револющей предъ лицомъ всего Mipa. Шельхеръ принималъ самое большое участае въ решении Араго, желавш а я немедленнаго освобождешя черныхъ, хотя и считавгпаго е я невозможнымъ. Назначенный государственнымъ статсъ-секретаремъ департамента колонш и флота, онъ пригласилъ къ совместной работедиректора колоний Местро, морского офицера Перринона, адвоката Гатина, часовщика Гомонта, Анри Валлона и Л. Персина. Въ первый же день заседания коммиссш, 6-го марта, онъ нредставилъ проекта декрета, начинающаяся такими словами: «Рабство всецело уничтожается въ колошяхъ и владЬшяхъ Франици черезъ шесть недель после опубликовашя настоящая декрета въ каждомъ изъ нихъ. Все освобожденные становятся французскими гражданами».

— 384 — Коммиссия ревностно принялась за работу. 11-го апреля она •окончила свое иоручеше и представила Араго рядъ декретовъ, которые немедленно уничтожали рабство, предоставляя нацюнальному •Собранно назначить вознаграждение, котораго требовали колонисты; распространяли на колоши право представительства въ Нащональномъ собрании; уничтожали колошальные советы, передавая ихъ полномоч1я коммиссарамъ Республики; вводили всеобщее безнлатное и обязательное обучение, учреждали свободу прессы, судъ присяжныхъ, нащональныя мастерсшя и т. д., и т. д. Эти постановления, несмотря на п р е п я т с т я и происки со стороны колонистовъ, которымъ среди правительства оказалъ поддержку Маррастъ, были подписаны сов1зтомъ и напечатаны въ «Монитер'Ь» 27-го апреля. Смелая политика на этотъ разъ одержала верхъ надъ осторожной; духъ новшества заставилъ умолкнуть осторожность консерватизма Трудно указать настоящую причину этого явлешя. Чисто случайный обстоятельства склоняли въ пользу того или другого изъ этихъ направленш. Нередко одинъ и тотъ же,министръ соглашался • съ самыми противоположными мерами, осуществлялъ самыя смелыя мечты Революции и въ то же время утверждалъ рутинныя мероприятия, совершенно не соответствующая духу демократическихъ учрежденш. ЧЪмъ дальше мы будемъ следовать за собьитиями, темъ заметнее будетъ эта невольная двойственность. Въ ней нельзя винить кого-либо изъ членовъ правительства отдельно; она была естественнымъ следств1емъ взаимныхъ уступокъ, которыя считались необходимыми въ интересахъ общественнаго спокойств1я. Результатомъ этихъ противореча была слабость извне и чрезвычайно вредное колебаше въ сознании самой страны. Въ особенности страдалъ народъ. Его честность и прямота не могли понять подобныхъ колебаний. Народъ считалъ себя обманутымъ, волновался, терялъ довер1е и кончилъ темъ,—камъ мы это скоро увпндимъ,—что самъ нанесъ самому себе и Республике, которую • обожалъ, гибельный ударъ.

') Мы, к ъ счастпо, теперь :(1862 г.) можемъ удостоверить, что „великод у ш н а я политика" не и м е л а т е х ъ печальныхъ результатовъ, которые ей предсказывала политика осторожная. Напротивъ, в ъ своей книге „Уничтожение рабства" Кошэнъ указываетъ на увеличеше населения въ н а ш и х ъ к о л о ш я х ъ п о с л е освобождешя, на возрастание числа браковъ, на усилеше производства на обрабатываемыхъ земляхъ, несмотря на уменыпеше ихъ площади, на увеличеше числа ш к о л ъ и т. д.

— 335 —

XX. Министерство

финансовъ.—Гудшо-Гарнье-Пажесъ.

Ко вс'Ьмъ трудностями, неожиданно вызванными февральской револющей, прибавилось еще затруднительное положеше финансовъ. Пожелало ли бы временное правительство остановить или ускорить политическую революцш, бороться противъ сощальныхъ реформи или поощрять ихи, начать-ли войну, организовать-ли болышя общественныя работы, поднять-ли армш,—оно одинаково нуждалось ви деньгахи и кредите. А между т^ми экономическое положеше всего общества было крайне неутешительно. Ви эпоху правлешя Людовика-Филиппа лихорадочная деятельность промышленности, вызванная усиленными развипеми железно-дорожныхи предпр1ят1Й, игра на бирже, пристраспе кь роскоши, широко охвативнпя общество—все это вело состоятельные классы ки полному раззоренш. Кредитный учреждешя пускались ви рискованныя нредщняпя и при томи си поразительными легкомысльемп. Товары загромождали склады и амбары производителей; акцш переполняли биржу. Безмерный выпуски бумаги, отливи звонкой монеты, вызванный покупкой иностраннаго хлеба ви 1846 году, окончательно подорвали финансы. Мелкая торговля не ви состоянш была продолжать дела, такъ какъ одно содержаше фирмы поглощало весь доходъ. Частныя лица, вовлеченныя ложнымъ самолюб1емъ въ расточительность, жили исключительно авансами и разными сомнительными операщями. Все известные финансисты предсказывали общую катастрофу, если не будутъ тотчасъ же приняты меры къ возстановленш норм а л ь н а я положешя промышленности и торговли '). Съ января 1846 по 15 января 1847 года запасный капиталъ французская банка знаменательно уменьшился, спустившись до 172 миллшнови. Опасность дальнейшая падешя устранилась лишь покупкой ренты на 50 миллшновъ русскимъ императоромъ. Согласно докладу бюджетной коммиссш о расходахъ на 1847 годъ, государствомъ былъ сдЬланъ заемъ на 11 летъ, и это обязательство могло быть погашено въ срокъ только при условш п о л н а я равновесия въ жизни страны и обыкновенная бюджета, опирающаяся на обезпечешя,— что, собственно, являлось очевидной невозможностью 2 ). 1 ) Си. въ „Moniteur" рЪчи Фульда, Леона Фоше, Тьера, Виньона, сказанныя в ъ Палат-Ь депутатовъ въ я н в а р е 1848 года. 2 ) Чтобы къ концу 1855 года хватило г Ь х ъ ередствъ, которыя составились изъ займа и резервнаго фонда на п о г а ш е т е долговъ, нужны были четыре почти неисполнимыхъ услов1я:

— 386 — Правительство злоупотребляло законными и незаконными средствами, находившимися въ его распоряженш: оно выпустило въ обращеше столько облигацШ, сколько только могло поместить среди публики; оно допустило возрости неотвержденному долгу до 872 мил.'), не включая сюда сберегательныхъ кассъ; оно увеличило капитальный долгъ последовательными займами; наконецъ, въ посл4днихъ мЪсяцахъ 1847 года оно заключило заемъ, уплата по которому отодвигалась на столь продолжительный срокъ, что такая помощь являлась почти призрачной. Сохранная касса, также задолженная сверхъ меры, была еще обременена акщями железныхъ дорогъ и каналовъ. Все пружины, мы видимъ, были напряжены, и малейшее неожиданное сотрясете могло ихъ сломать, Слово «банкротство» уже не сходило съ языка; при той панике, какая овладела умами во время февральской революцш, республиканское правительство видело въ этомъ слове весь ужасъ своего положешя. Это правительство унаследовало не только крайне скомпрометтированное положеше но еще было вынуждено, въ силу принципа и условш, связавшихъ его съ народной революций, отказаться отъ значительныхъ источниковъ дохода. Нуждаясь немедленно въ милл1арде *> при бюджете въ 1.700 миллшновъ и ожидая возможнаго дефицита въ 76 мил. въ обыкновенныхъ расходахъ и 169 мил. 4 ) въ чрезвычайныхъ; при долге въ 4 милл1арда 295 мил. 5 ); при средствахъ погашения, истраченныхъ заранее уже до 1855 г.; при широко начатыхъ общественныхъ работахъ, которыя надо было окончить во чтобы то ни стало, временное правительство должно было обходиться съ 192 миллюнами, находившимися въ казначействе с ), 1. Чтобы в ъ бюджетЪ 1848—1856 году расходы не превышали дохода. 2. Чтобы, сверхъ уже вотированныхъ и начатыхъ работъ, не предпринимать никакихъ новыхъ. 3. Чтобы никагая внутреншя или в н Ъ ш т я услов1я не отвлекли средетвъ изъ фонда п о г а ш е ш я отъ и х ъ главной прямой цЪли—уплаты долга. 4. Чтобы неотвержденный долгъ могъ быть увелнченъ, не причиняя ущерба общественному кредиту и затрудненш д л я казны, до суммы в ъ 763 миллюна в ъ 1850 году, до 801 мил. в ъ 1851 г., до 736 мил. в ъ 1852 г., и сведенъ, наконецъ, до 539.476,180 франковъ к ъ концу 1855 года.^ Конечно, эти четыре услов1я были неисполнимы. Смотри въ „Moniteur" отъ 26 апр'Ьля 1849 г. д о к л а д ъ Дюко отъ лица коммиссш, уполномоченной разсмотр'Ьть отчетъ временнаго правительства. !) Д о к л а д ъ Дюко установили, что общая сумма расходовъ превышала доходъ на 188,436,245 франковъ («Moniteur» 22 апр. 1849). 2 ) 800 уиллюновъ, по мнЪнш Фульда («Moniteur» отъ 22 апр. 1849). 3 ) Смотри д о к л а д ъ Дюко «Moniteur» отъ 26 апр. 1849 г. 4 ) По в ы ч и с л е т я м ъ Гарнье-Пажеса общественный долгъ равнялся ч 5 милл1ардамъ, включая сюда отвержденный и неотвержденный долги. 5 ) Смотри докладъ, напечатанный в ъ „Moniteur" отъ 10 марта 1848 года. 6 ) Къ 25 февраля в ъ казначейств^ находилось 57 милл1оновъ въ бу-

-

337 —

и изъ этихъ средствъ расходовать ежемесячно 125 миллшновъ, оплачивать расходы по нащональнымъ мастерскимъ, возродить армию и нацшнальную гвардш, поддерживать торговлю и промышленность, являться на помощь безработным^ встречая все увеличивающееся расходы при понижении доходовъ и при отсутствш кредита, какъ следствие всякой революции И при всемъ этомъ оно должно было тотчасъ же отменить некоторые очень доходные, но нетерпимые народомъ, налоги 1 ). Налогъ на соль, гербовый сборъ съ перюдическихъ издали fi, стеснявипй свободу печати, налогъ на напитки не могли долее оставаться, не вызывая упрека въ неисполнении обещанШ, данныхъ республиканской парией, а вместе съ темъ заменить ихъ было нечемъ. Налогъ на соль, принесший государству въ 1780 году 54 миллшна и отмененный первой республикой, былъ возстановленъ Империей въ 1806 году. Реставращя свела его до 50 мил., но при Людовике-Филиппе онъ поднялся до 65 миллшновъ. И полная отмена его, конечно, вызвала бы грандюзный дефицита. Нечего было и думать о назначении налога на земельную собственность, уже достаточно обремененную и давно требовавшую облегчешя. Со всехъ сторонъ сыпались на правительство только всевозможныя требовашя, а средствъ удовлетворешя не было никакихъ. Заемъ въ 250 миллшновъ, заклночеиньпй прежнимъ правительством^ въ счетъ котораго было получено только 82 миллшна, более не признавался подписчиками. Новый заемъ былъ, следовательно, немьислимъ. Банкиры не только отказывали въ кредите, но сами просили субсидии въ виду угрожавшей имъ несостоятельности. Сберегательньпя кассы не получали больше вкладовъ. Оне обладали къ этому времени суммой приблизительно въ 300 миллшновъ, но въ бумагахъ, обезцененныхъ биржой наполовину. Требоваше же вкладовъ становилось массовымъ. И то же самое замечалось но отношешю къ кратковременнымъ обязательствамъ казначействъ. Капиталисты клали свои деньги на хранеше или высылали за границу. Ни вкладовъ въ сохранную кассу, ни поступленШ отъ коммунъ не было. Должники казны просили отсрочекъ, представители промышленности взывали о помощи. Чувствовалась близость катастрофы, предсказанной Тьеромъ и Фульдомъ въ Палате депутатовъ и ускоренной февральской револющей. магахъ и 135 ыил. звонкой монеты, изъ которыхъ 127 мил. лежали в ъ банке. Изъ этой суммы надо было выделить 73 миллшна д л я уплаты процентовъ за полгода по 5-процентной ренте. Смотри д о к л а д ъ Гарнье-Пажеса в ъ з а с е д а н ш Нащоиальнаго Собрания 8 мая 1848. ЧАСТЬ и .

2 2

— 338 — Портфель министра финансовъ правительство поручило некоему Гудшо, еврейскаго происхождешя, директору солиднаго Парижскаго банка, человеку, зарекомендовавшему себя въ личной жизни щепетильной честпостю и деловитостью. Выборъ этотъ казался многими хорошими предзнаменовашемп. Характеръ самаго Гудшо и его взгляды, казалось, гарантировали порядокъ. При прежнемъ правительстве онъ наведывали въ газете «National» отдёломъ но вопросами финансовп ви ихъ отношенш ки пролетар1ату. Его особенно интересовали вопроси возникающей враждебности между трудоми и капиталоми, какп среди богатыхи, таки и среди бедныхп классови. Гудшо не были склонени ки новшествами, и капиталисты почувствовали полное удовлетворенье си его назначетемп. Они возлагали надежду на его известную осторожность ви частныхи делахп и на то, что они окажетп антиреволющонное вл1яте ви правительственныхъ совещашяхп, забывая ту ставшую избитой истину, что въ минуту крайней опасности система предвидены и предположешй теряетъ силу, и сама мудрость диктуетъ дерзкую смелость. Осторожность Гудшо даже въ обыкновенное спокойное время была чрезмерна. По отношенш же къ временному правительству онъ имелъ свои личныя пpeдyбeждeнiя, къ которымъ примешивались раздутыя антипатш, что, конечно, могло только вредить безпристрастности, особенно при его вспыльчивомп характере. На собрашяхи, которыя созывались въ конце царствовашя ЛюдовикаФилиппа редакторами «National» съ целью сгруппировать всевозможные оттенки республиканскпхъ воззрешй, онъ взялъ на себя разработку финансовыхъ вопросовъ, а въ частности критику теорШ Луи-Влана относительно организацш труда. Принципъ ассощацш поддерживался на этихъ собрашяхи некоторыми лицами изъ пролeтapiaтa, сторонниками доктринъ Бюше и Пьера Леру. Результатомъ этой полемики явилось твердое р е ш е т е со стороны Гудшо никогда не вступать въ правительство, въ которомъ участвуешь Луи-Бланъ. За несколько дней до 24 февраля, когда состоялось собрате для составлешя на всяшй случай предварительнаго списка членовъ временнаго правительства, онъ добился того, чтобы ЛуиБланъ и Ледрю-Роллэнъ, которыхъ онъ считалъ причастными къ сощализму, были исключены. Нельзя сказать, чтобы подобные случаи благощнятствовали взаимному доверио. Можно легко себе представить, каково было неудовольстте Гудшо, когда, придя въ ратушу, ояъ былъ встреченъ именно теми двумя лицами, исключешя которыхъ онъ требовали. Онъ отнесся къ этому сначала очень нервно. Онъ объявплъ ГарньеПажееу, съ которымъ былъ въ тесной дружбе, что ни въ какомъ случае не согласится взять портфель отъ правительства съ подоб-

нымъ составомъ и хотелъ немедленно разорвать свое назначеше. Гарнье-Пажесъ, убежденный, что имя Гудшо могло наиболее успокоить людей банка и каниталистовъ, умолялъ его пожертвовать личными чувствами для общественнаго блага и добился соглайя. Однако, Гудшо, боясь, какъ бы Луи-Бланъ не увлекъ правительство по пути новшествъ, согласился удержать за собой порифель только при томъ условш, чтобы ни одинъ изъ иалоговъ не былъ отмененъ и даже видоизмененъ и тотчасъ-же издалъ записку отъ всехъ членовъ совета, которая гласила, что: «Временное правительство будетъ считать всякую попытку изменения существующей системы налоговъ узурпащей правъ, щшнадлежащихъ Национальному ссбрашю '). Но едва только Гудшо согласился остаться, какъ уже раскаялся въ этомъ. Изучая положеипе финансовъ и выслушивая жалобы, преду прежде шя, ноюиция предсказания капиталистовъ, которыхъ страхъ заставлялъ пидти къ нему, онъ страшно терялся, приходилъ въ ужасъ, видеть уже Францию погибшей и правительство обезчещеннымъ. По его словамъ, не было больине спасешя; сощализмъ въ Люксембургсиюмъ дворце, яисобинизмъ въ клубахъ, брожеше и безпорядкп на улице, предвещали и вели къ раззоренш общества. Онъ не хотелъ ифушешя своей чести въ этой катастрофе. И вотъ среди этихъ печальныхъ размышлений онъ узнаетъ, что правительство, не предупредивъ его, отменпло налогъ на соль. Уже отмена штемпелыиаго сбора съ газетъ, потребованная органами печати скорее въ исорпоратипвньихъ, чемъ патрютическихъ интересахъ, сильно его разстроила. Это-же новое наруппете. данньихъ ему обещаний привело его въ страннное негодован!е. Не колеблясь далее, онъ твердо решилъ провести свое желан1е подъ угрозой поншнуть постъ. Въ тотъ же вечеръ онъ потребовалъ созыва общаго собрания сове-га. Это было 3 марта. Собрате открылось подъ пфедседательствомъ Дюпона (де-Лера). Никто не р е шился пропустить это совепцаше; сильное безпокойство было заметно на всехъ лицахъ: ждали важнаго сообицеии1я. Действительно, после продолжительная молчания Гудшо, сильно взволииованньий, прерывая часто речь, сделалъ докладъ о настоящемъ положении делъ и вызвалъ такое же смятеше въ слушателяхъ, какое чувствовалъ и самъ. Онъ протестовалъ противъ меръ, которыя вызьпваиотъ панику во всехъ классахъ общества, паралнзунотъ кредитъ и дела, и заключилъ речь предсказашемъ полнаго разорешя, не предложивъ съ своей стороны ни одной меры спасешя. Никто не возразилъ—все были глубоко поражены.—«Неужели «Moniteur» отъ 1 марта 1848 года.

22*

— 340 — это правда?»—прошептали, наконецъ, Ламартинъ, наклоняясь къ Гудшо—«неужели мы безвозвратно погибли?»—И каждый внутренно задавалъ себе тотъ же мучительный вопросъ. Оправившись несколько отъ перваго впечатлешя, члены совета начали последовательно предлагать разныя мгЬры, но при обсуждение вей оне оказались или опасными, или недействительными. Прежде всего надо было исключить и самую мысль о банкротстве: лучше подвергнуться всякими опасностямъ, чемъ допустить возможность такого позора для республики. При спасенш чести страны не должно нп передъ чемъ останавливаться. Гудшо настаивалъ на тдмъ, что нужно покончить съ тревожными циркулирующими слухами и поднять довер1е общества, которое одно еще могло спасти правительство; онъ предложилъ ускорить полугодовые платежи по ренте, срокъ которыхъ истекали 22 марта. Предложеше его было принято. Но этотъ несколько показный способъ платить впередъ по неистекшимъ еще платежами, тогда какп на лицо была масса уже просроченныхп обязательстви, не моги никого ввести ви заблуждеше, ни убедить кого-либо. Наобороти, узнавъ, что средства запаснаго капитала уменьшаются, обладатели банковыхъ билетовъ впали въ еще болышя опасен1я, и кризисъ звонкой монеты не только не пршстановился, но даже еще обострился. Биржа, которую Ледрю-Роллэнъ надеялся открыть 26 марта при цешЬ 60 и 100 за ренту, не могла еще проявить деятельности *). Все торговыя сделки пршстановились, некоторые банки уже предупреждали, что вынуждены прюстановить свои платежи. Какъ только Гудшо увиделъ, какъ мало значешя имела принятая имъ мера, онъ разочаровался въ своихъ силахъ и въ своихъ средствахъ спасешя и вновь поднялъ вопросъ объ отставке. На все уговоры совета онъ отвечалъ категорическимъ отказомъ. Онъ говорилъ, что чувствуетъ себя подавленными течешемъ событш, что они не ви силахп заведывать финансами государства, когда главныя пренятств!я исходяти оти одного изп членови правлешя; что они не желаетъ брать на себя ответственность за всеобщее возмущеше, источникомп котораго является Люксембургу наконеци, что они просто желаети заняться личными делами, которыя таки-же, какъ и у многихъ, близки къ катастрофе. Въ отставке Гудшо правительство видело потерю последняя средства, удерживающая наступлеше полнаго бедств!я. Просьбы, мольбы усилились; его отставка не принималось ни въ какомъ ') 5-процентная рента достигла к ъ 23 февралю 116 франковъ 10 сантимовъ. Когда нашли возможными снова открыть биржу 7 марта при курсЬ 97,50, то онъ у п а л ъ до 89. ПослЬ декрета о налога в ъ 45 сантимовъ и займа въ банк4 въ 50 миллюновъ, рента понизилась до 55.

-

341 —

случай. Но министръ, настроенный нервно, совершенно не владея собой, не трогаясь ни мало всеобщимъ довер1емъ, наговорилъ горькихъ словъ и резко покинулъ залъ совета. Раздумывать более было нечего: надо было выбрать ему преемника. Уже много разъ ранее самъ Гудшо указывалъ на парижскаго мэра, какъ на человека, более способная нести всю тяжесть д а н н а я положения вещей, и советъ обратился теперь къ Гарнье-Пажесу, какъ къ спасителю. Тотъ согласился, не потому, что онъ обманывался относительно существовашя опасности, наоборотъ,—по своей натуре онъ былъ скорее склоненъ преувеличивать ее,—а потому, что онъ въ своей преданности родине былъ готовъ на все. Гарнье-Пажесъ такъ же, какъ и генералъ Кавеньякъ, былъ обязанъ своею известностью въ республиканской партш скорее памяти своего брата, чемъ своимъ собственнымъ заслугамъ. Однако и онъ былъ личностью, очень уважаемой. Все въ немъ—характеръ, pf>4b и умъ,—все въ редкомъ согласии рисовало его, какъ человека высокой души. Его патрютизмъ носилъ мужественный и безкорыстный характеръ. Хорошо знакомый съ торговыми делами на практике и лично работавший надъ Teopiefl, онъ име.лъ точное поняле о всевозможныхъ финансовыхъ системахъ и вместе съ твердой волей принесъ правительству и много положительныхъ знаний, что могло бы оказать громадную помоиць, если бы чрезмерная щепетильность не поставила его въ рамки слшшсомъ нзбнтыхъ взглядовъ и рутинныхъ щиемовъ. Гарнье-Пажесъ привлекъ на службу въ министерство финансовъ, въ качестве своего товарища, одного молодого человека, своего л и ч н а я секретаря: Дюклеръ былъ уже давно сотрудникомъ Паньера въ издании «Политическая словаря», затемъ работалъ въ редакции «National», гдЬ онъ не безъ таланта писалъ объ отчуждении желе.зныхъ дорогъ и о налогахъ по отношение къ принципу равенства. По финансовому вопросу Дюклеръ разде.иялъ взгляды своего прежняго патрона. Вера въ собственник силы была у него почти безпредельна, а ихъ нужно было иметь много, чтобы устоять при такихъ тяжелыхъ обстоятельствахъ. Начало деятельности Гарнье-Пажеса ознаменовалось всеобщими безпокойньпми событиями. Въ девять дней съ 26 февраля по 5 марта наличность казначейства уменьшилась на 27 миллшновъ. 6 марта одинъ изъ самыхъ солиидныхъ банковъ Парижа, принадлежавший фирме Гуэна, отсрочилъ свои платежи. Банкирсйя конторы Ганерона и Бодона просили субсидии у правительства, заявляя, что не могутъ въ ииротивномъ случае платить по своимъ обязательствамъ. Ужасъ былъ всеобщий, паника охватила самыхъ твердьихъ людей. 9 марта было созвано въ бирже собрание крупнейшихъ пред-

— 342 — ставителей банкирскихъ, торговыхъ и промышленныхъ фирмъ. На собранш съ азартомъ констатировали ежедневный потери и все возрастающую опасность кризиса, окончаше котораго трудно было даже предвидеть. Собраше негодовало на правительство и решило вырвать у него угрозой осуществлеше следующей меры, въ которой каждый виделъ лишь свое собственное cnaceHie и которая въ самомъ деле являлась лишь общимъ банкротствомъ: было постановлено требовать на 3 месяца отсрочки платежей. Торговый комитетъ имелъ слабость утвердить это предложение, и вотъ на другой же день толпа въ 3,000 человекъ, правда, невооруженныхъ, но твердо решившихъ употребить возможное моральное в о з д е й с т е на людей, которыхъ они считали мало способными противостоять этому, двинулась въ ратушу. Однако слухъ о предстоящемъ насилш надъ правительствомъ быстро разнесся по городу и вызвалъ тревогу. Директоръ и вицедиректора Французская банка умоляли членовъ совета не сдаваться, не уступать и спасти банкъ отъ вынужденной ликвидацш. Учащаяся молодеясь спешила на защиту ратуши. Бурный финансовый протеста былъ встреченъ, однако, твердо. Борьба была ожесточенная и долгая. Возмущенные упорнымъ отказомъ министра финансовъ, некоторые изъ главныхъ представителей промышленности дошли даясе до оскорбленш. Когда одииъ изъ членовъ совета, резко упрекая ихъ въ эгоистичномъ нетерпенш, сравнилъ ихъ съ народомъ, который выноситъ голодъ, боясь чемъ нибудь повредить общественному делу, раздражеше капиталистовъ перешло границы «Вы превозносите намъ народъ,—воскликнулъ. одинъ изъ нихъ вне себя:—хорошо! Мы вамъ покажемъ, что значитъ народъ. Завтра мы закроемъ мастерская, лавки, выбросимъ рабочихъ на улицу, скажемъ имъ, кого они должны въ этомъ винить, и вы увидите тогда, съ кемъ лучше иметь дело, съ ними или съ нами, и удовлетворятся ли они похвалами своему патрютизму». Но все эти угрозы и требоваш'я не могли поколебать совета. Не принимая ничего во внимаше, совета отказался дать более 10 дней отсрочки, уже принятыхъ раньше. Депутащя ушла съ ропотомъ. Въ следующее дни были новыя попытки набега, на министра финансовъ: одинъ разъ съ целью склонить Гарнье-Пажеса къ непосредственной помощи, другой разъ съ более разумной целью: исходатайствовать его посредничество передъ банкомъ для получешя возможно болынихъ облегчешй по ликвидацш и учету. Въ первомъ случае ходатайство было решительно отклонено, но банкъ не отказался по частямъ исполнить вторую просьбу. Учреждеше учетныхъ конторъ на субсидш въ 11. миллшновъ отъ казначейства отвращало непосредственную опасность. Въ проме-

— 343 — жутокъ нескольких!/ дней при усердии Паньера и Марраста (Магrast), которьимъ это было специально поручено, конторы были учреждены въ наиболее тревожныхъ м'Ьстахъ. Соединивъихъ съ общественными магазинами, куда промышленники могли сисладывать свои товары, получая квитанцш, по которьимъ банкъ и конторы делали выдачи авансовъ, прп участии провинщальныхъ банковъ ') конторы въ течеше года открыли промышленникамъкреднтъ более мил.парда. Но и при удачнМинихъ финансовыхъ операцйяхъ приходится долго ожидать результатовъ, а у правительства не было возможности ждать. Чтобы найти немедленно новые источники дохода, въ которыхъ была крайняя нужда, министръ финансовъ, отклонпвъ революционный меры, им'Ьлъ въ своемъ распоряжении меры, лишь мало действительный. Каждый день ему предлагались эмпирический средства. Новые планы, проекты, изобретешя притекали въ министерство сотнями. СтЬны зданий были покрыты печатными предложениями съ подписью авторовъ или анонимными, и подчасъ совериненно дикими. Два солиднМшихъ финансиста Парижа советовали, напримгЬръ, совершенно серьезно выпустить при посредстве французскаго банка бумагъ на 800 мил. руб., а также заставить капиталистовъ угрозами подписать внутренний заемъ въ 60—80 миллшновъ 2 ). Съ своей стороны временное правительство, ') Эта мера, котррой уже давно требовали экономисты сощалислической школы, не могла д а т ь скораго и повсем-Ьстнаго результата, какого с л е д о вало отъ нея ожидать, въ виду того, что банки существовали в ъ незначнтелыюмъ ч и с л е городовъ, и принудительный курсъ бумагъ не могъ быть тотчась-же установленъ д л я всей Францш, а лишь для центральной части департамента, г д е банки находились. Объединеше банковъ, по настойчивой просьбе ихъ директоровъ, было установлено 21) а п р е л я ; и нужно было еще полгода времени, чтобы бумаги м е с т н ы х ъ банковъ сравнялись съ такими же Французскаго банка. Чтобы распространить и концентрировать во в с е х ъ департаментахъ кредитъ, нужно было создать ц е л ы й р я д ъ отделешй банка и учетныхъ конторъ, прочно связавъ и х ъ между собою, на объединенныя средства государства, департаментовъ, городовъ и частныхъ лнцъ. Между т е м ъ в ъ большинстве местъ, г д е учетъ подымался обыкновенно до И 2 или 16 процентовъ, учетныя конторы понизили его до 6. Къ уходу временнаго правительства 44 города обладали подобными конторами. Законъ обЬщалъ имъ кредитъ въ 60 мнллюновъ, но в ъ действительности оне получили лишь 11. -} Общественная молва указывала на Фульда и Деламарра, к а к ъ "на лицъ, особенно настапвающихъ на необходимости вынуязденнаго займа и полезности банкротства. По слу.-:амъ, Деламарръ в ъ первые-же дни революции обратился в ъ министерство внутрешшхъ д е л ъ и представилъ Ледрю-Роллэну списокъ, содержащий имена к р у п н е й ш и х ъ капиталистовъ Парижа и размеры ихъ состоянья. Л у и - Б л а н ъ (.Révélation, т. 1-ый, стр. 275,) утверждаетъ, что Деламарръ, встретивъ его в ъ Люксембурге, д е л а л ъ ему т е же у к а з а т я . „Это м н е т е мое и в с е х ъ моихъ коллегъ"— говорилъ Деламарръ. Меры, которыя позже клеймились назвашемъ— сощалнстическихъ,

— 344 — всецело доверявшее Гариье-Пажесу, разрешило ему декретомъ (9 марта) продать на сумму до 100 миллшновъ бршшанты двора, земли, лесъ, составлявнпе имущество прежняго цивильнаго листа, а также серебро въ слиткахъ и издел1яхъ, находившееся въ королевскихъ резиденщяхъ. Но такъ какъ все эти ценности могли быть проданы въ настоящую минуту за половину своей стоимости, то Гариье-Пажесъ не воспользовалься правомъ этой продажи; онъ удовлетворился только темъ,'что отчислилъ изъ стоимости этихъ имуществъ 75 миллшновъ въ качестве гарантш сделаннаго имъ въ банке займа въ 150 миллшновъ. ВнутреннШ заемъ, объявленный декретомъ 9 марта въ виде пяти процентной ренты по курсу al pari, далъ черезъ месяцъ только ничтожную сумму въ 400,000 франковъ. Мысль о добровольномъ пожертвованш совсемъ не вязалась съ характеромъ техъ классовъ, среди которыхъ предполагался сбытъ этого займа. «Не будемъ торопиться, еще не наступилъ моментъ, когда придется отдать свои деньги государству»—такъ разсуждали капиталисты. Кошельки закрывались, и каждый явно сокращалъ свои расходы, делая видъ, что окончательно раззоренъ. Одни отпускали сразу половину своихъ слугъ, друпе продавали по низкой цене своихъ лошадей и переплавляли свое серебро. Аристократки одевались, какъ мелкая буржуаз1я, и рисовались темъ, что ездили на простыхъ нзвозчикахъ. Само собой разумеется, что по счетамъ никто не платилъ. Конфискащи и ассигнацш 93 года казались многимъ достаточным'!,, чтобы считать себя раззоренными въ 1848 году. Правда, эта низость и эгоизмъ не были всеобщимъ явлешемъ. Въ мансардахъ, мастерскихъ, везде, гдгЬ царилъ республиканскШ духъ, патрштизмъ поднималъ настроеше. Коп'Ьйка бедняка не пряталась, и семья мастерового была далека отъ мысли скрывать заработокъ и заботиться о сбереженш. Все они, растроганные общественнымъ несчаспемъ, сочли бы позоромъ для себя въ такое время подымать вопросъ о личной нужде, н е т ъ , скорее создавалось чувство соревновашя, безум1е самопожертвовашя: одинъ отдавалъ все свои сбережешя за 10 летъ, другой, не имея вовсе денегъ, предлагалъ часы, золотую ц'Ьпочку. Женщины приносили свои тогда предлагались консервативной прессой. „Journal des Débats" (17 марта 1848) рекомендовалъ внимашю публики брошюру Легпдё, „человека просв'Ьщеннаго и практичнаго", который хот'Ьлъ, „чтобы были отсрочены уплаты по обязательствамъ казначейства и платежи кредиторамъ неотвержденнаго долга, чтобы былъ увеличенъ налогъ, начиная съ определенной цифры и вплоть до двойныхъ размЪровъ д л я наиболее крупныхъ доходовъ, и чтобы были обложены извЬстнымъ процентомъ и рента, и обязательства казначейства".

— 345 — свадебные подарки. Добровольный приношешя были такъ многочисленны, что правительство должно было образовать особую «коммиссш патрютическихъ пожертвований» для этихъ вещей: коммиссия заседала въ Елисейскомъ дворце подъ предсЬдательствомъ двухъ знаменитыхъ старцевъ: Беранже и Ламеннэ '). Но эти болышя жертвы для тъхъ, кто ихъ прнносилъ, эта лепта посл'Ъднихъ бедняковъ являлась ничтожной суммой 2 ) въ сравнении съ нуждами, которыя расли съ неимоверной быстротой. Требовалось немедленно же найтд друпе источники. Къ несчастью, ихъ создали, какъ разъ, насчетъ техъ, интересы которыхъ республике нужно было особенно уважать и щадить. Трогательное желаше б'Ьдныхъ классовъ придти на помощь правительству должно было бы подсказать ему, если самый духъ республики недостаточно уже говорилъ за это, что оно особенно обязано пароду и что, какой бы то ни было ц'Ьной, ему следуете помочь. Но финансовый привычки, сохранивнпяся по традиции еще отъ мопархнческнхъ временъ, взяли вверхъ надъ моральными и политическими соображешями. Министръ финансовъ, счнтавшШ безчестнымъ не заплатить сполна и въ назначенный срокъ владйтелямъ ренты полугодовой процентъ, не задумался отложить платежи мелкнмъ вкладчнкамъ сберегательныхъ кассъ, этимъ бйднякамъ, живущимъ изо дня въ день. Онъ нрюстановилъ возвратъ вкладовъ, выдавая лишь по 100 франковъ наличными, а вкладчнкамъ, требовавшимъ всей суммы своего вклада, платнлъ 5°/0 рентой по ея нарицательной стоимости (въ тотъ момента она стоила 77, а загЬмъ упала до 51 франка) и обязательствами казначейства съ полугодовымъ учетомъ. Сверхъ всякаго ожидания терн4н1е народа встретило и это новое испытате съ удивительной стойисостью: ни одной жалобы, ни одной угрозы. Безропотное согласле на тяжелый и несправедливый налогъ внушалось той же высоисой идеей, какъ и добровольньпя пожертвования. Однако, паника, затихшая одно время, разгоралась снова. Окруженныя некоторой таинственнпостью Лкшсембургския собрашя, оффицйальньий языкъ министра внутреннихъ дЬлъ, споры въ клубахъ, полемика революцшнныхъ журналовъ все больше и больше вносили тревогу въ буржуазно. Разногласия, господствовавшая среди членовъ временнаго правительства, стали обнаруживаться все сильнее, и казалось, что более умеренная пария была побеждена. Предвидя новыя катастрофы, каждый спешилъ обращаться въ кассы банка, чтобы обменять на наличныя свои билеты. Съ 24 *) См. „Историчесгае документы" въ конце книги № 14. 2 ) По отчету „Коммиссш", сумма в с е х ъ пожертвовашй достигла только миллшна.

— 346 — февраля по 14 марта наличность съ 140 мил. спустилась до 70 миллшновъ. Въ одинъ только день 15 марта было разманено 10,800,000 франковъ. 15 марта вечеромъ во Французскомъ банк^ оставалось только 63 миллюна въ отдЬлешяхъ и 59 мил. въ Париже, изъ которыхъ 45 мил. были необходимы немедленно для уплаты по армш, по нащональнымъ мастерскимъ и по другимъ службамъ. Въ этомъ крайнемъ положены Гарнье-Пажесъ сумелъ быть смелымъ и предпршмчивымъ. Уже за несколько дней, предвидя опасность, онъ получилъ отъ правительства разрешеше утвердить за банковыми билетами значете звонкой монеты '), предоставивъ банку выпустить для этой цели 200—и 100—франковые купоны. Противники правительства подняли шумъ, что вновь введены бумажныя деньги, но здравый смыслъ публики не далъ себя обмануть этимъ протестомъ, не имевшимъ, собственно, никакого основашя. ОбезцЬнете акщй и банковыхъ билетовъ продолясалось всего несколько дней, и оборотъ установился 2 ). Банковые билеты которые до 1848 циркулировали только въ Парнасе, быстро про никли даже въ деревню *). Банкъ справился, получилъ опять свободу действ1я п пришелъ на помощь государству першдическими займами, которые въ непродолжительное время дошли до суммы въ 230 миллшновъ. Это было, конечно, много, но все же недостаточно, такъ какъ насущная потребность поднималась до 400 миллшновъ. Министру фннансовъ пришлось подумать объ увеличены налоговъ. Личныя убеждешя Гарнье-Пажеса, которыя онъ изложилъ совету, заставили его было тотчасъ же установить прогрессивный подоходный налогъ и налогъ на ппотеки. Но практическая невозможность провести эти два налога раньше трехъ-четырехъ месяцевъ заставила отказаться его отъ проекта. По вторичному предложений д'Аргу, Гарнье-Пажесъ решился рекомендовать совету увеличете прямого налога, размеры котораго были уже установлены но различными местностями, и реализащя его прошла бы много легче. 10 марта Гарнье-Пажесъ созвалъ советь въ министерстве финансово Поставивъ сначала на видь все средства, которыя онъ испробовалъ, указавъ на неудовлетворительность и неуспешность многихъ мерь, на которыя между темъ возлагались болышя надежды, онъ предложилъ набавить на 4 главныхъ налога чрезвычайную пошлину въ 45 сангимовъ. Министръ основывалъ свой !) Во время одного изъ недавнихъ парламентскихъ споровъ, Тьеръ и Дюшатель доказывали, что подобная операщя погубит ъ банкъ и кредитъ, а между гЬмъ она оказалась очень простои и очень полезной. 2 ; Ьо/о рента поднялась съ 10 марта по 16-ое съ 72 до 74 франковъ. ') Сначала общая сумма выпуска бумагъ была намечена в ъ 350 милл., но зат-Ьмъ она постепенно поднялась до 525 мил.

— 347 — проекта на ыногихъ прецедентахъ. Въ 1813 году, напримйрь, Наполеонъ, для того, чтобы сделать все приготовленья къ войне, прибавить 100 сантимовъ на патенты, двери и окна и 30 сантимовъ на поземельный налогъ. Въ 1814 г. онъ же удвоилъ эти пошлины. Въ 1815 г. Людовикъ XVIII наложилъ на департаменты военную контрибуцию въ 100 мил. Въ 1830 г. Людовикъ-Филиппъ увеличилъ еще эти добавочные сборы. Позднее онъ прнбавилъ еще 30 сантимовъ чрезвычайныхъ налоговъ. Гарнье-Пажесъ находилъ, что эта мера вполне законна и имела бы действительно значительные результаты. Совета такъ же, какъ и министръ, не в и д Ь ъ никакихъ препятствШ для увеличешя земельнаго налога. Предложенье это въ принцип^ было принято,, и только Луи-Бланъ и ЛедрюРоллэнъ требовали освобождешя отъ этого налога мелкихъ кадастральныхъ участковъ (cotes). Гарнье-Пажесъ не соглашался. Онъ указывалъ на то, что самое назвате «мелкье участки» можетъ подать поводъ къ произвольнымъ толкованьямъ: онъ говорилъ, что часто эти участки принадлежать очень богатымъ льодямъ и, такимъ образомъ, эта мгЬра во многихъ случаяхъ не достигла бы результата. Министръ прибавилъ, что онъ считалъ бы ращональнее предложить сборщику податей разбирать п въ каждомъ отдЬльномъ случае освобождать частью или всецело всехъ, на кого эта подать будетъ падать слщнкомъ болыпимъ бременемъ. Тогда Дюпонъ (де-Лёръ), поддерживая мнеше Ледрю-Роллэна и Луи-Блана, сказалъ, что онъ хорошо знакомь съ деревней и ея услов1ями жизни, и что онъ внделъ, какъ повсюду сборщики освобождаюсь крупныхъ владельцевъ и безъ всякаго милосердья требуютъ подати съ мелкихъ ылателыциковъ; онъ настаывалъ, что дать подвластному чиновнику право подобной оценки безъ яснаго указанья на законъ, это равносильно освобожденью богатаго, недовольство котораго могло бы иметь ощутительное дейсттае, а сложить всю тягость налога на бедняковъ, голосъ которыхъ съ трудомъ доходить до слуха законной власти. Дюпонъ (де-Лёръ) кончилъ свою речь утвержден1емъ, что новый налогъ явится причиной многихъ недоразумешй и вызоветъ ненависть къ республике въ той части нацш, на ьшторую собственно и следуетъ опираться. По Гарнье Пажесъ не уступалъ,. онъ обязался честью, что налогъ не ыадетъ на бедняковъ. Совета,, полагаясь вполне на его чувство справедливости и финансовый з н а т я , поддался его убежденьямъ, ы декретъ былъ подписанъ 4). 1

) Черезъ несколько дней после этого „Клубъ революцш" п о д а л ъ временному правительству петицш о томъ, чтобы мелюе плательщики были освобождены отъ этого налога. Выслушавъ Барбэса, Торе, Ламьёссенса, министръ финансовъ отв-Ьтилъ, что „новая республика понимаетъ эту си-

- 348 — Согласно своему обещанию, министръ приложилъ къ обнародованному декрету циркуляръ для коммиссаровъ департаментозъ. Онъ оффищально объявлялъ намерение правительства уменьшить въ справедливой м-Ьр-Ь налогъ для бйдныхъ плателыциковъ. Но этой инструкцией онъ не удовлетворился, и 5 апреля издалъ новый декретъ, въ которомъ предписывалось мэрамъ и чиновникамъ министерства финансовъ совершенно освобождать отъ податей б4дныхъ и недостаточныхъ 1 ). 25 апргЬля новый строгШ циркуляръ подтверждалъ эти инструкцш 2). По подсчетамъ министра, налогъ, взимаемый со всей точностью, долженъ былъ бы дать 190 миллшновъ: за вычетомъ 30 миллшновъ, представляющихъ льготу мелкихъ плателыциковъ, оставалось бы еще 160 миллшновъ. Однако же, пос.тЬ того, какъ временное правительство передало свои полномоч1я Национальному Собрашю, выяснилось, что въ государственную кассу поступило только 80 миллшновъ. Съ внешней стороны Гарнье-Пажесъ не ошибся: сборъ налога въ 45 сантимовъ прошелъ безъ всякихъ серьезиыхъ затруднена 8 ). Средства стали притекать въ очень скоромъ времени; Bct служебные расходы могли быть оплачены въ срокъ; банкротство избегнуто. Но съ моральной стороны ошибка министра финансовъ выяснилась очень скоро. Среди народа, отнесшагося индифферентно къ паденш династш, этотъ налогъ, подъ давлениемъ роялистовъ, стему налоговъ совершенно иначе, ч е м ъ монархическое правительство: общественный повинности должны всецело лечь на привилегированные классы, а трудящийся народъ будетъ отъ нихъ совершенно освобожденъ". Мпнпстръ обешалъ, что в ъ „Moniteur" будетъ опублнковаиъ новый объяснительный декретъ относительно прим'Ьнешя раньше изданнаго. 1 ) „Бюллетень республики" (по 7) отъ 25 марта бралъ на себя задачу сгладить дурное впечатл-Ьте въ деревняхъ отъ назначения новаго налога. „Республика,—говорилось въ бюллетень, приписываемомъ г-ж4 Зандъ,— обращается къ вамъ и проситъ новой жертвы; но она будетъ первой и последней, если вы поддержите искренпш и смелый ш а г ъ республики. Республика смотритъ на эту жертву, к а к ъ на заемъ, который она понемногу н в ъ различныхъ формахъ вернетъ вамъ, н вы сами можете помочь ему вернуть его вамъ сторицею, если будете голосовать за депутатовъреспубликанцевъ". 2 ) П р и в е д е т е в ъ и с п о л н е т е декрета 5 апреля, порученное низшимъ агентамъ, прошло очень медленно и не полно. Главныя затруднещя исходили не со стороны мелкихъ плательщиковъ, а со стороны некоторыхъ крупныхъ собствснниковъ. орлеанистовъ и легитнмистовъ, которые оспаривали право временнаго правительства налагать чрезвычайный пошлины, н а д е я с ь этимъ поднять в ъ деревн я х ъ возмущеше противъ республики. Южные департаменты, г д е роялистское в л 1 я т е очень значительно, запоздали съ платежомъ налога в ъ 45 сантимовъ.

— 349 — вызвалъ первъш сомненья и недовер1е, онъ возбудилъ по деревнямъ враждебное отношенье къ республике. Поднялся общШ ропотъ противъ правительства, ознаменовавшаго начало своей деятельности увеличетемъ налога '), и это недовольство дало себя знать при избранш президента и не въ интересахъ страны 2). Я уже сказала, что Гарнье-Пажесъ, согласившись въ принципе съ прогрессивнымъ налогомъ, отказался отъ него въ виду ыогущихъ возникнуть осложнешй и затяжекъ при проведенш его въ жизнь. Подобныя же соображешя заставили его отложить объявленье налога въ 1 °/ 0 на ипотеки, установленный по его же настоянш. Была еще одна мера, вызываемая заботой объ интересахъ общества, къ которой онъ склонялся — это выкупъ железныхъ Дорогъ, но и она не была осуществлена. Сейчасъ же после революцш многья общества, напуганныя быстрымъ падешемъ акцШ, сами шли на встречу желашямъ правительства. Акщонеры почти единогласно соглашались на перепродажу по справедливой оценке. Въ советъ былъ представленъ докладъ по этому вопросу, и ГарньеПажесъ его одобрилъ 3 ). Ламартинъ торопилъ съ его исполнешемъ, Дюклеръ ежедневно настаивалъ на томъ. Служаьще въ обществахъ, которымъ угрожала потеря места или, по крайней мере, уменынеше жаловатя, а равно и некоторые акщонеры, собственно желавнпе отчуждешя, добиваясь более выгодныхъ условШ, кричали о грабеже и о коммунизме, стараясь затянуть этимъ переговоры. Въ то же время политическая собыпя осложнялись. Подходилъ моментъ Нащональнаго собрашя, а правительство не чувствовало въ себе достаточВъ одномъ недавнемъ и з д а н ш я нахожу следующую «заметку» Мирабо д л я двора отъ 6 октября 1 790 г., вполне применимую к ъ революцш 1848 года: „Народу было обещано больше, ч е м ъ можно было обещать; ему подали надежды, которыя нельзя было осуществить, и въ к о ц ц е концовъ народъ будетъ судить о революцш лишь по одному факту: сколько возьмутъ денегъ изъ его кармана? — лучше ли ему будетъ житься? — будетъ ли у него больше работы и будетъ ли эта работа лучше оплачиваема?" (Correspondence entre le comte de Mirabeau et le comte de Lamarck, т. II, стр. 213). 2 ) Причина, наиболее вызвавшая неудовольств1е, т а к ъ к а к ъ в ъ действительности то было чрезвычайно несправедливо, заключалась в ъ томъ, что налогъ в ъ 45 сантимовъ основывался не на цифре обычнаго налога, а на сумме чрезвычайныхъ сборовъ, котооые во многихъ местностяхъ были произведены в ъ виду общественныхъ работъ или другихъ особыхъ издержекъ, результатомъ чего вышло, что местности, и безъ того обремененныя, были обложены более другнхъ. 3 ) Железнодорожный а к щ и составляли к а п п т а л ъ около милл!арда. Существовало три категорш кампашй по эксплуатацш ж е л е з н ы х ъ дорогъ: 1) те, которыя уже закончили работы; 2) компанш, у которыхъ работы были в ъ ходу; 3) компанш, поддерживаемыя государствомъ, у которыхъ работа также была в ъ ходу.

— 350 — ныхъ силъ и авторитета, чтобы осуществить такое важное дЬло '). Что касается до ожидавшихся реформъ, которых^ давно требовали лучmie люди всЬхъ партШ, то онЬ или вовсе не приходили на умъ временному правительству, или были отвергаемы имъ. Республиканский министръ, который былъ уб'Ьждепъ въ справедливости подоходнаго налога и эспрощпащи для общественнаго блага, вм^стЬ съ т4мъ не предпринималъ ни того, ни другого, а предлагалъ воспользоваться средствами, противоречащими совершенно духу демократическихъ учреждена. Револющя, провозглашенная дЬломъ народа и для народа, должна была лечь всей тяжестью на народныя массы. Эта револющя, которая ставила своею ц-Ьлыо улучшение участи самаго многочисленнаго и б^днаго класса, не осмелилась потребовать отъ привилегированныхъ классовъ жертвы, которая бы облегчила нуждающихся. Временное правительство думало, что въ демократическомъ обществ^ оно сможетъ также безнаказанно проводить то, что практиковалось въ монархическомъ и аристократическомъ государствахъ: оно увеличило поземельный налогъ въ то время, какъ всеобщее избирательное право само давало деревенскому жителю Morynie способы выразить свое неудовольств1е. Этотъ промахъ пришлось искупать дорогой ц^ной. Изъ всгЬхъ ошибокъ, каыя сделало правительство, эта вызвала самое быстрое, прямое и очевидное воздМств1е.

XXI. Министерство юстицш.—Кремье.—Министерство народнаго просвЪщешя. — Карно. — Министерство общественныхъ работъ.— Мари.—Нацюнальныя мастерсшя.—Префектура полицш.—Коссидьеръ Парижская мэр1я,—Маррастъ. Временное правительство, поглощенное внутренней неурядицей, финансовыми осложнешями, боязнью народнаго возсташя и неуверенностью въ благополучномъ исходгЬ всеобщихъ выборовъ, посвящало сравнительно мало внимания упорядочение судебныхъ учреждена. Въ 1838 году мпннстръ торговли Мартэнъ (отъ С'Ьвернаго департамента") представнлъ въ палату проектъ о покрыт1и всей Францш сетью желЪзныхъ дорогъ. Демократическая п а р и я поддержала этогъ проектъ. Радикальная пресса: „National" .Bon sens", „Journal de peuple", люнская газета „Le Censeur" съ большимъ талантомъ разбирала этотъ вопросъ съ политической, промышленной н моральной точекъ зрешя. Сиетема исполнешя работъ при посредствгЬ компанш поддерживалась Beppie и Дювержьеде-Горанномъ. Министръ защищался слабо. Докладъ Араго, который высказался за компанш, окончательно склонилъ р'Ьшеше въ ихъ пользу.

— 351 — Видя массовое присоедините судебнаго сословья къ республике, правительство нисколько не интересовалось духомъ, какой царилъ въ магистратур^, а между т1;мъ этотъ духъ являлся совершенно враждебнымъ новому строю. Эпоха Людовика-Филиппа особенно сильно отразилась на судебныхъ учреждетяхъ. Увольнения, последовавшья за революцией 1830 года, новыя многочисленный назначешя, продиктованныя все более и более узкой политикой, и, наконецъ, явное предпочтете клерикальному направленно за последнее время (при министре Мартэне отъ севернаго департамента) нанесли резшй ударъ самостоятельности судебныхъ учреждены!. Духъ правосуд1я и либерализма, который они противоставляли попытке реставрацш подавить свободную прессу, постепенно ослабевало Когда наступила февральская революцш, судъ чувствовалъ себя настолько иричастньшъ къ ошибкамъ династии, что, для поднятая своей репутацш въ глазахъ народа, счелъ нужнымъ съ преувеличеннымъ рвешемъ устроить демонстрацию въ честь республики, заставляя этимъ краснеть техъ честныхъ и достойныхъ людей, которые еще числились въ его рядахъ. Безпокойство магистратуры было вполне понятно. Принципъ несменяемости судей былъ сильно поколебленъ, многимъ членамъ правительства судебный учреждешя казались прямо несовместимыми съ демократической республикой, а судьи, чтобы ослабить крайность подобнаго мнйшя, не могли обращаться къ своимъ прежними заслугамъ, съ которыми республиканцамъ нечего было считаться. Но все эти опасешя были непродолжительны. Къ своему большому удовольствш судъ вскоре убедился, что министръ хотя и считалъ себя револющонеромъ, но, въ сущности, былъ человекомъ безобиднаго направленья. Адольфъ Кремье, по происхождение еврей, родился на юге Францш и былъ присланъ отъ департамента Эндры и Луары въ 1842 году въ палату депутатовъ. Адвокатъ при государственномъ совете и кассащонномъ суде, онъ отличался тонкимъ умомъ въ делахъ, широкими з н а т я м и въ области права и юриспруденцш, терпимостью и краснореч1емъ. Встреченный всеобщимъ довер1емъ, онъ, вместе съ темъ, менее, чемъ кто-либо другой, могъ изменить установившееся положенье вещей. Да онъ и не пробовалъ этого. Онъ не только не вложилъ значительной инпщативы въ дело, но или по небрежности, а, можетъ быть, и нарочно, затянулъ надолго работы одной коммиссш, которая, подъ председательствомъ нспытаннаго республиканца Мартэна (изъ. Страсбурга), разрабатывала проектъ о всеобщей реорганизации. Онъ удовлетворился лишь немногими переменами, но за то несколько разъ защнщалъ судей, которымъ пришлось бы оставить место подъ давлетемъ коммиссаровь Ледрю-Роллэна.

— 352 — Въ непродолжительномъ времени судебное ведомство вернулось снова къ прежнимъ традищямъ. Оно даже стало мстить за свое временное безпокойство, усиливъ строгость къ революционному духу, и вскоре воспользовалось предоставленой ему властью въ цЪляхъ преследовашя, где только ему это было угодно, демократическихъ идей. Между темъ Кремье, не понимая, какъ и большая часть его коллегъ, истиннаго настроешя народа, для удовлетворешя народнаго инстинкта сталъ делать именно то, что сделала революция 1830 года. Онъ счелъ уместнымъ возбудить процесъ протпвъ министровъ ЛюдовикаФилиппа и поручилъ Порталису, советнику парижской судебной палаты, котораго онъ назначилъ главнымъ прокуроромъ, составлеше обвинительнаго акта противъ Гизо, Дюшателя, Эбера, Трэзеля, Сальванди, де-Монтебелло, Кюненъ-Гридэна и Жейра за нарушение конституцш, путемъ запрещешя собран1й и возбуждения къ междоусобной войнё,—преступление, предусмотренное § 91 уголовнаго кодекса 1 ). Палата подъ председательствомъ Сегье возбудила дело и назначила двухъ следователей: Перро-де-Шезелль и Делагэ (Delahaye). Но представлялась не малая трудность для установления состава преступлеии1я въ растерянныхъ планахъ королевскаго правительства, которое позволило почти безъ сопротивлешя свергнуть себя, и не менее трудно было определить долю законной ответственности каждаго министра. Ни обыски въ различныхъ министерствахъ, ни показания многочисленныхъ свидетелей не могли дать достаточно мотивовъ для возбуждешя дела. У Делессера изъ документов*, написанныхъ его рукой, не было ничего найдено, кроме распоряжешй, продиктованныхъ исключительно желаниемъ избежать кровопролипя. Въ министерстве внутреннихъ делъ бумаги Дюшателя, которыя могли скомпрометировать его въ виду более определенна™, чемъ у его коллегъ, реппешя энергично сопротивляться, были во-время уничтожены его секретаремъ. Въ министерстве иностранныхъ делъ обыскъ даже не производился. Въ обширной же переписке Гизо съ коро-

') Вотъ обвинительный актъ, составленный Порталнсомъ: . В ъ виду того, что Гизо, Дюшатель, Сальванди, Эберъ, де-Монтебелло, Трэзель, Кюненъ-Гридэнъ и Жейръ, запрещая действйя, не запрещенныя закономъ, и посылая въ разные пункты Парижа войска съ прнказашемъ стрелять в ъ гражданъ, обвиняются в ъ преступлении, предусмотр'Ьнномъ § 91 уголовнаго кодекса. «Въ виду того, что этотъ актъ, если онъ будетъ установленъ, содерж и т е в ъ с е б е преступное посягательство на возбуждеше одной части населешя противъ другой, с ъ ц^лью вызвать опуатошете, рпзню и грабежг въ городе Париже, требуемъ, и т. д.».

— 353 — лемъ не было и следа серьезнаго плана атаки или защиты. Было ясно видно, что мысль о междоусобной войне не приходила въ голову этимъ двумъ известнымъ политическими д-Ьятелямъ. Людовикъ-Филиппъ въ письме своемъ отъ 22 февраля выражалъ скорее уверенность въ полной безопасности '). Было вполне ясно, что народъ, которому была предоставлена возможность удовлетворешя мести, совершенно не обращалъ внимашя на министровъ, большая часть которыхъ осталась въ Париже и не думала скрываться. Ни клубы, ни пресса не придали значешя этому процессу. Его все откладывали то подъ однимъ, то подъ другимъ предлогомъ, затянувъ такимъ путемъ до самаго Учредительная собрашя. Это собрате назначило коммисспо для изследовашя трехъ портфелей, найденныхъ подъ стенной резьбой въ замке Тюильри 2) и требовавшихъ, какъ говорилось, особая внимашя. Приходилось ждать отчета этой коммиссш, время шло; наконецъ, около ноября месяца появилось распоряжеше: обвинительная палата прекращала дело за недостаткомъ уликъ, и никто, кроме разве несколькихъ кричащихъ газетъ, не придалъ этому какого-либо значешя. После некоторая промежутка времени револющя снова забила тревогу; общество, едва оправившись, чувствовало, что у него слишкомъ достаточно другихъ слабыхъместъ, чтобы заниматься обвинешемъ заднимъ числомъ. Однако министръ юстищи, хотя и не желалъ воспользоваться своими правами, данными ему револющей, чтобы коснуться основныхъ законовъ,—былъ увлеченъ, какъ мноие друпе, общественнымъ мнешемъ. Онъ издалъ несколько декретовъ, подсказанныхъ темъ высокнмъ чувствомъ о человеческомъ достоинстве, которое безсознательно поднимало духъ массъ и укрепляло въ сердцахъ людей уверенность въ могуществе и величш республиканскихъ правъ 3 ). По уголовному праву отменены публичное выставлеше преступника и сентябре Kie законы противъ прессы; въ гражданскомъ праве отмена политической присяги, уничтожеше арестовъ за долги, уменьшеше расходовъ по судопроизводству, облегчешя натурализацш для иностранцевъ и некоторыя друия мёры вызвали всеобщее сочув*) Въ своихъ послЪднихъ пнеьмахъ въ феврал'Ь король пишетъ, что положеше д'Ьлъ обсгоитъ прекрасно. Онъ поздравлялъ министра и сов'Ьтовалъ ему позаботиться о своемъ горлЬ, бол'Ьзнью котораго тотъ страдалъ, чтобы съ обычнымъ талаатомъ вести парламентсше дебаты. 2 ) Въ этихъ портфеляхъ, кром-Ь другихъ бумагъ, находились „Мемуары" Людовика-Филиппа. 3 ) Р а з с у ж д е ш я по поводу этихъ декретовъ, пом-Ьщенныя въ „Moniteur" отъ 2 марта, 10 марта и 13 апр-Ьля 1848 года, будутъ свид-Ьтельствовать въ H C T o p i n объ этомъ велич1и. См. историчесше документы в ъ концЬ тома, n° J5. ЧАСТЬ 11.

23

— 354 — ciBie и заслужили явное одобреше даже гЬхъ людей и парий, которые всячески старались дискредитировать намЪрешя и поступки временнаго правительства. Роль Бетмона, министра торговли и земледелия, была еще менее широка, ч1;мъ роль Кремье. Дела, которыя въ спокойное время подлежали бы его компетентности, въ виду исключительныхъ условШ перешли въ друия р/ки. Вопросы агрономш и торговли, поскольку они касались политики, обсуждались въ Люксембурге. Остальное зависало отъ министерства общественныхъ работъ, министерства внутреннихъ делъ, министерства финансовъ и даже, если дЪло касалось коммерческой стороны консульству отъ министра иностранныхъ делъ. При такой административной раздробленности не было никакой возможности взяться широко за дело и начать систематическое улучшеше. Бетмонъ, не обладавший кроме того широкой инищативой, ограничился лишь документальными выяснешями, при помощи спещальныхъ коммисшй, иоложешя земледЫя, изсл'Ьдованйемъ различныхъ теорий по земельному кредиту и и.зучешемъ важнМшихъ спещалыиыхъ вопросовъ. Онъ поручилъ спещалистамъ составить доклады о возможной эксплуатации пустырей, объ улучшенш породъ рогатаго скота и лошадей, о развнтип шелководства, о системе орошешя и поручилъ составить планъ всеобщаго первоначадьнаго профессиональная образоваш'я, основаннаго на принципахъ применешя науки къ промышленности. Съ 24 февраля по 4 марта имъ было основано 9 школъ-фермъ, чЪмъ онъ указалъ своимъ преемннкамъ пути, которые онъ хотелъ открыть народу для борьбы съ нев'Ьжествомъ и рутиной, такъ долго державшими его въ рукахъ и наносившими ущербъ народному обогащешю, и для материальн а я и моральнаго прогресса сельскаго населения, которое должно было, благодаря всеобщему избирательному праву, играть отныне значительную роль въ судьбахъ Франции. Министръ народнаго просвещения и культовъ, Карно, какъ казалось сначала, вместе съ Ледрио-Роллэномъ бол'Ье другихъ министровъ былъ склоненъ отдаться революционному теченш. Его имя и прошное являлись порукой, что онъ не побоится новшествъ. Сынъ человека, научная деятельность иютораго поставила его на ряду съ Лагранжемъ и Лапласомъ, а политическая каррьера котораго привела его въ 1793 году вместе съ Робеспьеромъ и СенъЖюстомъ въ комитета народнаго блага, Карно, ярый сэнъ-симонистъ, былъ угрозой для духовенства и университета. Назначениемъ Жано-Рэно на должность помощника министра, а Эдуарда Шартона на должность генеральнаго секретаря министерство не могло, конечно, внести успокоешя. Оба эти человека были приверженцы сэнъ-симонистской школы. Рэно (Reynand) долгое время

— 355 — былъ сотрудниками Пьера Леру по составление «Новой Энциклопедии», и мотивы недавняго разрыва съ фидософомъ-сощалистомъ не были достаточно известны клерикалами и людямъ университета, чтобы они могли возлагать на него свои надежды. Ожидались, такими образомъ, самый радикальныя реформы; и две силы, оспариваюпця другъ у друга въ продолжете полусто-тЫя интеллектуальное влшше,—церковь п университета,—соединились на почве страха передъ общимъ врагомъ. Сверхъ всякихъ ожидашй Карно p t шилъ держаться примирительной тактики. Прежде всего онъ придожилъ всЬ усилия, чтобы успокоить враждебное противъ него настроете духовенства. Но надежда примирить релипозный авторитетъ съ свободной философ1ей при помощи системы воспитатя, способной удовлетворить страшно разрозненное общество, какимъ оно являлось въ то время, была поистине химерической. Карно не замедлили убедиться въ этомъ. Враждебное отношеше къ нему иартай до rtxT. поръ, пока его считали сильнымъ, и презренье, какъ только поняли его слабость, было единственнымъ плодомъ его попытки. Что же касается народа, который требовалъ образоватя еще съ болыппмъ жаромъ, пожалуй, чёмъ х.тЬба, то онъ увидели лишнШ разъ, что его ожидатя напрасны. Онъ видели, что те, кто долженъ былъ вести его по пути умственнаго развитая, не могли придти къ общему соглашенио, ни въ щЬли, ни въ средствахъ ея исполнешя; изъ этой постоянной борьбы между клерикальной и светской властью народъ вынесъ только еще более глубокое нравственное смущете, еще более полную непрьязнь къ этимъ правителями-обманщиками, провозгласившимъ народъ господнномъ и оставляющимъ его въ самомъ тяжеломъ рабстве: невежестве. Достоверно признано, что главнымъ условьемъ политическихъ учрежденш, основанныхъ на всеобщемъ нзбирательномъ праве, является народное образовате. Законность демократическаго государства покоится исключительно на сознанш, что ни одинъ изъ его членовъ не остается въ нев^д^нт своихъ гражданскихъ правъ и обязанностей. Принцппъ свободнаго политическаго изследоватя яемыслимъ, если только онъ не основанъ, какъ свободная реляпозная критика въ протестантскомъ обществе, на образовании Невежественная д е м о к р а т есть сила, поддающаяся случаю, она волнуется, мятется, действуешь противъ себя, будучи не въ состоянш ни понять самое себя, ни направлять своей судьбы, и становится, при первой возможности, страшнымъ оруд1емъ въ рукахъ деспотизма. Эта истина, еще слишкомъ мало понятая, была инстинктивно схвачена французской револющей. Учредительное собр а т е , установивъ основы новыхъ законовъ, въ принципе объявило, что образовате должны получать все члены общества. Кондорсэ 23*

— 356 — сдЬлалъ въ Законодательномъ собрании докладъ, въ которомъ довелъ этотъ вопросъ до высоты философской доктрины; его идеи послужили позже основой пренШ въ конвенте по поводу учреждешя начальныхъ школъ. Жирондисты сделали еще шагъ впередъ, указавъ, что церковь должна быть отделена отъ государства, если оно хочетъ дать народу действительно свободное образование. ЗатЬмъ следовали: Робеспьеръ, Сенъ-Фаржо, Лаканаль, которые представляли проекты, вдохновленные преклонешемъ предъ античной республикой. Наконецъ Вабёфъ, жертвуя гораздо больше, чемъ члены партш Горы, свободой для равенства, набросалъ для своего «Общества равныхъ» планъ воспитания, въ которомъ личность разбирается съ умственной и моральной сторонъ исключительно только по отношению къ принципу общественности 1 ). При такой крайности было естественнымъ желание отступить, и Наполеонъ, считая себя уже достаточно сильнымъ, повернулъ общество обратно. Возстановивъ священную власть, этого природнаго врага свободы нпзследовашя и, следовательно, народнаго просвепцешя, онъ хотелъ, однако, оградить светское образование отъ клерикальная вл1яшя и создалъ унпверсиитетъ, которому и поручилъ народное образоваше. Съ этого момента общество было предоставлено двумъ разлнчнымъ течениямъ, которыя постоянно сталкивались, но никогда не смешивались и которыя разрушали одно за другимъ основы нравственная порядка. Между эклектизмомъ университета, который одинъ известлый священникъ назьпвалъ «преддверйемъ ада», и правоверйемъ католическая воспиташя, угрож а в ш а я вечными муками, никогда не могло создаться прочнаго мира. Во время Реставрации клерикалы одержали верхъ. Въ дни Людовика-Филиппа победа была на стороне университета. Вражда становилась все сильнее и сильнее. Республика, убежденная уже долгимъ опытомъ, не должна была бы делать и попытокъ къ примирению. Если еще общество не созрело для единства образования, если оно еще не доверяло вполне новьимъ течениямъ въ науке и философии, чтобы заменить ими окончательно клерикальный догматизмъ, то нужно было, по крайней мере, хоть дать щирокШ просторъ разуму и порвать связи, соединявшая светское образоваше съ клерикальньимъ. Отделеше церкви отъ государства, принятое въ принципе 2 ), !) Чтобы иметь поняпе, до какой степени умалялось значеше личности въ этомъ проекте воспиташя, достаточно процитировать статью этого декрета, въ которой, между прочимъ, говорится, что „юноша будетъ учиться танцовать, чтобы оживлять празднества своей родины". 2 ) Ламеннэ и его ученики, Лакордэръ, Жербэ, Монталамберъ и др., разбирая съ 1830 г. этотъ вопросъ въ газете „Avenir", в и д е л и в ъ независимости церкви отъ государства средство к ъ ея возрождешю. Въ своей

— 357 — должно было состояться тотчасъ же нутемъ отмены содержашЯ, идущаго духовенству; тогда свобода преподавашя не благопр1ятствовала бы, какъ то оказалось въ действительности, захватамъ и владычеству духовенства. Светскому образованно не пришлось бы более бороться съ образоватемъ клерикальными Уважеше, которое всякое правительство должно шгЬть къ свободе совести, къ правамъ отца семейства, къ самостоятельности отдельной личности, вполне согласовалось съ намерешемъ законодателя вести новыя поколешя по пути прогресса. Но временное правительство не имело достаточно времени изследовать этотъ важнейппп вопросъ, а министръ народнаго нросвещетя, находясь въ заколдованномъ кругу, извращавшемъ лучипя намерешя, употреблялъ па.шативы тамъ, где нужны героичесмя средства *). Онъ началъ съ того, что основалъ коммисciio съ громкнмъ назвашемъ: «Высшая коммисыя литературныхъ и научныхъ изследованШ». Ей было предоставлено составлеше проекта о первоначальномъ образованы, который основывался бы на принципахъ безплатности, обязательности и свободной конкурренцш. Нормальная, политехническая и сэнъ-сирская школы должны были принимать учениковъ безплатно. Оеобымъ декретомъ отъ 8 марта, Карно учредилъ на техъ же основахъ, какъ и политехническую, школу, которая должна была подготовлять чиновниковъ для различныхъ отралей гражданской службы 2). У правительства не было средству чтобы назначить въ эту школу спещальныхъ профессоровъ. Оно присоединило ее къ Collège de France, и некоторые профессора этой высшей школы взялись за проведете новаго преподавашя. Правительство предложило устроить особую свободную „Исторш Революцш 1848 года", т. II, стр. 461, Ламартииъ уверяете., что онъ „откровенно признался п а п е , что таково его м н е т е . Римъ и высшее духовенство,—говоритъ онъ,—казалось, совсемъ не были напуганы такой перспективой". Перечитывая декреты и р е ч и этой эпохи, поражаешься обшпемъ т а к и х ъ выражешй, какъ: „изследовать вопросъ, изучить д е л о , найти р е шеше". Ничто т а к ъ ясно не доказываетъ, к а к ъ мало было в ъ революцш единства, и что она застала врасплохъ даже т е х ъ людей, которые особенно страстно ея желали. Вл1яше людей, причастныхъ къ р е д а к щ н „National", в ъ эпоху временнаго правительства, создалось темъ, что они, получая власть, имели уже заранее определенную и разработанную программу и при томъ исключительно политическаго характера. 2 ) „Несколько разъ, говоритъ Карно въ своей брошюре („Министерство народнаго просвещен)я и р е л и и й с ъ 24 февраля по 5 поля 1848*), въ последней законодательной ceccin монархш предполагалось упорядочить нр!емъ и передвижеше г о службе чиновниковъ в ъ обществеиныхъ учреж д е ш я х ъ . В с е эти предложешя признавались за необходимыя и в м е с т е съ темъ всегда терпели ф!аско, потому что не опирались на прочное основаше. Истинной основой могла бы служить только школа, г д е бы изучалась наука администрацш.

— 358 — школу (Athénée libre) съ болышшъ числомъ каеедръ, нредоставленныхъ всемъ, кто чувствовалъ въ себе наклонность и способность преподавать, подъ единственнымъ контролемъ общественнаго мнЬшя. Это было сделано съ ц'Ьлыо дать ходъ молодымъ талантамъ, а съ другой стороны, дать возможность будущнмъ министрамъ народнаго просвЕщетя выбирать для оффищальнаго нреподаван1я самыхъ достойныхъ людей. Министръ учредилъ целый рядъ новыхъ каеедръ, им-Ьвшихъ предметомъ распространение административнаго и политическаго образовашя, озаботился устройствомъ коммунальныхъ библиотека для ознакомлешя сельскаго населешя съ полезными книгами, открылъ вечершя публичныя лекцш для рабочихъ. Онъ обнаружишь также симпатии къ женскому образованно, разр'Ёшивъ открыть въ Collège de France специально для женщиинъ предназначенный курсъ *). Онъ намеревался также поднять матер1альное и моральное положение народнаго учителя, объявилъ необходимымъ присоединить къ начальнымъ школамъ занятая по земледелию и изучение гражданскихъ иравъ. Въ своихъ циркулярахъ онъ настаивалъ на необходимости просвеицешя ифестьянъ и предложилъ коммунальнымъ учителямъ составить элементарный руиюводства по политическому праву. Мы увидимъ далее, какъ неудачная редакщя некоторыхъ изъ этиихъ руководствъ, а также и одного циркуляра, июторый министръ подпнсалъ, не прочитавъ, испугали обицественное мнение и дали иоводъ, вместе съ налогомъ въ 45 сантиимовъ и резкимъ тономъ министра внутрениинхъ делъ, къ сомнЬшямъ и возражешямъ, которыми воспользовались побежденный партш, чтобы взять верхъ на обицихъ выборахъ. Яо изъ всехъ мпнистровъ самая большая ответственность передъ обицествомъ падала на министра общественныхъ работъ, которому выпала тяжелая задача организовать общественный мастерския 2 ). Первая идея устройства этихъ мастерскихъ вовсе 1

) „Принимая во внимание,—говорится в ъ декрете отъ 2 марта,—что обществу необходимо выработать себе, посредствомъ серьезныхъ научныхъ з а н я и й и прешй, определенный в з г л я д ъ по столь важному и столь живому вопросу и т. д.". „Нельзя не предвидеть, — пнсалъ позлее Карно (Mémorial i84S),—что результатомъ ближайшаго сощальнаго д в и ж е ш я будетъ нзменеиие пололгешя женщины: оно выведетъ ее изъ того подчиненнаго состояшя, въ которомъ она сейчасъ находится". 2 ) Не стоить въ настоящее время опровергать клевету, которая т а к ъ долго обвиняла Л у и - Б л а н а в ъ создании и организации нацшнальныхъ мастерскихъ. П а р и я , обвинявшая тогда вождей с о щ а л ь н ы х ъ ш к о л ъ во в с е х ъ безпорядкахъ, долго держала общественное м н е т е въ томъ заблужденш. Было в п о л н е доказано, что Л у и - Б л а н ъ не припималъ никакого у ч а с и я в ъ р е ш е ш я х ъ относительно н а ц ю н а л ь н ы х ъ мастерскихъ, и система организации этихъ мастерскихъ была во в с е х ъ пунктахъ прямо противоположна его теор1ямъ. Вотъ к а к ъ Ламартинъ охарактеризовалъ

— 359 — не принадлежала Республике 1848. Нацюнальныя мастерская и въ идей, и на словахъ мы встречаемъ въ наказахъ 1789 года, где требовалось, чтобы «бедный и богатый одинаково принадлежали къ обществу, чтобы «всякая частная благотворительность была строго запрещена, чтобы.«всемъ работоспособнымъ беднякамъ была обезпечена работа», чтобы «были учреждены благотворительный мастерсыя, общественныя, провинщальныя, нащональныя, где бы все здоровые или больные люди безъ различ1я возраста и пола могли найти себе, во всякое время, соответствующую ихъ положенш работу» *). Въ мае месяце^789 ь года парижская коммуна открыла на Монмартре обширныя земляныя работы. Три месяца спустя Малуэ предложилъ Собранно 'организовать эти мастерсйя и распространить ихъ въ департаментахъ, смотря по надобностямъ промышленности. Спустя годъ, 30 мая 1790 г. Нащональное Собрате издало декретъ объ открытш въ Париже и департаментахъ мастерскихъ для мужчинъ, женщинъ и детей, «такъ какъ,—говорилось въ декрете,—общество обязано дать своимъ членамъ средства къ существованш и работу». Въ 1791 году комитеты благотворительности, государственнаго устройства, налоговъ и духовныхъ делъ предлагали учредить фондъ «всеобщей помощи», чтобы нащя, «которая признаетъ права бедняка», не употребляла более словъ: милостыня, благотворительность, а давала бы работу здоровымъ и приходила на помощь детямъ, больнымъ и старикамъ». Конвентъ 1793 года объявилъ декретомъ, что «общество обязано позаботиться о средствахъ существоватя для бедныхъ гражданъ, доставляя имъ работу и обезпечивая неспособныхъ къ труду». Наконецъ, въ пранащоиальныя мастерсюя (HcTopifl февральской революцш, т. II, стр. 120): „Управляемыя и поддерживаемыя начальниками, тайно сочувствующими анти-соцгалистической партш правительства, мастерсшя составляли противовесъ сектантскому духу рабочихъ Люксембурга вплоть до созыва нащональнаго собрашя. Не будучи вовсе на жалованш у Луи-Блана, к а к ъ объ этомъ говорилось, pa6o4ie мастерскихъ были подъ в.тпяшемъ идей его противниковъ". Въ своемъ показанш, даннымъ пмъ контрольной коммиссш, Эмиль Тома, директоръ уастерскихъ, выражается такъ: „Я всегда боролся вмес т е съ парижской M3pieii противъ Ледрю-Роллэна, Флокона и др. Я всегда б ы л ъ въ открытой в р а ж д е съ Люксембургомъ и оказывалъ прямое сопротивлете влшнпо Л у и - Б л а н а " (Докладъ контрольной коммиссш, т. 2, стр. 352). Наконецъ, Гарнье-Пажесъ (Эпизодъ изъ Революцш 1848 г., стр. 48) говоритъ: „Я обязанъ передъ истиной заявить, что учреждеше н а ц ю н а л ь н ы х ъ мастерскихъ состоялось съ одобрен1я в с е х ъ членовъ правительства безъ исключешя, и что съ перваго и до последняго дня Луи-Блат не принималъ никакою участгя въ управление ими г*. !) Смотри наказы дворянства и третьяго с о ы к ш я , в ъ особенности Парижа, Метца, Рюма, Дурдана и др.

— 360 — в л е т е Людовика-Филиппа большая часть экономистовъ, какъ католиковъ и филантроповъ, такъ и сощалистовъ, настаивала бол'Ье или менее упорно на необходимости дать работу трудящемуся классу 4). Такимъ образомъ, было вполне логично и неотложно, чтобы Республика, которая взяла на себя дальнейшее осуществленie конститущонныхъ идей 89 г., задушенныхъ Импер1ей. и вновь ожившихъ въ некоторыхъ сочинешяхъ и школахъ во время двухъ последнихъ монарх1й, реализовала, насколько то было возможно, требоватя наказовъ и пожелашя конвента. Ошибка временнаго правительства состояла не въ томъ, что оно провозгласило эти обязательства и р е ш е т е ихъ выполнить, а въ томъ, что оно обмануло пролетар1атъ пустымъ парадомъ въ конференщяхъ Люксембурга н создашемъ развращающей и безрезультатной организацш въ нащональныхъ мастерскихъ 2 ). Само обманутое этими двумя грандшзными по виду уступками текущему моменту, правительство, казалось, успокоилось и пренебрегло действительными средствами, которыми оно могло бы воспользоваться, не тревожа никого, а именно: систематическими уменынешями расходовъ и разумнымъ распредЬлешемъ полезныхъ работъ по всей Францш. Я, впрочемъ, уже сказала въ другомъ мест.Ь о томъ, что можно было сделать; посмотримъ теперь, что было сделано. Мы знаемъ, что 25 февраля временное правительство выпустило декретъ, въ которомъ гарантировало трудящимся работу. 27 числа былъ утвержденъ декретъ по организацш нацюнальныхъ мастерскихъ. 28 числа министръ общественныхъ работъ объявнлъ всемъ безработнымъ (а число ихъ доходило къ этому времени до 7.000—8.000) объ организацш важныхъ работъ въ различныхъ местностяхъ, и что мэрамъ 12-ти участковъ поручено принимать прошения и направлять рабочихъ на места исполнешя работъ, Работъ, уже начатыхъ, за которыя можно было бы тотчасъ же взяться, было совсемъ мало 8 ), M Даже Ламартинъ, который былъ всегда я р ы м ъ противникомъ теорш организацш труда, говоритъ в ъ 1844 г. въ газете «La Presse»: «Мы хотимъ, чтобы общество признало право на трудъ въ исключительныхъ с л у ч а я х ъ и определенныхъ условняхъ». 2 ) Въ 1846 году крайне бедственное положеше массъ, вызванное неурожаемъ и наводнешемъ, дало июкенеру Булашке мысль организовать зимой на н е к о т о р ы х ъ трактахъ департамента Луары мастерсшя д л я нуждающихся. Лучшее исполнение работъ, временная помощь были, собственно говоря, по словамъ Ж. Ж. Вода (Revue des Deux-Mondes, годъ 18-й, т. 23), н е з н а ч и т е л ь н М и ш м н результатами этой меры: ея же истинная полезность заключалась в ъ новыхъ идеяхъ, вызванныхъ ею у людей, ее создавшихъ. 3 ) Это были: 1) работы по очистке коммунальныхъ участковъ, по нивелировке Европейской площади, г д е работало 1600 человекъ, 2) земляныя

— 361 — число же безработныхъ быстро возростало, такъ какъ уменьшались работы въ частныхъ мастерскихъ, а фабрики и заводы закрывались; въ результат^ — дума была завалена просьбами. Произошло то, что при здравомъ размышленш можно было вполне предвидеть. Мэры и директора мастерскихъ, не имея, возможности дать работу, отсылали рабочихъ одинъ къ другому. Эти странствования изъ одного участка въ другой, съ инструментами, по разнымъ концамъ Парижа, изъ Шальо въ Сенъ-Мандэ, отъ заставы Мэнъ до Роменвиля, и вечеромъ возврйщете обратно домой безъ силъ, вызывали раздражеше; рабоч!е видели себя игрушкой въ рукахъ администрации и, находя семью въ нищенскомъ положенш и выслушивая жалобы товарищей, испытавшихъ ту же участь, естественно разражались угрозами. У дверей разныхъ бюро ежедневно собирались толпы народу; мятежъ организовывался тутъ же на улице. Правительство, узнавъ о затруднительномъ положенш директоровъ и о томъ, что въ народе идетъ брожеше, думало найти выходъ изъ критическаго положенья раздачей денегъ въ виде помощи безработными Каждый мэръ имелъ право при представлеяш ему рабочимъ контромарки съ указатемъ, что места въ мастерской нетъ, выдавать ему полтора франка въ день. Эта странная мера дала плачевный результатъ. Все те, кому привычка къ сидячему, труду делала земляныя работы черезчуръ тяжелыми, мастера-художники, литейщики, граверы, чеканщики, механика, золотыхъ де.лъ мастера и т. д., чьи неогрубълыя руки отказывались копать землю, приказчики въ книжныхъ магазинахъ и различныхъ лавкахъ, которые не могли ворочать киркой и лопатой, предпочитали безработицу, оплачиваемую правительствомъ, тяжелой и плохо оплачиваемой работе. Приманка • въ вкде верной получки безъ работы привлекла, конечно, вскоре въ Парижъ массу рабочихъ изъ департаментовъ и изъ-за границы *). Безяорядокъ дошелъ, наконецъ, до того, что работы по устройству Вокзальной набережной, занимавшей 500—600 чел о в е к ъ , 3) работа по устройству насыпи в ъ каменоломняхъ Chaïllot и бичевой полосы, утрамбовка и нивелировка к£которыхъ дорогъ, з а м о щ е т е некоторыхъ другихъ путей: на этихъ работахъ было 1,000—1,200 рабочихъ, 4) мастерская на Марсовомъ- поле, открытая военнымъ министромъ в м е с т е с ъ городомъ Парижемъ, организованная и управляемая военными инженерами и принимавшая в ъ н а ч а л е до 2,000 человекъ. В ъ своей инструкцш отъ 20 марта к ъ коммиссарамъ бельпйской границы Ледрю-Роллэнъ, озабоченный все возрастающимъ числомъ рабочихъ, рекомендуетъ самыя с т р о п я м е р ы д л я п р е д у п р е ж д е н а н а п л ы в а во Франщю несоетоятельныхъ рабочихъ - иностранцевъ, которые я в я т с я бременемъ д л я коммунъ и вызовутъ неудовольств*е в ъ наееленш. 4 февраля окъ и х ъ уведомляетъ, что „будутъ с д е л а н ы оффищалъныя распоржкен!я по д о п у щ е н ж в ъ нащональныя маетерсшя только рабочихъ, со-

— 362 — â марта администрация объявила, что она Не въ состоянш дальше сдерживать эту праздную толпу. Въ это время одинъ молодой инженеръ, на глазахъ котораго ежедневно происходили шумныя сцены передъ мэрйями, составилъ проектъ организацш, который и представилъ министру. Этотъ послЪдшп одобрилъ проектъ и созвалъ въ думЕ заседаше изъ 12 мэровъ, городского совета и главныхъ инженеровъ, которые, подъ предсЬдательствомъ Гарнье-Пажеса, разсмотр1;ли и одобрили планъ Эмиль-Тома '). На другой день 6 марта Эмиль Тома былъ назначенъ коммиссаромъ республики и директоромъ нацюнальныхъ мастерскихъ. Для его пребывашя былъ назначенъ павильонъ Монсо и къ услугамъ предоставлена многочисленная администрация. Хотя онъ зависЬлъ непосредственно отъ министра обществеиныхъ работъ, онъ былъ подчиненъ мэру Парижа и долженъ былъ сноситься съ мэрами двенадцати округовъ. Министръ обЕщалъ ему деятельную помощь инженеровъ путей сообицешя, которые представятъ ему немедленно проекты работъ, могущихъ тотчасъ же быть пущенными въ ходъ. Казалось, можно было надеяться, что критическое положеше, въ какое стало правительство, не продолжится дольше, и что серьезное начало работъ положить конецъ безпорядкамъ, носившимъ характеръ, все более и более угрожавши! народному спокойствию. При выяснении положешя делъ въ собрании думы оказалось, что круглая цифра безработныхъ равняется 17,000. Никто не подумалъ въ то время, что цифра эта можетъ значительно возрасти; обыкновенно ее выставляли какъ преувеличенную, тогда какъ уже къ 15 марту истинная цифра поднялась свыше 49,000. Организащя, установленная Эмилемъ Тома, была совершенно военная. Администрация разделялась на 14 оисруговъ, соответственно четырнадцати городскимъ и пригороднымъ управлешямъ, и состояла изъ 4 помощниковъ директоровъ. Для поддержания порядка были назначены 8 специальныхъ коммиссаровъ. Сорокъ восемь агентовъ-счетчиковъ ревизовали списки; двенадцать инспекторовъ, подъ начальствомъ главнаго инспектора, наблюдали каждый за своимъ округомъ. Для нуждающихся артистовъ, художниковъ, скульпторовъ, рисовальщиковъ, которые приходили за гарантироселившихся в ъ Париже не позлее 24 февраля, остальнымъ же рабочимъ будетъ оказано содействие по возвращении н х ъ на родину" (См. „Rapport de la commission de l'enquête - ', т. 2, стр. 170). ') На этомъ заседании присутствовало 24 человека и ни одинъ изъ нихъ не б ы л ъ противъ плана Эмиля Тома. То были: мэръ Парижа, ГарньеПажесъ, помощникъ мэра Бюше; главный секретарь Флотаръ; н а ч а л ь н и к ! персонала служащихъ Барбье; заведующий водопроводами и мостовыми Парижа Трэмизо и др.

— 363 — ванной декретомъ временнаго правительства работой, была придумана особая должность агентовъ, производящихъ расплату, оплачиваемую по 4 франка въ день 1 ). Эмиль Тома задумалъ также основать въ Монсо особую спещальную стражу, изъ прежнихъ муниципальныхъ гвардейцевъ въ числе около 1000, которые продолжали бы такимъ образомъ получать жаловаше. Но когда распространились слухи объ этомъ проект^, то paôonie начали роптать. Чтобы предупредить непр!ятныя столкновешя, решено было отправить муниципальныхъ гвардейцевъ въ Бомонъ-на-Уазе, где они, подъ командой своихъ прежнихъ офицеровъ и унтеръ-офицеровъ, образовали четыре роты для добыватя руды, а затёмъ, после шльскихъ дней, были преобразованы, по приказанпо генерала Кавеньяка, въ подвижной отрядъ жандармерш. Что касается рабочихъ, то вотъ въ чемъ состояла ихъ организащя: 11 человекъ, принадлежащихъ къ одному округу, составляли взводъ, ихъ начальникъ выбирался рабочими изъ своей же среды и получалъ 2 фр. 50 сан. ежедневно; 5 такихъ взводовъ составляли бригаду въ 56 человекъ, начальникъ которой также' избирался непосредственно изъ нихъ же и получалъ ежедневно 3 франка; 4 бригады составляли роту. Четыре роты составляли «лейтенанство». Четыре лейтенанства составляли дивизш, которая вместе съ начальникомъ заключала въ себе 900 человекъ. Лейтенанты и ротные назначались администращей. Каждая изъ частей организацш имела особыя знамена. Начальникъ всей организацш имелъ подъ своей командой трехъ ротныхъ и, стало быть, 2,708 человекъ. Для поступлешя въ мастерсия работникъ долженъ былъ получить у мэра своего округа свидетельство, что онъ старше 16 летъ, и представить бюллетень съ указашемъ своего имени, профессш и места жительства. Такимъ образомъ, возникалъ расходъ, достигавши! значительной суммы даже по нрежнимъ разсчетамъ, оказавшимся скоро ниже действительности, такъ какъ, помимо рабочихъ, занятыхъ земляными работами и получавшихъ 2 франка,, были еще безработные, которымъ продолжали платить по 1 ф. 50 сан., а тотъ, кто раньше работалъ по своей профессш издельно, получалъ еще высшую плату. Между темъ бюро помощи продолжали раздавать записки на получете хлеба, мяса и булшна семьямъ внесенныхъ въ списки рабочихъ 2 ). Ко всемъ затруднетямъ прибавлялся еще недостатокъ въ текущихъ работахъ. Инженеры не представляли никакихъ проектовъ. За непмещемъ серьез!) Такихъ агентовъ было около 800 человекъ. •) Помимо администращи в ъ Монсо существовали еще д р у п я мастерск1я д л я женщинъ съ расходомъ по отчетамъ казначейства въ 1,720,000 франковъ.

— 364 — ныхъ работъ, Эмиль Тома, единственно съ целью не оставлять бригады безъ заняпй, рЬшплъ употребить ихъ въ работы по засаждеHiio и дренирование бульваровъ, но на эту работу требовалось не более 400 человекъ за разъ. Чтобы не оставлять безъ дЬ-ла другихъ, Эмиль Тома посылалъ остальныхъ за деревьями въ питомники и за инструментами въ крепости. Этотъ способъ доставки былъ не экономпченъ. Рабоч1е прекрасно видели, что это только насмешка надъ трудомъ, и относились недобросовестно къ этому д^лу. Можно было видеть, какъ рабоч1е [длинными вереницами бродили по Елисейскпмъ полямъ и по бульварамъ, распевая веселыя песни, насмехаясь и надъ собой, и надъ своимъ начальствомъ, увеселяя публику шутками. У самыхъ честныхъ зарождалось внутри чувство негодовашя; друпе же издевались надъ иравительствомъ, которое оплачивало имъ ежедневный прогулки; самый нежелательный духъ воцарялся среди этихъ массъ, которыя легко можно было привести къ серьезной работе и воодушевить къ болыпимъ предпр1ят]'ямъ. Просьбы о встунлеши въ мастерсыя, между темъ, все притекали 4). Для члеиовъ правительства нащональныя мастерсия служили какъ бы средствомъ отделываться отъ неудобныхъ просителей; съ другой стороны, каждый изъ ннхъ былъ радъ, предвидя близгае выборы, пристроить туда своихъ людей. Черезъ некоторое время эти м а с т е р ш я представляли изъ себя скопище разнообразныхъ артистовъ и ремесленниковъ, хотя и честныхъ, но деморализованныхъ 2 ), людей, даже, ненуждавшихся 3 ), авантюристовъ, проходимцевъ, которые, подъ видомъ профессш, вымогали плату за безделье, а делаясь еще агентами разныхъ политическихъ партШ, !) По переписи 7 поня 1848 года число лицъ, вступавшихъ въ орган и з а ц ш , увеличивалось с л е д у ю щ и м ъ образомъ: съ 9 по 15 марта 5,100 человекъ; с ъ 16 по 31 марта 23,250; съ 1 по 15 а п р е л я 36,520 человекъ; съ 16 по 30 а п р е л я 34,530 человекъ. Расходъ с ъ 5 марта по 23 мая при управленш Эмпля Тома возросъ до 7.240,000 франковъ (Rapport и т. д., т. II, ст. 156). 2 ) „Я открылъ Въ прискорбной статистике, которая сейчасъ передо мной,—говоритъ Мари в ъ своемъ д о к л а д е Нацшнальному Собранш о нац ю н а л ь н ы х ъ мастерскихъ („Moniteur", 8 мая 1858),—секретъ многихъ бедçTBiii, о которыхъ не подозревалъ, т а к ъ лее к а к ъ и вы пока не подозреваете". 3 ) Среди нихъ встречаются, говорится въ д о к л а д е полицш отъ 7 апр е л я 1848 года, торговцы виномъ, хозяева меблированныхъ комнатъ и даже собственники (Rapport, т. II, стр. 178). „Случается, говоритъ Фалло в ъ своемъ д о к л а д е Нацшнальному Собранш (28 мая 1848 г.), что даже имеюпце xopoinifi заработокъ люди отправляются изъ центра Парнаса в ъ нащональныя м а с т е р с и я въ день и чаеъ, когда тамъ производится расплата, за своимъ в о з н а г р а ж д е т е м ъ " .

365

-

брали съ нихъ же деньги. Единственная же средства, которое могло дисциплинировать и облагородить эту разношерстную массу— работы—не было. Каждый день Эмиль Тома отправлялся въ министерство, чтобы поторопить, и каждый день получалъ неизменный отв^тъ, что инженеры ничего еще не прислали. Наконецъ, 15 марта Эмиль Тома, возмущенный этой медлительностью, требуетъ собранья инженеровъ. Изложивъ имъ всю опасность д^ла, онъ потребовалъ, чтобы серьезныя работы были тотчасъ же определены, но инженеры отвечали только глубокимъ молчашемъ. Тогда Трэмизо, заведующей водопроводами и мостовыми Парижа, упрекаетъ ихъ въ сознательной или безсознательной инертности какъ разъ въ такой моментъ, когда речь идетъ о благе всехъ; онъ предлагаешь целый рядъ работъ, которыя можно тотчасъ же начать. Эмиль Тома настаиваешь на планахъ Трэмизо и дополняетъ ихъ другими предложеньями 1 ). Распуская собранье инженеровъ, Мари советуешь имъ отнестись въ будущемъ къ делу съ болынимъ рвеньемъ, такъ какъ число рабочихъ возрастаетъ съ каждымъ днемъ, а вместе съ ними возрастаешь недовольство и негодовате; необходимо немедленно дать имъ работу, иначе крупные безпорядки неизбежны. Когда инженеры удалились, министръ продолжалъ совещаться съ Эмилемъ Тома,Бюше и Булажемъ, главпымъ секретаремъ министерства. Бюшедоложилъ министру, что расходы по нащональнымъ мастерскимъ настолько возрастаютъ, что городсюе доходы совершенно не могутъ ихъ покрыть 2). Необходимо, чтобы казна взяла на себя часть этого чрезвычайная расхода. Во всякомъ случае, нужно понизить плату бездеятельнымъ, чтобы постепенно свести ее къ нулю. Министръ сомневался въ результате такой меры и пе бралъ на себя ответственности. Возникалъ серьезный страхъ передъ этой бездельной арм!ей, отъ которой разсчнтывалось такъ много получить. Чувствовалось, что она уходишь нзъ рукъ начальства и что ее будетъ одинаково трудно и поддерживать, и распустить. Эмиль !) Эмиль Тома в ъ своей записке къ министру общественныхъ работъ отъ 4 августа 1848 г. признаетъ, что эти работы .совершенно безполезны, что в ъ результате получился мертвый капиталъ", и что занятыми при этихъ работахъ оказались только 14,000 человекъ (Rapport, т. V, стр. 157). Первое время отчетности в ъ н а ц ю н а л ь н ы х ъ мастерскихъ почти не существовало. Прнходъ и расходъ отмечались на листке бумаги. Суммы, назначаемыя для расплаты, р а с п р е д е л я л и с ь безъ контроля, безъ серьезной ответственности, по квитанщямъ агентовъ, заведовавшихъ расплатой. Результатомъ этого была масса двойныхъ платежей и даже подложныхъ выдачъ. Расходъ перваго м е с я ц а бьтлъ 1.400,000 франковъ. 25 марта финансовый инспекторъ Руа былъ командпрованъ спещально д л я у с т а н о в л е т я отчетности. Несмотря на полный безпорядокъ, онъ о п р е д е л и л ъ дефицита всего только в ъ 600 франковъ.

— 366 — Тома уб'Ьдилъ министра и взялъ на себя уменьшение платы. На другой же день, 16 марта онъ опубликовалъ, что впредь съ этого дня безработнымъ будетъ выдаваться 1 франкъ въ день '). Его дов4р1е не было обмануто. Чувство справедливости и стыда за получаемое незаслуженно жаловаше заговорило въ этихъ взволнованныхъ, но неиспорченныхъ массахъ, сильнее, чемъ нужда, Пролетар1атъ показалъ еще разъ, что даже въ самыхъ критическихъ объстоятельствахъ онъ даетъ первенство голосу разума. Не раздалось ни одной жалобы противъ этой тяжелой меры, уменьшавшей уже и такъ недостаточную плату 2 ). Рабоч1е подчинились. Какъ разъ въ этотъ день цвета нащональной гвардш подавалъ прим'Ьръ возмущешя, устроивъ демонстрацию, выражавшую враждебныя чувства къ правительству и отвраицеше къ демократическому равенству,— демонстращю, которой меткое народное остроумйе дало характерную кличку «манифестащя м4ховыхъ колпаковъ». Кроме мннистерствъ, слишкомъ мало подчиненныхъ совету временнаго правительства, чтобы создать единство деятельности, создались еще двЕ независимьтхъ власти: парижская мэрия и префектура полиции. Въ обыкновенное время эти два значительныхъ адмннистративныхъ учреждения зависали отъ министра внутреннихъ делъ, который держалъ, такимъ образомъ, въ своихъ рукахъ управлете Парижемъ, но револющя 25 февраля разделила эту общую силу на три различныя части, глубоко разъединенный между собой. Обуреваемый воспомннанйями первой революции, совета въ своемъ иервомъ же заседании въ думе утвердилъ вьпборы мэра Парижа, прошедшие, какъ я упоминала выше, въ бурномъ заседании муницииальнаго совета, и предоставнлъ Гарнье-Пажесу чрезвьичайныя полномочия. Мы уже вииделн, какимъ образомъ за это время одинъ изъ агеиитовъ „Réforme", Маркъ Коссидьеръ, прежний президента «Общества правъ человека» въ Сэнъ-Этьенне и приговоренный къ пожизненной тюрьме за последнш мятежъ въ Лшне, занялъ полицейсисую префеистуру. Два сильныхъ соперника демократической партии стали лицомъ къ лицу: каждый занишалъ важный постъ и могъ помериться одинаковьимъ оруж1емъ. Борьба не замедлила загореться. Вечеромъ 26 февраля Гарнье-Пажесъ, счиитая Коссидьера своимъ подчиненнымъ, послалъ ему черезъ Бетмона распоряжете убрать баррикады, меппавпшя подвозу съестныхъ припасовъ. Бетмонъ былъ принята въ полиции такъ, что ииоииялъ сразу, съ какими необузданньпми элементами правительство имеетъ дело, и какъ трудно будетъ подчинить ихъ какому бил то ни было авторитету. Окруженный

?

См. „Исторические документы" въ конце тома п° 16. ) Изъ четырехъ дней рабоч1е работали только одинъ.

— 367 — отрядомъ отчаянныхъ людей, соединенныхъ общимъ стремлешемъ къ приключетямъ, Маркъ Коссидьеръ игралъ среди нихъ совершенно серьезно роль отчасти шутовскую, отчасти трагическую. Въ префектуре было, повидимому, всеразсчитано на.увеличеше его престижа. Цель Коссидьера заключалась въ томъ, чтобы поражать умы буржуазш резкимъ контрастомъ между угрожающпмъ богатымъ классамъ аппаратомъ власти и актами покровительства по отношенш къ отд^льнымъ личностямъ, между нелепыми разговорами и ум'Ьлымъ управлешемъ.Вотъч'Ьмъ онъ хотйлъ укрепить свой авторитету атакже освободиться отъ контроля временнаго правительства. Удаче его плановъ помогли интриги во враждебной партш и брожеше умовъ; Коссидьеру удалось во время револющоннаго кризиса удержать равHOBicie, опираясь, и не безъ ловкости, съ одной стороны на подонки пролетар1ата, которому онъ умелъ льстить, а съ другой стороны, на буржуазш, которую забавляли его эксцентрнчныя выходки и которая была ему благодарна за установленный въ городе порядокъ. При первой же попытке Гарнье-Пажеса заставить его взять на себя командоваше замкомъ Комиьенъ, Коссидьеръ решительно отклонилъ нредложен1е. Когда Бетмонъ отваяшлся явиться на другой день въ префектуру полицш, то увидЬлъ, что она на военной ноге, и нечего было и думать объ удаленш оттуда кого либо. Пробираясь черезъ залы, покинутыя недавно г-жей Дедессеръ, пропитанный теперь запахомъ впна, табаку и пороха, что превращало ихъ въ какой-то солдатсшй кабакъ, — Бетмонъ, сопровождаемый руганью, кличкой монархиста, изменника Республики, съ большимъ трудомъ добрался до Коссидьера. Несмотря на изысканную веягливость префекта полицш '), носпешившаго исполнить просьбу министра о помилованш начальника патруля, которому угрожалъ разстрелъ за то, что онъ забылъ пароль, Бетмонъ понялъ всю трудность дисциплинировать подобную администраций. ВпечатлеHie, какое вынесъ Бетмонъ и которымъ онъ поделился съ некоторыми изъ своихъ коллегъ, заставило ихъ задуматься. Уже было решено, что необходимо реорганизовать временное правительство на лучшихъ началахъ. Разсказъ Бетмона только заставилъ поторопиться. Думали, что лучше будетъ тотчасъ же начать неизбежную борьбу, чемъ откладывать ее на неопределенное время. Дать !) Въ эти первые дни Коссидьеръ особенно рисовался изысканной вежливостью. Делессеръ въ своихъ письмахъ подтверждалъ его галантность. По его словамъ, Коссидьеръ по отношенш къ нему держался такъ, к а к ъ Ламартинъ по отношенш к ъ Гизо. Онъ отказался войти в ъ личные аппартаменты, которые г ж а Делессеръ спешно покинула, и распорядился, чтобы веб находивнпяся тамъ вещи были ей возвращены (Смотри „Историчесше документы" в ъ кондЬ тома, п° 17).

— 368 — своимъ врагамъ время для выяснешя силъ и соглашения было бы непростительной ошибкой. Необходимо было победить мятежные элементы въ думе и въ полицш, пока они еще не сговорились окончательно. По плану этихъ заговорщиковъ консервативной республики, нужно было издать • новый декретъ о республике и образовать новое временное правительство, назначнвъ президентомъ Ламартина, о согласии котораго еще никто не позаботился. Спешка была страшная. Свидание для обсуждения средствъ къ исполненш было назначено на 27 марта ночыо у Мари. Бетмонъ, которому было поручено составлеше прокламацш, явился во-время, но самъ Мари, душа заговора, забылъ о собранш. Измученный дневной работой, онъ бросился на кровать и крепко заснулъ. Въ виду важности преднр1ят1я, решено было разбудить его и объявить, что Маррастъ, Карно, Паньеръ и Бетмонъ ждутъ его въ соседней комнат^ для очень неотложнаго дела. Начатое такимъ образомъ обсуждение вопроса не приняло, конечно, серьезнаго и активнаго оборота. Кроме того, они были въ слишнсомъ незначительномъ числе для законныхъ постановлений. Гарнье-Пажесъ извинялся, что не могъ быть, Араго и Ламартинъ не прИхали. По замечание Марраста, необходимо было заручиться содейств1емъ генерала Куртэ. Черезъ часъ, когда 1посланные за отсутствующими членами собрания вернулись безъ результата, решено было отложить заседаше до другого диия. Иньия заботы заставили отложить снова. Между темъ Коссидьеръ, не совещаясь и не обсуждая, тансъ, однако, утвердился со своими монтаньярамн, что было бы безум1емъ нападать на нихъ открыто. Енце несколько попытокъ подчинить полицш мэру Парижа кончились ничемъ; избегали оффищальнаго признанйя Коссидьера; пытались истощить его TepirfcHie тысячью мелкихъ придирокъ, но сопротивляющаяся сторона, поддерживаемая Ледрю-Роллэномъ, оказалась упорнее, чемъ нападающая, и 13 марта Ледрю-Роллэнъ вынудилъ у правительства решете, что Коссидьеръ не только остается на своемъ посту, но и будетъ находиться въ зависимости лишь отъ министра внутреннихъ делъ. Въ это время Коссидьеръ устрапвалъ префектуру полицш на подоб1е Парижской коммуны въ 93 году. Онъ окружнплъ себя настоящей apMiefl, которая носила название народной гвардш и монтаньяровъ и составляла довольно грозную личную его стражу. Оииъ разделилъ ее на четыре роты, всего около 2,700 человекъ пехоты и кавалерии; они получали исключительно большое жалованье по 2 франк,а 25 сан. въ день и носили въ виде формы синюю блузу съ краснымъ шерстянымъ поясомъ и галстухомъ. Чтобы поступить въ эту народную гвардию, надо было доказать свое учаспе въ

— 369 — битвй на баррнкадахъ, принадлежность къ одному изъ тайныхъ обществъ или, по меньшей мере, свое заключеше въ тюрьме за полита честя убеждетя. Фанатическая привязанность къ своему начальнику, котораго они называли «солнцемъ республики», царила долго среди этихъ людей, но понемногу, несмотря на бдительный надзоръ, тайные агенты враждебнаго лагеря, шшоны, находящееся и на жалованш у другихъ партШ, втерлись въ ихъ ряды такъ умело, что Коссидьеръ не являлся уже ихъ безусловнымъ господиномъ и могъ встретить не одного допосчика въ этомъ баталшне, пользовавшемся репутащей неподкупности. Коссидьеру деятельно помогай молодой человекъ, по имени Собрье, который имелъ очень странное вльяше на самыхъ рьяныхъ террористовъ. При взгляде на него, это казалось бы прямо невозможными Его бледное и нежное лицо, мягкость выражешя, предунредительныя манеры мало, повидимому, соответствовали его роли начальника членовъ секцШ. Въ немъ проявлялись самые р е з и е контрасты. Родомъ изъ Люна, сынъ бакалейнаго торговца, обремен е н н а я семьей, онъ былъ усыновленъ однимъ изъ дядей, сборщикомъ податей въ деревне департамента Изеры. Соскучившись черезъ некоторое время работой въ конторе, онъ уехалъ въ Парижъ, не имея ни малейшаго представлен1я, что онъ будетъ тамъ делать. Ему было 20 летъ; онъ былъ хрупкаго сложешя, застенчивъ, роялистъ и католикъ по убежденш, и отличался необыкновенной природной отвагой. Во время переезда изъ Л]она въ Парижъ, дилижансъ, въ которомъ онъ ехалъ, остановился ночью у п о д ш т я холма, возле глубокаго открытая колодезя. Co6pie, выходя изъ экипажа, упалъ въ колодезь. Было употреблено много времени для того, чтобы е я оттуда вытащить. Онъ былъ въ обмороке, съ разбитой головой, такъ что его считали уже мертвымъ. Когда онъ оправился после тяжелой болезни, результатом^ его падешя было понижеше его и безъ того слабыхъ умственныхъ способностей, онъ сталъ впадать въ экзальтащю. Вскоре подъ в.;пяшемъ своихъ земляковъ лшнцевъ, принадлежащихъ къ тайнымъ обществамъ, имъ овладелъ какой-то республикански экстазъ, которымъ пользовались его новые друзья въ виду того, что, получивъ два крупныхъ наследства, онъ сталъ однимъ изъ самыхъ богатыхъ деятелей демократическая лагеря. Вступивъ въ 1834 г. въ «Общество временъ года», Co6pie оказался замешаннымъ въ апрельскомъ заговоре. 2 1 - я февраля, онъ храбро бился на баррикадахъ и получилъ въ бюро «Reforme» мисЩю занять съ Коссидьеромъ место въ префектуре полицш. Но черезъ два дня Коссидьеръ для того ли, чтобы удалить неудобная конкуррента или, что правдоподобнее, для основания н о в а я ревоЧАСТЬ i l .

24

Ч7и лющоннаго центра подъ своимъ наблюдениемъ, поселилъ его на улице Риволи № 16, въ помещении, прежде оплачиваемомъ на счетъ цнвильнаго листа, и поручилъ ему организовать зд'Ьсь возможно скорее клубъ и газету. Покровительствуемый Ламартиномъ, который надеялся воспользоваться имъ и, безъ согласья своихъ коллегъ, вел^лъ выдать ему оружие изъ полиции, Coôpie очень быстро сформировалъ изъ монтаньяровъ Коссидьера отрядъ въ 300—400 человекъ, который, расположившись лагеремъ въ самомъ богатомъ и иокойномъ квартале Парижа, вызвалъ этимъ полное удивление и страхъ горожанъ. Тонъ, царивший на улице Риволи, былъ тотъ же самый, что въ полицейской префектуре. Тамъ говорилось постоянно о томъ, чтобы поджечь Парижъ и покончить съ буржуазгей. Повсюду глазъ встр'Ьчалъ одни только ружья, сабли и пистолеты. Вей были на «ты», обзывая другъ друга разбойниками и изменниками; къ начальнику можно было пройти только сквозь целый рядъ вооруженныхъ съ головьп до ногъ молодцовъ, требовавшихъ пароль. Чтобьи довершить картину, надо сказать, что столъ на тридцать приборовъ былъ всегда готовъ для каждая, кто кричалъ о своемъ патрштизме, а во дворе всегда стояла карета, ииринадлежавшая цивильному листу, и запряженная парой хорошихъ лошадей изъ пюролевскихъ конюшенъ на случай отправки въ разные концы Парижа распоряжений Собрие и его приспешниковъ. Это былъ настоящий революционный карнавалъ съ ииредводителемъ, помешаннымъ на республике. Теперь это кажется смешнымъ, но тогда это наводило ужасъ. Coôpie считали страпнньнмъ, а онъ былъ только сумасбродъ. Ставъ вместо прежн я я роялиста яръпмъ республиканцем!,, онъ въ сущности не изменился ни въ чемъ. Онъ былъ безпшнечно добръ, чрезвычайно слабъ умомъ и въ глубине души ' никому не желалъ зла. Большинство членовъ совета, видя, что вытеснить Коссидьера нетъ никакой возможности и боясь, какъ бы, Ледрю-Роллэнъ съ помощью полиции не узурнировалъ власть, — что, новидимому. входило въ его намерешя,—решило создать себе, иио крайней мерЪ, въ сердце Парижа солидную точку опоры. Должность мэра, свободная после назначения Гарнье-Пажеса министромъ финансовъ, была отдана Маррасту, т. е. газете «National», воплощавшейся въ человеке, который самъ наиболее способенъ своимъ умомъ и тактикой бороться противъ хитрости и популярности Коссидьера, представителя газеты «Réforme». Это была собственно уже давнишняя борьба. Вернувшись въ 1840 году изъ ссылки, Маррастъ сталъ при помощи «National» руководителемъ республиканской оппозиции; и съ того момента, когда «Réforme» начала оспаривать у него вл1яше на общественное мнЬше, прекративъ полемику

— 371 — политическая характера, совершенно не захватывающую массы, и перейдя къ р-Ьшенш сощальныхъ воиросовъ, онъ обратилъ противъ этой газеты свою насмешливую критику и зазубренный стрелы своихъ эпиграммъ. Родившись въ Сэнъ-Годанъ въ департаменте Верхней Гаронны, будучи сначала ученикомъ, а затёмъ преподавателемъ въ коллежъ Понъ ле-Вуа, Маррастъ потерялъ интересъ къ своей деятельности и уехалъ въ Парижъ, где началъ искать въ роли политическая журналиста работы, более подходящей къ его натуре и способностямъ. После 1830 года онъ сталъ редактсгромъ «Трибуны», былъ замешанъ въ апрельскомъ процессе, бе~ жалъ изъ тюрьмы Св. Пелагеи вместе съ Кавеньякомъ въ Лондону откуда носылалъ въ «National» корреспонденцш о политике Англш. По возвращенш въ Парижъ онъ взялъ въ свои руки эту газету, которая благодаря ему достигла процветатя и довела его до власти. Маррастъ не былъ крупнымъ честолюбцемъ. Его намерения не простирались далеко. Это былъ человекъ, желавшШ лишь выдвинуться. Онъ мечталъ о власти и богатстве не для того, чтобы создать себе высокую репутащю или облагородить свою жизненную деятельность, а просто, чтобы насладиться благами жизни. Обладая живымъ и подвижнымъ умомъ, онъ умелъ руководить котер)ями, умелъ догадываться, добиваться, подчинять себе более крупныхъ людей, но не обладалъ существенными качествами для того, чтобы сформировать партпо. Непостоянный, насмешливый, легкомысленный, безпорядочный въ дЬлахъ, иногда онъ однимъ словомъ или пустой оплошностью терялъ сразу все, что стоило ему столькихъ происковъ. Вся его деятельность въ дни временнаго правительства состояла сплошь изъ дипломатичискихъ и полицейскихъ щиемовъ. То гонете, которое онъ вынесъ, защищая Республику, его р е д т я способности, известный авторитету созданный ему его более раннимъ поведетему — все это въ конце концовъ потеряло значете изъ-за личныхъ его делъ и благодаря скептицизму его характера. Мы видели, что, вступая въ совету Маррастъ удовлетворялся скромнымъ титуломъ секретаря. Онъ не поддерживалъ протестовъ Луи-Блана, не принималъ участая въ замене некоторыхъ местъ правительственной прокламацш другими, предпринятой 26 февраля въ «Moniteur» '), онъ не придавалъ значенья внешнымъ отлич1ямъ и считалъ более важнымъ укрепиться въ действительности, возможно менее сталкиваясь съ колле1 ) Подм^нъ былъ совершенъ въ «Отд-Ьленш Гласности», учрежденномъ 24-го вечеромъ въ одномъ изъ городскихъ бюро подъ д и р е к щ е й Ш а р л я Блана, брата Луи-Блана.

24*

— 872 — гами. Но, утвердившись въ думе 10 марта, онъ принялъ свои мгЬрьп Первымъ д-Ьломъ распустилъ муниципальный советъ, зат^мъ увеличилъ стражу думы подъ командой полковника Рея до 2700 человекъ, организовалъ деятельную и многочисленную полицш '), которой было поручено главнымъ образомъ следить за полищей Коссидьера, Ледрю-Роллэна и Ламартина. Вскоре его агенты проникли всюду: въ министерство внутреннихъ делъ, въ клубы, въ мастерск!я; изъ всехъ членовъ правления онъ былъ лучше всехъ осве-" домленъ объ интригахъ среди вождей партш. Вместе съ темъ онъ взялъ себе въ помощники Эдмонда Адана, человека большой энергш и умеренныхъ взглядовъ, а въ секретари—яраго революционера Давьо и своего товарища по заключению, близкаго друга Варбэса, сапожника Шильмана. Такимъ образомъ онъ создалъ себе сообщниковъ во всехъ лагеряхъ, былъ готовъ ко всякимъ случайноотямъ и въ то время, какъ деятельно собиралъ элементы для борьбы, не оставлялъ безъ внимания возможный успехъ своихъ противниковъ. Неподдающийся самъ страстямъ, онъ думалъ, что сумеетъ управлять страстями другихъ, такъ какъ умелъ понять ихъ, и льстилъ себя надеждой, что будетъ управлять ходомъ револпоцш. Но это была глубокая ошибка. Чтобы бороться съ отдельными личностями, достаточно иметь тонкш умъ, но чтобы руководить событиями, нужно обладать могуществомъ гения или величиемъ характера. Мы только что разсмотрели те разнообразный силы, которыя внутри самого правительства пытались захватить каждая для себя управление делами. Остается еще познакомиться съ различными факторами, помимо правительства влиявшими на народъ, а именно:, съ прессой, клубами и личнымъ воздействиемъ агитаторовъ.

КОНЕЦЪ

ПЕРВАГО

ТОМА.

2 ) По разсчетамъ Адана, помощника мэра, эта полищя во время управления ею Маррастомъ обошлась не менее 50,000 франковъ. Громадные расходы по полицш и небрежность Марраста в ъ отчетности привели бюджетъ мэрш к ъ дефициту, в ъ которомъ онъ не могъ отдать отчетъ.

Иеторичееюе документы. i. Программа газеты „ L a Reforme",

составленная Луи-Бланомъ.

Все люди—братья. Тамъ, где нгЬтъ равенства, свобода—ложь. Общество существуешь, благодаря неравенству способностей и различ1ю функцШ; но высппя способности не должны быть связаны съ ббльшими правами; они соответствуют бблыпимъ обязанностями. Въ этомъ состоитъ принципъ равенства: ассощащя—необходимая его форма. Конечною ц^лью ассощацш является удовлетвореше умственныхъ, нравственныхъ и матер1альныхъ потребностей всехъ чрезъ приложете и соревноваше различныхъ силъ и способностей. Рабоч1е были рабами, были кртъпоетными, теперь они — наемники] необходимо довести ихъ до положешя членовъ ассощацт. Этотъ результата можетъ быть достигнута только действ]емъ демократической власти. Истинно-демократической властью является та, которая имеетъ своимъ нринципомъ верховенство народа, своимъ источникомъ всеобщую подачу голосовъ и целью—осуществлете формулы: Свобода, Равенство, Братство. Правители въ истинной демократы являются только уполномоченными народа: они должны быть ответственны и сменяемы. Общественный фукнщи не представляюшь отлич1й; оне не должны составлять привилепи; оне являются обязанностями. Все граждане имеютъ равное право участвовать въ выборе уполномоченныхъ народа и въ законодательной работе, но для того, чтобы это равенство права не было призрачнымъ, всякая общественная должность должна быть оплачиваема.

— 374 — Законъ есть воля народа, формулированная его уполномоченными. Все должны повиноваться закону, но вей имг1;ютъ право открыто обсуждать законъ съ целью изменить его въ томъ случай, когда онъ оказывается плохимъ. Свобода печати должна быть охраняема и поддерживаема, какъ гаранпя противъ возможныхъ заблужденШ большинства и какъ оруд1е прогресса челов'Ьческаго разума. Образоваше гражданъ должно быть общимъ и безплатнымъ. Забота объ этомъ лежитъ на государстве. Каждый гражданинъ долженъ пройти школу солдата. Никто не можетъ слагать съ себя, откупаясь деньгами, обязанность содействовать защитй своей страны. Государство должно взять на себя инициативу промышленныхъ реформъ, способствующихъ проведенш такой организации труда,, которая вывела бы рабочихъ изъ положешя наемниковъ и привела бы къ положенш членовъ ассощацш. Кредитъ частныхъ лицъ долженъ быть замйненъ государственнымъ кредитомъ. До освобождения пролетарйата государство должнослужить банкиромъ для бЪдныхъ. Рабочш им4етъ такое же право, какъ и солдатъ, на признательность государства. Сильному и здоровому гражданину государство обязано дать работу, старому и слабому — помощь и покровительство.

И. Письмо принца Жуанвилльскаго к ъ герцогу Немурскому, 1847.

Наине положение незавидно. Состояше финансовъ внутри страны после 17 лйтъ мира неблестяще. Не более того мы блещемъ и во внешней политик^, где можно было бы искать удовлетворешя чувству собственнаго достоинства, которое такъ дорого для страны и которое могло бы отвлечь ея внимаше отъ наиболее серьезныхъ золъ. Появлеше у власти Пальмерстона, возбуждая страстное недоBepie короля, привело насъ къ испанской войне и создало намъ прискорбную репутащю людей недобросовестныхъ. Разъединенные съ А н т е й въ ТОТЪ моментъ, когда происходили собыйя въ Италш, мы не могли принять въ нихъ активное учасие, которое могло сильно увлечь нашу страну и было согласно съ принципами, отъ которыхъ мы не можемъ отказаться, такъ какъ только ими обусловливается наше существоваше. Мы не решались выступить ииротивъ Австрш изъ-за боязни, что Англия тотчасъ же образуетъ

— 375 — противъ насъ новый Священный Союзъ. Мы является предъ Палатами съ необыкновенно плохимъ, какъ внутреннимъ, такъ и внешними, состояшемъ страны. Все это—дЬло рукъ одного короля, ' результата старости короля, который хочетъ управлять, но которому не достаетъ силы принимать мужественный р е ш е т я . Самое худшее—это, что я не вижу средствъ помочь всему этому. Что говорить, что делать, когда обнаружится наше печальное финансовое положеше? Что предпринимать за границей, чтобы поднять наше положеше и следовать такой линш, которая соответствовала бы желанью нашей страны? Ужъ, конечно, не вмешиваться въ союзе съ Австр1ей въ швейцарскья дела, что было бы для насъ темъ, чемъ была для Реставрацш кампашя 1823 года. Я надеялся раныне, что Итал1я могла бы служить для насъ темъ отвлекающимъ средствомъ, въ которомъ мы такъ нуждаемся; но теперь ужъ слишкомъ поздно, дело здесь проиграно. Мы ничего не можемъ тутъ поделать безъ содейств1я Англ!и; а каждый день, который даетъ имъ возможность выигрывать лишшя позицш, по необходимости отбрасываешь насъ въ противоположный лагерь. Намъ ничего более не остается, какъ удалиться, потому что, оставаясь, мы неизбежно будемъ принуждены действовать заодно съ ретроградной партьей, что оказалось бы пагубнымъ для насъ—внутри Францш. О, эти несчастные испанские браки! Мы еще не исчерпали до конца всю чашу содержащейся въ ней горечи. Резюмирую: финансы Франщи находятся въ разстройстве; во внешней политике намъ предстоишь или принести публичное покаяше Пальмерстону по поводу испанскихъ де.лъ, или действовать заодно съ Австр1ей, чтобы взять на себя роль жандарма въ Швейцарш и бороться въ Италш противъ нашихъ принциповъ и нашихъ естественныхъ союзниковъ. Все это должно быть поставлено въ вину королю, одному королю, который извратилъ наши конституцшнныя учрежденья. Я считаю это очень серьезнымъ, потому что боюсь, что вопросы о министрахъ и министерствахъ будутъ въ конце концовъ оставлены въ стороне, а всегда опасно, когда предъ лицомъ дурного общаго положешя народное собраше начинаетъ обсуждать принцишальные вопросы. Если бы можно было еще найти'какое-либо собьте, какое-либо дело, требующее немедленнаго исполнешя, что могло бы объединить въ случае успеха людей нашего лагеря, — тогда были бы еще шансы выиграть битву; но я не вижу ничего.

— 376 —

III. Д е к л а р а щ я , опубликованная оппозиционными газетами 22 февраля 1848 года.

Ко всемъ гражданамъ. Сегодня должна состояться великая и торжественная манифестация въ защиту права собрашй, оспариваемаго правительствомъ. Были приняты всЬ меры для обезпечешя полнаго порядка и предупреждения всякаго могущаго произойти замешательства. Правительство за несколько дней было поставлено въ известность о принятыхъ мгЬрахъ и знало, какой характеръ будетъ носить этотъ протеста. Ему было также не безызвестно, что депутаты отправятся in corpore къ месту банкета, сопутствуемые большимъ числомъ гражданъ и безоружиыхъ нацюнальныхъ гвардейцевъ. Оно объявило о своемъ решении не препятствовать этой демонстращи до техъ поръ, пока не будетъ нарушенъ порядокъ, и ограничиться составлетемъ протокола относительно всего, на что оно смотритъ, какъ на нарушеше закона, но въ чемъ оппозищя видитъ, напротивъ, лишь пользование правомъ. Внезапно, придравшись къ объявлению, имевшему единственной целью предупреждение безпорядковъ, которые могли бы произойти, благодаря большому стеченш гражданъ, правительство объявило о своемъ р е ш е т и силою противодействовать всякому скопленш народа на улицахъ и воспретить, какъ населенно, такъ и нащональной гвардии принимать какое бы то ни было участие въ предстояпцей манифестами. Это запоздалое р е ш е т е правительства не позволяло оппозиции изменить характеръ демонстращи. Передъ ней стояла альтернатива: вызвать столкновеше между гражданами и военной силой, или отказаться отъ законнаго и мирнаго протеста, на который она решилась. При такомъ положенш члены оппозиции, являясь лично охраняемыми звашемъ депутатовъ, не могли подвергать произвольно гражданъ столкновенш, которое оказалось бы пагубнымъ столь же для порядка, какъ и для свободы. Оппозищя разсудила поэтому, что ей следуетъ воздержаться отъ манифестами и всю ответственность за принятая меры слоясить на правительство. Оппозиция приглашаете всехъ гражданъ следовать ея примеру. Откладывая, такимъ образомъ, до другого раза пользование этимъ правомъ, оппозищя берета на себя обязательство отстаивать его всеми конституционными средствами. Оппозищя не отказывается отъ этого долга; она будетъ продолжать съ настойчивостью и еще съ большей энерпей, чемъ когда-либо, начатую ею борьбу противъ раззорительной, наглой и анти-натональной политики.

— 377 — Отказомъ отъ банкета оппозиция исподняетъ великШ актъ умеренности и человечности. Она знаетъ, что теперь ей остается совершить актъ стойкости и справедливости. Въ соответствш съ резолющей, принятой оппозищей, обвинительный актъ противъ министерства будетъ безотлагательно предлоясенъ большимъ числомъ депутатовъ, изъ которыхъ упомянемъ: гг. Одилона Барро, Дювержье де-Горанна, де-Малевилля, д'Арагона, Абатюкси, Бомона (изъ Соммы), Жоржа де-Лафайета, Буасселя, Гарнье-Пажеса, Карно, Шамболля, Друэна де-Люисъ, Фердинанда де-Ластери, Гавэна, де-Куртз, Вавэна, Гарнона, Марки, Жуванселя. Тайлландье, Бюро де-Пюзи, Люно, Сэнтъ-Альбэна, Камбасереса, Моро (изъ Сены), Вержэ, Мари, Бетмона, де-Tiapa, Дюпона (де-Лёръ) и т. д. 1Y* Обвинительный актъ, предъявленный Одилономъ Барро въ бюро палаты депутатовъ в ъ засЬданш 22 февраля 1848 года.

Мы предлагаемъ предъявить обвинеше министерству, какъ виновному: 1. Въ предательстве иностранцамъ чести и интересовъ Францш. 2. Въ искаженш принциповъ конституцш, нарушенш гарантш •свободы и покушеши на права гражданъ. 3. Въ попыткахъ путемъ систематпческаго подкупа подменить свободное выражете общественнаго мненш низкими разсчетами частнаго интереса и въ искаженш такимъ образомъ представительнаго образа правлешя. 4. Въ продаже, ради чисто министерской выгоды, общественныхъ должностей, равно какъ всехъ аттрибутовъ и иреимуществъ власти. 5. Въ раззоренш въ техъ же интересахъ государственныхъ финансовъ и въ компрометтированш такимъ образомъ нащональныхъ силъ и велшпя. 6. Въ насильственномъ лишен in гражданъ правъ. неразрывно связанныхь съ каждой свободной конститущей и пользоваше коими было гарантировано Харыей. 7. Наконецъ, въ оспариванш, путемъ открытой контръ-революцюнной политики, всего того, что было завоевано нашими двумя революциями, чемъ было вызвано въ стране глубокое смятеше. Гг. Барро (Одилонъ), Дюверясье де-Гораннъ, де- г Паръ, Дюпонъ (де-Лёръ), де-Маллевилль (Леонъ), Гарнье-Пажесъ, Шамболль, Бетмонъ, Лербетгь, Пажесъ (изъ Арьежа), Варошъ, Гавэнъ, Фошэ (Леонъ), де-Ластейри (Фердинандъ), де-1ьуртэ, де - Сэнтъ-Альбэнъ,

-

о78

Кремье, Годьтье де-Рюмилли. Рэмбо, Вуассель, де-Вомонъ. (изъ Соммы), Лессепсъ, Могщъ, Кретонъ, Абатюкси, Люно, Баронъ, де-Лафайетъ (Жоржъ) Мари, Карно, Бюро де-Пюзи, Дюссолье, Матье (изъ Соны-и-Луары), Друэнъ де-Люисъ, д'Арагонъ, Камбасерэсъ, Дро, Марки-, Биго, Кинетгъ, Щэпиэнъ, Лефор'ь-Гонсоллэнъ, Тессье де-ла Моттъ, Демарсэ, Берже, Боннэнъ, де-Жувансель, Лараби, Вавэнъ, Гарнонъ, Мора-Балланжъ, Тайлландьэ. V. Д е к л а р а щ я избирательнаго демократпческаго комитета, напечатанная 24 февраля 1848 года.

Министерство пало: это—хорошо. Но пос.гЬдшя собьшя, взволновавишя столицу, должны обратить внимаше всехъ добрыхъ гражданъ на приняие необходимыхъ отныне мйръ. Легальная манифестащя, давно уже объявленная, натолкнулась вдругъ на губительную для свободы угрозу, брошенную министромъ съ высоты трибуны. Были пущены въ хоть огромныя военныя приготовлешя, какъ будто бы неприятель былъ не 'у воротъ Парижа, а въ самомъ центре его. Благородно настроенный, но безоружный народъ увиделъ, какъ его ряды редели подъ ударами солдатъ. Пролилась геройская кровь. Въ виду такихъ обстоятельствъ, мы, члены избирательнаго демократическая комитета Сенскихъ округовъ, считаемъ своимъ долгомъ напомнить, что, по точному смыслу Хартш, опорой для гаранты свободы является патрютизмъ всехъ гражданъ организованныхъ въ нащональнухо гвардию. Мы видели, какъ во многихъ местахъ солдаты останавливались съ благородной печалью, съ братскимъ чувствомъ предъ безоружнымъ народомъ. И действительно, какъ для честныхъ людей долженъ быть мучителенъ выборъ между неподчинешемъ законамъ дисциплины или убШствомъ согражданъ! Но Парижъ—город ;, наупш, искусства, промышленности, цивилизации не можетъ стать полем ь битвы, о которомъ стабо бы мечтать мужество французскихъ солдатъ. Они доказали это своимъ поведешемъ, осуждающимъ роль, которая была имъ навязана. Съ другой стороны, напцональная гвардйя энергично высказалась, какъ и следовало этого ожидать, въ пользу преобразовательнаго движения, и, наверное, полученный результата былъ бы достигнута безъ кровопролития, если бы не прямая провокащя со стороны министерства, провокация, обнаружившаяся въ умыинленно грубомъ выставлении на показъ войскъ.

— о79 — Итаки, члены демократическая избирательная комитета предлагаютъ вс/Ьмъ гражданами для подписи следующую петицш: Принимая во вниман1е: Что вызови армш для подавлеюя гражданскихъ волнешй есть посягательство на достоинство свободная народа и на нравственность войска; Что ви этоми заключается нарушеше порядка и постоянное n o n p a H i e свободы; Что обраьцеше ки грубой снлгЬ составляешь преступлеше противп права; Что несправедливо и варварски заставлять людей, им'Ьющихъ. сердце, дгЬлать выбори между обязанностями солдата и гражданина: Что нащональная гвард1я была учреждена именно для того, чтобы гарантировать cnoKoflcTBie ви городе и охранять свободу нацш; Что только ей принадлежити право отличать революцш оти. простого возмущешя; Нижеподписавипеся граждане требуютп, чтобы весь народи, были включени ви национальную гвардш; Требуюти, чтобы муниципальная гвард1я была распущена; Требуюти законодательная постановленья о томи, чтобы на будущее время арм]я не могла быть вызываема для подавлешя гражданскихп волнешй. А. Гинари, избиратель, уполномоченный оти 8-го округа; Луи-Бланп, избиратель, уполномоченный оти 2 - я округа; Давиди (АнжерскШ), избиратель, уполномоченный 11-го округа; члени Института; Мартэни (изи Страсбурга), избиратель, уполномоченный оти 10-го округа, бывшШ депутата; Дюрани-Сэнти-Амани, избиратель, уполномоченный оти 1-го округа; Пьа (Феликси), избиратель, уполномоченный оти 8-го округа; Грейнхезерп, канитанп 3-го легюна, уполномоченный оти 5-го округа; Ваньэ, капитанъ 4-го легшна, уполномоченный оти 4-го округа; Гагетти, городской избиратель, уполномоченный оти 4-го округа; Рекюри, капитани 8-го легьона, избиратель, уполномоченный оти 8-го округа; 0. Желлэ, избиратель, уполномоченный оти 9-го округа; Шомье, избиратель, уполномоченный оти 9-го округа; Л. Мондюи, избиратель, уполномоченный оти 11-го округа; М. Гудшо, избиратель, уполномоченный оти 2 округа; Барбье, избиратель, уполномоченный оти 10-го округа;

— 380 — Лово, капитанъ 7-го лепона, избиратель, уполномоченный отъ 7-го округа; Дофенъ, капитанъ 7-го лепона, избиратель, уполномоченный отъ 7-го округа; А Дестурбэ, капитанъ 7-го лепона, избиратель, уполномоченный отъ- 7-го округа; Бастидъ (Жголь), избиратель, уполномоченный отъ 7-го округа; Говэнъ, начальникъ 3-го лепона, избиратель, уполномоченный отъ 3-го округа; Массонъ (Викторъ), избиратель, уполномоченный отъ 11-го округа; Де-ла-Шатръ, избиратель, уполномоченный отъ 1-го округа; Серкейль, капитанъ 8-го лепона, избиратель, уполномоченный отъ 8-го округа. VI. Прокламащя Однлона Барро, найденная въ кабинете министра нихъ д'Ьлъ, 24 февраля 1848 года.

внутрен-

Парижъ, 24 февраля 1848 года.

Граждане Парижа! Король отрекся отъ престола. Отнын^ корона, дарованная шльской революцией, вйнчаетъ голову ребенка, находящаяся подъ опекой матери. Охрана ихъ вверена чести и мужеству парижская населешя. Ш т ъ бол-Ье причинъ для несогласш между нами. Войскамъ отданъ приказъ вернуться въ казармы; для нашей храброй армш найдется лучшее дйло, чймъ нролине крови въ гибельномъ столкновении. Доропе сограждане, отнын^ норядокъ вверяется мужеству и благоразумш парижскаго населешя и его геройской национальной гвардш; они никогда не изменяли нашему славному отечеству; они не изменять ему и при настоящихъ тяжелы хъ обстоятельствахъ. Подписалъ: Одилонъ Барро. VII. Отрывки изъ письма Луи-Блана, адресованнаго к ъ автору.

... Книга Гарнье-Пажеса содержитъ много нев1зрныхъ утвержденШ, пропусковъ и ошибочныхъ оцйнокъ. Между прочнмъ, отмечаю, что онъ представилъ сцену, происходившую, когда я въ первый разъ предсталъ предъ членами временнаго правительства въ такомъ свйгЬ, точно моя настойчивость въ непринятш титула

— 381 — секретаря была вызвана личнымъ честодюОьемъ. й отдаю ему справедливость, думая, что если бы онъ былъ на моемъ мъстЬ, онъ не былъ бы способенъ действовать въ такихъ душу возвышающихъ обстоятельствахъ по т*Ьмъ самымъ мотивами, которые онъ, повидимому, приписываете мне. Истина же заключается въ томъ.— и если память не изменяешь мне.— я говорилъ такъ, что на этотъ счетъ не оставалось никакого сомненья,—что речь шла о вопросе чрезвычайной важности, при которомъ не могли быть уместными никагае счеты мелкаго самолюбья и мелочного тщеславья. Маррастъ, Флоконъ и я были избраны не въ Палатгъ, а въ Ратушк, мы не были, подобно этимъ господами, депутатами/, речь, стало быть, шла о томъ, рассматривать ли Революцш, какъ парламентарную или какъ народную. Было чрезвычайно важно съ самаго начала точно определить характеръ только что завершившаяся ведикаго движенья. Такъ какъ я-не предполагаю, чтобы Гарнье-Пажесъ изъ чувства честолюб1я и тьцеслашя отодвигалъ насъ—Марраста, Флокона и меня—на второе место, то единственной причиной этого могла быть съ его стороны боязнь допустить насъ въ правительство и темъ самымъ отнять у Революцш парламентарный характеръ, за который онъ такъ стоитъ. Я же настаивалъ на своемъ въ силу совершенно противоположная мотива, желая приветствовать въ Революцш чисто демократическое движете. Я хотели заставить признать революцгонное избирательное право. Отрицать его результата значило бы отрицать его ви принципе, а рабочье, доверившееся мне, не простили бы мне, если бы я легко къ этому отнесся. Кроме того, высшье интересы требовали, чтобы Маррастъ, Флоконъ и я имели рещаюнцй голоси при обсуждены вопроса о приняты первыхи меръ: отъ этого могло зависеть провозглашена временнымъ правительствомъ республики. Въ самомъ де.тЬ, Республика пугала гг. Араго и Дюпонъ де-Лёра: это было слишкомъ очевидно; Ламартинъ до этихъ поръ слылъ легитимистомъ; прошелъ слухъ о присоединены Гарнье-Пажеса къ партш герцогини Орлеанской; три лишнихъ голоса, поданныхъ за Республику, могли скдовить успехъ на ея сторону; и, наоборотъ, безъ этихъ трехъ голосовъ решенье рисковало быть такимъ, что привело бы въ ярость народъ на площадяхъ. Что могло быть тогда? Более всего въ данномъ случае въ разсчетъ принимался общественный интересъ; и ставить на место важкыхъ соображенш ничтожныя претензш, коренящаяся въ гордости отдельная человека, это значитъ умалять значете великихъ событш этого времени до' совершенно невозможной степени. Впрочемъ, вы знаете, что титудъ секретаря исчезъ въ тотъ же

— 382 — день, когда онъ въ первый разъ появился въ «Moniteur'^», и что онъ не помйшалъ намъ имйть рйшающШ голосъ въ первыхъ же происходившихъ прешяхъ, что нашъ вотумъ имйлъ такое решающее значение въ обшемъ счегЬ, что ему главнымъ образомъ Республика -обязана своимъ суицествовашемъ, и съ утра 25 числа не было больше вопроса о разниц^ въ назвашяхъ, которая могла существовать лишь при условии утраты революцией своего характера. Въ одномъ изъ предыдущихъ писемъ, я спрашивалъ васъ, есть ли у васъ подъ рукой мои «Историческая разоблаченгя». Теперь же я спрошу васъ, известно ли вамъ, что Кремье написалъ мемуары о Февральской революцш? Эти мемуары, судя по тому, что онъ самъ говорилъ моему брату, подтверждаюсь мой разсказъ. ... .Говоря объ источникахъ, я ничего не сказалъ вамъ объ Исторги Революцш Ламартина. Но это просто непостижимый романъ, который является гЬмъ болйе непостижимымъ, что онъ написанъ, я въ этомъ увЪренъ, вполнЬ искренно. Ламартинъ слишкомъ честный человекъ, чтобы имйть печальную способность обманывать, но онъ обладаетъ способностью обманывать себя (self-deceit, •какъ говорятъ англичане), доходящею до чудовищныхъ размЪровъ. TIII. Временное правительство назначаетъ г. Сэнтъ-Амана, капитана 1-го лепона, коммендантомъ Тюильршскаго дворца. Дано въ РатунгЬ, 24 февраля 1848 года. Члены временнаго правительства: Ад. Кремье, Гарнье-Пажесъ, Ледрю-Роллэнъ, Дюпонъ (де-Лёръ). Полковнику Дюмулэну, бывшему флигель-адъютанту Императора, вручается высшее начальствование надъ Лувромъ и особый надзоръ за Луврской библиотекой и нащональньпмъ музеемъ. Помощникомъ его назначается г. Феликсъ Бувье. 24 февраля 1848 года. По поручешю временнаго правительства, Временный министръ народнаго просвтщен?я: Карно, Ламартинъ, Ад. Кремье. Все, что касается управления изящными искусствами и музеями, раньше находивнпагося въ вйдомствй императорская двора, теперь •составить особое отдйлеше при министерств!; внутреннихъ дЬлъ Жюри, которому поручается пр1емъ картинъ на ежегодныя выставки, должно быть выборнымъ.

— 383 — Художники будутъ уведомлены объ этомъ ближайшимъ постановлешемъ. Залъ 1848 года будетъ открытъ 15-го марта. Подписалъ'. Ледрю-Роллэнъ. IX. Прокламащя Бланки.

Къ временному правительству. Съ глубокою скорбью прочли сражающееся республиканцы прокламацш временнаго правительства, возстанавляющую галльскаго петуха и трехцветное знамя. Трехцветное знамя, освященное Людовикомъ XVI, прославленное первой Республикой и Импер1ей, было обезчещено ЛюдовикомъФилиппомъ. Мы не живемъ къ тому же ни во времена Имперш, ни во времена первой Республики. На баррикадахъ 1848 года народъ водрузилъ красное знамя. Пускай не пробуютъ его безчестить. Оно красно отъ той благородной крови, которая была пролита народомъ и нащональной гвард1ей.. Оно ярко развевается надъ Парижемъ, оно должно быть сохранено. Побгъдоносный народъ не позволнтъ спустить своего флага. X. Прокламащя къ армш.

Генералы, офицеры и солдаты. Посягательства власти на права и победа Парижскаго населешя привели къ падешю правительства, которому вы присягали. Роковое столкновенхе обагрило кровью столицу. ПролиПе крови въ гражданской войне более всего противно Францш. Народъ все забываетъ, -пожимая руки своихъ братьевъ, держащихъ въ рукахъ шпагу Францш. Создано временное правительство; оно вызвано настоятельной необходимостью охраны столицы, возстановлешя порядка и подготовлешя во Францш народныхъ учреждений, аналогичныхъ темъ, благодаря которымъ Республика такъ возвысила Францш и ея армш. Вы отдадите честь, мы не сомневаемся, этому знамени родины, снова переданному въ руки той самой власти, которая его первая водрузила. Вы увидите, что новыя и сильныя народныя учрежде-

— 384 — ni я, которыя будутъ выработаны народнымъ собрашемъ, открываютъ армш поприще самопожертвовашя и услугъ, и свободная нация сумеете оценить и вознаградить ихъ лучше, чймъ короли. Въ моментъ, когда происходитъ всеообщее переустройство, необходимо возстановить единеше армш съ народомъ. Клянитесь въ любви къ народу, состоящему изъ вашихъ отцовъ и братьевъ. Клянитесь въ верности новымъ учреждениям^ и все, за исключенпемъ вашего мужества и дисциплины, будетъ предано забвенш. Свобода не потребуетъ отъ васъ другихъ услугъ, кромй тйхъ, которыя доставятъ вамъ радость и гордость цредъ своими врагами. Члены временнаго правительства: Гарнье-Пажесъ, Ламартинъ. XI. Письмо генерала Шангарнье.

Господинъ министръ. Обращаюсь къ республиканскому правительству съ просьбой утилизировать мою преданность Францш. Я прошу назначить меня началышкомъ на границу, которой угрожаетъ наибольшая опасность. Привычка командовать войсками, flOBipie, которое они мнгЬ выказываютъ, опытность, основанная на серьезномъ изученш, страстная любовь къ слав1>, желание и привычка побеждать,—все это позволяете мн-!; выполнить, безъ сомпЬшя, съ успЬхомъ, всЬ тй обязанности, которыя могутъ быть на меня возложены. Въ томъ, что я осмеливаюсь говорить о ceôis, не ищите выражешя пустого тщеславия, но выражеше горячаго желашя посвятить всЬ свои силы на служея1е родинй. Шангарнье. XII. Письмо принца Людовика-Наполеона Бонапарта.

Господа! Къ населенно Парижа, уничтожившему своимъ героизмомъ посл^дше слйды чужестраннаго нашеств1я, обращаиось я изъ изгнат я , чтобьи встать подъ знамя Республики, которая только что провозглаипена. Желаше служить моей странй только одно и заставляете меня уведомить членовъ временнаго правительства о своемъ возвращении и уверить ихъ въ моей преданности тому дйлу, пред-

— 385 — ставителями котораго они являются, равно и въ моемъ расположены къ нимъ лично. Примите, господа, увЪреше въ искренности этихъ чувствъ. Людовикъ-Наполеонъ Бонапарта. XIII. Прокламащя и приказъ герцога Омальскаго.

Жители Алжира! Верный долгу гражданина и солдата, я оставался на своемъ посту до гЬхъ поръ, пока былъ увйренъ, что своимъ присутств1емъ приношу пользу отечеству. Положеше изменилось. Генералъ Кавеньякъ назначенъ генералъ-губернаторомъ Алжира; до его прибитая обязанности генералъгубернатора возложены временно на генерала Шангарнье. Подчиняясь воле народа, я удаляюсь, но изъ далекаго изгнашя все мои помыслы будутъ направлены на пожелаше процветашя и славы Франщи, которой я хотелъ бы служить более продолжительное время. Алжиръ, 3 марта 1848 года. Генрихъ Орлеансий. Разлучаясь съ apMiefl, могущей служить образцомъ честности и мужества, и где я провелъ лучпие годы своей жизни, я могу лишь пожелать ей новыхъ успеховъ. Теперь, можетъ быть, новый путь раскрывается для ея доблести, я глубоко уверенъ, что она славно исполнить свой долгъ. Офицеры, унтеръ-офицеры и солдаты, я надеялся вместе съ вами сражаться въ защиту отечества. Мне отказано въ этой чести; но изъ далекаго изгнашя мое сердце будетъ всюду съ вами, будетъ напоминать вамъ о воле народа: оно будетъ вместе съ вами радоваться вашимъ успехамъ. На славу и счастье Франщи — вотъ на что направлены все мои пожелашя. Генрихъ ОрлеанскШ. XIV. Адресъ аппретурныхъ рабочихъ. — Выражеше благодарности временному правительству.

Временному правительству. Граждане! Франщя кликнетъ, и по ея зову пойдутъ на смерть дети: на призывный голосъ своей матери дети отвёчаютъ своей сыновней любовью и симпапями. Когда граждане видятъ свою родину въ опасности, они спешатъ предложить ей свою голову, руки, сердце, состояше и мужество, такъ какъ именно въ трудный минуты неЧАСТЬ п .

25

— 386 — обходимо быть мужественными и уметь находить спасительные пути. Мы, рабочие, набивщики ситца, предлагаемъ вамъ нашу слабую помощь. Желая хоть ч'Ьмъ-нибудь содействовать процветанш вашего благороднаго создашя, мы приносимъ вамъ 2000 франковъ. Насъ печалитъ единственно то, что мы не им'Ьемъ возможности увеличить во сто разъ наше умеренное приношеше, которое мы дЬлаемъ съ радостью. Чтобы помочь нашей несостоятельности, мы приглашаемъ всЬхъ гражданъ, желающихъ процв-Ьташя Республики, торговли, промышленности, довер1я, порядка и стремящихся къ доставлению рабочему возможности жить трудомъ, приглапнаемъ ихъ последовать нашему примеру и каждому удалять на эту помощь сообразно съ его состояшемъ, такъ же, какъ мы въ этомъ случай последовали темъ, которые предшествовали намъ на этомъ спасительномъ пути. Этимъ способомъ мы успокоимъ трусливыхъ, которые бегутъ изъ столицы и Франции, увозя съ собой капиталы, такъ необходимые отечеству. Пусть успокоятся люди, могунще оказать содейств1е возстановлешю кредита и финансовъ, пусть доказательство нашей преданности внушитъ чувства чести темъ, которые хотели бы эмигрировать, что въ нашихъ глазахъ является низкою трусостью! Пусть успокоятся все те, которые верятъ. возврату и:ровавыхъ сценъ, начертанныхъ въ нашей истории! Пусть успокоятся! Ни гражданская, ни внешняя война не расшатаютъ внутренней жизни наппей дорогой Франции. Пусть успокоятся относительно Нащональнаго собран1я, потому что въ немъ не будетъ ни монтаньяровъ, ни жирондистовъ! Да, пусть, наконецъ, они успокоятся и помогутъ дать Б]вропе чудное зрелище: пусть помогутъ доказать всему миру, что во Францш во время Революции не существовало насил1я, и что благодаря Революции совершилась лишь перемена въ системе; что честность наследовала системе подисупа; что верховенство народа и справедливость заменили ненавистный деспотизмъ; что сила и порядокъ заступили место слабости; что единеше сменило касты; что на смену тираннии явился великш девизъ: Свобода, Равенство, Братство, прогрессъ, цивилизащя, счастье для всехъ и все для счастья. Мы пользуемся этимъ случаемъ, чтобьи просить временное правительство или Нацюнальное собрате, когда оно соберется, за всехъ нашихъ товарищей Францш, чтобы продолжительность работы для нихъ была определена 10-ю часами въ день, какъ это существуетъ для насъ. Мы требуемъ этого, такъ какъ въ республиканскомъ девизе встречается слово Равенство. Если уничтожены привилегий, является ли справедливымъ существоваше въ на-

— 387 — шей Республике привилегированныхъ? Наши товарищи въ департаментахъ жалуются на то, что все ихъ время поглощено работой, не касаясь, однако, при этомъ ея тяжести. Они хотели бы стать достойными нашей новой эры, развивая свои умственный способности; они заслуживаюсь иметь, по крайней мере, часъ, хоть одинъ только часъ для жизни ума, сердца и души. Но, говоримъ и нашимъ товарищамъ, вооружимся терп4темъ, не будемъ сразу предъявлять слишкомъ много требованШ; будемъ требовать постепенно, осмотрительно, въ порядке, справедливымъ и человечнымъ путемъ, и мы добьемся своего. Правительство заботится о насъ, ради насъ приносись жертвы: нельзя въ течеши лишь одного дня сделаться счастливымъ. Мы перенесли много страдашй подъ игомъ жестокаго деспотизма; ну что же! потерпимъ еще немного для достижешя свободы. Время жатвы еще не пришло: вспашемъ поле свободы, посЬемъ равенство, и мы соберемъ братство, которое намъ принесетъ непременно умственное и нравственное счастье. Мужайтесь же, мужество, энерпя необходимы, чтобы сохранить наши силы. Если некоторые властолюбцы захотели бы воспользоваться Револющей ради достижешя своихъ личныхъ целей, мы скажемъ имъ: «слишкомъ поздно», точно такъ же, какъ мы говорили тиранамъ: «довольно! слишкомъ поздно!» Мы создадимъ Республику великую, истинную, сильную въ самомъ обширномъ смысле, такую, каковой она была провозглашена; мы сделаемъ ее достойной нашего века и нашихъ современниковъ. Взоры Европы устремлены на насъ; она считаешь все наши движешя; она сочувствуетъ нашему освобождешю; мы будемъ примеромъ для всехъ народовъ... Примите отъ насъ, граждане, члены временнаго правительства, какъ выражеше нашей Республиканской симпаНи, такъ и нашъ братскШ прив^тъ. Да здравствуетъ временное правительство! Да здравствуетъ Республика! П р о к л а м а щ я временнаго п р а в и т е л ь с т в а .

Граждане! Патрштичесшя пожертвовашя притекаютъ въ Ратушу. Сослов1я государства соперничаютъ каждодневно въ своей самоотверженности и великодушии. Рабоч1е, которые съ трудомъ могутъ прокормить свои семьи, находятъ еще возможность изъ своей скудной заработной платы делать вычеты на граждансия нужды. Бедняки, забывая о своихъ нуждахъ, считаюсь за долгъ и счастье новыя лишешя въ томъ случае, когда дело идетъ объ удовлетворены нуждъ Республики, нашей общей матери. Вы даете всему Mipy великШ примеръ. Ратуша, этотъ народный дворецъ, является молчаливымъ свидетелемъ всего происходя25*

— 388 — щаго въ эти дни. Если ваша скромность заставляете скрывать васъ геройсгае поступки, временное правительство должно показать ихъ Францш и Европе, которыя смотрятъ на васъ съ удивлешемъ. Монарх1я, сокрушенная вами въ феврале, испортила многихъ; но зло не проникло еще въ сердце нацш; доказательства этому вы видите ежедневно. Прекрасно сражаться и побеждать за свободу; но еще лучше воздвигнуть свободу на непоколебимой основе безкорысия и патрштизма, которые не боятся самыхъ мучительныхъ испыташй. Временное правительство должно объявить объ этомъ во всеуслышаше: вы -гордость Фрапцш; Республика, находящая себе опору въ такихъ сердцахъ, какъ ваши, можетъ безбоязненно заглядывать въ будущее. Отъ имени родины, отъ имени Францш, отъ имени всего человечества васъ благодарите временное правительство. 30 марта 1848 года. XV. С о о б р а ж е т я объ уничтоженш ареста за долги и в ы с т а в л е т я къ позорному столбу.

Французская республика. Свобода, Равенство, Справедливость. Временное правительство Республики. По докладу министра юстицш. Считая взятае подъ арестъ за долги, этотъ старый остатокъ римскаго законодательства, который низводилъ людей до разряда вещей,—несовместимымъ съ нашимъ новымъ гражданскимъ правомъ; Считая, что, если права кредиторовъ заслуживаюсь покровительства закона, они должны быть охраняемы только соответствующими разуму и гуманности средствами; что недобросовестность и обманъ караются уголовнымъ закономъ; что в ъ оценке, которая свободу гражданъ приравниваете къ денежному обязательству, существуете посягательство на человеческое достоинство, Постановляетъ: Во всехъ техъ случаяхъ, где законъ даете право брать подъ арестъ за долги, какъ средство для кредитора добиться уплаты денежнаго долга, эта мера не должна быть применяема до окончательная р е ш е т я Нащональнымъ собратемъ вопроса о задержанш за долги. Дано въ Париже, 9 марта 1848 года. Члены временнаго правительства4. Дюпонъ (де-Лёръ), Ламартинъ, Маррастъ, Гарнье-Пажесъ, Альберъ, Мари, Ледрю-Роллэнъ, Флоконъ, Кремье, Луи-Бланъ, Араго, Главный секретарь временнаго правительства, Паньерръ.

— 389 — Французская Республика. Свобода, Равенство, Братство. Именемъ французская народа. Временное правительство. По докладу министра юстищи. Имея въ виду 22 статью уголовная кодекса, такъ формулированную: «ВсякШ, приговоренный къ одному изъ наказаний — безсрочной каторг^, ссылке на каторгу на определенный срокъ или къ тюремному заключешю, привязывается предъ отбывашемъ наказанья къ позорному столбу на площади; выставляется напоказъ народу въ продолжеше одного часа; надъ головой его привешивается ярлыкъ, на которомъ большими и четкими буквами сообщается объ имени, профессш, местожительстве, наказаньи и сущности вины». Считая, что выставлеше къ позорному столбу унижаетъ навсегда человеческое достоинство приговоренная, а чувство позора лишаетъ его возможности себя реабилитировать; Считая, что это наказанье отличается страшнымъ неравенствомъ въ томъ отношены, что оно едва трогаетъ закоренелая преступника, тогда какъ наносить непоправимый ударъ тому, который могъ бы раскаяться; Считая, наконецъ, что зрелище выставленья къ позорному столбу уничтожаетъ чувство жалости и позволяешь привыкнуть къ преступленью; Постановляетъ: Наказаше чрезъ выставлеше къ позорному столбу уничтожить. Дано въ заседаши временнаго правительства, 12-го апреля 1848 года. Члены временнаго правительства: Дюпонъ (де-Лёръ), Ламартинъ, Ледрю-Роллэнъ, Гарнье-Пажесъ, Луи-Бланъ, Альберъ, Араго, Флоконъ, Арманъ Маррастъ, Кремье, Мари. Главный секретарь временнаго правительства Паньерръ. XVI. Прокламащя Эмиля Тома.

Французская республика. Нащональныя мастерскья. Приказъ рабочимъ центрального бюро нацюнальныхъ мастерскихъ. Временное правительство приносить громадныя жертвы, чтобы доставить безработнымъ средства къ суьцествовашю. Вы легко можете понять, что правительство принуждено заботиться о дальнейшемъ сохранены средствъ, если оно намерено продолжать помогать вамъ.

— 390 — Въ зависимости отъ этого съ завтрашней пятницы, 17-го числа этого мйсяца, поденная выдача безработнымъ вместо прежнихъ 1 фр. 50 сант. будетъ сокращена до Г фр. Директоръ долженъ довести до свйдйшя рабочихъ, что они будутъ заняты по меньшей мйрй черезъ день; въ этомъ случай плата имъ будетъ равна 2 фр. Рабоч1е должны понять заботы о нихъ временнаго правительства, и Республика полагается на ихъ благоразум1е и любовь къ родинй. Пусть они поймутъ и узнаютъ, что вей нами назначаемый и распредйляемыя деньги, это—хлйбъ бйдняковъ, ихъ насущный хлйбъ; пусть рабоч1е окажутъ намъ помощь со своей стороны въ распредйленш этихъ суммъ тймъ, что будутъ допускать въ свои ряды только тйхъ, которые дййствительно имйютъ право на посо6ie, потому что они въ немъ нуждаются. Коммиссаръ Республики, директоръ центральнаго бюро, Эмиль Тома. Парижъ, 16 марта 1848 года.

XVII. Письмо Делессера къ Коссидьеру.

Лондонъ, 29 апрйля 1848 года. Господинъ Префекта! Я только что узналъ отъ своихъ парижскихъ друзей о той благосклонности, которую Вы выказали по поводу непродолжительнаго пребывашя г-жи Делессеръ въ Пасси, а также о Вашемъ сожалйнш по поводу того, что она не обращалась къ Вамъ. Позвольте мнй принести Вамъ свою благодарность. Спйшу воспользоваться этимъ случаемъ тймъ болйе, что онъ позволяетъ мнй выразить Вамъ, насколько я былъ тронута Вашей добротой по отношенш къ намъ, позволивъ съ такой любезностью вывезти изъ префектуры имущество, лошадей и друи я вещи, принадлежащая лично намъ — моей женй и мнй; я счастливъ, г-нъ Префекта, имйя возможность выразить Вамъ мою сердечную и искреннюю признательность. Имйю честь просить Ваеъ принять мои увйрешя въ глубокомъ уважеши. Габр1эль Делессеръ.

КОНЕЦЪ

ИСТОРИЧЕСКИ Х Ъ

ДОКУМЕНТОВЪ.