№10, 1997 Логос

Citation preview

логос ФИJIОСОФСКО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ

ИЗДАЕТСЯ ПРИ ПОЩ{ЕРЖКЕ

№ 10 /1997/

он эк с им БА н к А

t)

ОНЭКСИМ &АНК ИЗДАТ ЕЛЬСТВО РГГУ ДОМ ИНТ ЕЛ Л ЕКТУ А Л ЬНОЙ КНИГИ МОСКВА

1997

Учредитель В.В. Анлшвили

Журнал выходит в рамках издательской программы Российского госУДАРсrвЕнного ГУМАНИТАРНОГО УНИВЕРСИТЕТА

И РУССКОГО ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОГО ОБЩЕСfВА

Издается при содействии ОНЭКСИМ Банка

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ В.В.

Анашвили

(главный редактор) И.А. Михайлов (зам. главного редактора) В.П. Руднев

(ответственный секретарь)

НАУЧНЫЙ СОВЕТ Фр. В. фон Германн (Фрайбург) С.Н. Зимовец (Москва) В. В. КалиничеНI Абстракция есть возможность, предшествующая или последующая. Чистое же мышление - фантом. Действительная субъективность обретается не в знании, по­ скольку знание помещает ее посреди возможности, а в этическом существовании. Абстрактный мыслитель, несомненно, существует, однако его существование выглядит скорее, как сатира. Он удостове­ ряет существование тем, что мыслит, - но немедленно впадает в странное противоречие: ведь чем абстрактнее его мышление, тем сильнее абстрагируется он от своего существования. Коль скоро оно и в самом деле становится предпосылкой, от которой мыслитель хо­ чет оторваться, а производимая им абстракция становится своеобраз­ ным доказательством его существования, последнее должно пре­ рваться, если абстракция вполне удалась. Картезианское cogito ergo sum повторялось достаточно часто. Если под Я в cogito подразумева­ ется единичный индивид, то положение "я есмь мыслящий, ergo я есть" ничего не доказывает: если я есмь мыслящий, что ж удиви­ тельного в том, что я есть, - ведь это уже сказано, и притом в по­ сылке сообщено больше, чем в заключении. Но когда под Я, лежа­ щим в основании cogito, подразумевается отдельный существующий человек, философия возмущается подобной нелепостью - здесь ведь говорится не моем или твоем Я , а о чистом Я . Но чистое Я не имеет иного способа существования, кроме мысленного, что и демонстриру­ ется выводом, в котором не делается заключения, - и положение остается тавтологией. Когда утверждают, что существование абстрактного мыслителя никак не доказывается с помощью его мышления, это скорее означа­ ет, что абстракции не вполне удается выявить противоположность существования и мышления; но делать обратный вывод, будто тот, кто действительно существует, не мыслит вовсе, значит допускать произвольность, ведущую к недоразумениям. Конечно, он мыслит, но мыслит переворачивая все относительно себя, так как бесконечно 145

заинтересован в существовании. Сократ, несомненно, был мыслите­ лем, но таким, который встал в принципиально безразличное отно­ шение к знанию чистому и бесконечно сосредоточился на знании этическом, принципиальном для субъекта, чья экзистенция бесконеч­ но заинтересована в существовании. Выводить существование из мышления значит впадать в проти­ воречие. Наоборот, это мышление вырывает существование из дейст­ вительного и мыслит действительное путем его снятия, переведения в возмо?Кность. < . . . > Что касается любой другой действительности , кроме собственной действительности индивида, то знание о ней воз­ можно только благодаря мышлению. В этом случае знание о собст­ венной действительности зависит от того, насколько его мышлению удается абстрагироваться от действительного. К этому-то и стремится абстрактный мыслитель, но тщетно: он продолжает существовать несмотря ни на что, мыкая жалкую профессорскую долю и напоми­ ная эпиграмму на самого себя; я уж умолчу о его долге перед этиче­ ским. Греки были особо внимательны ко всему связанному с существо­ ванием. Учение скептиков об атараксии представляло собой экзи­ стенциальный эксперимент что будет если абстрагироваться от суще­ ствования. В наши дни можно абстрагироваться на бумаге, на той же бумаге можно и усомниться во всем - раз навсегда. Между прочим, эта перспектива так взволновала современных философов, что они стали много говорить о бесконечных целях, даже судачить друг с другом о ценности бумажных денег. Но никому и в голову не при­ шло поэкспериментировать на своем существовании, чтобы достичь этих самых целей. С помощью абстракции можно легко со всем раз­ делаться, легко начинать без предпосылок. То, что предпосылает, к примеру, тотальное сомнение, захватит всю человеческую жизнь - и в наши дни это делается так же легко, как и говорится. § 2. Возможность аыше действительности. Действительность выше возможности. Поэтическая идеальность и интеллектуальная идеальность. Этическая идеальность. Аристотель в Поэтике отмечает, что поэзия выше истории, посколь­ ку история говорит только о том, что происходит в действительности, поэзия же - о том, что может или должно произойти, т.е. в ее веде­ нии возможное. Возможность выше действительности с точки зрения поэзии и разума - и эстетическая, и интеллектуальная способности незаинтересованны. Существует только один интерес - интерес су­ ществования; незаинтересованность же означает безразличие к дейст­ вительности. Это безразличие забыто в картезианском тезисе cogito ergo sum, который смущает незаинтересованность разума и оскорбля­ ет спекуляцию, как будто спекулятивное озабочено чем-то помимо себя. Я мыслю, ergo мыслю я, - но я ли есть или нечто есть (есть в действительности, где под "я" подразумевается. отдельный человек, который существует, а под "нечто" отдельная определенная вещь) 146

это совершенно безразлично. То, что предмет моего мышления суще­ ствует в круге мышления, не требует доказательства или умозаклю­ чения, поскольку это очевидно. Но когда мое мышление начинает полагать цель и предмет, это значит, что в игру вступил интерес, а с ним и авторитет этического, который избавляет меня от всех хлопот, связанных с доказательством моего существования, и освобождает от необходимости этически двусмысленного и метафизически неясного умозаключения, призывая меня к существованию. < . . > .

Перевод с датского Д. Лунzиной Примечания автора

1 . Гегель в своей Логике постоянно дает разыграться спектаклю, в котором сам предстает в роли большого знатока конкретно­ го и ближайшего; господин профессор , забывая сделать необ­ ходимый переход, всякий раз использует эти понятия, чтобы идти дальше, - но в этом его очевидный промах, на который указал еще Тренделенбург. 2 . И когда в его сочинениях читаешь: " Мышление и бытие суть одно и то же" , вспомнив его жизнь, думаешь: бытие, тожде­ ственное мышлению, - это, пожалуй, не человеческое бытие. 3. Несомненно, именно на это намекал ученик Гераклита, когда сказал, что войти в одну и ту же реку нельзя даже едино­ жды. 4 . Земная страстность сужает экзистенцию тем, что преображает существование во что-то мгновенное. 5. Поэзию и искусство вообще всегда называли предвосхищени­ ем вечного. Но если это так, то нужно заметить, что поэзия и искусство по существу не связаны с существованием, так как их взгляд, "удовольствие от прекрасного" , незаинтересован и не приним�ет во внимание существование как существование.

147

Влдим Р УдН Е В Н Р А В С ТВ Е Н Н О С ТЬ КАК Н А Б О Р Я З Ы К О В Ы Х ПРАКТИК

(Ричард Рорти. Случайность, ирония и солидарность / Пер. с англ. И . Хестановой и Р. Хестанова. М . : Русское феноменологическое общество, 1996. ) Если бы эта книга появилась в брежневскую или даже в горбачевскую эпоху (кстати, она и была написана в 1 989 году) , она несомненно наде­ лала бы много шуму, ибо в ней много говорите.Я о том самом - или почти том же самом - плюрализме ( "прулялизме" ) , о котором мы столько слышали из уст первого и последнего президента СССР. Между прочим, Рорти упоминает Горбачева в своей книге хотя всего один раз, но с искренней симпатией. Это не случайно (то есть, конечно, в смысле Рорти это случайно , как и все остальное - см. ниже) . И тот и другой представляют собой редкий тип мягкого нигилиста, похожего скорее не на дзенского проповедника, размахивающего палкой, а на даосского отшельника, мирно закинувшего удочку в реку. Жаль, что эта книга, написанная все-таки достаточно сложно, не попадет в руки никому из тех, от кого зависит (то есть от кого в смысле Рорти, конечно, ничего не зависит) в сегодняшней политике. Читая эту книгу, удивляешься тому, с какой легкостью можно, по сути оставаясь витrенштейнианцем, так да­ леко зайти на пути в социально-политическую философию, при этом сохраняя невинную улыбку на лице. Самое симпатичное в Рорти, в его облике как философа, это непри­ вычная для нас скромность. Он, дескать, всего лишь последователь До­ нальда Дэвидсона, а не Витrенштейна. Это все равно, что сказать, на­ пример: "Я последователь не Мамардашвили, а Мотрошиловой" . Однако "переописывая" Рорти по-русски, нельзя не заметить, что это просто очень ловкий шахматный ход. Как в шахматах загораживают ферзя слоном , так Рорти загораживается от "священной коровы" Витгенштейна Дональдом Дэвидсоном. Мало ли что! Что же хочет сказать на самом деле очень знаменитый американский философ, основатель неопрагматизма, переведенный на все европейские языки, что он хочет и что он может сказать русскому читателю (книге предпослано предисловие автора к русскому изданию) , пусть даже дос­ таточно утонченному? В основе моральной идеологии Рорти - противопоставление кантовского "Ты должен" юмовскому " Мне это симпатично" . Рорти, конечно, на стороне Юма. Отсюда идет следующее важнейшее противо­ поставление необходимого (хотя это слово, кажется, вообще ни разу не упоминается в книге) случайному. Ясное дело, "должное" необходимо, � "симпатичное" случайно: тебе нравится то, мне - это (de gustibus non 148

est (\isputanduш . ) Случайность морали Рорти видит в случайности язы­ ка. " Мир не говорит. Говорим только мы" . Мы сами изобретаем собст­ венные языковые игры, в которые вольны играть или бросить, как ребе­ нок надоевшую игрушку. Все это, конечно, глубоко не соответствует духу американской лингвистики, скажем, гипотезе лингвистической относительности Уорфа, но Рорти, что самое интересное, не особенно интересует традиция. В этом и выражается его мягкий нигилизм. Кто такой Уорф? Почему не знаю? Хабермаса знаю, Набокова знаю; кого надо, того и знаю. Удобная позиция. Действительно - прагматистская. На это трудно возразить что-либо, кроме того, что практически вся фи­ лософия ХХ века прошла под знаком языкового редукционизма, с точки зрения которого как раз мир говорит, а мы только слушаем. Но что такое философия ХХ века? Мыслители, которые высказывали публич­ ные суждения, а надо было бы высказывать приватные (как Деррида) ! Вот характерный пассаж о npuaamuзaцuu (слово-то какое родное! ) Ницше и Хайдеггера: "Лучший ответ на вызовы, который бросили эти авторы < . . . >: можно попросить этих авторов приаатизировать (курсив Рорти. - В. Р. ) свои проекты , свое стремление к возвышенному посмотреть на них, как на людей, не имеющих никакого отношения к политике и поэтому совместимых с пониманием человеческой солидарно­ сти < . . . >. Эта просьба о приватизации сводится к просьбе о том, чтобы они разрешили неизбежную дилемму, подчинив возвышенное желанию избегать жестокости и боли" (с. 250 ) . Легко сказать, да трудно сделать. Не станут философы приватизироваться. Поэтому Рорти считает, что лучше в будущем · либеральном обществе вместо философов заиметь поэтов и прозаиков (вопреки Платону, соби­ равшегося как раз их изгнать из идеального общества) , которые приват­ ны ех definitia, в политику не лезут, но приносят гораздо больше пользы . тем, что в своих произведениях изнутри ли (как Набоков) или снаружи (как Оруелл) , изображают (сказал бы уж "отображают" - нам бы при­ ятнее было) жестокость, как это делали в милом XIX веке Диккенс и мадам Бичер-Стоу. Но беда в том, что писатели в ХХ веке сплошь эсте­ ты и мрачные модернисты или брутальные авангардисты, а пользуясь терминологией самого Рорти, Набоков и Оруэлл в литературе ХХ века явления гораздо более случайные, чем Джойс, Кафка, Фолкнер, Томас Манн и Борхес. Интересно, что Рорти говорит о художественных персо­ нажах, как о живых людях (так в конце XIX века говорили "базаровы, онегины, бельтовы" ) . Но это как раз понятно и в определен­ ном смысле даже модно. Это не что иное как реакция ( Рорти бы сказал "идиосинкразия" ) на структурализм, с точки зрения которого в литера­ туре вообще нет ничего, кроме слов и предложений. ( Характерно, что такой столп русского структурализма, как В . Н. Топоров, одну из своих последних значительных работ "Апология Плюшкина" [ 1 ] посвятил дока­ зательству того, что Гоголь ошибался, изображая Плюшкина "прорехой на человечестве" , что Плюшкин как раз и мог бы стать тем самым иде­ альным помещиком, просто ему в жизни не повезло) . Я полагаю " проницательному читателю" не надо объяснять, почему мое " переописание" Рорти носит такой иронический характер - ведь он 149

сам называет себя ироником ; полагаю также, не надо объяснять, что эта ирония не носит характер традиционного русского глумления (в терми­ нах Д. Галковского [2]) - скорее, это пародия на глумление, "переопи­ сание" глумления. Итак, на свете все случайно, говорит Рорти и удачно ссылается на Фрейда. Цитирую: " . . . все в нашей жизни есть случай, начиная с нашего зачатия при встрече сперматозоида и яйцеклетки" (с.50) . Да, но кто их видел, как они встречались? Позиция ироника не превращается ли здесь в позицию догматика, если она, эта позиция, не найдет в себе сил ска­ зать: мой "конечный словарь" включает в себя понятие случайности как нечто фундаментальное, но вот приходит критик со саоим конечным словарем и говорит: " Вы утверждаете, что все случайно и что вы либе­ рал-проник. Тогда посмотрите на дело с другой точки зрения. С точки зрения принципа дополнительности, который тоже имеет свою ирониче­ скую сторону. Этот принцип Бора в его "семиотическом" переописании [З, 4] звучит примерно так: ничто не может быть адекватно описано (эффективно переописано) , если при описании использовать лишь один язык описания. Любой феномен гораздо адекватнее предстанет перед вами, если вы используете еще хотя бы один и лучше всего противопо­ ложный язык описания. С точки этого противоположного языка описа­ ния, который предлагал не только Бор, но и Рейхенбах, и Фейерабенд и Винер, то, что мы рассматриваем как случайное из прагматистских сооб­ ражений, может быть рассмотрении как необходимое из соображений иронически-эпистемологических (или вы отрицаете даже саму возмож­ ность иронической эпистемологии?) Тогда встреча сперматозоида с яйце­ клеткой будет результатом всего исторического развития человечества, а сам Фрейд с его психоанализом - лишь частным, хотя и закономерным случаем более широкого и телеологического по своей сути (то есть по меньшей мере · "анти-случайностного" ) движения которое возглавили Юнг и трансперсональная психология [6] " . И я не понимаю, что в этом высказывании не удовлетворяет позиции иронического либерализма (которая мне в целом глубоко по-юмовски симпатична) . Но ведь я подхожу к ней со саоим конечным словарем. Я ее переописываю, деконструирую, фальсифицирую. А разве не в том ее прелесть, что она сама санкционирует подобные "речевые действия"? Ведь я ей этим не наношу никакого вреда, не проявляю по отношению к ней антилиберальной жестокости, то есть действую по отношению к ней только при помощи слов, вступая с ней лишь в здоровую дискуссию, как она того и просит. В каком-то смысле я проявляю по отношению к ней ту самую солидарность, к которой она взывает. И разве это было бы подлинной солидарностью по отношению к философской концепции Рорти - занудно переписывать, а не переописывать Рорти, как это в большинстве случаев и делается? Разве солидарность между двумя людь­ ми исключает по-бахтински диалогическую позицию (аналог все того же принципа относительности)? Разве сказать, что Рорти самый прекрасный иронический либерал ХХ века, - это проявить большую солидарность с ним, чем сказать, что я не вполне понимаю, что значит осознавать себя "ироническим утопистом" , потому что, как мне кажется, само слово 150

"утопист" исключает в качестве своих смысловых ингредиентов или коннотаций понятие иронии . Если утопист относится с иронией к своей утопии, то значит он не верит в нее как в утопию (представьте себе иро1шческого Томазо Компанеллу или ироническое "Государство" Платона) ." А если утопист осознает, что его утопия ироническая, что она ограничена его конечным словарем и что он никогда на: самом деле даже в шутку не соберется .организовать коммуну иронистов-утопистов, которые "на сло­ вах, а не на деле" продемонстрировала бы людям, как надо жить и фи­ лософствовать, чтобы все были счастливы (подобно Торо или Витген­ штейну; или мистеру Пиквику: Диккенс для Рорти - один из ключевых литераторов) , то это на самом деле никакая не утопия. Это игра в уто­ пию, как играют маленькие (и большие) дети, когда один из них (который поменьше) говорит "Я построю корабль и поплыву на нем в Африку" , а другой (который побольше) говорит "А я соберу всех людей и скажу им все, что я о них думаю" . При этом и маленький-путешест­ венник и большой-правдоискатель понимают, что их "идиосинкразиче­ ские фантазии" не распространятся дальше их детской (кабинета) . Рорти пишет, что цель создания либерального сообщества состоит в том, чтобы будущий революционер и поэт "осложняли жизнь других людей только словами, а не делами" (с. 92) . Вероятно, для этого надо было бы создать своеобразную лингвистическую полицию, лингвистиче­ ское законодательство и лингвистическое судопроизводство. И присяж­ ные в таком суде выносили бы вердикт не "виновен / невиновен" , а "в слишком сильной степени нарушил либеральный конечный словарь" (по­ старому было бы: "изнасиловал двенадцать негритянок") или "действо­ вал в духе либеральноrо конечного словаря" (например, "застрелил двух разъяренных овчарок, действуя исключительно в целях самозащиты" ) . Рорти определяет ироника-либерала как человека, готового прими­ риться со случайностью своих главных убеждений и желаний (с. 1 9 ) . Очень хорошо, недогматично. Но как тогда ироник будет выстраивать свой конечный словарь по отношению к "практикам" тоталитаризма: как к другим , менее ироническим, менее либеральным конечным словарям? Или все же применит к ним другие практики, например, ракетные уста­ новки, как это случайно, должно быть, получилось в ходе операции " Буря в пустыне" в январе 1 991 года? Но самое симптоматичное, что сразу нашелся другой либерал-ироник, который сказал , что и войны-то никакой в Персидском заливе не было - так, по телевизору что-то пока­ зали, чтобы народу не скучно было (Жан Бодрийар [6] ) . Все это очень мило, прагматично и солидарно, так же как и стрельба по Белому дому в сентябре 1 993 года, и обоюдные разборки-"зачистки" в Чечне, и Гаа�·­ ский трибунал. На месте М . Рыклина (которыjJ взял у Рорти очень хо­ рошее интервью [7], показавшее Рорти действительно чрезвычайно ис­ кренним и симпатичным человеком) можно было бы спросить у мысли­ теля, как он относится к вмешательству его компатриотов с оруж�м в руках, разумеется, с самыми лучшими либерально-ироническими побуж­ дениями в нехорошие дела других суверенных государств. Неужели он ответил бы, что это не философский вопрос или что он про это ничего не знает или этого (в философском смысле) вообще ничего не было? 151

" Нравственный прогресс - история полезных метафор" . Хорошо жить в Америке, только уж больно, как-то сытно и вольготно; настоль­ ко, что и в нравственный прогресс поверишь. А у нас в СНГ такое "милое расстройство метафор" (название ключевой для Рорти статьи Дэвидсона) , что обливают друг друга клюквенным соком прямо по теле­ визору, дерутся в парламенте, как в Англии 300 лет назад, а за миллион рублей (то есть приблизительно за 180 американских долларов) кого угодно прихлопнут, как муху. Нет, нравственный прогресс и у нас оче­ виден - в тюрьмы больше по политическим мотивам почти не сажают, свободу слова дали. Но слово " прогресс" уместно ли здесь? Дали, а потом опять отняли, а потом догнали (тех, кто не успел смыться в Аме­ рику к либеральным иранистам) и еще добавили. Одной из примечательных черт ироника Рорти, вычитанных мной из интервью с ним, мне показалось чисто американское отсутствие чувства юмора. Например, когда Рыклин у него спрашивает, какое у него хобби, Рорти честно отвечает, что он ездит во все концы света, чтобы посмот­ реть на разные породы птиц. В Бразилию, там, или в Австралию. В Австралии, например, ему удалось увидеть сибирских журавлей, кото­ рые прилетели туда на зимовку. ( " - А сибирских зэков вы в Австралии не видели?" - "А что это за слово? Из какого оно конечного словаря?") Мне кажется, что основное "заблуждение" Рорти состоит в том, что он считает, что вообще могут быть неприватные философы и писате­ ли. Поэтому одним из самых лучших мест в книге я считаю разбор дей­ ствительно замечательной книги Деррида " Почтовая открытка от Сокра­ та Фрейду" . Эти страницы поражают своей адекватной ненапряженно­ стью в отличие о тех параграфов, в которых Рорти обращается к давно умершим Ницше и Хайдеrrеру с мольбой о приватизации. Какое-то в этом лицемерие, ей-богу. И еще кажется, что у Рорти несколько прямо­ линейное представление о том, как идеи связаны с речевыми (в частно­ сти политическими) практиками. И в этом, как мне кажется, самое сла­ бое место его книги - в разборе Набокова и Оруэлла. Это формула М . Е . Салтыкова-Щедрина: " Писатели пописывают, а читатели почитыва­ ют" и делают соответствующие политико-моральные выводы ироническо­ го характера. Например, что не нужно _быть жестоким . Мне кажется, что все гораздо сложнее и что литература в ХХ веке - совсем не тому слу­ жит. Так, Рорти говорит, что персонаж О ' Брайен из " 1984" Оруелла кажется ему " правдоподобным" ( с. 234). А что такое правдоподобие или неправдоподобие? Ведь значение этого слова совершенно различно в различных конечных словарях. Брать же в качестве исходного свой ко­ нечный словарь и не думать о других конечных словарях как-то не либе­ рально и не иронично. И все же прекрасно, что Рорти, хоть и с большим опозданием, переведен на русский язык (в 1997 году переведена и первая его книга " Философия и зеркало реальности" ) . Россия еще не знала таких "мяг­ ких" философов, будучи вскормлена на жестких системах Витгенштейна, Xaйl{errepa и Деррида. Благодаря всем найденным или "отсимулирован­ ным" нами противоречиям книга Рорти "Случайность, ирония и соли­ дарность" кажется безусловно самой большой книжной удачей 1 996 в 152

области переводной западной философии. Ее стимулирующее воздейст­ вие, как это можно видеть из данной рецензии, чрезвычайно велико. Она самого рецензента достаточно глубоко "переописала" . Во всяком случае, прочитай я ее 10 лет назад, мои собственные философские потуги, воз­ можно, были бы гораздо менее "фундаменталистскими" . Этим сугубо приватным выводом я заканчиваю разбор книги, которая столь удачно представляет "диалектику как попытку разыграть один конечный сло­ варь против других" . Литер атура

1 . Топоров В. Н. Апология Плюшкина / / Топоров В. Н. Миф. Ри­ туал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М . , 1995. 2. Галковский Д. Е. Бесконечный тупик ( unpuЬlished ) . 3 . Лотман Ю . М. Феномен культуры / / Лотман Ю. М . Избр. ста­ тьи в 3 т. Т. 1 . Таллинн, 1992. 4. Руднев В. П. Принцип дополнительности / / Руднев В. П. Сло­ варь культуры ХХ века ( Ключевые понятия и тексты) . М . , 1997. 5. Граф С. За пределами мозга: Рождение, смерть и трансценденция в психотерапии. М . , 1992. 6. Бодрийар Ж. Войны в заливе не было / / Художественный жур­ нал. вып 3, 1 993. 7. Беседа с Ричардом Рорти / / Логос, вып. 8, 1997.

153

. Рецензия на и здание 1 :

Нeidegger М. Phiinomenologie der Anschauung und des Ausdrucks. Theorie der philosophischen Begriffsblldung / / Gesamtausgabe. 11. AЬteilung:

Vorlesungen

Кlostermann. 1 993.

1919-1944,

Bd.59,

Frankfurt а .М. :

Vittorio

202 S.

Цикл лекций под названием " Феноменология созерцания и выражения читался Хайдеггером во время летнего семестра 1920 года во Фрайбурге. Курс был закончен 26-го июля. Значение, которое придавалось Хайдег­ гером этому лекционному курсу, заметно уже из первоначально планиро­ вавшегося заголовка к нему: " Исследование понятия феноменологиче­ ской философии. - Исследование 1 . " По-видимому, Хайдеггер намерен­ но стремился придать заголовку звучание, которое ставило бы :его лек­ ции по тематике в один ряд с "Логическими исследованиями" Гуссерля. Хотя Хайдеггер изменил затем подзаголовок на "Теорию философского образования понятий" , масштабность и радикальность первоначального замысла сохранилась. В "Феноменологии созерцания" должна была про­ должена работа, начатая Хайдеггером в предыдущем семестре. "Основ­ ные проблемы феноменологии" ( 1 919/20) должны были показать, что феноменология не только возможна и необходима на новой почве. Те­ перь же в этой "по-новому начатой" феноменологии должен был быть осуществлен переход к философской проблематике более сложного уровня. Причем Хайдеггер постоянно указывает на связанность рассмат­ риваемого им с ходом предыдущего изложения: разделив, например, основные проблемные группы современной философии, различающиеся своим подходом к анализу "жизни" (S. 1 8 ) , он затем напоминает, что обе они "произрастают из одного корня - жизни как изначального фе­ номена . . . " (S. 40) 2. Хайдеггер не считает, что проблема философского образования поня­ тий слишком специальна или - ввиду принципиальной невозможности нахо.ждения некой "завершенной" , "готовой" формы философии - преж­ девременна. Его замысел не сводится к подведению итогов развития фи­ лософской мысли, но должен воспроизвести "осуществление самой фи­ лософии" ( S . 7) и потому сама проблема принадлежит не теоретико-по­ знавательной сфере, являясь, скорее, экзистенциальной (S 8) . Одним из первых таких ключевых "понятий" , образование которого нужно было проследить, стала "история" . Теория философского образо­ вания понятий как экзистенциальная задача должна показать происхож­ дение "истории" из фактического жизненного мира. Тем самым Хайдег­ гер мог бы добиться строго-научного обоснования одного из центральных положений Вильгельма Дильтея - необходимости неразрывного рассмот­ рения проблем жизни и истории. При этом своеобразие задачи, которую ставит перед собой Хайдеггер заключается в следующем: решение ее воз-

1

2

Работа uыполне11а при поддержке РГНФ ( Грант № 97-03-04221 )

Ср . рецензию на лекции Хайдеггера 1 9 1 9-20

154

п . в:

"Логос" , No. 8, С.245-267.

можно в рамках феноменологического метода, который в наиболее попу­ лярном к тому времени (т.е. rуссерлевском) варианте продемонстриро­ вал свою осторожность в отношении к проблемам исторического, гра­ ничащую с неприятием исторического стиля философствования как тако· вого. На этот раз подступы к историческому Хайдеггер ищет на путях дест­ рукции традиционных философских стереотипов. Первым становится оппозиция, представленная позициями В. Дильтея и Э. Гуссерля: "миро­ воззренческая философия" - "философия-как-строгая наука " . Рассмат­ ривая основные формы "мировоззренческой философии" , Хайдепер за. ключает, что ни одна из них не исключает строгонаучной работы ( S . 1 1 ) , а само противопоставление "закрывает путь к феноменологической фило­ софии" (S. 1 2 ) . Резко обрушивается Хайдепер и н а позицию О. Шпенглера, пред­ ставленную в " Закате Европы" . На первый взгляд не вполне ясно, поче­ му Хайдепер столь часто в своих лекциях возвращается к одному и тому же вопросу - псевдонаучности, поверхностности философии истории Шпенглера. " Его философия принадлежит целиком позавчерашнему дню и " пустой болтовне" философий им самим названных, но еще более тех, о которых он умолчал . - Заявляет Хайдепер в начале своих· лек­ ций. - Явное невежество и журналистская поверхностность владеет кни­ гой Шпенглера, в особенности потому, что эта книга обладает качества­ ми . . . широко доступными, но никак не философскими; там . . . господ­ ствует неспособность ясно видеть принципиальное и радикальное" (S. 1 6). Спустя пять лет тема Шпенглера для Хайдепера по-прежнему оставалась актуальной, определяя основные смысловые акценты в прочитанных в Касселе лекциях о Дильтее. По-видимому, Шпенглер становится одним из главных препятствий для Хайдепера на пути создания собцвенной философии истории. Хайдепер отчетливо понимает принадлежность Шпенглера традиции философии жизни, вос­ ходящей, в конечном счете к Дильтею (S. 1 6 ) . Шпенглер сохраняет про­ тивопоставление гуманитарных и естественных наук, методолгически важное для Дильтея, однако разработанный Дильтеем метод описания , играющий ключевую роль как в философии жизни, так и в феноменоло­ гии целиком и полностью отвергается 3. Опи{>аясь на биологизаторский подход в понимании жизни, Шпенг­ лер полагает возможным бросить более непредвзятый взгляд на мировую историю, распознающий "спектакль множественности культур" , каждая из которых имеет " собственную форму, . . . собственную идею, соб­ ственную жизнь, собственную смерть" 4 . С такого рода представлением о сущности истории и месте в ней еди­ ничных культур тесно связан отказ от общезначимости и общеобязатель­ ности исторического знания. Прозрение в "исторически относительный

3

Шпенrлер О. Закат Европы. Очерки морфолоrии мировой истории.Т. 1 . - М . :

Мысль, 1 993, С . 1 33 . С�1. также СС. 1 85-1 86.

4

Там же, С. 1 5 1 .

155

характер собственных выводов, которые . . . являются выражением одно­ го-единственного и только этого одного, существования" провозглаша­ ется, напротив, высшим методологическим принципом исследования 5. Однако наименее приемлемым оказался для Хайдеггера, даже не от­ каз Шпенглера от претензии философской мысли на общезначимость, а то, что Шпенглеру удалось обосновать - правда, лишь в системе коор­ динат своей философии - тот самый синтез , к которому стремился и сам Хайдеггер. На самом деле, Шпенглеру удалось представить историю как жизнь. "Жизнь " , правда, была понята им как "жизнь организма" , т.е. так, что потеряла практически всякую связь с философией Дильтея и , к тому же, оказалась в этом толковании совершенно непригодной для фе­ номенологической философии. По Шпенглеру, мы движемся от смутного понимания того, что "слово " время" апеллирует всегда к чему-то в высшей степени личному, к ·тому , что было уже нами охарактеризовано как собственное . . . " 6, к осознанию факта, "что и сами мы, поскольку живем, являемся временем " 7 . "Жизнь, протекающая в ощущениях, и духовная жизнь также являются временем; только чувственное и духовное переживание, собственно мир, есть природа, расположенная в пространстве" , - поясняет Шпенглер свою мысль 8. Но ведь и Хайдеггер своим анализом фактичной жизни также стре­ мился подойти к рассмотрению времени как "чего-то в высшей степени личного" . По аналогии с гуссерлевскими лекциями по феноменологии внутреннего сознания времени, где сознание выявляло себя как консти­ туирующее время сила, Хайдеггеру было необходимо попытаться пред­ ставить в роли такой силы фактическую жизнь. Причем фактическая жизнь именно в силу своей "фактичности" должна была бы характеризо­ вать время как личное, собственное. Так, Шпенглер "опередил" Хайдег­ гера в важных тому формулировках, скомпрометировав их общим пафо­ сом своего исследования, неприемлемого для Хайдеггера. Также темой отдельного рассмотрения должны стать критические замечания Шпенг­ лера в адрес философии Канта и их связь с истолкованием временного смысла кантовского схематизма. Примечательно, что Хайдеггер почти дословно повторил шпенглеровскую формулу "время есть мы сами" в Кассельских докладах: "время не есть что-либо совершающееся вовне, не есть некий футляр бытия, но есть лишь мы сами" 9 . Важная часть лекций Хайдеггера (S. 42-59) посвящена выявлению раз­ личных смыслов, в которых используют термин "история" в научной

5 Там же, 6 Там же, 7 Та�1 же, 8 Там же,

С. 1 53 . С. 277. С.278. С.278.

9 М . Хайдеггер. Исследовательская работа Вильгельма Дильтея и борьба за исто­

рическое мировоззрение в наши дни . Десять докладов, прочитанных в Касселе ( 1 925 г . )

-

Пер. А. В. Михайлова / / 2 текста о Вильгельме Дильтее. М . :

" Гнозис" . 1 995, С . 1 76.

156

деятельности и повседневной жизни, чтобы затем выявить , что даже в таких "объективных" выражениях как " Этот студент изучает историю" , - везде присутствует внутренняя центрированность значений вокруг "мира Я" (Selbstwelt). Но если "мир Я " , " способ доступа" ("Weise des Zu­ gangs") (S. 62), характер "обладания" ("des Gehabtwerdens") определяют сущность исторического, то это позволяет Хайдеггеру заняться деструк­ цией проблемы Apriori, в том числе и исторической априорности (S. 6086). В свою очередь, эта деструкция предваряет критику психологии На­ торпа ( S. 92- 1 1 1) и критический разбор философии Дильтея (S. 149-1 74).

И. Михайлов

157

ФИ ЛОСОФСКО-ЛИ Т Е Р АТУ Р Н Ы Й ЖУ Р Н А Л "ЛО Г О С "

ISSN 0869-5377

Оригинал-макет номера изготовлен в издательстве «Дом интеллектуальной книги» Телефон редакции (095) 247-1 757

Подписано в печать 09. 1 0.97. Формат 60х90/ 1 6 . Бумага офсетная. Гарнитура Петербург. Усл. печ. л . 1 0 .

_ _ _ "

-

... - -- -- ­

� .. .